VII. Эпоха „Франков“

Время, когда эфиопское царство не раз бывало на краю гибели, подвергаясь с одной стороны, опасности быть стертым с лица земли мусульманами и галласами, с другой – потерять религиозную самобытность и попасть в духовное рабство к Риму, конечно, благоприятствовало появлению героев веры и патриотизма, жертвовавших жизнью за родину и церковь, и выступавших дерзновенно на их защиту. Синаксарь отмечает в числе святых трех царей этого времени: многострадального Лебна-Денгеля, благородного мученика Клавдия²¹⁰ и миролюбивого Иоанна I, завершившего эту эпоху внешних осложнений, смененную затем временем внутренних монашеских смут. Далее, мы находим упоминания о различных мучениках и мученицах. О некоторых из них прямо сказано, что они пострадали в это время, напр., авва Асер,.мамхер из Бали (11-го генбота) убит при Лебна-Денгеле во время путешествия в Иерусалим, Магдалина, мать Фануила из рода князей Даварро – потомков Сайфа-Арада – пострадала от арабов при Гране (13-го санэ), дабра-либаносские монахи Такла-Адонаи, Тавальда-Мадхан, За-Иясус „и иже с ними“ – от галласов²¹¹ и т. д. О других, напр. Амата-Микаэль и Амата-Вахед, ничего не сказано, но можно предполагать, что и их страдания относятся к этому же времени. Сюда же относится и синаксарное житие внука царя Наода и современника царей Лебна-Денгеля и Клавдия – Лаэка-Марьяма, взятого в плен мусульманами. Житие это, несмотря на дурное состояние текста, принадлежит к числу лучших в смысле историческом, так как ссылается на хронику Лебна-Денгеля, составленную Сена-Крестосом и Параклитосом. С этой стороны оно уже оценено и разработано Дюнсингом²¹². Кроме этих мучеников и исповедников, синаксарь сохранил от этого времени имена и преподобных, жизнь которых прошла более или менее мирно, напр., дабра-либаносских настоятелей: Марха-Крестоса (9-й по счету; в списках Иемерхана-Крестос 24-го тера = 19-го января), Аввакума (известного прозелита из ислама и литературного деятеля, 11-го настоятеля Дабра-Либаноса²¹³), Батра-Вангель (вар. Затра-Вангель – 17-го? настоятеля²¹⁴). Вероятно, к этому же времени относится жизнь „Иосифа светильника мира“ сравнительно обширное житие которого помещается во всех синаксарях под 19 генбота. Я, по крайней мере, заключаю что из единственного места жития, дающего хотя какую-нибудь точку опоры для суждения о хронологии: святой постригся в Дабра-Либаносе от рук Тавальда-Мадхана. В списке дабра-либаносских настоятелей, помещенном в парижской рукописи 137, этого имени еще нет, остается предположить, что он правил обителью после перечисленных 17-ти, а это приведет нас в разбираемую эпоху. Возможно, что пострадавший от галласов Тавальда-Мадхан тожествен с этим. Во всяком случае житие представляет для историка сравнительно незначительный интерес; главное место отведено видениям и чудесам; рассказывается о чудесном троекратном хождении в Иерусалим, к гробам всех Апостолов, в Парфию (Bartos) и Индию (Hendake), по водам, на львах и пантерах²¹⁵. Говорится также о многочисленных хождениях его по эфиопским пустыням в Валаке, Тигрэ, Бараке, Самене. В последнем он посещает гробницу сладкопевца Иареда и, найдя щель, у входа изучает его „Врата Света“. Собравшимся вокруг него монахам он оставляет устав, чтобы они „не приобретали ни стяжания, ни скота, не ели мяса, не пили вина и сикера, поучались смирению и кротости, не празднословили и не смеялись в церкви“. Погребен был в церкви, именуемой Дабра-Табор, и „явились от тела его чудеса и знамения без числа“. Где была эта обитель и тожественна ли она с находящейся в Бегамедре, неизвестно²¹⁶.

Жития этих и других святых этого периода дали бы несомненно много для историка, если бы были известны в пространном виде. К сожалению, мы располагаем только краткими синаксарными заметками, иногда простыми упоминаниями имен, и можем только утешать себя тем, что пространные жития и этих святых могут со временем найтись. На их существование указывает, напр., синаксарная заметка о Марха (Иемерхана)-Крестосе: „все доблести и слова его записаны в книгу подвигов его, чтобы читаться в день памяти его“. Единственную такую „книгу подвигов“, от этого времени, представляет пока житие подвижницы и исповедницы Валатта-Петрос.

Еще 1876 году Schodde дал в Zeitschrift des deutschen Morgenländischen Gesellschaft²¹⁷ описание эфиопской рукописи Дрезденской Королевской библиотеки, в которой заключалось обширное житие Валатта-Петрос. Он привел краткое содержание его, указал на его интерес и важность. Мы уже имели случай говорить что его заключения об авторе произведения не могут быть безусловно приняты, так как в списке Британского музея, которым мы пользовались²¹⁸, при тождестве текста введения, имя заменено другим. Но время составления жития дается в обоих рукописях одинаково – 30 лег после кончины святой, 7165 год „милости“, 5 год царствования Иоанна I, т.е. 1672 г. по P. X. Судя по выдержкам, сообщаемым Шодде, текст в обоих списках тожественный, но дрезденский иллюстрирован 60-ю раскрашенными картинами. Кроме этих двух списков, в коллекции d’Abbadie имеется еще третий, написанный, как говорит автор, на основании эпилога в 1714–15 году²¹⁹. Здесь также есть три иллюстрации. Наконец, в оксфордском синаксаре есть сказание о святой, представляющее сокращение пространного. Житие это принадлежит к лучшим произведениям эфиопской литературы и по содержанию, и по форме. Последняя, впрочем, несколько растянута, благодаря обилию текстов и риторических отступлений, однако чувство меры автору удалось сохранить.

Благочестивые н богатые родители святой, по имени Бахр-Сагад и Крестос-Эбая, происходили из знатного рода в Даваро и Фатагарг; у них были еще дети и „князья“ (makwänent): Павел, Заманфас-Кеддус, Лесана-Крестос и Заденгель-Иоханнес. Отец в успенский пост (soma nahasi) уходил на о. Рёма (Römä), и так постился и подвизался, стоя в воде и нося железные вериги; по окончании поста устраивал пир для бедных. Когда однажды у него не оказалось средств для этого пира, он по молитве поймал рыбу, и в ней нашел кусок золота и целую унцию (hёlёq); другой раз, стоя в церкви за обедней, он удостоился видеть чудо пресуществления; а один монах видел солнце, сиявшее из чрева его жены. Последнее было объяснено, как предзнаменование рождения дочери, „которая воссияет, как солнце во всех концах мира; и будет она водительницей слепых сердцем и будут исповедаться ей цари земные и архиереи, и соберется к ней много людей с четырех углов мира, и будут единым собранием в угодными Богу, и ради нее будут называться имена ваши до скончания века“. После этого супруги молились „великим правилом (каноном)“ две недели, чтобы им было открыто, правда ли это. Увидав в видении тоже самое, Крестос-Эбая зачала: болезненные роды облегчились по молитве ее мужа, который поспешил затем в ее комнату, „хотя он был князь (makwänen), и ему не подобало входить в место рождения и его не пускали“; он обнял младенца – дочь и удивился красоте ее. На 8-й день ее окрестили и нарекли Валатта-Петрос. Отец любовался и утешался ею: с нею играл и ею хвалился, но ему не удалось увидеть исполнения пророчества – он умер вскоре после ее рождения. Воспитание взяла на себя мать, научившая дочь Св. Писанию и затем выдавшая ее замуж за князя (makwänen) Малька Крестос (Malk’a Krёstos), „главного советника царя Сисинния, который царствовал в вере Франкской“ – „да будет ему женой по уставу брака, как дочь князя“. Трое детей от этого брака умирали вслед за рождением, ибо святая молилась, чтобы они остались жить только в том случае, если будут угождать Богу. После этого она неохотно жила с мужем, стала поститься и по вечерам удаляться к церкви для ночной молитвы; по воскресным дням она устраивала обед для священников; женщина, помогавшая ей в этом и тяготившаяся своим делом покаялась, когда была приведена к церкви и увидала подвиги священников. Устраивала Валатта-Петрос обеды и для бедных, причем сама ела только печеные горькие листья растения ранче (rant'e) и пила воду. Наконец она нашла случай уйти от мужа. Тот ушел на войну к царю Сисиннию. В это время она жила в стране Семада (Sёmädä) на вершине (?) Таселас (Tasläs). К ней явились два монаха: авва Ямана из Рёма и авва Тазкара-Денгель с Цана, посланные аввой Фатла-Селасе, чтобы отвести ее на Загё (Zage). Тогда, раздав все свое достояние бедным, она ушла с ними, взяв с собой 8 унций золота для раздачи на дороге нищим и церквам. С нею пошли три служанки: Марьям, Александра и Евпраксия. После дневного переезда на муле прибыли в Махдара Эгзеетна Марьям Paчä²²⁰ (Mahdara Egzё’ёtna Marjam Rat’a). Святая переносила с терпением все лишения на пути, хотя раньше привыкла к удобствам: если, вставая с ложа на ковер, она ступала на корку хлеба, у нее из ноги шла кровь. Затем пошла в Чагеарё-Зегба (T'ägüärü-Zögbä), а оттуда в Нечат (Not'at), где остановились в доме старицы-монахини Амата-Петрос на несколько дней в продолжали путь в Робит и Эмбра (Embёrä) против Загё. Здесь на берегу озера жил хозяин лодок, по имени Keфлa-Марьям, у которого они остановились, и затем пошли уже в Загё. Здесь они возблагодарили Бога и приветствовали „святых, которые были в этой пустыне – монахов и монахинь“. Валата-Петрос понравилось место, она решила остаться в нем, остригла свои волосы в надела клобук (qob’ä). Муж ее, находясь в лагере с царем, услышал об ее бегстве, и попросил у царя отпуска для ее розысков. Во гневе и ярости послал он своих воинов называемых „Сельтан Маред“ (seltün-mar‘Od = «Государь-ycтpaшитель») с ликаазмачами, которые обходя все местности, узнали, что святая убежала в Загё в Робит. Этот город был разграблен; Кефла-Марьям был связан, его имущество расхищено. Затем начальнику воинов было приказано взлезть на дозорный шалаш на берегу и наблюдать за проезжающими по озеру. Сам Малька-Крестос поплыл к везаро Валатта-Гиоргис, дочери царя Сарца-Денгеля и к авве Фатла-Селасэ. Те стали его упрекать за разрушение города. Он пал к ним в ноги и просил рассудить между ним и женой и примирить их, клятвенно обещая даже перестать быть воином царя, если она того захочет. Тогда они уговорили Валатта-Петрос вернуться к мужу, хотя она и уверяла их, что он не сдержит клятвы. На другой день ее повезли авва Ямана Крестос и авва Тазкара-Денгель. Когда они были на озере, воины, сидевшие на дереве mämä услыхали плеск воды и услыхали что они злословили Малька-Крестос и его знать, а Валата-Петрос их унимала. Воины спустились, часть их скрылась, другие побежали к своему господину и рассказали ему. Между тем монахи приплыли, не заметив скрывшихся воинов и, так как была ночь, то не сошли на берег, а остались на озере до утра, ожидая мула. Тогда главный воин вышел из засады и хотел захватить их; чтобы напугать, он ударил их мечом в ножнах и даже ранил Тазкара-Денгель в ногу. Валата-Петрос ударила его по щеке. Между тем явился сам Малька-Крестос и в гневе сбросил с нее клобук Она упала без чувств, и все усилия посадить ее на мула были безуспешны. Тогда он велел ее вести воинам, взяв за четыре конца одежды. Приходилось пробираться среди колючих растений, и воины, изнемогая от тяжести и боли стали просить ее пощадить их. Она стала на ноги и дала посадить себя на мула. В это время пришли посланцы от аввы Фатла-Селасе и везаро Валатта-Гиоргис и стали упрекать Малька-Крестоса за неисполнение обещания и за то, что он похитил жену, как разбойник. Он покаялся и они его примирили с женой, с которой он в вернулся в Семада. Но она все продолжала тяготиться супружеской жизнью и искала случая уйти. «В это время началась франкская вера. Убит был абуна Симеон митрополит с Иулием, и сделались они мучениками. А сей муж-убийца митрополита отдал одеяние митрополита Малька-Крестосу. Когда мать наша св. Валатта-Петрос узнала это, ужаснулась и возненавидела его и не хотела приближаться к нему... и говорила: „как я могу жить с тобой не христианином – ты убил митрополита и у тебя его одежда“. Она опять стала вести монашескую жизнь: остригла волосы, не употребляла благовоний, не красила ногтей, не мазала глаз, не носила красивых одежд. Наконец муж решился отпустить ее, поклявшись, что не будет преследовать, и отправил ее к родным ее, сказав: „возьмите дочь вашу; она не радовала, а печалила меня; мы не были плотью единой, как подобает мужу и жене; пусть она отселе делает, что хочет и думает“. Все слуги плакали, прощаясь с нею. Ее отвезли к ее брату За-Денгелю. Через несколько времени она опять стала стремиться в монастырь, и ушла под предлогом навестить больного мамхера, „ибо духовный отец выше телесного“. Остановившись на пути, она отослала слуг и ночью, когда все спали, ушла с одной девочкой из местных жителей для указания пути, который был крайне труден и из ног ее „текла кровь, как вода“. Прибыв в г. Робит, она поселилась у церкви Богородицы. Скоро девочка соскучилась и ушла от нее. Но сама она не долго оставалась одинока: ее навестила девица, посланная к ней монахиней Лабасита-Крестос из Фарэ, услыхавшей о ее подвигах. Она упросила ее побыть с ней неделю. Потом пришел авва Цегэ-Хайманот, тоже из Фарэ, навестить ее, сказал, что не хорошо ей жить в одиночестве, и обещал прислать к ней монахиню Эхта-Крестос, оставившую, подобно ей мужа и дом и жившую с сестрой. Она ответила, что не хочет жить с женщиной, бросившей дом. Авва сказал, что знает ее с хорошей стороны и уверен, что и она полюбит ее. Затем он пошел к Эхта Крестос и уговорил ее оставить сестру, с которой она не могла вести настоящей монашеской жизни в попытаться пожать с Валата-Петрос. После некоторого колебания она согласилась. Свидание двух подвижниц окончилось тем, что они понравились друг другу и были „как бы раньше знакомы, ибо соединил их Дух Святой“. Потом Эхта-Крестос ушла домой, чтобы послать за Валатта-Петрос лодку, встретила ее я они прибыли в Фарэ; Валатта-Петрос приветствовала всех бывших там сестер и Цегэ-Хайманота. Последний спросив их, любят ли они друг друга, те отвечали, что любят, но не знают, как бежать им. Авва посоветовал Эхта-Крестос отпроситься у Валатта-Петрос идти и сделаться ученицей у Эрсена (Ersёnä – Арсений?) под угрозой уйти тайно, и сам повел об этом дело, отправил ее к Эрсена „и открыл ей тайну его и сказал ей, чтобы она не открывала этой тайны“ (?). Потом посадил их ночью на лодку и велел в тот же день вернуться в Загё, чтобы не настигли их преследователи. Через три дня Валатта-Петрос поехала на лодке в Робит, где жила раньше и поселилась там с Эхта-Крестос; и жили они неразлучно до смерти. Потом они ушли в Дабра-Анко (D.‘Anqo), и Валата-Петрос постриглась там и подвизалась, меля муку и нося дрова и воду, хотя раньше не была привычна к этим работам. С нею ушли Эхта-Крестос, Валатта-Павлос, Валатту-ла-Атнатевос. Она ходила на далекую речку (путь от утрени до 3-го часа) с тяжелым сосудом за водой; на пути ей приходилось подниматься на высокий холм ползком; на средине дороги был большой камень, на котором она отдыхала. „Этот камень назвали „остановкой (mё'ёräf) Валата-Петрос“, и всякий поднимающийся или спускающийся целует его до сего дня, „и будет он памятником призывания имени ее до скончания мира“. Также труждались и ее подруги. Видя это, другие ленивые монахини стыдились и исправлялись, говоря: „увы нам... мы дочери бедняков... мы привыкли молоть и носить воду... а она госпожа и дочь знатных и жена вельможи“...

