Генри Друммонд и Лев Толстой. (Значение церковных обрядов в религиозной жизни христианина). Мирянин

Генри Друммонд – профессор естественных наук Глазговского университета (в Англии).

Немногие, вероятно, слыхали это имя и мало кто знаком с его религиозно-нравственными воззрениями. А между тем они таковы, что именно в настоящее время всего уместнее вспомнить о них. Друммонд, как сказано выше, профессор и в будни читает лекции по физике, а по воскресеньям ведет беседы со студентами на нравственные и религиозные темы. Эти его беседы в Англии пользуются громадною популярностью и, будучи отпечатаны, разошлись в 900 тысячах экземпляров. Нашелся добрый человек (С. Долгов), перевел их и на русский язык под заглавием «Самое великое в мире». Брошюрка не большая по объему, но по внутреннему содержанию заслуживает того, чтобы о ней вспомнить, особенно в настоящее время религиозного шатания (книга издана в 1893 г.). Как это ни покажется странным, однако это факт, что Друммонд, хотя иноверец, но многим православным не лишне поучиться у него, «как подобает в дому Божии жити», и особенно тем, которые думают, что они всех и все превзошли и не нуждаются ни в каких наставлениях и пособиях. Это люди, о которых сказал еще апостол Павел: «самолюбцы, величавы, горды, хульницы, предатели, напыщени, имущие образ благочестия, силы же его отвергшиеся» (2Тим.3:2–5). Но не для таковых пишется сие, а ради тех, которых они могут уловить в «преумножении льстивых словес», – «для душ не утвержденных» (2Петр. 2 гл.).

В последнее время мы читаем и слышим, что не нужна нам церковная служба, не нужна нам молитва и всякое внешнее выражение одушевляющих нас религиозных чувств, ибо религия христианская есть нечто «отвлеченное». Послушаем, что по этому поводу говорит Друммонд, не богослов, а профессор-естественник. «Религия христианская, говорит он, не есть нечто случайное, загадочное и отвлеченное. Это нечто совершенно последовательное и приобщается нам согласно естественным законам. Никто, проводящий жизнь во сне, не может сделаться истинным христианином. Для успешного возрастания в духе Христа требуются известные средства. Всякий успех в любом отношении требует приготовления и прилежания, так и в религии. Случайно ничто в мире не происходит, и мир религии тоже управляется своими законами. По определенным законам вырабатывается и христианский опыт. В религии люди ищут покоя, ищут счастья, и многие воображают, что радость и счастье снисходят на них с неба подобно дождю и снегу. Но напрасны ожидания, христианская жизнь не случайна, а имеет свою причину, и причина всех причин лежит во Христе-Богочеловеке. Он сказал: придите ко мне и найдете покой душам вашим. Но как же и каким образом покой этот дается? Прежде всего он не дается, а приобретается, ибо сказано далее: «научитесь от Мене», – чему же научиться? – «яко кроток есмь и смирен сердцем». Вот чему нужно учиться у Христа: кротости и смирению. В этом и заключается одна из целей христианской религии – преподать людям искусство жизни; этому искусству можно научиться, смотря на всю жизнь Спасителя и стараясь подражать ей.

Какие же для этого есть средства и способы? Некоторые, говорит Друммонд, воображают, что для этого достаточно одной решимости (таков и есть граф Л. Толстой) и надеются на силу своей воли. Но это грубое заблуждение подобное тому, как если бы пассажиры парохода, остановившегося вследствие поломки в машине, решились бы сдвинуть его одною своею силою, не исправивши машины. Итак, одной решимости мало, нужна еще способность к восприятию. Но и этого мало. Нужно еще нечто. Это нечто есть высшая сила – благодать. «Как растет дерево? Как зреет плод? Как растет тело человека?» –спрашивает Друммонд. Все это совершается под невидимым давлением сил извне. Так же совершается и духовный рост человека, и всякая в этом отношении перемена в нас совершается силою высшею нашей. В доказательство этого Друммонд ссылается на слова апостола Павла к Корине. (2Посл.8:18): «мы же вси откровенным лицом Славу Господню взирающе, в той же образ преобразуемся, от славы в славу, якоже от Господня Духа». Вот откуда в человеке происходит духовная перемена – от постоянного общения со Христом. Если, живя с хорошими людьми, мы делаемся лучшими, то что же сказать о влиянии на нас совместной жизни со Христом-Богом? – Мы, очевидно, должны переродиться. Но это перерождение, это преображение нашего духовного естества совершается не вдруг, а постепенно, медленно и незаметно. Как незаметно и медленно совершается физический рост человека, так и еще медленнее совершается его духовный рост, ибо тело растет только для временной жизни, а дух и для вечной. А потому в деле духовного возрастания требуется терпение, покорное ожидание и вера в силу Всесовершающего Духа. «Аз насадих, говорит апостол Павел, Аполлос напои, Бог же возрасти; тем же ни насаждаяй есть что, ни напояяй, но возвращаяй Бог» (1Кор.3:6–7).

