Глава 5
Эпоха иконоборчества (717–867)

До недавнего времени император Лев III (717–741), основатель новой династии, во всех исторических трудах назывался исаврийцем, а потомки его именовались исаврийской династией. Однако, в конце XIX века было выдвинуто мнение, что Лев был не исавром по рождению, но сирийцем.⁶³² В настоящее время эта точка зрения принимается некоторыми исследователями,⁶³³ но отвергается другими.⁶³⁴ Путаница в этом вопросе может быть прослежена до Феофана-хрониста начала IX века, автор основной информации о происхождении Льва. Он пишет: «Лев Исавриец... происходил из Германикеи, на самом же деле из Исаврии».⁶³⁵ Латинский же перевод Феофана, сделанный папским библиотекарем Анастасием во второй половине того же IX века, сообщает, не упоминая ни словом об Исаврии, что Лев происходил из жителей Германикеи и был родом сириец (genere Syrus).⁶³⁶ Житие Стефана Нового также называет Льва «родом сириец» (о surogenhV).⁶³⁷ Германикея, действительно, находилась в пределах северной Сирии, на восток от Киликии. Арабский источник также называет Льва «христианским жителем Марата», т. е. Германикеи, умевшим правильно говорить по-арабски и по-ромейски.⁶³⁸ Поэтому нет нужды предполагать, будто Феофан смешал сирийскую Германикею с Германикополем, входившим в состав провинции Исаврии.⁶³⁹ Сирийское происхождение Льва, таким образом, становится очень вероятным.

Сын Льва III, Константин V Копроним (741–775), в первый раз был женат на Ирине, дочери хазарского кагана. От этого брака у них был сын Лев IV, часто называемый Хазар (775–780), который был женат на гречанке из Афин Ирине. Последняя, после смерти мужа, стала править государством за несовершеннолетием сына Константина VI, провозглашенного императором (780–797). Когда последний сделался единодержавным правителем, между ним и властолюбивой Ириной вспыхнула вражда и борьба за власть, окончившаяся тем, что мать свергла с престола и ослепила своего сына и сама сделалась единодержавной правительницей империи (797–802). С именем Ирины связывается вопрос о том, могут ли женщины в Византии осуществлять самодержавную власть, т. е. быть в полном смысле этого слова государем империи. С основания империи жены императоров носили титул «августы» и во время несовершеннолетия сыновей осуществляли императорскую власть, но всегда от имени своих сыновей. В V веке, как известно, Пульхерия, сестра Феодосия II, стояла во главе регентства во время несовершеннолетия брата. Исключительное положение по своему политическому влиянию занимала в VI веке Феодора, супруга Юстиниана Великого. Но это были примеры женского управления от имени сына или брата; политическое влияние Феодоры вполне зависело от воли ее супруга. Первым в истории Византии примером женщины, правившей со всей полнотой верховной власти, была мать несчастного Константина VI Ирина. Она была настоящий автократор. Подобное явление было новшеством в византийской жизни, противоречившим вековой традиции империи. С этой стороны любопытно отметить тот факт, что в официальных документах Ирина называлась не императрицей, а «Ирина – верный император» (василевс).⁶⁴⁰ В представлении того времени законодательствовать мог лишь император-мужчина, для чего и была принята такая фикция. Переворот 802 года, во главе которого встал будущий император, один из высших гражданских сановников Никифор, свергла с престола Ирину, которая вскоре умерла в изгнании. С низложением Ирины окончилась Исаврийская, или Сирийская, династия. Таким образом, в период времени с 717 по 802 год Византия имела на престоле династию восточного происхождения, из Малой Азии или северной Сирии с примесью хазарской крови в лице супруги Константина V.

В момент восшествия Льва на престол Византия переживала один из критических периодов своей истории. Помимо ужасающей внутренней смуты, вызванной борьбой императорской власти с представителями византийской аристократии, особенно давшей себя почувствовать со времени первого низвержения Юстиниана II, арабская опасность с востока приближалась к столице, напоминая, но в гораздо более угрожающих формах, семидесятые годы VII века при Константине IV.

Арабские сухопутные войска, еще при двух предшественниках Льва III, прошли через всю Малую Азию на запад и заняли Сарды и Пергам, недалеко уже от побережья Эгейского моря. Несколько же месяцев спустя после вступления Льва в Константинополь, т. е. в 717 году, арабы, двинувшись из Пергама на север, дошли до Абидоса на Геллеспонте и, переправившись через него на европейский берег, быстро оказались под стенами столицы. В то же время сильный арабский флот, из 1800 судов различного типа, как сообщают византийские хроники, пройдя через Геллеспонт и Пропонтиду, приблизился к столице с моря. Началась настоящая осада Константинополя. Однако Лев, высказав блестящие военные способности, сумел прекрасно подготовить столицу к осаде. «Греческий огонь», как и прежде, при искусном пользовании производил опустошения среди судов арабского флота, а необыкновенно суровая зима с 717 на 718 год и голод окончательно расстроили мусульманские войска. В силу договора со Львом III и ввиду собственной опасности болгары также боролись во Фракии с арабами и наносили им тяжелый урон.

Год с небольшим после начала осады арабы удалились из-под Константинополя, который был спасен энергией и талантом Льва III. Первое упоминание о цепи, преграждавшей путь в Золотой Рог вражеским судам, сделано в связи с этой осадой.

Историки придают очень большое значение неудаче мусульман в попытке захватить Константинополь. Лев III своим успехом спас не только Византию и восточно-христианский мир, но также всю западноевропейскую цивилизацию. Английский историк Дж. Б. Бьюри называет 718 г. «вселенской датой» (an oecumenical date). Греческий историк Ламброс сравнивает эти события с персидскими войнами в Древней Греции и называет императора Льва Мильтиадом средневекового эллинизма. Если Константин IV остановил арабов под Константинополем, то Лев III окончательно заставил их повернуть. Это было последнее нападение арабов на «богохранимый» город. Если посмотреть с этой точки зрения, победа императора Льва приобретает всемирно-историческое значение. Экспедиция арабов против Константинополя, также как и имя Масламы, оставили значительный след в позднейшей исламской легендарной традиции. Имя последнего связывается также с мечетью, которую, как говорит традиция, он построил в Константинополе.⁶⁴¹

Это, однако, была одна из самых блистательных эпох в истории раннего Халифата. Могущественный халиф Валид I (705–715), современник периода анархии в Византийской империи, мог соперничать с императорами в своих строительных достижениях. В Дамаске была возведена мечеть, которая, подобно Св. Софии для христиан, оставалась долгое время самым блистательным архитектурным памятником мусульманского мира. Могила Мухаммеда в Медине была столь же блистательна, как Святой Гроб в Иерусалиме. Интересно отметить, что в мусульманском мире эти .здания ассоциировались с легендами, относящимися не только к Мухаммеду, но и к Христу. Первый призыв Иисуса, когда он вернется на землю, объявляет мусульманская традиция, произойдет с одного из минаретов мечети в Дамаске, а свободное пространство рядом с могилой Мухаммеда в Медине будет служить могилой Иисуса, когда Он умрет после Своего второго пришествия.⁶⁴²

Постепенно борьба между империей и халифатом приобретала характер Священной войны. Результаты же были неудовлетворительными и для греков, и для арабов, ибо греки не овладели Иерусалимом, а арабы не смогли взять Константинополь. «Под влиянием этого, – писал В. В. Бартольд, – среди христиан, так-как и среди мусульман, идея триумфа государства была вытеснена идеей покаяния; и с одной, и другой стороны ожидали конца света. Обоим противникам казалось, что было бы справедливым достижение как раз перед концом света финальной цели государств. В латинском мире, как и в греческом, распространилась эта легенда, что перед концом света христианский государь (франкский король или византийский император) войдет в Иерусалим и передаст свою земную корону Спасителю, тогда как мумульмане ожидали, что концу света будет предшествовать падение Константинополя».⁶⁴³ И не случайно, что царствование «единственного благочестивого» омеййадского халифа Омара II (717–720) увидело столетие хиджры (около 720 года), когда конец мусульманского государства и одновременно конец света ожидались после неудачной осады Константинополя, во времена предшествующего халифа, Сулеймана.⁶⁴⁴

Четырнадцатью годами позже, в 732 году, арабское продвижение из Испании в Западную Европу было успешно остановлено при Пуатье Карлом Мартеллом, всемогущим майордомом слабого франкского короля.⁶⁴⁵⁶⁴⁶

После поражения 718 года, арабы при Льве III уже не предпринимали серьезных военных действий против империи, тем более что им стала грозить с севера, по-видимому, со стороны Кавказа, хазарская опасность. Известно, что Лев III устроил брак своего сына и наследника Константина с дочерью хазарского кагана, который и стал поддерживать своего нового родственника. Итак, Лев III в борьбе с арабами нашел себе двух иноземных союзников: сначала болгар, позднее хазар. Но тем не менее, арабы не были спокойны и, производя свои нападения в Малой Азии, все еще иногда глубоко заходили на запад, даже, например, до Никои, т. е. почти что до берегов Пропонтиды. В конце своего правления Льву удалось нанести арабам сильное поражение при Акроиноне, во Фригии (теперь город Афиун Кара Хиссар на железной дороге в Конию). Арабы вынуждены были после этого очистить западную часть Малой Азии и отступить к востоку.

С битвой при Акроиноне мусульмане связывают легенду о турецком национальном герое Саййиде Баттал Гази, борце за веру, могилу которого показывают даже сегодня в одной из деревень на юг от Эскишехра (средневековая Дорилея). Историческим прототипом этого героя был борец за веру Абдаллах ал-Баттал, который пал в битве при Акроиноне.⁶⁴⁷ Задача борьбы с арабами была блестяще разрешена Львом III.

В середине VIII века в арабском халифате вспыхнули тяжелые внутренние смуты в связи с переменой династии: Омайяды были свергнуты Аббасидами. Последние перенесли столицу и центр всего управления из Дамаска в далекий от византийской границы Багдад, на р. Тигр. Все это позволило преемнику Льва III Константину V рядом успешных походов продвинуть границу империи далее на восток на всем протяжении Малоазиатского полуострова.

Однако во времена Ирины, при халифе аль-Махди, арабы снова начали успешные наступательные действия в Малой Азии, и в 782–783 годах императрица была вынуждена начать переговоры о мире. Итоговое соглашение, заключенное на три года, было очень унизительным для империи. Императрица взяла на себя обязательство платить арабам ежегодную дань в размере девяноста или семидесяти тысяч динаров (денариев) в полугодовых взносах. Весьма вероятно, что войска, посланные Ириной в Македонию, Грецию и Пелопоннес в том же году (783) для подавления славянского восстания, были взяты с восточного фронта. Это ослабляло положение Византии в Малой Азии. В 798 году, после успешных операций арабской армии при халифе Харун ар-Рашиде, был заключено новое мирное соглашение с Византийской империей, сводившееся к уплате дани, как при халифе аль-Махди. Очень активные отношения были между императорами исаврийской династии и болгарами. Последние, недавно утвердившись на нижнем Дунае, должны были прежде всего отстаивать свое еще мало устроенное политическое существование против попыток Византии уничтожить дело Аспаруха. Условия же внутренней жизни Болгарии в VIII веке были в этом смысле очень затруднительны: с одной стороны, отдельные болгарские орды и их вожди соперничали друг с другом из-за верховной власти хана и создавали династические смуты; с другой стороны, пришлые победители, тюркские болгары, должны были вести борьбу с покоренными ими славянами полуострова. Болгарские ханы конца VII и начала VIII века искусно действовали по отношению к своему самому опасному врагу, Византии. Как уже было замечено выше, болгары помогли Юстиниану II снова овладеть престолом, а Льву III оказали существенную помощь при отражении им арабов от Константинополя. После этого в течение тридцати с лишком лет византийские писатели ничего не говорят о болгарах. Во всяком случае, при Льве III болгары сумели сохранять с Византией выгодный мир, причем последняя выплачивала им даже некоторую сумму денег.

При Константине V отношения обострились. При помощи переселенных во Фракию с восточной границы сирийцев и армян император построил против болгар укрепления. Болгарский посол был презрительно встречен Константином, после чего болгары открыли военные действия. Константин совершил восемь или девять кампаний, сухопутных и морских, против болгар, поставив себе целью уничтожение болгарского ханства. Однако, войны шли с переменным успехом, и Константину не удалось добиться своей цели. Тем не менее, его энергичная борьба и ряд возведенных им против болгар укреплений позволяют некоторым историкам называть Константина «первым Болгаробойцей».⁶⁴⁸

В самой Болгарии в конце VIII века династические смуты прекращаются; резкий антагонизм между болгарами и славянами сглаживается. Одним словом, там созидается, мало-помалу, Болгария IX века, когда она, постепенно ославянившись, стала представлять собой мощное государство с определенными наступательными планами против Византии. Эта наступательная политика болгар сказалась уже в конце VIII века, при Константине VI и матери его Ирине, когда Византия после военной неудачи должна была согласиться платить Болгарии дань.

Когда в VIII веке идет речь о военных столкновениях между империей и болгарами, то под последними надо разуметь не только болгар, но и славян, вошедших в состав их ханства. Происходившее в VII веке заселение Балканского полуострова славянами продолжалось и в VIII веке. Один западный паломник к святым местам, современник Льва III, прибыв в пелопоннесский город Монемвасию, пишет, что последний находился в славянской земле (in Slawinia terrae).⁶⁴⁹ Есть известие о славянах в VIII веке у Диррахиума и Афин.⁶⁵⁰ Ко времени Константина V относится упомянутое уже выше знаменитое место в сочинении «О фемах» Константина Багрянородного: «ославянился весь Пелопоннес и сделался варварским, когда чума распространилась по всей вселенной».⁶⁵¹ Здесь речь идет о страшной эпидемии 746–747 годов, занесенной из Италии и опустошившей особенно юг Греции и Константинополь. Желая пополнить уничтоженное чумой население, Константин V переселил в столицу жителей из различных провинций. Таким образом, Пелопоннес в середине VIII века в глазах самих жителей империи уже был ославянившимся; к этому же времени надо отнести прилив новых поселений в Грецию на место жителей, погибших от чумы и отозванных императором для заселения столицы.⁶⁵² В конце VIII века императрица Ирина отправила специальную экспедицию против «славянских племен» в Фессалонику, Грецию и Пелопоннес Л Наконец, греческие славяне заявили себя участием в заговоре против Ирины. Из этого видно, что славяне на Балканском полуострове, включая всю Грецию, в VIII веке не только плотно и крепко утвердились, но стали даже принимать участие в политической жизни империи и, конечно, оказывали своими принесенными обычаями влияние на социальные условия местной жизни. Болгары и славяне к IX веку сделались для Византии двумя очень серьезными врагами.

Законодательство. Лев III не только явился талантливым вождем и энергичным защитником империи против внешних врагов, но и мудрым законодателем. Уже во времена Юстиниана Великого, т. е. в VI веке, латинский язык его кодекса, дигест и институций был для большинства провинций империи малопонятным или даже совсем непонятным языком. В провинциях, особенно на Востоке, старые местные обычаи заменяли официальный закон, что мы уже выше видели на примере Сирийского Законника V века. Выпускаемые на греческом языке новеллы отмечали лишь акты текущего законодательства. Между тем, после того как на протяжении VII века империя последовательно теряла свои восточные провинции, Сирию с Палестиной и Египет, на юге – Северную Африку и на севере – северные области Балканского полуострова, она благодаря этому становилась более «греческой» по языку. Необходимо было дать для общего пользования подданным законник на греческом языке, отражавший на себе изменившиеся со времени Юстиниана Великого условия жизни.

Лев III, прекрасно осознав необходимость такого сборника, поручил дело составления последнего комиссии из выбранных им лиц. Результатом работы комиссии было опубликование от имени «мудрых и благочестивых императоров Льва и Константина» законодательного сборника, под названием Эклоги. Время издания ее точно неизвестно: в то время как западные ученые относят Эклогу к концу правления Льва (739–740 г.),⁶⁵³ наш византинист В. Г. Васильевский считает более естественным относить ее к началу царствования, а именно к 726 году.⁶⁵⁴ Недавно было высказано даже сомнение, можно ли вообще относить Эклогу ко времени Льва III и Константина V.⁶⁵⁵ В настоящее время большинство исследователей вопроса считают, что дата публикации Эклоги – март 726 года.⁶⁵⁶

Заглавие Эклоги, что в переводе значит «выборка», «извлечение», дает понятие о ее источниках; оно таково: «Сокращенное извлечение законов, учиненное Львом и Константином, мудрыми и благочестивыми царями, из институций, дигест, кодекса, новелл Великого Юстиниана и их исправление в смысле большего человеколюбия» (по-гречески eiV to jilanJrwpoteron) или, как переводят другие, «в смысле улучшения ».⁶⁵⁷ В предисловии к Эклоге определенно говорится, что законы, изданные предшествующими императорами, были написаны во многих книгах, и что смысл их для одних является трудно понимаемым, для других совершенно непонятным, особенно для тех, кто не живет в богохранимом императорском граде.⁶⁵⁸ Под многими книгами, о которых говорит Эклога, надо разуметь заступившие место Юстиниановых законных книг их греческие переводы и различные комментарии, вытеснившие употребление самих латинских подлинников. Находилось очень немного лиц, которые могли понимать эти греческие переводы и толкования; вследствие же многочисленности книг и разнообразия и противоречивости излагавшихся в них мнений, в гражданском праве Византии происходила значительная путаница. Лев III задался целью помочь делу. Идеей правды и справедливости проникнуты положения Эклоги, высказанные в ее предисловии: судьи должны «воздерживаться от всяких человеческих страстей, но от здравого помысла произносить решения истинной справедливости, не презирать нищего и не оставлять без обличения сильного, неправду деющего... Справедливо воздерживаться от всякого дароимания». Наконец, все служащие по судебным делам должны были получать определенное жалованье из императорского «благочестивого казначейства, с тем, чтобы они уже ничего не брали с какого бы то ни было лица, судимого у них, дабы не исполнилось на нас глаголемое пророком: 'Продаша на сребре праведнаго́ (Амос 2, 6), и чтобы мы не навлекли на себя гнева Божия, сделавшись преступниками его заповедей».⁶⁵⁹

Содержание самой Эклоги, разделявшейся на 18 титулов, касается главным образом гражданского права и лишь сравнительно немного права уголовного. В ней идет речь о браке, обручении, о приданом, о завещаниях и о наследстве без завещания, об опеке, об отпущении рабов на свободу, о разного рода обязательствах (о продаже, покупке, найме и т. п.), о свидетелях; один титул содержит главу уголовного права о наказаниях.

