Исторический очерк австрийского священства после Амвросия

6 декабря 1847 года родоначальник австрийского священства, или белокриницкой иерархии, – которая получила свое начало 28 окт. 1846 г. в Белой Кринице – в Австрии¹, и которая доселе окормляет большинство старообрядцев поповщинского согласия, митрополит Амвросий, по сношению русского правительства с австрийским, отозван был последним от своего поста в Вену и здесь в июне месяце след. 1848 года должен был выслушать приговор, которым повелевалось ему удалиться в Цилль² на вечное заточение и оттуда не иметь никакого общения с липованами³. Это несчастие, хотя случилось с Амвросием так скоро, что он и двух лет не пробыл в звании белокриницкого владыки и митрополита всех «древле-православных христиан», тем не менее оно не имело особенного влияния на существование основанного им священства. Последнее к тому времени имело уже у себя двух архиeреев: Кирилла – наместника митрополии и Аркадия славского (что в турецких владениях), – рукоположенных Амвросием⁴, и до десяти священников и диаконов, поставленных частью самим Амвросием⁵, а частью Кириллом и Аркадием. Стало быть с этой стороне оно было уже в то время учреждением вполне упроченным⁶, а по характеру своих представителей – природных старообрядцев – оно получило тип иерархии вполне раскольнической, без всякой примеси того оттенка православия, который проглядывал иногда, как в Амвросие, так и в тех беглых попах, которыми долгое время пробавлялся раскол. Эта особенность новой раскольнической иерархии в связи с тем оскудением священства, до которого дошел раскол к 1846 году, имея у себя немногих беглых попов, а в скором будущем опасаясь утратить даже и этих, возбудила в раскольниках, особенно на, первых порах, слишком много симпатии к их новому священству, и была главною причиною необыкновенно быстрого развития и распространения его в Австрии, Турции, Молдавии и Валахии и России, так что в какиe либо 25 лет с небольшим своего существования оно имело в этих местностях до 80 епископов, не говоря уже о количестве священников и диаконов.

Но распространяясь так быстро, это священство с первого же раза сулило не много хорошего расколу, и своим распространением обещало не много радостей ему. Правда, большинство старообрядцев охотно и без всяких рассуждений подчинилось ему, и на первых порах находило в нем не мало для себя отрадного и успокоительного. Люди же более благоразумнее из старообрядцев хотя и приняли это священство, но не могли так легко отнестись к нему. Рассуждая о законности его, они вместе с тем задались целью – отыскать для него более торную дорогу, по которой бы оно могло пойти смело и безбоязненно; определить отношение новых пастырей своих к их пасомым и наоборот, снискать благосклонное расположение гражданского правительства к нему, и наконец определить его отношение, как к православной церкви, так и к другим старообрядческим обществам. Все эти задачи, конечно, были очень важны, и решить их было не легко старообрядческим властям. Неудивительно, посему, если в решение их вкралось много неблагоразумия и эгоистических стремлений со стороны старообрядческих властей, – что повело за собою вынаружение многих неприглядных и непривлекательных сторон старообрядческого священства, оттолкнуло от него многих видных по своему положению в расколе личностей, и вообще значительно уронило его в глазах самих старообрядцев. Такими невыгодными для австрийского священства следствиями особенно сопровождалось определение отношений его к православной церкви, и также к разным старообрядческим толкам, – определение, высказавшееся в форме окружного послания изданного в 1862 году, которое с первого раза сосредоточило на себе внимание всех старообрядцев австрийского согласия, разделило их на два враждебных лагеря, и повело за собою ряд неурядиц и раздоров, расшатавших основы австрийского священства.

Цель нашего сочинения в том и состоит, чтобы фактически показать, что увлечение, с каким первоначально приняли старообрядцы свое новое священство, как и всякое увлечение, было делом слишком непродолжительным, что скоро сами принявшие его разочаровались в нем, а некоторые, не смотря на высоту своего положения в ряду лиц новой иерархии открыто заявили ее несостоятельность тем, что отказались от своего звания и присоединились к православной церкви, и что наконец те, которые стояли и стоят во главе этой иерархии, по своим нравственным и умственным качествам скорее способствовали его распадению, чем процветанию. Соответственно этой цели, мы проследим историю австрийской иерархии шаг за шагом, не опуская из нее ни одного факта, имеющего значение в истории. Понятно само собою, что при этом многое занимательное само по себе, но не относящееся прямо к предположенной нами цели, будет опущено; но за то все другое, хотя бы и менее занимательное, но прямо относящееся к делу, получить возможное по нашим силам развитие и освещение.

После Амвросия звание белокриницкого владыки и всех «древле-православных христиан» принял Кирилл – «муж малого разума, но великого упрямства»⁷. Быв не малое время уставщиком белокриницкого монастыря, он приобрел довольно сведений в уставах церковных⁸; но эти знания, дав ему право на избрание в наместника белокриницкого владыки, не сделали из него хорошего архиерея. Принадлежа с самого начала к числу лиц, враждебно относившихся к новому епископу – Амвросию, называя собор, составлявшийся для избрания наместника не иначе, как «сонмищем сатаниным», а самого Амвросия, к которому по избрании насильно приведен был, в лице злословил так, что страшно бе слышати⁹, он уже по первому разу немного обещал хорошего тому учреждению, во главе которого поставлялся теперь. Правда, услышав из уст Амвросия слова: «богоизбранный раб Божий знаменуется во епископа», он мгновенно изменился; из лютого зверя, изрыгавшего дотоле злые хулы и проклятия, притворился в кроткого агнца, и, над пред нозе митрополита, нача слезно плакати и рыдати, прощения прося, яко прелестию диавола ожесточен бе»¹⁰; но и это немного изменило дело на лучшее. Произшедшая в нем перемена имела в основе своей единственно одно только ожидание той почетной и доходной будущности, которая виделась ему в звании белокриницкого владыки. Что же касается других побуждений к этой перемене, то о них не может быть и речи. Раз таким образом изменив свой взгляд на белокриницкую иерархию из-за славы и доходной будущности, Кирилл и во все последующее время – в сане епископа оставался под влиянием этих руководителей, т. е. славы и денег. Слабый и бесхарактерный от природы, невежественный и малоразвитый, он был, как увидим, игрушкою враждебных в расколе партий, действовал так, как требовали того эти партии и обстоятельства, и потому постоянно противоречить самому себе, и непрочь был поступать даже противозаконно, если находил это выгодным для себя. В конце же концов он дошел до какого-то нравственного отупения и до нельзя утратил свою репутацию. Сам Амвросий однажды выразился об его поступках так: «безбожник и папа католик так не делает»¹¹. Раскольники выражались о нем еще резче. Они называли его невеждою, безумным и другими неблагозвучными эпитетами, и даже хотели лишить его сана¹². Таков был новый белокриницкий владыка, которому, при всех его неблаговидных качествах, суждено было однако ж просуществовать в этом звании больше 25 лет; и на которого с первого раза раскольники возлагали слишком много надежд, как на единственную почти подпору и поддержку юной еще белокриницкой иерархии, и как на главного и единственного в своем роде деятеля и в будущем развитии и распространении ее между старообрядцами путем посвящения для них архиереев и священников. Это последнее свое назначение отлично сознавал и сам Кирилл, и, находя посвящение новых архиереев и попов доходною для себя статьею, только ждал от раскольников заявлений подобного рода, не имея ни малейшего намерения отказывать им в этом. Но прежде чем стали поступать к нему подобного рода просьбе, он должен был заняться упрочением своего положения в Белой Кринице, или, точнее, обратить внимание на положении белокриницкого монастыря, который предназначался быть резиденциею старообрядческого митрополита.

Монастырь этот, состоявший по преимуществу из русских беглецов, уклонявшихся от лежащих на них государственных и общественных обязанностей, вследствие тех же сношений русского двора с австрийским, по которым Амвросий удален был от должности белокриницкого владыки, в первых числах (3) марта 1848 года был запечатан¹³. Обстоятельство это, конечно, не могло не тревожить как Кирилла, так и его сподручников. Нужно было, во что бы то ни стало, открыть его; в противном случае положение митрополита в Белой Кринице было крайне затруднительно. Но как было сделать это? Прямо просить об открытии монастыря правительство, которое только что запечатало его, представлялось делом крайне ненадежным. Оставалось ждать на выручку какого-либо благоприятного случая, и этот случай, на счастие Кирилла и белокриницких иноков, не замедлил представиться.

В те самые дни, когда правительственная комиссия, явившаяся в Белокриницкий монастырь, занималась запечатыванием этого монастыря и рассылкой монахов, в самой Вене «открылась, как передает Павел Васильев в своем письме к московским благоприятелям, ужасная и даже от веков небывалая революция»¹⁴. Император Фердинанд принужден был 15 марта (1848 г.) издать манифест о конституции, и во главе конституционного правительства поставлен был министр, содействовавший весьма много учреждению белокриницкой иерархии, граф Коловрат¹⁵. Время, таким образом, настало самое благоприятное для белокриницких иноков для приведения в исполнение их заветной мысли – об открытии монастыря, и они как нельзя лучше воспользовались им. Правда, поданное Алимпием в мае месяце прошение в конституционное правительство об открытии монастыря, не имело успеха, и повело за собою подтверждение определения о монастыре прежнего правительства, по которому монастырь должен оставаться до времени запечатанным, но это уже не особенно смутило раскольников. Для них важно было смутное положение дел в государстве и та свобода, которая дарована была по условиям конституции всем нациям и религиям. Воспользовавшись всем этим, Павел самовольно распорядился открыть запечатанный монастырь и восстановить в нем все прежние порядки. «Заведенная машина, как передает Павел в одном из своих писем, с помощью Божиею, стала по-прежнему вседневно действовать и в ней снова стали упражняться почти без различия, – и самые фабриканты (епископы) в мастеровых (иеромонахи), а мастера в рабочих»¹⁶. По-прежнему монастырь стал наполняться русскими раскольниками, и по прежнему стали отправляться в нем все службы церковные.

Устроив таким образом свою резиденцию, Кирилл приступил затем к выполнению других своих задач, и между прочими, к делу упрочения самого священства в Белой Кринице. Первым делом в этом случай со стороны Кирилла было поставление им себе наместника по митрополии. Таким наместником избран был некто Онуфрий, уроженец ярославской губернии, в мире называвшийся Андрей Фаддеев Парусов. Родился он и крещен в церкви православной; потом расположение к старообрядчеству и любовь к уединенной жизни побудили его уйти с родины в старообрядческие Стародубские монастыри, о которых он много наслышался от знакомых раскольников. Это случилось на 19 году его жизни. Сначала он поселился в Покровском монастыре, потом перешел на жительство в Лаврентьев, где и постригся в иноки. Как человек здравомыслящей, с прямым и открытым характером, добросердечный и безупречной жизни, он постоянно пользовался любовью и уважением всех знавших его старообрядцев¹⁷, и как таковой при выборе наместника обратил на себя особенное их внимание и остановил на себе выбор. 29 августа 1848 года он был посвящен во епископа и получил титул епископа браиловского. Он предназначался быть чем-то в роде викария Кирилла, и имел от лица его заведовать делами раскольников, отдаленных от митрополии, и главным образом молдавских, валахских и турецких¹⁸. Посвящением Онуфрия значительно упрочивалось австрийское священство в пределах Белой Кринице, и вместе с тем полагалось со стороны Кирилла счастливое начало для распространения его и в других местностях. Правда, распространять австрийское священство путем посвящения архиереев и попов за пределы белокриницкой епархии было делом недозволенным для белокриницкого владыки от австрийского правительства, что Кириллу должно было быть известно уже потому, что его предшественнику Амвросию поставлялось между прочим в вину и это¹⁹; но для Кирилла не существовало подобного рода соображений. Зная, как не выгодно даже в материальном отношении для белокриницкой митрополии отвечать отказом на просьбы раскольников, живущих за пределами белокриницкой епархии – в России и других местностях о посвящении им попов и архиереев, Кирилл даже и не думал о выполнении того предписания начальства, которым строжайше воспрещалось белокриницкому владыке входить в какие бы то ни бо сношения с заграничными раскольниками, в особенности с русскими, и готов был посвящать в иерархические степени всякого, откуда бы он ни пришел, не осведомляясь даже о личных качествах кандидата на священство. Его Белая Криница сделалась с этого времени источником, откуда каждый свободно мог черпать мутную воду мнимой благодати священства, и откуда действительно потекли широкие потоки ее во все конце пространного старообрядческого миpa.

Прежде других местностей, и еще несколько раньше рассмотренных нами событий, поток благодати из белокриницкого источника потёк к раскольникам, обитавшим в турецких владениях. Жившие здесь раскольники известны были главным образом под именем Игнат-Казаков, или (по-русски) некрасовцев. Только немногие, рассеянные по городам Булгарии и Румелии, состояли из обыкновенных липован и представляли более скученные населения только в двух местностях: Татарище (около 50 семейств) и Камени (слишком 100 семейств). Некрасовцы же, составлявшие большинство турецких старообрядцев, занимали главным образом северо-восточней угол Добруджи, смежный с Россией, где в трех слободах: Серикой или Сари-кой Славе и Журиловке на расстоянии 15 верст их скучено было до 1700 семейств, что по меньшей мере составить 8000 душ²⁰. Кроме того их довольно порядочное количество было на противоположном конце Европейской Турции, между мраморным морем и Архипелагом, неподалеку от устья реки Морицы, вливающейся в залив, Гепосскии; и в Малой Азии в селении Майос или Бинь-Эвле, где их насчитывалось до 1000 семейств²¹. Всех же раскольников, обитавших в турецких владениях насчитывалось больше 10000 душ²². В религиозном отношении все они принадлежали к секте поповщинской, и до 1846 года пробавлялись беглыми попами. Но к этому времени они дошли до такого оскудения священства, что не имели у себя ни одного попа. Само собою понятно, что при таком оскудении священства некрасовцы не могли равнодушно отнестись к учредившемуся в Белой Кринице новому старообрядческому священству. Они еще раньше этого, – когда известные искатели архиерея – Павел и Алимпий на пути в Грецию заезжали к ним, – усерднейше просили их: «Если вам Господь Бог поможет, то не лишите и нас, сирых, сего святого пути ко Христову стаду словесных овец»²³. Сарыкойские же старообрядце снабдили путешественников даже деньгами в количестве 100 левов²⁴. Когда архиерей был найден, большинство некрасовцев отнеслись к этому делу с великим участием, и немедленно порешили не ограничиваться заимствованием из нового источника священства одних только попов, но и открыть у себя отдельную епархию с отдельным епископом. Таково было решение большинства, во главе которого стояли: атаман некрасовцев, Осип Семенов Гончаров, бывший игумен Лаврентьевского монастыря Аркадий, удалившийся, по закрытии Лаврентьевского монастыря в Турцию и инок Евфросин – все люди важные и влиятельные. Намерение это, быть может тотчас же увенчалось бы полным успехом, если бы дело несколько не осложнилось. Нашлись «сомнящиеся», которые не хотели согласиться с большинством. Основываясь на том слухе, что в Греции (откуда был привезен Амвросий) крестят обливательно, а не погружательно, они воспротивились принятию от него священства, и во всяком случае хотели прежде знать, как отнесутся к этому делу «московские и стародубские христиане», а также «христиане всей России, Бессарабии и Молдавии»²⁵. Во главе недовольных стояли два инока «чернобольские, старцы Иов и Исаакий; оба жили неподалеку от Сарыкоя в отдельных кельях, и успели «развратить» сарыкойцев, с таким сочувствием отнесшихся некогда к искателями архиерейства. И сделались в мире вражда и несогласие»²⁶. Может быть из России и других местностей получились бы благоприятные для дела некрасовцев вести, но согласные – заимствовать новое священство не хотели ожидать их. В мае месяце 1847 года в Журиловке собран был собор, на коем присутствовали и славские иноки. На этом соборе читали подложные письма, в коих упоминалось, что в Москве более пятидесяти тысяч народу, вся стародубщина и прочие христиане во всей России согласны к митрополиту. Этими они склонили на свою сторону много простого народа, а также жителей слобод: Журиловки и Славы, и всех их обязали подписками и сделали условие, чтобы иметь в Турции своего епископа²⁷. Для окончательного решения дела и приведения в исполнение мысли о епископе на 8 июля, назначен был новый собор; и хотя этот собор, по-видимому, кончился ничем, и сторона несогласных «неленостно вопиявшая» противу греков и против Амвросия как будто одержала даже верх; но они имели то важное значение, что партия согласных, чувствуя свою количественную силу, решилась по окончании собора, избрать собственно для Славского скита двух кандидатов – одного для поставления в священника, а другого для постановления в диакона: первым был инок Аркадий, постриженик инока Дорофея, последним инок Иаков. А затем вскоре воспылало усердие у славских отцов иметь и своего епископа; кандидатом на епископство, после отказа настоятеля Макария, был избран Аркадий Лаврентьевский. Но Амвросий отказался посвятить последнего, так как до вступления в монашество он был женат на вдове, и потому первым епископом для турецких старообрядцев был посвящен 24 авг. 1847 г., упомянутый инок славский, Аркадий Дорофеев²⁸. Таким образом факт учреждения архиерейской кафедры у турецких раскольников совершился, хотя далеко не по желанию всех старообрядцев. Аркадий нареченный во епископа богохранимого места Славы, был уроженец селения Купицы бессарабской области, сын простого поселянина по прозванию Лысого. В 1824 году, когда ему было шестнадцать лет от роду, он оставил родительский дом, и ушел за границу. Сначала он жил в Яссах мальчиком в лавках тамошних старообрядцев, потом несколько лет был послушником в старообрядческом Мануиловском монастыре, что в Молдавии. В 1829 году он воротился в Россию и жил в Лаврентьеве монастыре (гомельского уезда могилевской губернии). Отсюда с некоторыми монахами и бельцами ходил в странствие по разным местам востока отыскивать небывалых старообрядческих архиepeeв. Возвратясь из странствия, он поселился в Молдавии, а потом – в Славе²⁹. В конце 1847 года Аркадий возвратился в Славу, и здесь под покровительством Гончарова приступил к отправлению епископских обязанностей. Но партия противников белокриницкого священства не хотела примириться с фактом уже существующим. Несогласные заимствоваться священством от митрополита-обливанца решились теперь излить свое неудовольствие на людей противного лагеря в лице новопосвященного епископа. Они представили местному-турецкому начальству учреждение епископства делом злонамеренным и опасным для правительства, или как выражался Павел Васильев в одном из своих писем – «оклеветали, якобы все староверцы и казаки, принявшие греческого митрополита, согласились с греками и болгарами, и тем поставили их (пред правительством) в лице неприятеля»³⁰. Правительство на первых порах поверило этому доносу и посадило Аркадия в тюрьму, где он и содержался около шести месяцев. Отсюда высвободился он только после того, как строгое исследование, произведенное по его делу рущукским губернатором Саид-Пашею, доказало его невиновность³¹. После этого, хотя житье Аркадия было и не особенно хорошо: он терпел такую бедность, что на первых порах не имел даже служебника для отправления церковных служб; – тем не менее он не перестал усердно выполнять свои обязанности – поставлял попов, освящал церкви в разных местах и проч. и в 1850 году за свои ревностные труды возведен был Кириллом в звание архиепископа славского³². Впрочем, собственно епископские его труды – т. е. посвящение попов и диаконов, управление и т, п. – едва ли были особенно велики, так как вся его епархия состояла из каких-либо 10000 с небольшим душ. Но при этом не следует упускать из виду того обстоятельства, что он, как некоторые другие старообрядческие арxиереи, брали на себя такие дела, которые в нашей церкви de facto принято вычеркивать из круга епископских обязанностей, как-то: совершение таинств крещения, брака, исповеди и других треб. Поэтому трудов и хлопот было у него не мало. Так, по крайней мере смотрели на дело сами старообрядцы, находившиеся под управлением Аркадия. Поэтому те из них, которые были значительно удалены от его резиденции – старообрядцы, сгруппировавшиеся около Тульчи, желая облегчить труды Аркадия, решились иметь у себя особого епископа и обратились с просьбою об этом к самому Аркадию. Аркадий, хотя может быть и видел в этом ущерб для своего кармана, тем не менее не отказал им в просьбе, и 27 сент. 1850 г. вместе с Онуфрием, наместником Кирилла, рукоположил для них другого епископа Алипия – с наименованием его епископом тульчинским. Таким образом некрасовцы, у которых три года тому назад не было ни одного попа, теперь на счет священства успокоились; у них стало уже два епископа.

Но не долго суждено было им наслаждаться этими спокойствием. Скоро для них настало время самое тревожное, – время, отнявшее у них двух архиepeeв и вообще причинившее им много неприятностей. Мы разумеем известную турецкую компанию 1853–1855 годов. К концу 1853 года уже все было подготовлено к открытию этой компании и наши войска стояли уже на границе турецких владений, готовясь переправиться чрез Дунай. Положение некрасовцев уже в то время было крайне неприятное. Они предвидели, что все бремя военного времени должно будет на первых порах обрушиться на них, как на людей пограничных. Правда, турецкое правительство, – вообще предупредительное к некрасовцам, – не оставило их на этот раз своим высоким вниманием и предложило им переселиться куда-либо подальше от театра начинающейся войны. Но к своему несчастию не все они согласились на это предложение, и не согласились такие лица, удалить которых от опасности было всего важнее и необходимее для старообрядцев, именно их епископы: Аркадий и Алипий, особенно первый, который всего менее расположен был к переходу в другое место. Но оставаясь на месте, своего прежнего жительства, Аркадий ставил этим в довольно неприятное положение тех из некрасовцев, которые соглашались променять свою родину на более безопасное место. Чтобы не оставить и их на все время странствия без высшего духовного пастыря, и не заставить их за это сетовать на него, он решился поставить для них особого епископа. К этому же побуждали Аркадия и просьбы атамана некрасовцев Гончарова, который рекомендовал при этом и кандидата на этот сан вторично, – неудостоенного рукоположения Амвросием Аркадия Лаврентьевского. Вот что говорит о нем проф. Субботин из его биографии и о его характере «родом он был из посада Клинцов; в мире назывался Андрей Родионов Шапошников; мастерством был иконописец и, по отзывам людей видавших писанные им иконе, довольно искусный; но особенную известность приобрел он в своем кругу, как замечательный старообрядческий богослов и начетчик. При большом уме он обладал довольно обширными сведениями, почерпнутыми даже не из одних старообрядческих книг; с раскольнической же литературой он был знаком вполне; к тому же еще свободно владел пером и умел выражать свои мысли очень оригинально, языком не чуждым силе и красноречия в своем особенном роде. Великий ревнитель раскола и строгий блюститель всех установленных расколом обрядовых условий жизни, он в этом отношении был строг и к другим, – вообще отличался твердым и настойчивым характером. Гордый, самолюбивый, склонный к любостяжательности, он умел однако же скрывать эти пороки под маской внешнего подвижничества и фарисейского смирения. Самая наружность его была из таковых, что обращала на себя особенное внимание старообрядцев (хотя далеко не всех); он украшен был замечательною длинною бородою, так что попросту, в беседах между собою, старообрядце обыкновенно звали его: «Аркадием бородатым». В молодых еще летах он женился, – и (о чем впоследствии имел причины горько сожалеть) женился на вдове, имевшей детей от первого брака, но в супружестве жил не долго: неизвестно почему, – вследствие ли семейных неприятностей, по влечении ли к монашеской жизни, или по другим каким причинам, только спустя немного времени после женитьбы он оставил жену и принял иночество в Лаврентьевском монастыре, где чрез несколько времени сделан был игуменом³³. В народе Аркадий (Шапошников) слыл человеком «дюжесловным и многоначитанным»³⁴, но в тоже время далеко не симпатичным. Его гордый и мстительный характер, его страсть к любостяжательности, хотя и скрываемы были им под маской внешнего подвижничества и фарисейства, тем не менее часто всплывали наружу и восстановляли против него общественное мнение, которое высказывалось иногда в довольно резких отзывах о нем. Вот что напр. впоследствии, когда уже Аркадий был архиереем, писал об нем один старообрядец, поп Наум в своем письме к некоему Евфросину: «Он (Аркадий) при мне Златоуста укорял; в Татарище у попа Федора в доме, при собрании народа многих святых укорял и начальников русских дураками называл, а сам в гордыне своей величался! Народ, отошли, начали его велехвальный разум поносить... Вы сказывали: напред не нужно ему на письмах подписываться смиренным, а гордым, и папе его уподобляли: и теперь все он тойже. Его гордыня видна от ектении, – на первой себя повышает, а хозяина, исповедника архиепископа Аркадия³⁵ понижает... Шесть лет только со мной имеет вражду, да и со всеми отцами, якоже аз многажды от вас самих слышал. Кто их так обидел, сиречь разогнал? – Уподобил себя Феофилу архиепископу александрийскому. Но той был со светскою властью; а сей аще бы власть имели гражданскую, не вем кому бы был подобен! А одного противу другого развращать – никто не уподобится ему. Истину с вашего монастыря иноки говорят: десять или пятнадцать лет не забудет злобы своей... Он за собой десять правил имевши, ни во что полагает, и на своих мамонниках попах, которые помогают его страсти исполнять, а на мне какое-то правило имеет враждебник старый. О Фоме (славском попе) сказывали, что тайны святые пролил: но за cиe он казни не наложил; – и брак беззаконный сотворил, ибо Фомиха (жена Фомы) брызны (овечий сыр) довольно принесла. Видно истина охромела, а лжа покры землю. Я вижу у нашего деспота так, кто хочет поповать, священное писание не нужно знать, а нужно все силе употреблять его страсти (любостяжанию) помогать, – то и хорошо. Все его тщание – иметь любовь с богатыми.... Прости мя, Христа ради, отче святый, что я вам cиe прописал от крайней скорби сердца моего, ибо вы его наипаче моего знаете – мстителя злобного»³⁶. Поэтому, когда Аркадий был еще кандидатом на епископство, об нем просили старообрядцы своего архиепископа Аркадия же, чтобы он не посвящал для них Аркадия во епископа, потому «что он еще в России дал подписку не носить иночества, потому что он знается с поляками и держится масонства» и проч.³⁷. Эта просьба народа и обстоятельство, еще прежде поставленное на вид – брак его со вдовою, заставили было и теперь призадуматься архиепископа Аркадия и на первых порах вызвали с его стороны даже положительный отказ на предложение Гончарова. Только благодаря усиленным просьбам последнего и еще некоего Михаила Носова³⁸, которые старались стушевать пред архиепископ бесправность Аркадия Лаврентьевского на сан епископа, а также – «трудным обстоятельствам времени», Аркадий (архиеп.) согласился на предложение Гончарова, и 1-го янв. 1854 года поставил его в епископа, наименовав его «епископом странствующих христиан»³⁹. Итак у раскольников турецких явился теперь и третий архиерей, который согласно своему назначение в первых числах марта 1854 года и отправился в известное странствие с немногими некрасовскими семействами, направляя путь свой прямо к Царьграду, и там на берегах Босфора приютился с ними и зажил весьма спокойно. Оставшиеся же на своих местах старообрядческиe архиереи Аркадий и Алипий, – по переходе русских войск в первых числах марта 1854 г. через Дунай и по занятии ими тех самых мест, где находились главные поселения некрасовцев, – должны были поплатиться свободою. Русское правительство, зная вероятно, что они беглые русские подданные, распорядилось об их арестовании; вместе с ними арестован был и тульчинский поп Федор. Арестованные отправлены были в Киев, откуда впоследствии переведены в суздальский Спасоевфимьев монастырь⁴⁰. Таким образом некрасовцы за-раз лишились двух архиереев, – потеря слишком значительная для них. Этот факт, особенно на первых порах, произвел на них весьма сильное и раздражающее впечатление. Их попы, дьяконе и монахи бежали в леса и в места потаенные и там искали себе убежища⁴¹. Другие раскольники в чаду раздражения и гнева замыслили даже нечто чудовищное, именно убить русского царя, и нашлись отчаянные головы, которые взялись привести этот замысел в исполнение, но это им не удалось.

Между тем тяжелое для некрасовцев военное время миновало и осенью 1855 года их странствующие собратья с своим епископом Аркадием возвратились на родину. Казалось бы, что некрасовцы успокоятся теперь на счет отнятых у них архиeреев, но на деле вышло не то. Аркадий, особенно на первых порах, не мог заменить собою последних. Предубеждение относительно законности его поставления во епископа было до того еще сильно в некрасовцах, что на первых порах никто из народа, вышедшего к нему на встречу, когда он возвращался из странствия, не пошел к нему под благословение. Также и в Славском скиту при встрече не воздали ему архиерейских почестей, и не хотели признать его законным архиереем. Только сознание, что у них не осталось ни одного архиерея, заставило некрасовцев поневоле мириться с Аркадием и признать его своим архиереем⁴². Таким образом возвращение Аркадия немногим разве облегчало горечь некрасовцев, а больше вызывало в их памяти их любимых архипастырей. Под влиянием противоположностей, какие замечались некрасовцами между этим архиереем и отнятыми у них двумя, у них развилось довольно сильное желание возвратить последних из России. Начались сильные хлопоты по этому делу, но все они кончились ничем. Один из отнятых архиереев – Алипий 25 августа 1859 г. умер в заключении, а о другом Аркадии категорически было заявлено со стороны русского правительства, что он, как русский подданный, возвращен в Турцию быть не может⁴³. После этого категорического ответа со стороны русского правительства, некрасовцы перестали больше хлопотать о возвращении из России отнятых у них архиереев⁴⁴, и вместо этого занялись подысканием кандидата на свободную кафедру тульчинскую. Такой кандидат скоро нашелся; – это был некто Иустин, человек добрый, мягкосердечный, общительный и довольно начитанный, человек, снискавший себе еще заранее расположенность всего раскольнического населения Добруджи. 22 мая 1861 года он был поставлен, по поручению Кирилла, Онуфрием наместником митрополии, при соучастии Аркадия славского, во епископа и получила наименование тульчинского. Как и все почти заграничные старообрядческие архиереи, он родился в России, именно в деревне Кельиги волоколамского уезда московской губернии от родителей державшихся беглопоповства. Но так как они не были раскольниками отписными, то Иустин был крещен православным священником, и уже после перемазан был одним беглым раскольническим попом. Еще в доме родителей он выучился грамоте и рано развил в себе привязанность к старым обрядам. Восемнадцати лет он ушел в Москву и поступил на фабрику одного купца старообрядца. Здесь в фабричной раскольнической среде он довершил свое первоначальное образование: прочитал и «Лествицу» и «Авву Дорофея» и др. старые книги аскетического содержания. Чтение этих книг и беседы с начетчиками возбудили в нем стремление к жизни иноческой. Он решился оставить мир и пустился в странствие, – посетил черниговские слободы, Киев, добрался до Измаила, а отсюда переправился в Тульчу и затем в Славский скит, где и определился послушником к иноку Аркадию лаврентьевскому. Это было в 1851 г. В звании послушника он провел с Аркадием, полтора года в известном странствии на берега Босфора и затем в конце 1855 г. возвратился опять в Славу и вскоре посвящен был Аркадием во дракона, а в указанное нами выше время во епископа. В сане епископа его управлению представлен был город Тульча с принадлежащими ему пятью селениями и несколькими хуторами⁴⁵.

Таким образом убыль двух архиереев у некрасовцев вознаградилась и праздные епископские кафедры были замещены. Это обстоятельство и отчасти то, что у турецких раскольников на какие-либо 10000 душ с первого почти раза открыты были две епископии, уже показывают, что белокриницкая иерархия пришлась по вкусу некрасовцам и нашла себе у них хорошую почву.

Другой поток благодати из белокриницкого источника потек к раскольникам, обитавшим в Молдавии и Валахии. Число обитавших в этих местностях раскольников липован пред 1846 г. простиралось до 20000⁴⁶. В Молдавии жили они рассеянно по всему ее пространству в городах и деревнях. Более значительные общества их были в предместье города Ясс за Бахлуем, затем в городах: Ботошане, Тыргул – Фрумосе, Хирлеу, Бикео, Васлуе, в селении Мануиловке в цинуте Сучавском (в Верхней Молдавии⁴⁷. В Валахии липоване (число их простиралось здесь до трех тысячи обоего пола) жили главным образом в Браилове или Браиле, – по преимуществу в подгородной его слободе, и двух небольших деревеньках на протоке Дуная и при речке Кода-Знагову⁴⁸. В религиозном отношении все молдавские и валахские липоване, за весьма немногими исключениями, принадлежали к поповщинскому согласию⁴⁹, и до известного времени пробавлялись беглыми из России попами. Но к 1846 году общее в поповщинском согласии оскудение священства коснулось и этих раскольников, так что на двадцать тысяч их был один только поп Алексей⁵⁰, человек трезвый, но страшный невежда, живший в Мануиловке, и сделавший из нее средоточие и митрополию раскольничества в Молдавии и Валахии. Это оскудение священства не могло, конечно, не возбудить сочувствия к учрежденной в Белой Кринице иерархии и в молдаво-валахских раскольниках. Впрочем, на первых порах здесь обнаружились, как и в других местностях, тоже две партии. Вскоре после принятия Амвросия к молдавским раскольникам явились из Белой Кринице: Антоний, Герман и Никон, – люди недовольные новым своим митрополитом, и называвшие его не пастырем, а волком и наемником, и нашли здесь не мало людей одного с собою мнения о новом священстве⁵¹. Но эта горсть людей благоразумных ничего не значила пред десятком тысяч людей недалеких, готовых последовать всему нелепому, лишь бы только оно хотя несколько казалось лучшим настоящего. Большинство раскольников и здесь оказалось на стороне нового иерархического строя и готово было принять новое священство. Поэтому еще Амвросий вскоре после принятия должности белокриницкого владыки посвятил в Яссы попа Никифора⁵². С течением времени число священников нового посвящения у молдаво-валахских раскольников естественно должно было увеличиться. В 1848 году для исполнения епископских обязанностей к ним назначен был Кириллом его наместник по митрополии Онуфрий, названный поэтому еще при своем поставлении епископом браиловским, а в 1854 году (22 августа) для них поставлен был и самостоятельный епископ Аркадий, с титулом епископа, а потом и архиепископа васлуйского⁵³, – человек крайне ограниченный, полуграмотный и фанатичный. Он был саратовский уроженец; из России сначала бежал в Молдавию, где несколько лет был мелким торговцем (ходил по селениям с «коробкой»), потом пришел в Белую Криницу; и здесь постригся, сделался архимандритом, а потом в указанное нами время и епископом⁵⁴. В сане епископа он предпринимал частые путешествия по своей епархии, торжественно и при большом стечении народа отправлял архиерейские службы, и в изобилии рассыпал благодать священства всем искавшим ее. Его пасомые видимо довольны были таким положением дел, и любили своего архиерея за его ревность к распространению священства между ними.

Позже других старообрядческих местностей белокриницкое священство появилось и распространилось между раскольниками, обитавшими в России. Подобное явление с первого раза представляется странным и неудобопонятным. Известно, что мысль об учреждении белокриницкой иерархии, равным образом труды и расходы на отыскание нового архиерея и на водворение его в Белой Кринице принадлежали старообрядцам, обитавшим в России. Известно также, что общее пред 1846 годом в тогдашнем старообрядческом миpe оскудение священства в значительной мере коснулось и многочисленных старообрядцев русских, так что даже у московских в конце сороковых годов осталось только три священника, с лишением коих поповцы боялись утратить и свою веру. Да и при них «многие раскольники лишены были душепитательные пищи, младенцы их многие не получали святого миропомазания, старые и младые без исповеди духовных своих отцов и без причастия тела и крови Христовой помирали и погребались от своих, сущей братии, без разрешения молитвы, за что совесть повсечастно угрызала их»⁵⁵. По всеми этими соображениями нужно было бы ожидать, что русские раскольники, раньше других обратятся за священством к новому источнику. Но прошло уже два года со времени учреждения белокриницкой иерархии, и «новое священство, как писали жители белокриницкого монастыря к усердным о древле-истинном блаточестии рачителям, в других местах уже яко финик процвете, и яко кедр, иже в Ливане, умножися»⁵⁶; а они не имели у себя еще ни одного попа, а тем более архиерея нового посвящения. Причина этого главным образом коренилась в той строгости, с которою на первых порах посмотрело русское правительство на вновь учрежденную раскольническую иерархию. Поимка Геронтия, приезжавшего в 1847 году в Москву для сбора пожертвований в пользу новоучрежденной иерархии и для упрочения связи ее с русскими старообрядцами, и последовавшие затем дипломатические сношения России с Австриею по поводу учреждения этой иерархии, кончившаяся заточением Амвросия, убедили русских старообрядцев, что пользоваться плодами дел своих для них еще не своевременно, и потому они решились выжидать более удобного для этого времени, рассчитывая довольствоваться пока теми архиереями, которые будут находиться за границею, как в месте более безопасном от преследований со стороны русского правительства. Но обстоятельства времени не дали раскольникам долго руководиться этою сдержанностью. В 1848 году открылась венгерская компания; в Трансильвании и Буковине начались военный действия, и Белая Криница с устроенною в ней иерархиею находилась в большой опасности. Слухи об этом скоро достигли России, и русские старообрядцы имели основание опасаться, что «заведенная машина» навсегда перестанет действовать и «фабрикантам» не придется уже более упражняться⁵⁷. Поэтому они поспешили и для себя зачерпнуть благодати из нового источника, – образовав таким образом свою иерархию с епископами во главе. Говорят, что Рахмановы подготовляли для этого своего кандидата – Дионисия Рахманови; но кандидату этому не удалось получить епископства, так как он был скомпроментирован по обвинению в распространении фальшивого высочайшего указа о свободе богослужения всех толков, и должен был тщательно скрываться⁵⁸. Первые арxиереи появились совершенно случайно, без ведома русских старообрядцев. Тем не менее они положили начало распространению «белокриницкой иерархии в России».

Прежде всего для русских старообрядцев поставлен был в Белой Кринице еще в конце 1848 года поп Кирилл Масляев. Это был беглый арестант и в сане раскольнического священника оказался самым негодным человеком, почему и был несколько раз извергаем из священнического сана. За свой буйный, отчаянный и готовый на всякое преступление характер, за свои премногие гнуснейшие злодеяния⁵⁹, он был даже не терпим между старообрядцами, которые стыдились и гнушались иметь его в числе своих духовных отцов⁶⁰. Не лучше его был и первый русский старообрядческий архиерей, по имени Софроний. Он был прежде крестьянином малоярославского уезда, а потом московским мещанином, и в мире назывался Стефаном Трифоновым Жировым. В Москве он содержал постоялый двор, и занимался также извозом и торговлею беглых попов. История ее посвящения в епископа очень темная. Рассказывают, что едучи однажды с таким товаром, и, заметив, что у ехавшего с ним попа Егора много денег, Жиров напоил его пьяным и утопил в Днепре, а деньги взял себе, и убежал в Белую Криницу, не побоявшись даже неспокойного военного времени. Здесь он пострижен был в монашество с именем Софрония, и 4 янв. 1849 года получил от Кирилла епископскую митру и лестное звание епископа номинально симбирского, а в сущности всех древле-благочестивых русских христиан, так как он имел право посвящать священников для всех русских старообрядцев. Вернувшись в Россию, 19 июля 1850 года на Рогожском кладбище он совершит первую архиерейскую обедню⁶¹. – Неизвестно, какое впечатление произвел он на старообрядцев своим первым появлением в Москве в сане епископа, но известно то, что он на первых порах плохо зарекомендовал себя перед ними, и скоро заставил их горько разочароваться, так что многие стыдились даже говорить о нем⁶². На первых же порах «он, как рассказывается в одной старообрядческой рукописи, забыв страх Божий, начат не яко пастырь добрый пещися о порученных ему овцах, но яко наемник волну и млеко точию от них стяжевати, о пасомых же небрещи. И не точию на симонии продаяше священные степени, но и поставленных от него священников обложи окладом, податей, яко да из доходов приносят ему московские священники половину, живущие же вне Москвы третию часть». Некоторые из священников, почитая поступки своего владыки противными церковным правилам, не хотели подчиниться его повелениям. Началась между ними и Софронием вражда, которая кончилась для последнего тем, что ему в 1852 году предписано было удалиться в Симбирск, его номинальную епархию, а для всех вообще древле-благочестивых христиан русских порешено было поставить другого епископа⁶³. Но прежде чем московские старообрядцы успели привести в исполнение это последнее решение, и подыскать кандидата на епископский сан, – в Белую Криницу уже явился в качестве искателя епископского звания «всех древле-благочестивых христиан» русских некто Андрей Иларионов Шутов, личность весьма подозрительного свойства. Родился он в селе Настасьине коломенского уезда, подберезенской волости, в православном крестьянском семействе. Возмужав, он отделился от отца, и снял в Бронницах постоялый двор. Но скоро в этом занятии ему не повезло, и он бросил его и переехал в Москву. Здесь по влиянию фабриканта Гучкова, он совратился в раскол по безпоповщинскому согласую, записался в цеховые и в конце 30-х годов поступил на Преображенское кладбище в должность казначея. В этой должности он, как человек, по описанию одного старообрядца «набожный (или точнее казавшийся таковым), простых и нелукавых правил, весьма приверженный к внешности церковной, т. е. к постройке великолепных молитвенных домов, к стяжанию драгоценных украшений и к собранию великого хора певчих, как человек умевший держать себя доступно с сослуживцами и дозволявший себе иногда перекидываться с ними шуточными смеховоздвижущими словами, и как наконец человек обладавший счастливою для раскольника наружностью (он был мужчина видный, с бородою отменно густою и большою), – пользовался всеобщим уважением и доверенностию. Нерасположен был к нему только некто Дей Алексеевич, который знал за ним много грешков, и который постарался восстановить против него общественное мнение. По его наветам Шутов был заподозрен в растрате общественных денег и в обиде одной девице, и в 1848 году выслан был с кладбища. После этого он удалился в прусские скиты, и затем скоро проник в Белую Криницу. Здесь он перешел в поповство, постригся в монашество с именем Антония, и затем 3 февр. 1853 года произведен был Кириллом во епископа граду Владимиру, и «отправлен по выражению Павла Васильева, к больным в карантине седящим»⁶⁴. Таким образом беспоповец, называвший прежде Амвросия неиначе как еретиком, обливанцем и табачником, явился теперь в омофоре, митре и с посохом в руках, ревностным, хотя и не искренними, проповедником австрийского священства и обличителем беспоповства. Появление его в Москве в сане епископа было как нельзя больше вовремя. К тому времени в Москве состоялось уже постановление – Софрония удалить в Симбирск, а на место его избрать другого епископа. Поэтому-то Антоний, хотя попал в архиереи и не по избранию московских старообрядцев, тем не менее принят был ими с великою радостью и вызвал на первых порах восторженные восклицания в роде следующих: «подлинно святой жизни епископ у нас. Многие чудеса творит: намедни служили они литургию, так над его головой было великое сияние»⁶⁵... И еще: «сподобил-де нас Бог увидеть во очию второго Иоанна Златоуста, святителя Антония»... Подобные впрочем выражения со стороны старообрядцев были вызваны скорее сравнением настоящего, по-видимому, лучшего положения с прежним худшим, чем могли отображать собою истинные качества Антония. Одни его переходы из православия в беспоповщину, из беспоповщины в поповщину ложатся на него черным пятном, тем более, что они имели в основе своей не искренность религиозных убеждений, а низкие страсти честолюбия и отчасти корыстолюбия. Приняв по этим же побуждениям и епископство, он явился потом и в этом сане личностью далеко не симпатичною. Без особенных природных дарований, без образования, с остатком беспоповщинских убеждений и с отсутствием убеждений поповщинских, он во всем действовал в видах своих личных интересов, ради которых часто противоречил самому себе, и жертвовал самою очевидною истиною. Это особенно выказалось, как увидим, после издания «окружного послания», когда он из-за личных выгод не только дозволял себе несколько раз переходить то на сторону окружников, то противоокружников, то утверждать известные постановления, то отрицать их и проч., но и «готов был, как выражался после один старообрядческий архиерей, кому угодно в ноги поклониться». В конце концов он сделался, по выражению старообрядцев, неисправимым «самоуродливым страшилищем, деревом утолщенной застарелости, с наростами, затверделыми до окаменелости»⁶⁶. Такова была личность нового раскольнического архиерея, которому, как увидим ниже, суждено играть весьма важную роль в расколе. Но если московские старообрядцы приняли нового епископа, с такою радостью; то совсем с иными чувствами отнесся к нему, как и можно было ожидать, Софроний. С ним пришлось Антонию выдержать на первых порах довольно упорную борьбу. Зная, что заведывание делами московских старообрядцев, а с ним и все доходы должны теперь перейти к Антонию, он возненавидел его всеми силами своей души, и ни за что не хотел уступить ему места заправителя делами московских старообрядцев, и покинуть Москву, и даже не хотел иметь с ним церковного общения. Таким образом завелись между двумя епископами соблазнительные пререкания. Услышав об этом, митрополит Кирилл предписал Софронию, чтобы он был в единении и братской любви с Антонием и пребывал в Симбирске; но на это предписание Софроний отвечал: «если не удалите от должности Антония, то вспыхнет пламень, который не утушится веками», и по-прежнему продолжал своевольничать. Митрополит, видя такое безначалие и открывающийся в церкви Христовой раскол, в 1853 году прислал Софронию свое пастырское увещание, моля его не творить раздора и обратиться на путь святой истины. Но от Софрония и на этот рази «не бе ни гласа, ни послушания»; – он по-прежнему враждовал против Антония, не хотел признавать его в сане епископа, и даже писал оскорбительные письма к самым белокриницким властям. Мало этого, пылая пламенем властолюбия, он задумал и решился основать в России отдельную и независимую от белокриницкой митрополии иерархию, и с этою целью удалился на Уральск.

Еще в 1852 году Софроний для уральского края поставил епископом некоего Виталия. Теперь, прибыв в Уральские пределы и остановившись в одном женском ските, он вытребовал этого Виталия и еще некоего Иакова Бреднева, беглого уральского казака, ревизиею прописного, к себе, и начал толковать им, что «белокриницкая митрополия в ереси, там миро варили по новому чиновнику⁶⁷, да у них древних-то и книг нет,... что Антоний, присланный сюда из митрополии, вовсе не крещен, так как он крещен был сначала в великороссийской церкви, но потом пошел в перекрещиванцы, прокляв то крещение, и его подобало бы у нас прежде окрестить, а потом в священство производить» и проч. Всеми этими толками он склонил стариков на свою сторону, и они сказали ему: «ты, владыка, больше нас знаешь, делай что хочешь». Заручившись такими сторонниками, он за тем смело и решительно начал приводить в исполнение задуманное: себя предназначив в митрополиты на епархию казанскую, Виталия в митрополиты же в Новгород, а Иакова решился поставить в патриарха московского и всея Руси⁶⁸. Решение это не долго оставалось без исполнения; 16 янв. 1854 года в шелковой палатке, в присутствии только двух инокинь, из коих одна клиросом правила, а другая кадило подавала и свечу выносила, без пресвитера и диакона, совершилась курьезная церемония поставления Софронием и Виталием Иакова во епископа с именем Иосифа, а 17 янв. при той же обстановке – совершено было возведение его же в сан патриарха всея Руси. 18 и 19 янв. были днями возведения в сан митрополитов Софрония и Виталия, чем они взаимно одолжили друг друга⁶⁹.

Таковых продерзостей и беззаконий натворил Софроний в уральских пределах. Чтобы положить им конец, Антоний издал окружное послание, в котором изложил все законопрестунные деяния Софрония. Послание это имело успех. Оно подорвало в народе доверие и расположение к Софронию, и привело его самого в невольное смирение. Скоро он принес раскаяние в своих беззакониях, и тогдашний московский «освященный собор»⁷⁰ принял его покаяние, уничтожил мнимого патриарха, упразднил самочинные митрополичьи титла Софрония и Виталия, и только из милости оставил Софрония в звании епископа, с тем, впрочем, чтобы епархии ему не иметь. Управление же поволжскою полосою раскольничества со включением сюда оренбургского или уральского края поручил на время Виталию⁷¹. Так посмотрел на первых порах старообрядческий «освященный» собор на дело Софрония. Но митрополит Кирилл посмотрел на него несколько строже, и 17 декабря 1856 года прислали на Софрония конечное решение, по которому он лишался епископского сана и оставлялся в звании простого инока. Решение это впоследствии повторено было и московским «освященным собором», издавшим в 1863 г. новое определение об извержении Софрония, подписанное 9 епископами⁷². Внутренние смуты в расколе, дали впрочем Софронию повод не внимать этим грозным определениям, так что он по-прежнему продолжал епископствовать в странах приуральских.

Так не успело еще надлежащим образом окрепнуть новое старообрядческое священство на Руси, как уже в среде его появились значительные беспорядки. Впрочем, эти беспорядки на первых порах не имели особенно сильного влияния на дело развития и распространения его на русской почве. Последнее, вообще говоря, совершалось довольно успешно. Год от году являлись у русских старообрядцев новые епархии с отдельными архиереями, которые в свою очередь размножали число попов, и тем более и более утверждали в России новое старообрядческое священство. Так еще в 1853 году, кроме упомянутых нами епархий, положено было начало существованию епархии новозыбковской, на которую произведен был (17 февр.) Кириллом во епископа некто Спиридоний. Правда, этот епископ пробыл в своем сане только одну неделю, после чего за оказавшийся подлог в документах лишен был сана, и затем 12 янв. 1854 года умер в Мануиловском скиту, но епархия его не уничтожилась, и чрез два года, именно 20 окт. 1855 года, получила нового епископа Конона, человека малограмотного и крайне фанатичного, посвященного также Кириллом, взятого затем 16 окт. 1858 года правительством и заключенного в суздальский Спасский монастырь⁷³. В том же 1855 году открыта была епархия саратовская, на которую поставлен был Антонием во епископа мещанин города Хвалынска Афанасий, человек преданный делу раскола до фанатизма. В следующем 1856 году открыты были еще две епархии: пермская и казанская. В качестве кандидата на первую из них явился в Москву некто Геннадий. Будучи кантонистом, он служил в военной службе, затем случайно познакомился со старообрядцами и бежал в пермскую губернию, в екатеринбургский уезд, где и поселился в старообрядческих скитах. Монашеская ряса, которую на него надели здесь, пришлась ему однако не по вкусу, и он, воспользовавшись первым удобным случаем, сбросил ее и бежал в Уральск, а отсюда в Москву, где и получил от Антония сан епископа пермского и екатеринбургского; в каковом сане, прикрытом купеческою одеждою, он и явился в Екатеринбурге. Судьба его была впрочем слишком незавидна. Он скоро попался в руки полиции и заключен был в суздальский Спасский монастырь⁷⁴. – Гораздо важнее для нас личность кандидата на другую из упомянутых нами епархий – казанскую. Это был некто Пафнутий Шикин, человек, хотя не бойкий на слово, но зато серьезный, рассудительный, враг вольномыслия и пустых разговоров, и притом кроткого и спокойного характера⁷⁵. Ему суждено будет, как увидим, играть довольно важную роль в расколе, которому он предан всею душою.

В 1857 году открыта была епархия кавказская, куда епископом поставлен был Антонием некто житель станицы кавказской, отставной казак Иван Зрянин, вдовец, отличавшийся между своими соотчичами мнимою набожностью, и мало-мальски начитанностью, – с именем Иова. Его вообще характеризуют сами же старообрядцы личностью слабенькою по характеру, не имевшею никаких глубоких убеждений, и вертевшеюся туда, куда дул общественный ветер⁷⁶. Далее в 1858 году открыта была епископия коломенская, на которую поставлен был Антонием во епископа некто Пафнутий, родом из посада Воронка черниговской губернии, в мире называвшийся Поликарпом Петровым Овчинниковым. Этот человек составил эпоху в жизни раскола австрийского согласия. Около него группировались такие факты, которые во всяком случае по своей серьезности заслуживают особенного внимания. Об них мы скажем в особой главе нашего сочинения, в которой вместе с тем представим и более подробные сведения о самой личности Пафнутия. Наконец в 1859 году открыта была Антонием еще епархия балтовская, на которую поставлен был им во епископа Варлаам, человек недалекий, но пользовавшийся большим уважением в расколе.

Таким образом в какие-либо десять лет своего существования в России австрийское священство распространилось здесь от Москвы до Перми, Ирбита и Кавказа, имело уже десять епархий, до двенадцати архиереев и множество попов, так что не было ни одного почти раскольнического селения, которое не имело бы своего собственного попа⁷⁷. В одной напр. Москве в конце 50 годов было до 20 попов⁷⁸. Таким порядком дел большинство старообрядцев было в высшей степени было довольно. Вот что напр. говорил об этом один из них: «На счет пастырей духовных мы теперь покойны. Допрежь бывало, что не случись, хоть бы вот, станем говорить, жена ли родит, парня вздумаешь женить, – будь покос, или жниво, неминучая беда, ничего не поделаешь, идешь на рогожское без малого за сотню верст. А нонича все под руками, нечего Бога гневить, не по что в люди ходить, когда в своей деревне священство завелось, отец Артем есть, а за четыре версты от нашей деревни опять свой священник, отец Павел, а по другую сторону за пять верст опять священник, – облачинный над другими, Семен Епифаныч, голова с умом»⁷⁹. Что это за попы у старообрядцев с умными головами, об этом мы будем иметь случай поговорить после, теперь же кстати и, пожалуй, к чести старообрядцев заметим, что их архиереи и попы, при всем указанном нами обилии их, не представляли собою однако ж беспорядочного общества, в котором каждый живет сам по себе и в котором нет ни начальника, ни подчиненного, Напротив, копируя порядки и управление православной церкви, они и в деле учреждения у себя администрации не отступили по внешности от ее образца, и по ее примеру завели и у себя те же порядки администрации и управления, какие существуют и в ней. Москва, как и следовало ожидать, сделалась в этом случае центром, где сосредоточилась высшая старообрядческая администрация и куда стягивались все бразды управления духовенством всего русского старообрядческого мира. В ней учрежден был «духовный освященный собор или совет», (нечто в роде нашего Свят. Синода), в котором заседали некоторые архиереи и попы, и в котором председательствовал, или, как говорят некоторые, единовластительствовал епископ владимирский Антоний, получивший поэтому с самого начала право иметь местопребывание в Москве. Со введением таких порядков изменился и весь вообще строй управления в старообрядческом мире, принявшем новое священство; дела церковные и административные стали переходить из рук мирян в руки духовенства. Но это последнее обстоятельство послужило, как увидим далее, семенем не малых беспорядков и волнений в старообрядческом мире, привыкшем к самоуправству.

Итак, мы показали, как распространялось и утверждалось «австрийское священство” за границею и в пределах России, и с каким сочувствием оно принято было большинством старообрядцев. Теперь спрашивается, какое же место оно заняло в ряду других религиозных учреждений в поименованных нами местностях, или, точнее, как отнеслись к нему правительства Австрии, Турции, Молдавии и Валахии и России? – Иностранные правительства, как и следовало ожидать, руководясь частью непониманием всей противозаконности нового старообрядческого священства, частью – коварною мыслию закрепить за собою русских беглецов старообрядцев, поселившихся в их пределах, – отнеслись к их иерархическому строю весьма снисходительно и благосклонно. И прежде всего подобную благосклонность «австрийскому священству» пришлось испытать со стороны австрийского правительства. Это правительство еще с конца прошлого столетия, – времени поселения в его пределах русских старообрядцев – стало относиться к последним очень благосклонно; еще тогда дало им много льгота и преимуществ и между прочим полную свободу вероисповедания, а также и свободу от податей и рекрутской повинности на целых 20 лет⁸⁰. Затем, когда в начала 40-х годов настоящего столетия русские искатели архиерейства убедили австрийских липован хлопотать пред местным правительством о дозволении им иметь своих высших духовных пастырей; то нашли себе покровителей в среде австрийских чиновников и первых государственных сановников, благодаря коим в 1844 г. император Фердинанд подписал декрет дозволявший старообрядцам иметь своего епископа и при этом подтверждавший существование Белокриницкого монастыря, незаконно построенного и даже уничтоженного по распоряжению правительства в 1790 году⁸¹. Новый архиерей был найден, и в октябре 1846 года принят липованами в их общество. Правительство, согласно данному декрету, официально дозволило Амвросию быть верховным пастырем липован и иметь своею резиденциею Белую Криницу. Правда, последовавшие за тем дипломатические сношения русского правительства с австрийским по поводу учреждения белокриницкой иерархии изменили несколько отношения австрийского правительства к новому старообрядческому священству, и повели за собою известное заточение Амвросия и запечатание белокриницкого монастыря, но принцип свободы, положенный австрийскими правительством в основу своих отношений к различным вероисповеданиям и между прочим к русским беглецам старообрядцам, остался в прежней силе. Руководясь им, австрийское правительство долго затем сквозь пальцы смотрело и на такое явление, как самовольное распечатание старообрядцами своего монастыря и возобновление в нем всех тех порядков, за которые этот монастырь в свое время подвергся запечатанию. И, может быть, подобные отношения продолжились бы надолго, если бы липоване были менее упорны в отказе повиноваться разного рода постановлениям правительства, касавшимся ведения метрических записей о родившихся, вступивших в брак и умерших; погребение умерших без медицинского осмотра и полицейского свидетельства, принятие присяги, прививание оспы и проч.⁸², и если бы чиновники, поставленные наблюдать за всеми этими, были менее честны, чем каким оказался форштеер Серета Буковинской области во второй половине 5-х годов некто Войнарович. Будучи человеком крутого, но честного характера, и зная во всей подробности о тех беспорядках, которые совершались в Белой Кринице, и которые раз высказались в самовольном распечатании белокриницкими иноками своего монастыря, и затем часто высказывались в недозволенном белокриницким духовным властям поставлении попов и архиереев для заграничных раскольников, он не решился покровительствовать им и задумал вывести их на чистую воду. В 1857 г. они донес об них областному правительству, которое в конце февраля следующего года снарядило в Белую Криницу следственную комиссию под начальством особого чиновника Штокера, человека необыкновенно строгого характера и непреклонной воли, способного одним своим колоссальным ростом и суровою наружностью приводить в трепет подсудимых⁸³. Весть об этом скоро донеслась до Белой Кринице и привела липован в страшное смятение. Многие, не надеясь замаскировать своего не липованского происхождения поспешили убраться из Белой Криницы и удалились большею частью в Молдавию – в Мануиловский монастырь. Те же, которые более всего заинтересованы были в существовании тех порядков, против которых задумало теперь восстать правительство, взялись защищать и отстаивать их. Алипий, сам Кирилл и некоторые из липован поспешили с своими просьбами и заявлениями к правительству, прося его – оставить Белую Криницу в покое и отменить следственную комиссию. Но все это не повело ни к чему. Следственная комиссия, прибыв в Белую Криницу, с свойственною ей строгостью довела свое дело до конца, и затем представила его на рассмотрение высшего начальства. Кирилл, по началу следственной комиссии замечая, с какою строгостью приступила она к своему делу, и с каким видимым сочувствием смотрело на ее образ действий правительство, не почтив вниманием просьбы белокриницких властей об освобождении их от комиссии, пришел к полной уверенности, что и его ожидает та же участь, какая постигла Амвросия. Однако ж дело кончилось не этим. Правительство, энергично преследуя те беспорядки, которые были явным нарушением прямых его предписаний, не решилось однако отменить своего прежнего дозволения – иметь липованам своего верховного пастыря или свою иерархию, а напротив снова утвердило оное, прибавив к этому только некоторые ограничения и между прочим то, чтобы липоване не имели никаких связей с русскими и вообще заграничными старообрядцами, и не делились с ними своим священством. Вот с некоторыми опущениями это определение правительства, утвержденное им 18 сент. 1859 г. и затем 14 янв. следующего года объявленное Кириллу черновицким управлением: – «Его императорское королевское апостольское величество соизволили, чтобы поповские липоване в Буковине также впредь верховного пастыря имели, который да именуется святителем, и еще при жизни своей имеет наместника себе высвятить. Для предприятия сего посвящения получить позволение от буковинского областного правления, а для посвященного наместника – подтверждение от министра духовных дел. Ни святитель, ни его наместник не смеет без позволенья областного начальства за границу путь предпринять. Ни единому из них не позволяется заграничных на поповское или епископское достоинство производить... Посвященный наместник имеет при жизни святителя от всех епископских дел воздержаться... Иноческий мужеский монастырь в Белой Кринице имеет позволение впредь пребывать, однако не смеют в нем чужестранцы быть приняты», и проч. в этом роде⁸⁴. Так австрийское правительство и в настоящем случае, совершенно неожиданно для белокриницких властей, отнеслось к их священству весьма снисходительно, снова признало его существование законным, резиденцию митрополита оставило в том же виде, в каком она была и прежде, митрополита и его наместника оставило в их званиях, ограничив, как и прежде, их власть и права только живущим в Австрии старообрядцам.

Столь же благосклонно к новому старообрядческому священству отнеслись и другие иностранные правительства, и прежде всего турецкое. По-видимому, – быть благосклонным к русским беглецам старообрядцам, – к этому во всяком случае христианскому обществу, – для турецкого правительства, возведшего ненависть к христианам в принцип, – было непоследовательно, но между тем мы видим, что оно по отношению к некрасовцам было именно таковым и при том издавна – с самого начала их поселения в турецких пределах, – и не изменяло этих отношений почти никогда. Причины этого почти исключительно коренились в том обстоятельстве, что русские беглецы-старообрядцы были людьми недовольными русским правительством, стало быть при известных политических комбинациях обещали быть важною политическою силою для того государства, которое дает им приют в своих пределах. Этими соображениями проникнуты были все прежние давния отношения турецкого правительства к некрасовцам, и они же всплыли наружу и тогда, когда последние обзавелись своим священством, и когда затем устремили свои выжидательные взоре на то, как отнесется к нему турецкое правительство. Впрочем, на первых порах это правительство, по наветам самих же старообрядцев-некрасовцев, как мы видели, отнеслось к их священству не совсем благосклонно и первого их епископа Аркадия посадило в тюрьму; но это продолжалось не долго. Чрез шесть месяцев Аркадий был освобожден, и тогда же получил от правительства благодеяний даже больше, чем сколько мог ожидать; именно: – он признан был им в звании епископа и признан без всякой за это платы, – привилегия, какой не имел ни один из православных епископов⁸⁵. Но этого дарованного турецким правительством права на законное существование в пределах Турции австрийскому священству, в лице его представителя Аркадия, раскольникам было мало. Счастливое начало расположило и заохотило их искать еще большого; они решились во что бы то ни стало добыть от верховного правительства своего такой законный акт, которым бы вполне и навсегда ограждались права не лично одного Аркадия, их архиерея, но и всего их новоучрежденного духовенства, и которым бы представлена была им совершенная свобода веры и богослужения⁸⁶. В этом последнем обстоятельстве великие услуги оказала некрасовцам существовавшая в то время в Турции партия так называемая польская, представителем которой был поляк Чайковский, – иначе Садык-паша. Мечтая о восстановлении отечества на счет России, и возбуждая против последней Турцию и другие державы, он ясно сознавал какую великую услугу в подготовляемой западными державами войне с Россиею могут оказать некрасовцы, если всею своею массою пристанут к его лагерю. Выходя из этой мысли, он всеми силами готов был благодетельствовать некрасовцам, и теперь, когда представилась им нужда в помощи, он охотно бросился к ним с своими услугами и усердно начал помогать ходатаю за них, известному нам Гончарову. При его ревностном содействии последний получил свободный доступ во все присутственные места турецкой столице; ему открыты были двери к самым высшим сановникам в империи, и в конце концов в июне 1851 года он получили подписанный самим султаном фирман следующего содержания: «Дали мы сей нынешний наш фирман игнат-казакам, которые отвечно сохранившись на земли царства нашего, завсегда жили как верные и благонадежные подданные наши, так и мы желаем, чтобы и с ними благосклонно обходились, чтобы они под нашим покровительским крылом свободным воздухом в благополучии отдыхали. А посему игнат-казаки пользовались от самодревнейших времен своею собственною, от других непринадлежащею верою. Желая, дабы они ныне свободно и впредь-текущие времена пользовались и чтобы никакая другая церковная власть в их церковные дела не мешались, имеючи они собственное свое священство. Потому мы повелеваем всем нашим каймаканам (т. е. начальники пяти городов и уездов) и начальникам, дабы нынешний наш фирман в точности и верно исполнен был. Сочинен в великом нашем диване» и проч.⁸⁷. Этим султанским фирманом обеспечивалось настоящее и будущее белокриницкого священства в турецких владениях как нельзя лучше. Под сению его ему оставалось расти и развиваться без всяких тревог и опасений. Сами раскольники вполне сознавали всю важность новых султанских благодеяний, приведены были ими в восторг и «целовали царскую титлу», т. е. фирман⁸⁸. В силу этого же султанского фирмана они даже повесили на своих церквах колокола и стали звонить в них, тогда как всеми другими христианским церквам в Турции это строго воспрещено было⁸⁹.

