Св. Киприан, митрополит Киевский и всея России

Неблагоприятно встретили Киприана в России, когда он в первый раз явился туда, чтобы занять престол митрополии (1377). В то время еще жив был верховный пастырь Церкви Русской св. Алексий, пред которым благоговела вся Русь. Получив от архиепископа новгородского отрицательный ответ на свое предложение о принятии в звании митрополита, Киприан остановился в Киеве, выжидая более благоприятных обстоятельств в будущем.

Прошло около года. Св. Алексий преставился (12 февр. 1380 г.). Великий Князь Димитрий Иоаннович совсем не думал приглашать к себе Киприана. Он хотел иметь у себя митрополитом своего духовного отца и любимца, Спасского архимандрита Михаила¹. Правда, ни Епископы, ни прочее духовенство не разделяли с ним сего желания; иноки даже молили Бога, чтобы Он не допустил видеть нелюбимого ими Митяя митрополитом²: но Великий Князь не переменял своего намерения. Только, с целью расположить к нему общее мнение, не спешил поставлением избираемого.

Между тем Михаил своим поведением, действительно, оправдывал нерасположение к нему духовенства. В нем не видно было приличного сану иноческому смирения. Еще будучи архимандритом, он позволял себе украшаться святительскою мантиею и белым клобуком, употреблять жезл митрополичий; перешел из Спасского монастыря во двор митрополита, и присвоил себе заведывание всеми судами, всеми сборами церковными³. Сначала он располагался идти за поставлением в митрополита, по установленному порядку, в Константинополь: но потом, вероятно, опасаясь затруднений получить престол митрополий при жизни поставленного в Константинополе Киприана, мало по малу начал склонять мысль Великого Князя к тому, чтобы посвящение было совершено в Москве русскими епископами. Великий Князь не противился такому внушению; созвал епископов в Москву на совет. Никто не противоречил его желанию, кроме Епископа Суздальского Дионисия, который осмелился утверждать, что такое самовольное посвящение митрополита будет противно правилам церковным⁴. Голос епископа, уважаемого по своим добродетелям, друга пр. Сергия Радонежского, был принят Великим Князем, – и Михаил жестоко был оскорблен разрушением своей мечты. Нашлись люди, которые усилили несогласие; указали нареченному митрополиту, что Дионисий не хочет оказывать ему никакого уважения, что, приехав в Москву, он не явился к Михаилу для принятия благословения. При первом же случае Михаил высказал свое неудовольствие на это Епископу Суздальскому. Тот отвечал: «не мне следовало являться к тебе, а тебе ко мне. Я Епископ, ты не более, как священник». Раздраженный таким ответом, Михаил возразил: «ты меня считаешь не более, как священником; а я из тебя сделаю менее, нежели священника; своими руками спорю с мантий твоей скрижали, лишь бы только возвратиться из Константинополя»⁵. После такой размолвки и Дионисий нашел надобным ехать в Царьград. Узнав об этом, Михаил убедил В. Князя задержать Епископа Суздальского в России, по крайней мере, до истечения года после посвящения Михаилова. Димитрий принял свои меры; держал Дионисия под строгим присмотром и не выпускал из Москвы, доколе тот не уверил В. Князя, что не думает более о путешествии в Царьград, и поручителем в верности своего слова представил Игумена Радонежского. Получив таким образом свободу, Епископ Суздальский удалился в Нижний Новгород, а оттуда немедленно отправился водою в Царьград.

Тогда и Михаил, злобясь на Дионисия и на поручителя его, начал спешить своим отправлением в путь. Он отправился с огромною свитою из духовных и светских лиц: с ним было три архимандрита: Иоанн Петровский из Москвы, Пимен Переяславский и Мартин Коломенский – протоиерей московского Успенского собора и клир Владимирской соборной церкви, печатник митрополичий и двое переводчиков, бояре митрополичьи и слуги. С ними В. Князь отпустил своего боярина, которому поручил управление свитою, представлявшею из себя целый полк, и дал Михаилу «неписанныя граматы» за своею печатью, на случай надобности в деньгах. После всех приготовлений Михаил, наконец, двинулся из Москвы (в июле 1379 г.), провожаемый самим В. Князем и детьми его и всеми Владыками русскими⁶.

На пути, за пределами рязанскими, Михаил был задержан в Орде: однако же вскоре отпущен без затруднения и даже получил от хана Атюляка, или Тюлюбека, племянника Мамаева, ярлык, в котором величали его митрополитом⁷. Но суд Божий открылся над непризванным: почти в пристани самого Царяграда, Михаил, в виду его стен, скончался.

Спутники Михаила не хотели возвратиться в Москву ни с чем; положили избрать преемника ему из оставшихся архимандритов. Одни склонялись в пользу Петровского Иоанна, другие избирали Переяславского Пимена. В пользу последнего приложили свой голос и бояре, и на одном из данных В. Князем белых листов написали от его имени просьбу о поставлении Пимена в митрополита, а архимандрита Иоанна, угрожавшего раскрыть все их козни, посадили в оковы. Таким образом, Пимен явился к патриарху для посвящения.

Но в Константинополе уже давно ожидал благоприятнейших обстоятельств Киприан. Оставленный в забвении, когда кафедра митрополии в Москве сделалась праздною, он, после двухлетнего пребывания в Киеве, решился искать прав своих снова в Константинополе. Там он не застал уже на патриаршеском престоле своего рукоположителя, блаженного Филофея. При последовавшей перемене в Империи, он был удален в монастырь, а на его место, без соборного избрания, единственно под влиянием тогдашнего Императора, возведен Макарий, ничего не имевший общего в духе со своим предшественником. Но его покровитель сам неожиданно лишился престола. Собор объявил Макария похитителем священного сана и предал его заточению. Этот приговор был подписан между прочим и нашим митрополитом Киприаном⁸. На место Макария возведен Нил (1380–1388), с которым Митрополия Русская неоднократно имела сношения.

Замыслы любочестивого Пимена заставляли Киприана спешить в Россию: но, то корабли генуезские на море, то война Амуратова на суше задерживали его в стенах Царяграда. Наконец, после тринадцатимесячного здесь пребывания, он отправился в Киев, с надеждою на лучший оборот дел, по смерти великокняжеского любимца.

Действительно, лишь только явился он в Киев, как В. Князь, услышав о смерти Митяя и о покушениях Пимена, которого он не желал видеть на кафедре св. Петра и Алексия, послал туда своего духовного отца, симоновского игумена Феодора, просить Киприана о прибытий в Москву на кафедру митрополии. Киприан явился в Москву 23 мая 1381 г., и принят был со всею торжественностью от В. Князя и народа⁹.

Россия торжествовала тогда свою славную победу над полчищами Мамая (8 сент. 1380 г.). Главное участие в этой брани принадлежало В. К. Московскому Димитрию Иоанновичу. В сем событии раскрылось значение Москвы; оправдались все усилия князей ее к сосредоточению в ней власти; род Даниила покрылся новою славою. Митрополит Киприан, сочувствуя радости России, и в особенности Москвы, в первый же год своего правления, «житием св. Петра» напомнил жителям столицы, что Москва начала возвышаться с той поры, как святитель перенес в нее свою кафедру, что в сем возвышении Москвы и ее торжестве над врагами исполнилось пророческое слово первого святителя, в ней почившего, к сыну Даниилову: «Аще мене, сыну, послушаеши и храм пречистыя Богородицы воздвигнеши во своем граде, – и сам прославишися паче иных князей, и сынове твои, и внуцы твои в роды, и град сей славен будет во всех градех русских, взыдут руки его на плещи враг его». Стоя при его гробе, Киприан напомнил и то, как мирно жили тогда святитель и князь, содействуя друг другу. «Бяше веселие непрестанно посреде обою духовное: князю убо во всем послушающу и честь велию подавающу отцу своему, по Господнему повелению, еже рече к Своим учеником: приемляй вас, Мене приемлет, святителю же паки прилежащу сынови своему князю о душевных и телесных»¹⁰. Заняв кафедру Петрову, долго у него оспариваемую, Киприан нашел нужным приложить к своему повествованию и то, как он сам, во время своего последнего пребывания в Константинополе, стесненный неприятелями, одержимый недугом, лишь только воззвал к св. угоднику о помощи, как получил и свободный проезд в Россию, и освобождение от болезни¹¹.

