300. Беседа при гробе новопреставленной княжны Анастасии Михайловны Голицыной

Редко, и только покоряясь необходимости, беседовал я при гробах усопших. Не нужна для них повесть о их жизни и похвала, исчезающая в воздухе: а благопотребна и полезна молитва о их вечном покое. А для окружающих гроб зрелище смертных останков человечества, думаю, вразумительнее и поучительнее всякого слова говорит о ничтожности всего земного, о неизбежной для каждого смерти, о невидимом мире, о сокровенной вечности, в которую ведет нас одна узкая дверь смерти, но которая безмерно пространее видимого временного мира, и в которой есть «многия обители» (Ин. 14:2) горние и преисподние, невечерний день и бесконечная ночь, вечный свет и неугасимый огнь, вечный покой и вечное мучение, вечная жизнь и вечная неумирающая смерть.

Но ты, провожаемая ныне в вечность, благоверная княжна Анастасия, прежде отшествия твоего, неоднократно о пути и приготовлении к вечности, о благоустроении души, об очищении и возделании земли сердца, о благовременном насеянии в нем семян вечного покоя, так занимательно беседовала со мною, что мне трудно вдруг пресечь собеседование с тобою, и удержаться от малого, по крайней мере, последнего слова пред последним молчанием. Притом же, теперь могу дать себе свободу сказать о тебе нечто и такое, чего прежде не мог сказать тебе, чтобы не возмутить твоего смирения.

Отрасль рода, издревле возвышенного, доблестями своих членов оправдавшого пред отечеством достоинство своего звания, – ветвь семейства, которому если бы я не приписал наследственного благочестия, то меня обличил бы наследственно пребывающий в его доме храм, исполненный частых молитв, – княжна Анастасия в тихом кругу семейства, как крин в юдоли, долго цвела в благолепии девства и целомудрия, в благоухании благочестия и доброты сердечной; и тогда как с умножением дней увядал цвет ее жизни, не уменьшалось, а возрастало благоухание благочестия и доброты. Неизвестна мне первая большая половина ее жизни: но в продолжении более тридцати последних лет знал я ее всегда удаленною от суеты и увеселений мира, преданною церкви, молитве и духовному поучению, мирною в семействе, любящею благотворить, и, особенно, так, чтобы не ведала шуйца, что творит десница. При постепенном уменьшении крепости телесной, труд нощной молитвы простирала она иногда до того, что в изнеможении упадала пред святынею, пред которою коленопреклонно⁷⁶⁷ молилась, и непризываемый ею сон приходил обновить ее силы. При попечении присных и ближних о ее спокойствии, она имела однако иногда скорбь: о чем, думаете? О том, что по немощи не могла, или не довольно часто могла быть в церкви при священнодейственном богослужении, хотя некоторые части богослужения нередко совершались в ее собственной храмине, исполненной отцепреданною святынею. С некоторого времени, рассудив, что может быть призвана от сей жизни внезапно, и желая отойдти со Христом, она чаще прежнего приобщалась Божественного Тела и Крови Христовы: но Бог даровал ей и сие знамение христианской непостыдной кончины, что и пред самым преставлением своим она прияла напутствие священных Таинств.

Утешительно видеть добрую жизнь, благословенную долголетием: потому что одно из благословений Божиих есть – «долголетен будеши на земли» (Исх. XX. 12). Но вот и благословенное долголетием поприще жизни нашло свой предел; странствование христианской души, взыскующей града грядущего, кончилось, отворилась темная дверь вечности, и душа скрылась в ней, оставив здесь, как в преддверии дома, дорожную одежду, бренное тело, дабы над тем, что в нем есть от ветхого Адама, исполнился древний суд: «земля еси, и в землю отъидеши» (Быт. III. 19).

Что же теперь там, за затворенною для нас дверию вечности? Какую весть можем дать об отшедшей туда ее присным и знаемым, которые, конечно, неравнодушны к разлучению с нею, хотя и были к тому приготовлены немалым временем? На что укажем в утешение и подкрепление продолжающих земный подвиг в вере и благоделании, с большими или меньшими трудами и скорбями? Скажем ли нечто и для тех, которых жизнь представляет не столько «дело веры», или «труд любви» (1Фес. 1:3), сколько действие с сознанием или без сознания возгосподствовавшего правила: «да ямы и пием, утре бо умрем» (1Кор. XV. 32); – хотя, впрочем, если бы они несколько истрезвились от опьянения суеты, то и без напоминания легко могли бы рассудить, до какой степени безрассудно в неизвестный темный путь предваренным, что на нем есть пропасть, пускаться без указателя и светильника, с одною мечтательною мыслию, что, может быть, и нет пропасти?

Был глас с небесе, и его слышал Тайновидец, и дает его слышать и нам: «блажени мертвии умирающии о Господе отныне; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих; дела бо их ходят в след с ними» (Апок. XIV. 13). Слышите, «блажены умирающие», но не все, а только "умирающие о Господе»: умирающие «почиют», но не все, а только те, которым обещает сие Дух Божий, которых «дела... ходят в след с ними». Кто же суть умирающие о Господе? Без сомнения те, которые жили о Христе Господе, облекшись в Него верою и крещением, таинственно питаясь Его Живоносным Телом и Кровию, уготовляя Ему в себе обитель любовию к Нему. Какие это «дела», которые «ходят в след за умирающими»? Конечно, не дела плоти, тлеющие и растлевающие, не дела земной корысти и чувственного самолюбия, мертвые и умерщвляющие, но живые дела духа, дела покаяния, веры, любви к Богу и ближнему. Итак, кто не хочет убивать сам свою надежду будущего: тот должен внимательно испытывать и благовременно располагать свою жизнь и дела так, чтобы он мог умереть о Господе, чтобы мог за предел гроба переступить сопровождаемый делами жизни, и чтобы в следствие того способен был услышать глас Духа Божия: почий от трудов временной жизни на уповании вечного блаженства.

Имеем основание верить, что сей вожделенный глас коснулся тебя, благоверная душа княжны Анастасии. Иди с миром к горнему Иерусалиму, сопровождаемая молитвами любви; и молись взаимно, да не угасает твой достойно чтимый род, и да продолжает в нем жить и действовать древнее благочестие. Аминь.