Глава пятнадцатая. О христианской молитве вообще. Обыкновенная общедоступная молитва

«Если чувства человека находятся в соприкосновении с Божественной Первопричиной мира, страх и эгоизм исчезают; в той безмятежности духа, которая наступает вслед за этим, каждый час приносит человеку новые возможности счастья, словно перед ним раскрыты все двери и сглажены все пути. Мир кажется ему новым и прекрасным – таковы результаты молитв подобного рода».

Вильям Джемс.⁶⁵⁷

Что есть молитва? Образцы молитв восточной церкви. Элементы молитвы. Значение молитвы в совершенствовании человека. Бескорыстие и чистота в молитве. Развитие молитвенного подвига. Молитва правильная. Уклонение в прелесть. Молитва общедоступная и высшая духовная. Виды общедоступной молитвы. Вступление в духовную молитву. Индусская молитва по сравнению с молитвой христианской.

Епископ Феофан Затворник, который перевел на русский язык многих авторов Добротолюбия, редактировавший весь этот сборник, необыкновенно ярко и ясно выразил основной подвижнический взгляд на молитву, как на первое дело христианской жизни, в следующих словах своих: «Действие молитвы у святых отцов, говорит он, было признаком жизни духовной, и они именовали ее дыханием духа. – Есть дыхание в теле – живет тело; прекратится дыхание – прекращается жизнь. Так и в духе. Есть молитва – живет дух; нет молитвы – нет и жизни в духе».⁶⁵⁸ Этими словами Епископ Феофан в сущности сказал то же, что еще в пятом веке выразил св. Иоанн Златоуст в таком сравнении: «Если ты лишишь себя молитвы, говорил он, то делаешь то же, что вынув рыбу из воды, ибо как этой жизни вода – так тебе молитва».⁶⁵⁹

По поводу означенных изречений не можем не указать на замечательную близость этих мыслей св. Иоанна Златоуста и Епископа Феофана к тем рассуждениям о значении молитвы в религии, которые мы нашли у знаменитого психолога нашего века Вильяма Джемса (умер в 1910 году). Говоря о молитве, Джемс, между прочим, цитирует разделяемые им взгляды на молитву французского теолога Сабатье и при этом присовокупляет, что все сказанное им, Джемсом, в его лекциях (составляющих книгу «Многообразие религиозного опыта») подтверждает собою истину воззрений Сабатье. Сабатье же говорит, что «религия представляет собой ничто, если она не является жизненным актом, с помощью которого душа стремится спастись, связывая себя с Первоисточником, из которого она выводит свою жизнь. Это совершается посредством молитвы, причем под этим термином Сабатье разумеет не пустой подбор слов, не простое повторение известных освященных формул, но движение самой души, входящей в личные отношения и в соприкосновение с таинственной Силой... Где нет этой внутренней молитвы, там нет и религии, говорит Сабатье. (Есть молитва – живет дух, нет молитвы – нет жизни в духе, сказал Епископ Феофан). Цитируя слова Сабатье, Джемс указывает на важность того, что в живой религии опыта, в которую молитва входит как составная и нераздельная ее часть, мы сами являемся действующими лицами и притом не в мнимом представлении, а в самой несомненной действительности.⁶⁶⁰

Хотя, по приведенным нами в XIII главе нашей книги словам св. Исаака Сириянина, молитвою может быть названа «всякая беседа к Богу, совершаемая в тайне, или даже всякое размышление человека о духовном», тем не менее христианские подвижники, для облегчения христиан в деле молитвы, нашли полезным дать им образцы тех молитв, которыми они сами молились Богу. Молитвы эти вошли в наше богослужение. Вникая в их содержание, мы видим, что многие из этих молитв не только исполнены глубокого религиозного чувства, но представляют и большую красоту по форме своей, по своей яркой и выразительной речи. Хотя, например, наш великий поэт А. С. Пушкин и перевел удивительными стихами своими молитву св. Ефрема Сириянина, но, несмотря на то, что перевод этот есть перевод Пушкина, он все-таки не выражает так религиозное чувство, как выражает его подстрочный славянский перевод с греческого той же молитвы. Приводим для сравнения славянский текст и перевод Пушкина.

Вот славянский текст:

«Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.

Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми рабу Твоему.

Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

А вот перевод Пушкина:

«Владыко дней моих! Дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья

Да брат мой от меня не примет осужденья

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрия мне в сердце оживи».

Для полного представления о глубокой вдохновенности молитв христианских подвижников, укажем еще на некоторые образцы таких молитв; каждую из этих молитв мы приведем в славянском тексте и подстрочном переводе со славянского на русский язык.

