История запрещенных книг в Западной церкви от начала XVII в. до настоящего времени²

В 1884 г. вышел первый обширный том сочинения немецкого профессора Генриха Рейша под заглавием «Index der verbotenen Bücher»³, а в прошлом году (1885) появился еще более обширный второй и последний том того же сочинения⁴. Поставляем себе задачей познакомить читателя с содержанием второго тома сочинения Рейша об индексе. Мы, впрочем, не имеем в виду излагать содержания указанной книги в том порядке и последовательности, как оно изложено в этой последней; в таком случае наша статья, при ее краткости, была бы лишь обширным конспектом содержащегося в книге, причем внимание читателя крайне утомлялось бы и характеристика книги достигалась бы лишь в малой мере. Поэтому, оставляя в стороне цели чисто библиографические, мы воспользуемся содержанием книги лишь как материалом для церковно-исторического этюда, который давал бы ответ на вопросы: что такое индекс? В каких формах он обнаруживал свое действие? Какие в особенности книги подвергались запрещению в указанное время? Как относилось общество и более выдающиеся лица к явлению и т. д.

Индексом вообще называются списки книг, подвергщихся запрещению. Такие индексы в XVII, XVIII и текущем XIX столетии в католической Церкви, о которой у нас идет речь, издавались папами при посредстве так называемой индекс-конгрегации, инквизиции, а иногда через собственные буллы и бревэ, если дело касалось книг, которые требовалось запретить как можно скорее и внушительнее; затем индексы, хотя и реже, издавали испанская инквизиция, некоторые западные соборы, светское правительство некоторых стран (например, Австрии). Не видно, чтобы подобного рода индексы издавались с XVII в. университетами, как это было в XVI в. и как это делали университеты Парижский и Лувенский (в Бельгии). Индексы не прекратили своего существования и в настоящее время. Так, теперешний папа Лев XIII в 1881 г. издал индекс всех запрещенных книг от начала книгопечатания до вышеуказанного года: индекс Льва имеет 51 страницу предисловия и 352 страницы, на которых помещены краткие указания запрещенных книг. По этому можно судить, как обширен новейший индекс. Но уже в 1884 г. вышло первое добавление к нему, обнимающее запрещенную литературу самого последнего времени, до мая 1884 г.

Требование индекса заключается в том, чтобы книгу, подвергшуюся запрещению, ни один католик не имел права ни читать, ни держать у себя, ни перепечатывать, под опасением отлучения; а если у какого католика уже находится запрещенная книга, то он обязуется доставить ее или местному епископу, или инквизиции, – последняя должна такие книги сжигать.

Папа Бенедикт XIV в середине XVIII в. особой буллой определил порядок, как должна вестись процедура рассмотрения книги, подлежащей запрещению. Этот, впрочем, не новый порядок в общем сохраняется до настоящего времени. Вот этот порядок: если известная книга обратила на себя внимание вредным содержанием (с папистической точки зрения), то она вручается особому цензору в Риме, называемому квалификатором или консультантом; этот изготовляет письменный отзыв о книге с указанием мест в ней, заключающих заблуждения. Книга с отзывом посылается прочим консультантам, заведующим делом рассмотрения опасных книг, и затем все эти консультанты собираются на заседание в понедельник и составляют определенное решение. Это решение вместе с книгой посылается кардиналам, которые, в свою очередь, в среду в заседании постановляют определение о книге. Это есть заседание индекс-конгрегации. Наконец, все акты представляются папе, и от него дело получает окончательное решение. Если книга принадлежит католическому писателю, то недостаточно того, чтобы о ней сделал отзыв один консультант: если первый консультант выскажется за осуждение книги и прочие консультанты согласятся с ним, то книга с отзывом, без упоминания имени составителя отзыва, передается еще другому цензору, по определению конгрегации. Если второй консультант выразит согласие с отзывом первого, в таком случае оба мнения посылаются кардиналам. А если второй консультант выскажет мнение, что книгу запрещать не должно, то назначается третий цензор книги, которому сообщаются оба отзыва, не упоминая имен их составителей. Если этот новый цензор соглашается с мнением первого консультанта, то дело переходит на рассмотрение кардиналов, а как скоро он соглашается со вторым консультантом, тогда дело рассмотрения поручается еще четвертому консультанту, и книга с этими отзывами переходит в руки кардиналов. После того дело передается на благоусмотрение папы. Членами индекс-конгрегации, по булле того же папы, должны быть многие кардиналы; один из них именуется префектом конгрегации. Конгрегация имеет в своем распоряжении несколько консультантов, из числа белого духовенства и духовенства, принадлежащего к орденам, а также известное число доносчиков, которые указывают, что та или другая книга вредна. Если кто из числа доносчиков два или три раза сделает доносы, заслуживающие внимания в глазах конгрегации, то папа награждает его назначением в консультанты. Булла Бенедикта требует соблюдать следующее правило: если заслуживающая запрещения книга принадлежит католическому писателю высокой жизни и сделавшему себе имя в литературе, хотя бы и этой книгой, то нужно запретить книгу не безусловно, а с правом издать книгу по исправлении. Жалуются на то, замечает Бенедикт, что книги католических авторов запрещаются, не давая возможности автору защищаться. Посему определяем, чтобы о предполагаемом запрещении извещали автора, пусть он объяснится, и объяснения его цензоры и судьи должны брать во внимание. Если автор – человек известный по учености, то он не только сам лично может давать объяснение о своей книге, но и может поручить защиту книги кому-либо из консультантов. В важных случаях, по булле Бенедикта, председательское место в индекс-конгрегации занимает сам папа. Доносчики, консультанты и кардиналы индекс-конгрегации обязаны молчанием относительно дел запрещения книг. То же должна делать и инквизиция. Если секретарь сообщает замечания, сделанные на книгу, автору или его представителю, то он не должен открывать ни имени цензора, ни имени доносчика. Число консультантов булла Бенедикта не определяет. Во всяком случае, между ними должны находиться лица разных специальностей – и теологи, и юристы, и лица, сведущие в светской науке, чтобы можно было составить правильное суждение о книге, подлежащей запрещению. Консультанты и референты индекс-конгрегации должны соблюдать, по булле Бенедикта, следующие правила: они не должны думать, будто книга дается им на рассмотрение с намеренной целью – осудить ее, они должны спокойно и беспристрастно взвешивать достоинства книги; они не должны судить о книге с точки зрения определенной нации, какой-нибудь школы или ордена, а должны иметь в виду основные догматы Церкви и общепринятое учение католиков; они обязаны книгу читать всю сполна, различные места книги сравнивать между собой, неясное уразумевать из более ясного, не должны выхватывать места в книге без связи с целым, смотреть на цель, с какой говорит автор, и т. д. Появляются иногда, говорит Бенедикт, и такие книги, в которых ложные мнения или системы просто излагаются в историческом роде и не сопровождаются опровержением. Эти книги могут быть очень опасны для читателей, а потому, если трудно достигнуть того, чтобы они были исправлены и сделались полезны, вносят их в индекс.

Конечно, правила эти сами по себе могли давать гарантию, что книга, не заслуживающая осуждения, не будет осуждена; но на практике индекс-конгрегация и инквизиция держались правил нетвердо и позволяли себе отступать от них, ко вреду авторов: на это в истории весьма часто слышатся жалобы. Раньше издания правил Бенедикта и позже них можно встречать множество жалоб на невежество цензоров и их небрежность. В XVII в. в числе членов индекс-конгрегации и инквизиции, кардиналов, было мало лиц, сделавших себе имя в науке и способных вести свое дело. Так, в начале XVIII в. иезуит Добентон писал известному Фенелону: «У инквизиции так много дела и так мало людей, которые бы хотели или способны были заниматься порученным им делом, что проходят годы, прежде чем известная книга подвергнется осуждению, если она толстая». А Арнольд, французский богослов, несколько раньше писал: «Бо́льшая часть членов инквизиции – люди невежественные; если папа из уважения к ходатайствам светских властей назначает в кардиналы лиц неспособных, то по крайней мере в члены инквизиции следует назначать только таких кардиналов, кто действительно теологи». Другой писатель, Лука Голстений, сам принадлежавший к числу консультантов, в 1633 г. писал одному другу из Рима: «Здесь находится несколько ученых мужей, которые могли бы сделать много добра, если бы они видели, что их стремления находят оценку. Но здесь ценится все другое, а не наука; благодаря заговору невежественных цензоров против лучшей литературы, ученые занятия здесь не могут поднять своей головы. Недавно в индекс-конгрегации, когда речь шла об исправлении Геснеровой “Библиотеки”, один пользующийся влиянием кардинал, в присутствии меня и других лиц, очень неодобрительно отозвался о многих известных писателях, сказав: “Если бы мне нужно было выразить свое мнение относительно книжного дела, то я объявил бы, что бо́льшую часть книг в особенности гуманистических, следует сжечь, а оставить только несколько теологов, да юристов”. Представь себе, каково мне было слушать это. Я проглотил эти слова, но не осмелился выступить на защиту литературы против такого предрассудка. Но я, по крайней мере, вот что сделал, когда увидел, что те слова открывают прямой путь к погибели добрых книг: с тех пор я ни ногой в индекс-конгрегацию. Ты скоро узнаешь, что ученейшие книги Скалигера, Ривия будут запрещены. Говорю это тебе на ухо, ибо здесь без опасности нельзя высказывать жалоб на такие вещи». О жалобах на неспособность членов индекс-конгрегации отличать действительно вредные книги от кажущихся таковыми, в позднейшее время, будем иметь случай упомянуть впоследствии.

