Глава третья. Сомнамбулизм

Мы едва ли найдём в физиологии вопрос, который бы возбуждал в такой сильной степени любопытство публики, как то своеобразное состояние нервной системы, которое получило наименование сомнамбулизма (лунатизма).

Явление это состоит в том, что сомнамбулы, будучи погружены в глубокий сон, ходят, предаются своим обычным занятиям, выполняют часто очень сложные действия с той же уверенностью и точностью, как это они делают в состоянии бодрствования.

Сомнамбулические приступы обыкновенно происходят ночью, после нескольких часов сна. Они длятся более или менее долгое время. Потом больной опять ложится – или его укладывают окружающие – и по пробуждению не сохраняет решительно никакого воспоминания о происшествиях своей ночной жизни. Иногда сомнамбулические приступы происходят и днём. В таких случаях приступу предшествует более или менее глубокий сон, или же приступ наступает внезапно, и тогда, по окончании припадка, больной засыпает и, проснувшись, ничего не помнит о случившемся.

У различных лиц, страдающих сомнамбулизмом, приступы носят крайне разнообразный характер, явление представляет различные, бросающиеся в глаза всякому, степени интенсивности. Одни лунатики во время приступов остаются на месте и не совершают никаких движений. Они ведут длинные, связные разговоры, нередко выдают свои тайны, не сохраняя об этом ни малейшего воспоминания по пробуждению. Эта форма сомнамбулизма всего более приближается к нормальному сну. Другие, разговаривая, совершают движения, но точно также не покидают кровати.

Франк, под названием «somniatio», описывает случай, представляющий один из самых чистых примеров этой формы сомнамбулизма. Одна молодая девушка в 1812 году была перепугана французскими солдатами, угрожавшими её отцу смертью и смягчившимися только тогда, когда их требований были исполнены. На следующий день после этой сцены у неё явился сомнамбулический приступ, повторявшийся затем правильно каждый вечер. Она испускала глубокий вздох и впадала в сон. Её клали на диван, причём наблюдались некоторые каталептические симптомы, а затем больная воспроизводила ужасную, сильно потрясшую её сцену, которая была причиной наблюдавшихся у неё припадков. Правой рукой она вынимала патрон из патронташа, будто бы находившегося у неё на боку, делая это с такой силой, что почти рвала на себе платье. Потом она клала патроны в рот и правой же рукой сыпала порох на большой палец левой руки, как на полку ружья, затем, забивала шомполом заряд в ружье и вставляла пыжи. По временам больная, совершенно незнакомая с французским языком, произносила вслух: «marche, où est le baron?», сопровождая эти слова бранью на французском же языке. Забив заряд, она перебирала пальцы, точно высчитывая на них условия пощады. Эту сцену она повторяла три раза кряду, в одном и том же порядке. Потом она сжимала кулаки, холодный пот выступал у неё по всему телу, она впадала в почти коматозное состояние и потом просыпалась, ничего не помня о случившемся⁴⁹³.

Есть, наконец, сомнамбулы, которые встают с постели, предаются обычным занятиям, читают, пишут, сочиняют стихи, производят вычисления, совершают очень сложные работы. Это – сомнамбулизм в самой сильной форме.

Считаю нужным сказать несколько слов о состоянии чувств во время сомнамбулических припадков. Вопрос этот очень сложен, и при решении его мы наталкиваемся на многочисленные затруднения. При внимательном исследовании удаётся, однако же, определить степень возбудимости различных органов чувств в этом своеобразном состоянии.

Слух. Прежде всего, не подлежит сомнению, что звуковые впечатления воспринимаются сомнамбулами, особенно в тех случаях, когда они соответствуют представлениям, занимающим ум сомнамбул во время приступа. Благодаря этому, нередко удаётся заставить сомнамбул совершить известные поступки, внушить им известные идеи. Прибавлю, что, обыкновенно, если назвать лунатика по имени, он поворачивается, пристально всматривается, но ничего не видит. Очевидно, он слышал зов; звуки, во всяком случае, были им восприняты.

Вкус и обоняние. Точно также лица, находящиеся в сомнамбулическом состоянии, воспринимают вкусовые ощущения. Один лунатик потребовал водки, и когда ему подали воды, то он, поднесши стакан к губам, оттолкнул его. Воспринимаются равным образом и обонятельные ощущения. По крайней мере, один субъект, по рассказу наблюдавшего его д-ра Анконтра⁴⁹⁴ по-видимому, руководился обонянием в своих ночных путешествиях. Обонятельные восприятия встречаются, впрочем, у сомнамбул редко.

Осязание. Это чувство у сомнамбул особенно живо, что характерно до некоторой степени для состояния, в котором находится нервная система субъекта во время сомнамбулического приступа.

Один лунатик, о котором говорит Франк, при спазматически закрытых глазах различал осязанием цвета. Быть может, сюда же следует отнести интересное наблюдение д-ра Дюфэ⁴⁹⁵ над больным, который в темноте точно сортировал материи по оттенкам цветов. Во время сомнамбулических приступов больные часто пишут, рисуют, исполняют тонкие работы – и это опять-таки ясно показывает, что у сомнамбул осязание может воспринимать тончайшие впечатления.

Зрение. Во время сомнамбулических приступов глаза большей частью бывают открыты, иногда они закрыты. Если исследовать открытые глаза лунатика во время приступа, то можно убедиться, что они неподвижны, что зрачок обыкновенно расширен и нечувствителен к свету. Впрочем, д-р Дюфэ у г-жи Р. Л. мог констатировать, что усиление или ослабление интенсивности света вызывало сокращение или расширение зрачка, как бывает и в нормальном состоянии. Однако это наблюдается, по-видимому, редко.

Видят ли сомнамбулы? Решить этот вопрос крайне затруднительно, существующие на этот счёт показания в высшей степени противоречивы и сбивчивы.

Теперь же считаем нужным привести один случай сомнамбулизма, причём постараемся, чтобы он содержал все те особенности, которые придают сомнамбулизму чудесный характер, производящий такое сильное впечатление на зрителей⁴⁹⁶.

Один молодой священник вставал всякую ночь, брал бумагу, сочинял и писал проповеди. Написав страницу, он перечитывал её вслух от начала до конца (если можно назвать перечитыванием то, что он делал без содействия глаз). Если ему какое-либо место не нравилось, он вычёркивал его и сверху делал поправки всегда на надлежащих местах. В одной проповеди им была сделана поразительная в этом отношении поправка. Сначала автор поставил слова: се divin enfant этот (божественный ребёнок), потом, перечитывая рукопись, он решил заменить слово divin словом adorable (ублажаемый): он вычеркнул первое и вверху над самым этим словом написал adorable. Тогда он заметил, что слово се, вполне уместное перед divin, не может предшествовать слову adorable, и удачно приписал t к предшествующим буквам, так что получилось: cet adorable enfant. Желая убедиться, пользуется ли лунатик глазами, к лицу его поднесли лист картона, совершенно закрывавший для него лежавшую на столе бумагу. Он продолжал писать, совсем не замечая картона. Чтобы узнать, на чём основано его представление о предметах, находящихся у него под глазами, несколько раз тихонько брали бумагу, на которой он писал, и заменяли её другой, – но он тотчас же замечал это, так как листы были другого формата. Когда же найдена была бумага, ничем не отличавшаяся от той, на которой он писал, – он принял её за свою и делал поправки на местах, соответствующих местам вынутого оригинала. Благодаря этой хитрости удалось достать несколько его ночных писаний.

Всего изумительнее было видеть, продолжает автор статьи, как он пишет музыкальные ноты. Тросточка заменяла ему линейку. При помощи её он наносил на одинаковом расстоянии друг от друга пять линий, расставлял на надлежащих местах, ключ, бемоли и диезы. Затем он вычерчивал ноты, которые сначала делал белыми, а потом зачерчивал те, которые должны были быть чёрными. Слова он писал снизу. Однажды он писал их слишком крупными буквами, так что слова не приходились под соответствующими нотами. Он скоро заметил это, вымарал рукой всё, что написал, и написал вторично эту строчку, расставляя слова с почти идеальной точностью.

Не менее замечателен другой факт в совершенно ином роде. Однажды ночью во время зимы он вообразил, будто прогуливается по берегу реки и видит, что в неё падает и начинает тонуть ребёнок. Несмотря на страшный холод, он, не медля ни минуты, бросается к нему на помощь и ложится на кровать в позе плавающего человека, воспроизводя все движения последнего. Спустя несколько минут, утомлённый долгим плаванием он заметил в углу кровати одеяло, сбившееся в комок, принял его за ребёнка, схватил его одной рукой и, действуя другой, стал плыть к берегу воображаемой реки. Благополучно достигнув его, он кладёт на берег свою ношу и выходит из воды, весь дрожа и стуча зубами, как человек, действительно вышедший из полузамёрзшей реки. Он говорит присутствующим, что страшно прозяб, что он умрёт от холоду, что вся кровь в нём застыла; чтобы согреться, он приказывает подать водки. Водки не было, и ему подали воды; он поднёс её к губам, но тотчас же заметил обман и ещё настойчивее потребовал водки, указывая на угрожающую ему опасность. Ему принесли стакан ликёру; он пьёт его с наслаждением и говорит, что чувствует себя значительно лучше, но не просыпается, ложится и продолжает спать самым спокойным образом⁴⁹⁷.

Таким образом, этот лунатик действовал так, как будто бы он бодрствовал, как будто бы он видел. В литературе описан целый ряд сходных случаев. Основываясь на них, многие авторы, подобно доктору Лелю, допускают существование у сомнамбул реальных зрительных восприятий.

«Сомнамбулы, – говорит Макарио, – воспринимают впечатления от предметов, представляющих какое-либо отношение к их мыслям и чувствам. В самом деле, если бы они не видели, как могли бы они избежать падения в страшные пропасти, которые, однако, и они обходят? Как могли бы они брать нужные им предметы, как могли бы садиться на лошадь, как могли бы читать, писать и т. д.? Мы принуждены допустить, что сомнамбулы отчётливо видят и различают предметы, имеющие отношение к их представлениям»⁴⁹⁸.

Уверенность, какую обнаруживают сомнамбулы в своих действиях, точная соразмерность производимых ими движений поражает всех наблюдателей и заставляет признать существование зрительных восприятий в сомнамбулическом состоянии. Всё это, по нашему мнению, подтверждает ту истину, что душа может проявлять себя и без посредства внешних чувств. (См. книгу д-ра Симона: «Мир грёз», СПб. 1890 г., стр. 145–153).

1. У одного высокопоставленного лица спросили совета относительно очень важного и трудного дела, и он принялся за изучение этого дела с особенным тщанием. После того, как несколько дней он был занят таким образом, жена его раз ночью заметила, что он встал с постели, подошёл к письменному столу, стоявшему в спальне, уселся за стол и долго писал; затем заботливо спрятал в стол исписанную им бумагу и вернулся в постель. На следующее утро он сказал жене, что видел необыкновенно интересный сон: ему снилось, что он подал ясное, блестящее мнение о затрудняющем его деле, и он дорого дал бы, чтобы восстановить цепь мышления, проходившую в его уме во время этого сна. Тогда жена направила его к столу, где он нашёл своё полно и ясно изложенное мнение, оказавшееся впоследствии вполне правильным.

2. Следующий случай был рассказан его преподобием Джоном де-Лифде, как бывший с одним из его товарищей, священником, на правдивость которого он вполне полагается.

«Я был студентом меннонитской семинарии, в Амстердаме, и слушал лекции математики профессора Ван-Свиндена. Однажды банк предложил профессору разрешить один вопрос, требовавший трудного и пространного вычисления. Учёный математик несколько раз пробовал решить проблему, но так как для получения результата нужно было исписать цифрами несколько листов бумаги, то профессор при каждой попытке делал где-нибудь ошибку. Не желая утомлять себя более, он сообщил своё затруднение десяти студентам, – и мне в том числе, – и просил нас попытаться разрешить его. Моё честолюбие не позволило мне откладывать в долгий ящик. В тот же вечер я уселся за работу, но безуспешно. Следующий вечер был опять посвящён моему предприятию, и опять бесплодно. На третий вечер я снова принялся за свои цифры. Была зима, я вычислял до половины второго утра, и всё напрасно! Результат был неверен. С унынием в душе я бросил грифель, которым исписал уже целых три доски. Я раздумывал, не начать ли мне моё вычисление сначала, так как я узнал, что профессору к утру нужен был ответ, но, к сожалению, свеча моя догорала, а лица, с которыми я жил, давно уже легли спать. Тогда я тоже улёгся в постель, с головой, наполненной цифрами, и скоро уснул. Утром я проснулся только-только во время, чтобы одеться и идти на лекцию. Я был очень огорчён, что не мог решить задачи и дать удовлетворительный ответ своему наставнику. Но, о чудо! – подойдя к письменному столу, я нашёл на нем бумагу, покрытую цифрами, писанными моим почерком, и (можете судить о моём удивлении!) заключавшую решение моей задачи, совершенно правильное, без единой ошибки. Я хотел было спросить свою хозяйку, не входил ли кто в мою комнату, но меня остановило свидетельство собственного моего почерка. Впоследствии я рассказал ей о том, что случилось; она очень удивлялась и уверяла меня, что в мою комнату никто не входил. Итак, очевидно, я сделал своё вычисление во сне и в полнейшей темноте; но замечательнее всего то, что выкладка была так проста и сжата, что то, что лежало теперь передо мной на одном листе in folio, едва уместилось у меня накануне на трёх досках, исписанных с обеих сторон. Профессор Ван-Свинден был поражён этим происшествием и объявил мне, что, когда он пробовал вычислять сам, ему ни разу не пришло в голову такое простое и сжатое решение».

3. Вот другой случай подобного же рода; «Отец мой, будучи студентом богословия в Базеле, должен был составить публичную речь на заданный текст из священного писания. Все способы овладеть предметом, по-видимому, покинули его; целые дни он проводил в состоянии нервного беспокойства, не будучи в силах написать ничего, что бы его удовлетворяло. Накануне испытания он сочинил кое-что и лёг спать, совершенно недовольный своим произведением. Он уснул, и ему приснился новый способ обработки и иллюстрирования заданной ему темы; проснувшись, он вскочил, чтобы записать свою мысль, но, открыв свой стол, нашёл её уже записанной его собственным почерком и, очевидно, записанной недавно, потому что чернила едва успели просохнуть».

Однако обыкновенный недостаток умственных операций этого состояния тот, что, благодаря самой их напряжённости и исключительности, внимание индивидуума отвлекается от соображений, которые могли бы видоизменить их; и они не могут оказать на умственные отправления своего исправляющего влияния.

4. Важную характерную черту состояния сомнамбулизма составляет то явление, что ни проходящий в уме лунатика ход мышления, ни являющиеся результатами его действия не оставляют по себе воспоминаний в состоянии бодрствования, а если какое-нибудь воспоминание и сохраняется, то только в виде следа обыкновенного сновидения. Но и ход мышления, и вытекающие из него действия в состоянии сомнамбулизма нередко с величайшей живостью вспоминаются при возвращении этого состояния, даже после долгого промежутка времени, причём промежуток этот, как бы ни был он велик, совершенно не сознаётся. То же самое, только гораздо реже, случается и в обыкновенном состоянии сновидений; спящий вспоминает иногда прежний сон и даже продолжает его, – явление, указывающее на тесную связь этого состояния с состоянием сомнамбулизма, так как сновидение обнаруживает стремление к возвращению только в том случае, если оно обладает определённостью и связностью, характеризующими последнее состояние. Следующий случай представляет очень хороший пример «сновидения в действии» и перенесения из одного периода этого состояния в другой впечатления, о котором не сохранилось в состоянии бодрствования ни малейшего воспоминания.

У одной служанки, подверженной припадкам сомнамбулизма, пропала её гребёнка; не найдя её после самых тщательных поисков, она обвинила другую служанку, спавшую с нею в одной комнате, в том, что та взяла гребёнку. Но утром она проснулась с гребёнкой в руке, так что не могло быть сомнения в том, что накануне ночью она спрятала её куда-нибудь, не сохранив об этом никакого воспоминания в состоянии бодрствования, и что нашла она гребёнку тогда, когда с возвращением того состояния, в котором она спрятала её, к ней вернулось воспоминание и о месте, где она была спрятана. (Карпентер, «Основания физиологии ума», т. II).

5. Доктор Грассе, занимающий в клинике Монпелье профессорскую кафедру по медицинскому факультету, сообщил в специально медицинской газете «La Semaine Medicale» (№ 56) очень интересный и вполне доказательный опыт ясновидения.

Доктор Ферруль, из Нарбонны, по словам проф. Грассе, рассказал ему, что знает одну женщину ясновидящую, проделывающую удивительные вещи, и предложил Грассе устроить с нею строго научно-обставленный опыт «чтения через непрозрачные предметы». Проф. Грассе, возвратившись из Нарбонны в Монпелье, не сказав ни слова д-ру Феррулю, оставшемуся в Нарбонне, написал на полулисте бумаги следующие слова:

«Le ciel profond refléte en étoiles nos larmes, car nous pleurons, ce sour, de nous sentir trop vivre. Уэков. Kaiser Montpellier 28 октября 1897 г.».

Свернув эту бумагу написанной стороной внутрь и плотно завернув её в оловянный лист, каким окружают шоколад, он вложил её в конверт и заклеил гуммиарабиком. Так как д-р Феррулль предупредил проф. Грассе, что перевязка конверта шнурком мешает иногда его ясновидящей прочитывать то, что находится внутри конверта, то профессор продел через конверт английскую безопасную булавку в виде петли, накапал на булавку массу сургуча и припечатал собственной печатью. К этому пакету проф. Грассе приложил свою карточку с просьбой предложить ясновидящей прочесть то, что он написал, без вскрытия конверта, и вложить то и другое в один общий конверт, адресованный по почте на имя д-ра Ферруля в Нарбонне 28 октября (новый стиль).

30 октября утром получен следующий ответ от д-ра Ферруля: «При получении вашего письма утром моей ясновидящей не было возле меня. Я вскрыл первый конверт и нашёл в нём вашу карточку. Будучи обязан сделать несколько визитов, я зашёл и к ясновидящей, чтобы попросить её зайти ко мне часам к четырём. Узнав в чём дело, она предложила мне приступить сейчас же к опыту чтения. Ваш же конверт с чёрной печатью лежал в моем кабинете на столе, на расстоянии около 30 метров от места жительства ясновидящей. Опираясь с ней на край одного и того же стола, я провёл рукой по глазам моего субъекта, и вот что он мне сказал, не видя вашего пакета:

– Ты вскрыл конверт?

– Да, но письмо, которое надо прочесть, внутри и находится в другом запечатанном конверте.

– С большой чёрной печатью?

– Да, читай.

– Там серебряная бумага... Вот что написано: «Le ciel profond reflète en etoiles nos larmes, car nous pleurons, le soir, de nous sentir vivre. Затем там есть такие буквы (рисует буквы и кончиками пальцев показывает длину их около сантиметра): Д. Е. К... Потом имя, которого я не знаю, и Montpellier 28 октября 1897.

Вот, дорогой учитель, результат опыта, который я обещал произвести над моей ясновидящей. Весь опыт длился не более полутора минут. Сейчас же отсылаю вам ваш конверт с моим письмом. Преданный д-р Ферруль. 29 октября 1897 г.»

Итак, продолжает проф. Грассе, я получил обратно свой совершенно нетронутый пакет, но с прочитанной в нём надписью, несмотря на покрывавшие её слой олова, бумаги и даже сургуча, не представлявших нигде и следов какого бы то ни было вскрытия.

Ясновидящая видела и русские буквы, указала пальцами, что они были больше других, и даже нарисовала их насколько могла, она заметила и немецкое слово и, не понимая его, заявила только, что оно было меньшей величины, чем русское слово. Наконец, она ясно определила число, год и месяц.

Таким образом, заявляет проф. Грассе, опыт удался самым блестящим образом, и мы лицом к лицу с опытом чтения не только через непрозрачные предметы, но и на расстоянии. Имея полное доверие к д-ру Феррулю, который сам просил обставлять опыты наистрожайшим образом, и которому проф. Грассе не говорил ни слова о сделанной им надписи, так же, как и никому другому, профессор заключает, что возможность чтений через непрозрачные предметы представляется установленной и, следовательно, ясновидение через непрозрачные предметы, по мнению проф. Грассе, вполне научно доказано.

Придя к такому заключению, он 29 ноября представил в заседание академии наук в Монпелье невскрытый пакет свой с надписью, вскрыл его в присутствии всех и рассказал о происшедшем. Академия назначила комиссию с целью произвести, с согласия Ферруля, подобного же рода опыт с ясновидящей, причём посылаемые в Нарбонну профессора не должны знать о содержании пакета и ни на одну минуту не должны выпускать его из вида.

Академик Тарханов⁴⁹⁹ рассказывая в «С.-Петербургских Ведомостях» этот замечательный научный опыт, прибавляет:

«Нельзя не сознаться, что эта вся история, попавшая на страницы специальных медицинских органов и дебатируемая уже учёными и в учёных коллегиях, возбуждает много сомнения и недоверия. Тем не менее, истины ради, не следует останавливаться, – по завету таких великих учителей, как Клод Бернар и Дарвин, – ни перед какими опытами, как бы они ни казались с виду бессмысленными и противоречащими всему установленному. Иногда самые великие открытия вытекали именно из подобного рода опытов. Приветствую от души решение монпельеской академии наук исследовать возможно точнее факт, представленный ей проф. Грассе. Стоит вспомнить, что было почти на днях, с каким недоверием ещё недавно были встречены первые слухи о фотографировании Х-лучами Рентгена через непрозрачные предметы. Для того, чтобы понять, как следует осторожно относиться не только к утверждению, но и к отрицанию тех или иных новых явлений». (См. «Ребус», 1898 г., № 1).

