Акишин С.Ю. Биография профессора А.А. Дмитриевского (1856–1929) и обзор его письменного наследия

Будущий профессор родился 11 марта 1856 г. в станице Дурновской Астраханской губернии в семье псаломщика Афанасия Петровича Дмитриевского и его жены Елены Феодоровны. Отец его был малообразован и вообще, как свидетельствует сам А.А. Дмитриевский, имел слабые природные способности¹. Однако, скорее всего, именно отцом были привиты Алексею Афанасьевичу любовь к храму Божию и благоговейное отношение к поемому и читаемому в церкви. Его мать Елена Феодоровна была наделена от природы «острым умом и сильным характером», которые Алексей, несомненно, унаследовал во всей полноте. В семье Дмитриевских было 11 человек, и она не отличалась большим достатком, иногда они влачили даже нищенское существование, что, однако, не помешало пристроить троих детей, в том числе и Алексея, в духовное училище г. Астрахани.

Жизнь будущего ученого в духовном училище², куда он поступил ориентировочно в 1867–1868 гг.³, с точки зрения быта была не самой плохой: заботливые мать и отец, несмотря на бедность, старались, чтобы у их детей было все потребное для полноценной жизни и учебы. по окончании училищного курса А.А. Дмитриевский в 1872 г. поступил в Астраханскую духовную семинарию, где он был духовно близок и пользовался покровительством двух лиц духовного звания: преподавателя и священника семинарской церкви в честь преображения господня прот. Григория Григорьевича Покровского, нередко отдававшего, по словам Дмитриевского, весь свой церковный доход в его пользу, и настоятеля Знаменской церкви г. Астрахани прот. Михаила Константиновича Здравосмыслова, чьи внимание и забота имели огромное значение в жизни Алексея Афанасьевича⁴. Именно благодаря горячим советам о. Михаила Дмитриевский укрепился в желании продолжить богословское образование в казанской духовной академии, куда и поступил в 1878 г. на церковно-практическое отделение⁵.

Определяющее значение в становлении Дмитриевского как ученого сыграл его учитель в Казанской духовной академии Николай Фомич Красносельцев, позже перешедший на службу в новороссийский университет. Уже в семинарии определился главный интерес А.А. Дмитриевского – церковная археология и литургика: по свидетельству самого Алексея Афанасьевича, студенты в семинарии к нему обращались не иначе как «э, ты, литургика!!»⁶. Этой области исследования он и решил посвятить всю свою жизнь. Николай Фомич проводил с ним и с прочими студентами, по словам Алексея Афанасьевича, «...много времени в промежутках между лекциями и у себя на дому по вечерам, охотно снабжал их источниками и пособиями и нередко из собственной библиотеки, щедро и великодушно отдавал в руки неизданные материалы, почерпнутые из рукописей, и собранные им самим разного рода заметки»⁷. Эти «сердечные, истинно отеческие отношения Красносельцева к Дмитриевскому продолжались до его кончины (кончины Н.Ф. Красносельцева. – С.А.)»⁸. Более того, А.А. Дмитриевский сообщает, что вся его «шестнадцатилетняя педагогическая и учено-литературная деятельность прошла под сильным влиянием незабвенного <...> учителя Николая Фомича, который охотно и с полным сердечным участием делил со мной и горе и радости, выпадавшие на мою долю за это время, был единственным для меня авторитетным советником во всех моих научных предприятиях и планах, и самым строгим судиею всех уклонений в сторону с правой стези, им указанной»⁹.

В 1882 г. А.А. Дмитриевский заканчивает духовную академию со степенью кандидата богословия за курсовое сочинение, написанное под руководством Н.Ф. Красносельцева на тему: «Богослужение в Русской Церкви в XVI в.». Сочинение получило лестный отзыв руководителя, а сам Алексей Афанасьевич закончил академию на правах магистра: с возможностью защиты магистерской диссертации без предварительных экзаменов. Уже 20 мая того же года церковно-практическое отделение ходатайствует перед Советом КазДА об оставлении А.А. Дмитриевского при академии «в качестве приват-доцента по литургике»¹⁰. Совет постановил ходатайствовать об этом перед учебным комитетом, однако ходатайство ушло поздно, и Алексей Афанасьевич был распределен преподавателем в самарскую духовную семинарию, о чем канцелярия обер-прокурора св. синода 18 августа 1882 г. и уведомила академическое начальство¹¹. На это последовала реакция совета КазДА, просившего все же оставить молодого и перспективного ученого при академии, что в итоге и было позволено¹².

Всю осень 1882 г. А.А. Дмитриевский был занят переработкой своего кандидатского сочинения в магистерскую диссертацию¹³, защитой сочинения-диссертации pro venia legendi¹⁴ и подготовкой пробных лекций, которые должен был приготовить и прочесть каждый соискатель лекторской должности при учебном заведении. рукописные источники позволяют точно датировать время пробных лекций: 30 октября – на тему «о современном славяно-русском типике в его отношении к современным типикам греческому и болгарскому» и 3 ноября – «о генетическом методе и периодизации истории богослужения в русской Церкви». в результате на заседании совета академии от 9 ноября того же года А.А. Дмитриевский был зачислен приват-доцентом при кафедре литургики¹⁵ и допущен к чтению лекций.

На протяжении полуторагодовой преподавательской деятельности в КазДА А.А. Дмитриевский читал две дисциплины: в 1882/1883 уч. г. студентам I и II курсов «Историю богослужения в Русской Церкви», а студентам IV курса «Историю богослужебных книг»¹⁶. В отчете¹⁷ за 1883/84 уч. г. слово в слово повторяется информация из предыдущего отчета; вероятнее всего, II-му курсу Алексей Афанасьевич продолжал чтение своего предмета, а I-му начинал читать заново.

Уже 14 декабря 1882 г. церковно-практическое отделение доложило в совет академии о рассмотрении и высокой оценке Н.Ф. Красносельцевым магистерской диссертации А.А. Дмитриевского. Сочинение было признано достойным степени магистра богословия, его было решено напечатать за счет академии в количестве 300 экз., после чего должна была быть назначена дата публичной защиты¹⁸.

В начале 1883 г. А.А. Дмитриевский решает баллотироваться на должность помощника библиотекаря академии¹⁹, и 8 апреля он получает эту должность²⁰.

Спустя год после одобрения церковно-практическим отделением, 11 декабря 1883 г. состоялась публичная защита А.А. Дмитриевским диссертации на тему «Богослужение в русской Церкви в XVI в. часть 1-я». Официальными оппонентами выступили ординарный профессор И.С. Бердников и доцент Н.Ф. Красносельцев. 14 декабря того же года архиепископ Казанский и Свияжский Палладий утвердил Алексея Афанасьевича в степени магистра²¹. Вероятно, в том же году А.А. Дмитриевский, возможно, не без участия своего учителя Н.Ф. Красносельцева, подает прошение на вакантную кафедру церковной археологии и литургики Киевской духовной академии, и 16 декабря 1883 г. совет названного учебного заведения избирает его штатным доцентом указанной кафедры²².

С 1-го марта 1884 г.²³ начинается плодотворная и многообразная деятельность А.А. Дмитриевского в Киевской духовной академии, с которой вплоть до 1907 г. будет связана его жизнь. До Алексея Афанасьевича литургику и церковную археологию здесь читал П.А. Лашкарев, который, думается, так же, как и Н.Ф. Красносельцев, повлиял на становление Дмитриевского как преподавателя. В архивном фонде А.А. Дмитриевского имеются учебная программа по церковной археологии, разработанная П.А. Лашкаревым, и некоторые его работы²⁴. Вероятно, поступая в Киевскую академию преподавателем, А.А. Дмитриевский при составлении своего курса лекций руководствовался как программами, так и курсами лекций Н.Ф. Красносельцева и П.А. Лашкарева. В архиве Алексея Афанасьевича сохранились немногочисленные фрагменты лекций по общей литургике, созданные в это время и свидетельствующие о творческой переработке лекционного курса учителя Дмитриевского – Николая Фомича Красносельцева²⁵.

Кроме указанных фрагментов-автографов лекций ученого этого времени, сохранились лекции по литургике и церковной археологии в записи слушателей²⁶. В начале XX в. курс лекций по литургике был напечатан студентами на машинке для учебных нужд²⁷.

А.А. Дмитриевский был выдающимся преподавателем, располагавшим и привлекавшим для общения с собой студентов. За время преподавания в Киевской духовной академии у него написали кандидатские сочинения по литургике и церковной археологии почти 50 студентов, 7 из них переработали свои сочинения в магистерские диссертации: Афанасий Неселовский, протоиерей Корнилий Кекелидзе, протоиерей Михаил Лисицын, священник Василий Прилуцкий, Евфимий Диаковский и Николай Пальмов. Каждый из этих людей, получив от Алексея Афанасьевича искру научного поиска, продолжил заниматься наукой, опубликовав несколько работ по литургике и церковной археологии²⁸.

Находясь на службе в академии, ученый не раз предпринимал путешествия по библиотекам православного востока; целью этих поездок было максимально подробное изучение знаменитых книжных и рукописных собраний на предмет выявления неопубликованных памятников православного богослужения. так появился знаменитый трехтомник «описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного востока», принесший ученому славу «русского Гоара». В 1896 г., представив первый том «описания» в Совет Казанской духовной академии, А.А. Дмитриевский получил звание доктора церковной истории²⁹. Совет Казанской духовной академии присудил степень 31 мая 1896 г., 26 июня 1896 г. Синод утвердил ученого в степени, а 29 ноября того же года Алексей Афанасьевич был избран ординарным профессором кафедры литургики и церковной археологии (синодальное утверждение состоялось 24.01.1897).

Кроме преподавания в академии А.А. Дмитриевский принимал активное участие в работе церковно-археологических общества и музея при КДА, выполняя различные поручения: например, несколько раз Алексей Афанасьевич посещал Нежин, где изучал рукописи, церковную утварь и проч. Михайловского греческого монастыря; результаты этой деятельности были ученым частично опубликованы³⁰. На заседаниях церковно-археологического общества в период с 1884 по 1898 гг. А.А. Дмитриевский сделал 26 докладов, посвященных греческим и славянским богослужебным памятникам. После того как в 1898 г. в музее случилась очередная кража, ученый вступил в открытую дискуссию со смотрителем музея Н. И. Петровым относительно задач, стоящих перед обществом и музеем. Музей при КДА хранил внушительное количество древних артефактов и памятников христианского искусства. Алексей Афанасьевич полагал, что музей должен подчиняться исключительно преподавателю церковной археологии и литургики, и функция его абсолютно вспомогательная – дать студентам, изучающим указанные дисциплины, наглядный материал для лучшего освоения предмета³¹. Не найдя в этих своих мыслях поддержки в лице профессоров академии, А.А. Дмитриевский вышел из состава действительных членов церковно-археологического общества.

Личная жизнь Алексея Афанасьевича долгое время не складывалась. Церковное начальство, видя, что он все свободное время занимается наукой и не обзаводится семьей, решило склонить его к принятию монашества. Так, еще в 1894 г. архиепископ Казанский и Свияжский Владимир (Петров) «предложил А.А. Дмитриевскому послужить родной академии в монашеском чине, но он после нескольких часов волнений «почтительнейше» отказался»³². Тогда Алексей Афанасьевич не исключал для себя возможности принять монашество, однако планировал это сделать не ранее чем через 6 лет, после того, как побывает в Париже, Лондоне и Трапезунде и приобретет ученую степень доктора³³.