Казалось, можно было ожидать прочного мира и согласия между В. Князем и новым первосвятителем московскими. При заключении мирного договора с Олегом, Князем Рязанским, В. Князь пригласил к участию и Митрополита¹². Когда дошли известия, что спутник Михаилов, Пимен, посредством денег¹³ успел достигнуть достоинства митрополитского, и едет из Константинополя в Москву: тогда В. Князь, однажды признав своим митрополитом Киприана, не хотел и видеть его соперника; не допуская его до столицы, приказал отобрать у него знаки высокого сана, незаконно им восхищенного, и самого отвести в Чухлому, откуда чрез год он переведен был в Тверь.

Но после нашествия Тохтамышева на Москву отношения между В. Князем и Митрополитом совершенно изменились. Это нашествие было так внезапно, что В. Князь не успел собрать своих сил для отражения врага, и принужден был оставить Москву. Народ волновался; одни готовились держаться в осаде, другие оставляли город; но им не дозволяли выезжать, отнимали у них имущество. Митрополит, только за два дня до начала осады (23 авг. 1382 г.) возвратившийся в Москву из Новгорода¹⁴, напрасно старался успокоить мятущихся граждан. Никто его не слушал. Поэтому, находя свое присутствие бесполезным для столицы, Киприан решился удалиться из нее вмести с В. Княгиней Евдокиею. Ограбленный, подобно прочим удалявшимся из Москвы, он искал себе безопасности в Твери. Это удаление из Москвы, и то обстоятельство, что Киприан искал себе убежища у Князя Тверского, который не хотел принять никакого участия в отражении врага, и первый потом послал к Тохтамышу просить утверждения на в. княжеском престоле, – все это подало В. Князю очень невыгодное мнение о Киприане. По удалении Тохтамыша, возвратившись в Москву, он не замедлил послать своих бояр в Тверь за Киприаном (7 окт. 1382 г.), и, укорив его за малодушное оставление своей паствы¹⁵, отпустил его совсем из Москвы, призвав из Твери прежде обесславленного им Пимена. Таким образом, Киприан снова отправился в Киев, откуда назад тому семнадцать месяцев был призван в Москву. С ним добровольно разделил изгнание один из учеников пр. Сергия, восемь лет игуменствовавший в Серпуховском монастыре, Афанасий¹⁶.

Жалкое зрелище представляла Москва после опустошения, произведенного Тохтамышем. Все церкви ее и монастыри были разграблены и осквернены врагами, не уважавшими никакой святыни, алкавшими только золота и серебра; множество духовенства предано смерти, – в том числе два архимандрита, несколько игуменов; на улицах городских, в домах и храмах лежало более двадцати тысяч трупов, и некому было отпеть и похоронить их. То же потерпели некоторые окрестные города: Владимир, Звенигород, Можайск, Переяславль¹⁷. Вот в каком положений принял паству свою Пимен! – Впрочем, хотя В. Князь и призвал его для управления митрополией, но, не имея к нему доверенности, вскоре послал в Константинополь игумена симоновского Феодора просить новых распоряжений у Патриарха относительно Митрополии Русской (в июне 1383 г.)¹⁸. С Феодором отправился в Константинополь не задолго пред сим возвратившийся оттуда Епископ Суздальский Дионисий (в конце 1382 г.) и получивший от Патриарха сан Архиепископа¹⁹.

В Константинополе, вероятно, по желанию В. Князя, Дионисий поставлен в Митрополита Всероссийского еще прежде, нежели законным порядком сменены были двое поставленные прежде: Киприан и Пимен. Феодор возведен в сан архимандрита, с непосредственным подчинением монастыря Симоновского самому Патриарху, как ставропигиального. В то же время Патриарх отправил в Россию двух митрополитов звать Пимена на суд в Константинополь (1384)²⁰.

Но Дионисий, намереваясь, по примеру своих предшественников, наперед побывать в Киеве, как первопрестольном городе своей митрополии, там был задержан Князем Киевским Владимиром, который встретил его с упреком: зачем он пошел ставиться в митрополиты без согласия всех Князей Русских? Здесь Дионисий чрез год и скончался, не успев воспользоваться почестями высшего сана, но успев стяжать себе венец правды на небеси²¹.

Неохотно поехал Пимен на суд к Патриарху: его не сопровождала огромная свита, как прежде Михаила. Через несколько месяцев после прибытия послов патриарших (9 мая 1385 г.), с одним игуменом ростовским Авраамием, он поплыл Волгою к Сараю, и оттуда в Константинополь²². Здесь пробыл он три года, оставив без призрения свою митрополию, которая требовала личного присутствия архипастыря. В. Князь снова послал к Патриарху своего духовника, архимандрита Феодора, который принимал главное участие во всех сношениях по делам митрополии²³. Наконец Пимен возвратился из Константинополя (6 июл. 1388 г.), задолжав еще более иноземным купцам²⁴, но с правами на митрополию только в Москве. Киев предоставлен Патриархом Киприану, который сам находился тогда в Константинополе²⁵.

Но Пимену не было удачи и на этот раз. Вскоре открылись между ним и В. Князем распри. Поэтому чрез девять месяцев он решился снова ехать в Константинополь, и, опасаясь несогласия на это со стороны В. Князя, на страстной неделе, вероятно, во время отлучки его из Москвы, уехал тайно, взяв с собою Михаила Еп. Смоленского, архимандрита Спасского великокняжеского монастыря Сергия и других²⁶. Недовольный сим поступком, В. Князь вслед за ним отправил в Константинополь еще раз Епископа Ростовского Феодора, кажется для примирения с Киприаном²⁷. Все споры наконец решены были тем, что Пимен, едва достиг Константинополя, скончался (11 сент. 1389 г.), а еще раньше сам В. Князь (19 мая).

Частые сношения с Константинополем по делам церковным при В. Князе Димитрии Иоанновиче показывают, что, после счастливых войн с Татарами, более открылось удобства, или, по крайней мере, более явилось у Русских смелости к путешествиям чрез их улусы. В Константинопольском Предтеченском монастыре некоторые иноки и навсегда оставались жить²⁸. В числе их находился и серпуховский игумен пр. Афанасий, выехавший вместе с Киприаном из России. Возвращаясь теперь на свой престол в Москву, Киприан умолял сего старца ехать вместе с ним, обещая ему высшие почести. Но ученик смиренного Сергия, довольствуясь убогою кельей, отказался: «эта келлия, говорил он, лучше для меня всяких почестей»²⁹.

Благословленный новым Патриархом Константинопольским Антонием снова на всю Митрополию Русскую, Киприан 1 окт. 1389 отправился в путь, взяв с собою двух митрополитов греческих, Феодора Архиепископа Ростовского, Михаила Смоленского и Иону Волынского³⁰. Долговременное пребывание Киприана в Константинополе истощило скудные способы его содержания; он должен был прибегнуть к займу³¹. Оставляя Грецию, он навсегда разлучался с сопредельным ей своим отечеством – Сербиею в то время, когда Турки опустошали его родную землю и в битве Коссовской положили конец Державе Сербской, еще недавно украшавшейся титлом Империи. После первой неудачи в России, он успел посетить свой отечественный город Тернов, где Патриарх Болгарский Евфимий сделал ему торжественную встречу³². Любя заниматься книгами, он мог вывезти с собою из Болгарии и Сербии и таким образом сохранить от истребления плоды духовной образованности, там сохранявшиеся³³. В самом Константинополе, где он принужден был пробыть довольно времени в ожидании перемены обстоятельств, он занимался в Студийской обители списыванием церковных книг³⁴. Зная, по первому своему пребыванию в Москве, что у нас было из книжных трудов и чего не доставало, он мог привезти к нам переводы неизвестных у нас творений отеческих; – хорошо ознакомившись с обычаями Константинопольской Церкви, которую последние Патриархи: Исидор, Филофей и Нил, обогатили новыми своими творениями, мог передать Церкви Русской некоторые новые чиноположения, или привести в сообразность с греческими прежние. Такого-то Пастыря дал Бог Церкви Русской после несчастных смут, в течение двенадцати лет по смерти св. Алексия колебавших престол Митрополии!

Много важных дел ожидало Архипастыря, возвращавшегося в знакомую ему Русь. Во время его отсутствия усилилась ересь Стригольников в Пскове. Литва, приняв римско-католическое вероисповедание, грозила подавить начатки православия и распространить неблагоприятное влияние латинских епископов на православные епархии в южной России. В Твери вражда между Князем и Епископом заставила последнего удалиться в монастырь. В Новгороде образовалось своевольное покушение отделиться от суда митрополичьего. Но с другой стороны было довольно и такого, что могло порадовать благочестивого Пастыря. Трудами одного инока просвещена Пермь. Монастыри наши, распространяясь особенно на севере, богатели новыми подвижниками, и новые подвижники – новыми подвигами.

