Глава 7. Разбор мнения о литературной зависимости священного Дееписателя от Иосифа Флавия

Важность этого вопроса. – Формулирование его в отрицательной критике. – Предварительные замечания относительно этого формулирования. – Сравнительное сопоставление известий св. Луки и Иосифа Флавия 1) относительно Февды, 2) возмущения Египтянина, 3) смерти царя Ирода Агриппы, 4) вселенского голода при императоре Клавдии. – Характеристика Феликса и Феста и их правления у св. Луки и Иосифа Флавия. – Мнимое заимствование св. Лукой терминологии отдельных слов и форм их у Иосифа Флавия. – Несостоятельность аргументации критики по последнему пункту. – Общая неправильность самой постановки вопроса об отношении св. Луки к Иосифу Флавию

Исторический характер Деяний св. Апостолов и степень достоверности свящ. Дееписателя определяются в критике между прочим сравнительным сопоставлением содержания Деяний в известных пунктах с произведениями иудейского историка Иосифа Флавия. Дело в том, что св. Лука в некоторых своих сообщениях, и отдельных известиях, занесенных им на страницы Деяний, совпадает с современным ему названным писателем. Такое совпадение священного Дееписателя в отдельных пунктах с гражданским историком имеет большое значение, поскольку такое совпадение доставляет свидетельство от внешних, стоит ли первый на чисто-исторической почве, движется ли его повествование в строго-исторических рамках, сообразно с современной ему исторической обстановкой. Анализ этого совпадения приобретает тем большую важность, что в отрицательной критике, благодаря такому совпадению, ставится вопрос о прямой литературной зависимости Дееписателя от Иосифа Флавия. Дело идет таким образом, по справедливому замечанию Кейма, «о важном историческом и догматическом вопросе – относительно источников, достоверности и времени возникновения новозаветной литературы».⁵⁰⁹

Зависимость св. Луки, как писателя третьего Евангелия и Деяний от Иосифа Флавия определяется в критике различно. Но одним (Keim) она не заходить далее заимствования хронологических и исторических дат, по другим она простирается до пользования целыми описаниями (Holtzmann, Hausrath) или даже отдельными терминами и понятиями (Holtzmann). Сделаем, сначала несколько общих замечаний по поводу указанных положений, а затем перейдем к более частному разбору случаев совпадения между св. Лукой и Иосифом Флавием и посмотрим, на сколько оправдываются эти положения.

По общему смыслу выводов отрицательной критики об отношении св. Луки к Иосифу Флавию, писатель немногих листов, из которых состоят оба повествования св. Луки, должен был не только перелистывать громадные книги Иосифа Флавия о «Войне иудейской», «Древности» и даже «против Апиона» (так по крайней мере Гольтцман), но для пользования и копирования совершенно случайных заметок Иосифа тщательно наследовать названные произведения его. Это он должен был необходимо сделать, хотя все, что он мог вычитать и заимствовать из иудейского историка, не могло принести никакой пользы для цели его произведений и самого хода его повествования. Произведения св. Луки, по устранении всех отдельных черт и штрихов, яко бы заимствованных у Флавия, сохраняли бы по своей форме и содержанию одинаковую доказательную силу в желательном для писателя направлении. Напр. упоминание иерусалимского тысяченачальника при аресте Ап. Павла об Египтянине, произведшем незадолго до того возмущение (Деян.21:38), рассматривается критикой, как «оживление древней истории с помощью Иосифа», а отсюда, как «выдуманная вставка Луки» в разговор тысяченачальника с Ап. Павлом.⁵¹⁰ Но какую в таком случае можно указать из связи повествования Дееписателя цель для «оживления» в памяти читателей прошлого события? Не иное основание, как только разве любовь писателя к археологическим справкам, не другую цель, как простое удлинение его произведения. Для арестования Апостола тысяченачальник имел побудительную причину в сильном народном стечении и шуме (Деян.21:30–34), которые были предвестниками частых в то время народных возмущений. Самое место – храм, куда сбегался во множестве народ, давало тысяченачальнику всю возможность рассматривать Апостола, как религиозного фанатика, и побуждало его принять своевременно нужные меры. Случалось, что и сам народ восставал против таких религиозных мечтателей и пророков, каким

представлялся тысяченачальнику Ап. Павел, и бил их (Деян.21:32, 36 сн. Иосиф).⁵¹¹ Цели для «оживления» происшествия с Египтянином из хода повествования мы таким образом не видим. Объективная критика должна считать упоминание об Египтянине признаком строгой историчности разговора тысяченачальника с Ап. Павлом, как и всего повествования об аресте Апостола.⁵¹² – Из этого примера мы можем видеть, что труд изучения св. Лукой сочинений Иосифа Флавия при составлении своего произведения и цель, ради которой он мог предпринять это, употребление, которое он мог сделать из этого, не стоят в каком-либо соотношении.

Далее, характер совпадений между св. Лукой и Иосифом Флавием, как это можно видеть отчасти и на приведенном примере, такого рода, что их нельзя объяснять случайным припоминанием со стороны Дееписателя отдельных эпизодов из истории Иосифа Флавия, на сколько они сохранились после «не очень глубокого и точного» чтения её.⁵¹³ Скорее нужно заключать о таком «пользовании, какое должен был сделать тонкий (feinerer) христианский историк из древнего уважаемого, прямо необходимого для него (geradezu unentbehrlichen) писателя».⁵¹⁴ Но тогда Евангелист, по замечанию Schürer’a, не только повинен в грубых ошибках по отношению к известиям Флавия,⁵¹⁵ но, заметно, владеет большими сведениями сравнительно с Флавием, пользуется иными самостоятельными источниками относительно выдающихся гражданских событий, как-то о смерти царя Агриппы 1-го, изгнания из Рима иудеев при Клавдии.⁵¹⁶ Таким образом самое точное изучение Иосифа Флавия и беглое поверхностное чтение произведений его, обладание другими посторонними сведениями и разноречие с Иосифом вследствие ложного понимания и истолкования последнего должны совпадать в одном и том же произведении свящ. Дееписателя, в одном и том же литературном процессе заимствования им из Иосифа.

Эти два замечания по поводу предположения о зависимости св. Луки при составлении своего произведения от Иосифа Флавия должны осветить перед нами силу и значение этого предположения. Переходим теперь к сравнительному анализу тех известий, в которых соприкасаются между собой св. Лука и Иосиф Флавий.

На первом плане и по порядку и, пожалуй, по важности для решения занимающего нас вопроса должно быть поставлено известное место из речи Гамалиила (5, 36–37), где упоминается о Февде и Иуде Галилеянине. «Это место, удивительное по своему анахронизму, может быть объяснено только из Иосифа Флавия (Ant. XX, 5,1 ff.)».⁵¹⁷

В речи Гамалиила, как передает ее свящ. книга, читаем: незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырех сот человек: но он был убит, и все, которые слушались его, распялись и исчезли. После него во время переписи (ἐν ταῖς ἡμέραις ἀπογραφῆς) явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа, но он погиб и все, которые слушались его, рассыпались». Из этих слов Гамалиила мы прежде всего узнаем, что названный им Февда, который восстал во главе четырехсот человек, был мятежник. Так как выразительно указывается на число мужей, приставших к нему, то мы имеем все основания заключать, что Февда намеревался не только взволновать умы в народе, но во главе своего отряда действовать и насилием, как бунтовщик. Этот Февда принадлежал к числу выдающихся тогдашних мятежников. За это говорит одно уже сопоставление его Гамалиилом с очень известным Иудой Галилеянином, о котором мы знаем из Иосифа,⁵¹⁸ что он скоро по низложении Архелая, которое последовало по Диону Кассию в 759 г. а urbe, т. е. в шестой год по христианскому летосчислению,⁵¹⁹ во время производимой по приказанию Августа переписи возбуждал народ к восстанию против Римлян и проповедовал во имя религии возмущение. Об Иуде Гамалиил упоминает с прибавлением «Галилеянин» обозначая и время, в которое он выступил (ἐν ταῖς ἡμέραις ἀπογραφῆς). Это Гамалиил делает, очевидно, с той целью, чтобы отличить названного Иуду Галилеянина от другого, соименного ему, мятежника – Иуды, сына Езекии, волновавшего народ приблизительно на десять лет раньше.⁵²⁰ Отсутствие подобных, ближайших определений при упоминании о Февде заставляет думать, что к тому времени, к которому относится речь Гамалиила, не было известно ни о каком другом Февде, народном возмутителе.

Далее, из слов Гамалиила выходит, что упоминаемый им Февда слишком высоко думал о себе, выдавал себя за кого-то великого, λέγων εἶναί τινα ἑαυτόν, в чем, по справедливому замечанию Бенгеля, выражается всегда характер ложной доктрины (character falsae doctrinae).⁵²¹ Вероятно, он принадлежал к числу не мало появлявшихся тогда лжепророков, которых Иосиф обозначает, как «πλάνοι γὰρ ἄνθρωποι καὶ ἀπατεῶνες».⁵²²

Из речи Гамалиила, потом, ясно видно, что Февда с своими приверженцами имел печальный конец. Сам он был убит (ἀνῃρέθη), его партия была совершенно уничтожена (διελύθησαν καὶ ἐγένοντο εἰς οὐδέν). И Иуда Галилеянин также погиб (ἀπώλετο), его приверженцы также были рассеяны (διεσκορπίσθησαν). Но Гамалиил не прибавляет здесь: καὶ ἐγένοντο εἰς οὐδέν (исчезли). Основание лежит в том, что рассеянный остаток партии Иуды, после погибели своего предводителя, еще долго, как известно из Иосифа, продолжал действовать в тиши и старался сохранить свободный дух и убеждения его в народе.⁵²³ Поэтому Гамалиил не мог сказать об этой парии, что от ней не осталось ничего.

Что, наконец, касается времени, в которое восстал Февда, то Гамалиил определяет его словами: πρὸ τούτων τῶν ἡμερῶν ἀνέστη Θευδᾶς. «Перед этими днями, в которые мы теперь живем, перед этим временем, в которое выступили Апостолы, восстал Февда» – прямая мысль его слов. «Как задолго» перед этим временем, оратор не отмечает, но это и не было необходимо, потому что он говорит к таким людям, у которых предполагаются сведения о Февде. Но так как Гамалиил еще прибавляет, что после Февды (μετὰ τοῦτον) восстал Иуда, время возмущения которого он в отличие его от другого Иуды относит к народной переписи при Августе, то ясно, что Февда действовал раньше Иуды и притом до этой переписи.

