Глава IV. Первые семена раскола в Русской Церкви. Исправление богослужебных книг при патриархах Филарете и Иосифе. Усилия старообрядцев по внедрению единогласного пения в храмах Москвы и других местах

Движение старообрядцев было наиболее значительным и заметным, но не единственным проявлением религиозного пробуждения Московской Руси середины XVII века. Наряду с этим по преимуществу городским и только отчасти сельским движением в бесконечных лесах Верхнего Поволжья, расположенных вокруг Костромы, Ярославля, Владимира и Нижнего Новгорода, в тех же 1630–1640-х гг. развилось другое, гораздо более аскетическое и радикальное направление. «Лесные старцы», как нередко называли руководителей этого радикального в его отношении к миру направления, так же, как и старообрядцы, имели прочные корни в русской духовной традиции. Но если старообрядцев вдохновляла оптимистическая любовь к миру, то лесные старцы, наоборот, были пессимистами, охваченными страхом перед грехами мирского общества. Не веря в возможность спасения в миру, они старались уйти подальше от него, в глушь лесов, где перед ними не было вечного соблазна светской жизнью. Ожидание конца света, строгий пост, постоянные поклоны, короткий сон, ношение вериг, жизнь в пустынном лесу и легкая одежда зимой имели целью подавить плоть, заглушить в своем теле соблазны пищи, пола и удобной жизни. Это подавление плоти являлось как бы жертвой, приносимой человеком для достижения совершенства. В средневековой России практика аскетизма редко достигала тех суровых форм, которые можно было наблюдать в ранних египетских монастырях, но все же строгая аскеза пустынников-монахов, юродивых и простых мирян почиталась за проявление истинных христианских добродетелей. Движение лесных старцев, видимо, основывало философию христианской жизни исключительно на этом строгом аскетизме, причем они не только сами применяли к себе эти строгие правила, но и считали, что помимо отречения от мира, строгого поста, умерщвления плоти и постоянной молитвы, это могло привести к духовной прелести.

Основателем и первым «возглавителем» этих лесных аскетов был некий монах Капитон, уроженец Вологодского края.

Первые сведения о Капитоне относятся к 1630-м гг. Совершенно не известно, когда он родился. Судя по имеющимся о нем данным, он уже задолго до 1630-х гг. развил значительную религиозную активность. Сначала Капитон старался не получать благословения от священников, злоупотреблявших «вином», затем «начал погордевати священным чином», и вообще совсем перестал подходить под благословение. В конце концов он даже перестал ходить в церковь и принимать причастие. Он критиковал поклонение некоторым иконам, например иконе Христа в ризах архиерея, и Богородице в царских одеждах. Капитон основал ряд скитов, и старался приобретать себе учеников и последователей. Отношение церковных властей к Капитону стало меняться, так как его практика переходила обычные грани монастырской жизни. В 1639 г. Патриарх Иосиф приказал закрыть скиты, а приверженцев Капитона – поставить под наблюдение соседнего монастыря. Сам Капитон скрылся в лесах ярославского Заволжья. Среди старообрядцев он заслужил славу «первого за веру стоятеля». Капитон отвергал церковную иерархию и думал, что спастись можно только постом и веригами. По его имени все раскольники часто назывались Капитонами. Умер он около 1667 г.³⁰

Существуют сведения о том, что Капитон учил людей двуперстию и другим ересям «от слышания чтения» «Кирилловой книги», «Книги о вере», «Катехизиса» Лаврентия Зизания, издаваемых Печатным двором, тем книгам, которые не прошли проверку в Москве и не были еще исправлены.

Иосиф (†1652), Патриарх Московский и всея Руси (1642–1652)

Преемственная связь учения Капитона с ересью манихейскою не вызывает сомнений. Манихейство представляло собой дуалистическое учение III века о борьбе добра и зла. В сочинении XVII в., направленном против Капитонов, говорится, что Капитон явился основателем «новой ереси», которую он распространял, «выйдя из лесов», среди крестьян «простых в разуме», представляя себя «посланником вышнего Бога». Главное обвинение против капитоновского учения заключалось в том, что в нем усматривали отрицание триединства Божества – Троицы. Как известно, отрицание догмата триединого Бога составляло наиболее характерную черту лжеучения новгородско-московских еретиков ХV–ХVІ веков.

Сама идея бунта против церкви могла выйти из, может быть, еще сохранившихся где-нибудь в лесах до конца XVI века групп новгородцев или псковитян, оставшихся верными учению своих отцов³¹. На возможную связь пережитков этих ранних ересей указывает распространение так называемой «нетовщины», которая уже с конца XVII – начала XVIII века стала хорошо известна как раз в тех местах, где проповедовал Капитон, а именно: вокруг Данилова, в Заволжье, около Костромы и Ярославля в районе Вязниковских лесов. Эти нетовцы, которые занимали самое крайнее левое крыло раскола, учили, что «нет ныне в мире ни православного священства, ни таинств, ни благодати», так как антихрист уже пришел в мир. Они вели свое происхождение от некоего Кузьмы, вероятно, ученика Капитона, упоминаемого Евфросинием. Этот Кузьма несколько ослабил учение об умерщвлении плоти и даже разрешил брак, но не как таинство, а просто как регистрацию семьи. В отличие от других старообрядцев нетовцы не почитали и не имели икон и молились, просто обратившись на восток, как бы поклоняясь востоку. Так же как Капитон и его более поздние ученики, нетовцы постятся по субботам. Среди этих нетовцев сохранился обряд исповеди земле, который был распространен и среди стригольников XIV века. Правда, исповедь земле была известна и на Востоке, но, кажется, что проще вести филиацию этого обычая от русских стригольников Новгорода, колонии которых на севере могли сохранить этот обычай до времени Капитона и Кузьмы, чем от столь отдаленного от России Ближнего Востока.

