Часть II. Деятельность Димитрия в Ростове

На Ростовскую кафедру Димитрий прибыл 1 марта 1702, в воскресенье 3 недели поста с образом Ватопедской иконы Божией Матери. От ростовской паствы при встрече поднесена владыке Боголюбская икона Божией Матери.

Он сначала приехал в Спасо-Яковлевский монастырь, находящийся на окраине города по дороге из Москвы. Помолившись здесь, он указал в юго-западном углу храма место, где желал быть похороненным²⁴⁸.

Из монастыря он прибыл прямо в Ростовский Успенский собор и служил первую литургию. После литургии он обратился к пастве с замечательнейшим своим словом, так любимом теперь в простом народе.

«Мир вам». Изволением Бога, все устрояющего на пользу, и повелением пресветлейшего Монарха, Благоверного Великого Государя нашего Царя и Великого Князя Петра Алексеевича, всея великия и малыя и белыя России Самодержца, соизволением и благословением всего освященного собора, мое недостоинство, прибыв сюда, на престол пречестнейшей митрополии Ростовской и Ярославской, мир вам, о возлюбленные, словесного Христова стада овцы, возвещаю, мир пречестнейшему сему Пречистыя Матери Божия храму, мир богоспасаемому граду Ростову, мир богоспасаемому граду Ростову, мир богоспасаемому граду Ярославлю, мир богоспасаемому граду Угличу, и всем богоспасаемым епархии сея церквям и градам мир и благословение, мир жительству и сожитию вашему, мир домам вашим, мир сердцам вашим, как и апостол говорит: и мир Божий да водворяется в сердцах ваших, в оньже и звани бысте (Кол. 3, 15).

Да не смущается сердце ваше о моем к вам пришествии, дверьми бо внидох, а не прелазая инуды: не искал, но поискан был, ни я не знал вас, ни вы меня не ведали, но неисповедимая глубина судеб Господних, она послала меня к вам; я же пришел не для того, чтобы вы послужили мне, но, чтобы послужить вам, по слову Господню: хотяй быти в вас первый, да будет всем слуга (Матф. 20, 26).

Пришел я к вам с любовию; сказал бы, что пришел, как отец к детям, но лучше скажу: пришел, как брат к братьям, как друг к любезным другам. Ито и Христос Господь не стыдится нарицать нас братиею. Вы друзи Мои, говорит, не ктому вас нарицаю рабы, но друзи (Иоанна 15, 19), а что еще почетнее и удивительнее, что и отцами себе именует тех, кого любит, говоря: сей Ми есть и отец, и мати, иже творит волю Отца Моего Небеснаго (Матф. 12, 49). Поэтому по любви моей к вам вы для меня и отцы, и братия и други. Если же и отцем меня назовете, то я апостольски вам отвечаю: чадца моя, ими же болезную, дóндеже вообразтся в вас Христос (Галат. 4, 19).

Я пришел тем путем, которым некогда пришел сюда из Киева иже во святых отец наш Исайя, здешний ростовский чудотворец; тот на сие место принес благословение о благодати, свыше излиянной на новый Афон, или лучше сказать, на новый Иерусалим, на Киево-Печерские горы. Итак, я грешный, прибыв из Киева по стопам того святого Исайи, говорю: да будет на месте сем благословение Божие, Богородицы, преподобных отец наших Антония и Феодосия, и прочих чудотворцев Печерских, в нетлении почивающих и всю вселенную чудесами озаряющих! Радуюся духом, прибыв в сей град, в сей дом, который здешние чудотворцы стопами святых своих ног освятили, молитвами оградили, богоугодным житием украсили, подвигами и трудами возвеличили и премногою святынею прославили. Радуюся духом, видя такое собрание, великое словесных отец Христовых стадо, которое пасет сам Пастыреначальник Христос, которое соблюдает Пречистая и Преблагословенная Дева Мария, Матерь Христа Бога нашего, которое блюдут и охраняют древнейшие пастыри, архиереи Божии и великие светильники: Леонтий, Исайя, Игнатий, Иаков и прочие, иже в здешней сей епархии угодники Божии, предстоящие престолу Божию, непрестанно о нас ко Господу молящиеся.

Радуюся духом, видя таковый виноград, его же насади десница Вышняго, напоила благодать Духа Святаго, возрастили труды прежде бывших архиереев, посещает Сам Христос с Пречистою Своею Богоматерию и источает вино духовного веселия.

Молю же и должен умолять Пастыреначальника Владыку Христа, да соблюдет Свое стадо цело и невредимо от волков, видимых и невидимых, да ни одна овца от этой Христовой и Богородичной ограды не впадет в заблуждение и погибель, да ни одна овца не будет похищена адским зверем, да ни одна овца не превратится в козлище, но пусть лучше из козлищ превратятся в овцы, и вси с благословенными овцами деснаго стояния да сподобятся во время пришествия Господня.

А так как Архиерей Великий, прошедший небеса, меня, хотя и недостойного, поставил вам пастырем и вверил мне спасение ваше, то должен я свои обязанности относительно вас знать и выполнять, равно как и вы свои обязанности в отношении ко мне.

Должен я помощью Божией, по наставлению апостольскому, «сносить немощи бессильных и не себе угождать» (Рим. 15, 1), а каждому из вас во благо к назиданию, так, как и Христос не Себе угождал. Должен я вразумлять бесчинных, утешать малодушных, поддерживать немощных, быть долготерпеливым ко всем. Должен добрых любить, злых наказывать со снисхождением, заботиться об общей пользе, всем усердно искать спасения, о всех молиться.

И вы, о возлюбленные, меня, по Христе Господе, хотя и грешного пастыря своего, должны знать и являть любовь нелицемерную, почитание без лести и подобающее повиновение и оказывать с усердием.

Если Бог повелел, чтобы я был вам отцом, то и вы будьте присными мне чадами. Если благоизволил Христос, чтобы я был первым между вами, то и вы будьте кроткими и смиренными под управлением первенствующего. Если Дух Святый поставил меня пастырем вам, то будьте мне истинными овцами, овцами слушающими, а не преслушающими гласа пастыря своего. Если Бог поставил меня учителем вам, то «приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас». Если дал наставником вам, то повинуйтеся вашему наставнику и покоряйтеся, ибо мне вверено неусыпное о душах ваших попечение, «как обязанному дать отчет, чтобы я делал это с радостью, а не воздыхая».

Когда увижу с вашей стороны добросовестное ко всему отношение, возрадуюсь; когда же недобросовестное, буду воздыхать. Когда увижу вас истинными овцами Христовыми, идущими на десно, буду радоваться; когда же увижу вас уклоняющимися в сторону козлищ, буду воздыхать. Когда найду в вас истинную любовь, смирение, повиновение о Господе, премного возрадуюся; если найду не любовь, неуважение, неповиновение, много буду воздыхать. О добронравном и богоугодном вашем житии возрадуюся, о развращенных же воздохну. Вы же заботьтесь, да с радостью пасу вас, а не воздыхая. Ибо если заставите меня воздыхать о вас, не полезно будет вам сие.

Бог же Преблагий, хотяй всем человеком спастися и в разум истины приити, Той да наставит вы на путь Свой, во еже творити волю Его благую и совершенную, и во всем Ему угождати, да не посрамлены и не постыжденны предстанем Страшному Того суду. Да возрадуюсь же и аз, недостойный пастырь, и реку ко Владыке Христу: се аз и дети мои, яже дал ми еси. Ныне же потщимся вси купно, уклоняющееся от зла, творити благостыню, да угодны очесам Господним явимся.

Благодать же Господа нашего Иисуса Христа с вами, и любы моя со всеми вами. Аминь.»²⁴⁹

Нового владыку, всю жизнь, до 50-летнего возраста, прожившего в Украине, поразила церковная жизнь в Ростовской области. Он не скрывал своего удивления, высказывал его в своих посланиях, проповедях и сочинениях. Благодаря этому, можно судить о состоянии духовенства и паствы, об отношении правительства к церкви, а, равно, и о ненормальных явлениях в церковной жизни, вроде суеверий и раскола. Все это вызывало административные и просветительные меры нового святителя, особенно, против нестроений в церковной жизни.

В первый же день бросилась в глаза Димитрию небрежность духовенства при совершении богослужений, а после оказалось еще нечто большее: «клирошане читают и поют без внимания, священники с диаконами в алтаре сквернословят, а, иногда, и дерутся»²⁵⁰.

Вскоре по прибытии на кафедру Димитрий поехал в Ярославль. Случилось ему войти в сельскую церковь. Когда он спросил у местного попа: «где животворящие Тайны Христовы?». Поп не понял таких слов владыки и стоял молча, ломая голову над вопросом. – «Где Тело Христово?» – пояснил архиерей; но поп и этого вопроса не мог понять. А когда один из опытных стоящих подле архиерея священник подсказал ему: «где запас»²⁵¹, тогда он взял из угла «сосудец зело гнусный» и показал небрежно хранимую святыню. Так она, по словам Димитрия, хранилась в углу с клопами и тараканами.

Обозревая все опущения по должности среди духовного чина, Димитрий восклицает: чему я удивляюсь, так это долготерпению Божию! Священники стоят около престола Божия без страха и без боязни, а Милосердный Христос не казнит внезапною смертию бесчинствующих в алтаре²⁵². В быту, жизни и взглядах духовенства Димитрий видел полное невежество, пьянство и безобразные поступки.

Разговоры у духовенства между собою Димитрий находил «смеху подобными». Например, один иерей рассказывает другому, будто тем самым мечом апостол Петр отсек ухо Малху, которым и пророк Илия порубил жрецов Иезавелииных. Пастыри не только сами не просвещены учением, но не любят знающих, даже порицают учения и хулят²⁵³.

Духовные лица не отдают своих девиц в замужество по мнимым религиозным соображениям и даже не заставляют их исполнять христианский долг исповеди. От детей духовенства владыке случалось слышать, что они и не помнят, когда причащались. Святитель недаром увещевает пастырей подавать пасомым руку помощи и «во внешних нуждах», заступаться за невинно угнетаемых, заботиться об убогих и нищих²⁵⁴. Некоторые иереи ленились ходить к нищим и убогим, но богатых посещали. Из-за такого нерадения много бедных умирали без исповеди и причащения Святых Тайн²⁵⁵.

Пьянство духовенства вносило много безобразных явлений в приходской жизни. Напьется «злонравный иерей», говорит Димитрий, и начнет рассказывать грехи своих духовных детей и обличать их. В пьянстве они хвастают своими духовными детьми пред посторонними людьми в беседах или в гневе с укорами бранят их.

В увещании таким духовникам Дмитрий говорит об обязанности иерея хранить исповедные тайны и сравнивает грехи с камнями, отягощающими нашу совесть, а милосердие Божие с морем. Подобно тому как камни, брошенные в море никому уже не видимы, так должно быть и с грехами, ввергнутыми в пучину милосердия Божия. Иерею, рассказывающему об исповедных грехах, не уйти от адских мук, да и здесь, по человеческим законам, следует ему язык ископать сзади²⁵⁶. – Пьянствовали иногда до болезни. В 1704 году был у Димитрия Угличский архимандрит Макарий и рассказал ему о таких несчастных пастырях. Поп Прокопий Оглобля, напившись пьяным, был подхвачен на подводу какими-то страшными людьми. Дорогой он перекрестился и очутился перед убогим домом после открытой ямы с трупами и т. п²⁵⁷.

Невежественные священники сами советовали пасомым не часто причащаться; на это возмущенный владыка ответил особым посланием, чтобы причащать мирян как можно чаще. Служба совершалась механически, с соблюдением лишь обрядности, без внутреннего участия совершителя ее. Раз протопоп Ростовский видит, как один священник служит литургию без служебника, не читая положенных молитв, а делая только обычные возгласы. Когда его спросили, почему при нем нет книги, он отвечал: «я уже прочел положенные молитвы на дому». Ему возразили, что так не следует делать, а он сослался на обычай: «я от старых попов к этому привык», и сказал даже по имени, от кого научился. Подобные манеры невнимательного и небрежного отношения к богослужению глубоко возмущали святителя: он сравнивал такое служение с кадильницей, бряцающей без огня и дыма. С негодованием узнавал он, что и просфоры для литургии употреблялись иногда ржаные, а не пшеничные.

Священники вообще не сознавали ни важности своего сана, ни ответственности служения, а служили из-за доходов: «не для Иисуса, а для хлеба куса», как говорил святитель.

При высоком благоговении к пастырскому служению святитель Димитрий, как видно из его духовной грамоты, возмущался положением брать деньги за поминовение умерших, хотя при жизни и не укорял в этом иереев.

Нечего и говорить о том, что он не мог быть доволен также грубою живописью в церквях. Нередко встречал он иконы, написанные неправильно и даже «ужасно». Например, мученика Христофора писали с собачьей головою; Бога Отца – лежащим на кровати с подушками, как бы отдыхающим после шести дней творения. Пресвятую Деву при Рождестве Христовом представляли больною, для чего рисовали при ней женщину. Обозревая городские и сельские церкви, святитель обращал внимание на чистоту церковной утвари: дарохранительниц, купелей и проч.

Были случаи, когда духовенство вступала с кротким владыкой в «состязание». Много было досады святителю от вдового священника Давыда, который упрекал его в латинстве, называл даже еретиком «и многою бранью лаял». По этому поводу следствие производил сам начальник Монастырского приказа боярин Мусин-Пушкин. Священник, вместо того, чтобы по обычаю принять монашество, просил оставить за ним место в приходе. Владыка отказал. Священник сочел себя обиженным и обратился с жалобою к царице Прасковии Федоровне, которая письмом просила митрополита пощадить просителя и сделать по его желанию. Но владыка в решительных словах написал царице о невозможности для него удовлетворить такую просьбу. Давыд, по отзыву святителя, был человек неистовый; он оказал раскольническое противление святой церкви, хуля новые книги, разглашал о ложных чудесах. Он, по поведению своему, развратник, святотатец, и хульник, заслуживающий лишения сана²⁵⁸.

Имея в виду таких невежественных жалких помощников по управлению ростовскою паствою и безнадежную бедность их, митрополит Димитрий писал своему знакомому Феологу в Москву, «печалью смущаюсь, видя беды священников и глядя на слезы их…, хотя и уповаю я на Бога, но, при очевидной такой нужде, печалюсь»²⁵⁹. Вспоминал и свою родину на Украине, где тоже духовенство не стояло на особой высоте образования в сравнении с его паствою. И там редко кто из духовного чина знал порядок библейских историй, когда и что происходило. Игумен одного Киевского монастыря раз спрашивал у Димитрия, который еще жил тогда в Украине: когда был пророк Илия, до Рождества Христова или после? Приводилось ему слышать от духовного лица и такое утверждение, что Маккавеи жили после апостолов, потому что учитель их Елеазар ободрял их на суде апостольскими и святительскими речениями, как это видно из пролога.

Если в Малороссии духовенство проявляло такое невежество, то что сказать о Ростовском духовенстве, у которого и школ не было? Разница была лишь в том, что в Украине духовенство обособилось от паствы, считая себя выше народа, держало себя с достоинством. В Ростове же, как и вообще в Великороссии, священнослужители ничем не отличались от мужика. «Потешно было видеть, как иной пресвитер возложит на себя златотканую одежду (ризу), а на ногах лапти растоптанные и во всяком кале обваленные, а кафтан нижний ведь гнусен»²⁶⁰.

Состояние народной массы в нравственном и религиозном отношении казалось таким безотрадным, что скорбное сердце святителя отдыхало лишь на одной добродетели, – именно на вынужденном терпении страдальцев, которых случайно судьба, жадность людей и требования правительства ставила на правежи, бросала в тюрьмы и заставляла глодать сухой хлеб²⁶¹.

Унижение личности считалось обычным во всех слоях общества. Святителю не могло не бросится в глаза резкое противоречие религиозности с нравственною разнузданностию. Еще Котошихин заметил о русских людях, что «московские люди – не богобоязненные», – разумея их безнравственную жизнь. М Димитрий рисует яркую картину нравов ростовских. Неправды и обиды происходят такие, что иногда и стыдно говорить о них. Среди господ – какое-то озлобление на подчиненных²⁶². Сладострастие считают высшим наслаждением. Строят храмы, а чужое грабят и воруют; их созидают чужим кровавым потом и слезами²⁶³. Это – не благочестие, если кто-либо созидает Богу храм, а ближнего своего приводит в разорение, – это разбой! восклицал святитель. Заставит человек за себя молиться нищих и церковников, а другие люди от него плачут²⁶⁴. «Христос Спаситель! Если бы ты ныне взошел в твою церковь и увидел, как безчинствуют, вероятно, тоже бы изгнание учинил! Велико ныне безстрашие в церкви. Где с кем увидеться? – В церкви! Где шутить и смеяться? – В церкви! Где приветствуют, поздравляют друг друга, спрашивают о здоровье, о жене, детях и о прочем? – В церкви! Будто церковь на то и создана, чтобы сходиться только на политику и безчиние, а не на молитву Божию?»²⁶⁵. Особенно возмущало святителя неравенство сословий и прав. «Ныне, как на пиру Ирода, господа чуть не также поядают и пьют кровавые труды человеческие, а бедных крестьян своих немилосердно мучат. У господ всего довольно до пресыщения, а у бедных крестьян нет и краюхи черствого хлеба. Одни объедаются, а другие алчут; эти упиваются, о те разве водою утоляют свою жажду; здесь веселятся, а там плачут на правежах²⁶⁶. Подождите, богачи немилосердные, обидчики убогих людей, – дайте срок! Придет и на вас час смертный, в ту пору увидите, каково будет ваше блаженство и счастье!²⁶⁷ – А вы страдальцы, не изнемогайте в терпении, но благодарите Христа своего!»²⁶⁸ Так утешает владыка обиженных. – Иногда он высказывает желание, чтобы воеводы и судьи не на мзде судили бы и не грабили бы²⁶⁹.

В темном народе пороки стали бытовым явлением. Там сохранились еще с давних времен гульбища, кулачные бои, хороводы, святочные игрища и суеверия. Рассматривая жизнь простого народа, святитель восклицает: «где более воровства, как не в простом народе? Там происходят беззакония, разбои, убийства и такие дела, о которых не только говорить, но в помысле вспоминать стыдно»²⁷⁰. От развратной жизни зарождались физическое расстройство и болезни, о которых тоже упоминает Святитель²⁷¹. Были случаи страшных побоищ. Так в одном таком побоище между архиерейскими и монастырскими крестьянами участвовало 3000 человек, было много раненых и даже убитых. Случались не простые разбои, а грабежи церквей. Крали не только из сельских церквей²⁷², но и из городских. В самом городе Ярославле с чудотворной иконы Божией Матери Феодоровской в 1702 г. унесена дорогая риза и все драгоценности при ней.

Отношения между духовенством и паствою, при отсутствии авторитетности пастырей, не могли быть нормальными. Священника выбирали себе сами прихожане, прося затем посвятить его. Например, помещики Ростовского уезда, села Карагачева, Илья Иванов Мещеринов, да сельца Ликина, князь Семен Матвеевич Шаховской, пишут владыке: «излюбили мы помещики того же села Карагачева церкви Рождества Пресв. Богородицы вторым священником в поможенье отцу своему, потому что тот священник при старости, и (чтобы) церкви Божией без пения не быть и душам христианским без покаяния не умереть. Милостивый Государь, преосвященный Димитрий, митрополит Ростовский и Ярославский, пожалуй нас, вели его, Василия, по твоему архиерейскому благословению, поставить в попы. Смилуйся, пожалуй!»²⁷³.

Но такой выбор и полюбовная сделка крестьян с духовенством еще не служила залогом согласия между ними. Заводились дела о раздорах в приходской жизни.

В начале управления Ростовскою паствою, 1702 г., владыка получил жалобу от воскресенского священника из города Углича: прихожане-де той церкви, его духовные дети, упиваются допьяна, в церковь Божию не ходят, и ему ни в чем не послушны, поносят его, попа, небылыми словами за то только, что он их, своих приходских людей учит по правилам святых отец, не святит колодцы и проч. – На эту челобитную воскресенские прихожане ответили владыке, что священник сам не исправен: не ходит на дом, не дает креста, дерется, снимаючи с себя ризы, кулаком ушиб прихожанина и т. д.²⁷⁴

Итак, взор владыки не мог отдохнуть на пастве. Из жизни богачей до владыки доходили вести об одних лишь пороках и нравственной темноте; погрязшие в такую жизнь люди не думали об улучшении. Надо было будить их сознание. Взаимное отношение сословий представляло господство привилегированного сословия над безнравственным крестьянином. Мало утешительного представляло и духовенство, жившее одними материальными интересами с народом и ограничивающееся только обрядовою стороною религии. – От владык все одинаково были далеко. Их не привыкли видеть в сельских церквах и обращались к ним только для расправы над явными нарушителями правил веры и нравственности. О внедрении свежих начал, вместо замкнутой в форму обрядности, никто ко владыке за советом не обращался.

«Окаянное наше время!» восклицал святитель в одной проповеди: «Не знаю, за кого приниматься нужнее: за сеятелей или за землю; за иереев или за сердца человеческие?.. Сеятель не сеет, а земля не принимает! Иереи не брегут, а люди заблуждаются… Со всех сторон худо: иереи глупы, а люди не разумны!»²⁷⁵. Судя, по таким словам, владыки, паству ростовскую надо было «снова в веру христианскую приводить».

Много предстояло искоренить духовных недостатков во всей пастве и требовались большие силы вместо них насадить самые необходимые Евангельские начала.

Выбор прихожанами себе священника практиковался и в Малороссии, он знаком был Димитрию. Но кроме этого, ему привелось узнать великорусский обычай закрепления должностных церковных мест в одном роде, не только по мужской, но и по женской линии. Так священническая жена подает 1709 г. просьбу владыке закрепить мужнино место за ее дочерью, которая могла бы выбрать себе жениха, так как она после мужа осталась вдовой с ребятишками «сама шестая»²⁷⁶.

Ростовская епархия считалась одною из самых по древности важных и по средствам богатых в России. При учреждении патриаршества она в числе четырех возведена в митрополию. В одном из проектов XVII века предлагалось поставить в ней патриарха. Такому значению ростовской епархии, кроме ее древности и наследственного уважения к владыкам, управлявшим некогда религиозною жизнию почти всех полночных стран, помогало нажитое веками прочное благосостояние. Помимо дани с ростовского духовенства, в ростовский архиерейский дом шли доходы с огромных церковных вотчин, принадлежавших ему. Одни леса занимали территорию до 300 квадратных верст. Соответствующее количество было и пахотной земли, сенных покосов, мельниц, рыбных ловель, оброчных статей. Крестьянское население архиерейских земель закреплено к архиерейскому дому на тех же основаниях, как и к служилому сословию. Владыка имел над ним право суда, распоряжения трудом и расправы. Он нес пред правительством ту же платежную ответственность, как и служилое сословие: денежными пошлинами, рекрутами, налогами, если государь по особому усмотрению не освобождал от какой-либо повинности, напр., ямской, полотняной и т. п.

Только в сравнении с правами служилого сословия положение его было выше и прав больше. По образцу московского патриарха у владыки завелись помещики, которым за их службу владыке давались архиерейские вотчины с крестьянами в помещичье управление. Святитель имел своих бояр, боярских детей, дворян, которые служили у него в приставах, управителях, судьях, стряпчих, десятильниках²⁷⁷ и т. п. Богатства архиерейского дома давали возможность предшественникам Димитрия украшать кафедральный город сооружениями и постройками. Митрополит Иона Сысоевич, благодаря неистощимым средствам населенных своих земель, понастроил храмов, разукрасил их с таким великолепием, что затмил древнюю славу ростовских князей, сидевших здесь в удельное время, и значение, какое имели ростовские князья, перешло теперь, благодаря духовному влиянию на народ и богатству епархии, на ростовских владык.

Обилие материальных средств давало каждому архиерею возможность осуществлять на деле свои природные склонности. Если один из них, по собственному его выражению «для забавы людишек поотливал колоколишек» в 500 пудов, в 1000 и даже в 2000, то и Димитрий мог рассчитывать завести, например, любимые его школы для народа в видах сознанной им необходимости народного просвещения. Но его судьба поставила быть архиереем в особенное, никогда не бывалое на Руси время, какого не испытал ни один из 56 предшественников Димитрия по кафедре. Находиться, когда бы то ни было в том течении, которым уносилось все старое, и стремительным потоком неслось новое, архиереям было очень трудно. Планы царя легли тяжким бременем на народ, на духовенство, а, в особенности, на архиереев.

