Беседа с Нодаром Павлиашвили, который после почти 30-летнего пребывания в протестантизме, член Церкви «Дом Евангелия» г. Краснодар, перешёл в Православие. Нодар рассказывает о своем пережитом опыте перехода в Православие. Почему Православие? Опыт соединения со Христом в Причастии.
А. Волков:
Мы с тобой уже общались по поводу твоего перехода, я не помню до конца, но ты рассказывал, что у тебя был такой переход своеобразный, на мой взгляд, плавный был или нет?
Н. Павлиашвили:
Нет, для меня это было очень неплавный.
А. Волков:
Поподробней расскажи, год назад, это был пост, перед постом, получается.
Н. Павлиашвили:
Я вообще родом с Владикавказа, родился, вырос там, до 2000 года там проживал, потом уехал в Краснодар, надеялся вернуться. Если брать православие, в православии крещён где-то в 6 или 7 лет, как бы более-менее осознанно я даже помню своё крещение, все переживания. Короче, с детства считал себя православным, с детства верил, в Церковь нет-нет заходил в молодости, пытался как-то. Конечно, 1990-е годы были своеобразные, и мало что можно было понять узнать. Сама Церковь в таком состоянии была после 1990-х. Но потом в 22 года, уже после армии я попал в баптистскую общину владикавказскую и был в ней пять лет. Потом перешли мы в ЕХМС, мягко говоря, в Союз евангельских христиан. И потом в уже в Краснодаре, в союзе ЕХМС пробыл где-то 23 года почти, и непосредственно в Дом Евангелия ходил, в Краснодарской общине был 18 лет, по-моему. Община, конечно, такая своеобразная, хорошая. Что меня и сподвигло – это, конечно, учение, и могу сказать, поделиться своей историей, своей жизнью, что анализируя себя, наверное, всё-таки я был всю жизнь православным человеком. Много было чувств, переживаний, может, даже, какое-то противление было, в моём протестантизме какое-то противление было Богу, или православию, или какая-то борьба. И могу сказать, что даже начинался с какой-то, можно сказать, борьбы, весь мой опыт более близких отношений с Богом. На протяжении всего своего протестантизма внутри, наверное, был православным, и Бог через какие-то вещи, через жития святых, через посещение Церкви как-то работал, смягчал моё сердце, приготавливал к возвращению, я это так вижу. И более так плотно, я думаю, что лет десять, наверное, уже перед моим уходом, переходом, лет десять уже пошёл такой очень конкретный процесс. Процесс был в том, что, может, было отчасти и разочарование, или какое-то, я бы назвал, пресыщение протестантизмом, то есть хватило уже всего. Потому что давно в этом жил.
А. Волков:
Не было у тебя такого понимания, что ты как бы всё уже узнал, дошёл до потолка, назовём это так?
Н. Павлиашвили:
Можно это так назвать. Я беседовал с кем-то из пастырей, ничего по сути, можно сказать, не цепляет. То есть Писание знаю, Библию не раз перечитал, Евангелие вообще сотни раз читал и некоторые вещи наизусть знаю. Писание в принципе вполне прилично для протестанта знал. Но в итоге пришло не то, что депрессия, я не называю это депрессией, но какое-то, может, разочарование. И в это время Бог по особому как-то мне начал показывать православие. Там, там, по чуть-чуть, я начал соприкасаться. Плюс огромным было таким действием, серьёзными такими звоночками – это переходы и моих друзей, или тех людей, которые для меня были очень значимыми, важными. Один из них Вячеслав Малохатко, он сейчас служитель православной Церкви. Это был самый первый звонок. Это просто был разрыв шаблона у меня. Думал, я переваривал это очень сильно. Он преподавал у нас тогда, и для меня он был таким человеком смиренным, мудрым, хотя он был молодой-молодой тоже тогда, и его уход просто сломал меня внутри. Это первый было явный такой перелом. Потом ещё друзья некоторые мои перешли. Забегая вперёд, у меня всегда к ушедшим протестантам был вопрос. То есть, может, я это для себя и анализировал, был первый вопрос – это то, что как вы можете с протестантскими мозгами, с протестантским учением и мышлением стать православными, как вы можете принять? И мои друзья Михаил Ткаченко из Усть-Лабинска, адвентист, мой друг в Ельце живёт, такие близкие мне люди, дорогие, они уходили, и когда с ними встречался, это у меня дежурный вопрос был для таких людей: как вы можете принять поклонение, почитание Девы Марии, почитание мощей, и весь догмат православный. Хотя я такой «баптист баптистович» был, даже не находясь в баптизме, но то семя баптистское чётко сидело и давало такое учение, понимание, я на нём так твердо держался.