Заставить расти никого и ничто нельзя; никто не может прибавить себе росту хотя бы на вершок, не может этого сделать и для растения. А потому со стороны человека все усилия должны быть направлены к тому, чтобы поставить нашу душу в такие условия, при которых она могла бы свободно, легко и беспрепятственно иметь общение с Богом и возрастать духовно. Какие же эти условия?

Для лучшего уяснения этого важнейшего момента религиозной жизни Друммонд прибег к прекраснейшему и убедительному сравнению. Речи его и вообще изобилуют удачными сравнениями, прекрасно иллюстрирующими его мысли, но данное сравнение мы находим самым удачным. Он говорит: припомните, как поступает астроном, желая сфотографировать спектр какого-нибудь светила. Войдя под темный свод обсерватории, он первым делом зажигает свечу для того, чтобы при ее свете установить инструмент, при помощи коего можно бы увидеть звезду. При свете свечи устанавливается зрительная труба, вкладывается в аппарат пластинка. Вся эта подготовительная работа очень продолжительна, очень утомительна и кропотлива. Установив инструмент и вложив в него пластинку, астроном задувает свечу. Она больше не нужна, ибо снимок делает звезда сама. Подобным же образом продолжает Друммонд, и христианин должен ежедневно приводить свой душевный механизм в полное, необходимое для восприятия Божьего отображения. Сделав это, он может задуть свою свечу. Все приведшие его к этому состоянию внешние виды поклонения, все вспомогательные средства Церкви (молитва, обряды) могут быть отодвинуты на второй план в этот торжественный и важнейший момент общения души с Богом.

Нο только на этот момент. «Мудр тот, добавляет Друммонд, кто быстро опять зажигает свечу, мудрее же всех тот, кто никогда ее не тушит». Как знать, через минуту же его бедной, омраченной душе может, снова понадобиться поправка для лучшего восприятия Божественного Образа; явится необходимость смахнуть пыль со стекла, вытереть зеркало, отпотевшее от коснувшегося его дыхания жизни. Мир находится в постоянном движении, поэтому и душе ежечасно приходится передвигаться, переменять свою установку, чтобы небесная звезда постоянно в ней отражалась. «Следовать Христу» – означает постоянно держать свою душу в положении прямо против отражаемого. Это неослабное укрепление способностей души при всяких превратностях и составляет задачу воли.

Отсюда до очевидности ясно, что дело освящения нашего есть дело постоянное и беспрерывное, дело всей нашей жизни. Создание в нас нового сердца есть дело всемогущества Божия. От нас же требуется подвиг, ибо требуется не только многому учиться, но и от многого отвыкать. «Вот почему, говорит Друммонд, школа эта особенно трудна для тех, кто вступает в нее, когда способности к учению на половину утрачены, и развитие характера уже приняло свое роковое направление. »В 50 лет трудно научиться арифметике, тем труднее усвоить христианство«. Научиться кротости и смирению для того, кому они не внушались с раннего возраста, будет стоить очень дорого». Кажется, не трудно понять, к кому из современных нам лжеучителей эти последние слова могут иметь поучительное применение. Нам торжественно и с гордостью было объявлено, что вот более года некто изучал все христианские истины и целый год соблюдал все обряды Церкви, и ничего из этого не вышло, а получилось убеждение, что все это суеверие и даже колдовство. Сейчас мы видели даже из слов иноверца, к чему должны приводить и действительно приводят эти обряды, насколько они необходимы и неизбежны в деле религиозного общения с Богом.