Каковы бы ни были корни капитоновской ереси, но уже в годы сотрудничества старообрядцев с государством и церковью, она внесла первые семена раскола в русский народ.

Патриарх Филарет при царе Михаиле Федоровиче долгое время не запрещал употребление церковнославянских книг, богослужебных и учительных книг, вышедших из Львовской, Виленской, Супральской, Киево-Печерской типографии. Эти издания давно расходились в московских пределах. Но в 1627 г. он решил применить к ним особую, строгую цензуру³².

Царь Михаил Федорович (1596–1644)

Полоса гонений на литовскую печать встречалась с другой деликатной задачей гостеприимства гонимых за православие книжных людей, бегущих из Польши под московский покров. Эти люди были друзьями православия, но иной, частично латинизированной школы. Таков пример новонаписанной в Литве книги, которую в 1626 г. привез с собой в рукописном виде беженец из Вильны прот. Лаврентий Тустановский (по греческому прозванию Зизаний), брат известного борца против унии в Вильне, Стефана Зизания). Лаврентий являлся составителем первой славянской грамматики, изданной в Вильно в 1596 г. На границу в Путивль Лаврений Зизаний прибыл с двумя сыновьями и объявил воеводе, что идет в Москву бить челом о милостивом приеме, ибо из Ярослава (Галицкого) поляки его выгнали, церковь его разорили и все имение у него отняли. Он привез из Киева письма к царю и патриарху от православного Киевского митрополита Иова Борецкого (1619–1631 гг.) и был принят с честью. Выразил желание, чтобы здесь была напечатана новая составленная им книга «Катехизис». И название, и форма вероизложения были для Москвы новинкой. Почуяв напряженно-критическую атмосферу Москвы, Лаврентий понял, что книга обречена здесь на строгую цензуру. Посему, представляя рукопись Катехизиса патриарху Филарету, Лаврентий прежде всего «бил челом государю, святейшему патриарху, чтоб книгу исправити»³³.

Книга протоиерея Лаврентия Зизания «Большой Катехизис» была издана после проверки и исправления в 1627 г. на Печатном дворе³⁴. Так, в «Большом Катехизисе» на 35-й странице на обороте было напечатано, что крестное знамение надо делать, «сложивши три персты правой руки». Позднее митрополит Филарет (Дроздов) при написании своего Катехизиса взял за основу «Большой Катехизис» издания 1627 г.

Кроме того, в том же году вышла книга «Учительное Евангелие» архимандрита Кирилла Транквилиона Стравровецкого, искаженное еретиками. «Книга о вере» была напечатана в Киеве или Могилеве около 1625 г. И в самой Киево-Литовской Руси шли споры о некоторых изданных там книгах.

Тогда в Западной Руси появился ряд писателей, обличавших епископат, изменивший Православию. Поводом для обличения церковной иерархии в измене Церкви послужили события в Западнорусской митрополии, где некоторые епископы заключили Брестскую унию с Римом в 1596 г. Простой народ в своем большинстве оставался верен Православию. На самом деле оказалось, что обличительные трактаты писателей были направлены на дискредитацию епископата в Русской Церкви. В своих книгах писатели указывали на близкую кончину мира и способствовали психозу среди церковных людей.

Игумен Никитского монастыря Афанасий Киевлянин, которому было поручено сделать выписки из книги Транквилиона, доложил Патриарху, что эту книгу «всякому верному христианину и в доме держати и чести недостоит», так как она осуждена в Киеве собором архипастырей за содержащиеся в ней ереси и читать ее запрещено православным под страхом проклятия. Царь Михаил Федорович и Патриарх Филарет велели Афанасию указать самые ереси, и он одни места в книге, которые считал еретическими, подчеркнул, а против других сделал пометки, Тогда царь и Патриарх велели еще раз рассмотреть книгу богоявленскому игумену Илье и соборному ключарю Иоанну Наседке. Эти последние нашли в ней, кроме указанных Афанасием, и многие другие погрешности и ереси, и 3 ноября изложили их в 61-й статье.

Получив об этом такое свидетельство, царь Михаил Федорович и Патриарх Филарет издали 1 декабря окружную грамоту, в которой объявляли, что в этих книгах «сыскались многие ереси и супротивства древним учительным Евангелиям и иным святых отец Божественным книгам.

На Москве и во всех городах эти книги литовския печати, слогу еретического собрати и на пожарах сжечь, чтобы та ересь и смута в мире не была. Этого мало указываем, еще объявить всем людям, чтобы впредь никто никаких книг литовские печати и письменных литовских не покупати, а кто учнет литовские книги какие-нибудь покупати, тем быть от царя в великом градском наказании, а от Патриарха в проклятии». В Москве 4 декабря действительно сожжены были рукою пристава всенародно 60 книг «Учительного Евангелия» архимандрита Кирилла Транквилиона «за слог еретический и составы обличившиеся в книге»³⁵.

