VI. Эпоха Зара-Якоба

XV век – время наибольшего могущества эфиопского царства, было в то же время ознаменовано попытками очистить собственными средствами церковную и общественную жизнь от последствий одичания и огрубения нравов. Попытки эти шли и сверху, от такого замечательного деятеля этого времени, как царь Зара-Якоб, центральная фигура абиссинской истории. Его реформаторская деятельность оставила навсегда заметный след в эфиопской церкви, и его преемники могли только идти по его следам и удерживать то доминирующее положение в церкви, на которое окончательно возвел царскую власть Зара-Якоб. Синаксарь занес на свои страницы, как имя этого царя, так и имена всех его преемников, кончая Клавдием, ограничиваясь только упоминанием и саламом¹⁸³. Исключение сделано, кроме Клавдия, для Марьям -Кебры. супруги царя Наода, о которой говорится, что она „занималась духовными делами, преуспевала во всех добродетелях, подъяла много борений и исполнила святой монашеский устав Дабра-Либаноса, гробницы отца нашего Такла-Хайманота“¹⁸⁴. Это свидетельство важно для нас, как новое доказательство близости дабра-либаносской обители к придворным сферам. – Самому Зара-Якобу под 3-м эпагомен (29 декабря) различные списки синаксарей уделяют различные по величине заметки. Редакции, переведенные Дюнсингом, ограничиваются только упоминанием об успении царя „православного, апостольского, установившего во всех областях своего царства хорошие законы для поведения“, тогда как сообщенная Сапето дает гораздо больше, перечисляя заслуги царя в пользу церкви, останавливаясь на заботах его об искоренении суеверий, распространении христианского учения и даже упоминая „Книгу Света“.

Из других деятелей эпохи мы располагаем житием двух преподобных – Такла-Марьяма или Маба-Сиона и Такла-Сиона, а также сравнительно редким явлением агиологии – житием мирянина Амда-Микаэля, военачальника у Зара-Якоба и его преемников. Это житие имеется в парижском и нескольких лондонских синаксарях под 3 хедара (30 октября). К сожалению, известий об этом святом мы не находим в параллельных исторических текстах, что, конечно, не дает еще права заподозривать его достоверность. Приводим текст синаксарнаго сказания в переводе.

„Преставление св. Амда-Микаэля, военачальника царей Эфиопии: Зара-Якоба и Баэда-Марьяма и Александра. Отец этого святого был Клавдий, имя матери – Елисавета. Они были богаты стяжанием и верой и родили этого святого в праздник 4-х животных и дали ему имя Амда-Микаэль. И году от рождения он приполз в пустоту корабля церкви (karsa hamar za-bäta Kr.) св. Михаила и сидел три дня, причем не знали этого родители его и считали его мертвым и пребывали в плаче. И потом когда священник потребовал кадила из корабля церкви, нашел младенца сидящим там без страха; на земле не было грязи. И он понес его родителям его оттуда; они обрадовались весьма, что он найден, и он стал расти в премудрости и знании, пока цари не поставили его управителем и судьей над всеми делами дома своего, и он сделался отцом бедных судом и милостью, и обновил все церкви своим иждивением, и преследовал утеснителей и злодеев во дни свои и разорил все города язычников направо и налево молитвою и постом и помощью святых, так что они подчинились царям и принесли дань. И сердце сего св. Амда-Микаэля было богобоязливо, и он не ел без призывания имени святых, и не пил без молитвы, и не проводил дня без омовения водой молитвы, в употреблял все имущество свое на милостыню. И когда увидел Бог совершенство его, определил спасение души его. И оклеветали его злые люди царю, чтобы убить его, и царь пощадил его, ибо весьма любил его, и едва, когда они надоели ему речами своими, связал его и послал в дальнюю страну с великой опасностью. И Михамл Арх. помогал ему и принес ему хлеба и сосуд, чтобы он ел и пил, и обещал ему рай сладости. И когда он захотел приобщиться Св. Таин, он спустил ему с неба и приобщил его. Потом согласились клеветники, привели его во двор царя, в убили. И в эту ночь пришел туда один монах богобоязливый, чтобы видеть тело его и встретил трех монахов, кадивших тело его. И он говорил и клялся Господом нашим Иисусом Христом, что не лжет относительно этого. Другие видели светильник, спускавшийся с неба над ним в течение многих дней. Царь же, вспомнив его добродетель, проклял убийц его, и отдал приказ не поминать его имя худо, и повелел погрести его с честью в гробнице отцов его, и установил память его, почтил и любил весьма детей его. Когда потом царь Лебна-Денгель услышал о завете отца своего Баэда-Марьяма, велел перенести его в Атронса-Марьям и погрести там в царской гробнице, да будет ему память“.

Это перенесение мощей отмечено в синаксарях под 29 сене¹⁸⁵, как двойное при Александре, а потом при Лебна-Денгеле. „Отцом“ последнего назван Баэда-Марьям конечно в широком смысле. Приведенное житие является интересным дополнением к хроникам.

Житие этого преподобного находится в начале рукописи № 1 коллекции леди Меuх в Лондоне, занимая в ней первых 86 листов, и издана Budge¹⁸⁶ более роскошно и менее тщательно, чем следует. Особенно следует выставить на вид неудовлетворительность английского перевода и комментария.

Неизвестный автор произведения не имел в виду делать из своего труда только житие, он его озаглавил: „книга памяти Спасителя, читаемая каждый месяц перед лицом святой церкви, которую (т.е. книгу) Он открыл блаженному Маба-Сиону ради спасения данного верным, и как камень соблазна для иномудрствующих. Чтущему праздник сей, силой креста защита да будет“... Далее мы читаем: „слушайте все, собрание христианское, умами сердечными и творите память смерти Спасителя нашего Иисуса Христа“... Т.е. книга была назначена для чтения в церкви в ежемесячный праздник страстей, который носит в святцах название „madhane-alam“, справлялся 27-го числа¹⁸⁷, и установление которого приписывается в житии Маба-Сиону. Житие этого святого, написанное однако с точки зрения его деятельности в этом направлении, и составляет главное содержание книги.

Время жизни святого – эпоха царя Зара-Якоба, было, по-видимому и временем составления жития, во всяком случае написано оно в скором времени по смерти святого. Автор ссылается на рассказы современников его и очевидцев его подвигов, а на f. 69-v отказывается называть по имени „одного“, удостоившегося священнодействовать на небесах со святым в видении „пока он не переселился из тленного мира“.

Язык жития действительно местами неясен; происходит ли это, как полагает Budge от того, что оно первоначально было написано по-арабски, я определить не могу.

Содержание жития имеет центром культ страстей Христовых и таинства Евхаристии, который составлял особую заботу Маба-Сиона. Поэтому его жизнеописание останавливается преимущественно на фактах, имевших отношение к этому культу и на его чудесных последствиях.

Отец святого – священник Хабта-Сион отличался благочестием и происходил из племени Самуила „старца“ из страны Андагабтан (Andagabtän) в Шоа, мать – Сион-Текун была долго неплодна; Маба-Сион родился по молитве; имя ему дано по обету. Еще в раннем детстве мальчик обнаружил религиозное настроение, присвоив себе икону Божией Матери, оставленную в доме родителей прохожим священником, который потом, узнав от отца мальчика о любви его к этой иконе, подарил ее ему. Отец научил его псалтири и „книгам закона“, он был поставлен диаконом, а потом его поместили в монастырь Бета-Марьям Святого Иоанна изучать церковное пение псалтири и qnö и устав. Монахи Симон и Абукир нашли неудобным для него носить имя Маба-Сион и назвали его в честь Такла-Марьяна, настоятеля „мамхера и масфена“ („судьи?“) всего Андагабтана; „и стал он как 6ы близнецом: мамхеры называли его Маба-Сион, а родные – Такла-Марьян“ (sic!). „И он изучил qnö, и все книги премудрости, и наставления, и пост, и молитву, иконописание и письмо. И был совершен во всех делах духовных“. Уже здесь в обители, Маба-Сион стал выказывать особое благоговение к св. Евхаристии, высосав кровь из пораненной ноги, только что приобщившегося мальчика, и потребив блевотину другого причастника.