Теперь узнали на деле цель и плоды монастырских переписей. Когда Димитрий проживал еще в Москве, по монастырям разъезжали стольники, дворяне, приказные и стряпчие. По ростовским монастырям и в вотчинах архиерейского дома опись производил стольник Воейков. Своими мерами, установленными при переписи, Воейков бросил в отношения между крестьянами и духовными их властями недоразумения, не угасавшие десятки лет²⁷⁸ Описи земельных имуществ монастырей и архиерейских домов служили для правительства показателем того, что можно взять с них на военные нужды, а нужды оказывались велики, разнообразны, – на войско, на строение кораблей, на основание Петербурга и т. д. В своем увлечении кораблестроением на Воронежской и Олонецкой верфи, Петр потребовал средств от всех сословий. В кумпанства для постройки кораблей входило и духовенство, помимо особого корабельного сбора с него по 4 алтына с деньгою с приходского двора. При вступлении Димитрия на Ростовскую епархию вышло распоряжение все церковные оброчные статьи отдавать в оброк уже через светские власти с надбавкою.

Указы об этом прибивали к проезжим воротам. В следующие годы требования всяких средств в правительственную казну росли и изыскивались с изумительною находчивостью в виде налогов банного, гробового и т. п., истощая и церковные вотчины.

В 1703 году потребовали людей для кораблестроения; – сначала в виде набора с 200 дворов по одному плотнику с инструментами, а потом на это дело определили все Пошехонье. Кроме того, плотники потребовались из Ростова, Ярославля и Романова. Потом был спрос о наряде каменщиков и кирпичников для постройки городов. Где таких мастеров не находилась, там взыскивали по гривне с двора²⁷⁹. Кроме плотников и кирпичников на Олонецкую верфь требовали кузнецов. Из Ростовских уездов гоняли в Москву лошадей для осмотра и набора в войска²⁸⁰. Шла переписка брать провиантский сбор натурою²⁸¹. При налогах на драгунских лошадей в указах настойчиво подтверждалось, что сбор обязательно шел с самого духовенства, а не с прихожан. С тех пор беспрерывно недостаток и убыль в войсках сопровождались усиленными рекрутскими наборами. При Димитрии начался набор рекрутов из духовного сословия, чего никогда ранее не бывало ни в Великороссии, ни в Украине. Все лица, происходящие из духовного звания, но неграмотные и не способные быть церковниками, должны были идти в солдаты; иная служба им воспрещалась²⁸². Строго смотрели за тем, чтобы от этого распоряжения никто не уклонялся.

В Ростовской епархии такие правительственные меры приводили в страх и порождали самые невероятные слухи. Один священник узнал, что скоро в рекрутский набор станут вербовать без снисхождения из всего духовенства и даже священно-церковнослужителей. В охватившей его печали стал он молиться, чтобы Бог не допустил его разлучиться с женой и детьми; затем отправился в Ростов проверить слухи. Ростовский протопоп Симеон подтвердил, что об этом говорил ему и воевода, будто, скоро будет такой набор. Священник пришел в ужас и стал думать, как бы ему укрыться. Подумывал даже все бросить и бежать, да жаль стало с семьей расставаться; нечем было и прокормиться без прихода. Дорогой повстречались с ним священники, приезжавшие в Ростов по поводу таких же слухов. Те его утешили. Зашли они для выведывания в приказ духовных дел и начали с приказным дьяком свою речь издалека, будто, пришли с уплатой оброчных денег за своих детей. Дьяк сказал: «плату вы платитe по-прежнему и за великого государя Бога молите. Велено было нам по государеву указу дети ваши всякого церковного чина в рекрутский строй брать, а ныне те указы на Москве с ворот сняты, и вы живите по-прежнему.»²⁸³

Теперь положение духовенства стало зависеть от взглядов правительственных, которые были так новы и необычны, что давали повод верить всяким слухам. Помимо натуральных повинностей, старые денежные сборы увеличивались и без конца налагались новые. Увеличены ямские сборы, полотняные; новые сборы носили какие-то бесформенные названия, гривенный, полтинничный, полуполтинничный (на военный приказ 1708 г. 8-го декабря). В числе специальных сборов значился для «содержания царевны Маргариты Алексеевны» по 5 денег с двора²⁸⁴. Кроме того, стольник Воейков по указам отбирал серебряную казенную посуду, ломаное серебро в монастырях и даже конскую сбрую, если она отправлена в серебро²⁸⁵. Каким-то чудом укрылись от государевых прибыльщиков сенные доходы; до них дошла очередь после.

Архиерейский дом и монастыри могли бы ещё содержаться от своих вотчин, где на них и исстари работали крестьяне и отправляли натуральные повинности. Но и это было ограничено. Половина всех церковных крестьян освобождена правительством от натуральных повинностей с обязательством вместо этого вносить 28 копеечный ежегодный налог в казну. В Спасоярославском монастыре Воейков определил на содержание братья 1.500 душ крестьян, тогда, когда до этого времени у монастыря было 14000 человек. Остальные вошли в состав «заопределенных». Распределение крестьян сделано Воейковым так неудачно, что стало причиной нескончаемых волнений среди крестьян и полувековой тяжбы их с монастырем. – Положение церковных крестьян тоже ухудшилось, когда единицу обложения раздробили, именно, вместо двора стали взыскивать с каждой живой крестьянской души. По установленной круговой поруке крестьян обязали платить за рекрутов, за беглых, за умерших после народной переписи и за всякую пустоту.

От несносного положения разоренные налогами и сборами крестьяне бросали церковные вотчины и обращались в бега. От этого вотчинное хозяйство еще больше расстраивалось, платежи в казну увеличивались, так как крестьянское общество обязано было платить не только за себя, но из-за беглых. В случае недоимок несли ответственность за крестьян их духовные власти. При чем светские власти имели склонность обвинять их в нерадении к государственным интересам даже и тогда, когда сами тормозили такие платежи. Раз из углицких монастырей потребовали обычной ежегодной высылке 18 человек служек и конюхов в указные места. В день отправки всех высылаемых похватал углицкий воевода под тем предлогом, что ими не внесены денежные и хлебные платежи в государеву казну. Прибытие их в Москву поэтому затянулось, а отписываться о причинах умедления должен был митрополичий стряпчий пред самим Воейковым²⁸⁶. Светские власти не опускали повода доносить на всякие неисправности духовенства. Последнее старалось задобрить стольников, но не всегда удачно могло это сделать. От времени митрополита Димитрия сохранились жалобы, что стольники не принимали простого чествования, а предпочитали и вымогали взятки.

На Ростовском митрополите тоже лежала ответственность за вотчинные платежи пред Монастырским приказом. В 1704 году предписано ему наблюдать за поповскими старостами, чтобы писал им венечные памяти на клейменой бумаге по одной только свадьбе на столбце, оплачиваемом копеечным сбором, так как при некоторых церквях стали писать по 5–6 и даже по 20 свадеб на одном сите. За такое нерадение к государственному интересу виновников отсылали для правежа пенных денег в оружейную палату²⁸⁷. В 1706 г. узаконено с дьячков и всяких церковных причетников, которые написаны в службу, брать по рублю, с малолетних по 26 алтын и 4 деньги, со старых и увечных постольку же. При таких сборах денег опрашивали еще и о новорожденных, на которых вперед положен такой же оклад, как и на младенцев²⁸⁸.

Владыке не представлялось никакой возможности стоять за свое вотчинное хозяйство, как в Чернигове, потому что всякие протесты шли в разрез петровским указам. Ему оставалось терпеть, как бы ни стесняли его.

По какому-то счастливому случаю разрешалось отпускать запасы с вотчин про архиерейский обиход без оскудения. Но в остальном содержание дома все более и более ограничивали: на другие домовые расходы без указа «отпущать ничего не велено»²⁸⁹. От владыки требовали точного выполнения предписаний о сокращении монахов, приходского духовенства и о неприкосновенности церковных вещей.

Ему сделали форменный указной выговор за то, что он, будто бы, постригал лишних, по своему усмотрению, монахов, а также поставлял священников по 2 и по 3 в такие приходы, где положено быть одному. В 1705 году ему послан из Москвы высочайший выговор: Царь узнал, что в Ростове продолжают посвящать архимандритов, игуменов, дают им шапки, ставят протопопов там, где их не было ранее, и, таким образом, поступают самочинно. Кроме того, Ростовский владыка увеличивает, будто бы, состав приходских причтов, отпускает своих попов в патриаршую область, где они служат у крестов, бедствуют и ведут нетрезвую жизнь; затем, вопреки церковным правилам, посвящает несовершеннолетних, многих проклинает и налагает запрещения, так что иные умирают без покаяния. Ему поставлялось на вид нерадение о своей пастве – и предписывается: впредь о всех своих назначениях священно-церковнослужителей извещать письменно в патриарший казенный приказ, как это было и при патриархе; от вдовых священников следует ему отбирать подписку в обязательстве принять пострижение; ставить вновь священников не по переписным книгам, о по писцовым²⁹⁰, и только по усиленным просьбам самих прихожан не возбраняется учредить второй притч; посвящать только ученых священников и не моложе 30 лет.

Запрещается, «по правилам св. апостолов», переводить священников с одного места на другое, потому что переведенные священники имеют обычай продавать свое место, по своему усмотрению, другим иереям. Проклинать людей архиерею совершенно возбраняется²⁹¹, но не повинующихся можно подвергать запрещению на время, пока «не престанут от начинания своего». – Такой выговор учинен святителю по настоянию Воейкова. Обостренные отношения их между собою видны и из других дел. Так еще в начале святительства Димитрия, Воейков доносил о растрате церковных вещей у архиерея, будто бы, старые ризы у него употребляются на костюмы для комедийных представлений. Сначала стольник послал казначею свои указы – не тратить церковных материй без разрешения. Казначей, однако, его не послушал. Тогда Воейков запечатал церковную палату и донес в Монастырский приказ. Владыке пришлось не только перенести такое хозяйничанье стольника в своем доме, но и выслушать выговор, посланный из Духовного Патриаршего Приказа, где во главе всего стоял друг владыки, м. Стефан Яворский.

С Воейковым у святителя случались частые приятные столкновения. Однажды, во время литургии в ростовском соборе кого-то били на правеже. Отчаянные крики истязуемого ясно слышались в самом храме и мешали богослужению. Архиерей послал на правеж сказать, чтобы прекратили истязание. Однако, распоряжавшийся там стольник продолжал битье и крики продолжали раздаваться. Тогда святитель оставил богослужение и ушел в любимое свое село Демьяны²⁹². Велики пороки, по мнению Димитрия, во всех званиях и сословиях, но дворяне всех превзошли в нарушении нравственного закона. В одной проповеди его приводится легендарное сказание, будто Моисей, сходя с Синайской горы со скрижалями, разбил их не поперек, а вдоль, при чем на одной отбитой половине было только начало отдельной заповеди: не, не, не…, а на другой стороне окончание ее: «сотвори себе кумира, приемли имени Господа Бога твоего всуе, убий, прелюбы сотвори, укради; по этой половине заповедей и живут ныне дворяне, говорит Димитрий: убивают, крадут и проч.

Несогласия между владыкою и Воейковым перешло даже границы отношений по должности. Однажды во время проповеди святителя дочери Воейкова без стеснения громко разговаривали и смеялись. По окончании проповеди он в своем возгласе «благословение Господне на вас», прибавил: «кроме смеющхся». Впрочем, сам Воейков нес строгую ответственность за целость церковных средств, которые могли быть обращаемы в казну правительства. Он должен был следить, когда поповские старосты собирали дань с духовенства на архиерейский дом, венечные деньги с браков и проч., а также следил за правильностью записи их. 1704 г. 4 дек. Приказано данные деньги и венечные пошлины и всякие доходы митрополита Димитрия собирать ему, Воейкову, совместно с архиерейским казначеем, с точною записью всего. Раз в Московском Казенном Приказе обнаружили неправильную запись в книгах, именно: – утайку сбора по деньге с каждого приходского двора, венечные деньги тоже оказались записанными не сполна; – вместо 5 алтын 4 деньги с первобрачных записано по 4 алтына, вместо 13 алтын 2 денег с второбрачного – по 6 алтын и т. п. – С Воейкова потребовали не только объяснений, но и всех удержанных по его²⁹³ недосмотру денег.

В 1705 году велено переписать всех монахов, а также количество пострижений после народной переписи с указанием, на какие убылые места размещены новые постриженики и по каким указам. Представить в Москву справки об этом обязали митрополита²⁹⁴.

В том же 1705 году из ограниченного содержания монахам убавили еще половину: получающим 10 рублей в год положено по 5 рублей, равно архиерейским людям, служащим на жалованье, давать половину, да и во всех вотчинах половину доходности отбирать для отсылки в Монастырский Приказ на дачу ратным людям²⁹⁵. «Сколько беззаконий! Столько обид!» восклицал владыка. «они вопиют на небо и будят там гнев отмщения! Но мы не теряем надежды!» Положение нашего низшего благого духовенства, не имевшего средств платить дань архиерею, возбуждало одну печаль и тревогу: «внеуду брани, внутрьуду страхи!»²⁹⁶ «печалью смущаюся, видя беды, сущие священникам, и видя слезы их и дом наш, падающий час от часу!»

Старшего виленского, терпевшего от униатов, Димитрий утешает: «вы терпите от чужих, а мы от своих». «Остался только прах». Сам чуть не пешком брожу: ни коня, ни всадника! Оскудели овцы от пищи и лошадей нет²⁹⁷. Гомерическое опустошение церковного хозяйства дало повод Димитрию вспомнить разрушенную Трою. Святитель утешается лишь тем, «когда сам ничего не имеешь, то никто уже ничего и не отнимет»²⁹⁸. Он сознавал, что царя вынуждает к новым налогам тяжелая война, повторял даже точные слова Петра: «деньги нерв войны!»²⁹⁹ По-видимому, и в монастырях сознавали необходимость обратить все средства на временные общегосударственные нужды для борьбы с непримиримым врагом, только неизвестно, что вызывало на такое сознание: патриотизм или запуганность. Угличские старосты церковных вотчин сожалеют, что нет у них для высылки на верфи ни кузнецов, ни плотников, они выражают готовность не только платить за это деньгами, но и положенную пеню, что государь укажет³⁰⁰. Времена стали для святителя так тяжелы, сто ему было, как он выражался, не до фантазий и не до книгопечатания.

Светские чиновники распоряжались имуществом архиерейского дома, ка своим. Однажды владыка уезжал в Москву. Когда же вернулся оттуда, то дом его едва не оказался уже занятым: в нем хотели поместить пленных шведов. В Москве он видел то же порабощение. Более горячий митрополит Стефан Яворский не молчал о своем унижении. О недовольстве его знал и Петр Великий. Конечно, оба митрополита делились друг с другом своими мыслями о небывалом унижении церкви и стеснения духовенства. Яворский в письме к Димитрию сетует, что он живет у царя на положении пленников, «от них же первый есмь аз, грешный Степка!»

Сам царь всегда изъявлял ростовскому владыке знаки своего расположения. Проездом в Архангельск, весною 1702 года, Петр был в Ростове; посетил и архиерейский дом. Св. Димитрий принял его в сохранившейся до ныне Белой палате³⁰¹. Царь был в благодушном настроении и, будто бы, приказал стольнику Воейкову: если тебе прикажет архиерей, дом архиерейский перенести на остров (на Ростовском озере), то ты во всем удовольствуй³⁰². Но все это скоро забылось. Практический взгляд царя усмотрел новые предметы эксплуатации ростовских земельных угодий. После его посещения стали устраивать казенные овчарни на ростовских землях, обильных мелкою луговою травою.

Святитель протестовал против обид церкви и унижения ее, но протесты его были литературного характера. В летописце³⁰³, не предназначенном, впрочем, для напечатания, обличаются у него люди, которые не только своего не дают на церковь, но и чужое отнимают; написана даже большая статья о не отнимании у Церкви имений. Сведения о свободе Церкви собирались им тщательно. Он просит своего друга Феолога послать слово «о разграбляющих имения церковные», переписавши его из книжки, принадлежавшей ему³⁰⁴. Сам затем выписывал места из Барония, Голятовского, Кедрина, где говорилось о церковных имениях, о неприкосновенности их и наказании свыше за отнятие их. В древности в России много составлялась таких слов на «обидящих Церкви Божия», «о свободе святыя церкви». Последнее от 1505 года хранилось и у святителя Димитрия, но он опасался показывать все это посторонним, потому что «различны нравы у людей, один ищет пользы, а другой ухватки»³⁰⁵.

Если Димитрий касался защиты церковного достояния в своих проповедях, то всегда говорил в общем смысле, а не об одних земельных церковных имениях, называя церковное достояние «вещами», «святым», и при этом опирался на ту нравственную силу, которая издревле охраняла имущество Церкви, закрепляла и способствовала росту его во всех видах.

«Чужие вещи, а особенно церковные-огонь», они все сожгут, где появятся незаконно, нельзя обогатиться грабежом. Илиодор, казначей царя Селевка, пришедший ограбить в Иерусалиме церковь, – бит был ангелами.

Если придет человек в безбожие, забудет страх Божий, тогда решится и на неправедный промысел, прострет тогда руку и на святыню. Кто отнимает у другого вотчины, палаты и дома, тот ввержен будет в тесноту адскую³⁰⁶.

Приводятся у святителя и исторические доказательства церковноимущественного права. Так он напоминает, что прежде цари представляли церкви не только богатства, но и свои порфиры, скипетры и венцы, содействуя благолепию ее³⁰⁷.

Но нравственное воздействие святителя не приносило результатов тогда, когда сила заключалась в указах и распоряжениях правительства. Всякий налог на церковных собственников и строгость взыскания его оправдывали военною нуждою. На обложения и сам царь смотрел тогда, как на меру чрезвычайную и временную. Известен ответ царя одному архиерею, что если во время шведской войны, по нужде, пришлось перелить колокола на пушки, то после можно сделать и наоборот: пушки опять перелить на колокола.

Зато ростовский воевода, Иларион Воронцов, оказывал возможное содействие владыке в его скудном положении. Так, он озаботился укрепить городской вал у Ростовского кремля, где шел спуск к озеру. От стока весенних вод земляной вал непрерывно обсыпался; спуск по нему к Ростовскому озеру стал затруднительным; во время же крестных хождений невозможно стало пронести чрез это место иконы.

За неимением средств у владыки, воевода хлопотал чрез разряд укрепить вал на казенный счет³⁰⁸.

Когда, таким образом, за всем обширным хозяйством архиерейского дома и монастырей и за исправностию вотчинных сборов следили из Монастырского Приказа чрез своего стольника, то духовным владельцам, как любили тогда выражаться в правительственных указах, стало «менее заботы» о вотчинах: за них светские власти делали безчеловеческие взыски, применяли правеж за неплатежи. Хозяйство уменьшилось за сокращением земель, доходов и числа монахов; бельцы же все были повысланы из монастырей.

Все черные работы на монастырь, по установившемуся вековому обычаю, исполняли вотчинные крестьяне; они пахали пашню, привозили хлеб не только в Ростов, но, по особым нарядам, и в Москву. Они же ставили на владычных лугах сено, рубили и поставляли дрова, лучину, исполняли все сделья, без которых теперь немыслимо было обойтись монастырям и архиерейскому дому: поставляли овощи, грузди, морошку, грибы, овчины, подводы и т. п. Такие «сделья» поражают своею мелочностию, но они составляли необходимое подспорье при скудных средствах духовных вотчинников, издавна развивших широкое домовое хозяйство. Но когда крестьяне почувствовали стесненное положение духовных своих владельцев, они стали смелее по отношению к ним. При своем собственном разорении от бесчисленных государственных налогов, они уже проявляли готовность пользоваться архиерейскими лесами и лугами.

Оберегавшие архиерейские леса боярские дети доносили владыке, как трудно хранить их от крестьянских порубок. Лес воровали помещичьи крестьяне не только тайком, но и открыто. Так в 1708 году для порубки архиерейского заповедного и дровяного леса на свои дома пришли «с многолюдством», вооруженные бердышами, дубинами и копьями. Когда оберегавший их Иван Губастов стал их не допускать, то они его били и увечили на смерть; похвалялись еще и убить в лесу, если он станет мешать им.

Некоторые вотчины вместо пользы приносили один убыток. Так, в подмосковном Дорогомиловском селе все почти крестьяне разошлись в столицу на заработки. Сборы с них на архиерейский дом поступали неисправно, а между тем, все недоимки с них ложились на ответственность владыки³⁰⁹. Архиерейский дом пришел в такую скудость, что святитель вынужден просить пожертвований на него на стороне. Так, он пишет к Феологу в Москву: «попроси, чего не великое, у благодетелей»³¹⁰.

Пастырские отношения к пасомым при таком положении святителя требовали от него большой сноровки, терпения и нравственной силы. Что он мог сделать для облегчения изнывающего от поборов населения? Трудно было угодить и своим вотчинным крестьянам. Тогда привелось бы отказаться от средств, предоставляемых ими для содержания своего архиерейского дома, где скудость сказывалось на всем. Небезопасно стало указывать и на беспощадное отношение к крестьянам разных правительственных сборщиков.

Однако мудрый и тихий владыка нашел средства помощи в труднейшее время для русского народа, в важнейший исторический момент государственного устроения. Силу же для этого он почерпал в беззаветной любви к своей пастве, как к духовенству, так и к простому народу. Она сказывается во всех его мероприятиях по епархиальному управлению; в разрушении одряхлевший обрядности и в насаждении библейских начал жизни не только церковной, но и школьной, а также бытовой и общественной.

Все человеческие нестроения Димитрий считал последствиям невежества. Даже причиною падения прародителей он считал незнание; невежеством объяснял происхождение раскола и другие заблуждения; пышная похвала разуму написана им еще в «Алфавите Духовном», появившимся в Малороссии³¹¹. Познание он превозносит, откуда бы оно не почерпалась. Он хвалил обычай посылать молодых людей за границу. «Что другое может вразумить человека, как не учение?», – говаривал он. Поэтому принимал все меры насадить школьное образование в своей епархии. Первая Ростовская школа им основана, им поддерживалась и, если закрыта, то помимо воли и ведения, и даже в отсутствие его. Она помещалась в самом ростовском кремле подле архиерейских палат в комнатах садового корпуса³¹². Вербовали в нее детей всякого сословия и состояния, не только духовного звания, но детей горожан, даже «нищих». Для святителя все дети были равны и обучение для всех предлагалось бесплатное. Вскоре, по вступлении Димитрия на паству, поповские старосты известили всех священников, чтобы в открытую у архиерея школу посылали учиться всех детей школьного возраста. И, должно быть, священники не сразу откликнулись на зов архиерея, потому что вскоре последовало от него внушение не задерживать детей дома, высылать их в архиерейский дом и не ждать повторительных указов. Ослушникам владыка грозил даже мздою³¹³. Таким образом в школу собралось до 200 человек детей. В это число попали малороссийские дети и даже греки.

Весь год 1702 прошел в приготовлениях и организации обучения, – в устройстве помещения, найме учителей и вербовании учеников. При таком поспешном и совершенно новом деле состав ростовских учеников оказался самым разнообразным по сословию, подготовке, пониманию, а может быть и по возрасту. Детей разделили не по возрасту, а по способностям на два разряда: лучший и худший; занятия с лучшими и худшими учениками шли отдельно.

Владыка сам влагал душу в школьную постановку. Он ходил в школу, слушал ответы учеников, сам испытывал их. Зимою он читал и толковал им священные книги Ветхого Завета, а летом приглашал в свое архиерейское село Демьяны и там занимался с ними объяснением священных книг Нового Завета. Постановка воспитания отличалась разнообразием и широтою.

Не мало изобретено таких средств, чтобы умы учеников не замыкались в одной школьной сфере науки. Им предоставлялась свобода. Иногда их вывозили по ростовскому озеру на остров; там они бегали, гуляли в поле. Не редко посещали и архиерейские села; кроме Демьян бывали в Шестакове, Капцах. Сам будучи знатоком и ценителем искусства и поэзии Димитрий не пренебрегал в развитии у детей сценического искусства. Дети более опытные разыгрывали пьесы и комедии. С позволения владыки они пользовались для декорации и костюмов материей из архиерейской ризницы и, притом в таком размере, что возбудили неудовольствие стольника Монастырского Приказа. В 1702 году представлена известная комедия на Рождество Христово. Был тут и владыка³¹⁴. В 1704 году они разыграли пьесу «Венец великомученику Димитрию» в стихах. Сам владыка сочинил для них диалог на Воскресение. Иногда давалась комедия на Рождество Христово. Драматическое построение «стихов страстных», сочиненных святителем Димитрием, дают повод предполагать, что дети разыгрывали и эту пьесу. По смыслу пьесы на сцену выходили 11 отроков с предметами, бывшими при распятии Господнем, например, вервью, бичом, терновым венцом, молотом и др. и в стихах выражали скорбь о страданиях Его³¹⁵.