Как в прежнее время, так и в настоящее запрещением книг заведуют инквизиция и индекс-конгрегация в Риме. В 1882 г. инквизиция состояла из 13 кардиналов, в ее распоряжении находилось 25 консультантов и лишь три так называемых квалификатора. В том же году индекс-конгрегация состояла из 36 кардиналов. Между этими лицами встречаем несколько лиц, известных в науке: Гергенретера и Питру. В распоряжении индекс-конгрегации было 39 консультантов и 5 доносчиков (delatores).

Не довольствуясь деятельностью специальных органов, блюдущих за содержанием и направлением книг, католическая Церковь иногда приглашала благочестивую публику принять участие в отыскании книг, признающихся вредными, и лиц, читающих такие книги. В 1851 г. генерал-инквизитор опубликовал в Риме такой указ: мы повелеваем, под опасением отлучения, чтобы каждый в течение месяца формально донес нам, или нашему викарию, или местному епископу о тех, о ком он знает, что они сочиняют сатиры или распространяют сочинения против папы, свящ. коллегии, церковных властей или орденов, или что они сочиняют и распространяют сочинения, в которых злоупотребляется словами Св. Писания, или что они без надлежащего разрешения удерживают у себя книги, содержащие ереси или сочинения еретиков, ex professo нападающих на религию, или что они читают, печатают, позволяют печатать или каким-либо образом распространяют такого рода книги». Этот указ был прибит во всех сакристиях; кроме того, экземпляры его были розданы всем типографам, книгопродавцам, сборщикам податей, привратникам, содержателям гостиниц с тем, чтобы они в известных местах прибили указ в таком роде, чтобы всякий мог видеть и читать его. Успех этого указа инквизиции неизвестен.

Кроме того, католическая Церковь в последнее время в лице индекс-конгрегации обращалась ко всем епископам с просьбой употребить с их стороны старания, чтобы содействовать делу индекс-конгрегации. В 1864 г. индекс-конгрегация обратилась ко всем католическим епископам с воззванием такого рода: в настоящее время появляется множество книг вредного содержания, особенно мелких брошюр и газет; индекс-конгрегация завалена различного рода доносами на вредные книги и не имеет времени скоро разобраться среди громадности работы, так что иногда не успевает сделать соответствующее запрещение какой-либо особенно вредной книги; поэтому индекс-конгрегация просит епископов особенно доносить о всех книгах, которые требуют скорейшего запрещения. Известно, что католические епископы неохотно пользуются этим новым правом, и за это получают упреки со стороны ревностных ультрамонтанских писателей.

Внесение данной книги в индекс приводит иногда к тому, что запрещенную книгу предают огню, а авторы книг терпят разного рода неприятности. В одной французской духовной семинарии, около полустолетия был в употреблении учебник по догматике и нравственному богословию Луиса Бельи под заглавием «Theologia dogmatica et moralis as usum seminariorum». Однажды папа Пий IX из разговора с одним профессором вышеупомянутой семинарии узнал, что в этом учебнике проводятся взгляды на таинство брака, непозволительные с ультрамонтанской точки зрения. Вследствие этого Пий IX издал бревэ в 1851 г., которым книга была подвергнута запрещению, как заключающая лжеучение. Напрасно начальство французских семинарий просило у папы позволение хоть еще некоторое время пользоваться вышеуказанной книгой как учебником, ввиду трудности заменить ее чем-нибудь другим. Папа был неумолим. Издательница книги объявила в газетах, что она подчиняется папскому приговору и изымает из продажи сочинение Бельи. Воспитанники той семинарии, где книга была в большем ходу, со своей стороны, торжественно сожгли свой учебник, подвергшийся запрещению, избрав для этого второй день праздника Рождества Христова в 1852 г. Газета «Le Monde», описывая это событие, заявила, что в этом случае семинаристами была повторена сцена, рассказанная св. Лукой (Деян. 19:19), душой которой был апостол Павел. Так после пятидесятилетней службы учебник Бельи нашел себе смерть в пламени костра. Самих авторов запрещаемых книг сжигать или иным чувствительным способом наказывать, разумеется, перестали, но все-таки внесение известной книги в индекс нередко сопровождается неприятными последствиями для авторов. Если книга, принадлежавшая известному духовному лицу, попадала в индекс, то об этом долго помнили; а если это самое лицо, хотя бы оно и загладило свой проступок многими прекрасными сочинениями, являлось кандидатом для замещения епископской кафедры, то ему отказывали в этом под тем предлогом, что имя его замарано. А католические профессора вследствие запрещения некоторых их сочинений лишались своих кафедр. Так было в нынешнем столетии с профессором философии Фрошаммером и Губером, автором известной книги «Философия отцев Церкви», попавшей в индекс.

Разъясняя общие условия действия индекса, наконец, сделаем замечания о том, кому и при каких условиях дается разрешение читать запрещенные папами книги. Речь, конечно, идет о католиках. В журнале «Католик» в 1862 г. замечается, что епископы могут давать дозволение читать запрещенные книги только таким священникам, которые показывают особенную заботливость о спасении душ паствы; но миряне, желающие достигнуть того же права, должны обращаться за разрешением исключительно к папскому престолу. В другом католическом журнале сказано, что епископы, обладающие правом разрешать другим чтение запрещенных книг, дают это разрешение лицам духовным, но только таким, кто отличаются познаниями и благочестием, причем дозволяется читать лишь книги, запрещенные за религиозные идеи, а не книги скандального содержания. Запрещенные книги эти лица обязаны держать под замком. Изучающим юриспруденцию, медицину разрешается читать книги, относящиеся к их специальности, а изучающим восточные и новейшие языки – лексиконы и т. д. Если епископ дает разрешение читать запрещенные книги, то он обязан заявлять, что он дарует это право на основании папского полномочия.

Обращаемся к обзору различного рода книг, запрещенных в качестве вредных с папской точки зрения. Конечно, мы не имеем намерения обозревать все книги, подвергшиеся этой каре. Мы скажем только о таких книгах, которые были запрещены при исключительно любопытных обстоятельствах, или которые сами по себе характерны для католического миросозерцания с его различными видоизменениями. Нужно сказать, что больше всего внесено было в индекс католических сочинений. Оно и понятно. Вносить в индекс сочинения протестантских писателей – нет смысла, потому что авторы от этого не переменят своей деятельности. В индекс вносились книги самого разнообразного содержания, по всем отраслям наук. Но для нас, без сомнения, интереснее всего запрещение книг богословского характера. Об этом классе запрещенных книг мы и скажем с большей подробностью.