По окончании учения Маба-Сиона хотели женить, но он объявил, что не вернется в мир, а посвящает себя Спасителю и Богородице и ссылался на слова Апостола Павла (Kop. I, 7, 32). „И отселе он носил иго монашества, не садился на коня, ни на осла, ни на мула, не ложился на ложе, ни на подстилку, но на землю и прах, неся на груди своей камень; однажды ночью он привешивал (?) его на шею, днем – клал на голову; когда стоял носил его на голове, когда делал поклоны – на спине; а величина этого камня – как ноша человека. И так делал он всегда, кроме суббот и праздников; в эти дни он пел, чтобы не отдыхало тело его, до конца праздника“.

Габра-Крестос, подвижник Дамотский, „которого Бог посетил и наставил всему силою Св. Духа“, приглашает к себе Маба-Сиона, который проходит к нему трехдневный путь в один день. Габра-Крестос рассказывает ему, что будучи по обычаю перенесен на облаке в Иерусалим, он видел и его там и приобщался вместе с ним у гроба Господня раньше монахов. Маба-Сион расспросил у него о подвигах и уставах монашеской жизни. Габра-Крестос закончил свои наставления словами: „будь иереем, и многие спасутся благословением твоим и осветятся словом твоим; прежде всего будь тверд в любви ко Господу нашему Иисусу Христу“. С этими словами он его отпустил, и Маба-Сион со многими монахами пошел к митрополиту Гавриилу и был им рукоположен во священника. Немедленно он стал очевидцем чудес при совершении литургии. Во время чтения Евангелия в течение трех дней он видел на дискосе белого агнца, превращавшегося после возношения в хлеб, а один раз ему явилась Божия Матерь в слезах и приказала запретить причастникам потреблять св. дары зубами.

Затек Маба-Сион посещает монастырь – matrix Дабра-Либанос, „чтобы получить благословение от гроба отца нашего Такла-Хайманота и сказал ему один из святых (т-е. братии), молившийся в церкви в день воскресный, когда священники пели службу на пятидесятницу: „в день праздника прославления памяти его¹⁸⁸, я видел мужа украшенного и страшного – это был отец наш святой Такла-Хайманот. Когда он служил литургию, много иереев и диаконов его окружало. Он помянул Маба-Сиона и приобщил и поставил направо, а потом приобщил других. „И услыхав это, он возрадовался, и возблагодарил Бога, и вернулся в мире в страну свою. Когда он однажды 29 текента (26 октября) молился, стоя на высоком месте, и скорбел, явился ему в облаке его родоначальник Самуил, утешил и благословил его. 5-го ханле (29 июня) явились ему Апостолы; Петр даже приобщил его. И многие другие святые являлись ему. Он соблюдал все праздники Господни, все ежемесячные праздники воскресения Христова („праздники Сына“) и воскресные дни („едину от суббот“) и богородичные и увещевал народ, говоря: „не равняйте праздников святых Господних, ибо Он и Ангелов сотворил и святых освятил“. Он устроил большие собрания на праздники и сказал собравшимся: „не будем есть и пить, но отдадим часть Господа и часть Девы Богородицы Мария бедным и убогим и нуждающимся... Я бы хотел, чтобы мы давали половину, но мы не можем выдержать этого. Достаточно с них третьей части. И сказали все собранные: „да, да будет“. Уже при первом применении этого обычая в день Рождества Богородицы, монахи удостоились ее явления; Она послала св. Георгия за святыми, которые явились вместе с Господом и „превратили праздник в небесный“. Один „украшенный девством рассказывал: „когда я шел в Бета-Марьям на праздник Рождества Богородицы, встретился я с одним человеком. Он увел меня против воли в дом свой, и я пребывал там. И в полночь я увидал отверстый град, полный святых, украшенных чистотой, и я стоял среди них. Тогда разверзлись небеса и был великий страх. И спустилось облако, светлое, как солнце, и на них вышел страшный младенец, вышедший, как молния над этими святыми! Бросился туда Маба-Сион и схватил младенца; они обнялись и облобызались. Те удивились в говорили: ради чего дана ему такая благодать? Некоторые сказали; „за то, что он творил праздник Рождества Матери и угодил этим. „Видя сие, я скорбел, что не пришел к тебе“. Видя и слыша сие, Маба-Сион радовался и приложил совершать праздники. Каждый месяц он чтил величие рождества ее, а 17 числа – ради чести вознесения ее. И много знамений и чудес совершено рукой его в праздники Владычицы нашей Марии“. Аскетические подвиги святого делались все строже и строже. Он стал носить вериги на руках, ногах, бедрах и чреслах;, по постам надевал под платье „мешок“ (saq), чтобы не было видно людям, ел полевую траву раз в три дня и стоял в воде, так что от этих подвигов истомилась плоть его. Когда он выходил из кельи, светлая звезда переводила его к воде. Однажды, когда он стоял в воде, явился ему бес, но он сотворил крестное знамение, и явившийся агнец прогнал демона. В день Рождества, когда он шел из своей кельи на праздник, ему явился Младенец и оставил для воспоминания свою слюну на его плаще. Когда он отдал этот плащ бедному, Спаситель через другого монаха заметил ему неприличие этого поступка. Маба-Сион в горе пошел в Бета-Марьям к своему духовному отцу Тимону и исповедался. Тот рассказал ему о явлениии себе „в третий час дня“ в восточной части церкви, Богоматери с Младенцем.

