«Отпевание» графа Толстого

Отлученный от общения с православною христианскою Церковью яснополянский богохульник был зарыт в землю так, как и сам того хотел, т. е., как «падаль», – и делу – конец! Никаких «церковных» церемоний, естественно, не было.

Правда, неразумные «поклонники» еретика и циника волновались, шумели, требовали непременно «церковных» похорон своего кумира, доходили до угроз, обещая и сами покинуть Церковь,... но из их «гевалта», разумеется, не вышло ничего.

Искусственно волновали общество в первую и во вторую годовщину по смерти графа, взвинчивали настроение публики разные жидовские и жидовствующие издания и безбожно мыслящие лица..., но и здесь в конечном итоге подобных стараний и усилий получился все тот же нуль.

Но вот явилось сначала краткое газетное сообщение о том, что в Ясную Поляну приехал какой-то священник, который-де и совершил отпевание скончавшегося больше двух лет назад Толстого. Первое впечатление от этого сообщения было, наверное, у всех одно и то же. Газетная утка!.. Вот, что, конечно, подумал всякий, – подумал... и затем забыл о газетном вздоре.

Однако, потом было напечатано в газетах уже письмо вдовы Толстого, не оставлявшее сомнения в том, что кощунственное и сверхстранное «отпевание» было не миф, а факт. «При отпевании, – пишет вдова, – нас было четверо... Священник... заявил«-де, «что его давно мучает мысль, что такой... человек, как» покойный граф, «глубоко веровавший в Христа и Бога, лежит... не отпетый», – и вот он отпел его... «По собственному своему, внушенному Богом, побуждению явился... порядочный священник, который бескорыстно совершил святой обряд... Горячая молитва над усопшим не может»-де «быть ничем иным, как выражением любви и христианского всепрощения... Священник мне радостно заявил, что теперь Лев Николаевич не еретик, я отпустил ему грехи»... «Неужели, – спрашивает вдова, – считать молитву церковную, искреннюю и горячую, за озорство, недомыслие или злой умысел?.. Лев Николаевич, – продолжает она, – ни разу перед смертью не выразил желания не быть отпетым»... «А раньше писал:... если можно, то (хоронить) без священников и отпевания. Но, если это будет неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай хоронят, как обыкновенно»... Толстой называется «великим христианином». О нем говорится, что он «уважал всякую веру в Бога, в каких бы формах она ни выражалась» и т. д.

Итак, «отпевание» произошло... Спрашивается: как на него смотреть, какую цену оно имеет, какой его действительный смысл?..

По данным вопросам уже кое-кто высказывался печатно, напр., достопочтенный о. прот. Н. Г. Дроздов и др. А сегодня (5-го января), когда пишу эти строки, я получил № 2-й «Русского Слова» (от 3-го янв. 1913 г.), где напечатана статья Л. В. Карташева «Молитва о Толстом». К номеру газеты приложено и любезное письмо автора статьи... Видимо, дело еще интересует и волнует многих¹. Просят и меня, в частности, высказаться по нему..., что и выполню с большим удовольствием.

Но предварительно скажу два-три слова по поводу некоторых мест из письма вдовы графа Толстого. Это необходимо сделать для того, чтобы облик яснополянского «отпетого» покойника вырисовался с достаточною рельефностью и чтоб, благодаря тому, все, интересующие нас, вопросы могли быть решены более правильно и всесторонне.

Согласно письму вдовы Толстого, он «уважал всякую веру..., в каких бы формах она ни проявлялась» (а), – был «великий христианин» и «глубоко веровал в Христа и Бога» (б), – против будущего «отпевания» его особенно не возражал или, в крайнем случае, был в данном отношении безразличен (в). Согласно тому же письму, священник явился по Божию «внушению» (г) и был «порядочным» (д), – его молитва о графе являлась лишь «выражением любви и христианского всепрощения» (е), а не «озорством», не «недомыслием», не «злым умыслом» (ж), – священник-де «отпустил» умершему графу «грехи», вследствие чего последний-де перестал быть и «еретиком»... (з).