После этого перед Патриархом Филаретом встал вопрос о генеральной чистке книг литовской печати. В 1628 г. царь и Патриарх вновь приказали произвести по всем церквам точную перепись: сколько в каждой церкви лжеученых книг.

После патриархов Филарета и Иоасафа I (†1642 г.) Патриархом стал Иосиф (1642–1652 гг.), архимандрит Симонова монастыря.

Патриарх Иоасаф умер 28 ноября 1640 г. Больше года не выбирали ему заместителя. Царское правительство выявило этой медлительностью какую-то непонятную, излишнюю осторожность.

Новый Патриарх Иосиф был горячим сторонником монашества. Просвещенность Иосифа не шла дальше обычного начетничества. Патриарх Иосиф напечатал только то тройное поучение, на которое мы указали выше. Но он был уже настолько стар и болезнен, что не поспевал за напряженным темпом столично-церковных отношений.

По своему богословскому самообразованию патриарх Иосиф мало что написал. Сохранившееся от него единственное литературное произведение – обширное поучение в трех частях: к епископам, к князю, судии мира и к попам. Произведение, не лишенное некоторого приспособления к живой действительности. Цитируем с небольшими сокращениями по А.В. Карташеву: «Патр. Иосиф вознесен на высоту идеала старообрядцами. Для них это – последний перед п. Никоном истинно православный патриарх древней св. Руси. Это потому, что в напечатанных при нем богослужебных книгах широко закреплены и старые, грамматически некорректные русские рукописные тексты, и еще важнее – наши все более распространенные обряды: двуперстие, седмипросфорие, хождение посолонь, сугубая, начертание Исус X. и т.д. Понятно, что наши старые полемисты против старообрядчества не чтили Иосифа. Новые историки сменили эти убеждения».

Духовник молодого царя Благовещенский протопоп Стефан Вонифатьев был вождем группы столичного духовенства, которое шло рука об руку со стремлениями светской власти. С Вонифатьевым дружил и протопоп Казанского собора на Красной площади Иоанн Неронов. Эти энергичные и нестарые церковные деятели, отражая в своей сфере реформистское вдохновение своих государственных друзей и общее успокоение страны после Смуты, вновь оживляли мечту о Москве как о Третьем Риме. В общих совещаниях вместе с царем (куда приглашался и патриарх Иосиф), решили усилить духовный престиж Москвы, стягивая в нее из провинциальных городов всю красу и гордость тамошнего духовенства, особенно речистых и популярных пастырей-проповедников.

В церковную среду России влились новые богословские силы, во многом с их участием происходили впоследствии перемены в церковной жизни.

Таким образом, в 1647–1648 гг. при дворе молодого тогда царя Алексея Михайловича складывается кружок «ревнителей благочестия», или «боголюбцев», – священников и архимандритов во главе с духовником царя протопопом Стефаном (в иночестве Савватием) Вонифатьевым. В кружок входили Иван Неронов, муромский протопоп Логгин, протопоп Лазарь из Борисо-Глебска, костромской протопоп Даниил, ярославский протопоп Ярмил, темниковский протопоп Даниил, нижегородский протопоп Гавриил, священник Иоанн Наседка и другие. Они являлись самыми активными деятелями раскола и по странному стечению обстоятельств были выходцами из заволжских, приволжских лесов. В их идеологии прослеживается тесная связь с лжеучениями заволжских старцев, особенно Капитона. Некоторое время в составе кружка находился переведенный из северной Кожеозерской обители архимандрит московского Новоспасского монастыря Никон (Минин), впоследствии Патриарх Московский и всея Руси³⁶.

В годы сотрудничества с «боголюбцами» боярин Ф.М. Ртищев (1645–1652) помог переезду ученых монахов из Киева в Москву, устроил многих из них или у себя на дому, или в своем подмосковном имении, построил для них монастырь и организовал школу. Благодаря его стараниям Неронов в 1647 г. переведен из Нижнего Новгорода в Москву и введен в близкий к царю кружок, в котором кроме него важную роль играл Стефан Вонифатьев, и был назначен настоятелем храма Казанской иконы Божьей Матери. Родился в 1591 году в нижегородских пределах. С детских лет вел странническую жизнь, переходя из села в село. Изучил богослужебный устав, стал дьяконом и затем священником в Нижнем Новгороде. В Москве Иван Неронов нашел приют у Вонифатьева. Был судим за проповедь раскола. Покаялся. В 1667 г. назначен архимандритом Переяславского монастыря. Умер в 1670 г.

Филарет (1554–1633), Патриарх Московский и всея Руси (1619–1633)

Ртищев был близок к этой группе духовных лиц как ктитор Преображенского общежительного монастыря на Воробьевых горах, устроенного по типу Киево-Братского Богоявленского монастыря и призванного стать центром московского богословского образования, и глава правительства, воспитатель царя Алексея Михайловича боярин Б.И. Морозов.

Протопоп Стефан Вонифатьев, духовник царя и настоятель Благовещенского собора в Москве, наименее известен из этого окружения молодого царя.

