III. Церковно-учительные повести и рассказы

Бе некий юноша хитр сый ковати златом всякия утвари. И сему повеле некий Патрикий устроити крест и сковати с драгим камением, да поставит и в церкви, и дав ему злато, отпусти и. И помысли юноша, глаголя: «велико убо спасение Патрикию, понеже селико (столько) злата истощи Господеви». И рече: «почто убо и аз не приложю злата в крест сий, да прииму мзду да и мне вменит Христос, яко две меднице вдовицы оноя». И помыслив, своего злата приложи десять златник. Соделав же крест, принесе Патрикию, хотя класти в онь драгое камение. И нача Патрикий весити крест и виде боле своего злата в кресте. И рече юноши: «что се бысть лесть сия, яко нечто примесил еси, хотя иного злата утаити себе». Тогда глагола ему юноша всю истину, и рече: «един Сердцеведец той весть, яко несмь утаил твоего, но и своего приложих. Сице бо рех: «О колико сотвори добра души своей Патрикий, принесе толико имение Христу Богу! И рех, приложю и аз своего злата, да прииму мзду с тобою, да приимет убо и у мене Христос, яко две цате (лепты) оноя вдовицы». Почюдивжеся (подивился) велми о сем Патрикий, и рече: «О чядо, тако ли еси помыслил сотворити добрую сию вещь?» Глагола ему юноша: «ей, владыко, яко же рекох ти». Патрикий же паки рече юноши: «понеже тако помысли, и все доброе твое изволение дал еси Богови, хотя со мною имети часть: се от днешняго дне сына тя сотворю себе, и всему имению моему наследника». О сем же с мы прославим Бога, дающаго воздание (награду) зде ныне и в будущем веце приносящым к Нему с верою дары. И тако пожиста с любовию в мире спасение получиста.

Бысть некогда в Кипрстей стране бездожие много, и моля Бога о сем страны тоя епископ, да бы им Господь дал милость свою свыше, еже снити дождю на землю. И бысть глас с небесе ему, глаголя: «иди по утрени ко онем вратом града, и его же аще узриши входяща первее, того удержи, да помолится, и приидет вам дождь». Сотворите тако епископ, изыде с клиросом своим, и седе у врат града. И се вхождаше един старец, нося бремя дров на продание. Востав же епископ, удержа его. И абие сложи старец с раму своею бремя дров, и поклонися епископу, глаголя: «прости мя, отче», – и прося благословения от епископа. Епископ же противу поклонися ему, глаголя: «авво, Господа ради, помолися, да послет нам Господь свою милость, и будет на землю ныне дождь». Старец же недостойна себе и грешна глаголаше быти. И яко прилежаше ему епископ, да помолится. И принуждением епископа старец, преклонив колена, помолился; и сниде дождь. Помоли же паки старца епископ, глаголя: «сотвори любовь, отче, и пользы ради рцы нам житие свое, да и мы поревнуем». И рече старец: «прости мя, Господи, аз убо грешен есмь, и на суетныя дни родихся, и ничтоже имый покойна, им же бы моя душа утешилася. Но се, яко видиши мя, исхожю из града, и собрав бремя дров, продав, куплю хлеба, яже ям, и тем себе приобретаю дневную пищю: иного же не имам ничтоже. И сплю у церкви, и паки исходя, тожде творю. Аще ли будет зимно, или слота (слякоть), день или два, то пребываю алчен, хваля Бога, дóндеже паки ведро будет, и паки возмогу изыти и сещи дрова». Пользу же приим епископ не малу с клиросом его, и вси прославиша Бога, о труде старче. И рекоша ему: «воистину ты еси свершил Писание, глаголющее, яко рече: «пришлец есмь на земли» (Евр. 11:13). Поим же его епископ, и препита и (его), и дав ему покой, дóндеже преставися Богу.

Схоластик некий, именем Евлогий, сый Божиею любовию подвижен, отвержеся молвы, и раздая все имение свое: токмо остави себе худо имения (самое последнее) и мало злата. Делати же ему не могущу, и бысть черноризец. В лености же быв (будучи праздным, незанятым), и не могий со дружиною (в сообществе других черноризцев) быти, ни паки един седети, и обрете некоего во улицах хромца повержена, иже ни руку имуща, ни ногу, развее языка. Евлогий же обещася к Богу, рекий: «Господи, во имя твое возму сего разслабленнаго, и покою его до дне смерти его, да и аз сего ради спасуся, и даждь ми, Господи, терпение, ежи служити ему!» И приступи к разслабленному, глагола ему: «хощеши ли да тя возму и покою тя?» И глагола ему разслабленный: «ей, Господи». И рече Евлогий: «иду да приведу осля, и возму тя отсюду». И со многою радостию обещася (согласился) разслабленный, и привед осля, взя его и привезе в дом свой, и бяше пекийся им на всяку потребу его. Пребысть же разслабленный в дому Евлогиеве лет 15. Евлогий же служаше ему, аки отцу, и любяше его всячески: мыяше, и питая, и нося своима руками. И по пятинадесяти летех, взавиде има диавол, хотя Евлогиа мзды лишити, разслабленнаго же покоя, – нача развращати разслабленаго. Разслабленый же начат гневатися и глаголати словеса хулная: «О хромче, о хромче, Господина бежа, имение украде; ты раб еси господина своего, и окраде, и моим изветом хощеши утаитися, яко милостив еси, в свой дом мене поим, и мене ради хощеши спастися». Евлогий же моляшеся, утешая ему сердце, глаголя: «ни, господи, не глаголи того, но повеждь ми, кое зло сотворил есмь, и покаюся?» Разслабленый же глаголаше тако: «не хощу твоим ласкам, поверзи мя несши на улицах, и не хощу твоему покою». Евлогий же рече: «молю тя, утешися от тоя печали». Разслабленый же паче гневом яряся нань, вопияше: «уже не терплю твоего лукавства, не угодна ми есть жизнь сия, аз мяса хощу ясти». Терпеливый же Евлогий принесе ему мяса. Видев же он, вскрича паки: «не с тобою быти един, но народа хощу зрети». Глагола ему Евлогий: «аз ти приведу множество братий». Он же паки гневом, возглагола: «горе мне окаянному, твоего убо лица не хощу видети, паки приводиши ми (приведешь ко мне) тебе точны (подобных) праздноядцы». И смятеся, и нелепым гласом вскрича, глагола: «не хощу, не хощу, но на распутия хощу, поверзи мя, где мя обрел еси, яко аще бых имел руце, удавился бых, или ножем бы ся избол» (тако бо бяше бес его разжегл). Тогда Евлогий подвигся, иде к черноризцем, и глагола им: «что сотворю, яко во отчаяние мя приведе разслабленый сей». И глаголаша ему: почто (почему)? Отвеща: «люто ми творит, и не доумею, что сотворити. Повергу (оставлю) ли его? но Богу обещахся и боюся. Аще ли его не повергу, злы дни и нощи дает ми, и не вем, что ему сотворю?» И глаголаша ему они: «иди с ним к великому Антонию, и возвести ему да еже речет ти, то и сотвори. Бог тебе глаголет Антонием и известит тебе». Поклонився же Евлогий, послуша их. Клоснаго (калеку) же оболстив (склонив ласковыми или льстивыми словами), вложи его в корабль, и изыде нощию. И несе его в монастырь к великому Антонию, и возвести ему, о нем же прииде. Он же повеле ему при всей братии поведати. По повелению же великаго Антония, Христов раб Евлогий рече при всех: «сего разслабленаго обретох аз на распутии повержена, и не пекущуся о нем никому же, и помиловал его, и Бога молих, да ми даст благодать терпения к нему, да его покою, да и аз спасуся его ради, и той покоен будет от мене. И се отънелю же есма вкупе лет 15, яко же и твоей святости, отче, открыся все. Но не вем что любо приим от мене в толицех летех, и зело мя труждает ныне. Помыслив же поврещи его, но самому ся понудившу ми. Сего ради приидох к твоей святыни, да мя накажеши, что ми сотворити, и помолишися о мне, зане люте убо мя трудит». Глагола ему великий Антоний тяжким и ярым гласом: «повержеши (откажися) ли, Евлогие, но не отвержется его Христос; ты его повержеши, но поставит его Господь добрейша тебе». И сия слышав Евлогий, ужасеся. Оставив же Евлогиа великий Антоний, начат языком бити (порицать его словами) разслабленнаго, и глагола ему: «клосне и разслаблене, недостойне небесе и земли, не останеши ли ся Бога гневая и брата твоего? Не веси ли, яко Христос есть служай тебе, како смееше на Христа извещати? Не Христа ли ради поработил себе сей служити ти?» Сварив (похулен) же и сего словесы, и остави я мало. И посем наказа оба, и глагола има: «не совращайтася, чяда, никако же, но идита с миром, и не разлучайтася от друг друга, но отложита всю печаль, юже вама бес наверже, и с честию и любовию возвратитася в келлию, в ней же живяста; искушение бо прииде вама от сатаны, понеже вем, яко оба к концу еста, с венцема достойна будета от Христа, он тобою, а ты овем. Да убо отселе ничтоже помышляйта, да егда пришед ангел, и не обрящет ваю вкупе на том месте, и небудета венцу лишена». И потщавшася абие приидоста в келлию свою, и свершенною любовию 40 дний пребывшима има, и умре блаженный Евлогий, отъиде к Богу. Посем же в третий день умре и разслабленный, отъиде к Богу в вечный покой.