Позже других местностей австрийское священство признано было законным в пределах Молдавии и Валахии. Здешнее правительство вообще никогда раньше не оказывало особенных симпатий к находившимся в его пределах русским беглецам старообрядцам; не видело оно причин изменять к ним эти отношения и тогда, когда они обзавелись своими священством и когда видимо имели нужду в законном признании его со стороны правительства. Отношения к ним последнего и на этот раз остались прежние – не особенно враждебные, но и не симпатичные, и их архиерей Аркадий васлуйский на первых порах должен был являться к ним не иначе как секретным образом. Но прошло немного времени, – правительство переменилось, переменилась вместе с тем и судьба австрийского священства в молдаво-валахских пределах. Вместо прежней холодности к себе со стороны правительства, оно стало встречать от него либеральное покровительство, поощрение, вызывание – чувствовать и показывать себя нелишним в ряду других государственных убеждений. Такие перемены начались особенно после турецкой компании 1853–1855 годов, когда владетелем Румынии объявлен был князь Куза, креатура Наполеона III, следовавший направлению, и инструкциям получаемым из Тюльери. Он начал стеснять и ограничивать права и средства православного духовенства в Румынии, и напротив покровительствовать всякому неправославному обществу, особенно такому, которое могло каким либо образом способствовать к разъединению между населениями княжеств и Россиею, и каким по всей справедливости могло быть общество раскольническое. Раскольники сразу поняли как направление нового правителя Румынии, так и ту роль, какую он должен выполнять в своих действиях, и потому не преминули извлечь из этого для себя пользу. Прежде всего они поняли, что теперь их епископ со всем остальным духовенством под сению либерального правительства Румынии может существовать без всякой опасности, и потому, не стесняясь, стали отправлять свои церковные службы и приглашать своего епископа приезжать к ним беспрепятственно и открыто. Расчеты их действительно оказались верными. Местные гражданские власти не только не препятствовали им в этом; но и поощряли их к тому, оказывая их архиерею такие же почести, как и православным епископам. Так в февр. 1860 года Аркадий васлуйский приехал в новую Молдаву, – участок, прирезанный по парижскому тректату от России к Молдавии, – и местный исправник не только не воспрепятствовал его приезду, но напротив предписал пограничным и полицейским чиновникам, чтобы Аркадий встречен был с должным почетом⁹⁰. Видя такую к себе благосклонность со стороны местных властей, Аркадий к великой радости раскольников смело и безбоязненно стали отправлять в Измаиле архиерейские службы; но этим скоро восстановил против себя местную православную консисторию, которая не замедлила донести обо всех действиях его ясскому митрополиту – Софронию. Последний, вследствие этого донесения измайловской консистории, вошел в министерство внутренних дел с представлением – предпринять строгие меры против действий сектантов; но получил ответ: «теперь по парижской конвенции всем верам свободно, то министерство не может запретить; но вы, если хотите, то представьте министерству церковных имуществ»⁹¹. Этот совет, как нельзя больше, пришелся по вкусу молдаво-валахским раскольникам, и породил в них еще большую смелость. Они не стеснились теперь и сами подать прошение о законном утверждении своего архиепископа, и 14 апреля 1860 г. привели эту мысль в исполнение, подав свое прошение сперва в министерство церковных имуществ, а потоми в верховный совет. Дело их решилось очень скоро, чему главным образом поспособствовало следующее обстоятельство. 26 сент. этого же года приехал в Измаил министр внутренних дел. Раскольники, как и следовало ожидать, приветствовали его хлебом-солью, подав ему предварительно свое прошение. Министр приняли раскольников весьма благосклонно, немедленно приказал выдать васлуйскому архиепископу надлежащий вид на свободный проезд по всей Молдавии, а законное утверждение в звании архиепископа Молдавии обещал выслать из Ясс, что действительно и исполнил. 17 окт. дело о дозволении раскольникам иметь своего епископа было решено верховным советом в пользу раскольников, а 6 ноября это решение препровождено было для сведения в ясскую митрополию. Таким образом «австрийское священство» и у раскольников молдаво-валахских, так же как и у австрийских и турецких, признано было de jure дозволенным, хотя и несколько позже, тем в Австрии и Турции.

Совсем иначе отнеслось к австрийскому священству правительство русское. Оно понимало, что это старообрядческое учреждение (т. е. священство) всеми своими дурными последствиями может и должно сопровождаться для России, угрожая с одной стороны наплывом поставленных там раскольнических попов, а с другой – привлечением наших раскольников вместе с их богатствами за границу⁹². Посему русское правительство естественно позаботилось употребить самые строгие меры к тому, чтобы разобщить русских раскольников с живущими за границею, и затем прекратить и дальнейшее существование белокриницкой иерархии. В видах достижения этих целей было учреждено самое строгое секретное наблюдение за сношениями раскольников; письма наших раскольников в белокриницкий монастырь и из сего монастыря в Россию под разными адресами, были перелюстрованы и сообщены в копиях министерству вн. дел. Этим путем было открыто, что настоятель белокриницкого монастыря Геронтий находится в Москве⁹³. На обратном пути в Белую Криницу он был арестован вместе с своими спутниками и по Высочайшему повелению препровожден в Главный Штаб. Произведенным следствием были получены обстоятельные и точные сведения, касающиеся учреждения и существования белокриницкой иерархии. Начавшееся по этому поводу дипломатическое сношение русского правительства с австрийским и было причиною удаления Амвросия из Белой Кринице и запечатания монастыря. Но, не смотря на это, белокриницкое священство не прекратилось ни в Австрии, ни остановилось своим появлением и в России: напротив, в короткое время распространилось здесь, как мы видели, по широкому старообрядческому миру. Русскому правительству прибавилось забот. Вместо того, чтобы только предостерегать наших старообрядцев от белокриницкой заразы, и преграждать сношения наших старообрядцев с заграничными, ему настала теперь нужда принимать прямые меры к его уничтожению внутри отечества. Как же поступило в данном случае наше правительство?

На первых порах оно не изменило своих отношений к австрийскому священству, и стало преследовать его в наших пределах с такою же энергию, с какою хотело уничтожить его за границею. Год от году оно заарестовывало то архиерея старообрядческого, то попа; но все было напрасно. Место заарестованного архиерея или попа скоро занималось другим, а иногда случалось так, что вместо одного потерянного архиерея или попа старообрядцы получали от своего сердобольного высшего начальства двух и даже болеe новых. Так было в царствование императора Николая 1-го. Со времени настоящего царствования отношения нашего правительства к австрийскому священству, как и вообще к расколу, значительно изменились.

Вместо прежней непомерной строгости в принцип этих отношений к нему наше правительство поставило гуманную снисходительность, в силу которой раскольников вообще и австрийского согласия (т. е. раскольников же) в частности оно перестало преследовать за их мнения о вере и за исправление ими треб по их обрядами, и только не хотело оставить без преследования, при совершении ими своих треб, «публичного оказательства раскола» как то: крестных ходов, пения вне молелен и такого пения внутри молелен, которое могло быть слышно вне оных, торжественного совершения крещения и брака, сопровождения тел умерших на кладбище в мантиях, клобуках и других раскольнических одеяниях, – с пением и проч. В этом смысле издан был 15 окт. 1858 г. и Высочайший указ⁹⁴, который значительно окрылил, австрийских старообрядческих попов и архиереев и дал им повод и основание поступать свободнее и смелее прежнего. В большие праздники и воскресные дни они у купцов в больших залах стали отправлять обедни при большом стечении народа и даже (что уже было впрочем злоупотреблением в силу известных мотивов взяточничества) заведомо со стороны полиции⁹⁵.

Но для ревнителей австрийского священства этого было недостаточно. Мечтая о доставлении ему лучшего положения, и думая привести его в твердое и цветущее состояние чрез привнесение в среду его духовенства элемента образования путем печатания старообрядческих писаний и правильного и разумного устройства рассадника будущих пастырей и проповедников старообрядчества, они отлично видели и сознавали, что при той терпимости, которая давалась расколу указом от 15 октября 1858 г. совершенно невозможно привести им планов своих в исполнение. Для этого нужно было исходатайствовать и добыть старообрядческой иерархии такую свободу, которая была бы обеспечена законом и ставила бы ее (иерархию) рядом с православною иерархиeю, или по крайней мере давала бы ей такие права, какими пользуются в России: католичество, лютеранство и другие западные религиозные общества. Об этом-то и начали подумывать ревнители австрийского священства, заручившись предварительно сочувствием одного очень умного и дельного человека, известного нам епископа коломенского Пафнутия, который скоро сделался душою общества старообрядческих ревнителей и главным двигателем и деятелем по всем рождавшимся в их кругу вопросами и планами. Ему принадлежала инициатива по многим делам; он же был и главным исполнителем сформировавшихся в его обществе известных планов. Вообще он отличался кипучею деятельностью, энергией и ораторскими способностями.

Кто из интересующихся расколом, бывавших в Москве, не слыхал на Кремлевской площади еще молодого инока Чудова монастыря, состязающегося с раскольническими начетчиками? Речь его льется потоком – без нарушения требований строгой логики, исполнена силе, убедительности и иногда нервной горячности: точно это речь оратора, прошедшего систематическую школу. В добавок, это речь совершенно простая, понятная, народная, приковывающая к себе внимание толпы. – Это и есть бывший раскольнический епископ Пафнутий коломенский в мире Поликарп Петров Овчинников, родом из стародубского посада Воронка.

Родился он и воспитался в расколе, и с самых юных лет возымел сильную наклонность к созерцательной жизни и к духовно-религиозным размышлениям. Девятнадцати лет он выпросил у отца позволение оставить торговые дела, и заключился в келью на совершенное уединение, чтобы там беспрепятственно в ненарушимой тишине предаться размышлениям об истинной вере и спасении души, – о предметах, которые особенно занимали его в то время. В таких размышлениях и в чтении уважаемых старообрядцами книг провел он целые четыре года, редко с кем видясь и почти не выходя из кельи. Подвергнув строгому разбору и беглопоповщину и беспоповщину, и не нашед удовлетворения ни в той ни в другой, он обратился мыслью к незадолго перед тем основанной белокриницкой иерархии, которая привлекала его своею видимою полнотой и кажущимся удовлетворением каноническим требованиям относительно правильного устройства церковной иерархии, чего именно недоставало беглопоповству. Но тут смущало его то, что новой иерархии недоставало того ненарушимого апостольского преемства, которое должно составлять непременную принадлежность истинной богоучрежденной иерархии. Для разрешенья этого недоумения он вознамерился совершить путешествие в Белую Криницу, чтобы там на месте самого учреждения иерархии, получить о ней полные сведения. Желания его увенчались успехом. Сочинение Павла Васильева «Десять вопросов к беспоповцам», написанное им вскоре после прибытия в Белую Криницу Пафнутия, частью по поводу сомнений последнего касательно истинности новой иерархии, а частью по поводу сомнений известного Павла прусского, которого защитники австрийского священства, старались привлечь в свое общество – сочинение, в котором 200-летнее прекращение иерархии в раскольническом мире оправдывалось бывшим (будто бы) 70-летним прекращением священства в ветхом завете во время плена вавилонского, – имело решительное влияние на перемену взгляда Пафнутия на новую иерархию. Под влиянием этого сочинения и отчасти личных бесед его с Павлом об этой иерархии, он оставил свои сомнения на счет последней, и со всем жаром молодости посвятил себя на служение ей, в том убеждении, что в ней обрел он наконец истинную давно искомую им церковь. Скоро он поступил в монахи и затем посвящен был в архидиакона белокриницкой митрополии. В 1857 году Антоний владимирский (Шутов) в деле заправления старообрядческими делами возымели нужду в помощнике, и, зная отличные способности Пафнутия, тогда уже архидиакона, обширные сведения его по части раскола, и его горячую преданность иерархии, пригласили его в Москву для этой роли. В конце этого года Пафнутий прибыл в Москву, и здесь вскоре посвящен был Антонием во священника, а затем 20 сент. 1858 г. и во епископа коломенского. Приняв на себя сан епископа, он почел долгом совести посвятить себя самому ревностному служению пользам раскола, и время его епископства было замечательным временем в новейшей истории раскола по оживлению, какое он придал ему и по весьма значительному его распространяю. Он первый и один из всего раскольнического духовенства ввел употребление проповеди при богослужении с целью упрочения и размножения раскола. Его проповеди, иногда очень продолжительные, были живыми импровизациями и всегда производили большое впечатление на слушателей⁹⁶. В них он выказывал основательное знание свящ. писания и редкое уменье говорить, так что за свое проповедничество некоторыми сравнивался даже с Златоустом⁹⁷. Кроме проповедей он пользовался всяким удобным случаем для беседы о вере и в частных домах. Вообще говоря, – это был едва ли не единственный раскольнический архиeрей, принявший на себя этот сан не из-за каких-либо корыстолюбивых или властолюбивых видов, а в видах принести посильную помощь расколу⁹⁸, и снискавший себе поэтому уважение не только тех, которые принимали австрийское священство, но и тех, которые не принимали его⁹⁹.

Около этого-то человека и сгруппировался кружок ревнителей австрийского священства. Пафнутий вполне разделял их взгляды на неопределенное положение австрийского священства в России и на то, что, при таком положении его, ничего нельзя предпринять хорошего на пользу раскола. Поэтому прежде всего, он решился – просить у русского правительства законного обеспечения старообрядчеству с его самостоятельною иерархиею, или по крайней мере, законного признания за последней тех прав, какими пользуются существующие в России церкви и духовенство разных инославных исповеданий. Обстоятельства ускорили приведение этой мысли в исполнение. К тому времени в Москве успела уже образоваться значительная партия людей недовольных новым порядком дел, партия, имевшая во главе своей лиц прежде, при беглых попах, пользовавшихся значением в мире старообрядческом, теперь же, при новом порядке дел, когда центр управления в расколе видимо стал перетягиваться в руки высшей духовной власти, поставленных в необходимость утратить свой вес и значение в расколе. Эта партия известна была под именем Винокуровской, из которой потом выродилась и образовалась партия «раздорников». Она-то и задумала теперь подать на Высочайшее имя прошение о дозволении старообрядцами иметь у себя бегствующих от великороссийской церкви священников на основаниях указа императора Александра I, 1822 г.¹⁰⁰. Сознавая, что задуманное этою партиею дело грозить совершенным уничтожением белокриницкого священства, Пафнутий с своими сторонниками решился противопоставить ее делу свое прошение – о признании уже существующего старообрядческого духовенства законным. Прошение в этом духе было составлено и за подписом около трех сот человек вручено было трем избранным лицам, которые с этим прошением отправились в Петербург и в начале 1859 года подали его, куда следует. Но к величайшему огорчению Пафнутия и его партии, на это прошение последовал решительней отказ. Правительство и не думало изменять своих отношений к «австрийской иерархии», руководиться интересами раскола оно, конечно, не считало полезным.

После этой неудачи ревнители австрийского священства с Пафнутием во главе задумали поискать иных способов к упрочению и будущему процветанию раскола. Еще раньше этого возникла мысль вступить в сношения с русскими эмигрантами в Лондоне; Пафнутий сначала не особенно был расположен к осуществление этой мысли; теперь же она выступила на первый план. Задумано было даже основать в Лондоне старообрядческую церковь, училища для образования будущих миссионеров старообрядчества и типографии для печатания раскольнических сочинений¹⁰¹. Но в то время, как эти затеи сформировались уже в головах ревнителей раскола, и когда оставалось дело только за их выполнением, в русской старообрядческой иерархии произошли страшные раздоры и нестроения: Антоний (Шутов) в начале 1860 года по побуждениям, о которых речь будет ниже, на основании одной Кирилловой грамоты переместился к владимирской кафедры на московскую и стал подписываться архиепископом московским и всея России¹⁰².

Русские старообрядческие архиереи крайне вознегодовали на Антония за его поступок, так как он совершен был без их согласия. Антоний и не думал уступать; начались взаимные резкие укоризны и пререкании, соблазнительные для народа. Пафнутий коломенский, в начале державший вместе с другими епископами оппозицию против Антония, наскучил смотреть на эти раздоры и нестроения, и счел за лучшее для себя отказаться от непосредственного участия в делах раскольнической иерархии. 11 июля 1860 года он подал собору (русских) епископов прошение о дозволении ему «оставить епископский престол, и возвратиться на жизнь уединенную», и, получив увольнительную грамоту за подписом четырех архиереев¹⁰³, удалился в уединение. С этим вместе отдалялось на неопределенное время и задуманное Пафнутием и его партиею сношение с Лондоном.

Впрочем, Пафнутий не долго оставался в своем уединении; скоро он вызван был Антонием опять к общественной деятельности и вынужден был снова принять участие в смутах по его делу. По поручению Пафнутия казанского он должен был лично отправиться к Кириллу и представить сему последнему всю правдивую историю дела Антониева. Этою поездкой Пафнутия за границу и захотели воспользоваться его друзья для своих, а также и его целей, и убедили его отправить письмо в Лондон из Ясс, а также условиться с ясскими старообрядцами, чтобы будущая переписка русских старообрядцев с лондонскими выходцами производилась чрез их посредство. Пафнутий, всегда действовавший в интересах раскола, охотно взял на себя и этот труд, и в первых числах марта 1861 года отправился за границу. Но поездка эта кончилась неудачею. В Яссах, вследствие нападения на него мануиловского архимандрита Варсонофия, он бросил свои вещи и тайком уехал оттуда обратно в Москву¹⁰⁴.

В Москве в это время готовился, суд над Антонием, и при этом всплывали наружу большие дрязги и беспорядки, как со стороны обвинителей, так и со стороны обвиняемого. Пафнутий полагал, что все дрязги и беспорядки имеют в своей основа недостаток образования в высшем старообрядческом духовенстве, и потому еще более стал лелеять прежнюю мысль – о сношениях с Лондоном. Во что бы то ни стало и как можно скорее, он решился ехать в Лондон, чтобы там лично познакомиться с русскими выходцами; и действительно в ноябре 1861 года отправился в путь, и чрез Берлин и Париж благополучно добрался до Лондона. Шестинедельного пребывания здесь достаточно было ему для того, чтобы убедиться, что за люди эти лондонские выходцы, на которых он надеялся прежде, как на будущих покровителей и защитников старообрядчества. Их религиозные и политические убеждения были далеко не по вкусу ему. Он увидел совершенную невозможность сочетать с «делом» этих выходцев судьбу старообрядчества. Когда Герцен рисовал перед ним картину будущей судьбы старообрядчества, т. е. когда в Лондоне учреждены будут монастырь старообрядческий и епископская кафедра, Пафнутий думал: «и этот человек, открыто проповедующий атеизм, глумящийся над христианством, презирающий церковь со всеми ее обрядами, наденет старообрядческий кафтан, станет креститься двумя перстами, будет, пожалуй, старостою старообрядческой церкви! Что же это как не наглое кощунство и посмеяние над тем, что мы привыкли почитать благоговейно»? – С этими грустными думами он в начале февраля 1862 года возвратился в Москву и заключился в совершенное уединение¹⁰⁵.

После этого попытки русских старообрядцев – отдать свою судьбу под защиту какого-либо иностранного правительства больше не повторялись. Правда, наше правительство и после этого не дало, да и не могло дать законного признания старообрядческим арxиереям и попам, но тем не менее и не преследовало их, исключая разве явного соблазна для православных с их стороны. Стало быть искать старообрядцам защиты себе, у чужих стран было не от кого, да и не от чего.

В то время, как австрийское священство еще распространялось, и не успело надлежащим образом окрепнуть ни в одной из указанных нами выше местностей, в старообрядческом мире, принявшем это священство, уже начались нестроения и раздоры частью по вопросу об управлении, частью по поводу неблагоразумных и эгоистичных поступков некоторых старообрядческих архиереев, частью, наконец, по поводу некоторых религиозных вопросов. Все эти раздоры и нестроения имели в основе своей с одной стороне нежелание старообрядцев-мирян, уступить своему духовенству свои прежние права «законодательства и начальничества» в расколе, с другой – неуменье некоторых старообрядческих архиереев поставить себя в надлежащие отношения, и желание больше радеть о своих личных интересах, чем о интересах всего согласия. Начнем с того, что произошло по поводу ломки старых порядков управления в старообрядчестве и замене их новыми. Как известно, в старообрядчестве издавна все заправление церковными делами сосредоточивалось в руках мирян. Так было в беспоповщинском согласии, также было и в согласии поповщинском. В последнем, как известно, было и духовенство, но оно пользовалось вообще слишком малым значением в деле управления и на ряду с своими пасомыми во всем подчинялось мирским властям раскола. Эти последние до того привыкли к «начальничеству и властительству» в расколе, что считали это своею стихиeю, расстаться с которою во всяком случае было для них в высшей степени не желательно. Но вот в старообрядчестве появилось новое священство, дотоле еще небывалое, которое все дело управления в расколе сформировало в известном нам учреждении – «освященном соборе», и стало захватывать в свои руки все бразды правления и администрации в старообрядчестве. Само собою понятно, что вожатаи раскола, которым теперь стала угрожать опасность утратить драгоценное для них властительство в расколе, к которому они в течении двух сот лет так привыкли, стали смотреть на эти новые порядки очень недружелюбно. Они еще раньше предчувствовали, что новый порядок дел нанесет значительней ущерб старому. Так, когда белокриницкая иерархия только что учреждалась, и когда весть об этом дошла до Москвы, то рогожский дворник, некто Иван Александров Гусев, говорил: «горе, горе нам будет с этими архиереями; держаться бы нам лучше старых попов, а то архиереи эти возьмут нас за макушку, и больно, больно нам будет»¹⁰⁶. Уже в этих словах звучит голос сильного недовольства вожатая раскола на имевший скоро учредиться новый порядок управления в нем, а также и слышится как бы предчувствие того, что этому порядку придется сильно столкнуться с старым. Действительно, прошло не много времени, старообрядческие архиереи еще не успели, как следует, взять «за макушку» вожатаев раскола, как им стало уже очень больно. Чтобы облегчить себе эту боль, они решились во что бы то ни стало отстоять старое, милое для них, и не дать усилиться новому, – ненавистному. В этих видах вожатаи русских поповцев, сгруппировавшись, как мы знаем, в одну партию, названную нами Винокуровскою, еще в 1858 году стали просить Высочайшую власть – дозволить старообрядцам иметь у себя, на основаниях указа 1822 года, бегствующих от великороссийкой церкви священников, над которыми они по-прежнему могли бы командовать, как хотели. Попытка эта, грозившая большою опасностью австрийскому священству, кончилась впрочем неудачею, но тем не менее это не смирило крамольников перед их духовными властями. Образование этой крамольной партии имело слишком важное значение в дальнейшей истории австрийского священства. Из нее выродилась со временем партия так называемых «раздорников», поднявших кучу неурядиц в австрийском согласии, и с необыкновенною энергией поддерживавших эти неурядицы. Конечно, эти опасные последствия образования вышеуказанной нами партии можно было предвидеть и предотвратить; но дело в том, что и сами старообрядческие архиереи за весьма немногими исключениями давали повод усиливаться и развиваться этой партии недовольных – частью своим поведением и преследованием личных целей, частью же взаимными пререканиями, частью, наконец, тем, что сами искали себе опоры в мирянах. Мы описывали уже характер и поступки известного Софрония. Своим корыстолюбием он сильно ронял свой сан в глазах своих пасомых, и давал им чувствовать свою силу. Тоже нужно сказать о другом старообрядческом архиepee Антоние Шутове, председателе старообрядческого «духовного совета» или «освященного собора». Он был виновником очень важных и больших неурядиц, происшедших в расколе, имевших для поименованной нами Винокуровской партии важное значение в ее нерасположениях к своей новой иерархии.

На самых первых порах своего епископствования Антоний начал обнаруживать требования несогласные с общим духом поповщины и отличающаяся характером беспоповства. Так, он строго воспретил попам приносить на литургии просфору за царя, а за непослушание подвергал запрещению. Сверх того в чине принятия от ересей он требовал признания Аввакума, Лазаря, Никиты и прочих святыми страстотерпцами и исповедниками. Оба эти требования производили немалое смущение¹⁰⁷.

Но еще больше смущение и соблазн породили властолюбивые притязания Антония, поставившие его в столкновение с другими епископами. Мы упоминали уже о том соблазнительном столкновении, какое произошло между Софронием и Антонием, и окончившемся в пользу последнего. Но и взяв верх над своим соперником, Антоний не хотел довольствоваться и благоразумно пользоваться тем положением, как он занимал. С самого начала поставления Антонию хотя и предоставлен был титул только архиепископа владимирского; но в тоже время ему, как старейшему, дано было право жить в Москве и заправлять церковными делами всех русских старообрядцев. Сознавая это свое превосходство перед другими старообрядческими архиереями, он возмечтал о себе слишком много, и стал поступать со всеми дерзко и своевольно. Усвоив понятие о себе, как о главе всех других, существовавших на Руси старообрядческих архиepeeв, он дозволил себе поддаться честолюбивой мысли – принять на себя титло, которое бы прямо поставило бы его выше этих последних. Мысль эту он привел в исполнение в начале 1860 года, когда на основании одной Кирилловой грамоты, переместился с владимирской кафедры на московскую и сталь писаться архиепископом московским и всея России. Из-за этого начались большие раздоры и нестроения в старообрядческой иерархии. Против Антония вооружился Пафнутий казанский, и стал обличать своевольство и честолюбие Антония. Последний не остался в долгу и всевозможными клеветами, позорил самого Пафнутия и даже публично оскорбили его. Пафнутий обратился к суду и защите светской власти¹⁰⁸; за это Антоний подверг его запрещению и извержению из сана¹⁰⁹. Обстоятельство это повредило Антонию. Сторону оскорбленного и обиженного Пафнутия приняла большая часть почетных старообрядцев, которая непомерно вознегодовала на самоуправство Антония и потребовала совершенного удаления его из Москвы. Правда, от этого крайнего требования враждебной ему стороны Антоний быль защищен вызванным им на этот раз из уединения Пафнутием коломенским, но не был оправдан и освобожден им от ответственности за свой поступок с Пафнутием казанским, а также за принятие им титла архиепископа московского и всея Руси.

По этим двум последними, винам его собран 7 февраля 1861 года собор, на котором главным образом рассуждаемо было о том: «законно ли переведение на московский престол Антония и усвоение им титла архиепископа московского и всея Руси»? Вопрос решен был отрицательно, с чем согласился и Антоний, добровольно отказавшийся тогда от московского престола и подписавшийся под решением собора так: «более не желаю быть в Москве правителем церкви Христовой»¹¹⁰. Это решение постановлено было препроводить к митрополиту Кириллу с присовокуплением к сему и некоторых копий с писем Антония, в которых этот последний чернил Кирилла и даже Павла Васильева, называя их еретиками. При этом приложена была и просьба Кириллу, чтобы он отменил свое распоряжение о перемещении на московский престол Антония, и разобрал дело последнего с Пафнутием Казанским. Кирилл, услышав о таких беспорядках, происходивших в Москве единственно из-за притязательности Антония, пришел в крайнее негодование. Домогательства Антонием верховной власти над русскими иерархами показались ему теперь равносильными отказу повиноваться белокриницкой митрополии. Сопоставляя это последнее с тою зависимостию, в которой находились до сего времени русские иерархии от него, он решился обуздать властолюбие Антония, и чтобы напомнить ему о своей верховной власти над русскими архиереями и положить пределы его властолюбивым замыслам, послал в Москву своего наместника Онуфрия для разбирательства дела Антониева на месте, не обращая внимания, что выезды за границу были воспрещены распоряжениями австрийского правительства, и забыв пример Геронтия. Чувство негодования в этом случае взяло верх над чувством страха за свою безопасность в том случае, если бы австрийское, а особенно русское правительство, узнало об отъезде Онуфрия в Россию. – Между тем как Онуфрий собирался в Россию, Антоний и не думал исправляться. Он, хотя и сам подписался к решению собора касательно незаконности усвояемого им себе титла архиепископа московского и всея Руси, и тем самым уже подтверждал законность соборного о себе решения, но тем не менее не хотел оставить этого титла, и стал употреблять новые происки к утверждению его за собою. Это вероломное действие Антония снова вынудило русских епископов вооружиться против него. Между тем, в июне месяце Онуфрий прибыл в Москву с полномочием и поручением от Кирилла «привести расстроенные дела у русских старообрядцев в порядок и не только разобрать враждебные столкновения Антония с Пафнутием казанским, но и заняться избранием и поставлением нового московского архиепископа». – По силе этих полномочий Онуфрий не замедлил собрать новый собор в Москве «для разбирательства произведенных неблагоразумием Антония церковных беспорядков». Последний уже предчувствовал, что его дело может кончиться самым печальным для него образом, особенно, если он вздумает упорствовать, и потому счел за лучшее – смириться и принести собору епископов повинную голову. В своем прошении от 10 августа 1861 года «освященному собору: боголюбивым епископам, собравшимся в царствующем граде Москве», он, свалив вину свою пред Пафнутием казанским на свою неосторожность, неосмотрительность, а больше всего на вмешательство врага рода человеческого, просил прощения у собора епископов и в частности у Пафнутия казанского, и в заключение говорил: «я с сего часа слагаю пред вами, боголюбивии святители, врученное мне от митрополии всея России церковное управление и самое старейшинство, и представляю все имеющиеся у меня дела в ваше ведение и распоряжение, и какие окажутся недостатки, или упущения, умоляю вас, на точном церковных законов основании, пополнить и исправить, и вторично... прошу вас избрать и возвести на престол московский другого епископа»¹¹¹... По выслушании этого прошения Антония и по обсуждении всех вин его собор епископов 22 августа 1861 года постановил: «удалить Антония во владимирскую губернию с оставлением за ним титла архиепископа владимирского и на место его в качестве управителя церковными делами у старообрядцев избрать другого епископа»¹¹².

Во исполнение этого последнего решения на следующий день (23 августа) избран был кандидатом на престол архиерейский царствующего града Москвы епископ саратовский Афанасий, которому и сделано было в этом роде предложение. Но он, как закоренелый раскольник, торжественно объявил, что только в таком случай согласится занять место Антония, если «древнее благочестие» (т. е. обрядность в богослужении и жизни) будет восстановлено во всем его объеме. Вот каким образом он формулировал «всероссийскому освященному собору» те строгие условия, на которых только и соглашался взойти на высокий святительский московский престол: 1) «сделать соборное постановление, чтобы уставы и чиноположение церковные исполнялись согласно с правилами святых отец и местных обычаев, как оные исполнялись первоначально в древлеправославной ветковской церкви, иргизских монастырях и на московском рогожском кладбище, свято и неизменно; а которые уставы и чиноположения в последнее десятилетие были изменены новыми священниками, или святителями, то оные да будут исправлены по древле-писанным книгам, и прежние порицания и укорения между православных христиан дабы прекратились навсегда: 3) иноческому чину исполнять по прежде бывшему обычаю откровения глав: камилавок не снимать никогда же, разве точно к причащению св. тайн, а куколи точию или, так называемые, каптери с камилавок снимать по заповеданию святых отец; 3) московским гражданам древлеправославного исповедания поставить в обязанность брад не брить и не подстригать. Немецкое платье, как мужскому, так и женскому полу, без нужды не носить... Тем более не подобает ходить (т. е. в немецком платье) на молитву и богослужение. Священнослужители приходили бы (т. е. к богослужению) в отечественной русской одежде, а женщины с покровенной головою... 4) Внушить православным христианам, чтобы они детей своих на инструментах органических, пляскам и танцам не учили... 5) Никто бы из христиан не дерзал исполнять страсти богоненавистные: курити и нюхати табак, под страхом наказания и отлучения от церкве,.. 6) вменить в обязанность христианам, чтобы во вторник и четверг, противу среды и пятка, бываемые собрания не продолжать далее полунощи, и вечерей после двенадцати часов не творить,... 7) в ястии и питии с иноверными и неверными православные христиане без всякой нужды не сообщались бы, и из своих домов ясти и пити в гостиницы не ходили бы, ибо сих ради вин приходит Божие на сыны противление»¹¹³.

Так как подобные условия, отлично рисующие идеал закоренелого раскольника, по сознанию самих членов «освященного собора», неисполнимы на деле, а возможны только на словах, и так как они высказаны были в таком строгом и решительном тоне, что ожидать какого-либо послабления от человека, высказывающего их, было делом немыслимом, то и «представление» Афанасия, не смотря на изъявленное (конечно, притворное) согласие на него епископов, осталось, как выражается один писатель, «гласом вопиющего в пустыне», и приглашение занять место верховного управителя со стороны епископов уже не повторилось¹¹⁴. Но и избрание нового лица на это место тоже не последовало. Несогласия и распри между членами раскольнической иерархии препятствовали избранию нового кандидата. Между тем от 15 ноября 1861 года Онуфрий получил от Кирилла особую «доверительную грамоту», которою снова уполномочивался «привести запутанней дела у московских старообрядцев в порядок»»¹¹⁵. Получив эту грамоту, и находя делом совершенно невозможным – скоро привести в исполнение ее предписания и особенно учинить избрание епископа на московскую кафедру, Онуфрий позаботился, прежде всего, организовать лучшим образом «духовный совет», и по желанию и с согласия русских старообрядческих архиереев сам в качестве временного председателя этого совета вступил в управление общими иерархическими делами раскольников в России. Антоний же, за несостоявшимся окончательным выбором московского архиепископа остался все-таки в Москве, хотя значение его далеко уже отодвинулось на второй план. – Наместник белокриницкой митрополии не только продолжал жить в России, но и формально стал во главе управления. Эти пререкания и распри, заключившиеся теперь неопределенным положением дел и унижением всех русских раскольнических архиереев, не могущих поладить между собою, – породили крайнюю натянутость, которая естественно должна была разразиться бурею при первом удобном случае, затрагивающем неустановившиеся понятия и сокрытые в душе личные страсти. Такими образом будущее не предвещало ничего доброго.

Не менее треволнений испытывал и заграничный старообрядческий мир, хотя треволнения эти происходили от других причин. После описанных уже нами событий, вызванных в некоторых местах европейской Турции появлением белокриницкой иерархии, внешние иерархические дела шли вообще довольно стройно. Но на очередь выступил здесь иного рода вопрос чисто религиозный, имевший свою подготовку еще ранее появления австрийского священства, и поставивший теперь его представителей в столкновение с их паствою. Мы разумеем вопрос о метрических записях, породивший волнения особенно между молдаво-валахскими старообрядцами, и притянувший к себе внимание не только поименованных нами старообрядцев с их архиепископом и духовенством, как непосредственных участников, но и турецких раскольничьих архиереев, самой белокриницкой митрополии, и даже московского высшего раскольнического духовенства.

Старообрядцы всех толков – вследствие непризнанного законом своего положения в государстве, издавна не были приучены к ведению правильных метрических записей, а по своему фанатическому отношению к православной церкви и подозрительному взгляду на власть гражданскую не долюбливали вообще никаких записей. Исторически создавшийся факт, оправдываемый их исключительным положением, впоследствии стал намеренно обставляться такими соображениями, из коих следовало, что метрические записи вести не следует, что они противны вере и благочестию. Такими соображениями дело о метриках впервые открыто обставлено было сектою лужковцев (от посада Лужки Чернигов. губернии), выделившеюся в конце царствования императора Александра 1-го по поводу указа 26 марта 1822 года, которыми дозволялось старообрядцам беспрепятственно содержать бежавших от православной церкви попов, а сим последним повелевалось «для порядка вести метрики». Считая подобное дозволенное правительством и обязанное вести метрические записи священство неистинным, эти сектанты держались только бегствующего тайного священством и вместе с тем горячо стали высказываться и против ведения предписанных правительством метрик. Взгляд лужковцев на метрики скоро распространился между старообрядцами, как русскими, так и заграничными, и причинил не мало хлопот и беспокойств Павлу Васильеву во время его ходатайства пред австрийским правительством о дозволении учредить в белокриницком монастыре архиерейскую кафедру. В это время он стоял, так сказать, на очереди между австрийскими липованами. Правительство настойчиво требовало ведения метрических записей со стороны старообрядцев; последние же не менее настойчиво уклонялись от этого требования, как противного их религии, – основываясь на известном декрете императора Иосифа II. Павел Васильев захотел действовать против липован, сделав из принятия метрик уступку в виду того, чтобы удобнее было склонить правительство на разрешение учредить архиерейскую кафедру. В виду этого он уговаривали липован, вносил это условие в прошение на имя властей, но постоянно встречали жестокий отпор; давал даже секретные обещания устроить это дело впоследствии, но все напрасно¹¹⁶. И с учреждением митрополии австрийские липоване долго уклонялись от употребления метрических записей, и только после известной Штоккеровской комиссии, бывшей в 1858 году, волей-неволей вынуждены были допустить к употреблению столь ненавистные ими метрические записи, для ведения которых назначен были в Белую Криницу особый от правительства чиновник. Белокриницкая митрополия после совершившегося факта привыкла, впрочем, к такому порядку дел, и не только сама не находила в нем ничего противного религии, но и стала поучать других старообрядцев не противиться введению у себя подобного порядка. Действительно, между австрийскими липованами мы не видим волнений из-за этого вопроса; но в других местах нашлись фанатики, которые при первом удобном случае не замедлили заявить себя, – не смотря на пример белокриницких духовных властей – самыми ярыми противниками ведения метрик¹¹⁷.

Таковыми прежде всего выказали себя кагульские старообрядцы (в участке прирезанным по парижскому трактату от России к Молдавии). Когда в 1860 году румынское правительство потребовало от них ведения метрик и подчинения другим правительственным постановлениям, то они прямо этому воспротивились. Сопротивление кагульских старообрядцев скоро нашло себе сочувствие и в других раскольнических селениях Молдавии, и более всего у жителей Браилова и окрестных раскольнических поселений и особенно обширного селения Хутор. Обнаружив сопротивление метрическим записям, жители этих селений неприязненно стали смотреть на тех старообрядцев, кои в принятии метрик не видели ничего богопротивного; они считали их людьми, к коим приразилась «душепагубная ересь». При этом их смущало особенно то обстоятельство, что и высшие духовные власти, как то: Аркадий васлуйский, Аркадий славский и даже сам митрополит Кирилл, как это они отчасти слышали, а отчасти наверное знали, относились к употреблению метрик очень равнодушно, и даже готовы были признать их, а некоторые даже и признали, учреждением законным и полезным.

Между тем в феврале 1862 года правительство заявило свое требование и по отношению к браиловским и хуторским старообрядцам: их попам Ивану Юдину и Аггею присланы были чрез местного православного протоиерея тетради и листы для ведения по ним метрических записей в их приходах. Попы, зная взгляд своей паствы на употребление метрик, не решились без ее согласия приступить к выполнению этого правительственного требования, а предварительно объявили своим пасомым, чтобы они на общем совете решили – принимать ли эти тетради или нет. За общим советом дело не стало. Собралось шумное собрание, на котором главные ненавистники метрик решительно объявили, что метрики – «страшная и всепагубная антихристова прелестная статья», что «к ним невозможно коснуться ниже перстом» и что поэтому никак не следует подчиняться столь губительному для души распоряжению внешней власти, хотя бы пришлось за такое противление и пострадать от нее. С этим взглядом на метрики согласилось большинство браиловских и хуторских старообрядцев, и только немногие были против него, хотя вслух этого и не высказали.

Заручившись с первого раза этим, почти общим, сочувствием, главные метрикоборцы тогда же порешили подать правительству прошение, в котором объяснить, что метрики принять они несогласны, и что если правительство станет настаивать на своем, то пусть дозволить им «выходить из Молдавии, куда Бог управит». Во этом смысле составлено было прошение и отправлено в Бухарест. В это время главные метрикоборцы, чтобы сильнее подействовать на народ и прочнее закрепить влияние, занялись распространением различных нелепых аргументов, направленных против душепагубности и богопротивности «антихристовой прелестной статьи», т. е. метрик. Появилась картина, изображавшая две церкви: – не приемлющую метрики и приемлющую: в первой изображены были Христос, воспринимающий младенца от купели, и ангел, записывающий имя новокрещенного в свиток; а в другой намалеваны были два безобразные диавола, исполняющие те же самые действия. Пущены были в ход странные толкования писания, направленные против метрик; говорили, что в известной песни: «Вечери твоей тайней»..., – слова: «не повем врагом твоим тайны твоея» – означают то, что о тайнах христианских: – крещении, браке и др. не следует объявлять еретикам – врагам Христовым, а метрики для того и ведутся, чтобы еретикам о сих тайнах было ведомо».

В этих волнениях мирян должна была волей-неволей принять участие и иерархия. Когда Аркадий васлуйский случайно посетил Браилов, метрикоборцы устремились к нему с просьбою, чтобы он издал по своей епархии распоряжение – не иметь при церквах метрических книг. Аркадий, как ни сильно тронут был подобною неурядицею своих браиловских пасомых, тем не менее исполнить просьбу метрикоборцев положительно отказался. Он сказали им, что «в писании о метриках нет писанного, и все наши архиереи не признают за ересь, и я также человек подначальный: если вам уважит правительство, доброе дело: аще ли ни, то мы несогласны оставить церковь и священство и вам советую держаться священства и церкви».

Отказ Аркадия на столько не понравился метрикоборцам, что многие из них тогда же изъявили намерение отделиться от архиереев, потворствующих еретической метрике. Между тем, в первых числах апреля, из Бухареста получен был отказ на прошение метрикоборцев, при чем было объявлено, что в видах побуждения к скорейшему и непременному введению метрик, назначится военная экзекуция, – каковая спустя немного и явилась к ним. Такой исход дела крайне опечалил просителей, и вызвал их на новые хлопоты по тому же самому делу. На этот раз они снарядили в Бухарест депутацию из двух человек с поручением – похлопотать пред «большими лицами» о милостивом решении их дела, разведать, за какую сумму можно будет откупиться от метрики, и, в случае решительного неуспеха, подать прошение о переселении из молдавского княжества в Турцию. Прибыв в Бухарест, депутаты начали хлопотать по своему делу и в конце концов уладили его таким образом, что один сенатор за условленную плату в 500 червонцев пообещал им, что желание браиловских и хуторских раскольников – освободиться от ведения метрик – будет исполнено, и духовенство их не станут обязывать к ведению метрических записей, а только по временам гражданское начальство будет отбирать у них с ведения о родившихся и умерших, помимо духовенства. Обещание, действительно, было исполнено; браиловские и хуторские церкви от ведения метрик освобождены.

Но дело, улаженное пред правительством, не могло уладиться среди самих старообрядцев. Еще до получения формального освобождения от ведения метрик, когда депутаты уладили свое дело только еще с одним сенатором, – некоторые из метрикоборцев заметили, что покупаемую ими свободу от метрик нельзя еще назвать полною свободой, что она повреждается в чистоте своей общением с теми духовного и мирского чина лицами, которые метрики имеют и за благую меру полагают, потому что состоять с ними в духовном общении – значить согласоваться с ними и в понятии о метрике, и что, стало быть, для полноты и совершенства этой свободы необходимо расторгнуть и всякое общение с приемлющими и одобряющими всепагубную метрику. Это рассуждение было предложено руководителями метрикоборства в ближайший праздник преполовения после обедни и народу, и хотя встретило на этот раз сопротивление со стороне попечителя и уставщика – которые говорили , что мирянам не подобает отторгаться от единения с своими архипастырями до соборного над ними суда, тем не менее, – поскольку большая часть народа и сам браиловский поп Иван Юдин были на стороне подобного предложения, – повело за собою решение: – «тех, кои поборают по метрике, или имеют ее, оставить на волю Божию, а с ними соединения или совокупления никоего не иметь в молитвословии, и на эктениях не поминать их, – имеющих сию заразу». По силе такого решения Кирилл и местный архиепископ Аркадий исключены были из церковного поминовения, и вместо их стали поминать заточенных митрополита Амвросия и епископа Конона Новозыбковского. Хуторский поп Аггей, не участвовавший в подобном решении не избег, однако ж, принятия его. Ему предложено было метрикоборцами одно из двух – или согласиться с ними, или выходить вон из прихода, и он «с великим прискорбием» должен был избрать первое, Но изъявив подобное вынужденное согласие на решение метрикоборцев, Аггей все-таки признавал, что их дело противозаконно, что оно угрожает большим, церковным раздором, и что поэтому необходимо как-нибудь приостановить его. В этом случае, по-видимому, соглашался с ним и поп Иван Юдин, и вот оба они придумали обратиться за советом и помощью в этом деле к одному из более влиятельных старообрядческих архиереев – Аркадию славскому, который в Духов день должен был приехать в неподалеку лежащее от них турецкое раскольничье селение Камень. Сюда к этому времени и отправились они с несколькими стариками – своими прихожанами, рассказали Аркадию в чем дело, и получили от него увещательное к метрикоборцам послание, в котором говорилось, что «метрика по воле царей учреждена во всей вселенной», что «наши братия в России не препятствуют ей, ибо она не от нас; нам не нужны ни паспорты, ни ревизии, ни метрики, – все это требуют цари, а не духовенство», что «метрикоборцы-раздорники берут на себя несвойственное им дело – судить своих иерархов, что они забыли свой сан и свою меру, себя сотворили главою, а горные долу превратили и Хутор превратили в Содом» и проч. Когда это Аркадиево послание прочитано было Аггеем своим прихожанам – метрикоборцам, то последние обнаружили им крайнее недовольство и «еще более воскрамолились». Один из них, – человек влиятельный в своем обществе, сейчас же забрал книги, которыми пользовалась от него хуторская церковь, объявил, что больше не принадлежит к ней, и с неудовольствием вышел вон. После этого метрикоборцы отказались быть в общении и с своим попом Аггеем, закрепили за своею стороною другого Ивана Юдина, и с ним во главе стали уже окончательно сформировываться в отдельный лагерь, и готовиться к открытому разрыву со всей раскольнической иерархией «изступившей православия за приятие еретической метрики».

Но прежде этого разрыва метрикоборцы хотели узнать, наверное, как думает о метрике глава их иерархии – Кирилл, – так как только по слухам было известно, что в Белой Кринице метрические записи ведутся. С этою целью они решили предложить Кириллу несколько вопросов, именно: действительно ли им приняты метрики, как они слышали об этом, и если приняты то как ведутся, – с волею ли его, или без его воли сами еретики пишут, и как сам он понимает о метриках, – вред ли они церковный, или нет? На все эти вопросы они решили просить от него письменного ответа. В этом духе составлено было попом Иваном Юдиным довольно хитрое и лукавое послание, в котором главному делу предпослано было несколько предварительных указаний на то, как хуторские и браиловские старообрядцы хлопотали пред правительством об освобождении их от метрик, и как получили эту свободу, как их высшее духовенство несочувственно и даже враждебно отнеслось к этому их восстанию против «прелестной статьи», т. е. метрик, и как за это они отказались от общения с ним, слышали они, что и у него, Кирилла, в митрополии метрика употребляется безвозбранно, а потому и его перестали поминать в своих домашних и церковных молитвах: затем следовало изложение самых вопросом. Это послание за подписом более 60 хуторских и браиловских метрикоборцев чрез одного из них 21 июня и отправлено было в Белую Криницу.

Кирилл, прежде чем дошло до него это послание, уже хорошо знал о всех беспорядках, происходивших у браиловских и хуторских старообрядцев, и даже рекомендовал, кому следовало, некоторые меры против этих беспорядков. Так 11 июня он писал Аркадию васлуйскому, «чтобы тех кривотолков отлучить совсем от церкви и сообщения с верными и предать проклятию, да не в тую же меру зломудрия и прочих всех влекут». Получив послание, Кирилл решил отвечать метрикоборцам в том же строгом духе, какого советовал держаться по отношению к ним Аркадию васлуйскому, и таким образом разрыв с той и другой стороны готов был совершиться. В ответном послании метрикоборцам, Кирилл прежде всего давал вопрошателям ответы на их вопросы, при чем со всею откровенностью говорил, как первоначально и в Белой Кринице уклонялись от ведения метрик, как потом правительство потребовало этого от тамошних старообрядческих властей, и потребовало так настоятельно, что, не смотря на все сопротивления последних, определило одного человека в Белую Криницу для ведения метрик, каковой «и до днесь постоянно зде пребывает и свою должность исполняет», и как наконец сами старообрядчские власти «по многоиспытанном суждении» о метриках убедились, что ведение их есть внешнее государственное уложение и нужно для общего сведения народного числа и для избежания могущих происходить различных противных государству обстоятельств, до церковных же догматов и внутреннего нарушения православные нашея веры отнюдь не касается, или коснутися может»... «По сицевым обстоятельствам, писал Кирилл, и вам не требуется сомневаться за них, не сотворяющих Божия церкви ни единого вреда»... «Аще ли же нашего наказания преслушаете и в своем заблуждении пребудете, не познавая своего прегрешения: тогда церковь Христова, по словам апостола, яко по первом и втором наказании неисправимых, принуждена будет на виновников и предводителей сицевого раздора, изложить по правилами св. отец законные клятвы, и отсещи их совсем от божественной церкви, да не прочих в тую же погибель вовлекут. Священнику же Иоанну несть от нас благословения приступати ко всякому священно-действию, дóндеже не отторгнется от богомерзкого сонмища и суемудрия не лишится».

Эта митрополичья грамота принята была метрикоборцами как только документальное основание для задуманного ими окончательного отделения от митрополии и всей белокриницкой иерархии, и вполне развязала им руки действовать смелее и решительнее в этом направлении. Поп Иван Юдин, которому посылалось в этой грамоте запрещение священствовать, сей час же вменили это запрещение ни-во-что, и на другой же день с общего одобрения своих прихожан священнодействовал. Мало этого, считая себя теперь окончательно главою крамольников, он, для рассуждения о Кирилловой грамоте и для окончательного установления отношений своей партии к приемлющим метрики иерархам, назначил на 22 июля в Браилове поместный собор из всех метрикоборцев браиловских, хуторских, кагульских, галацких и др. В Кагул послал письменное приглашение, а в Галацы для этой цели отправился сам лично, и здесь, чтобы расположить больше народа в свою пользу, говорил между прочим: «я белокриницкое священство считаю неправильным и исполненным ересей, потому что приняло новшество, душепагубную метрику. Меня не считайте, что я принадлежу к белокриницкому священству, и кто хощет души спасения и желает избавиться душепагубной метрики, тот должен удалиться белокриницкого священства. а с требами чтобы обращались ко мне». – Это рассуждение вполне достигло своей цели, народ сочувственно отнесся к нему и высказал попу Ивану полнейшую готовность приехать на собор. Подобною же готовностью на приглашение явиться на собор откликнулись крамольники и других местностей, и собор таким образом, назначенный на 22 июля, состоялся. На нем председательствовал и больше всех витийствовал против метрик поп Иван, и витийствовал так удачно, что вызвал себе общую всех присутствовавших на соборе крамольников благодарность, а по отношению к делу соборного рассуждения – единодушное решение: «почитать отселе находящимися в ереси и митрополию и всю белокриницкую иерархию и никакого с ними общения не иметь». После такого строгого определения естественно нужно было ожидать, что всякое осуждение и анафема, посланные к этим крамольникам со стороны их архиереев, могут только еще более раздражить их, но отнюдь не вразумить. Так действительно вскоре и случилось. Аркадий васлуйский прислал в Браилов грамоту, в которой подвергал попа Ивана анафеме за то, что он, не смотря на запрещение, продолжал служить. Грамата эта скоро облетела крамольников всех местностей, и везде вызвала одни волнения и негодования против писавшего ее. А в Галацах уставщики тамошней церкви под впечатлением этой грамоты даже решился отказаться от церкви, выложить ключи на клиросе и сказал: «пусть кто хочет, тот и служит».

Слухи о подобных волнениях и беспорядках быстро распространились по всему заграничному прусскому старообрядческому мирy, и повсюду вызвали ревнителей и радетелей старообрядчества на изыскание средств и мер для прекращения и подавления этих волнений и беспорядков. Сам Кирилл, осаждаемый отвсюду письмами , в которых рекомендовался для прекращения этих волнений великий собор. как единственно надежное средство для этого, склонился на сторону этих мнений и немедленно сделал распоряжение о составлении такого собора, на коем он проектировал предложить прельщенному народу увещание, дабы примирились с Христовой церковью; потом священника Иоанна низвергнуть из священного сана и предать проклятию со всеми его приверженцами, а обратившемуся и покаявшемуся прощение, мир и благословение даровать и тем собор заключить. Место для собора назначить в Браилове».

Между тем стали проходить целые недели и даже месяцы, а собора все не было и не было. Кажется сам Аркадий, которого Кирилл просил и уполномочивал заняться составлением собора, нарочито замедлял и затягивали это дело. Они находили, что собор, на созвание которого настаивали Кирилл, есть средство слишком решительное, способное наделать больше – шума и тревоги чем чего-либо хорошего, и потому, отодвигая это средство пока на задний план, он прежде занялся испробованием менее решительных средств для усмирения крамольников; каковы: словесные и письменные увещания к ним, пастырские послания и проч. Так он посылал к попу Ивану Юдину, главе метрикоборцев, свои пастырские увещательные послания, иногда даже и очень строгие, приглашал его приехать к себе для личных объяснений, принимая при этом на свой счет все путевые издержки и проч.

В выборе подобных средств для усмирения метрикоборцев на этот раз сошлись с Аркадием и другие старообрядческие архиереи, решившиеся действовать против крамольников путем словесных убеждений. Аркадием славским составлено было целое сочинение «о метриках», в котором собрано было из «божественных книг» много мест в пользу метрик, и которое после предварительного просмотра Кириллом, пущено было в ход между метрикоборцами. Подобное же сочинение, только более обстоятельное, под названием: «о метрической записи против хуторских раздорников», вышло тогда и из под пера Пафнутия епископа коломенского, который предпринял этот труд по поручению находившихся тогда в Москве старообрядческих духовных властей. Апостольский церковный закон, писал он, повелевает не только словесно проповедовать, но и в книги памятные о исполнении христианских тайн записывать; в частности строго заповедано исполнять сии правила относительно таинств крещения и брака. У нас же... все блазненно, все смущено. Отчего напр. повсеместно между нашими старообрядцами произошла в браках такая путаница, что в 1860 году наш российский освященный собор едва мог с немалым трудом и грехом распутать ее? Отчего, как в ваших странах, так и здесь в России многие оказались в беззаконном кровосмешении сожительствующие? Оттого, что у нас родословных или метрических записей не было; у нас не было вписываемо, кто кого родил, кто крестил, и кто были восприемники в каком кто находится колене: не по чему разобрать родства, конца краю не найдешь сей путаницы. Люди в законе жительствующие сделались не лучше скота: скот в стадах имеет свое по племенам счисление, а люди не желают иметь порядка церковного и гражданского, подобно диким зверям, человеческого участия не имеющим. Если, по мнению суеверов, не нужны метрические, памятные записи (почитаемые ими ересью), то для чего же в книге Кормчей в главах 50, 51 и 52 изложены законы родословные? Бессмысленные крамольники, не зная, как должно покоряться законам церковным, желают быть законоучителями, а сами не понимают, на чем утверждаются... Отвергая метрические записи, они сопротивляются законам церковному и гражданскому... Сам Спаситель вписан был вместе с другими в книгу во время народной переписи, бывшей при Кесаре Августе, и Сам же заповедал людям воздавать Кесарева Кесареви, а Божия Богови (Лук. зач. 101). Но кривотолки говорят, что Исус Христос вписан был со всеми в ревизию, а не в метрику. Правда, тогда еще не было названия метрик; а давно ли Русь святая познакомилась с ревизией? у нас в России, до времени Петра первого, не знали, что такое ревизия. Впрочем, наши фанатики привыкли к ревизии; им противны метрики. Но если бы метрики не назывались метриками, а просто записными или памятными, или обывательными, или родословными книгами, то что из сего было бы? разве название судится, а не вещь и действия? Смеха достойное суеверие! Да знают бессмысленные лжеучители, что Господь наш Иисус Христос вписан был в двух записях: – в ревизию и метрику: в ревизию по повелению Августа, всей вселенный обладателя, а в метрику по распоряжению местной иудейской власти. Ибо у евреев сверх государственной всеобщей ревизии, были особые свои церковные записи, или родословные книги – одно и тоже, что «метрики», в которые вписывались (исключая иноплеменников) израильтяне.... Итак, по силе этих доказательств мы уверяемся, что метрические записи исполнять следует, как священный закон церкви, как полезный порядок власти гражданской. Отселе положим начало нашего старания, – всемерно да будет установлено, чтобы по всем единоверным нам церквам каждый священнослужитель имел и производил точные и подробные метрические записи, не смотря на хуторских раскольников, если они безумно о сем соблазняются».

Но как это сочинение Пафнутия, так и сочинение Аркадия славского, равным образом и увещательные послания, какие писал Аркадий васлуйский, не достигли своей цели. Правда, нашлись было между ними «маломощные» люди, которые, прочитав сочинение Пафнутия, бывшее выразителем мнений всех русских старообрядческих архиереев, пришли в немалое затруднение по тому поводу, что на их стороне не было ни одного архиерея, и чрез это стали даже удерживаться от полного общения с своими собратиями – крамольниками; но тут к ним на выручку подоспели ярые крамольники, которые распространили слух, что на их стороне найдется не менее пяти русских архиереев, при чем решительно указывали, как на своего единомышленника, на известного Софрония Жирова. В тоже время чтобы оградить этих «маломощных» от влияния тех, которые находили в сочинениях защитников метрик, нечто доброе, и совершенно изолировать свою партию от таковых, они с попом Иваном во главе в октябре месяце совсем оставили браиловскую церковь «забрав из нее ризы, стихари, деньги, книги, ладан и огарки», и вместо нее задумали взять в свое владение церковь хуторскую на том основании, что ее строил один из самых горячих метрикоборцев.

Но и после этого Аркадий васлуйский все еще почему-то не терял надежды на то, чтобы на раздорников совершенно не могло подействовать слово убеждения; в этой надежде он назначил к опустевшей браиловской церкви одного из своих начетчиков – попа Иакова, чтобы он служил при ней, и вместе с тем заботился о прекращении раздора. Поп Иаков, прибыв в свой новый приход, скоро заметил всю неловкость своего положения в нем. В первую же службу в браиловской церкви он увидел в ней не более 15-ти человек-богомольцев, и от раздорников по этому поводу услышал довольно ядовитую насмешку: «звонят много, а церковь пуста». Однако ж не смотря на это, он старался испробовать меры убеждения к крамольникам: посылал к попу Ивану несколько увещательных посланий, с главными метрикоборцами вступил однажды даже в публичное прение; но все оказалось напрасным; раздорники все дальше шли от истины, чем приближались к ней.

Но в то время, как все разумные убеждения оказались безуспешны, на выручку явились разные нелепые фантастические рассказы. Кто-то распустил слух, что «к одному из самых закоренелых метрикоборцева – летает по ночам огненный змей, что какой-то женщине (во сне или наяву и сама не знает) было видение – видела она реку большую и идет чрез нее поп Иван Юдин, чем дальше, тем глубже уходит в воду, наконец и захлебнулся совсем»... Эти страшные слухи произвели свое действие; многие, как писал поп Иаков к Кириллу, отстали от Ивана, хотя и не приставали еще к противной стороне.

Но само собою понятно, что подобное средство действительно только для некоторых и на короткое время, и во всяком случае всегда употреблять его против раздорников было нельзя. Поэтому необходимо было подыскать такое средство, которое бы повело за собою более прочные результаты. Общее мнение склонялось теперь на сторону того средства, которое уже около трех месяцев тому назад предлагал Кирилл; т. е. на сторону «великого собора», о составлении которого, вследствие вторичной просьбы о том Кирилла, и начала хлопотать Аркадий васлуйский. По его приглашению к концу ноября (1862 г.) съехалось в Браилов несколько духовных старообрядческих особ, в числе которых был и епископ тульчинский Иустин. 27-е число этого месяца назначено было днем для открытия собора, и ожидаемо было поэтому многими с нетерпением. Попу Ивану Юдину и главным метрикоборцам посланы были приглашения на собор; но из них никто не заблагорассудила принять этого приглашения. Собору оставалось таким образом рассуждать о деле, главным образом касавшемся метрикоборцев, без их участия. Прежде всего составлено было и подписано всеми священными лицами определение об извержении попа Ивана из священного сана; потом прочитано было несколько писем, из которых одни писаны были к раздорникам, а другие вышли от них; затем вычитано было несколько мест из бесед апостольских и большого катехизиса о церкви, из Никона Черные горы – о покорении и церковным священноначальникам: «и по сих возглашено: придержитесь сего слова православные христиане»... Этими собор и закончился.

Судя по тому, что на этом соборе не присутствовал никто из крамольников, и что поп Иван еще заранее высказывал, что «он этому собору не покорится, так как всех приемлющих метрику епископов, не исключая и самого митрополита, он считает за еретиков, естественно нужно было ожидать, что крамольники не придадут этому собору никакого значения. Так действительно и случилось. 29 ноября они составили у себя в Хуторе нечто в роде собора, где поп Иван Юдин вопросил всех собравшихся: «примут ли его за попа»? Все единодушно отвечали: «примем, – мы считаем извержение их наравне с католическим. С тем начал положили и пошли к нему под благословение». При этом строгое решение собора по отношению к попу Ивану Юдину вызвало и со стороны раздорников не менее строгое определение: «принимать всех приходящих к ним из противного лагеря третьим чином как еретиков».

Итак для усмирения раздорников оказалось не действительным и такое решительное средство, как «великий собор». После этого снова посыпались к ним увещательные письма со всех концов широкого старообрядческого мира; снова пущены были в ход рассказы о всевозможных видениях. Говорили напр., что «один старик лежал в болезни и видел в откровении расстригу Юдина с жидами, что женщина некая на исповеди отцу Аггею объяснила, что она сомневалась об обеих странах и за то вооружилась усердно Бога просить, да явить ей истинную веру, и в некое время, по скончании молитвы села опочинуть и задремала и видит попадью Иванову, идущу и плачущуся и глаголющу: что сделали? погибаем мы, – что ни сварю, все с червями! – и показала ей чашу. Женщина же, увидевши, уверилась от того, о видении же просила никому же явити. И сам отец Аггей сказывал, – видел во сне Анания¹¹⁸ слепого, ездящего по лядащему полю на слепом коне». Но ни письма, ни эти рассказы теперь не принесли пользы. «Якоже ни земли потрясение, доносил поп Иаков Кириллу, ни каменное разседание, ни мертвых воскресение жидов препреша, ни церковная катапетасма: тако и сих погибельных отступников ничем уцеломудрить невозможно». Может быть старообрядческий мир еще долго занят бы был и тревожился этими волнениями, если бы они вскоре, не были поглощены другими сильнейшими волнениями, наступившими в старообрядчестве из-за «Окружного послания» и других некоторых вопросов.

Описывая волнения молдавских старообрядцев из-за метрик, мы видели, что главные мотивы, заправлявшие этими волнениями, были почти те же самые, какими заправлялась и известная нам размолвка московских вождей раскола с своими духовными особами, т. е. что и молдавским вожатыям раскола так же как и московским и при новом порядке дел хотелось отстоять и удержать за собою прежнее право «законодательства и началничества» в расколе, и ни в каком случае не уступать его своему духовенству. Заметная разница тут состояла только в том, что московские вожатые раскола ратовали по преимуществу из-за преобладали власти в нем, молдавские же поставили дело на догматическую почву и видимо старались удержать за собою право разбирать религиозные вопросы, и по ним поставлять те или другие решения.

