Глава III. Митрополит Московский Макарий. Стоглавый Поместный Собор 1551 г. и его постановления

В период архипастырства митрополита Макария в русской церковно-исторической жизни отчасти по его инициативе, отчасти под его влиянием совершились события, подобных которым не было в предшествующей нашей истории.

Один современник митрополита Макария свидетельствует о нем, что он «знал великоразумно всея премудрости и разума глубоких философских учений и богословских книг». Другой говорит, что послание к нему Макария «Омировым именем подкреплено, афинейским мудрованием украшено», – хвалит послание за «изящество языка», именует автора «светом учителей, острейшим толковником вещей божественных и человеческих, человеком, ученому уму которого ничего нет и не может быть сокровенного в писании». Максим Грек также выражается по поводу одного из произведений нашего архипастыря, что оно «исполнено премудрости, разума духовного и чистой любви». С другой стороны, судя по литературной деятельности Макария, действительно нужно видеть в нем человека выдающейся начитанности, но особенных познаний по предметам не богословским у него не видно, равно как и систематического образования, которого быть не могло при отсутствии школы¹⁹.

Святитель Макарий, митрополит Московский, родился в Москве около 1482 г. в семье благочестивых родителей, и при крещении был наречен именем Михаила в честь Архистратига Небесных Сил Господних. Род его не отличался знатностью, но в нем было много людей духовного сословия. Отец Михаила Леонтий вскоре умер, и мать его, возложив упование о воспитании сына на Бога, постриглась в инокини с именем Евфросиния. Тогда и юный Михаил рассудил оставить сей бренный мир и посвятить себя служению Богу: он удалился в монастырь преподобного Пафнутия Боровского.

До поступления в монастырь он был семейным человеком; сохранилась вкладная книга его в Пафнутиев монастырь, данная туда Макарием на поминовение его покойной дочери и родителей.

Приняв постриг с именем Макарий в честь знаменитого православного святого аскета-пустынника Макария Египетского, будущий святитель начал свои первые монашеские подвиги бдения, смирения, молитвы и послушания, приобщился к книжной мудрости русского ученого монашества; имея перед глазами иконы, писанные прославленным древнерусским иконописцем Дионисием, приобрел навыки иконописания, столь пригодившиеся ему впоследствии.

Это были долгие годы ежедневного монашеского труда и подвига. О них современник говорил, что Макарий, «много лет пребывая во уставе преподобного Пафнутия, в нем же много лет пребыв и достойно ходив, житие жестокое искусив». Промыслу Божию было угодно воздвигнуть сей смиренный сосуд целомудрия и кротости в более высокую степень церковного послушания.

15 февраля 1523 г. инок Макарий, пройдя все духовные степени чтеца, иподиакона, диакона и пресвитера, был поставлен в архимандриты в Лужский монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, основанный преподобным Ферапонтом Можайским (память 27 мая).

4 марта 1526 г. архимандрит Макарий поставлен на самую древнюю архиерейскую кафедру Московской митрополии – архиепископом Великого Новгорода и Пскова, и, по словам летописца, «послал Господь Бог милость свою на люди своя, молитвами его, времена тиха и прохладна, и обилие велие изобилованна бысть».

Святитель Макарий начал широкую миссионерскую деятельность среди соседствовавших с Новгородской землей северных народов. Он неоднократно посылал туда священников-миссионеров на проповедь среди язычников, с повелением – грамотой разорять языческие требища, обряды и кропить все освященной водой и устраивать новые церкви.

Святитель Макарий трудился над единообразным устроением новгородских иноческих общежитийных монастырей. Большую заботу проявлял Святитель и о создании храмов в своей епархии. Он украсил свой кафедральный Софийский собор новыми иконами. Всего при святителе Макарии только в Новгороде было построено и перестроено, вновь украшено после пожаров около сорока храмов, которые снабжались книгами, утварью и сосудами из мастерских, учрежденных Святителем²⁰.

Заняв митрополичий престол в 1542 г., Макарий повел линию благоразумной уклончивости от участия в правительственных делах, даже таких, где его влияние было очень желательным, например, в деле руководства молодым великим князем, дурно направлявшимся в своем развитии своекорыстными временщиками.

Однако при всей уклончивости митрополит Макарий последовательно держался одной политики: всячески служил интересам развития самодержавной власти великого князя. Митрополиту Макарию принадлежала идея коронации и венчания царя, которую он и совершил в 1547 г. Ближе всего, посредством коронации Иоанна Васильевича митрополит надеялся поднять его правительственное самосознание, заставить серьезно приняться за государственные дела и сделать Россию достойной ее нового высокого звания.

Идея царского венчания действительно должна была составлять неотъемлемую часть миросозерцания митрополита Макария, какое воплотилось в его жизни и деятельности. Митрополит Макарий был одушевленным носителем того убеждения, что Русская Церковь уже фактически унаследовала силу, славу и честь византийской и что русскому государству, следовательно, пора быть царством.