6. Тамбовская ясновидящая. Под этим заглавием в № 8066 «Нового Времени» напечатано нижеследующее:

В конце прошлого года, когда наблюдения проф. Грассе и комиссии медицинской академии в Монпелье над ясновидением на расстоянии, с субъектом, указанным доктором Ферруль в Нарбонне, – вызвали столько толков в обществе и печати, мы привели указания на попытки исследования русскими врачами интересного субъекта, г-жи М. в Тамбове, также проявлявшей способность ясновидения. Мы тогда же выражали сожаление, что наблюдения доктора Ховрина над его тамбовской ясновидящей так мало заинтересовали русских психологов и физиологов. В недавно вышедшем 2 выпуске за 1898 г. (апрель – июнь) «Вопросов нервно-психической медицины» – журнала, издаваемого под редакцией киевского профессора И. А. Сикорского – мы находим первую часть полного отчёта доктора Ховрина о его «экспериментальных наблюдениях над усиленной различительной способностью», или над «редкой формой гиперестезии высших (?!) органов чувств», или в переводе на общедоступный язык «над способностью ясновидения г-жи М.». Почтенный доктор заявляет, что способность г-жи М. читать письма в закрытых непрозрачных оболочках – является фактом бесспорно установленным, при условиях, безусловно исключающих всякую фальсификацию и обман. Но способность эту не до́лжно смешивать с «ясновидением», как мистической способностью оккультистов, в силу которой субъекты, обладающие таковой, воспринимают внешние впечатления без посредства органа их чувств. Во всяком случае, и как бы мы ни называли эту способность – теперь она приобрела право на внимание науки, вошла в область её исследований и, по всей вероятности, как и долго оспаривавшийся факт гипноза – научно признанная способность ясновидения поможет объяснить и раскрыть немало явлений, ускользавших доселе от наблюдения и объяснения.

Те, которые ближе интересуются этим вопросом, конечно, дадут себе труд прочесть статью доктора Ховрина полностью. Здесь же мы ограничимся указанием, что наблюдения его интересны не только в том отношении, что устанавливают способность г-жи М. читать фразы, написанные и вложенные в запечатанные непрозрачные оболочки – этим способность г-жи М. не ограничивается. В некоторых случаях она не давала в своих ответах текста написанной фразы, но давала решения задач галлюцинаторным путём, т. е., вместо подлинного текста она видела образы или картины, соответствующие тексту, причём проходит ряд галлюцинаций не только зрительных, но и слуховых. Так, например, один опыт продолжался в течение 9 сеансов, происходивших более недели – и путём последовательных частичных ответов г-жа М., передавая свои зрительные и слуховые ощущения, установила в мельчайших подробностях эпизод, вполне соответствовавший тому, что было записано в контрольном, запечатанном письме, а именно: «Большой зал, ярко освещённый люстрами и лампами, в нём расхаживают группами кавалеры и дамы в бальных костюмах. Одна из дам в бальном костюме, с веером в руках, взошла на эстраду, все остановились; она начинает петь весьма симпатичным голосом арию «В бурю, во грозу». Публика аплодирует». В другом случае, также после целого ряда сеансов, продолжавшихся с 24 июня до 13 августа, г-жа М. давала отрывочные указания в галлюцинаторных образах, из которых должно было сложиться решение задачи. Сначала её зрительные галлюцинации сбивчивы, темны, но мало-помалу они принимают более определённые и точно повторяющиеся образы. Ей видятся сучья, деревья странной формы, белое пятно, не то снег, не то песок, вода; она «слышит» журчание воды. В конце концов, после целого ряда сеансов, она пишет на обратной стороне конверта, заключающего задание: «мне ясно представляется следующая картина: большое пространство песчаной степи, песок необыкновенно белый. На правой стороне я ясно видела три высоких дерева с широкой листвой, таких деревьев я никогда не видела, как только на картинах. Под деревьями ручей; я ясно слышала журчание воды. Всё это освещено ярким светом, небо ясное, но солнца не видела. Подлинный текст письма не прочла, и воспроизвести не могу. С. М-ва».

В подлинной записке, по распечатанию конверта, как оказалось, была написана следующая фраза: «в песчаных степях аравийской земли три гордые пальмы высоко росли, родник между ними журча пробивался». Тут интересно, что галлюцинаторные образы, появляющиеся у М., относились не только к этому отрывку из стихотворения Лермонтова, но и к другим моментам всего стихотворения. Таким образом, хотя г-жа М. для отгадывания – словесно или путём галлюцинаторных образов – требовала всегда, чтобы ей давали держать в руках запечатанный конверт, но «гиперестезия» её чувств переходила пределы начертанного на бумаге, что и указывает, по-видимому, что тут имеется наличность более сложного явления, психическая сторона которого ускользает ещё от наблюдателей, пока сосредоточивающихся на «гиперестезии», на «изощрённости» высших (?) органов чувств.

Но и это уже большой шаг вперёд... («Новое Время»; сн. «Ребус» 1898 г., № 35).

7. Один венский профессор, в своей лечебнице для нервных больных, усыпив магнетическим сном одну из своих пациенток, вынул из кармана нераспечатанное письмо от своего лондонского корреспондента и положил его ей в руку, приказывая прочитать сквозь конверт его содержание. Она ответила, что видит писание, но так как оно по-английски, то понять его не может, тогда профессор сказал: «хочу, чтобы вы знали по-английски», после чего сомнамбула прочла английское письмо, как могла бы это сделать природная англичанка. «Теперь, – продолжал профессор, – переводите его по-немецки».

Перевод оказался вполне точным и ясным, хотя в письме говорилось о каком-то физиологическом вопросе, причём употреблялось немало технических выражений.

Затем, магнетизёр попросил её описать лицо, писавшее письмо, что она тотчас же исполнила, прибавив, что лицо это сидит у стола в своём кабинете, который тут же описала.

Профессор обратился к своему английскому корреспонденту с просьбой прислать ему свою фотографическую карточку и фотографию своего кабинета. И описание сомнамбулы вполне подтвердилось. Такого рода опыты происходили с тем же субъектом не менее десяти раз и всегда с одинаковым успехом.

В этом случае полученные сведения о содержании письма были никому не известны, кроме его автора, и письмо получено сомнамбулой из вторых рук; откуда же она узнала незнакомый ей язык? Полагаем, такое постижение происходит с помощью всемогущей силы, составляющей психический центр каждой духовной личности. (См. «Ребус» 1896 г., № 30).

8. Открытие преступников при содействии сомнамбул. В газете Gil Blas некто г. Эдмонд Ле-Руа следующим образом описывает свою беседу на вышеуказанную в заглавии тему с одной известной сомнамбулой.

– Возможно ли, – сказал он, – чтобы сомнамбулизм мог дать подобные результаты?

– Не сомневайтесь в этом, – сказала на это сомнамбула. – Очень часто не без успеха советуются с нами для открытия воров, пропавших вещей и даже убийц, и наши способности в этом отношении простираются гораздо дальше, чем обыкновенно думают об этом в наш скептический век.

Между многими другими, два нижеследующих факта, которые очень легко проверить, в особенности могут служить подтверждением сказанного: это исчезновение г. Лекока де-Буабомон, секретаря Жюля Фавра, в 1868 г., и исчезновение известного Гуффе два года тому назад.

В конце октября г. Лекок де-Буабомон, адвокат и секретарь Жюля Фавра, предпринял поездку в Пьемонт. Вскоре после этого от него перестали доходить вести и только семь месяцев спустя, 12 мая 1869 г., его семья получила депешу, извещавшую об отыскании его трупа в окрестности того места, откуда было получено его последнее письмо.

Обстоятельство, представляющее особенную странность в этой драме, то, что почти тотчас за его убийством, ещё с первых чисел ноября месяца, уже было известно, каким образом он был убит.

Беспокоясь молчанием своего сына и подозревая какое-нибудь несчастье, отец, мать и сестра г. Лекока принялись за его поиски, но, проездив напрасно почти целый месяц, они принуждены были возвратиться ни с чем.

Узнав о бесплодности этих поисков, адвокаты, товарищи г. Лекока, отправились посоветоваться со знаменитой парижской сомнамбулой г-жой А.., которая им сказала: что

1) г. Лекок был убит в такой-то день, в такой-то час и таким-то образом;

2) что убийца, – человек прилично одетый, путешествовавший вместе с ним и нанёсший ему три удара кинжалом, в шею, в плечо и в грудь;

3) что Лекок защищался своим ножом, но подоспевший крестьянин добил его ударом палки по голове, и что оба убийцы обокрали его после этого.

Сомнамбула дала затем подробное описание места убийства, вещей, бывших с убитым, и приметы убийц. Справедливость указаний относительно одежды и вещей, бывших при убитом, была тогда же подтверждена родными его. Тогда шесть адвокатов, друзей Лекока, отправились в Италию на поиски. Но и эти поиски не увенчались никаким результатом. Вторично они советовались с сомнамбулой, которая дала ещё подробнейшее описание места убийства, но и на этот раз не получилось успеха, так как труп Лекока был покрыт грязью и листьями. Только в мае месяце, после того как растаяли горные снега, удалось его найти. Следствие подтвердило, что молодой секретарь Жюля Фавра был, действительно, убит.

Замечательно также следующее обстоятельство: пять или шесть дней спустя после исчезновения Поля Лекока, во время отсутствия родителей его, отправившихся на поиски за своим сыном, в квартиру их позвонил какой-то иностранец. Так как никого из хозяев не было дома, то он спросил адрес кого-нибудь из других родственников пропавшего без вести, и ему дали адрес дяди его – директора школы живописи. Он явился к этому последнему, рекомендовался попутчиком Лекока и особенно интересовался узнать, делаются ли какие-нибудь попытки разыскать пропавшего. Впоследствии обнаружилось, что приметы этого посетителя как раз совпадали с приметами убийцы, описанными сомнамбулой, и даже утверждали впоследствии, что некоторые из вещей убитого были замечены на этом таинственном посетителе.

Все эти факты вы можете найти в газетах того времени, но достаточно прочесть номер газеты Lanterne от 14 августа 1889 года, чтобы видеть, каким образом та же самая сомнамбула г-жа А... способствовала разъяснению дела Гуффе⁵⁰⁰. Два редактора газеты «Lanterne» явились к ней за советом, принеся с собой перчатку и галстук исчезнувшего судебного пристава. Сомнамбула, будучи загипнотизирована своим сыном, сказала, что пропавший пристав был завлечён в ловушку и убит в Париже в квартале Маделены, затем уложен в большой чемодан или сундук и отправлен в провинцию, в окрестности одного большего города, по всей вероятности Лиона, и будет найден 23 августа. Всё это происходило 12 августа.

Между тем, какой то совершенно уже разложившийся труп был найден брошенным на дороге возле небольшого леска в Мильери, в окрестностях Лиона. После долгих сношений между полицией и судебными властями Парижа и Лиона было установлено, что найденное мёртвое тело может быть признано за труп пропавшего пристава Гуффе. Для того чтобы окончательно в этом удостовериться, решено было произвести судебно-медицинское вскрытие. Только в конце октября найденный труп был официально признан за тело Гуффе. Но в действительности он был найден ещё 23 августа, как предсказала сомнамбула, будучи убит и отправлен в маленький городишко близ Лиона. Было также доказано, что он был убит Мишелем Эйро и Габриэлью Бонпар в Париже, в улице Тронсон, близ Маделены.

18 октября того же года г-жа Ландри и девица Гуффе, сестра и старшая дочь покойного, в свою очередь, взяв с собой шапку покойного, явились посоветоваться с сомнамбулой, которая, будучи усыплена, тотчас же сказала, что с нею уже однажды советовались по этому делу, и объявила решительно, что труп, найденный в Мильери, есть труп убитого Гуффе, для подтверждения чего она указала на то, что у покойного Гуффе недоставало третьего коренного зуба с правой стороны, которого недостаёт и в найденном трупе, что и действительно было установлено впоследствии. Она пошла ещё дальше в своих открытиях, так как объявила раньше, чем об этом заговорили газеты, что покойный имел лёгкий недостаток в одном глазе – и некоторый род невроза в ноге, заставлявший его слегка прихрамывать. Сверх всего этого, она объявила, что убийцы будут арестованы в один из трёх месяцев, следующих за консультацией, и что они отправились в Америку. И действительно, день в день, через три месяца после этой консультации г-жа Бонпар была уже в руках г. Лозе, префекта полиции, объявив, что она только что прибыла из Америки, где оставила своего сообщника Эйро. Таким образом, всё сказанное сомнамбулой действительно впоследствии оправдалось, до мельчайших подробностей; так, например, ею было сказано, что труп был зашит в мешок из серого холста, и что этот мешок был сшит молодой и красивой женщиной, знавшей, с какой целью она шьёт этот мешок. Этой женщиной оказалась прекрасная Габриэль Бонпар, которая с помощью Эйро зашила труп Гуффе в мешок. «Не удивительно ли всё это, – говорит дальше автор, – и не доказывает ли – какие огромные услуги может принести хорошая сомнамбула для раскрытия преступления!».

Сомнамбула, о которой выше говорится, – вдова, г-жа Афингер. Эта дама доставила недавно новое доказательство своего ясновидения, благодаря двойному убийству на бульваре Тампль в Париже. Вот что читаем по этому поводу в газете «Lanterne» от 28 декабря 1891 года.

Интересная консультация у сомнамбулы. Читатели «Lanterne» вероятно ещё помнят удивительную консультацию, данную г-жой Афингер, сомнамбулой, нашим редакторам по делу об убийстве г. Гуффе. Всё, что она сказала тогда, действительно впоследствии подтвердилось. Несколько дней спустя после преступления на бульваре Темпль, наш же редактор отправился к г-же Афингер с бинтом, служившим для первой перевязки несчастной Дельфины Губр. Едва сомнамбула была усыплена, как тотчас объявила, что убийца был другом семейства Делляр, что он давно уехал из Парижа, и что он будет арестован в неделю Рождества. Эти заявления г-жа Афингер повторила на другой день в десять часов вечера в редакции «Lanterne» в присутствии двух друзей семейства Делляр и многих из наших сотрудников. На этот раз г-жа Афингер прибавила ещё, что убийца был молодой человек, недавно оставивший военную службу, что он был вооружён двумя ножами, одним длинным, другим карманным, что убийца в тот вечер оставался в том же квартале, где совершено убийство, что он после убийства отправился в сторону площади Бастилии, чтобы замыть кровавые пятна на своей одежде, и что он на другой день проходил мимо этого дома в обществе другого молодого человека, похожего на него.

На вопрос одного из друзей семьи Делляр, переменил ли убийца свою одежду после убийства, она отвечала: да. – Не солдат ли это был? – Да, отвечала она. – Не украл ли он чего? – Да, он унёс различные ценные бумаги, но не деньги.

Таковы сведения, доставленные сомнамбулой, и читатели, знакомые с делом об убийстве на бульваре Тампль, знают, что всё это впоследствии подтвердилось в действительности. («Messager» 1892 г., № 17; сн. «Ребус» 1892 г., № 23).

9. Дадим сведения ещё об одной сомнамбуле, г-же Самье. Сомнамбулизм г-жи Самье в своём развитии представляет два фазиса.

В первом из них она определяет болезни присутствующих, приведённых в магнетическое соотношение с ней, причём диагноз её поражает всех своей точностью.

Во втором фазисе явление ясновидения или двойного зрения не менее поразительно. Так, например, один из присутствовавших на сеансе просил г-жу Самье перенестись мысленно в свой дом, находящийся в Пюто. По прошествии некоторого времени г-жа Самье сказала: «в этом доме находится какое-то фабричное заведение. Я вижу какие-то вращающиеся машины, между которыми некоторые снабжены какими-то большими зубцами. Это, вероятно, суконная фабрика». Затем г-жа Самье дала подробное описание положения здания и расположения его комнат, причём спрашивающее лицо признало полную точность данного описания.

На другом сеансе, инкогнито присутствовавший редактор одного журнала просил г-жу Самье описать его собственный дом в Лиле. Ясновидение и на этот раз не изменило ей. «Ваш дом прекрасен и величествен, – сказала она. – Это деревенский дом, построенный совершенно не так, как другие: архитектура его очень древнего стиля. Большая лестница разделяется на две ветви, ведущие одна направо, другая налево».

Г-жа Самье описала затем все комнаты и всех в них живущих, дав такое точное описание их наружности, что все они тотчас были узнаны. При этом интересно то обстоятельство, что когда спрашивающий сосредоточил свои мысли и волю на архитектуре лестницы, дабы побудить сомнамбулу дать её описание, та, вопреки его желаниям, стала говорить о растениях и цветах, которые она видела на этой лестнице, так как растения и цветы она очень любила. Спрашивающий с удивлением заявил, что он ни о растениях, ни о цветах вовсе и не думал. Доказательство, что разумное Я, или душа сомнамбулы, перенесясь в этот дом, сохранила вполне свою независимость, несмотря на волю экспериментирующего лица.

Для серьёзного наблюдателя все эти факты служат достаточными доказательствами существования души и её независимости от тела. Эти факты разрушают то положение материалистической философии, которое утверждает, что душа есть функция мозга. Коль скоро доказано, как в настоящем случае, что душа думает и действует вне тела, то каким образом может она быть результатом отправлений материальных органов? Вместо того, чтобы быть простой функцией, она скорее является независимой причиной, деятельной волей, предшествующей деятельности физических органов. Этими фактами доказывается не только её существование, но и бессмертие. Если в продолжение жизни, во время магнетического сна она обнаруживает свою независимость: видит, думает, и действует вне своего тела, то тем с большим правом можно заключить о её независимости после смерти. (Bevue spirite; сн. «Ребус», 1883 г., № 40).

10. Мисс Джени Хаган сообщает следующий замечательный случай ясновидения, с целью доказать, что оно было свободным проявлением высшей духовной способности, а не передачей мыслей.

«По вопросу о ясновидении, – говорит мисс Хаган, – известно, что существуют индивидуумы, которых одни называют медиумами, другие ясновидящими, и которые обладают способностью видеть местности и лица, отдалённые от них на огромные расстояния. С изумительной яркостью и точностью воспроизводят они события, им совершенно неизвестные.

Не так давно я слышала от лица вполне достоверного случай ясновидения, действительно замечательный, если вообще что-либо можно назвать замечательным.

Один джентльмен, находясь вдали от своего города и оставивший там свой больную жену в постели, отправился к ясновидящей, у которой бывал прежде, и спросил её, кого она видит в его доме.

Она описала ему все комнаты, расположение их, вполне точно и прибавила.

– Я вижу на дворе пожилую женщину, собирающую опилки: на голове у неё мужская соломенная шляпа, а на плечах накинутый, наподобие платка, кусок клетчатой фланели.

Джентльмен был восхищён этим быстро сделанным, но изумительным по своей яркости описанием: действительно, у него была пожилая слабоумная сестра, любившая носить его старые шляпы и собирать опилки на дворе, где работали плотники.

– Теперь я вас попрошу ещё раз посмотреть, что происходит в самом доме.

Она исполнила его желание и, описывая комнату за комнатой, дошла, наконец, до спальни и сказала:

– Здесь постель не прибрана!

– Почему же? – спросил он.

– На это я не могу вам ответить.

– Разве вы никого не видите на этой постели?

– Никого не вижу.

Это его чрезвычайно изумило: он знал, что его жена больна и не может вставать.

– На этот раз вы ошиблись, сказал он: – я оставил свой жену больной. Как оказалось впоследствии, ясновидящая была права.

Этот разговор происходил утром, на другой день по отъезде джентльмена из дому. Его жена всё ещё была больна, но их домашний доктор нашёл, что для неё было бы полезно встать, походить и даже прокатиться. И за четверть часа до описанного разговора больная встала, оделась и уехала.

Вот почему ясновидящая и не могла найти её в доме.

Повторяю: так как вопрошавший был убеждён, что его жена больна и лежит в постели, то очевидно, что описанный факт ясновидения не мог быть результатом постороннего внушения». («Light» 1890 г., № 487).

11. В городе Гефле (Швеция) недавно имел место следующий редкий случай ясновидения. Один из пассажиров II класса, ехавший с ночным поездом Северной железной дороги, недалеко от станции Сундевилля, был найден в вагоне убитым и ограбленным. Полиция немедленно приступила к розыскам виновника этого загадочного преступления, но все её старания оказались безуспешными; она не только не поймала убийцы, но не узнала даже обстоятельств, при которых совершено было преступление. Вдруг полицмейстер получил письмо от какой-то женщины из города Гефле, которая во сне «видела» все подробности преступления. В своём письме она сообщает следующее: «мне снилось, что я еду в Сундевилль и сижу в вагоне II класса, в котором кроме меня находятся какие-то два господина. Так как их присутствие меня стесняло, то я вошла в следующий вагон второго же класса. Я поместилась в углу и скоро заметила, что в противоположном углу спал какой-то господин. Спустя несколько времени открылась дверь, и в вагон вошёл человек крепкого телосложения, среднего роста и с рыжей бородой. Вошедший осторожно оглянулся вокруг себя, вынул из кармана красный носовой платок с белыми пятнышками, вложил в один из концов его свинцовый шарик и, завязав этот конец, со всего размаху ударил им спавшего в висок. Затем он стал тащить висевшую на плечах у последнего сумку. Заметив, что спавший при этом несколько очнулся, он вторично ударил его тем же концом платка по темени и покончил с ним. После этого он вытащил из сумки все ценные бумаги и деньги и, вынув из кармана своего жилета маленький ножик, сделал им небольшой прорез в изнанке своего пальто и вложил туда похищенные им бумаги. Потом он сделал несколько шагов по тому направлению, где я сидела. Я так сильно испугалась, что вскрикнула и проснулась». Полиция отнеслась к показаниям этой «очевидицы» довольно серьёзно и, руководствуясь ими, поймала действительного виновника этого преступления. «Свидетельница» лично явилась, затем, к полицеймейстеру. Это простая женщина, лет 55, вполне здоровая, муж её столяр, и со времени своего замужества она безотлучно живёт в Гефле и никогда не бывала в Сундевилле. Среди массы фотографических карточек она немедленно узнала карточку убийцы, которого видела во сне. Замечательнее всего то, что этот сон ей снился как раз в тот момент, когда было совершено преступление. Убийца сознался во всём. Показания свидетельницы вполне оправдались. (См. «Ребус» 1895 г., № 29).

12. «Будучи принуждены покинуть свою родину для пропитания своей небольшой семьи, – рассказывает г-жа Р. из департамента Гаронны, – мы взяли эту ферму. Однажды старший из сыновей сильно поссорился со своим отцом и ушёл от нас. Прошло уже немало времени, и мы ни разу не получали от него никакого известия. Однажды, будучи не в силах дольше выносить этой неизвестности, я стала горячо молиться Богу. Я вспомнила слова: «просите и дастся вам» и сказала себе: «это правда, Господи, вспомни Твоё обещание, укажи мне, где мой сын, и я пойду за ним хоть на край света!» Я легла спать с полной верой в то, что моя молитва будет услышана. Во сне я увидела своего сына в городе С. в одном доме, который хорошо запомнила, и говорила долго с ним. Сновидение было так живо, что, проснувшись, я долго не могла верить, что это было во сне. Я рассказала свой сон своему мужу и сказала ему: я хочу туда идти, и я убеждена, что найду там его. «Ты с ума сошла, – сказал мне на это муж, – ты хочешь идти в С., когда он, быть может, в В. Ты никогда не была в С. и не знаешь дороги туда, ты заблудиться в пути». Я продолжала, однако, стоять на своём, так что принуждены были уступить мне».