Так еще в период лучшей жизни австрийского священства, – в период быстрого развития и распространения его, уже стали прокрадываться в окормляемую им среду старообрядчества несогласия, нестроения и раздоры. Правда, до сего времени эти нестроения и раздоры были еще не особенно заметны и не особенно гибельны для австрийского согласья, но дело в том, что в них, как мы заметили и выше, лежало семя и залог дальнейших, отчасти выродившихся отсюда, неурядиц и раздоров в старообрядчестве, разросшихся впоследствии до громадных и неугасимых размеров. Искрою, воспламенившею до таких размеров этот готовый горючий и уже загоравшийся материал послужило «Окружное послание».

В то время, как распространялось австрийское священство и под его знамя становилось большинство поповцев, другая сторона раскольнического миpa – беспоповцы – усилили свои стародавния к нему враждебные отношения. Из этого довольно многочисленного лагеря стали выдвигаться не только частные возражения против законности австрийского священства, но и целые «лжесоставленные тетради, богохульного мудрования пренаполненныя и священному писанию несогласные», как напр. «Апокалипсис седмитолковый», «Толкование десяти перст и десяти рогов зверя», «О духовном антихристе», «О времени и дне кончины миpa и второго пришествия Христова» и др., в которых проповедывались нелепые мудрования о царствовании в настоящее время антихриста и о прекращении на земле благодати священства. Тетради эти издавна ходили по рукам старообрядцев, но до поры-до времени поповцы не придавали им особенно важного значения. С появлением же австрийского священства нельзя было не обратить на них серьезного внимания. Мысли, проводимые в них, подрывали самые основы австрийского священства; ибо все они сводились к тому, что, если антихрист в настоящее время истребил «Христопреданное священство», значит, его не может быть и между старообрядцами, и австрийское священство не есть поэтому священство Христово. К таким крайним выводам вожатаи раскола, искренно или эгоистично приверженные к австрийскому священству, не могли оставаться равнодушными. Им нужно было во-что бы то ни стало оградить свое согласие от подобных нелепых мыслей, и защитить от них свое новое священство, тем более, что зловредные мысли этих тетрадок уже стали проникать в среду австрийского согласия и заражать собою даже самых представителей старообрядческого духовенства¹¹⁹. Эта нужда особенно сделалась ощутительною тогда, когда австрийское священство достигло значительной степени своего внешнего развития и процветания, и уже по одному этому требовало для своего большого укрепления и дальнейшего процветания таких правил, которые определяли бы, чему должны следовать члены согласия, что они должны признавать как полезное и необходимое, и чего должны избегать как вредного и губительного. Труд – составить подобного рода правила для старообрядцев австрийского согласия, и отразить беспоповщинские нападения – взял на себя, по поручению «духовного совета», один весьма умный и начитанный старообрядец – Иларион Егоров из Стародубья. Еще раньше этого Иларион Егоров подавал Онуфрию и другим членам освященного собора «десять вопросов», в которых излагал заблуждения, появившиеся по поводу вышепоименованных тетрадок в среде его собраний¹²⁰, и затем выспрашивал у членов освященного собора их мнения и опровержения на высказанные заблуждения. По рассказу одного обратившегося (напечатан в Братск. Сл. за 1875 г. кн. 1, смесь, стр. 20), предлагая епископам эти вопросы, Иларион Егоров умолял их, чтобы уничтожили богохульные книжки, происшедшие от беспоповцев, дабы христиане не руководствовались ими и для сего просил издать окружное послание. Епископы сначала не соглашались на такую меру; но по влиянию известного московского начетчика Семена Семенова и того лица, которое является здесь рассказчиком (Василия Егорова Кожевникова) сделали Илариону Егорову поручение заняться составлением потребного на означенный предмет опровержения. Тогда из под его искусного и плодовитого пера явилось довольно солидное и по объему и по содержанию сочинение, которое он и представил на рассмотрение «духовному совету»; а этот последний за подписом председателя Онуфрия, архиепископа владимирского Антония, епископов: казанского Пафнутия и балтовского Варлаама, священноиереев: Петра, блюстителя московского и Феодора, диакона Антониева Кирилла, инока белокриницкого Алимпия и дьяка Семена Семенова издал его 24 февр. 1862 года в форме – «Окружного послания единые, святые, соборные, апостольские, древле-православно-кафолические церкви» – в назидание и предостережение «возлюбленных чад древле-православно-кафолической церкви» от некоторых вредных и нелепых сочинений, дышащих крайним ожесточением против церкви – православной¹²¹; а самого составителя послания снабдил доверительною грамотою – приглашать к подпису под ним священников.

Разделяя в душе некоторые беспоповщинские воззрения Антоний владимирский не вдруг дал свою подпись под «Окружное послание», а после значительного сопротивления. Очевидец Василий Егоров Кожевников рассказывает, что после того как «Послание» было подписано Онуфрием, Пафнутием казанским и Варлаамом балтовским, Антоний долго не подписывал. «Стыдно сказать, сколько Иларион Егоров, я, Фаддей Иудин и Семен Онисимов отвесили ему земных поклонов; мало того, что кланялись, – поклонимся да и лежим, прося его, как бы какой для себя милости, чтобы подписал окружное послание. Наконец, взошел к Антонию Семен Семенов и, поклонившись ему вместе с нами до земли, сказал: «владыко святый! если не подпишешься, то надо возразить почему; иначе ты виноват останешься». Антоний подписался¹²². Антоний подписал не по убеждению, а по внешнему настоянию, желая расположить в свою пользу особенно архиереев, чтобы иметь их голос при будущем избрании московского архиепископа¹²³. Мы не будем буквально приводить этот старообрядческий документ, укажем только на те предметы, которых он касается.

После обычного воззвания к возлюбленным чадам древле-православно-кафолические церкви, окружное послание приглашает их «блюстися всяких ересей и раздоров, явленных же и неявленных,.., отвращаться всяких злохулений и удаляться кривосказательного учения и лжеименного разума. Мнози бо лжеучители и лжепророцы изыдоша в мир, иже положиша на небеси уста своя и язык их преходит по земли, от них же овии убо явленно ратующе древняя святых отец законоположения и уставы, овии же древле-церковным преданиям последующе, но не правомудрствующе, иже... по своему лжеумствованию составляют богопротивного мудрования свитки и лжесловесных учений тетради, и, дающе им благовидные названия, развращают правое учение святыя церкве, и ядом своего мудрования напояют сердца незлобивых и влекут в смерть».. Исчислив некоторые из этих лжесоставленных тетрадей – числом до 10-ти, и показав несогласие их с словом Божиим, послание замечает о всех их: «Сия убо вышереченные и другие тем подобные сочинения, от наглых невежд составленные, суть ложные и церкве чуждые.., и учение в оных содержащееся... отвергаем и отметаем"… Показав на основании писаний лживость и неправость тетрадок беспоповщинского характера, послание, далее, предлагает «в направление здравого рассуждения», тоже в десяти пунктах (вероятно в соответствие десятиричному числу тетрадок), изложение правых понятий, которых должны держаться «последователи древле-церковного благочестия», особенно относительно тех предметов веры, о которых так нечестиво учат злонамеренные беспоповщинские тетрадки. В этом последнем случае послание прежде всего предлагает внимание читателей учение о том, что «святая православно-кафолическая церковь и священство вкупе с приношением бескровные жертвы пребудет до скончания века и до дня судного, по неложному обетованию Господню»... Затем, во втором пункте излагает общее суждение о православной греко-российской церкви: «Господствующая ныне в России церковь, равно и греческая, верует не во иного Бога, но во единого с нами... Почитает и честные праздники владычни вкупе с нами (но древнему календарю) не привидением, но детельне. Поклоняется святым иконам древнего изображения, с надписанием имене Христова: Исус Христос. Лобызает гвоздь и хитон Христов, святые и чудотворные иконы, и святых угодников Божиих мощи. И сими всеми явственно доказуется, яко во единого и того же верует Бога, единого и того же исповедует Христа. И такового ради верования ее, крещение, совершаемое от нее в три погружения, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, и хиротония, на основании священных правил и свято-отеческих событий, приемлятся без повторения.

Развивая частнее высказанный взгляд на православную греко-российскую церковь, «послание» в дальнейших пунктах высказывает следующий взгляд на обряды содержимые ею после патр. Никона. «Хотя пресвятое, пресладкое, прелюбезное и превожделенное имя Христа Спасителя нашего мы пишем и произносим в чтении и пении так: Ис. якоже от древних святых праведников, в начале, на словенский наш язык преведеся: но пишемое и произносимое нынешними греками и россиянами тако: Иисус хулити не дерзаем и не нарицаем его именем иного Иисуса и именем противника Христова, якоже нецыи беспоповцы зломудрствуют. Ибо ныне в России господствующая церковь, вкупе же и греческая, под сим именем исповедует того же Христа Спасителя, по плоти родословима: Сына Давыдова, сына Авраамля и т. д… Подобне и четвероконечный крест не сень есть ветхого сеновного завета, и не упразднися от новоблагодатного закона Христова. Множае же не есть образ противника – антихриста, и не кумир, и не мерзость запустения, стоящая на месте святе, якоже в вышереченных тетрадках злословится, но образ есть креста Христова»... В остальных пунктах послание излагает учение, тоже весьма близкое к учению православной церкви: о евхаристии, о молитве за царя, о лице и времени пришествия антихриста, и о дне и часе кончине мира – о предметах, о которых неправо учат беспоповцы. Так как в окружном послании прямо и торжественно объявлялось таким образом, что в существенном греко-российская церковь нисколько не отступила от чистоты православия, то составителю его предлежала трудная задача, объяснить отделение старообрядцев от православной церкви. В объяснение этого он пишет. «Вины же нашего непоследования пастырем тоя церкви суть важные благословные, понеже убо попущением Божиим, чрез Никона бывшего патриарха, древне-церковные предания изменишася, и впоследствии собором 1667 года, ужаснейшая клятва и анафема на содержащих древняя святоцерковные предания произнесеся, и строгое преследование, и гонение воздвижеся с мучением; и по сих от пастырей поборающих по новоизложенным догматам и преданиям, бранныя книги издашася, в них же святейшее и поклоняемое имя Христа Спасителя нашего Исyсa, злохульно наречено, аки бы не знаменует Спасителя и исцелителя душ наших, но некоего иного Исyсa равноухого (ισος = равный и ὖς = ухо), к сему же (оле дерзости!) именоваше чудовищным и ничего не значащим! Двуперстное сложение на изображение крестного знамения, такожде поречено: арианством, македонианством и проч. Сих ради совесть наша не допускает нас быти в подчинении пастырем тоя церкви, иже, к крайнему сожалению здравомыслящих, не обращают должного внимания на исправление своих полемических книг, и не уничтожают означенных жестокословных порицаний, – порицаний отвратительных, благочестивому слуху невместных, и христианским пастырем отнюдь несвойственных"… – Не отрицая некоторой справедливости подобных замечаний по отношению к старому времени, мы находим их однако ж к нашему времени вовсе неприложимыми. – В заключение же всего Послание объявляет чадам древне-православной-кафолической церкви «яко, помогающу Богови, составлен будет устав или краткое изложение догматов и преданий древне-православно-кафолического исповедания единые, святые, соборные и апостольские церкви, который преподан будет в руководство и окормление всем православным, священным же и мирянам, во еже праве и известне ведати о догматах веры, и о преданиях, о седми таинствах церковных, и о иных нуждах и благословных винах»¹²⁴.

Таково содержание знаменитого старообрядческого окружного послания. Нам нет нужды входить в подробный разбор его, оценивать достоинства его и недостатки, достаточно сказать только о том впечатлении, какое оно произвело на старообрядцев своим появлением.

Как и следовало ожидать, на людей более умеренных и благоразумных окружное послание произвело приятное впечатление и расположило их в свою пользу. Вот что напр. писал об этом один из таковых: «я благодарен автору послания за его здравые и умеренные суждения о церкви православной; нечто отрадное и успокаивающее чувствовалось в словах его, нечто примиряющее нас с тою единою святою церковью, с которой двести лет тому назад находились мы в неразрывном союзе... Одним словом в окружном послании высказался правильный взгляд на некоторые церковные предметы, которые мы когда-то вслед за другими хулили, или по крайней мере не почитали как следует (напр. имя Иисус, крест четвероконечный..); и все сказано как-то хорошо, искренно, спокойно, без дерзких выходок ни на кого клятвы не положено; обычных дерзких выходок против церкви «великороссийской» во-все не было; за государя – нашего отца и защитника строго заповедано молиться¹²⁵. Но в тоже время старообрядцы с иным закалом убеждений, с направлением более фанатичным, посмотрели на этот документ совершенно иначе. Одни из них, вовсе не читая послания, говорили, что это нововведение и ересь; другие, не понимая смысла св. писания, толковали его превратно¹²⁶; те и другие видели в нем подрыв расколу; их возмущали те уступки, какие сделаны в послании в пользу православной церкви – то, что описатель послания не только не наложил проклятия на имя Иисус на триперстное сложение, на обливательное крещение, на римский опреснок, но даже не нашел ничего предосудительного как в слове Иисус, так и в кресте четвероконечном, допустил моление за православных и за еретика просфору велел вынимать¹²⁷. Этою стороною послания, смутившего с первого раза ревностных приверженцев раскола, как нельзя лучше и воспользовалась для своих целей упоминаемая уже нами партия людей враждебно относящихся к новому порядку дел. Партия эта не могла сочувственно отнестись к посланию уже потому, что оно исходило от имени епископов с обязательным требованием каждому верить и думать так, как они велят. Кроме того, личное недовольство Антонием, подписавшимся под окружным посланием, еще более усилило ее несочувствие к последнему и поставило прямо во враждебное отношение сколько к самому посланию, столько же, если не больше, и к лицам, подписавшимся под ним, особенно к Антонию¹²⁸.

Прежде других открытым врагом послания и его защитников явился епископ Софроний с своею партией, – в 1856 году лишенный было епископского сана и оставленный в звании простого инока, но потом, благодаря своему притворному смирению, снискавший себе от освященного собора милосердие, а затем получивший в управление сперва две, а потом три и даже четыре епархии. Столь благосклонное отношение собора русских старообрядческих иерархов к Софронию не могло, впрочем, потушить в нем давнишней вражды к Антонию, которого он считал своим соперником и главным виновником своих неудач в искании московской епископской кафедры и соединенной с нею верховной власти над русскими старообрядцами. Проживая в Оренбургском крае и разъезжая по временам по другим местам широкой России, «он точно пес или волк голодный, рыкая на все духовенство русское, вербовал себе сторонников и успел расположить в свою пользу очень многих. После же издания окружного послания, когда в народе пошли невыгодные толки об нем (послании), он, прислушиваясь к этим толкам, счел таковые распри благоприятным для себя случаем – открыто начать действовать к достижению своей преступной и противозаконной цели – к свержению Антония: стал рассеивать в оренбургском крае нелепые суждения о московском соборе, о духовенстве, и особенно об окружном послании, называя его ересью, нововведением и предательством великороссийской церкви, и задумал, во что бы то ни стало, ниспровергнуть московскую кафедру и уничтожить окружное послание. Чрез все это он успел у многих христиан поименованного края, мало искусных в священном писании, приобрести более прежнего доверие; и при содействии их¹²⁹, под личиною ревности к уничтожению окружного послания, самым же делом к достижению своего властолюбия, отправился тайно в белокриницкую митрополию¹³⁰. – На пути он заехал в Москву, где образовавшаяся к тому времени значительная партия недовольных окружным посланием с своей стороны посочувствовала его намерениям и попросила его пригласить самого Кирилла в Москву¹³¹.

По прибытии в Белую Криницу он, при содействии друга своего архимандрита Сергия, представил Кириллу, как невыгодно для его власти над русскими иерархами дозволять сим последним делать такого рода предприятия, каково издание окружного послания. Вместе с этим Софроний, чтобы больше расположить Кирилла в свою пользу, вероятно, не преминул пустить в ход и то, что народ возбужден против окружного послания и что, стало быть, если Кирилл станет против него, то найдет для себя значительную поддержку. Кирилл не заставил долго убеждать себя, и в начале 1863 года, не смотря на преклонность своих лет, вместе с архимандритом Сергием и архидиаконом Филаретом¹³² отправился в Москву.

Между тем как Софроний отправился в Белую Криницу с известными преступными замыслами против окружного послания и окружников – епископов, в Москве не могли оставаться равнодушными к тем «сатанинским толкам» о московском соборе и об окружном послании, которые рассеяны были Софронием в Заволжье.. С целью утушить эти толки московский совет снарядил в Заволжье Пафнутия казанского которому, однако ж, не удалось многого сделать. Он успел только посвятить там двух новых епископов: одного (6 декабря 1862 г.) для сибирских старообрядцев некоего Савватия с наименованием епископом тобольским, а другого (8 декабря) для уральских старообрядцев некоего Константина с наименованием – оренбургским¹³³. Посвящением этих двух епископов и немногим только отклонением народа старообрядческого от Софрония ограничилось все дело поездки Пафнутия в заволжье. Правда, он мог бы сделать и, пожалуй, сделал бы и больше этого, если бы его присутствие скоро не понадобилось в Москве, куда, как мы видели, уже отправился митрополит Кирилл, который и прибыл туда в первых числах февраля 1863 года.

С прибытием Кирилла в Москву события в старообрядческом мире и толки в нем об окружном послании пошли живее и одушевленнее. С самого первого разу сторона, враждебно настроенная против окружного послания, сгруппировалась вокруг Кирилла, радушно принимала его в свои дома, где он отправляла торжественное богослужение¹³⁴. Заручившись этими, хотя немногими, но за то богатыми и влиятельными в массе народной, сторонниками, главным образом из мирян, он начал действовать в Москве смело и решительно, и при том совершенно в ущерб окружникам¹³⁵. Прежде всего он занялся церковными делами. Для рассуждения о них он составил собор, на котором заседали с ним четверо или пятеро старообрядческих архиереев, проживавших в Москве. Важным делом этого собора было назначите епископа, который бы управлял всею российскою старообрядческою церковью¹³⁶. По этому главному вопросу в том же заседании по общему согласию составлена была и подписана грамота на вручение управления российскими иерархическими делами архиепископу Антонию, с помощью и участием «духовного совета». Но так как Антоний не внушал митрополиту особенного доверия к себе, да и в обществе московских старообрядцев далеко не у всех пользовался уважением, то поэтому Кирилл грамоту о назначении Антония удержал у себя, и на утро, предъявив ее некоторым крамольным московским гражданам, лично недовольным Антонием, по настоянию последних предал ее уничтожению без ведома о том прочих подписавшихся под нею лиц¹³⁷.

Устранив таким вероломным образом одно лицо, подписавшееся под окружным посланием, от управления общими церковными делами у старообрядцев, Кирилл не оставил в покое и других виновных в том же. Так от 20 февр. он прислал объявление епископу Онуфрию, еще в 1861 году уполномоченному от него, как мы знаем, доверительною грамотою на избрание и возведение на московский престол святителя, и на временное управление церковными иерархическими делами; в этом объявлении он писал, что по случаю своего прибытия в Москву данные Онуфрию доверительные грамоты уничтожает и опровергает, и что якоже в присутствии своем, тако и в отсутствии, в Москве и во всей России Онуфрий не может иметь места, ниже гласности, ниже священнодействовать, и ни на каких документах подписываться, а должен возвратиться в свое местопребывание, т. е. в Белую Криницу. И оного епископа Онуфрия никакие дела, ни письменные, ни изустные, за действительные не принимать¹³⁸.

Это самоличное распоряжение Кирилла сильно раздосадовало старообрядческих архиереев, которые с своей стороны составили собор 21 февр.; и за общим подписом отправили митрополиту «объявление», что «на основании 34 прав. св. апостолов, распоряжения его, без согласия епископов, приняты никак не будут»¹³⁹. Но Кирилл не обратил особенного внимания на это «объявление», и хотя после этого имел с епископами общие трикратные заседания, но на них, с дозволения его, принимали участие крамольные граждане, и потому не только не могло быть сделано какого-либо полезного о церкви устроения, но даже епископы были от них оскорблены различными порицаниями¹⁴⁰. После этого Кирилл прекратил личные свидания с епископами, известив их, что видеться с ними более не имеет нужды, но вступает сам в управление российскою церковью, доколе препоручить это по своему усмотрению другому¹⁴¹. Конечно, чувствовать себя полным хозяином в среде старообрядцев, принявших «австрийское священство», втираться в чужие епархии, и действовать в них вопреки каноническим постановлениям и даже без согласия местных епископов, – было делом превечным для Кирилла. Подобное с ним случалось и прежде. Так еще в 1862 году из епархии, соборне врученной Варлааму болтовскому и всея Бессарабии, селения Грубного протоиерей Филипп, не желая быть в подчинении у местного своего епископа, обратился к его владычеству – Кириллу. И этот последний, приняв его, пришедшего к нему без отпускной грамоты от своего епископа, и, не сделав с помянутым епископом никакого сношения, пожаловал означенного Филиппа наперсным крестом и набедренником, и особой грамотою вручил ему церковное управление всею Бессарабиею и Польшею с тем, чтобы оное управление независимо было от местного епископа Варлаама, но состояло бы под ведением его – Кирилла, не взирая на то, что протопоп оный жительствует не только вне предала его епархии, но даже и вне области государства того, где Кирилл пребывает. Такое же незаконное вмешательство он сделал в начале 1863 года и по управлению в черниговской епархии, куда, по просьбе добрянских старообрядцев, без всякого сношения с заведующим тогда вдовствующими епархиями¹⁴² московским духовным советом, послал переведенному оным советом из Добрянки в г. Новозыбков священнику Матфею предписание, дабы он, не взирая на распоряжение духовного совета, возвратился в Добрянку, оставя врученную ему парохию вкупе же и подчинение помянутому духовному начальству¹⁴³. Равным образом и теперь, прибыв в Москву и заручившись крамольными сторонниками, он почувствовал себя как дома, и, объявив себя главным управителем российской церкви, приступил к следующим распоряжениям: послал грамоты ко всем епископам, бывшим тогда в Москве, чтобы они отправлялись каждый в свою епархию, священники, присутствовавшие в духовном совете, тоже дабы из Москвы выбыли; на некоторых священников, живущих в Москве, наложил запрещение. Управлять же российскою церковью он назначил епископа саратовского Афанасия, не бывшего тогда в Москве, предписав ему – оставить свою епархию и пребывать в Москве¹⁴⁴.

Наделав таким образом в короткое время столько противозаконных действий, Кирилл нашел однако ж еще далеко не все поконченным.

Окружное послание, ради которого он главным образом и предпринимал путешествие в Москву, оставалось еще нетронутым. Коснуться его он нашел теперь своевременным, тем более, что главных епископов, подписавшихся под ним: Антония и Онуфрия – успел уже отстранить от управления церковными делами. К 24 февр. он изготовил формальное объявление священным и мирским властям о непризнании им окружного послания, объявление, в котором между прочим говорилось следующее: «Вследствие получаемых нашим смирением от православных христиан разновременных жалоб и прошений, касательно уничтожения окружного послания, составленного в 1862 г. февр. 24 числа, и последовавшего со стороны московского духовного совета сообщения его в разные места Российской империи, так как ныне сказанное послание произвело везде и во всех христианских обществах великое смятение, соблазн и даже раздор святые церкви, то мы, для исследования понудившей причины к изданию его о прочих церковноиерархических делах, предприняли путь в царствующий град Москву, где самовидцами были обуреваемого чрез него народа, волновавшегося совестью возмущения, а к тому также и от московских граждан представлено нам, относительно уничтожения окружного послания, лично устное прошение. Наше смирение, предприняв подробное о нем исследование, нашло, что содержание его неправильно, тем более неправильно, что многие православные христиане, не постигая смысл состава его, претыкаются о камень соблазна и повреждаются совестью.. Итак сим нашим определением уничтожаем оное окружное послание и вменяем недействительным... О чем, извещая вас православных христиан, и истинных чад святые церкви, имеющих и не имеющих окружного послания, заповедуем и гласом церкви повелеваем, чтобы отныне впредь навсегда никто не руководствовался оным посланием и не имел бы его у себя для претыкания своей совести». Хотя подобное объявление, будучи делом личного Кириллова произвола и уступкою «полуумным фанатикам» прямо клонилось к уничтожению истинных понятий, провозглашенных в окружном послании, однако ж не все подписавшиеся под последним епископы, и тем подтвердившие провозглашенную в нем истину, остались верны самим себе, и не все взялись защищать истину против деспотического распоряжения Кирилла. Антоний, подписавшийся под окружным посланием, как мы знаем, не по убеждению в провозглашенной в нем истине, а по честолюбивым видам, и увидевший уже на опыте, как он этим своим поступком развязал язык и руки своими врагам, – чтобы загладить этот свой поступок, и привлечь на свою сторону своих недоброжелателей, первый отказался от послания, и собственным своим подписом подтвердил законность Кириллова акта об уничтожении его. За ним следовали подписи сторонников Кирилла: епископа Софрония, архимандрита Сергия и восьми священноиереев¹⁴⁵.

Уничтожив окружное послание, Кирилл, хотя и считал дело своей поездки в Москву поконченным, тем не менее, однако ж, не спешил ехать восвояси. Но жить в Москве ему долго не пришлось по следующему обстоятельству. По поводу польских событий, бывших в это время, в русском народе пробудилось сильное патриотическое чувство, которого не остались чужды и старообрядцы. Благоразумнейшие из них, понимая, как неуместно в такое время присутствие в Москве белокриницкого митрополита, решились принять меры к удалению его из Москвы. Они составили с этою целью и 18 февр. подали собору епископов прошение, в котором писали между прочим следующее: «Вынужденными себя находим от лица всех мирных граждан обратить внимание ваше, боголюбивые епископы и честные священники, на нижеследующее: Для какой цели его высокопреосвященство изволил прибыть в такое время, когда почти все западные губернии, примыкающие к границам Австрии, находятся в смятении, когда Россия, Австрия, Пруссия взволнованы восстанием поляков, когда правительства означенных государств строго следят за каждым движением передовых личностей? Разве для того его преосвященство изволил прибыть в настоящее время в Россию, чтобы подтвердить о нас прежнее политическое мнение правительства, или подтвердить известные слова (?) г. N, высказанные в изданной им брошюре относительно митрополита Кирилла, как главного предводителя восстания старообрядцев? Нет, это уже слишком! В таком случае мы не можем оставаться хладнокровными зрителями, когда хотят невольно показать нас и наше российское духовенство ослушниками воли Государя и подвергнуть величайшим бедствиям, за которые мы уже, как виновники, не будем иметь возможности жаловаться Государю Императору на справедливое распоряжение правительства... А потому и просим вас, боголюбивые епископы, упросить его высокопреосвященство, господина митрополита, из любви к святой церкви и христианскому народу и из спасения своей личности выехать из здешней столицы и даже из России обратно в митрополию¹⁴⁶... Так как это прошение написано было в довольно твердых и решительных выражениях, то старообрядческие епископы, уже и без того враждебно настроенные против Кирилла, не только не сочли нужным противоречить этому прошению, но даже приняли его за весьма своевременное побуждение – начать против Кирилла смелые и наступательные действия. В тот же день они письменным объявлением дали знать об этом «протесте» московских граждан митрополиту Кириллу. Но так как Кирилл, не смотря на это, медлил отъездом, то «собор» епископов послал ему 7 марта, за подписом Антония (который при общем возбуждении против Кирилла опять примкнул к партии недовольных им), Онуфрия, Пафнутия и Варлаама «дополнение» к прежнему объявлению, в котором уже весьма безцеремонно исчислил все вины Кирилла, по которым его присутствие в Москве становится нетерпимым. Кириллу прежде всего было поставлено в вину то, что он, окружив себя крамольными гражданами и соединившись с неблагонамеренными своими сотрудниками: Софронием, Сергием и Филаретом, сделался недоступным для членов «освященного собора», и, к прискорбию их, не обращал должного внимания на те неоднократные законные замечания их, которые клонились к неизменному хранению церковных правил; далее в своем «дополнении» собор обвиняет Кирилла «за самовольное втирательство его в управление российскою иерархиeю». «Вы, говорится там, кроме крайнего и всем известного, ко стыду древлеправославной иерархии, невежества, малограмотности и прочих недостатков, по силе изданного 4 февр. 1853 г. на владимирскую архиепископию устава, не только управлять сею областью, но и священнодействовать, по святительскому определению, без дозволения местного епископа или правителя сею областью отнюд не имеете никакого права, ибо сия русская область состояла уже несколько лет в распоряжении епископа владимирского Антония, а по нем, после состоявшейся 15 ноябр. 1861 г., доверительной грамоты, в ведении епископа Онуфрия и сущих в сей области епископов»... Затем, излив свою желчь на «жалкого и кичащегося титлом верховного святителя Кирилла», епископы, в заключение своего «дополнения», говорили: «гласом церкви извещаем Вас, что с сего времени Вы отнюдь не могите приступать к отправлению священнослужения, впредь до соборного суда и решения, и постарайтесь как можно скорее отправиться восвояси»¹⁴⁷.. Не больше как чрез три дня после этого, именно 10 марта, епископы отправили к Кириллу еще послание, в котором между прочим говорили: «препровождая к Вам копию с поступившего в собор прошения московских граждан, просим Вас озаботиться о немедленном по содержанию оного зависящем от Вас исполнении, т. е. не отягощая более вашим здесь беспотребным и даже опасным для мирных христиан сей столицы пребыванием сей-час же выезжайте и обратно с Сергием и Филаретом отправляйтесь в Белую Криницу»¹⁴⁸. – После таких настоятельных и бесцеремонных посланий Кириллу ничего больше не оставалось, как удалиться восвояси, что он действительно и исполнил, оставив в Москве – для наблюдения за течением дел в старообрядчестве, и для вспомоществования назначенному от него управителю церковными делами Афанасию саратовскому – двух своих приверженцев – Софрония, незадолго перед тем назначенного быть епископом калужским, и Сергия¹⁴⁹.

Таким образом на первых порах сторона окружников взяла верх над сторонниками Кирилла и даже изгнала сего последнего из Москвы. Но под влиянием своей победы, недоставившей им еще никаких существенных плодов, окружники вышли сами из пределов умеренности и благоразумия; они решились в пользу Окружного послания действовать насилием, и, как говорится в одном старообрядческом документе, стали принуждать к подписи Окружного послания, действуя не в духе смирения, а, как буйные простецы, заставляли насильственно подписываться к нему, и тех из них, кои не подписывались, подвергали грозным наказаниям, отлучению и запрещению»¹⁵⁰. – При этом и сам Кирилл, причинивший столько хлопот и досады окружникам, не был оставлен ими в покое. Желая сломить и окончательно уничтожить его власть над собою, они писали враждебные для него письма в самый Белокриницкий монастырь к своему сообщнику Алимпию (учредителю белокриницкой митрополии); а Онуфрий писал в свою епархию – Браиловскую и к раскольникам, живущим в турецких пределах, чтобы они не признавали более за митрополитов ни Амвросия, ни Кирилла. Письма эти имели на столько сильное влияние, что за границею в некоторых местах, куда оные посылались, действительно перестали поминать на церковных службах Амвросия и Кирилла¹⁵¹. Мало этого, заграничные раскольнические епископы составили даже 15 апр. 1863 году собор, на котором рассмотрели и одобрили окружное послание, затем порассудили о винах Кирилла, подыскали многое из того, что сделал он противозаконного в их епархиях, и порешили – окончательное осуждение по этим винам предоставить произнести собору русских епископов. В этом духе составлена была грамота и препровождена в Москву. Епископам-окружникам оставалось теперь только составить формальный акт осуждения Кирилла, и затем торжествовать свою победу над раздорниками. Но вот скоро начались такие дела, которые отняли у них приятную уверенность в их победе над врагами, и омрачили их будущность. – 12 мая 1863 года в «освященный собор» поступило «донесение» от старообрядцев Павловского посада или Гуслиц (богородского уезда моск. губерн.), вероятно, вызванное теми насильственными мерами, которые дозволяли себе окружники, чтобы скорее побудить старообрядцев к принятию окружного послания, – «донесение», в котором между прочим говорилось следующее: «извещаем вас, боголюбивии российстии епископы, что в нашей епархии чрез окружное послание многие христиане впали духом в разные мнения и толки, и, непонимая смысла его, говорят о нем вопреки, и нашим церковным учителям не доверяют»... Далее, высказавши свое неудовольствие на те уступки, какие сделаны в послании в пользу православной церкви, т. е. на то, что писатель послания на имя (Иисус), на триперстное сложение, обливательное крещение, на римский опреснок и на приношение просфоры за еретика, – проклятия не положи, – жители Павловского посада заключали свое «донесение» следующими словами: «молим вы, боголюбивии и Богом избраннии епископи, умирите церковь Христову и успокойте умы христиан православных, уничтожьте новосоставленное вами окружное послание, которое мы в настоящее время принять не можем; ибо боимся, не пострадать бы нам, как пострадала церковь во времена Никона патриарха. Припадая к стопам вашего преосвященства, молим вас, напишите нам соборное ваше мнение об уничтожении окружного послания, и мы будем видеть ответ ваш на бумаге»¹⁵². – Почти одновременно с этим «донесением» в «освященный собор» поступило в том же роде заявление воронковских старообрядцев (черниг. губ.). «Если вновь утвердится окружное послание, говорилось в этом заявлении, и также, как прежде, распубликуется в народной сфере,… то можно сказать наверное: прощай тогда союз братства, доселе ты в нас как бы не существовал! Посыплются друг на друга клятвы и отлучения от церкви, коих и пастыри наши едва ли избежать»¹⁵³...

Эти заявления павловских и воронковских старообрядцев значительно поколебали уверенность окружников в прочности окружного послания и поставили их в довольно неприятное и двусмысленное положение. Последнее особенно нужно сказать по поводу заявления павловских старообрядцев, которые, как мы видели, требовали от епископов «ответа на бумаге». Отвечать на их заявление отказом «освященный собор» нашел для себя опасным, потому что это могло повести за собою отложение на сторону Кирилла, – взявшего под свое покровительство противоокружников, – самой населенной части московской губернии – пресловутых Гуслиц; исполнить же их требование в том виде, в каком оно формулировано было в их «донесении», значило – уронить собственное свое достоинство в глазах своих единоверцев и отказаться от того, в чем, по крайней мере, некоторые из членов собора от души были убеждены. Выйти из этого положения, удовлетворить по возможности той и другой стороне, – можно было не иначе, как прибегнув к хитрости, что действительно и сделал «освященный собор». В своем «соборном определение на окружное послание», изданном по этому поводу 26 июня и подписанном девятью епископами¹⁵⁴, освященный собор силится доказать всевозможными софистическими изворотами, что он не намерен был делать и не делал в окружном послание никакой уступки в пользу великороссийской церкви, если же так показалось другим, то это произошло от недоразумения и превратных истолкований. Вот что напр. пишет он против обвинения, зачем он признал в своем послание имя Иисус за истинное имя Господа. «Можно ли беспристрастному и благоразумному христианину говорить, что духовенство святой и древлеистинной христианской церкви одинаково почитает имя Иисус за истинное и святое имя Господа нашего Исуса Христа, когда в окружном послание в третьей статье о святейшем и поклоняемом Христове имени сказано, что «пресвятое, пресладкое, прелюбезное и превожделенное имя Христа Спасителя нашего пишем и произносим в чтении и пени тако: Ис (Исус)..., и впредь должно есть содержати cиe древнее начертание и произношение неизменно, непреложно и неприкосновенно, не приемля никаких нововведений, ни силлогистических внушений, и сохраняти оное без приложения и умаления». После этого исповедания можно ли будет утверждать, что имя Иисус признается одинаково. Ибо исповедание вере, или убеждение не может иметь две истинные стороны, но окончательно имеет одну. А потому чтимое и произносимое нами пресладкое и прелюбезное имя Исус в одно и тоже время не могло быть заменено другим именем... Что же касается, продолжает далее «освященный собор», до второй статьи, в которой говорится, что господствующая в России церковь, равно и греческая, верует не во иного Бога, но во единого с нами Творца небу и земли, и что святейший Иосиф патриарх и прочии святыи отцы никакой хулы на имя Иисус не положили и мы хулити оное не дерзаем, то объявляем, что в окружном послании говорится это не для того, чтобы великороссийскую церковь оправдать, или признать за истинную. Нет! Боже нас сохрани и помыслить! А говорится это для того, чтобы опровергнуть безрассудную мысль беспоповцев и заразившихся от них христиан святой и древлеправославной церкви, понимающих, будто бы великороссийская церковь под именем Иисус поклоняется антихристу. Этим мнением беспоповцы стараются подорвать основание истинного вероучения. В самом деле, если допустить, что Иисус есть антихрист и что господствующая церковь под именем Иисуса верует во иного Бога, то невольно придется каждому христианину спросить самого себя: на каком же основании принимали священников на Рогожское кладбище и в прочие места от великороссийской церкви, когда она вместо Сына Божья верует во антихриста. По этому понятию выйдет, что крещение великороссийской церкви (которое мы признаем за истинное крещение) совершенно ничего не стоит»¹⁵⁵. В заключение всего «освященный собор», чтобы окончательно успокоить свою духовную паству, нашел нужным ограничить обязательность окружного послания. «Так как, говорит он в своем «определении», народ не мог вместить сущности изложения (послания то есть), то для окончательного спокойствия освященный собор не вменяет в непременную обязанность руководствоваться окружным посланием, а оставляет его на произвол каждого, и строго запрещает всем христианам, как духовным, так и мирским, за оное иметь между собою раздор или несогласие»¹⁵⁶.

Таким образом освященный собор своим «определением» на окружное послание сделал первую уступку в пользу раздорников. Но этим он не усмирил последних и не положил конца начавшемуся в расколе движению; напротив, дело скоро усложнилось новым вопросом – о московской архиепископии, и волнение разрослось до громадных размеров. Мы знаем, что московская архиепископия и место главного заправителя церковными делами в старообрядчестве раньше были за Антонием. Затем вследствие известных уже нам обстоятельств, он лишен был московской кафедры. После этого в конце 1861 года заправление общими делами в старообрядчестве и председательство в «освященном соборе» взял на себя на время, как мы знаем, Онуфрий. В начале 1863 года, по прибытии в Москву Кирилла, Онуфрий отставлен был от участия в делах старообрядчества и место его, по соборному решение от 18 февр., должен был снова занять Антоний. Но вследствие известного нам вероломного поступка Кирилла с грамотою (от 18 февр.) на вручение Антонию управления делами старообрядчества, утверждение его не состоялось. Равным образом и учиненное затем Кириллом переведение на московский престол Афанасия саратовского, вследствие личного нерасположения к этому последнему русских архиереев, как к лицу несочувствующему окружному посланию и до фанатизма преданному разным мелочным требованиям раскола, не было принято епископами. Таким образом московский епископский престол и место главного управителя церковными делами в старообрядчестве не имели постоянных представителей, а только временно заведывались то Онуфрием, то самим Кириллом, то Софронием. Чтобы положить конец такому беспорядку и неизбежным при этом волнениям, – «освященный собор» решился теперь утвердить за кем-либо одним московскую епископскую кафедру, поручив ему и главное управление церковными делами во всем согласии. Назначено было для этого особое заседание в июне месяце, в котором выбор пал на Антония архиепископа владимирского. Таким образом, Антоний «возведен был соборне под руководством епископа Онуфрия на московский святительский престол, с тем, чтобы быть вместе с тем и председателем московского духовного совета, заведывающего делами древне-православной российской иерархии»¹⁵⁷. После этого составлены были и разосланы по старообрядческим местам грамоты, в которых древле-православные христиане извещались об избрании и возведении на московский престол Антония, и приглашались вместе с тем к сыновнему повиновению и послушанию своему новому верховному пастырю¹⁵⁸. Но эти грамоты не принесли вполне желанных результатов. Успех их окончательно парализовался теми слухами, которые стали особенно с этого времени распускаться в народе об Антонии, человеке издавна нелюбимом ими, которого они не надеялись сделать игрушкою и орудием для своих целей, которым некоторые из них лично были недовольны, и которого во всяком случае им не хотелось видеть занимающим такой высокий пост, как пост московского архиепископа. Им хотелось видеть на этом месте другого человека, такого, с которым бы им лучше было ладить, чем с Антонием. Вот почему они с разу заявили себя против распоряжения «освященного собора» о предоставлении московской архиепископии Антонию, и стали против этого восстановлять и народ. Сделать последнее конечно было не трудно. Стоило только сказать толпе, что окружник поставлен во главе старообрядчества, и что это вдобавок сделано без согласия и утверждения Кирилла, и она становилась на сторону агитаторов. Естественно, что голос их прежде всего принят был тем обществом старообрядческим, которое уже пробовало протестовать против окружного послания, т. е. гуслицким, а также обществами коломенским, богородским и др. В августе месяце все эти общества подали в освященный собор свои объявления (весьма сходные по содержанию), направленные исключительно против возведения на московский престол Антония. В них между прочим говорилось: «мы нижеподписавшиеся, вашим собором избранному, или буде изберет кого согласны будем повиноваться только в том случае, чтобы избрание и возведение было с ведома, согласия и благословения господина митрополита Кирилла, и за подписом его руки, и печати приложением, и такожде с согласия всех российских епископов и подписом их рук. Тогда мы его приемлем, яко отца, начальника, пастыря и учителя. А без согласия и благословения господина митрополита Кирилла, и всех российских епископов избранного и возведенного мы на приятие согласия изъявить не можем»¹⁵⁹...

Подобные протесты против распоряжений освященного собора и сами по себе были явлениями в высокой степени нежелательными и неприятными для него, потому что отнимали у него всякую надежду поставить дело по-своему и восторжествовать над раздорниками. Но еще к большему огорчению и неприятности членов «освященного собора» скоро открылось, что и Белая Криница в тоже самое время тянула сторону раздорников, и творила дела далеко неприятные для окружников. Мы знаем, как Кирилл оставил Москву. Прибыв в митрополию он составил там 20 июня собор, на который, вероятно, для большей торжественности, пригласил выборных из ближайших к Белой Кринице раскольнических слобод. На этом соборе после немногих рассуждений составлен был акт, в котором прежде всего подтверждалось составленное Кириллом в Москве, но не получившее там силы, определение против окружного послания, и приглашались все желающие быть с Кириллом в единомыслии «не руководствоваться посланием ради соблазна, и от признающих его уклоняться во всех обстоятельственных сообщениях»... Затем подтверждались и другие распоряжения, сделанные Кириллом в Москве. В заключение всего от лица собора писалось: «Предложить всем нашим епископам, желающим быть с нами в соединении и единомыслии, дабы каждый, к большему подтверждению своего согласия, приложил свою руку, а равно и прочим духовным и мирским лицам вменить в обязанность подписаться на нем (акте). Епископы же, которые не будут согласны на опровержение окружного послания, будут отселе подлежать суду, запрещению и устранению церковного соединения, потому что о них сообщится во все епархии, дабы от таковых епископов и священников уклонялись и не принимали их личности на всякое священнодействие»¹⁶⁰. – Чтобы придать этому акту больше авторитета, придумано было привлечь к подписи под ним самого Амвросия, уже пятнадцать лет проживавшего в местечке Цилли вдали от всех раскольнических дел. В этом случае Кирилл поступил довольно не честно. Отправляя к Амвросию акты белокриницкого собора чрез почту, он присовокупил к нему собственное письмо, в котором изложил все дело «в превратном смысле», уверял Амвросия, что составлял собор в Белой Кринице по просьбе российского и молдавского обществ, и просил «для пользы церкви и спокойствия народа» скрепить соборный акт собственноручною подписью его – митрополита Амвросия. Форма утверждения заранее составлена была при Кирилле, и довольно искусно клонила дело в пользу последнего. Амвросий, доверяя Кириллу и не имея возможности лично удостовериться в справедливости того, что писал ему Кирилл, признал предложенный ему документ «правильным и душеспасительным» и (29 июня) засвидетельствовал это своеручным подписом¹⁶¹.

После этого Кирилл отправил «белокриницкий акт» в Москву с полного, кажется, уверенностью, что он произведет свое действие на окружников-епископов. Но на деле вышло не то. «Освященный собор», по выслушании «белокриницкого акта», не придал его постановлениям никакого значения, а напротив решился и сам для сообщения своим распоряжениям большого значения прибегнуть к тому же средству, к какому прибегал и Кирилл, т. е. обратиться к самому Амвросию с просьбою – рассмотреть все те документы, которые касались отношений Кирилла к русским епископам, и утвердить своим подписом все распоряжения последних. Для выполнения этого дела избран был вполне надежный человек, – Иустин, епископ тульчинский. Снабженный доверительными грамотами и документами, относящимися к делу Кирилла с русскими раскольничьими архиереями, Иустин 30 авг. отправился в путь и 25 окт. благополучно добрался до местечка Цилли, где жил Амвросий. Представившись к последнему, он предъявил ему свои доверительные грамоты и подробно рассказал как о тех незаконных действиях, какие позволял себе Кирилл в бытность свою в Москве, так и о тех беспорядках и волнениях, которые возбуждены были в старообрядческом обществе его приездом; в подтверждение же своих слов он предложил Амвросию на рассмотрение привезенные с собою документы¹⁶², из рассмотрения которых и из рассказа самого Иустина Амвросий легко мог убедиться, что дела у русских старообрядцев вовсе не в таком виде, в каком он представлял их, основываясь на письме Кирилла. Многое показалось ему совершенною новостью, и вызвало в нем признание пред Иустином в том, что подпись его под белокриницким актом вынуждена была бессовестною ложью и обманом Кирилла, который все представил ему «в превратном смысле». Но этого признания на словах недостаточно было для Иустина; ему хотелось, чтобы Амвросий все это изложил на бумаге, в форме послания, и скрепил бы его собственною рукою для того, чтобы это послание можно было противопоставить белокриницкому акту. Амвросий не отказался сделать и это, и 29 окт. за два или за три дня до своей смерти, вручил Иустину за своим подписом два послания: одно «к господину архиепископу Антонию московскому со всеми боголюбивыми епископы российскими и заграничными», а другое «к белокриницкому митрополиту Кириллу». В первом из этих посланий Амвросий утверждал все постановления и распоряжения московского совета, объявил белокриницкий акт незаконным, и благодарил русских епископов за издание окружного послания; в другом – порицал Кирилла за его обман и беззаконные поступки, и подвергал его запрещению, если он не уничтожит белокриницкого акта¹⁶³.

Получив эти грамоты, Иустин отправился восвояси. На пути он почему-то раздумал видеться с Кириллом и лично вручить адресованное ему послание Амвросия, а упросил доставить эту грамоту по адресу «некоторых «благоревностных ясских христиан», которые и исполнили поручение Иустина¹⁶⁴. Само собою понятно, что послание Амвросия, в котором весьма прозрачно разоблачались ложь и обман Кирилла и признавались все распоряжения его (не исключая и белокриницкого акта, на котором, как скрепленном подписью Амвросия, Кирилл старался главным образом обосновать законность своих распоряжений и превосходство их пред распоряжениями освященного собора) противозаконными, а распоряжения русских епископов – правильными, – было самым неприятным для него явлением. Оно разрушало все то, что он считал прочно устроенным, и ставило его самого в самое неловкое положение. Ибо для него очевидно было, что последовать требованиям этой грамоты и послушаться ее, – значило отказаться от всего того, на чем главным образом основывалось и держалось доселе его значение между русскими старообрядцами. Выйдти из этого положения без ущерба своему самолюбию и властолюбию можно было не иначе, как заподозрив подлинность самого послания. К этому, действительно, и прибег Кирилл, и чрез несколько времени по получении Амвросиевой грамоты отправил к «Антонию с собором» послание, в котором, приведши выдержку из грамоты Амвросия, в которой этот последний говорит, – «что он рассматривал все соборные акты, и из них увидел незаконные действия Кирилла», – замечает: «я вижу и понимаю из письма, что это не митрополита Амвросия и не Георгиево (сын Амвросия) сочинение, а Иустиново и Ипполитово¹⁶⁵ дело cиe – наставление и сочинение». А в конце послания он говорит: «вонмите cиe, не бесовскою ли лестью научены епископ Иустин и иеродиакон Ипполит – быть в Цилли и митрополита Амвросия наущать ко злому и враждебному делу, в то самое время, когда он возлежал на одре при последнем издыхании? Когда ему было в то время рассматривать наши бумаги и рассуждать о наших делах? Не они ли сами сочинили и внушили Георгию Андреевичу, чтобы он подписал и приложил печать? Учительное ли это дело и подобает ли освященным лицам ездить и возмущать народ»¹⁶⁶?..

Когда таким образом Кирилл, приведенный посланием Амвросия в неловкое положение, прибег, вопреки может быть собственным своим убеждениям, к смелому, хотя и неосновательному отрицанию, или по крайней мере заподозриванию подлинности самого послания, – в Москве в то время Антоний и другие противники Кирилла по получении грамоты Амвросиевой испытывали совсем другое состояние. Читая эту грамоту, в которой сам первопрестольный Амвросий утверждал все определения и распоряжения освященного собора, отвергал белокриницкий собор как противозаконный, уничтожал свою подпись под актом этого собора и смиренно просил за нее прощение у членов освященного собора, последние были уверены, что теперь весь старообрядческий мир признает правду на их стороне, и что, стало быть, торжество их над Кириллом несомненно. Под влиянием этих приятных впечатлений они сделали точные копии с грамоты Амвросия, и читали их во всеуслешание для назидания и вразумления слушателей при каждом богослужении, и при каждом многолюдном молитвенном собрании¹⁶⁷. Но эти чтения не принесли желанных результатов. Белокриницкий акт, подписанный Амвросием, был еще в памяти у всех раздорников, и мог поселить в них не располагающее, а отталкивающее чувство к новому Амвросиеву посланию. Притом же скоро сделалась известна в Москве и Кириллова грамота, в которой заподозривалась подлинность Амвросиевой грамоты. Все это не только не располагало раздорников – слушать грамоту Амвросия, но даже вызывало с их стороны открытое повторение мысли Кирилловой, что грамота эта фальшивая, что подписи под ней поддельны и проч. Благодаря всему этому, обнародование Амвросиева послания вместо водворения мира и согласия в старообрядчестве, подало новый повод к раздору, усилило донельзя прежнюю вражду между Антоновцами и Кирилловцами и повело за собою довольно курьезные сцены в старообрядческом мире. – Приходит напр. священник к прихожанину с богоявленскою водою, и прежде нежели переступит порог, его спрашивают: «за кого он, за Кирилла или за Антония»? Поп называет, положим, Кирилла: его гонят вон с проклятиями. Наученный опытом, в следующем доме он называет уже Антония: но отсюда его с такими же ругательствами гонят уже за Антония. Не впопад говорит он в третьем, в четвертом доме, и также подвергается позорному изгнанию. Тоже случалось и с его товарищем. Тогда пастыри порешили одному постоянно называться Антоновцем, а другому Кирилловцем, и эта уловка имела полный успех: – благодушно приняв изгнание в одном месте, каждый из них был утешен усердною встречей в другом. Но потом началась вражда между самими попами, стали отбивать друг у друга прихожан, Антоновцев переманивать к Кириллу, а Кирилловцев – к Антонию. Дело доходило до самых соблазнительных сцен¹⁶⁸...

Видя подобного рода явления, русские старообрядческие архиереи сочли за лучшее примириться с Кириллом, но с тем, чтобы последний оставил неприкосновенными все распоряжения «освященного собора», и утвердил бы их. В этом смысле составлена была мирная грамота, которая и отправлена была в янв. 1864 г. чрез белокриницких послов: Филарета и Иоасафа и вместе с ними и – Пафнутия казанского в Белую Криницу. Но в это время и партия раздорников не оставалась в бездействии. Желая во чтобы то ни стало сместить Антония с московского престола, она приняла свои меры к тому, чтобы расстроить мирные планы окружников. В этих видах она еще несколько ранее также отправила в Белую Криницу некоего Ефима Федоровича Крючкова, человека хитрого, бывалого не раз в Белой Кринице. Этому человеку немного стоило труда расположить Кирилла в свою пользу, тем более, что он привез с собою для Кирилла 1.000 руб. денег от одного москвича, которые отсылались им на помин души скончавшейся супруги его. Ефим Крючков внушил Кириллу план, что на московский престол необходимо безотлагательно избрать и посвятить нового архиерея и даже успел выпросить у него письменное ручательство на поставление во архиeрeя того, кого изберут в Москве. С этим ручательством, написанным в двух словах: «привози, – поставлю», Крючков и отправился из Белой Криницы 21 или 22 февр. – за день или за два до приезда Филарета, Иосафа и Пафнутия с мирными предложениями к Кириллу. Последние могли бы теперь считать свое дело совершенно проигранным, если бы Кирилл был человеком, действующим во имя одних определенных убеждений. Но зная его шаткость, и постоянную изменчивость, они нисколько не задумались продолжать начатое ими дело. Они рассказали Кириллу, что народ недоволен теми его распоряжениями, которые были враждебны распоряжениям духовного совета, и в подтверждение своих слов предъявили ему привезенные с собою подобного характера прошения от московского общества и иногородних депутатов, – словом – поставили дело в таком ясном и убедительном виде, что Кириллу нельзя было не согласиться на мир с московским духовным советом даже на тех условиях, которые предлагались для этого со стороны последнего, тем более; что духовный совет изъявлял искреннее раскаяние в причиненных Кириллу оскорблениях, просил у него льстящего его самолюбию прощения, – словом – смирял себя пред митрополитом. Оставалось только составить мирную грамоту, которой просил у него духовный совет. Грамота таковая была составлена, подписана Кириллом, и вручена тем же самым послам для передачи в Москву. Последним оставалось теперь заручиться большим числом подписей под мирною грамотою от разных представителей заграничного старообрядческого духовенства. С этою целью они предприняли путешествие по Черновицам, Молдавии и Турции, везде объявляя мирные грамоты Кирилла и собирая подписи от архиереев, архимандритов и попов. Под ними подписались епископы: Аркадий васлуйский, Аркадий славский, архимандриты тисского и мануиловского монастырей: Евфросин и Варсонофий и некоторые попы. После всего этого послы направили свой путь в Москву.

Казалось, что все сделано было так искусно и предупредительно, что можно было заблаговременно рассчитывать на полный успех их предприятия, но на деле вышло не то. В их отсутствие в Москве совершилось много такого, что положительно повредило их планам.

Мы видели, какой план замыслили люди противного им лагеря. Мысль о поставлении на Москву нового архиерея и данное Кириллом обещание не могли не сделаться известными и Антонию. Чтобы удержать раздорников от исполнения такого намерения, Антоний сделался изменником и окружному посланию и планам Пафнутия и Филарета. Желая удержаться на московском престоле, за который, по ироническому выражению самих старообрядцев, он готов был положить душу свою, и предполагая, что единственною преградою, препятствующею ему сблизиться с своими противниками служит окружное послание, он решился пожертвовать последним. 23 февр. 1864 г. за подписом своим и священноиереев: Петра и Федора он издал «объявление достопочтеннейшим попечителям Рогожского кладбища и всем православным христианам», в котором писал: «мы, по случаю приближающегося святого и великого поста, для умиротворения православных христиан царствующего града Москвы и соблюдения в церкви Христовой мира и между всеми христианами любви, яже есть выше всех добродетелей, объявляем во всеобщую известность, что мы дело об окружном послании оставляем, согласно мнению митрополита Кирилла, изъясненному им в грамоте его прошлого года в феврале месяце, и с своей стороны подтверждаем оное его мнение о уничтожении окружного послания, послужившего камнем претыкание и соблазна для немощнейшей братии Христовой»¹⁶⁹... – Но измена Антония не привела к той цели, ради коей она была совершена, а только повредила мирным планам Филарета и Пафнутия. Возвратившись в Москву, Крючков немедленно сообщил лаконическую резолюцию Кирилла. Вследствие этого, не обращая внимания на осуждение Антонием окружного послания, раздорники общим советом порешили – секретным образом отыскать где-нибудь человека годного в архиереи. Сделать это поручено было тому же Крючкову, который скоро и отыскал для этого вполне подходящего человека, некоего старого, слабоумного и полуграмотного крестьянина деревни Иванищева, московской губернии, богородского уезда, Афанасия Климова, не задолго перед этим постриженного беглецом священноиноком Серапионом в монахи с именем Антония, и проживавшего в Гуслицах в небольшой раскольнической киновии. Этот новоизбранный кандидат представлен был другим деятелям раздорнической партии, найден был ими вполне годным для их целей, и отправлен вместе с Крючковым в Белую Криницу для посвящения во архиерея.

Дело поставления, в видах могущей случиться опасности со стороны окружников, ведено было секретным образом. Оставив на время своего ставленника в селении Грубном, Крючков один отправился в Белую Криницу. Прибыв туда, он, хотя и встречен был довольно неприятными известиями о том, что там уже побывали московские послы, что они склонили Кирилла на мир с духовным советом и даже получили от него мирные грамоты, но тем не менее не считал своего дела потерянным. Снабженный «довольными сребренники» (у него было до 5,000 р. серебр.), он надеялся перетянуть Кирилла опять на свою сторону, и с первого раза очень смело стал обличать его в непостоянстве, слабости и др. подобных недостатках, упрекал его за то, что он изменил противоокружникам, обещаясь для них посвятить нового архиерея, и перешел на сторону окружников; нарисовал перед ним картину тех горьких последствий, какими могут сопровождаться в Москве его мирные грамоты, уверив его, что они будут приняты там, как нельзя хуже, что они окончательно погубят его, и что для того, чтобы поправить дело, необходимо составить новую грамоту в опровержение прежних, и немедленно же поставить на Москву нового архиерея, который бы был покорным слугою Кирилла, каковым и может быть привезенный им ставленник. Кирилл объявил себя на все готовым и 8 мая подписал грамоту, которая вся была направлена против тех документов, какие вручены были им незадолго перед этим московским послам; в этой новой грамоте московский духовный совет по-прежнему объявлялся незаконным, и все распоряжения его неправильными; грамота Амвросия от 28 окт. по-прежнему называлась подложною; окружное послание и приемлющие его предавались проклятию, мирные грамоты Кирилла, как подписанные (будто бы) «нощию, понеже посланники его к тому понуждали; которую строку читали, а которую пропускали», – уничтожались как «обманные и ложные», и напротив восстановлялись в полной силе все прежние акты и распоряжения Кирилла.

Получив в свои руки этот драгоценный для себя, но позорный для Кирилла, документ, Крючков занялся потом судьбою привезенного с собою ставленника на московский епископский престол. Немедленно он перевез Антония из Грубного в Белую Криницу, где этот последний в одном храме секретным образом и посвящен был Кириллом во диакона. Но тут в самом храме все участники этого дела застигнуты были врасплох «людьми благонамеренными» Белой Криницы, которые видели в этом деле много нехорошего для своего согласия, и потому решились воспрепятствовать ему. Правда, воспрепятствовать окончательно посвящению Антония им не удалось, но за то они сейчас же потребовали от Крючкова, чтобы он немедленно убирался с новопоставленным диаконом из митрополии, что Крючков и должен был сделать. По удалении из Белой Криницы, было найдено более безопасное место, чтобы докончить дело посвящения Антония. Но прежде этого он оставил пока Антония снова в Грубном, а сам отправился в Москву, чтобы обнародовать там полученную им, от Кирилла грамоту от 8 мая. Прибытие его в Москву было как нельзя больше вовремя. Филарет и Пафнутий возвратились в Москву с мирными грамотами незадолго перед этим, и еще не успели обнародовать «мирной грамоты» Кирилловой. Явившись в Москву и имея в виду ослабить всякое впечатление от мирных грамот, Крючков немедленно распространил во множестве экземпляров привезенную с собою грамоту, сам ездил с нею по Гуслицким селам и весям и читал ее во всеуслышание с разного рода комментариями¹⁷⁰.

Сделав это, Крючков снова отправился в Белую Криницу, чтобы докончить дело посвящения Антония. Местом для этого посвящения избрано было селение Соколинцы или Соколницы, неподалеку от Сочовы, близ Молдавской границы, куда переехали Крючков с Кириллом, и сторонник Крючкова, протопоп Филипп с Антонием из Грубного. И вот в здешней церкви, отданной им в распоряжение тамошним попом за 30 руб., или, как говорят: за «тридесять сребряниц», 24 июня 1864 г. Кирилл и совершил рукоположение Антония сначала во священника, а потом и во епископа богоспасаемого града Москвы. После всего этого, щедро одарив участников дела (Кирилл получил 1,000 р. сер.). Крючков отправился в Москву уже с новопоставленным епископом¹⁷¹. При прощании новому Антонию вручено было от Кирилла «архипастырское наставление», в коем Антоний уполномочивался вступить в богодарованную ему епископию, и, прияв кормило ее, иметь власть по всей епархии: сооружати церкви Христовы, и во онех устрояти священное чиноположение, как: поставление чтецов, рукоположение диаконов, производство в достоинство пресвитеров и определение духовных отцов, и прочая вся, елико присным и господствующим епископам творити подобно есть»¹⁷²...

Новый епископ московский в половине августа прибыл в епархию, и 29 числа в первый раз совершил архиерейское богослужение в Москве, у своего благодетеля М. М-ва; при этом он выказал вполне свое невежество и безграмотность, так что заставил краснеть за себя даже завзятых раздорников. Впрочем, не смотря на это, Крючков не постыдился повести Антония в Гуслицы для показа тамошним старообрядцам, и из последних нашлись люди, которые согласились признать его своим владыкою¹⁷³.

