См. также Кто такие старцы?
Десять-пятнадцать лет назад автору этих строк приходилось читать в разных местах лекции об истории старчества, прежде всего об Оптинских старцах. Каждая лекция заканчивалась вопросами: «А есть ли сейчас живые старцы? Где они живут? Как туда добраться и повидать их?» Теперь уже такие вопросы никто не задает, благодаря СМИ имена наших старцев стали известны без преувеличения на весь мир, а в православном быту (если можно так выразиться) разговоры о старцах – самая любимая тема. Рассказывают о том, как ездили к старцу (в первую очередь речь идет, конечно, об отце Николае Гурьянове), о том, что он им сказал, а чаще всего – что предсказал. Слушая все эти разговоры, невольно задаешься вопросом: так ли уж спасительна эта «страсть по старцам»? Не заменяет ли это настойчивое стремление побыстрее разрешить все проблемы при помощи старца, – внимательного и терпеливого ожидания проявления воли Божией в самих событиях жизни.
Тут вспоминается рассказ прп. Варсонофия Оптинского. В годы своего послушничества он приступал с заранее подготовленным большим списком вопросов к своему духовному отцу прп. старцу Анатолию (Зерцалову). А тот, не отвечая, на эти вопросы, говорил: «Иди, иди пока». Рассказывая об этом случае послушнику Николаю (будущему прп. старцу Никону), прп. Варсонофий пояснял, что нужно учиться «пожданию», в духовной жизни нельзя торопиться, – и тогда многие сложные вопросы сами разрешатся с течением времени.
Большинство старцев вообще были против страсти к паломничествам, говорили, что волю Божию можно узнать из уст ребенка, если спрашивать с верою; и идти по жизни нужно средним «царским путем»: исповедоваться у своего приходского священника, жить в совете с единомысленными братиями и по уставам Церкви.
Предостерегали людей старцы от лишних вопросов еще и потому, что знали, что человек очень часто неправильно истолковывает слова духовных мужей, а попросту: придумывает то, что ему вовсе и не говорили. Иногда же, получая простые определенные ответы, все равно поступает по-своему. Чаще всего при встрече со старцем действует духовный закон, о котором в одной из бесед с братией своего монастыря сказал старец Софроний (Сахаров): «Если человек, который приходит к духовнику, постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слова, которое бы устранило раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то, что в данный момент может помочь человеку». А ведь мы почти все такие – мы «ни в чем не стоим», все время колеблемся, ветрами своих страстей, настроений, помыслов и представлений. И вот старец нам дает какой-то совет, исходя из нашего сиюминутного состояния, а мы потом начинаем его «тиражировать», предлагать всем и каждому как наилучший рецепт спасения «для всех времен и народов».
Такое положение создается еще от того, что люди не знают в чем исторически состояла суть старческого служения. Издревле это служение было таинством общения духа подвижника и приходящего к нему ученика, – таинством, часто не выражаемом словами. Человек, прибегавший к старцу (в случае монастырских старцев, откуда и пошла вообще практика старческого окормления, – постоянно изо дня в день), открывал ему свои помыслы, просил об уврачевании души. Не практические вопросы решались со старцами (как это в большинстве случаев бывает в наши дни), а вопросы духовные. И исцеление души происходило рядом со старцем постепенно, и не потому, что он произносил постоянно какие-то поучения, а сокровенно молился и передавал силу духовную своему ученику.
