О повседневном миссионерстве
Когда мы говорим о миссионерстве, это не значит, что нужно снаряжать особую поездку в Китай или на острова Фиджи. Вокруг нас, в бывшей православной стране, в любимой нами и печалящей нас России наши близкие – дети, родители, родственники, друзья, коллеги – нуждаются в христианском миссионерстве не меньше, чем австралийские аборигены или бангладешцы. Не надо думать, что миссия – удел каких-то особых служителей Церкви. Ко всем христианам обратил Апостол Пётр такие слова: «вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет» (1Пет.2:9); «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчёта в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Пет.3:15). «Вы – соль земли… вы – свет мира», говорит нам всем Господь; «так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф.5:13-14, 16). Поэтому вполне можно говорить о повседневном, «домашнем» миссионерстве среди окружающих нас, как о важной и общей всем заповеди Божией.
Надо сказать, что многие из нас и предпринимают усилия в этом направлении, всячески проповедуя среди своих родственников и знакомых, стараясь воцерковить их. Но нечасто, увы, наша проповедь венчается успехом. Бывает даже и наоборот – наши труды отталкивают людей от Церкви; и не столько труды, сколько тот образ христианства, который мы подчас являем. Нередко приходится сталкиваться с такими ситуациями: жил себе обычный человек; обратился к Богу, воцерковился – и стал совершенно непереносим для своих ближних, которые, глядя на него, думают: ну если он сделался таким из-за Православия, то нам от него нужно, пожалуй, держаться подальше… Или: вот «средняя» семья; живут муж с женою уже несколько лет, «притёрлись» друг к другу, выстроили отношения, быт. Вдруг – горе: супруга уверовала… и теперь – конец мирной жизни в семье. Муж брошен, всё внимание супруги обращено только на «духовную жизнь», на духовника, на паломничества; муж не слышит уже от жены нормального слова, а только православную лексику да упрёки: де, ты нехристь, венчаться не хочешь, не постишься, и проч., и проч. Результат такого «воцерковления» – семья на грани распада… И, я думаю, каждый из нас может припомнить немало случаев такого рода.
Почему же так? Ведь Церковь сама в себе имеет великую, неотразимую убедительность, она не может не быть привлекательной. Отчего же наши ближние, видя нас, слушая нас, людей церковных, не приходят к Церкви? Отчего мы, при всей искренности наших намерений, не являем перед людьми «совершенства Призвавшего нас в чудный Свой свет» (1Пет.2:9)? Очевидно, где-то мы совершаем ошибку?
Да, совершаем. И ошибок этих в деле миссии мы делаем несколько. Вот они:
1. Благовествование Христа и спасения в Нём, как сути Церкви нередко подменяется проповедью внешней церковности . В основе этого лежит мысль привести человека к Богу через обряд, причём последний может восприниматься с известной долей магизма. По образному выражению одного батюшки, мы склонны проповедовать купола и колокола, а не Христа и нравственную жизнь. Часто можно услышать такие, например, «советы новоначальным»: «ты вот постись, ходи в церковь, читай такие-то и такие-то молитвы, съезди обязательно в такую-то обитель к старцу, отслужи молебен такой-то иконе», и проч., и проч. Наставляемый говорит: «да я не понимаю ничего, что в Церкви происходит, и молитвы мне непонятны…» На это следует такой ответ: «ну и ничего, что ты не понимаешь. Главное, что бесы понимают, а тебе и не надо ничего понимать», – то есть как бы всё само собой, автоматически, где-то там на небе произойдёт, а ты только выполняй то-то и то-то. Это и есть магизм. – На самом же деле перед участием в церковном обряде обязательно требуется понимание его, – то есть от Христа и Евангелия как от главных, источных вещей мы приходим к обрядам и внешним чинам Церкви, которые только в этом случае осмысливаются и наполняются реальным духовным содержанием. Это исконный образ действия Церкви: сначала научить, затем преподать, – но не наоборот. Поэтому когда мы хотим приобщить кого-то к Церкви, начинать нужно не со свечек и записок, а с объяснения основ веры и устроения Церкви; а основы эти сводятся к благовествованию о Христе Спасителе и о нравственной Евангельской жизни.
2. Создаётся неправильный образ Церкви: часто мы зовём людей в Церковь не потому, что она Христова, а потому, что она традиционна на Святой Руси, и наша нация обязана ей своим становлением.
