Миссионерский противомусульманский сборник. Выпуск 1

Предположивши издать под названием «Миссионерского Противомусульманского Сборника» труды студентов миссионерского противомусульманского отделения, редакция этого Миссионерского Сборника считает весьма благовременным и уместным представить, вместо предисловия, некоторые сведения о самом миссионерском отделении.

Миссионерские науки предполагалось ввести в казанской академии при самом почти ее открытии. Еще в 1842 г., сверх предметов общих для всех академий, из казанской академии предположено было учредить, со временем, особые кафедры для преподавания языков, употребляемых языческими народами в сибирских и других епархиях казанского духовно-учебного округа. После разных соображений, академическое правление признало нужным преподавать студентам казанской академии турецко-татарский и арабский язык, а также монгольский и калмыцкий языки, с целию приготовить некоторых воспитанников академии к занятию кафедр, имеющих открыться по этим языкам в академии и некоторых семинариях. Студентам академии предоставлен был свободный выбор изучать языки или турецко-татарский с арабским, или монгольский с калмыцким.

Преподавание означенных языков в академии приняли на себя, во приглашению правления, безмездно, преподаватели казанского университета, A.К. Казем-Бек и A.В. Попов, первый преподавание языка турецко-татарского с арабским, второй – монгольского и калмыцкого. Преподавания этих языков началось в казанской академии с января 1845 года¹. В 1846/7 учебном году кафедры этих языков заняли уже воспитанники казанской академии: кафедру турецко-татарского языка с арабским занял Н.И. Ильминский, монголо-калмыцкого – A.А. Бобровников².

В 1854 году произошла весьма важная перемена в постановке инородческих языков в казанской академии. Перемена эта была следствием усиленных забот тогдашнего высокопреосвященнейшего казанского, архиепископа Григория. В 1853 году он представлял в свят. Синод свои соображения об учреждении в казанской академии и семинариях казанского округа миссионерских отделений для приготовления деятелей к просвещению Христовым учением инородцев. Св. Синод определением своим, от 24 мая 1854 г., положил: на первый раз ограничиться учреждением миссионерского отделения только при казанской академии, в котором можно было бы приготовить некоторое число наставников по сей части для семинарий и миссионеров для казанской епархии; образовать же сие отделение в небольшом размере, помещая в оное воспитанников преимущественно по собственному их желанию, и преподавать им основания ложных учений иноверцев и язычников, равно способы опровержения оных, а с тем вместе, как необходимое пособие, и местные языки. Вследствие всего этого составлен был проект о миссионерских отделениях, коим 1) положено от крыть при казанской академии три миссионерские отделения для образования наставников, имеющих действовать а) на татар, б) на монгольское племя и в) на чуваш и черемис³. 2) В эти отделения должны быть помещены те студенты высшего и низшего отделений, которые изъявят желание быть, по окончании академического курса, или миссионерами, или наставниками в семинариях по языкам означенных племен и по миссионерским предметам; преимущественно же должно помещать в сии отделения воспитанников тех епархий, в которых есть означенные племена. 3) Студентам, имеющим поступить в эти миссионерские отделения, положено преподавать в течение четырехгодичного курса следующие науки: а) в миссионерском татарском отделении – историю Мухаммеда в возможной подробности, мухаммеданскую веру по ее источникам, причем объяснять общий характер татар, их образ мышления, обычаи, привычки, и в тоже время, нужную в приложении к ним педагогику, а кроме того обучать студентов татарскому и арабскому языку в такой степени, чтобы студенты могли свободно объясняться с татарами не только о простых предметах, но и о христианских истинах; б) в миссионерском монгольском отделении преподавать буддизм, шаманство, историю монголов, краткую практическую педагогику в приложении к монгольскому племени, практическую часть народной медицины по методе Каменецкого, и кроме того, обучать студентов языкам монгольскому и калмыцкому, доводя их в знании сих языков до такого совершенства, чтобы они могли понимать тех, с коими будут обращаться и предлагать им учение Христово понятно для них и правильно; в) в миссионерском черемисско-чувшском отделении преподавать чувашскую и черемисскую веру со всеми ее мнимыми основаниями, часть пастырской педагогики, в которой изложить правила касательно возбуждения и развития в чувашах и черемисах нравственно-религиозного чувства; показать характер, обычаи, склонности и занятия чуваш и черемис, и кроме того, обучать студентов чувашскому и черемисскому языкам. 4) Студентов, которые изъявят желание поступить в означенные миссионерские отделения, занимать сочинениями преимущественно по предметам, имеющим преподаваться в сих отделениях, и освободить их, подобно как и студентов миссионерского противораскольнического отделения, от изучения истории философских систем, математики и естественных наук, кроме физики. 5) От сих наук отделить и учебные классические часы для преподавания миссионерских предметов во всех помянутых миссионерских отделениях. 6) Все помянутые миссионерские отделения открыть с началом наступающего учебного 1854/5 года. – На основании определений св. Синода, от 18 в 24 мая 1854 г., и были открыты при казанской духовной академии миссионерские отделения. Впрочем миссионерское отделение против чуваш и черемис существовало очень не долго, в 1856 году оно было закрыто. Надобно заметить, что такая постановка и прочих миссионерских отделений существовала не так долго: в 1858/9 учебном году академическое начальство, по разным соображениям, сделало миссионерские предметы и инородческие языки обязательными для всех студентов, так однакож, чтобы студенты младшего курса изучали науки против ислама и буддизма, а старшего – против раскола⁴. Ho это обязательство оказалось стеснительным для студентов во-первых потому, что не всякий из них имеет расположение к изучению всего этого, а во-вторых, потому, что на основательное изучение всего этого, не у каждого из них достанет сил: то св. Синод, по представлено академического правления, определением от 28 июня 1865 г., между прочим, постановил: 1) восстановить в академии существовавший до 1858 г. порядок преподавания миссионерских наук, т. е. образовать в академии три миссионерские отделения – против раскола, против ислама и против буддизма, с помещением в них студентов высшего и низшего курсов, по собственному их желанию и выбору и проч.; 2) при распределении воспитанников, занимавшихся миссионерскими предметами, на должности, конференция академии должна принимать в соображение специальность их миссионерского образования⁵. В таком положении и противомусульманское миссионерское отделение было до введения нового устава в казанской академии.

В 1870/71 учебном году при преобразовании казанской академии, получило другую постановку и миссионерское противомусульманское отделение. „В виду того, что духовные академии основаны в общих пользах Церкви и духовного просвещения, – что казанская академия, как показал двадцатилетний опыт, не достигла предположенной цели – образования миссионеров для распространения православной веры между мусульманами и буддистами, – что местные духовные нужды целесообразнее и вернее могут быть удовлетворяемы местными и особыми средствами, – не представляется основания к изменению Высочайше удвержденного Устава духовных академий исключительным миссионерским устройством казанской духовной академии. Но принимая во внимание § 115 академического Устава, которым, с разрешения святейшего Синода, по усмотрению нужды, позволяется вводить в духовных академиях новые учебные предметы сверх поименованных в Уставе, и в виду изложенной преосвященным казанским особой нужды, учебный комитет полагал бы: 1) оставив неприкосновенным указанное академическим Уставом распределение преподавательских кафедр, допустить в казанской академии, при преобразовании оной, преподавание миссионерских предметов: – противомусульманского и противобуддийского с относящимся к оным языками; 2) возложить это дело на двух наставников с предоставлением им равных прав с преподавателями других наук относительно жалованья и преимуществ служебных, но без причисления их к какому-либо академическому отделению; 3) назначить для миссионерских предметов особые часы сверх назначенных Уставом для других наук; 4) слушание миссионерских лекций не делать обязательным для студентов академии, – а по самому характеру миссионерства, предоставить это свободному их избранию; 5); допускать к слушанию сих лекций вольнослушателей, не принадлежащих к числу воспитанников академии; 6) расписание числа часов на преподавание миссионерских предметов и составление правил для вольнослушателей предоставить совету казанской академии, с участием преподавателей упомянутых особых предметов»⁶.

Наставниками на миссионерском противомусульманском отделении, кроме вышеупоминаемого Н.И. Ильминского, были еще: ординарный профессор, Гордий Семенович Саблуков с 1849 г. по 1862 г. и экстраординарный профессор Е.А. Малов с 1863 по 1870 г. В настоящее время преподавателем миссионерских предметов против мусульманства состоит доцент Η.П. Остроумов.

Студенты миссионерского противомусульманского отделения, кроме изучения татарского и арабского языков и магометанского вероучения, писали сочинения по разным вопросам своей специальности. Некоторые из этих сочинений и предлагаются в настоящее время в „Миссионерском Противомусульманском Сборнике“. Повод к этому был следующий.

В 1872 г. экстраординарный профессор академии, священник Евфимий Малов подал в совет академии 16 марта записку, в которой говорил, что „в настоящее время чувствуется (особенно для казанского края) крайний недостаток в сочинениях о магометанстве с христианско-полемическим против него характером. Продолжающиеся отпадения крещеных татар в магометанство подают постоянный повод православным пастырям вести беседу с отступниками в апологетическом духе, а между тем православные пастыри положительно лишены возможности беседовать в таком духе, не имея почти ничего под руками для своего руководства. Совет академии может оказать православным пастырям некоторую помощь: в библиотеке казанской академии имеются рукописи – курсовые сочинения некоторых студентов бывшего противомусульманского отделения при казанской академии. Поэтому, считая вполне полезным издание этих сочинений, я покорнейше просил бы совет академии издать их, по возможности скорее, поручивши кому-либо из наставников академии редакцию этих сочинений“. Совет академии вполне согласился с представлением священника Е. Малова и просил Его Высокопреосвященство, Антония архиепископа казанского и свияжского, „ходатайствовать пред свят. Синодом о разрешении издавать совету академии курсовые сочинения, писанные о магометанстве с христианско-полемическим против него характером, на сумму ассигнуемую на печатание протоколов совета и магистерских диссертаций, и употребить вместе с тем на сей предмет остатки от суммы, ассигнованной на печатание протоколов и магистерских диссертаций в 1871 г. в количестве 331 р. 36 к.“⁷. Советом каз. академии, вследствие предложения Его Высокопреосвященства, по этому случаю, было постановлено: магистерские сочинения студентов ХIII курса казанской академии, писанные о предметах, касающихся мусульманства, печатать, по мере возможности, на сумму, ассигнуемую на печатание протоколов совета и магистерских диссертаций; а так как относительно печатания магистерских сочинений студентов прежних курсов академии и кандидатских сочинений, достойных печатания, редакция издаваемого при академии журнала „Православный Собеседник“ не имеет возможности определительно сказать, будет ли иметь средства, необходимые на печатание означенных сочинений, то просить Его Высокопреосвященство ходатайствовать пред святейшим Синодом о разрешении употребить на сей предмет, в виду особенной его важности, особенно для казанской епархии, по случаю происходящих в ней отпадений крещеных татар в магометанство, образовавшиеся в прошедшем году остатки от суммы, ассигнованной на печатание протоколов совета и магистерских диссертаций, в количестве 381 р. 36 к., а равно могущие образоваться остатки из той же суммы в настоящем 1872 г.“⁸. В сентябре месяце, того же 1872 г. в следствие представления преосвященного Антония архиепископа казанского святейшему Синоду, от 12 мая 1872 г. получено было разрешение употребить на покрытие расходов по напечатанию курсовых сочинений некоторых студентов прежних курсов бывшего противомусульманского отделения академии остатки от ассигнованных по смете 1871 и 1872 г. сумм на напечатание протоколов и магистерских диссертаций. После всего этого совет академии поручил экстраординарному профессору, священнику Е. Малову и доценту Н. Остроумову представить в совет академии свои соображения относительно издания курсовых студенческих сочинений, писанных о магометанстве⁹. Соображения были представлены совету академии 6-го октября 1872 г., по рассмотрении коих совет назначил комиссию для издания означенных сочинений из экстраординарных профессоров священника Е. Малова и В. Миротворцева и доцента Н. Остроумова, поручивши первому из них и цензуру означенных сочинений.¹⁰

Сочинение студента Казанской духовной академии III-го учебного курса (1846–1850 г.) Егора Виноградова

Обращение татар-мухаммедан к христианству есть дело важное: это само собою очевидно для истинного христианина. И у вас с давнего времени усердно и постоянно занимаются приведением ко Христу слепых поклонников лжепророка, принадлежащих к России. Усердие к святому делу не осталось без спасительных плодов: целые тысячи татар, российских подданных, оставили свое заблуждение и обратились к свету истины. Но за всем тем еще гораздо бо́льшая часть их продолжает упорно слепотствовать в своем заблуждении. И потому пастырям Церкви Христовой и каждому христианину, для которого дорого спасение ближнего, предстоит еще обширное поле для святой деятельности – приведения ко Христу заблуждающих.

Многолетий опыт доказал, как трудно поколебать не мухаммеданине веру в святость и спасительность его религий, составленной самозванным пророком. А чем труднее доступ Евангелия к душе мухаммеданина, тем труднейший подвиг предстоит проповеднику Евангелия, имеющему целию просветить заблуждающего, тем большое требуется от него искусства в знания своего дела. Само собою понятно, что трудность убеждать мухаммеданина в истине Евангелия зависит не от основательности религий Мухаммедовой: ибо она, как произведение ума человеческого, не только слаба и шатка, даже заключает в себе начала разрушения; но от того, что всякий, истинно исповедующий религию Мухаммеда, истинный мухаммеданин, имеет отягчена ушеса, еже слышати и очи, еже видети. Поэтому, чтобы обратить его к христианству, проповедники. Евангелия должен уметь не только провергнуть религию Мухаммеда доказать ее ложность и показать истинность религии христианской, но должен еще уметь воспользоваться своим знанием, знать ка́к и когда действовать, где и что́ преимущественно употребить, должен предварительно все обдумать, и действовать, имея в виду определенный, зрело обсуженный план, в котором бы предусмотрены были все уклонения и зашищения противника; – словом должен вести полемику по известному методу.

Понятно, что весьма трудно определить верный, сообразный с существом дела и удобоприложимый метод миссионерской полемики. Несравненно удобнее написать полемику, опровержение мухаммеданства, чем определить метод миссионерской полемики против мухаммедан. В первом случае требуется не более, как обнажить ложь и представить во всем свете истину: в последнем этого мало. Здесь даже нет нужды доказывать ложность религии, но требуется показать способ, ка́к истину провести в тайник души, в сердце неверующего и заставить его убедиться в ней. Дело немаловажное, требующее продолжительной опытности и наблюдения как вообще над сердцем человеческим, так в особенности над сердцами тех людей, в которых нужно провести истину. Не имея сих условий, необходимых для дела, конечно мы сознаём трудность выполнить его удовлетворительно и решаемся сделать не более, как посильный опыт в начертании метода христианской миссионерской полемики применительно к мухаммеданам, при пособиях и не вполне достаточных для сего.

Два человека, с разными, тем более противоположными убеждениями, никогда не сойдутся между собою в споре, если предварительно не определят каких-нибудь общих данных, общих положений, в которых бы и тот и другой были совершенно согласны иначе, спорящие будут бесплодно терять время: каждый из них, исходя от своих начал, естественно, будет приходить к своим следствиям, а потому и примирение спорящих всегда будет сомнительно. Поэтому, чтобы с успехом вести спор о каком бы то ни было предмете, спорящие прежде всего должны условиться в каких-нибудь общих истинах, от которых и на основании которых они могли бы вести спор и рассуждать о предмете спора спокойно. Сказанное о спорах вообще должно приложить и в частности к спорам религиозным, к полемике миссионерской. Прежде, чем миссионер приступит к собственно так называемой полемике, к прямым и открытым религиозным прениям, когда в этом будет настоятельная нужда, должен прежде всего определить какие-нибудь данные, общие истины, с которыми бы согласился и противник и которым бы он нисколько не прекословил. Как скоро определены такие общие истины, в которых соглашаются обе спорящие стороны, тогда очень легко согласиться и во всем том, что непосредственно и необходимо вытекает из первых общих истин, как следствие из оснований. После этого новая истина, выведенная из общих первоначальных истин, как оснований, сама в свою очередь может служить основанием для последующих споров, для выведения из нее других, новых истин, из которых, тоже как из оснований, могли бы быть выведены дальнейшие следствия, и так далее – до желаемого пункта или предмета, в котором спорящие не согласны между собою. Вот самый простой по виду, но трудно исполнимый на деле закон так всяких споров вообще, так и в частности споров религиозных! Следовательно определить метод миссионерской полемики, значит показать последовательный и непрерывный ряд таких истин, выведенных из одной или нескольких общих истин, из которых каждая служила бы основанием для получения из нее желаемых следствий, направленных к убеждению мухаммеданина в истине христианства.

Какие же общие истины можно принять за первоначальные данные при убеждении мухаммеданина? Очевидно, их нельзя определить по цели, какую имеет в виду христианский миссионер, потому что к одной и той же цели может быть бесчисленное множество путей, условливаемых началом споров, зависящим от убеждений того лица, с которым предлежит спор. Следовательно определение первоначальных данных должно условливаться началом споров – тем, с чего можно и должно начинать споры. Начинать споры с мухаммеданином всего лучше и естественнее должно с тех его верований и убеждений, которые хотя сколько-нибудь сродны с христианством, и следовательно, так сказать, менее защищены против нападений. И потому полный метод убеждения естественно должен составиться из последовательного, постепенного ряда данных, условливаемых вышесказанным требованием и намерением миссионера.

И так спрашивается: какие верования и убеждения мухаммеданские представляют христианству больше доступа? Для этого очевидно, необходимо изложить религиозный, умственный и нравственный быт мухаммедане, насколько это нужно для нашей цели.

Посему рассмотрим в общих чертах: I) религиозное, умственное и нравственное состояние татар-мухаммедан, II) определим в мухаммеданстве верования и убеждения, благоприятствующие христианству и Ш) представим постепенный ряд данных, выведенных из одной или нескольких общих истин, обусловливаемых сказанными верованиями и убеждениями. Но так как представить во всей полноте и подробности постепенный ряд данных, направленных к утверждению заблуждающего в истине христианства и к принятию его, значит представить полный процесс обращения, что́ само по себе невозможно, ибо по различию лиц необходимо должно быть различие и в обращении, притом нет никакой возможности определить порядка споров во всех частях и подробностях: то мы ограничимся указанием только общей руководной нити, которую миссионер может иметь в виду.

Предлагаемый нами метод миссионерской полемики, как с первого раза заметить можно, направлен преимущественно против мухаммеданских мулл и вообще против более или менее ученых и образованных мухаммедан, как людей сознательно убежденных в истине и божественности своей веры. Причина тому следующая. Муллы и вообще люди ученые в мухаммеданстве пользуются величайшим уважением и почтением: как к людям ученым, знающим веру лучше и более, нежели другие, к ним питают все полную доверенность. По одному этому миссионер обращение должен начинать с мулл и вообще образованных мухаммедан, пользующихся между татарами особенным уважением и почтением. Сила примера и вообще оказывает необыкновенное действие; в особенности необыкновенное действие она может и должна оказать в мухаммеданстве. Неученый, увидев своего муллу обратившимся к христианству, будет рассуждать так: „если ужо мулла, человек ученый, лучше других знающий веру, оставил мухаммеданство, и принял веру новую – христианскую, то, наверно, новая, христианская вера лучше и есть святая“. – По обращении к христианству муллы можно уже наверно надеяться на обращение весьма многих мухаммедан его прихода.

Сущность мухаммеданства. – Нравственное состояние татар-мухаммедан. – Различные способы обращения татар-мухаммедан к христианству и несостоятельности их

Сущность мухаммеданства заключается в следующем:

Бог есть един, Бог великий, и нет никакого другого Бога, раннего, или подобного Ему. Он есть Дух самобытный, бесконечный, чистейший и совершеннейший, существующий от вечности, неизменяемый, всеведущий, премудрый, всемогущий, милостивый и милосердый, самодовольный, всеблаженный. Он есть Господь всяческих, Господь неба и земли, неограниченный Царь и Владыка. „Неверные говорят, учит Мухаммед: „Милостивый породил чад“. Как небеса не разрушатся, земля не разверзнется, как горы не опрокинутся и не падут, когда они говорят это! Ибо неприлично Богу рождать детей (Коран, гл. XIX, 91–93), неприлично Ему иметь сына. Боже отврати вас от такого безумия (Коран, гл. Х). Хвала Ему! Он создатель неба и земли. Как Он может иметь детей, когда у Него нет жены (Коран, гл. VI, 100, 101)“?

Существуя сам собою от вечности, Бог восхотел даровать жизнь и другим существам и сотворил во времени видимый мир – небо (семь небес) и землю¹¹ и наполнил первое существами нравственными духами и двумя первыми человеками, от которых происходит весь род человеческий. Приступая к сотворению мира и существ разумных, Бог наперед определил тому и другим образ жизни и деятельности, что и как должно быть, до малейших подробностей, каковые определения, особенно относительно людей, написаны в Книге судеб, так что, в силу этого определения божеского, как все вещи мира физического, так и все существа мира нравственного, словом все, когда-либо существовавшее, существующее и имеющее существовать, должно существовать так и столько, как и сколько предопределено Богом, выполняя своим существованием, волею или неволею, Его божескую волю и намерения.

Все существа, сотворенные Богом, сотворены добрыми. Некоторые из них сделались злыми уже после. Первый из таковых был Иблис, один из духов, который, вопреки повелению Божию, из гордости не поклонился только что сотворенному Адаму и увлек своим примером множество других духов, за что и свержен с неба. Так ему уже предопределено было. За то Иблис, как бы в отмщение, что Бог совратил его с пути правого, поклялся пред Богом совратить первых людей и беспрестанно вредить в деле спасения всему их потомству. И действительно, он успел совратить Адама в Еву, соблазнив их вкусить от запрещенного Богом дерева, за что и они низвержены на землю, как недостойные обитать в раю.

Падший человек стал нравственно слеп. Бог умилосердился над ним и научил его молитве и религии. Умножившиеся, с течением времени, люди частию забывали, частию портили религию чистую. Бог, по милосердию своему, время от времени, посылал Пророков, иных для исправления религии старой, а иных для основания религии новой, всегда уже лучшей против прежней. Важнейшие пророки были: Адам, Ной, Авраам, Моисей, Иисус и Мухаммед. Из сих пророков особенною милостию Божиею пользовались Моисей и Иисус. Мухаммед же есть последний проророк, величайший из пророков, печать и господин пророков, после которого не будет уже ни пророков, ни откровения. О пришествии его за несколько веков предсказано в Евангелии Иисуса. Религия, сообщенная им роду человеческому дана навсегда – до скончания мира.

Каждый век и каждый народ имел своего пророка, чтобы ни один человек не имел никакого извинения пред Богом в последний день, который неминуемо настанет. По трубному звуку ангела все умершие оживут, встанут из гробов своих и тогда настанет торжественная, роковая минута. В мгновение ока будет произведен Богом самый нелицеприятный суд. Праведные, по милости Божией, единственно по милости, будут введены в вертограды райские, где дерева всякого рода, с плодами, каких только душа пожелает; где реви, наполненные молоком, медом и сладким вином, которое праведные будут пить сколько душе угодно, никогда не упиваясь. В этих то вертоградах они будут возлежать, под сению дерев, обремененных плодами, которые сами просятся, чтоб их съели, будут возлежать на вышних и великолепных ложах, убранных чистым, мягким шелком, украшенных всякого рода камнями, с черноокими девами и пр. Там не будет никакой скорби и печали. Но горе грешникам! За то, что они давали товарищей Богу, т. е. за многобожие, их ввергнут в глубину ада, охраняемого 19-ю ангелами, где они будут вечно гореть в огне геенском. Там будет плачь и скорбь. Несчастные будут взывать о помощи к праведным, во праведники, вместо помощи, посмеются только над ними. Сгорая жаждою от огня геенского, они с жадностью верблюда будут пить гнилую, кипящую воду и есть плоды от дерева Закум; но ничто не утолит их жажды. От нестерпимого жара полопается и сгорит кожа их тела; на место сгоревшей им дана будет новая, и тогда снова и с большею силою они почувствуют силу огня, – и будут вечно мучиться в этом огне, без всякой надежды на освобождение от него.

Для спасения необходима вера в Бога единого, в ангелов, в пророков, в писания или Коран и в пророческое достоинство Мухаммеда, вера в воскресение мертвых, страшный суд или последний день, в награды и наказания, что́ и составляет сущность догматики мухаммеданской, проникнутой чувственностию и фатализмом. Сверх веры для спасения потребны и добрые дела, которые должны быть совершаемы в страхе Божием. Страх Божий составляет общее начало нравственности мухаммеданской. Мухаммед почти на каждой странице Корана повторяет: бойтесь Бога, потому что Он жестоко наказывает. Из этого общего начала нравственности проистекают следующие главные положения практические: должно удаляться грехов, чтобы избежать казни, и делать добро, чтоб заслужить райские утехи. Нравственный закон не имеет у мухаммедан полного развития. В самом Коране упоминается только о некоторых добродетелях, напр. о милостыне, которая есть славное одолжение Господу, по выражению Корана, об особенном употреблении имения на защиту веры, честности, справедливости и т. п., к которым должен стремиться каждый мухаммеданин, и о некоторых пороках, коих должно удаляться, в особенности напр. многобожия, отпадения от веры, убийства и т. п. Вообще Мухаммед в деле собственно веры не так заботился о подробном определении правил нравственности, сколько старался о точном определении догматического учения.

В замен неполноты нравственного учения, у мухаммедан развит и определен до самых мелочных подробностей закон обрядовый, обнимающий все богослужебные обязанности человека. Главные обряды следующие: предшествуемая омовением молитва, которую должно совершать пять раз в сутки, десятина, пост в месяц рамадзан, в воспоминание ниспослания Корана, и странствование в Мекку. Об омовении в Коране трактуется подробно, до последних мелочей: там Определено, когда совершать омовение и чем, определено, какие именно части тела омывать и до коих мест и пр. Подобные же подробные предписания существуют и на счет молитвы. У мухаммедан точно определено, какое надобно держать положение тела во время молитвы, как должны быть сложены руки, как должно сделать поясный поклон, как при этом выпрямить спину, как держать руки и голову, как должно сделать земляной поклон и в каком, при этом, положении должны быть руки, ноги, голова, спина и пр. и пр. Тоже должно сказать и о других обрядах. – Исполнение обрядового закона у мухаммедан важно и оно так у них преобладает, что вся религия превращается в строгий формализм, лишенный духа и свободы.