Несколько дней спустя Маба-Сион рассказал одному диакону, взяв с него клятву властью Петра и Павла не передавать никому при его жизни о том, как он плакал, вспоминая о страданиях Богоматери при кресте Христовом и удостоился ее явления. В другой раз он молился за тех, кого он благословляет и кто находит утешение в его словах и верует в его молитву. Спаситель, явившись, обещал их помиловать и, подозвав к себе, дал ему от груди, чтобы уста и все существо его осолились солью Божества. Чтобы отблагодарить за все эти благодеяния, Маба-Сион решил избрать для себя какой-либо новый особенный праздник не из тех, которые уже и без того чтутся всем, и просил Бога указать ему такой. Ему был указав день распятия Господня и спасения всего мира. Тогда он спросил у священников, на какое число приходится этот день? Одни ему отвечали – на 20 магабата, другие – на 27, a на 29 – воскресение. Последние ссылались на синаксарь, на книгу Хедара с помещенными в ней постановлениями 318 отцов и на книгу об Успении Богородицы. „И узнав это, он обрадовался, ибо нашел желанный прекрасный день, который не был приобретен раньше, и который он приобрел более (?) воспоминания праведных и мучеников. И он избрал его, и возлюбил, и превознес, и возвеличил, и собрав свою братию и сестер и всех чад своих, сказал им: „слушайте, что я решил для приобретения вечной жизни в царствии небесном. Все святые приобрели пользу душевную или посты, или воздержание, или трудами, или молитвою, или поклонами, или бдением. Мы же, недостойные, потрудимся и будем творить память смерти Господа и Спаса нашего Иисуса Христа и ради сего узрим лице Божие. Память смерти отцов наших Апостолов совершается во дни их, а память смерти Того, Кто сотворил, освятил, избрал и возвеличил их, не совершается, но только Его живоносное воскресение. Если бы Он не умер за нас, разве Он воскрес бы?.. чем память смерти Господа нашего ниже памяти воскресения Его?.. Я желал бы, чтобы не пахали, не торговали и не занимались ничем плотским в день праздника Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, но чтобы мы творили праздник в плаче и рыдании и стенании многом ради славного распятия Спаса нашего. И теперь послушайте и скажите мне, вы, находящиеся со мною, чтобы нам быть принятыми и найти прибежище и в жизни и в смерти“. И ответили: „да будет! Да будет угодно Богу, как ты заповедал. Он дал нам тебя, как вождя в царствие небесное по пути правды“. Но нашлись и такие, которые осуждали их за самовольное установление. Маба-Сион тогда сказал своим последователям: „не бойтесь врагов, ибо мы представим им писания. А если бы мы не могли отвечать им, то пусть они распнут и прободят меня ради того, что я чту смерть Господа нашего; да будет в сем смерть наша. И умер ли Он за нас, как мы говорили, 27-го магабита, или в другой какой день, мы не знаем по дням, но Он знает помышление наше в не уменьшит награды нашей и не возбранит нам за неведение наше. Будем тверды мыслью в этом деле до исхода души вашей из сего мира тленного“... После этого Маба-Сион стал размышлять о распятии и просил Бога показать его ему, чтобы он мог с большим чувством совершать установленный праздник. И он был перенесен на Краниево место и вид Распятого Господа поверг его; от ужаса он стал, как мертвый, но Господь, сойдя с креста, поднял его. Затем Он обещал не оставлять его никогда за воспоминание Своих страстей. Готовясь к наступающему празднику страстей, он сам молол, месил и пек хлебы, рубил дрова и носил их на плечах и голове, „уподобляясь Господу нашему, понесшему древо крестное, да спасет создание Свое“. „Раньше чад своих он зажег огонь, будучи иереем и учителем (mamher), он не хотел почести, но опоенный вином любви Сына Марии, не обращался вспять, и сотворил праздник 27-го магабита со славословием в постах, со священниками и диаконами, с чистым кадилом и возношением молитв, насыщая алчущих и напояя жаждущих в воспоминание смерти Спасителя. Он установил также собрания по месяцам и распределял их по жребию и говорил: „подвизайтесь и трудитесь ради памяти смерти Бога вашего, пока не падет сила ваша“... И он усердно творил память Спасителя нашего¹⁸⁹… Он творил память Спасителя в третий день вместе с Его воскресением, в 6-й (?), в 10, 20, 30 и 40 день, отсчитывая пока не дойдет до великого пятка ежегодно сообразно тому, как приходится (?) каждый раз день Его распятия. Будь это в первый день (?) месяца или во 2-й, или в 3-й в тот день, он творил память Спасателя каждый месяц. И в великий пяток он творил и говорил: „в сей день распялся Господь и Спас ваш Иисус Христос... страдал и умер за грехи людей“. В сей день пятка в память смерти Его, каждый раз он препоясывал чресла свои и преклонял колена и пек хлебы из чистой пшеницы, солил их, делал красивыми и благовонными и печатал знамением Креста, раздроблял и раздавал чадам церкви, и напоял чашею; и исцелялось много больных, вкусив от этих хлебов... И стекались люди из дальних и ближних мест, ожидая с верою вкусить от этих хлебов...“

Далее рассказывается шесть чудес, совершившихся благодаря этому „хлебу памяти“. 1) Исцелился ребенок от камня, сидевшего в горле и мешавшего глотать, и был посвящен новому культу; 2) другой ребенок, посвященный этому культу, остался невредим в горевшем доме; 3) над лежавшим в сосуде тестом для хлебов с медом наверху загорелся огонь и оставил содержимое сосуда невредимым; 4) неплодная родила, по вкушении хлеба, двух сыновей и посвятила их учрежденному Маба-Сионом культу; 5) один монах, открыв сосуд, куда он положил кусок „хлеба памяти“, увидал вместо него Богоматерь с младенцем; 6) один из богомольцев, захотевший взять кроме данной ему Маба-Сионом части на трапезе после литургии другую сам, захворал и исцелился только по молитве Маба-Сиона уже после смерти его. Он не ушел от гроба святого, но постригся в его монастыре.

Приношения, предназначенные для праздника Спасителя – ладан, вино, елей, хлеб и соль, святой клал отдельно и не вкушал их никогда, даже если бы ему грозила голодная смерть. Из всего, что он приобретал для этого праздника, а также для Рождества, Воскресения Христова и Рождества Богородицы, он решил отделять половину для бедных, как „часть Божию“; это было с его стороны данью Небесному Царю; подобно приносимой царю земному со стороны областей. Эту часть он имел всегда на столе даже во время путешествия, и не вкушал ничего, не дав сначала бедным. Перед наступлением месячного праздника Спасителя он целую неделю постился и молился, не насыщал чрева, не спал, и так плакал, что увлажнял землю слезами, и у него разболелись глаза. Тогда ему явилась Божия Матерь с чашей в виде хрустального бокала и исцелила его глаза, помазав из этого сосуда. Во время св. четыредесятницы он наносил себе ежедневно по 100 ударов, а на страстной седмице – по 200, пока наконец не пошла из спины его кровь и он не лишился чувств. Его оживил явившийся Младенец, вдохнул в него дух Свой и сказал: „будь свят и благословен, ибо ты страдал ради страстей Моих и смерти Моей, и пролил кровь твою ради пролития крови Моей честной, то Я возлюблю тебя, как ты возлюбил Меня, и не отступлю от тебя: любящий тебя любит и Меня, обнимающий тебя обнимает Меня, ненавидящий тебя будет ненавидеть Меня и Пославшего Меня, да будут они, как иудеи распявшие Меня. В день исхода души твоей Я не дам тебя другому, но сам приму Тебя, как и всякого, кто придет к тебе и прибегнет к молитве твоей, кто получит благословение рукой твоей, кто будет призывать имя твое вблизи или вдали; клянусь, что помилую Я, Иисус, Мною Самим и Мариею Материю Моею и обещаю тебе моим неложных и не неправым обетованием... Кто будет творить память мою хлебом, чашей или дав светильник для церкви... Я насыщу того до 12-го рода.. Все живут от веры, без веры нет спасения, пророки, апостолы и мученики стали праведны верою. И кто будет творить память Мою с верою, что он получит все это, к чему я призвал, клянусь Отцом Моим и Сыном Его – Мною и Св. Духом, не ради Маба-Сиона, а ради распятия Моего, я сходил с небес и праздновал с ним“. – „И ныне празднуйте память Спасителя 27 числа каждого месяца во веки веков. Аминь“. В день Богоявления святой пошел на реку крестить народ, и видел Господа и всех святых, „пришедших“ из пустынь, гор, пещер и затворов на облаках и ветре и огненных колесницах. Вода разделилась на две части – огненную и водную; в первую вошел Господь и крестился, потом крестил Маба-Сион в двух других святых, и велел ему крестить остальных. Стоя на молитве он увидал Младенца, Который дал ему длинный золотой крест. Он стал просить об избавлении из ада душ, крещенных во имя Христово. Младенец позволил ему идти в ад и вывести оттуда столько душ, сколько окажется возможным. Души облепили его со всех сторон, как пчелы, и он вышел с ними из ада.