„Тогда царь Сисинний начал отступать и вводить нечистую франкскую веру, которая говорит, что Христос – два естества (bähröj) после того, как Он соединился и стал совершенным человекоям; он отступил от святой александрийской веры, которая говорит, что вочеловечившись не изменился и не стал никоим образом иным Сын Единородный, но пребыл Бог Слово, как един вид, едина ипостась и едино Божество. Услыхав это мать наша Валата-Петрос, не могла выносить, по удалилась и бегала из города в город, была изгоняема и прибыла в город Сион (Аксун?) со своими подругами... чтобы не слушать хуления франкского и не иметь общения ни с кем, совратившимся в эту веру“. Здесь она также подвизалась, как и раньше – молола, носила воду, собирала упавшие колосья, носила дрова, причем шипы и сучья кололи ей ноги до крови, и все находившие кровь на пути, говорили: „это кровь Валатта-Петрос“. „Благословение Божие было в руках ее“, и она собирала колосья скорее и больше других, так что однажды хозяин поля заподозрил ее в похищении и высыпал ее корзину. Но она терпела это оскорбление безропотно.

„Будучи в этом городе ревнительницей веры, мать наша св. Валата-Петрос не могла терпеть и убеждала граждан не принимать нечистой веры Льва и не поминать имени царя нечестивого во время литургии, как отлученного и проклятого... Когда услышал об этом царь Сиссинний, весьма разгневался и вознегодовал и разъярился, как лев. Он заклял ее братьев и родных и объявил им: „свидетельствую вам небом и землей, клянусь моим царством могучим, что отомщу вам, и вы умрете лютой смертью, и я истреблю от земли память вашу, если вы не приведете мне скоро Валатта-Петрос“... Братья святой испугались, „ибо суров был царь и не щадил никого, как говорил, так в поступал“. Они сталии уговаривать сестру не упорствовать. Та, посоветовавшись со своими сподвижницами, решилась идти с ними к царю и умереть за веру. Мать и братья умоляли ее не губить себя и их, не возмущаться против царя. Мать показывала ей своя сосцы н просила пощадить ее. Но она не послушалась, помня, что „подобает повиноваться Богу паче, нежели человеком“. Царь находился тогда в стане и повелел привести ее к себе. Ее сопровождали мать и братья с плачем, „как покойника, которого несут на погребение“. Она убеждала их лучше плакать о себе и ссылалась между прочим на Римл. 8, 35–38 и Луки 10, 28. Когда они прибыли в царский стан, царь собрал всех судей (makwanen) и вельмож (masafnet) и старейшин (liqawёnt) в заседателей (manäbrёt). Святая не испугалась блестящего собрания. Ее спросили „хранители речи царской“ (‘äqäbjäna nabib za-nёgus): „ты преступила против царя! ты преступила против Бога, и противилась повелению его, не послушалась слова его, осмеяла веру его, склонила сердца граждан не принимать веры его и не поминать имени его во время литургии“. Она ответила только: „я не злословила царя и не преступала моей веры“, причем смеялась. Царь разгневался и велел было казнить ее или отрезать груди. Но тогда выступил ее муж Малька-Крестос и из любви к ней сказал, что это не она смеялась над царем, а бес, который сидит в ней с детства. Советники царя также выставили ему на вид, что из-за казни женщины могут восстать области Даваро и Фатагарь. Ее отпустили, но отослали в далекую страну к родным, с запрещением учить. К ней ходили мамхеры, сохранившие „православную веру», беседовали и взаимно укрепляли друг друга. Наконец ей опять удалось бежать и вернуться в пустынь Загё к авве Цегэ-Хайманоту с Валатта-Павлос и Эхта-Крестос и многими другими и тремя служанками. Раз пришел к ним лукавый человек, которому они предложили вкусное угощение и который взял часть свою, завернув в одежду, чтобы показать людям. Ангел отнял ее у него, когда он хотел достать. В другой раз послал рас Села-Крестос (Sё‘la-Kr.) воина-шпиона, сына мужа Эхта-Крестос разведать, как они живут. Они и его угостили, и он рассказал своему начальнику, что они едят вкусно и живут лучше его. Рас захотел напасть на них. Тогда Валатта-Петрос решилась бежать в Дабра-Антониос к Абабит (Ababit) на лодке по озеру. На пути их чуть не потопил гиппопотам. Когда ее спутницы потерялись и хотели сами броситься в воду, она упрекнула их в маловерии, покрыла их своею одеждой, стала читать „Богородице Дево радуйся“ (Salama Mal’ak), и стала считать зубы чудовища; их оказалось девять. Бегемот ушел и исчез. Монахини прибыли, куда хотели, и спустя несколько дней вернулись в Загё. Когда здесь опять за ними стали „охотиться“ франкские воины, они убежали в Вальдеба. Авва Цегэ-Крестос, которого они покинули, хотел удержать их и остановить на пути. Но Валатта-Петрос сказала: „не вернешься ли ты домой? Что тебе до меня, и чего ты от меня ищешь? Не слыхал ли ты, что говорит писание: „прежде всего да удаляются праведные и монахи от женщин “. Путь был трудный; они утомились, и к тому же пришли в безводную местность. Когда спутницы стали унывать, святая источила воду среди деревьев qüilquäs²²¹ *). Прибыв в Вальдеба, они стали подвизаться постом и молитвой. Валатта-Петрос стала добровольно служить одной сварливой старухе, которой никто не мог угодить и которую все покинули. Она с терпением собирала для нее колосья, молола муку, пекла хлебы, носила воду, получая от нее, вместо благодарности, оскорбления и попреки за неумение и непривычку к черной работе. Когда она умерла, она сама похоронила ее. На все вопросы, неужели нет другого средства угодить Богу, она отвечала, что оскорбляет ее не старуха, а сатана. Шесть месяцев жила она в пустыне, питаясь листьями, пока не испортила себе зубов. Когда мать ее Крестос Эбая прислала в монастырь ослов-, нагруженных мукой и всякой провизией, все сестры обрадовались, но святая до тех пор не привяла посланных, пока после трехдневной молитвы не получила откровения, что это не козни дьявола, искушавшего Спасителя после сорокадневного поста. Вместе с провизией было прислано письмо от матери о том, что она хочет видеть ее. Святая отвечала, что не покинет пустыни и не вернется в мир; мать может, если хочет прийти к ней. Один благочестивый монах Малька-Крестос, чувствуя приближение смерти, пришел проститься с ней. Она опечалилась и стала просить себе смерти. В наказание ей была послана тяжелая болезнь. Монах тоже упрекнул ее и предсказал, что ее жизнь нужна; что от нее получат пользу семь монастырей: Жебай, Ченква, Мецелэ, Загэ, Дамбоза, Афар-Фарас, Замболь, и уже после этого, спасши много душ, она упокоится. „И еще скажу тебе: „читай Евангелие от Иоанна, ибо видел я истинное видение – был прославлен славой многой читавший его постоянно. Сделали над ним покров из света, под ноги его подостлали золотую подстилку. И посему говорю тебе: „читай во все дни жизни твоей“. Сказав это и многое другое из „таин Божиих“ он простился, вернулся в свою келью и переселился из сей жизни, отойдя ко Господу, возлюбившему его“.