Но если Гамалиил, в уста которого влагает известную речь свящ. Дееписатель, в упоминании и в характеристике личности Иуды Галилеянина вполне сходится с известиями Иосифа Флавия,⁵²⁴ то нельзя сказать этого по отношению к Февде. Иосиф Флавий раньше Иуды Галилеянина в своем повествовании не упоминает ни о каком Февде. Только гораздо позднее при императоре Клавдии т. е. спустя почти 40 лет после восстания известного Иуды Галилеянина, десять лет и даже более после речи Гамалиила, во время римского прокуратора Куспия Фада, который несколько лет после смерти Агриппы первого управлял Иудеею, у Флавия встречается замечание о восстании Февды, т. е. между 44 и 47 год. нашего летосчисления. Он рассказывает: Φάδου δὲ τῆς Ἰουδαίας ἐπιτροπεύοντος γόης τις ἀνὴρ Θευδᾶς ὀνόματι πείθει τὸν πλεῖστον ὄχλον, ἀναλαβόντα τὰς κτήσεις, ἕπεσθαι πρὸς τὸν Ἰορδάνην ποταμὸν αὐτῷ· προφήτης γὰρ ἔλεγεν εἶναι καὶ προστάγματι τὸν ποταμὸν σχίσας, δίοδον ἔφη παρέξειν αὐτοῖς ῥαδίαν, καὶ ταῦτα λέγων πολλοὺς ἠπάτησεν. οὐ μὴν εἴασεν αὐτοὺς τῆς ἀφροσύνης ὄνασθαι Φάδος, ἀλλ᾽ ἐξέπεμψεν ἴλην ἱππέων ἐπ’ αὐτούς, ἥτις ἀπροσδόκητος ἐπιπεσοῦσα, πολλοὺς μὲν ἀνεῖλεν, πολλοὺς δὲ ζῶντας ἔλαβεν, αὐτόν τε τὸν Θευ-δᾶν ζωγρήσαντες ἀποτέμνουσι τὴν κεφαλὴν καὶ κομίζουσιν εἰς Ἱεροσόλυμα.⁵²⁵

Для объяснения такого противоречия между св. Лукой и Иосифом Флавием со стороны ученых предлагались различные предположения. Кальвин полагал, что самый суд над Апостолами, описанный в V гл. Деяний, происходил во время правления императора Клавдия и римского прокуратора над Иудеею Куспия Фада, после того как уже выступил упоминаемый Иосифом Февда.⁵²⁶ Гамалиил таким образом разумеет того самого Февду, которого называет тем же самым именем Иосиф. Если Гамалиил замечает, что Иуда Галилеянин восстал после Февды (μετὰ τοῦτον), то, по мнению Кальвина, он не думал этим указать на порядок времени (ordinem temporis), а употребил μετὰ τοῦτον в смысле insuper или praeterea.⁵²⁷ – Кальвин соединяет с греческим словом μετὰ τοῦτον совершенно не употребительное в греческом языке значение; оно всегда употребляется для обозначения последующих событий.⁵²⁸ Далее, его мнение стоит в полном противоречии с хронологией, какую указывает свящ. кн. Деяний. По хронологии Дееписателя судебный процесс над Апостолами (5 гл.) был гораздо раньше упоминаемой им в 12 гл. смерти Ирода. А из Иосифа мы знаем, что Куспий Фад, на время прокураторства которого падает восстание Февды, вступил в управление Иудеей именно после смерти Ирода.

Валезий в своих примечаниях к истории Евсевия, защищая отожествление Евсевием Февды, упоминаемого в Деяниях, с Февдой Флавия, считает возможным, что «Lucam in ео loco κατὰ πρόληψιν locutum esse». Дееписатель произвольно и намеренно, забегая вперед, вкладывает в уста Гамалиилу, державшему свою речь при Тиверии, упоминание о Февде, бунтовщике из времен Клавдия, потому что он считал такое упоминание совершенно кстати в общей связи речи Гамалиила. «Lucas tumultum Theudae toto decennio anticipavit; Gamalielis orationi narrationem illam quasi ex sua persona interferens, eo quod praesenti argumento aptissime congruebat». Что касается затруднения, которое и при этом мнении вытекает из слов μετὰ τοῦτον, то Валезий устраняет его таким образом. Февда назван в речи Гамалиила прежде Иуды не потому, что он раньше его явился, а потому что он стоял ближе к живущему поколению. Иуда, как раньше явившейся и более отдаленный от настоящего поколения, упомянуть после. «Cum subjicit Lucas haec verba: post hunc exstitit Iudas, his verbis nihil aliud significatur, quam Theuda vetustiorem fuisse Iudam Galileam». Μετὰ τοῦτον отсюда равняется по значению слову retro.⁵²⁹ – И Валезий таким образом, как и Кальвин, в установлении значения μετὰ τοῦτον идет против обычного греческого словоупотребления. Кроме того, принимая объяснение Валезия, мы должны были бы не только обвинить св. Луку в произвольном обращении с историей, но и приписать ему значительную долю необдуманности. Странно бы было и безрассудно со стороны Дееписателя подвергать испытанию доверчивость к нему, как историку, современников его, из которых многие должны были знать о восстании при Клавдии Февды, если бы он в самом деле вздумал вложить в уста Гамалиила упоминание об этом Февде. Раз он хотел «произвольно и ложно» внести в речь Гамалиила замечание о каком-либо другом возмутителе, кроме Иуды Галилеянина, то он с удобством мог бы заимствовать множество подобных случаев из времени раннейшего, напр. из времени Августа, когда появлялось много народных возмутителей.

Тем не менее в новейшей критике почти «вообще признано», что св. Лука, заставляя Гамалиила упомянуть в своей речи на ряду с Иудой о Февде, делает грубую историческую ошибку.⁵³⁰ «Февда, о каком упоминается в Деяниях, «отличается от Февды Флавия только через апахронизм, который позволяет себе Дееписатель».⁵³¹ По такому почти «общему» признанию критики св. Лука допускает, собственно говоря, две ошибки. Прежде всего он относит восстание Февды, бывшее при Клавдии, ко времени Августа, поставляя его даже прежде Иуды Галилеянина. Такой промах тем страннее и удивительнее, что этот позднейший Февда (при Клавдии) действовал, когда св. Лука был уже в юношеском возрасте или даже совершенным мужем и, следовательно, мог знать не по преданию только о восстании Февды. Не нужно забывать, что по свидетельству Иосифа Флавия голова убитого Февды была принесена в Иерусалим, где находились многие христиане, где пребывали всегда Апостолы, куда постоянно заходили спутники Ап. Павла. – Другая ошибка свящ. Дееписателя состоит в том, что он приписывает известному Гамалиилу, учителю Ап. Павла, в дни Тиверия упоминание о происшествии, которое случилось в гораздо позднейшее время – при Клавдии. Такой ошибки у писателя, каким был св. Лука, при тех обстоятельствах, в каких он жил и писал свое произведение, нельзя никак допустить. Он владел точными и основательными сведениями из истории своего времени, получая все известия из первых рук, от достовернейших личностей. Нам уже приходилось отмечать, на сколько строго он выполнял свое обещание «писать по тщательном исследовании всего» (Лк.1:3), и как удобно он мог это делать. Писатель, для которого христианство было святыней, ради чего он жил, трудился, начал писать, который был удостоен самого доверенного, близкого и многолетнего обращения с Ап. Павлом, который (писатель) близко стоял к событиям христианской истории, не мог, конечно, так небрежно заносить их на страницы своего повествования, чтобы впадать в столь грубые ошибки. Мы не можем подыскать никакого основания, ради какой цели ему понадобилось искажение речи Гамалиила. А с речью Гамалиила Дееписатель мог познакомиться в самом точном её воспроизведении от своего учителя Ап. Павла, который, как бывший ученик Гамалиила и преследователь христиан, мог быть посвящен в планы и рассуждения синедриона, или от знатных Иудеев, бывших в близких сношениях с Гамалиилом, которые во множестве уже рано обратились в христианство (Ин.12:12; Деян.6:7).

Да и точно ли одного и того же Февду разумеют св. Лука и Иосиф Флавий? Точно ли между Февдами того и другого нет никакого различия, кроме странного анахронизма? Помимо тожественных черт в характеристике Февды у св. Луки и Иосифа Флавия, дословного по местам совпадения в описании самого происшествия,⁵³² героем которого выступает Февда, в изображении последнего у св. Луки и Иосифа Флавия легко подметить значительное различие. Напрасно Целлер утверждает, что характер Февды по обоим писателям одинаков.⁵³³ По Иосифу Флавию Февда является злостным обманщиком, который увлекает за собой многочисленные толпы народа в пустыню «со всем их имуществом». Эта черта в описании Иосифом Флавием Февды замечательна. Последний мало напоминает человека, убежденного в своем призвании спасти отечество от чужого господства, и скорее подходит к типу простых авантюристов, которые, ловко пользуясь обстоятельствами, желают поживиться на чужой счет. Провозглашение себя «пророком» это – не плод внутреннего убеждения, уверенности в своем высоком призвании ради братий своих, а лишь ближайшее средство, сообразное с обстоятельствами времени, в руках хитрого авантюриста. По изображению св. Луки Февда, как это показывает одно сопоставление его с Иудой Галилеянином, был демагогом, который, под увлечением религиозной идеей, преследовал политические цели ко благу всей страны, – Различны до прямой очевидности показания свящ. Дееписателя и Иосифа Флавия относительно числа приверженцев Февды. Тогда как по известию св. Луки этих приверженцев было ὡσεὶ τετρακοσίων, по сказанию Иосифа Флавия πλεῖστος ὄχλος. – Несогласны св. Лука и Иосиф Флавий в повествовании об исходе возмущения, поднятого Февдой. Св. Лука просто замечает о Февде, что он «был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли». Иосиф рассказывает, что одна часть приверженцев Февды была убита, другая забрана живым. Сам Февда взят был живым, потом обезглавлен, и голова его отнесена в Иерусалим, – Не смотря на все свое нерасположение «к гармонистике»,⁵³⁴ Целлер, однако, старается примирить, сгладить эти различия в рассказах св. Луки и Иосифа Флавия. Он указываете, на то, что сказания обоих писателей об исходе возмущения Февды отличаются друг от друга лишь неодинаковой степенью подробности и дополняют друг друга.⁵³⁵ Однако, как бы то ни было, у св. Луки нет никакого намека на обезглавливание Февды. Относительно различая между св. Лукой и Иосифом в определениях числа приверженцев Февды Целлера, глухо замечает, что «подобные исчисления всегда ненадежны».⁵³⁶ Кейм появление цифры «400» в рассказе думает объяснить иначе, и как кажется, еще не удачнее. Она заимствована Дееписателем из другого рассказа Флавия о возмущении Египтянина, из партии которого было убито именно четыреста человек (Ant. XX, 8, 6).⁵³⁷ Но странно, зачем понадобилось Дееписателю, который к тому же, по Кейму, не бегло только был знаком с произведениями Иосифа Флавия, переставить цифру из одного аналогичного рассказа в другой. Недоумение это усиливается, если мы примем во внимание, что сам же Дееписатель приводит факт возмущения Египтянина и определяет число разбойников в 4000, не пользуясь в данном случае цифрами, указанными у Иосифа Флавия. И почему он, заимствуя для определения числа убитых при возмущении Февды цифру из рассказа Иосифа о бунте Египтянина, не заимствует отсюда другой цифры (200) ближайшего определения числа разорявшихся или забранных живыми?

Итак, «гармонистика», к которой прибегает отрицательная критика для отожествления Февды в Деяниях с Февдой Иосифа Флавия, для примирения разностей в сказаниях названных писателей о Февде, должна быть признана далеко неубедительной. Лучший выход для объяснения этих разностей состоит в признании двойственности личностей Февды, упоминаемых св. Лукой и Иосифом Флавием.