Однажды он пошел в Дамот на праздник Воздвижения Креста. На пути, на каком-то рынке Wanvar он увидал много людей. Остановившись на отдых, он заснул и увидал во сне Младенца, который не ответил ему на просьбу помиловать этих людей. Он стал скорбеть и пошел в местность Jekёdnä, где увидал во сне праздник Св. Креста в присутствии Господа, Ангелов и святых. Явилась женщина, подобная солнцу, которую назвали ему Маскаль-Кебра, и которая просила, согласно завету у Бога, помиловать для нее тех, кто пришел на память ее, принес дары во имя ее, веруя в нее и надеясь на Бога. Бог обещал ей помиловать всех, кроме двух людей, находившихся накануне на рынке, потом, обратившись к Маба-Сиону, сказал ему то же. В этот день у него прибавилось много новых учеников. Один монах искал его и расспрашивал у всех, где Такла-Марьям из Шоа. Когда ему удалось его найти, он сказал, что шел из области Абажгай (Abaggäj) три дня, услыхав голос, который повелевал ему идти на праздник честного Креста, чтобы встретить Такла-Марьяма, который должен утешить его в печали о грехах. Маба-Сион его исповедал, благословил, в он вернулся домой. Святой также возвратился в свою страну, и на пути молился о спасении ради памяти смерти Христовой различвых городов, имена которых он называл. Господь явился ему с Богоматерью и дал ему завет относительно этих городов и м. пр. сказал, что он спасет мужей Гафат (Gäfät) и получит их в дар. Имен других городов, говорит автор, „мы не называем, чтобы они не тщеславились“. „Блаженный Такла-Марьям дивился относительно Гафат, которых Бог обещал ему и говорил: „когда они уверуют и крестятся при жизни моей, или по смерти?“ „Потом он встал и пошел к Га'зээ (Gä’z’ö) 22-го якатита в понедельник, и встретил на пути многих гафатцев по воле Божией, вышедших к царю Зара-Якобу, чтобы облагодетельствоваться у него, ибо они крестились и уверовали во имя Троицы в этот день. Когда они увидали святого, они побежали и спешили к нему и, подойдя, сказали: „благослови нас“. Он спросил их: „веруете ли вы во Христа, Бога моего, чтобы мне благословить вас?“ Они сказали: „да, веруем“, и он благословил их каждого в отдельности. И опять они сказали ему: „да будет наречено нам имя (?) у нас нет священника, чтобы дать нам имя. Крести нас и будь нам отцом утешителем“. Он сказал им: „Христос да будет вам отцом, и вот, я родил вас, благословив рукой моей“. И сказав это, он вспомнил завет, который дал ему Господь...“. 12-го хедара (8-го ноября) в четверг, в Михайлов день („в день поставления Михаила“) он молился о том, „чтобы узнать достояние отца своего“. И вот Арх. Михаил вознес его на крыльях „в Иерусалим небесный и там показал ему отца, который был вместе с 24 старцами небесными. И когда должна была начаться небесная литургия, Господь повелел служить ее на среднем престоле авве Гонорию, а по бокам – отца святого и еще одного, „имени которого мы не назовем, пока он не переселится из сего тленного мира. Нельзя рассказать и о другом, что было с отцом святого Маба-Сиона». По окончании литургии Господь причислил и Маба-Сиона к 24 старцам. Потом Маба-Сион из великой любви к Господу захотел понести страсти Его. Но язвы на руках и ногах были открыты постороннему взору, и он вбил камнем два острых шила в свои колена. Почувствовав страшную боль, он заплакал, и стал призывать Бога. Господь явился ему, прикоснулся к язвам его, исцелил их и сказал: „кто будет лобызать твои колена или прикасаться к ним, получит избавление и спасение и оставление грехов, и много душ спасется; где они станут, будет милость, куда пойдут – освящение городов и полей. Я прикоснулся рукой Моей к ним, чтобы они сделались причастниками страданий Моих“.

Потом Бог восхищал его на небо, показывал ему рай и бездну. В последней он увидал много людей, о которых ему было сказано, что „это те, которые злословили царя Зара-Якоба“. „Потом он увидал в облаке двух коней, которые должны были везти в Иерусалим его и царя Зара-Якоба. Он сказал: „как могу я грешный быть наравне с солнцем веры, царем правым Зара-Якобом?“ Ему ответил Бог: „ибо вы направили мысль вашу к любви к Богу вашему“. 14-го якатита, как рассказывал сам Маба-Сион, явился ему Спаситель и показал веревку, которой его связывали иудеи. Святой облобызал ее, надел на шею и хотел сделать своим матабом и опоясанием. Но Спаситель сказал: „не может она оставаться у тебя, Я принес ее только, чтобы показать тебе“. 27-го (?) магабита в ночь на воскресенье „Осанны“ явился Господь с Материю и Ангелами; ради памяти величия смерти Своей он собрал иереев и кадильницы, в земное превратилось в небесное. И возлюбил Господь наш Маба-Сиона ради памятования смерти Своей, которое им передано. И Он Сам посвятил блаженного, как посвятил Он Стефана архидиакона и Михаила архангела и св. Иоанна по чину их; и было три чина возношения в трех престолах, и диаконов, говорил он, служивших там, я знаю. По окончании литургии он позвал меня, поставил перед собой и сказал мне: „раньше Я дал тебе дар, я теперь опять даю дар и завет. В день совершения тобою памяти Моей каждый месяц Я помилую для тебя 5000 душ, а 340 – в пяток ради распятия Моего помилую Я тебе, а тебя украшу одеждой из золота и жемчужины и венцом чистым и светлейшим солнца“. Затем по просьбе Маба-Сиона Господь повторил Свое обещание относительно тех, которые будут чтить память святого и прибегать к его молитве. Это Он подкрепил клятвой Своей честной Кровью. После этого на просьбу Богоматери Господь обещал помиловать еще для Маба-Сиона в каждый праздник ее по 5000 душ. „Спросили мы“, прибавляет от себя автор, „ради чего дано это тебе от Бога? Ради твоего поста или ради молитвы? Он сказал нам: „не за подвиги мои, но по великой милости Своей дал Он мне в дар 7000 душ (sic!) на каждый день Свой, и кроме того была у меня малая молитва, которую Он любил более всех молитв моих, и ради нее выводил Он для меня из ада 50 душ каждый день Свой. Благословенно царство Его во веки веков“. И это рассказывал он не только тому, кто написал эту книгу, но также трем мужам, когда они вместе спрашивали его; из них один священник и два диакона. И раньше, чем он говорил верующим в него, как посетил его Спаситель, Евангелие (sic!) сказало: при устех двух или трех свидетелей станет всяк глагол» (2Кор. 13, 1). И вот, многие святые были свидетелями, как показал им Дух Святой. И когда восхотел Бог взять его к себе и упокоить от трудов сего мира, пришел к нему один монах и сказал: „я видел в воздухе три скакавших месяца. Спустившись ко мне, они превратились в святых и сказали мне: „скажи Такла-Марьяму: готовься, ибо приблизился день переселения твоего из мира сего“. И услыхав, он сказал: „да будет воля Бота моего. Какая надежда для меня на земле, кроме памяти смерти Спасителя? Я хочу идти в град светлый, в наследие святых“. И затем пошел он в Дабра-Марьям, приветствовал всех святых и рассказал им обо всем случившемся. Утешенный ими, он был отпущен в мире, и с тех пор прошло три месяца, которые приняли подобие святых; в 1-й месяц (?) в 22 день (?) 6ыло его успение. После этого на 7 день он собирал всех чад своих и сказал им: „пребывайте в любви Божией и заповедях Его“. И наставив их многому, он стал смотреть вверх, на небо. И спросили его: „что ты видишь?“ Он отвечал: „крутые и дивные сени и светильники, и святых светлых, столпившихся там“. Когда он сказал это, они плакали о теле его и радовались о духе его, и знали, что святые спустились на встречу ему. И снова сказал он: „то, что внутри вершин – светлее солнца“. И когда он говорил, сияло лицо и все существо его, и он предал дух Господу нашему Иисусу Христу 21-го числа месяца Текемт. И было дней 74 года. После 47 года он стал диаконом (?!), на 9-й год после этого сделался монахом, потом на 9-й год – священником. затем на 9-й год упокоился в мире“.

