Проф. А. П. Лебедев

Во времена апостольские представители церковного авторитета и христианский народ находились между собою в самых близких и тесных отношениях. Один русский канонист говорит: «церковное управление апостольского века было открытым, публичным. Трудно, едва ли даже возможно, – замечает он, – отыскать в действиях апостолов какой-либо намек на то, чтобы они когда-либо действовали секретно от верующих, предпринимали какие-либо меры, не посоветовавшись предварительно со всею церковью данного места. Напротив в Деяниях Апостольских находится множество свидетельств в пользу того, что они раскрывали пред всем множеством свои планы и осуществляли их по совещании с ним и при содействии его»³⁶. Рассуждения эти совершенно справедливы. Такой же порядок управления церковью поддерживался и в после-апостольское время до III века. Миряне этой эпохи составляли живую и деятельную силу в церкви и ее делах. Если когда, то теперь тем более миряне находились в теснейшей и гармонической связи с своими представителями – иерархиею. И могло ли быть иначе? Первоначальная христианская церковь не была такой мрежей, которою уловляется доброкачественная рыба наравне с негодной; в то время принадлежность человека к церкви не была случайностью, а определялась глубоким внутренним расположением: самая эта принадлежность гарантировала духовную зрелость ее членов. Это в свою очередь вело к тому, что христиане конца I и II веков были деятельными сочленами Христовой церкви. В чем же это проявлялось? Прежде всего в деле чрезвычайно важном – в избрании себе пастырей по сердцу своему. Писатель недавно открытого христианского памятника II века, известного под именем: «Учение 12-ти Апостолов», предписывает христианскому обществу или народу избирать самим себе епископов и диаконов (гл. XV, ст. 1).

«Поставляйте себе, – речь обращена к церковной общине, – епископов и диаконов». Об условиях поставления со стороны формальной здесь ничего не сказано; следовательно, это дело было в полной власти общин, но, разумеется, надлежало выбирать только достойных, как и заповедуется в памятнике. По свидетельству другого апокрифического памятника законоположительного характера (II-го же века), под названием: «Правила Церковные» (canones ecclesiastici), право церковной общины избирать себе епископов находится в руках мирян и представляется ничем неограниченным. В указанном памятнике разрешается вопрос: как поступать в том случае, если данная община пожелает иметь епископа (а нужно заметить, что в то время каждая община старалась иметь отдельного епископа), а между тем число членов ее, взрослых и граждански-полноправных, способных принять участие в акте избрания, менее двенадцати человек? Поставляя на решение этот вопрос, памятник предписывает следующее: «если в каком-либо месте число мужчин-христиан невелико, так что не найдется и 12 человек, имеющих право подавать голос при избрании епископа, то пусть они обратятся к соседним церквам, и эти пусть пришлет троих избранных мужей, вместе с которыми и следует определить, кто достоин епископской должности». Заслуживает внимания то, что в указанном памятнике как инициатива, так и процесс избрания епископа исключительно усвояется мирянам данной общины: после того, как почувствуется нужда иметь отдельного епископа, миряне, если община их очень мала, обращаются с письменною просьбою к ближайшей церкви прислать отсюда трех избранных мужей (по-видимому, тоже мирян), вместе с которыми они и обсуждают, кто из членов общины достоин епископского звания³⁷. К свидетельству этого памятника нечего прибавлять.

Поставлять церковных должностных лиц – миряне, как мы видели, имели право во II веке, точно также они же не лишены были права отстранять от должности тех из них, которые заслуживали лишения ее. Лучшим доказательством указанного положения вещей служат мысли и известия, находящиеся в таких авторитетных произведениях древности, как послание Климента епископа римского к коринфянам и послание же Поликарпа Смирнского к филиппийцам. Климент и Поликарп в своих посланиях обращают речь к целым общинам, а не к каким-либо их представителям, следовательно целые общины (а они состояли главным образом из мирян) являются компетентными в решении тех вопросов, по поводу которых ведутся рассуждения в посланиях, а в посланиях говорится о явлениях, имеющих близкое отношение к изучаемому нами делу. В послании св. Климента речь идет о лицах, поднимавших протест против церковных предстоятелей, облеченных властью, – причем, рассуждая об этом деле, муж апостольский не отъемлет права у членов общины отстранять церковных должностных лиц; св. отец только изображает беззаконие такого поступка, когда были бы лишены должности люди, проходящие свое служение с достоинством. «Немалый будет грех на нас, – пишет св. Климент, – если неукоризненно и свято приносящих дары (т. е. евхаристию) будем лишать епископства. Блаженны предшествовавшие нам пресвитеры, которые разрешились от тела: им нечего опасаться, чтобы кто мог свергнуть их с занимаемого ими места. Ибо мы видим, что вы (коринфяне) некоторых, похвально провождающих жизнь, лишили служения, безукоризненно ими проходимого (гл. XLIV)». Пользуясь случаем, Климент внушает коринфской общине следующее: «если Господь на служителей своих не полагается и в ангелах своих усматривает недостатки (гл. XXXIX)», то христианам, обыкновенным смертным, нужно следовать по иному пути. Как Климент раскрывает мысль, что достойные предстоятели не должны быть лишаемы своего звания, так св. Поликарп наоборот старается внушить филиппийцам, чтобы они оказали снисхождение, приняли бы снова на служение такого пресвитера, который лишен был священнического места самой этой общиною. Муж апостольский говорит: «сильно печалюсь из-за Валента, который некогда был у вас пресвитером, что он так забыл данный ему сан. Простите его, – увещевает св. Поликарп, – Бог вознаградит вас за добродетели (гл. XI–XII)». Очевидно св. муж считает общину компетентною в таком вопросе, как возвращение на службу пресвитера, который потерял право на подобную службу. По позднейшим понятиям это есть дело епископа, а во втором веке указанное действие считалось правом мирян самой общины.

