Глава вторая. Вещие сны

1. Вера в серьёзное значение сновидений по отношению определения характера болезней и их лечения имела в древности очень широкое распространение, и в истории приводится немало примеров счастливого применения с этой целью сна.

Александр Македонский, сильно озабоченный болезнью одного из своих военачальников, увидев во сне средство к излечению последнего, по пробуждению, приказал тотчас же применить указание свыше, и больной был спасён.

У знаменитой Аспазии, подруги Перикла, развившаяся на подбородке язва была излечена лекарством, которое посоветовала сама Венера, явившаяся гетере во сне в виде голубя.

Впрочем, подобные случаи исцеления, строго говоря, заслуживают упоминания только в качестве иллюстраций к миросозерцанию древних; искать же в них чего-либо более серьёзного, конечно, нет смысла. Гораздо большего в этом отношении внимания заслуживают те из тогдашних воззрений на сон, с которыми и в настоящее время наука находит нужным считаться.

Лучшие умы древности, с Аристотелем и Демокритом во главе, отрицая чудесное происхождение сновидений, смотрели на них как на освобождение, всплывание на поверхность многочисленных впечатлений, которые во время бодрствования были подавлены мыслью и другими более сильными ощущениями, подобно «слабому огоньку в присутствии большего света». Имея в виду этот взгляд на причину сновидений, которого держались Гиппократ, Гален и др., нетрудно понять, почему они допускали возможность смотреть на некоторые сновидения, как на предвестники болезней. Подобно тому, как различные слабые впечатления внешнего мира во время бодрствования не доходят до нашего сознания, заглушаемые более сильными, точно также и процессы нашей внутренней, растительной жизни совершаются без участия сознания. «Не чувствовать своего организма, – говорит Тургенев, – признак полного здоровья». Во время болезни, когда нарушение правильной деятельности организма достигает известной степени интенсивности, страдания вынуждают нас обратить внимание на совершающиеся внутри нас патологические процессы. Но, само собой понятно, что в состоянии бодрствования для привлечения нашего внимания, которое постоянно отвлекается шумным миром мыслей, страстей, образов, чувств и желаний, необходимо значительное развитие болезни; во время же сна, когда внешние возбуждения низводятся до минимума, и человек живёт почти одними только старыми впечатлениями, всякое даже довольно незначительное нарушение обычной деятельности органов вызывает соответственное отражение в сновидениях. Последние, в значительной степени завися от индивидуальности субъекта, пережитых им впечатлений и внешних во время сна восприятий, имеют, тем не менее, довольно определённый характер, обусловливаемый теми или иными внутренними ощущениями.

Жена генерала Слимэна в то время, когда он преследовал в Индии дзеггиев, однажды обратилась к нему с настойчивой просьбой перенести разбитый накануне бивуак на другое место, потому что ей всю ночь снились преследовавшие её мертвецы. Как раз в тот же день были получены известия, вследствие которых генерал приказал рыть землю, и на месте расположения палатки его жены было найдено 14 трупов – жертв дзеггиев.

В этом случае, приводимом Карпентером, отвратительный запах разлагавшихся трупов, действуя на бессознательную мозговую деятельность спящей, вызвал тяжёлый сон.

Во время бодрствования подобная повышенная чувствительность если и встречается, то лишь у очень редких натур. В известном сочинении Делеза «Histoire critique du Magnétisme animal» (1813) приводится рассказ Эрмана об одном из таких чувствительных субъектов, восемнадцатилетнем кандидате богословия Биллинге, который бывал у известного баснописца Пфеффеля, родственника Эрмана.

Однажды слепой поэт предложил молодому человеку пройтись с ним по саду. Держась во время прогулки за руку Биллинга, Пфеффель заметил, что каждый раз, когда они проходили по одному месту, рука молодого человека начинала дрожать. Сначала Биллинг отказывался сообщить причину такого непонятного беспокойства, но потом, уступив настоятельной просьбе Пфеффеля, объяснил, что, вероятно, на этом месте похоронено чьё-нибудь тело, так как он испытывал какое-то тревожное чувство, которое всегда овладевало им, вблизи трупа. Вечером того же дня, опять гуляя с баснописцем, молодой человек видел над тем же местом светящуюся, прозрачную фигуру женщины. Тогда Пфеффель, которого Биллинг не решился сопровождать, подошёл к призраку и стал поражать его палкой, которая рассекала фигуру, не нарушая её очертаний. В следующий вечер, в присутствии многих родственников поэта, из которых никто ничего не замечал, Биллинг опять видел ту же фигуру. Несколько дней спустя, по приказанию Пфеффеля и без ведома Биллинга, на замеченном месте была вырыта глубокая яма, на дне которой, под слоем извести, оказался человеческий скелет. Удалив его оттуда, яму опять засыпали и заровняли. Через три дня Пфеффель опять отправился в сад, взяв с собой Биллинга, который ничего не знал об открытии, но на этот раз молодой человек уже не испытывал никакого беспокойства.

В числе примеров, иллюстрирующих постепенное развитие сонных ассоциаций, Шернер обращает внимание на сновидения, которые связаны с ощущением переполнения мочевого пузыря. В таких случаях представления о воде в разных видах занимают в наших грёзах первое место. Нам снятся: то купание в реке, то наводнения, то катание на лодке, то кораблекрушения... Все эти сонные ассоциации, связанные с органическим ощущением, имеют много общего с явлением, так называемого, обратного рефлекса (Дохман). Дело в том, что некоторые душевные волнения вызывают, как известно, соответственные непроизвольные, отражения движения внутри нашего организма. Из них едва ли не самое рельефное и чаще всего замечаемое, особенно среди учащихся перед экзаменом, – это усиленная перистальтика кишок, возбуждаемая чувством боязни и страха; ощущение неприятного запаха, а у некоторых даже воспоминание о нём возбуждает чувство тошноты. Вид людей, пытающихся поднять или сдвинуть какой-нибудь тяжёлый предмет, вызывает в нас желание помочь, сопровождаемое соответственным сокращением мускулов. Во всех этих случаях рефлективное движение является следствием определённой эмоции. Во сне же происходит обратное явление. Различные расстройства пищеварения, обыкновенно сопровождаемые ощущением тошноты, вызывают сновидения, в которых мы видим трупы, присутствуем при их вскрытиях, попадаем в помойные ямы и т. п. При катаральном состоянии кишок, сопровождаемом поносом, чувство страха играет главную роль в сновидении. У многих в первом периоде заболевания брюшным тифом замечено, что в это время они бывают в своих сонных грёзах пугаемы видом змей. Изменение в состоянии мускулов и их возбуждение вызывает во сне представление о летании, бегании, падении.

Из вышесказанного читатель, таким образом, уже может видеть, что взгляд древних мыслителей и врачей на некоторые сновидения, как предвестники болезней, имеет весьма серьёзные основания, признаваемые современной наукой. «Есть болезни, – говорит Дохман, – обладающие долгим промежутком скрытого течения, когда единственным признаком является только изменение в характере и настроении больного... Мне кажется, вообще трудно подыскать заболевание,&nnbsp;– кроме разве травматических повреждений, – где бы не было скрытого течения...» Сон, по выражению Шюле, может являться самым точным и непосредственным истолкователем сокровеннейших молекулярных процессов, и опытный, внимательный врач должен постараться под аллегорической окраской уловить указание на совершающиеся внутри организма скрытые патологические изменения. Старые врачи, не знакомые с современными методами исследования болезней, по необходимости должны были более обращать внимания на сновидения, как на важное диагностическое средство.

В «De somnis», – книге, приписываемой Гиппократу, – в сочинениях Галена, Кордано, Дюгальда, Стюарта, Моро де-ля Сарта, Макарио, Пуркинье, Грасиоле и многих других работах старых и новых врачей мы встречаем массу примеров, иллюстрирующих значение сновидений для предсказания развития, течения и даже исхода болезней.

У Арно де-Вильнева образовался на боку карбункул как раз в том месте, где, как ему накануне пригрезилось во сне, его укусила чёрная кошка. Рожеру, рыцарю армии Дугласа, который лёг спать совершенно здоровым, приснилось, что зачумлённый человек напал на него и изрыгнул ему чуму в рот. Через три дня рыцарь действительно умер от чумы.

Одному больному, который страдал падучей, незадолго до припадка приснилось, что напавшие на него разбойники выбивали у него молотком из головы мозг.

Другому эпилептику тоже перед приступом казалось во сне, что его раздирает тигр.

Больной, который через две недели был поражён апоплексическим ударом, имел целый ряд ужасных снов, в одном из которых он был скальпирован индейцами.

Конраду Геснеру приснилось, что змея укусила его в грудь с левой стороны; через некоторое время в том же месте, действительно, явилось весьма серьёзное глубокое страдание.

Один субъект видел во сне, что его дом и сам он, сгорая, превращаются в пепел; через несколько дней он заболел воспалением мозга.

Тест, бывший министром у Луи Филиппа, видел во сне, что его поразил апоплексический удар, и, спустя три дня, он, в самом деле, умер от удара.

Макарио передаёт случай, когда ему самому приснилось, что у него болит горло; проснувшись, он чувствовал себя совершенно здоровым, но через несколько часов у него открылось крайне болезненное воспаление миндалевидных желёз. Морель говорит, что многие больные перед развитием у них помешательства видят страшные сны, и как бы знают, что они должны потерять рассудок. То же подтверждает и Пинель. Явления, связанные с расстройством грудной и брюшной полостей, вызывают сновидения, в которых на грудь спящего садится какое-нибудь чудовище, которое иногда угрожает даже его жизни. Подобные кошмары особенно часто являются при переполнении кишок газами. При незначительных лихорадочных или безлихорадочных расстройствах, не выражающихся определёнными признаками, в сновидениях являются какие-нибудь отвратительные фигуры, или особенно неотвязчивые идеи, которые всю ночь, так или иначе, преследуют спящего. По наблюдениям Гиппократа, сны шумные, оживлённые бывают признаком возбуждённого состояния нервной системы, тихие и приятные – предвещают в нервных горячках хороший исход болезни, а страшные – часто сопровождаются приливами крови к голове и бредом. Видящий во сне чудовищ, строящих ему гримасы, рискует подвергнуться болезни кишок или печени. Мания предвещается снами, в которых больной переплывает реки, сражается с врагами, видит себя окружённым вооружёнными людьми, чудовищными, страшными предметами. У Галена указываются, как на предвестника многих кровотечений, кровавые («красные») сны. Он же приводит случай, в котором один из его пациентов через несколько дней после приснившегося ему превращения его ноги в камень был поражён параличом той же ноги.

Мы бы никогда не кончили, если бы вздумали приводить многочисленные примеры такого рода вещих снов. Все они, как мы уже видели, не имея, в сущности, в себе ничего пророческого, представляют собой вполне естественное явление, дальнейшее изучение которого может, по мнению врачей, иметь очень важное значение в деле предсказания и предупреждения заболеваний.

2. Обратимся теперь к другой категории снов, которые претендуют на звание настоящих пророческих видений, так как предсказывают разные чисто внешние события.

Некто Симонид, которому нужно было на другой день ехать на корабле в Делос, найдя на дороге труп человека, позаботился о его погребении. Ночью ему приснился этот покойник, который предупреждал его не садиться на корабль, где ему было уже приготовлено даже место, потому что его ожидает гибель. Сон произвёл на Симонида сильное впечатление, и он переменил намерение. Через несколько дней пришло известие, что корабль со всеми пассажирами, действительно, потонул.

Почти аналогичный случай, но окончившийся трагически, имел место в наше время.

Одна дама, проживавшая в Кохинхине, должна была уехать из Сайгуна на правительственной канонерке. Накануне отъезда в течение ночи ей снились кораблекрушения, пожары, взлетающие на воздух суда, борющиеся с волнами пассажиры и т. п. ужасные сцены, от которых она не раз просыпалась.

Тем не менее, уехать ей всё-таки пришлось. Но случилось несчастье, жертвой которого и пала дама. Котёл канонерки лопнул, причинив сильные ожоги путешественнице, которая вскоре от них умерла.

Оба эти случая вряд ли требуют особых комментариев, в особенности, если прибавить, что о плохом состоянии паровых котлов на правительственных канонерках знала вся колония. Впрочем, приготовления к морскому путешествию, представляющему и до настоящего времени, а тем более в древности, немало опасностей, не могли не вызывать опасений, которые во сне, сообразно с обстоятельствами, приняли ту или иную форму.

