О политике и обществе

Церковь как «комбинат духовно-бытового обслуживания»?

Одной из существенных проблем, и богословских, и социальных, является понимание того, что такое Церковь. В богословии осмысление этой проблемы называется экклезиологией, и это осмысление направлено прежде всего на мистическую, таинственную сторону жизни Церкви, а потому и не знакомую стороннему взгляду светского общества. В общественном представлении Церковь мыслится исключительно как мощный институт, прежде всего идеологический, ну и как политический и экономический (все чаще в светской прессе звучит определение Церкви как бизнес-корпорации). Очень непросто сегодня Церкви дать иное знание о себе обществу, которое, с одной стороны, не интересуется ее мистической жизнью, а с другой – все-таки хочет видеть Церковь прежде всего носительницей милосердия, любви, прощения, свидетельства правды, поборницей социальной справедливости. В этом смысле перед самой Церковью стоит задача разобраться, почему именно институциональные признаки Церкви стали решающими для общества в ее определении.

По моему убеждению, сегодня назрела необходимость разобраться, а как Церковь воспринимается внутри себя не богословами, а теми, кто причисляет себя к православным, которых, по оценкам социологов, около 70% населения.

Из многолетнего священнического опыта могу сказать, что сегодня для большинства приходящих или заходящих в церковь людей она является «комбинатом духовно-бытового обслуживания», где за определенную сумму можно получить необходимые для всякого православного Таинства: крещение, отпевание, венчание, а также через молебны и акафисты святым попросить помощи в получении здоровья, счастья в личной жизни и успехов в труде. Можно пойти дальше и начать выстраивать свою религиозную жизнь через чтение молитв, посты, участие в богослужении и Таинствах. Но парадигмой отношений человека и Церкви будет следующее: «Я пришел в это место, чтобы взять то, что необходимо лично мне». И Церковь в таком случае обслуживает частные религиозные, вполне благочестивые интересы человека.

Многие удивятся: «А разве не это главное в Церкви, разве не для этого она существует?» На самом деле, нет. Подобное отношение к Церкви и к своей вере и определяет отношение людей в обществе, и отношение человека к обществу. Человек приходит в Церковь, но его не интересует Бог, ему интересна только Божественная помощь. Такой верующий, скорее всего, не будет интересоваться ни тем, о чем говорит Христос, ни тем, кто стоит в храме рядом с ним. Такой человек интересен только самому себе. Но если эта парадигма меняется, и человеку становится важно понимание смыслов своей жизни, понимание того, Кто Такой Бог, тогда через осмысление отношений человека к Богу будет меняться и его отношение к окружающим и к обществу.

Отношения «человек и Бог» раскрываются в богослужении.

Богослужение: когда Бог служит человеку

Когда мы говорим об общине, возникает некий образ слаженной группы людей, хорошо друг друга знающих, хорошо друг с другом общающихся, хорошо друг друга понимающих и как бы несколько отделенных от всех остальных людей. Мне однажды довелось беседовать с девушкой, которая спросила: «А община не отделяет одних от других? Не является ли община тем, что не соединяет людей, а, наоборот, отделяет одних от других?» Ведь когда существуют такие слаженные хорошие серьезные общины, людям хорошо друг с другом, и, в общем, им никого больше и не нужно.

И мы, действительно, часто встречаемся с подобными группами людей, которые как бы напоминают общину. Но община такой быть не может и не должна. Таким может быть клуб по интересам. А община – это когда у нас есть что-то общее, и даже не что-то общее, а Кто-то общий. Община – это когда у нас – Христос, а мы вокруг Него.

Что же такое община? На первое место встает вопрос, что такое богослужение, потому что богослужение – это всегда центр жизни христианина. И мне кажется, что правильное понимание того, что такое богослужение, и поможет нам понять, что такое христианская община.

Чаще всего человек представляет, что он, идя в церковь на службу, совершает это для Бога, то есть богослужение – это когда мы служим Богу. Но это величайшее заблуждение. Ведь все ровно наоборот, богослужение – это когда Бог служит человеку. И все, что мы имеем в нашей Церкви как ее богослужебное сокровище, – это бесконечное служение Бога каждому из нас. Начинается это богослужение – на Тайной вечери, когда Христос умывает ноги Своим ученикам. Вот это настоящее богослужение. И оно повторяется постоянно во всех богослужениях нашей Церкви, во всех Таинствах. Мы приходим к Таинству Покаяния, – Бог омывает наши грехи. Мы приходим к Таинству Елеосвящения, – Бог исцеляет наши душевные и телесные немощи. Мы приходим на Евхаристию, центр богослужений, Таинство Таинств, и Господь раздает Себя, отдает нам всего Себя. В любом богослужении Господь служит нам, а мы приходим, чтобы это принять, для нас это должно стать радостью, с нами через это богослужение должно что-то произойти.

Проблема сегодняшней Церкви в том, что, по сути, мало кто так это понимает. Вообще, мало кто об этом задумывается, кто знает, что происходит во время богослужения. Мы приходим в храм с мыслью, что мы пришли отдавать свой долг, и отношения складываются таким образом: «Тебе, оказывается, нужно, чтобы я пришел, вот я пришел. Я Тебе отдаю долг, а Ты за это, пожалуйста, исполни то, что нужно мне. Дай мне мое». Эти слова человек произносит не всегда, но они обычно звучат в нашей молитве: «Дай мне мое». Мы их слышим в Евангелии про блудного сына, который приходит к отцу и просит разделить имение, которое полагалось бы ему после смерти отца. «Дай мне мою часть», – говорит младший сын, а потом те же слова повторяет старший сын: «Ты никогда не давал мне порадоваться моим собственным счастьем, моей собственной радостью, мне надо было от тебя – мое». И на это отец отвечает такими словами: «Все мое – твое».

Эти слова, прозвучавшие однажды в 15-й главе Евангелия от Луки, потом звучат в 17-й главе Евангелия от Иоанна Богослова. На Тайной вечери, когда Господь наш Иисус Христос Свою первосвященническую молитву обращает к Богу Отцу: «Все Твое – Мое, и все Мое – Твое». Пожалуйста, обратите внимание на эти слова, обращенные Сыном к Отцу, Сыном Божиим к Отцу Небесному, и на слова, обращенные человеком к Богу из притчи о блудном сыне. Христос говорит Богу: «Все Мое – Твое». Отец говорит сыну: «Все мое – твое». А сын говорит: «Дай мне мое».

