Третий отдел

Смешение небесного и земного, божественного и человеческого, характеризующее догматическое и нравственное учение хлыстов и скопцов, по-видимому, должно было бы привести последних к полному отрицанию всякой богослужебной обрядности, всего, что входит, как составная часть, в богослужебный культ. В самом деле, если, как думают хлысты и скопцы, Бог и человек–одно, если последний при помощи одних собственных сил может достигнуть не только ограниченной святости, но даже абсолютной так что может сделаться носителем всей Св. Троицы, то, очевидно, всякое вообще посредничество между Богом и людьми, особенно же посредничество в форме иерархии и различных богослужебных действий, имеющих, как известно, своею прямою целию возносить умы верующих от земного к небесному, способствовать таинственному, духовному единению человека с Богом и Его святыми, должно быть излишним. Однако, хотя строго логически следовало бы быть именно так, на практике, в действительной жизни хлыстов и скопцов, мы встречаем явление совершенно обратное. Ни хлысты, а тем более скопцы (которые почти нисколько не обнаружили самостоятельности в создании культа, а всецело заимствовали последний от первых) не отрицают совершенно необходимости богослужебного культа. Как у хлыстов, так равно и у скопцов существует своего рода иерархия; у тех и других, далее, существует своеобразное богослужение, совершение которого приурочивается к известному месту и определенному времени, требует даже от участвующих в нем известных внешних отличий; те и другие, наконец, допускают совершение некоторых таинств. Само собою понятно, все названные нами стороны богослужебного культа хлыстов и скопцов в высшей степени своеобразны, нисколько не походят на истинный христианский богослужебный культ; в богослужебном культе хлыстов и скопцов так же, как и в их учении, можно находить много чисто языческого, окрашенного только христианскими именами; в их богослужении встречаются такие же странные противоречия, как и в учении: с одной стороны, в нем заметно пантеистическое миросозерцание хлыстов и скопцов, но с другой– нельзя не видеть здесь и грубого дуализма.

Так как культ скопцов, как замечено уже выше, почти ничем не отличается от культа хлыстов, то и изложение того и другого мы не имеем в виду разделять; там, где встретятся разности между культом хлыстов и культом скопцов, эти разности будут указаны. Изложение же хлыстовско-скопческого культа мы начнем с обозрения тех частей его, которые сами по себе предшествуют совершению всякого богослужения и всякой веры. Именно, прежде всего мы рассмотрим устройство хлыстовско-скопческих кораблей (состав последних, права и обязанности членов их и проч.); далее определим место богослужебных собраний хлыстов и скопцов (устройство моленной комнаты – внешнее и внутреннее, ее освящение) и время, в какое собираются хлысты и скопцы для своих богомолений; наконец, обратим внимание на ту одежду, какую хлысты и скопцы употребляют во время своих богомолений. Изложивши эти стороны хлыстовско-скопческого культа, мы обратимся затем к подробному рассмотрению самого богослужения хлыстов и скопцов. И, во-первых, определим его общий характер и подробно рассмотрим главные части, его составляющие. Во-вторых, укажем виды хлыстовско-скопческого богослужения и изложим каждое богослужебное действие так, как оно приблизительно совершается у хлыстов и скопцов. Наконец, в-третьих, определивши взгляд хлыстов и скопцов на таинства, совершаемые в православной Церкви, укажем примеры совершения хлыстами и скопцами некоторых из этих таинств.

Общество хлыстов и скопцов, как мы замечали уже выше, разделяется на множество отдельных общин, называемых „кораблями“¹⁰²⁷. Каждый корабль в управлении и отправлении богослужения совершенно независим от других. Отрицая в принципе священство в смысле отдельного сословия людей, как противоречащее будто бы идее о всеобщем священстве, хлысты и скопцы тем не менее на практике, не избежали того, что обыкновенно соединяется с именем иерархии. В каждом корабле, как у хлыстов, так и у скопцов, существуют особые лица, которые являются как бы носителями благодати и совершителями богослужения и которые, таким образом, образуют из себя нечто в роде иерархии. Первое и самое главное место в этой своеобразной иерархии принадлежит „кормщику“ корабля¹⁰²⁸, иначе называемому „учителем“¹⁰²⁹, „Богом, Иисусом Христом и Св. Духом“¹⁰³⁰, „апостолом“¹⁰³¹, „Ильею пророком“¹⁰³² и многими другими именами. Каждый кормщик в своем корабле является лицом неограниченным по своей власти; он сосредоточивает в своем лице все главнейшие обязанности, касающиеся веры и нравственности. По словам песни, каждому кормщику, с самого момента избрания его на эту должность, сам „батюшка“ дает „коня богатырского“, „в сердце вселяет он Свята Духа“, „в уста влагает родослов книгу“¹⁰³³. Одаренный такими духовными преимуществами, кормщик прежде всего является неусыпным блюстителем веры: он должен „по ночам всегда и днями крепко досматривати“, как говорится в одной песне. Он должен, по выражению той же песни, „садовые деревья“, т. е. сектантов, „пересматривати“, вновь „посаженные цветки,“ т. е. только что обратившихся в секту, „переправливати“, чтобы они стояли на своем месте „крепко“ и могли бы приносить „плоды духовные своему государю-свету“. Цветки и деревья „с слабым кореньем“, то есть лиц колеблющихся, не твердых в вере, „без царского приказания за садовую ограду не выбрасывати“, но, усиливши свой надзор за ними, он должен тщательно расспрашивать, „от чего вреды бывают“ и приглашать всех и каждого к оказанию необходимой помощи и поддержки, особенно со стороны „помощников и красных девиц“. Средства, какие рекомендуются при этом государем-батюшкой каждому „садовнику“, состоят в следующем: каждый кормщик прежде всего должен раскрыть пред колеблющимся „все духовные словеса“, чтобы последний, таким образом, „познал сердцем все Христовы чудеса“; далее, он должен утверждать его в вере и примером жизни: „покаянием, постом и целомудренным умом“¹⁰³⁴. Само собою понятно, каждый кормщик, заботясь о чистоте веры между сектантами, должен не менее заботиться и о приращении своего корабля. Каждый кормщик считает своим особенным долгом совращать православных в ересь, преимущественно мужчин, и воспитывает одного из двух мальчиков, которые впоследствии могли бы занять его место. У скопцов это правило даже приняло характер догмата. У них, по словам Надеждина, „ревность и успех“ наставника корабля „в окончательном невозвратном приобщении новых жертв к секте, чрез совершение над ними оскопления, почитается главным средством к приобретению даров духовных и благодати божией“¹⁰³⁵.

Являясь блюстителем веры и главным распространителем учения секты в районе своего корабля, каждый кормщик есть вместе и блюститель нравственности своих пасомых. Сам по возможности отличаясь пред единомышленниками строгим поведением, крайним воздержанием в пище и питии, он предписывает и им вести такую же жизнь. Деятельность его в этом отношении обнаруживается целым рядом мелочных предписаний относительно постов, отношения к православным и их церкви, относительно одежды и проч. Но особенно рельефно обнаруживается этого рода деятельность „на округе“ во время радений, когда он, как бы вдохновленный свыше, именем Бога порицает различные пороки, замечаемые им в жизни своих пасомых. Впрочем, в этом случае сам кормщик нередко подвергается большой опасности. Весьма обычное явление, что кормщик, обличив в, так называемой, „частной судьбе“ братьев и сестриц во грехах, тут же сам подвергается грозному обличению со стороны обидевшихся. В одной песне один из таких случаев представляется так. Пророк, „завладев Богом“, отправился с обличительными пророчествами к братьям и сестрам. Сестрицы, вероятно оскорбленные его бесцеремонными обличениями, соединились и, по обычаю, положили созвать с неба „батюшку“, Последний не замедлил явиться и грозный предстал пред пророком с словами:

„Уж ты, братец, молодец,

Ты неправдой, брат, живешь,

Непорядки, брат, ведешь;

Божью книгу ты читал,

Свою братью величал,

Сестер, братий обличал;

Почему же их обличал?

Ведь над ними есть начал –

Кто им ризушки тачал

И добру их научал“¹⁰³⁶.

Наконец, кормщик есть управитель и в некоторых случаях совершитель богослужения в своем корабле. Он определяет время богослужебных собраний и, занимая во время их первенствующее место, дает распоряжение относительно порядка, в каком должны следовать различные виды богослужения. В качестве священнодействователя кормщик корабля должен, по словам песен, собирать сектантов „во святой круг“, читать им книгу „Евангел“, или, что тоже, книгу „родослов“, иначе „божьи бумажки“; он должен прорекать им „про житье-бытье про Христово“; трубить „в золотую трубушку“; „зажигать воскоярые свечи“ и „воспевать херувимскую песнь“¹⁰³⁷.

Каждый кормщик соответственно своему высокому положению и той власти, какую он соединяет в себе по отношению к целому кораблю, пользуется громадным уважением со стороны подчиненных. „Невозможно описать, говорит г. Добротворский, степень благоговения еретиков мнимо божественной воле пророков. Ни один корабельщик не задумается броситься в огонь и в воду, если прикажет это кормщик корабля; всякий последователь ереси с благоговением сделает самый безнравственный поступок, по желанию пророка, в полной уверенности, что он исполняет волю Божию“¹⁰³⁸. Это благоговение и подчинение воле кормщика сохраняется в течение всего времени его управления. По словам песни, только в том случае, когда сам кормщик потеряет „веру к раденью, кротость и смиренье“, он лишается всех духовных преимуществ, дарованных ему „государем-батюшкою¹⁰³⁹, а вместе с этим, очевидно, лишается и подчинения со стороны сектантов, которое, по убеждению последних, есть следствие первого. Такое высокое положение кормщика, сопровождаемое при этом весьма значительными материальными интересами в виде многоразличных приношений от подчиненных¹⁰⁴⁰ естественно порождает очень многих соискателей этого звания. При отсутствии же какой либо правильной организации выбора на эту должность открывается обширное поле для всякого рода интриг. Нередко случается, что на освободившееся место кормщика в известном корабле вдруг является несколько претендентов. Возникают ссоры и препирательства; корабль разделяется на партии, каждая из них старается доставить праздное место кормщика своему кандидату. Следствием этого бывает разделение корабля на несколько отдельных кораблей с независимыми кормщиками. Так было, напр., с хлыстовским кораблем, к которому принадлежал Преображенцев: из этого корабля вследствие недоразумений относительно нового кормщика образовалось три самостоятельных корабля¹⁰⁴¹. То же самое происходит и у скопцов. Крест. Иван Андреянов передает интересный рассказ об одном из таких случаев. Он говорит: „учитель мой (Алексей Громов), с двумя девицами пророчицами, возил в Петербург к искупителю крестьянина галицкого уезда, деревни Варюхина, скопца Максима Козмина, и оной Максим, чрез посредство божиих, от искупителя получил учительскую честь, и от того из Петербурга в обратный путь у них сделалась великая ссора, и такая, что учитель мой с оным и по сие время не могут видеться, и не видятся; ибо Максим получил учительскую честь напротив воли учителя моего“ и т. д. ¹⁰⁴². Можно думать, что беспорядкам подобного рода отчасти содействуют и те требования, какие предъявляются соискателям звания кормщика. Обыкновенно требуется, чтобы кормщик был человек ловкий и смышленый, чтобы он, как говорится в одной похвальной речи в честь кормщика, „в трубе, т. е. в слове обличительном был громогласен“, в своих пророчествах умел бы кстати „верных уверять, малодушных укреплять и не забывать унывающих“ и чтобы он, наконец, обладал способностью в свое время „сманивать райскую птицу“, т. е. озарять радеющих мнимою благодатью Св. Духа во время радений¹⁰⁴³. Таким образом, от будущего кормщика требуются такие качества, которые составляют принадлежность людей бывалых, практичных и предприимчивых. Правда, при избрании кормщика обращают внимание и на нравственное достоинство его; но в этом случае будущий кормщик отделывается свойственною всем людям способностью показывать себя в ином свете, чем в каком в самом деле он находится. Относительно же умственного развития претендентов на звание кормщика должно заметить, что за весьма немногими исключениями, к каким, без сомнения, относится и Радаев, большинство их не идет далее простого книжного чтения и писания. Кормщик, напр., саратовского корабля Василий Попов кроме книжного чтения ничего не знал, но это, однако, ни мало не вредило ему; все его подчиненные были убеждены, что он „глаголет Духом Святым“.¹⁰⁴⁴

Избранный так или иначе в должность кормщика обязан, по правилам сектантов, подвергнуться особому обряду посвящения. Способ этого посвящения у хлыстов и скопцов различен. По обычаю, существовавшему во времена Селиванова, каждый новоизбранный скопцами кормщик прежде вступления в отправление своих обязанностей должен был явиться в Петербург. Здесь сам лжеискупитель вручал новоизбранному „крест и платок“, говоря: „милость, покров“; он же давал ему не много „малых образов и просфор“. Вслед за этим следовало благословение „обеими руками“ новоизбранного; последний благоговейно принимал обе руки на платок, „крестясь прикладывался и крестясь же кланялся лжеискупителю в землю“. Тут же „искупителевы слуги“ дарили новопоставленному кормщику „волосы с головы лжеискупителя“ и „Послание“ последнего. Утвержденный таким образом в своей должности новый кормщик возвращался в свой корабль и здесь уже от себя „делал данным ему крестом присягу всему собранию, чтобы ему поклонялись и веровали“. Так описывает этот способ посвящения Андреянов¹⁰⁴⁵. Как совершался обряд посвящения кормщиков по смерти Селиванова – нам неизвестно. Впрочем, г. Мельников, на основании архивных дел о скопцах, говорит, что этот обряд совершался „чрез благословение благословленными прежде самим искупителем учителями“ и, вероятно, в той же самой форме¹⁰⁴⁶. – У хлыстов обряд посвящения кормщика совершается иначе. Любопытный рассказ о совершении этого обряда мы находим в „исповеди обратившегося раскольника из секты людей Божиих“. По его словам, тотчас же по смерти „восприемницы“ люди божии собрались на поминную беседу. В знак того, что у них не стало главы корабля, они положили одну верву на лавку в передний угол и на нее большой медный крест. Во всех религиозных случаях, где следовало подходить к кресту, прикладывались и полагали земной поклон с крестным знамением. В то же время при всех религиозных собраниях они пели печальным, заунывным голосом особую, составленную применительно к случаю, песню; в ней они усердно и убедительно просили „матушку“, чтобы она „помолилась своему сыну батюшке“ о даровании им, сирым и несчастным, „тихого пристанища“, „церкви соборной“ и к ней „учителя – учителя батюшки отца восприемного“. Так продолжалось около трех лет. В праздник Одигитрии Божией Матери, 28 июля, у сектантов по обычаю происходила беседа. В пророческом деле ходила девка Дарья. Когда радение происходило, Дарья подошла к некоему Феодору Силантьевичу; вывела его на средину комнаты и стала с ним радеть в схватку. Лишь только окончилось это радение, Дарья, как бы вдохновленная свыше, объявила всем присутствовавшим, что в нынешний торжественный праздник „сама царица небесная“, нисшедши к ним „в собор с седьмого неба“, „хочет“ в лице Федора Силантьевича „определить им духовного пастыря“. Вслед за этим она взяла Федора Силантьевича за руку, подвела и поставила его в переднем углу на начальническое место; крест, заменявший отсутствовавшего кормщика, она убрала. Сняв потом икону Одигитрии Божией Матери, она приказала новоизбранному кормщику положить пред этою иконою три земных поклона и приложиться, то же самое должны были сделать и прочие присутствовавшие при этом, прикладываясь кроме того и к руке новоизбранного отца восприемного в знак вечной покорности. По окончании беседы посылались поздравления новому отцу восприемному, торжество было окончено общим пением веселой песни, в которой выражалось ликование людей божиих, созерцавших „новую светлую горницу“, наполненную множеством „братцев и сестриц – белых голубушек“, a среди ее самого „батюшку–утешителя душам истинным“. Новый кормщик с братьями под пение этой песни радели в расходку¹⁰⁴⁷.

Второе место в иерархии хлыстов и скопцов принадлежит „кормщице“ корабля, называемой также „восприемницей“¹⁰⁴⁸, „пророчицей“¹⁰⁴⁹ „богородицей“ и т. д. Значение кормщицы в каждом корабле велико: она мать и предводительница целого корабля; во время богослужения она занимает первенствующее место¹⁰⁵⁰; вместе с кормщиком она разделяет труд управления общиною; в случае смерти первого она остается единственной неограниченной управительницей всего корабля. Кроме этого, ей главным образом предоставлено право принятия новых членов в секту; она же более других заботится о том, чтобы разженить женатых и укрепить в обычаях холостой жизни холостых¹⁰⁵¹. В соответствие кормщику, кормщица воспитывает у себя несколько молодых девушек, которые могли бы со временем пригодиться на служение общему делу, могли бы притворяться вдохновленными и ловко и складно пророчествовать, а в случае смерти ее самой, – которая нибудь из них могла бы запять ее место. Нравственное влияние кормщицы на подчиненных необыкновенно сильно и даже неотразимо. Захер Мазох прекрасно очертил эту сторону в своей повести: „Пророчица“; он рельефно изобразил то влияние и могущество, ту способность привлекать к себе других и вполне подчинять их своему влиянию, какие вообще составляют необходимые качества каждой кормщицы. – Кормщица должна быть красивой наружности и твердого, ясного ума. В кормщицы обыкновенно выбирают девушек еще в молодых летах. Способ посвящения их в это звание неизвестен. Однако, относительно избрания кормщиц в хлыстовские корабли нужно заметить, что в большинстве случаев это избрание сопряжено с потерею невинности для девушки, удостоившейся высокой чести быть правительницей корабля. Известно, напр., что все несчастные девушки, когда либо сделавшиеся орудиями для удовлетворения необузданного желания хлыстов „приобщиться самого тела пречистой богородицы и ее христосика“, были кормщицами кораблей; некоторые из этих кормщиц пользовались особенно большою популярностью и уважением не только в среде своего корабля, но и вообще между всеми сектантами; такова была, напр., „богиня“ Авдотья в курской губернии¹⁰⁵². Наконец, по современным газетным известиям видно, что у некоторых хлыстов лишение невинности девушки – будущей „богородицы“ корабля – даже почитается как бы священной санкцией. Так, по сообщению „Саратовского Листка“, у саратовских монтан наблюдается обычай, по которому „деревня, имеющая достаточное число сектантов, но не имеющая богородицы, заявляет о желании своем иметь богородицу и указывает ту девицу, самую красивую во всей деревне и целомудренную, которая предназначена для этой роли. Деревня, получив дозволение от Христа иметь свою богородицу, приготовляет избранную девицу для принятия духа св.; этим руководит один из апостолов. В назначенный день приезжает в деревню дух святой. После еды и питья – его оставляют на ночь с будущею богородицею. На утро ее выводят в другую горницу в белом одеянии, где встречает ее целый синклит, поет ей песни и приветствует как богородицу. Апостолы целуют ей руки и лице, а простые сектанты ноги. Могущий быть ребенок от посещения богородицы духом святым на шестом месяце вытравливается“¹⁰⁵³.

По мнению г. Добротворского, каждый кормщик корабля имеет у себя „помощника“, роль которого, как самое название показывает, вспомогательная¹⁰⁵⁴. Можно допустить, что и кормщица, в соответствие кормщику, также имеет у себя помощницу. Таким образом, кормщик и его помощник, кормщица и ее помощница составляют иерархию хлыстов и скопцов. Без сомнения, однако, что эти лица далеко не исчерпывают всего состава иерархии. Свящ. Сергеев говорит, „что каждый корабль или струг имеет.... ангелов, архангелов, апостолов, проповедников, пророков и пророчиц“¹⁰⁵⁵. Эти имена с прибавлением новых мы встречаем и в песнях хлыстов и скопцов; при описании различных богослужебных действий хлыстов и скопцов мы также встретимся с именами пророков и пророчиц, которые принимают в этих действиях особенно деятельное участие, а не пассивное только, но которые, однако, вовсе не кормщики и не кормщицы кораблей, как можно было бы предполагать. К сожалению, по недостатку данных, мы не имеем возможности представить полного перечня всех этих мнимо-священных лиц хлыстовской и скопческой иерархии, равно как не имеем никакой возможности точно определить и обязанности каждого из них в отдельности. Заметим только, что хлысты и скопцы, стремясь приурочить внешнее устройство своих кораблей к устройству церкви первобытной, апостольской, не оставили, кажется, ни одного священного библейского имени без того, чтобы святотатственно и кощунственно не усвоить его какому нибудь грубому, невежественному и к тому же нередко безнравственному мужику.

Под непосредственным управлением кормщика и кормщицы находятся все прочие члены корабля, известные под общим именем „братьев- корабельщиков“ или „гостей корабельщиков“¹⁰⁵⁶. Кроме этого наименования, усвояемого себе сектантами в соответствие названиям кормщика и кормщицы, они носят множество и других названий. Более распространенным можно считать название „люди божии“, которое усвояют себе преимущественно хлысты¹⁰⁵⁷, подобно тому, как скопцы более любят себя именовать „белыми овцами“¹⁰⁵⁸, „голубями“ и „первенцами земли искупленными“¹⁰⁵⁹. Существуют и другие названия, которые более или менее общи как хлыстам, так и скопцам. Таковы: „народ божий“¹⁰⁶⁰, „последние сироты“¹⁰⁶¹, „други милые, братья, сестры духовные, Богом любовные, Св. Духом избранные, Сыном Божиим порожденные“¹⁰⁶² и проч. и проч. В совершении богослужения корабельщики принимают деятельное участие; они радеют, поют роспевцы и некоторые даже пророчествуют. Впрочем, это право участия в совершении богослужения принадлежит не всем в одинаковой степени. По мнению Добротворского, в этом отношении можно замечать три особых разряда; к первому – низшему разряду – принадлежат те, которые участвуют только в простых беседах; ко второму – среднему – те, которые допускаются на обыкновенные радения и, наконец, к третьему – высшему – те, которые допускаются на все вообще богослужебные собрания¹⁰⁶³. Кроме этого деления на классы, определяемого, очевидно, степенью подготовленности сектантов в вере, у последних существуют и другие деления, определяемые уже степенью нравственного совершенства и приближения к Богу. Так, самарские монтанки разделялись на четыре разряда: „богоподобных, ангелоподобных, праведных и надеющихся“. Каждая из этих степеней предоставляла своим членам особого покроя и цвета одежду, как внешний знак, определявший принадлежность той или другой монтанки к известной степени; тогда как, напр., одна монтанка носила белую рубашку с подоплекою, подшитою по плечам крестообразно, другая, хотя носила туже белую рубаху, но с подоплекою, пришитою клином вниз, спереди и сзади против сердца¹⁰⁶⁴. У скопцов также существуют особые степени „пятикрылых и шестикрылых ангелов“, только у них принадлежность к той или другой степени обусловливается физическим самоуродованием¹⁰⁶⁵.

