Глава третья. О необходимости гимназического образования для детей белого духовенства

В двух предыдущих главах мы доказали, что духовно-учебные заведения в том только случае вполне удовлетворят современным потребностям общества и духовенства, а также избавят почти половину детей последнего от необходимости делаться подьячими, дурными мещанами и мужиками, когда воспитанники ознакомятся не с одним богословием, но и с теми из светских наук, которые считаются необходимыми для всякого образованного человека. Какие же науки, которых образованному человеку в нынешнее время стыдно не знать, и которые поэтому самому нужны священнику-богослову? Входить в подробные рассуждения об этом предмете мы находим неуместным и продолжительным, а думаем опереться здесь на авторитет, который нельзя назвать слабым. Наши гимназии не принадлежат к так называемым специальным училищам; в них обучаются лица всех свободных сословий, не только потомки князей, происходящих по прямой линии от Рюриковичей или Ольгердовичей, но и дети мещанина и крестьянина, которых общество или помещики уволили из подушного оклада. Равным образом воспитанники гимназии по окончании своего учебного курса не обязаны поступать в одно какое-либо сословие, на известный род службы; они приготовляются так, что им открыта дорога во все учебные высшие заведения и едва ли не во все специальные училища. На этом основании мы полагаем, что гимназическая программа заключает в себе те науки, которые должны быть известны всякому, кто обнаруживает притязание на название образованного человека. Таким образом в духовно-учебных заведениях, кроме специальных богословских предметов, должно обучать всем наукам, преподаваемым в гимназиях, разве нужно будет сделать немногие изменения и то для того только, чтобы кого-нибудь не испугать мнимой новизной.

Каким же образом соединить гимназическую программу с обширным преподаванием богословия в духовных училищах? Для этого представляются два способа: а. Или нужно не изменять тон системы воспитания, которую начали вводить преимущественно с 1840 года. По этой системе в духовных училищах тоже много преподается светских наук, но только вместе с богословскими, так что нет ни одного класса (кроме, кажется, высшего отделения духовных академий), где бы те и другие науки не были перемешаны между собой². Таким образом, по нынешней системе хотят духовных воспитанников от первого до последнего класса делать в одно и тоже время светски-образованными людьми и учеными богословами, – ведут по двум дорогам, которые впрочем можно проложить в очень близком расстоянии между собой и в параллельном направлении друг с другом. б. Или воспитание в духовных училищах нужно разделить на два периода; в первом обучать детей по гимназической программе, не приготовлять их исключительно к какому-либо одному сословию, а стараться сделать из них людей образованных, знакомых с общечеловеческими науками. По окончании этого периода от благоусмотрения духовного начальства, от расположения и способностей воспитанников будет зависеть кому из них должно преподавать богословские предметы в объеме, необходимом для священников и дьяконов (о причетниках, право, не стоит много заботиться, а, пожалуй, и для них можно устроить нечто в роде дьячковского факультета). Которому из этих двух способов надо отдать предпочтение? Мы не принадлежим к числу ненавистников старины, готовых осуждать всякое распоряжение, потому только, что оно старо; и все переделать на новый лад. Почему не держаться старины, если она не противоречит современным требованиям? Потому нынешней системы воспитания в духовных училищах мы безусловно не осуждаем; но не можем не сказать, что второй способ, по нашему мнению, гораздо лучше первого. Вот причины, которые заставляют нас так думать!

