Роман Грибков, актер театра и кино. Муж, отец троих сыновей. О себе, детстве, ошибках и чудесах, заблуждениях и прозрениях. Искренне и с открытым сердцем.
А прадеда расстреляли…
Да, я был и комсомольцем, и пионером, и октябренком. Рос в обычной советской семье, а вот бабушка Нина по папиной линии была верующей. Я видел, как она молилась, у нее были иконы. Но особо она на меня не повлияла. Бабушка жила в деревне, мы с папой иногда навещали ее. Она была довольно простым человеком, работала продавщицей, а раньше дояркой. Но — очень умной и тактичной. Может, чувство такта ей и не дало меня куда-то затащить: мол, наступит время, и сам придет.
А другие бабушка с дедушкой тоже жили в этой же деревне в Ленинградской области. Они были уважаемыми людьми: бабушка — учитель литературы, завуч, дедушка — учитель математики. А так как папа у меня военный и они с мамой часто уезжали, то и оставляли меня на этих бабушку с дедушкой.
Дед, Всеволод Стратонов, только к концу жизни пришел к вере. Он был коммунистом, хотя и сыном православного священника. Его отца, моего прадеда, расстреляли, а прабабушка умудрилась сбежать с тремя детьми. Все это не помешало деду быть атеистом долгое время: все-таки социум довлеет. Но он всегда относился к религии с уважением.
Мои прадеды с обеих сторон — и с маминой, и с папиной — православные священники. Отец моего отца служил в храме на реке Вырке под Москвой, в деревне Нестерове. Недавно я впервые ездил туда: давно мечтал сделать такое паломничество — посетить храм и могилу деда, Николая Александровича Предтеченского. Он там прямо на территории храма похоронен с прабабушкой. Вот его дочь – бабушка Нина – всегда была верующей.
Покрестился, потому что интересно было
Мама покрестила меня в 12 лет, в Павловском соборе. Там у отца были знакомые. Отец дружил с военным историком, который был научным сотрудником в музее Суворова, а еще регентовал в Павловском соборе. Там меня и покрестили.
Интересно, что для меня это не было чем-то странным, хотя я был пионером. То ли уже время такое было, что не ощущалось сильного противостояния. Крещение стало радостным событием просто потому, что для меня это было что-то новое. Вообще я такой человек, которому интересно все новое. Сейчас с возрастом более осторожным становлюсь, какая-то неуверенность появляется. А в детстве был бесшабашным, такой характер! В поход? Пожалуйста, легко утром вставал, шел с интересом. В храм покреститься – пожалуйста, что-то новенькое!
Человек, конечно, существо религиозное, и присутствие каких-то форм жизни, кроме видимых, он ощущает. Но ко мне глубина веры пришла намного позже. Тогда, как говорится, крестился – и дальше пошел.
Я полз, как раненый зверь в укрытие
Задумываться о религии я стал где-то лет в 20. Я много где учился — в театральном и горном институтах, в мореходке, в реставрационном лицее. И много где обращал внимание на красоту храмов, что-то меня все время привлекало – звон колоколов, песнопения, архитектура. Я чувствовал глубину, чувствовал, что это не просто картинка, что за этим жизнь. Но ничто меня не погружало туда.
А потом произошло событие, которое будто поставило перед Богом лицом к лицу. Я обычный среднестатистический человек, и произошло это, как у многих, через горе. У меня умерла дочка. Я женился в первый раз рано, в 18 лет. В два с половиной года дочка умерла. Оказалось, что у нее врожденная генетическая болезнь, это выяснилось не сразу, ее не смогли спасти.
Понимаете, вот это и есть чудо. Чудеса, в общем-то, очень субъективны: для меня это чудо, а для другого совсем не чудо. И мое чудо в том, что я знал, что в этом состоянии мне надо прийти и помолиться. Просто хотя бы прийти в храм. А я ведь тогда даже «Отче наш» не знал.
Храм в то время стал местом, в которое я мог прийти, по ощущением, как в баню. Когда очень хочется пропариться, отмыться. Когда тупняк какой-то нападает. Мне просто некуда было пойти — я ни к маме не мог, она расстроится от моих разговоров, ни к друзьям. Ну, что друзья – похлопают по плечу, ну, выпьем вместе вина. Легче-то не станет. И я просто приходил в храм и сидел там. Не знал, что говорить, не умел молиться, но чувствовал, что ко мне какая-то благодать снисходит.
Я спасался, просто спасался. Каких-то инструментов тогда я не знал, например, к батюшке подойти поговорить, у кого-то что-то спросить. Я на интуиции туда шел. Как какой-то раненый зверь ползет, спасаясь, в укрытие.
«Отче наш» на листочке
Про «Отче наш», которого я не знал, расскажу случай. Я только закончил театральный, и мне дали роль священника. Он там молился тихонечко в углу, а режиссер деликатно снимал. И нужно было, чтобы несколько фраз мой персонаж произнес. Я говорю: «Мама, ты знаешь какие-то молитвы?» Она говорит: «Конечно». И написала «Отче наш» на листочке… Я долго этот листочек хранил.