У вальдебских монахов было обыкновение молиться от 2-го числа хамлэ (26-го июня) до 8-го хедара (4-го ноября), а затем, приняв благословение от старцев, расходиться и собирать себе пропитание. Валатта-Петрос удалилась на это время от сестер, поселилась близ монахов, чтобы слушать молитвы их, жила под открытым небом, не защищенная от солнца и дождя, и бодрствуя по ночам. К ней ходил ученик Такла Марьям и служил ей. Однажды она избавила его от змия, забравшегося в его келью. Оберегали ее две антилопы – одна у головы, другая у ног. Спаситель явился ей и повелел прекратить свое отшельничество, чтобы быть полезной другим, которые придут к ней со всех четырех стран света. Она долго не доверяла видению, боясь искушения, но потом подчинилась Его воле и, по окончании вальдебского устава молитвы, вернулась из своего уединения к Эхта-Крестос и Германе. Те догадались, что она имела видение, но она долго скрывала от них, боясь славы. Затем она начала укреплять жителей Вальдебы в вере правой и отвращала от веры франкской. Сисинний, услыхав об этом, послал соглядатаев наблюдать за ней. Когда ей об этом сообщили, она ушла в высохший поток (дело было летом), взяв с собой книгу „Häjmanota abau“ („Вера отцов“) и другие книги. Вдруг пошел ливень, наполнивший русло, но не повредивший ни людям, ни книгам – не пострадала ни одна буква. Вернувшись на старое место святая находит лекарственное питье для исцеления от внутреннего червя и поит их других. Когда в Вальдеба появился змей „шалхвильхвит“ (sülhuilhuit), выходивший по ночам, разбивавший головы и выпивавший мозги, монахини в ужасе разбежались. Валатта Петрос, которую они грозили оставить одну, пошла в область Цаламт (Salamt)²²², где также проповедовала против „нечистой веры Франков“. Сисинний, услышав об этом, „зарычал, как лев, и сказал: „я оставил ее в покое, a она не оставляет меня, я помиловал ее, а она меня не милует. Теперь я решу, что мне делать“. Он велел правителю области Амбарас-Филофею привести к себе святую. Когда тот объявил ей приказ царя, она отдалась в его руки со словами: „я готова умереть и не боюсь ничего“. С нею шли Эхта-Крестос, Марьям-Сена, Марьямавит и Александра. В месяце генботе прибыли к царскому стану и их поместили в доме дадазмача Б’эла-Крестос. К ним приставили трех „мамхеров лжи, вельмож франкских“, чтобы склонять ее оставить „истинную веру Диоскора и перевести ее в нечистую веру Льва, которая говорит, что Христос во двою естеству по соединении несказанном“. Они были посрамлены. Тогда стали их посещать другие Франки, толкуя ей свои нечистые книги, но Валатта-Петрос не слушала их слов, не принимала их веры, а смеялась и глумилась над ними“. Царь осведомлялся у них об успехе их проповеди, но получив в ответ: „как войдет вода в каменное сердце?», захотел казнить святую, и только оставил это намерение по совету приближенных, выставивших ему на вид, что пример мученической смерти вызовет многочисленные подражания и царю не над кем будет царствовать. Тогда решили ее отправить в страну Жебай (Göbaj) и отдать в узы к одному шанкеланину. Но тут муж ее Малька-Крестос попросил царя поместить ее у него с тем, чтобы к ней ходил „франкский мамхер Афонсу“ (Альфонс) для ежедневных собеседований. Он ручался, что через месяц она будет обращена. Царь согласился; ее поместили со спутницами в доме мужа и приставили Альфонса, который стал толковать ей свои книги, но был ею посрамлен. Когда по прошествии зимнего месяца царь узнал об этом, он отправил ее в Жебай одну, без спутниц, под надзор шанкеланина. Мать ее, узнав об этом, послала к ней рабыню Иларию. Три года она сидела в узах, не ела и не пила. Когда ее страж спросил о причине того, что она ничего не ест, она ответила: „ты не чистый язычник, не одной веры со мной; у тебя нет ничего священного; ты ешь мышей, змей и всех нечистых скотов, которых закон запрещает касаться и есть. Но принеси мне сырой пищи и котел новый для варки и тыкву новую, чтобы зачерпнуть воду“. Он это исполнил, и Илария сварила ей еду. Так продолжалось месяц, и затем „сатана вошел в сердце шанкалавина“ и внушил ему страсть к Валатта-Петрос. Он хотел ее принудить, привязав к костру и пытая дымом, но увидав однажды Ангела, стоящего при ней с обнаженным мечем, покаялся и стал почитать ее. Между тем Эхта-Крестос, тоскуя в разлуке, наконец пошла к матери святой просить ее, чтобы та упросила Малька-Крестоса доставить ее к ней. Малька-Крестос пошел к царю и стал якобы жаловаться на докучливость Эхта-Крестос и просил ее отправить куда она хочет, чтобы там она умерла от болезни rnäqüö. Царь согласился, и она была отпущена к Валатта-Петрос, которой служила вместе с Иларией. Два ученика ее, Такла-Марьям и Ацка-Хаварьят ходили к ее матери и братьям и те послали ей через них дорогие сосуды и платья. На пути они чудесно избавились от змея. Придя, они передали ей весть от родных и подарки. По их дрожи она догадалась об опасности, которой они подвергались на пути, и укорила за малодушие. Вещи, привезенные ими, отдала шанкеланину, который стал чтить ее, на своем языке назвал ее „госпожа“ и позволял кому угодно ходить к ней и жить у нее, тогда как раньше никого не пускал к ней. Стали собираться к ней разные изгнанники и обступали ее „как пчелы“. Три года жила она, заботясь о них. Один монах, бывший в оковах за веру правую, по имени Бахайла-Марьям, долго никого но видал. Когда Валатта-Петрос увидала его, она стала служить ему в кормить его, и он просил ее после смерти своей погрести его. „Если ты будешь здесь и погребешь меня, я буду знать, что помилует меня Бог в последний день, когда придет судить мир, а если нет – то нет, не помилует“. По прошествии трех лет пошел Пуха-Иоханнес к Василиду, сыну царя и просил его ходатайствовать перед царем о том, чтобы Валатта-Петрос освободили из заключения, и не дали умереть в стране языческой. Василид выставил на вид царю необходимость этого на том основании, что братья святой „любят тебя и ревнуют о царстве твоем“. Царь послал воина к шанкеланину со словесным приказом освободить святую. Узнав об этом, закованный монах стал скорбеть, что он переживет уход ее, и Бог его не помилует. Но в это время он захворал. Валатта-Петрос попросила своего стража отказать в выдаче ее царскому воину до представления им подлинного документа от царя, из боязни яко-бы быть обманутым. Пока он ходил к Сисиннию и вернулся с документом, монах умер после семидневной болезни. Его погребли с пением и молитвословием и положили в гроб вместе с его тяжелыми узами, которые нельзя было разрешить. Вскоре после этого вернулся от разгневанного царя посланец с письмом, в котором по-видимому было приказано попытаться сжечь святую, поместив в хижине, обложенной хворостом на далекое расстояние, так, чтобы можно было поджечь его незаметно издали. Но когда пламя стало приближаться, святая запела песнь трех отроков, и оно погасло. Тогда царь приказал отпустить ее. Она с радостью вышла, поя псалом: „внегда возвратити Господу плен Сион“ (125). С нею пошли Эхта-Крестос и Илария, Такла-Марьям, Ацка-Хаварьят и многие другие изгнанные монахи и монахини. Придя в Ченква (Tenquä) город в Дамбья, они провели там несколько дней, так как царь разрешил ей оставаться, где угодно. Сюда собралось много изгнанников, они опустили свои клобуки (qob‘a) в стали ее учениками („вместо отец твоих быша сынови твои“). Это было второе собрание. Но вдруг появилась болезнь, многие заболели, и туземцы стали роптать на пришельцев за то, что они будто бы занесли поветрие. Они стали сторониться от них, стало некому погребать мертвых. Валатта-Петрос посоветовала перебраться на лежавший близко от берега остров Ангара с больными. За ними ходила особенно усердно и безропотно девица Лабасита-Крестос, имея на устах „Веддасе-Марьям“. Однажды, когда она пела эти славословия в той части, которые положены на четверг, то не могла их кончить, так как Эхта-Крестос то и дело давала ей поручения. Наконец ей явилась Божия Матерь и обещала ее успокоить, когда она окончит молитву. Действительно, после непродолжительной болезни она умерла. Некому было выкопать для нее могилу, кроме сварливого монаха Зекра-Марьям, который только после двукратной просьбы Валатта-Петрос согласился с большим неудовольствием это сделать. По молитве святой открылось большое подземное вместилище, в котором погребли всех почивших до того времени и стали погребать потом. Вскоре послал к святой ее брат За-Денгель приглашение поселиться в его области у Энфраза, обильной лесом и водой. Святая поставила на табот три креста, молилась „великим правилом“ три недели, прося Бога указать ей, куда идти – на остров Дара или на Цана. Трижды на неделе жребий выпал на Дага (?). Тогда она через Малька-Крестоса спросила у царя, на каком острове ей поселиться. Царь, повелевший, чтобы люди не враждовали из-за веры и причастия, уполномочил его поселить ее на Цана, запретив кому-либо оскорблять ее. Здесь она поселилась в доке одного монаха. В местной церкви ей показывали образ Божией Матери, написанный египтянами золотой кистью. Лик был ни красный, ни черный, а средний, как у людей эфиопских. Святая спросила: „похож ли действительно этот образ на Владычицу нашу Марию?“ Спутницы спросили: „когда видела ты Владычицу нашу Марию?“ Она ответила: „я не видала ее, но сказала только: похож ли этот образ на нее, и не говорила, что я видела ее“. Здесь она постилась три поста: „квесквамский“ (рождественский), „проповеди“ (петровский) и св. четыредесятницу. Но скоро Цана по многолюдству показался ей столицей, и она стала молиться, чтобы ей было указано уединенное место. Явившийся Ангел направил ее в Мецлэ (Mёsle). Тогда она послала к Малька-Крестосу и просила через него разрешения царя, который его дал. Остров Мецлэ понравился святой; ей дали дом, покинутый прежним владельцем. Но на острове оказался монастырь, монахи которого „пребывали в вере франкской“. Они пришли к ней со своим настоятелем и спрашивали: „зачем пришла в монастырь наш ты, ослушница царя? Он прогневается на нас и отомстит нам. Уходи от нас с миром, а если нет – мы будем бороться с тобой“. Она отвечала: царь сказал мне: „живи где хочешь“. Если вы будете враждовать против меня, я уйду от вас и оставлю вам ваш монастырь; если же буду здесь жить, ничем не поврежу вам“. И они оставили ее в покое „побежденные ее смирением“. К ней и здесь собралось много мужчин и женщин, между ними Цага-Крестос (Saga Kröstos) из Амба-Марьям (Amba Märjäm). Это было третье собрание. В это время услышал Села-Крестос, оставшийся до конца жизни в вере франкской, что святая живет на Мецлэ во главе многочисленного собрания и отказывается от причастия. Он разгневался, злословил ее и решился насильно заставить ее перейти во франкскую веру. Тогда она ночью ушла с Мецлэ в Kyäpäцa (Qüä-räsa)²²³, а оттуда к церкви св. Михаила, где скрылась в ризнице (Mazägbёt). Села-Крестос не нашел ее, хотя и плыл в лодке мимо этого места. Святая вернулась на Мецлэ, но вскоре ей пришлось опять бежать оттуда в Садачёла (Sadat'ölä), когда прибыл Мазраэта-Крестос (Mazrä’öta-Kr.) с царским приказом вязать во всей области Дара христиан, не желающих переходить во франкскую веру. По удалении его она опять вернулась, но здесь враги посадили ее во время бури на корабль одну без весел и пустили по озеру. Она спокойно взошла, „устремилась как стрела“ и благополучно прибыла в гавань. Потом она уже спокойно оставалась на Мецлэ. Число ее сподвижников дошло до 50. Все жили вместе в одном доме „ибо не было в сердцах их помышлений греховных“.

