II. Православие и и папизм

«Приняв догмат о непогрешимости, западная церковь загубила свою духовную свободу, уничтожила свои ризы, повисла над пропастью, лишилась даров благодати Святого Духа, присутствия Христова; вместо духа и души осталось бездыханное тело. Поистине от всего сердца мы скорбим по поводу зла, произошедшего в Церкви, и искренне молимся, чтобы Святой Дух просветил ум и сердце святейшего понтифика, дабы он вернул единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви то, что он у неё недолжным образом отнял».

Святитель Нектарий Пентапольский.

Экуменизм, т. е. движение за соединение «церквей», в том виде, в каком он существует сегодня, имеет явно гуманистический, антропоцентрический, но никак не богословский и не духовный характер. Экуменизм оставляет в стороне веру (догмат) и Предание Церкви и думает больше о практических целях. Он рассматривает Церковь в основном как человеческое учреждение, которое, будучи объединённым, сможет лучше противостоять своим врагам. Поэтому почти не принимаются во внимание основные различия в вере и духе между «церквями», так же как история и сознание Церкви.

С другой стороны, участники экуменического движения, видимо, от большого желания единства «каждый раз демонстрируют легкомысленный энтузиазм, считая, что их эмоциональная горячка может оказывать влияние на реальность и без затруднений переделывать её. По этой причине они считают, что благодаря их дипломатичности и терпимому отношению с помощью взаимных уступок возможно будет примирить прямо противоположные догматические принципы и обстоятельства, которые в целом являются причиной раздельного существования церквей».⁵⁸

То учение о Церкви, которое лежит в основе современного экуменизма, является ложным. Оно не признаёт Православную Церковь как Единую, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь, отводит ей место лишь части, или ветви, Вселенской Церкви. Многие православные видят в экуменизме только экклесиологическую ересь, забывая, что нельзя довольствоваться ревнительством-зилотством (греч. зилотизм – ζηλωτιμός), которое тоже есть отклонение от истины в экклесиологии – учении о Церкви. Ни экуменизм, ни ревнительство-зилотство не выражают Православия.

Мы понимаем, что экуменизм только отдаляет от нас единство: чем больше видимость его приближения, тем дальше оно отстоит от нас. Мы любим инославных христиан и потому желаем действительного и святого единства с ними. Мы не хотим «сосуществования», ни «толерантности», или «множества верований», ибо всё это не является ни любовью Христовой, ни надёжным и прочным единением во Святой Троице.

Мы хотим веровать в то, чему причастны, и причащаться тому, во что веруем: Богочеловеку Христу, всецелому во всецелом Его Теле – Церкви.

Только всецелый Богочеловек может спасти всего человека. Во имя этого всецелого Богочеловека Христа и всецелого Тела Его – Православия – мы не можем иметь дело «на равных» с «искажёнными Христами» западных христиан – римокатоликов и протестантов.

Мы не хотим предавать человека, который получает своё спасение от всецелого Богочеловека. Поэтому мы будем исповедовать Православие до смерти, но не пойдём на уступки.

Что касается папизма, мы особенно чувствуем то, что всегда чувствовали православные: католицизм искажает Святую Троицу, неверно понимает Христа, являет Церковь не как образ Святой Троицы, но как человеческую монархию, а Святому Духу отводит только декоративное место. Поэтому в папизме человек не получает помощи и не спасается.

Папизм несет великую угрозу свободе человека во Христе.

В нашей статье мы заявляем протест тем православным, которые забывают об этом и позволяют себе называть папу «святым архиереем», а римскую церковь «святой», не задумываясь, что тем самым они вредят, прежде всего, западным христианам, потому что не помогают им осознать их немощи. Они не задумываются о том, что их слова не выражают ни веру, ни мысль их поместных Церквей. Оправдание дипломатическими целями свидетельствует только об их духовном падении и соглашательстве с духом мира сего; Евангелие же требует от нас «истинствовать в любви».⁵⁹ Строгость, которую необходимо соблюдать в данном вопросе, исходит из самой веры и из самой любви.

Мы не можем рассуждать иначе. К этому принуждает нас наша живая вера, которую мы восприяли от святых наших отцов. И если мы, афониты, будем рассуждать по-другому, тем самым предавая великий подвиг святителя Григория Паламы, преподобного Никодима Свягорца, афонских монахов, не пожелавших сослужить с латиномыслящими и за то умерщвлённых, а также других наших отцов, которые воссияли в подвиге и страданиях, – тогда Бог оставит нас, и кости наши рассеются с костьми человекоугодников.⁶⁰

В афонском духе пусть услышат братья наши смиренный наш глас.

Наша Святая Православная Церковь сознаёт, что только она образует единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Поэтому она всегда чувствовала величайшую ответственность за то, чтобы сохранить в чистоте – без нововведений и повреждений – апостольскую веру и Предание. Поэтому она строго противостояла любым ересям, не сообразовываясь с обстоятельствами и не идя на уступки даже в малых и второстепенных вопросах, поскольку если вера искажается в малом, то не остаётся незатронутым и великое. Согласно святому Григорию Нисскому, «тот, кто не принял во всём таинстве истинное обличье благочестия, – тот не христианин по смыслу этого слова».⁶¹ Как пишет свят. Василий Великий, «в малом заблуждении искажается великий смысл».⁶² Отклонения в вере не только изменяют церковное богословие, но извращают духовную и церковную жизнь, и поэтому подвергают прямой опасности спасение человека. Вера и жизнь объемлют друг друга, и поэтому когда вера извращается, то и жизнь не остаётся невредимой. Церковь, отвращаясь от ереси, любит еретиков, им сострадает, борется изо всех сил за их обращение, и если они покаются, то щедро применяет церковную икономию, чтобы облегчить их возвращение в её лоно.

Такое же отношение всегда было у Церкви к папизму. Церковь чувствовала, что суть папизма состоит не просто в отличии административной системы или церковных обычаев, но в глубинном искажении евангельского духа. Византийские богословы не были простецами, не были фанатиками и экстремистами, когда писали замечательные трактаты с целью доказать, что прибавление Filioque – это ересь. Ибо слова «и от Сына», относящиеся к исхождению Святого Духа, вводят во Святую Троицу двуначалие, т. е. частичное савеллианство⁶³, принижают Святого Духа и извращают всё учение о Троице. Верно заметил Владимир Лосский: «Если в первом случае (при введении филиокве) вера ищет осмысления с целью перенести Откровение на почву философии, то во втором случае (в православном учении о Троице) осмысление требует реальности веры, чтобы преобразиться, предаваясь как можно сильнее таинствам Откровения. Так как догмат Троицы представляет сущность всякого богословского размышления и принадлежит к области, которую греческие отцы именовали «богословие по преимуществу» (κατ έρξοχήν θεολοϒανί), то ясно, что хотя бы одно различие в этом существенном пункте, каким бы незначительным оно ни казалось на первый взгляд, имеет решающее значение».⁶⁴

Так что, согласно Лосскому, речь идёт о «философском антропоморфизме, который не имеет ничего общего с богооткровенным антропоморфизмом Библии». «В догмате Filioque Бог философов и учёных вводится в лоно Бога Живого, занимает место Бога Сокровенного, Который «положил тьму покровом Его».⁶⁵ Незнаемая сущность Отца, Сына и Святого Духа получает положительные характеристики. Она становится предметом «естественного богословия»: это «Бог вообще», который может быть приравнен к богу Декарта или Лейбница или даже, кто знает, в какой-то степени к богу Вольтера и расхристанных теистов XVIII века».⁶⁶

Таким образом, посредством Filioque Запад попытался постичь «логически» таинство Святой Троицы, упразднив антиномичность Троического таинства и показав антропоцентрический характер своего богословствования.

