5. О почитании святых Христовых тайн

Принимая Святые Тайны, будьте так же несомненно уверены, что вы принимаете тело и кровь Христову, как нимало не сомневаетесь, что вы каждую минуту дышите воздухом.

Говорите про себя: как несомненно, что я вдыхаю постоянно воздух, так несомненно, что я теперь вместе с воздухом принимаю в себя Господа моего Иисуса Христа, дыхание мое, живот мой, радование мое, спасение мое.

Он – прежде воздуха, во всякое время жизни моей, есть дыхание мое; прежде слова – слово мое; прежде мысли вещественной – мысль моя; прежде всякого света – свет мой; прежде всякой пищи – пища моя; прежде всякого пития – питие мое; прежде всякого одеяния – одеяние мое; прежде всякого благоухания – благоухание мое; прежде всякой сладости – сладость моя; прежде отца – отец мой; прежде матери – мать моя; прежде земли – твердая носящая меня земля, ничем вовеки неколебимая.

Так как мы, земные, забываем, что во всякое время мы Им дышим, живем, движемся и существуем и ископали себе кладенцы сокрушенные, то Он открыл в Своих Тайнах, в Своей крови источник живой воды, текущей в жизнь вечную, и Сам дает Себя в пищу и питие нам, да живы будем Им (из днев. прот. И. Сергиева).

Достойное причащение Святых Христовых Тайн есть защита от всех зол, видимых и невидимых, временных и вечных. Вот опыт этого даже с таким человеком, который приступил к страшным Тайнам без надлежащего сознания и приготовления, с одним детским простодушием.

В царствование императора Юстиниана в Царьграде жил один еврей-художник, он выделывал стекла. Хорошие доходы, получаемые от работы, дали ему возможность сына своего отдать в хорошую школу.

Тут отрок-еврей имел возможность быть в обществе с христианскими учениками, знакомиться с их нравами и обычаями.

Возвращаясь однажды из школы, он вошел со своими товарищами-христианами в церковь и причастился Святых Тайн.

Когда он возвратился домой позже обыкновенного, родители стали спрашивать его, отчего он пришел так поздно.

Отрок с детской откровенностью рассказал все с ним случившееся, вовсе не понимая, что для родителей его нестерпимо самое имя Иисуса Христа. Отец, умоисступленный ревнитель своей веры, услышав, что сын его вошел в церковь и приобщился Святых Тайн, пришел в ярость. Одно только воспрепятствовало тотчас же излиться всей его ярости на невинного преступника – присутствие матери, которая, хотя также сильно рассердилась, но скоро и сжалилась над сыном.

Но отец от сильной злости решается на страшное злодеяние – посягает на жизнь сына. Он идет в рабочую комнату и, никем невидимый, бросает его в разожженную печь.

Изверг не поколебался и по совершении детоубийства; но мать скоро почувствовала потерю; скорбит, не зная о чем; ждет для утешения сына и, не дождавшись, идет искать его; в слезах ходит по домам и дорогам, спрашивая о нем у каждого встречного.

В напрасных поисках проходит три дня, и мать должна убедиться, что потеря ее безвозвратна. В слезах и отчаянии она однажды проходит мимо рабочей комнаты, произнося имя погибшего сына; вдруг слышит голос его, не верит слышанному и, войдя в комнату, с ужасом видит свое дитя в печи, но здорового и невредимого. Тот же самый отнял для него силу у огня, Который некогда сошел в печь огненную к отрокам еврейским и преложил пламень в росу прохладную, – отнял потому, что отрок вкусил от трапезы Божественной.

Как же произошло это чудо? Отрок так рассказывал об этом: женщина, одетая в багряную одежду, часто посещала меня, приносила с собой воду для гашения огня в печи и пищу для меня.

Мать, пораженная явным знамением всемогущества Иисуса Христа, прославила Его величие, захотела принять вместе с сыном святое крещение, а отец при всем этом остался нераскаянным.

Когда узнал об этом император, то высказал свое благоволение к желающим креститься, а нераскаянного отца предал суду как детоубийцу (из Пролога).