Эклога во многом отступала от Юстинианова права и иногда даже противоречила ему, так как приняла в себя решения обычного права и судебной практики, существовавших параллельно с официальным законодательством Юстиниана. Сравнительно с последним ним Эклога во многом представляет значительный шаг вперед; например, во взгляде на брак можно отметить проведение более высоких, христианских начал. Глава о наказаниях изобилует телесными членовредительскими наказаниями, например, отсечение руки, урезание языка, ослепление, отрезание носа. Но последнее обстоятельство не дает нам права считать Эклогу варварским законом, так как в большинстве случаев эти наказания заступили место смертной казни. В этом смысле исаврийские императоры могли с полным основанием заявлять «о большем человеколюбии» своего законодательства. Не надо забывать и того, что Эклога угрожает одинаковыми наказаниями знатным и простым, богатым и бедным, тогда как Юстинианово право, нередко без достаточного основания, налагает на них различные наказания. Внешней особенностью Эклоги является обилие ссылок на Священное Писание для подтверждения того или другого юридического положения. «Дух римского права, – по словам историка, – преобразился в религиозной атмосфере христианства».⁶⁶⁰ На протяжении VIII и IX веков, вплоть до вступления на престол Македонской династии (867 г.), Эклога служила руководством при юридическом преподавании вместо прежних институций и подвергалась неоднократно ученой переработке. Нам известны, например, Частная Эклога (Ecloga privata), Частная распространенная Эклога (Ecloga privata aucta).⁶⁶¹ Когда со вступлением на престол Василия Македонянина произошел поворот в пользу Юстиниановых законов, то узаконения императоров-исаврийцев были официально объявлены несообразностями (дословно «болтовней»), противоречащими божественному догмату и разрушающими спасительные законы.⁶⁶² Тем не менее, государи Македонской династии заимствовали из осужденного ими же законника многие статьи и внесли их в свои законники. Этого мало: сама Эклога подверглась еще новой переработке.

Интересно, что Эклога Льва и Константина вошла позднее в состав судебных книг православной церкви, и в частности русской. Так, она находится в печатной русской Кормчей книге под заглавием: «Леона, царя премудрого, и Константина верной царю главизны»⁶⁶³ (т. e. главы). Есть и другие следы влияния Эклоги на древние памятники славянского законодательства.

Конечно, нельзя рассматривать Эклогу как «в высшей степени смелое нововведение», что утверждает греческий византинист Папарригопуло, ярый поклонник императоров Исаврийского дома. По его словам, «теперь, когда принципы составителей Эклоги приняты гражданским законодательством наиболее передовых наций, пришел, наконец, час воздать почтение гению этих людей, которые тысячу лет тому назад боролись для того, чтобы освятить доктрины, только в наши дни восторжествовавшие».⁶⁶⁴ Само собой разумеется, в подобных фразах надо видеть лишь слова увлеченного эллинского патриота. Но мы можем признать важное значение за Эклогой в том, что с ее появлением начинается новый период в истории греко-римского или византийского права, тянувшийся до вступления на престол Македонской династии, т. е. до эпохи реставрации Юстинианова права. Лев III своей Эклогой пошел на встречу требованиям жизни и времени.

К исаврийской династии, а именно ко времени Льва III, большая часть ученых относит еще три небольших законодательных памятника, а именно: Земледельческий закон, или Крестьянский устав (nomoV gewrgikoV), Военный закон (nomoV stratiwtikoV) и Морской poдосский закон (nomoS podiwV nautikokoV). Эти три памятника, существующие в многочисленных и отличных друг от друга редакциях, или изводах, следуют в рукописях часто вслед за Эклогой или другими юридическими памятниками. Ни имена их составителей, ни время их издания в рукописях не сообщаются. Поэтому отнесение их к тому или другому времени зависит от оценки их содержания, языка и сравнения с другими однородными памятниками.

Наибольшее значение из вышеназванных трех памятников имеет Земледельческий закон (nomoV gewrgikoV, leges rusticae). Крупнейший авторитет по византийскому праву, немецкий ученый K. Э. Цахариэ фон Лингенталь, менял свою точку зрения по поводу этого документа. Сперва он полагал, что Земледельческий закон является сочинением частного лица, составленным в VIII или в IХ веке. Земледельческий закон, полагал он, является компиляцией, сделанной частью на основе законодательства Юстиниана, частью – на местных обычаях.⁶⁶⁵ Позднее он был склонен полагать, что Земледельческий закон является продуктом законодательной деятельности императоров Льва и Константина и что он был опубликован либо непосредственно с Эклогой, либо вскоре после ее появления.⁶⁶⁶ Он соглашался с русскими исследователями В. Г. Васильевским и Ф. И. Успенским, которые характеризовали этот документ как земское полицейское уложение, земский полицейский устав, трактующий об обычных проступках в земледельческом быту. Закон главным образом занимается разного рода кражами: леса, полевых и садовых плодов, проступками и недосмотрами пастухов, повреждениями животных и от животных, например, потравой, и т. д. Русский исследователь Б. А. Панченко, который занимался специально этим документом, называл Земледельческий закон дополнительной записью обычного права из области крестьянской практики; он посвящен тому для крестьян нужному праву, которое не нашло себе выражения в законодательстве.⁶⁶⁷

Это сочинение не датировано. Некоторые исследователи относят его к эпохе Льва III, однако надо признать, что этот вопрос еще далек от окончательного решения. Согласно Б. А. Панченко, «потребность в таком законе могла явиться и в VII веке; характер памятника, варварский и наивно-эмпирический, ближе подходит ко временам наибольшего упадка образованности, чем ко временам составления Эклоги».⁶⁶⁸⁶⁶⁹ Еще, однако, не доказано, что Земледельческий закон был издан в VIII веке и, возможно, его публикация окажется связанной с предшествующим периодом. Вернадский и Острогорский утверждали, что Земледельческий закон был составлен при Юстиниане II, в конце VII века.⁶⁷⁰ Последнее слово по этому вопросу было сказано русским историком Е. Э. Липшиц. После пересмотра всех существующих точек зрения, она склонна принимать вторую половину VIII века как наиболее вероятную дату составления Земледельческого закона. Иными словами, она подтвердила старое мнение К. Э. Цахариэ фон Лингенталя и В. Г. Васильевского.⁶⁷¹⁶⁷²

Земледельческий закон обратил особенное внимание ученых тем, что в нем нет никаких указаний на колонат, т. е. на крепостное право, господствовавшее в поздней Римской империи. Зато в нем находятся указания на нечто новое, а именно: на личную крестьянскую собственность и на общинное землевладение. Последние нововведения приводятся в науке в связи с обширными славянскими поселениями в империи, принесшими туда родные им условия жизни. Положение, доказываемое в книге Б. А. Панченко, об отсутствии в законе указаний на общину, в современной литературе отвергается. Другие ученые, например Ф. И. Успенский, переоценивают значение нашего закона, придавая этому местному памятнику общее значение для всей империи и считая, что он «должен послужить точкой отправления в истории экономического развития на Востоке» в смысле свободного крестьянского сословия и мелкого землевладения.⁶⁷³ Но в таком случае может создаться впечатление, что крепостное право в VII или VIII веке вообще было отменено в Византии, чего на самом деле не было.⁶⁷⁴ Ш. Диль, рассматривавший Земледельческий закон в своей «Истории Византии» как результат деятельности Льва III и его сына, также зашел очень далеко, утверждая, что он «ставил целью ограничить внушающее беспокойство развитие крупной земельной собственности, остановить исчезновение мелких свободных поместий и гарантировать крестьянам лучшие жизненные условия».⁶⁷⁵

Английский ученый В. Эшбернер (W. Ashburner) издал, перевел и внимательно изучил Земледельческий закон. Он, однако, не знал русского языка и поэтому не был знаком с результатами русских исследований. Эшбернер склонялся к тому, чтобы согласиться с Цахариэ фон Лингенталем, считавшим Земледельческий закон в том виде, в каком он есть, частью законодательства иконоборцев, являющимся в значительной мере записью существующих обычаев. Однако в то же время позиция Эшбернера отличалась в значительной мере от взглядов Цахариэ фон Лингенталя в трех важнейших моментах: 1) происхождение закона; 2) юридическое положение земледельческого класса; 3) экономический характер двух форм аренды, о которых в законе идет речь. Отношение Земледельческого закона и Эклоги, утверждал он, не столь тесное, как это хочется видеть Цахариэ фон Лингенталю. Эшбернер полагал, что состояние общества, описанное в Земледельческом законе, было таким, когда земледелец мог свободно переходить с места на место. Он, однако, согласился с немецким исследователем в следующем. Стиль формулировок этого закона предполагает, что это не продукт творчества частного лица, а результат деятельности лица, облеченного законодательной властью.⁶⁷⁶

Теория исключительного влияния славян на обычаи внутренней жизни Византии, получившая силу благодаря авторитету Цахариэ фон Лингенталя и поддержанная выдающимися русскими исследователями в области византийской истории, заняла прочное место в исторической литературе. В добавление к общим рассказам о славянских поселениях, эти ученые использовали в качестве основного базиса для обоснования их теории тот факт, что идея о мелком свободном крестьянстве и общине была чужда римской юридической традиции. Следовательно, она должна была быть внесена в византийскую жизнь каким-то новым элементом – в данном случае славянами. В. Н. Златарский недавно поддержал теорию славянского влияния на Земледельческий закон, каковой он относил ко времени Льва III и объяснял болгарской политикой Льва. Он видел, что славяне под его властью стремятся перейти к болгарам и заключить с ними болгаро-славянский союз. Вот почему он внес в свой закон славянские обычаи и традиции, надеясь тем самым сделать условия внутренней жизни более привлекательными для славян.⁶⁷⁷ Однако же более внимательное изучение Кодекса Феодосия и Юстиниана, новелл последнего и, в последнее время, данных папирологии и житий святых четко доказывает существование в Римской империи деревень, заселенных свободными землевладельцами, общинная земельная собственность которых существовала в очень древние времена. Нельзя, таким образом, делать общих выводов на основе Земледельческого закона. Он может служить только дополнительным свидетельством того факта, что в Византийской империи мелкое свободное крестьянство и свободная сельская община сосуществовали с крепостным правом. Теория славянского влияния должна быть отклонена, а внимание должно быть повернуто к изучению вопроса о мелком свободном крестьянстве и деревенской общине в период ранней и поздней Римской империи на базе новых и старых материалов, которые до сих пор еще недостаточно использованы.⁶⁷⁸

В последнее время было сделано несколько интересных попыток сопоставить Земледельческий закон с текстами византийских папирусов,⁶⁷⁹ однако на основе значительного сходства фразеологии, иногда удивительного, никаких определенных выводов по вопросу о возможных заимствованиях сделать нельзя. Такое сходство, заявлял У. Эшбернер, доказывает только то, что доказательства и не требует: законодатели одной эпохи используют одни и те же выражения.⁶⁸⁰

Земледельческий закон имеет большой интерес с точки зрения славянской науки. Существует, например, древнерусский перевод этого памятника, вошедший в состав одной, в высшей степени важной по своему содержанию и историческому значению, компиляции, носящей в рукописях название: «Книги законные, имиже годится всякое дело исправляти всем православныим князем». Наш известный канонист А. С. Павлов дал критическое издание древнерусского перевода Земледельческого закона. Последний вошел также в сербские памятники юридического содержания.⁶⁸¹

Очень часто в рукописях юридического характера, вслед за Эклогой и другими законодательными памятниками, можно найти Морской закон и Военный закон. Оба эти законы не датированы и относятся учеными по некоторым соображениям, во всяком случае не решающим вопроса, к эпохе Исаврийской династии.

Морской закон (nomoS nautikoV, leges navales) или, как он иногда называется в рукописях, Родосский Морской закон представляет собой устав торгового мореплавания. Некоторые исследователи предполагают, что этот закон был извлечен из второй главы четырнадцатой книги дигест, которая содержит заимствованный из греческого права так называемый lex Rhodia de jactu (Родосский закон об авариях) – закон, где речь идет о возложении убытков на хозяина корабля и прочих товарохозяев в случае, если для спасения корабля и груза часть последнего будет выброшена за борт (jactus). В настоящее время зависимость Родосского закона от дигест, также как и его связь с Эклогой, на чем настаивал Цахариэ фон Лингенталь, не принимается исследователями.⁶⁸²

Этот закон, в том виде, в каком он до нас дошел, представляет собой компиляцию материалов разных эпох и разного характера. Большая их часть происходит, без сомнения, от местных обычаев. У. Эшбернер говорит, что третья часть Морского закона совершенно очевидно должна была войти в третью книгу Василик.⁶⁸³ Отсюда он делает вывод, что было осуществлено второе издание Морского закона либо непосредственно теми, кто составлял Василики, либо под их руководством. Существующий ныне текст является, таким образом, его вторым изданием.⁶⁸⁴

По стилю Морской закон носит официальный характер, а по содержанию он значительно отличается от Юстиниановых дигест, т. е. от использованного Родосского закона об авариях, отражая на себе, очевидно, следы влияний позднейшего времени. В этом законе, например, устанавливается ответственность хозяина корабля, его наемщика и пассажиров за целость судна и груза; в случае бури или морского разбоя все они должны быть привлечены к возмещению убытков. Это было своего рода страхованием. Подобные особенности Морского закона объясняются тем, что со времени Ираклия, т. е. с VII века, морская торговля и вообще морское судоходство были сопряжены с большими опасностями ввиду морских нападений арабов и славян. Морские разбои стали обычным явлением, поэтому хозяева судов и купцы могли продолжать торговлю лишь на условии общности риска.

Время составления Морского закона может быть определено только приблизительно. Он, вероятнее всего, был составлен частными людьми между 600 и 800 годами. В любом случае, нет никаких оснований полагать, что происхождение Морского закона, Земледельческого закона и Военного было одинаковым.⁶⁸⁵

Несмотря на возвращение государей Македонской династии к нормам Юстинианова права, Морской закон продолжал действовать на практике и влиял на некоторых византийских юристов Х- XII веков. Сохранившаяся практика Морского закона указывает на то, что византийское торговое мореплавание после VII и VIII веков не могло подняться. Завладевшие позднее торговлей Средиземного моря итальянцы имели свое собственное морское право. С падением же византийской морской торговли вышел из употребления и Морской закон, так что в юридических памятниках XIII-XIV веков о нем уже упоминаний нет.⁶⁸⁶

Военный же закон (nomoV stratiwtikoV, leges militares) представляет собой извлечение из греческих изложений дигест и кодекса Юстиниана, Эклоги и некоторых других источников, прибавленных к закону позднее. Главное содержание Военного закона состоит в перечне наказаний, налагаемых на военных за их проступки (за восстание, неповиновение, бегство, прелюбодеяние и т. п.). Наказания, приводимые в законе, отличаются большой суровостью. Если правильна точка зрения ученых, что Военный закон относится ко времени Исаврийской династии⁶⁸⁷ то он может служить показателем той строгой военной дисциплины, которую ввел в войске Лев III.⁶⁸⁸

Однако, к сожалению, скудость информации не позволяет поддержать положительный ответ по вопросу о возможности отнесения данного закона к рассматриваемому периоду. В качестве подведения итогов рассмотрения этих трех законов отметим, что ни Земледельческий закон, ни Морской, ни Военный не могут рассматриваться с уверенностью как результат законодательной деятельности исаврийских императоров.⁶⁸⁹⁶⁹⁰

Фемы. Большинство ученых, начиная с Финлея, относят реорганизацию и дополнение провинциальной фемной системы, которая возникла в VII веке, к VIII веку, и, в частности, ко времени правления Льва III. Финлей писал: «Новая географическая организация по фемам была введена Львом и просуществовала столько, сколько само византийское правительство».⁶⁹¹ Особенно категорически в этом смысле высказывается Гельцер; по его словам, «Лев совершенно устранил гражданскую администрацию и передал гражданское провинциальное управление военным представителям».⁶⁹² «Лишь со времени Льва Исавра, – пишет Ф. И. Успенский, – происходит крутой поворот в сторону усиления власти стратига фемы за счет гражданской администрации провинций».⁶⁹³ Но дело в том, что о мероприятиях Льва III в области провинциального устройства нет прямых известий. Существует перечень фем с некоторыми указаниями на их организацию, принадлежащий уже известному нам арабскому географу первой половины IX века Ибн-Хордазбеху.⁶⁹⁴ Сопоставляя его данные с данными о фемах VII века, ученые приходят к некоторым выводам относительно фемных изменений в VIII веке, т. е. во время Исаврийской династии. Оказывается, что в Малой Азии, кроме трех уже перечисленных выше фем VII века, были созданы в VIII веке, может быть, при Льве III, две новых: 1) Фракийская фема в западной части Малой Азии, образованная из западных областей обширной фемы Анатолики и получившая свое название от стоявших там европейских гарнизонов из Фракии, и 2) Фема Букелларий (Букелларии), представлявшая собой восточную половину уже известной также обширной фемы Опсикия и названная так от букеллариев (bucellarii), как назывались некоторые римские и иностранные войска, бывшие на службе империи. Константин Багрянородный говорит, что букелларий следовали за войском, доставляя ему пропитание.⁶⁹⁵ Таким образом, к началу IX века в Малой Азии было пять фем, которые в источниках за это время и отмечаются как «пять восточных фем» (например, под 803 годом).⁶⁹⁶ Европейских фем к концу VIII века, по-видимому, было четыре: Фракия, Македония, Эллада и Сицилия. Но если вопрос о количестве фем в Малой Азии к началу IX века может считаться установленным, то вопрос о полном устранении гражданских властей и перенесении их функций на военных начальников остается пока неясным. Решающая роль Льва III в организации фем не может быть доказана. Это скорее предположение.⁶⁹⁷

Завершение и распространение системы фем при Исаврийской династии было неразрывно связано с внешней и внутренней опасностью, которые испытывала империя. Образование новых фем путем разделения огромных территорий прежних фем диктовалось политическими соображениями. На своем собственном опыте Лев очень хорошо знал, как опасно оставлять слишком большую территорию в руках всемогущего военачальника, который мог восстать и потребовать титул императора. Так, внешняя опасность требовала усиления централизованной военной власти, особенно в провинциях, которым угрожали враги империи – арабы, славяне и болгары; с другой стороны, внутренняя опасность, исходящая от слишком сильных военачальников (стратегов), зависимость которых от центральной власти часто напоминает вассальные отношения, делала крайне необходимым сокращение огромных размеров территорий под их властью.