Далее г-жа Р. рассказала, как она приехала в С. «Полная веры, я стала спрашивать на вокзале, но никто не знал моего сына. Целый день я бродила по городу, тщетно расспрашивая о своём сыне, преимущественно у людей, более подходящих к нему по своему социальному положению. Но, наконец, измученная бесплодными поисками, я уже решилась возвратиться на вокзал, как вдруг, продолжая оглядываться по сторонам, я увидела тот самый дом, в котором я во сне видела своего сына. Это было какое-то кафе, полное посетителей, и, когда я приблизилась к этому дому, из него вышла какая-то дама, к которой я и обратилась с вопросом о своём сыне. Дама, оказалось, знает его очень хорошо и тотчас же указала мне, где его найти».

Этот рассказ совершенно согласен со всеми сведениями, собранными для разъяснения и проверки этого факта. Нужно только заметить, что в то время, когда г-жа Р. приехала в С., её сына там уже не было, но ей указали его новое местопребывание возле М., где она его и нашла; однако в то время, когда ей приснился её знаменательный сон, сын её был ещё в С., и хотя и не жил в том доме, в котором она видела его во сне, но бывал там чуть не ежедневно. (Ann. des sciences psych, 1892 г. № 1; сн. «Ребус» 1892 г., № 23).

13. Несколько лет тому назад в окрестностях Бостона, в Америке, появилась одна ясновидящая, сразу привлёкшая внимание публики своими сверхъестественными, всегда совпадающими с действительностью видениями. Поль Бурже во время своего путешествия по Америке заезжал к ней, и знаменитый писатель-психолог, несмотря на своё скептическое отношение к этому явлению, был, тем не менее, поражён её способностью отгадывать. Он принёс ей дорожные часы одного умершего друга, и ясновидящая, держа их в руке, рассказала ему о различных подробностях из прошлого этого человека, об его помешательстве и самоубийстве.

С тех пор г-жа Пинерс, так зовут её, проявила ещё большие успехи в ясновидении. В научном мире она пользуется теперь большой известностью. Четверо учёных особенно стоят за неё: профессор Кембриджского университета Мейерс, известный не только как экспериментатор, но и как моралист и философ, затем проф. Джемс, издающий «Nouvelle Psychologie», проф. Лодж и, наконец, доктор Ходжеон, известный своими разоблачениями и преследованиями, направленными против недобросовестных спиритов.

Г-жа Пинерс простого, мещанского происхождения. Ей тридцать восемь лет, она замужем и имеет нескольких детей. В её наружности нет ничего напоминающего классическую колдунью. Её занятия придают ей немного утомлённый вид; взгляд её беспокойный, голос медленный, певучий. Она засыпает без всякого постороннего внушения, держа пришедшего к ней за руку. После нескольких вздохов и вздрагиваний, она перестаёт быть г-жой Пинерс и воображает себя другой личностью. По словам д-ра Ходжеона, ясновидящая в один из его визитов назвала себя Жоржем Пелам. Этот Ж. Пелам, умерший за несколько недель до этого при падении с лошади, был большой друг доктора; он был адвокатом и состоял в то же время корреспондентом из Америки «Society for psychical research» в Лондоне.

– Ваш друг Жорж Пелам хочет вам что-то сказать, – обратилась ясновидящая к доктору.

– Пусть говорит, – ответил Ходжеон, удивлённый тем, что слышит это имя от женщины, которая не могла его знать.

Тогда Ж. Пелам, через посредничество г-жи Пинерс, рассказал своему другу, что дела его после смерти остались в большом беспорядке, что его особенно мучит мысль о связке писем, лежащих в глубине одного ящика у него в комнате. Ему очень не хотелось, чтобы эти письма попались его семье, и он умолял Ходжеона тотчас же отправиться к нему и достать их.

Ходжеон счёл всё это за басню и не поехал, но через месяц ему пришлось раскаяться в этом: он узнал от родителей Пелама, что письма эти действительно нашлись. Взволнованный таким странным совпадением, Ходжеон решил продолжать наблюдения над ясновидящей. Он дал знать полиции о случившемся, предполагая, что сам Пинерс, муж ясновидящей, втайне рассылал агентов за сведениями. Полиция ничего не нашла. Тогда Ходжеон начал приводить к ясновидящей различных друзей Пелама, которых покойный – продолжая говорить через посредничество г-жи Пинерс – всегда узнавал⁵⁰¹. Мало того, Пелам после смерти добился успеха, который немногим сыновьям выпадает при жизни: он заставил своих родителей веровать, рассказав им до мельчайших подробностей всё, что случилось с ним после смерти. На предложенный вопрос, касающийся его загробной жизни, Пелам, развязно ответил, что; «No use kicking up a broil over nothinge». (He надо без причины раздувать огонь).

Вот рассказ, который, во всяком случае, не банален. До сих пор толпа лишь верила в сомнамбулов и различных медиумов, но никогда ещё не приходилось видеть учёных, собравшихся для того, чтобы подтвердить гипотезу о бессмертии души, неоспоримую для каждого верующего, но все ещё не допускаемую материалистами. («Русское Слово» 1899 г., № 346).

14. В журнале «Revue philosophique» за февраль 1889 года д-р Дюфе приводит множество фактов, которые автор, по собственному признанию, не решался до сих пор обнародовать. Там рассказывается, между прочим, о сомнамбуле, которая, будучи усыплена, объявила, что сын её соседа, участвовавший в крымской кампании, умер. Проснувшись, она, по обыкновению, ничего не помнила. Но вскоре узнали, что молодой человек умер в Константинополе в тот самый день, когда сомнамбула объявила об этом. Другой случай был в тюрьме города Блуа. Сомнамбуле дали в руки что-то завёрнутое в бумагу; она с ужасом отбросила этот предмет, сказав, что это галстук, на котором кто-то повесился. На дальнейшие расспросы она отвечала, что этот человек убийца, зарезавший свой жертву серпом. Всё оказалось верным. Скептики, разумеется, объяснят это чтением мыслей, так как подробности убийства уже были известны присутствовавшим. Эти скептики забыли, что не далее, как несколько лет тому назад, возможность чтения мыслей упорно ими отрицалась; теперь они уже не могут отрицать её, но зато о ясновидении не хотят и слышать. Тем не менее, в данном случае ясновидение проявилось: сомнамбула открыла нечто, чего никто не знал, – что убийца забросил орудие преступления в большую лужу; там его, действительно, нашли.

Далее рассказывается о мальчике-лунатике, пришедшем однажды во время припадка в комнату учителя и сообщившем ему, что у его маленького сына (бывшего в другом городе) прорезался четвёртый зуб. Через несколько дней учитель получил от своего тестя письмо, в котором упоминалось об этом обстоятельстве. В другой раз мальчик объявил учителю, что с его ребёнком случилось несчастие, но что особенно беспокоиться нечего. Впоследствии узнали, что кормилица ребёнка была пьяна, когда кормила его грудью; ребёнок был очень болен, но поправился. Тот же мальчик вскочил однажды ночью с постели, разбудил одного из товарищей и стал ему выговаривать за то, что тот оставил дверь в классную отворённой: туда забралась, по его словам, кошка, которая опрокинула тарелку, разбившуюся на пять кусков. Дети пошли посмотреть, и оказалось, что сомнамбул был прав. В следующую ночь он сказал, что на такой-то улице лежит труп утопленника. Утром известие это подтвердилось.

В статье Дюфе упоминается ещё о другом мальчике сомнамбуле, написавшем однажды в темноте письмо, в котором не было ни одной ошибки и ни одной кривой строки; оно занимало пол-листа обыкновенной писчей бумаги, и было написано с непонятной быстротой в 4–5 минут. Несколько раз этого мальчика находили лежащим в постели с книгой и громко повторяющим свой урок. У него брали книгу, но он всё-таки продолжал повторять заданное, 5–6 страниц подряд, не пропуская ни слова. По пробуждению он уже не бывал в состоянии ничего повторить.

Ограничусь этими немногими примерами из большой статьи д-ра Дюфе, в которой приводятся случаи магнетического соотношения, пользования лечебными средствами, указанными в состоянии сомнамбулизма, ясновидения на большом расстоянии, предвидения будущего и т. д. Обо всём этом свидетельствуют люди, до сих пор хранившие свой опыт втайне из боязни показаться смешными, но теперь желающие сделать его всеобщим достоянием. (См. статью д-ра К. Дю-Преля в журнале «Sphinxe», сн. «Light», № 453).

15. Случай ясновидения у ребёнка. Людовик Б. – семилетний мальчик, живой, весёлый и крепкий, одарённый при этом прекрасным здоровьем. Он положительно свободен от каких-либо признаков невроза, равно как и его родители, люди спокойного нрава и воздержного образа жизни. Таким образом, ни малейшего нарушения гармонии спинно-мозговой деятельности никогда у него не наблюдалось.

Ещё в пятилетнем возрасте дитя это, казалось, пойдёт по стопам знаменитого Иноди. Его мать, вздумавши учить его таблице умножения, не без удивления заметила, что он знает её не хуже её. Вскоре ребёнок, шутя, достиг того, что производил умственно умножение с весьма большими множителями. В настоящее время достаточно ему прочесть на выбор любую задачу из собрания задач, чтобы он тотчас же дал решение. Например, если я положу в карман 25 фр. 50 сантимов, у меня будет втрое больше, чем я теперь имею минус 5 фр. 40 сантимов. Сколько у меня денег? Едва задача произнесена, как дитя, не давая себе времени на размышление, отвечает: 15 фр. 45 сант., – что совершенно верно.

Берём какую-нибудь задачу в конце книги, из более трудных, например, радиус Земли равен 6,366 километрам, найти расстояние до Солнца в милях, зная, что оно равно 24,000 земных радиусов? Крошка тотчас же даёт своим тоненьким голоском требуемый ответ: 38.196.000 миль.

Отец мальчика, занятый своей службой, не обращал сначала внимания на странности своего ребёнка. Наконец и его это заинтересовало, и как ни мало он был наблюдателен, однако и вскоре заметил:

1) что дитя очень мало, а иногда и совсем не слушает чтения задачи; и

2) мать, присутствие которой составляет необходимое условие успеха опыта, должна всегда иметь перед глазами или в уме решение задачи. Отсюда он заключил, что его сын не вычислял, но угадывал или, лучше сказать, читал в мыслях матери. Для того чтобы убедиться в этом, он попросил г-жу В. открыть лексикон и спросить своего сына, какая страница у неё перед глазами, и тот тотчас же ответил: страница 456. Десять раз повторяли этот опыт, и десять раз получались совершенно верные ответы.

Таким образом, ребёнок из математика превращался в колдуна, или, чтобы не обижать его, скажем в отгадчика. Но его замечательная способность ясновидения не ограничивается одними числами. Достаточно г-же В. отметить ногтём в книге какое-нибудь слово, как ребёнок тотчас же называет подчёркнутое слово. В записной книжке достаточно записать какую-нибудь фразу, даже постороннему лицу, и как бы она ни была длинна, достаточно ей пройти перед глазами матери, как дитя повторяет фразу слово в слово, даже не подозревая, что он делает что-нибудь необычное. Даже нет надобности, чтобы число, слово или фраза были написаны на бумаге, достаточно, чтобы они были ясно формулированы в уме матери, чтобы ребёнок прочитал их.

Но настоящим триумфом ребёнка служит игра в карты. Он угадывает одну за другой все карты. Без колебания называет он спрятанную вещь. Если спросят его, сколько денег в кошельке, то он называет одну за другой все монеты, заключающиеся в нём. Где ребёнок особенно забавен – это в переводах с иностранных языков. Можно подумать, что он хорошо понимает по-английски, по-испански, по-гречески. Недавно друг дома спросил его смысл латинской загадки: lupus currebat sine pedibus suis, и ребёнок отвечал совершенно верно. Словом, маленькое чудо было у всех на устах.

Теперь мы познакомились с фактами, попробуем же, приподнять хоть уголок покрывала, за которым скрывается это таинственное явление «чтения мыслей». Есть ли это просто внушение? Факт, что для того, чтобы отгадать, дитя имеет нужду в матери, как в зеркале, в котором отражаются те мысли, которые он отгадывает, даёт этой гипотезе известное основание.

Во всяком случае, здесь не может быть вопроса о гипнотическом внушении, так как никогда не наблюдалось у маленького Б. предварительного гипноза. Если это и внушение, то внушение в состоянии бодрствования. Но рассмотрим обстоятельнее гипотезу внушения в бодрственном состоянии. Явление внушения заключается в проникновении мысли экспериментатора в мозг субъекта. Следовательно, для наличности внушения в рассматриваемом нами случае, необходимо доказать существование у матери известного психического напряжения воли, необходимого для успеха опыта. Между тем чтение мыслей происходит по большей части помимо её желания. Всякое дело имеет обратную, неудобную сторону. Когда дитя достигло таких лет, когда можно было приступить к учению, мать, взявшая на себя этот труд, не без грусти заметила, что под её руководством дитя не делало ни малейших успехов. Отгадывая всё, маленький Людовик не обнаруживал ни малейшей самодеятельности ни суждения, ни памяти. Необходимо было прибегать к всевозможным ухищрениям для того, чтобы вести дело обучения. Из этого, само собой понятно, что г-жа Б. не могла иметь большего расположения к внушению.

Таким образом, если мы имеем здесь дело и с внушением, то, во всяком случае, с таким, которое не сопровождается каким-нибудь видимым усилием со стороны экспериментатора, так что в настоящем случае получается как бы непосредственная, прямая передача мысли. Вот какое объяснение обыкновенно даётся этому последнему факту. Всякое психическое явление, как известно, сопровождается различными органическими явлениями, мускульными и другими. Эти незаметные изменения составляют нечто вроде языка знаков, которые воспринимаются и истолковываются известными субъектами, обладающими чрезмерной анормальной чувствительностью. Понимаемое в таком смысле внушение может происходить и помимо воли внушителя. Однако и, такое толкование довольно трудно применить к данному случаю. Мы видели, как мало похож маленький Людовик на субъект с чрезмерной возбуждённой чувствительностью, и при том, нисколько не стараясь отгадывать по выражению лица своей матери, он одинаково хорошо читает её мысли как с закрытыми, так и с открытыми глазами. Таким образом, как кажется, необходимо отказаться от попытки объяснения этого странного явления посредством гипотезы внушения, и следует поискать другого пути.

Нелегко, однако, ориентироваться в этой неизведанной области. Трудность найти объяснение служит одной из главнейших причин отрицания фактов вроде ясновидения, со стороны многих учёных. Однако и едва ли логично отрицать факт потому только, что его нельзя объяснить. Некогда подобным же аргументом старались воспрепятствовать Земле двигаться вокруг Солнца. Случаи ясновидения, двойного зрения, чтения мыслей слишком многочисленны для того, чтобы продолжать игнорировать их.

В ожидании будущего объяснения попробуем, однако, хоть на один шаг углубиться в вопрос. По примеру того, что происходит в нашем собственном теле между двумя симпатическими органами, нельзя ли сделать предположение, что и между некоторыми отдельными личностями может существовать известного рода сродство, всё равно – как ни назовём его, силой ли, током, месмерическим флюидом магнетизёров, нервной силой Беретти или электродинамизмом Филлипса? Известную опору такому предположению даёт следующее наблюдение, сделанное самой г-жой Б. Заметив, что её сын не делает ни малейшей ошибки в чтении её мыслей в то время, когда она находится непосредственно возле него, она вздумала поместиться за ширмами, после чего передача сделалась гораздо затруднительнее, со многими ошибками. Этот факт, по моему мнению, проливает некоторый луч света в этот тёмный хаос, и при его помощи, быть может, удастся найти со временем разрешение загадки. («Ann. des Sc. psych. 1894 г., № 6; сн. «Ребус» 1895 г., № 16).

16. Достопочтенный Ф. Г. Ли, викарий церкви Всех Святых в Ламбете, в своей книге «Проблески сверхъестественного» помещает следующий рассказ.

Одна дама со своим мужем, занимавшим довольно высокое положение в Индии, возвращалась после четырёхлетнего отсутствия к своему семейству, состоящему из 3 детей, как вдруг в Египте опасно заболела, так что, несмотря ни на какие заботы и лечение, не оставалось почти никакой надежды на её выздоровление. Ей сообщили об её опасном положении, и она с истинным благоговением готовилась к последней минуте. Её мучило только одно: сильнейшее желание увидеть ещё раз своих отсутствующих детей, что она и высказывала часто всем окружающим её. В течение более чем недели, день за днём, она только и говорила, что об этом желании, замечая, что она умерла бы спокойно, если б только оно исполнилось. Утром в день смерти она впала в глубокий, но покойный сон, из которого её трудно было вывести. Однако вскоре после полудня она вдруг проснулась, говоря: «слава Богу, я видела их всех», и затем снова заснула. Вечером совершенно спокойно и благоговейно она скончалась.

Теперь остаётся рассказать самую замечательную часть этого происшествия. Дети этой дамы воспитывались в Торквае под наблюдением её подруги. В то самое время, когда мать их заснула, они находились все вместе в одной из двух занимаемых ими комнат и играли в обществе няни, никогда не видавшей их родителей. Вдруг их мать, в своём обыкновенном виде, вошла в бо́льшую из двух комнату, остановилась, посмотрела на каждого из детей, улыбнулась им, прошла в соседнюю комнату и там исчезла. Трое старших детей узнали её тотчас же, но были смущены и взволнованы её видом и молчанием. Младший и няня видели, как женщина в белом вошла в маленькую комнату, затем медленно прошла мимо их и исчезла.

Время этого явления было точно замечено и впоследствии оказалось, что оба происшествия случились почти одновременно. (См. «Ребус» 1887 г., № 38).

17. Приведём здесь прекрасный рассказ об одной ясновидящей, взятый нами в сокращении из книги известного русско-галицкого прот. Наумовича.

Дед Онуфрий однажды рассказал своему внуку Николаю следующую историю про ясновидящую, дочь помещика того имения, где он жил.

– Богаты были наши помещики – так начал он свой рассказ – ужасно богаты. И деток им Бог посылал тоже, но те у них как-то всё не росли. Бывало, родится ребёнок дюжий, здоровый, но как только вступит в пятый годок – вдруг скоропостижно умирает, точно косой его скосит. Так умерло у них десять человек детей, и все по пятому году. Сколько покойница барыня ни убивалась, сколько ни раздавала денег нищим, на церкви, да на свои костёлы, – ничто не помогало. Умер десятый ребёнок, и пять лет после того детей у них уже не было. Едет она, бывало, на кладбище, велит разобрать каменные могилки, открыть гробики, – плачет над ними, убивается – до обморока. Опротивели им уж всякие имения, – да и подлинно; на что и человеку всё это, когда нет у него ни одного ребёнка? Но вот, раз приходит к ним в усадьбу старик нищий, седой совсем, старый-престарый. Барыня вышла к нему, подала серебряную монету, да и говорит: «молись, дедушка, чтобы Господь нас помиловал». А дед-то ей в ответ: «помилует вас Господь милосердый, помилует, только вы покайтесь, не обижайте народ, будьте к нему милостивы. Поезжайте-ка вы в Почаев, в лавру, говейте там три дня, потом исповедайтесь и причаститесь, да пусть монахи отслужат вам обедню заказную с акафистом Богородице. А вы всю ту службу чтоб оба стояли на коленах; только, когда будут читать евангелие, можете с колен подняться». Барыня послушалась, подала деду ещё такую же монету, и сама побежала к барину, – а нищий тем часом куда-то исчез. – О чём там они говорили с собой – неизвестно, но назавтра барин велел запрягать лошадей, и поехали они оба в Почаев. Молитвы ли чернецов, милость ли Божия, только после того года – великая радость у наших господ: послал им Бог снова дочку, и окрестили они её Анной. Того дня, когда её крестили, созвал барин своих управителей, писарей и всех надсмотрщиков и сказал им так: «смотрите, чтобы во всех моих имениях нигде следа не было ни палки, ни плети. Кто из вас посмеет ударить кого-нибудь из людей моих – лишится места! Кому сделано какое притеснение, обида, – за всё наградить; ничьей обиды и притеснения я не желаю». И растёт их девочка, растёт – не ребёнок, а настоящий ангел: такова хороша собой да прекрасна, что, кажется, весь свет исходи, другой такой нигде не сыщешь. Проходит уж пятый год, в котором все старшие их детки померли, – господа от забот не знают покоя ни днём, ни ночью: все холят, да нежат её, да берегут. На пятом же этом году везут они её в Почаев, к тому старенькому монаху, что предсказал им Божие помилование. И читает монах над ней молитву и евангелие, двенадцать других чернецов правят соборную обедню, – и обмывают её родители Почаевской водой, и что кто ни укажет – молитву ли какую читать, жертву ли куда принести, всё то охотно делают. Господь, точно, их помиловал: девочке пошёл шестой годок, а она растёт себе, красуется, на радость родителям, что твой маков цвет, – такой красавицы, говорю тебе, ни до того, ни после у нас не видели. Но ещё краше была её душенька. Бывало, всякий день идёт к обедне в свой костёл, а по русским праздникам – в нашу церковь, стоит там по-нашему, степенно и со страхом, – как сейчас вижу её перед собой, сердечную! – и молится горячо и с умилением; а по окончании божественной службы раздаёт нищим деньги и всем вдовам, больным, убогим, всем, что не в силах сами работать и кормиться, велит приходить и присылать в усадьбу за мукой, за крупой, солониной и всяким добром. Зато у нас на посаде все про неё, про барышню Анну, только и говорили, как про настоящего ангела, хранителя и утешителя.

И выросла девица прекрасная, и, со всех сторон стали наезжать к ней женихи: тот богат, этот ещё богаче, один красавец, другой ещё лучше; но никто не пришёлся ей по сердцу. Она всё лишь читает святые книги, всё только молится, да творит добрые, милосердные дела.