Степень доктора церковной истории Дмитриевский получил в 1896 г., и на это время падает начало его нежнейшей переписки с будущей женой – А.И. Никоновой. Анастасия Ивановна была дочерью сотрудника константинопольского посольства Ивана Никонова. Неизвестно, где они познакомились; возможно, это произошло во время одного из путешествий А.А. Дмитриевского по православному Востоку. В архиве Дмитриевского сохранилась их взаимная переписка³⁴, охватывающая период с 1896 по 1912 гг. Из писем видно, насколько были серьезны чувства между будущими супругами.

Итогом романтических отношений стало заключение брака, которое состоялось 22 сентября 1899 г. в Константинополе³⁵. Таинство Венчания было совершено в Свято-Никольской русской посольской церкви Константинополя. Его совершил настоятель церкви архим. Иона (Вуколов), которого Дмитриевский мог помнить еще студентом Киевской духовной академии. Поручителями при таинстве со стороны жениха выступили известные уже в то время византинист проф. Ф.И. Успенский и историк Б.В. Фармаковский³⁶.

Для Алексея Афанасьевича брак был поздним, супруга же его, напротив, была молода (на время заключения брака ей было 25 лет) и легкомысленна. Потому отношения постепенно стали портиться, и в 1915 г. жена подала прошение в Петроградскую духовную консисторию с просьбой «учинить <...> развод»³⁷.

В 1903 г. Алексей Афанасьевич был удостоен большой, но и вполне заслуженной чести: по рекомендации Н.П. Кондакова его избрали членом-корреспондентом петербургской Академии наук по отделению русского языка и словесности³⁸.

В 1906 г. профессора пригласили принять участие в работе Предсоборного присутствия и Синодальной комиссии по исправлению богослужебных книг в Петербурге. С этого времени на долгие годы жизнь ученого была связана со столицей Империи³⁹ и, хотя он продолжал преподавать в академии, довольно большую часть своего времени он проводил здесь. В это время у А.А. Дмитриевского появляются новые знакомые, в том числе и в высоких кругах, которые сразу же стали предлагать ученому устроиться в Петербурге. Поэтому, прослужив в Духовно-учебном ведомстве 25 лет, Алексей Афанасьевич в конце 1907 г., получив звание заслуженного ординарного профессора, оставляет службу в Киевской духовной академии⁴⁰, выходит на пенсию и посвящает себя деятельности в должности секретаря Императорского православного палестинского общества, занимая этот пост в течение 10 лет. Этому служению он отдал себя сполна: к 25-летнему юбилею им была написана монография о истории Палестинского общества; он проводил инспекционные поездки в Палестину с целью досмотра работы учреждений общества, создал целый ряд исследований, посвященных деятелям «русской Палестины». Значение деятельности Алексея Афанасьевича на благо общества оценивается учеными достаточно высоко⁴¹.

Помимо работы в должности секретаря ИППО, А.А. Дмитриевский был в течение 11 лет старостой Николо-Александровского храма в Санкт-Петербурге и членом попечительства при нем. В этом служении знаменитый ученый проявил себя как ревностный рачитель храма Божия: он заботился об иконах и росписях, украшающих храм, стремился к установлению в нем правильного знаменного пения, произносил проповеди за богослужением⁴².

В этот период А.А. Дмитриевский не раз пытался вернуться на академическую службу, но неудачно: в 1910 г. он баллотировался и был избран на вакантную кафедру греческого языка киевской духовной академии, утвержден в должности синодом, но в 1911 г. кафедра была упразднена⁴³; осенью того же года он баллотировался на кафедру церковной археологии в связи с историей христианского искусства санкт-петербургской духовной академии, но был забаллотирован Советом⁴⁴. одним из противников появления А.А. Дмитриевского в академии был прот. М.И. Орлов, на диссертацию которого в 1909 г. Алексей Афанасьевич написал резкий, разгромный и не во всем справедливый отзыв⁴⁵. вероятно, в сердце прот. Орлова затаилась обида на несправедливую критику, и когда выдался случай, он высказал свое мнение относительно кандидатуры А.А. Дмитриевского. Несмотря на то, что ученому так и не удалось вернуться на академическую службу, он в разные годы был избран почетным членом всех четырех духовных академий Российской империи: Киевской (1907 г.), Казанской (1912), Петербургской и Московской (1914).

В 1917 г. – страшном и трагичном году русской истории – Алексей Афанасьевич отозвался всем существом своей христианской души на происходящие в России политические события. Он произнес в Николо-Александровском храме проповедь, в которой со свойственной ему горячностью осудил свержение монархии и предельно емко высказался о достоинствах монархической формы правления⁴⁶.

В 1918 г. А.А. Дмитриевский принимал участие в деятельности комиссии «Константин Порфирородный», сделав на 5-м заседании комиссии 30 декабря 1918 г. доклад о рукописях Иерусалимской патриаршей и Дрезденской библиотек⁴⁷.

В 1918 г. Палестинское общество было реорганизовано, в созданной на его основе структуре Алексею Афанасьевичу места не нашлось, и ученый оказался в очень непростом положении: советской пенсии ему не было положено, должности секретаря и, соответственно, постоянного заработка он лишился. Наслышанные о бедственном положении ученого родственники стали его приглашать приехать в Астрахань, где легче можно было найти себе занятие и средства для жизни. Так, в одном недатированном письме, относящемся, вероятно, к 1918 г.⁴⁸, племянник ученого Александр Васильевич Дмитриевский пишет ему: «предполагая плохое Ваше существование в Питере, мы по общему совету решили написать вам письмо с предложением опять вернуться в Астрахань, для вас столь злосчастную, и жить у нас»⁴⁹. Однако Алексей Афанасьевич обладал одной поразительной чертой характера: он всегда охотно помогал другим и редко соглашался, чтобы кто-либо помогал ему. В уже процитированном письме его племянник задается вопросом: «Теперь, дядя, о Вас. Я говорю, что вашей помощи совершенно не ждали, мы ждали всякие плохие известия о вашем существовании. А выходит, <...> что Вы нашли даже возможность уделить и другим. Что Вы, дядя, от американского прадедушки получили наследство, или что другое? Для нас это загадка. Посылая деньги, Вы совершенно не упоминаете, служите ли Вы, живете ли Вы на продаже имущества, так сказать, проживаете свои последние крохи»⁵⁰. Зная эту черту характера Алексея Афанасьевича и нежелание быть кому-либо обузой, можно с уверенностью сказать, что в Астрахань он поехал бы, только имея несомненную перспективу трудоустройства. И, в общем-то, в скором времени такая возможность у него появилась: осенью 1918 г. новообразованный Астраханский государственный университет командировал в Москву, Саратов и Петроград своего преподавателя И.И. Солосина, в задачи которого входило провести переговоры с различными учреждениями и преподавателями университетов для привлечения последних к преподаванию в названном учебном заведении. В самом начале декабря 1918 г. Иван Иванович провел переговоры с Алексеем Афанасьевичем, получив от него согласие занять кафедру церковной истории Астраханского государственного университета⁵¹. Уже 18 числа того же месяца И.И. Солосин на заседании Объединенного совета ассоциаций Астраханского университета сделал сообщение о результатах своей командировки: кроме Алексея Афанасьевича ему удалось получить согласие приехать в Астрахань еще двух профессоров из Петрограда – К.Ф. Буткевича (на кафедру русской истории) и В.Д. Смирнова (на кафедру восточных наречий)⁵². Ассоциация приняла решение принять на службу указанных профессоров и, в случае своевременной высылки им приглашения, они должны были явиться в Астрахань в январе 1919 г.

Вероятно, Алексей Афанасьевич прибыл в Астрахань в первой половине января 1919 г., когда должен был начаться второй, весенний семестр и когда А.А. Дмитриевскому было бы удобнее всего приступить к занятиям. Однако первые документальные свидетельства о его нахождении в Астрахани относятся к началу марта 1919 г.: 1 марта Алексей Афанасьевич участвует в заседании комиссии об отделении Церкви от государства, функционирующей при Астраханском губернском исполнительном комитете⁵³.

В связи с этим астраханским периодом жизни А.А. Дмитриевского можно говорить о нескольких составляющих его деятельности: как профессора, проректора и ректора университета, как члена комиссии по изъятию церковных ценностей и как ученого.

Как уже отмечалось ранее, Алексей Афанасьевич был приглашен в университет на должность профессора кафедры церковной истории историко-филологического факультета. Однако, по-видимому, эту дисциплину Алексей Афанасьевич читал лишь в течение одного, весеннего семестра, потому как в источниках, датированных временем после 1919 г., дисциплина «История Церкви» уже не упоминается. Составленная А.А. Дмитриевским программа⁵⁴ курса позволяет судить о его структуре и направленности: Алексей Афанасьевич, вероятно, полагал, что его предмет должен иметь культурологический характер и лишь вводить в историю Церкви, а не давать систематических знаний по предмету. Представленная им программа курса состоит из трех разделов: в самом начале даются общие сведения о церковной истории как науке, о ее источниках, после чего вводится понятие Церкви и вкратце говорится о раннехристианском периоде ее бытия, гонениях, жизни христианской общины и местах богослужебных собраний; во втором разделе автор говорит о русской церковной истории, начиная с XVI в. и заканчивая временем последнего русского патриарха Адриана, книгопечатании в России и старообрядческом расколе. Приложением к этой части служит список учебников, которые лектор рекомендует при изучении этой дисциплины. отдельным, третьим разделом программы следует характеристика семинарских занятий⁵⁵.

Из факультетского отчета⁵⁶ мы можем судить об объеме часов, выделенных факультетом для чтения лекций: курс был разделен на две части – 2 часа в неделю выделялось на общую церковную историю и 4 часа – на историю русской Церкви. кроме того Алексей Афанасьевич имел 2 часа в неделю для занятия «в семинарии». Упомянутый отчет таким образом сообщает об этом: «совместно со слушателями подробно обсужден план занятий в семинарии. Семинарии и беседы на них посещались хотя немногочисленными слушателями, но, что особенно важно, всегда одними и теми же. Семинарии проходили при живом обмене мнений со слушателями по вопросам церк[овно]-исторического характера и в разъяснении некоторых недоумений и терминологии, при чтении книг по церк[овной] истории. отношение слушателей этой специальности установилось не только благосклонное, но вполне сочувственное»⁵⁷.

