Апрель

Прокопий, сын благочестивых родителей именитого рода, живших в Богемии (в конце Х-го и в начале XI-го века), родился в селе Хотиш; с детства был обучен славянской грамоте и потому имел возможность изучить науки, преподаваемые на славянском языке. Кончив учение, по желанию своему поступил в духовное звание и, получив сан священ­ника, ревностно распространял и поддерживал Православное христи­анское учение. Впоследствии, оставив мир, предался отшельническим подвигам в пустынном уединении. Здесь однажды нашел его в пещере герцог Ульрих, охотившийся за зверями в глухом лесу. Герцог с уча­стием отнесся к отшельнику, вступил с ним в беседу и, узнав о желании Прокопия, чтобы здесь была выстроена церковь во имя святого Иоанна Предтечи, охотно исполнил желание отшельника, и таким образом было положено основание обители на реке Созаве (около 1012 г.), которая стараниями Прокопия и пособиями герцога скоро пришла в цветущее положение. Преемник Ульриха – король Брячислав – также покро­вительствовал этому монастырю. Несмотря на это, Прокопию трудно было поддерживать Православие в борьбе против влияния папистов и много оскорблений приходилось ему принимать от них.

Незадолго до кончины своей Прокопий предсказал братии, что вскоре наступит гонение на них, но чтобы они не унывали, так как оно будет непродолжительное. Так и случилось. Прокопий преставился 1-го апреля 1053 года, а в 1055 году «Созавских иноков осыпали раз­ными поношениями; внушая князю (Спитигневу) разные выдумки и клеветы, говорили ему, что славянскою письменностью вводится ересь, и они совсем испорчены лицемерием; потому надобно выгнать их и ввести латинского аббата с братьями его».

И православных иноков выгнали и поместили в обители немецких ксендзов. Но король Вратислав в 1061 году возвратил изгнанников в их обитель, и даже обратился к папе с просьбою, чтобы он своим голосом утвердил славянское Богослужение. В ответ на это папа (Григорий VIII) отвечал королю: «Ваше высочество просили, чтобы совершалась у вас служба на славянском языке; мы никак не можем быть благосклонны к вашей просьбе. Мы убеждены, что не напрасно угодно было Богу, что­бы некоторые места Священного Писания были сокрыты и чтобы оно не всем было ясно и понятно, дабы через то не пришло в пренебрежение, или худо понятое не ввело в заблуждение. Потому, несмотря на ваше требование неблагоразумное, повелеваем властью блаженного Петра и во славу Божию – противостать суетной дерзости⁵⁰⁵ всеми силами».

Однако Вратислав не обратил внимания на волю папы: славянская служба продолжалась в Созавской обители (см. подр. 16 сентября).

Для получения понятия о личности сегодня вспоминаемого Свя­тою Церковью епископа Мелитона – не ближе ли всего и не доступнее ли всего будет познакомиться с его образом мыслей, который выра­жается, например, в письме его к Римскому императору Антонину: «Бесстыдные доносчики, – пишет между прочим святитель Мели- тон, – жадные до чужого, находя благоприятный для них повод в им­ператорских указах, явно разбойничают, днем и ночью грабят невин­ных людей... Если это делается по твоему повелению, пусть делается в порядке; но быть не может, чтобы император справедливый захотел несправедливого. Мы охотно получаем награды за такую смерть, но просим тебя об одном, чтобы ты сам наперед узнал подвижников такой твердости... наша философия первоначально процвела среди варваров; потом – в могущественное правление Августа, предка твоего, встре­тилась с подвластными ему народами и – стала добрым покровом для твоего царства».

Напомнив потом, что христиан гнали только такие люди, как Не­рон и Домициан, продолжает: «Мы не чтим камней бесчувственных, но чтим Единого Бога, Который прежде всего и выше всего, и Христа Его – истинного Бога, предвечное Слово. Трудно вводить на путь ис­тины того, кто долгое время находился в заблуждении.

Но это – возможно. Кто понемногу начинает признавать заблуж­дение, тот начинает вспоминать об истине. Некоторые думают, что если они заблуждаются вместе с другими, то не оскорбляют правды. Нет, не могу извинить их. Если велика глупость одного, тем тяжелее глупость многих. Глупостью называю, если человек отступает от ис­тины и принимает то, чего нет. Действительность же подлинная есть то, что есть Бог. Все существует Его силою; Он не создан и не начинал быть, Он – от вечности и до века. Он пребывает неизменный, когда все изменяется, незрим очами, необъемлем умом, неизобразим словом... Если же кто, отступая от света, называет Богом что-либо другое, он признает тварь Богом. Что такое – боги языческие? Умершие люди. Что такое идолы? Дерево или металл. Стыдно свободному уму служить такой осязаемой лжи. Стыдно не узнавать Того, Кого так нетрудно узнать и в душе своей и в целом мире. Некоторые говорят: мы чтим то, что предали отцы. Зачем же дети бедняков или людей необразованных снискивают богатство или образование? Зачем дети слепцов видят, и дети хромых ходят? Нет, правда не требует того, чтобы человек сле­довал предкам, худо жившим; она требует, чтобы отступил он от их пути, чтобы не погибнуть, как они. Если отец твой шел прямою доро­гою, иди и ты; но если шел худым путем, уклонись от того пути и иди прямою дорогою, тогда и дети твои пойдут за тобою. Скорби о том, что отец твой был в заблуждении, – эта скорбь может быть полезна ему. А детям твоим говори: Бог есть Отец всем, Бог – без начала и не создан, все подчинено воле Его. Если этому научишься, о император Антонин, и с тобою дети твои, – передашь им в наследство сокровища, которые не погибают, спасешь душу твою и души детей твоих от того, что случится со всеми обитателями земли на Праведном Суде».

Эти немногие строки характеризуют блаженного епископа и как человека, и как писателя. Они выражают высоту христианина, обра­щающегося к язычнику, и высоту человека, могущего без лицеприятия говорить истину могущественному императору.

Епископ Мелитон вообще был из замечательнейших мужей II ве­ка – по своему обширному образованию, по своей пастырской деятель­ности и по сочинениям, предметом которых было Священное Писание. Для изучения его, так сказать, на месте, он совершил путешествие в Палестину. Он сам говорит: «На том самом месте, где происходили проповедь и события, я изучал книги Ветхого Завета».

При императоре Марке Аврелии епископ Мелитон, уважаемый всеми Церквами Малой Азии, принимал деятельное и примирительное участие в спорах о времени празднования Пасхи, волновавших Лао- дикийскую Церковь, по смерти ее пастыря мученика Сагария (память его 6-го октября) мирно преставился в 177 году и погребен в Сардах⁵⁰⁶.

Преподобный Зосима Ворбозомский, соименный преподобному Зо- симе Палестинскому, коего память 4 апреля, приобретал спасение на ме­сте глубоко безмолвном, на острове озера Ворбозомского, в 22 верстах от Белозерска. Начальное иноческое воспитание получил он у препо­добного Корнилия Комельского. Оставив Комельскую обитель, он под­визался на уединенном острове сперва один; потом построил храм в честь Благовещения Богоматери, и к нему собирались любители пустынной тишины. Люди мирские думают о себе, что они крепки, что мир – не по­меха спасению души. Печальная мечта! Ныне и вчера душа полна об­разами нечистыми, раздражающими страсти; ныне и вчера заняты всем, за исключением Бога; ныне и вчера убито время без пользы для души.

И это нипочем! «Как глаз, – говорит Василий Великий, – когда не­престанно движется и обращается то на стороны, то вверх, то вниз, не мо­жет ясно видеть предметы и, чтобы хорошо рассмотреть вещь, должен устремить зрение на нее одну; так и уму человеческому, когда развлекают его бесчисленные мирские заботы, невозможно ясно видеть истину»⁵⁰⁸.

Вдали от сует и тревог людских, на безмолвном острове, преподобный Зосима посвящал все свое Господу и заботился об одном – о душе. Нет­ление мощей его свидетельствует, что он шел верным путем; мирно почил в 1550 году⁵⁰⁹.

О нем см. в житии преподобной Марии Египетской. Скончался ста лет, в 523 году.

Страдая продолжительною болезнью, Иосиф дал обет: в случае своего выздоровления посвятить свою жизнь на служение в Печерском монастыре, что он и исполнил, когда избавился от болезни, и усердны­ми трудами, постом, молитвою и служением братии достиг прослав­ления от Господа нетлением по своей кончине. Преподобный Иосиф преставился в XIV-м веке. Мощи его почивают открыто в Феодосиевых пещерах в Киеве.

Сестры персидского епископа Симеона, пострадавшего 17 апреля 344 года. Случайно заболела царица, и пронырливые жиды распустили при дворе слух, что она заболела вследствие чар Тарбы, желающей на царском семействе отмстить смерть брата. Царь велел главе магов произвести дознание, и как сестры с рабынею не изменили своей ве­ре, то и были осуждены на смерть за чародейство: перепилены надвое (4 апреля 345 года).

Святой Никита, славянин албанский, подвизался иночески в Рус­ском Афонском монастыре и совершал здесь служение очередного свя­щенника. По ревности к безмолвию жил он потом в скиту святой Анны. По ревности к славе Господа Иисуса, оскорбляемой магометанством, он решился принять на себя звание обличителя магометанства. Оставив Афон, приходит он в Серрес и в Серрской обители несколько времени приготовляется молитвою к своему подвигу. Потом идет к местному начальнику магометанину и говорит, что желал бы, чтобы доказали ему, что магометанство – не заблуждение жалкое, которое каждый, кому дорога душа, должен бросить. Начальник собрал ученых и мулл. Когда ученые остались в стыде от обличений исповедника, его уговаривали ласками признать пророка Магомета, потом обратились к насилиям. Поклонники лжепророка, не будучи в состоянии оправдать магоме­танства разумными убеждениями, принялись оправдывать ударами насилия. Они подвергли исповедника самым зверским истязаниям за мнимое оскорбление Магомета. Стягивали голову его винтами, за­бивали иглы за ногти, повешенного вниз головою палили огнем. Му­ченик твердо переносил все и славил Христа Господа. Наконец судьи решили удавить его. И мученик скончался в вечер Великой субботы, 4 апреля 1808 года. Спустя три дня христиане выкупили у нечестивых тело священномученика и погребли его с честию; а спустя несколько времени Господь прославил мученика Своего несколькими чудесами. Так писали о подвигах мученика от 19 февраля 1809 года в Русик Кон- стантий, иеромонах Серресский, и местный врач Николай⁵¹⁰.

Преподобного Феоны, митрополита Солунского, мощи которого находятся в монастыре святой Анастасии (в Галачисте), предстоятелем которого он был до возведения его на митрополичью кафедру. Преста­вился в XVI веке (см. Афонский патерик, изд. 4. ч. II, стр. 72 и в жизни святого преподобного Иакова – 1-го ноября).

Солунская подвижница Феодора⁵¹¹ родилась на острове Эгине от ро­дителей благочестивых, ревнителей чистой веры. Выданная замуж, имела у себя дочку. Неприятельским нашествием вынуждена она была с мужем переселиться в Солунь. Здесь отдала дочь свою в монастырь, а потом, по смерти мужа, и сама приняла иночество в обители, где жила дочь ее. Порча души нашей так велика, что противовес, остающийся у нас для борьбы с нею, противовес разума и совести, не силен предохранять нас от самых дурных поступков. Что же делать нам с собою? Молиться и мо­литься, чтобы оживляла и укрепляла нас больных благодать Божия. Так поступала блаженная Феодора. Она для того и заперлась в монастырь, чтобы молиться и молиться, молиться молитвою, не развеваемою миром, молитвой вседушевной. И вот, укрепляемая благодатью, она трудами послушания и смирения, постом и самоотречением, молитвою и хвалою столько угодила Господу, что по смерти своей, последовавшей в 879 году, совершала разные чудеса. Когда спустя несколько времени скончалась игуменья обители и гроб последней ставили вблизи мощей Феодоры, то блаженная Феодора, отдавая честь настоятельнице обители, подви­нулась, как живая, и дала место усопшей игумении. Из тела ее истекала благовонная и целительная масть, и Феодора называлась мироточивой; масть исцеляла разные болезни. Когда турки (в 1430 г.) взяли Солунь, то, предав поруганию мощи святого великомученика Димитрия, то же неистовство фанатизма «показали и над мощами святой и мироточивой Феодоры, бросили их на землю и раздробили на части»⁵¹². Те, которые знают только жизнь животную, скотскую, не терпят видеть осязаемые знаки победы духа бессмертного над веществом. Жалкие люди! Бог по­ругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6, 7–8).

Во время гонения на христиан, воздвигнутого Диоклетианом II в 303 году, когда многие христиане бежали из городов и скрывались в раз­ных местах, двое благочестивых служителей Церкви в Фессалонике: пре­старелый диакон Агафопод и молодой, прекрасный собою чтец Феодул остались в городе и день и ночь молились о Церкви Божией. Они без всякого страха ожидали мучений. Мучения не заставили долго ждать себя. Не таившие веры своей христиане были взяты и заключены в темницу. Правитель города Фавстин приказал привести к себе исповедников Хри­стовых. С бодростью предстали они перед ним и неустрашимо признали себя христианами. Затем на все увещания и угрозы со стороны правителя они отвечали только непоколебимым исповеданием святой веры.

Опасаясь, что твердость их будет служить ободряющим примером для других христиан, приведенных на истязание, Фавстин велел отвести Агафопода и Феодула в темницу. Здесь поместили их вместе с узниками, заключенными за разные вины и преступления. Ночью мученики усердно молились. Вслушиваясь в молитву их, тронутые ей, другие узники пере­стали бояться смерти, припали к ногам их и выражали раскаяние в грехах своих. Народ стал собираться к темнице и с удивлением и умилением вслушивался в речи праведников. Тогда донесено было о них правителю, что если долго оставлять в живых этих двух христиан, содержащихся в темнице, то они многих успеют отвести от службы богам... Снова по­званы были к правителю исповедники и, после многих напрасных угроз и увещаний, приговорены к смерти, а пока отведены в темницу. Здесь собрались к ним близкие и знакомые и печалились о них со слезами.

«О чем вы плачете?» – спросил их Феодул. «Как не плакать, видя вас в такой беде и опасности...» – отвечали любящие их. «Зачем вы перестали плакать о своих бедах, – спросил их Феодул, – и плачете о нас, когда нам предстоит лучшее?»

Проводя в оковах эту последнюю ночь в темнице, мученики, помо­лившись, уснули, и оба во сне были утешены видением, предвещавшим им мученическую кончину и вечную радость. Ободренные, они благо­дарили Господа и при наступлении дня спокойно пошли на последнее испытание и пребыли твердыми до конца. Наконец, их отвели к морю, связали им руки назад и, повесив камни на шею, утопили... Море вы­несло на берег тела их, и верующие предали их погребению.

Этот подвижник прожил в пустыне 95 лет... С радостными слезами встретил он по прошествии почти столетия впервые посетившего его человека – авву Cepaпиoнa, отшельника Египетского, ученика Иоанна, из внутренней Антониевой пустыни; благословив и поцеловав своего гостя, пришедшего к нему по указанию в сновидении, преподобный Марк так рассказал ему о себе: «Родился я в Афинах и учился разным наукам, проходил и философское учение. Потом, когда родители мои умерли, я отказался от этого мира, где всему предстоит смерть, и пред­лагал себя на служение Вечному Богу... Сбросив одежды, я на доске бросился в море и приплыл, куда принесло меня волнами по изволе­нию Божиему... Первые тридцать лет провел я здесь в великой нужде и в страдании; терпел и голод, и холод, и наготу, а главное, терзали меня искушения... Но в последующие годы плоть моя изменилась... Господь излил на меня Свою благодать... Я видел явления Царствия Небесного... Я постиг духом блаженство праведников... Теперь же на­ступил предел жития моего, и Господь послал тебя сюда, чтобы ты предал земле тело мое...»

Побеседовав еще с Серапионом до наступления вечера, сделав и ему некоторые вопросы о мире, о состоянии веры в мире, старец Марк сказал ему: «Брате, пробудь эту ночь без сна – ради кончины моей!»

И тогда, став на молитву, оба старца начали петь псалмы Давидовы. И опять, после некоторого молчания, Марк обратился к посетителю своему: «Брате, велик для меня сегодняшний день, величайший из всех дней жизни моей! Сегодня разрешается душа моя от страданий плот­ских, от уз земных и идет успокоиться в обители небесной, – и, взяв за руку Серапиона, прибавил: – пусть тело мое, это вместилище болезней, нужд и трудов, пребудет до общего воскресения в пещере этой, в ко­торой пребывал я во временной моей жизни... Ты же, Господи, отдели от него душу мою, так как ради Тебя терпел я и голод, и жажду, и наготу, и зной, и мороз, и всякие тяготы... Усните, глаза мои, не знавшие дре­моты во время ночной молитвы! Отдохните, ноги мои, потрудившиеся в ночном стоянии! Душою же отхожу я от временной жизни и всем, остающимся на земле, желаю спастись! Спаситесь, постники, скитаю­щиеся в горах и пещерах Господа ради! Спаситесь, узники Христовы, заточенные, изгнанные правды ради и не имеющие утешения, кроме Единого Бога! Спаситесь, иноки, трудящиеся для Бога день и ночь! Спаситесь, священники Господни, ходатаи перед Богом о людях! Спа­ситесь, христолюбцы, принимающие странников, как Самого Христа! Спаситесь, милостивые, достойные помилования! Спаситесь, богатые, благо-податливые и богатеющие перед Богом в Богоугодных делах!

Спаситесь, обнищавшие Господа ради! Спаситесь, благоверные цари и князья, праведный и милостивый суд творящие! Спаситесь, подвиж­ники поста и трудолюбия, спаситесь, любящие друг друга о Господе! Да спасена будет вся земля и все, живущие в ней в любви и мире!.. Спасись и ты, брат Серапион, потрудившийся Христа ради совершить путь в мою пустыню! Заклинаю тебя Господом Иисусом Христом: не бери ничего, ни даже единого волоса от убогого тела моего; не украшай его никакими ризами: пусть погребальною одеждою служат мне мои во­лосы, которыми покрыл меня Господь, и сам ты не оставайся здесь... »

И когда замолкли уста праведника, то душа его вознеслась на не­беса...

Серапион положил тело святого Марка в пещере и молился всю ночь. На другой день он совершил песнопение со слезами и, завалив камнем отверстие пещеры, сошел с горы, прославляя Господа и при­зывая на помощь святого. Возвратясь в свою обитель, он рассказал о Божием старце Марке-отшельнике Иоанну и ученикам его, и все с благоговением прославили Бога.

Преподобный Марк преставился около 400 года, имея от роду 130 лет.

После двух указов Диоклетиана: 1) разрушать христианские хра­мы, сжигать книги и лишать христиан всех гражданских прав и должно­стей, и 2) употреблять все миры, чтобы склонить христиан к отречению, а непокорных казнить, – последовал ряд страшных пыток и казней христиан во всех областях Римской империи. Тюрьмы переполнились заключенными за исповедание веры Христовой, так что недоставало уже места для настоящих преступников. В Египте в течение одного ме­сяца погибло до 17000 христиан; церковь в Никомидии была сожжена в самую ночь на праздник Пасхи, и в ней погибло до 20 000 христиан. Перестали служить для них убежищем даже и отдаленные пустыни: преследователи проникали и туда и пытали и казнили отчужденных от мира служителей Господа. По словам историка Евсевия, очевидца, в Фиваиде «гонение было страшное, число ежедневно умиравших в не­которых городах доходило до ста. Тела казненных лежали грудами; орудия казни тупились, и палачей недоставало для исполнения смерт­ных приговоров». Но все эти изощренные истязания и лютые казни не только не устрашали христиан, напротив, казалось, что воспламе­няли их исповедническое рвение до крайних пределов. Произвольно предавались они в руки мучителей и с восторженным радованием при­нимали смерть. «Едва произносим был приговор над одними, – пишет историк, – тотчас с разных сторон прибегали другие и исповедовали себя христианами, вовсе не смущаясь ужасами пытки. Сохраняя не­поколебимую веру в Бога, они с радостью, с улыбкою и благодушием принимали смертный приговор и до последнего издыхания возносили к Богу песнопения и благодарения».

Что еще более воодушевляло их и вместе с тем содействовало рас­пространению познания истинного Бога в неверующих, это были не­редкие чудесные проявления Божией помощи мученикам. Евсевий был свидетелем казни пяти мучеников в Тире Финикийском. Они были выведены на арену, и на них выпущено было несколько разъяренных диких зверей, которых продолжали дразнить раскаленными в огне железными прутьями. С яростью устремлялись звери на безоружных людей – христиан, но вдруг, удерживаемые какою-то невидимою си­лою, удалялись, не тронув их... Евсевий упоминает о юноше, стоявшем без оков – с распростертыми крестообразно руками: «Непоколебимый и бесстрашный духом, он усердно молился и не двигался, не уклонялся в сторону от того места, где стоял, между тем как медведи и пантеры, дыша яростью и смертью, почти касались его тела, и только Боже­ственная и неизреченная сила, не знаю как, замыкала пасть их, и они тотчас уходили назад... Пятерых мучеников, которых пощадили звери, казнили мечом, и тела их бросили в море⁵¹³.