Приобретением отдельного раздорнического епископа закончилась двухгодичная распря окружников с раздорниками. Теперь раздорники без особенных затруднений могли окончательно отделиться от своих противников; и это тем более, что по существу дела враждебные отношения между обеими партиями, сделавшись известными почти во всех уголках старообрядческого мира, зашли так далеко, что трудно было уже указать средний путь, по которому бы рука об руку могли пойти и окружники и противоокружники. – Так напр. в Балте – местопребывании епископа Варлаама – старообрядцы уже были разделены на две враждебные партии, которые получили свои особые названии. Одни приняли окружное послание и ходили в часовню, где служил Варлаам: эти назывались стуканцами, потому что перед службою стучали в доску, вместо благовеста; другие, напротив, отделились от епископа, не принимали послания и не ходили в часовню, а отправляли службу по хатам; эти назывались хатниками. Обе партии считали одна другую еретическими и совершенно чуждались друг друга¹⁷⁴. В селении Плоском тираспольского уезда и других окрестных местах старообрядцы тоже были разделены на две партии, и усмирить раздоры между ними не было никаких средств, тем больше, что к партии раздорников принадлежали люди самые грубые и невежественные¹⁷⁵. В стародубских слободах от этих разделений не свободны были даже и отдельные семейства, так что члены одной и той же семьи, садясь за трапезу, молились по разным углам, ели из разных сосудов, и честили друг друга именем «еретиков»¹⁷⁶ и проч. После этих и подобных фактов, имевших своею видимою причиною окружное послание, и заметных еще раньше поставления Антония нового, совершенно будет справедливо, если мы поставление Антония примем за факт распадения австрийского согласия на две партии: окружников и противоокружников. Последние с этого времени стали еще более упорными и неуступчивыми в своих отношениях к первым. Теперь уже трудно было смутить их каким бы то ни было невыгодным для них распоряжением освященного собора, и даже самого митрополита Кирилла. Они смело говорили, что «нам теперь ничего не надо, нам епископ поставлен и ладно. А коли Кирилл с российскими епископами соединился, то и он такой же еретик»¹⁷⁷. Действительно, в некоторых местностях, напр. в кореневском монастыре одного только новопоставленного епископа Антония и признавали за истинного пастыря, и его одного поминали на ектениях, а митрополита Кирилла и прочих епископов за истинных пастырей не признавали, а называли их окружниками, еретиками и отступниками от церкви Христовой¹⁷⁸. В других стали обнаруживаться факты насильного отнятия раздорниками у окружников их храмов и моленных. Так случилось в 1865 г. в стародубских слободах. До сего времени в этих слободах окружники имели два моленных храма; но в этот год без особенных уважительных причин, потому лишь, что они не стояли за одно с раздорниками, последние отняли у них эти храмы и воспретили им вход туда¹⁷⁹. Усилению раздора между окружниками и противоокружниками как нельзя болеe благоприятствовали и взаимные отношения самих московских Антониев. Отношения эти частью имели личный характер, частию создались самым положением вещей. Новый Антоний «архипастырским наставлением» Кирилла назначался быть единственным правителем всей московской старообрядческой епископии, тогда как там уже был епископ Антоний старый. Само собою понятно, что это прямо вело к видимому между ними раздору. Ужиться в одной епископии двум епископам, неподчиненным один другому, и при том таким, из которых каждый себя только считал законным правителем этой епископии, было делом по меньшей мере трудным. И действительно, на самых первых порах появления в Москве Антония нового началась между ним и Антонием старым соблазнительная и бранчивая переписка на тему, кто из них есть законный владыка московский. В написанных по этому поводу письмах каждый снимает завесу с прежней довольно бесцветной жизни своего противника, ко многим фактам из его жизни довольно остроумно подбирает тексты свящ. писания и правила отеческие, и ко всему этому присовокупляет не мало полновесных ругательств и язвительных уподоблений. Вот что напр. писал Антоний новый Антонию старому от 30 августа 1865 г.: «Союзом любви связуемы были апостолы: тако и нам подобает пребывати в любви между собою и иметь благое, а не жестокое сердце. Во благих сердцах и Бог пребывает, и удаляется гордости; за гордость Господь Бог не пощаде и архангела, сверже его с небес; тако и ты, Антоний, подобен ему, за неповиновение власти духовной. Всякая власть, как духовная, так и светская, от Бога есть; всякой власти, к которой мы принадлежим, нужно повиноваться. А ты, Антоний, возгордился против своей власти, Богом поставленной, возгордился против законного своего архипастыря, пренебрег им и вышел из его повиновения. Тебе нужно было бы почесть его, как старшего митрополита, который посвятил тебя в сан святительский». Далее, рассказавши, как ему нужно было, историю возведения Антония на московский престол, и приписавши это тому, что Антоний (будто бы) ослепил златом Aфaнaсия епископа саратовского и всех прочих простодушных епископов, и «татски и щельми вопхался и возлез на московский престол», он продолжает: «Погибнешь ты, владыко Антоний, чрез свое проклятое злато: Иуда был первый апостол у Христа, и тот погиб чрез злато. Ты глаголешь, что на всякую губернию поставлю по епископу. Не восхищайся этим: ты поставишь епископов, не для мира церковного, но для большего раздора и раскола, от которых и теперь страждет наша святая церковь... Антоний! что ты о себе так высоко думаешь? Все о тебе понимают очень низко, как о самозванце. Ты, как Гришка Отрепьев, который похитил московский престол Дмитрия царевича, а ты похищаешь мой престол, порученный мне промыслом судьбы Божия. Я не татски влез на московский престол, а избран законно московскими гражданами и посвящен в сан святительский на основании правил апостольских господином митрополитом белокриницком Кириллом... Тебя же все признают не за истинного архипастыря, но за хищного волка в одежде овчей, губящего словесное стадо Христово... Прочитай со вниманием, заключает, Антоний свое послание, сию бумагу, вникни попристальнее в сущность ее содержание, сверься с Номоканоном и правилами святых отец и святых апостол; затверди все это потверже в своей памяти и расточи свое гибельное и проклятое злато, и тогда благодать Господа да будет с нами... Аминь».

На это письмо Антоний старый от 4 сент. того-же года отвечал таким образом. О Антоний! Почто мя гониши, почто клевещь на мя? Те пишешь, чтобы я вспомнил смертный час. Мы все смертные; писано бо есть: «и снидут во ад живи, яко лукавство в жилищах их, посреде их. А у вас с Муравьевым много есть лукавства. Ведь ты на Муравьевские деньги купил себе архиерейский чин: за твое поставление Крючков дал митрополиту Кириллу 1,000 р., священнику Сысою за церковь 300 р., церковному старосте 150 р., чтецу 25 р. и еще кое-кому, как ты и сам знаешь, 25 р., а всего стало ему, Крючкову, 1,500 р. серебр... Таким образом, не я татски и щельми влез на московский престол, а ты, с помощью Крючкова, влез в сан святительский, а по милости Муравьева возведен на московский престол. Всем известно, что ты тайно бежал из моей епархии и, пробравшись за границу, проживал там в монастыре у инокини, матери Евпраксии, и после того митрополитом Кириллом, без всяких свидетелей, поставлен во епископа... Ты яко тать влез в мою епархию, и там самопроизвольно епископствуешь; у Муравьева служишь купчихам заказные обедни и поставляешь за деньги беглых бродяг во священники и диаконы, без воли местного архиерея, а на каких правилах, и сам не знаешь. Да как тебе и знать правила святых отец, как человеку полуграмотному, когда ты не распознал кондитерской лавки с аптекою, и спрашивал в кондитерской лекарства от кашля! Хорош архипастырь московский и благовиден выбор Крючкова с Муравьевым! Меня утвердили на московский престол и вручили мне жезл архиерейский не Крючков, или Муравьев, а восемь епископов при большом стечении московских граждан. Ты пишешь, что я соблазнил златом Афанасия саратовского. На мертвого¹⁸⁰ все можно сказать, но он невинен... Ты меня оскорбляешь всякими лжами и клеветами невинно. Пророк глаголет: «ядый хлебы моя, возвеличи на мя пяту». Сии слова прямо относятся к тебе, потому что ты ешь хлеб моих прихожан, да и прихожане по своему неведению и слабоумию, делают глупо, что приемлют тебя за епископа. Ты был и есть не что иное, как беглый инок и самозванец, которого по правилам святых отец должно предать извержению. Ты сравниваешь меня с самозванцем Гришкою Отрепьевым. Подумай прежде о себе и сообрази свои деяния с самозванцем. Ты более на него походишь: Отрепьев был монах чудова монастыря, который, бежавши в Польшу, назвал себя царем и, возвратившись в Россию, с помощью поляков и русских изменников, завладел московским престолом, и после погиб злою смертью: и ты также был монах кореневского монастыря, бежал в Австрию, оттуда возвратился в Россию епископом, и похитил у законного архиепископа московский престол. Разница между вами небольшая: один с помощью поляков влез в русские цари, а другой с помощью Муравьева и Крючкова влез в московские епископы... Ты велишь мне затвердить потверже Номоканон и правила св. отец и св. апостол. Я давно уже затвердил их, и от истины никогда не отступлю, а ты затверди потверже в уме своем, что значит аптека, и что значит кондитерская лавка. Я тебе поясню: в аптеке отпускают лекарства для больных, а в кондитерской продают печенья и разные конфекты для сластолюбцев. – Владыко Антоний! Оставь лучше свое епископство и отправься в монастырь, к матери своей Евпраксии¹⁸¹, или удались от своих клевретов и врагов церкви Христовой: Крючкова, Муравьева, Пискарева и прочих распространителей раскола в нашем христианстве, ибо они и сами не ведят, что творят; приезжай в наш духовный совет; смирися пред всеми епископы, как Христос смирил себя, ради спасения нашего. Совет простит тебя, яко епископа раскаявшегося во всех прегрешениях своих, и сан твой почтит прощением»¹⁸².

В пополнение этих враждебных отношений двух Антониев между собою необходимо нужно заметить и то, что Антоний новый еще раньше этого питал к Антонию старому самые неприязненные отношения, так что приходящих от него принимал не иначе, как третьим чином, т. е. как еретиков известного разряда¹⁸³. Нужно полагать, что и Антоний старый платил своему противнику тем же.

Таким образом со времени поставления Антония нового нестроения и раздоры увеличились не только в среде пасомых, но даже и в среде самих пастырей. Само собою разумеется, что это было далеко не в интересах австрийского согласия, и ревнители и радетели этого согласия из окружников не могли поэтому отнестись равнодушно к подобного рода явлениям. В факте поставления Антония они видели много гибельного для своего согласия, и еще раньше, именно в августе 1864 г., писали заграничным епископам между прочим следующее: «вот до какого ослепления дошел слабоумный наш правитель,... вся божественная повеления и запрещения ни во что вменив, умысли сотворити конечное раздражение Христовой церкви, странно никако учреждая отдельную иерархию и прелюбодейственно ставя престол на престол. Оле горести и беды нестерпимые! Каков соблазн христианам и радость врагам»¹⁸⁴. В этом замечании окружников высказано очень много правды. Действительно, если кто больше всего виновен в том упорстве, с каким до сего времени действовали раздорники, так это именно Кирилл, благодаря своим безрассудным распоряжениям. Но как бы то ни было, только одним высказыванием горести и негодования на Кирилла ревнителям раскола нельзя было ограничиться. Им нужно было позаботиться об изыскании средств к прекращению раздора и водворению мира в старообрядчестве. К этому они и направили свои усилия.

Одним из действительных средств к прекращению раздора и водворению мира в старообрядчестве, на котором в данном случае остановился духовный совет вкупе с другими ревнителями раскола, был большой вселенский собор, на котором имелось подвергнуть всеобщему обсуждению главные вопросы, волновавшие доселе австрийское согласие, решаемые уже несколько раз, но окончательно еще не решенные, вопросы об окружном послании и о московской архиепископии. 4 июня 1865 г. в духовном совете состоялось формальное постановление о созвании такового собора, крайним сроком для открытия которого назначено было 10 июля; и вместе с тем тогда же постановлено было – разослать к иногородным и даже заграничным архиереям официальные приглашения – явиться к назначенному сроку в Москву на собор; каковые приглашения скоро и разосланы были. – Но если что из планов и распоряжений духовного совета можно считать ошибкой, заблуждением, так именно это последнее распоряжение его – о созвании вселенского собора, которым они надеялись положить конец происходящим в австрийском согласии неурядицам. Так как сторонники окружного послания сгруппировались около Антония старого, а раздорники – около Антония нового: то австрийское согласие de facto распалось уже на две партии. Партия окружников, начертив на своем знамени истину окружного послания, не хотела уступить своим противникам потому именно, что стояла под знаменем истины; партия же раздорников, или точнее вожди ее, поставив на своем знамени зловредность окружного послания, были неуступчивы по отношению к своим противникам потому, что с уступкою в окружном послании опасались утратить свой вес и значение в расколе и уступить первенство в нем своим духовным пастырям. Словом, – к вопросу об окружном послании, присоединилось не мало личных соображений. Можно сказать даже, что окружное послание, послужившее в свое время главною причиною распадения раскола на партии, в рассматриваемое нами время в ссоре окружников с раздорниками едва ли не отодвинуто было на второй план. По крайней мере очевиден был тот факт, что окружное послание уже уничтожалось напр. Антонием старым, а раздорники между тем не мирились с окружниками. Один старообрядец говорил однажды (18 октября 1865 г.) Антонию старому: «мы слышим в народе, что беспорядки-то все происходят от ваших споров за Москву: говорят, что до тех мест не будет и миру в народе, пока обоих Антониев не удалять с Москвы»¹⁸⁵. В этом объяснении едва ли не больше правды, чем в том, что причиною раздоров в расколе было одно окружное послание. Действительно, теперь Антоний старый мог и уничтожать окружное и «вменять его яко не бывшее», но этим ничего не мог выиграть в глазах раздорников. С другой стороны и раздорники, приобретши себе особого епископа, считали свое дело выигранным у окружников, и потому мало могли обращать внимания на то, уничтожается ли окружное или нет. При такой крайней запутанности дел в австрийском согласии трудно было ожидать, чтобы какой бы ни было собор – частный или всеобщий, мог надлежащим образом распутать их, и привесть существующие в расколе партии к примирению между собою. А между тем духовный совет остановился на созвании вселенского собора, как на единственном и действительном средстве умиротворить раскол, и вскоре разослал к старообрядческим apxиереям различных местностей пригласительные грамоты – пожаловать к известному сроку в Москву на собор. Посмотрим же насколько этот собор достиг желаемых результатов.

По пригласительным грамотам «духовного совета» мало по малу, не спеша, стали съезжаться в Москву старообрядческие архиереия и депутаты главных центров старообрядчества. Прежде других еще в июне месяце прибыли в Москву Пафнутий казанский и Савватий тобольский; в начале августа явился Варлаам балтовский с иеродиаконом Ипполитом, затем прибыли депутаты от обществ: петербургского, казанского, саратовского, самарского, нижегородского, от уральского казачьего войска, херсонского, воронежского и проч. Скоро после этого прибыл архимандрит молдавского мануиловского монастыря Варсонофий, священноиноки: Козьма и Пафнутий – уполномоченные от епископов. Аркадия славского и Иустина тульчинского, и в заключение всего в начале сентября явились депутаты и от самого Кирилла: архимандрит Тисского монастыря Евфросин и инок Алипий Милорадов. – Так. обр. депутаты довольно медленно собирались на собор, отчего он и не мог быть открыт в назначенный для этого срок. Он открылся уже 30 сент., когда последовало первое соборное заседание, на котором, после немногих рассуждений о средствах к примирению враждебных в расколе партий, порешено было избрать с обеих этих сторон по шести человек, и поручить им предварительно переговорить между собою о причинах существующего в расколе разделения, тщательно определить их, и о результатах всего этого представить на общее суждение собора. Избранные представители обеих сторон не замедлили приступить к выполнению возложенного на них поручения, и в заседании 11 окт. единогласно составили следующее постановление: «принести друг другу взаимное прощение; 2) окружное послание уничтожить, опровергнуть и яко не бывше вменить; 3) кто на вышеозначенное уничтожение окружного послание не будет согласен из духовных или мирских лиц, с таковыми не иметь сообщения в молитве; 4) избрать двенадцать человек депутатов из числа общественных лиц; без согласия оных депутатов духовенству ничего не делать. При чем депутатам вменить в обязанность все свои действия объявлять обществу, и без согласия общественного никаких дел не решать»¹⁸⁶.

Копии с этого постановления разосланы были епископам и некоторым депутатам для предварительного рассмотрения, и привели епископов-окружников, особенно Пафнутия и Варлаама в крайнее смущение и в довольно неловкое положение. Безусловное уничтожение окружного послания было для них делом весьма нежелательным, и потому они принять такого решения о нем не могли; но в тоже время хорошо понимали, что отстаивать послание значит не придти к предположенному и желаемому ими заключению мира. Чтобы примирить эти противоположности, они прибегли к следующей мысли: – предложить собору – уничтожить не все послание, а только его надпись и те слова, которые несогласны с священным писанием¹⁸⁷. В этом виде они изложили свое мнение на бумаге с тем, чтобы представить его на собрание; в этой же бумаге они сделали маленькую поправку и к статье об участии мирян в церковных делах. Вот нечто из этой грамоты, названной «согласием на примирение», и подписанной Пафнутием, Варлаамом и священноиноком Козьмою: «радуясь учиненному примирению, возслав за cиe благодарение Богу, и предпосылая на примирившихся архипастырское благословение, изъявляем и с своей стороны согласие: 1) в окружном послании несогласные священному писанию слова и учиненный к оному подпис уничтожаем и как не бывшие вменяем; 2) на избрание 12 депутатов изъявляем согласие с тем, чтобы епископам без депутатов ничего не делать в таких делах, которые входят в состав общего епископам с мирскими людьми обсуждения»¹⁸⁸.

Мысль о подчинение духовенства мирянам в делах церковных встретила обстоятельное опровержение со стороны окружников. Вот весьма любопытное рассуждение об этом предмете одного из них. «Избрать 12 человек депутатов из числа общественных лиц, без согласия оных депутатов духовенству ничего не делать». – Так говорится в 4-м пункте называемого мирного акта, т. е. оным духовенство подчиняется безусловно власти сих 12 депутатов, что несогласно не только с постановлениями церкви и свящ. писанием, но и с личными правами каждого человека, и общими гражданскими законами всех времен и народов. Само крепостное право, существовавшее в России до 19 февр. 1861 г., не простирало так далеко своей власти, как простирает именно этот пункт оного акта. Крепостные крестьяне, при исполнении своих обязанностей к помещикам, могли еще располагать своими личными действиями и занятиями, а здесь уже не крепостные рабы, но само свободное христопреданное священноначалие лишается самого естественного права каждого человека, личной свободы и самопроизвольного действия, и подчиняется безусловной власти мирских лиц; т. е. пастырей заставляют быть под властью стада, к тому же выражение: «ничего не делать без согласия депутатов», до того простирает безграничие их власти, что духовенство по силе оного не может без их согласия, т. е. без спроса, совершить никакого богослужения и требы, одним словом иметь какую-либо личную самодеятельность». Рабство до того унизительное, что едва ли когда-либо подвергалось таковому духовенство, не только православное, но и иноверное. По прочтении того акта невольно рождается вопрос: понимали ли лица, подписавшие оный, всю важность и значение того, что они решились утвердить так самовластно? Сознавал ли кто-нибудь из них, что такое есть духовенство и какое его предназначение и место в богоучрежденной новоблагодатной церкви? К оправданию этих лиц, нам хочется думать, что они не сообразили важности и характера своего определения; не взвесили достаточно богоучрежденного значения тех лиц, на права которых так святотатственно дерзнули посягнуть! А иначе, если оно состоялось при полном; разумном сознании, то таковое посягательство, подобного которому не видно в истории святые церкви, до невероятности ужасно и чудовищно. Оно свидетельствует о полнейшем пренебрежении к святоцерковным установлениям, священным канонам и священному писанию тех лиц, которые решились к оному подписаться! Но как сказано выше, мы не можем допустить себе той мысли, что это сделано сознательно. Из уважения к лицам, подписавшим тот акт, относим это только к их поспешности и неосмотрительности. А то как же возможно преднамеренно посягнуть на безусловное подчинение тех, которым сам Спаситель сказал: «слушаяй вас Мене слушает, и отметаяйся вас Мене отметается» и «аще кого свяжете на земли, будет связан на небеси, и аще кого разрешите на земли, будет разрешен и на небеси», следовательно, которых должны мы почитать, слушаться, и взирать на них как на самого Господа нашего Исyсa Христа, потому что им дана богоподобная власть решать и вязать даже на небеси, и которых поэтому власть есть высшая всякой власти, потому что власть всякого повелителя ограничивается только земною областию, но власть святительская простирается даже за область миpa сего и до самого небеси. По сказанию Игнатия Богоносца: «священство бо есть всех благ в человецех верх, нань же аще кто неистово востает на человека безчестит, но Господа Христа Исyсa, иже есть перворожден и един естеством архиерей Отчий» (Игнатия Богоносца послание 4 к Смирняном). «Аще нецыи епископа уба нарицают, а без него вся творят: таковым речет той же истинный и первый Епископ, и един по естеству Архиерей: «что мя завете Господи, Господи, и не творите, яже глаголю»; таковии бо недобросовестнии, но лицемеры и прелестницы мне видятся. Якоже убо Господь без Отца ничтоже творит, – не могу бо рече Аз о себе творити ничесоже, тако и вы без Епископа; ни пресвитер, ни диакон, ни простолюдин: ниже что-либо да явится вам благословно кроме его произволения, таковое бо законопреступно есть и Богу враждебно». И еще: «иже убо сих не слушает: безбожен всячески есть и злочестив, и отметается Христа!» (Послание 2 к Магнизианам). Неужели лица, подписавшиеся к акту 11 октября, оставят в пренебрежении все вышесказанное, не постараются загладить своего проступка, – и чрез то подвергнутся вполне, суду церковному, произнесенному на таковых св. Игнатием Богоносцем что они суть: лицемеры, недобросовестни, прелестницы, безбожни, злочестивы, и отметнувшиеся (отвергшиеся) Христа¹⁸⁹.

Настало 13 окт. – день, назначенный для собора, и собрание мало-помалу стало собираться. Местом, этого собрания был дом одного благотворителя старообрядческого духовенства И. П. Б-ва, где приготовлены были разные помещения для духовенства, а также и для представителей «партии окружников» и с ними вместе, и депутатов иногородных обществ, и для представителей «партии противоокружников или раздорников». Для последних вместе с тем приготовлен был еще довольно обильный яствами и напитками стол. В этих отдельных помещениях представители разных направлений имели возможность предварительно обсудить свои мнения и постановить по ним известное решение. Пафнутий и Варлаам, выработавшие известное нам постановление об окружном послании прибыли в собрание уже тогда, когда все духовенство, депутаты и представители раздорнической партии были в сборе. Явившись в назначенное для них помещение, они предварительно прочитали свое мнение духовенству и депутатам, и почти от всех слушателей встретили единодушное сочувствие к своему мнению; – депутаты, равным образом и прочие бывшие здесь граждане и духовенство, исключая одного Антония, стали на сторону Пафнутия и Варлаама¹⁹⁰. После этого положено было сообщить мнение Пафнутия чрез особо избранных для этого лиц из числа граждан и иногородных депутатов представителям раздорнической партии. Посланные явились к «раздорникам», но едва только прочитали принесенную с собою бумагу, как заметили, что последние с шумом поднялись и стали разбирать шапки, чтобы бежать вон. На предложение хозяина, дома «порядком потолковать о деле», они кричали; «нечего с вами толковать: мы вот написали бумагу (т. е. постановление «двенадцати»), – и кончено; не прибавим и не убавим ни слова, потому что грамота наша христианская, а эта, что написал казанский, лукавая, полицейская, и никогда мы ее не примем». Впрочем, после долгих упрашиваний со стороны хозяина, они согласились поговорить с епископами, но не иначе, как с свойственною им грубостью и неуступчивостью. Первым предстал пред ними со страхом и трепетом Антоний, при чем ни один из раздорников не только не принял от него благословения, но даже и не встал с своего места. Эта бесцеремонная встреча до нельзя смутила Антония, и поставила его в самое неловкое положение. Не более приятна была для него и беседа, поведенная с ним одним из представителей тех фанатиков, пред которыми он стоял теперь, как подсудимый, – Давыдом Антиповым. Этот известный изувер-фанатик, с которым получше мы познакомимся после, обратился к Антонию с вопросом: «ну ты как, владыко, на счет окружного? Ведь оно проклято, и ты его проклинаешь»? Антоний, видевший пред собою свидетелей из окружников, побоялся сказать прямо: да, но боязливо вытащил из-за пазухи принесенные им бумаги, в которых написан был запрос о том, кого раздорники желают иметь епископом московским – его ли, или Антония нового, и смиренным голосом стал говорить: «вот совершенно того (это известная поговорка Антония) я уничтожал его, окружное это, три раза и яко не бывшее вменял: я совершенно и теперь»... Но ему не дал договорить его совопросник и довольно безцеремонно заметил: «да что ты нам с этими бумагами! знаем мы их; все это обман, проводите вы нас. Я спрашиваю, – проклято окружное, или нет? Ты отвечай мне прямо». Антоний опять было обратился к своим бумагам, но раздорники не хотели уже больше говорить с ним, и пожелали видеть Пафнутия и Варлаама. Последние явились со всем остальным духовенством, гражданами и депутатами, и твердо и спокойно высказали свое мнение, при чем заметили, что другого мнения они и прочие пришедшие с ними пред лице раздорников – депутаты и граждане иметь не могут. – Их слова сейчас же подтвердили и некоторые из граждан. Но раздорники не хотели ничего слышать. Они подняли шум и крик, осыпали бранью всех окружников, и, схватив шапки, выбежали вон»¹⁹¹. – Так неудачно началось собрание, на которое заранее так много рассчитывали ревнители мира.

С удалением раздорников оставшиеся архиереи, депутаты и граждане увидели, что их прежняя надежда на примирение с противною стороною потеряна, – но тем не менее они не хотели оставить собрания, ничего не сделав на нем. Трактовать о новых средствах примирения они, конечно, не стали, потому что это было бесполезно и не нужно, а занялись окончанием того дела, начало которого так сильно смутило раздорников и заставило их с шумом и бранью оставить собрание, т. е. дела об окружном послании. При этом все почти остались верны своему прежнему взгляду на мнение Пафнутия и Варлаама об окружному послании, и все почти единогласно готовы были и теперь принять это мнение за истинное, не смутившись недавным постыдным в этом отношении поступком раздорников. Только Антоний, не терявший еще надежды – возвратить благоволение крамольников и при помощи их утвердить свое архиепископское седалище, продолжал настаивать на том, чтобы послание уничтожить окончательно; но этим только он уронил себя в глазах иногородных депутатов, но не склонил их на свою сторону. Все по-прежнему решили написать заявление, что они принимали мнение епископов как об окружном послании, так и о степени участия мирян в церковных делах; и это заявление тогда же было написано и подписано депутатами; один только Антоний с немногими гражданами не подписал его. После всего этого депутатам ничего не оставалось делать в Москве, и они стали подумывать об отъезде восвояси. Епископы снабдили их при этом особым «актом», в котором коротко и ясно высказан был весь ход дела на соборе, и затем в заключение говорилось: «после всего этого мы, смирении епископы, окончательное умирение смущающихся оставляем на волю Божию… Вас (боголюбивых христиан) просим пребывать вместе с нашим смирением в неразрывном церковном совокуплении и не иметь никакого сомнения в неизменном хранении нами священных преданий древлеправославные церкви»¹⁹².

Между тем, как мнение Пафнутия принято было и утверждено на соборе 13 окт. всеми депутатами иногородних обществ и большинством «мирных граждан», и когда под знамя этого мнения стали становиться и после собора даже те из «мирных граждан», которые прежде стояли за постановление 11 окт., и даже подписали то постановление, Антоний по-прежнему не переставал настаивать на безусловном уничтожении послания, сваливая на него всю вину происходящего в расколе раздора и неудач последнего собора, и говоря напр. во всеуслышание многих (в заседании освященного собора 18 окт.), что «вот к отцу Петру, совершенно, на дух перестали ходить, как окружное-то принял; а как уничтожил его, духовных-то детей, совершенно того, прибыло втрое»; что окружное есть сочинение новоумышленное, написанное в соблазн и погибель душам христианским и проч. – «Ведь никто, замечал он, совершенно того, из первых пяти патриархов не дерзнул толковать об имени Иисуса, а мы вот, совершенно, выскочили и ну толковать, да вот нас Ларивон и втащил в пропасть погибели. Апостол пишет: «аще бо грядый иного Исyсa проповедает, егоже не проповедахом» Вот иного и выходит, совершенно, Иисус-то иной бог»¹⁹³! Как ни наивны и ничтожны были основания, на которых Антоний требовал безусловного уничтожения послания, однако он скоро успел поставить дело по-своему и склонить на свою сторону Пафнутия и Варлаама. Этого достиг он, благодаря одному человеку, некоему Семену Семенову – великому «логомаху» старообрядцев. Этот хитрый и ловкий член старообрядческого общества, жаждавший не менее Антония, в видах «общего блага христианства», мира с раздорниками, в заседании 1 ноябр. употребил все усилия своего хитрого ума к тому, чтобы склонить Пафнутия и иже с ним к совершенному уничтожению послания. Первым сдался Пафнутий и подписал акт о решительном уничтожении послания. После этого Семен Семенов с Антонием приступили к Варлааму. Долго колебался этот известный поборник окружного; три раза брал перо в руки, и три раза клал его опять на стол. Говорят, что он даже плакал, умоляя избавить его от предлагаемого ему дела. Наконец после того, как Антоний провозгласил, что если Варлаам считает грехом – уничтожить послание, то он грех этот принимает на себя, Варлаам дрожащею рукою, поддерживаемою Антонием, сделал злополучную подпись. Акт этот состоял из двух пунктов, из коих в одном говорилось: «окружное послание, изданное 1862 г. февр. 24 числа, послужившее причиною к разделению церковному, уничтожаем, и от сего времени да вменяется оное яко не бывшее»; в другом – почти буквально приводилось уже известное нам мнение Пафнутия о степени участия мирян в церковных делах¹⁹⁴. Так совершилось желанное Антонием уничтожение послания, и так с другой стороны опозорились в этом деле имена крепких до сего времени окружников: Варлаама и Пафнутия¹⁹⁵.

Само собою понятно, что Пафнутий и Варлаам, делая злополучную подпись под актом уничтожения окружного, думали этим доставить умиротворение своему согласию; но, к сожалению, их расчеты были ошибочны. Положим, что чрез это спор об окружном послании мог прекратиться, и причиною раздоров было не одно послание. Кроме известного уже вопроса о московской архиепископии, в последнее время возник еще новый вопрос о степени зависимости русской иерархии от белокриницкой митрополии¹⁹⁶. Все эти вопросе имели своих сторонников, имели также и своих противников. Стало быть одного уничтожения окружного послания недостаточно было для умиротворения старообрядчества, а между тем чрез это уничтожение Пафнутий и Варлаам, коих поведение до сего времени было безупречно, утрачивали свою репутацию. Впрочем, нужно заметить, что этот позорный для Пафнутия и Варлаама документ не достиг даже и того, чего можно было ожидать от него, т. е. прекращения споров из-за окружного послания. Истинные окружники и после этого остались все-таки окружниками, и, не смотря ни на какие официальные бумаги и предписания своих духовных властей, не могли отказаться от той истины, которая возвещена была в окружном послании. С другой стороне и противоокружники, не встретившие в заседании 13 окт. согласия со стороны окружников на свое мнение касательно безусловного уничтожения послания, и высказавшие еще тогда многознаменательную фразу: «мы вот написали бумагу, и не прибавим и не убавим ничего», не обратили никакого внимания на акт 1 ноября, и продолжали идти своим старым путем.

Но если этот акт не достигал своей цели по отношению к делу уничтожения происходивших в расколе распрей, и этою главным образом стороною вызывал чувство раскаяния и сожаления о подписи под ним у епископов-окружников и между прочим у Пафнутия, за то Антонию старому он пришелся с первого раза в высшей степени по душе. Этот последний еще и до сего времени находился в приятном заблуждении, что виною нерасположений к нему раздорников было окружное послание, и потому думал, что с уничтожением последнего он много выиграет в отношениях к нему раздорников. Факт уничтожения злополучного послания совершился, и притом совершился при участии твердых до сего времени окружников – Пафнутия и Варлаама, и Антоний был уверен, что теперь раздорники прекратят свои неприязненные отношения к нему, признают его одного владыкою московским, и напротив откажут в этом звании Антонию новому. В этой приятной уверенности он и начал уже официально – от лица освященного собора бросать в своего противника Антония нового тяжелые камни осуждения. Из этих последних особенно обращает на себя внимание «Соборное предложение именующемуся московским епископом Антонию» от 26 дек. 1865 года. В нем исчислялись и подводились под известные отеческие правила и постановления многочисленные вины Антония нового, делались потом невыгодные для него решения и заключения, и в особенности много говорилось на ту тему, что он есть «незаконный владыка по всем процедурам и обстоятельствам своего постановления во епископа, и главным образом потому, что был поставлен не на вдовствующий престол, а на тот, где уже был свой законный епископ Антоний старый» и проч.¹⁹⁷.

Но как, по-видимому, строги и убедительны ни были доводы «соборного предложения» Антонию новому, тем не менее он не убедился и не устрашился ими. В своем ответе на них он отверг все изложенные в «соборном предложении» вины на него; не признал той мысли, что он есть незаконный епископ, а напротив доказывал, что ему-то собственно и принадлежит московский престол, и что Антоний старый есть самозванец и непризнанный владыка московский. Этот ответ, не говоря уже о том, что был в высшей степени неприятен Антонию старому, – заключал в себе много неприятного и для всех окружников. Так как он составлен был, по всей вероятности, не без участия главных вожатаев раздорнической партии, то естественно его нужно считать выражением мнения всей раздорнической партии, которая так. обр., не смотря и на то, что окружное было официально уничтожено, все-таки из ненависти к Антонию старому не хотела пойдти на мир с окружниками и отказаться от своего Антония нового, а напротив хотела совершенно во всем поставить дело по своему, и не уступить ни в чем окружникам.

В этих последних видах, т. е., чтобы плотнее сплотиться своею партиею около Антония нового, главные вожди раздорнической партии после всего описанного нами решились наконец в слух всех, открыто высказать самое крайнее и нелепое учение об имени Иисус и о других предметах, которых касается окружное. Честь этого смелого и беззастенчивого образа действий принадлежала на этот раз упоминаемому нами фанатику и вождю раздорнической партии Давыду Антипову. Нужно заметить впрочем, что то учение, которое на этот раз высказано было Давыдом Антиповым, и с которым мы имеем скоро познакомиться, не было его личным мнением; оно было достоянием почти всех противоокружников, и уже так или иначе высказывалось некоторыми из них. Так еще в 1863 году жители Павловского посада в известном уже нам заявлении от 12 мая говорили между прочим: «мы имени Иисус не приняли от отец и кланятися тому имени, которого не знаем, боимся, потому что св. отцы иному имени кланятися не повелели. Мы иного Иисуса не приемлем»¹⁹⁸. Стало быть упомянутые лица под именем Иисус, в котором списатель послания не нашел ничего предосудительного, разумели иное лице, хотя высказали это и несовсем определенно. Гораздо определеннее и вместе с тем нелепее высказался об этом в 1864 году известный нам епископ Софроний. Изверженный в 1863 году из епископского сана¹⁹⁹, он удалился к уральским раскольникам²⁰⁰, и там в 1864 году стал проповедывать учение прямо противоположное учению, высказанному в окружном послании. Он говорил, что «в России ныне господствующая церковь верует во иного Бога Иисуса, рожденного осьмью годами после Спасителя миру Иса Христа, что под именем Иисуса должно подразумевать сына погибели – антихриста; что за царя не должно совершать на святой проскомидии приношение, яко за служителя антихристова, что епископы издавшии и приемшии окружное послание, отступили от истинные веры, впали в ересь и суть горше ариан; и что наконец в окружном послании заключается 120 ересей»²⁰¹. Но и Софрония, и Павловских жителей превзошел своим богохульством Давыд Антипов в своем открытом богословствовании о предметах окружного послания. Он вызван был к этому следующим случаям: 12 мая 1866 года в Москву прибыли некоторые из «благоразумных христиан уральских», которые быв возмущены известным нам нелепым учением Софрония, намерены были поведать об этом собору «боголюбивых епископов». Последние, выслушав из уст уральских христиан учение Софрония, признали его «ложным и богопротивным», и, воспользовавшись тем, что Софроний пребывал в то время в Москве, предложили просителям уральским – пригласить Софрония на «соборное разглагольствие о его лжеучении»; или, если он сам не пойдет, просить его, чтобы он «поручил кому-либо за себя глаголати». Софроний, как и нужно было ожидать, сам отказался явиться на «соборное разглагольствие», а поручил вместо себя просить Давыда Антипова, о коем и засвидетельствовал, что он с ним во всем согласен, что он даже более его знает, и что он скажет, то все будет свято»²⁰². Уральские христиане обратились к Давыду Антипову, который принял вызов на состязание, и во время «соборных разглагольствий», продолжавшихся в течение семи дней, высказался самым закоренелым фанатиком противоокружником²⁰³. Вот его учение: «великороссийская церковь верует в сына сатаны; Иисус, в которого она верует, есть не единосущный Отцу, и родился восемь лет спустя после рождества Иса (Исyсa) Христа, крест четыреконечный никакой силы не имеет и есть латинская ересь; совершаемое под четыреконечным крестом жертвоприношение в великороссийской церкви есть агнец неправедный, грешный, антихрист; на святой проскомидии приношение за царя (т. е. пятую просфору) не должно есть приносить; пророцы Илия и Енох не приидут пред кончиною мира сего, и последнего антихриста не будет, поскольку он уже царствует в великороссийской церкви под именем Иисус»²⁰⁴.

Когда Давыд Антипов высказался так. образ. об имени Иисус, о кресте четыреконечном и проч., то некоторые из московских христиан, возмущенные его словами, послали к митрополиту Кириллу несколько вопросов, в которых просили его разрешить их недоумение по поводу высказанных Давыдом Антиповым мыслей. Кирилл пригласил ответить на эти вопросы одного простолюдина, родом из Формова, Прокопа Лаврентьева Баженова, крайнего фанатика и изувера, упорного кривосказателя писания и «искусного, по отзывам самих старообрядцев, с давних пор творить раздоры». Этот формосский богослов почти буквально повторил ересь Давыда Антипова. Он изложил на бумаге следующее: 1) «Иисус есть ин Бог, есть антихрист, и посему российская, равно и греческая церковь верует в антихриста; 2) антихрист сей родился спустя восемь лет по рождестве Исyсa Христа; 3) родился от матери, также Марии; 4) к зачатию антихриста она также освящена была наитием Св. Духа чрез слово архангела Гавриила; 5) сей-то антихрист распят на двучастном кресте; 6) верующие в него имеют свое крещение, также во имя святой Троицы, свою хиротонию, свою просфору с изображением четвероконечного креста»²⁰⁵. Эти ответы утверждены были Кириллом и 15 сент. 1866 г. отправлены в Москву с особою грамотою, в которой между прочим говорилось: «посылаю на ваши вопросы сии ответы вам во утверждение, чтобы не колебаться в церковных догматах»²⁰⁶.

Итак, противоокружники договорились, наконец, до конца. Теперь они имели свои догматы, утвержденные представителем высшей церковной иерархии – митрополитом, догматы резко отличающееся от тех, которые высказаны были в окружном послании, и которых окружники все время были поборниками. В этих вновь проредактированных догматах не было уже тех недомолвок и неопределенностей, которыми отличались прежние нападения противоокружников на окружное послание. Здесь высказано было прямо, что признавать окружное послание, – значит исповедовать, вместо Спасителя мира – Исyсa, антихриста.

Как ни нелепо было учение поименованных нами старообрядческих ересеархов, тем не менее для противоокружников, задавшихся целью во что бы то ни стало одержать верх над окружниками, и огласить самое послание сочинением еретическими, и негожим для древлеправославных христиан, оно было последовательно и неизбежно. Может быть лица, подобные Софронию и Давыду, высказывая подобное учение, и сами сознавали, что они говорят нелепость; но во всяком случае в силу логической последовательности им рано или поздно нужно было так высказаться, потому что – называть послание еретическим, обзывать держащихся его именем еретиков, и в тоже время не указывать в послании ни одной ереси, – значило говорить голословно. А это невыгодно вообще во всяком споре, а тем более в том, какой вели тогда окружники с противоокружниками. Для них победа и поражение не могли быть явлениями безразличными. С тою и другим у них связывалось много хороших или дурных последствий. Для вождей напр. раздорнической партии, так сильно желавших и при новом порядке дел сохранить за собою важное и первенствующее значение в расколе, и старавшихся подбирать на высшия иерархические степени таких лиц, которые бы были игрушкою в их руках и слепым орудием для их эгоистических целей, признать себя побежденными значило не только испытать временно непонятное состояние людей побежденных, но и навсегда отказаться от желаемого преобладания в расколе, и уступить первенство таким лицам, с которыми многие из них имели много личных неприятностей. И вот под влиянием этих чисто эгоистических целей из уст Софрония и Давыда, как лиц более других недовольных епископами окружниками и сделавших с самого начала окружное послание орудием для своих целей, и вылилось такое богохульное учение, что Иисус есть другое лице, чем Исус, что крест четырехконечный есть латинская ересь и проч.

Что действительно отыскание таких ересей в окружном послании вызвано было именно указанными нами мотивами, и что отсюда, в планах раздорников оно было не само целью, а только средством для окончательного торжества их над окружниками, это ясно доказали раздорники последующими своими действиями. Так, обвинив окружное послание в ересях, они не стали ожидать разъяснения дела со стороны окружников, а немедленно приступили к исходатайствованию у Кирилла формального утверждения своего Антония в должности епископа московского, и затем анафемы и окончательного решения на окружное послание и на окружников, чтобы так. обр. окончательно восторжествовать над своими противниками. В этих видах в том же 1866 году составлены были Давыдом Антиповым от имени Кирилла две грамоты: одна на имя Антония первого, а другая на имя Антония второго, из коих в первой Антоний, равным образом Пафнутий казанский и все защитники окружного послания подвергались отлучению и анафеме, как еретики, с которыми отселе не подобает иметь никакого общения и которые должны быть принимаемы (т. е. в общество раздорников) не иначе, как третьим чином²⁰⁷; а во второй – Антонию новому предоставлялись все права действительного московского епископа: ему повелевалось устроить духовный совет из трех иepeeв и шести мирских старшин, и затем для полноты и дальнейшего обеспечения отдельной раздорнической иерархии – поставить нового архиерея вкупе с единомышленными ему епископами, или же одному с священноиереями. – Обе эти грамоты отправлены были в Белую Криницу, и 11 октября 1866 года утверждены были Кириллом²⁰⁸.

В этих грамотах было уже слишком много такого, чем противоокружники имели полное право гордиться, и на основании чего – считать себя победителями; но к их, может быть, неудовольствию, окружники настолько еще считали себя сильными, что не хотели признать себя побежденными, и на этот раз решились пустить в ход одну весьма крупную попытку противодействия своим врагам. Попытка эта состояла в следующем. Так как поддержанию и усилию происходивших в расколе смут из-за окружного послания весьма много содействовал Кирилл своими безрассудными и противоречивыми грамотами, что для защитников окружного послания было не безызвестно; то последние задались целью – лишить Кирилла на будущее время права – издавать свои грамоты и делать какие-либо распоряжения по общим церковным делам у старообрядцев, или, если можно будет, окончательно устранить его от управления митрополией. Действительно, задуманное окружниками было одним из радикальных средств – положить конец безрассудным распоряжениям Кирилла, и чрез то хотя несколько умерить происходящую в расколе распрю; но к несчастию это намерение родилось так поздно, что трудно было ожидать от исполнения его тех благих последствий, каких рассчитывали достигнуть чрез него окружники. Положение Кирилла в то время было таково, что никакими мерами, предпринимаемыми окружниками, как бы они строги и решительны ни были, нельзя было оттереть его от вмешательства в дела русских старообрядцев, и сделать его бесправным на это. Объявив себя заодно с раздорниками, и огласив окружников еретиками, он мог стать под защиту первых, и не обратить никакого внимания на то, что замышляли против него последние, тем более, что эти последние, как еретики, уже по одному этому теряли всякую компетентность суда над своим митрополитом, и последний поэтому мог вменить их суд за ничто для себя. – Все это, может быть, и предвидели окружники, но тем не менее задуманное решились привесть в исполнение. Они составили подробное и обстоятельное изложение всех противозаконных поступков Кирилла с подведением соборных правил, определяющих меру наказания за каждый из таковых, и это изложение за подписом Антония, Варлаама, Савватия и Иова (в лице иерея Василия) отправили чрез Пафнутия казанского и Ипполита к заграничным епископам, с тем, чтобы по рассмотрении его сими последними предложить Кириллу добровольно сложить с себя звание и власть митрополита, или, если он не пожелает воспользоваться этим снисхождением, подвергнуть его низложению по точной силе церковных правил. Посланные прибыли к заграничным старообрядцам, изложили перед ними свой план и встретили с их стороны полнейшее сочувствие своему делу. Все главные представители их, как-то: Аркадий васлуйский, Аркадий славский, Иустин тульчинский, Евфросим и другие депутаты подписались под обвинительным актом над Кириллом²⁰⁹, и вместе с московскими послами в начале ноября 1866 года отправились в Белую Криницу, чтобы там соборне произнести суд над Кириллом.

Прибыв в Белую Криницу, они «нашли Кирилла (который уже был предварен об их намерении), по описанию Аркадия славского, окруженным богокорчемниками, упоенными вином безумия, которые встретили их, не имея намордников, громко лаяли и пожирали недарованная им, объявили им цену цененного, егоже оцениша сынове Израилевы. Общим гласом восклицали: что нам хощете дати, и мы вам предадим Христа? Степан поп назначал цену 600 р. сер., и все будет свято, т. е. святитель в ваших руках (т. е. будет). Акинф (белокриницкий мужик, имевший важное влияние на Кирилла) другим напевом отвечал: мне обещали со стороны Ефима Крючкова 1,000 руб., а вы должны дать более». Епископы, конечно, отказались от этого постыдного подкупа и приступили к делу, за которым прибыли. В кельях Кирилла они открыли соборное заседание, но ничего не успели еще сделать на нем, как в келью вошли под предводительством упомянутого Акинфа Васильева три представителя белокриницкого общества: Иван Попович, Дей Парамонов и Василий Перепелка, далеко не трезвые, и в самых дерзких и неприличных выражениях потребовали от белокриницких гостей – немедленно же убираться вон, – угрожая в противном случае представить их начальству. Прибывшие гости принуждены были оставить Белую Криницу и переехали в Баташаны (город ближайший к молдавской границе), приглашая туда пожаловать и Кирилла. Но последний долго не являлся, и епископам пришлось ждать его до двух недель. Только после этого он в сопровождении: Акинфа, попа Никиты и попа Степана прибыл в Баташаны. 28 ноября открыто было соборное заседание; но на нем успели только выпытать признание у Кирилла в подписи им известной ереси Прокоповой; а как только приступили к чтению обвинительного акта, и едва успели прочитать несколько строк, то тут повторилась сцена достойная Кирилла и его сподвижников²¹⁰. Поп Степан встал с своего места, молча вышел из комнаты и обратился к своему другу Акинфу с словами: «что вы тут зеваете? Ведь владыку-то нашего совсем решают». Акинф, успевший уже к тому времени навербовать из баташанских раскольников подобных себе людей, по зову Степана тотчас ворвался с ними в комнату, где происходило заседаниe, осыпал бранью епископов, и, схватив Кирилла под руки, увез его в Формос. После этого епископам не оставалось больше надежды – рассуждать о поступках Кирилла в присутствии его самого, а оставалось судить его заочно. С этою целью они уехали в Яссы, и там 7 декабря написали заявление к Кириллу о том, что ему с этого времени воспрещается священнодействовать впредь до будущего «большого собора», который изготовит ему окончательное решение. Но и Кирилл в продолжение этого времени не остался бездеятельным. 4, 5 и 6 дек. и он подписал несколько запретительных грамот на всех тех епископов и духовных особ, которые покушались судить его²¹¹.

Так. образ. попытка окружников – окончательно обвинить Кирилла, сделать его бесправным издавать какие бы то ни было распоряжения по части раскола, и лишить его таким путем всякой возможности поддерживать происходящую в австрийском согласии распрю, – кончилась неудачею. Раздорники дружно «постояли за своего владыку», и не только выгородили его из-под всякой ответственности по обвинениям на него окружников, но и достигли (конечно без особенных трудов) того, что он издал запретительные грамоты на своих обвинителей. Такой исход баташанского собора, конечно, очень скоро сделался известен в Москве и послужил для тамошних раздорников одним из сильных побуждений продолжать в прежнем духе и направлении так энергично веденное доселе дело окончательного обособления своего от окружников и обвинения этих последних перед всем старообрядческим миром.

Мы знаем уже, что московские раздорники исходатайствовали у Кирилла грамоту с анафематствованием и окончательным отлучением от церкви всех защитников окружного послания. Теперь оставалось только подкрепить это анафематствование формальным согласием на него главных вождей московских раздорников, пожалуй – повторить проклятие на окружное послание, и затем уже распустить все это по всему широкому старообрядческому миру. Придать этому делу соборную обстановку представлялось, конечно, всего благовиднее, поэтому раздорники и поступили именно так. – 25 янв. 1867 года они составили в Гуслицах собор под председательством своего Антония, в присутствии десяти попов – большею частью запрещенных и изверженных – и непременных вожатаев раздорнической партии: Крючкова и Давыда Антипова. На этом соборе к прежним винам окружного послания, – к его якобы еретическим мнениям, – присоединены были еще некие «лукавые оболгание и ложные доказательства», которые будто бы допущены в окружном послании. Это «лукавое оболгание», по мнению раздорников, заключалось в шестой статье окружного послания, где говорится: «завещеваем и молим вкупе с верховным апостолом Павлом: творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, изряднее же о здравии и о спасении и о царской победе... Великого Государя нашего..., о нем же и на святой проскомидии божественной литургии, в числе великих седми, пятая приносится просфора»... На это гуслицкий акт глубокомысленно замечает: «еще указали на апостол, 282 зачало, о просфоре. И тут не убоялись, толь великого учителя всей вселенной дерзнули оклеветать своими ложными клеветами, и глаголют, что здесь апостол писал о просфоре. Напрасно на него неправду глаголите. Апостол пишет: «молю убо прежде всех творити молитвы, моления, благодаренья за вся человеки, за царя, и за вся, яже во власти суть. Апостол приказал нам за весь мир молитися, за верных и неверных, дабы все ко спасению пришли. А о просфоре зде ни единого слова не упомянул апостол. Зачем же окружники своим окружным посланием толь великого учителя не устрашились оболгати»? – «За таковые лукавые оболгание, говорится в заключение гуслицкого акта, и ложныя доказательства, со всеми в нем (окружном послании) неправильными статьями, окружное послание опровергаем и проклинаем... Аще ли (приемлющие оное) благодатию Божиею приидут в раскаяние, то сии раздорницы да проклинают свой раздор, сиречь окружное послание, и аще кто из православных христиан (т. е. из раздорников) сию ложную книжку (окр. посл.) будет за православную почитать... таковые да будут прокляты»²¹².

Высказав теперь решительное осуждение окружного послания, и огласив формально окружников именем еретиков, раздорники, считая только свою партию истинною церковью, присвоили вместе с тем только себе право распоряжаться судьбами старообрядческого мира. Это и не замедлило выразиться в последовавшем вскоре после этого избрании наместника белокриницкой митрополии.

Известно, что наместником белокриницкой митрополии был известный уже нам Онуфрий, епископ браиловский. Но в 1865 году он, как расскажем в своем месте, перешел уже в православие; должность наместника при Кирилле осталась так. обр. свободною, и в течение целых двух лет оставалась никем не занятою. А между тем, в силу утвержденного австрийским императором Фердинандом «устава белокриницкой митрополии», митрополит непременно должен иметь при себе наместника, который бы мог со временем занять его место, что и для раскольников необходимо было, как верное обеспечение дальнейшего существования их митрополии. Так как для существовавших в расколе партий весьма важно было иметь наместником лице, более подходящее к духу и направлению известной партии, то естественно и в вопросе о наместнике каждая партия тянула в свою сторону и хотела поставить дело по-своему. Вследствие этого вопрос о наместнике остался нерешенным до 1867 года. В начале этого года раздорники, произнесши окончательный приговор на окружников, и предав их анафеме, признали их бесправными делать какая-либо распоряжения, касающиеся общих интересов раскола, оставив это право за собою и стоящим во главе их митрополитом – Кириллом. После этого они и нашли весьма благовременным заняться вопросом о наместнике, и не иначе, конечно, как в интересах своей партии и особняком от окружников. Кандидат на эту должность у них давно уже имелся в виду. Это был один инок белокриницкого монастыря Антоний, в мире называвшийся Абрамом Родивоновым. Родился он в России; служил некогда в уланах, затем бежал в Буковину, где и принял австрийское подданство. В месте нового жительства он занимался огородничеством, и затем в 1862 году, овдовев, поступил в монастырь. По своим умственным и нравственным качествам он был человеком, вполне подходящим для раздорнической партии, которым она могла владеть и распоряжаться, как ей было угодно. Он был малограмотен и бесхарактерен даже больше, чем Кирилл, и при этом «весьма ограниченного ума, как выражался о нем один чиновник австрийский, и безгласен как рыба». По мнению этого же чиновника «отцу Антонию нужно было еще многому научиться, чтобы достигнуть архиерейства». Но рассуждать об умственных качествах будущего наместника митрополии, заботиться о том, может ли он быть хорошим правителем в старообрядчестве, и не думали раздорники. Им хотелось только, чтобы Кирилл поскорее посвятил его во архиерея и возложил на него обязанности митрополичьего наместника. К этому и приступили раздорники летом 1867 года.

Крайним сроком для посвящения Антония назначено было 8 сент. указанного года. «Приготовления к этому дню, дню торжества раздорнической партии, сделаны были чрезвычайные. Неподалеку от главного монастырского корпуса, где жил митрополит, прямо против его балкона, была построена длинная галерея, убранная зеленью и украшенная флагами; во всю ее длину накрыт был приглашенными из города кондитерами обеденный стол; посреди одной из стен были повешены между двумя большими зеркалами портреты австрийского императора и его супруги, прямо против них поставлен был диван для почетнейших гостей. От средних церковных дверей проведена была к галерее прямая, широкая дорога, усаженная ёлками с обеих сторон, для чего порубили много яблонь с плодами, которые дорогой цены стоили. По сторонам этой дороги развевались утвержденные в землю два большие флага».

«При посвящении, говорит один очевидец, в церкви народу было не мало, но более баб белокриницких и климоуцких, тоже и соколинских. А присутствующих с митрополитом вместо двух или трех епископов, как правила св. отец повелевают, были четыре попа: Степан, Никита, Сысой и Григорий формосский, да один диакон, недавно поставленный. Когда же на орле стоя, вычитывал символ веры новопоставленный арxиeрeй, то так его прочитал непонятно, как мальчики читают, которых некому поучить, чтобы на точках останавливались, не спешили. Итак слабоумный, замечает тот же очевидец, поставил вместо себя еще пофигурней, – сами липованы говорят: «поведи продавать, не дадут и две левки» (мелкие монеты). Во время пиршества ужасно гремели пушечные выстрелы, а когда подали шампанское вино, то пели многолетие Кириллу, новопоставленному епископу, царю и форштееру»²¹³. – Так. обр. раздорническая партия все более и более осиливала окружников и торжествовала над ними: ей почти все время удавалось держать Кирилла в своих руках, и заставлять его делать то, что ей угодно было.

Но как, по-видимому, ни прочно было в это время положение раздорников, и как ни благоприятен был для них исход последнего их предприятия, касавшегося избрания наместника митрополии, тем не менее они на этом не успокоились. Незаконность избрания и поставления наместника митрополии, или точнее непрочность оснований, на которых опиралось это раздорническое предприятие, и которые главным образом вытекали из анафематствования, произнесенного на соборе 25 янв. 1867 года на окружное послание и окружников, – ясно чувствовались раздорниками, и побуждали их к более важному и видному предприятию, чем каким был упомянутый нами собор. Таким важным предприятием представлялся на этот раз раздорникам тоже собор, но уже не частный, каким был собор гуслицкий 25 янв. 1867 года, но большой, всеобщий, вселенский, на котором, думалось им, произнесенное анафематствование будет сильнее и действительнее, чем анафематствование частного собора. Неизвестно, кому из раздорников в частности принадлежала эта мысль, только главным выполнителем ее явился сам белокриницкий владыка Кирилл. Он распорядился – быть этому большому собору летом 1868 года, в Белой Криницы, и разослал уже по старообрядческим местам пригласительные на этот собор грамоты.

Окружники, испытывавшие до сего времени почти все одни неудачи в своих попытках – умиротворить раскол, и не желавшие еще окончательно разрывать своих связей с раздорниками, устремились своими надеждами к этому предполагаемому последними большому собору, думая, что авось, может быть, на нем удастся надлежаще потолковать о причинах существовавших в расколе раздоров, устранить и выяснить недоразумения на счет этих причин, и затем помириться с раздорниками и тем положить конец бывшим до сего времени волнениям, смутам и неурядицам. Конечно, возлагать подобные приятные надежды на предполагаемый белокриницкий собор окружникам, сильно желавшим умиротворения их согласия, – было очень естественно, но за то на основании предшествовавших фактов, – было и весьма неосновательно. Мы знаем уже, как далеко зашли раздорники в своих нападениях на окружное послание и окружников. Провозгласив устами Софрония, Давыда Антипова, Прокопа и наконец самого Кирилла богомерзкую ересь, они тем самым прорыли такой громадный ров между собою и окружниками, что стянуть берега его невозможно было никакими усилиями. Уже по одному этому окружникам можно было заранее быть уверенными, что предполагаемый собор не даст тех результатов, которыми они ожидали от него. К тому же – этот собор имел совершиться исключительно в интересах раздорнической партии, а отнюдь не в интересах вообще раскола, что еще более увеличивало невозможность указанным путем «достигнуть благого единомыслия в расколе и согнание всех овец во едину ограду». Но несмотря на это, не только раздорники, но и окружники ожидали времени, назначенного для открытия собора, и делали свои приготовления к нему.

Что касается первых, то они заранее порешили не делать на соборе никаких уступок окружникам. Руками своих представителей: Давыда Антипова и Крючкова они еще ранее собора составили акт совершенно в своем, раздорническом духе, т. е. с проклятием на окружное послание и окружников и с признанием Антония второго действительным владыкою московским, – и этот акт имели предложить на соборе для подписи всем, желавшим быть с ними в общении. В успехе своего плана они нисколько не сомневались, потому что Кирилл был в их руках и возвысить голос против их требований не мог.

Совсем не так самоуверенно, хотя и не совсем безнадежно, вели свои приготовления к собору окружники. Предвидя наперед, что главным предметом спора на ожидаемом соборе будет окружное послание, и зная из неоднократных опытов, как вообще неуступчивы в этом вопросе бывают раздорники, они не без смущения ожидали этого собора. Им хотелось устроить и церковный мир и в тоже время сохранить и окружное послание. А так как эти предметы казались трудно примиримыми, то они заранее задавались вопросом, как им поступить на будущем соборе. Те из них, которые искренно привержены были к окружному посланию, наперед порешили – ни в каком случае не жертвовать им в пользу мира с раздорниками, и если последние не согласятся на принятие окружного послания, то и не заключать с ними мира. В этом духе они написали к Аркадию славскому, имевшему присутствовать на соборе, письмо, в котором убедительнейше просили его «постараться на соборе победить всех противляющихся истине (т. е. учению выраженному в окружном послании), оправдать прежнее свое «мнение» о нем (т. е. об окружном послании)²¹⁴, и если это не возможно будет, то по крайней мере не увлещись с делатели беззакония (т. е. Кириллом и его сторонниками) в мрежу нечестия. У нас, писали они, только и надежды на две особы: – ваше преосвященство и любимого Пафнутия епископа казанского²¹⁵. Но если и ваше преосвященство согласитесь с Кириллом во единомыслие, или будете молчаливым потаковником, то мы вынуждены будем и с вами распрощаться, хотя и с величайшею горестию»²¹⁶...

Так, говорим, порешили действовать на соборе истинные окружники. Те же из окружников, которые больше заботились о собственных интересах, чем об интересах раскола, и которые из предстоявшего собора надеялись извлечь больше выгод лично для себя, в пользу мира с раздорниками с удовольствием готовы были пожертвовать и окружным посланием. Представитель этого класса людей – архиепископ Антоний просил в своем письме Аркадия славского всячески позаботиться на предстоящем соборе о заключении мира с раздорниками, не стесняясь много судьбою окружного послания, лишь бы только соблюдено было главное условие, – признание его, Антония, – архиепископом московским, – и на заключение такого мира отдавал Аркадию в полное распоряжение свой собственный голос²¹⁷.

Уже на основании одних этих приготовлений к будущему собору как окружников, так и раздорников, можно было заранее предполагать, что на этом соборе будут одни только разногласия, и что единства там никакого не будет. Так действительно и случилось.

К назначенному для собора сроку (к 29 июня) собрались в Белую Криницу депутаты из разных старообрядческих мест. Сюда прибыли из Москвы главные представители раздорнической партии: Крючков, Давыд Антипов и Садовницкий поп Василий Бухарев, а также и из других мест – не менее рьяные противоокружники, в роде Прокопа и ему подобных. Сюда же прибыли и депутаты от московских окружников: Смесов и поп, влад. губер. города Шуи деревни Чижевой, Евмений, – а также – депутаты от черниговских слобод и все наличные заграничные епископы: Аркадий славский и Аркадий васлуйский²¹⁸ с несколькими духовными и мирскими особами. До открытия собора окружники и противоокружники держали себя особняком друг от друга, и каждая сторона в одиночку толковала о том, как действовать на соборе. Противоокружники и теперь остались верны своим прежним намерениям и планам, и не входили ни в какие сношения с окружниками. Духовные особы из числа последних даже не приглашены были Кириллом к сослужению с ним церковных служб. Это последнее обстоятельство поставило окружников еще в более робкое положение, чем в каком они находились раньше, и вызвало в них намерение – сделать своим противникам значительные уступки. На предварительном совещании они, в виду тех неблагоприятных обстоятельств, в которых находились по отношении к раздорникам, и с целью каким бы то ни было способом прекратить раздор в старообрядчестве, порешили не стоять за окружное послание, и согласиться на то, чтобы оно не принималось в руководство, и даже было бы изъято из употребления, как виновное в причинении раздора; но не отказываться от изложенного в нем учения, – условились также не противиться и признанию Антония нового в звании действительного епископа, но не уступать при этом и прав, принадлежащих архиепископу Антонию. В вознаграждение за все эти уступки они порешили, однако ж, никак не соглашаться на принятие еретических учений Прокопа и Давыда, и не допускать унизительного для окружников определения, чтобы они приносили прощение пред раздорниками и были принимаемы в общение с ними третьим чином²¹⁹.

С этим предварительно выработанным решением окружники и отправились на первое соборное заседание (1 июля). Аркадий славский, как представитель окружников, чтобы не дать другим сделать такую постановку вопросов, которая могла бы клониться не в пользу его сторонников, первый решился говорить. После нескольких предварительных слов он предложил собору сделать постановление, чтобы окружное послание, наделавшее столько бед и раздоров, не принималось больше в руководство у старообрядцев, и вменилось яко не бывшее. Это предложение встречено было со стороны раздорников полным согласием, и Аркадий стал было уже испрашивать благословение у Кирилла – «писать бумагу в этом смысле». Но тут вмешался в дело Давыд Антипов и испортил все. Он хорошо понимал, что сущность дела заключается не в том, чтобы уничтожить послание и вменить его яко не бывшее, а в том, как уничтожить, т. е. изъять ли его только из употребления, или вместе с тем и предать проклятию, как еретическое, и сторонников его, т. е. исповедующих содержащееся в нем учение, как еретиков, подвесть под церковное чиноприятие. В этом последнем смысле он, как мы заметили выше, с своими сторонниками еще в Москве составил постановление, которое и предложил теперь внимание собора с требованием, чтобы оно утверждено было всеми присутствующими на соборе. Это обстоятельство разрушало в самых основах замышленное окружниками хитроумное дело. Согласиться на требование Давыда они, согласно своим предварительным совещаниям, не могли, и объявили решительно, что проклинать послание не за что, ибо ересей в нем нет²²⁰. Последнее замечание окружников подало повод к шумным прениям и распрям. Оно развязало язык раздорникам и вызвало их высказаться совершенно в духе Давыда и Прокопа. «Как, завопили они, нет в окружном послании ересей? Оно не исповедует быти в российской церкви иного бога; сеновней, четырехконечный крест признает истинным крестом Христовым, за еретика (т. е. государя) просфору приносить повелевает. Мало ли в нем ересей?» – Окружники с своей стороны вынуждены были высказаться более прямо. Они сказали: что «все это не ереси, а правое учение; ереси проповедуете вы и ваши Прокоп Лаврентьев; вот его богопротивное учение необходимо предать проклятию»! Раздорники не смутились и этим уколом, и в доказательство правоты своего учения сослались на то, что оно утверждено самим Кириллом. Вопрос об окружном послании оставался так. обр. в прежнем своем виде, и не вызвал общего решения, с которым бы могли помириться обе партии.