Однажды ночью принцессе Конти приснилось, что один из её апартаментов, служивший спальней её детям, готов обрушиться. Дрожа от ужаса за участь своих детей, она просыпается и зовёт дам, спавших в уборной, которым приказывает принести детей. Попытки успокоить принцессу старинной поговоркой: «tous songes sont mensonges» (все сны обманчивы) не приводят ни к чему, и они показывают вид, что отправляются в комнаты маленьких принцев, но вскоре возвращаются с заявлением, что те спят таким сладким сном, что жаль их будить. Тогда принцесса, которой казалось, что несчастье уже случилось, и от неё стараются скрыть его, приказывает подать себе платье и хочет сама идти за детьми, но дамы не допускают до этого, – они приносят принцев к матери. Едва только они успели войти в комнату принцессы, как потолок в детской обрушился.

«Известные суждения, – говорит Симон, – опирающиеся на бессознательно усвоенные нами представления, формируются, вырабатываются в тайниках мозга, причём до сознания доходит только конечный результат этого процесса – заключение, и эти вполне законченные суждения, опирающиеся на доводы и посылки, которых мы не знаем, производят впечатления чего-то сверхъестественного»⁴⁸². Смело можно сказать, что добрая половина наших поступков в жизни основана на бессознательных суждениях, которые, в свою очередь, основываются на данных, приобретённых тоже без участия сознания. С этой точки зрения многие случаи предчувствия, не поддающиеся иному рациональному объяснению, могут быть легко поняты, не выходя из пределов строго научных воззрений.

Суждения, в большинстве случаев, по-видимому, являются, у нас раньше, чем подыскано для них основание. При этом замечательно, что самая сложная по составу и охватываемому времени мысль способна возникнуть мгновенно: она лежит вне условий времени. В особенности это подтверждается свидетельствами людей, жизни которых угрожала какая-нибудь большая опасность. В таких случаях в один миг перед их духовным взором проносилась вся жизнь. То же явление замечается иногда и во сне. Ещё Кант заметил, что, во время последнего, человек может в одну минуту видеть более чем в другое время в течение целого дня.

Таким образом, мы видим, что ни для возникновения, ни для совершения мысли времени не нужно.

Итак, стало быть, как предчувствие, так и тесно с ним связанные пророческие сны во многих случаях являются выражением упомянутой бессознательной деятельности мозга и связанных с нею суждений и решений⁴⁸³.

3. Но бывают случаи, к которым подобный способ объяснения или вовсе неприменим, или недостаточен. Такого рода фактов, кстати сказать, относящихся уже к другой категории явлений, встречается в жизни немало. Они были замечены также и в древности, о чём имеются вполне достоверные исторические свидетельства.

Один из подобных фактов, имевший место в наше время, передаёт Мориц. Пастору Ульричи друг его, исполнявший те же обязанности в соседней деревне, однажды сказал о предчувствуемой им смерти, несмотря на полное здоровье. Ульричи, который не придал особого значения словам друга, попытался, однако, его успокоить. Спустя несколько дней, в шесть часов утра, Ульричи приснилось, что его друг, которого понесла лошадь, падает и разбивает голову о дерево. Он просыпается в слезах. Весь день пастор был в волнении, убеждённый в смерти своего друга. Действительно, скоро стало известно, что накануне страшного сна, в пять часов вечера, пастор умер как раз при той же обстановке, какая представилась Ульричи во сне. (В. Битнер: «Верить или не верить?» СПб. 1899 г., стр. 11–26).

В газете «Киевлянин» сообщают о следующем странном случае. Козолецкого уезда, Быковской волости, в селе Петровке, в марте месяце 1869 года, неизвестно куда девалась собственница Фотина Костенкова. Розыски местных властей о неизвестной отлучке из дома Фотины Костенковой не дали никакого результата. С 14 на 15 ноября девочке лет 12, совершенно в противоположной стороне того же села, снится, что Фотина Костенкова пришла к ней и просит кусок хлеба, на что девочка ответила: – «у меня самой мало хлеба, а ты гораздо богаче меня, да ещё и хлеба просишь», потом спросила: – «Фотина, где ты теперь живёшь?» Фотина отвечала: – «я живу в пустой хате, в тесном месте под лавкой; сходи и скажи моему сыну, пусть меня ищет». Девочка, проснувшись, рассказала сон сначала матери, потом отцу, которые и не замедлили передать об этом сыну Костенковой. Взявши жену и свидетелей, тот пошёл с заступом в пустую хату и начал копать под лавкой; увидев ноги матери своей, спросил жену; «а се що?» Жена, в испуге, встав на колени, сказала: «ещё на третьей неделе великого поста, когда говели, а я со свекровью оставалась дома, мы повздорили; свекровь ударила меня два раза по лицу, за что я толкнула свекровь в грудь так, что она упала и ударилась затылком о прилавок. Заметив, что свекровь не поднимается, я ушла было в церковь, но, раздумав на дороге, воротилась домой, и тогда, увидев, что свекровь уже умерла, сначала спрятала её под печь и прикрыла соломой. На другой день, когда снова все ушли из дома, я выкопала в пустой хате под лавкой яму и убитую свекровь перенесла через сени и схоронила». («Простая речь о мудрёных вещах», М. Погодина, изд. 1884 г.).

Дорогой, когда Ломоносов плыл морем из-за границы в своё отечество, случилось с ним происшествие, которое он никогда не мог забыть. Михаил Васильевич видел во сне своего отца, выброшенного кораблекрушением и лежавшего мёртвым на необитаемом, неизвестном острове на Белом море, но памятном ему с юности, потому что он некогда был прибит к нему бурей с отцом своим. Лишь только он приехал в С.-Петербург, как поспешил справиться об отце у своих земляков и узнал, что он ещё прошлой осенью отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, а потому полагают, что с ним случилось несчастие. Ломоносов так был поражён этим известием, как прежде своим сновидением, и дал себе слово отправиться на родину, отыскать тело несчастного отца на том самом острове, на котором он ему приснился, и с честью предать земле. Но так как занятия в С.-Петербурге не позволяли Ломоносову исполнить это намерение, то он с купцами, возвращавшимися из С.-Петербурга на его родину, послал к тамошним родным своим письмо и поручил брату исполнить это предприятие. Желание его было исполнено в то же лето: холмогорские рыбаки пристали к указанному острову, действительно отыскали мёртвое тело Василия Ломоносова, похоронили и взвалили большой камень на могилу. (История Императорской Академии Наук в С.-Петербурге, т. II, стр. 312).

В числе многих писем, оставшихся после смерти ярославского преосвященного Евгения, умершего на 94 году жизни, сохранилось одно весьма интересное – касательно перемещения его из Пскова в Тобольск.

Из письма его к одному иерарху, давно уже умершему, открывается, что причиной просьбы его о перемещении в Тобольск было таинственное видение. Вследствие этого видения преосвященный поспешил обратиться к первенствующему члену св. Синода, митрополиту Серафиму, с письмом, прося представить его к замещению тобольской кафедры, но не открывая причины своей просьбы. Такое же письмо он писал к другому члену Синода, архиепископу ярославскому Аврааму. Оба члена синода были изумлены тем, что Евгений, неизвестно почему, просится из лучшей епархии в худшую и отдалённую, и отвечали ему отказом. Евгений снова обратился к ним, с просьбой о ходатайстве пред Государем Императором о перемещении его в Тобольск, присовокупляя, что, если и на сей раз получит от них отказ, сам будет просить Государя о перемещении в Тобольск. На сей раз Евгению удалось расположить помянутых членов Синода в свою пользу, но один из них, архиепископ Варлаам, просил Евгения объяснить ему конфиденциально причину настойчивого желания променять одну кафедру на другую. Евгений не скрыл от него этой причины в ответном письме. Вот что он сообщил: «весь просвещённый свет смеётся снам. Духовный регламент не велит производить в священники тех, кои верят снам. А я должен открыть В. В., что не иная причина моего перемещения. Это без сомнения изумит Вас, но прошу выслушать, какого сорта мой сон.

«Их было три – первый и второй через два дни, один после другого, третий после второго спустя три дня. В первом видится покойная моя матушка; сон очень ясен. «Я, – говорит, – пришла к тебе нарочно посоветовать, чтобы ты просился из псковской епархии». Много было разговоров и за и против, но заключила она тем: – я этого от тебя требую и непременно приказываю, – этого требует польза души твоей». С этими словами она простилась со мной, и что потом снилось, не помню.

Проснувшись, я этим нимало не занялся. Спустя два дня, видится мне отец, покойный же, коего я во сне никогда не видал; будто стоит у церкви на паперти и говорит: – «Евгений, поди сюда». Я подошёл: он меня благословил и поцеловался. Потом говорит:

– Была у тебя мать?

– Я отвечаю – была.

– Что же ты её не послушал? Её я послал к тебе.

– Зачем же мне из Пскова? Мне здесь хорошо.

– Для того-то и выдь, что хорошо, – этого требует польза души твой.

– Куда ж мне выйти?

– Теперь много архиерейских вакансий. Послушайся, прости же, мне время служить.

И, простившись, ушёл в церковь, а я проснулся.

Этот сон сделал на меня сильное впечатление, Я думал и передумывал, окончил тем, что основываться на сне было бы странно, а других резонов, чтобы проситься, не мог придумать.

Спустя три дня видится мне митрополит Платон, будто ко мне взошёл в кабинет. Я очень смешался, что мне не сказали. Хватаюсь за рясу и камилавку. Он мне говорит:

– Не заботься о пустом. Я пришёл о деле с тобой поговорить: что не слушаешься отца и матери?

– В чём?

– Для чего не просишься из Пскова?

– Куда же проситься? Вакансии епископские – неужели о понижении.

– Неправда, есть высшая – Тобольская.

– Ваше Высокопреосвященство – это Сибирь.

– Но ты недостоин и епископской. Повинуйся, я тебе повелеваю именем Божиим (при сих словах я весь задрожал).

– Повинуюсь, но к кому я пошлю просьбу?

– К Аврааму.

– Что напишу?

– Ничего, только просись.

– Но если не уважит без резона?

– И будет принята, и исполнится.

Потом он снял со стены образ и, подавая, сказал: «целуй в знак клятвы». Я поцеловал, и потом он благословил меня и сказал; «теперь ежели не послушаешь, будешь под клятвой», и вышел вон с последними словами. Я проснулся, и поверите ли, почтеннейший архипастырь, я слышал их, проснувшись, и видел его, выходящего из двери. Я вскочил посмотреть далее, но более уже ничего не видал. Вот вам исповедь моя совершенная. Посудите, мог ли я противиться?» (См. книгу свящ. Булгаковского: «Из области таинственного»).

В 1796 году, 5 ноября, цесаревич Павел Петрович обедал на Гатчинской мельнице, в пяти вёрстах от своего дворца. Перед обедом, когда собрались гости, составлявшие гатчинское общество, цесаревич и супруга его рассказывали Плещееву, Кушелеву, графу Виельгорскому и Бибикову своё сновидение в ту ночь. Павел Петрович во сне сознавал, что некая невидимая и сверхъестественная сила возносила его к небу. Он часто от этого просыпался, но опять засыпал и опять был разбужаем повторением того же самого сновидения; наконец, приметив, что Мария Феодоровна не спала, пересказал ей сон свой и узнал, что и она то же самое неоднократно видела во сне. После обеда он получил известие о внезапной смерти императрицы Екатерины, постигшей её утром того же дня. Итак, обе эти души во сне предузнали своё неожиданное возвышение, по воле живущего на небе Царя царствующих, куда возносила их какая-то невидимая сила в часы сна их. (Извлечение в сокращении из «Книги бытия моего» епископа Порфирия Успенского, стр. 337–341).

Ночью снилось мне, – рассказывает епископ Порфирий Успенский, – будто я был у Константина Сербиновича, служившего при св. Синоде, и он учил меня разрезывать снеди для гостей на малые кусочки.

Время объяснило это вещее сновидение. Синодальное начальство, которое во сне моём представлял Сербинович, недовольное тем, что я уехал из Киева в Иерусалим (23 марта), не дождавшись решения его, тогда как оно намеревалось вызвать меня оттуда в Петербург, чего я не знал, прекратило высылку мне жалованья и столового оклада моего из синодальных сумм в течение всего 1852 года. Это лишение стесняло меня в первых потребностях жизни. Мне приходилось довольствоваться кусочками. Не раз я напоминал Синоду и министерству иностранных дел об удержании моих денежных окладов, и едва-едва получил их уже 8 мая 1853 г., да и те только со дня выезда моего из Одессы в Константинополь (30 марта), как будто я с сентября 1852 г. по этот день не состоял на службе. Кроме сего, за весь 1853 г. на содержание меня и вверенной мне миссии выслали только первую треть наших окладов, и ту очень поздно, во время разрыва мира с Турцией. Я получил её 9 сентября. В таких обстоятельствах благоразумие понудило меня отослать жившего на моём иждивении иеродиакона из греков и сократить расходы столовые, так что миссия довольствовалась кусочками.