Известно только, что в 1645 г. он был уже духовником Алексея Михайловича и имел на него большое влияние. Откуда он был родом, что он делал до 1645 г., как он стал царским духовником, почему он позже оказался так близок к Неронову, остается совершенно неясным. В роли царского духовника он был до самой своей смерти, последовавшей в 1654 г., и с 1645 до 1652 г., когда Никон стал Патриархом, Вонифатьев играл руководящую роль в Российской Церкви.

Этот кружок влиял и далее на подбор лиц для выдающихся церковных мест и заинтересован был изданием полезных вероучительных книг, как, например, «Малый Катехизис» и «Кириллова книга». Даже печатный двор, перестроенный и обогащенный новым красивым шрифтом, был взят в ведение царя. Фактически патриарх не управлял печатным делом, а только формально значился на выходных листах книг. А школьное дело устроилось и совсем без воли патриарха Иосифа. Равно и такое крупное предприятие, как «Уложение царя Алексея Михайловича», ограничившее экономическую, административную и судебную власть патриарха, архиереев, церквей и монастырей, прошло вне всякого влияния в ту или другую сторону престарелого патриарха. И ряд церковных дел проходил даже при прямом сопротивлении патриарха. В 1649 г. у патриарха возник конфликт с прот. Стефаном Вонифатьевым, а через него глухо и с самим царем.

Был очень удобный момент, чтобы закрепить свои «успехи» на Стоглавом соборе, и старообрядцы стали более успешно исправлять богослужебные книги по-своему. Имеется в виду то, что о двоеперстии по-прежнему запрещалось писать в книгах. Дело печатания запрещенных книг возродили вожди раскола.

За десять лет правления патриарха Иосифа было выпущено 23 книги. Из них семь новых. Некоторые из книг вышли в нескольких изданиях, иногда без перемен, иногда с прибавлениями и разъяснениями противоположными тем, какие были даны в прежних изданиях. Например, в Филаретовом Требнике 1623 г. указано: «аще случится младенцев 2 и 3 крестити, то коемуждо младенцу особо глаголити и все последование святого крещения и крестити». В Иоасафовом Требнике 1639 г. предписано: «аще случится 2 или 3 крестити и множае, то глаголем молитвы обще всем, а не особо всякому, и все последование св. крещения, точию имя глаголем коемуждо свое». В Филаретовом Требнике есть особый «чин погребению священническому», а в Иоасафовом замечено, что этот чин – «от Еремея попа болгарского» (т.е. квалифицирован как текст богомильский).

Кроме богослужебных книг, эпоха патриарха Иосифа отмечена появлением в печати у нас и ряда других новых книг.

1) Перепечатана уже изданная в Западной Руси первая грамматика церковнославянского языка архиепископа Мелетия Смотрицкого (†1633 г.), как известно, соблазненного агитаторами униатов того времени и перешедшего в унию.

2) Из творений Отцов Церкви напечатаны: «Лествица» Иоанна Лествичника; Феофилакта Болгарского «Толкование на Четвероевангелие»; Сборник поучений святых отцов; Сборники писем Ефрема Сирина и других отцов.

3) Особую известность впоследствии получили в полемике со старообрядцами две компилятивные книги, составленные в значительной части из перепечаток западнорусских изданий. Это «Кириллова Книга» и «Книга о вере». В послесловии к «Кирилловой Книге» сказано, что царь Михаил Феодорович приказал «от св. писаний учинити на еретики и раскольники нашея православные христианские веры на римляны и латыни, на люторы же и кальвины... И пустит ю во всю русскую землю всякому православному христианину, хотящему ее почитати и божественные догматы ведети и те еретические уста заграждати». Кирилловой она называется по первой помещенной в ней статье, довольно обширной и подразделенной на девять глав, под заглавием «Книга иже во святых отца нашего Кирилла, архиепископа Иерусалимского, на осьмый век». Это не что иное, как 15-е огласительное слово св. Кирилла, но не в своем подлинном виде, а распространенное и свободно истолкованное местным виленским книжником Стефаном Зизанием. Оно было уже напечатано в Вильне в 1596 г. на польском языке и на литовско-русском наречии, а здесь, в Москве, издано в церковнославянском переводе. В толкованиях Зизания доказывается, что кончина мира и второе пришествие должны явиться в VIII «веке», т.е. «тысячелетии» от сотворения мира, который уже наступил, а потому антихрист уже и пришел и царит в лице римского папы. Дальше в «Кирилловой Книге» помещено еще 40 статей. Тут перепечатана в церковнославянском переводе почти вся «Книга о вере единой, святой, соборной и апостольской церкви», изданная в 1619 г. в Киеве против протестантов архимандритом Печерским Захарием Копыстенским. Дальнейшие главы «Кирилловой Книги» в большинстве являются перепечатками из православных изданий литовской Руси. «Кириллова Книга» была спешно скомбинирована и напечатана на предмет состязаний о вере и убеждениях королевича Вольдемара. Собирал ее один из участников диспута протоиерей московской церкви Черниговских Чудотворцев Михаил Рогов «с прочими избранными мужами». Книга послужила пособием и для патриарха Иосифа в его письменном обращении к принцу Вольдемару.