„Служат хлысты в подпольях; для этого они, как кроты, из-под избицы большего дома вырывают большие покои. Иногда на целую версту длиною тянутся эти покои под землею до выхода (где нибудь в глухом лесу), прикрытого так, что и из ихних находить может не всякий“¹⁰⁶⁶. Так думает и говорит простой народ о месте богослужебных собраний хлыстов, определяя последнее по присущему ему замечательному чутью, которое внимательно прислушивается ко всему таинственному, страшному. Этот народный говор о совершении хлыстами, а с ними и скопцами, своих религиозных богомолений в каких-то подземных покоях находит подтверждение себе и в некоторых официальных свидетельствах, заслуживающих большего вероятия. Свящ. Сергеев о месте богослужебных собраний хлыстов говорит: „для большей безопасности, чтобы посторонние не могли слышать стука, производимого ногами, и пения и гоготанья, происходящего во время скаканья и кружения, хлысты устраивают свои горницы в подземных потаенных погребах или на чердаках“¹⁰⁶⁷. Следствие о нижегородских скопцах открыло, что последние „для совершения богослужения по своим обрядам устроили подземные комнаты“¹⁰⁶⁸. Таким образом, тот факт, что хлысты и скопцы совершают свое богомоление в подземелье не может подлежать сомнению.

Однако, не все хлысты и скопцы и не во всех местах отправляют свое богослужение в таком таинственном уединении. Отвергнув православные храмы, считая их „мурашиным гнездом“¹⁰⁶⁹, которые „воры рубили, а волы возили“¹⁰⁷⁰, полагая, наконец, что всякий член секты есть „храм Бога живого“¹⁰⁷¹ и что „церковь не в бревнах“¹⁰⁷², хлысты и скопцы тем не менее всегда допускали и допускают существование особых домов, специально назначенных для богослужебных собраний. Эти молитвенные дома хлысты и скопцы чаще всего представляют под образом „церкви соборной, богомольной“, которая устроена „из кипариса, аниса и барбариса“¹⁰⁷³, а также под образом „новой горенки, новой светлицы, со столами со дубовыми“, находящейся „среди земного сада“¹⁰⁷⁴ – и усвояют им разные аллегорические названия. Так, они называют их „сионскими горницами“ или „сионской горой“¹⁰⁷⁵ в ознаменование той сионской горницы, где апостолы получили Св. Духа; называют, далее, „монастырями“¹⁰⁷⁶, так как в них имеют доступ одни девственники или отказавшиеся от супружества, „собором“¹⁰⁷⁷, „Иерусалимом“, „домом Давидовым“¹⁰⁷⁸ и “пр.; кроме этого, петербургский дом, в котором жил лжеискупитель, носил специальное название „святого храма“, как гласила и надпись при входе в него¹⁰⁷⁹.

Устройство молитвенных домов у хлыстов и скопцов имеет некоторые особенности как с наружной, так и с внутренней стороны¹⁰⁸⁰. Обыкновенно, дом, специально предназначенный для богослужебных собраний, устраивается или посреди двора и в таком случае около него нередко можно встретить нечто в роде „тайника“, куда можно было бы спастись в случае опасности¹⁰⁸¹, или же где либо в огороде, напр., около гумна¹⁰⁸²; или, наконец, в глубине сада¹⁰⁸³. Окна такого дома почти постоянно закрыты ставнями, так что посторонние лица, сколько бы раз они ни проходили мимо него, никогда не могут проникнуть своим глазом во внутренность¹⁰⁸⁴. При совершении богомолений дом этот бывает обставлен строгим караулом¹⁰⁸⁵, который некоторые хлысты наивно объясняют изречением Спасителя, заповедавшего творить добрые дела так, чтобы „левая не ведала, что творит правая рука“¹⁰⁸⁶. Внутренность молитвенного дома хлыстов и скопцов поражает первого посетителя его крайнею своею пустотою: весьма обширная комната, вмещающая в себе от 50 до 100 человек и более, при том так, что последние свободно могут предаваться своим религиозным пляскам, заключает в себе несколько лавочек, одиноко стоящих вдоль стен. Другой мебели „в сионской горнице“ не полагается, кроме единственного стола посреди комнаты или в переднем углу ее, на котором всегда находятся крест и евангелие¹⁰⁸⁷. Впрочем, в некоторых особенно богатых и многолюдных кораблях кроме этой мебели находятся еще кресла, стоящие в углах, на которых восседают кормщик, кормщица и другие влиятельные лица. Так было, напр., в корабле Милютина в Алатыре¹⁰⁸⁸. Молитвенная комната у скопцов всегда или, по крайней мере, в большинстве случаев разделяется перегородкою на две половины: мужскую и женскую¹⁰⁸⁹; у хлыстов, напротив, такой перегородки не существует, так как у них и мущины и женщины радеют вместе¹⁰⁹⁰. Пол комнаты обыкновенно содержится в чистоте, нередко даже он устилается холстом¹⁰⁹¹. В потолке комнаты иногда устраивают окно, которое в некоторых случаях служит для вентиляции, в других же – удобною лазейкою на чердак, если бы грозила опасность собранию со стороны местных властей¹⁰⁹². К потолку же хлысты и скопцы привешивают люстру, род „паникадила“, служащую для освещения комнаты; кроме люстры для той же цели употребляют лампы и подсвечники; вообще, нужно заметить, хлысты и скопцы любят большое и яркое освещение. Из стенных украшений в молельнях скопцов весьма часто можно находить портрет лжеискупителя¹⁰⁹³. Последний, как описывает Надеждин, представляется обыкновенно „стариком в темно-голубом или зеленом халате с черною соболиною опушкою, с белым галстуком на шее, повязанным большим бантом; старик сидит в креслах, положив правую руку на красный об одной ножке стол, на котором иногда изображается корзинка с веткою винограда и двумя персиками“¹⁰⁹⁴. Изображается он и в других положениях, но всегда в образе старца¹⁰⁹⁵. Портрет лжеискупителя в молельнях скопцов всегда занимает почетное место рядом с иконами. Этому портрету, по словам Андреянова, скопцы „молятся, a по окончании моления крестятся и к оному прикладываются“¹⁰⁹⁶; некоторые же при этом лобызании даже ощущают некое „благоухание“, исходящее будто бы от портрета и чувствуют присутствие на портрете некоторой „телесности“¹⁰⁹⁷. Неразлучно с портретом лжеискупителя можно часто встречать портреты его „духовной матушки“ Акулины Ивановны, которую скопцы чтут в образе императрицы Елизаветы Петровны, а потому они поклоняются и целуют полтинники с изображением этой императрицы¹⁰⁹⁸, – и Александра Шилова– „духовного сыночка“ его, которому скопцы также воздают божеское почитание¹⁰⁹⁹. В некоторых частных, провинциальных кораблях можно находить еще портреты наставников и наставниц этих кораблей. Так, в корабле Милютина в Алатыре вместе с портретами Селиванова и Шилова висел портрет и начальника этого корабля Семена Милютина¹¹⁰⁰. У Плотицыных найден был портрет Анны Софоновой, дочери первооскопленного Селивановым Софона Попова, крестьянина села Сосновки, моршанского уезда. Анна Софонова изображена в богатом русском кокошнике и в таком же сарафане; кроме того, на плечах у нее – нечто в роде архиерейского омофора¹¹⁰¹.

Далее, как у скопцов, так и у хлыстов стены моленных комнат нередко украшаются разными картинами. Эти картины частию общего религиозно-нравственного содержания, частию же сюжет их заимствован из догматических или нравственных воззрений, принадлежащих исключительно хлыстам и скопцам. К картинам первого рода можно отнести следующие: 1) „Законного живота изображение“, известную также и под названиями „распятие плоти“ или „распинающийся монах“. На этой печатной картине изображается распятый на кресте отшельник с замком на устах (положих устом моим хранило), с светильниками в руках (светильники горяше в руках ваших), на груди обнаженное сердце (закон твой поучение мое есть). Справа плоть в образе дьявола стреляет в него из лука, и сам сатана смотрит на него с жезлом в руках, налево мир в образе вооруженного всадника с турецкой чалмой на голове, с жезлом в одной руке, и с соколом в другой; жезл опутан свитком с надписью „сниди со креста“; такие же свитки – близ лука и сатанинской хоругви; вверху Спаситель с двумя ангелами, внизу ад, наполненный грешниками и гроб – с львиной головой¹¹⁰². 2) „Истинное изображение покаяния“ или „ликовствование“. Изображен Иисус Христос в виде доброго пастыря, держащего в руках овцу; Его окружает сонм ангелов, из которых одни пляшут, другие плещут руками, третьи играют на гуслях, на свирелях, на скрипках и проч., внизу царь Давид пляшет с арфой в руках, а пророки и апостолы плещут руками; вверху над Христом надпись: „обретох погибшую овцу“, внизу же – „тако радость будет на небеси о единем грешнике кающемся, нежели о девятидесятих и девяти праведник, иже не требуют покаяния“¹¹⁰³. 3) „Излияние благодати“. Изображен отрок в белой рубашке с поднятыми к небу руками и очами; на него изливается благодать Св. Духа в виде голубя¹¹⁰⁴. 4) „Всевидящее око с парящими окрест ангелами в трех кругах, а внизу Адам и Ева рукоплещущие“¹¹⁰⁵. К картинам второго рода, без опасения погрешить против истины, можно отнести: 1) „изображение бездны и ключа ада“ в таком виде, что бездну выносят на свет диаволы, а ключ ада – сам сатана¹¹⁰⁶. В этой картине не трудно заметить выражение известных нравственных воззрений скопцов на половые отношения людей; скопцы, как известно уже нам, и самые половые органы называют не иначе, как „бездной и ключем ада“. 2) К этой же категории бесспорно должно отнести и все те картины, в которых образно хлысты и скопцы представляют превосходство девственной жизни пред брачною. Таково, напр., следующее изображение: „архангел ведет на небо женщину и мужчину – девственников по лестнице, их встречает благословляющий Спаситель; сзади ангел ограждает путь их крестом от бесов“. Но тут же находится и другое изображение, совершенно противоположное первому: „нагая женщина стремглав бежит в адское жерло и тащит за собой своего мужа; их встречает ликующий бес“. Смысл этой последней картины понятен: злая судьба постигла их обоих „ради нечистоты и ради непотребных украшений“, которым они предавались во время земной жизни¹¹⁰⁷. 3) Наконец, сюда же можно присоединить и следующую картину, в которой довольно заметно проводится известное хлыстовско-скопческое учение об отношении к православной Церкви. „Изображен бегущий священник во всем церковном облачении; его ведут два дьявола; обнаженные люди берут камни; другие же бросают их; священник бежит, осыпанный каменьем; еще один шаг и перед ним – адский кладязь“¹¹⁰⁸.

По-видимому, существование в молельнях особых священных портретов, которым скопцы даже молятся и лобызают их, существование особых священных картин, пред которыми, по известию некоторых, они возжигают свечи и курят фимиам¹¹⁰⁹, должно исключить присутствие в этих молельнях православных икон. К этому, как представляется с первого взгляда, стремится как будто и самое учение хлыстов и скопцов.

В их песнях говорится, что иконопочитание есть „служение Иуде и верование кумиру“, что они сами (хлысты и скопцы) – „писанные образа“, что Акулина Ивановна „стоит иконой местною“ и пр. ¹¹¹⁰. То же самое выражается и в показаниях некоторых лиц, близко знавших хлыстов и скопцов. Так, священник Сергеев говорит о хлыстах, что они „не почитают ни животворящего креста, ни св. икон, но вместо этого молятся сами на себя, (говоря): лучше-де поклоняться живым иконам, нежели доскам неодушевленным, кои ничего не говорят и не творят“¹¹¹¹. Крестьянин Андреянов о скопцах выражается, что они мало почитают святые образа, говоря, что у них есть живые“¹¹¹². При всем этом, однако, не подлежит сомнению, что как у хлыстов, так и у скопцов моленные комнаты, между прочим, украшаются и иконами, почитаемыми православными. Иконы эти по изображаемым на них лицам весьма разнообразны; между ними можно встречать изображения – Пресвятой Богородицы – казанской, всех скорбящих¹¹¹³, одигитрии¹¹¹⁴ и пр.; изображение свят. Николая¹¹¹⁵ изображение св. живоначальной Троицы¹¹¹⁶ и т. д. Местонахождение этих икон в молельнях хлыстов и скопцов то же, какое и в домах православных христиан: иконы ставятся в переднем углу на особую полку, устроенную для этой цели и известную в простонародье под названием „божницы“ и пред ними так же, как и пред портретами, возжигают свечи и курят фимиам¹¹¹⁷. Объяснять это довольно странное и противоречащее явление одним лицемерием хлыстов и скопцов, как полагает г. Мельников, едва ли возможно¹¹¹⁸. Лицемерие хлыстов и скопцов могло бы иметь смысл в данном случае, если бы не существовало одного факта, доказывающего искреннее, действительное, а не лицемерное только, почитание хлыстами и скопцами православных икон. Именно, скопцы и в особенности хлысты при совершении чинопринятия в свое общество пользуются между другими своими священными предметами и православными иконами: имя святого, изображаемого на иконе, новичок избирает и представляет обществу в качестве своего поручителя, именем этого святого он произносит клятву в своей верности, изображению этого святого он поклоняется и лобызает его, чему следуют и все прочие сектанты, присутствующие при этом обряде¹¹¹⁹. Гораздо легче и удобнее, по-видимому, объяснять это странное явление символизмом, по которому хлысты и скопцы, как и замечает г. Н. Барсов, усвояют православным иконам иное значение, чем какое соединяет с ними православный взгляд; смотря, напр., на иконостас в его полном составе, они видят в нем „символическое изображение великого раденья, в полном составе корабля“¹¹²⁰ и пр. Сверх сего, хлысты и скопцы в принципе не отвергают иконопочитания, но они отвергают его в смысле православного иконопочитания – „идолопоклоннического“, по их мнению. Иначе сказать: одна и та же икона не заслуживает поклонения, если она находится в храме или доме православных, но таже самая икона заслуживает поклонения, если она находится в молельне хлыстов или скопцов. Таким образом, поклонение и непоклонение иконе зависит от того положения, в каком находится последняя; здесь, очевидно, высказывается тот же дух отчуждения и ненависти, какой вообще характеризует секты хлыстов и скопцов. Воздавая поклонение православным иконам, хлысты и скопцы отнюдь не всегда усвояют им символическое значение; напротив, с лицами, изображаемыми на иконах, они нередко соединяют те же представления, какие привык соединять с ними вообще необразованный народ. Это лучше всего доказывают песни хлыстов и скопцов. В последних так, напр., описываются обязанности и значение святых, чтимых православною Церковью: Борис и Глеб – „присылают насущный хлеб“; Илья пророк – „по седьмому небу катает, собирает грозны тучи и посылает сильные дожди“; Макарий Желтоводский – „подает хлебушко сиротский“; Георгий – „воин, он не велит ходить в леса, марать телеса, а пребывать в садочке“; целитель Пантелеимон – „составляет лекарства“; Кирик и Улита – „приносят небесна жита“ и пр. и пр. ¹¹²¹

Известия скопцов оставляют нас в неведении относительно образа освящения домов, предназначаемых для богослужебных собраний; нельзя даже определенно сказать – существует ли у них такой обряд или же нет. Судя, однако, по тому, что моленный дом у скопцов почитается местом священным, можно допустить существование у них этого обряда. К этому еще более побуждает и то обстоятельство, что у хлыстов такой обряд есть и совершение его сопровождается особенным торжеством, приличным самому событию. Сведения о совершении этого обряда находятся в „исповеди“ Преображенцева. Последний так описывает освящение моленного дома, происходившее 6-го декабря – в день храмового праздника. В десять часов ночи, говорит он, все члены корабля собрались во вновь устроенный дом. Среди комнаты поставили стол, покрытый белой скатертью; на столе крестообразно разостланы две спустившиеся своими концами на пол вервы, на которые положили большой медный крест; около последнего поставили чашу с святой водою; к чаше прилепили три восковых свечи. Началась, по обычаю, „святая беседа“. В то время, когда сектанты пели, так называемую, „молитву Иисусову“ в третий раз, начальница корабля перевязалась своею вервою, взяла со стола медный крест и чашу с святою водою. При следующем четвертом пении той же Иисусовой молитвы „ангельским напевом“, начальница окропила св. водою стены нового „собора“, равно как и всех присутствовавших в нем. Вслед за этим, по ее указанию, „четыре неженатых молодца“ взялись за концы лежавших на столе верв и, приподняв последние вверх, держали их в таком крестообразном положении над головою начальницы, занявшей место стола, который этим временем был унесен из комнаты. Вокруг „молодцов“ образовался корабль из пророков, которых в свою очередь окружил новый корабль, состоявший из простых „людей божиих“, еще не удостоившихся пророческого дара. Устроившись таким образом, приступили к радениям под пение песни, составляющей переделку 26-го псалма, выражающего, как известно, ликование праведника, защищенного Господом, и его готовность посещать дом Божий и воспевать в нем Господа, По окончании радений, продолжавшихся около полутора часа, круги разомкнулись, начальница взяла обе вервы и, перевязав ими двух пророков, отправила последних прорекать „частную судьбу“. Частным пророчеством и окончилось освящение молитвенного дома. На другой день устроен был у начальницы корабля общий обед в знак торжества; пение духовных роспевцев предваряло каждое новое блюдо¹¹²².

Священник Сергеев, говоря о времени богослужебных собраний хлыстов, замечает, что у них существуют „праздники двух родов: большие и малые. Первые имеют определенное время и бывают продолжительные. Эти праздники происходят во время храмовых праздников тех церквей, к которым прихожи те домы, a по городам, когда бывают крестные и публичные ходы со св. иконами. Малые праздники бывают случайно и время им назначается большею частию для каких либо приезжающих гостей“¹¹²³. На основании этого, правда, не совсем точного и ясного свидетельства свящ. Сергеева и именно первой его половины мы позволяем себе сделать следующие два справедливые предположения: во 1-х, у хлыстов должно существовать и, вероятно существует, расписание дней, в которые положено ими совершать богослужение, и, во 2-х, это российские праздничных дней имеет в своем основании, по крайней мере в большинстве случаев, расписание таких же дней в Православной Церкви. О первом из этих двух предположений нужно заметить, что хотя оно и не имеет в свою пользу ни одного свидетельства в доселе известных материалах о хлыстах, но оно находит себе подтверждение в литературе о скопцах. Надеждин о хлыстах–скопцах Фирсовского корабля передает, что у них „были расписаны все церковные праздники, с назначением, когда, в какую деревню и к какому учителю съезжаться на моленье членам корабля, рассеянным по смежным уездам московской и тульской губерний“¹¹²⁴.– О втором предположении должно заметить, что оно находит себе подтверждение как в известиях о хлыстах, так равно в известиях о скопцах. Из тех и других очевидно, что все великие праздники, общие всей православной Церкви, как то: Рождество Христово, Богоявление, Пасха, Троица и т. д. ¹¹²⁵, храмовые и вообще местные праздники¹¹²⁶ и, наконец, воскресные дни¹¹²⁷ служили и служат у хлыстов и скопцов временем их богослужебных собраний, но при том так, что те и другие отправляют свое богомоление не в самый день православного праздника, а в ночь под него.

Кроме дней, определенных праздниками православной Церкви и указанных отчасти в свидетельстве свящ. Сергеева, у хлыстов и скопцов, без сомнения, существуют еще особые дни, которые они также посвящают своим богослужебным собраниям и которые, поэтому, также могут быть названы праздниками. Сюда должно быть отнесено, так называемое, „годовое радение“, которое происходит в один из должайших июньских дней. Сюда же, далее, нужно отнести и те дни, к которым хлысты и скопцы приурочивают различные события своей прошедшей истории. Таковы у хлыстов дни, в которые случилось что либо важное в жизни Данилы Филиппова и Суслова, которые, однако, остаются до сего времени неизвестными нам¹¹²⁸ и 26-е июня, в которое они празднуют память „св. мироносицы Анны, иже в Нижнем Новеграде“, как значится в их рукописных святцах; под этою „мироносицею Анною“, по словам Мельникова, разумеется Акулина Ивановна, жена Прокопия Лупкина, христа людей божиих¹¹²⁹. – У скопцов чествуется 15-е число сентября, которое они проводят в строгом посте; скопцы полагают, что в этот памятный день был высечен кнутом их искупитель и царь Селиванов¹¹³⁰. Наконец, к этой же группе празднеств следует причислить и разнообразные случаи общественной и частной жизни хлыстов и скопцов, требующие, по их правилам, особенного молитвенного освящения, как-то: избрание начальника, освящение моленного дома, принятие нового члена в общество, приезд собратьев по вере, похороны, поминовения и пр. и пр. В границах суточного времени богомоления хлыстов и скопцов совершаются всегда ночью¹¹³¹. На этот хлыстовско-скопческий обычай собираться для богомолений ночью, кроме многочисленных официальных указаний¹¹³², есть указание и в „роспевцах“. В одном из них так говорится об этом:

„На вечерней на заре

А мир народ убрались,

А праведны собрались,

В собор-церкву сошлись;

У них свечушки зажглись“¹¹³³.

Сами хлысты и скопцы объясняют этот обычай тем, что будто бы ночное моление учреждено Самим Спасителем и заповедано всем последователям Его; при том же, мудрствуют некоторые из них, „дневные молитвы людей принимают ангелы, святые или Богородица и приносят их к Вогу; ночные же принимает Сам Бог, а потому ночная молитва не в пример доходнее до Бога, чем дневная“¹¹³⁴. На самом же деле обычай этот есть следствие необходимости и расчета. В ночь, напр., православного праздника, когда чаще всего происходят хлыстовско-скопческие моления, хлысты и скопцы, вследствие прекращения обычных работ в следующий день, имеют более свободного времени как для совершения своих неистовых кружений, так равно и для необходимого физического отдохновения от последних. Вообще же нужно заметить, что, совершая свое богомоление в ночное время, хлысты и скопцы тем самым менее рискуют быть замеченными со стороны православных, чем как это последнее могло бы случиться во время дня. О начале и окончании хлыстовско-скопческих богомолений, вследствие отсутствия единогласия в показаниях скопцов и хлыстов по этому предмету, трудно что либо определенное сказать. По показанию, напр., Андреянова, петербургские скопцы сходились в собор „с 4-го часу пополудни и пребывали в нем до 1 часу за полночь“¹¹³⁵; по другим же показаниям, те же скопцы „начинали моление с 6-ти часов вечера и продолжали оное до 6-ти часов утра“¹¹³⁶. По свидетельству Преображенцева, хлысты начали свое богомоление по случаю освящения дома в 10 часов вечера и окончили его в 4 часа утра¹¹³⁷; но те же хлысты по случаю избрания нового кормщика начали свое богомоление в 11 часов вечера¹¹³⁸. Очевидно, таким образом, что начало и окончание богомоления зависят от различных случайных обстоятельств. Свящ. Сергеев замечает, впрочем, что продолжительность богомолений зависит много от того – „каково хозяину удастся затереть пиво“, т. е., как объясняет сам Сергеев, „как будет удачен и весел праздник, и как будут гости легки и свободны сердцами“. Если эти и подобные обстоятельства сложатся благоприятно, то богомоление иногда продолжается, по его же словам, полную неделю¹¹³⁹.

