протоиерей Владимир Зеленский
Будьте как дети. Теофания детства

Евангельские слова «будьте как дети» просты, но вызывают вопросы. Будьте как дети – значит, какими? Доверчивыми? Легкомысленными? Непосредственными? Попробуем разобраться с помощью Писания, святоотеческих высказываний, богословских трудов.

Попытку разностороннего анализа темы предпринял о. Владимир Зелинский. Итог его размышлений – в книге «Будьте как дети. Теофания детства». Не так давно книга вышла в издательстве «Никея».

«Иногда кажется, что Евангелие написано не столько для взрослых, которыми мы стали, сколько для детей, в которых призваны обратиться», – вот, пожалуй, квинтэссенция этого оригинального популярно-богословского издания.

Отец Владимир Зелинский является настоятелем прихода иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в городе Брешия в Италии. Свою книгу он адресует всем верующим – всем, кто хотел бы глубже понимать слова Спасителя и Его благовестие.

Немного об авторе

Протоиерей Владимир Зелинский родился в Ташкенте в 1942 году, во время Великой Отечественной войны, на тот момент его семья находилась в эвакуации.

Его родители – критик, литературовед Корнелий Зелинский и преподавательницa французского Елена Вольфельд С военного времени по 1991 год жил в Москве. Окончил МГУ, факультет романо-германской филологии, работал в Институте философии АН СССР.

Принял святое крещение в Русской Православной Церкви в 1971 году, после чего перестал заниматься академической наукой.

Затем работал журналистом, писал религиозно-философские и социальные статьи, которые публиковались в «Вестнике РХД» (Париж), в «Архиве самиздата» (Мюнхен).

Во Франции вышла его книга “Приходящие в Церковь”, из-за которой в 1981 году автора уволили из Академии Наук. Затем Владимир Зелинский издавал журналы и занимался вопросами защиты верующих в СССР.

В 90-е гг. работал московским корреспондентом газеты «Ouest-France», затем по приглашению уехал преподавать русский язык и русскую культуру в Католическом университете Святого Сердца в Италию. Ведет богословские курсы в известных вузах и семинариях Европы. Печатается в христианских изданиях, ведет блог в Facebook.

Отец Владимир – настоятель основанного им в Ломбардии православного прихода, отец четверых детей.

Возраст полноты Христовой

Размышления священника могут быть интересны читателю, прежде всего, тем, что, с одной стороны, основываются на традиции и развивают мысль строго в вероучительном русле, и тем, что, с другой стороны, отличаются парадоксальностью, свежестью восприятия материала и полной неожиданностью выводов.

«Будьте как дети» – ведь это не просто слова, это одна из заповедей Христовых, данная нам в Новом Завете – та заповедь, которые все мы призваны исполнить ради спасения.

При этом автор дает понять, что истинное христианское детство, заповеданное Спасителем – это не инфантилизм, а именно «возраст полноты Христовой».

Поэтому вопросы, которые ставит автор, далеко не праздные для христианина. И вопросы эти – не только риторические, поскольку священник подводит читателя к выводам и побуждает к совместному поиску ответов.

Следуя логике детства, отец Владимир Зелинский задается сотней самых живых, непосредственных и потому очень правдивых «почему?» Почему детская радость – это наше изначальное и естественное состояние?

Почему взрослый страдает дисгармонией и раздвоенностью? Почему по-житейски понимаемая нами «взрослость» и святость не совместимы? Что роднит раннее детство с искусством, гениальностью, творчеством?

Чем притчи похожи на сказки и почему их так любят взрослые?

Автор работал над книгой два десятка лет, так что все эти и другие поставленные им вопросы рассмотрены разносторонне и вдумчиво.

Читателя обрадует глубина содержания и изысканная форма повествования – высочайшее качество авторского текста. И, конечно, сам подход – беспрецедентный в истории богословской мысли анализ Христовой заповеди спасения, рассуждения и выводы о природе детства.

Книга отца Владимира Зелинского имеет Гриф Издательского Совета РПЦ. Приводим на нашем сайте небольшой отрывок из книги.

Священник Владимир Зелинский. «Будьте как дети. Теофания детства»

Обращение в детство взрослых в устах Слова Божия означает нечто большее, чем послушание и смирение, с которыми у детей дела обстоят вовсе не так хорошо. Не идет ли речь о стяжании какого-то иного дара Христова, вложенного в каждого из нас?

