Место Великого канона преподобного Андрея Критского в песнотворческом достоянии Церкви

монахиня Игнатия

• Великий покаянный канон: его история и особенности
• Строение Великого канона
• Образный строй Великого покаянного канона
• Великий канон — путеводитель в духовном восхождении
• Богословские истины в Великом покаянном каноне

 

Великий покаянный канон: его история и особенности

Разбор песнопевческого достояния преподобного Андрея Критского, несомненно, следует начинать с наиболее прославленного его произведения — Великого канона. Это произведение, называемое в древних списках стихирою святоградскою, поистине является особым. Оно содержит до 250 тропарей и, по мнению преосвященного Филарета Черниговского, первоначально не имело типичных ирмосов, не было отчетливо поделено на песни. Ирмосы песней в их современном звучании присоединил позднее преподобный Иоанн Дамаскин, а тропари в честь преподобной Марии Египетской и самого преподобного Андрея написаны также позднее преподобными братьями Феодором и Иосифом Студитами при приведении ими в порядок Триоди (согласно свидетельству Никифора Каллиста). Тропари в честь преподобной Марии имеют даже свой самостоятельный акростих1.

Профессор Е.И. Ловягин при переводе богослужебных канонов с греческого языка на русский указывает, что Великий канон преподобного Андрея Критского заслуживает именования великого произведения не только по своему содержанию, но и по своей обширности. Если обычные каноны, свидетельствует профессор Е.И. Ловягин, «заключают в себе около 30 песнопений или немного более, он [Великий канон] содержит в себе до 250 тропарей с ирмосами»2.

В исследовании песнопевцев и песнопения Греческой Церкви преосвященный Филарет Черниговский дает глубокую оценку внутренним качествам Великого канона преподобного Андрея. «Великий канон,— пишет он,— …велик не по числу только стихов, но и по внутреннему достоинству, по высоте мыслей, по глубине чувств и по силе выражений. В нем духовное око зрит события обоих Заветов в духовном свете»3. Это свидетельство преосвященного Филарета очень значительно, так как нам известно его весьма строгое суждение о многих богослужебных произведениях, подвергавшихся его разбору. Тем более ценно указание маститого богослова на подлинно духовную ценность произведения преподобного Андрея, в котором «духовное око зрит события… в духовном свете».

Другой серьезный исследователь Постной Триоди, профессор И.А. Карабинов, называет Великий канон «покаянной автобиографией преподобного Андрея Критского». Он считает, что Великий канон был составлен в последние годы жизни Критского пастыря, что это произведение было его покаянным трудом перед смертью4.

С приведенными данными И.А. Карабинова согласуется мнение преосвященного Филарета Черниговского, который опровергает слова Никифора Каллиста о том, что Великий канон якобы принесен преподобным Андреем на VI Вселенский Собор в 679–680 годах5. Произведение это, несомненно, более позднего периода, и мнение И.А. Карабинова имеет все основания, так как в отдельных тропарях канона действительно имеются указания, что он написан в старости.

В своем исследовании источников Постной Триоди профессор И.А. Карабинов вместе с тем отмечает, что Великий канон преподобного Андрея первоначально не имел связи с Четыредесятницей, что связь эта случайна6. Возможно, что канон этот был принят Святою Церковью для чтения в дни Великого поста позднее, но целый ряд исследователей, и в том числе профессор Е.И. Ловягин, находит в нем органическую связь с днями покаяния, положенными Святой Церковью в дни Четыредесятницы. «Быв усвоен особенно времени покаяния,— пишет он,— этот канон совершенно соответствует сему времени своим содержанием, своим духом и направлением, по которому он справедливо называется иначе каноном покаянным, или умилительным«7.

О том же свидетельствует сама Святая Церковь словами Синаксария Триоди на утрени четверга 5-й седмицы, указывая, что канон этот исполнен неисчетным умилением: «умиление неисчетно имущ», что он «поущает… всякую душу, еликим убо благим повести ревновати и подражати по силе, еликих же злых отбегати, и присно к Богу востекати покаянием, слезами и исповеданием и иным яве благоугождением. Обаче [сей канон] толико есть широкий и сладкогласный, яко и саму жесточайшую душу доволен умягчити и к бодрости благой воздвигнути, аще точию с сокрушенным сердцем и вниманием подобным поется»8.

Очевидно, отсюда мы должны признать, что если Великий канон святого Андрея Критского и является его покаянной автобиографией, то его преподобный автор, несомненно, думал и о душах человеческих как пастырь и епископ, располагая верующих во Христа ко спасительному и животворному покаянию в дни Великой Четыредесятницы.

Преосвященный Филарет Черниговский в своем большом труде «Историческое учение об отцах Церкви» уделяет немалое внимание оценке Великого канона преподобного Андрея Критского. Он указывает, что, хотя этот канон написан не стихами, а прозой, по тону своему он является «самым высоким произведением поэзии»9. В тропарях канона, по преосвященному Филарету, «много… чувства живого, глубокого, святого, так много образов, и образов, не мечтанием созерцаемых, а мыслию верною! Одна мысль дает разнообразию частей стройный состав — мысль о нужде обращения к Богу для души грешной; одно чувство проникает все части целого — чувство сокрушения. Духовное око поэта зрит события обоих Заветов в свете веры; лица св<ященной> истории то представляют ему образы духовной жизни, то примерами падения возбуждают к строгому подвигу; в том и другом случае изображают тайны внутренней жизни. Так св<ятой> Андрей зрит на свящ<енную> историю оком древности, озаренной светом откровения! Но у него все более в движении чувство — чувство, занятое скорбию о грехе и гибели страстей; при первой мысли о том или о другом душа его вся обращается к своему состоянию, вопиет к Господу о милости и только по временам восторгается сладким упованием на Бога в Христе Иисусе»10.