Евтихий, архимандрит монастыря Амасийской митрополии, по­слан был вместо себя Амасийским митрополитом для участия в дея­ниях предположенного V Вселенского Собора и весьма дружелюбно принят был патриархом Миною и императором Юстинианом. Ког­да же патриарх умер до открытая Собора, то Евтихий (в августе 552 г.) призван был занять Константинопольский престол на сороковом году своей жизни и председательствовал на Вселенском Соборе, осудившем продолжателей ереси тесторианской.

Под конец жизни своей Юстиниан увлекся заблуждением одной из монофизитских сект, будто тело Христово было нетленное и, сле­довательно, не могло подвергаться страданиям. Когда же патриарх Евтихий обличил такое лжеучение и показал, что в таком случае и вся земная жизнь Христова была бы призрачною, то в январе 565 года был сослан в Амасию, в прежний свой монастырь. Жил он тут в по­сте и молитвах и приобрел общую любовь благотворительностью, творя много исцелений благодатию Христовою. Чрез двенадцать лет император Тиверий возвратил его на престол. Жители столицы при­няли его (2-го октября, в субботу) с необычайным торжеством: его посадили на ослицу, окружили с пальмовыми ветвями и устилали путь одеждами; всю ночь город был освещен. В воскресенье, 3 октября, он совершал Литургию в Софийском храме, и желавших приобщиться из его рук было так много, что приобщение продолжалось три часа. Святитель патриаршествовал вторично четыре года и шесть месяцев и скончался в 582 году. Во время господства латинян в Константино­поле мощи его (в 1246 г.) увезены в Венецию.

Во второй Сирии, иначе в Месопотамии, отшельническая жизнь явилась рано. В горах, соседних с Низибией, называемых Синьджар (у греков Сигорон), пещеры служили жилищами для отшельников и от­шельниц⁵¹⁴. К числу подвижников принадлежал святой Иаков, епископ Низибийский (314–350), известный как подвигами отшельничества, так и великим даром учения. Он уже писал наставления «чадам обе­та» и «о девстве»⁵¹⁵. Древнейший из мужских монастырей Низибии на­ходился под управлением преподобного Маркелла в 300 году. В то же время тут же была община 50 девственниц.

Основательницею Низибийской общины дев была диакониса Пла- тонида, и она же была для нее примером богоугодной жизни. Церковная надпись говорит о ней:

«Платонида, носимая в широте небесной,

Добротами просияла по широте земной»⁵¹⁶.

Платонида прославилась обителью своею. Устав ее был особенный и замечательный. Сестры принимали пищу раз в день. В пятницу они не должны были заниматься рукодельями, а с утра до вечера не выхо­дили из дома молитвы; после молитв и пения читалось и объяснялось Священное Писание⁵¹⁷. В Сирской Церкви долго и после того сохраня­лась любовь к разумению Священного Писания. Известно, как много святой Ефрем Сирин занимался объяснением Священного Писания. Он же усилил в общинах дев пение святых песней⁵¹⁸. Так уставила святая Платонида и для своей общины.

По правилам ее образовались высокие подвижницы Вриенна, Фо- маида, Иерия. Самый же великолепный цветок в этом саду Божием была святая дева Феврония⁵¹⁹.

Феврония с детства жила в блаженной общине. Она на третьем году жизни отдана была тетке своей блаженной Вриенне, и та надзирала за нею со всей нужной любовью. Красота Февронии была поразитель­ная еще в детском возрасте. Вриенна принимала все меры для сохра­нения цветка своего. Едва девочка достигла возраста, допускавшего воздержание, ей приказано было принимать пищу через день. Входя в благочестивые мысли тетки своей и замечая, что здоровье нисколько не страдает от поста, Феврония скоро стала употреблять самое малое количество хлеба и воды. К этому она присоединила жизнь самую тес­ную: спала на узкой и короткой доске; если тревожили ночью мечты, вставала и читала Священное Писание или становилась на молитву.

Когда по смерти Платониды Вриенна стала настоятельницею общины, Февронии приказано было читать по пятницам Священ­ное Писание. Поскольку же из города собиралось много посетитель­ниц слушать слово Божие, то Феврония читала за занавесом, чтобы скрыть свою красоту даже и от особ своего пола. Чтение обыкновенно сопровождалось кратким объяснением, и Феврония так ясно и от­четливо говорила о смысле того или другого отделения Писания, что в целом городе стали говорить об уме толковницы. К этим случаям присоединялись похвалы сестер добродетелям и красоте Февронии. От того любопытство городских жительниц было раздражено, и они спешили слушать Февронию.

Особенно сильно заинтересована была Февронией Иерия, вдова сенатора, лишившаяся мужа на восьмом месяце замужества. Она была еще язычница, но искала истину и добро. Рассказы о Февронии вос­пламенили ее желанием – познакомиться с редкою девушкою. Она явилась в обитель; Вриенна встретила ее с почестью, приличною ее сану; но она бросилась к ногам ее и со слезами просила дозволить ей язычнице видеться и поговорить с Февронией; при этом объяснилась она, что родные вынуждают ее избрать другого супруга, потому имеет она душевную нужду в совете искренне-доброй души. Вриенна отве­чала, что племянница ее не может видеться ни с кем – таково правило жизни ее! «Я приняла ее, – говорила настоятельница, – от родителей на третьем году ее жизни, теперь ей 18 лет и по редкой красоте ее она доселе не показывалась никому из светских людей». Иерия со слезами уверяла в чистоте своих намерений. На слезную, настойчивую просьбу ее Вриенна согласилась, но предложила условие: ^рия снимет свой богатый светский убор и явится в одежде послушницы, так как Фев- рония никогда не видала светских нарядов. Иерия с радостью приня­ла условие. Они вошли к девственнице. Феврония, приняв Иерию за странницу-отшельницу, пала к ее ногам и обняла ее как сестру о Христе. После краткого разговора Феврония начала читать, и Иерия с такою жаждою слушала поучения, что вся ночь прошла в святом упражнении. На следующее утро настоятельнице стоило большого труда убедить Иерию расстаться с Февронией. Нежно обняв свою юную наставницу, Иерия возвратилась к себе. Сообщив родным о небесных поучениях, слышанных ею, она упрашивала их покинуть язычество и принять хри­стианскую веру. Сама она тогда же приняла христианство и стала самою искреннею исповедницею Христовою. И родители ее, по ее убеждению, также были крещены со всеми домашними их.

Между тем Феврония расспрашивала у Фомаиды, занимавшей второе место после Врданны, кто была посетительница, которая так горячо плакала при объяснении Священного Писания? Фомаида при­зналась, что это вдова сенатора Иерия. Феврония с изумлением заме­тила, что напрасно не предварили ее о том; в незнании говорила она так доверчиво, как говорят только с сестрою о Христе. Фомаида сказала, что посетительница желала того сама, и что ей нельзя было отказать по ее значению в обществе.

Иерия часто бывала в общине и, когда Феврония была опасно больна, она прислуживала ей со всем усердием любви, не отходила от нее до ее выздоровления.

В таком состоянии была эта святая община, когда император Дио­клетиан послал (в 310 г.) в провинцию второй Сирии Лисимаха, сына знаменитого Анфима, и Селения, брата Анфимова, для преследования христиан. Селений был человек в высшей степени жестокий и нена­видевший христиан столько же, как и сам император. Лисимах был совсем другой человек. Мать его христианка на смертном одре заве­щала ему со всей настойчивостью – покровительствовать христианам. Диоклетиан, очень уважавший Анфима, не хотел по уважению к отцу лишить сына его почетного места, но вместе, подозревая его в благо­склонности к христианам, дал место в виде испытания; Селений был назначен более в руководителя, чем в товарища Лисимаху. С ними послан был еще граф Примус, также родственник их.

Город скоро узнал об ожидавших его ужасах. Низибийцы услы­шали о жестокостях, совершенных Селением в Месопотамии и Сирии Пальмирской; там Селений истреблял огнем и мечом столько христиан, сколько попадалось в его руки; оставшихся от пламени и железа пре­давал на растерзание диким зверям. Лисимах терзался от этих жесто­костей. Он не раз говорил наедине Примусу: «Тебе известно, что мать моя была христианка и сильно склоняла к своей вере; я удержался лишь из боязни прогневить императора и отца, но на смертном одре я дал ей слово не предавать смерти ни одного христианина и обращаться с ними дружелюбно. Но что делает дядя с христианами, попадающимися в его руки? Умоляю тебя – не предавай их ему, а сколько можешь, помогай тому, чтобы спасались они бегством». Примус склонился на сторону добрых чувств, сдерживал преследование и давал знать христианским общинам, чтобы бежали, кто куда может.

Мучители приближались к Низибии. При вести об их близости пресвитеры, отшельники, сам епископ скрылись, где кто мог. Иноки­ни монастыря Вриенны хотели последовать примеру их и просили ее дозволения. «Враг далеко, – говорила Вриенна, – вы еще не видели его и уже хотите бежать. Борьба не началась, а вы уже падаете духом. Бедные дети мои! Будьте тверды. Останемся здесь – примем смерть из любви к Тому, Кто за нас пострадал и умер».

Увещание матери на первый раз подействовало на сестер общины, но потом одна из сестер сильно смутила их, и они трепетали грубых воинов. Настоятельница дозволила им скрыться. Они уговаривали и Февронию бежать вместе с ними, но святая девственница лежала больною и предала себя воле Божией.

Настоятельница, оставшись с Февронией и Фомаидой, молила Господа с воплем и слезами о защите, Фомаида успокаивала ее надеж­дами на Господа, Который, если не найдет нужным избавить от смерти, подаст силы и крепость пострадать для славы имени Его и для вечного блаженства. Вриенна несколько успокоилась. Но, смотря на больную племянницу, она опять заскорбела. Феврония спрашивала, о чем скор­бит она? «О тебе тоска ее, – сказала Фомаида, – смотря на молодость и представляя жестокость мучителей, наша мать не может не содро­гаться». «Прошу вас, – отвечала Феврония, – молиться за меня греш­ную, дабы Бог обратил милостивый взор Свой на меня; уповаю, что Он не откажет в помощи Своей при ваших молитвах».

Вриенна и Фомаида со всей нежностью уговаривали ее пригото­виться к твердой борьбе. Они указывали ей, что их схватят враги и пре­дадут смерти, а ее красота и молодость заставят предлагать ей разные обольщения – и богатство, и молодого жениха, и жизнь роскошную, лишь бы она отреклась от Христа Господа. Но пусть помнит Феврония, что девство – дорогой дар Господу, обет сохранять девство страшно нарушить, а отрекаться от Христа – еще страшнее. «Ты всегда была покорною дочерью моею, – говорила Вриенна, – ты знаешь, что взя­ла я тебя с рук кормилицы и, нежно воспитав, берегла чистоту души твоей!.. Утешь же старость мою верностью Господу. Помни, как весело страдали другие за Господа. Ливии отсекли голову, а другую сестру нашу Леонию сожгли; Евтропия на 12 году замучена вместе с матерью. Ты сама восхищалась тем, что Евтропия, тогда как решили пронзить ее стрелами, могла убежать, но предпочла страдать за Христа»⁵²⁰.

Феврония благодарила за наставления, внушавшие ей мужество. «Господу Иисусу посвятила я девство мое, – сказала она. – Ему отдам и жизнь мою». Ночь прошла в трогательных беседах.

С восходом солнца город был взволнован. Многие христиане были схвачены и отведены в темницу. Язычники донесли Селению об общине Вриенны. Воины выломали двери, схватили настоятельницу и подняли мечи над ее головой; Феврония бросилась к их ногам и умоляла сперва умертвить ее, чтобы не видать смерти матери-воспитательницы. При­был граф Примус и велел воинам удалиться. Узнав, что отшельницы скрылись, советовал и остальным бежать. Примус, возвратясь из оби­тели, сказал Лисимаху, что в обители остались только две старухи и одна девушка. «Клянусь богами, – прибавил он, – девушка – такая красавица, что, если бы не была бедна, лучшей невесты не видать тебе во всю жизнь». Лисимах напомнил, что по наставлению матери не мо­жет он деву обета отнимать для себя у ее Господа. Он умолял графа спасти жизнь трех дев.

Воин слышал разговор друзей и передал Селению. Селений тотчас послал захватить в обители Февронию и объявить в городе, что завтра Феврония будет судима.

Воины надели на шею Февронии железное кольцо, сковали ее окова­ми и повели из обители. Вриенна и Фомаида упрашивали взять и их; но те отвечали, что приказано представить в суд одну Февронию. Со слеза­ми еще раз Вриенна упрашивала Февронию быть твердою для Господа.

Все в городе скорбели о том, что схватили дорогую для них настав­ницу. Особенно же Иерия громко рыдала. Она с большой свитой от­правилась в судебную палату; а на дороге узнала Фомаиду и в мирской одежде с нею пришла на место. Явились Селений и Лисимах. Феврония введена с связанными за спиною руками и с железным ошейником. По желанию Селения Лисимах стал делать допросы.

«Свободная ли ты или раба?» – был первый вопрос. «Раба», – от­вечала святая. «Чья же раба?» – «Раба Господа моего Иисуса Христа». «Твое имя?» – «Я христианка и зовут меня Февронией», – отвечала святая. Селений сказал святой деве: «Клянусь богами, Феврония, что я не должен бы быть снисходительным к тебе; но твоя красота и скромность берут верх над моим гневом. Слушай же, дочь моя: боги свидетели, что брат мой Анфим и я избрали для Лисимаха невесту богатую и знатную; но я готов соединить твою руку с рукою Лисимаха. Посмотри на него: он молод, красив, знатен, богат; все состояние мое будет твоим прида­ным, – детей у меня нет. Император прольет милости на Лисимаха. Ты будешь самою счастливою женою. Но знай и то, что если не примешь предложения моего, клянусь всеми же богами, – ты не проживешь долее трех часов. Выбирай».

«Жених мой, – отвечала Феврония, – бессмертен. На Него не про­меняю никого. Никакие лестные обещания и никакие угрозы не пере­менят моего решения. Не нужно вам и тратить слов».

Не ожидавший такого твердого ответа, гордый Селений приказал сорвать с Февронии одежды ее и набросить лохмотья. Сквозь дырявую ветошь видна была нагота Февронии. Селений с хохотом сказал: «Не стыдно ли быть в таком виде пред нами?» «Если ты к этому оскорбле­нию, – отвечала Феврония, – присоединишь пытки железом и огнем, я готова и на них. Он, Господь мой, столько страдал за меня. Мне ли не терпеть за Него». «Бесстыдная девушка! – закричал Селений. – Ты, гордясь красотою твоею, величаешься тем, что выставлена эта красо­та напоказ всем». «Нет, – отвечала Феврония твердо, – нет, доселе ни одному мужчине не дозволяла я видеть лица моего; теперь же ре­шаюсь терпеть и пытки – только для Господа моего». «Хорошо! – за­кричал рассвирепевший Селений. – Пусть узнает пытки!» Он прика­зал привязать ее между четырьмя столбами и разложить тут же огонь, и в то же время, как будет жечь ее огонь, осыпать ее градом ударов. Это выполняли с такою зверскою жестокостью, что кровь полилась ручьями, и тело падало клочками. Многие из зрителей падали без чувств, другие громко требовали прекратить зверство. Но Селений был бесчеловечен. Уже тогда, как сказали, что Феврония умерла, приказал он остановить мучение.

Фомаида лежала без чувств; Иерия громко кричала: «Феврония – наставница моя! Тебя отнимают у меня; и Фомаиды лишаюсь я». Стра­далица приведена была в чувство водою. Судья сурово сказал: «Удачен ли твой первый бой, Феврония? Как находишь ты его?» «Ты можешь сам судить, – отвечала Феврония, – жестокость твоя победила ли мою слабость?»

«Повесить ее, – сказал мучитель, – драть бока ее железными ког­тями и жечь до костей». Палачи принялись за работу. Тело лилось вместе с кровью, огонь проникал до внутренностей. Святая сперва говорила: «Спаситель мой! Не покинь меня в страшный час». Потом страдала молча.

Многие из присутствовавших поспешили выйти из судебной па­латы, другие говорили страшному судье, чтобы приказал, по крайней мере, отнять огонь. Селений согласился и потом стал допрашивать мученицу. Феврония не в состоянии была отвечать. Судья велел за дерзость отрезать язык. Но судью остановили. Селений приказал вы­рвать зубы, и это исполнили.

«Поклонишься ли ты богам?» – кричал Селений. Он велел от­резать груди ее. Святая молилась: «Господи! Ты видишь, как страдаю; прими душу мою к Себе».

Когда отвязали ее от столба, она не могла держаться на ногах и упала.

Старица Вриенна оставалась в обители для молитвы; ей дали знать, как тверда питомица ее, и она благодарила Господа.

«Она умерла», – сказал граф Лисимаху, когда Феврония лежала без чувств на земле. «Нет, – отвечал тот, – она еще будет бороться за веру, для спасения других, – ты увидишь. Такая христианская твердость!»

Иерия, личность много значившая в гражданском быту, сказала Селению, что жестокость его оскорбляет человечество и гражданское приличие. Селений, побледнев от гнева, велел представить ее к допросу. «Не отринь и меня, Бог Февронии – наставницы моей! Соедини меня с нею», – сказала благая Иерия и спешила подойди к судье. Тиран начал было допрашивать Иерию. Но ему сказали, что мучение аристократки слишком опасно, народ и без того взволнован. Оставив Иерию в покое, он велел отсечь Февронии руки и ноги. Исполнили и это.

«Довольно, – сказал Лисимах Селению. – Пойдем обедать». «Нет, пока не увижу последнего вздоха ее, не уйду», – говорил Селений и ве­лел отрубить Февронии голову.

Придя к обеду, Селений в ярости бешенства размозжил себе го­лову о столб. Лисимах, узнав о страшной смерти дяди, просил При­муса устроить почетное погребение страдалицы Февронии. Останки мученицы собраны и погребены были в обители с почестями. Примус и Лисимах приняли христианство. В честь страдалицы начали строить храм в Низибии, и он освящен был на шестом году после ее кончины.

Если славною смертью святой Февронии произведено было силь­ное действие на сторонних людей и на граждан Низибии; то понятно, как много значила эта смерть для сподвижниц – сестер ее. В лучших из них, каковыми оказались и во время страшного испытания блаженная Вриенна, Иерия и Фомаида, смерть Февронии усилила ревность к под­вигам благочестия и одушевила надежды на сильную благодать Божию. Блаженная старица Вриенна окончила подвижническую жизнь свою спустя два года после освящения храма в честь мученицы – питомицы ее (318 г.). После нее осталась настоятельницею обители блаженная

Фомаида. Пламенная Иерия почила при гробе Февронии. В 322 году окончила подвиги свои святая Фомаида⁵²¹.

В начале IX века в Солуни⁵²², городе тогда населенном и особенно окруженном славянами, жил муж почтенный по душевным качествам, богатству и званию Лев, родом болгарин, но служивший при грече­ском императоре⁵²³. Супруга его Мария была также благочестивая жена. От этой доброй четы произошли просветители славян – Мефодий и самый младший, Константин, родившийся в 827 году.

Семи лет Константин обнаружил в себе сильную любовь к учению и быструю память; но особенно любил он изучать творения Григория Богослова. От неудовлетворяемой жажды учения он стал скорбеть: желал он учиться грамматике у Солунского инока, но тот отказался. Родственник его логофет Феоктист, опекун малолетнего императора Михаила, узнав о его дарованиях, вызвал его ко двору – учиться вме­сте с царем. После изучения грамматики и начал Гомеровой поэзии у знаменитого Льва, начальника училища Бардина, и у даровитого Фотия, впоследствии патриарха, учился он словесности, философии, астрономии и музыке. Блестящие дарования привязали к нему лого­фета, так что тот хотел выдать за него свою крестницу, но Константин отказался. Логофет предложил царице: «Вот у нас молодой философ, не любит мирской жизни; чтобы не потерять его для общества, посвятив его священству, поручим ему службу» библиотекаря Софийского. Так и устроилось⁵²⁴. Но Кирилл не долго пробыл на этой должности хлопот­ливой. Он скрылся в монастыре Золотого Рога, и только спустя полгода узнали о месте пребывания его. Тогда уговорили его принять долж­ность учителя. По воле царя имел он публичный спор с низложенным патриархом Иоанном, известным по упорству, с каким поддерживал он иконоборную ересь, и – блаженный пристыдил гордого упрямца.

На 24 году жизни своей, в 851 году, философ вместе с Георгием асикритом послан был к Милитинскому эмиру для прений о христи­анской вере: преемники Аль-Рашида любили спорить о Коране. По­ручение исполнено с успехом.