Во Африкии Фригийстей сей бе Петр мытарь, немилостив зело, николи же помилова нищаго, ни памяти им к церквам Божиим; уклоняше бо уши от просящих милостыню. Благий же человеколюбец Бог, не хотя смерти грешником, но пекийся всех спасением, ими же ведый судьбами, коегождо спасти, и сию вещь сотвори. Во едино убо время маломощным (бедным) седящым на улице, и наченшим хвалити домы милостивых, и за них Бога молити; такожде и немилостивыя укаряху, дойде же слово и до сего Петра, яко немилостив есть отнюдь. Един же от них глаголаше: «аз днесь возму от него милостыню». И сотворше между собою залог, хотяще испытати, и пришед ста у ворот дому его. Идущу же Петру, и носящу на осле бремя хлебов князю на обед. И поклонися ему нищий, сотворивый залог, и нача просити, прилежно крича. Он же не обрет камене, но восхитил хлеб и порази тем в лице его, и отъиде. Нищий же просяй похватил хлеб, прииде к дружине, глаголя, яко от самую руку его взях хлеб сей, и похвали Бога, яко милостив есть. По двою же дню впаде (Петр мытарь) в недуг зол, дóндеже не оста в нем дух. И начаша ангели весити дела его, и не обретаху добрых дел, что вложити противу злых, – токмо единаго хлеба того, его же даде нищему, и тожде не волею. И реста ему ангела: «иди, убогий Петре, и приложи к хлебу сему, да не поймут тя темнообразнии беси, и введут тя в муку вечную». Тогда вниде паки душа в тело, и оттоле бысть милостив, и раздая все имение свое нищим, и рабы свободи. Единому же рабу рече: «послушая буди мене: аще ли не послушаеши, то самого тя продам; но пойдема во Иерусалим, да поклонимася Животворящему Гробу и Святым Страстем Господа нашего Иисуса Христа, и тамо мя продаси и раздаждь цену мою нищым, и сам свободен будеши». Шедшема же има во Иерусалим, и поклонившемася има Святым местом. И продаде господина своего раб некоему богобоязниву мужу, глаголемому Зоилу, и цену его раздая нищим. И нача работати: овогда поварнюю службу творя, овогда виноград копая, и иными страданми муча тело свое, дóндеже Господь Бог прояви о нем. Пришедшым бо гостем от Африки, и седящым на обеде у господина его; Петр же бе блюда внося и износя. Они же познавающе его, начашя глаголати: «воистину Петр есть». И поведашя господину его, яко властелин велик есть был во Африкии, и многи рабы своя свободил. Петр же пред дверми слышав, яше глаголют о нем, поставль блюдо и изыде. Бяше же вратарь дому того глух и нем, иже помановением токмо отворяше и затворяше. Тогда рече ему Петр: «во имя Господа нашего Иисуса Христа, отверзи». Он же рече: «се аз, Господи». И отверзе ему врата. И изиде Петр бежа славы человеческия. Бывый же глух и нем, тече скоро глаголя: «господине, яко велик раб Божий изыде от нас. Егда бо ми рече: «во имя Господа Иисуса Христа отверзи врата», и видех пламень изшедш из уст его и коснуся ушима и языце моем, тогда услышах и проглаголах». Они же изшедше понем, скоро искавше, и не обретошя его. И прославишя Бога, прославляющаго святия своя.

В Газстем граде муж богат, именем Феофан, милостив зело и странноприимец, спутники покоя (был странноприимен) и инех добродетелей прилежа. По времени же раздаяну имению его без пощадения убогим, и вдовицам, и сиротам; и сам обнища, но не поскорбе, яко убог сый, токмо о гресех бяше воздыхание его. Посем Божиим искушением в лют недуг впаде, яко и рукама и ногама его водным трудом (болезнью) отекшим, и разседатися, и бе течение гноя много зело. Он же вся терпяще со благодарением и хваля Христа Бога. Егда же приближися ему смерть, велика бысть буря на земли и на воздусе, яко немощи (невозможно) его и из храмины изнести на погребение. И с великим плачем возопи жена его, глаголющи ему: «увы мне, господине мой, что сотворю? Како изнесу тя на погребение, а дружине твой (ближним его) не могущым бури деля приити к тебе?» Он же рече к ней: «не плачи, о жено, доселе убо искушение было, а уже помилование от благаго Бога приходит: в час бо смерти моея, буря ветреняя и напастная (Богу хотящу) престанет». Яко же (так) и бысть. Душю бо егда в руце Богу предавшу ему, бысть тишина велика на земли и по воздуxу. И пришедше соседи его, начяша омывати тело его, и видевше, яко николиже язвы имевшу ему на себе, и изнесше во гробе положше, и погребошя. И по четырех днех, явися некоему, глаголя во сне, надгробный камень веля ему отвалити. И сему бывшу, велико благоухание от тела его изыде и в гноя место мир всем недужным искипе.