При разборе Великого канона профессор И.А. Карабинов усмотрел определенную структуру в каждой его песни. Так, он утверждает, что преподобный Андрей в первой части каждой из песней беседует со своей душой, а во второй — обращается с воплем к Богу о помиловании. И.А. Карабинов отмечает, что в песнях канона не всегда сохранена точная библейская хронология. Так, преподобный Андрей говорит о всемирном потопе после упоминания о гибели Содома и Гоморры. И.А. Карабинов указывает также, что библейские повествования даются в первых восьми песнях канона, тогда как новозаветные — только в девятой11.

Однако изучение Великого канона Андрея Критского в переводе профессора Е.И. Ловягина позволяет обнаружить, что во всех песнях канона начиная с самой первой, где повествуется о создании человека и о его грехопадении, есть тропари, полностью построенные на новозаветных откровениях, касающихся законов новозаветной благодати. Уже в 1-й песни преподобного Андрея захватывает образ кающегося блудного сына, а также образ доброго самарянина12.

Строение Великого канона

Намерение рассмотреть Великий канон преподобного Андрея Критского побуждает нас изучить его как со стороны его построения, так и с точки зрения особенностей его содержания. Великая святоградская стихира, или Великий канон преподобного Андрея, при его обширности имеет вместе с тем отчетливо выраженную структуру. Преподобный пастырь начинает свое исповедание Богу, как бы раздумывая над делами своей жизни, и сразу же встает на путь спасительного покаяния и приношения Богу покаянных слез. Это раздумье дается как от лица самого Преподобного, так и от лица всех людей, обретающихся пред Богом в акте спасительного самовоззрения и самоанализа. Святой Андрей находит такой образ обращения к Богу, что в глубокой христианской любви своей словно берет каждую человеческую душу, вместе с ней вздыхает о неправдах жития и вместе с ней ищет, просит выхода.

Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний,— слышим мы первые слова первого тропаря канона вечером в первый день Великого поста. Мы ждем этих слов, глубоко вздыхаем вместе с преподобным творцом канона и вместе с ним уходим в глубину его размышлений. Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию,— продолжает Преподобный,— но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление13.

Это — начало, как бы введение ко всему последующему произведению. Еще один тропарь, приглашающий душу человека с его телесным составом исповедаться Богу,— и преподобный Андрей начинает свои библейские аналогии, прилагая их к состоянию человеческой души. Сказания Ветхого Завета в устах Преподобного полны раздумья над сущностью человеческих дел, они постепенно с большой глубиной, состраданием и любовью предносятся, предлагаются кающейся душе.

При вникании в основу покаянных воздыханий Преподобного становится очевидным, что он не торопится изложить библейскую историю. Коснувшись того или иного события, он может вернуться к нему позднее, как бы с другой стороны, чтобы сделать свое покаяние, свое раздумье над природой человека всесторонним, неспешным, подлинным. Вероятно, поэтому у профессора И.А. Карабинова могло создаться впечатление, что преподобный Андрей не всегда выдерживает порядок ветхозаветной истории14. Преподобный творец канона, в целом придерживаясь хронологии, находит необходимым временами опять и опять повторить внутренний урок, извлеченный из того или иного уже изложенного события.

Так, в начале 1-й песни канона сказав о преступлении первозданного Адама (тропарь третий), позднее (в тропаре десятом) он возвращается к мысли о творении человека Богом, чтобы опять, размыслив о величии данных человеку даров, склонить его к покаянию.

Брение Здатель живосоздав, вложил ecи мне плоть и кости, и дыхание, и жизнь,— говорит Преподобный в десятом тропаре,— но, о Творче мой и Избавителю мой и Судие! кающася приими мя15.

Мало того. Уже в первых песнях канона — там, где ему недостает одних ветхозаветных подобий,— он свободно обращается к словам и образам Новой Благодати и смягчает, умиряет свою исповедь новозаветными образами, чтобы позднее опять перейти к воспоминанию о библейских событиях. Таких новозаветных отступлений в одной 1-й песни можно насчитать до пяти-семи тропарей. Этот факт говорит против мнения тех исследователей Великого канона Андрея Критского, которые считали, что его новозаветная часть начинается только с 9-й песни.

Таким образом, для структуры основной части Великого канона характерно свободное использование новозаветных обращений ко Христу Спасителю на фоне главенства ветхозаветных размышлений с удержанием основных пунктов хронологии. Характерны также многократные возвращения к уже высказанной ранее мысли или факту для того, чтобы углубить их осмысление или придать им иное, необходимое для течения мысли содержание.

Отметим далее, что, выстраивая Великий канон как единое целое, преподобный Андрей вначале всего несколько раз обращается к своей душе, а во всем объеме возвращается к этому приему только после второго ирмоса 2-й песни. Здесь это взывание к душе (душе, душе моя, многогрешная душе, душе окаянная) возрастает и учащается, сохраняясь на протяжении целого ряда песней16. Здесь же наряду с обращением к душе нарастают и пафос, глубина покаянных воздыханий, которые, по нашему представлению, достигают своего наивысшего развития в 7-й песни канона.

Согреших, беззаконновах, и отвергох заповедь Твою, яко во гресех произведохся, и приложих язвам струны себе, но Сам мя помилуй, яко благоутробен, отцев Боже. Это звучит уже в первом тропаре 7-й песни, усиливаясь к ее окончанию17.

К концу канона покаянные вопли как бы облегчаются. Здесь чаще появляются строки Нового Завета. Сам Преподобный говорит об этом отчетливо в двенадцатом тропаре 8-й песни: Ветхаго Завета вся приведох ти, душе, к подобию… Еще более утвердительно высказывается он о том же во втором тропаре последней, 9-й песни: Моисеево приведох ти, душе, миробытие, и от того все заветное писание… Остальные тропари канона связаны уже только с событиями Нового Завета18.

Впрочем, в согласии с высказанной нами мыслью о том, что преподобный Андрей находил необходимым на протяжении всего канона по ходу основного ветхозаветного сказания обращаться к новозаветным мыслям, мы читаем в двадцать втором тропаре 4-й песни: Чашу Церковь стяжа, ребра Твоя живоносная, из нихже сугубыя нам источи токи, оставления и разума, во образ древняго и новаго двоих вкупе Заветов, Спасе наш19. Эти оба Завета содержит Преподобный в душе своей все время по ходу написания Великого канона. Они необходимы ему для последовательного развития его богословия об оставлении прегрешений и приобретения духовного разума.