1. Трудно найти специальное училище, в котором бы всеми преподаваемыми науками занимались ученики с одинаковым усердием. Как ни будут начальники всесторонне-образованными и беспристрастными; наставники сведущими и деятельными, воспитанники прилежными и покорными; второстепенные предметы все останутся на заднем плане. Это замечание особенно нужно приложить к духовным училищам. Их начальники, по крайней мере, некоторые, считают, как мы выше заметили, занятие светскими науками даже вредным для богослова. Поэтому, если в духовных училищах удержится теперешняя система воспитания, то воспитанники их никогда не узнают тех наук, которые считаются необходимыми для образованных людей. Существование этих наук, конечно, можно будет подтверждать училищными программами, списками об успехах учеников, отметками в аттестатах, выдаваемых воспитанникам, расходными книгами, в которых наставники расписываются в получении жалованья – и другими официальными документами; но ученики и начальники также мало внимания станут обращать на светские науки, как и теперь; – их только будут терпеть. Но если держаться второго из указанных нами способов, то волей или неволей воспитанник должен будет заниматься всеми науками, составляющими гимназический курс, если бы он даже только думал о вступлении в священники; потому что его не допустят до слушания специальных лекций по богословию прежде, нежели он получит аттестат гимназический. Даже начальники – зилоты исключительно-богословского-образования – не будут иметь благовидных причин заставлять мальчиков пренебрегать светскими науками.

2. Преподавание богословских наук весьма много облегчится по следующим двум причинам. а). При теперешней системе в каждый класс духовных училищ вносится как можно более богословских наук, чтобы с первого раза уже видно было, что тут учатся не Бог знает какие ученики, а те именно, которые готовятся к занятию иерархических мест. От этого, как мы сказали выше, некоторые науки или преподаются по два и по три раза, или читаются ученикам, которые по своему возрасту еще не способны их понимать. б. От заведенного ли порядка, от возвышенности ли предметов или от других причин ныне многие учебники по богословским наукам, как уже замечено, не отличаются ясным, удобопонятным, современным языком и изложением; для малых детей учиться по таким учебникам не только тягостно, даже наказание. Но если держаться в духовных училищах второго из предложенных нами способов, то не будет надобности заставлять учить одно и тоже два – три раза, и затверживать науку, которая по содержанию и слогу недоступна детскому уму. Облегчение, по нашему мнению, очень значительное, и сверх того мальчику богословские предметы не будут прискучивать; изучение их не обратится в пустой формализм и механизм, как это теперь случается.

3. В настоящее время в священники поступают, как будто бы по сцеплению различного рода роковых необходимостей. Священник, или причетник везет своего сына в духовное училище; потому что нет почти возможности воспитать его в других местах. Начальники и учителя воспитывают мальчика так, чтобы он годен был только для поступления в духовное звание; и в этом случае не обращают внимания на то, имеет ли он способности и охоту быть священником или причетником? Мальчик вырос и кончил курс семинарии; может быть, ему духовное звание и не очень нравится, но куда деваться, когда он так воспитан и в таких обстоятельствах находится, что выгодная служба по другим ведомствам для него почти невозможна? Наконец епархиальное начальство должно только из воспитанников семинарий выбирать священно-церковно-служителей. Ведь, как угодно, а все эти обстоятельства поневоле назовешь сцеплением роковых необходимостей. Не спорим, что и ныне между нашими пастырями есть очень много лиц достойных полного уважения; но сколько найдется таких, которые не заслуживают его, не принадлежали бы к духовенству при ином порядке дел? Совсем другое было бы, если бы научное приготовление к духовному званию начиналось после того, как молодые люди окончили гимназический курс. Начальство духовное избирало бы только тех, которые заслуживают эту честь по своим способностям, поведению и даже по своему умственному и нравственному настроению; да и сами воспитанники, как люди взрослые и образованные, станут переменять сюртук на подрясник, и рясу по зрелом обсуждении того, способны ли они быть священниками или дьяконами. Конечно и при этом положении дел не все они будут образцовыми пастырями, но уже наверное можно сказать, что число недостойных пастырей, равно как и тяжебных дел в духовных консисториях весьма уменьшится. Замечательно, что некоторые из наших единоплеменников в Австрии предупредили нас в этом отношении; у них священники и дьяконы должны иметь полное гимназическое образование и потом уже слушать богословский курс. Не стыдно ли нам?