Здесь нужно сказать следующее. Церковь имеет определённую иерархию ценностей, и нужно всегда отличать религиозный её смысл от внешних соприкосновенностей. Патриотизм и здравое национальное самосознание – вещи важные, нужные, востребованные; но они не могут занимать первые места именно в Церкви. Главное в Церкви – это Христос Спаситель, Его Божественная Личность; задача Церкви – приобщать Ему Духом Святым людей, причём – не собственно народы и нации, а именно каждого человека, каждую личность. Церковь приводит человека с перстной земли на Небо; нации же – принадлежность падшего мироустройства; поэтому начинать знакомство с Церковью с положения «русский – следовательно, православный» – значит переворачивать стройный порядок христианских ценностей с ног на голову, и душу, чающую Неба, возвращать опять на землю. История XX века с очевидной ясностью показала, что русский – не всегда значит «православный». В 1917 году немалая часть русского народа отказалась от христианства; кровь своих верующих собратий проливали, к сожалению, и русские люди тоже... Правда, если мы будем рассматривать исторический контекст Православия, мы увидим, что Поместные Церкви строились по национальному признаку; однако Церковь, не отрицая важность национальной составляющей жизни, при этом всегда осознаёт и исповедует себя прежде всего Апостольской, Единой и Соборной, т.е. Вселенской. Это значит, что Христова Церковь открыта любому человеку, независимо ни от каких его особенностей: расовых, национальных, социальных, образовательных, профессиональных, и т.д. Для Церкви это всё не важно, важна сама человеческая личность.
Между прочим, эти две подмены – Христа обрядом и Церкви национализмом – являются основной причиной, по которой значительный успех у молодёжи имеет протестантизм. Однажды я разговорился с молодым человеком, ходившим на наши катехизические курсы при Молодёжном центре Данилова монастыря. Этот молодой человек находился в духовном поиске, результатом которого было его пребывание (на тот момент) в одной из протестантских церквей. Когда я спросил его, почему так, что его «не устраивает» в Православии, он ответил: «я два года ходил по московским храмам и слушал проповеди. И в 90 % проповедей я не слышал ничего о Христе и Евангелии. А у протестантов хоть как-то об этом говорят». – Конечно, я думаю, что 90 % – это явное преувеличение, но при всём преувеличении упрёк этого юноши нельзя не признать обоснованным.
3. Смещение акцентов и нарушение христианских ценностей проявляется также и в том, что в большинстве случаев наша проповедь носит отрицательный характер. Мы проповедуем себе и другим смерть, ад, вечные муки, бесов и их козни; мы запугиваем себя и других антихристом, глобализацией и проч. Призыв к отказу от лже-ценностей часто перерастает в отрицание естественного устроения жизни. Христос в такой системе проповеди выступает не как Цель духовной и церковной жизни, а – в лучшем случае – как средство избежать адской участи и бесовского (или глобалистского) воздействия. – Нарушение правильного строя мыслей заключается здесь вот в чём: Бог открыл нам истины об аде, наказании грешников, о приходе антихриста перед концом истории и прочих вещах этого рода вовсе не для того чтобы мы сделали это основным содержанием нашей жизни, а для того, чтобы мы имели трезвый и точный взгляд на человека и на историю. Цель же нашей жизни – Христос, жизнь с Ним и Им; пребывание со Христом – всегда радость и мир. Вот с этого и нужно начинать проповедь. Любой человек стремится к счастью и боится смерти; Христос есть высшее счастье, Он есть «Воскресение и Жизнь» (Ин.11:25). Ад же, и бесы, и грех есть то, от чего нас Христос как раз избавил. Избавление это, правда, не безусловно; оно зависит от соблюдения нами заповедей Божиих, от противления греху и понуждения себя на добро, от нашей личной нравственной, духовной и церковной жизни. Именно на это и нужно обращать главное внимание, подчёркивая дар Христовой свободы и связанную с ним нравственную ответственность человека за своё христианство, – а не то, как будто наша религия сводится к системе «колдовства – антиколдовства», при которой люди опять попадают в рамки автоматически-магического взгляда на духовную жизнь.
Итак, наша проповедь должна носить положительный характер и быть, прежде всего, Христоцентричной. Без этого не будет действенным наш призыв к людям «бегать греха»: люди просто не поймут, ради чего, собственно, они должны отказываться от многих вещей, считаемых в падшем мире «нормой»: они не видят, что они получат взамен.