Кончается Великий канон мирными новозаветными строками человеческого сердца, принесшего покаяние. Здесь опять исповедание милосердия Божия и духовной нищеты человека, который ее приносит Богу как приятную жертву. Достойных покаяния плодов не истяжи от мене,— вздыхает в предпоследнем тропаре 9-й песни преподобный Андрей,—…сердце мне даруй присно сокрушенное, нищету же духовную, да сия Тебе принесу, яко приятную жертву, едине Спасе. Преподобный просит Христа призреть на него милостивым Его оком и ущедрить его, паче всякаго естества человеча согрешивша20.

Такова структура Великого канона. Он имеет вступление, развитие основной темы покаяния, которая восходит к своему кульминационному пункту, и свое завершение в мирных тропарях новозаветных мыслей надежды и веры в Искупителя.

Образный строй Великого покаянного канона

При продолжении разбора Великого канона с его внешней, структурной стороны нам представляется необходимым остановиться на СТИЛЕ всего произведения, дать с этой точки зрения характеристику как всего произведения в целом, так и отдельных присущих автору канона выражений, им наиболее часто употребляемых.

Мы должны полностью подтвердить мнение преосвященного Филарета Черниговского, называющего преподобного Андрея Критского поэтом церковным. Для нас представляет также большое значение мнение Преосвященного о том, что хотя тропари Великого канона писаны не стихами, а прозою, «но по тону своему они — самое высокое произведение поэзии»21. Действительно, тропари преподобного Андрея полны неизъяснимой духовной сладости. В них форма и смысл, образ внешний и внутренний, сочетаясь необычайно удачно, помогают излагать законы духовной жизни.

Вместо Евы чувственным, мысленная ми бысть Ева, во плоти страстный помысл, показуя сладкая, и вкушаяй присно горькаго напоения,— изрекает преподобный поэт уже в 1-й песни канона22. Этот образ свободно принимается сердцем и так же свободно ведет его к жажде и необходимости покаяния.

Почти в том же размере и в том же состоянии духа преподобный Андрей показывает грех: В нощи житие мое преидох присно, тьма бо бысть и глубока мне мгла, нощь греха; но яко дне сына, Спасе, покажи мя (песнь 5-я)23. В душе подолгу живут (и животворят ее) отдельные строки тропарей, сохраняясь в благодарной памяти: яко миро, приими, Спасе, и моя слезы (песнь 2-я)24. Иногда это краткие образные новозаветные предложения, которые способны поднять, поддержать дух: Ты ecи, Сладкий Иисусе, Ты ecu Создатель мой, в Тебе, Спасе, оправдаюся (песнь 3-я)25. Или такие тонкие выражения, как медленное по ритму и печальное размышление преподобного Андрея: Исчезоша дние мои, яко соние востающаго26,— и душа молит о продлении жизни, как Езекия. Этот образ проходящих дней, которые подобны сновидению пробуждающегося, очень глубок. Он западает в душу, он может подействовать на все существо человека сильнее, чем громкие и грозные фразы о борьбе со грехом.

Вся помрачися доброта,— говорит в другом месте Преподобный,— и страстьми угасися, Спасе, свеща27. Свеча, угасшая от неправды, от греха человеческого! Какой тихий, почти безмолвный образ — и вместе с тем образ, исполненный действенной силы… И страстьми угасися, Спасе, свеща. Так умеет преподобный Андрей привлекать душу к покаянию!

Поэзия преподобного Андрея достигает особых высот, когда краткое, образное предложение наполнено глубочайшим внутренним смыслом. Иже первее на престоле, наг ныне на гноищи гноен,— говорит святитель Андрей о праведном Иове,— многий в чадех и славный, безчаден и бездомок напрасно; палату убо гноище и бисерие струпы вменяше28.

Не только в дни Великого поста, когда читаются эти пророческие слова преподобного Андрея, но и в различные периоды жизни, когда для человека наступают черные дни, как спасительно вспомнить, что, находясь в духе и перенося скорби, можно дойти до такого состояния, когда ты способен принимать свое гноящееся ложе за палату, а струпы тела за драгоценные камни! Кто способен подняться до такого состояния? Но преподобный Андрей уверяет нас, что подобное состояние возможно. И как кратко выразил это состояние пастырь Критский — всего несколькими словами: палату убо гноище и бисерие струпы вменяше.

Нам недостанет времени коснуться всех наиболее изумительных и сильных образов в каноне преподобного Андрея. Может быть, стоит упомянуть только еще один тропарь, который был выписываем подвижниками нашей Русской Церкви и сохранялся ими в памяти (а может быть, и заучивался наизусть). Рука нас Моисеева да уверит, душе,— гласит этот тропарь,— како может Бог прокаженное житие убелити и очистити, и не отчайся сама себе, аще и прокаженна ecи29. Здесь кратко дана библейская история о чудесах пророка Моисея; но это древнее чудо сведено к чуду животворного покаяния. И с какой заботливостью, даже нежностью поддерживает преподобный Андрей кающуюся душу, как оберегает ее от злого отчаяния. И не отчайся сама себе, аще и прокаженна ecи.

Изучение внешней стороны Великого канона предпринято нами с тем, чтобы показать, каким сокровищем высокой поэзии обладает Святая Церковь, на каком твердом и славном основании покоится здание ее Божественной службы, какие гениальные строки вложены в ее присноживопитание души человеческой!

Все творения преподобного Андрея Критского, и особенно его Великий канон, суть высокое и безупречное произведение человеческого духа. Слова преподобного Андрея — те же, что слова величайших писателей мира, и они ложатся на душу спокойно и мирно, соделывают ее терпеливой и зрячей и одновременно поставляют перед Содетелем всяческих, Который тих и любовен и беседует с душой человеческой образом драгоценных камней страждущего Иова, знаком свечи, образом излиянного мира и слез или исцеленной от проказы руки Моисеевой.