Лев III, желая увеличить и упорядочить финансовые средства империи, столь необходимые для его многосторонних предприятий, увеличил на одну треть поголовную подать с Сицилии и Калабрии, и для того, чтобы эта мера была проведена полнее, приказал составить точный список рождений детей мужского пола. Враждебно настроенный к иконоборцам хронист сравнивает последнее распоряжение Льва с поведением египетского фараона по отношению к евреям.⁶⁹⁸ В конце правления Льва III наложил на жителей империи специальную подать для восстановления поврежденных сильными и частыми землетрясениями стен столицы. Стены были исправлены, о чем свидетельствуют сохранившиеся до нашего времени надписи на башнях константинопольской внутренней стены с именами Льва и его сына и соправителя Константина.⁶⁹⁹⁷⁰⁰ 

История иконоборческого⁷⁰¹ движения делится на два периода: первый период продолжался с 726 по 780 год и официально закончился седьмым Вселенским собором 787 года; второй период продолжался с 813 по 843 год и закончился так называемым Восстановлением Православия.

Изучение иконоборческой эпохи представляет очень большие затруднения из-за состояния источников. Все сочинения иконоборцев, акты императоров, деяния иконоборческих соборов 753–754 и 815 годов, богословские иконоборческие трактаты и т. д., были уничтожены восторжествовавшими иконопочитателями. Остатки иконоборческой литературы известны нам из отрывков, помещенных в творениях иконопочитателей в целях их опровержения. Определения иконоборческого собора 753–754 гг., например, сохранились в деяниях седьмого Вселенского собора. Определения собора 815 года сравнительно недавно были открыты в одном из трактатов патриарха Никифора. Немало отрывков иконоборческой литературы заключается в полемических и богословских трактатах иконопочитателей. Особенно важное значение в этом смысле имеют три знаменитых «Слова против порицающих святые иконы» известного богослова, полемиста и песнопевца Иоанна Дамаскина, современника двух первых императоров-иконоборцев. Таким образом, дошедшие до нас источники об иконоборстве имеют тенденциозный, враждебный иконоборцам характер, вследствие чего и значение этого периода оценивалось учеными по-разному и нередко неправильно.

Прежде всего, поднимался вопрос о причинах на первый взгляд не совсем понятного для VII-VIII веков движения против икон, продолжавшегося с некоторым промежутком более ста лет и имевшего для империи очень серьезные последствия. Одни исследователи видели в политике императоров-иконоборцев религиозные причины, другие – причины политические. Думали, что император Лев III решил уничтожить иконы, надеясь этой мерой удалить одну из главных преград для сближения христиан с иудеями и мусульманами, отрицательно относившимися к иконам, и этим самым облегчить их подчинение империи. Особое внимание на иконоборческий период обратил известный нам греческий историк Папарригопуло, с тенденциозным взглядом которого на Эклогу мы уже знакомы. В его представлении неправильно называть данную эпоху иконоборческой, так как подобное определение неполно; параллельно с религиозной реформой, осуждавшей иконы, запрещавшей мощи, уменьшившей число монастырей и вместе с тем не коснувшейся основных догматов христианской веры, производилась реформа социальная и политическая; имелось в виду изъять народное образование из рук клира. Императоры-иконоборцы действовали не по личным или династическим капризам, а после зрелого и долгого размышления, с полным разумением общественных нужд и требований общественного мнения. На стороне их стояли наиболее просвещенная часть общества, большинство высшего духовенства и войско; конечную же неудачу иконоборческой реформы надо объяснять тем, что много оставалось еще ревнителей прежней крайней набожности, бывших противниками реформы, а именно – простой народ, женщины и многочисленные монахи; да и сам Лев III не сумел воспитать общество в новом духе.⁷⁰² Таковы вкратце взгляды Папарригопуло по поводу этой эпохи. Греческий историк, безусловно, переоценил реформаторскую деятельность императоров VIII века, называя ее замечательной попыткой революции социальной, политической и религиозной, но значение его трудов заключается в том, что он первый обратил внимание на сложность и важность иконоборческой эпохи и заставил других внимательнее к ней относиться. Были такие, кто видели в иконоборческой политике императоров религиозные и политические интересы с преобладанием последних; желая быть единым полновластным государем во всех сторонах жизни империи, Лев III надеялся при помощи запрещения иконопочитания вырвать народ из-под сильного влияния церкви, для которой иконы служили одним из главных оснований влияния, и этим самым иметь возможность властвовать над объединенным и в религиозном отношении народом. Итак, религиозная жизнь страны должна была подчиниться иконоборческой политике государей, для которых последняя была одним из средств к достижению их политических идеалов, «окруженных, – по словам историка, – сиянием религиозного (реформаторского) рвения».⁷⁰³ В новейшее время ученые (например, француз A. Lombard) видят в иконоборчестве чисто религиозную реформу, имевшую целью остановить «успехи поднимавшего голову язычества» в форме неумеренного иконопочитания и «возвратить христианской религии ее первоначальную чистоту», причем религиозная реформа развивалась параллельно с реформой политической, имея отличную от последней историю.⁷⁰⁴ Наконец, французский византинист L. Brehier обратил особое внимание на то, что иконоборчество заключает в себе два различных вопроса: во-первых, обычно трактуемый вопрос о почитании икон и, во-вторых, вопрос о законности религиозного искусства – позволено ли пользоваться искусством для изображения сверхчувственного мира, можно ли художнику изображать святых, Богоматерь и Спасителя? Другими словами, французский ученый выдвинул вопрос о влиянии иконоборства на византийское искусство.⁷⁰⁵ Наконец, К. Н. Успенский переводил внимание с иконоборчества на политику правительства против усиления и возрастания монастырского землевладения. Он писал: «Как мы увидим впоследствии, выступления правительства Льва III с самого начала и в своей основной сущности были направлены против монастырей, занявших в империи к VIII в. ненормальное положение. Оно и не носило в своей основе религиозного характера. Но гонимому монашеству, носителям монастырского феодализма, было именно чрезвычайно выгодно перетянуть дело на богословскую основу, попытаться в деятельности правительства обнаружить богоотступничество и ересь, чтобы дискредитировать его, подорвать к нему доверие со стороны общества. Таким образом, здесь всегда искусно замаскирована суть дела и ее приходится разыскивать с большим трудом».⁷⁰⁶⁷⁰⁷

Ввиду этих разнообразных мнений очевидно, что иконоборческое движение было очень сложным явлением и, к сожалению, состояние источников до сих пор препятствует его прояснению.⁷⁰⁸⁷⁰⁹ Прежде всего интересно отметить, что все императоры-иконоборцы были родом с Востока: Лев III и его династия были исаврийцами или, может быть, сирийцами; возобновителями иконоборства в IX веке были Лев V из армян и, наконец, Михаил II и его сын Феофил, родом из Фригии, т. е. одной из внутренних областей Малой Азии. Если же мы обратимся к восстановителям иконопочитания, то увидим следующее: во-первых, оба раза восстанавливали иконопочитание женщины, Ирина и Феодора; во-вторых, родом они были: Ирина – гречанка из Афин, Феодора – из Пафлагонии, малоазиатской области на берегу Черного моря, рядом с Вифинией, недалеко от столицы, – одним словом, не внутри полуострова. Указанная особенность в происхождении иконоборческих государей не может быть объяснена случайностью, и их восточное происхождение поможет лучше понять как их роль в движении, так и саму суть последнего. Восстановительницы же иконопочитания были родом из других областей.

Иконоборчество VIII и IX веков не было явлением совершенно новым и неожиданным; оно уже раньше пережило длительную эволюцию. Христианское искусство, изображавшее человеческие фигуры, было ли то в форме мозаики, фрески, скульптуры или резьбы, давно уже смущало многих истинно верующих людей, напоминая им об отвергнутом язычестве. В самом начале IV века один из испанских соборов постановил, что «не должно быть рисунков (picturas) в церкви, чтобы на стенах не изображалось то, что почитается и чему поклоняются» (ne quod colitur et adoratur in parietibus depingatur).⁷¹⁰

Когда же в IV веке христианство получило право на законное существование, а в конце того же века сделалось государственной религией, церкви стали украшаться иконами. IV и V века считаются временем, когда иконоупотребление в церкви утвердилось и распространилось. Но тем не менее смущение продолжалось. Церковный историк IV века Евсевий Кесарийский называет почитание изображений Иисуса Христа и апостолов Петра и Павла «языческим обычаем».⁷¹¹ Также в IV веке Епифаний Кипрский писал в одном из своих писем, что он разорвал на куски церковную завесу (velum) с изображением Христа, или одного из святых, так как «оно оскверняло церковь».⁷¹² В V веке один сирийский епископ, еще до своего посвящения в этот сан, учил не признавать иконы. В VI веке в Антиохии было настоящее возмущение, направленное против почитания икон, а в Эдессе возмутившиеся солдаты бросали каменьями в чудотворную икону Христа. Известны примеры нападения на иконы и их уничтожения в VII веке. Из примеров в Западной Европе интересно письмо папы Григория I Великого в конце VI века к епископу Массилии (Марселя), который приказал в подведомственных ему церквах разбить и выбросить иконы. Папа, хваля его за рвение в том отношении, что ничто, сделанное человеческой рукой, не может служить предметом поклонения (nequid manufactum adorari posset), вместе с тем упрекал епископа за то, что он, разбив иконы, лишил исторического образования людей неграмотных, «которые, смотря, по крайней мере, на стены, могли бы прочесть то, чего они не могут прочесть в рукописях».⁷¹³ В другом письме к тому же епископу папа писал: «За то, что ты запретил поклоняться иконам, мы тебя вообще хвалим; за то же, что ты их разбил, порицаем... Одно дело поклоняться картине (picturam adorare), другое дело при помощи содержания картины узнавать то, чему должно поклоняться».⁷¹⁴

Итак, с точки зрения Григория Великого, как и многих других, иконы являются средством для народного образования.

На иконоборческое настроение восточных провинций оказывали некоторое влияние иудеи, не признававшие на основании своей религии иконопочитания и допускавшие иногда резкие выступления против икон. Со второй же половины VII века начинают подобным же образом влиять мусульмане, которые, помня слова Корана о том, что «кумиры гнусны и суть дело сатаны» (V, 92), видели в иконопочитании подобие идолопоклонства. Часто приводимое историками сообщение, будто арабский халиф Иазид II за три года до эдикта Льва издал в своем государстве указ, предписывавший уничтожение икон в церквах своих христианских подданных, многими учеными подвергается сомнению.⁷¹⁵ Во всяком случае, с мусульманским влиянием на восточные области в смысле отрицания икон также надо считаться. Один хронист и самого императора Льва называет «сарациномыслящим» (sarakhnojrwn),⁷¹⁶ хотя о прямом влиянии ислама на него оснований говорить нет. Наконец, одна из известных средневековых восточных сект, а именно секта павликиан, живших внутри Малой Азии и далее к востоку, также отрицала иконы. Одним словом, в восточных областях Византии, в Малой Азии, создалось ко времени Льва III уже довольно сильное иконоборческое движение. Один из наших церковных историков (А. ГГ. Лебедев) о данном моменте пишет: «Можно положительно утверждать, что иконоборцев до времени иконоборства (в VIII веке) было много, и что они представляли собой силу, которой считала себя вправе опасаться сама церковь».⁷¹⁷ Одним из иконоборческих центров в пределах империи была, между прочим, внутренняя малоазиатская область Фригия.

Между тем, господство иконы в Византии достигло широких размеров. Иконами с изображениями Иисуса Христа, Богоматери, святых и различных сцен из Ветхого и Нового Заветов обильно украшались храмы. Изображения в церквах представляли собой мозаику, фреску или резьбу на слоновой кости, дереве или бронзе, т. е. были живописные иконы и иконы-статуи. Небольшие изображения воспроизводились в рукописях (миниатюры). Особенно почитались так называемые нерукотворные иконы, сделанные, по убеждению верующих, не рукой человека и отличавшиеся чудодейственной силой. Икона проникает в домашнюю жизнь: иногда иконы святых выбирались в качестве восприемников детей; вытканные изображения святых украшали парадное одеяние византийской аристократии. Есть, например, известие, что на тоге одного сенатора была выткана история всей жизни Иисуса Христа.

Люди, воздававшие поклонение иконам, иногда понимали это поклонение слишком реально, т. е. чтили своим поклонением не то лицо, не ту идею, которые были изображены на иконе, а саму икону, сам материал, из которого она была сделана. Последнее являлось большим соблазном для многих из верующих, видевших в этом сходство с язычеством.

Наряду с этим, по словам Н. П. Кондакова, «в столице наблюдается характерное размножение монастырей, монашеских общин, всякого рода обителей, которых число к концу VIII века (может быть, правильнее к VIII веку)⁷¹⁸ возрастает в небывалой пропорции». По мнению проф. И. Д. Андреева, в иконоборческий период в Византии число монахов можно без преувеличения определить в 100 000 человек. «Вспоминая, – продолжает тот же ученый, – что у нас теперь в России (написано в 1907 г.) при 120-ти миллионном населении на необъятной территории насчитывается только около 40 000 монашествующих обоего пола, легко представить, какой частой сетью монастырей была покрыта сравнительно маленькая территория Византийской империи ».⁷¹⁹

Если поклонение иконам, чудотворным и обыкновенным, и мощам могло смущать многих людей, выросших в вышеобрисованных условиях того времени, то чрезмерное развитие монашества и великое умножение монастырей задевали уже чисто светские, государственные интересы. Благодаря неумеренному поступлению в монахи и уходу в монастыри молодых и здоровых людей, империя лишалась необходимых сил для войска, земледелия, промышленности и т. д.; одним словом, монашество и монастыри делались очень часто прибежищами для лиц, желавших избавиться от государственных обязанностей и вовсе не имевших искреннего стремления уйти от мира. Кроме того, богатые земельные угодья и другие имущества, отходившие к монастырям, были освобождены от государственных налогов и этим самым наносили ощутимый ущерб казне. Таким образом, в церковной жизни империи в VIII веке можно различать две стороны: религиозную и светскую.

Императоры-иконоборцы, будучи родом с Востока, были хорошо знакомы с существовавшими там религиозными взглядами; они на этих взглядах выросли; они с ними сроднились и, сделавшись императорами, перенесли их в столицу, чтобы положить в основание своей церковной политики. Императоры-иконоборцы не были ни неверующими, ни рационалистами, как о них говорили раньше. Наоборот, они были искренно и убежденно верующими и хотели очистить религию от тех искажений, которые с течением времени проникли в нее и отдалили от первоначального истинного направления.⁷²⁰ С их точки зрения, поклонение иконам и почитание мощей являлось остатками язычества, которые во что бы то ни стало необходимо было уничтожить для возвращения христианской религии к первоначальному образцу. «Я император и священник» – писал Лев III папе Григорию II.⁷²¹ Исходя из этого положения, Лев III, будучи провозглашен императором, считал себя вправе сделать свои религиозные взгляды обязательными для подданных империи. В последнем нельзя усматривать чего-либо нового: это был обычный взгляд византийского императора, представителя идеи цезарепапизма, особенно знакомый нам по примеру Юстиниана Великого, считавшего себя полным хозяином как в светских, так и церковных делах. Лев III также являлся ярким представителем идеи цезарепапизма.

Первые девять лет правления Льва, посвященные им отражению внешних врагов и укреплению трона, не были ознаменованы какими-либо мерами относительно икон. Церковная деятельность императора в этот период выразилась в его требовании евреям и восточной секте монтанистов принять крещение.

Лишь на десятый год своего правления, т. е. в 726 году, император, по словам хрониста Феофана, «начал вести речь об уничтожении святых и досточтимых икон».⁷²² Большинство современных историков говорили об эдикте Льва III против икон, изданном им в 726 году или в 725 году. К сожалению, текст этого декрета неизвестен.⁷²³ Вскоре после издания эдикта он приказал уничтожить очень почитаемую икону – статую Христа, стоявшую над одной из дверей Халки – так назывался великолепный вход в императорский дворец. Уничтожение иконы вызвало возмущение, в котором главное участие приняли женщины. Посланец императора, которому было ведено уничтожить икону, был убит, за что защитники иконы Спасителя понесли тяжелые наказания. Это были первые мученики иконопочитания. О каких-либо других фактах преследования икон сведений нет.

Враждебное к иконам настроение Льва вызвало серьезное противодействие. Константинопольский патриарх Герман и римский папа Григорий II высказались решительно против предполагаемой политики императора. В Греции и на островах Эгейского моря вспыхнуло восстание во имя защиты икон, подавленное, правда, войсками Льва. Все это не давало ему возможности выступить с более решительными мерами.

Наконец, только в 730 году император созвал род собора, на котором был составлен эдикт против икон. Весьма вероятно, что этот собор не издавал нового эдикта, а скорее восстановил декрет 725 или 726 года.⁷²⁴ Несоглашавшийся подписать его патриарх Герман был низложен и был вынужден удалиться в свое поместье, где мирно и окончил жизнь. Вместо него патриархом сделался Анастасий, который подписал эдикт. Это был первый эдикт против икон, изданный не только от имени императора, но и скрепленный подписью патриарха, т. е. как бы изданный также от имени церкви, что было очень важно для Льва.

Но и после издания этого эдикта, т. е. за последние одиннадцать лет правления Льва, источники молчат о преследовании икон; по-видимому, последнего не было на самом деле. Во всяком случае, о каком-либо систематическом гонении на иконы при Льве III не может быть и речи. Самое большее, что можно предположить, это отдельные факты преследования икон. По словам одного ученого, «в царствование Льва больше собирались преследовать иконы и иконопочитателей, чем преследовали на самом деле».⁷²⁵

Общепринятое представление о том, что иконоборческое движение VIII века началось не с уничтожения икон, а только с того, что их стали вешать выше, чтобы этим воспрепятствовать молящимся прикладываться к ним, должно быть оставлено. В византийских церквах большинство икон были изображения живописные (фрески) или мозаичные, т. е. такие, которые нельзя было отделить от церковных стен.

Враждебная иконам политика Льва III нашла отповедь в трех знаменитых защитительных словах против порицающих иконы Иоанна Дамаскина, жившего тогда в пределах арабского халифата. Два из этих слов были написаны, наверное, при Льве III; время написания третьего более или менее точному определению не поддается.