„В это время восстал бунтовщик (warana) Малька-Крестос и воцарился в Ласта. Он послал Бихоно с войском против царя. Тот дал обет: „если подаст мне Бог силу и победу, если предаст в мои руки этого бунтовщика, я поверю верою Диоскора и отвергну нечистую веру Льва“. И случилось, как он сказал: он победил и убил его, и вернулся в мире. Тогда он послал глашатая обходить, со словами: „у всякого, кто будет веровать франкскою верою после того, как услышит слово мое и преступит мой приказ, будет разграблено имущество, и он будет присужден к смерти“. И вернулись изгнанные христиане в свои города и свое достояние. И была великая радость для христиан: вернулись их старейшины ('bjätihomu), славя и хваля Бога. Затем царь послал письмо благовестия к матери нашей святой Валатта-Петрос: „вот я вернул веру Христианскую и уничтожил веру франкскую! Радуйся и веселись! Отныне да будет мир между мною и тобою!“ Посланный подал письмо святой, и она в радости воскликнула псалом: „вси язы́цы“ (46), а бывшие с нею священники – песнь Моисея: „Поим Господеви“... Это было 10-го хамле (4-го июля). На другой день царский посол просил проводить его до Цана, куда он должен был тоже принести „благовестие“. Святая просила авву За-Селасе (Za-Sёlase) проводить его, и за одно наловить рыбы к празднику Петра и Павла 14-го хамле (8-го июля). Она благословила и отпустила его, и он поймал сетью 13 рыб, которые и принес к святой. Она заметила: „12 рыб – как апостолов, а одна – как их глава Христос. Это благословение апостолов и их Главы, Христа, почило на тебе!“ Он сказал: „Аминь!“ „Воистину было чудо в том, что не оказалось ни больше, ни меньше этого числа“. На другой день был праздник Петра и Павла, и эти рыбы были употреблены на трапезу, в которой участвовали все „люди монастыря“. 10-го маскарима (7-го сентября) умер царь Сиссиний в день праздника Sedёnjä²²⁴ и воцарился вместо него сын его Василид. И он исправил веру. Вернулся авва Ацфа-Крестос (Asfa-Kr.), бывший в заточении в городе Тёра (Тёгä), и другие сосланные монахи. Валатта-Петрос однако осталась на прежнем месте еще на год, ибо она дала обет св. Василиду прожить год и приобщиться в его храме, если будет возвращена вера. Она приобщилась у изгнанных священников, и при произнесении слов на литургии, „пошли благодать Св. Духа“, видела сошествие Св. Духа. Каждый вечер ходила в церковь для всенощной молитвы, стояла у иконы Богородицы, не опираясь ни о стену, ни о столбы. Утром, по восходе солнца, после чтения синаксаря и заключительной молитвы возвращалась домой, и читала Евангелие от Иоанна. Таким образом она уподобилась авве Арсению, имея 30 лет от роду. Когда она впала в тяжелую болезнь и у нее сделалось обильное кровотечение, она стала молиться об исцелении у образа Богородицы. От образа послышался голос, обещавший исцеление. которое она и получила, подобно кровоточивой. Пока она была нездорова, к ней каждый день собирались монахи, подвергавшиеся гонениям, беседовали с ней и рассказывали ей и друг другу о пережитом, говоря между прочим из псалтири „благословен Господь Бог наш, иже не даде нас в ловитву франкам».. Потом святая справляла память „отца нашего аввы Зара-Иоханнеса (Zar’a-Iohannes), умершего в Амба-Марьям (’AmbA-M.) в изгнании“. Она дала много пищи и питья монахов обители, так что ничего не осталось на другой день. Когда один монах, заметив это, стал роптать на Эхта-Крестос, святая упрекнула его в маловерии. На другой день было прислано из разных мест 13 чанов (t'än) провизии. По прошествии обетного года святая молилась три седмицы «великим правилом» (ba-‘abij qanona) перед иконой Богородицы, прося указать ей место подвигов. Образ послал ее в Загэ (Zagö). Тогда она простилась с аввой Ацфа-Крестосомь, настоятелем Мецлэ и монахами, и просила их не пускать женщин на Мецлэ «ибо заповедано в деяниях отца нашего Яфкерана-Эгзиэ, чтобы не входила женская тварь на этот остров». Тогда вывели оттуда женщин, и авва Ацфа-Крестос наложил заклятие на будущее время. Святая через Гож (Gog) пришла в пустынь Заге. Сюда к ней опять стал собираться отовсюду народ – это четвертое собрание. Местные «люди знатные» с мамхером во главе хотели ее выгнать отсюда («зачем пришла ты сюда, и кто дал тебе эту пустынь, ведь она наша. Мы говорим тебе – уходи с миром, а если нет, мы будем враждовать с тобой»), но она победила их своей кротостью. Узнав об этом, к ней пришли авва Цаварэ-Маскал (Sawarё-Masqal), мамхер из Цана и авва Манкер (Маnкёг) из Ванчат (Want'at) и предлагали, если ей угодно, добиться у царя закрепления за нею пустыни, или приглашали в пустынь Куараца (Qüäräsä), или предлагали вместе идти и спасаться в Бэта-Манзо (Bёta-Manzo). В это время появилось моровое поветрие, умерли многие из чад ее – другие стали уговаривать ее уйти в безопасное место. Она решилась тогда уйти в Бэта-Манзо. В это время на Загэ пришел отец монахини Крестос-Сена и умер там от чумы, за ним последовали многие другие жертвы. Когда об этом услыхала святая, она захотела идти к своим чадам, но ее насильно удержали: «если ты пойдешь и умрешь с ними, некому будет пользовать нас. Пошли людей выносить больных и хоронить умерших». Всего умерло 57 человек. «И они скончали подвиг свой и вошли в царствие небесное, сообразно тому, как обещал Бог отцу нашему Такла-Хайманоту, говоря: «если умрут твои чада от мора, я причту их к мученикам и передам их тебе во царствии небесном». Валатта-Петрос, живя в Бета-Манзо, стала восстановлять разрушенную церковь. В это время пришла к ней ее мать навестить ее, но заболела, и когда была близка к смерти, ее отправили на о-в Рёмä, на пути к которому она и умерла в лодке. Ее похоронили на Рёмä. Святая, оставшаяся на Манзо, оплакав мать, продолжала трудиться над постройкой церкви, нося воду и камни. Затем она послала людей увозить больных на маленький остров близ Гуангуä (Güängüä), потом ходила на Рёмä справлять поминовение по матери в 30 и 40 день, в провела там время зимы. Здесь она сотворила чудо, воскресив Ce'ла-Kестоса (Sё'ёla-Kr.), который отказывался служить за диакона до прибытия архиерея при недостатке диаконов, „ибо осквернили Франки диаконство“. Он не слушался святой и говорил: «зачем эта женщина сделалась главой (liqёt) и настоятелем? Разве не говорит писание: «жене учити не повелеваю, ниже владети мужем» (Тим. 1, 2, 12)? 10-го маскарама в день св. Василида он ушел в Мецлэ и заболел. Его отправили на Рёмä и положили „в доме табота Христова“. Он весь распух, и на 8-й день умер от водяной в праздник аввы Евстафия – 18-го маскарама. Узнав об этом, святая стала опять перед образом молиться и услышала голос от него: «иди, я помилую для тебя». Позвав Эхта-Крестос, она спросила: «Села-Крестос умер, не сделавшись монахом»? Иди к нему и трижды возгласи: «Се’ла-Крестос, будь монахом!». Последствием было воскресение его. Он рассказывал затем следующее: «пришел ко мне светлый муж в образе монаха, подобный авве Евстафию – был день его праздника – взял меня с собою, вознес и показал светлый и белый град, равного которому неизвестно, и о подобном которому не рассказано на земле. Потом показал он мне против этого города другой, подобный саду. В нем были большие деревья без плодов и малые – с плодами. И спросил я этого мужа: «что такое эти большие деревья без плодов?» Отвечал он мне: «это – монахи, которые превозносятся, они называются монахами по имени, носят монашескую одежду, хотят, чтобы им говорили: «отче отче!», но не творят дел монашества и проводят дни свои в лени, праздности и постоянных блужданиях их страны в страну. И посему не приносят они плодов дел». И снова спросил я: «а те деревья малые, с плодами, что такое?» Он отвечал: «это – монахи смиряющие себя, имена которых неизвестны никому, кроме одного Бога. Они бдят дни и ночи в молитве и поклонах и ходят, служа покою других. И посему приносят они плод мног, как говорит Евангелие в притче сеятеля»... Все это рассказал нам Се’ла-Крестос о том, как его она умертвила и воскресила и как он это видел. Он до сих пор жив. Это истинно и неложно». После этого святая отправилась на о-в Дамбоза (Dambozä) на несколько дней. И там появилась болезнь и умерло 12 человек из уцелевших от чумы; оставшиеся в живых сильно страдали. В это время сообщили ей о прибытии нового митрополита Марка в город Вальваджь (Wälwädj), куда стали собираться учителя (mamlierän) церкви. Ей предложили тоже идти на встречу и за благословением, но она не решалась оставить своих больных и была в большой печали, не желая лишиться благословения. Наконец она стала молиться, чтобы Бог указал ей выход, и услышала глас с неба, повелевавший ей приказать всем больным в наступавший праздник Богоявления (дело было в мес. Tёr – январе) погрузиться в озеро. Когда они это исполнили, на них сошел Дух Св., и они выздоровели. Тогда святая с радостью пошла к митрополиту, который уже много слышал еще в Египте о ее жизни, подвигах и твердости, «и благословил ее благословением, которое ей подобало». Она рассказала ему все свои мысли и спросила: «Как мне поступать? Ко мне, против моей воли собираются мужи; прилично ли это мне, или нет»? Он ей ответил: «не бойся ничего, ничего не бывает без воли Божией». Он укрепил ее и вселил свой дух в нее и дал ей больше священников. Потом, простившись, отправился к царю“. Валатта-Петрос, сопровождаемая множеством мужчин и женщин с детьми, пошла в Дамбоза, но видя, что для всех там не найдется места, решилась идти опять в Загэ. На пути она зашла в Бета-Манзо, начала здесь великий пост, и провела его до «Горы Масличной»²²⁵, и в это время окончила начатую постройку церкви. Пасху встретила уже в Загэ. Здесь однажды, стоя на молитве она заснула и трижды слышала голос „скажи: избави мя от кровей, Боже Боже, спасения моего“ и увидала тень тигра. Действительно появился тигр и унес спящих мальчика и девочку. Даже трупа последней не удалось отыскать. Все в ужасе стали просить Валатта-Петрос уйти с этого места: «уйди, не противься Богу?» Она согласилась. Решили здоровых отправить пешком, а больных – на лодках. С последними отправилась и сама святая. Через Фарэ пришли в Дамбоза, где все встретились. Здесь святая водрузила большой крест и остановилась со своими чадами, число которых опять стаю сильно увеличиваться – „это пятое собрание“. Но болезнь появилась и здесь, от нее умерло 87 человек, но многие и выздоровели, благодаря ее молитвам. Валатта-Петрос получила дар прозорливости, знала сокровенное, видела мысли. Поэтому никто не уходил к ней без самоиспытания. Для своей обширной общины она стала составлять устав. Прежде всего она запретила разговоры как в дороге, так и во время сидения или стояния, что согласно с постановлением 318 отцов первого собора. Нарушения этого правила вызывали в ней глубокую скорбь и сильное раздражение («она болела весьма, стонала, каталась по земле, так что шла и капала кровь»...) За это она уподобляется мученикам, «ибо страдала за других, и дала душу свою за избавление душ их». В Дамбоза она жила в куще близ церкви «табота Квесквама», проводя время в молитве и самосовершенствовании. В это время пришел авва Зи-Марьям, мамхер Рёма со многими монахами, и просил ее выстроить им церковь в честь Спасителя на месте погребения ее родителей. Она ответила приглашением предварительно помолиться. Монахи вернулись, а она целую неделю «молилась великим правилом» в церкви. Господь послал ее строить и обещал Свою помощь. «Тогда отправилась мать наша святая Валатта-Петрос в Дамбоза на Рёма, и с нею все монахи и монахини. И понесла она покрытие прежней кущи и начала хорошо постройку, черпая воду в озере и нося ее на спине. И были с нею знатные женщины из дочерей господ (wezäzёr) и из царских наложниц ('ёqbёtät), из жен вельмож (makwanёnёt); они трудились с нею и подражали ей, черпая воду и нося глину и камни. И монахов было много: одни из них оставили отцов и матерей, другие – юность и все хотения плоти; женщины оставили своих мужей, а другие были девы, хранившие девство и обручившие себя жениху – Христу... Были и грешные и блудные, обратившиеся к покаянию, и оставившие прежние дела и сделавшиеся девственными для Христа. Были здесь бедные и убогие, слепые и хромые, которые находили приют и пристанище у нее. И были открыты ее двери для каждого приходящего, как говорит Евангелие: «и грядущего ко Мне не изжену вон», и как сказал Павел: «несть Иудей, ни Еллин, несть раб, ни свобод». И был во дни ее мир и любовь; никто не угождал себе, а ближнему, не было чуждого и иноплеменного, но все были друзья, с единым сердцем и единой душой; и был посреди них Христос. Это – шестое собрание. И когда они стали слишком многочисленны, Рёма стала для них тесна, и не могла вместить их, ибо они увеличивались каждое утро. И дали место на краю озера по имени Афар-Фарас (’Afar Faras), сделали ей там келью для нее и сестер. А братия поселилась в ограде церкви св. Иоанна. Мать наша жила по очереди в Рёма и Афар-Фарасе. По утрам она возвращалась на Рёма и трудилась при постройке церкви; вечером отправлялась в Афар-Фарас и ночевала с сестрами... И она проводила время в ежедневных трудах, пока не окончилась постройка церкви... Собрание ее стало очень многочисленным – дошло до 800, и она дала ему устав, заимствовав из св. Писания, из отечника (Zönätä-Abaw), из апостольских постановлений, сообразно тому, как говорит книга Деяний; «все веровавшие бяху вкупе и имяху вся общая»... (2, 44 сл.). Каждый день они служили единодушно церкви, вместе благословляли трапезу, обедали в радости, смирении сердца, и благодарили Бога. Не было между ними никого, кто бы сказал: «это – мое имущество», но все было общее. Так было во дни матери нашей Валатта-Петрос, и великое благоволение было к ней у всех: ее боялись и почитали, и никто не уклонялся от устава. Любили друг друга, как душа и тело, брат – брата и сестра – сестру: никто из них не говорил: «я буду есть один и один пить и одеваться», но делились. Если был один плод, его не ел один; когда возлежали за столом подавали чашу, один передавал ее другому, говоря: «ты жаждешь больше меня, я крепче тебя»; будучи передаваема друг другу, чаша обходила всех и возвращалась к первому брату. Когда выходили на службу или рынок братья или сестры, их провожали утром с плачем и встречали вечером, улыбаясь и радуясь. Далее установила мать наша святая Валатта-Петрос относительно братии и сестер, чтобы они не ходили по одиночке, а вдвоем, будь это близко, или далеко, или в церковь, или к жителям города. Если они пойдут в другой город, то она заповедала, чтобы монах не ел за одним столом с женщинами, а монашки – с мужчинами, и чтобы монах не останавливался в том доме, где находятся женщины, а монахини – где мужчины. И говорила она: «лучше для вас, если ваше тело съедят звери, нежели души и тела ваши съедят дьяволы». Остальные ее заповеди касались того, чтобы не говорить громко, а шепотом, не уходить по желанию, а с позволения – к обедне ли, мыть ли платье, и не пить лекарств по своей воле. Уходя в город, не есть не останавливаясь, идя к обедне, не разговаривать на пути и при возвращении, не приближаться здоровым к зараженным, кроме праздничных дней, не бриться, на каждую службу часов ударять в колокол, а также для собирания на молитву трапезы и на молитву сна. Если кто преступал этот устав, великий или малый, она налагала епитимию в 40 ударов. Старшей после нее была Эхта-Крестос и распоряжалась всем. И это собрание монахов и монахинь работало Богу, и кроме Него не имело забот. Они подчинились под ноги матери нашей Валатта-Петрос, а она пребывала, храня их, как зеницу ока... Если приходил к ней брат, во гневе и гордости, она клала руку на плечо его и касалась его, чтобы вышел из него демон гордости и гнева, и он делался тотчас кротким и смиренным, падал к ногам ее и говорил: «согрешил я, прости мне». Если ей открывал кто-либо, что он одержим демоном блуда и невоздержания, она увещевала и утишала его, и демон удалялся и больше не воевал на него. Когда приходили к ней знатные, отвергшие почести, мужчины или женщины, она не налагала на них бремен тяжких и неудобоносимых относительно еды и пития, но предоставляла им необходимое, чтобы они не бежали и не обратились вспять, ибо они были младенцы сердцем как сказал Павел: «яко младенцем о Христе»... (1Кор. 3, 23). Так и делала мать наша, и не запрещала им ничего, но они сами скоро оставляли и начинали участвовать во всем по обычаям собрания. И мать наша, возлежа с сестрами за трапезой, когда разносили кушанья с приправами, закрывала нос, чтобы не вошел запах их – он был для нее похож на навоз, и ей ставили из-под стола кушанья, сделанные с пеплом, и она ела их, как будто это были хорошие яства, с ними.