Кириак поп лавры Каламоня, иже на святом Иордане, поведаше нам, глаголя. Яко в един день видех во сне жену некую, благоговейну образом, и в багряницу одеяну, и с нею мужа два, тако же и сия в священне образе честна, и стояща вне клети (жилище) моея. Аз же разумех жену, Владычице нашей быти Богородице, сущая же с Нею мужа святаго Иоанна Крестителя и святаго Иоанна Богослова Евангелиста. Излез же из клети аз, молих ю сотворити молитву в клетце моей. Она же не хоте. Пребых же аз мног час, моляся и глаголя: да не возвращуся смиренный посрамлен. И много яко виде мя прилежаща, ясно отвеща ми глаголюще: «имании в клетце врага моего, то како хощеши, да влезу?» И се рекши, отъиде. И аз воспрянух, начах скорбети, и помышлях, еда что в помышлении моем согреших к Ней: не бе же инаго в клетце, токмо аз един. До многа же себе испытав, не обретох согрешивша ничто же к Ней. Яко же видех себе многою печалию погружаема, востах и взях книги, да бых почел, не бых ли чтением печали отвергл и мысли. Книги же бех обрел блаженнаго Исихия Иерусалимскаго. И прочет книги, обретох два словеса Несториа зловернаго на конце книги написаны, и разумев, сему быти Святыя Владычицы нашея Богородицы и Присно Девы Марии врагу. Тогда востах, идох, и книги давшему ми я отдах, и рекох ему: «возми книги своя, брате, не имех бо никоея ползы от них, но токмо погибель ми приобретоша». Сему же вины вопрошающу, и прилучившееся поведах. И блаженныя ревности наполнився, два Несториева словеса вырезах, на огни сожже, рекий: «да не пребудет враг в клетце моей Владычицы нашея Богородицы и Пресно Девы Марии».

Бысть муж боголюбив во Асколоне, имея обычай странныя приимати в милостыню всюду посылати. Толми же бе милостив, яко дом свой сотвори на кормлю чюжим, паче же черноризцы приимаше, и еже имяше имение, тем даяше; сущым же в пустынях монастирем посылаше златницами. Единою в той год егда слаше милостыню, случися не быти ни медницы, и печаловаше о том. Седящу же ему в дому своем дряхлу, вниде к нему некий старец. Он же повеле ему сести. Бяше же пришедый красен лицем. Паче яко седоста, рече пришедый: «почто, господи схоластиче, печален еси». Он же отвещав: «грехов моих ради тужу»: тако бю обычай ему глаголати всегда. Он же рече к нему: «се убо ину печаль имаши, почто убо ти печалуешися и дряхл еси, не веси ли яко Бог есть пекийся тобою, паче и промысл творя, о всей своей твари?» И изят от пазухи своея узол, даде ю схоластику, рек: «се имаши триста златник, тако же и сребрениц, и сотвори убо по обычаю твоему». Схоластик же изнес в клеть, и положи в ковчезе, и возвратится почтити хотя старца, и не обрете никого же. И нача сварити на домашняя: «почто отпустили есте до мене старца, и отшел есть ни молитвы сотворь к Богу?» Они же с клятвою глаголаxу, яко несмы никого же видели. Воззвав же вратаря, гневашеся нань, глаголя: «како отпустил еси старца без выводящаго и?» И той такоже кленяшеся, яко несмь видел ни входящаго никако же, ни исходящаго. Тогда разуме, яко от Божия силы было есть сие, и пад на земли со слезами глаголаше: «Господи Боже мой, кто есмь аз уничиженный и грешный, понеже сице строиши о мне недостойнем?» И раздану же бывшу всему имению его в милостыню. В то же время приидоста два черноризца, и даста ему злато, и нача молити я вкусити брашна. Сии же рекоста ему: «отдай, приидема в вечер к тебе: есма бо у святых отец Египетских витала (жилище, убежище), да тамо по наю послеши». Посла же в вечер, и не обрете ею. И тии же глаголаxу: «несть было ею у нас». Тогда разуме, яко и тая от Бога послана ему быста. И даяше неоскудно милостыню, и уже не истощися златый ковчег. Не доставшу же маслу древяному в дельви (бочки), и видев ключарь хотя поведати блаженному, да купит, и забыв поведати. И паки вниде во храм иного ради орудия, и видев тщую дельву кипящу вон маслом древяным. Пришед же ключарь и поведа се блаженному. Он же ему глаголаше: «поведал ли еси инем?» Сий же рече: «поведал». Отвеща рекий: «спону (препятствие, помеха) сотворил еси милостыни». Сие же аз сказах вам, братия, чюдяся благодати Божией, како милует милостивыя и свою великую подает им милость. Да добро есть всею силою творити милостыню. Богу нашему слава, ныне и присно, и во веки веков.

Общему житию бе некто старейшина игумен, имея под собою братии не мнее двою сту. Иже бе исперва нищелюбив, последи же славолюбив, и имея велику любовь к богатым, и к болярам, и от тех славим. К сему Господь, яко старец убог, в монастырь вниде, и рече двернику: «Иди ко игумену, и рцы: он сий брат ти есть, и многим трудом до тебе приидох». И пришед дверник, обрете игумена с богатыми беседующа, постояв же мало, и возвести ему о убозем, не ведый, яко Христос есть. Игумен же сваряшеся на него, глаголя: «не видиши ли мене с человеки беседующа, да почто еси пустил его: небрези ныне» (иди вон). И отъиде дверник. Долготерпеливый же Господь ожидаия его, дóндеже изыдет. При пятом же часе, богат некто прииде, его же в борзе (немедленно) игумен сам во вратех срете. И ту узрев игумена с богатыми, богатый милостию и смиренных друг Христос, моля игумена, рекий: «слово ми есть к тебе, отче». Он же ни озреся (ни взглянул), но с богатым, иде на обед. И паки по обеде, проводив до врат богатаго, и возвратися, небрег моления убогаго и беззлобиваго старца. Вечеру же бывшу, не сподобися прияти небеснаго того воистину странника, и отиде, рек вратнику: «сяце рцы игумену, понеже славы человеческия хощеши; аз же предних деля трудов твоих и древняго жития пришел бех, благословения хотя вдати тебе, и не восхотел еси. И се ныне от всея страны сея велможи послю к тебе, понеже требования хощеши, благих же царства моего не требуеши». И тако познася Вседержитель Христос во образе нищаго пришедый. Сие же мы слышаще, братие, не отвращаем очию от убогих, зане сам Христос Вседержитель ходит во образе нищаго. Дающии бо нищему, Христу в руце дают; ядущии же с богатыми и пиющии, славохотие мира сего исполняют. Не удобь есть вельбуду сквозе иглине уши проити, ни богату в царство небесное. Аз же не богатство хуля глаголю, но не умеющих жити в богатстве наказую (научаю) и собирающих сокровищя, и ненавидящих нищих, губящих свое царство, и во власть диаволу дающихся. Молю же вы, братия моя, слышаще се, будем милостиви, и странноприимцы, и нищелюбцы, да вечных благ, сподобимся прияти.