Точно с такою же подробностию до последних мелочей определены в Коране и некоторые действия гражданские, напр. займы и заемные обязательства, заклады, свидетельства и свидетели, духовные завещания и в особенности брак. Дозволив, именем Бога, своим последователям многоженство и наложничество и, не в пример другим, предоставив себе особенные права и преимущества в этом отношении, будто бы за особенные заслуги пред Богом, Мухаммед с подробностию определил выбор невесты, приданое, обязанности супругов, воспитание детей, развод, права на наследство по смерти кого-либо из них, права на наследство сыновей, дочерей и пр.

Вообще Коран, источник религии мухаммедан, заключая в себе не очень много здравых, чисто человеческих понятий о вере и нравственности, слишком наполнен самыми пустыми мелочами, вовсе не стоящими особенного откровения свыше, каково, напр., откровение о невинности жены Мухаммеда Айши, подозреваемой в измене супружеской верности. – По самой внешней своей форме, и внутренней организации мыслей Коран не может объявлять притязания не tortbfcó на откровение, но и на замечательное произведение человека. По внешней форме Коран разделяется на суры или главы от самого большого, до самого незначительного объема, из которых каждая носите особенное наименование, напр. Телица, Трапеза, Победа и пр. и надпись: во имя милостивого и милосердого Бога, и которые, по разным обстоятельствам и в разные времена, в продолжение слишком 20 лет, сообщаемы будто бы были ему от Бога, чрез архангела Гавриила. Наименования этих глав так неудачны, так нейдут к содержанию, что часто одно только слово в известной главе служило причиною наименования ее, напр. пчела (Коран. гл. XVI), муравей (XXVII), паук (XXIX), коленопреклонение (XLV), и т. п. Во внутренней организации Корана весьма мало последовательности. В нем вое смешано, нестройно, разбросано, есть самые вопиющие, непростительные погрешности против логики, множество противоречий, замеченных еще современниками, беспрерывное повторение одних и тех же историй, мыслей и фраз, так что чтение Корана, при всем его поэтическом достоинстве, делается скучным, тяжелым, несносным. Нужно истощить все терпение, чтобы прочитать одну только вторую главу: в ней можно найти все учение Корана, во все в самом нестройном, разбросанном виде со многими повторениями, с разными вариациями. В каждой почти главе можно найти опровержение идолопоклонства и многобожия и неразлучные с этим истории о предшествовавших пророках от Авраама, или Ноя до самого Мухаммеда включительно, и учение о Боге едином, защищение пред современниками своего пророческого достоинства, что он Мухаммед человек не сумасшедший, не чародей, что он проповедует не старинные басни, а откровение Божие, что Коран есть книга несравненная, какой совокупными силами не могут написать люди и ангелы. Часто одни и те же истории, одни и те же мысли и фразы повторяются в одной и той же главе по нескольку раз. – Правда, Коран есть произведение чисто поэтическое. Но поэзия тоже имеет свои законы и свою логику здравую и основательную, которой мало заметно в Коране. Чем напр. можно оправдать следующее раскрытие мыслей во II-й главе? Мухаммед говорит о единстве Божием; потом вдруг переходит к тому, что позволено есть людям; за тем говорит о мучительной казни тех, которые портят писания, скрывая некоторую часть их, после cего описывает праведника и говорит, что не тот праведен, кто в молитве обращает лице свое к востоку, или к западу, но кто верует, в Бога, в последний день, в ангелов, писаний, раздает милостыню и пр.; за тем непосредственно переходит к закону возмездия за убийство, за которым следует без всякой связи закон о духовных завещаниях; потом говорится о посте в месяц рамадзан, а за сим предписывается правило не расточать имения суетно; потом повелевается воевать за закон Божий, за тем непосредственно следует заповедь о странствовавии в Мекку; чрез несколько строк снова говорится о войне против неверных, за тем дается мнение касательно вина и употребления жеребьев, правила о том, как раздавать милостыню, как поступать с сиротами; за сим идет запрещение брать идолопоклонниц себе в жены, а равно и жен правоверных – выдавать за идолопоклонников, и еще излагаются законы о разводах, о правах на наследство по смерти кого-либо из супругов; чрез несколько строк снова говорится о единстве Божием, о милостыне, о которой, немного пониже, еще повторяется; за тем – о лихве, о заемных письмах и обязательствах, о долгах и пр. Подобным образом написав и весь Коран, исключая нескольких только глав, так что решительно почти нет возможности изложить подробного содержания той или другой главы, не выписав ее целиком от первого до последнего стиха.

Таково откровение аравийского лже-пророка, – откровение, можно сказать, самое незатейливое, – данное будто бы от Бога роду человеческому навсегда, значение и сила коего будет продолжаться вечно, откровение, по словам Корана, в высшей степени сродное с природою человека и его потребностями, так что каждый человек во самой природе рождается мухаммеданином, только родители и воспитание делают из него или еврея или христианина, – откровение высочайшее и совершеннейшее, так что не только все люди совокупными силами, во и ангелы вместе с людьми не могут составить и одной главы, подобной главе Корана, не говоря уже о целом Коране, о целой совокупности глав. Это-то откровение Мухаммед сначала силою убеждения, а потом силою принуждения распространял сам и своим последователям заповедал распространять, поставив войну за веру делом Божиим, одною из самых важных заслуг пред Богом. Впрочем принимают, по словам Корана, ислам и спасаются только одни избранные, те, которым Бог отверзет уши и сердце к слышанию его, и которых он благоволит руководствовать, а руководствует Он только тех, кого захочет. Что ж касается до тех, кого Бог захочет совратить с пути правого, кого не захочет руководствовать, тех хоть увещевай к принятию ислама, хоть нет, все равно: они не будут веровать; Бог запечатлел сердца их и уши, мрак покрывает зрение их (Коран, гл. II, 5. 6.). Они безнадежные и безвозвратные сыны погибели. При всем том ислам нужно распространять, потому что он один есть истинное, спасительное откровение высочайшего Бога, Господа всяческих.

И мухаммедане от всей души верят в божественность этого откровения, гордятся своим пророком и своею верою, будто единою спасительною, презирая все другие веры и почитая только одних себя истинными чтителями Бога и наследниками рая, а всех прочих невеждами, идолопоклонниками, предназначенными для ада. Считая свою веру единою истинною и спасительною, в которой заключены все сокровища премудрости и ведения, мухаммедане вообще и в частности наши татары пренебрегают всяким другим образованием, в особенности европейским, довольствуясь только изучением своей религии в самом ее источнике и толкованиях ученых, и сухою давно уже отжившею свой век, философиею Аристотеля, и таким образом остаются в глубоком невежестве. Впрочем в настоящее время некоторые татары начинают сознавать, что наука не несовместна с религиею и что для жизни, кроме религии, потребно и еще многое другое, о чем религия вовсе не говорит.

Что касается до нравственности татар, то, говоря вообще, она очень строгая (по смыслу Корана). Преданные интересам житейским, в беспрерывных хлопотах торговых и земледельческих, хитрые и изворотливые, татары в то же время живо сознают свою греховность пред Богом. Посему, ища оправдания, они всеми силами, по возможности, стараются выполнять все предписания и все обряды своей религии. Каждый строгий мухаммеданин исправно совершает молитву ежедневно в определенные часы, посвящает несколько минут на чтение Корана, хотя бы вовсе не понимал арабского языка, а умел только читать, уделяет часть своего имения бедным, соблюдает пост; многие даже путешествуют в Мекку, и пр. Отступления, правда, бывают не редки, во делаются большею частию сокровенно, из опасения подвергнуться всеобщему посмеянию и презрению. При том же эти отступления делаются чаще простым народом, т. е. не грамотными, которые, в силу того основания, что они люди чернорабочие, люди темные, дозволяют себе некоторые отступления от правил религии. Вообще же татары преданы своей вере и при беспрерывных свошениях с русскими нисколько не скрывают к ней уважения.

Таким образом религия, составленная Мухаммедом, стоит очень прочно хотя она, как произведение ума человеческого не только неосновательна, а потому слаба и шатка, во и заключает в себе, как было упомянуто, начала разрушения. Чем же объяснить глубокую преданность татар своей вере? что поддерживает их религию? Религия Мухаммеда довольно обезопашена от всяких, неприязненных для нее вторжений. Твердыня и, так сказать, крепостная стена, которою обнесено все здание мухаммеданства есть 1) слепая, безусловная вера мухаммедан, требуемая Кораном, в божественность религии Мухаммеда, такая вера, которая исключает собою всякое критическое отношение к религии. По этому никто из мухаммедан не смеет не только критически рассматривать свою религию, даже не почитает себя вправе толковать и объяснять Коран и вообще религию, но всякий безусловно следует толкованиям одного кого-либо из первых четырех имамов, ближайших ко временам Мухаммеда, коих религиозный авторитет безусловный. 2) Невежество, проистекающее из слепой веры в божественность Корана и безусловной покорности религиозному авторитету. Сюда же должно отнести 3) прямое, положительное запрещение Корана входить в искреннее дружество с неверующими, т. е. немусульманами, которые, как говорит Коран, непременно будут стараться отвратить мухаммедан от истинной веры, т.е. ислама. Правда, татары, обитающие в России, в настоящее время не очень помнят эту заповедь своего пророка и почти совсем забыли её; потому охотно дружатся и входят в самое близкое общение с христианами, только с тем условием, чтоб религия была в покое. Доколе религия в покое, дотоле между мухаммеданином и христианином и дружба; а как скоро христианин начнет высказываться не в пользу мухаммеданства, то, – будь он самый искренний друг мухаммеданину, – узы дружбы уже разорваны. Если последний и останется, по-прежнему, в дружеских отношениях к первому, то эти отношения всегда ужё будут не искренни, а большею частию притворны; по крайней мере то несомненно, что, после этого, мухаммеданин всегда будет сторожить, не имеет ли друг его христианина намерения привлечь его к христианству.

Спрашивается: каким же образом поколебать убеждение мухаммеданина в истине своей веры и каким образом на сердце его посеять и возрастить семя новой, благодатной жизни христианской?

По-видимому очень легко и просто. По-видимому стоит только представить во всей наготе ложность религии мухаммедовой, раскрыть историю и исторически наглядно показать татарину происхождение его религии самозванство лже-пророка, составителя ее, с указанием самых источников, откуда она почерпнуть и обратить его внимание на действительное откровение и показать превосходство его пред мухаммеданством, божественное происхождение и т. в. Многие действительно и предлагают этот способ обращения мухаммедан к христианству. Его можно встретить во всякой полемике мухаммеданства. Способ этот, по-видимому, весьма основателен, почоиу что противу истории уже нельзя идти. Но дело в том, что мухаммеданин, будучи слепо уверен в божественности своей религии, нисколько не верит истории, когда она говорит о Мухаммеде не так, как он верит. Истинная история касательно этого лица у него только одного, а все прочие истории подложны, искажены и вымышлены заклятыми врагами мухаммеданства.

Предлагают другой способ обращения татар к христианству. В Коране говорится: „скажи: мы веруем в Бога, и в то, что было низпослано нам, Аврааму, Измаилу, Иакову и коленам; веруем и тому, что было вручено Моисею, Иисусу и пророкам от Господа их“ (Коран, гл. II, 130). – На основании этих и подобных мест Корана, где заповедуется верит Пятокнижию Моисея, Псалмам Давида и Евангелию Иисуса (ибо в Коране только эти книги и признаются священными), в полемиках предлагается как один из лучших способов убедить мухаммеданина в ложности его религии и напротив в истине и божественности христианства: раскрыть ему самые эти книги, а особенно Евангелие, и указать, что Моисей и Иисус Христос учили совсем не тому, чему учил Мухаммед. Этот способ между прочим предлагает г. Муравьев в Письмах о магометанетве (Спб. 1848 г.). Но на это нужно заметить, что Пятокнижие и Евангелие в самом же Коране оглашены книгами попорченными и искаженными иудеями и христианами, на место коих будто бы ниспослано с неба новое и лучшее откровение в Коране. И мухаммеданин слепо верит в божественность этого нового откровения. Следовательно ни Пятокнижием, ни Евангелием его не убедить.

Еще рекомендуют способ: сделать прежде всего татарина искренним магометанином и потом уже учить его христианству¹². Задняя мысль здесь та, что татарин, сделавшись истинным магометанином, сам собою поймет всю пустоту своей религии и прежде всего пустоту ее формализма. Но не надо забывать, что, по вере мухаммеданской, истинный мухаммеданин тот, кто слепо убежден в божественности религии Мухаммеда, кто совершенно подавил в себе всякое стремление к поверке ее и, как выражается Коран, совершенно предал себя Богу. Истинный мухаммеданин в собственном смысле затыкает уши, когда слышит что-либо противное своей мере. „Если будут состязаться с тобою о вере, скажи, внушает Корану, я совершенно предал себя Богу и всякий последующий мне делает тоже (Коран, гл. III, 18). Мослем истинный недоступен человеческим убеждениям, на которые говорит одно: „я предал себя Богу“. – А потому при обращении мухаммеданина к христианству делать из него, прежде всего, истинного мослема, значит не обращать его а христианству, а только глубже укоренять в мухаммеданстве и отвращать от христианства.

Каждый из предложенных способов, взятый сам по себе, основателен, доказателен и убедителен в некоторой степени, но в приложении к делу, в приложении к мухаммеданину теряет всю свою силу и все свое значение. От чего это? Присматриваясь ближе ко всем этим способам обращения мухаммедан к христианству, мы замечаем, что причина безуспешности и неудобоприложимости к делу каждого из предложенных способов одна, именно – слепая вера мухаммедан в божественность своей религии и невежество, взаимно поддерживающие друг друга. Замечательно, что и все другие, недействительные и неудобоприложимые к делу способы обращения мухаммедан к христианству, какого бы рода она ни были, всегда встречают противодействие именно в слепой вере обращаемых в божественность своей религии и невежестве их. Вообще при малейшей неосторожности со стороны миссионера, во время обращения татар, слепая вера их и невежество непременно помешают ему и разрушат весь успех дела, слепая вера мухаммедан в божественность своей религии и невежество, как мы выше заметили, составляют общие препятствия, так сказать оберегательную стражу, которая постоянно бдит против всякого, неприязненного для мухаммеданства вторжения. Из этого следует, что указанные способы обращения мухаммедан к христианству, будучи сами по себе основательны, доказательны и убедительны, в приложении к делу теряют всю свою силу и значение от того, что они слишком круты, т. е. начинают не с начала, но с половины, потому что не отстраняют предварительно тех препятствий, которые мешают успеху, слишком произвольны, т. е. нисколько не приспособлены к состоянию самых лиц, которых хотят убедить, словом – недействительность их зависит от неприспособления к тем верованиям и убеждениям мухаммедан, которые более сродни с христианством и которые потому более благоприятствуют ему и более представляют доступа. Христианство не есть что-нибудь внешнее, механически привходящее в человека, что́ можно бы было навязать всякому. Нет оно есть дух и жизнь, в высшей степени сродные с природою человека, но которые проникают в нее постепенно, постепенно прививаясь к ней и сообщая человеку новую жизнь, всецелую и спасительную перемену. Свежая, полная сил и жизни лоза прививается не во всяком месте тощего, сухого, безжизненного дерева, но только в том, где есть хотя сколько-нибудь жизни, где следовательно есть хотя какое-нибудь сродство с прививаемою лозою и самым деревом. В природе человека есть сильная потребность христианства. Постижение сей-то потребности в человеке и открытие в заблуждающем понятий, верований и убеждений более сродных с христианством, кои представляют ему больше доступа в душу и менее препятствий, и есть тайна успешного действования со стороны проповедника, разумеется при помощи благодати, без которой все усилия человеческий будут тщетны. Только тот проповедник с успехом насаждает семя Евангелия, который постиг и понял сказанную тайну. Потому-то и сам Иисус Христос при сообщений иудеям нового учения, новых истин веры и деятельности часто обращался к Ветхому Завету, который был пестуном ко Христу, в котором заключены были семена христианства. Так поступали и Апостолы Его. При обращений иудеев они всегда ссылались на Ветхий Завет, от него начинали дело обращения; а при обращении язычников прибегали к нему не так часто, и действовали уже иным образом, потому что Ветхий Завет не имел у язычников такого значения, как у евреев.

Что у татар-мухаммедан есть близкого к христианству и более благоприятствующего ему. – Неудобство чисто полемического метода в деле миссиоверском у татар-мухаммедан

Что́ же у татар-мухаммедан есть близкого в христианству и более благоприятствующего ему?

Из обозрения религиозного, умственного и нравственного состояния мухаммедан видно, что исламизм заключает в себе много верований и убеждений, благоприятствующих христианству. В нем заключается I) догматическое учение a) о Боге едином, Духе высочайшем, всесовершеннейшем, всемогущем, правосудном, милостивом и милосердом, Творце и правителе всего; b) учение о писаниях и сказания о пророках, почерпнутые из откровения. Правда, сказания эти большею частию искажены, но они, по крайней мере так кажется с первого раза, не враждуют против христианства. В особенности из этих сказаний, по-видимому, благоприятствуют сказания о Моисее, о законодательстве его, и о Пятокнижии, которое Бог вручил ему, и которое Коран не отвергает; сказания о Иисусе Христе, как об одном из величайших пророков и чудотворцев, который научил людей Евангелию, ниспосланному ему от Бога; с) учение о воскресении, страшном суде, наградах и наказаниях за гробом. II) Практическое учение a) о падении человека и Божием к нему милосердии, по коему Бог научил человека, как освободится от наказания за грех и снова заслужить Его милость, т. е. научил его религии; b) о греховности человека; с) о покаянии; d) о необходимости добрых дел ко спасению; е) предписания об удалении от грехов и пр., вообще все то, что частию заимствовано из откровения, частию списано с естественного закона. Наконец благоприятствует христианству в мухаммеданстве еще III) живое сознание мухаммеданами своих грехов и происходящее отсюда чувство набожности и искреннее желание в усердное искание спасения.

Не смотря однакож на видимое множество пунктов исламизма, благоприятствующих христианству, весьма мало между ними таких, которые бы в то же время не противодействовали ему. Таков уже общий закон всех ложных, самодельных религий, что предметы, находящиеся в них, с одной стороны благоприятствуя христианству, в то же время с другой противодействуют ему. Так было в языческой религии греко-римского мира, многобожии, деизме, дуализме персов, пантеизме и пр., так было в иудейских сектах, как-то фарисеев, саддукеев, иессеев. Так было везде, как и в мухаммеданстве. – Догматическое учение Корана по-видимому представляет Христианству обширный путь в душу мухаммеданина; во в то же самое время оно представляет самое сильное ему противодействие. Так учение о Боге едином, строго деистическое, исключает собою всякое другое о Нем учение и в особенности учение о Троице божественной. „Нет Бога, кроме единого Бога, внушает Коран. Как это можно, чтоб Бог имел сотоварищей? Христиане говорят, что Иисус есть Сын Божий. Как можно, чтоб Бог имел Сына? Он не имеет жены“. Вот основное учение Корана, повторяющееся в нем гак часто! Прививать к этому учению христианское учение можно не иначе, как признав справедливость его; когда же мы признаем справедливость его, – а не призвать нельзя, что Бог есть един, – то тем самым только укореним противника в Его вере. Следовательно прививать христианство к учению Корана о единстве Божием, значит строить здание на песке. А потому очевидно это учение не может служить началом для обращения мухаммеданина к христианству. Остальная часть догматического учения мухаммеданского, благоприятствующего христианству, в особенности учение о Лице Иисуса Христа, точно так же не может служить началом. Нравственное учение мухаммедан менее благоприятствует христианству. За то от него и меньше противодействия ему. Следовательно оно лучше, чем догматическое учение, может служить началом для беседы с мухаммеданами. Но и сего учения нельзя принять за начало беседы вполне удовлетворительное. Нравственное учение Корана не слишком высоко, и притом весьма бедно, недостаточно и испорчено. Как скоро веропроповедник сделает мухаммеданину хотя малейший намек на эти недостатки, без чего нельзя обойтись; то слушатель но станет его слушать, или если я будет слушать, так скрепя сердце.

Самым благоприятные предметом для христианского проповедника из круга мухаммеданских верований и убеждений кажется вера мухаммедан в греховность и происходящее отсюда чувство набожности и искреннее желание и усердное искание спасения. Учение мухаммедан о греховности человека и необходимости искать спасения и заботиться о нем хотя не совершенно совпадает с учением Евангелия, но мухаммеданин без малейшего противоречия и без дальнейших споров согласится на то, что человек – грешник и что надобно искать спасения и заботиться о нем. Ясное же и глубокое сознание греховности пред Богом производить в человеке сильную потребность искупления; а задача миссионера в том именно и состоит, чтобы возбудив в душе неверующего потребность искупления, указать ему на Искупителя, пострадавшего на кресте за грехи мира. Следовательно сознание греховности и желание оправдания есть один из самых выгодных и удобных предметов, можно сказать единственный предмет для первоначальных бесед с мухаммеданином. Сам Спаситель начал свою проповедь проповедию о покаянии: оттоле начат Иисус проповедати, и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное (Мф.4:17). Этою же проповедию Предтеча Иоанн уготовлял Господу путь в умах и сердцах самоправедных иудеев и всех вообще людей.

Итак предположим, что миссионер, при обращении татар к христианству изберет первым предметом своих бесед истину, которую мы указали, именно сознание татарами своей греховности пред Богом и усердное желание и искание оправдания пред Ним. Остается еще определить: каким образом от сознания греховности довести мухаммеданина до убеждения в христианстве. Двум убеждениям, совершенно противоположным, никогда не сойтись и не стоять мирно одному возле другого: одно непременно должно уничтожить другое, Христианство и мухаммеданство – две религии, по существу своему, совершенно противоположные, не смотря на видимое в некоторых предметах сходство. Одно непременно должно вытеснить другое. Христианство, как исключительная, единая, истинная и спасительная вера, исключает собою всякую другую. А потому сделать христианином мухаммеданина, значит прежде разрушить, сокрушить и уничтожить мухаммеданство в душе его чрез раскрытие христианства. Но как это сделать?

Предположив начинать христианскую беседу с мухаммеданином с сознания им своей греховности пред Богом и с происходящего отсюда чувства набожности и стремления оправдаться, миссионер мог бы начать проповедь свою проповедию апостола Павла к афинянам: афиняне! по всему вижу я, что вы очень набожны (Деян.17:22), указав только на другую причину набожности. Набожность афинян проистекала из религиозного чувства почтить всех богов; почему они и построили храм „неведомому Богу“ в той мысли, что кроме тех богов, которых они почитают и которым построены уже храмы, быть может есть и еще какой-нибудь другой Бог, которого они не знают. Апостол Павел, желая просветить афинян и научить их истинному богопознанию и богопочтению, усмотрев в них чувство набожности, и начал свою проповедь так: афиняне! по всему я вижу, что вы очень набожным, ибо, обходя и обозревая ваши святыни, я нашел и капище, на котором написано: „неведохому Богу“. Сего-то Бога, которого вы, не зная, почитаете, я вам проповедую (Деян.17:22, 23). И мухаммеданский миссионер мог бы сказать подобным образом: мухаммедане! по всему я вижу, что вы очень набожны, усердно ищите своего спасения и желаете всею душою освободиться от грехов, которые так живо чувствуете вы. Это-то спасение и оправдание я вам проповедую. Но таким образом, с первого раза и прямо начать проповедь татарину было бы не весьма основательно. Апостол Павел мог начать свою проповедь таким образом и имел на то полное основание. Он вызвался проповедать афинянам того самого Бога, которого они почитали, а между тем не знали. По одному этому афиняне должны были слушать его и слушали с большим вниманием и любопытством. Между тем мухаммеданский миссионер, начав свою проповедь подобно апостолу Павлу, не может надеяться на внимание к нему со стороны слушателей. Татары-мухаммедане, сознавая свою греховность пред Богом и ища оправдания пред Ним, несомненно уверены в то же время, что они могут его обрести и обретают в своей религии, и только в своей. Следовательно начинать татарину проповедь об оправдании и спасении, значит с первого раза и самому проповеднику вызваться и слушателя вызвать на прямые и открытые споры, которые не только не удобоприложимы в деле миссионерском у мухаммедан, не только не обещают никаких благоприятных последствий и надежд, но и вредны.