В каждом более или менее благоустроенном религиозном обществе наблюдается, чтобы священные облачения, употребляемые при богослужении, не только не нарушали самых обыкновенных правил приличия, но и, по возможности, содействовали бы достижению той высокой цели таинственного единения с миром сверхчувственным, какую вообще имеет в виду всякое богослужение и всякого общества. Напрасно, однако, мы стали бы отыскивать такие качества и такую цель в богослужебной одежде, употребляемой хлыстами и скопцами. Ложно воображая себя апокалипсическим народом, стоявшим, по свидетельству тайновидца Иоанна, „пред престолом и пред Агнцем в белых ризах и с финиками в руках“ (Откр. 7:9) хлысты и скопцы считают вполне законным и ни мало не оскорбительным для чувства стыдливости иметь на себе во время богослужебных собраний одеяние, едва-едва прикрывающее голое тело.

Обыкновенно, являясь в собор для совершения богомоления, хлысты и скопцы снимают с себя всю обыкновенную одежду. Вместо последней мужчины надевают на себя белую коленкоровую или холщевую рубашку с широкими рукавами, простирающуюся по своей длине до крайних оконечностей ног¹¹⁴⁰. Рубашка эта носит специальное название „радельной“¹¹⁴¹, во кроме этого она называется еще „мантиею“¹¹⁴², „парусом“¹¹⁴³, „белыми ризами“¹¹⁴⁴ и проч. Белый цвет ее, как вообще все белое у хлыстов и скопцов, означает душевную чистоту их(¹¹⁴⁵. Но помимо этого значения хлысты усвояют ей еще значение историческое. Они говорят, что „когда содрали с Ивана Тимофеевича живого кожу, то некоторые девицы обвили его полотном, полотно приросло к телу его и сделалась опять кожа“¹¹⁴⁶. В память этого-то события они, хлысты, и употребляют при богослужении белые длинные рубашки. – Рубашку некоторые, особенно учитель, опоясывают, так называемым, „золотым поясом“, который, по замечанию Надеждина, у хлыстов бывает белого цвета, у скопцов же пестрого с примесью красного и зеленого¹¹⁴⁷. По словам Будылина, скопцы, кроме белой рубашки, надевают еще и белые подштанники также, вероятно, особого покроя, приспособительно к цели богослужебных действий¹¹⁴⁸. Женщины с своей стороны наряжаются в такую же белую коленкоровую или холщевую рубашку и такой же длины, как и у мужчин, которая (рубашка) у хлыстов застегивается на левую сторону, у скопчих же – на правую; поверх рубашки женщины надевают еще белый сарафан или белую юбку; голову свою украшают особым колпаком, обвязанным белым платком, а на шею кладут белые косынки¹¹⁴⁹ Все, как мужчины, так и женщины, во все время богомолений остаются босые, вероятно, потому, чтобы не происходило стука от ног¹¹⁵⁰; впрочем, некоторые сектанты надевают иногда на ноги нитяные чулки и даже башмаки¹¹⁵¹. Нарядившись таким образом, каждый сектант в правую руку берет восковую зажженную свечу – „апокалипсический финик“, в левую же – белый платок, иначе называемый „покровом“ или „знамением“¹¹⁵². Белый платок или покров символически обозначает, по толкованию хлыстов и скопцов, „защиту от иудейских рук“ и, вообще, „от злых злодеев“¹¹⁵³; на самом же деле он имеет ближайшим своим назначением то, чтобы им обмахиваться и отирать пот, градом льющийся с лица во время радений. Далее каждый кормщик и каждая кормщица корабля, а также и те из сектантов, которые удостоились получить пророческий дар, перевязываются крестообразно „вервой“¹¹⁵⁴. Верва – это подобие диаконского ораря; символическое ее значение неизвестно; однако, основываясь на многоразличном ее употреблении сектантами и притом в особенно важных случаях¹¹⁵⁵, можно предполагать о высоком значении ее в глазах сектантов. Наконец, каждый сектант имеет у себя еще белое полотенце; местонахождение его неизвестно; впрочем, из одного свидетельства видно, что это полотенце полагают на плечи¹¹⁵⁶. Употребление полотенца при богослужении различно: оно употребляется как орудие для устроения „престола“ по окончании радений, но особенно важное назначение его то, что из него приготовляются жгуты, употребляемые хлыстами и, быть может, скопцами, во время радений¹¹⁵⁷. Впрочем, для последней цели вместо полотенца употребляют иногда верву, известную также под названием „золотой вервы“¹¹⁵⁸.

Таков богослужебный наряд хлыстов и скопцов в общем его виде. Не смотря на крайнюю неудовлетворительность его, граничащую с грубым цинизмом, хлысты и скопцы воображают, однако, что этот наряд есть „наряд или убор божий“, который кроит и шьет сама „богородица“¹¹⁵⁹; его приносят с неба сами „херувимы и серафимы“¹¹⁶⁰; в нем они уподобляются небожителям¹¹⁶¹ и проч. Поэтому неудивительно, что хлысты и скопцы придают особенно важное значение своей богослужебной одежде. По их мнению, только в ней одной можно совершать богомоление и только при соблюдении этого условия молитва может быть приятна и угодна Богу. Насколько, в самом деле, обязательно для всех вообще сектантов употребление этой одежды, показывает то, что, при совершении обряда принятия в секту, кормщик или кормщица, обращаясь к новопринимаемому, спрашивает: „обещаешься ли на клятве пред богами носить рубашечки беленькие, сарафанчики синенькие, поясочки красненькие, платочки беленькие?“... И в ответ на этот вопрос должен следовать такой ответ: „Ей, Боже, обещаюсь от самой утробы своей“¹¹⁶².

Богослужение хлыстов и скопцов по основной идее, преследуемой им, есть нелепое и смешное подражание богослужению первенствующих христиан вообще и, в частности, богослужению апостольскому. Сами хлысты и скопцы определяют эту основную идею своего богослужения, когда поют во время богослужебных собраний:

„Вспомним апостольско время,

Когда Дух Св. скатал,

И от сильного дыханья

Разносился шумный глас“¹¹⁶³….

Извращенно понимая известное повествование книги Деяний о сошествии Св. Духа на апостолов в сионской горнице, а также не менее извращенно толкуя 14-ю гл. 1-го послания ап. Павла к Коринфянам, хлысты и скопцы полагают, что главными составными частями апостольского богослужения были: кружение или радение, пророчество и пение песен. Выходя из таких ложных воззрений на апостольское богослужение, хлысты и скопцы воображают, поэтому, что они поступает по-апостольски, когда во время богослужебных собраний предаются неистовому кружению, высказывают разного рода нелепости и поют песни. Они думают, что богослужение, сходное будто-бы с богослужением апостольским с внешней стороны, должно быть тожественно с последним и по своему внутреннему характеру. Эта последняя мысль и весьма настойчиво проводится во многих духовных роспевцах хлыстов и скопцов. В одном из них высказывается, что совершение хлыстовско-скопческого богослужения сопровождается таким же обильным излиянием благодати Божией, как было и во время апостолов.

„Как в прежние веки

Шум слышен был с неба,

Сокатил к избранным

В огненных языках“.

Так „всем слышен глагол твой (Божий)

От тех пор до ныне“¹¹⁶⁴.

В других роспевцах говорится, что в доме, где собираются хлысты и скопцы, присутствует „сам спаситель со ангелами, со архангелами, с херувимами, с серафимами и со всею силою небесной“¹¹⁶⁵, он „всем кладет в сердца веру крепости“¹¹⁶⁶, „раздает свечи“¹¹⁶⁷ и проч.; здесь же присутствует „сам бог над богами, сам царь над царями“, который „похаживает“ с сектантами при исполнении последними своей пляски¹¹⁶⁸; являет свое присутствие и „сам дух над духами“, который также принимает деятельное участие в кружении¹¹⁶⁹ он, как говорится в песне, „скатив на круг“, „на округе разраделся, в золотую ризу оделся“¹¹⁷⁰; можно, наконец, встретить здесь „матушку богородицу, катающую“, т. е. кружащуюся с ними¹¹⁷¹, крестителя Иоанна, устанавливающего их „во единый круг – на радение“¹¹⁷² и др. угодников божиих.

Смотря с такой высоты величия на свое богослужение, хлысты и скопцы, естественно, окружают последнее ореолом необыкновенной таинственности и святости. Они усвояют ему разные аллегорические названия, которые более или менее, по их взгляду, выражают самую сущность его. Так они называют свое богослужение „тайною вечерею“¹¹⁷³, „святой беседою“¹¹⁷⁴, „духовною беседою“, „христовщиною“¹¹⁷⁵ и т. д. Они строго, далее, определяют право входа лиц на богослужение, а равно и поведение последних во время его. По словам песни, на хлыстовско-скопческое богослужение может явиться не всякий, но только тот, кто „на бело умылся – дурной пылью не пылился“¹¹⁷⁶, т. е. кто чист душою и телом; те же, которые по каким либо обстоятельствам запылились пылью, должны прежде принести повинную своему батюшке и только после этого, с разрешения последнего, они могут явиться „в блаженный рай“, т. е. на их богослужебные собрания¹¹⁷⁷. По предписанию Селиванова, „на беседу должно сходиться со страхом и с благоговением и не пивши, да не кушать хлебушка лишнего“¹¹⁷⁸.– Возвышая в своих глазах собственное богослужение, хлысты и скопцы параллельно с этим стараются, наконец, по возможности унизить достоинство и значение православного богослужения. Последнее, по их мнению, также не истинно, как не истинно и учение православной Церкви; оно исполнено обрядов, но „обряд, как платье, ничего не значит“¹¹⁷⁹; наполненное обрядностью, оно чуждо тех благотворных действий, какие будто бы присущи хлыстовско-скопческому богослужению, а потому оно и не душеспасительно. Впрочем, некоторые хлысты и скопцы делают в этом случае уступку; они говорят, что хотя православная „церковная служба взята с их Божьего дела, но попы не так ее отправляют“, как следует¹¹⁸⁰.

Богослужение хлыстов и скопцов по своему составу не сложно. За исключением некоторых обрядов¹¹⁸¹, не многочисленных по количеству и ничтожных по важности, весь состав его определяется следующими тремя действиями: кружением, пророчеством и пением духовных роспевцев. Так как кружение, пророчество и пение духовных роспевцев, по взгляду самих хлыстов и скопцов, суть главнейшие и существеннейшие части в составе их богослужения, как восходящие по своему происхождению будто бы ко временам апостольским, и так как эти действия в богослужении хлыстов и скопцов, действительно, играют важную роль и входят в каждый вид богослужения, как необходимые его части, то предварительно исследования различных форм хлыстовско-скопческого богослужения мы считаем необходимым рассмотреть каждое из названных действий в отдельности.

Кружение и беганье на хлыстовско-скопческом языке носит специальное название „радения“¹¹⁸². Так называют хлысты и скопцы свое кружение и беганье потому, что они, по словам свящ. Сергеева, при исполнении этих действий „яко бы кружатся, радеют Богу и себе, Богу работают и свои грехи отмывают“¹¹⁸³. Кроме этого наименования кружение и беганье у хлыстов и скопцов называются и другими именами, выражающими ту же самую, мысль; таковы названия их „делом Божиим¹¹⁸⁴ и Божиею работою“¹¹⁸⁵. Желая выразить внутренние действия, происходящие от кружения и беганья, хлысты и скопцы называют последние „пивом духовным, чувствительным“ и, восхваляя его, они нередко приговаривают: „то-то пивушко-то; человек-де плотскими устами не пьет, а пьян живет“¹¹⁸⁶. В этом же смысле хлысты и скопцы иногда называют свое кружение и беганье „духовною банею“¹¹⁸⁷ и „банею пакибытия“¹¹⁸⁸. Имея в виду, наконец, показать трудность, с какою производится кружение и беганье, они называют их „работою израильскою“¹¹⁸⁹.– Кружение и беганье хлыстов и скопцов по различию форм, в каких они выражаются, бывают различны. Существует кружения и беганья:

1) Одиночное, состоящее в том, что некоторые из сектантов и, преимущественно из пророчествующих¹¹⁹⁰, начинают, каждый особо, вертеться на пятке правой ноги, опираясь несколько в пол левою¹¹⁹¹. При совершении этой формы кружения наблюдается, чтобы кружение совершалось с лева на право, т. е. по солнцу¹¹⁹², чтобы вертящийся не изменял своего положения в пространстве¹¹⁹³, чтобы он, далее, наблюдал такт¹¹⁹⁴, который в этом случае, как и во всех других подобных, дают певчие – и чтобы, наконец, скорость оборотов, совершаемых вертящимся возрастала прогрессивно от меньшего количества их до возможно большего¹¹⁹⁵. По свидетельству свящ. Сергеева, некоторые при исполнении этой формы радения кружатся так быстро, что „и глаз их не видно: волосы на голове поднимаются вверх, на мужчинах рубахи, на женщинах платья раздуваются как трубы и происходит вихрь“¹¹⁹⁶, так что, по справедливому замечанию архимандрита Досифея, „машинально вертящийся столб“, образующийся при этом, „для наблюдательного взора представляет весьма странное и ужасное зрелище“¹¹⁹⁷. Совершаемое большею частию в начале богослужения¹¹⁹⁸, одиночное радение бывает непродолжительно и имеет значение приуготовительного действия к совершению других, более сложных, форм радения. Впрочем, кроме этого своего употребления, так сказать специфического, одиночное радение входит, как увидим, в „круговое радение“, как его составная часть.

2) В схватку, составляющее отчасти повторение одиночного радения. Обыкновенно, двое (большею частию мужчина и женщина) обоймутся и начинают кружиться,– только уже не на одном месте, как происходит в одиночном радении, a по всему пространству моленной комнаты¹¹⁹⁹. Таким образом, радение „в схватку“ по образу совершения несколько походит на танец обыкновенного галопа.

3) Стенкой или стеночкой. Составляется круг; каждый член последнего должен стоять боком нпо отношению к двум своим противоположным соседям. Составленный таким образом круг начинает скорое круговое скакание по комнате, строго наблюдая при этом, чтобы прыжки делались всеми, составляющими круг, одновременно и при том непременно обеими ногами разом; махание руками должно сопровождать каждый новый прыжок¹²⁰⁰.

4) Корабельное или Давидово. Составляется такой же круг, но так, что каждый член его обращается лицом к затылку другого, стоящего впереди. Быстрое беганье друг за другом к кругообразном посолонном направлении открывает совершение этой формы радения. Во все время бегания сектанты сильно топают ногами в один шаг, машут руками, стараясь при этом дышать по возможности сильнее и отрывистее. Скорость бегания усиливается, когда они, по словам Андреянова, „почувствуют в себе Дух“; в это время скорость их бегания равняется „скорости коней, бегущих рысью“¹²⁰¹. Набегавшись друг за другом до совершенной усталости, хлысты и копцы останавливаются, моментально оборачиваются друг к другу лицом и начинают прыгать на пальцах своих ног, „приподымаясь“ в то же время „немного вверх по солнцу“¹²⁰², т. е. вероятно по направлению от севера к западу, от запада на юг и т. д., как объяснено в показании другого хлыста¹²⁰³. Финал корабельного радения ужасный по своим последствиям. Иные сектанты в порыве бешенства „брали, по показанию Осипова на следствии 1747 г., обухи, а другие завернутые в тряпицы пушечные ядра¹²⁰⁴ и били себя по спинам, приговаривая: „сокрушайся, моя плоть“¹²⁰⁵; некоторые же, как открыло то же следствие, буквально рубились ножами¹²⁰⁶.

5) Круговое или хороводное. Становятся в ряд от передней к задней стене; топая ногами и махая руками, хлысты и скопцы быстро бегают друг за другом, поворачиваясь у каждой противоположной стены, т. е. передней и задней, по солнцу; набегавшись таким образом до усталости, все разом останавливаются, отдыхают и приступают затем к радению „на кругу“ в собственном смысле. Так описывает начало кругового радения Андреянов¹²⁰⁷. У г. Добротворского описание его представлено иначе. По словам Добротворского, „мужчины... составляют круг, становясь друг подле друга, подобно хороводам простолюдинов. Около круга мужчин составляется круг женщин.... Те и другие ходят кругом друг за другом.... Набегавшись...., круги останавливаются и несколько отдыхают, чтобы с новой силой начать собственно круговое радение“¹²⁰⁸. По отсутствию других источников, на основании которых можно было бы проверить эти два различные описания действия, предваряющего круговое радение, мы с своей стороны не можем сказать ничего пи за ни против каждого из этих описаний, полагая, что в одних кораблях означенное действие производится по описанию Андреянова, в других же – по описанию Добротворского. – Собственно круговое радение, к которому хлысты и скопцы предварительно

приготовляются так или иначе, есть не что иное как повторение известного уже нам одиночного радения с тем, однако, громадным различием, что последнее производится двумя, тремя человеками, первое же всею массою участвующих в радении, т. е. 10, 15 и 20 человеками в раз. Начинается круговое радение так: по словам Андреянова, все, сделавши в раз оборот у стены по солнцу, начинают кружиться¹²⁰⁹; по словам Добротворского, „не расстраивая прежних кругов, начинает вертеться каждый по одиночке, мужчины в правую сторону, а женщины в левую“¹²¹⁰. Зрелище, какое представляют при круговом радении белые, вертящиеся, как жернов, фигуры, по свидетельству очевидцев, в высшей степени поразительное, даже некоторым образом страшное. По словам свящ. Сергеева, хлысты при этом общем кружении „всячески дурачатся и бесятся: иные из них трясутся, кривляются, ломаются как бесноватые; другие топают ногами, приседают к земле и вдруг, как неистовые, вскрикивают, вспрыгивают, приходят в энтузиазм, нечто пересказывают и говорят иными языками, а какими – татарскими-ли, тарабарскими-ли, думаю, и сами не понимают, кольми паче другие ни одного слова не знают, да и понимать нечего“¹²¹¹. В другом месте тот же Сергеев замечает, что хлысты, во время этого общего неистовства, производят гоготанье, и какой-то необычный тихий свист, повторяя беспрестанно: „ой дух! ой дух! ой дух! ой Бог! ой Бог! ой Бог! Царь Бог! Царь Бог! Царь Бог! Царь Дух! Царь Дух! Царь Дух! а иные: о Ега! о Ега! о Ега!, чем наводят на слушателей некоторый ужас“¹²¹². В таком же смысле описывает впечатление свое и Преображенцев, имевший возможность наблюдать долгое время совершение кругового радения. По его словам, „если б можно было посторонним людям видеть сие религиозное богослужение (круговое радение) сектантов, то каждый с удивлением и некоторым страхом сказал бы, что происходит какая-то странная и нелепая комедия диких народов, похожая более на бешенство, противное благочинию религии какой бы то ни было веры“¹²¹³. По продолжительности круговое радение есть одно из длиннейших. Оно продолжается до тех пор, пока силы работающих окончательно не истощатся; обессиленные, они падают на землю, будучи белыми по лицу, как полотно. Рубашки взмокают, так что их необходимо бывает выжимать, и некоторые, сделавши эту последнюю операцию, снова продолжают неистовое кружение. Поту в это время образуется так много, что, по замечанию Сергеева, становится необходимым подтирать его ветошками“¹²¹⁴. Во всех описанных нами до сих пор формах радения преобладает кружение в таком или ином его виде. В следующих трех формах радения вместо кружения хлысты и скопцы бегают только по прямому направлению.

6) В расходку, иначе называемое крестное или Петров крест. Четыре, шесть, восемь, и более человек становятся крестообразно и перебегают в противоположные стороны; перебегши с одной стороны на другую, снова начинают тоже действие в обратном порядке(¹²¹⁵.

7) Ткать цветы и ленточки. Три человека становятся против других трех и перебегают промеж друг друга с одной стороны на другую¹²¹⁶. Кажется, имея в виду эту форму радения, архимандрит Досифей дал ей название „экосеза“ – танца, употреблявшегося в его время¹²¹⁷.

и 8) Уголышком. В каждом углу моленной комнаты становятся по одному, по два, по три человека и более: все в один раз перебегают из одного угла в другой, немного постоят, потрясутся и снова бегут обратно¹²¹⁸.

Трудно определить, исчерпывается ли описанными формами хлыстовско-скопческого радения все виды последнего. Принимая, однако, во внимание то обстоятельство, что все описанные нами формы хлыстовско-скопческого радения поражают крайним своим однообразием, можно с вероятностью предполагать о таком же однообразии и других, неизвестных нам доселе, форм радения, если бы последние, действительно, существовали. Порядок, в каком следует исполнение каждой из описанных форм радения, безусловно зависит „от произвола и расположения“ кормщика и кормщицы корабля¹²¹⁹; ими же определяется выбор той или другой формы радения с обращением в этом случае особенного внимания на искусство радельщиков, их число, а равно и на устройство и пространство моленной комнаты. Если число радельщиков незначительно или искусство их слабо, то ограничиваются простейшими формами радения; напротив, если число их слишком велико и все они обладают большим искусством, то производят все формы радения и при том или все разом (исключая, конечно, избранных певчих), или же разделяются на две равные половины, соображаясь в том и другом случае с пространством моленной комнаты¹²²⁰). Замечается, впрочем, что хлысты и скопцы особенно уважают два радения: круговое и корабельное¹²²¹. О нервом из них они говорят, что если кто не участвует в его совершении, в того „и благодать не вселится“¹²²². Кроме того, по свидетельству Преображенцева, хлысты и преимущественно молодые мужчины и женщины уважают также радение в „схватку“, даже добиваются последнего, так что в иных кораблях положительно воспрещают эту форму радения, справедливо подозревая здесь присутствие вовсе по религиозно-нравственных мотивов у молодых людей, избирающих этот вид радений¹²²³.