При блаженном Дионисии, в городе Селивкии, жил один купец, человек очень набожный и богатый, но последователь ереси Севера. Он имел верного раба, сына Святой Соборной и Апостольской Церкви. Этот раб по обряду той страны в Великий четверг принял Святые Дары и, завернув в чистое полотно, положил их в шкао.

Случилось, что после Святой Пасхи хозяин отправил этого раба по коммерческим делам в город Константинополь. Забыв о Святых Дарах, раб оставил их в шкафу, а ключ отдал хозяину. В один день хозяин, открыв шкаф, нашел чистое полотно, в котором находились Святые Дары. Он смутился и не знал, что с ними делать.

Сам он не хотел их употреблять, потому что они были Соборной Церкви, а он был последователь Севера. Он оставил их в шкафу, думая: «Когда возвратится раб, то употребит их».

Но наступил другой Великий четверг, а раб все еще не возвращался. Хозяин решился сжечь Святые Дары, чтобы они не остались и на следующий год. Отворил шкаф и увидел, что Святые Дары произрастили стебли и колосья.

Объятый страхом при таком новом и необыкновенном чуде, он, взяв Святые Дары, со всем домом начал громко вопиять: «Господи, помилуй!» – и тотчас побежал в церковь к епископу Дионисию.

Это великое, страшное, непонятное для ума и превышающее разумение чудо видели не два или три человека, но вся церковь – граждане и поселяне, туземцы и иностранцы, на суше живущие и мореходы, мужи и жены, старые и малые, юноши и старцы, господа и рабы, богатые и бедные, образованные и необразованные, клирики, девственники, монахи, вдовые и в браке живущие, предержащие власти и им подчиненные. Из них одни возглашали: «Господи, помилуй!» – а другие иначе прославляли Бога; все же вообще воссылали благодарение Богу за необыкновенное и неизъяснимое чудо. Многие, убежденные сим, присоединялись к Святой Соборной и Апостольской Церкви (Луг духов., гл. 78).

На острове Кипре есть монастырь, называемый Филоксенов. Придя в тот монастырь, мы нашли там монаха родом из Мелита, по имени Исидора, всегда почти плачущего с воплями и стенаниями.

Все убеждали его хотя бы несколько ослабить плач, но он на все убеждения отвечал: «Я великий грешник, какого не было еще от Адама и до сего дня».

И когда мы говорили ему: «Поистине, авва, все не без греха, кроме Бога», – он отвечал: «Поверьте мне, братия, не нашел я между людьми, ни в Писании, ни вне его, такого греха, как мой. Если же думаете, что я напрасно обвиняю самого себя, выслушайте мой грех, чтобы и вы помолились обо мне.

Когда я был в мире, то имел жену, оба мы были последователи Севера. Однажды, вернувшись домой, я не нашел жены, и узнал, что она пошла в дом соседки для принятия Святых Тайн; а она принимала общение Тайн от Святой Кафолической Церкви. Я тотчас побежал воспрепятствовать жене моей и, войдя в дом, увидел, что она только что приобщилась Святых Тайн. Я сильно схватил ее за горло и заставил выбросить изо рта часть Святых Тайн, которую она еще не успела проглотить.

Взяв эту частицу, я бросил ее на землю, в сор, и тотчас увидел, как что-то светлое бережно подняло оттуда брошенную мною частицу Святых Тайн.

Через два дня я увидел эфиопа, одетого в изношенный плащ, который говорил мне: «Я и ты вместе осуждены на одно мучение». «А ты кто такой?» – спросил я его. Явившийся эфиоп отвечал мне: «Я тот, который во время страданий Христовых ударил в ланиту Господа нашегоИисуса Христа».

«Вот, братия мои, – так окончил монах свою повесть, – вот причина, по которой не могу и оставить моего плача». (Луг духов.)

Для прославления имени Господа нашего Иисуса Христа повествую, что во вверенном мне приходе декабря 1 дня 1885 года, я приглашен был к напутствованию Святыми Тайнами больной крестьянки Агафьи деревни Большая Боярка, находившейся в смертной опасности по рождении младенца.

Не потеряв силы веры и уповая на помощь Царицы Небесной, больная, хотя и в ужасной агонии, просила своего мужа пригласить меня для преподания ей тела и крови Христовой. Крестьянин является ко мне во время совершения вечернего богослужения и передает желание больной.