Разнообразие школьной жизни и самодеятельность способствовали сознательному развитию детей. Свобода царила и в педагогических приемах. Ученикам предоставляли самим приготовлять уроки. Владыка лично увещевал их учиться, в поощрение раздавал им по грошу денег, и приглашал к себе. Поощрения иногда опирались на чувство честолюбия детей. На ученье указывалось как на источник почестей и власти епископов, князей и воевод. Кто опережал товарищей и переселялся на высшее место, на похвалу такому не жалели фраз: его уподобляли кедру ливанскому, кипарису или финику, тогда как худых учеников величали ракитою, горькой осиной и другими, менее звучными прозвищами. Иногда в наказание провинившихся не пускали гулять по архиерейским дачам в Демьянове.

Детям, не имевшим понятия о совместном обучении, трудно было войти в школьную колею. Поэтому владыка снисходительно относился к виновникам, если они сознавались в своих проступках. За сознание в лености и шалостях обещалось всегда помилование. Но были ученики, не думающие об исправлении. Таким детям сам владыка грозит наказанием даже плетью. Иным не нравилось ученье, и они не ходили в школу, другие из нерасположения к латыни уходили от уроков под предлогом, что им, как певчим, надо идти в церковь. Как только владыка узнавал о таких непорядках, – то сам принимал меры. Раз он пишет ученикам: «слышу о вас худо; вместо учения учитеся раздражению, а неции от вас вослед блудного сына пошли со свиньями конверсовать³¹⁶. Печалюсь очень и гневаюсь на вас, а так как причина вашего развращения та, что всяк живет по своей воле, всяк большой, то, поэтому ставлю над вами сеньора господина Андрея Юрьевича, чтобы он вас мунштровал как цыганских лошадей, а кто воспротивиться ему, тот пожалован будет плетью»³¹⁷.

Так как в неприятных столкновениях учеников со своими учителями фигурирует латынь, то, вероятно, ростовским ученикам этот предмет был ненавистные других. Это было общим явлением. Со времени возникновения малороссийского влияния на русскую школу латынь упорно проводится в ней и всегда встречает не менее упорное нежелание среди учащихся к ее восприятию. Древняя русская образованность покоилась на византийско-греческих основаниях. Греческий язык и аскетическая направление в византийском духе имели мало общего с латинского образованностью схоластического и практического типа. С Петра Великого началось влияние этой половины западной Европы, где все, напоминающее старый папский строй, подверглось отвержению и где латинский язык не имел главной роли в просвещении. В киевских ученых латынь нашла горячих почитателей. Они принесли ее в Россию и проводили в школах с замечательной настойчивостью. Массовое нежелание учиться латыни в расчет никогда не принималась, не хотели видеть и безрезультатность такой учебной постановки. За все многовековое время господства латыни не составлено было в России ни одного учебника латинского языка, а пользовались чуть ли не в течение 200 лет одним учебником иезуита Альвара³¹⁸.

Святитель Димитрий тоже отдал дань общем увлечению. У него преподавался и греческий, и латинский языки, но не оба языка пользовались одинаковым расположением преподавателей: латинский ставился выше. Лучшее отделение или класс назывался латинским, а менее успешный – греческим. «Грамматическое ученье» началось с русской азбуки. Одновременно учили писать, и искусству петь. Владыка был большой любитель пения, в молодости даже нес послушание церковного пения, да юго-западных школах нотному пению отводилось в школе не последнее место. Изучение всей грамматики кончилось в три года. После приступили и к изучению синтаксиса. В конце года происходил экзамен. В течение учебного года ученики упражнялись, как и в юго-западных школах, в словопрении, например, по вопросу – кто выше, – Иоанн Предтеча или Иоанн Богослов, возлежавший на персях Господа; один ученик защищал и превозносил Крестителя, а другой – Богослова, а в конце концов оба спорящие мирились и каждый из них хвалил того, кого защищал его противник. Латинскому языку научали до такого совершенства, что ученики могли писать на нем стихи и составлять композиции. Держась в постановке школьного преподавания южнорусских традиций, сам Димитрий высоко ставил и греческий язык. Он считал эллинский язык началом и источником любомудрия; от греческого языка произошло всякое учение во всех народах. Хвалит он греческий язык и в частных письмах³¹⁹, и в проповедях.

Для ознакомления учащихся с христианским вероучением после молитв изучался катехизис. Практиковавшийся в ростовской школе катехизис занесен тоже из Украины. В нем есть характерные упражнения в схоластическом совопросничестве. В катехизисе, бывшем в употреблении в школе и даже помещенном ошибочно в число его сочинений³²⁰, есть признаки его применения для школы. Наем учителей, приобретение учебников, лексиконов славяногреческих и греколатинских, глобусов, географических карт, тетрадей для многочисленных ученических письменных упражнений и прочее, все это составляло заботу одного владыки. Учителя вызваны из Украины. По русскому языку известен Евфимий Морогин, а латинский язык преподавал Иван Мальцевич³²¹, был и третий учитель риторики Богомодлевский.

Платы за обучение не взималось, потому что и при безмездном обучении владыке приходилось понуждать отцов, чтобы отдавали своих детей в ученье. Сборы с духовенства на школу только разрушили бы новое дело образования. Решено поэтому деньги на школу брать из средств ростовского архиерейского дома. Но там Воейков все успел уже зарегистрировать. Владыке приводилось просить у Монастырского Приказа разрешения тратить на дело образования своих же архиерейские средства. Он представил особую роспись расходов как на служащих своего дома, монахов, переводчиков, певцов, дьяков, келейника, повара, так и на учителей с учениками.

Учителя греческого и латинского языка получали по 30 рублей в год каждый, учитель русского языка – 5 рублей. Ученикам святитель ассигновал по их бедности по деньге на день; в поощрение же лучшим, которые будут изучать греческий и латинский языки, тем по 2 деньги.

Роспись святителя через Воейкова поступила в Монастырский Приказ. Там решено было расходы на школу покрывать из архиерейских средств, тем более, что жалованье учителям оказалось небольшое в сравнении с учителями московской школы, получающих по 60 рублей в год.

Не мало порадовало святителя сочувствие и помощь его просветительному делу со стороны воеводы Илариона Воронцова. Сохранилась письмо святителя, где выражена благодарность воеводе за приветливое отношение к учителям ростовской школы, за то, что он угостил их и отправил на своих подводах в Ярославль³²².

Успехи школы интересовали владыку. За мало успешность не применялось строгих наказаний, если ученик не имел хороших способностей. Их ободрали и советовали молиться святым.

Школьники заменяли святителю семью и друзей в тяжелые минуты одиночества и болезни. Так он приглашал их к себе, когда был болен и заставлял читать молитву «Отче наш» по пять раз в воспоминание пяти язв Господа на кресте, потому что от этого ему было отраднее. Присутствие учеников при богослужении было обязательно³²³. Во время всенощной ученики пели на клиросе, а во время кафизм все приходили в алтарь на благословение святителю. Он сам их причащал, сам и исповедовал, убеждая усердно молиться, жить в чистоте, целомудрии и воздержании. Обещал им и свои молитвы Богу, если только это будет полезно для них.

Ученики утешали со своей стороны святителя пением. Певчие из учеников входили в состав архиерейского хора; они участвовали при богослужении и в других церквях. О близости Димитрия к ученикам свидетельствуют следующие слова комедии на Рождество Христово: «лицу святительства вашего предстоя, верую, что вы тоже полны благости к детям, как и Господь был на земле, давая детям к себе путь невозбранный»³²⁴.

К огорчению владыки школа существовала только три года. После одной из своих поездок в Москву 1705 г. святитель уже не нашел ее: учеников распустили, по приказанию стольника Воейкова. При скудости средств на военные потребности нашли излишним и непроизводительным выдавать деньги на содержание учителей и учеников. Досада святителя выразилась в горестном его письме к митрополиту новгородскому, у которого тоже возникла школа, основанная Лихудами. «Что человека вразумляет, как не ученье?» «Я завел было латино-греческое, поучились два лета, не больше, стали и грамматику не худо разуметь… Но вознегодовали питатели наши (из Монастырского Приказа), будто бы много выходит на учителей и учеников издержек. И уже все то, чем должен архиерей питаться, от нас отнято, не только вотчины, но даже венечные памяти»³²⁵.

Но дела просвещения святитель Димитрий не покидал. Он приказывает священникам, чтобы они сами учили своих детей грамоте, читать, писать и понимать, что читают. До закрытия школы он убеждал их чрез свои пастырские послания отдавать детей в ростовское училище, где безденежно учат, чтоб им не быть глупыми, а когда будут священниками, то могли бы учить народ и по книгам, и живым словом.

Дело Димитрия не пропало бесследно. Стали появляться школы и в других местах. В Ростовской епархии упоминается за петровское время цифирная школа. В других епархиях школы мало-помалу стали возникать. Это дало повод правительству сделать общее предписание всем архиереям заводить школы при их домах на свой счет.

От священников владыка требовал, чтобы они исправно совершали богослужение и учили своих духовных детей. На обязанность их он особым указом возложил труд обучения прихожан молитвам. Обучение должно происходить за литургиею: владыка советовал каждому священнику с амвона читать краткие молитвы: «Иисусову молитву», «Царю небесный», «Трисвятое», «Отче наш», «Богородица Дева радуйся» и «Символ веры» и твердить со слушателями не спеша «по одной точке».

Свои собственные проповеди он приноравливал так, чтобы некоторые из них могли быть произнесены и священниками. Для этого он делал отметки, до какого места написанные им проповеди можно говорить, как ее приспособить и с чего начать. Относительно слова на день мучеников кизических в рукописи есть пометка: «сие и мученикам общее, аще изволиши чести». А далее: «зри: аще не в день святых девяти мучеников, то сие пропусти и чти конец» и т. п³²⁶.

Святитель не разделял обычного взгляда, что архиерей, как начальник над иереями, не обязан заглядывать в народную толщу. За обличение духовных нестроений он принимается сам. Он даже бросает свою излюбленное желание – писать летопись. Бог о летописании не станет спрашивать, а об этом, если молчать, – истяжет. Не для того архиереи, чтобы величаться, но, чтобы показывать в себе образец смирения Христова. Не добро ему не иметь в устах слова, называться учителем и не учить, источники на мантии носить, а источников учения не источать³²⁷, и, главное, образец его собственной жизни должен исправлять всех. Он убеждает пастырей взять пасомых «на рамена своя, как доилица носит доимых»³²⁸. Священникам святитель завещал неослабную проповедь, если не словом, то жизнью³²⁹. Признак доброго пастыря, когда он перед овцами, а не позади овец ходит в подвигах и богоугождении; не добро, когда овца бодрая, а пастырь ленив; овца постничает, а пастырь разрешает на вся. Если ему повелевается души своей для овец не щадить, то надо ли жалеть своего имения для них?³³⁰

Надежным средством будить благочестие в пастве Димитрий считает богослужение. Опять же пример усердия и любви к общественному богослужению он подавал сам. Он не пропускал у себя ни одной утрени. Требовал и от духовенства чинного богослужения. Он устраивал крестные ходы, сам участвовал в них и шел, как бы это далеко ни было. 22 июня 1704 года он устроил торжество переложение в Новую раку святых мощей князей Феодора, Давида и Константина Ростовских. В 1705 году подтвердил общие распоряжения о церковном благочинии, какие практиковались повсеместно в Великороссии.

По городам и уездам духовенство по обычаю выбирало одного старосту, который брал с духовенства всякие окладные и неокладные сборы, а также наблюдал за церковным порядком в своем округе. Вместо такого старосты владыка послал в 1705 году в Углич своего домового монаха Варлаама. В инструкции Варлааму³³¹ наказано наблюдать, чтобы богослужение совершалось «чинно и не мятежно и единогласное пение пели на речь»; литургию по новоисправленным служебникам совершали над 5 просфорами из четвероконечным крестом, и просфоры печь из чистой пшеничной муки. Ему внушено следить, чтобы антиминсы в церквях были новые, и везде вся утварь была целая, а не ветхая, в церквях находилось достаточное количество новоисправленных книг, сосуды для святого мира и купели – чистые, запасные дары в приличных дароносицах на престоле. Прихожан предписано научать их обязанности, чтобы они со своими детьми исповедовались во все четыре поста, в церкви стояли чинно и т. п.

Чтобы оживить богослужение в Великий Пяток и во время говения прихожан, святитель велел читать в этот день во время утренней после великого славословия составленный им «Плач на погребение Христа», а также и перед причащением. Содержание плача такое: «Куда ты идешь Иисус! …Станьте, носящие, чтобы приблизиться нам к Нему и оплакать слезами Того, Кто кровь Свою пролил за нас! Что я вижу? Бога биен, язвен и бездыханен! Тело –окровавлено, глава уязвлена тернием, произращенным для Него землею. Очи залиты и кровью, и слезами. Лицо, просиявшее на Фаворе, оплевано, на устах желчь, – сомкнуты оне! Руки и ноги пригвождены долгими гвоздями, ребро прободено! Воин отверз копьем сердце Его для наших взоров. Разгоряченное сердце охлаждено железным наконечником. Язвы Его вопиют к нам: «люби Меня, потом что все это за тебя претерпел». О, распяли любовь нашу к Тебе, чтобы мы спогреблись Тебе! Да будут Его язвы в нашем сердце навсегда!»³³².

Сам святитель возбуждал горячую и живительную веру в присутствующих. В 1707 году 23 декабря был такой случай: для больной бесноватой женщины он служил молебен в девичьем монастыре пред чудотворным образом Божией Матери. По прочтении кондаков с икосами больная, страдавшая 5 лет, почувствовала облегчение; во время литургии сам архиерей причастил ее Святых Тайн, и она возвратилась домой уже совершенно здоровою³³³.

Когда составлялось в первый раз житие св. Димитрия, то были в живых еще очевидцы таких чудес. Со слов такого очевидца, престарелого священника, впоследствии в 1757 г. записан такой случай. Жена этого священника, Татьяна Романовна, со времени замужества страдала тоскою. За два года до кончины Димитрия (1707 г.) после Пасхи она в тяжкой тоске стала кричать. Испуганный муж ее поспешил в келью архиерея и стал просить помолиться за больную. На утро ее привели в домовую архиерейскую церковь Григория Богослова. – Во время пения задостойника она сильно билась и кричала. По окончании литургии владыка велел священнику кропить ее святою водою. Больная кричала: «ты де мой мучитель, в другой раз ты меня мучишь: архиерей де меня мучил, о теперь ты меня стал мучить!» В полдень пришел святитель в ту же церковь, приказал больную ввести в церковь и читал над нею по великому требнику заклинательные молитвы «и прочее чиноположение и во время чтения молитв, когда духа заклиная именем Божиим и ударяя рукою своею по лицу ее, Татьяну, стоящую пред его преосвященством, коя тогда была держима людьми, сказал: «изыде, душе нечистый, от создания Божия!» Тогда он, нечистый дух, в ответ говорил: «изыду, боюся тебя, архиерея!» А преосвященный, заклиная снова и кропя святою водою, говорил: «убойся Бога, а меня не бойся, только выйди!» Женщина была исцелена³³⁴. Священнику, который как очевидец рассказывал об этом, в 1757 году было 73 года, а во время рассказанного им события он имел 25 лет от роду.

Пасомые любили святителя. Упоминаются случаи, когда по выходе его из храма после литургии, они окружали его, сопровождая до келии и прося о разрешении своих недоумений. Он приглашал совопросников в келью и там беседовал с ними.

В Монастырском Приказе при ассигновании средств на ростовского архиерея резко разделили личные нужды архиерея от нужд его домовых людей. Архиерейские дома имели большой состав служащих, так как устраивались на подобие патриаршего. При доме жили судьи, приказные дьяки, канцелярские служители, протоколисты, а равно и домовые служители; в тот же состав архиерейского дома входила и духовная свита митрополита: священники, монахи, диаконы, певчие, управитель архиерейского дома из духовных особ, секретари, протоколисты, канцеляристы; из низших служащих: кухмистеры, повара, приспешники, хлебники, пивовары, солодовники, гвоздари, садовники, кузнецы, окольнишники, лошкомои, конюхи и проч., дворяне, боярские дети, находящиеся у государственных сборов, пристава и стряпчие по разным городам.

Состав архиерейского дома был в разное время неодинаков; – в лучшие времена доходил до 500 человек, спускался и до 200. При Димитрии его крайне сократили: положено 34 приказных и 85 домовых служителей³³⁵ на «преогромный дом»³³⁶. Из средств дома жалование отпускалось не всем. Некоторые питались от своих рук, как, например, светские особы: секретари, десятильники, бравшие с каждой церкви «почестныя», т. е. добровольные пожертвования деньгами. Иных митрополит Димитрий сам наделял из своих владычных доходов. Все церкви в Великороссии и все духовенство считались податными учреждениями. Дань с них определялась неодинаково. При св. Димитрии получалось около 3 рублей с церкви³³⁷, церквей же было около 800. Кроме того, взносили в архиерейский дом за новые антиминсы, были ставленнические пошлины, со священников взимались епитрахильные деньги, с диаконов – постихарные, потом, при переводе с места на место платились перехожие пошлины, новоявленные, дьячковские, пономарские, просфирнические, когда выдавались им грамоты на должность. Все эти деньги шли не одного архиерея. У Димитрия часть их уделялась в казну, по некоторой части получал казначей, иеромонах, ризничий, подризничий, хлебник, истопник, писарь, иподиакон и приказный истопник. С перехожих грамот деньги шли на архиерея, казначея и подьячих.

Когда таких пошлин, даней, окладных и неокладных сборов оказывалось в иных епархиях мало, то, по малороссийскому обычаю, начали приписывать к ним вотчинные монастыри. Только цели приписки оказались различными: в Малороссии несколько монастырей соединялось под одним управлением, чтобы защитить слабые обители от обид, по образцу западноевропейских конгрегаций; а в Великороссии, наоборот, приписывали монастыри к архиерейскому дому, чтобы брать с них доходы на содержание архиерейского дома. За приписными монастырями вотчины оставались по-прежнему, но часть вотчинной доходности взносилась на содержание архиерейского дома.

В епархии Димитрия находилось около 40 монастырей³³⁸. Состав людей в них теперь уменьшался, вследствие правительственных желаний сэкономить побольше остатков, которые можно было бы обратить на военные нужды.

Владыка вникал в течение внутренней монастырской жизни и состава монахов. От него зависело замещение настоятелей, казначеев и других административных лиц. При уходе настоятеля монастырское имущество описывали и уведомляли об этом владыку. Новому настоятелю давалась от него грамота на настоятельство. Так, в настояльной грамоте игуменье Ярославского Казанского девичьего монастыря Александре Святитель приказывает священникам, диаконам, старицам и слугам в монастыре новую игуменью почитать, слушаться и повиноваться, как госпоже своей. Она должна устраивать обитель, иметь духовную любовь, заботиться и начинать всякое доброе дело. В состав монастырского братства поступали вдовые священники. Впрочем, в случае нежелания постричься, им давалась грамота на служение в приходе. Так, в 1706 г. священник села Туталова, Василий, просит владыку пожаловать его – благословить служить в том же храме и выдать епитрахильную грамоту, обещая жить чисто и в послушании своему духовнику, в доме своем зазорных лиц не держать, кроме матери и сестер. Святитель соглашается на его просьбу³³⁹. К монашествующим святитель относился внимательно и с любовью. Сохранилось его письмо к старице монахине Варсонофие Евфимиевне, где он увещевает ее так: «люби Бога, так как Ему работаешь. Он воздаст тебе»³⁴⁰.

При обширном размере епархии ростовский архиерей не мог рассчитывать на спокойную жизнь в своей келии. Помимо беспрестанных посетителей из духовенства с просьбами об определении на места, о переводе, с жалобами и челобитьями, – каждое время года давало особых докладчиков и челобитчиков. Осенью съезжались сельские старосты и выборные из церковных архиерейских вотчин с докладами об урожае, сельских работах, о необходимости новых построек и перемене в хозяйстве. Зимою с 1 декабря начинали съезжаться поповские старосты из всех городов и уездов епархии с собранною ими казною даней, окладных и неокладных сборов со всего духовенства. Хотя все экономические дела сосредотачивались в Ростовском Духовном Приказе, но и владыке со своими эконом и казначеем было тогда немало дела.

Из Монастырского Приказа строго проверяли записи, в особенности, целость венечных пошлин, чтобы они не оказались меньше окладной венечной суммы, зорко следили за денежными недочетами и всякими неправильностями. Ответа тогда требовали со стольника, тот, в свою очередь, тянул к ответу духовные власти, а за все отвечал архиерей. Провинившихся своих подчиненных не мог и он за защитить. Жестоко наказывали не за одно злоупотребление, но и за недосмотр и халатность. Так, в 1704 году правежом взыскивали с виновных запущенный в Ростове гербовый сбор с венечных памятей³⁴¹.

Помимо челобитчиков, просителей и ответчиков у Димитрия водились гости.

Святитель Ростовский принимал у себя раз самого царя Петра Великого. Два раза или более приезжала поклониться ростовским святыням из Москвы царица Прасковья Феодоровна (1708 1709 г. г.). Она глубоко уважала святителя и не забывала своим вниманием; однажды послала ему в жалованье лисье одеяло, в другой раз водки в 4 стеклянных сосудах, именуемых бутылках, и 3 кочана красной капусты. Таких почетных гостей обычно принимали в Белой палате. Из высших духовных лиц его посетил митрополит Ефрем Сербский, бывал там и Сильван, архимандрит Троицкий.

С своими украинскими земляками у Димитрия знакомство не прерывалось. Сохранилось письмо его к новгород-северскому гражданину Семену Тимофеевичу Доморце, которого он благодарит за внимание к себе и своим родственникам. В Киев от него отправлялись за каким-то делом особые «посланники».

Из Троицкой лавры в 1707 году на праздник Рождества Христова прибыл к владыке префект, учитель философии в Московской академии иеродиакон Стефан Прибылович для того, чтобы поднести ему конклюзию. Конклюзия – это род нынешнего «спича». У Прибыловича она вся состояла из напыщенных восхвалений архиерею и написана на латинском языке, считавшимся тогда особенно важным для выражения высоких материй. Искусное письмо ее на куске атласа разукрашено рисунками и фигурами, – именно, – изображением Духа Святаго в виде голубя, окруженного по сторонам ангелами и ликом святых угодников. Из рисунков и надписей видно, что конклюзия было выражением признательности за составление житий святых; вензель вязью указывал инициалы Димитрия Савича. Димитрий величался здесь отцом патроном и особенным благодетелем; четыре его книги Житий Святых уподобляются четырем евангельским книгам и называются «святейшим книгостроением». Автор Житий восхваляется за то, что являет своею подвижнической жизнью образец подражания святым. – При подношении конклюзии сам Прибылович произнес перед Димитрием похвальную речь. Это был молодой человек, подававший большие надежды своим трудолюбием и знанием философии и богословия. Димитрий с 1708 года посвятил его в сан иеромонаха³⁴².

К святителю приезжали гости и из Греции. Так в 1700 году был у него греческий архимандрит Иосиф Коломнятин из Афонской Пантократовой обители. Он освящал Духовскую церковь в Ярославле³⁴³.

Димитрий, как приветливый хозяин, и сам приглашал гостей: «пожалуйста, в церковь к обедне, а ко мне на груздочки». «Степан Васильевич покушал груздочков с моим недостоинством»³⁴⁴, – пишет он. Близкие гости принимались владыкою в своем архиерейском доме. В него вела передняя комната с чугунным полом, называемая крестовою, потому что в ней находились иконы и распятия. Она служила и молельней, и приемной, а, иногда, и столовой. В ней находились два стола, из которых один покрыт был ковром. За крестовой находились две архиерейских кельи, а внизу под ними и парадными комнатами – людские комнаты. В комнатах находились портреты Саввы Григорьевича, митрополитов Варлаама Ясинского и Стефана Яворского. Для увеличения числа комнат они разделялись занавесками. Одежда владыки отличалась почти одним цветом – зеленоватым или темнокрапивным, такого же цвета употребляли подушки, постели и одеяла. В келье находились на станках глобусы – небесный и земной. Вместе с иконами находились благословляющий крест, один басмяной, а другой в виде Голгофы. Тут же в келье находились мощи святых, например, великомученицы Варвары, полученные им от архимандрита Киевского Златоверхого монастыря, мощи князей Василия и Константина Ярославских, были, вероятно, части мощей и других святых. В кельях находилась масса книг и выписок. Кроме 300 томов своей библиотеки у Владыки много книг заимствовалось из других мест, в особенности из Москвы.