Одно, по-видимому, довольно важное, препятствие к такому заключению стоит на пути: Иосиф Флавий, сохранивши известия о многих восстаниях, знает только одного Февду и, сравнительно, довольно позднего, и ни о каком другом нигде не упоминает. Но и это препятствие легко устраняется. Прежде всего Иосиф Флавий не всегда вполне достоверен в своем историческом повествовании, иногда он преследует узкопартийную цель. Эта партийная окраска яснее всего обнаруживается именно в описании им отношения народа иудейского к Римлянам. Как самого себя в «истории иудейской войны» и еще более в автобиографии он представляет дружественным к Римлянам, в таком же ложном свете он старается представить и большинство из народа иудейского. В то время как без сомнения народная ненависть против Римлян с течением времени все более и более усиливалась, Иосиф старается представить дело так, что эта ненависть была достоянием немногих «разбойников», возмутителей, которые возбуждали народ к восстаниям против Римлян.⁵³⁸ Очень возможно, что при такой тенденции Иосиф намеренно пропускал некоторые из таких возмущений, к которым народ всегда относился с явными симпатиями, и не все заносил их на страницы своего повествования. Такие пропуски не всегда, впрочем, зависели от тенденции, а иногда просто, вероятно, от обилия одинаковых фактов – возмущения. Так, указавши из времени, непосредственно следовавшего за смертью Ирода Великого, на два случая восстания с поименным перечнем стоявших во главе их, он далее замечает вообще: ἐν τούτῳ δὲ καὶ ἕτερα μύρια θορύβων ἐχόμενα τὴν Ἰουδαίαν κατελάμβανε⁵³⁹; λῃστρίων δὲ ἡ Ἰουδαία ἔμπλεων ἦν»⁵⁴⁰ Подобным же образом он выражается в истории иудейской войны: ἐν δὲ τούτῳ καὶ τὰ κατὰ τὴν χώραν πολλαχόθεν ἐταράσσετο, καὶ συχνοὺς βασιλειᾶν ὁ καιρὸς ἀνέπειθε⁵⁴¹. – Далее, между 17 и 18 кн. «Древностей» после смерти Ирода Иосиф оставляет без всякого упоминания целый период времени в десять лет – доказательство, что он не всегда полон и надежен в своих сообщениях.⁵⁴² – Наконец, в отношении ко времени, в которое он поставляет возмущение Февды, Иосифа не трудно обличить в самопротиворечии. В de bel. Iud. (II, 11, 6) он ясно и выразительно уверяет о прокураторах Александре и Куспии Фаде; что они, ничего не переменяя в отеческих обычаях, сохранили его в мире: οἱ μηδὲν παρακίνουντες τῶν πατρίων ἐθῶν, ἐν εἰρήνη τὸ ἔθος διεφύλαξαν, и во II, 12, 1 свидетельствует, что до Кумана повсюду в Палестине господствовало полное спокойствие и только с него начались возмущения: ἐφ’ οὗ θορυβοί τε ἤρξαντο καὶ φθορὰ πάλιν Ἰουδαίων ἐγένετο. Между тем в «Древностях», написанных после истории о войне иудейской, ко времени Куспия Фада относит далеко не незначительное восстание Февды,⁵⁴³ а о Тиверии Александре замечает, что он считает нужным распять сыновей Иуды Галилеянина, конечно, не без основания и не без причины.⁵⁴⁴ – После этого можно судить, на сколько неупоминание Иосифом о другом раннейшем Февде может служить отрицательной инстанцией против предположения о существовании иного Февды, отличного от указанного Иосифом. Самое выступление двоих одноименных возмутителей на протяжении какого-нибудь полстолетия не представляет ничего странного. У Иосифа Флавия мы встречаем нисколько примеров такого совпадения в именах возмутителей, появлявшихся сравнительно скоро друг за другом. Так известны три Иуды: 1) Иуда, сын Езекии, в год смерти Ирода (de bel. Iud. II, 4, 1; Ant. XVII, 10, 5); 2) Иуда Галилеянин, восставший по низложении Архелая, и упомянутый в речи Гамалиилом (de bel. Iud. II, 8, I; Ant. ΧVIII, 1, 1; Деян.5:37); 3) Иуда, сын Иаира, начальник войска в три тысячи в конце иудейской войны (de bel. Iud. VII, 6, 5). Пять Симонов: 1) Симон, раб Ирода, в год смерти его (de bel. Iud. II, 4, 2; Ant. XVII, 10, 6); 2) Симон, сын Иуды Галилеянина, ко времени императора Клавдия и прокуратора Тиверия Александра (Ant. XX, 5, 2); 3) Симон, сын Кафлы, главный предводитель Идумеев во время осады Иерусалима (de bel. Iud. V, 6, 1): 4) Симон, сын Аринов, вождь Зилотов (ibid); 5) Симон, сын Гиоры (de bel. Iud. II, 19, 2; IV, 9, 3–8; V, 1–3). Четыре Елеазара: 1) Елеазар, сын Динеев, ἀρχιληστής (de bel. Iud. II, 12, 4; II. 13, 2; Ant. XX, 6, 1; XX, 8, 5); 2) Елеазар, сын Анании (de bel. Iud. II, 17, 2–9; II, 20, 4); 3) Елеазар, сын Симона, очень известный предводитель зилотов во время иудейской войны (de bel. Iud. II, 20, 3; IV, 4, 1; V, 1, 2); 4) Елеазар, потомок Иуды, мужественный защитник крепости Масады (de bel. Iud. VII, 8, 1). – При таких примерах вполне возможно допустить появление двух народных возмутителей с именем Февды, одного при Августе, а другого при Клавдии. Имя Февды вообще не редкое. Под этим именем известен у Цицерона (ер. 6, 10) вольноотпущенник, а у Галена (de composit. medicament. per genera) врач Этим именем назван в Талмуде, по крайней мере в тех изданиях его, в которых не уничтожено ни одно место, один из учеников Иисуса Христа.⁵⁴⁵ В Талмуде вообще это имя встречается очень часто.⁵⁴⁶ Даже Целлер, вообще горячо отстаивающий тожественность Февды Деяний с Февдой Флавия, признает возможным существование двоих Февд, причем «позднейший мог быть внуком старейшего, принять его имя и продолжать его дело».⁵⁴⁷ Он смущается только тем, что в данном случае нужно допустить не только совпадение в именах, но полное повторение самых происшествий, участниками в которых являются тот и другой Февда.⁵⁴⁸ Но мы уже отмечали, что характер происшествий, описанных свящ. кн. Деяний и Иосифом с именем Февды, на столько различен, что о полном их совпадении во всех чертах говорить нельзя. Что касается в общем до хода подобных событий, то как будто мы не можем видеть из Флавия, что история и судьба их близко похожа друг на друга! ...

Нам кажется, что предположение о существовании двоих различных Февд, из которых об одном упоминает Иосиф Флавий, а о другом св. Лука, не может возбуждать более никаких недоумений.

Большинство ученых, допускающих двойственность личностей Февды, полагает, однако, что и Иосиф Флавий упоминает об этом знаменитом народном возмутителе, только под другим именем. В общем эта мысль далеко не безосновательна. Можно указать много примеров, когда люди, переменявшие свой обычный род деятельности на более высший, к своему раннейшему имени прибавляли другое. Такие примеры принятия другого имени были особенно часты у Иудеев. Ианней, из фамилии Асмонеев, когда сделался царем после брата своего Аристовула 1-го, был назван Александром (Ioseph. Ant. XIII, 12, 1). Антинатр, родившейся в Идумее, друг Гиркана II-го и после него первый государственный человек в Иудее, прежде назывался Антипой (Ant. XIV, 1, 3). Оба брата, Иисус и Ония, когда последовательно были сделаны первосвященниками, приняли новые имена. Первый стал называться Иасоном, а второй – Менелаем (Ant. XII, 5, 1). Известна перемена имен Апостолами, когда они из простых людей сделались учениками Иисуса Христа. Не выступает ли с новыми именем фарисей Савл, когда в его жизни и деятельности произошла резкая перемена? Для нас должен быть особенно любопытен и интересен пример одного иудейского возмутителя, о котором рассказывают Дион Кассий и Евсевий. По единогласному свидетельству обоих историков этот возмутитель, неоднократно разбиваемый римскими войсками, был окончательно усмирен Люцием Квиетом, который в награду за это был назначен правителем Иудеи. Дион Кассий называет этого возмутителя, ставшего во главе многих других, просто иудеем Андреем.⁵⁴⁹ У Евсевия же он известен под именем царя Лукуаса (βασιλεὺς Λουκούα).⁵⁵⁰ Ни тому, ни другому историку мы здесь не можем отказать в достоверности его источников, или приписать разумение различных событий. Очевидно, один историк приводит этого возмутителя под одним именем, а другой под иным, принятым им.⁵⁵¹ Подобный же случай мог произойти и относительно названия Февды у св. Луки и Иосифа Флавия. Последний мог знать и привести его под другим именем.

Это самый естественный выход и лучшее разрешение мнимого противоречия между свящ. Дееписателем и Иосифом Флавием Для такого представления дела, независимо от предшествующих рассуждений, мы имеем за собой древний и высокий авторитет в лице Оригена. Он ясно и определенно отличает Февду в свящ. кн. Деяний от Февды, помеченного у Иосифа Флавия, и относит первого ко времени до Р. Хр. «Θευδᾶς πρὸ τοῦ γενέσεως Ἰησοῦ γέγονέ τις παρὰ Ἰουδαίοις, μέγας τινὰ ἑαυτόν λέγων».⁵⁵² В другом месте: «Ἰούδας δὲ ὁ Γαλιλαῖος, ὡς ὁ Λουκᾶς ἐν ταῖς πράξεσι τῶν ἀποστόλων, ἐβουλήθη ἑαυτόν τινα εἰπεῖν μέγαν, καὶ πρὸ ἐκείνου Θευδᾶς».⁵⁵³

Кроме упоминания о возмущениях Февды и Иуды Галилеянина у св. Луки в Деяниях встречается замечание о третьем подобном религиозно-политическом мечтателе – некоем «Египтянине». Как и о первых двоих, он и о последнем говорит вскользь, передавая разговор тысяченачальника, арестовавшего Ап. Павла, с этим последним (Деян.21:38). Выше мы имели случай указать, что нет никаких внутренних оснований смотреть на этот разговор и в частности на упоминание об Египтянине тысяченачальником, как на произвольную композицию Дееписателя. Теперь мы остановимся на рассмотрении самого сообщения св. Луки об Египтянине, на сколько он в своих сведениях самостоятелен и достоверен.

О восстании Египтянина, кроме св. Луки, сообщает Иосиф Флавий.⁵⁵⁴ И из него то, по мнению Гольтцмана и Кейма, заимствует св. Лука сведения об этом Египтянине для своей истории Гольтцман⁵⁵⁵ указывает на параллель между повествованием св. Луки и рассказом Иосифа Флавия об Египтянине:

В замечании св. Луки об Египтянине находятся будто все частные черты этого возмущения, которые нам известны из Иосифа Флавия. Св. Лука указывает то же самое имя, соответствующее время, увлечение своих приверженцев Египтянином в пустыню, очевидно знает про бегство Египтянина, поскольку заставляет тысяченачальника в 59 г. обратиться с вопросом к Ап. Павлу: «не Египтянин ли он, который только что произвел возмущение»?⁵⁵⁶ Тем не менее не трудно видеть разности в повествованиях св. Луки и Иосифа Флавия. По Деяниям к Египтянину пристают до четырех тысяч сикариев. Иосиф Флавий определённо различает обольщение Египтянином простого народа и восстание сикариев. Последние поднимают восстания независимо от Египтянина перед появлением его и после (Ant. XX, 8, 5–6; de bel. Iud. II, 13, 3–5). И Дееписатель, если только он пользовался здесь Иосифом, действительно, перемешал эти два рода восстаний, соединил вместе (Holtzmann, Keim). Однако, едва ли справедливо представлять дело так. Иосиф выразительно замечает, что в то время с сикариями, политическими фанатиками, соединялись и религиозные обманщики и мечтатели, которые под предлогом, что Бог покажет знамения предстоящей свободы в пустыне, отводили туда народ и возбуждали его к восстанию против Римлян.⁵⁵⁷ Таким образом связь сикариев с лжепророками исторически совершенно верна. Тем более она уместна в устах тысяченачальника, что он обращает внимание, конечно, на внешнюю видимую сторону происходивших на его глазах восстаний и не улавливает тонких различий между восстаниями лжепророков и сикариев, которые (различая) были заметны только для более тонкого глаза, знакомого с внутренними иудейскими отношениями, так, как и сикариям была не чужда религиозная окраска (de bel. Iud. VII, 8, 1). Итак, сближение Египтянина с сикариями, возмущение которых с несомненностью, как видно из Иосифа, вспыхнуло с особенной силой после появления Египтянина, в устах тысяченачальника имеет всю свою историческую достоверность. И св. Лука, занося на страницы своего повествования известный вопрос тысяченачальника, отождествляющий Ап. Павла с Египтянином, не имел никакого основания сомневаться в его исторической сообразности и исправлять его, снося с Иосифом. – На независимость св. Луки в передаче о возмущении Египтянина от Иосифа Флавия кроме того, что в параграфах, непосредственно примыкающих к известию о Египтянине, Иосиф Флавий разбойников, поднимающих возмущения, называет λῃσταί или λῃστρικοί, по не σικάριοι⁵⁵⁸, указывает еще то обстоятельство, что св. Лука не заимствует из Иосифа ни одной цифры, которыми тот определяет число приверженцев Египтянина. Флавий общую цифру приверженцев определяет в 30 тысяч человек. Но на его показания в данном случае полагаться нельзя. В «Древностях» он сообщает, что 400 человек было убито, а 200 взято в плен, а в истории о войне иудейской говорит, что из 30000 «весьма многие» были захвачены живыми, а частию убиты, Иосиф противоречит самому себе.⁵⁵⁹ Св. Лука указывает совершенно независимую от этих показаний Иосифа цифру в 4000 человек. Сопоставляя с тем, что эти четыре тысячи названы у св. Луки «сикариями», в этом можно находить твердую почву для того положения, что св. Лука вводит замечание об Египтянине в свое произведение совершенно независимо от Иосифа. Тысяченачальник мог привести число сикариев, именно как более страшных⁵⁶⁰, решительных,⁵⁶¹ врагов из партии Египтянина. А возможность участия сикариев в возмущении египетского лжепророка исторически, как мы видели, может быть обоснована. Дословная параллель между повествованиями св. Луки и Иосифа Флавия собственно об Египтянине не такого рода, чтобы оно давало право заключать о прямом списывании св. Луки у Иосифа, – Итак, св. Лука в разбираемом пункте, как и в других подобных, пополняет Иосифа, но далеко не искажает его, дурно пользуясь им.