а. Как «уважал» Толстой православную веру в Бога, можно видеть, напр., из его «ответа на определение синода»..., где читаем: «учение церкви есть... коварная и вредная ложь..., собрание самых грубых суеверий и колдовства»; догмат о воплощении есть-де «кощунственная история»; «все таинства» – это-де «низменное, грубое... колдовство», – причем граф всячески глумится над ними и в особенности над святейшим таинством Евхаристии... (см. «Полное собран. сочинений Толстого»; Спб. 1907 г.; книгоиздат. «Ясная Поляна»; т. 2-й, стр. 714–721)... Загляните еще хотя бы в толстовское «Восстановление ада», где учение православной Церкви называется не Христовым, а «дьявольским» (т. I, стр. 6), – где над Церковью «уважающий всякую веру» граф глумится так, что этому действительно мог бы позавидовать сам Веельзевул (стр. 7 и друг.)...

б. Какой «великий христианин» был Толстой и как «глубоко веровал» он «в Христа и Бога», – это уже документально было раскрыто мною на страницах «Христианского Чтения» в статье: «Друг или враг Христов – Толстой» (1912 г., март – апрель). Оттуда всякий может видеть, что Толстой считает Бога безличным, отвергает учение о «Троичности Лиц»..., – о Боге, как «Творце» мира и человека; утверждает, что Иисус Христос – простой человек, что никакого особого рождения Его не было, что Господь стоит на одной линии с Магометом, Буддой; отрицает евангельские чудеса, глумясь попутно над Богоматерью; «уважающий всякую веру» граф называет христианского Бога «злым, мстительным», а верующих в Него «душевнобольными»; об Иисусе Христе постоянно говорит сверхцинично и кощунственно, – свидетелей Его воскресения деликатно называет «лжецами» и обманщиками, а по отношению к Воскресшему ставит вопрос: «для чего было воскресать, чтобы только сделать и сказать все эти глупости»; «вознесение» Господне называет «сказкой»; Св. Духа отрицает; не признает христианского учения о будущей жизни, называя его «низменным, жестоким»... и т. д. Этот «великий христианин», – как подтверждено было мною ссылками на его сочинения в каждом отдельном случае, – отвергал в христианстве все, что только делает христианство христианством; этот «глубоко веровавший во Христа и Бога» граф в действительности был типичнейшим антихристом, врагом Христовым, воплощением неверия в Него, – воплощением отрицания и Бога, потому что о каком же Боге может быть в сущности речь у пантеиста, да еще Толстовской окраски?..

в. Вдова Толстого, видимо, незнакома с сочинениями своего мужа. Делая вышеприведенную выдержку из его дневника от 1895 г. об отпевании, она игнорирует то, что говорит Толстой, напр., в его цитованном уже «ответе» Св. Синоду, помеченном «4-м» числом «апреля 1901 г.» «Я, – говорит здесь этот «великий христианин» (!!!), – действительно отрекся от Церкви... и написал в завещании своим близким, чтоб они, когда я буду умирать, не допускали» (!!) «ко мне церковных служителей» (т. е. священников православных...), «и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний»... (разумеется чин православно-христианского погребения, так аттестуемый «уважающим всякую веру» графом), «как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым» (стр. 716)... Не ясно ли отсюда все? Сам отрекшийся от Церкви, от христианства граф желал, чтоб его «убрали» по смерти «поскорее..., как убирают всякую противную вещь»... Ну, его и убрали... Церковного отпевания, согласно его желанию (о другой, более существенной, причине пока не говорим), не было. О чем же более и толковать? Можно было бы шуметь, кажется, в противоположном лишь случае, т. е., если б воля Толстого, столь категорически высказанная им, оказалась неисполненною... Но на «толстофилов» не угодил бы и сам яснополянский духовный и телесный «мертвец»...

