Заслуги Вифанской духовной семинарии для отечественной церкви и просвещения¹

В истории развития личности наблюдается одень неизменный закон – закон духовного сродства, по которому всякая мысль, каждое слово, каждый порыв сердца, так или иначе открыто заявленные и образующее собою как-бы „живые струи, входящие в состав атмосферы, обнимающей и наполняющей жизнь мира»², не только вызывают сродные себе действия, но и предполагают для себя, в свою очередь, ряд условий, при которых вырабатывается то или другое мировоззрение. Это общее положение давно уже нашло свое оправдание в характеристиках биографов, которые, определяя заслуги и выясняя значение того или другого общественного деятеля, всегда справляются с теми условиями, при которых и под влиянием которых слагалась известная индивидуальность.

Правда, не всегда своевременно справляются с тем, как загоралась заря жизни, как вырабатывался известный духовно-нравственный облик того или другого деятеля, или целого ряда их... Но проходит время и приходят моменты, когда как-бы сам собой утверждается вышеуказанный закон духовного сродства, но которому, как мы сказали, ни одна индивидуальность не слагается сама собой без стороннего влияния, когда по безотчетному, но вполне понятному желанию заглядывают в близкое и отдаленное прошлое и подводят итоги тому, что сделала для блага общества та или другая среда, каких деятелей порождала она и что полезного внесла через них в великую сокровищницу «всемирного человека», под которым олицетворяется иногда человечество в его прошлом, настоящем и будущем...

Момент, переживаемый Вифанскою семинарией, и является благоприятным поводом к тому, чтобы в столетнюю годину её выяснить особенности быта и исторические условия существования этого скромного раcсадника просвещения и показать в связи с этим, какую роль играла названная школа в деле подготовления деятелей церкви и просвещения. При этом общие цифровые данные, по которым за столетний период из стен этой духовной школы выпущено (не считая не окончивших полного курса) всего 3035 человек³, разумеется, не могут иметь для нас существенного значения, при выяснении заслуг Вифанской семинарии, потому что эти данные говорят только о том, что эта школа давала средства для образования юношества, т. е., выполняла и, нужно сказать, всегда добросовестно общую задачу семинарий. А между тем два исключительные обстоятельства: уединенное и по временам суровое существование этого раcсадника просвещения, с одной стороны, и близость его к Московской духовной академии, с другой, – дают возможность рассматривать его значение с точки зрения именно этих особенностей, создавших Вифанскую семинарию, к её выгоде, и особую индивидуальность.

Не вдаваясь в многоречие, скажем сначала о первом. Известно, что школа жизни предваряет и оканчивает собою школу книжную. И понятно, что наилучшею школою должна быть признана та, которая, воспитывая юношество и расширяя его умственный кругозор, не заслоняет от него действительности, не отрывает его от тех условий, при которых оно должно действовать, короче, не заслоняет от него школы жизни, в которой оно еще должно учиться и из которой иногда, быть может, с малым запасом житейского опыта приходит в книжную школу. История школьного образования древних и новых времен уже подметила, а современность приняла к сведению эту сторону школьного воспитания, заботясь о подготовке, соответствующей тому или другому роду предстоящей молодым силам деятельности. А при сопоставлении условий быта семинариста – вифанца до его поступления в этот раcсадник просвещения и по выходе его из него с особенностями быта Вифанской семинарии и открывается, что эта школа очень мало пересоздавала или даже и вовсе не меняла знакомой с детства её питомца обстановки: уединенная и до 80-х годов, по временам, суровая школа не баловала своих питомцев.

Предварим нижеследующие и необходимо вытекающие из этого общего положения выводы, сводимые в результате к уяснению заслуг Вифанской семинарии и в данном случае преимущественно для церкви, краткими иллюстрациями, подтверждающими справедливость того, что этот раcсадник просвещения, воспитывая юные поколения, не отрывал их от той обстановки, из которой они выходили и в которую со временем должны были опять, в большинстве случаев, возвратиться⁴.

Мы сказали, что школа жизни предваряет и оканчивает школу книжную. Какова-же жизнь питомцев, вступавших и вступающих в эту уединенную школу?