Ересь Filioque вызвала тяжёлые последствия и в церковной жизни и в жизни личности. Церковная и личная жизнь стали тоже антропоцентрическими.

Святой Дух и Тот, через Кого Он свидетельствует, – Христос – понимаются на Западе неверно. Придаётся большее значение человеческим усилиям, чем Божественной благодати. Тем самым организуется и систематизируется жизнь без животворной благодати Божией. Непогрешимый папа римский заменяет во многих аспектах Христа и рассматривается как «источник единства» для Церкви. Борьба и подвиг христианина для спасения также получают антропоцентрические черты. «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы – характерный пример. Если мы сравним труд Лойолы с трудом Николая Кавасилы «Жизнь во Христе», то увидим совершенно различные представления о спасительном подвиге. Первое представление – западное антропоцентрическое, второе – православное и поистине вселенское, в центре которого не человек, но Богочеловек. Лойола подчёркивает дела человеческие, а Кавасила – соработничество человеческого усилия и Божественной благодати.

Когда Святой Дух перестал животворить и просвещать пастырей и богословов папства, то, естественно, одно извращение последовало за другим.

Учение о спасении приобрело юридическую форму и стало основываться на учении о «падшем состоянии» человека – учении также ложном, ибо оно резко отделяет человека от благодати Божией. Спасение в православном святоотеческом Предании означает прощение, оживотворение и обожение мёртвого во грехе человека через домостроительное воплощение Сына Божия. На Западе учение о спасении ограничивается только юридической теорией удовлетворения божественной правды, уязвлённой по причине греха человеческого. Это удовлетворение осуществляется крестной смертью Христа. Христу подобало пострадать, чтобы принести удовлетворение Божественной правде,

В западном богословии весь вопрос спасения состоит в том, каким образом разгневанный по причине человеческого преслушания Бог смилостивится к человеку и дарует ему Своё благоволение, и вовсе не в том, каким образом отделённый от Бога и поэтому мёртвый человек восстановит связь с Богом, будет оживотворён и обожен. Представление об обожении как цели человеческой жизни утрачено на Западе. На первом плане здесь стоит «оправдание» (ή δικαίωσις), понятое в юридическом ключе. Болезненная привязанность ко Кресту без одновременного созерцания Воскресения и Преображения делает всё западное христианство «крестным»: оно не знает «крестовоскресного» облика Православия.

«Страх» и «отчаяние» западного человека, думается, происходят из этой «крестной» односторонности. Мировоззрение страха, свойственное западному христианству, представляет западный экзистенциальный философ Киркегор, согласно которому человек является человеком потому, что имеет страх. Этой схеме противостоит православная крестовоскресная жизнь. Её выразителем является святой Серафим Саровский, который, пройдя путь строжайшей аскезы, стал общником света Божественного Преображения и переживал радость Воскресения. Эту радость он передавал окружающим его людям, обращаясь к ним с приветствием: «Христос Воскресе, радость моя!»

Отсутствие у западных христиан опыта Фаворского света и нетварных энергий, благодаря которым человек обоживается и причащается Святой Троицы, приводит их к ошибочному заключению, что Божественная благодать тварна и, следовательно, невозможно опытное познание Бога и созерцание Его славы. Известно, сколь сопротивлялось в XIV веке Православие в лице св. Григория Паламы новой ереси о тварности благодати. Ибо если благодать тварна, то христианин осуждён на то, что не может причащаться обожения. Ибо как может обожить человека тварная благодать? Теперь перед нами в «новом издании» старое арианство, против которого столь героически сражался познавший на личном опыте благодать обожения святой Григорий Палама. Запад до сего дня пребывает в этой ереси и потому оставляет человека и мир вне Божественной жизни.

Отношения Бога и человека, Бога и мира для западных людей носят только нравственный характер и не являются отношениями благодати и жизни. Таинства, особенно Божественная Евхаристия, Крещение, Священство, становятся оправдательными юридическими средствами спасения. Церковь превращается в законническое учреждение по предоставлению спасения и тварной благодати. В устроении Церкви на первом плане стоит свод законов, а уж затем – таинственное созидание. В Православии, напротив, приоритет принадлежит таинственному созиданию Церкви, которое корректируется и выражается в каноническом праве. Каноническое право в Православии, как и все святые догматы Православия, все уставы и Предания, являются богочеловеческим творением, тогда как право в папизме принципиально делится на Божественное право (Jus Divinum) и человеческое право (Jus Humanum). Показательным примером законнического понимания спасения является то, как осуществляется таинство покаяния у римокатоликов. Покаяние и исповедь происходят как судебный процесс. Исповедующийся незнаком с духовником и общается с ним через деревянную решётку исповедальни, он называет свои грехи и получает от священника епитимьи и прощение. Здесь нет личного пастырского участия и церковного общения, но только безличное законническое отношение. Законное взыскание с грешника предшествует прощению, возвращению грешника в отчий дом – Церковь, восстановлению его в достоинстве сына и отеческим объятиям. В западном христианстве извращены почти все догматы и Предания Церкви,

Православное учение о Богородице низведено до «мариологии». Богородица отделяется от человеческого рода в догмате о «непорочном зачатии». Она уже не благоименитый плод, избранный для восприятия Божественного рода, – Она отделена от всего человечества. Она лишена собственных человеческих свойств и отчуждена от человеческого рода.

И учение о кончине мира и посмертной участи человека не осталось неповреждённым. Учение об очистительном огне, об индульгенциях, подаваемых папой, еще раз говорит о юридическом подходе к эсхатологии.

О том, сколь антропоцентрическим стал Запад, свидетельствуют его искусство, музыка, архитектура и особенно – живописные изображения Бога и святых. Достаточно сравнить византийскую православную икону с западной религиозной картиной или статуей, чтобы увидеть, каким антропоцентризмом пропитаны последние. Православные иконы – это преображённые лики Богочеловека Христа, Богородицы и святых в столь же преображённом нетварной благодатью тварном мире. Напротив, в западном живописном представлении Христос является лишь как человек, а Богородица и святые – как обычные, не преображённые телесные люди. И природа представлена натуралистически как непричастная нетварному свету.

Область, в которой самым наглядным и доказательным образом предстает законнический и антропоцентрический характер папизма, – это система управления церковью.

Все знают, что Вселенская Православная Церковь следует переданной от апостолов соборной системе управления, которая выражает таинство Церкви как таинство Троического и Богочеловеческого общения во Христе. 34-й апостольский канон гласит: «Сие в единомыслии да будет, и да прославится Бог через Господа в Духе Святом, Отец, Сын и Святой Дух». Церковь есть образ Святой Троицы. Церковь живёт во всех своих измерениях (Вселенский собор, патриархаты, поместные соборы, епархии, приходы, святые монастыри) соборно, т. е. проживает троически таинство Церкви. Случавшиеся отходы от этого канона признавались ересями и не стали догматами веры, необходимыми для спасения верующих. В Православии непогрешимость принадлежит не одному какому-то человеку, но Церкви. Напротив, на Западе троический соборный принцип был заменён антитроическим тоталитарным принципом сосредоточения всей власти в руках папы. Римский понтифик был провозглашён (с поистине люциферовским превозношением) «непогрешимым» и «высочайшим» по власти в Церкви.