Во второй половине 1919 г. историко-филологический факультет был переименован в общественно-исторический, несмотря на протесты руководства университета и, в частности, А.А. Дмитриевского. В соответствии с этим была несколько скорректирована и программа преподавания на 1919/1920 учебный год; церковная история совершенно ушла из учебного плана, а вместо нее А.А. Дмитриевскому поручили преподавание трех других дисциплин: введение в общую историю (2 часа в неделю), византийско-русская история (2 часа в осеннем семестре) и русская история до конца XVII в. (по 2 часа в неделю в обоих семестрах)⁵⁸. От этих трех дисциплин сохранились лишь две программы: по византийско-русской истории⁵⁹ и по истории России⁶⁰. Программа чтений по истории Византии лишена оригинальности и представляет собой практически дословно переписанное от раздела «столкновение патриарха Фотия с папой Николаем» и до параграфа «вступление Могамета в Константинополь» оглавление известной книги г. Ф. Герцберга «История Византии»⁶¹. Указанное обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что главным источником А.А. Дмитриевского при разработке собственного лекционного курса служила книга Г. Ф. Герцберга – лучшее на тот момент пособие по истории Византии, в котором в сжатом виде излагался максимум информации, что, безусловно, было только на пользу студентам и способствовало успешному освоению учебной дисциплины. Кроме византийского раздела, в программе присутствует небольшая приписка под заглавием «Русская история»⁶², содержание которой свидетельствует о светском характере преподаваемой Алексеем Афанасьевичем дисциплины (ср. с программой по церковной истории). Чтение курса лекций по русской истории, от которого также сохранилась программа, было поручено на первых порах А.А. Дмитриевскому не целиком. Это обусловлено тем, что с самого открытия университета предмет читал приглашенный из Петрограда преподаватель К.Ф. Буткевич, а в 1919/1920 учебном году они делили курс между собой вплоть до увольнения Константина Феодосьевича из университета 1 ноября 1919 г.⁶³, после чего в течение нескольких месяцев кафедра русской истории оставалась вакантной, а продолжение чтения курса уволившегося профессора осуществлялось, по всей видимости, Алексеем Афанасьевичем. 23 мая 1920 г. А.А. Дмитриевский обратился с заявлением в совет общественно-исторического факультета «...с просьбой предоставить ему должность профессора по кафедре русской истории», что было тотчас же утверждено⁶⁴.

В связи с преподаванием истории России А.А. Дмитриевским была подготовлена записка о пользе преподавания гражданской истории⁶⁵. В самом начале записки ее автор говорит о важном научно-воспитательном значении этого предмета в курсе высшей государственной школы, ибо «знать родную отечественную историю первый долг каждого образованного гражданина, истинного сына своего отечества, любящего родину и желающего ей дальнейшего преуспеяния»⁶⁶. Основная задача для него – «ознакомить своих слушателей с особенностями родного края в историческом, этнографическом, экономическом и культурно-бытовом отношениях». Важные пособия в учебном процессе автор записки видит, как в Петровском музее, так и в созданном Секцией по охране памятников старины и искусства в стенах старинной астраханской Входо-Иерусалимской церкви музее древностей и памятников искусства местного края. В связи с этим, по мнению А.А. Дмитриевского, желательно, чтобы оба музея были прикреплены к кафедре истории на факультете общественных наук университета⁶⁷. На самом деле⁶⁷ эта идея – музея древностей как вспомогательного средства для преподавания гражданской истории – не нова. Как указано выше, в 1898 г. Алексей Афанасьевич высказывал эту же идею в споре со смотрителем Церковно-археологического музея при киевской духовной академии Н.И. Петровым. Таким образом, высказанная А.А. Дмитриевским спустя 20 лет после того спора идея та же.

К записке примыкает один интересный документ также астраханского периода, составленный А.А. Дмитриевским 27 января 1920 г. в связи с желанием его ученика по киевской духовной академии, а в то время – профессора Астраханского университета Н.Н. Пальмова открыть при кафедре истории искусств и археологии небольшой музей-кабинет истории искусств и древностей. Речь идет об «особом мнении»⁶⁸ проф. Дмитриевского на «предложение проф. Н.Н. Пальмова организовать оценочную комиссию в кабинете истории искусств и древностей»⁶⁹ для оценки вещей, приобретенных в указанный кабинет. Алексей Афанасьевич отмечает, что Н. Н. Пальмов и сотрудники кабинета «не вполне ясно и правильно понимают задачи будущего кабинета искусства и сбиваются на музей этнографии. Тов. Абих <нрзб> еще недавно с приобретением какого-то седла, а товарищ Нешмонина⁷⁰ недавно доставляла в Хозяйственный комитет кучу предметов, с памятниками искусства никакой цены не имеющими. Здесь оказались самой новейшей фабрикации <нрзб> мыльница, ручной оловянный кувшин»⁷¹. «По моему мнению, – заключает А.А. Дмитриевский, – первое место надо дать статуэткам, предметам древнегреческого и римского быта и быта народов Востока, памятникам византийской культуры и т. п., если не в оригиналах, то хотя бы в моделях, снимках, фотографиях <...>. Только в этом виде музей искусства будет выполнять свое прямое назначение – быть просветительным пособием при кафедре, а не сделается складом случайных и весьма часто даже не нужных ни для кого предметов, почему я позволяю себе считать образованную комиссию не удовлетворяющему своему важному и ответственному назначению перед наукой и университетом»⁷². Однако голос Алексея Афанасьевича не был услышан: оценочная комиссия при кабинете искусств и древностей осталась в том составе, в каком ее утвердили на заседании общественно-исторического факультета от 24 января 1920 г. ⁷³

В 1920–1921 учебном году общественно-исторический факультет был вновь реорганизован и разделен на два отделения: историко-филологическое и общественно-правовое. В связи с этим на заседании Совета факультета от 6 декабря 1920 г. было принято решение о его переименовании в «факультет гуманитарных наук»⁷⁴. Согласно распределению учебных дисциплин на факультете, у Алексея Афанасьевича кроме предметов «Русская история» и «Византийская история» появляется еще «Греческий язык»; все эти предметы входили в блок обязательных дисциплин. Однако на этом заседании самого А.А. Дмитриевского не было, потому объявил он об открытии курса греческого языка лишь на следующем заседании от 20 декабря 1920 г., на что Совет постановил: «Согласно личного заявления проф. А.А. Дмитриевского, – поручить ему чтение курса греческого языка при 1 недельном часе»⁷⁵. Однако, поскольку с 20 декабря на месяц объявлялись зимние каникулы, Алексей Афанасьевич приступил к чтению курса во втором семестре. Спустя всего месяц преподавания греческого языка ученый приходит к выводу, что для эффективного его освоения одного часа занятий в неделю недостаточно. Поэтому он на заседании от 18 февраля 1921 г. просит Совет факультета, правда, не присутствуя на заседании лично, о предоставлении ему второго часа «для чтения лекций по греческому языку». Совет пошел ему навстречу, но с оговоркой: «предоставить проф. А.А. Дмитриевскому второй час для чтения лекций по греческому языку, установив этот час вне распределения, по соглашению со студентами»⁷⁶.

Кроме чтения лекций в аудиториях университета, его преподаватели, и А.А. Дмитриевский не исключение, были нагружены «общественно-полезной работой», ездили с лекциями в разные отдаленные от Астрахани населенные пункты. в одну из таких поездок, состоявшуюся в первой половине 1919 г., на станции Сайхин, «...когда они ехали читать лекции на курсах учителей казахских школ...»⁷⁷, А.А. Дмитриевский вместе с группой других профессоров был арестован⁷⁸. Однако повод для ареста был настолько странным, что их в скором времени отпустили. В июле того же года Алексей Афанасьевич вместе с профессорами И.И. Солосиным и К.Ф. Буткевичем отправляется в Ханскую ставку «для чтения лекций по истории искусств на курсах для народных учителей»⁷⁹.

А.А. Дмитриевский при кафедре русской истории руководил деятельностью научных сотрудников указанной кафедры. За время работы Алексея Афанасьевича в университете, он «опекал» наиболее серьезно трех лиц: Е.М. Галдинскую, Н.В. Коренева и Б.М. Макарова. С ними у него складывались в целом хорошие отношения, за исключением, пожалуй, первой сотрудницы. Е.М. Галдинская 15 января 1920 г. подала заявление на заседание общественно-исторического факультета с просьбой назначить ее научной сотрудницей по кафедре русской истории. Совет пошел ей навстречу и удовлетворил ее прошение, «предоставив <...> работать в качестве научной сотрудницы под руководством проф. Дмитриевского»⁸⁰. Однако уже 23 мая того же года Алексей Афанасьевич подает заявление в Совет общественно-исторического факультета, в котором просит уволить ее от занимаемой должности: «В Совет общественно-исторического факультета заявление. Долгом поставляю довести до сведения факультета, что товарищ Галдзинская (sic!), избранная Советом в качестве научного сотрудника по кафедре русской истории, в течение года не имела со мною ни одного совещания, лекций не посещала и выехала в Петроград, не представив мне никакого отчета о своих научных занятиях по избранной специальности. в случайных своих суждениях, высказанных ею в заседаниях Совета факультета, она, по моему мнению, проявила положительную неподготовленность к научным занятиям по русской истории. В виду этого признаю справедливым освободить Галдзинскую от обязанностей научного сотрудника по кафедре русской истории и предоставить ей возможность испробовать свои силы на ином поприще, а место научного сотрудника по русской истории отдать другому лицу, фактически доказывающему свою правомочность. Профессор А. Дмитриевский»⁸¹. Его просьба была удовлетворена, а Е.М. Галдинская уволена от занимаемой должности с 23 мая 1920 г. На том же заседании Совета обсуждались итоги чтения пробных лекций соискателем должности преподавателя общественно-исторического факультета Н.В. Кореневым. В его адрес прозвучал ряд замечаний, в том числе и от Алексея Афанасьевича, отметившего, что в его построениях отсутствует самостоятельность⁸². Тем не менее, Совет высказался за утверждение соискателя в должности научного сотрудника I категории при кафедре истории с 23 мая 1920 г. ⁸³ третий научный сотрудник, занимавшийся под руководством А.А. Дмитриевского, – Б.М. Макаров. 30 апреля 1920 г. он подал заявление в Совет общественно-исторического факультета с просьбой «вступить в число научных сотрудников при кафедре русской истории»⁸⁴. Декан факультета Б.П. Яблонко и А.А. Дмитриевский высказались с большим одобрением о докладе соискателя должности, посвященном А.П. Щапову, а Алексей Афанасьевич предложил напечатать его в очередном томе «Ученых записок Астраханского государственного университета». Ему же, после положительного рассмотрения вопроса, Совет факультета поручил эту статью подготовить к печати⁸⁵.

В скором времени после начала занятий в Астраханском университете, 15 марта 1919 г. А.А. Дмитриевский был назначен временно исполняющим обязанности проректора, а с 25 мая по 11 июня того же года, по причине командировки ректора С.В. Паращука, Алексей Афанасьевич исполнял обязанности ректора университета⁸⁶. Однако, судя по протоколам заседаний Хозяйственного комитета, его полномочия в качестве ректора простирались значительно далее указанных дат: на заседании 14 августа 1919 г. он вносит как ректор протест⁸⁷; 21 сентября 1919 г. Алексей Афанасьевич в качестве ректора участвует в заседании медицинского факультета⁸⁸; 13 октября⁸⁹ и 13 ноября⁹⁰ того же года он председательствует на заседании Хозяйственного комитета. 10 февраля 1920 г. А.А. Дмитриевский сам свидетельствует, что нес «в течение года трудную и ответственную работу при совмещении 2-х должностей (ректора и проректора)»⁹¹. 3 апреля того же года ректор С. В. Паращук вносит в президиум университета предложение о временном замещении его должности, и вновь избирается для этого Алексей Афанасьевич⁹².