В наши дни появилось настоящее духовное искушение (или даже болезнь) – мода на паломничества к старцам. А результат: может быть и неосознанное пленение тщеславием. Болезнь эту прекрасно описал еще в прошлом веке епископ Варнава (Беляев): «Стоит только побывать в каком-либо месте, где процветает старчество, в какой–либо пустыни, у какого-либо подвижника, подобного Варнаве Гефсиманскому... стоит только оказаться в кампании подобных странников, как можно уже наслушаться вокруг себя вдоволь разговоров на этот счет... Придем на вокзал и, сидя в ожидании поезда и, следовательно, от нечего делать (как будто у христианина бывает когда «нечего делать»!), услышим, как приехавшая издалека учительница изливает душу какому-то толстому купчику. – Знаете, только я вошла к нему, – я уж вам рассказывала в гостинице о своей скорби и о том, как решила переменить место, – а батюшка прямо мне: «Нет тебе моего благословения, нет благословения...» Но как же, батюшка, говорю я ему, я ведь сон видела и молилась сильно, а он... И далее начинается подробное изложение разговора, к которому и готовиться надо со многими покаянными слезами, постом, страхом Божиим, А здесь первому попавшемуся человеку всю жизнь и искушения свои расскажут; бесовские сны в доказательство «святости» своей молитвы приведут... Но вот в другом углу слышишь: «Я вам, родной мой, это по тайне говорю, вы уж, прошу вас, никому не говорите», – просит мужчина средних лет другого по виду представляющему нечто среднее между «комильфо», «приличным» светским молодым человеком, и новопоступившим, не привыкшим еще ни к скромной одежде, ни к обращению с другими людьми, послушником какого-то строго скита. Очевидно, этот юноша с напускным серьезным видом и напряженными манерами, решил бросить мир и служить Богу. Но страсть тщеславия не дает ему покоя и все время подущает, чтобы он на «пользу» другим рассказал о своем «подвиге» в настоящее – «тяжелое, безверное время» – вслух. – Нет, нет, будьте покойны, – отвечает он своему собеседнику так, что вовсе не надо напрягать слух, чтобы услышать. – Я сам, знаете, так думаю. Я ведь из реального училища, отец у меня неверующий, мать тоже не очень... И вот попал в христианский кружок... познакомился с Евангелием, стал размышлять и решил, что общественная наша жизнь несостоятельна, Даже церковная имеет много худых сторон. Ведь вы представьте себе, у нас, в приходском совете... Ну, я и решил поступать в монастырь, Церковь нуждается в служителях, Тем более вот и старец мне сказал... (сели в поезд – Л.И.) И здесь все тоже, одно и то же. Нет священного молчания христианского подвига, нет безмолвия не только души, но и языка. Нет даже желания, чтобы исполнились над человеком слова Самого Бога: «На кого воззрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих» (Ис. 66:2). Но только одно пусто- и празднословие, не укрощаемые и не обуздываемые никаким страхом огня геенского и ответственностью за свои грехи и нечистоту жизни, болтливость, осуждение всех и всего, даже церковных пастырей и порядков, горделивое сознание возможности оказать «Услугу» Церкви и чуть ли не Самому Господу Богу «сделать одолжение»; наконец, легкомысленное отношение к старческим советам и указаниям, проявляющееся хотя бы в том, что о них рассказывают другим (и где же? – в вагоне)».
Так легко реальная духовная польза, полученная при встрече со старцем, теряется, превращается в «слова», «в литературу»... Один батюшка, иеромонах сказал мне, что сталкивался с тем, что «страсть по старцам» рождается из-за дурного недоверия к священству. Это распространено особенно среди начитавшихся духовной литературы молодых людей. Они строят идеальные представления о духовной жизни и хотят чего-то «самого высокого», и приходской священник их перестает удовлетворять. Таких молодых людей и мне приходилось встречать – скитаются они из монастыря в монастырь, ищут чего-то особенного, «переносят на хвосте» слухи и сплетни с разных мест, – сами того не замечая, что духовная жизнь давно уже заменилась чем-то внешним и, честно говоря, пустым. Общаясь с таким человеком, ты уже не видишь, где же он сам, где его собственный, кровью, слезами и потом купленный опыт, – все его разговоры состоят из цитат живых и умерших старцев. Вы скажете: а что же здесь плохого? А то, что все это называется хлестким русским словом «нахватанность», – человек нахватался множества знаний о духовной жизни, но может ли он все это переварить? Может ли все это стать его личным опытом? Или он, как сказано у апостола Павла, так и будет «всю жизнь учиться, ничему не научившись». Так и будет всю жизнь оставаться зубрилкой, не войдя душой и жизнью в суть предмета.