А Христос эти слова обращает к каждому из нас: «Все Мое – твое». И в этом смысл богослужения. А мы приходим на богослужение: «Дай мне мое. Потому что мне все Твое – слишком страшно. Все Твое – слишком много. Все Твое – непосильно, мне это не надо, мне нужно только маленькое мое».

И вот мы приходим за маленьким моим на богослужение, выстроенное всей тысячелетней традицией нашей Церкви, мы благочестиво участвуем в Таинствах, мы готовимся к принятию Святых Христовых Тайн, мы постимся несколько дней, мы читаем три канона плюс последование, и еще кто-то по силам прибавляет, ходим на всенощное бдение, исповедуемся перед причастием и думаем, что благодаря этому ритуалу мы можем наконец-то добраться туда, где можем получить мое. Потому что причастие Святых Христовых Тайн нами мыслится как принятие чего-то очень приятного, важного, нужного и необходимого для исцеления души и тела. Так священник читает перед причастием, и эту часть причастия мы готовы для себя взять: во исцеление души и тела, в жизнь вечную нам тоже хотелось бы, и чтобы все правильно было в нашей жизни, все гарантировано, все абсолютно от сих до сих выверено. И тогда богослужение превращается для христиан в замечательный и легко проходимый церковный круг.

Мы год от года совершаем этот круг от Пасхи до Пасхи... от поста до поста... от причастия к причастию... и с нашей жизнью ничего не происходит. Мы идем по этому замечательному богослужебному кругу, никуда не выходя за его рамки и, в общем-то, никуда не идя. Церковное богослужение выстроено таким кругом, прекрасным, мощным, просто великолепным по своей красоте и смыслу. Но эти смысл и красота оказываются где-то на втором плане, а на первый план выходит уверенность, что мы живем благочестиво, что мы делаем все правильно, что мы ничего не нарушаем, а если и нарушаем, то у нас есть замечательная еженедельная исповедь, где мы можем все тут же рассказать батюшке, получить билет на причастие, а потом причащаемся и читаем благодарственные молитвы. Вот это никак нельзя назвать участием в богослужении. То есть можно, конечно, назвать... так это и называется... но за этим стоит глубочайшее непонимание того, что собой являет община, что собой являет богослужение, в чем центр этого богослужения.

Все делается правильно, но только для самих себя. Христиане привыкли приходить на богослужение, чтобы что-то взять, что-то получить. Христианин вместо того, чтобы идти за Христом, начинает идти по кругу. И Христос становится ему не нужен, Он не является центром его жизни. Христос и Евангелие – сами по себе, а Церковь и богослужение – сами по себе, потому что само богослужение становится просто обязательным к исполнению ритуалом, в котором христианин участвует правильным образом и которое должно гарантировать ему все обещанные блага: спасение души, а заодно крепкое здоровье, успехи в труде и счастье в личной жизни, что мы друг другу желаем на Новый год.

Собственно, эти три прошения – здоровье, хорошая семья и успех в работе – являются основным содержанием молитв христианина. Это нормально для человека – хотеть быть здоровым, иметь мир в семье и успех в труде, в этом нет ничего плохого. С этими прошениями можно обращаться к Богу, если они стоят на своем месте, если ты, приходя на Евхаристию, вдруг понимаешь, что, когда ты подходишь к Чаше, в этой Чаше – распятый Христос. Когда ты причащаешься Святых Христовых Тайн, это пролитая Кровь и распятая Плоть, это само распятие, и разве тебе может быть после этого хорошо? Ну как человеку может быть в мирском плане хорошо, если он причащается распятого Спасителя?

Увидеть вокруг себя людей

Когда у человека возникает осмысленное понятие, что все, что Господь тебе дает, – это действительно все: Он дает тебе всю Свою жизнь, Он тебе отдает всего Себя, Он все Евангелие делает твоей жизнью, если только ты готов на это решиться, если только готов себе это позволить, если не испугаешься на этом пути. Но это не означает, что с этого момента жизнь человека стала другой, что он сразу духовно возрос, что с ним что-то такое необыкновенное произошло и он совсем по-другому смотрит на мир. Ничего подобного. Просто эта первая решимость наделяет смыслом все остальные шаги человека в его церковной жизни. Тогда само богослужение воспринимается человеком таким образом: «Раз Бог служит мне, то как я могу Ему служить? Где мое служение Богу? Каким образом я могу Ему на это ответить, Ему послужить?»

И опять мы находим ответ в Евангелии. После того как Господь умывает ноги Своим ученикам, Он говорит апостолам: Так и вы поступайте. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собой (Ин.13:35). И тогда мы понимаем, что служение Богу – это когда мы наконец-то начинаем вокруг себя видеть людей. Это очень важно. Человеку свойственно никого, кроме себя, в жизни не видеть и не хотеть видеть. Нов Церкви человек понимает, что его служение не может быть выстраиванием в формальные ряды, не может происходить по циркулярным письмам: «Сколько у вас человек занято социальным служением? Сколько у вас в молодежную группу набрано? Какие мероприятия вы провели сегодня по миссионерской деятельности?» Ну, не может такого быть. Так не бывает. Бывает по-другому.

Бывает и молодежное служение, и миссионерская жизнь, но они исходят из другого: из этой блаженной тревоги о других, которые рядом с тобой, но которые еще не услышали, не увидели, еще не узнали того, что знаешь ты. Для этого не обязательно становиться в ряды, для этого не надо каких-то серьезных организованностей, они не нужны. Все строится по-другому. Тут и возникает община как центр этой жизни.

Так вот, община, которая собирается таким образом на богослужение, таким образом вкушает Евхаристию, таким образом понимает слова Христа «все Мое – твое, и все твое – Мое», не может жить иначе, как только отдавая себя другим. Община, собственно говоря, рождается в этом пространстве: когда Евхаристия стоит в центре, когда люди понимают, что они пришли туда, где им служит Бог, что, приняв Христа как крест, и радость, и жизнь, и смерть, и ад, и воскресение, они готовы идти за Христом до конца и дальше готовы себя раздавать в служении, потому что через это являет себя любовь.

Любовь являет себя через служение. Любовь являет себя через Евхаристию, потому что Евхаристия – это явленная любовь, и мы причащаемся Любви настоящей, истинной, вечной. И эта любовь не может быть нами присвоена. Любовь нельзя присвоить. Эта любовь должна в нас расцвести, и жить, и идти дальше, раздавать себя. Любовь всегда себя раздает.

