Всякое дыхание да хвалит Господа...
Из цикла Наталии Авдейчук «Святая горка»
Из цикла Наталии Авдейчук «Святая горка»
Отпуск в том году для меня не был чем-то радостным. Ведь обычно во время моего отпуска мы с мужем и дочерью отправлялись на море, радовались солнцу, природе, а главное – общению друг с другом, которому не мешает никакая спешка. В том же году было все иначе. Дочка, до недавнего времени студентка первого курса Университета, вдруг решила, что образование ей не нужно, что она и без образования хорошо может прожить… В общем, вместо того, чтобы сдавать экзамены, забрала документы. На мои планы насчет лета она сказала, что ей с нами, со стариками, неинтересно. А муж… Муж на прошлой неделе собрал свои вещи и сказал, что уходит к другой, что наши отношения исчерпали себя, и что-то еще. Слушала я его и не понимала, как все это могло произойти, да и со мной ли это происходит. Мы ведь двадцать лет вместе прожили, и, как мне казалось, вполне благополучно. В общем, впала я в такое уныние, от которого только работа и спасала. А теперь отпуск, и совершенно непонятно, куда мне себя деть, куда от самой себя уйти.
Вот сидела я вечером одна в пустой квартире и жалела себя. Тут раздается телефонный звонок – подруга. Она уже несколько месяцев жила в качестве трудницы в каком-то монастыре и в каждом телефонном разговоре взахлеб рассказывала, как там хорошо, какие хорошие сестры, и вообще что-то о благодати. Мне же было не до благодати. Сил даже на молитву не было. На этот раз голос подруги был расстроенным и озабоченным. «Таня, приезжай к нам, – говорит она, – очень лишние руки нужны, ведь сенокос начался…» Ну что ж, надо – значит, надо. И на другой же день я поехала.
Встретили меня в монастыре приветливо, да и я работе была рада. А потрудиться меня попросили на территории монастыря: то на скотном дворе убиралась, то несколько дней на кухне вместе с другими женщинами еду для всех стряпала. Одним словом, работы везде хватало.
Как-то попросили меня сходить на дальний луг, где трудились на сенокосе наши сестры, и что-то передать одной из них.
Иду. Время послеобеденное. Жарко. На небе ни одного облачка не видно, и такое оно пронзительно голубое, что все земное в нем растворяется. Люблю я июльское небо. Оно уже не такое бездонное и манящее, как в мае. Теперь оно как бы тяжелее стало, как бы напоминает нам о том, что страда началась, что для благополучия недалекого будущего сейчас потрудиться нужно. Но вместе с тем и какое-то обещание в нем есть – обещание радости. Однако эту радость заслужить надо.
Где-то вдалеке со стороны соседней деревни послышался крик петуха. И до чего ж горластый! Вспомнилась моя бабушка, к которой меня каждое лето отправляли в деревню. Хозяйство у нее было большое: куры, корова, коза, свиньи. И со всеми, помню, она разговаривала. Я недоумевала, зачем она это делает, ведь они все равно не понимают. Бабушка же отвечала: «Что ты, детонька, ведь это Божьи твари, и всё они понимают, а ласковое слово и подавно».
Шла я по тропке, а вокруг такое разнотравье. Вот почти у самой тропинки клевер, да такой ярко-розовый, такой пузатенький, что глаз радуется. Вдруг вижу – шмель на него сел. А я шмеля в своей суматошной жизни уже лет десять не видела. Какой он красивый! Солнечный луч под каким-то удивительным углом упал на крылышки, и они стали переливаться то ли голубым, то ли золотистым сиянием. Мохнатое тельце чуть шевелилось, будто дышало. Подул легкий ветерок, качнул травы – и переливчатость крыльев исчезла. Теперь они опять стали прозрачно-белыми.
А по другую сторону тропки росли подорожники. Почти круглые их листья так похожи друг на друга, но такие они все разные. И снова вспомнилась бабушка. Бывало, жалуюсь ей на какую-нибудь несправедливость, на нехороший поступок подружек, а она и говорит: «И плохой человек хорошим стать может. А что разные мы, так Бог и деревья в лесу не выровнял».