Также киевского происхождения напечатанный в 1649 г. популярный у старообрядцев так называемый «Малый Катехизис», или «Собрание кратких наук об оракулах веры... ради учения и ведения всем православным христианом, как паче же детям учащимся». Это был Катехизис митрополита Петра Могилы, недавно причисленного к лику святых русской Православной Церкви, изданный в Киеве в 1645 г. на польском и на русском юго-западного диалекта языках. Теперь он был издан в Москве на церковнославянском языке и исправлен старообрядцами по-своему.

При патриархе Иосифе в 1650 г. была отпечатана, но еще не выпущена «Кормчая» по спискам так называемой рязанской редакции (древнейший пергаменный список XIII века). Лишь через два года она была вновь пересмотрена и издана с небольшими изменениями уже при патриархе Никоне. Известна под именем Никоновой.

В состав справщиков, сложившийся к 1650 г. при Патриархе Иосифе, кроме указанных в «кружке», явились новые лица: протопоп Черниговского собора Михаил Степанов Рогов, составитель «Книги Кирилловой», архимандрит Андрониевского монастыря Сильвестр, протопоп Александро-Невского собора Иаким, священник Никита Суздальский, дьякон Федор, старцы Савватий, Евфимий, Матфей; светские лица Шестой Мартемьянов, Захарий Афанасьев и Захарий Новиков³⁷.

Над ними надзирали Стефан Вонифатьев, Иван Неронов и Аввакум.

И другая Иосифовского издания (1648 г.) книга приобрела привязанность старообрядцев. Это «Книга о вере». Над составлением этого сборника потрудился киевский книжник, игумен Михайловского монастыря в Киеве Нафанаил. Как он сам говорит в предисловии, вдохновлялся он чувством покаяния в заблуждениях его школьной юности. Потрудился «прегрешений ради моих, иже в школах латинских от иезуитов вмале не прельщен бых, яко да сие малым сим трудом исправлю». Он поместил в сборнике тридцать глав «не от своего умышления», а заимствовал из других книг, ходивших тогда в Юго-Западной Руси. 10 глав он взял из «Палинодии» Захария Копыстенского, в ту пору еще не напечатанной. Материалы направлены против латинян и еще более – против униатов. Тут он приводит, между прочим, текст исповедания веры, произнесенного в Риме пред папой в 1596 г. Кириллом Терлецким и Ипатием Потеем. Книга эта была прислана составителем в Москву по просьбе царского духовника, протопопа Благовещенского собора Стефана Вонифатьева. В Москве она была переведена на церковнославянский язык московского типа. Все это указывало на то, что московские реформаторы не боялись пользоваться работами запрещенных богословов из Белой и Малой Руси. Они даже не отвергли произведений таких писателей, как Мелетий Смотрицкий, который незадолго до издания его книги в Москве перешел в католичество и боролся против православия в русских областях Польши. Примечательно, что старообрядцы и их вожди, так брезгливо трактовавшие латинскую ученость киевлян, вынуждены были питаться именно этой их ученостью за неимением своей.

В книге «О Вере» именно они поместили так называемое «Феодоритово Слово» о двуперстии. Отсюда этот апокриф перенесен и в другие печатные книги. До патриарха Иосифа «Феодоритово Слово» было напечатано в 1627 г. только в одной книге Лаврентия Зизания, прозванной «Большой Катехизис». Русские печатники внесли его в Псалтырь 1642 г., в «Кириллову Книгу», в «Книгу о Вере», в «Малый Катехизис». Киевский оригинал «Феодоритова Слова» в этом пункте переделан. Из указанного в нем трехперстия сделано московское предписание двуперстия. Также в «Большом Катехизисе» троеперстие переписано в двоеперстие. Равным образом, прямое и отчетливое указание сугубить «аллилуйю» пошло в книгах только от времени патриарха Иосифа. Так, благодаря патриотам Москвы – III Рима (Неронов, Аввакум и др.) все обряды московские за это время рачительно вставлены в соответствующих местах и размножены печатью³⁸.

Именно при патриархе Иосифе было совершено подложное свидетельство и внесено в древние книги о двоеперстии и сугубой «аллилуйе» старообрядцами, на которое они же теперь ссылаются вместе с современными апологетами и почитателями старообрядчества.

Таким образом, при патриархе Иосифе печатались книги без проверки по древним греческим книгам, так как переписчики не знали греческого языка, и погрешности в книгах увеличились по малограмотности и небрежности переписчиков. Исправления шли случайным путем. В печатные книги были внесены те роковые мнения и погрешности, которые вскоре сделались и основными верованиями русского раскола³⁹.

Возникла крайняя необходимость церковные книги исправлять по старинным славянским и древним греческим книгам для церковного богослужения. Мы видели, что первые попытки ввести одногласное (знаменное) пение в храмах были еще во времена Стоглавого Собора. Но дело продвигалось медленно. Оно не всем нравилось, очевидно, знаменный напев сильно затягивал саму церковную службу. Другим, возможно, не нравилась сама мелодия напева. Одноголосое пение старообрядцев имеет своей основой мелодию народных песен карельского этноса.

Старообрядцы, имевшие большое влияние на церковную жизнь при патриархе Иосифе, стремились как можно больше ввести в церковный устав того, что, по их мнению, было необходимо. Это относилось и к церковному пению.

