Псалом 4

Четвёртый псалом, по согласному мнению большей части наилучших толкователей Писания, особенно древних, относится к тому же времени, как и третий, и есть не что иное, как следствие сего последнего. За верность сего мнения ручается как содержание сего псалма, вполне соответствующее показанному времени, так и древний порядок, в коем он поставлен. Благочестивый собиратель псалмов, давший ему занимаемое им место, без сомнения имел в виду сходство обстоятельств, изображаемых в том и другом псалме. Сверх того, будучи недалёк по времени от самого писателя и вспомоществуемый устным преданием иудейской церкви, ежедневно употреблявшей псалмы при Богослужении, и даром собственного вдохновения, никак не мог ошибиться в расположении псалмов по порядку времени. Содержание сего псалма, сличённое с обстоятельствами, в которых пророк в cиe время находился, удаляет всякую тень сомнения. Оно, состоит в следующем: сначала пророк просит Бога, спасителя и защитника своего, о ниспослании ему помощи против врагов своих (Пс.4:2), потом убеждает самых врагов оставить свою злобу и ненависть к нему и прекратить бесполезное противоборство тому, коего Сам Господь защищает (Пс.4:2–7); наконец снова обращается к Богу, умоляет Его о продолжении Своих милостей к себе и свидетельствует о своей надежде и уповании на Его всесильную помощь и охранение.

Внегда скорбети ми, или, что тоже, воззвати ми, услыша мя Бог правды моея, взывает он; в скорби роспространил мя еси; ущедри мя и услыши молитву мою. Вникните в слова пророка, слушатели! Он передаёт их нам не для того только, чтобы мы знали, что Бог услышал молитву его, но и для того, чтобы научить нас, как мы сами должны молиться Богу, дабы быть скоро услышанными и получить просимое, даже прежде окончания молитвы. Не сказал он: когда я воззвал, то Бог услышал меня, но сказал: когда я еще взывал только: внегда скорбети или воззвати ми, услыша мя Бог; ибо таково обетование Самого Бога к молящемуся: еще же глаголющу ти ко Мне, реку: се приидох, или что есть (Ис.58:9; 65:24)? поскольку не многословие преклоняет Бога к услышанию молитвы, но чистое сердце и благие дела. Посему те, которые ведут жизнь нечестивую и думают угодить Богу многословием своим, могут услышать от Него только сей грозный ответ: аще умножите моление, не услышу вас, и егда прострете руки ваша ко Мне, отвращу очи мои от вас: руки бо ваша исполнены крове (Ис.1:15). Итак, всякому молящемуся должно иметь прежде всего твёрдое упование на Бога и правое сердце, так как Давид в настоящем случае не просто сказал: услыша мя Бог, но сказал: услыша мя Бог правды моея, показывая чрез то правость свою пред Богом и сильное на Него упование. Да не подумает кто либо, что пророк говорит таким образом из тщеславия. Нет, он говорит cиe не желая прославиться, но желая преподать нам учение важное и наставление крайне полезное. Пусть никто также не говорит: Давид был услышан потому, что он был Давид, а я не могу быть услышан, поскольку я человек ничтожный и презренный. В отвращение сего недоумения пророк объясняет, что как его Бог не без причины услышал, так и тебя услышит не безрассудно – не без основания, но в том и другом случае Он смотрит на дела. Если ты имеешь сии дела и можешь употребить их в защиту себя, то без всякого сомнения будешь услышан; если же нет, то хотя бы ты был Давид, не можешь быть приятен Богу и услышан Им. Ибо, как одержимые страстию сребролюбия не смотрят ни на достоинство, ни на таланты, ни на другое что-либо, и уважают только тех, которые имеют деньги: так и Бог, если можно так выразиться, страстный любитель правды, всех, которые приступают к Нему с оною, охотно приемлет и не отпускает от Себя без возмездия, равно как те, которые не имеют сей правды, сколько бы ни молились, сколько бы ни взывали к Нему, ничего в Нём не успеют. Итак, если ты хочешь в чем-либо успеть у Бога, то представь к Нему правду твою, которую Он так много любит, или по крайней мере покаяние в неправде. Под именем же правды должно разуметь здесь не часть какой-либо добродетели, но добродетель полную, совершенную и всеобщую. Не тот добродетелен, кто от одного порока воздерживается, а другому охотно предается, а тот, кто любит всякое добро, и убегает всякого зла; равно как не те весы называем мы правильными, в которых одна часть равна, а другая напротив; но те, у которых все части одна другой соразмерны. Таков был праведный Иов, который был праведным во всех отношениях. Не только праведно он пользовался богатством своим, но вёл себя справедливо и в отношении к ближним своим как в словах, так и в делах. Не имел ни гордости, ни надмения, но той и другого всеми мерами избегал. Посему то и говорит он: стах на мериле праведне, виде же Господь незлобие мое, аще ходих с посмеятели, и аще потщася нога моя на лесть; аще презрех суд раба моего или рабыни, прящимся им предо мною (Иов.31:5–6:13). Таков был также и пророк Давид, а потому смело и открыто, сказал: услыша мя Бог правды моея. Но скажет кто-либо: если я имею правду, то не для чего и молиться; ибо достаточно и одной правды, чтобы получить всё нужное, тем более, что тот, который должен все cиe дать мне, знает и без моего прошения, в чём я имею нужду. Напротив, молитва нужна тебе именно для того, чтобы cию правду твою очистить, освятить, усовершить и навсегда удержать при себе; ибо всякая правда наша, сколь бы она, по-видимому, высока ни была, доколе не пройдёт, так сказать, чрез очистительное горнило молитвы, не совершенна и не чиста. Молитва, вводя нас в собеседование с Богом, не приметным образом возводит нас до совершенства, свойственного Богу. Как чрез обращение с людьми умными мы и сами делаемся умнее; так тем более чрез обращение с Богом мы час от часу делаемся чище и совершеннее. Человек истинно молящийся, говорит св. Златоуст, освобождается от уз плоти, возносится умом в горняя, восходит от земли на небо, не заботится ни о пище, ни об одежде, презирает всё земное и тленное, ищет одного небесного, делается Ангелом во плоти, и предстаёт к самому престолу Божию. Здесь-то, по учению святого Иоанна Дамаскина, он Святым Духом живится, просвещается, светлеется тройческим единством священнотайне. И так, молитва есть школа божественной мудрости. Чем кто чаще посещает сию школу и более обращается в ней, тем более успевает в познании божественных предметов, тем ближе к своему спасению. Школа cия всегда и для всех открыта; все и во всякое время равно допускаются в оную и получают назидание, и рано, и поздно, и в утро, и вечер, и в полдень, и в полночь, и богатые, и бедные, и благородные, и худородные. Высокий наставник сей школы есть, Сам Бог; Он не смотрит на лица, и всех равно приемлет; не требует платы, не ищет награды, но Сам всем раздаёт и всех награждает; сокровища Его премудрости неистощимы, богатство Его благости неоскудеваемо. Он никогда не утруждается и никогда не изнемогает; всегда готов принять желающих, и назидать всех и каждого; в одно время всех может слышать, со всеми разглагольствовать, всем отвечать. Не скажут здесь: теперь не время, приди после: учитель занят другими, или предался отдохновению. Не услышишь также ответа: ты назначаешь малую плату и потому не можешь быть принят в сию школу, или: учеников так много, что негде поместить тебя. Здесь принимают без платы; всем есть место в сей школе; она беспредельно пространна, целый мир служит ей измерением. Bсe приходите, когда пожелаете в cию школу и всe поучайтесь истинам веpы и умудряйтесь во свое и других спасение. Правда, есть род людей, которым запрещён вход в сие всеобщее училище, это – нераскаянные грешники или гордые самоправедники. Но и они имеют у себя ключ к открытию сего входа. Пусть первые чистосердечно раскаются в своих согрешениях и исповедают неправды свои, а последние покорят свою правду правде Божией; тогда и они могут бестрепетно вступить в cиe святилище и обогатиться Дарами благости Божией. Если упоминаемые в Евангелии фарисей и мытарь изнесли из молитвенного святилища первый осуждение, а последний оправдание; то именно потому, что первый искал противопоставить свою правду правде Божией, а последний с сокрушением сердечным и со слезами исповедал свои согрешения. А потому у первого чрез гордость и самомнение и правда обратилась в неправду, а у последнего чрез покаяние и неправда обратилась в правду. Итак, праведные и неправедные взывайте со смирением к Богу, и, Бог правды, равноутешающийся и смиренною правдою праведника и искренним раскаянием грешника, услышит смиренную молитву вашу, также как Он услышал подобную молитву праведного Давида во дни скорби Его.