Большинство воспитанников Вифанской семинарии, как известно, дети сельского, нередко обременённого многочисленным семейством, духовенства. А условия быта сельского духовенства даже и наших дней, когда приложено не мало забот об улучшении материального благосостояния его, известны: ни светские развлечения, ни блеск городской жизни – ничто это до поры до времени не известно провинциалу семинаристу. В биографиях многих питомцев Вифанской семинарии, сделавшихся впоследствии известными и полезными общественными деятелями, нередко по крайней мере отмечаются горькие условия их домашней жизни, отмечаются, впрочем, не с сожалением, а почти всегда с любовью и быть может потому, что эта суровая жизнь совпадала с порою их беззаботной юности. Так, напр., один из питомцев Вифанской семинарии первого выпуска (1807 г.) протоиерей Алексей Евдокимович Румянцев, сын священника подмосковного села Щитникова, в воспоминании о своем отце рассказывает, как родитель его в сером армяке и лаптях хаживал с требами к прихожанам, а рясу имел только одну и то не для Щитникова, а брал в Москву, когда нужно было являться к архиерею⁵. Тот-же самый протоиерей рассказывает о том, как отец его купил сапоги и как прихожане, узнав об этом, пришли к нему в дом и просили показать диковинную вещь⁶. В биографии другого питомца Вифанской семинарии, впоследствии протоиерея церкви большого Вознесения, на Никитской, Петра Евиловича Соколова, окончившего курс в 1820 г., рассказывается⁷, что до своего поступления в семинарию он помогал отцу (причетнику) в тяжелых деревенских работах и терпел нередко дома настоящей голод, а по вступлении в семинарию и по крайней мере в первые годы своего обучения в ней семинарист Соколов не имел средств, чтобы пробрести себе даже приличную обувь и ходил в лаптях, в которых шествовал домой во время школьных отпусков по снежным сугробам и весенним разливам⁸. О той же самой бедноте и скудости домашней жизни рассказывает известный составитель проекта устава духовных училищ (при обер-прокуроре Св. Синода графе Протасове) викарий Казанский, впоследствии епископ Енисейский, Никодим, окончивший курс Вифанской семинарии в 1826 г.⁹. Так, в 1872 г. он, вспоминая о своем детстве, описывает, как отцу его самому приходилось укачивать его – тогда младенца Николая и как он однажды, оставленный совершенно одиноким в люльке, висевшей посреди пустой избы, было не задохнулся в ней¹⁰. При скудости домашних средств, Николай Казанцев, по окончании курса в Вифанской семинарии, долго раздумывал над тем, как существовать ему в академии и быть может он не увидел- бы ее, если бы не попался один человек из „простого класса», как выражается в своих благодарных воспоминаниях еп. Никодим, который согласился уделять из своих скудных средств на образование академика¹¹. Из биографии Платона, архиепископа костромского, вифанца по среднему образованию, известию, что родитель его священник села Чанки, что близ Коломны, по неимению средства содержать в училище двух сыновей, хотел взять его из училища и определить пономарем в своем селе. И только с помощью дяди своего архимандрита Кирилла он имел возможность продолжать свое образование. В биографии протоиерея Платона Ивановича Афинского, окончившего курс в Виф. семинарии в 1838 г., о доме его родителей говорится: „дом от старости покачнулся более нежели хребет его отца и матери, согбенных от ежедневной работы. Кровля не спасала от дождя, стены не берегли скудного тепла... В этом доме прошла половина школьной жизни этого человека: сюда возвращался усталый мальчик из школы и скоро при заботах и ласках матери забывал о своей усталости. Здесь, в этом старом доме, как нужно было отпускать сына и братьев его уже в отдаленную школу (Вифанскую семинарию), лились над головами детей родительские слезы, благословения и благожелания и особенно просьба о том, чтобы дети учились и вели себя хорошо. В этом старом и холодном доме много, много прочитано горячих продолжительных ночных молитв, горячих, какие только могут исходить из сердца матери, и все больше молитв за детей, которые в это время спали спокойно, а иногда, пробуждаясь, слышали, чего мать просила у Бога»¹²... В биографии другого скромного делателя на ниве Христовой, священника села Ильинского Звенигородского уезда, окончившего курс в Виф. семинарии в 1830 году, рассказывается о том, как отец его псаломщик за неимением средств к существованию должен был заниматься башмачным мастерством¹³. А об одном семинаристе старой школы известно, что бедность его родной семьи заставляла его в вакационное время наниматься возить камень на шоссе. И этим он добывал себе средства, нужные для его существования и для уплаты за свое содержание в семинарии¹⁴. Если не очень завидны были условия домашнего быта провинциала-семинариста в кругу родной семьи, то еще незавиднее была доля семинаристов сирот, которые нередко „как бесприютные скитальцы носились, по выражению покойного профессора Московской духовной академии Петра Симоновича Казанского, вифанца но среднему образованию, испытавшего тяжесть сиротства, носились на ладье жизни, пока она не выбрасывала их куда-нибудь“¹⁵. Чтобы не утомлять снисходительного внимания почтенного собрания, мы не будем приводить здесь новых и, нужно сказать, многочисленных данных, обрисовывающих домашней быт питомцев этой школы, а, как на красноречивое свидетельство недостаточности материальных средств и скудости домашней обстановки их, укажем еще на частые сожаления биографов (а иногда и самих учившихся здесь) о том, что многие из почтенных и известных церковных деятелей, стоя на пороге высшего раcсадника богословского просвещения, не входили в него только лишь потому, что должны были протягивать руку помощи своей бедной семье, которая с трудом воспитала их. Таковы, напр., упомянутый протоиерей П. Е. Соколов; прот. Никита Никитич Скворцов, окончивший курс в 1832 г. и бывший потом домашним учителем секретаря Московской Гражданской палаты Николая Феодоровича Островского, у которого, между прочим, он учил детей – известного драматического писателя А.Н. Островского и другого сына, не менее известного государственного деятеля¹⁶; упомянутый также протоиерей Иоаннуариевской, при запасном дворе, церкви Платон Иванович Афинский (брат прот. Кастальского) известный составитель руководства по Закону Божию, выдержавшего более 30 изданий¹⁷; маститый и ныне здравствующей протоиерей Сергиевской, в Рогожской, церкви Иоанн Григорьевич Виноградов, известный расколовед, с недавнего времени почетный член Московской академии (оконч. курс в Виф. семинарии в 1848 г.), в которой по независящим от него обстоятельствам ему не суждено было учиться; протоиерей И. Модестов 1-й студ. выпуска 1851 г., скончавшийся настоятелем Покровской, в Голиках, церкви¹⁸ и др. Мы могли-бы довести эти прямые и косвенные указания на домашний быт питомцев Вифанской семинарии до позднейшего времени¹⁹. Но полагаем, что и сказанного достаточно для общей характеристики той обстановки, из которой приходили в эту уединенную школу её питомцы.

Каковы же теперь особенности быта Вифанской семинарии?

Мы сказали, что названная школа, удаленная от городского шума, наиболее всего подходила под тот склад жизни, который знаком был с детства почти всем питомцам её. Это и действительно так. Не будем повторять подробно того, что говорилось в разное время о быте вифанского семинариста²⁰. В общем же все высказанное о нем сводится к следующему немногому: удовлетворяя насущным потребностям своих питомцев, эта школа не баловала их. Еще в 80-х годах, в пору, впрочем, неблагоприятного существования Вифанской семинарии, когда она, но свидетельству очевидцев, „имела вид „давно заброшенной фабрики или запустелого помещичьего дома» и „представляла из себя как-бы детище, у которого умерли родители и от которого отказывались все его родственники»²¹ – и в эту сравнительно позднюю пору обитатели её терпели всякие невзгоды и особенно холод, так что в спальнях по ночам мерзла вода, а в классах невозможно было пребывать иначе, как вооруженному ботами и овчинкой, каковыми принадлежностями одинаково запасались как ученики, так и наставники²². И однако эти недостатки благодушно сносились тогдашними питомцами, с детства нередко привыкавшими к такой обстановке и еще благодушнее вспоминаются теперь эти своеобразные особенности быта родной её питомцам школы, которая, кстати заметим, не смотря на свою суровость часто выпускала из своих стен редкие сравнительно теперь экземпляры мощных семинаристов. Правда, с 80-х годов, благодаря заботам и попечительности приснопамятного первосвятителя митрополита Иоанникия, внешний достаток её почти сравнялся с Московской семинарией; но и желанное улучшение внешнего быта Вифанской семинарии не изгладило её особой индивидуальности и не приравнило ее к городским семинариям: по прежнему она воспитывает детей сельского духовенства и но прежнему жизнь её питомцев не смущается городским шумом.