Существует два рода полемики: полемика в собственном, теснейшем смысле, состоящая в одних спорах и опровержениях, каковая полемика, обыкновенно, употребляется в сочинениях; и полемика в несобственном, обширнейшем смысле, состоящая из одних разговоров и бесед, в которых, во возможности, стараются избегать всяких споров, во которые располагаются так, или иначе для достижения известной цели, понемногу колеблют противника и ниспровергают в нем задушенные его верования и убеждения и поселяют в нем, на место их, новые. И тот и другой род полемики в существе дела один и тот же: все различие, как можно заметить, заключается только в одной форме, тем не менее однакож последний род полемики есть высший и благороднейший, потому что более сообразен с духом христианства и требует от миссионера большого искусства, уменья и опытности. Полемика, на которую миссионер естественно и необходимо и сам вызовется и обращаемого вызовет, если начнет проповедь свою проповедию об оправдании и спасении, принадлежит к полемике первого рода. Эту полемику, состоящую в одних спорах и постепенных опровержениях религии пункт за пунктом, мы почитаем не только неудобоприложимою в деле миссионерском у мухаммедан, не только не обещающею никаких благоприятных последствий и надежд, но и вредною. Доказательством сему служит повсюдный и вековой опыт. С первых вор появления мухаммеданства отвсюду гремели против него разрушительные громы, и однакожь оно стоит и доселе очень прочно: чего не употребляла против него схоластика? Все аргументы, все диалектические тонкости были призваны на помощь и истощены, но от этого не было решительно никакой существенной пользы. Мало ли и ныне существует полемик против мухаммеданства? – и ни одной из них не убедить мухаммеданина. Ибо как скоро мухаммеданин услышит, что миссионер начинает опровергать его религию, даже если догадается только, что тот имеет намерение обратить его к христианству, он не станет больше слушать миссионера, но или отойдет, или же, если он истинный мослем, в собственном смысле заткнет уши; если же станет слушать, то с решительною мыслию – не верить ничему, что бы ему ни говорили. Убедиться в этом весьма не трудно: стоит только сказать какому-либо мухаммеданину два, три слова прямо против его религий, и он отвернется и больше не станет слушать. Так бывает всегда, везде и при всех условиях. Это повсюдный, постоянный опыт. Этот опыт как нельзя больше и уверяет, что чисто полемический метод в деле миссионерском у мухаммедан неуместен, бесполезен и даже вреден. Так и должно быть по самому простому, естественному чувству. Для человека нет и не может быть священнее верований и убеждений религиозных. Тогда как все другие верования и убеждения с течением времени сменяются и исчезают, религиозные верования стоят более или менее прочно. Как бы ни были мелочны, пусты, ничтожны и ложны эти верования и убеждения, все же они священны для человека. Как драгоценнейшая святыня, они переданы от отцов детям, освящены временем, упрочены авторитетом мнимобожественного происхождения. Посему, когда говорят человеку, чтоб он отказался от своих задушенных верований и убеждений, потому что все они ложны, пусты и ничтожны: то этим, очевидно, затрагивают самую нежную и чувствительную струну его сердца, затрагивают жестоким, самым болезненным для него образом. Для сердца свыкшегося и, так сказать, сроднившегося с своими священными верованиями и убеждениями, больно слышать пряные, открытые и беспощадные нападения на них: оно невольно сжимается при этом и старается или укрыться от этих нападений, или вооружается против неприязненного для него нападения, ‘призывая на ополчение все силы ума и воли. Так естественно человеку стоять за свои заветные верования и убеждения, естественно отвращение от того, кто делает на них нападение, как от оскорбителя его святыни; естественно негодование против него и даже жестокая и упорная борьба. Человек не легко расстается с своими заветными верованиями, и только с большею постепенностью. Применяясь к этому-то состоянию простого, естественного чувства, Иисус Христос, как истинный сердцеведец, испытующий сердца и утробы, преподавал и преподал людям истинную веру не в форме споров и опровержений заблуждений ума человеческого в деле веры, во в форме учения тихого, мирного собеседования. Везде, где только представлялся Ему удобный случай к сообщению высоких истин веры и деятельности, Он учил, беседовал, а не спорил. Священные повествователи, касаясь проповеди Иисуса Христа, всегда говорят: учаше. Припомним беседу Иисуса Христа с Никодимом, с женою самарянскою, проповедь при море Тивериадском по напитании народа хлебом. Во всех этих беседах нет и тени споров и прямых открытых прений. Так насадил на земле христианство Начальник и Совершитель нашего спасения; так распространять его заповедал Он и ученикам своим: шедше, научите вся языки... учаще их блюсти вся, елика заповедах вам (Мф.28:19, 20). И они точно выполнили эту заповедь своего Учителя: пронесли слово Его во все концы, убедив людей в том, что Иисус Христос есть истинный Бог, принявший на себя человеческую плоть, ради нашего спасения, и что Ему, как человеку, много подобало пострадать ради этого спасения. – Таким образом и опыт, и свидетельство простого, естественного чувства, и пример Иисуса Христа и Его Апостолов в деле проповеди, прибавим – и самый дух христианства, показывают, что миссионер, при обращении татар к христианству, отнюдь не должен вызываться и других вызывать на прямую и открытую полемику. Иначе татарин, увидев, что его хотят привлечь к христианству, не станет слушать проповеди, если же и прослушает ее сколько-нибудь, так уже решительно без всякой для себя пользы: ничему не поверит. Потому проповедь должно начать с чего-нибудь другого, а не с оправдания и спасения; и вообще предлагать учение в беседах, мирно и кротко, избегая всяких споров и бесполезных прений о предметах веры.

Впрочем и это условие не обнадеживает еще желаемого успеха; поскольку и при таком действовании миссионера изменится только форма полемики, а не самая ее сущность. Полемика, изменяясь во внешней форме, отнюдь не изменяется от того во внутреннему содержанию. Мысль, во существу своему характера полемического, – в какую бы она ни была облечена форму, – всегда остается и останется полемическою. Положим, что миссионер, встретившись в первый раз с мухаммеданином, не станет опровергать его веры, а будет вести с ним мирную беседу о греховности человека, о виновности его пред Богом: это оп прослушает с охотою. Но после сего миссионер необходимо должен коснуться главного, что освободиться от греха и вины за грех можно не иначе, как чрез веру в Искупителя. Услышав это, мухаммеданин уже не станет больше слушать миссионера, потому что он слепо убежден в божественности своей религии, доставляющей ему, во его понятию, полное оправдание и спасение. В какую бы одежду миссионер ни облекал это учение, в какой бы мягкой форме ни предлагал его, все же оно, по существу своему, в отношении к мухаммеданину, останется в высшей степени полемическим. Как ни необразован мухаммеданин, но он поймет, в чем дело; а сего и достаточно для него, чтоб больше не слушать миссионера, или же и слушать, во ничему не верить. – Итак с какой стороны ни подходи миссионер к мухаммеданину, он непременно уже встретится с слепою верою и невежеством – этими крепкими твердынями, которыми защищено мухаммеданство, и которые отражают всякие на него нападения. Слепая вера и невежество – это два главные препятствия христианству со стороны мухаммеданства, две мощные силы, противодействующие ему, которые защищают и тот пункт в мухаммеданстве, который больше представляет доступа христианству, именно – сознание греховности и происходящее отсюда чувство набожности и желание оправдания. Поэтому миссионер, предположив провести христианство в душу мухаммеданина от определенного вами пункта, прежде всего должен очистить этот путь, ведущий в душу, от сказанных препятствий так, чтобы ничто уже не могло его задерживать. Тогда только легко и удобно можно провести христианство в душу неверующего; в противном случае все усилия будут напрасны. Известно, что весьма трудно, а иногда и вовсе невозможно совершить известного дела, не уничтожив наперед тех препятствий, которые могут мешать успеху дела, замедлять его, или же и вовсе уничтожать. Не прививается лоза к дереву, когда не устраняют всего, что́ мешает привитию:

Итак, каким же образом миссионеру, на первый раз, можно если не совершенно уничтожить, то, во крайней мере, устранить те препятствия, которые прямо уничтожают весь успех его дела – слепую веру и невежество? – Действовать прямо против слепой веры нельзя, потому что прямо действовать против нее, значит только раздражать ее, – между тем как ее-то главным образом и нужно подорвать прежде всего. Подорвать ее можно не иначе, как подорвав то основание, на котором она держится и утверждена. Основание это – невежество. И так нужно бы прежде всего, действовать против невежества, тем более, что, при настоящем стремлении татар к любознательности, действовать против него весьма безопасно, Но дело в том, что для сего требуется чрезвычайно много времени. Правда, вдруг и в короткое время не обратить неверующего, однакожь несомненно то, что начинать дело обращения полным курсом образования заблуждающего весьма неудобно. Следовательно для действования на невежество нужно избрать какой-нибудь другой путь – кратчайший, т. е. нужно действовать на него не во всем объеме, а только в известном отношении, поколику оно поддерживает слепую веру и само в то же время препятствует принятию христианства. Единственный, возможно – краткий путь для этого есть определение первоначальных данных, общих истин и понятий здравых, человеческих, которые, возвысив и облагородив взгляд обращаемого на предметы, и возбудив в нем свободу мысли, могли бы служить основанием для последующих разговоров и бесед, прямо уже направленных с одной стороны против мухаммеданства, а с другой к убеждению в христианстве. Итак, оставив пока религию в покое, миссионер может начать свои беседы издалека, определением первоначальных данных, как оснований для последующих рассуждений, прямых и откровенных о вере и религии, начать беседы так, чтобы мухаммеданин видел в миссионере сначала ни больше, ни меньше, как простого, обыкновенного человека, без всяких целей против его религии, чтобы ему и в голову не пришло той мысли, что миссионер имеет намерение отвлечь его от мухаммеданства и обратить к христианству. Определение первоначальных данных для последующих рассуждений и составит часть подготовительную к слушанию Евангелия и собственно обращению к христианству. Эта часть должна занять особенное внимание веропроповедника, потому что от нее будет и должен зависеть успех последующих его действий. Тогда только можно и должно начать собственно Евангельскую проповедь, когда слушатель будет довольно подготовлен к слушанию ее, когда он без предубеждения может выслушать слово истины.

Первоначальные данные, или начала, заключающие в себе следствия, подрывающие главные заблуждения мухаммеданства. – С чего должно начать мухаммеданину проповедь евангельскую. – Когда мухаммеданину следует говорить об Искупителе и св. Троице. – Когда следует приступать к опровержению мухаммеданства. – Опровержение божественного достоинства Корана. – В Коране много лжи. – В нем много противоречий. – В нем много сомнений касательно истин веры и деятельности. – В нем много нелепостей. – Заключение

Первоначальные данные тем лучше и надежнее в деле проповедническом, чем они а) больше заключают в себе следствий с одной стороны противных верованиям и убеждениям заблуждающего, а с другой ведущих к цели, предположенной проповедником; ) чем менее можно подозревать эти следствия, или иначе – первоначальные данные тем лучше, чем они скрытнее по своим следствиям и с) чем они убедительнее и, если можно, священнее для неверующего. Всем этим требованиям удовлетворяет раскрытие и обозначение правильного взгляда на природу человека в естественный закон, глубоко в ней насажденный, составляющий основание, на котором зиждется в душе человека христианство, столько ему сродное. Но поскольку в мухаммеданстве существует не совсем верный, большею частию превратный взгляд на человека, то само собою понятно, что начинать дело обращения и с раскрытия правильного взгляда на человека не совсем удобно и выгодно; потому что на самых первых порах, в следствие противоположных взглядов на один и тот же предмет, трудно обойтись без споров, которые и вообще, как мы уже заметили, а в особенности в начале обращения не много успеха обещают. Следовательно надобно начать обращение с чего-нибудь подальше и без сомнения такого, что менее бы представляло препятствий к взаимному соглашению, но вместе с тем и вело бы к раскрытию правильного взгляда на природу человека и на естественный в ней закон, от которого идет уже прямой путь к христианству.

Ближайший предмет, ведущий к разумению правильного взгляда на человека есть видимая природа, вторая, великая книга Откровения, в которой выражает себя Содетель и Художник вселенной (Рим.1:20. Деян.17:17. Пс.18:2, 103), потому что в вей выражаются совершенства и осуществляются законы одного и того же Творца. Таким образом верный взгляд на природу всего лучше может удовлетворять первому требованию первоначальных данных, т. е. он будет заключать в себе основания для следствий, сообразных с целию, какую имеет в виду миссионер. В то же время он удовлетворяет и остальным требованиям первоначальных данных: а) слишком далек, чтоб во нему можно было неверующему с первого раза заподозрить миссионера в том, что сей последний хочет обратить его к христианству, b) установление первого взгляда на природу не представляет никаких препятствий к скорому взаимному соглашению и устраняет всякие споры, потому что общий взгляд проповедника на природу совпадет со взглядом на нее Корана и следовательно будет иметь священный авторитет для неверующего, который поэтому будет расположен слушать проповедника; по крайней мере с первого же раза не заткнет он ушей и не оттолкнется от него, хотя заблуждающего и незнающего истины, как обыкновенно мухаммедане называют христиан, однако рассуждающего согласно с учением Корана, с учением, по их понятию божественным и следовательно безусловно верным.

Спрашивается: каким же образом от рассмотрения видимой природы последовательно и постепенно можно перейти к изложению правильного взгляда на человека и отсюда к предположенному внушению христианства? – Предположив прививать христианство в мухаммеданине к живому сознанию им своей греховности пред Богом, миссионер не иначе может привить и насадить в нем христианство, как раскрыв наперед ему греховность падшего человека во всей ее глубине. Раскрыть глубину греховности падшего человека можно опять не иначе, как чрез сравненин настоящего состояния человека с состоянием первобытным. Жизнь человека в первобытном состоянии обусловливалась силами и средствами, вообще внутренним законом природы, данным человеку Творцом. Доколе человек был верен этому закону, доколе выполнял его, дотоле он жил, дотоле достигал своего назначения; но как скоро отступил от него и нарушил его, тотчас глубоко повредился, пал. В мире физическом есть тоже свои законы. Законы эти, как и в мире нравственном, составляют условие жизни видимой природы, так что всякое отступление от них неминуемо сопровождается гибелью, разрушением. И так, чтобы последовательно и постепенно дойти до предположенной нами первой христианской беседы и отсюда перейти к внушению христианства, миссионер, при изложении взгляда на природу, должен вращаться около мысли о законе, как условии жизни видимой природы, которому она неизбежно последует. Все истины, выведенные из этого рассмотрения природы и будут служить первоначальными данными для последующих религиозных рассуждений.

По учению Корана, природа есть провозвестница Бога единого, великого, сильного, всемогущего, милосердого, Доказывая ту мысль, что истуканы не суть боги и что истинный Бог есть единый, великий Бог, Творец вселенной и Царь всего, Мухаммед весьма часто обращает взоры своих слушателей на видимую природу и указав на явления, совершающиеся в ней, которые не могут быть произведены бездушными идолами, а суть дела Высочайшего Бога, обыкновенно заключает свою речь так: „не понимаете ли вы этого»? Так он обращает взоры своих слушателей на землю, по манию Божию, износящую все необходимое для удовлетворения нужд и потребностей человека и с избытком; на облака, по повелению того же Бога, несущие животворную воду для оживления иссохшей земли; на землю иссыхающую и солнце палящее; на бесчисленное множество животных, служащих человеку и доставляющих ему и пищу и одежду; на море, то тихое и спокойное, по коему плавно и мерно текут корабли, нагруженные драгоценностями и венцами, нужными для человека, то бурное и грозное, которое, по одному слову Господа всемогущего, может пожрать в себя все сокровища; и пр. и пр. Общая мысль Корана та, что в природе все устроено разумно, премудро, или, как выражается Коран, с истинною, что по этому в природе проявляются совершенства Божии. И так в общем взгляде на природу миссионер без всяких споров легко и удобно может сойтись со взглядом на нее мухаммеданина. Следовательно все, что́ бы он ни стал говорить о природе согласно с этим общим взглядом, все в глазах мухаммеданина, будет истинно и даже священно, потому что согласно с учением об этом предмете Корана. И потому миссионеру предстоит здесь обширное, свободное поприще для собеседования. Таким образом он с одной стороны может заинтересовать слушателя своими беседами и возбудить в нем сильное любопытство, потому что татары, не имея физических сведений, при настоящей развивающейся любознательности, охотно готовы слушать все, что касается до познаний о природе; а с другой стороны несколько зарекомендовать себя и приобрести доверенность собеседника. Поэтому миссионеру стоит только уловить удобный случай, а случаев самых удобных к рассуждению о природе может быть бесчисленное множество, и потом тотчас же, непосредственно начивать свои беседы о природе, не опасаясь никаких возражений со стороны слушателя. Начать беседы, с первого раза, можно издалека, напр. о богатстве и великолепии природы, о различных странах, морях, климатах, произведениях земли и т. п. чем легко возбудить сильное любопытство в слушателе, который тем охотнее будет слушать, чем новее предмет (а этот предмет для него в высшей степени нов) и чем менее он касается веры. Сделав такое общее начало своих бесед, миссионер может уже незаметным образом перейти и к данному предмету, именно утверждению слушателя в той мысли, что в природе все существует, живет и действует по закону, данному ей самим Творцом; так чтобы он в последствии времени во необходимости, в следствие убеждения, мог принять правильный взгляд на человека. Само собою понятно, что для раскрытия и уяснения татарину мысли о законе в природе не нужно прибегать ни к каким умозрениям и теориям, к которым он вообще мало способен. Приспособительно к его понятиям, мысль эту должно представить в простых, естественных, доступных для самого ограниченного пониманья образах, т. е. чрез раскрытие и уяснение законов, осуществляемых природою на самом деле. Таким образом, высказав общую, главную мысль о природе, именно, что в ней всюду существуют и действуют силы, совершенно отличные от материи, как что-то духовное, неуловимое, подобно душе, силы живые, организующие материю и сообщающие ей самой по себе мертвой и безжизненной движение и жизнь; и что эти силы действуют хотя и бессознательно, во по определенным законам, от чего в природе все представляется правильно, чинно, стройно, премудро, целесообразно, всякая вещь достигает цели, указанной ей Творцом, чем самым природа, в каждую минуту своего существования и жизни, постоянно, так сказать, выговаривает: се вся добра зело; и таким образом хотя бессознательно и безмолвно, но тем не менее неумолкно и всегда красноречиво поведает Творца своего, поет Ему хвалу и возвещает Его величие, – говорим, высказав эту общую мысль о природе, миссионер должен объяснить и доказать ее татарину из самого опыта. С этою целию, дав предварительно понятие о законе и силе, действующей по этому закону, должен раскрыть это посредством объяснения каких-нибудь простых, обыкновенных, во сколько-нибудь замечательных и любопытных явлений мира физического. Чтобы постепенно и последовательно довести слушателя до цели – до раскрытия ему правильного взгляда на человека, миссионер при изложении взгляда на природу, должен начать речь свою с самого низшего царства во порядку – до человека, и указывать везде на силу так, как она увеличивается в постоянно возрастающей степени, с тем при том замечанием, что чем ограниченнее сила, тем и закон ее проще, немногосложнее; и напротив чем она выше и больше, тем и закон ее действования полнее, сложнее, тем и жизнь многостороннее, совершеннее.

Раскрыв и уяснив для татарина общий взгляд на природу в простых, естественных, доступных для его понимания образах и утвердив в нем этот взгляд, миссионер легко уже может последовательно и самым незаметным образом перейти к раскрытию и сообщению ему правильного взгляда на человека вообще, с следующими готовыми, из предыдущего рассуждения выведенными положениями в существе противо-мухаммеданскими, но с первого раза ее заметными для татарина, на которые он необходимо должен будет согласиться, если сознательно убедится и истинности предложенного ему взгляда на природу, именно: первое, – в природе все существует и действует по премудрому, правильному, определенному закону; следовательно нет судьбы или предопределения о вещах мира физического. Если есть закон, которому природа неизбежно следует, то Творцу излишне было бы делать еще частнейшие, до последних малостей касающиеся определения всех вещей вообще и каждой порознь и притом для каждого мгновения ее существования; второе, – Господь Бог, дав однажды закон природе, дал его навсегда, так что не нарушает уже его, потому что нераскаянна дарования Божия (Рим.11:29) потому что закон, данный им, в высшей степени премудр и свят; следовательно Бог но есть существо деспотически-неограниченное, который, как изображается в Коране, все, чего бы ни захотел, хотя бы то и несообразного с премудростию и недостойного Его существа, все может исполнить; третие, – материи сообщает движение и жизнь сила, которая дает ей смысл и значение и которая потому составляет главное в вещах и предметах мира физического; следовательно (следствие еще аналогическое, имеющее полнее и подробнее вывестися и объясниться из раскрытия взгляда на человека) и в человеке существенную часть составляет душа и следовательно цель и назначение человека гораздо высшее, чем оно представляется в мухаммеданстве, словом – это следствие против чувственности,

От бесед о природе к беседам о человеке переход так прост и так естествен, что веропроповеднику не нужно прибегать ни к каким изысканным вступлениям и предварительным подготовлениям слушателя. Говоря о царстве животном, миссионер, не прорывая нити бесед, самым предметом беседы пo необходимости вызывается сказать что-нибудь и о человеке, как члене царства животного, который, составляя собою особый класс этого царства, стоит несравненно выше всех прочих животных, как окончательное звено в цепи видимой природы, венец и краса творения. В силу того общего закона, что каждая, высшая в порядке творения тварь, имея в себе все главные условия жизни тварей низших, имеет кроме того и другие условия, собственно ей принадлежащие, несравненно высшие, чем выше занимаемая ею ступень, и человек, как член царства природы, имеет в себе все главные условия жизни тварей низших, а как член царства природы высший, окончательное звено в цепи видимой природы, венец и краса творения, заключает в себе нечто такое, чего уже нельзя найти ни в одном порядке тварей низших его. Это разумно-свободная душа его, одаренная личностию. – Тот же самый прием изложения миссионер должен употребить и в рассуждении о человеке, каким он пользовался при изложении взгляда на природу, т. е. и здесь так же, как и в природе, следя, и усматривая главным образом силу души и закон ее действования. Поэтому, подведши человека, как члена царства природы, под общий взгляд на природу, он должен пополнить этот взгляд другим, высшим взглядом на него, как на существо разумно-свободное. И так, кратко указав на жизнь образовательную (пластическую), жизнь самого низшего царства, ускользающую от сознания человеческого, и на жизнь животную, жизнь царства животного, подлежащую уже сознанию должно перейти к рассмотрению и объяснении» жизни собственно духовной, высшей и благороднейшей. Само собою понятно, что, в избежание неуместных и не благовременных споров, этого взгляда па человека не нужно высказывать вдруг, потому что он не согласен с учением мухаммеданским о фатализме. Поэтому должно вести беседы и рассуждать о человеке так, чтобы взгляд на него, как на существо разумно-свободное сам собою образовался незаметно. Таким образом самое дело требует преподать татарину психологию и без сомнения опытную, т. е. преподать ее не в теории и отвлеченностях, но посредством наблюдения и объяснения внутренних действий и явлений души. Нет нужды говорить о том, что психологии не надобно излагать во всем ее объеме, потому что для этого потребно много времени, притом же и нет большой нужды предлагать ее во всем ее объеме. К чему напр. говорить много о том, в чем обращаемый уже убежден, напр. о духовности души, ее бессмертии и т. п. При изложении психологии главным образом надобно иметь в виду те стороны души, от правильного взгляда на которые с одной стороны могут исходить следствия противо-мухаммеданские; а с другой – которые будут вести и располагать к принятию христианства. Так, при рассуждении о познавательной способности, по указании на силу и закон действования этой силы, надобно навести татарина на мысль и утвердить в этой мысли, что разум дан человеку для того, чтобы человек сам размышлял и сам убеждался во всем; а не для τογο, чтобы рабски следовал во всем мнениям и суждениям других. Здесь же, не мимоходом, следует обращаемому заметить, что цель, с какою Бог дал человеку разум, та, чтобы человек разумно познавал Бога и сознательно служил Ему; следовательно между прочим та, чтобы он мог позвать истинную веру и чтобы разумно и сознательно убедился в истине и божественности ее: а не на слово и слепо принимал и содержал веру отцов своих; и что человек по этому за погрешность касательно избрания той или другой веры будет строго наказав Богом между прочим потому, что имел разум, имел способность узнать истинную веру и не позаботился об этом. Таким образом, при сообщении психологических сведений о познавательной способности души, нужно стараться возбудить в татарине самостоятельное мышление, и утвердить его в мысли о необходимости разумно-сознательного убеждения в достоинстве веры, содержимой им, и чрез то пробудить в нем пытливость и критический взор на свою религию, запрещенные законом. Рассуждая о способности желательной, миссионер, указав на силу и закон ее действования, должен постараться раскрыть и уяснить для татарина свободу воли и, в силу этой свободы, назначение ее – свободно хотеть и желать одного доброго и приводить свое хотение в исполнение и напротив отвращаться всего дурного и злого. Как всем вообще рассуждениям, так в особенности суждениям о предметах спорных, к каковым принадлежит свобода воли, надобно давать вид ненамеренный, т. е. рассуждать так, чтоб из рассуждения не видно было в миссионере усилия опровергнуть противника и навязать ему свой взгляд. Поэтому, для раскрытия и уяснения свободы воли и вообще желательной способности, не высказывая наперед голой мысли: „душа одарена свободою», надобно прежде прибрать и потом уже объяснить такие факты, в которых бы, как можно разительнее и ощутительнее, так сказать наглядно, выражалось собственное хотение и произволение человека сделать что-нибудь, или не сделать. Точно таким же образом надобно действовать и при рассуждении о способности чувствования. Для объяснения закона этой силы надобно избирать такие душенные явления и состояния, которые дали бы заметить и почувствовать мухаммеданину все превосходство духовных наслаждений, внутреннего мира и покоя, радости и блаженства и в особенности блаженства в Боге пред всеми чувственными удовольствиями, составляющими, по понятию мухаммедан, верховное блаженство человека и цель его существования. – Определив таким образом путем дробления (анализа) или частного исследования закон каждой силы порознь, миссионер должен уже обратным путем, путем сложения (синтеза) возвести взор слушателя на человека еще выше, под одну общую точку, именно указать ему на общий закон всех сил в совокупности, на закон природы человека, или что́ тоже на закон его бытия, который слагается из частных законов каждой силы порознь, или лучше который проявляется в каждой силе порознь. Объясним это. Господь Бог, проявляя Себя в творении, проявил свои совершенства. Поскольку же совершенства в Боге существуют и действуют по высочайшему, необходимому закону, ибо Он Сам для Себя закон; то проявляя свои совершенства, Он вместе с тем проявил в твари и высочайший закон, по которому существуют и действуют Его совершенства, который, как проявление только, а не полное выражение, в твари имеет только характер необходимости. Иными словами: дав бытие тварям для жизни, Он дал бытию и закон, по которому бы оно действовало; поскольку жизнь, к которой бытие воззвано, есть действование по определенному порядку или закону и возможна только под условием закона; ибо где нет закона или действования по определенному порядку, там необходимо – беспорядок, расстройство, следовательно смерть, а не жизнь. Этот творческий закон бытия и жизни существ, в большей или меньшей мере, выразился во всех тварях, во преимущественно в тварях разумно-свободных, которые потому и называются созданными по образу и подобию Божию. Сей-то образ и подобие Божие и надобно объяснить мухаммеданину. – Поэтому после частного исследования каждой силы души порознь надобно заняться с ним размышлением об образе и подобии Божием, – о котором мимоходом упоминается и в Коране, – как о законе природы человеческой, законе ее бытия, состоящем в совокупном, стройном, гармоническом действовании всех сил души, устремленном к Богу, Первоисточнику жизни и блаженства. Здесь опять следует заметить, что для раскрытия и уяснения в человеке образа и подобия Божия не нужно прибегать ни к каким отвлеченностям. Всего лучше представить образ и подобие Божие на самом деле – в природе человека, т. е. посредством наблюдения с слушателем вместе тех черт богозданной природы человека, которые остались в нем и после падения. С этою целию должно обратиться к рассмотрению естественного закона и преподать слушателю чистое, правильное и первое понятие об этом законе, зерцалом коего служит совесть каждого, как таком законе, по которому язы́цы, не имуще закона внешнего, положительного, естеством, по самой природе существа своего, в которой Творческою рукою насажден закон, законная творят (Рим.2:14). – Этим можно закончить подготовление слушателя, потому что, по самому ходу дела, естественно приступить к проповеди уже собственно евангельской¹³.

В высказанном нами подготовлении слушателя заключаются начала, подрывающие почти все главные заблуждения мухаммеданства, как-то: фатализм, деспотизм, приписываемый Богу, чувственность, вместе с вею недостойные ни Бога, ни человека – райские утехи и вообще всю религию, составленную Мухаммедом, как несообразную с природою человека. Подготовление это по-видимому слишком длинно. Но длиннота эта только кажущаяся, зависящая от обширности предметов, которые не нужно рассматривать изо всей их полноте, со всеми подробностями; преподать их надобно в самых общих чертах, – а это можно сделать в два, три вечера.