Вот одна из молитв св. Василия Великого по славянскому тексту:

«Господи Вседержителю, Боже сил и всякия плоти, в вышних живый и на смиренныя призираяй, сердца же и утробы испытуяй и сокровенныя человеков яве предведый. Безначальный и Присносущный Свете, у Него же несть применение, или приложения осенение: Сам, Бессмертный Царю, приями моления наша, яже в настоящее время, на множество Твоих щедрот дерзающе, от скверных к Тебе устен творим, и остави нам прегрешения наша, яже делом, и словом и мыслию, ведением, или неведением согрешенная нами: и очисти ны от всякия скверны плоти и духа. И даруй нам бодренным сердцем и трезвенною мыслию всю настоящего жития нощь прейти, ожидающим пришествия светлаго и явленнаго дне Единароднаго Твоего Сына, Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в оньже со славою Судия всех придет комуждо отдати по делом его: да не падше и обленившеся, но бодрствующе и воздвижени в делание, обрящемся готови, в радость и Божественный чертог славы Его совнидем, идеже празднующих глас непрестанный и неизреченная сладость зрящих Твоего лица доброту неизреченную. Ты бо еси истинный Свет, просвещаяй и освящаяй всяческая, и Тя поет вся тварь во веки веков. Аминь».

Русский подстрочный перевод той же молитвы:

«Господь Вседержитель! Господь сил и всякой плоти (всего материального)! Живущий в высших и Снисходящий до смиренных, Испытывающий сердца людей и Провидящий тайны их. Безначальный и Бесконечный Свет, Который никогда не изменяется – Сам Царь, Бессмертный, прими нашу молитву, которую мы произносим ныне нашими грешными устами, дерзая на множество Твоих щедрот. Прости нам наши прегрешения, совершенные нами делом, словом или мыслью, сознательно или по неведению, и очисти нас от всего скверного в плоти и духе. Даруй нам, чтобы мы с бодрствующим сердцем и трезвенною⁶⁶¹ мыслью, провели всю ночь этой жизни в ожидании того светлого дня, когда со славою придет Судья всех, Единородный Твой Сын, Господь Бог и Спаситель наш, Иисус Христос, каждому воздать по его делам, чтобы мы тогда оказались не падшими и обленившимися, но бодрствующими и готовыми на подвиг, чтобы мы вошли тогда в радость и Божественный чертог Его славы, где непрерывно звучат радостные голоса и где невыразимо блаженствуют те, кто видит неизреченную доброту лица Твоего, ибо Ты истинный Свет, Который все просвещает и освящает и Тебя воспевает вся тварь во веки веков. Аминь».

Нельзя не признать необыкновенной красоты этой молитвы и поэтически выраженного религиозного чувства в ней; в особенности, по нашему субъективному впечатлению – это чувствуется в словах, «чтобы мы вошли тогда в радость и Божественный чертог Его славы, где непрестанно звучат радостные голоса и где невыразимо блаженствуют те, кто видит неизреченную доброту лица Твоего». Место это выражено славянским текстом сильнее; по-русски мы не нашли подходящих слов, чтобы так это выразить.

А вот другая молитва, мало уступающая приведенной молитве св. Василия Великого, – молитва св. Макария Великого, которую он ежедневно читал перед сном своим.

Славянский текст:

«Боже вечный и Царю всякаго создания, сподобивый мя даже в час сей доспети, прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. И даждь ми, Господи, в нощи сей сон прейти в мире, да востав от смиреннего ми ложа благоугожду пресвятому имени Твоему, во вся дни живота моего, и поперу борющия мя враги плотские и безплотные. И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя и похотей лукавых. Яко Твое есть Царство и Сила и Слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Русский подстрочный перевод той же молитвы:

«Боже вечный и Царь всякого создания, сподобивший меня дожить до настоящего часа, прости мне мои грехи, которые я совершил в настоящий день делом, словом и помышлением. Очисть смиренную мою душу от всего скверного в теле и духе и дай мне мирно почивать эту ночь, чтобы, вставши от тихого моего ложа, я был бы благоугоден Твоему пресвятому имени, и чтобы так продолжалось в течение всей моей жизни, чтобы я побеждал нападающих на меня врагов плотских и бесплотных, и избавь меня от суетных помышлений, оскверняющих меня, и лукавых соблазнов, ибо Твое есть Царство и Сила и Слава.

В приведенных нами образцах трех молитв св. Ефрема Сириянина, св. Василия Великого и св. Макария Великого, которые представляют собою развитие начал, вложенных в молитву Господню, содержатся следующие главные элементы молитвы:

1. Мысли и представления о Боге Вседержителе, о Его Свойствах, мысли о счастье ощущать Бога, стремление созерцать его Божественную красоту.

2. Мысль о своем несовершенстве, что есть в сущности стремление к чувству смирения, мысли и воспоминания об отступлениях от правильного пути, которые молящийся совершал делом, словом или помышлением, что есть в сущности сознание грехов своих и раскаяние в них, и

3. Обращение к Высшей Божественной Силе и призыв Ее на помощь в борьбе своей со страстями, на помощь в укреплении своей решимости не повторять отступлений от правильного пути.

Все эти элементы молитвы суть те, на которые св. Василий Великий, говоря о молитве, указывает в следующих словах – «Восславь Бога, исповедуй Ему свои грехи и испрашивай у Него потребного тебе, наипаче в деле спасения твоего».

