102. Слово по освящении храма Святыя Равноапостольныя Марии Магдалины, в Градской больнице⁵⁰⁷

И ныне се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних. Да приидет моя мольба ко Господу, пред Нимже да каплет око мое. (Иов.16:19–20).

Прозорливость и человеколюбие подвиглись, и побудили Власть устроить дом врачевания для больных, которые не могли бы пользоваться сим пособием в своих жилищах: дело, которое само говорит о своем достоинстве. Но я слышу, что еще говорила при сем Власть благочестивая. Сего не довольно, сказала она. Больница, потребности жизни, лекарства, врачи, – это еще не все, что нужно для больных. Для них нужен еще дом молитвы; для них должны быть в близкой готовности пособия веры.

Чем же на сие будет ответствовать служитель веры? Без сомнения, радостию и благодарною к Богу молитвою за Венценосного Благодетеля страждущаго человечества, и Его же духом одушевляемых исполнителей воли Его. При том, думаю, к обязанности же служителя веры отнесено быть может, чтобы дать некоторый отчет в благочестивой мысли, которая столь благодетельно исполнена.

Итак, утверждаю, что как в болезнях, так вообще в несчастиях, никакия средства и пособия недостаточны без Религии. Одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум с зрелищем бедствий, которое возмущает его. Религия приносит полное утешение бедствующим. Религия подает решительныя врачевства против бедствий.

Не трудно встречаться с добром и благополучием. Сердце и чувство ими довольны: не за что и разуму спорить против оных. Но когда зло и беда у нас пред глазами, хотя и не на нас нападают: один сей вид поражает чувство и сердце; и если среди сего поражения возстает размышляющий ум, он мучит себя вопросами: зачем зло в мире всеблагаго Бога, безпорядок в делах Премудраго, разрушение в творении Всемогущаго? Сколько веков боролся с сими недоумениями естественный разум человеческий, и не мог одолеть оных! В какой мрак, в какия нелепости впадал он, желая изъяснить происхождение зла! Он догадывался, не в грубом ли веществе или телесности заключается причина тьмы, зла и греха, и, дабы от сих недостойных произведений освободить Божество, представлял себе вещество вечным и несотворенным от Бога. Вообразил себе злое начало, независимое и равносильное доброму началу, то есть, Божеству. Вымыслил неумолимый рок, или слепую судьбу, которая без разбора обрекает существа на зло или добро, так что самое Божество не может сему препятствовать. Как будто может быть вечным вещество, которое мы ежеминутно видим разрушающимся! Как будто вечная материя, злое начало, неумолимый рок суть что нибудь больше, нежели мечты и выдумки, и притом такия выдумки, которых нельзя принять без того, чтобы не отринуть важной и коренной истины, именно, понятия о безпредельном совершенстве и всемогуществе Божества! Как будто зло делалось от того или понятнее, или сноснее, что переименовывали оное злою материей, злым началом, злым роком! Так бился разум человеческий в темном и тесном чувственном мире, как цыпленок в яйце, и не мог пробить скорлупы. В таком состоянии были мудрецы и любители мудрости, следственно и все почти люди, доколе не ознакомились с откровенною Религиею, долго таившеюся в небольшом уголке земли, откуда совсем не ожидали света, долженствующаго просветить вселенную. Явилось Христианство: и нелепости оказались нелепостями, темное объяснилось, несносное облегчилось. Теперь поняли, что зло произошло первоначально от злоупотребления свободы существами сотворенными, следственно не делает нарекания Творцу мира, Который в даре свободы был велик и щедр, а злоупотреблению ее непричастен; теперь узнали, что Бог имеет средства искупить человека от зла, коему сей добровольно себя продал за чувственное удовольствие, следственно зло не делает нарекания и Провидению Божию о мире; теперь получили верную надежду, что зло, и в человеках, и в природе будет решительно побеждено, а добро возвышено, и блаженство утверждено на веки Христом Спасителем, следственно и при виде зла и бедствия можно благодушествовать, подобно как земледелец не отчаявается зимою, зная, что посев его не совсем убит холодом, а воскреснет весною, или как садовник не сердится весною на горькие и терпкие плоды, зная, что будут мягки и вкусны летом и осенью. Так одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум со зрелищем бедствий, которое возмущает его.