Следует послесловие, в котором автор еще раз уверяет в достоверности сказания и в том, что он записал не все то, что видел и слышал.

Далее идет часть книги, представляющая особый трактат о посмертной славе Маба-Сиона, написанный в подражание апокалиптическим произведениям и озаглавленный: „откровение повествования о Такла-Марьяме, которое открыл ему (кому?) Бог сообразно тому, как распределил обители всем святым Единый Агнец, как заповедал ему Господь Его. В каждом доме их – Его благовоние, и помощник их всех – Святой Дух, Крепкий, Ему же слава во веки веков. Аминь». Прежде всего рассказывается чье-то видение 10 небесных домов из золота и жемчужин. Над средним домом была сень с длинным крестом наверху, сиявшим как солнце; с зонтика сени спускалась золотая бахрома; против трех входов дома спускались три золотых нитки. Архангел Михаил открыл двери, и в доме оказался престол, скрытый светлым облаком, с сидящим на нем отроком-монахом. На вопрос видевшего, кто это, ангел сказал: „дух Маба-Сиона. Господь наш поместил его здесь... и когда ему угодно, призывает его и беседует с ним“. Кроме того в доме было три белых тельца единосущных; но ангел не объяснил, кто они, „а святые премудрые объясняют и говорят, что это Троица – их естество. „В 1-й день эпагомен этот самый монах видел „отца своего“ (вероятно Маба-Сиона) во втором небе вместе с сонмом святых, сидевших на конях; причем сам Господь дал ему одеяние света. Будучи затем восхищен и на третье небо, он увидел там мужа радостного, сиявшего светлее солнца, которому Господь дал величие и много дорогих одежд, сказав: „давай, кому хочешь“. И он дал отроку (Маба-Сиону?) драгоценный камень, но тот не принял, ибо раньше получил от Бога коней и одеяние света. Тогда Богородица вручила ему светоносный крест и сказала: „прими от него“. И он принял. „И сей податель открыл мне, что сказал Господь наш Иоанну Sankoris (?). Потом он увидал черного змея, влачимого черными людьми; за ними шел большой пестрый телец, а за ним черные воины с луками и стрелами. Господь велел Михаилу послать агнца ко всем ангелам, которые в мире, и не касаться людей таких-то городов святых, их детей и городов. Тогда подошел к Михаилу монах, противник отрока, и предложил вести агнца и черных к монахам разных городов, кроме шести (?) монастырей. И он пошел ко граду отрока. Господь разгневался, затем он ведет туда, где, как он знает, совершается память смерти Его. Он велел связать и бить этого завистника-монаха, причем плакали чада его. Это было 1-го маскарама, а на другой день облекли отрока в золото. На 10-й день Богоматерь умолила за монаха под условием, что он не будет повторять своего поступка; если же повторит, то все его достояние и чад его получит отрок. Его разрешили, а отрок, пав перед престолом Божиим, умолил об удалении от его града агнца, черных и тельца. Господь сделал это ради памяти смерти Своей. На другой день Господь, по напоминанию Богородицы, исполняет свой завет клятвой дать ему вывести из ада во время литургии 30 тыс. душ за культ смерти Своей и ради Богородицы. Божия Матерь, явившись в виде луны, сказала, что „воины мрака окружили дом памяти ее“. Это „воины чумы“, намазав стрелы ядом, осаждали дом, но молния попалила их, а дом остался под деревом. Далее описывается борьба „отрока“ со змеем, выведенным ангелами из земли. Бог дал ему вооружение из золота и серебра с крестом: знамение креста погрузило змея в преисподнюю. Повествование заканчивается прославлением всех последователей культа страстей. Перед престолом Господним, в присутствии небесных сил и „отрока“, на их головы возлагаются венцы; на „отрока возлагается венец из кристалла, сияющий больше солнца“; он объявляется отцом всех последователей: это вызывает неудовольствие древних святых, которых останавливает Господь, указывая на культ смерти своей, и преподобный Антоний Великий. Наконец Господь при клятве своими страданиями дарует Маба-Сиону еще половину всех живущих грешников.

Хронология жития определяется именем царя Зара-Якоба. Кроме него в житии упоминается еще митрополит Гавриил, рукоположивший Маба-Сиона во священника. Как известно, на четвертый год царствования Зара-Якоба в Абиссинию прибыли три иерарха: митрополиты Михаил и Гавриил и епископ Иоанн¹⁹⁰. Михаил умер раньше других и оставил первенство Гавриилу. Как были между ними, при жизни всех трех, распределены функции, нам неизвестно, а потому мы не можем сказать, рукоположил ли Гавриил Маба-Сиона уже в качестве первоиерарха Эфиопии или до смерти Михаила. Судя по счислению жития, (надо заметить вообще, спутанному и ненадежному¹⁹¹, это рукоположение произошло за 9 лег до кончины святого. Пережил ли он Зара-Якоба? Если бы мы имели все основания доверять датам рукописи, то пришлось бы ответить на это утвердительно. На листе 71 мы находим упоминание о празднике „Осанны“, т.е. неделе Ваий, пришедшемся на 27 магабита, т.е. 23-е марта; следовательно пасха в тот год должна падать на 30-е марта. Просматривая Гротефендовы таблицы¹⁹², мы находим под этим числом Пасху только в 1483 году. Впрочем, в рукописи стоит собственно „26-е магабита“; Budge исправляет на 27-е на том основании, что в тексте упоминается о приготовлениях к празднику Страстей, справлявшемуся 27-го числа каждого месяца. Но приготовления должны начаться и раньше. Если „26“ рукописи верно, то дело может идти еще о годах, когда пасха приходилась на 29-е марта, т.е. 1472 и 1467; последний приходится еще на время Зара-Якоба (1434–1468).

Интересно также имя аввы Абукира, давшего новое имя Маба-Сиону при его отдаче в монастырь для обучения. В хронике царя Баэда-Марьяма упоминается дважды Абукир, мамхер Эндагабтанский. В первый раз мы его встречаем в качестве утешителя Баэда-Марьяма и ходатая за него перед отцом его Зара-Якобом, разгневанным за почтение сыном памяти замученной по подозрению матери; в другой раз рассказывается о его смерти в то время, когда он вместе с другими монахами сопровождал царя в поход¹⁹³. Возможно, что этот Абукир тожествен с нашим, а его Эндагабтский монастырь и есть Бэта-Марьям нашего жития. В последнем, впрочем, едва ли есть основание сомневаться, и наше житие говорит о нем, как о наиболее важном и известном в Андагабтане. Что эти оба имени варианты одного и того же, обязанные может быть палеографической неисправности, а м. б. и амхарскому произношению, сомнению не подлежит¹⁹⁴. Географическое положение области Андагабтан может быть определено с достаточной степенью точности на основании хроники Сисинния, одно место которой рассказывает о походе его еще в качестве царевича из Годжама в Хадью, между прочим таком образом: „он перешел реку Абавп и пошел в землю, именуемую Гуагуата и перезимовал там. По прошествии зимы, первого маскарама, в Иванов день он поднялся и пошел к Хадье...; идя оп перешел реку Гудар, застал половодье и перешел вплавь со своими, и вошел в землю Эндагабтан“. Таким образом, эта страна находилась против Годжама, по ту сторону Абая на левом (?) берегу его притока Гудара¹⁹⁵. С этим вполне согласуется трехдневный путь как в Дамот¹⁹⁶, так и в Абажгай, другую сторону¹⁹⁷, а также близость к его области Гафат, лежавшей на Абае¹⁹⁸.