4. Начальство духовное избавится от тягостной обязанности скорбеть о том, что многие из получивших полное семинарское воспитание бродят пять и более лет по помещичьим домам в качестве домашних учителей, или живут у своих отцов, забывая приобретенные сведения, и что, не смотря на все это, таких людей приходится посвящать в священники. Если отделить гимназическое воспитание от богословского; то начальство станет избирать кандидатов на священнические и дьяконские места, вполне сообразуясь с количеством вакантных мест; в таком ограничении его уже никто не станет обвинять. Но с другой стороны белое духовенство не будет жаловаться на стеснительное положение, в которое оно теперь поставлено так называемыми штатами семинарии; потому что дети его, получив гимназическое воспитание, могут поступать на всякую гражданскую службу и во всякое учебное заведение. Таким образом, число кляузников – подьячих, плохих мещан и государственных крестьян уменьшится; место их займут люди образованные; от этой перемены, кажется, и государство получит пользу, да и честь духовенства перестанет страдать.

5. Наше духовенство в настоящее время составляет не только особенное, но отрешенное, в себе самом замкнутое сословие. Дети его, конечно, как мы уже много раз замечали, вступают в мещане, небольшая часть в чиновники, медики и на другие ученые должности; – дочери выдаются в большом количестве за мужиков и мещан, нередко за приказных, реже за чиновников, еще реже за купцов, и то третьей гильдии и уже слишком редко за дворян. Но зато из других сословий никто не имеет или возможности, или охоты поступать в духовное звание; самые монастыри наполнены преимущественно не доучившимися, исключенными семинаристами и пр.; впрочем, здесь все-таки встречаются лица из других сословий, ныне между епископами даже есть двое из дворян. В белом же духовенстве мы решительно не знаем ни одного примера, чтобы какое-либо лице его происходило из других сословий, только в рижской епархии есть священники из обращенных в православие тамошних крестьян. Этого мало; – самые жены духовных лиц почти все без исключения из духовного же сословия; многие, едва ли даже не все епархиальные начальники только в крайних, каких-либо экстренных случаях позволяют отступать от этого обычая; мы знаем не одного профессора семинарии, который, решившись вступить в брак с дочерью купца, дворянина и пр., должен был первоначально оставить духовное звание. Но, да будет известно тем, им же ведати подобает, что всякое сословие, в себе самом замкнутое, не обновляемое, не освежаемое лицами из других сословий, слишком легко с течением времени может переродиться если не в касту, то в корпорацию, чуждую по своим обычаям, интересам и мнениям для прочих сословии. У нас, может быть, еще такого перерождения нет, но оно будет непременно, если не уничтожатся причины, благоприятствующие тому, законы, управляющие природой и человеческими обществами, не отразимы и для духовного званья. Но если разные обстоятельства не позволили еще нашему духовенству усвоить себе дух свойственный каким-либо кастам или корпорациям, то над ним давно уже тяготеет другое последствие изолированного его положения. Известно, что сословие, которое отделило себя от века китайскими стенами, мало по малу подвергается колкостям, насмешкам, пренебрежение любви, зависти, даже ненависти других сословий. Все эти чувства скорее и яснее обнаруживаются, когда первое не имеет политического значения и не может содействовать улучшению материального быта последних. К искреннему сожалению должно сказать, что наше духовенство испытывает уже невыгоды своей изолированности. Не возражайте нам, что русский народ набожен, что он благоговеет пред служителями алтаря Господня, что подозревать его в неуважении к ним есть клевета и пр. И мы нисколько не сомневаемся в набожности русского народа; согласны что он уважает священника, как служителя алтаря Господня, как совершителя Божественных Тайн. Но уважает ли русский народ священника, особенно дьякона и причетника, как сограждан, как общественные лица? В этом мы очень сомневаемся. В самом деле объясните нам, отчего не только высшие, но и средние классы общества избегают семейных связей, и даже дружеских отношений с белым духовенством? Отчего священник является в дом только с требами? Отчего туда даже, где он приглашается, как советник и друг дома, ни жена, ни дети его не впускаются? Отчего увидите косые или насмешливые взгляды, услышите колкие сарказмы, когда в святки, или пасху по петербургским улицам проезжают мимо вас кареты, наполненные духовными лицами, или когда эти лица стоят где-либо кучкой под воротами, в ожидании позволения войти в квартиру, может быть купца третьей гильдии? Отчего ненапечатанный еще лексикон слов русского народа так богат злыми поговорками и язвительными прозвищами касательно духовенства? Отчего нередко в деревнях толпа народа, поклонившись своему священнику, после вслед за ним посылает выставляемые языки и другие жесты, в которых нельзя видеть уважения? Отчего семинаристу не всегда удается пройти по городским улицам без того, чтобы не только мещанские мальчики, но и взрослые не приветствовали его прозвищами? Отчего даже священников в чужом приходе, на перевозах, у дворников, при встрече на дороге честят нелестными названиями? Подумайте, господа, о наших вопросах; и как бы вы на них не ухищрялись отвечать, ваши ответы никогда нам не докажут, что духовенство in согроге пользуется уважением у русского народа. Как кому угодно, а, по нашему мнению, подобное положение не только унизительно для духовенства, но вредно для религии; мы уже замечали, что уважение к религии и в массах много зависит от уважения к служителям ее.