Не создавая, таким образом, особенных условий по сравнению с домашним бытом своих питомцев, эта школа не отдаляла их и от той жизненной обстановки, среди которой они должны были вращаться по выходе из неё. А эта обстановка известна. „Не паркетный пол, не салон великосветских людей, а грязная деревня да простая, в прошлом нередко курная, изба – вот арена деятельности сельских пастырей, которых преимущественно поставляла Вифанская семинария»²³. И эта обстановка не была нова вифанцу-семинаристу, мало знакомому с блеском городской жизни. Для него не страшен был последующей напор случайностей и житейских невзгод; в нем не было преждевременного разочарования. Неизбалованный школою, подготовленный с детства ко всякой нужде, он боролся с нею прежде всего упорным, неустанным трудом. И где бы судьба не поставила его – в скромной ли доле сельского священника, на высокой ли чреде архипастырского служения, в ответственном-ли звании государственного деятеля, он добровольным н настойчивым трудом пролагал себе дорогу²⁴. Многие из бывших питомцев Вифанской семинарии оценили со временем это преимущество их родной школы: старожилы с геройством, а иногда с благодарными слезами, каковые излились, например, недавно в станах этой школы из старческих глаз почтенного, но скромного юбиляра, праздновшего здесь 60-ю годину своего пастырского служения, вспоминают и свой скудный стол и плохо топленные комнаты и иногда в вещественных пожертвованиях, как например, протоиереи Стефан Васильевич Беляников (подаривший семинарии фисгармонию) и Алексей Феодорович Некрасов (много содействовавший украшению семинарского храма) выражали свою признательность воспитавшей их семинарии; питомцы же позднейшего времени с удовольствием рассказывают и о свежести ароматного воздуха, о приволье лесов и лугов и вообще о прелестях в избытке окружающей Платоновскую школу природы²⁵. А более впечатлительные из „вифанцев“ развивали здесь и навсегда закрепляли в себе любовь к тихому уединению и к внутреннему самоуглублению, которою отличались многие из них. Так вот, например, с какими размышлениями знакомит нас письмо одного воспитанника этой школы В. Грозова, писанное им сотоварищу, поступившему тогда в Академию, П. С. Казанскому: „ныне, пишет он, меня так сладостно оглашали звуки церковных песнией, что они подобно чудодейственным звукам Давидовых гуслей, – они одни могли только утишить бурю души моей. Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Представь теперь, друг мой, как все благоприятствует моему размышлению о церкви, о её священных песниях и молитвах. Было ровно двенадцать. Вокруг меня глухая полночь. Так погаснет жизнь моя, думал я, смотря на этот бледный, тусклый свет нагоревшей свечи! Нет! – я не сниму с неё нагоревшей светильни, пока не оставлю своей могильной мечты.... А эта глубокая, премудрая полночь! Что говорит она душе?... Она мне говорит: не пускайся в море суетливой жизни, оно задушит тебя в своих жгучих волнах.... Мне кажется, что человек всегда видит в природе, в её то мрачных, то светлых явлениях тайны христианской религии. Для меня тесно соединяются полночь и гроб Спаситель. Сюда, сюда! в священную тишину полночи повергаюсь я мысленно со всеми надеждами и желаниями. Гроб Спасителя – какой глубокий урок для христианина! Иисусе! дай помнить смерть носить всегда в сердца Твое небесное имя». Другие письма В. Грозова к тому-же самому Петру Симоновичу Казанскому знакомят нас с еще большим самоуглублением его. „Есть, писал, напр., он по поводу пострижения в монашество одного студента академии, есть в человеке такие чувства, которые он ни другу, ни брату, никому не откроет. Он постоянно носит в душе своей, и по временам украдкой вынимает их оттуда по одной капле и смешивает с своими слезами. Я заплакал над этими словами. Пусть этим кончится моя мысль.... Припомни, друг мой, надгробную песнь: „житейское море» и „плачу и рыдаю» и ты сольешься с моим чувством»²⁶. Тою же самою любовью к уединению к самоуглублению проникнут был и друг Грозова – покойный профессор Московской духовной Академии Петр Симонович Казанский. „Мне тяжело, писал последний в своих воспоминаниях, бывает в Москве. Люблю священный кремль. Люблю при виде твоих вековых памятников, белокаменная, помечтать о минувшей судьбе Руси, о твоем высоком значении в прошедшем России. Сильно бьется сердце, когда увижу твои, Москва, золотые маковки, увенчанные крестами. Люблю с благоговейным чувством молитвы повергаться пред твоей святыней. Но тяжело бывает мне, когда смотрю на этот прилив и отлив народа. Все мне чужие, все незнакомые; ни одного тут тёплого ко мне сердца.... Мне всегда как-то приятнее было в маленьком местечке смотреть на одинокие огоньки, в зимнюю нору светящиеся в каждом маленьком домике. Меньше огня, но теплее сердца живущих в них. Меньше дома, но покойнее и довольнее их обитатели. Может быть потому грустно мне всегда в Москве, что много грустных потерь в ней пришлось испытать. Или потому, заключает П. С. Казанский, что моя юность прошла в тишине сельского уединения»²⁷. О той же самой любви к семинарии, к окружающим её святыням и природе заявил в недавнее сравнительно время в своем письме в Правление семинарии профессор Харьковского университета И. П. Платонов. “Будучи обязан средним образованием Вифанской семинарии, писал П. В. Платонов, я и в преклонных летах уже моих с любовью и пожеланием постоянного преуспеяния обращаюсь мыслью к этому просветительному учреждению приснопамятного митрополита Платона; равно и к самой созданной им обители, в храме которой я, пред Фаворской высотой, усердно изливал мою молящуюся душу. С любовью приветствую четырехбашенное здание, в котором я провел золотые годы учения, благоговейно вхожу в церковь и поклоняюсь преобразившемуся Спасителю, любуюсь горными потоками, зайчиками, нашедшими, по пророку, прибежище в камени, и смотрю, сохранился-ли еще громадный мамонтов клык, вступаю в сумрачную пещеру Лазаря, касаюсь устами пострадавшего от веры гроба Сергия преподобного и почтительно кланяюсь останкам иерарха, которого недостойно ношу имя, обхожу братское кладбище и возобновляю в памяти некоторые наивные надписи, которыми украшены некоторые памятники... Затем пускаюсь в окружающие рощи и приветствую гостеприимные березы, под сенью которых беседовал с природой и любезными товарищами, любуюсь, глядя на широкий пруд и виднеющийся посредине его остров, до которого, в мое время некоторые смельчаки достигали вплавь, и, отдохнув, благополучно возвращались назад, прислушиваюсь к шуму близ стоящей мельницы и к журчанию скромной Кончуры и, заглядывая в лесок, любопытствую, существует-ли тот шалаш, под покровом которого я, по назначению митрополита, вдохновляемый пением поэзии, пел венчание на царство блаженные памяти государя императора».... Подобные же чувства признательности Вифанской семинарии выразил в своем письме, присланном не задолго до настоящего торжества на имя ректора семинарии, бывший питомец названной семинарии Александр Васильевич Советов – декан и профессор Петербургского университета. „Шесть лет лучших дней, писал А. И. Советов, моей жизни протекли в прелестной Вифании, явно покровительствуемой великим молитвенником земли Русской, преподобным Сергием и незабвенным создателем семинарии, блаженной памяти святителем Платоном. Близость к Троицкой Сергиевой Лавре, соседство монастыря, где каждодневно совершается церковная служба, наконец, чудная здоровая окрестность, – все это не может не настраивать благоговейно юные сердца питомцев Вифанской семинарии и запечатлевать веру в Бога на всю жизнь. Я, по крайней мере, считаю себя обязанным моей семинарии не только в духовном, но и в гигиеническом отношении».

Приведенными доселе общими ссылками н указаниями на частные факты из быта семинариста-вифанца и воспитавшей его школы мы старались уяснить и оправдать предпосланное уже нами общее положение, по которому Вифанская семинария, как наиболее всего приближающая особенностями своего быта к жизненной обстановке её питомцев, могла и выпускать из своих стен с достаточным житейским опытом ту святую рать, которая, по поэтическому выражению, должна была идти по Руси родной, святой веры свет разнося со собой²⁸... Эти общие данные, как видно, не против такого предположения. Более точные цифровые данные, как увидим, вполне за него.