Жизнь русская, по глубокому убеждению митрополита Макария, стала на земле единственной чистой выразительницей христианской истины, но в то же время продолжала страдать очевидными бытовыми недостатками. Митрополит Макарий поэтому считал своей жизненной задачей исправить с помощью царя православного в отечественной церкви все веками копившиеся в ней недостатки и явить миру все заключенные в ней сокровища и добродетели, чтобы она стала на самом деле достойной своего мирового вселенского призвания. Для этой-то грандиозной цели митрополит Макарий и постарался созвать на другой же год после земского собора церковный собор, известный под именем Стоглавого. Как первый земский собор был выражением окончательно собранной воедино Руси, так и церковный собор 1551 г. выражал собою тот же факт в церковной сфере. Собранное государство, устраняя беспорядки, вводило во всех своих частях однообразный порядок. То же имел в виду сделать и в Церкви собор 1551 г. Его начинания невольно отражали в себе факт слагавшейся централизации русской жизни.

Но прежде чем приступить к соборной критике и исправлению недостатков Русской Церкви, митрополит Макарий, руководимый той же идеей исключительно высокого призвания Русской Церкви, и тоже по собственной инициативе осуществил два других грандиозных предприятия, имевших в виду положительную, созидательную сторону дела. Митрополит Макарий постарался предварительно уяснить и для себя, и для всего мира ту полноту духовно-нравственных сил и средств, с которой Русская Церковь могла бы дерзновенно претендовать на подобающую ей роль.

Этого он достиг собранием в одно место всей известной на Руси церковной литературы и канонизацией всех известных святых Русской Церкви.

Но пропущены были:

– многие книги Священного Писания;

– очень многие произведения русских писателей-проповедников;

– эпические творения.

Несмотря на все это, дело собрания церковной письменности стоило Макарию двадцати лет труда и больших забот и издержек. Двенадцать лет он был занят собиранием в Новгороде и восемь лет в Москве, закончил предприятие не ранее 1552 г. «Писал есми, – говорит он, – сия святыя книги в великом Новгороде, как есми там был архиепископом, а писал есми и собирал и во едино место совокуплял дванадесять лет многим имением и многими различными писари, не щадя сребра и всяких почестей». В результате получилось 12 огромных фолиантов, известных под именем «Великих Макариевских Четьих Миней»²¹. При отсутствии книгопечатания это драгоценное «собрание», конечно, не могло иметь прикладного, утилитарного значения. Это была библиотека-уникум, доступная лишь очень небольшому привилегированному кругу лиц, живших в столице. Но та нравственная цель, с какой Макарий осуществлял свое предприятие, несомненно, была достигнута: Русская Церковь в монументальном «собрании» митрополита Макария могла видеть осязательное подтверждение полноты своего ведения святоотеческой мудрости и ergo – правоспособности руководить судьбами православия во всем мире.

В настоящее время существуют только три списка Четьих Миней, современных самому митрополиту Макарию и после него рукописно не размножавшихся: 1) так называемый Успенский, положенный митрополитом в Успенский собор, список полный, хранился в Москве в Синодальной Библиотеке; 2) так называемый Царский, без двух месяцев, хранился там же; и 3) Софийский, положенный Макарием в Новгородский Софийский собор, состоит только из семи месяцев, хранился в библиотеке Санкт-Петербургской Духовной Академии. Археографической Комиссией издавались в печати Макарьевские Четьи Минеи. По тем же самым побуждениям, которые руководили Макарием при составлении Четьих Миней, по его указаниям и при его участии было составлено и несколько других литературных трудов сводного характера: 1) «Сводная Кормчая», получившая свое начало еще до Макария и стремившаяся объединить в себе по возможности весь известный в Русской Церкви канонический материал; 2) так называемая «Никоновская Летопись», представляющая собой летописный свод известий о всей прошлой истории Русского государства; 3) «Степенная Книга», излагающая русскую историю не по отдельным годам, а по генеалогическим ступеням великих князей, с тенденцией доказать идею правильного престолонаследия от отца к сыну.

Между тем особое положение Русской Церкви, в котором крепко был убежден митрополит Макарий, требовало торжественного прославления всех русских угодников. Этим, по словам одного из литературных сотрудников митрополита Макария, нужно было «доказать», что «Русская Церковь, хотя и в единонадесятый час выступила в истории, но превосходила своим усердием даже делателей от первого часа. Не в тернии и не на камни падали ее семена, но на доброй тучной земле и приносили плод сторицею. Она воспитала таких святых и великих мужей, что вселенная удивляется их добродетельному житию». Тотчас же после венчания Иоанна Васильевича на царство в 1547 г. митрополит обратил его внимание на эту благопотребную нужду Русской Церкви, вследствие чего и был созван тогда же, в 1547 г., собор, а после него в 1559 г. – другой собор с той же целью: канонизации русских угодников. На обоих соборах митрополит провозгласил 39 святых. Из них 17 были прославлены вновь. Тридцати было установлено общерусское празднование, девяти – местное. В таком изобилии Русская Церковь еще никогда не прославляла своих подвижников. До Макария насчитывалось в Русской Церкви всего 22 общепочитаемых национальных святых. Митрополит Макарий, как видим, увеличил это число более чем вдвое. Какое идейное значение имела эта массовая канонизация святых, можно судить по словам одного современника события. «С того времени, – пишет он, – церкви Божии в русской земле не вдовствуют памятями святых и русская земля сияет православием; верою и учением якоже вторый великий Рим и царствующий град, там бо вера православная испроказися Махметовою прелестию от безбожных турок, зде же в Рустей земли паче просия святых отец наших учением». Следует однако заметить, что деятельность соборов 1547 и 1549 гг. по объединению национальной святыни, кроме вышеуказанной сознательной цели, обусловливалась еще и подсознательной причиной. Именно – совершившимся фактом политического объединения Руси. Теперь, объединенная в цельное государство, она побуждала тем и церковь точно так же объединить и централизовать свое внутреннее и внешнее бытовое содержание. И митрополит Макарий в данном случае в параллель князьям, «собирателям» Руси, может быть назван «собирателем» Русской Церкви.