В творениях преподобного Андрея все исследователи литургики минувших веков отмечают естественный, мирный ход мысли, свободу выражения сложных состояний внутренней жизни при большой сладкозвучности самой речи. В славянском переводе, который является совершенным подобием исходного греческого текста, эта своеобразность слова и слога передается и сохраняется особенно полно. Следует отметить, что все исследователи песнопений Греческой Церкви отмечают эту свободу в построении фраз и легкость восприятия слога преподобного Андрея, чего нельзя сказать о более поздних церковных песнописцах, когда при написании канонов стихами с использованием акростихов имело место искусственное построение фраз, что иногда весьма затрудняло понимание.

Некоторых больших русских писателей захватили отдельные речения Великого канона. Они строили на них строгий и часто трагичный рисунок своих повестей (А.И. Куприн)30. В жизни церковных людей бывают такие ситуации, особенно если это случается в дни Великого поста, когда только речения Великого канона дают душе выход из тяжелых внешних и внутренних обстоятельств. Тогда такой человек, спасаясь в лоне Христовой Церкви, восклицает вслед за преподобным Андреем: Пристанище Тя вем утишное, Владыко, Владыко Христе: но от незаходимых глубин греха и отчаяния мя предварив избави31.

У преподобного Андрея, если останавливаться на внешней стороне Великого канона, имеются некоторые излюбленные выражения и образы. Так, чаще других эпитетов в приложении ко Христу Преподобный любит употреблять слова милостивый, милосердный: Вонми ми, Боже Спасе мой, милостивным Твоим оком32; или: вем, яко человеколюбец ecи: наказуеши милостивно и милосердствуеши тепле, слезяща зриши и притекавши, яко Отец, призывая блуднаго33. Часто преподобный отец говорит и об умилении, в которое душу человека вводят приводимые им слова писаний34.

Очень любит преподобный Андрей образ евангельской драхмы. К нему он обращается в различных песнях канона. Юже яко иногда драхму, взыскав, обрящи35,— говорит он во 2-й песни. Здесь для преподобного Андрея дорого, чтобы была обретена погибшая драхма, кающаяся человеческая душа. Аз есмь, Спасе, юже погубил ecи древле Царскую драхму,— вопиет Преподобный в 6-й песни канона,— но вжег светильник Предтечу Твоего, Слове, взыщи и обрящи Твой образ36. Преподобному дорога погибшая драхма как извечный образ Божий в человеке.

Дорог также Преподобному поэту образ белого снега. Где созерцал снег преподобный Андрей, на вершинах каких гор? Живя в Палестине и на острове Крит, он вряд ли видел снежный покров на земле. К горнему снегу обращает свой взор Преподобный. Омый, очисти, покажи, Спасе мой, паче снега чистейша,— вопиет Преподобный в семнадцатом тропаре 4-й песни канона37, а в 5-й песни молит: Омый мя, Владыко, банею моих слез, молю Тя, плоти моея одежду убелив, яко снег38.

Воистину здесь вспоминаются слова святителя Димитрия Ростовского о «медоточных словесах» преподобного Андрея: «…от лицезрения… его,— пишет святитель Димитрий,— и медоточных глаголов всяк услаждашеся и исправляшеся, того ради стекахуся к нему ищущий спасения душам своим». Мнение святителя Димитрия о том, что Господь, в детстве исцелив немоту преподобного Андрея, соделал его проповедником Слова, выражено в первых строках его жизнеописания: «Христос Сын Божий из уст сего немотствовавшего отрока… совершил… Себе хвалу»39.

Вот те краткие указания, которые мы считаем необходимым сделать по ходу изучения стиля великого произведения преподобного Андрея Критского — его Великого канона. Несомненно, изучение стиля могло бы быть представлено значительно более подробно, но в данном разборе оно не является самодовлеющим. Нам представлялось вместе с тем необходимым не пройти мимо структуры и стиля этого неповторимого произведения церковной поэзии и письменности.

Великий канон — путеводитель в духовном восхождении

Несомненно, что наряду с разобранными нами выше внешними достоинствами труда преподобного Андрея Критского основную ценность представляют его внутринние качества, и прежде всего — руководство Великого канона к внутреннему возрождению души человеческой. По ходу изложенных нами выше соображений мы, естественно, касались этого внутреннего содержания покаянного воздыхания преподобного Андрея. Здесь же мы остановимся на этом как на основном, ибо и самый канон написан ради этого внутреннего его отношения к жизни человека.

Прежде всего необходимо тщательно всмотреться в то основное, на что направлены помыслы преподобного составителя канона, а цель его как подвижника, инока, естественно,— внутренняя духовная жизнь. Руководство к ней и жизнь в духе есть, по известному выражению, «наука из наук и художество из художеств».

И мы замечаем, что преподобный Критский пастырь вводит душу человека в эту науку и в это художество с присущей его личности последовательностью, мягкостью, искренностью. Он не хочет отпугнуть душу, которая несет на себе печать и язвы греха, а тихо раскрывает несчастье этих язв, этого греха и убеждает в том, как прекрасна жизнь в Боге, какое великое милосердие ожидает душу, возжелавшую Бога, но одновременно и не скрывает, что путь этот — деятельное и совершенное ПОКАЯНИЕ.

Вначале преподобный Андрей только констатирует состояние души, которая ушла далеко от Бога, спокойно и ясно объясняет, чего она лишается. Авелеве, Иисусе, не уподобихся правде, дара Тебе приятна не принесох когда, ни деяния божественна, ни жертвы чистыя, ни жития непорочнаго40. Только это утверждение, только указание на то, чего нет у человека, только желание показать, как душе хорошо, когда у нее есть и дар приятен, и жертва чистая, и непорочное житие… Здесь — еще ни одного покаянного возгласа: душу надо привлечь к красоте Божественной жизни, не запугать, не удалить ее.