Собор, от которого они ожидали введения единогласия, собрался в 1649 г. В это время епископат состоял из лиц, назначенных на епархии еще до того, как старообрядцы успели захватить решающее влияние в делах Церкви. Состав собора был тщательно подобран иерархией, и никто из друзей старообрядцев официально в нем не участвовал. Тем не менее Вонифатьев сам решил явиться на собор, представительствуя чаяния и интересы своих друзей. Но Вонифатьев, видимо, не рассчитал силу сопротивления епископата и церковных чиновников в епархиях.

Этим противникам старообрядцев удалось склонить на свою сторону престарелого Патриарха, который долго колебался между явной необходимостью устранить многогласие и трудностью введения единогласия. Он, конечно, помнил, что еще Стоглавый собор строго предписывал единогласие и что он сам всего лишь за год до собора, в 1648 г., порицал монахов Саввиного монастыря за то, что они «поют по скору и не единогласно». Теперь Церкви и епископату, которые рассматривали старообрядцев как мятежников против их авторитета, привычек и злоупотреблений, представлялась возможность раз и навсегда отвергнуть пожелания и требования дерзких протопопов. Давно уже многие епископы и чиновники их канцелярий возмущались протопопами, которые хотели распоряжаться Русской Церковью через их головы, и поэтому заправилы собора хотели использовать раздражение Патриарха на «дерзость» старообрядцев.

Собор, который, видимо, был посвящен только проблеме благочестия в церквях и единогласию, был непродолжителен и закончился уже 11 февраля, в день своего открытия. Помимо Патриарха, на нем присутствовал престарелый Варлаам, митрополит Ростовский, митрополит Серапион Сарский и Подонский, а также архиепископы Маркел Вологодский, Моисей Рязанский, Иона Тверской и епископ Рафаил Коломенский. Кроме того, в состав собора вошли пять архимандритов, шесть московских игуменов, игумен соловецкий и десять московских протопопов, всего 29 человек. Никона на соборе не было, не было и таких сторонников единогласия из епископата, как Серапион Суздальский и Варлаам Вятский. Видимо, их забыли пригласить.

Краткое деяние собора отмечает, что вследствие своевольных попыток ввести единогласие «в Москве учинилась молва великая, что всех чинов православные люди учали отлучаться от церкви за долгим и безвременным пением».

Поэтому собор постановил: «Как было при прежних святителех, митрополитех и патриархех, по всем приходским церквям службы служити по прежнему, и вновь ничего не вчинати».

Решение собора было встречено старообрядцами бурей негодования и привело к прискорбным столкновениям. Они решили, что постановление собора, который, как выразился биограф-современник Никона, отказался «древнее неблагочиние на благочиние переменити», является подрывом всего их дела и сознательным разрушением русского православия. Вонифатьев, явившись во дворец «на собор», заявил царю при Патриархе, «что в Московском государстве нет церкви Божией, а патриарха назвал... волком, а не пастырем; також называл... митрополитов, и архиереев, и епискупов... и весь освященный собор бранными словами... и волками и губителями... и патриарха и освященный собор бранил без чести».

Собор во главе с Патриархом подал царю жалобу на Вонифатьева, требуя, ссылаясь на Уложение, наказания обидчика: «В той твоей книге государевой, в Уложенной книге написано: кто изречет на соборную и апостольскую церковь какие хульные словеса – да смертью умрет. А он, Стефан, не токмо что на соборную и апостольскую церковь хулу понес, но и на вси твои Божии церкви, заявив, что в Московском государстве Церкви Божьей нет, и архиереев назвал волками, и нас, богомольцев Твоих, обесчестил»⁴⁰. Это было первым проявлением ереси Капитона, осуждающей священство и епископат Русской Православной Церкви.

В заключение Патриарх и собор требовали предать Стефана Вонифатьева суду.

Царь не поддержал Патриарха и епископат и не предал суду Стефана. Поэтому там, где единогласие было введено, как, например, в церквях Вонифатьева, Неронова и их сторонников, оно не было отменено. Позже, в 1651 г., Патриарх горько жаловался, что не он, а Вонифатьев и его друзья распоряжаются в Церкви: «Аз слышах, яко многие на мя износят укоры, раняще нас, их же ответ готов имуще на судищи Христови устремихся умолчати; еще их сотворих. Третие бо сие лето есть биему – от сводник терпе клеветные раны. Доволен сый, яко имам послуха Господа тайнам советника. Елма же видят мнози молчание наше на известие клеветников веруя же, а не задолго терпение наше молчание, бо занеже не имехом ли силы разверсти уста ко истине».

Он, видимо, боялся, что старообрядцы хотят принудить его к уходу: «Переменить меня, скинуть меня хотят, а буде меня и не оставят, я и сам за сором об отставке стану бить челом».

Под давлением самого царя Патриарх Иосиф решил пока отложить вопрос об единогласии и тем временем запросил Патриарха Парфения. Мы не знаем, как правильно понял патриарх запрос из России, но ответ был дан от 16 февраля 1650 г. Он писал, ссылаясь на слова апостола Павла и на постановления Вселенских соборов: «Лучше пять слов сказать со смыслом, и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке (1Кор.14:19)».