Вещее сновидение! Замечательное сновидение! Душа моя предвидела лишения и скорби мои ещё тогда, когда Синод намеревался вызвать меня из Киева в Питер, следовательно, и не думал лишать меня окладов моих, а к помянутому разрыву ещё не было ни малейшего повода. Как же она предузнала то, что ещё не существовало и что воспоследовало, спустя долгое время? Как она в 8 день февраля 1852 г. своеобразно предрекла будущую скудость мою, продолжавшуюся до 9 сентября 1852 г., тогда как нельзя было и думать, чтобы могли решиться наказать меня ни за что, ни про что, вычетом из жалованья моего. На эти вопросы один ответ: душа одарена богоподобной способностью видеть будущее как настоящее, и метко творить для него пристойные образы⁴⁸⁴. (Оттуда же).

Приведём теперь несколько сновидений этой категории из английской жизни, – случаев, вполне удостоверенных.

Следующий рассказ получен профессором Баррет в 1875 г. от г-жи Линкольн.

«Утром 7 февраля 1855 года в Маунт-Плезент Сквер в Дублине, где я тогда жила, я проснулась после тяжкого сна, воскликнув: «Джон умер». – «Спи, – сказал муж, – ты бредишь!» – Я уснула, но вторично проснулась с теми же словами и попросила мужа посмотреть, который час; он сказал мне, что два часа. Этот сон сильно подействовал на меня, и я на другой день отправилась в город, где пошла в контору за известиями. Г. Джон Ц. весь предыдущий месяц провёл в Дендруме (он не был мне родственником, но очень близким приятелем). Когда я подошла к дому, я увидала, что он заперт, и стоящий у дверей человек сказал мне: «барыня, г. Джон умер!» – «Когда он скончался?» – спросила я. – «Сегодня, в 2 часа утра». Я до того была поражена страхом, что ему пришлось проводить меня в переднюю и принести мне воды. Я ничего в знала про болезнь г. Д., с которым разговаривала две недели тому назад: тогда он жаловался на лёгкую простуду, но надеялся, что ему поможет пребывание в Дендруме, откуда скоро думал вернуться. После этого я более с ним не встречалась и ничего про него не слыхала, пока не увидала тот сон.

«Когда я была десятилетней девочкой, – сообщает г-жа Джаррет, – старый друг нашего семейства, особенно дорогой мне, датчанин (бывший преподаватель датских принцев, а впоследствии учитель языков в высшей школе в Сан-Франциско), думал улучшить своё положение переселением в город Мехико. Несколько месяцев после его отъезда, я видела во сне, что он сидит в конторе моего отца, что я немедленно побежала к нему, воскликнув: «как я рада, что вы вернулись». Он поднял руку, как будто желая слегка оттолкнуть меня, и серьёзно сказал: «не приближайся ко мне, я умираю в Мехико от горловой болезни и пришёл известить об этом твоего отца». Я отступила печальная и поражённая ужасом, и проснулась. На другой день я всем рассказала про свой сон, и надо мной много смеялись. Но мой отец уже с некоторого времени ничего не слыхал про нашего друга, и только через три недели я случайно уловила следующие слова, сказанные ему одним господином: – «скажите, доктор, слышали ли вы про своего друга Г.?» Отец ответил отрицательно, и господин продолжал: «мне говорили, что он умер в Мехико, три недели тому назад, от горловой болезни».

«В понедельник, 31 июля 1854 г., – сообщает Андр. Джюкс, – я был в Уоркшопе у господина Геннинга, агента герцога Ньюкэстльского. Как только я проснулся в то утро (а некоторые утверждают, что это было во сне), я услыхал голос старого моего товарища по школе (Ц. Ц.), умершего года два тому назад, который сказал мне: «ваш брат Марк и Генриетта умерли». Эти слова звучали у меня в ушах, когда я проснулся. Мне казалось, что я их слышу наяву. Мой брат тогда был в Америке, и оба были здоровы, когда я в последний раз слыхал про них. Но слова, относившиеся к нему и к его жене, так сильно на меня подействовали, что я, при выходе из своей спальни, тут же на месте их записал на клочке старой газетной бумаги, не имея другой бумаги под рукой. В тот же самый день я вернулся в Гель, упомянул жене о случившемся и записал в дневник, который ещё сохраняю, факт, произведший на меня столь глубокое впечатление. Я совершенно уверен, что эта заметка в дневнике как бы копия с вышеупомянутого клочка газетной бумаги.

18 августа (тогда атлантический телеграф не был ещё проведён) я получил от 1 августа письмо от жены моего брата, в котором она сообщает мне, что Марк только что умер от холеры; прочитав проповедь в воскресенье, он заболел холерой в понедельник и умер во вторник утром. Она также писала, что она сама больна, и что, в случае её смерти, она желает, чтобы детей взяли в Англию. Она умерла через два дня после мужа, 3 августа. Я тотчас же отправился в Америку и привёз детей домой.

Голос, который мне послышался, и про который сначала я думал, что слышу его во сне, так на меня повлиял, что, хотя уже звонили к завтраку, я не мог сейчас спуститься в другой этаж. Весь день и ещё в течение некоторых других я не мог отделаться от этого впечатления. Я имел самое сильное впечатление, и даже убеждение, что мой брат умер.

Я должен, может быть, прибавить, что мы не имели понятия о том, что холера свирепствует в соседстве прихода моего брата. По произведённому на меня впечатлению, я думал, что если голос говорит правду, то они оба вероятно погибли от несчастного случая на железной дороге или на пароходе. Но заметьте, что в ту минуту, когда я слышал голос, мой брат ещё не умер. Он умер рано на другое утро, 1 августа, а его жена двумя днями позже, 3 августа. Я не берусь объяснить – я просто привожу факты и явления. Но произведённое на меня впечатление было самое глубокое, и совпадение довольно замечательное». (См. кн. Гёрнея, Майерса и Подмора: «Прижизненные призраки и др. телепатические явления», перевод с англ. Вл. Соловьёва, издание 1893 г.).

Вот ещё несколько рассказов о том же.

Один из сотрудников журнала «Intelligence» (Разум) рассказывает следующий случай:

У меня есть дядя, единственный брат моей матери, строитель и управляющий пороховыми и динамитными заводами Нобель и К° в Париже. Так как он очень много путешествует, мы часто не имеем о нём никаких известий; молчание его иногда нас не на шутку беспокоит. Однажды ночью, в феврале 1897 года, в то самое время, когда мне снился совершенно обыкновенный незначащий сон, я вдруг услыхал ужасный треск, точно пушечный выстрел, и увидел вспышки то зелёного, то синего пламени, сверкавшего во всех направлениях как молния, и вместе с тем почувствовал себя совсем разбитым, как бы уничтоженным. Потребовалось несколько минут для того, чтобы прийти к сознанию, что я жив, и что все это был только сон; потом уже мне пришла в голову мысль о дяде, и подумалось, что один из его пороховых заводов взорвало.

На другое утро за завтраком я рассказал брату это замечательное видение, не имевшее ничего общего с предыдущим пустым сном, и прибавил предположение, что один из дядиных заводов взорвало. Два дня спустя мы прочли в газетах телеграмму о взрыве порохового завода Нобеля в Шотландии, близ Айршира, причём погибло около шести человек, и все окна, на протяжении 40 миль в окружности, оказались выбитыми. По наведении справок мы узнали, что завод взорвало именно в то время как я видел свой замечательный сон, принимая во внимание разницу во времени между Небраска и Шотландией. Дяди же, слава Богу, тогда не было на заводе – он уезжал во Францию.

Мне кажется, что здесь не должно быть и речи об обыкновенной телепатии, так как сам дядя во время моего видения ещё не знал о взрыве на своём заводе и не мог передать мне известия телепатически⁴⁸⁵). («Light», № 901; сн. «Ребус» 1898 г.. № 42).

Передадим замечательный вещий сон основательницы и первой игуменьи Спасо-Бородинского женского монастыря Марии, в миру генеральши Маргариты Тучковой. Маргарита Тучкова, урождённая Нарышкина, родилась 1781 и скончалась 1852 г. Это была женщина крайне нервного темперамента, и в детстве родители звали её «блуждающим огоньком». Первый брак её был несчастлив, и она была разведена со своим мужем. В 1806 г. она вышла за генерала Александра Тучкова и сопровождала мужа своего в шведском походе и вместе с ним возвратилась в Россию. Наступил знаменитый 1812 г. Тучков со своим полком стоял в Минской губернии, когда получил приказ двинуться к Смоленску. На этот раз молодой женщине было невозможно сопровождать мужа, и было решено, что она вместе с маленьким сыном и француженкой гувернанткой, м-м Бовари, проводит полк только до Смоленска и затем вернётся к родителям своим в Костромскую губернию. Недалеко от Смоленска, в одной деревушке, полк был остановлен на ночёвку. Генералу с его семейством была отведена небольшая избушка. Будучи крайне утомлена долгой и трудной дорогой, г-жа Тучкова вскоре заснула и увидела сон. Ей снилось, что над её головой висит рамка, в которой написана кровавыми буквами следующая надпись: «Ton sort se decidera à Borodino» (твоя судьба решится в Бородино). Большие капли крови отделялись от букв и струились по бумаге. Несчастная женщина испустила крик ужаса и соскочила с кровати. Генерал и гувернантка в страхе бросились к ней. Она была бледна и стонала, как в лихорадке. «Где Бородино, мой милый, тебя убьют в Бородино!» – «Бородино? – повторил генерал, – я первый раз в жизни слышу это имя». И действительно, Бородино в то время никому не было известно. Тогда г-жа Тучкова рассказала свой сон. Муж и м-м Бовари начали утешать её, говоря, что Бородино – просто вымышленное имя, и хотя во сне было сказано, что её участь решится в Бородино, отчего же генерал будет непременно там убит? Следовательно, толкование её является совершенно произвольным. «Твои нервы расстроены, дорогая, – сказал в заключение генерал. – Постарайся лучше заснуть!» Утешенная спокойным видом мужа, г-жа Тучкова скоро опять уснула. Но снова увидела тот же сон; та же рамка, та же надпись, те же капли крови. Но на этот раз, кроме того, близ рамки она видит стоящего священника, отца её Нарышкина и брата Кирилла. Она проснулась в таком ужасе, что генерал и м-м Бовари были не на шутку испуганы. Истощив все средства успокоить жену, генерал предложил посмотреть ей военную карту России, чтобы убедиться, что никакого Бородино в России нет. Немедленно же быль отправлен гонец в полковой штаб. Дежурный офицер, испуганный требованием карты среди ночи, привёз её сам. Генерал берёт карту, развёртывает её на столе, но самое тщательное, изучение её не открывает и следов Бородина! «Судя по его гармоничному имени, – сказал тогда генерал, – Бородино, должно быть, какое-нибудь итальянское название. Но крайне невероятно, чтобы война была перенесена туда: следовательно, ты можешь успокоиться». Но несчастная женщина была неутешна, и когда настала минута разлуки, она была в сильном отчаянии. Нарышкины уехала в свою деревню близ Кинешмы. Но г-жа Тучкова, чтобы иметь свежие новости с театра военных действий, предпочла остаться в Кинешме, где и наняла с сыном и м-м Бовари маленький домик. Всякий почтовый день она ждала с лихорадочным нетерпением. Генерал писал очень аккуратно. Наступило (13) 1 сентября, день её ангела. Возвратившись от обедни, г-жа Тучкова села к столу и погрузилась в глубокую думу. Вдруг, голос её отца заставил её очнуться. Первой её мыслью было то, что г. Нарышкин приехал из деревни, чтобы поздравить её с днём ангела. Она подняла голову, перед ней стоял отец её с маленьким сыном на руках и священник. Все страшные подробности рокового сна мигом воскресли в её памяти. Недоставало только брата для пополнения картины. «А Кирилл... – прошептала она в ужасе. В это мгновение он показался на пороге. – «Он убит!» – закричала она в отчаянии и лишилась чувств. Когда она пришла в себя, близ неё хлопотал отец и брат. «Было страшное сражение близ Бородина», – сказал ей сквозь слёзы брат, который был адъютантом Барклай-де-Толли и по дороге в армию заехал в деревню нарочно, чтобы известить семью о постигшем её горе. Как только позволили ей силы, г-жа Тучкова отправилась на поле сражения, чтобы отыскать тело своего мужа. Ночью, сопровождаемая лишь старым, седым монахом, освещавшим ей путь факелом, бродила она по Бородинскому полю и рылась среди массы трупов, преграждавших ей дорогу. Но тщетны были все её поиски; место, где пал генерал, было приблизительно известно, и здесь, в памяти мужа, г-жа Тучкова воздвигла женский монастырь во имя Спасителя. Император Александр прислал ей 10.000 р. для этой цели. Она была первой игуменьей монастыря, удостоилась похвалы императора Николая и умерла в 1852 г., оставив по себе самую святую память во всех тех, кто имел только случай знать её. Монастырь существует и по сие время.