г. Воистину комично заявление вдовы Толстого, что пресловутый священник явился по «Божию внушению».. Чем могло бы быть вызвано такое внушение? Непонятно... безусловно. Жил человек, богохульствовал... даже хуже, чем сами демоны, которые все же «веруют и трепещут» (Иак. 2:19), – а Толстой не только не веровал, но еще и глумился над Богом, над Господом нашим...; своим безбожием соблазнил и погубил множество человеческих душ; явился eo ipso ревностным помощником Веельзевула, преследующего те же цели; умер... и больше двух лет лежит в яме... (не в могиле, конечно!). И вдруг «Божие внушение»!... Да какой в нем мог бы быть смысл? И как мог бы внушать «пантеистический» Бог, безличный?... Да, – если и было здесь чье-либо внушение, то единственно лишь Веельзевула, желавшего произвести смуту, волнения..., хотевшего испробовать еще одну хотя бы попытку при помощи трупа Толстого, который так энергично помогал, при своей жизни, адским силам в их борьбе с ненавистным им христианством. А чтоб Бог стал внушать такую явно нелепую вещь, этого не допустит, разумеется, никто, сколько-нибудь способный разобраться в обстоятельствах дела...

д. Если б этот преступный священник был действительно «порядочным», то он и поступил бы так, как поступают люди «порядочные». Прежде всего не стал бы действовать из-за угла, как школьник, боящийся головомойки от учителя за озорство. А ему, видите ли, хотелось и отличиться в глазах безбожной «интеллигенции», и укрыться от заслуженного им наказания со стороны церковной власти. Так «порядочные» люди не делают, а христианские священники тем более. И я лично уверен скорее в том, что здесь фигурировал не священник, а какой-либо самозванец, тем более, что, по нынешним временам, достать «облачение» и пр. и пр., право же, не так уж хитро... Во-вторых, порядочный священник постарался бы дать отчет себе в том, что он делает... А «этот» субъект умел только «давно мучиться», что Толстой «лежит не отпетый». Другая сторона дела, что граф и отрицал христианство, и христианскую Церковь, и всячески над ними глумился, издевался, не жалея ни слов, ни извощичьих выражений..., этому господину «порядочному» почему-то в голову не приходила. Ему не приходило в голову, что он – как-никак – ведь христианский священник, что христианское учение для него все же имеет, должно иметь известную обязательную силу... Ему, однако, до христианства, до Христа никакого дела в действительности не было. Плюют на Христа, называют Его позорнейшими именами, низводят Его на степень простого человека, глумятся над Его Пречистой Матерью, Его учение приравнивают к «дьявольскому» и т. д., – со всем этим «порядочный» священник примиряется, молчит. А вот богохульник – представитель Веельзевула на земле – лишен церковного (отрицаемого им же самим) отпевания... Ну, разве можно смотреть на это спокойно? Разве это не должно всех «мучить»?... Нет, это не «священник» и не «порядочный»... В лучшем случае это – сумасшедший человек, который не знал, что делал... Да.