Должности ректора и проректора требовали от уже немолодого А.А. Дмитриевского напряжения всех душевных и физических сил. Так, в сентябре – октябре 1919 г. по запросу заместителя народного комиссара по просвещению М.Н. Покровского решался вопрос необходимости открытия в Астраханском университете общественно-исторического факультета и сохранения историко-филологического. После обсуждения вопроса на заседании совета объединенных ассоциаций от 16 сентября было решено сохранить имеющийся факультет и открыть новый, а также руководство в лице Алексея Афанасьевича сочло необходимым обратиться с письмом⁹³ в Астраханский губернский исполнительный комитет и попросить пригласить на обсуждение вопроса представителей университета А.А. Дмитриевского и И.И. Солосина. Как известно, все попытки остались тщетными, что позволило в том же году Алексею Афанасьевичу написать следующие строки: «Блаженной памяти историко-филологический факультет Астраханского государственного университета по разным причинам приковал к себе особое внимание не только среди обывателей нашего града, но и далеко за его пределами. Ныне, никем не гонимый, переименован в факультет общественно-исторический, грозит стать настоящею «притчею во языцех»»⁹⁴.

Во время ректорства А.А. Дмитриевского с ним произошел один инцидент, который, вероятно, стоил ему очень дорого во всех отношениях. В новом, 1919/1920 учебном году на общественно-исторический факультет подала заявление о приеме на работу в качестве преподавателя римской литературы Л.Ф. Завалишина и постановлением Совета факультета от 17 октября 1919 г. она была допущена до чтения пробных лекций. После прочтения лекций, на которых присутствовал и Алексей Афанасьевич, 23 декабря 1919 г. на заседании Совета общественно-исторического факультета решался вопрос об утверждении в должности Л.Ф. Завалишиной. А.А. Дмитриевский, считая, что лекции были прочитаны плохо и соискатель должности не знает предмета, пришел к выводу о несоответствии ее профессиональных качеств высокому званию преподавателя высшего учебного заведения. Поскольку он в своем мнении остался в меньшинстве, им было подготовлено и подано на рассмотрение общественно-исторического факультета «особое мнение» по этому поводу, но вопрос был вынесен на заседание совета объединенных ассоциаций, которое состоялось 16 января 1920 г. Происходящее на этом заседании напоминало скорее судилище, подобное тому, которое устроили В.Н. Бенешевичу в 1937 г. его коллеги по кафедре⁹⁵. В адрес Алексея Афанасьевича звучали различные упреки, в особенности отличился его бывший студент по Киевской духовной академии, а в то время профессор Н. Н. Пальмов, называвший ученого с мировым именем «генералом от науки», а проф. В.Б. Томашевский вообще предложил устранить проф. А.А. Дмитриевского от должности ректора⁹⁶. Тем не менее, поскольку в повестке заседания этого вопроса не значилось, его решение было отложено до следующего заседания Совета, которое планировалось собрать в экстренном порядке в ближайшее время. Однако скоро очередное заседание собрать не удалось, а спустя месяц, 13 февраля 1920 г., на очередном собрании Совета решение вопроса о лишении Алексея Афанасьевича должности ректора потеряло свою актуальность ввиду возвращения из командировки ректора С.В. Паращука⁹⁷. Тремя днями ранее, 10 февраля того же года состоялось первое в 1920 г. заседание президиума университета, на которое Алексей Афанасьевич подал прошение об освобождении его от должности проректора университета ввиду высказанного устно предложения проф. В. Б. Томашевского об отстранении его от должности ректора. Алексей Афанасьевич «привел целый ряд соображений, указывающих, с одной стороны, на отсутствие всякой логической связи между заявлением Томашевского об устранении его, Дм[итриевского], от обязанностей ректора и тем «особым мнением», которое обсуждалось в заседании Совета объединенных ассоциаций 17 янв. с. г., и, с другой стороны, на глубокую оскорбительность для него, Дмитриевского, такого предложения, опорочивающего его деятельность в качестве административного работника, <...> не подавшего своими вполне лояльными действиями поводу к каким бы то ни было нареканиям в этой сфере своей деятельности»⁹⁸. В ходе заседания выяснилось, что предложение В. Б. Томашевского «нисколько не касалось деятельности проф. Дмитриевского в качестве проректора университета» и сам «интерполлянт» письменно отказался от своего предложения, поэтому инцидент был исчерпан, а президиум университета попросил Алексея Афанасьевича «взять обратно свой отказ от должности проректора университета»⁹⁹. На этом заседании было принято еще одно важное постановление, которое несколько проясняет функции А.А. Дмитриевского как проректора: президиум поставил перед Советом объединенных ассоциаций задачу сформировать новую структуру в составе университета – Совет научно-учебной ассоциации, имеющий в своем составе собственного проректора, решение же хозяйственно-административных вопросов было оставлено за проректором университета, т. е. за Алексеем Афанасьевичем. Таким образом, можно полагать, что до этого постановления в проректорские функции А.А. Дмитриевского входило руководство как учебной, так и хозяйственно-административной частью, но после функции были разделены между двумя проректорами. На том же заседании президиума университета была дана характеристика деятельности Алексея Афанасьевича в должности проректора: «…в качестве такого хозяйственно-административного проректора проф. Дмитриевский за время своей деятельности не только не заслужил какого-либо упрека, но проявил энергию, добросовестность и большую работоспособность в несении ответственных и весьма тяжелых обязанностей своей службы»¹⁰⁰. Конечно, действующему ректору С.В. Паращуку не хотелось терять такого ответственного работника, на которого можно было во всем положиться. Проректором университета Алексей Афанасьевич оставался вплоть до его закрытия в 1922 г.

В 1920–1921 гг. университет решал вопрос с доставкой в Астрахань из Петрограда книг и учебных пособий, приобретенных университетом еще в 1918 г. впервые эта тема зазвучала и была одобрена на заседании совета общественно-исторического факультета от 19 апреля 1920 г.: проф. И.И. Солосин и научная сотрудница кафедры русской истории Е.М. Галдинская заявили о своем желании «выполнить те или иные поручения факультета (по перевозке книг и т. п.) во время предполагаемой ими поездке в Петроград»¹⁰¹. 23 апреля этот же вопрос обсуждался на заседании Совета объединенных ассоциаций, на котором А.А. Дмитриевский устно заявил о своем «желании принять участие совместно с проф. Солосиным как в поездке в Петроград и в хлопотах по скорейшему отправлению в Астрахань книг и пособий, уже закупленных ранее для Астраханского ун[иверситета]та, так и по доставке в Астрахань собственной его, Дмитриевского, весьма ценной библиотеки»¹⁰². Эту инициативу Алексея Афанасьевича было решено подкрепить поддержкой Совета общественно-исторического факультета, который на своем заседании 30 апреля, полагая полезным его участие в командировке, постановил таковую предоставить с 1 июня. Однако к 5 мая выяснилось, что, по слухам, существование самого общественно-исторического факультета находится под угрозой, а если ликвидируют факультет, то не будет надобности и в книгах. поэтому 5 мая на заседании президиума университета было решено вопрос о командировке оставить открытым¹⁰³. 7 и 10 мая состоялись экстренные заседания совета общественно-исторического факультета, на которых обсуждались вопросы предполагаемого закрытия факультета и необходимости командировки в Петроград. В результате дискуссий было решено, что командировка профессоров И.И. Солосина, А.А. Дмитриевского и преподавателя Е.М. Галдинской имеет значение для всего университета и должна состояться вне зависимости от судьбы общественно-исторического факультета¹⁰⁴. 11 мая на заседании президиума университета командировка была одобрена с 13 июня, сроком на 3 месяца¹⁰⁵. Как известно, 23 мая 1920 г. Е.М. Галдинская была «отчислена» с должности научного сотрудника, потому, вероятно, поехать в Петроград в составе делегации не могла. Неизвестно также, поехал ли в Петроград А.А. Дмитриевский. Начиная с 14 июня и вплоть до 20 октября он перестал посещать заседания президиума, Совета объединенных ассоциаций и Совета общественно-исторического факультета. Кроме того, 28 июля 1920 г. в президиум университета обратился Б.М. Макаров с заявлением о необходимости предоставить Алексею Афанасьевичу отпуск «для поездки с целью поправки здоровья в сл. Николаевскую», на которое последовало решение «разрешить проф. Дмитриевскому отпуск до начала занятий»¹⁰⁶. И действительно, в первый день занятий, которые решено было начать в новом 1920/1921 учебном году 25 октября, мы видим Алексея Афанасьевича участвующим в заседании общественно-исторического факультета¹⁰⁷. Исходя из всего сказанного можно заключить, что поехать в Петроград И.И. Солосину пришлось одному. в результате этой поездки он добился выяснения фундаментального вопроса: действительно ли есть угроза существованию общественно-исторического факультета; 17 августа телеграммой профессор сообщил, что для существования факультета нет никаких опасностей и что он выезжает из Москвы в Петроград¹⁰⁸. Уже после возвращения в Астрахань Иван Иванович на заседании совета факультета от 6 октября 1920 г. сообщил все подробности своей командировки¹⁰⁹. Судя по всему, ему не удалось привезти из Петрограда в Астрахань закупленные еще в 1918 г. книги и пособия. Об этом, в частности, свидетельствует заявление юридического кабинета петроградского университета от 15 ноября 1920 г. «с просьбой принять меры к освобождению кабинета от хранящихся в нем книг юридического содержания, принадлежащих Астраханскому университету»¹¹⁰. На заседании Совета факультета от 20 декабря было решено «просить представителя Астраханского университета в Петрограде Ивана Андреевича Кубасова перевести означенные книги в одно из помещений академии наук, где и сохранить их до весны 1921 г., когда будет командировано специальное лицо для вывоза этих книг»¹¹¹. Нам неизвестно, были ли в итоге эти книги привезены в астраханский университет.

Наполнены драматизма посвященные последним дням Астраханского университета письма Алексея Афанасьевича к русскому византинисту Федору Ивановичу Успенскому. Так, в письме от 12 марта 1922 г. А.А. Дмитриевский пишет ему: «Наш общественно-исторический факультет закрыли 1 декабря, 13 февраля покончил свое существование агрономический факультет, а 1 марта не стало и факультета естественного и университет, по кончине бытия, превратился в медицинский институт. Как проректор, я вместе с бывшим ректором профессором Паращук теперь ликвидируем дела и сдаем университет народившемуся институту. 1 апреля, а самое близкое 15 того же месяца я буду уже в чистой отставке. Что же дальше? – вот вопрос. Оставаться в Астрахани и искать себе нового места, ибо, по нынешним временам, жить без пайка нельзя, или же ехать к вам в Питер?»¹¹².