После этого поставлен был на очередь другой вопрос, бывший немаловажною причиною раздора в расколе, вопрос о московской кафедре и о взаимных отношениях между двумя Антониями. И этот вопрос, не менее щекотливый для обеих партий, как и вопрос об окружном послании, вызвал только новые споры и прения, но не привел к окончательным результатам. Впрочем, в заседании 3-го числа, при некоторых уступках со стороны окружников касательно нового Антония²²¹, раздорники согласились было признать обоих Антониев законными пастырями Москвы, и даже статью об окружном послании готовы были изложить в выражениях менее резких. Но тут один из окружников заметил, что нужно бы произнесть осуждение на Прокопову ересь и на содержащих оную, а не окружное послание уничтожить. Это замечание окончательно взбесило раздорников. Они закричали: «окружное послание возмутило всю вселенную! оно сближает нас, православных христиан, с еретиками! оно научает, яко бы у великороссийской церкви един Бог с нами, яко бы четырехконечный крест имеет такую же силу, как осмиконечный!» и проч. Эту картину безобразных криков особенно хорошо изображает один очевидец. «Одни кричат, говорит он, Иисуса приняли»! – другие: «одного бога с великороссийскою церковью имеют»! А один из присутствующих, стоявший в стороне, видит, что один баташанский раздорник стоит молча, толкнул его да и говорит: «чего ты молчишь? Поди в кучу, кричи хоть что-нибудь»! Бывшие по близости покатились со смеху»²²². – Картина вполне достойная завзятых фанатиков-старообрядцев, и весьма характеризующая все их соборы! После этого окружники решительно объявили, что они до тех пор не помирятся с раздорниками, пока они не откажутся письменно от своих еретических мудрований, и на следующий день оставили Белую Криницу и поехали восвояси. Вместе с другими окружниками оставили Белую Криницу и оба Аркадия.

Но с Аркадием славским, не успевшим еще выбраться из австрийских владений, повстречалась в пути какая-то неприятность, которая заставила его на другой же день по отъезде (8 июля) опять возвратиться в Белую Криницу. Приняв это случайное обстоятельство за благоприятное для себя и для раскола вообще предзнаменование, он не отказался снова вступить с раздорниками, которые не оставили еще Белой Криницы, в разглагольствие и собеседование, и на этот раз сделали раздорникам такие уступки, какие ни в каком случае не могли понравиться той партии, представителя которой он изображал из себя. Он согласился принять составленную вышепоименованными вожатаями раздорников грамоту во всей ее силе, с самыми незначительными изменениями и дополнениями, и в тот же день подписал ее. В этой грамоте говорилось следующее: «мы нижеподписавшиеся... окружное послание... уничтожаем и опровергаем и яко не бывшее вменяем, со всеми в нем положенными, ложными статьями, а которые написаны от своего смышления, а не от божественного писания, которые с божественным писанием не согласуют, но разликуют, опровергаем и проклинаем, аще ли которые будут считать оные ложные написания за справедливые и душеспасительные от духовных или мирских лиц, с таковыми не иметь сообщения в молении, и таковых от соборные и апостольские церкви отсекаем, яко гнилой и непотребный уд... 2) На московском престоле по случаю утверждено два епископа противу правил св. отец, и, как видно, к обоим епископам народ расположен, ни того, ни другого оставить несогласны... то мы по образцам случайным, означенным в Баронии (т. е. в летописи Барония), соборне определили архиепископу Антонию именоваться московским и владимирским, а епископу Антонию именоваться московским и иметь жительство обоим в Москве и пребывать о Христе Исусе во едином дусе, да имеют равну власть и попечение о всех делах церковных, в прочих же вдовствующих епархиях один без другого да ничто же творят, а вся творят по совету.... Наконец... да принесут священноиереи и мирстии люди, принявшие окружное послание, прощение непринявшим оное духовным лицам, и в том разрешится вся вражда»²²³.. Когда Аркадий славский подписал эту грамоту, – немедленно разосланы были телеграммы к Аркадию васлуйскому и другим лицам из окружников, бывшим на соборе и оставившим Белую Криницу после бурного заседания 8 июля, – с приглашением – возвратиться в Белую Криницу для подписания вышеприведенного акта примирения. Некоторые из приглашаемых, до которых дошли телеграммы, думая, что Аркадий славский успел склонить раздорников к принятие соборного акта в том виде, в каком они готовы были принять его, действительно не замедлили возвратиться в митрополию, к 8 июля они были уже там. Узнавши, в чем суть дела, ясские и прочие депутаты решительно объявили, что они подписываться к соборному акту не будут; но Аркадий васлуйский, архимандриты: Варсонофий и Евфросин, несколько священноиереев и мирян окружников согласились подписать и действительно подписали (8 июля) этот унизительный для себя документ, в котором вслух всего старообрядческого мира отказывались от всех своих прежних вполне законных распоряжений, и признавали за таковые – противозаконные и нелепые постановления раздорников, отказывались от истины, которую уже несколько лет так рьяно защищали, и в замен ее объявили себя сторонниками того нелепого учения, которое в противодействие окружному послании измышлено было Давыдом и ему подобными. Скрепленный так. обр. соборный акт немедленно же был разослан по главным старообрядческим местам.

Ясно, что подпись под указанным «соборным актом примирения» сделана была окружниками в тех видах и соображениях, чтобы умиротворить уже несколько лет мятущееся раздорами и распрями старообрядчество и удержать его от распадений. Но не говоря уже о том, что сознательно жертвовать истиною в пользу временных интересов – есть дело не честное и не добросовестное, – окружники не достигли этим актом и того, чего желали достигнуть. Вместо мира он только оживил старую распрю. Акт составлен был исключительно в интересах раздорнической партии, за нею одною утверждал полнейшую победу над окружниками, и ей одной только и мог понравиться. Что же касается окружников, за которых подписались под ним Аркадий славский и другие, уполномоченные окружниками – действовать на соборе «правильно и законно»; то они, исключая Антония и единомышленных с ним, отнеслись к нему с крайним пренебрежением, как к акту противозаконному, который «заставляет каждого здравомыслящего христианина, как писали окружники Аркадию славскому, имеющего твердые убеждения, основанные на словах св. писания и твердой совести, оставив оные, признать себя раздорниками, принести раскаяние и требовать прощения от изверженных, проклятых и отсеченных от единения церковного еретиков, богохульников, духоборцев и христопродавцев, и наконец последовать за ними во тьму кромешную»²²⁴.

Прежде всего крайне нерасположенно отнеслись к белокриницкому акту сами члены освященного собора, которые с самого начала порешили протестовать против него, и уже положили начало этому протесту в том, что поручили составителю окружного послания Илариону Георгиевичу составить подробный и обстоятельный разбор этого акта с указанием всех его погрешностей и противозаконностей. Такому настроению членов освященного собора вполне благоприятствовали и те вести, которые скоро стали получаться ими из разных старообрядческих местностей по поводу вышеуказанного акта. Так напр. из Калуги от 24 сент. 1868 года писали в Москву, что когда приехал туда (в Калугу) Софроний, бывший епископ калужский, и, предъявив соборную грамоту, стал требовать, чтобы старообрядцы, приемлющие окружное послание, шли к нему за прощением²²⁵, то никто из старообрядцев-окружников к нему не пошел. «Когда наша река Ока возвратит свои струи вспять, думали они, тогда и пойдем за прощением к Софронию: от клятвопреступников прощения не просят... Они хотят нас приписать под чин (т. е. принимать как еретиков). Кто же из нас отделился от соборной церкви, мы или они? Мы ереси за собой никакой не видим; не нам у них просить прощения... Если нашли ересь в окружном послании, пущай укажут... Там (на соборе) 8 июля благодать не была, а что Давыд говорил, а митрополит подтверждал... Святитель чужим умом проживает»²²⁶. Подобное же писалось от 6 сент. того же года и с Урала. «За границей, говорилось в том письме, издан мирный акт, но в нем ни слова не упомянуто о Кирилловом и прочих лжеучениях. Следовательно, о сем учении на соборе за границей не было никакого вопросу к митрополиту Кириллу; должно быть оно и осталось при них. О Боже! избави нас таковых лжеучителей, аще не покаются! Все мы радуемся доброму миру, ведущему ко спасению, а если будем мириться о нарушении истины, то зловредно есть; а видится, что таковой мир и начинается сейчас... Итак ныне многие сему начинаемому неистинному миру не радуются, а желают благого, правого, истине не противного мира, дабы все мы вообще неуклонно держались тех постановлений, как было двести лет тому назад. Вся тая предания, учения иметь всем единодушно;… а не так мудрствовать, что Иисус – ин бог, антихрист,... что он 8-ю годами моложе Христа, и что он распят на кресте четвероконечном и проч.

Лишь одни беспоповцы так учили,

И по достоинству награду себе получили.

Они всего благодатного закона лишились,

И до конца в своей ереси утвердились.

Вот до чего доводят отступленья

От правого ученья!..

Теперь как будем мириться с ними

Когда не раскаиваются во лжеучении изданном ими»²²⁷?

Когда подобные вести получились в Москве, то ими сильно воодушевились члены освященного собора к продолжению начатого ими дела – протеста против белокриницкого акта. Они тогда с большею, чем прежде, смелостью порешили не только уничтожить обязательность его для себя, но и окончательно отделиться и от митрополита Кирилла и от защищаемых им раздорников. За выполнением этих решений дело не стало. К 26 сент. Иларион Георгиевич изготовил «разбор» белокриницкого акта, который тогда же признан был удовлетворительным и годным для того, чтобы поставить его в основу формального дела против последнего, и который немедленно же в копиях разослан был по всем более значительным старообрядческим местам. Теперь оставалось только склонить обоих Аркадиев к отречению от своих подписей под белокриницким актом, и тогда уже формально объявить вслух всего старообрядческого миpa, что окружники признают белокриницкий акт противозаконным и необязательным для древлеправославных христиан. Но тут случились некоторые неприятности, значительно расстроившие отлично начатое дело окружников.

Для склонения Аркадиев к отречению от подписи под белокриницким актом снаряжено было посольство с Пафнутием во главе; но с последним повстречалось на пути несчастие, – он задержан был в Петербурге и принужден был ни с чем возвратиться назад. Это одна неприятность для начатого окружниками дела... К ней присоединилась вскоре еще другая не менее важная неприятность, именно: известие о смерти Аркадия славского, умершего 11 ноября. Все это значительно ослабило надежды окружников на успешное окончание начатого ими дела, хотя, впрочем, не остановило их на половине его. В первых числах января 1869 года прислал Аркадий васлуйский в Москву письменное отречение от своей подписи под белокриницким актом и вместе с тем изъявлял готовность действовать за одно с московскими окружниками. Это сильно воодушевило последних, и они немедленно возобновили остановившееся было дело протеста. 11 янв. 1869 года они отправили в Белую Криницу на имя Аверкия Полякова – тамошнего окружника «разбор» белокриницкого акта с особым при этом письмом, в коем просили Полякова «рассмотреть и беспристрастно обсудить оный «разбор» и затем прочесть его своей братии и самому Кириллу». В этом письме особенно замечательны взгляды окружников на Кирилла и белокриницкий акт. – «По совести заявляем вам, писали они, что мы к митрополиту Кириллу потеряли всякое доверие, все его несогласные священному писанию и церковным правилам распоряжения почитаем незаконными, и в руководство отнюдь не приемлем,.... и за митрополитом Кириллом последовати безусловно не можем, а равно и собор белокриницкий, бывший в июле 1868 года признать за законный не можем, понеже он не последова прежним святым соборам и действова противу правил святых отец, к тому же дерзну уничтожению и проклятию предати учение, изложенное от священного и св. отец писания, и всех запрещенных лиц, изверженных из священного сана признати за действительных священнослужителей, без всякого основания от писания, и посему мы его вменяем быти неправильным и далече от предел канонических отшедшим»²²⁸... Отправивши свое мнение о белокриницком соборе к сведению самого Кирилла, окружники не замедлили высказать его и московским противоокружникам. 24 янв. в общем собрании окружников и противоокружников первые решительно объявили, что они белокриницкий собор законным не признают, определений его не принимают и дотоле не заключат мира с раздорниками, пока эти последние не откажутся от Прокоповой и Давыдовой ереси, или, что в сущности одно и тоже, пока не примут учения, выраженного в окружном послании²²⁹. Об этом формальном разрыве «белокриницкого грязного мира» составлены были особые грамоты, которые и разосланы были по старообрядческим местам к сведению и руководству старообрядцев-окружников.

Но сделав последнее, окружники не довели своего плана до конца. Их прежнее намерение – окончательно отделиться от неисправимых раздорников и отложиться от Кирилла, лишив сего последнего предварительно епископского престола и достоинства, намерение, которое они думали привесть в исполнение вслед за уничтожением белокриницкого акта, для чего уже изготовлен был и обвинительный акт против Кирилла, – отложено было на неопределенное время. Время шло, а это намерение все еще оставалось без исполнений. Ясно было, что окружники все еще надеялись привлечь раздорников на свою сторону и примириться с ними, хотя надежды эти не имели никаких твердых оснований в характере и действиях раздорников, получивших громадное влияние в старообрядческом мире. Но новое нечаянное обстоятельство дало вновь перевес партии окружников, хотя и не предотвратило окончательного разделения между ними и раздорниками. Последние мало по малу стали утрачивать недавнюю уверенность в своем превосходстве над окружниками и не только перестали думать о подчинении себе последних, но и стали по временами заискивать их расположенности. Окружники напротив начали усиливаться и неуступчиво стоять на своем. Видимою причиною и первым толчком к этой перемене послужила новая перемена в образе мыслей Кирилла белокриницкого.

В истории предшествовавших отношений раздорников к окружникам нельзя было не заметить того крупного факта, что для первых в их споре с последними важною силою, перетягивавшею дело в их сторону, был Кирилл. Утверждая своим подписом или просто согласием те или другие распоряжения и постановления их, он тем самым, как человек занимавший высокий пост в старообрядчестве, придавал им много веса и значения и делал их более обязательными для старообрядческой толпы. Это вполне понимали раздорники, и потому недаром все время держали Кирилла на подкупе у себя. Но вот в 1869 году с Кириллом совершилась удивительная и внезапная перемена, которая должна была расстроить все сделанное доселе раздорниками.

17-го марта указанного нами года один ясский старообрядец, по имени Василий Фомин, написал письмо в Белую Криницу, в котором весьма хитро и искусно предлагал Кириллу на разрешение следующее: «некоторые люди сами разумевают и прочих людей научают тако: где написано, или начертано Христа Спасителя нашего имя с двумя ижема, сине Иисус, это есть ин бог, антихрист: скажите, владыко святый, как о сем правильно надлежит разуметь»²³⁰? Кирилл, неизвестно в достоверности по каким причинам, раздосадован ли он был раздорниками, или же был доволен приличным подарком, сделанным для него совопросником, или же наконец, может быть, к тому времени уже извещен был о происходившем в то время в Москве движении по поводу выбора попечителей на Рогожское кладбище, движении, которое обещало явный перевес окружникам пред раздорниками, и с которым мы познакомимся несколько ниже, – только, не смотря на то, что сам незадолго перед этим утвердил ересь Прокопа, 27 мая отвечали Фомину следующее: «кто тако разумевает и прочих людей поучает, что Иисус ин бог, или антихрист, таковый человек самого жестокого, закоснелого духа беспоповского. Мы, православнии христиане, истинно веруем и правомудрствуем сице, что сколько есть в целом мире и свете разных христианских религий, не только одного восточного закона, но даже во всей поднебесной народы, все они веруют с нами во единого великого Господа Бога и Спаса нашего Исyсa Христа, но только не право мудрствуют, держат многие разные ереси и раздоры»²³¹.

Этот ответ, весьма благоприятствовавший окружникам, и решительно противоречивший всему, что прежде Кирилл подписывал в угоду раздорникам, был не малым торжеством для первых. Фомин не замедлил сообщить его всему старообрядческому миру, так что в июне месяце копии с письма Кириллова уже ходили в Москве по рукам старообрядцев. Слухи об этом ответе Кирилла дошли и до Прокопа. Этот рьяный фанатик, учению которого особенно неблагоприятствовал поступок Кирилла, приведен был этим последним в крайнее смущение, и 2 июля отправил от формосского общества в Белую Криницу на имя Акинфа письмо, в котором говорил между прочим следующее; «эта грамота (т. е. письмо к Фомину) вреднее паче, нежели окружное послание. Окружное послание признает Иисуса единосущна Отцу и Св. Духу,... и таковыми писаньми потрясло до основания все православие! А в этой, посланной в Яссы, грамоте сказано: не только Россия и греки, но сколько есть в целом мире и свете разных христианских религий, не только одного восточного закона, но даже во всей поднебесной народы, все же они веруют с нами во единого! И таковою грамотою г-н митрополит признал быть с собою не только россиян и греков, но даже и латын, католиков, униатов, ариан, македониан, армян, и прочих всех во всей вселенной еретиков, даже и лютерам, – в единоверии. – И такое митрополичье написание не только нас, единомышленную братию вашу, тронуло и оскорбило до зела, но даже могут приити в великое смущение самые окружники, которые имеют в себе искру древности. И теперь г-н митрополит этою грамотою опроверг все соборные грамоты, законные и правильные, даже и клятвы святых отец, писанные в заключениях соборных грамот, привлек на себя, и посылаемые г-ном митрополитом грамоты, как-то в Рoссию и прочие места, остаются ложными. Теперь еще более должен возгораться пламень, нежели от окружного послания, в православных христианах, от чего народы должны приити в раздробление на мелкие секты, или части, как было и во время Никона. И ныне просим, Иакинф Васильевич, узнайте хорошо о сем, именно ли послана оная грамота в Яссы Кириллом. Мы сему не имеем веры, полагаем, что это подделка окружников. Теперь окружникам кажется, что они всю вселенную победили. А мы... сколько стараемся угасить пламень седмилетний раздора церковного: а ныне сами пали падением велиим»²³².

Со стороны логической последовательности, в этом письме формосских жителей была немалая доля правды, от чтения которой мог бы смутиться человек здравомыслящей дорожащий своею репутациею. Но Кирилла не принадлежала к числу таковых людей; он даже и не обратил внимания на противоречие своих поступков, на которые очень прозрачно указывало ему формосское письмо. Но за то он оскорбился тем, что осмелились сравнить его с Никоном. Это сравнение крайне раздражило его святительскую особу, и вот он под влиянием этого чувства, 13 августа отправил в Формос письмо еще более неприятное для раздорников, чем известное уже нам письмо eго к Фомину. В нем, после подтверждения того, что письмо к Фомину он действительно отсылал, он говорит далее: «в той нашей грамоте верно от нас доказано, что все инославные христианские религии, восточного и западного закона, сколько их ныне находится во всем мире, веруют не во иного бога и не в антихриста, не так, как вы ныне дерзаете об них неправо мудрствовать, но воистину все они веруют с нами во единого великого Господа Бога и Спаса нашего Исyсa Христа... А так как по вашему нынешнему мудрованию не во единого с нами Бога они веруют, то вопрошаю ныне вас: в каких же других богов они веруют, или в каких именно идолов? древних или каких новых? или во антихриста? – Именно о сем скажите. И при сем повелеваю ныне всем вам, напишите нам все cиe на бумаге и пришлите нам вскорости, нимало немедленно на рассмотрение. Вы ныне находитесь в самом крайнем заблуждении. Своим ложным мудрованием не только вы нас ныне, но и всех прежде бывших благочестивых предков наших неправильно зазираете и погибших всех вменяете, обнажаете и до конца пусту совсем сотворяете всю нашу священную хиротонию вашим закоснелым мудрованием и беспоповским понятием. Ибо нигде вы во святом божественном писании не найдете, не представите и не докажите сего, что от антихриста, или другого какого бога, или от идола можно принять хиротонию, или другую какую тайну в нашу древле-православную христианскую правую веру и церковь Божию... Мы приняли митрополита Амвросия в 1846 году привезенного из Царьграда... Сию же самую священную хиротонию имеет ныне и ваш священник Григорий. Вы же ныне дерзаете неправо мудрствовать, что во иного бога, сиречь в антихриста, веруют христианские религии восточного закона. Оле безрассудной и безумной дерзости вашей душепагубной! Опровергаете вы ныне всю нашу древле-грекороссийскую правую истинную христианскую веру. Это только прилично так мудрствовать одним закоснелым, жестокосердым, безблагодатным беспоповцам. Мы до сего времени ничего не понимали ваших заблуждений (какая наивность)! Ныне же ясно обнаружилось ваше безумие. Вы возмущали и колебали нашу древле-греко-российскую церковь семь годов своим беспоповским... закоснелым мудрованием... и нас невинных завсегда привлекали к своему крайнему безумию и... закоснелому заблуждению. Мы же вам по cиe время во всем верили и почитали вас всегда за истинных рабов Христовых;... ныне же вы оказались лживые крамольники и кривотолки, ни малейшей нет в вас истинной правды.... Подумайте же, безумнии крамольники и кривотолки, что вам за cиe нужно будет отвечать пред Богом,... придите в чувство и разум истинный,... убойтеся Бога: умирать и вам будет надобно»²³³. – Итак, Кирилл отказывался наконец от того заблуждения, какое недавно утвердил, и которого держался сам до сего времени, и чрез это разрывал всякие связи с раздорниками и напротив приближался к окружникам.

Эта перемена в Кирилле, хотя произошла, кажется, больше всего по свойственному ему неразумию и неуменью вдумываться хорошенько в свои поступки и действия, тем не менее пришлась как раз кстати, и совершенно гармонировала с московскими старообрядческими событиями того времени. В Москве в то время затевалось и уже отчасти началось такое дело, которое самым естественным образом должно было перетянуть на сторону окружников Кирилла, как человека действующего под влиянием обстоятельств, а не убеждений. Дело это касалось выбора попечителей на Рогожское кладбище. – Один попечитель этого кладбища Досужев еще в 1866 году отказался от должности, а другой – Бочин за растрату общественных денег признан был окружниками негодным к своей должности. На их место нужно было избрать новых попечителей. Первое заседание по этому делу происходило 8 мая 1869 года, при чем окружники, чтобы дать делу более спокойный ход и избавить собрание от коломенских, гуслицких и др. крикунов – раздорникови, которые на подобные собрания обыкновенно являлись во множестве, решились особняком выбирать попечителей, и выбрали в эти должности из своих же собратий – окружников. Но это действие окружников, как совершенное ими особняком, не только не могло быть признано раздорниками за законное, но и вызвало с их стороны довольно сильный протест. Начались споры и раздоры по этому поводу, при чем делу дан был такой ход, что оно сделалось известно правительству и повело за собою составление и обнародование 15 окт. 1869 года новых правительственных правил касательно «порядка избрания попечителей в Рогожский богаделенный дом на раскольническом в Москве Рогожском кладбище поповщинского согласия». Этими правилами постановлялось: 1) «постоянно проживающее и притом имеющие недвижимую собственность в городе Москве раскольники, прихожане Рогожского кладбища, избирают из среды своей 30 человек выборных, из числа коих первый по выбору именуется старшиною; старшина, удостоверясь в том, что в числе желающих принять участиe в выборах не находится лиц иногородных, предлагает выборным все вопросы, до предмета собрания относящиеся, наблюдая при этом за сохранением порядка при выборах; 2) выборные (т. е. 30) выбирают из среды себя, или же из числа всех московских раскольников, прихожан Рогожского кладбища, более известных пожертвованиями своими в пользу богаделенного дома, – двух попечителей; самое избрание производится шарами и решается простым большинством голосов. 3) Права попечителей отселе должны ограничиваться собственно экономическими распоряжениями, которые притом подлежат контролю тех же «тридцати выборных»²³⁴. Так как по силе этих правил в число «тридцати», которым должно принадлежать исключительное право выбора попечителей и контроля над их действиями, могут попасть только лица постоянно живущим в Москве и притом имеющие недвижимую собственность, и так как большинство таких лиц принадлежит к обществу окружников²³⁵, то последние заранее могли торжествовать свою победу над раздорниками²³⁶. И действительно, когда понадобилось составить список раскольников поповского согласия, имеющих в Москве недвижимую собственность, и следовательно имеющих право голоса в выборе «тридцати» депутатов от общества, то в числе 87 лиц подобного рода оказалось большинство окружников; вследствие чего как при выборе «тридцати» из этого числа, так и при выборе попечителей, происходившем 28 декабря 1869 года, на стороне окружников осталась решительная победа над раздорниками; именно: в число «тридцати» попало 28 окружников и только два противоокружника, и в попечители выбраны: Мартынов и Назаров – тоже окружники²³⁷.

Так. обр. немного позже того, как Кирилл своим письмом к формосцам так заметно отстранился от раздорнической партии и протянул руку примирения окружникам, в Москве совершилось событие, которое еще более должно было закрепить его за стороною последних. В самом деле – полнейшая победа окружников над раздорниками, их явный перевес на Рогожском кладбище, откуда главным образом в прежнее время сыпались весьма щедрые приношения Кириллу, и расчете на такие же приношения и от новых заправителей кладбища, – были такими аргументами, идти против которых Кирилл во всяком случае не мог. И действительно, теперь он до самой смерти своей держал себя уже на стороне окружников и карал раздорников.

Последние с первого раза поняли все невыгоды изменившегося порядка дел, и потому не преминули обнаружить свою крайнюю неприязнь к окружникам. За случаем, ускорившим проявление этой неприязни, дело не стало. В начале 1870 года некто, принадлежащий к обществу раздорников, пожелал вступить в брак с девицею из семейства, приемлющего окружное послание. За совершением брака обратились к попу Василию Садовницкому, великому ревнителю раздорнических лжеучений. Поп Василий соглашался повенчать браки, но не иначе, как подвергнув невесту-окружницу предварительному чиноприятию по образу еретиков третьего чина. Отец невесты, как и следовало, за такое нелепое предложение выпроводили попа Василия с бесчестием. Поискали другого попа – более снисходительного: нашелся отец Максим, который и обвенчал свадьбу, не подвергая невесты никаким чиноприятиям. Руководители раздорнической партии по этому случаю пришли в крайнее негодование, и 21 января в доме Муравьева составили собор под председательством самого Антония второго для суда над дерзновенным попом Максимом, допустившим такое послабление относительно окружников. Тут же на этом соборе Муравьев предложил окончательно разделиться с окружниками и просить правительство предоставить им – раздорникам – одну из существующих на Рогожском кладбище часовень²³⁸. Впрочем, это мнение на первых порах показалось самим раздорникам слишком решительным, и вызвало со стороны некоторых из них более осторожную – уклончивую мысль – обратиться к окружникам с предложением о мире на условиях, впрочем, нового и окончательного уничтожения окружного послания. Мысль эта, высказанная Медведевым, была принята всеми и пущена в ход. Снаряжена была депутация к новым попечителям с подобным предложением о мире; но, как и следовало ожидать, потерпела неудачу; – предложение ее было отвергнуто окружниками с негодованием. После этого главный деятель раздорнической партии Давыд Антипов имел несколько личных объяснений с богословами и ораторами из окружников, представлял несколько проектов примирительного акта; но и личные объяснения его и письменные проекты были такого рода, что окружники не приняли их. Теперь раздорникам оставалось привесть в исполнение мысль Муравьева об окончательном отделении от окружников, но на это они решились не вдруг.

Между тем окружники все более и более приобретали влияния на Кирилла, и вступали с ним в более тесные сношения. 11 янв. 1870 года один из окружников, уполномоченный от молдавских обществ – ясского и баташанского, уставщика ясской церкви Агафон Иванов Гребнев прибыл в Белую Криницу и представил Кириллу от своего общества убедительнейшее прошение: «учинить союз и мир со всеми архиереи заграничными и российскими, и со всеми старообрядцы, приемлющими окружное послание и исповедающими, яко великороссийская и греческая церкви в того же веруют единого с нами Бога, а ищущих антихриста, и не почитающих на земли учиненную от Бога власть, и не хотящих молитися за царя и о всей палате и о воех его, – сих, якоже древних галилеян, хотя и не изрезать, как тогда изрезали их всех, но отогнать их, яко хищных волков и лукавых лисиц, от святые церкви, да ктому престанут ю раздирати»²³⁹. – Первая половина этого предложения принята была Кириллом с готовностию выполнить ее хоть завтрашний день; на вторую же, приглашавшую его «отогнать раздорников, как хищных волков, от святые церкви», он заметил: «потерпим еще, – будем писать бумаги и склонять их к единомыслию»²⁴⁰. Впрочем, нужно полагать, что это последнее замечание сделано было Кириллом не столько в видах действительного привлечения раздорников к миру с окружниками, сколько в видах простого желания узнать, действительно ли раздорники пали так, что уже нет надежды на их восстановление. С целью узнать обо всем этом Кирилл, не заключая еще формального мира с окружниками, что обещал Гребневу сделать хоть завтрашний день, предварительно послал в Москву, в качестве сборщика подаяний, иеродиакона Феодосия, сына наместника митрополии Антония²⁴¹. Феодосий, пожив несколько в Москве и познакомившись с тамошними обстоятельствами, не преминул сообщить в Белую Криницу, что на раздорников действительно надежда плохая. После этого Кирилл не стал уже колебаться на счет формального заключения «союза» с окружниками и в первых числах апреля отправил в Москву «мирную грамоту», по содержанию весьма сходную с «формосским посланием». Но если это последнее послание, изданное Кириллом в то время, когда он был поборником раздорнической партии и бывшее поэтому неожиданностию для окружников, осталось в свое время без возражений со стороны последних, хотя и казалось им даже слишком опередившим окружное послание, то теперь, когда окружники могли поступать с Кириллом посмелее прежнего, повторение того послания в новой «мирной грамоте» не могло быть принято ими без некоторых исправлений. Теперешние богословы и власти окружнической партии нашли, что те места, где говорится, – что все христианские религии, даже и западные, веруют в того же Христа Спасителя, как и сами старообрядцы, – могут показаться «тяжкими и блазнительными для христиан». Поэтому они исправили эти места в «мирной грамоте», и в этом исправленном виде отправили ее в Белую Криницу для подписи Кириллу²⁴². Кирилл, как и ожидали окружники, не стал противиться их требованию, и 8 июня 1870 года вместе с своим наместником Антонием и другими белокриницкими духовными особами, приемлющими окружное послание, подписал редактированную московскими богословами «мирную грамоту», и немедленно послал ее обратно в Москву. В этой грамоте после предварительного вступления говорилось прежде всего о седмилетней распре, бывшей между старообрядцами, «по зависти исконного врага нашего диавола, и чрез посредство некоторых нездравомыслящих лиц – чад древлеправославные церкви» (т. е. раздорников). Далее говорилось о том, что Кирилл многократно прилагал свое тщание о мирном устроении всей своей церкви, хотя и безуспешно; что, строго всмотревшись в дело, он при помощи Божией заметил, что виною всех этих возмущений «были люди, неимеющие здравых понятий, но держащиеся несправедливого беспоповского мудрования, которые сознают, что в нынешних церквах великороссийской и греческой, исповедуемое не по человечеству Христово имя, с прибавлением против древнего святоцерковного произношения одной гласной буквы и, сице: Иисус, но знаменует лица Господа нашего Исyсa Христа; но означает иного бога, то есть: последнего антихриста,.. что это учение не только противоречит св. писанию и святоотеческому разумению, но порочит даже чистоту нашей древлеправославные церкви, аки бы она более двух сот лет, т. е. со времени патриарха Никона и до ныне, совершаемые, по их мнению, во имя антихриста тайны крещения и хиротонии приемлет без повторения»; и что во исправление этого он, Кирилл, издал и послание (формосское) от 13 авг. 1869 года. Но так как послание это не только не уцеломудрило раздорников, но вызвало с их стороны «разные клеветы»; то «аз, смиренный митрополит Кирилл, говорилось далее в грамоте, смиренно ныне преклоняю мою престарелую главу, прошу и молю всех вас, держащихся истинного учения, боголюбивых архиепископов и епископов, купно же и весь освященный собор, елико аз в ведении и неведении, по вышеозначенным смущенным обстоятельствам, согреших напротив вас и священных правил, Христа ради меня чистосердечно простите и от запрещения разрешите, и никакого гнева на мя не имейте, но паче о здравии и спасении моем Бога молите, яко да и сами вы получите прощение и милость от Господа Бога в сем веце и в будущем. Равно же, если кому и из вас в оное смущенное время, когда были от нашего смирения издаваемы каковые запрещения, по льстивым обольщениям людей нездравомыслящих, то сим для успокоения совести всех христиан, препосылается вам наше прощение, мир Божий и архипастырское благословение. И наконец, по долгу возложенной на нас священной обязанности, не обинуясь, сим ныне во все услышание всем объявляю, что вышеозначенное сознание в имени Иисус лица последнего антихриста отнюдь есть странно здравому разуму, и чуждо учению святой церкви, почему и завещеваю всем православным христианам всею силою удаляться такового; а если кто не покорится сему нашему завещанию, но будет чрез оное разделять святую церковь, то сицевой... да будет лишен нашего благословения и отлучен от общения св. церкви». – В заключение Кирилл просил эту грамоту прочитать в церкви для всеобщего сведения христиан, во всеуслышание всем, и потом всем святителям и освященному собору на оной подписаться²⁴³. Так. образ. в этой грамоте, хотя решительно и твердо отвергалось то беспоповское мнение, что именем Иисус означается последний антихрист, но в тоже время ничего но говорилось о том, кто же именно исповедуется в греко-российской церкви под именем Иисус; а также и мысль формосского послания, что все христиане, даже и западные, вместе с старообрядцами исповедуют одного и того же Христа Спасителя, была совершенно опушена.

Нет сомнения, что эта Кириллова грамота, предававшая раздорников осуждению и отлучению, и напротив провозглашавшая окружников людьми здравомудрствующими и следовательно терпевшими напрасно прежние разные нарекания и обвинения, была для последних весьма приятным явлением, что они и не замедлили заявить формальным образом. Так, вскоре по получении этой грамоты, именно 20 июля, в доме Федора Свешникова, одного из «тридцати», учинилось под председательством Антония общее собрание духовенства, на котором присутствовало до пятнадцати московских и гуслицких попов-окружников. В этом собрании прочитана была во всеуслышание «мирная грамота», скреплена была подписями всего находившегося здесь духовенства, и вместе с тем изготовлено было и ответное послание к Кириллу, в котором старообрядческое собрание, прощало Кирилла за все прежде содеянные им незаконные действия и разрешало. «Св. церковь, яко чадолюбивая матерь, писали московские окружники, внимая вашему смирению и откровенному покаянию, в лице нашего освященного собора, вас за все прежде бывшее прощает и разрешает, и, радуясь, приносит свои теплейшие молитвы пред престолом славы сидящего на херувимах, чтобы в мире и спасительном благоденствии продолжался на многая лета живот ваш к прославлению великолепного имени Христова и украшению обагренные боготочною кровию церкви Его»... «И мы, яко человецы, не можем сказать о себе, чтобы в прошедшее седмилетнее церковное возмущение никогда не происходило от нас оскорбительных в словах выражений против вашего высокопреосвященства. В чем ныне открываясь чистосердечно, молим боголюбие ваше, соблаговолите препосланное нам свое прощение утвердить всеконечно, яко да возможем мы, положа в забвение все прошедшее невозмущенною совестию простираться на будущее о постоянном между нас водворении христопреданного мира и любви превожделенные»²⁴⁴. Итак между Кириллом и московскими старообрядцами-окружниками учинилось взаимное примирение, и как с той, так и с другой стороны высказано было не мало лестных, хотя, может быть, и не вполне искренних слов и выражений. – Теперь московским старообрядческим властям окружнической партии, для более успешного обнародования Кирилловой грамоты, оставалось предъявить ее для подписи некоторым старообрядческим архиереям, не бывшим в старообрядческом собрании 20 июля, как-то: Антонию новому и отсутствующим в то время из Москвы епископам: Пафнутию казанскому и Иову кавказскому. Первому грамота представлена была очень скоро, но, как и следовало ожидать, возвратилась от него без подписи, как грамота, преисполненная ересей. После этого чрез одного члена духовного совета из светских г. Шибаева²⁴⁵ она отправлена была Пафнутию казанскому с предложением и «самому ему подписаться под него и потрудиться съездить к епископу кавказскому Иову, для предложения ему о согласии с нами на ответ г. митрополиту Кириллу»²⁴⁶. Пафнутий принял и то и другое предложение; – и беспрекословно подписался сам под грамотою, и без возражений, ни мало не медля, отправился к Иову на Кавказ.

Казалось бы, что Пафнутий, как человек здравомыслящий, пользующийся доверием и уважением в глазах старообрядцев вообще и Иова кавказского в частности, с успехом выполнит возложенное на него поручение, но на деле оказалось не то. Иов выказал себя крайне несговорчивым и несочувствующим Кирилловой мирной грамоте. Правильный, хотя и уклончивый, отзыва этой грамоты об имени Иисус показался Иову благоприятствующим великороссийской церкви и крайне блазнительным для старообрядцев, – чем-то таким, от чего произойдет в старообрядчестве не восстановление мира, а еще горшее разделение. Притом же ему показалось в высшей степени странным и неудобопонятным то, что такие рассуждения об имени Иисус предлагает Кирилл, всегда горячо ратовавшей против окружного послания за эти именно и подобные в нем рассуждения. Это последнее недоумение Иова привело его даже к предположению, что эта грамота не подлинна. Долго Пафнутий убеждал Иова, но ничего более не добился, как только того, что Иов пообещался съездить посоветоваться с донскими старообрядцами, а потом для лучшего разъяснения всего дела, пожалуй, съездить и в Москву²⁴⁷. С такими ничтожными результатами своего посольства Пафнутию и пришлось отправиться восвояси.

А между тем Иов действительно скоро отправился к донским старообрядцам, и, прибыв 6 сент. в Новочеркасск, показал Кириллову «мирную грамоту»; при этом он высказал и то, зачем приезжал к нему Пафнутий. Здесь по этому поводу начались собрания и рассуждения, при чем ясно обозначилось, что одни сочувствовали мирной грамоте, а другие нет. Первые желали, чтобы Иов подписал грамоту, а вторые требовали противного. Долго спорили об этом, и в конце концов порешили – написать в Москву вопросительное о мирной грамоте послание; раньше же этого Иову не подписывать ее. Во исполнение этого решения Иов писал в Москву, что, по его разумению, примирительная грамота не устроит церковного мира, но паче послужит к горшему разделению и церковному колебанию, ибо в ней совершенно излишнее говорится о произносимом господствующею церковью в России имени Господа нашего Исyсa Христа вместо Исус – Иисус. Всем благомыслящим без всякого разъяснения хорошо известно, что произношение Иисус, хотя и не заключает в себе последнего антихриста, но есть слог еретический и чуждый православные церкви, о котором до лет Никона вовсе не было известно, и которого церковь наша не приемлет, а потому большая или меньшая защита этого произношения будет всегда камнем преткновения для многих людей, и всегда будет причиной церковного колебания, а не мира. «При этом Иов предлагал составить новую примирительную грамоту, в коей был бы совершенно обойден вопрос об имени Иисус. Богом прошу вас обратить на все это ваше усердное архипастырское внимание и сделать предложение г. митрополиту Кириллу, в отвращение всех возмущений, переменить грамоту, и написать оную одного примирительного содержания, без всяких разъяснений о произносимом господствующею церковью имени Иисус... Тогда аз смиренный с великою любовию и душевною радостью к богожеланному миру приложу мою руку»²⁴⁸. – Так. образ. целое общество донских старообрядцев, с своим епископом Иовом, ясно обнаружило отдаление свое от окружников и приближение к раздорникам, хотя прямой готовности – пристать к одному какому-либо из сих лагерей – не высказало. Таким образом донcкие старообрядцы, с Иовом во главе, положили начало новому направлению, которое занимало среднее место между окружниками и раздорниками; партия людей держащихся этого направления известна стала под именем полуокружников. Окружники, видя появление новой партии, не приняли никаких мер к ее подавлению, и даже на ее послание отвечали красноречивым молчанием. Ясно было, что они слишком довольны были мирною грамотою Кирилла, и потому, не смотря на протест целого старообрядческого общества против нее, не хотели предавать ее новой редакции, хотя и видели, что чрез нее отделяется от них значительная часть, их прежних сторонников.

В то время как окружники старались распространять, – хотя и не везде с успехом, – грамоту Кирилла, раздорники, напротив, увидев в ней с самого начала слишком тяжелый для себя удар, пришли в «трепет и ужас»²⁴⁹, и сей-час же порешили – порвать навсегда всякие связи с окружниками. Немедленно собрали собрание, на котором постановили – не иметь с окружниками общения ни в молитве, ни в ядении, не носить покойников в часовню Рогожского кладбища, поступившего в ведение окружников, и принимать этих последних, если они обратятся, как еретиков, третьим чином²⁵⁰.

Но как ни естественно было подобное постановление, тем не менее на него не все раздорники согласились. Некто поп Максим, человек весьма популярный, объявил, что «постановление не иметь с окружниками общения в молитве неудобоисполнимо и грозит раздорами в старообрядческих семействах, в среде которых имеются и окружники и противоокружники, что, однако же, не препятствовало доселе тем и другим собираться на совокупное моление».... Правда, за это противоречие поп Максим подвергся запрещению со стороны Антония нового, но его сторону приняли его духовные дети, люди сильные в раздорнической партии: Досужев, Винокуров, Медведев и др., благодаря которым Максим продолжает священствовать, образовавши около себя особую партию недовольных решением последнего раздорнического собрания об окончательном отделении от окружников, партию, которая может назваться полураздорниками²⁵¹.

Так. обр. и из среды раздорников стала открыто вырождаться новая партия. Но как окружники не предприняли никаких мер к подавлению выродившейся из них новой партии полуокружников, так и раздорники вырождающуюся из их среды партию оставили на произвол судьбы, и, не смотря на ее протест, не переставали вести открытую борьбу с окружниками и с ярым фанатизмом расправляться с своими за их терпимые отношения к последним. Один противоокружник, – уставщик церкви деревни Мисцовой (в Гуслицах), побывал в начале 1871 года на похоронах одного окружника; за это, когда в следующую субботу пришел в церковь и хотел было начинать вечерню, ему не дали книг, говоря, что Сисой (имя уставщика) опоганился. Дело это готово было принять крупные размеры, но тамошний поп Петр своим вмешательством в него охладил несколько фанатизм раздорников. – Другой случай: на страстной неделе того же года один из мисцовцев был за обеднею с окружниками, и за это был поучен мисцовцами даже с «заушением»²⁵². Было не мало и других подобных расправ.

Определив таким образом свои отношения к окружникам, раздорники не преминули затем высказаться с крайнею ненавистью и пред Кириллом, и не замедлили порвать и с ним всякие связи. Прежде других и раньше всего открыто заявили свою ненависть к Кириллу раздорники заграничные. Так еще в начале 1870 года, когда в Белую Криницу прибыл известный нам Агафон Иванов Гребнев с предложением к Кириллу – «учинить мир с окружниками и отогнать раздорников, яко хищных волков и лукавых лисиц, от святые церкви», – известный изувер и фанатик раздорнической партии белокриницкий житель Акинф Васильев, проведав о намерении Гребнева, с злобою говорил Кириллу следующее: «что мы делали семь годов? – отвечай! А теперь Гафанову веру принял! Завтра же маем поставить на хате какой-нибудь крест и сделаем моленную»²⁵³. Уже в этих словах, высказанных еще раньше заключения Кириллом формального мира с окружниками, просвечивало слишком много ненависти раздорника к своему митрополиту; но само собою понятно, что эта ненависть должна была еще больше усилиться после заключения Кириллом указанного мира с окружниками, выразителем которого была «мирная грамота» от 8 июня 1870 г. И действительно, эта грамота до нельзя усилила ненависть раздорников к Кириллу. Вот что напр. писал об этом в конце 1870 г. Садовицкий поп Василий Бухаров, один из самых ярых раздорников, в Белую Криницу на имя Акинфа Васильева. «Когда мы получили оную грамоту, и по прочтении оной объял нас трепет и ужас, как сильный гром. Мы от сего числа отложили за митрополита и Богу молиться за эту незаконную грамоту. Прежде мы от него получали грамоты, в которых нас подтверждал, чтобы приемлющих окружное послание епископов не почитать за епископов, но яко волков и хищников, а ныне мы видим, что он и сам в волка притворился»²⁵⁴. Это же самое неприязненное чувство раздорники один за другим так или иначе немедленно и открыто высказали и самому Кириллу. Так формосский поп Григорий, от 26 сент., от целого молдавского раздорнического общества писал Кириллу: «Высокопреосвященный владыко! Вы прежде сего времени своим архипасторством пасли церковь Христову, яко истинный страж, по словеси Господню, и жезлом своим отгоняли хищные волки от Христова стада мысленных овец, всеми мерами старалися и угашали вкравшийся пламень окружного послания во святую церковь; вы беспрестанно имели попечение о стаде своем, собирали соборы, писали соборные грамоты, на непокоряющихся налагали клятвенное прещение и помощью всесильного Бога и вашим попечением соблюдалась святая церковь невредимо от лжеучителей!... Ныне же оставили вы истинное учение архипастырское и присоединилися к окружникам и говорите, что вы были по cиe время в заблуждении и просите от окружников прощения и разрешения.... Сих ради от ныне мы не приемлем вашего письменного и словесного благословения, ни уведомления, ни распоряжения, но удаляемся, дабы не погрязнуть с вами в ересь, и вручаем себя единой Главе, Царю славы, небесному вечному Архиерею, всемогущему Творцу неба и земли, Иже содержит в деснице своей смерть и живот, да притом же еще вручаем себя под паству преосвященному господину Антонию епископу московскому», т. е. второму²⁵⁵. Другой заграничный раздорник, вышеупоминаемый нами Акинф Васильев, сосед Кирилла по месту жительства, до того озлобился на последнего за «мирную грамоту», что вознамерился даже умертвить его²⁵⁶. Исполнить это он поручил своему племяннику-липованину Петру Минину, тогда как сам взял на себя труд в тоже время убить инока Алексея, жившего внизу Кирилловой кельи, и потому могшего слышать шум в митрополичьей келье поднять тревогу. Временем для выполнения этого плана избрана была ночь на 22 окт. 1870 г. – Но как ни искусно было подстроено все злодеями, тем не менее убийство не удалось, и все дело ограничилось только нанесением Кириллу раны на руке²⁵⁷.

Что же касается раздорников, живущих в России, то они точно также в конце 1870 или в начале 1871 г. отправили к Кириллу послание, в котором, сказав несколько слов о прежнем (якобы) православии Кирилла, указав при этом на белокриницкий акт 1868 г., которым, как известно, окончательно уничтожалось окружное послание, и затем сопоставив с этим актом последние Кирилловы грамоты от 13 авг. 1869 г. и от 8 июня 1870 г., в которых, подобно как в окружном послании, имя Иисус сравнено с именем Исус, они говорили: «просим ваше высокопреосвященство успокоить наш дух, уничтожить сии ваши граматы от 13 августа 1869 г. и 8 июня 1870 г., от которых многие от вас отделилися, также и мы мятемся духом»²⁵⁸. Судя по этим словам, можно полагать, что раздорники московские питали еще надежду да то, что Кирилл снова перейдет на их сторону; но Кирилл, вместо уничтожения прежних своих грамот от 13 авг. 1869 г. и от 8 июня 1870 г., от 8 мая 1871 г., писал к ним следующее: «имея пред собою разные ваши письма,... коих содержание проповедует новые некие своемышление, несогласные с святым писанием, именно же, якобы православные предки наши, от лет патриарха Никона и до ныне бывшии, принимали крещение и хиротонию от таких еретиков, у которых совершаются оные тайны во имя иного бога, антихриста, без повторения, сожалея о том, что это разумение ваше противоборствует разумению вселенской церкви и всему священному писанию, чрез что происходит распря, молва и даже гибельный раздор между христоименитыми людьми древлеправославные церкви, и желая водворить мир, и согласие и любовь во святой церкви, посылаю вам, чада, cиe разсуждение от божественного писания на ваше своесмышление». Далее, представивши несколько выписок из церковных правил о еретиках первого и второго чина, и причисливши великороссиян к еретикам второго чина, Кирилл говорил: «от сих последних предки наши принимали крещение и хиротонию без повторения, ибо они совершаемы были во имя св. единосущной Троицы; и поэтому видится, что великороссийская церковь и греческая веруют во св. Троицу, в нюже крещение и хиротонию совершают, имеют же разные ереси: называют Богочеловека с прибавлением одной гласной буквы сице: Иисус Христос, но мы не принимаем сей прибавленной буквы к имени «Исус». но только разъясняем, согласно правилам св. отец, что греко-российская церковь верует в того же Бога, в которого и мы, ереси же ради, которую содержит, причисляется к еретикам второго чина»²⁵⁹. После этого послания, раздорники увидели, что их надежды на обращение Кирилла теперь кончились, и потому, нимало немедля, окончательно отложились от Кирилла, и подобно формосским раздорникам объявили себя состоящими под властью «небесного вечного архипастыря, а также еще московского владыки Антония второго». Видимым знаком этого важного акта, и также и полного соучастия своего в этом отделении с своими заграничными собратьями со стороны московских раздорников было то, что они послали Акинфу Васильеву денег на построение в Белой Кринице особой противоокружнической церкви, к чему оный Акинф и приступил немедленно, так как подготовления к этому у него сделаны были еще раньше этого времени²⁶⁰. Правда, особой церкви ему построить не удалось, так как для этого требовалось согласие митрополита, а затем и разрешение правительства, хлопотать о чем Акинф не решился, но за то ему удалось на присланные из Москвы деньги купить просторный дом и в нем устроить, без всякого правительственного разрешения не только противоокружническую церковь, но и целую киновию для инокинь. Так. обр. вражда раздорников против Кирилла и окружников кончилась тем, что в Белой Кринице на глазах самого митрополита возникла независимая от него раздорническая церковь, может быть зерно будущей белокриницкой митрополии противоокружников²⁶¹.

Но отделившись окончательно от окружников, раздорники, по крайней мере московские, очень скоро заметили, что их положение не совсем прочно, а в скором будущем может быть даже и не безопасно в некоторых отношениях. Дело в том, что они остались с одним только епископом Антонием, человеком уже старым и слабым здоровьем, который мог скоро умереть и оставить раздорников совершенно без епископа²⁶². В видах устранения этой опасности необходимо было позаботиться о поставлении ему преемника, а для этого последнего нужно было пригласить в соучастники Антонию какого-либо другого архиерея. Но к кому же из существующих старообрядческих архиepeeв можно было раздорникам обратиться с подобным предложением? Вопрос этот как ни важен, тем не менее он не затруднил раздорников. Они вспомнили, что Иов, епископ кавказский, не подписал ненавистной им «мирной грамоты». поэтому они сочли его своим сторонником и решились обратиться к нему. Глава московских раздорников Давыд Антипов 5 июня 1871 г. отправил к Иову письмо, в котором, высказав прежде всего свой взгляд на «мирную грамоту», просил Иова рассмотреть и высказать на него свое письменное мнение²⁶³; и затем после некоторых рассуждений, имевших целью расположить Иова к единомыслию с раздорниками, переходил уже к главному и говорил: «понеже епископ Антоний (второй) слаб здоровьем и желает себе товарища, то покорнейше просит вас объявить свое милосердие, пришлите ему свое святительское благословение посещения, еже есть для поставления во епископа»²⁶⁴. Послание это не достигло своей цели. Ответом на него со стороны Иова было то, что от 20 сент. Сложил с себя епископский сан и принял схиму²⁶⁵. Так. обр. мысль о поставлении другого раздорнического епископа осталась пока без осуществления.

Между тем как положение раздорников было неудовлетворительно, окружники, примирившиеся с Кириллом, оказывали все болеe и более влияния на ход дел в старообрядческом мире и направляли свои действия к ослаблению партии раздорников.

Избранный по влиянию раздорников наместник белокриницкой митрополии Антоний формосский умер 23 авг. 1870 г.²⁶⁶. В избрании нового наместника раздорники уже не принимали участия. Для этого избранния, по приглашению Кирилла, собрались к 1 окт. 1870 г. в Белую Криницу заграничные старообрядческие архиереи и некоторые архимандриты. Тут, прежде всего, звание наместника митрополии предложено было Аркадию Васлуйскому, но когда он отказался от этого предложения, то в звании наместника избран был, или, по крайней мере, намечен, хуторский вдовый священник Аггей, родом из Соколинцев, человек еще не старый – лет сорока с небольшим, очень не глупый, хотя и не многосведущ. По отзыву одного писателя, он «в Кормчую не смотрит и правил св. отец не знает»²⁶⁷. Предварительно он пострижен был во иночество с именем Афанасия, а 3 июня в присутствии черновицкого президента и других губернских чинов, совершилось торжество поставления Афанасия во епископа, при чем он наречен был не формосским, как прежний наместник, а браиловским²⁶⁸.

Факта поставления нового наместника и сам по себе был важным торжеством для окружников; но при этом они не опустили случая увеличить это торжество еще некоторыми распоряжениями относительно раздорнического епископа Антония. Еще в окт. прошлого 1870 года послана была ему Кириллом запретительная грамота²⁶⁹, но она не произвела своего действия; и вот теперь именно 5 июня составлена была и подписана всем собравшимся в Белой Кринице старообрядческим духовенством новая более строгая грамота, в которой исчислены были все беззакония, вины и продерзости Антония и в заключение говорилось: «посему ныне мы, Божиею милостью члены освященного собора белокриницкой митрополии, в отстранение творимых тобою беззаконных действий, по силе святоотеческих правил, по данной нам благодати от святого и животворящего Духа – Бога, извергаем тебя, бывшего епископа Антония московского, и обнажаем из священного твоего епископского сана, и лишаем тебя всей чести и достоинства, и учиняем простым иноком Антонием до самой твоей смерти, да будеши, пребывая, в покаянии, плакатися о грехах твоих и вышереченных соблазнах пред Всемогущим Богом. Аминь»²⁷⁰. Учинивши все это, приезжие в Белую Криницу старообрядческие духовные особы отправились восвояси с полною уверенностью в своем торжестве над раздорниками.

Итак, окружники и раздорники окончательно отделились друг от друга, заклеймили один другого именем еретиков, с которыми нельзя иметь общенья ни в молитве, ни в чем другом, и так. обр. примирение между ними стало совершенно невозможным, хотя попытки к нему появлялись еще и впоследствии²⁷¹. Кто из них был правее и последовательнее в своих действиях, – это, думаем, видно из самого изложения. Что же касается партии полуокружников и полураздорников; то они не имеют особого значения в расколе: никакой самостоятельности они не приобрели, и в тоже время занимая среднее место между борющимися партиями и имея в виду сблизить их между собою, сгладив их крайности, цели этой не достигли и достигнуть не могли. Дело в том, что спор между окружниками и раздорниками дошел до таких крайностей, что стянуть эти крайности в нечто среднее не было никакой возможности.

Описанными событиями не исчерпывались еще все волнения, распри и неурядицы в среде австрийского священства. Эти волнения и неурядицы проникли и в среду самой окружнической партии. Мы имеем в виду враждебные отношении между собою двух старообрядческих архиереев: Антония и Пафнутия, – достигшие больших размеров особенно в 70-х годах, когда борьба между окружниками и раздорниками готова была разрешиться окончательным распадением раскола на две главным образом части, и когда на Антония и Пафнутия, как на единственных, оставшихся в то время в России, духовных представителей окружнической партии²⁷², устремлены были все надежды и упования радетелей раскола.

Доброе согласие между поименованными нами епископами нарушено было уже давно. Еще в 1860 г. по поводу известного нам усвоения Антонием незаконного титла «архиепископа всея Руси», между ним и Пафнутием произошла довольно крупная и далеко не миролюбивая сцена. Затем, после издания окружного послания, когда Антоний, по своему двоедушному характеру, то утверждал его, то уничтожал; Пафнутий, как человек более прямой, еще сильнее должен был возненавидеть Антония, тем более, что этот последний не оставлял при этом и своих давних беспоповщинских убеждений. И действительно, с этого времени вражда его к Антонию увеличивалась все более и более. Находя убеждения Антония и его поступки весьма вредными для раскола, Пафнутий сперва делал ему по поводу их братские замечания и внушения, потом, убедившись в бесполезности подобных мер, и в том, что Антоний не только не исправляется, но еще более и более развивает в ширь и глубь свои «еретические оболгания и попрания святоотеческих правил», он решился наконец огласить все проступки Антония. В авг. месяц 1867 г. он оставил членам духовного совета – попам: Петру и Федору довольно длинную записку под заглавием: Замечания уклонений от иерархического порядка с нарушением церковного предания и священных канонов, учиненных архиепископом Антонием по одноличному своему произволу, – в которой подробно исчислил как ереси Антония, так и те случаи, где он являлся попирателем священных канонов. В ней говорилось следующее. «А) – Его преосвященство (т. е. Антоний) изволил составить определение... о повторении крещения детей, рожденных от христиан единоверных нам, но крещенных в господствующей ныне Российской церкви, хотя и в три погружения, но без произволения родителей, а по принудительным стеснениям от заведывающего приходом священника господствующей церкви... В) Его преосвященство однолично издал чиноприятие от инославных исповеданий, по которому каждый приходящий ко святой апостольской церкви долженствует проклинать свою ересь и иные все, и всех еретиков, и их богоборное учение, и ругателей древлецерковному преданию,.... и сочинителей нового учения, находящегося в новоизданных книгах Скрижали и прочих, хотя и заимствованного из текстов святых богословов: Григория Назианзина, Никиты Ираклийского, Иоанна Дамаскина и согласного с богодарованным чрез пророка Моисея законом... Г) Его преосвященство отменил устав, Павлом апостолом преданный о приношении за богопоставленных царей, по церковному чиноположению, в числе великих 7-ми пятой просфоры, которое повсеместно совершалось в существовавших у нас церквах до его святительства, – издав тетрадь, наполненную текстами из церковных чиноположений насильственно извращенными, и вручая ее попам к руководству укоренять повсюду таковое произвольное его учение²⁷³... Д) Его преосвященство нарушил церковное чиноположение, напечатанное при святейшем Филарете, патpиархе московском, изменением обряда в совершении рукоположения во диакона, во пресвитера и во епископа, в обвождении окрест престола... Е) С ведома его преосвященства совершен брак в седьмой степени кровного родства... Ж) В Москве совершившийся брак в шестой степени кровного родства оставлен без надлежащего исследования. З) Укореняя этот обычай, его преосвященство, по вопросу вятского священноинока Иова, разрешил в шестой степени кровного родства венчать браки тамошних жителей, которые, по случаю уклонения от священства, совокуплялись по обычаю самочинных сводов без венчания, а потом желали, чтобы церковь освятила благословением своим беззаконное их сожитие, что и даровано им его преосвященством к крайнему человекоугодию.... И) Его преосвященство рукополагает в священника за преждеосвященной литургией без всякой обстоятельной благословной вины, по произвольному невниманию о церковном предании... К) Действуемое в господствующей греко-российской церкви крещение в три погружения его преосвященство признает еретическим... Л) В руки его преосвященства дошел составленный Семеном Семеновичем краткий сборник: «о важности символа, образуемого двуперстным сложением и о клятвах и порицаниях на оное, произносимых греко-российскою церковию», – и его преосвященство исказил оный своим дополнением произвольного догматствования, сопряженного с возводимым на никониан обвинением следующего содержания: «тремя персты крестящеся образуют Троицу на кресте страдавшу, а не тако, якоже древним двуперстным знамением, образующим токмо единого Христа во дву естествах крестное смотрение совершившем, то в сравнении с последним первое не лучшим, а совсем ересь богострастную образующим»²⁷⁴... Из всех вышепоказанных замечаний явствуется, что архиепископ Антоний есть неисправимый во всех своих заблуждениях, усвоенных им от безпоповских, сожженных совестию лжеучителей, каковые в издаваемых от него рукописях оказались восходящими до богохульства, при обличении же в том, его преосвященство, не имея чем защититься, притворно соглашался исправить рукописи, но не исправиться в своих заблуждениях, а только на время уступить молчанием до удобного случая... Все описанные и подобные им лжеучения и противные священным канонам поступки Антония не должны оставаться безнаказанно как по важности их значения, так и потому, что его преосвященство всегда делает однолично, без надлежащего совета и обсуждения, втихомолку, потаенно, и рассевает это учение по выбору в тупоумных и легковерных людях, не могущих различати лжи от истины, но готовых благоговеть исходящему из уст владыки Антония всякому баснословному суеверию до богохульства²⁷⁵...

Изложив так откровенно все это на бумаге, Пафнутий не стеснился уже и тем, чтобы причислить Антония к классу известных раскольнических ересиархов: Софрония, Давыда Антипова, Прокопа Лаврентьева и др. В конце 1867 г. он писал тем же членам духовного совета – попам. Петру и Федору: – «у нас, старообрядцев, многие признают только тех отступниками, которые совершенно от нас отскочивши присоединились к какой-либо противомыслящей общине, и таковых признают за волков... Среди же христиан крыющихся по подобию змиев и терзающих своим адским злоумствованием матерь нашу церковь Христову, не вменяют быти отступниками, каковы суть: Софроний бывший епископ, Антоний архиепископ, Антоний новый киник, Давыд Антипов, Прокоп Лаврентьев и согласующийся им во всем Кирилл митрополит»²⁷⁶... В другом своем письме, писанном от 6 ноября 1867 г. к священноиноку Пафнутию, епископ Пафнутий, приравнивает Антония к Евстафию еретику, епископу севастийскому. Василий Великий назвал Евстафия христопродавцем. «Мне кажется погрешительно будет, писал Пафнутий, не приписать пред Евстафием преимущества нашему Антонию (и Кириллу тут же) и в непостоянстве и в вымышлениях богохульства, и не менее будет погрешно лишать его данной Василием Великим Евстафию привилегии: – христопродавца, а не христианина, если подлежащим чином не раскается»²⁷⁷.

Все эти отзывы Пафнутия об Антоние ясно показывают, что первый слишком не расположен был к последнему, и не расположен не ради каких-либо внушений мелочного эгоизма, но ради интересов всего своего согласия вообще, которому поступки и поведение Антония могли крайне не благоприятствовать. Мы не знаем, отзывался ли таким же образом в указанное время Антоний о Пафнутие, но думаем, что и он питал к последнему не менее неприязненное чувство. Впрочем, несмотря на это, в следующем 1868 г., по делу уничтожения известного нам белокриницкого акта, эти владыки соединились вместе и вступили в общение друг с другом; но это общение было наружное и слишком непродолжительное. Антоний и в деле уничтожения поименованного акта не изменил своему характеру, и выказал себя таким же двоедушным деятелем, каким был всегда²⁷⁸. Это двоедушие Антония всегда противное Пафнутию к концу 1868 г., снова разъединило их между собою, так что хотя они жили и в одном городе, но не имели такого сообщения между собою и действовали совершенно врознь и в одиночку. Но этим вражда далеко еще не кончилась. Живя в виду друг у друга, и не подавая руки примирения один другому, эти недружелюбные владыки как бы только приготовлялись к жесточайшей борьбе между собою, и потому ни один из них не изменял принятого направления и каждый шел своею дорогою, озлобляя тем самым все более и более своего противника. Антоний по-прежнему двоедушничал и не оставлял своих заблуждений, Пафнутий в свою очередь не хотел оставить своих справедливых обличений против Антония. В 1869 г. появляется составленное Пафнутием новое сочинение, направленное против защищаемой Антонием так называемой «Галилейской ереси», и служащее как бы дополнением к прежней записке.