Из людей постоянно и ближе всех находившихся к Димитрию, был его племянник, приехавший из Украины, иеромонах Михаил, которого Димитрий посылал с поручениями в Москву к своему другу митрополиту Стефану Яворскому. Близок был по всегдашней совместной работе его переписчик. Уважением Димитрия пользовался дьяк Михаил Феоктистов³⁴⁵.

У святителя не прерывалась большая переписка с друзьями. Он с любовью писал пространные письма, выражая в них мысли и чувства. Помимо писем к митрополиту Яворскому м справщику Московской типографии Феологу, он переписывался с митрополитом Иларионом Сарским и Подонским, с Гавриилом епископом Вологодским, с отцом Иларионом Поликарповичем, Соловецким архимандритом и другими. Большая часть переписки касается задушевного дела Димитриева – его книжных трудов. Он имел сношения даже с иерусалимским патриархом, приславшим в подарок полотенце или «мандилион» с надписью от своего имени – «Димитрию митрополиту»³⁴⁶.

Одни выражали ему сочувствие за его ценный труд – составления Четей-Миней, а другие уважали его за скромный образ жизни. Иногда обращались к нему, как знатоку языков. Феолог послал ему чрез Волкова посмотреть греческую библию, посылали ему треязычный лексикон Феодора Поликарпова³⁴⁷.

Знавшие Димитрия проявляли ему такую любовь, что Димитрию приходилось часто посылать письменную благодарность за память. Так митрополита новгородского он благодарит за «изрядную рыбку», присланную к нему, и за пол бочки свежепросольных новгородских лодог, и соболезнует, что не может ничем воздать по убожеству своему³⁴⁸. Почти одновременно из Москвы шлет ему в подарок дьяк Монастырского Приказа Гавриил Осипович Окуньков, башмаки греческие. Троицкий архимандрит Сильвестр, – при просьбе выслать ему Четьи-Минеи, послал Димитрию хлеб и рыбу, как благословение Троице-Сергиевой обители³⁴⁹. Воевода Воронцов прислал вина, за которое благодарил его Димитрий³⁵⁰, а благодетель Стефан Васильевич из Москвы – немецких сухариков, но «не смею их в посте кушать – не с молоком ли?», – сомневается святитель³⁵¹. Иногда посылали груздочки, рыбу, чай и огурцы. Соловецкий архимандрит с монахом Антонием послал рыбу. Стряпчий из Москвы, Т. Терпигорев, послал 150 свежепросольных огурцов, дошедших до Димитрия, когда он совершал свой поход в Ярославль³⁵².

На все такие знаки уважения Димитрий отвечал высылкою своих отпечатанных книг³⁵³. Иногда просит чаю немного, так как «в Ростове взять негде, а иногда надобно». Но что всего удивительнее, во всей переписке ни единым словом никем не упоминается о жгучем вопросе ожидаемого выбора нового патриарха московского.

За семь лет своей жизни в Ростове Димитрий делал походы не только в Ярославль и по епархии, но поездки в столицу, в равно и в Вологду.

В 1705 году, едва он вернулся из летней поездки в Ярославль, приказом блюстителя патриаршего приказа его вызвали в Москву на очередь служения вместе с певчими, домовыми припасами и домовыми людьми. К 1 сентября он явился в столицу и пробыл здесь весь 1706 год.

Он проповедовал в Чудовом монастыре, в с. Преображенском, в присутствии царя Петра, и в других местах, – по случаю храмовых праздников или придворных торжеств; произносил и надгробные слова. В присутствии государя он говорил стройно, по киевским образцам составленное слово об ярости, повреждающей ум, здоровье и достоинство человека. В пример приводится как ослепленный гневом Александр Великий убил своих друзей. В назидание излагается польза от терпения: оно – сокровище, которым могут обладать все, но такое редкое, что трудно его отыскать. Точно также заметна его попытка обосновать свою проповедь на 8 июля. Он просит письмом Феолога написать ему, почему Матерь Божия называется Одигитрией, и принести ответ пред литургией к нему в церковь³⁵⁴.

Произносить проповеди в Москве приводилось едва ли не в каждый воскресный и праздничный день. Одних письменных за конец 1705 г. сохранилось 12, так что надобные справки без своей ростовской библиотеки были затруднительны, и схоластическая стройность не могла быть выполненною. Димитрий нашел исход для этого. Он воспользовался проповедями Фомы Млодзяновского. 19 ноября в селе Измайловском он произнес известное слово, начинающееся: царствие небесное подобно купцу, ищущему бисера³⁵⁵. Оно и теперь представляет образчик красоты русского слова. Уже тогда чрез 3 года по прибытии в Россию Димитрий успел уловить характерные черты жизни и дух народа, и отобразить в церковном слове. Проповедь Млодзяновского под пером Димитрия получила такое удачное применение, что считается оригинальным произведением его. Сочувствие слушателей еще более вело Димитрия по пути нового творчества. Он произносил и другие проповеди в народном духе.

В Москве ростовский владыка еще теснее сблизился с Стефаном Яворским. Реформы Петра, так тяжело отразившиеся на Ростовском хозяйстве, возбуждали недовольство и в Москве Яворский сам был недоволен новыми порядками и отношением царя к церкви и, вероятно, говорил об этом с Димитрием. Близость Ростовского владыки к царевичу Алексею Петровичу тоже заставляет думать, что он сочувствовал партии старого порядка. 3 июня 1706 г. он произносит слово о перенесении мощей св. Димитрия Угличского³⁵⁶, память которого особенно торжественно праздновал всегда царевич Алексей Петрович.

В июле 1706 года владыка вернулся в Ростов. Его ожидало большое огорчение. В его отсутствие весь архиерейский дом описали. В архиерейские покои за отсутствием хозяина хотели поставить шведов, взятых в плен. Но там был гост у Димитрия – сербский митрополит Ефрем, который не допустил такого вторжения в архиерейские покои и отстоял для себя архиерейскую келью.

Димитрий узнала об этом еще из Москвы и благодарил митрополита, прося жить у него здраво и благоденственно³⁵⁷.

В это время закрыли и ростовскую школу. Так сказалась непритязательность Димитрия на благоволение царя и близость его к рязанскому митрополиту.

В 1708 г. 10 августа святителя вызвали опять в Москву на хиротонию киевского Иоасафа Кроковского. На 2 сентября 1708 г. он приезжал в Александровскую слободу на погребение царевны Маргариты Алексеевны и говорил надгробное слово. Там же он еще раз был для постижения кормилицы царевича Алексея Петровича. В том же году предпринимал 3 февраля поездку в Вологодскую епархию по просьбе Ив. Ст. Стрешнева для погребения его отца иерея Стефана³⁵⁸. С вологодскими епископом Гавриилом отношения были понятны, потому что епархии были смежными. В 1703 г. епископ Гавриил просит о посвящении во диакона в Ростовскую епархию к Воскресенской церкви на Пуре Андрея Иванова, который просил об этом вологодского епископа. Кроме того, он просил Димитрия содействовать освобождению от солдатчины ростовского жителя Петра Федорова Кичигина. Кичигин от солдатства Димитрием освобожден, как только попросили его об этом, и Иванова поставить в диаконы епископу Гавриилу обещал³⁵⁹.

Во время вторичного пребывания святителя в Москве еще больше обнаружилось его не сочувствие новому направлению политики, отражавшейся неблагоприятно на религиозных обычаях и быте среди знати. Вместо того, чтобы превозносить царя, он в своих проповедях намекает на его слабые природные и нажитые стороны. «Силен царь, – говорил святитель, – но не совершенно; он имеет власть только над людским телом, а не над душою каждого; погубить, кого угодно, может, а спасти ни у кого души не может, да и о своей душе не знает, приведет ли ее к спасению. Царская власть часто побеждалась и слабою женщиною, как видно из примеров Давида и Вирсавии, Самсона и Далилы, Дария и Апамины. В настоящей жизни мало правды: нельзя ее говорить никому, если не хочешь беды и гонений. Пострадали за истину Предтеча, Христос, Стефан первомученик. Так и ныне, начни только произносить праведную истину и истинную правду, тотчас потерпишь не меньшее»³⁶⁰. Так говорил Ростовский архиерей еще в 1707 году, а в следующем году уже в самой Москве в проповеди обличал небрежение к религии, нарушение постов в войсках, склонность русских к протестантству, чопорность знатных родов. Самые сравнения он употребляет те, которые употреблялись и Петром. В проповеди рассказывается о пире Ирода. На пиру Венус, Бахус и Арей, олицетворяющие прелюбодеяние, вино и человекоубийство. Венус пришла царствовать, она и царями помыкает. Подле нее – Бахус. Этот божишко и нашим православным христианам не нелюб, понравился. Очень уж взялись за чревоугодие, подражая ученику Бахусову Лютеру. «Не соблюдать постов – это не грех! День и ночь пьянствовать – это общительность! Пребывать в гуляньи – это дружба! А что говорят о загробной жизни для души, – то куда ей идти? Это басни!». Говорит Бахус: «не надобно в войсках соблюдать поста, а есть мясо, чтобы военные люди сильными были, не ослабели бы для брани от поста и воздержания». Но Гедеоновы воины, и постясь, победили Мадианитян. «Вывелись добрые люди, нет среди них Константинов, нет Владимиров, нет других богобоящихся любителей благолепия дому Господня, которые не только свое богатство и порфиры, и скипетры, и венцы обращали на церковное украшение!»³⁶¹. Мы оставили сосцы нашей матери церкви и ищем египетских, иноземных, еретических православию противных³⁶². – Точно также он осуждал с церковной кафедры нововведение у богатых людей ставить в домах античные статуи или бюсты королей, и пренебрегать иконами; обличения Ростовского владыки не могли не возбудить разговоров в Москве, где крепла партия последователей старины. Близкое общение с иноверцами у москвичей будило вопросы о их вере и оправдании. Ростовский владыка коснулся и этого предмета. По его мнению, многие из иноверцев живут по правде, но неправильная вера не оправдает их перед Богом. Святая церковь молится об обращении их на путь спасения.

Петр искал теперь популяризаторов его начинаний с церковной реформы, а не указаний, как ему поступать. Недовольство его простиралось на все старорусское духовенство. Если он и отвечал на ненависть со стороны духовных к новым порядкам, то отвечал на них пародиями и пренебрежением к проявляющемуся, по его мнению, среди русских папскому всевластию.

Оба деятеля на русской ниве, – и царь Петр, и святитель Димитрий одинаково познакомились с западом, один в Польше, другой – в Европе, оба сознавали невежество и застой в народе, и тот и другой одинаково стремились, хотя и разными средствами, к просвещению народа. Тот и другой сознавали силу ученья: царь хотел заимствовать науку, чтобы осветить цели жизни, а святитель действовал более теплым и сродным народу средством, –Евангельским, заставляя всколыхнуть застоявшиеся убеждения указанием на ненормальность настоящего состояния и светлый привлекательный идеал для будущего.

Св. Димитрий придавал большое значение силе слова: «злое слово и добрых злыми творит, доброе же слово и злых делает добрыми», – говорил он³⁶³. Сам он с таким умением пользовался даром слова, что его еще при жизни звали Златоустом³⁶⁴. Такая идеальная нравственная мера против нестроений паствы, в сравнении с тогдашними московскими способами внушений, выдвинула ростовского святителя из всех современных ему иерархов.

Св. Димитрия можно назвать проповедником покаяния³⁶⁵. У него в проповеди видна одна определенная цель: возбудить высшие духовные запросы у слушателей и дать ответ на них, а также помочь пасомым возрастать в христианской жизни. Его проповеди носят нравственно-практический характер. Если раскрывается перед слушателями вероучение христианское, то оно непременно связано с применением его к жизни. Во всех беседах своих св. Димитрий обращает взоры и чувства слушателей к Распятому за нас Сыну Божию. Искупление человека – это средоточный пункт всякого его поучения. Из других догматов христианского вероучения святитель останавливается преимущественно на тех, которые имеют ближайшее отношение к спасению человека, или на таких, рассмотрение которых вызывалось обстоятельствами и событиями. Есть у него поучения о поклонении св. иконам, о Божестве Иисуса Христа, о важных и благодетельных причинах вознесения Господня, о молитве (в четверг I недели по пятидесятнице), об ангелах (слово на собор архистратига Михаила), о воскресении мертвых и о будущей жизни (слово на погребение Т. Б. Юшкова)³⁶⁶. Раскрытие таких догматов вызывалось самой жизнью.

Поэтому догматические проповеди св. Димитрия имеют полемико-апологетический характер. Очень немного таких проповедей, где излагается положительное учение церкви. В беседе на вознесение Господне св. Димитрий говорит о важности и следствиях этого события; в беседе об ангелах – о сотворении их и отношении их к людям. Ангелы занимают, по мнению Димитрия, среднее место, именно, – небеса, которые находятся по эмпирейским небом. Этим небом со всем миром ангельским управляет Превысочайший Бог, нижайшее же (земля) управляется от среднего, то есть, ангелами. «Управлять ангелами изволил Сам Бог, управлять же и хранить людей Он повелел ангелам»³⁶⁷.

В слове о воскресении мертвых выясняется, что тела людей «не будут причастны тлению, сияя премирною красотою», – смерть души будет состоять в отнятии благодати Божией и в удалении от лицезрения Божия. В поучении об ангелах на фактах истории Товита выясняется отношение ангелов к людям. Во всех таких догматических вероучительных беседах св. Димитрий не опускает случая сделать практическое назидание слушателям.

Так в надгробном слове он высказывает: «нам – польза от памяти смертныя, та, что поминания умершего и держа его в уме, мы вспоминаем свою смерть, видя его гроб, мы помышляем и о своем». Ведь глас Сына Божия раздается не только через Евангелие или через проповедующих, но и вид мертвого есть такой же глас Сына Божия, обращенный к нам. Видишь мертвеца, несомого к погребению, – это глас Божий тебе: «и ты – умрешь, зачем не радишь о своем спасении?» Видишь развалины домов, – это глас Божий к тебе, что, как они жили и умерли, так тебе предстоит смерть и т. д.³⁶⁸ В полемических проповедях у святителя Димитрия указываются отрицательные, не православные мнения, и раскрывается правильное церковное учение о том же предмете. Например, святитель говорит: «Образ или икона есть изображение вещи истинныя, которая или есть, или была, или будет». Приступаю к получению о молитве, проповедник обещает показать, какая польза и сила молитвы. Доводы он заимствует из Святого писания: «я от писаний Божественных с тобой говорить буду», но пользуется также святоотеческими творениями и историею. В учении об иконопочитании есть ссылки на Моисея, поставившего медного змия на кресте в пустыне, так и на предание о том, как Иисус послал свое изображение Авгарю. Затем излагает и христианский взгляд на иконы: «у нас (признается) Бог – один, славимый и поклоняемый в Троице Святой, а икона Его служит (нам) только изображением и воспоминанием, и мы, православные, надежды на иконы не полагаем, но надежду и упование возлагаем на того, кто изображен на иконе»³⁶⁹. Установивши взгляд на икону, св. Димитрий разрешает недоумения противников. Не противоречит, по его словам, иконопочитание второй заповеди Закона Божия: там запрещается почитать кумиры или идолы и сам Моисей, принявший от Бога эту заповедь, от Бога же получает повеление поставить в скинии литые изображения херувимов. В полемических проповедях слышится возмущение святителя против ослушников церкви. В резком тоне он говорит: «а что ты на это скажешь, семиглавый змий, – иконоборная ересь?» «Вас, мерзких еретиков, гноеменитых Копронимчиков, вместе со Святым седьмым собором вселенским проклинаем!»³⁷⁰. Святитель с воодушевлением заключает: «хотя бы вы отверзли мерзкие свои гортани со всем адом преисподним, но Церковь Святую врата адовы не одолеют». Церковь, как столп и утверждение истины, с которою мы – чада ея, – со всеми отцами святыми… единогласно утверждаем и кровью нашею готовы подписаться: «Пречистому Твоему Образу поклоняемся, Благий!» Систематического изложения догматов нет у святителя. Большая часть их рассматривается во всех его сочинениях и так полна, что дает повод составить по ним «догматическое учение» в полном объеме³⁷¹. Но главная цель его проповеди – способствовать нравственному преуспеянию слушателей и, потому, большая часть – нравоучительная.

В проповеди рисуется идеал христианской жизни, а равно и уклонение от него. В одних излагаются правила жизни, большая же часть полна горячих обличений. В вероучении христианском святитель Димитрий подчеркивает не оскудевающий источник назиданий людей и исправления их. Для него явно было отсутствие в пасомых главного христианского достоинства, именно, сознания духа Евангельских правил. Все у людей сводилось к внешности, к обрядам благочестия. Чтобы научить слушателей, святитель избирает для проповеди Евангельские рассказы, события, тексты, указывая во всем нравственные требования от христианина. Главная цель его проповеди – привести слушателей в умиление, разбудить сознание нравственного долга. Он указывает на Христово воплощение и искупление. Внушает любовь к Богу и всем ближним, изображает внутреннее обновление человека при помощи благодати Божией, покаяние, молитву, пост, терпение в страданиях, обновление и будущую жизнь. Таковы главные пункты проповеди Димитрия. Чтобы легче было простому народу воспринять сознание нравственного долга, у святителя раскрывается безобразие и тяжесть греха: «что может быть гнуснее греха против седьмой заповеди? Кто же это прелагает благодать Бога нашего в скверну? Поистине, никто другой, как христианин, принявший при крещении небесные благодеяния!.. Кто-нибудь скажет: какая же обида Христу Богу от того, что кто-нибудь оскверняет тело свое грехом блудным? Воистину великая обида!.. Все тело твое, которое ты оскверняешь и чернишь блудным грехом, не твое тело, но Христово: храм Божий свят – это вы!»³⁷². Так отвращает святитель от блуда указанием на святость закона Христова, а также тяжесть и внутреннее безобразие греха.

В нравообличительных беседах и поучениях выставляются не столько частные уклонения от правил христианской жизни, сколько указываются общее пороки паствы. Святитель Димитрий обращается с обличением к людям всех сословий, положений, состояний, не исключая и себя: «от них же первый есть аз», заявлял он. Приготовляясь в неделю мытаря и фарисея говорить о тщеславии и клевете, он уклоняется пред слушателями, говорит и о другом смысле притчи: «нынешнюю о мытаре и фарисее притчу пусть толкуют себе, кто как хочет, а я одно хочу поведать и любви вашей предложить; к кому Господь сказал ее». Ответив на такой вопрос, далее говорит уже о тщеславии и осуждении³⁷³. Святитель имел здесь в виду раскольников, которые проявляли фарисейское самовосхваление, клеветали на церковных предстоятелей и хулили церковь. – Иногда он метко указывает недостатки и пороки разных сословий. У него представлена живая картина как Царствие Божия странствует на земле, ища себе спокоя. Заходит в палату князей, бояр и могучих людей, видит там богатства, собранные неправедно грабежом, хищением, чрез обиды и слезы людские, и, гнушаясь неправедного, отошло прочь. Пошло Царство небесное в торговые ряды – нет, думает, здесь награбленного, поселюсь тут, а как посмотрит на продажу и куплю, видит великую суету, слышит ложь, обманы, божбу не по правде, не мешкая, и оттуда выходит. Пошло Царство небесное в приказы и ратуши, думая про себя; здесь судят, здесь поставлены люди творить правду. Но и здесь нет правды, просят даров, судья мирит только на словах, а на душе у него зло. Увидав такие суды, вышло оттуда Царство прочь. Проходит городом, слышит пирование и мыслит: вот собрались люди на любовь, а где любовь, там и Бог; и мне там надо быть. Взошло на пир и видит: люди поедают, вместо хлеба, друг друга, словами льстят, а на сердце у них коварство. Напились, начали брань и восстали друг на друга. Видя то, скорее выходит оттуда Царство небесное. Не нашло себе места Царство и в простом народе. Там – беззакония, воровство, татьбы, разбои, убийства; такие дела, что и поминать о них стыдно. Пойду, говорит небесное Царство, в храм Божий: там почию. Видит: одни в церкви дремлют, иные разговаривают о своих делах, некоторые о чем-то мечтают, клирики поют без внимания, священники с диаконами ссорятся, а иногда дерутся. Нет, говорит Царство небесное, это не дом Божий, а вертеп и отошло прочь. Вот видит голодных, на правежах биенных, таких, что и душа едва держится. Возлюбило оно это место, поселилось на этом селе, а Евангелие и записало: «подобно есть Царствие небесное сокровищу сокровенну на селе»³⁷⁴.

Так обличает св. Димитрий воровство, и лицемерие высших сословий: светских и духовных. В проповедях смело указывается, как господа пользуются трудами бедных крестьян, мучат их, а сами наслаждаются, «сии упиваются, а те разве водою жажду свою утоляют, здесь веселятся, а там плачут на правеже»³⁷⁵. Не щадится и чин духовный: иереи небрегут о своих обязанностях, о пастве, даже о своей семье, члены которой живут без причастия по несколько лет³⁷⁶. Сан свой принимают не для того, чтобы души человеческие пасти и спасти, а, чтобы самим питаться и быть в почитании от других³⁷⁷.

Во всех беседах и поучениях святитель Димитрий выставляет высший смысл Евангельских требований, везде указывает, как их применить к жизни. Трогательны при этом утешения святителя грешникам: «и святым случается падать», говорит он, убеждая восстать³⁷⁸.

Сведения о расколе, их учении, издевательстве и хулении на церковь, подвигли святителя заняться опровержением их. Опасность раскола угрожала всей пастве. Надо было хранить народ от опасной пропаганды, раскрыть обман раскольников пред пасомыми. Сохранились проповеди, направленные исключительно против старообрядчества, таковы: поучение в неделю двадцать первую против раскольнической соблазнов; на Воздвижение Креста Господня – о четвероконечном кресте, и отдельное поучение о четвероконечном кресте³⁷⁹.

В нынешние времена, говорил святитель, угасла любовь в сердцах человеческих, придут в церковь не для того, чтобы молиться со страхом Богу. Воздвизается вот Крест Христов, чтобы кто, воззревши на него, исцелился. «Но думаю, ни один христианин не усомнится, какому кресту надо поклоняться, кроме бездельного сомнения и вопроса некоторых неразумных людей: осмоконечному или четвероконечному? На таковой вопрос и отвечать не надобно, так это ясно из священного писания: «в ветхом завете крест изобразил руками Моисей и Иисус Навин, когда побеждали врагов, Иаков при благословении двух сыновей Иосифа и другие мужи. В нынешний день в старых стихирах поют: «четвероконечный мир здесь освящается, четверочастному воздвизаемому Твоему Кресту, Христе»; в канонике в первой песне пишется: «крест – четвероконечная сила» и так далее. Все указывает Кресте Христовом на четвероконечие, а не осмоконечие!» О том же свидетельствуют и святые отцы, Афанасий Великий, Иоанн Дамаскин, так писано и в старых московских книгах; «и в сем граде Ростове обретается крест, который дал Иоанн Богослов преподобному Авраамию (в видении), но и сей не осмоконечный крест». «Самих раскольников спрошу, – каким крестом они крестятся? О сложении перстов не говорю, так как времени не достанет; на другое время отлагаю… Зачем они не осмоконечным крестятся?.. Говорю это не потому, будто я отвергаю восьмиконечный или шестиконечный Крест Христов, но, чтобы заградить уста безумных и не знающих, в чем самая сила крестного поклонения».

Например, в Евангелии мы чтим не бумагу или чернила, которыми там написано, а историю. Не оклады чтим на нем: думаю, –этого никто не скажет! Но почитаем слова Христовы». «Подобным образом не дску и вапы чтим в иконе, а изображенного. Явно обнаруживается безумие некоторых людей, которые, когда икона новая, не хотят почитать, а если старая или окоптелая, или новая, но когда окоптят (ее) дымом, то почитают. Если почитают так дску, то в таком случае, – резко говорит святитель, – если бы кто и диавола изобразил и закоптил, то диаволу иной, не знаючи, поклонялся бы». Или, как ныне некоторые господа стыдятся в домах своих поставить икону Христову или Богородицы, но уже некоторые безстыдныя поставляются изображения Венеры или Дианы, или прочих ветхих кумиров, или новых, например, королеву испанскую, английскую или французскую, и если бы невежа пришел и такие нечестивые изображения увидел, не узнавши, что то – не Божьи, но мирские, мог бы и им кланяться, как Божиим и св. изображениям, невежества ради своего³⁸⁰. «Седьмой собор предал анафеме, как не поклоняющихся иконам, также и тех, кто худо кланяется и боготворит иконы»³⁸¹.