О противодействии взглядам Льва со стороны папы Григория II было упомянуто выше. Преемник его, Григорий III, последний папа, утвержденный византийским императором, созвал в Риме собор и предал отлучению иконоборцев. После этого Средняя Италия ушла из-под влияния Византии и вошла окончательно в область интересов папских и западно-европейских. Южная Италия осталась за Византией.

Совершенно иной была картина в царствование Константина V Копронима (741–775), преемника Льва III. Воспитанный своим отцом, Константин проводил вполне определенную иконоборческую политику и в последние годы своего царствования начал преследование монастырей и монахов. Ни один из иконоборческих императоров не подвергался в сочинениях иконопочитателей таким поношениям как этот «многоголовый дракон», «жестокий преследователь монашеского чина», «этот Ахав и Ирод». Поэтому очень трудно составить беспристрастное мнение о Константине. Э. Штайн, конечно, не без некоторого преувеличения, называет его самым смелым и самым свободным мыслителем в истории восточной римский империи.⁷²⁶

Собор 754 года и его последствия. В момент вступления Константина на престол положение империи было таково, что ее европейские провинции придерживались иконопочитания, малоазиатские же имели в составе населения немало иконоборцев. Первые два года правления Константина прошли в борьбе его со своим зятем Артаваздом, который поднял восстание против императора в защиту икон, принудил его покинуть столицу и заставил провозгласить себя императором. В течение года, когда Артавазд правил государством, иконопочитание было восстановлено. Однако, Константину удалось свергнуть Артавазда и вернуть себе трон. Главные виновники восстания понесли жестокие кары. Попытка Артавазда, показавшая Константину возможность при создании соответствующих условий без труда восстановить иконопочитание, заставила последнего принять решительные меры и твердо укрепить в народном сознании правоту иконоборческих взглядов.

Константин решил для этого созвать собор, который должен был бы обосновать иконоборческую политику, одобрить ее и этим самым создать в народе убеждение в правильности императорских мероприятий. Собор, на который съехалось более трехсот епископов, состоялся во дворце Иерии, на азиатском берегу Босфора, против Константинополя, в 754 году.⁷²⁷ Однако патриархи на соборе отсутствовали: константинопольская кафедра была в то время вакантна; Антиохия, Иерусалим и Александрия отказались принять участие в соборе; папские легаты также на соборе не появлялись. Впоследствии это обстоятельство явилось в глазах противников собора основанием для признания недействительными его решений. Через несколько месяцев собор был переведен в Константинополь, где и был избран новый патриарх.

Определение собора 753–754 года, сохранившееся в деяниях седьмого Вселенского собора, вынесло окончательный приговор иконопочитанию, который гласит, что «всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писанная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей; она чужда им и заслуживает презрения. Да не дерзнет никакой человек заниматься таким нечестивым и неблагоприличным делом. Если же кто-либо с этого времени дерзнет устроить икону, или поклоняться ей, или поставить ее в церкви, или в собственном доме, или же скрывать ее, такой, если это будет епископ или пресвитер, или диакон, то да будет низложен, а если монах или мирянин, то да будет предан анафеме, и да будет он виновен и перед императорскими законами, так как он противник Божиих распоряжений и враг отеческих догматов». Из этого определения, помимо его общего значения для икон, важно отметить, что лица, виновные в иконопочитании, подлежат императорским законам, т. е. светской власти, чем впоследствии участники седьмого Вселенского собора и будут объяснять факты необыкновенного насилия, проявленного некоторыми императорами в отношении церкви и монахов. Анафема провозглашалась тому, кто «старается представить посредством вещественных красок свойства Бога-Слова... и лики святых, неприносящие никакой пользы, потому что это глупая затея и изобретение дьявольского коварства». В конце определения собор возгласил: «Новому Константину и благочестивейшему императору многая лета!.. Благочестивейшей и августейшей (императрице) многая лета!.. Вы утвердили догматы святых шести Вселенских соборов. Вы уничтожили идолослужение...» Анафеме были преданы патриарх Герман, «почитатель дерева», и Мансур, т. е. Иоанн Дамаскин, «мыслящий по-сарацински, злоумышляющий против империи, учитель нечестия, превратно толковавший Божественное Писание ».⁷²⁸

Единогласное постановление собора произвело сильное впечатление. «Многие, – по словам проф. Андреева, – кого еще беспокоило смутное сознание неправоты иконоборцев, теперь, естественно, должны были успокоиться; у многих, которые прежде колебались в ту или другую сторону, благодаря сильной аргументации соборных определений, могли сложиться сознательные иконоборческие воззрения».⁷²⁹ Народ должен был клятвенно поручиться в том, что он впредь не будет поклоняться иконам.

Преследование икон стало после собора проводиться в жизни с неумолимой жестокостью. Иконы разбивались, сжигались, замазывались и подвергались всяческим поруганиям. С особенной яростью преследовалось почитание Божией Матери.⁷³⁰ Против иконопочитателей было открыто жестокое преследование, сопровождавшееся казнями, пытками, тюремными заключениями, конфискациями и изгнанием. Вместо икон появлялись изображения деревьев, птиц, зверей или сцен охоты, цирка, театра и т.д. По словам жития, Влахернский храм в Константинополе, лишенный прежнего своего благолепия и расписанный по-новому, превратился «в овощную лавку и птичник».⁷³¹ При уничтожении икон живописных (мозаик и фресок) и икон-статуй, погибали многочисленные памятники искусства. Немало погибло в то время и рукописей с миниатюрами.

Одновременно с преследованием икон шло и преследование мощей. Сохранилась сатира иконоборческой эпохи на чрезмерное почитание мощей, где говорится о десяти руках мученика Прокопия, о пятнадцати челюстях Феодора, о четырех головах Георгия и т. д.⁷³² Большое ожесточение проявил Константин V также по отношению к монахам, этим «идолопоклонникам и мраколюбцам»,⁷³³ и монастырям. Борьба с монахами была настолько напряженной, что некоторые даже считают спорным, как точнее определить преобразовательную деятельность данного периода: была ли это борьба с иконами или с монахами. К. Н. Успенский решительно утверждал, что «историки и теологи сознательно искажали факты, выдвигая для этого периода на первый план икономахию вместо монахомахии».⁷³⁴ Монахи подвергались всяческим преследованиям: их заставляли облачаться в светское платье, вступать в брак; они, держа женщин за руки, должны были проходить к ипподрому при насмешках и оскорблениях собравшегося народа. Хронист Феофан сообщает, что один наместник в Малой Азии собрал монахов и монахинь своей провинции в Эфесе и сказал им: «Пусть каждый из вас, кто хочет подчиниться императору и нам, наденет белое платье и немедленно возьмет жену, тот же, кто так не сделает, будет ослеплен и выслан на Кипр». Его поздравил Константин V, который написал: «Я нашел в вас человека, который согласно моему сердцу выполняет все мои желания».⁷³⁵ Кипр был, очевидно, одним из мест, куда император ссылал упорствовавших монахов. Известно, что пяти монахам удалось оттуда бежать и достичь территории халифата. Эти монахи были доставлены в Багдад.⁷³⁶ Монастыри отбирались и обращались в казармы и арсеналы. Монастырские имения конфисковались. Светским людям запрещалось искать убежища в монашестве.⁷³⁷ Все это повело к тому, что многочисленные монахи уходили в места, незатронутые императорской политикой. По мнению некоторых ученых, в эпоху Льва и Константина в одну только Италию переселилось около 50 000 монахов;⁷³⁸ последнее обстоятельство имелмадное значение для судеб средневековой южной Италии, так как поддержало там господство греческой народности и православной церкви. Однако даже южная Италия была, очевидно, не совсем свободна от бедствий иконоборчества. Есть интересное свидетельство, что в IX веке св. Георгий Декапольский попал в руки иконоборческого епископа южноиталийского города Гидра (совр. Отранто).⁷³⁹ Многие монахи мигрировали также на северные берега Черного моря и на побережье Сирии и Палестины. Среди мучеников, пострадавших при Константине V, особенно известен св. Стефан Новый.

Пятилетнее правление преемника Константина V, Льва IV Хазара (775–780), по сравнению со временем его отца, является некоторым успокоением во внутренней жизни империи. Будучи сам сторонником иконоборства, Лев не чувствовал острой вражды к монахам, которые при нем снова начали иметь некоторое влияние. В свое кратковременное царствование он не успел ярко проявить себя и как иконоборец. Весьма вероятно, на Льва оказывала влияние его молодая супруга, афинянка Ирина, известная сторонница иконопочитания, на которую с надеждой обращали свои взоры сторонники последнего направления. «Его умеренное отношение к спору об иконах, – объяснял Г. Острогорский, – было, соответственно, переходом от тактики Константина V к реставрации святых икон при императрице Ирине».⁷⁴⁰ Со смертью Льва IV (780) окончился первый период иконоборства.

Из-за малолетства его сына Константина, государством стала управлять мать, гречанка Ирина, решившая восстановить иконопочитание.

Несмотря на определенные симпатии к иконопочитанию, Ирина в первые три года своего правления не предпринимала никаких шагов к его официальному восстановлению. Подобная медлительность объясняется внутренними и внешними затруднениями империи, которая должна была вести борьбу с претендентом на престол, с арабами и жившими в Греции славянами. Кроме того, надо было приступить к восстановлению иконопочитания с большой осторожностью и подготовкой, так как большая часть войска была настроена иконоборчески, а каноны иконоборческого собора 753– 754 гг., объявленные Константином V государственными законами, продолжали еще на многих оказывать известное влияние. Но надо думать, что многие представители высшего духовенства приняли решения иконоборческого собора не по убеждению, а поневоле, и потому представляли собой, по словам профессора Андреева, «материал, слишком податливый для реформаторских операций иконоборческих императоров, не могущий представить затруднений и для операций противоположного характера».⁷⁴¹

Только через четыре года после начала правления Ирины патриархом Константинопольским был избран Тарасий, заявивший о необходимости созвания Вселенского собора для восстановления иконопочитания, а к папе Адриану I было отправлено посольство с приглашением прибыть на предполагаемый в Константинополе собор. Папа отправил на собор своих представителей.

Собор состоялся в 786 году в храме св. Апостолов. Однако настроенные иконоборчески столичные войска ворвались в храм с обнаженными мечами и заставили распустить собрание. Казалось, иконоборческая партия снова восторжествовала, но ненадолго. Ирина хитростью избавилась от непокорных войск, заменив их другими, ей преданными, войсками.

В следующем 787 году собор был созван в вифинском городе Никее, где имел, как известно, место первый Вселенский собор. Семь заседаний собора, на которых император и императрица отсутствовали, происходили в Никее. Последнее же, восьмое заседание происходило в императорском дворце в Константинополе. Число собравшихся на собор епископов было более трехсот. Это был седьмой и последний в истории восточной церкви Вселенский собор.

По определению собора иконопочитание было восстановлено. «Честные» иконы были приняты, и думающие иначе подвергались анафеме. Анафема объявлялась всем, «обзывающим священные иконы идолами, говорящим, что христиане прибегают к иконам, как к богам, и что кафолическая церковь когда-либо принимала идолов». «Тогда, – по словам деяний собора, – сияющая счастьем благочестивейшая императрица взяла соборное определение и подписала его, а затем передала его соцарствующему ей своему сыну, чтобы и он подписал». После этого епископы возгласили многолетия и славословия «новому Константину и новой Елене».⁷⁴² По вопросу о мощах было постановлено, что если в возобновленных храмах не положены святые мощи, то следует это восполнить. Обращение монастырей в обыкновенные жилища подвергалось великому осуждению, и вместе с тем требовалось восстановление упраздненных иконоборцами и обращенных на мирские нужды монастырей. Большое внимание было обращено собором на поднятие нравственности духовенства: осуждалось приобретение церковных должностей за деньги (симония); запрещались двойные, т. е. смешанные, монастыри и т. д.

Значение Никейского собора заключается не только в восстановлении иконопочитания. Собор создал иконопочитателям организацию, которой у них недоставало в борьбе с их противниками, собрал воедино богословские доказательства в пользу иконопочитания, которые иконопочитатели после этого могли противопоставить иконоборцам. Одним словом, иконопочитательская партия получила в руки оружие, которого у нее раньше не было и с которым ей в будущем было уже легче бороться с иконоборцами, когда наступил второй период иконоборческого движения.

Так называемая «иконоборческая» деятельность императоров восьмого века была только одной и, возможно, не самой важной характерной чертой этого времени. Однако большая часть сведений про это время происходит из более поздней, односторонней литературной традиции партии победившего иконопочитания, которая уничтожила практически все иконоборческие документы. Однако благодаря случайной и разбросанной (scattered) информации, которая сохранилась, можно прийти к выводу, что основная энергия Льва III и Константина V была направлена на секуляризацию крупной монастырской земельной собственности и на ограничение огромного количества монахов, то есть против элементов, которые благодаря выскальзыванию из-под государственного контроля и почти полностью независимому функционированию уменьшали жизненные силы и целостность империи.

Коронование Карла, по словам историка Брайса, «представляет собой не только центральное событие Средних веков: оно одно из тех очень немногих событий, о которых, вырывая их из общей связи, можно сказать, что, если бы они не произошли, история мира была бы иная».⁷⁴³ В настоящий момент это событие имеет для нас значение постольку, поскольку оно отразилось на византийском государстве.

Как известно, в представлении средневекового человека Римская империя была едина, так что, когда в предшествующие века мы видели в империи двух или более императоров, это объяснялось тем, что два государя управляют единым государством. Выше было уже указано, что ни о каком падении Западной Римской империи в 476 году не может быть и речи. Идеей о существовании единой империи объясняется в VI веке военная политика Юстиниана на Западе. Эта идея продолжала жить и в 800 году, когда произошло знаменитое коронование Карла Великого в Риме императорской короной.

Но в то время как идея о единой империи в теории неизменно жила в сознании средневековья, в действительности восточный, или византийский, греко-славянский мир, каким он был уже к концу VIII века, и западный, романо-германский мир, являлись к этому времени и по своему языку, и по племенному составу, и по культурным задачам совершенно различными, обособленными мирами. Идея единства империи пережила себя и сделалась историческим анахронизмом, конечно, с нашей современной точки зрения, а не с точки зрения Средних веков.

Иконоборство сыграло некоторую роль в подготовке события 800 года. Папство, энергично протестовавшее против иконоборческих мероприятий в Византии и предавшее иконоборцев отлучению, стало искать себе друзей и защитников на Западе в лице возвысившихся во франкском государстве в VIII веке сначала майордомов, потом королей Каролингского дома. В конце VIII века на франкском престоле сидел самый знаменитый представитель этого дома, Карл Великий. Алкуин, ученый и преподаватель при дворе, писал ему знаменитое письмо в июне 799 г. «До сих пор в мире было три превознесенных (exalted) личности в мире. [Во-первых], это апостольская величественность, которая управляет престолом Святого Петра, главы апостолов... Другой – это императорское величие и светский владыка второго Рима, однако сообщение о том, как безжалостно правитель империи был лишен трона, не посредством чужих, а своими собственными гражданами, распространяется повсеместно.⁷⁴⁴ Третий – это [обладатель] царского достоинства, каковым воля Господа нашего Иисуса Христа наделила вас, как правителя христианского народа, превосходящего по власти всех других сановников, более знаменитым в мудрости, более возвышенным в королевском достоинстве. Вы – мститель преступникам, поводырь тех, кто заблудился, утешитель тех, кто огорчен. Вам дано возвышать Бога».⁷⁴⁵

Взаимные интересы папы и франкского короля, которые привели в конце концов к коронации последнего, являются сложным вопросом, по-разному оцениваемым в исторической литературе.

Сам факт общеизвестен. В первый день Рождества Христова 800 года, во время торжественного богослужения в храме Св. Петра, папа Лев III возложил на коленопреклоненного Карла императорскую корону. Присутствовавший в церкви народ возгласил: «Карлу, благочестивейшему Августу, венчанному Богом, великому и миролюбивому императору, многие лета и победа!».

О значении принятого Карлом императорского титула учеными высказывались различные мнения. Одни полагали, что титул императора не давал Карлу никаких новых прав, что на самом деле он остался, как и прежде, «королем франков и лангобардов и римским патрицием»;⁷⁴⁶ одним словом. Карл получил лишь одно имя. Другие думали, что в 800 году, в лице императора Карла, была создана отдельная Западная империя вне всякой зависимости от существования Восточной, или Византийской, империи.

Но оценивать явление 800 года с означенных точек зрения – это значит привносить в его оценку взгляды позднейших эпох. В конце VIII века не было и не могло быть еще ни представления о «титулярном» императоре, ни о создании отдельной Западной империи. Событие 800 года надо рассматривать с современной той эпохе точки зрения, как на него смотрели и сами действующие лица, т. е. Карл Великий и папа Лев III.

Ни тот, ни другой не имели в виду создавать Западную империю в противоположность империи Восточной. Карл был убежден, что в 800 году, по получении титула императора, он сделался государем и продолжателем проясней единой Римской империи. Рим только возвратил себе от Константинополя право императорского избрания. Как уже не раз замечено было выше, в умах людей того времени не было такого представления, будто две империи могли существовать одновременно; по самому существу своему империя была едина. «Императорский догмат единства империи покоился на догмате единства Бога, так как император в качестве Его временного наместника отправлял божественные полномочия на земле».⁷⁴⁷ Обстоятельства того времени облегчали для Карла проведение в жизнь этого единственно тогда возможного взгляда на императорскую власть.

Взаимоотношения между Карлом и византийским императором начались задолго до 800 года. В 781 году было устроено бракосочетание между Ротруд, дочерью Карла, которую греки называли Эрутро, и Константином, византийским императором, которому тогда было 12 лет и чья мать Ирина была фактической правительницей империи.⁷⁴⁸ Западный историк того времени, Павел Диакон, писал Карлу: «Я радуюсь, что ваша прекрасная дочь может поехать за моря и получить скипетр для того, чтобы сила королевства, благодаря ей, направилась в Азию».⁷⁴⁹

Тот факт, что в 797 году Ирина низложила императора и своего сына Константина и стала самодержавной правительницей империи, шло в полный разрез с традициями Римской империи, где женщина никогда не правила со всей полнотой верховной власти. С точки зрения Карла и папы Льва, императорский трон считался вакантным, так как на нем восседала женщина, и поэтому Карл, принимая императорский венец, занял свободный престол единой Римской империи и сделался законным преемником не Ромула Августула, а Льва IV, Ираклия, Юстиниана, Феодосия и Константина Великого, – вообще императоров восточной линии. Интересным подтверждением этого является то, что в западных летописях (анналах), современных 800 году, и последующих веков, которые велись по годам византийских государей, непосредственно за именем Константина VI, сына Ирины, следует имя Карла.