Информацию о научных занятиях Алексея Афанасьевича мы можем почерпнуть также из его писем Ф.И. Успенскому. Так, в письме от 8 ноября 1921 г. А.А. Дмитриевский сообщает: «Веду описание рукописей здешнего университета и натолкнулся на весьма любопытную рукопись «Летописец вкратце от сотворения мира, писанную иереем Матфеем Васильевым и породы калмыцкой нации», оказывается, что списатель рукописи хорошо известен в истории раскола XVIII в. под именем «черного попа Михаила калмыка», собираюсь сделать доклад в нашей ассоциации. Рукопись интересна для меня и тем, что она написана по заказу Мефодия, епископа Астраханского, над биографиею которого я работал в Синодальном архиве летом»¹¹³. Для нас в этом пассаже интересны три детали: 1) Алексей Афанасьевич летом 1921 г., по всей видимости во время воката, был в Петрограде и работал там в архиве Синода; 2) в указанном архиве он занимался исследованием жизни и деятельности Астраханского епископа Мефодия I, о котором практически ничего не было известно; 3) А.А. Дмитриевскому было поручено, либо это было его собственной инициативой, произвести описание рукописей библиотеки Астраханского государственного университета. Алексей Афанасьевич был невероятно опытен в этом, т. е. описании и издании литургических рукописей православного востока, именно этой деятельностью заработав себе славу Русского Гоара. Результатом этого стали подготовленные к печати, но так и не опубликованные сочинения, интересные как для краеведов, так и для церковных историков и филологов: солидный биографический труд об Астраханском епископе Мефодии I¹¹⁴ и описание рукописи Астраханского медицинского института «Летописец вкратце от сотворения мира»¹¹⁵.

Непосредственно к научной деятельности Алексея Афанасьевича примыкает его работа в различного рода комиссиях: по отделению Церкви от государства, по изъятию церковных ценностей – в качестве эксперта с церковной стороны, в задачу которого входило давать исторические комментарии и определять ценность того или иного предмета церковной старины и искусства. У А.А. Дмитриевского были на то полномочия от властных структур: в саму Астрахань он прибыл в 1919 г., «имея на руках мандат Петроградского главного управления музеев и Управления делами народного комиссариата просвещения на право описания и изучения церковных древностей»¹¹⁶ и был «постоянным представителем местного отдела народного просвещения по отделению Церкви от государства»¹¹⁷. Таким образом, кроме преподавательской и сугубо научной деятельности, профессор А.А. Дмитриевский занимался учетом памятников и предметов старины Астрахани и близлежащих городов и сел, главным образом для сбережения особо дорогих в историческом, культурном и общехристианском отношениях объектов¹¹⁸ от посягательств кампании по изъятию церковных ценностей. Так, к примеру, еще в самом начале своей деятельности в комиссии по отделению Церкви от государства он обратился в комиссию по градустройству с описанием Входо-Иерусалимского храма г. Астрахани, предполагая обратить особое внимание на важность для истории и культуры сохранения этого прекрасного архитектурного сооружения¹¹⁹. В связи с деятельностью Алексея Афанасьевича в работе целого ряда комиссий, по его же свидетельству, были подготовлены к печати следующие исследования:

1. Археологическое описание ризницы астраханского кафедрального собора (имеются фотографические снимки)¹²⁰;

2. Описание предметов и рукописей армянских церквей города Астрахани, католического костела и немецкой кирхи¹²¹;

3. Описание археологических предметов церквей города Астрахани¹²².

Изъятие церковных древностей и ценностей проходило во всех епархиях очень непросто, порой привлекая к себе внимание как советской печати, так и, конечно же, простого верующего народа, оказывающего сопротивление подобного рода актам. некоторые вещи удавалось спасти, но очень много древних вещей, икон, книг, утвари было уничтожено либо пропало бесследно. Алексей Афанасьевич неутомимо старался подробно описывать каждый предмет, давая ему оценку с историко-культурной точки зрения, но дальше комиссия принимала решение, что делать с тем или иным предметом церковной старины. Потому роль А.А. Дмитриевского в этой кампании была исключительно номинальной: давая рекомендации, как поступить с тем или иным предметом, повлиять на решение комиссии он практически не мог. На пике деятельности Алексея Афанасьевича, когда Астраханский университет уже был закрыт и ученый вновь оказался в положении безработного, он был арестован по нелепому обвинению в контрреволюции. Об этом А.А. Дмитриевский сообщает Ф.И. Успенскому в письме от 14 декабря 1922 г.: весной 1922 г. Алексей Афанасьевич «вместе с архиереем, духовенством и гражданами в количестве 18 человек» был «вовлечен в процесс по изъятию церковных ценностей» и в течение 6 месяцев его содержали в тюрьме под строгим режимом¹²³. Невероятной болью пропитаны строки письма, характеризующие произвол, царивший в деятельности комиссии: «Как выяснилось на суде, я был неприятен комиссии по изъятию, которая решительно разгромила все наши храмы, обнажила иконы и оголила престолы, имевшие серебряные одеяния, и которая действовала, не считаясь ни с декретами, ни с инструкциею центра, данною комиссии. Изъяты предметы XVII и даже XVI в.»¹²⁴. Весь судебный процесс освещался на страницах астраханского периодического издания «коммунист», в котором иногда со стенографической точностью передаются диалоги судьи и подсудимых¹²⁵. Процесс начался 15 октября 1922 г. в большом зале труда и продолжался в течение 3-х дней. Алексея Афанасьевича допрашивали в последний, третий день суда. В архиве А.А. Дмитриевского сохранились обвинительное заключение следователя и черновик речи ученого, которую он произнес на суде, и тезисы к ней¹²⁶. Тем не менее, несмотря на традиционные для того времени обвинения, процесс закончился благополучно и Дмитриевскому дали год условно. Как сообщает Алексей Афанасьевич, он «вышел из зала суда с полным триумфом, при аплодисментах публики и овациях студентов. последнее мое слово произвело на публику потрясающее впечатление – были истерики дам и слезы даже председателя суда»¹²⁷.

Тем не менее, из тюрьмы Алексей Афанасьевич вышел в неизвестность: астраханский университет закрыт, работы и средств для существования нет. В уже цитированном письме Алексея Афанасьевича к Ф. И. Успенскому имеется одна любопытная деталь: церковные общины, зная его бедственное существование и, с другой стороны, его образованность и церковность, предлагали ему выдвинуть свою кандидатуру для занятия епископской кафедры. Но ученый отказался. Он обращается к Ф.И. Успенскому и просит его подыскать ему в Петербурге место, куда он собирался отправиться после Пасхи 1923 г. Параллельно с этим, не получив, вероятно, ответа от Федора Ивановича, он 24 января 1923 г. обращается письмом¹²⁸ к академику Сергею Федоровичу Платонову, ответ на которое заставил себя долго ждать: только 3 апреля 1923 г. Платонов ответил А.А. Дмитриевскому и сообщил, что в Петербурге жизнь стала значительно легче, чем два – три года назад и обещал «приискать занятий»¹²⁹ для Алексея Афанасьевича. Вероятно, это письмо обнадежило А.А. Дмитриевского, и он вернулся в Петербург, где и продолжил свою преподавательскую и просветительскую деятельность¹³⁰.

Окидывая взглядом событийное наполнение жизни Алексея Афанасьевича Дмитриевского и его деятельность на протяжении чуть больше четырех лет в Астрахани (с 1919 по начало 1923 гг.), можно сделать определенные выводы. Он принимал самое активное участие в организации и руководстве учебным процессом в должности проректора и ректора, в постановке на историко-филологическом, общественном и позже гуманитарном факультетах Астраханского университета научной деятельности и, если бы не ликвидация гуманитарного образования в Астрахани в 1922 г., то, быть может, с нею были бы связаны еще несколько лет жизни Алексея Афанасьевича, несомненно давшие бы краю новые исследования по его истории. Но даже и то, что ученый успел сделать во время своего пребывания здесь, имеет огромное значение для полноты наших представлений об истории края и нуждается в скорейшей публикации и обнародовании. Его деятельность в комиссии по изъятию церковных ценностей была очень плодотворной: не многие предметы церковной старины удалось спасти, однако в рукописном фонде Алексея Афанасьевич сохранились неопубликованные работы и списки предметов церковно-культурного наследия, одно изучение которых может необычайно обогатить наши знания в области истории астраханской епархии в частности и края в целом.

В 1968 г. Б.И. Сове в статье, посвященной жизненному пути и деятельности Алексея Афанасьевича, указывал на то, что наука располагает «весьма ограниченными сведениями о научных занятиях Дмитриевского после революции»¹³¹. Однако дополнительные изыскания в частных собраниях и в архиве А.А. Дмитриевского, хранящемся в отделе рукописей российской национальной библиотеки (ф. 253), позволяют иначе посмотреть на эту проблему. В архиве ученого нами были обнаружены учебные программы по литургике¹³² и церковной археологии¹³³, которые А.А. Дмитриевский составил для последнего года преподавания на Высших Богословских курсах Ленинграда; отзывы слушателей курсов о преподавании профессором литургики и церковной археологии¹³⁴, ряд писем и почтовых карточек.

Другой важный и, без сомнения, бесценный источник для реконструкции преподавательской деятельности Алексея Афанасьевича – это дневник настоятеля Николо-Богоявленского собора митрофорного протоиерея Николая Кирилловича Чукова (1870–1955), будущего митрополита Ленинградского и Новгородского Григория. С 1924 г., после освобождения из тюрьмы, где о. Николай содержался по «Делу петроградских церковников», бывший ректор Петроградского богословского института прот. Николай Чуков преподавал апологетику и был заведующим Богословских курсов Центрального городского района. Он организовал комиссию по выработке Положения о Высших Богословских курсах и в августе 1925 г. посетил в Сокольниках Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского), благословившего открытие Высших Богословских курсов в Ленинграде. 25 сентября того же года советом курсов прот. Николай был избран ректором. В октябре митрополит Петр утвердил «Положение о Высших Богословских курсах в Ленинграде», состав преподавателей и прот. Николая Чукова в должности ректора. Высшие Богословские курсы в Ленинграде (1925–1928 гг.) были на тот момент единственным в стране высшим богословским учебным заведением¹³⁵. Именно с Богословскими курсами Центрального городского района и Высшими Богословскими курсами был связан последний период преподавательской и научной деятельности А.А. Дмитриевского. Прот. Николай в своих дневниках освещал события повседневной жизни духовной школы. Порой он давал и нелицеприятные характеристики, с поразительной ясностью мысли излагая сложнейшие вопросы взаимоотношений в профессорско-преподавательской корпорации. Некоторые дневниковые записи, касающиеся последних дней жизни А.А. Дмитриевского, уже были опубликованы нами в «Трудах Киевской духовной академии»¹³⁶.

Указанные выше новые источники и уже изданные ранее документы позволяют воссоздать преподавательскую деятельность Алексея Афанасьевича в следующем виде. С начала нового 1923/1924 учебного года А.А. Дмитриевский приступает к преподавательской деятельности на Богословских курсах Центрального городского района Петрограда, где ученый состоял преподавателем литургики и церковной археологии¹³⁷. Однако кроме этого свидетельства мы больше ничего не имеем для описания жизни и деятельности Алексея Афанасьевича в 1923–1924 гг. Наиболее богат документами период преподавательской деятельности Дмитриевского на высших Богословских курсах Ленинграда.

Надо полагать, что Алексей Афанасьевич отдался делу преподавания всем своим существом и студенты отвечали ему взаимностью, потому как его лекции собирали довольно большие аудитории слушателей. Как раз студентом этих курсов был будущий профессор Ленинградской духовной академии Н.Д. Успенский, которому мы обязаны трогательными воспоминаниями¹³⁸ об Алексее Афанасьевиче. Благодаря этому мы хоть в общих чертах, но узнаем, как было организовано преподавание в этом единственном высшем духовном учебном заведении страны¹³⁹.