Сон игуменьи Спасо-Бородинского монастыря в своё время напечатан во многих русских журналах. Предлагаемый рассказ есть самый верный из всех, так как составлен г-жой Тольской со слов Марии Тучковой (племянницы генерала), слышавшей его от самой игуменьи столько раз, что, по её словам, даже и самые выражения запечатлелись в её памяти. В книге «Простая речь о мудрёных вещах» Погодина тоже упомянуто об этом сне, но автор прибавляет, что не помнит хорошо рассказа, так как затерял где-то подлинное письмо игуменьи, написанное к нему по этому поводу. (См. «Простая речь о мудрёных вещах» М. Погодина; сн. «Ребус» 1889 г. № 37).

Ф. А. Гиляров, редактор московской газеты «Вестник», сообщает следующий вещий сон, виденный его близкой родственницей, девицей, года за полтора до её кончины, последовавшей в исходе декабря 1884 года.

Снится ей: – является к ней её родной дядя, умерший, когда она была ещё ребёнком, и потому едва ли особенно часто приходивший ей в голову, тем более, что она и весьма редко видела его.

– Люба! тебе пора к нам, – говорит пришедший, а сам такой нарядный и весёлый.

– Неужели вы оттуда? – спрашивает она его.

– Да, оттуда, – отвечает пришедший. – Пора и тебе.

– Мне бы не хотелось, – возражает она, – неужели нельзя погодить?

– Немного-то, пожалуй, можно, – соглашается тот, – и то, если ты не будешь предпринимать далёкого путешествия.

Сон этот произвёл на родственницу г. Гилярова весьма сильное впечатление. Она тогда же рассказала о нём матери своей, родному брату и сестре, которые после её кончины вспомнили этот сон и передали о нём г. Гилярову.

Мать девицы постоянно предостерегала свою дочь при её выездах из дому, вспоминая этот страшный сон.

Через полтора года сон этот сбывается при обстоятельствах, резко его подчёркивающих. Родственница г. Гилярова внезапно умирает от той же самой болезни, от которой скончался и явившийся ей её покойный дядя (от разрыва сосуда в мозгу). Кончина последовала не у себя дома, а в доме двоюродного брата покойной, доктора, к которому та пришла за медицинским советом. Двоюродный же брат покойной – сын явившегося ей дяди.

Скажут: случайность, прибавляет г. Гиляров. Но при других обстоятельствах сон этот мог бы и забыться. Внезапность кончины вне дома, и при том при столь кратковременной отлучке покойной, не могла не напомнить сна с его вещим характером. («Ребус» 1885 г., № 16).

Вот полный глубокого интереса случай из жизни митрополита Филарета. Г. Листовский в № 10 «Русского Архива» 1885 г. в статье «Рассказы из недавней старины» приводит следующий интересный факт из жизни московского митрополита Филарета.

«Против одного священника, – говорит г. Листовский, было много обвинений. Журнал консистории о запрещении ему служить был подан Филарету на утверждение. Это было на страстной неделе. Филарет проживал тогда в Чудове монастыре. Он взял уже перо, чтоб подписать журнал, но почувствовал какую-то тяжесть в руке, как будто бы перо ослушалось его. Он отложил подписание журнала до следующего дня. Ночью видит он сон; перед окнами толпа народа разного звания и возраста о чём-то громко толкует и обращается к нему. Митрополит подходит к окну и опрашивает, чего им надо. Оставь нам священника, не отстраняй его!» – просит толпа. Впечатление этого сновидения было столь сильно, что митрополит не мог отделаться от него по пробуждению и велел позвать к себе осуждённого священника. «Какие ты имеешь за собой добрые дела, открой мне», обращается он к нему. «Никаких, владыко, – отвечал священник, – достоин наказания». Но владыка с настойчивостью убеждает его подумать. «Поминаешь ли ты усопших?» спрашивает Филарет. – «Как же, владыко; да у меня такое правило: кто подаст раз записочку, я уж постоянно на проскомидии вынимаю по ней частицы, так что и прихожане ропщут, что у меня проскомидия дольше литургии, а я уж иначе не могу». Филарет ограничился переводом этого священника на другой приход, объяснив ему, кто был за него ходатаем. Это так тронуло священника, что он приложил старание к исправлению своему и отличался потом примерной жизнью».

Вещий сон о. Иоанна Кронштадтского. 14 декабря 1895 года исполнилось 40-летие служения в священническом сане отца Иоанна. В этот день, после поздней литургии, высокочтимый юбиляр в своём слове, обращённом к предстоящим в Кронштадтском Андреевском соборе, между прочим, рассказал о своём вещем сне, виденном за 15 лет до назначения в Кронштадт, куда он был определён в 1855 году. «Велико было моё удивление, – сказал о. Иоанн, – когда я увидел сияющую внутренность обновлённого к тому времени храма, давно уже мне знакомую по сновидению в отрочестве. Да, лет пятнадцать перед тем я видел дивный сон, в котором мне показана была эта самая внутренность храма, с этими вновь сделанными иконостасами. Этот сон запечатлелся в душе моей навсегда, оставив во мне радость неземную. Это было мне знамение от Бога, что я буду священствовать в этом храме, ибо тогда уже я видел себя входящим и исходящим из северных и южных врат, – так, как бы я был свой человек». («Ребус» 1896 г.,№ 1).

В «Историческом Вестнике» (1889 г. книжка 10) помещены «Воспоминания старого библиотекаря» (В. И. Собольщинова). Заимствуем из этой статьи рассказ автора о его сновидении, которое подтвердилось и наяву (стр. 86–87).

«Вспоминая начало моей архитекторской деятельности в библиотеке⁴⁸⁶, не могу не рассказать одного необыкновенного психического явления, мною тогда испытанного. Снилось мне однажды, что в тёмном углу 6-ой залы происходит пожар. Сновидение было не страшное, но я до того отчётливо запомнил всех людей, которые были на пожаре, и все слова, которые они говорили, что даже рассказал свой сон жене. Спустя несколько дней снился мне тот же пожар и в том же углу 6-ой залы, но с такой тревогой и такой беготнёй, что я даже проснулся от волнения. Второй сон я также рассказал жене. Прошло ещё, может быть, с неделю, как тот же зловещий сон представился мне, но уже в размерах ужасающих: я видел пожарную команду, государя. С криком вскочил я с постели и, придя в библиотеку, отправился прямо в 6-ую залу, чтобы осмотреть тёмный её угол. Над шкафом, по стене, тянулась тёмная полоса копоти. Такие полосы бывают у душников, но, хотя под этой полосой действительно был душник, она показалась мне чернее, и я просил эконома приказать не топить коробовой печи, стоявшей в подвале, под тем местом, где тревожные признаки были обнаружены. Одну печь можно было перестать топить, потому что было такое время года, что холодов уж можно было не бояться. С наступлением времени ремонтных работ я разобрал шкаф и, в соединении стены с плитной выстилкой под шкафами, нашёл щель, сквозь которую огонь проникал из дымовой трубы прямо под шкаф. Нижняя сторона нижней полки уже превратилась в уголь, недоставало небольшого отверстия, чтобы раздуть пламя. Сделали всё, что было нужно, чтобы совершенно устранить опасность. Эконом не решился доложить директору ни о грозившей беде, ни о мерах, принятых к её устранению. Действительно, случай этот мог сильно встревожить директора и произвести такую историю, от которой пострадал бы, может быть, и строитель здания, Щедрин, между тем как, по справедливости, его никак нельзя было обвинять. Строителю не было никакой возможности усмотреть то, что я нашёл совершенно случайно. Мог ли строитель, или его помощник, наблюдать, как клали плитную настилку, которая, с множеством других, более важных работ, производилась в нескольких местах, в одно и то же время. Подняв плиту, я нашёл разбитую шайку, сломанные носилки и рогожу. Всё это было уже сгоревшее, и только по группам угля можно было угадать, какие это были предметы».

«Так называемые сны, предугадывающие будущее, не только не поддаются объяснениям Ломброзо, но даже выходят из пределов естественного и объяснимого».

Предпослав эти строки, «Петербургский листок» печатает один из таких снов:

«Присяжный поверенный К-в во время пребывания своего в Новороссийском университете занимал небольшую комнату на окраине Одессы. Однажды, это было осенью, он возвращался домой очень поздно. Шёл проливной дождь. Тьма была страшная; всё это действовало на г. К-ва удручающим образом и ухудшало и без того скверное расположение его духа. Придя домой, он быстро разделся, лёг в постель и крепко заснул. Прошло не более часа, как он был разбужен громким стуком, исходящим из угла комнаты. Открыв глаза, г. К-в увидел перед собой высокую фигуру старика, одетую в крестьянское платье. Слыхав ранее о привидениях, г. К-в сразу догадался, что за гость посетил его. Но, странное дело, он нисколько не испугался и только с любопытством разглядывал фигуру.

Старик поднял руку и, пристально глядя на лежащего К-ва, повелительно проговорил:

– Встань и иди за мной, я покажу тебе вещи, которых ещё никто не знает, но о которых завтра заговорит весь город...

Г. К-в проворно встал, оделся и пошёл за стариком. Входные двери квартиры распахнулись без шума, и они очутились на площадке.

Старик стал спускаться с лестницы, г. К-в следовал за ним. Они прошли два этажа и остановились перед запертой дверью.

Эта дверь вела в квартиру купца, уехавшего по делам в Константинополь и оставившего дома для присмотра свою кухарку.

В это мгновение мимо них прошмыгнула какая-то тень, одетая в серый костюм. Несмотря на быстроту, с какой эта тень побежала вниз, г. К-в, тем не менее, запомнил черты её лица.

Спутник г. К-ва начал делать перед стеной пассы, и она постепенно стала расплываться. Наконец, старик сделал последний энергичный жест рукой и громко крикнул: смотри.

Г. К-в взглянул и обомлел... Перед его глазами представилась кухня; в углу стояла кровать, а на ней лежала женщина с перерезанным горлом; кровь лилась фонтаном и наполняла кухню. Над женщиной стояла какая-то фигура в сером костюме и злорадно улыбалась. Г. К-в, к удивлению своему, узнал в ней ту тень, которая несколько минут перед тем прошмыгнула на лестнице.

Г. К-в уверял, что вид зарезанной женщины не произвёл на него никакого впечатления, и он смотрел на труп совершенно равнодушно.

Таинственный старик, сопровождавший г. К-ва и показавший ему эту картину, стал постепенно расплываться вместе с трупом и, образовав туманное пятно, исчез.

Г. К-в открыл глаза и с удивлением осмотрелся... Перед ним была та же обстановка его комнаты, и в окно врывались уже первые проблески начинающегося рассвета. Тогда он понял, что это был не более, как сон.

Что-то неудержимо толкало его посмотреть квартиру в бельэтаже. Он встал, оделся и спустился вниз, но дверь была заперта по-прежнему, и г. К-в отправился по своим делам.

Там он узнал, что в городе совершено зверское преступление: зарезана кухарка. Предполагая связь этого преступления со своим сном, г. К-в поспешил домой и увидел на улице толпу народа. Он вошёл в квартиру, где была зарезана кухарка, и застал там полицию и следователя.

Г. К-в был поражён сходством обстановки с виденной им во сне и рассказал об этом властям. При разборе вещей убитой было найдено несколько фотографий, и в одной из них К- в без труда узнал старика, показавшего ему ночью картину убийства. Это был отец зарезанной кухарки.

В коллекции же полицейских фотографий, показанных г. К-ву при расследовании дела, он нашёл одно лицо, замечательно похожее на фигуру, стоявшую над телом убитой и злорадно улыбавшуюся. Заявление г. К-ва было принято, и по фотографии очень, скоро нашли убийцу, сознавшегося в преступлении и понёсшего справедливую кару» («Петерб. лист.»; сн. «Ребус» 1898 г. № 44).