А. Волков:
То есть твой переход был просто со временем, отношение к православию вырабатывалось какое-то положительное, когда видел положительные вещи в плане того, что люди переходили, протестанты неглупые, которые много лет были протестантизме.
Н. Павлиашвили:
Я не думаю, что в православие уходят люди, которым безразличен Бог, безразлично христианство, безразлично учение. Даже сейчас я встречаюсь с некоторыми людьми, и они говорят: «А что, мне типа перейти в православие?» Я говорю: «Тебе не надо переходить, потому что чтобы перейти в православие, его нужно полюбить, нужно его понять, нужно его принять. Для того, чтобы просто для галочки перейти, я не вижу смысла в этом. Православие совсем не такое, как многие его представляют, не такое которому стараются учить в протестантских Церквах, в общинах.
А. Волков:
Если бы они стали правильно учить, тогда бы там никого не осталось, потому что любой человек с мозгами просто к этому подойдёт с предвзятым мнением, просто отбросит все эти мнения предвзятые, подойдёт и начнёт просто разбираться, и станет православным без вариантов.
Н. Павлиашвили:
Ещё один момент отмечу, говоря о себе. Живя в протестантизме, я был, может, грубо звучит, самодостаточным таким человеком, то есть мне всего хватало. Я, так скажем, знал всё, жизнь была устроена, есть, слава Богу семья. По протестантским меркам я был хорошим состоявшимся христианином. Многих это и кошмарило – то, что я ушёл. И по таким меркам, казалось бы, чего мне не хватало? Я жил как-то не ища, какое-то опустошение, может, было внутри. В то же время я думал, чего мне не хватало, казалось бы. То есть я жил спокойно, у меня была прекраснейшая община в Краснодаре, самая лучшая, можно сказать, круг друзей, круг общения, постоянное движение какое-то, все свои, всё понятно и ясно. Думаешь, ну что тебе не хватало, Нодар? А оказалось, что в итоге вот этот какой-то голод, так назовём его, привёл к возвращению в православие. Даже когда я приходил к своему пастору, с кем я имел такой близкое дружеское общение – Евгений Кузьменко, очень хороший человек и интересная личность, тоже сам близок к православию, насколько я знаю, и у меня к нему были вопросы, я к нему приходил по православию задавать вопросы. И вот что происходило. Было много чувств, много переживаний в плане православия, когда я начал соприкасаться. Потому что более так близко и конкретно это, последние, наверно лет пять, может быть, семь. И получалось что. Такой, так скажем, симбиоз какой-то у меня, что живя протестантской жизнью, посещая Церковь, я смог бы спокойно зайти в храм, посидеть, помолиться. И интересно: Дух Святой касался в храмах, когда бывал, не в одном бывал, был в монастырях, в Задонске был. Когда некоторые своим православных друзьям писал: «Я в Задонске, в монастыре мужском, такой величественный!», они говорят: «Да каждый православный мечтает попасть в этот монастырь, там же Тихон Задонский, мощи его!» Хотя я этого не понимал. Там такой хор, там такое очень мощное служение происходит. Я ходил, смотрел, но до конца я не понимал, насколько я пропитывался православием, насколько мне становилось это близким. Самое интересное было в этот период, когда происходило обращение. При всём этом таком разочаровании было интересное то, что начал смотреть чудесным образом, хотя, может быть, даже я слышал о нём – Антоний Сурожский. Вот такой период интересный был, я начал смотреть Сурожского через одного своего друга, он просто упомянул его имя. Друг, который был адвентистом из Ельца Володя, он упомянул, он сказал: «Антоний Сурожский» И я когда это имя услышал, почему-то как щелчок тоже такой произошёл. Я его нашёл, включил его проповеди, и когда я включил его проповедь, буквально с первых слов его манера говорить, его интонация просто как елей был для меня реально. Такая любовь изливалась через него! Буквально он умягчил моё сердце к тому, чтобы принять. При всём моем опыте предыдущем моих каких-то переживаний, каких-то мыслей Сурожский для меня оказался как добрый самарянин, который смазал все мои раны елеем и приготовил к тому, чтобы сделать такой шаг. Потом было видео нашего брата Антония Дулевича, которое догматически меня сломало. И когда я посмотрел его видео что не Библия источник Церкви, я не помню точного названия, это был реально перелом в моём мышлении, в моём понимании. Вернее, я не то что я прямо сразу принял, но я понял, что у меня произошёл перелом жёсткий. И даже потом, когда я некоторым своим друзьям посылал видео, они говорили: «Да ты бы его сам типа перегрузил, типа обосновал, ты нормально знаешь всё, как ты мог поверить ему?» Но моё сердце было настроено на то, чтобы услышать основное: что я нахожусь вне Церкви, что находясь в протестантизме, я не нахожусь в Церкви. И мне было достаточно. Я в своих видео у меня на канале говорил об этом, что я когда это понял, я когда это услышал, я это принял, и уже не важно ничего было, то есть я не смотрел ни на что, что происходит вокруг. Хотя после просмотра этого видео, с момента, когда я его увидел, это было начало марта, начало пандемии как раз-таки, и в мае я уже воцерковился, три месяца это была такая ломка. Такая ломка мышления, стереотипов каких-то, своих ценностей. Меня просто разрывало психологически, духовно. И переоценка всей своей жизни, достижений каких-то, переоценка образа мыслей. Я начал слушать даже то же самое радио «Вера», оно производило во мне такие изменения, я начинал видеть Церковь, начинал видеть тот сонм святых, к которому мы приступили, которого у нас нет в протестантизме. Я впечатлился тому, что от нас скрыли этих святых. Их нет у нас – ну, я всё равно отношу себя как бы с протестантизмом, так скажем. И вот тогда у меня такая ломка происходила, то есть моя жизнь, мои какие-то движения, как я попал в протестантизм. Я реально буквально ходил даже и плакал, я понимал, сколько я в жизни или потерял, или сделал что-то не то. Но в итоге всё это было, так скажем, как Писание говорит, что покаяние ко спасению – такой перелом был, очень интересный. Я настолько благодарен Богу, что Он во всей моей закостенелости баптистской сумел достучаться до меня, до моего сердца, до моего мышления через разные этапы, через разные ситуации в моей жизни, через разные встречи с людьми. И у Бога хватило терпения сил просто дождаться. Потому что находился в протестантизме я 28 лет на тот период. и Бог в этой во всей ситуации коснулся достучался, и сумел, и Духом Святым помог мне сделать правильное решение, сделать правильный шаг, хотя это был шаг веры. Очень сложно было это сделать, с одной стороны, но, с другой стороны, я понимал, что по-другому я не мог не поступить. И сейчас уже анализируя, я думаю, что если бы я долго размышлял, если бы я долго исследовал все догматические моменты и так далее – отчасти я верой пошёл, то есть не было глубокого исследования. Кстати, очень многие мои друзья говорили: «Нодар, ты типа на чувствах перешёл, это все пройдёт». До сих пор верят, до сих пор думают, что я вернусь.
А. Волков:
То есть для тебя был переломный момент, когда узнал, что ты находишься вне Церкви.