Но нигде так ясно не обнаруживается самостоятельность и независимость свящ. Дееписателя от Иосифа Флавия и полная его достоверность, как в рассказе о смерти Ирода Агриппы Ι-го (Деян.12, 20–23), хотя об этом событии он мог получить подробные сведения из Иосифа Флавия. Не смотря на сходство обоих рассказов у св. Луки и Иосифа Флавия, на что обратил внимание еще Евсевий⁵⁶², в критике, если и раздаются голоса в пользу заимствования и этого рассказа св. Лукой из произведений Иосифа Флавия, то глухо и несмело. Гольтцманн, правда, замечает, что рассказ св. Луки о смерти Ирода Агриппы своим религиозным колоритом обязан изображению Иосифа.⁵⁶³ Но уже Кейм⁵⁶⁴ отвергает это положение, как совершенно неосновательное. «Рассказ о смерти царя Агриппы Ι-го в Кесарии (44 г.) указывает у обоих историков на божественную Немезиду человеческой гибриды (Hybris–двойственность характера, чем в действительности и отличался Ирод); но описание в частностях так различно – у Иосифа достовернее и богаче по воспоминаниям, а в Деяниях религиознее, что вероятность пользования Иосифом (со стороны св. Луки) и наведения на рассказ Деяний религиозного колорита на основании изложения Иосифа должна быть отвергнута». Но точно ли отдельный частности повествования Деяний набрасывают на него некоторую тень неисторичности и недостоверности?

Изложим рассказ Иосифа Флавия о смерти Ирода с выделением особенно тех черт, какими он отличается от сказания свящ. Дееписателя. В третий год своего царствования над всей Иудеей Ирод прибыл в город Кесарию, который прежде назывался Стратоновой башней. Он давал здесь зрелища в честь Кесаря, в присутствии множества знатных и именитых людей. На второй день праздника Ирод явился на зрелище (εἰς τὸ θέατρον) очень рано, по утру (ἀρχομένης ἡμέρας). Льстецы (οἱ κόλακες), восхищенные его роскошной и чудной одеждой, начали величать его богом. Царь не удерживал их. Немного спустя, подняв глаза вверх, он увидал над своей головой сову и принял ее за предвестницу несчастия, как прежде считал ее вестницей благополучия. Вдруг открылась у него в чреве боль, которую он прямо объяснил определением Божиим. Его перенесли во дворец, где он после пятидневных непрерывных мучений от болезни чрева скончался.⁵⁶⁵ – Свящ. повествователь указывает другую обстановку, при которой совершилось разбираемое событие. Блестящее собрание в Кесарии было вызвано не зрелищами и играми, а торжественной аудиенцией, какую давал Агриппа послам Тирян и Сидонян, которые «просили мира» у раздраженного против них Ирода. В чем заключалась причина этого раздражения, Дееписатель не говорит, и ни откуда еще нам не известно. Но возможность вражды Ирода против Финикиян нельзя отрицать. Иосиф Флавий сохранил такого рода известие: однажды в Финикийском городе Доре несколько молодых людей поставили статую Кесаря в иудейской синагоге. Агриппа, заявляющий себя ревностным защитником иудейского закона, добился у Сирийского правителя Петрония того, что такие мерзости в синагоге были запрещены на будущее время, а виновные в них были привлечены к ответственности.⁵⁶⁶ Случаи к раздражению Ирода на Финикиян таким образом всегда могли представиться. Они даже могли умножиться при последующем правителе Сирийском Марсе, который сделал донос на Агриппу императору Клавдию⁵⁶⁷, помешал блестящему собранию у Агриппы римских, дружественных ему, вассальных князей.⁵⁶⁸ Малейшее теперь столкновение Агриппы с Сирийским правителем могло сильно раздражить Агриппу против него, и Агриппа свою досаду мог вымещать на Финикийских городах, стоявших под властью именно сирийского прокуратора.⁵⁶⁹ Судя по тому, что Дееписатель мотив для униженной просьбы Тирян и Сидонян о восстановлении добрых отношений указывает в том, что «область их питалась от области царской», можно заключать, что Ирод стеснил меновую торговлю между Финикией и Палестиной.⁵⁷⁰ Кесария именно была самой удобной гаванью для финикийских кораблей.⁵⁷¹ Финикия ежегодно получала из Палестины часть хлебного провианта и других продуктов на оживленную торговлю между Палестиной и Финикией указывал еще пророк Иезекииль. В своем пророческом слов о Тире он говорил: «Иудея и земля Израилева торговали с тобой; за товар твой платили пшеницей Минифскою, и сластями, и медом, и деревянным маслом и бальзамом» (27, 17 сн. 3Цар.5:9, 11). Иосиф Флавий также упоминает о ежегодном вывозе в Сидон жита в размере двадцати тысяч шестисот семидесяти пяти мер.⁵⁷² Стеснение торговли, а, быть может, и прямое запрещение её отзывалось самым чувствительным образом на промышленных городах Тире и Сидоне. Это было хуже прямого объявления войны, на что Ирод и не имел права, будучи в таких же вассальных отношениях к Риму, как и Финикия,⁵⁷³ и вынуждало Тирян и Сидонян «единодушно» (ὁμοθυμαδόν) просить у Ирода мира. Замечательна в повествовании св. Луки об этом посольстве одна черта. Послы обращаются к царю не непосредственно и прямо, а через Власта, «постельника царского». Этот Власт, по-видимому, не был министром царя,⁵⁷⁴ высоким государственным человеком, а, вероятнее всего, самым приближенным к царю, любимцем его.⁵⁷⁵ Этого Власта послы склоняют на свою сторону должно быть посредством подкупа (πείσαντες)⁵⁷⁶. Все это так живо напоминает обычную картинку из любого царского двора, в особенности восточного, что не оставляет никакого сомнения в исторической фактичности известия св. Луки о посольстве Тирян и Сидонян. – Догадываются, что и Иосифу не безызвестно было об этой аудиенции, даваемой царем послам Финикийским. Он упоминает о слишком раннем прибытии царя в театр, когда собственно зрелище еще не могло начинаться. Отсюда думают, что такое раннее прибытие царя обусловливалось другим обстоятельством, каким очень удобно признать торжественное принятие посольства.⁵⁷⁷ Этому не противоречит и то, если Иосиф местом действия называет театр. Из истории Тацита (II, 80) известно, что послы были принимаемы именно в театре.⁵⁷⁸ Сообразно своему неупоминанию о зрелище, св. Лука местом действия называет не θέατρον, а просто βῆμα. Но βῆμα, ораторская трибуна для царя, легко могла быть устроена в том же театре, который, по Римскому обычаю, был часто местом народных собраний и публичных речей.⁵⁷⁹ Прием посольства в присутствии многочисленного народного собрания, торжественная речь царя, направленная к послам при общем всеуслышании народа, вполне согласны с характером Агриппы, стремившегося постоянно к популярности и на этом основавшего всю свою политику. Роскошная обстановка, речь царя⁵⁸⁰ вызвала в народе льстивые восклицания в честь царя, которого льстецы приравнивали к богу. Эта апофеоза Агриппы вполне напоминает апофеозу императора Кая Калигулы (Sueton. Caj. с. 22)⁵⁸¹. Среди этого праздника и общего ликования «вдруг Ангел Господень поразил Агриппу за то, что он не воздал славы Богу», рассказывает Дееписатель. По повествованию Иосифа Ирод увидел сову, которую он принял за предвестницу несчастия; почувствовав внезапную боль, он говорил: «вы провозгласили меня бессмертным, а я умираю; надобно покориться определённо, предписанному Богом». Замечательна религиозная окраска, которая бросается в глаза в суждении обоих историков о внезапной болезни Ирода. В взгляде Иосифа, очевидно, отражается общее неудовольствие иудеев и оскорбление их религиозного чувства участием Ирода в языческих зрелищах. Это неудовольствие доходило даже до того, что фарисей Симон обвинял царя по этому поводу при нарочном многочисленном собрании в нарушении закона.⁵⁸² Понятно в устах Иосифа, при тогдашнем общем господстве на востоке суеверия даже среди образованного класса,⁵⁸³ и упоминание о сове, как небесной вестнице. Нет нужды, конечно, выяснять религиозный взгляд христианского историка на тоже самое событие. Мы лишь отметим, что даже по воззрению отрицательной критики Иосиф Флавий в данном случае представляет дело гораздо мифичнее, чем свящ. Дееписатель.⁵⁸⁴ Итак, хотя один раз христианский историк по трезвости мысли превосходить Иосифа Флавия! Но за то «показание Иосифа о роде смерти Агриппы без сомнения гораздо ближе к истине, чем известие Деяний».⁵⁸⁵ Дееписатель говорит, что Ирод, γενόμενος σκωλυκόβρωτος ἐξέψυχεν: «быв изъеден червями, умер». Но «что безбожные тиранны съедались червями, это – было догмой тогдашнего благочестия».⁵⁸⁶ Основание для заметки св. Луки о роде смерти дали сказания кн. Маккавейской о смерти Антиоха Епифана и Иосифа Флавия о смерти ненавистного фарисеям Ирода Великого (de bel. Iud. I, 33, 5; Ant., XVII, 6, 5).⁵⁸⁷ Однако, что некоторые жестокие тираны умерли от мучительных язв, в которых заводились черви, это – факт исторически, твердо установленный. О нем упоминается у позднейших писателей. Лактанций в своем трактате de morte persecut. 33 о Максимине говорит: «vermes intus creantur».⁵⁸⁸ Тертуллиан о Клавдии Люции Герминиане свидетельствует: «cum vivus vermibus ebuliisset «Nemo sciat» (ajebat) «ne gaudeant Christiani»» (ad scap. III).⁵⁸⁹ Св. Златоуст⁵⁹⁰ сообщает, об Юлиане, что «он умер, изъеденный червями». Сильные страдания от тех же самых червей Евсевий приписывает Максимию Галерию. Его свидетельство тем важнее, что он дает объяснение, почему именно такая болезнь постигла Галерия. «Вся масса тела его, по замечанию Евсевия, от прожорливости еще прежде болезни обратилась чрезвычайную кучу жира. Все это теперь начало гнить».⁵⁹¹ Таким образом на Галерии сказалась его прежняя распущенная роскошная жизнь, какою всегда вообще отличаются восточные деспоты. Далеко не неумеренную жизнь проводил, и Ирод Агриппа. При всем своем очень значительном богатстве, простирающемся до ежегодного дохода в 12 тысяч драхм, Агриппа доходил до долгов.⁵⁹² После этих замечаний можно видеть, что св. Лука в определении рода болезни царя сообщает совершенно верный слух о свойстве болезни Ирода и гораздо точнее Иосифа, который говорит вообще, что царь скончался от болей в животе. Не должны ли мы в данном случае скорее положиться на известие св. Луки и потому, что он был врач? Флавий только в одном пункте дополняет свящ. Дееписателя, что болезнь Ирода простиралась пять дней.

Мы кончили анализ повествования св. Луки о смерти Ирода Агриппы 1-го в его отношении к рассказу Иосифа Флавия о том же событии. Из этого анализа для непредзанятого глаза со всей ясностью открывается, что свящ. Дееписатель в своем сказании гораздо полнее и достовернее Иосифа Флавия. Вместе с тем самостоятельность и независимость св. Луки при составлении этого рассказа от произведений Иосифа Флавия не подлежат никакому спору и сомнению. Она простирается до таких мелочей, как усвоения самого имени царя. Тогда как Иосиф везде называет его «Иродом», свящ. Дееписатель Агриппой.