Далее Преподобный развивает мысль о том, что Господь не войдет в суд с кающейся душой, взвесив все ее неправды, но, презирая лютая, спасет человеческую душу (песнь 1-я)41. И только позднее, когда душа возымеет доверие к ведущему ее доброму и милостивому пастырю, преподобный Андрей со всей откровенностью приступает к обнаружению духовных язв, к ПОКАЯНИЮ, которое воистину соделывается Таинством.

Уязвихся, уранихся,— вопиет преподобный песнописец вместе с душой, которую взял на свои плечи,— се стрелы вражия, уязвившия мою душу и тело, се струпы гноения и омрачения вопиют, раны самовольных моих страстей (песнь 2-я)42. Дальше сугубость покаяния нарастает. Преподобный говорит вместе с кающейся душой, что он сам — тот человек, который более всех грешен: несть… иже… согреши в человецех, егоже не превзыдох прегрешеньми (песнь 3-я)43.

Далее душе показывается возможность спасаться от содомского греха: горе в Сигор44. А дальше мы слышим уже подлинные покаянные вопли; человек введен, он входит в благодать покаяния. Отсюду осужден бых,— свидетельствует преподобный Андрей уже в 4-й песни,— отсюду и препрен бых аз окаянный от своея совести, еяже ничтоже в мире нужнейше: Судие, Избавителю мой и Ведче, пощади и избави, и спаси мя, раба Твоего45. Преподобный пастырь Критский доходит здесь до всечеловеческой трактовки греха, он говорит о суде совести, которая строже всего (нужнейше) в мире и исторгает у кающегося сознательный глубокий голос покаяния: пощади… избави… спаси.

Преподобный песнописец действует здесь в согласии с тем законом Христовым, который начертан был в его сердце, с теми заповедями Спасителя, которые были открыты человеку в Нагорной проповеди; и первой заповедью было смирение сердца, нищета духа: Блажени нищии духом (Мф.5:3; Лк.6:20). Только приведя душу человека к состоянию этой блаженной нищеты, преподобный Андрей может вести ее дальше по лествице евангельских добродетелей.

В нашей отечественной аскетической литературе учению о евангельских добродетелях, об их последовательности много внимания уделял святитель Игнатий Брянчанинов. «Нищета духа,— пишет святитель Игнатий,— блаженство, первое в евангельском порядке, первое в порядке духовного преуспеяния, первое состояние духовное, первая ступень в лествице блаженств». «Нищета духа,— пишет Святитель далее,— соль для всех духовных жертв и всесожжении. Если они не осолены этой солию,— Бог отвергает их». «Такое состояние — дар благодати,— заключает святитель Игнатий, — действие благодати, ее плод, а потому и блаженство»46.

Итак, нищета духа, смирение сердца есть первая евангельская заповедь Христова, но она содержит в себе и все последующие добродетели. Недаром сказано Христом, что все Небесное Царство уже принадлежит смиренным, нищим духом людям. Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф.5:3). Вот к этому-то состоянию и ведет своим Великим умилительным покаянным каноном преподобный Андрей; ведет, показывая шаг за шагом, каково должно быть покаяние. Таким образом, он становится вместе с другими преподобными отцами учителем этого спасительного подвига.

И в самом деле, доведя душу до деятельных, глубоких вздохов покаяния, в той же 4-й песни канона несколько ниже преподобный Андрей говорит уже и о ступенях последующих добродетелей: Дванадесяте патриархов, великий в патриарсех детотворив,— пишет он, — тайно утверди тебе лествицу деятельнаго, душе моя, восхождения: дети яко основания, степени яко восхождения, премудренно подложив47.

Здесь приходит на память классический аскетический труд «Лествица» преподобного Иоанна Лествичника, где подробно разбираются все состояния человека на его пути к Богу по лествице восхождения добродетелей48. Сравнительно близкие по временам своего жития, преподобные Андрей и Иоанн имели и близкие понятия о законах духовной жизни. Каждый из преподобных схожим образом предлагал путь духовной жизни. Представление о духовной жизни, которая может быть уподоблена лестнице восхождения, доводится преподобным Андреем до слуха всех молящихся, поскольку его произведение есть богослужебное песнопение. «Лествица» преподобного Иоанна известна главным образом инокам. Но — благодарение Богу за то, что через труд преподобного пастыря Критского законы внутренней жизни становятся известными большому кругу присутствующих в храме.

Покаянные вздохи усугубляются, как мы указывали выше, к 7-й песни канона, где они достигают своего крайнего выражения, где преподобный Андрей говорит о скотских похотях человека, тяжчайших делах, о его страстных и любосластных стремлениях. Житие человека преподобный Андрей называет в этой песни проклятым, говорит о мерзости страстей, о сладострастиях скверных, об умножении негодований, но одновременно все больше и больше в покаянные строки канона проникают звуки Нового Завета, и покаяние человека облекается опять духовными размышлениями49. Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи,— говорит тогда Преподобный,— да умыю и аз зеницы сердца и вижду Тя умно, Света превечна50. Какая милость во всем тропаре, и как чудно удалось сказать преподобному Андрею о зеницах сердца, очах сердца, его глазах. Этот образ, хотя и идет от Преподобного из глубины VII века, вполне необходим нам, людям, дожившим век XX, он так же нов и животворящ для нас. Зеницы сердца…

Опять спокойно звучат строки канона и просятся в душу мирные, размеренные звуки, когда мы дальше слышим: Тайная сердца моего исповедах Тебе, Судии моему; виждь мое смирение, виждь и скорбь мою, и вонми суду моему ныне, и Сам мя помилуй, яко благоутробен, отцев Боже (песнь 7-я)51. Человек уже вошел здесь в свое делание покаяния; он открыл Богу свое самое глубокое, скрытое в нем самом, он сам произнес над собою суд и теперь, как бы очень утомившись от своего напряжения и труда, ждет помилования от благоутробного Бога.

