Прибавления к изданию творений святых отцов в русском переводе. Часть 9 (1850 г.)

В Откровении святого Иоанна видим семь ангелов семи Церквей. Можно подумать, что это небесные ангелы хранители Церквей.

Но когда слышим, что некоторых из них Дух Христов обличает, и угрожает им; ангелы же небесные не грешат и не подвергаются прещениям: то приходим к той мысли, что под именем ангелов Церквей заключаются земные блюстители Церквей, то есть, епископы.

Итак, епископ есть ангел Церкви: как много в сей мысли поучительного для нас и даже страшного! Чтобы соответствовать наименованию ангела, уме епископа должен быть светел, сердце чисто, мысли и желания духовны, жизнь удалена от нечистот плоти и мира. Как посылаемый в служение за хотящих наследовати спасение, он паче других должен наблюдать за собою, чтобы не искать своих си, но яже Божия и яже ближняго. Ангелом должен быть епископ; что ж, если мы ещё не достигли не только ангельской чистоты, но и человеческого доброго устроения духа и жизни? Что, если нам угрожает сказанное ангелу Сардийской Церкви: не обретох дел твоих скончаных пред Богом?

Страшно служение наше, возлюбленный брат; однако страх дан от Бога не для того, чтобы мы отчаивались, или унывали, но для того, чтобы страхом спасали себя и других. Призовём страх Божий в помощь нашему служению: но призовём также, и наипаче призовём, любовь.

Возлюбим служение Возлюбившему нас даже до смерти, смерти же крестные. Возлюбим служение спасению тех, за спасение которых сама божественная любовь пострадать и умереть благоволила. Принесём ей желание подвига: и она не отречётся даровать нам силу для подвига.

Жезл силы да пошлёт тебе Господь от Сиона. Знамением сего да будет жезл, теперь тебе вручаемый.

Един же от них, видев, яко изцеле, возвратися, со гласом велиим славя Бога (Лк.17:15).

Слова сии принадлежат евангельскому повествованию об одном из человеколюбивых деяний Христа Спасителя, – о исцелении десяти прокажённых. Мы часто слышим сие повествование на молебных пениях: ныне также представляется нашему благоговейному вниманию, а следственно и назидательному размышлению.

Христос Спаситель даровал здравие десяти больным проказою. Проказа была болезнь тяжкая, часто заразительная, нечистая. По закону Моисееву, прикоснувшийся к больному проказою признаваем был нечистым, и подвергался обрядам очищения. Может быть, сей закон постановлен был, как средство против заразы; а может быть, он указывал и на происхождение проказы от нравственной нечистоты. В самом деле, мы видим в священных повествованиях, что Мариам за мятеж против Моисея, Гиезий за корыстный обман от имени пророка, Озия за святотатственное вторжение в священническую должность, мгновенно поражены были проказою. Прокажённые были люди отверженные от общества и сопребывания других людей: почему Евангельские десять прокажённых и встретили Господа не в доме, не в селении, но пред вступлением Его в селение, входящу Иисусови в некую весь, и не смея приблизиться, сташа издалеча. Вот каким людям не отказал Он в благотворении!

Взирай на сие, христианин, и учись у твоего Божественного Наставника, не отвращаться бедного или бедствующего потому, что его бедность или бедствие бывают иногда очень неблагообразны, и не стеснять отверзающегося к состраданию сердца мыслью, что бедствующий, может быть, сам виною своего бедствия.

Требует размышления и образ исцеления дарованного десяти прокажённым. Когда они воплем: Иисусе наставниче, помилуй ны, очевидно просили себе исцеления: Он не отказал им в оном, но и не обещал оного, а только сказал: шедше покажитеся священником. Что ж это значило? – Это было применение к моисееву закону, который повелевал прокажённому являться к священнику, для определения действительности болезни и действительного выздоровления, и для принесения, за выздоровевшего от проказы, жертвы очистительной и благодарственной. Итак Христос Спаситель, отсылая прокажённых к священникам и в церковь, чрез сие хотел, во-первых, уклониться от славы человеческой, потому что исцеление в сем случае должно было последовать не при многолюдстве в виду целого селения, но в уединении на пути, во-вторых, побудить их к исполнению обязанностей церковных и богослужебных, в-третьих, возвести умы и сердца их к Богу, дабы в Нём видели источник всякого блага и благодеяния, и Ему за всё воздавали славу.

Внимай сему, христианин, и поучайся у твоего Божественного Наставника, в благотворении любить сокровенность, а не гласность, искать не своей, a Божией славы. Когда дело твоего человеколюбия и щедрости умягчает пред тобою сердце облагодетельствованного: пользуйся сим случаем, сделать ему ещё большее благодеяние, – возбудить или усилить в нём чувствования веры и благочестия, возвысить его к благодарению, любви и прославлению верховного благодетеля Бога.

В числе десяти прокажённых удостоен был чудесного исцеления самарянин. Сим наименованием означались люди, отпадшие от православия ветхозаветной Церкви, совершавшие богослужение не в благословенном иерусалимском, а в ином не благословенном храме, отвергавшие большую часть пророческих писаний, хвалившиеся, как будто священною древностью, колодезем, из которого пил патриарх Иаков и скоти его. Господь обличает их в незнании истинной веры: вы кланяетеся, егоже не весте. Но и чуждого Церкви не отчуждил Глава Церкви от благодеяния телесного: и последствия показывают, что благодеяние не потеряно. Самарянин, конечно, не остался самарянином, когда, по исцелении, к Обличителю самарян возвратился, со гласом велиим славя Бога, и паде ниц при ногу Его, хвалу Ему воздая.

Познай из сего, христианин, что область человеколюбивой благотворительности простирается не только до пределов Церкви, но и далее. Учись у Апостола делать доброе ко всем, паче же присным в вере (Гал.6:10). Учись у Христа и не присных в вере привлекать к ней благотворением. Самое привлекательное выражение правой веры есть добродетель. Доброжелательное сердце убедительнее проповедует истину заблуждающемуся, нежели любопрительный ум.

Из числа десяти прокажённых, получивших исцеление, оказалось девять неблагодарных. Всеведущий Целитель видел неблагодарность прежде, нежели совершил исцеление: однако не удержался от совершения благотворения, и по совершении не раскаивался. Кротко изъявил Он удивление, не о том, что не благодарят видимого благодетеля, но о том, что не дают славы Богу. Како не обртетошася возвращшеся дати славу Богу?

Неблагодарность есть нечувствие души не естественное. В природе не только человека, но и бессловесных, насаждено расположение к благодарности. Лев, которого преподобный Герасим избавил от болезненного страдания, вынув у него из лапы занозу, ощутил к своему благодетелю такую привязанность, что служил ему во всю остальную жизнь его, и по его смерти, от печали по нём, умер на его могиле. – Но что ж? Если другой поступает не по природе: неужели посему, ты сын благодати, решишься поступать не по благодати? Неужели удержишь руку твою от благотворения потому, что испытал или предвидишь неблагодарность? Вспомни твоего Спасителя, Который хотя видел пред Собою девять неблагодарных, против одного благодарного, не удержался от благотворения всем. Не унижай достоинства благотворения желанием благодарности, как платы; не уменьшай радости благотворения мыслью о неблагодарности, которая не причиняет ущерба благотворению.

Доброе творяще, да не стужаем си: во время бо свое пожнем, не ослабеюще (Гал.6:9). Аминь.

Сия есть победа победившая мир, вера наша (1Ин.5:4).

Россия обильна победами и умеющими стяжать победы. Это говорят дела. Это знает вселенная.

Но вот ещё рассадник побед. Ещё учреждение для образования благородных воинов. Ещё новый военный стан, только не подвижной, а неподвижный, не в шатрах, а в доме, некогда Царском; и – среди нового военного стана новый храм Бога мира (Евр.13:20).

О Боже мира! Где же обещанное Тобою чрез Пророка время, когда раскуют мечи на орала, и копия на серпы, и не возьмет язык на язык меча (Ис.2:4), следственно и учиться военному искусству не нужно будет? Без сомнения, есть такое звено в многосложной цепи времён; ибо глагол, от Тебя исшедший, не возвратится к Тебе тощ: но мы не довольно разумеваем времена и лета, которые Ты положил в Своей власти. Грядет час, и ныне есть, егда речеши мир на люди Твоя, на царства, на грады, на веси, на души: но мир Твой и у Тебя самого следует тому же закону, который Ты предписал ему для Твоих посланников: аще будут ту сыны мира, почиет на них мир Твой, аще ли же ни, к Тебе возвращается (Лк.10:6), в ожидании сынов мира.

Слава Богу, мир обитает в отечестве нашем. Благочестивейший Самодержец блюдёт его: и если недавно поднимал оружие, то на защиту мира; и, завоевав мир союзному царству, a по связи происшествий, конечно, и многим другим, не умедлил возвратиться в Свой внутренний мир.

Но при всём том похвалится ли наше время обилием сынов мира? У многих народов, на которых наречено имя Бога мира, не утрачен ли мир внутренний? И мир взаимный не в беспрерывной ли почти опасности? Не видели ль мы, как пламя раздоров, мятежей, междоусобий, обнимало города, переходило из города в город, из царства в царство; и если потушено, то не мелькают ли ещё из-под пепла искры? – Для таких времён, самая любовь к миру должна быть вооружена, чтобы охранять мир; самые сыны мира имеют нужду в искусстве брани и во всякой готовности к отражению врагов мира.

Итак, благодарение прозорливой попечительности Самодержца, не престающей усиливать средства общественной защиты и безопасности.

Да придут мудрые наставники, да придут благородные юноши, одни – преподавать, другие – изучать науку воинов, науку побеждать врагов Царя и Отечества, науку защищать Царя и Отечество.

А я хотя не могу отказаться от звания и должности воина; потому что некто из людей моего рода службы другому, принадлежащему к той же службе, дал сию заповедь: ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус Христов (2Тим.2:3): однако ничего не могу сказать вам о искусстве, оружием наносить врагам раны и смерть, и тем приобретать победу. Мне указано оружие, – меня учили искусству брани, – которыми не отъемлется жизнь, а сохраняется, или даже даётся мёртвому. Оружия воинства нашего не плотская (2Кор.10:9). Несть наша брань к крови и плоти (Еф.6:12). Сия есть победа, победившая мир, вера наша. О сей победе должен я сказать нечто, хотя немногое.

Победа, победившая мир – это победа огромная. И потому не стоит ли труда узнать, как она приобретена, и как может быть приобретаема вновь, хотя не в прежнем объёме. – Провозвестник сей великой победы сказывает, что оружие, сила, искусство, которыми оная приобретена, заключаются в вере. Он утверждает, что только владеющий сим оружием, сею силою, сим искусством, т. е. верою, именно, верою во Иисуса Христа Сына Божия, может сделаться победителем мира. Кто есть побеждаяй мир? – Токмо веруяй, яко Иисус есть Сын Божий (5.).

Удивительно, что св. евангелист Иоанн провозглашал уже победу веры Христовой над миром, когда мир далеко не истощил ещё против неё своих враждебных сил и средств. Так прозорливо видел апостол ход дела; так верно предвидел исход. Нам удобнее видеть в совершении то, что он провидел в начатках. Мир Римский (как любила называть себя Римская держава, гордо, но не без основания, потому что в ней заключалось всё значительное и сильное в мире), мир языческий, в продолжении нескольких веков, вёл войну против христианства. На стороне мира были: власть, сила, искусство, образованность, многолюдство, народное мнение. Жестокость и ласка, лесть и клевета, угроза и обещание, награда и казнь, обогащение и грабительство, освобождение и порабощение, возвышение и изгнание, умствование мудреца и пытка мучителя, предрассудки и ярость народа, – все превращено было в орудия против христианства. С другой стороны, христианство являлось без власти, без силы, без искусства, без защиты, без оружия, кроме пренебрегаемого миром оружия веры в Бога невидимого и в Сына Его Иисуса распятого. Но чем кончилась сия слишком неравная брань? – Мир языческий рушился и рассыпался в прах, а христианство возвысилось и возгосподствовало, переродив мир в новую жизнь. Воистину, сия есть победа, победившая мир, вера наша.

Св. апостол Павел, в послании к евреям, представляет ряд достопамятных имён и событий, в доказательство того, что, во все времена мира, всё возвышенное, дивное, чудесное, совершалось не иначе, как верою. О сем скажу вместе с ним: не достанет ми повествующу времени; но, вместе же с ним, не умолчу о Гедеоне, Вараце же и Сампсоне и Иеффаи, о Давиде же и Самуиле и о других, (которых число не трудно было бы увеличить именами и наших Царей и Вождей), иже верою победиша царствия, содеяша правду, возмогоша от немощи, быша крепцы во бранех, обратиша в бегство полки чуждих (Евр.11:32–34). Итак, словом апостольским утвердите себя и в сей мысли, что таже вера, которая приобрела и приобретает духовную над миром победу Церкви и душе верующей, приобретает и ратоборную победу над врагами Благоверному Царству и верному вождю и воину.

Но как и самое надёжное оружие доставляет победу только тому, кто умеет хорошо употреблять оное: то пекитесь, подвижники за Царя и Отечество, – пекитесь для себя и для тех, которых должны руководствовать к подобным подвигам, чтобы уметь хорошо употреблять победоносное оружие веры.

Священное Писание учит, что веровати подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающым Его мздовоздаятель бывает (Евр.11:6). Но это есть только начаток, или первая степень веры; это значит усматривать веру, а не собственно иметь и употреблять её. Веруем, что Бог есть: но много ли чрез сие приобретаем, если Он неприступен? Веруем, что Бог есть мздовоздаятель: но что чрез сие приобретаем, если, по суду собственной совести, заслуживаем не воздаяние за то, что Его взыскуем, а наказание за то, что не довольно Его взыскуем, и не довольно Ему благоугождаем? – Сии недоумения и затруднения разрешаются только тогда, когда вступаем на вторую степень веры, когда веруем в воплощённого Сына Божия Иисуса Христа, – когда веруем в Него, по откровению слова Божия, признавая в Нём Сущего над всеми Бога, благословеннаго во веки (Рим.9:5), и вместе истинного человека, и Ходатая Бога и человеков (1Тим.2:5).

Поскольку Он Бог: то в Нём неистощимы для нас сокровища Божественной премудрости и благодати, и Его крестная за нас жертва имеет бесконечную цену, для удовлетворения за нас бесконечному правосудию, и бесконечную силу, для воскрешения нас от смерти, наведённой грехом. Поскольку Он человек: то Он близок ко всем человеческим состояниям, кроме греха, и, по изречению апостола, сам искушен быв, может и искушаемым помощи (Евр.2:18), и земною жизнью Своею представляет совершенный образец для нашей жизни. Поскольку Он Богочеловек и Ходатай Бога и человеков: то Бог уже не недоступен для нас; Божественное человечество Христа есть узел, связующий с Божеством все человечество, есть небесная лествица, по которой молитвы наши невозбранно восходят к Отцу Небесному, есть гора Божия, по которой непрестанно струятся на человечество токи даров Святого Духа. Когда такую во Христа веру объемлем и умом, и сердцем: тогда вера восходит ещё на высшую степень; она переходит в упование не посрамляющее (Рим.5:5) и в любовь, николиже отпадающую (1Кор.13:8), проникает во всю жизнь и деятельность человека; и тогда, по слову самого Христа, вся возможна верующему (Мк.9:23). Тогда он удобно побеждает плоть с её вожделениями и страстями, потому что в вере и любви к Богу и Христу обретает духовную сладость, которая возвышается по мере отвержения чувственных услаждений; удобно побеждает мир с его прелестями и неприязнью, потому что вменяет вся уметы быти, да Христа приобрящет (Фил.3:8). Наконец он непобедим, и победоносен и в брани против врагов Царя и Отечества, потому что не страшится ни трудного подвига, ни смерти, взирая очами веры и надежды на небесный венец, прекрасный для всякого подвизающегося верою и правдою, и преимущественно величественный для непоколебимого и в смертном подвиге за верность Вере, Царю и Отечеству.

Дети, призываемые к уготовлению на подвиги брани! Вам ещё рано думать о победах на великом поприще: но и вам можно и должно приобретать не маловажные для вас победы на не широком поле вашей учебной жизни: любознательностью И трудолюбием побеждать леность и праздность, вниманием к полезному и должному побеждать рассеянность и легкомыслие, духом повиновения удерживать порывы юношеской воли, чувством достоинства отражать могущее встретиться неблагородное внушение или недобрый пример. Силу же для сих нравственных побед почерпайте в благоговении к Богу, в вере, в молитве. Часто да взывает каждый к Отцу Небесному: благости и наказанию, и разуму научи мя (Пс.118:66). Научи мя творити волю Твою (Пс.142:10).

Святый Михаиле, которого покровительству вручён храм сей! Вождь небесных воинств, не отрицающийся споспешествовать и земным (как очевидно руководствовал Ты вождя Иисуса Навина, и научил разрушить крепкий Иерихон не оружием, но верою; ибо верою стены Иерихонския падоша! приими в Твоё покровительство и сию обитель уготовляемых на защиту Отечества; простирай благодатное крыло над умами и сердцами детей и их руководителей, охраняй сей новый вертоград, яко рай Божий, да обильно сеются и растут в нем семена истины, добра и чести; а врага, покушающегося сеять плевелы, да не допустит вера, победоносная над видимым и невидимым.

Михаиле, Княже небесный! Тезоименитому Тебе Великому Князю, недавно пришедшему из нашего видимого мира в ваш невидимый, возвести, – если сие позволено, – что любезным Ему военно-учебным .учреждениям Его попечительность и любовь отеческая возвращены вполне в Его Высоком Преемнике; – что любовь к Нему живёт и ныне в сердце Державного Брата Его; – что благодарную о Нём память хранят и хранить будут все приближавшиеся к Нему и все, до которых и вдали достигала Его доброта.

Предстоя же близко престолу Царя Царствующих, предстательствуй, подобно как некогда о древнем народе Божием, предстательствуй о благоденствии и долгоденствии Благочестивейшего Самодержца нашего, и Благоверного Наследника Его, и о всём Царском Доме Его, и о верном Его народе, да пребывает истинная, святая вера всегда сердечно и действенно нашею, а с нею всегда будет нашею и победа. Аминь.

Из Евангелия: (Лк.8:41–56).

Две истории представляет нам, слушатели, ныне читаемое Евангелие. Обе проповедуют о всемогуществе Сына Божия – Владыки живота и смерти. Обе поучают нас, что верующему во Всемогущего вся возможна суть (Мф.9:23). Сколько бы избегли мы скорбей, если бы эта уверенность постоянно сопутствовала нам во всех путях и обстоятельствах жизни! – Люди всегда встречали бедствия. Земля не рай, – это неизбежно! – За то с неба всегда простёрта рука, готовая подкрепить и спасти каждого.

Когда Спаситель исцелил бесноватого в стране Гадаринской, к Нему пришёл Иаир – начальник иудейской синагоги. Был ли он свидетелем того чуда, или слава о чудотворце привлекла его, неизвестно. Видно только, что в нём уже были начатки веры, – а несчастие смягчило сердце, и сделало его способным принести плод веры. Убитый скорбью о болезни единородной двенадцатилетней дочери, Иаир пал к ногам Иисуса, и просил Его войти в дом его и исцелить на смертном одре лежащую.

Милосердый Господь не медлит помощью, когда призывают Его с верою, от сердца. Но сердце Иаира так было измучено печалью, что не имело достаточной силы преодолеть всякое сомнение и страх. И что удивительного? Вы знаете, как трудно бороться с сомнением и успокоить дух одного надеждою, когда все обстоятельства внушают безнадёжность получить желаемое. Скорбный отец точно в таком был положении. Для веры его нужно было подкрепление против искушения, о котором Иаир ещё не знал. Но Спаситель знал, что больная должна умереть до пришествия Его в дом. И вот что творить премудрость Божия для подкрепления веры его:

На пути к дому Иаира многочисленный народ сопровождал Господа. Всем известно было, что Он идёт для исцеления болящей. Каждый желал видеть новое чудо, и старался быть ближе к чудотворцу. Совершенно стеснили Его. И в этой тесноте одна больная женщина, не смея ни остановить Его, ни даже в слух молить Его о помощи, помыслила в себе, – (вот живая вера!) – что для исцеления её довольно и того, если коснётся только риз Всемогущего Сына Божия. Прикоснулась сзади краю риз, – и тотчас исцелилась. В толпе стеснившегося народа, и сами ученики не заметили совершившегося чуда. Женщина того и желала. В простоте сердца, она думала утаиться и от самого Иисуса Христа. Но слава Божия не должна была оставаться в тайне. Нужно было и народу показать пример, как легко получить спасение верующим в Него, и особенно подкрепить Иаира против искушения, которое сей-час он встретит, и которое, без вышней помощи, должно было ниспровергнуть всякую надежду. Спаситель остановился, – и спросил: кто есть коснувыйся Мне? Все молчали. Ученикам же и самый вопрос показался странным. Наставниче, говорили они, народи одержат Тя, и гнетут, и глаголеши, кто есть коснувыйся Мне? Мало ли, думали, в такой тесноте прикасающихся к Нему, и что тут особенного? – Особенное то, что иные прикасаются к Господу без веры, без мысли, как прикасаются к Нему из нас многие, и не привлекают к себе благодатной силы Его, а другие, без слов, с одною верою, прикасаются к Нему душою, и получают исцеление от недугов душевных и телесных. Спаситель открыл тайну: прикоснуся мне некто: Аз бо чух силу исшедшую из Мене. Никто, конечно, не подумает, что Всеведущий Сын Божий не знал, кто прикоснулся к Нему и привлёк к себе чудодейственную силу. Но польза предстоявших требовала, чтобы исцелявшаяся женщина сама поведала пред народом, елика сотвори ей Бог. Видевши, жена, яко не утаися, трепещущи прииде, и падши пред Ним, еяже ради вины прикоснуся Ему, поведа Ему пред всеми людьми, и яко исцеле абие.

Замечайте, в каком смиренном сердце созрела столь живая вера. Исцелившая не тщеславится даром Божиим. Как прежде считала себя недостойною приступить явно ко Врачу душ и телес, так, и после получения благодати Божией, приступает трепещущи, как бы сделала преступление недостойным прикосновением к ризам Господним, – рассказывает пред всеми, как бы в извинение своей дерзости, что двенадцать лет страдала от болезни, раздала все имение врачам без всякой для себя пользы, – и когда другие столь легко получают помощь от Господа, сподобляются даже счастия принять милосердого Врача в дом свой, и она, в безнадёжном положении своём, осмелилась, по крайней мере, прикоснуться к ризе Его, – и тотчас исцелилась.

Печальный Иаир слышал рассказ исцелившейся женщины. И кто лучше его мог приложить к своему сердцу настоящее событие! Ежели эта женщина 12-ть лет напрасно искала помощи у людей, и мгновенно обрела её у Христа, без ведома Его, коснувшись только риз Его: почему ж и больной дочери его не получить исцеления, когда Христос с этою целью благоволил пойти в дом его? Надежда отца ожила. – Спаситель доселе ничего не сказал ему о том, что нужно с его стороны для спасения дочери. Но обратившись к жене, в ободрение её сказал: дерзай дщи, вера твоя спасе тя. Князю еврейскому не трудно было понять, что и от него требуется живая вера. Может быть, он и понял.

Но сколько нужно твёрдости, чтобы устоять в вере – против всех искушений, часто нечаянных и тяжких, и всегда необходимых для совершенства самой веры!

Спаситель ещё не окончил слов Своих, как никто пришедший из дома Иаира объявил ему: дочь твоя умерла. – Не беспокой Учителя. Мёртвых не лечат.

Хорошо спешить, сообщить другому весть радостную: в этом ещё видно участие в положении ближнего. Но что заставило сродника или знакомого спешить к Иаиру с горькою вестью о его невозвратной потере? Вероятно, тоже неверие, которое вооружало книжников и фарисеев против Иисуса Христа, торопилось, как можно скорее, прервать всякое сношение с Ним князя синагоги. Бывают и ныне такие сострадательные души, которые, вместо того чтобы утешить скорбящего и подкрепить колеблющееся упование на помощь Вышнего, спешат, под видом дружбы, исторгнуть самый корень надежды.

Это – искушение. Но Тот, Кто знает человеческую немощь, не попустит, чтобы верующий пал под бременем искушений. Иаир, поражённый вестью о смерти дочери, не успел ещё ни размыслить о том, что ему делать, ни сказать Господу о невозвратной своей потере, а ему уже готова помощь. Не бойся, вещает ему Спаситель, – токмо веруй, и спасена будет. Мёртвая – жива будет! Кто мог это понять? Но там и место вере, где изумевает ум. Отец умершей не прекословит: благодать Божия проливает в сердце утешение, которое можно ощущать, а не объяснять.

Наконец пришили в дом Иаира. Одр умершей окружён был плачущими и рыдающими. «Не плачитеся, – сказал Небесный Утешитель, – не умре бо, но спит». И пред очами Божиими, и пред очами веры смерть, конечно, есть сон. Но кто ничего не видит дальше настоящей жизни, ни разумеет силы Божией, тому и слово истины кажется юродством. Ругахуся ему ведяще, яко умре. Вот гордость ума без веры! Чего не понимает, над тем ругается. Потому он и недостоин видеть чудеса премудрости Божией.

Кроме трёх учеников, отца и матери умершей, все высланы вон из дома. Спаситель, взяв умершую за руку, возгласил: отроковице востани! Она встала, – и начала ходить.

Слава силе Твоей, Господи, Владыко живота и смерти!

Поучайтесь, христиане! Сия писана в научение наше. Евангелие даёт нам следующие уроки:

1) В каком бы кто ни находился положении, никогда не должно считать его безнадёжным. Всякое уныние и отчаяние есть оскорбление величества Божия. «Не две ли птицы ценятся единым ассарием, – говорит Спаситель, – и ни едина от них, падет на земли, без Отца вашего: вам же и власи главнии вси изочтени суть» (Мф.10:29–30). Призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя (Пс.49:15). Нет такой скорби, коей не мог бы уврачевать Всемогущий. Там-то преимущественно и открывается сила Его, где никакая другая сила не может спасти страдальца.

2) Одно условие с нашей стороны, без коего тщетно будем ожидать помощи небесной: – это вера. Елика аще можеши веровати, вся возможна верующему. Евангелист замечает, что в Назарет сам Господь не сотвори ни единые силы, т. е. чуда, за неверствие их (Мк.6:5). Он близок ко всем. А к Нему только тот близок, кто одушевлён живою, твёрдою, несомненною верою. Одного прикосновения к ризам Господним достаточно было, чтобы в тоже мгновение привлечь чудотворную силу от полноты Божества. Не ропщи, если просишь милости от Бога, и не приемлешь. Это происходит от недостатка веры твоей.

3) Никто не может за себя ручаться, что имеет веру совершенную. Нет, – и это дар Божий! Сами апостолы молились: Господи, приложи нам веру (Лк.17:5). Каждый знает по опыту, что, прежде нежели душа обратится к Единому Подателю жизни и спасения, кичливый ум человеческий своими средствами хочет соделать спасение. Ежели собственные средства бессильны: то или душа приходит в расслабление и падает под бременем скорби, или обращается к помощи столь же бессильных человеков. Это ли вера? – Прежде отними оплот гордости, – и смирись под крепкую руку Божию. Сам Промысл наведёт тебя на такие случаи, которые подкрепят твою надежду. Не верь, когда говорят тебе: «все потеряно! не движи Учителя!» Всем сердцем прилепись ко Господу, и в душе твоей отзовётся благодатный голос: не бойся, токмо веруй (Лк:8:50), – и узриши славу Божию (Ин.11:40).

Да не смущается сердце ваше, – вещает Отец и Искупитель наш, – веруйте в Бога и в Мя веруйте (Ин.14:1). Аще пребудете во Мне, и глаголы Мои в вас пребудут, егоже аще хощете, просите, и будет вам (Ин.15:7). Еда забудет жена отроча, еже не помиловати исчадия чрева своего! Аще же и забудет сих жена, но Аз тебя не забу, глаголет Господь (Ис.49:15).

Веруем, Господи, помози нашему неверию (Мк.9:24). Аминь.

(2-го февраля 1850 года).

Ныне святая Церковь торжественно воспоминает, слушатели, радостнейшее событие в храме Иерусалимском, сретение Господа нашего Иисуса Христа святыми и праведными Симеоном и Анною.

Последуя спасительному гласу Церкви, обратим ныне мысль к духовному созерцанию сего события, и побеседуем о том, что о нём нам возвещено святым Евангелием.

Егда исполнишася дние очищения ею̀ (то есть, Иосифа и Марии), по закону Моисееву вознесоста Его (Иисуса) во Иерусалим, поставити Его пред Господем (Лк.2:22). Необыкновенный и достопамятный случай представляют нам сии слова. Пречистая дева Мария с обручённым Ей мужем, или точнее, охранителем Её девства, приходят в Божий храм, еже дати жертву очищения, по реченному в законе Господни, два горличища или два птенца голубина (Лк.2:24). Как могло случиться, что чистые потребовали очищения, что девственнейшая Матерь Бога Слова, преизобильно освящённая наитием Святого Духа, принесла жертву очищения в храме? Неужели закон, данный для рождающих во грехах и нечистоте, долженствовал быть соблюдён и там, где сила самого Законодателя, сила Вышнего осенила избранный Им сосуд чистоты? И однако ж, святой евангелист повествует, что праведный Иосиф и Дева Мария не усомнились стать на ряду с требующими очищения, в иерусалимском храме, и принести в жертву двух горлиц, или двух птенцов голубиных. О неизмеримая глубина смирения приносящих! О жертва пред очами Божиими многоценнейшая всех, принесённых прежде ио закону, жертв; ибо это первая умилостивительная жертва, не предшествуемая виною, за которую принесена, жертва дивная, прекрасный образ чистоты и непорочности Пресвятой Девы и праведного Иосифа, принёсших уже самым делом телеса своя жертву живу, святу, благоугодну Богови (Рим.12:1)!

Сим примером Владычицы нашей, Богородицы и Приснодевы Марии, научимся, христиане, смирять всякое возношение мыслей своих, всякое гордое сознание непричастности своей в тех пли других грехах, когда приступаем принести Богу в таинстве покаяния свою очистительную жертву. Ибо, если, украшенная ангельского чистотою, Божия Матерь, смиренно, пред лицом Бога, вменяет Себя с нечистыми: то нам ли, непрестанно оскверняемым грехами, высокое что-либо мудрствовать о себе, a не паче исповедать от всего сердца и помышления, яко окаяннейши всех человек есмы (1Кор.15:19)?

Младенец Иисус приносится в храм, для посвящения Богу, по написанному в законе Господни, яко всяк младенец мужеска полу, разверзаяй ложесна, то есть, перворождённый, свято Господеви наречется (Лк.3:23). Здесь новая тайна благочестия! Ещё при самом благовещении архангел Гавриил возвестил Пресвятой Деве: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя; темже и раждаемое свято, наречется Сын Божий (Лук.1:35), то есть, Рождаемое в самом рождении уже будет свято, как порождённое самим Богом, как Сын Божий. Для чего же Святой от чрева Матери и Божественный по природе ещё посвящается? И по какому закону посвящается Богу людьми Сын Божий? Не по иному, конечно, как по закону величайшего смирения, которым сам Он благоизволил сокрыть славу Своего Божества. И если бы сам же Он не открыл её Своим избранникам, то кто бы мог уразуметь, что теперь, в лице посвящаемого Богу Первенца Иисуса, внезапу пришел в Церковь Свою сам Господь, сам Ангел Завета (Мал.3:2)?

Не для Господа нашего Иисуса Христа, единого безгрешного, но для нас, христиане, надлежало совершиться сему необычайному посвящению Богочеловека Богу, дабы для нас на вечные времена Божественным примером освятился и утвердился во всей нравственной обширности закон, повелевавший посвящать Богу первенцев. Не подумайте, что закон сей обязывает только посвящать Богу первенцев от людей. Ибо им же постановлено посвящать и первенцев от животных и начатки собирания плодов. – Первенцы, по смыслу Ветхого закона, преобразовали только Перворождённого всея твари, Сына Божия; с пришествием же Его на землю, само собою отменилось и преобразовательное их знаменование, служившее подкреплением вере ветхозаветных. С тем вместе нравственная сторона заповеди, дотоле ограничиваемая скудною мерой плотских представлений, необходимо должна расшириться. Вместо первенцев и начатков, о которых заповедано ветхозаветным, она же ныне повелевает посвящать Богу все, что̀ человек имеет лучшего и дорогого, всякую первую радость своего сердца и награду трудов своих, и посвящать в духе всеискренней благодарности за приношение самим Богом Первородного и Единородного и Возлюбленного Сына Своего за спасение человека.

Не оставим без внимания, христиане, и ту, наставительную для нас и не без причины допущенную, особенность законного предписания, относительно посвящения первенцев, чтобы родители посвящали их Богу, при первой своей возможности, конечно для того, чтобы, таким образом, в самом начала жизни своих детей, освятить в них самые первые начатки младенчествующего смысла, первые проблески всякой деятельности, на которой возникает и незаметно опирается вся последующая их жизнь. Да напечатлеется глубже сей закон на сердцах христианских родителей, сия священная обязанность, от ранней юности приучать детей своих к святыне храма Божия, и наставлять их в законе Божием и во всяком благочестии, обязанность, которая страшно пренебрегается, когда родители сами заботятся заранее познакомить сынов и дщерей своих с растлёнными обычаями света.

Как бы в награду беспримерного смирения Пресвятой Девы и праведного Иосифа, Божественный Промысл тогда же устроил им и неизреченную радость, услышать новые обетования и пророчества о Божественном Младенце Иисусе. И се, бе человек во Иерусалиме, емуже имя Симеон, и человек сей праведен и благочестив, чая утехи Израилевы, и Дух бе Свят в нем. И бе ему обещано Духом Святым не видети смерти, прежде даже не видит Христа Господня. И прииде Духом в Церковь, и прием на руку свою отроча Иисуса, и благослови Бога и рече: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видесте очи мои спасение Твое (Лк.2:25–30). Так благочестивый старец, исполненный Духа Божия, на западе дней своих приветствовал восходящую зарю великого дня Господня! Уже не дорога̀ для него жизнь, неоценённый дотоле дар Божий; он готов отрешиться от уз телесных! Уже не страшна для него смерть, ни безвестность виталища душ, отходящих из мира! Пред настоящею минутою равно для него ничтожны все земные радости, как и все болезни смертные. Он, очами плоти и духа, узрел в объятиях своих, Егоже мнози Пророцы и царие восхотеша видети и не видеша (Лк.10:24), обетованного Спасителя, надежду всего человечества, чаяние язычников, славу Израиля. Чего же более возжелать ещё от Бога на земли? Или чего восхотеть на небеси (Пс.72:25)? Ныне отпущаеши, Владыко, раба Твоего с миром!

Такие чувства долженствовали бы одушевлять и нас, христиане. Ибо и мы тоже, или даже и большее, видим и восприемлем, нежели праведный Сименон. Он только духом пророчества в восприемлемом Младенце провидел Спасителя и предуготованное спасение людей: нам же на скрижалях бытописаний подробно предначерталась и вся Его земная жизнь и совершившаяся уже в действительности тайна человеческого спасения; нам дано слышать Его учение, созерцать Его дивные дела, глубину Его смирения и славу Его Божества, и созерцать их яснее и совершеннее многих, видевших Его некогда очами плоти. Блаженный старец восприял Спасителя мира во объятия свои только на краткое время: мы же, по неизреченной благости Его, можем внутреннейшим образом воспринимать Его Тело и Кровь, приискренне прилепляясь и сочетаваясь Его Духу, Источнику бессмертия. – Но, удостоенные участи праведного Симеона, бываем ли мы преисполнены и его чувствованиями? Надеемся ли, что они для нас не оскудеют, но оградят наш дух миром, когда и мы, в свою чреду, станем на пороге вечности? Да вопросит каждый о том своё сердце!

О... Господи! Не вмени нам сего греха, что часто души наши являются пред лицем Твоим тщи, что в них не утвердилось ещё Твоё царство, что не кипят они живым восторгом, при мысли о сладчайшем лицезрении Твоём! Не оставь нас в грядущий страшный час смерти, но прииди усладить его неизреченными Твоими утешениями! Тогда как совесть осветит все глубины души, един Ты можешь успокоить мятущиеся страхом её мысли и утишить бурю. Ибо и одного Твоего милосердого взора достаточно, чтобы преисполнить души рабов Твоих неизъяснимым блаженством.

Облаженствованный созерцанием Спасителя, дух святого старца видит в Нём свет во откровение языков, тот истинный свет учения Христова и духовного озарения, который разогнал одержавшую мир глубокую тьму язычества. – Возблагодарим Бога, слушатели! Ибо и на нас, мёртвых некогда прегрешенми, воссияли лучи сего отраднооо, живоносного, божественного света, и открыли, между нами, многих сынов света. Вспомним, что наши предки погружены были во тьме язычества, и, поклоняясь множеству идолов, не ведали единого истинного Бога, и, егоже послал Он, Иисус Христа (Ин.17:3). Не быв озарены сим светом, и мы, подобно им, были бы отчуждены жития Израилева, чужди от завтет обтетования и безбожни в мир (Еф.2:12). – А те, которые и в христианстве продолжают ещё покланяться сердцем своим идолам язык сребру и злату (Пс.113:12), да уцеломудрятся, и сердцем да уразумеют, яко не истленным сребром или златом избавилися от суетнаго сего жития, отцы преданного, но честною кровию, яко агнца непорочна и пречиста Христа (1Петр.1:18–19).

Праведный Симеон видит в Божественном Младенце славу людей Божиих – Израиля. И подлинно, людям Божиим, духовному Израилю, о чем ином похвалиться, как не о Господе, Которого он всегда называл своею славою и похвалою. Слава моя и похвала моя Господь (Ис.12:2)! Даже и для Израиля по плоти Иисус Христос есть его высочайшая слава. Ибо что̀ для какого-либо народа может быть славнее того, что от них Христос по плоти, Сый над всеми Бог, благословенный во веки (Рим.9:5)?

Но увы! Плотский Израиль, страстно мечтавший о своей грядущей славе, не узнал своей славы, и не уразумел времени благодатного посещения своего! Ибо аще быша разумели, не быша Господа славы распяли (1Кор.2:8). Не уразумели же Израильтяне своей Славы потому, что, в своём ослеплении, домогались только принимать славу друг от друга, и сливы, яже от единаго Бога, не искали (Ин.5:44).

Христиане! Случившееся с Израилем может случиться и с нами Вы, которые неутомимо ищете славы и чести! Если слава Божия пред очами вашими не выше и не дороже всего: то суетны ваши начинания и успехи, ваши блестящие подвиги и громкие дела! Они – жертва людского мнения, непостоянного, как волны моря, и ненадёжного, как трость, ветром колеблема. Послушайте, что сказал пророк о славе, человеческой: всяка слава человеча, яко цвет травный. Изсше трава, и цвет ея отпаде (Ис.40:6–7). Послушайте, что̀ сказал сам Господь, великая Слава Израиля, даже о Своей славе, если бы она была не от Отца: аще Аз славлюся сам, слава Моя ничесоже есть (Ин.8:54), – и рассудите, сколь ничтожна, в сущности, слава и известность, за которою гоняется, и которую уловляет самолюбие наше.

И бе Иосиф и Мати Иисуса чудящася о глаголемых о Нем (Лк.2:33). Многократно уже Бог открывал Иосифу и Пресвятой Деве, что Иисус есть Спас миру, Сын Вышняго, Христос Господь (Мф.1:21; Лк.1:32–33, 2:10–11, 17): но сия велия благочестия тайна явления Бога во плоти, по самому своему существу столько непостижимая для человека, тем более должна представляться дивною и прикровенною, чем с большим благоговением и смирением её приемлют. Таким образом и теперь праведный Иосиф и Пресвятая Дева, снова с удивлением, слышат, что Иисус есть слава Израиля. Так не назывался даже и великий во пророках Моисей, хотя Бог и удостоил покрыть его лицо славою. Хвалою, или славою Израиля, в богодухновенных Писаниях ветхозаветных именуется сам Бог (Пс.21:4; Ис.12:2). Да и кому быть славою Израиля, как не Богу, Которому единому подобает хвалебное прославление в Церкви святых? Теперь ещё более ясно стало для Иосифа и Пресвятой Девы, что Рождшийся есть истинный Бог. И беша чудящася о глаголемых о Нём. И благослови я Симеон (Лк.2:33–34).

Как естественно и отрадно было бы представить, что свет славы Христовой тихо и кротко распространится над всеми народами земли, что они приймут Его, как земля жаждущая – росу или благотворный дождь! Но Святый Дух иное открыл духу святого старца. Мысленному взору его представилось зрелище падения и восстания многих во Израили, великая брань за исповедания сердец, на которой оспариваемое знамя – Иисус Христос. И рече Симеон Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на востание многих во Израили, и в знамении пререкаемо, яко да открыются от многих сердец помышления (Лк.2:34–35).

Христиане! То, что открыто было израильтянину относительно Израиля, происходило и совершается даже доныне, пред лицом всех людей, во всей вселенной. Падений и восстаний совершилось уже неисчислимое множество. Пало плотское, чувственное иудейство, и из среды его восстал новый, духовный Израиль! Пало, в своём ослеплении сомнительное фарисейство, а мытари и грешники восстали, и вошли в царство небесное! Пало язычество, с неописанною яростью истреблявшее христиан, и надменные владыки его низринулись во глубины ада; a мученическая кровь бесчисленного сонма исповедников Христовых водворила души их на небесах! Пала всесветная держава¹ многобожия, со всеми своими кумирами и мерзостями суеверного язычества; и над всеми державами мира утвердилось благодатное царство Христово! Падения и восстания не прекратились доныне. Видимо или невидимо, но и доселе продолжается все таже брань за Христа и за вечное спасение человека. Иисус Христос и поныне для многих не перестаёт быть знамением пререкаемым. Ему не перестают пререкать останки упорного иудейства и заблуждающегося язычества, Ему пререкает мир, с своими соблазнами, обольщениями и многообразнейшею суетностью; Ему перерекают плоть и кровь, с своими утончёнными мудрованиями; Ему пререкают бесчинные вопли страстей; Ему пререкает дерзость вольномыслия и наглость нечестия; Ему пререкают неверие и безбожие, воздымаемое тёмными силами ада. С тех пор, как Христос вознесён пред лицом всех людей во знамение веры и спасения, Он не перестаёт быть для многих, даже и во Израили, даже и в христианстве, знамением пререкаемым, и останется им дотоле, пока явится видимо знамение Сына Человеческаго на небеси, но уже грядущаго на облацех небесных, с силою и славою многою (Мф.24:30).

Посему не смущайся, возлюбленный, когда услышишь, что семена неверия распространяются и растут, что пути нечестивых спеется (Иер.12:1). Плевелы и пшеница вместе растут, и будут расти до конца (Мф.13:30, 39). – Позаботься лучше о том, чтобы, в продолжающейся духовной брани, тебе верно подвизаться за Христа, утвердиться под Его знаменем, чтобы как-нибудь и чем-нибудь не увлечься тебе в противную сторону, и не оказаться в сонмище Его врагов. Не бойся преткнуться и пасть. Ибо, доколе ты со Христом, Ангелом Своим заповесть о тебе, да не преткнеши о камень ногу твою (Пс.90:13); доколе ты со Христом, и сам Он – тебе на восстание! – Но, будучи подкрепляем Христом, и сам спеши подкреплять и восставлять падающих. Пускай, в мире, как обыкновенно, видят одни только падения ближних, и осуждают их; а восстаний не замечают. С тобой не должно этого быть! Ибо и в обыкновенной брани не осуждают падающих, но не редко, по человеколюбию, подают им помощь и самые их враги; тем менее извинительно ученику Всеблагого Христа, не подкрепить падающего своего сподвижника, а ещё уронить его осуждением. – Охотнее и чаще будем замечать восстания других, нежели их падения; таким образом и сами научимся не падать, а восставать.

И тебе же самой душу пройдет оружие (Лк.2:35). Даже и Пресвятой Деве, само̀й Матери Бога Слова, определено было испытать скорбь глубокую, превышающую силы человека, скорбь, которая подобно мечу долженствовала пройти Её душу. И этот меч обоюдоострый, меч несказанных мучений материнского сердца и меч Авраамова жертвоприношения, когда, вместе с Единородным, приносилась как бы на заклание и самая вера Её в обетования Божии, – постиг пречистую душу Её при кресте Иисусовом, откуда и все посторонние зрители видяще бываемая, возвращались, биюще в перси своя (Лк.23:48). Для чего же сокрушительный жезл толикой скорби не пощадил Преблагословенной? Для того, конечно, что, по Божию устроению, трудный путь скорбей служит легчайшим путём к духовному совершенству и вечному спасению. Взирая на Божественного Сына Своего, со беззаконными вменившегося, пожираемого огнём страданий и умирающего, Пречистая и сама истаявала в подобных страданиях, но и один вопль отчаяния не исторгнулся из пресвятой Её души; Ея смирение восторжествовало над волнующимся чувством материнской любви; Её безпредельная преданность Богу и вера превозмогли силу искушения; и кто не уразумеет, что огнём толиких страданий долженствовало, наконец, очиститься в Ней все земное и человеческое, дабы отныне Она, приукрашенная Божественною славою, соделалась во веки достойным престолом славы и величия Сына Своего и Бога.