Это новое сочинение Пафнутия носит название: Краткое показание от священного и святых отец писание о богоучрежденном уставе, существовавшем в ветхозаветной и существующем в новоблагодатной церкви Христовой, о молении и жертвоприношении за богопоставленных царей. Оно представляет собою ряд выписок из священ. и св. отец писания, направленных в защиту той мысли, что моление за предержащих инославных царей не только не возбранялось верующим, но даже внушалось им, как непременная заповедь, и что отвергавшие моление за царя погрешают против прямых повелений слова Божия. Последовательное развитее этих мыслей в указанном сочинении кратко можно представить в следующем виде: – «Когда евреи управляемы были не царями, но первосвященниками и судиями, и когда им от Бога заповедано было истреблять языческих царей, тогда им сказано было чрез Моисея: от руки иноплеменника да не принесите даров Богу вашему (Лев.22:25). Когда же впоследствии времени народ Израильский за нарушение церковных и гражданских законов подпал в подданство иноплеменных властей: тогда самим же Богом заповедано было и молиться и жертву приносить за языческих царей, и даже от рук их принимать дары в приношение Богу». Далее следует ряд выписок из ветхозаветных книг, где говорится, что иyдеи по повелению Божию, творили жертвы и молились за Навуходоносора, Валтасара, Кира и др.; что они принимали подаяния на жертвы от языческих царей, напр. от Селевка Асийского, и что молитвы их за языческих властей принимались Богом (2 Маккав. кн. гл. 3). «Из вышеприведенных священных текстов, заключает Пафнутий этот отдел своего сочинения, ясно видно, что Бог всяческих за грехи предал иудеев таким царям, которых в отношении истинного богопознания хуже тогда не было на всей земле,... и за таковых-то нечестивых царей они (иудеи), по повелению Божию, не только молитвословие приносили Богу, но и делали денежные сборы и покупали на них всесожжения и фимиам и творили жертву, яко да будут дние их, яко дние небеснии на земли... и яко в мире их будет мир вам»... Тоже и в новом завете. «Ап. Павел заповедовал христианам повиноваться предержащим властям, потому что они от Бога,... и и творить молитвы, моления, прошения и благодарения за царей и за всех, иже во власти суть... Эта заповедь апостола, данная в то время, когда христиане были еще под властью царей нечестивых, каков был, во время апостола, Нерон, и, следовательно, не исключавшая и подобных этому государю властей из круга людей, за которых христиане должны молиться и приносить жертвы, имеет основанием своим то, что сам Исус Христос принес себя в жертву за всех,... за всех вкусил смерть; не за верных токмо, но и за всю вселенную, той убо за всех умре... Если же Христос умер за всех, если Он всем человеком хощет спастися, по слову апостола, то и мы должны хотеть этого, следов. должны и молиться за всех, даже и иноверных, яко Богу сие угодно... Следуя наставлению апостола, христиане действительно молились и приносили жертвы за царей и неправославных. Так напр. греческому царю Феофилу иконоборцу патриархи антиохийский, александрийский и иерусалимский и все епископы и причет иже под небесем, от востока даже до запада сошедшиеся, говорили: «cиe царство дал есть Бог в руце твои, богоучрежденный владыка, и славою и честью венчал главу твою. Тем же убо и мы от чистые веры молитвою к Богу и день и нощь в молитвах и мольбах, в литиях же и соборах святительским и божественным приношением потребную память о благочестивой вашей державе и о царстей вашей победе исповедуем во святых тайнах»... После этих, так сказать, положительных доказательств в пользу той мысли, что за предержащия власти нужно молиться и приносить жертвы, Пафнутий приводит и отрицательное доказательство, указывая при этом на тот факт, как галилеяне за учение о неповиновении богопоставленным властям и за воспрещение приносить Богу моление и жертвоприношение за иноверных (властей) подверглись жестокой смерти (Апост. толков, на зач. 15, лист. 40 и 42; Благовестник Лук. зач. 70; Барон. летоп.). Итак священное предание о жертвоприношении за власти по ветхозаветному обряду существовало до часа спасительной всему миру жертвы, принесенной Господом нашим Исусом Христом, заповедавшим и своим ученикам и по них преемникам их творить в новоблагодатной церкви в воспоминание этой жертвы бескровную жертву под видом хлеба и вина до второго пришествия своего. Исполняя cиe, св. Павел апостол и завещавал, сообразно ветхозаветному уставоположению, творить молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и властей; каковы были: современник его Нерон, образ антихристов сущь, и по нем Траян, Диоклитиан, Юлиан и подобные им»...

Подведя так. обр. итог всем своим предварительным рассуждениям и соображениям, Пафнутий останавливает наконец свое внимание на тех, против которых направлял свое сочинение. «Неправомыслящие же ревнители, говорит он, противореча благочестивому церковному преданию о молении и жертвоприношении за инославных царей, приводят в помощь своему мнению следующие тексты: «не принеси приноса в Божий жертвенник от неверных, ни от еритик, ни от блудник, ни прелюбодей, ни от татей, ни разбойники, ни грабитель, ни от властей немилосердых» и проч. «И кто будет от таковых, а не покаются, не емли у них приноса. Просфоры приноси от своих духовных детей, ведая житие их» (Кормчая гл. 60 «наказ новопоставленным священникам», лист 604). «Но сии правила нисколько не противоречат вышепоказанному евангельскому и апостольскому о всемирном жертвоприношении преданию, а дают только наставление о произвольном приносе обыкновенно бываемом из усердия сынов церкви. И сей-то произвольный принос (жертва) приемлется в Божий жертвенник не по обязанности заветной или церковноуставной, но в виде произвольного дара, который должен приниматься от лиц, не подлежащих вышесказанным порокам, но как правила наставляют священника: «просфоры приноси от своих духовных детей, ведая житие их». Церковный же устав велит всеобдержно пятую просфору приносить за спасение царя и всего воинства: то что же тут скажут мниморевнители?! Какими образом каждый священнослужитель, исполняя сей устав, может выполнить оные правила, повелевающие приносить на жертву просфоры только «от своих духовных детей, ведая житие их”.... да разве царь и все воинство могут быть каждому священнику духовными детьми?! Поэтому, если так безрассудно принимать писание, то приходится или вовсе оную пятую просфору уничтожить, или перестроить церковный устав, как уже некоторые (прозрачный намек на Антония) и решились на столь дерзостное своевольство»²⁷⁹!

Само собою понятно, что оба сочинения Пафнутия не могли прийтись по вкусу Антонию. Сделавшись известны ему, они жестоко уязвили его особу, так что он при одном свидании с Пафнутием гневно сказал ему: «ты все лаешься, совершенно того, как пес»! и при этом осыпал его другими не менее грубыми укоризнами, на что и Пафнутий с своей стороны заметил приблизительно так: «вы де, владыка Антоний, и действительно еретик, каковым изобразил я вашу особу в своих посланиях»²⁸⁰. Обменявшись такими полновесными фразами, противники разошлись, но ненадолго. Антоний, не довольствуясь словесным объяснением с Пафнутием, задумал посостязаться с ним на поле писменных препирательств, а именно: написать обстоятельную, елино возможно, отповедь на его сочинение – с целью, – с одной стороны снять с себя нарекание во взводимых на него со стороны Пафнутия обвинениях, с другой – обличить последнего во лжи и клеветничестве. Мысль эта не долго лелеялась и зрела в голове Антония. В 1870 г. из-под его пера вышел довольно длинный «на девятнадцати листах»²⁸¹ отзыв на записку Пафнутия, в котором последовательно, пункт за пунктом разобраны были все изложенные в той записке обвинения. «Отзыв» Антония вышел в некоторых отношениях не безынтересен; но цель, которая полагалась Антонием в основу его, как-то не вылилась на страницах его; так что все дело высказалось в нем в такой форме, что Пафнутиевы обвинительные против Антония пункты не ослаблялись, а еще больше подтверждались, а отсюда и защитительные пункты Антония вышли не оправданием для него, а осуждением. Для наглядного подтверждения этой мысли, достаточно привести некоторые из его пунктов.

«В письме собрата нашего Пафнутия епископа казанского, так начинает Антоний свой «отзыв», напечатанном в начале 1870 г. в «современной летописи раскола», между прочим говорится прямо, что мы богохульно исповедаем Христа Божеством на кресте распята, каковое обвинение... есть весьма тяжкое,... а потому мы и вынуждаемся заявить, что... мы не только не проповедывали, но даже и в уме никогда не принимали учения о страсти Божества Христова, чего никто ни словесно ни письменно слышанным от нас не может свидетельствовать. Против приписанной нам догмы следующими словами: «двухперстным сложением образующим единого Христа в двух естествах крестное смотрение совершившим», – замечание, что этими словами мы исповедуем Христа Божеством на кресте распята, поставлено несоответственно,... потому что слово «смотрение» не содержит в себе понятия ни о страдании, ни о распятии, но по церковному словарю объясняется так, что «есть вечный и неизменный совет (Провидения Божия), коим он свободно управляет и соблюдает сотворенные вещи к славе своей и человеческому спасению... инде значение слова «смотрение» приемлется за «строение» (Церковный словарь протопресвитера московского Архангельского собора Петра Алексеева, издан, в 1816 г.), следовательно и таковое выражение: «во дву естествах крестное смотрение совершившим» – дает понятие не страдания или распятия, но только одного исполнения вечного и неизменного Совета Божия о спасении рода человеческого, в двух естествах Господем нашим Исусом Христом. Но это еще не противоречит разуму св. церкви, в которой вместе с недопущением страсти к Божеству, содержится учение, что оно (Божество) в Исусе Христа неразлучно было с плотию и во утробе (матери), и на кресте, и во гробе (зри 7 слово «просветитель» преподобного Иосифа Волоколамского). Итак по поводу взведенного на нас обвинения в проповеди о распятии Божества Христова мы, чрез приписание нами чужого факта и придание к слову ,,смотрение» иного смысла, сказать не можем, чтобы обвинитель свободен был от страсти небратолюбного уничижения. Но быть может по той же причине он взводит на нас и прочие обвинения, а потому следует и их подробно разобрать.

Первое обвинение возлагается на нас за определение перекрещивать младенцев, крещенных без веры и воли родителей их в церкви великороссийской. И такое определение хотя и действительно было, но оно не беспримерно, но на основании некоторых первенствующей церкви случайных событий²⁸², и постановлено общим советом бывших духовных особ, по причине невыносимо-стерпимых обращений правительства с нашими христианами и неуместно-строгих воззрений грекороссийской церкви на наши священнодействия. Но коль скоро изменилось оное обстоятельство, тогда уже и оное определение по соборному в 1858 г. осмотрению, купно же и с нашим на то соизволением упразднено в окончательное бездействие. Итак, мы хотя и не оправдываем, сего случайно изданного определения, чтобы оное соответствовало вполне определению св. правил, однако же, и за грозно-взведенное обвинение о сем скажем, что взводителю оного еще вперед нас нужно бы обвинить св. Василия Великого об одних и тех же еретиках по разным обстоятельствам 1-м и 47-м правилами, не одинаково определившего. А потом Иоанна митрополита никейского и всех ему следующих, которые по слову Тимофея пресвитера, вопреки соборных правил, армян крестили. И еще с тем вместе и святейшего Филарета патр. московского и сущих при нем отцов, которые своим соборным изложением, по обстоятельствам времени, тоже несколько несоответственно священным правилам определили крестить совершенно в христианскую веру приходящих униат за едино богомолие о римском папе же. Без обвинения же сих вышеозначенных лиц не знаем, добросовестно ли будет обвинять нас одних за такое определение, которое также подобно им было случайно издано, а потом уже более десяти лет упразднено от действия”.

«Второе обвинение взводится на нас за одноличное издание для обращающихся в св. церковь чиноприятия, в котором, но мнению обвинителя, заключается смертный грех и проклятие на Творца закона, Творца всей чувственной твари – Господа Бога Вседержителя”. Но это поставляется нам в вину совершенно несправедливо: ибо оное чиноприятие... первоначально излагалось по совету бывших в то время священных лиц, а потом в 1858 г. соборне с присутствием даже самого обвинителя просматривалось и исправлялось. Впоследствии от 10 августа 1861 г. мы просили освященный собор боголюбивых российских епископов исправить и дополнить на точном основании церковных законов, если окажутся недостатки или упущения в сданных оному собору всероссийско-церковно-иерархических делах наших, при чем и недоумеваем мы, почему оным 1858 и 1861 г. соборам не предложил г. обвинитель исправить указанного им ныне столь важного погрешения?... и почему ныне он возлагает на нас одних оное обвинение? А с тем вместе и того мы из обвинения определительно понять не можем... в чем бы тут заключался смертный грех и клятва на Творца всея твари – Господа? – Положим, что оное чиноприятие не вполне по буквальности соответственно всем богословским выражениям, но однако и несоответственности эти внеслись в оное не по своевольному вымыслу, но на основании свято-церковного пения похвального пренепорочной чистоте Пречистой Владычицы²⁸³, и достоверных свидетельств древних и известных святой церкви учителей об одушевленном зачатии человека»²⁸⁴.

«Третье обвинение, взводимое на нас в отменении принесения жертвы, сотворенной по установлению ап. Павла, за богопоставленных царей наших, – тоже несправедливо; ибо мы во всех наших молитвах и божественных службах приносим Господу Богу молитвы, моления, прошения (и жертву) благодарения, по апостольскому завещанию, за всех человек, и в особенности, по церковному преданию, пятую просфору за богопоставленного царя нашего... А что говорится в обвинении о изданной нами тетради, будто бы с насильственным превращением смысла некоторых текстов церковного чиноположения, для отменения оного апостольского устава, – то на это мы скажем, что хотя и действительно мы прежде давали некоторым священникам тетрадь под названием: – «о частицах, о киих следует сия приносити»; но только тетрадь оная не содержала никакового нашего произвольного учения, а состояла в буквальном собрании некоторых текстов божественного писания, и краткого замечания о разных чиноположениях святые церкви, без всякого превращения смысла, т. е. без всякого нашего о них рассуждения, и эта тетрадь нисколько ни в чем не разрушала апостольского установления».

Разбор четвертого, пятого, шестого, седьмого и осьмого пунктов ничего важного не представляет; потому переходим к разбору пункта девятого.

«Девятое обвинение взводится на нас о рукоположении на преждеосвященной литургии священника. В этом обвинении сознаемся мы, что действительно в сем случае неправильно поступили. Ибо в данном нам чиновнике из митрополии определяется на преждеосвященной поставлять одного диакона; а мы, по забвению, однажды священника рукоположили».

«Десятое обвинение взводится на нас, что будто бы мы, сотворяемое в три погружения крещение в великороссийской церкви, признаем еретическим... Но мы совершенно не понимаем по какому отношению взведено на нас cиe обвинение: по отношению к преданию, или по отношению к действователям. Если в отношении к преданию, то это совсем несправедливо; ибо мы, в отношении предания, трехпогружательное с троичным приглашением крещение великороссийской церкви – не еретическим, но... божественным признаем и почитаем, что достаточно подтвердится во-первых – многими нашими писаниями против беспоповцев, а во-вторых тем, что мы крещенных таковым крещением, в случае обращения во св. древлеправославную церковь, приемлем чрез одно миропомазание, но когда бы, в отношении предания, мы признавали оное еретическим, то конечно нельзя было бы принимать его без повторения. Но если в отношении действователей, для различия оного с совершенным крещением св. древлеправославныя церкви, г. обвинитель когда слышал от нас каковое подобное сему обвинению выражение, то при таком отношении и у древних, обшеизвестных св. древлеправославней церкви, собирателей священных правил, нередко обретаются подобные сему выражения (следуют выписки из Севаста Арменополя, Матфея правильника, Вальсамона и Зонары), в которых если и называется, для различия, приемлемое св. церковью от инославных крещение крещением раскольников, чистых и отщепенцев, и хотя все сии раскольники часто в священных правилах, по обще-обширному понятию, именуются еретиками, однако святая вселенская церковь не смела протестовать указанные выражения. Следовательно они не противоречили нисколько всеобщему ее определенно соборных правил: перв. вселен. соб. 8-е, втор. вселен. соб. 7-е, Лаодик. соб. 7-е и шест. вселен. соб. 95, которыми, хотя и дозволяется принимать без повторения к решение еретиков второго чина, обаче же не просто, но определяется довершать оное св. миропомазанием»²⁸⁵.

Таким образом, во всех приведенных нами пунктах «отзыва» Антоний ясно сознавался, что обвинения, представленные против него в записке Пафнутия, основаны на действительных фактах, и что те мнения и поступки, которые ставились ему в вину, действительно противозаконны. Правда, сознаваясь во всем вышесказанном, Антоний в тоже время в защиту себя и прибегал к довольно странным и нелепым соображениям, в роде следующих, – что хотя мнения и поступки, в которых обвинял его Пафнутий, противозаконны и неправильны, в тоже время они и не противны церковному учению и церковным канонам. Такими соображениями Антоний ясно доказывал, что тех мнений и действий, за которые восставал на него Пафнутий, он не намерен оставлять и на будущее время, и стало быть по-прежнему остается и проповедником еретических мнений и попирателем церковных канонов²⁸⁶.

Выпущенный в свет и сделавшийся известным Пафнутию, «отзыв» Антония вызвал последнего в том же 1870 г. на новый письменный труд, в котором, к большему поражению Антония, вместе с разбором пункт за пунктом его «отзыва», с беспощадною точностью и обстоятельностью подтверждены были все прежние обвинительные против Антония пункты, и при этом указано было, – где, когда и как высказалась та или другая ересь Антония, и в чем обнаружилось попирательство им свято-отеческих преданий. Замечания на «отзыв» Антония сделаны также пункт за пунктом.

1) На первый защитительный пункт Антония, в котором он силился снять с себя нарекание в «богострастной ереси”, Пафнутий говорит, что это «богохульственное исповедание заключается в некоторых статьях одного сочинения его, которое он распускал в народе. Сперва оное сочинение его в течение полутора года переписывалось и выпускалось в свет без приложения к нему новодогматствования о св. Троице и без рассмотрения его «духовным советом”; потом рассмотрено было сим последним, и после этого, к невыразимому удивлению всех, вышло с прибавлением новодогматствования – о богострастной ереси. И это сделано было не по неведению, а напротив с благословением архиепископа Антония, который мнение о богострастной ереси, образуемой никонианским трехперстным знаменованием, усвоил себе еще прежде²⁸⁷. Итак факт, о котором идет дело (т. е. что Антоний причастен богострастной ереси, и что эта ересь внесена в его сочинение по его благословению и повелению), не чужд архиепископу Антонию. Но теперь до крайности удивляемся, что архиепископ Антоний начинает оправдываться, объясняя, что слово «смотрение», по словарю, не содержит в себе понятия ни о страдании, ни о распятии, но «есть вечный и неизменный совет»... Действительно,.. не видевший оной статьи в полном объеме, легко может сойти на эту мысль, так как пишет это не простое лице, а первопрестольный архиепископ. Но мы приведем ее здесь в полном составе, тогда без разъяснения всякий поймет, в чем дело и что означает слово «смотрение». Вот в полном объеме статья оная: «тремя персты крестящиеся образуют Троицу на кресте страдавшу, а не тако, якоже древним двуперстным сложением, образующим токмо единого Христа во дву естествах крестное смотрение совершившим, то в сравнении с последним видится первое не лучшим, а совсем ересь богострастную образующим». – Статья эта имеет мысль такую: человек, слагая три персты во имя св. Троицы и таковым сложением изображая на себе крестное знамение, образует Троицу, на кресте страдавшу. Применяясь к этому, должно вообразить себе и то, что человек, слагающий два перста в знак исповедания двух естеств во Христе – Божества и человечества, три же перста великий и два малых во имя св. Троицы, и таковым перстосложением изображающий, как и первый, на себе крест, каким же образом может быть изъятым того же нарекания, что таким сложением перстов для изображения креста образует Христа Божеством и человечеством на кресте страдавша?... Теперь пусть скажет архиепископ Антоний, какой в словах «крестное смотрение» он подразумевает «вечный и неизменный божественный совет», который исполнил Искупитель мира, кроме спасительного страдания, совершенного по совету Отца для обновления и очищения истлевшего от первородного греха человеческого рода? и подтвердит прямыми и ясными текстами взятыми из священного писания, а не из поморских рукописей, оскорбляющих дух истинного христианина»!...

По мнению Антония, пишет далее Пафнутий – издать определение о перекрещивании младенцев, крещенных в великороссийской церкви без воли родителей, требовали тогда обстоятельства; в доказательство чего он сослался на правило об агарянских детях. «Но применимо ли к нашему положению обстоятельств правило о агарянских детях магометанской ереси? Магометане суть злейшие хульники христианской веры во св. Троицу, крестили же они детей своих у христианских священников не в знак какого-либо таинства христианской веры, а единственно для того, чтобы отгнать от детей их зловоние, бывающее в их породе. Почему они благодатное крещение признавали прямо за обаятельное омовение подавающее некую целебную силу детям их, а отнюдь не за благодатное! Основываясь на сем, неужели архиепископ Антоний думает, что насильственно крещенных младенцев родители веровали, как и магометане, не во св. Троицу? Но, если они, по развращенному учению вероломных фанатиков, веровали, что великороссийская церковь совершает крещение во имя антихриста, в таком случае истинно-христианский учитель обязан вразумлять таковых невежд истинным евангельским учением, и исправлять их на точном основании церковных законов, а не перекрещиванием развращать священные правила... При этом, благовидно ли нам в таковых неосмотрительных увлечениях защищаться обстоятельствами столь глубокой древности, в которой процветал божественный вселенский учитель св. Василий Великий? и таковому светильнику уподоблять наши немощнейшие и грубыя воззрения, коими мы, без внимания обозревая священные правила, объясняем их как попало? – Великиe богопросвещенные пастыри церкви, по смотрению обстоятельств, не в пример прочим, хотя и делали некоторые уступки из церковных правил, но не на разорение, а в большее приобретение и утверждение церкви. От определения же, изданного архиепископом Антонием о перекрещивании младенцев, не видится никакого приобретения церкви, а только никак не терпимые оною погрешности... А что некоторые, на основании описания ересей армянских Иоанна митрополита никейского, дерзали перекрещивать армян, то таковые, по сказанию Тимофея пресвитера, тогда же осуждены были тем, что в великих церквах, т. е. в митрополиях и патриархиях оное не существовало.

3) Относительно третьего пункта Пафнутий разъясняет, что «архиепископ Антоний действительно однолично издавал «чиноприятие» и по своему усмотрению неоднократно делал в оном изменение статей. А что, говорит он, в 1858 г. соборне рассматривалось и исправлялось оное; то действительно в то время, хотя и не собором, а частными лицами рассматривалось оное, и более всех Пафнутием Овчинниковым, бывшим тогда священноиноком (а потом епископом коломенским), от которого и были сделаны архиепископу замечания о неправильности изложенного «чиноприятия», на что он, не находя оправдания, согласился и исправил оное. Но после снова признал необходимым исправленное чиноприятие пополнить некоторыми проклятиями, в числе коих и об одушевленном зачатии человека и сверхъестественном зачатии Пресвятые Богородицы»... Так. обр. «обвинение за погрешности, находящиеся в чиноприемной книжке, падает на архиепископа Антония не потому только, что он их внес, а потому, что, ему неоднократно были делаемы в том замечания; но он не обращает никакого внимания, думая себе, что все это написано им непогрешительно, и что таковому проклятию и народ более сочувствует... Но должно ли оставлять неисправленными такие неправильные проклятия, к которым народ расположен, не зная, что за такую клятву он оскверняет свою душу и уста»?...

4) Относительно приношения за царя особой просфоры Пафнутий подтверждает только, «что архиепископ Антоний не только не приносил просфору за царя, но даже с начала своего святительства, может быть, с согласия некоторых начетчиков, подобных Давыду (Антипову), отменил произносить в ектениях слова: «о здравии и о спасении царя», или просто «царя нашего», чему по неопытности более года повиновался и он сам Пафнутий, бывши тогда еще священноиноком».

5) Посвящение священника на преждеосвященной литургии Пафнутий снова называет действием самочинным, развращением, новосечением и непоследованием церкви. «Ибо преждеосвященная не есть совершенная литургия, понеже преждеосвященна бо есть и совершенна жертва, на которой ничто же действуется, но токмо совершается вечернее богослужение, соединенное с молитвами, читаемыми пред принятием и по принятии святых даров; а потому в сей службе нет для рукоположения пресвитера и епископа приличного и учиненного церковным преданием времени»...

6) Более обстоятельное замечание делает Пафнутий на тот пункт из «отзыва» Антония, в котором последний отстраняет от себя обвинение в наименование крещения, совершаемого в великороссийской церкви в три погружения, еретическим. Вот как раскрывает он предмет, говоря о себе в третьем лице. «Пафнутий неоднократно слышал, что архиепископ Антоний совершаемое в великороссийской церкви крещение в три погружения с приглашением св. Троицы называл еретическим, и не в каких-нибудь косвенных разговорах, а в самых существенных о сем предмете обсуждениях; именно: в 1867 г. в феврале месяце епископ Варлаам предложил архиепископу Антонию с Пафнутием вопрос: «должно ли признавать наших христиан браки, по какому-либо случаю повенчанные в великороссийской церкви, или повторять над ними чин венчания»? – На это архиепископ Антоний подал свое решительное мнение, что следует повторять, на что соглашался и епископ Варлаам, но Пафнутий на это просил от них фактического подтверждения, говоря: «мы важнейшие тайны, как-то: крещение и хиротонию от великороссийской церкви приемлем без повторения; на каком же основание венчанные в оной браки будем перевенчивать»? – Архиепископ Антоний на это прямо возразил, что у них и крещение-то еретическое! Такое выражение отнюдь не косвенное; ибо он, определяя перевенчивать браки, в том же разуме сказал и о крещении. – А что архиепископ Антоний говорит: – «хотя и дозволяется (правилами перв. вселен. собор. 8-м, втор. вселен. соб. 7-м, Лаодик. соб. 7-м и шест. вселен. соб. 95-м) принимать без повторения крещение еретиков второго чина, обаче же не просто, но определяется довершать оное св. миропомазанием», – то в показанных им правилах нет ни слова, чтобы крещение довершалось миропомазанием, а только объясняется, что сказанные еретики присоединяются к церкви не первою тайною крещения, а чрез посредство отречения своих ересей, и чрез святое миpoпомазание. И едва ли имеется где в объяснениях учителей церковных такая мысль, чтобы крещение довершалось миропомазанием; поскольку миропомазание, хотя и при крещении совершается, числится однако ж по оном второю, особою тайною, и, при совершении оных тайн над верующим, чрез каждую преподаются особые благодатные дары Св. Духа»²⁸⁸...

Затянувшаяся, таким образом полемика между двумя важнейшими представителями окружнической партии, – в коей один из них старался дырявым щитом защитить себя от пускаемых в него стрел, а другой, – не смотря на ослабевшие стрелы своего противника, наносил ему новые и сильнейшие удары, вела за собою много других дурных последствий для их пасомых. – Одних она посвящала в такие тайны и секреты, которых им знать и не нужно было бы, другим – подавала дурной пример для подражания, у третьих – вызывала тревожное чувство и терзание совести по тому поводу, что во главе их стоит владыка – еретик, и притом такой, который «по своим еретичествам», как выражался Пафнутий, «может преимуществовать даже пред известным еретиком – арианином Евстафием».

Между тем отношения между Антонием и Пафнутием и после переписки их 1870 г. не изменились к лучшему. Пафнутий после этого до того возненавидел своего противника, что пребывание в Москве находил для себя совершенно невыносимым, и потому в половине 1870 г. удалился в свою епархию в город Хвалынск, где и поселился, чтобы не быть по крайней мере очевидцем противозаконных действий Антония²⁸⁹. Антоний же, оставшись один в Москве, слишком уже индифферентно отнесся к своей распре с Пафнутием, и нисколько не позаботился об изыскании мер к тому, чтобы уничтожить соблазн, произведенный этою распрею, или по крайней мере хотя несколько стушевать неблагоприятные следствия ее. Как человек, испытавший в своей жизни много невзгод, привыкшей и присмотревшийся ко всевозможным неблагоприятным обстоятельствам и не-раз пробовавший даже и из таковых обстоятельств извлекать для себя выгоды, он нашел, что мыслью о распре своей с Пафнутием долго тревожиться не стоит, и что всего лучше выбросить ее из головы. Так действительно он и поступил, и, вместо того, чтобы позаботиться смыть с себя черное пятно, положенное на него Пафнутием, занялся украшением и возвеличением своей святительской особы, и в половине 1871 г., когда в расколе, после окончательного отделения раздорников от окружников, наступило, по-видимому, затишье, – решился привесть в исполнение свою давнишнюю любимую мечту – украсить свою святительскую голову «белым клобуком». Эту мечту Антоний лелеял еще с 1851 года, о чем даже писал и Кириллу белокриницкому, посылая белый святительский клобук, по образцу древних патриарших, с вышитыми изображениями херувимов, и намекая ему, что белый клобук, по свидетельству истории российские церкви, носили в древности не одни митрополиты, но и архиепископы некоторых знаменитых городов, как напр. Василий новгородский, а по нем и его преемницы. Но возникшие тогда в расколе неурядицы и волнения заставили отложить этот вопрос до будущего более благоприятного времени. Описываемое время Антоний счел благоприятным и о желании своем украситься белым клобуком известил Кирилла, пообещав ассигновать ежемесячную сумму в 200 р. с. на Белокриницкую обитель. Кирилл, обрадованный подобным обещанием, в половине июля 1871 г. выслал Антонию чрез инока Алимпия белый святительский клобук. Но весть о прибытии из Белой криницы в Москву белого клобука, дошедши до влиятельных членов московского старообрядческого общества, встречена была последними далеко не сочувственно. На устроенном по этому поводу собрании было решено сообщить владыке Антонию с покорнейшею просьбою, – чтобы он ни в каком случае белого клобука не принимал и на главу свою не возлагал. Член духовного совета, передававший это решение Антонию, сказал ему прямо в глаза, что ему надлежало бы помышлять не о белых клобуках, а о том, как бы черные-то дела загладить. Когда Антоний не хотел исполнить столь неделикатной просьбы своих пасомых; то 21 июля собрался духовный совет под председательством попов: Петра и Федора, куда приглашен был инок Алимпий, которому тут же и приказано было взять, у кого следует, присланный из митрополии белый клобук и немедленно отвезти оный обратно в Белую Криницу. Исполнил ли Алимпий поручение духовного совета и отобрал ли клобук от Антония, или Антоний не дал ему этого сделать, достоверно неизвестно. Известно лишь то, что Антоний так и не носит белого клобука²⁹⁰. Факт этот свидетельствует о крайней бестактности и бесцеремонности Антония. Не дав еще остыть недавней своей жаркой распре с Пафнутием, он, вместо того, чтобы сначала восстановить пошатнувшуюся в этой распре свою репутацию, заботится напротив об украшении своей особы.

Но если Антоний за личными хлопотами забыл, так сказать, о соблазнительной распре с Пафнутием; то этого не забыли его пасомые, и видя, что Антоний ничего не предпринимает к окончанию этой распри, решились сами заняться этим вопросом и постараться об умиротворении своих владык. По настоянию членов московского старообрядческого общества 20 сент. 1871 г., под председательством (впрочем) самого Антония, собрался духовный совет, на котором после многих рассуждений о мерах к примирению Антония с Пафнутием, предложено было первому «попрощаться» пред последним, согласно общепринятому старообрядческому обычаю; и когда Антоний согласился на это, то члены совета порешили, что он, Антоний, напишет примирительную грамоту Пафнутию, тогда как они от себя напишут просительную к нему же о благосклонном принятии смиренного раскаяния от архиепископа Антония в учиненных им проступках, и что если Пафнутий после этого не склонится на мир с Антонием, то они, члены совета, умоют руки пред своими христианами, и отселе возложат всю ответственность за соблазнительную распрю своих архиepeeв на одного Пафнутия. Как порешено было, так и сделано. Антоний написал от себя примирительную грамоту к Пафнутию, в которой просил сего последнего – простить его за его напрасные с ним препирательства, и забыть все прошлое по отношению к нему, и в которой между тем не преминул сказать кое-что и в защиту своего любимого изречения о Христе «в двуестествах крестное смотрение совершившем». Члены совета с своей стороны присоединили к этой грамоте свое просительное за Антония послание, и оба эти документа отправили к Пафнутию в Хвалынск²⁹¹.

Но Пафнутий, как ни глубоко предан был старообрядческому делу, и как ни ясно видел в стараниях членов духовного совета – примирить его с Антонием – преследование общих интересов раскола, тем не менее на мир с Антонием не пошел. Вставленное совершенно без надобности выражение: «Христос в двуестествах крестное смотрение совершил», убеждало Пафнутия, что Антоний на самом деле вовсе не раскаивается в своих погрешностях. Это обстоятельство усугубляло прежнее нерасположение Пафнутия к Антонию, и делало для первого совершенною невозможностью – пойти на мир с своим противником. Вражда между Антонием и Пафнутием продолжается и до настоящего времени; и так как Антоний, живя в Москве, оставался и остается по-прежнему главным управителем старообрядцев; то Пафнутий, живя в Хвалынске – хотя и пользуется уважением старообрядцев, но в ходе общих церковных дел принимает мало участия.

В предшествующих главах мы проследили историю волнений и неурядиц, происшедших в среде австрийского священства, и видели, какое тяжелое впечатление производили эти волнения и неурядицы на ревнителей раскола, и какими неприятными для сих последних разделениями в расколе они сопровождались. Теперь остается нам показать, что не одним лишь «блазнительным процессом» неприятны были для ревнителей раскола означенные беспорядки и даже не тем только, что они довели австрийское согласиe до распадения на партии, а и тем еще, что побудили многих и лучших представителей австрийского священства, людей умных, высоко стоявших в старообрядческой иерархии, бросить свое бурное согласиe и перейти под мирный кров православной церкви.

Намереваясь говорить об этих лицах, мы имеем в виду показать, чем натолкнуты были эти лица на рассуждения о законности своего священства, каким путем сформировывалось у них убеждение в его незаконности и с какою искренностью после всего этого они меняли свое видное, независимое положение в расколе на положение весьма скромное, – архиерейские и священнические облачения – на простую рясу иноческую. При этом не упущено будет из виду и то, что переход этих лиц в православие не тем только неприятен был для раскола, что заключал для него потерю лиц умных и влиятельных, но и тем еще, что некоторые из них скоро сделались парализующею для него силою, взяв на себя труд – прямо или косвенно располагать своих прежних собратий к оставлению раскола и к переходу в православие.

Первую чувствительную потерю пришлось испытать австрийскому согласию в 1865 г. Еще несколько раньше этого года появились среди австрийской иерархии люди, которые обратили внимание на разбор самых основ белокриницкой иерархии. Обсуждая беспристрастно – эти основы они приготовили довольно невыгодный приговор о том, во что верила масса. Во главе этого кружка людей стоял известный уже нам Пафнутий, епископ коломенский. Желая выработать более прочные основы для новой раскольнической иерархии, он после известной уже нам поездки его в Лондон (в 1861 г.) заключился в уединение, и здесь, как человек горячо преданный делу раскола, в видах послужить пользам его, занялся внимательным и беспристрастным разбором учения Павла (известного основателя белокриницкой иерархии) о двухвековом прекращении богоучрежденной иерархии в церкви Христовой, по примеру церкви ветхозаветной в период 70-летнего плена Вавилонского. Но этот разбор привел его совершенно к другим результатам. Пафнутий пришел к убеждению, что учение Павлово, в которое он прежде так сильно верил, шатко и неосновательно. Естественным следствием этого была решимость – навсегда распрощаться с расколом и войти в лоно православной церкви. На этом пути скоро нашлись ему и спутники. Первым из них были епископ Онуфрий. Он и прежде знаком был с Пафнутием, вместе с ним когда-то искал у инока Павла разрешения сомнений относительно белокриницкой иерархии, и вместе с ним же увлечен был Павловым учением о возможности временного прекращения богоучрежденной иерархии в церкви Христовой. Впоследствии судьба как бы разъединила их. Пафнутий, как известно, заключился в уединение и не принимал непосредственного участия в неурядицах, происходивших в расколе с 1862 г.; тогда как Онуфрий, взявши под свое покровительство окружное послание, рьяно стоял за него и был непосредственным свидетелем всех безобразий, совершавшихся в расколе со времени издания его. Наконец, наскучив смотреть на эти безобразия, он снова открыл сношения с Пафнутием, тщательно обсудил с ним прежние и вновь возникшие в них сомнения относительно старообрядчества, крепко убедился в живости и несостоятельности его лжеименного священства, и в конце концов вместе с Пафнутием порешил навсегда расстаться с расколом²⁹². Их намерение и решимость разделили и еще три человека, именно: известные нами – архидиакон белокриницкой митрополии Филарет и товарищ его священноинок Иосаф, и иеродиакон белокриницкий – Мелхиседек, прибывший в Москву не задолго перед тем, как в Онуфрие и Пафнутие созрела уже мысль перейти в лоно православия. Всем своими братством они подали в Бозе почившему высокопреосвящейшему митрополиту московскому прошение, в котором просили присоединить их к церкви, на основании правил единоверия. Прошение их было благосклонно принято, и 23 июня 1865 г. преосвященнейшим Леонидом в Троицкой единоверческой церкви совершен был над ним обряд присоединения к церкви. Непосредственным свидетелем этой церемонии, проливавшим при этом слезы умиления²⁹³, был известный нам епископ тульский Сергий, не задолго перед тем прибывший из Белой Криницы.

Пример Пафнутия и Онуфрия не остался для него бесследным. Вскоре и он изъявил желание последовать ему, и почти чрез месяц после виденного им зрелища, именно 21 июля, таким же порядком и тем же преосвященным Леонидом присоединен был к церкви вместе с протодиаконом Антония Шутова – Кириллом Семеновым. Все присоединившиеся сложили с себя прежние мнимые священные степени, оставлены были в звании простых иноков и помещены в келльях Чудова монастыря²⁹⁴.

Так. обр. три старообрядческих архиерея с четырьмя другими священными лицами торжественно признали раскол с его мнимою иерархиeю отступлением от истинной веры и истинного священноначалия, и напротив православную церковь признали действительно и истинно православною. Это, еще не бывалое в современных старообрядческих летописях, событие, было одним из сильнейших и чувствительных ударов для ревнителей раскола и особенно для старообрядческой иерархии, потому что в числе лиц, оставивших раскол, были люди высоко поставленные в нем, люди уже известные по своей преданности делу его, на которых он имел основание рассчитывать и в будущем, как на надежных столпов и защитников. Чем тяжелее была эта потеря для раскола, тем более было побуждений для его ревнителей, постараться сколько возможно ослабить влияние доброго примера на других и поддержать колеблющейся раскол. Вследствие этого старобрядческие власти с Антонием во главе нимало немедля издали и разослали повсюду известительные послания об уклонившихся с обычным проклятием на них и с строжайшими угрозами против тех, которые дозволят себе входить в какое-либо общение с ними. Но само собою понятно, что этой грамоты со всеми ее угрозами и прещениями недостаточно было для того, чтобы накрепко привязать более благоразумных старообрядцев к той среде, в которой воочию каждому совершались безобразные и соблазнительные сцены не только между пасомыми, но и между самими пастырями. Для этого нужно было главным образом устранить те причины, которые вызвали факты обращения к православию; но причины эти лежали так глубоко, что устранить их старообрядческие власти были даже и не в силах.

А между тем общество присоединившихся к церкви, само дошедши путем тщательного обсуждения основных начал раскола до сознания лживости и шаткости основ белокриницкой иерархии, решилось предложить чрез своих представителей выработанные им понятия о расколе и его иерархии вниманию не только вождей раскола, но и всех вообще старообрядцев. С этою главным образом последнею целью оно изложило эти понятия свои в форме вопросов (числом восемь)²⁹⁵, отпечатало их в значительном количестве экземпляров, и разослало их ко всем влиятельным и более известным членам белокриницкой иерархии и старообрядческих обществ – московского и иногородных, а также и заграничным влиятельнейшим старообрядцам. Сущность этих вопросов состояла в следующем: – «Так как церковь Христова, равным образом и иерархия в полном ее трехчинном составе, должны существовать по обетованию Христову вечно и беспрерывно, и так как у старообрядцев почти двести лет не было епископов, то спрашивается: – могло ли общество старообрядческое составлять в течение этого времени исповедуемую в символе церковь соборную и апостольскую? – Далее поставлялась на вид церковь грекороссийская, от которой старообрядцы заимствовали свое священство в течение двухсот лет, и спрашивалось: – имеет ли эта церковь благодатную хиротонию, учрежденную И. Христом, или нет? Если да, то почему старообрядцы отделяются от нее, а если нет, то когда уничтожилась она, и как и когда воспламенилась у старообрядцев? – ибо по учению последних благодатной хиротонии не было почти двести лет, и не было не частным образом, а по всей вселенной. – Наконец ставились в параллель две иерархии: грекороссийская и белокриницкая, и спрашивалось: – какая из них вполне отвечает догматическим и каноническим требованиям истинной иерархии; первая ли, которая имеет преемственность и беспрерывность хиротонии от Христа, или последняя, которая теряла эту преемственность и получила новое начало от Амвросия, уклонившегося от зависимости своего патриарха и самовольно пришедшего в Белую Криницу? – и какое поэтому общество может назваться истинною церковью Христовою, то ли, которое приемлет грекороссийскую иерархию, или то, которое держится белокриницкой»²⁹⁶?

Все эти вопросы поставлены были так метко и определенно, что при внимательном разборе их нельзя было не придти каждому непредубежденному старообрядцу к сознанию неправоты раскола; а это последнее не могло не тревожить старообрядческих властей, особенно тех, которым хорошо жилось под сению раскола, и тем более не могло не тревожить, что факт присоединения вышеупомянутых старообрядцев к церкви православной и их вопросы скоро могли сделаться известными всему старообрядческому миру. Потому ревнители старообрядчества, чтобы не дать этим вопросам произвесть своего действия на старообрядцев, нашли себя вынужденными – представить в противодействие их влиянию «несомненные и самые современные доказательства» (мнимой) истины и правоты раскола, а также и законности его независимого от церкви православной существования с его собственною иерархиeю. С этою целью в авг. 1865 г. образован был из некоторых архиepeeв, под председательством Пафнутия казанского, комитета, которому вменено было в обязанность – «приискать средства к умиротворению и водворению единомыслия и согласия в старообрядчестве»; и в частности: .,1) объяснить подробно причины отделения старообрядцев от господствующей церкви российской, равно и греческой; 2) разъяснить те места свящ. писания, которые подают повод к превратным понятиям и толкованиям; и 3) написать разбор на восемь вопросов, появившихся между старообрядцами»²⁹⁷. Но разрешение этой задачи оказались свыше сил образованного комитета. Дело ограничилось только тем, что Пафнутий успел сделать несколько выписок из прежних полемических против раскола сочинений, с целью сделать этим хотя косвенный ответ на «восемь вопросов». Смысл этих выписок такой: – «положим, что мы не правы, что у нас, старообрядцев, нет законной иерархии и истинной церкви, как доказывается это в ваших вопросах, но правы ли и вы, последовав той церкви, которая предала проклятию и «жестокословным порицаниям» уважаемые ревнителями старины обряды, которые сама же дозволила к употреблению единоверцам, и которых проклятию предавать во всяком случае не подобает²⁹⁸.

Очевидно, что подобные рассуждения были плохим ответом на предложенные «восемь вопросов»; тем не менее к лучшим ответам на них старообрядческие власти еще не приступали, как бы забывая, что этим они дают полнейший простор влиянию и действию «восьми вопросов». И это влияние и действие действительно скоро обнаружилось. В Клинцах известие о присоединившихся заняло очень многих, и не вызвало враждебного расположения к обратившимся, а их «вопросы» читались в большом собрании у одного из почетных граждан и возбудили прение; при чем многие из присутствующих открыто сознали несостоятельность раскола. – В Воронковском посаде, на родине Пафнутия, обращением его к церкви тоже заняты были многие, и наиболее влиятельные из них входили в сношение с Пафнутием; и эти сношения не остались для них без добрых последствий. Не менее выгодное впечатление произвели указанные нами явления и в других местностях, особенно в Уральском крае. Здесь и без того большинство казаков неблагосклонно смотрело на австрийскую иерархию, беспорядки же и неурядицы, которыми опозорила себя в последнее время эта иерархия, и за тем известие о присоединении некоторых лиц из этой иерархии к церкви православной и их «вопросы» еще более поселили в жителях этого края сомнение в истинности самых основ раскольнической иерархии²⁹⁹.

Такая известия о невыгодном для раскола влиянии примера Пафнутия с его братством и предъявленных ими «восьми вопросов» не могли, повторяем, не тревожить ревнителей раскола, но тем не менее они ничего не могли сделать против этого. Не могли также они предохранить своего согласия и от новых отпадений видных его представителей. Спустя с небольшим год после открытого провозглашения известного нами старообрядческого новодогматствования об имени Иисус, и безобразного Баташанского собора, именно 25 февр. 1868 г., присоединился к церкви единоверческой известный епископ тульчинский Иустин, бывший непосредственным свидетелем многих безобразных сцен, совершавшихся в расколе, наскучивший смотреть на них, и утративший всякую надежду видеть когда-нибудь конец им. Присоединился он, так же как и другие присоединившиеся старообрядческие епископы, в качестве простого инока. Вскоре по присоединении Иустина, присоединился к православию известный нами архимандрит белокриницкий Геронтий³⁰⁰, принимавший с Павлом и Алимпием весьма деятельное участие в учреждении и распространении австрийского священства, за что попавший в 1847 г. в заключение, и там пробывший более 20 лет. Затем 18 дек. того же года, вскоре после известного белокриницкого акта, скрепленного не только Кириллом, но и двумя Аркадиями – об имени Иисус, о кресте четвероконечном, присоединились к православию на началах единоверия еще двое из старообрядческого духовенства: священноинок Козьма и иеродиакон Ипполит, – люди очень уважаемые в старообрядчестве, из коих один, именно Козьма, – считался даже кандидатом на одну из вакантных архиерейских кафедр³⁰¹. Это явление, как и все прежние подобного рода, заставило снова лучших в старообрядчестве людей сильно призадуматься и поразмыслить о том, почему люди благоразумные, не легкомысленные, которых в привязанности к житейским расчетам заподозрить нельзя, оставляют старообрядчество. Явление в самом деле поучительное для старообрядцев, а между тем оно было неизбежным следствием тех неурядиц, которые происходили в расколе в течение нескольких лет, и которые в конце концов довели некоторых фанатиков, каковы: Прокоп и Давыд – до провозглашения такой нелепой ереси, от которой должно отворотиться ухо всякого сколько-нибудь здравомыслящего старообрядца.

Но не одни эти частые обращения лучших старообрядцев в православие должны были в указанное время парализовать раскол и тревожить его ревнителей. В то время очень заметно для всех, особенно для тех, которые стояли на страже раскола, стала проникать в него и от вне парализующая его сила. Так в конце 60-х годов командирован был из Москвы в Новочеркасск и другие места земли Донского войска в качестве миссионера для тамошних старообрядцев австрийского толка бывший старообрядческий архиерей Пафнутий, который, будучи хорошо знаком с заблуждениями раскольников вообще и новочеркасских в частности, успел объяснить последним – как раскол не состоятелен сам в себе, лишившись законного священноначалия; как он впал в противоречие, решившись восстановить будто бы древлеправославную иерархию чрез покупку австрийской лжеиерархии, как он не справедлив по отношению к вселенской церкви, считая по невежеству ее обряды еретическим новшеством, и причислив к ереси даже брадобритие и проч.; и этими объяснениями привлек внимание прежних своих собратий, которые многое из них приняли к сведению и размышлению³⁰².

Bсe описанные обстоятельства вместе взятые должны были побудить вождей раскола, во что бы то не стало, заняться изобретением ответов на известные «восемь вопросов”, потому что от этих ответов, как ответов на вопросы, касавшиеся самой сущности австрийского священства, весьма многое могло зависеть для последнего. Притом же этих ответов давно уже и с нетерпением ожидали и сами старообрядцы, ощущавшие в себе внутреннее сознание в необходимости удостовериться в законности или незаконности приемлемой ими белокриницкой иерархии. А между тем их все не было и не было. Даже истые старообрядцы, сознавая вопиющую при тогдашних обстоятельствах необходимость в требуемых ответах, приходили в смущение, как это их духовные власти не дают этих ответов, когда они так необходимы, и высказывали эти недоумения в следующих жалобных словах: – «неужели наши епископы и по cиe время не дали ответа на сии вопросы! Что же это значит? Неужели истина не имеет ответа? и неужели надеются успокоить взволнованные умы своим молчанием? Это удивительно! Тут что-нибудь да есть сомнительного»³⁰³. Действительно, «сомнительного» тут то, что молчанием на 8 вопросов ограничиться было нельзя, а прямые ответы должны были быть не в пользу раскола. Поэтому-то вожди раскола и молчали во все указанное нами время на предложенные им вопросы. Впрочем, в конце 60-х годов некто Боголепов написал ответы на «восемь вопросов», но эти ответы на столько были ничтожны, что когда отправлены были автором к Н.И. Субботину, вероятно, для редакции, – то московский духовный совет отправил к последнему своего члена с заявлением, что «он, духовный совет, не участвовал в Боголеповых ответах», стало быть прямо высказывал, что он не признает их удовлетворительными³⁰⁴. Люди, зорко следившие за историей этих «вопросов», даже приходили к тому совершенно верному заключению, что ответов на них никогда и не будет. Вот что напр. писал инок Козьма к инокине Агнии в Казань: «Вы пишете, что хотят дать ответ на 8 вопросов. Я этому нисколько не удивляюсь; вот уже 6-й год идет, как все хотят дать ответь, но и по настоящее время его нет; да Вы, уверяю Вас, никогда и не дождетесь его,... от духовных властей он никогда не явится»³⁰⁵.. Эта, основанная на долгом опыте и здравом суждении, уверенность инока Козьмы в бесполезности ожидания ответов на 8 вопросов со стороны духовных старообрядческих властей была разделяема и еще некоторыми из старообрядцев, и, в связи с совершавшимися в старообрядческом миpe волнениями и раздорами, не прошла для раскола даром. И она оттолкнула от него не мало новых лиц, занимавших почетные места в рядах старообрядческого духовенства. Так 24 ноябр. 1869 г. в Казани присоединился к церкви на началах единоверия священноинок Пафнутий человек уважаемый епископом старообрядческим Пафнутием и всеми старообрядцами, приемлющими австрийское священство, и предназначавшийся даже во епископа в Чернигов³⁰⁶. Затем в 1870 г. оставили раскол и перешли в православие: Геннадий, бывший епископ пермский, содержавшийся до того времени в Спасо-Евфимиевом монастыре; Варсонофий, архимандрит Мануиловского монастыря, человек пользовавшийся большим весом в расколе; и диакон города Хвалынска Софроний, человек, по отзывам, самих старообрядцев, довольно начитанный³⁰⁷. В 1871 г. присоединен был к православию диакон Пимен Ерофеев на Урале³⁰⁸. В 1872 г. 17 дек. присоединились к православию два священника в Казани: Михей С. Муравлев и другой, имени которого не знаем³⁰⁹ и проч.

Из всех упомянутых нами сейчас личностей, оставивших раскол, особенное внимание, по необыкновенной осторожности и осмотрительности ведения дела своего присоединения к православию. обращает на себя священноинок Пафнутий³¹⁰. Рожденный и воспитанный в расколе «он, по его собственным словам, твердо убежден был в правоте старообрядчества и его мнимой иерархии; но потом, вследствие возникших в последнее время по поводу окружного послания беспрерывных и бесконечных раздоров, смут и распрей во всем старообрядческом мире, и затем вследствие явной уклончивости духовных старообрядческих властей, и очевидной невозможности – отвечать на предложенные присоединившимся к православию братством 8 вопросов, в его душу мало по малу стали закрадываться сомнения на счет любимого им старообрядчества, которые, после тщательных обсуждений им всех относящихся к истинной церкви свидетельств слова Божия и отеческих изречений, довели его до убеждения, что раскол с его мнимой иерархиeй основан далеко не на прочных началах»³¹¹. Но и убедившись в этом, Пафнутий не вдруг оставил раскол; но «первоначально, как он сам говорит, по мере сил своих он сделал выборку из свящ. писания и святоотеческих творений тех мест, которые более или менее относились к вечности церкви Христовой и непрерывности в оной богоучрежденной иерархии», и, приложив к таковой выборке от своего имени пространное послание, в котором изложил в форме вопросов все свои недоумения и сомнения, послал ее 20 авг. 1868 г. в Москву к находящемуся там старообрядческому епископу Пафнутию казанскому, как к «своему духовному отцу и более других сведущему писание» – с покорнейшею просьбою: – «просмотреть показанные им тексты евангельские и святоотеческие о церкви Христовой и его рассуждения и понятия», – говоря: «может быть я иначе понимаю и неправильно, якоже подобает; окажите мне ваше отеческое правильное наставление; прошу ответить на показанные мною тексты, и не попустить мне поглощенному быти адовыми вратами моим недоумением, а Вашим ко мне молчанием. Я с любовию сердечною и жeлaниeм неодоленным буду ожидать Вашего ко мне немедленного отеческого с милостью наставления на путь истины»³¹²... До декабря месяца Пафнутий ожидал ответа на свою объяснительную записку, но вместо оного к крайнему своему изумлению получил от старообрядцев известие, чтобы он не ожидал от епископа Пафнутия ответа на свои вопросы³¹³.

Также бесполезны были для Пафнутия вопрошения подобного характера, сделанные им священноиноку Серапиону, проживавшему в г. Хвалынске, человеку горячо преданному делу раскола, ученейшему, по отзывам старообрядцев, и знающему св. писание, за что предназначавшемуся в то время старобрядческим обществом в кандидаты на вакантную саратовскую епископскую кафедру³¹⁴. Этот Серапион, как человек самонадеянный, узнав о сомнениях Пафнутия относительно истинности старообрядческой иерархии, сам напросился на то, чтобы сомневающийся Пафнутий обратился к нему за разрешением своих сомнений. От 8 окт. 1868 г. он писал ему из Хвалынска следующее: «Мы слышали, что вы сильно нездоровы ревматизмою (т. е. разными сомнениями), даже и до отчаяния, точно и мы о вас весьма сожалеем. Эта болезнь опасна весьма, и если вы не постараетесь об излечении ее, то послужит и к смерти. А вы страдаете ею от многого употребления новопроникшего зелья (т. е. от чтения православных книг), не имея на сей предмет при себе искусного врача, который бы мог вам и от сего зелья причинить не малую пользу. По этому случаю покорнейше просим к нам в город, прямо к нам на квартиру пожалуйте, у нас есть богатая аптека и порядочно искусный врач (разумеется, сам автор письма). Если вам будет угодно, то можно выписать доктора из Сызрана (кто тут разумеется, не знаем). Да надеемся на милость Божию, что Бог поможет, если больной сохранит заповедь врача. И ваша сестрица сильно была нездорова этою же ревматизмою, да к тому же еще не изъявляла свою болезнь в первый день. А во второй день по многой беседе, видя докторову кротость и снисхождение к болящим, воскликнула из глубины сердечные и сказала с горькими слезами: «ах, батюшка! я уже в другой раз страдаю в жизни своей». Видя доктор ее страдания, сожалелся о ней, взяв тоже самое зелье, от которого она повредилась (т. е. книги выпущенные учителями церкви православной), растворил его жизненными каплями, и приказал ей принимать внутрь для очищения желудка (значит доктор напоил ее мутною водою, т. е. оболганием на церковь православную), и чрез час появился в лице ее радостный румянец. По мнозем утешении, взявши довольно лекарства разных составов, отправилась спокойно на квартиру, и принимает в свою пользу с советом врача (т. е. доктор дал ей ругательные книги, составленные разными лицами в укоризну церкви православной). И вы, как можно, позаботьтесь о своем здравии. До чего эта болезнь доводит, вам самим известно; даже и до ада низводит. Во мнозем совете бывает спасение; бессовестен муж сам себе ратник; и паки: бессоветнии уловляются»³¹⁵.

Получив это письмо, Пафнутий действительно не упустил случая обратиться с своими сомнениями к человеку, именующему себя искусным врачом душевных болезней, и от 18 окт. того же года отправил к нему письмо, в котором, как и в «объяснительной записке» к Пафнутию, епископу казанскому, приведши несколько выдержек из св. писания и отеческих свидетельств о том, что истинная церковь должна существовать до скончания века и не иначе как с трехчинным священством, он ставил затем 14 вопросов на тот предмет, как смотреть после этих свидетельств о церкви Христовой на церковь старообрядческую, в которой в течение 180 лет не было епископов, и на церковь греко-российскую, сохранившую доселе преемственность епископского звания от времен апостолов. В заключение всего говорил: «на сии вышереченые мною понятия покорнейше вас прошу, честный отче, яко искусного врача, по вашему признанию себя, находящееся при богатой аптеке, помогите моему недоумению, и болезнь мою исцелите скоро»³¹⁶. Но не смотря на свою покорнейшую просьбу, Пафнутию не удалось получить исцеления своих душевных недугов от «искусного врача» Серапиона. Правда, этот последний написал Пафнутию от 11 апр. 1869 г. свой ответ на его вопрошения, но «в этом ответе, по словам самого Пафнутия, ни одной строки не было противу eго вопросов, а только исполнен он был хулы на православную церковь, и трактовал о двух пальцах, которые слагать нужно при изображении крестного знамения и об обливательном и кропительном крещении»³¹⁷. После всех этих бесполезных попыток – получить от кого-либо из старообрядцев разъяснение своих недоумений и сомнений, Пафнутий уже, не колеблясь, пошел по избранному им новому пути, и присоединился к православию.

Обращение Пафнутия и других поименованных нами рядом с ним личностей в православие; неприятное само по себе для старообрядчества, должно было сделаться еще более неприятным для него потому, что оно встретило симпатии со стороны некоторых старообрядцев, и вызвало в них признание, что лучшие старообрядцы бежат в православную церковь, и что время и им последовать их примеру. На этот предмет мы имеем интересное письмо, в котором некто В. К. из Хвалынска писал от 11 авг. 1870 г. к инокине Агнии, в Казань, следующее: «Ваше письмо (в котором Агния извещала инокинь: – Павлу и Полинарию о том, что многие ушли и уходят из раскола в единоверие) порядочно растревожило матушку Павлу и матушку Полинарию. Они теперь слушают про тех, которые присоединились к единоверию; а прежде сего не давали выговорить о таковых, называя их отступниками и еретиками. Я с своей стороны радуюсь, что м. Павла поколебалась. У нас здесь тоже текут в ограду св. церкви люди порядочные, кто в единоверие, а кто прямо в православную. Здесь ушел в православную дьякон Софроний довольно начитанный. Австрийская иерархия действительно оскудела людьми ученейшими. Только лишь на ком оснуются люди, смотри уж его и нет, ушел в единоверие... Да, матушка Агния, наскучило уже находиться в таком положении, которое всех замучило. Не время ли уже мрачное покрывало скинуть и тещи с текущими с помощью Всевышнего в недра святые апостольские церкви под крыле благодати Божией. Будет уже попирать священные каноны с вождями невеждами... Я не надеюсь, чтобы улучшилась митрополия. Сад, его же не насади Отец небесный, имать искоренитися. Где распри и раздоры, ту подобает и ересем быти. Как тот устав, на котором основана митрополия, уже действительно богословие еретическое, так и идет все криво колесом.»³¹⁸. В этих словах слишком много правды, что подтверждает история всего описанного нами прошлого в австрийском согласии.

Описанными нами событиями как бы завершается бурная история австрийского священства. В последнее время уже не встречается таких крупных фактов, с какими мы познакомились доселе. Бурные события миновали и как бы улеглись, оставив после себя заметную тишину, которая с радостью встречена была старообрядцами, и скоро отразилась на их действиях. Ею спешили старообрядцы воспользоваться для поправления своих расшатавшихся в последнее время чисто иерархических дел и прежде всего для пополнения значительно сократившегося штата своих архиepeeв, чем в предшествующее время они не имели и возможности заняться. К 70-м годам у русских старообрядцев были следующие вакантные епископские кафедры: пермская – после Геннадия, попавшегося в заключение еще в конце 50-х годов, черниговская или новозыбковская – после Конона, попавшего в заключение 16 окт. 1858 г., тобольская – после Савватия, попавшего в заключение в конце 1867 или в начале 1868 г.; коломенская – после Пафнутия, присоединившегося к православию 23 июня 1865 г., тульская – после Сергия, оставившего раскол 21 июля 1865 г.; саратовская – после Афанасия, умершего 8 марта 1865 г.; балтовская – после Варлаама, умершего в марте 1868 г.; и наконец кавказская – после Иова, отказавшегося от епископства и принявшего схиму 20 сент. 1871 года. В промежуток времени от дек. 1871 г. по февр. 1872 г. старообрядцы приобрели себе трех новых архиepeeв для епархий: саратовской, балтовской и владикавказской. Из обстоятельств замещения этих кафедр, особенно двух последних, мы имеем слишком немного сведений. Знаем только, что на балтовскую епархию поставлен был в конце 1871 г. единолично одним Антонием Шутовым некто Анатолий, а на владикавказскую Серапион³¹⁹. Несколько больше мы имеем сведений о личности и обстоятельствах посвящения епископа на саратовскую иерархию. По смерти Афанасия саратовского, саратовские и самарские старообрядцы долгое время оставались без своего епископа. Частью несходство мнений в выборе достойного лица для замещения опустевшей кафедры, частью интриги и недоразумения между раскольниками саратовскими и самаркими были причиною того, что епископская вакансия после Афанасия не была долгое время замещена кандидатом³²⁰. Уже бродила молва о возможности для здешнего края, обойтись без своего епископа, в виду удобства путей сообщения с Москвою – резиденцией Антония Шутова, и Казанью, где епископствует Пафнутий Шикин. Только в 1871 г. прошли слухи, что местные раскольники скоро будут иметь своего епископа в лице намеченного народною молвою вдового крестьянина, села Ивантеевки, самарской губернии, николаевского уезда, Александра Герасимова Гераскова, содержателя почтовой станции, бывшего попа австрийского толка, человека уже ветхого, 67 лет, но довольно еще бодрого, снискавшего расположение, любовь и доверие между старообрядцами – не образованием, потому что он был малограмотен, писал очень плохо, и то полууставом, говорил мало и не свободно, – но стойкостию своего характера, строгою нравственною жизнью набожностью и ревностью по древнему благочестию... Действительно слухи эти скоро оправдались. Означенный кандидат в конце 1871 г. в городе Хвалынске наречен был Пафнутием казанским во епископа с именем Амвросия, а потом в первой половине февр. 1872 г. в бытность свою в Москве на тамошнем старообрядческим соборе формально получил жребий – быть епископом оренбургским, саратовским и самарским. О местопребывании его народная молва говорит разно. То слышно было, что кафедра его находится в Самаре, то говорили, что он преимущественно живет в Хвалынске и его окрестностях³²¹... Во второй половине 1872 г. за распространение раскола этот епископ задержан был в самарской губернии полициею и предан суду³²², но последний 13 ноябр. того же года освободил его, после чего Амвросий стал епископствовать уже не тайно, а явно³²³. Анатолий балтовский проепископствовал немного; в августе 1873 г. он скоропостижно умер³²⁴. Смерть его была печальным явлением для старообрядцев, так как они и без того не богаты были архиeреями: а те, которые имелись у них, своим немиролюбием между собою произвели неприятное впечатление на всех.

Затем, число старообрядческих архиереев скоро и еще должно было сократиться одним. 2 декабря 1873 г. умер верховный владыка «всех древлеправославных христиан» белокриницкий митрополит Кирилл, в течение больше чем целой четверти столетия восседавший на митрополичьей кафедре. Известие о его смерти произвело на старообрядцев, по крайней мере московских, не одинаковое впечатление. У одних оно вызвало теплые молитвы об умершем и даже рассказы (конечно вымышленные), что «владыка, находясь уже при смерти, и беседуя с окружавшими его, между прочим сказал: кажу вам слово едино: блюдитесь разных окружных посланий, – и при этом даже пророчествовал, выражаясь апостольскими словами: по смерти моей внидут в вас волцы тяжцы, не щадящии стада Христова... Блюдитесь здесь»! – У других же, и притом большей части старообрядцев, известие о смерти Кирилла, не вызвало ни малейшего сожаления об умершем³²⁵.