И опять, теперь уже с некоей надеждой вздыхает душа, очищает себя от своих последних терний и в 8-й песни канона взывает: Пощади, Спасе, Твое создание, и взыщи яко пастырь погибшее, предвари заблудшаго, восхити от волка, сотвори мя овча на пастве Твоих овец52. В этом тропаре — уже полностью новозаветные образы. Ветхий Завет отошел, человек стал лицом к лицу перед своим Спасителем, он просит, чтобы ему войти в паству Доброго Пастыря, стать его спасенным новозаветным овчатем.

В 9-й песни — вдруг неожиданный, очень нежный образ, обращенный к святому Иоанну Предтече: Горлица пустыннолюбная, глас вопиющаго возгласи, Христов светильник, проповедуяй покаяние… Преподобный ублажает святого Предтечу как светильник покаяния и кончает тропарь тем, что тоже проповедует покаяние, ту добродетель, то чудо и Таинство, которому он послужил, написав свой канон. Зри, душе моя,— кончает он приведенный выше тропарь,— да не увязнеши в беззаконныя сети, но облобызай покаяние53.

Великий канон уже почти кончается, еще несколько стихов — и труд завершен, преподобный Андрей довел до конца исповедь своей жизни, введя и всех христиан в возможность и сладость исповеди и покаяния перед Богом. Уже совсем в конце своего произведения Преподобный только воскликнет, вспоминая благоразумного разбойника: Но, о Благоутробне, яко верному разбойнику Твоему, познавшему Тя Бога, и мне отверзи дверь славнаго Царствия Твоего54. Так, по написании всего канона Преподобный умолял, чтобы ему сравняться с разбойником.

Человек, вникающий в уроки преподобного Андрея, узнает начертанный ему путь спасения. Не призрачный, не гордый, не восхищающий явления внутреннего мира, а путь очищения души, путь покаяния, путь сознания своих неправд и отрицания их. Таким путем человек, утвердивший ноги свои на ступени покаяния, может беспрепятственно двигаться и дальше по ступеням восхождения. Но даже и оставаясь на первой ступени, он не теряет ничего и имеет уже все Царство. Таково действие покаяния, которое становится подлинным таинством человеческой жизни, в результате чего человек приобретает непадательное смирение.

А о смирении как особом состоянии человека говорит преподобный Исаак Сирин, аскет и наставник монашества: «Смирись, и смирится тебе небо и земля». («Умирись сам с собою, и умирятся с тобою небо и земля»55). Мы знаем также, что великий Достоевский, вникая в суть человеческих отношений на основе Евангелия, сказал: «Смирение…— страшная сила»56. Вот к этому состоянию покаяния, нищеты духовной и смирения неуклонным путем ведет исповедь преподобного Андрея Критского, начертанная в его Великом каноне.

В этом великом деле наставления людей церковных на путь непадательного смирения через вникание в нужды, слабости и падения человеков, в деле руководства их по пути покаяния, в указании им подлинных, а не призрачных духовных ценностей мы усматриваем одно из существеннейших достоинств Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского, не теряющего своей силы и влияния до дней последнего века.

Богословские истины в Великом покаянном каноне

Преподобный пастырь Критский, посвятивший дни своей юности изучению Священного Писания и трудов святых отцов, наряду с опытным знанием инока и возможностью руководства к основам духовной жизни был одновременно и вдумчивым богословом, что не могло не отразиться в строках Великого канона, где он исповедовал дела своей жизни перед Богом.

Наряду со всем тем, что было изложено выше о Великой святоградской поэме преподобного Андрея, в различных песнях канона мы находим и замечательные высказывания преподобного пастыря-богослова. Это размышления — прежде всего в начальных песнях его великого труда — о значении, величии боготканной одежды, которою был облечен первозданный Адам. Это вздохи преподобного Андрея о том, что сотворил с первозданным Адамом прародительский грех, нарушение заповеди. Оскверних плоти моем ризу,— глубоко вздыхает Преподобный,— и окалях еже по образу Спасе, и по подобию57. Преподобным пастырем Критским с юных лет усвоено глубокое богословское представление об образе Божием в человеке и о том, когда он (человек) обретает подобие Богу. В своей Великой стихире Преподобный не входит в детальный разбор этих истин, так как здесь он прежде всего — духовный и церковный поэт; но он не может лишить свой поэтический труд основ понимания жизни и мира, Бога и человека.

К этому богословскому учению об образе и подобии Божием преподобный Андрей, будучи занят изложением других богословских положений, возвращается в своем каноне не часто, но эти глубоко усвоенные преподобным автором истины мы находим в отдельных тропарях 7-й и 9-й песней. Погребох образ Твой,— размышляет Преподобный в восемнадцатом тропаре 7-й песни,— и растлих заповедь Твою, вся помрачися доброта58….

Уже почти заканчивая канон, преподобный Андрей считает необходимым опять вспомнить об основных законах творения применительно к подвигу Христову: Христос вочеловечися,— пишет он,— плоти приобщився ми, и вся елика суть естества хотением исполни, греха кроме, подобие тебе, о душе, и образ предпоказуя Своего снизхождения59. Здесь, по существу, Преподобный дает свое изложение догмата Богочеловечества Христова и говорит о богосыновстве человека, о его возможности подвигом Христовым воссоздать полученную при создании и утраченную полноту образа и подобия Божия.

В строках Великого канона смиренный пастырь Критский почти нигде не позволяет себе говорить о богословии как таковом, и мы нашли единственный тропарь в 6-й песни, где он употребляет это понятие: Кладенцы, душе, предпочла ecи хананейских мыслей,— изрекает Преподобный,— паче жилы камене, из негоже премудрости река, яко чаша, проливает токи богословия60. Здесь преподобный богослов несомненно разумеет Христа, Который есть Камень краеугольный (см.: Мф.21:42; Мк.12:10; Лк.20:17). Это отчетливо видно из последующих тропарей той же песни, где Христос как раз и называется Камнем, ударив в Который Моисей образно животворивая ребра Твоя прообразоваше61.