Кроме этих молитвенных действий, св. Василий Великий говорит еще, что надлежит благодарить Бога за Его благодеяния. Поэтому во многих молитвах, принятых нашею Церковью, выражены также и чувства благодарности к Богу.

Молитвенному упражнению христианские подвижники придавали в процессе своего нравственного совершенствования очень большое значение. Вникая в смысл приведенных молитв, мы видим, что они совмещают в себе и акт христианского покаяния, которое, по цитированным нами выше словам св. Ефрема Сириянина,⁶⁶² переплавляет чувства сердца («принимает в себя медь и претворяет ее в золото»), и упражнения в смирении, в неосуждении ближнего, что способствует развитию в человеке любви к этому ближнему. Христианские подвижники глубоко понимали психологию человека в молитве. Во многих трудах их мы находим указание на взаимодействие между силою молитвенного подвига и возрастанием в человеке чувства смирения, страха Божьего и веры в благодать. Так, с одной стороны, св. Авва Дорофей указывает на то, что возрастание этих качеств в человеке развивает усердие к молитве: он говорит, что не перестает всегда молиться Богу тот, кто знает, что не может совершить никакой добродетели без помощи Божией (вера в благодать Божию) и кто через такое знание наклоняет себя к смирению. Человек, молящийся Богу, все свои успехи относит к Богу, всегда Его призывает в молитве «трепеща (страх Божий), как бы ему не лишиться таковой помощи».⁶⁶³ С другой же стороны, мы встречаем у христианских подвижников указание на то, что, в свою очередь, сила молитвы, в особенности когда она переходит в высшие ступени,⁶⁶⁴ способствует развитию вышеупомянутых духовных качеств человека, т. е. чувства смирения, благоговения к Богу, любви к ближнему и т. д. Так, св. Исаак Сириянин разъясняет, что когда человек дойдет до той степени, что «сердце его, действительно, исполнится веры,⁶⁶⁵ тогда ему открывается, что все множество духовных благ делается для него доступным молитвою».⁶⁶⁶ «От чистой молитвы рождается смиренномудрие», говорит св. Максим Исповедник.⁶⁶⁷ Наконец, главный результат молитвы – это, как поучает св. Макарий Великий и, воспламенение любви к Богу. «Кто ежедневно принуждает пребывать себя в молитве, тот духовною любовью к Богу воспламеняется».⁶⁶⁸

По пониманию христианских подвижников, выше молитвы только одна любовь. Св. Иоанн Лествичник говорит: «бывает, что, когда стоим на молитве, встречается дело благотворения, не допускающее промедления. В таком случае надо предпочесть дело любви. Ибо любовь больше молитвы, так как молитва есть добродетель частная, а любовь объемлет все добродетели».⁶⁶⁹

В заключение этих общих указаний христианских подвижников на значение молитвы в деле прохождения подвижнического пути, приведем еще одну выписку из трудов св. Исаака Сириянина, где он в возвышенной поэтической форме пишет о силе молитвы при борьбе подвижника с духом уныния.⁶⁷⁰ – «Когда случится, говорит он, что душа твоя внутренне исполняется тьмою... ты не смущайся мыслью, но терпи... принуждай себя к молитве, и жди помощи. Она придет скоро, чего и не узнаешь ты. Ибо, как лицо земли открывается солнечными лучами от объемлющей землю воздушной тьмы, так молитва может истреблять и рассеивать в душе облака страстей и озарять ум светом веселья и утешения».⁶⁷¹

Приведенных выписок из авторов Добротолюбия совершенно достаточно, чтобы иметь ясное понятие о том, какое вообще значение подвижники придавали делу молитвы.

Но для того, чтобы молитва была действительною в деле совершенствования человека, они требовали, во-первых, чтобы она была бескорыстною, и чтобы человек стремился к чистой молитве, т. е. к молитве, не потемненной эгоистическими желаниями и страстями.

Относительно бескорыстия в молитве св. Иоанн Златоуст говорит так: «Быть услышанным от Бога зависит от того, если мы не просим ничего житейского».⁶⁷²

В этом смысле св. Кассиан Римлянин толкует слова молитвы Господней «хлеб наш насущный даждь нам днесь» не как просьбу о даровании хлеба для пропитания, а как прошение у Бога благодати Его, как прошение о духовной пище. Он переводит греческое слово этой молитвы ἐπιώσιος – словом «над-сущный», т. е. высший всех сущностей, каковым может быть только хлеб, сошедший с небес».⁶⁷³