И бе Анна пророчица, дщи Фануилева, от колена Асирова; сия замоторевши во днех мнозех, живши с мужем седмь лет от девства своего. И та вдова, яко лет осьмъдесят и четыре, яже не отхождаше от церкве, постом и молитвами служащи день и нощь. И та, в той час приставши, исповедашеся Господеви, и глаголаше о Нем всем чающим избавления во Иерусалиме (Лк.2:36–38). Вот и святая Анна шла тем же путём скорбей к своему совершенству. После семилетнего супружества, она, оставшись юною вдовицей, не вступила вторично в брачное состояние, но в продолжении шестидесяти или более лет, с покорностью несла крест вдовства своего, возложенный на неё свыше. Один только Бог видел, сколько скорбей и напастей предстояло ей на затруднительном её пути. Но она не устрашилась их; напротив, в Боге полагая свою опору, и всё своё утешение находя в Его храме, в продолжении толикого времени она служила Ему постом и молитвами день и нощь. Здесь-то богоугодною жизнью достигла она той высоты духовного совершенства, что Промысл удостоил её блаженного жребия встретить и узреть своими очами пришедшего Спасителя мира, и не только узреть, но и быть благовестницею Его всем чающим избавления в Иерусалиме, и наконец, встретить Его на небесах во славе; вечной, и войти с Ним в небесное царство, куда уже недоступны никакие скорби и воздыхания.

Из сих примеров научаемся, христиане, что скорби, ниспосылаемые Богом на верных Его рабов, суть истинные к ним благодеяния Божии. Будем же благодарить Бога и за скорби, которыми Он взыскует нас, и за радости, которыми подкрепляет и утешает. И в скорбях, и в радостях наших да будет от нас слава Христу, Богу нашему, посещающему людей Своих! Аминь.

Будучи постоянными, почти каждодневными, свидетелями иногда внезапного переселения наших ближних в вечность, мы сами, с каждым мгновением нашей временной жизни, более и более приближаемся к её пределу, к отшествию от земли. – Священное Писание и учение св. Церкви, внушая христианину, что он, во время своего земного пришествия, должен жить упованием живота грядущего, непрестанно напоминают ему о кончине временной жизни, о бессмертии души, о её будущей жизни в мире духов. Христианину сродно частое, добровольное воспоминание и внимательное размышление о последних (Сир.7:39) своих, которое бы рассевало земные обольщения, часто скрывающие от него духовное и вечное, и служило ему к обузданию страстных влечений ко греху. – Праздной любознательности, или гордому мудрованию, не проникнуть за таинственную завесу, которая отделяет человека от его будущего, от того, что встретит он за пределами земного бытия; но мысль верующего, укрепляемая внушениями божественной истины и мудрости, подразумевает и сокровенное, в той мере, в какой сие разумение может быть благотворно для души, – утверждая в ней упование живота вечного, или вкореняя в ней спасительный страх.

Остановим внимание наше

I) на разлучении души от тела, или смерти,

II) на состоянии душ вскоре после кончины и

III) на состоянии их до последнего – страшного суда.

Оброцы греха смерть, говорит апостол (Рим.6:23); для каждого из нас она есть неизбежное следствие суда Божия, постигшего прародителя человеков за преслушание заповеди (Быт.3:19). Прегрешением единаго мнози умроша (Рим.5:15), наследовав от прародителя растлённую, греховную природу. Все человеки подлежат закону смерти, или расторжению естественного союза души и тела: но различие жизни и предсмертного духовного состояния умирающих имеет следствием различное значение и самой кончины.

Кончина праведного, проведшего жизнь временную согласно с законом Господа, есть вожделенное для него успение и отдохновение от трудов и искушений земных (Втор.31:16; Иов.3:23; Прем.4:7; Ин.11:11), освобождение из темницы немощного тела (Пс.141:18; 2Кор.5:2, и сл.), рождение² в вечную блаженную жизнь, переход ко граду небесному, к блаженному воздаянию (Евр.12:22; 2Тим.4:8).

Подобное значение имеет и кончина того, кто, хотя при конце своей временной жизни силою веры и покаяния искренно и совершенно примирился с Богом милосердия (Мф.20:9, 14–15:1Ин.1:9, 2:1–2; Мф.18:18; Лк.23:42–43).

Смерть грешника нераскаянного, упорного во грехе чуждого дел благих, есть бедственный переход к правосудному наказанию, преграда неудержимого потока грехов (Откр.22:11), начаток праведного воздаяния (Лк.16:22–23; Пс. 33:22; Ис.14:15).

Различие кончины, или смерти человеческой, различие состояния душ отходящих из мира видимого, есть сокровенное дело промышления и суда Божия; аще живем, аще умираем, Господни есмы (Рим.14:8). И человеку легко изречь неправильный суд о смерти ближнего, если он будет судить только по внешнему виду кончины, по одним телесным страданиям умирающего³. В последние часы земного жития, состояние души, готовой оставить свою вещественную храмину, силою самого недуга, овладевшего сею храминою, часто бывает прикровенно от любоиспытательной мысли. Иногда, впрочем, предсмертные слова и другие явления последней земной деятельности души, напр. особенная светлость лица, мирный, радостный взор, дают повод к правильным заключениям о внутреннем состоянии души и о её будущем жребии⁴. Так св. Иоанн Златоуст пред своею блаженною кончиною произнёс блаженное слово: «слава Богу за все»!⁵ Так преп. Никон Радонежский, отходя говорил: «изъиди душе моя, идеже ти уготовася: Христос зовет тя»⁶. Другие подвижники благочестия, готовые оставить землю, назидали и утешали своих учеников, и предсмертные поучения их были как бы печатью земной жизни их – всецелой жертвы Богу⁷. Свидетели кончины праведных дивились явлению мира, света и радости на лицах отходящих⁸. – Но кто был несчастным свидетелем кончины погибающего, кто видел сознательный трепет его, и слышал слова отчаяния пред последним страшным мгновением, тот может ли без страха думать о последней участи ближнего, готового испить от чаши праведного суда и гнева Божия? –

В последние часы своего земного жития душа более и более приближается к общению бесплотных духов; и самое разлучение её от тела, предуготованное телесным страданием, совершается под влиянием и при содействии бесплотных духов.

Духи света, Ангелы Божии, в служение посылаемии за хотящих наследовати спасение (Евр.1:14), радующиеся покаянию и обращению грешных (Лк.15:10), сходят в земные юдоли к верующей душе, оставляющей своё тело, и приемлют ее на попечение чистой любви своей. Бысть умреети нищему, говорит Спаситель, и несену быти Ангелы (Лк.16:22). В особенности соприсутствует верующей душе, во время кончины и по кончине её, бесплотный хранитель, данный ей от Господа при святом крещении. Тертуллиан называет ангела хранителя вызывателем души из тела (evocator animae)⁹. Св. Феодор Студит свидетельствует, что сей ангел будет начальствовать при разлучении души от тела. A по свидетельству¹⁰ блаж. Августина, дело Ангела хранителя поставить душу пред лицом Божиим¹¹. – Священномученик Киприан, в книге о смертности¹², приводит свой опыт в подтверждение той истины, что Бог всеведущий печётся о спасении верных; он говорит: «Когда один из сослужителей и священников наших, ослабев от немощи и беспокоясь ο приближающейся уже смерти, просил себе облегчения; тогда ему молящемуся и почти умирающему предстал юноша благолепный и величественный, высокий ростом и светлый лицом, которого присутствие, едва ли мог бы человек усмотреть телесными очами, разве только отходящий от века сего. И он с некоторым негодованием сказал: боитесь страдать, не хотите умереть, – что мне делать с вами?» Блаженные посланники небесные своим присутствием и участием укрепляют душу, изнемогающую в болезненном разлучении от тела, соделывают кончину мирною, успокаивая возмущение души, проистекающее от любви к жизни временной. И Св. Церковь, тайнодействиями и молитвою подкрепляя и окрыляя немощные верующие души, на пути к вечности, издревле взывает к святым ангелам о милосердии к умирающим¹³, равно как и всегда заповедует чадам своим мылиться Ангелу Хранителю, памятуя будущее разлучение души от тела.

Кончина праведников, подвижников веры и благочестия, не редко была сопровождаема многими явлениями из мира духовного – утешительными и славными для умирающих, и поучительными для свидетелей их кончины. Лик ангельский и лики духов праведник совершенных (Евр.12:23), готовые с любовию и радостью принять в своё блаженное общение верных рабов Господа, являлись смыкающимся для земли очам их, представали смертному их ложу. Так при кончине блаж. Иеронима некоторые видели пришедших к нему ангелов, a другие слышали и глас призывания небесного¹⁴.

По сказанию св. Григория Двоеслова, псалмопению умирающего благочестивого Сервула ответствовало пение небесных ликов¹⁵. Пред кончиною св. Макария Египетского, ему предстали сперва св. Антоний и Пахомий, потом один за другим лики ангелов и святых¹⁶; подобные явления видел пред кончиною преподобный Сисой¹⁷. Св. Григорий Двоеслов говорит о явлении одному благочестивому умирающему пророков Ионы, Иезекииля и Даниила¹⁸. Некоторые из праведников при смерти удостаивались созерцать самого Господа Спасителя и Богоматерь, и непосредственно слышать Божественное призвание к блаженству¹⁹. – Столь блаженна кончина тех, которых души угодны Господу (Ирем.4:14)! Боящемуся Господа благо будет на последок, и в день скончания своего обрящет благодать (Сир.1:13).

Ангелы света споспешники мирного отшествия душ в вечность (Пс.90:11) посещают умирающего о Господе (Откр.14:13); а грешнику в час смерти предстают и злобные духи тьмы. – Помощь Божия и святость жизни, или сила совершенного покаяния, возвышают одних над страхом враждебных духов (Прем.3:1), соделывают их недоступными для злохитрых покушений демонов; но других сила грехов, немощь веры, удобопреклонность к искушениям, заставляют пред кончиною испытывать ужас нападений демонских; демоны устрашают их представлением их грехопадений, колеблют веру их, искушают терпение, подвергают их опасности отчаяния. Так свидетель кончины Евсевия – ученика блаж. Иеронима говорит, что Евсевий, умирая, был подвергнут сильному искушению от бесов, возмущавших его веру в милосердие Божие, и только, по сильной молитве окружавших его одр, был избавлен от искусителей ангелом²⁰. Св. Феодор Студит говорит о переходе в вечность: «тогда мы узрим видения, каких не видывали, услышим грозные и ужасающие голоса»²¹.

Господь в притче о богатом сказал: безумне, в сию нощь истяжут душу твою от Тебе (Лк.12:20). Грешная душа, по слову бл. Августина, поскольку произвольно оставила Бога, оставляет своё тело невольно²². «Много услышишь рассказов, говорит св. Златоуст, об ужасах при последнем конце и о страшных явлениях, которых самый вид нестерпим для умирающих, так что лежащие на одре с великою силою потрясают оный, и страшно взирают на предстоящих, тогда как душа силится удержаться в теле, и не хочет разлучиться с ним, ужаса с видения приближающихся ангелов»²³. «Если мы, смотря на страшных людей, ещё говорит Златоуст, трепещем, то какое будет наше мучение, когда увидим приближающихся ангелов грозных и неумолимые силы, когда они душу нашу повлекут, и будут отторгать от тела, когда много будет она рыдать, но вотще и без пользы»²⁴? Св. Максим Исповедник пишет: «Кто из подобных мне, осквернённый нечистотою грехов, не убоится присутствия святых ангелов, которые имеющего отойти из сей жизни по велению Божию, силою, гневно и против воли его, изгоняют из тела? Кто сознавая за собою злые дела не убоится встречи жестоких и немилосердных лукавых бесов²⁵?

Столь может быть бедственна смерть грешника, вовсе оставившего путь спасения, что самые ангелы света предстанут, как грозные исполнители Божественного правосудия, как неумолимые слуги Великого Царя, воздающего достойное за злоупотребление и поругание многоразличных естественных и благодатных даров Его (Притч.17:11).

По разлучении души от тела, начинается для неё новая жизнь в общении бесплотных. Понятия о деятельной природе бессмертной души, разумной и свободной²⁶, свидетельства о явлениях некоторых душ на земли из обителей мира духовного, истина ходатайства святых по молитве Церкви воинствующей и вера в Бога, Правосудного Мздовоздаятеля, не позволяют согласиться с теми, которые хотели бы почитать состояние души по смерти совершенно подобным сну, или глубокой дремоте. Видимое усыпление и бездействие души, замечаемое в некоторых из умирающих должно прекратиться, как скоро разорвана та связь, по которой душа приемлет полное участие в немощах и страданиях тела. И места Св. Писания, в которых смерть называется сном, выражают или ту истину, что смерть освобождает человека от забот, трудов и искушений временных, и праведника приводит к блаженному успокоению от земных страданий, или ту, что для силы Божией воскресить умершего тоже, что разбудить уснувшего²⁷.

Возвратится персть в землю, говорит Соломон, якоже бе, и дух возвратится к Богу, Иже даде его (Еккл.12:7); душа разумная и свободная, после жизни земной, должна возвратиться к Богу Творцу своему, Который есть мздовоздаятель души (Евр.11:6). Удобно есть пред Богом, учит сын Сирахов, в день смерти воздати человеку по делом его (Сир.11:26). И в скончании человека открытие дел его (Сир.11:27). Мысль о скорости воздаяния по делам каждого, не затруднительной для Божия всеведения и всемогущества, внушает, что и суд над делами человека совершается или начинается немедленно по смерти его. Апостол говорит: лежит человеком единою умрети, потом же суд (Евр.9:27); в сих словах он выражает близкую, неразрывную связь смерти и суда посмертного, частного; продолжая слово, он говорит: тако и Христос единою принесеся, во еже вознести грехи многих (28), показывая неразрывную связь крестной смерти Христовой и искупления грешных человеков.

Каждому человеку по смерти предстоит суд частный.

1) Бог судить душу человеческую оставившую мир видимый чрез совесть её – этого неподкупного судью, самим Богом утверждённого в душе²⁸.

В настоящей жизни грехи, часто немедленно по совершении их, сопровождаются обличениями и судом совести. В те часы, когда человек, устраняясь от житейской многопопечительности, сосредоточивает внимание на своей нравственной деятельности, он испытывает внутри себя суд над самим собою; он судится, сознавая то, что должен был сделать, и чего не сделал, или сделал противно долгу. В болезненном состоянии тела, напоминающем о смерти, взор души на предметы временной жизни, на блага мира, на услаждения греха, проясняется, и внутренний судящий голос совести раздаётся сильнее и сильнее. «Ничего нет приятнее не укоризненной совести и доброй надежды, говорить св. Златоуст. И если хотите узнать сие, испытаем человека близкого к смерти, или престарелого, и припомнив ему о роскошных столах, коими он услаждался, о славе и чести, равно и о добрых делах, какие он когда-либо производил и совершал, спросим его: что более его радует? И увидим, что, воспоминая первые, он стыдится и закрывает лице, а вспоминая последние, утешается»²⁹. С наступлением времени кончины, усугубляется сила суда внутреннего, если умирающий в предсмертном страдании сохраняет ясную деятельность своих духовных сил. «Ужели не знаете, говорит тот же св. отец, как возмущают душу грехи в день кончины, как волнуют сердце? В сии-то минуты воспоминание о добрых делах, подобно вёдру во время бури, успокаивает смущённую душу. Если мы бодрствуем, то во всю жизнь нам предстоит сей страх; если мы остаёмся бесчувственными, то он, без сомнения предстанет тогда, когда будем разлучаться с сею жизнью. Ибо и узник тогда наипаче скорбит, когда выводят его на суд; тогда наипаче трепещет, когда приближается к судилищу, когда он должен дать отчёт»³⁰. Св. Григорий Богослов свидетельствует: «каждый при смерти бывает искренним судиею себя самого, по причине будущего судилища»³¹. Чего же ожидать от души разделённой с телом когда сила земного жилища, тяготящая душу (Прем.9:15), упразднится, когда земные извинения и оправдания, осуждения и одобрения не будут иметь места, когда душа будет уже неспособна обманывать себя? Обозревая свои земные дела и следствия их, обновив в воспоминании многое, что было покрыто забвением, ясно различая доброе и злое, что̀ соделала, употребляя свои силы во времени, душа будет неудержимо обличать себя в том, в чём на земле или вовсе не обличала, или обличала только слегка. И Церковь, предуготовляя душу к отшествию из сего мира и сопровождая её в обители духовного, влагает в уста умирающего и почившего слова покаянного самообличения, слова осуждения скверны дел своих пред правосудным и милосердым Богом³². Св. Кирилл Александрийский, в слове о исходе души, так изображает самообличение умершего грешника: «Увы мне! увы! совесть обличает меня, и Писание вопиет и вразумляет меня, о душа! о твоих скверных и нечистых делах. Увы! я растлил храм тела, и опечалил Святого Духа. О Боже! Истинны дела Твои, и праведен суд Твой, и правы пути Твои, и неисследимы советы Твои! Меня звали, а я не повиновался; меня учили, а я не внимал; меня обличали, а я пренебрегал; читал и понимал, а не верил: но в нерадении, лености и беззаботности, в хлопотах, смутах и волнениях растратил свои годы, роскошествуя, нежась, торжествуя, радуясь и веселясь; месяцы и дни трудился, работал и подвизался для временного, тленного и земного, не приводя себе на мысль и не представляя того, какой страх и трепет, и борьбу и нужду, должна видеть душа, когда отделяется от тела»³³! Голос совести успокаивающей или осуждающей усиливается в души, самым созерцанием блаженных обителей и мест мучения, которые, по преданию благочестия³⁴, душа видит вскоре после своего отшествия от земли.

2) Бог попускает бесплотным духам, как орудиям Своего правосудия, истязывать отошедшую душу.

Подвергая грешников истязаниям и наказаниям (Пс.77:49), – когда Господь попускает, – в земной жизни, духи злобы подвергают истязаниям своим и души перешедшие из видимого мира в духовный, иногда начиная сии истязания и пред разрешением души от тела. «Никто из живущих на земле, говорит св. Златоуст, не получив разрешения во грехах, по переходе в будущую жизнь, не может избежать истязаний за оные»³⁵. Но в сих по смертных истязаниях Милосердый Бог не оставляет верующего беззащитным. Ангелы – служители спасения душ, и, особенно, Ангел Хранитель души, порученной ему при св. крещении, не оставляют душу и по исходе её из тела, в последнем пути к животу или к осуждению (Пс.90:11)³⁶. Как бы на нетленной хартии неизгладимыми письменами начертываются в ведении светлых духов добрые дела человека, добрые употребления даров естественных в благодатных³⁷; – и это доброе они представляют в оправдание истязуемой души, которой спасение для них вожделенно.

Духи злобы, истязающие душу после её вступления в мир духовный, издревле, на язык церковного предания и отцов, называются мытарями, начальниками мытарств, денщиками³⁸, и места присутствия сих духов – мытарствами³⁹. Почему утвердились за духами, испытующими отошедшие души, сии имена? В древности имя и дело мытаря, или сборщика пошлин мелких на дорогах, мостах и в пристанях, почитались укоризненными и ненавистными потому, что в мытарях видели людей привязчивых, корыстолюбивых и жестоких к другим. Это укоризненное и ненавистное имя и приложено к духам⁴⁰, служителям князя власти воздушные (Еф.2:2, 6:12), оетанавливающим и испытующпм человвческия души на пути их к небесному граду.

Изыскивая все средства, употребляя все возможные соблазны и искушения к тому, чтобы во время земной жизни отдалить человека от правого пути и приблизить к погибели⁴¹ (1Тим.3:6; Еф.6:16), они естественно тем сильнее вооружаются обличениями, когда время добрых дел и падений уже миновало для человека, и душа его, трепеща суда и определения своего жребия, является среди их⁴². В своём падении духи злобы, утратив всецело силу добра, не утратили силы введения; их лукавое око с зорким вниманием следило пути человека на земле; они знают его нравственные немощи, помнят его колебания на пути правды, его проступки до малейшей подробности. Как достойные слуги клеветника братии нашей (Откр.12:10), они не опустят обличить одной вины; они готовы возвести на душу и обвинения неправедные. «Страшусь ангелов судных, говорит св. Кирилл Алекс.: ибо они не милостивы»⁴³.

Так как человек своими грехами может осквернить и душу, и тело, и все различные силы той и другого: сообразно с сим предание благочестия внушает, что каждый вид греха имеет особенных истязателей в воздушных мытарствах. «К душе отошедшей, говорит св. Кирилл Александрийский, «приступают воинства и силы небесные и из противных сил – властители тьмы, лукавые миродержители, начальники мытарств, воздушные истязатели и ценители дел, и с ними человекоубийца диавол, сильный злобою... имеющий державу смерти и некоторым образом суд; он удерживает душу, исчисляет и оценивает все содеянное ею делом и словом, в ведении и в неведении, исследует беззакония от юности и до дня кончины. Какой по-твоему мнению страх и трепет в сей день имеет душа, видя предстоящих страшных, свирепых, непреклонных, неумолимых и жестоких демонов, мрачных подобно эфиопам, которых даже один вид тягчае всякого наказания? Видя их, душа смущается, страшится, скорбит, метётся и укрывается, прибегая к ангелам божиим. Она поддерживается святыми ангелами в шествии по воздуху, и, возвышаясь, встречает мытарства, стрегущие восход, удерживающие и останавливающие души восходящие; каждое мытарство представляет особенные грехи⁴⁴». Исчисляя мытарства св. Кирилл, во-первых, упоминает мытарство злоупотребления словом, потом – мытарство видения очес, слышания, обоняния, осязания. «Вообще, говорит он, всякая страсть душевная и всякий грех имеет собственных мытарей и даньщиков ».

В других сказаниях, о прохождении душ чрез воздушные мытарства, истязания различаются по различным видам грехов, напр. празднословия, лжи, зависти, злословия, чревоугодия, лености, татьбы, сребролюбия, лихвы, неправды, гордости, гнева, злопамятства, убийства, волхвования, блуда, других плотских грехов, ереси, немилосердия⁴⁵».

Переход от временной жизни к вечному жребию путём воздушных мытарств есть общий для всех человеков; но люди, на земли победившие грех, не уловленные диаволом, беспрепятственно минуют мытарства. Св. Иоанн Богослов в откровении слышал обетование Сына Божия: побеждающему дам сести со Мною на престоле Моем (Откр.3:21), и видел пред престолом Божиим облечённых в ризы белые и с финиками в руках тех, иже приидоша от скорби великия, и испраша ризы своя, и убелиша ризы своя в крови Агнчи (Откр.7:14). Равно, истинное, полное покаяние, к котором разрешённое на земле разрешается и на небеси (Мф.18:18), соделывает для верующего безопасным сей переход. Но подвергающиеся испытанию на мытарствах, одни скорее, другие же медленнее, проходят путь испытания⁴⁶.

Душа преходящая сим путём, «находится, как говорит св. Кирилл Александрийский, в великом страхи, трепете и смятении, пока не произнесётся её приговор, и не совершится её освобождение; это час ужасный, бедственный, многоплачевный и безутешный, пока душа не увидит того, что произойдёт. Ибо предстоят Божественные Силы и зраки нечистых духов...; душа стоя посреди их, со страхом и трепетом думает о том, будет ли она по осуждении связана, или освобождена по оправдании⁴⁷».

Хотя попущено злым духам истязать душу, но окончательный суд, решение участи души – помилование или осуждение – есть дело Бога – Судии (Евр.12:23; Деян.10:42). Душа, покрытая Его милосердием, освобождается от мытарств, и скорби, и руководится ангелами в состояние соответственное её совершенству; но не оправданная душа остаётся под тягостным влиянием духов злобы, вдали от покоя в радости, задерживается на мытарствах, и низводится в область мрака, как говорит предание благочестия⁴⁸.

Грех, как нарушение закона Божия (1Ин.3:4), не очищенный покаянием, соделывает грешника виновным пред Божиим правосудием, и необходимо имеет следствием наказание после временной кончины (Лк.16:23): равно как совершенное раскаяние, очищающее грехи, и верное исполнение спасительной воли Божией, имеют следствием оправдание Бога Милосердого и блаженное воздаяние. Но различие грехов, различные степени виновности, по праведному суду Божию, должны иметь следствием и различие в степенях наказаний·, равно как по тому же праведному суду различны степени блаженного воздаяния, по различию степеней нравственного совершенства⁴⁹. Тогда как один из грешников до того сделались чуждыми всякого добра, до того удалились от Бога – Источника блаженства тварей, что смерть вечная должна быть их уделом (Откр.23:4); другие не быв столько помрачены, как первые, но с некоторыми не очищенными согрешениями, переходя в мир духовный, по вере в милосердие Божие, не могут быть представляемы в столь безнадёжном состоянии, чтобы уже не было никаких средств к облегчению их бедственной участи, когда они ни новою деятельностью, ни раскаянием не могут сами по себе восполнить опущенные добрые, или загладить погрешительные действия своей земной жизни.

Мысль о бесконечном милосердии Божием и вместе о неодинаковой тягости грехов, о различии грехов простительных и непростительных, довела некоторых до убеждения в том, что грешники, не удостоенные лицезрения Божия и находясь в состоянии среднем, между осуждёнными и помилованными, подвергаются очистительному действию огня. Такому состоянию душ дают название чистилища. Мнение о чистилище, прежде имевшее на Западе не более, как силу мнения не утверждённого Церковью⁵⁰, с XV века (со времени Флорентийского и Тридентского Соборов) соделалось догматом Римско-Католиков.

Учение о чистилище и об огне очистительном, чуждое Православной Восточной Церкви, не имеет надлежащих оснований в Св. Писании, хотя защитники сего учения и ссылаются на Писание; также как не утверждается непреоборимо и на учении отцов и учителей Церкви, к которому они прибегают⁵¹. Обозрим кратко доказательства, которыми иномыслящие обыкновенно защищают учение о чистилище. Иуда Маккавей, после победы над Горгием Стратигом, посла в Иерусалим принести за грех мертвых (единоплеменников) жертву (2Мак.12:39–40), когда обртетоша под ризами убиенных от даров идольских. Писатель второй Маккавейской книги к повествованию о поступке Иуды присовокупляет от себя: предобре и благочестно творя, о воскресении помышляя... Ктому взирающ, яко во благочестии усопшым изряднейшая уготовася блaгодать. Преподобное и благочестивое помышление: отъонудуже за умеришх моление сотвори, яко да от греха очистятся (2Мак.12:43–46). Как очевидно сие свидетельство выражает, что жертва за умерших (Сир.7:36) составляет благую помощь для них, служит к очищению их грехов, но ничего не внушает о среднем состоянии душ и об очистительном огне.

Спаситель сказал: иже речет (слово) на Духа Святого, не опустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф.12:31–32). Если из сих слов можно заключить об отпущении некоторых грехов за гробом: то ничего нельзя вывести об образе очищения оных, как это замечали латинам защитники Православия на Соборе; Флорентийском⁵².

В притчах Спасителя о должнике(Мф.5:25–26; Лк.12:58–59) и о должнике немилосердном к своему клеврету (Мф.18:23–35) слово: темница Западные принимают в значении среднего, огненно-очистительного места для грешников, по смерти их, и в подтверждение указывают на слова: не изъидеши оттуду, Дóндеже воздаси последний кодрант, Дóндеже и последнюю медницу воздаси. Но неоплатный должник и на земли может навсегда остаться в темнице; а за гробом невозможно самодеятельное исправление и удовлетворение Божественному правосудию за грехи, – уплата долгов Богу. Потому приточная темница в духовном смысле может быть принимаема в значении вечного осуждения. Дóндеже воздаси; слово Дóндеже, по употреблению в Священном Писании (напр. 2Цар.6:23; Мф.24:35) не может быть принимаемо за основание учения о пределе, или окончании темничного заключения грешника. В притче, о должнике немилосердом к своему клеврету, господин предаде его мучителем, Дóндеже воздаст весь долг свой. Тако и Отец Мой Небесный сотворит вам, аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших прегрешения, присовокупил Спаситель; но Он же и прямо сказал: аще не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит, вам согрешений, ваших (Мф.6:15).

Как на яснейшее свидетельство Писания об огне чистилищном, западные указывают на слова апостола Павла: Аще ли кто назидает на основании семь (Иисусе Христе) злато, сребро, камение честное, дрова, сено, тростие: когождо дело явлено будет: день бо явит: зане огнем открывается: и когождо дело, яковоже есть, огнь искусит. И егоже аще дело пребудет, еже назда, мзду приимет. А егоже дело сгорит, отщетится: сам же спасется, якоже огнем (1Кор.3:12–15). Апостол различает два рода деятельности христиан: злато, сребро, камение честное – деятельность добрую; дрова, сено, тростие – дела низкие, или неправедные. Но когда вполне ясно откроется различие добра и зла? День явит; – и какой иной день, как не день последнего суда и всеобщего воздаяния? Чьё дело не сгорит в огне страшного дня тот примет мзду. А посему чьё дело сгорит, тот примет не мзду, а наказание, отщетится, потеряет то, что̀ мог получить; но он спасется⁵³, т. е. не получив незаслуженного помилования, не уничтожится, а пребудет на век в мучении огненном.

Спаситель сказал: всяк гнеайся на брата своего всуе, повинен ест суду; иже бо аще речет брату своему: рака, повинен есть сонмищу: а иже речет: уроде, повинен есть геенне огненней (Мф.5:22). В сих словах Спасителя нельзя с западными усматривать указание на среднее, очистительное состояние душ. Гневающегося на брата Спаситель подвергает суду; а уничижающего брата названием: рака подвергает суду сонмища, согласно с ветхозаветным установлением (Втор.17:2–7; Числ.11:16), и указывает на суд земной; а важнейшее нарушение любви к ближнему, по превосходству раскрытого Им нашего нравственного отношения к ближним, подвергает геенне огненной – наказанию, которое постигнет повинных ему после страшного суда (Мф.10:28).

Апостол Павел говорит: да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, и земных, и преисподних (Фил.2:10). Под преисподними нет основания разуметь души, находящиеся в чистилище; согласно с значением слова: преисподняя на язык Писания (Пс.62:10; Сир.51:9), здесь должно разуметь вообще людей умерших, не достигших блаженства, и самых духов тьмы, которые с трепетною верою невольно исповедуют величие Господа Иисуса (Мф.8:29; Mк.1:24; Иак.2;19).

Обращаясь к древним писателям Церкви, указывают на Оригена, как на первого учившего об очистительном огне душ. Но не без основания замечают при сем, что Ориген, нередко заимствовал мнения о последней судьбе душ не из христианских источников, а из языческой философии⁵⁴. Православная Церковь торжественно осудила сии его мнения⁵⁵. Впрочем, и Ориген под именем очистительного огня разумел не чистилище Римских богословов, а тот огонь, который, по его произвольному мнению, вместе с вещественным миром, будто бы имеет потребить и всякое зло⁵⁶. Иные смотрят на блаж. Августина, как на первого проповедника чистилища; но Августин о сем говорит нерешительно, показывая, таким образом, что он предлагает не общее учение Церкви, но мнение не утверждённое⁵⁷. В писаниях св. Григория Двоеслова, где встречается имя чистилища, и упоминается об огне, в котором находятся души не получившие помилования по смерти, действенная сила, вспомоществующая отошедшим и очищающая грехи их, многократно приписывается не огню, но святой жертв Евхаристии, молитве и благотворениям⁵⁸. Св. Иларий Пиктавийский⁵⁹ и Амвросий Медиоланский⁶⁰ изъясняя слово огнь· в Писанин, обыкновенно разумеют или огнь временных скорбей и искушений, или же последний огнь, который окончательно искусит дело каждого.

Римские богословы в учении о чистилище думают утверждаться и на свидетельствах древних отцов и учителей восточной Церкви; но сии свидетельства или говорят вовсе не о чистилище, или если и упоминают об огненном очищении, то нимало не утверждают учения об оном, в смысле Римско-Католиков. Климент Александрийский говорит об огне освящающем, умном, проникающем душу, конечно, имея в виду слова Писания (Мф.3:11)⁶¹. Св. Афанасий Александрийский учит о милосердии праведного Судии к грешнику, не чуждому добродетели, но по причине внезапной смерти не успевшему принести добрых плодов, и о духовном вспомоществовании ему живых ближних⁶². Св. Ефрем Сирианин свидетельствует о жертве бескровной, как о подающей покой отошедшим⁶³. Св. Григорий Назианзин говорит об огне очистительном, который воврещи на землю пришёл Христос, Который и сам, по наведению, называется огнём⁶⁴ Василий Великий говорит об очистительном огне искушений, который служит во благо душе во время земной жизни⁶⁵. Таким образом открывается, что Западное учение об огне, очищающем души по смерти, есть учение неосновательное, произвольное.

Православная Церковь, чуждая сего учения и всегда принимавшая будущий огнь за следствие осуждения и за наказание, а не за очищение грешников по Божественному правосудию, во все времена признавала и признаёт вспомоществующими отшедшим душам и служащими к облегчению и совершенному улучшению их участи молитвы, приношения бескровной жертвы, милостыни и благотворения⁶⁶. Издревле Церковь возносила и всех поучала возносить молитвы о умерших при отшествии их от земли, при погребении и после погребения. Милосердый Бог, внемлющий молитвам небесной Церкви Своей о живущих на земле, приклоняет слух Свой и к молению земной Церкви Своей об отшедших её чадах. Сила молитвы, возносимой верою и любовию, может быть благотворною и вспомоществующею и душам отошедшим. Сохраняя в себе действия мысли, чувства и желания, отшедшие души, в которых добро имеет перевес пред злом, конечно, могут принимать живое участие в молитвах, возносимых за них верующими братиями на земле, и находить в них подкрепление своей немощи и восполнение своей духовной скудости. Бескровная жертва, приносимая о живых и отшедших, несомненно, благотворна для отшедших с верою во Христа и в единении с Церковью Его, по силе неоскудевающей, но всегда преизбыточествующей, силе искупления грешного рода человеческаго. Милостыни и благотворения, совершаемые в память отшедших братий, несомненно, полезны для них, так как и подаются и приемлются с молитвою об них, и образуют жертву благоугодную Богу – Судии живых и мёртвых, внемлющему гласу нищих и обоняющему благоухание дел милосердия.

Бескровная жертва, молитвы и милостыни в память умерших, приносятся преимущественно в третий, девятый и четыредесятый день, после кончины их, по внушениям преданий благочестия. Древнее предание говорит, что поминовение умерших в сии дни после кончины соответствует возношениям отшедших душ на поклонение Господу в третий, девятый и сороковой день после кончины; и в сороковой день Господь определяет душам место до последнего суда⁶⁷.

Писатель VIII книги так называемых апостольских постановлений свидетельствует, что по умерших, в третий день после кончины, должны быть совершаемы псалмопения, чтения и молитвы ради Воскресшего в третий день, и в девятый в воспоминание живых и почивших, и в сороковой по древнему примеру; ибо столько дней народ оплакивал Моисея; и в годовщину – в память умершего⁶⁸. Евстратий пресвитер Константинопольский замечает, что верующие, совершая жертвы, молитвы и благотворения за умерших, в третий день после кончины, приемлют в пособие молитвы таинство тридневного воскресения Господня, равно и в девятый день (ибо после восьмого дня от воскресения Господь явился ученикам вторично), также в сороковой день, потому что, чрез столько дней в последний раз явившись ученикам, Он вознёсся с нашим смешением⁶⁹. Есть ещё предание, объясняющее поминовение умерших в третий, девятый и сороковой день после кончины, из постепенного разложения, или тления тела, разлучившегося с душою; так как в третий день после кончины изменяется вид тела, в девятый предаётся тлению сердце, в сороковой тление объемлет все тело, и разрешает его состав.

Молящийся за умершего, сообразно с переменами, которые испытывает душа, по её переходе в вечность, или с великими воспоминаниями из жизни Спасителя, или даже с степенями тления тела, бывшего жилищем души и храмом Святого Духа, должен помнить, что он совершает священное дело веры и любви, которое может быть благотворно для умершего по великому человеколюбию Господа.

Как различно нравственное состояние душ отшедших, как различен суд милосердого и праведного Господа о душах святых, или очистивших покаянием греховную скверну, и о душах, в греховном осквернении и нераскаянности отшедших из сего мира: так должен быть различен жребий тех и других душ по смерти; так должно быть различно и место пребывания тех и других душ после частного суда – до последнего, всеобщего.

Совершенное блаженство святых и всех причтённых Божественным милосердием к их сонму начнётся после второго пришествия Господа – Судии живых и мёртвых, Который призовёт благословенных Отца Своего наследовать уготованное им царствие от сложения мира (Мф.25:34); начнётся и совершенное, бесконечное мучение во аде грешников, вместе с духами злобы осужденных Божественным правосудием. Тогда праведницы просветятся, яко солнце, в царствии Отца их (Мф.13:43), получат венец правды (2Тим.4:8), с телом своим внидут в живот вечный (Мф.25:46), и воцарится в них Господь во веки (Прем.3:8). Тогда осужденные востанут в укоризну и в стыдение вечное (Дан.12:2) и пойдут во огнь вечный (Мф.25:46), – равно как и духн злобы; душевно и телесно они испиют от чаши гнева Бога – Судии (Откр.14:10 и д.)·

Как мир видимый (Рим.8:32), так и мир духов (2Петр.2:7; Откр.22:17) ожидают великого дня второго пришествия Господня, когда пред лицом ангелов и человеков совершенно будет отделена пшеница от плевел (Мф.13:40–42), совершится прославление добра и посрамление зла, явится величие Бога Милосердого и Правосудного.

Состояние отшедших человеческих душ до страшного суда есть состояние ожидания. По опыту мы знаем, что в настоящей жизни состояние души бывает сообразно с ожидаемым, что душа как бы предвкушает то, чего ждёт; весьма различно состояние верно ожидающего себе пощады и прощения, или же суда и наказания, награды и счастия, или отмщения и бедствий. Независимо даже от самого временного своего положения, человек невольно соответствует душевно ожидаемому им. Видим ныне яко зерцалом в гадании (1Кор.13:12); но и сие зерцало, при пособии внушений мужей, имевших чистые очеса (Мф.6:22), в настоящем и видимом открывая нам будущее и сокровенное, Даёт нам несколько разуметь и состояние душ отшедших, ожидающих вечного царствия или вечной смерти.

Св. Иустин Философ говорит: «души благочестивых пребывают негде в добром месте, а неправедные и нечестивые в худом, ожидая времени суда»⁷⁰. Св. Амвросий Медиоланский учит: «Пока ожидается исполнение времени, души ждут праведного воздаяния. Одних ждёт наказание, других слава, а впрочем, ни те не остаются без скорби, ни сии без плода⁷¹». Блаж. Августин свидетельствует: «время, которое положено между смертью человека и последним воскресением, содержит души в сокровенных местах, так как всякая душа достойна или успокоения или бедствия за то, что совершила, когда жила во плоти⁷²». Другие Отцы и Учители Церкви место присутствия праведных душ до последнего суда называют преддверием царства небесного, раем, лоном Авраама и небом⁷³.

Прославление посмертной участи праведных, восторженные изображения блаженства их до последнего суда, находящиеся в писаниях отеческих⁷⁴, показывают, что и ожидание вечного блаженства уже само в себе блаженно. Но как различны степени блаженства, уготованного прежде сложения мира благословенным Отца Небесного (1Кор.15:41–42): так, конечно, и блаженное ожидание душ отшедших имеет различные степени предвкушения вечного блаженства.

Основание блаженства душ отшедших, ожидающих царства небесного, есть приближение их к Источнику блаженства – Богу. Господь Иисус пред страданием Своим говорил ученикам: поиму вы к Себе; да идеже есмь Аз, и вы будете (Ин.14:3), и молился об учениках Отцу Своему: Отче, их же дал еси Мне, хощу, да, идеже есмь Аз, и тии будут со Мною: да видят славу Мою (Ин.17:24). Апостол Павел свидетельствует о себе: желание имый разрешитися и со Христом быти (Фил.1:23); и ещё говорит: живуще в теле, отходим от Господа: дерзаем же и благоволим паче отъити от тела, и внити ко Господу (2Кор.5:6, 8). Св. Тайновидец, Иоанн Богослов, видел под небесным алтарём души избиенных за слово Божие, и за свидетельство, еже имеяху (Откр.6:9), видел окрест престола Божия двадесять и четыри престола, и на них старцев, облечённых в белую одежду и имеющих златые венцы на главах (Откр.4:4); и ещё он видел бесчисленное множество людей от всякого языка, и колена, и племён, стоящих пред престолом и пред Агнцем (Откр.7:9).

Приближение к Богу и созерцание славы Его, которого удостаиваются праведные души, прежде страшного суда, есть начаток теснейшего соединения с Богом и всеблаженного Его лицезрения, которого призванные к блаженству сподобятся после суда. Св. Григорий Богослов говорит, что души праведные наслаждаются как бы только образом благ, уготованных для них в Боге, предвкушают их⁷⁵. Но и предуготовляющее к совершенному вечному блаженству души праведные приближение к Богу так блаженно, что много может пред Богом их молитва и предстательство о братиях их, живущих на земле, что сие предстательство свидетельствуется чудодейственною помощью земным человекам.

Праведные души в обителях Отца Небесного находятся в общении с подобными себе, шествовавшими во время земной жизни путём спасения. Св. Климент Римский говорит: «совершенные в любви, по дару Божию, вступают в страну благочестивых»⁷⁶. Отшедшие праведники, находятся также в общении с бесплотными блаженными духами. «Что блаженнее того, пишет св. Киприан, как, покинув мир, достигнуть неба, как оставив людей, стать между Ангелов»⁷⁷? Они согласно славословят Господа. Так св. Иоанн Богослов слышал славословие, возносимое праведниками вместе с ангелами ко Господу, и видел их поклонение Ему (Напр. Откр.4:10, 5:11–12, 7:10–12, 14:3); так смирнская Церковь говорит о св. Поликарпе: «прияв венец нетления, он с апостолами и всеми праведными славит Бога и Отца, и благословляет Господа нашего⁷⁸». За земные труды они стяжали покой, за временные скорби и слезы достигли небесной радости, за дела веры и любви их осияла слава Бога Всесовершенного. Блаженство, которым, в ожидании вечных неизреченных радостей, наслаждаются праведники после своего отшествия из жизни временной, в известной степени и мере усвояется и всем, которых помиловал Бог по Своему великому милосердию, которые хотя поздним, но совершенным покаянием, и помощью молитв Церкви избежали осуждения вечного.

Состояние душ, ожидающих вечного наказания есть состояние бедственное. Они чужды Бога – Источника радости и блаженства тварей, и предощущают своё вечное отчуждение от Него; а в сем и состоит величайшее их наказание, основа всех будущих мучений⁷⁹; они плачут и стенают⁸⁰ об утраченном ими блаженстве, которого могли бы достигнуть; терзаются совестью⁸¹, томятся силою греха, который овладел их существом, который мучит их, потому что у них нет средств удовлетворять ему; вместе с духами злобы он соблюдаются на суд великого дня (Иуд.1:6), и одинаковость предстоящего жребия вводить их в печальное общение с сими врагами человеков и их спасения; существо их помрачается, будучи одержимо узами мрака, и предвкушает пламень вечных мучений; – они в преддверии геенны огненной, смерти второй, в сравнении с которой временная смерть, так устрашающая нас, не ужасна. – Состояние бедственнаго ожидания имеет свои степени, по различию степеней ожидаемого наказания.

Не будем избегать размышлений и напоминаний о последних своих, дабы греховною невнимательностью и беспечности не погубить душ своих; потщимся, чтобы сии размышления приводили нас к покаянию и деланию доброму и праведному, и таким образом, не оставаясь бесплодными, не послужили в последствии к большему нашему осуждению. Возлюбленнии, говорит апостол, святою вашею верою назидающе себе, Духом Святым молящеся, сами себе в любви Божией соблюдайте, ждуще милости Господа нашего Иисуса Христа в жизнь вечную. И овех убо милуйте разсуждающе, овеьхъже, как и самих себя, страхом спасайте, от огня восхищающе (Иуд.1:21–23).

Вторая часть книги св. Пророка Исаии (начин. от гл. 40 до конца) принадлежит к самым важным, по содержанию, отделениям Св. Писания Ветхого Завета. Нигде в Ветхом Завете не изображается так величественно то время, когда лучшие израильтяне вместе с лучшими язычниками должны соединиться в одну Церковь – Церковь христианскую, нигде Ходатай Нового Завета не виден так явственно, в чудном уничижении Своём и в полной славе Единородного Сына Божия, как во второй части книги пророчеств Исаии. К ней-то преимущественно относится замечание блаженного Иеронима, что Исаия не столько Пророк, сколько евангелист⁸².

Но такое важное значение сих пророчеств усиливаются некоторые из новейших подорвать или ослабить⁸³. Они, по поводу прямых и обстоятельных указаний в сей части книги на вавилонский плен и на его окончание, на падение Вавилона и освобождение иудеев Киром, приписывают её (вместе с некоторыми другими, подобного содержания, отделениями книги Ис.13:1, 14:23, 21:1–9), какому-либо другому писателю, жившему при конце вавилонского плена, а не Исаии – современнику Ахаза и Езекии, и в сем полагают первое для себя основание к превратному толкованию возвышеннейших пророчеств, содержащихся в ней.

Высокая важность пророчеств, содержащихся во второй части книги пророка Исаии, требует того, чтобы подлинность её была тщательно исследована и твёрдо доказана.

Настоящее исследование может быть расположено в таком порядке:

I.) с начала представим внешние свидетельства о подлинности второй части Исаиных пророчеств; потом

II.) в ней самой укажем признаки её подлинности; и наконец

III.) покажем ничтожность возражений против подлинности и совершенную недостаточность каких бы ни было оснований – относить вторую часть книги к позднейшему писателю, а не к Исаии.

Свидетельств о подлинности второй части Исаиной книги противники её подлинности или вовсе не брали во внимание, или, и брали, но не вникали в их важность. Между тем, они и многочисленны и важны.

а) Уже то самое, что пререкаемое пророчественное отделение содержится в книге Исаии, составляет неоспоримой важности свидетельство о происхождении сего отделения точно от сего пророка. Это свидетельство дают те самые, коими с начала обнародована была книга в настоящем её виде, и потом кем весь состав св. книг Ветхого Завета приведён в настоящий свой вид. Не должно, притом, опускать из вида и других отделений книги подобного же содержания, которые находятся во внутренней связи со второю частию, и подлежат одним и тем же пререканиям. Сии отделения находятся в разных местах книги, и одно из них имеет даже особое надписание, с указанием на самое имя Исаии: видение на Вавилона, еже виде Исаия, сын Амосов (Ис.13:1). Таким образом свидетельство о подлинности сих пророчеств, взятое от помещения их в книге Исаии, становится тем настоятельнее.