Если трудно быть и зрителем бедствий: то конечно еще труднее испытывать оныя на себе самом. Но как иногда нельзя миновать их: то надобно же как-нибудь уметь обходиться с ними. Вопль и рыдание, без сомнения, не есть наилучший способ беседовать с несчастием: найдите же другой, более сообразный с достоинством разумного и свободного существа, но также сообразный и с возможностию бедствующаго; иначе сказать, изыщите средства утешения. Здесь-то желал бы я испытать сию гордую Философию, которая думает, не иным чем, как только мудрствованием собственным, сделать человека благополучным и независимым от внешних приключений. Послал бы ее, например, в больницу, испытать силу ее мудрования. Что скажет она страждущему? – «Будь великодушен; ты страждешь по действию причин естественных, по законам природы, от которых не можешь освободиться, будучи звеном в цепи существ и перемен». – Как вы думаете, будет ли от того больному легче или приятнее, когда он узнает, что страждет по причинам и законам? Не почувствует ли, напротив, он себя более прежнего отягченным узами причин и законов, из коих нельзя вырваться? – Или, положим, что Философия, смотря на больного с нравственной стороны, скажет: – «вероятно, ты сам привлек болезнь какими нибудь излишествами, неправильностями, неосторожностию: переноси же великодушно то, чего сам причиною». – Опять спрашиваю: достаточно ли сие разсуждение для утешения страждущаго? Не может ли он сказать такому утешителю: ты удвояешь мое несчастие, представляя меня несчастным и физически и нравственно? – Что еще может сказать страждущему Философия? – «Терпи; если не врачевание, то смерть прекратит страдания». – Но если на сем она остановится, – а она принуждена остановиться на сем, потому что не видит далее: то скорее призовет отчаяние, нежели отраду. Отстраним суетную мудрость человеческую, которая много обещает, но мало может. Прииди, Премудрость Божия; помоги, Божественная Религия. Ты можешь сказать страждущему, что его бедствие или послано, или допущено небесным Отцем милосердым; что следственно бедствие не без нужды, не без правды, не без пользы, ибо такого не попустил бы такой Отец; что Он милует и тогда, когда поражает, и готов ежеминутно даровать облегчение, по способности приемлющаго, сообразно с истинным благом его. Ты можешь уверить, что страдание может быть велико, но не может быть несносно, по реченному: «верен Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести» (1Кор.10:13). Если болящий от того болен, что грешен и, следственно, сугубо несчастен: ты можешь подать ему и сугубое утешение, именно: для скорби душевной – надежду прощения грехов, по вере и покаянию; для болезни телесной – надежду исцеления, вследствие прощения грехов, или же то уверение, что Врач душ и телес употребит болезнь как средство очищения, обратит болезнь тела во врачество души чрез подвиг терпения, и что следственно, надобно благодушно принимать страдание болезни, как благодушно принимают горькое лекарство, в пользе котораго уверены. Ты, безсмертная Религия, можешь из самой горькой мысли о смерти извлечь сладкое утешение ибо ты видишь в ней не конец только настоящаго, но и начало будущаго, – не предел, но продолжение, не закрытие зрелища, но открытие лучшаго, – не мрачную бездну, в которую на-удачу может броситься отчаяние, но область света, куда благонадежно может вступить вера, где претерпевших до конца ожидает не только прекращение бед, но и наслаждение благ, и выше всякого понятия щедрое воздаяние за терпение. Наконец, в основание и совершение всех утешений, ты, Религия Христова, можешь указать страдальцу на великого Мужа болезней, Который «язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша», Который понес «наказание мира нашего», Котораго «язвою мы исцелехом» (Ис.53:5). Те, которые истинно познали Его в вере и любви, знают, как не только возможно без ропота и нетерпеливости, но даже как сладостно, переносить страдания в общении страданий Его, с помощию Его, при виде примера Его, из благодарности к Нему, из любви к Нему. От них-то слышим, столь невероятныя для мудрования плотского, но и столь ободрительныя для мудрования духовного, изъявления внутренних ощущений: «хвалимся в скорбех» (Рим.5:3). «Радуюся во страданиих моих» (Кол.1:24). «По множеству болезней моих в сердце моем утешения Твоя возвеселиша душу мою» (Псал.93:19). «Якоже избыточествуют страдания Христова в нас: тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор.1:5). Так полно и совершенно утешение, которое страждущий или бедствующий может обрести в Религии.