Указание на необходимость чистой молитвы, чтобы, благодаря ей, человек действительно мог совершенствоваться, мы находим, напр., у св. Феодора Едесского. «Во всяком искушении, говорит он, и во всякой брани молитву имей непобедимым оружием и победишь благодатью Христовой, но да будет она чиста».⁶⁷⁴ «Достоин всякого порицания тот, говорит Нил Синайский, кто, любя истинную молитву, гневается или злопамятствует, ибо он похож на того, кто желает остро смотреть, а между тем запорашивает свои глаза».⁶⁷⁵ «Не может чисто молиться тот, говорит Илья Екдик, кто одержим красотолюбивою и честолюбивою страстью. Ибо пристрастие к сим вещам и суетные помыслы опутывают такого, как вервями, и во время молитвы совлекают его долу, как бывает с привязанною птицею, когда она покушается подняться на воздух».⁶⁷⁶

Говоря о молитве, христианские подвижники не ограничиваются только оценкою значения молитвы в жизни христианина, в рассуждениях их о молитвенном подвиге мы почерпаем, кроме того, большой материал, дающий следующие указания:

1) Советы, предостерегающие начинающих подвижников от опасных увлечений в молитве, могущих вовлечь в «прелесть».

2) Указания на различные виды и степени молитвы, и

3) Советы, как развить в себе духовную молитву, т. е. как достичь в молитве того таинственного единения с Богом, о котором говорит Климент Александрийский в своих «Строматах».⁶⁷⁷

Прежде чем приступить к изучению этих сторон молитвы, мы должны раньше всего указать на общее положение, что молитва человека, стремящегося к духовности, изменяется и совершенствуется путем медленным в зависимости от той степени нравственного преуспеяния, которую приобретает подвижник или всякий христианин, предающийся молитвенному подвигу. Обыкновенный человек, живущий знакомою нам жизнью большинства людей, если захочет с помощью молитвы работать над своим совершенствованием, далеко не сразу достигнет высших степеней молитвы, хотя бы он этого желал и всею силою души жаждал благодати Божественной, жаждал помощи того духовного Начала, к которому он стремится. Случаи, когда духовное наитие совершается без усилия человека и его подвига, как нечто внезапное и ошеломляющее, могут быть рассматриваемы лишь как исключительные, крайне редкие явления. Нормальный путь для достижения духовных целей, как говорит Вильям Джемс, это – волевой тип процесса духовного возрождения; он протекает постепенно и состоит в медленном построении, часть за частью, нового здания нравственных и духовных привычек.⁶⁷⁸ В числе этих привычек, привычка к молитве слагается также лишь постепенно и только после многих, как говорят подвижники, молитвенных трудов, а также после общей работы над своим совершенствованием человеку может быть дано высшее созерцательное состояние в молитве. «Не ищи прежде времени того, что будет в свое ему время, ибо и доброе не добро, если не добре делается», говорят подвижники Добротолюбия – иноки Каллист и Игнатий.⁶⁷⁹ «Да не обольщает нас горделивое усердие, побуждая прежде времени искать того, что придет в свое время», говорит св. Иоанн Лествичник.⁶⁸⁰ Наконец, один из подвижников Добротолюбия блаженный Каллист Патриарх в трактате своем «о молитве» выражается о том же предмете в форме весьма строгого поучения. «Покушение тех, говорит он, которые прежде времени взыскивают того, что бывает в свое время, и тщатся насильно протесниться в пристань бесстрастия (выражение равнозначащее высшему созерцательному состоянию) без должного к тому приготовления, святые отцы называли умоисступлением. Ибо незнающему букв невозможно читать книг».⁶⁸¹

Здесь следует отметить, что ту же мысль, говоря вообще о духовном развитии человека, высказывает и А. Безант в своем трактате «Дхарма». Она говорит, что при этом развитии «Функция прямо пропорциональна силе. Выполнять функцию прежде, чем в нас развилась сила, крайне гибельно для организма».⁶⁸²

Приступая к изучению указаний подвижников относительно неправильных увлечений в молитве, а также относительно степеней молитвы, мы сначала выясним значение некоторых относящихся к молитве терминов, встречающихся в сочинениях подвижников, а именно, выясним, что подвижники понимают под словами «настоящая молитва» и «несовершенная молитва» и каким главным условиям должна удовлетворять вообще правильно поставленная молитва.

Чтобы понять разницу между настоящей молитвой и несовершенной молитвой, вспомним прежде всего о том, какое вообще значение христианские подвижники придают сердечным движениям человека, его добрым или злым чувствам, одним словом, как они говорят, его сердцу. Об этом мы подробно говорили в тринадцатой главе. Между прочим, мы там привели рассуждения Епископа Феофана о жизни ума человеческого и жизни сердца. Там он говорит, что если человек живет только одним умом, но не сердцем вместе с умственною жизнью, то такая жизнь не есть жизнь настоящая: в этом смысле и молитва, выражаясь словами Епископа Феофана, если она движется «в умственных только представлениях», не есть настоящая молитва. Согласно с сим, и в развитие положений, которые лежат в основании христианского подвижничества, Епископ Феофан в другом месте трудов своих разъясняет, что «молитва бывает умовая или мысленная и бывает молитва сердечная, молитва чувства. Первая одна никогда не бывает чистою и невозмутимою. Только чувство может сообщить молитве сии качества, когда сердце исполнено бывает каким-либо религиозным чувством.⁶⁸³ Это Бог дает, но и самим надо стараться вводить сердце в такие чувства», добавляет Епископ Феофан.⁶⁸⁴