Однажды Валатта-Петрос, стоя на молитве в полночь, увидала авву Абсади из Магвина²²⁶ (Magüinä) возносимым до врат седьмого неба, причем возносивший его Ангел не мог войти в них и остался вне, тогда как Абсади вошел. В другой раз святая отогнала бесов от одной знатной женщины (‘ätoj ёmna wёzäzёr), пришедшей побеседовать с нею. Однажды она увидала девушку Амата-Крестос, «равной которой по красоте не было во всем мире». Она смеялась и превозносилась перед другими. Святая, подозвав ее к себе, осмотрев с ног до головы гневным оком, сказала: «зачем эта тучность и этот смех... как бы я хотела пронзить тебя копьем и умертвить!» Она ее долго порицала, и потом отослала ее домой. У нее сделался паралич. Далее в житии идет небольшое отступление о подвигах Иларии. Она, еще живя в Мецлэ и служа Валатта-Петрос, стала особенно чтить св. Василида. Каждый день она обращалась лицом к Мецлэ, к его храму, и скача пела: «св. Василид! мученик Василид! сильный Василид! приди, помоги мне убогой!» Святой действительно явился и она, увидав его, обрадовалась и стала скакать, как ребенок, увидавший лицо отца и матери. Братья и сестры часто спрашивали, слушая ее возгласы, с кем она говорит? Но она не отвечала им. Однажды св. Василид еще более прославил ее, остановив по ее молитве солнце, пока она не успела сходить в город для покупки рыбы для обеда.

С небольшой частью своего общежития Валатта-Петрос ходила на Амба-Марьям; половина других с Эхта-Крестос ходили в Бизаб; другая осталась в Афар-Фарасе, сиротствуя без своей настоятельницы, которая и сама хотела к ним вернуться. Она пошла в церковь и стала перед образом Богородицы, прося отпустить ее. Из образа вышла рука, удержала ее за платье и послышался голос: «оставайся здесь, я хочу, чтобы ты провела зиму со мною здесь!» Святая осталась на Амба-Марьям и опять стала молиться у образа, прося указать ей место дальнейших подвигов. Голос повелел ей не уходить никуда из Афар-Фараса; этот голос слышал один брат и стал спрашивать, с кем говорила святая. Она ему открыла только после того, как он поклялся, что не будет разглашать этого до ее смерти. В это время умер в Тигрэ авва Иоанн; святая проведала смерть его раньше, чем пришло о ней известие и оплакала ее. Потом она ушла в Афар-Фарас и творила память его па Рема. Вскоре вернулась из Бизаба и Эхта-Крестос со своей частью общежития. Они оплакали вместе почившего брата и стали по прежнему жить вместе на Афар-Фарасе. В это время царь Василид, прислал к ним Валатта-Гиоргис, дочь ’ite (княгини) Амата-Крестос «для обращения из веры франков и наставления в истиной вере, ибо не могли обратить ее все мамхеры, и росла в ее сердце вера франков». Но и усилия святой долго были тщетны; монахи хотели даже упорствующую побить камнями, но святая скрылась тогда вместе с ней в келье одной монахини. Здесь ей удалось победить обращаемую смирением. Та варила себе овощи и во время ее отлучки горшок сбежал и загасил огонь. Валатта-Петрос, заметив это, снова зажгла его и поставила горшок. Когда Валатта-Гиоргис вернулась и увидала это, сказала: «это ты сделала для меня! Я обращаюсь ради твоего смирения из нечистой веры франков и перехожу в святую веру». Святая пала ей в ноги и поцеловала их, и все сестры ликовали с нею. «И была великая радость в тот день. Когда же она послала письмо благовестия» по всем островам, все радовались и ударили в тимпаны, восклицая: «поим Господеви, славно бы прославися». «И царь ликовал со своим двором».

Но святую ждало испытание и со стороны единоверных. Ей стали заведовать многие из мамхеров, когда увидали, что «весь мир по ней идет» и что она превзошла их. Они находили неприличным ей, женщине, быть начальницей (liqёt) и наставницей (mamhёrёt), и ссылаясь на Св. Писание, хотели запретить ей. Но тут встал, «учитель вселенной», Фатала-Селасе и стал обличать их: «Бог для вразумления нашего воздвиг ее; – мы лицемеры... Он отверг нас, и мы не можем запрещать ей». При этом он ссылался на Гамалиила. И стала жить святая по прежнему со своим собранием в любви и мире. Когда однажды не достало у них хлеба перед самой субботой и Эхта-Крестос уже отчаялась, не зная, чем кормить больных в два наступавших праздничных дня после того, как она исходила весь город и нигде не могла достать взаймы, по молитве святой на другой день прибыла мука на 9 ослах. В другой раз остатки хлеба были чудесно умножены. Наконец на Рёма церковь была выстроена. Валатта-Петрос известила об этом царя, и он прислал тельцов упитанных, покрывала, ковры. Все «было исполнено по уставу, и она передала табот (agёb’at täbota), возвеселила людей как монастыря сего, так и других, пришедших из всех церквей. Случилось это 5-го хамлэ. Затем она послала в область Тигрэ перевести тело брата своего Иоанна... Она встретила его, оплакала, внесла в храм на Рёма я положила в раку“. В ту же ночь ей явился он и убеждал не плакать о себе «ибо часть моя с мучениками». Вскоре Валатта-Петрос пошла в Жан-Факара²²⁷ к wёzaro Валатта-Крестос с небольшой частью своего общежития, чтобы посмотреть пустынь. Она ей понравилась, и она провела у Валатта-Крестос великий пост. Здесь она была виновницей двух чудес: во время предсмертной болезни некоей Макдаса-Марьям, она у ее постели читала 3-й час и избавила какого-то Лаэка-Маскам от меча Ангела, а затеи благодаря ей превратилось масло в сыр для больной Валатта-Крестос из Фарэ. Когда царь Василид узнал о том, что ее увела Валатта-Крестос «разгневался и опечалился и сказал: «разве она лучше меня, что расхищает мое собрание?» Валатта-Петрос не по своей воле пошла искать места, но ее заставило собрание, говоря: «пойдем на другое место возделывать там поле и приобретем пропитание, ибо трудно прокормиться в Афар-Фарасе». Она также не хотела жить на одном месте но любила переходить каждый год с места на место, как Авраам, Исаак и Иаков, которые жили в шатрах». Когда ее спрашивали о причине этого и выставляли на вид, что «все святые держались одного места и говорили: блуждающий с места на место – не монах; он не приносит плодов подвигов и подобен дереву, которое таскают с места на место, которое не растет и не плодоносит, она согласилась с тем, что постоянное пребывание на одном месте вредно для многих монахов, содействуя лени и появлению дурных мыслей. Из Жан-Факара она пошла в Гондар, «провела здесь немного дней и нашла благоволение у царя. Каждый день он навещал ее, весьма полюбил и боялся ее, как госпожи. Приходя к ней, он опоясывался, как один из воинов. Вельможи и судьи (Wezäzer и makwänent) исповедовались перед ней «с трепетом». Здесь она опасно заболела. Царь и вельможи, боясь за ее жизнь, напоили ее водой с Креста Христова, и она исцелилась.

Когда она слишком долго не возвращалась в обитель, сестры стали роптать на нее и Валатта-Марьям, ее спутницу, и ей, уступая им, пришлось проститься с царем, который подарил ей при этом область Лаг (Lag)²²⁸ и проводил с большим почетом. „Спустившись“, она пошла в Фентеро (Fёntёro), где с ней стала прощаться Валатта-Марьям, не желая возвращаться в монастырь, где ее недовольны. Святая упросила ее проводить себя до Керенья (Qёrёna)²²⁹ и затеи до Фогара (Fogarä)²³⁰. Здесь они простились и разъехались на лодках в разные стороны. Святая стала тосковать по своей спутнице и помолилась о ее возвращении к ней. На Валатта-Марьям напал ужас, в она велела гребцам вести себя на Афар-Фарас, куда на другой день прибыла, переночевав в Дамбоза, и святая. С этих пор они не расставались до смерти. Святая жила в монастыре, подвизаясь наравне с другими: носила воду для омовения рук, прислуживала за трапезой и садилась сама только по окончании благодарственной молитвы, пекла хлебы, выметала пыль и нечистоты, носила сор на голове и выбрасывала вон, выжимала „sawä“, носила сено. „Не было врат смирения, в которые бы она не вошла... Ее можно было встретить во всех; будучи госпожой, она сделалась рабыней“... В праздник Успения она устроила большую трапезу и прислуживала сама всем сестрам, старейшим и младшим и „исполнила в       тот день все смирение, как совершил его Господь наш в Четверток, умыв ноги ученикам“. Но все-таки на святую нашло вскоре уныние, „ради того, что отказано ей в даре благодати, который был дан ей в Вальдеба, когда она была в уединении“. Она захотела уйти на о-в Нарга (Närgä), думая таким образом: „собралось ко мне много людей, но у меня нет ничего – ни одежды, ни хлеба, да и к тому же я не могу выносить волнений многих людей,... пусть приготовят мне лодку, а здесь да останется Эхта-Крестос: она может выносить волнения“... Но ее отговорил С'ела-Крестос, посоветовав предварительно вместе помолиться сначала одну неделю, а потом другую и затем сказал ей, что открыл ему Дух Святой: „благодать, данная отшельнику – вторая после той, которая дается в общежития. Отшельнику будут открыты его собственные дары, чтобы он утешался ими и не удалялся из своего места, а в общежитии – по числу, по образу и по росту его, также по нраву. И если ты вынесешь и вытерпишь нрав всего общежития – это его благодать“. Она согласилась и сказала, что ей самой Господь сказал: „паси овцы и агнцы моя, и не смущайся“.... Около этого же времени авва За-Селасэ просил у нея благословения своей (монашеской) одежде. – Когда появилась саранча, святая отправила половину своего общежития к благотворителю Абала-Крестос в Гуина, а нескольких из оставшихся с нею – на Замболь (Zambol), сама же поочередно жила в Афар-Фарасе и на Замболе, переезжая ежедневно на лодке. Однажды она подвергалась опасности утонуть и спаслась, благодаря чтению молитвы: „Богородице Дево, радуйся“ и „Отче наше“. Наконец все общежитие, из Афар-Фараса и Гуна перешло в Замболь – это седьмое общежитие. Здесь она „обновила устав“, „собрала монахов, чтобы они обедали и спали в одном доме, младшие и старшие, не разлучаясь никогда, кроме немногих стариков. Из них выбрала она по воле Божией авву За-Хаварьят и сделала его отцом над всеми. И отделила людей, которые трудились по домам их, и заповедала, чтобы они не ходили друг ко другу ни под каким видом; если же было необходимо, то чтобы, стоя вне, говорили в чем дело. Сестер она разделила по 50, и по числу их на каждый дом назначила главную. И жили братия и сестры по такому уставу в мире. В эти дни выходила она по ночам на воскресенье с одной из сестер и входила в церковь в Фарэ“. Однажды ночью она хотела читать Евангелие от Иоанна и послала эту сестру принести огня. Та не могла найти, и ей был спущен с неба „светильник свидения“ (mähtota sam‘ё). Скоро на Замболе собралось до 900 подвижников и подвижниц. Опять появилась эпидемия, так что многих пришлось погребать в одной могиле каждый день. Среди монахов был красивый юноша Бёза-Маскаль, сын Амата-Денгель. Святая, видя его, всегда желала ему смерти и просила Бога поскорее взять его; тоже делала и мать его. Спустя 40 дней после пострижения он служил за трапезой, и в тот же день заболел и через три дня умер. Все ужасались, что его смерть случилась так скоро, что о ней раньше узнали, чем о болезни. Но святая радовалась и упрекала его мать за то, что та при первом известии помалодушествовала в стала горевать, запретила даже плакать при его погребении. Его похоронили в церкви с пением и песнями, и прочла над ним „книгу усопших“. После этого пришел к святой авва За-Хаварьят и сказал: „чего мы бездействуем при этом ударе смерти, который убивает внезапно и спешит каждый день. Я думаю, следует нам назначить молебствие и заклинание „славословием Возлюбленного“ (Sёbhata-Fёqur)²³¹ чтобы отвратил от нас Бог это приражение, и явил на нас милость и милосердие свое“. Святая отвечала, что это не удар, а милость Божия, и на недоумение аввы, после долгого сопротивления, она рассказала следующую, мало понятную историю: „вечером сидела я в келье против дверей и видела девушек, державших себя непристойно и вольничавших между собой. Воспылало сердце мое, стала я спорить с Богом, говоря: „зачем посадил Ты меня видеть это? Молю Тебя и прошу, возьми от меня попечение, которое Ты мне вручил или, если нет, возьми душу мою. Лучше мне погибнуть, чем видеть погибель этих дщерей моих. Тогда пришел Он ко мве, утешил и сказал: „не бойся, Я услышал молитву твою в исполню желание твое“. И было с Ним 7 черных рабынь и 7 юных и тучных и одна старуха. И сказал он мне: возьми этих рабынь, чтобы они исполнили волю твою и размести их в 7 домах сестер по одной. А старуха пусть остается у тебя. И было, как Он сказал мне. И посему я говорю тебе: это – милость Божия. И в этот день умерло 147 братьев и сестер и переселились они от трудов в покой, и от скорби к радости“... Святую спрашивали об их участи, все ли они спаслись, или половина их погибла. Она отвечала, что никто из них не осужден, что все они „на 4-х углах неба“, не за ее праведность, а по милости Божией. – В эти дни „смутилась“ сестра Фекрата-Крестос и захотела уйти из монастыря. Когда увещания не подействовали, она заболела „по молитвам“ святой и умерла, а 21 нахасэ заболела она сама, и удалилась к кельям монахов. Здесь явился ей Ангел с благовонными райскими цветами. Потом ее перенесли к церкви в Фарэ и положили в келье одной монахини. Болезнь усиливалась. Все стали усиленно молиться, читать заклинательную «молитву Возлюбленного» по 7 раз на день. Все вопили и катались по земле. Одна ни старух, помолившись в 6 час дня рассказала, что видела образ Богородицы в виде скорбной женщины и, по окончании молитвы пошла к Валатта-Петрос и нашла ее сияющей. А С’эла-Крестос рассказал, что к ней являлся дьявол под видом ангела с кадилом, а после него – Ангел с крестом, который насильно благословил ее. Наконец, по другим, явилась ей Божия Матерь и обещала еще на короткое время сохранить ее жизнь для ее чад. Тем не менее, чувствуя приближение смерти, святая пожелала уехать на Рёма, чтобы там быть погребенной. 23 маскарама она простилась с братией и сестрами. При этом сказал авва За-Селасэ: „устали колена мои от стояния, охрипла гортань моя от восклицаний, притупились глаза мои от дыма кадильного днем и ночью с тех пор, как начался мор, до сего времени. И нет мне покоя. Те, которые видят и слышат, отвращаются от нас. Довольно с нас, и да отвратится от нас этот мор!“ Святая отвечала: „и так, ты хочешь, чтобы он остановился?“ Он ответил: „да, хочу“. Она сказала: „если хочешь, да будет, как ты сказал“. И мор остановился. Затем ее повезли на лодке в Рема, где она хотела умереть и быть погребенной в усыпальнице родителей своих. Привезя, положили ее в келье одного монаха и никого не пускали к ней, кроме духовника – аввы C’eлa-Kpecтоca; посещавшего ее после 3-го часа дня; при ней была кроме того Фаласита-Крестос. Ночью она читала псалмы, днем – Евангелие. В четверг перед своей кончиной она видела 14400 вифлеемских младенцев, резвившихся у нее. В этот же день собрались к ней мамхеры Рёма: авва За-Марьям, авва Кефла-Самаэт из Гонда, все братья и сестры. Святая велела принести Мацхафа-Хави и Хенца-Манакосат и другие книги и читать из них главы, содержащие правила монашеской жизни. После чтения она сказала: „я чиста перед всеми людьми; я иду к Богу моему. Всякий, кто хочет ступать по заповедям этих книг, да ступает. Мой отец да попечется о себе, и грехи его – на главе его, нет ему „заботы обо мне“. Затем она отпустила их. На другой день – в пяток, она рассказала духовнику о явлении Спасителя, который сказал ей трижды: „трудивыйся в мире, жив будет во веки и не узрит пагубы“. Затем вдохнул ей в лицо и сказал: „Я поставлю тебя архидьяконисой“. В субботу болезнь еще более усилилась. Все собрались в церковь и творили молитву заклинания, и была великая печаль. В 9 часу пришли к ней авва За-Марьям, авва Кефла-Самаэт, авва За-Микаэль и авва С’ела-Крестос, и просили назначить преемника, ссылаясь на Моисея и Илию. Святая отвечала: „много лет я правила вами, теперь говорю вам: „управляемые, будьте отныне свободны и живите, как хотите, и охраняйте сами себя. Есть ли брат или сестра, кого бы я не наставила и не увещевала? Все вы научены и достаточны для самих себя. Только говорю вам и поручаю всем вам Эхта-Крестос, ибо я оставляю ее и ухожу; она остается одна, без надежды, – кроме меня у нее нет надежды!“ Сказав это в 3-ий час, она их отпустила. Затем у нее отнялся язык. Дверь в келью загородили и не пускали никого. Все собрались в церкви к вечерне и повечерию, заклинали и молились. „В полночь с субботы на воскресенье 17 хедара вышла душа из плоти ее, и упокоилась она в мире“. „Дней ее – 50 лет; до отвержения (мира) 24, и по отвержении – 26. В этот день водрузился светоносный столп и был виден во всем мире. Все собрались со всех островов и всех областей, ибо она была им матерью. И оплакали ее великим плачем и великим рыданием, подобно чадам Иакова. О какой это был там плач и рыдание, какой стон и вопль! Не смотрел один на другого; все скорбели и тужили. В этот день нельзя было отличить монаха – они сняли свои клобуки. Погребли ее в милоти, по уставу монашескому, проводили ее с пением и песнями и похоронили у врат церковных, положив в землю без гроба“.