Когда ребенок был ребенком,
было время таких вот вопросов:
почему я – это я, а не ты?
Почему я здесь, а не там?

Когда начинается время
и где пространство кончается?
Существует ли зло и есть ли вправду плохие люди?
И как так может, чтобы я, который есть,

не был прежде того, когда я стал?
И как однажды я, который есть,
не буду больше тем, кто я есть?

(Хандке П., Вендерс В. Небо над Берлином (фрагмент)).

Слова Иисуса о детях обращены ко взрослым. Они предлагают им уразуметь то, что надлежит им делать. Они ведут к какой-то радикальной «перемене ума» внутри себя, отсечению себя сложившегося, страстного, падшего ради того «дитя», которое нужно открыть.

Если вслушаться в то, что о детях сказал Христос, как и во всё, что могло бы быть соотнесено с ними, мы услышим все это как особое, обращенное к нам благовестие. Найти его можно повсюду.

Весь Новый Завет, если читать его с ключами «детских» слов Христовых, пронизан намеками, соприкосновениями с таинством малых сих и благословением их малости. Оно являет себя даже из сугубо взрослых, «догматических» вещей. Так исповедание Петра, ставшее камнем Церкви (Ты – Христос, Сын Бога Живаго – Мф. 16:16), разве не выплеснулось из обращения в «безумие» детства?

Ведь не может же плоть и кровь здравомыслящего иудея исповедать стоящего перед ним Равви – Сыном Всевышнего. Лишь тот, кто открыл в себе младенчество Слова, сумел узнать Его в Иисусе и вернуться, хоть на миг, к своей утраченной, Адамовой, сотворенной Отцом природе.

Симону открывает истину Отец Мой, Сущий на небесах (Мф. 16: 17), потому что существо Симона, сохранившееся где-то в нем, было в тот момент восхищено Духом на небеса. И дам тебе – не ребенку ли, не исповеднику ли этой не рассуждающей веры? – ключи Царства Небесного… (Мф. 16:19).

Вслед за этим, когда Иисус открывает ученикам, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать (Мф. 16:21), к Петру возвращается трезвое рассуждение, знающее, каким надлежит быть Мессии, и он учит Его своему знанию и получает в ответ: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Мф. 16:23).

А хождение по водам? Если это Ты, прикажи мне идти к Тебе (Мф. 14:28). Симон прыгает в воду, идет по воде, пока не отдает себе отчет в том, что делает.

В чем же суть евангельского «дитя»? В нем, пока она еще не остыла, мы можем ощутить теплоту творения. Каждый из нас сотворен Словом, через которое в мир входит то, что вызывает к жизни Отец.

Но, создав человека, может ли Слово забыть о нём? Та «невинность», которую мы видим в ребёнке, есть один из образов или отпечатков творения.

Другой след его – удивленная открытость к восприятию твари и через нее Лика Отца, ожидание новой встречи с Ним. Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей, – восклицает Давид (Пс. 21:10).

Какими дарами Духа живится душа человека, так недавно сотворенного? Полнота их, согласно пророку Исайе, заключается в цифре семь (Ис. 11:2-3).

Перечислим кратко.

• Дети суть носители нерастраченной еще любви Божией, любовь Отца в них – как залог Духа;
• им соприсущна святость творения, еще не утраченная ими;
• в каждом ребенке по-новому открывает себя новизна мира;
• истина бытия открывается ребенку не разумом, но самим существованием;
• ему дается дар свободы, не предопределенной прошлым падшего человека.
• Доверие, привязывающее ребенка к тому, кто рядом и о нем заботится, есть уже основа веры.
• Сама его жизнь есть уже воплощенная надежда. Дух, таким образом, есть Свидетель изначального чуда мира.

Мы безумны Христа ради… (1 Кор. 4:10). Может быть, слова человека, едва появившегося на свет, чей разум еще не заглушен родовым, всеобщим, усредненным «я», перекликаются со словами, вложенными в творение, и эта перекличка есть язык того Царства Божия, которое откроется, когда Бог будет все во всем… (1 Кор. 15:28).

Не безумие разве видеть порог Царства Божия во всяком будущем грешнике? Или называть Телом Христовым собрание многих ему подобных? Безумие ради Христа и есть обращение в детство, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12).

Из жития преподобного Серафима Саровского вспоминается игра с детьми. Не плавно-сладостная поучительная беседа о добром Всевышнем, а просто игра в прятки, которая не была лишь проведением времени, пока родители их готовились к исповеди.