И тогда складывается община из людей, которые собираются на Евхаристию, конечно, через священника, который возглавляет литургию и собирает людей вокруг Чаши, который способен людям рассказать, и показать, и явить эту радость раздающей себя любви. И тогда люди будут стремиться потихоньку, понемногу этой любви учиться через общинную жизнь. И тогда община – это уже не кружок по интересам, не «православие и шашки», а община – это человек плюс Бог. Христос плюс человек. Это, собственно, и есть сама Церковь.

Такая община сегодня, наверное, самое главное, самое важное, к чему мы должны стремиться. Такие общины должны появляться, такие общины должны расцветать, такие общины должны быть. Собственно, Церковь должна быть такой общиной.

Про общину, про ее церковно-богослужебный смысл можно говорить много и долго, тем более что это очень актуальная тема для современного церковного сообщества. Но при чем здесь гражданское общество? Постараюсь теперь поговорить и об этом.

Церковь и государство

В чем сегодня главная претензия общества, скажем, гражданского общества, к Церкви? В чем главное обвинение? Думаю, не ошибусь, если скажу, что это – отношение Церкви и государства, или, как это чаще всего формулируется, сращивание Церкви и государства. Хотя сегодня Церковь обладает реальной свободой, независимостью от государства, на практике эта свобода плохо реализуется. И причина в том, что Церковь практически не имеет опыта жизни вне сцепки, вне серьезных идеологических, экономических и политических связей с государством.

На сегодняшний день Церковь имеет очень серьезные намерения (если хотите, амбиции, не вижу в этом слове ничего дурного) влиять на российское общество. Прежде всего вечной, вне временной задачей Церкви является миссионерство – проповедь христианского учения, утверждение нравственных христианских норм, а далее – задачи христианского просвещения, книгоиздания, развития богословия. Необходимо восстанавливать разрушенные храмы и монастыри, строить новые храмы. Церковь ставит своей задачей и социальное служение – то есть забота о бездомных, сиротах, детях-отказниках, попечение о военнослужащих, и многое другое, что является собственно общественно-христианским служением.

Напомню, что на сегодняшний момент практически все храмы Русской Православной Церкви, находящиеся на территории России, находятся в государственной собственности и переданы Церкви в безвозмездное, бессрочное пользование. При этом с них взымаются коммунальные платежи, как с коммерческих организаций, и храмы, будучи в большинстве своем государственными культурными памятниками, восстанавливаются (за редким исключением или при мизерном объеме помощи) за счет прихода.

При таком положении дел церковная свобода или независимость от государства становится очень проблематичной. Насколько Церковь готова или способна реализовать свои грандиозные проекты без финансовой помощи со стороны государства? Очевидно, что не способна. И не только потому, что без особых взаимодействий со структурами власти священник, например, никогда не попадет в тюремную зону, или в больницу, или в детский дом (и не только священник, но и прихожане-волонтеры), но еще и потому, что финансово Церковь практически не способна саму себя обеспечить без серьезной спонсорской помощи тех, кто, собственно, членами Церкви не является, а представляет собой крупный бизнес или госструктуры. На этом, как все понимают, вся независимость и кончается, и включаются совсем другого рода отношения. Церковь становится, хочет она того или не хочет, зависимой от сильных мира сего. И поэтому, когда общество будет ждать от Церкви решительных слов или действий, она будет брать благочестивую паузу и, наоборот, где, кажется, политическое присутствие Церкви неуместно, ее представители будут появляться на экранах телевизоров. Церковь вынуждена реализовывать свои задачи, и надо сказать, очень важные не только для самой Церкви, но и для общества в целом, в подобной сцепке.

Кто должен содержать Церковь?

Да и может ли быть по-другому? Может ли Церковь взаимодействовать с государством иначе? Не является ли она вечной заложницей или, при иных обстоятельствах, прислужницей любой власти?

Ответ на эти вопросы, по моему глубокому убеждению, лежит в сфере организации как раз церковно-приходских или церковно-общинных отношений. Что имеется в виду? Да все очень просто: сегодня те, кто являются прихожанами Русской Православной Церкви, свою церковь не содержат. Им это и в голову не приходит по той простой причине, что, во-первых, большинство верующих не знает и не интересуется тем, на что и как существует приходской храм, епархия и вся Церковь. Во-вторых, сама Церковь в основном предлагает прихожанам товарно-денежные отношения, где товаром являются не только иконы и свечи, но прежде всего молитва и совершение Таинств. А в-третьих, финансовая жизнь Церкви – непрозрачна.

Церковно-приходская жизнь организована таким же образом, как и светская структура, где работают сотрудники, получающие зарплату. При этом они могут не иметь никакого личного, внутреннего отношения к храму, начиная от церковного сторожа и кончая (нет, конечно, не священником, хотя это сегодня для некоторых – профессия) певчими в хоре. То есть люди приходят в храм на работу, а сами прихожане ни за что не отвечают. Тогда и восстановление храма, и организация социального служения, и содержание воскресной школы, и многое другое, вплоть до жалованья священника, зависит от того, как хорошо продается духовный товар, и его главными потребителями будут уже не прихожане, а «захожане». И храм, где больше «захожан», то есть тех, кто приходит в храм поставить свечку, заказать молебен, покрестить ребенка, «чтобы все было хорошо», будет всегда гораздо успешнее храма, где больше прихожан. А там, где «захожан» мало, священник будет тем успешнее, чем большее количество спонсоров вне прихода он привлечет (а это – особый талант, и тут нельзя быть очень разборчивым).

В настоящей общине, которых сегодня все больше, особенно в крупных городах России, все ровно наоборот. Приходская община начинается с ответственности прихожан за жизнь Церкви и за свою собственную христианскую жизнь. (А ответственность за свою христианскую жизнь часто исчезает в Церкви, все перелагается на батюшку: как батюшка благословит, а без благословения – ни шагу, ни мысли.) Это значит, что христианин, воспринимающий Церковь, как место, где Бог служит человеку, принимает на себя всю ответственность за свою жизнь, а это невозможно без восстановления христианской свободы. Ответственный человек – это свободный человек, и именно такие люди и формируют гражданское общество, эта ответственность распространяется на жизнь за стенами храма, где христиане начинают чувствовать свою ответственность за происходящее в обществе, стране, мире.