Грамота Патриарха разрешила вопрос об единогласии, и старообрядцы могли быть довольны, что они добились, наконец, своей церковной службы и оказались победителями над собором епископов. Новый собор только подтвердил совет Константинопольского Патриарха. Программа нового собора, собравшегося в Москве 9 февраля 1651 г., известна по случайно сохранившейся черновой записке самого царя. Эта запись показывает, как внимательно отнесся сам Алексей Михайлович к тем вопросам, которые он хотел поставить на обсуждение собора, и как тщательно он готовил самого себя к их разрешению. Первым пунктом работы собора на записке царя стоит единогласие. Вторым пунктом программы было введение более ясного пения. Третьим был вопрос о чтении Псалтыри. Следуя согласию царя, собор на этот раз постановил ввести единогласие о пении с пожеланием царя, и «пети по святым церквям Божиим чинно и безмятежно, на Москве и по всем городам единогласно».

Новый служебник, во введении которого была рассказана история единогласия и в котором было строго предписано везде его вводить, очень быстро был подготовлен к печати, так как в Печатном Дворе сидели Наседка и Мартемьянов – друзья старообрядцев. В июле новый служебник уже вышел из печати в продажу.

Несмотря на окончательное решение собора, споры, видимо, поддерживаемые представителями епархиальных канцелярий, продолжались, а в глухих местах, в провинции, «многогласие» удержалось даже до конца XVIII века. Некоторые противники единогласия и проповедей открыто выступали против решения собора сейчас же по его окончании: «Заводите де вы ханжи ересь новую, единогласное пение и людей в церкви учите. А мы де людей и прежде в церкви не учивали, а учивали их в тайне (исповеди) и протопоп де благовещенский [Ванифатьев] такой же ханжа». Протопоп Иван Неронов уговаривал священников московских ввести единогласие. Наконец оно было введено, вызваны певчие из Малороссии, оттуда же, благодаря Ртищеву и его андреевским старцам явился в Москве обычай проповеди, неслыханный прежде здесь. Но мы уже знаем, как некоторые смотрели на деятельность Ртищева, на малороссийских монахов и вводимую ими науку, как смотрели на тех, которые для совершенствования в науке отправлялись в Киев⁴¹.

11 февраля 1651 г. собрались священники в сенях тиунской избы, и начался у них спор о единогласии; лукинский поп Савва с товарищами кричал: «Мне к выбору об единогласии руки не прикладывать, наперед бы велели руки прикладывать о единогласии боярам и окольничим: любо ль им будет единогласие?» Гавриловский поп Иван возражал: «Вы презираете изволение Божие, правило св. отец, устав, государево повеление и святительское благословение». «Ты ханжа, мальчишка! – кричали ему противники. – Ты уже был у Патриарха в смирении, будешь и еще; а нам хотя умереть, а к выбору о единогласии рук не прикладывать!»⁴²

Народ в своем большинстве не хотел нового единогласного (знаменного) напева, внедряемого старообрядцами. Но среди столичного духовенства было немало поклонников Неронова, они предлагали своим противникам Божий суд, жребий между ним и его противниками: «...а буде его [Неронова] вера права, и они [противники] да станут петь [по-новому] и говорить [проповеди]». Вскоре после собора 1649 г. Никон, незадолго до этого представленный Вонифатьевым царю и недавно назначенный архимандритом Ново-Спасского монастыря, был назначен митрополитом в Новгород.

На другой ответственный пост, митрополита Казанского, в 1650 г. назначен Корнилий, игумен монастыря преподобного Макария Желтоводского, бывший соседом Неронова по духовной работе, а на его место перешел друг детства Аввакума – игумен Иларион, тоже вскоре ставший епископом. В 1651 г. рукоположен в игумены, а вскоре и в епископы Вятские Александр – один из самых преданных друзей Неронова и Аввакума, сохранивший преданность делу своих друзей даже на соборе 1666 г. В следующем, 1652 г. Павел занял важный пост епископа Каширского и Коломенского, откуда он мог легко влиять на церковную жизнь Москвы и патриаршей епархии.

О роли старообрядцев Вонифатьева и Никона при замещении важных постов в Церкви Неронов сказал очень ясно на заседании московского духовенства в 1653 г. Обращаясь к Никону, он напомнил, что Патриарх Иосиф назначал епископов, протопопов и игуменов преимущественно из кандидатов старообрядцев: «...а которые боголюбцы посланы государем к блаженной памяти патриарху, чтобы ему поставить по государеву совету новых в митрополиты, и во епископы, и во архиереи, иных в архимандриты, и игумены, и протопопы, а ты [т.е. Никон] с государевым духовником был в советах».

Престарелый Патриарх и его администрация в эти годы были фактически отстранены от решения всех важных дел, касающихся Русской Церкви, которые перешли теперь в руки самого царя, Вонифатьева и их друзей старообрядцев, особенно Неронова. Создавался прецедент умаления патриаршей и епископской власти, из которого царь и протопопы-старообрядцы впоследствии сделали соответствующие их взглядам, но противоположные по существу выводы⁴³.

Коснемся истории церковного пения.

Старообрядцы обвиняют Никона в том, что тот переменил церковное пение. «От Никона Патриарха нововнесеся в Россию пение новокиевское и партесное многоусугубление, еже со движением всея плоти, с покиванием главы и помаванием рук совершается. А святые Отцы в пении вискания безчинная, различия гласов, усугубления и покивания главы и рук обличающее, запрещают... Святый шестый вселенский Собор в правиле (пр. 75) запрещает в пении различныя пестроты, безчинны гласы... яже пировником, паче игрецем прикладна суть, неже церкви Божии».