Опять обратимся к беседам отца Софрония. Он призывал своих чад духовных к зрелости, взрослости, ответственности, предостерегал их от того, чтобы постоянно произносить слова типа: «меня так старец благословил». Человек должен уметь сам отвечать за свои слова и поступки. «Когда вы спрашиваете духовника и он говорит вам какое-нибудь слово и вы потом делаете по слову духовника, никогда не говорите, что я сделал так, потому что мне сказал духовник. Духовник для нас как ангел служитель спасения нашего: мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, – и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник… Не «меня благословили», а я так делаю, и вся ответственность лежит на мне».
Да в прежние времена именно из старческого окормления родилось духовническое служение, а теперь старцев превратили в оракулов, общественных деятелей. От этого, увы, сейчас и происходит множество недоразумений. Поворот этот произошел в веке XIX, когда интеллигенция, вернувшаяся в Церковь, нашла оптинских и других старцев и вынесла их имена и поучения «на стогны мира». Вероятно, такова была воля Божия. Но результатом стало изменение представления о старческом служении, которое продолжает и сейчас развиваться в сторону взгляда на старца, как на того, кто может и должен участвовать в жизни государства, решать глобальные мировые проблемы, обращаться с проповедью ко всему народу. И от этого сейчас возникает немало недоразумений. Простые люди недоумевают: а почему у старцев разномыслие, почему, например они не единодушными оказались в отношении к ИНН? Почему по-разному относятся к новому правительству и к разным другим вопросам?
Простите меня, конечно, я не вправе высказываться по такому серьезному вопросу, но думается, нам надо пересмотреть свое отношение к старцам. Ведь мы не знаем примеров из истории Оптиной Пустыни, например, или других монашеских старческих центров, когда старца просили для газеты или для журнала (тогда благо не было теле и аудиотехники) дать интервью, ответить на вопросы «на злобу дня». Старцы, если и говорили о чем-то общезначимом для истории России или даже для человечества в целом, то это было сказано в письмах к конкретным лицам, не предназначенных к тому, чтобы их тотчас же публиковали. Прошло немало времени, письма эти уже после кончины старцев были опубликованы, и теперь они служат нам назиданием. А, если бы их напечатали при жизни старцев, наверняка бы, как это происходит сейчас, они стали бы яблоком раздора между различными силами в обществе.
Если старцы и влияли на ход событий в прежние времена, то это всегда делалось не напрямую, а через духовных чад, – государственных чиновников, писателей, земских деятелей, помещиков. Старцы давали конкретный совет конкретному лицу, а человек в меру способностей выполнял его, и часто деяния, совершенные по совету старца, были причиной серьезных событий. Таким образом старец оставался в тени и его имя не вовлекалось в политические, идеологические и прочие житейские дрязги. И пользы от такого образа действия при влиянии на общественную жизнь было гораздо больше, чем сейчас. А ныне старцев буквально заставляют высказываться публично, надеясь, что их слово успокоит брожение среди православных, но люди, как известно, не успокаиваются, а даже начинают изобретать формулировки типа: «старец такой-то в прелести». Недавняя история с ИНН например, еще раз доказала нам: старческое служение не должно быть публичным. Не надо нашему брату журналисту мучить старцев, не надо заставлять «вещать» и вразумлять народ, как это делали ветхозаветные пророки.
Еще одно болезненное проявление «страсти по старцам» мы наблюдаем в последние месяцы – после блаженной кончины старца Николая Залитского. Его именем пытаются «продвинуть» канонизацию Григория Распутина. И пугают народ: «Если это не произойдет в ближайшие дни – анафема нам всем». Мол, так именно старец и сказал перед смертью. Эти люди опять-таки восстают на традицию – канонизация у нас совершалась всегда как результат глубокого народного почитания и после работы авторитетной церковной комиссии.
Вывод из всего вышеизложенного можно сделать один – «страсть по старцам», как и всякая страсть разрушительна, она ведет к разделениям, расколам, нестроениям. Потому будем любить, почитать старцев, смиряться и благоговеть перед ними, почитать их память, но более всего будем смиряться перед Господом, никем и ничем не будем заслонять Его святого лика. Будем бояться духовных подмен – самого главного искушения нашего времени.