Во Антиохии Сирстей бе монастырь, в нем же бе Иоанн Златоустый постриглся. Ту бысть черноризец, Сирин родом, именем Исихий, состаревся телом. И сотвори лета многа в нем, воздержаяся, и жестоце живый велми, имеяше же презор Божия явления: сего подражаше блаженный Иоанн нравом и образы и воздержанием. Во едину же убо нищь бдящу ему и молящуся к Богу, видев два мужа вшедшя ко Иоанну, идеже беяше молбы своя творя, облечена во одежду белу и чисту, лепа же зело и просвещенна славою небесною и не исповедимою, единаго же видяше держаща в руце своей свиток написан, а другаго ключы держащя. Яже видев Иоанн, в боязни быв, и со дерзновением потщався, преклонися има до земли. Она же оба имша ю за руку, возстависта ю глаголюща: «уповай и не бойся». Сей же рече к нима: «кто еста, господина моя, имже не преобидеста приити к мне рабу ваю в таковем суща сану: ни бо есмь николиже ни когоже видел в таковей суща славе, якоже ваю вижю». Они же отвещаста паки и рекоста ему: «не бойся, муже желания, в нем же изволи жити Святый Дух, чистоты ради жития твоего. Послана бо есма к тебе, от Великаго Учителя и Спаса нашего Иисуса Христа поведати тебе радость велику, яже будет всем церквам Божиим». Простер же первый руку свою, подаде ему написанный свиток, его же держа, рек: «приими свиток сей от руки моею. Аз есмь Иоанн, припадый на перси Господни, на тайней вечери; оттуду почерп божественыя капли и беседова: «в начале бе слово, и слово бе к Богу». Тако и тебе даст Господь истинны ведение, яко же кормити твоими усты вся люди ядию негиблющею, но пребывающею в жизнь вечную, и заградити еретическая уста, глаголющая беззаконие на Господа нашего Иисуса Христа. А другий простер руку свою, подаде ему и той, яже держаще в руце своей ключи, глаголя: «приими сия: аз бо есмь теплый верою Петр, исповедавый Господа Христа Бога живаго суща, и сего ради приях от Него ключи царствия небеснаго. Тако же и тебе Господь даст ключи церквей святых Его. И его же аще свяжеши, будет связан. И его разрешиши, будет разрешен». Паки убо поклонив колена своя блаженный Иоанн, поклонися има, глаголя: «кто есмь аз раб Господа моего грешный и всех человек хуждший, да буду доволен на то, о нем же глаголаста; несмь достоин толики, и велики и страшны, прияти службы: не могу убо аз противу ей быти». Сия же паки имша и за десную руку, возстависта и глаголюща: «стани на ногу своею, возмози и крепися, и сотвори все еже ти повелехома, и не потай даннаго ти дара от Бога на глаголание и освящение и утверждение людей Его учением твоим, их же ради Кровь Свою пролия, да спасет от прелести многия; и глаголи Слово Божие без сумнения. Воспомяни Господа рекшаго: «не бойся малое мое стадо, ему же изволи Отец Мой дати царство». И ты убо не бойся им же благоизволи Христос Бог наш, тобою освятити многи души и на уведение свое привести. Имаши же в печали и скорби многи дни преити, правости ради душевныя твоея, и ты терпи яко крепкий трезвенник, теми бо царство приимеши». Се же сима рекшема и назнаменовавшема чело и вся уды его, и давема имя ему еже о Господе целование, и отъидоста. Иоанн же сотвори в себе жилище Святаго Духа и начат учити вере Божии.

Огородник некий, именем Иоанн нарицаем, зело бе милостив к странным, яко делаше во ограде и весь труд свой даяше в милостыню, токмо доволное (самое нужное) оставляши си. Последи же вложи диавол в мысль его глаголя: «собери си мало сребреник, егда состареешися или болети имаши и требовати имаши брашна». И тако собирая, наполни корчагу сребреник. Приключися жи ему болети, и гнияше нога его, и издая сребро врачем, исцеления ради, целбы же не получи. Последи же хитр врач прииди к нему, и рече: «аще ни отсечеши ноги твоея, то все тело твое согниет». Изволи же, да отъимут ему ногу. И в ту нощь воспомянуся и покаяся яже сотвори, и воздохнув плакашеся, глаголя: «помяни, Господи, дела моя первая, яже творях делая, и даях в милостыню». И се рекшу ему, ста пред ним ангел Господень и рече: «где ти сребреники, яже собрал еси?» Тогда разумев, рече: «согреших, Господи, отдаждь (прости) ми, и отселе ктому несотворю». Тогда ангел коснуся нозе его, и абие исцеле. И востав утро иде во оград свой делати. И прииде врач отрезати ноги, и рече; «где есть Иоанн?» И реша ему: «из утра иде во оград свой». Ужасжеся врач и иде во отрад. И виде его копающа землю, и прослави Бога, глаголя: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут от Бога».

Блаженный Иоанн, нареченный Колов, послушания ради, юн сый оставив мир, и отшед в скит с присным братом своим Даниилом, и быста монаха. И седша в келлии подвизастася, постом и молитвами труждающася. Во един же от дней рече Иоанн к Даниилови брату своему: «аз не хощу о телеси пещися, ни пити же, ни ясти огнем устроена (приготовленное на огне); но яко ангел без печали в пустыни хощу пребывати». И снем ризы, иде наг из келлии. В ту же нощь бысть мраз велик, и не возмог терпети, возвратися к келлии, и прилежаше в двери, толкий. И хотя брат наказати его, едва отвеща: «кто еси тако прилежай?» И рече: «аз Иоанн, брат твой, не могий мраза терпети, возвратихся послужити тебе». И глагола: «не отверзу, отъиди, демоне, и не блазни мене: мой брат ангел есть и о телеси не радит, ни пищи требует». Да яко покаяся, отверз прият его. И глагола ему: «брате, плоть имаши, подобает ти страдати одежды ради и пищи». И посем иде к некоему велику старцу Фивеанину, именем Павлу, и работаше ему, и учаше Павел его о послушании, и яко обещася при всем послушати старца. Взем же старец сухо древо, потче на горе, и рече ему: «по вся дни напояй корчагою воды, дóндеже плод сотворит». Бе же далече их вода, до вечера ити и приити заутра. И по три лета сотвори се, и оживе древо, и принесе плод его. Старец же в церкви братии глаголя: «приимите и ядите, се есть плод послушания». И паки рече ему старец: «на оном месте видехом мотыла (помет) иены (гиены), иди принеси ми я». Бе бо ту иена зла живущи, умерщьвляющи человеки и скоты. И рече Иоанн: «что сотворю, отче, аще на мя приидет иена зверь?» Старец же осклабився, рече: «аще на тя приидет, свяжи ю и приведи семо». Иде же вечер тамо Иоанн, и се прииде иена зверь. Он же, по словеси старчю, нача гонити ю, глаголя: «отец ми рече связати тя». И им ю, связа. И седяше скорбя старец, ждый его. И се прииде ведый иену связану. Видев же старец, дивися, и хотя смирити его, да не возвеличится. И взем палицу бия его, глаголя: «пса ли, блуде, привел семо? разреши ю». И абие отец отпусти ю.