Н. Павлиашвили:
Да. Хотя в то же время, я, ещё будучи молодым протестантом, баптистом, читал жития некоторые – Серафим Саровский, Сергий Радонежский, Мария Египетская, про неё читал, и они для меня были такими тоже маячками. И для меня Серафим Саровский это был такой показатель веры, такой показатель христианина, очень сильно, очень мощно, его смирение, его служение, чудеса в его жизни. Я это всё, конечно, пропускал тогда через призму протестантизма в своём мышлении. Но сейчас уже понимаю, что это закладывало зерна в моей душе, чтобы моё мышление менялось, чтобы я по-другому смотрел на Церковь, на православную Церковь, и это всё приготавливало меня к этому. И потом, когда я уже пришёл, я говорю: я пришёл, можно сказать, на чувствах, просто верой, то есть мне достаточно было понять, что это не Церковь, а это Церковь.
А. Волков:
Ты же пришёл, поняв то, что ты находишься вне Церкви, всё, тебе нужно все бросать и осматриваться, потому что ты осознал своей душой, что ты находишься вне Церкви, и достигнуть спасения, находясь в этом состоянии, невозможно. Ты же мог остаться в протестантизме и слушать того же Сурожского, слушать, читать православных и так далее. Но ты же осознал, что находишься вне Церкви. Самый страшный удар для протестанта, когда он ощущает, что он всю жизнь был вне Церкви. Можно смириться со святыми, можно с богословием православным смириться. Мой отец, допустим, постоянно слушает радио «Вера», в проповедях они цитируют Иоанна Златоуста, Августина Блаженного. Для них это нормально. Но осознание того, что находишься вне Церкви, сразу всё меняет. Тебе же пришлось разорвать все отношения, связи, которые выстраивались годами. Ты же не просто так ушёл, ты просто осознал, что ты находишься вне Церкви, что ты решил, осознал, что тебе нужно встать на путь спасения. И как к тебе отнеслись?
Н. Павлиашвили:
Многое было, по-разному. Самое интересное, что некоторые люди, которые близки даже по крови, и которых я сам привёл в протестантизм, они мне выдавали такие программы, что я был впечатлён, не ожидал. И тоже это определённо были откровения и первые этапы, люди, которым открывался, с которыми беседовал, поддержки искал, но на самом деле розовые очки падали с глаз очень конкретно. И начинал понимать, где я находился, как находился. Я думаю, что многие наши братья и сёстры могут свидетельствовать, которые вышли из протестантизма, как это происходит, когда начинает проявляться вся «полнота любви» в общинах, как это бывает.
А. Волков:
Понятно, что войти легко, а выйти сложно. Ты находишься в некоей ячейке с людьми, с которыми постоянно общаешься, которая живёт по неким правилам. Когда я был в баптизме, в каждой Церкви всё же по-своему, это отдельная ячейка, туда никто не может залезть. Даже сам председатель или старший пресвитер того региона, то есть это как бы неприкосновенное место. И пастор по сути своей неприкосновенный, по факту он самый главный.
Н. Павлиашвили:
Ещё хочу вернуться к теме, почему я начал говорить за житие святых. Что зная вот эти вещи, я знал о преемстве, вот это тоже был очень момент важный: преемственность Предания. Я это всё знал, я читал, общался с православными, бывали у меня такие мини диспуты, можно назвать. И теоретически я знал, что есть преемственность, есть рукоположение, есть череда апостольская вся. Всё это я понимал, будучи в протестантизме. И даже если мои друзья пытались что-то говорить о православии и так далее, я сам им говорил, даже последние годы я говорил, что мы стоим вообще на разных позициях, на разных платформах. То есть для православных Предание ещё имеет важность, для нас только Библия, это мои такие убеждения были. Я всё это знал, теоретически знал. Но когда этот перелом произошёл, всё это приобрело для меня важность и ценность.
А. Волков:
Пришло осознание, что это важно. Пазл складывается, и ты начинаешь осознавать, что ты находишься вне Церкви. Ты всю жизнь думал, что ты идёшь ко спасению, а ты не идёшь ко спасению, ты элементарно в Церкви не находишься.