Как важно и сильно сие свидетельство, видно из того, во-первых, что вообще пересматривать и издавать св. книги, по свидетельству Флавия⁸⁴, никому не дозволялось кроме пророков, знавших истину по Божественному вдохновению; и равно окончательное собрание всех св. книг принадлежит, по преданию⁸⁵, также Богодухновенному мужу – Ездре. Притом, во-вторых, сие окончательное собрание и издание св. канона произошло уже вскоре после плена вавилонского, к концу которого хотели бы некоторые отнести происхождение второй части Исаиных пророчеств. Посему не только первый издателям книги в нынешнем её виде, но и собирателям всего св. канона, даже по естественному порядку вещей, не свойственно, и самим признать и в особенности выдать целому народу за произведения Исаии вторую часть книги, если бы она появилась столь недавно. Это тем невероятнее, что, в конце плена и в первое время после оного, иудеи являли в себе дух особенного благочестия и верности Богу, след. и Его истине. И сверх всего этого, в-третьих, христианин не может сомневаться, что сам Бог, бдящий над Своею Церковью, не допустил бы подлога в св. книге, назначенной быть всеобщим непогрешительным руководством к Божественной истине.

б.) Далее, в писаниях пророков, которые жили до вавилонского плена, или только в начале оного, можно находить многие и ясные указания на то, что они уже знали пророчества Исаии, содержащиеся в последней части его книги⁸⁶. Представим примеры, начав от позднейших пророков и восходя ко времени Исаии.

Пророк Иезекииль, который вступил в пророческое служение в начале вавилонского плена, приметно, знал пререкаемые ныне пророчества Исаии. Так, напр., предрекая опустошение Египта (в 32 гл.), Пророк изображает гибель египетского царя теми же резкими и знаменательными чертами, какими Исаия изобразил падение вавилонского царя (в 13 и 14 гл.). Именно, Исаия видел и представлял низвержение вавилонского завоевателя в подземную обитель умерших; слышал, как исполины, прежде сошедшие сюда, говорили ему: и ты пленен еси, якоже и мы, и в нас вменен еси. Подобно и Иезекииль представляет египетского властелина низверженным вместе с нисходящими в пропасть (Ис.32:18 сн. 32 ст.): и рекут ти исполини, продолжает Пророк свою плачевную речь на Фараона, в глубине пропасти буди кого лучши еси ты? Сниди и лязи с необрезанными и пр. В том же пророчестве, Иезекииль от предрекаемых Египту казней с быстротою устремляет свой взор на кончину мира и время страшного суда Божия над всеми нечестивцами: и помрачу звезды его (неба), солнце в облаце сокрыю, и луна не явит света своего: вся светила небесная помрачу (Иез.32:7–8). Тоже самое пророчественное представление и почти те же слова находятся у Исаии в пререкаемом пророчестве: звезды небесные и орион и всё украшение небесное света своего не дадят, и помрачится солце возсиявающее, и луна не даст света своего (Иса.13:9–10).

Пророк Иеремия, проходивший пророческое служение при последних царях иудейских и видевший разрушение Иерусалима и храма, особенно часто обращался к пререкаемой части пророчеств Исаии. Так Иеремия в пророчестве против Вавилона, содержащемся в 50 и 51 гл., приметно, имел в виду пререкаемую часть пророчеств Исаии. Например: изъиди от Вавилона бежай от халдеев, говорит Исаия (Ис.48:20)· Отъидите от среды Baвилона, и от земли халдейския изъидите, повторяет Иеремия (Иер.50:8). Паде, паде Ваеилон... болезнующии услышите, взывает громогласный Исаия в пророчестве, которое сами противники соединяют со второю частию исаиной книги (в 21 гл). Внезапу паде Вавилон и сокрушися, плачите по нем, как бы вторит ему Иеремия (Иер.51:8). Посрамятся вси созидающии бога и ваяющии вси неполезная... не уведаша смыслити, обличает идолопоклонников Исаия (Ис.44:10, 18). Обуя всяк человек от разума, посрамися всяк слиятель от изваяний своих... суетна суть дела, отзывается о них же Иеремия (Иер.51:17–18). Так и в другой пророческой речи Иеремии (в гл. 10.) бессилие и ничтожность языческих богов изображается теми же чертами, какими изображено это у Исаии (Ис.44:8–20). Отпечаток мыслей и выражений Исаиных (из 2 части книги его), какой виден у Иеремии в целых главах, замечается и в отдельных текстах. Например: не постигнет их правда, говорит Исаия о развращённых иудеях (Ис.59:9), – ждущим им света бысть им тма, ждуще зари, во мраце ходиша. Сии последние слова почти буквально повторяет Иеремия о тех же иудеях: Дадите Господу Богу вашему славу прежде неже не смеркнется... и пождете севета, и тамо сень смертная, и положени будут во мрак (Иер.13:16). Много беззаконие наше пред Тобою, исповедует пред Богом Исаия за весь свой народ, и греси наша противосташе нам (Ис.59:12). Беззакония наша проитивусташа нам, повторяет Иеремия, и притом также в исповедании пред Богом: яко мнози греси паша пред Тобою (Иер.14:7).

Пророк Софония, пророчествовавший в первые годы иудейского царя Иосии, также уже знал 2-ю часть книги Исаии. Сей град презорливый, говорит Софония о Ниневии, жавяй на уповании, глаголяй в сердцы своем: аз есмь, и несть по мне еще (Соф.2:15). Сие обличение почти слово-в-слово взято из пророчества Исаии против Вавилона: ныне же слыши сие юная, седящая, уповающая, глаголющая в сердцы своем: аз есмь, и несть иные (Ис.47:8). Можно примчать тоже и в книге Аввакума, который пророчествовал, как полагают, ещё в первые годы Манассии: изображение идолослужения у сего Пророка (Авв.2:18–19) есть не что̀ иное, как сокращение сказанного Исайею (Ис.44:9–27). Пророк Наум, проходивший своё служение, вероятно, не долго спустя после падения израильского царства, и след. весьма близко ко времени Исаии, также уже, приметно, читал пророчества Исаии последней части. Место в книге Наума: се на горах ноги благовествующаго мир (Наум.1:15), – есть буквальное указание на пророчество Исаии: коль красны на горах ноги благовестеующих мир, благовествующих благая (Ис.52:7).

Наконец, достойно особенного внимания, что пророчества Исаии, содержащиеся во второй части, резко отпечатлелись даже в книге современного Исаии пророка Михея, который и вообще имеет близкое сродство с Исайею⁸⁷. Так Исаия в 58 гл. 1 ст. взывает к Богопосланному проповеднику: возопий крепостию, и не пощади; яко трубу возвыси глас твой, и возвести людем моим грехи их, дому Иаковлеву беззокония их. На сен глас точно отзывается Михей: «я исполнен силы Духа Иеговы, правдивости и крепости, еже возвестити Иакову нечестия его и Израилеви грехи его (Мих.3:8). Ещё Исаия говорит от лица Божия Израилю: «се Я делаю тебя молотилом острым, новым с зубцами, ты будешь молотить, и сотреши горы и истончиши холми (Ис.41:15). Тоже, только с некоторым пояснением метафорической речи, говорит и Пророк Михей, и также от лица Божия (хотя в контексте говорится об Иегове в третьем лице): востани и измлати их дщи Сионя, яко роги твоя положу железны... и истончиши люди многи (Мих.4:13). Ещё пример: – у Исаии Господь Бог говорит к Израилю: Аз есмь, Аз есмь зиглаждаяй беззакония твоя Мене ради и грехи твоя, и не помяну (Ис.43:25). У Михея же слышан благоговейный как бы отголосок сих самых глаголов Господних: Кто Бог, якоже Ты? Отъемляй беззакония, и оставляяй нечестия останком наследия Своего... и ввержет во глубины морския вся грехи наша (Мих.7:18–19).

Итак пророчества Исаии, заключающиеся во второй части, уже были известны, и именно служили Божественным источником таким пророкам, из которых ныне проходили своё служение в начале и прежде вавилонского плена, другие уже близко ко времени Исаии, а один даже в самое время Исаии. Следовательно, нельзя относить сию часть к концу вавилонского плена; напротив, оказывается, что она должна произойти никак не позже времени Исаии.

Далее, в) сохранённый в книге Ездры указ Кира, о возвращении иудеев из плена, сам по себе уже напоминает о весьма важном пророчестве, заключающемся во второй части книги Исаии (гл. 45). Указ персидского завоевателя читается так: Вся царства земная даде мне Господь Бог Небесный, и Той повеле ми, да созижду Ему дом во Иерусалиме, иже во Иудеи... Кто в вас от всех людей Его?... Да взыдет во Иерусалим, иже во Иудеи (1Ездр.1:2–3 и дал.). В чем же именно до такой очевидности явлена язычнику десница истинного Бога Израилева, даровавшая ему различные царства? И как, или от кого получил Кир сие повеление Божие о создании храма иерусалимского и освобождении иудеев, повеление определённое, относящееся собственно к Киру, следов., нарочито ему данное и чрезвычайное (т. е. выходящее из ряда общих законов Божиих)? Удовлетворительный ответ на сии вопросы, необходимый для уяснения Кирова указа, можем получить из второй части Исаиной книги, и, притом, признавая происхождение и известность оной ещё в предшествующие Киру времена. В сей части, точно, есть особенное и прямо к Киру обращённое слово Иеговы, в котором содержится определение даровать Киру царства земные, и чрез него освободить иудеев и возобновить Сион. Сия глаголет Господь Бог помазанному моему Киру, егоже удержах за десницу повинути пред ним языки... сей созиждет град Мой и пленение людей Моих возвратит (Ис.45:1, 13). Сие слово Иеговы, по своему назначению, содержанию и, отчасти даже, выражению, очевидно находится в связи с приведённым выше указом Кира. Но ещё только половина дела решена. Найдено повеление Иеговы Киру, открыто мановение десницы Божией, покоряющей ему народы: но как Кир не знавший истинного Бога (каким представлен он в том же слове Иеговы ст. 5.) приметил сие мановение, и покорился сему повелению?

Не понятно и даже странно было бы, если бы Кир освободил евреев (и притом не по своей милости, а из рабской покорности велению неведомого ему Бога Еврейского) – на том одном основании, что ему показали пророчество об его успехах, вышедшее в то время, когда он был уже известен миру, и обладал народом бодрым и воинственным. В таком случав Божественность сего откровения и для верующего была бы не довольно ясна, а для язычника и вовсе не убедительна. Не иначе можно устранить сие затруднение, как беспрекословным признанием раннего происхождения бывших о Кире пророчеств. Кир, узнав слово Иеговы, данное на его имя ещё за-долго до его рождения и тогда же предначертавшее всю его настоящую судьбу, его великие успехи и завоевания, – естественно не мог не сказать, что именно сей Бог даде ему вся царства земная, и потому беспрекословно должен был исполнить определение Его о народе иудейском и Иерусалиме⁸⁸.

И так великое в истории иудейской событие, о котором повествует Ездра, – освобождение иудеев Киром по одной покорности велению Иеговы, – уже само по себе не допускает происхождения рассматриваемого пророческого отделения при конце плена вавилонского, и заставляет относить оное к ранним временам.

Далее, г) важное свидетельство о подлинности сей части, находится в словах Иисуса Сына Сирахова. Пророк велий, говорит он об Исаии, Духом велиим види последняя, и утеши сетующия в Сионе (Сир.48:27). Это, как и самые упорные из противников допускают, могло быть сказано только в отношении ко второй части книги пророчеств Исаии. Сила сего свидетельства тем более очевидна, чем несомненнее, что знать происхождение того или другого отделения в св. книгах было ближе и удобнее добросовестному мудрецу времён не далёких от плена вавилонского, нежели мудрователям позднейших времён.

д) Наконец, все сии свидетельства запечатлевает и утверждает своим судом Св. Писание Нового Завета. Здесь из пререкаемой части приводятся разные места, с прямым указанием, что он принадлежат Исаии. Так Иисус Христос слова: Дух Господень на мне... (Ис.61:1–2) читал из книги Исаии пророка (Лк.4:17–19). Слова: глас вопиющаго в пустыни... (Ис.40:3) Евангелисты Матфей и Лука, и, по Ев. Иоаннову, Креститель Иоанн, приводили как слова Исаии (Мф.3:3; Лк.3:4; Ин.1:22–23). Слова: Господи, кто верова слуху нашему (Ис.53:1) Евангелист Иоанн приводит, как слова прор. Исаии (Ин.12:38). Подобным образом приводятся места из той же части книги: Мф.8:17; Ис.53:4; Деян.8:30, 32–33; Ис.53:7–8; Рим.10:16–20; Ис.65:1–2.

К ослаблению силы сего божественного свидетельства, противники дозволяют себе догадку, будто в сих случаях следовали только народному мнению, не касаясь подлинности книги, и потому допустили неточность.

Но

1) такая догадка совершенно произвольна и оскорбительна для достоинства Св. Писания, содержащего божественные истины, для достоинства апостолов, всемирных и непогрешимых учителей, и в особенности для божественного достоинства Высочайшей Истины – Христа Спасителя;

2) она опровергается тем, что в Новом Завете не признавалось безразличным и не важным делом: кому бы из свящ. писателей ни приписать слов, приводимых из Ветхого Завета. Ибо на происхождении изречения ветхозаветного Писания от известного свящ. писателя иногда основываются, или получают от того особое значение, догматические истины (Мф.22:43–46);

3) относительно второй части книги Исаии, сия догадка и особенно неуместна, потому что признать происхождение сен части от Исаии, или от другого позднейшего писателя, значит, дать многим важным местам в ней такое, или совершенно другое, значение. И след. неточность, допущенная в сем отношении новозаветными св. писателями, должна была бы повести к многим важным ошибкам в толковании Св. Писания, а оттуда и во всяком употреблении сей пророческой части. И наконец,

4) при сличении мест, какие приводятся в Новом Завете из второй части книги Исаии, с другим ветхозаветными местами, приводимыми в Новом Завете, открывается, что первые столь же ясно и положительно приписываются Исаии, как и последние тому или другому св. писателю. Напр. в 10 гл. посл. к римлянам, после того как приведено место из Пятикнижия с таким указанием: первый Моисей глаголет, – приводится место из второй части книги Исаии так: Исаия же дерзает и глаголет: обретохся не ищущим Мене, явлен же бых не вопрошающим Мене и проч. (Рим.10:13–21; сн. Ис.65:1–2). Указание на Исаию в последнем случав столь же ясно и настоятельно, как и в первом указании на Моисея. Замечательно притом, что апостол имеет в особенном внимании преемство и следов. время указанных св. писателей. И таких ясных указаний на вторую часть Исаиных пророчеств в Новом Завете не менее, нежели на другие св. книги Ветхого Завета. Итак свидетельства новозаветные о подлинности рассматриваемой части непреложны, ясны и вообще удовлетворительны для самых строгих исследователей⁸⁹.

Обратимся к внутренним признакам подлинности второй части книги Исаии Пророка.

Станем ли рассматривать сию часть саму по себе, или будем сличать её с первою частию той же книги, в обоих случаях можем найти удостоверения о её подлинности.

В первом случае находим в рассматриваемой части книги следующее:

1) В ней часто, и притом усиленным образом, указывается на чрезвычайно раннее появление содержащихся в ней пророчеств об избавлении иудеев от ига вавилонского. Так в 41 гл., предсказывая (ст. 25.) избавление Израиля чрез восставленного Богом завоевателя, иже от севера (очевидно, персидского царя Кира), – пророк торжественно взывает ко всему миру (Ис.41:26–27): кто возвестит яже исперва, да увемы, яже папреди?... Несть предглаголющаго. И, в след за тем, от лица Божия продолжает: начало Сиону дам, и Иерусалим утешу, то есть: «Я первый Сиону говорю: вот, вот ему, и Иерусалиму даю проповедника»⁹⁰. Чрез «проповедника» пророчеств, содержащихся в сей части, предвозвещается избавление иудеев Киром, как нечто совершенно неведомое и не гадаемое никем. И притом, когда Господь говорит: «Я первый говорю Сиону», то видно, что и от самого Господа только ещё начинается предвозвещение о сем событии. Так говорить не свойственно было бы, если бы уже прежде были даны откровения о сем. Подобно в другом месте, предрекая гибель халдеев и избавление Израиля, пророк взывает: Вси язы́цы собрашася (пусть соберутся) вкупе, и соберутся князи от них: кто возвестит сия? Или яже исперва, кто возвестит вам? Да приведут свидетели своя и оправдятся (Ис.43:9, сн. 14). Кто слышана сотвори сия исперва? восклицает еще пророк после откровения, данного прямо на имя Кира (Ис.45:21, сн. 1. и сл. ст). Не в преждния времена слышал еси сия: не рцы: ей вем сия. Не ведел еси, ниже разумел еси, ниже исперва отверзох ушеса твоя; так от лица Божия говорит пророк Израилю, предвозвещая те же события (Ис.48:7–8, сн. 14 и слъд). Вообще должно сказать: мысль о возвещении Израилю сих событий в то время, когда они не известны были иудеям, когда нельзя было и гадать о них, – сия мысль не случайно и мимоходом высказывается во второй части Исаиной книги, но раскрывается как одна из главных мыслей почти в целой начальной трети книги (гл. 41–46 и 48). Сею мыслию с великою силою низлагается идолопоклонство (гл. 44). Сею же мыслию утверждается, что Иегова есть един Бог, первый и последний, возвещаяй первее последняя, прежде неже быти им (Ис.46:10); сия же мысль направляется против духовной слепоты, ожесточения и неверия Израиля (гл. 48).

Мало сего, настоящее пророческое откровение о сих событиях – падении Вавилона и освобождении Израиля⁹¹, представляется от самого Бога более поразительным, нежели другие прежние пророчества: так что иудеи, не вразумлённые сими последними должны разумиться, по крайней мере, настоящими пророчествами. Возвестих ти, яже древле, прежде неже приити на тя, говорит Израилю сам Иегова о прежних пророческих откровениях, и продолжает о настоящем откровении так: «ныне же открою тебе новое и сокровенное, чего ты не знал»… Ведех бо, яко отвергая отринеши, яснее: «ибо Я знаю, что ты упорен» (Ис.48:5–6, 8)⁹². Итак, когда падение Вавилона и освобождение иудеев, предрекаемые в последней части книги Исаии, суть такие события, о которых, во время их предречения, никто не гадал и гадать не мог, о которых не знали и не слыхали ничего и сами иудеи: то ясно, что такие пророчества не только не могли быть изречены в конце вавилонского плена, но должны быть древнейшими из всех пророчеств, относящихся к тем же событиям. Ибо в конце плена иудеи уже имели не мало, и не давних и давних, предсказаний о своём избавлении от плена; и, при начавшемся преобладании Персов над другими народами, можно было и естественным, образом предугадывать падение предавшихся роскоши халдеев. Чтобы подобные события и на ум не могли взойти, – для сего нужно, чтобы персы ещё не обращали на себя никакого особенного внимания, и внимание всех было занято другими народами и событиями. А дабы для иудеев было совершенно ново откровение об их освобождении и падении Вавилона, необходимо для сего, чтобы они ещё не слыхали никаких других о сем пророчеств. Когда же это было? – Пророчества о разрушении Вавилона находим уже в век самого Исаии (у Михея); и пророк, у которого находятся такие предречения, вообще в своих пророчествах близок к Исаии. Во время же их, действительно, едва ли кто мог, обращать и внимание на персов, при всеобщем трепете пред ассириянами. Следов., с одной стороны, не позже века Исаии могли произойти рассматриваемые пророчества, а с другой, – они самым лучшим образом идут именно к веку Исаии.

И в сем случае совершенно ясным становится то великое значение, какое даёт сим пророчествам провозглашавший их пророк. Когда он, восхищённый Духом Святым, с отчётливостью историка, изображал такие будущие перевороты в мире, которых и малейшей тени ещё не видно было в современном ему состоянии мира: то по истине свойственны ему возвышенные и восторженные речи о величии Иеговы, подобающем Ему одному, о нелепости и ничтожности пред Ним рукотворённых богов, о беспримерности сих пророчеств, долженствующей невольно поразить иудеев, при всей их невнимательности. Напротив, если относить оные пророчества к позднему времени – к концу вавилонского плена: то такие речи будут непонятны и даже неуместны⁹³. При близости событий случалось, что довольно удачно предсказывали о них и языческие оракулы. Предсказывать события, которых действующие причины уже находятся пред глазами, и которые притом составляют предмет живейшего желания, – могут и не слишком проницательные. Итак, в сих пророчествах, что̀ нашлось бы не обычайно поразительного и притом для самых невнимательных? Что̀ в них сильно противопоставлялось бы язычеству? Чем изъяснить особенную восторженность боговдохновенных речей пророка ? и т. дал.

Состояние иудеев внешнее и внутреннее, изображаемое в сей части, также показывает время, не только вообще предшествующее вавилонскому плену, но даже собственно время Исаии.

Что̀ касается до состояния иудеев с внешней, церковно-гражданской стороны, – из второй половины Исаиных пророчеств видно, что иудеи во время появления сих пророчеств имели ещё храм, и приносили в нем жертвы, жили в своей земле, ещё свободной и состоящей под благодеющим управлением Божиим, – были ратуемы внешними врагами, и в особенности теснимы ассириянами, а на Вавилон смотрели ещё, как на самый дальний предел земли, и халдеев ещё не видели стоящими в ряду прочих, известных и в каком либо отношении знаменитых народов.

Целость храма, продолжение жертвоприношений видны из того, что пророк сей части находит в храме беззаконника, жрущаго тельца, приносящаго семидал, дающаго ливан в память (Ис.66:3), и за сие ещё только грозит приговором суда Божия: тии избраша пути своя и мерзости их, яже душа их изволи. И Аз изберу поругания их, и грехи их воздам (Ис.66:3–4). Что Иудея, во время написания пророчеств (Ис.40–66), была ещё свободна, и находилась под благодеющею феократиею, это обозначается в таких словах: священницы, глаголите в сердце Иерусалиму (Ис.40:2). На гору высоку взыди, благовествуяй Сиону, возвыси крепостию глас твой, благовествуяй Иерусалиму: возвысите, не бойтеся: рцы градом Иудиным (Ис.40:9). «Я первый говорю Сиону: вот ему, и Иерусалиму даю проповедника» (Ис.41:27). Пророк с своими утешительными речами обращается не к иудеям, находившимся в плену вавилонском (как того хотелось бы противникам), но к Иерусалиму и градом Иудиным⁹⁴; да и самое своё служение богопосланного «проповедника» он проходит именно во Иерусалиме. Следов. Иерусалим и прочие иудейские города были ещё целы и не лишены благоволения своего царя – Иеговы. Враги, ещё воевавшие с иудеями во время происхождения пререкаемых пророчеств, прямо указываются: се постыдятся и посрамятся вси сопротивляющиися тебе... будут бо аки не бывшии, и не будут ратующии тебя (Ис.41:11–12). И из всех врагов последними указаны ассирияне, а не вавилоняне: в Египет снидоша людие мои прежде, еже пришельцем быти тамо, и во Ассирию нуждею отведошася (Ис.52:4); яснее с еврейского: «во Египет ходил народ мой в начале, чтобы жить там, и Ассур, наконец, притесняет его». Здесь пророк, говоря о постоянном озлоблении Израиля и посрамлении в лице его имени Божия (Ис.52:5), обозревает всю историю евреев, – и именно берёт во внимание начальное звено оной – египетское порабощение, и за тем останавливается, как на последнем историческом звене, на ассирийском притеснении, не упоминая о вавилонянах⁹⁵. Видно, что в это время ещё и не начинались притеснения иудеев со стороны халдеев, а продолжались опасности и беды со стороны ассириян. Посему же народы, которые должны пасть, как цена за целость Израиля, суть у пророка только египтяне, кушен (ефиопляне) и савеи: сотворих премену твою Египет, Ефиопию и Соину за тя (Ис.43:3). В плену вавилонском он, конечно, прибавил бы здесь и вавилонян, которые для освобождения Израиля необходимо должны были пасть, и следов., быть в своё время ценою за целость народа Божия. И вообще все халдейское царство было столь ещё малоизвестно само по себе и мало изведано иудеями, что северная часть его представляется у пророка (соответственно народному географическому воззрению) последним пределом земли: егоже (Авраама) поях от конец земли (Ис.41:9). Напротив, некоторые другие народы у пророка выставляются на вид, как замечательные в известном отношении в его время, и это те самые народы, которые были замечательны и в том же самом отношении в век Исаии⁹⁶. Итак вторая часть Исаиной книги произошла ещё при целости церковно-гражданского устройства и самостоятельности иудейского народа, во время притеснений оного ассириянами, при малоизвестности ещё иудеям халдейского царства, и проч. Век Исаии ясно здесь обозначается, и в особенности – как век преобладания ассириян над Израилем.

Внутреннее, или духовно-нравственное состояние иудеев, какое видно из той же части Исаиной книги, – также соответствует времени Исаии, отнюдь не концу плена. В духовном состоянии иудейского народа, (как изображается оно в 40–66 гл. Исаии), видно вообще глубокое растление нравов и в особенности господство идолопоклонства.

Писатель второй части книги, касаясь вообще нравов своих современников, с негодованием и угрозами обличает крайнее усиление у них пороков и нечестия. Еда не может рука Господня спасти? Или отягчил есть слух Свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом... Руце бо ваши осквернены кровию и персты ваши во гресех... Никтоже глаголет правды, ниже есть суд истинен. Нозе их на зло текут, скори пролияти кровь, и мысли их мысли о убийствах (Ис.59:1 и сл.). Вси путем своим последоваша, кийждо уклонишася в лихоимство свое от перваго и до последняго. Приидите да возмем вино, и иаполнимся пиянства и пр. (Ис.56:11–12). Вы же приидите семо сынове бсззаконнии, семя прелюбодеев и блудницы... Аз возвещу злобы твоя, яже не успеют тебе (Ис.57:3, 12). Грех до такой степени усилился, что даже Богослужение и вообще дела набожности стали отвратительны пред лицом божиим; на самом храме уже не почивало благоволение Божие. Небо престол Мой, земля же подножие ног Моих, глаголет Господь с негодованием, – кий дом созиждете Ми, и кое место покоища Моего? Вся бо сия сотвори руки Моя и сия суть вся Моя... Беззаконник жряй Ми тельца, яко убиваяй пса, и приносяй семидал, яко кровь свиную и проч. (Ис.66:1–3). Мене день от дне ищут, яко (как будто) людие правду сотворившии и суда Бога своего не оставивиши... что яко постихомся, и не уведел еси?.. Во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша, и вся подручныя ваша томите. Аще в судех и сварех поститеся и биете пястьми смпреннаго: вскую Мне поститеся... (Ис.58:2–4)? И замечательно, что пророк, даже среди самых живых и сильных утешений, которыми преисполнена вторая часть книги, никак не опускает из вида духовной слепоты, упорства и вообще беззаконий иудеев (см. Ис.42:19–20, 48:4, 8), среди самых светлых и радостных предсказаний, изрекает от имени Божия такой приговор нечестивым: Аз предам вас под меч; аси закланием падете (Ис.65:12).

Столь жалкое, столь великий гнев Божий возбуждающее растление нравов народа, очевидно, не соответствует тому времени, когда пленённые иудеи готовы были бы лобызать персть и каменея опустошённого Сиона, когда они не хотели пить в земле, чуждой сионских песней, когда столь великая чаша очистительных бед и страданий была уже испита ими, и созрели у них такие плоды веры и покаяния, каковы подвиги трех отроков и Даниила пророка⁹⁷. Напротив, время Исаии, действительно, представляет такое состояние, какое изображается во второй части его книги: это видно не только из исторических св. книг, но ещё более из первой непререкаемой части Исаиной же книги (напр. см. гл. 1, 2, 3, 5 и проч.). В этой первой части современные пороки иногда изображаются прямо такими же чертами, какими и во второй: наприм. невоздержание, осквернение жертвоприношений (1, 11–15. 5, 11. 12). И во время Исаии, действительно, уже постигали иудеев разнообразные бедствия, так что, по выражению пророка, уже не во что было бить их (1 гл), и ещё тягчайшие бедствия предрекались пророками – самим Исайею и Михеем.

Что касается в особенности до идолопоклонства, – во второй части книги Исаии весьма часто указывается господство оного между иудеями. Так, здесь пророк иногда прямо обличает иудеев в идолопоклонстве, выражая от лица самого Бога гнев на них, и грозя им наказанием: Не вы ли есте чада пагубы? семя беззаконно? молящиися кумиром под древом частым, закалаете чада своя в дебрех посреде камений? To твоя часть, сей твой жребий: и тем пролиял еси возлияния, и тем принесл еси жертвы: о сих убо не разгневаюся ли?.. Кого благопочет убоялся еси, и солгал Ми, и не помянул еси Мене, ниже приял Мя еси в уме, ниже в сердце твое? И Аз тя видя, презираю... (Ис.57:4–6, 11). Иногда же здесь обличается вся нелепость и гибельность идолослужения: выставляется на вид бессмыслие поклоняющихся рукотворным богам, их бессилие и ничтожность, и сему противопоставляются безпредельное величие, сила, всеведение Иеговы. И это есть один из главных предметов первой трети пререкаемых пророчеств (Ис.40:18, и. сл., 41:21, 42:17, 44:6 и след.; 46:5, 47:12 и след.). Кому Мя уподобисте? от лица Божия не однажды взывает Пророк (Ис.46:5, 41:18). Помяните сия и возстените, покайтеся прелъстившиися, обратитеся сердцем, и помяните перевее от века, яко Аз есмь Бог, и несть еще разве Мене (Ис.46:8–9), – так вразумляются склонные к идолопоклонству.

Такое господство идолопоклонства, изображаемое в 40–66 главы Исаии, есть явный знак, что сии пророчества появились прежде вавилонского плена. Евреи, переселением в плен, испытав гнев Божий за идолопоклонство и ничтожность идолов, оставили пристрастие к ним, и, по возвращении из плена, стали даже гнушаться идолопоклонниками; о сем свидетельствуют книги Ездры, Неемии и Маккавейские. Напротив, прежде плена, действительно, так усилилось язычество в народе Божием, что было по словам Пророка Иеремии, «сколько улиц во Иерусалиме, и сколько городов во Иудеи, столько и богов» (Иер.2:28 11:13); и такому усилению и преобладанию язычества во Иудеи главным образом послужили цари иудейские Ахаз и Манассия – современники Исаии. Обличение же в жертвенном заклании детей, указанное выше, падает прямо на современников сего Пророка, которые при Ахазе (2Пар.28:3) и при Манассии (2Пар.33:6) оскверняли долину Еннон закланием детей своих в честь Молоху. Силу сего доказательства подлинности второй части Исаиной книги невольно сознают и сами отпариватели подлинности.

Столь же ясные и прямые признаки происхождения второй части книги от Исаии найдём и тогда, как станем сличать её с первою частью книги, которой подлинность не подвергается сомнению. Сличение одной части с другою можно делать сначала по их духу и внутреннему содержанию, потом, по образу раскрытия предметов в той и другой, и наконец по языку с его особенностями.

1) Содержание второй части таково: по местам указывается духовное растление современников, и делаются им сильные угрозы, но тягостное впечатление сей мрачной стороны содержания заглаждается утешительными, чрез все это пророческое отделение идущими, изображениями тайн грядущей благодати и предречениями о будущем избавлении иудеев от вавилонского плена. По такому содержанию, тон пророческих речей, здесь содержащихся, вообще торжественный. Поскольку же с этою торжественностью соединяется яркость и живость изображения тайн Искупителя, твёрдость и сила ниспровержения современных заблуждений и обличения пороков: то отсюда пророческие речи получают характер необыкновенно возвышенный и величественный. Такой характер и содержание последней части, по своей очевидности, не требует особого исследования⁹⁸. Что̀ же видим в первой части? Правда, что в сей части не столько пророчеств о Мессии, сколько обличений современного нечестия и предречений о наказании нечестивых. Но тем не менее неоспорима та особенность Исаиных обличений и угроз, что в них не преобладает тягостное впечатление на читателя, а напротив, везде в обличениях и угрозах сияет мысль о победоносной силе благодати. Возьмём во внимание первые главы, в которых особенно сильны обличения и угрозы. В них глубина современного растления и нечестия раскрывается при созерцании, в тоже время, победоносной над всяким злом благодати. Приидите, и истяжимся, глаголет Господь, и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю, аще же будут яко червленое, яко волну убелю. И аще хощете и послушаете Мене, благая земли снесте: аще же не хощете, ниже послушаете Мене, меч вы пояст: уста бо Господня глаголаша сия. (Ис.1:18–20); воть средоточие первой громовой речи Исаии! Течение пророческой речи, содержащейся в 2, 3 и 4 гл., таково: пред провиденным зрелищем благодатного Сиона, к которому приидут еси язы́цы (Ис.2:1–5), – как пред светом дневным, открывается вся тёмная сторона современного нечестия и всех зол, карающих оное (2. 3.), которая, наконец, покрывается опять тою же всеочищающею благодатию (гл. 4). Основная мысль следующей речи в гл. 5 такова: и вознесется Господь Саваоф в суде, и Бог Святый прославится в правде (т. е. в самых наказаниях грешников). Исаия созерцает не ужасы гнева Божия, но светлое торжество и славу Господа Бога. Далее в гл. 7, 8 и сл., предрекая гибель царствам Израильскому и Сирийскому и великие бедствия царству Иудейскому, Пророк созерцает тайну явления Эммануила, и воспевает низложение силою Его всех враждебных языков (Ис.7:14 и сл. 8:9–10)⁹⁹. Не говорим уже об отделении книги Исаии, нач. с 24 до 35 гл., где современному нечестию и грозящим за то̀ наказаниям противополагаются такие же восхитительные картины грядущей благодати (предуказываемой также отчасти в избавлении Израиля от внешних врагов), какие и в главах 40–66. Словом: в первой части книги обличения и угрозы обыкновенно просветляются указанием на славу Искупителя, имеющую исполнить всю землю, – как это выразилось и в обстоятельствах призвания Исаии к пророческому служению. Отсюда тон речей его не теряет нигде своей торжественности, возвышенность и величие всюду поразительны, и из пророков свойственны преимущественно Исаии. – Соображение сих свойств первой части с указанными выше чертами второй ведёт прямо к тому заключению, что в содержании и характере второй части раскрывается, и притом с наибольшею полнотою и яркостью, тоже самое, что и в первой составляет принадлежность пророчеств Исаии.

Замеч. При сем не излишне иметь в виду то, что важнейшие предметы, раскрываемые во второй части, можно находить и в первой; напр. бесконечное величие Иеговы пред всем миром (Ис.2:11–22, сл. 40:10 и сл.), ничтожность идолов (Ис.27:9–11, 19:3 и сл.), заглаждение всех грехов благодатию (Ис.4:4, 33:24 и др.), призвание языков к Мессии (Ис.2:2–4 и др.), обращение самих иудеев (Ис.11:11–16) и проч. Есть места и буквально сходные, например: сл. Ис.11:6–7, с Ис.65:25, или Ис.35:10 сл. с Ис.51:11 и др. Целые отделения первой части (напр. 11 и 12 гл. 25 и 26:32–35 гл.) имеют самое близкое сходство и сродство с последнею частию книги.

2) Образ раскрытия предметов во второй части тот же, как и в первой. Так в той и другой предметы, даже самые таинственные, обыкновенно представляются не в символических видениях, но раскрываются с наглядною ясностью. Во второй части указываются прямо и с точностью имя и дела освободителя иудеев из вавилонского плена, также многие обстоятельства земной жизни Спасителя: подобно сему в первой с точностью же определяется время гибели современных врагов Израиля (гл. 7 и 8), прямо указывается рождение Спасителя от Девы, появление Его в Галилеи и пр. Притом, сам созерцая ясно сокровенные предметы, или живо ощущая истину, пророк внушает сию истину и другим со всею силою, и представляет свой предмет в самом полном свете. От того замечается в той и другой части его книги необычайная широта и поразительность в раскрытии; в той и другой – обилие воззваний, блистательных картин и описаний, – и к пророчествам присоединяются хвалебные песни¹⁰⁰. Наконец, в той и другой части замечается едва ли не более, нежели у других пророков, строгой последовательности. И в первой, и в последней части есть целые не малые отделения, в которых мысли текут ровно и последовательно¹⁰¹.

Кроме сходства в сих главных чертах, свойственных преимущественно Исаии, обе части его книги сходны между собою во многих частностях и подробностях, относящихся к раскрытию того или другого предмета. Так в той и другой образами служат: металл и изгарь (Ис.1:22, 48:10), хождение или сидение во тьме (Ис.9:2, 47:5), закрытые глаза (Ис.6:10, 44:18), ночь и утренняя заря (Ис.8:22: 58:8), покрытие покрывалом (Ис.22:8 по евр. подлин. 47:2), венец гордости и славы (Ис.28:1, 62:8) и проч. Там и здесь те же примеры из истории Авраама и Давида.

3) Язык второй части пророчеств Исаии отличается теми же главными достоинствами, какие видим и в первой, – которые притом не свойственны времени плена, имевшего неблагоприятное влияние на еврейский язык. Сии достоинства: – особенная чистота, благородство и изящество, обилие выразительных слов и оборотов. Кром того, язык и речь сей части обилуют многими идиотизмами языка собственно Исаии. Укажем на некоторые из них. Название Святый Израилев также встречается во второй части, как и в первой. Между тем, сие название кроме книги Исаии во всём Ветхом Завете встречается только шесть раз¹⁰². Замечательно, что во второй части, как и в первой, слово именоваться весьма часто употребляется вместо быть. Часто так же встречается выражение: уста Господня глаголаша сия. Повторение слов в параллельных членах стиха, столь обыкновенное в первой части Исаии, встречается также и во второй часта (Ис.42:19, 44:3, 54:13, 55:4, 13, 59:10). Точно также поэтическое слово tzat zaim – отпрыски, принадлежащее кроме Исаии только Иову, находим и в первой и во второй части пророчеств Исаии (Ис.22:24, 42:5, 44:3, 48:19, 61:9, 65:23). Название Египта словом rabab (Ис.30:7, 51:9) и слова: charuz – молотьба (Ис.28:27, 41:15), telulim – худая участь (Ис.66:4, 3:4) и проч. принадлежат только Исаии, и находятся в обеих частях его книги. Сами противники сознаются, что сии идиотизмы языка не могли произойти случайно¹⁰³.

Таким образом при сличении второй части книги Исаии с первою, нельзя не видеть, что и по содержанию с внутренним характером оного, и по образу раскрытия предметов, и по особенностям языка, вторая часть есть писание того же самого св. писателя, которому принадлежит и первая, не оспариваемая в своей подлинности. Объяснять сходство сих частей, во всех отношениях, подражанием или заимствованием, решительно невозможно. Ибо,

1) свойства и достоинства, общие той и другой части книги Исаии, столь необычайны и поразительны, что они из самих пророков, или исключительно или по преимуществу, свойственны одному Исаии.

2) Пророческие речи второй части, составляющие одно дивное целое, собственною глубиною и силою свидетельствуют о самостоятельности своего боговдохновенного писателя. Для произведения второй части книги потребен был бы такой же великий орган Св. Духа и с теми же самыми высокими особенностями, – ,каков, именно и единственно, есть Исаия.

Посмотрим теперь, почему с самоуверенностью восстают некоторые против подлинности сей части.

Вникая в основания, на которые опираются оспаривающие подлинность второй части книги Исаии, не только не найдём в них ничего сильного и твёрдого против истины, но даже увидим нечто против самих же противников истины.

Оспаривающие подлинность сей части усиливаются найти для себя какую либо опору,

1) отчасти, также во внешних свидетельствах и во внутренних признаках книги,

2) главным же образом – происхождение в век Исаии таких пророчеств, каковы во второй части, находят они несообразным с своими понятиями об общих принадлежностях и условиях пророчеств.

1) Внешние свидетельства и внутренние признаки, какие противопоставляются подлинности пророчеств Исаии, заключающихся во второй части его книги, обличают только неблаговременные и даже очень странные притязания мудрователей. Так один из мудрователей¹⁰⁴ мечтает найти у Пророка Захарии свидетельство, будто писатель второй части пророчеств Исаии жил уже во время построения второго храма. Он указывает на следующее место у Захарин (Зах.8:9): да укрепятся руце вас, слышащих во днех сих словеса сия от уст пророческих, от негоже дне основася храм Господа Вседержителя. Ему кажется, что здесь говорится, собственно, о тех утешительных словесах от уст пророческих, которые содержатся в книге Исаии; ему кажется, притом, что Захария имеет в виду писателя сих пророчеств, как переработавшего 31 главу книги пророка Иеремии. Но мудрователь напрасно забывает, что ободрительные пророчества о восстановляемом храме изрекались в то время самим Захарием и Аггеем; и, следовательно, нет ни малейшего повода, утешительные слова от уст пророческих относить не к сим пророкам, но к древнейшим пророчествам Исаии. Не говорим уже о том, откуда взята странная мысль о переработке 31 гл. Иеремии, когда у Захарии нет и намёка ни на что подобное¹⁰⁵. Другой¹⁰⁶, в подтверждение позднего происхождения второй части, ссылается на то, что у Иеремии в 20 главе, где предсказывает он о вавилонском плене, нет указания на эту часть книги Исаии. Как будто Иеремия каждый раз непременно обязан был ссылаться на Исаию, тогда как и без того видно у него столько свидетельств о известности ему второй части¹⁰⁷.

В самых прорекаемых пророчествах указывают места, где о плене говорится в настоящем времени, а о разрушении Иерусалима в прошедшем (Ис.42:22, 24, 44:26, 28, 51:3, 52:2–3, 9, 58:12). Но это объяснить не трудно. Плен вавилонский представляется у Пророка как настоящий, но он не есть событие настоящего времени, что̀ мы и замечали, когда рассматривали современные пророку обстоятельства, с довольною полнотою изображённые в сей части. Что̀ же касается до изображений будущего в виде настоящего, то сие очень обыкновенно у пророков. Пророки – прозорливцы; их знание не есть действие углублений разума, а есть видение созерцателей. Их взор останавливался или на действительности настоящего времени, и отселе переносился в будущее, или на ближайшей будущности, и отсель созерцал отдалённейшую. Поразительные примеры тому: пророчества Моисея (Втор.32:7, 30), созерцания Осии (Ос.14:4, 8–10), Михея (Мих.7:7, 11), Исаии (23 гл). И в самой прорекаемой части созерцательное и как бы евангельское изображение страждущего и умирающего за наши грехи Христа Спасителя (53.) ужели относить, по происхождению, ко временам христианским?

Противники подлинности второй половины пророчеств Исаии старались отыскать в ней примеры возвышенных, очищенных религиозных понятий, которые, по их мнению, более приличны позднейшему времени. Но сами же согласились, что отысканные ими примеры не находятся в противоречии и со временем Исаии¹⁰⁸. Сии примеры при должном внимании легко объясняются. Пророк в гл. 56, ст. 7. выражает возвышенные понятия о храме, не только как о месте жертвоприношений, но как о доме молитвы для всех языков? Легко понять почему так. Потому что храм был домом молитвенным при благоугодных жертвах народа, и от самого создания своего имел такое назначение, как сие выражено в молитве Соломона (3Цар.8:38 и сл.). Пророк в (Ис.56:6) (также: Ис.58:13) настаивает на то, чтобы празднование субботы было освящаемо богоугодными делами? Сие потому, что суббота – самый священный ветхозаветный праздник и первоначалие праздников; Моисей, или сам Бог при Моисее, строго осуждал за нарушение сего праздника. Пророк в гл. 61, ст. 5 и 6. называет израильтян священниками? Но так называли их ещё Моисей (Исх.19:6) и сам Исаия в начале своих пророчеств (Ис.2:2 и сл.).

Что касается содержания и внутреннего характера пророчеств Исаии, то мы уже заметили, что во второй части во всей полноте открылось и выразилось тоже самое, что и в первой составляет особенность его пророчеств. Указывают противники на некоторые разности второй части от первой по языку. Но об особенностях в слоге и языке, принадлежащих одной второй части, надобно сказать, что они ограничиваются несколькими словами и выражениями, не употреблёнными в первой части, повторением сказуемых, украшением имени Иеговы или Израиля величественными эпитетами. Справедливо заметить, что особенности такого рода не столь важны, чтобы, при сходстве обоих частей во всем главном и существенном, и кром того во многих частностях, нужно было выводить из них заключение о разных писателях. Несправедливо же было бы отказываться от простого и удовлетворительного изъяснения сих особенностей. Понятно, что св. писателю не было никакой необходимости употреблять одни и те же слова и выражения, когда и обыкновенные писатели в этом имеют свободу, и допускают тем более разнообразия, чем сильнее духом. Притом же, Пророк Исаия, (как было замечено), отличается употреблением слов, ему одному принадлежащих; почему легко могло быть, что в одной части употреблены были такие слова, которые не встречаются в другой¹⁰⁹. Что̀ касается до повторения сказуемых и пр., то сия особенность, столь естественная в пророчестве, исполненном живых образов, встречается и в других св. книгах, встречается в некоторых местах и отделениях даже первой половины пророчеств Исаии. В пророческих речах, излагаемых в виде размышления, (каковы пророчества у Исаии в последней части), естественно быть большему обилию и меньшей отрывочности, нежели в обличительных речах, говорённых пред народом. Также при раскрытии предметов, особенно торжественных, свойственно быть и особенной блистательности в речи.

Не излишне принять в соображение и то, что разность второй части от первой, в сих отношениях, сама по себе никак не больше, нежели разность между глав. 1–5 и глав. 6–7 в книге Пророка Михея, и даже она менее, нежели разность между 1 и 3 глав. Осии или 1–6 гл. и 7–8 гл. Амоса и в разных Давидовых псалмах.

2) Посмотрим, не более ли важности в тех возражениях, которые основываются на соображении пререкаемых пророчеств с общими принадлежностями и условиями пророчеств.