Анне минуло восемнадцать лет, и была она всегда здорова и весела, точно молоденькая серночка в лесной чаще. Никто и не думал, чтоб ей на долю выпала не такая свадьба, о какой мечтали её батюшка с матушкой. В самую великую пятницу, когда мы сбирались к плащанице, стали в народе говорить, что барышня Анна разболелась. На другой день, коляска за коляской, скачут уж к нам в усадьбу доктора из Львова; пробыли у нас несколько дней, думали, гадали и разъехались, сказавши, что такой болезни никто никогда и не видывал. Плакал народ на всем посаде из конца в конец, даже жидовство, и то молилось в своей «школе», и не было человека, кто бы горячо об ней не молился. А болезнь её, точно, была особенная, невиданная. С утра говорит со всеми, ни на какую боль не жалуется, только лицом стала бледнее, да с тела спала, и так была слаба, что руки не могла поднять. А как двенадцать часов пробило, с полдней значит, закроет глаза и лежит как мёртвая, губами только, шевелит, и всё говорит, говорит, говорит! И таково чудно, милый мой, говорила такие все слова, что я сам никогда бы не поверил, ежели бы своими ушами не слышал. Говорила про души человеческие, куда они по смерти отходят, и рассказывала, что она их видит и с ними беседует. Всякого узнавала, и при том всякого такими словами наставляла, учила, что никто из бывших не мог удержаться от слёз. Хотя глаза у неё постоянно были закрыты, – перстами книгу читала, сказывала, сколько времени на часах, минута в минуту, когда часы прикладывали ей к сердцу, и про каждого из знакомых всё знала, и где что на свете деется – угадывала. Старые господа оба заболели; при ней находилась только её верная старшая горничная девушка, да другие слуги, а народ валил к ней смотреть будто на какое диво. Но когда приходил человек, тяжко пред Богом грешный, например, что жил обманом, кривдой людской, или безбожник какой, в Бога не верующий, или такой, что любил непотребные, гнилые слова говорить, или клясть, или такой, что худо в супружестве жил, дурной пример подавал детям, – то человек этот был ещё на дворе, а она уже видела его духом и говорила: – «не пускайте ко мне этого человека (или эту женщину). Это безбожный человек, как он войдёт, со мной будут корчи».

Николай. И ты тоже был у неё, и видел её, и слышал её разговор?

Онуфрий. Разнеслась по всему околотку кругом молва, что с барышней Анной приключилась болезнь, да не простая: в сонном видении она всё знает и дивные речи говорит. Повалил к ней народ валом, – идут и идут в усадьбу, точно где на базар или в церковь к явленной иконе. Я сначала не поверил, – знаю ведь, народ наш зачастую сглупа болтает, да ещё, как говорится, к былям всякие небылицы привирать любит, – но потом и меня взяла охота побывать в усадьбе. Иду, но тут как раз повстречался мне покойный батюшка, отец Андрей Левицкий, да и спрашивает: был ли, мол, в усадьбе, видел ли барышню Анну?

– Сейчас вот собрался, – отвечаю. – Но не возьму я всё, говорю, хорошенько в толк, батюшка, что это народ к ней так повалил? идут и идут без конца!

– Стоит идти и ехать, мой милый! Есть на что посмотреть, есть что и послушать. Такие дела не зауряд даётся видеть и слышать человеку.

– Что ж это такое? – говорю. – Подлинно ли, батюшка, духовный отец, она святая?

– Поистине святая, потому что душа чистая и богобоязненная, – отвечает батюшка. – Ежели и был на ней грех какой, то лишь самый обыкновенный, и она очистила его своими добрыми делами. Она, понимаешь ли ты, ясновидящая.

– А что такое ясновидящая? Я этого слова не понимаю.

– Издавна, сын мой, бывали люди добродетельные и чистые пред Богом, которые получали от Бога такую благодать, что не только яснее видели здешнее, земное, но ещё при жизни, в этом мире, возносились душой своей превыше земли и зрели дела загробного мира. – Такова ясновидящая и есть Анна. Она, видишь ли, жила всё в Боге, в молитве, в добрых делах милосердия и сострадания, и она поистине была «не от мира сего». Потому что мир наш – мир злой, лукавый, нечистый, грешный. Она явилась здесь лишь на короткое время, чтобы показать другим, как жить праведно, богоугодно. Потому-то теперь наступает конец земной её жизни, и отходит она в своё истинное, небесное отечество, к чистым и светлым духам, но пока ещё отойдёт, говорит нам о небесном, чтобы мы покаялись и начали совсем другую жизнь, коли хотим получить спасение.

– Вы были уж у неё, батюшка?

– Был, она велела позвать меня к себе, как только занемогла, с первого дня, и просила, чтоб я от неё не отходил. Я пробыл там четыре дня, но больше не мог выдержать её разговора: кто её ни слушал, все были не в силах удержаться от плача.

– Что ж она говорила?

– В первый день, как только впала она в этот сон свой, велела позвать барина с барыней и всех слуг, всю дворню, и сказала при мне, что умрёт непременно, но чтобы никто о ней не плакал, потому что отходит она в такое место, где нет ни горя, ни скорбей, а жили бы все по-христиански, в молитвах, в любви да в добрых и святых делах.

– Это ты, отец Андрей, – промолвила она. – Спасибо, что пришёл проведать! – А потом к Тимофею служителю: «подойди поближе, Тимофеюшка, – ты верный слуга мой и друг, и брат мой милый! Не плачь, зачем плакать! Зачем все вы плачете? – и ты, отец Андрей, плачешь?

Я не мог вымолвить слова, меня душили слёзы, безмерная печаль сжала всю душу мою! Выплакавшись вволю, я оправился и сказал: «как же об вас не плакать, когда вы так больны! Все мы вас так любим, барышня, госпожа наша милая! душа невольно ноет и болит!».

«Не называй меня ни госпожой, ни барышней, – говорит, – это земные слова. Там, куда я иду теперь, нет таких слов. Один Бог – Господин всего мира, а мы все – братья и сёстры, и я, видишь, говорю тебе «ты».

– И она всё так, – спрашиваю, – с закрытыми глазами говорила?

– Пока бывала в том сне, постоянно имела глаза закрытые, но видела всякого, кто к ней приходил, всех узнавала, всякому что-нибудь особенное говорила. Мы даже давали ей книги и запечатанные письма, и она перстами их читала, – не глазами, а именно перстами, лучше сказать – духом своим, каким-то особым чутьём. Оттого-то люди в таком сне и зовутся ясновидящими, что они видят и сквозь переплёт, что написано в книге, и сквозь каменные стены, что делается на дворе, и за тысячи вёрст, что где происходит на свете.

Николай. Как так? Стало быть, она знала будущее, что должно случиться?

Онуфрий. Нет, этого она не знала, будущего не предсказывала и ни о чём таком, что ещё только должно случиться, кроме смерти своей, не говорила. Когда мы её спрашивали насчёт будущего, – кто сколько лет проживёт, например, или что другое, она или молчала, или отвечала коротко: – «Бог весть».

Николай. Я не понимаю, как могло быть, чтоб она видела на такую даль, за тысячи вёрст, где что на свете деется!

Онуфрий. Душа без тела, или, как говорится правильнее, вне тела, совсем иначе видит всё и знает, чем как душа в теле, потому что земное тело грубое, тяжеловесное и держит душу как бы в темнице, в плену, в неволе.

Николай. Ну, а её и душа была разве не в теле?

Онуфрий. Такова была Божья воля, что, и не совсем ещё отделившись от тела, могла она уже вознестись в другой мир.

Николай. Мне просто не верится почему-то, чтобы так могло быть на самом деле!

Онуфрий. Если мне не веришь, поверь св. апостолу Павлу. Он тоже рассказывает, что знал двух подобных людей, одного – восхищена бывша даже до третьего небесе, другого – восхищена бывши в рай и слышавша неизреченные глаголы, яже не лет есть человеком глаголати. Значит, уже во времена св. апостола Павла, в числе обратившихся к Христу людей было двое таких, что ещё при жизни вознеслись духом, один до третьего неба, а другой – гораздо выше, в самый рай, и этот другой слышал там какие-то слова, которых человек и сказать не может, и не в силах.

Николай. Чудеса ты мне говоришь, дедушка! Но продолжай, что ещё рассказывал тебе покойный отец Андрей?

Онуфрий. Передам тебе лишь вкратце, потому что рассказывать всё отняло бы слишком много времени. Говорил он мне ещё, что Анна три дня рассказывала про ад. Явился ей сейчас, в первый же день болезни, дух, ангел-путеводитель, который водил её по тем бедственным местам, что мы называем адом. Рассказывала про тьму и страшные муки, в которых пребывают великие грешники, те, что при жизни здесь, на земле, противились Богу и Его заповедям, но подолгу смотреть на это она не могла, только всё повторяла; «люди, люди, братья! почитайте образ Божий – душу свою, любите Бога и ближнего, хвалите Бога и крепко держите Его заповеди, чтобы не прийти в это несчастное место! Всякий, кто попадёт сюда – будет безмерно и бесконечно жалеть о своём неразумии, потому что здесь грешник проклинает час, когда родился; но паче всех мучатся те, что других доводили до греха, наставляли на злое. Когда говорила про те муки, слёзы текли у неё из глаз, а люди, слушая её, плакали, и много было таких, что искренно каялись.

Николай. Однако же, всё это она говорила во сне?

Онуфрий. Да, во сне. Когда сильно уставала и не могла более выносить того, что видела, сейчас приказывала себя будить.

Николай. Как же будить-то?

Онуфрий. Ты верно думаешь – так будить, как будят спящего? Вовсе не так, потому что можно было шевелить её, даже сильно уколоть чем-нибудь острым, – она ничего не чувствовала. Чтобы пробудиться, она приказывала приложить стекло себе к сердцу, и после того только открывала глаза и была такая измученная, усталая, что не могла промолвить слова. Когда расспрашивали её про то, о чём она во сне говорила, она ничего не помнила.

Николай. А про жизнь на небесах тоже говорила?

Онуфрий. Про это я и хочу теперь рассказать тебе, как очевидец, потому что я был у неё уже на четвёртый день, вместе с покойным отцом Левицким. Когда мы вошли, она уже лежала во сне с закрытыми глазами, но она сейчас обоих нас узнала и проговорила шёпотом наши имена. Мы подошли к ней; она лежала на спине со скрещёнными руками, – как есть покойница, только чуть-чуть заметно дышала! Потом вдруг заговорила: – «ах, вижу свет, прекрасный свет! О, как тут сладко, как любо! Слышу вдали тише звуки, – ах, какое дивное пение! Но это не земное пение, не земных голосов, – это такое пение, что и сказать вам не могу, потому что в языке человеческом для этого нет слов!» – Вид её совсем изменился: грудь тихо воздымалась, на лице было написано великое счастье, блаженство. Покойник отец Андрей стал её расспрашивать:

– А есть теперь при тебе твой путеводитель, Анна?

– Есть, но он уже не такой грустный, как в те дни, когда мы носились по местам тёмным, среди тёмных и несчастных духов. Ах, какой он нынче прекрасный, какой ясный! Не могу наглядеться на красоту его, не могу надышаться и насытиться той любовью, что разлита по всему этому небесному воздуху и наполняет собой всё!

– А зришь ли, Анна, каких-нибудь блаженных духов?

– Вижу, и сама уже нахожусь между ними.

– Видишь ли кого из знакомых?

– Вижу, много знакомых.

– А кого видишь ближе всех?

– Старую бабушку Семёновну из нашего посада, которую мы недавно хоронили, которую никто не хотел проводить по-христиански до могилы, потому что бедна была, не на что было угощенье справить, водки купить, – о, какая мерзость! – Она говорит со мной. Она здесь не старая, а прекрасная, дивно прекрасная, преображённая!

– А как ты её узнала?

– Души здесь все между собой знакомы, потому что все видят всё ясно.

– Что ж она тебе говорит?

– Благодарит за то, что я ей рубашку сшила, и тело её проводила до могилы.

– Разве такое доброе дело – проводить покойника до могилы?

– Да, это означает любовь, а любовь выше всего.

Примолкла немного, как будто от усталости, потом опять сильнее начала дышать, и снова заговорила.

– Люди, братья мои! Сколько между вами таких грешников, что не думают никогда о загробной жизни, не ходят в церковь из лености, не молятся, предаются недобрым мыслям, творят злые дела, ни о чём не заботятся кроме тела! А что такое тело наше? Ничтожная оболочка, подобная той, что сбрасывает с себя крылатое насекомое, улетая на вольный воздух. О, как бы мне хотелось рассказать вам всё, что здесь вижу, но не могу!

– Почему не можешь, Анна? – спросил покойный отец Андрей. – Расскажи нам всё, расскажи! Мы хотим знать, что там будет.

– Невозможно рассказать. У вас на земле нет для того слов, а у меня в груди – силы. Ежели бы всякая капля моей крови превратилась в тысячу языков, да всяким из тех языков я могла бы говорить так, как умел говорить св. Иоанн Златоустый, поймите, – я всё-таки не в силах была бы высказать и одной стотысячной доли того счастья и той красоты, какие здесь вижу. О, просите братьев ваших, соседей, друзей, молите их, увещевайте, – пусть оставят грешную жизнь, пусть каются и начнут вновь жить честно, по-христиански; тогда все будут счастливы, блаженны.

– И в чём же заключается это счастье, Анна? Что составляет это блаженство?

– Любовь, любовь! святая любовь, что царствует здесь между всеми блаженными духами!

– А ещё что?

– Красота и величие, бесконечная глубина, и высота, и широта дел Божиих! Это звёздное небо вы стараетесь изучать на земле – вычисляете, догадываетесь, и всё-таки мало знаете о нём, а здесь всё видно и всё ясно. А как бесконечны эти светила и красота и величие их, так бесконечно блаженство – видеть и познавать дела Божии и прославлять Бога!

– А духи могут возноситься к этим светилам, куда ни пожелают?

– Могут, куда ни задумают и ни пожелают, но лишь на такую высоту, какая им по силе; есть и такая красота, которую не может вынести и дух чистый, доколе ещё совершеннее не очистится, ещё более не приблизится к Богу.

– А ты далеко ли видишь?

– Нет, теперь ещё недалеко, потому что я ещё не совсем свободна от тела. Оно ещё влечёт меня к вашей земле. Завтра тело моё ещё более ослабеет, и проводник мой поведёт меня выше. О, как я жажду видеть все чудеса красоты, которые теперь вынести была бы не в силах!

– Как это ты была бы не в силах вынести?

– Да так, подобно червяку, привыкшему с рожденья рыться в земле. Земной червяк не в силах переносить свет солнечный, и когда выбросят его на солнце, он вьётся, коробится и погибает: так и душа, рождённая на земле, не может сразу вынести действия высших небесных красот и блаженства.

– А там все равны между собой?

– Все равны любовью, но не все равны совершенством. И там есть степени совершенства и степени блаженства.

– Кто ж там выше всех поставлен?

– И в том небе, где я теперь, я вижу некоторых духов в венцах. Они тут более всех прочих блистают. Проводник мой говорит: – это учители и просветители народов! Их наибольшая пред Богом заслуга, им тут наивысшая и честь. Но то учители, что всем умом и всем сердцем учили познавать истину и правду, в церкви ли или в школе, словом или писанием, распространяя свет Божий и любовь Бога и ближнего между людьми и народами. Но горе тому учителю и тому духовному пастырю, который напрасно лишь занимает своё место, или дурно учит, дурной пример подаёт собой другим! Такие сюда не придут!

Когда она это сказала, я вспомнил нашего покойного учителя Леоновича, и спрашиваю: – Анна, скажи мне, не видишь ли ты там моего учителя Леоновича?

– Нет, не вижу.

– Отчего?

– Оттого, что он выше, гораздо выше, – мой проводник это говорит. Но его можно вызвать сюда.

– Каким это образом?!

– Духи с высших небес могут приходить на низшие ступени, только низшим на высшие нельзя.

– И ты вызовешь его, Анна?

– Проводник мой вызовет. Три минуты времени на это надобно.

Отец Левицкий посмотрел на часы, и когда прошло ровнёхонько три минуты, она сказала:

– Вижу его, – прекрасный, увенчанный! Все здешние духи воздают ему честь, славят его песнями. – Ах, как всё это дивно, как прекрасно, – не могу и сказать вам! О, если бы я могла хоть отчасти описать вам то, что здесь вижу! Но это невозможно, это не для вас, земных!

– А к нам, в этот мир, не сходят ли иногда духи из другого мира?

– Сходят и являются иным в сновидении, кто заслужит это, присутствуют при богослужении за их души, хоть они и не имеют нужды в наших молитвах, но радуются нашей любви. – О, иду дальше, возношусь выше и выше, и всё сильнее и яснее чувствую здешнее неизреченное счастье, блаженство! Разбудите меня, потому что я не в силах долее его выдерживать.

Отец Левицкий приложил ей стеклянный стакан к груди, она проснулась и открыла глаза. Когда мы стали рассказывать ей, что она говорила, – она ничего не помнила и не могла повторить, потому что душа её, вступив обратно в тело, видела уже только земной мир – комнату, постель и людей, её окружавших.

Сильно была утомлена и слаба, но, когда предлагали пищу – ничего не принимала, чем она и жила – непонятно. Но я, сынок, никогда бы и не кончил, ежели бы всё стал рассказывать. Потому скажу тебе только, что барышня Анна после того ещё три дня говорила о небе, и всё выше и выше возносилась, – видела святых, и про них рассказывала, и нас наставляла почитать их память и учению их следовать, чтобы достигнуть вечного спасения и небесной жизни. О, кто в силах рассказать, что мы слышали! От её слов самый закоснелый и жестокосердый грешник не мог не плакать, как дитя, и много людей обратились на правый путь, – пьяницы перестали пить, насильники и обманщики ближнего и всякие грешники каялись.

Четвёртого дня к вечеру больная сказала, что ровно в 7 часов и пять минут душа её совсем отрешится от тела, и велела себя разбудить. Когда проснулась, подозвала к самой постели отца Левицкого и поцеловала у него руку, поцеловала потом верную свой подругу и неотступную сиделку в болезни – старшую горничную девушку Марью. Велела обнять и поцеловать за неё отца и матушку, утешить их и попросить, чтобы не плакали, но они лежали оба больные без памяти, и врачи никого к ним не допускали; попрощалась со всеми, велела созвать всех дворовых людей, благодарила их за услуги и всякого благословила. Тут поднялся плач безмерный: все рыдали, у меня у самого слезы лились в три ручья, потому что никогда такой кончины я не видел. Когда часы показывали семь и пять минут, больная глубоко вздохнула, и душа её оставила прекрасное земное её тело. Никогда не видел я такого прекрасного, ангельского лица, никогда не замечал у покойника такой светлой и радостной улыбки, как у нашей барышни Анны, когда одели её в белое платье, гроб и всю её усыпали цветами...

На похоронах Анны премножество было народу со всех сёл, и множество господ понаехало издалека, и все плакали, потому что все лишились в ней земного ангела. (Извлечено в сокращении из книги протоиерея И. Г. Наумовича: «Четыре путеводителя доброй жизни»).

18. Ясновидение во сне. В 1886 году, я, рассказывает некто г. Воробьёв, служил в г. Чистополе, Казанской губернии, в почтовой телеграфной конторе. Как-то раз, придя домой после дневных занятий, я, пообедав, часа в 3 дня лёг отдохнуть и заснул. Приснилось мне следующее: в комнате почтовой конторы, где мы обыкновенно занимались, лежит кожаный чемодан, приготовленный к отправлению с почтой, отходящей в 3 часа 55 мин. дня и совсем заделанный, т. е. прошнурованный цепями и запечатанный. Перед самым отправлением почты, начальник конторы, А. В. Рихтер, вошёл в контору осмотреть ещё раз приготовленные к отправлению вещи и, приподняв один край крышки чемодана, обнаружил, совершенно случайно, что одна половина чемодана заделана фальшиво, (цепи продеты в один только край), так что можно свободно вынуть всё, вложенное внутрь. Далее я вижу: он зовёт почтальона М-а и приказывает ему перезаделать чемодан. В это время я вхожу в контору, и А. В. Рихтер, обращаясь ко мне, объясняет, что, благодаря только случайности и привычке его к аккуратности, он обнаружил упущение, просмотренное во время заделки почты.

На этом сновидение моё окончилось, и я проснулся.

Всё изложенное видел я до такой степени ясно и рельефно, что как бы всё это произошло при мне наяву. Проснувшись, я ничего из виденного не помнил. Каково же было моё удивление, когда в тот же день, вечером, в конторе А. В. Рихтер рассказал мне, что сегодня, между 3 и 4 часами дня (т. е. как раз во время моего сновидения), при отправлении почты, он обнаружил неправильную заделку чемодана, и, как оказалось потом, всё произошло точно так, как приснилось мне во сне («Ребус» 1888 г., № 52).

19. Наглядность проявления души в естественном сомнамбулизме. Доктор Дебэ в своём сочинении о сомнамбулизме говорит: «Большинство учёных смотрит⁵⁰² на состояние сомнамбулизма, как на особенный вид мозгового невроза, как на особенное нервное состояние мозга, не изменяющее физиологических функций этого органа.

В продолжение сомнамбулического сна, гораздо более глубокого, чем обыкновенный сон, мозг сохраняет многие свои способности, которые не только действуют нормальным образом, но даже приобретают особенную точность и остроту. Так, писатели и художники в этом состоянии нередко создавали лучшие свои произведения. Вольтер, Кребильон, Массильон, в Кондильян написали некоторые свои замечательные сочинения в этом состоянии. В этом же состоянии знаменитый музыкант Тартини написал свою знаменитую «сонату дьявола», над которой он тщетно трудился раньше в продолжение целого месяца. Мастеровые, ремесленники и другие люди труда, нередко исполняют в сомнамбулическом состоянии работы с точностью и искусством, далеко превосходящими их способности в обыкновенном, бодрственном состоянии. «Замечательно при этом то обстоятельство, что сомнамбул после своего пробуждения не сохраняет ни малейшего воспоминания о том, что он делал во время своего сна, и это составляет один из самых резких признаков сомнамбулизма.

Бурдах неоднократно наблюдал такое явление: воспоминание о том, что с человеком происходило во время сомнамбулического сна, возвращается довольно отчётливо во время обыкновенного сна, если он следует вскоре за сомнамбулическим. Он рассказывает, что один из его друзей, доктор, ночью увидел однажды свою жену ходящей по крыше своего дома. Зная, что она сомнамбула, он не очень этому испугался. После обеда, когда она спала, он спросил её тихо, что она делала ночью, на что она подробно рассказала своё ночное похождение на крыше, прибавив, что сильно уколола левую ногу о гвоздь, торчавший на крыше. После пробуждения, на вопрос мужа, не поранена ли у неё нога, она отвечала утвердительно, но к удивлению своему не могла объяснить, где и когда она себя поранила».

«Сомнамбулы, – говорит далее Дебэ, – действуют часто с закрытыми глазами; орган зрения в таком случае не действует, и мозг дополняет отсутствующий орган⁵⁰³: субъект внутренне видит предмет, который он ищет, органы осязания, достигающие крайней остроты, чувствуют на расстоянии внешние предметы и помогают избегать опасности.

