29. Погребение Иисуса Христа

I. Наступал великий вечер пасхальной субботы. Все спешили кончить свои дела, чтобы встретить праздник в том строгом покое, к которому фарисеи приучили народ. И вот, в то время, как враги Христовы спешили к Пилату за тем, чтобы получить позволение сократить жизнь распятых, рассчитывая, как можно скорее, снять бездыханные тела с крестов и бросить их туда, куда обыкновенно бросали тела преступников, спешил к правителю другой проситель, уже знавший о смерти Господа, совсем с иною целию. Это был знаменитый член синедриона (Мк. 15:43) – Иосиф, родом из древнего города Рама или, по тогдашнему произношению, Аримафеи (Цар. 1:1; Мф. 2:18). Он был человек богатый (Мф. 27:57) и вместе с тем добрый и правдивый (Лк. 23:50). Вместе с лучшими людьми того времени, «чаявшими избавления во Иерусалиме» (Лк. 2:38), Иосиф и сам ожидал пришествия Мессии, открытия Царства Божия. Хотя чаяния его, по всей вероятности, не возвышались над понятиями народа, представлявшего царство Мессии в земном и чувственном виде, но почтенный член синедриона и мудрый советник, чуждый одноcторонности своих товарищей, слепых приверженцев буквы и старческих «преданий» (Мк. 7:3, 8), ревностно искал наставления в истине, разъяснения и просветления своих смутных чаяний. Жажда благочестивой души, требовавшая удовлетворения, сделала Иосифа «учеником Иисуса» (Ин. 19:38; Мф. 27:57). Но враги Христовы были так сильны и мстительны, что страх пред ними заставил его скрывать свое расположение к благоговейно-чтимому Иисусу: Иосиф был тайным учеником Его (Ин. 19:38). В богоубийственном замысле синедриона против Иисуса Христа и в исполнеши этого замысла он не прининал ни малейшего участия (Лк. 23:51), или потому, что, не видя никаких средств спасти Невинного, не хотел быт свидетелем Его осуждения, или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно устранить его от сего дела. Когда же Господь умер на кресте, Иосиф, подобно другим тайным последователям Божественного Учителя, почувствовал в себе особое дерзновение, желая вознаградить прежнюю осторожность явными знаками любви и почтения к смертным останкам Распятого. Он не страшился теперь подпасть преследованию со стороны первосвященников и соумышленников их, зорко следивших за приверженцами Распятого: удивительная перемена, которую можно объяснить тайным действием благодати Божией на сердце его! С твердою решимостью привести в исполнение великодушное намерение, Иосиф дерзнул войти в римскую преторию и обратился к Пилату с просьбою о дозволении снять с креста и предать погребению бездыханное тело своего Наставника. Для правителя, считавшего Распятого невинною жертвою злобы врагов, такая просьба не представляла ничего странного или преступного, – он лишь удивился скорой смерти Господа и для удостоверения призвал сотника, стоявшего на страже у креста. «Аще уже умре?» (Мк. 15:44) спросил его Пилат. Осведомившись от сотника о времени кончины, прокуратор повелел отдать тело Иосифу.