Во время осеннего плавания Киприанова по Черному морю, буря рассеяла было суда русских путников. Разлученные уже считали друг друга погибшими: но наконец все собрались к Белгороду на Днестре, благодаря Бога за спасение, невредимыми³⁵. В половине февраля 1390 г. Киприан был в Киеве, а в начале марта он уже прибыл в Москву. Сам В. Князь, Василий Димитриевич, с матерью своею Евдокиею, встретил его за городом на Котлах. В церкви св. Николая (Старого, на Никольской улице)³⁶, Киприан облачился, и отсюда торжественно шествовал на свой престол. Епископы Русские явились к нему для утверждения на своих престолах, как к своему Митрополиту³⁷. Иерархия русская состояла тогда из четырех Архиепископов: Новгородского, Ростовского, Суздальского и Черниговского, и четырнадцати Епископов³⁸. Ростовскому и Суздальскому пожаловано достоинство архиепископское в Константинополе, и в епархии ростовской оно перешло от Феодора к его преемникам, но в суздальской преемники Евфросина не имели сего достоинства³⁹.

Прежде всего обратили на себя внимание Митрополита дела тверские и новгородские. Еще не отпуская от себя митрополитов греческих, Киприан в том же году отправился с ними в Тверь, по приглашению Тверского В. Князя Михаила Александровича, для суда над тамошним Епископом Евфимием, взяв с собою и двух Епископов Русских: Стефана Пермского и Михаила Смоленского. Евфимий Вислень, поставленный в Епископы св. Алексием в 1374 г., известный и самому Киприану по его пребыванию в Твери во время нашествия Тохтамышева, уже более трех лет жил в монастыре, удалившись с престола по неудовольствию с Князем⁴⁰. Епархия имела нужду в архипастыре. Князь Тверской лишь только услышал о приближении Киприана к Твери, как выслал навстречу ему, за 30 верст до города, своего внука, за 20 – своего старшего сына, за пять верст сам встретил его с прочими своими детьми и боярами. Три дня честил потом Митрополита и спутников его пиршествами и дарами. В четвертый наконец (6 июля) открыт был Собор на Евфимия в палатах великокняжеских. Явилось множество духовных лиц с обвинением против своего Епископа в смущении Церкви, и Евфимий не мог оправдаться, и был лишен престола. Киприан поместил его в Чудовом монастыре, где он чрез два года и скончался, а вместо его дал Епископом Твери своего архидиакона Арсения (24 июля), который прославился в последствии своею богоугодною жизнью⁴¹.

Не так легко было заботливому Архипастырю утешить смятения в епархии новгородской. Возникшая в ней ересь Стригольников и отречение Новгородцев от суда митрополичьего, равно обнаруживали самоволие, с тою разностию, что в первом случае подвергались сомнению некоторые догматические истины, лежавшие в основании учреждений церковных, в последнем видим спор, собственно касающийся управления.

Стригольники составляли из себя общество недовольных существующею иерархиею. Главными причинами своего неудовольствия они выставляли то, что все духовные лица, как уверяли они, поставляются в свой сан на мзде, что священники за совершение треб церковных также берут деньги, и что они ведут беспорядочную жизнь.

Под такими предлогами Стригольники не хотели принимать от своих священников таинств: Крещения, Евхаристии, исповедоваться пред ними, и вообще не только отвергали местное духовенство, но и высшую иерархию Грекороссийской и Константинопольской Церкви. Но так как нужны были и в их обществе наставники, то они сами себе поставили учителей, обращая в свою пользу некоторые изречения Ап. Павла. Таким же образом самовольно установили, чтобы покаяние совершаемо было не пред священником, но пред единым Богом, с преклонением к земле⁴².

Первые лжеучители, в числе которых был расстриженный диакон Карп, появились в Пскове, перешли в Новгород, и здесь простым народом сброшены с моста в р. Волхов; но последователи их в Пскове остались. Это было в последние годы управления Всероссийскою Митрополиею св. Алексия⁴³. Во время смут, последовавших за кончиною сего святителя в Митрополии, Дионисий Еп. Суздальский, воспользовавшись своим пребыванием в Константинополе, объяснил положение сих дел Патриарху Нилу, и привез от него грамоту жителям Пскова с увещанием – не следовать ложному учению Стригольников; явился с этою грамотою к Архиепископу Новгородскому, ездил в Псков, увещевал совращенных обратиться к своей матери-Церкви⁴⁴.

Дух своеволия отразился и в отношениях Новгорода к Митрополий. В 1385 г., посадники с боярами, житыми и черными людьми, от лица всего Новгорода, на вече с клятвою постановили не относиться в Москву на суд к Митрополиту, но судиться по Номоканону у своего архиепископа, приглашая со стороны истца и ответчика по два боярина и по два житых людей⁴⁵.

Судя по главным виновникам сего постановления и по лицам, избираемым в посредники⁴⁶, можем заключать, что это определение не было собственно иерархическим отторжением Новгорода от Москвы. Архиепископ Алексий, как видно, не участвовал в этом отложении от суда митрополичьего. Мы видим, что, уже после издания такого постановления, без всякого затруднения был поставлен преемник Алексию Иоанн⁴⁷. Итак это отложение собственно исходило не от духовных властей в Новгороде. Для нас теперь не совсем ясно, какое же непосредственное отношение к Митрополиту по судам могли иметь светские лица, имея у себя своего архипастыря в Архиепископе. Но некоторые летописи, называя этот суд месячным⁴⁸, дают повод заключить, что между Новгородом и Митрополитом были такие же отношения, какие между Псковом и Архиепископом Новгородским. Архиепископ Новгородский удерживал за собою право месячного суда над Псковом; кроме того, что он имел в Пскове своего наместника, он мог приезжать в Псков чрез каждые три года, жить здесь месяц на содержании города, собирать следующие ему судные пошлины, независимо от даней с духовенства (называемых подъездом); иногда Архиепископ приезжал к неделе православия, или, так называемому, «сборному воскресению»; в таком случае провозглашал блаженную память почившим благотворителям Пскова, многолетие жившим и проклятие врагам и недоброжелателям. Но если Архиепископ приезжал и позже недели православия, жители города требовали, чтоб этот обряд был исполнен; потому что верили в силу благословения и неблагословения святительского⁴⁹. Итак, если справедливо суд митрополичий называется также месячным: то, по всей вероятности, он заключался в тех же правах над Новгородом, какие имел Архиепископ Новгородский над Псковом. Он не касался собственно Архиепископа и духовенства новгородского, разве только потому, что Архиепископ, по особому устройству правления в Новгороде, имел влияние и на дела гражданские своей области. Но ограничиваясь делами между светскими лицами, этот суд доставлял Митрополиту известную часть судных пошлин. Отлагаясь от суда митрополичьего, Новгородцы имели в виду сберечь свои доходы и оградить свою самостоятельность от влияния Митрополита в пользу В. Князя Московского, с которым Новгород враждовал, справедливо опасаясь от него уничтожения своей вольности.

Киприан, еще отправляясь из Константинополя, взял с собою послов и грамоту от Патриарха на утверждение своих прав относительно суда. Эта грамота кроме Патриарха была подписана Собором Митрополитов⁵⁰, из коих двое: Адрианопольский и Ганский, сами были посланы от Патриарха. Киприан немедленно отправил эту грамоту в Новгород: но она не произвела никакого действия. Тогда Митрополит сам отправился к непокорным с Епископом Рязанским из Греков Новгородцы сделали торжественную встречу Митрополиту (11 февр. 1392 г.); отвели несколько дворов для его многочисленной свиты; присутствовали при его богослужении в Софийском соборе и на дворе княжеском; внимательно слушали его поучения. Но когда Митрополит, совершив по обычаю обряд православия, стал требовать у Новгородцев своего суда, то посадники и тысячский решительно объявили, что они клятвенно обязались не относиться на суд в Москву. Сколько ни старался Киприан уверить их, что он может снять с них клятву, они упорно стояли на своем решении, и Митрополит оставил Новгород в сильном неудовольствии на него⁵¹.