Далее следует повествование об 11 чудесах святой. „Слушайте, мы поведаем вам о силе чуда, происшедшего по успении матери нашей святой Валатта-Петрос, о котором мы слышали и которое видели, которое совершается в день памяти ее каждый раз от 30-го года до скончания века, и о том, как сходит благословение Божие на всех, творящих память ее. Собралось бесчисленное множество людей с островов, с гор (монастырей), из обителей (сб. „мест“ mёkänät), пустыней из всех стран. Были среди них о мамхеры, и иереи, и диаконы и монахи, с кадильницами и крестами, были и убогие, и бедные, хромые и слепые, ибо стала известна слава ее во всех концах вселенной. Дали им много пищи и пития по степеням их и по числу их, и они обильно насытились“. Тут же совершилось первое чудо – умножение теста, прекратившееся однако после того, как одна болтливая сестра стала разглашать об этом, ибо „скорый на речи отгоняет благословение Божие“. Второе чудо совершилось над монахом из города Вайбна (Waibёnä), по имени Анкаца-Марьям, казначеем в Меерафа Эгзээтна Марьям (Mё’ёräfa ’Egzё’ёtna Marjäm). Он впал в паралич, и все усилия врачей вылечить его, были безуспешны. Тогда он попросил вести себя на остров Цана, чтобы помолиться св. мученику Карику или, в худшем случае, быть погребенным там. Но исцеления не последовало, и он решил вернуться домой в виду того, что его близким трудно на Цана поминать его. Когда его везли мимо Река, он вспомнил о могиле Валатта-Петрос и попросил гребцов привести его к ней. Оставшись наедине у могилы, он приложился к ней в лег на нее, потом сказал с твердой верой: „помоги мне мать моя и помилуй меня; я верую и исповедую, что если ты праведна, можешь исцелить меня... Если же нет – ты не праведна“. Проведя несколько часов на могиле, он исцелился и стал на ноги, сам дошел до судна, шел пешком и с берега, неся сумку с едой, „подобно расслабленному, несшему одр свой“. „Он жив и до сии пор“... Третье чудо совершилось над одним землевладельцем из Цаламет (Salamёt) в Тигре, дававшим ежегодно десятину вальдебским монахам. Когда появилась в окрестностях саранча, эти монахи посоветовали ему дать обет Валатта-Петрос, посвятить ей часть полей и творить ее память. Саранча, истребив все вокруг, не тронула его полей, хотя он сидел дома и не принимал никаких мер, между тем как его соседи трудились, ходили по своим полям, кричали и пытались охранить их и прогнать саранчу“. С тех пор он стал ежегодно 17-го хедара творить память свитой и кормить бедных. „И не сходило с уст его поминовение имени ее“. Четвертое чудо исцелило от тяжкой болезни сына одной женщины в Дак (Daq), которая „любила святую и творила память ее“ и дала обет делать это ежегодно. Однажды у нее оставался всего один сосуд с напитком sawä, который она берегла для бедных в день памяти святой. В это время прибыл в город его владетель-мамхер вз Дага (Dägä) в посетил ее. Долго она колебалась угостить ли его этим напитком: „если я дам его бедным и не дам мамхеру, он обидится на меня, если же лишу его бедных, прогневается на меня мать моя Валатта-Петрос, ибо я упущу память ее и нарушу обет мой“. Наконец она решилась угостить мамхера „ради его власти и ради его пришествия“. Посланная за сосудом прислуга нашла вместо одного целых два, так что можно было и угостить наставника и принять бедных. Пятое чудо испытала на себе женщина, шедшая на богомолье со „светильником свидения“ (mahtotä-sam'ё), чтобы отдать его в церковь во имя святой 17-го хедара. На дороге она заснула и забыла его на дереве. Спохватившись, она стала упрекать святую: „зачем ты так поступила со мной и посрамила меня? Зачем обратила в печаль мою радость?“ от отчаяния и усталости она опять легла под другим деревом. Святая вернула ей светильник через козу, принесшую ей его во рту. Женщина с радостью пошла в церковь Мабар (Маbаг), отдала светильник и рассказала чудо всем, следуя словам: „благовестих правду Твою в церкви велицей“. Шестое чудо спасло от потопления на озере монаха, прибывшего из Герарья (Görärjä)²³² известить в общежитии святой о смерти мамхера Ямана-Крестоса. Добравшись благополучно после бури, благодаря пропетой молитве к святой, он рассказал ее чадам это чудо и по их просьбе пропел им эту молитву „великим пением“ (Zёmä). Седьмое чудо совершилось над одной монахиней, которая носила всегда на шее книгу со славословием „подобия“ (malk‘ё) в честь святой и галгофской молитвой. Она их читала ежедневно. Однажды, придя на озеро мыть платье, она сняла книгу, положила на камень и забыла.· Вернувшись домой, она спохватилась и побежала искать, но книги не оказалось уже: ее взял рыбак, ничего в ней не понимавший. Монахиня в горе стала молиться святой и просить других за нее помолиться о возвращении книги. Между тем рыбак носил книгу по городам и домах, но не находил покупателя; его все спрашивали: откуда она у тебя? Не принадлежит ли она общежитию? Сам ли ты взял ее, или тебе дал другой вор? Мы не купим у тебя книги, краденой, в которой чудеса, и не будем соучастниками в чужом грехе. Участвующий с вором – сам вор!» Наконец он хотел нести ее подальше, но тут ему трижды ночью явилась святая и грозно повелела вернуть книгу назад, обещая послать с ним другого человека, чтобы ему не было неловко. Этот человек начал за него говорить, a затем и он сам рассказал все происшествие н, кроме того, по просьбе игуменьи, более подробно о явлении святой. Подобно этому было и восьмое чудо. В городе Семаэра жила одна женщина, и к ней пришла старица из общежития. Она стала к ней ходить каждый день, и старица предложила ей остаться у нее и научиться грамоте и шитью. Та отказалась и осталась жить в городе. Потом она незаконно родила и понесла младенца в монастырь, вошла в келью старицы и украла книгу „Малькэ“ в честь Валатта-Петрос, принадлежавшую другой сестре. Последняя скоро спохватилась и расспросив других сестер, погналась за похитительницей, но та отреклась и поклялась: „Боже Валатта-Петрос! яви чудо Твое на мне и отдай тело мое птицам небесным!“ Та спросила в другой раз, она поклялась еще, прося Бога предать ее гиенам. Монахиня стала усиленно молиться святой, думая, однако, что „если она не возвратит мне книги, я не буду никогда более призывать имени ее и не буду жить в ее общежитии, но пойду в другое, в другой город“. Между тем похитительница тщетно пыталась сбыть книгу; все отказывались покупать увидав в ней имя „Валлата-Петрос» и догадавшись, что книга – краденая из общежития. Она ходила на о-в Гуангвит (Güängüit), обходила многие города, но все тщетно, и она решилась добровольно возвратить книгу. Возвращаясь из монастыря, она заснула, и ночью гиена откусила ей ступню ноги. Девятое чудо произошло через полгода по кончине святой. По молитве одной монахини святая удержала в расколовшемся сосуде напиток sawä, приготовленный по случаю ее памяти. В тот же день пришла на богомолье женщина с больным и расслабленным ребенком, не могла найти лодки для переправы на Рема, где она хотела взять земли с могилы святой для его помазания. Ей дали хлеба и sawä, и она поела, выпила, и помазала этим напитком глаза ребенку, который тотчас исцелился.

Под именем десятого чуда автор жития рассказал о чудесном происхождении своего труда, написанного по повелению свыше. Об этом мы уже имели случай говорить. Наконец, под одиннадцатым рассказаны три чуда: о том, как одна женщина, жившая у реки Реб (Rёb), желавшая вовремя вернуться домой, остановила именем святой солнце; о том, как она же, попав со многими другими под сильную грозу, дала обет вместе с ними творить память святой, последствием чего было то, что дождь и гроза, свирепствуя спереди и сзади и по сторонам, их не коснулись. Третье чудо совершилось в доме этой женщины, принимавшей чад святой и пожалевшей для них напитка sewä, единственный сосуд которого был ее оставлен „для более важного странника“. Когда в нем оказалась надобность, он был найден пустым, хотя был плотно закрыт и не имел ни одной щели.