В заботах Иосифа об оказании последних почестей умершему Учителю принял участие другой тайный ученик Господа – Никодим. Хотя он и принадлежал к секте фарисеев и, подобно Иосифу, был членом верховного судилища Иудейского (Ин. 3:1), но глубокое чувство души правдивой давно уже влекло его к Божественному Учителю. Когда Господь, по вступлении в общественное служение, пришел в Иерусалим на первый праздник Пасхи, Никодим искал случая видеть Его и имел с Ним продолжительную ночную беседу о пути к спасению (Ин. 3:1–21), и затем, впоследствии, вслух всего синедриона, спешившего осуждением Господа без особого рассмотрения дела, небоязненно произнес в защиту Его слово правды (Ин. 7:51). Если он в последнее время суда над Учителем не выступил защитником Его, то, без сомнения потому, что видел превозмогающую силу «темной области» врагов Его (Лк. 22:53). Как член совета, он хорошо знал, что на этот раз никакие усилия не могут спасти жизнь заранее Осужденному (Ин. 13:53), а посему оставался безмолвным зрителем усилий их погубить Невинного. Но такое малодушие, хотя и вынужденное обстоятельствами, не могло не тяготить доброй души. Никодим рад был случаю, давшему ему возможность выразить пред всеми глубокие чувства благоговейной любви и преданности умершему Наставнику. В то время, как Иосиф, купив чистую плащаницу, пришел на Голгофу с дозволением правителя снять с креста тело Иисуса Христа, Никодим, следуя погребальным обычаям иудеев (Ин. 19:40), принес туда такие ароматы, которые преимущественно имели силу надолго сохранить тело и не давать ему скоро предаться тлению¹⁵⁶. Это был состав из смирны – благовонной смолы одного аравийского дерева, смешанном с алоем, высоко ценимым в древности индийским растением, отличавшимся сильным, чрезвычайно приятным запахом¹⁵⁷. Такой состав был употребляем при погребении и в жидком виде, и в порошке: им намащали тело умершего, посыпали погребальные пелены и то место в пещере, куда полагали покойного. Приношение Никодима соответствовало великому усердию его и составляло, по тогдашнему весу, литр около ста¹⁵⁸.

II. День клонился к вечеру и благоговейные чтители Господа видели, что нужно было спешить, чтобы кончить обряды погребения до заката солнца. Они решились исполнить над бездыханным телом своего Наставника самое необходимое, – то, что требовалось общепринятыми у иудеев обычаями. По снятии тела с креста Иосиф и Никодим обвили его чистою плащаницею (Мф. 27:59; Мк. 15:46; Лк. 23:53); руки и ноги обвернули пеленами с благовониями (Ин. 19:40), а голову обвязали платком (Ин. 20:7). В таком именно виде был положен в погребальной пещере и Лазарь, друг Христа, воскрешенный Им (Ин. 11:44); в таком виде Иудеи хоронили и всех своих усопших. Иерусалим был окружен погребальными пещерами, иcсеченными в скалистых возвышенностях. Но краткость времени не позволяла благочестивым погребателям Христа думать о каком-либо отдаленном месте погребения. По соседству с Голгофою был сад, принадлежавший Иосифу, а в саду – в скале, был им приготовлен для себя новый гроб, в котором еще никто не был положен. В этой-то погребальной пещере малого размера, иссеченной в скале, Иосиф и Никодим решились погребсти тело Господа Иисуса Христа. Близость ее к месту распятия давала возможность окончить последнее дело любви к Наставнику до наступления субботнего покоя, а принадлежность ее Иосифу позволяла надеяться на всегдашний невозбранный доступ к гробу Господа всех последователей Его. Премудрость Божия устроила все так, что, по замечанию св. Иоанна Златоустого, «Христос положен был в новом гробе, в котором никто прежде не был положен, чтобы воскресение не могло быть приписано кому-либо другому вместе с Ним лежащему, чтобы ученики, по близости этого места, легко могли придти и быть зрителями случившегося, и чтобы свидетелями погребения были не только они, но и враги»¹⁵⁹.

Положив обвязанное плащаницею и пеленами тела Господа на каменное ложе, которое, обыкновенно, устроялось в погребальной пещере, Иосиф и Никодим заградили вход в пещеру весьма большим камнем, таким, который трудно было бы сдвинуть с места даже соединенным силам нескольких человек (Мф. 27:60; Мк. 16:3, 4). Свидетельницами погребения были те благочестивые женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, которым, как бы в награду за их усердие, возвещена радость воскресения прежде всех. Между ними св. евангелисты называют Марию Магдалину и Марию Иосиеву: они сидели против гроба и смотрели, где и как полагали бездыханное тело Учителя (Мф. 27:61; Мк. 15:47). Не простое любопытство удерживало их там, где скрывали дорогие для них останки: они хотели знать о месте погребения для того, чтобы и самим, по окончании покоя субботы, придти к гробу с вещественными знаками благоговейной любви к памяти Учителя – драгоценными благовонными мастями и помазать тело Его.