В 1542 г. по повелению святителя Макария строится храм Святителя Николая на владычном дворе. Архиепископ Макарий очень чтил Николая Чудотворца – покровителя странствующих и путешествующих, ибо и самому Макарию неоднократно приходилось совершать длительные поездки как по своей епархии, так и по Русскому государству. Так, 25 января 1539 г. архиепископ Макарий приезжал в Москву; здесь он возглавлял выборы и поставление нового всероссийского митрополита, которым стал настоятель Троице-Сергиева монастыря игумен Иоасаф.

Особое внимание святитель Макарий уделял составлению житий и установлению памяти местночтимых святых. По его благословению племянник Иосифа Волоцкого инок Досифей Топорков работал над исправлением Синайского Патерика, составлял Волоколамский Патерик и Хронограф.

Когда царь Иоанн Васильевич собрался в поход против Казани, святителю Макарию было чудесным образом открыто о грядущей победе царя, благословляя которого, святитель предрек Иоанну Грозному успех в брани. По возвращении из похода в Москве был построен и освящен святителем Макарием собор Покрова на Рву (собор Василия Блаженного). Он был воздвигнут как дар благодарения Богу от русского народа, одержавшего победу над нехристианским миром.

Годы пребывания святителя Макария на митрополии были ознаменованы бурной деятельностью в устроении всех сфер русской церковной и культурной жизни.

Следует сказать и о взаимоотношениях великого русского подвижника XVI века преподобного Александра Свирского (память 30 августа) и святителя Макария. Преподобный Александр подвизался в пределах Новгородской епархии и знаком был святителю Макарию еще по новгородскому архипастырству. Святитель Макарий высоко чтил своего современника за его труды и подвиги, которые Сам Господь почтил явлением ему Святой Троицы.

21 июня 1547 г. в Москве случился пожар страшной силы, дотоле еще небывалый; выгорела почти вся Москва и Кремль. От удушья погибло множество народа. Митрополит Макарий чудом спасся. Когда его стали спускать с кремлевской стены на канате к реке, канат оборвался, и он, 65-летний старец, сильно расшибся, едва мог прийти в себя и был отвезен в Новоспасский монастырь. Кремлевские монастыри – Чудов и Вознесенский – сгорели; в Китай-городе сгорели все лавки с товарами и все дворы. За городом – большой посад по Неглинной, Рождественке до Никольского Драчевского монастыря; по Мясницкой пожар шел до церкви святого Флора, на Покровке – до церкви святого Василия, народу сгорело 1700 человек. Святителю Макарию в пожаре опалило глаза так, что правое око его перестало видеть.

После пожара началось восстановление Москвы. Строились новые церкви. Святитель Макарий храмы освящал сам. Он рассылал грамоты с повелением строить храмы и в других городах: в Костроме, в Тихвинском монастыре, в Пскове. Заботясь о всей земле Русской, Святитель заботился и о каждом человеке, милостиво относился к отдельным, даже заблудшим чадам Церкви.

Постничество и пребывание в молитве было повседневным правилом митрополита Макария. Об этом пишет современник святителя: «Когда митрополит Макарий в Москве стал жить, правя слово Божие истинное, так постился, что от воздержания в пище и питии едва ходил, был кроток и смирен, и милостив ко всем, не терпя гордости и в других ее искоренял со властью, как дитя был умом, оставаясь всегда совершенным».

Митрополит провидел грядущие бедствия Русской земли, которые принесла ей опричнина, учрежденная царем вскоре после кончины Макария. «Грядет нечестие и кровопролитие, и разделение земли». Так и было.

В том же году однажды прислал царь Иоанн Васильевич к митрополиту Макарию с просьбой передать душеполезную книгу. Макарий прислал ему чин погребения. Разгневался царь и сказал: «Ты прислал мне погребальную, а в наши царские чертоги такие книги не вносятся». Макарий же ответил ему: «Я, богомолец твой, попросту прислал, по твоему приказу, ведь ты просил книгу душеполезную, а эта всех полезней: если кто ее со вниманием почитает, тот вовеки не согрешит».

В середине сентября 1563 г. на память мученика Никиты митрополит Макарий совершал крестный ход, во время которого простудился и заболел. Вечером он «нача сказывати старцам своим, что изнемогает сильно, тело его студеное со болезнью одержимо есть».