Вижду же ин закон во удех моих, противувоюющ закону ума моего, и пленлющь мя законом греховным, сущим во удех моих (Рим.7:23). Вот с чего можно и должно начать мухаммеданину проповедь собственно евангельскую, с проповеди о падении, о грехе и ужасах греха. Доселе миссионер представлял своему слушателю человека с хорошей стораны, рассматривал его, в связи с видимою природою, как стройное, чудное, прекрасное Божие создание, одаренное законом добра или природного, естественного стремления к доброму. Теперь, по порядку, надобно представить его с другой, настоящей стороны, со стороны худой, в жалком и бедственном рабстве греху, в состоянии беззакония, дабы привести слушателя в сознание своей глубокой греховности, всего безнадежного состояния человека, оставленного самому себе без особенной, чрезвычайной помощи свыше и чрез то возбудить в нем спасительную скорбь и болезнь о грехе и желание иступления и прощения.

Мухаммеданину, по-видимому, излишня проповедь о грехе и покаянии, потому что он и без того чувствует грех, живо сознает свою греховность пред Богом. Ио между тем ему-то прежде всего и нужно слово о грехе, потому что у него существуют неправые понятия касательно сего предмета, в следствие которых он чрезвычайно далек от мысли об искуплении и Искупителе. – Грех, по понятию мухаммеданина, слишком велик и ужасов, потому что им оскорбляется величие и святость Бога, который жестоко карает нарушителей и презрителей Его святой воли. За то, по его же понятию, Бог весьма милосерд и милостив; Он знает, ка́к человек слаб и немощен, ка́к поползновен ко греху, а потому охотно прощает и милует его: когда он поскорбит в душе о содеянном грехе, ударит себя в грудь, повергнется пред Богом в слезах раскаяния, Всемилостивый и Всемилосердый все забудет, все простит, переменит гнев на милость, – и человек будет прав пред Богом. И так грех, по понятию мухаммеданина, нарушает только отношения человека к Богу, разделяет между Богом и человеком. Следствия греха, до его мнению, не простираются на природу человека, на существо его. Как глубоко грех портит и растлевает естество, этого мухаммеданин не знает: смерть, по его понятию, в порядке вещей и определена самим Богом. – Само собою понятно, что с такими убеждениями о грехе трудно придти к мысли о восстановлении и воссоздании человека» По понятию мухаммеданина выходит, что восстановлять и искуплять человека не нужно, потому что грешник в после греха все тот же человек по природе. Что же касается до самой вины за грех, то Бог, если только захочет, может снять ее с человека и простить, потому что Он милостивый и милосердный Бог и притом неограниченный Царь и Владыка всего, который вправе распоряжаться своим созданием по своему произволу, по которому одних людей Он щадит и милует, Сам руководствует по пути правому, не по каким-нибудь со стороны их заслугам, но единственно потому, что Он хочет их щадить и миловать, хочет руководствовать, а других предает конечному отвержению, сокращает с пути правого, вводит в заблуждение и таким образом готовит на вечную погибель, потому что хочет того. – И так, чтобы пробудить в мухаммеданине потребность искупления и искупителя, миссионеру следует представить грех во всем его настоящем виде и силе, именно показать: а) глубокое растление, какое грех произвел и производит в природе человеческой, так, чтобы отсюда видно было, что смерть и тление суть явления совершенно случайные, незаконные; b) при всем милосердии Божием, непростительность греха пред Богом, без особенного со стороны человека удовлетворения за вину, и заслуги, и из того и другого вывести потребность искупления и Искупителя.

а) При объяснении тайны грехопадения человека не нужно касаться сворных с мухаммеданином вопросов о том, где обитал первый человек, на небе, или на земле, как согрешил, какую нарушил заповедь и т. подоб. Гораздо основательнее будет, если миссионер, в избежание споров, оставив в стороне грехопадение первого человека, обратит внимание слушателя на последствия греха в человеке и по явлениям будет восходить к причине, которая объяснится сама собою. Этого требует и самый порядок и ход речи, которую, по нашему предположению держал миссионер. И так, повторяем, от хорошей стороны в человеке, после раскрытия в нем закона природы, который есть закон добра, вложенный в человека самим Творцом, надобно перейти к рассмотрению в человеке худой его стороны, греха, беззаконно привзошедшего в природу человека. Доказать действительность существования в человеке греховного закона и убедить в этом мухаммеданина весьма не трудно. Апостол Павел изобразил его такими яркими чертами, так ясно и наглядно, что против слов его нечего и сказать, потому что изображение закона греха, представленное апостолом, взято с действительности, с самой природы. Еже содеваю, не разумею: т еже бо хощу, сие творю: но еже ненавижду, то соделоваю. Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех. Вем бo, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, дoбpoe: еже дo хотети прилежит ми, а еже содеяти дoбpoe, не oбpетаю. Не еже бo хощу дoбpoe, творю: нo еже не хощу злое, сие содеваю, Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Oбретаю убо закон, хотящу ми mвopumu дoбpoe, яко мне злое прилежит. Buжду же ин закон во удех моих, противувоюющь закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим вo удех моих (Рим.7:15, 17–21, 23). – Принимая во внимание то, что все люди и рождались и рождаются со грехом, нельзя не придти к убеждению, что закон греховный образовался в первом человеке, от которого про исходят все люди, и образовался без сомнения в следствие греха, потому что самый закон сей есть закон греха. – Ha первое, т. е. что в человеке существует закон греха мухаммеданин согласится, потому что он сознает присутствие в человеке греха; бо последнее, т. е. что закон греха образовался в первом человеке именно в следствие греха, требует еще для него пояснения, потому что, по учению Корана, следовательно по убеждению мухаммеданина, человек представляется слабым и поползновенным ко греху от природы. И так мухаммеданину нужно еще пояснить, каким образом в следствие греха образовался в человеке закон греха. Из этого объяснения уже сама собою будет вытекать потребность искупления и Искупителя. Представим самое объяснение. Бог виновник одного, исключительно одного только добра. С этим согласен и мухаммеданин. Как виновник одного добра, Он и вложил в человека только закон добра, т. е. наделил человека силами души и вложил в эти силы известные, определенные стремления только к одному доброму и святому, каковые стремления души к доброму и святому, суть естественные, природные стремления. Потому человек, непосредственно после того как был сотворен, уже по природе чувствовал внутреннее, естественное стремление к добру и следовательно к выполнению воли Божией. Для испытания Господь Бог дал ему внешнюю, положительную заповедь, кроме внутреннего, природного закона. Таким образом только что сотворенный человек имел два закона: один внутренний закон природы, побуждавший и располагавший его к добру, к выполнению води Божией; другой внешний, положительный. И тот и другой закон один другому, очевидно, нисколько не противоречили. Выполняя внешний закон, человек выполнял вместе и внутренний закон природы, т. е. поступал так, как требовала его природа. Но нарушая внешний закон, он нарушал в тоже время и внутренний закон природы, т. е. поступал против естества своего, или выражаясь словами Корана, поступал против собственной души¹⁴, которая сама собою, по природе стремилась к выполнению воли Божией и следовательно данной Богом заповеди. И так, нарушая заповедь Божию, человек поступил против собственной души, т. е. дал превратное направление своим силам. Силы его по природе стремились в одну сторону, к добру; человек поворотил их в другую, дал им другое, неверное уже направление и таким образом сдвинул их с настоящего пути, повредил, испортил, еловом нарушил закон своей природы и чрез то ниспал в низший круг деятельности, ибо отступление от закона, как образца деятельности, необходимо есть уже ниспадение; в потому удалившись от Бога, источника жизни, сам внес в свою природу беспорядок, нестроение, разрушение, смерть. Так нарушением заповеди Божией грех в мир вниде, и грехом смерть (Рим.5:12), как непосредственное и необходимое его следствие. – Человек, однажды сдвинув с настоящего пути свои силы и давши им превратное направление, не мог уже возвести их в прежнее состояние, не мог восстановить закона своей природы, или что́ тоже возвратить утраченных сил. С другой стороны, нарушив закон своей природы, дав превратное направление своим силам, т. е. испортив и таким образом растратив их, как тварь, из ничтожества приведенная в бытие, следовательно не имеющая ничего собственного, он не Мог в приобрести новых сил, и замен испорченных. Правда, не все в человеке повредилось чрез грех: в нем осталось еще чувство добра и способность творить нечто доброе. Но это только малый остаток первобытного совершенства; и этот остаток добра пo необходимости состоит в постоянной борьбе со злом, в борьбе почти всегда безуспешной, по преобладанию последнего» Так в человеке произошло глубокое внутреннее раздвоение, внутренняя борьба добра со злом и перевес последнего! Вот самое наглядное объяснение того, каким образом в человеке образовался закон греха, именно – в следствие нарушения закона, или что́ то же в следствие беззакония, которое и есть грех (1Ин.4:4).

Еще нагляднее пояснить это можно подобием вещественного механизма, который ломается, потому действует неправильно, или же и вовсе делается негодным, когда его поворачивают в противную сторону, то есть дают ему неверное направление, противное закону его устройства. Для большого еще убеждения в глубокой порче естества человеческого, происшедшего именно в следствие греха, можно психологически раскрыть и показать, как и ныне частое повторение грехов постепенно портит и растлевает естество человеческое, убивает в человеке жизнь как физическую, так и нравственную.

Когда мухаммеданин достаточно убедится и поймет всю глубину растления, произведенного и производимого в природе человека грехом, тогда уже не так трудно будет утвердить его в мысли о потребности искупления и Искупителя, которая уже сама собою вытекает из глубокой порчи естества человеческого.

Человек воззван из небытия и жизни и для жизни. Жизнь и в мире нравственном, так же как и в мире физическом, существует и возможна только там, где есть закон для жизни и деятельности, Человек имел в себе закон жизни и деятельности, но, чрез грех, нарушил его и таким образом подвергся смерти как духовной, так и телесной. Пока в человеке не будет восстановлен закон природы, пока не будет в нем исправлено невреждение, дотоле он будет находиться в состоянии смерти. И так, чтобы жить, потребно прежде восстановить в исправить то, что повреждено грехом, какового исправления ни сам человек, как не-творец, и никто другой, кроме Бога, сделать но может. И потому для приведения человека в первобытное состояние потребно особенное, чрезвычайное лицо – Искупитель и искупление от греха и смерти.

b) Бог, при всем своем милосердии, не мог и ήρ может снять с человека вины за грех и помиловать его без особенного со стороны его удовлетворения разгневанной правде своей. Вина человека пред Богом слишком велика, чтоб ее можно было простить безнаказанно. – Мухаммеданин на это тотчас же непременно возразить, что Бог мог и всегда может простить человека и без особенного со стороны сего последнего удовлетворения правде Божией; мог и может простить потому только, что Он милостив, что Он любит прощать и миловать виновных, раскаяваяющихся грешников. Пагубно-успокоительная мысль сия проистекает из понятия мухаммедан о Боге, как деспотически-неограниченном Царе и Владыке всего. Как деспотически-неограниченный Царь и Владыка, для которого не существует никаких законов, Господь Бог может или помиловать человека, единственно только по милости своей, или наказать; еловом поступить с ним так, как угодно Его Божеской власти и силе. – И так, чтобы убедить мухаммеданина в непростительности греха пред Богом, надобно прежде ниспровергнуть в нем неправые понятия о Боге и Его свойствах.

Мухаммеданин боится сказать, что Бог имеет для себя закон и действует всегда по закону, из опасения, как бы тем не ограничить существа Божия и не назначить предела Его действования, между тем как мысль о законе, приличествующем Богу, нисколько не ограничивает и не стесняет беспредельности существа Божия. Бог имеет закон и действует всегда по закону; только закон этот такой, которого никто и никогда Ему не предписывал, Он Сам для Себя закон. Иначе сказать: Бог действует всегда в высшей степени свято и премудро, а не так, как представляется у мухаммедан, во какому-то нерассудительному произволу, так, как Ему захочется. Все совершенства и свойства в Боге действуют всегда согласно, во внутреннему, необходимому закону существа Божия. – Как скоро миссионер утвердит мухаммеданина в мысли о защите, приличествующем Богу, тогда может легко доказать ему и другую мысль, непосредственно вытекающую из первой, как из основания, именно ту, что милость и правда – такие свойства в Боге, как существе совершеннейшем, из которых одно несколько не уничтожает другого, не исключает, не стесняет и не ограничивает. Когда Бог щадит кого-нибудь и милует, то щадит и милует праведно, законно, так что при милости действует и правда, и наоборот. В противном случае, если бы, то есть, в Боге все свойства действовали раздельно, тем более, если бы одно свойство исключало, уничтожало, ограничивало, или стесняло своим действием другое; то Бог не был бы существом совершеннейшим. – И так в Боге есть закон, по которому совершенства и свойства Его действуют все совокупно, не уничтожая, не стесняя и не ограничивая себя взаимно. – Предположим, что мухаммеданин на это согласится, а нужно миссионеру позаботиться, чтоб он согласился на это и убедился. Тогда ложно продолжить речь о непростительности греха на основании нераздельности свойств Божиих.

Продолжим эту речь. Вина человека за грех пред Богом такова, что Бог, при всей милости, милости беспредельной не мог и не может простить человека без особенного со стороны его удовлетворения, потому что как с одной стороны велика милость Божия, так с другой так же велико и правосудие, которое оскорбилось и оскорбляется грехом. Представим это раздельнее. Однократным преслушанием воли Божией человек совершил двукратное беззаконие, или что́ тоже сделал две вины. Вина первая, ничем неизвинимая и ничем со стороны самого человека неискупимая та, что он, ничтожное творение, всем облагодетельствованное от своего Господа, дерзнул нарушить заповедь Божию, чем оскорбил величие и святость Бога и таким образом раздражил против себя бесконечное Его правосудие, которое требовало и всегда требует вечной кары, вечного наказания всякому дерзновенному оскорбителю великого и святого имени Божия. Чтобы утолить гнев божественного правосудия и примириться с Богом, человеку очевидно нужно представить удовлетворение правде Божией за вину, которое должно быть беспредельно, как беспредельна оскорбленная правда Божия. А такого удовлетворения ни сам человек и никакая другая конечная тварь представить не может. – Вторая вина, равно ничем не извинимая и ничем со стороны человека неискупимая та, что человек нарушая волю Божию, выраженную в заповеди, нарушил в то же время волю Божию, выраженную в законе его природы, по которому она сама собою стремилась к добру, но которую человек, вопреки естественному ее стремлению, направил в противоположную сторону, не к тому, к чему следовало ее направлять по воле и намерению Творца. Преслушание воли Божией, выраженной в законе природы равно велико и непростительно, как и преслушание воли Божией, выраженной в заповеди, велико и непростительно по тому уже одному, что оно есть преслушание воли Божией. Но тяжесть вины увеличивается еще от того, что нарушением воли Божией, выраженной в законе природы, человек нарушил самый закон своей природы и таким образом внес в свою природу расстройство, разрушение, смерть, испортил следовательно себя самого – прекрасное дело рук Божиих, не имея на то никакого права, разрушил и исказил тот чудно-прекрасный образ Божий, который сиял в его природе. Вместо того, чтобы последованием закону своей природы, естественному ее стремлению к добру, всегда возвещать славу Божию, и правильною своею жизнию постоянно выражать: се вся добра зело, человек, нарушив закон своей природы и таким образом поставив себя в необходимость творить грех, стал вещать своею жизнию только худое, стал следовательно не славить своего Творца, а изрыгать на Него хулу. Положим, что Бог простил бы человеку преслушание воли своей без особенного со стороны его удовлетворения за вину, хотя это и не справедливо, как мы выше уже показали. Но Он не мог и не может простить человека за то, что сей последний испортил себя самого, обезобразил прекрасное творение Божие. Положим еще, что всемилосердый Бог простил бы человеку и это. Но исказив закон своей природы, человек поставил себя в необходимость творить грех, потому что вследствие нарушения закона природы в нем образовался закон греха. В силу превзошедшего в человека закона греха вся жизнь его после сего ест непрерывное сцепление греха, постоянное прогневание святого Бога. Долготерпеливый Бог рано или поздно должен же наконец предать его вечному отвержению и проклятию, как сосуд погибельный. – И так человек во всяком случае безответен вред Богом, подлежит за грех вечному наказанию и проклятию, как чадо гнева и погибели. Потому, чтобы оправдаться пред Богом, снова заслужить Его милость, потребно и необходимо особенное лицо, которое бы ходатайствовало за человека пред Богом, которое бы с одной стороны принесло Богу за грех человека очистительную жертву цены беспредельной, как беспредельно оскорбленное грехом человека правосудие Божие, с другой стороны исправило бы повреждение природы человека, даровало бы ему новые силы, в замен испорченных, творить добро и благоугождать Богу.

Собственно евангельская проповедь мухаммеданам, по нашему понятию, должна состоять только из проповеди о грехе и жертве за грех, или искуплении, без указания впрочем пока на самое лице Искупителя, Иисуса Христа, против божественного достоинства которого они сильно предубеждены; потому что только убеждение в необходимости искупления может служить для мухаммеданина основанием и побуждением к принятию всей вообще веры Христовой и в особенности главнейших истин христианства, каковы напр. истины о Лице Иисуса Христа и таинстве пресвятые Троицы. Против божественного достоинства Иисуса Христа мухаммедане сильно предубеждены. Никакими другими доказательствами не убедить мухаммеданина в божественном достоинстве Иисуса Христа, не убедив его наперед в необходимости искупления и искупителя, который должен быть лице божественного достоинства. Учение о таинстве пресвятые Троицы, о котором мухаммеданин не имеет надлежащего понятия, кажется для него идолопоклонством и потому чистым безумием. Миссионеру трудно убедить мухаммеданина, что должно чтить и исповедовать единого Бога в трех Лицах, если он прежде не убедит его в необходимости Искупителя, который должен быть особенное лице божественного достоинства. – Все другие истины христианства не нужны для мухаммеданина; потому что он убежден, что в его религии есть все необходимое для спасения. Необходимость их он тогда только хорошо может почувствовать, когда убедится в недостаточности ко спасению тех средств, какие ему предлагает его религия, то есть когда убедится в необходимости искупления и Искупителя. Вообще, при убеждении мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя, сам собою должен рушиться исламизм в самых его основаниях. Как скоро мухаммеданин сознательно убедился в необходимости искупления и искупителя, он уже христианин. Тогда остается только сделать его христианином православного исповедания, то есть огласить его и преподать ему правую веру в надлежащей полноте. Тогда он легко и скоро может принять все, что услышит от миссионера. Если мухаммеданин убедится в необходимости искупления и Искупителя, тогда ему не будет казаться идолопоклонническим учение о Боге Триедином (глубокое, сознательное убеждение в необходимости искупления есть между прочим и доказательство троичности Божества), тогда ему не будет казаться странным, как Бог может иметь Сына, как Пресвятая Дева Мария могла родить Бога, и многое другое; тогда он легко и скоро приметь все православное христианское учение. Что касается до его заблуждений, собственно мухаммеданских, то они сами собою, как сухое былие, исчезнут от прикосновения здравого слова. – И потому миссионер прежде всего и главным образом должен заботиться о том, чтобы утвердить мухаммеданина в потребности и необходимости искупления и Искупителя. Все ею беседы, все рассуждения и совещания должны клониться к одному концу, что без искупления и Искупителя нет и не может быть оправдания и спасения, что человек, оставленный самому себе есть существо погибшее, без всяких надежд на лучшую и блаженную будущность. Этим собственно и должна заключиться проповедь о грехе и жертве за грех.

Когда мухаммеданин достаточно убедится в необходимости и потребности искупления и искупителя, тогда уже свободно можно указать ему на самого Искупителя Иисуса Христа, совершившего уже дело искупления и раскрыть подробно и обстоятельно как истинное учение о Лице Иисуса Христа, так равно и все заблуждения Корана касательно Еи о. Чтобы невозмутити. впрочем религиозного чувства мухаммеданина, пока еще дышащего мухаммеданством, благоразумие требует, чтобы истинное учение о Лице Иисуса Христа, как Искупителе, а равно и опровержение заблуждений Корана касательно Его, высказано было в виде восстановления подливной истории Иисуса Христа и учения о Нем. Это можно сделать так. В Коране есть довольно мест, которые очень легко, при убеждении уже мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя, употребить в пользу божественного достоинства Иисуса Христа и искупительной жертвы, как уже принесенной Им Богу. Так в Коране Иисус Христос называется Оловом Божиим, посланным от Бога в ложесна Марии и зачавшимся во утробе ее по наитию Святого Духа, под которым мухаммедане разумеют архангела Гавриила. В нем же довольно подробно изложены история и обстоятельства рождения Иисуса Христа, где видны следы истинной истории; далее, в Коране говорится об Иисусе Христе, как об одном из величайших пророков и чудотворцев, как об одном из самых приближенных людей к Богу, которого Бог почтил и превознес пред всеми прочими пророками, так что за святость жизни непосредственно взял Его на небо, подобно тому, как взял Илию и Еноха. Вообще Коран так почтительно и высоко отзывается об Иисусе Христе, как пророке, что в самом даже Коране нет почти основания предпочитать Ему Мухаммеда, который и родился путем естественным и не творил, по собственному его призванию, чудес, и перешел в другую жизнь опять путем естественным, обыкновенным. На основании этих и подобных мест Корана, частию не искаженных, частию менее искаженных можно слегка и постепенно восстановить подлинную историю о Иисусе Христе и сообщить о Нем истинное учение. В Коране есть даже намеки на крестную смерть Иисуса Христа и воскресение, следовательно на искупительную жертву. Мухаммед всячески старался уверить своих последователей, что Иисус Христос вовсе не умирал и ни когда не был распят; а распят был какой-то другой человек, подобный Ему, именно, по толкованию мухаммедан, недостойный ученик Его Иуда; но между тем проговорился он и о смерти Иисуса Христа и о воскресении Его. В Коране Бог так говорить Иисусу Христу: (араб.) т.е. Иисус! по истине Я заставлю Тебя умереть; но потом Я вознесу Тебя к себе (гл.3:48). Кроме того Мухаммед вкладывает в уста Иисуса Христа такую речь (араб.), т.е. мир да будет на Мне в день, в который Я родился, и в день, в который умру, и в день, в который воскресну (гл.19:84). При объяснении сих мест мухаммедане делают различные натяжки и всячески усиливаются доказать ту мысль, что здесь говорится о непосредственном восхищении Иисуса Христа на небо; во слова: (араб.) „заставлю тебя умереть или подвергнуться смерти, и потом: (араб.) вознесу к себе, умру, воскресну“, ясно показывают, что Мухаммед проговорился и разумеет действительную смерть Иисуса Христа и воскресение Его. При убеждении мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя этими местами довольно легко доказать действительную смерть Иисуса Христа и преподать учение об искупительной крестной жертве. – Когда мухаммеданин убедится уже в божественном достоинстве Иисуса Христа, тогда на основании этого убеждения можно преподать ему учение о таинстве пресвятые Троицы. Проповедь о таинстве пресвятые Троицы требует особенной осторожности со стороны миссионера, которого первый долг в этом случае состоит в том, чтобы убедить мухаммеданина, что христиане чтут и исповедуют не трех богов, как думают мухаммедане, а единого Бога, только в трех Лицах. Слово „Лице“ для мухаммеданина совершенно непонятно. Правда, мухаммедане имеют понятие о Лицах Божиих; только они под лицами Божиими разумеют свойства Божии, которых они насчитывают восемь. Поэтому, чтобы сколько-нибудь уяснить для мухаммеданина учение о Боге едином, в трех Лицах почитаемом, нужно прибегнуть к тем подобиям (солнца, огня, души), которыми обыкновенно поясняют этот непостижимый для ума человеческого догмат. Как на образцовое в этом случае пособие для миссионера можно указать на проповедь Кирилла Философа о таинстве пресвятые Троицы, говоренную им сарацинам, последователям Мухаммеда же. Этою проповедию Кирилла Философа, помещенною в Четиих-Минеях в его житии, миссионер противо-мухаммедавский может воспользоваться буквально; потому что понятнее и яснее о сем предмете нельзя ничего больше сказать. Утвердив в мухаммеданине веру в божественное достоинство Иисуса Христа. как Искупителя, и таинство пресвятые Троицы, в эти два существенные догмата христианства, миссионер может беспрепятственно наставить его во всех прочих истинах христианства, которые прежде всего и главным образом надобно утверждать на том уже основании, что они преподаны человеку Иисусом Христом, Искупителем рода человеческого. Если мухаммеданин примет учение о Лице Иисуса Христа, то нет сомнения, что он примет и все Его учение.

Итак убеждение мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя должно служить для него основанием, на котором бы утверждались все прочие истины, которые миссионер имеет ему преподавать.

Когда мухаммеданин примет к сердцу проповедь миссионера, когда убедится в истине христианства, в таком случае для довершения впечатления, произведенного на душу его проповедию, потребно еще уничтожить все его прежние заблуждения и ложные убеждения, потребно еще истребить самые следы мухаммеданства, так чтобы он был истинный христианин в полном смысле слова, так чтобы в нем не оставалось уже ничего мухаммеданского. И потому после проповеди евангельской миссионеру нужно вступить с мухаммеданином в полемику. Характер полемики, как само собою уже понятно, должен обусловливаться тем впечатлением, какое произведет на душу мухаммеданина проповедь евангельская. Когда миссионер увидит, что мухаммеданин сильно тронулся уже его проповедию и не имеет уже более никакого предубеждения против христианства, в таком случае можно вести с ним полемику прямо и открыто, без особенной предосторожности, беспощадно обличая ложь и заблуждение. Значит ничего говорить о том, как вести полемику с мухаммеданином, сильно тронувшимся проповедию миссионера. Все опровержения мухамеданства, как само собою предполагается, миссионеру должны быть известны. Эти опровержения он и должен высказать мухаммеданину в том или другом порядке, все равно, лишь бы только основательно, потому что так или иначе они будут высказаны, мухаммеданин, сильно тронувшийся уже проповедию миссионера, выслушает их как следует, без оскорбления.

Совсем в другом духе и тоне должно держать полемику с мухаммеданином, на которого проповедь евангельская хотя и сделала впечатление, во не оказала еще решительного действия, который находится еще в раздумье и сомнении касательно истинности проповедуемой ему веры. Такому мухаммеданину нельзя еще говорить прямо и открыто, что то и другое в твоей религии – ложь, потому что он может еще оскорбиться. С таким мухаммеданином надобно вести полемику осторожно, тонко и рассчитано, так чтобы, слушая слово обличения, он нисколько не оскорблялся, не раздражался и не выходил из себя. Об этой-то полемике теперь мы и скажем, тем более, что ее с большим удобством можно приложить и к такому мухаммеданину, который сильно тронулся евангельскою проповедию миссионера.