Итак, местом подвигов Маба-Сиона была область к югу от Нила в Шоа. Монастырь Бета-Марьям аввы Иоанна, где он получил воспитание я где имел своего духовника, по-видимому, не был постоянным его местопребыванием; он проводил большую часть времени в пустыне за аскетическими подвигами. Тожествен ли с этим монастырем Дабра-Марьям, посещенный святым перед смертью, неизвестно; можно также предположить, что это дамотская обитель, где он получил пострижение. Во всяком случае не подлежит сомнениию; что Маба-Сион получил монашество от представителей дабра-либаносского устава: паломничество ко гробу духовного родоначальника этого ордена было его первой задачей по приятии сана. Такла-Хайманот сам является принять нового сына и приобщает его раньше своих чад. Ученика его – Гонория святой видит совершающим небесную литургию на главном престоле¹⁹⁹.

Характер жизни и деятельности Маба-Сиона вполне соответствует месту и времени, в которых ему пришлось жить. Эндагабтан в знаменитой „Книге Света“ царственного реформатора упоминается в числе областей, зараженных языческими суевериями „вследствие недостатка священников, которые бы учили богопочитанию“²⁰⁰. Неудивительно поэтому, что соседняя страна Гафат оказалась совершенно нехристианской, неудивительны также и те странности, которые мы встречаем в деятельности святого. Прежде всего нас поражает уже то обстоятельство, что само житие ставит его рядом с Зара-Якобом. И действительно, они работали в одном и том же направлении. Уже самое главное дело Маба-Сиона, послужившее главной темой для его жизнеописания – культ Страстей Христовых и установление ежемесячного праздника в честь их, является как бы развитием и дополнением праздничных нововведений Зара-Якоба. Что праздник этот до сих пор существует в южной Абиссинии – на это нам указывает календарь. составленный поручиком Булатовичем во время его пребывания в Шоа²⁰¹. Мы находим у него под 27 числами месяцев „Мадханн-Алем – праздник спасения мира“; под 27 текемта даже прибавлено к этому „Аба Текла-Мариам“. Последнее обстоятельство наводит на мысль, не описка ли в рукописи (л. 73), известие о кончине Маба-Сиона (Такла-Марьям) 21-го текемта? В календаре Булатовича находим еще одну интересную подробность – ежемесячные праздники Воскресения Христова, называемые там „Баале Уальд – праздник Сына“ – сувершенно так же, как и в нашей рукописи. Подобно своему царстве иному современнику, Маба-Сион запрещает во дни установленного им праздника работать, подобно ему, он ищет для него обоснования в quasi отеческих авторитетах²⁰². Обосновывая необходимость праздника и доказывая важность, он как бы имеет в виду „Книгу Света“, установившую ежемесячные праздники в честь святых и, в частности, Апостолов. Он как бы дополняет допущенный ее автором пробел. А его увещание соблюдать праздничные масштабы и не равнять Господних праздников с памятями святых, вполне идет к духу этой желавшей быть догматически педантичной, но бессильной в этом отношении эпохи. Бессилие ее видно и из нашего жития. „Хлебы памяти“ без возношения равняются святым дарам и пресуществляются; Маба-Сион, будучи священником, сподобляется еще каких-то новых степеней священства; Спаситель клянется своими телом и кровью и т. п., тысячи душ грешников освобождаются из ада чисто магическим путем и т. д. Все эти и подобные чисто-эфиопские monstra в связи с наивными и не всегда изящными чудесами и видениями указывают на глубокий упадок абиссинского христианства за время смут и варварских влияний, и в тоже время не особенно далеки от Таамра-Марьям, усердно распространявшейся Зара-Якобом. Утрировка, эта отличительная черта эфиопского благочестия, нашла себе в данном случае выражение в странном с православной точки зрения культе Страстей, проявившемся в форме, как это ни странно, напоминающей Франциска Ассизского. Но эфиоп не ждет явлений прекрасного серафима: он сам наносит себе язвы распятия в такое место, которое не нуждалось в особых заботах для сокрытия²⁰³. Но это не единственная точка соприкосновения у двух подвижников, представителей столь различных рас и культур. Оба они были проникнуты особенным благоговением к Страстям Христовым, к таинству Евхаристии, учению о пресуществлении, Кресту, Божией Матери²⁰⁴; оба отличались любовью к бедным и нищелюбием; оба имели свои праздники, которые справляли с особенной любовью и торжественностью²⁰⁵. Но если западно-римский Франциск видел во всем этом подготовку к практической деятельности, выразившейся в создании целой организации во славу церкви, то эфиопский подвижник в самом аскетизме и культе находил цель жизни и средство спасения не только собственного, но и тысяч своих последователей. Он также заботится о собрании чего-то вроде братства, но вся деятельность последнего ограничивается культом Страстей Христовых и передачей его из поколения в поколение.

Некоторые намеки разбираемого жития указывают нам на то, что церковные нововведения, шедшие с высоты престола и находившие себе поддержку и развитие в кельях подвижников, не оставались без протеста. Что иначе быть не могло, понятно уже а priori, как в виду крутости реформ сурового царя, так и принимая в соображение мелочность абиссинских монахов, легко распадавшихся из-за несущественных тонкостей на толки и секты. Уже хроника говорит нам, что во время своего пребывания в Дабра-Берхан „царь наш Зара-Якоб утвердил все установление царства, и было там казнено много людей, а другие были заключены, ибо творили неправое на Бога и на Помазанника Его“²⁰⁶. Наше житие помещает этих „хулителей царя“ в аду. Но „хулители“ были не только у царя – и Маба-Сиону приходилось иметь дело с голосами, раздававшимися против его новшества. Странное апокалиптическое прибавление к житию дает нам понять, что эти голоса не умолкли и после его смерти, что находились среди абиссинского монашества „противники я завистники“, которые были готовы вредить братству Маба-Сиона всякими средствами. Я думаю, что в рассказе об агнце, змее и черных стрелках, а может быть и в сказании об осажденном доме мы имеем так сказать тератологическую проекцию событий, подобные которым столь часто в более понятной я естественной форме излагаются на страницах хроник более позднего времени. Распри абиссинских монахов из-за догматических и ритуальных мелочей, их „смятения“, обыкновенно оканчивавшиеся кровопролитиями, наполняют собой всю историю этой несчастной страны с конца XVII века; вполне возможно, что и в более раннее время было немногим лучше.

Рассказ жития об обращении Гафатцев, судьба которых должна была быть близкой святому уже вследствие того, что они жили недалеко от его родины, также верно передает стремление эпохи и ее главного деятеля – Зара-Якоба к распространению христианства. Насколько в данном случае его успех был прочен, мы не знаем, можем только сказать, что еще португальцы передают мнение о Гафате, как о иудеях, не имевших ни синагог, ни книг²⁰⁷.

Житие этого преподобного имеется пока только в одной рукописи Add. 16,257 старой коллекции Британского музея; здесь оно помещено за житием Такла-Хайманота и уже известным нам сказанием перенесения мощей его²⁰⁸. Рукопись эта переписана на бумаге по поручению Крапфа и крайне плоха²⁰⁹. Переписчик был неумелый, делал на каждом шагу описки и ошибки; часто он сам же исправлял их, но большей частью он оставлял без исправления; иногда он писал поправленное слово вслед за ошибочным, не вычеркнув последнего. Местами текст прямо непонятен. Все это делает пока невозможным полное издание памятника и даже затруднительным связный перевод его. Впрочем, для наших целей, в последнем нет особенной необходимости. Житие принадлежит к числу наиболее шаблонных и весьма мало дающих для историка. Подобно большинству других, оно предназначено для чтения в церкви в день памяти святого, и распадается на главы или зачала, начинающиеся: „слушайте отцы и братия мои“, „слушайте возлюбленные мои“, „слушайте что мы поведаем вам“, „и паки, послушайте“ и т. д. Соответственно такой проповеднической форме, и содержание интересуется, главным образом, аскетическими подвигами и чудесами, мало чем отличающимися от известных из других житий.

В общем, содержание это следующее.