Конечно, трудно ожидать, чтобы сочинения такого знаменитого человека, как Фенелон, французского епископа времен Людовика XIV, попали в индекс, и, однако же, так было с одним из богословских сочинений этого знаменитого прелата. Явление это замечательно по тем обстоятельствам, при каких оно случилось, а потому мы думаем остановиться на нем с особенным вниманием. В 1695 г. другой знаменитый французский епископ Боссюэ издал одно сочинение, направленное против мистицизма, в особенности против мистических произведений известной мадам Гюйон. Но этим сочинением Боссюэ остался недоволен Фенелон, и он сам написал сочинение, касающееся злобы дня – мистицизма, под заглавием «Объяснение правил святых (мужей) о внутренней жизни». Возник спор между двумя знаменитыми прелатами о том, кто из них правильнее смотрит на дело мистицизма. Каждый из них послал свою книгу в Рим к папе на рассмотрение. Фенелон кроме того просил позволения у короля отправиться в Рим и там лично защищать свое дело, но в этом ему был отказано: король был недоволен сочинением Фенелона. В июле 1697 г. Людовик отправил к папе письмо, в котором он всячески порицал книгу Фенелона, он называет ее худой, вредной, осужденной уже епископами и многими теологами. Папа в сентябре назначил исследование сочинения Фенелона. Боссюэ и Фенелон назначили специальных защитников их интересов в Риме, со стороны Фенелона таким лицом был аббат Шантерак, а со стороны Боссюэ – его племянник, аббат того же имени, и аббат Фелиппо. Эти поверенные двух епископов оказались лицами очень ловкими, так что несмотря на глубокую тайну, в какой происходили заседания коллегий в Риме, имевших дело с книгой Фенелона, они оказались знающими много об этом деле и своевременно извещали о подробностях своих патронов. В то время, когда происходило рассмотрение дела в Риме, Боссюэ и Фенелон написали целый ряд сочинений в защиту своих воззрений, старались в них вскрыть интимную сторону дела, и все эти сочинения были посланы в Рим частью в латинском переводе. Разоблачения, в какие пустился в своих сочинениях Боссюэ, много повредили Фенелону в Риме. Племянник Боссюэ писал своему дяде, что дружественные отношения Фенелона к мадам Гюйон, о которых сообщил кое-какие сведения в своих полемических сочинениях Боссюэ-епископ, произвели в папской столице больше впечатления, чем двадцать теологических аргументов. Испытание сочинения Фенелона было поручено десяти квалификаторам. Они обрели 64 положения у Фенелона, достойные осуждения. Обсуждение этих положений квалификаторами происходило в заседании 25 сентября 1698 г. и продолжалось 6–7 часов. Но заседание дало неопределенный результат. Когда присутствующие стали подавать голоса «за» и «против» Фенелона, то пять квалификаторов подали голос за осуждение книги, а прочие пять – в пользу книги. Дело рассмотрения книги перешло теперь в руки кардиналов. Эти последние в течение октября должны были изучить мнения квалификаторов и относящийся сюда материал и выразить свое суждение.

Между тем в Париже озаботились тем, чтобы заручиться мнением докторов Сорбонны против Фенелона; здесь из книги Фенелона было извлечено 12 положений, как достойных осуждения; под осуждением подписалось 60 докторов Сорбонны. Обвиняемый был убежден, что эти подписи вынуждены, и в таком роде заявлял в письме к папе. В Риме, по-видимому, вмешательство Сорбонны произвело неблагоприятное впечатление. Для защиты чистоты своего учения Фенелон хотел и решился было обратиться к Лувенскому университету и предлагал с таким же запросом из Рима обратиться к другим университетам. Мало того, он хотел было сделать донос в конгрегацию инквизиции на сочинения своего врага Боссюэ, только он желал бы это сделать так, чтобы он сам остался в стороне, как непричастный доносу. Впрочем, ни запрос о Фенелоне в университеты, ни привлечения Боссюэ к суду инквизиции не были осуществлены. 12 ноября 1698 г. начались заседания кардиналов в видах обсуждения цензурируемого сочинения Фенелона. Но дело это очень затянулось. Любопытна характеристика, какую делает Фелиппо, поверенный Боссюэ, относительно кардиналов индекс-конгрегации. Он писал: «Не должно переводить разрешение догматического вопроса в Рим: здесь люди очень невежественны и склонны к интригам. Если бы дело сначала было решено во Франции через епископов или Сорбонну, тогда здесь не осмелились бы идти против. Известно, что Франция очень учена, а римлян при их невежестве каждый догматический вопрос поставляет в затруднение. Каждый последний доктор Сорбонны лучше здешних богословов».

Неизвестно, скоро ли бы римские кардиналы распутались с вопросом о Фенелоне, если бы делу не был дан новый и очень сильный толчок со стороны. Людовик XIV в декабре того же года отправил письмо к папе, в котором он жалуется на медлительность, указывает на то, что некоторым лицам на руку такая проволочка, просит скорее покончить дело для успокоения верующих и славы его святейшества. Также одному из кардиналов, которого король подозревал в умышленной оттяжке дела, он написал грозное письмо. Король был настроен против Фенелона, и свое нерасположение к нему явно выразил в том, что в январе 1699 г. он лишил его титула воспитателя принцев и штатного содержания по этой должности. Шантерак, поверенный Фенелона, при виде этих обстоятельств, писал из Рима последнему: «Все находятся здесь под страшным впечатлением, какое положили и письмо короля, и его распоряжения; считают невозможным, чтобы Рим стал сопротивляться; по-видимому, все кардиналы решились осудить положения, извлеченные из Вашей книги, и вопрос теперь только о том, как это сделать и в каких выражениях изложить приговор».

Действительно, 17 февраля кардиналы окончили свои диспуты. Затем три дня подряд длились торжественные заседания под председательством папы, во время которых каждый из кардиналов подавал свой голос в отдельности, мотивируя свое мнение. Что книгу Фенелона до́лжно осудить, об этом все кардиналы высказались единогласно, но не был еще решен вопрос: издать ли осуждение от инквизиции или от лица папы, а если от лица папы, то через буллу или бревэ, да и как точнее сформулировать осуждение, – обо всем этом мнения разошлись. А именно, заспорили о том, нужно ли поименовать Фенелона как лицо, которому принадлежат осуждаемые заблуждения, или не поименовывать; нужно ли к каждому осуждаемому положению сделать пояснение, почему осуждается, или же произнести осуждение вообще, не вдаваясь в подробности. Сам папа Иннокентий XII после того, как он не совсем охотно решился на осуждение книги, лично склонился в пользу самой мягкой формы осуждения Фенелона. Он даже посылал от себя асессора и комиссара инквизиции к некоторым кардиналам, рекомендуя им по возможности пощадить личность Фенелона. Зная, что многие из кардиналов не разделяют его снисходительности к Фенелону, папа замечал, что если «он (папа) и грешит избытком христианской любви», то «вы (кардиналы) грешите недостатком любви к ближнему». Аббат Боссюэ писал в Париж, что кто-то сказал папе: «Нельзя осуждать Фенелона, ибо тогда пришлось бы осуждать и св. Терезу». Вследствие этого, по словам Боссюэ, папа был настолько благорасположен к Фенелону, что нужно удивляться тому, как он дозволил сделать по отношению к Фенелону то, что было сделано. Другой корреспондент писал в Париж: «Папа очень расположен к Фенелону и только потому решился осудить его, что не желал делать неприятного французскому королю». Как бы то ни было, наконец поручено было составить папский декрет против Фенелона. Но и в это время папа еще показывал колебание, как благовиднее поступить с Фенелоном. Он пришел было к мысли, что достаточно было бы сформулировать в 12-и положениях заблуждения квиетистов, в пользу которых склонялись воззрения Фенелона, и заставить Фенелона лишь подписаться под этим актом. Но это мнение папы было отвергнуто кардиналами, которые пуще всего боялись гнева французского короля. Аббат Боссюэ, узнав об этом предложении папы, испугался и сейчас же послал особого курьера в Париж, чтобы побудить короля протестовать против такого намерения. И действительно, Людовик XIV немедленно послал в Рим сочиненный прелатом Боссюэ «молниеносный мемуар». Но это было уже напрасным шагом. Потому что за несколько дней до получения этого «мемуара» папа подписал декрет против книги Фенелона, наперед совершив торжественные молитвы и раздав милостыни. Декрет был издан в форме бревэ, а не буллы, т. е. в форме более скромной и мягкой. Здесь говорилось, что книга Фенелона запрещалась во всех изданиях и переводах, так как из нее верующие знакомились с заблуждениями, уже ранее осужденными Церковью; в книге найдено было 23 положения, которые названы дерзкими, соблазнительными и оскорбительными для благочестивого слуха. Печатание, списывание, чтение и имение книги запрещалось под опасением отлучения. Фенелон узнал об этом папском декрете в марте 1699 г., в то самое время, когда он хотел в церкви взойти на кафедру для проповеди. Темой для проповеди Фенелон на этот раз взял христианское учение о покорности властям. Затем он послал папе письмо, в котором он высказал, что подчиняется папскому решению. Фенелон выставляется католической Церковью как образец покорнейшего сына этой последней.

В особенности частым и сильным карам подвергались церковно-исторические сочинения католических писателей. Самые знаменитые из числа церковных историков подвергались самым решительным нападкам и нареканиям со стороны различных цензоров книжного дела. Неприятностей за свои церковно-исторические труды не избежали даже такие историки, как Бароний, Наталис Александр, Мембург, Дюпен, Флери, Мабильон, а в более недавнее время – Геттэ, Пихлер. Скажем о тех столкновениях, какие пришлось испытать из-за своих ученых трудов Баронию, Дюпену и Геттэ.