Чтобы не оскорбить религиозного чувства мухаммеданина и таким образом не раздражить его против себя, миссионер должен изгнать из своей полемики все жесткое, суровое и оскорбительное и дать ей характер, сколько возможно, мягкий, благородный. Этого можно достигнуть путем сомнения, недоумения, вопрошения и т. п.

Сначала миссионер может выразить свое сомнение и недоумение касательно истинности и божественности вообще всего мнимого откровения, которому верит мухаммеданин, и спросить его: „правда ли, что Коран есть Божие откровение, действительно ли Мухаммед есть посланник Божий и пророк?“ Так как сомнение должно быть не безотчетно, то миссионер должен показать те основания и причины, кои заставляют его сомневаться на счет божественности мнимого откровения мухаммеданина. Причин и оснований для сомнения в божественности Корана много. Но нет нужды высказывать их все вдруг. Сначала лучше всего высказать общую причину, в которой бы заключались все другие, и потом постепенно развивать ее. Самая общая причина, заключающая в себе все другие причины, по коим можно и должно сомневаться в божественном происхождении Корана – та, что Коран не имеет ни внутренних, ни внешних признаков откровения. Потому, высказывая свое сомнение касательно божественного происхождения Корана и вообще религии Мухаммеда, миссионер может присовокупить: „мне кажется»¹⁵ сомнительным божественное происхождение Корана потому, что он не имеет характера истинного откровения.

Чтобы решить, справедливо ли и основательно ли сомнение миссионера, действительно ли, то есть, Коран не имеет характера истинного откровения, очевидно, надобно прежде всего определить, каков вообще должен быть характер истинного откровения. Взаимное в этом соглашение послужит основанием, началом и поверкою всех имеющих быть религиозных споров у миссионера с мухаммеданином. Заметим и здесь, что при определении характера истинного откровения не нужно пускаться в излишние подробности; можно ограничиться при этом такими общими мыслями, с которыми не может не согласиться мухаммеданин и под которые между прочим не подойдет Коран. Именно, надобно условиться с мухаммеданином в следующем: а) истинное откровение должно содержать в себе одну только истину, напротив в нем не должно быть никакой лжи. О этим мухаммеданин совершенно согласен; b) истинное откровение не должно заключать в себе никаких противоречий. С этим опять мухаммеданин должен согласиться тем более, что сам Мухаммед, между прочим, доказывал божественное происхождение Корана тем, что в его Коране нет противоречий; с) в истинном откровении не должно быть никаких сомнений касательно истин веры и деятельности, и пустых мелочных правил и предписаний, до коих можно дойти и собственным разумом; d) вообще истинное откровение не должно заключать в себе ничего нелепого и несообразного с здравыми понятиями, должно быть достойно Бога и человека. – О других признаках откровения можно умолчать, потому что в них весьма трудно условиться с мухаммеданином. Так, когда Мухаммед объявил, что чудеса во власти Божией и что Бог не благоволил послать его на проповедь с даром чудотворений, то трудно уже уверить мухаммеданина, что религия должна быть засвидетельствована чудесами того лица, которое посылается Богом для возвещения ее человеку. Равным образом нечего условливаться и в том, что лице, передающее от Бога религию, должно быть строгой, неукоризненной нравственности. Положим, что мухаммеданин с этим согласится; но из этого миссионер не может вывести ничего невыгодного для Мухаммеда, поскольку Мухаммед, по понятию мухаммеданина, есть единственный человек, лице в высшей степени святой жизни. Не убедить мухаммеданина в безнравственной жизни Мухаммеда, не доказав наперед лжи и обмана в его Коране. Итак можно ограничиться высказанными вами признаками откровения. Правда, по этим признакам и человеческое произведение может выдержать критику на откровение; во для мухаммеданина достаточно и этих признаков. Для него они очень важны; потому что если миссионер основательно покажет мухаммеданину, что в Коране есть ложь, противоречия, нелепости и несообразности, то наверное можно полагать, что его убеждение в божественном происхождении Корана поколеблется и рушится.

Условившись с мухаммеданином в исчисленных вами признаках истинного откровения, миссионер может приступить собственно уже к полемике, к опровержению мухаммеданства, которое должно состоять в подведении Корана под эти признаки.

а) Коран не имеет первого признака откровения. В нем много лжи. Но доказать мухаммеданину, что в Коране действительно существует ложь, довольно трудно; потому что на взгляд мухаммеданина все существующее в Коране есть истина. Как же уверить мухаммеданина, что в Коране действительно существует ложь? Ложь чем грубее, тем она виднее, нагляднее и, так сказать, осязательнее. Самая грубая, вопиющая и бессовестная ложь в Коране – это клевета на христиан и иудеев на христиан – будто они пресвятую Деву Марию, Матерь Иисуса Христа почитают за Бога; на иудеев – будто они считают Ездру за Сына Божия в том же точно смысле, в каком христиане почитают Сыном Божиим Иисуса Христа, так что следует, будто иудеи Ездру считают за Бога. Места в которых говорится об этом, следующие: (араб.) спросит некогда: Иисус, сын Марии! говорил ли ты людям: кроме единого Бога, почитайте еще Меня и мать Мою за богов? Он ответит тогда: хвала Тебе! Мне не следует говорить то, что не истина. Если бы я это говорил, то Ты уже знал бы это: Ты знаешь, что во мне, во я не знаю, что́ в Тебе, ибо Ты знаешь тайное. Я говорил им только то, что ты повелел мне говорить: чтите Бога, Господа моего и Господа вашего (гл. 5, 116. 117). (араб.) т. e. Иудеи говорят: „Ездра сын Божий; а христиане говорят: Мессия есть Сын Божий. Вот что они говорят» (гл.9:30)! Ездра поставляется в параллель с Иисусом Христом, которого христиане почитают действительно истинным Богом. Далее Мухаммед продолжает: (араб.) т.е. «о, как они лгут! Они, кроме Бога и Мессии Сына Марии, почитают за богов священников своих и монахов, тогда как им повелено покланяться только единому Богу; потому что нет Бога, кроме Его. Далеко да будет от Него то, что они с ним соединяют (гл.9:31). Последняя ложь, будто христиане почитают за богов священников своих и монахов так груба, что ей не верят даже сами мухаммедане. Как же обличить Коран в представленной вами грубой лжи и бессовестной клевете на христиан и иудеев? Обличить можно миссионеру своим собственным свидетельством, что ни он и никакие христиане не почитали и не почитают Девы Марии за Бога, а равно и иудеи Ездру за Сына Божия в том смысле, в каком христиане почитают Сыном Божиим Иисуса Христа. В подтверждение истинности своих слов миссионер может сослаться на печатные книги, в которых говорится о том, ка́к христиане почитают Деву Марию, а равно иудеи Ездру. Может случиться, что мухаммеданин этим не убедится. В таком случае лучше всего, кажется, поступить так: надобно пригласить (выбор можно предоставить самому мухаммеданину) не объявляя для чего, совершенно постороннего какого-нибудь христианина, если возможно, первого встречного и спросить его в присутствии мухаммеданина: „почитаешь ли ты Матерь Божию за Бога“? На что он без всякого уже сомнения ответит отрицательно. Это можно повторить раз, два, три, – и тогда ложь обличится как нельзя большие. Тогда останется доказать миссионеру, что христиане и прежде никогда не оказывали Деве Марии Божеского почтения. В этом случае надобно будет прибегнуть к истории, свидетельство которой, после представленных уже свидетельств, должно быть доказательно для мухаммеданина.

Укажем еще на другую ложь Корана, в которой лучше и легче убедить мухаммеданина, чем во всякой другой лжи. Целая треть Корана, если не более, заимствована из священного Писания ветхого и нового завета и есть нечто иное, как повторение, только в искаженном виде, того, что открыто было действительно свыше задолго прежде появления его на свет. При всем том Коран большую часть заимствованных истин, давно уже открытых, выдает за новое откровение, за истины новые, которые еще никогда и ни кому не были известны. Так, рассказав историю о благовестии архангела Гавриила пресвятой Деве Марии, Мухаммед, от лица Бога, делает следующее прибавление: (араб.), т. е. это тайная повесть; мы ее открываем тебе (гл.3:89). Такое же точно замечание и тоже от лица Бога сделано и после повести об Иосифе: это тайная повесть, которую мы открываем тебе (гл.12:103). Вообще в Коране весьма обыкновенна следующая мысль: вы научены Мухаммедом тому, чего ни вы, ни отцы наши не знали, то есть, весьма многому новому и высокому, чего доселе никто еще не знал. Между тем в Коране нового весьма, весьма не много, если не считать новым искажения откровенных истин. Все главные и существенные истины Корана, которыми он гордится, давно уже были известны, наприм. истина единства Божия, воскресения мертвых, суда, наград и наказаний, известны были гораздо прежде Корана, и всем народам. Если есть в нем что́ нового, так это то, что Мухаммед посланник Божий и пророк. Как же теперь убедить мухаммеданина, что Коран говорит неправду, когда утверждает, что в нем открыты истины новые (повести тайные), никому еще неизвестные, каковы наприм. повести об Иосифе и пресвятой Деве Марии? Надобно сличить Коран с священным Писанием ветхого и нового Завета. При сличении откроется, что повести и истории в роде повестей об Иосифе и Деве Марии – вовсе не такие тайны, о которых никто не знал до Мухаммеда, откроется, что и другие истины Корана, как догматические, наприм. о единстве Божием, об ангелит, о воскресении, о суде, о наградах и наказаниях, так и практические, наприм. о страхе Божием, о молахве, о милостыне, о посте, и вообще об удалении от грехов и о преспеянии в добре, суть истины давно уже известные миру. Но в Коране истины эти представлены в более или менее искаженном виде. Мухаммеданин конечно может возразить, при сличении Корана с откровением новозаветным и ветхозаветным, что в Коране истина открыта так, как она есть, в подлинном и настоящем ее виде, без всякой примеси лжи. В предупреждение подобного возражения со стороны мухаммеданина и для большого обличения Корана, кроме священного „Писания, надобно еще сличить его, если это возможно будет для миссионера, с апокрифическими евангелиями и в особенности с Талмудом, потому что Мухаммед большую часть новозаветных истин в искаженном виде, наприм. касательно Лица Иисуса Христа, заимствовал из апокрифических евангелий, а баснословные сказания о патриархах и пророках из Талмуда и раввинских преданий и толкований. Таким образом, чрез сравнение Корана с источниками ею откроется, что в нем истинного и что ложного.

Как скоро миссионер убедил мухаммеданина во лжи, представленной нами, он уже подорвал в душе его веру в божественное происхождение Корана. Заметим вообще, что нет нужды подробно доказывать мухаммеданину всякую ложь, какая только существует в Коране. Пусть миссионер докажет одну ложь, ту ли, которую мы представили, или какую-нибудь другую по произволу, только пусть докажет ее основательно, так чтобы она явилась во всей своей наготе, во всем безобразии, – этого и достаточно будет для мухаммеданина. Его убеждение в истинности и божественности Корана должно если не рушиться, до крайней мере поколебаться, потому что если в Коране есть хотя одна ложь, то он после сего не есть уже истинное откровение.

b) Если миссионер, при всех усилиях, не убедит мухаммеданина в том, что в Коране действительно существует ложь и что потому он не есть истинное откровение; в таком случае ему надобно обратиться к противоречиям и ими доказывать ту же мысль. По словам Мухаммеда, в Коране нет противоречий. Отсутствием противоречий в Коране Мухаммед, между прочим, доказывает божественное его происхождение. В гл. 4, 84 он так говорит: (араб.), т. e. „не рассматривали ль они внимательно Корана? Если бы он был не от Бога, то в нем нашли бы, без сомнения, много противоречий». Видно, что Мухаммед старался избежать противоречий в своем Коране. Несмотря на то, как человек не довольно логичный и последовательный, он допустил в нем много противоречий прямых и непрямых. Главное прямое противоречие Корана – касательно возможности спасения в той или другой религии. Мухаммед сначала допускал возможность спасения в христианстве, иудействе, в религии Зороастра персидского и вообще во всякой религии, лишь бы только человек веровал в Бога и в последний день или в воскресение мертвых и суд. Вот собственные слова Корана: (араб.) т. e. подлинно, те, которые веруют, и те, которые иудействуют и христиане, и сабейцы, подлинно всякий верующий в Бога и в последний день, и творящий правое, получит свою награду от Господа своего; на их не падет страх и они не будут опечалены (гл.2:59). Вообще „всякий верующий и делающий добро будет безопасен от всякого страха и скорби“ (гл.6:48). Приведенные места сии стоят в совершенном, прямом противоречии со смыслом и духом всего вообще Корана и в частности с следующим определенным 79-м стихом третьей главы: (араб.), т. е. „кто последует другой вере, а не исламу, то вера его не будет принята от него и он будет в числе несчастных в том мире“. Не более, как чрез одну только главу, в Коране встречается прежнее положение, что спасение возможно в христианстве, иудействе и сабеизме: подлинно, всякий верующий, иудей ли, сабеянин, или христианин, если только верует в Бога, в последний день и творит правое, не узрит ни страха, ни скорби (гл.5:73). Другое противоречие Корана тоже прямое – касательно распространения веры. На первых ворах, когда не было еще у Мухаммеда значительного числа последователей и потому никакой внешней силы, Мухаммед говорил, что долг его, как посланника Божия, только проповедовать и предостерегать: (араб.), т.е. я только предостерегаю и проповедую народу верующему (гл.7:188). (араб.) т. е. мы послали тебя только проповедовать и предостерегать. (Коран, гл.17:106). Поэтому Мухаммед утверждал, что приглашать к вере должно только силою убеждения, а но силою принуждения. (араб.), т. е. в религии нет принуждения (гл.2:257), говорил он сначала (араб.), т. е. принудишь ли людей насильно быть мослемами? Ни одна душа не может уверовать без соизволения Божия (гл. 10, 99. 100. Также гл.50:44). (араб.), т. е. приглашай, говорит будто Бог Мухаммеду, на путь Господа твоего премудростию и кроткими советами, и если ты входишь с ними (неверными) в спор, то веди его честнейшим образом (гл. 10. 129) к Коране довольно часто повторяется: (араб.), т.е. скажи: истина от Господа; пусть кто хочет верит, кто хочет пребывает в своем неверии (гл.18:28). Коран только предостережение; предостерегается, кто хочет (гл.74:54). Итак наставляй народ твой, ибо ты только наставник; ты но имеешь власти поступать с ними повелительно (гл. 88, 21. 22). Так и говорил и поступал Мухаммед, пока еще не имел никакой внешней силы. Но совершенно иначе он рассуждал и совершенно иначе действовал, когда приобрел себе значительное число последователей. Тогда он именем Бога объявил войну за закон Божий и утверждал, что надобно воевать до тех пор, пока на земле не будет одна вера. Воюйте на пути Божием, т. е. за закон Божий и проч. (гл.2:186–190); не ходите на брань, – на распространение закона Божия (гл.9:88). Война против неверных есть долг ваш: (араб.), т.е. вам предписана война (гл.2:212). Если вы не поможете пророку, то подлинно Бог поможет ему (гл.9:40). О пророк! возбуждай верующих к битве (гл.8:66); (араб.), т. е. o пророк! воюй против неверных и лицемеров и будь жесток к ним (гл.9:74). (араб.), т. е. сражайся против них (неверных) до тех пор, пока не будет более искушения и пока закон не будет везде один-Божий (гл. 8, 40 и 2, 189). О войне против неверных говорится во многих местах Корана¹⁶. Нет нужды пересчитывать все противоречия, какие только существуют в Коране: их очень много в Коране, так что насчитывают до 140¹⁷. Несмотря на множество видимых, самых прямых и грубых противоречий, которых уже нельзя не заметить, мухаммедане отнюдь и нисколько не соблазняются ими. Мухаммед сумел вывернуться из того затруднительного положения, в какое он поставил себя, допустив множество противоречий. Противоречия в Коране были замечены еще современниками Мухаммеда, которые и представляли их в укор ему и обличали его в самозванстве. Но Мухаммед прибег к следующей хитрости. Он объявил, что противоречия в его Коране не суть противоречия в собственном смысле, а только отменение одних определений другими, лучшими. Будто Бог так говорит в Коране: (араб.), т. e. „когда мы заменяем (в Коране) один стих другим стихом, – Бог лучше знает, что́ открывает, говорят (неверующие): ты ковачь этих стихов! Но большая часть из них не знают. Ты отвечай: дух святой приносит это долу от Господа твоего с истиною для укрепления верующих, для руководства и благовестия мусулиманам (гл. 16, 103.104). Пророку ли обманывать (гл.8:155)? Бог отменит и утвердит, что́ захочет (гл. 13, 38. 89), (араб.), т. e. мы ee отменяем ни одного стиха или не позволяем уничтожиться из твоей памяти, не заменив его лучшим или подобным (гл.2:100). Так защищал себя Мухаммед от допущенных им противоречий и успел отклонить от себя всякое подозрение в самозванстве. Последователи его пошли еще далее. На основании этих и подобных мест Корана у них образовался целый отдел богословия об отменяющем и отменяемом в Коране, где с точностию определено, какие стихи надобно считать отменяющими и какие отмененными и следовательно не имеющими силы и значения. Желая, сколько возможно уменьшить противоречия, они всячески старались примирить их между собою разными софизмами и наконец, порешили дело так: в Коране некоторые стихи отменены по смыслу и по букве и следовательно остаются вовсе недействующими. К числу таких принадлежат: 59 стих 2-й главы Корана, отмененный 79 стихом 3-й главы (см. выше, стр. 67 и 68); 241 стих 2-й главы, отмененный 234 стихом той же самой главы; 52 стих 33-й главы, отмененный той же главы стихом 49 и др. „Когда кто либо из вас умирает и оставляет жен: то в завещании должен назначить им содержание на один год; но не высылать из дома; если они сами отойдут, то на вас не будет греха в том, что они делают сами от себя как доброе: Бог всемогущ и премудр» (гл.2:241). „Кто из вас умрет поставил жен, то они должны ждать четыре месяца и десять дней; по истечении этого срока для них, пусть они – на вас не будет греха от этого – поступят с особою, как считают лучше. Бог знает ваши дела“ (гл. 2-я же, ст. 234). „После сего тебе (Мухаммеду) не позволяется брать других жен (гл.33:52). Пророк! мы позволяем тебе иметь женами всех, которым ты дашь приданое (гл.33:49). Некоторые стихи отменены только по смыслу, а буква остается в силе; а иные только по букве, а смысл остается. При всей однакожь нелепой изобретательности примирять противоречия, мухаммедане никак не могли примирить и согласить некоторых противоречий Корана. Нашлись противоречия в одной и той же главе, каковы наприм. во 2-й и 33 главах. Хорошо сказать, что такой-то стих отменен другим, выданным чрез год, месяц, или даже чрез день после. Но как было прикрыть и помирить два такие одно другому противоречащие места, которые находятся в одной и той же главе? Мухаммфдане не долго задумывались и над этим недоумением, но порешили его так безсмысленно, как бессмысленнее нельзя уже было решить, именно, они положили веровать, что в главах 2-й и 33 стихи отменяющие (во 2-й главе 234 стих, а в 33-й 49) ниспосланы Мухаммеду прежде отмененных (во 2-й главе 241-го, в 33-й 52-го). – Итак не смотря на видимое множество противоречий Корана, все они прикрыты для мухаммеданина, прилажены одно к другому и примирены, хотя самым нелепым образом, так что мухаммеданин нисколько не соблазняется ими. Как же из существующих в Коране противоречий вывести не-божеское, а человеческое его происхождение, как доказать мухаммеданину, что Мухаммед действительно сам был ковачь стихов Корана и потому допустил столько в нем противоречий? Что в Коране действительно есть множество противоречий, этого мухаммеданин не отвергает. Но из того, что в Коране много противоречий, по его мнению не следует, чтоб он был собственное произведение Мухаммеда, а не откровение Божие; не следует потому, что противоречия – будто не что иное, как заменение одного стиха другим, всегда уже лучшим первого, заменение, сделанное по воле и намеремию самого Бога. Понятно поэтому, что для того, чтобы на основании существующих в Коране противоречий подорвать веру в божественное происхождение Корана, надобно прежде разоблачить тот софизм, которым Мухаммед прикрыл все свои противоречия и показать всю его нелепость. Представим опыт этого. Миссионер сначала может изъявить свое сомнение касательно божественного происхождения Корана так: мне кажется сомнительным божественное происхождение Корана между прочим потому, что в нем существует много противоречий. Мухаммеданин тотчас станет защищать Коран от этого мнимого, по его понятию, нарекания и станет защищать именно тем же, чем защищал себя Мухаммед, то есть местами об отменяющем и отменяемом. Когда мухаммеданин выскажет приведенные нами слова об отменяющем в Коране для защищения его от нарекания, миссионер может возразить, что самые места эти об отменяющем состоят в противоречии со многими стихами Корана, в которых говорится о неизменяемости слов Божиих, (араб.), т. е. „слова Господа твоего, говорит Коран, исполнены истины и справедливости: они неизменны (гл.6:115). (араб.), т. е. „нет пременения глаголам Божиим“ (гл. 10, 65. Сравн. гл. 85, 41. 42. гл. 50, 28 и др.). Итак Мухаммед, защищая себя от одних противоречий, в самом защищении впал в другое. Что-нибудь одно ложно: ложно или то, что слова Божии неизменны, чего не скажет и мухаммеданин; или те места, в которых говорится об отменении одних стихов другими – лучшими. Это первое. Если одним доказательством мухаммеданин не удовольствуется, можно привести другое. Положение об отменяющем, по приложении его к противоречащим местам, а) не всегда бывает справедливо; следовательно или само ложно, или которое-нибудь из двух противоречащих мест, им примиряемых; б) часто приводит к нелепым выводам, и потому или само нелепо, или нелепы те места, к которым его прикладывают. Докажем первое. Мухаммед, во имя Бога, объявил, что на место каждого отмененного стиха Бог ниспосылал ему другой лучший. На деле выходит не так. По приложении этого положения ко многим между собою противоречащим местам касательно распространения веры, выходит, что отменяющий стих хуже отменяемого. Сначала Мухаммед распространял свое учение силою убеждения. Но потом будто ему ниспослано новое откровение, что веру нужно распространять мечем и огнем. Последнее откровение, по смыслу положения об отменяющем, должно быть лучшее первого. Но сам же Мухаммед признался, что силою никого не принудишь быть мослемом (араб.), т. e. „если бы угодно было Господу твоему, то все вообще жители земли непременно бы веровали. Итак, принудишь ли ты насильно людей быть верующими? Ни одна душа не может веровать без соизволения Божия“ (гл. 10, 99. 100. Сравн. гл.50:44). Следовательно огонь и меч, насилие и принуждение, вообще грубая внешняя сила есть одно из самых плохих и последних средств в деле распространения веры. – Докажем вторую мысль, то есть: положение об отменяющем приводит к нелепостям. До положению об отменяющем выходит, что отменяющий стих лучше отменяемого. Но отсюда еще не следует, чтоб отменяемый стих никуда не годился и не имел никакого достоинства. И отменяемый стих, если он есть откровение Божие. должен быть хорош для своего времени. Мухаммедане так и думают. Приложим же это к двум противоречащим местам Корана касательно того, в какой вере возможно спасение, – и выйдет нелепость, выйдет то есть, что отменяемый стих – откровение Божие никуда негодное. „Подлинно те, которые веруют, и те, которые иудействуют и христиане, и сабейцы, подлинно всякий верующий в Бога и в последний день, и творящий правое получит свою награду от Господа своего; на них не падет страх и они не будут опечалены“ (гл.2:59). Вот первое место, которому в Коране есть другое совершенно противоположное. Как откровение Божие, оно, надобно полагать, годно было для известного времени, хотя на20лет. (Возьмем самые крайние пределы мнимо-пророческого служения Мухаммеда. Если место сие выдано было в начале его служения, и противоположное ему в конце, надобно положить, что оно годно было хотя на 20 лет). Но из противоположного стиха, которым, как лучшим, отменяется место сие, следует, что оно никогда и ни при каких условиях никуда не годилось и не могло быть годно (араб.), т.e. „всякий последующий другому закону, a не исламу, последует суетно: исповедание его не будет принято от него и он будет на томи» свете в числе несчастных» (гл.3:79). – Вот отменяющий стих! Из этого стиха и в особенности других подобных ему видно, что и прежде, и всегда, начиная от самых первых времен, от Адама, Ноя, Авраама, Моисея, включительно до самого Мухаммеда спасались, спасаются и будут спасаться одни мухаммедане, то есть те, которые не почитают других богов, кроме единого истинного Богa, которые не дают сотоварищей Богу. Современники Ноя, Авраама, Моисея. Гула, Салега, Шоаиба и всех вообще, по мнению Корана, истинных пророков до Мухаммеда включительно, давно уже осуждены на вечные муки в аде за то именно, что давали сотоварищей Богу за идолопоклонство то есть. Христиане, иудеи, сабеяне – современники Мухаммеда, которых и разумеет Коран в приведенном вами месте, принадлежат, по смыслу Корана, именно к числу идолопоклонников; потому что первые, по словам Корана, чтут трех богов, вторые – Ездру называют Сыном Божиим, последние – последователи Зороастра призывают Ормузда и Аримана; следовательно они никак и никогда не могли спастись; и следовательно откровение о возможности спасения в иудействе христианстве и сабеизме не было годно ни на один год, но только что на 20 лет. Оно совершенно не было годно даже в то самое время, когда, положим, ниспослано было. Это видно из того, что в той же самой главе Корана, где оно читается (в 5 гл.), христиане и иудеи называются народом неправоверным, погибшим, который внимает вещаниям ложным, переставляет намеренно слова в Писании и проч., с которым запрещается даже мухаммеданам иметь общение. К ним идет такая проповедь в этой главе: „о вы получиввйе Писания! ныне у вас наш посланник, который возвещает истинный закон, чтоб вы не сказали после: никто вам не благоветствовал. Те неверны, которые говорят, что Иисус Сын Марии есть Бог“ (гл. 5, 18.19. 22. 56). После таких и подобных мнений Мухаммед, как будто нисколько не противореча себе, смело говорит, что „всякий верующий, иудей ли, или сабеянин, или христианин, не узрит страха и скорби“, и потом снова продолжает прежнюю историю: (араб.), те, которые говорят, что Мессия, Сын Марии есть истинный Бог; ибо Христос сказал: о, дети Израиля, служите Богу Господу моему и Господу вашему. Подлинно кто присоединит сотоварища Богу, того Бог исключить из рая и жилищем его будет огнь геенский. Нечестивым не будет помощи. Неверны те, которые говорят, что Бог есть третий из трех; ибо нет Бога, кроме единого Аллаха. Если они не воздержатся от того, что говорят, то поражены будут болезненными муками, как неверные“ (гл.5:76–77). – Итак, мнимое откровение о возможности спасения в христианстве, иудействе и сабеизме никуда не было годно и в то самое время, когда, положим, оно ниспослано было. Следует, что или оно ложно, чего нельзя сказать по надлежащему об истинном откровении; или ложен тот стих, которым отменяется это откровение; или. наконец, Мухаммед говорить неправду, что на место всякого отмененного стиха Бог приносит другой лучший. – Кроме cего обличить Мухаммеда в софизме его, которым он прикрыл свои противоречия, можно непродолжительностию времени, в которое непрестанно были меняемы откровенные стихи, несообразностию и крайним безумием того, чтоб некоторые отменяющие стихи были ниспосланы прежде отмененных, несообразностию существования отмененных стихов на предвечных таблицах и проч.