В целом курс лекций по литургике, читавшийся профессором А.А. Дмитриевским, был очень схож с курсом лекций, который он читал еще до революции в Киевской духовной академии. Однако бросается в глаза одна важная деталь: судя по программе для Высших Богословских курсов, учебный материал, предлагаемый профессором слушателям этого учебного заведения, был значительно упрощен и имел ярко выраженный уклон в сторону практического совершения богослужения. Если вводная часть лекций осталась практически без изменений, то в содержание лекций второй и третьей части – по общественному и частному богослужению – были внесены существенные коррективы. Здесь ученый меньше останавливается на истории и больше говорит о практической стороне совершения того или иного богослужения. Это объясняется тем, что если в дореволюционной России Алексей Афанасьевич читал свой курс лекций выпускникам духовных семинарий, хорошо знавшим православное богослужение, то на курсах, где учились не только выпускники духовных семинарий, но и люди, не имевшие какого-либо духовного образования, он должен был скорректировать свой подход с учетом уровня подготовки всей аудитории.

Но, судя по всему, А.А. Дмитриевскому не сразу удалось выработать оптимальное содержание своего курса. В дневнике прот. Николая Чукова имеется несколько записей¹⁴⁰, повествующих о ряде собраний совета курсов, на которых разбирались программы профессорско-преподавательской корпорации. На заседании совета 3 октября 1925 г., после заслушивания программы по литургике Алексея Афанасьевича, выступил прот. Василий Александрович Акимов (1864–1942). В своем выступлении он отметил, что старосты должны прекрасно знать богослужебные книги, и высказался в негативном ключе о важности изучения истории богослужения. Подобного рода подход не мог не задеть заслуженного профессора, читавшего курс лекций по литургике на протяжении нескольких десятилетий. Как свидетельствует дневниковая запись от 27 октября н. ст., инцидент был исчерпан. Но что же произошло за эти три с небольшим недели и отчего тема была закрыта? Как было указано выше, среди бумаг А.А. Дмитриевского сохранился любопытный недатированный документ, написанный карандашом, но не почерком ученого: «Пожелания слушателей по литургике и археологии»¹⁴¹. Вероятно, либо самим Алексеем Афанасьевичем, либо советом курсов был инициирован опрос слушателей, целью которого было выявить, что студенты хотели бы получить от лекций по литургике и церковной археологии. Все замечания относительно лекций по литургике сводились к тому, что нужно меньше внимания уделять истории богослужебных чинов, а больше говорить о практической стороне богослужения, чтобы студенты и сами могли совершать те или иные службы. Если в отношении литургики со стороны студенчества звучали какие-то конкретные предложения, то в отношение церковной археологии замечания были более размытыми: от ненужности этого предмета до перегруженности дисциплины фактическим материалом. Так или иначе, но Алексею Афанасьевичу удалось услышать голоса его воспитанников, и программы были скорректированы.

Кроме чтения лекций, А.А. Дмитриевский руководил написанием кандидатских диссертаций¹⁴² и оппонировал на защитах. Так, например, в дневнике прот. Николая сохранились записи, касающиеся защиты магистерской диссертации протоиереем В.А. Рыбаковым¹⁴³. Этому посвящены записи от 23 марта / 5 апреля, 24 марта / 6 апреля 1926 г. и от 2/15 марта, 7/20 марта, 13/26 мая, 30 мая / 12 июня, 24 августа / 6 сентября 1928 г. Из записей видно, что вопрос об этом магистерском диспуте вызвал живую полемику и потому защита смогла состояться лишь через два года, 11/24 мая 1928 г. Меньше «повезло» другому соискателю степени магистра богословия – прот. А. Голосову. Предварительный отзыв Алексея Афанасьевича на его работу был довольно резким и безапелляционным. Совет курсов был вынужден отказать московскому протоиерею в защите диссертации¹⁴⁴. В скором времени руководству курсов пришлось об этом пожалеть. В августе 1928 г. единственное в стране высшее богословское учебное заведение было закрыто, и в этом видели результат деятельности протоиерея Голосова¹⁴⁵.

Помимо научно-ученой деятельности¹⁴⁶, Алексей Афанасьевич принимал активное участие в жизни Высших Богословских курсов. Как профессор и член Совета, он участвовал в заседаниях¹⁴⁷, произносил речи на торжественных актах¹⁴⁸, участвовал в мероприятиях, связанных с юбилеями коллег¹⁴⁹ и защитой магистерских диссертаций¹⁵⁰, а после закрытия Высших Богословских курсов принимал участие в собраниях инициативной группы по поводу перспектив восстановления богословского образования в Ленинграде¹⁵¹.

Подводя итог обозрению преподавательской деятельности профессора Алексея Афанасьевича Дмитриевского на Высших Богословских курсах Ленинграда, следует отметить, что характер этой деятельности был предельно интенсивным, требовавшим от ученого напряжения всех его и физических, и душевных сил. Рассмотрение его учебных программ по литургике и церковной археологии приводит к мысли, что выбранный им (не без влияния студентов) путь преподавания этих дисциплин в гармонии историко-теоретической и практической сторон был единственно правильным.

30 декабря 1927 г. на курсах устроили празднование в честь 45-летия научной деятельности Алексея Афанасьевича, хотя сам профессор и не желал этого. На вечере после молебна были прочитаны поздравительные адреса¹⁵² и телеграммы, в том числе и от бывших сослуживцев и учеников по киевской духовной академии¹⁵³. Этот акт был свидетельством любви и внимания к дорогому для всех профессору.

В период с 1923 по 1929 гг. А.А. Дмитриевский принимал активное участие в работе русско-византийской историко-словарной комиссии¹⁵⁴, где представил на обсуждение два доклада, посвященных западному литургисту и издателю богослужебных текстов Ж. Гоару¹⁵⁵, три об Обряднике Константина Порфирородного¹⁵⁶, один – о терминах Тαβλίον или Тαβλίος и ὁ ἅγιος φοῦρνος¹⁵⁷ как словарном материале¹⁵⁸ и один – на тему «Блюдо княгини Ольги в храме св. Софии»¹⁵⁹.

По всей видимости, у А.А. Дмитриевского были планы эмигрировать из Советского Союза. По крайней мере, об этом свидетельствует ряд документов, сохранившихся в архиве православного палестинского общества в Святой Земле (председатель – Н. А. Воронцов). Из этих документов следует, что в 1925 г. А.А. Дмитриевский обратился к находящемуся в Иерусалиме руководству общества с просьбой об оказании ему помощи в переселении в Палестину. Однако руководство общества на заседании от 7 июля 1925 г. сочло это совершенно невозможным¹⁶⁰. Тем не менее, по распоряжению А.А. Ширинского-Шихматова, хотя и с перебоями, но вплоть до 1929 г. А.А. Дмитриевский получал от общества ежемесячную денежную помощь¹⁶¹. Кроме этого, занять кафедру литургики в софийском университете А.А. Дмитриевскому предлагал Н.Н. Глубоковский¹⁶², с которым ученый был знаком и состоял до революции в переписке¹⁶³; однако Алексей Афанасьевич, по-видимому, отказался.

Последний – ленинградский – период жизни ученого был исполнен разного рода трудностей, лишений, бедственного положения, ссор с соседями и проч. Подводило и здоровье: будучи человеком, любившим чтение, он под конец жизни не мог читать без помощи лупы, но подобного рода вещи «не сломили твердого, подчас неукротимого духа А.А. Дмитриевского и нимало не ослабили его пытливой энергии»¹⁶⁴.

Относительно даты смерти Алексея Афанасьевича в науке до сих пор имелось два различных представления, основанных на источниках. Сперва укажем дату 8 августа 1929 г., как имеющую в последнее время хождение в науке и считавшуюся подлинной. Эту дату приводит В.Н. Бенешевич в заметке о сохранившихся в копиях у Дмитриевского рукописях, отправленной редактору Byzantinische Zeitschrift Фр. Дэльгеру для публикации. Хотя заметка при жизни ее автора не была обнародована и стараниями И.П. Медведева увидела свет в 2005 г.¹⁶⁵, указанная дата уже в 1936 г. появляется в краткой библиографической заметке Дэльгера, не касающейся никоим образом Дмитриевского¹⁶⁶. Это – самое раннее печатное упоминание даты смерти ученого. несмотря на это, сведения В.Н. Бенешевича имеют большой изъян, никак, впрочем, не зависящий от автора: известно, что в 1929 г. Владимир Николаевич находился в заключении в Соловецком лагере¹⁶⁷ и не мог быть свидетелем последних дней жизни и кончины А.А. Дмитриевского. Вполне возможно, что сведения ему могли быть сообщены неверно.

По другой версии, смерть Алексея Афанасьевича наступила 10 августа 1929 г. и последняя дата фундирована двумя источниками. Первый источник – памятная табличка на могильном кресте Дмитриевского на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры¹⁶⁸. Надписание гласит: «проф. С-Пб Дух. Академии / Дмитриевский / Алексей Афанасьевич / 1856. 11. IV – 1929. 10. IX». Однако нас несколько озадачила эта надпись, а точнее – указание дат рождения и смерти. Если года и числа указаны верно, то месяцы указаны с опережением на один месяц: известно, что Дмитриевский родился 11 марта 1856 г., а скончался – 10 августа 1929 г. Каким образом могла вкрасться эта ошибка? Вероятно, табличку на крест готовили позже, может быть, с записки, и изготовитель ее по ошибке выбрал не те римские цифры для указания месяцев. А может быть, эта ошибка вкралась из-за элементарной безграмотности ее изготовителя. Так или иначе, на новом памятнике, установленном родственниками Алексея Афанасьевича в 2011 г., опять приведены некорректные даты.

Второй важный источник для выяснения даты смерти А.А. Дмитриевского – неопубликованный дневник прот. Николая Чукова, будущего Ленинградского митрополита. О. Николай делал записи часто и, если делал их в иной день, тогда это специально оговаривал. Всего в дневнике имеются четыре записи, касающихся болезни, смерти, погребения и поминовения профессора в 40 день. Ввиду особой важности этих упоминаний позволим здесь привести выдержки из дневниковых записей.

О болезни: «Узнал только, что А.А. Дмитриевский помещен в Мариинскую больницу¹⁶⁹; у него уремия. Едва ли старик выживет. По сведениям о. Н.В. Чепурина, и у о. А.В. Петровского – рак желудка. Значит, тоже конец! Последние могикане уходят. А смены нет. Что-то будет с нашим ходатайством о Богословском институте?»¹⁷⁰.

О смерти Алексея Афанасьевича: «Сейчас приехал из Павловска, где был в церкви, и на столе нахожу записку о. Андрея Чуба, что сегодня, в 10 часов утра, скончался проф. Алексей Афанасьевич Дмитриевский. Сообщила ему Елизавета Николаевна Декенбах. Царство небесное! Теперь вопрос, когда похороны, где и как? Надо узнать и съездить. Как со средствами для похорон? Мог бы Епархиальный совет дать...»¹⁷¹.