Передадим знаменательное сновидение матери о судьбе её сына. В январской книжке «Исторического Вестника», за 1895 г., в небольшой статье под заглавием: «Сон Рылеевой», рассказывается о том, как мать казнённого декабриста Кондратия Рылеева заранее предвидела печальную судьбу своего сына, на основании одного вещего, знаменательного сна. Вот что она сама рассказывала (как сообщает о том г-жа Савина – автор статьи, напечатанной в «Историческом Вестнике») в кругу своих знакомых об этом знаменательном сне.

«Коне было всего три года, когда он, дорогой, любимый мой мальчик, опасно, безнадёжно занемог. Вероятно, то был круп или дифтерит, – доктора не объяснили мне; они, созванные на консилиум, только качали головой, сознавая всю невозможность выздоровления ребёнка. Он не проживёт и до утра, – сказали они няне, плакавшей о Коничке. Мне, видя моё полное отчаяние, они не решались говорить об этом, но разве я не замечала сама всей опасности положения бедняжки. Он, задыхаясь, метался по постельке, сжимая тоненькие исхудавшие, бледные ручки, уже не узнавая меня, своей матери.

«Радость, счастье, сокровище моё, неужели ты уйдёшь от меня!? Уйдёшь, нет, это невозможно, немыслимо. Разве могу я пережить тебя! – шептала я, обливая слезами эти дорогие мне ручки. – Разве нет спасения. Есть оно, есть... Спасение – одно милосердие Божие... Спаситель, Царица небесная возвратят мне моего мальчика, возвратят, и снова он, здоровенький, весело улыбнётся мне. А если нет. О, Боже, поддержи меня несчастную».

И в страшном отчаянии своём упада я пред ликами Спасителя и Богородицы, освещёнными мерцающим светом лампады, и жарко, горячо молилась о выздоровлении моего крошки. Молилась так, как никогда потом не могла пламенно сосредоточиться на молитве. Тогда я всю душу свой вложила в слова незаученного обращения к Господу.

Не знаю, сколько времени длился молитвенный экстаз мой... Помню только, что всем существом моим овладела какая-то непонятная, светлая радость, какое-то тихое чувство покоя... Меня точно что-то убаюкивало, навевая сон. Веки мои отяжелели. Я едва поднялась с колен и, сев у кровати больного, облокотившись на неё, тотчас же забылась лёгким сном. До сих пор не могу отдать себе отчёта, был ли то сон, или я действительно услыхала... О, как ясно услышала я чей-то незнакомый, но такой сладкозвучный голос, говорящий мне:

– Опомнись, не моли Господа о выздоровлении... Он, Всеведущий, знает, зачем нужна теперь смерть ребёнка... Из благости, из милосердия Своего хочет Он избавить его и тебя от будущих страданий... Что, если я тебе покажу их... Неужели и тогда будешь ты, всё-таки, молить о выздоровлении.

– Да... да... буду... буду... всё... всё... отдам... приму сама какие угодно страдания, лишь бы он, счастье моей жизни, остался жив, – говорила я, с мольбой обращаясь в ту сторону, откуда слышался голос, тщетно стараясь разглядеть, кому он может принадлежать.

– Ну, так следуй за мной...

И я, повинуясь чудному голосу, шла, сама не зная куда. Пред собой видела я только длинный ряд комнат. Первая из них по всей обстановке своей была та же самая, где теперь лежал мой умирающий ребёнок.

Но он уже не умирал... Не слышно было более свиста, или как бы предсмертного хрипа, выходившего из горлышка. Нет, он тихо, сладко спал, с лёгким румянцем на щёках, улыбаясь во сне... Крошка мой был совсем здоров! Я хотела подойти к кроватке его, но голос звал уж меня в другую комнату.

Там крепкий, сильный, резвый мальчик; он начинал уже учиться, кругом на столе лежали книжки, тетради.

Далее, постепенно, видела я его юношей, затем взрослым... на службе...

Но вот уж предпоследняя комната. В ней сидело много совсем мне незнакомых лиц. Они оживлённо совещались, спорили, шумели. Сын мой с видимым возбуждением говорит им о чём-то. Но тут снова слышу я голос, и в звуках как бы более грозные, резкие ноты.

– Смотри: одумайся, безумная. Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, отделяющим последнюю комнату от других, будет уже поздно. Лучше покорись, не проси жизни ребёнку, теперь ещё такому ангелу, не знающему житейского зла...

Но я с криком: – нет, нет, хочу, чтоб жил он – ... задыхаясь, спешила к занавесу. Тогда он медленно приподнялся, – и я увидела виселицу.

Я громко вскрикнула и очнулась. Первым движением моим было наклониться к ребёнку, я, как выразить удивление моё.., он спокойно, сладко спал, ровное, тихое дыхание сменило болезненный свист в горле; щёчки порозовели, и вскоре, просыпаясь, он протянул ко мне ручки, зовя «маму». Я стояла, как очарованная, и ничего не могла понять и сообразить. Что это такое?.. Всё тот же ли сон, или радостная действительность?.. Но ведь всё точно как было во сне там, в первой комнате.

Всё ещё не доверяя глазам своим, я кликнула няню и вместе с нею убедилась в чуде исцеления приговорённого к смерти младенца. Няня передала мне решение докторов о невозможности его выздоровления. И надо было видеть изумление одного из этих эскулапов, приехавшего на другой день осведомиться о часе кончины мальчика, когда няня вместо трупа показала ему спокойно сидящего на постельке Коню, здорового и весёлого.

– Да ведь это и чудо, чудо – твердил он.

Время шло, а сон мой исполнялся с буквальной точностью во всех, даже самых мелких подробностях... и юность его и, наконец, те тайные сборища.

Более не могу продолжать. Вы поймёте... эта смерть... виселица... О, Боже».

Трудно с достоверностью решить вопрос о том, дожила ли злополучная мать до окончательного исполнения своего знаменательного сна, как предполагает г-жа Савина, или же не дождалась она завершения трагической судьбы своего сына и скончалась за год-два ранее его казни, как явствует это из заметки г. Можаева, напечатанной в февральской книжке «Исторического вестника» по поводу «Сна Рылеевой». Но, при том или ином решении этого вопроса, достоверность и нравственное значение самого рассказа остаются в одинаковой силе.

Воспитанная в семье кн. Валентина Михайловича Шаховского, – рассказывает г-жа Ковалёва, – я привязалась ко всем его членам, как к самым близким, дорогим родным. Не менее прочих любила я всегда его меньшего сына, князя Гавриила, которого носила ребёнком на руках, и он всегда относился ко мне самым дружеским образом, хотя, по свойственной этому возрасту шаловливости (ему было тогда 16 лет), часто пугал меня, дразнил своими представлениями. Часть зимы 1862–1863 года, он проводил с матерью в деревне, их наследственном имении, селе Белая Колпь, Московской губернии, Волоколамского уезда, где я по сию пору проживаю. Катаясь на ледяных горах, он простудился и начал покашливать; летом состояние его ухудшилось (лёгочная чахотка), и врачи отправили его за границу. В это последнее лето, которое мы проводили вместе в деревне, он нередко начинал говорить о смерти, которой совсем не боялся. И вот, однажды он говорит мне – как будто шутя, а может быть и серьёзно, верно определить не умею: – «когда я умру, приду к тебе проститься. – Пожалуйста только не наяву, а во сне, а то я испугаюсь, – ответила я. – Ну, хорошо, во сне, – сказал он и больше разговора об этом не было. Его вскоре увезли за границу. Я поехала к сестре в Нижний и никогда об этом разговоре не думала, не придавая ему особенного значения.

В следующем августе, вернувшись домой в деревню, я вскоре узнала, что больной приехал в Москву, что лучше ему не было, но близкой опасности для жизни никто не предвидел, что княгиня искала себе квартиру, чтобы провести зиму в Москве, боясь для больного сына петербургского климата. И вот, в ночь с 29 на 30 августа 1864 года мне приснилось, что я стою в своей спальне и вижу перед собой на высоте князя Гавриила, всего в белом, слегка улыбающегося, руки распростёртые, кругом его как будто облако. Я всё разглядывала его лицо; казалось, он кивает головой, улыбку же его хорошо помню. Продолжалось это, по моему впечатлению, с минуту, потом я проснулась. 30 я пошла к обедне, по окончании которой рассказала священнику свой сон, прибавив: -"не скончался ли князь Гавриил, не улетел ли на небо, как я видела его летящего?». Священник только посмеялся моему предположению, указывая на неправдоподобность такой быстрой кончины, когда едва прошла неделя после его приезда, и ему ищут зимнюю квартиру.

Прошло не более часа, и мы получили телеграмму с известием, что больной скончался накануне, т. е. 29 августа в 4 часа пополудни. (См. «Ребус», 1893 г., № 10).

В книге под заглавием «Необъяснимое или необъяснённое» В. Желиховской, мы находим следующий весьма интересный рассказ. «В 1860 г. я поехала в Тифлис, а в 1862 г. возвратилась на короткое время в Псков и Ругодево. Я тогда только что вышла замуж вторично. Муж мой был молодой, энергичный человек, без всяких средств жизни, кроме своих недюжинных способностей, но на хорошей дороге, с большими надеждами на служебную карьеру. В то время я была проникнута убеждением в его сильной воле и уверена, что он совершенно здоров, – здоров физически и нравственно. Я приехала в деревню повидаться с отцом, уговорить его переехать к нам в Тифлис, рассчитывала пробыть в Пскове недолго и, беспрестанно получая письма, была совершенно спокойна за мужа и за жизнь свою вообще.

В первую же ночь по приезде в Ругодево я увидала сон, от которого проснулась в ужасе, о котором двадцать лет спустя вспомнила со страхом и тоской, в особенности, когда увидала, что он начинает, как бы сбываться...

Я видела, что иду по трудной, узкой дорожке, среди бесплодных скал и камней. Мне было страшно тяжело! Ноги мои были избиты; голову давил какой-то удушливый туман. Кругом была полутьма, среди которой моя трудная дорога едва виднелась всё в гору и гору... Я еле передвигала ноги, но чувствовала, что не могу остановиться, что должна взбираться выше я выше.

И вдруг я очутилась в небольшой, почти пустой, незнакомой комнате. Кто-то сидел передо мной в большом кресле, весь в белом, исхудалый, бледный, с лицом измождённым страданием... Ужас и невыразимое отчаяние были на лице этого несчастного человека, которого я не сразу признала. Он протянул ко мне беспомощные, дрожащие руки и отчаянно прошептал: «Вера! Вера. Молись за меня». Тут только, в этом странном призраке, я узнала своего мужа.

Я вскрикнула и проснулась вся в холодном поту. Когда, почти двадцать лет спустя, долгая болезнь моего мужа заставила его решиться поступить в больницу, войдя в первый раз в его небольшую комнату, куда перевезли его вещи и некоторую мебель, я остановилась на пороге, поражённая воспоминанием: это была та самая комната, которую я видела в своём пророческом сне! И муж мой, точно такой же бледный, слабый, измученный, одетый весь в белое, сидел в своём высоком кресле и протягивал мне беспомощно руки...

Кто показывает нам такие картины из нашего далёкого, неведомого будущего?..

В нашей семье почти не было примеров, чтоб потеря близких лиц не была нам возвещена, так или иначе, заранее. Некоторые из этих предупреждений могут быть сочтены скептиками только случайностями, – но ведь это всегда так говорится! Вот одна из этих случайностей. Я была в Киеве в 1860 году, когда в Тифлисе скончалась бабушка моя, С. П. Фадеева. К величайшей тревоге моей я уже несколько дней ощущала, когда о ней молилась, странное чувство недостаточности, пустоты молитвы. Это меня очень пугало, но я молчала, боясь напрасно встревожить тётку. Раз она встала сама, очень испуганная вещим сном о своей матери... Тогда и я призналась, что мне не по себе, и мы отправились в Лавру отслужить молебен. Но и во время заздравного молебна я не могла молиться, как ни старалась себя настроить. В го́ре и тревоге стала я на коленах пред иконой Божией Матери, и, наконец, пришёл мне на ум отчаянный вопрос:

– Господи! Да как же мне молиться о ней?

В эту минуту священник возглашал: «Ещё молимся о здравии и долгоденствии болярыни Елены».

– Не так! Не так! – словно шептало мне что-то. Но я боялась выговорить перед самой собой те слова, которыми хотелось мне молиться за мать моей матери... В отчаянии я чуть не громко воскликнула: – Пресвятая Богородица! Научи меня, как молиться! – Я подняла глаза на образ... Первое, что мне бросилось в глаза, были слова:

– За упокой!

Они были вырезаны на плоском ободке висевшей перед иконой Божьей Матери лампады.