Находят происхождение сих пророчеств в век Исаии невероятным – и по отношению к самому пророку – и по свойству содержания рассматриваемых пророчеств, – и по цели оных для современников.

По отношению к пророку. Говорят, будто психологически невозможно такое долговременное стояние взора пророка на отдалённой будущности, какое предполагается во второй части книги Исаии, при мысли о происхождении её действительно от Исаии.

Но такое пререкание уже решительно отражается величественным словом самого Исаии (Ис.40:13 сн. Рим.11:34): кто разуме ум Господень, или кто советник ему бысть? Пророк в начале и конце рассматриваемой части определённо говорит, что чрез него глаголет Бог (Ис.40:1, 66:9). Нет никакой невозможности принимать и передавать другим откровения о будущих событиях, преподаваемые Богом, Емуже разумна от века суть вся дела Его (Деян.15:18). Подобно Исаии, пророк Михей и другие тоже как бы жили в будущих отдалённейших временах.

Даже можно сказать, что столь продолжительное и светлое созерцание отдалённого будущего особенно свойственно боговдохновенному Исаии. В первой части своей книги Исаия, видя глубокое растление современников и за то, или наступившие, или грозящие бедствия, обыкновенно восхищается к созерцанию грядущей благодати: он, то провидит предварительные её благодеяния Израилю, имеющие явиться в избавлении его от бедствий, то успокаивается в ней самой, – живописует тайны её, долженствующие в последствии открыться (1–5. 10 и 11. 24 – 29 и др.). Но из первой же части книги Исаии известно, что пророк провидел такую страшную бурю бедствий, которая имела совершенно опустошить обетованную землю и рассеять иудеев в чуждые страны (Ис.22:1–5, 29:14 и др.); и что сия опустошительная буря имела подняться от Вавилона (Ис.39:6–7). От мраков сей страшной провиденной грозы не свойственно ли было пророку тем выше и живее быть восхищённым к созерцанию благодати? Не свойственно ли было, чтобы Дух Св. дал своему избранному тем раздельнее видеть тайны благодати и дольше успокаиваться в её светлой области, чем мрачнее и разрушительнее была провиденная гроза? Прилично быть сему, судя по свойственным Исаии созерцаниям. Сие самое и представляют пророчественные откровения, содержащиеся во второй части книги (с присовокуплением и прочих пророчеств против Вавилона). Пророчество в 39 гл. об отведении народа иудейского в плен вавил. служит некоторым вступлением к пророчествам и наставлениям, содержащимся во второй половине книги¹¹⁰. А те места в сей последней, в которых Исаия указывает на современное ему великое нечестие в народе, и ещё только грозит великим за то наказанием, показывают, что его пророческий взор, обращённый главным образом на отдалённую светлую будущность, не опускает из виду и современности, а, напротив, созерцает первую по поводу и обстоятельствам последней.

Таким образом светлое и продолжительное созерцание отдалённой будущности, представляющейся в пророчествах Исаии, вполне согласно и вообще со свойством пророческих созерцаний, и в особенности с пророческими восхищениями Исаии.

По свойству содержания пророчеств. Говорят

1) будто все, что пишет Пророк второй части о настоящей действительности (т. е. кажущейся такою противникам, это – действительность времён Кира), вполне; верно и точно до самых малых подробностей. Но что говорит он о будущем, это только приятные надежды, от которых далеко отстала действительность. Как не походит, говорят мудрователи, состояние бедных переселенцев, современных Ездре и Неемии, на блистательные картины будущего благоденствия, заключающиеся в 60, 65 и 66-й главах! А потому, в писателе второй части они мечтают видеть современника Киру, а не Исаию – современника Ахазу и Езекии.

Здесь мудрователи, представляя себе в прорке второй части не более, как поэта – историка, запутали сами себя в противоречия. Если их историк, каким они воображают св. писателя второй части, есть современник Кира: то, как он мог писать так много ложного об участи переселённых современников своих? Странность тем более не объяснимая, что противники превозносят, в нем в тоже время и прозорливость и историческую точность. Дело в том, что писатель не поэт-историк, a пророк; и ничего нет несправедливее, как ограничить взор его временем Ездры и Неемии.

Не откажемся войти в более подробное разбирательство дела противников.

Охотно соглашаемся, что всё сказанное о Кире и времени его в гл. 40–66 кн. Исаии вполне верно и оправдано событиями. Но точно ли современная самому пророку действительность идёт ко времени Кира, – это другой вопрос. А из предложенного нами¹¹¹ исследования очевидно, что современные пророку обстоятельства совершенно не соответствуют времени окончания вавилонского плена. Следов. настоящее пророка и то, что̀ он говорит о Кире и его времени, должно строго отличать одно от другого.

Несомненно и то, что к бедным переселенцам, современным Ездре и Неемии, не могут идти величественные, всеобъемлющие и вечные обетования, которые излагаются у Исаии во второй части, кроме пророчеств об освобождении Израиля из плена. Но какие это обетования? – Это обетования о пришествии Иеговы, предваряемом гласом вопиющего в пустыне (40 гл.), – о Божественном Помазаннике и Посланнике, чудодействующем Просветителе и Спасителе Израиля и языков (Ис.61:1 и сл.; 42:1 и сл.), Который всемирное служение Свое ишёл проходить при тяжких предшествиях (49, 4–7), Который озлоблен и язвен за грехи наши, предан, на ряду с беззаконными, смерти и погребению, но за тем узрит семя – будет благоденствовать (53 гл.), в Котором откроется для духовно жаждущих источник спасительной воды (Ис.55:1–4), и проч. Сюда же относятся пророчества о неверии и отвержении Израиля, об обращении языков и опять о спасении всего Израиля (см. 65 гл.), учение о нескончаемом блаженстве праведных и наказании нечестивых (Ис.60:18–21, 66:24). Само по себе понятно, а свидетельством и учением Нового Завета решительно утверждено, что все это относится именно ко временам христианства и к жизни будущей – вечной. Большая часть сего во всей верности и точности уже оправдалась событиями, и доселе оправдывается; остальное, по своему роду, ещё имеет совершиться также точно и верно, чему ручательство – слово Божие и самое исполнение большей части указанных предуказаний. О каких же не сбывшихся вполне надеждах Пророка толкуют возражающие?

Если пророчества о Мессии и Его царстве соединены у Исаии с пророчеством о возвращении из плена: то сие имеет свои глубокие основания, и не даёт никакого права или повода смешивать разные пророчества. Ещё в первом обетовании о спасительном Семени Жены возвещено, что всякие враждебные действия против Церкви должны быть побеждаемы только силою сего обетованного Семени. И сия победоносная сила обетованного Спасителя в ветхозаветные времена была таже самая, которая имела явиться в Его Лице в Новом Завете, и имеет во всей славе открыться в вечности; только в В. Завете она являлась в различных отражениях и образах, а в Новом открыта в самой истине. Потому торжество Христово над врагами Церкви, во все времена совершающееся и простирающееся в вечность, во всех своих разнообразных и неисчислимых видах, представляет собственно – единое Божественное зрелище. И следов., пророку, которому дано созерцать в грядущих временах великую часть сего зрелища (начиная от вавилонского плена до вечности), свойственно было и представить оную в одной общей и величественной картине. Это тем более, что, прежде совершенного и полного откровения благодати, тайны, собственно, её самой и преобразовательные её отражения, ещё безвременно было представлять в строгой их раздельности между собою. Потому, если в пророчествах Исаии иногда не резко разграничены одно от другого благодатное спасение и, служащее образом сего, избавление иудеев от вавилонского плена: то сие вполне сообразно с свойством ветхозаветных времён. Подобно сему и по сим же причинам и другие пророки не редко излагают хотя разные Божественные обетования, но в самой внутренней связи их между собою (см. Иер. 30, 31 гл. Иез. 34 гл.). Так и потому же у самого Исаии в 9 и 11 гл. с избавлением иудеев от ассириян соединена высокая мысль о Мессии. Во всех таких двойственных пророчествах, черты разных провиденных событий, то сливаются в один нераздельный образ – по единству действующей в сих событиях Христовой силы и по некоторой ещё сокровенности её, то ясно между собою различаются – по разности самых явлений и действий оной силы: так что между двумя разными пророчествами в одно и тоже время и единство есть и смешения нет. Сие-то самое в дивной красоте и в особенно-ярком свете является во второй части пророчеств Исаии. Итак, у возражающих умствователей, – с одной стороны, нет столько проницательности, чтобы изъяснить представляющуюся здесь внутреннюю связь различных пророчеств, а с другой, достаёт столько дерзости неверия и вместе неразумия, чтобы смешать различные пророчества, затемнить для себя столь резкие и светлые предсказания о Мессии, и таким образом, исказить все божественно-прекрасное целое сих пророчеств.

Когда таким образом все составные части возражения падают: то само собою исчезает и всё представленное возражение против подлинности рассматриваемой части пророчеств Исаин¹¹².

Далее,

2) смущает отпаривателей имя Кира (Ис.44:28, 25:1), прямо пронаречённое освободителю иудеев. Но наречение не сущего, яко сущего, свойственно Богу. И пророком во второй части так поразительно поставляется на вид, именно, сие Божеское свойство! Посему наименование Кира, задолго до его рождения, сколько для веры утешительно и назидательно, столько с общим ходом пророческой речи сообразно. Притом же это и не беспримерно. Так, разрушитель Иеровоамова алтаря – Иосия задолго пронаречён был от Бога (3Цар.13:2). Наконец самое имя Кира есть не такое имя, которое служило бы только к условному обозначению известного лица; напротив, оно, как пронаречённое от Бога (Ис.45:4), есть имя глубоко знаменательное. Уже и древние давали имена Кира значение солнца, как образа царственной славы и величия¹¹³; по такому значению своему оно было употребляемо древними персами для выражения вообще царственного достоинства и величия¹¹⁴. Посему освободитель иудеев, преднаречённым ему именем Кира был назнаменован, царь по превосходству, – как такой царь, в котором царственное величие и достоинство найдут своё достаточное (для человека) осуществление, и сделаются собственным его именем. Но все, что высокого ни говорится о Кире у Исаии, следует только собрать вместе, совокупить в одно понятие, – и это понятие будет оное знаменательное его имя – Кир. Итак, преднаречение имени Кира, столь поразительное по своей точности, в тоже время не заключает в себе ничего особенно затруднительного в сравнении с прочими чертами пророчества о нём¹¹⁵.

По цели для современников. Возражатели не видят никакой цели рассматриваемых пророчеств, в случае их подлинности. «Современникам Исаии невозможно было, говорят они, понимать таких пророчеств, в которых предрекались события, столь отдалённые. А потому сии предсказания служили бы только пищей любопытству».

Здесь опять с первого же взгляда представляется внутреннее противоречие. Как же предсказания были непонятны, когда они могли служить пищей любопытству? Нельзя же питаться тем, чего не принимают уста. Но вникнем в дело глубже.

Рассматриваемые нами предсказания составляют венец всех прежних предсказаний Исаии. Здесь предрекается спасение Церкви – земное (от ига вавилонского) и небесное, временное и вечное, частное и всеобщее. Это ли не могло иметь для века Исаии другой цели, как служить любопытству? – Надобно взять во внимание всю тяжесть скорбного положения современных пророку верующих, чтобы понять великое назначение для Церкви сих пророчеств Исаии (40–66 гл.). Царство израильское пало, или скоро должно было пасть; иудейскому предрекалась пророками такая же участь; кроме того, последнее отовсюду стесняемо было соседними народами, в особенности же терпело от преобладания ассириян. Пороки и нечестие усилились до крайности, как видно из первой и второй части пророчеств Исаии. Прообразовательные жертвы, вместо того чтобы питать и просвещать веру, оскверняемы были пороками приносивших, и отвратительны были в очах Божиих. Вера в обетование, о происхождении Божественного Царя из рода Давидова, до того ослабела в большей части иудеев, что они сам царь, потомок Давида, по выражению пророка, «трепетали, как дерева в лесу», в совершенной безнадёжности спастись от опасности, грозившей дому Давидову (Исаии 7 гл.). Ясно, что для верующих была настоятельная потребность в самих живых и сильных утешениях и ободрениях. Ясно, что была вопиющая нужда для Церкви в новых, более светлых и точных, откровениях грядущей благодати, для оживления (теряющего своё живое значение) прообразовательного церковного устройства. Сия-то великая нужда Церкви, сия-то настоятельная потребность верующих и была удовлетворена великим пророком Исайею во второй части его книги. Часть эта вся проникнута духом утешения и ободрения. Итак, вот цель последней части для современников пророка! Предсказание о конце, великого, ещё только издали грозящего иудеям, бедствия (плена вавилонского), – указания на то, что надежда веков на Обетованного не разрушается современным разливом нечестия и грозящим языческим пленом, напротив, Обетованный предъявляется теперь в новом более открытом свете, – все такие откровения должны были утешать и подкреплять, возбуждать и просвещать веру лучшей части Израиля. Что касается до худшей части народа – до нечестивых и порочных, – для них чудные предсказания были воззванием любви и правды Божией, которым призывались они к покаянию и, в случае нераскаянности, делались безответными. Ещё в самом призвании Исаии и пророческому служению, указана была такая цель его пророчеств, в отношении к нечестивым (Ис.6:9).

Впрочем, и в том нет сомнения, что современникам пророка не были вполне понятны пророчества его. Но сие относится не к одним рассматриваемым наши пророчествам, напротив, это есть общая принадлежность почти всех пророчеств; потому что они вполне освещаются уже событиями. Притом, цель пророчеств и не ограничивается одними современниками пророка. Самим пророкам открыто было, яко не им самем, но нам служаху сия, говорит апостол Пётр (1Пет.1:12), относительно пророчеств о Мессии. Итак, пусть современники Исаии не все поняли в пророчествах его, содержащихся в последней части книги. Уразумев то̀, что̀ им было нужно и можно уразуметь, они чрез сие выполнили цель пророчеств, относящуюся к ним. Но цель пророчеств, как и содержание их, идёт ещё далее. Она обнимает как современников Исаии, так и нынешних христиан, как возвратившихся из плена иудеев, так и всех людей до кончины мира. Господь и святые апостолы, ссылаясь столь часто на пророчества сей части, пополнившиеся в христианстве, возбуждали и утверждали тем, веру, и посрамляли неверие. Святые отцы таким же образом пользовались пророчествами сей части, привлекая к вере, одних и поражая неверие других; так и доселе, пользуется ими Церковь. И сверх того, какой мрак духовного уныния и скорби не может рассеять чтение сей части пророчеств? В ком не взгреет надежды и желания высших небесных благ? Все сие, начиная от времени Исаии, есть выполнение великой цели его пророчеств, какую имел Дух Божий, глаголавший в пророке.

После сего можно сказать, что не только ясные внутренние признаки и достоверные свидетельства ставят подлинность второй части книги Исаии выше всякого сомнения, но даже самые возражения противников только дают повод к большому утверждению истины происхождения сей части именно от Пророка Исаии.

Начало митрополии Русской обыкновенно возводят ко времени Императора греческого, Льва Философа, (886–912 г.), на том основании, что имя его встречают в переписи епархий, подведомственных Константинопольскому Патриаршему престолу, приписываемой сему Императору. Твёрдо ли это основание? – Чтобы решить сей вопрос, нужно войти в исследование достоверности сего акта.

Предварительно мы должны коснуться истории образования подведомственного Патриарху Константинопольскому округа.

При возведении Константинопольского престола на степень Патриаршества вторым Вселенским Собором (пр. 3), округ Константинопольского Патриарха составился из трех обширных областей (διοίκησις): Понтийской, Асийской и Фракийской. Так блаженный Феодорит, описывая подвиги и труды св. Иоанна Златоуста, говорит: «не только имел он попечение о сем царствующем граде (Константинополе), но и о всей Фракии, которая делится на шесть провинций, и о целой Асии, заведываемой одиннадцатью правителями; благоустроял своими законами и область Понтийскую, имеющую столько же правителей, как и Асия»¹¹⁶. Так как при распределении епархий было принято держаться гражданского разделения областей и провинций, то означенному числу гражданских правителей в каждом округе в начале долженствовало соответствовать и число первенствующих епископов в каждой области, или митрополитов. Собор четвёртый вселенский (пр. 28), утвердив зависимость поставления митрополитов в трёх вышеупомянутых областях от Патриарха Константинопольского, присоединил к тому право поставлять епископов у «иноплеменников», или чуждых народов, вторгавшихся в Империю и получивших осёдлость в трёх означенных областях, или к ним прилежавших¹¹⁷.

Древнейшее исчисление епархий, на основании сего правила, зависевших от Патриарха Константинопольского, с показанием их степеней, мы имеем в переписи, помещённой при книге Константина Порфирородного «об обрядах Двора Константинопольского». Здесь сначала исчисляются митрополиты, подведомственные Патриарху Константинопольскому, потом архиепископы, не зависевшие от местных митрополитов, или по особенным уважениям, или как епископы «иноплеменников», непосредственно подчинённые Патриарху, – наконец, епископы подведомственные каждому митрополиту¹¹⁸. Митрополитов показано здесь 33, и все она принадлежали только к трём упомянутым областям: понтийской, асийской и фракийской; в начале стоит первый митрополит понтийской области, – кесарийский; на втором месте первый митрополит области асийской, – ефесский; на третьем месте первый митрополит области фракийской, – праклийский, и т. д. Архиепископов счислено 34¹¹⁹. Между исчисленными митрополиями, архиепископиями и епископиями здесь нет имени епархии Русской.

С течением времени происходили различные перемены в епархиях. Некоторые епископы возвысились на степень архиепископий и даже митрополий; митрополии переносимы были из одного города в другой. Некоторые епархии, по причине, опустошений, произведённых вторжением в Империю разных народов с востока и севера, совсем пали; некоторые возникли вновь среди народов, прежде находившихся в язычестве. Но важнейшим приращением для округа Патриарха Константинопольского было присоединение к нему восточного Иллирика, Калабрии и Сицилии. Это произошло в VIII столетии, по воле императоров Константинопольских. Причиною такого распоряжения поставлено было то, что папа Римский, доселе заведовавший Церквами упомянутых областей, сам окружён варварскими народами¹²⁰. Все сии обстоятельства должны были произвести значительное изменение¹²¹ во взаимных отношениях епархий, и требовали новых распоряжений правительственных относительно их степенен.

Такое распоряжение правительства можно видеть в переписи епархий, дошедшей до нас с таким названием: постановление Императора Льва мудрого о порядке престолов церковных, подлежащих Патриарху Константинопольскому. Оно встречается во многих рукописях греческих, в западных библиотеках¹²², и с разных списков, более или менее исправных, издано в свет, между прочим, в известном каноническом сборнике Леунклава: Ius Græcoromanum¹²³, в прибавлениях Гоара к изданию Кодина¹²⁴, в «Священной Географии» Саroli a S. Pavlo¹²⁵. Хотя не в полном виде, это постановление известно и в древнем славянском переводе, и издано Шлецером в его «Несторе»¹²⁶.

В списке, с которого напечатано сие постановление в «Священной Географии» сообразно с некоторыми греческими рукописями сказано: «настоящее изложение последовало в 6391 году, при Императоре Льве мудром и Патриархе Фотии»¹²⁷. Показание не вполне достоверное, во-первых, потому, что в г. (883 г.) Лев ещё не был самостоятельным Императором, но жив был отец его Император Василий; во-вторых, потому, что распоряжение о епархиях приписывается вместе Имп. Льву и Патриарху Фотию, – тогда как Фотий, со вступлением Льва на престол, был удалён с своего престола. Не признавая надписи вполне достоверною, мы, однако же не сомневаемся, что самое постановление должно принадлежать времени Патриарха Фотия и Императора Льва. Когда приобретение Иллирика и других областей, не смотря на возражения Пап, утвердилось за престолом Константинопольским, и это несогласие, уступить Иллирик Папе Римскому, ясно высказалось на Соборах по делу Патриарха Фотия: тогда было нужно учредить правильные отношения новоприсоединённых Церквей к завесившим прежде от Патриарха Константинопольского.

Постановление Имп. Льва вполне удовлетворяло этой потребности. В нём исчисляются все митрополии, означенные в переписи, прежде составленной¹²⁸, и в том же порядке, в каком они стояли прежде; но между ними даётся место многим митрополиям новоприобретённым. Так на 16 месте поставлена митрополия Фессалонитская, на 27 и 28 Коринфская и Афинская, на 30 Критская, на 32 Калабрская, на 33 Патрская, на 35 и 36 Ларнсская и Навиактская, на 40 Филиппийская: – все сии митрополии присоединились к округу Патриарха Константинопольского, в следствие отделения от области Папы Римского¹²⁹. Затем, начиная с 43-й следует ряд митрополий, вновь возведённых на сию степень из всех четырёх округов: понтийского, асийского, фракийского и иллирийского, так что число всех митрополий в постановлении Имп. Льва, в том виде, как ныне оно известно, простирается до восьмидесяти одной, и между ними на 61 месте стоит митрополия Русская.

Вслед за митрополиями, подобно как и в древнейшей переписи, выше нами рассмотренной, исчисляются архиепископии, частию прежние, частию вновь возведённые на сию степень, всего 39. Наконец, также по примеру той переписи, показывается, сколько и какие именно епархии зависят от вышепоказанных митрополий. Если же какая митрополия была только почётною, и не имела под своим управлением никакой другой епархии, то это определённо показывается в своём месте. Порядок, в каком следует поимённое исчисление подведомственных епархий, совершенно соответствует установленному порядку метрополии, так что это показывает единство плана и редакции сего списка, но такое обозначение не простирается далее 57-й митрополии (Колопийской). О последней 57 митрополии замечено, что она не имеет под собою никаких подведомственных епархий (такое же замечание сделано и о некоторых других митрополиях, выше её поставленных): но о последующих митрополиях с 58-й до 81-й, в том числе и о Русской, ничего не сказано, были ли они только почётными, или имели в своём ведомстве известные епархии, – хотя о некоторых из сиих митрополий из других источников мы знаем несомненно, что они управляли епископиями¹³⁰.

Замеченный нами недостаток отметок о митрополиях с 58 до 81 подаёт повод к вопросу: не приписаны ли сии двадцать три митрополии к списку Императора Льва позднее? Иначе, почему бы в постановлении императорском, которым надлежало в известных делах руководствоваться, не было показано, какие епископии зависят от той или другой митрополии? Или какая епархия носит только одно наименование митрополии?

Далее, рассматривая поимённое исчисление епископий, подведомственных разным митрополиям, мы находим при имени некоторых епархий замечания (на стороне) о возведении их на степень митрополий, иногда с определённым указанием времени или имени Императора и Патриарха, при которых это совершилось, иногда без указания. Так при исчислении епархий, подведомственных Анкирскому митрополиту, о епископиях Аснонской и Веринопольской замечено, что они причислены к митрополиям; тоже сказано о епископии Филадельфийской, зависавшей прежде от митрополита Сардийского; о епархии Мелитопольской, принадлежавшей к митрополии Кизической, упомянуто, что она возведена на степень архиепископии. Когда последовали все сии перемены, – не показано. Есть и более определённые замечания: об епархии Кивистрской, принадлежавшей к округу Тианского митрополита, прямо сказано, что она возведена на митрополию при Патриархи; Константине¹³¹; епархия Аргоская, подведомственная прежде Коринфскому митрополиту, и Ипепская, из пдведомственных ефесского, причтены к митрополиям Императором Исааком Ангелом (1185–1195). Все сии новопроизведённые митрополии не включаются однако же в список митрополий, исчисленных в постановлении Императора Льва.

Но вот несколько епархий, которые считаются между епископиями, подведомственными своим митрополиям, и между тем показаны в рассматриваемом списке в числе митрополий. Таковы митрополии: 66-я (по списку Императора Льва) Керасунтская, 69-я Мадитская, 73-я Назианская, 75-я Авидосская, 79-я Лакедемонская, 80-я Наксийская, 81-я Атталийская. – Все они числятся в списке епископий; первая в области Неокесарйской митрополии, вторая – Ираклийской, третья – Мокийской, четвертая – Кизической, пятая – Патрской, шестая – Родосской, седьмая – Силейской. При имени епископии Керасунтской, Мадитской и Авидосской, в списке именно замечено, что они причислены к митрополиям; а при названии епископий: Лакедемонской, Иаксийской и Атталийской, показаны и годы, когда они; возведены на степень митрополий, именно: первая в 6590, вторая в 6591, третья в 6592, т. е. в 1082 – 1084 гг.

Отсюда ясно открывается, что список митрополий, носящий на себе; имя Имп. Льва, действительно пополнен в последствии. Как далеко простирается это дополнение, какие именно митрополии приписаны после изданного Имп. Львом учреждения о епархиях, не можем сказать определённо и решительно. – Но если примем в соображение сделанное выше замечание, что начиная с 58 митрополии, в переписи не показывается, имеет ли та или другая митрополия в своём ведомстве какие либо епархии, или нет: то имеем некоторое основание заключать, что и прочие 15 митрополий, кроме семи поименованных, а следов. и Русская, стоящая на 61 месте, вошли в сей список уже после первоначальной его редакции.

Что исчисление митрополий в постановлении Имп. Льва позднее дополнено, это можно видеть и из сличения с переписью епархий, подведомственных Константинопольскому Патриарху, доставленною Нилом Доксопатром Сицилийскому Королю Рожеру в 1143 г. Ссылаясь неоднократно на записи, хранящиеся при кафедре Патриаршей (τακτικὰ τȢ̃ νομοκανόνος), он показывает только 65 митрополий. В исчислении их он совершенно согласен с порядком, определённых в уставе Имп. Льва, – до 42 митрополий, т. е. где оканчивается ряд древних митрополий со включением новоприсоединённых из иллирийской области¹³². Но в исчислении епархий, вновь возведённых на степень митрополий, его список много разнится от постановления Имп. Льва, как в числе, так и в порядке, и нет здесь имени русской митрополии, хотя Нил и упоминает, что в Россию посылается Митрополит из Константинополя¹³³. Это может показывать, что список Нила древнее действительного включения Росси в число митрополий Константинопольского Патриарха, и что постановление Имп. Льва в своём первоначальном составе, много разнилось, от того вида, в каком ныне его имеем.

Отсюда очевидно, что упоминание Русской митрополии в постановлении Имп. Льва, как оно ныне известно нам, не может служить доказательством её существования в то время: так как многие митрополии прибавлены к этому списку гораздо позднее времени Имп. Льва.

Кроме того, представляются и другие сомнения о существовании митрополии Русской в конце IX века. Обыкновенно наименование митрополии усвоялось кафедре главного города провинции, и соединялось с действительною властью митрополита над прочим епископами той же провинции. В последствии стали усвоять это наименование, как почётное, и другим кафедрам, по уважению к их давности, святости бывших там пастырей, или по другим обстоятельствам епархии. – В конце IX века не было и не могло быть в России митрополии в первом и собственном значении сего слова: потому что ещё не было распространено по городам христианство, a посему не было и епископов, которых бы надлежало подчинить старейшему. Есть ли основание предполагать существование у нас митрополии по крайней мере в почётном значении сего наименования? Единственным основанием полагается многочисленность и сила народа русского: но эта причина тогда бы могла иметь силу, когда бы сей народ принадлежал в то время к числу христианских народов, или когда бы значительные успехи христианства в стране русской того требовали. Но в народе русском только ещё не многие начинали знакомиться с христианством. – Притом, если бы Император и Патриарх греческие нашли нужным, при первом обращении русских, учредить у них митрополию, – вероятно ли, чтобы сие учреждение пало в последствии, при дальнейших успехах христианства? Между тем, имея твёрдые основания верить, что существовала у нас митрополия при св. Владимире, мы не видим следов её существования до св. Владимира ни в памятниках отечественных, ни в греческих, кроме рассмотренной выше переписи, в позднейшее время дополненной.

Здесь нельзя оставить без внимания свидетельство греческих летописей об отправлении архиепископа к руссам, которые во время своего нашествия на Константинополь потерпели сильное поражение от бури, (когда Патриарх Фотий с молитвами и верою погрузил в море ризу Пресвятой Богородицы), и этим поражением вразумлены были веровать в могущество Бога христианского. Почти все; летописцы греческие, писавшие о временах Михаила III и Василия Македонянина, упоминают об этом событии, хотя не все в одинаковой полноте. Одни говорят только о нашествии руссов и поражении их чудесно воздвигнутою бурею на водах константинопольских: Симеон магистр¹³⁴, Георгий монах¹³⁵, Лев грамматик¹³⁶; другие прибавляют известие о крещении сих руссов. Неизвестный продолжатель Феофана, писавший по повелению и по указанию Имп. Константина Порфирородного¹³⁷, и за ним Георгий Кедрин¹³⁸ упоминают об этом кратко, не приводя никаких обстоятельств крещения: но сам Константин, как известно по его учёным трудам, хорошо знавший дела русского народа, принимавший у себя св. Ольгу, – подробно описывает это достопамятное событие. Он говорит, что Император Василий, «заключён с руссами мирный договор, склонил их к спасительному крещению, и расположил к принятию архиепископа Ἀρχιεπίσκοπον δέξασθαι». Потом обстоятельно пересказывает, как сей архиепископ встретил в некоторых русских нерасположение креститься, и победил их неверие чадом: святое Евангелие, по требованию язычников, поверженное в огонь, силою Божиею сохранилось в огне невредимым. «Изумлённые таким чадом варвары, – прибавляет Константин, – отложив сомнение, начали креститься»¹³⁹. Вслед за Константином повторяют историю крещения руссов архиереем, при содействии чуда, Зонара¹⁴⁰ и Михаил Глика¹⁴¹. Подтверждение свидетельства Константинова находим в знаменитом окружном послании Патриарха Фотия, где в первый раз говорится о том, что русские приняли Епископа и Пастыря (Ἐπίσκοπον καὶ ποιμένα δέξασθαι)¹⁴².

Наш древнейший летописец, согласно с Георгием монахом и Симеоном магистром, повествуя о нашествии руссов на Константинополь, под предводительство Аскольда и Дира¹⁴³, ничего не говорит, ни о их желании креститься, ни об отправлении к ним епископа или архиепископа. Он верен своим источникам; а предание народное, как видно, не могло служить к дополнению краткого повествования.

Итак, ни греческие, ни русские летописи, не упоминают об учреждении у нас митрополии и при этом единственном случае, который мог бы благоприятствовать её учреждению в IX веке. Патриарх Фотий и греческие летописцы только говорят, что русские приняли епископа, или архиепископа. Воспользовались ли греки этим случаем к учреждению у нас, не говорим – митрополии, по крайней мере, постоянной епископии, – отсюда ещё не видно. Может быть, не совсем благоприятствовали этому последующие обстоятельства. Патриарх Фотий, вскоре, после отправления епископа к руссам, изъявившим желание крестится, удалён с престола (867 г.). Спустя 11 лет (878 г.), он опять возведён на престол патриаршеский: но Аскольд и Дир вскоре были умерщвлены Олегом, который не оказывал расположения к христианству. Даже при св. Ольге не видим в Киеве епископа: при ней только был пресвитер, который и похоронил её по обряду христианскому¹⁴⁴.

21 сентября 1849

Благословение посылает вам св. Великомученик Димитрий из своего храма, от своей раки, которая хотя и в руках турков, но чествуется, и свечи и масло горят; сейчас я оттоле, и о Вас молился. Ах, какой великолепный храм, достойный лучших времён Империи! Более ста колонн, великолепнейшего мрамора, из коих десять драгоценного зелёного, все они целы, и множество жёлтого алебастра, коим цены нет; три яруса катихуменов, как хоры, чего не видал я ни в одной церкви, – и всё это в колоннах. (Длины 24 сажени, 14 ширины). Форма древней базилики, как в первейших церквах Рима, ибо она построена была едва ли не в четвёртом веке, или в пятом, Леонтием Эпархом, здесь исцелившимся. Придел преподобного Нестора – с правой стороны; но гроб Великомученика и его темница отдельно примыкают к северо-западной оконечности храма, и видно, что эта часть здания современна Великомученику; мраморная плита с изваянными крестами и цветами означает место гроба; под нею отверстие, отколе берут землю. Но вот, что драгоценно: Имам, турецкий страж места, сказал, что недавно до того выбрали всю землю, что открылся мраморный сундук, или рака, в котор. тело Великомученика. Он рассказывал это с благоговением, и хорошо знал его житие. Итак, нет сомнения, что и доселе тут лежит угодник Божий. Слава Богу; а мне привелось ему поклониться в день Святителя Димитрия!

Поклонился я здесь и древней кафедре Павловой, если только она была на дворе бывшей церкви св. Георгия, бывшей прежде пантеоном языческим, a ныне обращённой в мечеть. Форма сходствует с римским пантеоном; весь купол в мозаиках, представляющих разные виды храмов с стоящими пред ними пресвитерами в фелонях. Два портика с шестью колоннами с запада и юга; кафедра мраморная о десяти ступенях с изваяниями фигур и цветов, искажённых людьми. Есть и дом Павлов, если справедливо предание; показывают недалеко от, древнейшей церкви (ныне мечети) 12 Апостолов, в византийском вкусе, с пятью куполами, вросшей в землю, агиазму, или спуск к воде о пятнадцати ступенях; а не далеко оттоле своды двух-этажной разрушенной малой церкви, где турки указывают жилище св. Павла, Совестно сознаться, что в Солуне они более знают, нежели христиане. Мечеть св. Софии далеко уступает красотой базилике св. Димитрия, хотя в ней сохранилась мозаика купола апостолов и Пречистые Девы, между пальм, и ещё Богоматерь, сидящая на горнем месте; колонн мало, и форма храма не красива внутри.

Афины 4 октября 1849

Вчерашний день, память св. Дионисия Ареопагита, провёл я в полном смысле с Ареопагитом. Рано утром восьмидесятилетний епископ Афинский Неофит совершил литургию в убогой церкви Кум Кареи, служащей соборною в ожидании митрополии и церкви св. Ирины, которые строятся с весьма скудными средствами. Служение старца было трогательно по самому его убожеству; только два пресвитера и два диакона ему содействовали; народу было очень мало; из властей – один министр просвещения стоял на ступенях обветшалого трона и городской глава Афин. Прочие все забыли, кто и что был для них Ареопагит! Чтение Деяний апостольских поразительно было для сердца на самом месте события. После обедни посетил я старца епископа, где нашёл и дряхлого епископа Калавритского. Всего епархий в Греции, по новому положению, только восемь, из коих одна составлена из всех островов, и кафедра её в Сире, – между тем, как одних латинских епископов на островах пять для шести тысяч душ. Такова правда нового правительства, закрывшего 360 монастырей в Греции и оставившего только 120, и то в убожестве. Все проклинают новую конституцию, разорившую их совершенным безначалием, где могут действовать одни неблагонамеренные! Но возвратимся к св. Дионисию.

Пред вечером, я просил учёного Г. И.., афинянина по рождению, показать мне Акрополис и Ареопаг. Не стану описывать вам красоты языческого Парфенона и храма Эрехтия, которые, действительно, суть верх совершенства, до какого можно было только достигнуть зодчеству. Г. П… показал их нам во всей подробности, и надобно дивиться, до какой тонкости древние постигли это искусство. Так например, здание кажется более издали, оттого, что все линии его не прямые, а несколько овальные, для оптического эффекта, и самые колонны все наклонены, едва приметным образом, внутрь храма, столько же для прочности, сколько для оптики. Ибо это даёт зданию ту стройность и целость, какой не имеют новейшие и только недавно была открыта эта хитрость архитектурная. Колонны, составленные из 12 кусков, каждая с триглифами и отделки самой изящной. Не берусь изъяснять Вам всех тонкостей архитектурных; скажу только одно, что, судя по остаткам нынешним столбов и кариатид, древний акрополис долженствовал быть одним из чудес мира.

Подле холма Акрополиса возвышался другой утёсистый холм Ареопага, столь именитый в летописи афинской; мы взошли на него, со стороны Вышгорода лестницей, иссечённой в камне, по которой спускались только оправданные сим страшным судилищем, собравшимся ночью. Самый Ареопаг, состоявший из десяти мужей, заседал несколько ниже, лицом к городу, который простирался у подножия сего угла. Было прежде оное место собрания Ареопага несколько ниже, но обрушилось от землетрясения, и колоссальные его камни ещё лежат на скат холма, и видны иссечённые в скале седалища, от коих оторвались камни. На месте новейшего Ареопага, два отверстия в скале знаменуют места обвинителя и обвинённого; седалища судей не существуют более, но осталось углубление в скале, без всякого покрова, ибо под открытым небом собирался Ареопаг. Итак, тут заседал св. Дионисий; тут стоял апостол Павел, и когда говорил, что Господь не в рукотворных храмах живёт, и что Божество не подобно злату и серебру или камене художне начертану, он указывал рукой на Акрополь с его 3000 статуй и на его колоссальную Минерву, и на весь город, лежавший у ног его, исполненный идолов. Как должно было быть торжественно такое обличение! Быть может, в память его слов о воскресении, на краю утёса Ареопага стоит часовня, или церковь, во имя св. Анастасии, т. е. воскресения. Павел входил на холм Ареопага, по дороге от Пирея, мимо храма Тезея, по лестнице осужденных: не знаю, откуда сошёл он обратно. На пути у подножия холма увидел он алтарь неведомого Бога, прислонённый к скале: место это обозначено теперь крестом, глубоко иссечённым в камне, и, быть может, тут была церковь. Несколько левее у подножия Ареопага прислонена была к скале древняя митрополия во имя св. Дионисия, от которой уцелела ещё стена. Турки разрушили её недавно, чтобы удалить греков от Акрополиса: но ученики афинские и сам Г. П.… с ними ежегодно приходили на это место с духовенством читать молитвы в день св. Дионисия. В последний год, пред восстанием греческим, случился в сей день праздник турецкий Байрам, и магометане прогнали камнями христиан. С тех пор прекратился благочестивый обычай; а теперь нет в целых Афинах церкви св. Дионисия.

Подле Ареопага, на другой высоте, Иникс, или знаменитая Кафедра, с коей витийствовали риторы афинские, и перед нею обширное поле для народа. Сперва кафедра сия стояла немного выше на верху горы, отколе открывалось море и Саламин, и вся слава Афинская, но 30 тиранов спустили эту кафедру ниже, чтобы виды не возбуждали народ к войне и славе зрелищем славы. Как это все громко, и все уцелело в природной простоте! Солнце садилось, и золотом лучей своих обливало Парфенон и Акрополис весь вместе, греческий и венецианский, с его башнями и храмами, и памятник последнего из царского рода Антиохов Филонона, на дальнем холме музея, давшего своё имя всем музеям Европы, и чудный храм Тезея у подножия Ареопага, – зрелище было очаровательное в поэтической раме греческих гор, столь разнообразных своими очерками и громких именами баснословными. Я восхищался картиною природы, но св. Дионисий и апостол языков наполняли сердце моё и воображение, более всех сих памятников древнего мира, давно уже угасшего, и ещё угасавшего в лучах заходящего солнца!

Афины 16 октября 1846

Вот я благополучно возвратился из Коринфа, Мега-Спилеон и Патраса, хотя очень утомился трудным путём.

Что сказать Вам о Коринфе? Это развалина, увенчанная Акро-коринфом, приходящим также в состояние развалин. Под ним в полускале, с большим трудом долез я до так называемой пещеры св. Павла, где, говорят, обитал апостол, и показывают род купели с дождевою водою, где будто бы св. Павел крестил Криспа и Гаия. Сомнительно, чтобы апостол там жил; вероятнее, какой-либо отшельник позднейших времён; ибо эта пещера на средина отвесной скалы, хотя и есть след здания, будто бы церкви. Вот все, что осталось на память двух посланий апостола! Вид очаровательный на оба моря; дорога вдоль поморья также весьма красива; но путь, которым нас повели ошибочно в Мега-Спилеон, по горам, был ужасен. Едва не обвалились мы в пропасть; довольно сказать, что мы переходили Стикс, адский поток и поныне. Ночью пришли мы в Мега-Спилеон, где нас приняли отлично, как бы на Афоне. Это действительно отрывок св. горы и два ста братий его составляют корень православия Греции, тоскуя о её бедственном церковном упадке. Пещера великая в три яруса, и в каждом здания; в верхнем помещается малая церковь, построенная вся под навесом скалы; тут и пещерка, где писал, по преданию, Евангелие своё св. Лука. Спереди все устье закрыто стенами келий, так что её и незаметно. Я достал себе подробное печатное описание Икономоса. Итак от пещеры, где один Евангелист писал своё Евангелие, иду в пещеру другого на Патмосе! Икона из воскомастики, как бы наша Корсунская в Соборе Успенском, но, признаться, сомнительно, чтобы она была руки Евангелиста.

Из великой пещеры я поехал в Патрас, ко гробу моего ангела, и имел утешение слушать там торжественную литургию. Великолепная церковь Императора Константина, которую соорудил он, чтобы утешить граждан за то, что брал от них тело апостола, обращена была в укреплённый монастырь при Венецианах, и разрушена до основания турками в 1715 году при взятии Мореи. В 1835 году начали сооружать с скудными средствами довольно обширную церковь, и в ней уже служат, но ещё помост земляном; иконостас самый простой, покрашенный, как и деревянный ящик, заключающий в себе сокровище раки: это мраморная плита с изголовьем, на коей лежало тело, и она была оставлена императором, и уцелела среди всех разорений.

Видя, что нет ни малейшей частицы мощей на месте страдания апостола, я пожертвовал малую панагию с его мощами, данную мне на Афоне, и это утешило весь город. Прошлое воскресенье должно было всё духовенство торжественно внести св. мощи в церковь, и служить молебен, поминая Государя нашего и весь Его дом. Ожидаю описания сего торжества.

Смирна 2 ноября 1849

Мы двинулись к Патмосу, и в виду его встретили безветрие, странное в октябре, так что простояли неподвижно за 20 миль от острова два дня. Наконец я решился туда поехать на лодке.

Как только увидел я издали апокалипсический остров, взял книгу Откровения Богослова, и прочёл её всю, как бы пред лицом самого Тайновидца. Следующий день был воскресный, как и тот, в который созерцал он своё откровение; но, отплывшему до восхода солнечного с корабля, я не мог прежде четырёх часов догрести до углубившейся внутрь острова пристани Патмоса, который простирает далеко в море с обеих сторон каменные объятия своих утёсов, и уже литургия давно кончилась, когда я вышел на берег. – Оставалось уже часа два до полудня, и мы поспешили подняться на вершину каменной горы, где стоит обитель Богослова, с малым селением вокруг неё. В полугоре с левой стороны проводник указал нам на малое здание Богословского училища Патмоса, некогда знаменитого, под которым находилась таинственная пещера Апокалипсиса, но мы хотели посетить прежде обитель, чтобы потом спуститься с монашествующими в пещеру, для совершения молебна.

Самая обитель тесная и высокая зданиями, по недостатку места на вершине скалы, напомнила мне в малом виде, афонские, и принадлежит к топу же времени, т. е. к XI веку, потому что сооружена Императором Алексием Комниным, как явствует из его хрисовулов. Малая тёмная церковь совершенно того же зодчества, как и на св. горе, с арками на четырёх столбах и с преддверием. Она уцелела от самого начала, не подвергалась ни разу, ни опустошениям врагов, ни пожарам, но живопись обновлена была на стенах лет за двести. Из древних икон сохранились только три большие: Спасителя, которая теперь в ризнице; на хорах, Матери Божией и Евангелиста Иоанна, в преддвериях. Сия последняя, времён Комнина, особенно замечательна и писана совершенно по образцу афонскому Панселина, какой я видел в обители Пантократора, и взял с собой на иконе общей – всех апостолов. Братия показали мне ещё крест наперсный Императрицы Екатерины, пожалованный ею архимандриту Патмоса, который и доселе носят во дни торжеств; и другую икону Матери Божией Казанской, украшенную жемчугом и камнями, которую, вероятно, прислал Царь Алексий Михайлович, с жалованною грамотою для сбора милостыни; но она была в таком небрежении, что я принуждён был укорить за то иноков. Ещё драгоценную вещь они вынесли мне из своей сокровищницы: это шесть звеньев той цепи, которою был окован евангелист, когда прислали его в заточение в Патмос, и, по преданию местному, расторглась цепь на ногах апостола, как только ступил он на берег острова. Я приложился к ней с тем же благоговением, с каким целовал узы Петровы в Риме, и просил взять сию цепь с собою в пещеру Апокалипсиса, чтобы там надеть её на себя во время молебна. Говорят, что Император Комнин пожертвовал её обители.

В преддверии с правой стороны, в малом приделе своего имени, почивает открыто основатель обители, св. Христодул, и я в первый раз на востоке видел такие цельные мощи, как бы у нас в России. Рака его окована серебром, и все тело в ней покоится, но открыта только одна глава, и можно ещё почти разобрать черты его лица, сходные с его иконою, хотя кожа почернела. Св. Христодул, родом из Никеи, спасался сперва на горе Олимпе, потом избран был братией Латрийской обители в настоятели, и, принуждённый бежать на остров Кос, с братией, от нападений сарацинских, удалился наконец в Царьград, напутствуемый молвою о святой своей жизни. Он искал более глубокого уединения, и принятый благосклонно Императором Алексием, умолил его даровать ему остров Апокалипсиса, тогда совершенно пустынный, исполненный только великим именем евангелиста. Комнин выстроил для него обитель в том виде, как она существует ныне; но св. отшельник принуждён был опять бежать от нашествия сарацинского, на сей раз, уже на остров Негропонт, где и окончил дни свои. После нескольких лет, братия осиротевшая, не смотря на покушение некоторых остаться в роскошном Негропонте, решилась возвратиться на утёсистый Патмос, и принесла с собою мощи основателя. Вскоре латины крестовых походов, посетив остров, хотели унести с собою нетленные останки св. Христодула, и уже внесли их на пристань, но возникшая внезапно буря принудила их возвратить инокам их сокровище; и с тех пор почивают св. мощи неприкосновенно на уединённой скале Апокалипсиса. – Мы спустились к училищу духовному Патмоса, и сквозь его врата сошли ещё несколькими ступенями в церковь Богоотец, пристроенную с левой стороны к пещере Апокалипсиса. Церковь обновлена, но предание гласит, что первую соорудил здесь св. Христодул, и посвятил её памяти Иоакима и Анны, потому что его мать носила имя Анны. В преддверии – гробы бывших знаменитых учителей Патмоса – Макария, Даниила и других. Глубокое благоговение проникло в душу, когда из церкви вступили мы в боковой предел Богослова, под навес той самой пещеры, где, по местному преданию, имел он свои высокие откровения, и начал писать Евангелие. При самом входе, указали нам трещину на низком своде, разделившуюся на три ветви, во славу Св. Троицы, когда небесный глас благовестил сыну громову божественное начало его Евангелия: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово». Я остановился и прикоснулся рукой к священной расселине, прочёл в слух всё пасхальное Евангелие Иоанна, чтобы дневные слова сии огласили и меня и моих спутников на родном наречии нашем, и на том самом месте, где впервые произнесла их Божественная истина. Далее, взойдя в церковь, поклонился я иконе Апокалипсиса. Сам Тайновидец изображён поверженным пред лицом Господа, окружённого семью светильниками, с семью звёздами в деснице, и пламенным мечем в устах, по словам откровения.