А вот что о том же предмете говорит подвижник Добротолюбия Симеон Новый Богослов: «Ум да хранит сердце в то время, когда молится, и внутрь его да вращается неотходно и оттуда из глубины сердца да воссылает молитвы к Богу. В этом все, трудись пока не вкусишь Господа»...⁶⁸⁵ «Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем, поучает подвижник Никодим Святогорец,⁶⁸⁶ да ясно видит и понимает ум, что произносится словом, и сердце да чувствует, что помышляет при сем ум. Все сие в совокупности и есть настоящая молитва, и если нет в молитве твоей чего-либо из сего, то она есть или несовершенная молитва, или совсем не молитва».

Из этих изречений христианских подвижников мы можем заключить, что настоящая молитва есть такая молитва, в которой принимает участие не только мысль человека, но главным образом его чувство – не столько мозг, сколько сердце.

Молитва несовершенная, с которой многие начинают свой путь молитвенного подвига, может быть, конечно, более или менее близкой к настоящей, к более совершенной молитве, о которой говорят подвижники; но, во всяком случае, про всякую молитву можно сказать, что если она хотя несколько трогает чувства сердца и если в ней нет искусственности, то это есть молитва правильно поставленная и потому благодетельно действующая на душу; такую молитву остается лишь развить молитвенным подвигом и подвижническою жизнью. Но есть другой род несовершенной молитвы, от увлечения которой подвижники Добротолюбия предостерегают всех, начинающих упражняться в молитве, это – такие молитвы, в коих играет роль искусственная экзальтация, вызываемая усилиями воображения, или где все построено на работе или борьбе мысли. В своем труде «О трех образах молитвы» Симеон Новый Богослов следующим образом разъясняет два образа такой несовершенной молитвы.⁶⁸⁷

Отличительные свойства первого образа, говорит Симеон, таковы: когда кто, стоя на молитве и воздевая на небо руки свои и очи свои и ум свой – держит в уме Божественные помышления, воображает блага небесные, чины ангелов... и во время молитвы, зря на небо, извлекает даже слезы и плачет, но при этом образе есть опасность, что молящийся мало-помалу начинает кичиться в сердце своем, сам того не понимая. Ему кажется, что делаемое им есть от благодати Божией в утешение ему, и он молит Бога сподобить его пребывать в таком делании. А это есть знак прелести; ибо добро уже не добро, когда не бывает добрым образом и как следует (т. е. от чистого, смиренного сердца, без мысли о своей святости и о своем совершенстве. Такой человек, говорит далее Симеон, если убезмолвится крайним безмолвием (т. е. сделается затворником), то ему едва ли можно не иступить из ума...⁶⁸⁸ На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовоние обонянием своим, слышат гласы ушами своими и т. п. Далее Симеон говорит уже о прелести дьявольской: каковые рассуждения его об этом предмете мы уже приводили в IX главе нашей книги.

Второй образ, говорит Симеон, есть такой: «Когда кто сводит ум свой внутрь себя (т. е. сосредоточивает свою мысль), отвлекая его от всего чувственного, хранит чувства свои, собирает все помыслы свои, чтобы не скитались по суетным вещам мира сего – и то исследует помыслы свои, то вникает в слова читаемой молитвы, то возвращает назад помыслы свои, если они, быв пленены дьяволом, унеслись к чему суетному и худому... Отличительная черта сего дела та, что оно происходит в голове: мысли с мыслями борются»...⁶⁸⁹ «Такой человек, говорит далее Симеон, подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте, который слышит голоса врагов своих и принимает удары от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и для чего бьют его. Потому что сам он пребывает в голове, а помышления злые исходят из сердца. Он и не видит их, так как не внимает сердцу»... т. е. не чувствует того источника, откуда идут недобрые помышления, и не отражает зла добрыми чувствами и возвышенными движениями своего сердца в молитве, так напр., чувством смирения перед Богом, чувством благоговения к Нему, чувством сердечного сокрушения о грехе с искренним желанием исправиться и т. п.

Впрочем, добавляет Симеон, этот второй образ молитвы лучше первого, «как лучше ночь лунная ночи темной, в которую не светит луна».

Выяснивши, на основании приведенных рассуждений христианских подвижников, каким главным условиям должна удовлетворять правильно поставленная молитва, перейдем теперь к изучению степеней молитвы и ее различных видов, как об этом предмете говорят христианские подвижники в своих сочинениях.

В общем, из сочинений подвижников мы можем уяснить себе разделение правильной молитвы по степени ее силы и близости к высшему созерцательному состоянию на два разряда, а именно: 1) на разряд правильных молитв для всех доступных и 2) на разряд особых духовных молитв, доступных только исключительно способным к ним людям, достигшим высшего совершенства.