Бароний известен многотомным сочинением, изданным с именем «Церковные летописи». Первые пять томов летописей появились в конце XVI в. и возбудили неудовольствие в испанской инквизиции. В 1594 г. Бароний писал к своему другу Антонию Талпе: «С разных сторон доходят до меня слухи, что будто инквизиторы в Испании запретили мои сочинения. Но я надеюсь на защиту самого папы, который с одобрением относится к летописям. Мне обещает поддержку и префект индекс-конгрегации в Риме. Я слышал, что испанские инквизиторы безо всяких оснований вносят в индекс, кого вздумается; на это все жалуются». Однако с первыми томами летописей в Испании не случилось ничего неприятного. Не так было, когда появился одиннадцатый том Барониевых летописей. К этому тому был приложен трактат о сицилийской монархии, который не понравился в Испании своим резким тоном. Вице-король Сицилии, находившийся под властью испанских государей, обратился с двумя жалобами на Барония – к папе и к собранию кардиналов и требовал запрещения исторического труда Барония. Последний защищался, указывая на то, что трактат о сицилийской монархии напечатан с разрешения папы и одобрен до печатания многими кардиналами. Самому испанскому королю Филиппу III Бароний писал: миряне должны считать делом опасным осуждать такое сочинение, которое получило одобрение от апостольского престола. Далее он замечал: не понравившийся в Испании трактат хотя и раскрывает непохвальное о слугах короля, но о самом короле говорит с уважением. Но все это не избавило Барония от неприятностей. Летописи Барония одновременно печатались в различных городах, между прочим и в Антверпене. Но антверпенский издатель летописей напрасно просил дозволения у испанского правительства (Голландия была подвластна Испании) отпечатать в полном виде одиннадцатый том летописей; правительство не разрешало. Издатель ввиду этого просил разрешения у Барония напечатать том без трактата о сицилийской монархии. Но Бароний находил такое дело оскорбительным для своей чести. Он писал издателю: или печатать том целиком, или же совсем не печатать. «Это неслыханное дело, – писал Бароний, – чтобы обезображивать книгу, уже напечатанную с папского разрешения; принадлежащую перу кардинала Римской церкви (Бароний был кардинал) – обезображивать в угоду царствующих особ». Тем не менее том летописей в Антверпене был издан без оспариваемого трактата.

Но на этом дело не окончилось. В 1610 г. король Филипп III издал указ, коим запрещалось распространение одиннадцатого тома: за распространение (т. е. продажу) этого тома на первый раз взималось 500 гульденов, при повторении проступка благородные лица подвергались пятилетней ссылке, а лица прочих сословий обрекались на каторжные работы на галерах. Подобными же наказаниями угрожаемо было и тем, кто в течение двадцати дней не представит книгу для экспургации (т. е. для очищения ее от ошибок). Указ мотивирует запрещение сочинения тем, что кардинал более говорит в трактате (о сицилийской монархии) как обвинитель, нежели как историк, употребляет выражения, которые неприличны в его звании, показывает незнание исторической истины и т. д. Двенадцатый и последний том Барониевых летописей тоже вызвал нарекания на автора, но уже в самом Риме. Здесь многим не понравилось то, что автор отрицал историческую достоверность так называемого «дара Константинова» папе, т. е. доказывал легендарность известий, будто Константин Великий подарил папам на вечное владение Рим, почему сам и создал себе новую столицу. В современной нам науке история «дара Константинова» не пользуется ни малейшим значением. Но не так было во времена Барония. Беллармин в письме к Баронию от 9 апреля 1607 г. писал: «Однажды папа в собрании консистории сказал мне: я слышал, что Бароний отвергает известия о “даре Константина”. Я отвечал, – замечает о себе Беллармин, – что история эта неосновательна, Бароний осуждает тех, кто слишком много цены придает этой истории, как будто бы без этого “подарка” Церковь должна бы погибнуть. На это его святейшество мне сказал: все канонисты считают известия о “даре” достоверными, и потому я желаю, чтобы на этот факт не было нападения». (Действительно, в конце XVI в. насчитывают 22 канониста и 72 юриста, которые высказывались в пользу достоверности «дара Константинова».) Протесты против 12 тома остались, впрочем, без последствий.

О Дюпене известно следующее. В 1691 г. появилось пять томов его церковно-исторического сочинения «Новая библиотека церковных писателей». Сочинение вызвало неудовольствие в Париже. По требованию Боссюэ, Сорбонна назначила комиссию для рассмотрения сочинения. Один из бенедиктинцев составил критическое сочинение против Дюпена. Дюпен отвечал бенедиктинцу. Но этот ответ еще менее понравился Боссюэ, чем само сочинение Дюпена. Он, Боссюэ, послал канцлеру Бушера́ два мемуара, в которых оспаривал многие историко-догматические взгляды Дюпена, порицал его описание Третьего и Четвертого Вселенских соборов и объявлял, что труд Дюпена до́лжно запретить или же, по крайней мере, автор должен отказаться от своих взглядов. Известный Расин, родственник Дюпена, и некоторые другие лица вступились за автора и старались смягчить оппонента. Действительно, Дюпен объяснился с Боссюэ, и дело пока замолкло. Но теперь выступает на сцену архиепископ Парижский; в апреле 1693 г. он издает циркуляр, в котором говорилось: первые пять томов труда Дюпена рассмотрены четырьмя докторами Сорбонны и мной самим; труд автора должен быть запрещен, так как он заключает в себе места ложные и дерзкие, способные ослабить авторитет канонических книг и некоторых членов Символа веры; кроме того, автор оскорбительно судит о Вселенских соборах, апостольском папском престоле, отцах Церкви. Канцлер запретил продажу сочинения Дюпена. В том же году пять томов сочинения Дюпена были внесены инквизицией в число запрещенных. Дюпен продолжал, однако же, свой труд и выхлопотал себе разрешение у канцлера печатать продолжение, но под другим заглавием, несмотря на протест архиепископа Парижского. Впоследствии запрещение было распростерто на все сочинение Дюпена и внесено в индекс. Сам он несдобровал. Папа Климент XI пожаловался на Дюпена французскому королю, и последний изгнал Дюпена из отечества. Сделав это, король приказал сказать папскому нунцию, что он так поступил с этим доктором, чтобы доставить удовольствие его святейшеству – папе. Папа особым бревэ похвалил короля за ревность к католической Церкви.

Расскажем также о недавнем запрещении церковно-исторических трудов французского аббата Геттэ. В 1852 г. вышли в свет первые семь томов «Истории Французской церкви», составленные аббатом Геттэ. 42 французских епископа более или менее одобрили и похвалили труд. Но кардинал Гуссэ сказал автору: «Вы проводите антиримские тенденции, обратите на это внимание. Если вы не будете расходиться с нами, то в этом вы не раскаетесь, а если нет, то мы раздавим вас». Когда Геттэ узнал, что его сочинение запрещено папой, он жаловался на то, что, вопреки правилам папы Бенедикта XIV, ему наперед не было сообщено, в чем заключаются его ошибки, и просил, чтобы ему показали замечания консультанта, вследствие которых состоялось запрещение книги. Но его просьба не была уважена. Некоторые ультрамонтанские газеты объявили Геттэ бунтовщиком, так как он не изъявил покорности в отношении к папскому запрещению книги; Геттэ написал было объяснение по этому поводу и напечатал его, но, по желанию архиепископа Парижского, изъял из продажи это свое объяснение. В 1854 г. архиепископ потребовал, чтобы Геттэ выразил согласие подчиниться запрещению; Геттэ послал ему объяснение, но оно не удовлетворило архиепископа. После того, как были запрещены первые семь томов «Истории Французской церкви», автор сам послал 8 и 9 тома той же «Истории» префекту индекс-конгрегации, а 10 том – нунцию. Так как автору не было сообщено, что найдено соблазнительного в его книгах, то он послал в Рим проект изменений, какие он намерен был сделать в своем сочинении. Но на это ответа не последовало. В 1885 г. были запрещены 8–10 тома аббата Геттэ. Об остальных томах в индексе нет упоминания. – Когда Геттэ представил свое сочинение в Академию (наук) для соискания Гоберовской премии, то Десальванди прямо объявил автору, что его сочинение не может получить премии, так как это значило бы выразить осуждение против индекс-конгрегации. Книгопродавцы братья Гюйо в Париже, у которых книги Геттэ были на комиссии, объявили подчинение индексу и отказались продавать сочинение Геттэ; за это названные книгопродавцы получили от папы в награду золотую медаль (но вскоре обанкротились). Парижский коммерческий суд со своей стороны объявил, что договор автора, пишущего религиозные книги, с книгопродавцом нужно считать уничтоженным, как скоро книга попала в индекс. В 1853 г. провинциальный собор в Бордо сам от себя запретил восьмой том сочинения Геттэ, который тогда еще не был внесен в индекс, и воздал хвалы как благоразумию христианских книгопродавцов, так и мирским судьям за вышеуказанный их поступок. Впоследствии вошли в римский индекс как журнал, который издавал Геттэ, так и другие его сочинения. Известно, что Геттэ под давлением несправедливостей со стороны римской курии покинул католическую Церковь и присоединился к нашей Православной Церкви.