Уже простое изложение содержания этого пространного агиологического памятника достаточно для того, чтобы убедить в его глубоком интересе и важности для историка. Будучи написан под свежим впечатлением благополучного исхода тройного испытания, посетившего несчастную страну в конце XVI и начале XVII века, напора ислама, происков папизма и междоусобных смут, этот памятник является в высшей степени ценным, особенно для ознакомления с деятельностью невидных двигателей в великой борьбе, когда был поставлен вопрос, быть или не быть эфиопской церкви. Официальные хроники говорят нам главным образом о военной стороне этой эпохи, иногда касаясь наиболее видных проявлений религиозной жизни; данное житие раскрывает перед нами двери обителей, бывших очагами протеста и вдохновителями верных сынов родной церкви. И при этом нельзя упускать из вида, что оно написано еще в первом поколении по кончине святой, когда все помнили как события времени, так и ее подвиги. Эти же, близкие к нашему времени, события известны нам с достаточной подробностью из разнообразных и многочисленных источников. У нас есть прекрасные эфиопские хроники, есть официальные документы, есть, наконец, записки португальских пропагандистов. Хотя последние для нас и не всегда доступны, но все же мы располагаем богатым материалом для изучения эпохи и оценки нашего жития. Прежде всего придется отметить то обстоятельство, что до сих пор нигде не найдено упоминание о Валатта-Петрос. Что его нет в эфиопских хрониках – понятно. Краткие для этого слишком кратка, а пространные, изданные Перейрой, почему то умышленно обходят все, что относится до римской пропаганды; было бы странно искать в них имени Валатта Петрос, когда они не упоминают даже о „патриархе“ Альфонсе. Что касается португальского духовенства, то оно слишком увлекалось рассказами о своих победах. Впрочем внимательное изучение их творений может быть еще и обнаружит где-нибудь имя этой убежденной противницы Рима, тем более, что она по своим родственным связям стояла близко ко двору. Отец и два брата ее Лесана-Крестос и За-Манфас Кеддус упоминаются три раза в пространной хронике. „Лесана-Крестос, сын Бахр-Сагада“, оказывается в числе приверженцев и приближенных Сисинния. Когда последний еще царствовал, и его брат Б‘ёла-Крестос, боясь гнева царя За-Денгеля, бежал к нему, с ним был только Лесана-Крестос, и они втроем встретили пасху в области Амонат²³³. В день первого вступления Сисинния на престол „из многих макваненов“ говорит хронист, „которые были с ними, мы упомянем следующих: рас Амана-Крестос, рас Сеела-Крестос, сахафалам Сено, Ионаил, азаж Кефло, Сембуль-Сарсо и Лесана-Крестос, сын Бахр-Сагада“...²³⁴. Наконец во время своего эфемерного вторичного царствования Иаков „провел Пасху в Бегамедре; в день распятия он убил несколько невинных по наветам клеветников, а именно: Дело, сына азажа Бабо, За-Марьяма, сына азмача Харбо и За-Манфас Кеддуса, сына азмача Бахр-Сагада и еще четырех человек. „И казнив их, он опечалился сердцем“...²³⁵. Поводом к наговорам и подозрению, вероятно служили отношения брата казненного к Сисиннию. После окончательного торжества последнего, эти отношения должны были еще более укрепиться, и вероятно царь имел основания дорожить ими, если напоминание о них, как мы видели, неоднократно удерживало его от крайних мер по отношению к Валатта-Петрос²³⁶. Муж последней Малька-Крестос в житии назван „главным советником“ Сисинния. На страницах, не только пространной, но и кратких хроник, а также в записках португальцев мы то и дело встречаем это имя; его носил бехт-вадад и абетохун, сын везаро Маскаль-Эбая, которого франки называли третьим после царя (вторым был брат царя – рас Села-Крестос, известный убежденный папист, встречающийся и в нашем житии), пользовавшийся его особенным доверием и умерший во втором году царствования Василида. Вероятно, Малька-Крестос тожествен с этим. Житие м. пр. говорит о том, что убийца митрополита Симеона отдал ему его одеяние; из хроники мы узнаем, что действительно Малька-Крестос участвовал в усмирении бунта Юлия, во время которого погиб митрополит; узнаем также, что военная добыча была роздана царем участникам похода. Правда, краткая хроника говорит, что Малька-Крестос был мужем какой то Walata Dadget Гадама-Куараца. Это наименование для меня непонятно. Что значит walata dadgёt? Имя ли это, правда достаточно странное, или должно обозначать дочь Dadget? В таком случае, что обозначает Dadget? Если это имя, то женское. Гадама-Куарац – местность на в. берегу оз. Цана, упоминаемая и в нашем житии (f. 58 и 62). Во всяком случае здесь, вероятно, имеется в виду вторая жена Малька-Крестос, которую он взял после того, как святая его окончательно покинула; с этого времени до его смерти прошло 18 лет. То, что сообщают нам португальцы о Малька-Крестосе, весьма интересно. Он был не только в родстве с абиссинской царской фамилией, но имел в своих жилах и кровь адальских мавров, был соперником Села-Крестоса и врагом португальских пропагандистов. Его связь с восточными, мусульманскими областями империи и сказание жития о женитьбе на „дочери из знатного рода в Даваро и Фатагаре пополняют друг друга; то, что сообщает нам житие об его отношении к религиозному вопросу эпохи также гармонирует с его двусмысленным положением, как монофизита и врага Села-Крестоса с одной стороны, и ближайшего сподвижника отступника-царя с другой. Первый разрыв с мужем произошел у святой, действительно, не из-за религиозного разлада, а из-за склонности ее к аскетизму; ей было только неприятно, что он состоит воином у Сисинния „царствовавшего в вере франкской“. Малька-Крестос идет к ревностной монофизитке Валатта-Гиоргис и столпу национальной церкви – авве Фатла-Селасэ, их именно избирает посредниками между собою и женой и обещает перестать быть воином царя. Что сдержать обещание он был не в силах, понятно само собой, и мы опять его видим в войне с Юлием, бывшей роковой для митрополита Симеона. И тут Валатта-Петрос не упрекает его в папизме, она только считает его сообщником убийцы иерарха. Участие Малька-Крестоса в этой войне засвидетельствовано хрониками; из этого мы заключаем, что он не был фанатиком и враждовал против пропаганды скорее из-за личной ненависти к Села-Крестосу; это отсутствие фанатизма может быть объяснит нам и сказание жития о том, как он поручил свою жену попечениям „патриарха“ Альфонса.

И другие исторические лица, упоминаемые в нашем житии, встречаются в хрониках и записках португальцев, при чем не оказывается противоречий. Только что приведенные нами авва Фатла-Селасе и Валатта-Гиоргис известны из этих источников, как ревностные монофиситы. Первый названный в житии „учителем вселенной“ (f. 86) и занимающий в нем видное место, упомиается в пространной хронике Сисинния по случаю собора, состоявшегося великим постом 13-го года²³⁷ этого царя по роковому вопросу о соединении и помазании. „Собралось много монахов и отшельников с озера и суши и из всех областей, подвластных царю, и составили собор перед ним и перед всеми вельможами царства, и рассуждали между собой по вопросу, поставленному раньше, пока царь возвратился с похода. Одни из них говорили, подобно азажу За-Денгелю и авве Кефла-Крестосу, сообразно их прежнему мнению: „соединение Божества Господа и Спаса нашего Иисуса Христа было вместо помазания плоти Его“. Другие, подобно авве Фатла-Селасе, авве Аскалу из Аткани, авве Лебсо из Гуанджа, авве Батро, авве Стефану и другим многим монахам с озера и суши, говорнли: „Отец – Помазуяй, Сын – Помазанный и Дух святой – Помазание“. „И было великое пререкание между ними“... Царь произнес длинную речь и привел тексты, склоняясь ко второй партии: За-Денгель и Кефла-Креетос были отлучены; последний даже получил прозвище „Кафалэ-Крестос“ – „разделитель Христа“. Таким образом здесь мы присутствуем при знаменитом христологическом споре еще в первой стадии, когда крайние монофиситы довольствовались одним указанием на „помазание“, не соединяя в одном лице Иисуса Христа всех „Действующих в помазании“²³⁸. Кроме того это известие открывает нам более ранний период спора, до его мнимых первоначальников Акала-Крестоса и Николая, и делает предположение об его прямой зависимости от франкской пропаганды менее несомненным. Внутреннее развитие абиссинских монашеских толков и „учений“, я думаю, могло и самостоятельно привести к столкновениям на почве Христологии; франки могли только ускорить процесс. Следует заметить, что в данном случае как будто нет строгого различия монашеских партий: за помазание высказываются „многие монахи с озера и суши“, и в числе их Фатла-Селасе; монахи островов были, как мы знаем, дабра-либаносского устава.

Везаро Валатта-Гиоргнс, дочь царя Сарца-Денгеля, и в хронике выступает противницей римских новшеств и даже вдохновительницей всех протестов против них. Интересно, что ее судьба была подобна участи Валатта-Петрос – н она попала под царский суд. По усмирении восстания Юлия, Сисинний „повелел, чтобы предали суду везаро Валатта-Гиоргис, как основание волнений с самого начала. Она заложила здание смуты и соорудила постройку бунтов древних и новых, чтобы воздвигнуть дом неправды, в котором творится вражда к царям, сокрушение их царства, смерть их людей и погибель их городов. И в час суда сказал ей царь: „скажи мне, обвиняла ли ты меня и клеветала ли на меня перед макваненами и всеми вельможами царства и везазерами, говоря: свяжет вас царь в месяц сенэ, ибо он изменил вере александрийской и уверовал в римскую; и вас переведет в эту веру против вашей воли?“ Слушая это, она молчала и заключила уста свои, и не могла отвечать, ибо были на судебной площади люди, которым она говорила эти слова обвинения, ибо она боялась их, чтобы они ее не заподозрили. Немного спустя, она открыла уста свои и отвечала: „мое обвинение было не к бунту или разрушению царства, но я обвиняла кротко, как все люди“. Услыхав это, передали царю, и царь отвечал ей: „как могло быть твое обвинение кротким? кто спасся от смерти из тех, на кого ты клеветала? Не царь ли Иаков, когда ты говорила на него, собрав людей: „и он изменил вере, сломал крест и гадал по жиру подобно Галласам и блудит с тем, с кем не должно человеву? Или царь За-Денгель, когда ты говорила о нем: „он приобщился по-франкски и повелел есть гиппопотама? „Разве такими клеветами не разрушилось царство их, и не сошли они в мир отцов своих? И мне хотела сделать ты зло, подобно им, но Бог спас меня от яда клеветы твоей, который убивает тайно“. Суд кончился изгнанием виновной в годжамскую область Харасма²³⁹.

Одноименная с ней дочь княгини (itе) Амата-Крестос в нашем житии выступает наоборот, убежденной неофиткой папизма, и царь Василид нашел необходимым отправить ее для обращения в монастырь к Валатта-Петрос, которая также долго не имела успеха²⁴⁰. Хроника Сисинния не упоминает о ней, но раз говорит о ее матери, дочери Гведамо, брата Хамалмала-Варк, матери Сисинния. Таким образом, она приводилась двоюродной сестрой царю, была к нему привязана, пользовалась при дворе влиянием. Чтобы угодить царю, она даже приняла унию, но иезуиты были уверены, что в душе она осталась верна родной церкви; они говорят, что у нее находили поддержку монофиситские монахи²⁴¹. Дочь ее, конечно, могла подпасть под более сильное влияние царя и иезуитов. Наконец в житии упоминается еще одна Wezaro – Валатта-Крестос на Жан-Факара. Из краткой хроники мы узнаем, что это была сестра царя Василида, умершая в 17-й год его царствования в Жан-Факара. Деятельность сподвижников Сисинния по распространению унии – Села-Крестоса и Бэла-Крестоса, и в нашем житии нашла себе верное изображение.