Наступил праздник Рождества Христова, 25 декабря. Жизнь святителя между тем угасала. Он уже не мог сам читать Святое Евангелие, которое всегда ежедневно читал, и теперь по его просьбе ему читали Евангелие разные духовные лица. И вот 31 декабря 1563 г., когда колокол ударил к заутрени, «преосвященный, дивный Святитель и пастырь Митрополии всея Руси предал душу свою в руки Бога Живаго, Его же возлюби от юности своея». Погребен был святитель в Успенском соборе Московского Кремля²².

В середине XVI века на просторах Святой Руси не только в книгах были ошибки, но и по-разному пели «аллилуйю» и ходили где посолонь, а где – противосолонь, и крестное знамение творили по-разному: кто двумя перстами, а кто – тремя. Царь Иоанн Грозный обеспокоился разными настроениями в церковной жизни, в том числе погрешностями в книгах и разностями в обрядах. Поэтому велел собрать Собор, которому задал несколько десятков вопросов.

Итак, за 250 лет до раскола на Руси по-разному пели «аллилуйю» и одни ходили посолонь, другие – противосолонь. За 100 лет до раскола Стоглавый Собор запретил и проклял тех, кто крестится тремя перстами и троит «аллилуйю». Что же касается других обрядов, то они утвердились в церковной практике на Руси еще позднее. Требование посолони внесено в Требник 1602 г., то есть за 50 лет до раскола, а седмипросфорие – за 14 лет, в 1639 г. Таким образом, называемые раскольниками «старыми» обряды были для русских людей конца XVI – начала XVII веков новыми. Каноничность и подлинность принятия соборного решения оспаривается рядом историков.

Церковный Собор был созван в 1551 г. Открыт он был в царских палатах в начале января, там же происходили все его заседания. Тут собрались все до одного святители Московской митрополии: Новгородский Феодосий, Ростовский Никандр, Суздальский Трифон, Смоленский Гурий, Рязанский Кассиан, Тверской Акакий, Коломенский Феодосий, Сарский Савва и Пермский Киприан – с честными архимандритами, игуменами, духовными старцами, пустынниками и множеством прочего духовенства. Собравшиеся прежде всего совершили торжественное молебствие в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, потом перешли в царские палаты. Это было 23 февраля 1551 г.²³

Иоанн IV сначала устно, а потом и в пространном письменном послании просил участников Собора потрудиться об истинной и непорочной православной христианской вере и утвердить и изъяснить ее, как предали святые отцы, по божественным правилам. Высказывал он желание, чтобы не осталось без внимания никакое нарушение законов и никакое злоупотребление. Постановления Собора представляют собою ответы на 69 вопросов, поданных ему царем, очевидно, в полном согласии с митрополитом. Собор в официальных актах назывался «Соборным уложением», переписчиками назван Стоглавником, в научной литературе – Стоглавом.

Вызывает недоумение постановление Собора о пении дважды.

Благовещенский священник Сильвестр, участник Собора, в то время близкий к царю, в своем «Домострое» писал, что благочестивый христианин, творя крест, «первее убо да совокупит три персты свои за Св. Троицу, великий перст и другие два, сущие близ его». С.М. Соловьев, касаясь того же вопроса, пишет: «Мнения о двуперстном сложении и о сугубом, вместе с запрещением брить бороды и стричь усы замешались между постановлениями Собора 1551 года и распространялись вместе с ними». Об этом будет сказано более подробно.

Русское считалось только одно православным, все чужое – еретическим, басурманским. Борода стала существенной принадлежностью православия, а брадобритие – латинской ересью. Стоглав определил над брадобритцем ни отпевания, ни сорокоуста не творить, ни просфоры, ни свечи по нем в церковь не приносить – с неверными причтется (Знаменский). Осудил чтение «Господа истинного» в восьмом члене Символа веры, доселе содержимое ревнителями старых обрядов. Бо́льшая часть определений Собора была направлена против бесчиния, неисправностей и нерадения при совершении церковных служб.

Младенческая мудрость, тревожимая выходками тайных врагов веры, положила утвердить православие соединением двух чтений: общего – верного, и редкого – произвольного. Думали: если будем читать: и в Духа Св. Господа истинного, то как это твердо! И это было не ранее, как около 1545 года! Писатель Стоглава видел, что это уже слишком новая новость. И потому-то говорил: «Ино то не гораздо». А поздняя простота доселе считает это за мудрость глубокой старины.

Недостаток наставлений лучшие чувствовали и старались восполнять формами поучений для частных случаев жизни. Но нельзя написать столько форм, сколько может быть нужд душевных. При недостатке живого наставления, какие и знали молитвы, знали буквально, а не по смыслу; слушали или читали песни, молитвы, слова, чтобы только выполнить устав; дорожили буквами, теряя из вида дух их. Вместо того чтобы изучить наставления святой веры, усвоить их размышлением и чувством, во время Стоглавника учились гадать по звездам, по ладоням, смотреть в «Аристотелевы врата» и «воронограи», различать дни черные. Стоглавый Собор вынес постановление об усилении надзора за духовенством, подтвердил запрещение священнослужения вдовцам, требовал от иерархов испытания жизни ставленников, но не смог указать, откуда можно брать достойных священнослужителей.