Даже встречались попытки со стороны папской курии наложить запрещения на такие церковно-исторические сочинения, как «Acta sanctorum» болландистов и сочинения знаменитого французского церковного историка Тильмона. На Тильмона сделал донос папе один ораторианец, недовольный тем, что его подвергал критике этот историк, объявляя его самым вредным писакой. Папа приказал подвергнуть сочинения Тильмона строгому рассмотрению. Дело грозило опасностью для автора. Но за него заступилось несколько лиц. Прежде всего один из цензоров в Риме, имевших участие в индекс-конгрегации, Фонтанини, представил папе докладную записку следующего содержания: «Некоторые лица добиваются запрещения сочинений знаменитых писателей просто потому, что эти писатели относительно спорных вопросов, каковы вопросы философские или не относящиеся к религии, или исторические, судят не так, как хочется другим. Такого рода запрещения могут навлекать насмешки на декреты апостольского престола, вредить науке и поставлять в смущение ученых мужей. Кроме прочих сочинений, в настоящее время сделались предметом клевет труды Тильмона, его “Мемуары, касающиеся истории Церкви” и “История императоров”, но эти произведения с давнего времени приобрели уважение у католиков. Сам Тильмон был очень добрый католик, благочестивое духовное лицо и один из скромнейших и ученейших писателей, какие только существуют. Его сочинения очень полезны для Церкви, их хвалят католики, а еретикам они очень неприятны. Некоторые мужи, которым дорога честь Рима и сердцу которых близко лежит истина, беспристрастно исследовав сочинения Тильмона, благопочтительнейше имеют честь доложить вашему святейшеству, что запрещение этих сочинений не принесет славы Риму, а напротив, вызовет смущение и возбудит общее недовольство... Если книги переданы цензорам на рассмотрение, то это уже значит, что они осуждены. Но не все цензоры, хотя быть может и учены в других отношениях, основательно знакомы с теми вопросами, о коих идет дело у Тильмона. Здесь нет никого, кто мог бы защищать автора, а цензоры по самой своей обязанности более склонны обвинять его, и, конечно, для них не составит большого труда найти у автора что-либо достойное осуждения; цензоры находят, что книги им даются для того, чтобы отыскать в них заблуждения, а не для того, чтобы защитить автора, они даже считают это средством отличиться». Кроме того, сделавшийся впоследствии кардиналом Пассионеи представил папе еще докладную записку от своего лица и от лица других римских ученых, а равно также и другие влиятельные особы делали представления папе в пользу Тильмона. Ввиду этого папа приказал прекратить дело.

Весьма значительным нападкам подверглись во второй половине XVII в. издававшиеся в то время «Acta sanctorum» болландистов – весьма важное церковно-историческое сочинение. В то время только что появилось описание в этом труде жизни и деятельности святых, относимых по календарю к марту месяцу. Этим отделом обширного труда болландистов оказались недовольны члены ордена кармелитов, так как здесь между прочим доказывалось, что происхождение ордена кармелитов не восходит выше XII в., тогда как члены указанного ордена изъявляли притязание на глубокую древность происхождения их ордена. Некоторые из кармелитов вступили в ученую полемику с авторами «Acta sanctorum» и старались найти в издании множество погрешностей, опасных для чистоты веры. Так, полемисты указывали, что болландисты отвергают предание о Веронике, не допускают подлинности икон, выдаваемых за написанные евангелистом Лукой, отвергают подлинность краеобрезания (praeputium) Христова⁵ в Антверпене; кроме того, ставили в укор болландистам то, что они отвергали двадцатипятилетнее епископствование апостола Петра в Риме, пребывание Лазаря, Марии и Марфы в Провансе, миссионерскую деятельность Дионисия Ареопагита в Париже, его мученичество и подлинность приписываемых ему творений, крещение Константина Великого папой Сильвестром, «дар Константина» папе, происхождение Символа (Quecunque) от Афанасия; было выражаемо недовольство на болландистов за то, что они позволяли в труде прилагать к еретикам почетные имена, например Сальмазия называли eruditus et accuratus, Фотия – vir erudissimus, Блонделю приписывали невероятное трудолюбие, цитировали книги, вошедшие в индекс, а именно Александра Наталиса и других.

В 1691 г. испанской инквизиции было донесено, что в «Acta sanctorum» заключаются заблуждения. Вследствие этого названная инквизиция внесла в индекс 14 томов «Acta sanctorum», в которых заключались жизнеописания святых, падающих по календарю на март, апрель и часть мая. Инквизиция издала четыре декрета, во всех них запрещаемые тома признаны заключающими заблуждения, ереси или наклонность к еретичеству. В самом Риме обращено было внимание на издание болландистов. Здесь обращено было внимание лишь на один том, где помещено было propylaeum, предисловие, трактовавшее по вопросу об истории пап; между прочим речь шла тут и о некоторых папских конклавах, о которых сообщались известия далеко не назидательные. Некоторые находили, что папа должен издать по поводу этого тома столь же строгий декрет, как будто бы дело касалось Лютера или Кальвина. Рассмотрение тома перешло в руки индекс-конгрегации. Злополучный том попал в индекс в 1700 г. Но еще раньше этого в обязанность болландистам было вменено припечатывать к издаваемым ими томам, в начале и в конце их, так называемое protestatio. В этом protestatio говорилось следующее: «То, что здесь изложено, опирается на человеческий авторитет, а не на божественный авторитет римско-католической Церкви и святого апостольского престола». Такого рода протест стоит по крайней мере при первом апрельском томе «Acta sanctorum» болландистов. Известно, что громадное издание болландистов – «Acta sanctorum» – и доныне еще не доведено до конца. При папе Пие IX появился, между прочим, 12 том за октябрь, том, который вызвал неудовольствие в папской курии. Под 29 октября иезуит Виктор де Бук исследует мученичество трех святых – Евсевии, Домна и Домниона, и доказывает, что сказание об этих мучениках лишено достоверности. Об этом было донесено «конгрегации обрядов», которая при всем уважении к заслугам болландистов объявила, что аргументы против мучеников, приводимые де Буком, ничего не доказывают. Это было в 1870 г. Папа Пий IX утвердил этот декрет, назначив его опубликовать для сведения «всех занимающихся церковной историей и церковной археологией».

Каждый должен согласиться, что такие нападки римской церковной власти, как например нападки на болландистов, представляются совершенно нецелесообразными. То, что осуждается в трудах болландистов, то самое составляет непререкаемую истину для церковного историка. Но иногда папская цензура вооружается против таких церковно-исторических сочинений, которые действительно не заслуживали снисхождения и пощады. Укажем на некоторые сочинения Гардуэня и Беррюйэ, характерные для ордена иезуитов, к какому принадлежали эти писатели. В 1728 г. появилась в свет первая часть труда Беррюйэ под заглавием «История народа Божия от его начала до рождения Мессии». Каким духом было проникнуто это сочинение и каким направлением оно отличалось, об этом дает прекрасное известие известный Жан-Жак Руссо, относившийся к сочинению с решительной ненавистью. Он пишет: «Негодование позволило мне купить лишь один первый том. Я не понимаю, как могли дозволить напечатать труд, так скандально написанный, как этот. Я удивляюсь, как нашлись люди, которые одобрили к печатанию книгу в такой стране, где самый строгий перевод священных книг едва позволен». Трудно представить себе, чтобы автор «не имел намерения поднять насмех все, что есть самого достопочтенного в религии». Книга под именем истории патриархов описывала их любовные похождения; автор, кроме того, скептически относился к мессианским пророчествам. Книга была запрещена индекс-конгрегацией. Тем не менее она была переведена с французского языка на итальянский, немецкий, польский, испанский. Папа запретил даже все сочинения, которые занимались разбором этого скандального произведения. Но иезуиты как будто бы ничего этого и не знали. По смерти своего собрата – Беррюйэ – они издали в свет одно его сочинение, и в предисловии прославляли автора, как «великого человека», «ревностного защитника веры», «безбоязненного исповедника» и пр.