Вот какими запредельными словами папа Пий IX провозгласил «непогрешимость» и «примат» (т.е. первенство) на Первом Ватиканском соборе (1869–1870 гг.): «Если кто думает, что римский понтифик имеет своим делом административное управление, а не высочайшие полномочия во всей Церкви, – не только в том, что относится к вере и нравственности, но и в том, что относится к подчинению и распоряжению всей во вселенной Церкви, – или что он пользуется этими величайшими привилегиями не в полноте высочайшей власти и силы, или что могущество его не является нормативным и беспредельным во всех (поместных) Церквях и по отдельности, и над всеми верными пастырями и по отдельности, – анафема да будет... Мы учим и как богооткровенный догмат определяем: римский понтифик, когда говорит с кафедры, т. е. когда совершает дело пастыря и учителя всех христиан, определяет высочайшим своим апостольским авторитетом учение, должное соблюдаться всей Церковью в вере и нраве, ибо Божественным поручением, возвещённым самому блаженному Петру, он пользуется этой непогрешимостью, как Божественный Искупитель благоволил, дабы защищать Свою Церковь, определяющую относящееся к вере и нравам. Посему таковые решения римского понтифика неотменимы сами по себе, а не из одобрения Церкви.

Если кто, попущением Божиим, из предубеждения подумает возражать этому нашему решению, анафема да будет».⁶⁷

Папизм со своим «всемогущим» папой стремится завоевать мир. Обязательное безбрачие клириков и многочисленность «социальных» монашеских орденов также служит этой цели. Православие, напротив, нацелено не на завоевание, а на преображение мира; поэтому оно и не обязует клириков к безбрачию, не делает из них солдат и не превращает монашество из безмолвничества в общественную силу. В «боготворном» безмолвии (исихии) монах преображается и таинственно преображает мир, и поэтому «не приходит Царствие Божие приметным образом».⁶⁸

Само собой разумеется, что извращённое папское истолкование христианства на Западе оказало решающее влияние на историю, культуру, на весь образ жизни и ориентиры различных народов, имевших дело с папством. Все мы знаем, сколь много претерпел Запад от папоцезаристских притязаний, которые приводили к нескончаемым войнам, длившимся почти двести лет (начались в 1075 г. при папе Григории XII). Папоцезаристские притязания выражены папой Иннокентием III (1198–1216) в его Слове, сказанном при интронизации: «Имеющий невесту – жених. Но сия невеста (Церковь) не была обручена с пустыми руками, но принесла мне несравненное многоценное приданое, т. е. полноту духовных благ и широту мирских, величие и изобилие и тех, и других... Как символ мирских благ она дала мне корону: митру как символ священства, и корону как символ царства, и поставила меня представителем Господа в облачении, написав по его краю: «царь царствующих и господь господствующих».⁶⁹

Ещё одним плодом тоталитарного и неевангельского духа папизма стала священная инквизиция, которая истязала и предавала на сожжение клириков и мирян, дерзавших не соглашаться с папизмом. Достоевский раскрыл в образе Великого Инквизитора дух папизма как дух несвободы.

Папизм добивался мирской власти военными, экономическими и дипломатическими средствами. До сего дня Ватикан является государством, имеющим дипломатические отношения с другими государствами. Он оказывает влияние на мировую экономику, участвуя в крупных компаниях и предприятиях.

Сопротивление папству привело к возникновению протестантизма, в котором принцип непогрешимости перенесен с папы на каждого протестанта и разрешено каждому протестанту толковать Священное Писание вне зависимости от церковного Предания. Так папский антропоцентризм в другом облике вошёл в протестантизм.

Сравнивая католическую церковь и протестантизм, святой наш отец Нектарий Пентапольский называет общим их свойством индивидуализм. «Единственное различие между двумя этими системами следующее: в Западной Церкви индивид, т. е. папа, является средоточием для множества безгласных и несвободных личностей, каждая из которых сообразовывается с решениями и мыслями одного индивида – стоящего впереди всех папы. А в протестантизме церковь сосредоточена в индивиде. Поэтому западная церковь – это не больше чем индивид. Всякий папа судит о том, что правильно, – как ему угодно, и толкует Писание, как хочет, и возвещает то, что считает правильным, – чем же он отличается от многообразных догматистов протестантской церкви? Есть ли различие между одной и другой непогрешимостью? Если в церкви протестантов каждый индивид составляет церковь, то в западной церкви всю церковь образует индивид – каждый новый папа».⁷⁰

И Восток не меньше пострадал от папизма. Вспомним крестовые походы, насильственное обращение в католицизм православных народов и их истребление, не знающее смущений униатство, которое коварными средствами обращало православных в папизм. Весьма быстро уния, создав различные образы униатских «церквей», поглотила большую часть Антиохийского патриархата. Множество православных славян было насильственно обращено в католичество, когда политические обстоятельства позволили Ватикану это осуществить. Во время Второй мировой войны католики-хорваты истребили 800000 православных сербов, которые, будучи той же крови, не хотели стать папистами. Православные сербы, выжившие во время бойни, с ужасом рассказывали о тотальном истреблении. И всё это совершалось во имя «непогрешимого наместника Христова на земле».

С другой стороны, безбожие, которое терзает сегодня западный мир, – это форма сопротивления извращённому учению западных христиан о Боге. Сам папизм оказался в духовном тупике и страшном внутреннем кризисе, выражающемся в оставлении сана многими клириками.

Произведя этот краткий анализ, мы можем понять, почему православные оказывали столь живое сопротивление западному неправославию с самого его возникновения.

Господь пролил Всесвятую Свою Кровь не для того, чтобы создать антропоцентрическую религиозную систему духовного тоталитаризма. В папизме человеческий закон оказывается сильнее веры во Христа, и так от веры евангельской человек переходит к «евангелию от человека».

Поэтому все наши святые отцы и церковные богословы очень сурово отозвались о папизме, видя сущностное извращение или даже отвержение евангелия Христова западными христианами.

Святой патриарх Фотий, как мы знаем, храбро боролся против первого официального введения Filioque в Символ Веры и говорил об этом очень строго: «Господь и Бог нам говорит: «Дух, иже от Отца исходит». А отцы этого новоявленного нечестия говорят: «Дух, иже от Сына исходит». Кто не заткнёт уши, чтобы не слышать эту невероятную хулу? Она восстаёт против Евангелия, сопротивляется святым Соборам, перечёркивает блаженных и святых отцов: Афанасия Великого, знаменитого в богословии Григория, царственное Церкви облачение – Василия Великого, море премудрости святителя Иоанна – поистине Златоустого. Но что я говорю о таком-то или о таком-то? Против всех вместе святых пророков, апостолов, иерархов, мучеников и самих Владыческих речений ополчается это хульное и богоборное речение».⁷¹

Когда папа Сергий IV в 1009 г. в своём послании по поводу восшествия на престол изложил Символ Веры с прибавкой Filioque, патриарх Константинопольский Сергий вычеркнул имя папы из диптихов⁷², и с тех пор никакое папское имя не вписывалось в диптихи.