Вопрос об исправлении богослужебных книг был снова поднят на Стоглавом Соборе 1551 г. Но недостаточная образованность членов Собора не могла привести к правильному решению. Собором приняты были только частные и нерешительные меры. Повелено было протопопам и старейшим священникам осматривать по церквам богослужебные книги. Если какие окажутся неправильными и с описками, то исправлять их по лучшим спискам; наблюдать за писцами, чтобы они списывали книги с хороших переводов; неисправления отбирать от писцов и у тех, кто у них купил книги. Такие меры, очевидно, не могли привести к полному повсеместному исправлению книг, а напротив, вследствие произвола и недостаточного образования самих исправителей повели к большей порче их. Члены Собора не умели богословски разбираться в спорных вопросах. Указывалось выше, что на Стоглавом Соборе узаконили сугубить «аллилуйю» и двоеперстие. Нельзя было ждать, чтобы Соборное постановление исполнилось в самом деле и должным образом. Ибо образца, по которому должно было делать исправление священных книг, Протопопам и Священникам Собором указано не было: следовательно, все Протопопы и Священники, которые по постановлению Собора исправляли богослужебные книги, исправляли только по своему рассуждению, так, как им казалось правильнее, или исправляли по тем спискам, к которым привыкли.

На Соборе был снова поднят вопрос о церковном недвижимом имуществе. С.М. Соловьев пишет: «В первый раз решились постановить некоторые пределы увеличения этих имуществ; Собор определил: впредь архиепископам, епископам и монастырям вотчин без царскаго ведома и доклада не покупать ни у кого, а князьям и детям боярским и всяким людям вотчин без докладу не продавать; а кто купит или продаст – у купца деньги пропали, а у продавца вотчина: взять вотчину на государя безденежно. Вотчины, данныя или которыя впредь будут даваться монастырям по душам в поминок, не выкупаются никем и никаким образом...

Возвратить назад села, волости, рыбныя ловли, всякия угодья и оброчныя деревни, отданныя после великаго князя Василия боярами владыкам и монастырям...» В последнем случае говорится о пожалованиях во время малолетства Иоанна IV. В 1573 г. по государеву приказу митрополит Антоний и весь освященный Собор и все бояре приговорили: в большие монастыри, где вотчин много, впредь вотчин не давать. Но кто даст вотчину монастырям малым, у которых земель мало, то эти вотчины, доложа государю, записывать.

Церковный Собор 1551 г. рассматривал в значительной степени вопросы, предложенные в собственноручном «писании» царя Иоанна IV. Н.М. Карамзин пишет: «Государь, устроив державу, предложил святителям устроить церковь: исправить не только обряды ея, книги, искажаемыя писцами-невеждами, но и самые нравы духовенства в пример мирянам; учением образовывать достойных служителей алтаря; установить правило благочиния, которое должно быть соблюдаемо в храмах Божьих; искоренить соблазн в монастырях, очистить христианство от всех остатков древняго язычества, и проч.». Конечно, царь писал с ведома митрополита Макария, но весь стиль писания, являющий образец византийско-московского витийства, свойственного Иоанну, доказывает и личное его участие в составлении такового²⁴.

Подлинник решений Собора не сохранился, но дошел до нас в некоторых списках. Так, лишь в середине XIX века в Лондоне был издан сборник списков Собора. Были ли постановления утверждены митрополитом, неизвестно. Но в массе народа эти постановления принимались за соборные. Почему о самом Соборе и его решениях имеются разные точки зрения? В.В. Андреев пишет: «Казалось, все недоумения церковные того времени разрешались этими правилами соборными, которые рассматривал еще в тиши келейной бывший Митрополит Иоасаф с иереем Сильвестром; хотя председательствовал Митрополит Макарий, красноречивый писатель жития Святых, собранного им в Четьих Минеях, и, хотя целью самого собора было истребление суеверий и беспорядков, несмотря на то, предрассудки и невежество темного века Иоаннова отразились в некоторых деяниях собора; потому что некому было просвещенным оком беспристрастно поверять его решения: образованный инок Максим Грек страдал в заточении, к Патриархам Вселенским не обращались для утверждения Стоглава. Таким образом, некоторые суеверные обычаи и погрешности местные облеклись призраком законности и, укоренившись временем в народе, произвели те пагубные расколы, какими доныне страдает Церковь, так и самое исправление богослужебных книг, предположенное на стоглавом соборе, отсрочено было бедствиями государства до времен Никона Патриарха, хотя его предшественники мало помалу уже приступали к сему великому труду. Еще одно весьма важное обстоятельство бросает невыгодную тень на Стоглавый собор: деяния его остались не утвержденными подписью Епископов Русских, и не только не сохранился его подлинник, но даже никакая летопись не упоминает о нем до Никона, и сам Митрополит Макарий безмолвствует о соборе: в своей степенной книге, где изложены события царственные и церковные; быть может, и он не соглашался на некоторые его правила, или за утратою подлинника соборные деяния искажены в списках»²⁵.