Наконец дошла я до наших сестер. Нашла нужную мне, передала ей, что требовалось, и уже хотела поворачивать назад. Но что это?! Со стороны монастыря донесся слабый удар колокола, потом второй… Мы переглянулись. На всех лицах читалось недоумение и тревога. Почему звонят? Ведь не должны! Не сговариваясь, мы дружно поспешили к монастырю. Чем ближе подходили, тем ровнее, без какой-то хаотичности, становился перезвон.
Вот и храм. Около него уже собрались люди и смотрят наверх. Я тоже подняла голову и увидела… На колокольне сидели галки. Клювом схватили они веревки и так усердно дергают, так стараются. А колокола отвечают на их старания мелодичным и радостным перезвоном: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»
Вот сидела я вечером одна в пустой квартире и жалела себя. Тут раздается телефонный звонок – подруга. Она уже несколько месяцев жила в качестве трудницы в каком-то монастыре и в каждом телефонном разговоре взахлеб рассказывала, как там хорошо, какие хорошие сестры, и вообще что-то о благодати. Мне же было не до благодати. Сил даже на молитву не было. На этот раз голос подруги был расстроенным и озабоченным. «Таня, приезжай к нам, – говорит она, – очень лишние руки нужны, ведь сенокос начался…» Ну что ж, надо – значит, надо. И на другой же день я поехала.
Встретили меня в монастыре приветливо, да и я работе была рада. А потрудиться меня попросили на территории монастыря: то на скотном дворе убиралась, то несколько дней на кухне вместе с другими женщинами еду для всех стряпала. Одним словом, работы везде хватало.
Как-то попросили меня сходить на дальний луг, где трудились на сенокосе наши сестры, и что-то передать одной из них.
Иду. Время послеобеденное. Жарко. На небе ни одного облачка не видно, и такое оно пронзительно голубое, что все земное в нем растворяется. Люблю я июльское небо. Оно уже не такое бездонное и манящее, как в мае. Теперь оно как бы тяжелее стало, как бы напоминает нам о том, что страда началась, что для благополучия недалекого будущего сейчас потрудиться нужно. Но вместе с тем и какое-то обещание в нем есть – обещание радости. Однако эту радость заслужить надо.
Где-то вдалеке со стороны соседней деревни послышался крик петуха. И до чего ж горластый! Вспомнилась моя бабушка, к которой меня каждое лето отправляли в деревню. Хозяйство у нее было большое: куры, корова, коза, свиньи. И со всеми, помню, она разговаривала. Я недоумевала, зачем она это делает, ведь они все равно не понимают. Бабушка же отвечала: «Что ты, детонька, ведь это Божьи твари, и всё они понимают, а ласковое слово и подавно».
Шла я по тропке, а вокруг такое разнотравье. Вот почти у самой тропинки клевер, да такой ярко-розовый, такой пузатенький, что глаз радуется. Вдруг вижу – шмель на него сел. А я шмеля в своей суматошной жизни уже лет десять не видела. Какой он красивый! Солнечный луч под каким-то удивительным углом упал на крылышки, и они стали переливаться то ли голубым, то ли золотистым сиянием. Мохнатое тельце чуть шевелилось, будто дышало. Подул легкий ветерок, качнул травы – и переливчатость крыльев исчезла. Теперь они опять стали прозрачно-белыми.
А по другую сторону тропки росли подорожники. Почти круглые их листья так похожи друг на друга, но такие они все разные. И снова вспомнилась бабушка. Бывало, жалуюсь ей на какую-нибудь несправедливость, на нехороший поступок подружек, а она и говорит: «И плохой человек хорошим стать может. А что разные мы, так Бог и деревья в лесу не выровнял».
Наконец дошла я до наших сестер. Нашла нужную мне, передала ей, что требовалось, и уже хотела поворачивать назад. Но что это?! Со стороны монастыря донесся слабый удар колокола, потом второй… Мы переглянулись. На всех лицах читалось недоумение и тревога. Почему звонят? Ведь не должны! Не сговариваясь, мы дружно поспешили к монастырю. Чем ближе подходили, тем ровнее, без какой-то хаотичности, становился перезвон.
Вот и храм. Около него уже собрались люди и смотрят наверх. Я тоже подняла голову и увидела… На колокольне сидели галки. Клювом схватили они веревки и так усердно дергают, так стараются. А колокола отвечают на их старания мелодичным и радостным перезвоном: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»