Столь же яркий пример самостоятельности и независимости св. Луки при составлении им своего произведения от Иосифа Флавия представляет замечание Дееписателя о вселенском голоде при Клавдии. В Деяниях (11, 2, 8) читаем: Агав, восстав предвозвестил Духом, что по всей вселенной, (ἐφ’ ὅλην τὴν οἰκουμένην) будет великий голод, который и был при кесаре Клавдии. Это свидетельство св. Луки рассматривается, «как одна из неудачных экскурсий в область гражданской истории, потому что такого всеобщего голода при Клавдии не было».⁵⁹³ На этом примере мы можем проверить и степень достоверности свящ. Дееписателя, и доброкачественность его источников. Дееписатель определённо относит великий голод по всей вселенной ко времени императора Клавдия. Так как Антиохийцы в виду предстоящего голода, предвозвещенного прор. Агавом, считают нужным послать пособие вообще беднейшим их братьям иудейским (11, 29), можно видеть, что этот голод с не меньшей силой коснулся и Иудеи. Естественно ожидать, что современный иудейский историк – Иосиф Флавий – не мог пропустить на страницах своей истории это великое бедствие. Действительно, мы встречаем у него очень точное троекратное свидетельство о большом голоде, который случился в Иудее при прокураторах Фаде и Тиверии Александре т. е. как раз во время царствования императора Клавдия.⁵⁹⁴ Очевидно, Иосиф Флавий говорит о том же самом голоде, который разумеет и св. Лука. Еще Евсевий указывал на тожество событий, о которых упоминают в приведенных местах Иосиф Флавий и св. Лука.⁵⁹⁵ Но при всем тожестве события не трудно видеть разницу в свидетельствах о нем Дееписателя и Иосифа Флавия, – разницу, доходящую до противоречия. Иосиф Флавий упоминает о голоде, бывшем в Иудее, св. Лука распространяет его ἐφ’ ὄλην οἰκουμένην. Имел ли св. Лука право на такое распространение границ отмеченного явления? Ответ на этот вопрос зависит от точного взвешивания тех выражений, в которых передает св. Лука о голоде. Итак, прежде всего, что разумеет свящ. Дееписатель под ὅλη οἰκουμένη?

Ἡ οἰκουμένη в первом значении terra habitata, у Греков часто terra a Graecis habitata в отличие от стран, населенных варварами, у греческих писателей о римских делах orbis terrarum т. е. imperium romanum, откуда πᾶσα (ὅλη) ἡ οἰκουμένη – все подданные римской империи⁵⁹⁶почему и римские императоры назывались κύριοι τῆς οἰκουμένης (corp, incsr. III, p. 205).⁵⁹⁷ Сообразно с таким словоупотреблением под ὅλη ἡ οἰκουμένη в Деяниях нет препятствий разуметь римскую империю в общем её объеме. Вероятность такого понимания подсказывается уже тем, что св. Лука время ἐφ’ ὅλην τὴν οἰκουμένην определяет царствованием «римского императора» Клавдия. В смысле orbis Romanus употребляет ἡ οἰκουμένη Иосиф Флавий.⁵⁹⁸ Не без аналогии употребление οἰκουμένη в этом же смысле у самого св. Луки. Несомненно, в значении imperium romanum он употребляет οἰκουμένη, когда пишет: ἐξῆλθε δόγμα παρὰ Καίσαρος Αὐγούστου ἀπογράφεσθαι πᾶσαν τὴν οἰκουμένην (Еванг.2:1), Контекст речи здесь, как и в Деян.11, 28, не позволяет разуметь иначе. То же значение соединяется с οἰκουμένη в Деян.24:5: εὑρόντες τὸν ἄνδρα τοῦτον (Παῦλον) λοιμόν, καὶ κινοῦντα στάσιν πᾶσι τοῖς Ἰουδαίοις τοῖς κατὰ τὴν οἰκουμένην. Таким образом под οἰκουμένη в 11, 28 естественнее всего разуметь imperium romanum. Великий голод, случившийся при императоре Клавдии, как предсказывал пророк Агав, охватил imperium romanum – таков прямой смысл свидетельства св. Луки. Известно ли из других исторических памятников о таком голоде при Клавдии?

Царствование императора Клавдия, не особенно продолжительное (не более 13 лет), в первой половине своей замечательно по частым случаям голода, постигавшего поочередно друг за другом разные части его государства. К самому началу его царствования относится большой голод в Риме (λιμοῦ τε ἰσχυροῦ γενομένου).⁵⁹⁹ О голоде в Палестине, о котором говорит Иосиф, тоже в первых годах царствования Клавдия, мы уже упоминали. Этот голод не мог не коснуться и соседних с Палестиной земель. Климатические условия Палестины и соседних с ней местностей были одинаковы. Засуха, постигшая землю Израильскую при пророке Илии, захватила и Сарепту Сидонскую, и там, и здесь она сопровождалась голодом (3Цар. гл. 17 и 18). Продолжительная засуха при Ироде Великом, причинившая неплодие, также охватывала и Палестину, и Сирию, и вообще окрестные народы (τῷ μηδ’ αὐτοὺς ἐλάττω πεπονθέναι). Ирод, удовлетворивши несколько нужду в Иудее привозным из Египта хлебом, обратил свое внимание и на окрестные города, раздав семена и Сирийцам (ταῖς πλησίον ἤδη πόλεσιν ἐπεβάλλετο τὰς ὀφελείας παρέχειν, σπέρματα τοῖς ἐν Συρίᾳ διδούς)⁶⁰⁰. Каждый голод в Палестине заставлял обращаться за хлебом в далекий Египет. Окрестные местности, включая сюда и плодородную Сирию, значит, страдали наравне с Палестиной. Еще Авраам принужден был идти в Египет, «яко одоле гладь на земли» (Быт.12:10), Сыновья Иакова ездили за пшеницей в Египет (Быт.42:1). Ирод Великий также должен был во время голода закупать хлеб в Египте (Ant. XV, 9, 2). Во время голода, свирепствовавшего при Клавдии в Палестине, Адиавенская царица Елена, расположенная к иудеям, закупала для них хлеб в Египте. (Ant. XX, 5, 2). – Чуть не одновременно с голодом, охватившим Палестину с окрестными местностями, столь же великий голод постиг, по свидетельству Евсевия, и Елладу (λιμοῦ κατὰ τὴν Ἑλλάδα γεγονότος μεγάλου ὁ τοῦ σίτου μόδιος ἓξ διδράχμων ἐπράθη).⁶⁰¹ – Немного спустя разразился вторичный сильный голод в Риме: «frugum quoque egestas et orta ex eo fames in prodigium accipiebatur»⁶⁰². Он обусловливался непрерывными неплодородиями (ob assiduas sterilitates).⁶⁰³ А так как Рим вообще питался привозным хлебом из заморских плодородных провинций (ἐπεισάκτου παντὸς τοῦ σίτου τοῖς Ῥωμαίοις ὄντος...),⁶⁰⁴ то можно полагать, что в Риме этот голод был особенно чувствителен потому, что эти провинции сами страдали от неплодородия. – Таким образом твердо может быть обоснован исторически тот факт, что imperium romanum при Клавдии в течение небольшого ряда лет⁶⁰⁵ страдало от голода на всем своем протяжении. Этот последовательный голод и разумеет св. Лука, когда влагает в уста Агава пророчество о голоде ἐφ’ ὅλην τὴν οἰκουμένην.⁶⁰⁶ Пророческий взор Агава охватывает в одном общем представлении несколько отдельных случаев голода, постепенно постигавшего imperium Romanum с одного конца до другого.

Замечательно, что этот голод, постигший римскую империю, был в собственном смысле «великий» (μέγας), переносился с трудом. В Иудее, по свидетельству Флавия, многие бедные помирали от голода (Ant. XX, 2, 5). В Риме голод сопровождался сильными народными волнениями. Когда Клавдий явился на форуме, то он был окружен возбужденной толпой, его дергали за тогу, закидали корками хлеба, так что он едва мог уйти во дворец. Следствием было опустошение всех магазинов в провинциях.⁶⁰⁷ По замечанию Тацита этот голод рассматривался, как какое-то особое, чрезвычайное несчастное предзнаменование (Апп.12:43).⁶⁰⁸ – Таким образом в своем повествовании о голоде св. Лука употребляет все выражения с строгой точностью и выдержанностью, что свидетельствует о его близком знакомстве с событиями и о правильном их воспроизведении.⁶⁰⁹ То и другое – близкое знакомство с событиями и точное их воспроизведение – достигается Дееписателем, как это блестяще обнаруживается на только что разобранном эпизоде, независимо от Иосифа Флавия.

Одно из самых ясных и доказательных мест из Деяний за пользование Иосифом Флавием со стороны свящ. Дееписателя составляет по Кейму описание «обращения Ап. Павла с прокуратором Феликсом» (24, 1–27). Почему здесь не мог прийти на помощь Дееписателю Иосиф? – таким вопросом задается Кейм.⁶¹⁰ Между тем причина эта ясна. Характеристика Феликса в свящ. кн. Деяний, как бы близко в некоторых пунктах она ни подходила к изображению этого прокуратора Иосифом Флавием, все-таки представляет отступления или, лучше сказать, дополнения к повествованию Флавия, которые с необходимостью предполагают у св. Луки оригинальные сведения об упомянутом правителе. – С Феликсом в первый раз в Деяниях мы встречаемся при описании св. Лукой суда, производимого этим прокуратором над Ап. Павлом. Дееписатель здесь между прочим передает краткое изложение речи адвоката Тертулла, обвинявшего Ап. Павла. По редакции Дееписателя Тертулл говорил, что иудеи обязаны «попечению Феликса многим миром (πολλῆς εἰρήνης) и благоустроением народа (κаτορθωμάτων γινομένων τῷ ἔθνει), он восхвалял «снисхождение» (ἐπιεικεία) Феликса, как свойство его характера. В этих словах, вложенных в уста Тертулла Дееписателем, Кейм, по-видимому, думает найти собственное суждение св. Луки об общем характере Феликса. Основание для такого суждения дал Дееписателю, по мнению Кейма, никто иной, как Флавий. «Иосиф не совсем опускает и добрые стороны Феликса: исправную полицию в стране, наказание злодеев, распятие преступников (de bel. Iud. II, 13, 2), его человечное (гуманное) отношение к положению Иудеев в Кесарии (Ant. XX, 8, 7). Тертулл в Деяниях выставляет хорошие стороны Феликсова управления».⁶¹¹ Само собой разумеется, что если мы примем слова Тертулла за суждение самого свящ. писателя, мы должны будем далее согласиться с Овербеком, «что в образе Феликса, как он выступает перед нами в Деяниях, никто не узнает известный из Иосифа и Тацита характер его».⁶¹² По общему впечатлению, которое получается из отдельных замечаний о нем Иосифа и Тацита, Феликс был жестоким, тираном и пользовался страшной ненавистью со стороны народа. По жалобе Иудеев, которые в конце концов не могли вынести тяжести его правления, он и был отставлен от должности прокуратора (Ant. XX, 8, 9). Но ничто и не обязывает нас принимать слова Тертулла за взгляд самого Дееписателя на Феликса. Они составляют собой обычное captatio benevolentiae ораторских речей, в которых были так искусны римские риторы, подобно и всем адвокатам нашего и старого времени. Если где-либо можно ожидать лести, незаслуженного восхваления, то именно в этих адвокатских captatio benevolentiae. И свящ. Дееписатель, влагая известную речь в уста Тертулла, выбрал бы очень неудачное средство для выражения своего взгляда на личность Феликса. Читатели его без сомнения также знали, какого доверия заслуживают обычные captatio benevolentiae адвокатских речей. Но и для той характеристики, какую дает Тертулл о Феликсе, едва ли можно указать твердую подкладку в отзывах о нем Иосифа Флавия. Стоит лишь прочитать его общие замечания о времени Феликса в Ant. XX, 8, 5: τὰ δὲ κατὰ τὴν Ἰουδαίαν πράγματα πρὸς τὸ χεῖρον ἀεὶ τὴν ἐπίδοσιν ἐλάμβανε⁶¹³ и в de bel. Iud. II, 13, 3: καθαρθείσης δὲ τῆς χώρας ἕτερον εἶδος λῃστῶν ἐν Ἱεροσολύμοις ὑπεφύετο οἱ καλούμενοι σικάριοι μεθ᾽ ἡμέραν καὶ ἐν μέσῃ τῇ πόλει φονεύοντες ἀνθρώπους,⁶¹⁴ и никогда не признаешь вероятным, чтобы писатель, который пользовался Иосифом, мог составить себе такое представление о Феликсе, что он установил полный мир (πολλὴν εἰρήνην) в стране. В своих свидетельствах, особенно в последнем, Иосиф Флавий, очевидно, совпадает с замечанием Тацита, что жестокая строгость Феликса по отношению к разбойникам, бунтовщикам только еще сильнее разжигала страсти их и способствовала их умножению.⁶¹⁵ Благодаря жестокости и нетактичности Феликса, на место открытых бунтовщиков выступили тайные убийцы, сикарии, о которых упоминают и Иосиф Флавий, и свящ. Дееписатель, – Небольшую гуманность показал Феликс по отношению к Кесарийским иудеям. Неужели можно заключать о его гуманности только из того, что он, по просьбе богатых и знатных иудеев, унял в Кесарии грабеж своих солдат, на который он прежде сам дал позволение (Ant. XX, 8, 7)? – Неосновательно думает Кейм видеть в характеристике Тертуллом Феликса действительный, но только односторонние черты из образа Феликса, сохраненные Иосифом Флавием. Ничего другого, как обычный ораторский прием, не представляет начало речи Тертулла.⁶¹⁶