Н. Павлиашвили:
Очень печальный опыт, конечно, когда человек это осознаёт, и я думаю, многие осознают, начинают осознавать. Но видишь, происходит очень печально в том плане, что люди разочаровываются, уходят из общины, отношения с Богом разрушаются. Господь по милости мне дал как-то это принять, понять и вместить. А люди зачастую не видят выхода, не видят пути, уходят в какой-то грех или уходят в какое-то разочарование, в депрессию, в апатию. Буквально сегодня с одной сестрой общался, она сейчас так немножко входит в православие, говорит: «Я ещё не могу вместить, это практически психологическая травма». Протестантизм наносит такую очень серьёзную травму, если человек выходит из него. Часто, сам знаешь, в баптизме говорят: свидетели Иеговы – это секта и так далее, что они разрушают психику. Но на самом деле я по себе смотрю, я думаю, что в определённой форме тоже мои ценности, мои какие-то приоритеты жизненные не соответствуют, и, можно сказать, какой-то надлом происходил. И сейчас, даже ты всё равно живёшь как бы протестантскими мозгами. Буквально могу сказать, если говорить ещё о православии, что прошёл год моей жизни в Церкви, первый. Очень напоминает тоже, конечно, переход в протестантизм, моё такое воцерковление протестантское, там тоже были какие-то чувства, какие-то переживания. И, кстати, тоже мне мои друзья говорят: ты на чувствах перешёл. Я говорю: «Ребята, когда мы приходили в протестантизм, когда мы приходили в баптистские Церкви, в пятидесятнические, Августина кто-то исследовал, или Предание, или учение?» Просто приняли, поверили и пошли, вот всё наше христианство было. Нахватались потом чего-то, верхушек, и этим жили, этим питались. Здесь же для меня сейчас первый шаг, конечно, был шаг веры, но буквально уже год прошёл, и я скажу, что какой-то период, я сейчас даже перестал видео на своем на канале снимать, я немножко в таком в уединении нахожусь, в осмыслении своего пути, своего христианства. И первые полгода это было много чувств, много переживаний, много осознаний, вообще где ты находишься, когда ты стоишь на Литургии – это что-то с чем-то. Хотя до этого я тоже, когда исследовал православие, был на Литургии несколько раз и старался полностью отстоять, посмотреть, из чего она состоит, что это такое. Мы с моим другом всё спорили на эту тему. Теперь, конечно, когда пришёл в православие, и для меня Литургия, служение в Церкви, вообще вся атмосфера, всё что открывается в этом учении о Церкви, о той же Литургии, для меня приобрело совсем другой окрас, совсем другое понимание, когда ты понимаешь, что ты вместе со всею Церковью предстоишь, ты вместе молишься, вместе поклоняешься, вместе исповедуешься, всё это настолько важно, настолько мощно! Пока человек в это не погрузится, он не сможет этого понять. И вот первые чувства – не то что прошли, ну, конечно, мы сами понимаем все, как это бывает, и вот в оставшиеся, наверно, полгода пришло такое умиротворение. Могу поделиться тем, что недавно, может, месяц назад, стою на Литургии, стоял, молился со всеми и поймал себя на мысли, что я уже не ассоциирую себя с протестантизмом, я не пропускаю через эту призму служение в храме, нахождение в храме. То есть в первые месяцы ты приходишь, ты думаешь: а там так, тут так, там есть, там нет. А сейчас ты стоишь в таком покое и мире, и совсем другая атмосфера, другая жизнь, другие взаимоотношения с Богом, другие взаимоотношения с людьми, другой взгляд на мир, другой взгляд на свою личную жизнь. Ещё тоже одно из таких, так скажем, откровений – это спасение. Насколько отличается спасение в православии и спасение в протестантизме. Из чего наше спасение состояло – об этом не говорят в протестантизме, ну, ты покаялся, там немножко поплакался или что-то там, определённые манипуляции, и всё, ты спасён. Тебе уже говорят, что ты чуть ли не на небесах посажен и так далее. То есть о какой-то борьбе с грехом говорится. Но в православии спасение близкое, что мне открывается, оно настолько близкое, ты в нём погружён, и в то же время ты достигаешь этого спасения. Оно тяжёлое. Для моих протестантских мозгов всё равно спасение тяжёлое в православии, это постоянный труд, постоянный труд над собой, над своей жизнью, но оно того стоит, когда ты понимаешь вообще, что ты находишься в Теле Христовом. Отдельно – это Причастие, отдельная тема. Православие такое богатое, такое глубокое, такое интересное. И когда мне иногда говорят, что ты вернёшься, я иногда говорю: покажите мне, ради чего я должен вернуться, на чаше весов взвесить.