И ещё. Люди в большинстве своём живут сейчас очень трудно. Наше время отличается особым разлитием жестокости, цинизма, равнодушия, неуверенности в завтрашнем дне. В таких условиях нужно особенно следить за тем, чтобы не переносить на Церковь идеологию современного общества. Нельзя людей пугать Богом. Бог – не равнодушный бюрократ, не надзиратель, не злорадный подсчитыватель наших промахов, немощей, ошибок и грехов. Он – наш Отец; Он есть Любовь (1Ин.4:16). Душа человеческая чает Спасителя Христа и Утешителя Духа; человеку нужен положительный идеал Истины, Любви и благобытия. Идеал этот – Иисус Христос; нельзя представлять Его людям не тем, что Он есть. Нельзя отодвигать Его на второй план, на первом имея ад, бесов, ИНН, колдунов, масонов, глобалистов и проч. Нельзя подменять благовествование зловествованием; такая проповедь не может быть удачна.
4. Нередко наше представление о Церкви превращается в «лубок». Связано это с тем, что настоящая духовная жизнь требует от человека, как я уже говорил, непременного соблюдения Евангельских заповедей, понуждения себя на добро, противления греху, живущему в нашем сердце. Подлинное христианство трезвенно, ровно, сосредоточенно, чуждо развлечений, и – в некотором смысле – сухо; оно всё – внутри, а вне оно скромно, малоэффектно, неброско, незаметно. При этом евангельская жизнь трудна, для неё нужно постоянное внутреннее усилие души (Мф.11:12). Многим людям всё это скучно и неинтересно. Им нужен, как писал ещё свт. Игнатий, эффект и развлечение; поэтому христианство «расцвечивается» самыми разнообразными вещами, такими, как: видения, знамения, откровения; поездки в поисках прозорливых старцев и стариц; почитание разнообразных источников и прочих «святынек»; высчитывание признаков скорого конца света; создание огромного количества преданий о тех или иных почитаемых святых, и т.д. Нередко сюда примешивается и язычество, облекшееся в церковные одежды, например, почитание Медовых, Яблочных и прочих «Спасов», Масленица, разного рода полусуеверные обычаи, связанные с праздниками Рождества и Крещения, и проч. Опасность здесь та, что в качестве учения Церкви выступают не Священное Писание, не догматическое и нравственное святоотеческое Предание, но исторически небезупречные сведения и «негодные и бабьи басни» (1Тим.4:7). Результат этого плачевен: Церковь воспринимается людьми, имеющими хоть какую-то трезвость ума, не как «столп и утверждение истины» (1Тим.3:15), но как не более, чем «сказка». Вообще нужно учитывать, что образовательный и интеллектуальный уровень современного человека довольно высок, и его вряд ли может удовлетворить сюсюкание о Боге и Церкви на «птичьем языке» и ворох сомнительных историй, неизвестно откуда взявшихся.
5. Часто мы преподносим нашим ближним Церковь как исключительно систему запретов и долженствований. Разумеется, Церковь, как явление, охватывающее все стороны человеческой жизни, не может обходиться без тех или иных дисциплинарных норм. Но всё это в Церкви не самоценно, а подчинено главной её цели – соединению человека с Богом, и в Боге – друг с другом. «Где Дух Господень, там свобода» (2Кор.3:7); Господь раз и навсегда установил «правило для всех правил»: «суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк.2:27). Это не значит, конечно, что в Церкви можно вытворять, что взбредёт в голову, или что свобода – это свобода грешить; а значит то, что человек приходит к послушанию Церкви и принятию на себя её правил через осознанную внутреннюю христианскую жизнь. Только тогда внешние формы Церкви наполняются для человека реальным духовным содержанием и охраняют и укрепляют подлинную свободу души во Христе. Кроме того, так как все люди разные, у всех своя мера, то и степень внешней церковности и применимости к каждому дисциплинарных норм Церкви разная, индивидуальная. Смысл Церкви вовсе не в том, чтобы загнать человека в общую всем «схему», но в том, чтобы он, разумно и индивидуально пользуясь теми средствами, которые содержит Церковь, нашёл свой путь ко Христу. В этом проявляется присущее Церкви великое уважение к личности, её свободе, доверие к человеку.