Приглядываясь ближе к повествованию св. Луки о Феликсе, насколько последний по своему положению должен был вступить в соприкосновение с Ап. Павлом, можно заметить, что свящ. Дееписатель далеко не имеет намерения выставить его в том свете, в каком он является по характеристике Тертулла. Далеко не гуманным и вовсе несправедливым судьей является Феликс по отношению к обвиняемому Ап. Павлу. Правда, сначала он как будто становится на сторону Апостола, является благосклонным к нему, не придавая большого значения обвинениям Иудеев и подвергая Апостола легкому аресту (24, 22–23). Но благосклонность Феликса не идет далее того, что он лишь отсрочивает дело Ап. Павла. Феликс видит всю правоту Апостола, подозревает козни против него со стороны священников иудейских, и, однако не освобождает Апостола, а томит его целых два года в тюрьме, до самого конца своего правления Иудеей. Мотивы, по которым Феликс так тянет дело Ап. Павла, самые мелкие и со всей яркостью вскрывают низкую натуру этого правителя, поднявшегося до такого высокого положения из рабов.⁶¹⁷ Подобно другим римским прокураторам, Пилату, Фесту (25, 9), он прежде всего жертвует интересами справедливости из-за человекоугодничества (ср. 24, 27). По толкованию св. Златоуста он не хотел отпустить Апостола из угождения к иудеям.⁶¹⁸ И это вполне естественно. На совести Феликса лежало не мало злоупотреблений властью и даже прямых преступлений. Для определения этого достаточно привести слова Тацита: Antonius Felix per omnem saevitiam ас libidinem jus regium servili ingenio exercuit (Histor. V, 9),⁶¹⁹ и напомнить о его гнусном участии в убийстве сикариями первосвященника Ионафана (Ant. XX, 8, 5). В характере подобных людей легче всего совмещаются произвол и униженное человекоугодничество, и первый, как у Феликса, служит основанием другого: Феликс угождал иудеям из боязни перед ними, из опасения за свою власть. Но свящ. Дееписатель указывает частнейшую причину, ради которой Феликс медлил с дарованием свободы Апостолу. Он – общая черта всех правителей и начальников, достигших власти происками и угодничеством из бедного, забитого класса, – был корыстолюбив. Он надеялся, что Апостол даст ему взятку (24, 26).⁶²⁰ Относительно этой частной черты в характере Феликса Кейм полагает, что она целиком заимствована Дееписателем из Иосифа Флавия. Дееписатель мог приписать Феликсу корыстолюбие на основании замечания Флавия о первосвященнике Анании, что он «ежедневно заискивал у Альбина подарками ему» (Ant. XX, 9,2) прямого показания о самом Феликсе, что он подкупал предводителей разбойнических партий для своих личных целей (Ant. ХХ,8, 5).⁶²¹ Что касается первого замечания Флавия, то мы не понимаем, каким образом взяточничество Альбина могло послужить Дееписателю для композиции образа Феликса. Ведь не все же прокураторы должны походить друг на друга. И неужели Дееписатель мог предполагать о взяточничестве Феликса только из того, что и Феликс входил в сношения с первосвященником Ананией, который прибегал позднее к подкупу Альбина? Другое, цитумое Кеймом, место из «Древностей» тоже не могло дать Дееписателю никакого намека на продажность и взяточничество Феликса. Здесь передается частный случай из практики Феликса, когда он старался склонить подарками Дора, друга Ионафанова, к тому, чтобы тот в свою очередь убедил сикариев убить Ионафана. О собственном же взяточничестве Феликса здесь нет ни слова – Таким образом Дееписатель, указывая на взятозничество Феликса, дополняет, сравнительно с Иосифом, образ этого прокуратора, имевшего важное значение в жизни Ап. Павла. Эта новая черта в характере Феликса, если о ней нельзя составить представления по известиям Флавия о Феликсе, находит полное подтверждение у Тацита: «igitur raptare (Galileae et samaritae) inter se, immittere latronum globos, componere insidias, et aliquando praeliis congredi, spoliaque et praedas ad procuratores (Felici et Ventidio Cu-mano) referre; hique primo laetari»...?) …⁶²²

В повествовании св. Луки об отношении Феликса к Ап. Павлу встречается замечание о частном неофициальном свидании Ап. Павла с Феликсом, которое было вызвано желанием Феликса или, точнее, жены его Друзиллы Иудеянки послушать Апостола «о вере во Христа Иисуса». При этом свидании Апостол говорил «о правде, воздержании и о будущем суде» (24, 24–25). Содержание беседы Апостола, по мнению Кейма, скомбинировано Дееписателем с явным соотношением на известия Иосифа Флавия о Феликсе. Св. Лука, очевидно, «знает, о чем рассказывает только Иосиф, что Феликс взял за себя в замужество Друзиллу, красивейшую из сестер Агриппы II-го, склонив ее через содействие своего друга волхва Симона, родом Кипрянина, к разрыву её прежнего брака (Ant. XX,7,2), он знаком с справедливостью Феликса, обнаружившейся в распятиях без числа (de bel. Iud. II, 13, 2), в убийстве надоедливых порицателей его образа действий, как первосвященника Ионафана при помощи бандитов, в нарушении слова по отношению к бандитам (Ant. XX, 8, 5), и, что всего важнее, в самой отсрочке проповеди Апостола Феликсом⁶²³ Дееписатель является простым подражателем пояснению Иосифа, который при рассказе об убийстве первосвященника Феликсом замечает, что постоянные увещания для людей несправедливых бывают тяжелы, (βαρὺ γὲ τοῖς ἀδικεῖν ἐθελοῦσι τὸ συνεχῶς νουθετεῖν)»⁶²⁴. Эти отдельные черты из частной и официальной жизни Феликса, сохраненные Флавием, подсказали Дееписателю, в каком духе приличнее всего было держать речь Ап. Павлу перед Феликсом и Друзиллой. Однако против такого искусственного объяснения отмеченного места из Деяний Шмидт со всей справедливостью возражает, что содержание проповеди Апостола понятно без всякого отношения на отдельные конкретные случаи. «Если Апостол должен был познакомить поверхностно интересующегося человека с религиозно-нравственными истинами христианства, он прежде всего должен был оттенить то, пренебрегати чем ближе всего мог такой человек в своем положении».⁶²⁵ Если бы перед взором св. Луки, намечавшего главные предметы беседы Апостола, действительно, предносились отдельные важные моменты из жизни Феликса и Друзиллы, то он, несомненно, чтобы быть понятным для своих читателей, познакомил бы их в общих чертах с раннейшею жизнью того и другой. Несомненно, он не мог предполагать близкого знакомства у своих читателей с характером и жизнью Феликса и Друзиллы. Он считает необходимым заметить, что Друзилла была Иудеянка (24, 24) с очевидной целью не оставлять читателя в недоумении, почему Феликс заинтересовался содержанием проповеди Ап. Павла. Но о раннейшем браке Друзиллы, о незаконном разрыве его Дееписатель не проговаривается ни одним словом, – Св. Лука не сочиняет речи Ап. Павла перед Феликсом и Друзиллой сообразно с теми данными, которые он почерпнул у Иосифа Флавия, а передает её действительное содержание со слов самого Апостола. Если Феликс прерывает проповедь Апостола, которая, конечно, не могла быть приятной для него, то такой оборот дела совершенно естественен, и решительно нет нужды прибегать к такому искусственному соображению, будто св. Лука в данном случае усваивает резонерское замечание Флавия, что увещания людям несправедливым всегда бывают неприятны (Ant. XX, 8, 5). Как будто бы это была такая великая истина, до которой не мог додуматься сам Дееписатель! Да и тут св. Лука, если он действительно пользуется Иосифом, идет дальше его. Перерыв Феликсом речи Ап. Павла он объясняет не тем, что она вообще была неприятна для него, а тем, что она устрашила Феликса: ἔμφοβος γενόμενος ὁ Φῆλιξ (24, 25). Вдохновенная сильная речь Ап. Павла, каким характером отличались все речи его вообще, величием тех истин, какие раскрывал он, произвела сильное впечатление на Феликса и разбудила его дремавшую совесть, на которой тяготело множество преступлений. Оглядываясь на свое прошлое, он почувствовал укоры совести и испугался. Но это нравственное потрясение, очевидно, было сродно с тем духом суеверия, который заставлял его поддаваться обману Симона волхва (Ant. XX, 7, 2) и который не исключал у него надежды на получение взятки (Деян.24:26). Указывая мотив для перерыва беседы Ап. Павла в потрясении совести Феликса, Дееписатель обнаруживает тонкое знакомство с характером Феликса – восточного суевера – и не становится в противоречие с самим собой, считая его в тο же время способным к взяточничеству.

На сколько глубоко и всесторонне знаком свящ. Дееписатель с характером Феликса, представляя его в общем цельнее и рельефнее сравнительно с Флавием, на столько же подробнее Иосифа он знает или, по крайней мере, сообщает о внешней жизни Феликса. Мы разумеем здесь его указание относительно продолжительности прокураторства Феликса: «ἐκ πολλῶν ἐτῶν» (24, 10). Если снести это показание Дееписателя с известями Иосифа Флавия, то оно потеряет значительную долю своей выразительности. О вступлении Феликса в должность прокуратора Иосиф замечает, что оно последовало одновременно с пожалованием Клавдия в 12-м году его царствования (τῆς ἀρχῆς δωδέκατον ἔτος ἤδη πεπληρωκός) Агриппе II-му тетрархии Филиппа и других областей.⁶²⁶ А так как Клавдий начал царствовать в 41 г. новой эры, то время вступления в прокураторство над Иудеей Феликса падает на 53-й год.⁶²⁷ Суд же Феликса над Ап. Павлом происходил в 58-й год.⁶²⁸ Придерживаясь этого счета, нельзя еще сказать, чтобы Феликс особенно долго правил Иудеею. Предшественник его Куман не менее его был правителем в Иудее (48–52 г.).⁶²⁹ Другое дело, если мы примем во внимание свидетельство Тацита (Ann. XII, 54)⁶³⁰, что Феликс гораздо ранее своего прокураторства над всей Иудеей, разделял власть с прокуратором Куманом, управляя частью Палестины, о чем умалчивает Флавий. Тогда подчеркивание Апостолом той мысли, что Феликс давно уже управляет Иудеею и, следовательно, довольно знаком с положением вещей в ней, сохраняет всю свою силу и значение.