В иных проповедях Святитель советует слушателям читать «Увет духовный» и «Жезл правления», чтоб ознакомиться с заблуждениями раскольников. Глубоко его возмущало упорство и безнравственная жизнь старообрядцев: «Кто вас прельстил противиться истине? Разве изменилась церковь? Не будет ли пребывать она до судного дня и врата адова не одолеют ея? Разве Христос оставил Церковь свою, которую искупил честною кровию своею? Разве солгал, говоря: Я есмь с вами во все дни, до скончания века. Небо и земля прейдут, а слова Господни не прейдут? Вы же, окаянные, говорите, что Церковь – (теперь уже) – не Церковь, считая слова Господни ложными? Кому лучше верить: вам или Христу?»³⁸². Узнавши, что старообрядцы завели у себя общих жен, святитель высказывает в проповеди пред православными свое глубокое возмущение: «слышите сии слова Господа, вы, братские учителя, называющие себя святыми отцами, на самом же деле волки, бесовские птицы, держащиеся учения николаитов, блудники и прелюбодеи и сквернители, которых Христос Бог ненавидит! Слышите и постыдитеся, и покайтеся, пока еще не поразил вас меч обоюдоострый, исходящий из уст Христа!»³⁸³.

Обличая с кафедры раскольников, святитель имел в виду, главным образом, назидание православных слушателей, желал раскрытием заблуждений в расколе предохранить их, так что и эти полемические беседы направлены к нравственному преспеянию паствы – внушить ей повиновение Церкви.

Есть у святителя Димитрия проповеди с надписью «исторические», как, например, «в неделю Ваий»³⁸⁴, и «слово на Страсти Господа нашего Иисуса Христа»³⁸⁵, но история или повествование о священных событиях служит тут опять лишь вспомогательным средством к назиданию. В неделю Ваий он желал показать, что требуется от того, кто желает войти в Иерусалим небесный, и для этого пользуется фактами входа Христа во Иерусалим в таком широком размере, что извиняется пред слушателями за утомление их: «надо бы рассмотреть еще тайну постилаемых по пути риз и ветвей…, но не хочу отягощать долгою беседою вас, – оставляю это для будущего времени». Говоря о страданиях Господа, святитель убеждает, что и нам также добровольно следует переносить несчастия, как бы тяжелы они ни были.

В словах похвальных и надгробных, вопреки общим приемам, святитель немного уделяет места тому лицу, для которого произносится слово; все и здесь сводится к назиданию слушателей. Таково слово похвальное в годовщину смерти Иннокентия Гизеля (1685 г.)³⁸⁶, или приветствие в Москве Петру Великому³⁸⁷. Тем более нравственного назидательного элемента в похвальных словах Пресв. Богородице Одигитрии, успению ее, на праздник Казанской иконы, св. Леонтию³⁸⁸, Симеону Богоприимцу: «силу тех похвальных слов я рассудил в нашу пользу, оговаривается он, – что мы не можем вполне выразить хвалу, ибо что может быть лучше той похвалы, «которую сочинил Бог, возвестил Св. Дух, Евангелист написал и церковь во вселенной проповедует?» Как об особенности, заимствованной от проповедников юго-западной России, можно упомянуть его приемы похвал: он обращается к имени «Мария», разлагает это слово на отдельные буквы и к каждой букве подбирает какое-либо свойство Богородицы: «мудрая», «агница», «раба», «источник жизни», «апостолам венец». В конце он опять обращается к слушателям, просит их обратить внимание на греховное свое состояние и справлять его, имея такой образец жизни, как Непорочная Дева.

Всего удивительнее то, что и в надгробных речах среди плача и смятения святитель призывал предстоящих у гроба к назиданию. В похвалах умершему он не распространялся, но прямо приступал к христианскому учению о гробе, о покаянии, о радостном христианском уповании лучшего мира за гробом, о внезапности смерти, о воскресении мертвых, о суде будущем³⁸⁹. Наклонность к назидательному элементу развивалась у святителя вместе с возрастом его³⁹⁰.

Все проповеди святителя Димитрия дышат благодатною помазанностию. Среди обличений пороков паствы он высказывает глубокое смирение пред Богом, высказывает бессилие изложить какое-нибудь учение или изобразить славу святого. «Ты, святитель Христов (Алексий), сам яви нам, где овцы, слушающие твоего гласа, чтобы нам подражать, и кто от противных стад, чтобы себя сохранить?»³⁹¹. Его преданность Богу умилительна, его ревность о Боге чарует читателя. О язвах Христовых он говорит: «кто, взирая на язвы Господа Иисуса, на кресте висящего, окровавленного, на прободенные ребра Его, источающие кровь и воду, не помыслит в себе: ради меня Господь мой язвен, окровавлен, чтобы меня, пораженного грехом и умершего душою, оживить, исцелить, омыть, очистить и жизнь вечную подать мне. А когда так помыслит, не подскажет ли ему внутренний человек, – совесть: если Господь твой все это принял ради тебя, так ты зачем лежишь в лености и нерадении, как мертвый, без движения и спящий во гробе?»³⁹². Проповедник не может произнести без священного умиления самое слово «Искупитель». Его сердце наполняется безграничною радостию примысли о Нем. Часто среди беседы о Нем св. Димитрий начинает молиться Ему и славословить Его: «О, сладость, превысшая всех сладостей, Иисусе! О, любовь, всякое желание побеждающая, Иисусе! О, хлеб небесный! О, бессмертное наше насыщение! О, вечное наше наслаждение, Иисусе! Какой язык в состоянии исповедать славу Твою? Какой ум постигнет наслаждение, ощущаемое от Тебя всеми Тебя любящими! Увеселение, радость и сладость наша, Иисусе! Пусть окружат меня здесь враги, пусть соберут камни со всей вселенной, пусть мечут их на меня, как град, дождь и тучу: и все то я пренебрег бы, только чтобы видеть лицо Твое, Свет мой, Иисусе!»³⁹³. Ни рамки проповеди, ни требование стройности ее, не связывает оратора в этих душевных излияниях. И мысли, и чувства, и воля его – у подножия Креста Господня. Поэтому, благодаря искренности, и слово его дышит неотразимою убедительностию.

Безгранична любовь его и к людям. Он беседует как кроткий друг и добрый отец со своими детьми. Они чувствуют силу его слова, когда он заговорит им о Боге, о Его законе, и об людских обязанностях. Этою чертою он поразил всех еще в слове при вступлении на паству. Еще до прославления его слово это ходило по рукам, переписывалось; его знали и в столицах. Бог тебе – не зверь и не губитель, – внушает он всякому, – но благоутробный благодетель; спасения, а не погибели тебе он желает! Зачем же ты убегаешь от Божественной его чаши?»³⁹⁴.

В обличениях святителя видна близость его к положению грешника, желание помочь ему, разъяснить его греховное состояние. Он говорит о пороках и преступлениях против веры и правды: о корыстолюбии, сребролюбии, разгульной жизни, клевете, доносах, жестокости, пьянстве, холодности к Церкви, не благоговении, а особенно, против раскола с его заблуждениями и нравственным падением его последователей. Чувствуя среди своей речи, что слушатели возразят ему, – будто они никогда не изгоняли от себя Бога, оратор предупреждает их выяснением: «всячески ты гонишь Его и бесчестишь: гонишь в ближнем своем, бесчестишь в себе самом, когда причиняешь зло ближним твоим, то зло делаешь самому Христу, по Его слову: что вы сотворили одному из меньших сих, то Мне сделали». «Разумеешь ли сказанное тебе (из Святого писания): твои члены – не твои, но Христовы, так как от Него созданы, оживотворены и честною Его кровью искуплены: и если кто нечистым грехом плотским уды свои оскверняет, то бесчестит в себе Христа, делая уды Христовы удами блудницы. Помысли, человек, сколько раз ты осквернил себя любодеянием, прелюбодеянием и другими скаредными, скверными и богомерзкими блудными делами; сколько раз обесчестил ты Христа, блудничу скверну навел ты на Христа, уды Христа сделал удами блудницы. Но не хочу я о том много говорить, стыжусь не только упоминать, но и думать; твоей собственной совести оставляю, каждый самого себя лучше знает»³⁹⁵.

Замечательно, что проповедник тут даже не грозит и наказанием за такое преступление; он считает достаточным воздействует на нравственное чувство. Тем выше мораль такой проповеди, предоставляющий каждому свободно, без внешних воздействий, силою внутреннего переворота оставить позорную жизнь.

Он сам скорбит и плачет о своей обязанности обличать и карать. «Простите мне, грешные люди, из их же числа и я есмь, окаянный, простите мне, говорю, что всякого грешника, без покаяния жизнь свою изнуряющего, я назову бесноватым»³⁹⁶.

Сколько скорби и глубокой печали слышится в его словах: «глад душевный, глад слышания Слова Божия распространился по епархии нашей: нет сеятелей духовного семени, нет и земли доброй!.. Архиерею, поставленному здесь от Бога пасти, немалая печаль о погибели многих человеческих душ, оставляющих Слово Божие и внимающих лживым и льстивым учениям. Печаль, что не принимается архиерейское его учение, и не его самого, но Самого Бога, потому что не от себя получает, но от Евангельских и апостольских писаний! Печаль, что дети отца не слушают, овцы не следуют за пастырем, ученики не внимают учителю, бегают святой Церкви, чуждаются церковных таинств и становятся чадами гнева, сыновьями погибели, наследниками ада, которым не другого чего ожидать, кроме геенны огненной вместе с бесами!»³⁹⁷.

У него нет желчных резкостей даже в обличении коварства, притворства и лицемерия, которые замечались, в особенности, среди вельмож. Полна добродушного юмора у него-то картина, где вельможи изображаются пред царем, смирно стоящими; как закадычные друзья, пред царем они кротки и молчаливы³⁹⁸. Говоря о чревоугодии и гордости, он делает сопоставление в подобном же добродушном тоне: «неудивительно плотоугоднику не втиснуться с толстым брюхом в тесные врата, но жалости достойно, если иссушивший плоть, кожу, да кости имеющий туда не войдет из-за самомнения».

На форму проповеди много повлияло место произношения, а также характер оратора. Из всех известных 122³⁹⁹ проповедей только 9 сказано в Малороссии, остальные же в России: в Москве (22) и в Ростовской епархии. Большая часть их падает на 1701–1706 годы. По требованию юго-западных проповедников, послуживших для Св. Димитрия образцами живой проповеди, слово церковное должно отличаться стройностью, занимательностью и, особенно, искусственностью. Установленная словесная форма царила над содержанием речи. Димитрий своевременно отдал дань требованиям века, его малороссийские проповеди отличаются изысканным искусственным строением, а слово на Петра и Павла даже звонкою риторикою. Зато в великорусских беседах над формою преобладает практическая мысль и искренность. Двигателем построения речи служило желание назидания. Не обращалось уже внимание на нарушение единства речи и всесторонности темы. Вместо того, чтобы развлечь слушателей искусным настроением слова и неожиданными оборотами речи, у святителя Димитрия упорное желание добраться до сердца слушателя и пробудить его спящую совесть. Об этом он говорил даже с кафедры: какая польза от грома, если он не прольет дождя? Так и пышные слова не доставляют назидания⁴⁰⁰. Построение речи уже не отличается натянутостию; оно является привычным приемом опытного оратора и очень нередко резко нарушается отступлениями. Раз, сопоставивши два праздника Благовещения и понедельника Светлой недели, он, вместо того, чтобы закончить слово, продолжает: «но еще не аминь, еще что-нибудь скажу и простецам для их пользы, – то было сказано для книжных людей, не хочу и не книжных отпустить без пользы!» А далее уже более простым задушевным тоном говорит о смерти души, что мы восстаем душою через воскресение Христово и чему нас научает праздник Благовещения⁴⁰¹. Таким образом, у Димитрия слышится уже простая беседа с народом. В другой раз⁴⁰² говорит: «время аминем кончать, но о некоторой вещи смущаются умом». Отступления были в таком роде: «по третьему вопросу, чтобы не удлинить речи (уже и сам изнемогаю), коротко скажу»⁴⁰³ и т. д.

Употребляются у Димитрия и приемы южнорусской проповеди: для возбуждения внимания приводятся в пример басни, мифы, вопросы, – вызывающие у слушателя недоумения, – шутливые сравнения, диалоги, диспуты с библейским лицом, вид загадки. Но они тактично включены в речь и не нарушают в ней общей настроенности. «Баснословится среди людей, будто бы сокровища, сокрытые в земле, иногда переходят с места на место без помощи людской. Басня это, не правда, не верю тому, только знаю, что сокровище Царства Небесного переходит с места на место и где ему понравится, там обитает». После этого проповедник говорит, как Царство Небесное искало себе покоя среди князей, богатых и простых людей⁴⁰⁴. На пиру Ирода в проповеди Димитрия являются Венера, Бахус и Марс, как олицетворения страстей. В праздник среди проповеди святитель вдруг поражает слушателей словами: «а ведь не услышит нас Господь! Да, не услышит, – повторяет он, – так как мы не бросаем своих пороков» и т. д. – «Пока сидел Бог на небе на Своем Божественном престоле, по то время никто не знал Его тайн, даже наиближайшие Его, всегда предстоящие Ему ангелы. А как сошел с неба на землю, так о его сокровенностях не только набожные люди, ка то Иосиф, праведная Саломия, не только важные особы, как три восточных царя, но и простолюдины, пастухи беседуют, говорят, рассказывают сокровенное. Один только вол с ослом молчат, хотя и долгие языки имеют⁴⁰⁵. А почем знать, если бы осел имел людской разум, не подумал ли бы, стоя при яслях: «коли б тут был мой предок – осел тот, который возил на себе пророка Валаама и говорил по-человечески, то, конечно, не молчал бы. А вол что? Если бы и он имел разум, конечно бы подумал: когда бы тут был вол оный, которого Иезекииль видел между шестью крылами херувимскими, лицо тельчее имеющий, то не только бы заговорил, но и воспел бы тайну воплощения Божия»⁴⁰⁶. Очень трогательны диалоги, приведенные в проповедях. Искусственная форма диалога практиковалась и в южнорусской проповеди, в особенности, у современного Димитрию польского проповедника Млодзяновского.

Но у св. Димитрия она не отзывается искуственностию, а трогательною наивностию преданной Богу души. Диалоги Димитрия скорее напоминают приемы Илии Минятия и по силе чувства⁴⁰⁷, и выражениям⁴⁰⁸. Иногда в проповеди слушатели приглашаются разрешить вопрос: кто первый назвал Бога. Оказывается, змий!

Впоследствии такие приемы слова переходили у Димитрия в образность, от чего самая проповедь становилась яснее и картиннее. Они служили по большей части для начала речи. Иногда Димитрий прямо указывал, о чем будет говорить. В неделю 4, приведя обычно краткие слова Святого писания, – «мнози приидут от восток и запад», – св. Димитрий заявляет, что будет говорить о том: кто изгонится, за что изгонится, и куда изгонится? Все эти вопросы вытекали из одной основной мысли, что сыны царствия изгнаны будут вон. В средине речи образность употреблялась для уяснения предмета, так как всякие вещи лучше понимаются по образцу, чем чрез слово, говаривал св. Димитрий. Поразительно, что начинал он речь иногда, так сказать, с заключения, с той фразы, которой должен был закончить ее. Таково знаменитое его слово, которое оценено рано в простом народе и сохранилось в наибольшем количестве списков: «Стыдно нам мужскому полу, – начинает вдруг святитель, – что ныне празднуемого светильника мира, иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, не мы, но жена Златоустым назвала, возлюбленные слушатели! Стыдно нам, что нас в этом предупредила женщина! Мужской пол молчит, а женский громко заявляет среди церкви: «учитель духовный, лучше сказать – Иоанн Златоустый! Глубок у тебя колодезь учения, а верви ума нашего так коротки!» И с того прозван он был Златоустым, от женщины, а не от нас.

На антиохийцах вина: они опоздали, из предупредила женщина, в их соборной церкви воскликнула это! В то время св. Иоанн не был еще патриархом Цареградским, но иеромонахом в Антиохии при св. патриархе Флавиане. Столько стоят мужчин в церкви, все молчат, а одна женщина возвышает голос, Иоанна Златоустым называет! Я думаю, антиохийцы скажут: мы смотрели на духовный чин, и ожидали, как нарекут Иоанну новое похвальное имя священники, так как это их дело – давать имена. При том и приказание от них имеется у нас: в церкви молчат, что они скажут, готовое слушать. Это духовенство виновато, почему не от него, но от уст женщины произошло имя Златоустый!

А чин духовный скажет: да кто же может в чем-нибудь перегнать и предупредить женщину? Кто бойчее женщины? Не жены ли обогнали высших духовных лиц, апостолов Петра и Иоанна: предупредили и первые прибежали к Христову гробу? – Мы еще рассуждали, как назвать такого великого учителя, «устами ли Павла» или «Христовыми устами»? А она вдруг неожиданно выкрикнула и назвала Златоустом. Прикрикнуть бы надо на саму ее, женщину, и напомнить ей апостольское правило: женщины в церкви пусть молчат» и т. д.

Слово начинается так просто, что, вероятно, учитель самого святителя Димитрия, Голятовский, пришел бы в ужас от нарушения в нем всяких гомилетических правил о стройности и важности проповеди и если мог утешиться чем, так это – последующим опасным сопоставлением Златоуста с золотым Навуходоносоровым истуканом, где автор дробит признаки истукана и обращает его в ничтожество пред живым носителем мудрости – Златоустом. Но народ русский здесь почуял родную стихию, он увидел, как в слове схвачены удачно взгляды его на женщину, на духовенство, на великого учителя Златоустого и, как драгоценную народную поэму, сохранил ее в своей памяти⁴⁰⁹.

В глубоком уважении к св. писанию св. Димитрий указывал слушателям на внутренний его смысл, не «исторически, а духовне рассуждающе»⁴¹⁰, редко обращается у него внимание на буквальный, разве только при открывавшемся случае сделать нравственное приложение: такова, например, его картина, как Давид свое «питие с плачем растворял»⁴¹¹. Чтобы выяснить смысл текста, он с кафедры вступал в диспут или спор с библейским лицом, высказывает ему нечто в роде выговора или нравоучения и даже шутит с ним. После чего исследует предмет речи, чтобы восстановить честь библейского лица. Так, проповедник просит ангела, подавшего книгу Тайнозрителю с приказанием съесть ее: Божий ангел, не вели есть книги той небесной Богослову; пожалуйста, дай нам сначала прочесть ее: узнать, что в ней написано и научиться чему-нибудь полезному, или скажи нам устно, что там написано! – Не слушает нас ангел и книги не дает прочитать, и устно не говорит, что там написано, а Богослову решительно велит: «прими и съешь ее! Богослове Святый! Отвечай⁴¹² ангелу, что никогда не ешь ты книг, не на то они пишутся, чтобы их есть, но читать.

Из святоотеческих творений в проповедях есть выдержки едва ли не более из западных, чем восточных отцов: Киприана, Григория Двоеслова, особенно, бл. Иеронима и Фомы Кемпийского.

«Не сразу дом строится, не вдруг и книга сочиняется; и, закончив дело, мастер починяет его, исправляя и довершая». Так характеризовал св. Димитрий свои усидчивые книжные занятия. Чем больше он углублялся в русские и иностранные источники о житиях святых, тем глубже сознавал необходимость пополнений и исправления написанных Четей-Миней, а не закончить своих книжных начинаний он боялся пуще смерти. «Устрашила меня смерть Иоасафа Колдычевского, – пишет он своему другу Феологу, – страх смерти напал на меня и страх сугубый из-за того, что не знаю ни дня, ни часа, когда постигнет меня смертный суд от Бога, а как останется книжное дело? Будет ли какой-нибудь охотник приняться за него и докончить, а трудиться над этим делом надо еще много! Годом его не завершить!.. Одного жаль, что начатое книгописание далеко от окончания, а бывают еще замыслы и о псалтири».

Судя по количеству написанного⁴¹³, владыка писал деннонощно, не расставаясь со своим неудобным гусиным пером, днем у тусклого слюдяного окна, а ночью –при сальной свече. Страстно искал он новых и новых источников по церковной истории. На другой год по прибытии в Ростов ему удалось достать хронограф Дорофея Монемвасийского⁴¹⁴. Теперь у него были на руках Макарьевские Четьи-Минеи для последней, еще не написанной им 4-й книги «Житий Святых» за июнь, июль и август. Они получены им еще в Новгороде Северском от патриарха Адриана чрез печерских старцев, возивших в Москву для подношений третью книгу «Житий Святых». Познакомился Димитрий с надобными ему книгами, будучи в Москве. Намереваясь уехать в Сибирь в 1701 году, он не думал прекращать писания, как это видно из разговора его с царем и наводит в Москве надобные для этого справки. Эти занятия теперь пригодились. Последняя книга «Житий Святых» за июнь, июль и август, святителем была окончена в Ростове. Это было в пятницу, 9 февраля 1705 года. Обрадованный Димитрий писал по этому поводу: «ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко». «Порадуйтесь со мною, что сподобил меня Господь август месяц написать и завершить четвертую книгу, которую послал в Киев с Алексеем в печать», – пишет святитель Феологу в Москву: «извести об этом благодетеля моего Стефана Васильевича!»⁴¹⁵. Все сознавали важность законченного дела не только для Малороссии и Великороссии, но и для всей восточной церкви. Московская академия почтила составителя поднесением конклюзии. Новгородский митрополит Иов писал Димитрию о его трудах, что «дороже злата и сребра и предорогих маргаритов душеспасительная и животворивая Минея честная и святая книга «Житий Святых». За нее челом бьем благодарно»⁴¹⁶. В Киеве спешили закончить печатание последней книги. Между тем, возникла нужда в новом издании первой книги. Св. Димитрий принялся за новый труд – приготовить ее к печати и для этого опять требовались ему первые книги Макарьевских Великих Четей-Миней. Он спрашивает, поэтому, совета у Феолога: «Я, грешный, от них (последних книг Макарьевских Четей-Миней) уже отдалился. Кому писать, чтобы их отдать? Как получить новые (т. е. за сентябрь, октябрь и ноябрь) для дополнения?»⁴¹⁷. Кроме пополнений в первой части Димитрием усмотрены еще в 1700 г. некоторые сомнительные места и погрешности, например, о времени кончины св. Анны, Матери Богородицы (9 сент.), о числе гвоздей, которыми был прибит Спаситель ко кресту (14 сент.), о смешении имен Михаила Травла и Михаила Рангаве (4 ноября)⁴¹⁸.

При исправлении он сокращает некоторые жития, например, о св. Андрее Юродивом излагает более кратко. Иногда указывает на неясность: «житие о Григории Синаите, по его мнению, не столько история, сколько панегирик, набор слов», за которыми едва видны исторические факты; редко расширяет какое-либо житие, разве для необходимых пояснений, как, например, о св. Варсонофие Казанском. Он тщательно проверяет, когда видит что-нибудь «не весьма добре написанным» и возбуждающим сомнение⁴¹⁹, или, когда один «образец не согласен первому»⁴²⁰. И ко всей своей работе он относился критически. Об одном сборнике статей церковного характера, им же и написанным, он замечает: много в нем неисправных описей и ошибок. При вторичном обзоре Четей-Миней он имел в виду назначение их для чтения на каждый день года. Если в славянском месяцеслове количество житий было недостаточно, то в Четьях-Минеях предполагалось восполнять их житиями святых из «Актов Святых» Болландистов. Так внесено вновь житие мученика папы Фабиана, а также Гильды. Иногда святому не было уделено в месяцеслове и дня празднования; Димитрий тогда решал: сего святого в месяцесловах нигде не положено; поэтому (можно) положить его августа в 8 день. Большой книжный материал давал ему возможность и пополнять, сокращать жития, и относиться к ним критически. Теперь у него были В. Четьи-Минеи Макария, жития святых Метафраста, Сурия, Болландистов и русские жития.

Кроме того, составилась масса выписок из творений: пр. Макария, И. Лествичника, Барония, И. Голятовского, Кедрина, в Ярославле ему удалось найти «ключ разумения печерский», но не полный.