Преждеупомянутый нами памятник: «Учение 12-ти» указывает много второстепенных черт свидетельствующих о весьма значительной доле участия народа в управлении церковной общиной. Община принимала и странствующего христианского «учителя» и должна была судить о его достоинствах (гл. XI, 1. XII, 1); ей же поручалось различать истинных пророков, какие появлялись и во II веке, от ложных, она же разрешала пророку отправлять известные функции (XI, 3. 11–12. X, 7) и проч. В особенности в этом памятнике встречается много предписаний, чтобы сама община заботилась о своем внутреннем религиозном благоустройстве и благочинии.

Сама община определяет религиозно-нравственный образ пришельца с целью, конечно, предохранить себя от лиц порочных и заблуждающихся, и ей же, во имя религии, предоставляются дальнейшие попечения о приходящем брате. При этом нет речи о предстоятелях общины, как лицах более компетентных чем прочие.

Представители церковного авторитета II века с своей стороны раскрывали мысль, что благо церкви заключается в единодушном действовании членов ее. Игнатий Богоносец внушал: «составляйте же из себя вы – все до одного – хор, чтобы согласно настроенные в единомыслии могли быть всегда… и в союзе с Богом» (Послан. к Ефес., гл. IV). Еще сильнее утверждает в подобном же воззрении Климент Римский; он говорит: «ни великие без малых, ни малые без великих не могут существовать. Все они как бы связаны вместе, и это доставляет пользу (Посл., гл. XXXVII)». В таком же роде можно находить рассуждения у св. Иустина и Иринея Лионского ³⁸.

Из приведенных выше исторических показаний с достаточною ясностью открывается, как велико было участие мирян в делах, касающихся церковной общины, этого религиозного организма. Миряне являлись не пассивным, а напротив очень энергическим элементом в жизни церкви не только I-го, но и II-го века.

В III-м веке положение дела несколько изменяется. Обнаруживается стремление клира к выделению себя из ряда мирян: клир стремится стоять не в среде народа, а над народом. Но в значительной мере прежние отношения сохраняются, и миряне по-прежнему принимают живое, деятельное участие в церковных делах.

Укажем некоторые церковно-исторические факты, из которых ясно было бы видно, в каком роде и в какой степени миряне принимали участие в делах церкви, в течение III-го века. – Миряне прежде всего участвовали в суде над лицами, преступившими законы церкви, они выслушивали публичную исповедь кающихся, принимали в церковь, наравне с клиром, тех, кто возвращался к православному обществу от какого-нибудь заблуждения. Так известно, что суд над Новатом, возмутителем церкви карфагенской, производился при общем собрании мирян, и для этого, по желанию народа, назначен был определенный день³⁹. Ориген, упрекая слушателей в нерадении к церковной проповеди, замечает, что они приходят в церковь едва только в праздники и по поводу публичного покаяния, во время которого, по свидетельству Оригена, кающийся должен был просить прощения не только у епископа, но и мирян⁴⁰. По словам Тертуллиана, публичная исповедь требовала, чтобы кающийся «просил о принятии в общение епископов и пресвитеров, коленопреклонялся пред исповедниками и умолял всех братий»⁴¹. Историк Евсевий рассказывает следующий факт, подтверждающий это свидетельство Тертуллиана. Исповедник Наталий, увлеченный ересью монархианскою и отлученный от церкви римским епископом Виктором, решился потом возвратиться к церкви, и для этого умолял о принятии его в общение не только епископа Зефирина (римский епископ начала III в.), но и весь народ. «Он пал к ногам епископа, – говорится у Евсевия, – валялся у ног не только клира, но и мирян, пока наконец своими слезами не тронул чадолюбивую церковь (кн. V, гл. 28). В указанных случаях участие мирян не было только формальным и номинальным; нет, оно имело действительное значение. Это видно из того, что епископам приходилось иногда упрашивать мирян, чтобы они не отвергли того или другого христианина, приходившего с покаянной головой к церкви. Замечательный случай в этом роде встречаем в деятельности Киприана. Миряне решительно не соглашались принять в церковь некоторых людей, раскаяние которых казалось подозрительным, и Киприану нелегко было убедить своих пасомых переложить гнев на милость. Киприан писал Корнелию, епископу римскому: «о если бы ты, возлюбленный брат, мог быть с нами, то увидал бы, чего стоит мне склонить к терпению наших братьев, чтобы они, умеривши сердечную досаду, склонились на принятие злых и на заботу о них. Едва убеждаю я народ, – замечает Киприан, – даже силою понуждаю, чтобы не противились принятию таковых»⁴². Полагают, что народное мнение по поводу вопроса: принять или не принимать в общение известного заблудшегося христианина, выражалось открытой подачей голосов (открытой баллотировкой): большинство голосов решало дело в ту или другую сторону.