Не менее отличился другой иезуит, знаменитый издатель «Деяний соборных» Гардуэнь. Некто Даниель Гюэ сказал о Гардуэне: «Сорок лет он работал над тем, чтобы уничтожить свою репутацию ученого человека, и ему, однако же, этого не удалось». Гардуэнь, между прочим, написал сочинение «De nummis Herodiadum», а также «Numismata saeculi Constantiniani»; в этих и некоторых других сочинениях он развивает следующие мысли: богослов имеет только три достоверных источника – Вульгату (причем, латинский текст Нового Завета он считает за оригинал), акты Тридентского собора и устное Предание; греческий же библейский текст, писания отцев Церкви, акты древнейших соборов, а также бо́льшая часть сочинений классических писателей – сфабрикованы скопищем негодяев в XIII и XIV веке. Кроме того, Гардуэнь держался того оригинального догматического воззрения, что будто бы Логос лишь со времени воплощения стал Сыном Божиим. Странно то, каким образом могли появляться такого рода сочинения из среды иезуитов, когда по правилам этого ордена ни один член его не имеет права издавать книг без соизволения орденского начальства. Книги Гардуэня были запрещены. Когда было предложено Гардуэню выразить свое отречение от воззрений, проводимых в его книгах, то он сделал это в следующих двусмысленных словах: «Я осуждаю в моих книгах, что осуждают в них другие; именно то, что я говорю о безбожном скопище людей, которые назад тому несколько столетий сфабриковали большую часть тех церковных и классических произведений, кои до сих пор считаются древними. Я обещаю ничего не писать и не говорить, что противоречило бы этому отречению».

Обозревая католические богословские сочинения, подвергавшиеся запрещению, мы считаем небезынтересным остановиться своим вниманием на серии запрещенных католических книг, касающихся мариологии, или учения о Богородице Марии. Этот класс сочинений привлекает наше внимание в двояком отношении: с одной стороны, здесь мы видим, как католическая Церковь была непоследовательна в своих запрещениях книг, а с другой – до каких крайностей доходила мариология в этой Церкви.

В 1439 г. Базельский собор издал определение, коим предписывалось всем католикам исповедовать учение о безгрешном зачатии Марии Девы (immaculata conceptio). В соответствии этому в Сорбонне в том же столетии каждый докторант должен был клятвенно обещать защищать это учение (а противоположное учение объявлять лживым, безбожным и нечестивым). В Риме, естественно, не признали значения определения Базельского собора, так как собор собрался в противность воле папе. Вообще папы долго изъявляли свое неудовольствие на тех, кто провозглашал в сочинениях immaculata conceptio. Так, в XVII в. были запрещены сочинения, в которых утверждалось, что Мария зачата без первородного греха, или в которых говорилось, что те суть еретики и нечестивцы, кто думает, что она зачата во грехе первородном. В этом же столетии папа Павел V через инквизицию запретил заявление того же учения в проповедях, лекциях, тезисах и т. д., хотя и не осуждал самого учения. Известно, что ревностными защитниками этого учения были доминиканцы, поэтому папа разрешил им разговаривать на эту тему между собой, но никак не в присутствии посторонних лиц. В настоящем столетии взгляды пап на то же учение существенно изменяются, а с тем вместе запрещению стали подвергаться книги, в которых отвергалось immaculata conceptio. Папа Пий IX в 1854 г. возвел в догмат это учение. Вследствие чего в индекс стали попадать сочинения, не соглашающиеся с новоизобретенным догматом. Так, несколько патеров во Франции, Германии и Испании, писавших сочинения против immaculata conceptio, были подвергнуты отлучению. Пастырское послание такого же содержания трех епископов Утрехтской церкви запрещено инквизицией, и т. Д.

До каких крайностей и странностей доходила мариология в католической Церкви, об этом можно составить себе достаточные представления по следующим сочинениям, заслужившим запрещения. В середине XVII в. Винченцо Караффа написал сочинение, в котором говорит, что Богородица во время пребывания во храме была питаема от ангелов небесным нектаром, – что благодать Марии с первого момента ее жизни была больше той, какой обладают чистейшие из духов, – что Марию Деву нужно называть богиней (Dea). В конце того же столетия Зеферин де Сомейрэ написал другое сочинение в похвалу Богоматери, в котором утверждалось, что в таинстве Евхаристии мы принимаем не только кровь Богоматери, поскольку эта кровь находилась в плоти и суставах Христа, но даже часть крови Богоматери в собственном виде, и не только истинную плоть Ее, но и молоко. Еще нелепее было появившееся в 1628 г. сочинение иезуита Хуана Позы под заглавием «Elucidarium Deiparae». В этом сочинении между прочим раскрывалось, что зачатие Марии было чудеснее зачатия Иисуса; далее здесь автор предлагает себе такой вопрос: An Maria fuerit pater et mater sive matripater Iesu? (Была ли Мария отцом и матерью или материотцом Иисуса? (лат.) – Ред.) и отвечает: Maria paternum simul et maternum concursum praestitit ut matripater ad formationem Iesu (Мария явила (осуществила) соединение одновременно отца и матери как материотец при (для) формировании Иисуса (лат.) – Ред.); далее Поза защищал в своем сочинении такие положения: Анна и Иоаким не совершили даже и малейшего греха, по внутренней святости они выше апостолов; Мария во чреве матери питалась устами, а не так, как другие дети; тела Марии и Иисуса с момента зачатия получили кости, нервы и прочие части плоти; наконец, Поза утверждал: Maria... nunquam muliebria passa est aut fluxionem menstruam experta, или: Мария питает род человеческий своей плотью в Евхаристии. Недаром Рейш называет книгу Позы «наихудшей между многими худыми сочинениями», посвященными вопросам мариологии. Бо́льшая часть воззрений, раскрытых в вышеуказанных книгах, в 1850 г. повторил, но, конечно, в смягченном виде, католический профессор Освальд в Падерборне. Он издал сочинение под заглавием «Догматическая мариология»; здесь раскрывались такие мысли: Мария имела активное участие в совершении дела искупления; она существенно всем своим лицом, плотью и душой соприсутствует в Евхаристии.

В связи с крайними воззрениями на Деву Марию в католической Церкви появились очень странного содержания сочинения, в которых развивались удивительные мысли о родителях Богородицы – Иоакиме и Анне. В 1667 г. появилась книга под заглавием «Mater honoroficata S. Anna» – труд Фомы а-Санкт-Кирилло. В нем Анна называется бабушкой Божией, но встречались и другие дикие вещи: так, св. Анна называлась тещей Духа Святого. Иезуит Петр Спинелли в 1613 г. написал сочинение «Maria Deipara thronus Dei», в котором утверждалось, что Иоаким и Анна получили освящение еще во чреве своей матери. Иаков Империали в книжке, которая напечатана в Риме, раскрывал мысль, что Анна зачала Марию с сохранением девства, и основал братство в честь св. Анны Девы. Один иезуит в проповеди требовал, чтобы все причащались в праздник св. Анны, потому что в этот день в Евхаристии приемлют тело св. Анны. Проповедь эта была напечатана. В 1673 г. Индекс-конгрегация запретила употреблять все книги, газеты и молитвы, в которых Анна называется бабушкой Христа, или признается родственницей по крови Божественному Величию наравне с Богоматерью, или же Христос именуется внуком св. Анны. Все сочинения, в которых развивались вышеуказанные мысли о Марии Деве и ее родителях, запрещались католической Церковью, но не слишком строго. Так, не желая вводить в издержки вышеназванного Фому а-Санкт-Кирилло, индекс-конгрегация позволила ему просто написать поправку и приложить ее к книге на выходном листе.

По-прежнему, т. е. также, как и в Средние века, папы неодобрительно смотрят на перевод Св. Писания на народные языки. И в некоторых странах, например в Италии, Испании, Португалии, запрещение читать Св. Писание в переводе на народный язык строго соблюдается. Общее правило относительно этого предмета заключается в следующем: ни один перевод на народный язык не может появиться в свет без специального папского разрешения; к переводу обязательно должны быть присоединены примечания, взятые из отеческих писаний или сочинений известных католических богословов. Даже перевод, вышедший с папского позволения, добрый католик должен читать не иначе, как с разрешения епископа или духовника. Интересны мысли католических богословов, отвергающих дозволительность перевода книг Св. Писания; они рассуждают так: «Очень вероятно, что большая часть книг Ветхого Завета написана не на народном (?) языке; и совершенно несомненно не на этом языке написаны почти все из новозаветных писаний. Матфей написал свое Евангелие по-еврейски, следовательно, на таком языке, на котором иудеи уже не говорили более со времени плена Вавилонского, когда у них образовался другой язык, близкий к сирийскому и халдейскому. Марк, Иаков, Павел, последний даже в Послании к Римлянам, пользовались греческим языком, хотя этот язык большей части римлян был не знаком и был презираем иудеями. Из всего этого можно заключать, что намерение священных писателей состояло в том, чтобы народ научался религии больше из устных наставлений учителей, нежели из собственного чтения священных писаний. По этой-то причине переводы на народный язык не были известны св. отцам, которые справедливо боялись злоупотребления, к какому могло приводить пользование переводом». Папа Пий IX в энциклике 1846 г. высказывается против Библейских обществ, а в силлабусе 1864 г. Библейские общества ставит наравне с социализмом, коммунизмом и тайными обществами. Католические епископы и соборы до сих пор считают делом полезным удерживать христиан от чтения Библии в переводе. Так, архиепископ Мехельнский в 1845 г. издает окружное послание, где говорилось: «Мы возобновляем запрещение читать Библию на народном языке без позволения епископа или духовника». Утрехтский собор 1865 г. издает постановление того же рода. Сделалось предметом удивления, что в 1883 г. папа позволил патеру Курчи издать перевод псалмов (на итальянский язык) не с Вульгаты, а с еврейского оригинала, но, конечно, с примечаниями.