Бе некто пленен из Кипра, и дошедшу ему в Персиду, и тамо затвориша его в темницу. Нецыи же оттуду убежавше, и пришедше в Кипр; и вопрошени бывше от родителю его, не будет ли видели его? Отвещавше, реша им, яко умерл есть, мы же своими руками и погребохом его. Не беяше же той, его же деля вопрошаху их, но ин, подобен ему. Поведаша же им день и месяц сего умертвия. Они же убо яко над мертвым творяху ему память, три Литургии на лето. Минувшым же четырем летом, плененый той человек бежа от Перс и прииде в Кипр. Реста же ему родителя его: «мы слышахом, яко умерл еси, и память ти творяхом трижды летом». Сей же слышя, яко сие глаголющих, вопроси я, в кий месяц и в кий день сие творяху? Онем же рекшим: в Святое Рождество Христово, и в Святую Пасху, и в Святое Пентикостие. Он же рече им: «яко в три сия дни лета прихождаше ко мне некто в белых ризах, яко солнце, и пущаще меня, никому же видящу, от вериг и от темницы, и хождах весь день, и никто же позна мене, на утрия же паки обретахся нося вериги».

Жена некая в тяжек грех впадши и сего не могущи за срам исповедати отцу духовному. И прииде верующи к святому и падши на ногу его, со многими слезами вопиющи и глаголющи: «О преблаженниче, аз странница тяжек грех сотворих, во уши человеком не могущь внити. И веде, аще хощеши, можеши мя его простити. Рече бо вам Господь: его же разрешите на земли, будет разрешен на небесех, и им же отпустите грехи, отпустятся им, а им же держите, держатся». Сие же слышав блаженный, рече ей: «аще верою пришла еси, исповеждь и мне». И рече жена: «не могу его, владыко, исповедати»: Глаголя ей преподобный: «аще стыдишися, иди напиши и пронеси ко мне»: Она же рече: «ни сего могу сотворити». Глагола ей святый: «напиши и запечатай и даждь мне». Написавши же свой грех жена, и заклят и не отрешити, ни прочести тоя грамоты. Взем же Иоанн грамоту и в пятый день преставися, и о сей грамоте ничто же глаголав. Не сущи же тогда во граде жене той. И по погребении его, на утрия, уведевши жена, и возопи, мнящи яко при смерти его инии суть вземше прочтоша грех ея. И пришедши над гроб, аки к живу, вопияше, глаголющи: «О, человече Божий, тебе самому не дерзнув исповедати моего греха, и се ныне всем есть обличен; поне да бых не дала ти грамоты тоя с моими грехи. Горе мне, студа хотящи избыти, всем в поругание бых; в целбы место, хулную приях язву. И ныне не отступлю от гроба твоего, дóндеже известиши ми, где еси мое рукописание дел: небо еси умерл, но и ныне жив еси». И сице вопиющи, пребысть три дня у гроба не ядши. И в третию нощь изыде святый из гроба своего яве, со двема епископома, лежащима с ним. И глагола ей: «О, жено, доколе не даси нама покоя, но и ризы нашя моиши слезами?» И се рек, даде ей грамогу запечатану, глаголя: «приими сию, и отрешивши (открывши), виждь». И укрепившися жена, виде паки святыя влезша в своя места; и держащи хартию, виде свою печать целу. И отрешивши, обрете свое написание заглажено, и ино вписано тако: «Иоанна ради раба моего, загладися твой грех». И рада бысть жена, возвратися в дом свой, приимши отпущение грехов. Се же слышавши, братие, прославим благаго Бога. Кто бо тако милостивый человеколюбец ин, яко же Он, показуяй нам многи пути ко спасению и не хотяй смерти грешником, но кающихся приемлет, и своя угодники прославляет, и волю боящихся его творит.

В Константине граде, муж некто сановит обажен, (оклеветан) бысть завистники к царю, и изгнан бысть из палаты и из сана своего извержен. В печали же сый иде ко Иоанну Златоусту, сущу ему патриарху в Константине граде, отай, дабы его никто же видел от обадивших к царю. И моли блаженнаго Иоанна, да избавит и от гнева царева. Иоанн же призва Прокла, на то отлучена, да поминает глаголы ему, и рече: «помяни ми в нощь, егда сий приидет». Обычай же бе Иоанну в нощь писати. И в ту нощь взем трость, нача писати Павла апостола сказание (толкование посланий ап. Павла). Прииде же блаженный муж, яко же бе повелено ему. Прокл же приступи к дверем, и призрев скважнею, видев Иоанна седяща и пишуща, и некоего беседующа созади ко уху. Бяше же образ его взлыс, брада свершена и плоска. И отшед, рече человеку тому: «потерпи мало, ин бо прежде тебе вшел есть к нему». Мало же премедлив, воста Прокл и виде тако же пишуща Иоанна и онаго шепчуща. Сице сотвори и третие, и начяшя клепати (звонить) утренюю. Тогда Прокл рече: «востав, иди в дом твой, отселе не беседует ни с ким же». И с великою печалию отъиде. Сие же сотвори и во вторую нощь, и в третию такожде виде. К тому Прокл не отъиде от дверей. По обычаю же прииде человек той паки. И востав Прокл приближися к дверем, и приник, виде я беседующа к себе. Тогда рече к человеку: «востав, иди в дом твой, и буди моля Бога, да поможет ти Бог: вижу бо, иже к патриарху приходит, от Бога посылаем есть, зане невидимо входит к нему». Утру же бывшу, воспомяну блаженный Иоанн о муже том, и призвав Прокла, рече ему: «не прииде ли семо он, иже бе возвестил ми; его же ради хоте приити к нам»? Той же отвещав, рече ему: «ей, по истине, отче, се третию нощь имяти преходя семо». Он же рече: чесо ради неси мне помянул о нем?» Отвещав же Прокл, рече: «со инем беседовал есе ты един, того ради не смех дерзнути внити к тебе». Сей же рече: «с ким? Несть был никто же у мене в сию нощь». Тогда Прокл исповеда лице и образ явившагося ему, и како уста его бяху доле при ушеси, и отай ти глаголаше, шепча в ухо, тебе бо пишущу. Блаженный же Иоанн чюдяшеся, сие слышав от него. И яко умолче Прокл, беседуя, воззре на икону святаго апостола Павла, и видев образ его таков же, якоже явившагося ему, и поклонися Иоаннови, рече, перстом показуя на образ: прости мя, отче, его же видех глаголюща к тебе, подобен есть сему, ако же мню, той есть сей». Тогда разумев премудрый Иоанн, яко Бог его послушал есть, и известил ему есть, яко приятно дело его есть, еже писаше Павла Апостола послание, яко самому Апостолу поведающу ему, востав на молитву, помолися Господеви, яко не презре молитвы его. И посем шед к церкви, умоли человека того сущаго в беде той, и в свой сан возврати его царь.

