В храме Филарета Милостивого было уже совсем темно. Лишь приглядевшись, можно было различить силуэты монахинь, сидевших на скамьях, держа перед собой поминальные записки... Было немного неловко при мысли о том, что, вот, уедем мы, залетные гости, а они все так же, из утра в утро, изо дня в день, из вечера в вечер, будут сидеть здесь и молиться о нас, грешных...
Когда мы прошли на «свое» место, то есть на ту скамью, где сидели вчера, — увидели под ногами что-то смутно белеющее. Это были половички, которые, как сказала потом мать Кристина, постлали на пол, чтобы нам было «не так холодно, вы, наверное, вчера замерзли»... Что тут скажешь?.. Дивен Бог во святых Своих!..
Спустившись после службы по этой лестнице, мы прошли в гостевую трапезную, где нас уже ждала инокиня Мария, тотчас же поставившая перед нами горку белого хлеба. На этот раз мы были не одни: войдя, мы увидели трех молодых инокинь в черных головных уборах типа шлемиков и молодого мужчину, в котором с порога угадывался священник.
Услышав, что все они — из французского православного Покровского монастыря в Бюсси-ан-От, что под Парижем, я едва не подскочила на месте от изумления. «Да что вы?! — вырвалось у меня. — Ведь у вас совсем недавно были наши, Людмила...» «...и Татьяна», — закончила за меня одна из монахинь. «Подумать только, — продолжала я, — буквально перед отъездом я дочитала книгу воспоминаний отца Вашей настоятельницы, игумении Ольги!..» Дальше пошел оживленный разговор, и так бы мы и говорили, забыв об ужине, если бы не вошли еще одни гости, муж с женой. Муж оказался нашим земляком, мы с ним когда-то даже жили неподалеку друг от друга. Танцовщик Мариинского театра, лет пятнадцать назад он уехал в США, живет в Чикаго и преподает балетное искусство... Приехали на Святую Землю впервые — и сразу сюда, на Елеон. А тут вдруг — мы... «Я так рад! — все говорил он, не сводя с нас глаз. — Я встретил свое поколение!..»
Потом мы все вместе помолились...
Что бы я ни сказала еще о вечере, которым закончился этот какой-то вневременной день 15 декабря, это было бы бледной его тенью. Да, мне кажется, и не надо ничего больше говорить.