Для решения спора с Митрополитом Новгородцы отправили своих послов в Константинополь к Патриарху⁵², Митрополит – своих. Между тем В. Князь, видя в отделении Новгородцев опасность и для своих отношений к Новгороду, выступил против них с войсками (1393 г.), захватил Торжок, Волок-Ламский, Вологду и др. города. Новгородцы со своей стороны отняли у В. Князя Устюг, Устюжну и др. волости. Кровопролития было много с той и другой стороны. Наконец Новгородцы решились помириться с В. Князем, который поддерживал права Митрополита. Для этого они употребили посредником Ростовского Архиепископа Феодора⁵³, и отправили к Митрополиту свою крестоцеловательную грамоту, которою отрекались от его суда. Мир был заключен, и Киприан грамотою объявил Новгороду, что снимает с них клятву⁵⁴. Вскоре возвратились и посланные в Константинополь; с ними прибыл Владыка Вифлеемский, который привез с собою две грамоты от Патриарха⁵⁵. Решение Патриарха было не в пользу Новгорода. Патриарх предписывал во всем повиноваться Митрополиту⁵⁶. Тогда Киприан снова отправился в Новгород (1395 г.), взяв с собою и посла патриаршего. Принятый Новгородцами с великими почестями, он пробыл в Новгороде более трех месяцев, стараясь устроить дела мирно. Не обнаруживая никакой неприязни к Архиепископу, не смотря на безуспешность в своих требованиях, старался оградить неприкосновенность судов Архиепископа Новгородского от притязаний Псковитян⁵⁷. Сам ездил в Псков, и потом послал Епископа Полоцкого Феодосия с грамотою патриаршею, для увещания зараженных ересью стригольническою⁵⁸. Но главной цели своего путешествия в Новгород Киприан не достиг; в суде ему снова было отказано⁵⁹. Впрочем согласие между Новгородом и Митрополитом не было нарушено. Киприан оставил Новгород мирно, преподав Архиепископу наставления и правила о разных предметах, относящихся до богослужения и управления церковного⁶⁰. Вероятно, грозные слухи о нашествии Тамерлана заставляли заботиться о соблюдении мира, хотя бы то было и с ущербом прав. На этот раз довольно было и того, что Новгородцы заплатили все расходы на отправление посольства в Константинополь по их делу, и значительными дарами искупили отказ в постоянном сборе судных пошлин⁶¹.

Мы упомянули о нашествии Тамерлана. Действительно, Россия с ужасом услышала о приближении к ее пределам бесчисленных полчищ сего завоевателя, величавшего себя «властителем мира». В начале августа 1395 г. они опустошили пределы рязанские. В. Князь решился встретить их, как отец его встретил Мамая, – с оружием в руках. Оставив в Москве Серпуховского Князя Владимира Андреевича и недавно пред тем возвратившегося из Новгорода Митрополита, сам отправился на берега Оки к Коломне, и оттуда призывал своего архипастыря и народ споборствовать защитникам Руси постом и молитвами; приказал укреплять Москву на случай осады, и в то же время, для безопаснейшего ограждения столицы, просил Митрополита перенести из Владимира в Москву славный чудотворениями образ Пресвятой Богородицы, по преданию, писанный св. Евангелистом Лукою⁶². Воззвания В. Князя не остались бездейственны. Наступивший пред праздником Успения Божией Матери пост был посвящен самым усердным молениям и подвигам строгого самоумерщвления. В храмах непрестанно совершались молитвы о Князе и воях его; Митрополит почти не выходил из церкви, – то поучал оставшихся в Москве, то молебствовал за идущих пролить кровь свою за веру и отечество. Отправленное им во Владимир духовенство московского Успенского собора, 15 августа приняло на свои руки древнюю святыню и чрез десять дней, в сопровождении множества народа, приблизилось с нею к стенам Москвы. 26 числа Митрополит со всем духовенством и жителями столицы вышел за город для сретения грядущей Покровительницы. В этом бесчисленном множестве нельзя было видеть человека, говорить летописец, который бы не плакал и не воссылал с упованием молений к Пресвятой Владычице. И молитва веры была услышана, упование не посрамилось. В тот самый день, когда сретали в Москве икону Божией Матери, Тамерлан оставил берега Дона, на которых стоял две недели. Не явное ли то было покровительство Царицы Небесной не одной Москве, но и всему отечеству нашему, которому грозило опустошение от врага несравненно сильнейшего, нежели Мамай и Тохтамыш? Грозный поработитель Востока, как будто приходил для того только, чтобы наказать опустошителя Москвы Тохтамыша, и еще более ослабить узы, связывавшие судьбу нашу с Ордою Сарайскою. С невыразимою радостью приняли в Москве известие об удалений Тамерлана. Исповедав милость Божию, все восклицали: «Не наши воеводы прогнали его, не наши воинства устрашили его, но сила невидимая послала на него страх и трепет. Гневом Божиим гонимый, он удалился из земли Русской». И когда В. Князь возвратился со своими войсками в Москву, тогда положено было на месте сретения чудодействующей иконы Пресвятой Богородицы устроить церковь и монастырь, который и доныне сохраняет имя ему данное от сего сретения, и тогда же повсеместно установлено праздновать 26 число августа, как день избавления России от страшного врага⁶³.

Прошло уже пять лет, как Киприан правил делами Церкви Русской, постоянно пребывая в северной половине своей Митрополии. Епархии юго-западные, состоявшие под державою иноверных государей, не менее требовали его личного присмотра. В Литве с 1387 г. торжественно введено было римское вероисповедание. Эта важная перемена не могла остаться без влияния и на русские области, соединенные с Литвою. Кроме того, по разным городам литовским и в самой столице в. княжения литовского оставалось значительное число исповедующих православную веру. Итак с началом 1396 г. Киприан решился отправиться для обозрения своих юго-западных епархий. Нужда в этом была тем настоятельнее, что в начале сего же года разнеслась молва, будто сын Ольгердов Свидригайло умер от яда, поднесенного ему наместником митрополичьим в Киеве Фомою Изуфовым⁶⁴.

Намереваясь надолго оставить свои северные епархии, Киприан поспешил устроить здесь дела неоконченные. Он вызвал к себе Архиепископа Иоанна, вероятно, для утверждения своих мирных отношений к Новгороду, чтобы тем пресечь всякие замыслы вражды против Митрополии или В. – княжения. Иоанн был принят в Москве весьма благосклонно и чрез два дня отпущен⁶⁵. – Епархия ростовская в ноябре 1384 г. лишилась своего пастыря. Доблестный воспитанник Обители Радонежской и достойный родственник ее основателя, первый Архиепископ Ростова Феодор, еще не в преклонных летах, последовал за своим великим наставником во дворы Господни. Киприан избрал и посвятил на его место боголюбивого Григория (19 марта, 1396 г.)⁶⁶, и вслед за тем немедленно отправился с В. Князем к Смоленску, под которым стоял тогда Витовт, В. Князь Литовский, по смерти Свидригайла, получивший под свою власть и Киев.

Витовт принял своего зятя, В. Князя Московского, дружелюбно. И Киприан не нашел в нем ревностного приверженца новопринятого вероисповедания. Кафедра смоленская оставалась тогда праздною, хотя двое занимавших ее Епископов: Даниил и Михаил, еще были в живых. Первый поставлен был св. Алексием Митрополитом, но, оставив престол свой (в 1388 г.), жил в Москве⁶⁷. Последний взят был из Обители Симоновской, где был сподвижником св. Феодора, в последствии Архиепископа Ростовского, и духовным отцом и наставником пр. Кирилла Белоезерского⁶⁸. Славный своими добродетелями, он поставлен (в 1383 г.) в Епископа Смоленского Митр. Пименом, вместе с ним отправлялся в Константинополь в его третье путешествие, но уклоняясь от смут, которым подвергалось княжение смоленское, искал себе уединения в Троицком монастыре Пр. Сергия⁶⁹. Витовт не препятствовал поставить нового Епископа Смоленску. И Митрополит в самый день Пасхи (1396 г. 2 апр.) посвятил в сей сан, вероятно, из смоленского духовенства, Кассиана⁷⁰. После того Киприан получил позволение отправиться в Киев. – Не имея сведений о действиях его в сих странах, мы ограничимся здесь кратким обозрением состояния Православной Церкви в юго-западной половине Русской Митрополии.

Юго-западные русские земли тогда находились в соединении или с Польшею, или с Литвою. Польша присвоила себе Галицию, в которой состояли православные епархии галичская и перемышльская, и простирала свои притязания на те области, в которых находились епархии волынская и холмская. С постепенным водворением в них между Русскими Немцев и Поляков положено было утвердить здесь четыре епархии римского вероисповедания: в Галиче, Перемышле, Владимире и Хельме, и Епископу Галичскому, который именовался вместе и Львовским, присвоить звание Архиепископа⁷¹. Сначала епископы латинские носили только наименование своих епархий, по недостаточности паствы; потом, особенно старанием Ядвиги, королевы польской, они водворились на своих кафедрах, впрочем и то не все вдруг⁷².