Муж некоторый в мире богат, именем Иоанн, вся преобидев, и прочее проходя житие делы благими, преобидяше же и богатство. И бдя в молитвах, и трезвяся к предним своим исправлением. И не сие же едино, но и со другими, еже во дворех Господних ходити и молитвовати непреложимо бываше ему. В единой же нощи хождаше, иже по имени слова Божия церкве Святыя София, иже в Византии: и врата убо затворена обрет. И на ближнем тамо столе прилег почити, поя прилежно свое пение. И се зарю светлу извне грядущю виде. И тамо очи устремив, виде некоего мужа последствующа свету тому. И радостен о видении быв, утаися, паче больша себе уведети хотя входящаго сбытие. Да яко убо оному к затвореным дверем церковным, в след светлости оныя пришедшу, к самому прагу припаде, и доволно помолився, к высоте руце простер, крестоносным знамением себе назнаменав. И внезапу со свещею невозбранно вниде, и к земли себе низложив, идеже Богоматере образ воображен бяше. Паки тако же востав, и другая врата отверз, вниде в пруст (паперть) к сребреным вратом, и тамо помолися. И паки сквозе скважню некую виде того же, и красная врата отверзша, и светозарно весма в церковь вшедша, и среди церкви к высоте руце воздевша, и к Богу моляшася. И внегда добре Богу обеты отдаде, паки обратився, в последняя церкве приходит придверия: вратом паки божественным соделованием затворшымся. Став он муж, призираше убо его отшествие: и оному к своему пути шествие наченши творити. О сем не обленився доблественный сей муж, в след назором идяше, уведети хотя, где убо и камо скрыется божественый он бисер? И яко мало с пути уклонився являемый, и на против степенем мученика Иулиана быв, и к своей хлевине приступив, и рукою врата толкнув, и легцем гласом рек: «Марие». И жене отвнутрь сущи отверзши ему, вниде. Тогда облистающий свет, мужа проводив, зайде. Жена жи рекши и вжегши светило вшедшему мужу принесе. Он же ниже на одре возлег, ниже инако тело успокоив; но к делу убедися, усмарь бо бяше и кожи шияше. Тогда последствуя ему, достойне воспоминаемый Иоанн внезапу в хлевину вниде, и к земли припад, слезами присновоспоминаемаго мужа нозе мочаше: «ни скрый от мене, глаголя, яко кто еси ты, и что твое есть высокое дело к Богу, им же изрядныя силы, их же видех, сотворил еси?» Смиренномудрый же он: «прости мя, рече, старче, Господа, ради, человек грешен есмь, и никаковое благое дело имею. Кто бо есмь аз препростый? или откуду навыкох некая воображати, или управляти, простец сый и худому художеству усмарь? Прелстился еси, человече, прелстился, привидение убо видев, а не истину». Тогда старец к слезам слезы приложи: «не утай, заклинаю тя Богом, рече, сказати добродетели твоея преславное. Аще бо не бы дело сие свыше было, не бы сие явлено было о тебе, ни поне аз менший таковым тайнам сподоблен бых». Тогда заклинаем клятвами, стужив (стужити – скорбеть) си муж, востав от идеже седяше, и поклонився первее старцу, таже начат глаголати: «никоего иного исправления на земли стяжах, тако ми истины, брате мой, прости мя, точию о своих гресех прилежати, и о телеснем попечении, и о мнозе притяжании. По благости же Божией, иже на мя, в вечер некогда геенский страх вменив. Сию же, юже видиши, сестру жену сию приведох, чиста же сущя есма, яко телесе не осквернихома; но по сравнению чистоту снабдевша, яко неплодове, сие изобличие утаихома. И даже до днесь, любве ради Создателевы, сквернаго смешения отвергохомся. Приложу же ти и другое, твердаго ради заклинания: наше все житие нивочто же множае, тако ми истины, точию три сребреницы и половина. И сими купующу ми усмы (кожу) и прелагающу ми я, труждаюся и делаю, и от сих добытие полагаю ровно. Первую и честнейшую часть подаю Христу моему; вторую же и меншую на свою потребу управляю. И тако выну внимаю судии, и привидения злых духов и напастей мимохожду без вреда». И скончав слово друг друга целовавше, и к земли поклонишася, с миром изыде священный он муж. Усмарь же шед, идеже имяше обычаи ходити, и Бога благодарствив о величиих Его. Дивный же он муж, истины неложнолюбец, человеческия славы бежа прелестныя, преселник от своея страны быв, и не знаем до смерти показася.

Два отца, живуща в пустыни, молиста Бога, да известит има, в кое прясло (достоинство, степень) еста. И прииде има глас глаголяй: «яко во оной веси Египта, имя рек, есть муж прост людин, Евхарист именем, и жена его Мария, и еще убо не приидоста в прясло тою». И воставша старца, идоста в село то, и допрошастася двора его. И обретоста жену его, и глаголаста ей: «где есть муж твой?» Она же рече: «пастух есть и пасет овцы». И введе я в храмину свою. И яко бысть вечер, прииде Евхарист со овцами своими, и видев старца уготова има трапезу и принесе воду умыти ноги има. Глаголаста ему старца: «не имамы вкусити ничтоже, аще не повеси нама деяний твоих добрых». Смирением же многим рече Евхарист: «аз пастух есмь, и се моя жена». Не прияста же старца, но моляща его. Он же отнюд не хотяше глаголати. И рекоста старца: «Бог послал ны есть к тебе». И яко слыша слово сие, и убояся. И рече има: «се сия овцы имама от родителю нашею: да еже даст аще Бог приплод от них, разделяю на три части. Едину часть нищым, а другую в странолюбие, а третию требованию наю творима (на потребности наши). А отнележи поях жену мою, не осквернихомася, ни она, ни аз, но девою есть. И кийждо наю особь спима, и в нощь облачимася во власяницу, а в день в своя ризы. И доселе никтоже от человек уведа яже о наю». И сие слышавша старца, дивистася, и поклонишася, отъидоста в пустыню, зазирающа себе, и хваляща Бога.