Различие между правильной общедоступной молитвой и особой духовной молитвой кроется в следующем.

Общедоступная правильная молитва определяется как доступная каждому человеку молитва, в которой участвует ум и сердце. Это молитва не только мысленная, но и с участием чувства человека.

Молитва духовная есть состояние совсем особое, начало которого характеризуется следующими словами Симеона Нового Богослова, приведенными нами выше, а именно, Симеон, трактуя о правильной молитве, между прочим, говорит так: «Ум да хранит сердце... и оттуда из глубины сердца да возносит молитвы к Богу... Трудись так, пока не вкусишь Господа...». Вот эти слова «пока не вкусишь Господа» и передают начало ощущений духовной молитвы. Это состояние трудно выразить нашими умственными понятиями, поэтому его и выразил так кратко подвижник Симеон Богослов, определивши его таким уподоблением «вкусишь Господа».⁶⁹⁰ Далее, чтобы хотя несколько передать ученику это состояние, Симеон Богослов добавляет «когда же, наконец, ум⁶⁹¹ там внутрь сердца вкусит и чувством ощутит, яко благ Господь, и усладится тем, тогда не захочет уж он отдаляться от места сердечного».

Об этой высшей духовной молитве и ее подразделениях мы сообщим подробно дальше; теперь же скажем несколько слов о видах общедоступной молитвы и об одном из главных условий ее усовершенствования – о сосредоточенности в молитве.

Виды общедоступной правильной молитвы суть следующие:

1) Молитвенное размышление. Мы уже приводили выше изречение св. Исаака Сириянина о том, что «всякая беседа к Богу, совершаемая втайне, всякое попечение доброго ума о Боге, всякое размышление о духовном установляется молитвою и нарицается именем молитвы». Отсюда следует, что молитвенное размышление, по пониманию христианских подвижников, признается как вид молитвы. Но само собою разумеется – это молитвенное размышление, или, как говорит св. Исаак Сириянин, попечение доброго ума о Боге, не должно являться только работою мысли; согласно с основным учением подвижников, оно должно быть соединено с чувством сердца.

2) Обыкновенная молитва – та, которая наиболее распространена и составляет основу христианской религии – произнесение известных молитвословий наизусть с поклонами и крестным знамением, а также чтение молитв по книге согласно молитвенному правилу, относительно которого Епископ Феофан говорит следующее: «Имей молитвенное правило с благословения духовного отца твоего – не большое, такое, которое мог бы ты исполнить не спешно при обычном течении твоих дел». Образцы таких молитв мы привели выше в начале этой главы и, наконец,

3) Высшая ступень общедоступной молитвы, как преддверие в молитву духовную. Эта высшая ступень молитвы сопровождается особым благодатным молитвенным настроением, чувством умиления и слезами.

Как на одно из главных условий достижения возможного совершенства в молитве (кроме тех условий, о которых мы говорили выше) христианские подвижники указывают еще на сосредоточенность в молитве, и притом не столько мысленную, сколько сосредоточенность религиозного чувства в сердце, ибо, по воззрениям христианских подвижников, сердце, как это нами уже выяснено выше, должно принимать главное участие в молитвенном подвиге. Только чувство, говорит Епископ Феофан Затворник, может сообщить молитве качество невозмутимости. Подвижник Добротолюбия св. Кассиан Римлянин поучает: «Паче всего относительно молитвы надлежит нам исполнять Евангельскую заповедь, чтобы мы молились Отцу Небесному, вошедши в свою клеть и затворив двери... при запертых дверях молимся, когда с закрытыми устами молча молимся Испытующему не слова, а сердца. В сокровенном месте молимся, когда только сердцем и внимательным умом приносим свои прошения».⁶⁹² «Приступающие ко Господу, говорит св. Макарий Великий, должны совершать молитвы в безмолвии, мире и великом покое и внимать Господу не с воплями непристойными и смешанными, но с томлением сердца и трезвенными помыслами... Душа под грехом, говорит далее св. Макарий, уподобляется как бы большому лесу на горе, или тростнику на реке, или какой-нибудь чаще терний и деревьев... Так и душу окружает целый лес помыслов, внушаемых сопротивною силою».⁶⁹³ «Хочешь ли молиться не рассеянно? – спрашивает св. Ефрем Сириянин – сделай, чтобы молитва твоя исходила из глубины души. Как дерева, пустившие корни вглубь, не могут быть вырваны, так и молитвы, воссылаемые из самой глубины души... никакое приражение помысла не может совратить их»...⁶⁹⁴