Для человека, принадлежащего к Православно-Восточной Церкви, конечно, очень любопытно знать, как папская цензура относится к сочинениям православно-восточных писателей. Считаем долгом удовлетворить этому законному любопытству. К сожалению, индекс очень мало занят сочинениями, написанными православно-восточными писателями, как и сочинениями, имеющими отношение к Православно-Восточной Церкви. Рейш справедливо замечает, что индекс-конгрегация проявляет чувства мачехи в отношении к указанной Церкви, т. е. мало заботится о том, что там делается. Вот главнейшее, что можно сообщить по интересующему нас вопросу. Индекс нередко запрещал издания церковных писателей древности. В начале XVII в. почему-то попали в индекс «Три диалога» Феодорита Киррского. Такой же чести удостоилось издание сочинений Анастасия Синаита. В других случаях издания патристических сочинений подвергались запрещению за те примечания и предисловия, какие делались издателями.

Из сочинений греческих писателей позднейшего времени вошли в индекс следующие: Сильвестра Сиропула «История Флорентийского собора» – запрещение последовало в начале XVII в.; Нектария, патриарха Иерусалимского, «Опровержение власти папы в Церкви» – также в начале XVII в.; издание писем Кирилла Лукариса, патриарха Константинопольского; несколько сочинений греков-униатов, например, Петра Аркудия. Очень интересно запрещение одного протестантского сочинения, касающегося святынь Киева. О книге протестантского теолога Гербиния «Священные киевские пещеры, или Подземный Киев» папа Бенедикт XIV в 1677 г., по запрещении книги, писал: «Жители Киева верят, что их город есть древняя Троя (?) и что в здешних катакомбах лежат неистленными тела Приама, Нестора (едва ли какому-либо киевлянину могло прийти в голову, что кто-нибудь их летописца Нестора перемешает с Нестором “Илиады”, как делает это папа!)... А Гербиний, – продолжает папа, – со слов какого-то русского архимандрита, напротив, считает эти тела за мощи святых, в продолжение 600 лет сохранившиеся нетленными, и старается доказать, что это дело чудесное. В Риме, – резонирует папа, – такое чудо не примут за чудо, принимая во внимание те основания, какие приводит Гербиний». Нечего сказать, папская критика киевских святынь есть мудрая критика... Из писателей Православно-Восточной Церкви новейшего времени в индексе почти никого не находится. Достойное внимания исключение составляет лишь граф Д. А. Толстой (теперешний министр внутренних дел). Его сочинение на французском языке под заглавием «Римский католицизм в России», появившееся в печати в 1864 г., через два года, в 1866 г., очутилось в индексе с редкой аттестацией: «opus praedamnatum» – с аттестацией, которая выдается в индексе лишь сочинениям самых страшных еретиков. Замечательно, что редактор индекса по невежеству принял имя автора, Димитрий, за его фамилию и поместил графа Толстого в алфавитном порядке индекса под буквой Д.

Что касается протестантских теологов XVIII и текущего столетия, то в индексе их очень немного. Очевидно, индекс-конгрегация махнула на них рукой. В индексе стоит Мосгейм, «Жизнь Иисуса» Штрауса, но нет ни имени, ни сочинений Фердинанда Баура. Зато указаны в числе запрещенных ничтожные протестантские теологические сочинения – таких несколько. К немалому удивлению знакомых с протестантской богословской литературой, почему-то в индекс внесена Реальная теологическая энциклопедия Герцога–Плитта, сравнительно неважное сочинение в ряду других протестантских сочинений. Впрочем, вообще нужно заметить, что случайность и непоследовательность составляют самую характерную черту индекса: одно здесь запрещено, другое нет, ничтожное подвергнуто каре, о важнейшем умолчано.

Еще больше случайности и меньше последовательности в индексе, когда дело касается небогословских сочинений. О небогословских сочинениях и отношении к ним индекса мы теперь и поведем речь, но по этому вопросу мы не намерены пускаться в подробности.

На философскую литературу прежнего времени индекс обращал еще довольно внимания, а на ту же литературу новейшего времени – мало. Из сочинений Декарта запрещены не все и притом с мягким добавлением: «пока автор не исправит их». Мальбранш безусловно запрещен. О Лейбнице и Вольфе в индексе ни слова. Кант запрещен только в переводе, а об оригинале индекс молчит. О Гегеле индекс ничего не знает. Но зато запрещено такое невинное сочинение, как «История философии» Швеглера, известная и в русском переводе. Конт запрещен, Литтре нет. Но во всяком случае, на философию в папских кругах смотрят очень подозрительно. Один сведущий человек во время правления папы Пия IX писал в письме из Рима: «Если здесь попадет на рассмотрение книга по метафизике, то она будет осуждена. Давно философская литература не находилась в такой опасности, как в настоящее время». Речь идет о второстепенных писателях-католиках по философии.

Историческая литература также довольно терпела со стороны индекс-конгрегации. Но запрещалось то или другое безо всякой определенной системы. Из новейших французских исторических сочинений вошли в индекс не только произведения Ренана (не говоря о богословских), но и сочинения Обэ, в которых исследуется история гонений на христиан в первые века. С одним из этих запрещенных сочинений русская публика знакома по переводу его на страницах «Православного Обозрения» (за 1880 г.). Из среды католических ученых нередко слышатся жалобы на строгое отношение папской цензуры к историческим сочинениям. В XVII в. французский писатель Арнольд писал: «Вот запретили исторические сочинения де Ту. Но очень обманываются, если полагают, что и в самом деле не будут читать их. Знание истории всегда составляло существенную принадлежность общего образования, и даже те, кто пишет в пользу Церкви, не могут обойтись без истории. Нравственно невозможно, чтобы столь основательные труды, как сочинения де Ту, перестали читать ввиду римского запрещения». Без сомнения, так же думают и католики настоящего времени.

Из естественных наук наибольшим нападкам со стороны индекса подвергалась астрономия. Когда появились воззрения Коперника на движение Земли и неподвижность Солнца, то многие сочинения, доказывающие и разъясняющие гелиоцентрическую систему, очутились в индексе, начиная с сочинений Коперника и Кеплера. Папы в своих декретах признали эту систему «опасной для веры» и весьма противной некоторым местам Св. Писания. Известен процесс Галилея. В сочинениях его римские теологи нашли частью места прямо еретические, частью по меньшей мере ложные в догматическом отношении. В индексе впоследствии не перечислялись, в частности, сочинения, защищавшие астрономическую систему Коперника, а замечалось вообще: запрещаются все сочинения, доказывающие движение Земли и неподвижность Солнца. Лишь в нынешнем столетии папская курия смиловалась над астрономией. В 1822 г. инквизиция формально объявила – в противоречии с прежними воззрениями, – что в Риме позволяется печатать книги, в которых, сообразно новейшему взгляду астрономов, рассуждается о движении Земли и неподвижности Солнца. Папа Пий VII утвердил это определение. И в ближайшем издании индекса, в 1835 г., вычеркнуты были из числа запрещенных авторов – Коперник, Кеплер, Галилей и пр. Из других отраслей естественных наук запрещению подвергалось очень немногое. По обыкновению, запрещено менее важное, а самое важное нет. В индексе, например, стоит «Зоономия» Эразма Дарвина, а сочинения его знаменитого внука Чарльза Дарвина, автора «Происхождения человека», в индексе совсем не упомянуты.