Помимо проверки материала, находящегося под руками, святитель собирал книги и сверял их заочно. Так, он послал в Москву своего племянника, иеромонаха Михаила, с письмом к митрополиту Стефану Яворскому просить «на мал час» Великую Четью-Минею за июнь, хранящуюся в Московском Успенском соборе, «так как велика у меня нужда в той книге», сознается он. Феолога просит содействовать посланному в следующем поручении: посмотреть в книгохранительнице в мартовской книге Четей житие священномученика Иринея, епископа Сирмийского, сходно ли оно с латинским, переписать его и привезти в Ростов. Кроме того, святитель просит «приискать житие св. Ефросина Псковского, который ходил в Царьград по аллилуйя», отдать житие в переписку и послать в Ростов для удостоверения, «как явилась Пресв. Богородица и как аллилуйя велела говорить: правда ли то или подлог?» Иногда он просил Феолога выслать к нему книгу на время: «видел я где-то в какой-то вашей книжке слово о разграбляющих имения церковные и просил тебя, чтобы переписали мен, и теперь прошу: пожалуйста, перепишите и пришлите»⁴²¹. Получивши от Феолога книжку «Купель Духовная», он переписал для себя и послал обратно⁴²². В другой раз благодарить Феолога за присланные книги «Деяний толкования», «Апокалипсис» и Максима Грека «О Святом Духе», посылая эти книги обратно, так как первая книга нашлась и у самого Димитрия, «Апокалипсис» сыскался в Ярославле, а также и Максим Грек. «Ключ разумения» я сыскал в Ярославле, но не полный, два издания тех «Ключей»: первый – печерской печати, – неполный, а другой, львовской печати, – полный, более печерского». Он опять «молит» Феолога послать «Ключ» львовского издания на краткое время: «нуждица мне в нем нечто приискать», поясняет он.

Однажды митрополит Стефан Яворский велел ему поискать имя того аввы, о котором говорится у Григория Двоеслова. Димитрий отвечал, что это находится в беседах Двоеслова Московского уставного письма, имя авве там означено Екитий. Екития Двоеслов называет отцом многих стран и игуменом, прославившимся святостию жизни и чудесами. По этому случаю Димитрий просит Феолога справиться в Великих Четьях-Минеях за 12 марта, как переведено латинское имя Екития-Сквитий, Неквиксий или Сквиций? Спрашивает также и совета Феолога, Кариона и Поликарповича, не положить ли житие Екития в 4-ю книгу Четьи –Минеи, как полагал и Яворский, так как жития восточных святых в этой книге кратки⁴²³: помещено туда лишь то, что только полезно для читателей и принято Церковью.

Сведения о святых в Четью –Минею собирались отовсюду. Из письма митрополиту Новгородскому Иову видно, что еще 1704 года до окончания Четей-Миней у Димитрия возникла мысль собрать жития одних ростовских чудотворцев. В Ростове сведений было недостаточно, не находилось полного жития преподобного Авраамия Чудотворца и св. Леонтия и Иакова, епископов Ростовских. Димитрий узнал, что в Новгородских монастырях старых книг очень много, и потому, просит митр. Иова найти, надобные ему «жития», переписать и выслать. Кроме того, просит: «молю святительство твое и о Валаамском монастыре, который издревле был в епархии вашего преосвященства, вели известить моей худости, как давно и каких лет он стал (основан), и Феогност, игумен Валаамский, в какие лета жил?». Книжное оскудение в Ростове, славившимся в древности обилием просветительных средств, Димитрий объясняет разорениями и равнодушием ростовцев, что никто не постарался опять их собрать⁴²⁴. Сведения о святых Ростовский епархии, о святынях, мощах, чудесах от них, он собирал в «книжицу различных вещей неисправленных». Житие Авраамия Димитрий нашел в своей епархии у одного дьячка. Исследования его простирались на предметы глубокой древности, когда Ростовская епархия включала в свои пределы Ростовскую, Муромскую и Устюгскую области, и влияла на последующие события церковной жизни в Ростове; например, кто был первым епископом в Ростове, о родословии князей Ростовских и Владимирских, об убиении Василия и Константина Ярославских князей и о чудесах от их мощей, а также о князе Давиде и Февронии Муромских, об Иоанне Власатом Ростовском и Иоанне Юродивом Устюгском, о св. Димитрии Угличском⁴²⁵. Он имел описание соборной Владимирской церкви и мощей, находящихся в ней, чудотворной иконы Божией Матери Толгской; воспроизведена им и легенда об исцелении Соломонии, бесноватой жены Устюгской. Все это находилось в связи с составлением Четьей-Миней.

Мысль архипастыря не ограничивалась заботами о составлении «Житий Святых» для чтения одних монашествующих и собранием сведений о ростовских святынях; он решил сделать свой труд полезным и для мирских людей. Идя навстречу благочестивому народному обычаю читать жития святых, святитель задумал написать их «вкратце». Для нового труда понадобилась ему опять книга «Акты Святых» Болландистов.

Не обойдено вниманием святителя и духовенство. Из письма его к другу своему Стефану Яворскому видно, что намерение дать для духовенства руководство к церковной истории заставило его составить новую книгу «Летописец».

«Редко кто из духовного звания ведает порядок библейских историй, что когда происходило!» Редкий кто даже имеет Библию, а купить ее трудно. Незнакомые с нею, игумены и священники, не говоря уж о низшем духовенстве, перемешивают события ветхозаветные с новозаветными, – недоумевают даже, до Рождества Христова и после жил пророк Илия? В Малороссии Димитрию приводилось слушать разговоры о библейских событиях, «смеху подобные». В Виду этого Димитрий предположил написать Библейскую историю по порядку событий в небольшой книжке, чтобы всякий мог не дорого купить⁴²⁶. Но его история обратилась в «Летопись» о монархиях, царях и гражданских событиях. После изложения книги бытия с объяснениями и добавлениями он излагает и церковную историю⁴²⁷. Для Летописца ему опять понадобились новые книги; в письме своем к Феологу Димитрий пишет, что таких книг у него нет⁴²⁸. Он извлекал сведения из своих Четей-Миней, Руна Орошенного, Макарьевских Четей, пользовался греческими и латинскими книгами, Прологом, Диоптрой, Лимонарем, Кедрином, Дорофеем Монемвасийским, Стрыйковским, Киевским синопсисом. Источниками послужили ему писания многих западных авторов⁴²⁹, пригодилось и знание языков: еврейского, греческого, латинского и польского.

Больших трудов и внимания стоила Димитрию эта книга, в особенности, беспокоили его неточности и противоречия в хронологии. Из сопоставления летоисчислений оказывалась немалая разница, как между нашим летоисчислением, так и западным. Так, период времени от сотворения мира до Рождества Христова у св. отцов значится в 5500 лет, у Дорофея Монемвасийского и у Кедрина 5506, у Никифора Ксанфопула 5505. У русских летоисчисление ведется не по библии, а по хронографам. Держась библейского летоисчисления, можно было стать в разрез мнению св. отцов. «Отчего же раньше не хотели увидеть и разобрать?», – негодует святитель на неисправность хронологии. – «Зачем было молчать о таких разногласиях, лжи не обличать и снисходить людскому упрямству?». Сам Димитрий проявил такую осторожность, что обращает внимание и на месяцы, оговариваясь, что год сотворения мира начинается не с сентября, а с марта. Составителю Летописца выпала тяжкая обязанность отвергнуть укрепившееся в книгах заблуждение относительно хронологии. Он начал исследование о ней еще с 1693 года. Тогда у него были под руками Летописец, Буцерин, Аврелий Виктор, Геродиан, Евсевий, папа Галасий, Киприан, Стрыйковский, Нестор, теперь у него был уже хронограф Дорофея Монемвасийского. Один хронограф он нашел в Спасоярославском монастыре; затем стал принимать меры достать и другие. Оказалось, что летописи взяты из Ростова в Москву, и он пишет Феологу, чтобы сыскал для него хронограф, так как у Дорофея Монемвасийского летоисчисления от сотворения мира нет, а латинские истории с русскими не согласуются в годах⁴³⁰. В другой раз просит: «купи мне на свои деньги книжицу того Дорофея и пришли и цену возвести. Полагаю, – та книга со святым Ефремом живет, – тогда обе купи, хотя и не в переплете, а я платежник» тебе. Просит он также Г. Д. Строганова послать в Ростов к нему на короткое время книгу, называемую «Хронограф или Летописец», чтобы ему списать⁴³¹. Кроме того, немного спустя, им написана просьба к купцу Исаакию Вандербургу привезти такие же книги из-за границы. Вандербург исполнил желание владыки; и владыка, благодаря его, хвалит присланные книги и всю западную науку⁴³². «Драгоценные творения! Где сколько переверну страниц, столько собираю плодов. Достойны хвалы те страны, которые произвели те книги»⁴³³.

Вообще он сожалеет, что число летописей в Ростове «так скудно, а достать их очень трудно»; негодует, что их взяли в Москву и не возвращают.

Просьбы его о высылке требующихся для Летописца книг и сведений были беспрерывны. «Где бы сыскать Летописца Ростовского Старшего? Листов, которые – в алтаре соборном, жду и молю переписать!»⁴³⁴. «Благодарю за таблицу: писцу рубль!» «Что за страна – варяги и где город Тмутаракань?»⁴³⁵.

Кроме хронологии Димитрий критически относился и к источникам истории; одни из них одобряет, в других – сомневается. Отвергая, например, сказания западных писателей о Сатурне, он говорит: «Клуверово исследование и Маттиево (Стриковского) сказание вероятнейшее мнится быти»⁴³⁶. У святителя от постоянных книжных занятий образовалась привычка к римскому календарю, так что иногда на письмах его помечены такие шутливые временные даты: «6 ноны февральские», «8. bris» (octobris, т. е., октября).

Цель Димитрия при составлении летописца и затруднения в хронологической области наложили отпечаток на самую книгу. Содержание расположено по столетиям; этим приемом отстранена необходимость обозначать даты отдельных лет. Истории каждого столетия предшествует хронологическая таблица, где сопоставлены летоисчисления по пасхалиям греческих и западных писателей, а также и разница их.

Повествования всех событий данного века укладывались у него в одну главу. Так как хронологическое деление допотопной истории очень крупно и не на все столетия падали выдающиеся библейские события, то в скудных сведениями веках Димитрий помещал разные статьи нравственного характера. Так как в следующие после Сифа века начались войны и нечестие, то Димитрий под этой временною датою говорит о войне, как зле в человеческом роде, и о грехе. Стр. Под теми столетиями, где должна быть описана полная раскаяния жизнь прародителей и удаление их из рая, святитель за неимением исторического материала в Библии, пишет слово о покаянии. Иногда, отметив столетие, помещает вместо исторического материала свое рассуждение о земледелии. Иногда же он прямо вписывает свою проповедь обличительного, бытового или эсхатологического содержания. Тут есть статьи о не отнимании имущества от церкви. По шутливому выражению Димитрия он без книг вынужден тут мудрить, как слепой без руководителя ходить⁴³⁷. Разнообразие содержания летописи, за которое извинялся святитель перед московскими своими друзьями, однако, оказалось в духе и вкусе народа. Никакая другая книга Димитрия не имела такого большого распространения в народе, как эта. Так понял святитель ростовский духовные потребности великорусской паствы. Летопись доведена до 6 столетия 4-й тысячи лет от сотворения мира. К книге приложена история нашествия турок на Украину и взятия Чигирина; эта история написана была ранее для гетмана Самойловича и приложена к летописи издателями ее без всяких поправок⁴³⁸.

Скромный святитель не надеялся на свои литературные силы в новом роде произведений. По мере написания отдельных статей Летописца он посылает написанное для прочтения своим друзьям, Феологу и Стефану Яворскому. «Не потерял ли моего Летописца, – пишет он Феологу в 1707 году (31 дек.), – читаешь ли его и Кариону даешь ли читать? Прислал я к Летописи малое приложеньице, прочти и положи на подобающим месте, будут и еще приложения к некоторым местам. Да не очень долго у себя держи! В великий пост, живы ли будем, пошли!»⁴³⁹.

Но более, чем на всех других, святитель полагался на мнение о своем Летописце митрополита Стефана Яворского. «Ты мне один из тысячи. Прежде я также, что покажу митрополиту Варлааму Ясинскому и что он одобрит, то смело печатай». «Не вижусь, не беседую ad coram, по крайней мере, письмом наговорюсь, хотя и наскучу, простите!» Пишет он к блюстителю патриаршего престола, излагая все свои задушевные мысли, все волнения и надежды.

Сначала митрополиту Стефану послана была библейская хронология, – род заглавия к будущему Летописцу. Яворский ее прочитал. Димитрий оговаривается, что хронология – не для напечатания, а как наброски для себя, – опыт библейской хронологии, которую игнорировали святые отцы, и удивляется, как могли они не согласовываться с библиями? Нельзя об этом, по мнению святителя, молчать из-за того только, чтобы не произвести скандала, в виду нареканий раскольников на церковь, аки бы она погрешает: им никто не угодит, они и добрыми, и полезными вещами соблазняются. Димитрий обещает о языческих монархиях лишь упомянуть, а не писать истории их: «не архиерейское то дело, могут о них писать и мирские люди, или перевести готовое о тех монархиях сочинение Иустина».

«Не о мирских событиях, не о политике я намерен писать в Летописце, а излагать нравоучения полезные; не услаждать читателя только историями, но наставлять и нравоучениями, а равно дать и руководство по библейской истории духовенству. Это мой долг, это мое желание», говорит он⁴⁴⁰.

Святитель узнал со стороны, что хронологию, посланную им митрополиту Яворскому, читали и другие лица, и, тогда как митрополит «не охулил, прочим она не понравилась»⁴⁴¹. Однако, это не остановило работы Димитрия. В конце 1707 года (11 дек.) он посылает с Рафаилом Казановичем к Стефану Яворскому уже начало своего Летописца с просьбою прочитать только для ознакомления с трудом один лист, а остальное поручить кому-нибудь просмотреть. Святитель предупреждает Яворского, что его мешанина едва ли кому-нибудь понравится: в ней, как в русском сбитне, и история, и, будто, толкованьице из Корнелия и других книг, изредка нравоученьице, особенно, при описании первого двухтысячного периода, о котором так мало в Библии историй. В науке эти элементы исторический и нравоучительный всегда раздельны, а в Летописце, по выражению святителя, все у него смешано, как горох с капустою⁴⁴².

Яворский вполне одобрил начинание Дмитрия: «не только lucubrationes прочел я, но и во глубину поступил», «вещь, воистину говорю, достойная всякой похвалы, исполненная нравоучительной пользы, и необходимая не только для нашей братии, но и всякому» … Пиши, батюшка, пиши и не ослабевай в начатом деле! Я хочу это дело самому государю презентовать, да несчастье помешало!»⁴⁴³

Не огорчили Димитрия и некоторые поправки Яворского, как-то, о невоздержании Хамовом и Ханаане, сыне его, где брак называется блудом. Димитрий только благодарит и сознается: я и сам думал, что законное супружество не есть блуд; однако, имел в виду слова ангела Товии, назвавшего невоздержное супружество «express – блудом», однако, лучше заменить слово «блуд» – иным выражением – «невоздержание».

Посылая еще часть своего Летописца к Яворскому, занятому важными делами, Димитрий советую читать ее не самому, а поручить другим; симоновскому архимандриту или Поликарповичу; но просит совета о двух вещах в написанном Летописце:

1) памятен ли будет согрешившему уже прощенный ему грех, и

2) что Бога мы утруждаем нашими грехами, – «изъяснил я это, но не знаю, хорошо ли? Не лучше ли обе вещи опустить, чтобы не вознегодовал кто-нибудь из простецов?»⁴⁴⁴.

В другом письме святитель извещает Яворского, что он постарается из замеченных Яворским неточностей одно переменить, другое совсем удалить из Летописи. Феолог хотел уже переписать высылаемые в Москву части Летописи в одно целое, но Димитрий предупреждает его, что книга не такою должна быть. Многое он исправил, пополнил и много еще будет изменять. Хотя святитель не думал предавать Летописец печати, но приводил его по возможности в совершенный вид «как бы к изданию в печать»

Научную опору для Летописных исследований и моральных трактатов давали Димитрию церковные писатели и историки; некоторым из них он отдавал преимущества перед другими. В проповедях и Летописи писатели упоминаются в следующем порядке: больше всех христианские моралисты: Иоанн Златоуст, затем св. Амвросий (37 раз), Иоанн Лествичник (18), Иероним (17), Феофилакт (до 16 раз), Григорий Двоеслов (16), Августин (12), Афанасий Великий (12), Иоанн Дамаскин (15), и Киприан Карфаг. (18), Григорий Богослов (6)⁴⁴⁵.

Иногда он сокращает речь и советует читателю: «кто хочет знать о невоздержании исполинов, речь о которых нестерпима целомудренному слуху, «тот читай Бероза», или Овидия⁴⁴⁶; в другой раз прямо ссылается на книги: «о Мафусаиле на латинском языке обретается в книге Навклира»⁴⁴⁷.

Обстоятельства вынуждали святителя следить и за современными событиями. В 1707 году он начал записывать памятные события и составлять свой эпистоляр; предполагал даже написать толкование на псалтирь⁴⁴⁸, в виду того, что за это дело никто еще в России не принимался. Но судьба не судила ему приступить к этому труду.

Кроме Четьи-Минеи, Летописца Димитрий писал сочинения, требующие религиозного и поэтического вдохновения. Еще по прибытии в Ростов он окончил (1702 г.) «Плач на погребение Христа»⁴⁴⁹. В следующем году его просили написать канон преподобным Антонию и Феодосию Печерским. Святитель не отказал исполнить просьбу, хотя просители не имели никакого отношения ни к нему, ни к его епархии. Из города Великого Устюга протодиакон Иван Федоров, выстроивший при Георгиевской церкви придел этим святым, просил святителя сочинить канон им. Это было в 1704 году. Просили его также написать в службу Пресвятой Богородице образу Ее, именуемому Неопалимою Купиною, по случаю устроения в Вологодской Покровской церкви престола имени Ея.

Из поэтических творений святителя сохранилось несколько стихотворений⁴⁵⁰.

Св. Дмитрию приписывается несколько драм. Содержание их религиозное. Такова, например, его «Рождественская драма или комедия»⁴⁵¹, где представляется Рождество Христа, поклонение Ему пастухов и волхвов. Пьеса изобилует глубоким чувством жалости к уничижению Родившегося.

«В вертепишку лежиши убого,

В яслях на остром сене между буи скоты,

Нища Себя сотворив, всем даяй щедроты!»

Такое религиозное умилительное чувство изливается в других духовных песнях. Например, в «Псалме Иисусу Прелюбезному» читаем:

«Иисусе мой Прелюбезный, сердцу сладосте,

Едина в скорбех утеха, моя радосте!

Рцы душе моей: Твое есмь Аз спасение,

Очищение грехов, в рай вселение!

…Хотение мне едино с Тобою быти,

Даждь мне Тебе, Христа, в сердце всегда чтити!

Ты мне крепость и здравие; и слава многа.

Радуюся аз о Тебе и веселюся,

И Тобою во все веки, Боже мой, хвалюся!»⁴⁵²

Поэтическим вдохновением полны проповеди святителя, поэтически изложены у него и «Жития Святых»⁴⁵³.

Уверенность речи везде в его сочинениях сопровождается соответствующим подъемом вдохновения и образностью. Из книги Песнь песней он заимствовал не одни выражения, но и тон ее. «Твоей воле святой себя вручаю: если хочешь меня иметь во свете, – буди благословен, если меня хочешь иметь во тьме, – буди паки благословен!» Нередко и научные изыскания сопровождаются поэтическими излияниями. У него встречаются такого рода «фразы»⁴⁵⁴, совмещающие напряжение ума и порыв чувства: я «люблю старопечатную книгу Триодь цветную!» В сочинениях святителя есть филологические, экзегетические и хронологические изыскания, исторические справки и попытки извлечь исторические сведения из языческой мифологии⁴⁵⁵.

Главное значение в сочинениях святителя придается библейскому свидетельству святоотеческим творениям. При этом заметно его предпочтение одного библейского перевода другому. Так, слова пророка Исайи «во гресех твоих стал еси предо Мною и в неправдах твоих» (43 гл. 24 ст.), он приводит по Иеронимову латинскому переводу: «работати Мя сотвористе во гресех ваших», чтобы извлечь назидательную мысль, что своими грехами мы причиняем Богу труды: «Он долготерпит нашим грехам «со утруждением», не желая наказывать за них⁴⁵⁶. Уважение пред древними письменными источниками заставило его согласиться с «житием» св. Макария Египетского и допустить существование «выродков» человеческого рода, полузверей: центавров, сатиров и проч.⁴⁵⁷

Книжные занятия и уважение народа книгам святителя доставили ему такую славу, что его считали искусным и в звездочетстве. Про него ходили слухи, будто бы он в 1672 г. по положению звёзд на 30 мая, вместе с Симеоном Полоцким († в 1680 г.) узнал о рождении царя Петра Великого.

Все книжные труды поражают своею массою, которая объясняется характером его творчества. В основе всех его трудов лежал метод собирания, как последствие его школьного образования, где внушалось прежде всего уважение пред авторитетом. Это же соответствовало и скромному характеру св. Димитрия.

Последняя пора жизни Димитрия посвящена была борьбе с расколом. Благодаря географическому положению Ростовской епархии, не дававшей благоприятных условий для развития обособленных религиозных общин, раскол довольно долго не заявлял себе здесь открыто и резко. Пропаганда старообрядцев мало будила еще темные народные инстинкты. Особенности нового петровского времени дали толчок народным массам обратиться в сторону старообрядства. Опасность заражения расколом помимо политических условий увеличивалась еще и тем, что при умственной неразвитости Ростовской паствы, в ней не замечали резкого различия между православием и старообрядством. Можно сказать, у всего народа была некоторая склонность к старому обрядовому благочестию, поощряемому и духовенством. Простой человек не разбирался в деталях догматического учения. Все его богоугождение заключалось в соблюдение обрядовой церковности. Внешняя сторона религии приобрела значение священной важности уже по вековой привычке.

В январе 1705 года в третий раз при Димитрии обнародовали именной Указ Петра I о бритье бород всем русским подданным⁴⁵⁸. Русские люди не торопились, как видно, исполнять царское желание, но царь настойчиво проводил его в жизнь. Жестокая нужда в деньгах на войну видоизменила такое требование: последующими указами разрешалось купить себе право ношения бороды; кто желал иметь ее, тот мог получить за плату ярлык на то⁴⁵⁹.

Указы вызвали темное брожение в народе. Трудно было понять народу приказание брить бороды, когда сам здравствующий тогда патриарх в своем послании проклинал брадобрийцев и приказывал отлучать от Церкви, как врагов истины⁴⁶⁰. В Ростовской области центром раскольнических волнений стал Ярославль.

Ярославль в XVII веке поражал развитием религиозной жизни. Архиепископ Самуил Миславский при посещении Ярославля был удивлен редким благолепием церквей, из которых почти каждая имела жемчужную утварь и передает установившуюся уже пословицу: «город Ярославль богомольем взял»⁴⁶¹. При посещении города Екатериною II спутники ее отметили резкую противоположность богато украшенных величественных церквей с грязными немощеными улицами и крестьянскими избами. Украшали храмы купцы, богатевшие в бойком городе и имевшие немало в не фабрик, они строили и богадельни. Одного из фабрикантов, Затрапезного, еще при Димитрии хвалили, что соорудил свою фабрику на болотистой почве и способствовал украшению города. В 1717 году насчитывалось до 110 человек духовенства, в том числе свыше 60 священников при 15-ти тысячном населении⁴⁶². Значит, церквей было много. По обыкновению, они были каменные, с кирпичными полами, с высокою колокольнею и вершились черепичною крышею с белою из листового железа маковицею.

Главные церковные строители, купцы, как показала последующая история, всегда тяготели к старообрядству и содействовали ему, так что почва и приют для раскольников в Ярославле были удобные.

Летом 1705 года м. Димитрий приехал в Ярославль. После обедни в соборе он шел в свои покои. В это время к нему подошли два человека «бородаты, но не стары». «Владыко святый», – сказали они, – «как ты велишь? Нам приказано бороды брить, а мы готовы головы наши положить за бороды. Лучше нам пусть отсекут наши головы, чем обреют бороды наши!». Вопрос поразил святителя внезапностию. Очевидно, требовалось и успокоить возбужденные умы, и напомнить об опасности противиться царскому указу. «Я», – говорит св. Димитрий, – «не мог вскоре отвечать чем-нибудь из св. писания, и возразил: Что отрастет, глава ли отсеченная или борода обритая?» Сказал это и ушел в келью. Вслед за ним вошло к нему много сопровождающих из церкви граждан. Они много говорили с владыкою о брадобритии и не брадобритии⁴⁶³.