Может случиться так, что миссионер, на основании существующих в Коране противоречий, сознаваемых самими мухаммеданами не убедит мухаммеданина, при всех усилиях убедить, в человеческом, a ee божественном происхождении Корана. Быть может после всех исследований касательно противоречий, мухаммеданин останется в прежнем убеждении, что противоречия суть не более, как только заменение одних стихов другими лучшими. Надежды терять не надобно. Есть еще средство убедить мухаммеданина, что в Коране существуют действительно противоречия, а не заменение только одних стихов другими; такие противоречия, которые никому другому не могут быть, приписаны, кроме самого Мухаммеда. В Коране насчитывают до 140 противоречий более или менее прямых, видимых, которые сознают сами мухаммелане, и которые у них прикрыты разными софизмами. Но противоречий непрямых, которые надобно выводить, в нем бесчисленное множество, так что и не пересчитать их. Противоречия такого рода ничем не защищены у мухаммедан; потому что в простоте сердца они и не подозревают существования их. К этим-то противоречиям миссионер и должен, после неуспеха, обратиться для того, чтобы доказать человеческое, а не божественное происхождение Корана. Для примера представим два таких противоречия. В Коране довольно часто встречается следующая мысль: „пространство рая равняется пространству неба и земли», напр. гл. 3, 127: (араб.). В одной этой фразе заключается противоречие, потому что рай, по мнению мухаммедан, находится на небе и весь в нем помещается. Если рай находится на небе и весь в нем помещается, то и непонятно уже после сего, каким образом он равняется пространству неба и земли; ибо в таком случае приводится расширить небо на пространство, равное пространству Земли. Вот еще место (араб.)., т.е. „подлинно как вы (мекканцы) так и идолы, коим вы покланяетесь вместо Бога, низвержены будете в пищу огня геенского: вы сойдете в него. Если б идолы ваши были боги, они не сошли бы во ад. Все они пребудут в нем вечно; там они будут стенать от болезни и ничего не услышать“ (гл.21:98–100). Идолы эти на последнем суде будут разглагольствовать. Их станут вопрошать и истязать, и они будут защищаться, отказываться от того, что люди „сравнивали их с Богом и проч. (араб.), т. e. тогда Он (Бог) соберет их и тех богов, которым они служили вместо Бога и спросит их: вы ли заблудили моих слуг, или они сами сбились с дороги правой? они ответят: хвала Тебе! мы не могли отыскивать другого союзника, кроме Тебя. Но Ты дал им наслаждаться благами этого света, как и отцам их, а они потеряли воспоминание о Тебе; это народ потерянный. Он скажет язычникам: вот боги ваши, которые опровергают ваши слова (гл.25:18–20). Опрашивается: что же такое идолы? Идолы, отвечает Коран, это только пустые имена (араб.) (гл. 53, 23. Сравн. гл.13:33). Вот эти-то пустые, несуществующие имена и призываются на суд, защищаются на суде, посылаются в ад и терпят в нем болезненные наказания. – Таких и подобных мест в Коране можно набрать много. В особенности Мухаммед неистощим в противоречиях, когда трактует о предопределении и в то же время требует от человека дел. Стоит только точнее разобрать его слова, рассмотреть мысль логически, в связи с предыдущим и последующим, – и непременно найдется ясное и прямое противоречие в словах и мыслях. Такими-то противоречиями, которые с первого раза совершенно незаметны, которых мухаммедане потому не сознают и которые надобно выводить для того, чтобы их видеть, и нужно воспользоваться миссионеру, если он не успеет подорвать в душе мухаммеданина мнимо-божественного происхождения Корана на основании видимых, существующих в нем противоречий.

с) Следя и доказывая одну и ту же мысль – человеческое, а не божественное происхождение Корана, миссионер, после раскрытия противоречий, может перейти к рассмотрению Корана с другой стороны, именно со стороны третьего признака истинного откровения, которого он, как и первых двух, не имеет. По третьему признаку истинного откровения надобно, чтоб Коран не заключал в себе никаких сомнений касательно истинной веры и деятельности, и мелочных правил и предписаний до коих можно дойти и собственным разумом, и то и другое в нем есть, и во-первых, в нем есть множество самых пустых, мелочных правил и предписаний, которые решительно не стоят никакого откровения; таковы напр. предписания о взаимных сделках при займах (гл. 2, 280. 282), откровение о позволении женам говорить без покрывала с отцами своими, с детьми, с братьями, с племянниками, служанками и невольницами (гл.83:55), откровение будто о том, что не вменится в грех слепому, хромому и больному, если они не выйдут на войну за закон Божий (гл.48:17), о том, что вдове не грешно прямо предложить о замужестве (гл.2:235); что нет беды входить в необитаемый дом (гл.24:29); таковы же точно предписания – не входить в чужие дома без позволения и приветствия живущих в нем; выходить из чужих домов, если хозяин дома прикажет выйти (гл.24:28). Во-вторых, в Коране много сомнений касательно истин веры и деятельности. Правда, Коран так самоуверенно говорит, что он есть полное руководство, в котором есть все нужное ко спасению, решение на все вопросы о деле веры. Но он сам себя обличает, что в нем на многие предметы веры и деятельности решений нет. На многие предметы веры и деятельности в нем очень часто даются ответы продолжительные, в которых нельзя быть уверену. Так сказав прежде положительно, что „из геенны исключаются слабые обоего пола, так же младенцы, кои не могли сыскать верного пути“, Мухаммед, как бы опасаясь, что сказал уже слишком много, оговаривается в предположительном тоне: „этих может быть (араб.) и простит Бог. Именно, слова Корана читаются так: (араб.), т. е. ангелы, принимая жизнь от тех, которые поступали несправедливо к самим себе, скажут: что вы сделали? Они ответят: мы были на земле слабыми, Скажут (ангелы): разве земле Божия не обширна? Ужели вы де могли найди убежища на ней? За это ад будет их жилищем, – и какая презренная туда дорога, – кроме слабых мужчин и женщин и младенцев, которые не могли найти способов к избежанию и не имели показующего путь, Этих может быть и простит Бог; потому что Он милосерд и прощающь“ (гл. 4, 99. 100). Так касательно поступка отказавшихся идти на войну и после раскаявшихся Мухаммед дал следующее решение: „может быть (араб.) Бог и обратится к ним, ибо удобопреклонен и милостив» (гл.9:108). Вообще Мухаммед во многих случаях говорит очень неуверенно. Может быть (араб.) выражение очень обыкновенное в Коране, тогда как в откровении этого не должно бы быть, тем более, что в Коране есть следующее замечание: „когда кто не придет к тебе с странными вопросами, мы всегда готовы будем ниспослать тебе истину в ответ и превосходное толкование» (гл.25:85). – Что в Коране существуют сомнения касательно истин веры и деятельности, в этом нет нужды убеждать мухаммеданина; потому что и без убеждения они видны сами собою: ему надобно хорошо разъяснить и доказать только то, что сомнений этих но должно бы быть в Коране, если б он был истинное откровение Божие. Что касается до мелочных правил и предписаний Корана, то в них, кажется, очень легко уверить мухаммеданина, что они не могут быть названы откровением, потому что не стоют того, чтоб их открывать: это такие правила и предписания, до которых человек сам мог дойти и дошел собственным опытом. Так, в доказательство того, что предписания Корана касательно сделок при займах не суть откровение, можно сослаться на все образованные народы, у которых, ее смотря на то, что нет Корана, существуют подобные и еще лучшие законы и правила касательно займа, так что редко возможен обман и подлог. Подобным образом легко доказать не божественное, а человеческое происхождение и других мелочных и пустых правил и предписаний Корана.

d) После рассмотрения Корана с указанных нами сторон, в заключение миссионер может изъявить решительное сомнение касательно божественного происхождения Корана на том общем основании, что в нем много нелепостей. В подыскании нелепостей в Коране затрудняться нельзя: их там весьма много. Главные нелепости Корана – это нелепые понятия о Боге, который представляется существом деспотическому совращающим по своему произволу человека с пути правого и посылающим дьяволов побуждать его ко греху и проч. (смотр. гл. 3, 3; 5, 96; 35, 9; 61, 5; 2, 254; 6, 123 и мн. др.); нелепые понятия о человеке и религии. Убедить мухаммеданина в нелепости существующих в Коране понятий о Боге, человеке и религии можно из оснований общего взгляда на природу и человека, представленного вами выше и в частности собственными свидетельствами Корана, в которых он часто выражает настоящие, истинные понятия о Боге, человеке и религии. Кроме главных нелепостей, можно обратить внимание мухаммеданина на нелепости более частные, каковы напр. ведение Соломоном языка птиц, речь муравья пред войском Соломона (27, 15–20), работы духов, кои неизвестно к чему и для чего строят для Соломона чертоги, истуканы, блюда, огромные как пруды, водохранилища, на треножниках и т. п. (см. напр. гл. 21, 81 и 82). Нелепость этих и подобных понятий сама собою очевидна. Стоит только спросить мухаммеданина, к чему и для чего напр. духи строят для Соломона такие чудовищные вещи – и он сам себе не даст отчета. – Для обличения Корана в нелепостях можно указать мухаммеданину на некоторые его предписания, нелепость которых сама собою кидается в глаза. Таковы следующие предписания: (араб.), т. е. „прелюбодей не должен брать другой жены, кроне распутной женщины, или идолопоклонницы; распутная женщина не должна выходить за муж ни за кого, кроме прелюбодея, или идолопоклонника» (гл.24:3). (араб.), т. е. „Злочестивые жены должны быть соединяемы браком с злочестивыми мужами; злочестивые мужья – с злочестивыми женами“ (тамже, ст. 26). Давая такое предписание Мухаммед верно и не подозревал, что таким образом может расплодиться огромное скопище людей негодных и распутных.

После всего миссионер может указать мухаммеданину на некоторые черты в характере Мухаммеда, которые никак не могут идти к пророку и посланнику Божию. Из одного места Корана видно, что Мухаммед на поприще проповедничества льстил народу: ныне мы послали вам (Корейш) книгу Коран, в которой о вас упоминается почтительно (гл.21:10). Надобно заметить, что корейшиты, к которым относится здесь речь были люди неправоверные, которые в высшей степени противодействовали мухаммеданству. Если они были неверные, то всего лучше следовало бы их упрекнуть, а не отзываться с почтением. Из другого места Корана видно, что Мухаммед тяготился проповедию: знак не истинного пророка. Бог будто так говорит в Коране: о правоверные! не входите в дом пророка без приглашения: приглашенным же вход не возбраняется. Но после стола расходитесь и не вступайте в беседу с пророком; ибо это беспокоит пророка. Он стыдится выслать вас; по Бог не стыдится истины... Непристойно вам беспокоить пророка (гл.33:53). Из этой же главы видно, что Мухаммед был слишком ревнив: опять знак не истинного пророка: „если вы хотите спросить о чем-нибудь которую-либо из пророческих жен; то спрашивайте сквозь покрывала. Это будет непорочнее и для ваших и для их сердец, и не обеспокоит пророка. Вы никогда не должн жениться на его женах; ибо это было бы печальное зрелище в очах Божиих (гл.83:58).

Когда таким образом миссионер докажет мухаммеданину, что Коран не имеет характера истинного откровения, хотя по одному признаку, и что в характере Мухаммеда есть некоторые черты, который никак не могут идти к пророку и посланнику Божию, то он успел уже подорвать в душе его мухаммеданство. Тогда для окончательного уничтожения самых следов мухаммеданства, нужно уже подробно, без особенных предосторожностей, но прямо и открыто опровергнуть все главные и ложные верования и убеждения мухаммеданина и вообще всю религию, составленную Мухаммедом. Это сделать уже весьма легко после того, как доказано будет мухаммеданину, что Коран не имеет характера истинного откровения хотя по одному признаку и что в характере Мухаммеда есть черты несвойственные пророку и посланнику Божию; потому что после сего мухаммеданин уже способен будет выслушать спокойно, без всякого предубеждения все доказательные и основательные обличения лжи и обмана; потому что после него в нем уже остынет жар фанатизма и у него откроются глаза, которыми он может смотреть на вещи прямо.

Вот общая руководная нить, которую миссионере может иметь в виду при обращении татар-мухаммедане к вере Христовой! Нить общая; во полного процесса или хода обращения и невозможно представить; потому что это условливается весьма многими и весьма различными обстоятельствами, кои могут служить пособием или препятствием миссионеру в его деле.

В заключение приведем несколько слов апостола Павла для того, чтобы охарактеризовать вообщё проповедь евангельскую. Когда я приходил к вам, братия, пишет апостол к Коринфянам, приходил не по превосходному словеси или премудрости, возвещая вам свидетельство Божие: не судих бо ведети что в вас, точию Иисуса Христа, и сего распята. И слово мое ни проповедь моя не в препретельных человеческия премудрости словесех, но в явлении духа и силы (1Kop.2:1, 2:4). He посла мене Христос крестити, но благовестити: не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов (1Кор.1:17). Бых иудеем яко иудей, да иудеи приобрящу: подзаконным яко подзаконен, да подзаконные приобрящу: беззаконным яко беззаконен, не сый беззаконник Богу, но законник Христу, а приобрящу беззакония. Бых немощным яко немощен, да немощныя приобрящу: всем бых вся, да всяко некия спасу (1Kop.9:20–22). В учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых побуждений, ни лукавства, но якоже искусихомся от Бога верни быти прияти благовествовпние, тако глаголем, не аки человеком угождающе, но Богу, искушащему сердца наша. Никогда же бо в словеси ласкания быхом к вам, яко же вест: ниже в вине лихомания: Бог свидетель: ни ищуще от человек славы, ни от вас, ни от инех. Мы могли явиться с важностию, якоже Христовы апостоли: но быхом тиси посреде вас, якоже доиоица греет своя чада. Тако желающее вас, благоволихом подати вам не точию благовестование Божие, но и души своя, занеже возлюблени бысте нам. Помните бо, братие, труд наш и подвиг: нощь бо и день делающе, а не отяготим ни единого от вас, проповедахом вам благовестование Божие (1Сол.2:3–9). Сами бо весте, яко не безчинновахом у вас (2Сол.3:7).

Сочинение студента Казанской духовной академии III-го учебного курса (1846–1850 г.) Василия Петрова

Обращение казанских татар в христианство было постоянною заботою и желанием русского правительства. Вскоре по завоевании Казани была учреждена здесь архиепископская кафедра и на святителя казанского была возложена обязанность привлекать татар к христианству¹⁸. Но так как одного лица было не достаточно, чтобы с успехом действовать на огромную массу татарского населения, – то впоследствии в помощь архипастырям казанским назначены были и другие духовные лица – низших степеней. Так в 1740 году учреждена была особая миссия для обращения между прочими иноверцами и татар, состоявшая под начальством Димитрия Сеченова из двух московских протопопов и пяти человек, знающих местные инородческие языки¹⁹. Указом от 6 апреля 1704; года велено учредить проповедников по казанской губернии – троих, из ученых и честного жития людей, с производством им по 150 руб. жалованья в год. В то же время, как учители веры вразумляли мухаммедан в истинах христианских, правительство русское содействовало успехам их проповеди представлением различных льгот принявшим христианскую веру к пресечением удобств утверждаться лжеверию. Для этой цели оно, с одной стороны, на определенные сроки освобождало новопросвещенных от государственных податей и рекрутской повинности²⁰, уплачивало долги их заимодавцам²¹, представляло новокрещенным право на должности сельских начальников и внушало сближение их с русскими чрез брачные союзы²²; с другой стороны, ограничило свободу мухаммедан строить мечети²³, лишило татарских мурз права иметь крестьян²⁴, запрещало муллам обращать в мухаммеданство принявших христианскую веру, переселяло новокрещенных татар к коренным русским²⁵ и т. п. Таким образом русское правительство предпринимало все, что могло, для обращения татар в христианство. – Наконец само провидение многими событиями давало звать татарам, что Оно явно покровительствует христианам и что ослепление мухаммедан Ему не угодно; Татары могли видеть это в повременных судах Божиих, совершавшихся над врагами христианского имени из мухаммедан и в действиях непосредственной силы Божией. Так Магомет-Аминь, царь казанский, который побил множество православных русских, живших в Казани и в областях казанского царства, и неоднократно пpoливал христианскую кровь на полях нижегородских, муромских и казанских, был поражен лютою болезнию и признавал свои страдания наказанием от Богa христианского. „Русский Бог карает меня“, говорил он царедворцам²⁶. Поучительны были и многие чудеса, совершавшиеся в различные времена пред глазами татар. Так по смерти казанского царя Сафа-Гирея, чудные явления черноризца в его дворце и в мечетях казанских, великий звон и сладкогласное пение на месте, где ныне Свияжск, явление там священников кадящих и поющих церковные гимны, приводили татар к мысли, что скоро на этих местах явятся храмы христианские и что вч. этих знамениях Бог открывает волю свою, открывает истину христианского поклонения Ему²⁷.

Все сказанные обстоятельства не оставались без влияния на татар и многих приводили ко Христу. Еще при завоевании Казани „народы, живущие окрест Казани, видевше велию силу Божию, действующую рукою богомудрого царя, покорялись добровольно Грозному и мнози от оных жителей неверием омрачении, возлюбяша свет евангельския веры, с женами и детьми прихождаху и крещахуся во имя Отца и Сына и Св. Духа, христианскую веру примлюще»²⁸. И после Грозного при его преемниках не было года, в который бы св. Церковь российская не принимала в материнские недра свои нескольких из заблуждавших. При всем том число обращавшихся татар в христианство далеко было не так велико, как бы следовало ожидать. В 1750 году – «в казанской провинции», как видно из ведомостей, прислвнных в Сенат – крещенных ясачных татар было только 1616, тогда как некрещеных 35005; в казанской адмиралтейской конторе состоявших в корабельной работе крещеных 1760, некрещеных 68008. В 1770 году, как значится в ведомостях казанской губернской канцелярии, присланных в Сенат – в 56 жительствах, где были новокрещеные, обще с некрещеными, в числе 4964 татар, новокрещеных было только 601, следовательно татар против новокрещеных больше 4368 человеками“. Сравнивая эти и другие сведения об обращении татар в христианство легко видеть, что число обращавшихся относится к числу татар некрещеных по большей мере как единица к тридцати, – пропорция очень незначительная. Да и это небольшое число обращавшихся татар но составляло прочного приобретения дли русской Церкви. Опыт показал, что из обращенных татар весьма немногие преданы были православию искренно; по большой же части они всегда питали привязанность к старой, мухаммеданской вере, и с течением времени либо открыто отпадали от христианства, либо, опасаясь худых последствий отпадения, втайне наблюдали обряды мухаммеданской веры. Еще Гермоген, митрополит казанский, с глубокою скорбию писал в Москву, что некоторые из татар совсем отошли от веры, другие же наблюдают мухаммеданские обычаи: „к церквам Божиим не приходят и крестов на себе не носят, и в домех своих Божиих образов и крестов но держат и попов в домы свои не призывают и отцов духовных не имеют, и к роженицам попов но зовут, если только не сам поп, сведав роженицу, приехав, даст молитву, и детой своих не крестят, и умерших в церкви хоронити не носят, кладутся по старым татарским кладбищам, а женихи к невестам по татарскому своему обычаю приходят, а венчавшихся у церкви и снова венчаются в своих домех попы татарскими; а во все посты, и в среды и в пятницы, скоромь ядят...... да и многие де скверные и татарские обычаи новокрещеные держат бесстыдно, а крестьянской (т. е. христианской) веры не держат и не навыкают²⁹. – Причину такого религиозно-нравственного состояния обращенных татар при митрополите Гермогене можно бы, конечно, объяснять недостаточностию тогдашних миссионерских средств для более прочного утверждения новообращенных в христианстве; во исторический опыт показал, что татары и в последующее время, и при более усиленных действиях миссионеров и правительства, были почти так же упорны в своем заблуждении, какими они описаны в донесении митрополита Гермогена. Не смотря на то, что и в настоящее время русское духовенство и правительство неутомимо действуют для обращения татар в христианство, однакож и теперь необращенных татар в России считается более 600,000³⁰ и обращенные большею частию не тверды в христианстве. Особенно нужно сказать это о тех новокрещеных татарах, которые живут среди некрещеных. Крещеные татары казанской губернии, спасского и чистопольского уездов едва держатся в христианстве и такое сильное питают расположение к мухаммеданству, что только строгие меры правительства против отступников заставляют их еще выдавать себя за христиан; не мало и таких, которые уже отпали от христианства³¹. Где же причины такой необыкновенной устойчивости мохаммедан в своем заблуждении, где причины такой сильной привязанности их к мухаммеданству, что на них не могли благотворно подействовать все доселе употребляемые меры русского правительства и духовенства и трехсотлетнее пребывание их среди православно-христианского русского народа?

Упорная привязанность мухаммедан к своей вере не происходит от одной привычки их к этой вере. Если бы эта привязанность происходила от одной привычки к старой вере, то она, как бы ни была сильна, была бы оставлена с течением времени, при перемене понятий о достоинстве веры, А между тем известно, что и триста лет постоянных соединенных усилий русских властей духовной и светской ре много успели в обращении татар к христианству.

Притом же привычка к старой вере столько же свойственна и другим иноверцам, как и татарам мухаммеданам. Между тем из ведомостей о количестве обращающихся иноверцев (ежегодно подносимых Государю Императору г. обер-прокурором св. Синода во всеподданнейших отчетах) оказывается, что скорее можно обратить десять язычников, нежели одного мухаммеданина. Очевидно этого не могло бы быть, если бы мухаммеданин потому же был упорен в своей вере, почему и язычник, т. е. единственно по привычке? Значит, привычка к старой вере составляет не главеое препятствие к обращению татар в христианство, а тем более ве единственное.

В деле обращения заблуждающего на путь истины может влиять религиозный индифферентизм, холодность к религии вообще, какая бы она ни была. Ho о татарах нельзя сказать, чтобы они были холодны к вере, напротив к ним весьма идут слова Апостола, сказанные Афинянам: по всему зрю вы, аки благочестивыя³². Надобно сказать даже, что татары, как и все вообще мухаммедане, отличаются набожностию. Татарин ни одного дела не начинает, не произнесши наперед имени Божия. Слова: (араб.), т. е. „во имя Бога, милостивого, милосердого есть обычная пред каждым делом молитва мухаммеданина, как и непременное начало каждого мухаммеданского сочинения. При каждом замечательном явлении в природе физической или нравственной мухаммеданин восклицает: (араб.) „Мa ша ллах“, т. е. так угодно Богу (араб.) „Аллаг кярим“ Бог милосерд. При дружеских взаимных посещениях татары считают лучшею беседою разговор о предметах их веры. Набожность татар видна и из того, что они ежедневно исполняют узаконенные пятикратные молитвы, строго хранят пост в продолжение месяца Рамазана, предпринимают дальние путешествия для поклонения почитаемым ими святыням, очень заботятся о подвержании своих молитвенных домов, служителей веры, благотворительных заведений для воспитания юношества, для прокормления бедных и несчастных всякого рода. Вообще все имеющие близкие сношения с татарами, отзываются о них, как о людях очень набожных. Стало быть приписывать им холодность к вере, религиозный индифферентизм, и в нем полагать причину их религиозного упорства было бы несправедливо.

Нельзя также ставить главною причиною привязанности татар к религии Мухаммеда легкость ее выполнения и ее поблажку человеческой чувственности. В мухаммеданстве есть и свои трудности; например их пост, в продолжение которого от восхода до заката солнечного татарин не может не только съесть что-нибудь, во и проглотить даже одну каплю воды. Когда пост этот приходится выполнять ври зное летних дней, во время трудных волевых работ, татарин, не смотря на эту трудность, редко нарушает свой пост³³. Ежедненные иятииратвые молитвы с омовениями также не мало затруднительны. Примеры многочисленны, что не все татары пользуются и правами многоженства, дозволенного им религиею.

Отсюда видно, что для объяснения привязанности татар к исламу должно искать причин других и более сильных. Причины упорной привязанности мухаммедан к своей вере заключаются в ее учении, в хитросоставленной цепи ее основных положений. Как полемический во преимуществу дух самого Корана, так и схоластико-диалектический метод, каким изложена была вся система мухаммеданского вероучения после Мухаммеда вероучителями ее, дали мухаммеданскому вероучению такую силу, что оно, входя в душу своего питомца, воспитывает и укореняет в нем упорство против истины. Сам законодатель ислама, желавший соединить своим вероучением исповедников различных религий Аравии, большую часть своего Корана наполнил полемикою против своих соотечественников и успел поставить языческие религиозные понятия с откровенными в таком отношении, что мог в главных положениях религии увлечь за собою многих последователей. Чего не успел и не сумел примирить в своем часто себе самому противоречивом вероучении сам Мухаммед, то старались выполнить его последователи. Вскоре после Мухаммеда возникли в мухаммеданском мире религиозные споры и возбудили собою потребность примирить разноречия и таким образом поддержать падающую от взаимного противоборства систему мухаммеданства. Потом, когда греческая философия и особенно диалектика Аристотеля проникли в среду исповедников ислама, и многим дали смелость критически относиться к содержанию Корана; когда христианские, в Сирии и Византии, богословы восстали с обличениями на пророческое самозванство Мухаммеда, тогда среди мухаммедан явились жаркие защитники своего учения: они употребили много труда, диалектических уловок, чтобы согласить противоречия, ослабить возражения как вообще против ислама, так и против некоторых частных догматов его, и в своих комментариях на Коран, в учебниках мухаммеданского богословия, защитили, с своей точки зрения, все положения ислама и дали им такой вид, что исповедник ислама в настоящее время, находит все возражения христиан против его веры решенными удовлетворительно для него и, заучив содержание своих учебников, считает положения их истиною, которая не дает места никакому сомнению, и таким образом делает его малодоступным убеждению христиан. Потому современный мухаммеданин уверен сам в себе, что он один есть истинный поклонник истинного Бога, а все прочие – неверные (кяфиры), обреченные на вечное мучение. Каким образом укладывается в голове мухаммеданивна система ислама, поддерживающая в нем уверенность, что он только есть истинный поклонник Бога, что принять ему христианство, значит сделаться неверным, мы увидим, когда изложим основные его положения.