По возвращении в столицу Кирилл удалился на Олимп – Афон, где жил иноком брат Мефодий, и в любезном уединении предался со всей ревностью иноческим подвигам.

Старший брат, получив образование в Солуни, поступил в воен­ную службу и был 10 лет правителем Струмской Славянской области, подвластной тогда императору. Соскучив мирскою жизнью, Мефодий удалился в иноческую обитель и покорился всем строгостям иночества: «выполнял безответное послушание, пребывал в бдениях и молитве, посещал каждую службу Божию, хранил пост и духовное трезвение, очищал душу плачем; не давал себе покоя ни днем, ни ночью». Такая подвижническая жизнь обратила на него внимание прочих подвижни­ков, которые, с согласия патриарха, желали видеть его митрополитом знаменитого места, вероятно, Солуня; но он не согласился на избрание, и едва могли убедить его принять игуменство в Полихрониевом мона­стыре⁵²⁵, одном из самых богатых, находившемся на Мраморном море.

В 858 году послы хазар просили императора прислать к ним уче­ного мужа, который бы научил их истинной вере, так как, прибавляли они, «то иудеи, то магометане домогаются обратить их к своей вере». Император, как и другие, знал в блаженном Кирилле особенную спо­собность к изучению языков и обширную ученость. Потому назначил его в миссию к хазарам; «пусть, – прибавил император, – помощником тебе будет брат твой игумен Мефодий»⁵²⁶. Ревностные проповедники успели, по крайней мере, столько сделать между хазарами, что Каган принял христианство и каждому дозволено было исповедовать святую веру, а жившим там грекам запрещено под угрозою смертной казни принимать иудейство или магометанство⁵²⁷.

Едва возвратились святые братья из этой миссии, как в конце 862 года Славяно-Паннонские князья, не имея истинного учителя (хотя латинские священники были у них), а еще более чувствуя нуж­ду слышать на родном языке Богослужение и учение о вере, просили императора Михаила и патриарха Фотия прислать к ним нужных для них учителей. «Другой никто не в состоянии исполнить такого дела, – говорил опять император Кириллу, – как ты с братом». Святой Ки­рилл, понимая важность и трудность перевода священных книг на на­родный язык, с благоговейным приготовлением сделал первый опыт перевода. Царь и патриарх с радостью поспешили отправить благоче­стивых братьев. На этом пути Мефодий утверждал болгарского князя в решимости бороться с язычеством⁵²⁸, а блаженный Кирилл, говорит древний синаксарь, «пошел в Брегальницу и, найдя тут некоторых из славянского народа некрещеными, привел их в Православную ве­ру и крестил, написав им на славянском языке книги; всего обратил в христианскую веру до 4 500 человек»⁵²⁹. Составив славянские письмена в Константинополе, блаженный Константин, прежде всего, обрадовал своим изобретением славян, с юности знакомых ему, живших не вдали от Солуня⁵³⁰. Столько дорогих ему родичей, доселе не бывших христиа­нами особенно от того, что не знали они греческого языка, на котором толковали им о Христе, – родною славянскою проповедью легко об­ратил он к Христу Господу.

В Моравии Кирилл и Мефодий с апостольским усердием совершали дело, для которого были призваны: обучали детей, устраивали Бого­служение, то и другое на славянском языке⁵³¹. Им надлежало бороться и с остатками язычества, и со страстями невежественного латинского духовенства. Они переходили из области одного князя к другому с про­поведью о чистой Евангельской истине на понятном для всех языке. Четыре года с половиною (с 863 по 867 г.) Кирилл и Мефодий исполняли распоряжение восточного патриарха во славу Божию. «И ради быша славяне, слышаще величья Божия своим языком». Но слишком не рады были тому питомцы Рима, немецкие священники. Они осыпали бранью славянских проповедников за славянское Богослужение. Надпись Пила­та на кресте, говорили, написана была только на трех языках; так должно и ныне молиться только на трех языках (еврейском, греческом, латин­ском). «Стало быть, – отвечали им проповедники истины, – вы ученики Пилата? Стыдитесь». Но у немца для денег нет стыда. Немцы сделали донос в Рим на славянских проповедников. Папе, каков был Николай, очень не нравилось, что проповедники, покоряя сердца вере Христовой, не имеют в виду папы; он потребовал греческих проповедников в Рим.

На дороге в Венеции Кирилл и Мефодий должны были выдержать жестокий спор о правоте дела своего. «Сколько народов, – говорили умные учители тупым людям, – славят Бога на своих языках! Мы можем указать на армян, персов, авазгов, грузин, готов, хазар, арабов, египтян, сирийцев!» Папа Адриан (с 4 декабря 867 г.), преемник Ни­колая, опасаясь потерять влияние на Моравию, оказался довольным просветителями славян, покорными древним правилам о патриархах. Он оправдал славянскую службу особым посланием. Святой Кирилл скончался в Риме, февраля 14-го 869 года⁵³².

Святой Мефодий, согласно с завещанием святого брата, решился продолжать трудиться для славян. Безуспешные в Риме немцы взвол­новали славян междоусобиями и погубили Ростислава. Мефодий,уклоняясь от смут, прибыл (в 870 г.) с учениками своими в Паннонию, и князь Котел с любовью принял его в Мосбурге (болотном замке). Котел просил папу посвятить Мефодия в архиепископа Паннонского, и желание его исполнено. В священники посвящались теперь только славяне и к утешению родичей совершали службу на понятном для них языке. Латинской службы никто не хотел слушать. Немецкое ду­ховенство, оставшись без доходов, раздражилось в высшей степени. Оно (872 г.) стало преследовать Мефодия со всем ожесточением, вос­становило против него и германского императора, и моравского князя Святополка; дело доведено до того, что Мефодий отправлен в заточе­ние, где пробыл целые два года с половиною.

Немецкое духовенство, действуя так против святого Мефодия, вдвойне оскорбляло власть папы, к которой для денег обращалось оно под защиту: оскорбляло тем, что удалило из Моравии того, кто посвя­щен туда папою; оскорбляло тем, что самовольно распоряжалось в той области, которая по давнему распоряжению принадлежала к епархии папы и где дозволено было немцам действовать только под зависимо­стью папы. Потому папа Иоанн VIII не только возвратил Мефодию (874 г.) иерархическую власть над Моравией и не только писал к Лю­довику и Карломану о невинности Мефодия и виновности немецких бискупов; но запретил последним самое Богослужение. Потому и сла­вянские князья не только выгнали все немецкое из своей страны, но по их просьбе Мефодий объявлен был со стороны папы архиепископом Моравского государства. Всего более поразительно было в это время то, что четыре бискупа, злодействовавшие против святого Мефодия, поражены были судом Божиим, как предсказывал Мефодий, – все четверо умерли в один и тот же год. «С того времени, – говорит очеви­дец, – Божественное учение стало быстро распространяться, язычество и суеверия исчезали» – и государство Святополка цвело.

Счастливые успехи славянской проповеди в Моравии имели влияние и на соседние славянские страны. Святополк в 871 году вступил в брак с богемской княжною. Эта связь двора Моравского с Богемским откры­ла удобства для Евангельской проповеди святого Мефодия в Богемии. Насилия немцев, заставив Боривоя, богемского князя, вступить в по­литический союз со Святополком, еще более сблизили Боривоя с Ме- фодием, и святой Мефодий в 874 году крестил князя Боривоя и супругу его Людмилу в Велеграде; а вслед за князем владетельным крестилась и значительная часть народа в Богемии: славянская проповедь, понятная для каждого чеха, легко открыла богемцам святость христианской веры. Храм святого Климента под Прагою и храм святого Теория в замке, по­строенный Боривоем, остались памятниками чистой веры в Богемии⁵³³.

Языческий князь, сидевший на Висле, ругался над христианами и причинял им разные обиды. Мефодий послал сказать ему, что хоро­шо бы ему было креститься волею на своей земле, чтобы, попавшись в плен, не принужден был креститься поневоле, на чужой, и вспомянуть его. «Действительно все так и случилось», – говорит свидетель жизни Мефодиевой. Ученики Мефодия, согласно с желанием образумлен­ного князя, насадили в Польше православное учение о христианстве и Богослужение славянское.

О Далматии говорит древний ее историк: «Мефодий учредил Ли­тургии по уставу греков». Иначе и не могло быть: Мефодий на пути в Рим и из Рима бывал в Далматии⁵³⁴. Хорваты и сербы в то же время и по бедствиям политическим просили и получили помощь от императора Василия, а вслед за тем приняли проповедников Восточной Церкви; из них даже те, которые были язычниками, слушая проповедь и Бого­служение на понятном языке, охотно крестились⁵³⁵.

Как ни благотворна была деятельность святого Мефодия для Свя­той Церкви и всех славян, немцам не было дела до веры и спасения людей, – им нужны были свои доходы, – а гордость их волновалась от успехов славянского проповедника. Они донесли в Рим, что Ме­фодий отступник от веры, не исповедует исхождения Святого Духа и от Сына, не проповедует не только вселенской власти папы, но да­же зависимости своей от папы, – совершает службу на славянском, а не на римском языке. Папа Иоанн покоен был относительно догмата о Святом Духе, исповедуя его согласно с патриархом Фотием; но он встревожился за свою власть над Моравией и вопреки прежнему рас­поряжению своему запретил (в 879 г.) славянскую службу. Немцы торжествовали; они явились в Моравии и объявили, что Мефодий лишен власти и Моравия передана им. Святой Мефодий вынужден был отправиться в Рим. На Римском соборе (880 г.) святой Мефодий признан учителем Евангельским по всем отношениям. Папа писал в Моравию, что он утверждает Мефодия в правах архиепископа, при­знает веру его чистою и «так как сказано: всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос во славу Бога Отца (Флп. 2, 11), не находит противоречия здравой вере в том, что поют Литургии на славянском языке или читают на нем Святое Писание». Святой Мефодий воз­вратился в Моравию, спокойный, с торжеством истины над ложью. Но немецкая изобретательность неистощима на зло; она распустила слух, будто патриарх и император в гневе на Мефодия за его согласие с папою. Святой Мефодий не имел причин тревожиться слухами зло­сти, да и он получил от императора письмо, дышавшее любовью. Тем не менее, для рассеяния вредных толков он отправился в Византию. Здесь и патриарх, и император приняли его с уважением. Памятником высоких мнений Православия о подвигах Мефодия служило и то, что император оставил для придворного причта священника и диакона, посвященных святым Мефодием, и в славянском переводе книги.

Когда и при дворе папы и при дворе императора интриги немцев не достигли своей цели, немцы обратились к Святополку. Они пустили в ход и низкую лесть, и низкую клевету. Святополк плохо понимал святую веру и давал волю страстям своим. Немцы все прощали ему, – не требуя от него подвигов покаяния. Мефодий говорил о грешнике, как говорит Евангелие. Отселе Святополк стал оказывать явное нерасполо­жение к Мефодию и благосклонность к льстецам немцам. Викарный епископ, Шваб Вихинг, поборник заблуждения о Святом Духе, человек мало дороживший совестью, стал любимцем Святополка и злейшим врагом святого Мефодия. Так до самого гроба святой Мефодий тер­пел скорби за апостольские труды свои. Он блаженно почил 6 апреля 885 года и похоронен был в Велеграде, «в великой Моравской церкви, на левой стороне за алтарем Святой Богородицы»⁵³⁶.

Славянские просветители оставили высокие плоды трудов своих не для одних современников, но для позднего потомства.

По точным исследованиям, святой Кирилл изобрел славянскую азбуку, или, как говорит монах Храбр, «створи 30 письмен и 8, ово ибо по чину греческих письмен, ово же по словенстей речи». По словам Храбра, Кириллова азбука была греко-славянская не только по под­бору звуков, но и по рисунку букв, – в ней отличались от греческих, по рисунку, не более 14 букв⁵³⁷.

Святой Кирилл, по Паннонскому житию его, «весь церковный чин предложи (преложи, перевел) и научи своих учеников утрени и годинам (часам), обедни и навечерници и тайней службе». «Мефо­дий, – по его житию, – псалтырь бе токмо и Евангелие с Апостолом и избранными службами с философом преложил первое». Соединяя эти известия с другими, убеждаемся, что Константину принадлежат переводы Евангельских чтений, Апостольских чтений, Псалтири, па- римийника, служебника, требника и октоиха.

В списке ХV века сохранилось «написание о правой вере изученное Константином блаженным философом, учителем о Боге славянскому языку». В конце исповедания сказано: «сице аз свою веру исповедаю и с присным моим братом Мефодием». Исповедание столько же несо­мненное по подлинности, сколько драгоценное по содержанию. Оно основательно обличает немецкое заблуждение о Святом Духе⁵³⁸.

Составитель жития Константина философа, излагая сокращен­но разговоры Константина с иудеями и магометанами хазарскими, прибавляет: «Если хотите совершенных бесед сих святых, в книгах обрящете я, еже приложи учитель наш и архиепископ Мефодий, брат Константина философа, разрешив е на осмь словес». В статье о книгах полезных и вредных между первыми после Кирилла Иерусалимского поставлен «Кирилл Словенский». Ныне книга бесед святого Кирилла неизвестна, и остается довольствоваться только извлечениями из нее; но и тут много мыслей высоких о человеке и христианстве, много об­личений неотразимых иудейству!⁵³⁹

Святой Мефодий продолжал, после брата своего, переводить на сла­вянский язык как книги Священного Писания, так и некоторые другие, более других нужные. На последнем году жизни он заставил способных писцов переписать труды свои и таким образом оставил в переводе «вся книги исполнь, разве макковеи и номоканон рекше закону правило и от- чиные книгы» – (патерик), так говорит житие его; а, по словам Иоанна экзарха, «преложи вся уставные книги 60 от Эллинского языка в Сло- венске». По тому и другому известию святым Мефодием оставлены в переводе: а) все канонические книги Священного Писания, но не были переведены апокрифические; б) номоканон и патерик.

Так святые Кирилл и Мефодий подвизались в проповедании чистой святой веры (восточного Православия) славянским народам, страдая за то мужественно, до гроба. Если являются такие, которым хочется выдавать святых мужей за поклонников своеволия людского, то остается жалеть о том, что дозволяют себе лгать на святую истину⁵⁴⁰.

Память славянских просветителей священна для славянских пле­мен как память о проповедниках чистой истины. Ее торжествовали не раз в году славянские племена⁵⁴¹. Известны и древние службы святым Кириллу и Мефодию⁵⁴².

Блаженный Павел еще в юных летах уведен был из России татара­ми, – и потом продан был в Константинополь. Сколько страданий вы­терпели русские от Крымских разбойников-татар! Хищники не в одной честной войне, но в воровских, тайных наездах захватили русских и по­том насмехались в лице их над человечеством. «Корабли, приходящие к Крымским татарам из Азии, – говорит современник, – привозят им оружие, одежды и лошадей, а отходят от них нагруженные рабами... Они всегда имеют в запасе рабов не только для торговли, но и для потехи своей дома и для удовлетворения своим наклонностям к жестокости. Те, которые посильнее из этих несчастных, – связанные или скованные мучатся днем на работе, ночью в темнице, и жизнь их поддерживается малостью пищи, состоящей в мясе дохлых животных»⁵⁴³. Павел, изму­ченный варварами, мог быть куплен только христианином. Прослужив несколько лет господину, он отпущен был на волю и вступил в брак с русскою девушкою, подобно ему попавшеюся в плен и также полу­чившею свободу. Супруги вели жизнь христианскую, быв испытаны тяжелыми скорбями. От страданий в плену Павел стал сильно страдать падучею болезнью. Припадки ее по временам бывали так жестоки, что больной впадал в безумие. Супруга и соседи положили отвести его в храм Богородицы Муглунийской, где подобные больные получали исцеление. Больной, не понимая, что хотят с ним делать, никак не хо­тел идти; принуждены были связать его и вести против воли. Доро­гою встретились турки и спросили: «Куда тащат его?» Больной в ис­ступлении ума закричал: «Я агарянин, я стал агарянином». Больного довели до церкви. Между тем турки спустя два дня надумались. «Как? – говорили они между собой, – брат наш магометанин просил нашей помощи, и мы оставили его в руках неверных». Один из них, иссту­пленный фанатик, разжег других и склонил явиться к великому визирю с жалобою на христиан. «Неверные, – доносили они визирю на словах и на бумаге, – неверные в столице магометанства осмеливаются при­нявшего магометанство тащить в церковь», – и рассказали о Павле. Разгневанный визирь велел немедленно представить к себе мнимого нового магометанина, а священников церкви и кого найдут в ней связать и привести к нему. К счастью, один из слышавших это решение визиря немедленно дал знать о том в церкви. Когда поднялась тревога, и боль­ного вели из храма, больной внезапно выздоровел, и ему рассказали, в чем дело его. Едва успели сообщить ему об общей опасности, как по­сланные визирем схватили его и священников и привели к визирю. При­казав бросить священников в глубокую темничную яму, визирь ласково спросил Павла: «Правда ли, что ты принял магометанство?» «Никогда не хотел ничего подобного», – отвечал Павел. Доносчики говорили, что когда тащили его в церковь, сам он называл себя магометанином, в слух их. «Вы хотите только мучить христиан, – сказал Павел, – и вы­думываете неправды». Визирь спросил: «Зачем тащили тебя в церковь?» «Меня тащили в дом, господин мой, а не в церковь, – говорил Павел, – я страдаю до безумия в новолуние, и в этом-то состоянии волокли меня в дом; но христианином я был, христианин я теперь и христианином останусь». «Так как эти правоверные, – сказал визирь, – слышали от тебя самого, что ты – магометанин; то тебе остается или быть маго­метанином, или же быть осужденным на смерть: выбирай любое – или магометанство и почести, или позорную смерть». Позади исповедника стояла добрая супруга его и говорила ему по-русски: «Не бойся смерти, добрый супруг мой; будь тверд в святой вере: умереть недолго, а потом станешь веселиться с Христовыми мучениками, и как я буду счастлива! Меня станут называть женою мученика». Визирь спросил: «Что это за женщина? О чем говорит она?» Один из присутствовавших, знавший русский язык, сказал: «Это жена его, и она уговаривает его не отрекаться от христианской веры». Визирь велел привязать жену к столбу и бить без пощады, а мужа бросить в тюрьму. Как жена, так и священники также заключены были под стражу. Спустя три дня Павел снова пред­ставлен был к визирю. Сколько ни уговаривали его, он смело повторял одно: «Я – христианин». Визирь велел казнить его, и – ему отсекли голову на ипподроме, в самый день страданий Господа нашего Иисуса Христа, в 1683 году апреля 6-го дня. Священники и супруга мученика за деньги освобождены были из темницы⁵⁴⁴.

«Горел желанием, – как говорит писатель жития его⁵⁴⁵, – всю вселенную обогатить знанием восхождения на высоту делания и со­зерцания, стремился он возжечь во всех пламенную любовь к этому восхождению... Удивлял самих подвижников своею почти бесплот­ною ангельскою жизнью: пост его, бдения, всенощные стояния, не­престанные псалмопения и молитвы превосходили всякое описание. Казалось, он спорил с природою, желая вещественное тело свое сделать невещественным... »

А вот и слова самого Григория в ответ на вопросы об умственном делании, с которыми обратился к нему один из учеников его: «Когда душа употребляет все свое усердие и подвизается посредством деятель­ных добродетелей, при должном рассуждении, тогда она низлагает все страсти и подчиняет их себе. А если страсти покорены, то ее окружают естественные добродетели и следуют за нею, как тень за телом; и не только следуют, но и учат ее и наставляют тому, что выше естества, учат как бы восхождению по духовной лестнице.

Когда же ум, благодатью Христовою, взойдет к тому, что выше естества, тогда, просвещаемый Святым Духом, он простирается к яс­ному видению; тогда, сделавшись выше самого себя, по мере данной ему от Бога благодати, весьма ясно и чисто видит сущность вещей, и уже совсем не так, как умствуют о том внешние мудрецы, кидаю­щиеся только за тенью вещей, а не старающиеся как должно следовать существенному действию природы. Ведь и Божественное Писание го­ворит: Посуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели (Рим. 1, 21–22). Потом душа, принявшая благодать Святого Духа, по причине множества видений, какие ей открываются, мало-помалу оставляет прежние и переходит к высшим и Божественнейшим, как говорит апостол Павел: Забывая за­днее и простираясь вперед (Флп. 3, 13), – и таким образом поистине от­брасывает всякую боязнь и страх и, прилепившись любовью к Христу, видит, что природные ее помыслы совершенно умолкают и, по писанию святых отцов, остаются назади. Достигнув безвидной и неизреченной красоты, она теперь, осияваемая сиянием и благодатью Святого Духа, беседует только с Богом, а просветившись этим беспредельным светом и имея стремление к одному Богу, она, по причине своего нового и чуд­ного изменения, совсем уже не чувствует своего смиренного, земного и вещественного тела, ибо является чистою и светлою – без всякой примеси вещественного пристрастия, является существом собственно умным, каким был до грехопадения первородный Адам. Он сперва был покрыт благодатью беспредельного света, а потом, по причине горького преступления, обнажился от светоносной этой славы».