Умилительно было для сердца видеть изображение таинственного видения Иоанна на самом месте события, и, чтобы ещё более проникнуть себя впечатлением Апокалипсиса, я прочёл в слух первую главу его: «Иоанн седми Церквам» и проч. Потом, положив себе на шею цепь Евангелиста, я просил священнослужителей, с нами пришедших из обители, отслужить молебен Богослову. Сколь сладко было слышать на том месте, где простирался он ниц пред Господом, его возлюбившим, сии трогательные стихии: «Апостоле, Христу Богу возлюбленне, ускори избавити люди безответные, приемлет тя припадающа, Иже падша на перси Приемый, егоже моли Богослове, и належащую мглу языков разгнати, прося нам мира и велия милости». Действительно, мгла языков и агарянских и мнимо-христианских облегает нас в сию тяжкую эпоху! Умилительно было и чтение Евангелия крестного, о любви Господа к Его ученику, заключающееся свидетельством самого Евангелиста о истине всего, что он видел на том месте, где начертал он сие свидетельство. Такие минуты невыразимы; они только доступны сердцу, а не языку, и в Вашем сердце, конечно, им будет отголосок и при недостатке моих слов.

Подле иконы Апокалипсиса стоит в иконостасе образ ученика Иоанна, Прохора, разделявшего с ним сие пещерное уединение, и место его жительства указывают в преддверии, в стороне. В камнях вертепа, близ самого иконостаса, есть углубление, как бы для головы человеческой, и говорят, что здесь отдыхал евангелист. Показывают ещё одно отверстие в своде пещерном, и говорят, что оттоле спускалась вервь, за которую держался евангелист, чтобы не лечь и не заснуть, когда проводил ночи в бдении. Такое же отверстие и в преддверии, где жил Прохор; но может быть, то и другое служило для иного назначения. Испытав такие впечатления в пещере Апокалипсиса, я уже не взошёл в убогое ныне училище Патмоса, которое утратило всю свою прежнюю славу, вместе с великими дидаскалами, процветавшими здесь до восстания греческого. Это теперь простое начальное училище для детей. К берегу моря направил нас вожатый, и там, близь убогой церкви евангелиста и другого ученика его Поликарпа, еп. Смирнского, указал остатки крещальни, где окрестили они до четырнадцати тысяч жителей Патмоса, когда по манию Иоанна злой демон, или волхв, долго соблазнявший народ, ввергнулся в море. Указывают даже и камень, в который он обратился посреди моря, досель издающий смрадный запах.

До 400 таких малых церквей, или лучше сказать, часовен, было рассеяно по всему острову; но теперь их не более двадцати, и есть ещё на вершине одной скалы малая обитель Пророка Илии, почти опустевшая по малому числу иноков. Следы пустынножителей видны и в скалах, недоступных со стороны моря, потому что нет сомнения, что и прежде св. Христодула там спасались подвижники. Монастырь его ставропигия зависит прямо от Патриарха и довольно богат средствами и числом иноков, восходящим до пятидесяти, но они большею частью рассеяны по метохам вне острова. Таков Патмос в нынешнем его положении; но утешительно для сердца представлять себе, каким он был во дни Откровения Господня, и вместе с евангелистом повторять: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово».

Простите; в Смирне я ещё ничего не видел, да и нечего видеть; едва ли уцелели воспринимания о св. мученике Поликарпе?

15 Мая сего года, отправляясь из Ситхи, 26 июня прибыл я в Аян на компанейско-финляндском судне Ситха.

Прошедшей осени я имел честь уведомлять о том, что я в то лето был на Укалашке, в Кадьяке и в севере Америки; и к сведениям доставленным мною к Вашему Высокопреосвященству в прошедшем 1848 году, касательно Миссии Квихпакской, ныне могу присовокупить следующее:

Исцелявший, (о коем мною было донесено от 28 марта 1848 г), со дня окрещения своего и поныне совершенно здоров, и его исцеление подействовало и действует к обращению многих некрещённых и к утверждению в вере, новопросвещённых. Так, например, в одном селении, где до-того один из жителей не хотели слушать проповеди миссионера, a другие под разными предлогами не хотели принять учения, – после того, сами изъявили искреннее желание креститься, и на вопрос миссионера: что их побуждает к сему? они прямо указали на исцелившего.

Тоэны и старшины прежде окрещённые по-прежнему продолжают помогать миссионеру в деле обращения своим примером, рассказами и убеждениями, но отнюдь не властно. Ибо власть их над их подчинёнными весьма незначительна. Так напр. один старшина Аналухтахпагмютского селения на реке Квихпаке (в котором миссионер ещё не бывал) Константин, крестившийся в 1847 году в Миссии, по собственному его вызову, – своим примером и убеждениями до того расположил жителей своего селения, что лишь только приехал миссионер к ним, тотчас же все жители от мала до велика, числом 93, изъявили желание креститься, и в своё время окрещены. Пример их подействовал на другого Тоэна Инкалитов, бывшего там случайно, так что он немедленно окрестился сам, и по совету и примеру его окрестились 46 человек из его команды. Такого примера на Квихпаке ещё не бывало. Сей обратившийся старшина Инкалитов приглашал миссионера в своё селение, и обнадёживал, что и все остальные жители его селения окрестятся; но миссионер не имел времени быть у него, и едали успеет быть после, – имея надобность посещать других, прежде крещённых. Число всех тамошних туземцев, принявших св. крещение, простирается (по 20 июля 1848) до 1064 человек, не считая

1) детей, рождённых от инородцев – христиан,

2) туземцев, крещённых мирянами и

3) Русских и Креолов, живущих в редутах и одиночках, – а с ними число всех христиан в севере Америки простирается до 1250 душ. Готовых к приятию крещения до 500. Относительно жизни – поведения новообращённых туземцев, миссионер говорит, что он не имеет возможности быть в один год во всех местах, где есть крещённые. Но там, где он имел более случаев заниматься с новокрещёнными, как-то на Квихпаке и отчасти на Кускоквиме, и особливо там, где находится Миссия, т. е. в Икогмюте, благодарение Богу, новокрещённый начинают возрастать в христианской жизни; уничтожаются шаманства и самые языческие, противные христианству, обычаи; а новопосвящённые, делаясь близкими к нему, с тем вместе делаются послушнее слову и учению; к молитве делаются прилежнее, и молятся с благоговением. От исполнения обязанности очищения совести, если только имеют время и случай, они ничуть не отказываются, и исполняют сие охотно. Живущие подле Миссии в великий пост без всякого понуждения говели целую неделю, и не смотря на мороз прилежно совершили своё говение и молитвы; в числе говевших были две 60-летния старухи. Но особенно утешительно читать в журнале миссионера описание торжества Пасхи, бывшего в Миссии в 1848 году. Ко дню сему сверх чаяния съехалось народу очень много с разных мест (без всякого понуждения), и именно с тем, чтобы помолиться в церкви. Одно уже это радовало миссионера; но этого мало; во всё время отправления утрени, начавшейся также с полночи, все стояли необыкновенно чинно, слушали и смотрели внимательно, и молились с особенным благоговением и видимою радостью; по примеру священно и церковно служителей и нескольких Креолов, они между собою также христосовались. Очень много способствовала к совершению сего торжества и самая погода, которая в это время была необыкновенно тепла и тиха, так что народ, по тесноте в походной церкви¹⁴⁵, стоял на улице с зажжёнными свечами. Миссионер, при описании этой умилительной картины, не находит слов к выражению чувств, его тогда наполнявших, при виде окружающих его дикарей, за три года пред тем блуждавших во мраке язычества, а ныне вместе с ним с благоговением и усердием во свете истинной веры поклоняющихся распятому и воскресшему Спасителю своему и – на том месте, где за два года пред тем совершались дикие шаманства. Миссионер между прочим говорит: «могу сказать, что Господь этим вознаградил меня грешного за претерплённые мною скорби, болезни, затруднения и прочие препятствия».

Учение и назидание детей, начавшееся в 1846 году, продолжается неизменно. Со стороны родителей нет никаких к тому препятствий, а при Миссии живущие дети охотно изучают молитвы на своём языке, и постоянно читают их в своих домах, чем возбуждают в самих родителях желание слышать что-нибудь назидательное.

Но среди таковых успехов проповеди, миссионер не перестаёт ещё встречать колеблющихся, сомневающихся, упорных и даже явных противников. Так, в одном селении жители, давшие обещание креститься, на следующий год отказались, будучи совращены каким-то стариком. В другом селении тоже старик сказал миссионеру прямо: «мы прежде не знали Бога, и теперь не хотим знать».

Более же прискорбно то, что жители Пастольского прибрежья, собственно Пастолыцы, крестившиеся в 1843 – 44 годах, и в прошедшем 1848 году, также как и в 1846 и 45 годах, оказались исполнить долг очищения совести, и не приходили слушать поучения.

Впрочем, и самые обстоятельства их весьма не благоприятствуют им; ибо во время проезда миссионера мимо их селения, они занимаются ночью промыслом белуг, а днём – торговлею с проезжающими.

В марте нынешнего года на кругосветном корабле приехал в нашу Семинарию Иеромонах Филарет, которого я ныне же отправил в Квихпакскую миссию, в помощь тамошнему миссионеру; и если бы была возможность, то ныне же бы надлежало отправить туда ещё по крайней мере двух священников; ибо жатва там многа и богата, но нет ни делателей, ни средств к их содержанию.

Кенайский миссионер иеромонах Николай о 5-го мая 1847 по 27 апреля 1848 находился в отсутствии, проживая и действуя по приходу Нушагакской миссии, которая с 1-го июля 1846 года поступила в его заведывание за неимением человека послать туда, на место выбывшего оттуда за болезнью священника Петелина. И потому действия Кенайского миссионера по сей Миссии ограничились одними поездками по ближайшим селениям, для исправления обыкновенных треб. Миссионер доносит, что жители все до одного с охотою исполнили долг очищения совести.

Паства Нушагакской миссии, благодарение Богу, после двухлетнего отсутствия священника, говоря вообще, посвящавшим оную Кенайским миссионером найдена в удовлетворительном состоянии; из всех до нынешнего его прибытия обращённых туземцев (925 душ) не осталось ни одного, который бы отказался от слушания поучений, или от совершаемых над ними таинств и треб, (кром жителей одного селения, о коих будет сказано ниже). Напротив того, весьма многие сами приходили к миссионеру за тем из дальних селений, а другие посылали нарочных, звать его к себе, и вообще все очень рады были прибытию его. А живущие вблизи Миссии охотно отдают детей своих в школу, (которая там открыта с начала водворения миссии): число всех учеников туземцев по отбытии миссионера осталось 24 человека. Желание учиться грамоте открывается во многих даже женатых и замужних. Ближайших жителей к миссии, Аглегмютов, миссионер находит лучшим из всех. Они, не смотря на большое расстояние их селения от церкви, не пропускают ни одного воскресного дня, чтобы не быть в церкви, по крайней мере нескольким из них. В обхождении они приветливее; жилища их, сверх общего обычая, очень опрятны. Почти такое же усердие в исполнении обязанностей христианских оказали и жители одного из селений, лежащих вверх по реке Нушагаку-Киятенцы; они весьма радушно приняли миссионера, и с радостью исполнили всё, что от них требовалось; и очень благодарили миссионера за посещение их.

Но к крайнему прискорбию, совсем не таковы их собратия – (Киятинцы) жители ближайшего к Нушагаку селения (всех их 74 души). Лишь только приехал к ним миссионер, они прямо ему сказали: «Напрасно ты трудился, приехав к нам, мы не будем крестить детей и приобщаться; мы прежнюю свою веру не оставим. Мы решились креститься; а живём все так же, как и прежде, шаманим и проч». На убеждения миссионера к обращению, они наконец сказали: «пожалуй крести и приобщай нас, но мы если вздумаем, при тебе же будем шаманить»; – а шаман сказал ему: «я готов идти в огонь к диаволу, а шаманства не оставлю, хочешь – крести и приобщай других; я не удерживаю». Целых два дня миссионер старался образумить их, но не мог ничего сделать, и потому принуждён был оставить их.

Но, по-видимому, как ни сильна над ними сила князя тьмы, Господь сохранил Себе, и между ними, чад света. Когда миссионер, кончив с ними беседование, пришёл в свою квартиру, (в которой впрочем не отказали ему), к нему пришли один по одному четверо молодых мужчин, и говорили: «жаль нам стариков, что они не хотят знать Бога, «а мы при них не смеем вызываться; но ты окрести «наших детей, и нас причасти; мы приедем в «следующее селение». И точно, приезжали с детьми и жёнами в числе 11 душ, и получили просимое. А это ведёт к заключению, что есть и ещё подобные им в числе отпадших.

Во время поездок своих по Нушагакскому приходу, миссионер вновь присоединил к Церкви 109 человек разных поколений, из коих многие сами без всякого приглашения приходили за тем к миссионеру. По 1848 год в Нушагакской церкви считается всех прихожан (и с отпадшими) 1040 душ, в том числе не туземцев только 18.

Анадырский миссионер, с которым я виделся в Гужиге в начале 1847 года, в течении того лета делал поездку к устью реки Анадыра, и во время сей поездки он окрестил 74 человека, в числе коих 22 человека (5 семейств) Оленных (кочующих) чукоч, которых до того миссионеру ещё не случалось крестить.

В числе крестившихся Оленных чукоч замечателен один старик Мыта, который в 1845 году не только не показывал никакого расположения к принятию христианства, но и с миссионером обошёлся очень недружелюбно; но ныне при свидании с ним обошёлся ласково, и потом крестился сам и жена его.

Колош в прошедшем 1848 году окрещено только 35 человек, по их собственному вызову.

Наконец, с помощью Божиею, к общему удовольствию всех крещённых, и частию даже некрещённых Колош, 26 апреля сего 1849 года совершено мною освящение построенного для них храма, при стечении всех жителей здешнего их селения и некоторых приезжих. Очень многие из них приходили к службе и в первые семь дней после освящения и последующие за тем праздники.

Заметили, что многие ходят с охотою, но особенно двое – старик и молодой, которые, кроме того, усердно молятся во время службы, и уходят из церкви после всех.

С первого дня освящения церкви Евангелие и апостол читаются на их языке, а также Символ веры и молитва Господня, и за каждою Литургией на их языке говорятся поучения.

Можно надеяться, что теперь, когда есть у них храм, при содействии Божием, христианство между ними будет распространяться и утверждаться более и более.

Во время исправления церковных треб на острове Атхе, в ноябре 1846 года, один из Алеут, именно Никита Хорошев, поведал мне при исповеди:

«Когда священники говорят поучения о Боге вообще, тогда, или можно сказать, всегда, я не верил словам их, и думал, что они это сами от себя выдумывают, потому и оставался всегда с сомнением. Таким образом, я раз отправился на байдаре на восточную оконечность острова Атхи за запасением (пищи). Это было осенью. Здесь нас держали ветры долгое время. Во время прожития моего здесь, я ужасно сделался нездоров внутренностью и ушибами, и лежал долго. Напоследок сделался очень труден, так что живший со мною товарищ в шалашике совсем отчаялся в выздоровлении моем; и я также сам отчаялся: потому что не мог шевелить ни одного члена своего. Таким образом, лежащему на постели в шалашике недвижимо, раз вечером пришло мне на мысль: Если есть точно Бог, про Которого нам говорят священники, и учат, что Он премудр и все может; то исцелил бы Он меня от сего несчастного моего положения; тогда бы я точно уверовал в Него, и перестал бы иметь о Нем сомнения. С сими мыслями я заснул вечером, и спал без пробуду всю ночь до утра. Утром я проснулся, и чувствую, что-то мне стало легко; я встал с постели на ноги, и без помощи других начал ходить. Сперва я не верил самому себе, что точно ли это я, или не мечта ли это? Ибо я не думал в столь короткое время выздороветь и был почти мёртв. Когда же увидел я, что это не мечта, и что это я, тогда как будто раскрылись мне глаза, и я стал крепко верить учению, и с тех пор боюсь иметь какое-либо сомнение о Боге». Когда он кончил свой рассказ, я спросил его: точно ли это было над ним? Он говорил, что точно, и не лжёт, и клялся именем Божиим. Тогда я вместе с ним припал к образу Спасителя, и крепко благодарил Бога, что Он не карает нас за неверие, а долготерпит и приводит грешника в чувство, и даёт ему время на покаяние.

После того, я призвав его к себе в дом, заставил ещё при Тоене и нескольких старшинах повторить весь его рассказ, сколько для удостоверения, столько же, и ещё более, для назидания других. И он рассказал все прежде сказанное им подробно со слезами.

Глаголю вам, яко сниде сей оправдан в доме свой паче онаго (Лк.18:14).

Притчу о мытаре и фарисее, которую ныне мы слышали в евангельском чтении, Христос Спаситель оканчивает тем, что фарисей пошёл в дом свой как осужденный, или неоправданный, а мытарь как оправданный. Сниде сей оправдан в дом свой паче онаго.

Но разве они были в судилище? Разве над ними производился суд? Они были в церкви. Они молились.

Отсюда открывается вид на церковь и на молитву, который, вероятно, не все довольно примечают и приемлют во внимание. Входя в церковь, становясь на молитву, мы всего скорее представляем себя просителями, а Бога подателем благ. Это справедливо: но это не всё. Слово Христово показывает, что церковь, будучи домом молитвы, в тоже время есть и судилище Божие. Ты молишься: а невидимый Судия внемлет не только словам твоим, но и мыслям и чувствованиям сердечным, и производит над тобою праведный суд. Ты окончишь молитву: и пойдёшь отсюда или оправданный или не оправданный, или даже осужденный. Пророк сказал о ком-то: молитва его да будет в грех (Пс.108:7). Видно, есть кто-нибудь, над кем сбывается сие слово: потому что Пророки не говорят слов на ветер.

Итак, молитвенники, надобно нам позаботиться, как бы избегнуть осуждения, как бы достигнуть оправдания. Для сего посмотрим, как достиг оправдания мытарь, как не достиг фарисей.

Искусный и крепкий молитвенниче, Святителю Алексие! Осени твоим благословением умы и сердца поучающихся молитве, да не уклонится слово наше от слова Христова; да уразумеют слушающие внутренно более, нежели изречёт внешнее немощное слово.

Фарисей став, сице в себе моляшеся: Боже, хвалу Тебе воздаю. Кажется, это не худая молитва.

Фарисей молится в себе, то есть, внутренно, мысленно, сердечно: это лучше некоторых из нас, которых уста произносят молитву, а сердце её не чувствует, и мысль не редко уклоняется от неё к посторонним предметам, или, которые слушают церковное чтение и пение ухом телесным, но не отверзают глубоким вниманием слуха внутреннего, и не одушевляются духом молитвы. По таким расположениям надлежит опасаться, чтобы нам не остаться более чуждыми оправдания, нежели неоправданный фарисей.

Фарисей воздаёт хвалу Богу: и это лучше некоторых из нас, которые в молитве помышляют более о том, что нужно им, нежели о том, что угодно Богу, которые, как алчущие наследия отеческого, а не любви, дети, приходят в дом Отца Небесного, чтобы просить себе нужного и ненужного, полезного и неполезного, а не для того, чтобы созерцать Его совершенства, чтобы исповедовать Его премудрость, благость, провидение, помощь, благодеяния, чтобы вкушать от Его любви и благодати, и приносить Ему свою любовь, благодарность, хвалу и славу.

Фарисей – человек не без подвигов и не без добрых дел. Пощуся, говорит он, двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу. Поститься два дня в неделю закон ветхозаветной Церкви не предписывал; это был пост, введённый частным преданием, и добровольно принятый фарисеем; из чего можно заключить, что тем паче неопустительно наблюдал он посты законные. Давать десятину, то есть, десятую долю от стада, от произведений земли, от годового дохода, церкви, её служителям и нищим, предписывал закон, впрочем, не тщательно исполняемый в последние времена ветхозаветной Церкви: фарисей, дававший десятину от всякого приобретения, конечно, был ревнитель закона лучше многих, – и, не льзя не признаться, лучше некоторых из нас, которые не только не налагают на себя добровольных постов, но и установленные Церковью посты или явно нарушают, или исполняют небрежно, изобретая пост, роскошнее мясоястия, – которые не только десятой доли от своих приобретений не отделяют на церковь и на её служителей, и на нищих, но и скудную на сие долю отдают исохотно, как бы невольную дань, а не с радостью, как жертву Богу. Повторяю: надлежит опасаться, чтобы не остаться нам, более чуждыми оправдания, нежели фарисей неоправданный.

Но как же он пе оправдан? – Тотчас увидите.

Фарисей став, сице в себе моляшеся: Боже хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы. По-видимому, он хвалит Бога: но в самом деле превозносит самого себя. Хвала Богу служит у него только средством выражения того, как он доволен собою, что он лучше других. Посему не трудно понять, может ли его молитва быть угодна Богу: это – кадило, из которого восходит не благоухание благоговения и умиления, но смрад гордости и тщеславия. Понятно, почему он не может быть оправдан: провозглашая себя лучшим других и беспорочным, он не только говорит, сам не зная что̀, как не сердцеведец, но и очевидно говорит неправду; потому что лучше его знающий человеческую добродетель апостол свидетельствует: аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас, (1Ин.1:8).

Научимся из сего, братия, как вообще не думать о себе, высоко, так в особенности не высокомудрствовать в молитве. Что̀ тебе заглядываться на свои ничтожные добродетели, когда надобно созерцать бесконечные совершенства Божии? Что̀ тебе хвалить себя, когда надобно прославлять Бога? Если ты наслаждаешься сам собою: то конечно душа твоя не возжаждет к Богу; а потому и благодать Его не придёт утопить тебя от тука дома Его потоком сладости Его.

Фарисей в молитве, не только хвалил себя, но и порицал других. Несмь якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь. Сих слов не оправдает и человек незлобивый и кроткий: как оправдает их Бог всеблагой, человеколюбивый, Которого щедроты на всех делех Его! Пред лицем Божиим ты укоряешь ближнего, как порочного, как преступника: но Бог имеет его под Своим провидением, и милует: итак, в твоём укорении ближнего не скрывается ли дерзновенное укорение самого Бога, Который его милует? И какая тебе польза высматривать пороки ближнего? Ты не делаешься святым от того, что видишь его грешным; напротив того, твоё око, которое Бог сотворил, и пеки хочет сотворить чистым, сам делаешь лукавым. Ты ставишь сего мытаря между хищниками и неправедниками: но, может быть, сей низкий в лазах твоих Закхей, чрез час, каким-нибудь способом, поднимется выше, чтобы узреть Христа, и ещё чрез час Христос о нём скажет, яко и сей сын Авраамль есть (Лк.19:9). Какими тогда глазами воззришь на того, которого теперь порицаешь?

Опасное, братии, искушение, без нужды рассматривать недостатки и грехи других людей, и прельщать себя мыслию, что мы не таковы, как они. – Точно, это значит прельщать самих себя. Глумясь над пороками ближних, мы нарушаем заповедь любви к ближним, оскорбляем Бога, их милующего; оскверняем наш ум нечистыми представлениями; подвергаемся опасности быть порицателями невинных и даже будущих святых; смрадом нечистых воспоминаний растлеваем благоухание молитвы; немирною совестью воспящаем сердце наше от восхождения горе; и, конечно, не достигнем оправдания от Того, Который рек: не судите, да не судими будете.

Кто избавит нас от сего искушения? Кто нам покажет надёжный способ достигнуть оправдания в молитве? – Сей мытарь, только презираемый фарисеем. Мытарю поручил сие Христос Спаситель в слове притчи.

Мытарь, издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо, но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мене грешнику. Вот молитва, в следствие которой мытарь сниде оправдан в доме свой. Следственно, здесь есть и для нас образец молитвы, которая способна достигнуть оправдания.

Мытарь, войдя в церковь, стоит вдали, ближе к дверям храма, нежели к его внутренней святыне. Что сделаем мы по сему образцу? Станем ли тесниться в притворе, оставив церковь пустою? – Сие не было бы сообразно ни с удобством, ни с порядком церковным. Кто может, поколику может, да подражает и видимому образцу оправданной мытарёвой молитвы: всякий же да тщится постигнуть дух образа сего, и оным одушевиться!

Что̀ значит мытарёва стояние вдали? – Страх Божий пред святынею Божиею, чувствование своего недостоинства. И мы да стяжаем и да сохраним сии чувствования! – О Боже святыни и славы! Тот, которого Ты оправдываешь, не дерзает приблизиться к святыне Твоей: как же дерзаю я, достойный тысячекратного осуждения, входить во внутренность Твоего святилища, прикасаться к святыне Твоей, которой Ангелы со страхом служат, приступать к таинствам Твоим, в которые Ангелы желают приникнуть? Даруй мне страх и трепет и самоосуждение, да не осудит меня моё дерзновение. –

Мытарь не хочет и очей возвести на небо. Что сие значить? – Смирение. Итак, имей смирение в молитве: и будешь иметь. молитву оправдывающую.

Мытарь биет себя в перси. Что̀ сие значит? – Сокрушение сердца о грехах и покаяние. Итак, имей и ты сии чувствования. – Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит.

Что̀ ознаменовалось видимым образами молитвы мытарёвой: то же выражают и слова: Боже, милостив буди мне грешнику. Мытарь не опирается на свои дела, подобно фарисею, но уповает на милосердие Божие. С биением себя в перси называя себя грешником, он чрез сие исповедует, что правосудие Божие требует добродетели, и осуждает грех, что он, как грешник, признаёт себя достойным осуждения, и уже чувствует своё осуждение; что желает избавиться от греха, и вместе сознает своё бессилие избавиться от оного. Когда же, вместе с сим, просить у Бога милости, не представляя ни права, ни побуждения: то сим исповедует веру в бесконечное милосердие Божие и в благодать, по вере оправдывающую и спасающую грешника, возрождающую и возсозидающую человека на дела благая, да в них ходит.

Таким образом, молитва мытаря есть молитва покаяния и смирения, и, вместе, молитва веры и упования. С такою молитвою да входим в церковь, и да пребываем в ней, да возглаголет милосердый Господь и нам, яко снидем оправданы в дом свой. Аминь.

И рече человеку: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла, есть ведение (Иов.28:28)

Один из Греческих Царей, создав один из знаменитейших в христианстве храмов, наименовал его храмом Премудрости Божией. Какая мысль произвела сие наименование? – Думаю, та, что Господь наш Иисус Христос, по слову апостола, есть Божия Премудрость (1Kop.1:24), и что под именем Премудрости (Притч.8:27–29) Он изображён в Писаниях Соломона, с которым греческий Царь некоторым образом состязался в подвиге; храмоздательства. По сему рассуждению и всякий храм христианский, следственно и сей, в котором теперь мы находимся, есть храм Премудрости.

И сия обитель знаний, которая для себя устроила сей храм, и в нём ныне празднуя, воспоминает и освещает день своего учреждении, – которая своим наименованием провозглашает себя вмещающей, или, по крайней мере, подвизающеюся вместить в себе все знания человеческие, – не представляется ли посему обителью Премудрости?

Итак, здесь даже невольно должна прийти мысль о премудрости. А с пришедшею мыслью о премудрости не тотчас можно расстаться. Ибо не знаю, найдётся ли человек, который бы (если только не совсем утратил человеческие способности), встретясь с премудростью, не пожелал хотя что-нибудь у неё заимствовать.

Желаю и я теперь взять хотя небольшой урок премудрости. И поскольку едва удостаиваю себя не более, как в ученики её: то беру на сей раз в учители праведного Иова.

Кажется, это достойный учитель премудрости. Он выдержал для сей степени строгое испытание, с совершенным успехом. Три состязателя: Елифаз, Валдад, Сафар, семь дней и семь ночей в молчании провели при нём, собираясь с мыслями; потом каждый из них неоднократно вступал с ним в спор, а по них ещё и четвёртый состязатель Елиус: и все они каждый раз получали от Иова сильный отпор. Наконец Верховный Непогрешительный Судия объявил о сем состязании решительный приговор: не глаголасте предо Мною ничтоже истинно, якоже раб Мой Иов (Иов.42:7). Правда, когда сей Верховный Судия продолжил испытание непосредственно сам, и вошёл с Иовом в состязание сквозе бурю и облики (Иов.38:1): тогда мудрость Иова изнемогла, и он признался в своей неспособности далее выдерживать испытание, и даже в своей ничтожности: почто ещё аз прюся, наказуем и обличаем от Господа, слышай таковая, ничтоже сый? Аз же кий ответ дам к сим? Руку положу на устех моих (Иов.39:34). Но видно, и в признании своей немощи и ничтожности есть некоторая мудрость: потому что Господь не осудил Иова за сие признание, а наградил; и тем кончил и другое, ещё более трудное испытание Иова, в котором адское зломудрие возражало пришив его мудрости не словами, но жесточайшими бедами: даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову во усугубление (Иов.42:10).

Итак, вы согласитесь со мною взять Иова в учители премудрости. Будьте же внимательны к уроку, который он нам преподаёт.

Вот он ищет премудрости: премудрость откуду обретеся? и кое место есть ведения? И не находит её в человеке. Не весть человек пути ея, ниже обретеся в человецех (Иов.28:12–13). Подумали бы о сем те, которые полагают, что человек сам для себя есть источник премудрости, и что он прядет из себя знание, как шёлковый червь шёлковую нить, с тою, не в пользу человека, разностью, что шёлковую нить умеет выпрясть каждый червь, а нить премудрости медленно, неровно, непрочно, прядёт весь человеческий род.

Иов продолжает искать премудрости: но не находить её и вне человека, в видимой природе. Бездна рече: несть во мне; и море рече: несть со мною. Подумали бы о сем те, которые наблюдением, опытом, исследованием, стараются пройти видимую природу в долготу и широту её, и проникнут в её глубину; которые, убивая один вид вещества другим, и разделяя оное на тончайшие части, надеются дойти до дна и основания природы, и на нём построить премудрость. Исследование природы имеет свою пользу, когда открывает её законы, и чрез то разрушает предрассудки, господствующие над незнающими сих законов; когда открывает в ней силы и средства, удовлетворяющие потребностям жизни человеческой. Исследование природы имеет своё достоинство, и может сделаться путём к премудрости, когда, как говорит древняя книга премудрости, от величества красоты созданий сравнительно Рододелатель их познавается (Прем.13:5); когда очищенному от страстей оку, как говорит апостол, невидимая Божия твореими помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим.1:20). Но если мы умножаем и разнообразим познания о вещественном, не помышляя о духовном; углубляемся в исследования о тварях, не возвышаясь к Творцу: то хотя бы познания наши казались обширными, как море, исследования наши глубокими, как бездна, по рассуждению Иова, надлежит опасаться, что ищущему здесь премудрости бездна речет: несть во мне; и море речет: несть со мною.

Между тем Иов высоко ценит премудрость, или точнее сказать, ставит её выше всякой цены. Не дастся сокровище за то, и не извесится сребро на изменение ея. Сии слова возбуждают меня спросить, если можно, сего учителя, как же судил бы он o веке, в котором люди, мнящиеся мыслить и знать более других, торопливо собирают мысли, или, за недостатком их, мечты воображения, наполняют ими книги, усилено распространяют их, единственно для того, чтобы у читающих искусно похитить время, и взять цену серебра. Признал ли бы он, что такие мысленные и словесные произведения могут, хотя сколько-нибудь, пробить пли уровнять путь к бесценной премудрости, или только загромождают его? – Мой учитель, в отдалении веков, не слышит меня, и не ответствует на мои вопросы. Может быть, и хорошо молчание, когда ответ едва ли был бы приятен веку сему.

Наконец Иов открывает, где найти премудрость. Бог благо позна ея путь: Сам бо вест место ея. Если бы кто сказал, что из сего ещё не видно, как человек может достигнуть премудрости: я могу дополнить слова учителя. Ведомое Богу место премудрости есть Его ум, Его слово, Его дух. Итак, иди путём, который ведёт к Богу, и тем же путём будешь приближаться к премудрости. Путь же к Богу известен: – благоговейное размышление, молитва, вера.

Но учитель наш и сам дополняет своё исследование о премудрости, указывая на вернейшее к ней руководство, самим Богом преподанное человеку. И рече человеку: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла, есть ведение.

Какое простое руководство к премудрости! Имей благочестие, и ты имеешь премурость; удаляйся от зла, и ты обладаешь знанием.

Опасаться можно, что сие учение может быть недовольно понято и принято некоторыми по тому самому, что очень просто.

Неужели скажут, ничего более не надобно? Неужели бросить все науки? Неужели затворить все обители высших знаний? Нет, возлюбленные соученики, благочестие не есть отрицание наук и знаний: вам именно говорят, и говорят от лица самого Бога, что благочестие есть премудрость; а премудрость есть мать, воспитательница, покровительница истинных знаний и полезных наук. И благочестие есть жизненное, руководительное и охранительное начало истинного знания. Удаляться от зла значит возжигать светильник просвещения в сердце, и охранять светильник ума от бурь, которые могут погасить его, или раздуть пожар.

Кто не слыхал о мудрости Соломона? – Умножися мудрость Соломона зело, говорит книга Царств, паче смысла всех древних человек (3Цар.4:30). Глагола о древех от кедра, иже в Ливане, и даже до иссопа исходящаго из стены: сей одной черты довольно, чтобы усмотреть, обширность и разнообразие познаний его. Кто же преподал ему оные? – Благочестие. Все учёбное поприще Соломона, все учебные пособия его ограничиваются следующим: Господи Боже, даждь мне премудрость и разум. И рече Бог к Соломону: премудрость и разум даю тебе (2Пар.1:9–12).

Не всякий сим одним способом учения будет уметь достигнуть подобного успеха. И потому, ищущие знания и премудрости, слушайте просвещённых наставников; читайте основательные и благонамеренные писании; размышляйте: но не забывайте и урока мудрого Иова; не забывайте и Соломонова способа учения, который предлагается также и апостолом: Аще кто от вас лишен есть премудрости: да просит от дающего Бога всем нелицеприемне, и пепоношающаго, и дастся ему. Да просит же с верою (Иак.1:5–6). Аминь.

Еванг. Иоан. Зач. I.

В светлый день Воскресения Христова Св. Церковь предлагает нам торжественнейшее и возвышеннейшее из благовестий, благовестие св. Иоанна Богослова о Божестве, о Божеской силе и славе Бога Слова. Благовестие сие весьма прилично светлому торжеству. Воскресение Иисуса Христа есть самое ясное свидетельство о Божестве Его. Чрез воскресение во всей силе открылась слава Его, слава, яко Единородного от Отца (Рим.1:4). В какой же иной день приличнее возвещать торжественное благовестие о Божеской и пренебесной славе; Господа, как не в день воскресения Его, в который и на земле торжественнейшим образом воссияла вечная слава Его и Божество? И в какой день удобнее, или доступнее созерцание славы Его, как не в светоносный день Воскресения, в который вся исполнишася света, и Сам безлетный Свет из гроба плотски всем возсия¹⁴⁶? Чем больше света, тем удобнее созерцание, только бы духовное око созерцающего было чисто и отверсто для принятия света. Итак, очистим чувствия, и узрим. Отложим всякое житейское попечение, утишим шум помыслов и волнение страстей., приведём ум в состояние внутреннего безмолвия и тишины, и озарённые светом воскресения Христова, сделаемся способными к созерцанию пренебесной истины, благовествуемой св. Иоанном. Обратимся с искреннею молитвою к воскресшему Просветителю нашему, и каждому из нас, по мер внутренней чистоты и молитвы, даётся дар разумения высоких глаголов сына громова. Просите, и дастся вам: всяк бо просяй приемлет (Мф 7:7–8). И Церковь предлагает нам в день св. Пасхи столь высокое благовестие, конечно, в том предположении, что чада её, пред очищенные подвигами поста и покаяния, и потом осиянныя светом воскресения, способные, чем в другое время, к созерцанию пренебесных таинств, о которых так возвышенно благовествует св. Иоанн. Очистим чувствия, и узрим свет воскресения, и, во свете; воскресения, свет вечной, Божеской славы Воскресшего, к созерцанию которой возвышает теперь дух наш великий Богослов.

Благовестие Иоанна Богослова о Боге Слове (Ин.1:1–18) заключает в себе всю сущность откровенного учения о Боге Слове. С начала евангелист благовествует о Боге Слове, как о Сыне, имеющем безначальное бытие в лоне Отца, потом, как о Творце и Промыслителе мира и человека, и наконец, как о Богочеловеке – Иисусе. Таким образом в благовестии Иоанна Богослова о Боге Слове различаем три существенные части:

a) Благовестие об отношении Слова к Богу Отцу (Ин.1:1–2);

b) Об отношении Слова к миру вообще (Ин.1:3–4) и

c) Об отношении Его к человеку (Ин.1:4–18).

Богослов сам объясняет, Кого он разумеет под именем Слова, когда в стихе четырнадцатом говорит о воплощении Слова, и прямо называет Его Единородным от Отца. Значит, под именем Слова изображается Единородный Сын Божий, Господь наш Иисус Христос. Евангелист именует Сына Божия Словом. Прежде всего представляются вниманию вопросы: откуда такое наименование, и что оно означает? Происхождение сего имени такое же, какое происхождение всего Евангелия и всего Св. Писания, то есть, происхождение высшее, Божественное. В пророческих Писаниях Лицо Сына Божия иногда изображается под именем Слова. Так Давид Словом именует Зиждителя небес (Пс.22:6). Другой Пророк от имени Божия возвещает Зоровавелю и народу иудейскому милость Господа Вседержителя, Слова Его и Духа Его¹⁴⁷ (Аг.2:5–6). В Новом Завете, у Евангелиста Иоанна Сын Божий называется Словом, и сие имя не Иоанном дано было Сыну Божию, но Сыном Божиим открыто Иоанну. На Патмосе, в день великих пророческих откровений, Иоанн видел Верного и Истинного, Которого имя было на Нем написано, и имя сие: Слово Божие. Тайнозритель так описывает своё видение: и видех небо отверсто, и се конь бел, и Седяй на нем, верен и истинен, и правосудный и воинственный, и облечен в ризу червлену кровию: и нарицается имя Его: Слово Божие (Откр.19:11, 13). Так самому Господу благоугодно было открыть Иоанну имя Своё.

Имя в Священном Писании всегда почти указывает на существо именуемого предмета. И Бог, называя Себя в откровении различными именами, являет в них человеку Свои достопоклоняемые свойства, Свои отношения к миру и человечеству, сколько возможно все это открыть ограниченному разумению человека. Что̀ же значит у Иоанна Слова, как имя Сына Божия?

Св. Григорий Богослов в четвёртом слове о Богословии говорит: «Сын называется Словом, потому что Он так относится к Отцу, как слово к уму, не только по бесстрастному рождению, но и по соединению с Отцом, и потому, что являет Его. А иный сказал бы, может быть, что относится к Отцу, как определение к определяемому; потому что и определение называется словом. Ибо сказано, что познавший (таково значение слова: видевший Ин.14:9) Сына познал Отца, и Сын есть изражение Отчего естества, так как и всякое порождение есть безмолвное слово Родившего. Но не погрешит в слове, кто скажет, что Сын именуется Словом, как соприсущий всему сущему. Ибо что̀ стоит не Словом»¹⁴⁸? Златоустый делает такое объяснение: «Поскольку рождение Сына есть рождение бесстрастное, потому Евангелист и именует Его Словом, дабы из того, что есть в тебе, научить тебя тому, что превыше тебя. Как ум, рождающий слово, рождает без болезни, не разделяется, не истощается, и не подвергается чему-нибудь бывающему в телах: так и Божественное рождение бесстрастно, неизреченно, непостижимо и чуждо деления»¹⁴⁹. В другом месте: «Вот почему Евангелист наименовал Сына Словом: поскольку Он возвестит, нам, что Слово есть Единородный Сын Божий, то дабы не пришло кому на мысль страстное рождение, Евангелист наименованием Слова предварительно уничтожает нечистое представление, показывая сим наименованием, что Сын и рождается от Отца, и бесстрастно рождается. Но не по этой только причине Он так наименовал Его, но, во-вторых, и потому, что Сын пришёл возвестить нам об Отце. Вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин.15:15)»¹⁵⁰. В приведённых словах двух вселенских учителей мы находим следующие мысли о значении Слова, как имени Сына Божия: Сие наименование показывает

а) отношение Сына к Отцу. Сын рождается от Отца, и рождается бесстрастно и духовно, подобно тому, как слово рождается в уме; рождается неизреченно и непостижимо, так как непонятно человеку и то, как в уме; его начинается и рождается его собственная мысль, или внутреннее слово его духа. Сын есть выражение Отчего естества, образ Бога невидимого, сияние славы Его, так как и человеческое слово отражает в себе свойства ума. Сие наименование показывает

б) отношение Сына к твари. Сын есть содетельная и содержительная вина всего сотворённого; яко Тем создана быша всяческая, яже на небеси и яже на земли, видимая и невидимая, и всяческая в Нем состоятся (Кол.1:16–17). Наконец, наименование Сына Словом показывает

с) отношение Его, в частности, к разумным тварям. Сын открывает им тайны Божества, сокровенные советы Своего невидимого Отца, подобно, как и человеческое слово открывает другим сокровенные мысли ума и тайные движения сердца.

Такое значение видят Отцы Церкви в Слове, Которым именуется Единородный Сын Божии.

Ст. 1. В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово.

Выражением: в начале свящ. писатели иногда указывают на начало мира (Быт.1:1. Евр.1:10). Если у евангелиста начало означает начальный предел мира, то слова Его будут иметь такой смысл: когда Бог начинал творение мира, Слово существовало. А как начало мира есть вместе и начало времени, и прежде сложения мира не было времени, которым измерается только бытие сотворённое: то ясно, что Слово, существовавшее прежде мира, существовало прежде времени – от вечности. Творец прежде Своего творения: след. Слово, сотворившее веки (Евр.1:2), прежде всякого времени, и всякого временного бытия; а прежде времени – вечности. Согласно с сим, Премудрость Божия говорит о Себе в книге Притчей, что Иегова имел Её у Себя в начале путей Своих, что Она была с Ним, когда Он устроял небо (Притч.8:23–32). И сам Спаситель вечную славу Свою у Отца изображает как славу, которую Он имел у Отца прежде мира, не бысть (Ин.17:5). Но начало означает в Свящ. Писании не только начальный предел, мира, но имеет значение возвышеннейшее, и прямо означает безначальное бытие, или вечность. Библейская идея вечности слагается обыкновенно из идеи безначального бытия и из идеи бесконечного бытия, и та и другая идея представляются под образами начала и конца. Так пророк Исаия, изображая вечность Господа Бога Саваофа, называет Его первым и последним (Ис.41:4, 44:6, 48:12). В Апокалипсисе Господь Вседержитель так изображает вечность бытия Своего: Аз есмь Алфа и Омега, первый и последний; и ещё: Азь есмь Алфа и Омега, начаток и конец, – и как объясняет Тайнозритель: Сый, и Иже бе, и грядый (Откр.1:10, 8). По таковому словоупотреблению, выражением: в начале изображается бытие безначальное. Но что̀ не имеет начала, не имеет и конца: след. началом изображается полная идея вечности. Такое библейское словоупотребление даёт нам право утверждать, что и Иоанново: в начале означает такое начало, которое не определяется никаким дальнейшим началом, и не ограничивается никаким концом, словом: означает бытие Слова безначальное и бесконечное – вечное. Василий Великий, объясняя слова: в начале бе, говорит: «невозможно и придумать что-нибудь такое, что было бы древнее сего начала: ибо сие последнее не было бы и началом, если бы далее его существовало что̀-нибудь»¹⁵¹. Богослов сам объясняет, что он разумеет, под выражением: в начале бе, вечное бытие Слова, когда пишет о Нём: Возвещаем вам Живот вечный, Иже бе у Отца, и явися нам. Сей есть истинный Бог и Живот вечный (1Ин.1:2, 5:20).

Нельзя не обратить внимания и на самый глагол, которым изображается у евангелиста бытие Слова. В начале бе. Не сказал евангелист в начале произошло, в начале получило бытие (Ἐγένετο), но в начале было Слово (ἦν); след. Оно не начинает Собою ряд творений, но уже было, когда начиналось творение мира. Глаголом: быть в Писании изображается вечное бытие, свойственное единому Богу. Иегова говорит Моисею: Аз есмь Сый (Έγὼ εἰμὶ ὁ ὦν), сие Мое есть имя вечное (Исх.3:14–15). И Спаситель тем же словом изображает вечность Своего бытия: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Ин.8:58). Так и у Евангелиста глаголом: бе изображается вечное бытие Слова. На это выражение обращает внимание Златоуст. «Что̀ препятствовало, говорит он, Евангелисту сказать: в начале сотвори Бог Слово? Моисей, говоря о земле, не сказал: в начале бе земля, но: сотвори землю, и тогда стала быть. Если Моисей сказал так о земле из опасения, дабы кто не подумал, что земля не сотворена: тем более должен был опасаться сего Иоанн, если бы Сын был сотворён. Не сказал: Слово имело начало, но: в начале было, выражением «было» возводя тебя к мысли, что Сын безначален¹⁵². Итак, в начале бе Слово – значит: Слово не сотворено, не произошло во времени, но имеет безначальное, вечное бытие.