В областях русских, принадлежавших к В. Княжеству Литовскому, состояли епархии, кроме вышеупомянутой смоленской, черниговская, полоцкая, туровская и луцкая. В сих областях, под верховным правлением князей литовских, княжили частию князья русские, частию потомки Гедимина, и в особенности дети сыновей его Ольгерда и Кейтута. Большая часть этих князей литовских, вступая в браки с князьями православного вероисповедания, или происходя от них, с малолетства воспитывались в нем: но некоторые, уступая другим видам, переменяли свою веру на латинское исповедание. Так поступил сын Ольгерда Ягайло, в православной вере Яков, в латинской Владислав, – чтоб получить руку польской королевы Ядвиги и с нею престол польский; так поступили еще двое братьев его Скиригайло и Свидригайло⁷³, которые впрочем сохраняли свою привязанность к православному вероисповеданию до конца жизни. Примеру Ягайла последовал и Витовт, при крещении в православную веру нареченный Юрием, а в латинской вере Александром⁷⁴. При таком положении дел, в областях литовско-русских Православие находилось в более благоприятных обстоятельствах, нежели в городах, подчиненных Польше.

Но кроме русских областей, православная вера была распространена и в Литве. В самой столице Княжества Литовского, Вильне, уже чрез полтора или два столетия после того, как введено здесь римское вероисповедание и положены преграды дальнейшему распространению веры православной, она еще сохранялась в силе. Герберштейн в начале ХVI ст. писал, что в Вильне тогда было больше церквей православного исповедания, нежели римского, хотя оно было и господствующим⁷⁵. Другой писатель того же столетия свидетельствует, что в Вильне у Русских было 30 каменных церквей⁷⁶. Еще в конце XIV ст. были там и монастыри православные⁷⁷. Таким же образом рассеяны были последователи греко-российского вероисповедания и по другим городам литовским, не составляя из себя особой епархий, но, вероятно, состоя под заведыванием наместников митрополичьих⁷⁸. Может быть, упущено было время образовать особую епархию, если не для Литвы, то в соседстве с нею, и по желанию князей ее, когда хотели поставить себе особого епископа Псковитяне, отделившись от Новгорода⁷⁹. Как бы то ни было, но со введением в Литве римского вероисповедания (1387 г.) положение Православных здесь изменилось. Уже нельзя было русским Пастырям вновь приобретать последователей православной веры из язычников⁸⁰. Новокрещенным Литовцам латинской веры запрещено было даже вступать в браки с Русскими, если они не окажут покорности Римской Церкви, под угрозою, в противном случае, телесного наказания⁸¹. Православные церкви открыто, в публичных актах, называли синагогами⁸². Русских перекрещивали, как язычников⁸³. Есть известие о пострадавших за несогласие изменить православной вере⁸⁴. С другой стороны Ядвига призвала Венедиктинских монахов, из Праги в Краков для совершения богослужения на славянском языке, в том намерении, чтобы показать Русским возможность сохранить богослужение на вразумительном для них языке с признанием Папы главою христианства, – и основала в самой Праге коллегию для двенадцати Литовцев, желавших там слушать Богословие⁸⁵. Так польское правительство, заботясь об утверждении в Литве римского вероисповедания, стремилось к ограничению православного.

Киприану оставалось с терпением переносить, чего не мог он изменить своими силами: – когда встречались непреодолимые препятствия, благовременно быть уступчивым и извлекать пользу из самого равнодушия В. Князя Литовского к делам веры⁸⁶. Проведши полтора года в своем странствовании, он возвратился в Москву (7 окт. 1397 г.) с тремя Епископами юго-западных епархий: Смоленским Михаилом, Брянским или Черниговским Исаакием и Луцким Феодором⁸⁷. Из них Епископа Исаакия снова видим потом на кафедре черниговской; Михаил удалился на желанный покой к ученику Сергиеву, пр. Никону; Феодор, вероятно, также не возвратился на свой престол.

Но едва Киприан удалился из Литвы, как должен был испытать новое огорчение от одного из православных Пастырей той страны. Дошел до нас странный акт, которым некто Епископ Иоанн из Луцка⁸⁸, в благодарность за обещанное пособие к поставлению его на митрополию галичскую, обязывался подарить Королю 200 гривен русских и 30 коней. Такая открытая торговля священным саном и самовольное отторжение епархий от Митрополии Всероссийской, для образования новой в Галиче, на первый раз невольно заставляют сомневаться в подлинности самого акта. Но, к сожалению, акт не из числа подложных⁸⁹. Соображение дальнейших происшествий удостоверяет нас, что действительно Митрополия Всероссийская и до Собора Новогродского (1415 г.) при Митрополите Фотии, на время подвергалась разделению, и что отделялись от нее епархии, собственно состоявшие в Галиции, тогда соединенной с Польшею, именно: галичская и перемышльская. С ними мы не видим, никаких сношений у М. Киприана⁹⁰. Преемник Киприана, М. Фотий, в 1414 г. поставляя на кафедру епископскую во Владимире Волынском Герасима, писал: «Понеже благоволением и благодатию Божиею соединися Церковь Русская и в первый мир приведена бысть и уставлена, и вся раздвоения упразднена быша, и по давному обычаю и законом укреплено бысть единой Митрополии быти со всей Русской земли, якоже то изначала пошло от святого крещения и един Митрополит Киевский и всея Руси… и того ради избрах священноинока Герасима и поставих его во епископа в святейшую епископию богоспасаемого града Володимера»⁹¹. Итак Епископ Иоанн из Луцка успел достигнуть желаемого, получил галичскую митрополию. Имя его встречается на предварительных совещаниях юго-западных епископов об учреждении Литовско-Русской Митрополий при Фотии, хотя в летописи он и не называется митрополитом⁹². В подобном отделении от Всероссийской Митрополии Галиция находилась и при св. Ионе⁹³.

Терпя утраты в областях юго-западных, Митрополия Русская делала значительные приобретения на северо-востоке. Сын устюжского причетника, научившись от своего отца грамоте и отправлению церковной службы, нашел случай в торговом городе познакомиться с грамматическою хитростию, и желая более распространить круг своих сведений, отправился в кафедральный город своей епархии, Ростов. Здесь он вступил в монастырь св. Григория Богослова, близ которого жил и Епископ; он избрал эту Обитель именно потому, что в ней было много книг. Непривязанный ни к чему мирскому, юноша решился навсегда отречься от мира. Игумен Максим его постриг и нарек Стефаном. Это было при Е. Парфении⁹⁴. Стефан еще более углубился в чтение духовных книг; любил часто беседовать с мудрыми старцами; все неудобовразумительное старался уяснить себе. Конечно, с этим намерением он выучился и греческому языку. При ростовской кафедре могли найтись книги греческие: потому что за столетие пред сим, при Е. Кирилле было в обычае даже и службу церковную отправлять в соборном храме левому лику на греческом языке, а правому на славенском⁹⁵. Но Стефан показал себя не менее ревностным и в трудах иноческих, чем в учении. – Сему-то инку вложил Бог мысль о просвещении христианством язычников, близких к его отечеству. В двинской области, к которой принадлежал и Устюг, коснели но мраке идолопоклонства многие тысячи Зырян, или, как тогда называли, Пермян. Их поселения начинались тогда в шестидесяти верстах от Устюга вверх по Двине, со впадения в нее р. Вычегды⁹⁶. Очень вероятно, что Стефан еще в детстве был знаком с их языком. Возымев желание быть их просветителем, ревностный инок более обратил на него внимание, может быть, и нарочно отправлялся в Устюг для его изучения⁹⁷, потом составил для него свою азбуку, и начал переводить на этот язык церковнослужебные книги. С сими трудами он явился наконец в Москву. Здесь охотно приняли его святое намерение. Епископ Коломенский Герасим, поставив его в иеромонахи, благословил и напутствовал его своими наставлениями, снабдил его св. муром, антиминсами и другими священными вещами. А Великий Князь, хорошо знавший его и прежде, имея в Перми своих чиновников⁹⁸, мог Стефана обезопасить своею грамотою в его действиях. Таким образом благовестник Христов отправился на дело апостольское (1379).

