IV. Иосифов монастырь

Как серебристый водомет, высоко ленящийся над зеленью сада, так издали мелькнула мне, над чащею леса, белая колокольня Иосифова, и выше и выше росла к небу, по мере приближения к монастырю. Когда же расступившаяся роща внезапно открыла, на берегу обширного пруда, древнюю многобашенную обитель с двумя пятиглавыми соборами, тогда еще в большем величии поднялась, над всею массою тяжелых зданий, легкая воздушная колокольня: восемь прозрачных ярусов, постепенно стесняясь к вершине под круглую главу, давали ей вид огромного скипетра, увенчанного яблоком державы. И вот тихо заколебалась она в воздухе, потрясенном густыми звуками ее колоколов, и гармонический звон разлился по всей окрестности, пробуждая отголосок дальних церквей.

«Покамест продолжится благовест, сказал я моему спутнику, мы еще поспеем взойти на колокольню и обозреть оттоле знакомую окрестность.»

Обширная равнина развилась пред нами с ее вершины; на ней, как на узорчатой хартии землемера, указывали мы друг другу села и рощи, часто посещаемые нами; какое-то странное детское чувство овладело сердцем: нам весело было, одним взглядом и мгновеньем обнять много разновременных воспоминаний и, как бы вчужде, поверять издали собственные впечатления. Прежде всего остановился взор на густой сосновой роще и на трех обширных прудах, облегающих стены обители. Лесной мрак и ясность вод резко спорили между собою, но и лес и воды оживлены были толпами народа, которые пестрели между дерев и на берегу, ожидая крестного хода для водосвящения в первый день Августа.

Богатая слобода Покровская, по Елинской дороге, с многими деревнями, бывшими некогда волостью св. Иосифа, и древний Буйгород на пути к Волоколамску, удел его Князей, и за рощею соседняя усадьба Давыдова, составляли ближнюю окрестность обители, но взоры наши стремились далее на самый горизонт. Там, как бледный призрак, отовсюду видимый, высоко подымалась белая церковь Латошина, на рубеже Москвы и Твери, древнее родовое село Князей Мещерских, и влево от него выглядывал из бесконечных аллей маиорат Чернышевых, роскошный зданиями Ярополец.

«За щитом Чернышевых не видать твоего живописного Яропольца, говорил я спутнику, но кажется он довольно памятен нам и заочно. Жаль, что те же аллеи заслонили от нас Федоровское и Колпь Шаховских, одну из приятнейших прогулок наших; но за то вот видно на высоте Суворово, где мы привыкли встречать друг друга на пути к Ботову, и вот самое Ботово в своей веселой долине, куда так часто стремимся из Яропольца в семейный круг брата. Мне приятно собрать пред тобою, как бы в одну точку, все сии места, чтобы память их сильнее врезалась в твое сердце, когда в скором времени рассеется все радушное общество, ныне их оживляющее, и мы сами отлучимся далеко. Не всегда случается в жизни, так отрадно и свободно, смотреть на окружающие предметы, и в каждом находить себе утешение. О как часто человек пожелал бы лучше укрыться от своего настоящего! Но благовест кончился, сойдем в церковь.»

Прямо с колокольни спустились мы под низменные своды темной церкви св. Иосифа Волоколамского, бывшей некогда общею усыпальницею братии. Отпечаток первобытного назначения остался ей и поныне. Она представляется обширною гробницею, поддержанною шестью тяжелыми столбами, и весь помост был некогда усеян каменными крышами гробов: но Митрополит Платон велел сравнять их, кроме четырех. По правую руку в приделе Св. Троицы, покоится под спудом знаменитый основатель обители св. Игумен Иосиф: гробница его с балдахином богато украшены серебром.