Я тотчас же приостанавливаю вечерню и отправляюсь. Это был первый случай напутствования мною больной, так как я только за два месяца перед этим получил благодать священства. Больная лежала на досках, покрытая рядном, в головах была не то подушка, не то сермяга; на больной тулуп. Дом об одной половине; стены дома сыры, по углам вода от сырости; окна малы; потолок от пола расстоянием не более 2 1/2 аршина; в дверь со двора дул ветер; на печи четверо малых деток босые, голые, словом, бедность непокрытая. На дворе стояла стужа, и в довершение всего муж больной, зачисленный по жребию в войска, должен был в тот же день выехать в город Ананьев, в сборный пункт. Увидев меня, больная Агафья с радостью на лице обратила взор свой на святые иконы и произнесла: «Слава Богу!» Я приступил к совершению Таинства.

Во время исповеди она с полным сокрушением открыла мне свою душу и едва слышно, но усердно просила меня очистить ее от грехов и, когда приобщилась, глубоко вздохнула и, дрожащей рукой осенив себя крестным знамением, благодарила Господа Бога, удостоившего ее принять святые тело и кровь Христову во исцеление души и тела. Я при этом сказал ей, чтобы она мысленно молилась Иисусу Христу и просила Его о даровании ей жизни. И велика была сила молитвы болящей, чудодейственна сила великого таинства! На следующий же день я узнал, что больной стало легче, а затем она и совершенно поправилась и не чувствует никакой болезни. Через некоторое время возвращен с военной службы и муж ее, как взятый по ошибке, и ныне семейство сего крестьянина мирно благоденствует! («Русский паломник», 1885 г. № 49.)

Дочь одного крещеного калмыка Матфея М., девица 21 года по имени Анастасия, четыре недели с лишком страдала от изнурительной лихорадки, а потом и горячки. Это было зимой 1867 года. Изнемогая в страданиях, она, когда приходила в сознание, убедительно просила отца своего пригласить священника, чтобы ей исповедаться и принять Святые Тайны, выражая при этом, по общему верованию местных крещеных калмыков, что она выздоровеет, если примет Святые Тайны. Приглашенный в дом ее семейства, я изумлен был всей обстановкой жилья.

Больная лежала на холодном земляном полу; под ней подослано было немного соломы и несколько клочков изношенного войлока; в головах была свернута в кучу шуба, шерстью внутрь; одета была двумя старыми шубами.

Стены дома были крайне сыры, так что по местам нарос иней. Одинарные старые окна вконец заросли толстым инеем, в щели их невыносимо дул ветер. Холодный воздух хаты наполнен был запахом от сырости, дыма и помета телят, бывших тут же в углу. При таком положении больная Анастасия могла ожидать себе выздоровления только от Святого Причастия; и вера и надежда не посрамили ее. Когда она приобщилась, то спросила меня: «Буду ли я жива?» Я ответил утвердительно, но при этом внушил ей, чтоб она хоть мысленно молилась Иисусу Христу и просила Его о даровании ей жизни. На следующий день, около 9 часов утра, отец ее Матерей М. уведомил меня, что Анастасия выздоровела. Я прибыл к ним и увидел, что бледная, маломощная, но не чувствующая никакой болезни Анастасия обедала, а на следующий день она уже выполняла легкие домашние работы.

Спустя месяца полтора, в ту же зиму, я призван опять был напутствовать одного из крещеных калмыков по имени Феодор. Это был человек 38 лет, с самой ранней молодости всегда болезненный, бессильный, и посему ни к какой работе не способный. Питался он от двух или трех коров своих да пособием меньшего своего брата Андрея, человека крепкого и рабочего. Давно развившаяся золотуха повредила Феодору носовой хрящ, ослабила орган слуха и зрения, и, может быть, она же была причиной давней чахотки, которая в последний год развилась в сильной степени.

Значительная простуда наконец уложила его, и без того больного, в постель. Когда я вошел в кибитку (он жил, как и многие другие крещеные калмыки, вдали от села в кибитке), больной уже едва дышал, с большим трудом, но слабо кашлял; голова была холодная; губы холодные и синие; он со страхом ждал часа смерти. В изодранной кибитке было так же холодно, как и в доме Матфея М., хотя и теплился посредине огонь, около которого я отогревался с холоду. Окружающие Феодора мужчины и женщины утешали его теперь тем, что по принятии Святого Причастия он может выздороветь, и в подтверждение своих слов указывали на вышеупомянутую Анастасию, на ее внезапное выздоровление после принятия Святых Тайн.