Игра, видимо, доставляла преподобному нескрываемое удовольствие. Лето, солнышко, трава высокая, я спрячусь, ты найди. В человеке, чье существование было каждое мгновение пронизано Богом, игра должна была быть еще одним образом общения с Тем, Кто сотворил Серафима, свет, детей, небо, землю, траву и позволил играть на ней.

Не было двух Серафимов, один тысяченощный на камне с молитвой Иисусовой, плачущий о грехах, другой на лугу, прячущийся в траве, играющий в прятки. Был один, названный преподобным (кому? ангелам? детям Божиим?), – оно и во всем подобие.

Святость понимается на Востоке как исцеление от своего здешнего, тусклого «я» ради возвращения к себе подлинному, начальному. В этом цель христианского делания – удержание или восстановление святости.

Иногда кажется, что Евангелие написано не столько для взрослых, которыми мы стали, сколько для детей, в которых призваны обратиться. Оно сохраняет в себе черты этой данной от Бога наивности, непосредственности до гротеска и чуда. Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами, – говорит Иисус (Лк. 4:21).

Писание исполняется в тот момент, когда его произносят и слышат. Слово Божие, прикасаясь к глазам и вещам, делает их под стать Себе, возвращает их в Царство, которое внутрь вас есть… (Лк. 17:21). По другому истолкованию: среди вас.

Разве так говорят – взрослым?

И притчи – сказка. Она бывает поначалу даже и страшной, пугающей, не вместимой для человеколюбивого понимания (богач, Авраам и Лазарь, нерасторопные девы без масла в светильниках).

Они – как герои историй, написанных словесным молоком и рассказанных на ночь будущим взрослым, чтобы запомнили на всю жизнь. И все становится легко и немножко… смешно. Смешно по-ангельски.

Ребенок, еще ничего не зная и не умея, первым делом научается улыбаться.

Что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь (Лк. 6:41)? Столь суровое по виду, наставление Христово отзывается почти шуткой, рассказанной малышам, мыслящим гиперболами.

Но здесь нет иносказаний, есть реальность мышления, отказавшегося от слов, к коим наглухо прибиты их повседневные значения. Как хлеб, сошедший с небес, дающий жизнь миру. Помню, меня, еще не ведающего ни о какой вере, когда я пробовал читать Евангелие, более всего поражал этот хлеб живый (Ин. 6:51). Он казался теплым и добрым на вкус.

Когда-то Аверинцев (обладавший, помимо учености, и гениальной интуицией) обратил мое внимание на роль «благоутробия» в библейской вере, на утробу Божию как источник основания веры. Упоминания о ней рассеяны по всей Библии.

Господь любит по-матерински – утробой.

Отсюда и «благоутробное» почитание Богородицы в православии. Оно преисполнено ощущением своего сыновства.

Не это ли «дитя», которое призвал Иисус, словно оставшись без Него, непрестанно зовет и Его Мать? Этот зов, различимый на протяжении всех двадцати веков существования христианства, находит для себя все новые образы, способы обращения, личные, живые, «опытные» имена.

Ребенок – анонимный творец, не ведающий о своем таланте.

Среди прочих христианских вер Восток более всего сохранил в себе творческую детскость, не всегда находящую взрослые понятийные формы. Икона, когда она настоящая, открывает дорассудочное восприятие рая, восприятие, в котором просыпается гениальность.

Как лучше мы можем передать догмат о Троице, если не метафорой Трех Ликов, безмолвно-любяще повернувшихся друг ко другу?

Этот образ создает и передает сам воздух общения-молчания. Три Небесных и Равных Существа словно внезапно отстранили пелену невидимого, пришли к нам, и нас как будто коснулось Их дыхание.

И этот не рассуждающий детский вопль (от страха? от радости?), замерший в нашем богослужении под видом молитвы, догматически «детской» или «безумной», но почему-то не требующей для себя оправдания: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» В сущности, природа Церкви потому и безгрешна, что и она – как евангельское Дитя, живущее среди нас.

Богородица – вовсе не вечная женственность, но вечное и совершенное младенчество твари, которой не коснулся грех. Путь Церкви, как все знают, начинается с поклонения Младенцу, родившемуся в Вифлееме от Духа Святого и Марии Девы. Но не должен ли он тем же и завершиться – поклонением ребенку-человечеству на пороге Царства?..

Краткая аннотация книги Валентины Киденко