На беллетристику запрещения от индекс-конгрегации сыпались в достаточной мере, и то больше в прежние времена. Из более известных беллетристов запрещены сочинения: Дюма, отца и сына, Э. Сю, Жорж Санд, Бальзака, два романа Флобера, но произведения новейшей реальной школы – Золя и других – в индексе не обретаются. Из немецких беллетристов запрещено кое-что написанное Гейне. Новейшая английская беллетристика вся пощажена римской цензурой. Очень любопытны отношения папы Бенедикта XIV и некоторых кардиналов к знаменитому Вольтеру, как писателю-беллетристу, а не как философу. В 1745 г. Вольтер написал трагедию «Магомет», которая была запрещена в Париже, и послал экземпляр трагедии папе Бенедикту со следующим письмом: «Ваше святейшество, позвольте вам, как главе истинной религии, посвятить сочинение против основателя ложной и варварской религии. Кому, в самом деле, приличнее всего послать сатиру на жестокость и заблуждения фальшивого пророка, как не наместнику и подражателю Бога мира и истины? Дозвольте же, ваше святейшество, повергнуть к стопам вашим и книгу, и автора ее. Я осмеливаюсь просить у вас защиты для книги и благословения для автора. С чувством глубокого уважения припадаю к вашим стопам и целую их». Папа расчувствовался и отвечал Вольтеру письмом такого содержания: «Dilecte fili, salutem et apostolicam benedictionem. Несколько недель тому назад мы получили от вас прекрасную трагедию “Магомет”, которую мы прочли с величайшим удовольствием. Затем вручил нам от вашего имени кардинал Пассионеи вашу отличную поэму. Нам передано и двустишие (оно сохранилось до нас), которое вы сочинили для нашего портрета. Приносим вам чувствительнейшую благодарность за вашу доброту к нам и уверяем вас, что мы питаем достодолжное уважение к вашим столь достохвальным заслугам». Вольтер отвечал: «Черты лица вашего святейшества, находящиеся на медали, которую вы изволили подарить мне, так же хорошо отпечатлелись, как и черты вашего духа и характера в письме, которым вы меня удостоили. Кладу к вашим ногам мою смиренную благодарность. Признаю вашу непогрешимость в вопросах литературы, как и в других еще более важных вопросах». Папское письмо к писателю, «Философские письма» которого по определению Парламента были сожжены в 1784 г. и в том же году запрещены в Риме, не может не возбуждать полного удивления. В 1745 г. Вольтер послал одну свою поэму вместе с почтительнейшим письмом кардиналу Кверини. Кверини, тронутый такой вежливостью, не только отвечал автору, но и велел перевести поэму на латинский язык и напечатать. В письме к иезуитам, написанном по этому поводу, Кверини именует Вольтера «прекрасным пророком», «превосходнейшим», даже «божественным поэтом».

Запрещения не избегают даже газеты и журналы, возбудившие неудовольствия в представителях папской курии. Конечно, запрещать читать газету или журнал после того, как они появились в свет, не имеет смысла, – старых газет и журналов почти никто не читает. Поэтому в католической Церкви встречаются запрещения вообще читать такую или другую газету, как скоро она найдена вредной для сынов папской Церкви. Так, в 1871 г. папа Пий поручил кардинал-викарию Патризи, дабы он циркуляром внушил священникам в Италии следующее: эти последние обязаны вразумлять своих духовных детей, что им запрещено чтение некоторых римских газет (указано: каких именно), и что нарушение этого предписания не есть грех простительный, но тяжелый. – Иногда дается разрешение сынам католической Церкви позволение читать и вредные газеты, но с тем, чтобы в них читались лишь политический и финансовый отделы. Так, бельгийские католические епископы объявили, что они позволяют своим пасомым читать лишь вышеуказанные отделы. В феврале 1885 г. архиепископ Генуэзский воспретил своей пастве чтение итальянской газеты «Эпоха». Он обнародовал циркуляр такого содержания: издатели, типографы, продавцы и распространители этой газеты подлежат отлучению; кто купит, прочтет или другому даст прочесть хоть один номер запрещенной газеты, тот совершает смертный грех. В декабре 1862 г. апостольский викарий Люксембургский Адамес прочел с церковной кафедры пастырское послание, которым объявлялось, что издатель здешнего «Курьера» и его сотрудники подвергнуты отлучению, а абоненты, так как они подпиской поддерживают дело сатаны, лишаются таинств. Издатель жаловался на архиепископа в суде, но последний отказал ему в иске.

Ультрамонтанские писатели высокого мнения о значении и важности индекса и деятельности индекс-конгрегации. Они стараются уверить себя и других, что это дело в высшей степени полезное и нимало не стесняющее научной деятельности. В майнцском «Католике» за 1868 г. по этому поводу говорится следующее: «Индекс имеет все значение, это суд авторитета веры над приватной наукой. Это знамя непогрешимой истины. Мы не разделяем опасения, что будто индекс препятствует исследованиям католических ученых. Если проследим историю индекса, то, несмотря на случайность, которая иногда руководила им, мы признаем в нем истинно универсальный регулятор науки; и несмотря на его лаконическую краткость, индекс является красноречивейшим наставником теологии». В таком же роде отзывался Люсонский епископ Белье во Франции, в шестидесятых годах. Он писал: «Индекс не заключает в себе ни одной книги, запрещение которой не было бы мотивировано на основании общих правил. Индекс есть книга, в которой более или менее выразительно указаны все заблуждения, которые дух ереси и схизмы пытается провести при помощи вредных книг, начиная от времен апостольских до славного папствования Пия IX, – это есть книга, которая для всех образованных людей служит как бы морской картой, на которой надежной и знающей рукой указаны все без исключения подводные камни, находящиеся в безграничных морях». «Индекс, – говорит он еще, – есть несравненный Meisterstück мудрости. Благодаря ему вы знаете, какую книгу до́лжно читать, а какую не до́лжно. Между всеми критико-библиографическими книгами самой полезной, самой достопочтенной и самой авторитетной нужно считать книгу индекса. Она, эта последняя, поправляет все другие, она может заменить многие другие, а самое ее ничем заменить невозможно. Она должна находиться в каждой библиотеке. Биографы, критики и библиофилы при всяком встречающемся случае с уважением должны приводить решения и запрещения, находящиеся в этой книге». Епископ Нимский Плантье в великопостном пастырском послании в 1857 г. называет индекс-конгрегацию «престолом здравого смысла, магистратурой истины, трибуналом, перед которым открывается истинная философия».

Иначе смотрят на индекс католики, не пропитанные ультрамонтанскими воззрениями. Многие из них решительно восстают против существования индекса как явления прискорбного. Из многих голосов в этом роде приведем немногие. В 60-х гг. Руланд в заседании французского Сената говорил: «Ультрамонтанская партия имеет еще другое средство разрушить все, что есть в Церкви носящего печать свободы. Она прибегает к помощи индекс-конгрегации. Но что такое индекс-конгрегация?! Воплощение деспотизма, трибунал, который осуждает, не выслушивая оправданий. Нет ничего опаснее, несправедливее трибунала, осуждающего, не выслушивая подсудимого. И, однако же, такой трибунал может осудить епископа, заморить священника». Иные находят, что внесение книги в индекс вместо того, чтобы отнять интерес к ней, еще усиливает его. Один католик говорит: «Запретите меня, и меня будут читать. Я знаю множество книг, которые читают только потому, что они запрещены, хотя они вовсе не стоят того, чтобы их читать». Больше значения, чем мнения отдельных лиц, имеют, без сомнения, отзывы католических провинциальных соборов и коллективные заявления епископов, ибо те и другие стараются ослабить влияние индекса и свести его чуть не к нулю. Один французский церковный журнал в 60-х гг. объяснял, что для Французской церкви индекса не существует и в доказательство указывал на то, что соборы Парижский, Лионский и Клермонский (1849–1850 гг.) знают только папские конституции и декреты и не хотят знать индекса. Венский собор 1858 г. говорит в таком неопределенном виде об индексе, что видно, что в Австрии перестали придавать вес церковному запрещению книг. Один ирландский архиепископ в 1825 г. в комиссии английской нижней палаты говорил: «Индекс не имеет никакого авторитета в Ирландии; он здесь никогда не был принят, и я очень сомневаюсь в том, чтобы нашелся десяток таких лиц, которые видели бы индекс». Перед временем Ватиканского собора 1870 г. одиннадцать французских епископов заявили папе о необходимости решительного преобразования сущности индекса. Они требовали крайней осторожности при внесении книг в число запрещаемых, настаивали, чтобы индекс-конгрегация снисходительно относилась ко мнениям, хотя и соблазнительным, но не заслуживающим формального осуждения, находили неприличным осуждать книги католических писателей наравне с книгами безбожными. В то же время германские епископы заявляли папе, что требования индекса «вследствие изменившихся исторических отношений почти нигде не могут быть соблюдаемы». Голоса эти, впрочем, не оказали доныне на папскую курию ощутительного влияния. Рейш отмечает поразительный факт незнания содержания индекса даже высшим католическим духовенством. Так, в 1883 г., с ведома индекс-конгрегации, изданы сочинения такого писателя, имя которого красуется в индексе.