«Человек, через трудолюбивое упражнение в умной молитве до­стигший столь дивной высоты и увидевший ясно свое собственное устроение, в какое он пришел благодатию Христовою, уже увидел и вос­кресение души своей прежде чаемого общего воскресения, так что душа, очистившаяся таким образом, может говорить вместе со святым апо­столом Павлом: В теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю (2Кор. 12, 2). Но вместе с тем душа и недоумевает, и изумляется тому, и взывает с удивлением: О, бездна богатства и премудрости и ведения Божиего! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! (Рим. 11, 33)».

Светоносная жизнь в мире святого Григория светоносными лучами отразилась и в прославившихся учениках его: святых Герасиме, Иоси­фе, авве Николае, чудном Марке, Иакове, Аароне, Моисее, Лонгине, Корнилии, Исайи и Клименте.

И кто измерит все лучи, которыми жизнь праведников озаряет путь к небу для остального человечества...

Преподобный Нил – великий отец Русской Церкви по своему подвижничеству и наставлениям.

Он был из дворянской фамилии Майковых. Начало иноческой жизни полагал он в обители преподобного Кирилла Белоезерского. Здесь он пользовался советами умного и строгого старца Паисия Яро­славова, который потом был игуменом Сергиевой лавры и не захотел быть митрополитом. Затем путешествовал на восток, чтобы видеть в опытах жизнь духовную, был, по его словам, «на горе Афонской, в странах Цареградских и других местах»⁵⁴⁶. По возвращении с востока короткое время жил он за оградою Кириллова монастыря, в уединен­ной келлие; потом в 15 верстах от монастыря, на реке Сорке, поставил себе крест с часовнею и келлию и тем, которые хотели делить с ним подвиги, предлагал жизнь не общежительную, а скитскую.

Историю внутренней своей жизни отчасти открыл сам преподобный в послании к кн. иноку Вассиану, по настоятельной его просьбе. «Пишу к тебе, – говорит он, – показывая себя: любовь твоя по Богу вынуждает к тому и делает меня безумным, чтобы писать тебе о себе. Не просто и не по случаям надобно нам поступать, а по Святому Писанию и по пре­данию святых отцов. Удаление мое из монастыря (Кириллова) не было ли ради душевной пользы? Ей, ради ее. Я видел, что там живут не по За­кону Божиему и преданию отеческому, а по своей воле и человеческому рассуждению. Много еще и таких, которые, поступая так, неправильно мечтают, будто проходят житие добродетельное... Когда мы жили вместе с тобою в монастыре (Кирилловом), ты знаешь, как удалялся я мирских связей и старался жить по Священному Писанию, хотя по лености моей и не успевал. По окончании странствования моего пришел я в монастырь (Кириллов) и вне монастыря, вблизи его, устроив себе келлию, жил, сколько мог. Теперь переселился я вдаль от монастыря, нашел благодатию Божией место по мыслям моим, мало доступное для мирских людей, как сам ты видел. Живя наедине, занимаюсь испытанием духовных Писаний; прежде всего испытываю Заповеди Господни и их толкование и пре­дания апостолов, потом жития и наставления святых отцов. О всем том размышляю и что, по рассуждению моему, нахожу Богоугодного и по­лезного для души моей, переписываю для себя. В этом жизнь моя и ды­хание. О немощи моей и лени возложил упование на Бога и Пречистую Богородицу. Если что случается мне предпринимать и если не нахожу того в Писании, на время отлагаю в сторону, пока не найду. По своей воле и по своему рассуждению не смею предпринимать что-нибудь. Живешь ли отшельнически или в общежитии, внимай Святому Писанию и следуй по стопам отцов или повинуйся тому, кто известен как муж духовный в слове, жизни и рассуждении... Святое Писание жестко лишь для того, кто не хочет смириться страхом Божиим и отступить от земных помыш­лений, а желает жить по своей страстной воле. Иные не хотят смиренно испытывать Святое Писание, не хотят даже слышать о том, как следует жить, как будто Писание не для нас писано, не должно быть выполняемо в наше время. Но истинным подвижникам и в древние времена и в ны­нешние и во все века слова Господни всегда будут словами чистыми, как очищенное серебро: Заповеди Господни для них дороги более, чем золото и каменья дорогие, сладки боле, что мед и сот»⁵⁴⁷.

По этому письму видно, между прочим, и то, что путь жизни, из­бранный Нилом, изумлял собою современников. Да и подлинно было чему изумляться, особенно для слабых.

Дико, мрачно, пустынно место, которое избрал для скита своего преподобный Нил. Это не местность Афонская, где столько красот природы, где воздух живительный, плоды роскошные.

Речка Сорка, передавшая свое имя русскому угоднику Божиему, похожа более на болото, чем на текущую реку, чуть тянется вниз; вся местность скита низменная и болотистая. И здесь-то подвизался рус­ский отшельник. Еще целы прудок, выкопанный преподобным Нилом, и его трудов – колодезь с превкусною водою, которую употребляют для исцеления⁵⁴⁸. Еще цела одежда Нила; волосья ее колются, как иглы. Все скитское общество преподобного состояло из иеромонаха, диакона и 12 старцев⁵⁴⁹. В число их явились из Иосифова монастыря Дионисий из князей Звенигородских и Нил Полев – потомок князей Смоленских. Первый из них, когда жил в Иосифове, «в хлебопекарне работал за двух и к тому же пел 77 псалмов и творил по 3 000 поясных поклонов каждый день. Но, полюбив уединение, просился и получил благословление идти к отцу Нилу, который тогда сиял, как светило, в пустыни на Белоозере». Так говорит современник⁵⁵⁰. Для нужд братьев преподобный Нил устроил на речке небольшую мельницу. Когда решились построить храм, надобно было предпринять много работ. На почве болотистой надлежало сде­лать высокие насыпи для храма, тем более, что здесь же надлежало быть и братской усыпальнице. Руками святого старца и его скитников насыпан был высокий холм для храма и усыпальницы. Каждая келлия поставлена на возвышении и каждая от другой и от храма на расстоянии брошен­ного камня. Скитники собирались в храм свой, по примеру восточных, только по субботам, воскресеньям и праздникам: в прочие дни каждый молился и трудился в своей келлие. Всенощная скитская продолжалась во всю ночь, в полном смысла слова: за каждою кафизмою предлагалось по три и четыре чтения из отцов. Во время Литургии пели только три- святую песнь, аллилуйя, херувимскую и достойно; все прочее читалось протяжно, нараспев. В субботу приходили в братскую усыпальницу, где совершалась панихида за упокой усопших. Таков церковный устав Нила⁵⁵¹.

Преподобный Нил был один из тех, которые душою скорбели о порче книг церковных, и старался исправлять их. Это, как и скитская жизнь, дотоле невиданная, возбуждало против него неудовольствия. Он терпеливо шел путем своим⁵⁵².

В 1491 году видим преподобного Нила на соборе о жидовствую- щих еретиках⁵⁵³. По делу о них же ревнитель Православия блаженный Геннадий в 1492 году желал лично видеть преподобного Нила, чтобы слышать суждения его о предметах недоумений⁵⁵⁴.

Неизвестный современник писал: «Нил Майков, ученик Паисия, был в Святой Горе. Великий князь содержал их (Паисия и Нила) в великой чести. Когда окончился собор о вдовых попах и диаконах (1503 г.), старец Нил предложил, чтобы не было сел у монастырей, а жили бы трудами рук своих. К нему присоединились и Белоезерские пустынники». Дру­гой современник так говорит о том же: «Некоторые отцы, проводящие и любящие безмолвие и уединенную жизнь (между ними первый святой Нил), твердо помня отеческие наставления о нестяжательности, необхо­димой для черноризцев, скорбели о том, что монастыри владеют селами, и полагали, что напрасно произносится отречение от мира монахами, – ибо они точно так же, как миряне, волнуются и ссорятся с мирянами и между собою, ходят по судам и ведут тяжбы. Потому они предлагали о том самодержцу, как имеющие доступ к нему по своей крепкой жизни и по великой добродетели и как уважаемые самодержцем». По известию того и другого современника, на соборе Иосиф Волоколамский и другие подали другой голос о монастырских имуществах, и их голос был уважен⁵⁵⁵.

В предсмертном завещании преподобный, заповедуя ученикам бросить тело его в пустыни, в пищу зверям, или закопать в яму с пре­зрением, писал: «Оно тяжко согрешило пред Богом и недостойно по­гребения», и затем прибавлял: «Сколько в моей силе было, старался я не пользоваться никакою честью на земле, в этой жизни; так пусть будет и по смерти». Преподобный скончался 7 мая 1508 года⁵⁵⁶.

Мощи преподобного почивают под спудом. Грозный царь в 1569 го­ду хотел на место деревянного построить каменный храм. Но препо­добный, явясь Иоанну, строго запретил ему строить такой храм; так он и за гробом остается ревнителем скитской простоты⁵⁵⁷.

Как жизнь преподобного Нила была жизнь особенная, так и в пи­саниях своих он такой наставник, какого дотоле не было в Русской Церкви. Он учитель жизни созерцательной.

«Устав скитского жития преподобного Нила»⁵⁵⁸, после предисловия о мысленном делании, предлагает наставления: 1) о различии мыс­ленной брани; 2) о борьбе с помыслами; 3) как укрепляться в подвиге против помыслов; 4) о содержании духовной брани; 5) об 8 помыс­лах; 6) о борьбе с каждым из них; 7) как важно памятование о смерти! 8) о слезах; 9) о хранении сокрушения; 10) о смерти для мира; 11) о том, что все должно делать в свое время. В заключении святой Нил говорит, с какими расположениями предложил он свой устав.

«Умная молитва, – говорит он, – выше телесной: телесное дела­ние – лист, а внутреннее, умное – плод. Кто молится только устами, об уме же небрежет, тот молится воздуху. Ибо Бог внимает уму. Упраж­нение во внутренней молитве доводит человека до высшего духов­ного состояния, в котором дух даже не имеет молитвы, ни движения, ни самовластия, а наставляется силою иною». На этом пути, кроме молитвы, необходима борьба с помыслами. «Если не можешь молить­ся в безмолвии, без помыслов, и даже видишь их умножающимися в уме твоем, – не малодушествуй, пребывай постоянно в молитве». На­ставления преподобного Нила о помыслах заключают в себе глубокие психологические наблюдения над действиями души. Он разлагает дело души на части самые тонкие, едва заметные; показывает, как помысел из безгрешного постепенно переходит в действие более и более пре­ступное и опасное. Относительно внешней деятельности преподобный Нил предписывает скитскую полную нестяжательность и простоту во всем. Необходимое для жизни велит приобретать только трудами рук своих, повторяя слова апостола: Аще кто не хочет делать, ниже да яст (2Сол. 3, 10). «Иноческая милостыня – помощь брату словом во время нужды, утешить в скорби духовным рассуждением: душевная милосты­ня настолько выше телесной, насколько душа выше тела. Если придет к нам странник, успокоим его по силе и, если требует хлеба, подадим ему и отпустим его». Преподобный Нил часто говорит словами отцов и чаще других приводит слова Григория Синаита и Симеона Нового Богослова. О первом говорит он: «Сей блаженный, обнимая содержание писаний всех духовных отцов, по их чину, повелевает иметь прилежную заботливость о молитве».

Святитель Георгий был из числа тех епископов, которые в 815 го­ду не согласились на определение беззаконного собора уничтожать иконы; император Лев Армянин сослал его в Херсонес Таврический, где он и скончался.

В обители, основанной святым Давидом Гареджийским (одним из учеников великого Иоанна Зедазнийского), вокруг которой еще при жизни святого Давида образовалось несколько обителей, составляв­ших как бы Фиваиду Грузии, процветавшую почти до XVII столетия, иноки имели обыкновение в храмовый праздник Воскресения Хри­стова сходиться в одной из обителей для совместного празднования Светлого дня.

Так было и в 1615 году. В это несчастное для Иверии время, ког­да звероподобный шах Аббас разорил всю страну и предал избиению множество жителей, отправился он однажды, именно накануне дня Светлого Христова Воскресения, поохотиться в степях Караягских, ликуя и превозносясь, что здесь уже верно не встретит он ни одной живой души. Но, к удивлению своему, лежа ночью в своей палатке, он увидел вдали на горе множество движущихся огоньков. Это и были иноки Гареджийской пустыни, обходившие крестным ходом маленькую свою церковь, воспевая радостное «Христос воскрес!»

«Стало быть, не вся Грузия предана мечу?» – воскликнул шах, узнав от своих приближенных, что это монахи празднуют свою Пас­ху Христову, и приказал изрубить всех, кого найдут в этой степной пустыни... Напрасно некоторые приближенные шаха просили его пощадить этих безвредных людей, напоминая ему, что сам Магомет велит щадить молитвенников. Воины должны были исполнить волю их необузданного в своей свирепости владыки и к утру следующего дня истребили до 600 иноков, которых они застали причащающимися во время Литургии Святых Таин Господних... Затем они предали разорению и опустошению все обители. И таким образом закончи­лось существование этих обителей, служивших в продолжение почти 12-ти столетий рассадником Православия и благочестия в Грузии. Впоследствии, заботливостью Кахетинского царя Арчила II, собраны были кости преподобных мучеников и положены в сооруженной им церкви.

В настоящее время из прежних двенадцати существуют лишь две восстановленные обители: Воскресенская – св. Давида и Иоанна Пред­течи.

Память этих мучеников совершается в Грузии во вторник Пасхи⁵⁵⁹.

Пророчица Олдама жила в первой половине VII века до Р. Х. Она предсказала 16-му царю иудейскому, царствовавшему в Иерусалиме, Иосии, «делавшему угодное в очах Господних и ходившему во всем путем Давида, отца своего, не уклонявшемуся ни направо, ни налево», что за смирение его перед Господом Господь приложит его к отцам его, и положен он будет в гробницу свою в мире, и не увидят глаза его всего того бедствия, которое Господь наведет на страну его... (4Цар. 22, 20; 2Пар. 34, 28).

История мученичества Дима есть повторение бесчисленных подоб­ных, которым не перестают подвергаться христиане, существующие под игом турок: личная досада, мстительная клевета, допрос с ложными сви­детелями, в которых никогда не бывает недостатка, пытка, казнь... И кто знает, сколько времени предстоит продолжаться возобновлению случаев, где турок – палач, жертва – христианин... Иной порядок вещей пока еще только в мечтах страдальцев, жаждущих освобождения от векового непра­ведного гнета, и людей, сочувствующих страданиям своих единоверных, но безуспешно стремящихся помочь им стряхнуть этот удручающий гнет, бесплодно почти до сих пор приносящих для этого кровавые жертвы.

Вот в коротких словах история мученика Дима. Рыбак по ремеслу, отказавшийся работать при отяготительных условиях хозяина турка, державшего рыбную ловлю в Смирне, он был оклеветан раздосадован­ным его отказом турком в том, что будто бы выражал желание принять ислам. За этим, разумеется, отречение Дима от подобного желания; исповедничество веры, в которой воспитали его родители, в которой утвердила его общая мать – Православная Церковь. Затем – принуж­дение к исламу, пытки; Дим заключен в темницу, в тяжких колодках, в которых для усиления боли забиты кирпичи и другие острые и твер­дые предметы. Непоколебимое терпение христианина; смертная казнь...

«Обезглавленный труженик сопричислен к лику святых. Христиане купили мученические останки его и с честью погребли в храме святого Георгия. На другой день после погребения, в праздник Троицы, пропо­ведник Дорофей почтил память страдальца назидательным словом»⁵⁶⁰.

Дим пострадал в 1763 году 10-го апреля.

Господь почтил нетлением верного раба Своего. Мощи его были перенесены в алтарь храма святого Георгия, и много было случаев ис­целения приближавшихся ко гробу его с теплою верою в помощь при­нявшего мученический венец.

В тридцати верстах от Галича, в глухом лесу, у железных рудников, жил (с 1352 г.) в уединенной хижине пустынник, и этот пустынник мо­литвами возвратил к жизни супругу могущественного властителя Рос­сии. Это был преподобный Иаков, ученик великого Серия Радонежского. Супруга великого князя Василия Дмитриевича, София Витовтовна, страдала родами и была при смерти. Преподобному Иакову случилось тогда быть в Москве; он пребывал в монастыре Иоанна Предтечи под бором, за рекою Москвою. Великий князь слышал о его святой жизни и послал просить его помолиться о больной супруге. Преподобный от­вечал: «Молись Богу и Пречистой Матери Его; о княгине не скорби, будет здорова и в этот же вечер родит сына, наследника тебе». София благополучно родила сына Василия. Это было в 1415 году. Признатель­ный великий князь дал блаженному Иакову средства построить на ме­сте уединенных подвигов его, на железном борку, монастырь с храмом в честь святого Предтечи и определил землю на содержание обители⁵⁶¹.

Преподобный родом из Галичских дворян Амосовых⁵⁶², был усерд­ным насадителем иноческой жизни в родной стороне своей. Скоро собрались к нему ревнители уединения. Он устроил строгое общежи­тие, – в обители никто ничего не называл своим; его пример одушевлял учеников к строгой жизни; по примеру наставника ученики благодушно терпели нужду и скорби; блаженный Иаков учил их чистоте душевной и телесной, посту, взаимной любви, смирению и терпению.

Сильное искушение испытали обитель Иакова и ее окрестности в 1429 году. Шайки Казанских татар опустошали окрестности Галича, подступали под Галич и, не взяв его, в самый день Крещения захватили Кострому, набрали множество пленных и ушли. По летописи, тогда как главные силы Москвы, не догнав татар, возвратились от Нижне­го, воеводы Феодор Добрынский и князь Феодор Пестрый поплыли Волгою, нагнали их за Нижним, напав, разбили, многих истребили и всех пленных отняли. «За то, – прибавляет летопись, – тем воево­дам честь, а по смерти – вечная память»⁵⁶³. Преподобный с учениками своими удалялся от страшной бури в темный лес. По возвращении на место молитв он должен был поднимать обитель из развалин. Он построил теперь и трапезный храм в честь святителя Николая, выкопал своими руками обширные пруды; теперь явилось в стороне той много бедных и голодных; преподобный кормил всех приходивших и помогал, сколько мог. После стольких лет подвижничества братия упросили его быть игуменом их: он отправился в Москву и там облечен был саном; он получил там и разные пособия для чад своих. В глубокой старо­сти постигла его предсмертная болезнь; он назначил преемника себе из учеников своих и принял в напутствие в ту жизнь Святые Таины⁵⁶⁴. По рукописным святцам «преподобный Иаков, игумен Предтеченского монастыря на железном борку, Костромской Чудотворец, преставился в лето 6950 (1442) апреля в 11 день»⁵⁶⁵. Святое тело его покоится под спудом в основанной им обители⁵⁶⁶. Великий князь Василий Васильевич в 1450 году, после победы над Шемякою под Галичем, отправлялся в обитель Иакова благодарить Господа за успех свой⁵⁶⁷. Обитель препо­добного и после него не раз страдала от татар, и двое из ее игуменов, Савва и Вениамин, скончались страдальчески; но обитель его поныне существует⁵⁶⁸.

По памятникам видим, что уже в 1536 году чтили в обители Иаков­левой основателя ее как угодника Божиего, называли его преподобным отцом, а немного позже называли и чудотворцем⁵⁶⁹.

Из чудес, совершившихся при гробе его, особенно замечатель­но исцеление бесноватого Нифонта и параличного Фотия. Нифонт не один год одержим был нечистым духом, скитался в лесу и, воз­вращаемый, рвал на себе цепи. Раз братия, поймав, притащили его к гробу Иакова; как только коснулся он гробницы, пришел в себя, со слезами пал пред иконою преподобного, стоявшею на гробнице, молил спасти душу и тело его и встал здоровым. Фотий, человек бо­гатый, поклялся в неправде; вслед за тем лицо его искривилось, и он впал в расслабление. Три года пробыл он в таком положении. Родные привезли его в обитель преподобного. Во время молебного пения он громко каялся в грехах своих; в то же время лицо его выпрямилось, и он стал здоровым.

Вот опыт любви преподобного к своей обители и иночеству. Инок Феодосий, лежавший расслабленным три года, обратился с мо­литвою слезною к блаженному Иакову: «Отче Иакове, – говорил он в душе, – ты много подаешь исцелений у гроба твоего; помоги и мне в тяжкой моей болезни». Внезапно, в тиши ночной, явился ему преподобный и сказал: «Дай Богу обещание пребывать в оби­тели моей до смерти и будь у гроба моего». Расслабленный сказал о том братии; по приказанию игумена принесли его к гробу, отпели молебен, и больной сам приложился к гробу и стал здоров. «Пока жив буду, не выйду из обители», – сказал он с восторгом и выпол­нил обещание.