У нас же, к сожалению, как раз уважения к личности маловато. Считается, что в Церкви все должны быть одинаковыми, что для всех людей выписан, в мельчайших подробностях, один только рецепт спасения. Но Церковь – вовсе не казарма, где все обязаны «жить строем». Я как-то разговаривал на эту тему со старым профессором ВУЗа, в котором я учился. Этот умный, добрый и нравственный человек верил в Бога, но к Церкви обращаться не хотел. «Почему?», спросил я его. «Видишь ли, голубчик, – ответил он мне, – достаточно было в моей жизни советского коллективизма; не хочется мне уже никакого другого. Кроме того, я ведь начинал ходить в церковь, когда это стало «можно». Там мне сообщили, что я обязан делать то-то, то-то и то-то; но никто мне не объяснил, почему я это обязан. Я, например, не могу поститься: мой организм не выносит постной пищи, и здоровье у меня слабое. Молодой священник, с которым я говорил, сказал мне, что это всё отговорки, нежелание подвизаться, самолюбие и высокоумие, что пост ещё никому не вредил, что пост вообще лучшее лекарство от всех болезней, а врачей, если они неверующие, и слушать не надо; и что без поста Церковь не разрешает причащаться. Ну, раз Церковь мне не разрешает, то я в неё и не хожу…» Вот пример антипроповеди. Вместо того, чтобы помочь человеку развить, усовершенствовать и «оцерковить» уже имевшуюся у него веру во Христа, её «забили» запретами и непомерными (на тот момент) для этого человека требованиями… а ведь так часто происходит. Люди, слушая нас, думают, что Церковь сводится всего лишь к понятиям «надо» и «нельзя», что она – как некая «клетка», куда человек попадает, дверца за ним захлопывается – и всё, теперь только посты и правила, послушания и отсечения всего, что только можно. Люди боятся, что они потеряют в Церкви свою свободу, – и это опасение имеет основание в нашем, православных, образе восприятия Церкви. Мы думаем, что поменяв свободу на правила и запреты, мы тем самым обретаем «гарантию спасения». На самом же деле «гарантии спасения» не может быть ни в чём внешнем, ни в каких правилах. Спасение наше в том, что в нашем сердце поселяется Святой Дух; а Он живёт в чистоте и свободе; где нет свободы, там и Духа нет. Поэтому надо всегда помнить, что говоря окружающим нас людям о Церкви, нужно знакомить их с Христом, с Его любовью к каждому человеку, вот к нему, к которому сейчас обращена наша проповедь. Нужно говорить об освящающей силе Святого Духа, освобождающей людей от мучительства грехов и горького пленения стихиями мира сего, о том, что в Церкви человек только и обретает подлинную свободу, – а не заваливать всех подряд ворохом схематических бесчисленных и мельчайших регламентаций жизни.
6. И, наконец, самое главное. В нас самих мал пример христианской жизни. Люди, к которым мы обращаем наши увещания, вряд ли могут сказать о нас, как о древних христианах: «смотрите, как они любят своего Христа и друг друга». В глазах людей внешних мы – такие же, как и они, а то и хуже; всё наше христианство – в словах. Налицо разрыв между верой и делами, между полнотой истины, содержимой Православною Церковью, и нашей повседневной церковной действительностью, которая в своих крайних (но, увы, не исключительных) проявлениях доходит до националистического магизма православного обряда. Но почему же так? Ведь мы вовсе не злонамеренны, мы любим нашу Церковь, понимаем и чувствуем эти проблемы… но как-то плохо получается у нас быть настоящими христианами. Получается, что жизнь идёт своим чередом («берёт своё», как говорится), а от Православия нам остаётся только доктрина, которую мы усердно храним, ценим, любим… но не живём ею. В чём же причина такого положения дел? Почему наша церковная жизнь не реализуется в должной мере?
Причин, конечно, много; здесь нет возможности разбирать их все. Отмечу две из них: принижение роли Священного Писания и неправильное восприятие Священного Предания Церкви.