Первое, с чего начинается такая община, – это убираются все ценники в храме. Они должны быть убраны сразу, потому что если есть община, то о каких ценниках можно говорить? Если это община, то для нее храм, богослужение и все, что здесь происходит, это самая высочайшая ценность. Они содержат храм, потому что они за него отвечают. И отвечают они только тогда, когда понимают, что ничего нельзя купить, в храме ничего не продается, это не магазин. Я имею в виду плату за требы, плату за молитвы, плату за то, что является «духовным продуктом».

Второе, это когда какие-то основные послушания в храме берут на себя сами прихожане. Я говорю, конечно, о небольших храмах, которые собирают общины в 200–300 человек. Я не говорю о таких храмах, как храм Христа Спасителя, в который ходит пять тысяч человек, они приходят, уходят и друг друга узнать не могут. Я не представляю, как там общинная жизнь происходит. Я говорю о том опыте, который есть у меня.

У нас в храме нет уборщиков и уборщиц, наш храм прихожане всегда убирают сами. И это происходит потому, что у нас есть списки прихожан. Мы собрались как-то после литургии, и я сказал, что если вы хотите быть по-настоящему прихожанами, скажите: «Я хочу быть членом прихода», – и мы друг с другом познакомимся, запишем ваши имена, вы оставите свои контакты, имена своих близких родственников, я буду за них молиться на литургии. Потом мы их распечатаем, раздадим и будем молиться друг за друга. И таким образом стало все потихонечку складываться, потому что людям после литургии не хочется никуда уходить, а хочется дальше быть вместе, хочется вот этой общности во Христе, которая радует всех людей. Поэтому, хорошо, давайте вместе сядем за стол, выпьем чаю. Потом сложилось так, что люди стали готовить настоящие трапезы.

Вся община храма распределена на группы, которые три-четыре раза в год готовят трапезу для всех, три-четыре раза в год убирают храм после службы. И получается, что все прихожане друг другу немножечко служат. Чуть позже на трапезах стали задаваться вопросы, и трапезы превратились в беседы с прихожанами, ответы на их вопросы. Прихожане стали приводить на беседы своих друзей, которым, может быть, на литургию сразу тяжело ходить. Люди стали приходить на трапезы и очень удивлялись: «А у вас не секта?» Потом потихоньку стали и в храм ходить, крестились и стали членами общины.

В храм стали приходить случайно залетевшие письма из тюрем. Какое-то письмо было по поводу какой-то книги, которую кто-то должен был выслать. Мы ответили на это письмо, и наш адрес пошел гулять по всем колониям Российской Федерации. Сейчас мы переписываемся, собираем и отправляем посылки в двадцать колоний. Потом стали появляться бездомные. Сейчас нет такого закоулка жизни, где бы наши прихожане чем-то ни занимались, потому что все это рождается естественным образом. Как только общине становится возможным проявить себя еще где-то, это служение тут же появляется, и находятся люди, готовые на него отозваться. И это не происходит формально. Не надо ничего организовывать, не надо никого ни на что поставлять. Сама жизнь так выстраивается, что люди чувствуют очень большую ответственность. Это не просто, конечно. Кто-то отпадает, кто-то приходит, кто-то остается до конца и примером своим показывает, как это можно делать дальше.

Таким образом община становится экспериментальной площадкой по исполнению Евангелия, когда все Евангелие по-настоящему можно исполнить, понемножечку, по чуть-чуть, но именно исполнить Евангелие, что, собственно говоря, нам почти никогда не удается сделать, потому что Евангелие тоже вышло за рамки нашей церковной жизни. Это книга, которую сегодня не читают, а почитают, которую чаще целуют, чем пытаются вникнуть в глубину, она стала одной из форм молитвенного правила. Для христиан привычно вычитывать утренние и вечерние молитвы, выстаивать богослужение и также прочитывать главу Евангелия и две главы Апостола, потому что так положено. А что там про нас написано, мы чаще всего не замечаем.

Часто приходится слышать, что Церковь не справляется со своей исторической задачей. Имеется в виду, что в отдельные периоды истории или современности Церковь, как институт, не борется с социальной несправедливостью, не выходит на оппозиционные митинги, не влияет на общество подобно тому, как это могут делать крупные политические партии или их лидеры. Но у Церкви нет никаких исторических задач. И не может быть у Церкви никакой исторической задачи, она их перед собой не ставила, не ставит и ставить не должна. Церковь вечна. Церковь имеет только одну задачу – приводить людей ко спасению, соединять человека и Бога. Вот если Церковь это делает, значит, Церковь жива. Если Церковь этого не делает, значит, происходит что-то трагическое, и Господь Церковь так встряхнет... и тогда она оживет. Так бывает и в истории и в жизни. Нет у Церкви и задачи решать проблемы человеческого счастья. Но зная, что Церковь есть полнота, наполняющая все во всем, человек очень часто находит в Церкви разрешение всех, или не всех, но очень многих, своих жизненных коллизий и проблем.

Вот таким образом сама община становится основой свободной Церкви, так как Церковь начинает зависеть не от внешних силовых и финансовых факторов, а от тех, кто ее наполняет, кто реально ее содержит и кто реально в ней живет. Но путь этот не скор и не очень надежен для тех, кто привык больше доверять счету в банке, чем Евангелию. Но это – путь Церкви, он дает уверенность, он дает надежду.

Этот опыт общины берет свое начало в осмыслении Церкви такими выдающимися христианскими мыслителями-богословами, как митрополит Сурожский Антоний (Блум) и протопресвитер Александр Шмеман. Но и в истории русской Церкви XX века такие общины были. Например, это знаменитая община отца Алексея Мечева, причем она возродилась в наше время, и храм святителя Николая в Кленниках трепетно бережет эти традиции. Подобным образом существовали общины и в советские времена – это община отца Александра Меня, которая продолжается сегодня и в приходских общинах отца Александра Борисова (храм Космы и Дамиана) и отца Владимира Лапшина (храм Успения Божией Матери). Также в советское время была создана община отцом Всеволодом Шпиллером, а сегодня это одна из наиболее крупных церковных общин, из нее родился Свято-Тихоновский православный университет.