Путь к вере постепенный, шаг за шагом. Снова из области чуда: я перед кастингом часто стал заходить в храм помолиться. Есть такой храм, на Шпалерной — «Всех скорбящих радость». А заходил я в него, потому что на этой же Шпалерной была студия «Панорама», не знаю, есть ли она сейчас. Я там часто записывался. И заходил в храм молиться. Уверен, что благодаря этим молитвам у нас еще два сына родилось. К тому времени мы с Машей были женаты, мы вместе учились в театральном, и один сын у нас уже был. А теперь их трое.
И меня отпустило
Бог с нами через людей разговаривает. Параллельно у моей супруги, Маши, образовался круг подруг и знакомых, у которых был какой-то опыт христианской жизни, воцерковления. Ей посоветовали сходить в храм, исповедоваться, причаститься, книги православные почитать, фильмы посмотреть, интернет уже был тогда. И постепенно она пошла на православные курсы, мы стали периодически ходить в маленький храм Новомучеников и Исповедников Российских, который стоит рядом с Феодоровским собором. А сам собор тогда еще и не восстановили.
А самое главное, когда я ощутил помощь Бога, — в еще один сложный период. Я тогда выпивал, потерял работу в сериале, мне нужна была поддержка, внутри был целый комок вины и страха. И постепенно я ощутил эту благодать божественную, ощутил, что Бог — это любовь, и Он меня прощает. Только я мало-мальски должен делать хоть что-то человеческое. И всё, меня отпустило… Я был будто сдутый шарик, а меня надули, и я снова полетел.
Вера свалилась на меня с неба, как подарок
Иной раз спрашиваю себя: «Почему со мной это происходит? А почему раньше такого не происходило?» Да потому, что я просто был не готов к этому. Господь и рад был бы дать, да куда? И тому себе, 20-летнему, единственное, что могу сказать: «Терпение и адекватное к себе отношение! Гордыню прижми…»
Вера это для меня как подарок, который я будто до сих пор не оценил. Как в детстве: дарят игрушку какую-то, понимаешь, что она красивая и что она что-то значит. Но пока не до конца умеешь ей пользоваться… Вера все-таки дар. И откуда он взялся, я не знаю. Может, предки молились, жена, мама, родные… До сих пор эта область для меня не до конца изведанная. Она такая многогранная! Как сама жизнь. Это ведь не только пойти в храм, помолиться, попоститься. Это шире.
Во-первых, это новое общение. Скажем, театр: люди собираются по каким-то интересам, музыкальным, литературным. Ну а храм собирает людей совершенно разных. А моя профессия подразумевает, что я наблюдаю за разными людьми. Прежде, чем мне играть кого-то, я гляжу, как он ходит, о чем говорит, как существует. Это только внешне, а еще интересно, как он внутренне ко всему относится. Как формируются его мысли, почему он это любит, а это не любит, почему ему нравится Есенин, а не Маяковский. А вера собирает разных людей, совершенно разных! В театре нет такого широкого среза. И для меня это очень важно.
А во-вторых, это какая-то все время необыкновенная поддержка. Недавно у нас сын заболел, его взяли на срочную операцию. Мы тут же поехали в Феодоровский храм с Машей, и там отца Александра встретили. Он увидел нас — сразу понял, что что-то не так. Не надо было ничего говорить. Он спрашивает: «Что случилось? Пойдемте молебен отслужим». Взял нас за руку, и мы пошли с ним. Ну это что, не чудо? Это ж чудо! Вот поэтому я и говорю, что вера — подарок.
Если есть вдали огонек…
После всех этих событий я по-другому стал относиться ко всему. Другими глазами смотреть! Это не значит, что я стал лучше, отнюдь. Но мир вижу иначе. Тогда, в 2010-м, у меня всё вроде бы было, и в сериале снимался, играл одну из главных ролей. Но это заливалось гулянкой, выпивкой, какими-то странными поступками. И вдруг случился щелчок, грубо говоря по носу: давай, ты раз такой капризный артист, направим тебя в другое место. Вдруг я понял, что я и это теряю, и то теряю. Я испугался потерять работу, потерять семью, потерять здоровье. И на фоне какого-то упадка и страха пришла большая вера. Благодаря людям, конечно! И у меня не было отторжения.
У Астрова (моя роль в «Дяде Ване») есть такие слова: «Если есть вдали огонек, ты идешь к этому огоньку и не замечаешь ни усталости, ни колючих веток, которые бьют тебя по лицу». Вот этот огонек — его бы сохранить, конечно. И сегодня я Бога молю, чтобы хватило мне терпения, воли, разума, крепости веры. Чтобы не струсить в трудную минуту, не отказаться, не быть Иудой. Для меня этот персонаж важен. Я себя корю за то, что сделал в этой жизни очень много плохих вещей. Пожалуй, сейчас самое для меня важное — не отказаться от убеждений, которые мне дороги. И жить с открытым сердцем.
Записала Анна Ершова
Комментировать