В скорби распространил мя еси, продолжает он далее. Не сказал он: ты удалил от меня скорби и отвратил искушения, но сказал: ты оставил меня в скорби, и распространил меня. Ибо попечение и всемогущество Божие в большей мере выказывается не тогда, когда Он отвращает скорби, но тогда, когда, оставив оные во всей их силе, делает способными к перенесению их. С другой стороны, это гораздо полезнее для тех, которые подвергаются скорбям; ибо чрез cиe они делаются более искусными и опытными, когда т. е. и пространство, доставляемое Богом, утешает угнетаемую душу, и несчастие возбуждает са́мого нерадивого и предостерегает от небрежения. Но спросят: как могло быть пространство в скорби или тесноте? Так же, как в седмижды разжженной пещи трёх отроков и в Данииловом рве львов. Ибо для отроков Бог не погасил пламени и не извел их на свободу, равно как не умертвил для Даниила львов, но как в первом случае в раскалённой пещи, так в последнем, при всей обыкновенной свирепости львов, праведные не чувствовали трудности своего положения и остались невредимыми. Можно также понимать пространство cиe и в другом смысле, когда т. е. душа угнетённая бывает свободна от смущения и тяжкой печали; ибо тогда она никакого не чувствует стеснения и как бы расширяется. Многие в счастии предаются сребролюбию, плотоугодию и другим тяжким и постыдным порокам, которые бременят, теснят и душат их душу; но когда внидут в несчастие, от всего того освобождаются и чувствуют в душе своей облегчение. Так и пророк, когда был в несчастии, то наслаждался миром и спокойствием, которого ничто внешнее не могло возмутить или нарушить. Равным образом и мы, если при нападениях мира не будем мучить сами себя, то не почувствуем никакого беспокойства. В нашей воле быть или счастливыми, или несчастливыми. Хотите ли знать, как можно из несчастия сделать счастие? Послушайте о сем апостола Павла. Скорбь, говорит он, соделовает терпение, терпение же искусство, искусство же упование, уповanиe же не посрамит (Рим.5:3–5). Не видите ли здесь в тесноте пространства, в скорби – начатков радости? Скорбь соделывает терпение, терпение рождает опытность, опытность производит надежду благ будущих, а блага сии кого не ободрят, кого не восхитят, кого не усладят, кого не облаженствуют в самом ожидании их? Теперь понятно, почему праведные в самых страданиях своих радовались и скорбями своими хвалились; почему также Давид, будучи окружён врагами, уже торжествовал духом своим и хвалился, что Бог правды услышал его и тесноту его расширил для него. Услыша мя Бог правды моея, взывает он, и в скорби распространил мя eси. Но после сего торжественного воззвания мы вдруг видим пророка, как-будто сниспавшего с высоты своей святости и божественного вдохновения в толпу людей обыкновенных, людей грешных, ибо он говорит далее: помилуй мя и услыши молитву мою. Как! прежде упоминал он о правда своей, а теперь умоляет о помиловании! прежде уверял, что он услышан уже Богом, а теперь только ещё просит об услышании! Какую связь имеют слова сии с предыдущими? Самую наилучшую. Ибо хотя бы мы имели бесчисленные добродетели, хотя бы достигли самой высшей степени совершенства; но услышаны не можем быть иначе, как только по милости Божией и спасены только Его милосердием. Отсюда научаемся мы, что с праведностию должно быть необходимо соединено сокрушение сердечное. Будет ли кто грешен, но если будет молиться со смирением, которое есть часть добродетели, весьма много может успеть, и обратно, пусть будет кто-либо праведен, но если приступит к молитве с гордостью, всего лишится: примеры того и другого вы видели в мытаре и фарисее. Итак, надобно знать способ молиться. Способу сему мы должны учиться у мытаря. Не стыдитесь учиться у такого презренного, по-видимому, учителя, каков мытарь. Он в сем деле столько был искусен, что одними и то не многими словами всё успел сделать; когда душа надлежащим образом предуготовлена, то довольно и одного слова к открытию неба. Как же мытарь предуготовлял свою душу? Он называл себя грешником величайшим, ударял в перси свои и не смел очей своих возвести на небо. Если и вы будете молиться таким же образом, то молитву свою соделаете легчайшею пера и быстрейшею молнии; она тотчас долетит до неба, проникнет своды оного, достигнет престола Вышнего и, по слову Божию, не возвратится к вам тоща. Если грешник чрез молитву соделался праведным, то, посудите, каким бы соделался праведник, если бы научился молиться таким же образом. Вот причина, почему и Пророк, вдруг как бы забывши свою праведность, о которой упоминал прежде, смиряет себя, низводит в число грешников и просит себе помилования. Помилуй мя, Господи, и услыши молитву мою, с сокрушением сердечным взывает он.