Таких общин в Москве и других городах становится все больше и больше. Мне приходится много ездить по епархиям, в последнее время меня часто приглашают провести беседы в разных приходах. Наиболее востребованная тема – что такое община и как ее создать.

В Москве таких общин уже несколько десятков. И что очень важно, Святейший Патриарх Кирилл постоянно призывает к тому, чтобы каждый приходской храм стал настоящей общиной. Сегодня это явление еще не очень заметно для российского общества, но, думаю, развитие общинной жизни должно будет привести к развитию не только внутрицерковной свободы (то есть некоторых реформ, связанных с развитием богослужебного языка, практики причащения и т. д.), но и подлинной независимости Церкви от государства и настоящего нравственного, а не идеологического влияния на общественную жизнь России.

– Уже несколько лет как стало естественным крестить ребенка, венчаться, бывать в храме. Однако произошла ли перемена в людях? Стало ли общество более нравственным? Как сегодня люди относятся к Церкви? Насколько значим ее голос в обществе?

– Что значит общество? В России сегодня нет единого общества и у людей нет общих ориентиров. Общество дезориентировано в понимании всего – и прошлого, и настоящего, и будущего. Кто-то считает своими корнями культуру соцреализма или советского общества; кто-то стремится во что бы то ни стало отыскать в глубинах веков образ Святой Руси; других интересует исключительно западная культурная среда.

Потеряна некая фундаментальная идентичность народа. Среди жителей России бытуют диаметрально противоположные представления о правде, честности и истине, которые с большим трудом сосуществуют.

В нашем обществе нет единства, а есть масса разрозненных групп. Одной из них является церковное сообщество. На сегодняшний день это наиболее консолидированное и наиболее адекватное своему происхождению, так сказать, конгениальное сообщество. Оно само себе принадлежит и тем самым вызывает особенную реакцию людей, в него не входящих.

Надо понять, почему именно так, а не иначе другие сообщества реагируют на Православную Церковь, которая сегодня становится действительно активной и, более того, явно имеет целью на эти сообщества влиять: консолидировать, предлагать общее понимание того, что мы называем справедливостью, добром, милосердием, любовью, свободой.

– Готовы ли сегодня внецерковные или малоцерковные сообщества воспринять то, что им предлагает Церковь?

– Надо определиться с тем, как сама Церковь себя оценивает и как она смотрится со стороны. Нам, людям церковным, чаще всего кажется, что мы всегда и во всем правы и нас иначе, кроме как с положительной стороны, оценивать нельзя. Поэтому мы так удивляемся, когда сталкиваемся с негативным отношением к Церкви. «Что же такое, мы хотим доброго, стремимся по-настоящему всем помочь, и мы вообще-то хорошие, у нас намерения добрые! Почему же нас так не любят, не принимают?»

С одной стороны, сообщество наших людей не привыкло к такой Церкви, какой она стала сегодня. Церковь не та, что была в России до революции. Иные отношения с государством, другая мера влияния на людей. Да и люди уже другие.

Сознание Церкви не такое монолитное, каким оно было в прежние века, потому что Церковь состоит прежде всего из новообращенных. Она как плавильный котел принимает людей совершенно разных убеждений, культуры, образования. В Церкви нет (рейс-контроля, в ней сосуществуют верующие любых взглядов, от крайне фундаментальных и правых до совершенно либеральных и модернистских. И все это – Церковь.

Церковь не требует ни от кого отказаться от личных убеждений – политических, иных. Не убеждения меняются – меняются люди. Изнутри. Те же политические амбиции в идеале становятся для них второстепенными или третьестепенными. Во главу угла ставится образ Христа. И вот этот образ уже корректирует взгляды человека – если человек сам того захочет, конечно, если впустит в свое сердце слова Евангелия.

– В чем ключевые причины того, что люди критикуют Церковь?

– Во-первых, многие сообщества хотят видеть Церковь своей союзницей. И когда она не проявляет энтузиазма в этом навязанном ей союзничестве, начинают ее критиковать. «Как же так, ведь Церковь должна быть именно с нами, разделять именно нашу точку зрения!» Такая логика присуща многим. И националистическим, и либеральным, и многим другим сообществам.

Люди не всегда хотят от Церкви проповеди о Христе. Чаще всего они хотят всего лишь, чтобы она поддерживала их локальные убеждения, взгляды. Но Церковь на это никогда не пойдет и неизменно будет порицаема за такую несговорчивость.

Есть и вторая, глубинная, причина критики в адрес Церкви. Это тоска по идеальному обществу, которая живет в сердце каждого человека. Мы мечтаем в своей жизни встретиться с неким идеалом, идеальным собранием людей, к которому сможем радостно примкнуть. Идея коммунизма в основе своей тоже имела жажду идеального общества.

И в лице Церкви люди также хотят обрести идеал. Годится ли она на роль идеального сообщества? «Если да, то почему тогда вы, верующие, не такие, какими должны быть?» Это самый серьезный вопрос, который сегодня звучит в адрес Церкви.

Почему Церковь, говоря о правде человеческой, не являет до конца пример этой правды? На это мы часто не знаем честного ответа, потому что боимся признаваться в том, что мы «не такие». Мне кажется, что сегодня пришло время стать открытыми для общества. Если мы хотим доверия, нам не надо бояться признавать свои ошибки, не надо делать вид, что все хорошо.

Поверьте, люди с благодарностью воспримут, если Церковь честно поделится своей болью, слабостью, смело скажет, что «не все получается, потому что мы, верующие, далеки от совершенства».

Православные часто говорят, что нельзя в таком покаянии уподобляться католикам. Но почему?

К примеру, каждый новый гомосексуальный скандал и каждое новое покаяние Католической Церкви широко освещаются в российском православном Интернете. Новости о католиках с удовольствием перепечатываются и тиражируются. Значит, считаем такие покаяния важными? Если считаем такие разоблачения «внутренним делом Церкви», то честнее будет и о католиках промолчать.

Излюбленная наша тема: «На Западе все плохо». А у нас все хорошо? Почему мы замалчиваем истории, которые нельзя утаивать? Вместо того чтобы честно рану на теле Церкви вскрыть и залечить, мы делаем вид, будто ничего не происходит.

Нельзя создавать для самих себя иллюзию, что у нас все идеально. Церковь – живой организм. Раз она живет, то и болеет. У нас есть святые, но есть и достаточно много людей, которые Церковь позорят.