Спустившись из Устюга по С. Двине до впадения в нее р. Вычегды, Стефан встретил здесь первое селение зырянское – Котлас и, просветив его верою, основал в нем церковь⁹⁹. Продолжая путь свой по правому берегу Вычегды, он проповедовал язычникам имя Христово, оставляя повсюду следы своего благовествования¹⁰⁰. Прошедши те места, на которых ныне стоят Сольвычегодск и Яренск, он остановился при слиянии р. Выми с Вычегдою, где тогда было, по видимому, главное средоточие Зырян¹⁰¹, откуда простирались они и далее вверх по рекам: Вычегде, Выми и Сысоле. С любовью он вразумлял заблуждающихся, смело разрушал их идолов и кумирницы, мужественно выдерживал нападение упорных. Наконец Господь дал ему восторжествовать над упорными противниками, и Стефан воздвиг в Устьвыми первый храм христианский в честь Благовещения Пресв. Богородицы. Немедленно он ввел здесь богослужение на понятном для народа языке, завел училище для обучения грамоте и сам учил взрослых и детей. Благолепие церковное еще более пленяло простых обитателей дикого края. Но и среди успехов Стефану еще надлежало бороться с закоснелыми приверженцами язычества и людьми своекорыстными, которые с новою верою опасались усиления в их краях владычества московского и утраты своего значения¹⁰². Между этими противниками Стефана жизнеописатель упоминает особенно о Нам-Сотнике, с которым спор должен был решиться наконец испытанием посредством огня и воды. Язычники предложили Стефану идти вместе с ним чрез пылающий костер и, если сего будет недостаточно для оправдания веры истинной, опуститься в одном месте под лед реки Вычегды, с тем, чтобы выйти в другом. Кто выдержит то и другое испытание, того вера будете признана правою. Смиренный проповедник веры Христовой, уповая на силу Евангелия, согласился на это требование: но противник сам отказался от своего предложения. Народ хотел было умертвить обманщика: но Стефан не допустил чем либо его коснуться. Такая любовь проповедника веры Христовой, обнаруживавшаяся во всех сношениях его с обратившимися и с упорными, невольно привлекала к нему всех¹⁰³. С другой стороны они видели его совершенное бескорыстие: когда сокрушал идолов, все украшения их и все приношения, им посвященные, как то: шкуры разных зверей, которыми богаты были окрестные леса, он предавал огню, как оскверненные, не пользуясь от них ни чем.

Упрочив таким образом свои приобретения для Христа в земле пермской и в разных местах, которые посвящал он, – имея уже довольно крестившихся, или замечая готовность креститься, Стефан решился просить своему новому стаду епископа: так как затруднительно было относиться за посвящением священников к которой либо из ближайших епархий. Итак после четырехлетних трудов в Перми, он отправился в Москву с представлением сей нужды. Когда сделались гласными в Москве его подвиги: одни дивились его мудрым мерам к распространению веры, его успехам среди народа дикого и необразованного; другие рассуждали: для чего было изобретать новые письмена для народа пермского? Прежде не было грамотности в Перми. Чрез сто двадцать лет – конец миру (ибо тогда ожидали, что с окончанием седьмой тысячи лет окончится и мир). – Если же и была нужда, то достаточно было русской грамоты¹⁰⁴. Но правительство наше, гражданское и духовное, иначе рассуждало: одобряя распоряжения Стефана и в надежде от его опытности и ревности еще больших успехов, Митрополит Пимен, с согласия В. Князя¹⁰⁵, положил самого Стефана поставить Епископом Перми. Это было в 1383 г. Во время объезда своего по митрополии, Пимен хиротонисал Стефана во Владимире, и оттуда отпустил его в новообразованную для него епархию.

Возвратившись к своему народу, св. Стефан утвердил свою кафедру в Усть-Выме; при церкви Благовещения учредил монастырь¹⁰⁶, более внимания обратил на свои училища, выбрал из учеников своих способных к прохождению духовных должностей и поставил их на степени церковные. Прочие продолжали изучать Часослов, Осьмогласник, Псалмы Давидовы, учились петь, списывали новопереведенные книги. Имея всегда людей, готовых к священнослужению, он беспрепятственно мог теперь воздвигать новые церкви в разных селениях и поставлять им священников. – Мы не можем определить по современным памятникам, как далеко успел он расширить пределы своей епархии, но нет причины отвергать и указаний предания, позднее записанных. Заметим вообще, что тогда населенность края ограничивалась одними берегами рек, – припомним, что проповедь свою начал Стефан от самого впадения Вычегды и простер ее до Усть-Выми: простираясь далее по той же реке на восток, он основал на верховьях ее пустынь Ульяновскую в 165 верстах от Устьсысольска¹⁰⁷, и другую в 60 верстах от сего города, на р. Сысоле, прозванную по его имени Стефановскою. В сей последней Обители еще в прошедшем столетии некоторые стихи церковной службы пели на зырянском языке¹⁰⁸. Вот приблизительное определение границ новооснованной епархии с запада, востока и юга. Что касается до северных ее пределов, то, по всей вероятности, они распространялись по берегам Выми, и, может быть, прикасались к отдаленным берегам Печоры¹⁰⁹. Нет сомнения, что не все обитатели столь обширной страны вдруг были обращены, и притом одним человеком¹¹⁰; есть даже повод думать, что некоторые племена вовсе удалились из сих мест, потому что не хотели принять веры, им предлагаемой¹¹¹: но Стефан первый принес христианство к этим грубым детям природы, упрочил его существование в сей стране благоразумными мерами, направлял своих сотрудников, и в рассеянных на обширном пространстве церквах и монастырях, установил точки, от которых распространяясь свет веры, мог озарить и косневших во мраке идолопоклонства.

Заботясь о духовном благе своей паствы, Стефан принимал живое участие и в их внешнем благосостоянии. Вольница новогородская нередко отправлялась тогда по рекам грабить беззащитных жителей; неоднократно возникавшие между Новгородом и В. Князем споры и войны из-за двинских областей открывали случай к новым разорениям сей страны. Чиновники в. княжеские в отдаленном краю часто позволяли себе всякие насилия безответным Зырянам. Соседние племена, недовольные их обращением, чинили на них нападения. Во всех сих случаях Стефан показывал себя отцом сердобольным. – Отправлялся в Новгород с ходатайством за них (1386) и к В. Князю в Москву (1390), увещевал самих грабителей, предстательствовал за несчастных пред боярами¹¹².

В последний раз отправившись в Москву в 1396 г., когда Митрополит Киприан находился в пределах литовских, св. Стефан здесь и скончался (26 апр). Тело его положено в великокняжеском Спасском монастыре (ныне Соборе Спасском, в Кремле)¹¹³. Возвратившись из пределов литовских, Митрополит поставил преемником св. Стефану, для продолжения начатого им дела и утверждения новопросвещенной им паствы, Исаакия (20 янв. 1398 г.)¹¹⁴.

В Москве ждали Киприана возобновившиеся неудовольствия между В. Князем и Новгородом. Опасаясь сношений Новгорода с Витовтом, и желая отнять у торгового города один из главных источников его богатства – земли двинские, В. Князь предложил жителям их добровольное подданство и занял их своими боярами¹¹⁵. Вероятно, по его же предложению, Киприан, немедленно по своему возвращению в Москву, послал своего стольника за Архиепископом Новгородским Иоанном, требуя его к себе. Сношения с Витовтом были прерваны, и Митрополит отпустил от себя Архиепископа с миром¹¹⁶. Но когда Иоанн с посадниками и боярами новгородскими явился к В. Князю и стал ходатайствовать о возвращении Новгороду древних его владений и об утверждении прежних отношений между ним и В. Князем; Василий не принял «доброго слова» от Владыки и своего нелюбья на Новгород не отложил: тогда Новгородцы решились силою возвратить отнятое. Явившись к своему Архиепископу, они просили его благословения на предпринимаемое дело, «Не можем боле терпеть насилия от В. Князя, говорили они своему Владыке; благослови нас поискать отчины св. Софии». Иоанн уступил их требованию. Вскоре они очистили свои области от великокняжеских чиновников¹¹⁷, опустошили двинские владения В. Князя, наказали своих изменников, и тогда снова предложили мир В. Князю чрез архимандрита Юрьевского Порфирия и посадника. Мир быль утвержден по старине, 1398 г.¹¹⁸. Но чрез два года Архиепископ Новгородский снова вызван в Москву и, между тем как войска В. Князя производили опустошения на Двине, М. Киприан, по слову В. Князя, учредил Собор (в июл. 1401 г.), на котором заставили Иоанна просить об увольнении от епархии. Впрочем никто не был назначен на его место, а только он был задержан в Москве и должен был пробыть здесь под стражею в монастыре три года и 4 месяца, «да не точию сам накажется смиренная мыслити и творити, но и инем польза будет», как говорит Летопись¹¹⁹. Та же участь на том же Соборе постигла и Епископа Луцкого Савву, но мы не знаем его вины.