Надобно ли, сверх облегчительного пособия, решительное врачевство против бедствий? И оно вернее обретается в Религии, нежели где либо инде. Есть болезни, от которых врачебная наука отказывается; есть бедность, от которой не избавляет никакое трудолюбие; есть скорби от несправедливости, которых не может пресечь никакое правосудие человеческое, по той весьма достаточной причине, что человек не всеведущ и не всемогущ. Для Религии нет подобных препон и ограничений. Ея сила есть сила Всемогущаго, Который «мертвит и живит, низводит во ад и возводит, убожит и богатит, смиряет и высит» (1Цар.2:6–7); Который «исцеляет всяк недуг и всяку язю» (Мф.4:23). Ту самую силу, которою благодетельствовал и чудодействовал Иисус Христос, излиял Он в души Святых, заключил в своем Слове и в таинствах, и от сих сокровищниц ее дал ключи вере и молитве. «Вся возможна верующему» (Мк.9:23).

Дабы сличить настоящия размышления с опытом, вспомните Иова, котораго и нельзя почти не вспомнить в обители болящих. Нападение грабителей, истребительный огнь небесный, разрушительная буря, потеря стад, рабов, дома, детей, – сколько стрел в одну цель! Сколько бед на одну голову! Несчастие, великое само в себе, делала еще большим великость прежнего счастия. Удары, сносные порознь, до чрезмерности усиливала многочисленность и внезапность. Но праведник устоял: потому что стоял посредством Религии в Боге. «Яко Господеви изволися, тако бысть»: сказал он (Иов.1:21). Изобретатель зла⁵⁰⁸ нашел средство еще увеличить бедствие: «и порази Иова гноем лютым от ног даже до главы». Не было для него ни дома, ни больницы: «седяше на гноищи вне града». Оставалась у него жена: но не для помощи, а для нового искушения; она вздумала его учить отчаянию: «рцы глагол некий ко Господу, и умри» (Иов.2:7–9). Посетили его друзья: но их слова были не пластырь на его раны, а еще новыя стрелы обличений неправедных. Что же? Тул диавола истощился, но щит праведника не пробит. Какой щит? – Тот же, что у Апостола: «щит веры» (Еф.6:16). Сей щит поставляет он против стрел неправедных обличений, когда говорит: «се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних». В молитве ищет он себе утешения и врачевания: «да приидет мольба моя ко Господу, пред Ним же да каплет око мое» (Иов.16:20). Человеческая мудрость в Елифазе, Валдаде, Софаре, Елиусе постыждена. Религия в Иове победила решительно. «Господь же возрасти Иова. И даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову, во усугубление» (Иов.42:10).

Христе Господи! Твоя благодать торжествовала в Иове над всяким злом, во образ Твоих победоносных страданий. Она же и теперь облегчает подвиг Иова: ибо теперь его не повергают на гноище вне града, но дают ему благоустроенную обитель, призрение, врачевание, утешение веры, и все сие ради Тебя, Который к Себе Самому отнес подобныя дела человеколюбия, когда рек: «болен бех, и посетисте Мене» (Матф.25:36).

Благословенна Вера Твоя, святая, могущественная и спасительная! Приими и благослови сию обитель, как жертву, Ей и Тебе принесенную.

Всякий же болящий да верует, «и молитва веры спасет болящаго» (Иак.5:15).

И всякий бедствующий да верует, и будут «вся возможна верующему» (Мк.9:23), во славу Начальника и Совершителя веры Иисуса Христа, нераздельную со славою Отца и Святаго Духа. Аминь.