Святой Григорий Палама, богослов нетварных энергий Божиих, в своих великих богословских трудах раскрыл опасность латинского мнения о «тварной благодати» и во всем, что относилось к критике Filioque, следовал тем же курсом, что и священный Фотий, считая и объясняя, что это прибавление принижает Святого Духа: «Если кто говорит, что два начала в Боге, что Сын изначально есть начало, и если считает, что это начало в смысле созидания, то это никак не согласуется с нашей верой, и тогда Дух Святой лишается творческой силы, которая есть божественное свойство, ибо то, что не обладает творческой способностью, то не Бог».⁷³ О Варлааме святитель говорит, что, перейдя в Православие, тот не воспринял «никакого вообще освящения от нашей Церкви..., дабы стряхнуть с себя тамошнюю скверну».⁷⁴ (Под скверной святитель разумеет католицизм и его заблуждения.)

Против чуждых Евангелию и Преданию папских заблуждений боролись и другие знаменитые иерархи, священники, монахи и миряне нашей Святейшей Православной Церкви: Иосиф Вриенний, святой Марк Эфесский Евгеник, преподобный Мелетий Галисиот Исповедник и многие другие. Они засвидетельствовали свое исповедание веры перенесением многих истязаний, уз, изгнаний и смертей – и все это они претерпели ради Истины. Преподобному Мелетию латиномыслящий император Михаил VIII Палеоло⁷⁵ усёк язык, а преподобному Галактиону Галисиоту выколол глаза раскалённым железом, карая их за мужественное антипапское исповедание веры.

Монахи Святой Горы Афон, следуя святому Григорию Паламе, храбро боролись против латиномыслящих. Историк Иоанн Мамалакис пишет: «Так как он сам (Михаил VIII Палеолог) увидел, что его усилия по объединению Церквей сошли на нет, он направил монахам Святой Горы послание, в котором говорил об «икономии», т. е. о том, что нужно устроить обстоятельства так, чтобы состоялось соединение Церквей».

Но монахи Святой Горы, которые выше всего другого ставили веру в учение Православной Церкви, в решения соборов и утверждения отцов Церкви, отвечая императору с величайшим почтением, тем не менее решительно подтвердили свои взгляды, которые радикально отличались от взглядов императора. Основной их довод был следующим: «Тот, кто в здравой вере даже самое малое отменит, тот всё осквернит»; они постарались доказать, что традиция использования латинянами опресноков для Божественного причащения проистекает из иудейской религии и что прибавление в Символе веры слов «и от Сына» противоречит самому учению Иисуса Христа, решениям соборов, учению отцов и вообще Преданию Православной Церкви. «А ты подумал увидеть больше и проникнуть в большие таинства, чем отцы Церкви и Единородный Сын Божий. Так, утратив ум и не слушая Христа вещающего, ты перетасовываешь священные догматы, перемещая их то вниз, когда говоришь нам о владычной икономии, то вверх – к высочайшему и богоначальному богословию, марая его убавлениями и прибавлениями, веру смешиваешь, а лучше сказать, вводишь какую-то новоявленную веру и другое Евангелие». Сурово осуждая императора, афониты продолжают: «Разве этот догмат не явно сатанинский, вводящий безбожное двуначалие и принижающий Духа? Если родительство Отца двойное, в рождении и в изведении Духа, а оно, как ты говоришь, есть не собственное свойство ипостаси Отца, но природы, то почему оно Сыну дано частично, а Духу вообще не дано? Если то, что принадлежит природе Отца, является общим для Трёх неизменных богоначальных ипостасей, то оно принадлежит и Сыну, и Духу, – и это не будет умалением общего... И мы поэтому считаем тебя явным еретиком, ибо ты даже Символ православной веры не оставил без искажений».

Далее они объявляют, что на Трульском соборе «было сочтено, что входить в противоречие с догматами благочестия прежних отцов – это ни что иное, как прибавлять что-либо к ним или отнимать». Поэтому нельзя сомневаться в том, что те, кто вводит новшества, становятся еретиками. «В этом они, уличённые, несут ответственность, а вместе с ними всеми и мы, если согласимся..., то станем виновными». Афониты подчёркивают: «Это не позволительно, нет».

«Принимающий еретика, принимает на себя те же обвинения». Как можно поминать папу-еретика «в Храме Божием..., в самих неприступных пределах, пред таинственным и страшным Престолом Божиим»? «Если это поминовение есть самоистина, то как в нём может быть великая ложь... и чтобы с ней соприкоснулся православный патриарх вместе с другими православными патриархами в момент страшных таинств? Разве мы играем на сцене? Как это вынесет душа православного? Как она не отступит от общения с поминающими, так и не сочтёт их торговцами божественным?»

Переходя к доводу «по икономии», они пишут: «Но как мы сотворим эту икономию, и как эта икономия согласится профанировать божественное и реченное Божие слово, и из Божества исключить Божий Дух, и от Него оставление грехов, и сделать верных непричастными усыновлению. Что может быть вредоноснее такой икономии?»

Этот ответ афонитов еще и еще раз ясно убеждает нас в том, что для них спасение души и восхождение её к Божеству было высочайшей целью, которая может быть достигнута только верой в учение Православной Церкви. Заслуживает восхищения дерзновение, с которым они пишут императору. Но кто составил это послание, мы не знаем...⁷⁶

Святые и богословы периода турецкого владычества так же строго клеймили папистские ереси.

Святой равноапостолвный Косьма Этолийский, известный своим апостольским рвением, святостью и мученической смертью, без колебания именовал папу «антихристом»: «Он антихрист. Один – это папа, а другой – это тот, кто нас возглавляет; не буду называть его имя – вы понимаете, но со скорбью это вам скажу, ибо эти антихристы суть в погибель».⁷⁷

Преподобный в богословах и богослов в преподобных Никодим Святогорец именует крещение католиков «осквернением» (μόλνσμα). ⁷⁸

Евгений Вулгарис именует папство «новым Вавилоном»: «Папство извратило многие из догматов Откровения, и извратило этим сам дух Христианства, выдумало новые неевангельские догматы и тем самым попрало совесть и разум, взрастило ненавистное инославие, внесло раздор между народами и царями и действительно оказалось новым, по Апокалипсису, Вавилоном».⁷⁹

Сходным образом писали Никифор Феотокис, Афанасий Парийскии и другие.⁸⁰

Кратко и точно говорят о папских заблуждениях «исповедания» Митрофана Критопула и Досифея Иерусалимского.