Раскрывая причины противления мухаммедан истине христианской веры, мы не имеем в виду опровергать ложные их убеждения, а будем излагать только те религиозные воззрения мухаммеданина, которые затрудняют ему переход к христианству. Мы покажем только главные пункты ложных убеждений, удерживающих исповедников Корана в религии Мухаммеда, чтобы видеть способы удобнейшего опровержения их.

Догматическая часть мухаммеданского учения, во всех главных своих положениях, в которых присвояет себе достоинство истинной религии, прямо восстает на учение христианское, делает мухаммеданина упорным врагом христианской истины. Мухаммедане учат, что человеку для спасения прежде всего нужна вера в Бога. Только вера в Бога вводит человека в истинное познание, есть основание его богоугодной деятельности а открывает ему путь к вечному блаженству. „Кто не имеет веры в Бога³⁴, говорят в своих наставлениях нынешние мухаммедане, тот диавол, нечестивый (кяфир), не потребный, отступник от истины, нечист. Божие проклятие сад ним. Кто не имеет веры, того все дела ничтожны, неугодны Богу; брак его нечист; дети его незаконны. Без веры человек достоин презрения: с неверующим не дружись; ему не делай добра и от него не жди доброго; неверующего не приветствуй (араб.), не говори с ним ласково, потому что он сатана“. Эта вера, дающая истинное достоинство человеку, открывающая ему истину, делающая его угодным Богу и спасающая его, есть, по определению мухаммедан, исповедание языком и сердечная уверенность в истине того, что́ от Бога возвестил Мухаммед, посланник Божий³⁵. Потому каждый мухаммеданин думает, что только он, имея веру в Бога, какой учит его Коран, есть истинный поклонник Бога. „Те, которые веруют в то, что ниспослано тебе (Мухаммед) – и в то, что ниспослано прежде тебя и которые убеждены в будущей жизни, – те под руководством Господа своего и те блаженны»³⁶.

Читая так о себе в Коране, мухаммеданин только свое служение Богу (араб.) считает истинным и хвалится своею верою, будто она есть истинное откровение Божие, сообщенное ему чрез пророка Мухаммеда, которого Бог послал в мир, чтобы просветить всех людей светом истины, после того как прежние откровения Божии были затемнены нечестием людей. „Мухаммед есть посланник Божий и печать пророков. О пророк! подлинно мы послали тебя, чтобы ты был свидетелем, возвестил (ваши обетования) и предостерег, чтобы ты призвал их к Богу и был блистающим светильником“³⁷.

Посему христианин, не признавая Мухаммеда пророком и посланником Божиим, находится, по убеждению мухаммеданина, в явном заблуждении. Для убеждения себя в том, что Мухаммед есть посланник Божий, мухаммеданин верит словам Корана, что появление его в мире было из древних времен предвозвещено в книгах Откровения, что еще Авраам и Измаил молились Богу, чтобы Он восставил из их потомства Мухаммеда, и что будто Сам Господь Иисус Христос в Евангелии пророчествовал о нем. В Коране мухаммеданин читает, что Авраам и Измаил, когда строили основание храму (меккскому), сказали: „Господи!... пошли им (потомкам) посланника из них, который протчет им знамения Твои и научит их Корану и мудрости и очистит их“³⁸. В другом месте³⁹ он читает, что Иисус, Сын Марии, сказал: „сыны Израиля! Подлинно я – посланник Божий (посланный) к вам для подтверждения закона и для возвещения о посланнике, который придет после меня, – имя ему Ахмед»⁴⁰. Эти мнимые пророчества о Мухаммеде для татарина имеют полную силу убедительности и он благоговеет при имени своего пророка. Далее мухаммеданин находит в жизни Мухаммеда много чудного, свидетельствовавшего, что он необыкновенный человек. Хотя в Коране и не упоминается прямо ни об одном чуде Мухаммеда, и есть даже намек на то, что их вовсе не было, но усердное воображение мухаммедан всю жизнь Мухаммеда окружает чудесами, которые хотя нисколько не имеют исторической достоверности, но объясняемые мухаммеданами, как события чудесные, кажутся им сильными доказательствами пророческого звания Мухаммеда⁴¹. Впрочем и в самом Коране в двух местах говорится о восхождении Мухаммеда на небо, где Бог открыл ему тайны своего творения и невидимого мира, научил, чему он должен учить людей. Первое из таких мест Корана, следующее: „хвала тому, который перевес ночью раба своего из священного храма Мекки в отдаленный храм Иерусалима»⁴². Другое; клянусь заходящею звездою, что ваш соотечественник не в заблуждении и не в обольщении и говорит не по собственному произволу, но возвещает то, что ему открыто. Его научил страшный силою, обладающий ведением в то время, как он предстал пред Ним, когда тот был в самой высшей стране. После того он был близко к Нему, подошел к Нему в расстоянии на два лука или еще ближе. Тогда Он открыл рабу своему то, что Он открыл ему. Сердце его (Мухаммеда) не обольщалось видениями. Ужели будете у него оспаривать то, что он видел? Он видел его в другой раз под древом сидрятул мунтага. Древо то покрыто было тению. Его взор не отвратился, не блуждал. Действительно он тогда видел величайшие из чудес Господа своего“⁴³. За описание несомненного чуда мухаммедане принимают и следующие слова Корана: „наступил час, и лупа разделилась. Ho неверные, видя ото знамение удаляются и говорят: это несомненное волшебство!“⁴⁴.

Мухаммеданин как на великое также чудо смотрит на свой Коран, считая язык его, склад его речи, игривое сочетание периодов, выразительный и часто величественный тон не человеческим произведением, но творением божественным. Противоречия Корана, явные признаки не божественного его происхождения, не ослабляют веры мухаммеданина в божественный характер этой книга. Противоречия в Коране находятся троякого рода; противоречия здравому смыслу, самому себе и подлинной истории событий. Но чтобы татарин мог заметить в своем Коране противоречие здравому смыслу, для этого нужно наперед освободиться ему от предубеждения в божественном происхождении Корана. Коран, по убеждению мухаммеданина, произведение Божие, а Бог, по учению Корана же, – в своих действиях не стесняется никаким законом и производит все, что угодно Его всемогущей воле. При таком взгляде на действие всемогущей воли Божией, мухаммеданин так рассуждает о противоречиях Корана здравому смыслу: это говорит Бог; а что говорит Бог, то уже верно. Такое умствование спасало еще самого Мухаммеда во многих затруднительных обстоятельствах его жизни. Когда сами его последователи соблазнялись противозаконным его бракосочетанием с женою усыновленного им Зейда, – Мухаммед, чтобы успокоить их, сказал: „когда Зейд произнес решение о вей (жене своей) и хотел развестись с нею, – мы соединили ее с тобою..., Что Бог повелевает, то должно исполнить; не должно укорять пророка в том, что позволил ему Бог, – согласно с своими определениями“⁴⁵. – Противоречия Корана самому себе так резки, что сами мухаммедане не могли не сознавать их. Ho это опять несколько не роняет в их глазах ни Мухаммеда, ни Корана. Для примирения этих противоречий они допускают известный закон отменения одних стихов Корана другими, – закон, имеющий основание в самом Коране: „На место всякого стиха, который мы уничтожим, или велим забыть, мы принесем стих лучший или подобный. Ужели ты не знаешь, что Бог всесилен? Ужели ты не знаешь, что Ему принадлежит царство неба и земли“⁴⁶. При таких понятиях об отменении одних мест Корана другими, татарин скажет, что противоречащее место отменено и теперь не имеет значения. – Противоречия Корана подливной истории событий, находящейся в вашем св. кодексе, очевидно тогда только могут быть сознаны мухаммеданином когда он будет верить в целость и неповрежденность ваших св. книг; но для мухаммеданина дело и неповрежденно говорит истину только Коран.

В глазах мухаммеданина, ваше возражение, что Мухаммед не имеет характера божественного посланника, представляя собою орудие грубых страстей, несвойственных пророку, не имеет никакой силы. Корыстолюбие, сластолюбие и жестокость, которые мы видим в основателе ислама, на взгляд мухаммеданина вознаграждаются отличными качествами Мухаммеда, свойственными ему одному. В чем мы виним Мухаммеда, в том оправдывает его Коран. Корыстолюбие Мухаммеда особенно заметно в том, πιο при разделе добычи он всегда требовал себе наибольшей части; но по Корану од имел право требовать этого, как посланник Божий. „Знай, когда приобретешь какую добычу, то пятая часть из нее принадлежит Богу и посланнику Его“⁴⁷. Сладострастие Мухаммеда, – столь противное духу нашей религии, на взгляд татарина, как увидим, совсем не предосудительно. Если Мухаммед позволяет себе в этом отношении больше, чем сколько позволил своим последователям, то позволил себе по преимущественному своему праву посланника Божия. „О пророк! Мы позволили тебе жениться на тех, которых ты одаришь, также на невольницах, приобретенных твоею рукою в добычу, данную тебе Богом; также на дочерях дядей твоих и теток твоих как с отцовой, так и с матерней стороны, кои убежали с тобою (из Мекки), и на всякой другой верующей женщине, если она отдается пророку, и если пророк пожелает взять ее себе в жену. – Это особенное преимущество, дарованное тебе пред прочими верующими⁴⁸. Жестокость тоже нисколько не унижает Мухаммеда в глазах его последователей. Жестокость Мухаммед выказывал лишь в обхождении с неприятелями; но их, как неверных, Сам Бог в Коране повелевает Мухаммеду преследовать всевозможно: „не дружитесь с ними (неверными), пока не оставят земли своей для закона Божия и когда обратят в вере хребты свои; преследуйте и убивайте их, где найдете»⁴⁹. Напротив того, Коран, не скупится вообще на похвалы Мухаммеду, превозносит его добродетели: „ныне пришел к вам посланник Божий от вашего племени, превосходный муж: он жалеет о ваших беззакониях, он заботится, чтобы вы были верующими, он сострадателен и милостив ко всем⁵⁰. „Скажи; я не требую от вас платы за проповедь мою; но желаю только обращения того, кто хочет искать правого пути Господня“⁵¹.

Вообще мухаммедане не знают никого Выше своего Мухаммеда. Они уверены, что Бог особенно любит его и для него единственно создал мир. Бог воспитывал и очистил его чудесным образом и еще при создании Адама небожители дивились душе Мухаммеда. К Мухамиеду почти непрерывно являлся архангел Гавриил. Мухаммед был удостоен в одну ночь такого близкого общения с Богом, о каком никто не смел и думать. Один Мухаммед в день страшного суда будет в состоянии ходатайствовать за свой народ. И по своим внешним качествам он был лучший из всех земнородных, так что тело его было из чистого света, и оно не отбрасывало тени; самые извержения его имели не только чистоту, во и целебную, даже спасительную силу. И если христиане, думает мухаммеданин, во хотят призвать таких высоких достоинств Мухаммеда то это делают только вопреки очевидной истине, как говорит ему Коран его: „те, коим мы дали Писания, знают посланника нашего даже столько, сколько знают детей своих; но некоторые из них скрывают истину вопреки собственному сознанию“⁵².

Такими-то на предубеждениях основанными и уклончиво-хитрыми изворотами мухаммеданин убеждает себя в мнимо-божественном достоинстве своей веры, гордится своею религиею и презирает христианство.

Считая веру свою божественною, а Коран книгою небесною, мухаммеданин презирает христианскую, как испорченную и ложную, уверяя себя Кораном, что истинные книги откровения Божия, книги ветхого и нового Завета, злонамеренно были искажены – Пятокнижие иудеями, Евангелие христианами, – вскоре после того, как они были открыты Богом людям. Христиане, по мнению мухаммеданина, когда о себе говорят, что следуют учению Евангелия, не разумеют, что их учение не евангельское. „Некоторые между ними (христианами и иудеями) извратили слова Писания в подлинниках, чтобы заставить вас верить, что то, что они говорят, находится в их Писаниях на самом деле. Но того совсем нет в Писании. Они говорят: это от Бога; во не от Бога то; они сознательно говорят ложь на Бога. Между ними есть люди, которые не знают книги закона, а верят лживым басням. Горе тем, которые для приобретения ничтожной цены, исказив книгу закона при переписке своими руками, говорят: вот слово Божие! Горе им за написанное ими, горе им за вырученное чрез то ими“⁵³. Напротив истинное откровенное учение содержится теперь в одном Коране, думает мухаммеданин. В нем возвещается истина, которую открывал Бог в Пятокнижии и Евангелии, в нем восстановляется истина, искаженная в нынешних христианских книгах. „Мы даровали израильтянам – принимает мухаммеданин за божественные слова Корана – закон, мудрость и пророчество. Мы открыли им уставы веры. После того мы поставили тебя (Мухаммед) законодателем“⁵⁴. „Мы: дали тебе откровения также, как дали Ною и пророкам, бывшим после него, как давали его Аврааму, Измаилу, Исааку, Иакову, двенадцати коленам, Иисусу, Иову, Ионе, Аарону, Соломону и как мы дали псалмы Давиду»⁵⁵. Коран не есть книга, выдуманная для забавы: он подтверждает прежде открытые Писания, изъясняет все нужное; он есть руководство и милость к верующим.

Так мухаммеданин уверяя себя, что учение Корана не есть какое-либо новое по своему содержанию, во тоже самое, какое возвещалось Богом чрез пророков, и что Мухаммед такой же посланник от Бога, как Моисей и Иисус Христос, верит, что истинное учение всего откровения было „ислам“?, или что тоже, вера в единого Бога (Аллаха) и совершенная преданность Ему, в что истинно верующий в Богa есть „муслим“ (или мусульманин). „Бог свидетельствует, – говорит мухаммеданин словами Корана, – что нет Бога кроме Его. Ангелы и одаренные мудростию и правдивостию говорят также: нет другого Бога, кроме Его, всемогущего и премудрого. Истинная вера в Бога есть ислам, Получившие Писание сделались разномыслящими только тогда, когда получили знание о сем, уклонившись от истины. Неверующих словам Божиим Бог потребует скоро к отчету в их неверии. Тем, которые будут спорить с тобою, скажи: я вполне предаюсь Богу (исповедую ислам) и те, которые мне последуют, делают тоже. Скажи получившим Писания и невежествующим (язычникам): исповедуете ли вы ислам? Если они исповедуют, то стоят на правом пути; а если они бегут от него, то твое дело только проповедовать. Бог видит своих поклонников“⁵⁶. И мухаммеданин, уверяя себя в правоте своей веры, делает о всех немусульманах такой приговор: „кто следует другому закону, а не исламу, того служение не будет принято, и в будущей жизни он будет в числе погибших»⁵⁷.

Веруя сам и ревнуя уверить всех, что основной характер всего откровения был ислам, мухаммедание не только смело готов словами Корана пропираться с язычеством, но и дерзко восстает на учение христианское, богохульно отвергает священнейшие тайны истинного божественного откровения. Выражая основный догмат истинной веры, исповедание единства Божия (тавхид), кратким символом исламизма: „нет Бога кроме Аллаха», мухаммеданан пол этим знаменем прежде всего восстает, подобно Мухаммеду, на борьбу с многобожием язычества. Он считает многобожие самым явным заблуждением, величайшим, непростительным грехом. „Во истину Бог не пощадит тех, кои дают ему раннего (т. е. допускают многобожие), а всякий грех, кроме этого, Бог простит, кому захочет»⁵⁸.

„Многобожие (ширк), по замечанию имама Тавтазани, – есть допущение товарища (шарик) в божественности или в смысле необходимости по бытию, как это у магов, или в значении достопокланяемости, как у идолопоклонников». Согласно сему ислам 1) отрицает в Боге всякую сложность, – части⁵⁹ не только действительные, во и воображаемые; потому что каждая из частей Бога составляла бы особое, необходимое по бытию существо, следовательно особого Бога. По той же причине 2) отрицается в Боге всякий образ размножения, приличного существам, кроме Бога; поэтому Бог не рождает, не рождается, – но имеет ни супруги, ни сына⁶⁰. Строгость свою в определении догмата единства мухаммеданские богословы простирают до того, что 3) хотя и допускают в Боге известные атрибуты, каковы: жизнь, ведение, воля, зрение, слух, слово, всемогущество и приведение к бытию; во все эти свойства, по их понятию, не составляют самого существа Божия, хотя и не отдельны от Него⁶¹ и 4) хотя не отрицают действительного бытия существ кроле Бога, даже допускают существа личные – с самосознанием и свободою, каковы люди и духи; но эти существа, при всем сознании и свободе – сами по себе, без прямого определения воли Божией, по понятию мухаммедан, ничего, даже самого зла сделать не в состоянии⁶², если бы, например человек сделал что-либо, даже зло, вопреки воле Божией, – такого человека, по понятию мухаммедан, нужно бы считать другим творцом, следовательно другим Богом⁶³.

Отвергая многобожие языческое, исповедник ислама отвергает, по внушению Корана, и спасительную веру христиан в тайну пресвятые Троицы. „Скажи:

Бог един, Бог вечен: Он не рождал и не родился: нет никого, равного Ему⁶⁴. Мухаммеданин очень часто читает эти самые важные слова, равняющиеся, по своему достоинству, как говорит Бяйзави, третьей части Корана, и своим чтением напоминает себе, что он не язычник и не христианин. „Веруйте в Бога и посланников Его и не говорите: три (Бога). Перестаньте делать это и вам будет лучше, потому что Бог один»⁶⁵. „Христиане, – говорит Тафтазани, хотя явно не принимают различных безначальных существ; однакож к этому ведут необходимые последствия их учении: потому что они утверждают три ипостаси: бытие, мудрость и жизнь, называя их: Отец, Сын и Св. Дух, и думают, что ипостась мудрости перешла в тело Иисуса (да будет над ним мир!). Таким образом они допускают разделение и перехождение; отсюда происходят существа между собою различные“⁶⁶.

Против божественности Иисуса Христа вооружался сам Мухаммед следующими доводами:

1) Бог обладает всем, следовательно имеет полную власть и над Иисусом Христом. „Тот не верный, кто говорит: Христос, сын Марии, есть Ног. Окажи им: кто может остановить руку Божию, если Он захочет уничтожить Христа, сына Марии, и Его мать и все существа земные? Богy принадлежит владычество над небом и землею и пространством, которое отделяет их: Он творит, что захочет; Он всемогущ“⁶⁷.

2) Бог один всем управляет и распоряжается; следовательно но имеет нужды в сотруднике; – „люди Писания! не переступайте должных границ в вашей религии; говорите о Боге только истину. Мессия Иисус, сын Марии, есть посланник Божий и Его слово, которое послал Он в Марию; Он есть Дух, исходящий от Бога. Не согласно с Его славою иметь сына. Ему принадлежит все на небе и земле. Достаточно Его покровительства. Он не имеет нужды и сотруднике.⁶⁸.

3) Иисус Христос и Его мать употребляли пищу. „Мессия сын Марии только посланник. Другие посланники предшествовали ему. Его мать была праведна. Они употребляли пищу. Смотрите, как мы объясняем единство Божие и как они заблуждают⁶⁹.

4) Бог вечен: не рождает и не рождается. Следовательно не имеет сына⁷⁰. „Они говорят: милосердый родил детей. Вы говорите нечестие. Как небеса не рушатся, когда они говорят слова эти. Неприлично Богу рождать детей»⁷¹. „Творец неба и земли, как Он будет иметь детей, не имея жены“? „Наш Господь, да будет Он превознесен, не имеет ни жены, ни сына“⁷².

5) Бог но имеет нужды в сыне. будучи доволен Сам Собою. „Они (христиане и иудеи) говорят: Бог имеет сына. Клянусь Его славою – нет! Все, что ни есть на небе и земле, принадлежит Ему и все Ему повинуется. Единый на небе и земле, Он, когда определит что-нибудь, только скажет: да будет – и есть»⁷³.

«Христиане говорят: Мессия есть Сын Божий. Это слова уст их: они сходны с словами нечестивцев прежних времен. Да поразит их Бог за нечестие! Они хотят погасить устами своими свет Божий, но Бог хочет, чтобы свет Его явился совершеннее, вопреки противоборству многобожников»⁷⁴.

Даже в уста самого Иисуса Христа Мухаммед влагает опроворжение Его божественности, и таким образом еще более возбуждает мухаммеданина к опровержению догмата о Божестве Иисуса Христа. Слова Мухаммеда таковы: „прилично ли, чтобы человек, которому Бог дал книгу и мудрость и дар пророчества, сказал людям: почитайте меня наравне с Богом⁷⁵? „Тот невер, кто говорит: Мессия сын Марии. – Бог. Мессия не говорит ли сам: сыны Израиля! служите Богу, который есть мой Господь и ваш. Всякому, кто придает Богу другие божества, Бог заградит вход в рай и его пребыванием будет огонь»⁷⁶. Скажи людям Писаний: не преступайте веры в вашей религии (т. е. вы – иудеи не отвергайте Иисуса Христа, а вы христиане – не считайте его Богом) и не следуйте злым людям, кои были в заблуждении прежде вас, кои увлекли в заблуждение большую часть людей»⁷⁷. В день последний Бог... скажет Иисусу сыну Марии: говорил ли ты когда-нибудь людям: почитайте меня и мати мою за богов, кроме Бога? Клянусь твоею славою: – нет! Как могу я говорить неправду? Если б я сказал это, то не знал ли бы Ты? Ты знаешь, что в глубине моей души, а я не знаю, что в глубине Твоей: ибо Ты один знаешь тайны. Я говорил только то, что Ты поручил мне сказать им: почитайте Бога – Господа моего и вашего“⁷⁸.

Таким образом Коран убеждает мухаммеданина решительно опровергать христианское учение о пресвятой Троице и Божестве Иисуса Христа. Извращая истину, Коран называет Духом Божиим иногда Иисуса Христа, а чаще архангела Гавриила, a о Святом Духе, как третьей ипостаси пресвятой Троицы не говорит ничего.

Не признавая в Иисусе Христе Сына Божия, Коран не признает Его искупителем человека, тем более, что о нужде искупления у Мухаммеда нет даже и мысли.

По учению Корана, Бог создал человека слабым одарил его разумом, который может различать доброе от худого, – свободною волею, по коей он властен избирать доброе и убегать злого, но вместе дал ему и различные чувственные наклонности и стремления, как например наклонность к сребролюбию, и особенно к сладострастию⁷⁹. Поэтому человек опрометчив⁸⁰, нетерпелив⁸¹, заносчив⁸², – вообще подвержен всегда ошибкам, падениям, так что если бы Бог захотел взыскивать за эти падения, то не осталось бы ни одного живого существа на земле⁸³. – В иное время человек и удержался бы от падения; но его увлекает к тому враг его дьявол⁸⁴. Да и сам Бог, так сказать, участвует в падениях человека⁸⁵; потому что татары-мухаммедане, как мы видели, считают Бога виновником самых падений человека. Вследствие всего этого мухаммеданская религия не слишком взыскательна к человеку. Бог, по мнению мухаммедан, оказывает снисхождение ко всем слабостям человеческим. Так в учреждении поста Бог будто бы присовокупил: в ночь поста позволяется вам приближаться к вашим женам. Они ваша одежда, а вы – их. Бог знает, что вы были бы нарушителями в этом отношении; потому Он снизошел вам и простил вас⁸⁶. Верующие! говорил Мухаммед некоторым из своих их последователей, давших было обет воздержания от мяса и женщин, чтобы подражать жизни христианских отшельников, – верующие! не запрещайте себе благих вещей, которые благоволил разрешить вам сам Бог⁸⁷. О пророк! так будто говорил ему Бог, когда одна из жен его оскорбилась предпочтением, оказанным им другой, зачем запрещаешь себе то, что дозволил вам Бог? Ты ищешь удовлетворить своих жен: Бог снисходитилен и милостив⁸⁸. По той же причине, что человек по природе своей подвержен падениям, Бог, по мнению мухаммедан, гораздо выше ставит добродетель человека, нежели ангелов: первый творит ее при множестве препятствий, последние же без препятствий со стороны страстной природы. С другой стороны Бог, по Коранy, охотно прощает человеку грех, когда он обращается к Нему с искренним раскаянием, не требуя никакого удовлетворения: «к раскаивающимся... Я обращусь: потому что Я удобопреклонен и милостив“⁸⁹.

Такие принятия очевидно нс согласны с христианским учением об искуплении. Если недостатки и слабости составляют необходимую принадлежность человека по самой его природе; то значит не было падения, а потому нет необходимости в искуплении. Все явления, которыми, по христианским понятиям, обнаруживается падение человека в настоящее время, наклонность к злу и пр. должны считаться природными недостатками человека, а не чем либо случайным и пришлым. Правда, в Коране есть история падения прародителей⁹⁰, но тем представляется она вовсе не так, как у Моисея, не имеет того глубокого смысла, какой имеет эта история в христианстве. По словам Мухаммеда, грех прародителей не имеет никаких важных последствий: он прощен Богом совершенно. „Адам сделался непокорен Господу своему и был прельщен; после, по раскаянии своем, он снова принять был Господом своим: Господь обратился к нему“⁹¹. Поэтому мухаммеданство средством оправдания человека пред Богом и примирения своего о Ним, основанием надежды на прощение Богом грехов и доставление ему блаженной в вечности жизни, ставит искреннюю веру в Бога и принесение покаяния, после совершения греха (так называемое у мухаммедан обновление веры – тадждиди иман (араб.). Значить, по их представлению, нет нужды и в особенном участии Бога в возрождении и усовершенствовании человека.

Крестная смерть Богочеловека, Иисуса Христа, составляющая источник и начало нашего возрождения, кажется мухаммеданину делом излишним. Действительно Мухаммед, рассказывая историю Иисуса Христа, решительно отвергает крестную смерть Его: „они (иудеи) сказали: мы умертвили Мессию, Иисуса сына Марии, посланника Божия. Нет, они не убили Его, они не расшили Его: человек похожий на Него занял Его место, и те, которые защищали это (т. е. что Иисус Христос распят действительно), сами оставались в сомнении. Они не знали того наверное, они только заблуждались. Они не убили Его действительно: Бог вознес Его к Себе“⁹². Поэтому мусульмане думают, что претерпел поносную смерть не сам Иисус, но кто-нибудь другой в Его образе и подобии⁹³.