Такое несчастное положение изменится, если воспитание детей духовенства и поступление в него будет происходить по второму способу. а. И ныне у многих лиц светского сословия появляется желание в зрелом возрасте поступать в духовное звание; но этому препятствует то, что в детстве трудно заметить, к чему особенно мальчик способен и наклонен; а потом способности и наклонности ясно обнаружатся, когда владелец их получил гимназическое образование; ему еще учиться в семинарии для приготовленья к священству лета и разные обстоятельства не позволяют. Но при предполагаемой нами системе препятствие это уничтожится. Всякий, кончивший курс гимназии, будет иметь право поступать в училище, в котором преподаются науки богословские для приготовления священников; будь только хорош, всякий может сделаться священником. От этого вскоре между духовенством появится много лиц, которые будут иметь родственные связи в средних и высших классах общества; духовенство перестанет быть изолированным сословием. б. В настоящее время слишком редко случается, чтобы в духовных училищах общался и особенно кончил полный семинарский курс кто-либо из светских сословий. Еще менее примеров, чтобы дети из духовного звания, выслушав полный гимназический курс, обучались после в семинарии или академии; кажется, вовсе нет таких примеров. Этого мало; – во многих, едва ли даже не во всех местах семинарии и гимназии несколько похожи на два враждебных лагеря; в не очень даже давнее время происходили между воспитанниками тех и других побоища. Но с изменением нынешней системы воспитания в духовных училищах светские лица станут отдавать своих детей в духовные гимназии и наоборот духовные лица перестанут бояться светских гимназий. Поэтому еще с детства между мальчиками обоих сословий будет завязываться дружба и знакомство, и известно, что школьные связи остаются на всю жизнь; своих товарищей по училищным скамьям мы помним и любим едва ли не больше, нежели своих сослуживцев. Вот новая точка для сближения духовного звания с прочими сословиями. с. Справедливо или нет – спорить не будем – а только ныне распространено очень неблагоприятное мнение о семинарской образованности; ее считают отсталой, схоластической, приписывают ей свой покрой, который неудобен для прочих сословий. Это неблагоприятное мнение переносится на духовенство, состоящее из лиц, получивших воспитание в духовных училищах. Но с изменением системы семинарского воспитания не только такое мнение уничтожится, но понятие об образованности священников возвысится. Они, получив гимназическое образование, не будут считаться людьми отсталыми, не современными. Затем, в зрелом возрасте, при развитом рассудке, выслушав полный богословский курс, ознакомившись с ним не чрез механическое затверживание, а при помощи разумного понимания, они для прежних своих товарищей по гимназии и должны казаться людьми, получившими уже высшее факультетское образование. Очевидно, что при описанных нами условиях неблагоприятное мнение о духовенстве постепенно уничтожится. Духовные лица тогда найдут себе защитников в своих родственниках, в своих школьных товарищах; всесторонняя их образованность, соединенная с основательными сведениями в богословских науках, не позволит даже недоброжелателям считать их людьми отсталыми, или с каким-то странным настроением. Если такое состояние продолжится несколько десятилетий, то духовные лица могут сделаться не только пастырями душ, но и передовыми людьми в образовании. А разве это дурно?