Более шести лет протекло со времени возвращения Киприана из первого его путешествия по литовско-русским епархиям до второго. В это время, свободный от внешних беспокойств, удобнее он мог заняться своими учеными трудами и более обратить внимание на внутреннее состояние своей митрополий. Для сего, уклоняясь от городского шума, он искал уединения, и любимым его местопребыванием было то подмосковное село, Голенищево, где он построил и храм во имя трех святителей¹²⁰, то владимирская волость на св. Озере, где также воздвиг церковь в честь Преображения Господня¹²¹. Здесь-то среди густых лесов, в тишине кельи, он трудился над переводом книг греческих, составлял свои книги и некоторые переписывал своею рукою.

В одной из наших Летописей (у Татищева) находим довольно подробное исчисление сих трудов св. Киприана, по видимому, составленное современником. Здесь сказано: «и книги своею рукою писаше, яко в наставление душевное, преписа Соборы, бывшия в Руси, многия жития святых русских и степени Великих Князей Русских; иная же в наставление плотское, яко правды и суды, и летопись русскую от начала земли русския вся по ряду, и многи книги к тому собрав, повелел архимандриту Игнатию Спасскому докончати, яже и соблюдох». Неизвестно, кто сей Игнатий. Не тот ли, который, еще будучи диаконом, сопутствовал Митрополиту Пимену в его последнее путешествие в Константинополь, остался здесь после его смерти, странствовал в Палестину и, возвратившись, принес с собою довольно подробное описание всего им виденного¹²²? Не по тому ли это описание и вошло в некоторые наши Летописи, тогда как других путешествий в них не находим? Не к нему ли же всего ближе должно отнести и последние слова: яже и соблюдох, ясно означающее исполнение воли архипастыря, а не к постороннему третьему лицу, которому будто бы он завещал передать сию волю архимандриту¹²³? Если верны такие соображения, и если в Истории Татищева точно передают слова подлинника, из которого они заимствованы: то нельзя было бы не дорожить сим показанием о трудах ученого архипастыря, хотя многое из них и не дошло до нас, и хотя с другой стороны не упоминаются между ними его переводы с греческого языка, как известные. Слово: преписа, не дает еще права думать, что Киприан только списывал те или другие книги, а не составлял некоторые и сам, извлекая из разных памятников древности и сводя в одно целое¹²⁴.

Мы не имеем отдельного изложения Соборов Русских с именем Киприана: но еще в XVI ст. хранилась в московском Успенском соборе Кормчая, как говорили тогда, Киприаном привезенная из Константинополя¹²⁵, к которой могли быть им приписаны и определения Русских Соборов. Таких Соборов, которые издавали свои правила по делам Русской Церкви, до времен Киприана известно только два: один во Владимире 1274 г., другой в Константинополе 1301 г.; но к ним могли быть причислены и правила, изданные некоторыми Митрополитами Русскими.

Из Житий Русских Святых, составленных Киприаном, нам известно только Житие св. Петра Митрополита Всероссийского. Но к нему могли быть приложены и другие, исправленные Киприаном в слоге, равно как несомненно можно приписывать ему включение в наши святцы имен святых сербских¹²⁶.

Степенная Книга в настоящем своем виде представляется произведением времен царя Иоанна Васильевича¹²⁷. Но Киприаном могло быть положено основание сему труду, которое и вошло в состав позднейшего сочинения¹²⁸. Правды и суды, по замечанию летописи, приписаны Киприаном в наставление плотское. Это дает право думать, что здесь разумеются не столько уставы о правах и судах церковных, сколько законы судные и уголовные, состоящие тогда в виде правды Русской и различных грамот ¹²⁹ , а может быть и законы греческие, принятые в состав Кормчей. Наконец Летопись Русская, начатая Киприаном от начала земли русския, и содержавшая в себе вся по ряду (т. е.: не так как в Степенной Книге), для составления которой Митрополит собрал много книг, но не успел ее докончати, т. е. довести до своего времени, а поручил окончание ее спасскому архимандриту Игнатию, не есть ли знаменитая летопись Троицкая (харатейная) по свидетельству историографа, ею пользовавшегося, писанная современником В. К. Василия Димитриевича¹³⁰, и оканчивающаяся описанием Едигеева нашествия (1408 г.)¹³¹? Обстоятельное описание современных событий в целой России, притом с точки зрения московского правительства, дает право заключать, что она составлялась под надзором лиц правительственных. В таком положении и можем представлять себе архимандрита Обители великокняжеской, облеченного доверенностью первенствующего святителя в России¹³². С прекращением этой летописи, известия других летописцев о том же княжении становятся кратки и не полны.

Кроме сих трудов, в которых высказывалось глубокое сочувствие сербского пришельца к единоплеменной Руси, мы должны сказать здесь и о других писаниях святителя Киприана на пользу собственно Церкви, известных нам по самым памятникам¹³³. Он не мало заботился о единообразности совершения священных действий богослужения во всей митрополии, и о предохранении церковных книг от ошибок и повреждений. С этою целью он сам, сличив с греческим подлинником славянский Служебник, собственною рукою написал сию книгу, и оставил при нем строгое наставление для будущих ее переписчиков¹³⁴. С тою же целью Киприан рассылал по епархиям списки Литургии и других чиноположений церковных, как то: крещения, браковенчания, водоосвящения и обряда православия, совершаемого в первую неделю св. Четыредесятницы¹³⁵, дополняя подробности устава частными наставлениями в своих послушаниях¹³⁶. Бывшие во время Киприана грозные нашествия врагов на Москву внушили ему, как усердному молитвеннику, мысль переложить на наш язык «молебное пение ко Господу нашему Иисусу Христу и Пресвятой Богородице», составленное на такие случаи Патр. Филофеем¹³⁷, равно и другие каноны и акафисты сего Патриарха и его преемника Исидора, вероятно, Киприаном же принесены из Константинополя и вскоре переведены на наш язык¹³⁸. Совершение памяти св. Григория Паламы, Архиепископа Солунского, прославленного песнопениями Патриарха Филофея, также можно относить ко времени Киприана.

Но не одни ученые труды и устройство богослужения занимали Киприана. – Не имея честолюбивых замыслов, тем не менее он хотел права свои сохранить в тех пределах, какие первоначально были постановлены при учреждении у нас иерархии. Как мало он был расположен вмешиваться в дела, не относящееся к духовной власти, и простирать свои притязания на дела гражданские, это всего лучше показывает его послание к Псковитянам, в котором он отменяет произвольные распоряжения бывшего Архиепископа Суздальского Дионисия по управлению гражданскому. «Слышал я, пишет Киприан, что Владыка Суздальский Дионисий, быв во Пскове, дал вам грамоту, в которой сделал дополнение к грамоте В. К. Александра (Ярославича), – по чему ходить, как судить, как казнить, и положил проклятие на не повинующихся сей грамоте. Это владыка Дионисий не свое дело делал; это не по закону и не по правилам. Если действительно К. Александр дал вам свою грамоту, это потому, что каждый царь в своем царстве, каждый князь в своем княжении волен давать грамоты. А что Дионисий вплелся не в свое дело и написал свою, незаконную грамоту: я отменяю ее. По грамоте В. К. Александра ходите, как было и прежде, а Дионисиеву пришлите ко мне, я сам ее раздеру: эта грамота не в грамоту. Приписанное к ней неблагословение и проклятие от имени Патриарха я с вас снимаю и благословляю вас. Суздальский Владыка сделал это в смутное время, и сделал сам от себя. Патриарх ему не приказывал того делать»¹³⁹. Так правильно понимал отношение власти духовной к делам гражданским Митрополит, хорошо знакомый с законами Греч. Империи и правилами церковными! Но также справедливо он мог желать, чтобы взаимно и правительство гражданское признало и своим законом оградило неприкосновенность прав Церкви. Доселе, по несчастным обстоятельствам России, Митрополиты получали от ханов татарских ярлыки, которыми предоставлялось им (Митрополитам) право суда и расправы над всем духовенством и другими им подведомственными людьми, равно как и полновластное распоряжение церковным и монастырским имуществом. Теперь, когда обстоятельства России значительно изменились, и Митрополиты перестали ездить в Орду, надлежало ожидать им подтверждения своих прежних прав от В. Князя Московского, которому митрополия весьма усердно помогала возвыситься над всеми прочими князьями. И вот в 1402 г. Великий К. Василий Димитриевич, по совещанию с Митрополитом Киприаном, положил утвердить сии права за митрополией своею грамотою¹⁴⁰. В этом акте было сказано: «се яз Князь Великий Василий Димитриевич всея Руси, сед с своим отцем, с Киприаном Митрополитом Киевским и всея Руси, управил есм по старине о судех церковных. Изнашед старый номоканон, как управил прадед мой, св. Князь Великий Володимер и сын его Князь Великий Ярослав всее Руси, – как управили они, сед с Митрополиты, о судех церковных и списали номоканон по греческому номоканону, что суды церковныя и вся оправдания церковная, как пошло издавна: по тому же и мы нынеча управили, оже бы то неподвижно было, николи наперед впрок, ни умножити бы, ни умалити, но тако бы то и стояло неподвижно, как те велиции святий князи вписали и укрепили». Этим актом В. Князь хотел сравняться в благочестивом усердии к Церкви со своими великими предками, сколько ни изменились условия общественные в продолжение четырех веков. Но если и не все подробности уставов св. Владимира и В. К. Ярослава могли быть приложены к современному состоянию Церкви и государства, по крайней мере существенное в сих уставах должно было удержаться, именно определение области суда церковного.