Не однажды уже отмечался в печати и поэтому не нами впервые отмечается тот факт, что для московской епархии – и в этом особенные заслуги Вифанской²⁹ семинарии для церкви – последняя давала в прошлом наибольшее количество пастырей вообще, а в частности и в особенности сельских. Правда, по отсутствию биографических сведений о некоторых питомцах этой школы, мы не имеем возможности дать общего итога выходивших отсюда тружеников на ниве Христовой. Но за то и имеющиеся у нас цифровые данные являются красноречивым показателем того, какой большой процент священнослужителей давал этот раcсадник просвещения и в каком изобилии Господь, Владыка вертограда,

Всегда (один) плоды в нем возращал

И для овец святого стада

Он добрых стражей посылал³⁰.

Так, нам известно, что из 1785 воспитанников, о которых у нас имеются точные сведения³¹ около 1350 человек было священнослужителями, из какового числа диаконами было всего только около 200 человек, остальные (1150) были священниками. При чем в списках воспитанников можно указать такие курсы, питомцы которых, можно сказать, в целом своем составе поступали в ряды священнослужителей. Таковы, например, курсы 1854, 1856 года и др. При этом нужно заметить, что большинство из священнослужителей были скромными, не всегда заметными делателями на ниве Христовой, образующими собою как-бы отдалённые для нас и не всегда ясные созвездия, необходимые однако в общей мировой гармонии, о которых говорит поэт:

Есть много мелких, безымянных

Созвездий в горней вышине, –

Для наших слабых глаз туманных

Недосягаемы они, –

И как они бы не светили,

Не нам о блеске их судить, –

Лишь телескопа дивной силе

Они подвластны может быть...