«Было время, – пишет митрополит Макарий (Булгаков), – когда сомневались в подлинности самой книги Стоглав и думали видеть в ней не соборное уложение, а только черновые записки Стоглавого Собора, кем-то измененные впоследствии и дополненные». Но теперь, когда сделались известными две наказные грамоты митрополита Макария, написанные им от лица Стоглавого Собора одна – белому, а другая – к монашествующему духовенству России и заключающие в себе целиком или только в сокращении многие главы из Стоглава как соборного уложения, сомневаться в подлинности этой книги было бы уже неразумно. А если так, то нужно признать подлинною и 31-ю главу Стоглава не только потому, что она находится во всех списках его, даже самых древних, но и потому, что она изложена также в обеих наказных грамотах Макария, написанных от лица Собора.

Историк А.В. Карташев пишет: «В настоящее время это мнение бесповоротно отвергнуто на основании документальных данных. Теперь насчитывают длинный ряд ссылок в современных Собору актах на «соборное уложение» 1551 г. как на церковно-каноническую норму. Кроме того, неопровержимым свидетельством в пользу его канонического достоинства являются так наз. «наказные списки» (известно 6 таких списков), или краткие извлечения из книги «Стоглав», рассылавшиеся митрополитом отдельным церквам и монастырям в виде циркуляров, за невозможностью сообщить всюду полный текст соборных постановлений. Разнообразие известных списков Стоглава также ничего не говорит против подлинности его как «уложения соборного».

Краткая редакция Стоглава, изданная в 1863 г. (СПб.) Кожанчиковым, представляет позднейшую его переработку, потому что в ней встречается ссылка на почетные московские служебники. Редакция, не разделенная на главы (изд. Колачевым, СПб., 1863 г.), представляет, вероятно, копию с какого-нибудь чернового списка книг соборных деяний. Описанный в «Богословском Вестнике» за 1899 г. список библиотеки Новгородского Софийского братства не имеет существенных отличий от господствующей редакции, изданной в 1862 г. Казанской Духовной Академией и в 1890 г. проф. Субботиным, каковую и следует признать редакцией подлинной или образцовой»²⁶.

Конкретного ответа на поставленные ранее вопросы у историка нет. Почему не слышно голоса митрополита Макария? Ничего не сказано о конкретных постановлениях Собора. Что касается имени писца Собора, оно также неизвестно.

На запрос Иоанна Грозного, что крестное знамение не по существу полагается, а отцы духовные о том не радеют и не помышляют, ответ находим в Стоглаве следующий: «Такоже бы священные протопопы и священники и диаконы на себе воображали крестное знамение крестообразно и по чину, а благословляли бы протопопы и священники православных крестьян крестообразно же, якоже предаша св. отцы. Такоже бы и детей своих всех православных крестьян научили и наказывали, чтобы ограждали себя крестным знамением по чину и знаменовались крестообразно». Затем строго запрещается «неистовое махание рукою по лицу».

Статья о двуперстии не имеет связи с царским вопросом, говоря вовсе не о том, о чем спрашивал царь; а это ясно показывает, что она принадлежит только писцу Стоглава.

Известно, что благовещенский священник Сильвестр во время Собора был первым советником царя и сильным лицом на соборе 1551 г. В его Домострое читаем о перстосложении следующее: «Сице должен есть творити кийждо благочестивый христианин крест свой: первее убо да совокупить три персты своя за Св. Троицу, великий перст и другие два, сущие близ его».

Тут же (между 31 и 32 главами Стоглавника) читаем правило о двуперстном сложении креста с выпискою мнимых слов Мелетия и Феодорита (§28).

Собор 1551 г. мог полагать определение о благочинном ограждении себя крестным знамением, записанное в Стоглаве, – в том нет причин сомневаться. Оно благочестиво само по себе, сообразно с предложением царя и другими памятниками того времени. Поскольку иметь современное свидетельство о том, что это определение было предметом жарких споров на Соборе, кончившихся тем, что «не доспели ничего»²⁷, то остается под сомнением: было ли это определение окончательно утверждено Собором?

Что касается до мысли о перстосложении для крестного знамения, то историческая критика не может допустить ни того, чтобы Стоглавник означал что-нибудь более, чем записки частного лица о Соборе; ни того, чтобы статья о двуперстии принадлежала Собору, а не писцу Стоглава. Если бы мысль о двуперстном кресте была выражена как-нибудь иначе, чем она изображена в статье Стоглава, тогда еще можно бы было сомневаться, не увлекся ли митрополит Макарий мнением времени? Но статья Стоглава о двуперстии написана необразованным человеком и не согласна со словом Божиим. Более подробно о крестном знамени мы будем говорить в следующих главах.