Ясно так. обр., что хотя смерть Кирилла и не сопровождалось особенным сожалением, но она была явлением немаловажным в том отношении, что заставила старообрядцев подумать о будущем и поразмыслить об очень важном для них вопросе: как поступить со вдовствующею митрополиею белокриницкою, и кого избрать в преемники Кириллу? Этим вопросом действительно скоро занялись и окружники и противоокружники. Последние очень серьезно подумывали уже учредить митрополию в Москве и митрополитом сделать своего Антония³²⁶. Первые же от мысли намечать кого-либо из своих епископов в митрополиты были еще далеки, но перевести митрополию в Москву тоже были не прочь. Так по крайней мере в начале думали члены духовного совета, когда в общем по этому случаю собрании ставили вопрос: не лучше ли восстановить митрополичью кафедру в Москве, чтобы так. обр. Москва сделалась в полном смысле средоточием всего старообрядчества. На положительном ответе на этот вопрос особенно сильно настаивал архиепископ Антоний, имея конечно при этом в виду самому сделаться митрополитом. Но другие члены духовного совета и общество, после долгих рассуждений на этот вопрос, порешили: – «кафедру митрополии по-прежнему оставить в Белой Кринице, власть же белокриницкого митрополита ограничить так, чтобы она не простиралась на Россию, – на российских архиепископов и епископов, равно как и всех старообрядцев, и чтобы отселе ей подлежали Буковина и старая Молдавия». Это решение сообщено было Аркадию измаиловскому (прежнему васлуйскому) с поручением – предъявить его наместнику митрополии и, в случае его согласия – подчиниться известным ограничениям его власти, установленным порядком возвести его в сан белокриницкого митрополита, при содействии других заграничных епископов. Аркадий в точности выполнил поручение московского духовного совета, – предъявил его постановления наместнику митрополии Афанасию, на которые со стороны последнего последовали готовность и согласиe (хотя впрочем и скрипя сердце). После этого вскоре получено было от австрийского правительства утверждение Афанасия в звании верховного пастыря липован, и затем, 9 мая 1874 г., в праздник Вознесения, торжественно, тремя заграничными епископами: измаиловским, славским и тульчинским, при соучастии двух архимандритов: тисского и мануиловского, свыше двадцати священников и иереев, четырех диаконов и пяти стихарных клириков, совершилось возведение его в сан белокриницкого митрополита³²⁷.

К лучшему ли пойдут старообрядческие дела с новым митрополитом, сказать трудно. Правда, Афанасий человек не глупый, но все-таки поддержать свое митрополичье значение во всем старообрядческом мире, при весьма заметных стремлениях иногородних старообрядцев – окончательно обособиться от митрополии, – в его ли силах? Не сильнее конечно и не лучше его во всех отношениях был и предместник его Кирилл, но на стороне того была историческая давность, Афанасий же человек еще новый на своем месте. Поэтому-то русские или точнее московские старообрядцы уже при самом выборе последнего в митрополиты и поставили ему известные нам условия, крайне ограничивающие и урезывающие его митрополичью власть. В дальнейшем – это ограничение и урезание митрополичьей власти и значения Афанасия еще более замечается. Теперь напр. Антоний московский уже очень заметно стремится подчинить своему владычеству даже заграничную иерархию и принимает жалобы на самого митрополита; этим самым он показывает, что Москва перестает уже чувствовать надобность в белокриницкой митрополии, и центр жизни и деятельности старается сосредочить у себя дома³²⁸. Удастся ли Москве и Антонию осуществить свои стремления, – вопрос будущего.

Сказав о том, какие перемены произошли за последнее время в высшем иерархическом строе старообрядцев России и Белой Криницы, мы не можем не упомянуть здесь о подобных же переменах, случившихся в тоже время и в других заграничных старообрядческих местностях. Мы разумеем здесь известные нам старообрядческие епископии: славскую, васлуйскую и тульчинскую. – Первую из этих епископий, как мы знаем, занимал знаменитый по своему горячему участию в деле об окружном послании Аркадий славский, умерший в конце 1868 г. На место его в 1869 г. поставлен был в Мануиловском монастыре (в Молдавии) самим Кириллом, при соучастии Аркадия васлуйского, священноинок славской обители Иринарх³²⁹, – человек лет 40, непредставительной наружности³³⁰; его вообще характеризуют человеком от природы застенчивым и малосведущим в истории старообрядчества³³¹, но это не мешает ему и до настоящего времени с честью (конечно в смысле старообрядческом) занимать место славского епископа. – Представителем васлуйской епископии и до сего времени состоит известный архиепископ Аркадий, только он живет теперь в Измаиле, и с сентября 1873 г., с разрешения самого Кирилла, именуется уже не васлуйским, а измаиловским архиепископом. – Что касается третьей из упомянутых нами епископий, то в ней произошло больше перемен, чем в первых двух. Так после Иустина она долгое время оставалась никем не занятою, и только в начале 70-х годов нашелся кандидат на нее – некто Иван Филиппов Рудухин, некогда новочеркасский торговый казак, бежавший из дому и долгое время проживавший в Славском скиту, который и поставлен был во епископа тульчинского под именем Иеремии. Его характеризуют человеком сравнительно начитанным, но в словах заносчивым и непоследовательным; в спорах – горячим, выходящим из приличия, говорящим отрывисто, несвязно и неосновательно. Епископствовал он не долго. В 1873 г. он умер от холеры. На место его в октябре или ноябре того же года поставлен был Аркадием измаиловским, при соучастии Афанасия браиловского (ныне митрополита), архимандрит одной маленькой старообрядческой обители близ кавказской станицы, Виссарион, который и епископствует до настоящего времени³³².

В заключение этих кратких сведений о переменах, происшедших за последнее время в высшем старообрядческом иерархическом строй, сделаем перечень всех ныне епископствующих старообрядческих архиepeeв. Вот они. Архиереи заграничные: Афанасий, митрополит белокриницкий, Аркадий, архиепископ измаиловский. Иринарх, епископ славский, Висcapиoн, епископ тульчинский. Русские архиереи-окружники: Антоний, архиепископ московский и владимирский, Пафнутий, епископ казанский, Амвросий саратовский и самарский, Серапион владикавказский; противоокружники: Антоний, епископ московский, Тарасий, епископ уральский³³³ и Софроний, определенной епархии не имеющий³³⁴. – Итак всех ныне действующих старообрядческих архиереев, не исключая Софрония и Тарасия, незаконно епископствующих, и за это не жалуемых даже многими из раздорников, одиннадцать. Перечень этот заключается 1875 годом.

Такова историческая судьба австрийского священства, судьба, слишком переменчивая и печальная. В своем очерке мы видели, что сначала это священство произвело обаятельное действие на большинство старообрядцев, было принято ими с необыкновенною охотою, быстро распространилось и скоро достигло цветущего состояния. Но скоро пора увлечения прошла; нужно было осмотреться, и выработать прочные теоретические основания для нового порядка дел. При этом и начались сомнения и недоразумения, к которым вожди раскола, как и следовало ожидать, примешали свои личные страсти и интересы, поставили последние рядом с первыми, и за раз хотели достигнуть: и разрешения общих старообрядческих дел, и приобретении для себя того или другого выгодного положения. Отсюда выродился длинный и опасный для австрийской иерархии и всего согласия ряд неурядиц и раздоров, который одних старообрядцев придвинули ближе к православной церкви, других – отодвинули далеко в сторону беспоповства, третьих наконец привел к сознанию лживости австрийского священства и открыли для них широкий путь в ограду православной церкви.

Такой ход дел в среде австрийского священства был, кажется нам, самым прямым и естественным, потому что обусловивался причинами, вытекающими с одной стороны из самого существа австрийского священства, с другой – из личных качеств представителей его. Так смотрят на это сами старообрядцы. Известный составитель окружного послания Иларион Егоров, еще в 1858 г. замечал об австрийском священстве, коего сам был последователем, что «корень его гнил и основание не твердо»³³⁵. В конце 60-х годов Варнава, беспоповщинский инок (потом обратившийся к прав. церкви), сделал следующий остроумный отзыв об австрийской иерархии. «До нововозникшей австрийской иерархии начетчики поповские старались подбирать и твердить те места писания, коими бы можно доказать, что кончилась вся иерархия; и так или иначе светлую благодать хиротонии, снизшедшую в день пятидесятый во огненных языцех, претворили и низвели в кладязь еретичества; но потом в 1846 году достали сию грязь из кладязя еретичества, прибавили туда деревянного масла (мнимого мира), и возгорелся паки снизшедший в день пятидесятый, и двести лет бывший претворенным в еретичество огнь, и зажгли несколько светильников. В одной Москве три светильника обретаются: два Антония и Софроний. И то еще удивительно, что и сей из грязи образовавшийся огнь разделился, возымел разные качества: окружники признают свой за истинный, а не окружники опровергают, а прочая разумеваяй да разумеет»³³⁶. – В этом замечании весьма важно для нас указание на источник, откуда заимствовано австрийское священство. Этим источником послужила для него церковь греческая – православная, церковь, по сознанию старообрядцев, оставленная благодатию Св. Духа, и еретическая. А так как в еретической церкви, по толкованию на 68 правило апостольское – «крещении не крещени, и поставлении не поставлени»³³⁷, то, стало быть, и австрийское священство, как заимствованное, по старообрядческому понятию, из мутного и еретического источника, есть учреждение неистинное, или, точнее, безблагодатное, ибо из неистинного и безблагодатного (какова православная иерархия, по учению старообрядцев) нельзя сделать истинного и благодатного (каким называют они свое священство). Правда, защитники этого священства, не изменяя своего взгляда на греко-российскую церковь, как на церковь оптическую и безблагодатную, – и в тоже время желая своему священству, заимствованному от этой же церкви, придать значение истинной иерархии, говорят, что оно восстановилось у них чрез миропомазание. «Но миропомазание, как говорил некогда епископ Онуфрий, ныне инок единоверческой церкви, благодати священства не дает, а только крещение подтверждает; если бы тайна миропомазания подавала священство, то всяк бы миропомазанный мог священнодействовать»³³⁸. – Ясно так. обр., что австрийское священство и при этом аргументе со стороны своих защитников, все-таки остается зданием основанным на песке, и по своему существу является такою же искусственною и гнилою нитью, какою хотели поповцы придерживаться церкви и при беглых попах.

Если же, по сознанию самих же старообрядцев, австрийское священство есть учреждение шаткое, неистинное, и стало быть не божественное, то спрашивается: могло ли оно надолго сохранить за собою искренние симпатии к нему со стороны старообрядцев? и могло ли оно процветать долго и не упасть падением велиим? – Если cиe дело от человеков, то оно и должно было разрушиться; а ежели от Бога, то нельзя было разрушить его»³³⁹. А не более как через двадцать лет после его появления сказались воочию плоды того, что было посеяно. В 1868 г. один старообрядец писал: «наша иерархия в конец растрепалась, или врата адовы одолели ее... Из наших духовных особ, не исключая и самых старейших, большая половина заражена суеверием и забита зловредными беспоповскими мнениями. Кто не молится за спасение жизни царя, – а кто и молится, да боится назвать нашим, кто отлучает от святого причастия за употребление Богом сотворенной картофели; кто называет идоложертвенным и мертвечиною чай и сахар, и прочие подобные нелепости даже христианскому слуху невместимые»³⁴⁰...

Помимо шаткости в самых основах, австрийское священство и по личным качествам своих представителей было учреждением жалким, и мало имело задатков для дальнейшего процветания. Правда, эти представители были не из изменников православия, а из старообрядцев же, и упрекнуть их в том недостатке, какой был господствующим между беглыми попами, т. е. в пристрастии к горячим напиткам, пожалуй, нельзя; но за то к другим недостаткам, наследованным ими от прежних попов, они присоединили глубокое невежество и безграмотность. Мы встречались в своем очерке со многими архиереями, – которые едва ли хотя немного возвышались над своими пасомыми в умственном отношении? – За исключением немногих, все они были малограмотны, необразованны, а некоторые, напр. Антоний новый и Антоний, наместник митрополии, были положительно невежды и едва умели разбирать грамоту. О самом даже Антоние московском и владимирском известно, что «он в знание божественного писания и в глубину разума весьма мало вникал, даже читая что-нибудь, не мог правильно произносить и понимать»³⁴¹. В нравственном отношении они тоже ничуть не возвышались над толпою, и во всяком случае не могли быть примером для нее. Могли ли напр. быть хорошими примером для других сам митрополит Кирилл, эта «многонарядная, по выражению одного старообрядца, кукла, удивлявшая жителей пяти держав»³⁴², и Антоний архиепископ, из коих и один из-за денег, а другой – из-за славы и почестей – передавались то на одну, то на другую сторону?... Мог ли быть опять примером для других епископ Софроний, который смотрел на свой сани, как на выгодную профессию, и в этих видах не хотел подчиняться тем отеческим правилам и постановлениям, на основании которых его извергали из сана несколько раз? – Но этого мало. Старообрядческие архиереи не свободны были даже от поступков чисто скандального свойства. Рассказывают, что Аркадий васлуйский или измайловский в начале 70-х годов устроился в городе Измаиле семейным образом и летом 1872 г. оказались последствия этой жизни, за что старообрядцы, по русскому обычаю, вымазали дегтем его квартиру и даже гнали из города³⁴³. Другой старообрядческий архиерей, Антоний наместник митрополии, однажды в женской обители учинил драку и своими руками подрал рубашку одной монахини, которая дозволила было себе конфузить его особу, передразнивать его читанье и возгласы и называть его недостойным быть архиереем³⁴⁴.

Если же подобными недостатками страдали архиереи старообрядческие, то что же можно сказать об их попах и дьяконах? – Они, конечно, еще более не соответствовали своему сану, чем сами архиереи. Низкого происхождения (дворники, простые мужики, отставные солдаты и проч.), едва умевшие разбирать грамоту, они были жалкими пародиями на тот высокий сан, в который облекались, и во всяком случай не могли назваться пастырями церкви, а только простыми совершителями свяшеннических обязанностей, которых ни смысла, ни важности ничуть не понимали. Об одном напр. попе сам старообрядец отзывался так: «крестить, венчать умеет, а написать дело строки не может, а врачевства (конечно духовного) подать слова не может»³⁴⁵. Были даже и такие попы, которые не только врачевства духовного не могли подать, но даже и служили литургии по подсказкам других. – «Однажды, как простодушно рассказывает один старообрядец о своем попе, вышел он это, на обедни, с дарами, да и молвит: «чего бишь мне баить-то»? – Ну, дьячки ему тут же подсказали»³⁴⁶. О подобном же попе другой старообрядец рассказывает следующее: – «посвятили к нам в попы старого пастуха, и начал он поповствовать у нас; а я служил при нем за уставщика. Много было мне трудов около этого попа, потому что он был совсем почти безграмотный и к тому же бестолковый человек. По этим причинам Пафнутий (епископ коломенский), поставивший его в попы, запретил ему совершать литургию. Но чрез два года Антоний, по просьбе этого попа, дозволил ему совершать литургию, поручив мне наблюдать за ним при этом. Вот тут-то мне особенно много было трудов около этого попа»³⁴⁷. В Гуслицах, в селе Давыдкове, поп Фома был самый невежественный из всех гуслицких старообрядческих попов, и о нем прямо рассуждают давыдковские прихожане так: «торговать бы по-прежнему Фоме телятами, чем браться не умытыми руками за кадило»³⁴⁸. – О богословском же развитии этих пастырей нечего и говорить. Вот что говорил по этому поводу один из старообрядцев, выслушав предварительно беседу одного православного священника о некоторых религиозных предметах: «вот кабы наши попы говорили с нами почаще так, как ты сей-час говорил со мною, тогда бы мы побольше об этом деле и правильнее о Божестве понимали, а то вишь они сами плохо знают, ну поэтому конечно и нам мало говорят. Мы с ними когда сойдемся, то они только и толкуют, чтобы мы от старой христианской веры не отпали, а хорошенько-то не растолкуют, как должно веровать во Св. Троицу»³⁴⁹. Другой старообрядец еще задушевнее и с большею грустию высказался по поводу безграмотности своих попов. Он говорил: – «горе и раздумье берет, как посмотришь на попов-то наших: иной крестьянин, ведь, знает грамоту тверже их»³⁵⁰.

Могли ли такие архиереи и попы устроять и поддерживать порядок церковный, что было их священною и прямою обязанностью, – и могли ли внушать к себе уважение со стороны своих пасомых? – Положительный ответ на эти вопросы невозможен. Не даром сам Пафнутий казанский в одном из своих писем к священноиноку Пафнутию говорил о своих сотоварищах-архиереях: «от них только что и есть света сияния, пока на нем омофор да митра и проч.,.. а с отложением этого священного блеска исчезает и весь свет благочестия и производятся неурядицы»³⁵¹... Подобное же высказывал об них и Иларион Георгиевич. – «Они, говорил он, только золотые шапки надели, а дело править не знают»³⁵². Относительно Антония второго известно, что пасомые его, особенно грамотеи и начетчики, не питали к нему никакого уважения, считают его за безграмотного, ничего не знающего, избранного во епископы лишь за «смиренство», на старообрядческих собраниях не дают ему вымолвить слова, постоянно перебивают его, говоря: «ты, владыка, погоди... помолчи – ты ничего не знаешь».., – а иногда даже удаляют его от соборных суждений³⁵³. У других это неуважение к своим иерархам доходило иногда до самых кощунственных и цинических насмешек над святительским саном и самой площадной брани самих архиереев. Вот что напр. рассказывал Варлаам, епископ балтовский: – в его епархии в селении Перепеличах (подольской губер. в 80 верстах от Балты) совершалось законное бракосочетание, на котором одна женщина после обычного пиршества, в поношение служителя Божия, приступила к хульностудному делу: распустила свои волосы, взяла рогозину, надела ее на себя, вместо ризы, обернулась утиральником, вместо омофора, надела на голову нечто неподобное, вместо митры, взяла в руки рукомойник, вместо кадила, наклала в него хлопьев, закурила их и стала кадить, приговаривая при том: «вот как служит архиерей Варлаам по нашим избам и дворам! и прочие неподобные речи испускала»³⁵⁴. Другая старообрядка однажды так непристойно ругала своего архиерея Афанасия белокриницкого (заочно впрочем), что перо очевидца отказалось записать слова ее³⁵⁵.

Чем же объяснить, после этого самое существование австрийского священства? – Не чем иным, как вековым предубеждением раскольников против православной церкви. Отсюда определяется и главная наша задача – стараться развеять это предубеждение.

Некоторые документы, относящиеся к истории австрийского священства³⁵⁶

Его Преосвященству, Преосвященейшему епископу Онуфрию и прочим боголюбивым епископам со всем освященным собором,

убогого и грешного Илариона

покорнейшее прошение.

Преосвященейший Владыко!

Представленные мною В. П. пятого числа сего месяца³⁵⁷ зловредные мудрования, словесно и письменно проповеданные от некоторых членов новоучреждевной иерархии, служили и служат сомнением о их хиротонии и действиях, камнем претыкания и соблазна, и преградою совершенного единения между мною и вами.

Они так сильно меня тревожат, что я не имею спокойствия духу моему ни на один час, – посему-то самому, находясь в крайнем недоумении, я неоднократно предлагал о сем некоторым членам иерархии, и никто из них не обратил на то должного внимания, и не успокоил совести моей. Находясь в таком положении, я решился оставить свое местопребывание, и, боряся с зимою и мразом, помощью Божиею, сподобился видеть Вас, и передать лично Вам мое сомнение. Вы сказали, что о сем от иерархии изданы 10-ть полемических посланий и устав о богословии; но в последних, при первом взгляде на них, нельзя не заметить некоторые вины сомнению подлежащие, могущие впоследствии породить новые недоумения и вопросы.

О чесом, если изволите спросить, речется после; теперь же благословите соборне рассмотреть и разрешить прилагаемые при сем вопросы, которые предлагаются не от одного ничтожного лица, а от нескольких тысяч душ, размышляющих о вечности, и боящихся нелицемерного суда Божия, и которые происходят не льстиво и коварно, но единственно от болезненного сердца:

Вопрос первый.

Церковь, ныне в России господствующая, – и греческая с прочими странами вселенные, во единомыслии с ними пребывающими, в кого веруют: во единого ли с нами Бога во Святой Троице поклоняемого Отца, и Сына, и Святого Духа? – и под именем Иисус того ли Христа исповедуют, Его же мы исповедуем, единосущного Отцу, от Пречистые Девы Марии бессменно воплотившегося, и нашего ради спасения смотрение совершившего, – или во иного некоего незнаемого бога, и под означенным именем исповедуют не Христа Спасителя, но противника Его?

Вопрос второй.

Аще убо во иного Бога верует означенная церковь; то како (т. е. зачем) почитает освященные Христовыми стопами места, – якоже Вифлеем, живоносный гроб, Елеон, и прочие, – и зде в царствующем граде почитает и лобызает честный гвоздь и хитон Христов, древние чудотворные иконы, и святых угодников Божиих мощи? К сему же – по коим правилам и событиям наша церковь приимала от оные крещение и хиротонию, во имя иного бога совершаемые, без повторения?

Вопрос третий.

Аще же в того же Бога верует и того же Христа исповедует, – то чему подлежат те иерархическиe члены, кои признают и проповедуют иного быти во упомянутой церкви Бога? – и священнодействие их, чрез принятую от инобожных хиротонию, может ли служить во спасение душам христианским?

Вопрос четвертый.

Имя Иисус, ныне греческою и российскою церковью пишемое и произносимое, обретается ли в древних некоторых книгах, или решительно нигде оного нет? – Аще убо нигде не обретается, то откуду оное произыде, и како подобает разумети о нем?

Вопрос пятый.

Аще же негде обретается, и от святейших древних всероссийских архипастырей, хотя во употребление и не введено, – но убо гаждения и поругания на оное не положено, – то чему подлежат те люди, кои дерзают именовати оное именем антихриста, и во дно адово ниспосылати е? – и таковые продерзатели, – без всякого испытания произведенные во священные степени, – могут ли без оставления такового мудрования священнодействовать: и действие их благодатно ли будет или нет?

Вопрос шестой.

Крест четвероконечный начертание ли есть сеновного ветхого завета, от новоблагодатного Христова закона весьма упраздненное, по реченному: «прейде сень законная благодати пришедши», – или же образ и сокращенный вид креста Христова, употребляемый до ныне в церковных таинствах, не освящаемый перстосложением, по освящающий осенением, и сокращающий знамением воображения своего вся вражия и сопротивныя силы?

Вопрос седьмой.

Аще же образ есть креста Христова, и по чиноположению церковному приемлется и почитается, – то чему подлежат те, иже наводят на оный ругательства, укоризны и нестерпимые поношения, и иже имеют способ и силу уничтожить злохуления, однако не обращают на оное внимания?

Вопрос восьмой.

Восточные учители: Иоанн Китрошский, Матфей Правильник и Севаст Арменопул – римских опресноков причащатися не повелевают, но и за простые их не вменяют, призывания ради Господня и святого Иакова богобрата, и ради священных (?) над ними совершаемых. – Да и в наших московских патриарших потребниках хулы и укоризны на оные не видится.... Зде вопрошается: – Евхаристия греческие и российские церкви равна ли есть римским опреснокам, или ни? – Аще убо не равна есть; – то почему не равна? – аще же равна с оными: – то чему подлежат те, иже дерзают бесстрашно ругать, поносить и гаждать Евхаристию ту?

Вопрос девятый.

Члены новоучрежденной иерархии, слышащие и видящие происходящие таковые зловредные и душепагубные мудрования, и не обращающие внимания на истребление таковых плевел, – могут ли быть законными и истинными пастырями, руководящими своих пасомых в живот вечного блаженства?

Вопрос десятый.

Иночествующие и простолюдины, слышаще и видяще, что таковое неправое мудрование и неправославное учение не истребляется, но терпится, – и под предлогом благовидным покрывается и защищается; и чрез то не следующие безусловно вопреки совести своей за таковыми пастырями, – могут ли почитаться раздорниками, или же они суть православные поборники истины, возбраняющие богомерзкая злохуления, елико есть силы?

В таковом-то затруднительном положении находясь духом, убеждаемый христианскою совестью, аз грешный и недостойный помощью Божиею начертах краткое изложение догматов и пpeдaний церковных, под названием «Устав православного исповедания», – половину коего написану сущу, вторую же, в каталоге означенную, совокупно с вопрошением сим в премудрое и высокое рассмотрение В. П. препровождаю, и прошу Вас обратить милостивно взор Ваш, как на вопросы выше предложенные, так и на тихое (?) уничтожение неправых мудрований, в изложении означенного Устава начертанное; – и благоволить – сделать на то и другое Вашего Архипастырского рассмотрения законное и правильное рассуждение, и соборное определение и ответ.

В заключение всего скажу Вам: дóндеже таковая зловредная мудрования – соборне от Вас не уничтожатся, и хула на высоту (?) возноситься будет от безумных равнителей, имеющих саны священные: – дотоле по совести не могу быть последователь хулящих, или защищающих хульников, и чист буду от всех могущих случиться неприятных последствий. – Аще же издадите соборное определение на истребление означенных и других сим подобных плевел, – то прошу Вас принять милостивно и меня в объятия своя.

Итак, во ожидании Вашего скорейшего рассмотрения, и законного рассуждения и ответа, остаюсь в прискорбии духа и болезни сердца, пребывающий убогий и грешный Иларион.

Божиею милостью, мы, смирении епископы и прочие священные лица христианские древлеправославныя церкви, собрались в царствующей град Москву, на освященный собор, известились, что вы, именуясь епископом поставленным от митрополита Кирилла, будто бы на московский святительский престол, делаете во святей церкви разделение, устрояя свою особную церковь и воспрещая своим последователям иметь сообщение с нами и подведомыми нам священниками и мирскими людьми. Почему для достоверного и подробного дознания о том, как производилось ваше поставление, и о причине делаемого вами разделения, освященный собор посылал вам два приглашения о прибытии на оный: от 20 октября, и 2 ноября сего года, за №№ 199 и 213; но по этим вызовам вы на собор не являетесь, и никакого отзыва о причине неявки доселе от вас не получено. А как по 5-му правилу первого вселен. собора в толковании: мы, собрании о Святым Дусе на освященный собор епископи, находимся в непременной обязанности общею волею – «всяко совопрошение разрешить», то посему, излагая письменно те предметы, которые долженствовали вам быть объявленными на соборе лично, предлагаем учинить на оные письменное же объяснение, в месячный срок, считая с нынешнего 26-го числа декабря. Если же в течение этого времени такового объяснения не доставите, или лично на собор не явитесь, то на основании 74 прав. святых апостол, приступлено будет к решению сего дела по тем единственно сведениям, какие в настоящее время в виду собора имеются, согласно соответствующим ниже приведенным, священным правилам. Предметы же сии суть следующие:

1) По какому случаю вы для пострижения во иноки не обратились к священноинокам, пребывающим в должном подчинении законной иерархической власти, существующей в древлеправославной церкви; но получили оное от священноинока Серапиона, который без епископского благословения отлучился из монастыря, находящегося в балтовской епархии, к коему был приставлен, и проживает в Гуслицах самовольно; за что, по определению освященного собора 1863 года, он был подвергнут запрещению на священнодействие в гуслицких пределах? Известно ли вам о сем было, или нет? и если известно, то на какое основании вы решились это сделать?

2) Действительно ли вы, как свидетельствует евангельский ваш отец, инок схим. Макарий, упросили его отпустить вас из обители, в коей имели пребывание, только на два дня в весь Иванищеву (родина Антония) по некоей необходимой надобности^–, но вместо того вы отправились в Москву и потом за границу, и совершенно оставили свою обитель? Правилами о сем тако завещавается: перво-второго соб. прав. 4. – «Аще который мних от своего монастыря отбежит, сам же и с приимшим его да отлучится, дóндеже бежавый возвратится в свой монастырь»; и прав. Васил. Вел. (по Номоканону 115 (?): «аще хощеши оставити обитель, в ней же еси зван, и отца и братию кроме ереси, но за укоризну и язву, или яко видел еси на час смутившуюся обитель, или бдения ради, и проч. и сего ради хощеши изыти, горе тебе, кому тя уподоблю; токмо Иуде предателю, отлучившемуся Христа и ученик Его». – Объясните, какими побуждениями и основаниями руководились вы, поступая в явное нарушение сих правил?

3) Как могли решиться уйти из своей обители в другую область, и принять там священный сан без благословения епископа той области, в коей находится ваша обитель, тогда как cиe правилами строго воспрещено: четв. всел. соб. прав. 4: «всяк мних да повинуется епископу, и от монастыря без повеления его да не изыдет»: – толкование: «всем мнихом должно есть повиноватися епископу и от монастыря, в нем же пострижени быша, не отходити, разве аще повелит им епископ другим на пользу изыти, да идут.... Аще же кто преступит повеленная правилом, да будет без общения». – Соб. карф. прав. 81 в толков. «Черноризцы тоя области епископу должни суть покорятися и терпети в монастырех, в них же постригошася, и не оставляти их, аще епископ града того нужные ради потребы не повелит ими изыти»?

4) Как могли вы решиться принять на себя епископскую хиротонию от одного митрополита другой области, по избранию мирских людей? за таковое избрание и поставление правилами определяется извержение и отлучение: свят. апост. прав. 30. «Аще кий епископ мирских князь, или людей помощию приимет церковь, да извержется и отлучится». Толков.: «подобает бо хотящему поставитися епископом от всех епископ, сущих во области поставлену быти». Лаодик. соб. прав. 13: «не избран епископ, иже мирскими человеки избран будет». Толк. «судом и избрание митрополита и сущих во области епископ поставляем бывает епископ». Седьм. всел. соб. прав. 3. «Всяко избрание и поставление, бывающее от мирских властелей, не твердо есть». Толков.: «во многих правилех речено есть, еже от всех епископ сущих во области, аще есть мощно, подобает суду и избранию быти хотящему поставлену быти епископу; аще ли невозможно всем совокупитися, поне от триех епископ да поставится, сочетавшимся посланием грамот и не пришедшим епископом. Аще же кто мирскими властели избран будет и теми церковь некую приимет: рекше по изволению их и повелению поставлен будет епископом, не твердо есть таковое поставление, но извержение и отлучение наводит на получившего тем образом святительство». Антиохийского соб. прав. 19 в толков. «Речено есть множицею, еже ни митрополиту, ни епископу не избирати, не поставляти епископа; аще же вси сущии во области епископи на поставление снитися не могут некия ради нужды, обаче множайшии да снидутся». Подобно сему сказано у Матфея Правильника состава 5, глава 11. – Иоанн же Постник, архиепископ Константина града, в своей правильной книге так пишет (лист. 142). «Митрополит да не творит епископа, аще не соберет вся епископы своя и попы и прочие люди церковные, и свидетельством и истязанием мнозем да освятит епископа какова либо, которому либо граду. Аще ли своим хотением, точию с младыми некиими освятить его, а не с собором: таковый епископ да не прият будет во епископство, аще и свят есть: ниже повеление митрополита да услышится, кто же сицевого не послушает, да извержется».

5) Действительно ли вы, как сказано во уведомлении митрополита Кирилла к христианам от 26 июля 1864 года, поставлялись при участии «не телом, но духом» бывшего епископа Софрония и епископа Виталия, и имеете ли вы Софрония, согласно оного же уведомления, за непременного себе во всех делах советника? Если действительно, то на каком основании, потому что освященным всероссийском собором 1863 года, действия и постановления коего утверждены митрополитами Амвросием 28 октября 1863 года и Кириллом 24 февраля 1864 года, сии епископы подвергнуты: Виталий упразднению от святительских действий, по случаю лишения его зрения, на основании 78 правила святых апостол, и толкования на оное, а Софроний за многочисленные противные правилом и вредные святей церкви поступки, извержению и обнажению священного сана и действия, с тем, что если по извержении будет касаться священнодействия, то подвергнется отлучению от церкви. Он же, не взирая на то, никем не разрешенный, священнодействовал и рукополагал, почему и состоит в конечном от церкви отсечении по 28 прав. свят. апост.: «иже епископ извержен праведне о согрешении явленне, дерзнет прикоснутся прежде врученныя ему службы, сей отнюдь отсечен будет от церкве». Толков. «Таковый яко гнил уд от церкве отнюдь да отсечется». О соединяющихся же со изверженными и отлученными, прав. свят. апостол тако глаголет: 10 «моляйся со отлученными, сам такожде да отлучен будет», 11 «моляйся со изверженными, сам такожде осужден будет».

6) Как могли принять на себя именование епископа московского тогда, как святительский престол московский занят соборне определенным на оный архиепископом Антонием, утвержденным в этом звании и митрополитами: Амвросием и Кириллом? Правила никак не дозволяют сему бывати, перв. всел. соб. прав. 8-е.

7) Несть бо мощно двема епископома быти во едином граде, перво второго собора прав. 16. «Ни по которому же образу да не взыдет кто на епископию, ее же епископ жив есть. Подобает бо вину изыскати, егоже хотят изгнати, и по извержении его другого поставити». А как поставление ваше учинено вне России, то чрез cиe нарушено узакопоположение вселенских патриархов, определивших поставлению первосвятителей московских совершатися в Москве от своих российских епископов, иже уложиша и утвердиша крепко и непоколебимо и непреложно соблюдати (cиe) от рода и в род и на веки (Кормч. Лист. 17, 18, 30 и 35 на обор.).

8) Митрополит Амвросий, признавши в грамотах своих от 28 октября 1863 года все действия и постановления всероссийского освященного собора, бывшего в том году, правильными и законными, вменил митрополиту Кириллу в обязанность принести раскаяние собору в деланном им оному противлении; впредь же до учинения такового раскаяния и до соединения во единомыслие со всеми епископы, наложил на него гласом церкви запрещение – не касаться до всякого священнодействия. Повинувшись сему законному распоряжению митрополита Амвросия, митрополит Кирилл в грамоте от 24 февр. 1864 года, изъявляя полное согласиe на учиненные собором 1863 года действия, равномерно как изъявлено оное митрополитом Амвросием, просил прощение у собора и сам признавал дерзающих преслушать установление того собора и творящих возмущение ратниками Христовой церкви и долженствующими подлежать по церковным правилам суду; священные – извержению, мирские же отлучению. Но после сего митрополит Кирилл вновь начал делать противление собору; издал возмутительную грамоту в мaе 1864 года, в коей не признавал законным оного собора, и в явное нарушение соборного установления, по коему определен на московский святительский престол архиепископ Антоний, поставил на московский престол другого епископа. За таковые действия митрополит Кирилл подвергался вышеозначенному запрещению митрополита Амвросия и собственному самоосуждению. Объясните, по каким правилам совершенная им над вами хиротония может быть признана законною и благодатною?

9) По какой законной причине вы, прибыв в Россию, начали воспрещать христианам быть в совокуплении со всеми благочестивыми российскими епископы, именуя себя одного благочестивым епископом, и приказывать своим последователям, чтобы они с теми не соединялись ни в молении, ни в ядении и питии и во всякой дружбе; как это именно объявилось вами на собрании священников и мирян 17 ноября 1864 года, в деревне Давыдовой, о чем и было в то время донесено московскому духовному совету бывшим на оном собрании священником Симеоном Епифановым? Если вы руководились в этом случае единственно приказанием митрополита, не взирая на правила, то cиe противно есть узаконоположениям святых отец. Глаголет бо великий Феодор Студит: «власть предстателем ни в чем дается ко преступлению правила, разве токмо да прилежать тем, яже узаконена суть и последуют, яже предъидоша» (Номоканон лист. 743 на оборот.). Но почему же вы, оказывая такое безусловное повиновение митрополиту в произведении раздора, не слушаете его предписаний, изложенных в присланных вам от него грамотах 24 февраля, 16 марта и 2 августа, коими он убеждает вас примириться со всеми епископы и вменяет в обязанность, по востребовании епископов, непременно явиться к ним на собор? Если же вы делаете таковое разделение по сомнению в правоверии нашем, то почему не объясняете, в чем именно заключается ваше сомнение, и когда вы оное возымели: прежде своего поставления, или после; и если наконец причиною этого сомнения служило окружное послание, изданное 24 февраля 1862 года, то почему же теперь, когда соборне нами уничтожено и вменено яко не бывшее, вы пребываете в прежнем отчужденном положении и на собор не являетесь? Чрез cиe уклонение ваше от совокупления с епископами происходит всепагубное церковное разделение, вящше коего, по словеси святого Златоуста: «ничтоже тако раздражает Бога»: «грех сей столь велик, яко и кровь мученическая не может его загладить, и творящие оный подлежат, аще не покаются, не меньшей казни, от иже тело Господне пресецающие». – «Совершаемые же в отделении от святей церкви священнодействия чужды суть всякие благодати», по реченному в толков. Апостоле: «тайны без единости церкви христианские, ничесоже суть; ибо всем отлучившимся от единения церковного Бог пророком рече: послю на вы клятву и прокляну благословение ваше, и разорю е, и не будет в вас; сиречь: положу клятву на благословение ваше, имже тайна свершаема бывает» (лист. 542 на оборот.).

10) Действительно ли на вышепомянутом собрании 17-го ноября, как видно из того же донесения священника Симеона, когда было вычитано извещение митрополита Кирилла от 28 сентября о заключенном им с епископами мире, вы будто бы уверяли собрание с клятвою, творя пред иконою крестное знамешние, что «эта бумага фальшивая, и приехали в Москву от имени митрополита не посланники, а мошенники»? Означенное извещение, засвидетельствованное подписями сорока лиц, бывших на соборе при составлении оного, не подлежало ни малейшему сомнению; но если бы и действительно было какое сомнение, то вы должны были сделать дознание о том чрез сношение с митрополитом, a не поносить преждевременно доставивших оную грамоту священных лиц. Но как митрополит в издавшихся после того грамотах подтверждает, что помянутое извещение от 28 сентября действительно издано и подписано им, то и оказывается ваше клятвенное уверение совершенно ложным. А о клевещущих и во лжу кленущихся правила тако глаголют: новых заповедей Иycтиниана царя: «клеветник же, аще есть причетник, да извержется от степене» (Кормч. глава 44, лист. 349). Закон судный людем царя Константина великого, глава 2: «Во всяку прю, и клеветы, и шепты достоит князю и судии не послушати без свидетель мног, но глаголати к соперником, и клеветником, и шепотником, аще не поставите послухов, якоже закон Божий велит, прияти туже казнь чайте, юже и на друга глаголите; Божий закон тако велит, да иже сего не хранит, да будет проклят» (Кормч. лист. 372); Матф. Правильника, состава 4, глава 9: «благоговейным пресвитером и диаконом, аще обрящутся о имании вин лжесвидетельствовавше, не утвердивше же клятвою лжи, сим довлеет вместо мук, на три лета отлучитися божественного служения и монастырем предаватися. Аще ли же ко лжи и клятву приложиша, правило тех премину священства. О греховных же винах, аще лжесвидетельство рекут, вписавше яве яко, якоже божественными уставися правилы, от причта обнажаются и законным наказаниям предаются». Подобно сему определяется и в новых заповедях Иустиниана царя, на листу 324 Кормчей. – Василия Великого правило 64: «Клятвенник, рекше кленыйся во лжу, или преступая истинную клятву, десять лет запрещение приимет» (Корм. глав. 21). В Номоканоне, в прав. 181, идеже исчисляются вины, возбраняющие священству, упоминается и о сем: «аще кляться священник будет, и падется во едино от сих, да извержется». Зонар, прав. 156: «Иерей всякий не кленется никакою клятвою, ни малою, ни великою, ни волею, ни неволею. Аще ли кленется, да извержется».

11) На каком основании вы соединяетесь в служении с находящимися от своих епископов за разные вины в запрещении, и не повинующимися оному: священноиноком Пахомием и священниками: Василием Ивановым, Петром Родионовым, Павлом Киприановым, и Никоном Ивановым? Правилами cиe вельми воспрещается, и соединяющиеся с запрещенными подвергаются и сами равномерному отлучению. Свят. Апост. прав. 32-е в толков. «Аще который пресвитер или диакон отлучен быв от своего епископа, и живу сущу еще отлучившему его епископу, аще приидет к другому, несть достоин прият быти от него». И прав. 16 в толков. «Аще епископ сведый сердечное запрещение на какового причетника от своего ему епископа, и начнет его держати, яко причетника, и повелит ему служити, да отлучится, яко учитель безчиния». Карф. соб. прав. 9: «Не приобщенному приобщайся и сам не приобщен». Толков: «аще которого пресвитера или диакона отлучит свой епископ, и другой епископ, ведый его отлучена, и приимет и сподобит его с собою служити, и сам отлучен, и той, его же служити с собою сподобил есть недостойна суща». Сардикийского соб. прав. 15: «иже от своего епископа отлучена суща сведый, общения сподобляя, несть без вины». Толков. «Епископ, аще приимет, пресвитера или диакона сведый яко от своего епископа отлучен есть общения, и приобщит его рекше: повелит ему с собою служити, таковый несть без вины, но и сам, и его-же прият, оба да будета отлучена».

12) Действительно ли вы рукоположили во священники четырех лиц: в Москву Георгия Андреева, и по Гуслицам: в деревню Шувою (?) – Фому Титова Шилова, в деревню Ульянину – Фому Федотова, и в деревню Андронову – Агафона Егорова? Если действительно, то на каком основании, ибо московская епархия состоят под заведыванием московского архиепископа Антония, а коломенская управляется московским духовным советом? О нарушающих учрежденный порядок иерархического управления так сказано в 21 прав. Сардик. соб. «Иже добре и богоприятне изведенная буестию поколебати покушается, несть епископ». Если вы в действиях сих руководились единственно прежним распоряжением митрополита, то поставляем вам на вид, что и сам митрополит, в случае прибытия в другую eпархию, тем более в другую область, не имеет права без ведома местного епископа не только рукополагать, но даже и священнодействовать, о чем буквально изложено в 3-м ответе Иоанна, священного епископа китрошского: «аще приключится митрополиту священнодействовать в пределех сущего под ним епископа, по повелению оного сему быти подобает» (Кормч. лист. 599).

12) Получены письменные сведения от достоверных лиц, жителей посада Лужков и Воронка, что проживающий там священник Георгий Масляев, находящийся в запрещении от московского духовного совета, священнодействовал в посадах черниговской губернии, и в 1864 году повенчал в посаде Воронке брак лиц, состоящих в четырехстепенном крестном родстве, принадлежащих к обществу города Обаяни, по фамилии Варваровых. О рассмотрении их родства представлялось обаянским попечителем еще до совергашения брака духовному совету, и на основании изложения в Кормч. на лист. 541 на оборот. и 543, брак сей был воспрещен, о чем предписано было от духовного совета 12 февр. 1864 года за № 26. Но священник Георгий, не смотря на это, осмелился оный брак повенчать. Получив о сем донесение от того же попечителя, и усматривая, что оный священник за совершение беззаконного брака, по узаконоположению, изложенному на 560 листе Кормчей, подлежит извержению, духовный совет впредь до надлежащего о нем соборного суда, наложил на священника Георгия запрещение от всякого священнодействия с тем, чтобы он отправлялся к своему епископу, и там ожидал конечного о себе распоряжения, о чем и послано было ему предписание 13-го августа того же года, за № 114. Объясните, действительно ли вы этого священника, состоящего в правильном запрещении, и подлежащего извержению, разрешили? В правилах так сказано: перв. вселен. соб. прав. 5-е: «своими епископы отлучении, инеми да не будут прияты»; Карфагенского собора прав. 62. «Причетник епископа своего судом осужден быв, ни от кого же не имать отпущения». Антиох. соб. прав. 6-е. «Отлученного причетника... ин епископ не может разрешити». Зонар прав. 164. – «Подобает связавшему разрешити. Аще иный свяжет, а другий не разрешает; Христос не разделился».

Итак изложив все cиe, освященный собор предлагает на каждый пункт учинить надлежащее объяснение в вышесказанный срок, и оное доставить на собор чрез попечителей старообрядческого Рогожского кладбища; так как и cиe наше предложение посылается к вам чрез них же; на тот предмет чтобы быть уверенным в действительном вам оного доставлении. На подлинном подписано тако:

Смиренный Антоний, архиепископ московский,

Архимандрит Евфросин и инок Алимпий,

Уполномоченные от Кирилла митрополита белокриницкого,

Смиренный Пафнутий, епископ казанский,

Смиренный Варлаам, епископ балтовский и всея Бессарабии,

Смиренный Савватий, епископ тобольский,

Иов, епископ кавказский, в лице священно-иерея Павла,

Аркадий, епископ славский, экзарх некрасовский и

Иустин, епископ тульчинский, в лице священно-инока Козьмы.

26 декабря, 1865 года, № 234.

От освященного собора всероссийского,

бывшему симбирскому епископу Софронию,

соборное pешeниe (копия).

Божиею милостью, мы, смирении епископы богохранимого государства русского, собравшиеся в царствующем граде Москве, по долгу нашей священной обязанности имея прилежное тщание о исправлении церковных беспорядков и соблюдении священных правил, которые святая церковь не меньше Евангелия почитает; слушали донесение московского духовного совета о делах бывшего симбирского епископа Софрония, и, рассмотрев и прочие его дела, нашли:

1) Означенный епископ Софроний, находясь в 1862 году в городе Казани, без дозволения местного епископа поставил диакона, вмешивался и в прочие духовные дела в непринадлежащей ему казанской епархии, от чего народ пришел в расстройство, а некоторые уклонились в беспоповцы. Обо всем этом сообщено было духовному совету от епископа казанского Пафнутия и христиан города Казани.

2) Правитель церковно-иерархических дел, епископ Онуфрий, для успокоения народа и церкви, удаляя еп. Софрония из непринадлежащей ему казанской eпархии, предоставил еще во управление симб. eпархию на правах епархиального епископа, июня 12-го 1862 года, и временное управление пензенской, тамбовской и воронежской епархиями; но епископ Софроний, не учинив во вверенных ему епархиях ничего полезного, самовольно оставил оные, и без всякого вызова и дозволения прибыл в Москву, в августе месяце того же года.

3) По просьбе бывших в то время в Москве из стародубских слобод депутатов, еп. Софроний был уполномочен на епископские действия в черниговской епархии; но, и там не сделав ничего должного епископу, возвратился в сентябре месяце опять в Москву, и вместо определенных в его управление епархий, отправился в непринадлежащую ему Казань, отколь и ходатайствовал себе в епархиальное управление казанскую eпархию, неправедно свидетельствуя, будто бы епископ Пафнутий казанский отказался письменно от управления. Но епископ Пафнутий, видя со стороны еп. Софрония незаконное притязание на чуждую епархию, и происходящие чрез такие напирательства беспорядки, хотя и просил увольнения от возложенной на него обязанности, но никогда формально не отказывался, и не получал на свою просьбу от духовного совета никакого согласия.

4) Еп. Софроний к тому еще просил даровать ему права святого Евсевия самосатского, то есть, чтобы он везде и повсюду мог действовать по званию сана своего, по апостолу (писал Софроний): «пасущему стадо подобает и от млека ясти»; но на это не получил он удовлетворения.

5) Еп. Софроний, хотя и имел под своим ведением четыре eпархии, но под предлогом преклонности лет и слабости здоровья желая успокоения в Казани, и не получив того, на ино умышление прииде: «во время проезда чрез Казань еп. Онуфрия (?) испросил у него еще довеpиe, чтобы сверх предоставленных ему епархий, в случае проезда, побыть и в тех епархиях, где нет епископов, и которые не препоручены никому». Простодушный правитель, желая его успокоить (ибо по писанию: «незлобивый всему веру емлет»), дал ему грамоту в вышеозначенном смысле, предполагая, что он, Софроний, для пользы церкви потрудится побывать и в отдаленных вдовствующих епархиях, для необходимых нужд христианских. Но еп. Софроний думал другое; почему в ноябре месяце того же года прибыв в Москву, и объявляя себя уполномоченным, провозглашал, что по полученной от еп. Онуфрия грамоте, он в праве пребывать и священнодействовать в Москве, что и делал без дозволения председателя совета, еп. Онуфрия, имеющего по силе доверительной от господина митрополита грамоты, пребывание в Москве, от которого и сам еп. Софроний получил разные доверия.

6) Taкие многочисленные происки еп. Софрония к достижению властолюбивого желания заставили председателя и членов духовного совета обратить на него должное внимание. Вследствие чего, призвав его, увещавали оставить не полезные предприятия и возвратить грамоту, которою он незаконно воспользовался. Но Софроний не сделал должного послушания, и грамоты не возвратил; почему еп. Онуфрий, видя его непокорство, формально оную уничтожил.

7) Неутомимый епископ Софроний, имея еще вышеупомянутые четыре епархии в своем ведении, и пренебрегши оные, забыв и старость свою, решился предпринять весьма опасное и бесполезное путешествие в Белую Криницу, и с белокриницким архимандритом Сергием в декабре месяце отправился из Москвы за границу самовольно и тайным образом.

8) Духовный совет, принимая в соображение вышеозначенные поступки еп. Софрония, и видя, что для святой церкви кроме вреда нет от него ничего полезного, вынужденным себя нашел: за незаконное Софронием домогательство епархий казанской и московской, и за пренебрежение вверенных ему епархий, на основании 18-го прав. Сардикийского собора и 16-го прав. второ-первого собора, выданные епископу Софронию грамоты уничтожить, оставив его, Софрония, согласно предписанию господина митрополита, от 15-го ноября 1861 года, заштатным, на том самом положении, в каком он с 5-го мая 1858 года до избрания на черниговскую eпархию находился; что учинено было прошлого января 18 дня сего 1863 г.

9) По известиям от частных вероятия достойных лиц оказалось, что еп. Софроний с архимандритом Сергием, прибыв в митрополию, ходатайствовал у господина митрополита о вручении себе церковно-иерархического всероссийского правления. Но митрополит, поддерживаемый благонамеренными людьми, не наградил его этим достоинством. Донесение cиe о его домогательстве подтверждают многообразные происки его, выше в статьях 3, 4 и 5 означенные.

10) Какие же горькие плоды принесли небогоугодные труды путешествия его, какое плачевное волнение в церкви Христовой произошло, коликое пренебрежение и попрание священных правил учинено, о том всем к уничтожению святой древле-православной церкви, в смех и радость врагам нашим, уже и в Русском Вестнике, в книжке за май месяц 1863 года, напечатано. В этом печальном очерке, при взгляде на своевольное самочиние, означены и имена еп. Софрония, архимандрита Сергия, священника Григория и диакона Филарета.

11) Простодушный восьмидесятилетний старец господин митрополит действительно увлечен был в непозволительные действия и разные неправильные распоряжения людьми потерявшими совесть, и своими страстями, как это описывает архидиакон Филарет в письме своем к еп. Онуфрию от 17-го апреля сего года в таких выражениях: «я находился под стражею, составлял акты против совести, принужденно, в составлении бумаг правила предуготовлял иерей Григорий Добрянский, не менее сего и епископ Софроний жаждущий, яко елень на источники водные, так он на восприятие и восхищение московского престола». Окруженный сею дружиною господин митрополит не имел власти и сам над собою, но делал то, чего хотели: еп. Софроний, архимандрит Сергий и их спомощники; при чем еп. Софроний получил ближайшую к Москве eпархию калужскую, а Сергий, лишенный архимандритства, в марте сего года возведен во епископа тульского.

12) Освященный собор, следуя неуклонно священным правилам, на все действия и распоряжения господина митрополита, вопреки церковных правил учиненные, соборне издав уничтожение, и не наводя на него строгости церковного закона, так как он по преклонности своих лет увлечен был в это невольно людьми неблагонамеренными, признает виновными окружавших его: еп. Софрония и архимандрита Сергия, изобличивших себя в этом, кроме доказательств духовного совета, получением иерархической награды. А посему, и в силу согласия освященного собора заграничного с действиями и распоряжениями нашими, на основании 25-го святых апостол правила и 9-го правила первого вселенского собора, поминаемый Сергий лишен епископского сана, и от назначенного ему тульского престола упразднен и отставлен. При чем строго воспрещено ему, Сергию, являться по каким бы то ни было делам в Россию.

13) Относительно же еп. Софрония приложено было особенное тщание, дабы угасить воспламенившееся чрез него пламя, раздуваемое людьми неблагонамеренными. Ему делали неоднократное предложение, прося его явиться на собор епископов, где в формальном заседании, пред святым Евангелием дано ему 12 вопросов, на которые он обещался чрез два дня сделать ответы; но вместо того на другой день (12-го июня) прислал записку к еп. Онуфрию, в которой, уклонясь от ответов, именовал собор незаконным и пристрастным. Но от собора было препровождено к нему письменное побуждение, – чтобы он, по данному им в присутствии освященного собора пред святым Евангелием, святительскому слову, доставил на взводимые на него обвинения письменное показание. К сему приложен был и 13-й вопрос: «на каком основании он называет собор незаконным и пристрастным, и какие имеет на это доказательства»? При этом напомянуто было и определение 39-го правила Лаодикийского собора. Таковое соборное замечание доставлено было ему чрез диакона лично. Но еп. Софроний отозвался болезнию, а после, явясь в собор, говорил, что ответы готовы, только нужно немного поправить их, и просил отсрочки на два дня; однако по прошествии оных не явился. Почему посылали к нему неоднократно священника и диаконов, но они его найти не могли. Тогда, на основании 74 святых апостол правила, посланы были к нему два епископа – просить его па собор; но он, именуя себя больным, не исполнил прошения собора, и между тем, вместо обещанных ответов, – прислал на имя архиепископа Антония письмо (22-го июня), в котором писал: «я не могу признать собор законным, поэтому и отвечать на предложенные вопросы обязанным себя не почитаю, тем более, что возводимые на меня обвинения были в рассмотрении господина митрополита, и окончательно им осуждены. А потому оные вопросы препровождаю обратно к вашему преосвященству, без всяких ответов; чем и прекращаю с вами переписку, и остаюсь под непосредственным заведыванием господина митрополита». – При чем еп. Софроний в том же своем письме наводит правила: святых апостол 14, первого вселенского собора 15, и собора, иже в Сардикии, правила 1 и 2, на епископов: Онуфрия и Иустина, акибы подлежат они суду сих правил. Того же дня прислал другое письмо еп. Онуфрию, в котором писал, что он «углубляясь во святом писании, искал, чем успокоить свое двоемыслие; с кем остаться: с митрополитом, или с епископами, и умысли прибегнуть к жребиям, и, акибы по примеру апостольскому, положил жребий, и диакон его со слезами простре руку, и изнесе жребий. – быть ему с митрополитом, а не с епископами. И это уже стеснительный случай второй раз понудил его к жребию; первый раз, когда епископы Савватий и Иустин были у него; но и тогда выпал жребий – быть ему с митрополитом. После сего увещавал еп. Софрония боголюбивый еп. Онуфрий примириться с епископами, и оправдать себя пред освященным собором, или раскаянием испросить прощение и получить милость, но он пребыл непреклонен, и в предприятиях своих неизменен.

Законные меры освещенного всероссийского собора

Итак мы, смиреннии епископи, истощив возможные средства в терпении, и употребив все пастырское тщание и братскую любовь, стараясь всячески духом кротости исправить еп. Софрония, наконец увидели, что весь труд наш без успеха, а посему, крайне удивляясь столь его недобросовестным от священных правил уклонениям, во избежание случившихся и могущих продолжаться вредных последствий, паче же по долгу священной нашей обязанности о неизменном хранении священных правил, как гласит пиcaниe: «всею силою мощию должны суть apxиепископи и епископи имети стражбу о священных канонех и божественных правилех; поручено бо есть им твердо соблюдати е, да нечто от них преступаемое во он день в муках оных изыскано будет»; – вынужденными себя нашли приступить к священному определению церковных правил на вся означенныя деяния еп. Софрония:

1) За поставление диакона в чуждем пределе без ведома и дозволения епархиального архиерея священные правила: святых апостол 35, собора Антихийского 13 и 22, и четвертого вселенского собора правило 5, – подлагают его совершенному извержению, вкупе и с поставленным от него. В толковании же последнего из приведенных правил страшное прещение положено, гласящее тако: – «и той месть да приимет своего безчиния, и извержется от своего сана святою Троицею».

2) Оставлять паству врученную епископу во управление, переходить самовольно во ину, священные правила: первого всел. собора 15, Антиохийского собора 21 и Карфагенского собора правило 72, строго возбраняют.

3) За незаконное наскакание на чуждую eпархию Анкирского собора правило 18 отлучению подлагает. Если же противу сущим епископом молву творит, епископская некая правления восхищает, такого всякие святительские чести лишает и от церкви отвергает.

4) Прошение его – даровать ему права святого Евсевия Самосатского, т. е. везде отправлять епископские действия, есть также незаконно. Ибо святой Евсевий в гонительное время, во образе воина обходя грады и села, соравнял христианские нужды и рукополагал клириков и епископов, и наконец подвиг своего служения мученическою кончиною запечатле. Но еп. Софроний такового пастерского попечения и во врученных ему епархиях не учинял, промышляя точию о собственной пользе и покое, о пище и млеке, как сам выражается в письме своем: «пасущему стадо, говорит он, подобает и от млека ясти». Под сими словами его означается его алчность корестолюбия, сопряженная с любоначалием. Это подтверждается и прежде бывшими его деяниями, в которых также видны порывы к достижению властолюбия, о чем сказано будет ниже.

5) За самовольное оставление врученных епархий и незаконное вдирательство в царствуюший град Москву, и отправление во оной священнослужения без воли правителя церковной иерархии, который занимал место самого господина митрополита: правило 16 Антиохийского собора от епископии повелевает отвергнути. Преподобный же Никон Черногорский пишет о таковых: «нелепо и непреподобно есть попущати, иже в ненаказании без начальства живущим, в домы входити и тех благочиние раздирати, и много смущения и соблазна исполняти. Аще ли неции от сих епископу неблаговолящу входяще, прикасатися службе дерзают; тех убо извергнути, приемлющих же от них причащение во отлучение вложити» (Никона Черногор. слов. 30, лист. 216 на обор.).

6) «Внегда единого вред во многих расточится, тогда не подобает долго терпети», говорит Лествичник – лист 61 наобор. Посему еп. Онуфрий достойно и праведно уничтожил данную еп. Софронию грамоту, которую последний дерзнул употребить во зло, принимая тую в иносказательном смысле, и сонносудно мечтая в ней (?) о любимой им Москве.

7) Путешествие его за границу было не по воле Божией, а единственно к достижению любоначалия, которое не давало ему покоя во дни и в нощи, и притом без ведения правителя церковных дел и без поручения возложенной на него обязанности. Это есть вопреки 23 правилу Карфагенского собора и 15 седьмого вселенского, которыми повелевается не принимать тако творящих ни в дом, ни в церковь, но по которым таковые да извергутся (?).

8) «Ищай чужого свое погубляет». Так еп. Софроний пренебрег. врученные ему епархию, проискивал то казанскую eпархию себе присвоить, то в царствующем граде Москве водворялся; или же на правах святого Евсевия Самосатского распространялся и не о овцах прилежание имел, но волну и млеко от них собирал, как он сам о себе засвидетельствовал. А посему духовный совет законно и правильно уничтожил выданные ему на епархиальнoe управление грамоты, оставив его заштатным впредь до соборного о нем суда и решения.

9 и 10) Домогательство о прехождении из малого в великий град казнится правилами церковными извержением из священного сана и даже отлучением от причащения святых тайн при самой смерти, как гласят священные правила: Сардикийского собора 1 и 2. Эти правила должны распространиться на Софрония, которого известные домогательства причинили всему миру известный студ и поношение всей нашей древлеправославной иерархии. На него же должна распространиться сила и 21 правила Сардикийского собора: «иже добре и богоугодне изведенная буестию поколебати покушается, – несть епископ», и слов Христа Спасителя во Евангелии сказанных: «горе человеку тому, им же соблазн приходит».

11) За увлечение простодушного митрополита в противозаконные действия и неправильная распоряжения, и за получение калужской епархии вопреки священных правил: святых апостол 34 и Антиохийского собора 9 и 16, – он, Софроний, как нарушитель всеобщего спокойствия и виновник ужасного в церкви Христовой возмущения, киническим путем шествуяй, – суду на того Максима Киника от святых отец произнесенному подлежит, как гласит 4 правило второго вселенского собора, со всеми поставленными от него, за исключением поставленных от него прежде первоначального его от иерархии извержения.

12) Постановление относительно господина митрополита и бывшего архимандрита Сергия да хранится твердо и непреложно, якоже соборне изложено и утверждено есть.

13) Понеже приснопоминаемый Софроний не захотел понять оказываемого ему милосердия церковного, и оказался вместо раскаяния не радящим о всем, и, оболгав всех епископов, начал пренебрегать братию свою, вопреки священных правил 53 и 78 Карфагенского собора, и прекратив с собором переписку, объявил себя – быть под заведыванием господина митрополита, и сим навел мнение, – акибы мы отделяемся от него, чего никогда не было; и понеже он, Софроний, вопреки священных правил 28 и 125 Карфагенского собора, которыми возбраняется на другую страну моря преходите, т. е. во иную область, и на оближних епископов суд приимати, избегая и уклоняяся определения оных правил церковных, дерзнул наводить на боголюбивых епископов: Онуфрия и Иустина правила святых апостол 14, первого вселенского собора 15, и собора Сардикийского 1 и 2 неправедно (ибо они никогда жe что подобно сотворили), то по словеси Господню – «в нюже меру мерите, возмерится и вам», и «имъже судом судите, судят и вам», правила оны на главу его обращены быти долженствуют. Что же касается до жребия, то хотя в соборе епископов, в мирном союзе братии и полагаются жребий, по человеку подсудимому, окруженному вопросами сопряженными с правильною ответственностью, отнюдь оные не дозволительны. Даже и уединенному человеку искать по жребию извещения воли Божией не повелевается в писании.

До крайности удивительно, как сей цветущий (?) сединами муж, углубляясь во святом писании, забыл слово Господне глаголющее: «человек, человек от дому Израилева,... иже аще удалится от мене, и положит мысли своя на сердце своем, и мучение неправды своея ученит пред лицем своим, и приидет к пророку, еже вопросити ему Мене; Аз Господь отвещаю ему, в немже держится он. И утвержу лице мое на человека того, и положу его в погибель и в потребление, и извергу его от среды людей моих... и приимут неправду свою по неправде вопрошающего» (Иез.14:7 и дал.). И как не воспомянул преподобного Никона Черногорского, пишущего о жребиях: «яко оные многащи бывают по xoтению и страстной воле человеческой,... ибо кождо привлачится и прельщается от своея похоти, и по отступлении Божием. попущаем есть кождо от своея воли и никуюждо вещь сбывается ему, якоже хощет» (Тактикон слов. 38, лист. 195). Итак углубляющемуся в писание человеку достоит и последовать писанию, глаголющему: «должны есмы во всех, ихъже глаголем и творим, имети показание от божественных писаний». – По крайней мере ему, Софронию, следовало бы послушать совета искренно ему предложенного от еп. Афанасия к пользе его и общей, понеже спасение есть во мнозе совете; муж же безсоветен себе ратник». Но понеже еп. Софроний ничему же внят и ничем же убедися, того ради мы, руководясь божественным писанием, и видя ясный пример по оном, что «ниневитяне проповедию Ионы пророка обратившиеся, пощажены быша, и стяжаша покаянием прощение; потом паки на первая злая дела возвратишася и паки долготерпение Божие на гнев подвигоша и погибоша водою и огнем, и так. обр. их бо Бог во дни Ионе пророка покаяния ради помилова: тех паки развратившихся послежде погуби»; воспоминаем вкратце прежде бывшая его деяния, и то, что господин митрополит, под ведением которого он, Софроний, хочет находиться, уже подписал извержение его, именно: когда врученное первоначально митрополиею епископу Софронию иерархическое в России правление по благословным винам передано было от митр. архиепископy Антонию, а Софронию предписано удалиться в симбирскую епархию, то Софроний оказал сему сопротивление и презрение своему обещанию, и в лето 7361 писал своеручно в белокриницкую митр. тако: «если не удалите (от должности) Антония, то вспыхнет пламень, который и веками не утушится». К сему присовокупил и другие премногие враждебные противности и оклеветания, которые предварительно распубликовал своими письмами в разные места России. Митрополия, видя такового открывающегося в церкви Христовой ратника, того же 7361-го лета, изложив на 46 листах письменные возражения, – моля его и увещавая не творить в церкви Христовой раздора, – повелительно призывала его в митрополию на личный соборный суд. Но от Софрония не было ни гласа, ни послушания. Итак митрополия, долготерпеливо ожидая его прибытия, наконец в лето 7364 декабр. 17 прислала на него конечное соборное решение, которое основано было на 19 прав. Карфагенского собора и состояло в следующем: «аще преслушаеши нашего сего предписания, и будешь кривить пронырством своим по обычаю твоему, и cиe наше приказание преобидишь, то отселе сею грамотою отрешаем тебя и запрещаем всякое действие чинить; и оставляем тебя в звании простого и бездейственного инока Софрония».