* * *

Гневайтеся и не согрешайте; яже глаголете в сердцах ваших, на ложах ваших умилитеся (Пс.4:5).

Что это такое говорит пророк: гневайтеся и не согрешайте? Как будто можно гневаться и не согрешать? Господь пророков и Спаситель наш Иисус Христос не тому нас научает. Аз же глаголю вам, вещает Он, яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду: иже бо аще речет брату своему, рака̀, т. е. назовёт пустым человеком, повинен есть сонмищу, а иже речет, уро́де, повинен есть геенне огненней (Мф.5:22). Видите, что, по словам Господа, всякий гневающийся предаётся суду сонмища и обрекается в геенну огненную, а угроза судом и геенною конечно не для безгрешных. Этого ещё мало: и молитва и никакая жертва от такого человека Богом не приемлется. Аще принесеши дар твой ко олтарю, глаголет Господь далее в предосторожность нашу, и ту помянеши, яко брат mвoй имат нечто на тя, остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим и тогда пришед, принеси дар твой (Мф.5:23–24). Да и апостолы, как верные ученики и последователи Христовы, не то же ли внушают нам, когда говорят, один из них: всяка горесть, т. е. досада, и гнев и ярость и кличь и хула да возмется от вас со всякою злобою: бывайте друг ко другу благи, милосерди, прощающе друг другу, якоже и Бог во Христе простил есть вам (Еф.4:31–32), а другой: темже, братия моя возлюбленная, да будет всяк человек косен во гнев: гнев бо мужа, правды Божия не соделовает (Иак.1:19–20)? Но если всякий гнев, всякая досада и всякое злоречие так строго и решительно воспрещены нам, то, без сомнения, потому, что они и сами в себе заключают тяжкий грех и ведут ко множеству грехов. Как же, опять вопрошаю я, могло случиться, что пророк говорит нам ныне: гневайтеся и не согрешайте? Возможное ли это дело? Возможно ли, прикасаясь к саже, не очерниться, прикасаясь к огню, не ожечься, вступая в воду, не обмочиться? Верно возможно, когда говорит это пророк, который не мог противоречить ни Иисусу Христу, ни Апостолам; потому что как в них, так и в нём глаголал, один и тот же Дух Христов, Дух истины, наставляющий на всяку истину. Значит, есть гнев и безгрешный и даже праведный, или по крайней мере прямым путём ведущий к праведности. Сам Иисус Христос, который, по свидетельству писания, греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его, по временам, где должно, и сколько нужно, гневался и гневался со всею силою своей божественной ревности. Так Он гневался при исцелении сухорукого в субботу, когда видел фарисеев и книжников, лукаво назирающих Его и превратно понимающих и толкующих значение субботы. Он же, замечает евангелист, воззрев на них с гневом, скорбя о окаменении сердец их, рече им: достоит ли в субботу добро творити, или зло творити? душу спасти, или погубити? Посем глагола человеку, суху руку имущу: простри руку твою, и простре (Мк.3:4–5). Гневался Он также, когда увидел бесчиние в самом храме Иерусалимском, и сотворив бичь от вервий, изгна из церкви вся продающия и купующия, и торжникам разсыпа пенязи и дски опроверже (Ин.2:15–16). Не раз в жару праведного негодования на беззаконие нераскаянное увлекались гневом Иоанн Креститель и св. Апостолы, называя лица и вещи, достойные порицания, именами, им свойственными, каковы суть: порождения ехиднова, кто сказал вам бежати от грядущаго гнева (Лк.3:7)? или: о исполненне всякия льсти и всякия злобы, сыне диаволь, враже всякия правды, не престанеши ли развращая пути Господни правыя? И ныне се рука Господня на тя, и будеши слеп (Деян.13:10–11), или: бити тя имать Бог, стено повапленная (Деян.23:3) и т.п. С особенною же силою и разительностию обнаружили свой гнев апостолы Павел и Варнава в Ликаонии, когда услышав, что суеверные её жители, приняв их за своих богов, снисшедших к ним в виде человеков, готовились принести им жертвы, тотчас растерзали ризы своя и, стремительно бросившись в толпу народную, словом упрёка и убеждения остановили безрассудное и вместе нечестивое их намерение. Мужие, сказали они им, что сия творите? И мы подобострастни есмы вам человецы, благовествующе вам от сих суетных обращатися к Богу живу, иже сотвори небо и землю и море и вся, яже в них. (Деян.14:15). Таким образом возможность гневаться и не согрешать становится очевидною и неоспоримою. В понятиях и чувствованиях святых мужей, достигших в меру возраста исполнения Христова, то и другое легко совмещаются не только не вредя одно другому, но и взаимно себя поддерживая и усиливая. Вот причина, почему апостол Павел в то же время и в том же месте, где воспрещает христианам всякую досаду, гнев и злоречие, приводит, как бы в подтверждение своего увещания, точные слова пророка, нами рассматриваемые, не опасаясь чрез то стать в противоречие с самим собою, хотя в буквальном значении сих слов и примечается некоторое как бы нecoглacиe оных с основною его мыслию. Гневайтеся, говорит он, и не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем: ниже дадите места диаволу. И потом вслед за тем прибавляет всяка горесть, и гнев и клич и хула, да возьмется от вас со всякою злобою (Еф.4:26–32). Словом, как есть в делах веры ревность по разуму – святая и вожделенная, и ревность не по разуму – преступная и погибельная, так есть гнев грешный и безгрешный. Теперь остается только объяснить и указать обстоятельства и случаи, в которых гнев бывает грешным и безгрешным, а также может ли, когда и как переводим быть из состояния грешного в состояние безгрешное.