Значение радений в религиозной жизни хлыстов и скопцов весьма велико. Они не только составляют основу хлыстовско-скопческого культа, но имеет фундамент, на котором зиждется все благосостояние обеих сект, их настоящее и будущее процветание. Поэтому не удивительно, что хлысты и скопцы замечательно упорствуют в отстаивании прав существования своих радений, как не удивительно и то, что они обнаруживают необыкновенную привязанность к последним. По искренним словам обратившегося из секты хлыстов Преображенцева, хлысты, а за ними, конечно, и скопцы, „всему на свете предпочитают свою плясовую молитву.... Оставить свое радение они ни в каком случае не могут; они не могут расстаться с милой своей радостной благодатью, которая возбуждается в них посредством радения; без сей фанатической радости секта их ничтожна, мало бы она имела приверженцев“¹²²⁴.– Необыкновенной привязанности хлыстов и скопцов к своим радениям вполне соответствует страстное, неудержимо-порывистое их стремление на радения, обнаруживаемое ими каждый раз, как только представится случай присутствовать во время богослужебных собраний. Вот как описывается сила этого стремления на радения в одном роспевце:

„Тошным мне было тошнешенько,

Грустным мне было грустнешенько;

Мое сердце растоскуется,

Мне к батюшке в гости хочется.

Пойду млада“....;

но тут встречаются неодолимые препятствия: на пути реки быстрые, нет ни мостов, не перевозчиков. Между тем, „сердце тоскует, сердечный ключ поднимается“, так вот и хочется „с верными повидаться, с любезными побеседовать“¹²²⁵. В таком же духе описывает стремление хлыстов на радения и упомянутый нами Преображенцев. По его словам, сектантов „не удерживает никакая дурная погода, едут за 20, за 30 верст и более, радуются, что Бог послал погоду, которая благоприятствует им радеть в богомольном доме, сколько душе угодно“.... После долгих блужданий в бурную зимнюю ночь „они не о том толкуют, что могли погибнуть в поле, забитые снегом, не о том тужат, что от холода закоченели, а о том, что не удалось им принять участие в привольном пении и радении“¹²²⁶.

Мы уже отчасти видели, что хлысты и скопцы свое кружение и беганье основывают на примере и заповеди апостолов. Независимо от этого основания те и другие, в оправдание своих религиозных неистовств, приводят несколько и других оснований, вполне доказывающих будто бы законность и разумность употребления при богослужении молитвы в форме такого, или иного кружения, такого или иного беганья. По мнению хлыстов и скопцов, на небе, в жилищах праведных людей – ангелов и архангелов, существуют такие же радения, какие и здесь на земле; там существуют также и радельные круги; с последних-то, говорят сектанты, и слетел архангел Гавриил для благовещения Пресвятой Деве о зачатии Ею Иисуса Христа, как и поется об этом в одной церковной стихире¹²²⁷. Поэтому, продолжают хлысты и скопцы, кружась и бегая во время богослужебных собраний, они тем самым уподобляются ангелам, „парящим вокруг престола Божия“, а махая руками, они воспроизводят в натуре „мановение крил ангельских“¹²²⁸. Вообще же, по словам одной скопчихи, пляска, которою сопровождается богомоление скопцов, знаменуют собою „веселие ангелов и архангелов“¹²²⁹. В частности, относительно происхождения корабельного радения, одни хлысты и скопцы указывают на пример царя и пророка Давида, который, по выражению хлыстовско-скопческой песни, „с ковчегом скакаше, играя“¹²³⁰; другие ссылаются в этом случае на известное евангельское повествование о плавании Иисуса Христа с учениками на „корабле“, не объясняя, впрочем, этой замечательно своеобразной аналогии между двумя столь разнородными действиями¹²³¹. В объяснение же происхождения кругового радения те и другие единогласно указывают на известную уже нам картину „Истинное изображение покаяния“, как на древнейший будто бы письменный памятник этого радения¹²³². Само собою очевидно, что все эти и подобные им объяснения хлыстами и скопцами происхождения своих радений в высшей степени неудачны и достойны только смеха. Сами хлысты и скопцы понимают неудачу своих объяснений, а потому не особенно и отстаивают последние. По их мнению, радение имеет более глубокое основание для своего существования; это основание таится в нем самом, в его религиозно-нравственном значении для человека. В одной песне говорится, что совершение радений есть „исполнение закона,– закона не простого, но трудового и слезового“. В „божий дом“, говорится далее, собираются „дружки во святы божии кружки“ для того, чтобы „Бога петь-воспевать, грешны плоти умерщвлять и души к небу обращать“¹²³³. Таким образом, радение, судя по смыслу приведенной нами песни, имеет троякое религиозно-нравственное значение. Радение, во-первых, есть приятная служба Богу: оно, по словам песни, „Христа Бога утешает и Матерь Богородицу радует“¹²³⁴. Далее, во-вторых, радение весьма важное орудие против тела; им легче и удобнее поразить „злого змея“, таящегося внутри организма¹²³⁵. Имея в виду эту последнюю цель, пророк в порыве религиозной восторженности, в самый разгар „божией работы“, обыкновенно призывает радельщиков еще к большему проявлению фанатизма словами:

„Уж вы, детушки мои,

Порадейте для меня,

Бога ради порадейте!

Не жалейте вы плотей

Тех нечистых свиней!

Ради Бога порадейте,

Своим потом облейте

Матушку сыру землю!....

Вы Марию позовите,

Грешну Марфу прогоните“¹²³⁶!

Наконец, в-третьих, радение особенно плодотворно для внутреннего существа человека, для его души. Во время радения, говорят хлысты и скопцы, более, чем когда либо, представляется человеку возможность „пролить горькие слезы, печали Господу открыть“¹²³⁷, „походить, погулять, поутешиться и святым полным духом поувериться“¹²³⁸. Здесь-то, при радении, человек как бы забывает все земное; все его мысли и чувства устремляются к миру горнему; он как бы желает всей своей „душей в небо улететь“ и оттуда „птицу райскую сманить“, т. е. привлечь к себе благодать Святого Духа¹²³⁹.

Троякое религиозно-нравственное значение радения, усвояемое ему хлыстами и скопцами, есть, очевидно, иллюзия или же маска, сознательно выдуманная хлыстами и скопцами для объяснения своих религиозных неистовств. Правда, радение, как всякий вообще сильный физический моцион, может возбуждать в организме некоторую приятную усталость, аппетит и проч., но отсюда еще далеко до прогнания из него „злого змея“, т. е. греховных пожеланий, и, следовательно, далеко вообще от религиозно-нравственного значения радений. В своем месте мы увидим, что этот „злой змей“ не только ни мало не изгоняется из человеческого организма посредством радения, но последнее, благодаря обстановке, среди которой оно совершается, даже еще более возбуждает и усиливает грубые проявления „злого змея“. Очевидно, таким образом, что происхождение хлыстовско-скопческого радения и значение последнего в религиозной жизни сектантов остаются неразрешенными. Этих вопросов не объясняют и не могут объяснить ни историко-догматические измышления хлыстов и скопцов, ни выдуманное ими пресловутое религиозно-нравственное значение радений. Равным образом, эти измышления хлыстов и скопцов не объясняют и не могут объяснить и тех страстных порывов, с какими вообще они стремятся на свои радения, как не объясняют вполне эти измышления и того, поистине замечательного и достойного удивления, фанатизма, с каким хлысты и скопцы совершают свое кружение и беганье. Г. Андреев, объясняя факты необыкновенного стремления хлыстов и скопцов на радения и крайнее их увлечение последними, полагает „почти несомненным“, что в большинстве случаев причащение разного рода калачиками, кусочками белого и черного хлеба и т. д. служило у хлыстов и скопцов вместе и удобным случаем „давать возбуждающие средства“. По его словам, „как баядерке в Алжире надобно надышаться ладана из курительницы, чтобы придти в восторженное настроение, так радение хлыстов и скопцов едва ли могло бы совершаться так дружно и одновременно без приема возбуждающих средств“ (какими он считает названное причащение¹²⁴⁰. Нам кажется, что такое предположение г. Андреева, хотя и осторожное по форме выражения, требует, однако, для себя аргументации, чтобы оно могло считаться более или менее основательным. Кроме того, это предположение совершенно излишне в данном случае, так как в самом акте хлыстовско-скопческого радения и обстоятельствах его сопровождающих заключается достаточное объяснение его привлекательности для человека, а равно и некоторой машинальности его совершения, имеющей место впоследствии; в самом же акте хлыстовско-скопческого радения, без сомнения, нужно искать объяснения и того мнимого религиозно-нравственного его значения, какое усвояют ему хлысты и скопцы.

Хлыстовско-скопческое радение, очевидно, есть такое же искусство, как искусство фехтования, гимнастики, танцев и т. д. Этому искусству хлысты и скопцы первоначально учатся или, как говорит Андреянов, „ненавыкшего вертеться по кругу навыкший берет под руки, и оба вместе проворно вертятся на одном месте, а после ненавыкший уже и один вертится.... и старается, чтобы также, как прочие, успеть в деле оном“;¹²⁴¹ тех же, которые не оказывают успеха в этом искусстве, „укоряют и понуждают“¹²⁴². По своему характеру искусство радения относится к разряду усиленных телодвижений. Но все вообще усиленные телодвижения в форме ли верховой езды или фехтования, гимнастики или танцев и пр. свойственны всем людям и одинаково производят почти на всех здоровых людей приятное и благотворное действие. Явление это, конечно, замечательное, но трудно объяснимое. „Во время самого совершения этих (усиленных) движений, говорит Пеликан, вся нервная система находится в состоянии приятного возбуждения, за которым, по окончании их, начинается момент утомления, сопряженного с чувством внутреннего благосостояния в теле“¹²⁴³. Понятно, чувство телесного благосостояния и некоторого приятного возбуждения, сопровождающее все вообще усиленные телодвижения, должно быть не чуждо и хлыстовско-скопческим радениям, как одному из видов этих движений. По сознанию самих хлыстов и скопцов, на первых же порах своего кружения и беганья они ощущают внутреннюю радость, бывают веселы и чувствуют в себе непреодолимую охоту продолжать далее свое круженье и беганье¹²⁴⁴. Здесь, таким образом, в этих элементарных, так сказать, внутренних приятных ощущениях, как нам кажется, скрывается зародыш привлекательности радений, который при благоприятных условиях может получить дальнейшее развитие. На сколько, в самом деле, эти элементарные приятные ощущения, получаемые от радения, побуждают человека, раз испытавшего их, к новому воспроизведению их в себе, показывает следующий пример. Один помещик зарайского уезда, рязанской губернии, будучи приглашен на богослужение хлыстов, до того поражен был их радением, что едва не впал в обморок и оно показалось ему чистым сумасшествием. При вторичном посещении богослужебного собрания хлыстов этот помещик решился сам испытать на себе действие „божией работы“. С самого же начала она произвела на него приятное действие; он даже пристрастился к ней так, что „во всю свою жизнь, рассказывает Преображенцев, ежедневно упражнялся в мнимой духовной работе царя Давида. Любимое его радение было, так назыв., „в расходку“; оно заменяло ему моление; он, вставши от сна, пил чай, потом запирался в своей верхней светлице, час и более упражнялся в радении, которое знаменовало его утреннюю молитву. В летнее время он производил эту „божию работу“ нередко в овраге, называемом Зудень, в вершине коего облюбил глубокий небольшой овражек, где радением его была протоптана дорожка¹²⁴⁵....

Приятное само по себе, по своей, так сказать, природе, и потому совершаемое каждым человеком охотно и без принуждения, усиленное телодвижение может развиваться в своей силе и под влиянием посторонних обстоятельств, которые в некоторых случаях могут иметь громадное, неотразимое значение, определяя самый характер его. Справедливость последнего положения становится особенно очевидною при наблюдении за исполнением разных танцев. Каждому известно, что танцы отличаются вялостью, чужды оживленности и быстроты движений, если, во-1-х, мало танцующих, во-2-х, нет музыки и, в З-х, отсутствует какой либо пол. Напротив, они отличаются оживленностию и совершаются с необыкновенною стремительностию, если названные условия обратны; при этом, чем благоприятнее для танцующих эти условия, тем танцы оживленнее и быстрее. Обращаясь теперь к хлыстовско-скопческим радениям, которые имеют весьма близкое сходство с танцами и даже составляют в некоторых случаях простое видоизменение последних, нельзя не заметить в исполнении их сильного и могущественного влияния трех названных условий. Радения, как и танцы, получают характер оживленности, совершаются быстро и неистово, когда собрание многолюдно, пение роспевцев, заменяющее музыку, громко и складно и масса присутствующих представляет две равные половины мужчин и женщин или, по крайней мере, приблизительно равные. О влиянии первых двух условий на характер хлыстовско-скопческих радений нечего и говорить, так как это влияние более или менее очевидно для каждого; однако, нельзя сомневаться во влиянии в этом случае и последнего. Преображенцев передает в своей „Исповеди“ весьма характерный факт, вполне подтверждающий, как нам кажется, только что высказанное нами предположение. По рассказу Преображенцева, один правитель корабля, желая предохранить своих подчиненных от соблазнов, приказал собираться в собор для богомолений каждому полу особо, по очереди. „Вот, рассказывает Преображенцев, и собрались одни братья в собор для совершения „святой беседы“.... Они радели пристально, надеясь посредством этой работы божией получить благодатную милость Св. Духа. Долго они упражнялись в пении и радении, по лицу их пот катился градом, рубахи их были мокры, хоть выжми; но сердце их было хладно и сухо, духовной радости они не чувствовали, пророк пророчил вяло и нескладно. Также точно было и с сестрами, когда они беседовали одни без братьев“.... Обстоятельство это побудило начальника корабля снова соединить братьев с сестрами во время богослужебных собраний и на первом же общем собрании „Дух Св. посетил общество обильною благодатию: явились радостные восторги, оказалась и теплота сердечная; пророки пророчили в полной силе слова Божия, как бывало прежде“¹²⁴⁶. Таким образом, эротические возбуждения в радении хлыстов и скопцов и особенно первых, играют весьма важную, даже преобладающую роль; они придают радению характер необыкновенной оживленности, воодушевляют радеющих, экзальтируют их, а чрез это, само собою, усиливают кружение и беганье.– Кроме трех названных условий, влияющих на характер совершения радений, важное значение при этом имеет и та религиозная идея, которою бывают воодушевлены радеющие, по крайней мере некоторые из них. Ложно убежденные в том, что радение приятно Богу и полезно для души и тела, хлысты и скопцы естественно предаются ему со всем свойственным им фанатизмом, думая, что чем быстрее и неистовее совершается радение, тем оно приятнее Богу и полезнее для человека. „По вступлении в божество, т. е. в общество хлыстов, говорила о себе одна хлыстовка, я старалась исполнять св. учение (секты); тогда я была покойна душею; мне всегда было весело на беседах, с восторгом радостным предавалась я пению и радению, какое благодатное блаженство я чувствовала в своем сердце!“ ¹²⁴⁷...

Общий закон, наблюдаемый при совершении всякого вообще рода телодвижений, между прочим, тот, что известное телодвижение, много раз повторяясь, наконец, заучивается и обращается в простое механическое упражнение, которое мало-по-малу становится необходимою привычкою субъекта, производившего это движение. От действия этого общего закона, не освобождаются и хлыстовско-скопческие радения. „Всего смешнее, говорит архимандрит Досифей, как скопец и вне общего собрания, напившись в своей комнате крепкого чаю и почувствовав от него некоторое услаждение, как обыкновенно услаждаются от того женщины (?), вскакивает с места и, воображая, что он воодушевлен благодатию, прыгает один, припевая: „ай у нас на Дону сам спаситель во дому“¹²⁴⁸.... Таким образом, хлыстовско-скопческие радения, по крайней мере в некоторых видах, в своем крайнем развитии походят на те движения неистовых больных, которые совершаются последними в период их выздоровления совершенно против воли и против желания, a по приобретенной ими ранее привычке. Различие в данном случае только то, что тогда как вращательные движения хлыстов и скопцов, по замечанию Пеликана, „отличаются своим однообразием“, движения неистовых больных, напротив, „разнообразны и только при переходе неистовства в неизлечимые формы болезни они теряют это отличительное свойство“¹²⁴⁹.

Хотя, как замечено было впереди, хлыстовско-скопческие радения по своему характеру относятся к усиленным вообще телодвижениям, но они более подходят по своему совершению к группе вращательных телодвижений. Всякое же усиленное вращательное телодвижение, как показывает опыт, сначала совершается более или менее спокойно, потом этот характер движения мало-по-малу теряется: из спокойного и медленного движение становится живым, совершается с какою-то неудержимою стремительностию и с необыкновенною быстротою и достигает, наконец, наивысшего предела своего развития. В этой фазе развития усиленное вращательное движение, если оно не прекращается вследствие крайнего утомления организма, совершенно теряет характер произвольности; оно, как говорит Пеликан, „не возбуждается более ни идеею, ни чувством, и составляет простой рефлекс, вызываемый различными ощущениями, сопровождающими самый акт вращения“¹²⁵⁰. Душевный мир вращающегося субъекта совершенно изменяется. В это время, по мнению Пеликана, „психическое состояние, в которое приходят люди при этих движениях, можно сравнить только с состоянием людей, находящихся под влиянием спиртных напитков или сильно одуряющих наркотических веществ“¹²⁵¹. То радостное и веселое настроение души, которое испытывали хлысты и скопцы в начале своих радений, теперь, естественно, сменяется полным восторгом и совершенным самозабвением. По словам скопческой пророчицы Устиньи, она „долго беспрерывно радевши, не имела усталости и была как бы вне себя“¹²⁵². По сознанию хлыстов Никифора Майданского, Федора Павлова и др., они пред мнимым сошествием Св. Духа испытывали „затмение в уме и стеснение в груди“¹²⁵³. Это падение деятельности умственной сферы, происходящее, по мнению Пеликана, от усиливающегося вследствие вращения сотрясения мозга¹²⁵⁴ доходит в своем развитии до совершенного умоисступления, симптомами которого являются, с одной стороны, разного рода неистовства в роде самобичевания и бичевания других обухами, ядрами, цепами, кнутами и проч., а с другой – галлюцинации и бессвязное бормотание слов. Процесс развития двух последних явлений (галлюцинаций и бессвязного бормотания слов), близких по своему характеру к умопомешательству, Пеликан описывает так: „более или менее ускоренные вращательные движения производят иллюзии тем, что по мере продолжительности, и силы, с какой совершаются эти движения, у человека теряется постепенно возможность правильно воспринимать впечатления внешние, самоощущение изменяется и рассудок лишается контроля. Всех этих условий достаточно для того, чтобы под влиянием их, при более или менее преобладающем настроении духа сектанта, в сознании его возникли самые разнообразные идеи бреда и развились самые живые обманы чувств“¹²⁵⁵. Галлюцинационное состояние, сопровождающееся при этом всевозможным бредом, по мнению хлыстов и скопцов, есть наивысший и вожделеннейший предел духовного состояния человека; в это время, по их выражению, на них „сокатает“ сам Дух Святый. Достигши этого состояния, хлысты и скопцы прекращают свои радения; последние теперь уступают место пророчествам.

Именем пророчеств хлысты и скопцы называют изречения своих пророков, произносимые последними во время радений и именно в то время, когда они от долгого и быстрого кружения и беганья приходят в состояние совершенного умоисступления. Эти изречения пророков или пророчества носят на хлыстовско-скопческом языке различные названия. Так, они называются у хлыстов и скопцов „судьбою“¹²⁵⁶, „словом“¹²⁵⁷ „лучшими тайнами“ – в противоположность православному учению¹²⁵⁸, „мягкими пирогами“, вынимаемыми из печи, т. е. из уст пророка непосредственно¹²⁵⁹ и т. д. По своему назначению и содержанию пророчества хлыстов и скопцов разделяются на два вида и известны у них под именами „общей судьбы и частной“. Обращаемая ко всем членам корабля, „общая судьба“ содержит в себе и проречения, общие всему кораблю. Напротив, „частная судьба“, предназначаемая только для известного, определенного человека, и говорит только об обстоятельствах жизни этого последнего. При несомненном сходстве содержания общей и частной судьбы хлыстов с содержанием общей и частной судьбы скопцов, то и другое имеет, однако, и свое собственное отличие, обусловливаемое, очевидно, различием самого учения двух сект. Сходство содержания общей судьбы у хлыстов и скопцов состоит в том, что предметами ее как у тех, так и у других учение о покровительстве Бога и Его угодников, обнаруживаемом в сохранении какого либо корабля, определение разных невзгод, имеющих постигнуть известный корабль, предсказание различных метеорологических явлений природы, так или иначе влияющих и на благосостояние членов корабля и т. д. Таковы, напр., следующие общие пророчества. „Я, возлюбленные, Саваоф, вам скажу, в сердца ваши благодать вложу. Покровом вас покрою, и от злых зверей закрою. Я, Бог, вас награжу, и хлебушка на весну вам урожу. Я, Святый Дух, вас защищу, и в Саратов никаких Арапов не пущу“¹²⁶⁰ и т. д. Еще: „молитесь, христиане: то был дождь, теперь я вам дам погоду, чтобы коноплю помолотить. Не переставайте молиться. Два года был неурожай, а теперь я вам дам великий урожай хлеба“. Тот же Гробов, произносивший только что приведенное пророчество, говорит далее: „искушайте зелен виноград: за ваше маловерие пошлю сильную тучу и град¹²⁶¹. Говоря о покровительстве Бога и Его угодников, скопческие пророки почти всегда упоминают и об особенном покровительстве над скопцами их искупителя и царя Селиванова, а равно и его ближайших сподвижников – Акулины Ивановны и Александра Шилова; весьма часто приплетают также в общую судьбу и предсказание о „разных великих переменах“, могущих случиться скоро в этом мире, имея в виду, конечно, ожидаемое скопцами воцарение на русском престоле лжецаря Селиванова¹²⁶². Эти и некоторые другие предметы общей судьбы скопцов составляют существенное отличие ее от общей судьбы хлыстов. Частная судьба как у хлыстов, так и у скопцов имеет в виду преимущественно религиозно-нравственную сторону человека: его добродетели и пороки, награды и наказания его в будущей жизни и в этой, что можно видеть из следующих примеров частной судьбы. „Ты, душечка моя, скорей ступай до рая; дорожка не близка, а у твоего конечка правая ножечка скользка. Ты бы за раз дошел, да не на ту дорожку зашел“¹²⁶³. „Истинно¹²⁶⁴, истинно, я, отец, тебе прорекаю; поверь, любезный сирота, что это истинно дело Божие творится, а мир – народ сему дивится; истинно, истинно, я, отец, тебя не покину, тебе милость покажу и со грехом тебя развяжу, и ты будешь у меня, отца, не пуст, посажу я тебя в виноградный куст; к тебе Дух Святый будет прилетать, и ты изволь его узнать; и я, отец, не дам тебя в иудейские руки и избавлю тебя от вечные муки, не дам напасть на тебя черным вранам; ходит за тобой змея и хочется ей тебя ужалить и твою душу погубить, но я, отец, тебя сохраню“¹²⁶⁵. Так как понимание нравственного совершенства у хлыстов и скопцов различно, то это различие отражается и в содержании частной судьбы. У скопцов, напр., часто предметом частной судьбы является наставление о необходимости оскопления¹²⁶⁶. Кроме религиозно-нравственного содержания, входящего в состав частной судьбы, иногда предметами ее как у хлыстов, так и у скопцов служат разные происшествия обыкновенной домашней жизни частного лица. Так, напр., один пророк предсказывал крестьянке скорое освобождение ее семейства от рекрутской повинности(¹²⁶⁷; чухломская же пророчица Устинья предсказывала взятие трех братьев под суд и караул за оскопление себя и других¹²⁶⁸.