Но здесь нам могут возразить: «и теперь здоровье воспитанников духовных училищ весьма сильно расстраивается от множества преподаваемых им наук; и теперь им надо обучаться для окончания семинарского курса не менее 12 лет. Что же будет, когда для священника понадобится полное гимназическое образование и кроме того основательное знакомство со всеми богословскими предметами? Тогда большая часть воспитанников совершенно расстроит свое здоровье; а притом им придется обучаться чуть не до седых волос» На это возражение отвечать не трудно. В третьей части нашей статьи³ доказано, что здоровье учеников расстраивается не от мнимого, небывалого множества предметов, а от устройства… училищ и от разных других причин. Вот в чем и еще в кое каких обстоятельствах, о которых нам нельзя было говорить, заключается причина дурного состояния здоровья духовных воспитанников. Равным образом к 12 годам нынешней семинарской образованности не будет надобности прибавлять ни одного дня; даже можно сократить этот срок одним или двумя годами. Позвольте доложить, что в гимназиях нужно обучаться только семь лет; неужели дети духовного звания не способны сделать то же, что делают дети из других сословий. Но мы спорить не будем; прибавим им еще один год. Затем по окончании гимназического курса взрослому, образованному человеку, с развитыми способностями, с окрепшим умом в три года очень легко изучить богословские науки. Ведь и теперь, если в семинарии выделить классы, назначенные для преподавания светских предметов, именно: словесности, логики, психологии, всеобщей и отечественной истории, математики, физики, естественной истории, медицины, сельского хозяйства, языков французского, немецкого, латинского и греческого; то на богословские предметы не останется половины шести лет. Поверьте, что при разумном, толковом преподавании науки гимназического курса и богословского факультета научатся воспитанниками даже менее, нежели в 12 лет без всякого расстройства здоровья. Впрочем, если бы из уважения к тем лицам, которые детей духовного звания считают более тупыми, нежели гимназистов, прибавим один или два года, то до седых волос, даже до 25 лет, далеко бы еще не доходило; все бы могло оканчиваться при нормальном ходе дел около 21–22 года, – именно того времени, ранее которого поступать во священники не следует. А между тем кандидаты на священнические места не только были бы столь же образованными в светских науках, как лучшие гимназисты, но и вполне ознакомились с богословием; были бы не семинаристами, а почти академиками.

Принятию новой системы противоречит нынешнее раздробление семинарской образованности на две части. Известно, что дети духовенства сначала обучаются шесть лет в низших училищах и, по окончании курса здесь, выдержав экзамен, переходят в семинарию. Таким образом предметы, преподаваемые в низших духовных училищах и в семинариях тесно соединены между собой; первые служат подготовительной школой для последних, и семинарское образование опирается на училищное. Если воспитание духовных лиц первоначально должно будет происходить по гимназической программе; то естественно рождается вопрос: что делать с низшими духовными училищами? Если их оставить, то нужно будет предметы гимназические разделить на две части; одни преподавать в училищах, а другие – в семинариях; – очевидно, такое разделение повредит единству преподавания тем более, что между наставниками семинарий и училищ большое есть различие. А если училища закрыть, то во многих семинариях будет необыкновенное многолюдство. Мы нисколько не затрудняемся отвечать на это возражение. Связь между училищами и семинариями так тесна, что соединение их под одно управление не произведет расстройства, не потребует никаких перемен в ученом отношении; только вместо трех будет в семинарии шесть классов и, разумеется побольше учителей и воспитанников. Напрасно станут говорить, что сосредоточение духовного образования в одном губернском городе затруднит духовенство. Мы уже выше сказали, с какой охотой ныне священно-церковно-служители не жалеют даже подарков, чтобы только дети их учились в училищах губернского города. Другое дело многолюдство учеников. В самом деле с 2000 их начальнику не легко управляться. Но почему же в многолюдных губерниях не устроить двух, даже трех гимназий-семинарий? Прибавка расходов не будет слишком значительной; рассмотрим это.