Гнев бывает грехом тяжким и смертным, когда обращён бывает на ближнего нашего

1) напрасно – без достаточной причины; ибо небесный Учитель сказал не просто: всяк гневаяйся на брата своего повинен есть суду, но: всяк гневаяйся всуе;

2) с тайною или явною злобою, продолжительно питаемою, и

3) с желанием мщения и самым мщением, при удобном случае.

Каждое из сих условий приносит в гнев свою меру тяжести и виновности пред Богом, а все вместе взятые образуют из него грех ужасный и крайне опасный. Отсутствие которого-либо из них, конечно, изменяет до известной степени качество греха, но не отнимает виновности оного. Главный вред, который причиняет нам гнев, состоит наиболее в том, что он открывает в наше сердце вход диаволу и доставляет ему лёгкую возможность утвердиться в нём; поселяя же диавола, в то же время изгоняет Духа благодати, который есть Дух мира и любви, и чрез то отчуждает нас решительно от Бога. Посему-то апостол в своём увещании к гневающимся напоминает им: ниже дадите места диаволу.

Гнев бывает безгрешным, когда возгорается не напрасно, но по причине совершенно достаточной и законно уважительной. Причиною же к гневу достаточною и законною не могут быть никакие расчёты житейские, или потеря выгод временных, но должны быть единственно оскорбление величия Божия и препинания на пути ко спасению нашему и ближних наших. Ибо, если все мы, по апостолу, должны творить во славу Божию и в своё cпaceниe, то, очевидно, только то, что уничижает первую и угрожает последнему, должно раздражать и огорчать нас, всё же прочее, как не имеющее для нас большей цены, или имеющее цену только относительную, по применению к главной цели бытия, не может само по себе, в случае утраты или ущерба, давать нам права на гнев противу ближних наших как разве в мере, соответствующей значению благ утраченных в достижении оной цели. Таким образом не грешат родители, когда, видя безпорядочное поведениe своих детей, гневаются и возносят жезл отеческий для наказания строптивых чад своих к их исправлению. Не грешат пастыри церкви, когда, замечая в сынах и дщерях своей паствы охлаждение к вере, пренебрежение к святыне, нарушение правил и постановлений Церкви о посте и молитве и о других видах добродетели, закоснение во грехе и упорное сопротивление слову обличения и увещания, в праведном негодовании за их непослушание, изъемлют свой меч духовный на поражение непокорных во измождение плоти, да дух спасется. Не грешат правители и начальники, когда, встречая в своих подчинённых своевольство и небрежение, лукавство и мздоимство в исполнении обязанностей своего звания, негодуют и досадуют и свойственными мерами наказания стараются возвратить их к долгу забытому, лишь бы только все это делалось без злобы и мщения – с искренним желанием блага обществу и пользы наказуемым. Не грешат, наконец, господа и домохозяева, когда, огорченные разного рода беспорядками домашней и внешней прислуги своей, предаются гневу и подвергают виновных наказанию заслуженному, лишь бы только в трудах прислуги соблюдалось, сколько возможно, верное уравнение, а в наказаниях мера человеколюбия и благоразумного снисхождения к немощам человеческим.

Ещё более гнев становится безгрешным, когда вместо ближних наших обращаем его на самих себя, на свои грехи и беззакония, когда на самих себя досадуем, скорбим, болезнуем, сокрушаемся и плачем, представляя в уме своём всю тяжесть грехов и всю неблагодарность свою к Богу-благодетелю. Гневайтеся, говорит св. Василий Великий в толковании на рассматриваемое нами место, гневайтеся на своя греси и не осуждайте о гресех ближняго своего, да тако осуждения избудете. Не судите, да не судими будите, глаголет Господь. Только и здесь нужна нам большая над самими собою бдительность и мудрая осторожность, чтобы, с одной стороны, под кровом тяжких наших скорбей и горьких упрёков самим себе за падения внезапные и поползновения случайные, по известной слабости человеческой, почти неизбежные, не закралась в наше сердце так называемая духовная гордость, которая огорчается и сокрушается не тем, что известным грехом оскорблён Бог и нарушен святой Его закон, а только тем, что как мы, которые, по нашему мнению, в духовном совершенстве стоим так высоко, могли вдруг ниспасть так глубоко и унизиться до греха столь грубого и столько самолюбию нашему противного: в таком случае последняя наша были бы горша первых; а с другой, чтобы, привыкши постоянно заниматься только самими собою, в то же время не приобрели гибельного также навыка, равнодушно – без внимания, без участия, без всяких мер предупредительных и исправительных, смотреть на проступки тех из ближних наших, которые вверены Промыслом исключительно нашему надзору и попечению: в таком случае нам угрожала бы участь первосвященника Или́я, не за свои грехи, ибо он был муж кроткий и праведный, но за грехи детей своих, за которыми не довольно смотрел и которых не довольно наказывал, хотя отеческими наставлениями нередко вразумляли, так злополучно павшего.