И слово бе к Богу. Сими словами евангелист изображает отношение Слова к Богу Отцу. Слово существует от вечности, и существует не отдельно от Бога, вместе с Богом. Св. Ириней, ученик Поликарпа, который был учеником Иоанна Богослова, пишет, что Иоанн, ученик Господа, желал Евангелием своим подавить заблуждение, которое Керинф посеял между людьми. Св. Ириней пишет о Керинфе: «в Азии некто Керинф учил, что мир создан не первым Богом, но некоторою силою, совершенно отдельною и далеко отстоящею от того Начала, Которое выше всего, и не знающею Всевышнего Бога»¹⁵³. Вопреки сему лжеучению евангелист благовествует, что Слово, Которым все получило бытие, нераздельно с Богом, в самом близком общении и единении с Ним, как сущее в недре Отчем. Но при таком близком единении Слова с Богом Отцом, Слово есть Лицо особое, самостоятельное, Слово ипостасное. «Не сказал евангелист, замечает Златоуст, Слово было в Боге, но: Слово было у Бога, показуя тем особность Слова, как Лица, или Его личное различие от Лица Бога Отца»¹⁵⁴. Итак Слово, существующее от вечности, существует не отдельно и неотлучно от Бога, и есть Лицо самостоятельное и особое.

И Бог бе Слово¹⁵⁵. Слово, существующее со Отцом от вечности, есть Лицо особое от Него, но Лицо единосущное Богу Отцу, истинно Божественное. Так Слову приписывается бытие безначальное, бытие свойственное единому только Богу, творение мира, дело, которое может совершить только един Бог. Итак, Слово есть Бог единосущный и равночестный Богу Отцу. «Различай имена Отца и Сына, богословствует св. Ефрем, но признавай, что Они равны между Собою: Отец есть Бог, и Сын так же есть Бог. Они едино суть, потому что едино есть Их естество, но при единстве природы Они не смешиваются; один в другого не переходят; один с другим соединены, но один от другого различаются»¹⁵⁶.

Ст. 2. Сей бе искони к Богу. Евангелист повторяет благовестие о безначальном и вечном бытии Сына у Отца, или купно с Отцом, конечно, с тою целью, чтобы глубже и сильнее напечатлеть сию истину в душах верующих. У людей – прежде отец, потом сын, но не так у Бога. Сын от Отца, но не после Отца. Бытие Сына искони у Бога, т. е., безначально и нераздельно с Отцом. Предвечное рождение Сына от Отца есть тайна недоступная разуму и приемлемая только верою. Отцы Церкви стараются по возможности приблизить тайну сию и нашему разумению, указывая некоторое подобие в природе видимой. Златоуст говорит: «Солнечное сияние происходит от солнца, однако нельзя сказать, что оно позднее солнца, ибо солнце никогда не являлось без сияния. Ежели в телах видимых и чувственных есть нечто такое, что происходит от другого, и не позднее того, от чего происходит: то почему же не верить, что тоже есть и в природе невидимой и неизглаголанной? Почему и Павел назвал Слово (Евр.1:3) сиянием славы Отца, показывая сим, что Слово от Отца, и со вечно Отцу»¹⁵⁷.

Итак, в первых двух стихах Богослов изображает отношение Слова к Богу Отцу: Слово имеет бытие безначальное, нераздельное со Отцом, но бытие ипостасное, и есть Лице Божественное, единосущное и со вечное Отцу.

Ст. 3. Вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть.

Вся Тем быша. Что̀ должно разуметь под словом вся, объясняет Ап. Павел, когда говорит о Сыне: Тем создана быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли, видимая и невидимая, аще престоли, аще господствия, аще начала, аще власти: всяческая Тем и о Нем создашася (Кол.1:16). И без Него ничтоже бысть, еже бысть. Сии слова усиливают предыдущие: вся Тем, быша. В области сотворённого бытия, ни на небе, ни на земли, нет существа, нет вещи, которая бы не от Него получила бытие. Последние слова: еже бысть, по замечанию св. Златоуста, прибавлены с особенною целью: «Дабы кто не подумал, что если все Тем, быша, то и Дух Св., – евангелист нашёл нужным прибавить: еже бысть т. е. то, что сотворено; но Дух не есть существо сотворённое»¹⁵⁸. Так рассуждает и Григорий Богослов: «Меня не устрашит и то, что, по сказанному, всё получило бытие Сыном, как будто под словом «всё» заключается и Дух Святый. Ибо не просто сказано: всё, но: всё, еже бысть. He Сыном Отец, не Сыном и всё то, что не имело начала бытия»¹⁵⁹. Выражения: Тем быша, Тем создашася, нисколько не благоприятствуют ложному толкованию, что Бог сотворил мир Словом, как художник орудием. Такой образ выражения (δι’ οὗ, δι’ αὐτȢ̃) употреблялся в Писании и тогда, когда говорится о причине, первоначальной и действующей. Так Апостол говорит о Боге Отце: Верен Бог, Имже (δι’ οὗ) зване бысте во общение Сына Его Иисуса Христа, Господа нашего (1Kop.1:9). В другом месте; Апостол говорит о Св. Духе: овому Духом (διὰ τȢ̃ πνεύ­ματος) даётся слово премудрости. Дух не есть служебное орудие, посредством которого сообщаются верующим благодатные дары, но полновластный Раздаятель их, как говорит и сам Апостол: вся сия действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, якоже хощет (1Kop.12:8, 11). Впрочем, в Писании и ясно говорится, что Сын Божий есть Творец всяческих. Так псалмопевец, обращаясь к Нему говорит: в началех Ты, Господи, землю основал еси, и дела руку Твоею суть небеса (Пс.101:26). Не говорить пророк: посредством Тебя основана земля, но: Ты основал землю, небеса – дело Твоих рук. Что Пророк здесь обращается именно к Сыну Божию, в этом уверяет ясное свидетельство ап. Павла (Евр.1:10), и в самом Псалме заключаются многие черты, которые могут относиться только к Лицу Мессии (ст. 18–23). Евангелист, говоря, что все получило бытие Словом (δι’ αὐτȢ̃), показывает сим отношение Слова к Богу Отцу, по которому Бог Отец, невидимый, обитающий во свете непреступном, является и всегда действует в Сыне, и Сын никогда не действует, как бы отрешившись, или отделившись от Отца, так что творческая деятельность Сына есть точное выражение воли невидимого Отца, и воля Отца есть вместе и воля Сына. Спаситель говорит: Не может Сын творити о Себе ничесоже, аще не еже видит Отца творяща: яже бо Он творит, сия и Сын такожде творит. Отец бо любит Сына, и вся показует Ему, яже сам творит (Ин.5:19–20). «Поскольку, говорит Григорий Богослов, для благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя самой, а надлежало, чтобы благо разлилось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было как можно большее, то Бог измышляет, во-первых, Ангельские и небесные Силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом¹⁶⁰. Но той же благости Бог измышляет мир видимый и человеческий, и Слово осуществляет, или исполняет, мысль невидимого Отца.

Ст. 4. В Том живот бе. Жизнь есть одно из господствующих наименований Сына Божия в Евангелии от Иоанна. Так сам Господь именует Себя воскрешением и жизнью (Ин.11:25), путём, истиною и жизнью (Ин.14:6). Евангелист называет Сына Божия Словом жизни (1Ин.1:1) и жизнью вечною (1Ин.5:20). Слова: В Том животе бе – имеют такой смысл: в Нём жизнь самосущая, дающая бытие всякой твари и сохраняющая жизнь всякой твари, которая получила бытие; в Нём самый источник жизни всего живущего, т не только начало, но и опора всякого сотворённого бытия. «Дабы никто не оставался в недоумении, говорит Златоуст, каким образом Словом создано столько и таких тварей, Евангелист прибавил: в Том живот бе. Сколько не черпай воды из ключевого источника, источник нимало не оскудеет. Так и творческая сила Единородного: сколько бы ни было создано и сотворено Ею существ, она нисколько не умаляется. Или, лучше приведу более ясный пример света, там, как и сам евангелист тотчас говорит о нём: и живот бе свет. Как свет, хотя освещает бесчисленные тысячи людей, однако ж, нисколько не оскудевает в своей светлости: так и Бог, и до творения, и по творении, равно неоскудевающ, не истощается, не изнемогает от созидания многого. И если бы Ему нужно было создать тмочисленные такие же миры, Он имеет довольно силы не только создать их, но и по сотворении сохранять бытие их. Итак, что сказано об Отце, то правильно можно сказать и о Сыне: о Нем бо живем, движемся и есмы (Деян.17:28)»¹⁶¹. И сам Спаситель говорит о Себе, что Он, как и Отец, имеет жизнь самосущую, жизнь в самом Себе. (Ин.5:26). Посему, так же как Отец, и Он оживляет, кого хочет (Ин.5:21), и как Отец, и Он доселе делает (Ин.5:17), промышляя о всём, что получило от Него бытие.

Таким обр., по отношению к миру вообще, Слово есть Творец и Промыслитель мира, источник и опора всякого сотворённого бытия.

Ст. 4. И живот бе свет человеком. Слово есть источник и основание всякой сотворённой жизни, и, в особенности, жизни духовной. Все Им создано и все Им стоит: но человек стоит под особенным Промышлением Божиим. На сие-то особенное смотрение Божие о человеке указывает евангелист, говоря, что Слово – жизнь, всё животворящая и сохраняющая, была и есть светом для человеков: и живот бе свет человеком. Свет есть образ, яснее других изображений представляющий человеческому разумению чистейшую и всесовершеннейшую природу Божества. Посему представление Бога поди, образом света есть обыкновенное у св. писателей чувственное представление природы Божеской. Так апостол Павел говорит, что Бог обитает во свете неприступном (1Тим.6:16). Иоанн возвещает, что Бог свет есть, и тмы в Нем нет ни единыя (1Ин.1:5). Под тем же образом в Писании изображается и отношение Сына Божия к людям. Так ещё в Ветхом Завете Мессию называли светом Господним (Ис.2:5), светом великим (Ис.9:2), светом языков (Ис.49:6). И сам Спаситель называет Себя светом мира (Ин.8:12, 9:5, 12:35–36). Под образом света изображает и Иоанн отношение Слова к человекам: бе свет человеком. Свет освещает, согревает, оживляет и радует все существа, способные чувствовать и наслаждаться. Посему свет, как на языке Писания, так и в обыкновенном разумении человеческом, есть символ духовного озарения, или умудрения, состояния радостного и блаженного (Прем.7:29–30; Ис.45:7; 59:9). имея в виду такое значение света, мы находим в словах евангелиста: Живот бе свет человеком, такой смысл: Слово, давшее бытие людям, всегда было и есть Наставник и Учитель людей (Мф.23:10; Ин.13:13), Строитель их спасения и блаженства (Мф.11:28–29). О Нем живем, и движемся, и есмы (Деян.17:28), по двоякой силе, вдохновения, как говорит, Григорий Богослов, и по дыханию жизни, которое вдохнул Он во всех, и по Духу Святому, Которого даёт вмещающим, и по мере; того, как отверзаем уста разумения. Сын Божий именуется светом, как светлость душ, очищенных в уме и жизни. Ибо если неведение и грех – тьма; то введение и жизнь божественная – свет¹⁶². «Евангелист, называет Его (Слово) светом и жизнью, говорит Златоуст, потому что Он дал нам свет, познания и в сем свете жизнь»¹⁶³. Посему и сам Господь говорит о вечной жизни, которую дарует людям: се же есть живот вечный, да знают Тебе единого, истинного Бога, и Его же послал еси, Иисус Христа (Ин.17:2–3). Вемы, пишет Иоанн, яко Сын Божий прииде, и дал, есть нам свет и разум, да познаем Бога истинного, и да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Христе (1Ин.5:20). Слово было свет человеком – не со времени только Своего воплощения, но во все времена Оно было светом человечества. Близок был свет, сей к человеку невинному, но не совсем скрылся и от изгнанного из рая, Он давал видеть себя в природе, которая разумной твари всегда являла и являет невидимое Божие, Его вечную силу и Божество (Рим.1:20). Хотя слабо, но светился он и в помрачённом уме человека естественного, так что при сем светении Его и язычники могли делать законное (Рим.2:14–15). Но светение Божественного света особенно видимо в народе избранном. Он отражался в законе Моисеевом. Им светили Пророки, подобно тому, как утренняя заря светит светом того же солнца, восход которого она предвозвещает. Во времена ветхозаветные сам Бог многократно являлся людям в образе существа сотворённого, человека или ангела, но с именем Божиим и с действиями Божескими. Чем неожиданнее такие Богоявления в Ветхом Завете, при господствующей мысли о Боге невидимом, непостижимом, неприступном (Исх.33:20): тем яснее открывается в ветхозаветных Богоявлениях ранее снисхождение к человечеству Сына Божия, предварительно являвшегося в очертании Своего будущего воплощения, подобно как солнце прежде своего восхождения является в утренней заре, а иногда и в воздушном отражении круга своего. Богодухновенные писатели ясно свидетельствуют, что ветхозаветные Богоявления, бывшие Патриархам, Пророкам, Моисею, еврейскому народу, были явления Сына Божия. Так Пророк Исаия видел Господа, сидящего на высоком престоле, окружённого и славословимого Серафимами (Ис.6:1–3). Евангелист свидетельствует, что в сем величественном видении Исаия созерцал славу Сына Божия (Ин.12:41). Явление Бога на Синае, столь грозное и ужасное, что привело в трепет самого Моисея, по свидетельству апостола, было явление Сына Божия, будущего Судии мира (Евр.12:18–26). Во времена Патриархов многократно являлся ангел Иеговы (Быт.21:17–19, 22:11–18, 16:7–14, 18:1–33). Являвшийся ангел Иеговы отличается от Иеговы невидимого, сокровенно пребывающего на небесах, но носит имя Иеговы (Быт.18:22), и является с свойствами Иеговы, напр. как сердцеведец, видящий тайные помышления Сарры (Быт.18:13), как Судия мира (Быт.18:26). Сей Ангел Иеговы может быть не иной кто, как велика совета ангел (Ис.9:6), Слово, свет языков, и слава Израиля.

Ст. 5. И свет во тме светится, и тма его не объят. Слово было светом человеков во все времена: однако ж до воплощения Слова была ночь, по выражению Апостола (Рим.13:12), и люди сидели во тме и сени смертней (Мф.4:16). Тьма эта происходила не от того, чтобы свет скрывался от людей, оставляя их во мраке, но от того, что люди уклонялись от света во тьму. И возлюбиша человецы паче тму, неже свет, говорит Господь: всяк бо делаяй злая ненавидит света, и не приходит к свету, да не обличатся дели его, яко лукава суть (Ин.3:19–20). Тьма есть состояние грешника, удалившегося от Бога, состояние богоневедения, духовного ослепления и развращения (Ин.12:35; 1Ин.1:6, 8; Еф.5:8, 11; Рим.13:12–13). В такой тьме светится свет, – светит законом, обетованиями, пророчествами, и по временам и сам Просветитель Пророков является Своим избранным. Но тма Его не объят. Люди коснеют в делах тьмы, прилагают беззакония к беззакониям, не внимают истине, возвещаемой законом, гонят и убивают самых Пророков. (Мф.23:37). Наступает предопределённое время, в которое само Слово благоволит явиться к сидящим во тьме и сени смертней, для их просвещения и спасения. Когда настало сие спасительное время, является больший и последний из Пророков, Предтеча Слова.

Ст. 6. Бысть человек послан от Бога, имя ему Иоанн.

Ст 7. Сей прииде во свидетельство, да свидетельствует о Свете, да вси веру имут Ему. Утренняя звезда предвозвещает приближение дня и восход солнца: так явление Иоанна возвещало приближение невечерняго и светоноснаго дня, после длинной и мрачной ночи неведения и нечестия (Рим.13:12), и восход Солнца, Которое великим светом воссияло на людей, седящих во тме и сени смертной (Мф.4:16). Евангелист подробно объясняет, кто был Иоанн, и в чём состояло его служение. Бысть человек послан от Бога: свидетель о Свете был человек, но человек посланный Богом. Рождение Иоанна было предвозвещено ангелом, сопровождалось знамением и чудесами, и само было некоторым образом чудо, как рождение от неплодной и престарелой Елисаветы (Лк.1:7–24, 58–59). Служение Иоанна было предсказано двумя пророками (Пс.40:3–11, Мал.3:1). A призвание к сему служению совершилось чрез особенное откровение Божие: при Архиерее Анне и Каиафе быль глагол Божий к Иоанну, Захариину Сыну в пустыни (Лк.3:2). Все сии обстоятельства показывают, что Иоанн был чрезвычайный посланник Божий. Сей прииде во свидетельство, да свидетельствует ο Свете, да вси веру имут Ему. Все пророки свидетельствовали о Свете: как последний из пророков, Иоанн должен был дать окончательное свидетельство о Нём, и окончательно приготовить людей к принятию Света. Иоанн крести крещенем покаяния, людям глаголя, да во Грядущаго по нем веруют, сиреч во Христа Иисуса (Деян.19:4). Иоанн предсказывал не далёкое ещё пришествие Христа, но указывал в себе Предтечу Его, вестника о Его пришествии (Мф.3:3). Исповедание грехов и крещение в покаяние было решительным приготовлением к принятию грядущего Света. Пустынная, подвижническая, святая жизнь Иоанна, его проповедь, обитавшие в нем дух и сила Илии (Лк.1:80, 17; Мф.3:4), привлекли к нему глубокое уважение народа, как к великому Пророку (Мф.21:26); все шли в пустыню к Иоанну исповедовать пред ним и грехи свои, и получить крещение покаяния (Мф.3:5–6). Пред всем народом Иоанн свидетельствовал о грядущем Господе. Свидетельство такого свидетеля, каков Иоанн, не могло не иметь великой силы, и если не все уверовали по свидетельству его, то такое неверие зависело уже не от недостатка духа и силы во свидетеле. Приходит на Иордан и сам Свидетельствуемый: Иоанн крещает Его, и указует в Нём народу уже не грядущего, но пришедшего Мессию: Се Агнец Божий, вземляй грехи мира. Сей есть, о Немъже Аз рех по мне грядет Муж, Иже предо мною бысть, яко первее мене бе (Ин.1:29–30). Таким образом Иоанн заключает собою ряд ветхозаветных пророков, и является благовестником и свидетелем пришедшего Мессии.

Ст. 8. Не бе той свет, но свидетельствует о Свете. «Не просто и не без причины говорят сие Евангелист, по замечанию св. Златоуста: у нас не редко свидетель бывает выше, и часто достовернее того, о ком свидетельствует. Чтобы кто не подумал сего и об Иоане, евангелист тотчас предупреждает сие неправое мнение, и искореняя его показывает, кто свидетельствующий и Кто свидетельствуемый, и как велико различие между свидетелем, и Тем, о Ком он свидетельствует»¹⁶⁴.

Не бе той свет. «Светом можем называть и всякого святого, замечает Феофилакт, но святой – свет не по естеству, a по причастию, ибо имеет светлость от истинного Света»¹⁶⁵. Так и Иоанн не был свет по естеству, но был озарён, светом сиянием того же Света, о Котором свидетельствовал, как утренняя звезда сияет светом того же солнца, восход которого предвещает.

Ст. 9. Бе Свет истинный, Иже просвещает всякаго человека, грядущаго в мир. После вводного повествования об Иоанне, как о свидетеле Света, Евангелист продолжает благовестие о Свете, Который во тьме светится. Непосредственная связь речи такая: Иоанн не был светом, но только свидетелем о Свете. Истинный Свет Тот, о Котором свидетельствовал Иоанн, свет просвещающий всякого человека. Но Иоанн не был же ложным светом: он сиял не призрачным светом блестящих мудрований, но светом откровенной истины. По свидетельству самого Господа, Он бе светильник горя и светя (Ин.5:35). Иоанн сиял истинным светом но не собственным, а заимствованным, или излиянным на него от Отца светов. Посему свет истинный не тоже, что свет не ложный, не обманчивый, но истинный свет есть свет несозданный, самобытный, свет по самому естеству, незаимствованный от другого, но просвещающий всякого, источник всякого света и просвещения. «Почему, говорит блаженный Августин, к слову свет прибавлено здесь истинный? – Потому что и человек, озарённый свыше, называется светом: но истинный свет есть тот, который озаряет. Так и Иоанн был свет, но не истинный свет, – потому что, если бы не был озарён, был бы мраком, и от постороннего озарения сделался светом»¹⁶⁶. Слово есть истинный Свет, самосущий и неточный, дающий светлость и озарение всякому сотворённому свету, точно так же как Слово есть самосущая и источная жизнь, дающая бытие всякой твари. Слово просвещает человека при создании светом ума (Притч.20:27), при воссоздании – светом благодати. Естественный свет ума восполняется светом благодатного озарения. Слово для того и пришло на землю, чтобы просветить Своим учением и спасти всех людей, не иудеев только, которым проповедовал Иоанн, но и язычников, людей не всякого народа, рода и состояния. Аз свет в мир приидох, говорит Господь, да всяк веруяй в Мя во тме не пребудет (Ин.12:46). Моисеев закон дан был только одному еврейскому народу: Евангелие есть достояние всего человечества. Шедше научите вся языки (Мф.28:19), заповедует Господь апостолам, проповедите Евангелие всей твари (Лк.16:15). «Благодать, говорит Златоуст, на всех изливается: не отвергает ни иудея ни эллина, ни варвара ни скифа, ни свободного, ни раба, ни мужчины, ни женщины, и старца, ни юноши, но всем равно доступна»¹⁶⁷.

Ст. 10. В мире бе, и мир Тем бысть, и мир Его не позна.

Ст. 11. Во своя прииде, и свои Его не прияша.

Слово – Творец мира и Просветитель всякого человека, и до пришествия Своего в мир, никогда не оставляло Своё творение, и всегда было светом для человеков, открывая Себя в делах Своего провидения, являясь избранным в образе Ангела, всех научая законом, посылая пророков, провозвестников о Своём будущем пришествии. И язычники не были совершенно оставлены при одном только естественном свете своего разума. К ним на время переселяем был народ избранный. Среди их иногда жили и действовали пророки, как Моисей в Египте, Иона в Ниневии, Даниил в Вавилоне. И мир Его не позна. Не смотря на постоянную близость света, не только язычники, но и самые иудеи оставались во тьме неведения и нечестия. Странное и постыдное ослепление разумной твари! Позна вол стяжавшаго и, говорит Бог устами пророка, и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна, и людие Μοи не разумеша (Ис.1:3). Мир не познал своего Творца и Просветителя: мир не принял Его и тогда, когда Он явился на земле для просвещения и спасения людей. Слово приходит во своя – к народу избранному и преимущественно просвещённому светом боговедения, – и свои Его не прияша. Под своими евангелист разумеет собственно иудеев, от которых по плоти произошёл Христос, как сын Авраама и Давида, кан сын Марии. Иудеи, как народ избранный паче всех языков, елицы на лице земли (Втор.7:6), называются в Писании наследием, достоянием Божиим, народом близким, своим Богу (Втор.9:26; Ис.27:9; Евр.2:13). И сам Господь говорит, что Он пришёл к погибшим овцам дома израилева (Мф.10:5–6). И свои Его не прияли; иудеи воспитанные на книгах пророческих, по выражению Златоуста, ежедневно слушавшие Моисея, каждодневно видевшие среди себя самого Христа, чудодействующего и поучающего¹⁶⁸, не призвали в Нём Мессии, не уверовали в Его учение, и подобно язычникам, соблазнялись Его крестною смертью. Мы проповедуем Христа распята, пишет апостол: иудеем убо соблазн, еллином же безумие (1Kop.1:23).

И мир Его не позна, – но те, ихъже не бе достоин весь мир, познали Его, прежде пришествия Его во плоти, и желали видеть Его пришествие. Авраам видел день Его, и возрадовался (Ин.6:56). Знали о Нем и другие Патриархи, которым Он являлся в виде ангела; знали Его пророки, которые предсказывали Его пришествие на землю (Деян.3:24). Сам Господь говорит Своим апостолам: мнози Пророцы и праведницы вожделеша видети, яже видите, и не видеша (Мф.13:17). Если многие желали видеть Его, как видели апостолы: значить, знали о Его будущем пришествии на землю, и издалека обращались к Нему мыслию и сердцем, как к Ведомому и Вожделенному. Нельзя сказать, чтобы и в языческом мире было совершенно неведомо Его будущее явление в мир. Противное доказывает пример волхвов, которые пришли с востока поклониться новорождённому Христу. И как до воплощения многие знали о Нём: так и во время Его земной жизни и проповеди не все оставались в ослеплении и неверии. Между иудеями, современными Христу и апостолам, нашлось немало избранных, которые уверовали в Него, как в Мессию и Господа (Ин.10:42; 11:45; Деян.21:20). Евангелист сам далее говорит о принявших Его, и уверовавших в имя Его. Конечно, число избранных слишком мало в сравнении с числом званных (Рим.9:27).

Ст. 12. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его.

Принять Слово – значит уверовать во имя Его, как показывают последние слова стиха. Веровать во имя Его значит веровать во Иисуса, как в Единородного Сына Божия, обетованного Мессию, Спасителя мира (Ин.3:18; 9:35; 20:31; 1Ин.13:13).

Верующих в Него Сын Божий усыновляет Богу Отцу. «Многие, пишет блаж. Августин, не имея детей, на старости усыновляют себе чужое дитя, и сами дают себе то, в чем отказала им природа. Но если у кого один только сын, то отец потому более радуется за своего единородного, что он один всем овладеет, и ни с кем не будет делить наследства, умаляя чрез это своё имущество. Так поступают люди, но не так Бог. Своего Единородного Он послал в мир, чтобы Он не был один, но чтобы имел братьев, усыновлённых Богу. Ибо мы не родились от Бога, как Единородный Его, а усыновлены Богу по благодати Его»¹⁶⁹. Апостол, в изумлении пред такою безпредельною любовию Бога к человеку, пишет верующим: видите какову любовь дал есть Отец нам, да чада Божия наречёмся и будем (1Ин.3:1). Взойти в столь близкое отношение к Богу дал нам возможность Единородный Сын Божий. Даде им область, – область (ἐξȢσία) значит власть, почётное право, высокое преимущество. (1Мак.11:58). Не сказал евангелист: сделал чадами Божиими, усыновил Богу, но: дал власть соделываться чадами Божиими. И сказал так

1) потому, как объясняет Златоуст, что благодать не действует насильственно, не стесняет человеческой свободы и самовластия; но приходит и действует только в тех, которые желают её, и пекутся о ней. В их власти соделывается чадами. Если же они не хотят, дар не приходит и не действует в них. Божие дело дать благодать, человеческое – представит веру;

2) потому, что с нашей стороны великое потребно тщание, чтобы сохранить, чистым и не запятнанным данный нам в крещении образ сыноположения¹⁷⁰. «Для сохранения чистоты, продолжает Златоуст, недостаточно того, чтобы только креститься и веровать. Если мы хотим навсегда удержать сию светлость (благодать), то должны вести достойную её жизнь. Что мы рождаемся таинственным рождением, и очищаемся от всех прежних грехов, – сие даруется нам в самом крещении; но чтобы после крещения пребывать чистыми, и снова не прикасаться ни к какой нечистоте, это зависит от нашей власти и старания»¹⁷¹.

Преимущества сынов Божиих подобны тем преимуществам, какие имеет плотский сын у своего отца пред его рабами и наёмниками. Верующие во имя Сына Божия и по вере усыновлённые Богу Отцу находятся под особенным примышлением и попечением Божиим (Ин.18:23; Рим.8:31–32); аще сердце не зазрит (1Ин.3:21), имеют свободный доступ к Отцу Небесному, с сыновним дерзновением просят Его о своих нуждах, и получают исполнение своих прошений (1Ин.5:14–15), если просят во имя Господа Иисуса (Ин.14:14), и наконец, по благодатному праву усыновления Богу делаются наследниками Божиими, сонаследниками Христовыми, наследуют в обителях Отца Небесного нетленные и вечные блага, ихъже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1Кор.2:9; Рим.8:17). Как добрый и благородный сын исполняет повеления отца своего, не по страху, как раб, не из платы, как наёмник, но как сын, по чувству любви, для которой высочайшее наслаждение – исполнение любимой воли: так и усыновлённый Богу заповеди Его соблюдает и угодная пред Ним творит, по чувству сыновней любви к Нему (1Ин.3:22). Аще любите Мя, говорит Спаситель, заповеди Моя соблюдите (Ин.14:15). «Если ты раб, говорит Григорий Богослов, бойся побоев. Если наёмник; одно имей в виду – получить. Если стоишь выше раба и наёмника, если ты сын, стыдись Бога, как Отца; делай добро, потому что хорошо повиноваться Отцу, хотя бы ничего не надеялся ты получить; угодить отцу – само по себе награда»¹⁷². О том, каким образом совершается благодатное усыновление Богу, Евангелист говорит в следующем стихе.

Ст. 13. Иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, ни от Бога родишася. На сыновство Богу не дает права происхождение от семени Авраамова, как думали иудеи (Ин.8:39, 41). Не вводит нас в состояние усыновлении Богу рождение плотское; но усыновляет Богу рождение духовное, непостижимое и таинственное рождение от Бога. Рождение от Бога совершается в водах крещения таинственным наитием Духа Зиждителя на Душу крещаемого. «Поскольку мы состоим из двух естеств, говорит Григорий Богослов, то есть, души и тела, из естества видимого и невидимого; то и очищение двоякое, именно водою и Духом; и одно приемлется видимо и телесно, а другое в тоже время совершается нетелесно и невидимо, одно есть образное, а другое истинное, очищающее самые глубины... из ветхих нас делает новыми, из плотских, каковы мы ныне, богоподобными, разваряя без огня и возсозидая без разрушения»¹⁷³. О сем благодатном рождении говорил Господь Никодиму: аминь, аминь глаголю тебе, аще кто не родится водою и Духом, не может внити во царствие Божие. Рождённое от плоти плоть есть: и рождённое от Духа дух есть. Не дивися, яко рех ти: подобает вам родитися свыше. Дух, идеже хочет, дышит, и глас Его слышиши, но не веси, откуду приходит, и камо идет (Ин.3:5–8). Благоговея пред тайною нашего возрождения, как тайною Духа, мы должны паче всего хранить чистоту, полученную в водах крещения, и приражающияся к ней нечистоты омывать водами покаяния.

Основание рождения нашего от Бога есть рождение Бога от человека. Так учат Отцы Церкви. «Не изумляйся, человек, пишет блаж. Августин, что ты по благодати сын Божий, что ты родился от Бога. Прежде само Слово благоволило родиться от человека, чтобы ты мог родиться от Бога. Что же дивишься, что люди рождаются от Бога? Внемли; сам Бог рождается от человеков»¹⁷⁴. «Истинный Сын Божий соделался Сыном человеческим, чтобы соделать сынов человеческих чадами Божиими, говорит Златоуст»¹⁷⁵. Посему Евангелист, сказав о рождённых от Бога, тотчас указывает основание сего рождения. И Слово плоть бысть.

Ст. 14. И Слово плоть бысть, и вселися в ны. Слово ипостасное и вечное, жизнь и свет мира и человеков – и плот бысть. По исполнении определённого времени стало плотью, не преставая быть Словом, Сыном Божиим, Богом. «Само Божие Слово, богословствует св. Григорий, превечное, невидимое, непостижимое, бестелесное, начало от начала, свет от света, источник жизни и бессмертия, определение и Слово Отца, приходит к Своему образу, носит плоть ради плоти, соединяется с разумною душою, ради моей души, очищая подобное подобным, делается человеком по всему, кроме греха»¹⁷⁶.

Слово плоть бысть. Плоть (σάρξ) по библейскому словоупотреблению означает не внешнюю только, или телесную, часть природы человеческой, но всего человека, как существо, имеющее душу и тело. У Пророка читаем: и узрит всяка плоть спасение Божие (Ис.40:5). Апостол говорит: от дел закона не оправдится всяка плоть пред Богом (Рим.3:20) Спаситель говорит, что Ему дана власть над всякою плотью, да всему даст Он живот вечный – (Ин.17:2–3) Так и в словах евангелиста: слово плоть бысть, под плотью разумеется полный, совершенный человек, состоящий из тела и разумной души. Слово плоть бысть, т. е. Слово восприняло полное, человеческое естество, земное тело и разумную душу, и потому Оно имеет два естества – Божеское и человеческое, которые соединились неслиянно, неизменно и нераздельно – в одном Лице Богочеловека.

И вселился в ны исполн благодати и истины. Вселися в ны, по обыкновенному значению, обитало с Нами. Но в Писании тело человеческое называется также селением или скиниею (2Пет.1:13–14; 2Кор.5:1–2). Посему выражение: вселися в ны – Ἐσκήνωσεν ἐν ἡμῖν – может иметь такой смысл: Слово обитало среди нас во плоти, подобно тому, как древле Иегова обитал среди народа Своего в ветхозаветной скинии. И как в ветхозаветной скинии завеса вела в святилище: так плоть Христова есть завеса, по выражению апостола, чрез которую открывается нам новый и живой путь во святилище небесное (Евр.10:19–20). Обитало с нами полное благодати и истины. Благодать означает

1) благоволение, милосердие, любовь;

2) благодатию называются и самые дары и благодеяния, оказываемые милосердием и любовию. Слово обитало среди нас – полное благодати. Спаситель наш Господь исполнен был любви и милосердия к людям, и вся земная жизнь Его была непрерывным рядом благодеяний к страждущему человечеству. О любви Своей Он сам свидетельствует: больши сея любви никтоже имать, да кто душу свою пoложит за други своя (Ин.15:13). Сам указывает и на Свои благодеяния: Шедше возвестите Иоаннови, яже слышите и видите. Слепии прозирают, и хромии ходят, прокаженнии очищаются, и глусии слышат; мертвии востают и нищии благовествуют (Мф.11:4–5). Пришедший грешники призвати на покаяние (Мф.9:13), за Своё милосердие и сострадание к нам, был прозван другом мытарей и грешников (Мф.11:19). Исполнь истины. Закон имел тень грядущих благ, по выражению апостола (Евр.10:1). Сии блага, прообразованные законом и предвозвещённые пророками, дарованы нам во Христе на самом деле. Им совершено наше искупление и спасение. «Тени проходят, их место заступает истина», говорит Григорий Богосл. в Слове на Рождество Христово¹⁷⁷. И видихом славу Его, славу яко Единороднаго от Отца. «Мы видели славу, как говорит Златоуст, не пророка, не ангела, не архангела, не горних Сил, не иной какой созданной твари, какова бы она ни была, но видели славу самого Владыки, самого Царя, самого истинного, Единородного Сына, Господа всяческих. Неприступная слава сия, хотя и была сокрыта под покровом тела, однако ж проявлялась, в такой необычайной силе и светозарном сиянии, каким может блистать только слава Единородного от Отца, Господа славы. Видехом слову Его – в Его жизни, в Его учении, в Его деяниях, в чудесах и знамениях, которые наполняли весь путь Его земной жизни, даже в самых крестных Его страданиях, «в которых, по словам Златоуста, являлось не только Его милосердие и любовь, но и Его неизглаголанная сила, которою сокрушилась смерть, разрушилась клятва, посрамлялись демоны, пригвождалось ко кресту рукописание грехов»¹⁷⁸. Все сии чудеса совершались на кресте, невидимо; но были и видимые: померкло солнце, потряслась земля, расселись камни, восстали многие телеса усопших святых. Но преимущественно слава Единородного воссияла в Его воскресении (Рим.1:4).

Ст. 15. Иоанн свидетельствует о Нём, и воззва глаголя: Сей бе, егоже рех, Иже по мне грядый, предо мною бысть: яко первъе мене бе. Выше евангелист свидетельствовал о славе Господа, как самовидец и служитель Слова. Здесь Он указывает на свидетельство лица постороннего, и такого, к которому сами иудеи имели особенную доверенность и уважение. Конечно и сам Бог поставил Иоанна вдали от Иисуса с тою целью, чтобы Его свидетельство о Христе, как свидетельство лица постороннего, не знавшего лично Иисуса до самого крещения Господа (Ин.1:33), имело особенную силу, И подкрепляло собою свидетельство апостолов, неотлучных спутников и учеников Христовых. Обратимся к самому свидетельству Иоанна. Иоанн видит идущего к нему Иисуса, и указывая на Него народу, говорит громким голосом, (κέκpαγε) или по объяснению Златоуста, говорит с дерзновением, с свободою, не обннуясь¹⁷⁹: Сей бе егоже рех, Иже по мне грядый, предо мною бысть: яко первее мне бе. Иисус Христос и родился и вступил в Своё служение после. Своего Предтечи. Посему слова: предо мною бысть, ἔμπpοσθεν μȢ̃ – означают не первенство по времени рождения или явления миру, но первенство по достоинству. Греческие Отцы Церкви – лучшие руководители в тех случаях, когда нужно определить истинное значение слов греческих. По их замечанию, слова: по мне грядый предо мною бысть, заключают в себе туже мысль, какая заключается в сиих словах Предтечи: грядый по мне креплий мене есть (Мф.3:11), т. е. предо мною бысть означают первенство по достоинству. Приводим объяснение Златоустого: «Что значит: предо мною бысть? Славнее и досточтимее меня. Не думайте, что я больше Его, потому что я прежде Его пришёл проповедовать. Я гораздо меньше Его, и в такой степени меньше, что недостоин быть в чине раба Его. Вот что̀ означают слова: предо мною бысть. Тоже самое иначе выражая, Матфей говорит: Ему же несмь достоин сапоги понести»¹⁸⁰.

Яко первее мене бе. Здесь указывается причина, почему Иисус выше, или первенствует пред Своим свидетелем и Крестителем. Хотя Он, говорит Предтеча, и по мне грядет, после, меня родился и явился Израилю, но Он выше меня, потому что Он выше всякого времени и пределов: Он безначальный. Так и сам Господь, желая показать иудеям Своё первенство или превосходство пред Авраамом, указывает им на Своё вечное бытие: прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь (Ин.8:58). Первее бе, πρῶτος εἶναι, на языке Писания означает бытие безначальное и вечное. Так говорит о Себе Бог у Пророка: Аз первый и Аз по сих (Ис.44:6, см. 41:4). Так именует Себя Господь в Откровении Иоанна: Аз, есмь первый и последний (Откр.1:17). Итак свидетельство Предтечи таково: Сей, пришедший после меня на проповедь, первенствует предо мною, потому что Он безначальный, или, как после свидетельствовал Предтеча, потому что Сей есть Сын Божий (Ин.1:34).

Ст. 16. И от исполнения Его мы вси прияхом и благодать возблагодать. Для подтверждения собственного свидетельства о Божества Слова, Евангелист представил свидетельство о Нём Предтечи: для той же цели он обращается теперь к сознанию всех верующих, и указывает им на обилие благодатных даров, полученных ими от Христа. Обилие и величие даров, полученных от полноты Его, свидетельствует о Божеской силе и величии Подателя сих даров. От исполнения Его мы вси прияхом. Апостол Павел пишет о Христе: в Том живёт всяко исполнение Божества телесне (Кол.2:9). В сей-то полноте Божества, существенно обитающей во Христе, Евангелист указывает неиссякаемый источник благодатных даров, излиянных на верующих. Златоуст так говорит о полноте Христовой: «Он имеет дары не по причастию, но сам есть источник и податель даров саможивый, самосветлый, самоистинный. Он не удерживает в Себе богатства благ, но изливает его на всех и изливая на всех, сам остаётся полоне, ни сколько не умаляется от сообщения другим, но всегда источает, и всем сообщает блага, сам оставаясь всегда при одинаковой полноте. Что̀ я имею, имею по причастию, ибо получил от другого, от полноты Его малую часть целого, как бы малую каплю из неизмеримого моря. Впрочем, и это сравнение не может объяснить того, что стараемся мы сказать. Ибо если почерпнёшь каплю из моря, то тем самым уменьшишь море, хотя уменьшение и незаметно. Но сего не льзя сказать об Оном источнике. Кто сколько ни черпает из Него, Он нисколько не уменьшается. Посему нужно привести другое сравнение, которое хотя также не может вполне объяснить наш предмет, но лучше прежнего даст уразуметь нашу мысль. Представим себе огненный поток, от которого зажигаются тысячи, миллионы светильников: не правда ли, что огонь остаётся в одинаковой полноте и после того, как он сообщил своё горение бесчисленным светильникам? Это всякому ясно. Если же и в телах делимых, можно найти тело, которое ни сколько не уменьшается, сообщая другим свою сущность: то гораздо возможнее такая неоскудеваемость для оной Силы, бестелесной и простейшей»¹⁸¹.

От исполнении Его мы вси, верующие во имя Его, прияхом благодать возблагодать. Действительно, от полноты Христовой мы получили обильнейшее излияние даров и благодеяний, каковы: умилостивление Бога за грехи наши (1Ин.2:2), примирение с Богом смертию Его (Рим.5:10), оправдание кровью Его (Еф.1:7), ниспослание Духа Святого, обновляющего и освящающего всё естество наше (Ин.7:37–38, 14:16), усыновление нас Богу (Ин.1:12.), право усыновлённых быть наследниками Бога и сонаследниками Христа (Рим.8:17), – кратко: избавление от вечной смерти и дарование вечной жизни (Ин.3:15–16). Иже Своего Сына не пощаде, говорит Апостол, но за нас всех предал есть Его: како убо не с Ним вся нам дарствует (Рим.8:32).

В следующих двух стихах Богослов продолжает изображать величие благодеяний, оказанных Иисусом Христом роду человеческому, сравнивая Моисея и Христа, как ходатаев двух Заветов.

Ст. 17. Яко закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть. Закон. дан чрез Моисея, как чрез служителя, который должен был передать другим только то, что сам принял, и который был исполнителем высшей воли. Благодать же и истина Иисус Христом бысть также, как вся Тем быша. Иисус Христос есть сам Царь, действующий полновластно; Он есть основатели. благодатного царства, также как Он Творец всего мира. Подзаконное состояние людей, как состояние рабства, устрояется рабом; благодатное царство сынов Божиих основано Единородным Сыном.

Чтобы показать всё величие благодеяний, оказанных И Христом человечеству, Евангелист противопоставляет благодать и истину Христову закону Моисееву. Закон, данный Моисеем, предписывал заповеди во всей полноте неудобоисполнимые для падшего человека, и поражал преступника проклятием, не давая ему сил для законной праведности. Благодать Христова снимает с нас проклятие закона (Гал.3:13), оправдывает нас пред Богом, и примеряет с Ним (Рим.5:9–10), прощает и очищает грехи наши (1Ин.1:9), дарует нам все потребное к животу и благочестию (2Пет.1:3), врачует наши немощи, восполняет нашу скудость, исполнение заповедей делает для нас игом благим и бременем лёгким (Мф.11:30). Под стражею закона, который строго осуждал всякое преступление, но не мог дать праведности, естественно господствовал дух страха и боязни, вместо которого под сенью благодати и веры во Христа, господствует дух сыновнего дерзновения (Евр.4:16) и любви (Ин.14:14–15). Закон, по апостолу, был тению грядущих благ. To, что обряды закона Моисеева изображали подобно тени, ясно открыто, действительно совершено и подано человечеству Исусом Христом: благодать же и истина Иисус Христом бысть. Только Христос мог явить людям все домостроительство спасения нашего, ибо Он видит и знает Отца (Мф.16:27), как Сын Единородный, Сый в лоне Отчи.

Ст. 18. Бога никтоже виде нигдеже, Единородный Сын, Сый в лоне Отчи, Той исповеда.