Преподобный песнописец приводит образ ребр Христовых и выше, а в 6-й песни возвращается к этому речению. Такое повторение, как мы уже указывали, часто используется им. Ранее в 4-й песни ребра Христовы вспоминаются в связи с другим богословским рассуждением — о значении Ветхого и Нового Заветов. Чашу Церковь стяжа, ребра Твоя живоносная,— поведал Преподобный,— из нихже сугубыя нам источи токи, оставления и разума, во образ древняго и новаго двоих вкупе заветов, Спасе наш62.

Здесь же, в 4-й песни, мы обнаруживаем больше всего богословских рассуждений Преподобного, выраженных в наиболее прекрасной, захватывающей форме. Необходимо, однако, сказать, что эти драгоценные перлы творчества преподобного Андрея касаются здесь как богословских, так и нравственных истин о месте и роли деяния и зрения, внешних трудов и внутреннего созерцания в духовной жизни человека. Вот эти сокровища творчества Преподобного.

Жены ми две разумей,— говорит святой пастырь Критский о женах патриарха Иакова,— деяние же и разум в зрении: Лию убо деяние, яко многочадную, Рахиль же разум, яко многотрудную; ибо, кроме трудов, ни деяние, ни зрение, душе, исправится63. Восходя к возможности человека стать богословом, иметь разум в зрении, преподобный Андрей говорит о том, что проповедовал и раньше, когда выступал учителем духовной жизни, — о том, что здесь необходима последовательность: сначала труды покаяния, дела, и только потом — богословие, зрение, потому что, убеждает он, кроме трудов, ни деяние, ни зрение исправится (совершится).

В следующем тропаре той же песни обретаем еще одно из драгоценных выражений преподобного Андрея. Душа Преподобного раскрылась; как бы снимая ветхозаветный покров со своих только что изложенных мыслей о двух женах, он отчетливо печатлеет ход духовного восхождения человека: Бди, о душе моя,— изрекает он в этом тропаре,— изрядствуй, якоже… великий в патриарсех, да стяжеши деяние с разумом, да будеши ум, зряй Бога, и достигнеши незаходящий мрак в видении и будеши великий купец64 Здесь Преподобный говорит, по существу, об основном принципе богословия — его апофатизме, незаходящем мраке видения, в котором святые зрят Бога.

В этой же 4-й песни мы опять находим образ лествицы, о котором говорили в предыдущем разделе. Но если там он был отчетливым назиданием к последовательному прохождению добродетелей, то здесь этот образ относится к разбираемому Преподобным положению о сосуществовании деяния и зрения в ходе богословского постижения основ христианской жизни. Лествица, юже виде древле великий в патриарсех,— говорит преподобный Андрей,— указание есть, душе моя, деятельного восхождения, разумного возшествия; аще хощеши убо деянием, и разумом, и зрением пожити, обновися65. Богословие, зрение, свидетельствует преподобный Андрей, находится на высоте лествицы и доступно только тем, кто имел деяние, деятельное восхождение; тем, кто жаждет, ищет обновиться.

Преподобный Андрей так высоко ставит возможность для человека прийти к боговидению через деятельное упражнение в покаянии, что в той же песни связывает высокое состояние зрения с деятельным покаянием. Воспряни, о душе моя,— восклицает он,— деяния твоя, яже соделала ecи, помышляй, и сия пред лице твое принеси, и капли испусти слез твоих; рцы со дерзновением деяния и помышления Христу и оправдайся66. В дальнейшем ходе библейского повествования канона эти отчетливые богословские высказывания преподобного Андрея будут встречаться реже, если не считать, что все его сладостные речения полны глубочайшего, хотя и смиренного богословствования.

Так, в 5-й песни, поминая деяния пророка Моисея, преподобный Андрей опять не сможет удержаться, чтобы не сказать явно о глубинах духовной жизни: В пустыню вселися великий Моисей,— утверждает он,— гряди убо, подражай того житие, да и в купине Богоявления, душе, в видении будеши67. Он, как истинный отец иноков и пастырь, облеченный епископским званием, насколько изучил претрудный путь смирения и покаяния, насколько наставлял на спасительную нищету духа, настолько же и считал неправильным скрывать от своих пасомых те высокие горизонты, которые Господь открывает трудникам, нуждникам Своим (ср.: Мф.11:12). Поэтому для всех, кто шел смиренным путем, указанным Преподобным, открыта купина Богоявления. Теперь пусть душа идет (гряди) к этой купине, даже внутрь нее, чтобы пребывать — после того, как Он явился душе, после того, как человек достиг купины Богоявления, пришел к ней — в видении Бога.

Ниже, в 6-й песни даже только ради этих высоких истин святой Андрей предлагает человеческой душе спасать жизнь свою от тенет. Яко серна от тенет сохрани житие,— убеждает Преподобный, ссылаясь на слова пророка Иеремии,— вперивши деянием ум и зрением68. Здесь, хотя и сказано очень решительно о внутренней жизни, ее безусловности, ее необходимости — настолько, что только ради нее и следует спасать свое бытие, сохранять жизнь,— опять не упускается из виду закон последовательности подвига: сначала труды, деяние, а потом лишь зрение. При этом и труд деяния «окрыляет» ум69. Не говоря уже о том, что зрение — это высокий полет ума, всего умного состава человека.

Для нашего краткого очерка следует считать достаточным предпринятое нами изложение непосредственно богословских высказываний преподобного Андрея в строках его Великого канона. Мы могли убедиться, что для всей паствы преподобного Критского пастыря — и в то время, когда он жил, и сейчас, для всех молящихся за слушанием его Великого канона в дни Святой Четыредесятницы — в его великой, мы бы сказали, вселенской исповеди жизни, в речениях его умилительного покаянного канона сохранены сокровища богословия.