«Гроб великого мужа, благословение целому краю, сказал я. Нам же живущим в пределах, где подвизался сей великий угодник, должно более других знать его заслуги, ибо он был светильником своего времени. Село Язвище близ Волока – его родина и отчина: Возмищский монастырь, которого одинокую церковь показывал я тебе на одной из высот города, место его пострижения; но он созрел в совершенствах иноческой жизни в Боровске, под назиданием великого Игумена Пафнутия, которого сделался преемником. Помня однако же обещание старца, что сам он будет основателем новой обители, Иосиф уединился в густые леса своих отечественных пределов и здесь избрал себе жилище. Скоро собрались к нему отшельники и брат Великого Князя Иоанна III, Князь Борис Волоколамский, славившийся своим благочестием, дал ему земли и средства воздвигнуть церковь во имя Успения и оградить монастырь. – Посмотри, вот за несколько шагов от нас каменный гроб Князя Бориса».

– «Но чей же другой, совершенно подобный, стоить с ним рядом?» –

«Это гроб его сына Князя Феодора, который гнал св. Иосифа. Как все уравнивает и умиряет смерть! Тот же монастырь великодушию принял обоих, и теперь нельзя отличить гонителя от благодетеля. Но тяжел был этот Князь Феодор Иосифу: десять лет расхищал он его достояние и оскорблял иноков; тщетно умолял Игумен: наконец, чтобы не предать обитель запустению, прибегнул под покровительство Великого Князя Василия Иоанновича, который отписал к себе монастырь. С другой стороны, Князь Феодор обратился с жалобою к Архиепископу Новгорода Серапиону, в епархии которого находился Волоколамск, и Владыка, поверив клеветам, отлучил Иосифа. В свою чреду был призван Серапион оправдаться пред Собором в Москве, и там лишен кафедры Митрополитом Симоном, который разрешил Иосифа от несправедливого запрещения: тогда уже Новгород покорялся Москве и его Владыке. Свято окончил Серапион дни свои в уединении Троицкой обители, но еще до кончины примирился с Игуменом, и их духовный союз послужил к обращению самого Князя Феодора,

«Иосиф, самый образованный муж своего века, смелый духом и словом, гремел обличениями на Московском Соборе против новой ереси, жидовствующих Новгородцев и оставил по себе многие писания, которые хранятся в здешнем храме над алтарем в библиотеке, замечательной своими рукописями. Он преставился в преклонных летах в 1516 году. Ученики наследовали его славу и даже были нелюбимы за свое просвещение и ревность: им присвоено было имя Иосифлян. Один ученик Гурий, первый возведен был в Архиепископы покоренной Казани и там прославился чудесами по смерти. – Другой Даниил долго правил Церковью, в сане Митрополита Московского, но был свергнут с престола и заточен здесь в малолетство Иоанна Грозного; там в углу стоит его каменный гроб. Но память его помрачена гонениями на Максима Грека, сего образованного и кроткого Святогорца, который был вызван из Афона для исправления книг церковных и заточен Василием Иоанновичем за то, что не соглашался на развод его с Соломониею.

«И другого знаменитого затворника видела в стенах своих сия древняя обитель, хотя только на несколько дней. Сюда был привезен развенчанный, силою постриженный, Царь-инок Василий Иоаннович Шуйский, и здесь ожидало его новое, еще тягчайшее поругание. Здесь Царь был выдан своими подданными Гетману Жолкевскому, покорившему его столицу, и отселе увлечен к Смоленску, вместе с двумя братьями, для торжества Сигизмунду, которого однако же посрамил он величием духа при тяжком свидании.

«Еще одно воспоминание того же смутного времени, но более отрадное, осталось Иосифовой обители. Под стенами ее была одержана воеводою Валуевым победа над сообщником Тушинского Лжедимитрия, Князем Рожинским, который овладел уже монастырем, и здесь утешены были сердца Русские освобождением из плена Митрополита Ростовского Филарета Никитича, которого захватили Литовцы посреди его паствы. В память сего отечественного подвига оставлены монастырю пушки, отнятые на побоище у Литвы, и ты услышишь их торжественные выстрелы во время водоосвящения на прудах. – Но уже началось пение и совершается литургия; взойдем в собор.»