Если такова была точка зрения Карла на данный вопрос, то как же отнеслась к провозглашению его императором Византия? Она отнеслась так, как соответствовало взглядам того времени. Не отрицая, конечно, прав Ирины на престол, Византия рассматривала событие 800 года как одну из столь многочисленных в ее истории попыток возмущения против царствовавшего государя и не без основания боялась, как бы провозглашенный император, как то делали прежние повстанцы, не пошел на Константинополь, чтобы силой свергнуть Ирину и овладеть императорским троном. Таким образом, в глазах византийского правительства это было лишь возмущением некоторых западных провинций против законного государя.⁷⁵⁰

Но, конечно, Карл понимал непрочность своего нового положения, так как вопрос о восточном императорстве его коронованием решен не был. Германский историк П. Шрамм, называвший коронацию Карла «актом насилия, который сломал права василевса», подчеркивал тот факт, что Карл не называл себя «императором римлян», официальным титулом византийских императоров, но imperium Romanum gubernans (управляющий римской империей. – Науч. ред.).⁷⁵¹ Карл понимал, что в Византии после смерти Ирины будет избран новый император, права которого на императорский титул будут признаны неоспоримыми на Востоке. Предвидя в грядущем подобные затруднения, Карл открыл переговоры с Ириной, предлагая ей вступить с ним в брак и «соединить, – по словам хроники, – восточные и западные области».⁷⁵² Другими словами, Карл понимал всю важность признания его нового титула со стороны Византийской империи. Ирина с благосклонностью отнеслась к предложению о браке, однако вскоре после этого она была свергнута и отправлена в ссылку (в 802 году), так что этот план никогда не был осуществлен.⁷⁵³

По низложении Ирины на византийский престол вступил Никифор. Между ним и Карлом велись переговоры, вероятно, о признании первым императорского титула второго. Но лишь в 812 году послы византийского императора Михаила I Рангаве приветствовали Карла в Аахене как императора. Это, наконец, узаконило императорское избрание 800 года. Возможно также, что с 812 года, в качестве противовеса титулу, носимому Карлом, титул «император ромеев» (BasileuV twn Romaiwn) стал официально употребляться в Византии для обозначения легитимного суверенитета Константинополя, в качестве символа верховной власти византийских императоров.⁷⁵⁴ С 812 года было два римских императора, несмотря на то, что в теории продолжала существовать одна Римская империя. «Другими словами, – пишет профессор Бьюри, – акт 812 года оживил в теории положение V века. Михаил I и Карл, Лев V Армянин и Людовик Благочестивый находились в таком же отношении друг к другу, как Аркадий и Гонорий, Валентиниан III и Феодосии II; Римская империя (imperium Romanum) простиралась от границ Армении до берегов Атлантики».⁷⁵⁵ Но само собой разумеется, что подобное единство империи было лишь чисто номинальным, теоретическим. Обе империи жили совершенно особой жизнью. К тому же, и сама идея о единстве империи стала забываться на Западе.

Императорское достоинство, приобретенное Карлом для Запада, было недолговечным. Оно во время возникших смут после распадения Карповой монархии стало достоянием случайных лиц и в начале Х века совершенно исчезло, чтобы во второй половине этого века снова появиться, но уже в антиисторической и уродливой форме «Священной Римской империи германской нации».

Начиная с 800 года, можно впервые говорить о Восточной Римской империи, что и делает, например, английский византинист Бьюри, который, как было замечено уже выше, озаглавил третий том своей истории Византии, охватывающий события с 802 года, т. е. года низложения Ирины, до начала Македонской династии, «Историей Восточной Римской империи», тогда как первые два тома его истории озаглавлены «История позднейшей Римской империи».⁷⁵⁶ 

Может быть, Аэций тем, что воспрепятствовал браку между Карлом и Ириной, спас независимость Восточной империи от западного государя и избавил ее от возможности увидеть на византийском троне представителей фамилии Каролингов».

В исторической науке очень высоко ценятся заслуги первых представителей Исаврийского дома, особенно его родоначальника Льва III. Действительно, последний, вступив на престол после периода смуты и безначалия, выказал себя недюжинным полководцем, талантливым администратором и понимающим задачи времени законодателем. Религиозная политика иконоборцев стоит особняком. Но в большинстве трудов иностранных ученых Лев III признается, например, греками «одним из величайших государей Восточной империи, одним из благодетелей человечества»,⁷⁵⁷ немцами «одним из величайших людей на императорском троне», ясно понимавшим необходимость «коренной реформы во главе и членах»,⁷⁵⁸ «человеком, которому суждено было кровью и железом произвести возрождение империи, великим военным гением».⁷⁵⁹ Английский ученый называет дело Льва возрождением Римской империи,⁷⁶⁰ а французский историк считает дело исаврийских императоров «одним из самых великих и наиболее достойных уважения усилий, которые когда-либо были сделаны для поднятия материального, морального и умственного уровня народа», и сравнивает их «обширную организационную попытку по степени ее важности с попыткой Карла Великого».⁷⁶¹ Недавно Ш. Диль утверждал, что со времени правления Исаврийской династии начался новый принцип жизни (a new principle of life), который навсегда обогатил мир.⁷⁶² В более или менее случайных оценках русских ученых, которые до сих пор, если не считать церковных историков, общей историей исаврийских императоров не занимались, нельзя заметить столь великого их превознесения. Вышедшие три тома Ю. А. Кулаковского⁷⁶³ посвящены событиям до иконоборческих императоров. Первый том «Лекций...» С. П. Шестакова, покрывающих этот период, никаких оценок не содержит. Весьма интересная и свежая оценка антимонастырского и антимонашеского движения [времени иконоборцев]⁷⁶⁴ встречается в «Очерках...» К. Н. Успенского. Ф. И. Успенский заметил: «На Льве Исавре лежит ответственность за довольно грубый способ, с каким тонкий вопрос веры и богопочитания предоставлен был правительством военной и полицейской власти, оскорбившей религиозное чувство народа и делавшей из местного вопроса событие государственной важности».⁷⁶⁵

Признавая выдающуюся энергию и некоторый административный талант первых двух иконоборцев, из которых Лев безусловно спас империю, мы должны, на основании доступного нам исторического материала, воздержаться от преувеличенного их восхваления западными историками. Во всяком случае, их иконоборческая политика, как бы она ни была искренна с их стороны, вызвала в империи на протяжении более ста лет тяжелую внутреннюю смуту, нарушившую нормальную жизнь государства и безусловно его ослабившую. То же иконоборческое движение, уже в его первый период, т. е. в VIII веке, отдалило от Византии Италию, где папа, предав иконоборцев проклятию, обратил свои взоры на запад к франкским правителям, вступил с ними в тесные сношения и этим самым открыл новую, в высшей степени важную эпоху средневековой истории, заложив вместе с тем одно из оснований для будущего разделения церквей. Итак, в исаврийскую эпоху Византия потеряла Среднюю Италию, включая Равеннский экзархат, завоеванный в половине того же VIII века лангобардами и позднее переданный Пипином Коротким папе. Надо оговориться, что настоящая полная история Исаврийской династии еще не написана, и поэтому многие важные вопросы того времени не могут быть еще усвоены с желательной ясностью.

Особого внимания, например, заслуживает вопрос об уменьшении количества монахов и монастырей и о довольно частой, по-видимому, секуляризации монастырской земельной собственности. Исследование этой социальной стороны деятельности императоров Исаврийского дома и связи ее с иконоборством является в настоящее время одной из насущнейших, очередных задач византиноведения. Внимательное изучение данного вопроса может и всю так называемую иконоборческую эпоху осветить с новой точки зрения, открыть в ней еще более глубокий смысл и вскрыть ее общеисторическое значение.

Государи с 802 по 867 год и их происхождение. Время с начала IX века до вступления на престол Македонской династии, т. е. до 867 года, рассматривалось обычно историками лишь как переход от эпохи оживления империи при императорах-исаврийцах к блестящей эпохе императоров Македонского дома. Но новейшие исследования показывают, что данный период представляет собой не простой эпилог и гораздо большее, чем пролог; он имеет свое самодовлеющее значение и знаменует новую фазу в византийской культуре.⁷⁶⁶

Происшедшая революция в 802 году свергла императрицу Ирину и возвела на престол Никифора I (802–811). По свидетельству восточных источников, Никифор был арабского происхождения,⁷⁶⁷ т. е. происходил от пограничных с империей арабов; вероятно, один из его предков переселился в малоазиатскую область Писидию, где и родился Никифор. Революция, произведенная в пользу последнего, является по своему характеру одним из очень редких примеров в летописях византийской истории. Громадное большинство государственных переворотов в Византии совершалось военными людьми, вождями армии. В лице же Никифора на престол было возведено гражданское лицо, так как он стоял во главе финансового ведомства, т. е. был министром финансов. После того как Никифор в 811 году пал в битве с болгарами, в течение нескольких месяцев того же 811 года правил тяжелораненый в той же войне сын его Ставракий. Но еще до своей смерти он был низложен в пользу куропалата Михаила I, принадлежавшего к греческой фамилии Рангаве и женатого на Прокопии, сестре несчастного Ставракия и дочери Никифора I. Но и Михаил I царствовал недолго (811–813). Он был низложен, особенно ввиду его неудачной борьбы с болгарами, военачальником Львом, по происхождению армянином, который и известен в истории как Лев V Армянин (813–820). В 820 году Лев V был убит, и на престол был возведен один из начальников гвардии Михаил II (820–829), с прозванием «Косноязычный», родом из укрепленного города Амория из малоазиатской провинции Фригии, почему и его династия, давшая трех представителей, называется Аморийской, или Фригийской (820–867). Он был грубым, невежественным провинциалом, проведшим свои молодые годы во Фригии «среди еретиков, евреев и полуэллинизованных фригийцев».⁷⁶⁸ Один поздний сирийский источник утверждает даже, что дед Михаила был обращенный еврей.⁷⁶⁹ После смерти Михаила II царствовал его сын Феофил (829– 842), женатый на знаменитой восстановительнице православия Феодоре, из малоазиатской провинции Пафлагонии. Последним представителем этой династии является их сын, развратный и бесталанный Михаил III (842–867), вошедший в историю с презрительным прозвищем «Пьяница».

Ни об одном византийском императоре не отзывались так плохо в византийской исторической традиции и последующей литературе, как о Михаиле III «Пьянице», «византийском Калигуле». Его невероятное легкомыслие, постоянное пьянство, ужасающее отсутствие благочестия (impiety), отвратительное шутовство и непристойность (scurIIIity) описывались многократно. В последнее время, однако, А. Грегуар предпринял значительные усилия для восстановления репутации Михаила. Он обращал внимание на многие факты времени Михаила и особенно на энергичную и успешную борьбу с восточными арабами. Он объявил, что этот последний правитель Аморийской династии обладал темпераментом гения и что он на деле начал (inaugurated) триумфальную фазу византийской истории (843–1025).⁷⁷⁰ Нельзя идти так далеко, как это делает Грегуар, характеризуя Михаила гением. Однако ввиду того, что он был убит в возрасте 28 лет, может быть, он просто недостаточно прожил, чтобы достаточно показать размах своей энергии. Хотя он обладал некоторыми весьма нежелательными качествами, нужно признать, что он обладал энергией и инициативой и к тому же – и это, пожалуй, даже более важно – ему удавалось выбирать и сохранять рядом с собой талантливых и способных советников и исполнителей. Грегуар справедливо подчеркивал глубокое впечатление, оставшееся в народной традиции и народных песнях, от успешных военных действий Михаила против восточных арабов. Его победа на севере над русскими в 860–861 годах также оставила глубокий след.⁷⁷¹

В малолетство Михаила его мать Феодора в течение четырнадцати лет управляла государством, передав главное руководительство делами своему любимцу Феоктисту. Когда Михаил достиг совершеннолетия, он, приказав убить Феоктиста и постричь в монахини свою мать, начал сам править государством. В этом перевороте главную роль сыграл дядя императора и брат Феодоры Варда, который, быстро достигнув высших званий византийского двора, куропалата и кесаря, стал очень влиятельным во всех правительственных делах. Один арабский посол, имевший аудиенцию у Михаила, оставил интересную зарисовку его полного безразличия к государственным делам. Посол писал: «Я не слышал ни единого слова с его губ со времени моего прихода до ухода. Говорил один переводчик, а император слушал и выражал свое согласие или несогласие движениями головы. Его дядя управлял всеми делами».⁷⁷² Варда являл собой тип в высшей степени талантливого человека, с успехом воевавшего с внешними врагами, понимавшего интересы церкви и искренно заботившегося о просвещении. Однако, и Варда был предательски умерщвлен благодаря проискам нового любимца императора, Василия, будущего основателя Македонской династии, об удивительной судьбе которого будет сказано ниже. Василий после убийства Варды был усыновлен бездетным Михаилом и коронован императорской короной. Но такое совместное императорство продолжалось немногим более года. Василий, заподозрив Михаила в злом умысле против него, после одного пира убедил товарищей убить его благодетеля. После этого Василий (в 867 году) сделался единодержавным правителем государства, основав наиболее известную династию в византийской истории.

Таким образом, в период с 802 по 867 год на престоле сидели два араба, т. е. семита; один грек, а именно Михаил I, женатый на дочери Никифора I, т. е. арабке; один армянин и, наконец, три фригийца, можно сказать, полугрека. Впервые на византийском престоле появились представители семитской расы. Итак, и в данный период восточные элементы играли значительную роль в управлении государством.

Арабы и славяне. Восстание Фомы Славянина. В IX веке враждебные отношения между Византией и арабами почти не прекращались. На восточной сухопутной границе эти отношения вылились в форму однообразных, чуть ли не ежегодных столкновений, сопровождавшихся частыми обменами пленных. В пограничной области со стороны мусульман, на протяжении от Сирии до пределов Армении, был устроен ряд укрепленных пунктов, которые должны были служить защитой против нападений византийских войск. Такие же укрепленные города были и со стороны византийской границы. Это был своего рода малоазиатский limes. Сравнительно редко в IX веке столкновения на восточной границе принимали вид настоящих походов вглубь страны. Во всяком случае, по мере постепенного политического упадка и ослабления халифата в IX веке, с его сильными внутренними смутами и с получением в нем преобладающего значения сначала персов, а позднее турок, постоянные нападения мусульман на Византию с востока уже не грозили, как в VII-VIII веках, самому существованию империи; но сосредоточиваясь, большей частью, в близких к границам областях, эти нападения продолжали наносить сильный вред государству, подрывая благосостояние пограничных провинций, уменьшая их податную силу, уничтожая население. Современниками византийских государей в первые три десятилетия IX века были в халифате знаменитые халифы Харун-ар-Рашид (786–809) и Мамун (813–833), при которых персидское влияние получило исключительное преобладание, и арабская национальность должна была отступить на задний план.

Но если на сухопутной границе, за немногими исключениями, византийско-арабские столкновения не привели в данный период к важным результатам для той или другой стороны, то действия мусульманского флота в Средиземном море, повлекшие за собой для Византии потерю острова Крита, большей части Сицилии и ряда важных пунктов в Южной Италии, имели для империи в высшей степени существенное значение.

Одним из интересных моментов арабо-византийских отношений в первой половине IX века является участие арабов в восстании Фомы в царствование Михаила II.

Восстание Фомы, по происхождению славянина, поднятое им в Малой Азии и получившее размеры настоящей междоусобной войны, длившейся более двух лет, должно быть признано центральным событием времени Михаила II. Оно имеет большой интерес с различных точек зрения: с политической, религиозной и социальной.

С политической стороны восстание Фомы интересно тем, что ему удалось привлечь на свою сторону, за исключением войска двух фем, всю Малую Азию. Под его знамена, по свидетельству современного источника, собрались разнообразные жившие в Малой Азии и на пограничном Кавказе народности: родственные Фоме славяне, которые, как было уже замечено выше, образовали в Малой Азии, благодаря переселениям, обширные колонии, персы, армяне, грузины и представители некоторых других кавказских народностей.⁷⁷³ На стороне Фомы оказалась столь внушительная сила, что халиф Мамун, не задумываясь, вступил с ним в тесный союз, обязуясь помочь ему в свержении Михаила и получив в свою очередь обещание от Фомы уступить ему некоторые пограничные территории Византии. Итак, в лице Фомы император получил в высшей степени опасного и грозного соперника. Восточные арабы, как видно, были очень заинтересованы ходом возникшего движения.