Таким образом, если вспомнить сказанное в начале данного очерка, совершенно очевидно, что в великом труде преподобного Андрея сокрыто для нас и богатое наследство литургического богословия, источники и сила которого поистине неисчерпаемы. Каждый верный, пьющий из этого источника, берет себе то, что ему наиболее дорого, наиболее сродно, что является не только его питием, но и пищей на пути его земного жития (см.: Рим. 14:17). Так же, как красота церковного здания, как храм, ему потребны живые словеса святых, ведущие его к истинному пониманию земной жизни. И тогда не только рассуждения преподобного Андрея Критского о боговидении, но и все сладчайшие, «медоточные» глаголы его Великого канона становятся подлинным источником православного литургического богословия.

Заканчивая обзор Великого канона преподобного Андрея, вероятно, необходимо сказать и о том, что истекает из всех строк этой Великой святоградской стихиры. Это — указание в ней пути к Богу, пути к любви, смиренной, не восторженной, не восхищающей недозволенных и опасных высот,— любви, которая произрастает в сердце тихо и верно посреди покаянных воздыханий и держит душу среди самых разнообразных злоключений, тревог и несчастий жизненного пути и толкует, объясняет все обстоятельства. Любви, внушенной любящим и смиренным сердцем Критского пастыря, любви, увенчанной тонким и духовным его словом, вложенной, утвержденной в нашем восприятии мира и жизни.

Однако последнее может быть окончательно освещено лишь после того, как наряду с основным трудом преподобного Андрея, его Великим каноном, будут рассмотрены и остальные его произведения, в которых также представлены все те мироухающие истины, которые были в таком обилии изображены в покаянном Каноне.

Примечания

1 Филарет (Гумилевский), архиепископ. Историческое учение… Т. 3. С. 185.

2 Ловягин Е. И. Богослужебные каноны… С. 194.

3 Филарет (Гумилевский), архиепископ. Исторический обзор… С. 197.

4 Карабинов И. А. Постная Триодь… С. 104—105.

5 Филарет (Гумилевский), архиепископ. Историческое учение… Т. 3. С. 185, примеч. 10.

6 Карабинов И. А. Постная Триодь… С. 103.

7 Ловягин Е. И. Богослужебные каноны… С. 193.— М. И. В оригинале выделения сделаны курсивом.

8 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Синаксарий.

9 Филарет (Гумилевский), архиепископ. Историческое учение… Т. 3. С. 185.

10 Там же. С. 185–186.

11 Карабинов И. А. Постная Триодь… С. 104–105.

12 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 1.

13 Там же. Канон великий. Песнь 1, тропарь 1.

14 Карабинов И. А. Постная Триодь… С. 104–105.

15 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 1, тропарь 10.

16 Там же. Канон великий. Песнь 2 и далее.

17 Там же. Канон великий. Песнь 7, тропарь 1.

18 Там же. Канон великий. Песнь 9, тропарь 2.

19 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 22.

20 Там же. Канон великий. Песнь 9, тропари 24, 25.

21 Филарет (Гумилевский), архиепископ. Историческое учение… Т. 3. С. 184, 185.

22 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 1, тропарь 5.

23 Там же. Канон великий. Песнь 5, тропарь 1.

24 Там же. Канон великий. Песнь 2, тропарь 21.

25 Там же. Канон великий. Песнь 3, тропарь 7.

26 Там же. Канон великий. Песнь 7, тропарь 20.

27 Там же. Канон великий. Песнь 7, тропарь 18.

28 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 13.

29 Там же. Канон великий. Песнь 6, тропарь 4.

30 Куприн А. И. Мирное житие // Собрание сочинений. Т. 3. С. 172–186.

31 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 6, тропарь 14.

32 Там же. Канон великий. Песнь 2, тропарь 2. — Ред. Выделения в цитате здесь и далее наши. — М. И.

33 Там же. Канон великий. Песнь 1, тропарь 12.

34 Там же. Канон великий. Песнь 9.

35 Там же. Канон великий. Песнь 2, тропарь 21.

36 Там же. Канон великий. Песнь 6, тропарь 15.

37 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 17.

38 Там же. Канон великий. Песнь 5, тропарь 14.

39 Димитрий Ростовский, святитель. Четии Минеи. Июль, 4.

40 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 1, тропарь 8.

41 Там же. Канон великий. Песнь 1, тропарь 23.

42 Там же. Канон великий. Песнь 2, тропарь 36.

43 Там же. Канон великий. Песнь 3, тропарь 10.

44 Там же. Канон великий. Песнь 3, тропарь 21.

45 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 5.

46 Игнатий Брянчанинов, епископ. О евангельских блаженствах // Сочинения… Т. 1: Аскетические опыты. С. 520–521.

47 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 4, тропарь 10.

48 Иоанн Лествичник, игумен, преподобный. Лествица.

49 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 7.

50 Там же. Канон великий. Песнь 5, тропарь 21.

51 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 7, тропарь 2.

52 Там же. Канон великий. Песнь 8, тропарь 19.

53 Там же. Канон великий. Песнь 9, тропарь 10.

54 Там же. Канон великий. Песнь 9, тропарь 22.

55 Исаак Сирин, святой. Слово 2-е // Слова подвижнические. С. 10.

56 Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 9: Братья Карамазовы: Роман в четырех частях с эпилогом. Ч. 2. С. 399.

57 Триодь Постная. Седмица 5-я Великого поста. Четверток. Утреня. Канон великий. Песнь 2, тропарь 15.

58 Там же. Канон великий. Песнь 7, тропарь 18.

59 Там же. Канон великий. Песнь 9, тропарь 6.

60 Там же. Канон великий. Песнь 6, тропарь 7.

61 Там же. Канон великий. Песнь 6, тропарь 9.

62 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 22.

63 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 8.

64 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 9.

65 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 6.

66 Там же. Канон великий. Песнь 4, тропарь 3.

67 Там же. Канон великий. Песнь 5, тропарь 10.

68 Там же. Канон великий. Песнь 6, тропарь 3.

69 * Окрылив — так переводит греч. πτερωφεισα Е. И. Ловягин; церк.-слав.— вперивши ум.