Но в рядах этих скромных делателей всегда сеяли и доселе сияют своею полезною деятельностью и более крупные созвездия, жизненные лучи коих не исчезали иногда и по прекращении их чреды служения на земле. Таковы, например, отчасти уже упомянутые нами деятели, архипастыри, протоиереи и священники: протоиерей Алексий Е. Румянцев, окончивший курс в 1807 г., первый, из Вифанцев, ставленник митрополита Платона, на главу которого первосвятитель пролил искренние слезы радости, при виде, первых, но зрелых плодов его школы и после рукоположения которого он воскликнул в чувстве умиления: „се первенец из вертограда моего»³²; Михаил Горяинов в монашестве Мелетий, окончивший курс в 1809 г., сначала учитель риторики и потом префект Вифанской семинарии³³; Трофим Платонов, окончивший курс в 1816 г., потом магистр Московской духовной академии и после настоятель Спасской, на Сретенке, церкви († 1864); Павел Платонов, окончивший в 1818 г., затем магистр Московской дух. акад. и бакалавр в ней гражданской истории, а после протоиерей церкви Вм. Никиты, в Басманной, в Москве († 1860): Константин Успенский, окончивший курс в 1824 г., затем магистр Московской духовной академии, преподаватель физики в Вифанской семинарии и после протоиерей московской Воскресенской, в Таганке, церкви: Николаи Казанцев, в монашестве Никодим, окончивший курс в 1826 году, затем магистр Московской академии, после епископ Енисейский († 1874 г. в Москве): Алексий Михаилов Соловьев, окончивший курс в 1828 г., потом магистр Московской духовной академии и после протоиерей церкви Симеона Столпника, в Рогожской, в Москве. Павел Фивейской, в монашестве Платон, окончивший курс в 1830 г., затем магистр Московской духовной академии, впоследствии архиепископ Костромской, проходивший до этого времени много различных должностей и управлявший временно Петербургскою митрополией в звании викария Петербургского – епископа Ревельского: Николай Романовский, в монашестве Евстафий, окончивший курс в 1830 году, затем архимандрит Златоустинскаго и Симонова монастырей (†); Александр Невский, окончивший курс в 1830 г., затем магистр Московской духовной академии, после профессор Вифанской семинарии по кафедре философии, Московской по той-же кафедре и настоятель Троицкой, в Набилковской богадельне, церкви; Александр Терновский, окончивший курс в 1832 г., потом магистр Московской духовной академии, профессор Вифанской семинарии по кафедре философии, затем бакалавр по кафедре математики в Московской академии и посла протоиерей Казанского собора в Москве (†), Егор Добромыслов, окончивший курс в 1832 г., посла магистр Московской духовной академии, профессор Вифанской семинарии по кафедре словесности и Еврейского языка, а затем настоятель церкви св. Фрола и Лавра в Москве (†); Иван Куняев, окончивший курс в 1832 г., затем преподаватель Вифанской семинарии по кафедре гражданской истории и франц. языку, после настоятель Успенской, в Печатниках, церкви к Москве (†); Иван Беляев, окончивший курс в 1834 г., затем магистр Московской духовной академии и после настоятель церкви св. Николая Заяицкого в Москве (†); Иван Смирнов, окончивший курс в 1836 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей в Петербурге (†); Алексий Соколов, окончивший курс в 1836 г., затем кандидат Московской духовной академии, после протоиерей и настоятель храма Христа Спасителя в Москве († 1899); Симеон Поспелов, окончивший курс в 1830 г., затем магистр Московской духовной академии, преподаватель Вифанской семинарии по кафедре св. Писания и после протоиерей Сергиевской, в Рогожской, церкви в Москве (†): Василий Нечаев, окончивший курс в 1836 г., затем магистр Московской духовной академии, после настоятель храма святителя Николая в Толмачах (†): Николай Минервин, окончивший курс в 1838 г., затем магистр Московской духовной академии, бакалавр Казанской духовной академии по кафедре Греческого языка, после настоятель Московской Космодамианской, в Садовниках, церкви (†); Александр Невский, окончивший курс в 1838 г., затем кандидат Московской духовной академии, после преподаватель Вифанской семинарии по кафедре Гражданской истории и протоиерей Московского Архангельского собора († 1892); Платон Афинский, окончивший курс в 1838 г., настоятель Ианнуариевской, при Запасном дворе церкви († 1874); Стефан Белянинов, окончивший курс в 1838 г., ныне здравствующий протоиерей Московской Иаковлевской, в Казенной, церкви; Стефан Зернов, окончивший курс в 1840 г., затем магистр Московской духовной академии и бакалавр в ней церковной истории, после протоиерей Николо-Явленской, на Арбате, церкви († 1885); Алексий Ключарев, окончивший курс в 1840 г., затем магистр Московской духовной академии, потом преподаватель Логики, Психологии и Патристики в Вифанской духовной семинарии, после в сане протоиерея состоял редактором „Душеполезного чтения» и по принятии монашества с именем Амвросия был викарием Московским, а ныне архиепископ Харьковский и Ахтырский, стяжавший себе славу учёного проповедника³⁴; Дмитрий Кастальский, известный знаток богослужения православной церкви, окончивший курс вместе с высокопреосвященным Амвросием в 1840 году, затем магистр Московской духовной академии, бакалавр патристики в Казанской академии и после протоиерей Казанского собора в Москве († 1891); Василий Куняев, окончивший курс в 1840 г., затем магистр академии, после настоятель Успенской, в Печатниках, церкви (†): Гавриил Соколов, окончивший курс в 1840 г. и по принятии монашества с именем Германа смотритель Звенигородского, Перервинского и Дмитровского духовных училищ, после архимандрит Дмитровского Борисоглебского монастыря и потом Лужицкого (†). Иван Побединский, окончивший курс в 1842 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Власиевской, в Москве, церкви (†); Симеон Озеров, окончивший курс в 1842 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Московской Покровской, в Левшине, церкви: Михаил Боголюбский, окончивший курс в 1844 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Московской Зачатиевской церкви и председатель Московского Общества любителей духовного просвещения: Павел Волхонский, окончивший курс в 1844 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Московской Софийской, на Лубянке, церкви (†); Дмитрий Языков, окончивший курс в 1844 г., затем магистр Московской духовной академии, профессор Вифанской семинарии по кафедре словесности и латинского языка, после протоиерей Ильинской, на Воронцовом поле, церкви; Александр Брилиантов, окончивший курс в 1844 г., затем протоиерей единоверческой церкви († 1887 г.); Симеон Румянцев, окончивший курс в 1846 г., в монашестве Савва, сначала смотритель Донского училища, затем казначей Иверской часовни; Василий Богословский, окончивший курс в 1840 г., затем кандидат Московской духовной академии, после протоиерей Московской Космодамиановской, в Певчей, церкви; Николай Белокуров, в монашестве Никодим, окончивший курс в 1848 г., затем, по окончании курса в Московской духовной академии, инспектор Вифанской и Московской семинарий, а потом Ректор этих семинарий, после настоятель Московского Богоявленского монастыря, настоятель Александро-Невской лавры, викарий Новгородский и епископ Дмитровский – викарий Московский (†); Иван Вениаминов, окончивший курс в 1848 г., затем магистр Московской духовной академии, преподаватель Вифанской семинарии и помощник Ректора по профессорской должности, после протоиерей Московской Георгиевской, в Грузинах, церкви; Андрей Соловьев, окончивший курс в 1848 г., затем протоиерей Московской Николаевской, в Гнездниках, церкви, после настоятель Донского монастыря в Москве и потом настоятель Михайловского, в городе Юрьеве-Польском, Владимирской губерни, монастыря; Иван Модестов, окончивший курс в 1850 г., затем протоиерей Московской Покровской, в Голиках, церкви; Василий Бажанов, окончивший курс в 1850 г., затем магистр Московской духовной академии, в монашестве Климент, преподаватель Вологодской семинарии; Димитрий Делицин, окончивший курс в 1850 г., затем магистр Московской духовной академии, преподаватель Вифанской духовной семинарии по кафедре Словесности и Лат. языка, после протоиерей Московской Воскресенской, что в Барашах, церкви, (†1886); Константин Озеров, окончивший курс в 1850 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Московской Богоявленской, что в Елохове, церкви; Симеон Владимирский, окончивший курс в 1850 г., затем магистр Московской духовной академии, профессор Вифанской семинарии по кафедре словесности и потом Московской по кафедре Священного писания, после протоиерей Московской Смоленской, на Арбате, церкви, († 1888); Илья Косицын, окончивший курс в 1852 г., затем магистр Московской духовной академии и преподаватель сначала Тульской семинарии по кафедре словесности и потом преподаватель Вифанской семинарии по кафедре Логики, Психологии и Патристики, после протоиерей Московской, Успенской, на Покровке, церкви (†); Николай Фаворский, окончивший курс в 1852 г., потом протоиерей при Клементьевской, в Сергиевом посаде, церкви. Сергий Модестов, окончивший курс в 1852 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Московской Ермолаевской, на Садовой, церкви; Алексий Некрасов, окончивший курс в 1854 г., затем магистр Московской духовной академии и профессор словесности в Московской семинарии, после протоиерей Московского Казанского собора, член духовной консистории и заведующий свечным епархиальным заводом; Александр Лебедев, окончивший курс 1854 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей Казанского собора в Петербурге и член Учебного комитета при Св. Синоде († 1898); Иван Левитский, окончивший курс в 1854 г., в монашестве, с именем Иосифа, архимандрит и ризничий патриаршей ризницы, Высокопетровского монастыря и после духовник на Афонской горе в монастыре св. Пантелеимона; Парфений Репловский, окончивший курс в 1856 г., затем магистр Московской духовной академии, потом диакон придворной церкви в Штутгарте и после доцент Киевской духовной академии († 1870); Петр Леонардов, окончивший курс в 1856 г.. затем магистр Московской духовной академии, потом профессор сначала Калужской семинарии по классу Гражданской Истории, потом Вифанской по классу словесности, после настоятель церкви Доргомиловского кладбища: Михаил Невский, окончивший курс в 1856 г., затем кандидат Московской духовной академии, после протоиерей Космодамиановской, в Шубине, церкви, потом Богородице-Рождественской, на Бутырках, церкви: Василий Руднев, окончивший курс в 1856 г., после протоиерей Московской Троицкой, на Шаболовке, церкви; Алексий Воскресенский, окончивший курс в 1854 г., затем настоятель Троицкой, в Лужниках, церкви и с недавнего времени архимандрит Московского Донского монастыря; Иоанн Березкин, окончивший курс в 1858 г., затем магистр Московской духовной академии, потом профессор сначала Тульской семинарии по классу Церковной истории, а после Вифанской семинарии но классу Патристики и наконец преподаватель Московской семинарии но классу Литургики и Гомилетики, ныне протоиерей Московской Богоявленской, в Елохове, церкви; Александр Орлов, окончивший курс в 1858 г., затем кандидат Московской духовной академии, в монашестве Кирилл, сначала смотритель Звенигородского духовного училища, инспектор Вифанской семинарии, потом настоятель Московского Знаменского монастыря, после епископ Екатеринбургский Пермский и Ковенский († 1890); Димитрий Касицын, окончивший курс в 1860 году, затем магистр Московской духовной академии, преподаватель Вифанской семинарии по классу Патристики и Греческого языка, потом бакалавр в Московской академии по кафедре Истории Западной церкви и профессор в ней, после протоиерей Московской Никольской, в Толмачах, церкви и редактор журнала „Душеполезное чтение»; Александр Смирнов, окончивший курс в 1860 г., затем магистр Московской духовной академии, после протоиерей церкви 1-го Московского кадетского корпуса; Николай Копьев, окончивший курс в, 1862 г., затем магистр Московской духовной академии, потом преподаватель сначала Подольской и Тверской семинарий, а после Вифанской по классу Литургики, Гомилетики и Практическому руководству для пастырей, ныне протоиерей Спасской, в Наливках, церкви: Петр Грузов, окончивший курс в 1863 г., затем в сане диакона обучался сначала в Московской духовной академии, а потом в Петербургской, по принятии монашества с именем Платона был в Пекинской миссии, ныне епископ Муромский, викарий Владимирский: Иван Соловьев, окончивший курс в 1874 г., затем магистр академии, после законоучитель Лицея Цесаревича Николая и с недавнего времени редактор духовного журнала „Вера и Церковь»; Яков Смирнов, окончивший курс в 1874 г., затем кандидат Петербургской духовной академии, потом протоиерей и настоятель Посольской церкви в Дрездене: Алексий Лебедев, окончивший курс в 1870 г., затем кандидат Московской духовной академии, ныне протоиерей и ректор Псковской духовной семинарии. Симеон Уваров. окончивший курс в 1878 г., ныне редактор – издатель дух. журн. „Воскресный день» и свящ. ц. св. Николая, что на Мясницкой. Кроме перечисленных здесь имен, можно бы было указать и отметить и других полезных деятелей, вифанцев по среднему образованию, трудившихся и трудящихся в скромном звании пастырей церкви. Но и этот сравнительно краткий перечень достаточно красноречиво говорит о заслугах вифанской семинарии, давшей в её прошлом целую фалангу честных и просвещённых труженников на ниве Христовой.