Согласно Критопулу, «никогда не было слышно, чтобы человек смертный и в тысячах грехов повинный назывался главой Церкви. Ибо он, человеком будучи, смерти подлежит. А пока другой избирается его преемником, получается, что всё это время Церковь будет безголовой. Но как тело без головы даже мгновения не простоит, так и Церковь без надлежащей ей главы не может пребывать даже краткое время. Поэтому Церкви необходима бессмертная глава, чтобы всегда она жила и действовала, как и глава. Таковой Глава Вселенской Церкви – Господь Иисус Христос, Который есть голова, и от неё всё тело сочленяется».⁸¹

Согласно Досифею, «так как главою Вселенской Церкви, вечной, никак не может быть смертный человек, то Сам Господь наш Иисус Христос есть Глава, и Он всех, кто в Церкви, окормляет (т. е. направляет по верному пути) через святых отцов».⁸²

Патриарх Константинопольский Кирилл VI, несмотря на противодействие архиереев, которые попали под влияние усиленной пропаганды находившихся в Константинополе папистов и представителей западных держав, издал окружное послание, в котором отлучает от Церкви тех, кто принимает как законные таинства католиков.⁸³

Заслуживает упоминания достойный и благородный ответ Патриарха Константинопольского Григория VI папским посланникам, которые пришли передать ему приглашение папы Пия IX к участию в Первом Ватиканском соборе. Патриарх весьма доброжелательно принял их, но отказался даже взять в руки приглашение, сказав среди прочего следующее: «Почтеннейшие аббаты, если речь идет действительно о Вселенском соборе, то не забывайте, что Вселенские соборы созываются иначе, чем провозгласило его блаженство. Если блаженнейший папа Римский почитает апостольское равенство Церквей по чести и равное братство, то он должен был бы, как находящийся в равном достоинстве и первым по порядку кафедры, согласно каноническому праву, направить особое письмо каждому из Патриархов и синодов Востока, чтобы не навязывать это публикацией энциклики, как будто начальник и владыка надо всеми, но чтобы спросить как брат братьев, равный по чести и по степени, считают ли они нужным, где, как и какого собора созыв. Если всё так, то или вы прибегайте к истории и Вселенским соборам, чтобы исторически осуществилось всеми вожделенное истинное единение во Христе, или же мы опять будем довольствоваться нашими постоянными молитвами и молениями о мире всего мира, благостоянии святых Божиих Церквей и соединении всех. В таковом случае мы со скорбью уверяем вас, что считаем излишним и бесплодным это приглашение, и тот, что вы принесли, отправной лист».⁸⁴

Святое православное Предание, протесты, обличение папских ересей – все это самым полным образом отразилось в знаменитом Окружном послании святейшего синода Константинопольского Патриархата (1895 г., в патриаршество Анфима VII), священному клиру и благочестивой полноте (т. е. мирянам в подчинении) патриаршего престола Константинопольского в ответ на окружное послание папы Льва ХIII к властителям и народам мира, в котором он призывал и Православную Церковь к единению с папским престолом, «имея в виду, что это единение может происходить только путём признания его (папы) как высочайшего архиерея, и верховного духовного и мирского начальника всей Церкви, и единственного наместника Христова на земле, и раздаятеля всей благодати».⁸⁵

Окружное послание открывается апостольскими словами: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и вовеки Тот же. Учениями различными и чуждыми не увлекайтесь».⁸⁶

И действительно, всё духовное содержание послания зиждется на слове о Боге, передаваемом до сего дня от «предводительствующих в вере» святых отцов. Папизм причислен к прежде объявлявшимся «еретическим плевелам» в Церкви Божией, которые много раз оскверняли и теперь оскверняют спасение во Христе человеческого рода, и, как семена лукавые и члены загнившие, справедливо отсекаются от здорового тела – Вселенской Православной Церкви Христовой. В последние времена лукавый оторвал от Православной Церкви целые народы Запада, внушив епископам Рима помыслы запредельной дерзости, породившей разнообразные новшества незаконные и антиевангельские.

«И не только этот, но и всякие другие способы борьбы использовали римские папы, чтобы подчинить своим заблуждениям Вселенскую Церковь Христову и чтобы на Востоке, беспримесно мыслящем, переданную святыми отцами веру подчинить, добиваясь единения по собственным представлениям, просто и без затей».⁸⁷

Всякий православный, который желает идти путем, указанным в православном Предании, признает в этих боевых словах Константинопольской Патриархии, находившейся под турецким игом, глас Православия и убедится в своевременности и актуальности этих слов для наших дней.

Единение, согласно Окружному посланию, вожделенно для православных, но оно должно основываться на едином правиле веры, без которого, «с точки зрения веры, хранящей единство, становится невозможным вожделенное единение Церквей».⁸⁸

Затем в послании сообщается о ересях папизма, среди которых Filioque, примат папы и его непогрешимость, и доказывается их противоречие Евангелию и Преданию.

Мы, православные, пребываем верными апостольскому Преданию и деяниям Церкви – семи Вселенским соборам; «в защиту общего достояния – отеческого сокровища здравой веры – мы стоим, сражаясь».⁸⁹ Обращаясь к святым отцам и Вселенским соборам, сказано в Окружном послании, «мы нигде не находим, чтобы епископ Рима считался верховной властью и непогрешимым главой Церкви... Один и вечный Предводитель и бессмертный Глава Церкви – Господь наш Иисус Христос».⁹⁰

«Православная Восточная Вселенская Церковь Христова, кроме неизреченно вочеловечившегося Сына Слова Божия, не знает никого другого непогрешимого, на земле существующего: и сам апостол Петр, преемником которого думает быть папа, трижды отрёкся от Господа и дважды был обличён апостолом Павлом как не идущий прямым путём к истине Евангельской».

Мы видим, что это послание есть апостольское исповедание христоцентричного принципа Церкви, когда в центре её стоит Богочеловек, – исповедание, достойное апостольства Константинопольского престола.

Вечная память блаженному патриарху Анфиму VII и соборным архиереям, апостольски и отечески исповедовавшим Богочеловека Христа как единственного Главу, основание и критерий Церкви, в противоположность отпавшей от апостольской веры римской церкви.

Если Православная Церковь соблюдает евангельскую веру невредимой, «то римская церковь теперь – церковь нововведений, церковь подлога писаний церковных отцов и ложного истолкования Священного Писания и определений святых соборов. Поэтому Православие благословенно и справедливо отвергало, отвергает и будет отвергать ее до тех пор, пока она пребывает в своём заблуждении, «Лучше похвальная война, – говорит божественный Григорий Назианзин, – чем мир, отделяющий от Бога».⁹¹

Нововведения папизма в вере и образе управления Церковью «серьёзны и самовольны», они затрагивают «существенные пункты вероучения и системы управления Церковью и явным образом противоречат церковному строю первых девяти веков, делая невозможным вожделенное единение Церквей. Несказанной скорби исполняется всякое благочестивое православное сердце, видя папскую церковь, высокомерную и презрительную, пребывающую в этих заблуждениях и менее всего способствующую священной цели единения, поскольку она не отвергает еретические новшества и не возвращается к древнему строю единой Святой Соборной и Апостольской Христовой Церкви, частью которой и она тогда являлась».⁹²

Это горестное воздыхание о том, что папство затрудняет единение из-за своей косности и заблуждений, ещё актуальней звучит сегодня, когда многие из этих заблуждений усилены Вторым Ватиканским собором, как мы увидим дальше.

Окружное послание 1895 г. заканчивается обращением к христолюбивым народам Запада, «которые от незнания истинной и неоспоримой истории церковных дел были доверчиво увлечены и последовали антиевангельским и во всём незаконным новшествам папизма», – и призывом вернуться в единую и нераздельную Церковь. «Отойдите от великих извращений евангельской истины... и вернитесь в лоно единой Святой, Соборной и Апостольской Церкви Божией, которая образуется полнотой поместных святых Божиих Церквей, по всей православной вселенной богонасаждённых по образу виноградников, благоветвящихся и неразрывно связанных единством одной во Христа, спасительной веры, и в союзе мира, и в Духе сопряжённых друг с другом, дабы вы достигли желанного спасения во Христе».