По мнению хлыстов и скопцов, происхождение общей и частной судьбы– сверхъестественно. Во время радений, говорят хлысты и скопцы, „Дух Св. объемлет пророка“, человечество последнего „как бы умирает, т. е. находится в бездейственном состоянии“; так что в это время пророк, сам собою, „не может ни действовать, ни говорить“ и потому все, что он ни делает и ни говорит, то „делает и вещает Дух Св.“, обитающий в нем¹²⁶⁹. В таком именно смысле показывали о своем мнимо благодатном состоянии все хлыстовско-скопческие пророки. „Когда, говорил о себе Осипов на следствии 1747 г., в него входил Дух Св., он говорил странными языками, а какими – не упомнит. Духа Св. сошествия он, Осипов, не видел, но присутствие его в себе, во время верчение и трясения, он чувствовал. Чувство это выражалось трепетанием сердца, аки голубь. В эти минуты он угадывал мысли и чувства других, предугадывал счастье, несчастие, пропажи, говорил, что согласники его встретят беду, будут они взяты под караул, будут истязаны. Подходя к согласникам, знакомых он называл по имени, а незнакомых словом „вельмушка“. Что значит и как по их хлыстовскому суеверию толкуется это слово, он не знает“¹²⁷⁰, „Посредством радения, показывал о себе Евграфов в 1846 году, он приходил в непостижимое для него чувство, бывал тогда вне себя от радости и всем бывшим в собрании говорил что-то, но что именно, не помнил“¹²⁷¹. В песнях хлыстов и скопцов факт мнимого сошествия Св. Духа на пророков передается с такою же наивною уверенностью в его действительности, как и в вышеприведенных показаниях. Выражая радость по случаю мнимого озарения свыше, хлысты и скопцы восторженно восклицают; „эка милость, благодать, стали духом обладать“¹²⁷²! „пошел братец порадел и живым богом завладел!“ ¹²⁷³ и т.д. Безусловно веруя в сверхъестественное происхождение пророчеств, хлысты и скопцы, поэтому, пред временем произнесения последних всегда обращаются к Богу с молитвою, чтобы Он „избрал Себе слугу на святом божьем кругу“ и Сам „прорекал бы“ чрез него¹²⁷⁴. Поэтому же, наконец, они строго ограждают неприкосновенность пророчеств, так что, по словам одного хлыста, никто из них не решится даже „рассуждать о правильном смысле речи“, чего нередко не достает в хлыстовско-скопческих пророчествах, опасаясь чрез это оскорбить Духа Св. ¹²⁷⁵.

Обстоятельства, предшествующие произнесению пророчеств, указывают, однако, на иной источник их происхождения, совершенно противоположный указываемому хлыстами и скопцами. Этот источник, очевидно, прежде всего кроется в неистовом кружении и беганьи, которые, как мы уже замечали, производят радикальное изменение во всей духовной сфере человека, совершенно затемняя последнюю и доводя ее до полного исступления. Пророчество хлыстов и скопцов, таким образом, в первоначальной форме своего проявления может быть и есть на самом деле результат крайнего нервного возбуждения. Оно есть, как говорит Преображенцев, „вдохновение фанатической силы“, так что и сам пророк, находясь в этом состоянии, „произносимые слова почитает происходящими от вдохновения Св. Духа“¹²⁷⁶. Выражаемое в бессвязных и непонятных звуках и словах, сопровождаемое при этом разного рода, странными конвульсивными телодвижениями самого пророка, пророчество хлыстов и скопцов в этой форме проявления не заключает в себе никакого определенного смысла. Последний оно получает только в субъективном толковании того лица, к которому бывает обращено и в этом отношении, очевидно, смысл его также изменяется, как изменяется вообще настроение этого субъекта, его желания, ожидания и т. д. Но иногда, в состоянии нервного возбуждения,

хлыстовско-скопческие пророки выражают предшествующее этому состоянию расположение своего духа и образа мыслей, подобно тому, как в состоянии сна нередко предносятся человеку разные события из его прошедшей жизни. В этом случае изречения хлыстовско-скопческих пророков отличаются большею содержательностию, но произносятся ими также бессознательно и против воли, а как будто по вдохновению свыше. Аналогическое явление в этом отношении представляют следующие два случая. „Девушка, говорит Пеликан, являющаяся на бал с целью блеснуть туалетом и вскружить кому нибудь голову, придя от продолжительного вальса в описанное психическое состояние (т. е. подобное опьянению), будет видеть в каждом танцоре влюбленного в нее Адониса, а разыгравшееся воображение будет вращаться сначала около блестящих туалетов, чувства любви, по может дойти наконец до самых сильных эротических представлений. Дервиш, делающий свои телодвижения под влиянием религиозного фанатизма и ожидающий, что при посредстве их на него сойдет вдохновение свыше, приходит наконец в это восторженное состояние, слышит небесные звуки и голоса, видит себя окруженным ангелами и т. д. Все происходящие около него явления вызывают у него самые ложные представления, как у человека, находящегося во сне, мысли у него ассоциируются в беспорядке, ускользают от контроля со стороны рассудка“¹²⁷⁷. Отсюда ясно, что самообольщение, как плод одного и того же действия, присуще не одним хлыстам и скопцам, но характер его и содержание, очевидно, разнообразны и видоизменяются, смотря по темпераменту и привычкам данного субъекта, а главное – смотря по обстановке, при которой совершаются вращательные движения, вызывающие самообольщение. Так как некоторые хлысты и скопцы во время совершения своих радений ни о чем более не думают, как только об озарении свыше, ничего более не желают, как только сверхъестественного вдохновения, так как, далее, мысли и чувства их устремлены на события, совершающиеся в их обществе и в неодушевленной природе, то и самообольщение их развивается именно в этом направлении: они убеждаются в наитии на них Св. Духа, вдохновляются и пророчествуют, т. е. высказывают то самое, о чем они думали гораздо ранее. Несомненно, впрочем, что не все пророчества хлыстов и скопцов суть плод нервного побуждения, не все они могут быть названы самообольщением хлыстовско-скопческих пророков. Многие пророчества, и даже большая часть, носят на себе очевидные признаки сознательного составления их теми, которые их произносят. По сознанию самих хлыстов и скопцов, пророчества их в большинстве случаев суть „произведена собственного вымысла их пророков“¹²⁷⁸. Этот вымысел нередко является в форме импровизации, произносимой пророком в то время, когда, по верованию сектантов, должно низойти на него озарение Св. Духа. Существует даже особое наставление относительно способа импровизации пророчеств. Вот какое давал наставление, по этому предмету одному хлысту другой, внутренно оставивший секту, но наружно еще державшийся ее. „Когда, говорил он, на беседе будешь упражняться в радении и как взойдешь в радость мнимого Духа Св., при сем обыкновенно все стремятся мыслями к Богу; в сем богомыслии имей следующую веру псалмопевца Давида: вѣ́ровах, тѣ́мже возглаго́лах (Пс. 115:1). С такою верою начинай пророчить слова свои по своему разуменью, сообразуйся пророчеству наших пророков и быстрым соображением подводи слова в рифму. Веруй, что сие твое пророчество происходит от Духа Св., вот и будешь нам пророк“¹²⁷⁹. Упражнения в импровизации пророчеств обыкновенно начинаются с „общей судьбы“ и при том вначале под непосредственным руководством главного пророка¹²⁸⁰. Само собою понятно, что первые опыты импровизации пророчеств не отличаются достоинствами: они нередко бывают лишены даже смысла и произносятся пророками с видимою натянутостью и с опасением или остановиться на полуречи или же сказать какую нибудь бессмыслицу. Только „слепое суеверие сектантов в пророчества“, не допускающее критики последних¹²⁸¹, ограждает пророков от опасности уронить себя в их глазах своими нередко бессмысленными и бестолковыми речами; только оно одно открывает им широкий простор говорить все, что в ум взбредет. И некоторые вполне пользуются этим широким правом. Созонович так, напр., показывал о своем пророческом даре. „Из своего опыта, говорил он, я знаю, что когда продолжаешь одну речь, то уже другая в ум непосредственно приходит, но действует ли тогда мною какой либо дух, того звать не могу, но полагаю более, что оному пророчеству я не вдруг научился, сначала мало-по-малу, a наконец и более, так что ныне могу я какому угодно числу людей всяких сумасбродных наговорить слов“¹²⁸²... Частое упражнение в импровизации пророчеств естественно развивает способности пророка говорить и в то же время более или менее складно. Многие, действительно, достигают замечательного совершенства в этом отношении. Такова, напр., была чухломская пророчица Устинья, которая, по замечанию Андреянова, могла „пророчествовать беспрерывно весьма долго“ и „от высоты многими и ужасными изречениями“ могла приводить своих слушателей „в умиление и слезы“¹²⁸³. Не ограничиваясь импровизацией, некоторые, по словам Преображенцева, „умнейшие и способнейшие усвоивают заблаговременно все приемы пророчества на беседах мысленно“¹²⁸⁴. Как и следует ожидать, такие пророки пророчествуют гораздо складнее и содержательнее, чем обыкновенные импровизаторы. Впечатление, производимое ими на слушателей, весьма велико. Для непосвященных в тайны пророчеств пророчества таких пророков кажутся, по замечанию того же Преображенцева, „чем то чудесным, непостижимым“; в новичке они даже способны зародить „лестную мысль и желание получить в свое сердце Св. Духа“, чтобы сделаться подобным же пророком¹²⁸⁵.

Догматическое основание для употребления пророчеств во время богослужения хлысты и скопцы видят в учении ап. Павла, который (1Kop. 14:26, 28...) заповедует христианам, сходясь на богослужение, иметь каждому псалом, учение.... и сказание, т. е. пророчество¹²⁸⁶. По словам одного учителя скопцов, сам ап. Павел будто бы сказал однажды такое же „слово“, т. е. частное пророчество, какое произносят скопцы, равноапостольной Фекле и последняя „поверила этому „слову“, и „спаслася“¹²⁸⁷.– Обряд произнесения пророчеств как у хлыстов, так и у скопцов одинаков¹²⁸⁸. Обыкновенно, как только окончатся радения и умолкнет пение роспевцев, все присутствующие на собрании благоговейно падают на колена пред объявившимся пророком, крестятся, кланяются ему в землю и усердно просят его „сотворить им милость“, т. е. просветить их Духом Св., вселившимся в него¹²⁸⁹. Пророк перевязывается крестообразно „вервою“¹²⁹⁰, берет в руку платок и устанавливается на определенном месте так, чтобы мог видеть всех присутствующих¹²⁹¹. Так как пророчество, по мнению самого пророка и всех вообще сектантов, происходит от Бога, то каждый пророк считает необходимым прежде начатия пророчества обратиться с молитвенным воззванием к Виновнику его. Форма этого воззвания как у хлыстов, так и у скопцов различна. Громов, напр., по свидетельству Андреянова делал воззвание так: „благослови Отец, Саваоф, Бог из рая, Искупитель, Бог судья, твоим духом заселися, на округе объявися, сокол с неба сокатися, дух небесный встрепенися“¹²⁹²! Громов же обращался к Богу с такими словами: „прости, солнце; прости, месяц; прости, звезды; прости, матушка сыра земля; Господь, благослови мне говорить не своими устами, а всели в меня Св. Дух Твой“¹²⁹³. Как только окончится это предварительное действие пророка, он, обратившись лицем к собранию и несколько покачиваясь на одном месте, начинает „скоро и громко выговаривать речи стихами“, т. е. изрекать общую судьбу¹²⁹⁴. Все присутствующие слушают пророка с глубоким вниманием, некоторые даже умиляются и плачут¹²⁹⁵. По окончании пророком общей судьбы, все присутствующие благодарят его низким поклоном за изречение воли Божией и чинно садятся на свои места. Следует изречение частной судьбы. Тот, к кому обращается „слово“ пророка, также, как и прежде, благоговейно встает пред пророком на колена, крестится на него, нередко плачет и внимательно выслушивает все, что скажет мнимый провозвестник будущих судеб¹²⁹⁶. Обошедши всех присутствующих по порядку и сказавши каждому сектанту приличное его состоянию „слово“, пророк оканчивает свою пророческую деятельность новым обращением к Богу, благодаря Его за помощь и прося взять обратно Св. Духа, которого он был временным носителем. Так, чухломская пророчица оканчивала свои пророчества такими словами: „прийми, Отец, Духа своего в небеса, а меня, грешную рабу, в грехах моих прости и не завини“¹²⁹⁷. По окончании пророчеств, говорит Андреянов, „толкуют иногда пророчества, кому что вышло в слове“¹²⁹⁸.

По свидетельству Андреянова, „пророчество всему собранию продолжается иногда беспрерывно до четырех часов“¹²⁹⁹. Трудно определить, о каком пророчестве говорит здесь Андреянов и как нужно понимать его свидетельство о продолжительности пророчества. Несомненно, однако, что продолжительность общей и особенно частной судьбы весьма велика. Случается, что от усиленной болтовни пророк утомляется до того, что у рта его появляется пена и он нередко падает в обморок. Поэтому, в случае особенно многолюдного собрания обязанность пророческая разделяется между несколькими способными на это дело сектантами. При этом, право пророчества предоставляется как мужчинам, так и женщинам,– последним даже преимущественно¹³⁰⁰. Существование, так сказать, официальных пророков и пророчиц не исключает возможности появления „с словом“ лиц частных, не признанных еще в этом зрении, если на них „накатит Дух Св.“, т. е. если они придут в состояние восторга. Таким образом, на ряду с официальными пророками пророчествуют в одно и то же время и другие, неофициальные; это придает особенную оживленность и радость всему собранию.

Важное значение пророчеств в религиозной жизни хлыстов и скопцов едва ли может подлежать сомнению. В руках опытных и ловких пророков, поставивших своею целию подчинить и закрепостить за собою легковерных сектантов настолько, чтобы последние были вполне послушны и доверчивы, право пророчества является самым лучшим орудием для достижения этой цели. С другой стороны, пророчества служат верным проводником учения секты. В этом отношении особенно опасно влияние пророчеств на людей, еще не присоединившихся к секте, но уже предрасположенных к ней. Весьма любопытные факты, характеризующие зловредность влияния пророчеств на новичков, сообщает из своей жизни Андреянов. По его рассказу, он неоднократно присутствовал во время богослужебных собраний скопцов и вместе с прочими ему также бывало „слово“. Цель и сущность этого „слова“ всегда сводилась к одному: присоединить Андреянова к своему обществу и заставить его „убедиться“. Таким желанием особенно пламенела чухломская пророчица Устинья, – женщина ловкая и опытная. Уже накануне отъезда Андреянова из Галича в Петербург она, не смотря на прежние неудачи „привести в путь“ непокорного Андреянова, снова обратилась к нему с „словом“. Приводим последнее буквально. „От оной пророчицы (Устиньи), говорит Андреянов, было мне „слово“, и она прорекла: как меня примут петербургские братья, знающие меня и не знающие, и оная же пророчица, во время „слова“, иногда обходила кругом, и становилася предо мною на колена, и выпевала, что это делает мне по власти Божией, а не просто, и прорекала великую от Бога милость, и что искупитель хочет меня в сад посадить, и что Пресвятая Богородица хочет обручить меня за нетленную невесту; а иногда выпевала, что святой ангел Божий, хранитель мой, ходит за мною и плачет и молится за меня у престола Божия; и прорекала мне часто со слезами, что, если я делу Божию начисто не поверю, и выйду из пути, то Бог не даст мне ни в чем счастья и что я родился не миру служить, a Богу, то, чтобы о мирской жизни и помышлений не имел“¹³⁰¹.

Другую форму пророчеств с примесью некоторой кажущейся чудесности составляют разного рода символические действия, совершаемые хлыстовско-скопческими пророками и имеющие целию или определить внутреннее, душевное состояние известного сектанта в данное время или предсказать какое либо событие, важное в том или ином отношении для целого корабля. По своему характеру эти, так сказать, символические пророчества представляют смесь грубого суеверия и детской наивности. Таковы, напр., следующие символические пророчества. Пророк берет у сектантов платки, раскладывает последние на полу крестообразно и приказывает всем присутствующим идти чрез кресты, образовавшиеся из платков. Если кто либо при переходе чрез кресты неосторожно зацепит ногою платок и, таким образом, так или иначе нарушит фигуру какого либо креста, тот, по мнению пророка, „повинен греху“ и, как такой, подлежит публичному покаянию. Напротив, тот человек „праведной жизни“ и заслуживает публичной благодарности, кто, проходя чрез кресты, не повредит фигуры ни одного из них.– Пророк берет св. воду и кадильницу с ладаном. Если пророк кропит св. водой всех присутствующих, значит, по мнению сектантов, он отгоняет от них невидимого врага; напротив, если он кадит ладаном – знак, что из общества перейдет душа в будущую жизнь.– Пророк берет икону и прикладывает ее одному к ногам, другому к голове, третьему к сердцу и т. д.; для испытываемых эти различные способы прикладывания иконы означают различные образы их богопочитания¹³⁰². Время совершения символических пророчеств определенно неизвестно; вероятно, они совершаются или вместе с произнесением пророчеств в собственном смысле или же по окончании оных.

Роспевцы, как мы уже замечали при обзоре литературы, суть произведения большею частию самих хлыстовско-скопческих пророков и содержат в себе разные истины, относящиеся к учению, культу, быту и истории хлыстов и скопцов. По мнению самих сектантов, происхождение роспевцев не-человеческое. Последние, по их верованию, „уложены Духом Св. чрез уста пророков“¹³⁰³; поэтому же они считают свои роспевцы как бы „спавшими с неба“. Священник калужской губернии Иванов даже в консистории показал, что „он считает невозможным сочинить их человеку“¹³⁰⁴. Не удивительно, что хлысты и скопцы, так высоко думая о происхождении своих духовных песен и роспевцев, питают к ним глубокое уважение. О последнем могут свидетельствовать самые наименования, усвояемые ими своим роспевцам. Так, они называются у хлыстов и скопцов „песнями херувимскими и серафимскими¹³⁰⁵, „песнями евангельскими“¹³⁰⁶, „песнями дорогими“¹³⁰⁷ и т. д. О глубоком уважении сектантов к роспевцам, соединенном даже с некоторым к ним благоговением, говорит и Андреянов. По его словам, „они (скопцы) хранят их (духовные песни) в домах и скопищах секретно, никому из мирских не показывают, говоря: как они воспоют песнь Господню на земле чужой?“ (такою „чужою землею“ скопцы считают весь православный мир)¹³⁰⁸. Тот же Андреянов в другом месте своего донесения рассказывает о себе, как однажды пророчица Устинья, „дав ему тетрадку духовных песней, для спасения, говорила, чтобы он постарался песни их знать на память: ибо у них песни их всякий человек старается знать на память“¹³⁰⁹. Особенным благоговейным уважением пользуется у хлыстов и скопцов, так назыв., „молитва Иисусова“, начинающаяся словами: „Дай нам, Господи“.... О ее происхождении и значении даже образовалось в хлыстовско-скопческом мире несколько легендарных сказаний. Так, по преданию рязанских хлыстов, „Иисусову молитву усвоил от ангелов божиих Сергей Игнатов (начальник корабля), когда он был на гумне“. Эта молитва, по уверению тех же хлыстов, „какого бы ни была содержания и напева, силу имеет равную к низведению Св. Духа“¹³¹⁰. В литературном отношении роспевцы хлыстов и скопцов суть рифмованные стихотворения и по своему характеру относятся к группе народных произведений. Не представляя в общей совокупности всех достоинств народного поэтического творчества, многие роспевцы, однако, по справедливости могут быть названы „замечательными произведениями“ народной поэзии. В большинстве их можно находить искусное соединение мысли и образа, излияние глубокого лирического чувства, доходящего по местам до восторженности, живописность образов и стройность картин. Такова, напр., песня: „Корабль заливает морскими волнами“,¹³¹¹..., изображающая тяжелое положение сектантов, которых как будто готовы поглотить морские волны и на головы которых как будто готовы обрушиться собравшиеся тучи. Еще более дышит поэтическим чувством песня: „Ты, душа, душа, ты блаженная“¹³¹²...., прославляющая божественную любовь к людям. Но, с другой стороны, рядом с этими и подобными роспевцами, носящими на себе несомненные следы такого или иного поэтического достоинства, можно встречать и такие роспевцы, которые кроме жалкой рифмы и очевидных нелепостей не заключают в себе ничего другого. Такова песня: „Славен Питер, славен град“..., в которой не только не проводится какой либо определенной идеи, но даже нет двух отдельных мыслей более или менее дельных по содержанию; вся песня представляет набор пустых, бестолковых рифм¹³¹³. Или вот еще песня, замечательная по курьезному к ней припеву: „На седьмом на небеси сам Спаситель закатал...: ай душки, душки, душки! у Христа-то башмачки сафьяненькие, мелкостроченные“¹³¹⁴....