О характере правления другого римского прокуратора Феста и о личности его св. Лука, по снесении его с Флавием, владеет самыми точными и достоверными сведениями. Он и тут пополняет Флавия, упоминая о приходе царя Агриппы с женой своей Вереникой в Кесарию с целью поздравить нового прокуратора (25, 13). Об этом Иосиф Флавий ничего не сообщает. Тем не менее мы не имеем никакого права сомневаться в действительности этого посещения. Оно так согласно с тогдашними вассальными отношениями иудейского царя к римскому двору и совпадает с общим духом внешней политики Агриппы II-го, который безусловно был передан Риму. Это его поздравительное посещение Феста имело такой же смысл и политическое значение, как и помощь его Риму в парфянской войне.⁶³¹ Отмеченный факт, как вескую отрицательную инстанцию, можно противопоставить заключению, что св. Лука в своих сообщениях о личности и фактической стороне правления Феста не выходит из рамок, указываемых Флавием. С ним не может быть поставлено в параллель по своей доказательной силе указание Гольтцманна, что название Дееписателем прокураторской области Феста ἐπαρχία (25, 1) обнаруживает дословное заимствование из Иосифа, который называет Феста ἔπαρχος (Ant. XX, 8, 11).⁶³² Едва ли мог Дееписатель стоять в дословной зависимости от Иосифа там, где он не стоит даже в материальной зависимости от него. И, действительно, слово ἐπαρχία встречается у свящ. Дееписателя не только здесь, при обозначении прокураторской провинции Феста, но и раньше, в вопросе Феликса Ап. Павлу, из какой области (ἐκ ποίας ἐπαρχίας) он происходит (23, 24). К самому Фесту Дееписатель нигде не прилагает названия ἔπαρχος, а называет его, как раньше и Феликса, ἡγεμών (26, 30).

Сильным аргументом за зависимость Дееписателя от произведений Иосифа Флавия и пользование ими в качестве источника может служить, если только оно правильно и строго выдержано, указываемое Гольтцманном заимствование Дееписателем терминологии, слов и форм их из Иосифа Флавия. Он отмечает несколько случаев зависимости св. Луки от Иосифа в терминологии⁶³³ и до 60 совпадений между третьим Евангелием и Деяниями с одной стороны и произведениями Флавия с другой в употреблении слов и форм их; большинство из последних случаев падает именно на свящ. кн. Деяний.⁶³⁴ Сопоставление Гольтцманна своей видимой доказательностью может произвести впечатление только на первый раз. Приглядываясь ближе, можно заметить, что эти сопоставления или не совсем выдержанны или объясняются иным, более естественным и лучшим путем. Прежде чем перейти к разбору отдельных примеров совпадения, приводимых Гольтцманном, предпошлем несколько общих замечаний относительно его тезиса.

Во-первых, нет ничего удивительного в том, если два писателя, которые в отношении времени, образования, «некоторым образом предмета своих произведений или, по крайней мере, общего характера их (исторического) близко стоят друг к другу, – нет ничего удивительного, если они совпадают между собой в некоторых пунктах, даже хотя бы до дословного соприкосновения».⁶³⁵ Во-вторых, совпадение между св. Лукой и Иосифом Флавием в том самом объеме, в каком указывает это Гольтцманн, предполагает такое пользование произведениями Иосифа Флавия со стороны Дееписателя, которое возможно разве только при помощи разных ученых схолий и конкордаций или понятно у такого писателя, для которого Иосиф Флавий был любимым автором для чтения. Гольтцманн в данном случае становится в противоречие с самим собой, утверждая, что все пользование Иосифом основывается у Дееписателя на воспоминании после беглого и поверхностного чтения произведений Флавия. Далее, свящ. Дееписатель в знати греческого языка значительно превосходил Иосифа Флавия. Тогда как св. Лука в знакомстве с греческим языком приближался к классикам, Иосиф Флавий, по его собственному сознанию, при составлении своих произведений прибегал к помощи других, более совершенных в знании греческого языка, χρησάμενός τισι πρὸς τὴν Ἑλληνίδα φωνὴν συνεργοῖς (Contra Apion. I, 9).⁶³⁶ – Эти соображения никак нельзя упускать из виду при обсуждении тезиса Гольтцманна о дословной зависимости свящ. Дееписателя от Иосифа Флавия. Посмотрим теперь, какого рода и на сколько убедительны совпадения между св. Лукой и Иосифом Флавием, отмеченный Гольцманом.

Как на зависимость св. Луки в терминологии от Иосифа Флавия, Гольтцманн дважды указывает на обозначение Лукой Масличной горы через Ἐλαιών (Деян.1:12), как и в третьем Евангелии (19, 29; 21, 37), тогда как прежде в Новом Завете она называется описательно через τὸ ὅρος τῶν ἐλαιῶν (от ἡ ἐλαία). Дееписатель в своем новом роде обозначения, очевидно, следует Иосифу Флавию (Ant. XVII, 9, 2; XX, 8, 6).⁶³⁷ Но уже то обстоятельство, что св. Лука в одном месте своего Евангелия (22, 39) употребляет общее Ветхому и Новому Завету обозначение τὸ ὅρος τῶν ἐλαιῶν, удерживает нас от поспешного заключения, что св. Лука в усвоении названия горы рабски подражает Иосифу. Вероятнее всего, что св. Луке были известны оба рода названия горы независимо от Флавия. В противном случае зачем бы компилятору отступать от своего оригинала? Во всяком случае этот пример совпадения между св. Лукой и Иосифом Флавием есть наиболее удачный и убедительный в ряду других, выставляемых Гольтцманном. Так, о выражении «ἡμέρα σαββάτων» он замечает, что хотя из новозаветных, писателей оно встречается только у св. Луки (Ев.4:16; Деян.13:14; 26:13) и у Иосифа Флавия (Ant. XII, 6, 2), однако Дееписатель мог заимствовать его у LХХ.⁶³⁸ Действительно как раз такое выражение мы встречаем у Иеремии, 17, 24, 27: «если вы послушаете Меня в том, чтобы не носить нам воротами сего города в день субботний (ἐν τῇ ἡμέρᾳ σαββάτων), и чтобы святить субботу (τὴν ἡμέραν τῶν σαββάτων), не занимаясь в этот день никакой работой, то воротами сего города будут входить цари и князья». В Евангелии Иоанна находится если не ἡμέρα σαββάτων, то ἡμέρα σαββάτου (19, 31). Вообще Дееписатель часто употребляет описательные выражения через ἡμέρα, напр. ἡμέραι τῶν ἀζύμων (Деян.12:3; 20:6; Ев.22:7), к чему нельзя подыскать параллели у Иосифа,⁶³⁹ равным образом ἡμέρα πεντηκοστῆς (Деян.2:1; 20, 16) опять без параллели у Флавия.⁶⁴⁰ – Выражение προσευχή в Деян.16, 13, 16 автор мог по Гольтцманну заимствовать у Иосифа (Ant. XIV, 10, 23; Vita. 54), но также и непосредственно из жизни.⁶⁴¹ С большей вероятностью, думает Гольтцманн, обычное в Деяниях обозначение прозелитов через σεβόμενοι (τὸν Θεόν) произошло из Ant. XIV, 7, 2.⁶⁴² Сопоставляя эти два последних выражения, мы, признаемся, несколько не понимаем, почему одно из них (προσευχή) могло быть заимствовано Дееписателем из ходячего языка, непосредственно из жизни, а другое – название прозелитов – с большею вероятностью почерпнуто из Иосифа. Вероятность, кажется, совершенно одинакова, что для первого, что и для другого случая.

Переходим теперь к несколько иному типу мнимых заимствований св. Луки у Флавия. Гольтцманн полагает, будто ясный признак зависимости Дееписателя от Иосифа находится в, Деян.13:20, где 450 лет судейского периода в Ветхозаветной истории, как круглое число, соответствуют 443 годам, которые по счету Иосифа (Ant. VIII, 3, 1), в противоречии с 1Цар.6:1, падают на время судей. Дееписатель в данном случае с ясностью будто бы обнаруживает свой источник, когда в стоящем рядом стихе (13, 21) продолжительность правления Саула определяет в 40 лет, как это делает только Флавий (Ant. VI, 14, 9).⁶⁴³ Такому совпадению придает значение и Schurer, только он гораздо правильнее объясняет его в том смысле, что как Иосиф следовал в данном случае традиции, так и св. Лука мог почерпнуть эти хронологические указания из того же источника, независимо от Иосифа.⁶⁴⁴ Даже Кейм в данном случае примыкает к Schurer’у и не видит в разбираемом примере, вопреки Гольтцманну, никакой доказательности. Оба числа (450 и 40) могли точно также получиться у Дееписателя по преданию, как и число «40» для определения возраста Моисеева, когда он удалился от царского Египетского двора (Деян.7:23). Каких лет был в это время Моисей, в кн. Исход (2,11) определённо не говорится. Не встречается на этот счет никаких указаний и у Иосифа. Свящ. Дееписатель, очевидно, берет это число (40) из традиции, которая нашла себе выражение в талмуде (tract. Beresch. f. 115, 3; Schemoth. Rabb. 118, 3).⁶⁴⁵ По мнению бл. Иеронима, все подобные цифры, несогласные с свидетельством Ветхого Завета или совершенно не находящие себе опоры там, заимствованы Дееписателем именно из ходячей хронологии.⁶⁴⁶ Обилие таких гагадоф замечается в речи первомученика Стефана, записанной св. Лукой. Фаррар насчитывает в этой речи до семи гагадоф: призвание Авраама не в земле Харран, как у бытописателя, а в Месопотамии (7, 2), смерть Фарры до переселения Авраама в землю Ханаанскую (7, 4); семьдесят пять душ, переселившихся с Иаковом в Египет (7, 14), погребение патриархов в Сихеме (7, 16); египетское воспитание Моисея, научение Египетской мудрости (7, 22), сорок лет – возраст, когда Моисей удалился от двора Египетского (7, 23), идолопоклонство евреев в пустыне в течение сорока лет непрерывно (7, 42), ангелы при Синае, как посредники в сообщении закона Евреям (7. 53).⁶⁴⁷ Многие из этих гагадоф повторяются у Филона, который таким образом в свою очередь брал их из традиции, распространенной у Евреев.⁶⁴⁸ Поэтому нет нужды сближать эти отступления Деяний от текста свящ. ветхозаветных книг с аналогичными известиями Иосифа. И если Гольтцманн указывает в пользу своего известного тезиса на совпадение замечаний Дееписателя о Моисее, что он «силен в словах» (7, 22) и Иосифа о нем же: «что он был весьма убедителен словами в глазах народа» (Ant. III , 1, 4),⁶⁴⁹ то оно в виду приведенных примеров не может говорить за непременное заимствование свящ. Дееписателя в данном пункте из Иосифа. Далеко неудачна в смысле доказательности и другая параллель Гольтцманна между Деян.7, 53, что Евреи получили закон εἰς διαταγὰς ἀγγέλων (при служении Ангелов) с тожественным замечанием Иосифа, что Евреи научены в законе от Бога через Ангелов ἐν τοῖς νόμοις δι’ ἀγγέλων παρὰ τοῦ θεοῦ μαθόντων... (Ant. XV, 5, 3).⁶⁵⁰ Для полноты параллелей Гольтцманну следовало бы выписать выражения Апостола в посл. к Галатам: νόμος.. διαταγεὶς δι’ ἀγγέλων (3, 19) и Евр.2:2: δι’ ἀγγέλων λαληθεὶς λόγος ἐγένετο βέβαιος. Тогда бы можно было не так торопиться с известным выводом о заимствовании…