Непрестанное упражнение в молитве при возможном соблюдении всех вышеуказанных условий, а именно – участия сердца в молитве, бескорыстности и чистоты молитвы и, наконец, сосредоточенности в молитве, приводят к тому, что сама молитва начинает совершенствоваться. Рассудочная мысль человека, так называемый его интеллект (малый разум), отходит на второй план, как бы замирает... Человек упраздняет себя от житейского и отдается благодатному молитвенному настроению. На него находит так называемое умиление, которое, по словам св. Кассиана Римлянина, выражается различно: «Иногда обнаруживается оно, говорит Кассиан, неизреченною некоей радостью духовною, иногда погружает в глубокое молчание все силы и движения души, иногда изводит более или менее обильные слезы»...⁶⁹⁵ О таком состоянии в молитве другой подвижник Добротолюбия Нил Синайский говорит так: «Когда ум твой,⁶⁹⁶ пламенея желанием к Богу, мало-помалу как бы отрешается от плоти и отвращается от всех помышлений, исходящих от чувственных впечатлений, или из памяти, будучи вместе с тем полон благоговения и радования, тогда заключай, что он приблизился к пределам молитвы».⁶⁹⁷

Остановимся на этих словах св. Нила Синайского. Вникая в их смысл и сопоставляя его с тем, что говорят о молитве другие подвижники (так, напр., Симеон Богослов, которого мы приводили выше), мы видим, что здесь Нил Синайский изображает состояние молящегося, который уже прошел все ступени общедоступной молитвы и подошел к высшему ее пределу, молящийся здесь уже у преддверия того созерцательного состояния в молитве, которое Симеон Богослов выражает словами «вкусить Господа».

Это созерцательное состояние, которое нисходит лишь на некоторых исключительных людей – состояние, находящееся уже за пределами обыкновенной молитвы, называется у подвижников особыми терминами; одни называют это состояние духовною молитвою, другие умною молитвою, третьи – молитвою совершенных. Называется это состояние еще и пламенной умной молитвой, а также молитвой сердцем.

Из всех этих названий созерцательной молитвы мы избрали для себя, при дальнейшем изложении предмета, термин духовная молитва, как наиболее удачно определяющий то, что при такой молитве раскрывается высшее духовное начало человека, раскрывается его духовное сверхсознание.

Об этой созерцательной духовной молитве мы будем говорить подробно в следующей главе, здесь же, для первоначального ознакомления читателя, постараемся лишь вкратце выразить, что собственно представляет эта созерцательная духовная молитва.

Изучая определения и описания подвижников, относящиеся к созерцательной духовной молитве, и сводя их в главные основные мысли, можно определить духовную молитву следующим образом. Во время обыкновенной молитвы подвижник, упражняясь в ней и доходя до высшей ее ступени, проникается особенным молитвенным настроением – состоянием молитвы без слов и без всякого участия в ней рассудочной мысли (интеллекта, или малого разума), проникается состоянием особой молитвы, творимой только в сердце. Как только снизошло на человека наитие этой молитвы, личная воля его в дальнейшем молитвенном акте участия уже не принимает, хотя молящийся чувством своим сознает эту молитву. Такая молитва сердцем уже сама в нем творится. Высшие духовные силы подхватили человеческую душу; душа его уже в другом мире; она объята волною духовного сверхсознания... Великие христианские мистики, как Апостол Павел, объясняют это состояние тем, что здесь животворит уже не земной человек, а сам Господь. Вот подлинные слова Апостола Павла, определяющие это состояние: «сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными»...⁶⁹⁸

Об этой молитве, как мы уже сказали, мы будем подробно говорить в следующей главе.

В главе XI-й нашей книги нами были приведены указания индусского подвижника Свами Вивекананды относительно применения индусских молитв при упражнениях в раджа-йоге. Тогда мы сказали, что мы сопоставим в отделе о молитве христианской с этою молитвою – молитву индусскую, чтобы таким образом выяснить различие характера той и другой молитвы.

Исследователь религий Индии А. Барт говорит, что молитва, входящая в культ обязанностей верующего индуса, представляет собою те гимны, которые заключаются в Ведах,⁶⁹⁹ и из числа этих Вед, главным образом, в сборнике Ригведа.⁷⁰⁰

В русской литературе мы не имеем полного перевода Ригведы. Из этого сборника на русский язык было переведено Николаем Крушевским только восемь гимнов.⁷⁰¹ Из числа этих гимнов мы выбрали три гимна божествам – Савитри, Варуне и Праджапати, которые и приведем здесь для сравнения с христианскою молитвою. Гимны эти нами перепечатаны из книжки Крушевского с пропусками мест мало понятных, требующих для своего объяснения специальных знаний по индусской теологии. Относительно того, что гимны эти посвящены не одному Богу, а трем – Савитри (Богу солнца), Варуне (Богу необъятного светозарного неба) и Праджапати (Господу тварей) – это не помешает нам признавать религию индусов религией монотеистической, ибо во многих индусских гимнах встречается следующая радикальная формула: «боги суть единое существо под разными именами».⁷⁰²

По этим данным мы можем смотреть на приведенные нами ниже три гимна, взятые из Ригведы, как на индусские молитвы Единому Богу.

Вот эти гимны:

Гимн к Савитри: «Тебя, владетеля благ, о счастье умоляем, ибо истинное счастье лежит в Твоих руках. О, если бы мы могли при твоей помощи, о одаренный благами! получить величайшее богатство. Твоей власти, силы и гнева не достигают даже эти летающие птицы,⁷⁰³ не превосходят ни эти вечно движущиеся воды, ни горы, которые преодолевают необыкновенную силу ветра».