Но есть средство и грешный гнев превратить в безгрешный, и пророк сам в том же месте указывает и пролагает к тому верный путь. Гневайтеся, говорит он, и не согрешайте, а если подразумевать должно, и случится вам согрешить, то, яже глаголете в серцах ваших, на ложах ваших умилитеся. Св. Иоанн Златоуст в объяснении сих слов говорит: на ложах умилитеся, сиесть, яже во дни в сердце мыслите, о сем истязайте и обличайте совесть свою в покаянии, на ложах хотящии уснути, воспоминающе гроб, смерть, суд и геенну. И так, вот крайний предел гнева безгрешного: от часов дневных до захождения солнечного. Апостол Павел, приводя cиe место из пророка, как вы видели уже, прямо говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем. След., кто с злобою в сердца на ближнего засыпает, тот тяжко согрешает; кто с тою же злобою пробуждается поутру, тот находится в опасном, хотя и тогда ещё, по милосердию Божию, не безнадёжном состоянии; а кто и сегодня, и завтра, и послезавтра, в течении нескольких дней и ночей, недель и месяцев, а, избави Бог, и целых лет остаётся в прежней злобе; своей, неумолимой, непреклонной, не ослабляемой временем, но со дня на день усиливающейся и возрастающей, тот близок к своей погибели. Такой человек может быть уверен, что уже не Бог в его сердце обитает, а диавол свирепствует, как властелин жестокий, как повелитель немилостивый, как тиранн бесчеловечный, ежечасно и ежеминутно свою жертву терзающий. А от такого недоброго соседства чего можно ожидать доброго? Припомните судьбу Саула, богоизбранного и богоосвящённого, что сталось с ним с того времени, как злоба против неповинного Давида поселилась в его сердца? Сколь жалка была его жизнь и сколь несчастный постигнул его конец! А что еще затем по ту сторону гроба должно было встретить его! Смерть грешников люта, взывает пророк, но лютость бедствий и страданий, ожидающих их за смертию, какой язык выразить, какое перо описать может.

Посему страждет ли кто и из вас, возлюбленные о Господе чада и братия, недугом, подобным Саулову, или, по пылкости своего характера и раздражительности самолюбия, чувствует себя к тому расположенным, то пусть таковой позаботится принять и продолжает принимать, сколько возможно, чаще и врачество против сего недуга, пророком предлагаемое. Пусть поставит себе за правило, каждый вечер, когда возляжет на ложе своё, умиляться, т. е. вопрошать и испытывать совесть свою, чем и км он огорчён был в продолжении дня, что думал и что говорил сам, согласно ли это с законом Божиим, угодно ли Богу и полезно ли ему самому, награды или наказания можно ожидать за сие в вечности, и таким образом встревоженные чувства его мало-помалу усомнятся, страсти умолкнут, волнение утихнет и мир души восстановится. Опасность минет!

Пожрите жертву правды и уповайте на Господа (Пс.4:6).

Кстати, пророк непосредственно затем, как умиротворил нас, т. е. научил охранять от греха гнева и изгонять из гнева грех, или, что тоже, соблюдать в самом гневе безмятежие мира и скорым миром превращать, очищать и покрывать гнев, призывает нас к жертвоприношению. Пожрите жертву правды говорит он. Сим он верно и точно исполняет известную заповедь Христову, которая повелевает не прежде приступать к жертвоприношению и молитве, как со всеми примирившись и чрез то изгладивши в себе следы всякого гнева, злобы и досады. Аще принесеши дар твой ко олтарю, говорит Господь, и ту помянеши, яко брате твой, имать нечто на тя, остави ту дар твой, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед, принеси дар твой. И так, предписанный чин и порядок жертвоприношения соблюдён, препятствия к тому устранены, приготовление сделано: остается только приглашение пророка исполнить. Пожрите убо жертву правды и уповайте на Господа. Но что это за жертва, которую по приглашению пророка, принести нам должно? В ветхом завете, при жизни пророка и после него, до самого явления в мир Спасителя миpa, который наконец Сам Себя принёс на Кресте в жертву за грехи мира и тем прекратил жертвы подзаконные, как Его прообразовавшие, много было жертв разного рода, как-то всесожжение, жертва о грехе, жертва о преступлении, жертва мира или спасения и дар бескровный, но жертвы правды, к которой призывает пророк, между ними не видно. Что же это за жертва? По единогласному разумению отцов церкви, это есть жертва добродетельной жизни и сердце, искренним покаянием сокрушённое и очищенное. Подлинно сия жертва есть, истинная жертва правды, т. е. способная оправдать человека и поставить его непостыдно пред Богом: таковыми бо жертвами благоугождается Бог. Такое впрочем разумение отцов церкви подтверждается и ясными словами самого пророка: в другом месте: жертва Богу дух сокрушен: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). Не уничижит, след., и прославит, а если прославит, то и оправдает; потому что прославление и оправдание неразрывным союзом между собою связаны, так что ни первое без последнего, ни последнее без первого быть не может. Их же оправда̀, говорит апостол об избранных Божиих, mех и прослави (Рим.8:30). Но и жертва правды не будет для нас оправдательною, коль скоро не будет соединена с упованием на Господа, который Един есть, по апостолу, наша правда, освящение и избавление, и вне которого и самая большая правда праведника будет не больше, как только фарисейскою самоправедностию, достойною осуждения на земле и на Небе, и потому-то пророк вслед за словами: пожрите жертву правды, тотчас прибавляет: и уповайте на Господа. Уповайте убо на Господа, возлюбленные братия, но уповайте твёрдо и решительно, ни мало не колеблясь, и ничем не тревожась и не смущаясь, но всю вашу печаль и все ваши недоумения и опасения от всей души и от всего сердца на Него возверзая и от Него Единого ожидая себе помощи и заступления; ибо уповanиe, как говорит апостол, не посрамит, или как сам же пророк выражается в другом месте: не постыдятся вси уповающии на Него. Господь и грехи ваши, в которых искренно раскаиваетесь и за которые справедливо опасаетесь, по милосердию Своему, покроет, и добродетели, к которым ревностно стремитесь, но в которых не довольно успеваете, освятит и утвердить Своею благодатию.