Послание побуждает и православных «держаться отеческого и переданного апостолами благочестия. Будем остерегаться лжеапостолов, которые, приходя во образе овец, пытаются погубить простодушных из нас множеством коварных обещаний, считая всё это допустимым и побуждая к единству, лишь бы только они признали папу римского как верховного и непогрешимого предводителя, абсолютного властителя всей Церкви, и единственного на земле наместника Христова, и источник всякой благодати».

Дух этого послания усвоили почти все православные богословы XX века (напр. X. Андруцос, И. Кармирис, К. Муратидос, Вл. Лосский и другие). Поистине пророческими являются труды известного во всём православном мире архимандрита Иустина (Поповича). Он писал, что если в центре Православия стоит Богочеловек, то в центре западной веры – человек. В связи с этим архим. Иустин (Попович) говорил о трёх видах падения человека: падение Адама, падение Иуды, падение папы.

Такая строгость в словах и оценках православных отцов и богословов свидетельствует только об их человеколюбии, ибо вскрывает серьёзные недуги папства, не стараясь облегчить их лицемерным успокоением. Тот, кто действительно любит, не боится говорить истину, ибо только истина спасает. Тот, кто не любит или любит притворно, скрывает истину ради корыстных целей.

Нелицеприятный, но человеколюбивый язык православных оправдан сильным стремлением остаться верными Евангелию Христову и богоносным отцам.

Быть православным – это великое благословение и великое преимущество, но одновременно и великая ответственность. Высокое сознание ответственности сделало православных исповедниками: они не отказывались от креста исповедания Православия даже тогда, когда опасность угрожала их жизни или их отчизне.

В наши последние времена, когда утрачивается критичное отношение к ереси папизма, некоторые православные перестали говорить о нем строгим и истинным языком святоотеческого Предания, как будто папизм освободился от своих неевангельских черт.

Римокатолики, приходящие в Православие, принимаются некоторыми юрисдикциями, особенно в диаспоре, без крещения (по акривии) или без миропомазания (по икономии), но простым исповеданием веры или через исповедь. Папские священники, которые только вчера служили в своих храмах, на следующий день, перейдя в Православие, не приняв ни крещения, ни миропомазания, ни рукоположения, служат как православные священники.

Есть и другие факты, которые показывают, что православные в ряде случаев утрачивают традиционный критический взгляд на папство. Православное чувство их не сопротивляется ереси папизма, как сопротивлялось до сего дня. Они теряют чуткость к вере, прежде всегда присущую православным.

Такое необычное для Православия изменение в отношении к папизму будет оправдано только при наличии ясных доказательств того, что папизм отказался от своих неевангельских и противоречащих священному Преданию приоритетов и что он действительно желает обрести прежнее своё Православие.

Оправдан ли столь неудержимый оптимизм православных новейшими процессами, происходящими в папизме?

Справедливости ради нужно отметить, что некоторые западные богословы, клирики и миряне искренне стремятся найти истинную церковную веру и жизнь. Но эти отдельные движения в сторону Православия не могут повлиять на папский церковный организм настолько, чтобы можно было говорить о весне надежды и чтобы православные могли возрадоваться. Напротив, существуют не только признаки, но и прямые доказательства того, что римоцентрический папский тоталитаризм становится ещё более жёстким. Это мы и рассмотрим ниже.

Чрезмерно превознесенный и уже названный святым папа Павел VI в действительности был носителем авторитарного духа. Вот как он говорит о самом себе и своём сане: «Сообразуемся с высочайшей должностью, к которой Божественный Промысел пожелал призвать нас, вопреки нашим желаниям и недостатку заслуг, вверив пасти Церковь Христову, и назначил нас епископом Римским и, следовательно, преемником святого апостола Петра, высочайшего ключника Царствия Божия и наместника Христа, показавшего Петра первым пастырем Его всемирной паствы».⁹³

Затем папа провозглашает Второй Ватиканский собор Вселенским: «Совершаем полноту собрания, которое мы, соединённые со всеми вами как братьями, созвали по праву, как епископ Римский и преемник апостола Петра, как недостойный, но истинный кормчий Вселенской Церкви и наместник Христов, и раб рабов Божиих. Мы, папа, сосредоточиваем в нашем лице и в нашем святом сане всю Церковь и провозглашаем сей собор Вселенским».⁹⁴

В своём завещании, среди прочего, этот папа повелел католикам трудиться ради единения, оставаясь верными римокатолическим догматам. В числе догматов важнейшее место занимает догмат примата и непогрешимости папы.

Этот же папа ради нескольких папистов-униатов назначил епископа-униата в Афины, несмотря на то, что в Афинах есть латинский архиепископ, а также вопреки гневному протесту Священного Синода Греческой Церкви.

Чтобы никто не усомнился, что он без отклонений следует курсом его предшественников, папа Павел громогласно заявил, что Второй Ватиканский собор есть продолжение Первого Ватиканского собора – того собора, который провозгласил догматом веры, необходимым для спасения человека, примат и непогрешимость папы: «Отцами Первого Ватиканского собора были определены и истолкованы действительно и истинно уникальные и высочайшие привилегии, которые Христос дал Петру и его преемникам. Настоящий собор должен подтвердить учение Первого собора о правах Верховного Понтифика».⁹⁵

Ещё более прославленный прессой как «папа любви», Иоанн ХХIII нес тот же авторитарный дух и рассматривал единение Церквей как обращение всех в папизм. Вот как он говорил участникам католических движений: «Мы покажем Церковь во всём её величии и скажем всем тем, кто отделен от нас: «Сия, братья, Церковь Христова – Католическая Церковь. Приидите, приидите. Она есть путь возвращения. Возвращайтесь, чтобы занять места, которые занимали предки ваши».⁹⁶

Если мы рассмотрим материалы Второго Ватиканского собора, организаторами которого были папа Иоанн ХХIII и папа Павел VI, мы с прискорбием убедимся, что этот собор не только даже ни на секунду не усомнился в, по сути, антиевангельских «догматах» примата и непогрешимости, но, напротив, подтвердил их и даже развил.⁹⁷ По этому поводу архимандрит Василий, игумен монастыря Ставроникита (в настоящее время – игумен монастыря Ивирон) заметил следующее: «Несмотря на все перемены времён и изменения в поведении римокатоличества, догмат о непогрешимости остался совершенно неприкосновенным и даже развит в том, что распространен и на решения понтифика, не провозглашенные «с кафедры». Католичество инстинктивно стягивает оборону в этом догмате, хотя на самом деле как раз он и есть ахиллесова пята и очаг болезни».⁹⁸