«Две стихии, Церковь Божию питающие, суть Слово Божие и Таинства», – писал свт. Феофан Затворник. Евангелие и всё Священное Писание дано нам Богом для того, чтобы мы узнавали из него волю Божию и жили в соответствии с ней. Св. Писание поэтому должно преимущественно изучаться христианами. Преп. Серафим Саровский советовал так навыкнуть Новому Завету, чтобы ум как бы «плавал» в словах Писания. Преп. Антоний Великий говорил, что на всякое дело, делаемое нами, мы должны иметь свидетельство Св. Писания. Однако в нашей повседневной жизни оказывается нередко, что не очень-то оно интересно и нужно православным. Не раз я сталкивался с тем, что человек и в Церковь ходит, и в Таинствах участвует, и считает себя православным, и даже активно борется за Православие – а Новый Завет не то что не знает, как должно, но даже и целиком-то не прочитал. Есть и «объяснение» этому: Евангелие-де, идеал, а мы – люди грешные, нам до идеала далеко. – Конечно, Евангелие указывает нам на Идеал – Христа Господа; но само Евангелие вовсе не идеал, а, выражаясь современным языком, точная и неотменимая инструкция жизни, без постоянного соблюдения которой никакое христианство не возможно. К сожалению, когда мы стремимся воцерковить своих ближних, редко мы обращаемся к Св. Писанию. – К одному священнику пришла его прихожанка и говорит: «Батюшка! Что мне с соседкой делать! Не хочет она в Церковь идти. Я ей всяких книжек надавала, а она их прочитала и говорит: ну нет, я в вашу Церковь не пойду». «Что же ты ей дала?», поинтересовался священник. «Хорошие книги, православные», сказала прихожанка. «Про антихриста, Мытарства блаженной Феодоры, Россия перед вторым пришествием, 8000 ответов батюшки на разные вопросы, да много всяких книг». «Почему же ты не дала ей сначала Евангелие?», спросил батюшка. На это ответа не последовало…
Между прочим, протестанты подкупают молодёжь в том числе и тем, что они активно изучают Писание. Мы беспокоимся: как нам противостоять сектантам? А вот начать с того, чтобы Евангелие перестало быть для нас только святыней для лобзания, а стало активно воплощаться в нашей жизни – и в образе мыслей, и в образе действий.
Когда мы говорим о Священном Предании, необходимо, по мысли В.Н. Лосского, различать само Предание и его формы. Священное предание есть живая жизнь Святого Духа в Церкви; формы же Предания складываются исторически, выявляя эту жизнь Духа в тех или иных церковных явлениях. Принятие Священного Предания, в этом контексте, означает войти в опыт Церкви, «подключиться» к нему. Это возможно, как я уже говорил, только при условии свободной и ответственной личной нравственной христианской жизни. Формы же Св. Предания указывают рамки, направления, способы, опыт этой внутренней деятельности; но сами по себе эти формы не являются «автоматически» духовными. Они должны быть индивидуально осмыслены и приложены к себе самим христианином.
Наша основная ошибка заключается в том, что для нас исторические формы Предания становятся важнее самого Предания. Когда это происходит, тогда Предание лишается жизни, превращается в упомянутую выше «схему», в набор правил, постановлений, запретов, раз и навсегда определённых способов аскетического поведения и т.д. – Преданию всегда свойственно осмысливать современность с точки зрения Христовой Евангельской истины; мы же, принимая за Предание его формы, становимся не способными на это, боимся вопросов, которые ставит перед нами жизнь, уходим от них, ссылаясь, в ответ на новые, никогда ещё в истории не бывшие проблемы, на церковные памятники тысячелетней давности. Это отнюдь не привлекает к нам людей; в глазах их мы совершенно неадекватны обстановке, в которой мы живём. Церковь всегда современна, ибо она есть осуществление вечно-Нового Завета; мы же делаем из неё этнографический музей.
Для многих православных Предание – это повод уйти от реальности, от трезвого восприятия мира в некую механическую мечту, в результате чего мы не получаем плодов духовных, не видим и не имеем настоящей жизни, а сочиняем её себе, как об этом ещё в XIX веке писал свт. Игнатий. А раз в нас не раскрывается духовная жизнь, то мы не можем явить её и другим, ибо дать можно только то, что имеешь сам.
И ещё. Опыт показывает, что труднее всего стать просто нормальным человеком – порядочным, трезвомыслящим, нравственным. Для этого как раз нужен настоящий аскетический подвиг. Такими, между прочим, хотят видеть нас, христиан, и люди внешние, испытывающие огромный дефицит этих качеств в современном обществе. Мы же, становясь православными и погружаясь в дебри аскетической письменности, не только не приобретаем, но и теряем эти качества. Нас интересуют глубины Иисусовой молитвы, абсолютные послушания, мистические духовничества, типиконное постничество, и проч., и проч.; гоняясь за этими журавлями в небе, мы нередко выпускаем из рук синицу обыкновенного человеческого здравомыслия. И получается так, как сказал свт. Василий Великий некоему высокопоставленному чиновнику, начитавшемуся книжек и ушедшему в монастырь: «ты и сенаторство потерял, и монахом не сделался». Один ныне здравствующий митрополит дал такое замечательное наставление новопостриженному иноку: «приобретя Ангельский облик, смотри, не утрать человеческого». И действительно, нередко, к несчастью, так происходит, – в чём и заключается одна из главных причин неуспеха нашей проповеди перед ближними.