Также требовали определения и вотчинные права Митрополии. Как инок, М. Киприан не питал никакой привязанности к умножению своих владений, равно как не советовал заботиться о том и другом. Вот что писал он о сем предмете к игумену Афанасию, своему духовному другу: «Владеть инокам селами и людьми не предано св. Отцами. Как можно отрекшемуся однажды от мира и всего мирскаго, снова связывать себя мирскими делами, – снова созидать, что разрушил, как говорит Апостол, и таким образом быть преступником своих обетов? Древние св. отцы не стяжавали ни сел, ни богатства, как напр. св. Пахомий, св. Феодосий общежития начальник, св. Герасим и многие другие св. Отцы в Палестине, в горе Синайской, в Раифе, и в Св. Горе, которую и сам я видел. Но уже в последствии, когда прежний порядок мало по малу ослабел, монастыри и скиты начали владеть селами и стяжаниями. Это требует большого внимания и осторожности. – Ты меня спрашивал, что тебе делать с селом, которое дал Князь в монастырь? Вот мой ответ и совет: если ты с своею братиею уповаешь на Бога, и доныне Бог вас пропитывает без села, да и впредь пропитает: то для чего связывать себя мирскими попечениями и вместо того, чтобы помнить о Боге и служить Ему единому, вспоминать о селах и мирских делах? Обрати внимание и на то: доколе инок свободен от всех забот мирских, он в мире со всеми мирянами, все его любят, все ему отдают честь. Когда же обяжется попечением о селах и других мирских делах: тогда откроется нужда ходить и к князьям и к другим начальникам, посещать судебныя места, защищать обижаемых, ссориться и невольно унижаться пред всяким, только чтобы не выдать своих в обиду, предпринимать великие труды и оставлять свое правило. А что еще страшнее: когда иноки начнут владеть селами и производить суд над мужчинами и женщинами, часто к ним ходить и за них хлопотать: тогда чем они будут различаться от мирян? Инокам входить в общение с женщинами и творить с ними беседы – опасно (бедно есть). Но, если бы можно было, хорошо было бы устроить так: пусть будет село близ монастыря, но инокам никогда в нем не бывать, а отдать его в заведывание какому-нибудь богобоязненному мирянину, и ему заботиться о всех делах, с тем, чтоб он доставлял в монастырь все готовое, жито и другия потребности. Ибо вредно инокам владеть селами и часто ходить в них»¹⁴¹. Так рассуждал Киприан инок!

Но положение Киприана, как Митрополита Всероссийского, было иное. Он наследовал от своих предшественников волости и земли, которые должен был охранять, как пожертвованный в дар Церкви Божией. При нем служили бояре; у него были свои стольники¹⁴²; его дом был не келья, но дворец¹⁴³.

Вотчинные владения Митрополий находились и в южной России¹⁴⁴, и в северной, – со времени перенесений кафедры Митрополита сперва во Владимир, потом в Москву. Потому села и деревни, принадлежавшие Митрополиту в В. Княжении Московском, состояли частию в области владимирской, частию в московской. Во владимирской области Митрополит имел свои монастыри, непосредственно от него зависевшие: Константиноеленский и Борисоглебский, которые также имели свои села и деревни. В. Князь Василий Димитриевич, утверждая те и другие за кафедрою митрополии¹⁴⁵, а) освободил живущих в вотчинах митрополий и монастырских от своих податей, исключая годы, когда сам он будет платить дань Орде: тогда и Митрополит должен был участвовать в выходе, по оброчной грамоте¹⁴⁶; б) освободил от своего суда, исключая суда смеснаго и жалоб на игумена в отсутствии Митрополита из В. Княжения, или на его наместников и десятинников; в) освободил от таможенных сборов, впрочем только при продаже домашних произведений, а не в случае торговли. Даруя сии льготы вотчинам Митрополии, которые и ханскими ярлыками были освобождаемы от всяких сборов, В. Князь в то же время сделал особые распоряжения о боярах митрополичьих и о детях священнических. Бояре и слуги митрополичьи должны были участвовать в войнах под начальством воеводы митрополичьего, или великокняжеского. Не воспрещая ставить из своих великокняжеских подданных в священники и диаконы, В. Князь взамен того требовал, чтоб дети священнические, не поступающие в духовное звание и живущие отдельно от своих родителей отчислялись от ведомства Митрополита к Великому Князю. – Наконец В. Князь, по взаимному согласию с Киприаном¹⁴⁷, определил и количество сбора с церквей в пользу Митрополита и его чиновников. Каждая церковь должна была вносить в его казну ежегодно шесть алтын, и при обозрении им епархии – три деньги («заезда»); десятинник в своей десятине также получал по шести алтын с церкви («за въездное, за рожественное, и за петровское»)¹⁴⁸. Вот некоторые черты хозяйственного быта митрополий, по известным доселе памятникам, в первый раз так определенного в северной России!

Устроив дела свои в Москве, Киприан снова должен был отправиться в Киев, куда призывали его беспорядки, допущенные его наместником, столь важные, что нужно было сменить его и всех служащих при нем¹⁴⁹. Посетив Киев, он отправился в Луцк, где вместе с Епископами Луцким и Холмским поставил Епископа во Владимир Волынский. В Милолюбове, волынском городе, на съезде Короля Польского Ягайла и В. Князя Литовского Витовта, виделся с обоими государями и прожил там целую неделю, чествуемый от них дарами: но с прискорбием должен был уступить настоятельным требованиям Витовта о смене Епископа Туровского Антония. На сего Епископа взводили обвинение, будто он сносился с ханом Шади-Беком, призывая его властвовать в Киеве и Волыни; представляли грамоты, будто бы им писанные в Орду. Главною же причиною таких обвинений было латинское духовенство, которое не довольно было его ревностью о поддержании православия в своей стране. Он с силою обличал их ересь, говорит наша летопись, и всю Волынь и Литву укреплял здравым учением, восставлял падших, утверждал колеблющихся, не внимая никаким угрозам. Киприан, открыв, истинную причину нерасположения к Епископу Туровскому, сначала думал удовлетворить требованию Витовта только тем, что удержал Антония при себе. Но Витовт настоял, чтоб он, совершенно был низложен; угрожал в противном случае Митрополиту отторгнуть от него все литовско-русские епархии: угроза, какую он чрез десять лет и привел в исполнение, при преемнике Киприана! – Избегая большего зла, Киприан решился снять с Епископа Туровского украшения святительского сана и взять его с собою в Москву, чтоб там его упокоить¹⁵⁰. Такие дела ничего не предвещали отрадного в будущем!

1 Января 1406 г. Киприан возвратился в Москву. Это был уже последний год его земного странствования. Доселе крепкий здоровьем, он часто начал чувствовать припадки болезни, и, готовясь к своему исходу, удалился опять в свою уединенную келью, в Голенищеве. В последний раз отпраздновал там 26 августа, день избавления Москвы от грозных полчищ Тамерлана, рукоположил в этот день архимандрита симоновского Илариона в Епископа Коломенского; чрез две недели еще посвятил Епископа в Суздаль, Митрофана; слег и более не вставал. Последним словом его к оставляемым чадам было его завещание, в котором, всех прощая, и сам у всех просил прощения. Св. Киприан преставился 16 сентября. Архиепископ Ростовский Григорий с двумя новопоставленными Епископами и собором духовенства предали тело его земле в соборном Успенском храме, прочитав наперед вслух всех душевную грамоту почившего Пастыря¹⁵¹. В. Князя тогда не было в Москве: он уже выступил со своими войсками против Витовта.

Почти тридцать лет св. Киприан носил на себе бремя управления Церковью Русскою, но из них не более осьмнадцати лет был действительно Митрополитом всея Руси, около полутора года при В. Князе Димитрии Иоанновиче, и шестнадцать с половиною при сыне его, Василии Димитриевиче. Мощи св. Киприана обретены при разобрании Успенского собора, в 1473 г.¹⁵²