Бяше некий отходник чернец, исполнен всякия добродетели, и моляшеся Господеви, глаголя сице: «Господи, даждь ми, да увем, что суть судове твои различнии?» И сотвори пост велик тоя ради вины: и не прояви ему Бог, понеже немощно есть человеку ведати того. Он же паки томяшеся, моля Бога о том. Хотяй же известити ему Бог, да ся не томит без ума, вложи ему такову мысль: ити посетити ветхаго денми старца, далече суща от него, да вопросит его. Устроив же пищю, и поиде к старцу. И посла ему Бог ангела, во образе черноризца, и срет старца рече ему: «где идеши раб Христов?» Он же отвещав: «ко он сему отходнику». И той рече: «и аз убо с тобою хощу ити к нему». И рад бых старец подругу, и поидоста оба вкупе. И первый день шедша, обитаста у боголюбива некоего мужа, и тай приим я, почти я велми: ядоста же на сребрене блюде. И по отъядении же, взем ангел блюдо, заверже (забросил) е в море: и печален бысть старец о том велми. И оттоле шедша во вторый день, и обитаста у странноприимца мужа, еже и нозе има умыв, и добре я почти. И утро хотящема има отъити, и той муж приведе к нима единочадаго сына своего, да благословит и. Ангел же ем отроча за гортань, и удави е. Старец же от ужасти ничтоже рече ему. И отпусти я странноприимец, ничто же зла сотвори има, понеже бояшеся Бога, да чернцу не озлобит. И в третий день шедша, и не обретоста иже бы я приял: едино же обретоста пусто дворище ветхо. И седша под сению палаты, ясти начашя, еже ношаше босманы (укрух хлеба) старец. Таче седящема има, востав ангел, препоясася, и нача разрушати палату и паки здати ю. Тогда старец нача поношати ему со гневом, и заклиная, глаголаше сице: «ангел, ли еси, или бес, повеждь ми, яко не Божия дела твориши?» И рече ангел: «да что сотворих?» И рече старец: «вчера и оного дне, яже пояшя ны боголюбцы они, да оваго блюда утопил еси, а ового сына удавил еси; а зде ничтоже обретохома, ни есть людей, да кому строиши палату сию?» Тогда рече ему ангел: «не дивися, старче, сему, ни блазнися о мне; но послушай, да ти повем. Первый, иже наю прият муж, во всем богоугодно живет; но блюдо еже завергох, от неправды дошло бе ему, да не того ради блюда мзду свою погубит, и завергох е в море, да ты не дивися о том. А вторый муж тако же угоден Богу: и аще бы жив был малый сын его, то велиему бы злу хотяше виновен быти, и сосуд не приязнен, того ради задавих и, и изях душю его за благиню (ради блага) отца его, да той спасется: да ни о сем блазнися, отче». Рече же старец: «а зде, в пустом месте, что твориши, разрушая палату сию и паки созидая ю?» И рече ангел: «двора сего муж губитель есть был, и обнищав, отъиде. Дед же его зижда палату сию, в стене злато зазда (вложив), да того ради разорих ю, да никто же зде, ища злата того, погибнет не Бога ради, и душа та осудится». И сия изглаголав ангел к старцу, и рече ему: «иди ты, старче, в келлию свою въспять, а не труждайся без ума. Глаголет бо Дух Святый: судове Господни глубина многа неиспытаема, и не доведома человеком: да ты их не пытай, несть бо ти на ползу». И сия рек ангел старцу, в том часе невидим бысть. Тогда старец убояся велми, и покаяся еже не пытати к тому о судех Божиих неиспытаемых, и о сих поведая всем. И тако спасе душю свою, о Господе Бозе Спасе нашем Иисусе Христе.

Бяше некто старец в Сирии, и седя при пути, близ пустыни живый. И сие ему бе дело, вонь же час увидяше нища монаха, от пустыни грядуща, приимаше и с радостию и творяше ему покой, насыщая и напояя и. И прииде некогда един отшельник, и постави ему брашно. Он же не хотяше вкусити, глаголя, яко пощуся. И печален бысть старец. Рече же ему: «не мини мене, не вкусив брашна, молютися. Аще ли не хощеши, прииди, да помолимся, и се древо стоит зде, да ему же поклоншуся, поклонится с ним и древо, и сему оба последуем». Поклони же убо колена отшелник на молитву, и не бысть ничтоже. Поклонися же и странноприимец, и абие поклонися и древо с ним. И приимша извещение, похвалиста Бога, творящаго таковая чюдеса своими угодники.

Бе жена христиана, имущи мужа еллина. Убога же беста оба, и имеяста токмо сребреник пятьдесят великих. И рече муж к жене своей: «дадим сребреники сия взаим. Аще бо по единому изъямы я и не будет их». Отвещавши же добрая та жена, глагола ему: «аще хощеши възаим дати, то дай Богу христианскому». И рече ей муж: «да где есть Бог, христианск, да Ему вдадима възаим?» И глагола ему жена: «аз ти покажу Его, да аще ему вдаси взаим, то не погубиши их, но и лихву тебе воздаст и истинну усугубит». Он же рече: «пойди и покажи ми, и дам ему взайм». Она же, поимши, веде и во святую церковь, и показа ему нищыя, глаголющи: «сим вдаждь я, и Бог христианский возмет я у них: вси бо тии того суть». Он же с радостию раздая вси пятьдесят сребренник нищым, и идоста в дом свой. И по трех месяцех недостатку бывшу има пищи, и рече муж: «О, жено, не хощет ли ныне Бог христианск подати нам от дома того, яко оскудехом?» И рече жена: «иди, идеже еси положил, и подаст ти его же требуеши и хощеши». Он же иде к церкви, и быв на месте, идеже сребреники нищым раздая, и походих во всю церковь, и не обрете никого же хотяща подати ему что, но токмо убогия едины седяща. И мыслящу ему в себе, кому рещи и кого истязати (у кого искать)? И виде пред ногама своима на мраморе едину сребреницу лежащю, и преклонся, взят ю и иде в дом свой. И глагола жене своей: «ходих в церковь вашю, и веру ими ми, жено, не видех, якоже рече ми, Бога Христианска, и никто же даде ми, точию сию сребреницу обретох лежащю, идеже и аз раздаях пятьдесят сребреник». Тогда рече ему блаженная та жена: «той есть, иже не видимо тебе подал, невидим бо есть, и невидимою силою мир строит. Но иди, господине, и купи нам нечто, да ядим днесь, и паки даст той же тебе». Он же шед, и купи им хлебы, и вино, и рыбы, и принес даде жене своей. Она же вземши рыбу начат омывати, и пропоровши ю, обрете в ней камень велми чюден, и не знаяше его что есть, и сохрани и. Пришедшу же мужеви ея, показа ему камык, глаголюще: «сего камыка обретох в рыбе». Он же видев, чюдися доброте его, и не ведяше убо и той что есть, и глагола: «да шед продам его». И шед приступи к сребропродавцу, и рече ему: «хощеши ли купите камык сей?» И той рече ему: «что хощеши на нем взяти?» Глагола продаяй: «ты веси что достоит». Купец же рече: «возми пять сребреник». Продаяй же мнев, яко играет им, и рече: «то даси ли толико?» Купец же мнев, яко ругается ему, и отвеща рече: «возми десять сребреник». Он же мнев, яко лукует им (лукавит, хитрит) купец, и умолча. И рече купец: «возми пятьнадесят». Он же ничтоже отвеща: яко до тридесяти, и до четыредесяти, и пятидесяти сребреник подаваше ему. Тогда продаяй помысли в себе, и рече: «аще не бы сего камыка велика цена была, то не бы пятьдесят сребреник давал на нем». И нача отягчати (увеличивать) цену его. Купец же износя цену его до трех сот сребреник, и сия нача с клятвою даяти ему. Он же взем сребро, а камень даде ему, и прииде к жене своей, радуяся. И та видевши и рече: «на колице продал еси?» мнящи же яко на пяти, или на десяти медниц отдаде. Он же взем триста сребреник, даде ей, рек: «на толице отдан бысть». Она же человеколюбиваго Бога чюдящися благодати, и глагола мужу своему: «видиши ли, Бог Христианск коль благ есть и благоразумлив, яко не точию пятьдесят сребреник, но и лихву дал есть тебе. Виждь, яко несть Бога иного, ни на небеси, ни на земли, но Той един есть». Веру же им муж таковым искушением, бысть христианин, и прослави Христа Бога нашего.