На повествовании св. Луки в Евангелии и Деяниях о вознесении Иисуса Христа на небо (Ев. 24, 51; Деян.1:9), по Гольтцманну, сказалось влияние рассказа Иосифа о чудесном конце Моисея (Ant. IV, 8, 48).⁶⁵¹ Но при сравнении того и другого рассказа не трудно видеть, что в то время как повествование Дееписателя отличается безискусственной простотой и краткостью, сказание Иосифа о смерти Моисея, отрешаясь от текста Библии, является значительно прикрашенным и дополненным новыми чертами. Стоит только упомянуть здесь цветистое описание Иосифом великой скорби народа, расстающегося с Моисеем, соревнование в этой скорби и слезах между взрослыми, зрелыми мужами и малыми детьми, торжественные проводы народом Моисея и отклонение Моисеем их и, наконец, самые слова Иосифа о последних минутах Моисея: καὶ προσομιλοῦντος αὐτοῖς ἔτι, νέφους αἰφνίδιον ὑπὲρ αὐτὸν στάντος ἀφανίζεται κατά τινος φάραγγος⁶⁵² Если бы теперь св. Лука имел перед глазами сказание Иосифа или, по крайней мере, не упускал его из внимания при изложении события вознесения Иис. Христа, странным кажется, что он не сказал в своем повествовании больше того, что мы там находим. Дееписатель (1, 9–11) просто замечает: «поднялся, и облако взяло Его из вида их»; местом восхождения Иис. Христа ясно указывается – небо.⁶⁵³ Для Дееписателя таким образом при сокращении своего рассказа сравнительно с Иосифом не существовало и того мотива, который приписывает Иосиф Моисею для его собственной краткой записи о своей смерти: γέγραψε δι’ αὐτὸν ἐν ταῖς ἱεραῖς βίβλοις τεθνεῶτα, δείσας μὴ δι᾽ ὑπερβολὴν τῆς περὶ αὐτὸν ἀρετῆς πρὸς τὸ θεῖον αὐτὸν ἀναχωρῆσαι τολμήσωσιν εἰπεῖν (Ant. IV, 8, 48).⁶⁵⁴ Поэтому краткие безискусственные замечания св. Луки о вознесении в Деяниях и особенно в Евангелии: «когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо (24, 51), где даже нет упоминания об облаке, – такие выражения ясно говорят за первоначальность и оригинальность рассказа св. Луки о вознесении Господа в обоих его повествованиях. Самое вознесение Иис. Христа, по обоим описаниям св. Луки, совершается тихо, при спокойной обстановке. Настроение учеников ровное, светлое, даже радостное (Ев.24:52).

При помощи Иосифа Флавия, по мнению Гольтцманна, получает любопытное освещение тенденция Дееписателя сделать не только «священный город», но даже «священное место» – храм колыбелью мессианской христианской общины. Что нужно разуметь под οἶκος, οὗ ἦσαν καθήμενοι (Деян.2:2) ученики Господа, или под τὸ ὑπερῷον, οὗ ἦσαν καταμένοντες (Деян.1:13) непосредственно после Его вознесения? Никакое другое место, как храм, потому что Иосиф в Ant. VIII, 3, 2 говорит об «ὁ ὑπερῷος οἶκος» или в De Bel. Iud. V, 5, 5 о «τὸ ὑπερῷον μέρος», как о верхней части Соломоновского храма, а в Ant. VΙΙ, 14, 10 (θεμελίων καὶ οἴκων καὶ ὑπερῷων) и VIII, 3, 2 (περιωκοδόμησε τὸν ναὸν ἐν κύκλῳ τριάκοντα βραχέσιν οἴκοις) под οἶκοι разумеет комнаты, прилегающие к храму. Этот ὑπερῷον в Ant. XI, 5, 4 представляется, как такое место, где мог собираться народ; καθισάντων δὲ ἐν τῷ ὑπερῴῳ τοῦ ἱεροῦ παρόντων ἅμα καὶ τῶν πρεσβυτέρων.⁶⁵⁵ – Однако, эти созвучия между св. Лукой и Иосифом Флавием ровно ничего не доказывают. Что касается двух первых цитат из Иосифа, то они, взятые не отрывочно, а в контексте, вовсе не дают той мысли, для подтверждения которой они приводятся. В Ant. VIII, 3, 2 Флавий выразительно говорит: ὁ γὰρ ὑπερῷος οὐκ ἦν περιῳκοδομημένος (верхняя часть храма никаким не была окружена зданием). Равным образом и в De Bel. Iud. V, 5, 5; τὸ δὲ ὑπερῷον μέρος τούτους μὲν οὐκέτι εἶχε τοὺς οἶκους (верхняя часть не имела таких комнат). Отсюда и в третьем месте Флавия нельзя смешивать, тем более отождествлять ὑπερῷον и οἶκος. Что касается самой последней цитаты из Флавия, которая стоит в прямом противоречии с первыми двумя, то более правильное чтение здесь не «ἐν τῷ ὑπερῴῳ» а «ἐν τῷ ὑπαίθρῳ».⁶⁵⁶ С последним чтением более согласуется и дальнейшее замечание Иосифа, что собрание «трепетало от холода» (καὶ ὑπὸ τοῦ κρύους ἀηδῶς διακειμένων). Отсюда можно видеть, что компилятор Деяний указанные выражения из произведений Флавия мог заимствовать разве только тогда, когда он сам не читал Флавия, а встретил эти выражения в каких-нибудь конкорданциях, словарях. Но главиым образом из Деяний с ясностью открывается, что сам свящ. Дееписатель употребляет ὑπερῷον с членом и без члена для обозначения не известной части храма, а верхнего этажа обыкновенного частного дома (сн. Деян.9:37, 39; 20, 8). Под οἶκος он также не думает разуметь священный дом, но тщательно различает ἱερός и οἶκος: καθ’ ἡμέραν τε προσκαρτεροῦντες ὁμοθυμαδὸν ἐν τῷ ἱερῷ, κλῶντες τε κατ’ οἶκον ἄρτον (Деян.2:46). – Таким образом догадка Гольтцманна, что Дееписатель заимствовал из произведений Иосифа Флавия черты для идеализации первохристианской общины, должна быть признана несостоятельной.

Что касается «специальных сведений (Specialkenntnisse), которые рассеяны в Деяниях, то и тут не приложим излюбленный тезис Гольтцманна о заимствовании их Дееписателем из Иосифа. Каким образом, хотя и неоднократное, но всякий раз только случайное упоминание Иосифом о гробе Давидовом (Ant. XVI 7, 1; VII, 15, 3; XIII, 8, 4; De Bel. Iud. I, 2, 5) могло дать Дееписателю основание для аргумента: «да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня», который он вставляет в речь Ап. Петра, сказанную им в день Пятидесятницы (Деян.2:30)?⁶⁵⁷ Какому непредзанятому исследователю придет в голову утверждать, что свидетельство Флавия об официальном названии в указе императора Клавдия иудеев, жителей Александрии «Ἀλεξανδρεῖς» (Ant. XIX, 5, 2) послужило источником для замечания Дееписателя, что Александрийцы имели отдельную синагогу в Иерусалиме (Деян.6:9)?⁶⁵⁸ Совершенно справедливо возражает Кейм против попытки Гольтцманна вывести характеристику Афинян у Дееписателя (17, 22) из замечания Иосифа, что Афиняне «εὐσεβέστατοι τῶν Ἑλλήνων» (Contra Apion. II, 11), а обвинение Апостола в том, что он проповедует новые божества (17, 18) из известия Флавия об аналогичных обвинениях Сократа, Протагора, Анаксагора и некоторой жрицы за введение ξένων θεῶν (ibid. II, 37).⁶⁵⁹ Резонно отмечает Кейм, что даже самые слова, которые употребляет в том и другом случае Дееписатель, не совпадают с Иосифовскими. Для характеристики Афинян Дееписатель выбирает слово «δεισιδαιμονέστεροι», а вместо «ξένοι θεοί» ставит «ξένα δαιμόνια». Со всем правом далее замечает Кейм, что созвучия в двух словах в длинной вдохновенной речи ничего не доказывают.⁶⁶⁰

Обратимся теперь к последнему ряду совпадет между св. Лукой и Иосифом в отдельных словах. И здесь созвучия совершенно случайные, внешнего характера, возможные у всех писателей на протяжении целых веков. Что можно вывести из того, если и св. Лука (3, 21) и Иосиф (Ant. XI, 4, 8) употребляют одинаково слово ἀποκατάστασις,⁶⁶¹ когда мысли, для выражения которых служит у того и другого писателя это слово, совершенно различны? Иосиф говорит о восстановлении (ἀποκατάστασις) Иерусалима через Кира и Дария, а св. Лука пользуется этим словом в совершенно иной связи мысли: и да пошлет Он предназначенного вам Иисуса Христа, Которого небо должно было принять до времен совершения (ἀποκαταστάσεως) всего, что Бог говорил устами всех святых Своих пророков от века. В употреблении ἐκτιθέναι в смысле narrare св. Лука (Деян. 11, 14; 18, 26; 28, 23) и Иосиф Флавий (Ant. I, 12, 2) совпадают,⁶⁶² но св. Лука употребляет его чаще, чем Иосиф, почему это слово может назваться скорее собственностью лексикона св. Луки, чем Иосифа. Кроме того, в этом же смысле ἐκτιθέναι встречается у Диодора и Афинагора.⁶⁶³ Ἀποδέχεσθαι в смысле laudare, кроме св. Луки (Деян.24:3) и Флавия (Ant. VI, 14, 4)⁶⁶⁴ встречается еще у Филона. Ἀποβολή в смысле jactura, ущерб, погибель не только в Деян.27:22 и у Иосифа (Ant. II, 6, 9), но опять-таки у Филона, а также Платона, Плутарха. Гольтцманн опускает употребление δυνατοί в смысле proceres у Ап. Павла (1Кор.1:26), когда утверждает, что в таком смысле это слово встречается только в Деян.25, 5 и у Флавия (De Bel. Iud. I, 12, 4). Κατασείειν для обозначения ораторского жеста (рукой), кроме Иосифа и св. Луки, также у Филона. Παριστάναι в смысле argumentis praestare, как употребляют одинаково и св. Лука, и Иосиф Флавий, не без аналогий у Поливия и Филона; συναλίζειν, как в Деян.1, 4 и Ant. VIII, 4, 1; XIX, 7, 4, так и у Ксенофонта, Геродота, Лукиана, Ямвлиха.

На этом можно кончить разбор тезиса Гольтцманна о мнимом дословном заимствовании Дееписателем при составлении своего произведения из Иосифа Флавия. Мы хотели наглядно показать, что все созвучия, совпадения приводимые Гольтцманном для защиты своего основного положения, страдают искусственностью, натяжками, а главное – получают объяснение с более естественной точки зрения. Вместе с тем вопрос о литературной зависимости св. Луки от Иосифа Флавия может считаться исчерпанным. Старания отрицательной критики представить Дееписателя плагиатором или компилятором по Иосифу Флавию должны быть признаны по меньшей мере произвольными и неудачными. Все дело в том, как нам кажется, что в данном случай неправильно ставится и формулируется самый вопрос. Не о зависимости одного писателя от другого должна быть речь, и не в казуистическом стремлении указать во что бы то ни стало такую зависимость должна заключаться задача критики, а в простом непредзанятом соотношении обоих писателей, поскольку они принадлежать к одной эпохе, соприкасаются друг с другом в повествовании о некоторых отдельных эпизодах, в изображении и характеристике известных личностей, в оценке событий. В таком случае критика будет далека от опасности впасть в мелочность, произвольные и искусственные натяжки, свидетельствующие больше об остроумии критики, чем о научном значении её результатов. Тогда и точки сближения между известными писателями, хотя бы и дословные, получают по истине интересное освещение. Определённый литературный памятник, приурочиваемый к известной эпохе, невольно отражает на себе, как в характере своего содержания, с внутренней стороны, так и с внешней стилистической, типические признаки и свойства своего времени. А отсюда получает разрешение на самом деле, как бы его ни старались обходить и ослаблять, «важный исторический (и догматический) вопрос относительно источников, достоверности и времени возникновения» литературного памятника, принадлежащего к области церковной письменности. Наше исследование в своем общем объеме и имеет целью показать доброкачественность источников Деяний и полную объективную достоверность свящ. Дееписателя в его повествовании и, как вывод отсюда, несомненную подлинность свящ. кн. Деяний, как литературного памятника самой древней, первохристианской священной письменности.