Таким образом христианская вера, проповедующая Божество Иисуса Христа и Его искупительную смерть, кажется татарину-мухаммеданину суеверием и безбожием; а уверенность в смерти Богочеловека – явным заблуждением. При таких понятиях, мухаммеданин не только не принимает христианской веры, но еще упорно отвергает ее.

Когда христианин доказывает татарину-мухаммеданину, что Иисус Христос не просто человек, как учит Коран, но вместе и истинный Бог, слово Божие, Мессия, мухаммеданин отвечает, что в Коране под именем слова Божия разумеется лишь одно из свойств Божиих⁹⁴, а отнюдь не лицо, ипостась божественная, как понимает христианин. На возражение христианина, что сам Коран верует в бессеменное зачатие и чудесное рождение Иисуса Христа от св. Девы, как никогда не родился человек обыкновенный, мухаммеданин отвечает, что бессеменное зачатие и рождение Иисуса Христа есть только простое действие всемогущества Божия, совершенно тождественное с тем, которое дало бытие первому человеку. „Иисус, говорит мухаммеданин. в очах Божиих тоже, что Адам, которого создал Бог из брения, сказав: будь, и он стал»⁹⁵. Когда христианин в доказательство Божества Иисуса Христа указывает мухаммеданину на то, что И. Христос обладал необыкновенным дарим пророчества и чудес и что Он представлен в Коране в таком необыкновенном свете, в каком никогда не являлся человек обыкновенный; мухаммеданин отвечает, что Иисус пророчествовал и творил чудеса, не собственною божескою силою, а по соизволению Божию, – и вес величие Иисуса не есть его собственное: оно было действием единого Бога, который захотел отличить Иисуса пред всеми прежними своими посланниками и явить в Нем чудо или знамение, которое способно было бы убедить каждого в божественном Его посланничестве. Мухаммед не постиг божественного величия Мессии и своеобразно представил историю Иисуса Христа в Коране: „Бог избрал предпочтительно вред всеми другими людьми Адама и Ноя, семейство Авраама и Имрана (так называет лжепророк родителя пресвятой Девы). Эти семейства произошли одно от другого: Бог знает и слышит все. Вспомни о дне, когда супруга Имрана изрекла такую молитву Богу: Господи! я посвятила Тебе плод моего чрева; он принадлежит Тебе всецело. Прими его; поскольку Ты слышишь и видишь все. Когда она родила, сказала: „Господи! я произвела на свет дочь (Бог знал что она произвела: мужчина не тоже, что женщина) я назвала ее Мариам; поручаю ее твоему покровительству, ее и ее поколение. Сохрани их от коварства сатаны, – да будет он побит камнями“. Господь привял благосклонно ее приношение и произвел Марии плод драгоценный. Захария имел попечение о дитяти. Всякий раз, когда он входил посетить Марию в ее храмине, находил у вей пищу. Откуда, спрашивал он ее, эта пища? От Бога, отвечала она, – поскольку Он питает с избытком, кого хочет, и не считает от них остатков“⁹⁶. Ангелы сказали Марии: „Бог избрал тебя, сделал изъятою от всякой нечистоты. О Мария! будь благоговейна к своему Господу, повергнись вред Ниш и пади на колена вместе с падающими. Мы пришли открыть тебе неведомые тайны. Ты зачнешь Слово, происходящее от самого Бога, имя ему будет Иисус сын Марии, почтенный в сем свете и в будущем, один из существ, приближенных к Богу. Он в колыбели будет с людьми говорить, будет один из праведников. Она (Мария) сказала: как я могу иметь сына] Никто не приближался ко мне и я не развратна? Тот отвечал: Бог творит, как хочет: Он говорит только: да будет, и бывает. Бог научил Его книге и премудрости, Пятокнижию и Евангелию. Иисус будет посланником к сынам израилевым. Он скажет им: я прихожу к вам со знамениями Господа; я сделаю вам из глины форму птицы, дуну на нее, и птица будет живая с позволения Божия; я исцелю слепого от рождения и прокаженного, воскрешу мертвых с позволения Божия; расскажу вам, что́ вы имеете есть и что скроете в ваших домах. Все сии дела будут для вас знамением, если верите. Я пришел подтвердить Пятокнижие, откровенное вам прежде меня. Я позволю вам употребление вещей, кои вам были запрещены. Я прихожу к вам со знамением от Господа вашего. Так бойтесь Его и повинуйтесь мне: Он Господь мой и ваш. Служите Ему: вот правый путь⁹⁷. После сего Она (Мария) сделалась беременною, ушла в отдаленное место, болезни родов постигли ее при иссохшем пальмовом дереве. Она возопила: о если б угодно было Богу, чтобы я умерла прежде cего и была забыта вечным забвением! (Невидимый голос) вскричал к ней, говоря: не скорби! Господь твой произвел поток при ногах твоих, потряси пальму и к тебе спадут зрелые финики; ешь, пей и утешься. И если ты увидишь человека, скажи ему: я дала обет поста всемилостивому; потому я не могу говорить ни с кем нынешний день. Она пошла к своему семейству, неся младенца на своих руках. Они сказали ей; Мария! ты сделала странное дело. Сестра Ааронова! твой отец не был человеком потерянным и мать твоя развратною. Мать дала знак – спросить младенца; те сказали ей: как мы будем говорить с колыбельным младенцем. (Младенец отвечал) „Я раб Божий, Он дал мне книгу и поставил пророком, Ему угодно, чтобы я был благословен на всяком месте. Он велел мне наблюдать молитвы, и раздавать милостыни, пока не умру; быть почтительным к моей матери, не сотворил меня гордым и отверженным. Да будет на мне мир в день, когда я родился, в день, когда умру и в день, когда воскрешен буду“⁹⁸. Иисус приметил неверие иудеев. Он вскричал: „кто будет мне помощником на пути Божием и „Мы, отвечали апостолы, будем твоими помощниками; мы веруем в Бога, и ты свидетель, что мы преданы Его воле. Господи! мы веруем тому, кого ты послал и следуем посланнику. Запиши нас в числе свидетельствующих“⁹⁹. Апостолы сказали: Иисус сын Марии! Господь твой может ли послать вам с неба стол, совершенно готовый? Бойтесь Господа, отвечал им Иисус, – если вы веруете. Мы хотим, – сказали они, сесть здесь и поесть; тог да наши сердца будут уверены; мы будем знать, что ты проповедуешь нам истину и будем свидетельствовать в твою пользу; Иисус, сын Марии произнес такую молитву: Боже, Господь ваш! ниспошли нам стол с неба, да будет он праздником впервые и последние между нами и знамением Твоего всемогущества. Напитай вас: потому что Ты лучший из всех питателей. Господь сказал тогда: Я ниспошлю его вам; но горе тому, кто после чуда сего останется неверным. Я уготовлю ему столь ужасное мучение, какого я никогда не готовил для твари¹⁰⁰. „Иудеи замыслили ков против Иисуса; Бог замыслил против них: известно, Бог на то весьма способен»¹⁰¹. Они (иудеи) сказали: „мы убили Мессию Иисуса сына Марии, посланника Божия. Нет, они не убили Его, они не распяли Его, а убили и распяли похожего на Hего и те, кои защищали это (т. е. распятие и смерть Иисуса Христа) сами были в сомнении. Они не знали этого настоящим образом. Они только заблуждали. В самом-то деле они не убили. Я Бог вознес Его к себе“¹⁰².

На почитание наше пресвятой Девы, ангелов и святых, мухаммедане смотрят так же, как на великое заблуждение, как идолопоклонство, а между тем сами они должны бы знать и даже глубоко уважать пресвятую Деву, считать ее святою, чистою, без мужа родившею пророка Иисуса. Некоторые мухаммедане действительно и относят ее к числу четырех жен, особенно угодивших Богу¹⁰³. Веруют мухаммедане и в бытие мира ангельского и понятия их об ангелах много сходны с христианскими¹⁰⁴. Есть у них и свои святые, которых они уважают и даже просят о ходатайстве пред Богом¹⁰⁵. He смотря на это, мухаммедане почитают за грех покланяться иконам и чествовать их. Из опасения идолопоклонства, ислам запрещает употребление живописных произведений даже в обыкновенной жизни¹⁰⁶. Видя, что христиане не только имеют у себя священные изображения, во и покланяются им, с благоговением лобзают и чествуют их, татарин мухаммеданин думает, что мы боготворим лица, на них изображаемые. Даже сам Мухаммед, без сомнения, главным образом на этом же ошибочном основании приписывает христианам боготворение Марии, ангелов и святых и обличает христиан за это во многих местах своего Корана. Например: гл. 5 „Бог.... скажет Иисусу сыну Марии: говорил ли ты когда-нибудь людям: почитайте меня и мать мою за богов, кроме Бога? Клянусь твоею славою, нет“¹⁰⁷. Слова эти, будучи направлены против божества Иисуса Христа, вместе с тем выражают мысль и о мнимом боготворении христианами пресвятой Девы. Вот место, которое хотя собственно направлено против боготворения ангелов жителями Мекки, но невежественным мухаммеданином может быть относимо и к христианскому почитанию ангелов: в Коране говорится: „Они говорят: ангелы Его (Богa) дети. Избави Бог! Они только почтенные Его слуги: они не говорят никогда первые и исполняют Его повеления. Он знает, что пред ними и сзади их; они не могут ходатайствовать пред Ним, исключая того, к кому благоволит Бог. Они трепещут пред Ним от ужаса, и кто из них скажет: я Бог подле Богa, такому ангелу возмездием будет геенна“¹⁰⁸. Против почитания святых говорится: „ах, как они (христиане) заблуждают! Они считают своих учителей и своих монахов богами (араб.) наравне с Аллахом, и Мессию сына Марии, хотя им велено чтить только одного Бога: нет Бога, кроме Его. Далеко от славы Его Божества те, коих они соединяют с Ним“¹⁰⁹. Эти несправедливые возгласы Корана против мнимого боготворения христианами пресвятой Девы, ангелов и святых, – для мухаммеданина имеют всю силу, потому что истинность их подтверждается, как ему кажется, христианами, почитающими изображения святых. Это мнимое боготворение христианами пресвятой Девы, ангелов и святых, увеличивая в глазах мухаммедан число христианских божеств, естественно должно представлять им христианскую веру ненавистною. Эта ненависть мало того, что преграждает им переход от лжеверного ислама к христианской вере, но побудила их составить несколько нелепых, злонамеренно хульных рассказов о святых, чествуемых христианами¹¹⁰.

Мухаммеданство в практической своей части не представляет резких полемических протестов против христианства: но и здесь, имея совершенно другие начала нравоучения, оно делает мухаммеданина упорным против нравственности христианской. Установив свой взгляд на нравственные поступки человека, определив известным образом достоинство действий известным образом рассуждая о природе человека и отношениях к нему Бога, оно закрыло от мухаммеданина высоту христианской нравственности.

Мухаммедане в следствие высокого понятия о своей религии, думают, что только вера в Богa по исламу делает деятельность человека угодною Богу. Коран говорит: „кто предал себя Богу (т. е. сделался мусульманином), тот праведен; он стоит на твердом основании¹¹¹. Верующих и творящих добрые дела милостивый (Бог) возлюбит¹¹². Верующие! если вы будете бояться Господа, Он отделит вас от нечестивых; Он очистит ваши грехи и простит вам, потому что Бог щедрый раздаятель милостей¹¹³. Верующие и творящие добрые дела и смиряющиеся пред Богом, будут жителями рая и будут в нем вечно¹¹⁴. Потому мухаммеданин думает, что вне ислама добродетель не имеет цены. „Без веры (то есть без ислама), говорит Тадж-уддин¹¹⁵, нельзя угодить Богу и быть спасенным».

„Добрые дела имеют свою цену только при вере. Боже избави быть неверным человеком! Господь мой не примет от него никакого дела. Хотя бы он сделал и много доброго, раздал бы в милостыню всемирные богатства; хотя бы подвизался день и ночь в строгом воздержании; но если он не имеет правой веры, то ад будет его жилищем, и никогда он оттуда не избавится ни телом, ни душою. Незнающий веры – раб диавола. Хотя бы он тысячу лет подвизался в надежде на одни дела, все это ветер“. Потому только у мухаммеданина есть спасительная деятельность, думает исповедник ислама. При таком предубеждении к значению ислама в отношении его к добродетели, самая высокая христианская жизнь не может остановить на себе размышления мухаммеданина, и внушить ему выгодное заключение о христианской вере. Мухаммедане все действия необыкновенные, или чудесные (араб.), совершаемые людьми, не исповедующими ислама, изъясняют или сообщением таких людей с миром злых духов, или искусством и хитростию их, или особливым попущением Бога, Который дает силу произволу нечестивого в сем мире, чтобы оправдать свой суд в наказании такото нечестивца в будущей жизни¹¹⁶. Этот взгляд на чудесное в действиях людей вне ислама, не дает мухаммеданину верить высокой благодатной силе и в святых христианской Церкви, в их прозорливость духовную, их чудотворения (араб.), которые они находят возможными в одних исповедниках ислама. И татарин-мухаммеданин, слыша повесть о чудотворениях святых в христианской Церкви, с гордою уверенностию, с холодным равнодушием к знамениям благодати Божией, говорит: „это истидрадж! Это прельщение отверженных!“

Отсюда вытекает у мухаммедан уверенность, что только их религия сообщает верное познание о том, что добро и что зло. „Вы лучший народ из всего человеческого род», говорит Мухаммед своим последователям: вы заповедуете, что законно, и воспрещаете, что незаконно, и знаете Бога“¹¹⁷. Коран постоянно твердит мухаммеданину о себе, что он есть книга различения (фуркан), т. е. верно показывающая различие добродетели от порока. „Коран нисшел к вам свыше в руководство людям, чтобы дать вам изъяснение всего, чтобы быть ему различением добра и зла¹¹⁸. Коран есть руководитель и врач верующих; а в отношении нечестивых он тягота для слуха, и мрак для очей их“¹¹⁹. Хотя Коран очень не много раскрыл нравственных действий, не высоко возводит человека по ступеням нравственного совершенства, – предписывая несколько таких добродетелей, которые сознавало нравственное чувство и естественного человека и сознавало необходимыми правилами деятельной жизни: но мухаммедане, на основании этих немногих нравственных предписаний Корана, довели ныне различение дел по нравственному их достоинству до чрезвычайно мелочной дробности. Они все действия человека, все случаи его жизни общежительной и семейной подвели под особые разряды, – назвав одни из дел законными, требуемыми законом (араб.), другие установленными преданием, некоторые позволенными законом (араб.) другие запрещенными (араб.), иные гнусными (араб.), другие нечестными или оскверняющими (араб.). При этом мусульмане подчинили закону религии даже такие действия, которых источник – невежество и суеверие народа¹²⁰. Таким образом мухаммеданин думает о себе, что в жизни его нет ни одного действия, ни одного случая, и котором бы он не поступал по правилам божественного закона, и напротив, не видя в жизни христиан такой мелочной казуистики, он смело уверяет себя, что они народ несмысленный, не умеют различить, что добро, что зло: закон его, до мелочей развитый для внешних его поступков, мешает ему видеть постоянное хождение христианина пред лицом Бога.

Такой взгляд человека вне благодати на свои дела естественно рождает ту гордость, что он считает себя, в нравственном отношении, богатым, все имеющим, в то время, как он пред судом правды беден, нищ. Мухаммеданин уверен в себе и смело утверждает, что его будущее жилище рай. Ибо Коран, главным условием для получения рая поставив ислам – веру в Бога и выражение этой веры в определенных числом и формою обрядовых действиях, – ставит на втором, низшем месте те дела, которые должны развивать ею духовную жизнь, каковая требуется истинною религиею, и потому не пробудил в мухаммеданине сознания своего духовного бессилия. Правда, суфические общины в мухаммеданстве пускавшиеся в подвижническую жизнь, яснее сознавали в своих опытах немощь естественных сил человека в служении Богу, но и суфии, обольщаемые учением лжепророка, считали себя выше, чем они были на самом деле, и опытно уверяясь в слабости своих естественных сил для нравственной деятельности, не могли познать неправоты того деятельного пути, на котором поставило их мухаммеданство. Хотя учение Корана очень ясно говорит, что диавол есть сильный и опасный враг для человека; но в тоже время обманывает человека, уверяя, что у него есть достаточные способы отогнать от себя диавола. Коран говорит: „если сатана будет внушать тебе лукавые помыслы, прибегай к Богу: ибо Он слышит и видит“¹²¹. И мухаммеданин уверен, что сатана далеко отходит от него, когда он скажет ати известные слова, коими он начинает чтение Корана, с коими приступает к исполнению каждого религиозного дела: „убежище мое в Боге от сатаны, прогнанного каменьями“¹²². Вместе с тем ложное понятие мухаммедан о правде и благости Божией, поддерживает в них ложную надежду на вечное блаженство. Мухаммедане, на основании своего Корана, говорят, что правда Божия (араб.) воздает каждому по своим делам: верующему исповеднику ислама, за его добрые дела она назначила в будущей жизни рай; а нечестивому – момухаммеданину – геенну. Но в тоже время благость и милость (араб.) Божия столь велики, что Бог может ввести в рай и грешного. Эта милость Божия относится только к мухаммеданину: добродетельный мусульманин получит рай за свои дела, но и не имеющий добродетелей, за одну веру может получить от Бога блаженство: ибо милость Божия так велика, что она и на недостойного может излится также, как на достойного. Сверх того мухаммеданин верит, что ему очень легко примириться с Богом, разгневанным его грехами, чрез покаяние. Если мухаммеданин подумает или скажет опрометчиво о Боге что-нибудь такое, что составляет неверие (араб.), – такой грех, за который воздаянием бывает геенна, или сделает великий грех, которым может уничтожиться (араб.) в нем вера, а следовательно и заградиться путь в рай: то он эту потерю веры может возобновить в себе (араб.) покаянием, т. е. при совершении канонической молитвы прочитать пред Богом исповедание догматов мухаммеданства, и мухаммеданин опять с прежнею верою, с прежним правом на милость Божию¹²³.

Таким образом мухаммеданин, обольщаемый легкостию своего спасения вечного, не может сознавать нужды в благодати Божией для спасения человека, и отвергает, или видит совсем ненужными те средства, которые дает вера христианская и говорит о себе словами Корана: „они (получившие Писание) говорят: только иудеи и христиане войдут в рай; это их желание ложно. Скажи им: дайте нам доказательства, что говорите правду. Никто, кроме предавшихся Богу (исповедников ислама), и делающих правду, не получит награждения от Господа своего: их не постигнет ни страх, ни скорбь“¹²⁴.

Вся обрядовая часть мухаммеданской практики, особливо те уставы, которые обнимают основные обязанности мусульманина, и на которые смотрит он как на свидетельство, доказательство спасительности ислама для жизни мухаммеданина, молитвословия (араб.), пост в продолжение месяца рамазана, милостыня путешествие на поклонение к Каабе (араб.), война за веру (араб.) – в объяснениях мухаммеданина проникнуты духом вражды против христианства; им неосновательно присвояется превосходство над христианскими обрядами. Омовения (араб.), установленные вред совершением многих религиозных действий, развиты до величайших подробностей, и в мухаммеданах обратились в инстинкт, который, не давая им возвыситься до понятия той внутренней чистоты, которая требуется всегда христианством без обрядовых действий, внушает татарину мухаммеданину – считать свою религию выше, святее христианской. Таким образом практическая сторона мухаммеданства, хотя не столь, как догматическая, основными своими положениями также уклоняет мухаммеданина от перехода в христианскую веру и заставляет его упорно держаться мухаммеданства.

Мухаммеданство, уверив своего последователя в божественном достоинстве своем, закрепляет его за собою еще и тем, что положительно воспрещает ему исследовать и поверять своим умом истины веры. Требуя полной уверенности в божественности ислама, оно осуждает тех, которые критически решились бы обсуживать смысл откровенных постановлений. „Истина от Бога твоего, потому не сомневайся в ней“, учит Коран¹²⁵. Если будут состязаться с тобою, скажи: я предал себя Богу, и всякий следующий мне, делает тоже¹²⁶. Окажи: мы веруем в откровение, ниспосланное нам; веруем также и в откровение, ниспосланное тебе; наш Бог и твой Бог один, и мы предаемся совершенно Его воле“¹²⁷. Таким образом мухаммеданство, внушая своему исповеднику, что вера не может быть приобретаема, что истины, верою принимаемые, не могут быть объясняемы умом, заставляет мухаммеданина отказываться от прав рассудка в деле религии. Потому при рассмотрении какого-нибудь частного религиозного вопроса татарин соглашается, что по уму он кажется таковым, но не таков по книгам. Бог определил так, следовательно истинно, ибо властен делать, что Ему угодно. Потому татарин мухаммеданин, считая свою веру истинною, несомненною, не входит в подробное исследование начал ее и не доходит до познания лживости оных; смотря же на христианство, как на религию ложную, ведущую не ко спасению, а к вечной погибели, он далек от возможности усмотреть неправоту своего взгляда и познать истину христианской религии.

Мухаммеданин, удаленный от впечатлений христианской истины, еще более отказывается от обслуживания истин, лежащих вне круга его собственной религии, потому, что Мухаммед прямо внушает ему недоверие ко всем иноверцам. Он говорит своим последователям: „верующие! если вы будете слушать получивших Писание (иудеев и христиан), то они вас, уже первых, сделают неверующими»¹²⁸. Некоторые из получивших Писание хотят совратить вас с пути истины; во они сами не понимают своего заблуждения. О получившие Писания! зачем вы закрываете истину одеждою лжи? для чего вы ее скрываете, зная ее? Верующие! крепко держитесь закона Божия, и не отступайте от него. Помните милости Божии к вам: вы были врагами и Он примирил сердца ваши, по Его милости вы стали друзья и братья; вы были на краю огненной бездны, и Он спас вас. Бог открывает вам глаголы сии, чтобы вы пребывали на пути правом¹²⁹. Проникнутый такими советами своего пророка мухаммеданин-татарин не верит слову христианского проповедника, считая его самого находящимся в жалком заблуждении. К этому же, первые вероучители мухаммеданские (муджтагиды), находившиеся близко к источнику мухаммеданских преданий, имеют такой авторитет среди нынешних мухаммедан, что их приговоры в религии считаются на столько верными, что мухаммеданину не следует пускаться в новые исследования постановлений ислама, поверять их истину; потому, если мухаммеданин не умеет чего понять или примирить противоречия своей религии, то он скорее уверится в своем слабомыслии, нежели решится обсуждать свою веру после столь знаменитых учителей ислама. Современный учений татарин-мухаммеданин не смеет дать от себя толкования ни на одно слово Корана без справок с каким-нибудь толкованием на него. Неграмотный же татарин, без разумения произнося заученное молитвословие, или слушая чтение Корана на языке арабском, с предубеждением принимает все за несомненную истину, потому, что все это признано истиною вероучителями ислама, и смысл, какой стал бы своими объяснениями давать им христианин, будет, по мнению мухаммеданина, всегда ложный. Кроме этого мухаммеданин, при изучении своей религии, изучает вместе и все опровержения, которые учеными их рассеяны в толкованиях Корана, в их религиозных учебниках, даже в отдельных полемических сочинениях против христианства. Зная христианскую веру только по этим не только неправильным, во и слепым толкованиям, они смотрят на христианство, как на богопротивное заблуждение.

Ислам, поработив себе ум своего исповедника, в тоже время сильно действует на его воображение изображением блаженства, ожидающего в будущей жизни мухаммеданина и страданий в аде того, кто не исповедует ислама. Наслаждения, уготованные мухаммеданам, ислам представляет в самых привлекательных для чувственности красках. Вот например одно из описаний рая, в бессчисленном множестве встречающихся в Коране: „те, кои страшатся величия Божия, будут иметь два сада, – насажденных тенистые деревьями; в том и другом будут два источника, в том и другом плоды двух родов... они будут покоиться там на коврах, шитых шелком и золотом; плоды обоих садов будут так близки к каждому, что сидя или лежа можно достать всякий плод рукою. Там будут молодые девы с целомудренным взглядом, к которым никогда не прикасались ни люди, ни гении. Кроме этих двух садов будут еще два другие, два сада покрытые зеленью; там будут журчать два источника; там будут плоды, пальмовые и гранатовые деревья; там будут молодые и прекрасные девы, девы с большими черными глазами, сокрытые в павильонах; ни человек, ни гений не оскорблял их целомудрия. Их супруги будут покоиться на зеленых возглавиях и великолепных коврах¹³⁰. А кто умирает вне ислама, тот до дня страшного суда терпит несносные муки во гробе; к нему являются два грозные ангела – Мункер и Некир, возвещают ему вечное осуждение, ударяя его притом горячими булавами, от чего тело его становится нетленным в знак очевидного проклятия¹³¹. Когда неверный встанет из своего гроба, тогда дела его предстанут ему в самом отвратительном образе, имеющем чудовищный взгляд, отвратительный запах и неприятный голос, так что неверный вскрикнет: защити меня от тебя, Боже! что ты такое? – На это образ ответит ему: что ты дивишься моему безобразию? я твои худые дела; ты ездил на мне в том свете, а теперь я на тебе буду ездить, и потому ты должен вести меня. И вдруг он вскочит на него и все встречающееся ему, будет устрашать его, говоря: здравствуй, враг Божий¹³². На самом страшном же суде неверный, быв обличен в своем заблуждении, будет испытывать ужаснейший стыд в виду целой вселенной. По окончании суда он должен будет следовать в ад, где приготовлены для него огонь геенский, смрад и дым, который покроет его, как шатер; и когда будет он просить себе облегчения, ему дадут воды, подобной расплавленной меди, которая обварит ему лицо; там будет есть он плоды дерева закум, которые подобны головам дьявольским, и запивать это водою, смешенною из гнили, грязи и кипятку, облечен будет в огненную одежду, кипящая вода будет литься на его голову, его внутренность и кожа от того лопнут; будут бить его железными прутьями, и когда он попытается выйти из ада, снова туда низвернут его¹³³ и пр. и пр. Представляя себе эти ужасы, уготованные, по словам Корана, для неверующих с одной стороны, и все возможные блага, ожидающие мухаммедан в будущей жизни, с другой, татарин-мухаммеданин естественно боится оставить свой ислам и обратиться в христианство.