Итак, начнём нашу миссию с самих себя. Понудим себя для начала быть нормальными людьми. Будем изучать Священное Писание, и понуждать себя жить по нему. Будем стараться понимать, что есть Священное Предание, и не попадаться в плен второстепенных вещей. Будем трезвы. Перестанем быть боязливыми, зашоренными, несвободными людьми. Не будем тяжелы для наших близких, будем стараться делать всем добро, помогать людям. Не будем кичиться нашим Православием, но озаботимся лучше тем, чтобы оно реализовывалось в нас. Станем сами настоящими православными христианами. Явим в самих себе нашу святую Церковь как любовь Христову и «жизнь с избытком» (Ин.10:10), – и тогда люди, которым мы от всего сердца желаем спасения, «без слов приобретаемы будут, когда увидят наше чистое, богобоязненное житие» (1Пет.3:1-2). Только на этом пути возможен сегодня успех православной миссии.
О лубочном христианстве
Из письма в редакцию:
После прочтения в газете «Церковный вестник» статьи о. Петра (Мещеринова) «О повседневном миссионерстве» хочется обратить Ваше внимание на ряд положений, с некоторыми из которых, на мой взгляд, очень трудно согласиться. Например, в разделе «Христианство лубочное и подлинное» написано: «Вообще нужно учитывать, что образовательный и интеллектуальный уровень современного человека довольно высок, и его вряд ли может удовлетворить сюсюканье о Боге и Церкви на “птичьем языке» и ворох сомнительных историй, неизвестно откуда взявшихся ”.
Вопрос: выделенное мною совершенно немыслимое словосочетание — это что, «новое слово» в нашей православной богословской науке? А «лубочное христианство» — это некая современная «ветвь» в нашем православии? До сих пор были известны такие понятия, как «лубочная живопись» или «лубочная литература». Но «лубочное христианство»...
Как мне представляется, здесь, мягко говоря, перепутаны такие понятия, как «лубок» (примитивизм) и фольклор (устное народное творчество), что присуще нашему мудрому русскому народу...
Лидия, прихожанка храма Вознесения Господня у Никитских ворот
Статья игумена Петра (Мещеринова) «О повседневном миссионерстве» (ЦВ № 6, 2005) вызвала оживленную дискуссию среди наших читателей. Один из откликов, который редакция получила от прихожанки храма Большое Вознесение в Москве, мы передали отцу Петру с просьбой дать к нему свой комментарий. И поставленные вопросы, и ответ показались нам достаточно интересными, чтобы представить их всем читателям «Церковного вестника».
Оставим в стороне филологические изыскания. Явление, которое я назвал «лубочным христианством», присутствует в нашей церковной жизни как факт. Оно связано с неверным восприятием Церкви, при котором игнорируются два основных принципа церковной жизни: христоцентричность и синергия.
Христианство имеет определенную иерархию ценностей, и главное в нем — Сам Христос, Его божественная Личность. Он есть «Альфа и Омега, начало и конец» (Откр. 1:8); Он есть «Путь, Истина, Жизнь и Воскресение» (Ин. 14, 6; 11, 25); для верующего Христос — это всё (прп. Марк Подвижник). Цель жизни христианина — соединиться со Христом, жить Им и с Ним, и в Нем обрести спасение и мир, счастье и бессмертие. Именно для этой — ни для какой иной — цели Бог основал на земле Церковь, в которой через Таинства Духом Святым и происходит приобщение верующей души Христу Господу. Церковь — не просто средство индивидуального освящения человека. Во Христе человек обретает действительную полноту жизни, а следовательно, и общение с другими людьми; причем для Церкви совершенно несущественно, живет человек на земле или уже отошел в мир иной, ибо в Церкви нет смерти. Церковь — не просто сообщество верующих или специфическая организация. По сути своей Церковь есть Тело Христово. Отсюда и вытекает принцип христоцентричности. Он означает, что в Церкви все без исключения должно возводиться ко Христу Спасителю.
За 2000 лет своего существования Церковь накопила огромное богатство — духовное, культурное, социальное и проч., которое облекалось в великое множество форм и явлений, затрагивающих все сферы человеческого бытия. И все эти церковные формы и явления существуют исключительно для того, чтобы тем или иным образом приобщить или способствовать приобщению человека Иисусу Христу. Если мы, в силу тех или иных причин, начинаем воспринимать эти внешние церковные формы как нечто самоценное, вне контекста Христа, то мы совершаем ошибку, подменяя главное — второстепенным, существенное — формальным, ибо без Христа все абсолютно бессмысленно, пусть даже и в Церкви.