Из трех опытов исцеления слепых святым особенно замечателен один. Ослепшая Фотиния, привлеченная слухом о чудесах Иакова, просила отслужить молебен и внезапно прозрела. Игумен велел ей пребыть в чистоте 40 дней. Она не исполнила заповеди, и опять за­крылись глаза ее. В раскаянии пришла она вместе с мужем просить себе прощения при гробе Иакова, и снова прозрела.

Чудеса преподобного привлекали в его обитель многих богомоль­цев и многих благотворителей. Последние доставили ей небедные сред­ства к содержанию⁵⁷⁰.

Святых мучеников Прокесса и Мартиниана, бывших надзирате­лями в Мамертинской темнице в то время, как апостолы Петр и Павел были заключены в ней по приказанию Нерона, и обращенных к вере Христовой чудесами, совершенными при них святыми апостолами. За исповедание веры претерпели истязания и обезглавлены за сте­нами Рима на Аврелиевой дороге. Тела их с честью были погребены блаженною Люцилою. Они покоятся в Ватиканском соборе апостола Петра в приделе их имени⁵⁷¹.

Блаженный Варсонофий родился в 1495 году, в городе Серпухове⁵⁷² от иерея Василия и в Святом Крещении наречен был Василием⁵⁷³. Отцу его не было довольно времени обучать сына грамоте, и он отдан был для обучения благоговейному учителю. Юный Василий одарен был отличными способностями ума, «бе глубок ум имея», потому скоро изучил Псалтирь, которая, по словам святого Василия, содержит в себе все полезное; Василий научился и церковному пению так хорошо, что мог и сам петь правильно, и управлять другими. В 1512 году сыно­вья хана Менгли-Гирея опустошили берега Оки и захватили многих в плен⁵⁷⁴; в том числе взят был в плен и Василий. Горько было положение пленника; но слезы, какие проливал он в тяжком плену, были то же для сердца его, что поливка для дерева. Зная на память псалмы Дави­довы, он взывал к Богу отцов своих: Ты отец мой, Бог мой и твердыня спасения моего (Пс. 88, 27); избавь меня от руки сынов иноплеменных (Пс. 143, 7). Молитва и богомыслие не только облегчали скорбь его, но доставляли сердцу его такое утешение, какого не чувствовал он в доме родительском. В нем росла любовь к Богу, а с нею и преданность воле Его. В таком расположении души молодой Василий работал неверным со всем усердием и обучался послушанию безответному, терпению и не­злобию. Пост, сперва невольный, обратился в дело воли его. Утомитель­ные работы невольника занимали у него все время дня, и он посвящал ночь молитве, ставшей потребностью души его. Всегдашняя готовность к услугам, верность и жизнь чистая смягчали сердце варваров; на другом году плена облегчили ему тяжесть трудов и дали некоторую свободу. Василий изучил разговорный язык татарский; по своей даровитости он узнал его столько, что мог излагать мысли свои на письме татарском. Мало и того: имея теперь более свободы, он изучал основания магоме­танской веры, так что мог отчетливо говорить как о содержании этой веры, так и об ошибках и заблуждениях ее. Основательным познанием языка и веры татар исполнилась премудрая цель, для которой Господь попустил рабу Своему быть в плену. И вот, спустя три года плена, отец нашел средства выкупить дорогого сына из неволи татарской.

Василий возвратился на родину; но сердце его уже не могло увлечь­ся земными радостями. Раб Божий покорил себя сам игу Христову в Андрониевой обители и принял монашество с именем Варсонофия. Потом жил он при Тверском епископе Акакии в сане иеродиакона. Там и здесь совершаемы им были иноческие подвиги с полным усер­дием. Слух о его духовной жизни дошел до митрополита Макария, и в 1544 году посвящен он в игумена Пешношской обители. В этом звании был он лично известен царю Иоанну, который в 1547 году по­жаловал игумену Варсонофию грамоту на владение имениями, а в 1553 году был сам в Пешноше⁵⁷⁵.

Когда в Казани открывали (в 1555 г.) новую епархию, блаженный Варсонофий, как опытный наставник в иноческой жизни и знакомый с та- тарством, отправлен был в Казань в сане архимандрита для основания там новой обители. Варсонофий взял с собою добрых иноков, постриженцев Пешноши. Храм в честь Преображения Господнего и братские келлии скоро были построены; новая обитель, по примеру Пешношской, устрое­на общежительная. Еще цел устав, данный «в общий монастырь Спаса многогрешным монахом архимандритом Варсонофием, что был игумен на Пешноше; а писан с Пешношского устава»⁵⁷⁶. В новом общежитии вве­ден был блаженным Варсонофием дух искреннего благочестия; обитель его скоро процвела, так что при митрополите Гермогене в ней было уже до 100 братьев. Блаженный Гермоген пишет, что при открытии мощей святителей Гурия и Варсонофия он «видел в святой обители той не токмо сих святых телеса, нетлением почтенные от Бога, но иноки и мирстии нетленнии мнози обретошася, их же имена в книгах животных написана суть». Блаженный Варсонофий служил образцом строгой жизни для иноков и мирян. Рукоделием его было шить греческие клобуки, которые раздавал он братьям, прося молитв их за него. По воле святителя Гурия, к которому сохранял он полное послушание и сыновнюю любовь, рев­ностно занимался он обращением магометан к христианской вере. В этом подвиге помогали ему, после святой жизни, знание языка и веры татар и искусство врачевать болезни. Знание татарского языка доставило ему удобства входить в близкое сношение с татарами, а основательное знание учения Магометова, при его глубоком уме, представляло обличения его магометанству неотразимыми. Уменье лечить болезни привлекало к нему больных всякого рода, тогда как болезнь сама отворяет душу для всего лучшего и, следовательно, для принятия мыслей христианских; к тому же терпеливое и бескорыстное лечение больного со стороны Варсонофия внушало доверие к Варсонофию не только в больных, но и в здоровых.

Когда умер Тверской епископ Акакий (14 января 1567 г.), по избра­нию собора блаженный Варсонофий посвящен был святителем Филип­пом в Тверского епископа. Так как Акакий от дряхлости и болезни более трех лет мало занимался делами⁵⁷⁷, то преемнику его надлежало много трудиться, чтобы дела получили ход безостановочный и исправлены были неустройства. По сохранившемуся антиминсу, в ноябре 1567 го­да освящен был блаженным Варсонофием соборный храм в Тверском Оршине монастыре; время освящения вовсе не такое, чтобы 75-летний старец без труда и насилия себе мог совершить долгое служение. Благо­говея к святителю Арсению Тверскому, Варсонофий отыскал в Микулине панагию его и возложил на него. В описи Микулина 1602 года сказано: «Панагия святого Спаса взята из Микулина владыкою Варсонофием в Желтиков»⁵⁷⁸. Блаженный Варсонофий и в сане святителя соблюдал стро­гий пост, а ночи проводил на молитве, не за одного себя, но и за паству. И в Твери лечил он телесные болезни, а еще усерднее старался врачевать душевные болезни – страсти. Произволы грозного царя были свирепы и дики: святитель Филипп, посвящавший Варсонофия, не только низ­веден был с кафедры, но и удушен был в том монастыре, который мог видеть Варсонофий из окон своего дома. Легко ли было блаженной душе смотреть на это? В 1570 году свирепствовали в России моровая язва и го­лод. Ослабленный старостью 80 лет, блаженный Варсонофий чувствовал, что не может он управлять паствою без некоторых опущений, особенно в такое страшное время. В начале 1571 года отказался он от управления епархией и возвратился в Казанский Преображенный монастырь.

В обители продолжал он подвижническую жизнь. Когда от дряхлости не мог он ходить в церковь, по его просьбе ученики возили его на тележке к Богослужению; так любил он молитву и славословия храма! Блаженная кончина его последовала 11 апреля 1576 года на 86 году жизни его.

Святые мощи святителя Варсонофия обретены нетленными вместе с мощами святителя Гурия в 1596 году. Поразителен рассказ Гермогена о том, как исцелен был дьяк Иван Панкратьев. Он был так болен, что близок был к смерти, и призвал помощь святителей Гурия и Варсонофия. В тонком сне представилось ему, что входит он в Казанский собор. Встре­тившийся ему святитель Гурий хотел взять его за руку, но в трепетном благоговении пал он в ноги ему. Святитель, приподняв его, сказал: «Раб Божий Иоанн! Не скорби, будешь здоров; иди, прими благословение у друга моего Варсонофия». Гурий привел больного к Варсонофию. «Брат Варсонофий! Благослови Иоанна и избавь его от болезни», – сказал святитель Гурий. Варсонофий, благословляя, сказал: «Не скорби, сын Иоанн, по вере твоей в Бога будешь здоров». Пробудившийся больной нашел себя здоровым. И это не единственный опыт загробной братской любви святителей. «Иди, приложись к брату моему Варсонофию», – говорил в видении святитель Гурий больному Сумарокову. Тот благо­говейно приложился. Святитель Гурий сказал затем: «Господь и Бог наш Иисус Христос, молитвами Пречистой Своей Матери, умилосердился над тобою и посылает исцеление». Больной стал здоровым. Солдатка Варвара сильно страдала головною болью. Явившийся святитель Гурий готовил ее к смерти, но святитель Варсонофий упросил отсрочить время смерти. Проснувшаяся Варвара нашла себя здоровою и обещалась идти благодарить святителей у их мощей. Отправлявшиеся на службу муж и сыновья просили ее отслужить за них молебен святителям; но Варвара не исполнила ни своего обещания, ни просьбы близких к душе ее. И она стала опять больною, до того, что отчаивались в ее жизни. Явившийся святитель Гурий строго сказал ей: «Почему так скоро забыла ты о своем выздоровлении и не исполнила просьбы мужа и детей?» Святитель Вар­сонофий опять упросил простить ее. Проснувшаяся больная чувствовала облегчение болезни и, поспешив отслужить молебен, совсем выздорове­ла⁵⁷⁹. «Любовь не умирает», – сказал апостол. По загробным делам святи­телей Гурия и Варсонофия видим то же самое. Здесь в опытах видим, что не умирают там никакие святые чувства, никакие святые расположения.

Уже по уставу конца XVI века видим: октября 3 «память Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев»; декабря 3 «преставление свя­тителя Гурия, архиепископа Казанского»; апреля 11 «преставление Варсонофия, Казанского чудотворца»⁵⁸⁰.

И как было не праздновать Русской Церкви память святителей страны магометанской? Чудеса их, живых и по смерти, – слава для христианства и обличение магометанству. Это истина очевидная, ис­тина неотразимая никакою магометанскою силою ума и меча. Чудеса – дело одного Всемогущего. Всемощный никогда не действует вопреки Своей премудрости и святости. Потому, если Он являет силу Свою чрез лучших исповедников христианства, – это означает, что Он признает христианскую веру верою лучшею и хочет, чтобы признавали ее та­кою же люди; это означает, что Он хочет утвердить и распространить во вселенной христианскую веру как веру высокую по своему содержанию, как веру способную преобразовать и усовершить человечество. Так говорит Он людям делами Своими – чудесами. Никакой магометанин не вправе отвергать действительность такого чуда, каково нетление мощей святителей Гурия и Варсонофия. Пусть приходит и смотрит. Чудо пред его глазами. Гурий и Варсонофий жили с его предками, но жили как самые ревностные проповедники христианства и обличители магометанства. Если же они прославлены нетлением; если они силой Божией совершают чудеса и по смерти, то в них прославляется их вера живая; их слава – слава христианства. Найдет ли что-нибудь подобное магометанин в своем магометанстве? Нет. Никогда и ничем Бог не явил Своего благоволения к магометанской вере, никаким чудом и никаким знамением. История магометовой веры – то же, что история каждой языческой веры, то же, что история каждой веры, придуманной людь­ми. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и во веки веков, аминь.

Преподобный Евфимий, уроженец Вологодский, совершал на­чальные иноческие подвиги в Спасском монастыре на Кубенском озере. Отселе перешел на реку Кубенку, за 2 версты от Кубенского озера, и в малой келлие работал Господу постом и молитвою. Когда Евфи­мий уступил свое уединение преподобному Александру, а сам перешел на место его подвигов, на реку Сянжему, сюда пришел к нему делить подвиги пустыни Харитон. Преподобный Евфимий основал на Сян- жеме, в 20 верстах от Вологды, Сянжемскую Вознесенскую обитель. Преподобный учитель и ученик его сами копали землю, садили ово­щи, рубили и носили дрова и, так изнуряя плоть свою, возвышались в духовной жизни. Наставник стоял в храме как пред лицом Божиим, и слезы умиления текли из очей его; псалмы Давидовы пел он и за рукоделием. Пред кончиною своею передал он управление обителью ученику своему Харитону. Собеседник преподобного Александра, скон­чавшегося в 1439 году, блаженно почил, вероятно, не далее 1465 года, тогда как ученик его Харитон почил 11 апреля 1509 года. Мощи их почивают под спудом в Вознесенском, ныне приходском, храме⁵⁸¹.

Зинон, родом сирский грек, после продолжительного путешествия по Востоку с целью усовершенствования себя в христианском образова­нии, изучивший между тем и греческую и римскую литературу, прибыл в Италию и в 362 году был поставлен епископом в городе Вероне. Хотя гонения на христиан в это время уже прекратились, но еще повсюду было много язычников, которых Зинон и просвещал деятельно христи­анским учением. Сверх того ему пришлось вести борьбу с арианами, в которой он оказался твердым исповедником истин Православия, не отступившим перед воздвигаемыми на него гонениями во времена покровителей арианского учения – Констанция и Валента.

Истинный пастырь Христов, он всю душу свою полагал на раз­нообразную спасительную, подлежащую ему деятельность. После него осталось много письменных наставлений о всех предметах, необходи­мых для христианина. Некоторые из них написаны в обличение ариан «о Божестве Сына Божиего»⁵⁸². В наставлении «о воздержании» Зинон, приведя слова апостола: Время сокращено есть: да будут имеющие жен, как не имеющие (1Кор. 7, 29), говорит: «Если почти за 400 лет или и бо­лее апостольское изречение стало иметь силу, почему я не возвещу?» В «Деяниях Святых» есть повествование о чудесах, совершившихся по смерти Зинона, и о перенесении его тела в Венгрию. Одно из чудес описано святителем Григорием Великим, современником события. В 558 году (в день памяти святого) в Италии было необыкновенное наводнение. Тибр вышел из берегов выше стен Рима и наводнил окрест­ности. В то же время близ Вероны река Атесис вышла из берегов; воды ее окружили храм святого Зинона и возвысились до окон, которые были близ крыши. Двери церковные были отворены, но вода не вошла в храм, а стала стеною при дверях и заградила выход находившимся в Церкви христианам, так что они опасались умереть от голода, между тем приходили к дверям и утоляли жажду, черпая воду, которая стояла стеною. Святитель Григорий приводит очевидцев этого чуда – графа Пронульфа и трибуна Иоанна⁵⁸³.

Старшая Анфуса⁵⁸⁴, оставив родительский дом, подвизалась сперва в пещерах уединенно, переходя из одной в другую; потом, встретив стар­ца, подвижника Сисиния, продолжала подвиги по его советам и столько успела в духовной жизни, что ее управлению отдали себя в Мантинее многие девы. К советам ее обращались жаждавшие спасения и не оста­вались без пользы. Высокая жизнь ее приобрела ей уважение и лучших из мирских людей Эллады. Император Константин Копроним настой­чиво хотел быть тем, чем впоследствии был Лютер: страхом и обманом вынудил он (в 753 г.) оправдать на соборе магометанское (т. е. глупое) отвращение от святых икон, почитание святых выдавал за суеверие, обеты девства – за извращение природы⁵⁸⁵. Услыхав, что Анфуса в своей обители благоговейно и без страха пред людьми чтит святые иконы и даже уговорила своего брата стать в ряды защитников святых икон, он приказал представить к себе смелую игуменью со всеми ее 90 сестрами. Гордый и развратный деспот⁵⁸⁶ потребовал, чтобы отказались от своего образа мыслей; он думал, что пустынная игуменья легко уступит гор­дой воле его, как уступали искатели честей его и прохладной жизни. «Христианская совесть, – отвечала Анфуса, – не дозволяет выполнить несправедливую царскую волю: поклонение святым иконам – дело святое, оправданное постоянною практикою Святой Церкви, а жить для удовлетворения одним скотским потребностям – не значит жить достойно человека; надобно плакать, что и без повелений власти так много несчастных, которые любят грязную жизнь»⁵⁸⁷. Копроним велел бить ее бичами без пощады. Воля деспота была исполнена. Копроним отдал приказание отослать игуменью с сестрами в заточение. В это самое время императрица страшно страдала муками родов. Преподоб­ная сказала в слух всех, что императрица родит двойню, сына и дочь, и указала судьбу двойней. Разрешившаяся двойнями императрица стала чтить преподобную Анфусу как духовную мать и для ее обители сделала много пожертвований. Блаженная Анфуса скоро предала дух свой Господу, в глубокой старости, в 759 году⁵⁸⁸.

Дочь Копронима, родившаяся по предсказанию святой Анфусы, названа была Анфусой. И по жизни явилась также святою.

«Отец желал, – говорит Менолог о младшей Анфусе⁵⁸⁹, – выдать дочь замуж; но она отказалась от предложения». По смерти его (775 г.), получив свободу, раздала имущество: одни расточала на нищих, другие употребляла на построение церквей и монастырей; золотые одежды свои, которые носила, обратила на украшение святынь. Она была ма­терию для многих сирот: собирая брошенных младенцев, воспитывала и пристраивала их; если иные умирали, поручала их Богу, а которые оставались живы, помещала в дом престарелых⁵⁹⁰. Блаженная царица Ирина (780–802) не раз приглашала ее к участию в управлении импе­рией; но она уклонилась от того. Затем пострижена она была в инокиню патриархом Тарасием (784–816) в монастыре святой Евфимии⁵⁹¹, в том самом, который жалким отцом ее «превращен был в арсенал и в обще­ственный нужник»⁵⁹².

По другим известиям⁵⁹³, святая и тогда еще, как жила во дворце, под пышною одеждою царевны носила власяницу, довольствовалась хлебом и водою и занималась чтением священных книг. Безобразна была жизнь отца ее, и смерть его была ужасна: он кричал, что горит он и наказывается за хулы на Богоматерь⁵⁹⁴. Жизнь безобразием ее, а смерть ужасами ее, без сомнения, более всего расположили царев­ну вести жизнь благочестивую. Приняв пострижение и став настоя­тельницею Омонейского монастыря⁵⁹⁵, она, полная смирения и любви, сама носила воду для сестер и выполняла другие услуги. В столице империи, как и в Тавенне, женская обитель боялась принимать для себя недвижимые имения. «Греческие иноки не имеют рабов, а латин­ское имеют», – говорил западный Кентерберийский архиепископ⁵⁹⁶. Община дев Анфусы рукоделиями добывала себе хлеб и другое содер­жание, а царская дочь-игуменья сама служила сестрам со смиренной любовью. Особенно строго выполняла игуменья Анфуса в отношении к себе и другим древнее правило – не выходить из обители в мир, так как иначе душа расстраивается мирскими впечатлениями, да и дру­гим подается случай к соблазну. Много значило для блаженной по­становление Трулльского собора об этом предмете⁵⁹⁷, а еще более тот шум, который поднимали против монастырей при отце ее. Вселенский Собор постановил: «Не долженствует монах или монахиня оставлять свой монастырь и отходить в иной» (пр. 21). Так блаженная Анфуса ни сама не переступала ногою за ограду обители, ни сестрам не до­ зволяла являться в миру без самой крайней нужды. Благоговейная настоятельница твердо выполняла и другое правило собора: «Ни жена в мужеском, ни муж в женском монастыре да не спит»⁵⁹⁸; тем более что и современный ей собор подтвердил это правило до того, что запре­тил монаху с монахинею говорить наедине⁵⁹⁹, а в столичной женской обители требовалась особенная осторожность относительно посе­тителей обители. Блаженная игуменья не допускала в свою обитель и того простодушного обыкновения, которое осудил собор 692 года. В некоторых женских обителях принимавшие иночество наряжались тогда, как невесты, и в таком виде приходили в храм для пострижения. Запрещая это, Константинопольский собор 692 года писал: «Не сле­дует быть тому, чтобы по собственному произволению отложившая уже всякую житейскую приятность, возлюбившая жизнь по Боге, утвердившаяся в ней непреклонными мыслями, возвращалась вос­поминанием к тому, что уже предано забвению, и от сего явилась бы колеблющеюся, возмущалась бы в душе, как от волн потопляющих и бросающих туда и сюда; иногда и проливая слезы, не являет она сердечного сокрушения, а если и упадет слеза искренности, зрите­ли думают, что это не столько от усердия к монашескому подвигу, сколько от разлуки с миром и с тем, что в мире»⁶⁰⁰. Молитвы святой Анфусы были неусыпные и стояние на бдениях неослабное; слезы сокрушения постоянно текли из очей ее. «Прекрасная ветвь дурного дерева, честная Анфуса отцвела для земной жизни»⁶⁰¹ 12 апреля 811 го­да, на 57 году ее жизни.