Богослужебное употребление духовных роспевцев у хлыстов и скопцов весьма велико. Пением роспевцев у них большею частию начинается каждое богослужение, пением же роспевцев оно всегда сопровождается и им же оно у них нередко оканчивается. Основание для такого широкого употребления роспевцев во время богослужения хлысты и скопцы видят в словах псалма (Пс. 45:2), где заповедывается верным постоянно восклицать Бо́гу гла́сом ра́дованiя ¹³¹⁵. Но еще более такое основание они видят в 5 ст. 14 гл. Апокалипсиса Иоанна Богослова, где говорится о ста четырнадцати и о четырех тысячах девственников, „с женами не осквернившихся“, которые пели „яко песнь нову пред престолом и пред четырьмя животными и старцы“; под этими девственниками хлысты и скопцы разумеют самих себя¹³¹⁶. По различию времени и обстоятельств, когда поются у скопцов и хлыстов духовные роспевцы, последние бывают различны. Так, в милютинcκом корабле существовали песни, исключительно употреблявшиеся только при радениях; по радениям они носили и названия „круговых“, „корабельных“, „крестных“ и т. д. ¹³¹⁷. Из описания Преображенцевым некоторых религиозных обрядов можно также заключить, что у хлыстов при совершении различных религиозных празднеств поются и песни, приспособленные по содержанию к характеру этих торжеств. Так, известно, что при обряде освящения моленного дома в числе других песен употреблялись хлыстами и такие, которые имели отношение только к этому праздничному случаю, подобно тому как при совершении молитв о здравии именинника, они пели песню, составленную в честь последнего¹³¹⁸. Наконец, в частности, относительно употребления вышеупомянутой нами, так называемой, „молитвы Иисусовой“ должно заметить, что она как у хлыстов, так и у скопцов имеет значение сакраментальное: она употребляется в самых важных, таинственных, по мнению сектантов, случаях и именно тогда, когда, по их верованию, ниспосылается на людей или на вещи благословение Божие¹³¹⁹. Кроме этого своего богослужебного употребления молитва Иисусова имеет еще в большинстве случаев значение начинательного роспевца, пешем которого открывается самое богослужение.

„Для пения духовных песен, говорит Кудимов, избираются у скопцов особые певцы, кои, сидя за кругом, поют, а прочие вкруг пляшут или радеют..., a петь (вероятно подпевать), если кто может, и всем не воспрещается“¹³²⁰. Это известие Кудимова об особых певцах по его одиночности не может заслуживать безусловного вероятия. Кажется, гораздо правдоподобнее предположение, что как скопцы, так и хлысты во время радений разделяются на две равные половины, из которых одна поет роспевцы, а другая радеет; в других же случаях, независимо от радений, право пения песен принадлежит одинаково всем сектантам, способным петь. Напевы духовных роспевцев, существующие у хлыстов и скопцов, различны. Это различие напевов обусловливается главным образом душевным настроением сектантов, которое в свою очередь определяется характером событий, празднуемых ими. Веселые по случаю какого либо радостного торжества, хлысты и скопцы поют и песни свои весьма скоро, весело; напротив, печальное настроение, вызываемое каким либо несчастием, налагает такую же печаль и на самый мотив песен: они поются протяжно, „как бы по нотам“, тоном ровным, плавным, нередко заунывным¹³²¹. Иногда, впрочем, хлысты и скопцы начинают песню протяжно, заунывно; потом мало-по-малу возвышают свой голос, и пение становится скорым, веселым: „из largo и pianissimo, как говорит г. Мельников, песня переходит в vivace allegro и fortissimo“¹³²². Само собою понятно, что радельные песни не могут подчиняться в своих напевах такому или иному настроению сектантов.

Каждому особому виду радений должен соответствовать известный, определенный напев; так, радение, совершаемое скоро, быстро, требует, очевидно, и напева песни также скорого, веселого, как, с другой стороны, радение медленное требует и напева песни медленного, ровного.– Характер исполнения хлыстами и скопцами своих духовных роспевцев, по свидетельству свят. Сергеева, не одинаков; иногда, говорит он, сектанты поют свои песни „весьма согласно и приятно“, но иногда „как бы единогласно со всхлипыванием и с порывистыми духа трелями“¹³²³. При этом, по замечанию других, слышавших пение хлыстов и скопцов, многие песни, особенно напева скорого, поются „на голос разных грубых площадных мирских песен“¹³²⁴. Не смотря на такую примесь чуждого напева, вовсе несообразную ни с духовным содержащем роспевцев, ни с целию их употребления, сами хлысты и скопцы высокого мнения о своем пении и даже гордятся им. В их песнях часто можно встречать уподобления своего пения пению пророком и царем Давидом своих псалмов. Так, по выражению песен, во время богослужебных собраний „гости– корабельщики“, т. е. сектанты, „в гусли Давидовы выигрывают, глаголы Господни вычитывают“¹³²⁵; корабельщикам подражает даже само „небо золотое“, где также „в струночки играют“¹³²⁶ и нам Дух Св., гуляя по садику, т. е. в собрании сектантов, „в звончаты гусли играет“¹³²⁷.

При крайней ограниченности сведений, относящихся до богослужения хлыстов и скопцов, при сбивчивости и тех не многих известий относительно этого предмета, какие имеются уже в печати, разделение хлыстовско-скопческого богослужения на виды представляется довольно затруднительным. Поэтому не удивительно, что в известных до сего времени опытах деления хлыстовско-скопческого богослужения на виды замечаются, с одной стороны, разногласия между учеными исследователями в этом отношении, а с другой – или положительное отсутствие принципиальности в делении или же противоречие принятому принципу деления. Наглядное подтверждение только что высказанного нами замечания представляют опыты деления богослужения хлыстов и скопцов, сделанные гг. Добротворским и Н. Барсовым. Первый все богослужение хлыстов и скопцов разделяет на три вида: простые беседы, обыкновенные радения и чрезвычайные¹³²⁸; второй, напротив, видит в богослужении хлыстов и скопцов только два вида: радения, совершаемые под двунадесятые и годовые праздники, и простые беседы, совершаемые в прочие дни года¹³²⁹. Нам кажется, что и то и другое деление одинаково несостоятельно; первое потому, что не выдерживает во всей строгости намеченного принципа деления, относя, напр., без достаточного основания, так называемое, годовое радение, совершающееся в определенное время, к радениям чрезвычайным, т. е. вызываемым случайными обстоятельствами, и считая простые беседы, вызываемые действительно случайностями, особым видом богослужения¹³³⁰; второе потому, что самое понятие автора этого деления о простой беседе не верно, ибо то, что он называет простою беседою, есть на самом деле радение¹³³¹; кроме того, предположение автора о различии характера богослужения, обусловливаемом будто бы праздничными и простыми днями православной Церкви, не имеет в пользу себя фактических оснований и составляет только догадку самого автора. По нашему мнению, строго придерживаясь времени и обстоятельств, вызывающих хлыстовско-скопческое богослужение, последнее можно разделить только на два вида: на обыкновенные радения и случайные или чрезвычайные. К первому виду следует отвести обыкновенное радение в собственном смысле и радение годовое, которое всегда приурочивается к одному из должайших дней июня месяца. Второй вид хлыстовско-скопческого богослужения будут составлять: радение по случаю несчастия или желания узнать будущее, простая беседа, чинопринятие в секту и обряд прощения. К этому же виду, без сомнения, нужно отнести: чин освящения моленного дома, чин посвящения в достоинство кормщика корабля¹³³², молитвословие о здравии именинника, чин погребения и поминовения умерших и водосвятие. В указанном порядке мы и изложим совершение хлыстами и скопцами своего богослужения. При этом считаем необходимым сделать еще одно замечание. Совершенное молчание всех скопцов, а равно и тех, которые производили следствие над последними, о годовом радении, о радении, вызываемом несчастиями, о молитвословии в честь именинника, заставляет нас думать, что эти богослужебные действия, описанные г. Добротворским и упоминаемые в некоторых других источниках, совершаются только у одних хлыстов и не имеют места у скопцов. Поэтому, при описании совершения вышеозначенных богослужебных действий мы будем иметь в виду одних только хлыстов, не решаясь распространять совершения этих действий на скопцов.

Обыкновенное радение. Обыкновенное радение или богослужение как у хлыстов, так и у скопцов совершается одинаково и если существуют в этом отношении разности между теми и другими, то они весьма незначительны и ничтожны. Накануне того дня, в который назначено совершение богослужения, хлысты и скопцы, „под предлогом ярмарки или другой причины уходят из домов, говорит свящ. Сергеев, и незаметным образом собираются в тот дом, в котором предполагается радение. Когда наступит ночь, собираются в одну горницу“¹³³³. Входя в последнюю, каждый сектант осеняет себя крестным знамением и полагает три земных поклона. Далее, каждый сектант с подобающим почтением подходит к кормщику или кормщице корабля, крестясь кланяется ему или ей до земли и выражает свое приветствие в роде следующих: „здравствуй, батюшко, красное солнышко“! или: „батюшко, наш свят дух, покрой нас!“ и целует в руку, а иногда и в уста. Всем прочим братьям и сестрам, если они уже находятся в соборе, каждый новоприходящий кланяется в ноги и ему отвечают тем же¹³³⁴. Начинается переодеванье, возжение свечей, курение фимиама и проч., по окончании чего следует испрашивание прощения первоначально у кормщика или у кормщицы, а потом друг у друга. У хлыстов это взаимное прощение свидетельствуется целованием¹³³⁵, у скопцов же троекратным земным поклоном¹³³⁶. При этом, говорит Андреянов, скопческий учитель, поклонившись всему собранию в знак мира, обращается ко всем присутствующим с просьбой „помолиться за государя батюшку, избранных их, сидящих в темницах, сосланных в ссылку и живущих по разным странам“¹³³⁷. Потом, продолжает свящ. Сергеев, „учитель берет кадильницу, кадит иконы и предстоящих; отдавши кадильницу, учитель, по образцу наших иерархов, кладет себе на плечи полотенце, подобие омофора берет в одну руку крест, в другую– зажженную свечу, и вместе со всеми начинает петь: Царю небесный... Многое множество моих, Богородице, прегрешений“¹³³⁸.... По свидетельству Андреянова и др. скопцов, скопцы в означенное время поют молитвы „собственного сочинения“, которых у них известно только три: первая начинается словами: „Все упование“...., вторая – „Царство, ты царство, духовное царство“... и третья– „Дай-ко нам Господа Иисуса Христа“¹³³⁹... Осенивши, по окончании пения молитв, всех предстоящих крестом и свечею и выразив им свое радостное приветствие о воскресении Христа, учитель, говорит Сергеев, „ставит крест и свечу на место“¹³⁴⁰; сам он садится впереди, а прочие „по достоинствам их“¹³⁴¹; каждый сектант расстилает на коленах платок и полотенце; следует поучение, в котором кормщик или кормщица указывают на милость Божию и побуждают всех присутствующих к ревностному пению и радению. Посидевши затем несколько времени в глубоком молчании, наставник обращается к хозяину дома приблизительно с такими словами: „ну-ко-сь, господин хозяин, благоволите-ка нам с государем батюшкою повеселиться, небесною пищею его насладиться, богом светом завладать и на святом кругу его покатать“. Хозяин, вставши и поклонившись, с своей стороны отвечает, напр., так: „родимый ты наш батюшка, вить знаешь: народ Божий собрался не стен моих смотреть, а мягких пирогов (т. е. пророчеств) твоих покушать и слова Божьего от тебя, государя, послушать“. Тогда кормщик или кормщица и все прочие, перекрестившись, начинают пение, так назыв., сакраментальной молитвы: „Дай нам, Господи, Иисуса Христа“¹³⁴²..., вслед за которою следуют пение прочих духовных роспевцев и радения¹³⁴³. Доведенные беганьем и кружением до совершенного изнеможения, хлысты и скопцы прекращают свои радения, рассаживаются по своим местам и продолжают пение некоторых своих роспевцев, по окончании которых следует изречение „общей“ и „частной судьбы“¹³⁴⁴. У ерыклинских монтан после совершения пророчеств устрояется „престол“ из двух широких полотенцев, растянутых в плоском виде. Этот престол обыкновенно поддерживают четверо мужчин; по углам его держат четыре возженных восковых свечи. Вокруг престола становятся все присутствующие в соборе и начинают петь так назыв., „божии суды“¹³⁴⁵. Лишь только окончат пение последних, „престол“ уничтожают, все присутствующие, без различия пола и возраста, берут в руки палки и строятся в две противоположные колонны. Начинается кровопролитная битва; каждый сектант бьет другого и притом так сильно, что у некоторых остаются всегдашние знаки от побоища. У одного, напр., сектанта от удара палкою образовалась на голове большая шишка, существовавшая несколько лет. По окончании битвы палками, ерыклинские монтаны вьют из полотенцев жгуты и начинают ими хлыстать друг друга; хлыстание продолжается до тех пор, пока сектанты не обессилят совершенно. „Не поверил бы я сказанию о таком самоистязании людей божиих, говорит рассказывающий об этом свящ. Братский, но в подлинности сего удостоверяет недавно обратившаяся из монтанской секты женщина, бывшая 12-ть лет в монтанстве и свидетельствующая о сем своею совестью. По сказанию ее, таковое жестокое биение себя жгутами монтаны употребляют для прогнания из плоти беса, духа нечистого, по выходе коего, будто бы и вселяется Дух Божий в душу последователя монтанской секты и обитает в ней. Кроме сего, по мнению монтан, биение жгутами имеет то значение, что спасительные знаки добровольных страданий есть как бы перстень обручения с Богом и будущая слава их во царствии небесном“¹³⁴⁶. По словам Андреянова, скопцы, по окончании пророчеств и толкования последних, поют: „Христос воскресе“ собственного уложения; „потом учитель кладет на лавку, под святые образа, крест Господень и покровы отца-искупителя. Присутствующие покорно кланяются в землю и прикладываются к кресту и к покрову и кладут деньги по усердию, крестятся, попарно кланяются учителю в землю“¹³⁴⁷. По свидетельству г. Добротворского, „все еретики по окончании пророчеств становятся пред иконами и поют заключительную молитву о благополучном возвращении в домы: „Царю, свет небесный, милосердый наш Бог“¹³⁴⁸.... Таким образом, очевидно, что в разных хлыстовско-скопческих кораблях действия, следующие за произнесением пророчеств, бывают различны. Однако, все хлысты и скопцы, кажется всех кораблей, сходятся в одном, именно: всякий раз по окончании обыкновенного и всякого другого радения они всем собором садятся за общий стол, „якобы за Господню трапезу в царстве небесном, ликуя все вместе подобно ангелам и святым“. Поэтому, по правилам сектантов, каждый из них, отправляясь в собор, обязан нести с собою и что либо из съестных припасов или из напитков, в роде чаю. Из этих-то принесенных сектантами материалов приготовляется хозяином дома общий обед или ужин и чай. По мнению самих сектантов, они такою общею трапезою напоминают будто-бы общие трапезы первенствующих христиан и поэтому усвояют ей название „тайной вечери“. Во время самой трапезы хлысты и скопцы поют приличные случаю роспевцы и нередко поминают своих единоверцев – умерших и живых, но находящихся где либо в заключении или отлучке¹³⁴⁹. За общею трапезою радение оканчивается; все скопцы, поэтому, тотчас же удаляются из собора и отправляются в свои дома. При этом, как замечено у некоторых скопцов, каждый выходящий должен поклониться всему собранию и сказать: „простите, родимые братцы и сестрицы“! Собрание в свою очередь должно отвечать выходящему: „спаси тебя, Господи“¹³⁵⁰!

Намеченный нами порядок совершения обыкновенного радения у хлыстов и скопцов, само собою, не есть единственный; он видоизменяется почти в каждом корабле; только одна общая схема этого радения остается, вероятно, неизменяемою. С таким именно характером обыкновенное радение входит и во все другие радения, так что эти последние отличаются от обыкновенного радения только некоторыми действиями, вызываемыми тем или другим случаем. Поэтому, чтобы не повторяться, мы, при изложении следующих за этим радений, будем указывать только отличительные их действия, оставляя без внимания такие действия, которые общи с обыкновенным радением.

Годовое радение. Годовое радение совершается в самый долгий июньский день, большею частию около дня Пятидесятницы. Оно отличается от других радений, между прочим, и необыкновенною продолжительностью совершения: обыкновенно, в этот день хлысты радеют часов шесть до полночи и часов шесть после полночи. Совершение годового радения окружено у хлыстов необыкновенною таинственностию и невероятными видениями. „В средине моленной комнаты, говорит г. Добротворский, под полом выкопана большая яма и над ней в полу прикреплена решетка; над решеткой ставится круглый чан, наполненный свежей водой и освещенный восковыми свечами“¹³⁵¹. Вокруг этого-то чана хлысты и радеют в этот раз. „Когда, говорила Анна Скочкова, всколеблется вода (в чане), то все, став на колена, видят над чаном туман, а в тумане младенца, сияющего светом. В сию минуту они приходят в ужасный трепет, делаются без движения, потом, опамятовавшись и пришед в себя, кланяясь друг другу, говорят: „поздравляю тебя с видением Христа“¹³⁵². По словам Савченковой, хлысты пред временем этого необычайного видения делали „гласом своим вой с произношением слов: „Боже наш, выди до нас“, и „по таковым словам“ сделался будто-бы шум воды в чане или шаплике, „на подобие кипячей“; из чана будто-бы „выилезло что-то похожее на маленького ребенка мужеска пола нагое, село на досточке (которая была прикреплена вверху чана) и, обратившись ко всему собранию, будто-бы говорило: „мне кланяйтесь“¹³⁵³. Вслед за видением чудесного младенца „пророчица, говорит г. Добротворский, показывает всех радельников водой из чана, приговаривая: „даром Св. Духа помазайтесь, Духом Св. наслаждайтесь и в вере не поколебайтесь“¹³⁵⁴. Воду из чана, по свидетельству Скочковой, хлысты „берут в посуде по домам, как святыню“¹³⁵⁵. По словам г. Мельникова, в некоторых кораблях в годовое радение поют песни „матушке сырой земле“, которую отожествляют с богородицей. Богородица, одетая в цветное платье, выходит из подполья, вынося на голове чашку с изюмом или другими сладкими ягодами и причащает всех присутствующих¹³⁵⁶. Впрочем, г. Добротворский считает этот рассказ Мельникова вымышленным¹³⁵⁷.

Радение по случаю несчастия или желания узнать будущее.– По образу своего совершения это радение отчасти походит на предыдущее. „Собравшиеся люди божии, говорит г. Добротворский, подходят к пророчице, которая сидит обыкновенно впереди, прикладываются к ее колену и потом становятся около чана в два круга, мужчины ближе к чану, а женщины позади их, те и другие лицем к чану“. Начинается радение, сопровождаемое частым падением радельщиков ниц пред чаном; пророк и пророчица читают в это время со слезами разные молитвы. Когда наступит полночь, мужчины спускают рубашки по пояс, женщины же сзади по пояс, а спереди по груди; те и другие опоясываются полотенцами или рукавами рубашек. В таком полуобнаженном виде подходят к пророчице, которая каждому из них вручает жгут, свитый из полотенцев, или вместо последнего три вербы, сложенные вместе, ударяя предварительно каждого тем или другим по два раза, чрез правое и левое плечо; пророк с своей стороны ударяет каждого по разу. Заручившись орудиями казни, все хлысты снова устанавливаются вокруг чана; мужчины в один круг, женщины в другой; начинают совершение хороводного радения, во время которого задний бьет переднего, приговаривая:

„Хлыщу, хлыщу, Христа ищу,

Сниди к нам, Христе, со седьмого небесе,

Походи с нами, Христе, во святом во кругу,

Сокати с небесе,

Сударь Дух Святый“!

Так продолжается весьма долго, но радение непременно прекращается, если только заметят колыхание воды в чане, что, впрочем, случается не всякий раз. Лишь только вода заколышется, все сектанты моментально падают на пол и слышат будто-бы из-под чана какой-то глухой голос. Этот глухой голос пророки и пророчицы впоследствии толкуют, применяясь при этом, конечно, к обстоятельствам, в которых находятся сами они и прочие сектанты. Радение оканчивается; воду из чана выпускают чрез решетку; сжигают при этом один прут вербы на свечах, зазженных вокруг чана, целуют у пророчицы колено и расходятся. Если кто из людей божиих усмотрит на своей вербе кровь, то непременно берет этот прут с собой, называя его „обновлением тела кровию“; при болезнях такой прут жгут и глотают от него дым. Даже огарки свечей, горевших на чане, хлысты с жадностию расхватывают и хранят их до дня смерти, когда эти огарки зажигаются снова, некоторые же из них полагаются вместе с умершим в гроб; в гроб же кладут и вербу, употреблявшуюся на радении¹³⁵⁸.

По поводу моления хлыстов пред чаном и хлыстания их жгутами или вместо последних вербами между двумя учеными исследователями названной секты, г. Мельниковым и г. Добротворским, возникло разногласие: первый пришел к отрицанию этих фактов в своих „Белых голубях“, второй, напротив, отстаивает существование у хлыстов и моления пред чаном и хлыстания. В своем изложении годового радения и вызываемого несчастиями или желанием проникнуть в будущее мы придерживались мнений г. Добротворского. Действительно, последним в статье „К вопросу о людях божиих“¹³⁵⁹ собрано значительное количество, по видимому, неоспоримых свидетельств в пользу того положения, что хлысты радеют около чана и хлыщутся при этом. Думаем, однако, что и г. Добротворский не прав, утверждая, что радение пред чаном с хлыстанием допускается хлыстами только в двух случаях: во время годового радения и радения, вызываемого несчастиями или желанием узнать будущее. Мы уже видели, что ерыклинские монтане по окончании пророчеств в обыкновенном радении не только хлыщут друг друга жгутами, но устраивают между собою настоящую битву. К этому присоединим еще рассказ свящ. Павильонова о кавказских „кадушниках“. „Религиозные собрания кадушников, говорит свящ. Павильонов, происходят обыкновенно ночью; в доме, где они собираются, ставится кадка, в которую предварительно и незаметно для посторонних глаз усаживается человек, слывущий у сектантов за Христа, а самая кадушка покрывается белым полотном или одеялом. Затем собравшиеся мужчины и женщины начинают вокруг кадушки ходить, прыгать и петь разные песни. При этом они хлыщут себя вениками и приговаривают: „хлыст хлыщу, Христа ищу; выдь Христос наружу, вынеси денег на нужду“¹³⁶⁰.... Таким образом, можно с вероятностию допустить, что моление пред чаном, соединенное при этом с бичеванием друг друга, употребляется хлыстами и во время обыкновенного радения, но сопровождается ли оно такими же странными видениями, какие, по суеверию хлыстов, происходят в годовое радение и в радение, вызываемое несчастиями или желанием узнать будущее, трудно решить. Однако, судя по употреблению, какое делают хлысты из мнимых видений, можно предполагать, что таких видений не может и не должно быть при обыкновенном радении.

К числу обрядов, совершаемых исключительно только одними хлыстами и определенно не приурочиваемых ни к одному из описанных нами выше трех видов богослужения, но, как нам кажется, имеющих место при совершении каждого из этих трех видов богослужения, относятся: свальный грех, причащение грудью девицы и причащение телом и кровью младенцев.