Замечательный пример деятельности мирян по делам церкви представляет их участие в соборах. На многих соборах Африканской церкви в III веке вместе с епископом и клиром участвовали и миряне. Так на собор, бывший по вопросу о крещении еретиков⁴³, приглашено было множество мирян. По вопросу о падших Киприан необходимо требовал соборного рассуждения при участии мирян же. Сообщая римскому клиру и народу о своем намерении по прекращении гонения Декиева на соборе расследовать дело о падших, Киприан говорил, что он положил за правило ничего не делать по своему частному усмотрению, без совета клира и народа, поэтому он считал себя обязанным и этот вопрос обсуждать вместе с народом. Римская церковь вполне одобряет подобное намерение Киприана. «Как приятна нам твоя мысль, – пишет ему римский клир, – мысль, которую ты и прежде высказывал, что в столь важном деле – о падших – нужно рассуждать епископам, передавая на рассмотрение свое мнение пресвитерам и всему народу»⁴⁴. Римский клир при этом выражает мысль, что соборное определение будет тверже, если оно основывается на согласии большинства народа. – Как кажется, мирян не устраняли от участия в соборе и тогда, когда дело касалось и прямо догматических вопросов. По крайней мере на первых порах появления соборов, т. е. в конце II века, так именно и было. По случаю распространения ереси Монтана, замечает Евсевий, многие верующие во многих местах Азии собирались для исследования нового учения и, по тщательном исследовании, оно было отвергаемо (V, 16)⁴⁵.

Но особенно ясно и решительно миряне проявляли свои права на участие в делах церкви в вопросе об избрании пастырей.

Постановления Апостольские – этот памятник, содержащий в себе много сведений, характеризующих II-й и III-й века, рисует нам картину, как происходило избрание епископа в древности. Если опрастывалась епископская кафедра, то народ вместе с клиром рассуждал о выборе нового епископа, предлагались различные кандидаты, оценивались их достоинства и недостатки; после всех этих рассуждений выбор падал на какое-либо определенное лицо. Затем назначался день для посвящения избранного. И эта процедура имела целью опять-таки выяснить, действительно ли данное лицо поставляется с согласия народа, и потому, прежде рукоположения, старший из числа епископов, явившихся для посвящения, обращался к клиру и народу троекратно с вопросом: тот ли это, кого они требуют себе в предстоятели? Действительно ли он достоин епископского служения? Все ли согласны на его избрание? Когда получится от народа ответ утвердительный на все эти вопросы, происходил самый акт посвящения⁴⁶. В таком же роде, по всей вероятности, происходило и избрание пресвитеров: избирал их народ по своей воле, причем председателем на таких собраниях был местный епископ, присутствие же приезжих епископов не требовалось.