После обычных вступлений автор сообщает о родителях святого. Они назывались Бакуэра-Сион («Первенец Сиона») и Фера-Марьям («Плод Марии»); «были изрядны и праведны, и жили оба в законе и уставе Иисуса». Сын их получил хорошее воспитание дома, а с наступлением соответствующего возраста, отдан мамхеру, под руководством которого «выучил псалтырь Давида и песни пророческие и священные Писания, вдохновленные устами Божиими, и был совершен во всяком законе церкви». Потом его, как это было обычным, сделали диаконом «и он стал петь и оглашать мир»; он решается порвать с миром и не склоняется на просьбы и советы родных относительно брака; скрывается даже в пустыню, когда те затеяли пир с целью упрашивать его. Соорудив себе малую келью близ церкви, он начинает свои аскетические подвиги, молясь день и ночь, вкушая только по субботам и воскресеньях овощи, плоды и коренья, кладя поклоны, не позволяя себе никогда ложиться, повторяя псалтырь и просыпаясь ночью 12 раз для чтения песни песней по 12 раз и богородичных обоих образцов по 7 раз. Пробыв некоторое время в этих подвигах, он пошел к архиерею просить благословения на принятие монашества. Архиерей сказал ему: «благое намерение у тебя, чадо;

Господь да совершит тебя и да укрепит творить волю Свою; будь послушен как Антоний и Макарий». Получив разрешение и благословение от митрополита, Такла-Сион с радостью вернулся в келью, а затем окончательно покинул свою родину и пошел «обозревать монастыри и горы», пока не остановился на Дабралибаносской обители. Здесь он «благословился от святых старцев и просил их испытать его для принятия иночества». Один из них, прозорливец, сказал ему: «ступай, чадо в Бета-Марьям, монастырь Аввы Иоанна, и там исполни это, и ни в чем не будешь нуждаться». Такла-Сион идет туда, на пути встречается с блаженной Еленой «и они стали беседовать о величии Божием. И сказал ей Такла-Сиов: «мать моя, что мне делать, ибо находясь среди родных, я боюсь, что найдет на меня искушение сатаны?» Она отвечала: «чадо, не иди никуда, кроме Дабра Явхадаль (D. Jawhadal) т.е. Бета-Марьям, ибо открыл мне Бог, что там Он изберет тебя». Вернувшись после этого в свою келью, святой окончательно покидает ее после годичного пребывания в ней, и в полночь тайно уходит, не взяв ничего, кроме одежды и псалтыря. Прибыв в Бета-Марьям, он был принят там аввой Фомой и старцами. «И полюбили его все, и великие и малые, как будто знали его прежде, и сделали ему малую келью на месте Гехула (Gehulä)». И спустя немного дней собрались монахи, привели его, сотворили над ним молитву и благословили его. Отец наш Фола взял святую схиму ангельскую, и камилавку, и пояс, и облек его одеянием иночества, и благословил и сказал: «да укрепит тебя Господь, чадо, ко исполнению воли Своей, да соделает тебя крепким на врага, да возможешь противится в день лют». Получив благословение от всех монахов и сподобившись приобщения св. Таин, Такла-Сион ушел в свою келью и продолжал свои подвиги, совершенно не садясь 10 лег и не выпуская слоны «рада чести тела и крови Христовой, не остригая волос, не обрезая ногтей, не моя ног, и не говоря неправды и злословия. И не выходило из уст его слово обиды и не воздавал он злость за зло, памятуя сказанное Господом нашим во Евангелии: «любите враги ваша...» (Мф., 5, 44).

Вскоре слух о подвигах его стал распространяться и дошел до «отца нашего» Такла-Марьям, когда тот находился в земле Сеф (Sёf). Он написал к нему о своем желании повидаться с ним и просил его молитв. Такла-Сион молится: «услыши меня Господи, услышавший Давида, когда тот бежал от лица Авессалома, сына своего, и которого Ты вернул снова на престол царствия его, когда он плакал перед Тобой. И меня, раба Твоего, услыши, Господи, о сем отце нашем Такла-Марьяме; дай ему благоволение у царя и верни в благополучии, и покажи мне лицо его». – «И услышал Бог молитву его, и дал ему благоволение перед царем, и тот почтил его великим почетом и отослал в его монастырь. И по воле Божией они встретились и облобызались и беседовали о величии Божием». Такла-Марьям м. пр. посоветовал стричь волоса и ногти «ибо сие для пустынников» (?). Такла-Сион повиновался «как сын отцу своему» и поступал так ежегодно «до дня упокоения своего». Такла-Марьям, увидав смирение и послушание его, радовался и благослови его, как отец сына. К Такла-Сиону стали собираться люди из «ближайших и дальних мест»; он утешал их в печалях, исцелял от болезней, женщинам облегчал роды или врачевал их от бесчадия. Грешникам давал совет, как бороться с искушениями, беседовал с ними ласково и кротко и располагал к покаянию, для которого отсылал к духовнику. Приходили к нему и монахи, также «из дальних и ближних мест», и рассказывали свои помышления и подвиги: поклоны, стояния в воде, витие веревок и т. п. Такла-Сион сделался прозорливцем, мог распознать праведного и грешника, а во время приобщения – достойных и недостойных; о первых радовался, о вторых плакал. Являлись ему и ангелы «ибо он был равен им по чистоте». Так, однажды, явился ему ангел, когда он стоял на молитве и повелел учить: «неужели ты хочешь спастись один; Бог дал тебе власть учить и наставлять и поведать благодать Его. Обращай грешных к покаянию, да увеличится твоя цена от Вышнего». Преподобный повиновался, и с этого дня «начал учить и возвещать благодать Божию приходившим к нему из ближних и дальних мест, наставлял и женщин, посылая к ним письма, а в лицо не видал их, и не слыхал их голоса». «И нас (говорит автор жития) наставлял он по окончании полунощной службы, сидя у порога дверей церковных». «Со времени явления ему Ангела до успения своего, он не оставлял учить и наставлять великих и малых, приходивших к нему: неразумных делал премудрыми; тех, которые были преданы еде и питию – постниками и воздержанными. И уча, он не оставлял бдения и пения ангельского из-за учения, но прибавил по утрам благодарение, благословение, поклонение и молитву, умилостивляя за всю тварь, за людей и за животных. И за церкви, да будут соблюдены в мире, и за царей, да даст им Бог победы над врагами, и он заповедовал всем людям не оставлять молитвы за царей. Особенно же (молился он) за сего царя Зара-Якоба, именуемого Константином, праведного и боголюбивого и православного; и молитва сего избранного Такла-Сион не была неразумна и холодна». «Когда он пел псалмы и песнопения, молитва его была, как столп огненный, идущий от земли до неба без разрыва и восходящий к престолу Вышнего». Сам он рассказывал, как, однажды, сойдя в церковь, он был восхищен духовной колесницей на 7 локтей от земли, а также, что он был там, где славословят 24 небесных старца перед престолом Вышнего, он славил и пел с ними немолчно победную песнь. За постоянное пение псалтири песней пророческих Бог спасал для него из ада души грешных. Он сам рассказывал, что видел место, где собрано множество этих душ грешных. «Ничего не хочет от нас Бог, говорит он, кроме того, чтобы мы не злословили, не клеветали, не блудодействовали, и не воровали и чтобы очистили себя от всякого греха и постоянно каялись». За его чистоту явилась ему однажды Божия Матерь с Младенцем и благословила его. Однажды пришел издалека старец-монах навестить его. Он узнал об этом раньше духом, повел его на ночь в церковь, поставил на свое место и стал служить. Но из следов его выходило пламя и монах не мог стать на них. От строгого поста и постоянных подвигов «ноги его сделались как сопревшее дерево, мозг вытек, нос отказался служить; он не мог стоять... Глаза помутились, зубы искрошились, лицо высохло, на ногах открылись язвы; он не мог стоять на ногах прямо и ходил на пальцах и впал в тяжелый недуг». Он выносил страдания терпеливо, и удостоился явления Спасителя, облеченного в светоносное покрывало, заключившего с ним обычный в житиях завет, назвавшего его третьим после Антония и Макария и обещавшего дать в наследие столько городов, сколько владений у девяти царей. Это видение рассказал сам преподобный своему другу – священнику. Однажды пришел к святому один князь (rä’s) и сказал ему: «сделай меня твоим сыном отче,... хочу я монашества, чтобы спастись от этого мира, ибо провел я дни мои в еде и питии и утеснениях (?), и теперь боюсь умереть без покаяния и низринуться в ад». Преподобный посоветовал ему обождать: «монашество не бывает поспешно; прежде испытай себя». Он исповедался у священника и ушел, попросив святого не забывать его в своих молитвах. Вскоре он попал в заключение. Святой усугубил свой пост и «все члены его сделались как сухая трава», молясь за его избавление и написал к одному отшельнику, прося помощи в этом. Последний ответил, что это бесполезно: князь умер в узах, а душа его будет отдана в дар святому, что и случилось: девять ангелов принесли ее ему. Однажды пришел навестить его монах издалека. Среди беседы он вдруг ушел в свою келью, заперся и долго в ней ютился, узнав духом, что в это время умерла раба Божия Ферэ-Марьям, с которой он переписывался, руководя ее подвигами. Точно также провидел он, что в городе, отстоявшем от его кельи на день пути, диаконы, служа, занимались празднословием. Он написал к ним и склонил их к покаянию и слезам. От сурового поста силы преподобного слабели все больше и больше: язык его был как бы сожжен огнем, горло высохло, сузилось и говорил он с трудом, внутренности сжались и он впал в тяжелую болезнь. Когда все монахи, великие и малые, увидали, что он близок к смерти, собрались к нему и сказали: «отче, на кого покидаешь ты нас? ты ведь был нам отцом?» Собрав силы, он стал говорить и сказал им: «знайте, отцы и братья, что с тех пор, как я пришел к вам, я 20 лет отнюдь не видел лица женщины и не лежал на боку, не празднословил и не выходил из кельи никуда, кроме церкви, не ставил выше любви к Богу ни отца, ни мать, ни друга, ни родственника, а в городе моем я жил 6 лет, трудясь Богу Господу моему подвигами и постом, и да не посрамит меня Бог мой, согласно тому, как он обещал мне, когда мне явился. «Итак, сказав, блаженный Такла-Сион благословил все дела этого города и других городов и стран, царей и судей.... и почил в мире и славе 7 числа месяца нисан,. т.е. миазья. И приняли душу его светлую ангелы при пении и песнях: «Аллилуйя». И днем успения его был понедельник воскресения Спаса нашего Иисуса Христа во время восхода солнца и возношения даров. И по окончании литургии возвестили народу обоего пола, и те, которые не были в церкви в этот день, собрались из всех городов и пределов, услышав о преставлении человека Божия, чтобы получить его благословение. Спешили и мужчины, и женщины и произошла большая теснота, и погребли его с пением и песнями, и прочли священники 150 псалмов Давида, и песни пророческие, и песнь Соломона и похвалы Владычицы нашей Марии и 24 Павловых послания, и 7 апостольских посланий и деяния и 4 Евангелия, и книгу апокалипсис и „Господь воцарися“. Все это отпели и многое (еще). Священники стояли долго, поя, от часа успения его до девятого. Когда все эти славословия окончились, они погребли его с великой славой, и получили его благословение все мужчины и женщины, и вернулись по домах, радуясь и благодаря Бога...