Далее архиепископ Филарет пишет: «Стоглав не более как записки частного лица о Соборе 1551 г., а не канонический акт: а) в волоколамской записке о Соборе 1553 г. сказано, что 25 октября 1553 г. царь говорил с митрополитом Макарием и епископами «о прежнем соборном уложении, о многоразличных делах и чинех церковных, и по книге соборной чли, которыя дела исправилися, и которыя еще не исправилися». И царь говорил: «Когда бы Бог помог, чтобы вперед и прочия дела исправилися». По этим словам видно, что в октябре 1553 г. существовали записки о Соборе 1551 г. «о многоразличных делех и чинех», но дела, описанные в этих записках, по отзыву собора 1553 г., не все исправилися. Поскольку же нынешний Стоглав «о многоразличных делех и чинех» заключает в себе все вопросы царя, то остается заключить, что или многие главы Стоглава придуманы писцом Стоглава после Собора 1553 г., или же, хотя в Стоглаве записаны рассуждения Собора, но в таком виде, что многие оставались под сомнением, требовали пересмотра и не получили силы соборного определения; в том и другом случае Стоглав: а) очевидно, не каноническая книга, а сборник частных мнений; б) сличая главы Стоглава с теми митрополичьими и царскими грамотами, которые по содержанию сходны с главами, находим, что ни царь, ни митрополит не повторяли буквально рассуждений Стоглава; в) по форме своей Стоглав – очевидное подражание земскому судебнику, разделенному на 100 глав, притом подражание не умное, так как главы Стоглава разделены только числами, а не по содержанию: большая часть определений Стоглава ни в точном, ни в схожем виде не была разослана ни царем, ни митрополитом к епископам, равно не был разослан Стоглав и в целом его составе. А в это время рассуждения Собора, в случае утверждения их общим голосом, рассылались царем или митрополитом к духовенству, как уже было сказано выше; по содержанию Стоглав для самого беглого взгляда заключает в себе много такого, что не относилось к определениям Собора 1551 г. и что обличает в нем сочинение частного лица. Например, 1-я глава – предисловие к Стоглаву; 2-я глава – введение в уложение с началом царской речи; в 3-й главе – продолжение царской речи и уложения Собора; в 4-й главе – новая речь царя; в 5-й – царские вопросы; 6-я глава, с которой начинаются ответы на царские вопросы, начинается опять вступлением и притом странным: «Некогда вниде в слухы боговенчаннаго царя... Он же вскоре повеле исписати... И вда на соборе». Если Стоглав о происходившем в 1551 г. говорит: «некогда вниде», то тут говорит не действующее лицо Собора 1551 г., тем более что и Собор выставляется делом прошлого времени. В главе 98 – совещание митрополита Макария с царем, бывшее в 1550 г., следовательно, не принадлежащее к Собору 1551 г. В главе 101 – другое такое же дело-совещание митрополита с царем о церковных вотчинах, бывшее 21 мая 1551 г. Наконец, о предмете иных глав вовсе и помину нет в царских вопросах, тогда как Собор отвечает на вопросы царя»²⁸.

В заключение – мнение о Соборе митрополита Макария Булгакова. Нельзя не сознаться, что Стоглавый Собор пользовался своими источниками и пособиями не всегда безукоризненно: слова Священного Писания приводил неправильно и объяснял произвольно и неудачно; на церковные правила и устав ссылался большею частию неопределенно, выражаясь вообще: по священным правилам, или по преданию св. апостол и св. отец, или по уставу; если же указывал и на определенные правила, не приводя, впрочем, самого их текста, то иногда на такие, которые говорят совсем не о том, что нужно было Собору; иногда приводил и самый текст правил, но или неясно и неполно, или с прибавлениями и вообще в искаженном виде, или смешивал несколько различных между собою правил и брал из них по нескольку слов и выражений; иногда даже приводил правила под именем святых апостолов или святых Соборов и писания под именем святых отцов совершенно подложные, равно как привел в одной главе (79-й) мнимые слова праведного Еноха, а в другой (87-й) – усвоил послание Цареградского патриарха Нила его предшественнику Филофею. Нет сомнения, что все эти погрешности допущены отцами Стоглавого Собора ненамеренно: они не знали подлинного текста священных книг, церковных правил, писаний отеческих и не могли к нему обращаться, а пользовались только славянскими переводами, какие имели под руками, и с одинаковою доверчивостью принимали все, что встречали в рукописях, не умея различать подлинных сочинений от подложных или искаженных.

Кем написаны ответы или определения, изложенные в Стоглаве, неизвестно. Но, кажется, они написаны не одним лицом: по крайней мере в ответах на вторые вопросы и в последующих затем определениях замечается более точности, ясности, даже порядка, а менее многословия, растянутости и повторений, нежели в ответах на первые вопросы. Очень вероятно, что если не все, то многие ответы изложены самим митрополитом Макарием: он еще прежде занимался собиранием и изучением церковных законов, превосходил прочих членов Собора своим образованием и более всех их был способен написать соборные решения.

Как обнародованы были постановления или «соборное уложение» Стоглавого Собора? Оно не было обнародовано разом по всей России в полном своем составе, а обнародовалось постепенно и по частям в виде заказов или наказных грамот от лица царя, митрополита и всего Собора.