Cиe решение подписали: митрополит Кирилл, архиeп. Аркадий и еп. Онуфрий, а также и российские епископы: Пафнутий казанский, Геннадий пермский. Прочим же епископам оно письменно было сообщено.

Таково было соборное решение на Софрония, который, шесть лет быв позываем на суд, пребыл неисправлен. Потом с единомысленным ему Виталием, любоначалием возболев, произвели себя тайным образом в митрополиты, – а священноинока Израиля хиротонисали в московского и всероссийского патриарха, проименовав его Иосифом. Всему же сему начинанию виновником был Софроний, возложивший на себя самочинно сам митрополита. По случаю таковых неограниченных действий издано было от архиeп. Антония на еп. Софрония окружное послание, которое и смирило его, почему он принес было раскаяние мая месяца 5 дня 1858 года, сознавшись в поданном им собору прошении, что действительно между ими производилась хиротония; при чем Израиль произведен был в патриархи, он же Софроний и Виталий в митрополиты. Освященный тогдашний собор, милосердствуя о них, принял их покаяние, и, уничтожив мнимого их патриархa, упразднил и самочинные митрополитские титлы и только из милости оставил их в звании епископов.

Но поскольку он, еп. Софроний, забыв милосердие церковное, и не сохранив должного покорения матери своей святой церкви, пренебрег и братию свою епископов, сего дня еще посылавших к нему двух епископов для призывания его; то ныне, по согласию заграничного освященного собора, мы подтверждаем прежде бывшее извержение его из сана, и, на основании всех вышеприведенных священных правил, гласом церкви повелеваем и заповедуем.

1) Бывший симбирский епископ Софроний, ныне званый, но не явившийся на собор для выслушания решения, по силе 74 св. апостол правила, от ныне заочно извергается от всякого священного звания, и да именуется просто: инок Софроний, даже до кончины живота своего.

2) Если окажется послушен и покорен определению решения сего, и будет провождать жизнь свою в положении иноческом; то не лишаем его последней милости церковной: да причащается пречистых тайн тела и крови Христовой на ряду с прочими благовейными иноки, и да благодарит Бога, освободившего его от всякого волнения житейского, и даровавшего ему при кончине дней его тихое и немятежное пребывание.

3) Если же после объявления сего решения он, инок Софроний, не прекратит противозаконного своего действия, и будет употреблять к сопротивлению церкви какие-либо происки, и чинить раздор и возмущение: то на основании 28 правила святых апостол от церкви да отсечется.

Сие соборное решение, написанное в царствующем граде Москве месяца июля 29 дня 7371 лета, да хранится неизменно при делах церковных.

Подлинное подписали:

Смиренный Антоний, архиeп. московский.

Смиренный Афанасий, еп. саратовский.

Смиренный Пафнутий, еп. казанский.

Смиренный Варлаам, еп. балтовский.

В лице еп. Константина оренбургского иеродиакон Викентий.

Смиренный Савватий, еп. тобольский.

В лице еп. Иова кавказского священно-иерей Павел.

Смиренный еп. Онуфрий.

Смиренный еп. Иустин.

О братия моя, братия; пойдем-ти-ка мы,

Моя братия, во царский град Москву;

Посмотрим-ти-ка мы, братия,

Благочестивых изложений терзания.

Вонмем-ка мы, братия,

Окружного послания рыдания.

Горько оно рыдает,

Погибель чадам своим от злых псов смотряет;

Из рук бо его пять лет детей терзали;

Ныне же едва не в конец его прокляли.

О горе мне, вопиет оно ко мне!

Пси на мя восташа,

Пять лет мене терзаша;

Ныне жe милых чад моих отняша,

И едва не в конец меня еретицы прокляша!...

О горе мне, свет учения где?

Мои присны в путь нечестия бежали,

Клятвой благочестию угрожали.

О беды, о беды! торжествует велиар,

В том, что многих он поймал.

О горе мне, милы чада где?

Господи, сколько я их не держал,

Но само клятвы не избежало.

О горе мне, свет Аркадий-то где?

Был он благочестив,

Теперь же стал нечестив.

О горе мне, Варлаам и Савватий где?

Один к Богу преселился,

Другой в крепость заключился.

О святии мужи, посмотрите на мя,

И хоть ты, владыко Савватий, о мне потужи!

Меня в третие разбирают,

Аки змии, псы терзают;

Не противно, что разбирают,

Но ужасно проклинают.

О горе мне, о горе мне,

Владыко Пафнутий где?

Только один он свет остался,

И за истину твою, Господи, с Антипием сражался.

Наконец же гроньзнули,

За границу шаг шагнули,

И прокляли меня там!

О горе мне, свет учения и истины где?

Теперь что же говорят?

Крест Христов проклясть велят.

Но на сем они не стали,

А Пресвятую Богородицу антихристородицею обозвали.

О проклятые они, все с ума они сошли.

У них всякий не пророк,

А говорит, что Иисус иной бог.

О лютый зверь пантер,

С учением из ада прилетел.

И что делать теперь стану?

Молиться Богу не престану.

Господь верных не оставит,

Но на разум их наставит.

И Бог мира будет с нами,

Обличит невеждов нами.

Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй....

5 сент. 1868 года.

В преподобии пребывающему и попремного уважаемому достопочтеннейшему и любезному брату, Cepaпиoнy Игнатичу, нижайше кланяюсь...

Извещаю Вас, что я имел счастие получить от Вас письмо 17-го октября 1868 года, и видел оного содержание и Ваше соболезнование о мне, за что приношу Вам мою глубочайшую душевную благодарность. Спаси Вас Христос; Бог да сохранит и впредь любовь свою в нас... Вы пишете и покорно просите меня прибыть к Вам на излечение, и объявляете, что у Вас богатая аптека, и врач в ней очень искусный. Я принял Ваше желание с глубочайшем удовольствием, но исполнить его был и есмь не в состоянии, потому что время настало неудобное, холодное; пароходы ходить перестали.... ехать же сухопутно, – на почтовых, – не по моему капиталу... Но если Бог не сподобить Вас видеть меня лично – за вышепоказанным неудобством, то в таком случае я покорнейше попрошу Вас, яко искусного доктора прописать мне рецепт для микстуры на излечение моей болезни, которая, кажется, и не имеет нужды для показания телесного – доктору, ибо она есть болезнь душевная, а не телесная. Телесная болезнь требует и показания раны, и приложения чувственного пластыря, но душевная не нуждается в таком показании и требует для своего излечения Божественного Писания и Христовых слов. Вы можете лечить меня без затруднений и прописным рецептом, и здрав буду... А я Вам чрез Писание Божественное открою мою болезнь, и ясно Вам покажу свою рану, требующую пластыря – Божественного Писания законного; дабы Вам, яко искусному доктору, было понятно, от чего я мог получить болезнь душевную.

Еще Вы пишете, что болезнь моя опасна весьма, и что если я не постараюсь о исцелении ее то послужит и к смерти, и до ада низведет. Поэтому я покорнейше Вас прошу не допустить моей болезни к дальнейшему ее развитию, дабы не получить мне от нее смерти. Постарайтесь излечить ее вскоре, пришлите Писания приличного моей болезни, за что я буду Вами весьма благодарен.

Еще пишете, что во мнозем совете бывает спасение, а безсоветен муж сам себе ратник; и паки: «безсоветнии уловляются». Но не думайте, что я ни с кем не советуюсь о сем предмете, напротив я со многими о сей болезни совопрошаюся, якоже и Вас днесь вопрошаю. Недавно послал уведомление о причинах моей болезни в Москву, к главному и искусному моему доктору, и паче всех сведущему Божественное Писание, епископу Пафнутию казанскому, члену Духовного Совета, и просил его составить о моей болезни консилиум, и теперь ожидаю от него определения.

А что пишете Вы, что я страдаю от многого употребления новопроникнувшего зелья, не имея при себе искусного доктора, который бы зелье cиe растворил своим искусством, и оным бы вылечил болезнь мою, то на это скажу Вам, что напротив моя болезнь вкоренилась очень глубоко от неложных Христовых и отеческих слов, взирая на которые, аще и умру, сию же секунду воскресну в живот вечный. Поэтому болезнь моя не к смерти, но к животу вечному, и не от новопроникнувшего зелья, но от издревле проповеданного святыми отцы по вдохновению Духа Святого, паче же Самого Христа, сказавшего: «аще кто слово Мое соблюдет, жив будет, и смерти не имать видети во веки». Слова же сии неложные Христовы и отеческие следующие: Рече Господь своим учеником: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам, и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века: аминь. (Мф. зач. 116).

Рече Господь притчу сию: «человек некий отходя, призва своя рабы, и предаде им имения своя; овому убо даде пять талант, овому же два, овому же един, комуждо противу силы его, и aбиe отъиде». Толкование: «человек, отходящий, – это Христос, вознесшийся на небеса; рабы его, – это суть церковные учители, сиречь архиереи, священницы и диакони, коим вверены слова – службы и благодати духовные»... (Учительн. Евангелие в неделю 16).

Паки рече Господь притчу cию: «человек некий добра рода иде на страну далече прияти себе царство, и возвратитися. Призвав же десять раб своих, даде им десять мнас, и рече к ним: куплю дейте дóндеже прииду». Толкование: Рабы, коим вверены мнасы, это суть диаконы, пресвитеры и архиереи, коим даны дары благодати каждому на пользу. (Благовестн. на Лук. зач. 95).

«Человек некий схождаше от Иерусалима во Иерихон и впаде в разбойники.... Самарянин же некий грядый пpииде над него, и, видев его, умилосердися и приступль, обяза раны его, возлив на них, масло и вино, и, возложив на свою скотину, приведе его в гостинницу, и прилежа о нем. На yтpиe же исходя, взем два динария, даде их гостинику, и рече ему: прилежи о нем, и еже аще изнуриши, аз, егда возвращуся, воздам тебе». – Толкование: «Человек впадший в разбойники, это – грешник, гостиница – это церковь, и гостинник, иже прият динарии, есть всяк Апостол, и учитель, и пастырь, коим даде Господь два динария, сиречь два завета ветхий и новый... Сии бо динарии, на небеса восходя, Господь остави Апостолам, а по ним и дальнейшим пастырям и учителям церкви, сиречь: архиереям и епископам». (Учит. Еванг. в нед. 25).

Паки Господь уподобляет церковь свою неводу, вверженному в море, от всякого рода рыб собравшему, иже, егда наполнился извлечен был на край (Еванг. в нед. 18).

Рече Господь: «аминь глаголю вам, яко не имать прейти род сей, дóндеже вся сия будут; небо и земля мимо идут, словеса же моя не мимо идут». Блаженный Феофилакт объясняет cиe так: «Род сей – это род не тогда сущий, но вообще весь христианский верный, или все христианство, которое не разорится. Небо и земля изменятся, словеса же Христовы – Его Евангелие не разорятся; вся двигнутся, но вера во Христа не оскудеет»....

Свидетельства отеческие об оных предметах:

В книге о Вере в 24 гл. читаем: «Слушать восточные церкви, патриарха Константинопольского и прочих четырех, – творит нам великую пользу, благословение временное и спасение вечное».

Священномученик Игнатий Богоносец в своих 12 посланиях к малоазийским церквам о повиновении епископам говорит следующее: «Христианам не подобает отлучаться от епископов, но им повиноваться, паче же достоименитому – пресвитерству должно есть согласоватися с епископом, яко гуслям струны». Паки рече: «аще Христовы суть, сии со епископом; аще оного удаляются и сообщаются с проклятыми, посекутся»... «Не можно ни по какому случаю от епископа отделяться», и проч.

Св. Дионисий Ареопагит глаголет: «Божественный священноначальник есть чин первый и последний боговидных чинов; ибо в том скончавается и совершается всяко, еже у нас священноначалие, удобрение», и проч.

Симеон Солунский пишет: «Епископ един имать преподавательную благодать; того ради един и хиротонию и миpo действует. Чрез сия же два достизает всюду, и вся действует, богоподражая и Того обилуя благодатию... Без того ниже жертвенник будет, ниже хиротония, ниже миро святое, ниже крещение... Чрез тое архиерействo – убо истинное христианство; и чрез тое вся Христовы тайны»... и проч.

Малого катехизиса вопрос: «которая есть четвертая тайна»?

«Ответ: «священство установленное от Христа во Апостолах, их же возложением рук – на епископах; от епископов же на священников, яже освящени бывают чином церковным на строение святых таин, и на преподавание спасительного учения Христова; ибо и Господь, образуя та два чина во оных словесех, сице глаголя: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына, и Свят. Духа».

Большого катехизиса лист 378, вопрос: «что есть хиротония, или чин духовных лиц»?

Ответ: «Рукоположение есть тайна, ею же вручается власть: «святителем, священникам и прочим строителем и служителем церковным».

Иоаннa Златоуста житие лист. 144 свидетельствует, что «церковь Христова без епископа не может быти».

Тактикон Никона Черные горы, слов. 23: «Иже не имут повеления игуменства и знамения от архиерея, или возложительным рукоположением, или письменным; егда несть ту архиерея, таковым не дается Дух Святый; яко же веруем; и егда то не имут, его же не прияша таковым образом, како иным подадут знамения на духовные службы»?

Захарии Копыстенского: «церковь Христова без епископа не может быти, и никогда не была».

Святый священномученик Киприан пишет: «Сего единства церкви не содержащие и противляющиеся церкви думают ли, что веру содержат; когда и блаженный Павел научает повиноваться церкви, и о единстве ее говорит следующее: «едино тело, един дух, якоже и звани бысте во едином уповании звания вашего. Един Господь, едина вера, едино крещение, един Бог»? (Еф.4:4–5)... Едино есть епископство... такожде и церковь есть едина... Как лучи солнца многие, но светило едино, и ветви древа многия, но древо единое, на твердом корени основанное; тако и церковь есть едина»...

Златоуст в своих беседах на 14 посл. Ап. Павла, к Ефес. зач. 325, говорит: «яко же бо за веру, тако и за рукоположение ратоватися подобает, зане аще всякому леть есть исполняти своя руце по древних речению и священниками быти, да приступают вси, туне жертвенник сей создан бысть, туне исполнение церковное, туне и священников число... Глаголю и засвидетельствую, яко от еже в ересь внасти, еже и церковь раздрати, не меньшее есть зло... Церковь есть дом Отчий, едино тело и един дух.

В Кирилловой книге на лист. 13 говорится: «Духом Божиим утвержденная церковь не требует дни и месяцы применити, но во всех своих преданиях стоит непременна, и един устав и предания держит до скончания века».

Там же на лист. 21: «Всех еретиков антихристами, оному последнему служащими, разумей, иже от единые, святые, кафолические, соборные и апостольские церкви греческая отступили».

Господь рече во Евангелии: «Слушаяй вас, Мене слушает, а отметаяйся вас, Мене отметается, отметаяйся же Мене отметается Пославшего Мя»...

От всех сих выше-реченных источников пивши, душа моя в разное время, и не вем како, разболеся глубочайшею болезнию, и хотя и желала себе исцеления, но не имела при себе искусного врача долгое время. Посему покорнейше Вас прошу, честный отче, просмотрите вышереченные причины и вонмите; и ниже-следующие не пропустите. На мои вопросы поясните мне своим ответом от Божественного Писания о церкви Христовой и о вечности ее – непрерывного рукоположения епископов, им же Христос заповеда пребывать до скончания века; и о семи тайнах; и о том, по какому бывшему примеру церковь наша существовала составленною от толпы народа без епископа от Никона патриарха и до Амвросия митрополита австрийского;

1) Господь Апостолов послал во языки на проповедь и учение: Амвросия же кто послал, и куда он пришел, в какие языки, а равно и прежде Амвросия, бежавшие попы кем посылаемы были и к каким языкам приступали с учением?

2) Рабы, получившие от Христа таланты, где на них приобретали другие таланты?

3) 10 раб, получившие от Христа 10 мнас, где именно и в коей земле, или море, творили и творят куплю непрерывно, дóндеже Царь приидет и востребует от них отчета?

4) Получившая от Христа 2 динария гостиница, где в продолжение 180 лет, до Амвросия, прилежала к падшему в разбойники?

5) Господь рече: «аминь, аминь глаголю вам: слушаяй словесе Моего – и веруяй пославшему Мя имать живот вечный».. И еще: «Небо и земля мимо идут, но словеса моя и Евангелие не прейдут»; все ли вполне слова Евангелия слушать должно и всем ли верить, или только некоторым местам, а прочим не верить?

6) Чиноположение церкви в 3-х чинах дано ей на время, или до скончания века?

7) Священно-мученика Игнатия Богоносца, Дионисия Ареопагита, священно-мученика Киприана, Златоуста, Симеона Солунского, Никона Черныя горы – и проч. святых предсказания о церкви Христовой, – что она без епископа не может быти, – до коих именно времен имели силу: до Никона ли патриархa, или же до скончания века?

9) Церковь Христова утверждена на камне – Христе, и по глаголу Христа, врата адовы, т. е. по толкованию святых, разные ереси, тиранства и мучения, не одолеют ю до скончания века; – почему же у нас, старообрядцев, одолена она от времен Никона?

10) Церковь Христова необходимо должна быть при семи тайнах церковных, – по свидетельству святых; а иначе без которой либо одной тайны, – не может назваться Христовою, но еретическою; почему же у нас, старообрядцев, от Никона патриарха и до Амвросия, в течение 180 лет, церковь была без рукоположения; а рукоположение есть церкви тайна, от которой проистекает, яко от источника, непресекаемое церковное священство?

11) Миропомазание есть церкви тайна; по миропомазание совокупно и нераздельно с освящением мира, а иначе не может именоваться тайною; – почто же у старообрядцев от Никона и до Амвросия не было и сей тайны мироосвящение, которое так же, как и рукоположение, есть всему священству тайна? Следовательно, без двух тайн у старообрядцев была церковь от Никона патриарха, поэтому и не православна, поэтому и остальные пять без сих двух недействительны были.

12) Когда впали в ересь: Греция, Молдавия и Валахия, Болгария, Сербия, Грузия и прочие христианские страны, кроме Рима; и когда их ересь соборне судили; в коем году и в коем месте и граде, и за какую именно ересь; и кто был председателем на соборе: патриарх или епископ?

13) Покажите также, – где именно велено масло мешать в миро для таинства крещения младенцев и вменять оное смешанное с маслом миро в церковное таинство? Правда, миро мешается за скудостию для освящения церкви; но освящение церкви не тайна, а крещение – тайна.

14) Российская православная церковь от Греции и прочих православных христиан, кроме римлян, не отступила, но с ними в согласии, единении и любви до днесь, по Христову словеси: «о сем вас познают, яко мои ученицы есте, аще имате любовь между собою». Мы же с тобою, брате Серапионе, отделившись от всей вселенской церкви, от кого послани на проповедь Евангелия и учения языков, и в кои языки проповедуем». Разве можно сказать, что мы руководствуем просвещенных христиан?. Напротив, сами помрачившись, мы и оных помрачаем своим неискуством Божественного Писания, и таскаем их в болото, в нем же сами, погрузившись, сидим, и света Божия не видим.

Да просветит Господь Бог очи наша сугубая, не телеснии, но умнии и сердечнии, и узрим свет незаходимый во вся дни живота нашего; – аминь.

На сии выше-реченные мною понятия покорнейше Вас прошу, честный отче, яко искусного врача, по вашему признанию себя, находящегося при богатой аптеке: помогите моему недоумию, и болезнь исцелите скоро. За сим, пожелав Вам от Бого всех благ получить, остаюсь с нетерпеливым ожиданием от вас излечения посредством письменных ответов на мои вопросы. Желатель вашего спасения, меньший брат ваш, священноинок Пафнутий Казанский.

1868 г. 18 окт. Казань.

Достопочтеннейшему и попремногоуважаемому, бывшему моему собрату по австрийской иерархии, священно-иноку Серапиону Игнатичу, находящемуся в городе Хвалынске, желаю о Господе радоватися и умудрятися, и сугубо здравствовать на многая лета...

1868 года, 8-го окт., пущенное Вами ко мне письмо получено было мною в свое время исправно. В том письме Вы признали меня болящим ревмотизмою, себя же объявили порядочно-искусным врачом, а келью Вашу с находящимися в ней книгами уподобили богатой аптеке. В том же письме своем Вы приглашали меня для исцеления пожаловать к Вам, но за неудобством времени я был не в состоянии выполнить вашего желания. За то, возрадовавшись отысканию искусного врача, я немедленно составил пространное послание с текстами Божественного Писания, в котором изложил причины моей болезни, и поставил несколько вопросов, на которые покорнейше просил Вас, яко искусного врача, составить разбор, и немедленно выслать мне противу моей болезни рецепт, согласно моим к Вам вопросам; и тем прекратить болезнь мою и не допустить меня до смерти. Сделавши все это, я с нетерпением за тем стал ожидать от Вас желаемого ответа, но, к сожалению, ожидания мои были напрасны. Два месяца прошло после отправления мною к Вам послания, но ответа на него не последовало. Болезнь моя день ото-дня и час от-часу усиливалась, так что я, по изречению искусного врача, близок был к смерти; а врач между тем, получа послание мое и прочетши все, хотя и хорошо понял мою болезнь, и, как я слышал от посторонних лиц, произнес даже следующие слова: «с Божиею помощью постараюсь помочь ему; соберу противу болезни его (?) и пошлю ему»; однако слишком медлил своею помощью ко мне. Не получая от него ответа в Казани, я решился наконец оставить этот город, и 18 дек. отправился в Москву. Прибыв сюда, я остановился в единоверческом Никольском монастыре на Преображенском, и здесь-то неожиданно сподобился получить послание от моего искусного врача из Хвалынска, на 8 четвертных листах. Правда, на этом послании нет подписи, и не означено, кто писал его и кто посылал, но при всем том по смыслу, выговору и изложению я уверяюсь, что это есть дело моего врача, Серапиона Игнатича, иеромoнaxa австрийского.

По содержанию своему ваше послание ко мне ни одною строкою не отвечает на мои вопросы к Вам. Все 8 листов его толкуют только о двух пальцах, которые нужно слагать при осенении себе крестным знамением, разбирают обливательное и крепительное крещеное и хулят православную церковь. Верно так угодно было Богу вложить в мысль Вам чем-нибудь ответить мне, чтобы назвавшему себя искусным врачом не остаться совершенно безответным. Что действительно ваши ответы не соответствуют моим вопросам, для этого стоит только сопоставить последние с первыми. Сущность посылаемых к Вам моих вопросов состояла в следующем: как-де у старообрядцев, державшихся беглого священства, существовавшая от лет Никона патpиарха и до Амвросия в течение 180 лет церковь могла назваться истинною, когда по учению И. Христа, Апостолов и учителей вселенских в церкви должно быть до скончания века три степени священства, а у старообрядцев этого не было? Правда, у них были беглые попы, но они были незаконны. Допустим даже, что они были законны, но и тогда нельзя сказать, чтобы у старообрядцев было священство, потому что у них не доставало двух тоже необходимых степеней священства: епископской и диаконской, и кто им рукополагал попов и диаконов, – это подлежит крайнему недоумению. Кроме этого, церковь по учению Апостолов должна быть при семи тайнах, но у старообрядцев, помимо священства не доставало и еще одной важнейшей тайны – мироосвящения или миропомазания; могла ли и поэтому церковь их назваться истинною?... Вот, честный отче, в чем я затруднялся, и вот какие недоразумения просил Вас разрешить. – Вы же прислали мне в Москву ответ со всем несогласный с моим предложением, я просил от Вас хлеба для пищи душевной, Вы же прислали мне напротив смертоносного яда. Для большей наглядности дела я представлю здесь во свидетельство тебе и прочим оное твое послание вполне, не опуская ни одного слова, с сделанныт на него при помощи Божией разбором.

Статья 1. Послание: «Ты пишешь, Павел Александрович (так было мое имя в миpе), что в господствующей церкви ереси нет. Если нет, идем и мы за вами, если же найдется, то вы должны паки возвратиться. Теперь нужно во-первых узнать, что есть ересь и кто еретики. Да я полагаю, что и вы хорошо знаете, что ересь ничто иное, как несознательный грех».

Разбор. Вы исповедуете, что ересь есть ничто иное, как несознательный грех, а не объясняете, в чем именно состоит эта несознательность греха: в несознательности ли в ереси, или только в преступлении православного христианина на исповеди пред отцем духовным. Если несознательность греха понималась вами в первом смысле, то Вам необходимо нужно было бы показать, где именно, в коем месте и граде и на коем соборе епископов, и в коем году греко-российская церковь не созналась в ереси пред собором, и в какой именно ереси не созналась. Если же, по-вашему, ересь есть несознательность православного христианина в каком-нибудь грехе на исповеди, то ужели и ваши дети духовные, в чем-либо не сознавшиеся на исповеди, великом или малом, суть еретики». Если так, то в таком случае я Вас – за ваше исповедание – первый признаю – единомысленным еретиком, и именно тем, которые впадших в грех не принимали на покаяние... Я же напротив признаю ересью погрешность человека в вере во Святую Троицу или в святоотеческие догматы, и несознательность его в своем преступлении пред собором. Это, по-моему, есть ересь и виновный в этом есть еретик. Если же таковой еще не осужден на соборе, то он признается только находящимся в ереси, но еще не еретиком. По-вашему же исповеданию еретиком должен назваться всякий христианин.

Статья 2. Послание. «Но сего мало; нужно нам еще вывести на вид некоторых еретиков, осужденных святыми соборами и святыми отцами. Первые еретики донатиане были осуждены и прокляты на первом вселенском соборе, а за что именно? За то, что впадших в тяжкий грех не принимали на покаяние и возбраняли двоебрачие. Теперь разсудите, в Божестве ли они погрешили?... Василий Великий называет их раскольниками,... а раньше их считали еретиками, отступниками, и такие напр. архиeреи, как Фермилиан и Киприан повелевали их совершенно перекрещивать, и только первый вселенский собор велел принимать их в церковь вторым чином»...

Разбор. В сих строках явно высказал врач свое неискуство, а именно: он пишет, что на первом вселенском соборе осуждены еретики донатиане, но это неправда. На первом вселенском соборе осужден был Арий и его единомысленники, хулившие Сына Божия Господа нашего Иисуса Христа. Если же и по его допустить, что и донатиане тогда осуждены были и прокляты; то ему надлежит вокруг себя осмотреться, не подлежит ли и он с братиею последующею его учению сих еретиков осуждению и проклятию; а именно как?... Донатиане погрешили как по его, так и по-нашему, не в Божестве, но только преступили заповедь Божию и Святых Апостол, т. е. не принимали на покаяние впадшего во грех. А так как покаяние есть едина тайна церкви Христовой, то стало быть они не имели у себя в церкви вполне всех семи тайн; поэтому и суждены были с титлою еретиков, хотя в Божестве и не погрешали, остались вне церкви и правильно названы Василием Великим и прочими раскольниками. Также и он (врач) с братиею своею не погрешает в Божестве, но только погрешает против заповеди Божией и Христова Евангелия. Господь рече во Евангелии Петру: «Ты еси Петр, и на сем камне созижду церковь мою и врата адова не одолеют ю». И «даде Господь два динария в руководство и десять мнас на торговлю, и рече: куплю дейте дóндеже прииду». Кому даде? – Апостолам; Апостолы же оставили это своим преемникам – епископам, с которыми Господь в лице Апостолов обещался быть до скончания века... Святии отцы семью вселенскими соборами и девятью поместными заповедали быть церкви не нарушимо при трех чинах: епископе, пресвитере и диаконе, и проч... Почто же ты, честный отче³⁵⁸, с братиею своею преступаешь заповедь Господню и не последуешь Евангелию, а равно и апостольским и свято-отеческим правилам?... Скажи мне, где в вашей церкви три чина? и на кого после Никона пaтpиарха и до Амвросия митрополита изливалась благодать рукоположения в течение 180 лет, – на еретиков, или на вас, именуемых старообрядцев?... Если на вас, то почему не имели рукоположения благодатного? а если благодать изливалась на православных, то почему вы, безблагодатные, не приступаете к благодатным, т. е. к православной церкви? Ты хорошо знаешь, что рукоположение есть церкви тайна, которая разливается на все священство, и содержится с ними совокупно; а его в вашей церкви после Никона не было, и до днесь его вы не имеете. Равно и другой тайны законной мироосвящение вы тоже не имеете и не имели в течение 180 лет; а отсюда и совершаемое в вашей церкви мазание крестящегося человека маслом не может именоваться церкви Христовой тайною.... Таким образом вышереченные донатиане только – одну тайну неправильно имели, хотя совсем ее и не отвергали, но двоебрачия же действительно не принимали, и за cиe, как сказано выше, остались вне церкви с титлою еретиков и раскольников. Вы же, называемые старообрядцы, не имели в течение 180 лет двух тайн, и хотя их совсем и не отвергали, но неправильно употребляли; – стало быть больше, чем вышеназванные еретики, подлежите осуждению с титлою раскольников и проклятию,... поэтому и не скорбите на православных, что они именуют вас раскольниками. Они, согласно снисхождению Василия Великого к донатианам, приемлют вас приходящих к ним вторым чином, т. е. чрез миропомазание, но если бы в cиe время были прежние святители, тобою названные: Фермилиан и Киприан, то, вероятно, они совершенно крестили бы вас, как и вышереченных еретиков....

Статья 3. «Послание. Тоже и в Кормчей глаголемии донатиане называются еретиками, а какая их ересь?... Начальник их Донат заповедал им, чтобы они, когда будут причащаться святых тайн, прежде целовали мертвую (?) человечью кость, а потом уже принимали святые тайны. Рассудите беспристрастно, в богословии ли они согрешили?»...

Разбор. Рече Господь Никодиму пришедшему к Нему нощию, и вопрошавшему Его: «како может человек стар сей второе родитися? – «ты еси учитель Израилев, и сих ли не веси?»... Аз же тебе, честный отче, реку: «ты еси учитель старообрядцев, и сих ли еретиков не веси?!.. Во второй статье своего послания ты уже помянул, что донатиане суждены были на первом вселенском соборе; и паки приводишь в доказательство каких-то других донатиан. О первых ты уже высказал, что они не приемлют падшего на покаяние, а о других разъясняешь, что они не в Божестве погрешают, но только целуют кость пред причащением, а в прочем во-всем согласны с православными. Но в Кормчей зрится, что один был еретик Донат; где же ты отыскал другого Доната?... Если же и допустим, что и сии называются еретиками не за погрешение в Божестве, но за нечестивое предание своих предков и именно еретика Доната, то в таком случае нужно и вам, старообрядцам, осмотреться, не держите ли и вы своих предков от Никона патриарха нечестивые предания, и не облагаете ли и не православную, вселенскую церковь разными хулами и порицаниями пред своим причащением?.. Вы все это делаете, поэтому неизбежно подлежите сих еретиков осуждению, хотя в Божестве вы и не погрешаете...

Статья 4. Послание. «Еще есть еретицы, так называемые четыредесятники, сиречь в четвертыйнадесять день, когда луна бывает полна, празднующие Святую Пасху, в какой бы не прилучилось день. И сия ересь отнюдь не в Божестве погрешает, но в преднии и святых отец... Еще. Есть в прологе повесть, как один старец знаменитый называл Мелхиседека Сыном Божиим, и за это назван церковию проповедником ереси. Теперь сравните сих еретиков с господствующею церковью, взведшею страшные хулы на предание Самого Господа нашего Исуса Христа, говорящею, аки бы не от Него было двуперстное сложение, в котором заключается тайна Святые Троицы и воплощение Бога-Слова, хулящею самый честный крест, изображенный двуперстным сложением»...

Разбор. Ты упомянул о знаменитом старце, который Мелхиседека именовал Сыном Божиим, и за это церковью назван проповедником ереси. И я разумею, что он есть не только проповедник ереси, но и еретик, потому что именовал Мелхиседека Сыном Божиим не по благодати, а по естеству. По благодати же всякий человек именуется сыном Божиим, как говорит и Апостол в послании к Римляном (зач. 97): «елицы Духом Божиим водятся, сии суть сынове Божии Не приясте бо духа работы паки в боязнь: но приясте духа сыноположения, о нем же вопием, Авва Отче». А глаголемии еретицы четыредесятники, хотя и не погрешили в Божестве, но непокорности ради уложениям церкви и святых отец касательно церковного порядка справедливо названы еретиками. Также и те, честный отче, с братиею своею, поскольку являетесь непоследователями Христопреданному уложению и уложению святых отец, касательно соблюдения в церкви трех чинов священства, и в течение уже двух сот лет не имеете у себя законного архиерея и законных священников, то без изъятия сих четыредесятников суждению подлежите, хотя и не погрешаете в Божестве, яко же и те еретики. А касательно хулы, яко бы от господствующей церкви последовавшей, на предания Самого Господа нашего Иисyсa Христа и на самый честный крест я скажу, что ты напрасно cиe полагаешь; понеже эта вина может обратиться на твою главу. Ты сам, ссылаясь в нижеследующей статье на Евангелие от Луки (зач. 114), пишешь, что «Господь (только) воздвиг руце свои и благослови их (Апостолов), а как персты Он слагал, сего Лука не написал во Евангелии». Если сложение перст есть Господне предание, то где именно – написапо это и кем? Когда Лука и пpoчиe Апостолы не видели сложения перст у Господа, и потому и не написали об этом, то ты ли с братиею своею видел это?!... Еще ты пишешь, акибы православная церковь хулит в сложение двуперстном честный крест. И cиe есть ложь. В сложении дву- или три-перстном не может заключаться честный крест, но в этом таинственно только изображается: Святая Троица, а также Божество и человечество И. Христа. Церковь же грекороссийская честному кресту осмиконечному покланяется, и четырех-конечный лобызает, а не хулит, и изображаемую в пальцах Троицу Святую, а равно и Божество и человечество И. Христа не отмещет, но исповедует, что ясно зрится в ниже-следующей статье...

Статья 5. Послание. «И назвавшею оный крест армянством, македонианством, несторианством и наконец чертовым и сатанинским преданием. О слепоты и прелести ума! О, омрачения помысла!. Это ли не ересь?!.. Хулить самого Господа предания!.. да кий это язык скверный осмелился сказать, что то есть чертово предание? О, долготерпения Твоего Христе!.. Вот Вы, Павел Александрович, с какою церковью сообщились. Она и доселе не престает хулить своими книгами двуперстное сложение, и псалтири до сих пор печатаются в ней с повелением триперстно молиться и с проклятием на непокоряющихся сему... Вот и Вы теперь противники и раскольники».

Разбор. Здесь паки ты называешь крестом перстосложение, и говоришь акибы оно есть предание самого Господа, а в нижеследующей статье сам же изрек, что и Лука не написал во Евангелии, как Господь слагал персты. Паки и паки налагаешь хульные глаголы на церковь православную, и неправильно говоришь, акибы она страшные хулы и порицания произнесла на крест Христов, акибы в двух пальцах не исповедует двух естеств в И. Христе: Божеского и человеческого: и акибы в ней и до сих пор псалтири печатаются с проклятием на двуперстие. Вероятно в двух пальцах заключается вся вера церкви вашей, и в них полагается весь подвиг ваш. Прочего хоть ничего не будь, лишь бы были два пальца, и догмат ваш не нарушен. Но церковь православная не в пальцы верует, и не имеет их догматами церкви; а верует во святую Троицу непорочно, равно и исповедует Божество и человечество И. Христа, пальцы же ей служат только орудием образования Святые Троицы и двух естеств в И. Христе... Что, действительно, православная церковь исповедует и Св. Троицу и два естества в И. Христе. это она доказывает:

1) Признанием всех праздников Господних.

2) Совершением таинства евхаристии в воспоминание Господа нашего Исyсa Христа, ради нашего спасения сшедшего с небес и воплотившегося.

3) Сложением трех перстов во имя святые Троицы: Отца и Сына и Святого Духа.

4) Употреблением в архиерейской службе трикирия, – образа Святые Троицы, и дикирия, – образа двух естеств в И. Христе: Божеского и человеческого.

5) Совершением крещения или погружения человека во имя Святые Троицы, а также и совершением прочих священнодействий в тоже имя.

Вот, честный отче, Серапионе, и два пальца, в которых ты полагаешь догмат церковный, не лишены и в православной церкви исповедания Божества и человечества во Хриcте. Равно же и три пальца в сложении тую же Троицу проповедуют и образуют, какую исповедуют и образуют вашей руки три пальца пригнутые.. Какого же вы еще требуете иного исповедания? я недоумеваю!....

Статья 6. Послание. «Когда вы узнали, что там (в православной церкви) самое православие, то почто не покоряетесь ему совершенно, но говорите, что-де совесть не допускает. Вот что значит совесть... Она нас совершенно не допускает до падения; поэтому и есть самый естественный, Богом данный, закон. Вы говорите, что присоединились к церкви, что с вас снята клятва, что вам дозволено служить по старому и молиться двуперстно. Это, ведь, для вас сделано снисхождение, как для младенцев; а она, то есть господствующая церковь, стоит в прежнем своем положении, и клятвы, положенные на старые обряды, признает законными и правильными, что явственно видно из самого основания единоверческой церкви по правилам митрополита Платона 1800 год. (1 и 5 пункты). Этими правилами требовалось: во-первых, – чтобы старообрядцы – единоверцы были единомысленны с господствующею церковью, и в тоже время признавали соборне определенные в 1667 году на прежние церковные установления тягчайшие и неразрешимый клятвы возложенными правильно; во вторых, чтобы и последования, от патриарха Никона положенные в церковном учении и чиноположении, почитали святыми и спасительными. Поэтому и самая церковь единоверческая неправильна...

Разбор. Согласно определениям Московского собора 1667 года и правилам упомянутого митрополита Платона, мы названы единоверцами справедливо, потому что признаем православную церковь грекороссийскую единою, соборною, апостольскою и вселенскою; как признают ее и прочие язы́цы и державы, не погрешившие в догматах, и веруем в нее одну, а не во многие, яко в одно тело, имеющее главою своею Христа. Но в теле имеются многие уды, тако и во вселенской церкви, – многие уды которой суть церкви, находящаяся в прочих державах и местах, которые (церкви) в отдельности одна от другой могут назваться не более не менее как приходскими, один уд церкви вселенской и соборной составляющими. Так и единоверческая церковь именуется только одним удом церкви вселенской, с которою она соединена, и от которой не отделяется якоже и прочие церкви, или уды – от тела, имеющего своею главою Христа, От этого тела церкви вселенской церковь единоверческая, как уд ее, получает благодатный источник, никогда непресекаемый, и постоянно оживляется посредством прочих удов, принадлежащих телу, и хотя не согласуется с грекороссийскою церковью касательно некоторых обрядов древних, но все-таки это не мешает ей вместе с нею составлять одну церковь вселенскую и соборную, потому что обряды не суть догматы церкви, и различное содержание их не составляет догматического нарушения веры; касательно же самых главных и первых, необходимых догматов богословия единоверческая церковь во всем согласна с грекороссийскою. Это подобно тому, как напр. и Евангелисты, написавшее Евангелие, в повествованиях о второстепенных предметах разнятся между собою, но в главном содержании и в понятии Богочеловека во всем согласны... В силу этого указанного согласия и единения нашей церкви с грекороссийскою, мы, единоверцы, во-первых, бывший в 1667 году собор принимаем за правильный, и установленные на нем церковные порядки признаем согласными с правилами церкви вселенской, а не одной русской. А что мы содержим старые обряды и не принимаем уложенных на соборе, то на сие ответствую, что мы при сих старых обрядах рождены и воспитаны, и к ним приобыкли, поэтому и не можем оные переменить; но мать наша чадолюбивая, вселенская церковь, видя своих чад непокоряющихся ей, с начала раскола была ожесточена их богохульством, и потому на несколько времени наказала их отнятием у них своей благодати, данной ей от Христа; по потом умилосердилась над сими, простила им их невежество и непокорность, и попустила и благословила оставаться им, по их желанию, при старых обрядах, с тем только, чтобы они от своей матери, церкви, не отделялись, и от сосца ее питались, а не от сосца мачехи, и чтобы имели законное рукоположение и ее (церкви) рождения попов, и не принимали самозванцев и бесчинников которые суть мачехи приемыши, а не чадо родное... Во вторых, рассмотренные на указанном соборе новопечатные книги приемлем за непогрешившие в догматах веры, – и положенные на соборе клятвы на непорников и раскольнников вселенской, восточной, Христовой церкви, самочинно от нее отделившихся, признаем правильными, и справедливо распространенными потом на всех тех содержавших старые обряды и дву-перстно молившихся, которые от лет Никона патриарха, или не имели у себя законного архиерея и пробавлялись самочинными попами, или и во-все не имели у себя пастырей церкви, напр. беспоповцы. На всех сих, повторяю, справедливо распространена сила соборной клятвы. Мы же, единоверцы, на себя вышереченной клятвы не приемлем, и на нас, хотя и содержащих старые обряды и двуперстно молящихся, она не лежит, потому что мы от церкви не отделились, пастырей с любовью приемлем, рукоположение имеем, яко – собственное рождение матери нашей, соборной, апостольской, восточной церкви и проч. А при таком нашем благосклонном покорении матери нашей за что же она будет клясть нас? Неужели, вы думаете, за одни обряды? но напротив она нисколько не опирается на обряды, но смотрит на положение Христом уставленного – чиноположение в церкви, а именно: трех чинов священства: епископа, пресвитера и диакона, без которых не может устоять ни церковь, ни двуперстие, ни старый обряд, ниже будут христиане. К тому же употребление старых обрядов и двуперстия нам единоверцам, дозволено, разрешено и благословлено самою же соборною церковью, что ясно подтверждается существованием по России единоверческих церквей.

Статья 7. Послание. «Вы так же отличаетесь от последователей господствующей церкви, как самаряне отличались от евреев. Ибо вы признаете себя преданными своим духовным начальникам, а делаете противное церкви, и потому естественно должны будете умереть, по примеру нечувственных, с показанным осуждением ее на старые обряды и двуперстие. Это сознает и ваша неповрежденная христианская совесть, препятствующая вам совершенно покориться господствующей церкви. А что действительно то осуждение господствующей церкви распространяется и на единоверцев, это видно из следующего. В 1839 году от московского комитета духовной цензуры напечатана книга под названием: «Доказательства древности триперстного сложения», в которой находится не малая хула осуждения и клятвы на всех молящихся по-старому двуперстным сложениям. Так на странице 10-й молящееся двуперстным сложением вменяются как язычники не верные и мытари; на странице 21-й сказано: «при содержании сего раскола все добродетели христианские цену свою теряют, ибо это двуперстное есть такая вражеская прелесть, которою враг уловляет человека в свою волю». Следовательно такой хуле и участи наравне с прочими подвержены и все молящиеся двуперстным сложением служители и прихожане единоверческой церкви».

Разбор. Честный отче Серапионе! Ты нас выше уподобил самарянам; на cиe реку, что от самарян и иудеев многие были последователями Христа, веровали в Него и были чадами церкви Его, как свидетельствует Евангелие; но вас взаимно кому уподоблю? Ближе нет уподобления, как только фарисеям, присно противившимся Христу, зазиравшим Его учеников, что они не в преданиях отеческих ходят и не умовенными руками хлеб ядят, и видевших во очесе ближнего сучец, а у себя в глазу и бревна не чувствовавших. Был ли кто из фарисеев последователем Христа? очень мало таковых упоминается в Евангелии. Упоминается напр. Никодим, князь жидовский, но и тот потаенным был Его учеником, п приходил к нему нощию: которому Господь – сказал: «ты еси учитель Израилев, и сих ли не веси». Самаряне присно следовали, якоже самаряныня свидетельствует, а фарисеи Ему ежедневно противились и наконец распяли Его на кресте. И вы подобны оным присно противитесь Христову Евангелию и Его установлению о непрерывном содержании в церкви трех чинов священства до скончания века, и сим своим неверием Евангелию ежедневно распинаете Христа. В Евангелии говорится, что Господь дал 10-ть мнас церкви и ее пастырям повелел творить куплю, дóндеже приидет Он на второе пришествие. Но у старообрядцев от лет Никона патриарха купля сия и мнасы были недействительны, и где открывались, не известно, что прямо не согласно Христову неложному обещанию, высказанному в словах: «се Аз с вами до скончания века», и «церковь адовы врата не одолеют»... За тем ты сказал, что мы должны будем умереть по примеру нечувственных... Сего я недоумеваю, но понимаю, что автор о себе здесь предсказует, что я вижу, и исполняется на вас, живых мертвецах. Мы же новородились от смерти в живот вечный благодатию Господнею, по реченному: «идеже умножится грех, там изобилует и благодать Господня». А касательно нашей совести, что будто бы она не допускает нас совершенно покориться господствующей церкви, – вы говорите выдуманное из своей праздной головы, чего я не писал вам... Наша совесть не препятствует нам искать спасения; но ваша, видится, от вас спряталась за завесу или покрывало, и, якоже свеща за стеною, вам не светит, поэтому вы ее и не чуете. А когда покрывало с вас снимется посредством покаяния и обращения к церкви, тогда ее можно ясно зреть и беседовать с нею мысленно... А по поводу новоизданной книжицы я скажу тоже, что сказал уже в разборе 5 статьи (зри её). Здесь же касательно наименования в ней двуперестия прелестнию вражиею, уловляющею человека в свою волю, прибавлю лишь, что поистине у того только двуперстие есть вражия прелесть, кто находится вне соборной церкви, и содержит одно только двуперстие. Таковому не поможет двуперстие, якоже и беспоповцам, которые, живи суще, но уже мертвецы, понеже не причащаются Евхаристии.

Статья 8. Послание. «Но нужно еще знать, откуда ведет свое начало двуперстное сложение. 1) Евангелие от Луки, зач: 114, говорит, что Господь воздвиг руце свои и благослови их (Апостолов), а как персты слагал Господь, сего Лука не написал в Евангелии. На иконе же Богородичной, которая стоит в Успенском соборе, в Москве, и которая от Евангелиста Луки написана и никем не переправлена, младенец Христос изображен с двуперстным сложением. Это свидетельство и до сих пор никем не оспорено. 2) Когда святые Апостолы, построив церковь с Лидде еще при жизни Пресвятые Богородицы, просили Её (Богородицу) приидти на тоя освящение, то Она сказала им: «идите с миром; и Аз тамо с вами буду». Они же, шедше, обретоша на стене тоя церкви образ Пресвятые Богородицы, изображенный Божиим мановением. Сей-то образ святой Герман, пaтpиарх Цареградский, сам описал на месте и назвал его лидским. А когда настала в Царь-граде иконоборная ересь, тогда святой Герман пустил оный образ на море. Он вскоре приплыл в Рим, и стал называться римским, а по многом времени принесен в Россию, и назван Тихвинским... И на сем образе Христос изображен с двуперстием. И вообще многое множество можно в доказательство привести древних икон с двуперстием».

Разбор. Яве честный отче и помимо желания сказал здесь свое неискуство на пользу прочим, чтобы оные не надеялись на врача, назвавшего себя порядочно-искусным, но только могущего здравых подвергнуть болезни, в коей сам находится... Ты пишешь, что Лука Евангелист сам написал икону с двуперстием, которая и до-днесь стоит в Успенском соборе в Москве.. Точно, та самая икона и до-днесь сохраняется в Успенском Соборе, и почитается Св. Лукою написанною; но она не с двуперстием, изображаемый на ней младенец не имеет во все перстосложение никакого, но обнимает своими ручками свою Пречистую Матерь. Откуда же те взял, что св. Лука написал на этой иконе Христа с двуперстием?.. Что же касается указаний твоих в доказательство двуперстия на другие древние иконы, то эти указания справедливы и неоспоримы, и я им не противлюсь, но только замечу, что тебе не следовало бы упускать из внимания и того, что в до-никоновское время писались иконы и с херосложным сложением перстов, что церковь до Никона за персты не разделялась, что триперстие было и в Греции, и в Киеве при Иосифе пaтpиapxе, и что пaтpиархи триперстники наших первых пять патриархов Московских рукоположили и с ними вместе причащались, и церковь была одна. Ты же все это прошел молчанием, а почему, – неизвестно; тогда как все-то послужило основанием того явления, что церковь восточная грекороссийская иконы древнего, равно как и нынешнего, писания не отвергает, но почитает их, по кланяется им, яко святым, и лобызает двуперстие на них написанное; что и на Московском соборе 1667 года клятвы не были положены и на иконы с изображением двуперстия равно и на молившихся двуперстно до Никона патриарха. Но собор этот положил клятву на отколовшихся от церкви соборной и хульников: молящихся двуперстно, и не покорившихся соборной, восточной церкви. – Клятва не лежит на святыни, равно и на знаменующихся двуперстно сынов православные церкви, но лежит, по силе собора, на раскольниках, кто бы они не были, знаменующихся двуперстием, а триперстие вменяющих за не святое сложение и не во имя Святые Троицы. И cиe надо знать, что раскол последовал еще до собора, на котором положена на него клятва. Теперь ясно видно, на ком соборные клятвы лежат; oни лежат не на сынах церкви, но на отколовшихся непокорниках, молящихся двуперстно.

Статья 9. Послание. «Еще приведем достоверное свидетельство о сем предмете, никем не оспоримое. Греческий Кормчая, выхода 1800 года, в толковании на 21-е (?) правило св. Василия Великого, на листе 453 в примечании втором, передает следующее: «Знамение честного креста древние христианe другим образом изображали, – то есть самыми двумя перстами руки: указательным и средним». Также и преподобный Петр Дамаскин в книге, именуемой «Добротолюбие», на листе 642-м пишет: «два перста показуют два естества Христовы»... Стало быть теперь содержащийся обычай-соединять два реченные перста руки вместе с великим пальцем, и тремя сими, которые означают святую Троицу, изображать на себе крест, есть обычай нынешних христиан»...

Разбор. Честный отче, Серапионе! Ты приводишь в защиту свою греческую Кормчую, и признаешь ее свидетельство неоспоримым никем. Что же однако принесла она тебе полезного?.. Воззри в нее безпристрастно и узриши в ней, яко гром гремящий с небеси, клятвы летящия на главы отколовшихся от соборной, восточной, Христовой церкви, живущих без епископов от лет Никона патриарха, и не имеющих у себя Христопреданных семи таинств церковных... Нам всем известно, что предки наши, отделившись при Никоне от православной церкви, остались после этого только с двумя пальцами, а более ничего, не имели священного. Тако и ты, отче, имеешь у себя только два пальца, а более ничего, и оными гордишься беспрестанно, обращая их семо и овамо, и в них заключаешь вполне все христопреданные семь таинств и всю церковь... Еще ты напоминаешь, что до Никона патриарха молились двуперстием, и, не переменяя книг и обычаев спаслись многие, коих мощи нетленны лежат и доселе³⁵⁹. На cиe и я скажу, что действительно и тогда спаслися многие, но надо знать, при чем они спаслися; а спаслися они при выполнении следующих условий:

1) Право исповедовали Св. Троицу и прочие богословские догматы святой церкви.

2) Были, яко чада возлюбленная у своей матери святой, соборной и апостольской, грекороссийской церкви, при трех чинах неотложно, при семи тайнах и при святоотеческих правилах непоколебимо.

3) Имели житие чистое, жили воздержно; подвиги несли подобно предшественникам своим святым отцам; заповеди Господни исполняли по возможности строго; мир и любовь имели с ближними своими и проч....

Если бы эти святые жили в cиe время, и если бы они поставлены были в условия теперешней старообрядческой жизни, за два пальца презревшей все Христопреданные таинства, то наверно они не променяли бы преданного Христом и Апостолами, вселенскими и поместными соборами, на два пальца, и крепко держались бы Евангелия...

Статья 10. Послание. «Великороссийские церкви учители оное святодревнее предание двуперстного сложения с презрением и поношением отвергают, и страшными и неразрешимыми клятвами облагают, и многими жестокословными хулами порицают, и разным ересям уподобляют... Теперь спрашиваю, как назовете вы сии страшные порицания на cиe священное предание, как не ересью?!.., потому что ересь ничто иное как несознательный грех, а они не токмо не сознаются, что согрешают, но и страшными клятвами облагают... Но другие говорят, что это-де они (учители) бранились, это-де они погорячились, что жестоко поступили тогда… На это замечу, что они и тогда бранились, да и доселе бранят всех, не хотящих с ними сообщаться. Да кого же они бранят? Самого Господа, предавшего нам cиe чрез святого Апостола и Евангелиста Луку. Следовательно они считаются богохульниками».

Разбор. Паки, честный отче, ты пишешь и утверждаешь свой догмат: – два пальца, и повторяешь, что двуперстие есть предание самого Господа, и что грекороссийская церковь, браня cиe двуперстие чрез то самое бранить самого Господа, предавшего нам оное чрез Апостола Луку. Прошу тебя, – воззри теперь на разбор 4-й статьи твоего послания, и там увидишь разрушение твоей бессмыслицы и несостоятельного твоего доказания. За сим покорно прошу тебя, – покажи мне, где сказано в Божественном Писании, что двуперстие есть предание самого Господа. О Евангелисте Луке ты сам сознался, что он не написал во Евангелии, как Господь персты слагал, когда благословлял Апостолов. Где же еще Господне предание написано кроме Евангелия?... Ты пробовал было доказывать свой догмат: – два пальца – иконой, Лукою написанной, но и там дело кончилось неудачею… Все это служит к посрамлению тебя, тебя как человека, состоящего среди старообрядцев учителем, и готовящегося по избранию старообрядческих обществ на Саратовскую кафедру, как ученейшего из всех и наиболее других знающего Божественного Писания искуство и силу....

Статья 11. Послание. Вот еще российская церковь в самом важном догмате погрешает, а именно: святых Апостол правило 50-е повелевает: – «епископа и пресвитера, некрещеных в три погружения, извергать из сана»; а российская церковь приемлет за истинное и обливательное и омывательное крещение, и тех, кои, хотя и состоят в догматах свято-отеческих, но не приемлют оного крещения за равное с трипогружательным, облагает хулами и порицает сумасбродами, афеистами и прямыми безбожниками, что явствует из книги, напечатанной от всероссийского синода в 1724 г. под названием: «оправдание поливательного крещения», и из другой книги Симеоном епископом Рязанским напечатанной в 1807 году. В первой из этих книг говорится следующее: «православная церковь, хотя по древнейшему употреблению погружательное содержит крещение, совсем тем не отметает и обливательное по нужде, а потому и попов, малороссийскими архиереями рукополуженных, приемлет; понеже главнейшее в крещении – это суть: вода и слова сии: «крещается раб Божий», в прочем же не противно совершить его и чрез обливание, или кропление»... В книге Симеона Рязанского сказано: «почему бы и не принимать иepeeв обливанцев, посвященных малороссийскими епископами обливанцами; нет иного резона к тому, кроме раскольнического самомнения, выше мер мудрствующего и в бездну заблуждения низвергающегося».... Далее, истинность обливательного и кропительного крещения церковь российская, помимо вышесказанного, доказывает еще и тем, что дозволяет, без всякого прекословия, архиереям из великороссийских губерний переходить к обливанцам в Малороссию, а обливанцам архиереям – переходить в Великороссию, так как, по ее признанию, и те и другие православны... Теперь осмотритесь, кто это внес такой догмат в церковь Христову? Святии Апостолы в 50-м правиле строго повелели в три погружения крестить, а который епископ, или поп не будет крестить в три погружения, таковых извергать; и эта правила святых Апостол подтверждены были семью вселенскими соборами и девятью поместными, и всею восточною церковию. Итак когоже это святейший синод называет афеистами, сумасбродами и прямыми безбожниками; а Симеон епископ Рязанский – раскольниками? Ужели, потом святые Апостолы были сумасбродами и безбожниками?!.. Вот какая страшная хула взводится российскою церковью на святых Апостолов и на всю вселенскую церковь! Как же говорят новые проповедники, нынешние уходцы в российскую церковь, что ереси в ней нет?!... Да какая же может быть еще больше ересь, как не эта: – называть святых Апостолов безбожниками и облагать разными хулами всю православную церковь?... Напрасно вы, в подтверждение истинности обливательного крещения, указываете на некоторых святых мучеников, из коих одни крещены были дождем и росою, другие из коноба кроплением, а святой мученик Ермоген возливанием на главу крещен. Эти примеры отнюдь не могут служить вам в защиту, потому что те святые мученики, хотя и крещены были обливательным крещением, но то было ради крайней нужды, в гонительное время, когда многие из них и во все не были крещены, но им вменилось пролитие их крови в крещение; а святый мученик Ермоген, хотя и обливал, но своею кровию довершил крещение свое; при том же все это было до соборов. Святии же отцы, бывшие на соборах, сии случаи в закон не поставили, и без нужды крестить обливательно не повелели; а соборне укрепили апостольское 50-е правило, чтобы в три погружения крещение производить! В Кормчей же несколько ниже сего правила, на 13-м листе на обороте, сказано: «Во святом кpeщeнии крестящихся должно погружати, а не обливати». – И так церковь православная от самого Христа и до Никона патриарха в крайней нужде принимала и обливательное крещение, поругать и хулить тех, которые не приемлют в закон оного крещения, не осмеливалась. Нынешние же учители сделали это. Если же они осмелились обругать святых Апостолов по пятидесятому правилу, то по тому же правилу должны быть извергнуты из своих санов. Может быть вы скажете, что церковь имеет власть прибавить и убавить. Правда, церковь имеет эту власть, но только не выходя из правил святых Апостолов и святых отец. Поступать иначе свойственно еретикам: армянам, иконоборцам и другим; православная же церковь чиста от этого. Правда, и в ней до Стоглавого собора совершалось от некоторых бесчинных иереев обливательное крещение, но на упомянутом соборе постановлено, чтобы в крещении не обливать младенцев, но в три погружения крестить. Но говорят, что и прежде это было, а между тем от церкви не отлучались. Точно, так было, но от кого? от бесчинных попов, а высшая власть сего не знала. Когда же узнала об этом, то строго запретила соборным постановлением"…

Разбор. В остальной статье вашего послами говорится только об одном предмете и важном, по-вашему, догмате. Вы указываете там на важное преступление православной церкви, а именно на то, что она признает за истинное обливательное крещение. На cиe вам отвечаю, что всему миру известно, что грекороссийская церковь не держала и не держит обдержным правилом обливательное крещение, но обдержно держит трипогружательное, и никогда оное не только сама не отвергала и не отвергает, но даже отвергающих оное и держащих обдержно обливательное мыслит еретиками, и разными порицаниями поносит, якоже Римлян. Зри окружное послание греческое о единой, святой, соборной, и апостольской церкви, составленное в 1848-м году 6-го мая от 4-х патриархов вселенских, в котором ясно показуется российская церковь содержащею обдержно трипогружательное крещение, а обливательное употребляющею только по какой-либо побудительной нужде, – по снисхождению к человеческой немощи, согласуясь с примерами первенствующей церкви»... До Никона патриарха в российской церкви употреблялось и обливательное крещение, и крестящихся оным крещением не перекрещивали, но имели их христианами наравне с крещенными трипогружательно и даже в чины церковные производили; якоже и вы сами свидетельствуете об этом; равным образом и в настоящее время в грекороссийской церкви все cиe может быть по разным причинам; но все-таки церковь обдержно держится трипогружательного крещения, по 50-му правилу апостольскому, вами показанному, не преступая оное и не нарушая. А что касается повеления этого правила – извергать из сана епископа или пресвитера, если они не крестят в три погружения, то это правило простирается только на тех, которые трипогружательное отмещут, а обливательное обдержным имеют, в грекороссийской же церкви сего не окажется... Далее ты говоришь, что обливанца, поставленного в степень пресвитера или епископа, должно из сана извергать, но это несправедливо. В церкви Христовой после времен апостольских, и особенно после времен вселенских соборов, множество было примеров того, что обливанцев в церковные степени производили. В России тоже, как было уже замечено, до Никона пaтpиapха обливанцев имели христианами и в степень епископов их производили якоже и крещеных трипогружательно. Зри пример на это: В Четьи-Минее под 10-м декабря о Ермогене священномученике рассказывается следующее: «Собравшимся числом трем-на десятом епископом, и воде уготованный бывшей, повелено было Ермогену приклонить главу свою епископом, которые и возлили воду на главу его с приглашением Святые Троицы. По крещении спустя не много дней Ермогена поставили епископом еще до мучения его, а не после. Ужели по твоему сей священномученик обливанный есть не христианин? и неужели его поставление во епископа неправильно? Ты заметил, что Ермоген довершил обливательное крещение свое мученическою кровию, стало быть по твоему до мучения он еще не был христианином. По какому же правилу тринадесять епископов его обливали, и не христианина-обливанца еще до мучения поставили епископом. По-твоему, Ермоген до мучения еще не был христианином и не был епископом и только по мучении довершилось над ним крещение мученическою кровью и подтвердилось епископство. О, слепоты и неразумия!.. Ужели тринадцать епископов за обливание оного все извержены из санов? Но сего не отыщется в церковной истории; они были такими же святителями якоже и пpoчие, и Ермогена имели еще до мучения епископом Александрии града, а по мучении признали его святым мужем, священно-мучеником и исповедником. Если же сего доказательства на известный предмет недостаточно вам, то прошу обратиться еще к книгам: или Григория епископа Казанского; иди Парфения, или Павла Прусского. А касательно названий: афеисты, сумасброды и безбожники, какими якобы церковь российская наименовала Апостолов, замечу, что-то вы выдумали из своей головы; церковь Божия не взводит подобных порицаний на Святых Апостолов. Посему греху причастны ваши уста и вымышляющая нелепое глава. Кому не известно, что церковь Апостолов имеет учениками Исyсa Христа, святыми; покланяется им, праздники в честь их чтит, и проч. Называет же она афеистами, сумасбродами и безбожниками тех, которые самочинно бродят, отколовшись от церкви Христовой, греко-российской, не имея у себя путеводителя законного епископа, образа Христова. Касательно подтверждения правил апостольских святыми отцами на вселенских соборах истину изрек; и мы так это имеем; но что выйдет из сего? Паки обратятся правила апостольская, подтвержденные вселенскими соборами, на старообрядцев, оставшихся после Никона патриарха без епископа. Правила апостольские, подтвержденные отцами, требуют, чтобы не преступать и не нарушать их, чтобы быть в церкви трем чинам и семи таинствам, и чтобы епископы и пресвитеры из града во град не переходили самочинно, равно и прочие причетники. Почему же старообрядцы сии апостольские правила не соблюдают, и не соблюдали после Никона патриарха? У них не было и нет трех чинов церкви и семи таинств; у них и беглые попы, а равно и австрийские епископы и попы, яко муравьи, сновали и снуют по земле, самочинно переходя из града в град. Или для всего этого не сильны правила апостольские? Кажется правила эти все одинаково равносильны по своему содержанию; но у старообрядцев против них откроется целая бездна погрешимостей. Напр. 1-е апостольское правило гласит еще: «по крайней нужде только допускается двоим епископам при поставлении кого-либо во епископа быть, а иначе есть законопреступно». Но у старообрядцев не только нарушалось это правило при поставлении епископов, но было время, когда они и вовсе не имели их у себя, до чего вселенская церковь никак не может быть допущена, и никогда не допускалась, как свидетельствует церковная история; кроме частной церкви, оставшейся однажды без епископа по случаю еретиков гоненья. Старообрядцы, оставшись после Никона патриарха без епископа, спустя 180 лет после сего основали у себя австрийскую иерархию посредством Амвросия митрополита, по правилу случайному, а не обдержному. Но и случайные сии правила не дозволяют делать раскол церкви вселенской, а к ней отколовшихся присовокупляют; у старообрядцев же все выходит напротив правил, самочинно, поэтому и основанное ими австрийское священство и рукоположение есть незаконное.

За сим, пожелав тебе, брате Cepaпиoнe, сугубого здравия: душевного и телесного, и отрясения от очей твоих слепоты духовной,.... остаюсь желатель твоего спасения, брат твой, инок Пафнутий.

1869 года 10 мая.