Такова внешняя обстановка монашеских подвигов святой. Сами они имели целью и результатом не только объединение верных ревнителей родной веры и организацию протеста против унии, но и устройство новых монашеских общежитий, в которых, как и везде в эфиопской церкви, находили себе доступ лица обоего пола. К какому уставу примкнули эти общины? Житие говорит о семи монастырях, основанных святой: Жебай, Ченква, Мецлэ, Загэ, Дамбоза, Афр-Фарас, Замболь. Кроме первого, все они помещаются или на островах, или на берегах озера Цана; кроме них упоминаются и другие пункты деятельности Валатта-Петрос, локализуемые там же (Рема, Бизаб, Жав-Факара, Куарца и др.). Монашество здесь насаждено не впервые ею; из жития видно, что святую пригласили туда монахи авва Ямава с о-ва Рема, авва Тазкара-Денгель с о-ва Цана, посланные уже известным нам Фатла-Селасе (f. 14). Есть в житии и другие намеки на то же; кроме того, из других источников нам известно о существовании обителей на островах озера. Между прочим и в той же хронике Сисинния мы читаем перед историей собора, относящегося к 13-му году его царствования, приведенной нами: „когда находился царь в земле Фогара, он отправился на остров Цана, который он сам отстроил после того, как прежнее здание обветшало и разрушилось. И он переменил в этот зимний месяц прежнее имя табота, который был наименован во имя Кирика; он повелел возложить вместо него табот Иисуса, Спасителя всех. И видел он красоту постройки церкви и все ее книги, богослужебную утварь и золотые чаши, которые пожертвовали его отцы, цари, его предшественники. Ночью он слушал обедню и приобщался таинства тела и крови Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, и этот день провел на этом острове Цана. На другой день, встав, он сел в лодку и посетил остров Мецлэ, и осматривал там церковь и все жилища монахов, и вернулся в свой стан в Фогара“. На этом же острове Мецлэ святой пришлось, как мы знаем, иметь дело с монахами, „которые пребывали в вере франкской“ (f. 56 – 57). При перенесении государственного центра в Гондар, конечно, приозерные монастыри, как наиболее близкие ко двору, сделались предметом особенных забот царей, подобно тому, как в предшествующие века таким же вниманием пользовалась Дабра-Либаносская обитель. Последняя, конечно, и теперь ничего не потеряла от перенесения столицы, она была слишком священна и почтенна, к тому же озерные обители от нее зависели и принадлежали к ее уставу. На это мы имеем указание в самом житии. Не говоря уже о том, что Валатта-Петрос полагала начало своих подвигов в Вальдеба и, таким образом, сразу вступила в дабра-либаносское братство, она между прочим, в своих правилах ссылалась на то, что „заповедано в деяниях отца нашего Яфкарана-Эгзиэ“ (f. 61). Кто был этот авва? Ответ на это мы найдем в родословной дабра-либаносского монашества: Яфкарана-Эгзиэ из Гуагуабент, (Губен) возводится к тому же Мадханина-Эгзиэ, ученику Такла-Хайманота, что и Самуил Вальдебский²⁴². Гуагуабен или Гугубен – это гора на восточном берегу озера Цана (д. 11°51’; ш. 37°32)²⁴³, т.-е. в самой местности нашего повествования. Вспомним при этом, что в уже приведенном нами по другому случаю месте хроники, заселение Цана и Бегамедра дабра-либаносскими монахами приводится в связь с „гонением“ Амда-Сиона, и обратим наконец внимание на то, что по поводу кончины 57 монахов на Загэ от одного из частых моровых поветрий, говорится в житии (f. 63.): „и они скончали подвиг свой, и вошли в царствие небесное, как обещал Бог отцу нашему Такла-Хайманоту, говоря: „если умрут чада твои от мора, я причту их к мученикам и передам их тебе в царствии небесном“. Это обетование мы уже имели случай приводить при разборе дабра-либаносского жития Такла-Хайманота²⁴⁴. Таким образом Такла-Хайманот и его ученик Яфкарана-Эгзиэ считались отцами как древних, так и новых приозерных общежитий; их жития читались и были настольными книгами у их монахов. О смерти мамхера Ямана-Крестоса, м. б. современного дабра-либаносского архимандрита, в центре конгрегации, последние уведомляются специальным посольством. И действительно, устав, который вводила святая в своих общинах, был строго общежительный (f. 75 сл.); на содержние их она, подобно древним аксумским святым, принимала от царей вклады (f. 92).

Величественный образ убежденной подвижницы, энергичной созидательницы семи больших монашеских общежитий, твердой исповедницы национальной веры, к сожалению много теряет при мысли о том, что исходной точкой ее протеста было не то, чего бы мы ожидали. Во всей длинной история ее страданий и борьбы мы ни разу не встретим даже имени Рима и папы; все дело продолжает вращаться вокруг „православной веры Диоскора“ и „нечистой веры Льва“, как будто оно происходило не в XVII, а в V веке. Уния страшна не папизмом, а тем, что „Христос – два естества после того, как Он соединился, и стал совершенным человеком“ (f. 25). Таким образом борьба Валатта-Петрос против пропаганды, в сущности, есть борьба против православия; она еще раз доказывает самым наглядным образом, каковы могут быть отношения абиссинов к православной церкви, в случае их близкого знакомства с нею. Вместе с тем, все это рисует перед нами отсталость эфиопских грамотеев, все еще в XVII веке продолжавших считаться с условиями эпохи Халкидонского собора и потерявшими из вида церковную историю христианского мира. Страшно подумать, до каких ужасных проявлений может доходить изуверство невежественных фанатиков даже в том случае, когда дело идет о личности Богочеловека. Наше удивление к стойкости эфиопской церкви против иезуитов, чаше сочувствие ее победе и освобождению от римского ярма невольно получает значительное ограничение, при мысли, что борьба велась не во имя здоровой религиозной идеи, даже не во имя национального чувства, а из-за еретического буквоедства и фанатического изуверства, осудивших несчастную страну на вековые смуты и сопряженные с ними пагубные последствия.

Еще более тягостное впечатление производят те места жития, в которых прорывается слишком, к сожалению, известная магическая сторона эфиопского христианства. Завещание монаха Малька-Крестоса о чтении Евангелия от Иоанна (f. 36) объясняет нам обилие списков этой части Нового Завета во всех библиотеках, где есть эфиопские рукописи. Акафист в честь святой (Malk‘a) считается имеющим магическую силу наравне с известной с этой стороны „голгофской молитвой“ – его носят на шее, как талисман и читают ежедневно для избавления от напастей (f. 112 и 113).

При всем этом, житие Валатта-Петрос принадлежит к числу интереснейших памятников эфиопской письменности. Оно знакомит нас с теми сторонами церковно-общественной жизни несчастной страны, которые не могли найти себе места в других источниках, оно проливает свет и на такие стороны абиссинской жизни, изображать которые не входило в задачу официальных хроник. Можно долго говорить о его важности для историка и останавливаться на тех или других фактах, которые оно дает; это мы считаем излишним: занимающийся важной эпохой римской пропаганды в Абиссинии, изучая его, сам увидит, какими интересными данными оно его может снабдить и оценить его, как крупное дополнение к пространной хронике царя Сисинния. Упомянем еще о том, что по словам d’Abbadie, память о героине монофиситства до сих пор живет среди приозерного населения. В Куараца, которое он называет наиболее населенным городом страны (12 т. ж.) есть церковь в честь ее; жители считают ее своей покровительницей, называя сокращенно Walatti. D’Abbadie говорит кроме того, что она часто переходила с места на место из-за лихорадок, которые часты в этой сырой местности. В житии указываются и другие причины этих частых переходов; кроме того, моровые поветрия обусловливаются, вероятно, не только климатом, но и пагубными последствиями войн, свирепствовавших в то время именно в этих местах.

На сколько данное житие интересно и важно в бытовом отношении, мы уже отчасти имеем случай указывать. Обратим еще внимание на аскетические подвиги Бахр-Сагада, отца святой, который был мирянином и вельможей. Наконец нельзя не отметить высокого положения Валатта-Петрос среди духовного мира ее времени. Очевидно, ее пол не считался препятствием к этому; протесты в этом смысле если и раздавались, то не с авторитетной стороны. Здесь мы имеем наглядное доказательство благотворного влияния церкви на взгляд абиссинов на женщину, которая, как ее служительница н святая представляется, в пределах возможного, вполне равноправной мужчине.

В оксфордском синаксаре под 26 магабита (22 марта) помещено на первом месте житие уже известной нам со-подвижницы Валатта-Петрос „матери нашей святой, благословенной и избранной Эхта-Крестос, монахини эфиопской“. В других синаксарях его нет вследствие поздней даты ее жизни и прославления, сравнительно с временем написания их. В конце рукописи жития Валатта-Петрос у Аббади имеются „стихи в честь Эхта-Крестос“ на 5 листах²⁴⁵.

Последним по времени из известных нам святых эфиопской церкви можно считать царя Иоанна I (1667–1682). Его житие по геттингенскому и тюбингенскому спискам синаксаря, где оно помещено под 15 хамлэ (9-го июля) сообщил в переводе Duensiug²⁴⁶. Оно является интересным добавлением к сухому погодному списку войн и церковных событий в хронике. Но вопрос, насколько достоверны его показания? Мы не будем говорить о свидетельствах в пользу благочестия и добродетелей царя, в пользу его справедливости и ревности к созиданию храмов: без этих черт он бы не нашел себе места в синаксаре. Но последний намекает и на политические события. Что значит: „он простил подати и уничтожил долговые обязательства людям своего царства, которые долго были в утеснении и нужде вследствие пожара, произведенного Асфадином. Затем он уничтожил хацэ (князя) Коло, сидевшего в церквах и монастырях“? Едва ли здесь имеется в виду Асфадин, уговоривший азмача Такло помочь царю Сарца-Денгелю против Хамальмаля²⁴⁷. Очевидно перед нами какие-то два события из нескончаемой серии смут, не занесенные в летописи²⁴⁸, но непонятные для нас вследствие краткости упоминания. Гораздо подробнее агибиограф говорит о событиях церковного характера. Вместе с летописцем он отмечает факт окончательного изгнания из Абиссинии „еретических франков“, но вместо рассказа о соборе 1681 г. и происшедшем на нем диспуте Акала-Крестоса и Николая, он передает о соборе в Аринго, на котором был осужден и побит камнями какой-то эфиопский уроженец²⁴⁹ по имени Бarö-Крестос, „который отвергал Господа нашего Иисуса Христа и приписывал Ему два естества. Он был воспитан в учении этих еретических франков и следовал их стопам. Когда православный царь Иоанн узнал об его ереси, собрал иереев и епископов, пустынников и монахов. Когда они сошлись, составили собор, позвали этого еретика и представили ему свидетельства словами писания, что Христос не во двою естеству: „он един с плотью, воспринятой от Владычицы нашей Девы Марии“, и сказали ему: „обратись от своего заблуждения и твоей неправой мысли“. Когда он не послушался и не обратился от своей ереси, они побили его камнями в земле Аринго. Едва ли здесь имеется в виду диспут Николая с Акала-Крестосом, как полагает Duensing. Диспут этот происходит в Гондаре, а не в Аринго, не имел по-видимому рокового исхода для Акала-Крестоса, к тому же последний был на нем не только не диофиситом, а напротив – представителем крайнего монофиситского направления. Другой аналогичный случай произошел, по словам жития, еще в стране Муй. На этот раз осужденным и побитым камнями был „Иосиф-Франк, еретик, приписывавший Христу два естества. Он не открывал никому своей ереси, но называл себя митрополитом и говорил: „я послан патриархом иерусалимским“. Когда он прибыл в стан праведного царя, Бог не попустил ему губить христиан своей ересью. Он побудил священников стана и царя испытать его веру. Когда они спросили его о вере, обнаружилась его ересь, и они побили его и его брата камнями в городе Муи, в провинции Дибер, принадлежащей к Богамедру... Камень еще и теперь там, ибо была большая куча. Это странное известие, как и предыдущее, не подтверждается летописями. Кем мог быть „Франк Иосиф“? Прежде всего, конечно, можно в нем видеть носителя нового покушения латинян на эфиопскую церковь, не сохраненного в памятниках, но отмеченного в летописях, а также в нашем житии в виде простого намека об „изгнании франков“. В таком случае и недоумение Бассе о том, что это за франки, находит разрешение: новый „патриарх“, присланный или поставленный на место Альфонса, является на аудиенцию к царю по вступлении его на престол. Но тогда непонятна ссылка на иерусалимского патриарха. В то время латинских патриархов в Иерусалиме еще не было. Нельзя ли предполагать, что Иосиф вызан „франком“ не для обозначения национальности, а как „приписывавший Христу два естества“. Не был ли он православным палестинским монахом, попавшим в Абиссинию подобно тому, как в 1622 году это случилось с синайским монахом, который выдавал себя за посланца александрийского патриарха?²⁵⁰

Итак, эти известия жития не могут быть нами ни приняты, ни отвергнуты. Кроме них есть еще интересная заметка о том, что царь Иоанн многие племена страны Агов „обратил ко Господу нашему Иисусу Христу, крестил их христианским крещением и выстроил им церкви в каждом городе“. Действительно, еще Альмейда описывает племя Агов, как настоящих язычников, крайне преданных фетишизму, почитающих творца неба Добана, а также источники, некоторые роды трав и деревьев, и приносящих им в жертву коров²⁵¹... Bruce во время своего пребывания у этого народа даже видел, как они приносят корову в жертву истокам Нила; он говорит, что по убеждениям иезуитов, еще Села-Крестос построил на этом самом священном для язычников месте (обычный прием латинских миссий) церковь во имя Архангела Михаила, которая при Bruce стояла запертой и, как он полагает, не открывалась со времени своего основателя²⁵². Синаксарное житие заканчивается заметкой о перенесении мощей „в другое место“, причем было слышно благоухание. „Там оно и теперь, причем из гроба истекают многие знамения и чудеса“. Известие о перенесении мощей находится в хронике, изданной Perruchon²⁵³, где на полях против слов: „скончался в Гондаре 15-го хамлэ и был погребен в Цадда“, стоит: „его тело взяли с этого места и поместили в Мецрахе в новом сооружении“. Мецраха – один из островов на озере Цана.