Лет за десять в некоторых семинариях, напр. тверской, владимирской и пр. считалось всех воспитанников до 700 даже до 900. И эти многолюдные семинарии нисколько не были хуже других малолюдных (астраханской, петрозаводской, тобольской и пр.) ни по успехам, ни по нравственности учеников; даже были гораздо лучше. Значит, на основании уже опыта, в одной семинарии может обучаться 700–900 человек без вреда нравственному и умственному образованию. Но по отчету Обер-Прокурора Св. Синода за 1856 год всех учеников духовно-учебных заведений простирается до 52000; поэтому понадобится 75–58 семинарий, если каждая будет иметь 700–900 воспитанников. Впрочем, такое валовое разделение не удобно по местным условиям. Применим свои замечания к отдельным епархиям. Из того же отчета видно, что число всех учеников, как семинарий, так и низших училищ не превышает 800–900, – в 24 епархиях (петербургской, псковской, могилевской, полоцкой, литовкой, рижской, олонецкой, архангельской, черниговской, харьковской, екатеринославской, тифлисской, минской, кишеневской, херсонской, симбирской, оренбургской, астраханской, кавказской, тобольской, томской, иркутской и камчатской). Таким образом в половине епархий с закрытием низших училищ все воспитанники могут составлять одну семинарию; не более владимирской в 1847 году; а в семнадцати епархиях все число воспитанников не превысит даже 600 человек. Из остальных затем семинарских ведомств, только в тверской, курской, орловской, московской, владимирской, костромской, рязанской и тульской губерниях при двух семинариях в каждой будет находиться более, нежели по 800 чел. Отсюда очевидно, что по всему православному ведомству понадобится немного более 80 семинарий, из которых только в некоторых будет по 800, а более нежели в 40 число воспитанников не превысит 500–600. Конечно, при этом случае потребуются расходы более, нежели в 30 семинарий, но вместе с тем не должно упускать из вида, что закроется почти 200 низших училищ; и, следовательно, прибавка расхода сделается незначительной. Затруднение на первый раз будет состоять в помещении; но от продажи тоже чуть не 200 училищных зданий можно получить немаловажную сумму; кроме того, в многолюдных епархиях уездные училища губернских городов большей частью имеют столь обширное помещение, что в них без труда может находиться семинария, особенно если бедные воспитанники станут получать денежное вспоможение, а не жить в училищном доме. Но если бы и была значительная прибавка расходов, то сколько будет выгод? Начальники и наставники семинарий, все без исключения воспитанники высших учебных заведений способнее управлять училищами и учить детей, нежели семинаристы, которыми наполнены большей частью низшие училища. – Право, стоит об этом подумать!

Если научное образование детей, предназначаемых к духовному званию, разделить на два периода: предварительный – гимназический и окончательный – богословский; то сам собой рождается вопрос: в чьем управлении состоять училищам, в которых станут воспитываться дети духовенства! Богословское отделение без всякого спора должно быть в ведомстве духовного начальства; подчинить его светскому управлению то же бы значило, что воспитание кадетов поручить архимандриту, или протоиерею.