е. Его молитва была, – видите ли, – «выражением любви и христианского всепрощения»... Скажите, пожалуйста!... Но о «любви» его, – я думаю, – можно было бы говорить тогда лишь, когда он попытался бы вразумить живого графа, живого вернуть на путь истины... Однако, богохульства живого Толстого он спокойно терпел, не «мучился». Любовь ко Христу, какая должна же быть, – предполагается, – в «порядочном» священнике, в нем спала и не толкала его на защиту Господа... Хоть бы на минуту пришел ему в голову вопрос: а ужели у Св. Синода не было этой любви? Не Святейший ли Синод, напротив, вынужденный к данному печальному акту, «молился, да подаст ему» – графу – «Господь покаяние»..., да «помилует и обратит его ко святой Церкви»... (чит. «Определ. Св. Синода от 20–22 февр. 1901 г... о графе Л. Толстом»; цитов. т. 2-й, стр. 722)? И, однако, во избежание соблазна от учения Толстого и проч., любвеобильный и долготерпеливейший Св. Синод, наконец, нашел только один выход: отлучение графа... Какая, однако, гордыня у этого священника, если правильно о нем пишет вдова графа?! Ему, видите ли, присуща любовь, а Св. Синоду – нет!» Он только один – этот «порядочный» священник возвысился лишь до христианской любви, до «всепрощения»..., – однако, на чужой счет. Оскорблены – Господь, Его святая Церковь..., оплеваны, поруганы, смешаны с грязью..., – а «порядочный» священник говорит: ну, что ж? Я прощаю... Ведь «не меня» же оскорбили... Но интересно было бы знать, что запел бы этот господин, если б за его «бесчинное» деяние его лишили и места, и сана? Нашлась бы у него любовь? Нашлось бы всепрощение? Не думаю. У него пока нашлось только иезуитское мужество шуметь из-за угла, благодетельствовать на чужой счет и не принадлежащими ему деньгами. Никакой любви, никакого всепрощения он не проявил, а только одно... хулиганство...

ж. Да, все деяние этого господина (трудно назвать его священником) – сплошное «озорство», сплошь «злой умысел» и в лучшем случае – «недомыслие». Если он не ведал, что творил, в этом еще есть нечто для него извинительное. Однако, и неведением отговариваться он не мог, имея ввиду определение Св. Синода, для него – священника – безусловно авторитетное... И, во всяком случае, ввиду этого определения он должен был сначала семь раз отмерить и потом уже резать. И так, остается одно «озорство», один лишь «злой умысел». Поступлю-де наперекор Св. Синоду! Пусть -де знают меня... К сожалению, такие озорники существуют. Один из них, оскорбленный в своем бесовском самолюбии, которому «властью» были поставлены естественно границы, совсем-совсем недавно отрекся и от православия, и от веры в Божий промысл... И это священник – «иеромонах»!... Одно слово: озорники! Злоумышленники!

з. Этот озорник «отпустил» Толстому «грехи»..., и граф отныне-де уже не «еретик». Но, во-первых, яснополянский мертвец был не еретик, а язычник и даже хуже язычника. Какой же он «еретик», когда отрицал в христианстве все христианское?... Язычника же отпевать по-христиански было бы, кажется, более, чем странно. Не странно ли было б, если б магометанский мулла явился и «отпел» по-мусульмански человека, издевавшегося, при жизни, над Магометом и над магометанством вообще? Такого муллу все назвали бы безумным, сумасшедшим.., и никто не возразил бы и словечка. Христианский священник имеет право «отпускать грехи» только лицу, принадлежащему к «христианской» же Церкви, да и то, как увидим ниже, не во всех без исключения случаях, – но никак не язычнику, каким умер граф Толстой. Это должно быть ясно, кажется, всякому.

Во-вторых, совершенно резонно в данном случае рассуждает А. В. Карташев. «Священство, – говорит он, – орган Церкви, а не личная духовная власть». Посему «совершаемые священством действия лишь постольку имеют силу и смысл, поскольку совершаются от лица Церкви, с её ведома и благословения»... «Совершение» священником «таинства или какого-нибудь молитвенного акта без ведома епископа и Церкви лишает его действия всякого ...значения и приравнивает их к частным, личным поступкам неиерархических» деятелей... «В Церкви нет права у отдельных священников, вопреки общей воле иерархической власти, раздавать освятительные ценности по своему усмотрению». Несомненная истина – та, что «нет никакой возможности похитить благодать церковную обходными, неканоническими путями..., ни самовольным священнодействием хотя бы очень искреннего и идеалистического священника»... Православное «священство, в силу своей порядочности, т. е., церковной лояльности, и мысли не может допустить о каких-либо не разрешенных Церковью священнодействиях». Вдова Толстого может думать иначе просто по своему богословскому невежеству. Да притом, ее сбил с толку и этот «просто глупый священник», который совершенно «объюродел в богословском разуме»...