С религиозной стороны восстание Фомы интересно в том отношении, что он, воспользовавшись недовольством большого числа населения против возобновившегося иконоборства, объявил себя сторонником иконопочитания и даже выдавал себя за Константина, сына императрицы Ирины, восстановительницы православия. Этим Фомы также привлек на свою сторону многочисленных приверженцев. Наконец, в восстании Фомы можно заметить и социальную подкладку, так как в это время в Малой Азии, после того как сборщики государственных податей перешли на сторону Фомы, по словам источника, поднялись «арабы на господ»,⁷⁷⁴ т. е. поднялись низшие классы против своих притеснителей, землевладельцев-помещиков, в надежде на лучшее будущее. Вспыхнувшая междоусобная война, по словам того же источника, «как бы некие открывшиеся Нильские пороги, затопила землю, не водой, а кровью».⁷⁷⁵

Фома, на сторону которого перешел также флот Эгейского моря, направил свои действия против Константинополя и, без труда справившись с противодействием на пути туда войск Михаила, осадил с суши и с моря столицу. Жившие в европейских провинциях Фраксии и Македонии славяне, после прибытия Фомы на европейский берег, присоединились к нему. Осада Константинополя Фомой продолжалась целый год. Михаил находился в очень трудном положении. Однако ему помогли два обстоятельства: с одной стороны, ему удалось нанести поражение флоту Фомы; с другой стороны, неожиданно появившиеся с севера болгары под предводительством своего государя Омуртага разбили сухопутное войско Фомы. После этого Фома уже не мог вернуть себе прежней силы, и дело его было проиграно. Вынужденный бежать, он был схвачен и предан казни. Остатки его приверженцев без труда были уничтожены. Таким образом закончилось в 823 году это сложное, тянувшееся более двух лет восстание, после чего Михаил смог почувствовать себя более или менее твердо на троне.⁷⁷⁶

Для Византии восстание имело довольно важное значение. В лице Фомы потерпела неудачу попытка восстановить иконопочитание. Благодаря неуспеху его восстания халиф Мамун также потерпел неудачу в своих наступательных планах на Византию. Затем, восстание Фомы, по всей вероятности, произвело в Малой Азии серьезные социальные изменения. В VI веке, при Юстиниане Великом, в империи процветала система крупных земельных поместий, обрабатываемых крепостными крестьянами. При императорах Исаврийского дома в VIII веке, по крайней мере, в некоторых местностях, можно отметить противоположное этому явление мелких держаний, мелких крестьянских собственников. Между тем в Х веке снова появится преобладание крупной земельной собственности. Поэтому на IX век падает процесс преобразования мелких крестьянских держаний в крупные угодья, что и может быть приведено в связь с восстанием Фомы. Последнее, благодаря своей ожесточенности и продолжительности, разорило большинство мелких держателей, не могших более нести тяжестей налогов, и отдало их земли в руки богатых соседей. Это обстоятельство, по мнению некоторых историков, и было одной из важных причин появления в Х веке громадных земельных владений, беспокоивших императорскую власть, особенно, как мы увидим ниже, в Малой Азии.⁷⁷⁷

До конца тридцатых годов IX века столкновения Византии с арабами на восточной границе большого значения не имели. Халифат переживал в то время крупные внутренние осложнения, в которые иногда искусно вмешивалось, поддерживая их, византийское правительство. Сын Михаила II Феофил был разбит в Малой Азии в 830 году, однако на следующий год разбил арабскую армию пограничных войск и за свой успех получил блистательный триумф в Константинополе.⁷⁷⁸ Последующие годы были для Феофила не очень успешными. Один арабский историк даже говорит о том, что Мамун думал о полном подчинении империи.⁷⁷⁹ Феофил послал к Мамуну миссию с предложениями о мире, однако в 833 году. Мамун умер и его сменил его брат Мутасим. В течение первых лет правления последнего враждебные действия были приостановлены. В 837 году Феофил начал наступление, оказавшееся очень успешным. Он захватил и сжег крепость Запетру и занял некоторые другие места. За это он получил триумф, который был повторением пышного зрелища и церемониала, ждавшего его шесть лет назад.⁷⁸⁰ В 838 году, однако, Мутасим снарядил большую армию, которая проникла далеко вглубь Малой Азии и, после долгой осады, заняла важный укрепленный город Аморий во Фригии, место рождения царствовавшей династии, «око и основание христианства», по преувеличенному выражению арабского хрониста. Мутасим думал уже о походе на Константинополь, но полученные им тревожные вести о военном заговоре в тылу вынудили его вернуться в Сирию.⁷⁸¹

В анналах греческой церкви осада Амория связана с чудесной историей сорока двух знатных пленников-мучеников, которые, в ответ на отказ принять ислам, были отведены на берег Тигра и там обезглавлены. Их тела были брошены в реку, однако они чудесным образом плыли по поверхности воды. Их извлекли оттуда христиане и торжественно похоронили.⁷⁸² Аморийская неудача страшно повлияла на Феофила, который, потеряв надежду справиться собственными силами с арабами и боясь, очевидно, за столицу, обратился за помощью к западным державам. Его послы появились в Венеции, в Ингельхейме при дворе франкского государя Людовика Благочестивого и даже на далеком западе, в Испании, при дворе омаййадского халифа. Несмотря на эти попытки, западные державы, радушно встретив послов Феофила, помочь ему не смогли.

В течение всего остального периода Аморийской династии, в последние годы правления Феофила и в царствование Михаила III, внутренняя борьба в халифате не давала восточным арабам возможности возобновлять серьезные военные действия против Византийской империи. Было, однако, много случаев, когда византийские войска имели успех в борьбе с арабами. В 863 году Омар, эмир Мелитены, разорил византийский город Амис (Самсун) на берегу Черного моря. Возмущенный тем, что море поставило преграду его дальнейшему продвижению, он, как говорят, подобно Ксерксу, бичевал воду. В том же году, во время своего возвращения, он был перехвачен и окружен византийскими войсками под командованием Петроны. Произошла битва при Посоне (место это точно не локализовано), и арабские войска были практически уничтожены, а Омар убит.⁷⁸³ Блестящая победа византийского оружия отозвалась на Иппподроме в Константинополе. Специальная песня, сохранившаяся в источниках, прославляла смерть эмира на поле битвы.⁷⁸⁴

Среди почти ежегодных столкновений с арабами, источники неожиданно начинают говорить о первом нападении руссов, т. е. русских, на Константинополь. Сравнительно еще недавно это достопамятное для нас событие было относимо громадным большинством историков к 865 или 866 году и часто приводилось в связи с летописным походом Аскольда и Дира. Но после издания в 1894 году одним бельгийским ученым (Францем Кюмоном) найденной им: в Брюсселе краткой греческой анонимной хроники это мнение пришлось признать неверным, так как хроника сообщает совершенно точную дату. Руссы подошли к Константинополю на двухстах судах 18 июня 860 года, но потерпели сильное поражение и потеряли много своих кораблей.⁷⁸⁵ При этом нелишне вспомнить, что некоторые ученые, еще задолго до появления анонимной хроники, уже сомневались в прежней датировке этого события и путем различных хронологических комбинаций склонялись к 860 году. Так, знаменитый ученый XVIII века в Италии Ассемани относил первое нападение руссов к концу 859 или началу 860 года, о чем позднее ученые совершенно забыли.⁷⁸⁶ Вполне независимо от Ассемани наш известный историк церкви Голубинский, еще за четырнадцать лет до издания анонимной Брюссельской хроники, пришел также к убеждению, что данное нападение руссов имело место в 860 или в самом начале 861 года.⁷⁸⁷

Современник последнего события патриарх Фотий называл в своей проповеди нападение руссов, этого «скифского грубого и варварского народа», «варварским упорным и грозным морем», «северной и страшной грозой».⁷⁸⁸

Одновременно с военными столкновениями на востоке шла упорная борьба империи с западными арабами. Северная Африка, с большим трудом завоеванная арабами в VII веке, очень быстро освободилась от власти восточных халифов, так что после 800 года, например, аббасидские халифы уже не оказывали никакого влияния на страны к западу от Египта, где в Тунисе образовалась с 800 года сильная самостоятельная династия Аглабитов, владевшая большим флотом.

Византийские владения в Средиземном море подвергались со стороны арабов серьезной опасности. Уже в самом начале IX века, при императоре Никифоре I, африканские арабы помогали жившим в Пелопоннесе славянам во время их восстания и осады города Патр (Патраса). В царствование Михаила II Византия потеряла важный в стратегическом и торговом отношении остров Крит, захваченный арабскими выходцами из Испании, нашедшими убежище сначала в Египте и оттуда уже переправившимися на Крит. Арабский предводитель основал на острове новый город, окруженный глубоким рвом, по-арабски хандак, откуда и произошло другое название острова Кандия.⁷⁸⁹ Со времени завоевания острова арабами Крит сделался гнездом пиратов, грабивших и разорявших острова Эгейского моря и прибрежные местности и наносивших этим большой ущерб политическим и экономическим интересам империи.

Еще ощутительнее для Византии была потеря Сицилии. Последняя уже в VII и VIII веках подвергалась иногда арабским нападениям, не имевшим серьезного значения. Но в эпоху Аморийской династии обстоятельства изменились. В конце правления Михаила II в Сицилии поднял восстание и был провозглашен императором Евфимий. Однако, убедившись, что собственными силами ему нельзя будет справиться с правительственными войсками, Евфимий призвал к себе на помощь в Сицилию африканских арабов. Последние, прибыв в Сицилию, начали овладевать островом. Евфимий между тем был убит сторонниками императора⁷⁹⁰ С точки зрения итальянского историка Габотто, Евфимий был мечтателем, идеалистом, мужественным борцом за независимость своей страны и продолжателем традиционной политики создания в Италии независимого государства «Римской итальянской империи» (Impero romano italiano). Характеристика Евфимия, даваемая Габотто, не подтверждается источниками⁷⁹¹ Арабы укрепились в Панорме (Палермо) и постепенно заняли большую часть Сицилии, включая Мессину, так что к концу правления Аморийской династии из всего большого количества сицилийских городов, только Сиракузы остались в руках христиан. Естественным переходом для арабов из Сицилии было продвижение их в византийские владения в Южной Италии.

Аппенинский полуостров оканчивается на юге двумя полуостровами, из которых юго-восточный в древности назывался Калабрией, а юго-западный – Бруттиумом. В византийское время в этих названиях происходит перемена. С середины VII века название Бруттиум становится все менее и менее употребительным и заменяется названием Калабрии, которое стало таким образом обозначать оба полуострова. Одним словом, под Калабрией стали разуметь совокупность византийских владений в Южной Италии вокруг Тарентского залива.⁷⁹²

Политическое положение Италии в IX веке представляется в таком виде. Византия удерживала за собой Венецию, большую часть Кампании с герцогством Неаполитанским и другими герцогствами и два южных полуострова. Венеция и Кампания находились лишь в некоторой зависимости от Византии, имея автономное управление. Юг Италии был прямо подчинен империи. Большей частью Италии владели лангобарды, которые в конце VII века, в лице герцога Беневентского, завоевали у Византии Тарент, т. е. дошли до берега Тарентского залива, и этим отрезали друг от друга оба византийских южных полуострова. С тех пор последние могли сообщаться между собой исключительно морем. После итальянских завоеваний Карла Великого и его коронования в Риме весь Аппенинский полуостров, за исключением византийских владений, перешел формально в руки западного императора. В действительности же власть его не заходила южнее границ папского государства и Сполетского герцогства. Герцогство Беневентское осталось самостоятельным.

В связи с постепенным завоеванием Сицилии арабский флот начал производить нападения на итальянское побережье. Взятие арабами Тарента при Феофиле сразу явилось серьезной опасностью для византийских южноитальянских владений. Пришедший на помощь императору в Тарентский залив венецианский флот потерпел сильное поражение. Между тем арабы хитростью захватили на восточном берегу полуострова укрепленный важный город Бари, откуда стали производить дальнейшие завоевания внутри страны. Пришедший туда с войском западный император Людовик II потерпел неудачу и должен был отступить. С другой стороны, арабские пираты в сороковых годах IX века появились в устьях Тибра, угрожая Риму, и, завладев богатой добычей, удалились. Во время этого нападения особенно пострадали римские базилики св. Петра и Павла, находившиеся за городскими стенами.

Подведя итоги арабо-византийским отношениям за время Аморийской династии, мы должны признать, что на западе Византия понесла крупные неудачи. Она потеряла Крит и Сицилию, – первый до 961 года, а вторую навсегда, – и ряд важных пунктов в Южной Италии, хотя в последней арабы в половине IX века и не занимали еще больших сплошных территорий. Иные результаты борьбы с арабами были для императоров Аморийской династии на восточной границе, где империя при них почти целиком смогла отстоять свои пределы; происшедшие незначительные изменения не имели на общий ход дела какого-либо влияния. В этом отношении Аморийская династия имеет немалое значение для империи: на протяжении сорока семи лет она сумела выдержать наступательные действия восточных арабов, иногда очень серьезные, как например, Аморийский поход, и сохранить в общем целостность византийской территории в Малой Азии.

В начале IX века в Болгарии сидел на престоле энергичный воитель и внутренний организатор страны Крум, явившийся грозной опасностью для Византии. Император Никифор, чувствуя в нем сильного врага, который мог привлечь на свою сторону славянское население Македонии и Фессалии, переселил туда из других частей империи большое число колонистов. Этой мерой, вызвавшей, судя по источнику, большое раздражение среди переселенцев, император надеялся предотвратить опасность перехода живших там славян к болгарам.⁷⁹³

После нескольких столкновений с болгарами Никифор в 811 году предпринял против Крума большую экспедицию, но, будучи завлечен в засаду, потерпел страшное поражение. Сам Никифор пал в битве; его сын Ставракий был тяжело ранен; войско со всеми начальниками было перебито. После известной битвы при Адрианополе в 378 году, где пал император Валент в борьбе с варварами-вестготами, не было до Никифора ни одного случая, когда бы император пал в войне с варварами. Из черепа убитого императора Крум сделал чашу, из которой заставлял пить «болгарских боляр».⁷⁹⁴

В 813 году Крум опять же разбил Михаила I, который двигался против него во главе большой армии: даже части с азиатской границы были сняты для ее укрепления. Однако, численное превосходство византийских войск решающей роли не сыграло. Они были разбиты и обращены в бегство, кончившееся только тогда, когда достигли они стен Константинополя. В том же году, вскоре после провозглашения императором Льва V Армянина, Крум предпринял наступление на Константинополь и осадил его, желая «вонзить копье в Золотые ворота» (в константинопольской стене), как утверждает один источник.⁷⁹⁵ Однако овладеть столицей Круму не удалось. Дальнейшая опасность для Византии временно была устранена благодаря неожиданной смерти Крума.⁷⁹⁶

Еще при жизни Льва V, один из непосредственных преемников Крума, Омуртаг – «одна из самых выдающихся фигур ранней истории Болгарии»,⁷⁹⁷ заключил с Византией мирное соглашение по меньшей мере на тридцать лет, одним из главных условий которого было определение границы между двумя государствами во Фракии. Следы этой границы в виде остатков земляных окопов сохранились до наших дней.⁷⁹⁸ После заключения мира с болгарами, Лев V отстроил разоренные города Фракии и Македонии. При нем же была возведена в столице новая стена для лучшей защиты города против возможных в будущем болгарских нападений.

После этого в болгарско-византийских отношениях не было никаких выдающихся событий до начала пятидесятых годов IX века, когда болгарский престол перешел в руки Бориса (Богориса, 852–889), с именем которого соединяется известие об обращении Болгарии в христианство.

Христианство было известно в Болгарии еще задолго до Бориса, главным образом благодаря христианским византийским пленным, захваченным болгарами во время войн с империей. Языческие болгарские ханы сурово преследовали «совращенных и совратителей». По словам Ф. И. Успенского, «нет сомнения, что христианство в Болгарии стало распространяться весьма рано... даже в VIII веке при дворе князей были христиане. Борьбой между христианской и языческой партией объясняются многие смуты, в болгарской истории и частая смена ханов ».⁷⁹⁹

Обращение Бориса в христианство обусловливалось преимущественно политическими условиями страны, которые заставляли его искать теснейшего сближения с Византией. Греческое духовенство отправилось в Болгарию для проповеди христианства. Около 864 года царь Борис принял христианскую веру с наречением во святом крещении Михаилом; за ним крестились и его подданные. Непосредственное участие в деле обращения Бориса знаменитых братьев, славянских первоучителей свв. Кирилла и Мефодия не подтверждается достоверными свидетельствами. Итак, Болгария получила крещение из рук византийского духовенства, что для увеличения влияния империи на Балканском полуострове имело немаловажное значение. Борис, однако, видя, что Византия не соглашается дать болгарской церкви полной независимости и хочет сохранить за собой право на руководство духовной жизнью Болгарии, а также опасаясь попасть одновременно и в политическое подчинение империи, решил искать церковного союза с Римом и отправил к папе Николаю I посольство с просьбой прислать латинских священников. Папа с радостью отозвался на эту просьбу. Присланные латинские епископы и священники явились в Болгарию, откуда греческое духовенство было изгнано. Однако торжество папы было непродолжительным: Болгария снова обратилась к греческой церкви. Последнее событие относится уже ко времени Македонской династии.⁸⁰⁰

Хотя отношения между Константинополем и Римом были очень натянуты во время церковных колебаний Бориса, церковного разделения еще не было. Поэтому в его обращениях к греческому и латинскому духовенству нельзя видеть его выбора между православием и католичеством. В те годы официально существовала еще единая вселенская церковь. 

Приходится признать, что это, видимо, единственное свидетельство современника о научных планах и намерениях Ю. А. Кулаковского. К сожалению, проверить сообщение А. А. Васильева практически невозможно, ибо архив Ю. А. Кулаковского не обнаружен.

Первые государи периода 802–867 годов не являлись сторонниками иконоборчества и поэтому казалось, что иконопочитание, восстановленное Ириной, может постепенно укрепиться и не будет подвергнуто новым испытаниям. Император Никифор придерживался политики религиозной терпимости, сочетавшейся с идеей временного⁸⁰¹ господства над церковью. Признавая постановления Никейского собора и победу иконопочитателей, он в то же время не был ярко выраженным иконопочитателем. Подобная терпимая политика Никифора в глазах истинных ревнителей почитания икон граничила с ересью. По всей вероятности, религиозные вопросы интересовали императора весьма незначительно. Они имели для него значение лишь с точки зрения государства. Монашество при нем переживало иногда тяжелые моменты, особенно когда весьма уважаемый и любимый народом патриарх Тарасий был заменен новым патриархом Никифором, который был поставлен волей императора непосредственно из мирян. Этому назначению сильно воспротивился знаменитый Феодор Студит и его последователи студиты,⁸⁰² которые были позднее отправлены в ссылку.

Михаил I Рангаве правил только короткое время (811–813) и был под постоянным влиянием патриарха и монахов. Он был послушным сыном церкви и защитником ее интересов. Во время его правления Феодор и студиты были возвращены из ссылки.