Отчего же происходит это различие взглядов, отчего источник воды живой не утоляет иногда жажды к нему приходящих? От недостатка в людях смирения и терпения, от гордости духовной и самомнения. Великий и талантливый писатель наш вообразил, что к делу религии достаточно одного знания; он ознакомился с обрядами и думал, что дело возрождения окончено. Грубое заблуждение. «Не думайте, говорит таким скороспелым богословам Друммонд, не думайте, что одно знание способа уже обеспечивает и результаты его применения. Это похоже на то, как если бы купивший поваренную книгу думал ею удовлетворить свой голод». Тысячи людей идут каждое воскресенье в церковь в надежде открыть тайну общения с Богом. Присутствуя в церкви, сколько раз считали они себя близкими к разрешению этой загадки – и каждый раз напрасно. Как часто, сидя над духовными книгами, они думали, что вот-вот не в этой, так в следующей главе откроется искомое имя, но все оставалось по-старому. Страницы книг прочитывались, а тайна все оставалась тайною до конца. Почему же они не нашли? Потому, что в них самих не было того, чего они искали. Потому, что освящение наше заключается в характере, а не в настроениях; божественность должна обнаруживаться во всей нашей повседневной жизни, и, следовательно, это дело длящееся, а не одного года. Друммонд порицает тех, которые настолько нетерпеливы в делах веры, что, не имея немедленного и видимого успеха, впадают в уныние и искушение бросить начатое и испробовать другой способ. Осуждая таких людей, Друммонд прибегает к следующему сравнению.

Фотограф знает, что может делать снимки с негатива только тогда, когда светит на него солнце. Если же он беспрестанно будет наблюдать, как проявляется изображение, то он только помешает проявлению. Коль скоро душа предоставлена воздействию на нее божественного света, уже ничто стороннее не в состоянии ускорить ее освящение; предоставьте все всемогущему Богу, а, вмешиваясь своим наблюдением, можете уничтожить начавшееся настроение. Это, к прискорбию, и случилось с нашим талантливым во всех других отношениях писателем. Не отдавшись искренно и всем сердцем делу веры и не дождавшись терпеливо плодов общения с Богом, он возроптал гордо на Бога, что Он не сотворил для него быстрого и чудесного превращения его в ангела. Ибо ясно, что он вошел в храм не мытарем, а фарисеем; не с целью учиться, а учить, не послужить всем, но да послужат ему. Он усомнился в силе Духа Божия, а такой человек, по апостолу, и не может надеяться что-либо получить от Бога (Иак.1 гл. 7 ст.), ибо мы видели выше, что для получения чего-либо от Бога требуется наш постоянный подвиг, подвиг целой нашей жизни. Прекрасное наставление дает Друммонд таким нетерпеливым искателям плодов зимою.

«Не в благоговейном созерцании, говорит он, а в живой и серьезной работе заключается истинная религия; не в сферах воображения, а в серой действительности совершается истинная жизнь; не в области идеалов, а среди осязаемых вещей вырабатывается освящение человека. Твердая решимость, настойчивость, упорный и тяжелый труд, самораспинание, борьба до последнего издыхания – все это в деле освящения имеет первейшее значение. Все это нужно для того, чтобы возбуждать косную нашу душу к деятельности, направлять ее туда, где бы могли действовать на нее духовные силы. Созидающийся в нас образ Христа должен быть единственной задачей нашей жизни. Ради нее все другие цели должны отходить на второй план. Время здесь ни при чем, одно оно не может изменить нас. Это возможно только Христу. Поэтому «облекайтесь во Христа» и от Него, от одного Его ждите плодов духовных».

