3. Примеры исповедание Божества Иисуса Христа св. мучениками

Примеч. Краткий разбор и опровержение ложных мнений неверующих, возражающих против божественной природы X. Христа. Богохульное мнение некоторых неверующих, что И. Христос был простой, хотя и совершеннейший человек, находит себе не малый простор. ,Если Христос был простой человек, то ко мне Он становится гораздо ближе. Как Сын Божий, Он недостижим для меня. Как Сын человеческий, Он составляет для меня идеал, к которому я стремлюсь». Такова старая песнь, которую давно уже распевают. Но 1) было бы невозможно объяснит и понят явление И. Христа, если признавать Его только за религиозного гения, на выдающуюся личность, как любят некоторые называть Его, и пришлось бы совсем отказатся от действительного понимания Его жизни. Мы не можем понять, как могла явиться такая единственная в своем роде личность, чудо истории, подобно исполину, возвышающался над всем человечеством? – При этом остается непонятным, как могло достигнуть такого высочайшего значения я распространения Его учение, которое с поразительной быстротой, сопровождаемое чудесными знамениями, распространилось по всему миру, при чем, как известно, не было употреблено для сего никаких насильственных средств. 2) Учение И. Христа о Самом Себе не допускает ни малейшего сомнения, что он был Бог. Послушаем Его Самого, что Он говорит о Своем лице. Всем известны места Св. Писания, где Он говорит о Себе. Припомним некоторые из них. Вот заключение Евангелия от Матф.: «дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел». Спрашивается: возможно ли, чтобы говорил так человек? Только наша вера в то, что Он был истинный Сын Божий, избавляет Его от обвинений в богохульстве, а нас от упреков в безбожии. Без всякой внешней помощи и содействия, Он одиноко выступает против всего рода человеческого и возвещает основание царства, стоящего в совершенном противоречии со всеми желаниями греховного чсловеческого сердца, и тем не менее это царство прочно утверждается и укреплется в борьбе со всеми враждебными силами, которые, наконец, подчинябтся Ему. Что, далее, Он говорит на пути ко гробу Лазаря? „Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет во век“ (Иоан. XI, 25, 26). Говорил ли так когда-либо человек? Какой человеческий учитель дерзал утверждать о себе: «Я есмь то, чему учу?» Мы почли бы безумством в чьих-либо других устах слова: «кто любит отца и мать больше Меня, тот Меня недостоин». А что за смелое слово, с которым он обращается к миру: «приидите ко Мне все труждающиеся в обремененные», и «аще кто жаждет, да грядет ко Мне?» Слуги первосвященнические были правы, сказав: «никогда не говорил так человек, как этот!» Здесь больше, чем мудрость Соломона и Сократа, Платона и Аристотеля. Об этих мудрецах немногие только имеют точные сведения, и эти немногие не склоняются под их авторитет. Но что сказал Иисус, тому учится уже дитя на груди матери, то воспитывает отрока и юношу, укрепляет мужа в борьбе жизни, утешает старика на смертном одре. Прекрасно кто-то заметил одному неверующему: если бы Христос сказал только слова: «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними», то Он сказал бы больше, чем все философы ( Примеч. а) Никогда не нужно забывать, что весь Ветхий Завет своими прообразами и пророчествами, точно исполнившимися на И. Христе, свидетельствует о Божестве И. Христа. Пусть серьезно подумают об этом неверующие. б) Об этом жк с неотразимою силою убедительности свидетельствует вся история христ. церкви, полная поразительными чудесами и знамениями. в) О божественном характере Основатели христ. религии свидетедьствует возрождение разлагавшегося греко-римского мира, совершенно обновившегося христианством. г) О том же сввдетелствують неисчислимыя благотворные последствия, которые вошли с христианством в жизнь личную, семейную и государственную. ). 3) Все возражения против божественной природы Христа не выдерживают ни малейшей критики здравого разума. Допустивши, наприм. с Цельсом, английскими деистами, Больтером и другими, безумное и богохульное предположение, которое язык затрудняется выговорить, именно – что Христос был обманщик, вы никак не объясните, как от обманщика могло выйти нравственное обновление человечества. Но вот Штраус и Ренан стараются доказать, что Христос был, может быть, и сам обманывавшийся мечтатель. Откуда же это знают Штраус и Ренан? Из евангелий этого они не могли вычитать; в евангелиях представляется образ Его совершенно непохожим на мечтателя. Ум Его трезв и ясен, взор Его проницателен и решителен, суждения Его точны. То же чудесное спокойствие, с которым Он является в начале Своей общественной деятельности, сохраняется у Него до конца Его жизни. И так как лицо Иисуса Христа стоит выше всех нападений, то сомневающиеся обращаются к повествователям о Его лице, к евангелистам, не доверяя их достоверности и утверждая, что вообще не было никакого исторического Христа. Но в таком случае с равным правом можно утверждать, что не существовало в действительности ни одной из исторических личностей, о которых повествует история. Если бы евангелисты были обманщики, то оставалось бы необъяснимым, как они могли придти к мысли представить пред наши взоры такой образ, который превосходит все, что когда-либо производил мир истинного и прекрасного, независимо от простоты их рассказа и сильного впечатления истины, какое производят их повествования на всякого, читающего евангелия без предзанятых мыслей. Апостолы, при ближайшем знакомстве с их писаниями, оказываются людьми простыни, совершенно искренними, не скрывающими ни своих недостатков, ни своих грехов. Будь они обманщиками, они конечно иначе повествовали бы. Так как с этой стороны возражение бессильно, то старались обманщиков обратить в обманутых. «Суеверные ученики не поняли, говорят, своего учителя: под впечатлением от Его лица они силою фантазии преувеличили образ Его и украсили чуждыми