Слово синергия означает «совместное действие», сотворчество Бога и человека. Благодать Божия, присущая Церкви, никогда не действует насильственно, автоматически; Бог всегда уважает свободу человека и ждет от него сознательных и совершенно свободных религиозных движений сердца и действий. Этот принцип соблюдается во всех сторонах религиозной жизни. Все в Церкви рассчитано на осознанную ответственную жизнь христианина. В Церкви нет ничего формального, «слепого», того, что совершается «само по себе», как бы «в обход» человеческого произволения.
Вышеназванные принципы церковной жизни существуют вовсе не для умозрения, но, как и все в Церкви, для жизни. Из христоцентричности и синергии вытекает необходимость нравственного труда для соединения со Христом. Так как от ветхого Адама мы наследуем падшую природу, нам необходим труд противления ей и понуждения себя на исполнение заповедей Божиих, которым только и усвояется благодать Христова человеку. Многих людей такое христианство не устраивает. Не будем разбирать здесь причины, почему это происходит — это и боязнь свободы, и недооценка нравственности, и многое другое. В противоположность настоящему, «трудному» христианству существует гораздо более распространенное другое христианство. Оно характеризуется, в числе прочего, двумя вещами: двоеверием — христианством без христоцентризма, и магизмом — христианством без синергии и нравственного труда.
Двоеверие — явление, традиционное для Руси, характеризующееся принятием и усвоением обрядовой стороны православия при том, что дух жизни остается языческим. После 70 лет гонений на Церковь и потери людьми элементарной церковной грамотности двоеверие, не купируемое теперь, как раньше, целенаправленными пастырскими усилиями, получило широкое распространение. Причем двоеверие в наши дни — это уже не столько прыганье через костер на Ивана Купалу и святочные гадания, сколько определенный вектор жизни. Оно убирает из нашей религии Христа и ставит на Его место реалии падшего мира. Целью в этой системе взглядов является не Сам Господь и жизнь в Нем, а получение от Него вполне земных благ; Сам же Господь и Его заповеди никого не интересуют. Интересно, что и сами церковные формы при этом теряют свою целостность и становятся какими-то полуязыческими. Все церковное, к чему прикасается язычество, профанируется и опошляется, так что многие люди под Церковью понимают не Христа и христианскую жизнь, а Масленицу, Красную горку, яблочные и прочие «Спасы», «народные приметы» и тому подобные вещи. Отсюда и происходит тот «птичий язык», указание на который так возмутило прихожанку одного из московских храмов. Вдумайтесь, дорогие читатели: может ли наше спасение быть «медовым»? Можно ли Господа нашего Иисуса Христа назвать «яблочным»? Вот это и есть самый настоящий лубок — когда вместо серьезного разговора о самых значимых и важных для всех людей вещах — о счастье, о смерти — мы говорим о куличах и пасхах...
Согласно магической точке зрения, духовный мир независим от человека, от его внутреннего состояния, человек — его пассивная часть, деталь, механическая игрушка на волнах неведомого для большинства потустороннего мира. Можно, однако, воздействовать на этот мир и направить это воздействие так, чтобы получить некий ожидаемый результат. Для этого особое посвященное лицо, жрец или маг, должно точно выполнить то или иное обрядовое действие; и если оно правильно совершено, если учтены все значимые потусторонние обстоятельства дела, то результат гарантирован, независимо от внутренних расположений сердца человека, от его веры, взглядов, дел, нравственного состояния и прочее. Главное — чтобы посвященное лицо учло все обстоятельства и скрупулезно точно исполнило определенный род действий.
Если магизм проникает в Церковь, он коренным образом извращает внутренний строй христианина, так что он фактически перестает им быть, хоть внешне может быть весьма воцерковленным человеком.
Магизм в Церкви прежде всего извращает отношения человека и Бога, извращает саму мысль о Боге. Бог становится не любящим Отцом, а неким абстрактным принципом, внушающим прежде всего не сыновнюю любовь, а боязнь подчиненного к загадочному начальнику. Между человеком и Богом невозможными становятся личные отношения, а именно в них заключается суть нашей религии. Возникают отношения формальные, юридические; благоугождение Богу переносится из сферы нравственной исключительно в исполнение определенных внешних правил. Магическая точка зрения стоит на том, что Богу нужен только обряд, правильно, вовремя исполненный; а в остальном человек Богу ничего не должен, и отношения человека и Бога этим вполне исчерпываются.