Гимн к Варуне: «В воздухе чистый Царь Варуна высоко держит множество лучей; они стоят головою вниз, а корни их вверху; в нас да будет вложен свет. У Тебя, о Царь! сто, тысяча целебных средств; да будет велика, неисчерпаема Твоя милость, отгони прочь далеко порчу; всякий совершенный нами грех удали от нас. О том Тебя прошу, чествуя молитвой; о том жертвами умоляет жрец: будь благосклонен, о далеко приказывающий Варуна! не отними у нас жизни. От Твоего, Варуна, гнева мы уходим посредством молитв, почитания, жертв; о наш Владетель, вечный Царь разумный! Прости нам сделанные грехи».

Гимн к Праджапати: «В начале возник Хираньягарбха;⁷⁰⁴ Он был рожден как единственный Властелин всего существующего. Он владеет этой землей и этим небом; какого же Бога мы почтим жертвой?

Он дает жизнь, дает силу, Которого приказания почитают все боги, Которого отражение есть бессмертие и смерть – какого же Бога мы почтим жертвой?

Он величием Своим один только стал Царем дышащего, закрывающего глаза, движущегося. Он повелевает двуногим и четвероногим – какого же Бога мы почтим жертвой?

Во власти Его эти снежные горы, Ему принадлежит океан, Которого руки суть эти страны света – какого же Бога мы почтим жертвой?

От Него небо получило силу и земля твердость, Им укреплено солнце; Им поставлена твердь; Он в прозрачном воздухе измеряет пространство – какого же Бога мы почтим жертвой?..

Да не повредит нам Отец земли, родивший небо, Который тоже родил великие блестящие воды – какого же Бога мы почтим жертвой?

Праджапати! Никто другой, кроме Тебя, не заключает в себе все эти существа. Мы Тебе приносим жертвы. Да будет, чего желаем. Да будем мы владетелями богатств».⁷⁰⁵

Нельзя не признать величия этих гимнов; Барт говорит, что надо дойти до псалмов Давида, чтобы найти подобные выражения богопочитания и молитвы.⁷⁰⁶

Здесь вместе с тем интересно отметить, что эпоха создания этих гимнов не далека по времени от эпохи возникновения псалмов Давида, царствовавшего в XI веке до Р. X. Многие ученые предполагают считать тот же одиннадцатый век крайнею границею эпохи, в которую должна была процветать поэзия индусских гимнов.⁷⁰⁷

Сравнительно с христианскою молитвою, гимны эти отличаются следующим:

1. Чувство страха к Божеству вложено в эти гимны близкое к тому, которое мы видим в Библии – это страх наказания, страх гнева Божьего (от Твоего, Варуна, гнева мы уходим посредством молитвы, почитания, жертвы).

2. Чувство раскаяния в грехах, сравнительно с тем, как это развито в христианской молитве (так, напр., в молитве св. Ефрема Сириянина), мы видим выраженным слабо. Во всех трех индусских молитвах мы нашли упоминание о грехе только в следующих словах гимна к Варуне: «всякий совершенный грех удали от нас» и «прости нам сделанные грехи».⁷⁰⁸

3. В этих молитвах мы не видим того, что напоминало бы человеку об обязанностях его к ближнему, о чувстве любви к нему.

4. Хотя по этим молитвам Бог индусов не есть только Бог гнева, но также и милости («Да будет велика, неисчерпаема Твоя милость», говорится в гимне к Варуне), но нигде в этих молитвах нет указания на то, чтобы индус взирал на Божество как на источник высшей любви (вспомним слова молитвы св. Василия Великого... «где невыразимо блаженствуют те, кто видят неизреченную доброту лица Твоего»)... Поэтому, если даже согласиться с мнением Барта, что молитву индусскую можно приравнять к псалмам, то так же, как псалмы по своему содержанию уступают молитве Господней и построенной на ее началах молитве христианской, – так же должны мы признать превосходство этой последней молитвы над молитвою индусскою.

Кроме детального сравнения, которое мы сейчас сделали – если говорить об общем впечатлении от христианской молитвы и от молитвы индусской, то мы видим, что в общем молитва христианская являет собою молитву горячего чувства, возносимую личному Божеству – Отцу небесному или чаще Сыну Его, Богочеловеку Иисусу Христу, близость Которого ощущается молящимися, тогда как молитва индусская, как она выражается в приведенных гимнах, есть молитва Божеству отвлеченному, молитва скорее умом, чем сердцем человека. Само собою разумеется, означенные возвышенные индусские молитвословия нисколько не мешают прорываться горячему чувству индуса в его молитве, но это не изменяет нашего заключения о том, что молитвословия эти сами по себе, как выражения религиозного чувства, далеко не так совершенны, как совершенна в этом отношении христианская молитва.