Так сильно, так метко и православно-верно иноверец вразумляет православного. Профессор физики дает урок веры великому, но заблудившемуся писателю. Свидетельство Друммонда в глазах нашего писателя-вероучителя должно иметь особую важность, ибо это человек одного с ним класса, одной ученой среды, это человек науки, и притом какой науки? Естественной, о приверженцах коей со времен Дарвина мы привыкли думать, как о противниках всякой религии и всякого богопознания. Но времена изменились. И мы видим, что тот, кто над своими сочинениями выставляет слова Христа, является ярым Его отрицателем, а преемники по профессии отрицателя Бога являются Его верными проповедниками. Ищущие чудес только не стараются замечать их. И в наше время Савлы обращаются в Павлов, хотя, с другой стороны, к прискорбию, и среди нас возстают Юлианы. Причина их появления указана давно и заключается в том, что только истинное знание приводит к Богу.

А потому мы, не смущаясь ложными учениями тех, которые говорят о том, чего не видели «без ума дмяся от ума плоти своея» (Колос.2:18), будем, по завету апостола, продолжать «творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте, хваляще и благословяще Бога во псалмех и пениях, и песнех духовных».

В этом мы видим единственное средство общения со своим Создателем и цель нашей жизни. Так на это, как мы видели, смотрят и люди науки, так же смотрят и лучшие служители чистой поэзии. Один из них так выражается о призвании поэта:

С иною силою он дружен;

В его груди пылает жар,

Которым зиждется создание.

Служить Творцу – его призванье.

Говоря далее о том, какие ему воспеть дела, какие битвы или войны, поэт отвечает:

Не в венце сияет Он,

К Кому душа моя стремится,

Не блеском славы окружен,

Не на звенящей колеснице,

Не в торжестве величья – нет,

Я зрю Его передо мною

С толпою бедных рыбаков;

Он тихо, мирною стезею,

Идет меж зреющих хлебов.

Благих речей своих отраду

В сердца простые Он льет:

Он правды алчущее стадо

К ее Источнику ведет.

Эта картина земной жизни Спасителя так воодушевляет поэта, что он с грустью изливает свои чувства в таких словах:

Зачем не в то рожден я время,

Когда меж нами, во плоти,

Неся мучительное бремя

Он шел на жизненном пути,

Зачем я не могу нести,

О, мой Господь, Твои оковы,

Твоим страданием страдать

И крест на плечи Твой приять

И на главу венец терновый.

О, если б мог я лобызать

Лишь край святой Твоей одежды,

Лишь пыльный след Твоих шагов,

О, мой Господь, моя надежда,

Моя и сила, и покров;

Тебе хочу я все мышления,

Тебе всех песней благодать,

И думы дня, и ночи бдения

И сердца каждое биение,

И душу всю мою отдать.

Прочтя эти восторженные слова, можно подумать, что их писало лицо духовное, и даже какой-нибудь отшельник. Нет, это писал человек светский, граф А. Толстой, но, очевидно, истинно верующий христианин, который «своих всю бодрость сил, и мысли все, и все свои стремленья одной лишь цели посвятил: хвалить Творца и славить в песнопении». Не хула на Творца, вложившего в нас драгоценный дар слова, и не дерзкий вызов на бой со всем святым и чистым; нет, с притрепетным сердцем и с теплой мольбой, во имя Божье он выходит на бой со всем, что не право и ложно. А потому вот вечная задача поэта: «хвалить Того, Кого хвалить в своем глаголе не перестанут никогда ни каждая былинка в поле, ни в небе каждая звезда». Итак, и в нашем стане есть, хотя уже умерший, свой граф Толстой; последуем его призыву и будем посвящать Богу все наши мышления и думы дня, и ночи бдения, и сердца каждое биение.