Свальный грех есть общий разврат всего корабля. Такому разврату хлысты предаются после долгого и изнурительного беганья и кружения, когда они, истомленные до крайности, и физически и душевно, падают на пол и здесь, потушивши предварительно огонь, начинают любодействовать, не разбирая при этом ни возраста, ни уз родства¹³⁶¹. Сами хлысты усвояют этому противоестественному разврату какое-то священное значение и называют свальный грех не иначе, как „христовою любовию“. Они думают, что, предаваясь общему разврату, они тем самым „истребляют грех“, который, по их мудрованию, может быть уничтожен только грехом же. „Христос принял плоть от Адама, говорит Радаев, чтобы грехом грех потребить, а я принял плоть и творю плотское, чтобы грехом грех истребить“¹³⁶². Впрочем, по другим известиям, хлысты практикуют свальный грех, между прочим, с тою целию, чтобы иметь детей рожденных, как говорят хлысты, от Духа Святого, так назыв., „христосиков“. Хлысты богохульствуют, что дети, зачатые от свального греха, происходят не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога. „Такие дети, говорит г. Добротворский, воспитываются обыкновенно– мужеский пол у пророков, а женский – у пророчиц, и впоследствии заступают их место в обществе еретиков“¹³⁶³.

Известия об обряде причащения грудью девицы находятся у г. Кельсиева, барона Гакстгаузена¹³⁶⁴ и у г. Мельникова¹³⁶⁵. В этих известиях совершение названного обряда описывается так. Первоначально на одном из радений – обыкновенном или случайном – происходит выбор девушки, долженствующей стать хлыстовской богородицей и сделаться жертвою ужасного зверства. Избранную девушку, которая должна быть безукоризненна по своей наружности и имеет не более 15 или 16 лет от рождения, тут же одна из пророчиц приветствует как „богородицу“ и передает ей желание всего корабля приобщиться ее телом и имеющим произойти от нее „христосиком“. Попятно, несчастная жертва зверского фанатизма ничего не возражает против этого предложения. Тотчас же старшие пророчицы снимают с нее одежду и нагую сажают на возвышенное место под образа. Все присутствующие сектанты – и мужчины и женщины – начинают боготворить объявившуюся „хозяйку“: на нее молятся, ей кланяются, целуют ее руки, ноги, коленки и пр.; называют ее богородицей, царицей небесной, владычицей и т. п. По окончании боготворения происходят радения, вслед за которыми совершается свальный грех. Этим и оканчивается обряд избрания богородицы. Чрез несколько времени, когда прислуживающие новоизбранной богородице пророчицы заметят ее беременность, хлысты снова собираются в моленную комнату и в это время совершают свой обряд причащения грудью богородицы. Посреди комнаты ставят большой чан, наполненный теплою водою. После совершения некоторых видов радения, в чем участвует и новоизбранная богородица, последнюю вышеозначенным способом боготворят и потом голую ведут к чану и сажают в него, предварительно связав ее. Здесь, держа в руках образ Нерукотворенного Спаса или Св. Духа, она сидит без движений, сосредоточив все свое внимание на образе. Между тем, хлысты в это время исполняют свои радения и по временам подходят к чану, чтобы поклониться сидящей в нем. Наконец, когда умолкнут песни и прекратятся радения, одна из старших, уже бывалых в этой роли, пророчиц подходит к чану и, обращаясь к сидящей в нем с словами: „даждь нам, мать пресвятая богородица, приобщиться пресвятого тела твоего“, отрезывает у нее ножом левую грудь и прижигает рану раскаленным железом. Отрезанный член тела кладут на блюдо, разрезывают на мелкие куски и раздают всем присутствующим, которые тут же и едят их. Окончивши страшное причащение, изуродованную девушку снова сажают на возвышенное место под образа, повторяется боготворение; радение, по Гакстгаузену, снова оканчивается свальным грехом¹³⁶⁶. – С рождением от изуродованной девушки младенца мужеского пола¹³⁶⁷ наступает еще более страшное событие. Невинного и беззащитного младенца на восьмой день от его рождения „закалают в левый бок“, „пронзают ему сердце“ и с жадностию поглощают теплую кровь, истекающую из него. Тело младенца сушат и превращают в порошок, с которым после пекут калачи, коими и причащаются вместе с водой, или же добытый порошок разделяют каждому из присутствующих по щепотке. Как заклание младенца, так равно и причащение его кровию и телом хлысты производят во время своих богослужебных собраний¹³⁶⁸.

По мнению хлыстов, причащение грудью девицы и телом и кровию младенцев совершается ими на основании Священ. Писания. Относительно первого хлыстовская богиня Авдотья говорила: „богородица, сказано в писании, должна быть едино тело и едина плоть с церковию; значит, рассуждала она далее, плотию своею надо церковь насытить“; это „и делается у божиих людей“, которые, таким образом, только исполняют то, что „показано от двенадцати апостолов и от семи вселенских соборов“¹³⁶⁹. Относительно второго та же хлыстовская богиня указывала на пример Пресвятой Девы Марии, которая рожденного ею от Св. Духа Иисуса Христа на восьмой день отдала верующим на заклание, которое в Писании обозначено именем „обрезания“, но это „обрезание“, по словам Авдотьи, не есть „ни мерзость жидовская, ни мерзость скопческая“, а под ним должно разуметь действительное заклание, „копием в бок, как об этом показано от Писания“¹³⁷⁰. Заклание Иисуса Христа, по словам других хлыстов, совершено было пророком Симеоном и пророчицею Анною¹³⁷¹. Чрез тридцать лет после заклания первого Иисуса Христа, рассуждают хлысты, желая, очевидно, оставаться верными евангельской истории, Дева Мария родила духовно, т. е. обратила в веру людей божиих нового Иисуса, сына плотника Иосифа, который и сделался Христом¹³⁷².

Обряды причащения грудью девицы и телом и кровию младенцев, совершаемые хлыстами, сами по себе так ужасны и гнусны, что справедливо могли возбудить в некоторых ученых исследователях сомнение в действительном их существовании. „Из уважения к человечеству, говорит г. Добротворский, и к здравому смыслу русского народа я желал бы отвергнуть.... хлыстовский обряд.... причащения телом и кровию... Этот рассказ (т. е. о причащении телом и кровию) слишком напоминает ложные рассказы язычников о ядении христианами младенцов и такие же рассказы христиан о ядении „жидами“ христианских детей. Можно еще допустить причащение изуверных сектантов грудью обожаемой девицы (богородицы, богини); но причащение кровию младенца невероятно и несогласимо с известными в жизни сектантов фактами“. Под фактами г. Добротворский разумеет, между прочим, дело о крестьянском мальчике Зюзине, который, будучи зачат в свальном грехе, пользовался особенным уважением, как будущий пророк. И, вообще, „если бы действительно хлысты закалали младенцев мужеского пола, заключает г. Добротворский, такого факта между ними не было бы и они не имели бы и пророков от чрева матери“(¹³⁷³. Г-н. Н. Барсов также сомневается в существовании у хлыстов обрядов причащения и грудью девушки и телом и кровию младенцев. Он приписывает происхождение молвы о существовании у хлыстов подобных обрядов „суеверному взгляду“ православного народа на хлыстовщину. Он решительно считает невозможным, чтобы „такое ужасающее и омерзительное явление, как мнимое людоедство хлыстов, осталось неизвестным ни одному из составителей записок и донесений о хлыстовщине“¹³⁷⁴.... Нам кажется, что сомнение двух почтенных исследователей хлыстовской секты в существовании двух означенных обрядов у хлыстов – не основательно. Известия об этих обрядах переданы тремя лицами, которые в свою очередь почерпали сведения, по собственному их признанию, или от самих хлыстов или же от людей близко стоявших к хлыстам и при том двое из них почерпали сведения не от одного какого нибудь человека, а от двух, трех и более¹³⁷⁵. И замечательно, передавая рассказ об одних и тех же фактах, три писателя обнаруживают в описании их замечательное согласие между собою даже в подробностях. Быть не может, поэтому, чтобы все известия об этих обрядах были заведомо ложны в самом своем источнике. Странно думать также, что будто бы известия об ужасных обрядах причащения хлыстов обязаны своим происхождением суеверному взгляду православного народа на хлыстовщину, подобно тому, как такой же взгляд древних язычников на христиан породил известия о существовании у последних детоубийства, – странно потому, что слух о существовании этих ужасных обрядов исходит не от православных, а от самих хлыстов. Указываемый, далее, г. Добротворским, пример Зюзина, который, будучи зачат в свальном грехе, не только не был умерщвлен, но и пользовался уважением, как будущий пророк, не имеет, по нашему мнению, и не может иметь опровергающего значения в вопросе о существовании у хлыстов причащения телом и кровию. Зюзин был зачат в свальном грехе, но неизвестно, происходил ли он от богородицы или пророчицы или же от простой хлыстовки, а в данном случае это обстоятельство имеет важное значение, так как хлысты

причащаются телом и кровию не всякого младенца, a только рожденного богородицею. Дале, подобных Зюзину, зачатому в свальном грехе, в хлыстовских кораблях обретается множество, так как известно, что свальному греху хлысты предаются все без исключения; следовательно, можно даже предполагать об избытке лиц, подобных Зюзину. Наконец, вовсе несправедливою представляется нам догадка г. Добротворского о том, что будто бы хлысты считают обязательным законом иметь в своих кораблях пророков „от чрева матери“. Сам же г. Добротворский в другом месте своего сочинения говорит, между прочим, следующее: „в каком нибудь корабле или общине людей божиих вдруг ни с того, ни с сего является пророк – и все члены этой общины оказывают ему безусловную покорность“¹³⁷⁶. Очевидно, таким образом, что никакого обязательного закона, определяемого рождением человека, хлысты не наблюдают при избрании себе пророков и ни в учении, ни в практике хлыстов мы не находили этого закона. При том, существует даже известие, и, как нам кажется, вполне основательное и справедливое, что хлыстовки предпринимают далекие странствования с тем, „чтобы скрыть свой стыд – разрешиться от преступного бремени“; иные же прибегают, как нам уже известно, к вытравливанию младенцев или иному средству. Ясно, что такое отношение хлыстовок–матерей к своим незаконным детям нисколько не благоприятствует будущности последних, не говорит о их будущем величии в звании пророков.

Новым и, кажется, вполне убедительным доказательством существования у хлыстов обряда причащения телом и кровию младенцев служит напечатанное у Пеликана следственное дело „о явившихся в Переяславле Залесском квакерской ереси согласниках“. Правда, из этого в высшей степени интересного и важного документа не видно, происходили ли младенцы, употребленные хлыстами для своего причащения, от мнимых богородиц или же от простых хлыстовок. Правда и то, что подсудимые лица, сначала признавшиеся в гнусном людоедстве, впоследствии отреклись от своих показаний, как вынужденных будто бы от них „подъемом на дыбу и страхом“¹³⁷⁷. Но, как справедливо замечает Пеликан, „не смотря на упорство и отрицания под огнем и на дыбе некоторых согласников – умерщвление младенцев и причащение их кровию составляют религиозно-исторический факт“. Изменчивость показаний со стороны преступников, по замечанию того же писателя, могла произойти или „от увещания других товарищей по преступлению, или же от ожесточения, могущего быть в человеке, когда его пытают ради всякого лишнего слова“¹³⁷⁸. В этом, названном нами, документе указаны четыре случая умерщвления младенцев с одною и тою же целию и при том как мужеского пола, так и женского. Обряды, какими сопровождалось совершение детоубийства, равно как и обряды причащения во всех четырех случаях – почти одинаковы. По рождении младенца (большею частию первого), над ним главный учитель совершал обряд крещения, который состоял в том, что учитель, взяв на руки младенца, ходил с ним вокруг стола посолонь и троекратно пел при этом известный роспевец: „Дай к нам, Господи“!...; по окончании хождения учитель „обводил вокруг головы младенца“ осьмиконечным крестом, трижды прикладывая последний к голове первого¹³⁷⁹. Впрочем, другой учитель Григорий Артамонов не совершал кругового хождения с младенцами; он производил только последний акт описанного обряда крещения¹³⁸⁰. Чрез неделю и даже чрез две по рождении младенца производили обряд его заклания. По словам Артамонова, Прокофьев (учитель хлыстов) „колол младенцев в груди и, разрезывая брюхо и кровь из них испуская в судно, вынимал сердца, и тела зарывал в кельях и в сенях их в землю“¹³⁸¹. Осипов производил это страшное убийство несколько иначе. По сознанию его, он, приказав „девке“ (своей любовнице) взять младенца на руки, прочел над ним стих: „Дай к нам, Господи!“ заколол того младенца небольшим складным ножичком в гортань, кровь источил в оловянный стакан, a по истечении крови взрезал и поднял грудь и вынул сердце. Когда от выпущенной из гортани крови отделилась вода, Осипов эту воду слил в особенный пузырек, а кровь и сердце положил на сковороду, отделив их одно от другой, и поставил в топленую печь; когда же кровь и сердце высохли, он их истолок на столе толкушкою мелко, смел со стола тряпицею, завернул в белую бумагу и хранил в ларце. Тело младенца завернули в белую тряпицу и схоронили с пением трисвятого“¹³⁸². Из добытых таким образом младенческой крови и сердца хлыстовские наставники приготовляли причастие. Способ этого приготовления, а равно и самого причащения, довольно подробно описан следственной комиссией со слов хлыста Сергея Осипова. „И к тем сборищам¹³⁸³, говорится в доношении этой комиссии, Осипов покупал пшеничной муки (5 ф.) и, замеся из ней на воде и на дрожжах фунта с два и положа в тот замес слитую с крови воду и толченое с кровию сердце все, и говоря только едину молитву: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий и проч.“, стирал то тесто и сделал из него небольших пять хлебцев, на подобие булок, которые испек ночным временем. Созвав согласников прежних и вновь обученных, Осипов вступил в начальство и начал свои обряды. По окончании верчения, трясения и говорения речей, взяв два хлебца (из 5), разрезал на небольшие кусочки, положил на блюдо, налил в деревянную кружку воду, куда положил крошки от резанного хлеба¹³⁸⁴, и поставил на скамейку. И около той чаши и кружки прилепил зазженные восковые свечи и, сняв со стены медный осьмиконечный крест, погружал в ту воду трижды, говоря: „во имя Отца и Сына и Св. Духа“. И потом он, Осипов, раздавал каждому по единому кусочку и велел запивать тою водою, а сам стоял подле скамьи и говорил согласникам, чтобы они принимали вместо тела и крови Христа Спасителя, ибо в хлебе и воде имеется тело и кровь рожденного и закланного от него, Осипова, младенца, яко сущего агнца, и чтобы они принимали со страхом. И оное Осипов и согласники его поставляли свыше Св. Евхаристии“¹³⁸⁵.

Итак факт причащения хлыстами телом (собственно сердцем) и кровию младенцев не может подлежать сомнению; его существование подтверждается не только рассказами частных лиц, но даже официальным расследованием. Мы можем даже утверждать, что распространение этого, в высшей степени зверского, обряда было весьма значительно. Мы думаем даже, что и в настоящее время этот обряд не исчез совершенно из практики хлыстов. К этому последнему предположению приводят нас некоторые известия о хлыстах, от времени до времени встречающиеся в разных газетах. Так, по сообщению „Рус. Правды“ из Екатеринбурга, в Невьянском заводе обнаружена в 1878 г. кража детей последователями „какой-то новой секты“. Уворованных детей „закалали“ и причащались их кровию. Один из случаев кражи был обнаружен. Вором оказался какой-то проходимец, называвший себя Иисусом Христом. Он, вызвавшись излечить младенца у одной женщины, отправился с последнею к ручью и здесь при удобном случае убежал от нее, взявши с собою и ее младенца. По следам, полиция отыскала дом фанатика-изувера и здесь „под печкой оказался грот, где, по всем признакам, производилось чудовищное беспримерное заклание¹³⁸⁶. Нам неизвестно, производилось ли судебное следствие по этому весьма важному случаю и если производилось, то каковы были его результаты. Думаем, однако, что „под новою сектою“ корреспондента должно разуметь хлыстовщину.

Простая беседа. Состав простой беседы нисколько не может изобличить ее происхождения. Вместо радений, пророчеств и т. п. хлысты и скопцы во время простой беседы читают Священное Писание, писания св. отцов, особенно аскетические, жития святых, разные богослужебные книги и это чтение, конечно, сопровождают приличными толкованиями. Кроме чтения книг во время простой беседы упражняются и в пении; поют обыкновенно различные церковные песни или псалмы, иногда же и народные стихи, напр., об Иосифе прекрасном, об Иоасафе царевиче и др. Само собою понятно, не оставляют в это время и произнесения поучений, которые всецело направляются к тому, чтобы заставить слушателей проникнуться мыслями о полном самоотвержении, воздержании и целомудрии, суетности мира и мирских удовольствий и т. д. ¹³⁸⁷. Таким образом в составе простой беседы мы тщетно старались бы отыскать что либо еретическое, принадлежащее сектам хлыстов и скопцов. И такой состав простой беседы вполне гармонирует с целию ее совершения. Цель простой беседы – двоякая. С одной стороны, совершители простой беседы имеют в виду замаскировать себя и свое богослужение и свое учение. Поэтому, простая беседа совершается во всех тех случаях, когда внезапно, нечаянно постигает хлыстовско-скопческое собрание какая либо опасность, в виде ли посещения неизвестных лиц или местных властей – светских и духовных. ¹³⁸⁸ С другой – простая беседа есть сродство для привлечения в секту новых прозелитов и в этом отношении она, очевидно, имеет связь с прочими видами хлыстовско-скопческой пропаганды. Как одно из средств пропаганды, простая беседа по достижению цели может быть поставлена, особенно у хлыстов, в числе главных. Если верить рассказу Преображенцева, жертвою злонамеренности хлыстов сделался даже один помещик зарайского уезда, рязанской губернии¹³⁸⁹. Имея в виду привлечение в свое общество новых членов, хлысты и скопцы совершают простые беседы преимущественно в праздники православной Церкви¹³⁹⁰. В эти дни, как известно, православные поселяне и отчасти горожане прекращают свои обычные занятия и тогда как одни из них предаются в это время безобразиям пьяного разгула, другие – по самому душевному настроению люди благочестивые – напротив, ищут благочестивых разговоров, спасительной беседы. Для этих-то последних лиц хлысты и скопцы и устраивают западню, носящую название „святой беседы“; они ищут таких людей и с охотою отворяют им двери своих моленных домов. И весьма возможно, что многие из простодушных и легковерных православных христиан делаются жертвами хлыстовско-скопческой пропаганды и переходят в их общество.

Обряд принятия в секту. Обряд принятия в секту называется у хлыстов и скопцов „приводом“¹³⁹¹. Можно думать, что такое наименование этого обряда составлено сектантами на основании религиозно-нравственного значения, усвояемого ими совершению самого обряда. По мнению хлыстов и скопцов, совершение обряда принятия в секту имеет громадное религиозно-нравственное значение для вновь поступающего в секту; последний, в глазах сектантов, как бы „рождается во второй раз“; вся его прежняя жизнь, все его грехи уничтожаются, „спадают“, с совершением над ним привода¹³⁹²; он становится человеком новым, „воином заграничным царя небесного“, по выражению скопцов¹³⁹³. По словам песни, хлысты и скопцы, по совершении над ними обряда принятия в секту,

„Во вторые родились,

Злой природы свободились“¹³⁹⁴.

Далее, каждый подвергшийся обряду привода должен считать себя всецело преданным тому обществу, в которое он поступил; для него не должно существовать того „грешного мира“, из которого он вышел; он не может или, по крайней мере, не должен оставлять своего общества. По верованию скопцов и, вероятно, хлыстов, во время совершения привода „сходит с неба ангел божий и записывает приводимую душу в том, что она обещает служить Богу до конца жизни верно“¹³⁹⁵. Поэтому, пророки хлыстов и скопцов считают своею непременною обязанностью по временам напоминать своим единоверцам о неуклонном исполнении данной на приводе присяги: „не забывать того, кто порукою кого“¹³⁹⁶. И сами хлысты и скопцы, вспоминая время своего привода, часто, обращаясь к своему богу, напевают:

„Мы твои сироты,

Когда обещались

При нашем приводе

Идти за тобою

В тесные вороты,–

Дали в том поруку,

Идти хоть на муку“¹³⁹⁷.

Естественно, придавая „такое важное значение приводу, считая его решительным моментом для всей остальной жизни вновь поступающего в секту, хлысты и скопцы окружают совершение этого обряда возможною торжественностию, таинственностию, и придают ему даже характер некоторой юридической законности. Вообще же о приводе должно заметить, что он, не смотря на некоторые странности своих обрядов, изобличает в составителях его несомненное знание природы простолюдина, его верований, характера и практической жизни.