И не одних только питомцев располагало тихое уединение Вифании к принятию многотрудного пастырского звания. История прошлого Вифанcкой семинарии показывает, что значительное большинство из её начальников и наставников – скромных тружеников этого вертограда были потом добрыми и ревностными делателями на более широкой ниве, на ниве Христовой, на которую они выходили – и это всегда принимали к сведению Московские первосвятители – с достаточным запасом житейского опыта и с привычным навыком внедрять в сердца веру, а разум просвещать истинным знанием. Известно по крайней мере, что из числа 128 наставников³⁵ священнослужителями в Москве было до 70 человек, причём почти все они в ряды пастырей поступали непосредственно из Вифанской семинарии. Таковы, например, из ныне здравствующих: протоиерей Василий Петрович Нечаев впоследствии с 1889 г. еп. Можайский, ныне Костромской и Галичский; Константин Иванович Богоявленский, протоиерей Московского Покровского собора, Василий Михайлович Славский, протоиерей церкви св. Пимена в Москве; Владимир Семенович Марков, протопресвитер Успенского собора: Андрей Григорьевич Полотебнов, протоиерей Петропавловской, на Басманной, церкви; Петр Васильевич Рубин, протоиерей церкви св. Адриана и Наталии; Петр Алексиевич Смирнов, протоиерей Николомоскворецкой, в Москве, церкви; Иван Алексиевич Смирнов, протоиерей Николо-Ямской, в Москве, церкви; Михаил Иванович Соболев, протоиерей Московской Благовещенской, на Тверской, церкви; Александр Аркадиевич Доброгорский, протоиерей Троицкой, в Вишняках, церкви; Николай Павлович Добронравов, законоучитель Александровского военного училища в Москве и др. Не лишне также заметить, что здесь в уединенной Вифании многие из начальников и наставников её решались на принятие иноческого чина и, имеем основания утверждать, решались не без влияния той почти монашеской обстановки, среди которой приходится проводить время наставникам этого рассадника просвещения. Так, известно, что здесь в 1804 году принял монашество учитель высшего грамматического клаcса Андрей Казанцев в монашестве Евгений, особенно прославившейся и обеcсмертивший свое имя в сане архиепископа Тобольского³⁶, куда он перешел по собственному желанию из Пскова, вследствие одного таинственного видения и где он заявил себя одновременно и совместно с Макарием Глухаревым самоотверженною апостольскою деятельностью. Архиепископ Евгений, как он сам пишет о себе, „не без борьбы против искушения поступить на светскую службу, на которую тогда охотно принимали учеников духовных школ, решился на принятие иноческого чина и принял его под влиянием искренних, а потому и действенных убеждений первосвятителя Платона, которым, по замечанию почившего архипастыря, трудно было противостоять и под влиянием того общего духа астатизма, который отличал платоновских учеников зтого раcсадника просвещения»³⁷ Здесь же принял монашество учитель риторики и истории Неофит Докучаев-Платонов в 1810 г., впоследствии ректор Вифанской семинарии; учитель риторики Михаил Орлов-Платонов, впоследствии учитель высшего красноречия в Александро-Невской семинарии; учитель гражданской истории Леонид Краснопивков в 1845 г., сначала флотский лейтенант, затем ректор Вифанской семинарии, впоследствии епископ Дмитровский и архиепископ Ярославский; преподаватель основного, нравственного и догматического богословия Иаков Пятницкий в 1880 г., сначала ректор Вифанской семинарии, потом епископом Чигиринский, викарий Киевский, ныне еп. Кишинёвский³⁸ и др. Таким образом и для не обучавшихся в Вифанской семинарии, но служивших в ней, не бесследно иногда было влияние уединенной Вифании³⁹.