В сказании «о граде Муроме и о епископии его»⁶⁰² читаем: «неколи- кое время бысть во граде Муроме епископ праведен, именем Василий, сего добляго жития нетерпя враг, нача нань споны творити». По другому известию о святителе Василии⁶⁰³, спустя много лет после благоверного муромского князя Петра прибыл в запустевший Муром князь Геор­гий Ярославич, поставил себе двор, и то же сделали бояре его и куп­цы. Князь возобновил древний храм Благовещения и другой святых страстотерпцев Бориса и Глеба, поставил у церкви мучеников дом для епископа и призвал на кафедру епископа Василия, человека праведного и благочестивого. По тому и другому известию, против праведного свя­тителя восстали с подозрениями в нечистой жизни его от того только, что видали в его келлие девушку; чернь и знать потребовали, чтобы Василий оставил Муром. «Воссташа на святого владыку, – говорит еще иной памятник⁶⁰⁴, – и поругашася ему, ни святительства его убояшася, ни благолепия честных его седин устыдешася и спасенного его учения отвергошася и из града Мурома изгнаша». Древняя повесть говорит: «приидоша к епископу в дом тоя ради вины изгонити из епископьи. Епи­скоп же приим икону Предвечного написана Младенца и Богородицы, на нюже имеяше надежю о всяцем спасеньи своем, пойде из епископьи и провожаху его до рки Оки». По другому сказанию, праведник уверял народ в своей невинности; но его не слушали и хотели даже убить. Тогда сказал он: «Отцы и братья! Дайте мне время до утра». Затем молился он со слезами во всю ночь в храме мучеников, с наступлением дня совер­шил Литургию и взял с собою ту святую икону, которую принес с собою просветитель Мурома святой князь Константин⁶⁰⁵. «И хотяху, – про­должает древняя повесть, – дати ему отплыти судно мало. Святой же стоя на брезе, снем манатью и простре на воду и вступи на ню, нося Божий и Богородичный образ. И aбиe духом бурным несен бысть с об­разом противу струям, отнюдуже река течет. Поведаху же, яко бысть се в 3 часу дни и того же дни, в 9 час, Божиим неизреченным повелением приплы на манатьи своей вверх в место, еже ныне зовомо старая Рязань⁶⁰⁶. Князь же Рязанский Олег срете со кресты. Ту бо тогда пребываху князя Рязанстии. Чудесная же та икона, юже епископ принесе, и доныне в Ря­зани есть. Он бо верою упова на Ню (Богородицу), Сия же милостью удиви, хотя явити без порока раба Своего».

Современностью святителя Василия князю Юрию, возобнови- телю Мурома, и князю Олегу поставляется вне всякого сомнения то, что святитель Василий епископ жил и почил в средине XIV века. По летописям, князь Юрий Ярославич, сын князя Ярослава Юрьевича Муромского и младший брат князя Василия⁶⁰⁷, возобновил на старом месте Муром в 1351 году⁶⁰⁸ после того, как Муромский край не раз опу­стошаем был татарами⁶⁰⁹. Возобновителю Мурома естественно было пожелать, чтобы кафедра епископа была поставлена в его новом городе, тем более что это был город, освященный пребыванием святого князя Глеба и город старшего из княжеств Рязанских; да и новая Рязань так была опустошена пред тем, что рязанский князь Ярослав (Димитрий) Александрович жил (в 1343 г.) в Ростиславле, малом городке на Оке, близ Каширы⁶¹⁰. Между тем, и в Муроме блаженный Василий, по воз­вращении своем из Москвы после хиротонии⁶¹¹, не мог уже застать князя Юрия: тот в 1354 году изгнан был князем Феодором Глебовичем и хо­тя домогался возвратить себе Муром, но умер в темнице. Волнения сильные происходили тогда в Муроме⁶¹², и они, конечно, были в связи с печальною судьбою блаженного святителя. Эти волнения, плод кня­жеских раздоров, объясняют нам происхождение клеветы, взведенной на святителя, клеветы дикой, малодоступной для простодушного на­рода без участия стороннего.

У князя Олега Ивановича блаженный Василий нашел самый радуш­ный прием. Он пользовался уважением и князей рязанских, и первосвя­тителей России. Святитель Алексий писал о нем грамоту на Червленый Яр, со строгим обличением своеволию паствы⁶¹³. Князь Олег в грамоте своей Ольгову монастырю писал: «Милосердием Божиим, молитвою отца моего князя великого Ивана Александровича и благословением Василия, епископа Рязанского и Муромского, я, князь великий» и пр.⁶¹⁴ Князь Олег пожаловал уважаемому святителю несколько сел с богаты­ми угодьями и с правом суда; а Пронский князь Владимир Дмитриевич дал место на Дону с бобровыми гонами⁶¹⁵. Блаженный святитель недолго управлял Рязанскою паствою. Он, как видно, созрел в жизни духовной и до поступления на кафедру. Блаженная кончина его последовала 3 июля 1360 года⁶¹⁶. Надгробная надпись давнего времени говорит: «перенесены мощи иже во святых отца нашего Василия, епископа Рязанского и Му­ромского чудотворца, из старого Острога, от церкви святых страстотерп­цев Бориса и Глеба, в новопостроенную церковь Успения Пресвятыя Богородицы, преосвященным Феодоритом, архиепископом Рязанским и Муромским»⁶¹⁷. Это происходило 10 июня 1609 года. С того времени каж­дый год праздновали июня 10 память святителя Василия, епископа Ря­занского, как видно по записям кафедры; на водосвятной чаше 1653 года, устроенной архиепископом Мисаилом, упоминается «святитель Василий епископ Рязанский чудотворец» вместе с князьями Борисом и Глебом; а на серебряном кресте 1655 года святитель Василий изображен со свя­тителем Ионою митрополитом⁶¹⁸. Указом Синода 1814 года дозволено праздновать апреля 12-го чудотворной иконе Муромской, прославившей невинность святителя, а его память – в неделю всех святых⁶¹⁹. О нем же вспоминается мая 21 вместе с святым князем Константином Муромским⁶²⁰.

Не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не делайте зла (Пс. 104, 15). Слушающий вас (иepapхов) Меня слушает, и отвер­гающийся вас Меня отвергается (Лк. 10, 16). Эти слова Господа сами собой становятся в заключение истории святителя Василия.

Епископ Пapия (napiov) в Геллеспонте, близ Кизика; в царствова­ние Льва Армянина за несогласие с иконоборцами изгнан с престола и скрывался в разных местах, по смерти же его (826 г.) возвращен на ка­федру и мирно скончался (после 830 г., в котором посвятил Игнатия, будущего патpиаpxа, в пресвитера).

Преподобного Акакия Нового, Кавсокаливийского, подвизавше­гося на Афоне и многих напутствовавшего на мученический подвиг за исповедание веры Христовой; мирно преставился 12 апреля 1730 года⁶²¹.

Преподобный Симеон, сын священника, в молодых годах принял ино­чество, достиг иеродиаконства и, побуждаемый любовью к безмолвию и уединению, удалился в пределы горы Олимпийской, в монастырь близ Киссары, где и предался суровым иноческим подвигам. Отсюда он пере­шел на Афон и вступил в братство лавры святого Афанасия. По воле на­стоятеля, скоро отличившего ревностнейшего между всеми подвижни­ками, Симеон был рукоположен в иерея. Из лавры перешел он в обитель Филофеевскую, где строгою жизнью изумлял братию и возбудил такое благоговение к себе, что общими просьбами, хотя и против своей воли, убежден был принять звание игумена. Тогда, сознавая свою священную обязанность служить образцом для руководимых им, Симеон еще «воз­высил меру поста, молитвы и других Богоугодных подвигов» и, главное, безленостно и постоянно наставлял иноков спасительными увещаниями.

Но так как, при условиях испорченности человеческой природы, среди наибольшей высоты жизни люди подвергаются и наибольшим искушениям, то и среди иноков, хотя и добровольно избравших се­бе истинно высокий образец для подражания, возникло раздражение против строгого подвижника. Симеон, видя неприязнь к себе, терпел, молился, старался любовью побеждать вражду, но не мог ничем обе­зоружить злобствующих против него и потому удалился.

Он прибыл на гору Фламурия, смежную с Загорою. Здесь, прию­тившись под яблонею, босой, едва прикрытый ветхою одеждою, обхо­дясь без огня и почти без пищи, отдыхая самое короткое время на голой земле, проводил Симеон жизнь – как бы бесплотную, весь преданный подвигам и высшей духовной борьбе.

Непостижимым величием такой жизни прославлял он Творца, и она могла служить мерилом того изобилия Божией благодати, кото­рая изливается в душу, могущую, достойную вместить ее.

После трех лет такой сверхъестественной жизни Симеон снова увидел людей. Они нашли его и, привлеченные его высотою, пожелали жить при нем. Трудно было согласиться на это всецело отделившемуся от мира подвижнику, но, полный любви, он уступил желаниям людей, и таким образом поселились с ним семь человек.

Живший до сих пор подобно птице небесной, не знающей ни по­сева, ни жатвы, Симеон озаботился теперь о посевах, чтобы пропитать пришедших к нему. По прошествии семи лет он выстроил тут неболь­шую церковь во имя Святой Троицы. Между продолжавшими при­ходить к Симеону, жаждущими посвятить себя на служение Богу под его святым руководством, были иереи и диаконы, которые помогали ему в священном учении, и таким образом устроилась киновия.

Тогда Симеон решился потрудиться и на ином поприще; он пожелал посвятить себя апостольской деятельности и, оставив благоустроен­ную им киновию, совершил путешествие с целью утверждения в вере христиан. Он побывал в Эпире, Фессалии, Афинах и других местах. Путешествие это было очень нужно, так как большая часть жителей этих местностей, по причине оскудения просвещения, были до крайности грубы. Слово Божие, распространяемое Симеоном и сопровождаемое чудотворениями, действовало спасительно. Успех его проповеди воз­будил между тем негодование турок... Они донесли на него градона­чальнику Аяну, оклеветав его, между прочим, в том, что он проповедует порицание магометанского учения. Без всякого суда Симеон был осуж­ден на смертную казнь. Уже начали раскладывать костер, чтобы сжечь проповедника-христианина...

Приведенный в оковах на место казни, Симеон сам начал подби­рать и бросать в костер дрова...

«Да ведь этот костер готовится для тебя! – сказал ему державший его за цепь человек, – ведь это тебя сожгут на костре по повелению градоначальника...» «Что же! Жгите меня, если на то есть воля Бо­жия! – отвечал подвижник. – Я с своей стороны рад умереть...»

Пораженные этими словами один араб и несколько женщин побе­жали к матери градоначальника и просили ее убедить ее сына не преда­вать смерти святого. Добрая женщина, испугавшись, что сын ее погубит невинного, начала умолять его не брать на свою душу такого греха. Она умоляла его разузнать истину, лично допросить осужденного.

Слова ее подействовали на окружавших ее сына. «Хорошо гово­рит госпожа наша, мать твоя, эфенди!» – сказали они и также стали убеждать Аяна, чтобы он не велел казнить человека прежде суда и ре­шения, определенного по закону... Так много может сделать доброе слово, сказанное от искренней души!.. Ему невольно поддаются даже озлобленные люди и, под влиянием его, отступают перед несправед­ливостью, которую были уже готовы совершить.

Аян велел призвать к себе Симеона. Пораженный видом босого и почти нагого проповедника-христианина, градоначальник невольно почувствовал благоговение к нему и, ласково обратясь к нему, сказал: «Меня уведомили, что ты стараешься отвратить нас от нашей веры, что ты учишь нас не верить в учение Магомета: скажи, правда ли это?»

«Не магометан, но христиан учу я поступать так, как нам повелевает Евангелие», – отвечал Симеон. «А чему учит ваше Евангелие?» – спро­сил Аян. «Евангелие учит не красть, не исполнять нечистых пожеланий плоти, не желать ничего чужого, любить друг друга, отдавать кому следует царские подати, держать твердо веру свою, чтить воскресные и празднич­ные дни, потому что воскресный день есть тот, когда воскрес Господь наш Иисус Христос...»

Не найдя в праведнике ничего достойного смерти, градоначальник отпустил его на свободу, и Симеон стал еще с большею смелостью про­поведовать слово Божие. Через несколько времени он посетил обитель свою на горе Фламурийской и, устроив там дела, прибыл в Констан­тинополь, где приветливо принят был патриархом.

И здесь не бесплодно изливалось его красноречивое слово. Многие, тронутые им, спешили исповедовать ему свои грехи, исправляли свою жизнь, привязывались к нему всею душою, всюду следовали за ним, желали предать себя в полное послушание святому. Иных, пожелавших вести иноческую жизнь, он посылал в свою киновию. И так потрудясь последнее время своей жизни в Константинополе, Симеон мирно скончался здесь и был похоронен с честию самим па­триархом – в Халках, в церкви Божией Матери. Спустя два года по его кончине бывшие на время в столице иноки Фламурийской обители, испросив позволение местного начальства, перенесли останки Симеона в свой монастырь. При этом перенесении совершилось много чудных исцелений от разных болезней, и с тех пор слава о чудотворной силе мощей праведника распространилась во всех местностях, где он ходил и учил народ. Многие сделали различные пожертвования в пользу мо­настыря, в память устроителя его и общего учителя, и таким образом был обеспечен доход, поддерживающий доныне существование обители.

Родом из Эны, города во Фракийской области, Агафангел, в ми­ре – Афанасий, получил христианское воспитание в доме строго­православных родителей. По кончине их он поступил в морскую служ­бу; тут имел случай сблизиться по службе с турками, которые захотели непременно обратить в ислам смышленого и очень способного юношу- христианина. Не надеясь достичь этого по доброй воле Афанасия, они однажды неожиданно напали на него, нанесли ему рану и угрожали смертью в случае, если он не отречется от веры Христовой... Нисколько не подготовленный к такому насилию, юноша растерялся и в надежде, что не замедлит скрыться от турок и отречься от данного им под ножом обещания, он согласился назвать себя магометанином.

Это происходило в Смирне. Афанасию не удалось однако же ско­ро уйти из-под надзора турок, неусыпно следивших за ним, и только по прошествии довольно долгого времени он мог оставить Смирну и, мучимый угрызениями совести, отправился искать пристанища на Афонской горе. Здесь обошел он многие монастыри и скиты, ис поведовался многим духовным отцам; наконец, по совету одного из них, пришел в обитель Есфигменскую, где игумен Евфимий исповедал его, узнал все бывшее с ним, благословил его намерение искупить свой тяжкий грех и, приютив его у себя, назначил ему послушание, которое Афанасий стал проходить с величайшим усердием.

Он не отступил бы, казалось, ни перед какими трудными подви­гами, потому что почитал самые трудные из них недостаточными для заглаждения своего несчастного отступничества. Для примирения со своею совестью только одно дело могло быть удовлетворительным для него, это – мученичество... И вот, Афанасий всецело предался мысли о нем и молитве, чтобы Господь дал ему силу загладить таким образом его временное отречение от Него.

Среди подвижнических приготовлений к этому великому делу Афанасий – в 4-е воскресение Великого поста – был призван к Ли­тургии, облечен в иночество с именем Агафангела и удостоен прича­стия Святых Животворящих Таин. «С этого времени, – рассказывает о нем иерокурикс Герман⁶⁵³, – лицо его сияло каким-то Божественным светом благодати, радость духа его была невыразима, ум постоянно устремлен на небеса, в сердце его возжегся Божественный огонь, и он с великим усердием стал вдаваться в большие и большие подвиги; на­конец, от всего сердца возжелал смерти за Христа».

Видя в Агафангеле непреодолимое желание мученичества, судя его достаточно подготовленным к подвигу и, главное, вразумленный видением во сне святителя Николая Чудотворца, обещавшего успех в деле покаявшегося юноши, игумен благословил Агафангела готовить­ся в путь – в Смирну, где он должен был исповедать свое возвращение к вере Христовой – перед теми, кто содействовал его насильственному отречению...

Юноша кипел нетерпением пуститься в путь, но приходилось еще ждать корабля. Наконец представился случай отплыть в Смирну, где надлежало осуществиться пламенному стремлению сердца, изнывав­шего в беспредельном покаянии.

«В Фомино воскресение вечером вошли мы в Смирнскую при­стань, – продолжает свой рассказ об Агафангеле спутник его Герман, – некоторые из братьев нашей обители, жившие тогда в Смирне по нуж­дам монастырским, узнав о нашем прибытии, встретили и приняли нас с великою радостию. Мы поместились в доме епитропа нашей обители, который, узнав о намерении юноши, радовался, что удосто­ился принять в дом свой мученика, и ласки его обильно посыпались на нас. Теперь занялись мы окончательными приготовлениями для нашей цели. В четверг утром, когда бывает собрание в Оттоманском судилище, мы облекли Агафангела в турецкие одежды, и я позволил ему идти с Божией милостью...» Явясь на суд, на вопрос: что ему нуж­но? – Агафангел рассказал историю своего насильственного принятия ислама, выразил свое добровольное, искреннее отречение от этого лож­ного учения и на льстивые увещания судьи, надеявшегося образумить юношу, слова которого он находил безумными и отречения которого он никак не мог допустить, Агафангел отвечал: «Гнушаюсь я и увеща­ниями, и обещаниями вашими, и вами самими. Христа только моего люблю, Христа моего ищу, Христом моим наслаждаться желаю...» И на дальнейшие попытки убедить его отвечал неизменно то же... Тогда су­дья стал угрожать ему мучительною смертью. «Готов я за Христа моего вытерпеть все! Все роды мучений принимаю с величайшей радостью! Прошу только не медлить привести в исполнение слова твои...» – от­вечал Агафангел.

«О, блаженный язык, – говорит Герман, передавая эти слова юно­ши, – скажу и я с Великим Василием: блажен язык, прозвучавший в наши времена такое исповедание, которым очистился воздух, осквер­ненный нашими грехами! О, ум Божественный и твердый, который вос­хвалили лики Ангелов! О, душа славная, которую прославил Господь Славы небесною славою!»

Истязания начались. Исповедник был связан, заключен в темницу, окован тяжелою цепью, ноги его забиты в дерево.

Слуги, исполнители жестоких приказаний, присоединили и свое лютое обращение: ведя мученика в темницу, они дергали цепь во все стороны с такою силою, что многим казалось, что голова страдальца отделится от туловища, но юноша выносил все с терпением и душа его ликовала...

Бог привел так, что в темнице нашел Агафангел двух невинно­заключенных христиан. Один из них, Николай, человек чисто­христианского настроения, передал потом все, что видел и слышал от мученика и также письмо его к Герману. Встретить в такую минуту и в таком месте христиан было великим утешением для предавшего себя на страдания юноши; они всю ночь утешали его, ободряли при­мерами других мучеников.

На другой день Агафангел в оковах был снова представлен на суд. Подверженный разным испытаниям, он перенес все с непоколебимым мужеством и снова был отведен в темницу. Радовался Николай, видя ничем не смущаемую твердость исповедника; однако же, при этом передал ему, что, кажется, некто – хиосец Афанасий, бывший тогда в большой силе, ходатайствует об освобождении его... Но это изве­стие только испугало Агафангела, и он сейчас же написал Афанасию письмо, в котором заклинал его именем Божиим не ходатайствовать за него, но представить судиям делать, что хотят; «вместо же напрас­ного ходатайства, – писал он, – пусть лучше христиане молитвенно ходатайствуют перед Богом об укреплении меня в мученическом подвиге».

Со слезами узнали об этом письме бывшие в то время в Смир­не христиане; оно привело им на память то письмо, которое писал римским христианам святой Игнатий Богоносец, убеждавший их не прибегать ни к какому ходатайству за него, но допустить нечести­вых бросить его на съедение зверям... И действительно, в ту ночь все христиане усердно молились о новом мученике. И сам он готовился к страшному испытанью. Среди ночи, забывшись в легком сне, вдруг встал и сказал товарищам своего заключения: «Радуйтесь со мною, братья мои! Сегодня прежде 5-го часа меня обезглавят». И после того, как бы горя нетерпением соединиться с Христом, он часто спраши­вал: «Который час?» – и на ответ всякий раз радостно говорил: «Еще три часа! Еще два часа!» Около четырех часов пришли взять его. Нет слов, чтобы выразить его радость при этом, свидетельствует Николай, простившись с друзьями, он быстро устремился к дверям темницы и в оковах был снова представлен на суд. Твердость его пребывала неизменною. Не видя никакой возможности отвратить христианина от своей веры, судьи приговорили его к смертной казни. Весть об этом быстро разнеслась повсюду, и несметное множество народа всех на­ций, всякого возраста, пола и состояния собралось на место казни. Взоры всех были устремлены на ангелоподобное лицо мученика. Он же, углубленный в молитву, казалось, не видит, что вокруг него про­исходит. Не обратил он никакого внимания и на речи пытавшихся еще и в эту минуту его поколебать. Преклонив свою голову, он, наконец спокойно сказал исполнителям казни: «Что же вы не делаете своего дела?» Тогда главный из них приказал нанести удар, и глава юноши почти мгновенно отделилась от тела. Это было 19-го апреля, 1819 года. Убиенному за Христа было 19 лет.