Мнози глаголют, говорит пророк далее, кто явит нам благая? знаменася на нас свет лица Твоего, Господи. Дал еси веселие в сердце моем. От плода пшеницы, вина и елея Своего умножишася (Пс.4:7–8)

Мысль пророка об уповании на Господа, которое в сильной степени он ощущал в себе, и к которому, по свойственной ему любви к человечеству, призывал других, привела его к мысли о некоторых людях, на людей не похожих, хотя и человеческий вид имеющих, поступающих совсем противным образом, т. е. не на Бога, а на себя и на свои силы надеющихся, всего от своего ума, от своей распорядительности и деятельности ожидающих, и всё себе исключительно приписывающих, а потому в счастии превозносящихся и надмевающихся, а в несчастии упадающих духом и отчаивающихся в милости Божией. Поскольку же таких людей в мipe больше, нежели первых – худое как-то всегда и везде бывает плодовитее, – то пророк сей род людей обозначает словом: многие. Мнози, говорит он, глаголют. Что же глаголют они? Глаголют: кто явит нам благая? Глаголы безумные! глаголы бесстыдно-лживые! глаголы богохульные! Кто явит нам благая? Могут ли слова сии без страха и трепета повторить существа, одарённые смыслом и разумом, сердцем и чувствами? Как, кто? спросил бы я этих людей. – Вы не знаете, кто явит вам благая благая? Значит, не знаете и Того, кто являл и являет вам оные доселе. Подумайте же, что вы говорите и чем себя неожиданно, вопреки своему самолюбию великому делаете? Вы ставите себя ниже бессловесных животных, которые хорошо знают и никогда не ошибаются в распознании того, кто их купил и кто их кормить и ласкает, и к нему же снова обращаются, от него ожидают себе помощи, когда чувствуют потребность в пище и питии. Позна вол стяжавшаго его и осел ясли господина своего, утверждает писание (Ис.1:3). А вы, высокомудрые, не знаете, недоумеваете и колеблетесь понять и признать, кто явит вам благая? Спросите лучше самих себя, кто являл вам и являет благая своя до ныне; кто привёл вас из небытия в бытие; кто дал вам душу и тело, ум и сердце, кто восставил вас падших, воскресил умерших грехом, кто обновил, освятил и благоукрасил дарами благодати? Сами ли вы? Нет, ибо так думать, и по вашему суду, было бы не возможно и нелепо. Так кто же? Кто, кроме Бога Единого, Творца, Промыслителя, Избавителя и Спасителя нашего, которым все мы, по свидетельству писания, живем, и движемся, и существуем, который всем дает жизнь, дыхание и вся, который одевает небо облаки, уготовляет земли дождь, прозябает на горах траву и злак на службу человеком, посылает скотам пищу их и птенцем врановым, призывающим Его (Пс.146:9). От чего же и после сего ещё является в вас недоумение и сомнение: кто явит вам благая? Кто являл вам благая своя доселе, тот же будет являть оные и после, и всегда, коль скоро будете способны и достойны Его милостей. Ещё рука Его не сократилась, мышца ещё простёрта, дары ещё не истощились. Он есть действуяй вся во всех о благоволении, Им и в Нем всяческая состоятся. Он, как прежде, так и ныне, солнце Свое сияет на благия и злыя и дождит на праведныя и неправедныя. И так, к Нему обратитесь, в Нём ищите, от Него ожидайте и от Него просите себе помощи, защиты, помилования, спасения, всего потребного для жизни временной и вечной. Просите и дастся вам, ищите, и обрящете благая Его на земле и на небе. Тогда и вы, подобно пророку и вместе с пророком, в глубоком чувстве благодарности скажете:

Знаменася на нас свет лица Твоего, Господи. Но Бога, собственно говоря, по словам небесного Учителя, никто же нигде же виде, ниже видети может, след., и лица̀ Его видеть и светом Его знаменаться никто из земнородных не может. Да и Сам Он в беседе Своей с Моисеем прямо сказал ему: не возможеши видети лица̀ Моего, не бо узрит человек лицѐ Мое и жив будет. Точию задняя Моя узриши, лицѐ же Мое не явится тебе (Исх.33:20–23). Тем не менее, однако ж, пророк говорит, что свет лица Божия на нём и на всех ему подобных знаменался и знаменуется, т. е. отражался и отражается, оставляя по себе глубокие следы своего озарения. Знаменася на нас, смело говорит он, свет лица Твоего, Господи. Что же бы это значило? Как мог пророк знаменаться светом лица Божия, когда самого лица не видел и не мог видеть? Недоумение сие могло бы ещё иметь место для ветхозаветных испытателей писания; но для нас, которые озарены и просвещены сугубым светом евангельской истины, для нас оно не существует, или, по крайней мере, не должно существовать; для нас и невидимый Бог стал видимым человеком и от века веков неявленное лицо Божие в последок дней явилось в лице Христа Богочеловека, иже, по апостолу, сый сияние славы Божия и образ Ипостаси Его, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко же человек; смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя; тем же и Бог Его превознесе и дарова Ему имя, еже паче всякаго имени, да о имени Ииcуcoвe всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос во славу Бога Отца (Фил.2:6–11). Таким образом невидимое, неприступное и недосязаемое лицо Божие открылось нам и соделалось не только видимым, но и осязаемым для нас в лице Христа Сына Божия, и мы, скажем словами Иоанна Богослова, славу Его видехом, славу, яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины (Ин.1:14), и руки наша осязаша о Словеси животнем, и видехом и свидетельствуем и возвещаем вам живот вечный, иже бе у Отца и явися нам (1Ин.1:1–2). Познав Его, мы познали Отца, увидев Его, мы увидали невидимого Бога: ибо Он, как Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда Его (Ин.1:18) так ясно, так полно и совершенно, что, по Его собственным словам, видевый Его, виде и Отца; ибо Он и Отец едино суть, яко же Отец в Нем, тако и Он во Отце. Словом, лицо Господне, о котором упоминает здесь пророк, есть лицо Христово. А что такое свет лица сего, знамением коего пророк хвалится и радуется? Свет лица Христова, по своему божественному естеству, неизмеримо велик, необъятен, неуловим; он в высших сферах небесных непрестанно от века льётся бесчисленными струями на горних духов, озаряя, просветляя и возвышая их сотворённую природу, и никогда не истощается, и в то же время нистекая на землю обильными, хотя и невидимыми потоками, проникает, освещает, согревает, живит, созидает, преобразует и благоустрояет всё сущее под солнцем и луною. Но сей свет в этом состоянии для нас недоступен, след., и знаменаться мы им не можем. Что же делает благость Господа? Он нисходит Сам на землю и вместе с тем и Свой свет, так сказать, воплощает в виды вещественные, для нас доступные и удобоприемлемые, открывая оный прежде всего в Своей жизни и смерти, в словах и делах, даже в каждом взгляде и движении. Не преувеличиваю я предмета; но ещё далеко не достигаю высоты и пространства оного, когда говорю вам, что Христос Господь не только в делах Своих, но и в каждом слове, взгляде и движении открывал и проливал в обилии Свой свет божественный: ибо Он бе, по свидетельству Евангелиста и Богослова, свет истинный, просвещающий всякаго человека, грядущаго в мiр, и во тьме светящийся и тьмою не объемлемый, след., и никакое движение Его не могло обойтись без прямого или косвенного отражения или преломления лучей Его. А чтобы ближе и вернее вам убедиться в сем, то припомните только, что достаточно было; одного слова Его: Мария, чтобы Магдалину, омрачённую скорбию жестокою и темнотою ночною, вывести из её заблуждения о Его присутствии, – одного взгляда на апостола Петра, трикраты с клятвою от Него отвергшегося, чтобы пробудить в нём совесть крепко усыплённую и заставить её излиться в горьких слезах покаяния, – одного непонятного и необъяснимого движения пред учениками, шедшими в Эммаус, чтобы вдруг отверзлись очи их да познают Его воскресшего, между тем как до сей минуты и долго шли; и разговаривали с Ним, но не познали Его. Центральная точка сего света заключается в Крестных страданиях и смерти Христовой и потому Он, приближаясь к ним, говорит торжественно в молитве Своей ко Отцу: ныне прославися Сын Человеческий,а в беседе с учениками своими: видех сатану, яко молнию с небесе спадшаго, ныне князь миpa сего изгнан будет вон, наконец в разговоре с иудеями: отселе узрите небо отверсто и Ангелы Божии восходящия и нисходящия над Сына Человеческаго. От сего светоносного средоточия исходят в виде лучей или проводников все таинственные пути благодати Бoжиeй возрождающей, освящающей, разрешающей, очищающей, укрепляющей, сокровенные под вещественными видами обыкновенной воды, хлеба, вина, мира, елея и проч., или, что тоже христианские церковные Таинства, каковы суть: Крещение, Миропомазание, Покаяние, Причащение, Священство и проч., в коих под видимыми знаками преподаётся невидимая благодать Божия. Посему знамение светом лица Господня будет не что иное, как знамение престом Христовым, или, что тоже, осенение себя крестным знамением. Вот что разумел пророк под словами, нами рассматриваемыми. Он видел верою издалека сиe благотворное и спасительное для человечества знамение, от которого трепещут демоны, низлагаются враги, утихают бури, укрощаются звери, теряют силу свою яды, врачуются болезни, смиряются страсти, видел и радовался: знаменася... Дал eси весел... Последующие за сим слова пророка еще более утвердят нас в сем разумении. Согласно с сим разумели cиe место и Отцы церкви. Так Афанасий Великий пишет: «Лице Бoгa Отца есть Христос Господь, свет Христов – Крест Его святый, им же в Крещении святем вселенная просветися и вси вернии на душах и телесех знаменани именуются истиннии христиане». Как счастливы мы, братия, что родились, воспитались и возросли под сим чудодейственным знамением! да сподобит нас Господь с сим же в руке и сердце и умереть и предстать непостыдно на страшном суде Христовом! Св. церковь понимает цену сего высокого благодеяния и потому ежедневно молится за нас и с нами взывая: Христе свете истинны... да знаменается на нас свет лица Твоего. Еже буди, буди.

От плода пшеницы, вина и елея своего умножишася (Пс.4:8).