Когда Церковь только учит других, но сама себя не учит, общество это подмечает. Поэтому мы нередко сегодня видим негативное отношение к Церкви со стороны думающих, ищущих людей, со стороны молодежи, которая очень чутко реагирует на правду и неправду. Если мы сегодня хотим заслужить доверие молодежи, сделать ее церковной, то мы не вправе идти по пути комсомола, по пути создания номинальных организаций, которые «всех разом обучат истине». Если Евангелие проповедует человек, который сыт и лоснится от самодовольства, кто поверит ему?

– Современные передачи о Православии и популярные ток-шоу ярко показывают, с чем ныне ассоциируется у телевизионной аудитории Церковь. Церковь – это «что-то такое про дресс-код, про сращение с властью и про скандалы». Получается, что в медийном пространстве весь спектр вопросов, связанных с Церковью, абсолютно не имеет отношения ко Христу...

– Говорить о Христе очень сложно для СМИ. Этого в разговоре предпочитают не касаться. Намного приятнее и понятнее для толпы споры о дресс-коде.

Церковь пытается давать обществу какие-то указания, которые общество, конечно, слушать не желает.

Мне кажется, что, говоря о дресс-коде или анонимности в Интернете, Церковь должна выбрать правильную тональность. В таком тоне, как это делается сегодня, говорить с обществом нельзя. Церковь не имеет возможности одеть всех в паранджу, и Слава Богу, что она таким правом не обладает! Церковь должна подчеркнуто напоминать, что «мы вообще-то отделены от государства, и если о чем-то говорим с обществом, то просто выражаем свои взгляды, не более того».

Христианство – религия городов

Большим городам посвящено множество стихов. Райнер Мария Рильке писал:

Господь! Большие города

Обречены небесным карам.

Куда бежать перед пожаром?

Разрушенный одним ударом,

Исчезнет город навсегда.

Николай Михайлович Карамзин в повести «Бедная Лиза» назвал Москву «ужасной громадой». Правда, «громадой церквей», но сейчас мы бы опустили это уточнение.

Однако если разобраться, христианство изначально было именно религией городов. Первые христианские общины возникали не где-нибудь, а в древних полисах. Именно их жителям – римлянам, коринфянам, эфесянам, фессалоникийцам – адресованы соответствующие послания апостола Павла.

Именно в древних городских общинах родился и образ города – Небесного Иерусалима, который символизировал собою Царство Небесное. Позднее все средневековые города строились именно как модели Небесного Иерусалима, а главы Церквей – митрополиты – были именно епископами больших городов.

Сейчас существует стереотип, что город полон зла, тогда как настоящая христианская жизнь – в деревне, там и люди добрые. Однако у нас нет ни одного епископа, чья кафедра именовалась бы по названию деревни. Правда, помимо Небесного Иерусалима, в Писании есть и образ другого города, который ему противопоставлен, – это Вавилон.

В IV веке почти одновременно происходят два события. Амвросий Медиоланский, происходивший из семьи христиан, но, по обычаям того времени, долго бывший оглашенным, мэр города Милана, избирается жителями во епископа. В это же время, когда император разрешает открыто строить храмы, Антоний Великий уходит из города в пустыню. И получается так, что Церковь возвращается в большие города, именно уже приобретя этот опыт пустынножительства.

Как же нам жить в большом городе, чтобы он не стал для нас Вавилоном, а стал Небесным Иерусалимом?

Городские соблазны

Давайте разберемся, что может отлучить от Христа жителя большого города. Суета? Уныние? Алкоголь и наркотики? Секты? Нецензурная брань? Культура? Идеология потребления? Пропаганда разврата? Режим работы? Нехватка времени? Большое количество возможностей? Неверующая среда? Одиночество? Повышенная агрессия? Усталость?

Что из названного составляет именно проблему города?

Суета – это наша проблема; алкоголь и наркотики – проблема не только города.

Секты – городская проблема, поскольку город – это место огромного выбора, в том числе неверного.

Нецензурная речь – проблема наша. Культура – это проблема города, поскольку город – место пересечения разных культур. Правда, не совсем понятно, как культура может помешать встрече со Христом.

Идеология потребления, консьюмеризм – это проблема городская. Город – это место выбора. Но выбор регулируется рекламой, а реклама всегда навязчива.

Пропаганда разврата – это, по сути, пропаганда одного из вариантов выбора.

Одиночество – это проблема не только городов.

Нехватка времени – это проблема личная.

Таким образом, город – это прежде всего место, сопряженное с возможностью выбора. Напиваться и блудить можно и в деревне, просто там это происходит, так сказать, без шика. Но именно город дает возможность заблудиться и потеряться. Он опасен для человека, который не стоит твердо на ногах, не имеет законченного представления о добре и зле.

Выстроить стену или Новый Иерусалим?

Получается, что все проблемы происходят от того, без чего человек человеком быть не может, – от свободы.

Понятно, что наркотики должны быть запрещены, сигареты – уже запрещены, тогда как куда более опасный алкоголь все равно распивают на любой лавочке. Но мы – христиане, и у нас есть определенные правила, которые тоже можно посчитать ограничением свободы.

Боязнь свободы может заставить нас построить стену, за которой мы спрячемся от города, но будет ли это спасением? Давайте перечислим возможности, которые предоставляет нам город: христианское общение, возможность выбрать храм, найти служение по душе, хорошее качество образования и возможности для развития личной культуры, чувство полноты жизни.

В Москве есть множество музеев, театров, проходят интереснейшие выставки. То есть город предоставляет нам море возможностей для самосовершенствования и преодоления одиночества.

Можно найти себе дружную общину. Можно, в конце концов, просто погулять по городу и вспомнить, какой он красивый.

Именно в больших городах появляются прекрасные возможности для зарождения волонтерства. Девочки из фонда «Вера», с которыми я часто общаюсь, сутками сидят с больными детьми, и их никто не заставляет.

Можно окружить себя стеной и считать это аскезой, можно вообще уехать из города и купить домик в Дивеево, потому что «антихрист туда не дойдет», а можно победить город с помощью той же свободы, которую он нам предоставляет, и, в конце концов, сделать из города Иерусалим.

Нужно только определить свои основы – молитвенное правило, календарь постов и трапез, и тогда жизнь постепенно выстраивается.