Сказанным доселе выполнена большая половина нашей несложной задачи⁴⁰. Этим кончилась-бы и вообще, быть может, наша задача, если бы еще одна благоприятная особенность Вифанской семинарии, о которой мы упомянули, не дала нам достаточного повода продолжить настоящую речь. Мы говорим в данном случае о топографической, а в зависимости от этого и вместе с этим и об особенной, давно подмеченной уже, духовной близости Вифанской семинарии к Московской духовной академии, которая в общем как-бы заманила для первой великого Платона, хранившего и гревшего, „как голубица под крылами», своих „детей» – питомцев и дружественно и любовно возвращавшего и хранившего „под кровом мудрости своей» её наставников⁴¹. Из истории прошлого Вифанской семинарии в её отношении к Академии видно, что первая с самого основания Московской академии в Лавре стояла в самых близких отношениях к последней и во многом жила её жизнью. Так, известно, что ректор Вифанской семинарии был обыкновенно и членом академической конференции и учреждённого при академии духовно-цензурного комитета; расписание проповедей, которое составляло академическое правление, простиралось и на личный состав служащих в семинарии;⁴² профессора Академии всегда посещали скромные празднества семинарии и преподавательский персонал последней участвовал в торжествах академии. Кроме сего должно отметить также и то, что преемники Платона на Московской святительской кафедр, храня заветы своего великого предшественника, горячо любившего основанную им школу, не оставляли ее своим заботливым вниманием и попечением⁴³ и нередко вверяли ее опытному руководству и особенной попечительности просвещённых ректоров Московской духовной академии⁴⁴. Здесь можно отметить и другие частные факты, показывающее, что взаимоотношение Вифанской семинарии и академии было не простым, вызванным чисто местными условиями, хотя, конечно, и не без влияния их, отношением, но отношением самым искренним и живым, основанным на доверии академической корпорации к преподавательскому персоналу семинарии и на уважении последними учёного авторитета первых. Показателем именно таких отношений может служить, например, следующий факт. Когда, в России возникло библейское общество, то Московской академии было поручено перевести на русский язык с еврейского Пятикнижие, а академия, чтобы облегчить себе труд, предложила, в свою очередь, перевести преподавателям Вифанской семинарии книгу Исход, для каковой цели здесь был образован под председательством ректора комитет из преподавателей, знающих еврейский, греческий, немецкий и французский языки. И корпорация Вифанской семинарии вполне оправдала доверие к ней академического совета. Конченный перевод книги Исход был представлен академии, а чрез академию, по пересмотру его, в комиссию духовных училищ⁴⁵. Далее, зная состав преподавателей Вифанской семинарии при непосредственном обращении с ними, академия нередко в случае нужды пополняла свою корпорацию наставниками из личного состава преподавателей этой семинарии, так что служившие здесь становились потом достойными тружениками в раcсаднике высшего богословского просвещения и здесь, пользуясь большими образовательными средствами и свободным временем, много трудились на пользу образования юношества – своими лекциями и на пользу богословского просвещения вообще – своими печатанными трудами. Известен случай, когда академия приглашала к временному чтению в ней лекций преподавателя Вифанской семинарии и другой, когда профессор академии (Тяжелов) совмещал и обязанности преподавателя семинарии⁴⁶. Из преподавателей Вифанской семинарии, бывших потом наставниками Академии, известны, например, Павел Иванович Беневоленский, сначала профессор философии в семинарии (с 1829 г.), потом бакалавр Академии (с 1830 г.) по кафедре философских наук, Александр Ефимиевич Нечаев, сначала профессор философских наук в семинарии (с 1830 г.), а потом (с 1831 г.) бакалавр Академии по классу греческого языка, Александр Иванович Невоструев, сначала профессор словесности и немецкого языка в семинарии (с 1830 г.), потом профессор Академии по классу греческого языка (с 1832 г.); Андрей Иванович Смеловский, сначала профессор словесности в семинарии (с 1832 г.), потом (с 1833 г.) бакалавр Московской духовной академии но классу церковной словесности; Василий Иванович Боголепов, сначала преподаватель логики и соединенных предметов в семинарии (с 1859 г.), потом бакалавр в Московской академии (с 1861 г.) по классу Патристики; Евгений Феодорович Сретенский, сначала преподаватель гражданской истории в семинарии (с 1862 г.), потом (с 1863 г.) бакалавр Церковного красноречия в Московской академии; Дмитрий Дмитриевич Корольков, сначала преподаватель гражданской истории и греческого языка в семинарии (с 1867 г.), потом (с 1871 г.) доцент гражданской истории в Московской академии. Из ныне здравствующих профессоров Московской академии здесь полагали начало своим ученым занятиям профессора: Николай Иванович Субботин, сначала преподаватель (с 1852 г.) Церковной истории и Церковного законоведения в семинарии, потом (с 1855 г.) бакалавр Московской академии но классу Герменевтики и учения о вероисповеданиях и профессор по истории раскола; Евгений Евстигнеевич Голубинский, сначала преподаватель словесности (с 1858 г.) и предметов в миссионерском отделении (с 1859 г.), потом бакалавр Патристики и профессор Русской Церковной истории (с 1861 г.) в Московской духовной академии; Петр Иванович Казанский, сначала преподаватель гражданской истории в семинарии (с 1866 г.), потом бакалавр (с 1867 г.) по кафедре педагогики, профессор нравственного богословия и истории философии в Московской духовной академии; Митрофан Дмитриевич Муретов, сначала преподаватель греческого языка в семинарии (с 1877 г.), потом профессор Священного Писания Нового Завета в Московской академии (с того-же года⁴⁷). Могут быть указаны нами и иные факты, говорящие за тесное взаимоотношения Вифанской семинарии и академии. И эти новые факты могут выяснить до некоторой степени и общее влияние Московской академии на учащееся в Вифанской семинарии юношество. Мы говорим в данном случае об образовательном влиянии Академии.