И на 40-й день опять было знамение и собрались мужи и жены изо всех городов, и пришло множество монахов в полном составе, и они столпились у гроба человека Божия Такла-Сиона, и произошла большая теснота. И все они принесли дары и творили память его с великой славой и песнопением, и получили великую благодать, и многие праведные, видящие духом, говорили: „все кто был в день сей, унес великое благословение“ Теперь укажем сколько он жил на земле. 20 лет с отцом и матерью, раньше, чем положил начало подвигам; 7 лет по начатии подвигов до монашества, и 20 лег, сделавшись монахом. И было всех дней жизни его 40 (Sic!) лет»...

Житие относится к тому же времени, что и предыдущее: едва ли мы ошибемся, если предположим даже существование между ними близкой связи. Бета-Марьям, монастырь аввы Иоанна, вероятно, тожествен с местом воспитания Маба-Сиона; сам этот святой упоминается в нашем житии, как „абуна Такла-Марьям“, ходивший, как мы знаем к Зара-Якобу. Что касается до упоминания этого царя, то оно дает меньше, чем хотел извлечь из него Дилльманн: из проведенного буквально места видно, что в нем совсем не говорится, будто „rex ipse auxilium ab eo petiisse dicitur“. Оно представляет казенную фразу, встречающуюся часто в житиях и желающую, как я думаю, сказать только то, что святой перечитывал обычные копто-эфиопские ектеньи с прошениями о церкви, о царях и т. п. Но известию о том, что Такла-Сион был современником Зара-Якоба у нас нет оснований не доверять, хотя наша редакция и может быть составлена позже. А если это так, то житие дает нам историю подвижника, ушедшего в молодых годах от мира в эту бурную эпоху государственных и церковных мероприятий, централизационных стремлений, монофиситско-ортодоксальных реформ. При шаблонности гемолитического языка жития, мы, конечно, можем строить только более или менее вероятные догадки относительно отдельных его сказаний. Зачем ходил Такла-Марьям к царю, и что обозначает ссылка Такла-Сиона в молитве за него, на Давида и Авессалома? Не имеются ли в виду смуты этого времени, м. б. подозрения царя на его сына и мать его, омрачившие последние годы его царствования? Но видел ли он эти годы? Житие называет днем его кончины понедельник Пасхи 7 миазья, т.е. 2-го апреля. В царствование Зара-Якоба Пасха приходилась на 1-е апреля в 1442, 1453 и 1464 году; затем под этим числом он была только в 1526 г. Вернее всего предположить, что годом смерти Такла-Сиона был 1464-й; при этом условии он мог быть значительно моложе Такла-Марьяма и относиться к нему „как к отцу“.

Судьба князя, искавшего в обители Такла-Сиона пристанища от треволнений эпохи, является хорошей иллюстрацией ее; о скольких вельможах, умерших в узах, сообщают нам памятники этого времени. Впрочем, такие случаи не редкость во всей истории Абиссинии.

Отсутствие Такла-Сиона в синаксарях едва ли объясняется, как думает Дилльманн, прославлением этого святого уже по заключении полной редакции синаксаря. С одной стороны житие нам говорит достаточно ясно, что чтить святого начали немедленно после его кончины, с другой стороны, в синаксарях встречаются поздние современники его. Кроме того, едва ли можно говорить об окончательной редакции синаксаря относительно абиссинских святых. Отсутствие Такла-Сиона объясняется, скорее всего, его местным характером. На это указывает и то, что Бог обещает сделать его „третьим после Антония и Макария“. Только местночтимый святой мог в своей области быть почитаемым наравне с главами монашества и выше таких святых, как сам Такла-Хайманот, основатель дабра-либаносской конгрегации, к которой принадлежал и монастырь Дабра-Явхадал и подвизавшийся в нем Такла-Сион. Почему эта обитель усвояется „авве Иоанну“ и почему настоятелем ее оказывается авва Фома, объясняется, я думаю, тем, что Иоанн был ее основателем, а Фома – современным святому игуменом. О Елене, встреченной преподобным на пути, мы ничего не знаем, и в синаксарях ее имени нет.