Но при этом надо не забывать, что «правило» – это еще не молитва, а соблюдение поста – еще не пост. Вычитанное правило не должно стать чем-то самоценным, той жертвой, которую я приношу Церкви, «чтобы Бог от меня отстал», а «годовой круг постов и трапез» не должен стать тем замкнутым кругом, по которому я хожу.

Христианин не может быть несвободным. Но при этом надо помнить, что просто механически отгородиться от греха нельзя. Куда бы мы ни пошли, мы возьмем его с собой.

Свобода – один из главных даров, которые Господь вручил человеку. Свободе надо учиться. И ее нельзя терять.

– Почему, как пост – так наше общество (в том числе православные) буквально раскалывается на враждующие, не воспринимающие друг друга стороны?

– Не думаю, что пост и некое нестроение среди людей внутренне связаны между собой. Это естественное, вернее, противоестественное, но, к сожалению, привычное состояние нашего мира, когда он все время стремится к распаду, к конфронтации и к отчуждению.

Может быть, это переживается особо остро Великим постом потому, что Великий пост – это время, когда что-то должно с нами произойти, то, что поможет распад этого мира не то чтобы остановить, но, по крайней мере, как-то замедлить. По крайней мере, остановить его внутри нас, победить внутри нас. Во время поста вспоминаются слова Христа, они особенно звонко звучат во мне: Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? (Мф.5:13).

К величайшему сожалению, мы, христиане сегодняшних времен, как раз – соль, потерявшая силу. Совершенная безвкусица. Все, что мы ни делаем, все, что мы ни говорим, даже громко и ярко, даже пафосно, – все какая-то страшная, неуместная безвкусица. На этом фоне распад мира, боль мира становятся наиболее ощутимыми, потому что их нечем покрыть, нечем исцелить. Ведь соль хранит от растления, от тления, и ею должны быть мы, христиане. Но сегодня этого не происходит.

Мы видим, как мир стремительно распадается, как люди ненавидят друг друга, и мы включаемся в эту ненависть сами и ничего не можем сделать. Мы видим, что христианство не хранит этот мир, что Церковь во многих случаях кажется бессильной предотвратить кровопролитие, вразумить политиков, сказать громкое слово правды, настоять бесстрашно на истине.

Мы сами, христиане, часто ждем слов, заявлений от кого-то высокого и большого, от какого-то должностного лица: «А почему там у вас молчат?!»

Но кто будет говорить от нашего имени, если мы, христиане – священники или миряне, – обливаем друг друга помоями, изрыгаем друг на друга яд, ненависть – нелюбовь? Кто будет возвещать слово правды от нашего имени, если мы не задумываемся над словами Христа, что мы – свет мира, и что мы – соль земли.

Мы ничего не делаем, чтобы себя остановить; чтобы себя укорить; чтобы на себя посмотреть; чтобы в ответ на ненависть прозвучала молитва; в ответ на непонимание – тишина, чтобы стяжать маленький, хоть самый мизерный дух мира, чтобы на нем утвердиться и каким-то образом посмотреть в глаза ближнему. Я не говорю – в глаза Христа, потому что это нестерпимо человеку, который не умеет смотреть в глаза своему ближнему. Если мы не умеем смотреть в глаза друг другу, как мы можем думать о том, чтобы на Бога посмотреть?!

Вот это Великим постом становится очевидным. Удивительные слова звучат в молитвах первой великопостной недели и дальше: «Светодавче Господи, низпосли свет Твой и просвети сердце мое». Свет приходит, просвещает. И в свете этого сияния вдруг становится понятно, кто мы такие. И это очень болезненно. Если мы не испугаемся этого Света, если мы посмотрим на себя в этом Свете, а не на других, не на чужую неправду, а на свою собственную ложь, вот тогда, наверное, что-то произойдет.

Мы все время ждем, что политики должны принимать правильные решения, Патриарх должен говорить какие-то правильные слова, кто-то другой там, наверху, должен что-то правильное делать. А почему они должны, если мы такие? Почему кто-то за нас должен делать наше христианское дело? Мир зависит не от правильно сказанных слов, не от громко высказанных идей. Мир зависит от того, любим мы друг друга или не любим, оскудела наша любовь или не оскудела. Только это и есть признак окончания времен, о котором говорит Христос в Евангелии: когда оскудеет любовь (см. Мф.24:12).

Самые лучшие, самые красивые, самые правдивые слова ничего не стоят, если в мире есть любовь, потому что любовь побеждает. А если в мире нет любви, они ничего не стоят, потому что не принесут никакого плода, потому что мы не такие. Соль земли и свет мира – вот слова, которые надо вспомнить сегодня каждому из нас.

Не смотреть новости?

Нам кажется, что если мы не будем смотреть новости, что-то пройдет мимо нас. Людям, подверженным манипуляциям, которые легко заводятся, воспламеняются, я бы не советовал смотреть новости. Я сам такой, поэтому стараюсь не смотреть новости ни по телевизору, ни по Интернету, не входить в социальные сети. Все новости, которые произойдут, я узнаю так, как их узнавали во все времена. Если что-то случится, мы об этом узнаем.

Нельзя помешать развитию событий, противостоять им своим внутренним состоянием злобы, ненависти, отчуждения, истерики, волнения, вырывания волос на голове, тем, что человек не спит до пяти утра, смотрит одни и те же новости и не может прийти в себя. Если бы человек до четырех утра молился, я понимаю: да, этот человек противополагает духу ненависти свою любовь. Но мы же не молимся. Мы приходим в ужас, в отчаяние, в гнев, в раздражение, впадаем в страшнейшее осуждение, судим всех подряд и при этом умом понимаем: в основном новости – это пропаганда, информационная война, огромное количество недостоверных и не проверенных фактов, специально подобранные эпизоды, чтобы возбудить состояние, помутняющее рассудок, возмущающее его.

Я уже об этом как-то говорил и еще хочу напомнить, что в слове «возмущение» корень – муть, и когда мы возмущаемся, эта муть забивает весь наш рассудок, все наши чувства, помрачает нас, и мы не можем во время помутнения ни правильно мыслить, ни правильно принимать решения, ни вообще понимать, что происходит. У нас большинство людей легко возбудимы, потому что нас приручили так себя вести. Давайте перевоспитываться. Давайте отлагать информацию, которую иначе, как пропагандой, я назвать не могу, которая действительно не несет информации, а несет практически всегда искаженное представление о мире, о людях и о ситуации.