Все это – хорошие рассуждения А. В. Карташева. Разумно и высказываемое им положение, что «невозможно и нелепо было бы Церкви совершать свой чин погребения и панихид над Толстым, потому что этот чин написан для... сынов Церкви... Церковь права в своем отказе»...

Но он желал бы, чтоб Церковь «создала чин молений о религиозно-заблудившихся, о слепых духовно, о соблазняющихся во Христе», – «особый чин отпевания иноверцев», – «особый чин молитвы за врагов»... Тогда-де был бы найден «исход религиозному томлению церковных людей в чрезвычайном случае со смертью Толстого»...

Здесь я уже несогласен с А. В. Карташевым.

И прежде всего – кто смущен тем обстоятельством, что Толстой лишен христианского отпевания? Не простой народ, не истинно-православные люди. Нет. Все они прекрасно понимают, что безбожнику, отрицавшему в христианстве все христианское, более того: всячески глумившемуся над христианством, над Самим Христом..., не может быть дано христианского отпевания. И ни у кого из здравомыслящих православных людей в данном случае не возникало и тени недоразумений. «Томилась» и «томится» в сущности одна лишь пресловутая «интеллигенция»... Но вопросы чистого христианства для неё не имеют значения, если судить о нынешних интеллигентах не лицемерно, искренно, что в современной литературе выяснено уже достаточно (напр., авторами «Вех», г. Александровичем и др.). И к Толстому интеллигенция была равнодушна и даже иронизировала над ним (И. Михайловский и др.), пока он не восстал на православную Церковь. В его борьбе с Церковью и заключается причина симпатий к нему интеллигенции, скорбящей о лишении его христианского отпевания и ранее скорбевшей об его отлучении от общения с Церковию. Интеллигенция эта желала бы все переделать в христианстве по-своему. Не кричит ли она, что христианство не удалось, устарело, отжило свой век? Для неё, в сущности, ничего святого нет. Сегодня прочь посты, завтра – прочь учение об Иисусе Христе, как Боге, там – долой христианское учение о рае и аде и т. д. Ей хотелось бы, чтоб христианство было теплохладно и одинаково относилось и к еретикам, и к самоубийцам, и к безбожникам..., во имя слащавого и полезного гг. интеллигентам всепрощения... Да ведь, если и сегодня, и завтра... делать поблажки «томящейся» интеллигенции, то что же останется от христианства и что же, наконец, подумают о Церкви истинно верующие её члены? Вот о них-то прежде всего и следует подумать, а не о сгнившей или полусгнившей интеллигенции, умеющей только блюсти свое самолюбие, обижаться, да обижать других, называя их, – раз эти хотят остаться на чистой христианской точке зрения и не желают делать непростительных поблажек «веку сему», – «мракобесами» и пр. Жаль интеллигенции этой..., но – увы! – вдохнуть жизнь в труп и из-за забот о последнем забыть «живых» членов Церкви..., право же, нельзя. Эта интеллигенция так дорожит христианством, что хлопочет об освобождении школ от религиозного влияния (даже на женских съездах), с утра до вечера ломится в театры, боясь заглянуть в храмы Божии, паломничает на могилу к Коммиссаржевской, а не к о. Иоанну, – смакует «Саломей», «Черных Воронов», «Жизни человека», «Саниных», «Арцибашевых», «Андреевых», «Куприных», «Вербицких»..., а не Евангелие Христово, не святоотеческие творения...

Что касается «созидания» различного рода «чинов», проектируемых А. В. Карташевым, то я в принципе до известной степени с ним, пожалуй, более или менее согласен. Но только речь о них к настоящему случаю не подходит...