Через несколько дней, на возвратном пути в Тифлис, мы прибыли в Одессу. Там нас встретил дядя, Ю. О. Витте, нарочно приехавший к нам навстречу с известием о бабушкиной кончине. («Необъяснимое или необъяснённое» В. Желиховской, СПб. 1885 г. стр. 53–60).

Считаем не лишним сообщить об одном интересном факте. Один музыкант, виолончелист по профессии, никак не мог достигнуть правильного исполнения на виолончели некоторых трудных пассажей стаккато, что очень его огорчало, но, наконец, ему удалось достигнуть желаемого, получив указание во сне.

В одну из суббот ночью или, вернее сказать, утром в воскресенье, он увидал себя во сне в беседе со знаменитым виолончелистом Джоном Дьюн и спросил его, как до́лжно исполнять не удававшиеся ему трудные пассажи. Сначала Дьюн не хотел отвечать, но, спрошенный во второй раз, указал, как действовать. На следующее утро музыкант проснулся под глубоким и совершенно ярким впечатлением своего сна и, взявшись за виолончель, к великой своей радости убедился, что может исполнять трудные пассажи так, как ему было показано во сне. («Light», № 779, сн. «Ребус» 1897 г., № 2).

Не так давно уездным исправником в городе Глухове был отставной полковник М. В. С. Жена его, происходящая от известного рода В., женщина умная, интеллигентная, была совсем не суеверна. В одну ночь г-жа С. видит во сне, что ей необходимо идти по узкой тропинке, лежащей так, что с одной стороны высокая, гладкая кирпичная стена, а с другой обрыв и глубокая пропасть. Место, куда ей следовало пройти – ровная поляна, и на ней стоит крест. С величайшим страхом, опираясь о стену, прошла г-жа С. по тропинке и тотчас проснулась в волнении и страхе, под влиянием которого боялась остаться одна в той комнате, ушла в другую, где спал её муж, и легла на диване. Утром следующего дня, войдя в свою спальню, г-жа С. увидела, что вся кровать её покрыта упавшей с потолка штукатуркой, в толщину почти вершка. Такая тяжесть или убила, или искалечила бы г-жу С. («Ребус», 1885 г., № 19).

Иезуит Мальдонат, в то время когда работал над комментариями к четырём евангелиям, видел во сне, несколько ночей кряду, человека, который, советовал ему спешить окончанием этого труда. Таинственный человек прибавил, что по окончании работы он вскоре умрёт, указывая при этом учёному иезуиту на одну часть своего желудка. И действительно, Мальдонат вскоре по окончании работ почувствовал боль в том именно месте желудка, на которое указывали ему человек в сновидении. Болезнь эта быстро усилилась, и он умер (Bizouard Josef. Des rapports de l’homme avec le demon, Paris. 1863. V. 2. p. 86; сн. «Ребус» 1885 г., №11).

Биограф покойного митрополита Иннокентия И. П. Барсуков опубликовал в С.-Петербургском Духовном Вестнике подлинный рукописный рассказ (сохранившийся в бумагах митрополита Иннокентия) некоей и доныне здравствующей помещицы О. Д. Цыганковой-Куриленковой, из которого можно усмотреть, как угоден был Богу тот, кому тысячи язычников были обязаны своим духовным рождением и приведением в чудный свет веры Христовой.

В конце семидесятых годов, как рассказывает вышеупомянутая г-жа Цыганкова-Куриленкова, она сделалась очень больна, – много лечилась, пользуясь советами знаменитых врачей, но лучше себя не чувствовала, и потому начала впадать в отчаяние и тоску. Вдруг у неё является мысль, которая стала преследовать её постоянно – просить о себе молитв митрополита московского Иннокентия. Одна мысль уже облегчала её страдания, но, лишь только она уклонялась от неё, ей делаюсь хуже. Так продолжалось около трёх лет. Не имея сил лично съездить к высокопреосвященному, она хотела послать ему письмо, уже составляла его и чувствовала при этом возобновление сил и прекращение страдания. Видя себя бодрее, она уничтожала написанное, объясняя состояние своего здоровья разными причинами. Между тем, болезнь её развивалась и дошла до того, что не поддавалась никаким медицинским средствам и уложила её в постель. Находясь в таком положении, она, заснув, однажды была пробуждена голосом: три года собиралась к митрополиту, а через три недели будет уже поздно. Испугавшись этого голоса, она окончательно решилась ехать к митрополиту и при этой решимости чувствовала, как восстановлялись её силы, так что она без посторонней помощи могла встать и сама одеться.

1 марта 1879 года митрополит Иннокентий приветливо и ласково принял её. «Долго не решалась я высказать владыке, – пишет она, – как и что привело меня к нему. Между тем он начал простую и ласковую беседу со мной, интересовался подробностями моего образа жизни». «Что же вы так поздно вздумали побывать ко мне? – спросил он, – ведь я давно уже нахожусь в Москве». Этот вопрос вынудил меня передать ему в подробностях о причине моего приезда к нему.

Молча выслушав меня, он сказал: – по вере вашей да будет вам.

Возвратившись домой, больная начала быстро поправляться.

Спустя 28 дней после 1 марта, на седьмой неделе великого поста, за три дня до праздника Пасхи, вышеозначенная г. Куриленкова, упав на каменный пол, так сильно разбилась, что долгое время не могла поднять руки, чтобы перекреститься, о чём она особенно скорбела во время утрени великой субботы.

Засыпая с такими мыслями, она трижды видела у своей постели митрополита Иннокентия, который говорил ей: – «я помогу тебе перекреститься», и она вставала и крестилась. Наутро она встала совершенно здоровой, чем немало удивила окружающих её, но ещё более была поражена сама, когда узнала, что во время утрени владыка Иннокентий скончался. (Из «Церковных Ведомостей» 1895 г., № 18).

В записках известного врача, доктора Александра Ивановича Ильинского – «За полстолетия (1841–1892), воспоминания о пережитом», – печатаемых в «Русской Старине», встречается следующий рассказ о немедленно сбывшемся после пробуждения сне (август 1894 г., стр. 12–13).

А. И. Ильинский, занимавший в 1864 году должность главного лекаря келецкого военно-временного госпиталя, получил приглашение от генерал-штаб-доктора И. П. Агафонова (в Варшаве) занять место помощника главного доктора в госпитале Александровской цитадели в Варшаве. Это же место было обещано ему и директором департамента Ф. С. Цыцуриным, во время поездки его в Петербург. Но, по возвращении Ильинского в Кельце «прошло две, три недели и месяц, а назначения нет и нет. Я, – говорит Ильинский, – посылаю телеграмму и жду ответа; наступившую ночь провожу тревожно и перед утром вижу во сне, что получил ответ на телеграмму, которая гласит, что я не буду назначен в Александровский госпиталь, а что туда назначен доктор Деньковский. Сновидение не успело ещё окончиться, как меня будят и вручают телеграмму. Она гласила слово в слово то, что я прочёл в телеграмме во время сновидения». («Русская Старина» 1894 г., август).

Городской лесничий Гюрхе из Сандау воспользовался данным ему 21 июля отпуском, чтобы посетить своего престарелого отца. В ночь с 25 на 26 июля ему приснилось, что он находится дома, в Сандау, на так называемом «острове чаек», и видит в одной из тамошних сточных ям плавающий труп своего сына Карла – старшего из 6 детей. Утром лесничий отправился в обратный путь домой, не переставая думать против воли о своём грозном сне. По приезде в Сандау, он рассказал о нём своей жене, одному учителю из Гамбурга, жившему в его доме на даче, а также сообщил бургомистру, радуясь в то же время, что все его домашние здоровы.

После обеда он послал с каким-то поручением своего сына Карла вместе с его пятилетним братом, и к семи часам вечера малютка вернулся домой в слезах, говоря, что Карл, несмотря на запрещение, вздумал выкупаться в одной из сточных ям и, не умея плавать, пошёл ко дну. Отец тотчас бросился туда и вынул из воды труп сына. Так как лесничий сообщил о своём сновидении нескольким лицам ещё при жизни мальчика, то подлинность описанного события не подлежит никакому сомнению. («Kleine Journal» 1893 г., 1 августа).

В Житомире, во время последней турецкой войны, жило семейство военного доктора Ш., который находился при госпитале в Бухаресте. Проведя однажды вечер в семействе Ш., на другой день я встретил г-жу Ш. на улице куда-то спешившей. На мой вопрос она ответила, что идёт хлопотать о заграничном паспорте, хочет ехать к мужу. Я удивился, что вчера она об этом ничего не говорила, и получил в ответ, что вчера она и сама не думала об этом, а утром решилась сразу, и непременно уедет. На другой день она уехала. Причину отъезда я узнал только впоследствии, по её возвращении. Никогда и нигде не бывшая за границей, Ш. видит во сне, что въезжает в Бухарест, видит здание, встречает людей, спрашивает о госпитале, ей указывают; входит в госпиталь, спрашивает о муже, её ведут длинным коридором, подводят к двери и говорят, что муж её болен тифом. Входит в комнату мужа, застаёт его одного, больного, в известной уже ей обстановке. Впоследствии оказалось, что виденные во сне лица, здания, разговоры, обстановка именно те, которые оказались и в действительности. (Сообщено г-ом Ки-чичем). («Ребус» 1886 г., № 4).

Из Таганрога в газету «Юг» сообщают, что неподалёку от с. Номикосова, в одном из ближайших к нему хуторов, разыгралась кровавая драма, представляющая немало таинственного и загадочного, благодаря обстоятельствам, при которых она была обнаружена.

Один из крестьян с. Номикосова имеет земельный участок, находящийся вёрстах в шести от села. На участке жил сын этого крестьянина с женой и дочерью. В ночь ужасного происшествия отец, находившийся в с. Номикосове, проснулся вдруг в полночь, чрезвычайно встревоженный и испуганный виденным им сном. Взволнованный, он вышел на двор, где ночевал с лошадьми знакомый ему цыган. Разбудив цыгана, старик рассказал ему, что сейчас видел во сне, будто бы сын его на хуторе снимает кожу с живой овцы. Цыган посоветовал старику сейчас же ехать на хутор, так как сон этот, по его мнению, означает несчастье. Совет был принят; отец, работник и цыган, оседлав лошадей, спешно помчались на хутор. Лошадь под цыганом была лучше, чем у остальных всадников, и он приехал на хутор первым. Въехав на двор, цыган заметил свет в избе, и когда взглянул в окно, то его глазам представилась следующая ужасная картина: сын хозяина висел на крючке, захваченный им за ребро, вокруг несчастного стояли четыре разбойника, требуя денег. Разбойники, надрезав кожу на шее, угрожали своей жертве снять её с живого в случае отказа. Не растерявшийся цыган, пустив предварительно свою лошадь к лошадям злодеев, взял попавшийся ему под руку железный засов и стал у дверей. Припущенная к лошадям злодеев, лошадь цыгана заржала. Услышав ржание, один из убийц выскочил на двор, но цыган ударом засова положил его на месте. На продолжавшееся ржание лошадей выбежал второй преступник, но и второго постигла та же участь: цыган положил его на месте. В это время въехали на двор отец и работник, и тогда все трое бросились в избу. На вошедшего вперёд цыгана бросился один из злоумышленников, но цыган засовом так сильно ударил его по голове, что череп оказался расколотым на две части, четвёртого же разбойника они схватили и связали. Несчастную жертву злодеев – сына хозяина – сняли с крючка в бессознательном состоянии. Злоумышленниками оказались татары, занимавшиеся развозной торговлей и впущенные в эту ночь в избу на ночлег. («Ребус», 1894 г. № 14).

В описании жизни Гарибальди, составленном синьором Гвигони, помещён, между прочим, нижеследующий рассказ, записанный со слов самого знаменитого политического деятеля:

«Я находился в море; был болен ревматизмом и однажды, среди бури, заснул в своей каюте. Во сне я вижу себя перенесённым на свою родину. Но только, вместо благословенного неба Ниццы, я вижу себя окружённым мрачной атмосферой кладбища. Вдали я увидел печальную процессию женщин, нёсших гроб; похороны медленно двигались по направлению ко мне. Полный роковых предчувствий, я сделал неимоверные усилия, чтобы избежать встречи с погребальным шествием – но всё тщетно: казалось, что гора лежала у меня на груди. Печальный кортеж достиг, наконец, моего ложа, поставил около меня гроб – и исчез. Тщетно старался я подняться на свои руки: я был весь под влиянием странного кошмара. Когда же, наконец, получив вновь способность двигаться, я начал чувствовать близ себя страшный холод мёртвого тела, то узнал в трупе дорогие мне черты матери. Я пробудился, но на руке моей всё ещё сохранялось впечатление от прикосновения ледяной руки. В этот же самый день и час, как я узнал впоследствии, скончалась моя возлюбленная мать». («Ребус» 1884 г.. № 14).