Четверть века прошло с тех пор, как при Ирине было восстановлено иконопочитание. Однако иконоборческое направление продолжало жить в восточных областях Малой Азии и в рядах войска. В 813 году Лев, военачальник, по происхождению армянин, сделался императором. Будучи вынужденным скрывать свои иконоборческие взгляды во времена предшествовавших государей, при которых он пользовался большим влиянием как энергичный и талантливый военачальник, как только он низложил Михаила Рангаве и укрепил свое положение на престоле, стал проводить открыто свою иконоборческую политику. Источник вкладывает в уста императора такие слова: «Вы видите, что все государи, которые признавали иконы и поклонялись им, умерли или в изгнании, или на войне. Только не почитавшие иконы (государи) умерли своей смертью на престоле и, будучи с почетом перенесены в императорские усыпальницы, были погребены в храме Апостолов. Я также хочу им подражать и уничтожить иконы, чтобы после долгой жизни моей и моего сына царство наше удержалось до четвертого и пятого поколения ».⁸⁰³

Иконоборческим мероприятиям Льва V со всей решимостью воспротивился патриарх Никифор, который позже был низложен императором. Ранг первосвященника Константинополя был возложен на Феодота, который был в полном согласии с религиозной политикой Льва. В 815 году второй иконоборческий собор собрался в храме Св. Софии в Константинополе. Акты этого собора были уничтожены после восстановления почитания икон, но постановление собора сохранилось в одном из апологетических сочинений патриарха Никифора и было опубликовано.⁸⁰⁴

Собор, «укрепив и утвердив услышанное Богом учение святых отцов и следуя шести Вселенским соборам», «осудил несогласное с преданием или, еще вернее, бесполезное производство икон и поклонение им, предпочитая этому служение в духе и истине». Указав далее на то, что во время правления, перешедшего от мужчины к женщине, т. е. Ирине, «благодаря женской простоте», было восстановлено почитание «бездушного дерева», «бездушных икон», возжигание перед ними свечей и курение благовоний, собор запретил «не имеющее за собой никакого основания производство лжеименных икон католической⁸⁰⁵ церкви», отменил поклонение иконам, установленное патриархом Тарасием, и осудил возжигание свечей и светильников и приношение благовоний. В конце своего определения собор 815 года, подтвердив иконоборческий собор 754 года, и еще раз провозгласив запрещение поклоняться иконам и бесполезность их производства, «воздержался от названия их идолами: ибо одно зло отличается от другого».⁸⁰⁶ Итак, собор 815 года, восстановив в общем решения предыдущего иконоборческого собора, высказал, однако, сравнительно с последним, некоторую умеренность. Недавно, однако, было выдвинуто мнение, что второй период иконоборчества, особенно при Льве V и Феофиле, не был ни более умеренным, ни более терпимым, чем при Льве III и Константине V, но «только интеллектуально более бедным».⁸⁰⁷

Императоры-иконоборцы второго периода. Лев V Армянин, Михаил II Косноязычный и Феофил, должны были проводить свою политику уже в иных условиях, по сравнению с теми, что преобладали в первом периоде. Второй период длился только около тридцати лет (815–843).⁸⁰⁸ Это объясняется отчасти тем, что иконоборцы первого периода настигли, так сказать, иконопочитателей врасплох. Последние не были ни достаточно организованы, ни объединены. Беспощадная борьба против икон заставила их сплотиться, укрепиться в вере, выработать приемы борьбы, собрать весь их догматический и полемический материал. Иконоборцы второго периода встретили поэтому гораздо более сильное сопротивление, чем их предшественники. Борьба для иконоборцев стала гораздо труднее. Особенно упорное противодействие им оказывали игумен Студийского монастыря Феодор и его последователи студиты, убежденные защитники икон, имевшие большое влияние на народ. Мало того, Феодор открыто говорил и писал против вмешательства императорской власти в дела церкви, отстаивая начала церковной независимости и свободы веры. Император, разгневанный взглядами Феодора и его деятельностью, отправил его в дальнюю ссылку. Высланы были и многие из его последователей.

Согласно сохранившимся источникам, которые практически все без исключения враждебны иконоборцам, преследование икон и их почитателей было весьма жестким (severe) во времена Льва V. Эти источники называют мучеников, которые пострадали в это время. С другой стороны, даже самые непримиримые противники Льва V признают, что его деятельность была очень эффективной и искусной по защите империи и мудрой в его административной деятельности. Согласно одному историку, патриарх Никифор, низложенный Львом, «сказал после смерти Льва, что государство ромеев потеряло весьма великого, хотя и нечестивого правителя».⁸⁰⁹ Однако другие современники называли Льва «пресмыкающейся змеей» и сравнивали его время с «зимой и густым туманом».⁸¹⁰

Мнения очень различаются между собой, когда речь заходит о религиозных взглядах преемника Льва, Михаила II. Тогда как одни историки считают его нейтральным, индифферентным человеком, который «стал на дорогу веротерпимости и провозгласившим свободы совести»,⁸¹¹ другие называют его «убежденным иконоборцем, хотя и не фанатичным», «решившим поддерживать иконоборческую реформу Льва, гармонировавшую с его личными убеждениями, но в то же время отказавшимся от дальнейшего преследования иконопочитателей».⁸¹² Современный исследователь полагал, что политическая программа Михаила состояла в попытке усмирения религиозного спора, хотя бы путем принудительного замалчивания спорного вопроса, и терпимости к каждой из споривших сторон.⁸¹³

Во всяком случае, несмотря на свои иконоборческие склонности, Михаил не открывал преследований иконопочитателей, хотя, когда Мефодий, ставший впоследствии патриархом Константинопольским, доставил императору послание от папы и взывал к восстановлению иконопочитания, последний был подвергнут жестокому бичеванию и заключению в гробнице. Сравнивая время Льва V и царствование Михаила II, современники употребляли такие фразы: «огонь погас, но дым остался», «с пресмыкающейся змеей еще не был умерщвлен хвост ереси и корчился», «зима прошла, но не наступила совершенная весна» и т. д.⁸¹⁴ При Михаиле скончался знаменитый защитник икон и свободы церкви Феодор Студит.

Феофил, преемник Михаила II и последний иконоборческий император, был человеком хорошо образованным в теологических вопросах, отличавшимся ревностным почитанием Богородицы и угодников и автором нескольких церковных песнопений. В исторической литературе мнения о Феофиле очень противоречивы, начиная от самых отрицательных, до очень хвалебных. С точки зрения иконоборчества царствование Феофила было самым суровым временем во вторую эпоху этого движения. Главным советником и руководителем иконоборческой политики императора был будущий константинопольский патриарх Иоанн Грамматик, ученейший человек своего времени, обвиненный, что часто случалось с просвещенными людьми в Средние века, в чернокнижии и сношении с темными силами. Монахи, среди которых было немало иконописцев, подверглись жестоким преследованиям. Например, руки монаха-иконописца Лазаря были сожжены раскаленным железом. За ревностную защиту икон два брата, Феофан и Феодор, подверглись палочным ударам и выжиганию на их лбах определенных оскорбительных греческих стихов, которые были специально для этой цели сочинены самим Феофилом. С этих пор они получили прозвание «начертанных».

Однако более критическое рассмотрение сохранившихся источников по Феофилу может заставить историков отказаться от утверждения, что преследования в его время были чрезвычайно суровы. Известий о жестоком обращении с иконопочитателями мало. Дж. Б. Бьюри полагал, что религиозные преследования Феофила не выходили за определенные границы, так как император настаивал на уничтожении икон только в столице и в ближайших окрестностях. Бьюри также полагал, что в течение всего второго периода иконоборчество процветало в Греции, на островах и на побережье Малой Азии. Этот факт не был полностью оценен историками. Английский исследователь также полагал, что только в исключительных случаях император прибегал к суровым наказаниям.⁸¹⁵ Для надлежащей исторической оценки второго периода, периода иконоборческого движения, еще далеко не все сделано и выяснено.

Феодора, супруга Феофила, была ревностной сторонницей иконопочитания и ее религиозные взгляды были хорошо известны ее мужу. Когда Феофил умер в 842 году, Феодора сделалась официальной правительницей государства за малолетством их сына Михаила. Первой задачей Феодоры было восстановить иконопочитание. Очевидно, сила сопротивления иконоборцев была гораздо менее значительной, чем в эпоху первой восстановительницы иконопочитания, так как Феодоре понадобился всего год с небольшим, чтобы созвать собор по данному вопросу для подтверждения ее религиозных устремлений, в то время как Ирина вынуждена затратить семь лет для той же задачи. Патриарх Иоанн Грамматик был низложен с патриаршего престола и константинопольская кафедра была предоставлена Мефодию, который очень пострадал во времена Михаила. Акты собора, созванного Феодорой, не сохранились, однако другие источники показывают, что они подтвердили каноны Никейского собора и восстановили иконопочитание. Когда собор закончил свою работу, в храме Св. Софии была Проведена торжественная служба в первое воскресенье Великого Поста, II марта 843 года. Этот день до сих пор отмечается как Праздник Православия в греческой православной церкви. До недавнего времени истинной датой восстановления иконопочитания, Как правило, рассматривался 842 год.⁸¹⁶

На Ближнем Востоке второй период иконоборчества был отмечен публикацией совместного послания в защиту икон за подписями трех восточных патриархов девятого века – Христофора Александрийского, Иова Антиохийского и Василия Иерусалимского.

Подводя итоги всему иконоборческому движению,⁸¹⁷ можно прийти к таким заключениям: иконоборческая партия черпала свои силы в придворной партии и армии, включая ее ведущих военачальников, некоторые из которых сделались императорами, как Лев III, Лев V и Михаил II. Иконоборческие настроения армии объясняются некоторыми исследователями тем фактом, что большая часть солдат была набрана среди восточных национальностей, по преимуществу армян, которые, как известно, были переселены в большом количестве в западные провинции, в основном во Фракию. Поэтому в своем большинстве войско было настроено иконоборчески по убеждению. Согласно одному исследователю, «на восточных солдат православный культ производил впечатление чуждой религии, и им казались законными всякие насилия против тех, кого они называли идолопоклонниками».⁸¹⁸ Что же касается придворной партии и высшего духовенства, то гражданские власти и часть епископов меняли, по большей части, свои взгляды не по убеждению, а из-за страха или честолюбия. Население Константинополя и большая часть духовенства были на стороне иконопочитания. Императоры-иконоборцы, талантливые вожди и администраторы, победители арабов и болгар, про некоторых из них даже можно сказать, что они были спасителями христианства⁸¹⁹ и зарождавшейся западной цивилизации, преследовали иконы не во имя политических целей и амбиций. Они действовали так во имя искреннего убеждения, что работают во благо церкви и христианства. Религиозные реформы этих императоров были в то время губительными для исполнения их мудрых политических решений. Борьба с иконопочитателями привела к большим внутренним неурядицам и ослабила политические силы империи. Борьба эта привела также к разрыву с западной церковью и к постепенному отдалению Италии от Византийской империи. Только политическими причинами можно объяснить политику императоров-иконоборцев по отношению к монахам и монастырям. Очень трудно составить детальное представление о теологической доктрине иконоборцев, так как практически вся литература, касающаяся иконоборческого учения, была уничтожена иконопочитателями.⁸²⁰ Однако даже среди иконоборцев были как люди умеренные, так и крайне радикальных позиций. Изображение икон рассматривалось как потенциальный источник двух опасностей: возврата к язычеству или возврата к какой-либо из ересей, осужденных Вселенскими соборами. В связи со вторым периодом иконоборчества валено подчеркнуть, что если в течение VIII века императоры Исаврийской династии всегда поддерживались восточными провинциями Малой Азии, то в IX веке ситуация меняется.

Во время второго периода иконоборчества «интерес к иконоборческим идеям начал повсеместно ослабевать. Движение было идейно исчерпанным ».⁸²¹

Партия иконопочитателей состояла из населения западных провинций, Италии и Греции, всех монахов и большей части клира, большей части жителей Константинополя, хотя иногда под влиянием обстоятельств они вынуждены были делать вид, что поддерживают иконоборчество, и, наконец, из населения различных других областей империи, таких как острова Эгейского моря и прибрежных провинций Малой Азии. Главной основой теологической доктрины иконопочитателей, развитой такими ее лидерами как Иоанн Дамаскин и Феодор Студит, было Священное Писание. Они рассматривали иконы не только как средство для просвещения народа. Они полагали также, что, благодаря сохранению святости и заслуг первообраза – Христа, Богородицы и святых – иконы обладают чудесной силой.

Иконоборческая эпоха оставила глубокий след в художественной жизни этого времени. Немало прекрасных памятников искусства, мозаик, фресок, статуй, миниатюр было разрушено во время борьбы по поводу икон. Богато украшенные стены храмов были либо покрыты штукатуркой, или новыми орнаментами. «Словом, – пишет Н. П. Кондаков, – в церковной жизни столицы наступило то протестантское запустение, которое рано или поздно должно было вытеснить всю художественную жизнь Византии. Масса образованных и богатых людей перебрались с семьями в Италию, множество монахов основали на громадном пространстве в Южной Италии, а также в Малой Азии и в Каппадокии пещерные обители и скиты, расписанные греческими иконописными мастерскими. Таким образом, греческое искусство и иконопись VIII-IX столетий приходится искать вне Византии, в Малой Азии или же в Южной и Средней Италии».⁸²² Однако, одновременно с разрушением художественных памятников с изображением Христа, Богородицы и святых, иконоборцы начали создавать новый тип искусства, обратившись к новым сюжетам. Они ввели орнаментику, стали изображать жанровые сцены, такие как изображение охоты, ипподрома, деревьев, птиц и животных. Некоторое количество прекрасных произведений искусства из слоновой кости, эмали и интересных миниатюр дошли до нас от времени иконоборческого движения. В целом художественные тенденции иконоборцев рассматриваются историками как возврат к классическим традициям Александрии и как очень существенная тенденция к реализму и изучению природы.⁸²³ Одним из важных результатов иконоборческой эпохи является исчезновение в восточной церкви скульптурных изображений святых или сцен Священной Истории. Официально ни церковь, ни государство этого не запрещали, так что подобное исчезновение произошло само собой. В этом некоторые историки усматривают частичную победу иконоборцев над неумеренными иконопочитателями.⁸²⁴

Иконоборчество отразилось также на византийских монетах и печатях. Один совершенно новый тип монет и печатей развился под влиянием иконоборческих идей в VIII веке. Новые монеты и печати ограничивались иногда только легендами, без каких-либо изображений Христа, Богородицы или святых. Иногда использовался крест или монограмма в виде креста. В целом же на монетах изображали только крест и императорскую фамилию. Человеческие изображения едва ли лучше, чем изображения святых в предшествующие времена. Они совершенно условны.⁸²⁵ Позже, когда иконопочитание было восстановлено, изображения Христа, Богородицы и святых опять появляются на монетах и печатях.

Иконоборчество отдалило от империи Италию и папство, что явилось одной из основных причин разделения церквей в девятом веке. Коронование Карла Великого папой в 800 году еще более отдалило папу от Византии. Окончательный разрыв произошел во второй половине IX века при Михаиле III, когда в Константинополе разыгралось известное дело Фотия и Игнатия.

Патриарх Игнатий, хорошо известный в свое время рвением в защиту иконопочитания, был низложен, после чего на патриарший престол был возведен светский человек, ученейший муж своего времени Фотий. В Византии тогда образовались две партии: одна за Фотия, другая за Игнатия, который не соглашался добровольно отказаться от патриаршества. Они постоянно анафематствовали друг друга, и их горячие споры заставили Михаила III созвать собор. Папа Николай 1, который поддерживал Игнатия, также был приглашен, но послал вместо себя своих легатов. Последние, под влиянием подкупов и угроз, признали низложение Игнатия и избрание Фотия патриархом константинопольским. В противовес этому решению, папа Николай собрал собор в Риме, который предал анафеме Фотия и восстановил Игнатия. Михаил не обратил внимания на постановление римского собора и в резком письме к папе заявил, что константинопольская церковь не признает его притязаний на главенство во вселенской церкви. В это же время разыгралась история обращения болгарского царя Бориса в христианство, когда константинопольские и римские интересы также серьезно столкнулись. Созванный в год смерти Михаила (867) собор в Константинополе осудил и предал анафеме папу за его еретическое учение о прибавлении в символе веры filioque и за незаконное вмешательство в дела константинопольской церкви. Папа и патриарх в свою очередь предали друг друга анафеме. Таким образом произошло разделение церквей. В 867 году умер Михаил III, со смертью которого обстановка изменилась: новый император Василий I начал с того, что низложил Фотия и восстановил Игнатия.⁸²⁶

Такое глубокое, сложное и интенсивное общественное движение, каким было иконоборчество, неизбежно должно было вызвать большую литературную активность. К сожалению, однако, литература иконоборцев была почти полностью уничтожена триумфаторами-иконопочитателями. Она известна в наши дни только по маленьким фрагментам, сохранившимся в трудах оппонентов иконоборцев, которые их цитировали с целью опровержения. Можно сказать, соответственно, что практически все сохранившиеся литературные произведения иконоборческого периода представляют только одну точку зрения.

Подобно предшествующему периоду династии Ираклидов, эпоха иконоборчества не имела историков, хотя хронисты этого времени оставили многочисленные сочинения, полезные для правильного понимания византийской хронографии и ее источников и весьма ценные для изучения самого иконоборческого периода. Георгий Синкелл,⁸²⁷ умерший в начале IX века, оставил Хронографию от сотворения мира до царствования Диоклетиана (284 г. н. э.), каковую он написал во время своего пребывания в монастыре. Хотя это сочинение не проливает свет на иконоборческую эпоху, ибо автор не занимался современными ему событиями, хроника имеет очень большое значение для прояснения некоторых проблем предшествующей греческой хронографии, ибо Георгий использовал такие сочинения.