Сейчас, во время поста, давайте будем молиться, читать Священное Писание, болеть сердцем за наших братьев, которые страдают на Украине; болеть сердцем за ситуацию, которая, не дай Бог, обернется кровопролитием и может сильнейшем образом изменить картину мира и картину нашего будущего. Поэтому, я думаю, если наши сердца об этом болят, то новости нам не помогут. Нам надо просто об этом искренне молиться и быть с Богом, и прежде всего, уделять внимание тому, чтобы наш внутренний мир соответствовал нашей молитве. Если наш внутренний мир не соответствует тому, о чем мы просим, то наша молитва будет бессильна.

Если мы понимаем, что в этом мире сейчас что-то может измениться благодаря помощи Божьей и милости Божьей, давайте дадим Богу шанс изменить что-то и в нас самих. А если мы просто смотрим новости, переругиваемся и изрыгаем на все что угодно ненависть и наше отчаяние, то от этого ничего не изменится, ровно ничего. Мы, можно сказать, сами становимся внутренним топливом, разжигающим недоброе состояние мира, потому что наши страсти кипят и мир сам начинает разжигаться вместе с нами.

А нам бы успокоиться, нам бы примириться, прежде всего примириться с Богом, с самим собой примириться и наконец-то начать молиться, по-настоящему, глубоко, сокрушенно взирать на самих себя и понимать, что мир рушится не только потому, что нами руководят дурные политики, что люди алчны и жадны, что в мире все построено на каких-то совершенно прагматических вещах, но еще и потому, что мы, христиане, ничего не можем сделать.

Мы не можем поменять мир. Мы даже не можем изменить ситуацию порой внутри семьи. Мы ждем, что мир будет меняться помимо нас. И мне кажется, что сегодня, во время поста, надо задуматься о том, чтобы начать изменять ситуацию. Изменять здесь и сейчас, где я нахожусь: со своими близкими, со своими детьми, со своими родителями, со своими сослуживцами, со своими друзьями. Меняй, меняй, меняй. Старайся. Пусть у тебя ничего не будет получаться. Не жди от других. Но если ты не будешь постом ничего менять, то мир тоже не будет меняться к лучшему. И скоро его не станет. Он погребет под своими обломками все.

Это чувство приближающейся беды, к сожалению, не может сегодня не охватывать всякого мыслящего и чувствующего человека. На это надо отвечать. Мы же не можем убежать в Пензенскую область и копать себе катакомбы, мы не можем скрыться на Мальдивах от приближающейся беды, потому что она вот, уже здесь, стучится в дверь. Ну, значит, сохрани от этой беды то, что ты можешь сохранить на расстоянии вытянутой руки.

– Все мы с напряжением смотрим и читаем новости и – ругаемся. С родственниками, друзьями, «френдами» в социальных сетях. С теми, кто не разделяет нашу точку зрения на события. Что делать, как в такой напряженной информационной ситуации сохранить себя, сохранить отношения с близкими, знакомыми и незнакомыми людьми?

– Война начинается не с того, что люди принимаются друг в друга стрелять. Она начинается именно с того, что какие-то убеждения, всплески сознания, новости затмевают людям разум, и они перестают видеть главное в тех, кто находится рядом с ними, перестают понимать, что в человеке, который рядом или не рядом, условно говоря, «по другую сторону баррикад», гораздо больше того, что можно любить, чем ненавидеть.

И с нами сейчас происходит страшное, когда мы перестаем видеть в ближнем главное, глубинное, настоящее. В итоге – сатана правит бал. Мы даем такой повод радости для бесов, повод для их разгула – во время нашей Пасхи, когда говорим кому-то «Христос воскресе!», а при этом в Фейсбуке пишем страшные слова про других людей и радуемся тому, что кто-то кого-то «замочил» и тому подобное. Ад торжествует.

Когда Святейший Патриарх Кирилл призывает всех к миру, к недопущению насилия, к недопущению того, чтобы кто-то взял в руки оружие, когда священники, иерархи просят людей не безумствовать, остановить кровопролитие, мы разжигаем его внутри себя. Оказывается, мы хотим кровопролития.

У нас нет желания просто взять и остановиться, перестать плескать друг в друга серной кислотой слов, эмоций, негодований. Нет желания просто понять, что в этой ситуации, когда люди ненавидят друг друга, не может быть правой стороны. И победителей в этой схватке между нами, внутри нашей семьи, внутри того же сообщества в Фейсбуке, никогда не будет. Мы все разделены не по принципу «хороший» или «плохой», а по принципу сатаны: «Разделяй и властвуй, глумись над христианами, которые так ненавидят друг друга».

Мне горько все это слышать, горько переживать. Я, конечно, смотрю новости в Интернете, социальных сетях, но заставляю себя не читать комментарии. Слежу за событиями, но все время пытаюсь после информации о какой-то трагедии, беде обращаться сердцем к Богу, понимая, что мир лежит во зле. Мы, христиане, должны остановиться, измениться, перестать друг друга шельмовать и клеймить, должны обратиться к молитве, о врагах в том числе (т.е. о тех, кого мы считаем врагами). Иначе – полное забвение о Христе, о любви, о прощении, да просто о разуме, который Господь нам даровал.

Давайте попробуем мысленно поменяться местами друг с другом, просто взять и поставить себя на место того, чью позицию я не разделяю, и постараться посмотреть на мир его глазами. Стать на сторону тех людей, чья позиция мне кажется совершенно неприемлемой, ужасной. Хотя бы для того, чтобы почувствовать, почему этот человек смотрит на меня так. А его я попрошу встать на мою позицию и понять, почему я на него смотрю именно так. Может быть, тогда мы и перестанем с ненавистью смотреть друг на друга.

Иного способа не вижу. Гражданская война началась, и она развязана не какими-то сторонними политическими силами, а нашим внутренним разрывом со Христом. Мы встали на сторону врага, сдали свои позиции. Имя врага – сатана. И если в таком положении мы можем говорить «Христос воскресе!» – это звучит как кощунство.

Надо прекратить кровопролитие, услышать пастырские слова Патриарха, которые обращены не только к людям с оружием, они должны быть услышаны нами. Их нужно услышать мужьям и женам, друзьям, членам одной Церкви, одного прихода, которые ссорятся, обсуждая политику, – вывесите белый флаг, прекратите воевать друг с другом. Только мир, который мы можем создать внутри себя и около себя, может что-то остановить.