О погребении: «С вечера понедельника до сегодня отсутствовал с дачи. В понедельник утром приезжал Боря и сообщил, что вечером (12 августа. – С.А.) парастас в Эстонской церкви, куда привезут тело А.А. Дмитриевского. Я выехал на 4.50 и в 6 часов был в Эстонской церкви. Привезли тело в 6.30. Отслужили панихиду; в 7 часов – парастас. Пели студенты о. П.П. Мироносицкого. Утром во вторник, в 10 часов, литургия, которую служил Преосв. Амвросий Либин; сослужили: я, о. Прозоров, о. Чепурин, о. Пакляр, о. Рыбаков, о. Карп.

На отпевании было 13 священников: кроме перечисленных, еще отцы Акимов, Чельцов, Лебедев, греч[еский] архимандрит, некоторые студенты. Пели певчие сборные, хорошо. Отпевание совершали полностью. За причастным говорил слово о. Чепурин, перед отпеванием – я. На Александро-Невское кладбище провожал о. В. Лебедев. Я встретил в лавре и проводил до могилы»¹⁷².

О поминовении в 40-й день: «В среду (18 сентября. – С.А.) служил в лавре заупокойную литургию в 40-й день смерти профессора А.А. Дмитриевского. Собралось порядочно студентов. Говорили речи о. П. Лахотский и о. П. Аникиев; на могиле еще говорил о. А. Маляревский»¹⁷³.

Таким образом, на основании дневника о. Николая можно поставить уверенную точку в вопросе даты смерти А.А. Дмитриевского.

В 20-е гг. Алексей Афанасьевич обратился к руководству Библиотеки Академии наук с предложением приобрести у него личную библиотеку¹⁷⁴, включающую рукописи XIII–XIX вв. на славянском и русском языках (БАН. Собран. 22, 50 ркп.), XI–XIX вв. – на греческом, грузинском и турецком языках (БАН. Собран. 29, 38 ркп.)¹⁷⁵. Собрание получило высокую оценку со стороны В.Н. Бенешевича¹⁷⁶. Основная его часть поступила в библиотеку в период с 1928 по 1929 гг. ¹⁷⁷

После смерти Алексея Афанасьевича, в том же году его личный архив поступил в дар из Книжного фонда в Отдел рукописей Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Заслуга по его разбору принадлежит все тому же В.Н. Бенешевичу, который был связан с А.А. Дмитриевским последние годы его жизни. Опись архива ученого выполнена в 1970 г. В.Ф. Петровой¹⁷⁸. Прочие книги из личной библиотеки А.А. Дмитриевского были, видимо, приняты в книжный фонд, откуда их либо сдали в макулатуру, либо распределили в библиотеки страны. Так или иначе, до сих пор у букинистов можно встретить книги, принадлежащие Алексею Афанасьевичу: на них стоит экслибрис, сделанный, вероятно, книжным фондом¹⁷⁹.

Архивный фонд Дмитриевского, хранящийся в отделе рукописей российской национальной библиотеки (ф. 253), структурирован по 8 разделам¹⁸⁰ и насчитывает 933 единицы хранения, всего 21 989 листов¹⁸¹. в нем содержатся важные неопубликованные материалы по истории палестинского общества, литургике, христианской археологии и проч., которые еще ждут своего исследователя и публикации.

Некоторые материалы (42 ед. хр.) из архива А.А. Дмитриевского находятся в Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук (ф. 214)¹⁸², а также в фонде В.Н. Бенешевича (ф. 192).

Научное наследие А.А. Дмитриевского включает более 250 книг и статей, 65 отзывов на кандидатские и магистерские диссертации. На рубеже XX–XXI вв. был издан ряд не публиковавшихся его сочинений, которые он не надеялся увидеть в печати при своей жизни. В настоящее время продолжается работа по выявлению и публикации неизданного наследия А.А. Дмитриевского.

Свои научные изыскания в области литургики Дмитриевский начал с двух работ по истории русского богослужения: «Богослужение в Русской Церкви за первые пять веков» (1882–1883 гг.)¹⁸³ и «Богослужение в Русской Церкви в XVI веке. Часть I. Службы круга седмичного и годичного и чинопоследования таинств» (Казань, 1884). Первое исследование было написано по поводу известной книги Н.Ф. Одинцова «Порядок общественного и частного богослужения в Древней России до XVI в.» (СПб., 1881), а второе представлено автором в Совет Казанской духовной академии в качестве магистерской диссертации. В этих исследованиях автор зарекомендовал себя как вдумчивый ученый-археограф и исследователь-новатор. По мнению Дмитриевского, исследователь истории православного богослужения в Русской Церкви должен использовать генетический метод, как «надежный, вполне научный и самый богатый по своим результатам»¹⁸⁴. В дальнейших своих работах Дмитриевский активно использовал именно этот метод, стремясь с его помощью показать, какое отражение находят в богослужебной традиции Русской Церкви греческие литургические памятники. В этой работе А.А. Дмитриевский разделяет историю богослужения на 4 эпохи, каждая из которых имеет свои характерные черты: 1) от принятия на Руси христианства в 988 г. при св. кн. Владимире до смерти митр. Киприана в 1406 г. (когда, как считал А.А. Дмитриевский (в свете новейших данных не вполне верно), богослужение в Русской Церкви полностью зависело от богослужения византийской Церкви, копируя его даже в мелочах); 2) с 1406 г. и до стоглавого собора 1551 г. (в начале этого периода богослужение Русской Церкви сначала подверглось мощному южно-славянскому влиянию; характерная черта эпохи XVI в. – попытка ввести в богослужебный круг множество служб в честь русских святых); 3) с 1551 г. и до Московского собора 1667 г., когда была осуществлена попытка унификации богослужебных чинов, но не по греческим оригинальным текстам, а, как считал Алексей Афанасьевич, по «личному вкусу и произволу отцов собора», рекомендовавших пользоваться чинами, известными в рукописях; с введением книгопечатания разность в чинопоследованиях была окончательно зафиксирована и распространена; 4) с 1667 г. по настоящее время (эта эпоха характеризуется единообразием в богослужении, которое было достигнуто благодаря книжной справе, осуществленной патриархом Никоном и его преемниками)¹⁸⁵. После характеристики вступительной части работы Н.Ф. Одинцова А.А. Дмитриевский приступает к основной ее части и разбирает судьбу славяно-русского типикона, рассматривает чины дневного богослужения, чинопоследования таинств и прочих «второстепенных последований». Особо он останавливается на характеристике богослужения времени пения Триоди Постной и Цветной, для чего использует большое количество рукописей уставов и богослужебных книг¹⁸⁶. Относительно служб суточного круга исследователь отмечает совпадение их состава в Студийском и Иерусалимском уставах, за исключением всенощного бдения¹⁸⁷, и подробнее говорит об истории чина проскомидии и литургии¹⁸⁸.

Магистерская диссертации А.А. Дмитриевского «богослужение Русской Церкви в XVI в.»¹⁸⁹ фактически стала «программой» для его дальнейших исследований. Для написания этой работы ученым был использован колоссальный массив рукописных источников – как греческих, так и славянских. Его исследование состоит из исторического введения, в котором автор характеризует эпоху, благоприятствовавшую «оживлению в деле устройства богослужебной практики», и источники, которыми он пользовался для написания исследования (c. I–XIV); 1-й главы, посвященной службам суточного круга богослужения (c. 1–144); 2-й главы, где разбирается история Иерусалимского устава в России в XV–XVI вв., его отличия от современного печатного Типикона и судьба монастырских уставов, или «Обиходников» (c. 145–240); 3-й главы, посвященной истории чинопоследований таинств; десяти приложений, содержащих публикации текста ряда богослужебных последований. Главной задачей своего исследования А.А. Дмитриевский поставил «исчерпать, по мере возможности, все особенности богослужебных чинов <...> и объяснить их историческое происхождение»¹⁹⁰. Положения диссертации сводятся к следующим позициям: 1) богослужение Русской Церкви в XVI в. основывается на богослужении предшествующего времени; 2) это время характеризуется окончательным утверждением Иерусалимского устава и появлением монастырских обиходников, хотя и основывающихся на нем, но отражающих местные особенности¹⁹¹; 3) греческий Евхологий на русской почве разделился на 2 самостоятельные богослужебные книги – Служебник и Требник, которые часто содержали в себе несколько списков и редакций одного и того же чина¹⁹²; 4) в это время появляется несколько новых чинопоследований: чины возведения в митрополита и патриарха, пещного действа, хождения на осляти, Страшного Суда, вселенской панихиды. Диссертационная работа А.А. Дмитриевского была высоко оценена его научным руководителем Н.Ф. Красносельцевым и имела важное значение для самого ученого, явившись некой «программой» для его дальнейших изысканий.

Уже в ранний период своей научной деятельности А.А. Дмитриевский пришел к мысли, что в его время еще рано создавать обобщающие курсы и монографии по истории богослужения, а следует заниматься, прежде всего, выявлением и публикацией литургических памятников и лишь затем на основании этих источников приступать к выяснению общей картины развития православного богослужения. Выполнению этой задачи служили заграничные командировки Дмитриевского. Итогом этих поездок стало «Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного Востока» (до революции автор успел опубликовать три тома)¹⁹³. Этот труд выходит далеко за рамки обычного описания рукописей и, по сути, представляет собой публикацию многих важных грекоязычных литургических памятников X–XIX вв. За этот труд А.А. Дмитриевский был прозван «Русским Гоаром» (в честь известного французского литургиста монаха-доминиканца Жака (Якова) Гоара, 1601–1653). Публикация древних литургических памятников, введшая в научный оборот новые источники, имела важнейшее значение для развития исторической литургики. Тем не менее, следует отметить, что издательские принципы Дмитриевского отличались от правил публикации источников, принятых в современной науке. Алексей Афанасьевич публиковал только те тексты, которые, по его мнению, представляли особый интерес, часто выпуская из рукописей целые куски, делая сокращения и проч.

1-й том «Описания...» содержит полные тексты важнейших в истории православного богослужения уставов: так называемого Типикона Великой церкви, «Завещания» прп. Саввы Освященного, студийского «Ипотипосиса», «Диатипосиса» прп. Афанасия Афонского, Евергетидского Типикона, полные или частичные тексты др. типиконов студийской традиции. Изданию предшествует обширное предисловие (c. I–CXLVII), в котором автор говорит о рукописях, по которым издается тот или иной памятник, принципах публикации, особенностях содержания и проч.¹⁹⁴

2-й том «Описания...» посвящен Евхологию и содержит публикацию множества выписок из рукописей Евхология синайского, афонских, патмосского, иерусалимских, константинопольских и иных собраний. А.А. Дмитриевский задумывал это издание как своеобразное продолжение предпринятого Ж. Гоаром в XVII в. полного (как казалось Ж. Гоару) издания текстов византийского Евхология. Первоначально Алексей Афанасьевич хотел дополнить издание Гоара публикацией отсутствующего в нем материала, но в ходе работы перед ним открылась вся сложность задачи – каждый из чинов Евхология имеет свою, порой весьма непростую, историю; молитвы и рубрики этих чинов известны в разнообразных редакциях, и т. д. по сути, именно благодаря изданию А.А. Дмитриевского изучение истории чинов Евхология было осознано мировой наукой как важнейшая проблема византийской литургики. всего в издании ученого описано 162 евхология; к сожалению, из-за недостатка материальных средств Алексей Афанасьевич был вынужден отказаться от публикации еще более 40 приготовленных к изданию евхологиев – главным образом, западного происхождения¹⁹⁵.