Между многими случаями, приводимыми доктором, подлинность которых не подлежит ни малейшему сомнению, укажем на несколько примеров, в которых нельзя не признать действия души, управляющей телом:

«В одну из летних ночей, при полном свете луны, я заметил на крыше высокого дома человеческую фигуру, которая, пробираясь по ней в самых опасных местах, где стоя, где ползком, уцепилась, наконец, за выступ кровли и уселась на зубце стены. Чтобы лучше рассмотреть это странное явление, я вооружился биноклем и увидел, что это была молодая женщина, с грудным ребёнком на руках, которого она прижимала к своей груди. Она оставалась около получаса в этом опасном положении, затем спустилась с удивительной ловкостью со своего опасного пункта и скрылась. В следующую ночь, в тот же самый час повторилось то же самое явление. На другое утро я сказал хозяину дома о том, что я видел. Он выслушал меня с ужасом и сообщил мне, что его родная дочь сомнамбула, и что он подозревает, что это была она, хотя до сих пор ничего не подозревал о ночных её прогулках. Я посоветовал ему принять всевозможные предосторожности, для избежания какой-нибудь катастрофы. Наступила ночь, и я опять увидел молодую женщину, проделывающую те же эволюции. Тогда я пошёл опять к её отцу, которого застал в сильном волнении. Он мне рассказал, что, уложив свой дочь спать, он сам запер замок двери, и сверх того, из предосторожности, повесил ещё висячий замок. Увы! говорил он, бедное дитя, не найдя другого выхода, открыло окно, и по выступу карниза отправилось на крышу. По прошествии четверти часа она возвратилась тем же путём, и, найдя окно, закрытое ветром, вышибла стекло, причём слегка себя поранила и, проснувшись с криком, уронила ребёнка. По счастливой случайности, дитя упало на кресло, которое мать приготовила, чтобы легче ей было влезать на окно...

Во время нашего разговора вышла сомнамбула: это была молодая, худенькая, болезненная женщина, Её интересные черты носили отпечаток печали и предрасположения к истерии.

Тюремное заключение, которому муж её подвергся за политическое преступление, было причиной её горя и нравственной экзальтации. Когда я рассказал ей о её ночных похождениях, она томно улыбнулась, считая все это выдумкой или ошибкой с моей стороны. Когда я начал её расспрашивать о характере её сновидений, она призналась, что уже несколько дней спит каким-то тяжёлым сном, что ей всё снятся какие-то люди, которые хотят арестовать мужа и её с ребёнком».

Размышляя о физическом и нравственном состоянии молодой женщины, говорит далее доктор, мы найдём, что она была по своей организации предрасположена к сомнамбулизму, и что везде её преследовала мысль о заключении мужа. Из этой основной идеи, по закону ассоциации, развились многие другие. Головной мозг, сильно возбуждённый, приводил в действие психомоторный аппарат, который и направлял её на крышу дома. Мотивом этого опасного восхождения служила опасность, которой она подвергалась со своим ребёнком.

Мы сейчас рассмотрим, какую цену имеют эти объяснения, но прежде приведём ещё другой случай.

Профессор философии университета в Павии, Зоав, описывает следующий случай сомнамбулизма:

Один фармацевт этого города, учёный химик, которому наука обязана многими важными открытиями, каждую ночь вставал во сне, отправлялся в лабораторию и доделывал неоконченные работы. Он зажигал спиртовые лампочки, брал различные инструменты, реторты, трубки и продолжал свои опыты с такой точностью и аккуратностью, какие вряд ли обнаруживал даже в нормальном состоянии. Имея дело нередко с самыми опасными веществами, с самыми сильными ядами, ни разу не подвергался он ни малейшему несчастию. Когда у него не хватало времени приготовить днём рецепты докторов, он их вынимал из ящика, клал на стол и совершал ночью, во сне, свою работу с точностью и аккуратностью, каких только возможно желать. Замечательно, с какой точностью он взвешивал дециграммы и сантиграммы и вообще самые минимальные дозы, какие только употребляются в аптеках, затем смешивал их, пробовал, вливал в склянки или запечатывал в пакеты, приклеивал этикетки, и раскладывал в требуемом порядке. Окончив работу, он приводил всё в порядок, ставил на место и отправлялся на свою постель, где спал спокойно до утра. Профессор Зоав прибавляет, что у этого сомнамбула глаза бывали постоянно закрыты во время его ночных похождений, и полагает, что памятью относительно расположения различных предметов и идеей о необходимости докончить задуманную раньше работу возможно объяснить такого рода явление, но чтение рецептов, содержание которых ему не бывало известно, остаётся необъяснимым.

Вот ещё один случай, где чисто позитивная наука не в состоянии дать разумного объяснения, коль скоро отказывается признать душу, как реальную и нематериальную причину явления. Доктор Эскироль рассказывает об одном фармацевте, который, как и в вышеупомянутом случае, вставал во сне и приготовлял по рецептам различные лекарства. Желая испытать, действуют ли при этом высшие способности души, или же все действия сомнамбула совершаются чисто автоматическим путём, один из докторов положил на конторку следующий рецепт:

Едкой сулемы – 2 драхмы.

Дистилл. воды – 4 унции.

Принять в один приём.

Фармацевт по обыкновению встал в сомнамбулическом сне, спустился в свою лабораторию, взял рецепт, прочёл его несколько раз, выражая удивление, и произнёс следующие слова, которые доктор, написавший этот рецепт, скрываясь в лаборатории, записал слово в слово: «Невозможно предположить, чтобы со стороны доктора, писавшего рецепт, тут не было ошибки: двух гранов было бы совершенно достаточно, даже много, а между тем здесь весьма чётко стоит 2 драхмы – что составит больше 150 гранов... этого более чем достаточно, чтобы отравить двадцать человек... очевидно доктор ошибся... я отказываюсь приготовить этот рецепт...»

Затем сомнамбул перешёл к другим рецептам, лежавшим на конторке, приготовил по ним лекарства, запечатал и расставил в порядке, для выдачи на следующий день.

Вот, таким образом, несколько случаев сомнамбулизма, прочно констатированных, объяснение которых немыслимо, если мы не признаём существования духовного принципа, управляющего телом, который не подвергается действию сна, подобно последнему. Послушаем теперь объяснения нашего учёного доктора.

Доктор Дебэ замечает, что, строго говоря, глаз – не единственный орган, посредством которого мы видим внешние предметы. В этом мы вполне согласны с автором, но расходимся с ним в объяснении механизма сомнамбулического зрения. Он предполагает, что субъект может видеть оконечностью носа, пальцев и другими частями тела. Не смейтесь: доктор Дебэ уверяет, что это предположение не так безосновательно, как кажется с первого взгляда, что, быть может, существует разветвление оптического нерва, оканчивающееся в этих частях тела, и которое служит сомнамбулу для распознавания внешних предметов. «Не следует, – прибавляет он, – отрицать всё с плеча, более согласно с истиной, если мы ограничимся сомнением, в ожидании новых, более основательных доказательств».

Что можно сказать о подобном объяснении!?

Г. Дебэ пытается объяснить явления сомнамбулизма сравнением: как капитан корабля направляет ход своего судна, рассматривая карту, так в сомнамбулизме; память направляет тело посредством образов, сохранившихся в ней.

Не странно ли слышать подобное сравнение из уст физиолога: мы не знали до сих пор, что память направляет тело, мы полагали, что это есть функция воли, возбуждаемой различными влияниями, часть которых составляет и память.

Нелегко принять объяснение г. Дебэ даже в том случае, когда движение сомнамбула происходит в месте, ему хорошо известном, но что сказать, когда он движется в месте, ему совершенно не известном, и; при том с уверенностью и точностью, далеко превосходящими его способности в нормальном состоянии. Вспомним сомнамбулические путешествия дамы с ребёнком. Можно ли предположить, что ею управляла память, когда она ходила по крыше дома, обходя опасные места, где один неверный шаг мог грозить гибелью? Невозможно предположить, чтобы она предавалась этим упражнениям в нормальном состоянии. Но какая же сила управляла ею, предупреждая её об опасности, каким органом видела она в этом случае?

Возможно ли допустить объяснения доктора в другом месте: что, когда орган зрения не действует, мозг дополняет его функцию внутренним зрением, с помощью которого он видит предметы, которые ищет. Но каким же образом он может видеть внутренним зрением вещи, которых глаза его никогда не видели?

Предположение, что органы осязания достигают такой остроты, что способны на расстоянии различать тела, кроме своей произвольности, не обнимает и всех случаев, представляемых явлениями сомнамбулизма.

В самом деле, в случае, рассказанном доктором Эскиролем, разве спящий фармацевт, приготовлявший во сне лекарства по рецептам, мог быть предупреждён об опасности, угрожавшей его клиенту, если бы он управлялся одними внешними стимулами? Он рассуждал логично, совершенно как в нормальном состоянии, о несообразности рецепта. Кто же в этом случае рассуждал? Очевидно, деятель, который один не спит, когда тело погружено в сон, который думает, рассуждает, который действует согласно своему желанию, и этого деятеля, бодрствующего над телом, мы называем душой («Ребус» 1884 г., № 18).

20. Внутреннее самосозерцание сомнамбул. Внутреннее самосозерцание сомнамбул основывается не на отвлечённых знаниях, а только на усиленной, доходящей до наглядного представления и пластического воспроизведения внутренних частей тела их способности к внутренним восприятиям, что, согласно Шернеру, может происходить уже в обыкновенном сне человека.

Степень ясности такого рода представления у различных сомнамбулов весьма различна, но она возрастает по мере упражнения, и тогда как в начале болезни сомнамбулы обладают часто только обыкновенным внутренним чувством Впоследствии их показания достигают нередко точности анатомических описаний, причём эти показания могут быть даваемы совершенно необразованным, лишённым всяких абстрактных знаний лицом, так как источником их служит простое созерцание.

Замагнетизированная одним духовным лицом госпожа У. описала своё ухо, сказав, что видит в нём четыре косточки: одну – в виде молотка, другую – в виде стремени, третью – круглую, четвёртую – маленькую, и в трубе его – воду⁵⁰⁴. Одна каталептическая особа сказала Пететену следующие замечательные слова: «Врач почёл бы себя счастливым, если бы заболел моею болезнью хоть на четверть часа; природа открыла бы ему все свои тайны, и если бы он любил свою науку, то не пожелал бы выздороветь так скоро, как того желаю я»⁵⁰⁵.

Только тем, что внутреннее самосозерцание сомнамбул не основывается на абстрактных знаниях, и объясняется, почему анатомические описания их оставляют представителям науки желать очень многого. То же самое имело бы место и относительно всякого начинающего изучение медицины лица, если бы ему, при очень ещё недостаточных познаниях его в ней, пришлось давать отчёт о результатах анатомического вскрытия. Поэтому неудовлетворительность описания сомнамбулами состояния внутренних органов тела их не может служить обстоятельством, способным навлечь подозрение на их показания. Сон наш может усилить в нас способность нашу к внутренним восприятиям, что может повести в свою очередь к представлению нами соответственных органов нашего тела, но он отнюдь не может породить в нас абстрактных знаний.

Когда врач Делёз погрузил в сомнамбулический сон одного своего товарища, то последний описал вполне научным языком внутреннюю болезнь свою⁵⁰⁶. Было бы чрезвычайно подозрительно, если бы все сомнамбулы говорили как профессора. А что в их показаниях встречаются так часто анатомические и физиологические погрешности, это не может внушить никакого подозрения⁵⁰⁷. Их показания бывают ошибочными как раз тогда, когда у них к созерцанию присоединяется рефлексия. Особенно же это имеет место в том случае, когда их осаждают вопросами, для ответа на которые недостаточно одного внутреннего самосозерцания. Поэтому понимающие дело врачи настаивают на соблюдении правила выжидания от сомнамбулов добровольных показаний. Такие показания отличаются большей частью определённостью. Последние служит признаком того, что способность восприятия сомнамбула достигла степени внутреннего самосозерцания. Тогда можно уже посоветовать магнетизирующему его врачу рациональной постановкой вопросов дать определённое направление этому внутреннему самосозерцанию. Преждевременные же вопросы могут воспрепятствовать пробуждению у сомнамбулов способности самосозерцания. И тогда будет существовать опасность не только того, что они будут выдавливать из себя ответы, которые, не имея под собой почвы в самосозерцании, непременно будут ложны, но даже – и того, что при особенном отношении, в котором они находятся к магнетизирующему их врачу, в их самосознание могут перейти представления и рассуждения врача, зеркалом которого они в этом случае и будут служить.

Вот почему постановка предлагаемых сомнамбулу врачом вопросов имеет очень большое значение. Сомнамбула Ван Герта сказала, что, когда врач её участвует с нею в её самосозерцании и помогает ей своими мыслями, тогда она ясно видит всё в теле своём⁵⁰⁸. Другая сомнамбула превозносила оказываемое вопросами её врача на её способность самосозерцания влияние. Стоило ему пожелать или потребовать от неё, чтобы она увидела свои лёгкие или какой-либо другой орган своего тела, и пред нею раскрывались вполне эти органы⁵⁰⁹. Третья видела без всякой посторонней помощи только больные свои органы, здоровые же – лишь в том случае, когда магнетизёр накладывал на них свои руки⁵¹⁰. Знаменитый Гуфеланд приводит три разнородных случая внутреннего самосозерцания, из коих может быть почерпнут и принцип деления этого самосозерцания. Как только одна из его больных ложилась в постель, она видела без всякой посторонней помощи свои внутренности; когда же она вставала с постели, прекращалось и видение. Другая его больная видела внутренние части своего организма, только смежные с местами, до которых он дотрагивался. Наконец, третья видела мускулы и вены своей руки только при прикосновении своём к магниту, чего она тщательно и избегала, так как такое созерцание было ей отвратительно⁵¹¹.

В высшей степени замечательна способность сомнамбул узнавать будущее течение их болезней. Уже Гиппократ сказал, что бывают сновидения, предсказывающие телесные болезни. Как бы ни сомневался скептик в существовании у сновидцев такой способности, а она вполне констатирована громадным числом врачей. Здесь можно ограничиться ссылкой на мнение медицинского факультета Парижской академии. Доктор Дельпи сообщает, что одна эпилептическая особа в припадке своей болезни предсказала минуту своего выздоровления⁵¹². Бертран в своём «Traité du somnambulisme» насчитывает более шестидесяти опасных припадков конвульсий, предусмотренных сомнамбулами и определённых ими как относительно времени наступления, так и относительно продолжительности. Тот же врач сообщает об одной сомнамбуле, которая во время своего сна объявила о наступлении через 14 дней 43-часового горячечного бреда, что совершенно было забыто ею по пробуждении⁵¹³. Сомнамбула д-ра Бендсона в точности определила время освобождения своего от глисты и даже длину последней⁵¹⁴. Сомнамбулы предвидят иногда наступление своей смерти, хотя ничего не знают об этом по пробуждению. Соваж говорит о четырёх пациентах своих, предсказавших правильно день и час своей смерти, и об одном шестидесятилетнем старике, предсказавшем месяц своей смерти и умершем от лихорадки⁵¹⁵.

Впрочем, предсказания смерти своей даже такими сомнамбулами, на которых можно положиться во всём остальном, бывают по большей части ошибочны. Делёз отказывается от объяснения этого явления и говорит, что оно относится к числу самых загадочных явлений сомнамбулизма. Но, кажется, что дело объяснится само собой, если принять во внимание, что сомнамбулы, как и все вообще сновидцы, не рефлективно узнают своё будущее, но созерцают всё в образах. Если, теперь, пред ними является картина очень опасного кризиса или глубокого обморока, то, вследствие величайшего сходства своего с картиной кончины, даже смерти, она и может быть ими за неё принята. Сам Делёз наводит на такое объяснение ложности этих предсказаний сомнамбулов своим признанием принимаемых сомнамбулами за смерть кризисов всегда очень страшными и опасными⁵¹⁶.

И здесь органом видения служит творящая образы фантазия, хотя и не та фантазия, которой мы обладаем во время бодрствования: последняя не отличается даже в приблизительной степени качествами, обнаруживаемыми фантазией сомнамбулов. Поэтому предсказания, о которых идёт здесь речь, представляют результат возникновения в сознании сомнамбул не абстрактных знаний, но образов, хотя, по видимому, этому часто противоречат их чрезвычайно точные указания времени. Но одна сомнамбула, предсказавшая момент наступления сильного припадка своих корчей, прибавила: «теперь я вижу себя бегущей к постели⁵¹⁷. Она созерцала в образах не только внутренние органы своего тела, но и будущие события. «Дело обстоит совершенно так, – говорит она, – как если бы я видела то, что о себе говорю... и я вижу все состояния, в которых буду находиться в этот день, так же ясно, как в зеркале. Когда я предсказываю будущее, то выходит как раз так, как если бы предо мной висели картины, которые представляли бы мои состояния, а я рассказывала бы их содержание»⁵¹⁸.

Таким образом, во сне сомнамбулическом, как и в обыкновенном, мысли наши не остаются абстрактными, но переходят в представление вещей. Дальнейшее доказательство того, что всё различие между видениями обыкновенного сна и сна сомнамбулического – количественное, состоит в том, что в обоих случаях являющиеся сновидцу образы обыкновенно отличаются одним и тем же характером: И в сомнамбулизме они бывают часто аллегорическими, и здесь часто имеет место драматическое раздвоение индивидуума. А именно, когда возникающие у сомнамбул мысли влагаются ими в уста говорящего с ними во сне постороннего лица – в чём они уподобляются чревовещателям, – и когда им кажется, что все, возникающие, несомненно, в них самих, представления приходят к ним непрошенными извне. Вся история болезни вдовы Петерсен аллегорически воспроизведена ею во сне в непрерывном ряде образов. Она предвидит различные состояния, через которые придётся пройти ей в течение её болезни; но она узнает будущее своеобразно и аллегорично. А именно: её сопровождает голубка, предсказывающая ей её будущее или своими поступками, или прямо словами, или посредством приносимого ею в клюве письма⁵¹⁹. При такой драматизации автодиагноза сомнамбулов часто имеет место не раз служившее поводом к суеверию появление их руководителей и духов-хранителей в их сне.

Если сомнамбулы созерцают в образах будущее течение своих болезней и нередко определяют степень имеющей произойти для них от магнетического их лечения пользы, то, с другой стороны, они могут созерцать в образах и то, что произошло бы с ними при отсутствии такого лечения. Так, одна больная объявила, что если бы не магнетическое лечение, то у неё от сильного прилива крови лопнул бы один из больших кровеносных сосудов, что произвело бы у неё паралич, от которого она умерла бы через год⁵²⁰. Другая видит, что при отсутствии магнетического лечения она умерла бы через восемнадцать месяцев, так как у неё появилось бы пять неизлечимых нарывов⁵²¹. Очевидно, что такие предсказания не подлежат проверке, почему и имеют ничтожное значение. Но сомнамбулы видят, хотя далеко не одинаковой ясностью, не только последствия, но и причины своих болезней: с одной стороны, часто эти причины только инстинктивно ими чувствуются, а с другой – часто они видят расходящийся внутри их организма причиняющий им раздражение посторонний предмет. Таким образом, сомнамбула Кернера видела, как по неосторожности проглоченный ею за несколько лет пред тем кусок перламутра врастал в её желудок, а затем, как он, по мере лечения, постепенно выходил из него и дал семь трещин; при испражнении, действительно, у неё вышло семь перламутровых кусков⁵²². Часто сомнамбулы видят повод к своей болезни в том, что имело место в их далёком прошлом, пример чего представляет одна сомнамбула, приписавшая свои многолетние головные боли испугу, испытанному ею пятнадцать лет назад при падении её брата в закрытый колодезь⁵²³.

Кто и после всего сказанного продолжал бы настаивать на абстрактном способе познания сомнамбул, т. е. утверждать, что они, благодаря своей усиленной способности восприятия, могут делать логические заключения от данного состояния своего к его прошедшей причине и будущим следствиям, тот не достиг бы своей цели сведения своеобразного явления ясновидения сомнамбул на степень излишней гипотезы. Так как предсказания их нередко простираются на такие события, которые хотя и лежат на жизненном пути их, но не подготовляются жизнью их организма, а порождаются приходящими извне случайностями. Сомнамбуле Мейснера приснилось, что она качается на волнах и из всех сил старается не утонуть в них; на другой день с ней случился обморок в купальне, и так как она была одна, то ей грозила опасность утонуть⁵²⁴. Другой сомнамбуле приснилось, что к ней подходит какой-то незнакомец с вопросом: «как долго ты больна?» и что затем он делает над ней, в направлении от головы к ногам, магнетические пассы. Через три дня она была позвана в дом священника, где и исполнилось то, что видела она благодаря своему двойному зрению⁵²⁵. Одна сомнамбула, по имени Гортензия, предсказала во сне, что ей угрожает в определённый час падение. В указанное ею время при ней находились, для предупреждения опасности, муж её и доктор. Так как ей понадобилось выйти из комнаты, то муж взял её под руку, но при этом вдруг подле неё пробежала крыса, и она с криком упала на землю⁵²⁶. Нечто подобное сообщает и член медицинского совета Клейн о сомнамбуле Августе Мюллер.

Января 14 дня 1817 года она объявила своему магнетизёру, что 12 февраля в 3 или 4 часа пополудни она, если не присмотрят за нею, проглотит иголку. Поэтому в указанный ею день её не спускали с глаз и удалили от неё все иголки. Несмотря на это, случилось так, что она встала и, повернувшись спиной к наблюдавшим за нею лицам, отправила в рот скользнувшую у неё меж пальцев золотую шейную булавку, хотя затем и удалённую ею кашлем, но оставившую у неё на язычке царапину⁵²⁷. Такого рода случаи, которых можно бы было рассказать сколько угодно, в достаточной мере доказывают то, что предсказания сомнамбул основываются не на чём ином, как на ясновидении, с логическими же операциями ума не имеют ничего общего. Но у большинства сомнамбул поле ясновидения их ограничивается развитием их болезней, не распространяясь на факты, порождаемые случаем. Например, это имеет место относительно одного из наблюдавшихся врачами, членами Парижской академии, сомнамбула, предсказавшего ряд своих эпилептических припадков, из которых не воспоследовал только последний, а именно, по причине случайного события, имевшего место до наступления предсказанного времени его и состоявшего в том, что сомнамбул был убит мчавшеюся мимо него лошадью, которую он пытался остановить⁵²⁸.

Этим сама природа указывает нам на то, что по собственному убеждению сомнамбулы могут давать показания только насчёт своих болезней. Поэтому врач должен ограничиваться доведением до сознания сомнамбул того, что, так сказать, вертится у них на языке, т. е. должен поставлять себя в такое же к ним отношение, в каком находился к своим ученикам Сократ, считавший себя повивальной их в интеллектуальном отношении бабкой. Кто добивается от сомнамбул ответов иного рода, тот занимается передачей им своих собственных мыслей, т. е. занимается, не сознавая того, чем-то вроде чревовещания, или вызывает в них чуждую им и, во всяком случае, вполне не способную привести к желаемым результатам рефлексию. Такие старания могут даже доводить сомнамбул до умственного расстройства. (См. книгу Дю-Преля: «Философия мистики», 1895 г.).