А. Волков:
Мне тоже пишут в комментариях: ты ушёл в православие, это два шага назад. Потом сообщение пришло, что пройдёт два-три года, это всё пройдёт, захочется обратно. Я пишу ему: хорошо, прошло три года, а дальше что? Меня даже близко не тянет. Познав это всё, это земля и небо. И просто люди, которые не поняли, они вообще не понимают, что творится. Ты можешь сказать, как отреагировали твои родные?
Н. Павлиашвили:
Родителей нет, но есть семья, супруга, много друзей, естественно, дети, дочка. Бог даст, скоро покрещу. Отреагировали своеобразно, конфликта большого не было. Я говорил о том, что я начинаю смотреть в эту сторону, когда пошли у меня эти процессы, я достаточно, думаю, тактично и потихоньку как-то приготовил. У нас есть определённое взаимопонимание и как-то можем вмещать друг друга. И супруга, хотя тоже она сказала: «Что, теперь нам тоже переходить?» А они до сих пор как бы в Доме Евангелия. Там не так настолько критично, но сам факт, что самый первый вопрос был: «Что, нам тоже уходить?» Я говорю: «Из-за меня не надо уходить, надо приходить». Опять же к этому возвращаюсь, что нужно приходить в православие, полюбить его, понять его, принять его. Потому что идти на чувствах, на эмоциях, хотя я когда исследовал и когда с пастором беседовал, у меня происходили определённые чувства, и это ломало мою логику. То есть я мог прийти в храм и расплакаться. Не просто, конечно, Дух Святой по определённому посещал, но моя протестантская логика это не могла вместить. То есть я говорил: я не хочу перейти к православию, потому что у меня слёзы на глазах. Я пытался как-то логично это понять, принять. И супруге, и многим друзьям говорю, что нельзя прийти в православие, потому что там это модно. Многие не видят в православии Церковь, загруженные теми стереотипами, которые наши медиа распространяют о Церкви. Допустим, тоже один из моих подходов таких личных, можно сказать, потому что, находясь в протестантизме, если бы я хотел оттуда уйти, я бы, наверно, нашёл возможности в плане того, что увидеть и разочароваться там и так далее. Так же и здесь. То есть мы знаем, как поливают Церковь Христову, как поносят, разную ерунду говорят. Но я, допустим, вижу в Церкви Церковь, то есть я вижу Христа, вижу Бога, я ищу там Бога, я не ищу причину разочароваться или какие-то там яхты Патриарха и так далее. То есть для меня то, что есть в этой Церкви Причастие, законный священник, я понимаю, с кем я вместе предстою, я понимаю, от кого я принимаю Причастие, что это законный рукоположенный священник, от апостольской преемственности – это для меня имеет огромную ценность.
А. Волков:
Как ты вообще вместил это всё потом: иконы, мощи, молиться святым, эти все вещи, которые для протестантов вообще никогда не вмещаемые вещи?