чертами». На это можно сказать следующее: христианство, в течение стольких веков, явившее столь много чрезвычайных действий, не может иметь своим источником разгоряченной фантазии нескольких галилейских рыбарей. Притом же эти рыбари отнюдь не были ослепленными мечтателями и фанатиками, но в высшей степени людьми трезвыми и сдержанными; в подтверждение этому стоит только прочитать их речи в Деяниях Алостольских, сказанные или народу. Речь их везде проста, ясна, можно сказать даже суха, без всяких аффектаций. Говоря о своем Господе и Учителе, они не прославляют Его в поэтических выражениях, как высшее существо, и выражаются о Нем, если можно так сказать, слишком прозаически. Проникнутые, как в все израильтяне, мыслию, что божественное и человеческое, Бог и мир, отделены между собою бесконечною пропастию, они теперь держатся совершенно противоположного мнения, говорят о вочеловечении Бога, каждый по своему, каждый с своей точки зрения или своих слушателей. Все, что было доселе у них самого дорогого, они должны были оставить и проповедовать только Иисуса Распятого и идти за Него на смерть. Но очевидно, что это возможно было только при убеждении в истине тою, что они проповедовали. Такое же убеждение в истинности их повествований производят они и на читателей, без предзанятых мыслей обрашающихся к чтению их повествований. Вот такое впечатление они сделали на Руссо, не отличавшегося, как известно, верою. Он говорит: „признаюсь, что величие Писания приводит меня в удивление, святость евангелий говорит моему сердцу. Как малы в сравнении с ними книги философов со всею их напыщенностию! Возможно ли, чтобы Тот, Чья история рассказывается в евангелиях, был только человек? Менее имеют за себя свидетелей несомненные в общем мнении факты из жизни Сократа, чем земная жизнь Спасителя. Гораздо было бы труднее объяснить, как несколько человек согласились составить эту книгу, чем признать, что не существовало то лицо, которое дало материал для Писания. Евангелие заключает в себе такие блестящия, неподражаемые черты и истины, что выдумавший оное был бы более достоин удивления, чем самое лицо, о котором он повествует». Для избежания подобных затруднений, некоторые и учителя и учеников относят к области вымысла. «Евангелий, говорят такие отрицатели, не писали ни апостолы, ли ученики их; уже в позднейшее время вложены были в уста Христу известные речи и изречения, и не раньше конца второго века церковь окружила мифами и легендами естественные первоначально дела и слова своего Основателя». Но наука несомненно доказала, что евангелия произошли еще в первом веке, и что в последних десятилетиях второго века наши 4 евангелия были известны и приняты везде в христианской церкви. На это то и не обращают внимания представители этой гипотезы. Противник делает еще шаг вперед и признает в Иисусе Христе только Сына человеческого, т. е. первообраз человечества, в котором оно достигает высочайшего своего развития. По этому мнению Христос есть высшее развитие всего, что первоначально заключено было в человеческой природе. Учение Христово в таком случае есть ни что иное как продукт предшествующего времени; Христос умеючи воспользовался только богатым наследством, полученным от иудейства и язычества. Но жаль только, что евангельское повествование ничего об этом не знает! Как сын (мнимый) плотника, Христос выступает на общественное служение в мало известной области, не получив школьного образования, не имея Себе руководителя и без всякого знакомства с римским и греческим образованием. Откуда же Ему эта премудрость? спросим мы с иудеями. О языческом наследстве, конечно, нечего уже и говорить. Да и как Он возобладал иудейским наследством? Он неумолимо отвергает все религиозные и патриотические претензии своего народа и разрушает все блестящие его надежды. Он совершенно иначе, чем официальные народные учители, объясняет Св. Писание В. Завета. Он поставляет Себя выше Ветх. Завета, показывает его Своему народу совершенно в ином свете, чем как привыкли видеть его. Да и что мне в первообразе человечества? Он не удовлетворяет в действительности потребностей моего сердца. Пожалуй, если бы не существовал грех, тогда мы могли бы довольствоваться возвышенными религиозными идеями, благочестивыми чувствами и расположениями. Но мы имеем надобность в большем: нам нужно вскупление наших грехов, нам необходим ходатай нашего избавления, необходимо откровение благодати Божией; но в этом отношении ничего не поможет нам первообраз человечества. Последователя Гегеля и Штрауса идут еще дальше в извращении понятий. Так как, по мнению первого, абсолютная идея в отдельном лице никогда не может достигнуть своего обнаружения во всей полноте, а проявляется только в целом роде, то и вочеловечение Бога не могло быть только в одной исторической личности в Иисусе Христе, а продолжает осуществляться во всем человеческом роде. Отсюда уже естественное заключение, что в развитии человечества к богоподобию Христос есть только член, хотя и без сомнения выдающийся. Но независимо от того, что этот протест, лишенный всякого здравого научного обоснования, против воплощения Христова, как прекрасно кто-то заметил, появился слишком поздно, мы уже на героях человечества видим, что «невозможное» у философов часто бывает в действительности: у Рафаэля, у Моцарта в одном произведении выливалась вся сила, изящество и полнота идеи; – почему же я должен сомневаться в словах ап. Павла, когда он говорит, что во Христе вся полнота божества обитала телесно? Повторим еще раз: раз нужен удобоощутимый, наглядный, исторический образ, который пробуждал бы наши сердца и пред которым преклонялись бы наши колена; нам нужен Христос, Которому могли бы предаться со всею силою и горячностию нашей любви, Христос, Который снисходил бы к нам, и к Которому мы могли бы возноситься. Таков именно и есть наш И. Христос Господь (Сост. по „Воскр. чт.“ 1872 г., т. 1, стр. 321–326).