И я утешал его в том же духе. Наконец Феодор медленно прошептал: «Если выздоровею, то выздоровление мое будет только от Аршана», – так калмыки называют Святые Тайны. Он с чувством исповедался, с верой и надеждой приобщился.

На третий день после того я увидел в слободе меньшего брата его Андрея и, думая, что он прибыл сюда просить людей рыть могилу (кладбище было около слободы) для брата, спросил его:

– Как Феодор?

– Он выздоровел, – сказал Андрей.

Как громом меня поразило! В первую минуту я не поверил; я думал, что он или обманывает, или, что еще хуже, смеется над таинством: но он скоро уверил меня. Я бросился справлять его нужды, по которым он приехал в село; скоро все справили и отправились к Феодору.

В той же холодной кибитке перед огнем сидел исхудалый Феодор, хотя еще не совсем оправившийся, но совершенно довольный своим здоровьем, и разговаривал с веселым лицом. Все, окружавшие его, радовались и славили Бога и силу таинства. Чему приписать его внезапное восстание из такого безвыходного состояния, в котором он находился, в котором сам он и все ждали только часа смертного, как не силе веры в спасительную силу Святых Тайн Христовых?

Феодор пользовался здоровьем более трех недель; но от новой простуды появились у него те же припадки болезни, и он, не дождавшись вторичного приобщения, скоро умер. По этому случаю крещеные калмыки рассудили, что Феодор в первом случае встал силой Аршана, а теперь умер потому, что подвергся зоурди (зоурда – внезапная нечаянная смерть и смертельная болезнь, причиняемая, по верованию калмыков, злыми духами).

Я постарался объяснить им, что злые духи не имеют влияния на человека без особенного на то попущения Божия, что состояние здоровья, в котором Феодор приобщался, да и прежде сего было до того опасно, что невозможно было ожидать не только выздоровления, но и одного дня жития, как это для всех было ясно, но что по вере и надежде его Господь Бог воздвиг чудесным образом его с одра смерти и неожиданно продлил жизнь и здоровье его на три с лишком недели, дабы оправдать веру его в силу таинства, дабы, с другой стороны, показать и нам, грешным, славу имени Своего. Требование, чтобы полуживой Феодор каждый раз приближался к дверям гроба и каждый раз чудесно освобождался, было бы требованием безумным (свящ. Дионисий Алексеев, Ставрополь Кавказский, 11 января 1868 г.).

У одного крестьянина села Чуйкина Петровского уезда Саратовской губернии вдруг сделалась нездоровой тринадцатилетняя дочь Н. болезнью непонятной – беспамятством, сопровождаемым странными телодвижениями. Позван был, по обыкновению, приходской священник. Но оказалось, что напутствовать больную Святыми Тайнами не было решительно никакой возможности: девочка находилась в бессознательном состоянии.

Вдруг священника озарила мысль положить дарохранительницу со Святыми Тайнами на голову болящей.

«Приведя свою мысль в исполнение, мы, – говорит пастырь о себе и присутствовавших, в числе не менее 40, – поражены были чудодейственной силой Святых Тайн Христовых: больная как ни в чем не бывало в момент приложения на голову ее святыни Господней говорит: «Ах, как мне легко теперь! Пустите меня, я встану!» Но лишь только Пречистые Тайны Христовы отняты были от головы больной, как к девочке возвратилось опять ее беспамятно-нечувственное состояние. После этого священник еще несколько раз возлагал на голову больной дарохранительницу с Животворящими Тайнами Христовыми. И всякий раз в момент снимания больная снова впадала в бесчувственное состояние. Наконец, в последний раз не менее получаса святая целебница находилась на голове больной.

В этом виде больная поднялась с земли и пошла со двора в дом. В доме больная, после разумно сознательной исповеди, сподобилась принять животворящие Тайны Христовы, а по прошествии суток окончательно выздоровела от своей болезни («Воскресн. чтен.», 1880 г., № 10).