Что же касается до духовных гимназий, то им, по-видимому, всего лучше состоять под ведением министерства Народного Просвещения и под ближайшим управлением таких же директоров, какие ныне находятся в гимназиях; ведь предметы учения в предполагаемых духовных гимназиях одни и те же, как во всех светских нынешних гимназиях; почему же им всем не быть в одном ведомстве? Наши читатели могли заметить, что мы непричастны иерархическим претензиям и тенденциям. Но в этом месте открыто скажем, что, если бы действительно для воспитания детей белого духовенства были устроены училища во всем одинаковые с гимназиями, что их должно подчинить духовному начальству. Вот причины, которые заставляют нас так думать: 1. деньги для содержания духовных училищ ныне получаются не из государственного казначейства, а из особых источников, которые можно назвать церковными. Сюда относятся а. ежегодный доход от продажи восковых свеч в православных церквах, простирающийся более, нежели на 900000 рубл., и б. проценты с так называемого духовно-училищного капитала. Он составился, кажется, в 1808 году из сумм, доставленных православными церквами и потом ежегодно увеличивался теми остатками свечного церковного дохода, которые не истратились на содержание училищ; капитал этот ныне состоит более, нежели из 13 милл. рубл. Распоряжаться всеми этими суммами – вполне церковными – всего лучше духовному начальству; видеть их в руках светских людей как-то странно; притом в последнем случае они легко могут получить другое назначение; и наше белое, небогатое духовенство, лишится того пособия, которым облегчается воспитание его детей. 2. Большинству духовенства не понравится, если его дети от начала и почти до конца воспитания будут находиться под надзором светских людей, из которых многие принадлежат к католическому и протестантскому вероисповеданиям. Оскорблять нравственное и религиозное чувство духовенства в этом случае не следует. Наконец 3. выбор воспитанников, которые по окончании гимназического курса должны поступить в богословское отделение, сделается затруднительным по крайней мере сначала, если духовные гимназии будут находиться не в ведении духовного начальства. Время, может быть, все уладит и угладит, но всякую реформу первоначально не должно начинать совершенным разрывом с прошедшим.

Сюда находим нужным присовокупить, что никак не следует поручать одним и тем же лицам ближайший начальственный надзор, как за той гимназией, в которой будут воспитываться дети белого духовенства, так и за собственно уже богословским отделением, в котором лица, воспитавшиеся в гимназиях, должны уже исключительно заниматься богословскими и церковными предметами. В самом деле воспитание во втором должно быть направлено исключительно к одной специальной цели, чтобы приготовить достойных пастырей церкви; а обучение в первом должно быть устроено так, чтобы воспитанники были способны поступить во все слои общества. Как же теперь одному и тому же лицу быть руководителем детей по двум разнохарактерным направлениям? Ему надо или, так сказать, двоиться, разыгрывать две роли, или увлечься одним направлением. Очевидно, то и другое не хорошо.

Какого звания лицам следует поручить управление теми гимназиями, в которых будут воспитываться дети духовного звания, об этом частному человеку говорить довольно затруднительно. Но мы позволяем себе сделать здесь одно замечание. Нам кажется непонятным, отчего даже теперь считают неспособными к управлению духовно-учебными заведениями тех магистров и кандидатов богословия, которые носят фрак и сюртук? Ведь они тоже из духовного звания, воспитались в духовных училищах, учились и учат не хуже, а даже лучше других. Отчего же к ним такое недоверие? Странность эта тем замечательнее, что лица, которым так ясно не доверяют, переменив свое платье, тотчас же могут сделаться начальниками духовных, даже высших училищ. А сколько в этих жалких и несчастных тружениках погребено усердия, знания и деятельности? Поэтому мы думаем, что управление духовными гимназиями (если они когда-либо установятся) лучше бы всего поручить воспитанникам духовных академий, не поступившим ни в священники, ни в монахи. По своему образованию они нисколько не ниже последних, по своим семейным обстоятельствам лучше монашествующих лиц могут понимать детские наклонности, шалости и даже страсти, по гражданскому положению ближе к государству. Они большей частью чужды ригоризма, аскетизма, фанатизма, не будут считать грехом заниматься светскими науками и следить за успешным их преподаванием, не станут увлекаться мистическими теориями и пр. Почему бы их не сделать начальниками училищ, в которых будут преподаваться светские науки детям духовного звания? Неужели и тут надо все подчинить иночествующей братии?