Н. Павлиашвили:
Да, для протестанта это очень тяжело вместить, пока человек протестант, он не вместит, это ему невозможно даже это вместить. Потому что чтобы это вместить, нужно быть православным. Расскажу о своём воцерковлении. Я проходил Чин присоединения к Церкви, потому что я крещён был в Церкви, но был, скажем прямо, в отступлении, и для таких, как я, есть Чин воцерковления. В этом Чине есть исповедание, как принимает церковь. Там есть слова: как исповедует Церковь, принимаешь? – принимаю; исповедует иконопочитание, принимаешь? – принимаю. И вот когда я проходил этот Чин, конечно, один из моментов таких был своеобразных, мягко скажем, когда я физически ощущал весь свой опыт жизненный как прошедший, и в этом Чине Евангелие и крест, священник эти молитвы читает, елеепомазание происходит. И священник во время приготовления отошёл. Я стоял один, в пустой Церкви, наш брат Алик там был только. Я стою такой, и передо мной лежит Евангелие, лежит крест, священник зашёл в алтарь, там что-то делал, и я смотрю на это, и я буквально физически ощущал за своей спиной свои года прожитые, свой протестантизм, своё понимание, своё мировоззрение. И я понимал, что передо мной лежат эти материальные вещи – перед баптистом таким бывшим, и я должен буду их сейчас поцеловать. Это было для меня не то что ломка, но такой вот шаг веры. И потом во время этого Чина я это сделал, Господь такую благодать во всём этом дал. И во время прохождения этого Чина вот эти исповедания были. И вот во время Чина священник говорит: принимаешь это, как принимает Церковь, почитание икон? – Да, принимаю. Принимаешь почитание Девы Марии как Богоматери? – Принимаю. Когда это всё я говорил, как будто скорлупа у меня с сердца падала, каждым принятием происходили изменения именно на духовном каком-то уровне, на уровне моего сердца. Для меня уже не был вопрос молиться Деве Марии, просить Её о заступничестве, о покровительстве. Вернусь к началу того, о чём я говорил, что я, наверно, всегда был православным, и даже будучи в протестантизме, очень часто на молитве стоя, мне хотелось всегда сделать крестное знамение. И я иногда его делал, но где-то по-баптистски я смущался, но на самом деле, наверно, я был этим пропитан всю жизнь. Это естественно это во мне было. Я вернулся домой, вернулся к своим истокам, более того, у меня в корнях есть предки мои, которые служили при храме, и как бы всё на своём месте. Мог бы многое ещё рассказывать, конечно, но я доволен тому, что было в моей жизни.
А. Волков:
У тебя время какое-то проходило, когда ты принимал это всё: иконы, иконопочитание?
Н. Павлиашвили:
Я иконы покупал, будучи баптистом. Я их не просто покупал, я их просил освятить священника. Могу такую историю рассказать с иконами, когда я, будучи ещё протестантом, это было за года два-три как минимум до моего обращения, может, даже, лет пять. Я принёс домой иконы настоящие из храма, из Грузии их привёз, там просил священника, чтобы он их индивидуально освятил. Я своим родителям привёз иконы, будучи протестантом. И когда я дома повесил, иконы моей супруги сестра пришла, когда увидела иконы, говорит: «Я сразу поняла, что ты уже не наш». Так что с иконами, с почитанием всё достаточно в моем случае было проще. Конечно, у многих ломка. Я общаюсь с нашими братьями, сёстрами, которые посещают ещё как-то в размышлениях, и им тяжело принять, и некоторые не молятся, но их никто не заставляет, допустим, молиться или почитать в определённой форме иконы.
А. Волков:
Ты прав. Это, с одной стороны, громадный психический надлом в протестантизме, когда очевидное ты головой принимаешь, а на физическом уровне ты не можешь принять, потому что ты это всю жизнь не делал, тебя учили другому. Возникает психологическая реальная травма. Я себя год оценивал, что я где-то между – между православием и там. Когда я разговаривал с отцом или с кем-то говорил: «У нас вот так, а вот в православии так». Сейчас я разговариваю по-другому: «У вас вот так, а у нас вот так, в православии». Я уже себя совершенно не идентифицирую как протестант.
Н. Павлиашвили:
Это вопрос времени и индивидуальности, у каждого своя дорога к храму. Я думаю, каждый из тех, кто будет слушать, может что-то для себя подчеркнёт, надеюсь, что это было полезным общением таким. Поделился своим опытом после года жизни в Церкви православной, воцерковления, такого познания Бога. В православии очень интересно.
А. Волков:
Скажи, пожалуйста, что ты хотел бы передать своим, может быть, знакомым, друзьям, протестантам, незнакомым протестантам, кто слушает нас или будет слушать, как человек, который пережил весь этот переход в православие?