Шестой вселенский Собор подлинно запретил бесчинный вопль поющего в церкви, равно «неподобныя приложения к церковному пению, и требует пения, приносимаго в церкви, со умилением и вниманием многим». Но именно этого же пения требует и Православная Церковь. В ее Уставе сказано: «Безчинный вопль поющих в церкви неприятен есть...» «А подобает пети благочинно». Впрочем, того, по каким нотам или каким напевом должно петь в церкви, не определено ни словом Божиим, ни св. Соборами, ни церковным уставом. Не определяет порядок пения в церкви и церковное предание хранящееся в Православной Церкви. Ибо церковное пение в разных православных местах всегда бывало более или менее различное.

Партесного пения, введенного Патриархом Никоном, когда он был еще Новгородским Митрополитом, никто в Православной Церкви, ни даже сам Патриарх Иосиф не называл еретическим. Трехголосное, демественное, т.е. партесное, пение, какое заводили у нас при Великом Князе Ярославе прибывшие к нам трое греческих певцов, не укорялось, а похвалялось и называлось ангелоподобным сладкогласованием⁴⁴.

Первым исследователем истории церковного пения был протоиерей Дмитрий Васильевич Разумовский (1822–1889), профессор Московской консерватории⁴⁵. Он относил начало возникновения русского певческого искусства к первой половине XI века, времени княжения св. князя Владимира Святославича (†1015 г.). После женитьбы на византийской царевне Анне Романовне великий князь Владимир привез из Херсонеса в Киев так называемый «Царицын хор». В княжение Ярослава Мудрого (†1054 г.) приехали на Русь «Богоподвизаемые трие певцы греческие с роды своими». По мнению Д.В. Разумовского, они-то и явились основоположниками русского церковного пения. Об этом он пишет в своей книге «Церковное пение в России»⁴⁶. Русское осмогласие создавалось не на основе раз и навсегда теоретически построенного звукоряда, а в процессе развития певческого искусства. Сначала «откристаллизовались» отдельные несложные мотивы или погласицы, которые постепенно входили во всеобщее употребление как мотивы определенных гласов. Они служили своего рода локомотивами для создания мелодии на тот или иной глас.

Единогласие XVII века, введенное старообрядцами, имело распространение в нашей церкви вместе с древним греческим многоголосовым знаменным напевом.

Знаменный напев XVII века представляет собой пение хора только единым голосом. Название знаменного (крюкового) пение получило от знаков (крюков), расположенных в одну строчку без линий. Ему положила основание небольшая группа лиц – новгородцев и карелов во главе с митрополитом Варлаамом. Это пение очень нравится нашим старообрядцам. Новые мастера положили на свои крюки церковные песни, иначе составили свои напевы для песней и поставили свои значки на место древних. Мало того, они положили на свои крюки многое такое, что до того времени только читали, а не пели. Отличие крюкового пения XVI–XVII веков от древнего знаменного пения в том, что слова растягивались по крюкам до крайности, гласные удвоялись и утроялись, ударения переставлялись так, что русский здравый смысл тогда называл эти напевы «Хомовым» или «Хамовым пением». В этом пении нет славянского диалекта и нашего природного языка⁴⁷.

При наречном пении не произносится «ъ» и «ь», при хомовом пении эти буквы поются соответственно как «о» и «е». Например, «согрешихом, беззаконовехом, неправдовехом пред Тобою» при хомовом пении будет звучать как «согрешихомо, беззаконовахомо, неправдовахомо пред Тобою». Из-за частого повторения в церковных песнопениях окончания «хом», которое пелось как «хомо», пение получило название «хомового».

Москва к началу XVII века имела свои демственные партитуры трехстрочного безлинейного пения на два, три, четыре голоса, которые стали подготовительной ступенью в освоении южнорусского партесного пения, которое появилось в южной Руси в середине XVII века⁴⁸. Преследуемые униатами, покидая родные места, православные христиане несли партесное пение в Московское государство, где господствовало одноголосное знаменное пение. Таким образом, партесное пение к XVIII веку пришло на смену знаменному пению в нашей церкви и было введено в 1668 г. с согласия восточных патриархов.

Партесное пение – это смесь западной музыкальной культуры с православной певческой системой. Это пение концертное. Партесное пение – это многогласовое пение греческого и болгарского напевов и русское многогласовое пение разных русских композиторов.

В XIX веке наметилось стремление возвратиться к нормам древнего пения и созданию русского национального пения. Наиболее ярким представителем возвращения к древнерусским истокам церковного пения среди русских композиторов являлся А.Д. Кастальский. В его переработках знаменного распева выявляется внутренняя свобода и проявление красоты древних русских мелодий.

Древние мелодии являлись знаменным напевом, привезенным к нам из Греции и Болгарии в XI–XII веках⁴⁹. Он молитвеннее по звучанию, имел более сложные знаки на строке, чем знаменный хоровой одноголосовой напев, принятый старообрядцами в XVII веке. Как мы видели, последний являлся искажением более древнего знаменного пения. В значительной мере он применяется при богослужении в Петрозаводско-Карельской епархии – на его исторической родине.