«Что̀ же мы скажем, спрашивает Златоуст, Исаии, который говорит: видех Господа седяща на престоле высоце и превознесенне? Что̀ – Иезекиилю, который видел Господа седящим на Херувимах? Что̀ – Даниилу, который говорит: Ветхий деньми седе? Что̀ скажем самому Моисею, который говорил Богу: яви ми Тебе самого, да разумно вижду Тя (Исх.33:13). Им отвечает сам Бог устами Пророка: Аз видения умножих, и в руках пророческих, уподобихся (Ос.12:10) т. е. Я являлся в образах и подобиях, а не тем, что Я есмь сам в Себе. Не только Пророки, но и Ангелы и Архангелы, не видят Бога, каков Он в Своей сущности. Его зрят только Сын и Дух Святый. А созданное естество как может видеть Неоозданного»¹⁸². «Между нами и Богом, говорит Григорий Богослов, стоит сия телесная мгла, как древле облако между египтянами и евреями. И сие то значить может быть; положи тму за кров Свой (Пс.17:12), то есть нашу, дебелость, чрез которую прозревают не многие и не много»¹⁸³. И сии не многие прозревающие видят не самую сущность Божества, обитающего во свете неприступном, но только большее или меньшее отображение, или отблеск сего света. Бог сказал Моисею: невозможеши видети лица Моего; не бо узрит человек лице Мое, и жив будет. Узриши задняя Моя: лице же Мое не явится тебе (Исх. 53:20, 23). «Задняя Божия, по объяснению Григория Богослова, есть все то, что после Бога доставляет нам познание о Нём, подобно тому, как отражение и изображение солнца в водах показывает солнце слабым взорам, которые не могут смотреть на него, потому что живость света поражает чувство. Так богословствуй и ты, хотя будешь Моисеем и богом Фараону, хотя с Павлом взойдёшь до третьего неба, хотя станешь и их выше, удостоившись ангельского или архангельского лика и чина! Ибо все небесное, хотя в сравнении с нами гораздо выше естеством и ближе к Богу, однако же дальше отстоит от Бога, и от совершенного Его постижения, нежели сколько выше нашего сложного, низкого и долу тяготеющего состава»¹⁸⁴. «Если кто познал Бога, говорит ещё Григорий, и засвидетельствовано, что он познал; то познание сие приписывается ему в том отношении, что сравнительно и другим, не столько просвещённым, оказался он и. причастником большего света. И такое превосходство признано совершенным, не как действительно совершенное, но как измеряемое силами ближнего. Авраам видел Бога, не как Бога, но напитал, как человека. Иаков борется с Богом, как с человеком. Или не большая прохлада была знамением Божия присутствия, и только присутствия, a не естества. Маной не выносит лицезрения явившегося ему Бога, и говорит: погибли мы, жена, потому что видели Бога (Суд.13:22), чем показывает, что для человека невместимо Божие даже явление, не только естество»¹⁸⁵. Ум созданный, ограниченный как бы ни был высок, не может обнять и постигнуть Бесконечного. Божество, по слову Богослова, необходимо будет ограничено, если оно постигается мыслью. Ибо и понятие есть вид ограничения¹⁸⁶. Бесконечный может быть только постигнут бесконечным. Посему и говорит апостол, что Бога никтоже видел есть от человека, ниже видети может (1Тим.6:16). И сам Спаситель говорит: ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Мф.11:27). Единородный Сын, Сый в лоне Отчи, той исповеда. Бога, нигде, никем невиданного явил нам не Пророк, не Архангел, не иной какой вышний сотворённый дух, но Сын, и не сын по благодати, но Единородный, то есть, как объясняет Григорий Богослов, тождественный со Отцом по сущности, Единый из Единого, и единственно Единый¹⁸⁷, вечно и нераздельно пребывающий со Отцом, сый в лоне Отчи. «Смотри, говорит св. Златоуст, с какою полнотою вещает Евангелист! Сказав: Бога никтоже виде нигдеже, он не говорит далее: Сын видевший Его явил но представляет нечто иное, высшее, чем видение: Сый в лоне Отчи. Ибо быть в лоне – значит гораздо больше, чем только видеть... Кто пребывает в лоне, для того нет в нем ничего сокровенного… Дабы не подумали, что Сын знает Отца более всех, но не знает, каков Он в Своей сущности, Евангелист говорит, что Сын пребывает в лоне Отца¹⁸⁸. Сый в лоне Отчи – значит: имеющий вечное бытие нераздельно со Отцом, и следов. единосущный Отцу. Ибо Отец, продолжает Златоуст, не имел бы в Своих недрах Сына иносущного, и Сын, если бы был рабом, и одним из многих, не мог бы пребывать в недрах Владыки. Это возможно только Сыну истинному, имеющему великую близость и Родившему, и равному с Ним. Хочешь ли узнать и вечность Сына, послушай, что говорит Моисей об Отце Моисей спросил Бога, что сказать ему египтянам, если они спросят, кто послал его к ним. Бог повелевает сказать: Сый посла мя. Сый означает существо безначальное и вечное, существо несозданное, и самобытное. Тоже самое слово: Сый употребляет Иоанн, показывая сим, что Сын вечно и безначально пребывает в недрах Отца¹⁸⁹. Итак Единородный Сын Божий, Единосущный и со вечный Отцу, так же знающий Отца, как Отец знает Его, открыл нам, все то, что можно и нужно человеку знать о Боге (Ин.17:4:6). Он научил нас покланяться Троице единосущной и нераздельной. Он явил нам сердце Отца Небесного, исполненное безмерной любви к роду человеческому: Тако возлюби Бог, мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в Он не погибнет, но имать живот вечный (Ин.3:18; Рим.8:32). Он открыл нам тайную, сокровенную премудрость домостроительства Божия, в тайны которого и Ангелы желают приникнути (1Кор.2:7; 1Пет.1:12). Он открыл нам сокровенный совет Триединого Божества об искуплении и спасении человека, почему и именуется Ангелом великого совета. Он дал нам новую заповедь о любви к ближним (Ин.13:34), раурыл высший смысл нравственного совершенства в подражании Отцу Небесному – милосердному и любвеобильному, научил добродетелям, неизвестным язычникам, не довольно известным и между иудеями, каковы: любовь ко врагам, самоотвержение, сыновняя преданность и любовь к Богу, как к Всеблагому Отцу.

Вы желаете знать, как началось монашество? Христианство освящает союз семейный и гражданский, – откуда же могло родиться стремление некоторых членов Церкви Христовой отречься от связей семейных, от служения гражданского, добровольно осудить себя на лишение всех выгод общежития, удовольствий и наслаждений, даже невинных? Поэтому не справедлива ли мысль некоторых, что первые общества монахов образовались из людей скрывавшихся от преследований за веру со стороны язычников, когда самая необходимость заставляла расторгать союз с обществом? И эта мысль смущает вас потому, что она кажется вам унизительною для монашества. Не смущайтесь! Если бы и в самом деле ревнители благочестивой христианской жизни, не находя себе безопасного пристанища в мире, удалились от него, чтобы вдали от треволнений мира совершать служение Богу, – это не может служить к их унижению. Не к ним ли в особенности можно приложить слова апостола, что те, которых не был, достоин, весь мир, в пустынях, скитались, в горах, вертепах и пропастях земных (Евр.11:38). Чудный отшельник Павел, Фивейский, о котором Антоний, величайший подвижник христианства, сам уже около семидесяти лет проведший в грудах и подвигах отшельничества, сказал: «я видел Илию, видел Иоанна в пустыне, по истине я видел Павла в раю», – удалился в пустыню, опасаясь козней своего корыстолюбивого зятя, когда открылись гонения Декиево и Валерианово. Но служит ли это к унижению великого подвижника? Не часто ли тяжкие скорби, лишения и бедствия пробуждают в нас мысль о небесном царствии, заставляют наше сердце прилепляться к Богу, и в единении с Ним искать своего успокоения? Златоуст говорит, что во время гонений многие благочестивые христиане скрывались в гробах, уходили в пустыни¹⁹⁰, и несколько не ставит им сего в упрёк.

Но говоря о начале· монашества нет нужды защищать тех, которые удалялись от гонений язычников. Только неправильное понимание духа монашества может привести в мысли, что оно образовалось из людей малодушных. Монашество есть отречение от всего, что дорого человеку, привязанному к миру и его благам. Монах отрекается от удовольствий жизни супружеской и семейной, от богатства, чести, от своей воли, – и все для того, чтобы тем, свободнее служить Богу, и спасение души своей поставить единственным предметом и целью своих трудов. Это не своевольное, противное будто бы Евангельскому учению, стеснение человеческой природы. Нет, Евангелие высшее совершенство для человека поставляет именно в том, чтобы он любил Господа Иисуса более отца, матери, жены, детей (Мф.10:37, 19:29), чтобы он раздал своё имение нищим (Мф.19:21; Лк.18:22), отрёкся своей воли (Мф.16:24). Девственную жизнь оно явно предпочитает жизни супружеской (Мф.19:12; 1Кор.7:7, 32, 33, 38). Монашество есть стремление осуществить этот идеал высшего совершенства, начертанный в Евангелии.

Можно ли думать, чтобы те, которые трепетали за свою жизнь, дорожа временным благополучием, решились положить начало подобному роду жизни? Тот, кто не имел мужества вытерпеть кратковременные мучения и смерть, полагающую предел всем мучениям, мог ли иметь твёрдость решиться проводить жизнь, в которой он должен ежедневно, ежеминутно выносить тяжкую борьбу с своей испорченной природой, с своими естественными привязанностями и наклонностями, разорвать связь со всем, что дорого ему на земле, постоянно, так сказать, умирать для царствия небесного? Не знаю, кто более мученик, тот ли, кто однажды вытерпел мучения и смерть за имя Христово, получил венец мученический; или тот, кто постоянно в течение долгой жизни терпит всякого рода лишения, скорби ради имени Христова? В трудные, решительные минуты жизни более напрягается сила души, и во время всяких испытаний человек чаще выходит победителем, нежели в мелких ежедневных искушениях. Сколько раз слабая воля может поколебаться в своём направлении! Сколько потребно бдительности над собою, сколько нужно терпения, чтобы сохранить всегда тело и душу чистыми от приражения греховных движений!

Идея монашества так высока, обеты его так святы, что невольно преклоняешься с чувством благоговения пред этим учреждением. Все, еже в мире, говорил апостол, похоть плотская, похоть очес и гордость житейская. Монашество обетом целомудрия стремится подавить похоть плоти, обетом нестяжания – похоть очес, обетом послушания – гордость житейскую. Оно отсекает прочь все земные привязанности, обращая душу к одному небесному. Дивиться ли после этого, что люди пристрастные к удовольствиям земным, силятся унизить монашество? Они видят в монашестве обличение своей жизни, живой упрёк себе. Монахи открыто отрекаются, как от препятствия ко спасению, от всего, что те ставят для себя дороже всего на земле, Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы. Якоже от мира несте, сего ради ненавидит вас мир.

Вы скажете: от чего же монашество образовалось только в четвёртом веке? Первые века славились святостью Христианской жизни; как же в это время не дошли до сознания, что в монашестве осуществляется идеал высшего совершенства, указанного в Евангелии!

Правда, в первые века не было монахов, но был монашеский образ жизни. Девственная жизнь, освящённая примером Господа нашего Иисуса Христа, Его Пречистой Матери, и некоторых из апостолов, Иакова¹⁹¹, брата Господня, Иоанна¹⁹², брата его Иакова¹⁹³ и Павла, имела многих ревнителей в первенствующей Церкви. Апостольские ученики: Тимофей и Тит, четыре дщери Филиппа, одного из семи диаконов Церкви Иерусалимской, сын, и дщери другого диакона Николая сохраняли девство¹⁹⁴. В постановлениях Апостольских упоминается уже о жизни девственной, проходимой по обету¹⁹⁵. Св. мученик Иустин писал к язычникам: «Весьма многие из нас того и другого пола, сделавшись учениками Христовыми ещё в детстве, и достигши теперь шестидесяти или семидесяти лет, пребывают в девстве. И я готов указать таких людей повсюду»¹⁹⁶. Тоже повторяли Афинагор, Минуций Феликс, Ориген¹⁹⁷. Из слов Тертуллиана к его супруге мы несомненно можем заключать, что девственницы составляли целые общества, посвящавшие всю свою жизнь единственно на служение Богу. «Посмотри, пишет он к своей супруге, убеждая ее, после его смерти не вступать во второй брак, – посмотри на сестёр наших, которых имена у Господа: не взирая ни на красоту, ни на возраст, они предпочитают святую чистоту супружеству, хотят лучше быть невестами Божиими, для Бога прекрасными, для Бога Девами. С Ним, живут они, с Ним беседуют, с Ним обращаются день и ночь. Приносят молитвы свои к Господу, как вено; от Него удостаиваются милостей, когда ни захотят, как бы от супруга. Таким образом навсегда они приобрели себе благого Господа, и на земле уже, по безбрачию, причисляются к лику Ангельскому. Сколько таких, которые, прямо после крещения, посвящают плоть свою чистоте! Сколько таких, которые, по взаимному согласию, пресекают супружеские отношения, – произвольные скопцы ради царствия небесного»¹⁹⁸.

Но, в смутные времена гонений, когда христиане должны были большею частью скрываться от преследований язычников, девственная жизнь не могла принять более обширного и правильного устройства, какое явилось в монашестве. Ревнители девственной жизни иногда жили в городах, иногда в отдельных хижинах вблизи городов¹⁹⁹. Составить целое, открытое, общество они не могли, как потому, что римские законы преследовали безбрачную жизнь, так и потому, что каждое общество возбуждало подозрения римского правительства, и навлекло бы новые гонения на христиан. Но, Божественный Промысл в то самое время, когда в Римской империи готовил господство христианства, воспитывал и основателя монашества – Антония.

Родившийся в 251 г. от благородных родителей в селении Комах, в пределах нижнего Египта и Фиваиды, Антоний с ранних лет имел влечение к благочестивой жизни. В молодости лишившись родителей, он сделался распорядителем всего отцовского имущества вместе с сестрою. Но раз, будучи в храме, он услышал слова Евангелия: аще хощеши совершен быти: иди, продаждь имение и даждь нищим, и имети имати сокровище на небеси (Мф.19:2), – раздал всё своё имение нищим, отдал сестру на попечение знакомым девственницам, а сам поселился не вдалеке от· своего селения, и отдался под руководство одного отшельника, с юности подвизавшегося на сем месте;. Пятнадцать лет провёл здесь Антоний в подвигах благочестия, в тяжкой борьбе с духами злобы. Но желая большего безмолвия, удалился он в пустыню за Нилом, и поселился в развалинах одной башни. Двадцать лет провёл он, в совершенном уединении, прерываемом изредка благочестивыми посетителями. Наконец, около него начали собираться любители уединённой жизни, ревновавшие подражать Антонию. В калиях, иссечённых в скале, или смазанных из глины, водворились они около башни Антония, и скоро пустыня Антония обратилась в многолюдное селение. «Каждая из сиих келий, говорит Афанасий, была храмом, исполненным Божественных ликов, вся жизнь, отшельников протекала в чтении и пении Псалмов, посте, бдении и молитве; вся их надежда – ожидание будущих благ; ибо они не имели на земле пребывающего града, но искали грядущего, и жили в совершенной любви и единении духа, шитая себя и нищих трудами рук своих. Блаженные жители сих мест, вдали от мира и всех страстей его, пеклись только о правду Божией и благочестии, ревнуя други» для друга, как бы ишь достигнуть небесного наследия»,

Антоний был для них отцом и вождём на пути к царствию небесному, поучая их и примером, и наставлениями. Он просил отшельников открывать ему все, что с ними происходит, дабы он мог преподать наставления. «Монах, если возможно, говорил он, должен открывать, сколько он делает шагов, сколько пьёт капель в своей келии, чтобы как-нибудь не погрешить и в этом». Сущность наставлений его инокам выразилась в следующих словах: «Всегда имейте страх Божий пред очами. Помните Того, Кто мертвит и живит. Возненавидьте мир, и все, что в нём; возненавидьте всякое плотское успокоение; отрекитесь сей жизни дабы жить для Бога. Помните то, что вы обещали Богу; ибо Он взыщет сего от вас в день суда. Алкайте, жаждайте, бодрствуйте, плачьте, рыдайте, воздыхайте в сердце своём; испытывайте себя, достойны ли вы Бога, презирайте плоть, чтобы спасти вам души ваши»²⁰⁰?

Вот начало монашества; и Антоний справедливо называется отцом иночества, «не потому, как говорит блаженный Иероним, чтобы он был прежде всех на сем пути. но потому, что возбудил ревность всех».

Видите, что сей отец иночествующих не от гонений, но руководимый ревностью к подвижнической жизни, удалился в пустыню, стал монахом, и собрал около себя сонмы иноков. Антоний не только не бегал гонений, но, когда услышал, что в Александрин Кесарь Максимин, в 311 г., открыл гонение на христиан, сам из глубины пустыни прибыл в город. Являлся везде, где, требовалось его присутствие: на судилище он одушевлял исповедников, в теплицах служил узникам, в собраниях верных возбуждал дух мужества и упования на Бога. И тогда, как выдан был указ, запрещающий монахам появляться в городе, Антоний не боялся являться пред взором судей, готовый принять и смерть за имя Христово²⁰¹. Когда Церковь Александрийская стала успокаиваться от гонений, Антоний с своими учениками опять возвратился в пустыню, где жили целые тысячи иночествующих. Антонию было тяжело это многолюдство, и он удалился на пустынную гору близ Колзум, на один день пути от чермного моря. Одна пещера на верхнем утёсе; служила ему приютом от толпы народной. Но здесь близ горы образовалась обширная обитель иноков – Писнер. Антоний скончался, имея сто пять лет от роду. Последним предсмертным, завещанием его братин было: любите от всего сердца Господа Иисуса Христа; постоянно имейте в уме то, что вы всякой день можете умереть. Имя Антония ещё при жизни его сдеалось известным в Африке, Испании, Галлии, Италии, и в самом Риме²⁰². Пустынные обители Антония так процвели, что в обители Писнер считалось до десяти тысяч иноков. Между ними особенно прославились святостью жизни Макарий, Исаак, Питирим, Пафнутий, Павел²⁰³. Другие ученики Антония распространили монашество по Египту и Сирии. Чрез Афанасия Великого, который сам, пользовался наставлениями Антония, и составил описание жизни и подвигов сего подвижника, положено начало монашества в Западной Церкви. С появлением жизнеописания сего подвижника на латинском языке, и в Риме, и в других западных Церквах, быстро распространилось уважение к монашескому образу жизни, и много нашлось подражателей Антонию²⁰⁴.

Быстрое распространение иночества в то время, когда вера христианская сделалась господствующею в Римской церкви, и прекратились гонения за веру, показывает, что благочестивая ревность христиан к сей жизни только стеснялось в своём обнаружении временами гонений, и получив свободу, стремится обнаружиться во всей силе. Иночество, родившееся из глубокого понимания Евангельского учения о высшем совершенстве, удовлетворяло существеннейшим потребностям духа человеческаго. Но как жизнь общественная своими условиями привязывает к земле, и особенно опасною для спасения души являлась жизнь общественная в Римской империи, полной воспоминаний и обычаев язычества; потому ревнители христианского совершенства удалялись в пустыни, и там основывали своё новое общество, совершенно христианское. Отсюда, как лучи нового животворного света, разливались по Римской империи высшие понятия о христианской нравственности. Подкрепляемые примером, они не могли остаться без сильного благотворного действия на современный мир. Как во времена гонений подвиги мучеников и исповедников укрепляли и распространяли веру в Господа Иисуса: так во времена последующие, когда христианская вера становилась господствующею, подвиги отшельников – иноков служили к утверждению и углублению в сердцах нравственного учения христианского. Ибо монашество есть непрестанное, в течении целой жизни, исповедание имени Иисуса, и беспрерывное мученичество веры и самоотвержения.

4 декабря 1849 года.

Приветствую Вас из Лавры Освящённого Саввы, как бы из Вашей – преподобного Сергия, потому что здесь великий отшельник Савва тоже для Палестины, что для России Сергий, и Господь сохранил его мирное жилище, когда вокруг разорены были все прочие многочисленные обители: не без тайного Промысла Божия это произошло! – Вы искали подвижников на Афоне, – я их нашёл здесь: игумена Иосифа и старца Русского Савву, которых я застал ещё в первое моё посещение; других знакомцев не обрёл; пришли все от дольнего в горний Иерусалим и от плачевной юдоли в невечернюю радость! Замечательное лицо этот Иоасаф, Критянин родом, 32 г. спасающийся в Лавре, коей поставлен настоятелем. Духовная простота доходит до ангельской невинности, всегдашняя улыбка на устах, терпение беспримерное с братией и с арабами, которых любовь приобрёл до такой степени, что повсюду ходит один. Между тем, он, общий духовник и Русских и Греков, потому что одарён, глубокою проницательностью и начитан духовных книг; знает все жития святых подвижников, и любит их как своих; скитается всегда пешком по горам, в грубой одежде, и хорошо знает все остатки обителей. Он будет моим проводником на Иордан. Мы уже обрели, или определили в беседе с ним, места многих знаменитых Лавр: Фаранской развалины около Хеврона видны ещё к мёртвому морю; Харитониева пещера в Фекуп; сегодня мы посетили Кастель, или крепость Ирода, за полтора часа от Лавры, где спасался Савва, и нашли там кости отшельников, заветные для всех, ибо никто не дерзал их тронуть. Здесь же я посетил в юдоли три келии Ксенофонта и чад его, Иоанна и Аркадия, башню в пещере Иоанна Молчальника, и калию матери св. Саввы. Старец Иосиф мне рассказывал, что однажды над сей кельей он стал ломать камни для церкви, и один упал внутрь разорённой калии. Ночью приснилась старица в черном платьев, и запретила тревожить её бывшее жилище. Обитель процвела с его управления, и украсилась так, что нельзя се узнать; братин 32 человека, и мир глубокий.

Мы приехали сюда вчера с епископом Севастийским на праздник Преподобных, в самый день памяти Молчальника Иоанна, епископа Колонийского, по происхождению Никопольского; потому мне желательно было, хотя и с большим трудом проникнуть в его пещерную башню. Сего дня служили литургию в бывшей калии и церкви св. Иоанна Дамаскина, устроенной им в башне; теперь церковь носит его имя. Недавно обретена была в трапезе церковной его могила, под лестницей, ведущей в его верхнюю келью. Это малая пещера, служившая, как видно, для погребения; но тела Святого не нашли, и пе знаю даже, где оно. Умилительно было слышать его собственные вечерние песни в том месте, где он их писал, и воспевал сам, в своей убогой церкви. Грешный я человек каких сподобился утешений! Сего дня было вечернее благословение хлебов на площадке, близ гроба св. Саввы, упразднённого также, но я поклонился нетленному телу его в Венеции. Позади Кувуклии сего гроба церковь Святителя Николая, где черепа св. Отец, избиенных Хозроем, собраны священною грудою. И там надлежало бы совершить празднество, но мы поспешим завтра после литургии во Иерусалим на общее торжество Православной Церкви, ради Тезоименитства нашего Великого Государя. Ах как Он истинно Велик на Востоке, по истине Николай, т. е. победитель народов. Все; на Него уповают, и с благоговением произносят Его имя! Это весьма утешительно для Русского сердца. За отсутствием Патриарха, три Митрополита будут служить литургию внутри самого св. Гроба, и мы с вечера заключимся в храм Воскресения.

Я забыл Вам сказать, что нынешний Патриарх Кирилл был тот самый игумен Гефсиманский, который приобщал меня на св. Гробе в 1830 году. Он мне это вспомнил в Бейруте, и приказал принять меня здесь со всевозможною любовию. Мне приготовили его калии в большом монастыре, где он жил, будучи эпитропом: но, не смотря на всё внимание, отсутствие патриаршее очень чувствуется от недостатка главы. Мне не суждено было застать Патриарха в св. граде, и он сам, сожалел, но уже не мог возвратиться, а если бы был предварён, то остался бы; грустно это, но делать нечего! Простите, поручаю себя святым молитвам Вашим, и о Вас молюсь каждый день на всех святых местах.

6 декабря. Иерусалим.

В обители св. Феодосия живут бедуины, разбившие шатры свои между развалин! В самом алтаре; стоят верблюды, пещера волхвов завалена камнями! Но чудный вид на Иерусалим: Вифлеем и мёртвое море открывается оттоле с горы. Я спешил во Иерусалим на праздник Святителя Николая. Служба была великолепная. Тридцать священников и семь диаконов служили вечерню с митрополитом Петры; вся церковь была освещена гирляндами лампад. Св. Гроб горел снаружи огнями. Так внутри придела Ангелов, три Архиерея совершали литургию, ночью с 4 пресвитерами и 6 диаконами, все в белых ризах. Казалось, настала минута воскресения, при пении воскресных стихир. С Дарами ходили кругом св. Гроба. Я молился внутри св. Гроба, и не забуду сей торжественной ночи! Проповедь во славу Императора читали у врат св. Гроба, на греческом и турецком: и в России не могли бы сказать ничего больше! Честь и слава духовенству св. Гроба за такую любовь!

Иерусалим. 9 декабря 1849.

Прежде нежели говорить Вам, о некоторых случайностях моей жизни иерусалимской и о тех сведениях, которые понемногу приобретаешь о святых местах, чрез посредство беседы со старожилами св. града, и особенно с старцем Иосафатом от св. Саввы, – не сказать ли Вам несколько слови. и о моем путешествии из Бейрута чрез Дамаск, поточу что и в продолжении оного мне встретилось много замечательных предметов и событий? Всего менее любопытен был для меня самый Бейрут, новый город, широко разросшийся в течении не многих лет, на старых остатках Верита, прославленных подвигом св. великомученика Георгия. Место, где он освободил от морского чудовища царевну, ещё указывают при устье речки, впадающей в море, и за нею берег уже начинает подыматься на столь громкую в Писании гору Ливанскую. Но гора сия, или лучше сказать, горы, простирающиеся на обширное пространство и вдоль всего поморья и внутрь Сирии, отраслями Антиливана до самого Дамаска, не произвели на меня того впечатления, какое я ожидал, быть может поточу, что Альпы и Кавказ затмили в моих глазах величие Ливана. Действительно, мало величественного в этом хребте, более широком, нежели высоком, состоящем из округлённых вершин, и даже смежные верхи сию Санин и Аккор не поражают теми живописными ужасами, какие мы привыкли видеть в горах, а шумящих потоков вовсе нет, и растительности другой не встречаем, кроме сосен.

Надобно удивляться в горах сих усердию прилежных маронитов, которые обработали, где только могли, бесплодную почву, усеянную мелким камнем. Террасами спускаются их тесные поля или масличные сады с вершины гор и до глубины оврагов, а на высотах разсеянны их селения, иногда, около замка какого-либо из их шейхов, или близ монастырей латинских, перемешанных с их собственными. Рим успел овладеть горою Ливанскою со времени крестовых походов, и нигде на Востоке не стал столь твёрдою стопою; потому что смиренное духом, хотя и воинственное, племя маронитов покорилось ему безусловно, и их, Патриарх с двенадцатью епископами – верные служители папы. В монастыре Арабском православном Мар-Элиас, или Пророка Илии, где я провёл первую ночь за 8 часов от Бейрута, мог я заметить, до какой степени сильно было влияние римское. Рядом с ним стоит монастырь Маронитский. Отслушав на следующее утро обедню арабскую, заглянул я и в убогую церковь маронитов: – там ещё продолжалась литургия, и мне показалось, что я в Риме, хотя это были не настоящие римляне, a только присоединённые марониты. Тоже убранство престола и устройство храма, таже одежда служившего священника, те же совершенно приёмы, воздевание рук, частые коленопреклонения, как будто природный римлянин совершал обедню, только с разницею языка сирского, столь же недоступного для народа, как и латинский. Самая одежда иноков походила на францисканскую, и я подивился мудрости сынов, века сего, умевших, внешними формами до такой степени подчинить себе; целое отдалённое народонаселение дикого Ливана.

Надобно сознаться, что мы вовсе к тому не способны. В убогом монастыре пророка Илии, весьма древнем, но единственном в горах, который существует там, только по соседству обширного селения православных арабов и покровительством нашего консула, – половина монахов разбежалась летом; осталось их пять старцев калек. Игумен из греков, отец Макарий, жизни весьма духовной, и уже более 20 лет управляет монастырём, но нет стихии, из которой можно бы оставить хорошее братство. Там за обедней видел я с утешением Ваше Евангелие, и две иконы, пожертвованные графиней Орловой. – Итак, повсюду распространились её благодеяния, и нет, того дальнего, забытого уголка на Востоке, куда бы пе достигла благодетельная рука её. О какая потеря для Церкви православной – преждевременная кончина сей великой Мелании! Везде поминаю её и другую новопреставленную Графиню Анну, менее щедрую, но столь же усердную к церкви. Видно, добрые души и на небе нужны!

От обители пророка Илии мы ехали ещё 8 часов по вершинам гор, мимо смежного Санина, до высокой равнины Целесирии, отделяющей хребет Ливана от Антиливана, более живоносного, хотя и не столь возвышенного. Обширное маронитское селение Захлы, где вместе с маронитами перемешаны были и христианские арабы и турки, при самом спуске в долину, назначено было для нашего ночлега, и тут произошла довольно странная встреча. Приближаясь к селению, и увидел трёх священников, идущих ко мне с крестами, хоругвями и кадильницами, в епитрахилях, и за ними толпа народа.

Простодушные, отчасти безграмотные, шейхи, приняв меня за архиерея, постарались по мере сил своих устроить торжественную встречу. Признаюсь, я очень быль доволен, когда отделялся от неподобавших мне почестей и от толпы народа, наполнявшего до самого вечера мою комнату.

Рано утром, я поспешил собраться в путь, опасаясь столь же докучливых проводов. При выезде из Захлы, зашёл в магометанскую божницу над гробом Ноя. Вот куда занесло воображение восточное гробницу нашего второго праотца! Его представляют великаном, и каменная остроконечная плита, над могилой, тянется на 10 сажен; видны подле остатки древнего здания; но что̀ тут было, и кто погребён, – это загадка; только, конечно, не Ной, которого могилу, более правдоподобно, показывают у подошвы Арарата.

11 декабря 1849.

В Иерусалим надобно записывать каждое слово, каждую местность для того, чтобы в последствии не изменила память. Хотя бы от такого разнообразия предметов и усечённого их описания произошла никоторая запутанность; но не в этом ли виде достигли до нас и отрывочные сказания Отцов в их занимательных Патериках, в Лимонаре, Лавзаике и других? Приношу такое вступление в оправдание тому, что Вам предлагаю; иногда и я буду также говорить, как в патериках: «Авва Иоасаф сказал то, и тому подобное».

Вчера например, преосвященный Мелетий Петры Аравийской, носил торжественной вечерни, которую недавно положено здесь совершать всякую субботу в храме Воскресения, показывал мне внутри святилища, какие собственно части его уцелели во время пожара 1808 года, и это весьма было любопытно, хотя недоступно описанию, потому что надобно видеть местность, чтобы понять рассказ. Весь мрамор св. гроба снаружи обгорел, и отчасти внутри, так что остался голый камень природной скалы, но деревянная дверь его уцелела, по Божию Промыслу, являющему силу Свою посреди немощи человеческой, и хранится в патриархии. Южная сторона круглой церкви, или паперти, посреди коей стоит св. Гроб, пострадала более, нежели северная, так как пожар начался от армян. Но со стороны Франков уцелели три круглые массивные столба, за кладенные теперь в четверо угольные пилястры, и два монолита, т. е. пилястра, из цельного камня, поддерживающие царскую арку. Прежде вся круглая площадка св. Гроба обнесена была колоннами, перемешанными с пилястрами, так что после каждых двух столбов следовал четверо угольник, а в соборе по две и по три колонны были слиты вместе для большей крепости сводов. Иконостас, деревянный до пожара, заменён каменным для прочности боковых стен, а перегородки, бывшие по сторонам, для отделения собора от прочих частей храма, сооружены вновь также из камня, и богато раззолочены с несколькими ярусами образов, в виде иконостасов. Своды Голгофы, т. е. пристроенной её части, которая вдаётся во внутрь храма, обвалились, также и две мраморные колонны, стоявшие у входа в храм, пред камнем помазания; но, что весьма жаль, – с тех пор уничтожена древняя, тесная, единственная лестница на Голгофу, которая у нас уцелела в новом Иерусалиме.

Служба совершается на открытом алтаре Голгофы, у нас же в боковом приделе, страстей Господних; так было сперва и в Иерусалиме, но не бывало службы над самым местом водружения креста, дабы оставить его свободным для поклонения. Когда же Франки отняли у православных, т. е. грузин, половину Голгофы, то по необходимости греки устроили престол над местом распятия, но открытый, дабы все могли покланяться и лобызать самое отверстие. Что касается до св. Гроба, го греки никак не могут сказать, когда Франки получили право, там совершать литургию, хотя и уверяют, что они вступили в их права. Напротив того, они сами никогда прежде не совершали там литургии; в этом также их обличает наш новый Иерусалим. Когда же они увидели, что франки в ХVIII веке, чрез покровительство своих посланников, приобрели это право; тогда и они, чтобы не отстать от них и иметь первенство, начали служить ежедневно литургию прежде них на св. Гробе. Но и тут опять новость: 20 лет тому назад, греки при мне служили на камне Ангела, в первой части вертепа гробного, а теперь служат на самом камне Гроба; и только при служениях архиерейских удержан прежний порядок. Странен однако чии сей литургии, и ясно показывает, что св. Гроб никогда для неё не предназначался, потому что кафедральный собор против сей святыни собственно создан для божественной службы. При начале литургии архиерей облачённый сидит обратившись лицом к св. Гробу, вне оного; после же входа с Евангелием становится внутри придела Ангела, у приготовленного престола, уже лицом к востоку, т. е. к собору, и задом к святому вертепу, а во время херувимской песни св. Дары обносятся кругом.

Ещё одна странность: тогда как, всякую вечерню, все исповедания, заключённые в храме, совершают, торжественные литии кругом всех св. мест его, с пением приличных стихов, – почему греки одни сего не делают, оставаясь во время вечерни внутри своего собора? От того, что лет за 50 пред сим, франки исторгли себе, позволение совершать литии сии прежде них; оскорблённые греки предпочли лучше вовсе не совершать оных, нежели следовать за франками; а между тем у них есть для сего особенный чин и стихиры, употребляемые только при первом посещении св. мест поклонниками. Я совершил вместе с ними благоговейный круг сей, внимал на каждом поклонении приличной проповеди иерокирикса, на греческом и турецком языках, и просил переписать для меня стихиры литии сей, чрезвычайно трогательные. Поклонники посещают следующим порядком св. места: в понедельник они слушают литургию в монастыре русском – Архангелов, но на арабском языке, потому что наше служение бывает там только по субботам и воскресеньям; во вторник посещают они монастырь Предтечи, на развалинах замка рыцарей вновь украшенный и расширенный; в среду идут в Гефсиманию, или молятся в своих монастырях; в четверг собираются все в монастырь Св. Николая близ патриархии; в пятницу, на памяти. живоносного Источника, все бывают в Гефсимании, в субботу молятся опять у себя, в воскресенье же в храме св. Гроба; и этот порядок заведён недавно.

При выходи; из храма, Преосвященный Петры показал мне древнюю патриархию, к нему примыкавшую, и я подивился тесноте жилья бывших святителей св. града. Церковь 40 мучеников под колокольней теперь служит усыпальницей Патриархов; средняя церковь Воскресения, или Жён Мироносиц, где явился им Господь, служила прежде соборною, и в ней стоит поныне мраморная кафедра апостола Иакова, в которую вставлена деревянная новая; но не многие знают здесь о существовании кафедры сей. Рядом с сею церковью есть, ещё церковь апостола Иакова, наполненная также гробами патриархов, где бывает ежедневная литургия на арабском. Хотя с средней кафедральной церкви сорван был купол землетрясением, обрушившим и колокольню, в 1562 году, и с тех пор она остаётся обнажённою, однако в ней как в древней патриархии совершается под деревянным навесом обедня великого четверга и вечерня пред Крещением, и она слывёт старым Воскресением.

По средине церкви малою часовнею обозначено место явления Господа Мироносицам, а с ними и Пречистой Своей Матери, по преданию иерусалимскому; но, по ошибке, икона в сей часовне изображает явление Господа Магдалине Марии. Что касается до кафедры апостола Иакова, о которой так ясно пишет историк IV века, Евсевий, что она сохранилась от разорения иерусалимского, и была унесена первобытными христианами в Пеллу, то, мне кажется, нет причины сомневаться в её подлинности. Форма её весьма древняя, и сохранились только боковые её стенки, спереди исписанные арабскими и грузинскими письменами, в коих испрашивается молитва христиан. Если бы кафедра сия, стоявшая прежде на Голгофе, не была столь священна, то не записывали бы на ней своих имён. Арабские надписи мало замечательны, потому что годов нет, и неизвестно, кто сии врезавшие имя своё на мраморе. Но грузинская надпись гласит о благодеяниях иверского царя Георгия VIII, сына Александрова, последнего из могущественных властителей Иверии, потому что после него, в исходе XVI века, она распалась на три части. Почему же кафедра сия была предпочтительно избрана для царского поминовения, если бы не почиталась она искони апостольскою? Я советовал поставить ее на горнее место церкви св. Иакова, дабы одни только Патриарх имел право на неё восседать. Вот слова надписи: «Боже, воскресший Христе, помилуй царя царей Георгия, аминь». Прочие надписи грузинские – на языке церковном, под титлами, недоступном для здешних чтецов. В церкви старого Воскресения ещё замечательны древние иконы, перенесённые из бывших иорданских монастырей, запустевших около трёх сот лет тому назад. Я испросил себе одну из них – Божией Матери с предвечным Младенцем, прекрасного письма, которая, конечно, может иметь более 1000 лет древности. В тёмном Нароиксе подле старой каменной купели, перенесённой, но преданию, из Святая Святых, ещё одна большая икона Богоматери, но гораздо новейшая, богато украшенная, но по письму русская, напоминающая Тихвинскую. Она пользуется особым уважением, и кажется, принесена была Патриархом Моисеем из России. Крутая лестница ведёт отселе в бывший синодик, длинную трапезу и приёмные комнаты патриаршие, обращённые окнами в три церкви – 40 мучеников, Воскресения и апостола Иакова. Они украшены довольно благолепно: но другие келии святителей и старшей братии, находящиеся позади, весьма тесны, особенно в сравнении тех палат, можно сказать великолепных для Иерусалима, которые себе недавно построил отдельно от монастыря нынешний Патриарх Кирилл. Та обширная обитель патриаршая, в которой помещаются теперь все архиереи и архимандриты, устроилась постепенно, когда уже патриархи переселились в Царьграде; ибо от Феофана, принуждённого оставить Иерусалим, в начале XVII века, и до Кирилла, в течении более 200 лет, почти все они большею частью жили вне своей кафедры, исключая, однако Нектария и Досифея. Бывшая келия Феофана теперь уже принадлежит туркам, втеснившимся в средину зданий монастырских, но по странному поверью никто не может обитать в ней. Здание обители патриаршей весьма неправильно, не оригинально, потому что она распространялась мало по малу, и только в исходе минувшего века Патриарх Анфим, бывший сыном несторианского священника, приобрёл от несториан место нынешней библиотеки. Это было последнее их владение в св. граде, и с тех пор даже ни одного из них там не обретается.

Новая сия обитель соединена с древнею арками, под которыми доселе проходит улица иерусалимская, так называемая патриаршая; есть и две крестовых церкви в обоих монастырях: одна, во имя св. Феклы, заключает в себе отпечаток следа Господня, перенесённый тайно с Голгофы, и тот камень, на коем сидел Господь в судилище Пилатовом. Другая церковь во имя равноапостольных царей Константина и Елены находится в верхней террасе старой патриархии, и примыкает к галереям армянским храма Воскресения, так что из её двух окон видны св. Гроб; а потому внутренность её расположена совершенно неправильно; но она, собственно, служит крестовою, и украшена весьма богато. Патриарх Нектарий первый устроил малый придел во имя Равноапостольных, над хлебными запасами; потом Патриарх Досифей распространил церковь, так что первое святилище обратилось в алтарь, и наконец трапезная её часть уже перешла по аркам в новую обитель. Тут собираются ежедневно, или лучше сказать еженощно, архиепископы Петры, Газы, Неаполя, Севастии и Филадельфии, составляющие Синод иерусалимский, со всеми архимандритами и сановниками патриаршими, для слушания утрени и обедни безрасходно: они продолжаются от 3 до 6, и хотя не великолепно служение без диакона и без певчих но оно трогательно, и я люблю на оном присутствовать, потому что тут клириками служат сами старцы Святители. Один из чтецов подносит каждому из них попеременно книгу, и они поют, друг против друга, ирмосы и стихиры канонов, а старший наместник патриарший читает шестопсалмие и молитвы отпустов на часах и вечерний псалом.

Но вот замечательная странность сей крестовой церкви патриархов иерусалимских: в течении трёхчасовой ночной её службы вы слышите попеременно, а иногда и вместе, все богослужения храма, и даже магометанское, вне оного. Сперва раздаются громкие вопли армян, сквозь малые церковные окна, открытые в их галерею; потом, уже во время обедни и большею частью около херувимской песни, раздаётся орган франков, довольно приятный в отдалении, и, почти всегда при чтении: «верую во Единого Бога» митрополитом Петры аравийской, раздаётся пронзительный вопль муэззима на соседнем минарете Омара, скликающий к молитве магометан, словами Корана. Итак, исповедание христианское внутри церкви патриаршей, и снаружи исповедание веры магометовой, в заключённом храме разно племенные лики: – это можно сблизить только в Иерусалиме, где все народы стеснились вокруг уважаемой имя святыни, с чувствами столь различными. Но минарет Омаров не производил на меня впечатления столь тяжкого, как другой минарет имени Алемидов, овладевших бывшим жилищем патриархов латинских, которое они так безрассудно прилепили к храму, что теперь жилые комнаты и самый гарем Эмира находятся, – совестно выговорить, – над крышей церковной, между двумя куполами св. Гроба и собора Воскресения, – и этот позор терпят доселе, a между тем спорят о том, кому покрыть оловом купол св. Гроба, которого листы безобразно висят с обнажённого дерева!

Замечательное предание сказывал мне Саввинский игумен, отец Иоасаф, об этом доме; потому что старец сей с любопытством прислушивается к таким рассказам, и собирает их в свою память, как бы в живую книгу. По сторонам полу обрушенной колокольни св. Гроба, на равных почти расстояниях, возвышаются два минарета: один с левой стороны – Халифа Омара, на том месте, где он молился, а другой минарет у входа в бывшую патриархию с правой стороны храма, если смотреть к западу от св. Гроба, как и Господь был распят между двух разбойников. И так как один из них одесную Его обратился к покаянию, то предание говорит, что владелец дома бывшей патриархии или самый дом непременно обратятся к христианам, тогда как минарет Омаров будет стоять в Иерусалиме до времени скончания языков. Я осмотрел верхний покой гарема, где по плоским крышам вокруг священного купола я с прискорбием видел как сие бесчестие, так и печальный образ разрушения на самом куполе. Франки не позволяют исправлять его грекам, чтобы тем не признать исключительное их право на обладание всем деревянным куполом св. Гроба, Недавно только, при Ибрагим Паше, позволено было православным открыть окна другого каменного купола над кафедральною церковью Воскресения, которые были заключены со времён Султана Саладина, т. е. 6½ веков. Вот как все притеснено, и как трудно распоряжаться даже и тем, чем владеешь законно в Иерусалиме!

Многое можно было бы сделать христианам в свою пользу при Ибрагим Паше, который видимо им покровительствовал: но краткость времени не позволила им приобрести желаемые льготы, потому что он беспрестанно занят был усмирением окрестных арабов; однако водворил в Палестине спокойствие не нарушаемое и поныне. Франки успели выпросить себе у Паши пустой Сарай против его дворца, бывшего дома Пилата, на самом крестном пути, и обратили его в церковь в память истязания Господня. Они утверждают, что тут собственно был претор римский, и ссылаются на видения Екатерины Эммерих, как на вернейшее описание св. града. Действительно, описания верны, потому что взяты из источников подлинных: но я не мог читать равнодушно книгу её на св. местах, как подложное Евангелие, основанное на отрывочных видениях и дополненное автором с святотатною, можно сказать, самонадеянностью! По преданию греческому, здесь была темница, куда заключали апостолов первосвященники иудейские, а претор находится по другую сторону улицы, внутри двора Пилата. Многое изменилось даже со времени моего путешествия; Ибгим Паша заклал прежний выход на улицу, где ещё оставались три круглые ступени древнего крестного крыльца, и теперь только видно основание первой ступени... Для сооружения казармы внутри двора, он употребил камни от соседнего монастыря св. Иоакима и Анны, где родилась Божия Матерь, и уничтожил таким образом храмовые аркады его двора, которые я ещё застал. Грустно, что ни мы, ни франки не успели выпросить себе опустошённого тогда храма Богоотец, в пустоту которого всякий мог входить свободно, чтобы поклонится в подземелье под алтарём месту рождения Пречистой Девы. Турки испугались, услышав, что христиане желают приобрести себе это святилище у ворот Гефсиманских, и, несколько лет тому назад, один из Пашей иерусалимских поспешил покрыть купол развалившейся церкви, чтобы обратить се в мечеть: он не успел окончить всего здания, будучи отозван из св. града, но с тех пор заключено святилище, и с трудом туда проникают; но всего больше то, что упустили случаи, едва ли возвратимый!

Но время мне окончить длинное письмо, которого отрывочное продолжение явится и впредь, если только не докучливы Вам будут такие подробности.

13 декабря 1849.

После 19 лет посетил я опять святыню вифлеемскую, и имел утешение, которого не получил тогда, слушать литургию русскую в вертепе Рождества. Братия обители Архангельской мне сопутствовали, и когда, при поклонении самому месту великого таинства, русский хор возгласил: «Рождество Твое, Христе Боже, возсия мирови свет разума», невольные слезы потекли на мрамор помоста и на знаменательную его звезду, указывающую место события под алтарём. О глубина премудрости Божией, руководившей звездою служивших звёздам к поклонению Солнцу правды с высоты Востока, как выражает сие церковная песнь! Ещё умилительнее было внимать над самыми яслями, как убогая земля могла принести только вертеп Неприступному, когда нас ради родился отроча младо – Превечный Бог! Можно чувствовать, можно плакать в этом вертепе, над этими яслями, но выражать те, что в душе, поистине нельзя. Можете себе; вообразить, какое особенно сладкое чувство должно было исполнять сердце, при совершении Божественной литургии на престоле Рождества! Евангелие читали о пастырях и Ангелах, и хотелось с ними вместе возгласить: «Слава в вышних Богу, и на земли мир»! Но стих возглашаемый, вместо трисвятой песни: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся», обличал наше недостоинство! Страшно было внимать тут и словам символа: «нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свата и Марии Девы и вочеловечшаса». Когда же освятились Дары на открытом престоле, «ужас бе видети»! не сам ли Господь, в Своей Божественной плоти, паки родился для нас в вертепе Вифлеемском!

Вскоре, после божественной литургии в вертеп Небесного Младенца, мы поехали далеко в пустыни другого вертепа, где спасался Его ради всякий труженик палестинский, Харитон, в пещере Зиф, прославленной великодушным подвигом Давида. Мне хотелось посетить, по возможности, все дикие уединения святых отшельников, которых жития столь поразительны для нас, убогих жителей мира, не постигающих их духовного богатства. За три часа от Вифлеема, по направлению к мёртвому морю, которое несколько раз открывалось нам с высот горных, и потом опять пропадало в своей содомской бездне, достигли мы шатров бедуинских, при устье глубокого ущелья, ещё носящего имя долины Харитона. Таковы новые пустынные чада отца всех иночествующих Палестины, и они вызвались быть нашими провожатыми к его дикому жилищу. Пешие, по обрывам утёсов, мы достигли до обширной цистерны, означавшей место прежней знаменитой Лавры, и увидели остатки её башен. Это была третья обитель, созданная великим любителем безмолвия, близ пещеры Зиф, – Лавра Суккийская, где и окончил он дни свои по просьбе учеников. Мне ещё предстояло видеть, на пути к Иордану, фаранскую и иерихонскую Лавры, основанные св. Харитоном, при начале его подвига. Местность суккийская напоминала совершенно юдоль плачевную св. Саввы, как будто бы сии великие мужи пустыни искали подражать друг другу не только образом жития, но и дикими своими берлогами, если позволено так выразится, похищенными у зверей. «Лиси язвины имуть», и они делились с ними, и опять другие – хищные, но уже не звери, а люди, поселялись на развалинах священной Лавры, некогда оглашаемой песнями богодухновенными. Суровое колено тамаритов, хвалящееся происхождением от Фамари и Иуды, разбило шатры свои между обломками башен и келий!