Н. Павлиашвили:
Оценивая, осмысливая вообще то, что произошло, то, что было в моей жизни, я думаю, что это не финишный вариант, это не конец, это не предел того, что должно происходить в жизни человека. Взаимоотношения с Богом, взаимоотношения с Иисусом не заканчиваются на каких-то этапах. То есть практически человеческая жизнь – это постоянные взаимоотношения, постоянный поиск. И православие – не скажу, что это просто этап. Православие – это жизнь, жизнь для меня, думаю, для всех людей, которые будут размышлять, искать, кто будет оценивать свой путь во Христе, кто будет оценивать свою веру, своё понимание Бога, где-то может пропускать даже через критически какие-то моменты. И хотел бы пожелать тем, кто увидит это видео, кто увидит это общение, свидетельство, чтобы не останавливались в своих взаимоотношениях с Богом, в своём поиске Бога. Потому что, я думаю, в земной жизни мы не достигнем, конечно, такого понимания, чтобы были удовлетворены. Если человек удовлетворяется, то, наверное, что-то не в порядке с ним. Если человек доволен своим состоянием, своим положением, то тогда нужно задумываться. Для меня православие, в первую очередь, это не столько догмат, это не столько какие-то там амбиции или что-то. Это Сам Христос, это познание Его, познание Его в Причастии, в Литургии, в жизни Церкви, во многих-многих вещах, чем наполнена Церковь Христова, чем наполнена православная Церковь. Эти вещи очень важны. Они не просто важны, они душеспасительны, я бы так сказал. То есть если человек думает о своей душе, если человек размышляет, если человек ищет Самого Христа, в отличие от протестантизма, там есть какие-то положительные вещи, которые привлекают людей, если бы их не было, люди бы не приходили, люди бы там не искали Бога, не старались познать Его. Но в отличие от протестантизма, в православии Христос для меня, на данном этапе моей жизни во Христе, моей жизни в Церкви – это Причастие, это, так скажем, вкушение Христа, Его истинной Плоти и Крови. Это такой эпицентр жизни, это такая полнота, сила и благодать в этом, что если человек не вкушает, то это не объяснишь и не расскажешь. Для меня в православии открывается красота, глубина Церкви, жизни Церкви, истории Церкви, того, что она на святых, к той внутренней личной духовной жизни, в том, что человек, как он борется с грехами, со страстями, с какими-то вызовами, в Богопознании, может быть, в жизни повседневной, во всём. Православие – это жизнь, как и любые отношения с Богом. Пожелание: не останавливайтесь, смотрите, оценивайте, взвешивайте свою веру, свои отношения с Богом.
А. Волков:
В протестантизме, можно сказать, единственного не хватает: у них есть Библия, есть тоже молитва, и у них проповедь какая-то, в каком-то виде исповедь, крещение есть тоже, какое-то священство есть, своё рукоположение. Но у них единственного самого важного нет: это Причастия. Причём у всего протестантизма в целом вообще этого нет полностью. Они лишены соединения со Христом в Причастии, они не могут вкушать Тела и Крови Христовой и соединяться с Ним.
Н. Павлиашвили:
Причастие – ну, такого не было в протестантизме, в баптизме когда я был. В Причастии Бог даёт реальную силу, реальную жизнь, реальные ощущения, я бы сказал. Может, чувства не должны впереди идти, но если человек верит, если человек ищет Христа, то в Причастии он в жизни, в литургической жизни, внутри Церкви можно найти много чего для себя, для своей жизни, для повседневной жизни. В молитвах, в правилах церковных, в учении Церкви, в учении отцов Церкви. Такая глубина, что близко протестантизм не сидит. Есть определённые заменители, так скажем, духовной жизни, проповедь есть. Весь протестантизм сконцентрирован вокруг слова, вокруг проповеди, Лютер всё это провозгласил solo scriptura, и вокруг этого всё крутится, отвергнув историю Церкви, отвергнув опыт Церкви и потеряв настоящую жизнь в Церкви, потеряв настоящее Причастие, потеряв настоящие взаимоотношения со Христом, подменив их своим учением своим миропониманием, Богопониманием, то есть от своего ветра головы, отвергнув весь опыт, отвергнув отцов Церкви, отвергнув тот опыт, который был у апостолов и учеников апостолов, это настолько ценно. Это настолько важно, я не знаю, чем это можно вообще заменить.
Комментировать