Торжественно было служение Архимандрита Гавриила с братией в величественном храме Успения, воздвигнутом св. Иосифом, помощью Князей Бориса и сына его Иоанна, в Византийском вкусе того времени. Шесть четверогранных столбов, из коих два в алтаре закрыты высоким вызолоченным иконостасом, поддерживают круглые арки, на коих лежит высокий купол, и широкая паперть окружает с двух сторон церковь, от запада и юга, по обычаю старинных церквей. Весь собор был наполнен народом; по окончании литургии начался крестный ход на воды. Спустившись с высокого крыльца, потянулся он мимо каменного теплого собора Богоявления и трапезы братской ко святым вратам, над коими воздвигнута церковь во имя Апостолов Петра и Павла; потом, поворотив вдоль ограды около узорочной Германовой башни, так названной в память погребенного под нею Архимандрита, направился вдоль восточной стены на один из обширных прудов, облегающих обитель. Звону колоколов отозвались выстрелы орудий при погружении креста, как бы на память освобождения Филарета и победы над Литвой, в тот самый день, когда Церковь торжественным ходом празднует двоякую победу Императора Византийского Мануила над Сарацинами и Князя Андрея Боголюбского над Болгарами, и выносит знамение креста, даровавшего успех обоим Государям.

Окончился ход, народ рассыпался по роще, опустела обитель: мой спутник звал меня домой.

«Мы еще не посетили одной могилы, сказал я, пойдем опять в ограду за алтарь большего Успенского собора.»

– «Что значит, спросил он меня, этот бронзовый крест на мраморной плите, как бы надломленный и составленный из виноградных лоз, связанных длинными волосами? – На каком языке сия незнакомая надпись?»

«Буквы Грузинские, отвечал я, а подобным крестом, связанным из виноградных лоз собственными волосами, обратила некогда св. Нина всю Грузию к Христианству. Она пришла из Иерусалима в IV веке и, поселясь в виноградниках царских в Тифлисе, крестом исцеляла болящих, доколе Царь, тронутый ее чудесами, не оставил мрак язычества со всем своим народом.»

– «Ты говоришь мне о св. Нине, как бы желая отклонить вопрос о той, которая покоится здесь под сенью, вероятно родственною св. Нины.»

«Ты угадал, пришелица благословенной страны ее отдыхает здесь, так далеко от своей отчизны. Казалось, она только для того переступила родственный ей Кавказ, чтобы здесь поблекнуть во цвете лет! – Но, умирая на чужбине, она просила не забывать об ней в молитвах... друг мой, помолись и ты за упокой усопшей сестры!»

1835 г.

Благоприятный случай доставил мне утешение, на обратном пути из Воронежа, следовать близко, за торжественным поездом Его Высочества, – можно сказать брачным, ибо, по выражению Жуковского, это было как бы всенародное обручение Государя Наследника с Россией. Невеста достойна Жениха и оба в полном цвете и силе. Отрадно было слышать по всей дороге единодушные благословения Царственному юноше, видеть восторг, который еще живо выражался в речах, во взорах каждого; движение нравственное, произведенное сим путешествием, невыразимо; общая жизнь пробудилась внезапно по необъятному государству, и все черпали ее в том же источнике любви к единому предмету.

В окрестностях Калуги встретился со мною В. А. Жуковский и предложил ехать в Новый Иерусалим, чтобы сравнить для Великого Князя древний, знакомый мне храм Св. Гроба с Воскресенским его подобием. Когда же продолжал я сопутствовать Его Высочеству в лавру и по обителям Московским, то сие благоговейное странствование произвело на меня столь глубокое впечатление, что я пожелал мысленно вновь пережить, для себя и для других, высокие минуты, в которые как бы опять повторилось святое минувшее наших летописей, на тех же славных местах, – и ныне излагаю то, что видел и слышал.

1837 г.