Бе некто диакон в епископии именем Савин, имый ремество книжное писание и правым житием украшен. Бяше же всех нас монахов в епископии имены осмьдесят, Савин же бе леп во всех нас, и сего Епифаний постави судиею вещем церковным. И некогда убо двема человекома судимом Савином, единому сущу богату, а другому убогу. Савин же помысли слово сотворити убогаго. Бе же богатый праведная глаголя паче убогаго. Епифаний же бе сокровен в месте некоем, и слушая обою, и слыша Савина милующа нищаго на суде. И пришедшу ему на среду, и рече Савину тихим лицем: «иди, чадо, и пиши книги, и память имей святых словес, и будеши совершен ко всякой при (состязание), и провозглашающ славу святаго писания: на суде же не помилуй нища, ниже да приимеши лица силнаго». И оттоле убо Епифаний всех приходящих сам судяше, от утра по вся дни, до часа девятаго пребываше видим судимыми от него, от часа же девятаго до утра невидим бе никиим же человеком. Богу нашему слава, ныне и присно, и во веки веков.

Гладу убо обдержащу всю страну Кипрскую. Богатии же града того радовахуся дороготе, сущии в граде житопродавцы, и начашя от многих лет стяжанное жито продаяти дорого, и не доставшу житу в граде, еже бы купити: и возопиша к Богу ту сущии во граде. Сие же сотвори Бог наш, ради грех наших, смиряя нас, вся же творя устроением. Един же житопродавец бе богат велми, и в град Тримифийский прииде, купи много жита, и возвратися в кораблех и не хотяше продаяти тако, како заста в граде; но всыпа в житницы, да бы глад болий умножился и прикуп бы болий и добыток собрати. Гладу же боле належащу, и порадовася несытый, нача продаяти: всегда бо есть богатаго гортань несыта и утроба не наполнена, – хотя великим прикупом силны домы возградити, а писания не поминая: собирает и не весть кому собирает. Тому же житопродавцу продающу, прииди к нему убогий прося, и моли богатаго житопродавца, да отрешит и от гладныя беды. Он же жадая на злато и сребро, немилосердием содержим, не восхоте помиловати нищаго, и рече: «иди принеси цену, и аз дам тебе пшеницу, или ячмень». Убогий же от глада пастися хотя на земли, погрешив надежды. И прииди ко святому Спиридону, поведая свою нищету и богатаго немилосердие, како не помилова его, гладом умирающа, с женою и с чады. Святый же рече убогому: «ни плачи, но иди в дом твой, яко тако глаголет Дух святый: утро наполнится храм твой жита, богатаго жи узриши моляща тя и дающа тебе жито без цены». Убогий же иде, воздыхая, в дом свой. И яко бысть первый сумрак, повелением Божиим велик дождь пролияся на землю, и поводием (разлитием воды) великим падоша житницы богатаго онаго и немилостиваго сребролюбца, и разнесе вода все. Немилостивый же богатый сребролюбец плакаше, и с своими ему тек по всему граду, зовый, моля всех помощь ему подати, да не от богатства внезапу убог будет. Се же видевше убогая чад разнесеное жито по пути, начашя собирати и наполнишя храмы своя. Он же нищий, просивый прежде, наима себе жита до избытка. Видев же богатый нищаго прежде просивша, и нача ему до изобилия даяти без цены: се же все бысть по глаголу блаженнаго Спиридона. Тако убо смиряет богатых и немилосердых Господь; глаголет бо: проклят всяк ценяй жито дорого. Молитвами же святаго Спиридона бысть изобилие. Его же молитвами, Господи, и на нас призри, и избави от глада и труса, и междоусобныя рати, всегда, ныне и присно, и во веки веков.

Бе в некоем граде епископ богобоязлив, ни приемля оклеветающих тай. И к сему нецыи от простых людей оклеветашя две жене, яко прелюбодеют от своею мужу. Епископ же принуждаем ими, казнити ею не восхоте, но прежде ста, моляся Богу о том, хотя истинно уведети. Бывши же литургии, повеле всем причастником быти Святых Таин. Преступающих же ту видяще лица кацем грехом повинен есть кождо. И грешником бяху лица яко очадела, другим же яко огнена, и иных кровава и темна. Некоим же от них светла и бела лица являхуся, и усты все вносимое тело просвещаше, овы же аки огнь опаляше. Посем и к женам приближися, дати общение, да разумеет я, каковы и тыя суть душею. И видит же образ иных бывающь, лица им черна и огнена, и кровава, и бела; в них же приидоша и тыя жене, иже оклеветашя я к епископу, и виде светле и честне очи имуща, и беле одеянием, и обема приимшима Христовых Таин, и яко солнце просветистася. Помоливжеся епископ Богови показати ему откровением образ. И став пред ним ангел Господень, и о коемождо вопрошати веляше. Епископ же о обою тою жену вопрошаше: «аще истинно есть первое оклеветание, или ложь?» Отвеща ангел: «истинно есть, еже слыша о нею первое». И рече епископ: «то како в восприятие Христовых Таин светле убо лицем и беле одеянием бесте?» И рече ангел: «яко в чювство содеянных пришедше, слезами же, и воздыханием, и милостынею к нищым, и исповеданием чистым, и к тому не впадати в таковое согрешение, и прияста отдание от Бога, и от греха прощене бысте, и живете отселе целомудрено и праведно». Чюдяжеся епископ, рече: «не преложное женама сима, се бо не многим приключися быти; сима же велия Божия милость, иже не точию от грех прости, но и толицей благодати сподоби я». Рече же ему ангел: «чюдишися сему в правду, человек бо еси. Владыка же наш и ваш, Бог, в правду сый благий человеколюбец, престающих от грехов и со исповеданием припадающих Ему верою, не к тому в муку послет, но и чести сподобит. Тако бо Бог возлюби весь мир, яко и Единочадаго своего Сына вдал есть за ны, прежде бо за врагов сущих умрети за ня изволи. Но и ныне кающихся и от согрешений отступлших, отпустит и избавит от муки и уготованных от Него благ подаст наслаждение. Се же ныне разумей ты, яко ничтоже от нечистых грехов победит человеколюбие Божие, токмо аще кто своя согрешения покаянием загладит. Весть бо человеколюбец Бог рода сего немощь, и похотей крепость, и диаволя злобы силу. Впадающым человеком в грех, якоже сыном отдаст, и ищет ко спасению исправление, и долготерпя на них. Кающымся же убо и молящымся, яко немощным, отдает, и от муки тех разрешает, и дает уготованная праведником благая». И рече епископ ко ангелу: «рцы убо мне и лицам различие, молютися, в кацех убо гресех кождо их живет, да и о сих не неувем?» И глагола ему ангел: «имущии убо светла и бела лица, в чистоте и в правде живут, кротцы же и милостиви суть. А имущии лица черна и очадела, любодеянию и нечистоте суть делатели. Являющиижеся кровавы и огнены, в клевете и неправде живут, любяше власфимию (лесть), и льстивии убийцы суть». И паки рече ангел епископу: «помози им ты, аще спасению их желаеши; сего бо ради и учинен еси ты, да научиши их, к покаянию приводя, и добрейша я сотвориши, и чисты да послеши ко Умершему за них плотию и Воскресшему из мертвых, Христу Богу и Спасу Господу нашему. И елика тебе убо сила есть, моли за них, да обратятся от своих грехов к Богу, и многа ти мзда будет, и уподобишися своему Владыце, сошедшему с небес и на земли пожившу на спасение человеков».