Из продолжительной беседы святитель узнал об общем у всех убеждении, что брить бороду грешно, потому что с бородою у них соединялось представление об образе и подобии Богу. Ему предстояло немедленно принять меры к пресечению такого заблуждения. Святитель взялся, как за верное оружие, за проповедь и писанное слово. Поездка в Москву с сентября 1705 г. и по 1706 год отвлекла его от непосредственной борьбы с заблуждением. Но он успел около этого времени написать свое первое противораскольническое сочинение «Об образе и подобии Божии в человецех», которое возбудило против святителя страшную ненависть раскольников. Недаром на эту книгу Димитрия написано обширное раскольническое сочинение: «Слово обличительное противу писания Димитрия, псевдомитрополита Ростовского на брадобритие»⁴⁶⁴. Успех книжки святителя был необычайный. По сознанию самих раскольников, он так воспалил сердца россиян (т. е. раскольников), что едва-едва не все прелестным учением святителя увлеклись и последовали ему»⁴⁶⁵.

Раскольники поспешили в этом «Слове» заявить, что они исповедуют чистое древнее православие. Особенно замечательны третья и четвертая беседа противораскольнического сочинения. Сочинитель негодует на то, что Димитрий называет старообрядцев «человекообразниками», тогда как они считают, что образ Божий не в видимых членах человека, но в душе его, подобие же в творении добродетелей. Тогда как св. Димитрий выясняет нелепость раскольнического мнения, что брадобритие есть предание еретическое, идущее, будто бы, в разрез непреложным заповедям Божиим и определением церковным. «Пусть никто не думает, говорит он, – будто мы брадобритию поучаем, а не брадобритие хулим. Нет, мы противостоим мнению тех, которые считают брадобритие тяжким непростительным грехом и отчаиваются во спасении».

«Слово» Димитрия имело успех потому, что он везде указывает не на букву заповедей и церковных правил о брадобритии, а на дух их и на вред того, когда слепо верят всему без здравого рассуждения.

Не существенны для веры оказывались у раскольников заблуждения, но с ними Димитрий не мог примириться; по его мнению, раскол был плодом невежества и непонимания религии, представляя из себя силу неподвижного коснения в устаревших обычаях и верованиях. Раскол противился проникновению всякого иноземного элемента, и дурного, и хорошего. Довольно было для Димитрия слухов о заблуждениях, чтобы бороться с ними.

Раскол пропагандировался при Димитрии в самом Ростове.

Еще около 1702 года из Брынских лесов пришел сюда какой-то волочающийся человек, Федька, а с ним две монахини. Происходя сам из Ростова, он имел знакомых и начал раскольническую пропаганду, а его спутницы – монахини проникли в девичий монастырь и там начали также совращать инокинь. Темные силы невежества и суеверий не проявлялись наружу, они таились в народе, а народ прикрывал своих совратителей. Оттого они становились смелее. По всей епархии долго и беспрепятственно ходил какой-то раскольник и проповедовал о скором явлении Антихриста. Он делал попытку склонить к себе даже духовных лиц. Когда святитель узнал об этом, то проповедник уже бесследно скрылся. В Ярославле совратители оказывались особенно настойчивыми; из привлекало там зажиточное население. Неуловимые для незнакомых с раскольническою тактикою, они могли быть прослежены лишь теми, кто близко соприкасался с ними. Одна монахиня Ростовского девичьего монастыря, бывшая ранее последовательницею раскола, сообщила владыке о каком-то старце Авраамии, жившем в Ярославле с женщиною и пропагандировавшем там раскол.

В противораскольнической деятельности св. Димитрия заметны два периода: с 1705 года по 1708 год он исследует и оценивает отдельные частные факты, касающиеся раскола, а с 1708 по 1709 год поражает раскольников в их главных пунктах вероучения, раскрывая пред своею паствою слабые стороны раскола, их невежество и развратную жизнь. Сначала он произносит противораскольнические проповеди и пишет трактаты, а потом составляет целое сочинение против них, – «Розыск о раскольнической Брынской вере». В своем слове «Об образе и подобии Божием» святитель указывает на безрассудство защитников бороды. Борода для них – дороже души; греха брадобрития, по их уверению, не может загладить даже мученическая кровь⁴⁶⁶. Для них «препровождать жизнь скверную, свинскую в объедении и пьянстве, содомстве и других непотребствах – дело не важное, – все это, по их мнению, простительно; одно честно и свято, чтобы сохранить бороду в целости». Бритье бороды считается у них самоубийством, а действительное самоубийство называется спасительным делом. В изуверстве своем они добровольно губят себя: «одни – огнем, другие – голодом»⁴⁶⁷.

Чтобы предохранить православных от совращения их раскольниками, святитель произносил в самой простой, удобопонятной всем форме, проповеди, прямо направленные против раскола. Таковы поучения его «На воздвижение честнаго и животворящего Креста Господня»⁴⁶⁸, «Поучение о четвероконечном кресте»⁴⁶⁹, «Слово на 21 неделю по Св. Духе, говоренное к препростому народу»⁴⁷⁰ и «О должности всякого верного суща, в защищение св. Церкви против еретиков»⁴⁷¹. В двух первых поучениях говорится о четырехконечном кресте. Впоследствии оба они вошли в книгу святителя «Розыск», составивши в более подробном изложении с перестановкою мыслей 3-ю статью 2-ой части. В первом слове обличается еще и неразумие раскольников – поклоняться старым и закоптелым иконам, а новых не почитать, во втором же – раскрывается опасность учения их «бегать св. Церкви», «чуждаться св. Причащения, как мерзости» и «вменят блуд в любовь Христову»⁴⁷².

В слове «О должности… в защищение церкви» представлена картина современного гонения Церкви Христовой от ее врагов, уменьшение ее членов и равнодушие к защите ее со стороны тех христиан, которые только «своего ищут, а не имеют ревности о чистоте веры»⁴⁷³.

Общий тон противораскольнических сочинений св. Димитрия, в сравнении с полемическими сочинениями других борцов за православие, отличается спокойствием. Речь его дышит любовью к заблуждающимся. Это тем более удивительно, что в то время он был больной. Тут виден природный любвеобильный характер святителя. Заметно, что, живя в Украине, вдали от борьбы с расколом, он не впитал в себя того страстного отношения к хулителям Церкви, как, напр., Питирим Новгородский, Игнатий Корсаков и другие. Он объяснял раскол одним безрассудством и умственной неразвитостью. Впрочем, желание его предохранить свою паству от заражения расколом, заставило его сгустить вины старообрядцев, – отнести их заблуждения к области ересей.

Новизною положения его объясняется и то, что он смотрел на раскольнические заблуждения по их фактической стороне, игнорируя их историческое происхождение и причины возникновения. Нет у него и обобщения их. Для него чудовищными казались заблуждения расколоучителей; еще более поражала предрасположенность простого народа к восприятию их.

В 1708 году до Ростова дошли слухи об особенном усилении раскола в Ярославле. Владыка немедленно отправляется туда и там целую неделю ежедневно говорил в церкви обличительные проповеди против расколоучителей и их пропаганды. Излагая пред народом православное учение, он раскрывал суемудрие старообрядцев. Несомненно, что несохранившиеся его речи за эту неделю вошли, по крайней мере, в главных мыслях, – в состав книги «Розыска». Для живого пастырского дела он оставил и «Летопись», которою так дорожил: «за Летопись меня Бог не спросит, а за научение паствы взыщет», высказывался он, потому что «нужда раскольническая умножилась в нашей епархии зело»⁴⁷⁴.

По приезде в Ростов он принялся за новый письменный труд. О побуждениях к составлению своего «Розыска» он пишет своему другу: «так как слова из уст более идут на ветер, чем в сердце слушателя, то, оставивши все предположенное мною дело Летописания, я взялся писать особую книжицу против раскольнических учителей»⁴⁷⁵.

Состав Розыска дает повод думать, что книга предназначалась для руководства священников в борьбе их против раскола. В него вошли проповеди святителя, а их он и в других случаях приноравливал к произношению священниками. Других руководств для борьбы не было: «ненавистная рука раскольническая» истребила ранее составленные книги, «Жезл правления» и «Увет»⁴⁷⁶. Простота слога, за которую смиренный владыка даже просит прощения у читателей, показывает, что св. Димитрий для того раскрывал заблуждения расколоучителей, чтобы предохранить этим свою «препростую паству» от льстивой пропаганды.

Новый труд святителя так быстро подвигался, что автор надеялся его окончить в том же 1709 г. в Великий пост⁴⁷⁷. Великим постом к нему принесли новые сведения о раскольнических скитах прибывшие в Ростов и живавшие в скитах Петр Ермилов, старец Андроник и Пахомий. Рассказы их дали еще большее освещение раскольнической жизни⁴⁷⁸. В половине Великого поста книгу святителя уже переписывали. Димитрий торопил переписчиков, чтобы окончить ее к Пасхе (24 апреля)⁴⁷⁹. Но переписка затягивалась. Он пишет Феологу: «хотел я, дорогой, послать к тебе уже целую книжицу моего о капитонех розыска, которую, при помощи Божией, окончил; но за писцами дело остановилось: не скоро переписывают набело. Оттого я послал одну часть; послал также и господину Поликарповичу». «Третья часть «Розыска» к св. Троице – празднику (12 июня) пришлется к вашей честности, если изволите читать»⁴⁸⁰. Книга «Розыск», переписанная к Троице в сравнении с печатною книгою, изданною в 1745 году под редакцией архим. Платона Малиновского была небольшая в 274 листа⁴⁸¹, без разделения на главы и без некоторых трактатов (15-й главы в I части, а также 18, 19, 20, 21 и 22 II части). Во время переписки святитель пополнял ее, так что московским своим друзьям немного спустя он посылает еще две тетради о брадах; указывает им и место в своей книге, где вложить: «тетради эти приложи во вторую часть «Розыска», в статью первую, пред окончанием статьи той»⁴⁸². Впрочем, у святителя не было уверенности, полезны ли такие добавления, и годятся ли для полемики; «дошла ли до рук ваших борода капитонская, которую я послал честности твоей господину Поликарповичу с казначеем нашем Филаретом?» Пишет он в Москву: «прочтите и рассудите, хороша ли, годится ли кому в пользу. Если не годится, не понравится, то плюньте в ту писанную бороду!»⁴⁸³. Друзья одобрили и бороду капитонскую. Иногда они посылали необходимые книги: «Купель Духовную», «Свитки» раскольнические и др. «Не забудь с попом Ив. Максимовым побеседовать и спросить у него тех скитах, или сколько он может знать по имени их⁴⁸⁴ вер. «Если что новое о ересях, о скитах брынских услышишь, пожалуйста, извещай»⁴⁸⁵. Помещен, по совету друзей святителя, и трактат об усах⁴⁸⁶, где находится опровержение хулы расколоучителей на митр. Петра Могилу, повелевшего священнослужителям постригать у себя усы, если они были слишком длинны. Посылал он одну часть «Розыска» для чтения М. Г. Грохольскому⁴⁸⁷.

Святителю уже «докучило писать против раскольников», а он все делал новые и новые дополнения к «Розыску». В августе прибавлена им «мало кое-что о толкованиях евангельских»⁴⁸⁸. Здесь опровергается толкование действительных евангельских событий в смысле притчей, указываются признаки, по которым действительное событие отличается от приточного⁴⁸⁹. После он прибавил еще трактат об имени «Иисус»⁴⁹⁰.

Всю свою работу святитель основывал на показаниях лиц, знающих о расколе. Понятны, поэтому, неточности в его представлении о нем. В «Розыск» легко могли вкрасться такие факты, которым не доставало строгой проверки. Быть может, владыка рассылал отдельные части своей книги духовенству епархии не для одного руководства, но и для проверки описанных там фактов при случаях столкновения с расколоучителями. О раскольниках, об их жизни слухов доходило до Димитрия «несчетное» количество, так что он не находил и возможности писать о них подробно, а решил предложить в «Розыске» о главном. «Я не от себя предложил. Ведь я, смиренный, не в этих странах рожден и воспитан, никогда и не слыхал о расколе, в этой стране находящемся, ни о Брынских лесах, ни о скитах, ни о разности их вер, ни о делах их; но, когда уже начал жить здесь по Божьей воле и указу государя, узнал по слухам и по многим доношениям. Предложил только то (разбор раскольнической заблуждений), что слышал от очевидцев и о чем писано мне»⁴⁹¹.

В самом «Розыске» святителем указываются имена тех лиц, от которых узнавал о расколе, например, ростовский воевода Пашков, старец Пахомий, монах Макарий, игуменья Анфиса и другие⁴⁹², но иногда выражается безлично: «донесено нам», «слышали мы», «узнали недавно», «доносится слуху нашему»⁴⁹³.

Святитель не чувствовал себя одиноким в письменной полемике с расколом. Московские друзья послали ему в Ростов «Свиток раскольнический, лжи и хуления преисполненный»⁴⁹⁴, «Житие св. Евфросина псковского», ходившего в Царьград по аллилуйя, с описанием «явления Евфросину Богородицы»⁴⁹⁵. Димитрий читал их и критиковал: «Евфросиний святый –свят, а аллилуйя их, не думаю, чтобы было свято, – самое сновидное и противное православию, как хотелось кому, так и бредили без ума»⁴⁹⁶.

От тех же друзей получена им «книжица Зеркало, достойная в свете произвестися»⁴⁹⁷. Кроме того, неоднократно в Москву посылались его просьбы: нет ли какой книжной новинки? Евангелия вечного Аввакумова нет ли? и, вообще, нет ли «подлинных сведений о раскольнических скитах и верах их»⁴⁹⁸. О вечном евангелии Аввакума владыка сообщает в «Розыске», что оно не получено, и потому ему неизвестно, что там пишет сатанин «ученик», – вероятно то же, что и в своих письмах к диакону Феодору⁴⁹⁹. Догадка святителя оправдалась. Эти письма и есть самое евангелие Аввакума. Димитрий обращался к московским друзьям, как к сотрудникам своим: он просит справиться в Московском Успенском соборе: «каковы кресты на сосудах пр. Антония Римлянина? Коими подобиями? Четвероконечием или осмоконечием? И какие титла: хартия ли изображена или дщица? От своих Димитрий ожидал беспристрастной критики «Розыска»: «благоволите с товарищи рассудить», каково написано то, что переслано к ним на рассмотрение?

Цель «Розыска» – раскрыть пред глазами «препростого народа» все недостатки раскольнического учения, разбить все особенности старообрядческих верований. «Розыск» не имеет строгого единства, потому что в нем разбирается много сторон старообрядства. Тон его полемический – отрицательный. В первой части рассматриваются неправые верования, раскольническое учение автор выделил во вторую часть, а в третьей – изображается безнравственная жизнь раскольников. При таком делении книга отличается всесторонностью и крайнею дробностью исследования. По внешнему построению план книги очень широк, он охватывает и жизнь, и учение раскола.

Язык книги так прост, что делает доступным пониманию простого народа самые отвлеченные понятия, как, например, вера. Но понятие о расколе страдает неопределенностью. Он рассматривается не при свете исторического возникновения и социального укрепления его, а поставлен перед лицом Евангельской истины. Явления старообрядства оказались идущими вразрез с православием, со здравым пониманием Евангелия, выражением слепого упорства и невежества. В результате «Розыска» у Димитрия получилось, что у раскольников – в вере одно заблуждение, в учении – ложь, в жизни – безнравственность. Все это основано на сообщаемых ему фактах, которых собраны у него так много, что не было нужды затрагивать в «Розыске» пункты раскольнических верований, разобранных до него в «Жезле» и «Увете»: «я не стану об аллилуйи писать, так как о том довольно изрядно написано в «Жезле правления» и «Духовном Увете». Довольно моей худости писать о том, чего нет в тех книгах, а написанное повторять нет нужды», – писал святитель к Феологу⁵⁰⁰. В самом «Розыске» он предупреждает: «я не буду распространяться (о сложении перстов), так как об этом уже довольно написано и разъяснено в книге в «Жезл» и в книге «Увет», и в псалтырях, исправленных: кто хочет, пусть читает там⁵⁰¹, а кто не умеет читать, пусть послушает»⁵⁰². Только в трактате «об Антихристе» и «о злых делах раскольников» святитель повторяет разбор существовавших до него противораскольнических сочинений, так как последние встречались редко: послания Игнатия Тобольского и вовсе не были напечатаны⁵⁰³.

Для характеристики раскола Димитрий выписывает множество новых фактов и разбирает их. Но под именем раскольнических разбираются такие, которые старообрядцы не могут разделять: например, о святых иконах, о мощах и о поклонении им⁵⁰⁴. В принципе этого раскол никогда не отвергал, нередко раскольники даже сами объявляли об открывшихся в своих скитах нетленных мощах старообрядцев. В то время иконоборческие воззрения действительно проникали в Россию. У Тверитинова были последователи. Они могли проникнуть и в Ростовскую область. Димитрий сам находит, что ростовский Трофим, отвергавший иконопочитание, отвечал на его вопросы «еретическим лютеранском и кальвинским, купно и жидовским духом от св. писания»⁵⁰⁵. В XVIII веке словом «раскол» называли все вообще заблуждения, характеризовали не одно великорусское старообрядство, а и другие ереси. Рационалистические мнения проявлялись и в расколе, но оказывались заблуждением отдельных лиц, поддавшихся протестантскому направлению мысли. К таким мнениям относится «хула раскольнического свитка» на Божественные Тайны, будто, Христос, однажды вкусивший смерть на кресте, не может более приноситься в жертву⁵⁰⁶. В самом расколе тогда распространялись мнения еретические. Таково учение Аввакума о Пресвятой Троице, что она «Трисущна»; или о Христовом воплощении, или же о сошествии И. Христа во ад «с телом по воскресении»⁵⁰⁷, что Бог вездесущ не существом, а благодатию⁵⁰⁸ и т. д. Впоследствии все «евангелие Аввакума» отвергли и сами старообрядцы⁵⁰⁹. Вопрос о том: есть ли вера раскольническая – вера правая, у святителя поэтому решается в отрицательном смысле. «Всяк, верующий не во Единого невидимого Бога, а во многие видимые и осязаемые вещи, неправо верует. А так как раскольники веруют не в одного невидимого Бога, но во многие видимые и осязаемые вещи: в ветхие иконы, в осьмоконечные кресты, в число просфор, в старые книги, в сложение по их обычаю перстов; то вера их – не правая вера»⁵¹⁰.

Основным положениям раскола было: «священства нет на земле; оно с отцами перешло на небо». Отвергнув законное священство, старообрядцы многое изменили и в церковной практике. Таинства они не отвергали, за неимением же священников их стали совершать миряне. В «Розыске» указывается, что литургию у них служил простой непосвященный мужик, а при митрополите Ионе в одном из ростовских сел священнодействовала девица. Она «обедню какую-то еретическую тайно совершала, людей исповедовала и причащала не только простых людей, но и попов»⁵¹¹. Из таинств беспоповцами не отвергался, как скверна, – брак. По доходившим до святителя слухам, блуду они придали религиозное освящение, называя его любовью Христовою. Крайний разврат в Феодосьевцев вызвал даже протесты в среде самих старообрядцев. Тем более не мог оставить без молчания этого святитель Димитрий: в Феодосьевщине, Стефановщине и Косьминищне брак называли блудом, а блуд вменяли в душеспасительную любовь⁵¹². Воевода Пашков сообщал ему, что крестьяне Заузовской и Толоконцевской волости Нижегородской губернии отводят своих дочерей в Брянские леса к святым отцам и оставляют их там на любовь Христову⁵¹³. Многие девицы и из Ростовской области бегали в Брянские леса и возвращались обесчещенными; не отставали от них и черницы. Сами родители содействовали этому. Святитель упоминает о трех романовцев и одном ростовце, которые отослали своих дочерей в те же леса, «а для чего? Бог весть!»⁵¹⁴.

Изуверство раскольников поражало святителя Димитрия. Оно породило страшные неслыханное никогда и нигде явления; появилось в Ростовской епархии много самосожигателей. В Белосельской волости сожглось более 1920 человек⁵¹⁵, в Череповской волости недалеко от ростовских пределов в 1688–1689 г. г. за один раз добровольно погибло в огне около 300 человек⁵¹⁶. Из Сибири неслись такие же вести⁵¹⁷. Зарождающийся фанатизм развивался расколоучителями. Еще Аввакум говорил: «всякий верный не развешивай ушей, не задумывайся, гряди со дерзновением в огонь… Блажен изволь сей о Господе!»⁵¹⁸. «Кто нас послушает и сам себя сожжет, тот от антихристова мучения уйдет и будет вечно царствовать со Христом и святыми. Если же кто не послушает – и ныне сам себя не сожжет, того Антихрист скоро мучить будет, и тогда многие от правоверных, не стерпя антихристова мучения отступят от правыя веры и за то в адском огне будут мучиться вечно со Антихристом»⁵¹⁹.

Увлеченные корыстными расколоучителями темные люди сами приготовляли для себя костры, приготовляли смолу, бересту, солому, коноплю, порох. Духовных лиц, посланных для увещания, не слушали, «не развешивали ушей», тут же, не допуская до себя, и сожигались. «Мы горим внешним огнем, а вы горите и ныне вечным огнем, и там гореть будете», – твердили они невольным свидетелям самосожжений⁵²⁰. Чтобы расположить себя к сожалению, изуверы употребляли волхвования, принимали изюм, ягоды, жженые истолченные кости, порошок высушенного сердца, вырезанного из груди у младенца. Будто бы принявшим такие вещи огонь не только не страшен, но кажется им раем и устье печи – райскою дверью, а в самой печи «пресветлые юноши, призывающие к себе»⁵²¹. Трудно было святителю верить таким слухам, если бы это не подтверждалось. По поводу рассказов об этом иеромонаха Игнатия он говорил: «верим ему, человеку уже очень старому, который как видел и слышал, так и донес нам, по священнической должности»⁵²². Из всех рассказов определялась для святителя страшная опасность от раскола. В нем внешний аскетизм и подвиги соединялись с фанатическим презрением к жизни, с сердечною испорченностью и внутренним развратом в бытовом строе последователей его.

Толков раскольнических в Розыске указывается очень много. «Согласные в одном хулении на церковь Христову, ее святых таинств и нас, правоверных, все скиты раскольнические верами своими между собою не согласны», – говорит Димитрий, – «все они, окаянные, прелестники, друг друга гнушаются и вместе ни пьют, ни едят, ни молятся и называют друг друга еретиками»⁵²³. Обо всем этом святитель узнал от лиц посторонних, но от таких, которые или сами жили в расколе, или долгое время находились вблизи раскольнических брынских скитов, таковы: строитель Спасской Роевской пустыни, черный поп Иоасаф, затем, Ярославец Петр Ермилов, старцы Андроник и Пахомий. Иоасаф в ноябре 1708 года передал Димитрию какие-то «малые тетрадицы», в которых было «ответное слово против раскольников» неизвестного автора. Тут помещен и перечень 20 названий брынских скитов⁵²⁴.

В марте следующего 1709 года святитель получил более определенные сведения о скитах. В сборную неделю Великого поста явились к нему Петр Ермилов, Андроник и Пахомий. Относительно списка Иоасафа они говорили: «не все ныне те скиты теми именами прозываются, разве раньше так было. Одни скитоначальники умерли, другие переселились в другие страны, третьи ушли в Польшу». По словам Пахомия скитов в Брыни значится только пятнадцать. Некоторые исчезли, другие стали действовать совместно, появились и новые⁵²⁵. Теперь их насчитывалось больше и в «Розыске» значится 28, кроме многих мужских и женских по лесам «подобных тем в зловерии». Ясно, что Ростовскому владыке не о всех скитах было известно⁵²⁶.

В «Розыске» нет разграничения толков, которые, можно сказать, здесь отождествляются со скитами. Наряду со скидками в числе их упоминаются поповщина и беспоповщина; тогда как это вовсе не скиты, а два главные старообрядческие течения: к ним более или менее примыкал каждый скит. Перечисляются как раскольничьи скиты и такие, которые ничего общего с расколом не имели: христовщина, иконоборщина и субботники, отрицающее все то, за что стоял раскол, и появившиеся еще раннее раскола. Хотя святитель и внес их тоже в список скитов, но выделяет, например, субботников, называя их отраслью иконоборческой ереси и выразившимися из последователей ереси жидовствующих XV века⁵²⁷.