4. В заключение приведём рассказы о явном откровении воли Божией через сновидения. Преподобный Пахомий видел сон, будто роса сошла с неба в его правую руку и сделалась как мёд, и в то же время слышал голос, что это означает благодать, которая будет ниспослана на него («Четьи-Минеи» 15 мая). И действительно, благодать Божия так обильно излилась на него, что он и чудеса творил, и назван церковью Великим.

Св. царь Константин Великий пред войной с Максентием видел наяву крест на небе, слившийся из света, и с надписью «сим побеждай!» а потом в следующую ночь увидел во сне Самого Спасителя, Который явился ему с тем же знамением креста и сказал, что этим знамением он победит врага. И действительно, император Константин, соорудив знамя, украшенное крестом, окончательно поразил своего врага – Максентия.

Преподобная Марфа, когда ещё жила в мире, видела во сне св. Иоанна Предтечу, который предсказал ей, что от неё родится сын Симеон, что он будет великий и святой человек, и от неё действительно родился св. Симеон, известный под именем Дивногорца («Четьи-Минеи». 24 мая).

У благочестивых жителей города Едесса, Симеона и Марии, была только одна дочь, а им хотелось иметь и сына; вот, они начали молиться о том Богу, и в одну ночь оба видят во сне, будто они в какой-то церкви, будто сюда же являются св. ап. Павел и св. великомученик Феодор Тирон. Св. Феодор будто говорит апостолу: – «вот они просят себе сына, будь их ходатаем». Апостол после того будто бы положил им на руки младенца мужского пола, а св. великомученик Феодор сказал: – «пусть будет имя ему Феодор». И это сбылось: от них родился сын Феодор, который впоследствии был св. епископ Едесский («Четьи-Минеи» 9 июля).

Одной благочестивой девице, жившей в городе Казани, явилась во сне Царица небесная и сказала; «в таком-то месте, в земле, зарыта Моя икона, объяви об этом; пусть отроют её и вынут». Она рассказала, и ей не поверили. Но тот же сон повторился ещё, и когда та девица стала рыть в указанном месте землю, то действительно нашла там икону Божией Матери. Эта икона известна у нас под именем Казанской («Четьи-Минеи» 8 июля).

Преподобный Даниил видел раз во сне высокий столб, на котором будто бы стоял и спасался св. Симеон столпник с двумя ангелами; ангелы будто бы звали его к себе, и когда Даниил сказал, что он не может туда подняться, ангелы сами будто бы подняли его на столп, а св. Симеон принял его и обнял. Так и случилось: впоследствии Даниил, подобно Симеону, тоже стал спасаться на столпе («Четьи-Минеи» 11 декабря).

Однажды, по сообщению самого бл. Августина, мать его, св. Моника, видела во сне, что она стоит на длинной и узкой черте и погружена в глубокую скорбь; вдруг ей явился ангел и с участием спросил, о чём она плачет. «Я плачу о погибели души сына», – отвечала она. «Успокойся», – сказал ей ангел, – «где ты стоишь, тут и увидишь его» (т. е. он впоследствии будет разделять с тобой одни и те же христианские верования).

Св. Евагрий сам сообщает об одном бывшем ему сне во время сильного искушения, переживавшегося им (чувственная склонность к жене одного знатного гражданина в Константинополе). «Бог сжалился, – рассказывает он, – надо мной и послал мне сон. Я видел себя в глубоком и тёмном подземелье, и мне явился ангел и сказал; – «здесь ты погибнешь, если сейчас же не убежишь. Поклянись мне св. евангелием завтра оставить город, и я помогу тебе бежать!» Я поклялся и проснулся, но по пробуждению в моих ушах стояли ещё слова: «здесь ты погибнешь». Св. Евагрий бежал в Иерусалим и победил свою склонность.

На далёком востоке, на границах Китая, в г. Кяхте проживает ещё и ныне одно семейство, в среде которого произошло поистине замечательное чудо милости Божией, испрошенное молитвами Кронштадтского пастыря (о. Иоанна). Сестра консула, состоящего на русской государственной службе, страдала долго и глубоко тяжким недугом, от которого, по-видимому, не было никакой надежды когда-либо избавиться. Болезнь была столь тяжка, что страдалица замыслила даже отравиться, и вот, под влиянием этой страшной мысли, ей снится сон. Видит она себя на краю мрачной и ужасной бездны; желала бы она уйти от неё, но какая-то роковая сила толкает её вперёд и влечёт в пропасть, откуда нет спасения, и где её ждёт неминуемая смерть. Ужас овладевает страдалицей, холодный пот выступает на её лице, сердце её трепещет от смертельного страха, но почва колеблется под нею, и она чувствует, что ноги её скользят к самому краю бездонной пропасти, над которой расстилается зловещий мрак, а в глубине бурлит и клокочет целый ад. Наконец, она теряет под собой почву, и тело её повисает в воздухе с тем, чтобы стремительно ринуться в объятая смерти, широко распахнувшей свой ужасный зёв... Спасения, по-видимому, нет, и последняя мысль, мелькнувшая в её сознании, была о Спасителе, распятом на кресте. В то же мгновение точно в облаках появился пред нею священник, с печатью кротости и милосердия на челе... «Именем Спасителя нашего даруется тебе жизнь!» – проговорил он, и могучей, твёрдой рукой схватив её, опять поставил на твёрдую почву. Затем он показал ей до того незаметную тропинку, по которой она могла бы удалиться от бездны, и напутствовал её такими словами: «иди и воздай благодарение Богу за дарованное тебе спасение!». Проснувшись, страдалица рассказала брату и всем своим близким о своём чудном сне, причём с подробностью описала виденного ею во сне священника, образ которого резко запечатлелся в её воображении. Кто таков был привидевшийся ей священник, на это никто не мог дать объяснения.

Прошло некоторое время после этого сновидения, все посторонние забыли о нём, да и сама страдалица всё меньше и меньше вспоминала о нём, хотя и таила в душе убеждение, что вещий сон её должен иметь какое-нибудь особенное значение. И вдруг, совершенно случайно, ей довелось увидеть портрет о. Иоанна Кронштадтского, о внешнем виде которого она до того времени не имела никакого понятия, хотя и многое слышала о нём, так как слухом о нём полнится вся русская земля. Представьте же её и всех близких её удивление, когда в портрете о. Иоанна она узнала того самого священника, который спас её от гибели в её сновидении! Она немедленно же телеграфировала о. Иоанну в Кронштадт, прося его молитвы и ходатайства пред престолом Царя царей. О. Иоанн не замедлил исполнить её просьбу, отслужил молебен о её здравии, о чём и уведомил её своевременно. С тех пор неизлечимая болезнь, грозившая неизбежной смертью страдалице, приняла благоприятный оборот, и в скором времени больная окончательно выздоровела. Она была так признательна, что, по выздоровлению не устрашилась далёкого, долговременного и трудного путешествия и вместе с братом приезжала из Кяхты в Кронштадт, чтобы лично поблагодарить доброго пастыря, испросившего ей своими молитвами милосердие Божие⁴⁸⁷.

Сюда же принадлежит сон Грачёва в связи с его чудесным исцелением, взволновавший недавно Петербург. В г. С.-Петербурге, на так называемой Петербургской стороне, в приходе Введения во храм Пресвятой Богородицы, у супругов Грачёвых 3 декабря родился сын Николай, наименованный так в честь святителя и чудотворца Николая, ближайше к сему числу празднуемого церковью 6 декабря. От самого рождения Николай был слабый и больной ребёнок, до 7-летнего возраста не ходил и вообще перенёс в детстве много болезней. В 1886 году одновременно скончались родители Николая, и он остался на попечении сестры своей, благочестивой молодой девицы. В день похорон матери сделался с ним первый припадок падучей болезни, и он стал подвергаться припадкам, в начале редко, затем всё чаще и чаще. Во время этих припадков он постоянно подёргивался и надувался, истерически рыдал, его ломало, изгибало, подбрасывало иногда на пол аршина, сбрасывало со стула, с кровати. Тело его принимало, говорит сестра, такое неестественное положение, что можно было усомниться, есть ли у него кости. Благочестивая, любящая сестра его употребила всевозможные средства к его излечению, и все они были напрасны. Длинная, тяжёлая история его лечения подробно сообщается в собственноручном свидетельстве сестры. Восемь разных врачей и разными способами лечили его: и аллопатией, и гомеопатией, и терапевты и педиатры, употребляли морские ванны, и дома лечили, и клали в лечебницы. В числе врачей указываются первые знаменитости медицинской науки в С.-Петербурге. Но не только не было исцеления, даже облегчения болезни, напротив, – положение больного делалось всё хуже. В ноябре 1890 года у больного отнялись руки и ноги, он был не в состоянии уже принимать лекарства, припадки повторялись по 6, по 7, по 8 раз в сутки; единственным избавлением от страданий представлялась смерть. Истощив все средства, видя брата, лежащего без рук и ног, и сестра подумала, что ему уже недолго жить, и пригласила своего духовного отца исповедать брата и причастить святых Таин в напутствие жизни вечной. В это время полного сознания немощи человеческой и безнадёжности болящего, Господу, дивному в делах Своих, и благоугодно было подать больному Свою Божественную помощь. Последовало дивное явление ему Царицы небесной, святителя Николая и ещё святого в белом клобуке с крестом. Царица небесная, обращаясь к болящему, сказала: «Николай, поезжай в часовню, где упали монеты, 6 декабря ты получишь исцеление, но ранее никому не говори». И здесь сколько испытано было недоумений и страхов, прежде чем повеление Царицы небесной было исполнено! Вот, наконец, 6 декабря, в день ангела, больного с большим трудом одели, снесли с лестницы и повезли в часовню. Расстояние от дома жительства до часовни около семи вёрст. На дороге был с ним припадок. Лишь только внесли его в часовню, припадок возобновился; положили его на пол перед святой иконой. Во время чтения евангелия больной пришёл в сознание. При пении «Не имамы иные помощи, не имамы иные надежды, разве Тебе, Владычице», приподняли его и приложили к святой иконе. В ту же минуту он перекрестился и встал на ноги, как здоровый, и ещё раз со всем усердием благодарной любви приложился к святой иконе. С тех пор отрок совершенно здоров. (Из «Церковных Ведомостей» 1891 года).

Ещё языческие мудрецы различно судили о снах. Один языческий мудрец (Протагор) говорил: «каждый сон имеет своё значение, свой смысл, и для человеческой жизни полезно обращать на сны внимание». Другой же языческий мудрец (Ксенофан) объяснял, что все сны пусты и обманчивы, и что заблуждается тот, кто обращает на них внимание и устрояет по ним свои дела. – Истины нужно искать в средине, т. е., во-первых, не на все сны надобно обращать внимание, но, во-вторых, не все сны надобно презирать, считать их пустыми.

Во-первых, – говорим, – не на все сны надобно обращать внимание. Сам Бог увещевает людей через Моисея «не гадать по снам» (Лев. 19:26). «Безрассудные люди, – говорит Сирах, – обманывают самих себя пустыми и ложными надеждами; кто верит снам, тот подобен обнимающему тень или гоняющемуся за ветром; сновидения совершенно то же, что отображение лица в зеркале» (34:1–3). Бо́льшая часть снов суть только естественное следствие возбуждённого воображения человека. О чём человек днём думает, чем он сильно заинтересован, чего он страстно желает или не желает, – это и снится ему. Св. Григорий рассказывает об одном человеке, который безрассудно верил снам, и которому во сне обещалась долгая жизнь. Он собрал много денег, чтобы иметь, чем благополучно прожить долгую жизнь свою, – но вдруг заболел, и вскоре умер, – и, таким образом, не мог сделать никакого употребления из своего богатства, и в то же время не мог взять с собой в вечность никаких добрых дел. Следовательно, есть много снов пустых и обманчивых, которые ничего не значат, и на которые не надобно обращать внимания.

Но, во-вторых, есть и такие сны, которые имеют значение для нас, и на которые надобно обращать внимание. Укажем для примера на сон Иосифа, одного из двенадцати сыновей патриарха Иакова. Иосифу снилось, что он с отцом и братьями жнёт в поле пшеницу: сноп Иосифа стоял прямо, а снопы отца и братьев окружили его и поклонились ему. Этот сон точно исполнился; по истечению некоторого времени, Иосиф, проданный братьями в Египет, сделался владыкой Египта, и приехавшие в Египет отец и братья его должны были кланяться ему и почитать его. Точно также сбылся пророческий сон фараона, царя египетского. Если бы фараон не обратил внимания на этот сон и не сделал больших запасов хлеба в урожайные годы для годов неурожайных, то он горько раскаивался бы: жители Египта, а также отец и братья Иосифовы, умерли бы голодной смертью.