Сильное впечатление произвела кончина нового мученика на всех христиан. Единодушно прославляли они имя Господа, дивного во святых Своих. «Враги закоренелые и непримиримые примирялись; раздавались щедрые милостыни; пришли в омерзение бесчестные дома; много лет не видевшие духовника теперь прибегали к нему с теплыми слезами покаяния; самые вольнодумцы и безбожники были тронуты, и даже магометанский народ с благоговением отно­сился к мученику».

В третий день по совершении казни пронесся слух что останки мученика будут брошены в море. Поэтому все бывшие в пристани ко­рабли, даже консульств всех христианских народов, расположились цепью по всей стороне моря, лежащей к городу, и некоторые из них даже на всякий случай вооружились. Но городские слухи не осуще­ствились. Вместо того, в этот же день поздно вечером оттоманские стражи взяли с места казни останки Агафангела и доставили их в дом правителя города, а тот передал их за деньги христианам. С неописан­ною радостью и торжеством приняли их христиане и с благоговением перенесли в храм святого Георгия. При общих слезах и умилении со­вершив мученическую службу, иерархи сами положили останки му­ченика в великолепном гробе святого Дима, пострадавшего за 408 лет до этого события.

По совершении этого погребения Смирнский архиерей собствен­норучно написал о мученике подробное послание к Вселенскому патриарху; патриарх же послал копию с этого письма на Афон.

В 1844 году, по желанию игумена и братии обители Есфигмен- ской и по согласию архиерея и почетных граждан смирнских, часть останков⁶⁵⁴ нового мученика Агафангела перенесена в ту обитель, где он подвизался в приготовлениях к мученичеству; прочие же части останков (в виде костей) хранятся в сосудохранительнице храма ве­ликомученика Георгия.

Из монахов столичного монастыря возведен на патриаршество императором Романом в 928 году, а в 931 году низложен им же, что­бы доставить престол двадцатилетнему Феофилакту, сыну своему. Трифон же с незлобивым сердцем воротился в свой монастырь и там скончался чрез два года и пять месяцев. Но тело его по смерти прине­сено было в Софийский храм и торжественно похоронено с прочими патриархами.

Анастасий 1-й, патриарх с 561 года; в 561 году предназначен был к ссылке за несогласие с любимою мыслью императора Юстиниана о нетлении тела Христова до воскресения, но указ о том не был исполнен за смертью Юстиниана. В 569 году император Юстин, по некоей лич­ной неприязни, хотя под предлогом расточения церковного имущества, низложил его, и Анастасий пробыл в заточении 23 года; уже император Маврикий, по смерти патриарха Григория, возвратил его на кафедру в 593 году. В слове по случаю возвращения, в среду Страстной седми­цы, 25 марта, говорил он пастве: «Мир, и еще мир, и в третий раз мир вам». Согласно с желанием императора он перевел на греческий язык «Пастырское Правило» Григория Двоеслова и написал в заточении несколько собственных сочинений догматических и нравоучительных. Скончался в 599 году, оставив кафедру другому Анастасию.

Анастасий 2-й управлял церковью десять лет. Когда в 609 году император Фока дал повеление креститься всем евреям, то при ис­полнении сего в Антиохии вспыхнул бунт, и жиды в сентябре убили патриарха, подозревая его в соглашении с императором.

Феодор, родом цареградец, сын богатых родителей, оставил богатство, славу и честь и, удалившись в провинцию Еленопонт, в митрополию Амасийскую, сделался монахом в некоем пустынном монастыре близ Евхаита (в 40 верстах от Амасии). Воздержанием он иссушил свою плоть и носил одну только одежду, суровую власяницу, почему и назван Трихиною (по-гречески, а по-русски – Власяничник). Во время святой жизни своей и по смерти сотворил много чудес и исцелений, благодатью Божией. Время же жизни его определяется тем, что патриарх Антиохийский, еретик Петр Фуллон (Сукновал), за участие в убийстве православного патриарха Стефана предназначен­ный императором Зеноном к ссылке в Питиунт, около года (479 г.) скрывался близ монастыря Трихины и затем бежал в Армению.

Из игуменов Фаранской обители возведен на престол волею им­ператора в 569 году. В книге Лимонар, главе 140, читаем: «Говорили некоторые старцы о сем Григории, что был милостив, непамятозлобен и сострадателен к согрешающим. Святейший же Софроний, патриарх Иерусалимский, такое дает о нем свидетельство: достоин этот муж, Григорий Блаженный, вспоминаться между святыми и преподобными; потому что и на патриаршество взят против воли, и свято пожил во славу Христа, Господа нашего». Скончался 593 года.

Созомен⁶⁵⁵, описывая бедственное время арианина Валента, гово­рит: «Где церквами управляли люди мужественные, там только народ не изменял прежних своих мыслей. В самом деле, по такой именно причине и скифы остались, как передают, с тою же верою (православ­ною). Этот народ имеет много городов, селений и крепостей». По сло­вам Плиния, страна, которою владели скифы-земледельцы, прости­раясь от устьев Дуная к Фракии, заключала в себе «прекраснейшие города – Истрополь (Дунавец), Томи (ныне Кюстенджи), Каллатис, Дионисиополь, прежде называвшийся Кроны». Эта равнина в сред­ние времена называлась Добрич⁶⁵⁶, а ныне Добруджа. «Метрополия скифов, – продолжает Созомен, – Томи, город обширный и богатый, лежащий у моря, на левой стороне для въезжающего в Черное море. Там и доныне хранится обычай древний, чтобы всеми церквами этого народа управлял один епископ. В описываемое время правил Ветран. Царь Валент прибыл в Томи. Придя в церковь, по обыкновению сво­ему начал убеждать Ветрана вступить в общение с арианами; Ветран, мужественно и смело высказав государю мысли свои в пользу учения Никейских отцов, оставил его и перешел в другую церковь, а за ним последовал и народ; а народу было почти весь город, – сошлись, от­части чтобы видеть царя, а отчасти в ожидании каких-либо новостей. Оставшись один со своей свитою, Валент сильно раздражен был тем, считая то за намеренное оскорбление. Он велел арестовать Ветрана и сослать в ссылку. Потом, однако, вскоре позволил ему возвратить­ся. Ибо когда узнал, что скифы ропщут за изгнание своего епископа, то стал опасаться, как бы не затеяли чего. Он знал, что этот народ мужественен и по местному положению нужен для империи, потому что охранял ее от пограничных варваров. Итак, Ветран в этом случае явился выше усилий государя. По свидетельству самих скифов, он был муж вообще добрый и отличался святостью жизни».

Феодорит кратко, но еще с большим одушевлением говорит о блаженном архипастыре скифском; он пишет: «и Вретанион, си­явший всякою добродетелью и властью архипастыря правивший городами всей Скифии, воспламенял свой дух ревностью и обличал в порче догматов и в беззаконии но отношению к святым. Он с Бого- духновенным Давидом говорил: Надеющиеся на Меня не постыдятся (Пс. 18, 46)"⁶⁵⁷.

Святой Ветран, и в сане епископа носивший славянское имя, скончался, вероятно, на другом году после победы своей над Валентом (377 г.), так как на II Вселенском Соборе в 381 году находился уже пре­емник его – Томский епископ Геронтий⁶⁵⁸, за которым следовал святи­тель Феотим, «родом скиф», по словам грека, или, что то же, славянин⁶⁵⁹.

В 392 году Феотим уже известен был Иерониму и как писатель, и как епископ. Когда в 399 году святитель Златоуст рассматривал на соборе дело об Ефесском епископе, то на этом соборе вместе с дру­гими епископами присутствовал и Феотим из Скифии и Фракии⁶⁶⁰. В 402 году, когда Епифаний настоятельно требовал от святителя Златоуста и других произнести осуждение на Оригена, «Скифский епископ Феотим даже явно порицал Епифания: “Неблагочестиво оскорблять, – говорил он, – давно скончавшегося, восставать про­тив суда древних и отвергнуть одобренное ими”. Он вынес одно из со­чинений Оригена, прочитал его и, показав, что прочитанное полезно церквам, прибавил: “Те, которые осуждают эти книги, поносят и то, о чем здесь говорится”»⁶⁶¹.

Феотим был святителем чудным и по просвещению, и по высокой жизни, и по пастырской деятельности, и по чудесам.

Довольно трудов требовала от него и собственная его Славян­ская епархия, весьма обширная. На другом (на левом) берегу Дуная кочевали тогда гунны, подчинившие себе живших там славян⁶⁶². Фео- тим простер силу веры и любви и на дикие племена; путешествовал в стране занятой ими с проповедью Евангельскою и молитвою по­беждал дикость их; привыкших к грабежам старался смягчать любо­вью благотворительною, угощал и ласкал их подарками. Сила чудес, совершенных им о имени Господа Иисуса, до того поражала племена грубые, что они называли Феотима богом римским. Историк пишет: «В то же время (во время Златоуста) церковью Томиса и прочей Ски­фии управлял Феотим, родом скиф, человек воспитанный в любому­дрии, которого придунайские варвары гунны, дивясь его добродетели, называли богом римским, потому что и в самом деле видели от него опыты дел Божественных. Рассказывают, например, что однажды он путешествовал по тамошней стране варваров и встретил нескольких туземцев, шедших в Томис. Бывшие с ним стали плакать, полагая, что будут убиты. Но он, сошедши с лошади, начал молиться, и – варвары миновали их, не заметив ни его самого, ни его спутников, ни лошадей, с которых они сошли. Так как жители той страны (гунны) своими частыми набегами разоряли скифов (славян), то этих зверообразных людей Феотим приучил к кротости, – угощая их и по-дружески пред­лагая им подарки. Один варвар, предполагая, что он богат, решился хитростью захватить его в плен. С этою целью приготовил он аркан. Опершись на щит, как обыкновенно делал, стоял он и разговаривал с неприятелями. Потом, подняв правую руку, хотел забросить на него веревку, чтобы тащить его к себе и к единоплеменникам; но во время этого действия рука его осталась протянутою в воздухе и не прежде освободилась от невидимых уз, как когда Феотим, по просьбе других, помолился за варвара Богу. Говорят, что этот епископ постоянно носил длинные волосы, с тех пор как начал прилежно изучать любо­мудрие. Он держался простого образа жизни, вкушал пищу не в одно и то же время, но когда чувствовал голод или жажду»⁶⁶³. Блаженный Иероним писал: «Феотим, Скифский епископ Том, издал в разгово­рах, по образцам древнего красноречия, краткие и прекрасные трак­таты и, как слышу, пишет и другие сочинения»⁶⁶⁴. Леонтий, живший недолго после Феотима, выписывал краткие места из двух сочинений его – из сочинения «об учении Спасителя» и из другого – «против идолов». Святой Дамаскин поместил в свои параллели несколько мест – из последнего сочинения и из трех других: «на Бытие», на тол­кования слов: аще принесеши дар твой ко алтарю (Мф. 5, 23), и из слова: «о посте».

Блаженный Феотим блаженно почил, вероятно, не позже 412 года⁶⁶⁵, и память его по римскому мартирологу чтится 20 апреля⁶⁶⁶.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6). К числу тех, к которым относятся сии слова Спасителя, принадлежит и преподобный Александр Ошевенский⁶⁶⁷.

В 80 верстах от Белозерска, в Вышеозерской волости, жил зажиточ­ный и благочестивый земледелец Никифор Ошевен. Он имел четырех сыновей; но ему хотелось еще иметь сына. По молитве благочестивой жены его родился Алексий.

Сын молитвы был обучен грамоте и, послушный родителям во всем, любил поститься и молиться, что не совсем нравилось им. На 18 году родители хотели сочетать его браком, но он с дозволения их отправился на богомолье в Кириллов монастырь и здесь остался на некоторое время для молитв. Последнее сильно огорчило отца, но потом успокоился он мыслью, что в монастыре не учат худому. В обители Алексий усовершился в книжном учении и жил весьма внимательно к себе. Игумен готов был постричь его в иночество. Но Алексий объявил со смирением, что желает испытать себя в готов­ности на крестный путь и приучить молодость свою к игу Христову. Спустя год отец посетил сына в праздник преподобного Кирилла и дозволил ему еще остаться в обители до времени. Потом родители его насилием властелина вынуждены были перейти в Каргополь, а спустя год поселились в 30 верстах от Каргополя на земле, отведен­ной им землевладельцем. «Приходит (Никифор) к боярину Ивану и бьет челом и просит грамоту слободскую; Иван же, видев его че­ловека доброзрачна и речиста, дает ему грамоту на те места, слободу копити, жильцов называти и дворы ставити, и оттуду и доныне про- звася весь та слобода Ошевнева», – так говорит древнее известие. Печали родителей печалили сына, но он молился, и молитва не оста­лась неуслышанною. Спустя 6 лет пребывания в обители Алексий принял монашество с именем Александра и удвоил свои подвиги. Послушный и строгий к себе инок приобрел общее внимание к себе. Когда объявил он настоятелю, что, желая повидаться с родителями, он вместе с тем желает найти себе место для уединенных подвигов, игумен отвечал: «Тому, кто не окреп в духовной жизни, небезопасно пускаться в отшельническую жизнь; в общежитии братья подкрепляют друг друга, и это благотворно особенно для неутвердившихся в добре; бывает, что мечтательная гордость увлечет неопытного в пустыню под видом усердия к нерассеваемому подвижничеству и потом предает его праздности и нерадению; всему время; надобно испытать себя». Блаженный Александр смиренно покорился голосу настоятеля: снова подверг себя и желание свое испытанию. Тогда настоятель благословил желание его. Подвижник прибыл на роди­ну. Обрадованный отец просил сына найти вблизи место для своего пребывания и обещал помочь при устроении пустынного жилища. На реке Чурюге, в соседстве лесов и озер, преподобный Александр водрузил крест в основание будущей пустынной обители. В Кирил­ловой обители, по возвращении, посвященный в иеромонаха, получил от игумена в благословение икону Одигитрии и икону святителя Николая и с такими средствами дал при кресте на Чурюге обет про­вести остальную жизнь в будущей обители. Поручив отцу надзор за построением храма, отправился он в Новгород. Здесь святитель Иона преподал ему благословение на устроение обители и антиминс для храма ее. Благочестивая боярыня Анастасия и сын ее Юрий, при­глашенные вспомоществовать новой обители, готовы были отдать преподобному целую волость со всеми ее угодьями, но блаженный не хотел того, – зачем, сказал он, печалить наследников? Боярыня выдала четыре грамоты на сенные угодья с лесом и деревнею. Храм был освящен во имя святителя Николая. Блаженный Александр с бо­дрою душою начал пустынную жизнь и с твердостью переносил ее бедность и труды. С ним по воле игумена пришел сюда из Кириллова монастыря старец; но старец не перенес трудной пустынной жизни и возвратился в Кириллов монастырь. Блаженный остался один; он очищал лес, готовил под пашню землю и засевал; трудился неутоми­мо, освящая труды молитвами. Мало-помалу собрались к нему бра­тья; он поставил келлии, трапезу и другие принадлежности, радуясь желанию их служить Господу. Установив общежитие, преподобный ввел строгий чин во всем: в храме не говорить ни с кем, в трапезу приходить в молчании и здесь слушать чтение; в келлие не быть без дела; во время работ по послушанию иметь в уме псалом или молитву Иисусову. «Братья, – говорил подвижник Божий, – пусть не страшат нас труды и скорби пустыни: вы знаете, что путем скорбей входят в Царствие Небесное. Пусть живет в вас взаимная любовь и смирение. Бог любы есть, и смиренных любит Он». Блаженный владел даром слова и духовною рассудительностью; многие, даже из мирских, при­ходили слушать наставления его. Два племянника его, сыновья двух родных братьев, часто посещали обитель, и, наконец, по просьбе их были пострижены в иночество. Брат Амвросий сильно раздражился тем; прибег в обитель, ругал блаженного весьма грубо и грозил разо­гнать обитель. На брань исступленного блаженный Александр отве­чал кротостью, и это смягчило брата, так что он просил простить его. Потом племянники, так дорого доставшиеся ему, нанесли тяжелую скорбь блаженному: охладев в ревности к борьбе с нуждами пустыни, они, несмотря на увещания дяди, оставили обитель его. Скорби за спасение духовных чад до того отяготели над душою блаженного, что он стал тяжко болен. Не мог он поднять ни головы, ни руки, не мог даже выговорить слова: так расслаб всем телом. В этом изнеможении он молился преподобному Кириллу, в обители коего вступил в под­вижническую жизнь. И вот видит святолепного старца, украшенного сединою, в белых ризах и с крестом в руке. Осенив крестом больного, святой сказал: «Не скорби, брат! Я помолюсь, и будешь здоров; только не забывай обета, – не оставляй сего места; я буду помогать тебе». Проснувшись, блаженный почувствовал себя здоровым и наутро по­шел в церковь; в утешение братии он рассказал о посещении препо­добного Кирилла. В подвижнических трудах преподобный провел в своей обители 27 лет и мирно предал дух свой Господу на 52 году жизни, 20 апреля 1479 года.

По смерти ученика его Лаврентия, игумена, обитель его пришла было в упадок, – здания обветшали, братья почти все разошлись, так что не осталось ни одного иеромонаха. Раз монастырский служитель Марк видит в сонном видении: обитель полна народа; старец в свя­тительской одежде, седой, крестом осеняет обитель и работающих в ней на постройке; другой старец, с брадою до персей, окропляет святою водою; третий среднего роста, с русыми волосами, окаждает за ними; а еще четвертый, молодой, вдали следует за ними. Марк узнал в третьем преподобного Александра, и преподобный по его прошению сказал: первый старец – святитель Николай, имени коего посвящен храм обители, второй – преподобный Кирилл, обещавшийся помогать мне, – по моей просьбе они пришли сюда, а молодой человек – из­бираемый в игумена Матвей. Сын иеромонаха пустынника Матвей, в иночестве Максим, посвященный в игумена архиепископом Сергием (1483–1485), в самом деле восстановил обитель по всем частям. Припостроении нового храма в честь святителя Николая по указанию самого явившегося преподобного найдены были нетленными мощи его. Новый храм освящен при игумене Вассиане 2-м, и при нем же преподобный велел написать образ его. По рассказу одного старца, который знал преподобного еще в земной жизни, преподобный был роста среднего, лицом сухой, с впалыми глазами, с небольшою и не густою бородою, с проседью в русых волосах. В таком виде и был он написан.

Затем следовали различные чудеса преподобного. Чудо, которое испытал на себе иеромонах Феодосий, описавший житие и чудеса пре­подобного в 1562 году, весьма замечательно по свидетельству о крест­ном знамении. Феодосий вместе с другими восставал на игумена обите­ли с укоризнами и жалобами. Явившийся преподобный сказал: «А кто здесь игумен? Конечно не ты; игумену скажи: пусть творит свое дело; тебе же говорю: пекись о твоей душе». Феодосий раскаялся; он положил было описать житие и чудеса преподобного, но потом стал волноваться сомнениями и оставил начатое дело. Явившийся преподобный наказал его тремя ударами прута. «И уведех бывшая над собою, – пишет Фео­досий, – яко десная моя река ослабе, длань же о запястии (с запястия) согнуся, три же персты верхних едва возмогох вместе сдвинути, еже на лицы своем крестное знамение воображати, два же персты нижних ко длани прикорчишася». Вот как в обители преподобного Александра в 1562 году изображалось крестное знамение! Тремя первыми перста­ми! Сильное вразумление отважному самовластию преподано препо­добным.