Предлагаем читателю отрывки из постановлений Второго Ватиканского собора. Они говорят сами за себя. «Чтобы епископат был нераздельным, Христос поставил благословенного Петра над другими апостолами и положил в нём единый непрестанный и видимый источник и основание единства веры и братства. И всё учение о должности, преемстве, полномочиях и смысле святого примата римского понтифика и его непогрешимой учительской власти сей святой собор опять излагает, чтобы в него веровали неколебимо все верные». «Собор не является вселенским, если он не созывается или, по крайней мере, не принимается в таком качестве преемником Петра». «Римский понтифик, как преемник Петра есть непрестанный и видимый источник и основание единства епископов и множества верных». «Это религиозное подчинение воли и ума должно быть признано особым образом, в отношении авторитетной учительской власти римского понтифика, даже если он говорит и не с кафедры». «Римский понтифик, предводитель собрания епископов, по причине своего достоинства обладает непогрешимостью, когда как пастырь и высочайший учитель всех верных, укрепляя в вере братьев, возвещает в определённом «Деянии» единое учение, относящееся к вере или нравственности. Поэтому по справедливости говорится, что решения папы непреложны сами по себе, а не с одобрения Церкви, так как возвещены содействием Святого Духа. Следовательно, решения папы не подлежат никакой оценке, никакой апелляции, никакому суду. Ибо римский понтифик выражает мысль свою не как частное лицо, но как высочайший учитель Вселенской Церкви, в котором обитает лично дар непогрешимости самой Церкви, и он излагает и защищает учение Католической (Вселенской) веры», «Римский понтифик, в силу своей должности местоблюстителя Христова и пастыря всей Церкви, имеет внутри Церкви полную, высочайшую и вселенскую власть, которую он должен осуществлять всегда свободно... Не может быть вселенского собора, если он не утверждён в таком качестве или, по крайней мере, не объявлен как признанный со стороны преемника Петра. Это преимущественное право римского понтифика – созыв соборов, председательство на них и утверждение их решений».

Все эти положения не только несовместимы с евангельским православным учением о Церкви, но являются хулой на Духа Святого, миссию Которого, как источника единства и непогрешимого предводителя Церкви принимает на себя один человек. Так что перед нами – торжественное утверждение папского антропоцентризма в середине XX века.

Уже говорилось, что на Втором Ватиканском соборе были расширены епископские полномочия. Если мы обратимся к текстам, то убедимся, что когда расширяются епископские полномочия, тогда расширяются и непосредственная власть и полномочия папы над епископами, так что ничего лучшего, чем папский антропоцентризм, Второй Ватиканский собор предложить не смог.

По этому вопросу точные критические замечания сделал проф. К. Муратиду. Он говорит о растрезвоненном повсюду «достижении» Второго Ватиканского собора – «коллегиальности епископов»: «Столько внимания уделено коллегиальности епископов, столько о ней говорили, столько надежд на нее возлагали, но в «Конституции о Церкви» под названием Nota explikativa preavia, среди скрупулёзных формальных отличий от самодержавной власти папы и Вселенского собора, она сведена к простому совещательному органу при папе, несмотря на провозглашение её напоказ высочайшей властью в Церкви».⁹⁹

Но также и папский богослов К. Раннер признаётся, что «вся власть епископов подчинена папе. Нет сомнения в том, что такое положение вещей, против которого решительно протестовал Ватиканский собор, создаёт впечатление внутри Церкви и тем более вовне, что епископы являются просто слугами папы».¹⁰⁰

Некоторые надеялись, что Ватиканский форум будет рассматривать единство Церкви более соборно, не с узкой римоцентричной позиции, как оно прежде понималось в католичестве. Но и в этом вопросе оказались ложными все надежды и ожидания. Рим, как и всегда, требует единства папоцентрического, а не христоцентрического и не в Духе Святом. Вот характерная цитата из Постановления об экуменизме: «В то же время расставшиеся наши братья не получают того единства, которое Иисус Христос пожелал даровать всем, кого Он возродил и животворил во едином теле... Только через единственную Католическую Церковь, которая есть общий инструмент спасения, действительно может быть приуготовлена вся полнота средств ко спасению. Ибо только Апостольскому лику, впереди которого стоит Петр, вверены, согласно нашей вере, все блага Нового Завета, чтобы составилось на земле единое тело Христово, в которое должны быть полным образом введены все те, которые каким-то образом уже относятся к народу Божию».¹⁰¹

Второй Ватиканский собор, последовав давним папистским курсом, полностью оправдал институт унии. Задачи Ватикана в отношении униатов раскрывает униатский Патриарх мелхитов (прежде православных христиан) Максим IV: «Благодаря Ватикану, униаты, действующие по всему миру, становятся средством обращения еретиков, видом приманки, когда сходство богослужебного устава и внешней организации полностью используется в этих целях».¹⁰²

Верно заметил митрополит Тирольский Пантелеимон Родопулос, что «прозелитический дух, который в целом господствует в этом Постановлении и особенно в некоторых его пунктах, неприемлем с православной позиции. В этом официальном тексте римокатолической церкви подразумевается и официально признаётся прозелитизм отдельных людей из Православной Церкви в униатские».¹⁰³

Из всего этого можно заключить, что папство не только не покаялось, но настаивает на своих давних тоталитарных притязаниях и требует их расширения. Гордый «непогрешимый» человек из Рима не хочет уступить своего места Богочеловеку Христу – истинному и непогрешимому Главе Церкви.

Папа подчинил своей власти все западные церкви и униатские церкви на Востоке. Сейчас свою претензию на подчинение непапских церквей он может высказывать только к Православной Церкви, поскольку протестанты – это не церкви, а религиозные группы.

Что касается подчинения Православной Церкви, Ватикан теперь притворяется, что изменил своё к ней отношение. Он перешёл как будто к жестам доброй воли и благорасположенности, чтобы добиться благосклонности православных и тем облегчить их обращение к Риму.¹⁰⁴

Снятие анафем, обмен визитами, предоставление права католикам причащаться в православных церквях и, наоборот, православным в католических, конференции, совместные молитвы служат этой же цели.

Паписты думают, что посредством такой политики православные, которые в мире сем слабее (ибо находятся в неблагоприятных обстоятельствах по причине рабства большинства православных народов у антихристианских коммунистических и посткоммунистических режимов) и неорганизованнее (они лишены настолько же твердого, как папство, центра управления) легко могут быть присоединены к папизму, как это произошло с прежде православными церквями Запада и Антиохийским патриархатом, который был наполовину поглощён унией.

Православные клирики и богословы-миряне, принимая и приветствуя эти папские жесты, служат целям Ватикана. Дружелюбные по отношению к папизму заявления православных лидеров и богословов затемняют смысл традиционного противостояния православного народа ереси католицизма и приуготовляют православную полноту к задуманному Ватиканом, хорошо спланированному и постепенно осуществляемому обращению православных в унию. Мы не хотим думать, что православные филокатолики сознательно способствуют исполнению этого плана.

Но не нужно забывать, что нераскаянный Ватикан накопил многовековой опыт прозелитизма среди православных, имеет специальные прозелитические организации и школы, обученных специалистов и большие экономические средства. Он также располагает древнейшим дипломатическим опытом и дипломатической структурой. Целенаправленно работают папские богословы, которые знают лучше православных, что происходит в Православии. Все они, притворяясь филоправославными, искусно проникают в Православие, даже в святые православные монастыри.