21. Определение сомнамбулами чужих болезней. Основываясь на исследованиях занимавшихся этим предметом врачей, можно вывести правило, что способные к внутреннему самосозерцанию сомнамбулы способны вообще видеть и внутренний организм постороннего им лица. Что касается факта обладания сомнамбулами этой способностью, то мы сошлёмся, прежде всего, на отчёт парижской медицинской академии, в котором говорится следующее; «Замагнетизированный субъект, погрузившись в сомнамбулический сон, судит о болезни лиц, с которым вступает в магнетическое отношение, определяет характер его болезни и подаёт ему врачебную помощь.

Гален, обязанный, по собственным его словам, частью практических познаний своих наблюдением своим над людьми, находившимися во сне, говорит о прозорливости своих заключений относительно будущего течения болезней своих пациентов так, что они напоминают собой предсказания, делаемые ясновидящими сомнамбулами. По-видимому, совершенно здоровому сенатору Сексту он предсказал, что тот заболеет через три дня лихорадкой, что на шестой день она его отпустит, на четырнадцатый опять возвратится, наконец, на семнадцатый, после общей критической испарины, совершенно прекратится. Всё это и исполнялось в действительности. Одному страдавшему лихорадкой молодому римлянину он отсоветовал рекомендованное другими врачами кровопускание, присовокупив, что у него само собой произойдёт из левой ноздри кровотечение, за которым и последует выздоровление⁵²⁹. Кто захотел бы приписать такие предсказания Галена высокому медицинскому образованию его, тому можно указать на заслуживающее доверия сообщение Картезия, что две истеричных девочки предсказали друг другу наступление кризиса своей болезни⁵³⁰.

В Mercure de France (сентябрь 1720 и июль 1728 г.) рассказывается о двух приобрётших большую известность диагнозами своими португальских девушках. Одна из них была высоко почтена португальским королём и получала пенсию. Она видела, как совершаются в человеческом теле процессы кровообращения и пищеварения, и определяла такие болезни, которых не могли постигнуть искуснейшие врачи⁵³¹.

Что касается новейшего времени, то вот что пишет Дорову Людовик фон-Фосс. «Не смейтесь надо мной, если я скажу вам, что могу угадать где – на диване или на стуле – сидело известное лицо полчаса назад, особенно если это лицо очень живого темперамента. Вчера я угадал, что один господин пришёл издалека и очень устал; благодаря его влиянию на меня, я чувствовал всем своим существом, что он после полудня очень много занимался счетоводством, так что выбился из сил... В моём существе развилась чудесная и вместе с тем несчастная способность усматривать в находящихся в самом спокойном состоянии людях все страдания и слабые стороны их и видеть, как во время мышлений постороннего мне человека в мозгу его приходит в деятельность малейшая фибра. На улице я должен далеко обходить людей, особенно находящихся в болезненном состоянии.

Примеры необыкновенного развития способности сомнамбул созерцать внутренний организм постороннего им лица можно найти у английского врача Гэддока. «Если пациенты пожелают лично быть исследованными Эммой, – говорит он о своей сомнамбуле, – то я настоятельно прошу их до тех пор ничего не сообщать мне о своём здоровье, пока ясновидящая не произведёт над ними своего исследования и не опишет внутреннего состояния их организма и симптомов их болезни, так как нередко случается, что они выражают своё удивление, когда слышат от неё, с какой точностью она описывает эти симптомы и с какой правильностью указывает место, или определяет часы периодического наступления их страданий, хотя ни я, ни они не слышали от них ни слова обо всём этом... В двух или трёх случаях Эмма на своей собственной голове заочно указала место страдания умалишённых, а я, основываясь на её показаниях и на френологических данных, отважился сделать заключение относительно главных симптомов их болезни. Заключения мои, как подтвердили пользовавшие больных врачи, оказались верными⁵³².

Нередки и такие случаи, когда правильность диагнозов, даваемых сомнамбулами, подтверждалась вскрытием трупов. Разумеется, эти исключительно основывающиеся на внутреннем созерцании, но отнюдь не на абстрактных анатомических и физиологических сведениях о человеческом теле диагнозы не могут отличаться такой научной точностью и такой определённостью выражений, какими отличаются медицинские заключения, даваемые на основании анатомических вскрытий, но опытный врач может извлечь и из них пользу. Одна замагнетизированная с целью получения от неё показаний относительно состояния здоровья её матери сомнамбула, по фамилии Лажандре, дала такой диагноз: «правое лёгкое сморщено и сдавлено, облечено тягучей и клейкой оболочкой и плавает в водянистой влаге. Это лёгкое уже не дышит, оно умерло. В околосердечной сумке находится некоторое количество воды». После того, как, согласно предсказанию сомнамбулы, на другой день умерла её мать, врачи Друзар и Моро (секретарь королевской медицинской академии) произвели вскрытие трупа, и оно вполне подтвердило вышеприведённый диагноз⁵³³.

Если внутреннее самосозерцание сомнамбул основывается на восприятии ими от своего организма впечатлений, воспринимаемых ими не во время нахождения их в нормальном состоянии, то способность их видеть чужой организм должна основываться ещё на более сильном перемещении порога их сознания и большем обнаружении трансцендентальной половины их существа. Если мы допустим теперь, на что имеем право, что восприятие сомнамбулами впечатлений, исходящих от чужого организма, основывается на материальном воздействий на них некоторого тонкого газообразного вещества, то такая их способность ясновидения утратит всю свою чудесность и будет такой же обыкновенной психической способностью, как и остальные психические способности наши, с той только разницей, что во время нахождения человека в нормальном состоянии этой его способности для обнаружения своей деятельности недостаёт психического субстрата её, сознания. Трансцендентальное наше Я находится в ином отношении к внешнему миру, чем наше Я эмпирическое. Оно представляет как бы продолжение нашего эмпирического Я, корень нашего существа, отношения которого к внешнему миру начинают восприниматься нами только тогда, когда жизнь наша из надземных частей нашего существа, нашего эмпирического Я, ствола его, и чувственного нашего сознания, его цвета, снова уходит в его корень. Это иное отношение наше к внешнему миру принято называть «магнетическим отношением».

Магнетическое отношение сомнамбул к внешнему миру направляется, прежде всего, на их магнетизёра, так как, по видимому, им легче всего видеть его внутренний организм. Сомнамбула ван Герта залилась слезами, когда сравнила внутреннее состояние организма своего с внутренним состоянием организма своего магнетизёра, все органы которого она признала вполне здоровыми⁵³⁴. Затем магнетическое отношение сомнамбул распространяется на лица, с которыми они связаны узами любви и симпатии: они охотно занимаются своими друзьями и стараются увидеть внутренний организм их, чтобы подать им помощь. Однако магнетизёр может сообщить этому отношению любое направление, причём тот случай, когда сообщение магнетическому отношению определённого направления производится путём прикосновения или при помощи материального проводника, например, волоса, служит доказательством того, что сомнамбулическое ясновидение вызывается материальным воздействием. В основании магнетического воздействия внешнего мира на человека должен лежать некоторый материальный деятель, для восприятия деятельности которого у нормального человека не имеется соответственного чувства. Сомнамбула ван-Герта, между которой и всяким бравшимся на любом от неё расстоянии за проведённый от неё шнур больным устанавливалось магнетическое отношение, испытывала на себе болезнь прикасавшегося к шнуру лица и могла совершенно правильно и подробно объяснить, в чём состоит эта болезнь, какова причина её и какой употреблялся дотоле метод лечения⁵³⁵. Профессор Мейо сообщает следующий интересный с ним случай. «Из Боппара, – говорит он, – я послал одному проживавшему в Париже и находившемуся в приятельских со мной отношениях американцу срезанную у себя с головы и завёрнутую во взятую у себя на столе писчую бумагу полковником С. прядь волос. Американец не знал полковника даже по имени, а, следовательно, не имел и никаких данных для заключения о том, кому принадлежали волосы. Его задача, которую он и выполнил в точности, состояла в том, чтобы вручить бумагу с волосами одной парижской сомнамбуле». Далее Мейо говорит, что эта сомнамбула дала совершенно правильное показание, и что это показание состояло в том, что полковник страдает параличом бёдер и лядвий, да сверх того ещё и другой болезнью, против которой он употребляет обыкновенно один хирургический инструмент⁵³⁶. Когда в Сальпетрьере, в Париже, для определения болезни одной особы, погрузили в сон сомнамбулу, то она ещё до прибытия больной пришла в сильное возбуждение и отказалась дать диагноз в её присутствии. Когда же больная удалилась, то сомнамбула, в противность медицинскому диагнозу, состоявшему в том, что у неё грудная болезнь, констатировала у неё болезнь сердца и предсказала, что на четвёртый день у неё будет сильное кровотечение, а на девятый она умрёт. Это предсказание сомнамбулы исполнилось в точности, диагноз оказался правильным⁵³⁷.

Интересен диагноз знаменитого в своё время сомнамбула Алексиса, сделанный им по просьбе столь же знаменитого престидижитатора Гудэна, обратившегося с нею к Алексису в полной уверенности, что будет иметь дело с человеком одинаковой с ним профессии, которого и удастся ему изобличить в плутовстве. Он принёс Алексису волоса своего сына. Алексис определил верно возраст последнего и прибавил, что у него боль в правой стороне тела, но затем сейчас же взял свои слова назад и сказал, что эта боль должна быть у самого Гудэна, о чём он знает, благодаря тому, что Гудэн прикасался к волосам сына. Что же касается сына, то Алексис объявил его совершенно здоровым и, прежде чем отец возразил ему, прибавил, что так беспокоящая его, вследствие опасения докторов за бельмо, лёгкая опухоль на правом глазу его сына вполне безопасна. Читатель не пожалеет о потерянном времени, если прочитает всю историю отношений Гудэна к Алексису: она кончилась тем, что знаменитый престидижитатор, после многочисленных искусов, которым он подверг сомнамбула, объявил, что в целом мире не может отыскаться фокусника, который был бы в состоянии проделать то, на что способен этот сомнамбул. Если скажут, что мнение фокусника не имеет здесь никакого значения и что в деле суждения о таком предмете могут быть названы компетентными людьми только люди учёные, то на это я скажу, что это ещё вопрос, кого в данном случае считать компетентным. В настоящее время трансцендентальную психологию можно обрисовать только в общих чертах, а законы сомнамбулизма нам ещё мало известны. Не новость ни для кого, что со времени Месмера, т. е. целое уже столетие, официальная наука держалась в стороне от изучения сомнамбулических явлений, а priori объявив их невозможными. Значит, не существует и компетентных в области сомнамбулизма учёных, да такие учёные не скоро и появятся, так как известно, что та же официальная наука только в последнее время, благодаря сеансам магнетизёра Ганзена, начала пробуждаться от своей догматической спячки. Впрочем, кто считает сомнамбулическое ясновидение невозможным и смотрит на него, как на плод досужего воображения, тот eo ipso должен наделить фокусников титулом компетентных судей в решении вопроса, о котором идёт речь, а, следовательно, мнению Гудэна придать большее значение, чем мнению любого учёного.

Чтобы привести ещё один пример правильного диагноза сомнамбулов из недавнего прошлого, укажем на случай, который имел место с президентом мюнхенской обер-консистории доктором фон Гарлесом и против которого, конечно, нечего будет сказать даже записному скептику. Когда у его жены, в Лейпциге, явилась подозрительная боль в позвоночном столбе, то коротко знакомый с ним профессор Линднер, без ведома Гарлеса, который не согласился бы на это, обратился за советом относительно её болезни к одной жившей в Дрездене сомнамбуле. «По возвращении своём, – говорит Гарлес о Линднере, – он сообщил мне следующее. Он спросил у сомнамбулы, может ли она как-нибудь духовно перенестись в комнату одной больной, в близлежащий (известный ей) город. Она ответила, что может, если ей будет указан признак, по которому она могла бы отличить дом, где находится больная, от других, с ним соседних. На это он ответил, что дом этот легко отличить по следующим двум приметам: он стоит против дома церковного хора, наискось, и как раз против него находится единственный в этой улице насосный колодезь. Эти указания были признаны сомнамбулой достаточными. Немного погодя, она сказала, что нашла дом, видит и комнату, в которой находится больная. Теперь она как раз страдает припадком своей болезни и не то сидит, не то лежит на софе... Тут она описала комнату и костюм пациентки. Это описание, насколько о том мог судить спрашивавший, было верно. Затем он спросил, может ли больная выздороветь. На это последовал ответ, что это легко может статься, и что болезнь произошла от простуды и пр.»⁵³⁸.

Для нас не отзывается мистикой и принимается нами на веру утверждение астрономов о существовании некоторого материального деятеля, называемого эфиром и служащего посредником отношения между человеческим глазом и какой-нибудь отстоящей от него за сотни биллионов миль неподвижной звездой. А между тем мы считаем мистическими бреднями разговоры о материальном посреднике магнетического отношения и, не довольствуясь голословными утверждениями, требуем, чтобы существование такого посредника было доказано нам физическими приборами, упуская при этом из виду то, что находящееся под порогом нашего сознания наше Я связано с внешним миром гораздо большим числом нитей, чем наше Я, нами сознаваемое.

Что действительно существует некоторый материальный деятель, служащий посредником магнетического отношения, которое теперь кажется нам мистическим, но для которого когда-нибудь будет изобретён своего рода спектроскоп, это доказано многочисленными наблюдениями. Пюисегюр рассказывает об одной сомнамбуле, которой достаточно было обойти вокруг одной неизвестной ей и даже ему самому больной, чтобы сделать совершенно правильное определение её болезни⁵³⁹. Но всякое сомнение в существовании такого материального деятеля должно исчезнуть ввиду многочисленных случаев, когда при таком интуитивном созерцании органа постороннего лица духовно берётся на себя и чувствуется созерцателем болезнь этого лица. (Это явление послужило основанием к делению сомнамбулов на интуитивных и сенситивных, делению, очевидно, чисто количественному и потому несущественному). Вот что говорит о своей сомнамбуле Шапари: «Чтобы исследовать болезнь и прийти к заключению о степени её излечимости, ясновидящая должна была всякий раз сама духовно войти в больной индивидуум и духовно взять на себя все его недуги и страдания. По достижении такого состояния, она видела в своём собственном теле имевшие место в чужом организме болезненные изменения, определяла обусловленный ими метод лечения, предписывала приличную болезни диету и соответствующие характеру болезни лекарства. Но такое вхождение в чужой организм всегда действовало на неё расслабляющим образом и тем в большей степени, чем мучительнее и отвратительнее была подлежавшая её исследованию болезнь, хотя из-за помощи больному она готова была на всякую жертву... Недавно, погрузившись в сон, она начала кашлять, чем дальше, тем сильнее становился кашель; наконец, она раскашлялась так, что начала жаловаться на мучительные в груди колики. Тогда мне стало ясно, что это явление вызывается подобной же болезнью находившегося в магнетическом с нею отношении, хотя и жившего в то время за десять миль от неё врача, что вскоре и подтвердилось»⁵⁴⁰. Очень сведущий в этом деле брамин Фариа объясняет вышесказанным отвращение сомнамбулов к определению заразительных болезней и утверждает, что когда в памяти находящегося в своём сне сомнамбула удаётся запечатлеть образ больного, то он узнаёт такого больного при случайной встрече с ним⁵⁴¹.

Такая способность сомнамбул чувствовать болезнь находящихся с ними в магнетическом отношении посторонних лиц подтверждается и Вернером, в нижеприводимом рассказе которого магнетизёр является посредником в установлении отношения между больным и сомнамбулой. «Все производившиеся мной, – говорит он, – в течение болезни Р. опыты магнетизирования других лиц узнавались и мучительно чувствовались ею в первый же после этих опытов кризис её. Однажды лечившаяся у меня родственница моя заболела такой сильной головной болью, что её несколько раз вырвало. Я положил ей руки на лоб и темя и тем значительно облегчил ей её страдания. На следующий день я получил от Р. за это выговор, так как, по милости возложения мной рук на больную, ей самой пришлось испытать на себе головную боль последней. На эту боль жаловалась она весь день, следовавший за кризисом⁵⁴².

Так как у многих сомнамбул определение чужих болезней основывается на чувствования ими этих болезней, то отказ их от такого определения представляет нередкое явление. Они неохотно исследуют чахоточных⁵⁴³ и с ужасом сторонятся эпилептиков и сифилитиков⁵⁴⁴. Пюисегюр сообщает о плохих для одной сомнамбулы результатах предпринятого ею исследования эпилептической болезни одной девушки и приводит заявление этой сомнамбулы, что если бы прикосновения её к больной продолжались долее, то хотя дурное влияние их на неё усилилось бы, но больная совершенно выздоровела бы⁵⁴⁵. Это напоминает известное в средние века transplantatio movbovum.

Конечно, самой замечательной из всех известных сомнамбулов была «Преворстская ясновидящая», девица Гауффе.

Из сообщений о Гауффе можно заключить, что она была не только интуитивной, но и сенситивной сомнамбулой. Вот что говорит о ней Кернер: «Она отличалась такой тонкой относительно чужих болезней чувствительностью, что путём одного только приближения, а тем более прикосновения, к больному, не слышав от него ни одного слова о его болезни, тотчас же испытывала на себе те же, в той же области тела и в том же месте его, как и он сам, ощущения и, к величайшему удивлению его, могла подробнейшим образом рассказать ему обо всех его страданиях. Вместе с физическим состоянием больного она чувствовала и его состояние психическое, особенно же внезапно являющиеся настроения радости, печали и пр. Физическое состояние больного отражалось на её теле, психическое – на её душе»... «Однажды вечером, – продолжает Кернер, – к нам приехала из Гёппингена совершенно незнакомая нам деканша Бурк и, страдая болью в области печени, обратилась ко мне с просьбой предоставить ей возможность быть исследованной бодрствующей Гауффе, причём не сказала мне о состоянии своего здоровья, кроме вышепоименованного, ни одного слова. Чтобы услужить деканше, я повёз её к Гауффе. Последняя ощупала ей живот, сильно покраснела и сказала, что чувствует сердцебиение и боль в области печени, но, что её сильно встревожило, так это то, что она вдруг почти ничего не стала видеть правым глазом. Бурк пришла в удивление и сказала, что она уже много лет почти ничего не видит правым глазом, о чём она, будучи, конечно, уверена, что это застарелая, неизлечимая болезнь, даже и не заикнулась мне ранее; я же, не произведши тщательного исследования этого недостатка её, зависевшего от паралича зрительного нерва, не мог знать о нём ничего ровно. Между тем Гауффе в течение нескольких дней была больна полной слепотой правого глаза, зрачок которого, как это бывает при тёмной воде, утратил всякую раздражительность. Только постепенно, благодаря тому, что ей ежедневно, по несколько минут, смотрели пристально в больной глаз, она приобрела опять способность им видеть»... «Сентября 5 дня 1827 года, – говорит ещё Кернер, – я дал Гауффе в руку ленту с вышитым на ней именем одной больной, которая, по всей вероятности, сама же сделала на ленте вышивку и прикасалась к ней или носила её на себе до отсылки её из У., места своего жительства. Не успела Гауффе продержать ленту в руке и несколько минут, как занемогла, у неё появились: тошнота, удушье и сильнейшая рвота. Затем она почувствовала сильную боль в костях левой ноги, нытьё в груди и какое-то особенное раздражение язычка. Вскоре все эти болезненные симптомы исчезли, но тошнота и страшное удушье продолжались. Потребовалось неоднократное мытьё руки, державшей ленту, но ничто не помогало, пока на сомнамбулу не нашёл полный столбняк, и она погрузилась в мнимую смерть... Когда я, в 6 часов вечера, получил «Швабский Меркурий», то прочитал в нём, что особа, ленту которой держала в руке Гауффе, умерла за несколько дней до этого»... «Ван Гельмонт, – так Кернер заключает свой рассказ, – говорит об одной женщине, заболевавшей сильными припадками ломоты в костях всякий раз, как она садилась на стул, на котором сидел умерший пять лет тому назад брат её»⁵⁴⁶.

Как и внутреннее самосозерцание, внутреннее созерцание чужого организма бывает критическим и нередко сопровождается как открытием причины, так и предсказанием будущего хода болезни его. Одна сомнамбула на вопрос, предложенный ей её отцом относительно болезни его помешанной тётки, сказала, что больная 12 или 13 лет тому назад упала с верхней ступеньки лестницы, что́ и было первоначальной причиной её болезни. Хоть отец не мог припомнить этого случая, но расспросы домашних подтвердили его действительность⁵⁴⁷. Сомнамбула Бертрана сказала одному приведённому к ней больному, что рана на его голове произошла, как оно и оказалось в действительности, от проникшей ему в рот, выбившей ему зубы и вышедшей через заднюю часть его шеи пули⁵⁴⁸. Вот что Александр Дюма в 13 книге своих «Мемуаров», а равно д-р Фодере в своей «Пневматологии» рассказывают об одной молодой даме, погружённой в сомнамбулический сон с целью определения болезни её матери. Побледнев и со слезами на глазах, она объявила, что мать её должна умереть на следующий день. Она подробнейшим образом описала состояние внутренних органов больной: её лёгких, печени и внутренностей. Вскрытие умершей на следующий день матери сомнамбулы подтвердило правильность её диагноза. Хотя это событие произошло на глазах членов академии, однако, ни один из них не удовольствовался столь блистательным доказательством ясновидения сомнамбулы. Все они предпочли обозвать её обманщицей и тем доказали, что отождествляли границы познаваемого с границами умственного горизонта своего.

Итак, если мы не хотим, чтобы теории наши отставали от фактов, то мы должны признать, что находящееся под психофизическим порогом нашего сознания наше Я, так называемое бессознательное, бессознательно не само по себе, а только относительно, только для нашего Я, находящегося над этим порогом. Эта, лежащая за пределами нашего нормального сознания, трансцендентальная половина нашего существа находится в других отношениях к вещам, чем человек пяти чувств, и обладает другими, чем он, путями восприятия, равно как и изменёнными пространственной и временной мерами людей, находящихся в бодрственном состоянии. Но когда во сне и сомнамбулизме начинает сознаваться нами деятельность этого трансцендентального нашего Я, то его восприятия нередко принимают для нас аллегорическую и символическую формы, а также форму драматического раздвоения Я, что́ отнюдь не может служить для нас основанием к суеверному сопричислению этих простых форм познания к реальностям. (Извлечение в сокращении из книги Дю-Преля; «Философия мистики», 1895 г.)