Неопределенность сведений о расколе не могла не повлиять на «Розыск» о нем. Но всякие сведения были дороги для Димитрия, как материал борьбы с противниками Церкви. На основании таких сведений он делал исследования и обобщения. Здесь у него в первый раз прямо и решительно говорится о двух главных направлениях в расколе: поповщине и беспоповщине, дается и характеристика их, чего мы не находим и позднее, у Феофилакта Лопатинского⁵²⁸. В «Розыске» положено начало научной борьбы с расколом. Разновидности этих направлений касались только учения о таинствах, в частности, – об евхаристии. Толки разнятся между собой более названиями, чем по существу своего учения. Разности их обуславливались отношениями их к Церкви⁵²⁹. Слова святителя о скитских расколоучителях, что «все они верами своими не согласны», надо понимать с ограничением. В группировке их у святителя это положение сильно ослаблено. Из поповщинских толков из общей категории не выделено у него по вероучительным пунктам ни одного скита; только на рогожников указывает как на своеобразный толк, проповедующий невозможность спасения в миру и необходимость бежать в пустыни и там спасаться.

Раскрывая внутренние слабые стороны раскола, святитель хотел показать пред простым народом и малочисленность его, но действительность говорила об ином. «Вас, отпавших от церкви»,– обращается он к раскольникам, – «немного. Если соберется вас десять или двадцать тысяч, то все же вы ничто пред всею вселенскою Церковью. Ваша брынское общество столь же велико по сравнению с вселенской Церковью, как велика горсть воды против необъятного моря». В таких словах чувствуется скрываемая тревога архиерея. Раскол распространялся быстро и захватывал немалую часть Ростовского населения. В одном месте святитель прямо говорит, что «ересь капитонская отторгает тьмы народа от Церкви»⁵³⁰; в иных уездах около трети всего населения⁵³¹ заражено было расколом.

При общем обзоре «Розыска» бросается в глаза отсутствие в нем единства частей. Разрозненность мыслей зависела от неясных слухов и от недостатка времени на обработку книги⁵³². Тем не менее все произведение внушительно своею силою. Здесь раскрывается деятельность не призванных самозваных учителей и разоблачается ложь их учения, а такой задаче вполне соответствует содержание «Розыска». О скрытой пропаганде он собирал всевозможные сведения. Он бьет расколоучителей отдельными фактами. Особенно резко указывается на отсутствие в расколе нравственных устоев.

Писание «Розыска» было так кратковременно, что проверить все слухи о раскольниках не было возможности. Святитель полагался на честность того, кто сообщал, на его седины и сан⁵³³.

Хотя «Розыску» дано полемическое направление, но книга выделяется из ряда других таких же полемических сочинений и полагает начало новому направлению нашей противораскольнической литературы. До него отношение представителей церкви к обрядовым разностям отличалось суровостью. Старообрядцы мы предавались анафеме и собором 1667 года, и автором «Жезла правления» и «Увета Духовного», как враги христианства⁵³⁴. – Ничего подобного нет в «Розыске». По мысли святителя Димитрия, обряд не имеет существенного значения в деле спасения. Его даже поражает приверженность старообрядцев к букве и форме. Важна не форма, не персты: спасительна при крестном знамении мысль, выражаемая обрядом. Не от числа просфор, не от древности иконы, не от сложения перстов зависит наше спасение, а от правой веры и добрых дел. Для святителя удивительно, как такие незначительные вещи послужили причиной разделения тех, кто составлял одну церковь. В самом расколе Святитель преследует не употребление того или другого обряда, а ту нетерпимость, с которою раскольники отстаивают свою обрядность. Он жалеет раскольника, коснеющего в невежестве и лишенного утешения церкви, им отвергнутой. Самые добрые дела раскольника: пощения, молитвы, поклонов многое число, и др., не освящаемые силою Божественной благодати, остаются «не заслуживающими спасения»⁵³⁵. Вне союза со Христом спасения нет⁵³⁶.

Соответственно этому и слог святителя отличается не страстностью, а звучит грустью. Его сильно поражали нелепости раскола, возмущали и клеветы их; «на них ничем не угодишь», – писал он своим друзьям. В двух местах выражается он резко; в один раз, производя раскольническое произношение имени Исус, он называет его равноухим, в другом месте высказывает, что на раскольническом перстосложении прилично было бы написать имя «демон»⁵³⁷. Такая резкость допущена им, без сомнения, для того, чтобы внушить простому народу отвращение к мнениям, не разделяемым Церковью. И раскольники, со своей стороны, страшными глумлениями над православием старались подорвать авторитет представителей церкви.

Из всего «Розыска» одно только «увещание правоверным» резко выделяется выражениями сильного негодования пастыря против совратителей. Здесь тон его напоминает «Жезл» и «Увет». Святитель увещевает народ не только не дружиться с раскольниками, не только не выражать доброжелательства их вере, а положительно не слушать их⁵³⁸.

Хотя «Розыск» написан для простого народа, чтобы предотвратить его от совращения в раскол, однако, святой труд не остановил сильного развития всевозможных старообрядческих толков в Ростове. Строгости правительства только усиливали фанатизм. Масса народа записывалась в двойной подушный оклад, чтобы спокойно пребывать в расколе, купивши себе свободу верований; записавшиеся в раскол были уже недосягаемы для духовенства. Не согласные на двойной оклад убегали и жили в лесах. Но гораздо более оказывалось тайных раскольников. Борьба с ними тогда сделалась еще труднее. Святителю известно стало даже о священниках, которые называют себя православными лицемерно. Они сообщаются с раскольниками, соглашаются с ними, даже прихожан своих, увлеченных в раскол, укрывают и потакают им.

Среди раскольников Димитрий своею горячею деятельностью возбудил ужасную ненависть против себя. Их ненависть лучше всего свидетельствует о достоинстве и плодотворности противораскольнических трудов святителя⁵³⁹. Но они указывали только на его резкие выражения, так как против обличения его были бессильны. В 1755 году вышло третье издание «Розыска». По поводу этого явилось и в расколе «Обличение лжи и явного заблуждения книги «Розыска», печатанного страстно не раз»⁵⁴⁰. Ненависть к святителю Димитрию пропагандировалась расколоучителями также усердно, как и старообрядство.

Продолжает святитель обличать раскол и в Летописи. Раскольники называются там антропоморфитами потому, что считают образ Божий в лице, очах, бороде и т. п., а не в душе⁵⁴¹. Обличение их он находит в самом слове «Адам», которое указывает будто бы на четыре стороны света: восток, запад, север, юг, и подробным указанием говорит о кресте четвероконечном⁵⁴².

орьба Святителя Дмитрия с расколом, по сознанию самих расколоучителей, сопровождалось большим успехом. Об этом знал и царь. Нуждаясь в литературной силе в своих реформенных начинаниях для борьбы с приверженцами старины, он хотел воспользоваться популярностью Ростовского владыки в народе и проектировал: «написать книгу о ханжах и изъявить блаженства (кротость Давидову и прочее), что не так, как они думают, и приплесть к требникам, а в предисловии явить то дельцем Ростовского (архиерея) с товарищи; также, – что не противились мученики в светских делах»⁵⁴³.

Последние годы своей жизни святителю привелось трудиться более, чем когда-либо. Несмотря на это, он не видел и исхода своему тяжелому положению. Настало время лютое, говорил он, исполняется предсказание Христово: восстают люди друг против друга войною. Народу тяжело. Происходят грабежи, хищения, неправды и насилия. У церкви появились непримиримые противники; раскол и неверие. Судьбы духовенства тоже печалили владыку: есть у нас села, из которых по повелению государя люди переведены в иные уезды, а церковникам в тех селах питаться не от кого, и они ушли от церквей⁵⁴⁴. В это же время он напряженно занимался окончанием книги «Розыска», не переставал проповедовать, не покидал и любимой своей «Летописи»; напротив, он просит у Вандербурга новых источников для нее, посылая ему, в свою очередь, от себя подарки. Такие заботы и труды приводили святителя к истощению. Перо выпадало из рук, но он преодолевал временную слабость телесную; подвижники духа, им самим описанные, предносились пред его очами и вызывали на подражание. Он выписывал из творений преподобного Макария Египетского о необходимости лишений для человека⁵⁴⁵. Тело свое он изнурял, как кающийся грешник. Часто распростирался на земле крестом, по 3 часа лежал в таком положении. Летом он предоставлял свое тело комарам, в которых не было недостатка в сыром ростовском климате. Под конец он сократил и питание свое, принимал пищу редко, а на первой неделе Великого поста и на Страстной неделе ел однажды, по четвергам. Не только страстную пятницу, но и на каждой неделе он особенно чтил этот день, замечал даже, что на пятницу падали особенно знаменательные для него события: в пятницу скончалась у него мать, Мария Михайловна⁵⁴⁶, в этот день он окончил свою Честью-Минею. Замечательно, что в пятницу он сам скончался, в пятницу обретены его мощи. Святитель Димитрий тщательно изучал все написанное о страстях Господних. Сохранился у него перечень писателей⁵⁴⁷, о них и сам он писал «Целование ран Господа на всяк день», «Размышление о страстях Христовых». Как он удручал себя, это видно из следующего случая, внесенного в его Диарий: в пятницу 18 ноября 1708 года да архиерей «поднялся» до заутрени за 2 часа пред отдачею, оделся и пешком пошел из Ростова в Ярославль. Походка у него было быстрая. Он пришел в Ярославль после 52 верстного перехода в 2 часа ночи через сутки, до начала утрени; вероятно, и утреннюю слушал, которой никогда не пропускал, а затем сам служил обедню в соборной церкви и «поучение к народу о вере раскольнической неправой, о святой нашей вере православной говорил довольно». Обратно в Ростов 24 ноября он опять шел пешком целые сутки. Посещение Ярославля на этот раз было, видимо, там неожиданным, потому что архиерею привелось пообедать не в своем доме, а у Спасоярославского архимандрита. Заметно, что он сам чувствовал уже тот «глас Божий», который напоминал о смерти. Благотворения Его бедным увеличились: часто он призывал в крестовую палату слепых, хромых и всяких несчастных нищих, ставил им трапезу, давал одежду и оказывал дела милости; нередко на свои скудные средства выкупал с правежа должников, которых немилосердно били за долги. Религиозная настроенность его сказывается в письмах к друзьям, где он называет себя «архигрешником»⁵⁴⁸. Феологу он пишет: Христос, чаю, забился в чуланчик сердца Феологова и почивает на одре боголюбезных мыслей его, а отец Феолог ему рад, потчует его вином умиления. Попроси Его, чтобы меня посетил, ибо немоществую»⁵⁴⁹. Все живущие около святителя привыкли уже, по его примеру, при ударе часов ограждать себя крестным знамением и читать молитву Богородице. Еще в 1707 году 4 апреля он написал свою духовную грамоту на случай смерти. В 1704 году в письме сообщает о себе: телесно я жив еще, но рад и смерти, как избавительнице зол. «Рада душа в рай, да грехи не пускают, рад писать (Летописец), да здоровье худо»⁵⁵⁰. Часто изнемогаю, – пишет он ему же: «недуги отнимают перо, а писца в постель кидают» … Очи худо видят, очки мало помогают, рука, пишущая, дрожит и вся телесная храмина близ крушения, ночь долга, а дни коротки и темны.

За 2 дня до кончины он извещает Феолога: «изнемогаю! Ты спрашиваешь о моем здоровье: поистине, извещаю тебя, что изнемогаю. Прежде, бывало, мое здоровье пополам: полуздоровый, полубольной; а ныне болезни одолели, и едва третья доля здоровья остается, однако, как будто, бодрюсь и двигаюсь о Господе моем, у Которого в руках жизнь моя: дела ныне никакого не делаю: до чего ни примусь, все из рук выпадает, дни для меня стали темны, глаза мало видят, ночью свет от свечи мало помогает, больше вредит, когда долго напрягаю зрение, а недуги заставляют лежать, да стонать. В таком крайне болезненном положении не знаю, чего ждать; жизни или смерти: пусть воля Господня в том будет! На смерть не готов, а по повелению Господню должен быть готовым. Силен мой Владыка укрепить мою немощь. Эта осень тяжела для меня. Воздух ростовский очень худой, а вода весьма нездоровая. Прости, любимый, не могу много писать, тем челом бью: грешный Димитрий»⁵⁵¹.

Сначала у него болела рука, но прошла, теперь зрение ослабло и весь изнемог. Нескончаемые труды и заботы истомили его, истощая и организм. «Никто не помогает, – жалуется святитель Феологу, – а лень и болезни влекут лежать». В письмах к московским друзьям видно его горячее желание высказать перед ними все, что было у него задушевного. Никого из них не забывает, всем посылает поклоны и выражения благодарности за отзывчивую помощь ему, даже истощается в названии их самыми нежными именами⁵⁵². При упадке сил, когда он сам сознавал, что жизненная лампада догорает, у него получила особую остроту мысль о смерти. Он ранее говорил в проповедях о всех примиряющей смерти, которая всех покроет и сравняет⁵⁵³. Не забывал, что «смерть за плечами»⁵⁵⁴. «Конец при дверях, секира при пороге коса смерти над главою». Одна весть о смерти Иоасафа Колдычевского приводит его в страх, что неизвестен час его кончины…, а книжного дела он не закончил, некому после него и приняться за окончание труда. В последние годы он глубоко задумывался над краткостию человеческой жизни в сравнении с мировою. Он уподоблял человека, приближающегося к смерти, с путешественником, возвращающимся на родину⁵⁵⁵.

Свои Думы о кончине он облек в поэтическую форму:

О, человече, внимай;

А смертный час всегда не забывай.

Аще же кто о смерти не памятует,

Того мука не минует⁵⁵⁶.

Очень желательно истолковать кратко псалтирь, если бы Бог допустил и коса смерти не пресекла. «Что-нибудь во славу Божию должны же мы делать, чтобы час смертный не застал нас в праздности»⁵⁵⁷, – писал он в последний год своей жизни.

В 1709 году у святителя случалось немало знатных посетителей и выдающихся событий. Он должен был пересиливать свою болезнь. Летом Ростов посетили царевна Наталья Алексеевна, Мария Алексеевна и Феодосия Алексеевна. Они присутствовали на освящении церкви преподобного Авраамия в Ростовском Богоявленском монастыре. Вскоре после их прибытия в начале июля пришла весть об победе наших войск над шведами под Полтавой. Блестящее событие могло подавать надежду и духовенству, что по заключении мира будет облегчено его положение, какое создала война. Святитель записал в свой эпистоляр о такой «преславной победе над супостатом». Сам совершил торжественное молебствие по поводу общей радости.

Осенью в сентябре он должен был ехать в вотчину боярина П. И. Мусина-Пушкина на торжество освещения церкви в селе Угодичах и перенесения в ту церковь пожалованной государем Владимирской иконы Божьей Матери вместо подлинной иконы Молченской, считавшейся явленной⁵⁵⁸. По возвращении оттуда привелось устраивать на новом месте в девичьем Ростовском монастыре вновь назначенную игуменью Александру.

В последнем месяце еще раз напомнили его родину; ему привезли от М. Г. Грохольского в подарок книгу. Димитрий, по обыкновению, с благодарностью ответил высылкою ему своего труда, книги, прося когда-нибудь вместо рекреации читать ее.

Между тем, пришло известие, что в Ростов будет царица Прасковья Федоровна проездом на поклонение в Толгском монастыре чудотворной иконе Божией Матери. Осенняя распутица изменила маршрут царицы. Решено было для нее привезти икону из Толгского монастыря в Ростов, чтобы не утруждать высокую путешественницу дальнею дорогою туда. Святитель Димитрий настолько ослабел уже здоровьем, что не надеялся принять ее. «Вот, идут две гости, – говорил он казначею Филарету, – Царица Небесная и царица земная. Только я уже видеть их не сподоблюсь, а надлежит тебе, казначею, быть готовым принять их!»

Настал день ангела владыки. Он уже сильно кашлял. Однако, сам служил литургию в соборе. Свое поучение на этот день произнести Святитель не мог; за него читал певчий по тетрадке, а сам он сидел у царских врат.

Из церкви он спустился на трапезу, которая была накрыта в крестовой палате, но есть тоже ничего не мог. В тот день были еще дальние посетители: переяславский архимандрит Варлаам, вероятно, – и со спутниками.

27-е октября было последним днем его жизни. Из девичьего монастыря прислала к святителю посыльного монахиня Варсонофия и приглашала пожаловать к себе. Она когда-то состояла кормилицею царевича Алексея Петровича и была постриженицею Димитрия. Кормилицу Василису Ефимовну так уважали при дворе, что на ее пострижение в Александровскую слободу состоялся поход царских особ. Теперь она жила в Ростове. Димитрий чувствовал крайнее свое изнеможение и идти отказался. После вечерни Варсонофия сама пришла и просила посетить ее. Тогда в сопровождении архимандрита Варлаама владыка пошел к ней, но обратно идти сам уже от слабости и кашля не мог. Его поддерживали под руки. Вечером он почувствовал себя лучше. Поручивши гостя из Украины своему казначею Филарету, он пришел в свою келью. Кашель душил его, и он думал ослабить его движением, поэтому стал ходить по келии, поддерживаемый двумя служителями под руки. Потом велел позвать певчих. Певчие по приходе по желанию Владыки начали петь канты: «Иисусе мой прелюбезный»; «надежду мою в Боге полагаю!»; «Ты мой Бог, Иисусе, Ты моя радосте». Сам в это время стоял и грелся, прислонившись к теплой печке сердцем.

Кончилось пение. Вышли певчие. Владыка удержал из них при себе только одного своего любимого Савву Яковлева, который помогал ему всегда в переписке бумаг. Святитель начал рассказывать Яковлеву о себе: о своей юности, как он жил, как всегда прибегал к молитве. По окончании рассказа он молвил: «вот и вы дети, также молитесь!» Помолчав, он прибавил: «пора и тебе, дитя, иди домой!» Певчий подошел к нему на благословение. Проводив его до двери, владыка вдруг низко, чуть не до земли, поклонился ему, благодаря за всегдашние труды и переписку. Певчий вздрогнул и смотрел в недоумении на владыку. «Благодарю тебя, дитя!», – повторил Димитрий. Певчий заплакал, но Димитрий уже затворил за собою дверь кельи⁵⁵⁹.

Утром 28 октября вошедшие в его келью нашли его уже почившим в склоненном молитвенном положении на коленях на полу⁵⁶⁰.

Весть о кончине любимого пастыря поразила всех. Ни по возрасту, ни по виду нельзя было предположить о близости его смерти. Ему не было еще и 60 лет от роду; седина еще почти не тронула его русых волос; быстрые движения, скорая походка, энергичная борьба с раскольниками – ничто не предупреждало ростовцев о потере любимого пастыря. Царица Прасковья Федоровна уже не застала в живых святителя, глубоко ею уважаемого. По прибытии в Ростов она приказала служить панихиду по нем и много плакала. Почившего святителя вынесли из кельи и поставили сначала в церковь всемилостивого Спаса на сенях, близ архиерейских келий, а потом, по желанию царицы, 30 октября перенесли в Ростовский собор, куда в тот день уже была принесена чудотворная Толгская икона Божией Матери. Здесь совершили другую панихиду.

Погребение почившего отложили. Его должен был совершить друг святителя митрополит Стефан Яворский. Такова была воля покойного. Он с Яворским уговорился, что кто из них переживет другого, тот должен совершить погребение своего умершего друга. Митрополита Стефана ждали в Ростов почти целый месяц.

В это время приказный стольник производил уже опись архиерейскому имуществу, которое по распоряжению Петра I, как всякие пожитки монашествующих, тоже отбиралось в Монастырский Приказ. Денег у святителя осталось всего 6 рублей. Духовную послали в Монастырский Приказ. Прибывший из Москвы митрополит Стефан плакал над телом своего погибшего друга, и в гробу напоминавшем о своей нестяжательности. Его отдели в самое скромное архиерейское одеяние из желтой простой материи; на голове была такая же митра с наклеенными цветными изображениями⁵⁶¹. Под главою святителя покоились его черновые рукописи, как он сам завещал сделать при своей жизни. Около гроба теснились ростовские жители, скорбь которых Стефан выразил в стихах о памяти смертной:

Все вы, Ростова града люди, рыдайте,

Пастыря умершего слова поминайте,

Димитрия владыку и преосвященна,

Митрополита тиха и смиренна!⁵⁶²

Граждане стали было просить его о том, чтобы почивший был погребен в Ростовском соборе наряду с другими служившими до него архиереями, из которых почти все почивали тут. Но Стефан Яворский, ссылаясь на решительную волю почившего, не согласился с ними и велел приготовлять могилу в Зачатьевском Яковлевском монастыре.

Недовольство ли ростовцев или зимнее время тому причиною или по торопливости Яворского, жившего в Ростове всего два дня, только могилу Димитрия не выложили камнем и не сделали кирпичного свода, как это прямо предписано из Монастырского Приказа. В могиле вместо каменных стен сделали деревянный сруб, вместо свода – накат из толстых бревен, которые могли бы выдержать пол церковный. Погребение происходило в Ростовском соборе в пятницу 25 ноября после литургии. Митрополит Яворский сказал надгробное слово, где повторял: «Свят Димитрий, свят!» После погребения тело почившего святителя при плаче ростовцев вынесено из Кремля в процессии и перенесено в Зачатьевский монастырь. Потеря любимого пастыря поразила печалью ростовцев; все люди плакали и стенали. Святитель правил ростовскою паствою 7,5 лет, в иночестве был 41 год 3 месяца и 18 дней.

После погребения узнали о духовном завещании святителя Димитрия, которое не могло не поразить всех. В нем сообщалось следующее.

«Я, смиренный архиерей Димитрий митрополит Ростовский и Ярославский, слушая гласа Господа моего во святом Евангелии возвестившего: »будьте готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий»; бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома, вечером, или в полночь, или в пение петухов или поутру, чтобы, пришед внезапно, не нашел вас спящими (Лк. XII, 40, Мр. XIII, 35, 36); слыша и боясь такого гласа Господня, будучи часто еще и одержим болезнями, день ото дня изнемогая телом и ожидая во всякое время нечаянного часа смертного, возвещенного Господом, и по силе своей приготовляясь к исходу всей жизни, рассудил я этою духовною грамотою поставить в известность всякого, кто захотел бы после моей смерти искать моего келейного имения, чтобы не трудиться ему напрасно, и не допрашивать служивших ради Бога мне, чтобы знал он о моем сокровище и богатстве, которого я от юности моей не собирал (говорю это не из тщеславия, но для искателей моего имения).

С той поры как я принял иноческий чин и постригся в Кирилловском монастыре в восемнадцатилетнем возрасте моем и обещал Богу иметь добровольную нищету, – от того времени даже до приближения моего к гробу не стяжал я имения, кроме книг святых, не собирал ни злата, ни сребра, не позволял иметь лишней одежды, ни вещей каких-либо, кроме самых необходимых, а старался соблюсти нестяжание и иноческую нищету духовную и вещественную, не заботясь о себе, но полагаясь на промысел Божий, который никогда меня не оставлял. Какие подаяния я принимал от своих благодетелей и какой был казенный доход по должности, то я истрачивал на мои и монастырские нужды, где был игуменом и архимандритом. Будучи также и на архиерействе, не собирал я келейного доходу, которого немного и было, но тратил отчасти на свои потребности, отчасти на нужды бедных, как Бог повелел.

Итак, пусть никто не трудится допытываться после моей смерти или искать чего-нибудь, скопленного в келье. Я ничего не оставляю ни на погребение, ни на поминовение, чтобы лучше явить пред Богом мою иноческую нищету. Верую, что Ему приятнее будет, если и одна цата после меня не останется, чем, когда бы много было роздано. И если никто не захочет предать меня, такого нищего, обычному погребению, то умоляю тех, кто о своей смерти помнит, чтобы влекли они мое грешное тело в убогий дом и там бросили его между трупами. А если будет согласие начальствующих похоронить меня по смерти по обычаю, то умоляю христолюбивых погребателей, чтобы похоронили меня в монастыре Святого Иакова епископа Ростовского в углу церкви, где у меня место указано, об этом челом бью.

Кто пожелает помянуть мою грешную душу в своих молитвах ради Бога, тот и сам да помянут будет во Царствии Небесном. Кому надо за поминовение платы, того прошу не поминать меня, нищего, не оставившего ничего на поминовение. Бог же пусть будет всем милостив и мне грешному во веки, аминь.

Таково завещание, вот моя духовная грамота, таково известие о моем имении. Если же кто усомнится в моих словах, начнет старательно искать после меня злата и сребра, то если и много потрудится, – ничего не найдет и судить его будет Бог».