Здесь все слова, как отдельно взятые, так и в совокупности, весьма просты и совершенно понятны: ибо кто из нас не знает, что такое пшеница, вино и елей, что плод их, какое его употребление и какие от того последствия? Но мысль, в этих словах заключающуюся, открыть нелегко. Главное затруднение здесь происходит от того, что слова сии, означая собою предметы земные и вещественные, вставлены между словами, высшего, духовного и небесного значения. Впереди, как припомните вы, говорилось о людях, знаменующихся светом лица Господня, а позади, как увидите после, будет сказано о мире и покое человека, уповающего на Господа. Очевидно, что для людей того и другого рода пшеница, вино и елей, в простом и обыкновенном их значении, суть вещи не слишком важные и нужные, и к умножению их нисколько не способствуют, а если они подлинно необходимы и важны для них и действительно способствуют к умножению и возрастанию их, то разве в другом каком-либо виде и значении, а не в простом и обыкновенном. Это при взгляде на сии слова в такой связи, в какой поставил их пророк, невольно и естественно приводит нас к той же мысли, к какой приведён был апостол Павел при чтении во Второзаконии Моисеевом слов: да не обротиши вола молотяща (Втор.25:4). В Моисееве законе писано, говорит он, да не заградиши устен вола молотяща. Еда о волех радит Бог? Или нас ради всяко глаголет? Нас бо ради написася, яко о надежде должен есть оряй орати и молотяй с надеждою своего упования причащатися, применяя сей закон к пастырям и служителям церкви, которых паства обязана пропитывать. Тако и Господь повеле, заключает он далее, проповедающим благовестие от благовестия жити (1Кор.9:9–14). Подобно сему и мы можем вопросить: еда Дух Святой, глаголавший устами пророка, говоря о избранниках неба, знаменанных светом лица Господня, яко от плода пшеницы, вина и елея умножишася, еда заботился при сем о пщенице, вине и елее для них? и потом имеем полное право заключить: нет, не простую и обыкновенную пищу и питие имел в виду Дух Святой, когда говорил таким образом, но пищу нетленную и питие духовное, под видами только плода пшеничного и виноградного и под образом елея преподаемые, т. е. разумел он Христианские Таинства Тела и Крови Христовой, равно как Миропомазания и Елеосвящения. От употребления сего духовного брашна, и пития и сего святого помазания знаменующиеся светом лица Господня, или, что тоже, изображающие на себе и в ceбе спасительное знамение Креста Христова – человеки на земли небесные, во плоти живущие, но не плотская мудрствующие, точно растут и множатся и с какою изумительною силою и быстротою! Едва не многие из земнородных удостоились вкусить сего брашна духовного и сего пития небесного и приять cиe святое поматзaниe, как вслед за ними сотни и тысячи и тьмы подобных им устремились, к сему новооткрытому источнику жизни и спасения. По вся же дни терпяще единодушно в церкви, повествует писание о сих людях, и ломяще по домом хлеб, приимаху пищу в радости и в простоте сердца, хваляще Бога и имуще благодать у всех людей. Господь же прилагаше по вся дни церкви спасающияся(Деян.2:46–47). И в другом месте: Слово Божие растяше и множашеся число ученик во Иepyсалиме зело; мног же народ священников послушаху веры (Деян.6–7). И не в Иерусалиме только, и даже не в Иудее одной было таким образом, но и везде – во всех концах вселенной в течение веков повторялось и повторяется то же чрезвычайное явление. Довольно было, чтобы хотя одно зерно сей чудной пшеницы каким-либо благоприятным ветром занесено было в самый отдалённый и дотоле безвестный угол земли, чтобы хотя одна капля сего благословенного вина и елея капнула на почву самую грубую и невозделанную, нередко каменистую или тесно поросшую волчцами и тернием, и за тем вскоре на местах глухих и заброшенных, или неприступных, жатва являлась обильная – целые сонмы земных небожителей с именем и силою Христовою в сердце и устах, возникали как бы из-под земли, и своим словом и примером рождали в свою чреду новых чад себе подобных, и целые страны принимали в своё одержание. Так, по случаю воздвигнутого в Иерусалиме на Христиан гонения, диакон Филипп уходит в соседственную Самарию, проповедует слово Евангелия, и Самария, по его проповеди, вдруг перерождается и делается из страны враждебной Христу достоянием Христовым. Филипп, повествуется в книге апостольских Деяний, (Деян. 8:5–12) сошед во град Самарийский, проповедаше Христа, внимаху же народи глаголемым от Филиппа единодушно и, веровавше ему 6лаговествующу, яже о царствии Божии и о имени И. Христове, крещахуся мужие же и жены. Подобно сему другие из братии, по свидетельству той же книги Деяний, разсеявшиися от скорби, бывшия при Стефане, проидоша даже до Финикии и Кипра, и вшедше во Aнmиoхию, глаголаху к Иудеем и Еллинам, благовествующе Господа Иисуса, и бе рука Господня с ними: многое же число веровавше, обратишася ко Господу и наречет быша прежде во Антиохии ученики христианы (Деян.11:19–26). Так легко и удобно знаменанные светом лица Божия, Господу поспешествующу и слово утверждающу последствующими знаменьми, от таинственного плода пшеницы, вина и елея умножились и умножаются доныне, хотя не столь видимым и ощутительным образом, и такой именно смысл в сих словах пророка видят и открывают нам посвящённые в тайны слова Божия отцы церкви, Афанасий Великий, Дионисий Ареопагит и блаженный Августин.

Последующие за сим слова пророка: В мире вкупе усну и почию, яко Ты, Господи, единаго на уповании вселил мя eси (Пс.4:9).

По изъяснению тех же толкователей писания, могут быть двояко понимаемы, поколику могут быть относимы и к самому пророку, а в лице его и ко всякому благочестивому человеку, и к его великому потомку – Христу, коего он, по указании Самого Господа, служил прообразом в разных отношениях к своему званию и положениях в жизни, точно так же, как пророк Иона трёхдневным пребыванием во чреве китове прообразовал тридневную смерть и погребение Его. В первом случае смысл этих слов будет таков: хотя я и между гонителями живу; хотя опасности и подъиски, искушения и бедствия со всех сторон угрожают мне; но под охранением Твоего, Господи, спасительного покрова, под защитою Твоей всемогущей десницы, никого и ничего не страшусь и не смущаюсь, не колеблюсь и не беспокоюсь, и потому мирно и безмятежно могу уснуть и почить в надежд жизни вечной, – а в последнем будет выражаться та мысль, что Христос Спаситель вольною смертию уснул на Кресте и по кровавых страданиях Своих почил во гробе, но, яко Бог всесильный восстал из гроба и восшёл на небеса, примирив чрез то Собою земная с небесными. В сем состоянии Христа Богочеловека, конечно, всего более приличны Ему и окончательные слова рассматриваемого нами псалма: яко Ты, Господи, единого вселил мя eси на уповании. Может быть для того особенно и прибавлено здесь слово: единаго, чтобы показать тем, что здесь речь исходить от лица Сына Божия преимущественного и единственного, Сына Единородного и Единосущного Богу Отцу, в отличие от всех других сынов Божиих, не по существу и естеству, но по благодати. Тем не менее и каждый из нас сии же самые слова может употреблять в молитве, своей к Богу как потому, что Он и всем нам есть также Отец, хотя в другом отношении и степени, да и небесный Учитель прямо указал им в молитвах именовать Бога Отцом: Сице молитеся, сказал Он нам: Отче наш, иже еси на небесех, – так и потому, что Единородный Сын Божий для того и снисшел с неба на землю, чтобы в Своих словах и делах преподать нам, усыновлённым от Бога, образ, да, яко же Он творил, и мы творим тако же.

Благо убо нам, возлюбленные о Господе чада и братия, яко и всех нас вселил есть Господь на уповании. Сего ради не убоимся, ниже смутимся, внегда смущается земля и прелагаются горы в сердца морская: яко Бог нам прибежище и сила, помощник в скорбех обретших ны зело (Пс.45:2–3); не убоимся от тем людей, окрест нападающих на нас, яко Господь защититель живота нашего: что сотворит нам человек (Пс.3:7, 55:12)? Послужим убо паче Богови, нежели человекам; повинемся паче Его святым законам и велениям, нежели правилам и обычаям миpa тлетворного: нам бо прилеплятися Богови благо есть, благо есть полагати во Господе уповaниe спасения нашего.