И многие из людей, а может быть и из находящихся среди нас, имеют причину раскаиваться в том, что не обратили внимания на некоторые сны свои. Вот для примера один рассказ. Один беспутный юноша, не слушавший увещаний своих лучших друзей, направлявших его на другую, лучшую дорогу, увидел однажды во сне своего отца, который строго повелевал ему оставить беспутную и безбожную жизнь и жить лучше; но – согласно изречению Иисуса Христа – «если не слушают закона, то не послушают и того, кто бы воскрес из мёртвых» – юноша не обратил никакого внимания на свой сон. Тогда он снова видит такой же сон; ему снова снится отец, который заявляет сыну, что если он не переменит своей жизни, то в такой-то день его застигнет смерть, и он предстанет на суд Божий. Юноша рассказал шуточно о сне своём подобным же ему товарищам, и не только не думал об исправлении жизни, но даже как бы хотел посмеяться над угрозой, полученной во сне. Именно – на тот день, в который во сне отец угрожал сыну смертью, он назначил большую пирушку с товарищами. И что же? Среди винопития сына поражает внезапно апоплексический удар, и он через несколько минут умирает! Из приведённых здесь рассказов мы видим, что не все сны обманчивы и пусты, есть сны, которые, действительно, исполняются в жизни.

Приведём в заключение несколько советов о том, как нужно относиться к сновидениям.

а) Если сны побуждают нас к добру и удерживают от зла, то считайте эти сны перстом Божиим, указывающим вам на небо и отслоняющим вас от дороги к аду. Вот как об этом говорится в одной книге св. Писания:

«Бог говорит однажды, и, если того не заметят, в другой раз: во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе. Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает своё наставление, чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом» (Иов, 33:14–18).

«Когда увидишь во сне образ креста, – учит преп. Варсонофий, – знай, что этот сон истинен и от Бога, но постарайся от святых получить истолкование значения его, а не верь своему помыслу» («Руководство к духовной жизни» Варсонофия и Иоанна, стр. 368).

б) Если же вы не уверены, или не имеете разумной причины думать, что сон происходит от Бога, в особенности, если сон касается неважных, безразличных предметов, тогда нет надобности обращать внимания на сны и устраивать по ним свои действия. Будьте осторожны, дабы, обращая внимание на каждый сон, не сделаться суеверными и не подпасть опасности согрешить.

в) Если, наконец, сон соблазняет человека на грех, то он есть следствие нашего испорченного, расстроенного воображения, нашей фантазии, или же он происходит от того, от кого да сохранит нас Бог Своею благодатию, т. е. от дьявола. (Прот. Г. Дьяченко).

Под именем вещих снов в тесном смысле разумеются сны с предвещанием или предсказанием будущего, а в широком смысле – все необыкновенные правдивые или имеющие смысл и значение сны в отличие от обыкновенных, как пустой игры воображения, неуправляемого разумом (songe и rêve на фр. яз.). Так, нередко случается во сне находить разрешение научных философских и других задач, не разрешённых днём, вспоминать о событиях и лицах, давно забытых, получать сведения о вещах затерянных; ещё поразительнее, хотя и реже, сны с предсказанием прямым или символическим (под покровом образов) будущего, каковы; грозящая спящему или знакомым ему лицам опасность, болезнь, смерть, а также (очень редко) особенно поразительные сны с живым изображением отдалённого будущего всей судьбы человека в подробностях. Нашим читателям уже известны многие подобные сновидения. Многие из «вещих» снов или правдивых гипнотических галлюцинаций в психологии объясняются действием во сне воображения, – случайным произведением механического движения представлений по законам ассоциации, оживлением во сне памяти, усилением внутреннего органического чувства, воспринимающего все совершающиеся в организме и не замечаемые наяву процессы, как начало болезни и т. п. Но многие сны не укладываются в рамки этих объяснений и предполагают в качестве своей основы существование в нашей душе особенных свойств и способностей, так называемых магических, как ясновидение, прозорливость и т. п., не проявляющихся вполне в бодрственной жизни души. Не одни последователи мистической философии Шеллинга и не простые любители чудесного, но в настоящее время и научная психология, и многие серьёзные богословы допускают существование в душе нашей бо́льшего запаса сил, чем какой нам известен. Душевная жизнь, как для всякого заметно, заключается в двух, взаимно сменяющихся или чередующихся состояниях: бодрствования или полного сознания и в состояниях бессознательных и полусознательных, как сон, экстаз, безумие и т. п. В душе, короче сказать, две стороны, – светлая, освещённая сознанием, как бодрственная нормальная её жизнь, и тёмная, лежащая за порогом нашего сознания, неведомая, таинственная, населяемая часто призраками испуганного воображения и невежественной фантазии, как жизнь души во сне, в обмороке, особенно в отдельности от тела – за гробом... Известный богослов Фр. Делич в своей «Системе библейской психологии» проводит именно этот взгляд и справедливо говорит, что «роковая ошибка большей части современных психологов в том, что они ограничивают душу и её жизнь пределами сознания, но душа, как это теперь начинают более и более признавать, заключает в себе гораздо большее богатство сил и обнимает больший круг отношений, сравнительно с тем, чем она может представиться в бодрственной сознательной жизни»⁴⁸⁸.

Научная физиологическая (а в сущности – материалистическая) психология не хочет, конечно, видеть в вещих снах совершенно новые психологические факты, выходящие за пределы подлежащего её ведению круга явлений психической жизни. Она пускает в ход все средства, завещанный ей ещё Аристотелем, к доступному ей объяснению этих и других загадочных психических фактов из законов и элементов изучаемой ею области психических явлений, и старается, во что бы то ни стало, и вещие сны разрешить в явления этой категории. А образованная масса, пробавляющаяся предрассудками своей среды, без всякого критического к ним отношения, вслед за наукой и как бы от имени её поставляет в особенную честь своего образования повторять и провозглашать на разные лады общеизвестный популярный взгляд на пророческие или вещие сны, что вера в них есть остаток первобытного грубого и унизительного суеверия и недостойна даже опровержения и обсуждения (это уже прибавляется «сверх науки»).

Оценка этого популярного взгляда на вещие сны и выяснение должного к нему отношения составляют безотлагательную и прямую задачу, прежде всего христианской апологетики в виду его очевидного отношения к христианской религии.

Этому, столь ясно выраженному и смело выдвигаемому популярно научному воззрению на пророческие сны противостоит, столь же ясно выраженное, древнее воззрение на пророческие сны в Библии. Вера в пророческие сны, несомненно, как и во всех религиях исторических, в христианской религии является одним из составных её элементов, правда не имеющим догматической важности, но зато важным в другом отношении. Во-первых, Библия, которая есть слово Самого Бога, признаёт существование пророческих снов и заключает в себе двадцать семь снов этого рода; во-вторых, она рассматривает пророческие сны, как один из многочисленных способов божественного откровения людям, общения Божества с людьми⁴⁸⁹. Этого достаточно, чтобы вопрос о снах пророческих получил в глазах всякого, понимающего дело, не только научную, но и религиозную важность – именно в виду вышеуказанного популярно-научного воззрения на пророческие сны и приговора науки над верой в них, в силу которого она объявляется суеверием. Какие выводы из этого следуют, можно было бы и не говорить, но всякий доверчивый к науке, про себя, конечно, должен будет сделать вывод: значит, христианская вера поддерживает и распространяет суеверие. Возможность же и даже неизбежность такого вывода для богослова делают обязательным решение вопроса: есть ли вера во сны – суеверие, и права ли в своём воззрении на неё наука? Решение этого вопроса для апологетической богословской науки становится насущной задачей; указывая на противоречие веры во сны с наукой и важность её в общей системе верований христианских, многие, выражаясь вульгарным языком, бросают перчатку христианским богословам апологетам, как бы приглашая их этим самым оправдать и, так или иначе, объяснить это библейское воззрение на пророческие сны. «Вера в пророческие сны, – говорит один из таких писателей, – не только не отвергается в христианской религии, но эта религия даже предполагает её, как составную часть своего учения. Если в настоящем столетии эта вера отчасти ослабела, то это не вследствие сомнений в существовании твёрдых оснований для неё в священном писании, а вследствие общего упадка догматизма, который характеризует наше время». Указав на некоторые библейские пророческие сны, автор продолжает: «но из всех снов, передаваемых священными писателями, первый по своей несравненной важности и очевидно божественному происхождению есть тот, на котором преимущественно основана сама тайна божественного воплощения. Попробуйте выбросить сон, в котором Иосиф получил извещение о сверхъестественном зачатии Св. Марии от Духа Святого (Мф. 1:20), – и эта тайна будет исключительно зависеть от истории о благовещении архангела Деве Марии, по необходимости передаваемой Самой Девой Марией (Лк. 1:35). Но в таком щекотливом случае, по очевидным основаниям, не может быть абсолютно достоверного показания. Это ещё не всё. Именно во сне маги были предупреждены о кознях Ирода, и, благодаря также сну, была спасена жизнь новорождённого Христа в общем избиении невинных младенцев (Мф. 2:12–13). О христианстве, таким образом, можно сказать, что оно обязано своим существованием небесным откровениям, даваемым в сновидениях. И христиане не могут совместно с остальными своими верованиями принимать какие-нибудь теории, ведущие к отрицанию священного и пророческого характера снов»⁴⁹⁰. Конечно, здесь преувеличено значение в христианской религии веры в пророческие сны (так как истина воплощения, что должно быть известно и автору английскому, основывается не на одном приведённом им месте); но дело не в этом, а в том, что, в виду таких заявлений, как это, вопрос о пророческих снах, действительно, должен получить весьма большую важность в апологетической богословской науке.

Рассматриваемый класс загадочных психических явлений представляет не только полемический, но и положительный интерес другой своей стороной, и при том не для одного христианского богословия, но и для философии (спиритуалистической).

Тёмная сторона душевной жизни вообще заключает в себе много данных, подтверждающих библейско-спиритуалистическое воззрение на душу, как субстанцию духовную, самостоятельную и бессмертную, так как факты, относящиеся к этой стороне духовного существования, могут объясняться удовлетворительно лишь на почве библейско-спиритуалистической но никак не материалистической психологии. В западной богословско-философской литературе мы находим попытки эксплуатации этой тёмной стороны душевной жизни в целях религиозно-апологетических, а капитальнейший в этом отношении опыт принадлежит перу учёного протестантского богослова Франца Шплиттгербера, воспользовавшегося явлениями сна и смерти для целей религиозно-апологетических. Шплиттгербер так определяет задачу своего в высшей степени интересного учёного труда «Сон и смерть или таинственная область душевной жизни»: – «послужить двум основным задачам всякого психологического исследования, именно – насколько можно глубже заглянуть в существо человеческой души и лучше доказать её вечное назначение. А для этого особенно пригодны сон и смерть, вместе с другими аналогичными им явлениями, так как сущность души в этих психических состояниях полнее, чем где-либо, открывается, потому что в них душа отделяется до известной степени от телесного организма и погружается в свои собственные внутренние глубины, так что её можно тогда наблюдать в более ей свойственном виде. В то время как в бодрственном состоянии человека душа действует лишь при посредстве тела, во сне она более или менее освобождается от материальных уз плоти и тогда раскрывает перед нами свои скрытые силы, дремлющие в бодрственном состоянии. Эти силы, однако, полнее выражают истинную природу души, чем те, которые проявляются ею в бодрственном состоянии, когда к её деятельности примешивается посредство чуждой деятельности организма телесного, а потому ничто столь не пригодно к опровержению материалистической психологии, как тщательное изучение души во сне и других аналогичных состояниях, когда чище и полнее проявляется её природа»⁴⁹¹.

В конце своего сочинения автор выражает надежду, что беспристрастный читатель закроет его книгу под впечатлением, что «есть в нас что-то, кроме плоти и крови, что-то высшее, неземное, непреходящее, божественное, – одним словом, что есть личный, бессмертный дух»⁴⁹². Таким образом, Шплиттгербер пользуется загадочными феноменами сна, как материалом для апологии библейско-спиритуалистической психологии, увеличивая запас аргументов в пользу её. (См. книгу профессора Киевского университета свящ. о. Светлова. «Мистицизм конца XIX в.», СПб. 1897 г,, стр. 73–79).