Теперь мы живем в пору издания всевозможных пособий и учебников, теперь и наша богословская наука облекается в доступную питомцам средних учебных заведений форму. Но в истории нашего школьного образования и сравнительно еще не так давно была и иная пора, когда дело обучения юношества велось по преимуществу, если не исключительно, по писанным лекциям, которые приходилось составлять самим наставникам. В этих-то лекциях до воспитанников семинарии и доходили иногда отголоски академических лекций⁴⁸. Да и помимо того, воспитанники Вифанской семинарии еще на школьной скамье нередко сами пользовались теми образовательными средствами, которыми располагала Академия, вступали в сношение со студентами, а чрез них знакомились с характером учено-богословских лекций их профессоров. Гиляров-Платон, москвич по среднему образованию, делая мимоходом в своих, во многом интересных, автобиографических воспоминаниях (из пережитого) сопоставление Москвича-семинариста с Вифанцем, отмечает, между прочим, и эту благоприятную особенность Вифанской семинарии, т. е., её близость к Московской академии, которая не могла не класть особого отпечатка в особенности на семинаристов, долженствовавших поступить со временем в Академию. „Вифанская семинария, говорит упомянутый знаток быта семинаристов, имела славу провинциальной. Вифанец – низшей породы существо⁴⁹.... Морщась отец москвич выдавал за него свою дочь: пренебрежительно посматривали на него москвичи-сверстники. В сущности-же пренебрежительный взгляд на Вифанскую семинарию был предрассудком.... Вифанцы были только менее цивилизованы, но к науке даже ближе московских. Они не бывали в театрах; иной и столицы совсем не видал, не умел ступить и сесть... Но близость к Московской академии давала особенное озарение. Академические знаменитости были свои для Вифанца; от лекций академических слышались постоянные в Вифании отголоски»⁵⁰... Есть и факты, подтверждающие справедливость сказанного. Так, об одном воспитаннике Вифанской семинарии Павле Фивейском, окончившем курс в семинарии в 1880 г., впоследствии архиепископ Платоне Костромском, известно, что он еще семинаристом хаживал в Академию и здесь познакомился с студентом, известным впоследствии ученым и ректором Академии А. В. Горским, который в свою очередь хаживал в семинарию и пил чай в семинарском корпусе. Также покойный профессор Московской академии Петр Симонович Казанский еще семинаристом часто бывал в Академии, у своих братьев студентов, был знаком с академическим бытом и знал наставников Академии⁵¹. И не без доброго, думается, влияния Московской академии эта школа в прошлом была малым питомником, возрастившим и подготовившим Академиям около 30 человек наставников из своих воспитанников и целый ряд студентов, которые, по выходе из славной в своей истории Московской академии, становились в ряды достойных деятелей на пользу церкви и просвещения. Из указанного числа наставников Академии, кроме упомянутых нами, известны следующие: Феодор Алексеевич Терновский-Платонов, читавший сначала Гражданскую, а потом вместе и церковную историю с 1820 г. († 1888), старавшийся – и едва ли не первый из наставников академии – поставить церковно – историческую науку на надлежащую высоту⁵²; Иван Николаевич Богоявленский, бакалавр но классу евр. языка с 1827 г. (по 1833), составивший в 1833 г. по поручению комиссии духовных училищ достойный упоминания труд – еврейско-русский словарь (по Симонису и Гезению), оставшийся за болезнью автора неизданным⁵³; Александр Иродионович Сергиевский, бакалавр греческого языка с 1828 г. (по 1832)⁵⁴; Петр Симонович Казанский, доктор богословия, бакалавр, а потом профессор с 1842 г. (по 1872) по кафедре общей и гражданской истории, друг и соревнователь незабвеннейшего ректора Московской академии Александра Васильевича Горского, который воспитал в течении 30 лет 15 непосредственно следовавших один за другим курсов молодых людей, руководствуясь при преподавании гражданской истории одною основною мыслью, что душою внешней, светской истории является все-таки история веры, история церкви, град Божий⁵⁵; Иван Иванович Побединский Платонов, сначала бакалавр по кафедре Библейской истории (с 1847 г.), а потом (с 1850) по кафедре Патристики, которому принадлежит целый ряд статей преимущественно по Библейской истории, напечатанных в Православном Обозрении и Душеполезном чтении⁵⁶; Николай Иванович Лебедев, любимый студент и потом сослуживец ректора Академии А. В. Горского, талантливый ученый, доцент по кафедре Патристики (с 1872), оставивший, впрочем, по смерти А. В. Горского ученую карьеру (1881) и до самой смерти († 1883) не имевший, как выражается его биограф, места где главу приклонить и однако, как истинный христианин, и при нищете длившийся своим скудным гардеробом с неимущими⁵⁷. Все упомянутые наставники Академии уже оставили земное поприще, почили от трудов своих. Но и доселе в составе академической корпорации не мало достойных сочленов её – вифанцев по среднему образованию. Таковы, например, маститый профессор Дмитрий Фёдорович Голубинский, – достойный сын почтенного родителя Фёдора Александровича Голубинского, который почти полвека посвятил изучению физико-математических наук и многостороннему приложению своих обширных и основательных сведений в области этих наук к доказательству вековечных истин христианской религии и ближе всего премудрости и благости Божией в мироустройстве и мироуправлении, как-бы продолжая этим великое дело своего родителя, знаменитого профессора философии в той-же академии, положившего первый камень в основание известного труда под заглавием: „Премудрость и благость Божия в судьбах мира и человека“⁵⁸; Павел Иванович Горский, бывший профессор еврейского языка, поместивший целый ряд статей в чтении Общ. Люб. Дух. Просвещения (его магистерское соч. „История Тридентского собора» напеч. в 1868– 1869 г.), в Душеполезном Чт., в Правоел. Обозр. и Прибавл. к Тв. св. О.; Николай Федорович Каптерев, профессор гражданской истории, известный в учёном мире своими трудами по разным вопросам в области церковной истории; Алексей Иванович Введенский, профессор философии, писавший ряд статей но вопросам философским в различных богословских и светских журналах; Сергей Иванович Смирнов, доцент Русской церковной истории. Получали в Вифанской семинарии среднее образование и профессора других академий и университетов. Например, четверо из её питомцев (Михаил Холмогоров, Николай Минервин, Дмитрий Кастальский, Александр Гренков) были наставниками в Казанской Академии, один в Киевской (Парфений Репловский). Из профессоров университетов, вифанцев но среднему образованию, известны проф. Харьковского университета по кафедре Церковной Истории Амфиан Степанович Лебедев, Одесского по кафедре Богословия Александр Кудрявцев и петербургского Александр Васильевич Советов, биографические сведения о котором были помещены в текущем году по случаю его 50-летней ученой деятельности во многих периодических изданиях. Последний, между прочим, по получении общего образования в Вифанской семинарии, где, кстати заметим, существовали тогда уроки сельского хозяйства, поступил по призванию в Земледельческий Институт (Горыгорецкий), после имел насколько казённых умелых командировок и теперь состоит деканом (с 1888 г.) физико-математического факультета, почетным членом многих сельско-хозяйственных обществ и между прочим комитета министерства земледелия и государственных имуществ⁵⁹. Не мало также выходило из Вифанской семинарии и достойных преподавателей семинарий. Из числа последних можно упомянуть известного составителя руководства по св. Писанию Нового Завета Дмитрия Павловича Боголепова, по смерти которого в печати долгое время раздавались скорбные отклики на его раннюю кончину учеников и сотоварищей⁶⁰, учёного археолога и члена корреспондента Академии Наук Капитона Ивановича Невоструева, начавшего свои ученые труды еще преподавателем Симбирской семинарии, известного по описанию рукописей (совместно с ректором академии А. В. Горским) Синодальной библиотеки и незабвенного для Московской Академии, которой он оставил ценную библиотеку из 2949 книг⁶¹. Можно было бы указать и иных видных общественных деятелей на различных поприщах, о которых нельзя сказать, что они от нас изыдоша, но не быша с нами, если бы краткость времени и наша задача не полагали предела дальнейшему выяснению заслуг Вифанской семинарии⁶². И все эти труженники на ниве просвещения всегда были истинными учениками и детями по духу приснопамятного митрополита Платона, своим авторитетным голосом призывавшего современников к усвоению истинного знания и своею нравственною личностью располагавшего последующие поколения к проведению в жизнь требований христианской морали; все они воспитывались в этом скромном раcсаднике просвещения, где сеялись почти первые семена знания, не столько под руководством науки о вере, сколько – самой веры и отдавали в уединении свое время не столько изучению частных вопросов, сколько глубокожизненному усвоению христианских истин. И не удивительно, поэтому, если из этой школы нередко выходили также ученые, которые, как, например, покойный профессор Московской Академии, Петр Симонович Казанский и здравствующий ныне профессор той-же Академии Дмитрий Федорович Голубинский, отдаваясь всецело науке, являли из себя редкие теперь типы, которые и не в монашестве жили по монашески и не удаляясь от мира жили так, что мир не подчинял их себе и конечно потому, что свою ученую мудрость они объединяли с благочестием – этою высшею премудростью и свое ведение полагали, между прочим, и в удалении от зла...

Здесь мы пресекаем нить наших размышлений, направленных к выяснению особенностей быта Вифанской семинарии и её заслуг для церкви и просвещения.

Много невзгод за свое прошлое пережил этот раcсадник просвещения, основанный волею Императора Павла⁶³, созданный и взлелеянный когда-то любовью первосвятителя московского Платона, благоукрашенный заботами другого незабвенного иерарха Русской Церкви митрополита Иоанникия и поддерживаемый попечением московских иерархов... Однако эта школа и при своей внешней скорбной истории сумела создать целым рядом своих питомцев, крепких мыслью, словом и делом и славную историю своего прошлого. И хотелось-бы верить, что новое столетие, начинающее собою и новый век, даст из питомцев этой школы и еще новых продолжателей славно начатой истории Вифанской семинарии. Но добрые заветы предков есть, можно, поэтому, надеяться, что потомки не забудут их. Живые примеры истинных тружеников на пользу церкви и просвещения имеются, а поэтому, верим, найдутся и достойные подражатели их...

Да хранит-же Бог это святилище науки и да изводит последнее честных и полезных деятелей церкви и общества!