Прибыл в Каргополь воеводою боярин Иван Михаил. Юрьев, брат царицы Анастасии. Игумен Вассиан, наслышавшись о его гордо­сти и жестокости, со страхом отправился на поклон к новому воеводе. Боярин принял его несурово. Игумен представил ему царскую не- судимую грамоту об обители; воевода, посмотрев, сказал: «Есть одна пошлина, которую будет он брать с монастырских крестьян». Боязли­вый игумен промолчал. Но бывший с ним простодушный и прямой старец Евсевий сказал: «Не взимать тебе ее с нас, господин». «Когда прикажу, то дадите», – сказал с гневом воевода. Старец заметил: «Тогда будет, когда возьмешь». Боярин, рассвирепев, закричал: «Горе, чернец! Царь государь пожаловал меня Каргополем и всею Онегою с поморьем, – а этот не хочет слушаться и еще спорит». Испуганный игумен поспешил убраться в монастырь и дорогою бранил старца за его резкость. Гневный боярин после того допытывался: «Нет ли кого, кто бы мог жаловаться на монастырь и особенно на Евсевия?» Узнав о том, в обители трепетали боярина и негодовали на Евсевия. «Ступай, – говорили ему, – умилостивляй, как знаешь, боярина, – не погибать же нам за тебя». Огорченный старец ночью со слезами молил Господа об утишении боярина и на следующий день пошел в Каргополь, готовый на все. В городе на улице встретившийся ему домовый священник боярина неожиданно говорит ему: «Ну, поздрав­ляю тебя, Евсевий». Старец изумился. «Бог помиловал вас, – про­должал священник, – святитель Николай и начальник вашей обители защитили вас от бед». Затем рассказал, что воевода, хотя не нашел жалующихся на обитель, отдал было уже приказание самому жесто­кому из своих чиновников, – отправиться в монастырь и, сковав, до­ставить в городскую тюрьму. Но в минувшую ночь явились ему свя­титель и преподобный и задали ему урок. Святитель, так рассказывал боярин, сказал ему: «Если не покаешься, горе тебе». И преподобный также грозил. В страхе боярин отвечал: «Не погуби меня, святитель, но другого не знаю, как называть». «Ты не знаешь его; вот он пришел защищать труды свои и меня взял с собою, – там храм в мое имя». Боярин каялся и обещал быть защитником обители. «Ступай же теперь смело к боярину», – заключил священник. Старец явился к боярину, и тот принял его весьма ласково, – просил извинить его за грубость и дерзости; рассказал о видении святителя и преподобного и жалел о том, что не заехал в Ошевенскую обитель, – а, наконец, вручил стар­цу милостыню для обители. Мощи преподобного свидетельствованы были по распоряжению митрополита Антония Варлаамом, епископом Вологодским⁶⁶⁸. Ныне они почивают под спудом в каменном храме, где один придел в 1707 году посвящен преподобному Александру. Еще целы иконы, принесенные им из Кириллова монастыря⁶⁶⁹.

В Городненском повете, верстах в 13 от Заблудова, и есть деревня Зверьки, принадлежавшая к ключу Заблудовскому. Здесь жили Петр Гавдель и супруга его Анастасия, православные и благочестивые по­селяне, несмотря на невзгоды времени, твердо сохранившие Право­славную веру, принятую от предков своих. Здесь 1684 года марта 20 ро­дился у них сын Гавриил, которого они крестили и воспитали также в правилах Православия. Когда Гавриилу было около 6 лет, случилось, что мать понесла в поле мужу обед. Жид Щутко, арендатор Зверьков, приласкал к себе дитя, завел в дом свой и увез его в Белый Сток; здесь сбежавшиеся жиды мучили отрока без милосердия: внеся его в темное место, распяли и пустили из боку кровь, потом кололи его разными инструментами, пока не выпустили всей крови; а мертвое тело бро­сили в поле⁶⁷⁰. Псы три дня бегали около тела и лаем отгоняли от него хищных птиц. По тому же лаю нашли замученное тело и представили в Заблудов. По ране в боку и другим знакам очевидно было, что кровь выпущена из отрока изуверством жидовским, и страдальческая смерть невинного отрока тогда же записана в местную книгу Заблудова; жиды судебно уличены в преступлении; тело предано земле. Страдальческая кончина блаженного Гавриила последовала 20 апреля 1690 года. «О сем кто хочет пространнее ведати, отсылаем до книг правных магдебургии Заблудовския», – говорит старинная записка. Спустя 30 лет (1720 г.), когда погребали другого младенца, нашли мощи Гавриила нетленными и поставили их в церковном склепе.

Когда в Заблудове место и церковь горела,

Милость Божия меня и в огне сохранила.

Так говорил блаженный в польских стихах, написанных в 1755 го­ду знаменитым Михаилом Козачинским, архимандритом Слуцким. Пожар был в 1746 году; а в 1755 году 9 мая нетленные мощи с честью перенесены были в Слуцкий монастырь.

Кондак святому мученику: «Святе младенче Гаврииле, ты за Про- боденного нас ради от иудей люте от тех же в ребра прободен был еси и за Истощившего кровь Свою о нас все тело твое на истощание крове в лютые язвы предал еси. Ныне же во славе вечной с Ним веселиши- ся. Тем поминай тамо и нас, молим, зде чтущих тя, прося нам здравие телесам и спасение душам нашим»⁶⁷¹.

Все предосторожности, принятые первосвященниками и старей­шинами народа иудейского для охранения гроба Господня, обращены были Промыслом к славе воскресения Спасителя из мертвых в тре­тий день по смерти, как предсказали пророки и предрек Сам Господь Апостолам, книжникам и старейшинам народа иудейского и всему на­роду (см.: Мф. 17, 22–23; Мк. 10, 33–34; Ин. 2, 19–22; Мф. 27, 62–63). В глубокое утро третьего дня по смерти Христовой, или в первый день недели, по восходе зари, но до полного еще рассвета (см.: Мф. 28, 1; Мк. 16, 2; Лк. 24, 1, 22; Ин. 20, 1), произошло великое землетрясение; Ангел Господень, сошедший с Небес, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем. Вид Ангела был, как молния, и одежда его бела, как снег; устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые и рассеялись (Мф. 28, 2, 4, 11).

Так Господь расторг врата адовы и Своим Божественным всемо­гуществом воскресил Свое человечество и положил основание нашему блаженному воскресению!

Своими многократными явлениями по воскресении Своем, в про­должение 40 дней, Господь засвидетельствовал истину Своего воскре­сения из мертвых: Явил Себя живым со многими верными доказатель­ствами (Деян. 1, 3) – пред апостолами, нам, – как сами о себе говорят они, – которые с Ним ели и пили, по воскресении Его из мертвых (Деян. 10, 41). В продолжение сорока дней являясь им (Деян. 1, 3). В то время Христос уже не постоянно был с апостолами – не так, как до воскре­сения. Заметь, не сказал (Лука): сорок дней, но: В продолжение сорока дней (Деян. 1, 3), так как Христос являлся и опять скрывался. Для чего так? Дабы возвысить мысли учеников и не допустить их обращаться с Ним по-прежнему. И не без причины Он являлся им, но потому, что тщательно заботился об устроении двух вещей, – о том, чтобы повери­ли воскресению и чтобы, наконец, думали о Нем выше, чем о простом человеке. Почему же Он явился не всем, а только апостолам? Потому, что народу, не знавшему неизреченного таинства, Он показался бы привидением. Если и сами апостолы сначала не верили, приходили в смущение и нуждались в прикосновении рукою и в (общении) тра­пезы, то чего следовало ожидать от народа? Поэтому-то воскресение неопровержимо доказывается чудесами, для того чтобы оно было не­сомненно не только для современников, но и для всех родов после­дующих. В самом деле, если Он не воскрес, но пребывает умершим, то каким образом апостолы совершали чудеса Его именем? Поэтому-то и Сам (Христос) оставался на (земле) после воскресения сорок дней, давая видеть Себя в течение продолжительного времени, дабы (учени­ки) не считали видимого привидением. Да и этим Он не удовольство­вался, но присовокупил еще и трапезу, о чем далее и говорит (Лука): Который с ними и ел (Деян. 1, 4). Это всегда и апостолы поставляли свидетельством воскресения, говоря: Которые с Ним ели и пили (Де­ян. 10, 41). «Потому и вкушал Господь пищу с Апостолами, – говорит Златоуст, – чтобы они не почли явления Его за призрак».

Явления Иисуса Христа по воскресении Его можно уподобить солнечному восходу, который, начинаясь зарею, постепенно уве­личивается и достигает полноты своей. В слове Божием явления Господа воскресшего, воспоминаемые в неделю Пасхи, открыты следующие.

Первой из членов новонасажденной Своей Церкви Глава ее Ии­сус Христос по воскресении Своем явился, как упоминают наши церковно-богослужебные книги, Пречистой Матери Своей. Так в Бо­гослужении в неделю жен-мироносиц Церковь, обращаясь к Богома­тери, воспевает: «Воскресшего видевши Сына Твоего и Бога, радуйся со Апостолы, Богоблагодатная, чистая: и еже “радуйся первее”, яко всех радости вину восприяла еси, Богомати всенепорочная». Далее, начиная с первого дня Пасхи и до самого отдания светлого праздника, в продолжение шести недель мы постоянно слышим торжественную песнь Пресвятой Деве: «Ангел вопияше Благодатней: чистая Дево, ра­дуйся, и паки реку, радуйся: Твой Сын воскресе тридневен от гроба». Из сих песней можно заключать, что Богоматерь видела Господа и пер­вая услышала от Ангелов благовестие о воскресении Его. Историче­ские сказания действительно повествуют о том, что Господь по воскре­сении Своем прежде всех явился Пречистой Матери Своей. «И первее убо, – говорит синаксарь во святую и великую Пасху, – воскресение Божией Матери познаваемо бывает, прямо сидящей гроба с Магдали­ною, якоже глаголет Матвей». Что говорит Матфей? В одном месте находим: Была же там (при погребении) Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба (Мф. 27, 61); в другом: Пришла (в глубокое утро воскресения Христова) Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб (Мф. 28, 1). Какое лицо скрывается здесь под выражением: другая Мария? Синаксарь указывает в нем Пресвятую Деву, Матерь Господа, – что весьма естественно и более чем вероят­но. Если бы это была не Она, то евангелист вместо неопределенного, другая, сказал бы, какая именно Мария, во-первых потому, что здесь же, говоря о двух Мариях, одну прямо назвал Магдалиною; во-вторых потому, что недавно повествуя о распятии Господа и упоминая о при­сутствующих при оном святых женах, святой повествователь означил каждую из них собственным ее прозванием: «Были здесь, – говорил, – и женщины: среди них были и Мария Магдалина, и Мария Иакова и Иосии мать, и мать сыну Зеведеову», т. е. Саломия «и иные многие». Употребивши вместо определенного выражения неопределенное – «другая Мария», святой Матфей очевидно имеет намерение отличить сию Марию от всех прочих известных Марий и указать именно на ту, которую христиане могли узнать и без прямого названия и которой враги христианства не должны были знать. Впрочем, синаксарь между женами, приходившими на гроб и видевшими воскресение Спаси­теля, разумеет ту, которая названа Марией Иосифовой. Иосий был сын Иосифа, обрученника Пресвятой Девы. Но чтобы воскресение не казалось сомнительным по явлению Воскресшего Матери Своей, евангелисты глаголют, что Он первее является Магдалине Марии. Святитель Димитрий Ростовский, описывая жизнь Марии Магда­лины, также замечает, что первое явление Господа было Пресвятой Деве: «От Господа толь бяше любима, – пишет он о Магдалине, – яко первее всех – по Пречистой Матери Своей, – Господь Своим по вос­кресении явлением почти ю».

Первой после Богоматери Иисус Христос воскресший явился «Марии Магдалине». По прошествии дня покоя, утром в первый день недели сия благочестивая жена вместе с другими мироносицами пошла к гробу Господа, чтобы помазать тело Его благовониями. Приближаясь к гробу, мироносицы в недоумии говорили между собою: Кто отвалит нам камень от двери гроба? (Мк. 16, 3). Но видят, что камень, который «был очень большой», уже отвален от гроба и гроб открыт. Магдали­на, думая, что тело Господа перенесено отсюда в другое место, тотчас и поспешно удаляется. Спутницы же ее вошли во гроб и, не найдя тела Господа, недоумевали; тогда пред ними предстали Ангелы в блистаю­щих ризах. Жены были в страхе и потупили взоры на землю. Что вы ищете Иисуса распятого? – вещали им Ангелы, – Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите (Мф. 28, 5–7; Мк. 16, 1–7; Лк. 24, 1–7; Ин. 20, 1–2). Но Магдалина предварила своих спутниц с известием к апостолам Петру и Иоанну, что нет тела Господа в гробе. Апостолы немедленно поспешили туда и, войдя во гроб, нашли в нем одни пелены и плат, бывший на голове погребенного Спасителя, и воз­вратились домой. Магдалина, пришед опять к гробу Господа, стояла подле гроба и плакала, не зная, где найти тело Господа. В это время она, обратив­шись назад, видит, но не узнает стоящего Спасителя. Он спрашивает ее: Жена!что ты плачешь?кого ищешь? Мария отвечала вопрошающему, считая Его за вертоградаря: унесли Господа моего, и не знаю, где положи­ли Его. Мария! – восклицает мнимый вертоградарь. Учитель! – вопиет плачущая и повергается пред воскресшим Господом (Ин. 20, 15–16). Это было первое явление Воскресшего, упоминаемое в Евангелии.

Явясь по воскресении Своем Марии Магдалине – одной, Господь вторично явился ей же и другим женам, когда они, по повелению Ан­гелов, со страхом и радостью великою спешили возвестить апосто­лам о воскресении Господа. Воскресший встретил и приветствовал их: Радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему. Тогда говорит им Иисус: не бойтесь; пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня. Они возвести­ли апостолам о воскресении Господа, но ученики не поверили женам (Мф. 28, 1–11; Лк. 24, 9–11). Как жена первая из прародителей пала в грех и услышала от Бога: Умножая умножу скорбь твою (Быт. 3, 16), так жены первые из верующих во Христа узрели Воскресшего и вкусили радость воскресения!

Третье явление Иисуса Христа по воскресении, упомянутое в Еван­гелии, было апостолу Петру, который слезами сердечного сокрушения во время страданий и смерти Спасителя омыл свое троекратное отрече­ние от Него. Но обстоятельства этого явления не раскрыты в Евангелии (см.: Лк. 24, 34; 1Кор. 15, 5).

Четвертое по Евангелию явление было Клеопе и другому учени­ку. В самый день воскресения Господнего около вечера Клеопа и дру­гой ученик шли в селение Эммаус, отстоящее от Иерусалима стадий на 60 (около 5 с лишком верст), печально беседуя о недавних приключе­ниях , бывших в Иерусалиме с Иисусом Христом. К ним приближается и продолжает с ними идти воскресший Господь; но апостолы не узнают Его. На вопрос Господа, о чем они беседуют и отчего печальны, Клеопа, называя Иисуса Христа пророком сильным в деле и слове пред Богом и всеми людьми, поведал неузнанному своему спутнику о распятии Го­спода и о распространившемся уже известии, что Он воскрес. Выслушав слова Клеопы, спутник, обличив несмысленных и косных сердцем, «еже веровати о всех, яже глаголаша пророцы», и начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Христе во всем Писании. Дошед до селения, в которое шли ученики, их Спутник дал им заметить, что хочет идти далее. Но ученики упросили Его войти с ними в дом. Здесь возлег Он с ними и, когда, прияв хлеб, благословил и, преломив, по­давал им, у них отверзлись очи, и они узнали воскресшего Спасителя, и свою веру в Него исповедали своим свидетельством о Божественной силе слова Его на сердце их. Ибо, по признанию их, сердце их горело благодатным огнем, просвещавшим, согревавшим и услаждавшим их. Но Господь, явив Себя Луке и Клеопе, стал невидим. В тот же час ученики возвратились в Иерусалим и нашли собрание единонадесяти апостолов и бывших с ними. Церковь Христова беседовала, что Господь истинно воскрес, Лука и Клеопа поведали, о происшедшем на пути, и как Воскресший Господь был узнан ими в преломлении хлеба (Лк. 24, 13–35).

Между тем как ученики беседовали о явлениях воскресшего Го­спода, Он Сам явился среди них в горнице, коей двери заперты были, и приветствовал: Мир вам. Это было пятое явление Господа по воскре­сении. Ученики смутились и испугались, думая, что видят духа. Что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши? – говорит им Господь. Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. И, сказав это, показал им руки и ноги и ребра Свои. Ученики обрадовались, видя Господа. Когда же от радости они еще не верили и дивились, Он вкушает пред ними поданные Ему рыбу и мед; отверзает апостолам ум разуметь Писание; предназначает их быть свидетеля­ми исполнения пророчеств о Нем, – свидетелями страданий, смерти и воскресения Его; обещает облечь их силою свыше для учения, тайно- действия и управления; вторично говорит им: Мир вам, и под образом дуновения подает им Святого Духа (Лк. 24, 36–40; Ин. 20, 19–23).

Сии пять явлений Иисуса Христа воскресшего относятся к неделе Пасхи. Итак, воскресшего Господа в первый день воскресения Его узре­ли и веровали в Него Пресвятая Дева Мария, жены-мироносицы и все ученики Его, кроме апостола Фомы. По воскресении Своем Господь являлся в продолжение 40 дней – многим, и однажды явился более чем пятистам человек (см.: 1Кор. 15, 6). Одной истине свойственно иметь таких и стольких свидетелей!

Воспоминанию славного воскресения Иисуса Христа из мертвых посвящен Церковью светлый праздник Пасхи. Пасха наша, по словам Писания, есть Сам Господь наш Иисус Христос Своим пречистым и всесвятым Телом и Кровью (см.: 1Кор. 5, 7). Слово «пасха» есть еврейское, значит «прехождение» и «избавление». Ибо первоначально праздновала пасху Церковь Ветхозаветная в память того, что Ангел, посланный от Бога погубить египетских первенцев, прешел мимо жи­лищ евреев и тем избавил их от смерти и рабства египетского (Исх. 12, 23–27). Равно и для христиан Пасха значит прехождение со Христом, избавление и преведение Им верующих от смерти к вечно блаженной жизни. «Великая и священная Пасха, – говорит святитель Григорий Богослов, – называется у евреев пасхою на их языке, где слово сие значит прехождение – исторически по причине прехождения и пере­селения израильтян из Египта в Хананею, а духовно по причине пре- хождения и восхождения от дольнего к горнему».

Блаженный Августин пишет: «Слово пасха есть еврейское и значит прехождение от смерти к жизни, как говорит и Сам Господь: Слушаю­щий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь (Ин. 5, 24). И в другом месте евангелист Иоанн, изъясняя пасху, говорит, что Господь совершил пасху с учениками Своими, потому что пришел час Его перейти от ми­ра сего к Отцу (Ин. 13, 1). И так прехождение от настоящей смертной жизни в иную, бессмертную и блаженную прославляется в страдании и воскресении Господа». Также и в священных песнопениях Церкви говорится: «Пасха, Господня Пасха, от смерти бо к жизни и от земли к небесе Христос Бог нас преведе, победную поющия. Смерти празд­нуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечного начало». В синаксаре на Пасху говорится: «Пасха преведение толкуется. Она есть день, в который Бог в начале превел мир из небытия в бытие; день, в который Бог, преведши израильтян сквозь Чермное море, исхитил от рук фараоновых; – в который, сошед с небеси, вселился во утробу Девы, и ныне, исхитив род человеческий из ада, возвел и привел на не­беса к древнему достоянию нетления». Поскольку Иисус Христос, наша Пасха, прешел и нас превел и избавил от смерти к блаженной жизни Своею смертью и воскресением, то Пасхою называли иногда неделю Страстную и Светлую, – неделю страданий – Пасхою крестною (Пао- Ха ctaupwcîov), неделю воскресения – Пасхою воскресною (Пасха avacraaîov). По церковному расположению недель и ныне между седмицами Страстной и Светлой находится один воскресный день; поэтому сии седмицы доселе составляют как бы одну неделю, которая, начинаясь воспоминанием страданий и смерти Христа, оканчивается торжеством воскресения Его и называется Великою в этом смысле великая и святая неделя Пасхи, т. е. неделя страданий и воскресения Христа, между прочими неделями церковного года есть то же, что день воскресный между прочими днями седмицы. В смысле же обыкновен­ном под именем Пасхи издревле разумеется собственно Светлая неделя воскресения Христова. «Во святую и великую неделю Пасхи празд­нуем самое живоносное воскресение Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» – говорится в синаксаре в неделю Пасхи, согласно с Апостольскими Постановлениями.

Пасха ветхозаветная была прообразованием христианской. Народ богоизбранный праздновал пасху в память избавления своего из Егип­та, закалая в жертву агнца непорочного, не имевшего никаких телесных недостатков (Исх. 12, 5): так мы празднуем Пасху в воспоминание ис­купления рода человеческого страданием, смертью и воскресением непорочного и чистого Агнца (см.: 1Пет. 1, 19), Который есть Агнец Божий, вземляй грехи мира и невинно закланный за нас (Ин. 1, 29), и есть собственно пасха наша (1Кор. 5, 7). Древний Израиль празд­новал Пасху в память избавления своего от рабства египетского: но­вый Израиль торжествует Пасху в воспоминание своего избавления от рабства дьяволу и греху. Пасха прообразовательная состояла в еде­нии плоти пасхального агнца: наша Пасха состоит во вкушении Агнца Божиего – Его пречистого Тела и Крови. Не сокрушая костей – ели древле прообразовательного Пасхального агнца (см.: Исх. 12, 1–11): и у Агнца Божиего – Христа – не перебили у Него голеней (Ин. 19, 33–36). Избавленные от тяжкого ига египтян смертью первенцев их, потомки Авраама шли чрез пустыню в обетованную землю, кипящую медом и млеком: христиане – духовные потомки отца верующих, ис­купленные драгоценной Кровью Христа, должны «текти» чрез пустыню мира сего к вечному небесному наследию.