Живут среди нас, скажем, иноверцы. Ведут себя добропорядочно, не обижают других, уважают их, помогают друг другу... Не принимают христианства, быть может, потому, что миссионеры не убедили их, как следовало бы, в несравненной высоте Христова учения... Но к христианству эти иноверцы относятся с уважением, не издеваются над ним... Они умирают... Здесь, конечно, могла бы возникнуть мысль у тех или иных людей о «создании» чина в роде проектируемого А. В. Карташевым. Почему бы не помолиться особым чином и о «слепцах духовных»..? О «врагах» наших излишне уже и говорить ввиду Мф. 5:44... Все это так... Но только, – повторяю, – к настоящему случаю с Толстым все подобные рассуждения, предположения..., подсказываемые тому или иному человеку самыми добрыми его чувствами, касательства не имеют и не могут иметь.

Господь сказал: «Всякий грех и хула простятся человекам; а хула на Духа не простится человекам» (Мф. 12:31)... «Если... кто скажет на Духа Святого, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем» (Мф. 12:32). «Истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили» (Мк. 3:28). «Но кто будет хулить Духа Святого, – тому не будет прощения вовек; но подлежит он вечному осуждению» (Мк. 3:29; ср. Лк. 12:10)... Апостол Иоанн Богослов говорит: «если кто видит брата своего согрешающего грехом не к смерти, то пусть молится, и Бог даст ему жизнь, то есть, согрешающему грехом не к смерти. Есть грех к смерти: не о том говорю, чтобы он молился» (1Ин. 5:16)...

Не новые какие-либо «чины»... невольно приходят в голову, когда думаю о графе Толстом, а только что приведенные слова из Священного Писания...

«Хула на Духа Святого»... «Милосердия не бывает, – говорит св. Иларий, – когда Бог отрицается во Христе»... «Дух Святый вам», т. е., фарисеям, «известен, – говорит св. Иоанн Златоуст, толкуя слова Господни, – а вы не стыдитесь отвергать очевидную истину»... По словам св. Афанасия Великого, те, кто «хулят Духа Святого, т. е. божество Христово, и говорят, что силою Веельзевула Он изгоняет бесов, тем не простится»... «Фарисеи вооружились против яснейшего откровения божественного Св. Духа, – рассуждает еп. Михаил, – как Он», т. е., Св. Дух, «являл Себя во Христе изгнанием бесов», и оказались «в открытой вражде против сего Духа до такой степени, что видимые действия Его приписывали... сатане»... (см. «Творения св... И. Златоуста в русск. перводе.» – изд. СПБ. Д. Акад., т. 7, СПБ. 1901 г., – толков. на св. Ев. Мф.; см. «Толковое Евангелие» еп. Михаила, – кн. 1-я: толков. Ев. Мф.; кн. 2-я: толков. Ев. Мрк. и Лук...; см. «Толковую Библию» – при журн. «Странник», – т. 8-й, – СПБ. 1911 г.: «Ев. от Мф.» и мн. др.).

А кто всего более повинен в этой «хуле»? Бесспорно, граф Толстой, который сознательно, злобно, с дьявольским цинизмом и упорством, подобно Геккелю, Саладину, Ницше..., совершенно «отрицает Бога во Христе», считая Господа «простым человеком» – не больше, – глумится над евангельскими повествованиями о чудесах Христовых, как якобы «сказках» – и только, в данном случае оставляя позади за собой даже самих фарисеев, которые чудес Господних не отрицали, а лишь приписывали их силе Веельзевуловой и ео ipso произносили хулу на Св. Духа, – издевается над Господом нашим, Которого-де «высекли, повесили»... и Которого он своим сатанински-злобным языком называет только «каким-то нищим», «что-то наговорившим»... (см. цитаты из графских сочинений в цитов. моей статье: «Друг или враг» etc.), – смеется над «воскресением» и «вознесением» Господним, над сошествием Св. Духа на Апостолов..., над переполненной «нелепостями», «мнимыми священными истинами» Библией, над «исполненными погрешностей» св. Евангелиями..., над Церковию, как делом Веельзевуловым, и т. д. и т. д.