22. Врачебные предписания сомнамбул. К недоразвившимся сомнамбулам принадлежат средневековые бесноватые, причисленные тогдашней, ничего не знавшей о существовании сомнамбул медициной к одержимым нечистой силой людям. Так, например, представляющие отличительные черты сомнамбулизма – предсказывание хода своей болезни и прописывание себе лекарств производились аннабергскими беснующимися детьми, о которых читаем следующее: «Сильное беснование детей начиналось страшными корчами конечностей и всего тела... часто у них прекращалось дыхание, и тогда они находили и требовали себе лекарство, по приёму которого чувствовали моментально облегчение... Как они страдали бы и когда прекратились бы их страдания, если бы им не было дано лекарство, это они знали наперёд»⁵⁴⁹.

Лекарства прописывали себе и унтерцелльские бесноватые монахини, игуменья которых Мария Рената была, как ведьма, сожжена в 1749 году⁵⁵⁰. Что бесноватые могут говорить языком врача, это было известно и Тертуллиану; но так как он, согласно духу своего времени, мог приписать это явление только влиянию демонов, то он приходит к следующему очень искусственному толкованию его: «Если демоны излечивают болезни, то это происходит только от того, что они и причинят от их; из того, что прописанное ими лекарство помогло больному, выводят заключение, что они вылечили болезнь, тогда как они только перестали причинять её»⁵⁵¹.

Так как врачебные самопредписания делаются сомнамбулами, способными как к самосозерцанию, так и к определению чужих болезней, то уже в силу одного этого на способность прописывания себе лекарств надобно смотреть как на последнюю ступень развития инстинктивной способности, а значит, как на полный расцвет деятельности целебной силы природы.

Одним из замечательнейших примеров последовательного развития в человеческом организме этой силы служит история болезни Марнитц, которую более двадцати врачей, в течение многих лет тщетно лечили от болезни сердца, но которая, сделавшись сама собой сомнамбулой, постигла свою болезнь, определила её ход и выздоровела вследствие исполнения своих собственных врачебных предписаний⁵⁵².

Подобно знанию внутреннего строения своего собственного организма, врачебные предписания являются у сомнамбул результатом не абстрактного их мышления, но наглядного ими насквозь видения его. Во время глубокого сомнамбулического сна совершается столь сильное перемещение порога сознания человека, что инстинктивное чувствование им потребности в лекарстве переходит у него в ясное его видение. Профессор Эннемозер знал одну сомнамбулу, у которой представление её о лекарстве приняло образ большего, наполненного молоком ореха; согласно её описанию, он был величиной с голову и окружён волокнистым мясом. Только основываясь на точном описании сомнамбулой дерева, догадались, что она видела во сне кокосовый орех, выписали этот плод из Гамбурга и стали давать ей его, вследствие чего она стала с каждым днём поправляться в здоровье⁵⁵³.

Тогда как абстрактное определение сомнамбулами лекарства представляет редкое явление, даваемые ими описание его и указание на его врачебные свойства часто бывают столь определённы, что нередко его может угадать врач. В случае же возникновения сомнения, сомнамбулы часто требуют, чтобы им давали в руки лекарственные вещества, из которых, путём простого к ним прикосновения, выбирают для себя пригодное⁵⁵⁴ и тем доказывают, что остающиеся у нормальных людей под порогом сознания воздействия достигают их сознания и возбуждают в них инстинктивную к себе склонность или таковое же отвращение. Сомнамбула Вингольта говорила о своём лекарстве, что оно должно быть приготовлено из одной травы, растущей в находящейся за городскими воротами болотистой местности; она описывает вид и величину этой травы и требует, чтобы её покрошили, отварили и дали ей этот отвар с молоком. Что касается примет травы, то она только и могла сказать, что на ней есть зёрна, величиной с анисовые, каштанового цвета, морщинистые и вкусом похожие на перец. Из многих, предъявленных ей, семян она выбрала grana paradisi. В другом случае, когда никто не отгадал потребованной этой сомнамбулой травы, она настоятельно просила уговаривать её во время нахождения её в состоянии бодрствования делать частые прогулки на вал, чтобы в последующем своём сомнамбулическом сне она могла указать место, где должны были искать траву⁵⁵⁵. Врач Билло говорит о сомнамбуле, предписавшем больной употребление одного растения и объяснившем, что оно находится в лесу, в 400 метрах от такого-то дома, под дубом. Сомнамбула повели в лес, но там он не нашёл такого растения. Вернувшись домой, он лёг в постель, заснул и, проснувшись, сказал, что его надобно искать в северо-восточном направлении. Тогда отмерили от указанного им дома вышеозначенное расстояние и под дубом нашли искомое растение⁵⁵⁶.

Такую высшую ступень развития способности наглядного представления, при которой созерцается и местонахождение лекарства, приходится наблюдать очень часто.

Одна сомнамбула Пюисегюра предписала себе употребление травы, назвать и описать которую ей не удавалось. Тогда она потребовала от своего магнетизёра, чтобы он, во время нахождения её в бодрственном состоянии, отправился с нею в сад, в котором она при виде травы почувствует-де инстинктивное влечение нарвать её. Проснувшись, она – как это в большинстве случаев и бывает – всё забыла, но затем, во время прогулки по саду, принялась рвать одно растение, причём не могла дать другого объяснения такого образа своих действий, кроме того, что «так ей нравится», и продолжала это своё занятие до тех пор, пока у неё образовался настолько большой пучок травы, что из него можно было приготовить прописанное ею себе лекарство⁵⁵⁷. Один сомнамбул Пюисегюра же определил расстояние местонахождения от своего дома полезного для него растения в одну милю. Название же растения этого он не знал, а мог сказать только, что оно – горькое⁵⁵⁸. Другому своему сомнамбулу, по пробуждении его от сна, Пюисегюр повторил его собственное предписание и сказал, с его же слов, что куст, в котором должно быть набрано лекарство, находится от них в расстоянии одного часа, чем привёл сомнамбула в великое удивление⁵⁵⁹.

Одна сомнамбула Рейхеля заявила, что лекарство её находится в непосещаемой ею уже 8 лет аптеке, на такой-то полке⁵⁶⁰. Сомнамбула Римера прописывала себе всё сама. Однажды она потребовала из аптеки лекарство, определила цвет банки, в которой находилось оно, и занимаемое этой банкой на полке место, в направлении справа налево и наоборот. Встретив в окружающих колебание в исполнении её требования, она пришла в тревожное состояние, продолжавшееся до тех пор, пока врач не пошёл в аптеку за лекарством и, найдя его целесообразным, не разрешил ей его употребления. Другое лекарство было потребовано ею из такой аптеки, которой она никогда не посещала, из покрытой пылью и паутиной фарфоровой банки. Когда врач принёс ей два завёрнутых в бумагу лекарства, то по запаху она узнала своё. Из той же аптеки, из стоявшей на шестнадцатой её полке банки она потребовала лекарство и для одного из своих больных, о самом же лекарстве могла сказать только то, что оно – густое и чёрное⁵⁶¹. За достоверность такого же случая ручается и Карус⁵⁶².

С увеличением ясности внутреннего пробуждения представление лекарства приобретает все бо́льшую определённость. Д-р Ганак сообщает, что один сомнамбул прописал себе корень дягиля и одну траву чёрного цвета, с продолговатыми листьями, но какую именно, он не мог сказать, а указал гору, на которой она находится. Когда ему принесли с указанной им горы Gentiana Amarella Linnaei, то он сейчас же признал в ней уже не раз и прежде являвшееся ему в его магнетическом сне растение⁵⁶³.

У одной больной врача Бенде возникло представление её лекарства, мускусного порошка, так, что сперва она увидела в своём сне невиданную ею до тех пор выхухоль, из живота выронившую её лекарство и описанную ею так, что она светло-каштанового цвета, величиной с маленькую козулю. В следующем сомнамбулическом сне больной это её представление приобретает бо́льшую ясность; мускус выпадает уже из сумки выхухоли, несмотря на то, что до того времени она говорила в бодрственном состоянии своём о мускусе, как о растении⁵⁶⁴. Нередко сомнамбулы созерцают в образах и самое лечение, которое должно быть над ними предпринято. Одна сомнамбула, увидев в своём сне, что на груди её делают своё дело 10 пиявок, сообщила об этом своему магнетизёру, а тот воспользовался её сообщением⁵⁶⁵. Другая сомнамбула увидела в своём сне, что врач её для излечения её от глухоты магнетизирует в тёплой воде её ноги; когда она рассказала ему об этом видении своём, то он воспользовался им, и воспользовался, как оказалось потом, с полным успехом⁵⁶⁶.

В этом отношении, как и во многих других, очень замечательна была сомнамбула Гэддока, Эмма. Однажды к Гэддоку пришёл один господин, дочь которого страдала не поддававшейся никакому медицинскому лечению болезнью мозга, и попросил у него для неё совета Эммы; при нём была, в качестве посредника магнетического отношения, только бумага с карандашными набросками его дочери. Гэддок дал Эмме эту бумагу и спросил её, может ли она указать на сделавшую наброски личность и описать состояние её здоровья. Она скоро указала на дочь господина, принёсшего Гэддоку бумагу, и в точности описала как наружные симптомы болезни её, так и внутреннее состояние её мозга, в котором одном, по мнению её, заключалась причина недуга. Порекомендовав различные месмерические пассы, сомнамбула, указывая на потолок комнаты, воскликнула: «там находится то, что вместе с месмеризмом вылечит девушку!» Затем она сказала, что лекарство последней находится в виде шариков в той манчестерской лаборатории, на окне которой стоит бюст. Тогда Гэддок, вспомнив об одной гомеопатической аптеке в Манчестере с бюстом Ганемана на окне, позволил взять оттуда один из содержавших в себе, как то надобно было полагать, основываясь на словах сомнамбулы, лекарство больной футляров. По доставлении футляра, он дал его запечатанным в руки Эммы. Подержав его, она в точности обозначила место, занимаемое в нём лекарством (им оказалась ипекакуана). Когда ей предъявили одну из пилюль, она определила её состав (молочный сахар, мука и растворённая в винном спирте ипекакуана) и сказала, что в ней искомое лекарство находится в соединении с двумя другими веществами и ещё с чем-то сладким. Лечение больной этими пилюлями увенчалось полным успехом⁵⁶⁷. Усматривание Эммой присутствия нужных ей веществ в гомеопатических растворах указывает на высокую степень перемещения порога её сознания. Кроме того, если даже совершенно оставить в стороне вопрос о достоинстве аллопатического и гомеопатического методов лечения, он доказывает, что на нас действуют не только аллопатические дозы, но и гомеопатические растворы. Причём, вся разница в воздействии их на нас заключается только в том, что, тогда как действия на нас аллопатических доз преступают порог нашего чувственного сознания, действия на нас гомеопатических растворов остаются под этим порогом; а это обстоятельство отнимает у нас всякую возможность отрицания гомеопатии.

Взгляд, по которому врачебные предписания сомнамбулов представляют продукт деятельности вступающей в область их представления целебной силы природы, получает очень веское подтверждение в том, что являющийся им в их сне сперва в неопределённых очертаниях образ лекарства мало-помалу приобретает ясность в последующих их видениях. Это понятно само собой. Если уже обыкновенный сон наш усиливает растительные функции нашего организма и если магнетическое лечение, увеличивая глубину этого сна, только повышает деятельность целебной силы природы, то из этого вытекает то неизбежное заключение, что возбуждение способности представления целебной силой природы может производиться только постепенно, по мере течения магнетического лечения и соединённого с ним усиления деятельности целебной силы. Что, следовательно, являющийся во время сомнамбулического видения образ лекарства может приобрести ясность только постепенно. Ясность внутреннего пробуждения и сопровождающих его видений прямо пропорциональна глубине сна и степени имеющего в нём места перемещения порога сознания. Прописав больному лекарство, Августа Мюллер заметила, что способ употребления его приснится ей только в следующую ночь⁵⁶⁸. Узрение сомнамбулами лекарства совершается путём перехода от общего к частному. У ясновидящей Вольфарта явилось сперва представление воды, содержавшей в себе некоторое количество земли и соли; затем, мало-помалу из этого представления развился образ щелочного и углекислого целебного источника с выдающимися местными его особенностями, и только затем уже было произнесено слово Эмс⁵⁶⁹. Очень часто наблюдается то явление, что в данное время сомнамбулы ничего не знают о лекарстве, но чувствуют, что найдут его в одном из последующих сновидений своих⁵⁷⁰. Значит, в жизни человека во сне имеет место процесс развития, подобный имеющему в бодрственной жизни его, когда, как, например, при развитии второго зрения, неопределённое чуяние делается ясным видением. Наконец, бывают и такие сомнамбулы, которые в состоянии обыкновенного сомнамбулизма не видят лекарств, узреваемых ими в усиленном, или, как говорят, в высоком сомнамбулическом сне⁵⁷¹.

Врач Гейнекен говорит, что одна сомнамбула на его вопросы относительно свойства и способа её внутреннего самосозерцания и прописывания ею лекарств дала следующий замечательный ответ: «Все мои члены как будто наполняются светом; я вижу насквозь своё тело; все части его кажутся мне прозрачными; я вижу, как течёт кровь в моих жилах; я замечаю малейший беспорядок в отправлениях того или другого моего органа и старательно думаю о средствах к его устранению, и вот тогда кто-то, откуда-то кричит мне: ты должна употребить то-то⁵⁷². Отсюда следует, что внезапное нахождение сомнамбулами лекарств представляет результат их внутреннего критического самосозерцания. Отсюда же вытекает и ещё одно следствие, а именно, что и такое внезапное нахождение сопровождается драматическим раздвоением сновидца, так как и при нём внезапно находимое приходит из области бессознательного. Если мы согласимся теперь с таким объяснением возникновения врачебных предписаний сомнамбулов, то должны будем а priori прийти к заключению, что в том случае, когда внутренняя жизнь их не достигает достаточной степени глубины, не должно иметь места и внезапное нахождение ими лекарств, что, значит, должны существовать такие сомнамбулы, которые, обладая даром внутреннего самосозерцания, не обладают даром прописывания лекарств, что, действительно, представляет далеко нередкое явление, объяснимое только в том случае, если верна вышеупомянутая теория драматического раздвоения. Такие сомнамбулы, у которых способность прописывания лекарств продолжает оставаться скрытой в области их бессознательного, предоставляют врачу полную свободу предлагать им различные медикаменты и одобряют те из них, кои соответствуют данной болезни. Это служит в свою очередь доказательством того, что, собственно говоря, у таких сомнамбулов способность прописывания лекарств не отсутствует, а только остаётся в области их бессознательного. Точно так, как поступают сомнамбулы последней категории при лечении, поступаем и мы при бессознательном воспоминании. Когда мы не можем, например, вспомнить названия какого-нибудь места, то, в силу несознаваемого нами существования его в нашей памяти, мы относимся критически к последовательным наименованиям различных мест другим лицом и бракуем их до тех пор, пока это лицо не произнесёт вспоминаемого нами названия, которое мы за таковое тотчас же и признаём.

Блаженный Августин говорит, что одного мальчика часто посещали видения, в образовании которых не принимало никакого участия внешнее его восприятие, так как они исчезали сейчас же по открытию им глаз. Этот мальчик, очевидно сомнамбул, говорил, что видит двух мальчиков, сообщающих ему о ходе его болезни. Когда врачи стали лечить его согласно предписаниям этих мальчиков, он начал поправляться в своём здоровье, а затем совершенно выздоровел⁵⁷³. (См. книгу Дю-Преля: «Философия мистики», 1895 г.).

В заключение мы должны сказать следующее:

Кто только был свидетелем феноменов сомнамбулизма или телепатии, тот, будь более материалист, чем Бюхнер или Фогт, невольно подтвердит слова Гамлета: – «друг Горацио, есть много вещей на свете, которые не снились нашим мудрецам», тот должен отказаться от своего механического мировоззрения и присоединиться к адептам психизма.

Вникнем хорошенько в смысл приведённых фактов: человек в глубоком сомнамбулическом сне проявляет такие душевные способности, которые у него отсутствуют в бодрственном состоянии, или вернее – находятся в скрытом состоянии. Другими словами, в нашем эмпирическом или чувственном сознании (внешнее Я), никогда не проявляются те способности или дары, какие нам приходится наблюдать в сомнамбулизме. Известно, что человек в бодрственном состоянии лишён способности ясновидения или дара предвидения. Чем же это можно объяснить? Когда человек бодрствует, то под влиянием чувственных восприятий внешнего мира выступает на первый план его внешнее Я: в это время он живёт исключительно чувственным сознанием, а бессознательная душевная деятельность находится в скрытом состоянии, или, как выражаются психологи, под психофизическим порогом. При погружении же в глубокий сомнамбулический сон чувственное сознание ослабляется, так как внешний мир действует на человека слабо или совсем не действует, а выступает на сцену бессознательная душевная деятельность или всё равно внутреннее Я, вследствие перемещения психофизического порога. В этой-то бессознательной или вернее сверхсознательной душевной деятельности и кроются все те чудесные способности, которые нам приходится наблюдать у сомнамбул в глубоком сне, а также в телепатии.

В глубоком сне сомнамбулы говорят с воображаемым посторонним лицом, называя по имени и считая его своим хранителем или руководителем, – это, конечно, не более, как иллюзия. В этом случае сомнамбулы беседуют сами с собой, вернее, беседа происходит между двумя лицами субъекта. Нужно знать, что трансцендентальный субъект, вследствие перемещения психофизического порога, раздваивается на два лица (внешнее или чувственное, внутреннее или трансцендентальное Я). Упомянутые выше чудесные способности человека, бесспорно, принадлежат внутреннему или трансцендентальному Я. (См. книгу «Среди безбожников» проф. д-ра Шилтова. Харьков, издание 1895 г.).

Сомнамбулизм, собственно говоря, есть древнейшее из известных проявлений месмеризма. Что такое сомнамбул? Этимология слова показывает, что это человек, который ходит во сне. Это определение кажется, на первый раз, довольно правильным; но вскоре мы замечаем, что оно не достаточно обще и должно быть пополнено. Сомнамбул не всегда ходит, и часто совершает такие вещи, которые не менее удивительны, чем ночные прогулки. Попробуем на основании некоторых фактов, наиболее достоверных, выяснить главные черты сомнамбулизма. Изучая его различные проявления, мы составим себе понятие о его природе и происхождении.

Следующий случай произошёл в начале этого столетия, в Сан-Жан-де-Вержэ, деревушке в окрестностях Фуа. Г-жа Л., от дочери которой автор узнал об этом случае, будучи ещё молодой девушкой, прохлопотала однажды целый день, приготовляя, накануне местного праздника, всё необходимое по хозяйству, но, несмотря на всё своё старание, она не успела вычистить кухонной посуды. Она ушла спать, рассчитывая встать пораньше, чтоб окончить своё дело; среди ночи она встаёт, идёт в кухню, собирает все кастрюли в корзинку и несёт их на речку, невдалеке от дома, на то место, где она обыкновенно чистила свою посуду. Вымыв кастрюли, она возвращается домой, ставит их на место и ложится в кровать. Наутро она встаёт пораньше, чтоб заняться своей посудой, но видит, к удивлению, что всё уже сделано; за расспросами она обращается к родителям. Те отвечают ей, что они слышали, как она среди ночи встала, сошла в кухню, забрала кастрюли, вышла из дому и пошла на реку. Они думали, что уже светает, и она только встала пораньше. Оказалось, что всё это она проделала в припадке сомнамбулизма.

Приведём ещё два случая, рассказанные свидетельницей, г-жой С. Хозяйка, у которой квартировала г-жа С., в Памьэ, откармливала своих гусей; к великому её горю они стали хворать, отказываться от пищи, и зоба их оставались набитыми зерном. Впоследствии оказалось, что ни кто другой как сама хозяйка кормила и окармливала их по ночам в припадке сомнамбулизма. Около того же времени, другая женщина в Памьэ, занимавшаяся вязанием шерстяных курток, заметила, что работа её подвигалась и по ночам. После напрасных розысков, соседки её заметили, что она сама вставала ночью и вязала свои куртки в совершенной темноте.

Из этих примеров мы видим, что помянутые лица сделались сомнамбулами только случайно, под влиянием озабочивающей мысли. «Ловкость, с которой они выполняли свою работу, показывает, что их члены повиновались внутренней, разумной силе, которая руководила ими так же верно, как и та, которая управляла ими в бодрственном состоянии. Когда умственное напряжение, вызывающее сомнамбулизм, имеет место у человека, занятого мысленной работой, тогда замечаются явления ещё более удивительные: ученики встают по ночам, чтоб готовить на завтра уроки свои; математики находят решения задач, которые накануне напрасно искали; лица, не занимающиеся поэзией, пишут превосходные стихи и т. д. Физиологические трактаты полны подобных рассказов».

«Все действия случайных сомнамбул руководятся, по-видимому, самой строгой логикой, но не всегда бывает так у естественных сомнамбулов. Бурдах говорит в своей «Физиологии», что они совершают иногда вещи и противные здравому смыслу, и приводит для примера субъекта, лично ему известного, который от 18 до 30 лет был подвержен припадкам сомнамбулизма. Однажды утром он увидал себя без рубашки, она оказалась запрятанной в шкаф соседней комнаты. В другой раз этот субъект, надевши сапоги, садился верхом на окно и пришпоривал стену, воображая, что едет верхом. Сюда относятся и ночные прогулки некоторых сомнамбул: они ходят по краям крыш, перескакивают с одной на другую с поразительной ловкостью. Замечательно, что наяву сомнамбулы ничего не помнят о том, что проделывают во сне, но в следующем припадке рассказывают всё, что было с ними в предшествовавшем».

Из этих фактов можно вывести следующие заключения:

1) «Сомнамбулизм, свободно проявляющийся у некоторых лиц, находится у других в скрытом состоянии. У этих последних он обнаруживается не полным образом, но может достичь и полного развития под влиянием сильного умственного напряжения, нравственного потрясения или иной физиологической причины. Эти проявления, частые, но неполные в детстве, становятся определённее в молодости, с годами уменьшаются, и в старости, по-видимому, пропадают».

2) «Удивительные вещи, совершаемые сомнамбулом, особенно в умственной области, указывают на существование в нём действующей, разумной силы, т. е. внутренней личности. Эта личность совершенно разнится от обыкновенной и местом пребывания своего имеет, по-видимому, нервные узлы эпигастрической области. Этим объясняется, почему сомнамбул не узнаёт голоса самых близких ему лиц и ничего не помнит о том, что было с ним во сне».

3) «Личность, которая обнаруживается в сомнамбулизме, изобличает разумную силу, равную, а иногда и выше той же силы в обыкновенной личности. Но она, как и эта последняя, имеет своё личное уравнение, свои неясные, слабые стороны».