«В приходе моем, – рассказывает священник Д. Миловский Нижегородской епархии Лукояновского уезда, – в селе Кочкурове один молодой человек, крестьянин Григорий Гаврилов Фанин, до тридцатилетнего возраста был в православии, но потом впал в раскол. В таком бедственном состоянии он оставался до 1848 года, в который у нас сильно действовала эпидемическая болезнь – холера. Когда Фанин сделался болен холерой, жена попросила напутствовать его Святыми Тайнами; я думал, что это делают только для вида его семейные, потому что знал Фанина как упорного раскольника более 10 лет. Впрочем, тотчас же поспешил к больному. Когда вошел я в дом Фанина, он лежал на полу лицом вниз. Заметив меня, он сказал:

– Батюшка! Я умираю, и Господь за грехи мои, за хуление Церкви Божией, попрание ее Святых Таинств и презрение твоих добрых советов посылает мне самую лютую смерть; прими меня на покаяние, не возгнушайся мной, окаянным. Я отвечал ему:

– Господь наш Иисус Христос не гнушался самыми великими грешниками; я ли, недостойный, могу тобой гнушаться? Если только ты нелицемерно хочешь обратиться на путь истинный, я с полным усердием и любовью готов принять тебя на покаяние.

– Истинно хочу, батюшка!

Прочитав молитвы к исповеди, я велел семейным его удалиться. А он, валяясь на полу – потому что ни стоять, ни сидеть не мог – приполз ко мне и, обняв руками мои ноги и положив на них чело свое, начал говорить:

– Батюшка! Помолись обо мне, окаянном, Господу, чтобы Он отвратил от меня эту лютую смерть, помолись, батюшка! Если Господь избавит меня, окаянного, от лютой смерти, я обещаюсь отстать от своего заблуждения; теперь буду почитать Церковь Божию и жить по ее уставам. Помолись обо мне, окаянном, батюшка!.. После сего он искренно и чистосердечно принес покаяние во всех грехах своих, не восклоняя головы от ног моих.

Лютая болезнь неоднократно во время исповеди отторгала его от меня и прерывала беседу мою с ним, производя ужасные свои действия, на которые не без страха смотрел я и после которых больной опять приползал ко мне, обнимал мои ноги и клал на оные челом голову свою. Покаяние было искреннее и благонадежное; но я не мог причастить его Святых Таинств как по причине непрестанной рвоты, так и для того, чтобы дать ему возможность глубже войти в себя. По замечанию моему, за некоторое время до смерти, страшные действия холеры ослаблялись несколько, больной оцепеневал и чернел телом. Я просил, как только наступят эти минуты, прислать за мною вторично. При вторичном посещении моем я увидел Фанина лежащим на лавке, в тихом положении.

Лицо его, руки и все тело были черны, как уголь. Он сделал знак рукой семейным, и они тотчас же вышли. Он продолжал свою исповедь и усердно просил меня помолиться о нем, с клятвой обещаясь отстать от заблуждения своего, если останется живым. Я, насколько мог, утешил, успокоил его и причастил Святых Тайн. Господь, провидя нелицемерное намерение сего кающегося возвратиться на путь спасения, даровал ему спасение. Фанин понял эту милость Божию, и тотчас же по выздоровлении своем он принялся за исполнение данного обета» («Стран.», октябрь 1867 г.).

«В ноябре месяце 1866 года однажды вечером неожиданно подъехала к крыльцу моего дома, – рассказывает протоиерей Е. Лозинский, – коляска, и вбежала ко мне вся в слезах вдова коллежского советника Ю. Я. Л. со словами: «Батюшка дорогой, спасите мою дочь!» Не зная, в чем дело, я спросил, что случилось. И вот она бегло рассказала мне, что ее дочь Мария четвертые сутки мучится родами, и что когда все окружающие, не исключая и врачей, потеряли надежду на благополучный исход родов, вдруг больная закричала: «Бегите к отцу протоиерею; пока я не увижу его, не передам ему затаенных моих грехов и не приобщусь из его рук Святых Тайн, до тех пор не разрешусь. Недаром он когда-то во сне строго выговаривал мне за то, что я не приготовляюсь перед родами к исповеди и Святому Причастию, а я все откладывала...»