Что из всего этого получается на практике? То, что Церковь превратилась у нас в некую белую магию православного обряда. Со Христом человеку не всегда легко и комфортно. Он заповедает: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, — вот первая заповедь (Мк. 12:30). Это требует, как я уже сказал, нравственного напряжения, устремления сердца ко Господу. Людям это неудобно, да и с амвонов нечасто услышишь об этом. Пастырям проще выступать в роли жрецов — отслужить молебен или требу и, получив плату, на этом закончить созидание Церкви. Людям же легче поставить свечи, написать записки, пройти по канавке и т.п., в надежде, что они автоматически окажут нужное магическое действие, — чем разбираться в своей жизни и строить ее в соответствии с Евангелием.
Между прочим, отсюда же происходит и ворох сомнительных историй, по поводу которого недоумевает чувствительная к филологии прихожанка одного из московских храмов. Настоящее, церковное, Евангельское, православное святоотеческое христианство совершается внутри сердца человека, оно скромно, неэффектно, непублично, оно чуждо развлечению, требуя ровности жизни и внимания к себе. В некотором смысле оно сухо и буднично. Если человек не живет им, то у него появляется потребность расцвечивания этой «сухости» внешним (пусть даже и религиозным) развлечением, эффектностью. Об этом прекрасно писал еще в XIX веке свт. Игнатий Брянчанинов. Отсюда — чудеса, знамения, пророчества о конце света, поиски старцев и стариц, дешевая апокалиптика, национализм и прочее. И все это тоже вполне подходит под определение «лубочности». Фиксируется она в многочисленных устных и письменных историях, по поводу которых еще в I веке ап. Павел писал: «Негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии» (1Тим. 4:7).
Итак, на основании вышесказанного определим: лубочное христианство — это профанация, внешнее без внутреннего, христианство без Христа, церковная жизнь без нравственного духовного труда.
В чем его главная опасность? Все внешние вещи, в том числе и фольклорные, вполне имеют право на существование, но при одном условии: если они стоят на своем месте в иерархии христианских ценностей. Если же эта иерархия нарушается, тогда происходит то, о чем говорит Господь — соль Церкви теряет свою силу (ср. Мф. 5, 13).
В своей пастырской практике я не раз сталкивался со следующим явлением. Вот живет человек, жизнь его ровная и устроенная. Его вполне удовлетворяют купола и колокола, свечи, записки и молебны. Но приходит какое-то серьезное искушение, испытание, напасть — внешняя, например, наркомания, алкоголизм родственников, или внутренняя — охлаждение веры, душевная усталость, тот же алкоголизм и т.п. Человек обращается за помощью, разумеется, к Церкви. И тут оказывается, что купола и колокола, записки и молебны, старцы и канавка не помогают... А ни к чему другому человек в Церкви не привык. Ему не объяснили, что для Церкви все это — внешний «антураж», действенный лишь постольку, поскольку он является выражением нравственного и духовного личного усилия по направлению ко Христу. Не объяснили вовсе не по злонамеренности какой, а потому, что главенствующее значение в современной церковной идеологии, у многих пастырей, в огромном количестве церковной литературы, имеет именно лубочное, псевдоцерковное христианство. Как всякая неправда, при столкновении с реальностью такое христианство терпит фиаско, люди разочаровываются в Церкви, отходят от нее, — что мы и наблюдаем не только в личной жизни многих христиан, но и в масштабе исторического процесса.
Что же делать? На это нам поможет ответить еще одна цитата из письма вышеупомянутой прихожанки: «Образовательный и интеллектуальный уровень человека еще ни о чем не говорит в Богопознании (скорее даже наоборот)».
Вот с этим я никак не могу согласиться. Это называется обскурантизмом — т.е. пренебрежением к образованности, культуре, науке. К сожалению, это нравственное уродство широко распространено в церковной среде. Почему-то многие считают, что работа мысли вредит чистоте церковной жизни. Один известный батюшка как-то, выступая по радио, даже заявил: а я рад, что я необразован. Святые отцы — что еще нужно для христианина? Но как раз святые отцы все были образованнейшими людьми своего времени, отличавшимися, помимо святости и духовности, высочайшим интеллектуальным уровнем. Церковь создала великую культуру, философию, науку.
Обскурантизм же не может ничего создать. Будучи по природе явлением маргинальным, он может лишь все законсервировать и в конечном итоге низвести действительное богатство Церкви до уровня лубка. И ответ на вопрос «что делать?» лежит именно в этой плоскости. Образовываться! Усваивать знания и культуру, осмыслять современность с евангельской и церковной точки зрения и перестать смотреть на мир сквозь узкую щель лубочного мировосприятия.