Коварным средством развращения православной мысли являются стипендии, предоставляемые католиками молодым и неопытным православным богословам для обучения в католических высших учебных заведениях. Нетрудно понять, чего хотят добиться паписты с помощью широкого предоставления этих стипендий. Они надеются, что студенты займут впоследствии ключевые места в иерархии и академическом богословии и тем самым повлияют на общее отношение Православной Церкви к Ватикану.

Как мне рассказывал румынский православный богослов о. Димитрий Станилоаэ, на одной из совместных конференций папистов и православных выступления православных богословов, большинство из которых были стипендиатами католических учебных заведений, произвели удручающее впечатление. Из участвовавших в конференции двадцати православных богословов восемнадцать выступали за общение в Таинствах ради единения церквей. И есть сведения, что молодые православные стипендиаты уже причащались в папских храмах.

Созданием такого климата заняты и римокатолические профессора. По нашим сведениям проф. Пауль Раух из Регенсбурга, который возглавляет «Санта Клара» (центр экуменических контактов), присутствуя на православной литургии, читал по-гречески Символ Веры и Молитву Господню, когда священнодействовал православный священник и молился православный народ. Такими способами осуществляется так называемый «народный экуменизм», т. е. постепенная психологическая подготовка православных людей с целью со временем осуществить единение народа с папизмом независимо от решений иерархии.

«Народный экуменизм» уже начал приносить плоды. Православные за рубежом исповедуются, причащаются и крестят детей у римокатоликов. До чего мы можем дойти со всем этим, нетрудно представить.

Чтобы не обольщаться отношением к нам католиков, стоит послушать, о чем говорят в минуту откровенности самые известные представители папизма.

Так, знаменитый богослов Ив Конгар заявляет, что молитва о единстве «означает для католиков молитву о расширении католической церкви, в которой и находится Церковь Христа и Апостолов», и что «католическая церковь остаётся той, какая она есть, и призывает других прийти к ней».¹⁰⁵

Столь же выразительно звучит следующее откровенное заявление одного из организаторов Второго Ватиканского собора кардинала Августина Беа: «Это была бы действительно дурно понятая любовь к единству и к расставшимся братьям, если бы мы желали оставить их в простой надежде, что Римокатолическая Церковь потребует от них только признания «существенных догматов», что она, например, потребует от них принятия догматических решений Тридентского собора и покажет намерение пересмотреть догмат о примате или о непогрешимости папы. Всё, что Церковь единожды провозгласила как требование веры (догмат), она провозгласила это содействием Духа Святого как единую Богом открытую истину, по отношению к которой никоим образом не позволительно действовать иначе. Господь вверил Церкви охранение и толковательное раскрытие истины Откровения, но не дал ей права и власти менять что-либо в этих истинах».¹⁰⁶

Сколь нераскаянны паписты, подтверждает та враждебность к святому Григорию Паламе, которую они до сего дня высказывают на страницах журнала «Истина» и других изданий, публикующих мнения противников св. Григория.

Папизм столь ослаблен антропоцентрическим и рационалистическим духом, что его исцеление, во всяком случае человеческими силами, кажется недостижимым. Папизм, пребывая тяжелобольным, упорствует в своей болезни и, что самое худшее, хочет заразить ею нас, пребывающих, милостью Божией, духовно здоровыми. Для этого он постоянно меняет свою прозелитическую тактику и методы.

Но что заставляет нас, православных, как простецов, лезть в западню папизма и вести себя по отношению к нему так, будто он уже отказался от своего еретического духа и тоталитарных целей? Могут ли папы, коснеющие в неевангельских и противоцерковных заблуждениях, рассматриваться нами как святые или как имеющие апостольскую веру и апостольское преемство, как имеем его мы?

Римская церковь – не Святая Церковь, ибо она нераскаянно следует множеству ересей. Она отпала от истины, и, значит, – от благодати и от апостольского преемства. Папа был бы свят, и церковь римская была бы свята, если бы они искренне покаялись во всех своих неевангельских ересях. Тогда бы они были достойны нашего почтения и поклонения.

Так всегда веровала Церковь, так веруем мы. Говоря словами Григория Богослова, это вера, «которой я научен от святых отцов, которую я изучал всякое время подобным же образом, не сообразуясь со временем, и учить не перестаю, с которой я родился и с которой уйду из жизни».¹⁰⁷ Мы, убогие, не святее и не умнее наших великих отцов – святого патриарха Фотия Великого, святого Григория Паламы, святого Косьмы Этолийского, святого Никодима Святогорца, чтобы изменять благочестивое сознание Церкви и исповедовать другую веру, совмещая несовместимое. Мы, благодатью Божией и молитвами святых отцов наших, твёрдо пребываем в том, что прияли, в чём крещены, в чём оглашены, что исповедуем, во что веруем, на что надеемся и благодаря чему пришли сегодня в это святое место Пресвятой Богородицы, презрев мир и то, что от мира. Если кто благовествует не то, что мы приняли от святых отцов, анафема да будет.¹⁰⁸

Мы знаем, сколь трудно клирикам и богословам, живущим в миру, понять этот язык. Обмирщение, морализм и гуманизм притупили чувство Истины у множества православных. Но мы смиренно просим судить сказанное выше не по критериям мира сего, но по вечным критериям Евангелия и святых отцов.

Кто мы такие, чтобы заменять вечные критерии Церкви нашими собственными критериями? Разве мы имеем ту же святость, или премудрость, или подвиг, или свидетельство, что и у святых апостолов, мучеников, исповедников нашей веры, чтобы иметь право судить отлично от них? Верно заметил Вл. Лосский: «Тот факт, что прошлые споры о Святом Духе кажутся малозначительными или даже излагаются с некоторым презрением отдельными современными православными богословами (особенно русскими богословами, которые очень часто неблагодарны к Византии), не свидетельствует положительно о догматическом сознании и чувстве живого Предания у этих богословов, если они готовы отречься от своих отцов».¹⁰⁹

Одно посещение нашей Святой Горы Афон убеждает любого доброжелательного и смиренно мыслящего мирянина, клирика или мирского богослова, сколь ложны современные критерии обмирщённого христианства в сравнении с критериями святой нашей веры.

Во имя этой святой веры нашей я и написал сей труд, а также из послушания святым старцам, которые серьёзно обеспокоены изменением отношения православных к папизму.

Надеюсь, что это сочинение выражает веру афонитов и что под ним подписались бы при возможности все монахи Святой Горы. Мы просим благословения всех на святоименной Горе воссиявших преподобных отцов и особенно во святых отца нашего Григория Паламы, чтобы наша греховность не затрудняла столь необходимого для наших трудных и смутных времен исповедания Православия.

Как самый малый из насельников Святой Горы Афон вместе с братьями моими смиренно прошу святых отцов и братьев наших, чтобы они не презрели глас святогорских монахов, не принимали новшества в вопросах веры и не устанавливали примирительные отношения с инославными, ибо это противно духу Православия и оскорбляет «церковное сознание».

В противном случае все их усилия и борьба за «единение» обречены так же, как и прежние подобные попытки «единения», вроде тех, что были в Ферраре и Флоренции, и вызовут новые разделения вместо единения, ибо не будут выражать православного сознания. И пусть каждый скажет: Святая Гора Афон никогда не согласится с надуманными православно-католическими «единениями» и «соборами», а значит, никогда не согласится с ними и Православие.

8 октября 1978 г. Память святого священномученика Игнатия.