«Хула» графская не имеет для себя ни оправданий, ни извинений. Ему доступны были все средства, чтоб постигнуть истину... Но он пользовался этими средствами (богословской литературой) только с тенденциозною целью, чтобы отыскивать в них слабые стороны при помощи нечистоплотных и невежественных приемов, в угоду своему дьявольскому себялюбию. В «определении Св. Синода» ясно и верно, конечно, сказано, что Толстой «сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковью православною»..., – что «бывшие... к его вразумлению попытки» не привели ни к чему... (цитов. т. 2 «Полн. собр. соч. Ж.т...», стр. 722)...

И всякий христианин, чуждый лицемерия и фарисейства, должен сказать, что «хула»... не простится Толстому никогда... и в «будущем веке». Должен сказать... Иначе он не будет христианином, чтущим слова Господни – ясные слишком и безусловно определенные. И молиться нам о хулителе Духа Святого – это значило бы не уважать Христа, не быть христианином.

О «грехе к смерти», как было сказано выше, слово Божие запрещает молиться. А «грех к смерти» – это и есть прежде всего «хула на Духа Святого, решительное, сознательное и намеренное отпадение от веры, особенно от веры в воплощение Сына Божия» (см. «Толков. Библ.»; т. 10-й; СПБ. 1912 г., стр. 339)... «Всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти..., это – дух антихриста» (1Ин. 4:3). «Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это – антихрист, отвергающий Отца и Сына» (1Ин. 2:22; ср. 1Кор. 12:3)...

Для всякого должно быть ясно, что молитвы о нераскаянном хулителе Духа Святого – графе Толстом и бесполезны (грех этот, по слову Господню, никогда «не отпустится»), и недозволительны (припомните приведенные слова св. Ап. Иоанна Богослова)... В «хуле на Духа Святого» «предполагается самое глубокое падение человека, из которого не может вывести самая благодать Божия, потому что она в таком хулении отрицается. Человеческий дух, произносящий такую хулу, становится на одну степень с нечистым духом»..., «вина которого никогда не будет прощена» (цитов. 8-й т. «Толк. Библ.», стр. 237)...

Все ясно... для христианина, руководствующегося словом Божиим, а не веянием ветра, не желанием угодить лукавому роду сему..., приобрести славу у изолгавшейся, у изверившейся во все «интеллигенции»... «На запрос правды Церковь не смогла пока ответить», – пишет А. В. Карташев. Нет, – скажу я, – Церковь давно уже ответила, и ответ её всецело удовлетворил всякого православного христианина. Ответила, после долготерпеливого ожидания обращения грешника, и в 1901 г., и, по смерти нераскаянного, в 1910 г. Никакие другие ответы более не нужны. И если б она ответила иначе, то соблазнила бы верующих, угождая безбожникам и притворяющимся христианами лицам, совершенно равнодушным ко Христу и Его святой Церкви, – совершенно равнодушным, что бы они там ни пели и какие бы сладкие речи ни разводили...

Я преклоняюсь пред решением нашей святой Церкви и нахожу его мудрым, единственно правильным. Да, – настойчиво скажу, – Толстой – богохульник должен был подвергнуться отлучению от общения с Церковию и затем должен был быть лишен церковного погребения. Иначе и быть не могло. Иначе могут думать только лица, столь же богословски просвещенные, сколь осведомлена в христианской области, напр., вдова Толстого, в свое время написавшая преудивительное письмо митрополиту Антонию (от 26 февр. 1901 г.)... Но с такими лицами толковать уже совершенно бесполезно. И моя статья рассчитана, конечно, не на подобных безнадежных читателей...

Я высказал свой взгляд ясно и определенно. Стою на нем безусловно твердо. Сбить меня с позиции не удастся никому. Все мною продумано, прочувствовано, проверено, взвешено. Даже целые бочки помоев, какие могут вылить на меня в настоящем случае «известного» сорта господа, стоящие за свободу убеждений и блюдущие (?!) ее..., – меня не смутят. Мои личные убеждения для меня всего дороже, и я не продам их и за все «сребреники» Иудовы...