3-й том «Описания...», посвященный рукописям и первопечатным изданиям Иерусалимского устава, состоит из 3 «отделов»: в 1-м помещены древние редакции устава (c. 1–508); во 2-м – его позднейшие афонские редакции (c. 508–748); к концу книги приложена публикация текста Типикона Великой церкви по рукописи Hieros. Stavros 40 (c. 766–768), но издание осталось незавершенным, оборвавшись на полуслове – полностью подготовленная к печати последняя тетрадь с текстом Типикона и указателями осталась ненапечатанной из-за перипетий 1917 г. Автором планировалось к изданию еще 2 тома «описания», в которых он предполагал опубликовать тексты некоторых южно-итальянских и отдельных славянских евхологиев¹⁹⁶, а также завершить публикацию типикона великой церкви по рукописи Hieros. Stavros 40 и опубликовать важнейшую редакцию этого устава по рукописи Дрезденской библиотеки № A 104 (т. н. Дрезденский Апостол; впоследствии, в 1945 г., эта рукопись очень пострадала, так что в настоящее время ее текст практически невозможно прочитать)¹⁹⁷, но революционные события в России помешали этому намерению, и собранные Дмитриевским материалы доныне частично хранятся в архиве ученого в РНБ, ожидая публикации.

Н.Ф. Красносельцев – один из рецензентов этой работы – оценил ее очень высоко, отметив, что это издание «должно составить целую эпоху в истории православной литургической науки и послужить основой для полного переустройства многих самых важных ее отделов...»¹⁹⁸. Издание древних литургических памятников имело большое значение для развития исторической литургики, потому как вводило в научный оборот и давало в руки исследователей новые источники, без которых реконструкция истории православного богослужения была бы невозможна.

Другой важный памятник древнего христианского богослужения, найденный и впервые опубликованный ученым, – Евхологий Сарапиона, еп. Тмуитского¹⁹⁹. Он имеет очень большое значение для изучения истории раннехристианского богослужения; впрочем, специально раннехристианской литургикой А.А. Дмитриевский не занимался. Основной интерес для него представляли рукописи византийского Евхология и различные редакции греческих типиконов. В частности, вне рамок своего «Описания…» Алексей Афанасьевич издал, дополняя и исправляя публикацию А.И. Пападопуло-Керамевса, т. н. Святогробский Типикон, сопроводив публикацию ценными историко-литургическими комментариями²⁰⁰. Еще одна работа А.А. Дмитриевского, «Древнейшие патриаршие типиконы – Святогробский иерусалимский и Великой константинопольской церкви: критико-библиографическое исследование» (Киев, 1907)²⁰¹ явилась продолжением его же исследования иерусалимского Святогробского типикона и Константинопольского типикона Великой церкви. Она особенно ценна содержащимися в ней выписками из дрезденского апостола.

Помимо сугубо академических сочинений, А.А. Дмитриевскому принадлежит и множество работ церковно-практического характера, в которых он замечательным образом применяет методы и аппарат критической литургики для решения различных возникающих в пастырской и приходской богослужебной практике частных вопросов. прежде всего следует сказать о большой серии статей на разные темы, опубликованных в журнале «руководство для сельских пастырей» в 1885–1903 гг. Те, что были посвящены различным чинам хиротесий и хиротоний, совершаемых над желающими принять священство, образовали книгу «Ставленник: Руководство для священно-церковнослужителей и избранных в епископа, при их хиротониях, посвящениях и награждениях...» (Киев, 1904)²⁰², доныне актуальную как с практической, так и с научной точек зрения. в той же серии статей было издано и небольшое, но весьма важное исследование А.А. Дмитриевского о древнейшей сохранившейся греческой рукописи Часослова – Sinait. gr. 863²⁰³. К сожалению, Алексей Афанасьевич не стал подробно изучать этот ценный памятник, впервые введенный им в научный оборот, и ограничился лишь одной заметкой.

Из рецензий, написанных А.А. Дмитриевским на различные историко-литургические исследования (следует отметить, что в своих рецензиях ученый, отличаясь достаточно тяжелым характером, часто подвергал рецензируемые им работы несколько чрезмерной критике), особое место занимает его отзыв²⁰⁴ на сочинение прот. М. И. Орлова «Литургия святителя Василия Великого... Первое критическое издание» (СПб., 1909). В приложении к рецензии А.А. Дмитриевский опубликовал ряд диатаксисов Божественной литургии по различным славянским и греческим рукописям, а сама работа содержит весьма ценные наблюдения ученого относительно формирования окончательного текста литургийного формуляра в стандартных печатных изданиях.

Кроме исследований по литургике важное значение для науки имеют работы Дмитриевского по истории Афона, русской Палестины, присутствию России в Святой Земле, некрологи и речи при погребении деятелей ИППО, доклады и отчеты о деятельности ИППО и т.п. В этих работах Алексей Афанасьевич касается биографий таких выдающихся деятелей, как еп. Порфирий (Успенский), архим. Макарий (Сушкин), архиеп. Арсений Елассонский, игум. Парфений, архиеп. Порфирий (Павлидис), П. И. Остроумов и др. В 2010–2013 гг. многие из этих работ были переизданы.

Начиная с 1994 г. последовал ряд публикаций работ ученого, не увидевших свет при его жизни: в 1994 г. Ф.Б. Поляков и Б.Л. Фонкич опубликовали очерк А.А. Дмитриевского о коллекционерах рукописей и старопечатных книг²⁰⁵; в 2000 г. в рамках проекта «Россия в святой Земле» был издан ряд работ и документов ученого, связанных с его деятельностью в должности секретаря ИППО²⁰⁶. В 2004 г. независимо друг от друга О.Б. Страховой и А.Г. Кравецким была осуществлена публикация важной работы А.А. Дмитриевского, посвященной истории исправления богослужебных книг при патриархе Никоне и др. патриархах²⁰⁷. В том же году увидела свет заметка²⁰⁸ Алексея Афанасьевича о диакониссах, составленная для великой княгини Елисаветы Феодоровны.

Также посмертно были изданы материалы, связанные с деятельностью Дмитриевского в должности старосты петроградской Николо-Александровской Барградской церкви²⁰⁹, ряд писем²¹⁰ и мнение о синайском кодексе библии²¹¹.

Несмотря на обилие научных публикаций по А.А. Дмитриевскому, все же до сих пор имеются определенные лакуны в его биографии и изучении в особенности литургического неопубликованного наследия.

В архиве профессора Дмитриевского хранится еще целый ряд неопубликованных сочинений, созданных им после 1917 г.²¹² Среди них заметно выделяются: обширная работа «Яков Гоар и его Евхологий 1647 г.» (ОР РНБ. Ф. 253. д. 156–162), над которой А.А. Дмитриевский трудился в течение многих лет; исследования о византийском придворном церемониале «Историко-археологические и критические этюды к Обряднику в издании Рейске» (ОР РНБ. Ф. 253. Д.141:142) и «Устав Константина Порфирородного, исследование текста» (ОР РНБ. Ф. 253. д. 155). Эти два сочинения были изучены и расшифрованы студентом ПСТГУ иеродиак. Моисеем (Максютовым) и в настоящее время готовятся к публикации²¹³.

Также ждут своего изучения и скорейшей публикации лекции ученого по литургике, которые он читал на протяжении почти полувека в разных учебных заведениях: Казанской и Киевской духовных академиях, на Высших Богословских курсах в Ленинграде. К 45-летию преподавательской деятельности Дмитриевского ВБК издали в машинописи часть этого лекционного курса под названием «Наука о православном богослужении» (фрагменты сохранились в: ОР РНБ. Ф. 253. Д. 196, 197, 200, 201). К сожалению, ни в одном из книжных или рукописных собраний России нам не удалось найти полного экземпляра этого курса лекций Алексея Афанасьевича, но из косвенных данных можно говорить о примерной структуре курса. Вероятно, предполагалось издать этот курс в трех частях. Об этом может свидетельствовать следующее. В работе прот. Геннадия Нефедова «Таинства и обряды Православной Церкви» приводится такое библиографическое описание этого курса: Дмитриевский А.А., проф. Наука о православном богослужении. Машинопись. Чтения на Высших Богословских курсах. Вып. 1 – Часы. Вып. 2 – Литургия преждеосвященных Даров. Вып. 3–4 – Полунощница. Утреня. Вып. 5 – Таинство Крещения. Вып. 6 – Чинопоследование таинства Крещения. Чин воцерковления. Таинство Миропомазания. Вып. 7 – Чинопоследование таинства Брака. Обручение. Вып. 8 – Последование обручения. Вып. 9 – Венчание. Молитвы в 8-й день после брака на разрешение венцов. Венчание второбрачных. Вып. 10 –Таинство Покаяния. Вып. 11 – Таинство великой агиасмы. Однако сборник лекций, подаренный автором С. Салавиллю и хранящийся ныне в библиотеке Института византийских исследований (Institut Français d’Etudes Byzantines) в Париже²¹⁴, начинается с 5-го выпуска «Таинство Крещения», а заканчивается 12-м выпуском «Афонский чин всенощного бдения и краткие замечания о суточных службах»; на титульном листе этого сборника указывается, что это – вторая часть курса. Кроме этого, в ОР РНБ сохранились 14 и 15 выпуски названного лекционного курса, что может свидетельствовать о трехчастной структуре издания: 1 часть – 1–4 выпуски (в архиве Дмитриевского сохранился в машинописи только первый выпуск с карандашной пометкой «Гундяева»; ОР РНБ. Ф. 253. Д. 201), 2 часть – 5–12 выпуски (полный экз. – в IFEB, пятый выпуск имеется также в ОР РНБ. Ф. 253. Д. 201), 3 часть – 13 и далее выпуски (14 и 15 выпуски сохранились в ОР РНБ. Ф. 253. Д. 201). Представляется важным издать эти ценнейшие и интереснейшие лекции проф. Дмитриевского, о чем говорил еще в 1929 г. уже упоминавшийся С. Салавилль.

Довольно информативна корреспонденция А.А. Дмитриевского с разными лицами, которая хранится в архиве ученого в РНБ и других рукописных собраниях нашей страны и Украины. В последнее время корреспонденция Алексея Афанасьевича привлекает к себе все большее внимание ученых: на ее основе создаются самостоятельные исследования²¹⁵ и публикуются целые комплекты писем²¹⁶.

Таким образом, рассмотрев биографию А.А. Дмитриевского, его научное наследие и наметив перспективы его изучения, подытожим наши рассуждения. Алексей Афанасьевич Дмитриевский – наиболее выдающийся из русских ученых-литургистов, биография которого еще имеет ряд «белых пятен», но в общем и целом достаточно хорошо изучена. С научным наследием А.А. Дмитриевского все обстоит гораздо сложнее. В его фонде имеются важные неопубликованные работы, созданные в послереволюционное время как своеобразный итог всей научной деятельности русского Гоара; изучение и издание их – первоочередная задача российской литургики, потому как создание чего-то нового возможно только при тщательной ревизии исследований классиков.