По настоянию Георгия Синкелла, его Хроника была продолжена в начале того же века его другом, Феофаном Исповедником, влияние которого как хрониста на литературу последующих периодов было весьма большим. Он был непримиримым врагом иконоборцев во время второго периода движения. По приказу Льва V Армянина он был арестован и, после нахождения некоторое время в тюрьме, был сослан на один из островов Эгейского моря, где и умер в 817 году. Хроника Феофана посвящена периоду от царствования Диоклетиана, где Георгий Синкелл прервал свое изложение событий, до падения императора Михаила I Рангаве в 813 году. Несмотря на ярко выраженную восточно-православную точку зрения, весьма очевидную в его анализе исторических событий и личностей, несмотря на пристрастный характер изложения, сочинение Феофана весьма ценно не только из-за обширного материала, взятого из ранних источников, некоторые из которых не сохранились, но и в качестве источника современного событиям иконоборческого движения. Его хроника отводит иконоборчеству гораздо больше места, чем это обычно делают византийские хронисты. Сочинение Феофана было излюбленным источником последующих хронистов. Латинский перевод его хроники, сделанный папским библиотекарем Анастасием во второй половине IX века, имел такое же значение для средневековой хронографии на Западе, как греческий оригинал на Востоке.⁸²⁸

Другим значительным писателем этого времени был Никифор, патриарх Константинопольский в начале IX века. За свою смелую оппозицию иконоборчеству во времена Льва V Армянина он был низложен и сослан. В своих теологических сочинениях, часть которых остается неопубликованной, Никифор защищает с удивительной силой, основанной на глубоком убеждении, истинность взглядов иконопочитателей. Он опровергает аргументы иконоборцев главным образом в своих трех «Опровержениях невежества и безбожной бессмыслицы нечестивой Маммоны [это имя он применял к Константину V] против спасительного воплощения Слова Господа».⁸²⁹ С исторической точки зрения, его «Краткая история», которая излагает события от смерти Маврикия в 602 году до 769 года, имеет значительную ценность. Несмотря на тот факт, что, желая дать этому сочинению характер популярного изложения, подходящего для широкого круга читателей, Никифор придал ему несколько дидактический характер, «Краткая история» остается важным источником, ибо она содержит много интересных фактов по политической и церковной истории этого периода. Поразительная схожесть этой «Истории» и сочинения Феофана может быть объяснена тем, что оба использовали один общий источник.⁸³⁰

Наконец, Георгий Монах (Monachus) Амартол, также убежденный противник иконоборцев, оставил всемирную хронику от Адама до смерти императора Феофила в 842 году, т. е. до окончательной победы иконопочитания. Это сочинение имеет большую ценность для культурной истории периода, ибо оно содержит много обсуждений проблем, занимавших византийское монашество того времени, в частности: природа самого монашества, распространение иконоборческой ереси и распространение сарацинской веры. Сочинение дает также живую картину устремлений и вкусов византийских монастырей в IX веке. Хроника Амартола послужила основой для позднейших византийских обработок всемирной истории и оказала огромное влияние на начальные шаги развития славянских литератур, особенно русской. Достаточно сказать, что начало русских летописей тесно связано с сочинением Амартола. Рукопись Древнерусского перевода Амартола содержит 127 миниатюр, которые еще не полностью изучены и оценены, но имеют очень большое значение для истории русского и византийского искусства XIII века. Эта рукопись является единственной иллюстрированной копией Хроники Амартола, дошедшей до нас.⁸³¹ За исключением одного анонимного автора, писавшего об императоре Льве V Армянине,⁸³² Амартол является единственным хронистом, современным периоду 813–842 годов. Он писал об этом периоде с узкой монашеской точки зрения, используя в основном устные рассказы современников и личные наблюдения. Рукописная традиция сочинения Амартола, которая изменялась и расширялась многократно в последующие столетия, дошла до нас в столь сложной и запутанной форме, что вопрос о подлинном тексте его сочинения является одной из самых сложных проблем византийской филологии. Только в самом начале двадцатого века был опубликован критический текст Амартола.⁸³³ Недавно было опубликовано критическое издание древнерусского перевода Хроники Амартола, дополняющее греческий текст продолжения этой хроники, который послужил основой для славянского перевода.⁸³⁴

Иконоборческая литература была почти полностью уничтожена победителями-иконопочитателями, однако часть актов иконоборческого собора 754 года сохранилась в актах седьмого Вселенского собора. Фрагменты обширного сочинения против почитания икон, написанного Константином V Копронимом, сохранились в трех «Опровержениях» патриарха Никифора. Этот император был автором еще нескольких литературных произведений.⁸³⁵ Лев V приказал составить общий компилятивный свод, благоприятный иконоборчеству и основывающийся на Библии и отцах церкви. Подобный план был предложен и в ходе иконоборческого собора 754 года. Ни одно из этих сочинений не сохранилось. Некоторое количество иконоборческих поэм сохранилось в сочинениях Феодора Студита. Седьмой Вселенский собор постановил, что вся иконоборческая литература должна быть уничтожена и девятый канон собора звучит следующим образом: «Все детские игры, яростные насмешки и ложные писания, направленные против почитаемых икон, должны быть представлены в константинопольский епископат и там положены с другими книгами еретиков. Кто бы то ни было, уличенный в сокрытии этих книг, будет, если это епископ, священник или дьякон, низложен; если монах или светский человек – отлучен».⁸³⁶

Огромное количество литературного материала, посвященного защите иконопочитания, весьма важного в своем влиянии на писания последующих периодов, оставлено человеком, проведшим всю свою жизнь в провинции, которая уже не входила в состав империи. Это – Иоанн Дамаскин, уроженец Сирии, которая была тогда под арабской властью. Он был министром халифа в Дамаске и умер около 750 года в знаменитой палестинской лавре св. Саввы. Иоанн оставил много сочинений в области догматики, полемики, истории, философии, ораторского искусства и поэзии. Его основное сочинение – «Источник Знания», третья часть которого – «Точное изложение православной веры» – является попыткой систематического изложения основных положений христианской веры и догматики. Благодаря этому изложению, Иоанн дал в руки иконопочитателей мощное оружие в борьбе со своими оппонентами, какового они не имели в начальной стадии иконоборческого движения. Позднее, в XIII веке, это сочинение было использовано знаменитым отцом западной церкви Фомой Аквинским в качестве модели для своего труда «Summa Theologiae». Среди полемических сочинений Иоанна Дамаскина мы должны отметить три трактата «против тех, кто недооценивает святые иконы», где автор твердо и решительно защищает почитание икон. В церковной литературе Иоанн особенно известен своими церковными гимнами, которые в известном отношении более сложны по форме, чем церковные песнопения Романа Сладкопевца, хотя по поэтической силе и глубине веры они относятся к лучшим гимнам христианской церкви. Иоанн был также автором многих прекрасных канонов для церковных праздников о Деве Марии или же в честь пророков, апостолов и мучеников. Особенно торжественна его пасхальная служба, песни которой выражают глубокую радость верующих вследствие победы Христа над смертью и адом. Под пером Иоанна церковные гимны достигли высочайшей точки своего развития и красоты. После него не было заметных писателей в области византийской церковной поэзии.⁸³⁷

Имя Иоанна Дамаскина тесно связано также с романом «Варлаам и Иоасаф», который пользовался огромной популярностью на всех языках в течение средних веков. Не представляет сомнения, что основа истории произошла от хорошо известной легенды о Будде. Весьма вероятно, что история является просто версией жизни Будды, воспринятой христианами Востока для собственного использования: автор сам говорит, что история была принесена ему из Индии. В течение Средних веков, вплоть до последнего времени, роман практически единодушно приписывался Иоанну Дамаскину, однако в 1886 году французский востоковед X. Зотенберг выдвинул некоторые доказательства того, что Иоанн не мог быть автором этого сочинения, и многие согласились с его выводами.⁸³⁸ Однако в последние годы исследователи, занимавшиеся этим сюжетом, менее уверены и склоняются более к предшествующей точке зрения. Так, если автор статьи об Иоанне Дамаскине, помещенной в «Catholic Encyclopedia» в 1910 году, говорит, что роман «Варлаам и Иоасаф» приписывается ему ошибочно,⁸³⁹ то издатели и переводчики последних лет полагают, что имя св. Иоанна Дамаскина до сих пор имеет право появляться на титульной странице их изданий⁸⁴⁰⁸⁴¹

Второй период иконоборчества отмечен активной деятельностью хорошо известного защитника иконопочитания Феодора Студита, аббата известного монастыря в Константинополе, который пришел в упадок при Константине V, но стал оживать при администрации Феодоры. При его руководстве был выработан новый устав для монастырей на основе общей жизни. Интеллектуальные запросы монахов должны были удовлетворяться школой, организованной в монастыре. Монахи должны были упражняться в чтении, в письме, в копировании рукописей, в изучении Писания и сочинений отцов церкви, а также в искусстве сочинения гимнов, которые они пели во время служб.

Будучи одним из крупных религиозных и общественных деятелей в грозный период иконоборчества, Феодор показал свои способности значительного писателя в разных литературных жанрах. Его догматические и полемические сочинения ставили целью разработать фундаментальные положения об иконах и иконопочитании. Его многочисленные проповеди, которые образуют так называемый Малый и Большой Катехизис, оказались наиболее популярными из его произведений. Он оставил также некоторое количество эпиграмм, акростихов и гимнов. Последние нельзя изучать и анализировать подробно из-за того, что некоторые из них до сих пор не опубликованы, тогда как другие появились в ненаучных изданиях, таких как русские богослужебные книги. Его большое количество писем религиозно-канонического и общественного характера весьма ценно для культурной истории своего времени.

Два последних царства этого периода были отмечены творческой деятельностью такой интересной фигуры, как Касия, единственной талантливой поэтессы византийского времени. Когда Феофил решил выбрать жену, в столице был устроен смотр невест, для которого самые красивые девушки были собраны со всех провинций в Константинополь. Касия была одной из них. Император должен был ходить между рядов девушек с золотым яблоком и протянуть его той, на которой он собирался жениться. Он собирался протянуть его Касии, которая нравилась ему больше других, однако ее несколько смелый ответ на вопрос императора заставил последнего изменить свои намерения, и он выбрал Феодору, будущую восстановительницу православия. Касия впоследствии основала монастырь, где и провела оставшуюся часть жизнь. Сохранившиеся поэмы и эпиграммы Касии отличаются оригинальностью мысли и живостью стиля. Согласно Крумбахеру, который специально занимался ее поэмами, «она была мудрой, но обычной женщиной, в которой сочеталась тонкая чувственность с глубокой религиозностью и полной искренностью, с легкой тенденцией к женскому злословию».⁸⁴²

Преследование иконопочитателей, прославленное впоследствии победившей стороной, дало богатый материал для многочисленных житий святых и обеспечило расцвет блистательного периода византийской агиографии.

Во время Аморийской династии был достигнут известный прогресс в области высшего образования в Византии и известное продвижение в разных областях знаний. При Михаиле III его дядя Кесарь Барда организовал высшую школу в Константинополе⁸⁴³ Эта школа была расположена во дворце. Там обучали семи основным искусствам по системе, созданной еще во времена язычества и воспринятой позже византийскими школами и Западной Европой. Их обозначают обычно как «семь свободных искусств» (septem artes liberales), разделенных на две группы – тривиум (trivium), включавший в себя грамматику, риторику и диалектику; и квадривиум (quadrivium), включавший в себя арифметику, геометрию, астрономию и музыку. В школе изучали также философию и древних классических писателей. Стремясь сделать образование доступным для всех, Варда объявил, что образование будет бесплатным. Профессоров университета хорошо оплачивала государственная казна. Знаменитый ученый этого времени Фотий был одним из профессоров университета Барды.

Эта школа стала центром, вокруг которого собирались лучшие умы империи во время следующей эпохи – эпохи Македонской династии. Фотий, первое патриаршество которого приходится на время Михаила III, стал центром литературного и интеллектуального движения второй половины IX века. Исключительно одаренный, со страстной любовью к знанию, он получил прекрасное образование и посвятил затем все свое внимание и энергию обучению других. Его образование было разносторонним, и знания его были обширными не только в области теологии, но также в грамматике, философии, естественных науках, праве и медицине. Он объединил вокруг себя группу людей, которые хотели обогатить свои знания. Фотий, как большинство широко образованных людей в средние века, был обвинен в том, что тратил время на изучение запрещенных наук – астрологии и магии. Легендарная традиция .говорит о том, что в молодости он продал душу магу-еврею,⁸⁴⁴ и так, согласно, Бьюри «патриарх становится тем самым одним из предшественников Фауста».⁸⁴⁵ Как самый ученый человек своего времени, он не ограничивался только преподаванием, но посвящал также значительную часть своего времени литературной деятельности. Он оставил богатое и разнообразное литературное наследство.

Среди сочинений Фотия его «Библиотека», или как ее часто Называют «Мириобиблион» («Тысяча книг»), имеет особое значение. Обстоятельства, которые привели к составлению этого сочинения, весьма интересны. Как кажется, в доме Фотия существовало что-то вроде клуба чтения, где круг избранных друзей собирался для того, чтобы читать литературные сочинения самого разного Характера – светские и религиозные, языческие и христианские. Богатая библиотека Фотия была в распоряжении его друзей. Уступая их просьбам, он начал записывать обзоры прочитанных ими книг.⁸⁴⁶ В «Библиотеке» Фотий приводит отрывки, иногда краткие, иногда очень пространные, из множества книг, также как свои выводы и критические замечания. Здесь масса информации о грамматиках, ораторах, историках, специалистах в естественных науках, докторах, соборах, житиях святых и т. д. Очень большое значение «Библиотеки» Фотия в том, что здесь можно найти фрагменты несохранившихся сочинений. В «Библиотеке» Фотия имеется информация только о прозаиках. Многочисленные другие сочинения Фотия относятся к теологии и грамматике. Он оставил также много проповедей и писем. В двух своих проповедях он упоминает о первом русском нападении на Константинополь в 860 году, свидетелем которого он был.

По универсальности характера своих знаний и по своей привязанности к изучению древних авторов, Фотий является представителем того интеллектуального направления в Византийской империи, которое проявилось, особенно в столице, с середины IX века. Это движение нашло свое выражение, в частности, в таком событии, как открытие университета Варды, преподаванию в котором Фотий уделял много времени. Со времени жизни Фотия, как результат его влияния, наблюдается тенденция установить более тесные и дружеские связи между светской наукой и теологией. Широта ума Фотия в отношении с другими людьми была такова, что даже исламский правитель (эмир) Крита мог быть его другом. Один из его учеников, Николай Мистик, патриарх Константинополя в Х веке, писал в своем письме сыну эмира и преемнику, что Фотий «хорошо знал, что, несмотря на разницу в вере, являющуюся препятствием, мудрость, доброта и другие качества, которые украшают и придают достоинство человеческой природе, привлекают чувства тех, кто любит прекрасное, и вот почему, несмотря на разницу верований, он любил вашего отца, который обладал этими качествами».⁸⁴⁷

Патриарх Иоанн Грамматик, иконоборец, производил впечатление на своих современников глубиной и разнообразием своих знаний. Его поэтому даже обвиняли в колдовстве. Другим значительным человеком этого времени был Лев, известный математик, живший во времена Феофила. Он стал столь знаменит за границей благодаря своим ученикам, что халиф Мамун, весьма заинтересованный в развитии образования, отправил Феофилу личное письмо с просьбой прислать Льва в Багдад на короткое время, говоря, что он воспримет это как дружеский жест и предлагая за это, как говорит традиция, вечный мир и 2000 фунтов золота. Император отказался выполнить эту просьбу. Когда Феофил услышал об этом приглашении, он дал Льву жалованье и определил его государственным преподавателем в одной из константинопольских церквей. В этом случае Феофил обращался с наукой «как если бы это был секрет, необходимый хранить, подобно производству греческого огня. Он полагал, что это плохая политика – просвещать варваров».⁸⁴⁸ В последующие годы Лев был избран епископом Фессалоники. Когда во времена Феодоры он был низложен за свои иконоборческие взгляды, Лев продолжал преподавать в Константинополе и стал главой высшей школы, организованной Вардой. Можно, наконец, вспомнить, что апостол славян Константин (Кирилл) учился под руководством Фотия и Льва и до своей миссии к хазарам занимал кафедру философии в высшей школе столицы.

Этот краткий обзор достаточен для того, чтобы показать, что литературная и интеллектуальная жизнь процветала во времена иконоборческого движения. Она, без сомнения, была бы для нас более насыщенной и разнообразной, если бы до нашего времени сохранились сочинения иконоборцев.

В связи с обменом письмами между Феофилом и Мамуном по поводу математика Льва интересно рассмотреть вопрос о взаимных культурных контактах между халифатом и империей в первой половине IX века. Халифат, управлявшийся в это время Харун ар-Рашидом и затем Мамуном, переживал блистательный период, характеризующийся развитием образования и наук. В своем желании соперничать со славой Багдада Феофил построил дворец по образцу арабских моделей. Некоторые свидетельства показывают, что влияние Багдада на Византийскую империю было очень плодотворным (stimulating),⁸⁴⁹ однако разрешение этой сложной проблемы выходит за рамки этой книги.

Довольно часто утверждалось, что в области искусства эпоха иконоборчества дала только отрицательные результаты. Верно, что иконоборцы разрушили многие ценные произведения искусства. «Приходится сожалеть об их ярости. Их вандализм обеднил не только те века, в которые он имел место, но также и те, в которые живем мы». Однако, с другой стороны, иконоборческая эпоха внесла новую струю жизни в византийское искусство, обратившись вновь к эллинистическим образцам, особенно александрийским, и введя восточные украшения, заимствованные от арабов, которые те, в свою очередь, заимствовали в Персии. И хотя иконоборцы радикальным образом изгоняли из религиозного искусства изображения Христа, Богородицы и святых, они были терпимы к изображению человеческой фигуры в целом, которое стало в эту эпоху более реалистичным под влиянием эллинистических моделей. Жанровые сцены повседневной жизни стали любимым сюжетом артистов и в целом это было время господства чисто светского искусства. В качестве примера этой тенденции можно привести следующий факт. На месте фрески, изображавшей шестой Вселенский собор, Константин V Копроним приказал поместить портрет своего любимого наездника⁸⁵⁰ 

Художественные памятники эпохи, как религиозные, так и светские, почти полностью погибли. Некоторое количество мозаик церквей в Фессалонике (Салонике) могут относиться к этому времени. Целая серия обработанных изделий из слоновой кости, особенно шкатулок из слоновой кости, также может быть отнесена к IX веку. Иллюстрированные рукописи иконоборческой эпохи, иллюстрации которых были сделаны византийскими монахами, свидетельствуют о новом духе, который проник в искусство. С точки зрения постраничных иллюстраций наиболее интересна Хлудовская Псалтырь. Эта древнейшая из иллюстрированных Псалтырей хранится в Москве.⁸⁵¹ Остается только пожалеть, что существует так мало материала для изучения искусства иконоборческого периода. Многое из сохранившегося материала относится к иконоборческому времени только на основе косвенных данных, без полной в том уверенности.

Вот как оценивает Ш. Диль⁸⁵² значение иконоборческой эпохи по отношению к следующей, второму «золотому веку» византийского искусства – эпохе Македонской династии:

«Именно иконоборческой эпохе второй 'золотой век' византийского искусства обязан в конечном счете своими основными чертами. И речь не идет только об обновлении величия и материальном процветании, каковые императоры-иконоборцы дали монархии и которые позволили их последователям, продолжателям их дела, обеспечить Византии два века силы и блеска. С точки зрения и искусства, к эпохе иконоборчества восходят две взаимоисключающие тенденции, которые характеризуют Македонскую эпоху. Если в эту эпоху существовало имперское искусство, работающее на самодержцев, увлеченное классической традицией, интересующееся портретом, живой моделью и заставляющее ощутить вплоть до религиозного искусства влияние своих основных идей; если, в противоположность этому светскому искусству, существует искусство монашеское, более строгое, более традиционное, более теологическое и если, наконец, комбинация обоих приводит к появлению целой серии прекрасных шедевров, именно в иконоборческой эпохе следует искать плодоносящие зародыши этого чудесного цветения. И поэтому данный период заслуживает особого внимания в истории византийского искусства, как и вследствие того, что этот период дал, так и благодаря тому, что он подготовил в будущем».⁸⁵³