Так, еще в том же 1551 г. изданы были: а) грамота митрополита Макария в Симонов и другие монастыри с приложением девяти глав, относящихся собственно к монастырям, целиком выписанных из «соборной книги»; б) грамота того же митрополита во Владимир (и, вероятно, в другие места) ко всему белому духовенству, в которой частию буквально сходно с «соборною книгою» или Стоглавом, а частию в сокращении изложены многочисленные постановления, необходимые для руководства приходским священникам и церковным причтам; в) наказ от лица всего Собора об учреждении и обязанностях поповских старост в Москве (и, вероятно, в других местах), представляющий в сжатом виде несколько глав «соборной книги» об этом предмете с немногими дополнениями или пояснениями; г) окружной царский наказ об обязанностях поповских старост, десятских священников, земских старост и целовальников, местами буквально сходный с Стоглавом с небольшими изменениями и пояснениями. Впрочем, из этих же самых грамот и наказов видно, что уже тогда все владыки имели у себя полную «соборную книгу» или «соборное уложение», потому что они должны были давать по «соборному уложению» наказы поповским старостам; да и сами поповские старосты обязывались иметь у себя соборные «правила полные», чтобы изучать их и совещаться с ними. Обнародование постановлений Стоглавого Собора продолжалось и в следующие годы, но очень медленно, так что некоторые постановления не были обнародованы до 1553 г., а в некоторые отдаленные места, например, в Каргополь, наказная грамота митрополита Макария к белому духовенству отправлена была Новгородским архиепископом уже в 1558 г.²⁹

Как выполнил Стоглавый Собор свое призвание? Достаточны ли были его постановления для цели, для которой они даны? Призвание этого Собора состояло в том, чтобы указать надлежащие меры к искоренению зла, существовавшего тогда в Русской Церкви и обществе. И Стоглавый Собор действительно указал такие меры, указал с подробностью, как исправить в разных частях общественное богослужение, как упорядочить церковное управление, как содействовать улучшению нравов в духовенстве, в монашестве, в народе. Но «эти меры, говорят, были старые». Меры, указанные Стоглавым Собором, можно назвать старыми разве в том смысле, что они были заимствованы большею частью из древних постановлений Церкви, из правил святых апостолов, святых Соборов, Вселенских и Поместных, и святых отцов. Но эти правила были искажены, нарушены древние постановления, частично преданы забвению и пренебрежению меры, испытанные веками, кои могли обновить Русскую Церковь, освободив ее от тех недостатков и беспорядков, какие в ней существовали, и могли подвинуть ее вперед в лучшее состояние. А оторвать Русскую Церковь от ее древних основ, дать ей узаконения, не заимствованные из древних канонов и несогласные с ними, значило бы не обновить ее или подвинуть вперед, а изменить само ее устройство, лишить ее характера Церкви православной, внести в нее семена внутреннего расстройства и разложения.

Когда не стало царя и его сподвижников в деле Стоглавого Собора, постановления Собора не теряли своего значения и оставались в силе. Списки Стоглава умножались и распространялись. Некоторые постановления Стоглава, например, о поповских старостах, издавались вновь в царствования Феодора Иоанновича (1594) и Бориса Годунова (1604). Патриархи Филарет Никитич, Иоасаф, Иосиф руководствовались Стоглавом, помещали обширные извлечения из него в свои указы, вносили постановления его в печатавшиеся тогда богослужебные книги. Такие же извлечения из Стоглава и указания на него встречаем и в царских указах и грамотах 1646, 1651 и 1667 гг. Даже после Великого Московского Собора (1667), осудившего Стоглав за известные статьи, патриарх Адриан в 1700 г. на запрос бояр, занимавшихся составлением нового «уложения», отвечал, что он руководствуется в своем церковном суде и управлении после Кормчей книги Стоглавом и указал именно на 53–64, 66 и 68 главы этой книги. Таким образом, целые полтораста лет постановления Собора Стоглавого были действующими в России и, следовательно, признавались не только годными, но и полезными. К сожалению, в то же время и известные ошибки Стоглавого Собора, хотя ненамеренные, но огражденные им анафемою, более и более распространялись и утверждались в народе, были внесены в богослужебные книги и сделались главными началами для русского раскола, доселе терзающего отечественную Церковь.

Таким образом, решения Стоглавого Собора имеют под собою каноническую основу, несмотря на иное мнение по этому вопросу. Известно, что митрополит Макарий, святители Гурий и Варсонофий Казанские, бывшие на соборе в качестве игуменов, не были согласны на все постановления Собора, в частности, о перстосложении для крестного знамения, о сугубой «аллилуйе», числе просфор на проскомидии и других. Кроме того, собор не запросил согласия или совета Константинопольского Патриарха на такие решения, что обычно делалось до середины XVII в. Соборность принятых постановлений не подлежит сомнению, за исключением тех, которые были внесены самовольно, без ведома священноначалия, как, например, о двуперстном сложении пальцев для осенения себя крестным знамением. Из вышеизложенного мы видим, что споры о том, как складывать пальцы для крестного знамения, не привели к соглашению сторонников двуперстия и трехперстия, а утверждение Собором своих постановлений вызывает сомнения. Митрополит Макарий не стал волевым решением утверждать такое постановление. Хотя сам он крестился двуперстным крестом. Это ему не позволяли сделать его смирение и честность. К этому времени четко обозначились противоречия о введении двоеперстия в Русской Церкви. С одной стороны, Стоглавый Собор повелел по всем приходам креститься двумя перстами, а с другой – все патриархи до Иосифа, потерявшего контроль за изданием исправляемых книг, запрещали писать о двоеперстии.

После реформации католической церкви в ХІV-ХVІ веках церковные волнения перекинулись в Россию. Все это было делом антихристианских европейских умов с целью раскола Русской Церкви.