Но если бы кто и пожелал последовать графу Льву Толстому, то прежде всего столкнулся бы с неразрешимым вопросом: чему же именно следовать? Что дает его учение взамен имеющихся в православной Церкви религиозных утешений? Как и чем советует он приводить души в такое настроение, чтобы его последователям храмом сделаться Духа Божия? На все эти вопросы духовной жизни у него ответов нет. Стараясь разбить и уничтожить все старое, святое, он взамен того не дает ничего. Обзывая все прежнее суеверием, какое же он дает правоверие? На все эти и другие важные вопросы мы ответов не слышим. Вместо религии осталось одно пустое место, или, как выражается философ В. Соловьев, одна «дыра». Он сравнивает предлагаемую Л. Толстым религию с религией так называемых «дыромоляев»⁷⁸ и находит между ними много общего, и даже более того, считает «толстовство» как бы продолжением «дыромоляйства». Ибо как те, так и другие веруют в пустоту, так как толстовцы отвергли Христа и Евангелие, однако называют себя христианами: «Но, говорит Соловьев, христианство без Христа и Евангелие без веры в воскресение есть пустое место, как и дыра в стене». «Обо всем этом можно бы и не говорить, добавляет Соловьев, если бы над этой дырой не ставилось поддельного христианского флага, соблазняющего и сбивающего с толку множество малых сих. Когда люди, отвергнув Христа, продолжают называть себя истинными христианами и проповедь своего пустого места прикрывать переиначенными евангельскими словами, заражая систематическою ложью нравственную атмосферу, тогда общественная совесть громко требует, чтобы дурное дело было названо своим настоящим именем, ибо обман этот не имеет извинения». Так открыто и ясно бичует лжеучение Л. Толстого ученейший философ В. Соловьев в своей небольшой книжечке, вышедшей в 1900 г. под названием «Три разговора». Чтобы держать себя добросовестно, продолжает автор (в предисловии), от проповедников пустоты требовалось только одно – умалчивать об И. Христе, игнорировать Его. Но они предпочитают наружно примыкать к Христову Евангелию. Вот чем особенно и был возмущен В. Соловьев, и вот что побудило его написать действительно едкую сатиру на толстовство, чтобы дать почувствовать иной обманувшейся, но живой душе всю нравственную фальшь этого мертвящего учения. И действительно, прочтя означенную книжку, всякий убедится и в бессодержательности толстовского лжеучения, и в логических противоречиях оного. Разбор толстовства навел автора на мысль об антихристе, который будет говорить «громкие и высокие слова» и набросит блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония, чтобы, по слову Писания, «даже и избранных, если возможно, соблазнить». Показать заранее эту личину, под которой скрывается злая бездна, было моим высшим замыслом, когда я писал эту книжку». Так заключает автор свое предисловие, и всякий, прочтя эту книжку, скажет, что цель эта автором достигнута, и всякий пожелает ему вечного покоя за доставление успокоения истинно верующим православным христианам.

«Подобает бо и ересем в вас быти, да искуснии явлени бывают в вас», говорит апостол Павел коринфским христианам (1-е посл.11:19). Так мы должны смотреть и на ересь нашего времени. Если Господь допустил явиться Юлиану, то Он же воздвигнет и Петра – горячего ревнителя православия. «Истина Христова Воскресения, говорит Соловьев в одном своем письме, есть истина всецелая, полная – не только истина веры, но также и истина разума. Если бы Христос не воскрес, если бы Каиафа оказался правым, а Ирод и Пилат мудрыми, мир оказался бы бессмыслицею, царством зла, обмана и смерти». По поводу же упреков, посылаемых христианству, в том, что оно требует безусловной веры в свои истины, – Соловьев указывает на одобряемое самим Евангелием «добросовестное неверие», проявившееся в лице апостола Фомы. Это неверие, жаждущее полного и окончательного удостоверения в истине, нужно отличить от неверия лукавого, сознательно злоупотребляющего разными полу истинами из враждебного страха пред полною истиною. «За этою змеею, говорит Соловьев, необходимо следить, раскрывая все ее ухищренные извороты», что он и сделал блестяще.

Говорят: «чем ночь темней, тем звезды ярче». Подтверждение этой истины мы видим здесь. Вот сгустилась вне Церкви православной ночь, и засияли ее великие светила, архиепископы: Никанор Херсонский и Амвросий Харьковский, первые мужественные поборники веры Христовой и изобличители ереси новой. По воле Всеведущего Господа почили они, оставив в научение наше писания свои. Но мы знаем, что Господь не преминет восставить на защиту Церкви иных, сильных словом и делом, ибо Он силен, и по слову Его не только люди, но и камни возопиют. Не будем же страшиться тьмы, ибо Сам Законоположник нашей Церкви «во тьме светится и тьма Его не объять».

Мирянин.