III. По совершении погребения – и участники, и свидетельницы – все спешили по домам встретить великий праздник наступающей субботы, усугубленный совпадением с седьмицею опресноков. Но с каким тяжелым чувством верные последователи и ученики Господа встречали теперь этот заветный праздник, напоминавший одно из величайших благодеяний Божиих предкам – чудесное изведение из египетского рабства! Иосиф и Никодим унесли домой в сердцах своих скорбь об утрате Того, Кого привыкли благоговейно чтить. Скорбь их увеличивалась представлением страданий и жестокой смерти, какие Господь Иисус Христос претерпел неповинно, не сделав никакого греха и преступления (1Пет. 2:22). В такой великой скорби некоторым утешением могло служить для них самое дело, совершенное ими в честь и память Божественного Страдальца. В глубине своей совести они должны были чувствовать удовлетворение, обыкновенно сопутствующее великим подвигам добродетели.

Ближайшие ученики Господа, неотступные свидетели Его дел и учения, до последнего времени не терявшие надежды на славное открытие земного царства Мессии, теперь скрываясь «страха ради Иудейска» (Ин. 20:19), событиями страшного дня были приведены в крайнее смущение. Тот, Кого они считали великим Чудотворцем, неуязвимым для злобы людей, умер позорною смертию! Все мечтательные ожидания земной славы для Него и для себя исчезли навсегда, оставляя в душе томительное чувство тоски. «Мы... надеяхомся, яко Сей есть хотя избавити Израиля» (Лк. 24:21), – так думали, без сомнения, не одни еммаусские путники. Все утешительные предсказания Господа о Своем воскресении, уверения Его о скором свидании, высказанные на последней вечери, казались противоречащими ужасной действительности и были подавлены в душе свежими впечатлениями совсем другого рода. Устраняя мысль о воскресении Учителя, или же понимая предсказание Его так, как Марфа поняла слова Его о воскресении брата ее, т. е. об общем воскресении в последний день мира (Ин. 11:24), Христовы ученики не находили для себя отрады в прошедшем; в будущем они видели для себя новые опасности, в полной уверенности, что злые и могущественные враги Христовы, убив ненавистного Пророка Галилейского, не оставят в покое учеников Его. Женщины, смотревшие, где полагали тело Иисусово, возвратясь от гроба, озаботились исполнением своего намерения, купили ароматы и приготовляли благовония для нового намащения тела Христова, потому что безграничной любви их к Учителю казалось, что не довольно почестей Ему оказано, и что есть еще место и для их усердия.

Но что значила скорбь благочестивых душ, приверженных к Господу, в сравнении с скорбию пренепорочной Матери Его? Теперь, согласно предречению праведного Симеона (Лк. 2:35), душу Ее прошло самое острое «оружие»; теперь Она лишилась всего, что только было для Нее самого дорогого на свете. Все мысли Ея, все чувства чистого сердца, вращались около ужасной потери – и горькие слезы лились потоком из очей Ее.

Богочеловек, умерший и погребенный телом, но Божеством все исполняющий, внимал воплям и стенаниям Своей пречистой Матери и таинственно вещал Ея сердцу: не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе, егоже во чреве без семене зачала еси Сына; восстану бо и прославлюся, и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию Тя величающие»¹⁶⁰.

«О како утаилася Тебе есть бездна щедрот! тварь бо Мою хотя спасти, изволих умрети, но и воскресну и Тебе возвеличу, яко Бог небесе и земли» ¹⁶¹. (Из кн.: «Евангельская история о Боге Слове, Сыне Божием, Господе нашем Иисусе Христе» прот. П. Матвеевского. Спб. 1890 г., стр. 754 – 760).