Обряд привода совершается хлыстами и скопцами не вдруг по изъявлении желания новым прозелитом поступить в ту или другую секту. Выразившего желание сделаться последователем той или другой секты как хлысты, так и скопцы подвергают строгому и довольно продолжительному искусу. По словам Преображенцева, он, прежде чем поступить в общество хлыстов, „шесть недель ходил на их собрания, где выслушивал только по три стиха“¹³⁹⁸. У дубово-уметских монтан такое хождение на богослужебные собрания продолжается „около полугола“¹³⁹⁹. У скопцов желающий поступить в секту должен прожить „несколько недель“ у скопца, которому отдадут его в научение¹⁴⁰⁰. В это время искуса нового прозелита увещавают мужественно переносить все скорби, которые могут встретиться на пути спасения; часто указывают ему на слова Спасителя: в мíре ско́рбни бу́дете; мужа́йтесь, А́з победи́х мíр (Ин. 16:33)¹⁴⁰¹.... С целию испытания веры и готовности переносить физические страдания, нового прозелита подвергают строгому посту и заставляют большую часть времени проводить в молитве и сокрушении о своих грехах¹⁴⁰². Само собою понятно, в это время отчасти сообщают прозелиту и некоторые сведения, относящиеся до той или другой секты, но только отчасти. Когда заметят в новичке искреннее, нелицемерное желание сделаться членом того или другого общества, ему позволяют „слушание духовных стихов“ в большем количестве сравнительно с прежним и уже после этого ему усвояют наименование „названника“¹⁴⁰³. Приступают к избранию – „восприемного отца“, если прозелит мужеского пола, или „восприемной матери“ – в противном случае¹⁴⁰⁴. Впрочем, относительно восприемника и восприемницы следует заметить, что таковыми в хлыстовских и скопческих кораблях бывают большею частию кормщик и кормщица, так что в тех кораблях, в которых за смертию или выбытием первого управляет делами общины вторая, нередко случается, что эта последняя исполняет обязанности восприемника даже в отношении мужчин–прозелитов. Такой обычай особенно часто можно встречать у хлыстов, отчасти у скопцов¹⁴⁰⁵. Восприемник или восприемница в отношении к воспринимаемым прежде всего являются руководителями последних во время совершения над ними обряда привода, а потому они иногда называются „вводным отцем“ или „вводною материю“; тот или другая наставляют своего питомца, что говорить и как поступать в известных случаях и проч. ¹⁴⁰⁶. Далее, восприемник или восприемница суть ответственные пред обществом лица за своих питомцев: тот или другая должны наблюдать за поведением своего питомца, за его религиозным развитием и степенью привязанности к секте; в случае каких либо уклонений или недостатков, замеченных в жизни питомцев, восприемник и восприемница обязаны исправить их или же объявить о них всему обществу. Поэтому, во время совершения привода, с вновь поступающего в секту восприемник или восприемница берут обещание, чтобы он в случае, если бы „вражиим искушением в чем либо соблазнился и согрешил...., все свои соблазны, грехи и всякое сомнение“ чистосердечно открывал ему или ей¹⁴⁰⁷. Таким образом, роль восприемника и восприемницы в отношении к воспринимаемым есть роль отца и матери и даже „духовника“. Сами хлысты и скопцы смотрят на своих восприемных отцов и матерей именно с этой точки зрения. По их словам, „не тот отец, который родил плотию, а тот, который родил по духу“¹⁴⁰⁸. Они и называют своих восприемников не иначе, как „духовным отцем“ и „духовною материю“¹⁴⁰⁹ и даже в знак презрения к плотским родителям и глубокого уважения к новым – духовным переменяют свое отчество. Отсюда, часто можно встречать, что какой нибудь Василий Михеевич или Илья Силантьевич вдруг обращаются в Василия Ариновича и Илью Ариновича, т. е. перестают величаться по прежнему отчеству и называются по новому, оригинально составленному из имени начальницы корабля Ирины¹⁴¹⁰. Восприемник или восприемница заранее определяют день привода нового члена. В последнее пред этим днем собрание вновь вступающий в секту, по научению своего духовного отца или духовной матери, уже не уходит из моленной комнаты по выслушании им определенных стихов; он обращается к собранию и „слезно, со всем усердием“ упрашивает его принять в свое общество „грешную, кающуюся душу“. Собрание после некоторого обычного колебания и сомнения изъявляет свое согласие на принятие в свое общество нового последователя¹⁴¹¹. В день привода повторяется та же смешная история. Едва только „названник“ переступит порог моленной комнаты, тот же вводный отец или вводная мать, обращаясь к нему, спрашивает: „зачем ты пришел“? Названник, наученный ранее, обыкновенно отвечает: „душу спасти“. Начинается обычное детское препирательство. „Нет, отвечает ему отец или мать, ты еще годок погоди, не, спеши вдруг-то. У нас, ведь, не как в вашем (православном) басурманском быту, жить трудно. У тебя есть товарищи–приятели, есть куманьки. А у нас, брат, их не надо“ и проч. в этом роде¹⁴¹². Само собою, это препирательство оканчивается всегда в пользу просителя, но под необходимым условием со стороны последнего представить собранию поручителя. Таким, кроме вводных отца или матери, каждый вновь вступающий в общество должен избрать какого либо святого, чтимого православною Церковию; преимущественно же избирают св. Николая, Матерь Божию и даже самого Христа Спасителя. Обыкновенно, после выражения согласия на принятие в секту, восприемник или восприемница спрашивает своего питомца: „кого даешь за себя порукою“? Последний называет имя святого, избранного им. Спрашивающий видимо удовлетворяется ответом спрошенного и выражает последнему только свое отеческое предостережение оставаться верным во всю жизнь избранному святому, чтобы ни словом, ни делом не оскорблять святое имя¹⁴¹³. Окончивши эти предварительные действия, приступают к совершению самого обряда принятия в секту. Названника одевают в такую же белую одежду, какую имеют на себе; его ставят среди комнаты; все прочие сектанты, до сего времени сидевшие на лавке, теперь встают и устраиваются в ряды. Вводный отец или вводная мать берет пучек свечей, зажигает их и раздает присутствующим¹⁴¹⁴. Взяв в левую руку крест или икону того святого, которого избрал вводимый в своего поручителя, а в правую – свечу, вводный отец или вводная мать становится в переднем углу комнаты; пред ним или пред нею с подобающим благоговением устанавливается названник¹⁴¹⁵. Наступает важнейший момент торжественного произнесения клятвы новичком, которая должна навсегда закрепить его в ряду последователей той или другой секты¹⁴¹⁶. Полного текста клятвы ни в одном из показаний скопцов, а тем более хлыстов, у которых встречаются только намеки, нельзя найти. Из сопоставления, однако, отрывков этой клятвы, встречающихся в разных показаниях, можно заметить, что они имеют ближайшую связь между собою и, поэтому, могут быть приведены в некоторую систему. Мы представляем здесь опыт такой систематизации. По словам Андреянова, учитель (т. е. в данном случае восприемник или восприемница), отдав приказание названнику словами: „говори за мной“! „сам, крестяся рукою, начинает говорить, и тот, вместе с ним крестяся, говорит сперва: „во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь“. А потом заповедь их, начала которой, замечает Андреянов, он не помнит¹⁴¹⁷. Кажется, таким началом этой заповеди, точнее клятвы, можно считать следующие слова, приводимые Созоновичем в его показании и прекрасно дополняемые калужскими скопцами, которые также произносятся и вводящим и вводимым: „Пришел я к тебе, Господи, на истинный путь спасения не по неволе, но по своему желанию. Приими мя Господи, приими, Сын Божий, приими Мать пресвятая Богородица! И обещаюсь тебе, Господи, про сие святое дело никому не поведать: ни отцу, ни матери, ни роду, ни племени; а буде поведаю, не подержи меня мать сыра земля, не дай матушка, солнце красное, мне света белого! Дай мне, Бог, огонь и пламя, и кнут и Сибирь претерпеть, а сие дело не отложить, чтобы ни архиереям, ни священникам, ни роду, ни племени, ни сырой земле не сказать!“ ¹⁴¹⁸... Далее продолжением клятвы можно считать слова Андреянова: „пива и вина (следует разуметь: „обещаюсь, Господи“¹⁴¹⁹ не пить, жить не к тому убо пристрастно, но бесстрастно; на родины, на крестины, на никольщины, на свадьбы и на похороны не ходить. И из таковых людей бывают херувимы, серафимы, архангелы и ангелы, апостолы, пророки и учители. И мне грешному, какое дело Божие откроется, чтобы никому не сказывать, и не показать ни отцу, ни матери, ни роду, ни подродку, ни попу, отцу духовному, ни другу своему мирскому, хотя огонь принять, хотя кнут принять. А если я, грешный, сие дело Божие не сохраню, и на пути Божием не устою, то победи меня, Господи, в сем свете и будущем веке“¹⁴²⁰. За произнесением этих клятв следует прощание приводимого в секту со всею видимою и невидимою природою, которое выражается следующими словами: „Прости меня, Господи, прости меня Пресвятая Богородица, простите меня ангелы, архангелы, херувимы, серафимы и вся небесная сила; прости небо, солнце, месяц, звезды, земля, озера, реки, горы и вся стихия!“ ¹⁴²¹. В заключение клятвы оба – и вводящий и вводимый – также торжественно, во всеуслышание, исповедуют веру, что „в сие время (т. е. при произношении клятвы) ангел Божий сходил с неба и записал сию (т. е. вводимую) душу в том, что она обещается служить Богу до конца жизни верно“¹⁴²². В знак всегдашней своей верности данной клятве вводимый, по приказанию восприемного отца, полагает пред крестом или иконой три земных поклона и целует тот или другую; точно также он, крестясь. поклоняется самому духовному отцу и всем прочим сектантам¹⁴²³. Взяв затем новоприведенного за руку, восприемник обходит с ним троекратно вокруг стола, поставленного среди комнаты, на котором обыкновению лежит в это время евангелие, все собрание, стоя, поет в это время тропарь богоявлению: „Во Иордане крещающуся“.... или стих: „Елицы во Христа креститеся“¹⁴²⁴.... У некоторых скопцов, по окончании кругового хождения, читают места из евангелия (напр. Матф. X. гл. 16–22 ст.; V гл. 28–30 стихи и т. д.) и других книг Св. Писания и произносят род ектеньи, в которой верные и праведные приглашаются помолиться об Акулине Ивановне, Петре Феодоровиче и проч. ¹⁴²⁵ Когда пение и чтение умолкнут, новоприведенного поздравляют „с обновлением пути и тела“¹⁴²⁶, целуются с ним¹⁴²⁷ и уверяют его, что все грехи, содеянные им до этого времени, прощены и что он теперь значится „духовным христианином“, „братом духовным обществу по Боге“, а самому начальнику или начальнице корабля „духовным сыном“. В удостоверение всецелой преданности и любви всего корабля к новому его члену, последнего, по распоряжению восприемника или восприемницы, иногда ставят в переднем углу, дав ему в руки икону и свечу. При пении церковной песни: „Упование наше, Матерь Божия, на тебя возлагаем“... сначала сам духовный отец, а потом и все собрание прикладывается к иконе и свече, находящимся в руках новопросвещенного¹⁴²⁸. Этим и оканчивается совершение обряда принятия в секту; иногда, впрочем, по окончании его следует совершение обыкновенного радения¹⁴²⁹. Само собою понятно, радостным чувствам по случаю привода нового члена в секту нельзя положить и предела: все сектанты ликуют и радуются. Андреянов, говоря о своем приводе, замечает, что „божии“, по окончании этого обряда, постоянно обращались к нему с вопросом: „что у Господа какой великий праздник бывает“? Так как сам Андреянов не в состоянии был ответить на предлагаемый вопрос, то они ему „из священного писания“ доказывали, что „у Господа тогда велик праздник бывает, когда грешная душа обратится на покаяние, и ангели божии на небеси радуются об душе оной“¹⁴³⁰. В одном из своих духовных роспевцев хлысты и скопцы, между прочим, так выражают свои радостные чувства по случаю совершившегося привода в секту новой жертвы:

„Возрадуется земля,

Веселятся небеса,

Вкупе человеки,

Всегда ж и во веки

Со ангелы и архангелы.

Со всеми святыми –

Апостолы, пророки, мученики божии.

Избранная девица чиста,

Девственна душа,

Котора на свете грехи тяжки обошла,

Без всякого порока

К Создателю пришла“¹⁴³¹….

Обряд прощения. По словам скопца, если заподозрят кого нибудь в отступлении от сектаторских правил, то виновного, перед совершением богомоления, требуют в собор, где и заставляют его просить у собравшейся братии прощения. Обряд прощения совершается так. Когда все собравшиеся в моленную комнату сядут вокруг стен по лавкам,– входит тот, кто приговорен просить прощение. Сделав три земных поклона на портрет Селиванова, виновный становится на колена и, оставаясь в таком положении, говорит: „простите меня, братцы родимые, Христа ради“. Скопцы в это время сидят, не двигаясь с мест. Между тем старший пророк обращается к виновному, напр., с такою речью: „вот, Иванушко, видишь, надо помнить и впредь не забываться, потому, значит“ и проч. Затем, по окончании речи, все разом, со всех четырех лавок кланяются виновному с причитанием: „спаси, батюшка родимый“ и проч. Он встает, раскланивается на все четыре стороны, и затем уже начинается обычное моление¹⁴³².

Молитвословие о здравии именинника. По словам Преображенцева, каждый сектант в день своих именин собирает своих единоверцев в моленную комнату, приносит с собою в последнюю пирог, восковую свечу и деньги. Собравшиеся хлысты совершают „беседу“, но в чем она состоит и как совершается – не известно. По окончании беседы, в честь именинника поют скорым напевом духовный роспевец, в котором, под образом пташек, сидящих на кипарисовом деревце, среди двора, хлысты приглашают самих себя воспеть именинника, воздать ему должную честь. Под пение этого роспевца именинник неистово вертится на одной ноге. Окончив пение роспевцева, все присутствующие кланяются имениннику; с своей стороны и он также кланяется собранию и благодарит за оказанную честь. Следует угощение: стол накрывают белою скатертью, ставят на нем принесенный пирог и, помолившись, садятся на лавки. Пропев стишок:

„С неба к нам скатил,

Нам трапезу благословил!

Извольте вы кушать,

Слов Божиих слушать“!

пирог разрезывают и каждый сектант берет свою часть, именинник же каждому берущему кланяется и просит о молитве за него. Когда съедят пирог, все сектанты поднимаются с своих мест, снова молятся, прощаются друг с другом и расходятся¹⁴³³.

Погребение и поминовение усопших. По словам того же Преображенцева, в то время, когда заметят, что какой либо сектант находится при последнем издыхании, все хлысты известного корабля собираются в моленную горницу и здесь „весьма протяжным и печальным голосом“ поют молитву Иисусову: „Дай нам, Господи“ как бы напутствуя отходящую душу в жизнь будущую. В доме умершего, над последним молитву Иисусову читают шепотом, „дабы мирские люди (которые очевидно, всегда могут быть в это время) не могли слышать“. Похоронив умершего, конечно по православному обряду, хлысты собираются в моленную комнату; сюда родственники умершего, если они сектанты, приносят блины или белый хлеб, восковую свечу и деньги. Совершают „святую беседу“ по умершем. Во время беседы пророк как бы вдохновленный свыше, рассказывает собранию о том, „в каком состоянии находится душа умершего“; впрочем, он всегда побуждает родственников к поминовению и подаянию милостыни за отшедшую душу. По окончании беседы, принесенные блины или хлеб ставят на столе, покрытом белою скатертью или полотенцем, разводят в чаше канун, над которым зажигают восковую свечу. Все присутствующие в моленной, обратившись лицем к столу, поют печальным голосом ту же Иисусову молитву, по окончании которой, каждый из них, по порядку, подходит к столу и здесь первоначально поминает усопшего кануном, а потом берет блин или часть хлеба; родственники умершего каждому подошедшему к столу кланяются в ноги и просят о помине души усопшего. Когда все принесенное съедят, хлысты снова творят молитву по умершем и расходятся по домам¹⁴³⁴. У закавказских скопцов умершего одевают в „парус“, т. е. в радельную рубаху и кладут по преимуществу во гроб. Телу не оказывают никакого уважения, исключая тело, от рождения оставшееся девственным¹⁴³⁵.

Водосвятие. У закавказских скопцов чин водосвящения совершается так: старший, т. е. кормщик корабля, поставив в передний угол, под образами, сосуд с водою, по своему произволу, на память, читает разные молитвы; затем произносит некоторые места из „Страд“, иногда тропарь: „во Иордане крещающуся“... и погружает в воду крест. Освященную таким образом воду дают пить, а иногда и кропят ею¹⁴³⁶.

Из обозрения догматического учения хлыстов и скопцов нам известно, что как те, так и другие отрицают таинства православной Церкви и в этом своем отрицании они руководятся тем, что последние, кроме внешней обрядовой стороны, не имеют будто бы ничего более, совершение их не сообщает человеку даров благодати, не делает его святым. Отрицая на таких основаниях необходимость таинств, совершаемых в православной Церкви, хлысты и скопцы вместо них выдумали свои. Мы уже замечали, что сектанты разным своим богослужебным действиям усвояют значение различных таинств православной Церкви. Так, по их мнению, таинству крещения, совершаемому в православной Церкви, соответствует у них обряд „привода“, которому должен подвергаться каждый вновь поступающий в ту или другую секту; кроме того, у скопцов существует еще крещение огнем, т. е. оскопление; таинству покаяния соответствует „частное слово“ или пророчество, в котором пророк, предрекая судьбу того или другого члена корабля, в тоже время обличает его во грехах, побуждает к покаянию и разрешает; вместо таинства причащения они постоянно, в каждом собрании, слушают изречения своих пророков – эти „мягкие и горячие пироги, вынимаемые прямо из печи“, по выражению хлыстов и т. д. Само собою понятно, подобное понимание таинств равносильно полному отрицанию их, как особого вида богослужебных действий. Но кроме этих, так сказать, аллегорических таинств, у хлыстов, по крайней мере у некоторых, существуют еще другие формы совершения трех таинств: крещения, покаяния и причащения, у скопцов же – только одного последнего. Так, у тамбовских хлыстов таинство крещения совершалось только над совершеннолетними и состояло в возложении образа на голову крещающегося и поливании последнего водою¹⁴³⁷. Те же хлысты таинство покаяния совершали пред своими христами, богородицами и пророками. На основании повеления: „первенствующему христианину надлежит приносить покаяние еженедельно, а мирянину хотя с принуждением один раз в год“, они совершали покаяние несколько раз в год. В случае смерти, когда по близости не находилось человека, одаренного особою благодатию, они обращались и к обыкновенному члену союза, который и разрешал грехи кающегося¹⁴³⁸. У других хлыстов покаяние совершалось несколько иначе. По словам г. Добротворского, для исполнения таинства исповеди, хлысты „предварительно молятся несколько дней, но не иначе как в летнее время; потом все, как мужчины, так и женщины, во грехах каются богородице; после, каждый из них по одиночке ходит один для исповеди в лес или степь, по своему желанию, и не иначе как в полночь. Наконец, пред причащением, вышед все из моленной, входят в оную по одному и там, ставши на колена, каются еще пред чаном, наполненным водою, во грехах духовно“¹⁴³⁹.– Наконец, кроме причащения грудью девицы и телом и кровию младенцев, у хлыстов существуют еще другие формы причащения. Из последних самою распространенною и употребительною формою причащения можно считать причащение хлебом и водою, иногда вместо последней квасом. Такое причащение совершалось еще во времена Суслова¹⁴⁴⁰. Способ совершения этой формы причащения приблизительно можно описать так. Во время богослужебных собраний, а именно после произнесения пророчеств, кормщик или кормщица корабля, подошедши к столу, режет лежащий на нем хлеб на части, a в воду, находящуюся в особой кружке, троекратно погружает осьмиконечный крест. Все присутствующие по порядку подходят к столу; кормщик или кормщица, произнося слова: „приимите, ядите“... и „пийте от нее вси“..., каждому подошедшему дает часть хлеба, которую последний тут же съедает, запивая из кружки водою¹⁴⁴¹. По показанию тамбовских хлыстов, хлеб, употребляемый ими для причащения, изображает „слово божие“, а вода – „слезы кающегося грешника“¹⁴⁴². У других хлыстов вместо хлеба употребляются для причащения „растертые шишечки годовой вербы“; кроме того у них употребляется не обыкновенная вода, а непременно „годовая“¹⁴⁴³. У ерыклинских монтан были в употреблении особые пряники, по виду желтоватые, которыми они причащались, положив их предварительно во щи. Пряники эти привозились из Москвы¹⁴⁴⁴. – У скопцов веществом для причащения служит преимущественно хлеб – в виде ли крендельков, баранок, сухариков и т. д. или же в виде разрезанных“ кусочков обыкновенного хлеба. Долгое время скопцы получали подобное причащение отчасти из Суздаля и Петербурга, но главным образом из Шлиссельбурга и получали его уже освященным, готовым к употреблению. В Суздале и Петербург оно освящалось самим Селивановым, в Шлиссельбурге же – чрез опущение в особые отверстия, находившиеся в плите надгробного памятника Александра Шилова¹⁴⁴⁵. Кроме хлеба, в разных его видах скопцы иногда употребляют для причащения „порошок из сушеной рыбы и сахара в соединении с водою“, некоторые же скопцы удовлетворяются даже водою, предварительно, впрочем, освященною по особому чину¹⁴⁴⁶. В корабле Милютина причащение совершалось так. Настасья Семеновна, кормщица корабля, брала серебряную вызолоченную тарелку, сделанную в роде церковного дискоса на высоком поддоне, на которой находились кубические кусочки сухарей из белого хлеба с нарезанными на них изображениями креста. Эти кусочки она раздавала всем присутствовавшим, которые принимали их с величайшим благоговением, как бы дар Божий¹⁴⁴⁷. Каким образом совершалось причащение в других кораблях– неизвестно.

Остается сказать последнее слово о скопческой секте в ее отношении к сродной с нею секте хлыстов. Мы считаем излишним входить здесь в полемику с писателями о скопческой секте, которые полагают, что скопческая секта тожественна с сектою хлыстов и отличается только одним внешним признаком,– считаем излишним потому, что писатели с таким мнением не представляют никаких доказательств в пользу своего положения. Мы обратим здесь внимание только на мнение г. Е. Барсова, который полагает, что „скопчество не есть самостоятельная секта, а скорее хлыстовский монашеский орден“¹⁴⁴⁸. Свое мнение г. Барсов подтверждает тем, что сам основатель скопческой секты смотрел на своих последователей, как на монахов. Обозревая доказательства, приводимые скопцами в защиту учения о необходимости для человека оскопления, мы, между прочим, видели, что скопцы, желая оправдать свое преступление пред обществом и государством, действительно, приравнивают свое положение к монашескому, смотрят на себя, как на монахов. Из этого последнего воззрения на себя, как на монашествующее сословие, ясно открывается, из каких источников проистекает такое воззрение скопцов на себя. Очевидно, что скопцы смотрят на себя, как на монахов, не в отношении к хлыстам, но смотрят на себя так потому, что видят в господствующей Церкви нечто, по их мнению, подобное их состоянию. Отсюда само собою разрешается и предположение г. Барсова о скопческой секте, как о хлыстовском монашеском ордене. Ясно, что скопчество не может быть монашеским орденом хлыстов уже потому, что скопцы считают себя монахами отнюдь не в отношении к хлыстам. Если присоединить к этому еще то обстоятельство, что сам основатель скопческой секты считал себя и свое общество выше хлыстовского общества, то мнение г. Барсова падает, так как с понятием ордена всегда соединяется понятие о подчиненности тому обществу, которого известное общество составляет орден.

Не составляя хлыстовского монашеского ордена, секта скопцов есть отдельная, отличная от секты хлыстов. В самом деле, мы уже видели, что в учении догматическом скопчество существенно отличается от хлыстовщины. В учении нравственном скопцы, правда, сходятся с хлыстами, но сходство это только видимое, кажущееся; на самом же деле нравственное учение скопцов отличается от учения хлыстов и по цели, к которой должна быть направляема нравственная деятельность человека и по средствам, какие служат для достижения этой цели и, наконец, по самому понятию о нравственности. Отличаясь в религиозно-нравственных воззрениях, хлысты и скопцы отличаются между собою и как общество гражданское; вред первых, очевидно, не так значителен для государства, как вред последних. Остается сказать о богослужебном культе. Правда, как у хлыстов, так и у скопцов культ, как мы уже видели, с весьма немногими разностями – один и тот же. Но очевидно, ради этого одного сходства никто не станет утверждать, что секта скопцов тожественна с сектою хлыстов. Культ имеет второстепенное значение; он может быть один и тот же в двух обществах, но в то же время эти общества, однако, будут отличны между собою. Если, таким образом, секта скопцов отличается от сродной с нею секты хлыстов с трех сторон и если эти отличия касаются существенно важных пунктов учения, то, само собою понятно, для признания ее сектою отдельною, отличною от хлыстовщины не может быть никаких препятствий.