«Сомнамбулизм происходит от анормального выделения нервного эфира; разные причины могут вызвать его: испуг, умственное напряжение, избыток молодых сил, – словом всё, что может нарушить равновесие тех физиологических отправлений, коих корень лежит в нервной системе. Когда выделение нервного эфира незначительно, проявления сомнамбулизма сказываются неясно, как бы сливаются со сном. Но как только выделение совершается в достаточном количестве, так внутренняя личность выступает, и сомнамбул представляет тогда все черты бодрствующего человека, ибо он имеет в себе руководителя, обладающего всеми способностями разума и движения».

Перейдём теперь к обзору явлений, наблюдаемых в магнетическом сне.

«Когда нервный эфир, действующий на субъект, исходит от другого лица, тогда начинаются явления другого порядка. Субъект, подвергающийся влиянию магнетических пассов, засыпает, становится ясновидящим и отвечает на задаваемые ему вопросы. Его, по аналогии, также называют сомнамбулом, но выражение это неверно; таким образом, рядом с сомнамбулизмом естественным явился и сомнамбулизм магнетический, – выражение, которое поэтому точно также неверно, но обычай взял верх, и название это удержалось».

«Магнетический сомнамбулизм был впервые замечен в 1784 году учеником Месмера – Пюйсегюром. Это открытие, как и многие другие, было делом случая. Садовник Пюйсегюра, Виктор Расе, заболел, и хозяин стал его магнетизировать. После нескольких пасс, когда глаза у Виктора закрылись, Пюйсегюр спросил его, не спит ли он? К великому его удивлению, больной, не просыпаясь, ответил ему и стал говорить с ним о болезни своей, указал поражённые органы и необходимые лекарства. Тогда Пюйсегюр понял, что больной его впал в какое-то небывалое физиологическое состояние, которое он сравнил с сомнамбулизмом. Известие об этом открытии скоро распространилось, и сомнамбулизм сделался предметом всестороннего изучения».

«Первое явление, коим сопровождается магнетический сон, это изменение в отправлениях нервной системы. Чувствительность уничтожена. Субъект слышит только голос магнетизёра и тех лиц, с которыми он поставил его в сношение. Глухота его полная; никаких шумов он не слышит». Тело его нечувствительно к физической боли; можно даже совершать над ним хирургические операций с полным успехом. «Эта потеря чувствительности напоминает нам таковую же в то время, когда человек раздваивается. Это первый пункт сходства между явлениями сомнамбулизма и раздвоения».

«Вторая черта магнетического сна – ясновидение. Далеко не все магнетизируемые доходят до него. Здесь, как и в других случаях, явления имеют градацию, простирающуюся от нуля до бесконечности. Некоторые субъекты вовсе не подаются магнетизму, другие тотчас засыпают; засыпающие не всегда переходят в сомнамбулизм; явление это обнаруживается мало-помалу... Некоторые привилегированные натуры доходят до поразительного ясновидения, которое, однако, не простирается на всё, как полагали, но имеет свои пределы. Ближайшее и наиболее любопытное приложение оно находит в распознавании болезней. Если сомнамбул хворает, он видит, с удивительной ясностью, поражённый орган, предсказывает задолго возвращение припадков, указывая день, час и минуту их появления, и их продолжительность; также требуемые лекарства и срок выздоровления... Такую же способность распознавания оказывают сомнамбулы и относительно тех больных, в сношение с которыми их ставить магнетизёр»...

«Мы находим и в магнетическом сомнамбуле те черты, на которые мы указывали у сомнамбула естественного. Под влиянием нервного тока обычная личность как бы исчезает, и на её месте появляется личность месмерическая... Когда действие магнетизма достигает полного развития, сомнение становится невозможным. Месмерическая личность представляется с такими особенностями, которые явно отличают её от личности нормальной. Как и сомнамбул естественный, так и магнетический не узнаёт более голоса своих близких; просыпаясь, не сознаёт того, что делал во сне. О себе самом говорит, как о человеке ему постороннем, и очень часто в третьем лице. Если спросить у таинственного собеседника его имя, он не знает что ответить, лепечет как трёхлетний ребёнок, которого спрашивают о его происхождении. Делёз приводит пример одной женщины, называвшейся Аделаидой, которая в сомнамбулизме не отзывалась на это имя; она называла себя Малюткой (Petite), а об Аделаиде отзывалась, как о чужой; другие называли себя демоном, духом, душой покойника. Подобное мы встречаем у медиумов и одержимых. Одним словом, та личность, которую вызывает месмерический эфир, совершенно отлична от той, которая подвергается магнетическим пассам».

«Эта личность имеет ещё отличительную черту не менее замечательную, которая довершает её обособленность от обыкновенной личности. Тогда как последняя имеет своим центром головной мозг, вторая, по-видимому, локализирована в том сплетений нервных узлов, которое называется plexus solaris (солнечным сплетением). В некоторых случаях голос сомнамбула выходит точно из эпигастра (из-под ложечки), как если б месмерический ток вносил жизнь в эту область, столь богатую, как известно, нервными сплетениями»... «Вначале замечается нечто вроде борьбы между головной личностью и эпигастрической. Сомнамбул, которого просят прочитать несколько строк, завёрнутых в бумагу, не знает сначала к кому адресоваться. Он кладёт бумагу то на лоб, то под ложечку, и большей частью этим последним способом чтение и происходит. Но когда, вследствие особого предрасположения субъекта или значительного притока нервного эфира, месмерическая личность получает полное развитие, тогда происходит явление другого рода, довольно частое в летописях магнетизма. Это раздвоение. Эпигастрическая личность, чувствуя в себе достаточно силы, чтоб порвать узы, приковывающие её к телу, освобождается от него. Сомнамбул впадает в экстаз и не слышит даже голоса своего магнетизёра. Это – инертное тело, которое жизнь покинула, и напрасно магнетизёр работает над ним, чтоб вызвать её. Такая летаргия длится иногда несколько часов. Когда сомнамбул приходит в себя, он рассказывает о своих чудесных видениях и далёких странствиях по неведомым мирам».

«И, наконец, как у естественного сомнамбула, так и, у магнетического, ясновидение его не всегда ясно; оно имеет также свои пятна, свои слабые и тёмные стороны. Так что никогда нельзя иметь полной веры словам ясновидца – даже и в распознании и лечении болезней, которые как бы составляют его специальность. Случается, говорит Дю-Потэ, что сомнамбулы рядом с несомненной истиной говорят и непостижимую ложь. Делёз говорит, что на сто человек, консультирующих сомнамбула, девяносто пять остаются недовольными. Эта смесь прозрения и ошибок являлась постоянным камнем преткновения при изучении магнетизма, и дискредитировала его. Ту же черту мы находим и у говорящих столов и у медиумов».

«Каким причинам можно приписать эти тёмные стороны ясновидения? К главным относятся, по-видимому, следующие. Прежде всего, личное уравнение самого магнетизёра. Его влияние на сомнамбула таково, что в уме последнего бессознательно отражаются мысли первого. Если у магнетизёра есть установившееся убеждение, относящееся до вопроса, поставленного сомнамбулу, то оно непременно скажется в ответе последнего»... «Очень часто случается и так, что к личному уравнению магнетизёра присоединяется и личное уравнение сомнамбула, и тогда получаемые ответы ещё более удаляются от истины».

«Но предположим, что оператор и субъект одинаково свободны от личного уравнения. Какую степень ясновидения можно будет предположить у последнего? Рассмотрим прежде, что надо разуметь под магнетическим ясновидением. Мы полагаем, что его можно вообще определить так: видение на расстоянии. Вы подаёте сомнамбулу вещь, принадлежавшую лицу, живущему в Лондоне, а сами вы находитесь в Париже, и просите сомнамбула войти с этим лицом в сношение, чтобы что-нибудь узнать про него. Это значит – надо проложить телеграфную нить между двумя станциями, коих электрические батареи состоят: на одном конце из нервного аппарата сомнамбула, на другом – из того лица, с которым он должен войти в сношение; а деятелем служит то флюидное вещество, которое они выделяют. Это вещество образует вокруг каждого из них атмосферу, волны которой простираются очень далеко, по случаю тонкости месмерического агента. Атмосфера магнетического субъекта, будучи более деятельна, чем другая, идёт ей как бы навстречу, и сношение между обоими полюсами тотчас устанавливается. Из этого видно, в чём должны состоять условия этой телеграфной системы, чтоб она действовала отчётливо. Сомнамбул будет видеть тем яснее, чем чувствительность его будет выше, т. е. более способной к восприятию эфирных волн, идущих с противоположного полюса, чем волны эти будут определённее, и чем расстояние между станции будет короче. Чтоб депеша не встретила никаких помех, которые могли бы извратить её смысл, необходимо, чтоб на эту нить не повлиял никакой другой противоположный ток месмерического происхождения. Для избежания этого вы вначале и подаёте сомнамбулу предмет, принадлежащий тому лицу, в сношение с которым вы его приводите. Этот предмет, насыщенный эманациями своего владельца, действует на магнетический субъект таким же образом, можно сказать, как след от дичи на охотничью собаку. Как только, прикоснувшись к нему, он познакомился со специальными свойствами месмерического эфира указанного ему лица, он идёт по этому следу и различает его волну среди бесчисленных эфирных вибраций, перекрещивающихся вокруг него».

Летописи магнетизма полны рассказов о случаях видения на расстоянии, иногда крайне поразительных. Автор приводит по этому поводу один случай, бывший с ним самим. В 1871 году он быть в Котерэ. Приятель его, находившийся в Париже, присутствуя однажды на магнетическом сеансе, подал сомнамбуле письмо, полученное им от нашего автора, и просил сказать, что он делает. Поискав его несколько минут, она ответила, что видит его в комнате второго этажа, сидящего за столом, читающего газету, с озабоченным лицом. Все эти указания и данное ей описание комнаты оказались совершенно верными.

Сомнамбулы постоянно представляют подобного рода примеры. Они рассказывают окружающим их лицам, что делали они в этот день или предшествующие; иногда они сообщают давно прошедшее и даже такие вещи, которые никому не известны, кроме того лица, до которого касаются. Каким образом, естественно спросить, могут они чувствовать вибрации, давно прекратившиеся? Никакое движение в природе не пропадает; оно только превращается в другое, а потому оставляет следы, и этих-то следов достаточно, чтобы возбудить внимание ясновидящего. (См. «Позитивизм в области спиритуализма», А. Аксакова, СПб. 1884 г.).

Если на сомнамбулизм смотреть с философской точки зрения, то он оказывается интересным уже потому, что с исчезновением чувственного сознания нашего наступает внутреннее наше пробуждение, при котором, вследствие перемещения порога нашего сознания воспринимается нами скрытая от нас в другое время деятельность внешнего мира, почему обнаруживаются и скрытые в нас в другое время способности нашего субъекта. Эти способности так замечательны, что ещё и теперь подвергаются нападкам со стороны рационалистического скептицизма. Здесь можно ограничиться указанием на два примера того, что часто, так называемый, скептицизм бывает следствием недостатка философской рассудительности, причём эти примеры будут взяты мною из области ясновидении и инстинктивного самоврачевания, двух сомнамбулических способностей, вызывающих наибольшее сомнение.

Отличительнейшая способность ясновидения состоит в том, что оно преодолевает узы пространства и времени, соответственно являясь в форме провидения и предвидения. Рационалист считает это невозможным. Однако очевидно, что мы, не зная, что такое пространство и время, не имеем и никакого права утверждать, что победа человека над ними при помощи некоторых анормальных познавательных процессов невозможна. Только невежда думает, что знает, что такое пространство и время, философ же сознаётся в своём относительно их неведении. Если же он по-кантовски посмотрит на них только, как на формы нашего познавания, то с этой точки зрения, с точки зрения трансцендентального идеализма, для него сейчас же сделается вполне возможным ясновидение, почему и верил в него смотревший на него именно так Шопенгауэр.

Ещё более сильным нападкам со стороны врачей подвергается обнаруживающийся у сомнамбулов инстинкт самоврачевания. Но для признания его достаточно только обратить внимание на повседневные явления голода и жажды, Чувства голода и жажды побуждают организм к восстановлению временно израсходованных сил, но вызываемое ими ощущение потребности в устранении их имеет вполне общий характер, т. е. стремление к устранению голода и жажды не направлено на определённые химические вещества. Поэтому голод и жажда представляют лёгкие болезни, для врачевания которых природа и возбуждает в нас общее, не переходящее ещё в представление об определённом лекарстве, ощущение потребности в лечении. Но когда они достигают высокой степени, тогда возбуждается способность представления и наступает узрение лекарства. Так, томящийся жаждой степной путник видит вокруг себя источники и ручьи; так пред Тренком рисовался в магдебургском звездчатом шанце роскошно уставленный кушаньями стол. Но когда перемещается порог сознания, т. е. утончается способность восприятия, тогда определяется и вызываемое голодом и жаждой ощущение потребности в устранении их, являются в виде симпатий и антипатий определённо направленные инстинкты, характеризующие известные болезни или беременность, причём, в последнем случае, симпатии и антипатии даже противоречат обыкновенным склонностям женщины и вызываются потребностями ребёнка. У сомнамбул, при высоко усиленной внутренней жизни их, ощущение потребностей организма определяется ещё более: так как у них перемещение порога сознания очень значительно, то их сознание воспринимает такие потребности, которые у других людей или остаются под порогом их сознания, или воспринимаются сознанием их только в виде неопределённых ощущений. Значит, тот, кто считает инстинкт самоврачевания сомнамбул непонятным чудом, должен, если желает оставаться последовательным, признать столь же непонятными такие же, как и этот инстинкт, только количественно отличные от него и менее определённые самоврачевательные инстинкты людей, испытывающих голод и жажду. Последние инстинкты понятны для нас только потому, что мы пригляделись к явлению и принимаем обычность его за его ясность. Мы, как говорит Цицерон⁵⁷⁴, не ищем ничего позади того, что постоянно видим.

Инстинкт самоврачевания присущ не только сомнамбулам, но и людям, находящимся во многих других состояниях, отличительной чертой которых служит перемещение порога сознания (в чём лучшее доказательство того, что он основывается на этом перемещении), а именно: обыкновенным сновидцам, горячечным больным, сумасшедшим и бесноватым, которых включаю сюда на основании одного примера, приведённого Горстом⁵⁷⁵. Не всегда инстинкт самоврачевания бывает направлен на лекарственные вещества. Например, у бесноватых часто является вдруг потребность в быстром вращательном движении⁵⁷⁶. Это движение при так называемой пляске дервишей является средством к возбуждению сомнамбулизма; если же обратить внимание на то, что его нередко предписывают себе и сомнамбулы, то станет ясно, что в основании его лежит потребность усилить сомнамбулизм, т. е. углубить сон.

Подобным же образом можно доказать и относительно прочих способностей сомнамбулов, что они представляют собой только развитие способностей, в зачаточном виде наблюдаемых у человека, находящегося уже в состоянии обыкновенного сновидения, даже бодрствования, например, при идиосинкразиях, так, что только тот, кому не известны эти низшие ступени лестницы, одну из высших ступеней которой представляет сомнамбулизм, может думать, что надобно относиться скептически к последнему. Но существование этих низших ступеней служит также доказательством того, что сомнамбулизм не рождает в человеке новых способностей, но, перемещая порог его сознания, только даёт возможность уже существующим у него способностям выходить из скрытого состояния.

Что касается органа и образа восприятия сомнамбул, то это ещё очень тёмный вопрос. Так как сознание головного мозга их находится в полном бездействии, и так как между психическими функциями их и происходящими в их ганглиозной системе изменениями наблюдается такая же параллельность, какая существует между психическими функциями бодрствующего человека и происходящими в его головном мозгу изменениями (хотя материалисты думают, что на эту последнюю параллельность можно смотреть, как на причинность), то ганглиозная система с центральным узлом её, солнечным сплетением, считается органом их восприятия.

Остановимся здесь на минуту, чтобы в суждении о сомнамбулизме не впасть в такую же погрешность, в какую впали материалисты в суждении о духе бодрствующего человека. Материализм принимает условие развития духовной деятельности человека за причину её возникновения. Он считает обнаруживающий при посредстве органов нашего тела деятельность свой дух наш функцией этих органов. При здоровом состоянии головного мозга, духовная деятельность наша нормальна, при нездоровом – ненормальна. Отсюда материалисты выводят заключение о тождестве нашего духа и деятельности нашего головного мозга. Но если скрипач на хорошо настроенной скрипке играет хорошо, а на плохо настроенной – дурно, то отсюда нельзя заключить о тождестве артиста и скрипки. Поэтому психологии никогда не удастся лучше выразить отношение духа к нервно-мозговой системе (чувствам и головному мозгу), чем то сделал уже Платон, сказав, что мы познаём душой посредством чувств⁵⁷⁷. Про отношение между глазом и очками каждый скажет, что мы через очки, т. е. посредством очков, видим глазом, тогда, как по материалистической логике должно бы выйти так, что зрение есть функция очков.

По-видимому, существующая между психическими отправлениями бодрствующего человека и соответственными изменениями в области его чувств и головного мозга параллельность существует и между трансцендентально-психологическими функциями нашими и соответственными изменениями в ганглиозной системе нашей, центральный узел которой, солнечное сплетение, уже в древние времена был назван брюшным мозгом. У сомнамбулы врача Пететена появилось под ложечкой шаровидное вздутие⁵⁷⁸. Сомнамбула Бертрана, указывая себе на живот, сказала, что у неё там что-то такое, что говорит с нею, и с чем она может советоваться. В то время, как её инстинкт принимал такую форму драматического сновидения, она наклонялась к животу, слегка потирала его указательным пальцем и отвечала тогда на все вопросы, предлагавшиеся ей, как ею самой, так и посторонними лицами⁵⁷⁹.

Яснее изображается обнаруживающаяся при погружении в сомнамбулический сон борьба между головным мозгом и солнечным сплетением одной сомнамбулой у Вернера. Погружаясь уже в сомнамбулический сон, но, не утратив ещё чувствительности, она сказала; «где я? у меня как будто нет головы. Страшная борьба между головой и сердцем! Оба хотят безраздельной власти, оба хотят и чувствовать, и видеть. Этого не может быть, это какая-то междоусобная война! Выходит так, что для того, чтобы что-нибудь видеть, я должна поместить голову под ложечку. Когда я думаю головой, то у меня болит под ложечкой, а, между тем, то, чем я вижу под ложечкой, видит ещё недостаточно ясно. Мне приходится удивляться тому, что у меня хотя и есть голова, но она как будто перешла в желудок»⁵⁸⁰.

Что ганглиозная система может заменять мозговую, это обнаруживается уже в животном царстве, например, у моллюсков и у таких насекомых, которые при недостаточно развитых чувствах обладают высоко развитыми инстинктами.

Но головной мозг и солнечное сплетение, эти фокусы двух нервных систем, представляют вместе с тем и те части человеческого организма, которые магнетизируются самым действительным образом. Их антагонизм изображён уже ведической философией. Основное учение Вед состоит в том, что человек, у которого; умерщвлены чувства, в «лоне сердца» вмещает всеведение. Оттого и восхваляется йог, что он достиг единения (joga) с сердцем (manas). Вообще, между показаниями о своём состоянии наших сомнамбул и тем, что сказано в Ведах о йоге, можно провести так много параллелей, что, очевидно, в обоих случаях говорится об одном и том же. Так, например, в Ведах говорится: «Сон для всех остальных существ – для подвижника бодрствование, день же остальных существ – ночь для созерцающего муни»⁵⁸¹. Подобным же образом говорит и преворстская ясновидящая. «В таком состоянии, – говорит она, – я не грежу; нет, нельзя считать за сон такого состояния; оно может быть названо сном по отношению к внешнему миру, относительно же мира внутреннего это наияснейшее бодрствование»⁵⁸². Точно то же заявляет и другая сомнамбула, говоря; «всего менее может быть названо сном такое состояние; это – наияснейшее бодрствование»⁵⁸³. Когда говорится в Ведах, что «кто соединился с Брамой, у того взор направлен к межбровию»⁵⁸⁴, то уже по этому внешнему признаку можно догадаться, что здесь речь идёт о сомнамбулизме, в котором зрительные оси всегда бывают направлены к переносице.

В таком состоянии экстаза, согласно Ведам, пробуждается в «лоне сердца» внутреннее лицо (Peruscha), отличное от лица, живущего бодрственной жизнью: тогда как первое сознает своё тождество со всеми существами (Tat twam asi), последнее есть гордое, занятое собой Я – Ahankara⁵⁸⁵ . В Ведах даже намечена уже теория Месмера, ибо тот самый эфир, который находится вне человека в мировом пространстве, существует в малом пространстве, внутри человека, в сердце его. «Это всё есть дух (Peruscha).., Кто в лоне сердца вмещает знание этого всего, тот сбрасывает с себя здесь, на земле, оковы неведения»⁵⁸⁶. Таким образом, Веды ясны насчёт того, что внутренне пробуждающееся в сомнамбулизме сознание есть нечто другое, чем чувственное сознание нашего Я. Но и сомнамбулическое сознание нуждается в носителе его, а так как лицо чувственного сознания, наше Я, не есть этот носитель, то мы должны различать Я и душу, лицо и субъект, ибо, как говорит Аристотель, в вопросе о существовании души имеет решающее значение вопрос о том, не встречаются ли в числе действий и страдательных состояний нашего субъекта такие, которые не принадлежат телу⁵⁸⁷. Но существование таких функций доказывается многими явлениями сомнамбулизма; поэтому доставляемая сомнамбулизмом доказательства существования души имеют гораздо бо́льшую убедительность, чем те, которые содержатся в системах философии. Содержащемуся в системах философии учению о душе должен быть дан другой вид, ибо сомнамбулизм доказывает, что между душой и Я, субъектом и лицом, существует большое различие, тогда как в системах философии они отождествляются. Естественно, что последний взгляд на душу не мог устоять в борьбе с материализмом, утверждающим, что чувственное сознание, как связанное с организмом, должно вместе с ним и уничтожиться, что Я представляет собой не реальное существо, а только состояние, продукт нашего организма. Возразить против этого нечего, с этим согласны даже пантеистические системы философии. Но материализм остаётся победителем только в борьбе с учением о душе, отождествляющим душу и Я; он бессилен в борьбе с тем учением о душе, которое полагает душу в основание и несознаваемых нашим Я функций нашего тела, которое смотрит на неё, как на производителя, а не как на произведение тела, весь же организм, купно с чувственным сознанием, считает преходящей формой явления этой души. Перед такой, лежащей за пределами нашего самосознания душой⁵⁸⁸, обнаруживающейся с полнейшей ясностью в сомнамбулизме, материалистические аргументы вполне бессильны. (См. книгу Карла Дю-Преля «Философия мистики»).