Пять лет назад я пришла сюда к шести утра вместе с паломнической группой, встреченной мною накануне в Старом Городе.
«В полном молчании, — писала я тогда, — едва не на цыпочках, подходили мы к Ее иконе, известной под названием “Иерусалимская–Гефсиманская”, и, совершив земной поклон, прикладывались к лежавшей под ней на аналое копии. Но вскоре подошел наш батюшка и попросил отойти, сказав: “Здесь будет священство”. И мы встали в узком, метра два шириной, пространстве между стеной храма и боковой стенкой гробницы.
И вот в некотором отдалении от нас, в открытом, безо всяких Царских врат, алтаре в уголочке слева от храмовой иконы, встал священник-грек, а еще несколько священников — греки и русские (переоблачившиеся в греческие священные одежды) — встали пред гробницей Божией Матери. И началась Божественная литургия...
А потом к нам подошли и сказали: “Будем причащаться”. Один за другим подходили мы к алтарю, где стояли священник с диаконом, и причащались Святых Таин... Когда подошла моя очередь, от волнения у меня пролилось на плат немного Крови Христовой, и диакон, державший плат, во мгновение ока... слизнул с него пролитое. Что другое могла я подумать при этом, кроме как: «Вот это вера!..»?
Потом уже, по возвращении, я рассказала об этом одному из наших диаконов, и тот сказал, что, по всей видимости, плат у греков не из мягкой материи, которая впитывает пролитое, а из такой, которая не впитывает, и если бы диакон-грек этого не сделал, Кровь могла бы пролиться на пол...