Не продолжая дальше разговора, я поспешил с матерью больной прямо в церковь и, отворив царские врата, пригласил помолиться перед ними. Потом мы вместе с ней отправились к нашей страдалице. Болящую я застал еле живую и даже похолодевшую, но не лишенную, благодаря Богу, сознания.

Приняв от нее исповедание грехов, какое редко случалось мне принимать прежде – так оно было искренне – я преподал ей Святые Тайны и вслед за тем отправился домой, долго размышляя, что-то станется с нашей бедной больной.

Судя по-человечески, почти невозможно было ожидать поправления больной, до того измождена была долговременными ужасными страданиями!.. Но чего не делала и теперь не делает живая вера! Не дальше как на следующий день является ко мне муж болящей и с сияющим от радости лицом объявляет, что жена ему родила сына-первенца спустя полчаса по моем уходе из их дома, и что он и супруга его просят меня прибыть к ним для преподания благословения родильнице и наречения христианского имени новорожденному, что и было в свое время мной исполнено. Вот как благ Господь к прибегающим с верой и любовью к Святым Таинствам Его церкви» («Стран.», Февраль 1868 г.).

Встав поутру, ты должен осторожно выполоскать свой рот и горло водой, чтобы не слышно было от тебя никакого неприятного запаха, оскорбляющего некоторым образом и самую святыню Даров. При этом может быть еще такой случай: полоскающий рот может нечаянно проглотить воды; должен ли он приступить к Святому Причастию? Должен, по правилам Церкви.

«Иначе сатана, обретши случай удалити его от причастия, чаще будет делать то же» (Тимоф. Алек., отв. 16).

Затем прочитай утренние молитвы, если ты грамотный, а если нет, то прослушаешь их в церкви; к заутрени поспеши прийти, чтобы застать самое начало службы: эти части суточного богослужения, когда ты будешь приобщаться, то есть накануне вечерню с девятым часом и повечерием, утреню с полунощницей и первым часом и обедню с часами, ты непременно должен выслушать без малейшего опущения и с особенным вниманием. Худо, когда иные просят принять их исповедь во время вечерни и утрени, а также и во время «правила».

Если ты совсем не придешь к заутрене, находясь в добром здоровье, или придешь только к концу ее, а тем более если опустишь целую половину обедни – как, к сожалению, некоторые и делают оттого, что долго одеваются, – то, строго судя, ты и не должен приобщаться в тот день, потому что вечерня и заутреня – приготовительные службы к обедне и столь же важны, как вечернее правило перед причастием, а самая обедня важнее и утреннего правила к Причащению.

Голова у тебя должна быть причесана, ногти рук обрезаны, равно как усы подстрижены. Одежда должна быть не худая, но и не нарядная и не модная, к которой некоторые присоединяют еще искусное плетение волос и благовонные масти и духи. Такая изысканность показывает в причастнике не совсем чистые мысли и у самой чаши с телом и кровью Христовой; во всяком случае, это – рассеянность, суетность и тщеславие, непозволительные в столь священные минуты.

Подходя вместе с прочими к святой чаше, ты должен произносить за священникоммолитву: «Верую, Господи, и исповедую...» Подходить к святой чаше причастники должны постепенно, а не целой толпой, не стараясь опережать друг друга по воображаемому слишком не вовремя праву своего преимущества, подходить со сложенными крестообразно на груди руками в знак глубокого памятования о Христе распятом; принять со лжицы тело и кровь Христову должен каждый без креста, то есть без крестного знамения, а потом так же поцеловать край святой чаши, как бы самое ребро Спасителя, из которого истекла кровь и вода.

Затем, отойдя от святой чаши, ты сделаешь поклон перед иконой Спасителя, но только не до земли, а в пояс, для предохранения принятых Святых Даров, и пройдешь к столику с теплотой. Во время причащения прочих причастников отнюдь не должен ты позволять себе разговора: самым приличным занятием в это время может быть размышление о том, как Иисус Христос воскрес из гроба и как потом многократно являлся Он ученикам Своим; от этого размышления сердце твое еще более воспламенится любовью к Спасителю.

Вот как надобно готовиться и приступать христианину ко Святому Причастию (из кн. «Домаш. наст, пастыря», т. 1, стр. 155–158).