До какой степени уважалась народная воля, выражавшаяся в требовании, чтобы известное лицо было поставлено в епископы, – это можно видеть из того, что народное избрание имело силу даже тогда, когда оно и не совсем отвечало правилам и предписаниям церковным. Вот, напр., как произошло избрание Фабиана, епископа римского. Когда все братия, рассказывает Евсевий (кн. VI, гл. 29), собрались в церковь по случаю выборов, и все заняты были думами о разных кандидатах, между которыми было много людей достойнейших, голубь, слетевший сверху и усевшийся на голову Фабиана, был принят за небесное указание, что этот именно человек и есть избранник Божий. И Фабиан посвящен в епископа всемирной столицы, несмотря на то, что никто не считал его кандидатом на эту высокую должность, так как Фабиан был простым поселянином. Здесь простой случай, принятый народом за сверхъестественное предъуказание, решает дело. И однако воле народной церковная власть не прекословит. Очень замечательный случай в подобном же роде рассказывается в биографии Григория Чудотворца (биография эта написана Григорием Нисским). Однажды нужно было поставить епископа в город Коман, в Понте. Собрался народ, принадлежащий к Команской церкви; на собрание прибыл и Григорий Чудотворец, вероятно в качестве местного митрополита. Началось избрание епископа. Предложено было множество кандидатов, между ними немало лиц богатых, знатных, известных своим красноречием. Но Григорию большая часть этих кандидатов не нравилась. Он начал внушать команцам, чтобы они выбрали в епископа человека, хотя и попроще, но известного добродетельною жизнью. Такие внушения, по-видимому, породили недовольство среди команцев, и они, в насмешку над Григорием, сказали ему: «пусть так, но в таком случае на что же лучше угольщика Александра?». И затем они вытащили на средину церкви чумазого Александра, в саже и грязи. Григорий, принимая это дело за небесное решение, посвящает Александра в епископа, тем более что по собранным сведениям действительно это был человек хороших правил⁴⁷. Из этого факта видно, что в епископы могли ставить решительно всякого, лишь бы на то было согласие народа: в народе была вся сила. Постановления Апостольские, быть может, имея ввиду свободу избрания пастырей голосом народа, хотя и требуют, чтобы в епископы выбирались люди почтенных лет (50 л.), тем не менее позволяют уступать воле народной, если эта воля выбирает в епископа хотя и молодого человека, но с достоинствами (II, 1). Если так уважалось народное избрание кого-либо в предстоятели церкви, то с другой стороны избрание клирика, совершенно без согласия народа, должно было казаться незаконным. И если в крайних обстоятельствах совершалось чье-либо избрание и посвящение без предварительного согласия народа, то епископы старались объясниться с народом, выяснить, почему и как это случилось, и таким образом помирить народ с совершившимся фактом.

Поставив во время гонения (следовательно в такое время, когда общее собрание было невозможно) двух лиц – Сатура и Оптата – первого в чтеца, второго в иподиакона – без предварительного согласия народа, св. Киприан в нарочитом послании в Карфаген (его в это время не было в городе) извиняется в своем поступке, приводя в свое оправдание то, что названные лица еще раньше с общего согласия приближены были к клиру⁴⁸. Тот же Киприан, во время того же гонения, поставив еще двух лиц – Аврелия и Целерина – в чтецы, без согласия паствы, считает долгом выяснить пред народом мотивы, которые руководили его поступками, и для этого пишет два письма в Карфаген. Говоря здесь об Аврелии, он в самых привлекательных чертах описывает его личность и тем дает знать, что хотя Аврелий посвящен без согласия общества, но что общество не может быть недовольно избранием нового клирика. А говоря о Целерине, Киприан приводит в свое оправдание много смягчающих обстоятельств: он указывает на то, что Целерин имел видение, которое побудило его, вопреки собственной воле, сделаться клириком; он, Киприан, далее в блестящих красках рисует родню Целерина – его бабушку, которая сделалась мученицею, и двух дядей его, прославившихся исповедничеством в гонение. Исчислив все эти обстоятельства, Киприан заключает: «итак, не мог быть недостойным такой человек, как Целерин»⁴⁹. В письме по поводу Целерина очень бросается в глаза старание Киприана всячески доказать, что в своем поступке он руководился серьезными соображениями. Значить Киприан очень был озабочен мыслию, как бы его паства не подумала, что он ни во что ставит голос народа при выборе лиц духовных.

Быть может, не лишне будет привести еще следующее правило Анкирского собора (314 года): «если какой епископ, будучи избран, не будет однакож принят той паствой, для которой он поставлен, и станет вторгаться в другие епархии и будет производить беспорядки (с целию занять здесь кафедру), то отлучается от церковного общения (прав. 18)». Правило дает право делать из него очень интересные заключения. Оно, очевидно, имеет в виду такой случай: паства какой-либо местности или города выбрала себе епископа, но лишь только он хочет вступить в должность, паства начинает отвергать его. Подобное явление весьма возможно было в III и начале IV века. Могло случиться, что епископ избран не единогласно, но лишь большинством голосов, а потом меньшинство возымело преобладание, к нему присоединилась и часть лиц, составлявших прежнее большинство. При таких обстоятельствах вновь поставленный епископ мог естественно найти себе противодействие и сопротивление со стороны новой своей паствы. Что тогда делать? Правило имеет в виду подобный случай, дает один и единственный совет (хотя прямо и не высказанный) примириться с своим несчастным жребием⁵⁰. Отсюда с очевидностью следует, что в указанное нами время воля народная уважалась даже тогда, когда она творила явное беззаконие: избрать себе епископа и потом его же не принять – ведь это крайняя степень самовластия. Но церковь мирилась и с этим самовластием, ограждая принцип свободы выборов.