На вержение камня, но только сильной пращи Давидовой, находится, по тому же обрыву скал, пещера царя Израилева, где уважил он лице помазанника Божия в своём гонителе Сауле, и только отрезал полу его одежды, когда мог умертвить его. Этот вертеп избрал себе последним земным пристанищем св. Харитоний, и испросил молитвенно источник каплющий с утёса, на котором, как бы обновлённый юностью орлею свивает себе горнее гнездо до отшествия в вечность. – С трудом поднялись мы в пещеру по выдавшимся утёсам, и если бы не взяли с собою нити ариадниной, могли бы потеряться в разнообразных её изгибах, которые даже не исследованы местными бедуинами. Оконце старца Харитония ещё видно поверх источника, и оно служило ему дверью, как гласит предание. С трудом исторглись мы от свиты тамаритов, которых шейхи нас окружили, не довольствуясь никакою платою, и поспешили в обратный путь мимо замка Иродова, прильнувшего к высочайшей горе, или сопке сего вулканического хребта. Говорят, что обширный вид открывается с её вершины на всю южную Палестину, и я весьма сожалею, что не отклонился от дороги для посещения сего так называемого Кастель-Франка; но мы спешили в Вифлеем к вечерне, чтобы застать богослужение латинское, потому что это был канун их праздника Рождества Христова, предшествующего нашему 12 днями. Однако, мы спустились из деревни пастырей в уединённую долину, где совершали они некогда ночную стражу стад своих, и где услышали небесные гимны: «Слава в вышних Богу!» несколько маслин в обширной ограде, подземная церковь с мозаическим помостом, и над нею развалины бывшего собора, – вот все, что осталось от древнего святилища, где соединились небо и земля для прославления Божественного Младенца. Прейдем до Вифлеема, сказали и мы, подобно пастырям, и поспешили к тем же яслям, хотя и не обрели в них Повитого.

Я люблю и в храме св. Гроба литии латинские, когда, с свечами в руках, обходят они молитвенно все святые достопоклоняемости, и преклоняют колена при каждой из них, при пении усвоенных им гимнов. – Столь же трогательно странствие сие, и даже более, по святилищу Вифлеемскому, потому что оно совершается в подробности. Из вертепа Рождества, от престола яслей и волхвов, идёт сия братия латинская попарно в примыкающий подземный ход блаженного Иеронима, напоминающий киевские пещеры. Они останавливаются сперва пред алтарём Иосифа обрученника, далее у пещеры заключённой – избиенных младенцев, опускаются в самое жилище Иеронимово, мимо гроба ученика его Евсевия, и там покланяются гробнице сего великого учителя Церкви Западной, и последовавшим за ним из Рима внукам Сципионов – Павле и Евстохии – матери и дочери. Служба утренняя Рождества началась у римлян ночью, как бы у нас пасхальная, в собственной их церкви св. Екатерины, примыкающей к соборному храму, и продолжалась вместе с литургией 6 часов. Совершал ее сам Reverendissimus, т. е. блюститель св. Гроба, имеющий облачение архиерейское, но без прав святительских, ибо он только наместник патриарха латинского. Хотя в руках была у меня книжка, по которой я мог следовать за ходом службы, но она показалась мне утомительною, от чрезвычайного однообразия и пронзительного пения мальчиков арабских и от звука органа, искажающих язык латинский, так что не льзя было понять ни оного слова. Обедня заключилась процессией кругом их монастыря и во внутренность вертепа, и с изобретением западным для большего впечатления, хотя на меня оно произвело совсем противное желаемому. Reverendissimus, в полном облачении, с двумя ассистентами нёс корзину, и в ней воскового младенца, как бы образ Воплощённого, и при чтении Евангелия двое пресвитеров повили его пеленами над местом Рождества, a потом поставили корзину на место яслей, где остаётся до Крещения. Что сказать о такой неприличной церемонии? – Не ведают бо, что творят!

Иерусалим. 24 декаорл 1849.

Пред, дверьми храма Твоего предстою, и лютых помышлений не отступаю! восклицает св. Иоанн Дамаскин, приготовляя чрез себя других к причащению Божественных тайн. О как истинно, прямо из глубины сердца, исторглось такое восклицание великого мужа Церкви, украсившего её своими песнопениями! Это страшное чувство испытываю я и теперь, находясь на самом поприще страстей Господних! Уже я не только пред дверьми храма; нет, я внутри его, на каждом шагу, каждую минуту прохожу мимо какого либо страшного святилища, где пролилась кровь Христова, или где умащали Его божественное тело, или где венчали тернием Царя славы, или делили Его одежды, или где сам Он, наконец, исполненный всеми поруганиями Своего человечества, тридневный воскрес во славь своего Божества! Прохожу с трепетом мимо, но с трепетом рабским, и не знаю, найдётся ли в нём сколько-нибудь чистого страха сыновней любви, которую нам заповедал апостол; а иногда, увы! прохожу и без внимания от частого мимохождения. Хотя стараюсь по возможности избегать сего; но теснота храма невольно наводит на священные предметы! Чего недостаёт здесь, чтобы возбудить, разогреть благоговейное чувство, и не дать застыть в сердце памятованию о страстях Господних! Кроме обычных полунощных служений, внутри Гроба Господня и на Голгофе, судя по различным дням недели, кроме ежедневного вечернего каждения всех святых мест, всеми исповеданиями, когда раздаётся в храме только один звук серебристый кадильницы, и кроме благоговейного поклонения римлян пред каждою святынею при пении литий, – я ещё заключался в святом Гробе, один в тишине ночи, я там прочёл все Евангелие от Иоанна и акафист Сладчайшему воскресшему Иисусу, и возгласил в слух сему живоносному Гробу всю божественную пасхальную песнь воскресения! Я прочёл также на Голгофе и все Евангелия страстей Господних, чтобы у самого подножия Креста ещё более проникнуться отвращением от грехов, за которые пролилась здесь Божественная кровь; – все ото я уже делал, и ещё делать буду, и не смотря на то, лютых помышлений не отступаю. Но, Ты Господи, мытаря оправдивый и хананею помиловавый и разбойнику рая двери отверзый, отверзи ми утробы человеколюбия Твоего, и прими мя приходяща и прикасающагося к Тебе. Вот все, что̀ могу и я воскликнуть из глубины потрясённой души своей вместе с Дамаскиным! Часто останавливаюсь на Голгофе между престолом и жертвенником, т. е. между крестом Господа и крестом благоразумного разбойника, и тайно пли гласно повторяю слова его, здесь произнесённые: помяни мя Господи во царствии Твоем; или прильнув устами, под открытым престолом, к самому отверстию, где был водружён за нас крест Господень, я воображаю себе: как стояли подле него Матерь Божия и возлюбленный ученик и жены Мироносицы. С трепетом прикасаюсь я, по правую сторону алтаря сего, к трещине Голгофы, отделившей крест Господа от креста другого разбойника. Она уцелела и доныне: да не будет разделением между Господом и мною недостойным рабом Его. Есть много молитв, и нет их достаточно для Голгофы, кроме одной только крестной молитвы благоразумного разбойника!

Часто я осуждаю мысленно живущих внутри храма за них равнодушие ко святыне столь высокой, при излишней их ревности за обладание ею, хотя она, впрочем, уже не выходит теперь из пределов благоразумия, и довольно мира внутри храма! Но осуждая других, я сам себя испытывал, и, если после тридневного только заключения, непрестанно приводя себе на память все великие таинства страстей Господних, я однако чувствовал себя иногда как бы охладевшим, – чего же можно ожидать от людей свыкшихся с сею страшною святынею, как бы с обыкновенными предметами? Если бодр дух, то немощна плоть! – Мне кажется, – если бы пе иго турецкое, не должно бы терпеть населения в храме, чтобы не искушать немощи человеческой, и не смущать благоговения сближением слишком тесным Божественного с земным! – Страшно жить над Голгофою, страшно дремать, когда слышишь под собою пение молитвенное, хотя иноверное, а между тем сил человеческих не станет следовать за всеми разнообразными и разно племенными богослужениями! Я исполнял это сколько мог, но три дня – не целая жизнь. Хорошо делают франки, что они меняются чрез каждые три месяца в храме, и чрез каждые три и года, а теперь чрез шесть лет, в Палестине; армяне также не постоянные жильцы святилища, но греки остаются в нём неисходно, и кажутся более других равнодушными, потому даже, что обладая важнейшею святынею невольно должны с нею свыкаться; довольно сказать, что Голгофа, доставшаяся им в наследие от грузин, есть единственное жилье их в храме, – я разумею калии над нею устроенные.

Вот и я чрез 19 лет поселился опять в той же выспренней келии, над одною, благодаря Бога, не самою страшною, частью священной Голгофы, и в стене у меня есть оконце, из которого видна внутренность малой церкви жертвоприношения Авраамова, в смежной ей обители. Так близки образ и событие сей великой жертвы! Куда бежать от такой полноты воспоминаний двузаветных? – Во внутренний ли кров собственного моего сердца? Но здесь нахожу то что указал св. Златоуст в молитве: «весь пуст и пался есть»; и нет, во мне места достойного для принятия впечатлений столь высоких! Таков хаос души посреди сего богатства! Таков же хаос нынешнего падшего Иерусалима открывается взору, если только выглянуть в единственное окно моей горней келии! – Внизу шумит толпа поклонников, у заключённых врат храма на площадке, обратившейся в базар, где окрестные арабы продают изделья свои богомольцам; вправо полу обрушенная колокольня и древняя патриархия образуют одну сторону сей площади, и на углу патриаршей обители возвышается, увы! минарет Омаров, на месте избранном для молитвы Халифа. Монастырь Авраама, примыкающий к жилищу коптов и абиссинцев, стоит с левой стороны площади, и я могу спуститься на его крыши из моего окна. Напротив, там, где был ряд древних колонн роскошного преддверия храма, новое подворье гефсиманское заслоняет обширный пустырь замка рыцарей гостеприимных; видны и великолепные остатки их трапезы с несколькими пальмами, осенившими развалины, а далее к Сиону обширная обитель армян – св. Апостола Иакова, приобретённая ими от грузин обеднявших. Новая церковь англиканская в готическом вкусе возвышается подле так называемой крепости Давида, или цитадели средних веков, на которой развивается красный турецкий флаг с луной и звездой; они уже померкли, и не ведают турки, что древние крестообразные ключи сего замка, недавно найденные во рву его, уже украшают арсенал Русского Царя в северной Его столице. И для довершения сего хаоса всех времён, народов и вер, в сию самую минуту, когда я Вам пишу, одиноко бродит на вершине минарета Омарова, как тень минувшего, муэззим, возвещающий полдень, и диким своим воем покрывает шум толпы народной, кипящей у подножия сего минарета, брошенного посреди святыни христианской. Нужно было ещё и это явление для довершения хаоса!

Но, по крайней мере, я старался употребить на пользу время моего заключения в храме, и если во всем не достиг желанного для сердца, то собрал из преданий устных и письменных, какие можно только приобретать на месте, некоторые драгоценные сведения о святилище гроба Господня, не довольно много исследованном при первом моем посещении, – и вот хотя некоторая малая польза моей голгофской келии! Скажу несколько слов и о событиях исторических, храма, почерпнутых мною в рукописном сборнике старца ризничного обители Воскресенской, который посвятил полвека исключительно на изучение древностей св. града, и таким образом соединил местную опытность преданий с письменами. – Конечно, ничего нового он не мог сказать о построении храма, кроме того, что написал уже Евсевий; но он сохранил несколько любопытных сведений от времён первого опустошения храма Хосроем персидским, который только опалил святилище, и сокрушил купол соборный. Патриарх Александрийский, св. Иоанн милостивый, соорудил его вновь на своё иждивение, и предание говорит, что с тех пор он уцелел. Касательно же другого купола, открытого и деревянного, над св. Гробом, я остаюсь при первом моем мнении, что он устроен уже был в позднейшие времена; а прежде св. Кувуклия была под открытым небом, как это мы видим в других святилищах Палестины, с галереями вокруг; гробница Предтечи в Самарии и часовня Вознесения на Елеоне также открыты.

Ризничий, описывая малое наружное крыльцо св. Елены говорит, что это было в начале единственный вход на Голгофу, совершенно отделённую от храма, с которым она соединилась только тесной внутренней лестницей. Некогда пред сим крыльцом стояла бронзовая статуя Императора Ираклия, победителя Персов. Старец помнит ещё, что до последнего пожара Кесарь был изображён мозаикою подле бывшей двери Голгофы (ныне обращённой в окно франкского придела), с венцом в руках, потому что в сих дверях упал венец с его чела, когда он торжественно возносил освобождённый им крест на Голгофу; оттого произошёл обычай, доселе свято соблюдаемый патриархами, никогда не служить в митрах на св. Голгофе. Но от всей её древней мусии сохранился только потускневший лик благословляющего Господа на свод латинского придела. Самая Голгофа, т. е. её передняя часть была расширена вовнутрь храма пристройкою, после пожара 1669 года, и даже природный камень скалы, на коей был водружён крест, высечен был тогда из-под престола архитектором Комниным, для удобнейшего целования крестного отверстия. У нас в новом Иерусалиме сохранилось первобытное косвенное направление самой скалы, и нет престола, потому что и у греков только в позднейшие времена он устроен, когда латины отняли у православных правую часть священного утёса с алтарём страстей Господних. Не было вначале службы и на св. Гробе, и она началась, как я уже сказал, не ранее последних годов минувшего столетия в подражание франкам; потому и заключает в себе довольно странностей, и даже изменяется, судя по служению иерейскому или архиерейскому.

Впрочем, не во всём этом охотно сознается Скевофилакс, доискивающийся иначе древности и первенства перед франками. Любопытно его сказание о том, как они, мало по малу, втёрлись в храм, у них отнятый после крестовых походов, хотя и хвалятся теперь, что Роберт, король Неаполя, в XIV веке, откупил все святые места для франков, и на этой покупке основывают все свои права. Но прежде скажу нисколько слов о других его разорениях. Известно, что Халиф Омар не коснулся святилища, а только помолился вне его, не далеко от прага церковного, что̀ и доныне усвоило христианам неприятное соседство минарета Омарова и малой его мечети. Покровительство Императоров Греческих не могло ограждать более святыни иерусалимской, а их победы над сарацинами только раздражали врагов. Так удачный поход Никифора Фоки был причиною, что сарацины в 967 году сожгли внутри самого храма Патриарха Иоанна, и во многих местах повредили здание за то будто бы, что Патриарх накликал оружие греков. Халиф багдадский в 963 году обрушил также некоторую часть храма с восточной его стороны, собственно, церковь обретения Креста, по наветам евреев; а в 1009 последовало ещё большее разорение от Халифа египетского Хакима или Мелек-дахера, возмечтавшего быть богом. Умертвив Патриарха Феофила, со всем, его клиром, внутри святилища, он однако не разрушил его до основания, как уверяют писатели западные, а сокрушил только купол над св. Гробом и другой весьма высокий над Голгофою. Последний с тех пор уже не существует, и заменён весьма недавно двухярусными калиями. Итак, святилище уцелело, и Императоры, Михаил Пафлагон и Константин Мономах, обновили храм.

Удивительно, как не пришло им на мысль обновить прежний храм Голгофы, и как допустили они устроить над нею арки для жилых келий! Или, быть может, теснота времён не допускала великолепия? Ибо это была самая тяжкая година для христиан иерусалимских, накликавшая на них крестовые походы даже устами собственного их Патриарха Симеона. Франки, овладев Иерусалимом, не только не украсили храма Воскресения, но даже исказили его своими пристройками со всех сторон, в духе тесного образа их жительства на западе; подозреваю даже, не ими ли возведена надстройка над Голгофою, для жилья, потому что едва ли бы пришла такая мысль православным, видевшим, хотя по развалинам, прежний простор и великолепие храма! Известно, что король Балдуин подвёл под одну крышу церковь Голгофы с храмом св. Гроба. Надобно обойти святилище кругом, чтобы поверить изумительному рассказу Евсевия о его объёме, и обширных дворах, обнесённых аркадами и колоннами, которые отовсюду окружали самое здание храма. Остатки сиих колон и доселе видны с южной стороны, пред нынешними св. вратами, и с восточной – при входе в монастырь контов; тут особенно заметны заделанные своды аркад с нарядными карнизами. Это был целый город, обнесённый колоннами, и не мудрено, что в течении многих лет все доходы Сирии и Египта шли единственно на сооружение святилища, достойного своего важного значения. Что̀ же сделали франки? Обратив прежнюю великолепную патриархию, на против южного входа, в замок рыцарей странноприимных, они прилепили свою тесную патриархию с западной и северной стороны к самому храму, надстроив даже палату на крыше между двух куполов – соборным и св. Гроба, и теперь, по милости их, так как арабы овладели сим жилищем, то, – страшно даже выговорить, – гарем арабского эмира находится между сих куполов!

Ещё доселе видны под массивной трапезой иноков латинских, ныне обращённою в домашнюю мечеть эмира, остатки древних западных ворот храма Воскресения с коринфскими украшениями арки и столбов. Далее, с северной стороны и частью в восточной, франки пристроили жилище своих королей, которое и доселе слывёт царским у арабов, и покрывает колоссальную цистерну царицы Елены, которую иссекла она глубоко в скале, для потребности храма. Копты владеют ею ныне. Недавно греки и латины выкупили у турков, и разделили между собою царские палаты Балдуинов, но до сих пор не могли они освободить бывшую патриархию от арабского жилья, а это самое необходимое. Я посетил хозяина, и просил его уступить нам своё жилище; он извиялся существованием тут мечети, и сказал: «впрочем это дело царское».

Когда Султан Саладин овладел Иерусалимом, он до такой степени был ожесточён против франков, что хотел разрушить самое святилище, их привлекавшее к св. граду, и обрушил до половины великолепную церковь св. апостолов, которую соорудила Императрица Евдокия близ юго-восточной оконечности храма. Но усердное ходатайство Императора греческого, Исаака Комнина, и плач христиан иерусалимских спасли святыню древнюю Саладин отдал ее во владение прежних обладателей, православных греков и арабов, а коптам и аббиссинцам, как Султан Египта, уступил восточную подземную часть храма, собственно церковь обретения креста. Марониты, сирияне и несториане, как местные жители Сирии, получили также некоторые алтари внутри храма: одни только франки исключены были из общего дележа, как жесточайшие враги сарацинской державы. Вскоре после Саладина, когда Султаны мамелукские, родом из черкесов, воцарились в Египте, и в тоже время усилилось царство иверское, – грузины получили большие преимущества в Иерусалиме, и приобрели от обеднявших греков и арабов многие святилища. Голгофа и монастыри св. Иакова и Креста им принадлежали. Они даже имели право не платить подати, и ходить с оружием по св. граду, как сродники мамелуков. Однако, ключи от св. Гроба, по древнейшей грамоте Халифа Омара, были в руках православных, не смотря на происки коптов и аббиссинцев, тогда сильных. Армяне приходили только ещё как смиренные поклонники из пределов Анатолии, где возникло их новое царство при крестоносцах.

Между тем франки, несколько времени спустя после своего изгнания, опять, мало по малу, начали проникать во святилища палестинские. Сперва появились семь иноков ордена францискансного, и испросили себе позволение служить литургии на алтаре маронитском – явления Господа Магдалине, потому что со времён крестовых походов марониты признали главенство Папы; а потом франки и совершенно овладели их достоянием. У патриарха арабского откупили они опустевший монастырь Иоанна Богослова, или вечери тайной на Сионе, который не в состоянии были содержать православные, потому что он находился вне ограды; но латины укрепили его помощью Филиппа, могущественного Герцога Бургундии; однако чрез несколько лет, происками одного богатого еврея, лишились они сего святилища, a принуждены были опять прибегнуть к Патриарху, который отдал им в найм другой монастырь Богослова, находящийся внутри города, и доселе они им владеют, переименовав его обителью Спасовой. Но со времён Людовика XIV, который старался распространить своё влияние на востоке, чрез великолепные посольства к Порте оттоманской, усилились франки, и пользуясь всеми возможностями случаями, втеснились во все почти святилища Палестины, и приобрели даже право совершать литургии на св. Гробе, чего не делали и сами греки.

Все изменилось со времени завоевания Иерусалима турками, в 1517 году, хотя в начале, Султан Селим уважил права, данные Халифом Омаром Патриархам греческим, как исключительным обладателям, или лучше сказать хозяевам, святилища, и подкрепил их даже собственным хаттишерифом. Происками контов и армян, уже начинавших усиливаться в Иерусалиме, при упадке грузин и убожеств греков и арабов, ключи от св. Гроба отняты были у Патриарха православного и вверены страже турецкой. Сын Селима, Султан Солиман, обновитель стен иерусалимских, это сделал, и положил, чтобы с каждого поклонника взимаема была подать за вход во святилище, в пользу созданного им минарета, или больницы: но ещё ради прежних преимуществ египетского владычества, грузины и абиссинцы освобождены были от сей подати, которой начало мы видим ещё во время крестовых походов ; потому что пизане первые испросили себе право собирать ее, за помощь оказанную ими королям иерусалимским, и, соорудив крепкую башню не далеко от св. ворот, теперь уже развалившуюся, не постыдились взимать позорную дань с богомольцев. Однако, и при учреждении подати, Султан отличил своих подданых от чужих: копты и арабы платили поголовно только по 3 лева, греки но 7, а франки 14. Когда Патриархи греческие заступили место арабских, в XVII веке, как более искусные, они лучше устроили дела св. Гроба, и начали скупать от грузин, коптов и сириян, весьма оскудевших, святилища, которые уже не в силах были поддерживать. Тоже сделали и армяне, разбогатевшие от того, что предпочтительно заняли должности банкиров Порты; они постепенно приобрели от грузин великолепный их монастырь св. Иакова, а от коптов подземную церковь обретения Креста, и весьма недавно, ради насущного хлеба, сделались наследниками абиссинцев, обязавшись содержать их убогих поклонников во время их странничества в св. граде. Но не ранее исхода минувшего столетия и наиболее в начале нынешнего, отважились они спорить с греками и войти в участие их святилища, особенно пользуясь эпохою восстания Греческого.

Страшный пожар, начавшийся из их келий, и опустошивший весь храм Воскресения в сентябре 1808 года, доказал ясно преимущество греков пред всеми прочими исповеданиями, потому что, не смотря на всевозможные их происки, они одни, силою своих, хаттинерифов, получили дозволение обновить своими средствами святилище, но с тех пор опять начались несправедливые притязания иноверцев, которым, как я уже сказал, много способствовало восстание Эллады. Храм сгорел так легко, потому что весь был перегорожен деревянными стенками. Но купол соборный св. Иоанна милостивого сохранился, хотя от пламени деревянного иконостаса треснул, и обвалились своды над алтарём с арками четырёх патриарших мест, и завалили вход в подземную церковь Обретения креста, так что принуждены были на верёвках вытаскивать в окно находившуюся там братию. – Всё восстановлено в прежнем виде, но святотатно поступили греки при обновлении св. Гроба, дерзнув просверлить отверстие в своде пещеры, и поднять двери её, неприкосновенные со времён Христовых, для большего удобства священнослужения и ради воздуха. – Я испросил себе обломки мраморов и священного камня, оставшиеся после, пожара от св. Гроба и Голгофы, и привезу их с собою, если Бог благословит моё обратное путешествие. – Простите.

1849

Тогда посещал я Вифлеем для праздника латинского, теперь же для родного православного празднества. Много было восточного, скажу, даже не церковного, в торжественном, конном шествии наместника патриаршего с двумя архиереями и многими духовными лицами от Иерусалима до Вифлеема. Им предшествовала конная стража Паши с бубнами, и на каждом открытом месте всадники пускали коней своих в-запуски, или кружились, метая копья. Около обители Пророка Илии все шейхи вифлеемские в красных нарядных мантиях, на статных лошадях, встретили поезд архиерейский, и толпы христиан выбежали ему на встречу из Вифлеема; повсюду слышались выстрелы – изъявление почести и радости на востоке, и песни детей в славу идущих. Но пред стенами священной обители, как бы возвратилось прежнее благочестие и восстановился порядок церковный. Митрополит вифлеемский встретил наместника с крестами и хоругвями; 12 священников с иконами и 6 диаконов в облачениях, с кадильницами в руках, следовали за хоругвями, и при каждых девяти шагах останавливались, чтобы кадить архиереев; и так вступили мы во-внутрь великолепного храма вифлеемского, правда, сквозь тесные и низкие двери, как входят в царство небесное, хотя здесь такая предосторожность необходима, страха ради, но за то внутреннее величие собора вполне вознаградило это минутное смирение. Нам открылись четыре ряда мраморных столбов, поддерживающие деревянные странные стропила с остатками мозайков над колоннадой, достойной лучших зданий древнего Рима; и между ними потянулся крестный ход, доколе наместник не стал на патриаршее место, и не возгласил начало вечери. Шум народа производил на меня впечатление неприятное во все время её продолжения, хотя духовенство всячески старалось унимать дикую толпу, но за то утреня и ранняя обедня оставили во мне самое сладкое чувство.

Как величественны и вместе умилительны наши церковные обряды, хотя искажает их иногда дурное их исполнение, или терпят они от неблагоприятных обстоятельств: как напр. в Вифлееме, где невозможно усмирить буйную толпу, величающую себя громким именем христиан, и ещё православных! Щастливы ещё, что она шумела за перегородкой в нижней части храма, где образовалось между столбов нечто в виде базара. Когда во время полиелея облачились три архиерея со всем клиром, и двинулись с крестами и хоругвями из главного алтаря, чтобы спуститься в пещеру Рождества, для чтения там Евангелия; когда все вопияли хором: «приидите вернии, да видим место, идеже Христос раждается, и путеводимые звездой волхвов, со ангелами и пастырями возгласим: слава в вышних Богу, и на земли мир»: я невольно дрогнул от священного ужаса, потому что мы действительно спустились к тому месту, где родился Господь! Наместник, после благоговейного целования звездицы на помосте, стал у престола Рождества, и прочёл с умилением Евангелие об ангелах и пастырях, хотя не оно поставлено в ряду служебном; но таков чин Вифлеема, потому что оно более других изобразительно! Невыразимо сладко было слышать простой рассказ о чудных событиях над местом событий. Вся пещера горела огнями и блеском священной утвари; драгоценная икона над престолом, искусства венецианского, изображала и звезду, руководившую волхвов, и пастырей, вторящих ангелам, и поклонение тех и других повитому в яслях Младенцу (все это дорогими камнями по золотой ризе). Когда же возгласили: «днесь Христос в Вифлеем раждастся», поистине, взоры верных искали в яслях повитого Младенца! При громком пении ирмоса: «Христос раждается, славите; Христос с небес, срящите; Христос на земли, возноситеся»; всё духовенство вышло из священного вертепа, чтобы идти крестным ходом вокруг всего храма, между столбов, по длинной колоннаде царя Иустиниана, где водворилось в сию минуту благоговейное безмолвие, так что ясно слышны были все умилительные стихи канона... Белые чалмы арабов почтительно преклонялись между столбов пред шествующим клиром, во всем великолепии церковном, и это зрелище было в высшей степени трогательно. Как можно сравнить с ним убогие обряды латинские?

Я только один раз обошёл церковь с крестным ходом, который совершает троекратное шествие вокруг храма. Приблизившись к священному вертепу, опять я в него спустился, и опять услышал внутри его, но уже на сладостном родном наречии: «Христос раждается, славите». Два русские священника с диаконом и нашим клиром готовились совершить там раннюю литургию, но прежде, по обычаю местному, пропели все ирмосы чудного канона, и потом: «Слава в вышних Богу»! О как трогательна слава сия, воссылаемая в высшие жилища из глубины вертепа, где нас ради смирил Себя Вышний! Я имел утешение приобщиться Его Божественных тела и крови пред самым престолом Рождества. Подле меня были ясли, где возлежал Младенец Вифлеемский. Поистине я мог воспеть: «Таинство странное вижу и преславное: небо – вертеп, престол Херувимский – Деву, ясли – вместилище, в них же возлеже невместимый Христос Бог»! Все тут сказано, что̀ только можете вы сказать душе в такие минуты! Как только совершилась ранняя литургия внутри вертепа, уже поверх его, пред царскими вратами алтаря соборного, три облачившиеся архиерея, возвысив тройственные светильники, возгласили опять, как пастыри, ангельскую песнь, ознаменовавшую начало литургии: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение».

Признаться, я не был так доволен совершением поздней литургии, кань раннею, от шума народного и беспорядка, замечаемого в самом клире, при служении многолюдном, привыкши к тому благочинию, какое видим у нас. Но я подумал: Господь благоволил на самом этом месте возлечь в вертепе, в яслях бессловесных, и мы ли ещё будем роптать, находясь тут под кровлею великолепного храма? Если же существа словесные по дикости своей возвратились как будто бы к состоянию бессловесных, здесь некогда окружавших ясли Божественного Младенца, то забудем о них ради стольких ангельских ликов и боговдохновенных песен, ещё гласящих здесь устами человеческими: «Слива в вышних Богу, и на земли мир»!

Скажу в заключение о Вифлееме несколько слов о его великолепном соборе, основанном Императором Иустинианом, на место древней, небольшой церкви св. Елены, и обновлённом при Импер. Манупле в XII веке, как ещё свидетельствует надпись с правой стороны алтаря: «совершися дело сие рукою Ефрема монаха, мозаиста и живописца, при державе Мануила Комнина Багрянородного, при Святителе епископе св. Вифлеема Рагуиле во дни Амори (Амальрика) царя Иерусалимского, в лето 6677, от Христа же 1169». Остатки сих мозаиков, довольно изящных, сохранились не много по обеим сторонам алтаря: на-лево уверование Фомы и Вознесение Господне; на-право – молитва на Элеоне и вход во Иерусалим; прочее обвалилось, и покрылось белою штукатуркой, обезобразившею стены храма; много также вредит красоте его перегородка, отделяющая верхнюю часть его от нижней ветви креста, которая однако необходима для безопасности, чтобы собственно церковь не была всем открыта. Поверх великолепной колоннады сохранились также хотя и весьма немного, мозаики: изображение соборов вселенских – по правую, и поместных – по левую, с фигурами цветов между каждых двух соборов... Самые же соборы представлены храмами, на основании коих надпись гласит о времени собрания и лицах и определениях догмата. Второй только собор уцелел вполне, и под ним видны лики всех Маккавеев, в день коих он соединился; вероятно, так было и под всеми. Есть малые остатки 3-го, 4-го и 6-го, а от поместных уцелели только два – Сардикии и Антиохии; имена сих городов начертаны ясно. Поверх же всех соборов был ангельский лик, но теперь только над поместными сохранилось 6-ть ангелов, мозаикою искусно изображённых. Молитвенно осеняют они собрание св. Отцов, бывших ангелов своих Апостольских Церквей, и нигде так не утешительны сердцу ангельские лики, как в Вифлееме, отколе небесная их песнь распространилась по вселенной: «Слава в вышних Богу, и на земли мир».

4 января 1850.

Что̀ мне ещё сказать Вам о Иерусалиме? Сей-час возвратился я из сладостной для вас Гефсимании; говорю: для вас, потому что вы обновили память, её в Лавре, и я принёс для новой Гефсимании два камня с иссечёнными на них крестами из старой: один из пещеры гефсиманской для Вашей верхней церкви, и один из пещеры, где молился Господь о миновании чаши, – для нижней. Пусть это останется у Вас памятью священных мест и недостойного их посетителя. – Ах как сладко молиться в Гефсимании! Я лучше люблю ходить туда, нежели в самый храм, хотя он подле меня. – В храме сыро, холодно, надобно посылать за турками отворять врата, видишь их сидящими у входа, и слышишь шум разнородных исповеданий внутри святилища, и необходимые житейские попечения живущих. В Гефсимании все тихо и полно одной святыни. Как только отворят городские врата, поклонники с рассветом туда стремятся, большею частью по пятницам, по обычаю цареградскому, ради живоносного Источника, или по средам и субботам, исключительно посвящённым памяти Пречистой Девы. Страшно только всякий раз спускаться и подыматься по крестному пути, (потому что нет другой дороги), видеть равнодушие идущих по нём, или встречаться с всадниками арабскими и караванами верблюдов. Как глубоко усвоено бесчестие и поругание, доселе продолжающееся, сему необычайному пути, дабы навсегда укоренились на нём крестные следы! Пройдя арку – се человек! – против церкви латинской, бывшей претором, недавно ими устроенной, непременно встретишь всегда эфиопские лица стражи арабской у лестницы, подымающейся в древний дворец нынешнего Пилата, градоначальника. Далее миновав остаток круглой степени, по которой сходил иод бременем тяжкого креста нашего наш Спаситель, и пройдя под сводами антониевой башни, тяжело вздохнёшь, увидя в-лево прекрасную церковь Рождества Богоматери, недавно обращённую в мечеть, потому что не умели ею воспользоваться христиане. Я был в ней, спускался в пещеру за алтарём к тому месту, где родилась Родившая Спаса душ наших, и мысленно произношу я всегда тропарь сей, когда прохожу мимо: «Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенней, из Тебе бо возсия Солнце правды, Христос Бог наш».

Только за вратами гефсиманскими вздохнёшь свободно, жадно глотая утренний воздух Иосафатовой долины и поклоняясь вершине элеонской, из-за которой алеет восток, но ещё не встаёт солнце. Когда после совершения литургии выйдешь опять из-под мрачных сводов обширной пещеры, уже в полном блеске палестинское утро. В глубокой долине отрадно зеленеют свежие маслины древнего сада; хотя и нет потока кедрского, но русло его как будто струит ещё живую воду. Нечто особенно приятное наполняет душу в этом мирном уголке св. земли, где можно забыть все её бедствия. Поистине Гефсимания, издавна освящённая молитвою Господнею, как будто создана для молитв, ц не льзя было избрать лучшего для неё места! Пред тем, как спускаться в пещеру, я обыкновенно захожу направо в другой малый вертеп, где молился Господь о миновании чаши. Там уже совершает тогда литургию инок латинский, ибо римлянам принадлежит сия пещера; а у входа в нашу сидит священник армянский, ожидая окончания службы православной. Между гробами св. Богоотец и Обручника, спустившись в глубину священного подземелья, я ещё застаю там последние песни канона пред литургией, и в самой оконечности пещеры поспешаю вынуть части за всех моих присных, живых и мёртвых, на отдельном жертвеннике. Тогда вхожу во внутрь самого Гроба, который на подобие кувуклии Спасовой находится посреди подземелья, отчасти иссечённый из природного камня, отчасти докладенный искусственно, и начинается Божественная литургия над гробовою плитой. Стоящему на коленях у самого входа можно все видеть во внутрь кувуклии, если только не задёрнута занавес, и каждое слово доходит до сердца, особенно когда литургию служат по-русски, или хор наш отвечает словам греческого пресвитера.

Со вниманием рассматривал я пещеру гефсиманскую: внутри и снаружи высокие своды её правильно сложены из камней, но боковые стены принадлежат природному утёсу, и есть окно вверх, в самой оконечности подземелья, откуда проливается свет. Снаружи были великолепная церковь и монастырь Успения, которые, начинаясь от кедронского потока, занимали все сие обширное пространство над обеими пещерами нашею и латинскою, где теперь разведены сады; но я полагаю, что площадка пред входом в пещеру была открыта, потому что тонкие колонны и арки, украшающие двери, очень изящны, и более приличествуют наружному убранству церкви, нежели тёмному подземелью. – Турки покланяются также гробу Пречистой Девы, и у них отгорожено место с правой стороны, вне кувуклии. – Я встретил сегодня при выходе пещеры несколько кавалеристов Паши Акрского, благоговейно туда спускающихся, – а наши западные христиане, построившие себе великолепную церковь на Сионе!... подумал я, и вежливо уступил им дорогу.

Туркам принадлежит даже большое дерево против самого входа, где была их малая мечеть, разрушившаяся по счастью от ветхости, и более не заслоняющая площади пред дверьми пещеры. По другую сторону Кедрона, около места убиения св. Архидиакона Стефана, недавно открыты были обширные развалины, своды и опрокинутые колонны, принадлежавшие великолепной церкви Императрицы Евдокии: но христиане, открывшие сии остатки при исправлении крутого спуска в Гефсиманию, поспешили их зарыть, чтобы не возбудить алчного любопытства турков. Недавно только латины оградили стеною сад гефсиманский с восьмью уцелевшими в ней маслинами, близ тех камней, где указывают ложе трёх апостолов и страшное место Иудина лобзания. Надеюсь получить от них и масличную ветвь.

Я узнал нечаянно, что, кроме нового гефсиманского подворья, которое построено против самых ворот храма Воскресения, – женская обитель великой Панагии была издревле подворьем Гефсимании, куда укрылись её инокини после разрушения сарацинского. Посетив монастырь сей, я нашёл в церкви много замечательных икон и древнюю местную икону Богоматери, которая стояла в пещере, и почиталась чудотворною. Дека её треснула от ветхости, но лики Пречистой Девы и сидящего на её руках Младенца хорошо сохранились. Я приобрёл себе там драгоценную древнюю икону верховных апостолов, могущую служить обличением и для наших раскольников, правильным перстосложением обоих апостолов, – и для римлян, потому что исповедание Петрово: «Ты еси Христос» написано на камне, который он держит в руке, в основание будущей Церкви. Но под сводами обители я нашёл другое сокровище, подземный придел во имя св. Мелании римляныни с её гробницею и пещерною келией её подвига, потому что тут она спасалась, и тут основала женскую обитель. A так как день её памяти приключился в последний день года, то я по возможности старался прилично отпраздновать её летнее воспоминание Божественною службой над самым её гробом. Ах, она мне напомнила нашу русскую Меланию, недавно к ней отшедшую в вечность.

Надобно знать, что почти все так называемые монастыри в Иерусалиме, мужские и женские, были большею частью подворьями других отдалённых великих обителей, как напр. Архангельской, в котором я утешаюсь русскою службою, принадлежал Лавре св. Саввы, когда ею владели сербы, и был обстроен на иждивение Царя Иоанна Васильевича; поточу и есть там придел Златоуста. Мужских монастырей, где большею частью помещаются поклонники, а не монахи, 6-ть, а именно: два – св. Георгия, прочие во имя Святителя Николая, Авраама, великомучеников Феодора и Димитрия, и более всех пространный – Предтечи, на развалинах прежней башни пизанской, примыкал с одной стороны к обширному пустырю рыцарей св. Иоанна, а с другой – к пруду царя Иезекии, который отделяет его от обители коптов. Около него была и прежняя патриархия православных, и соседняя баня, уже находящаяся в руках турков, доселе слывёт патриаршей. Женских обителей 5-ть: во имя Василия Великого, св. Екатерины, преподобного Евфимия, и две Панагии, большая и малая; сия последняя была, по преданию, домом св. праведной Анны, матери Пречистой Девы, и в Церкви её есть также замечательные иконы; особенно, одна весьма древняя в серебряном окладе – Знамения Богоматери, которая будучи похищена отселе в Дамаск, опять появилась на том же месте в церкви праведной Анны, как бы не разлучаясь от материнского жилища. Обители сии почти все связаны между собою и с патриаршим монастырём, так что они составляют как бы особый квартал, в который втеснился монастырь латинский, принадлежавший также грекам, и занимает весь северо-западный угол Иерусалима, начиная почти от ворот яфских.

Бывшая, или лучше сказать глаголемая, крепость Давида у сих ворот, которая есть ни что иное, как замок средних времён, возвышается подле сего квартала на развалинах древней иппической, или конной, башни Иродовой, и слывёт у поклонников домом Давидовым. Против ворот замка Давидова на высокой площади сионской, где были прежде великолепные палаты Ирода Агриппы, горделиво выстроили теперь свою нарядную готическую церковь англичане, и стараются деньгами составить себе паству еврейскую, и чрез это приобрести народность в целой Палестине. Не много далее – убогий монастырь сирский, в доме Иоанна Марка, где указывают довольно странно и купель матери Божией. На открытом алтаре сириян стоит древняя икона Богоматери с Младенцем, которую приписывают Евангелисту Луке, как я слышал от их епископа. – Квартал армян с их садами занимает лучшую часть Сиона и всю юго-западную оконечность св. града. Обитель великолепная св. Иакова, как известно, приобретена ими от оскудевших грузин, и ещё недавно только сняли они с ворот надпись грузинскую; внутри же отделали богато своё святилище, уже совершенно во вкусе армянском и гораздо великолепнее первопрестольного их эчмиадзина. В храме показывают не только место отсекновения главы св. апостола Иакова, но и место погребения св. апостола Иакова, брата Божия, первого епископа Иерусалимского, и мнимую его кафедру, всю раззолоченную, когда истинная мраморная хранится в обители патриаршей. Женский их монастырь, на месте дома первосвященника Каиафы, примыкает к обители Иакова, близ самых ворот сионских, а за ними ещё другая мужская обитель армянская, близ общего кладбища всех христиан, на месте дома первосвященника Анны; обе исполнены воспоминаний горького судилища над Грядущим судить живых и мёртвых!

Иное ещё более страшное святилище стоит рядом с монастырём армянским – дома Анны; и я опять посетил его чрез 19 лет. – Это бывшая обитель тайной Вечери на Сионе, матерь всех Церквей, отколе распространилась первая Церковь Иерусалимская во вселенную; но эта обитель теперь обращена в мечеть, Душа раздирается при такой мысли, ещё более при посещении поруганного турками святилища всего христианства. – После многих разорений св. града, навлечённых крестоносцами, она была уступлена франкам православными, которые не в силах были владеть ею вне городских стен; a по преданию латинскому, король сицилийский, Роберт, брат св. Людовика, испросил силою богатых даров у Султана египетского, обитель сию для братии францисканской, а супруга его Санция обстроила ее великолепно, и, по просьбе сих державных, Папа Климент V-й буллою утвердил существование братства сего на Сионе, в 1336 году. Но чрез двести почти лет они его утратили происками одного еврея в Царьграде, которому не хотели показать гроба Давидова. Магометане, овладевшие сим святилищем, сами чрезвычайно дорожат гробами, едва ли не мнимыми, Давида и Соломона, и не допускают христиан в нижнюю часть храма, где; они находятся, полагая, что туда направлено благочестивое их рвение; но они не ведают, что для нас вся святыня на верху в горнице сионской, и туда открыт свободный вход. Ещё видно по остаткам лепных украшений на сводах и колоннах, как великолепно была убрана соборная церковь, или собственно зала Вечери тайной; – место божественной трапезы Спасителя указывают между двух средних столбов, и на своде изваян агнец с крестом, а на карнизе колонны, близ которой была главная лестница, сохранились голуби.

Не могу разгадать, где стоял престол латинский, потому что бывший алтарь греческий, где совершилось сошествие Св. Духа на Апостолов, теперь отделен глухой стеной от залы тайной Вечери, и возвышен над нею. Хотя там показывают верхний голубец гроба Давидова, однако и туда впустил нас благосклонный шейх, племени магометова, владеющий обителью. С правой стороны, отколь входят в сей алтарь, была ещё палатка, или придел, теперь полуразрушенный, – Апостола Фомы, где он осязав, воскликнул: «Господь мой и Бог мой»! и услышал в свою чреду знаменательное для всех нас слово: «блажени невидевшии и веровавшии». Ещё правее на юго-восточной оконечности здания, теперь занятого женским отделением, латинское предание указывало на домашнюю церковь Евангелиста Иоанна, где будто бы приобщил он Матерь Божию. Тут же предполагают и место, отколе Господь повелел ученикам Своим: «шедше научите вся языки»; ибо от Сиона изъиде закон. Но римляне, владея сим священным местом, материю всех Церквей, забыли, или старались забыть, всякое предание о брате Божием, первом епископе Иерусалима и вселенной, дабы не уступить ему первенства, которое охотно отдавал ему и св. Климент, Папа Римский, как видно из книги постановлений апостольских. А между тем, от сего сионского храма виден и юго-восточный угол стены градской, куда примыкали, быть может, и террасы Соломоновы, отколе, по преданию христиан иерусалимских, свергли их первого епископа, и даже видны два малые купола, возвышающиеся над стеной, потому что тут была малая церковь, обращённая в мечеть.

Возвратившись в город теми же сионскими вратами, я пошёл вдоль ограды южной к храму Соломонову, и первое, что встретил, – были хижины прокажённых, которые искони тут поселились, потому что квартал сей остался за евреями до самого обрыва сионского, противолежащего Мории. Что̀ скажете о таком постоянстве жительства и наследственной болезни, уже исчезнувшей в прочих частях света? Десять прокажённых сретоша и нас на пути, ознаменованном событиями евангельскими, ибо здесь, вероятно, вели и Господа на суд нечестивый – Анны и Каиафы, из долины Иосафатовой. Здесь только ясно мог я увидеть высоту Сиона, кончающегося крутыми обрывами к востоку, и знаменитую долину Тиропеон, о которой так много спорят археологи, между Сионом и Морией, которая начинаясь почти от врат дамасских, пересекает с севера на полдень весь город, и спускается к нижней купели силоамской, образуя некогда сады царские у южного ската сионского, что̀ ныне уже вне ограды (надобно отличать пруд силоамский, где стоит дерево Пророка Исаии, недавно обломившееся, от верхней купели, где совершилось чудо прозрения слепца Евангельского, которая находится против самой деревни того же имени и горы соблазна Соломонова: однако оба источника соединяются между собою подземным ходом, иссечённым в скале, по которому недавно пролез отважный пролаз английский). Малые водяные ворота силоамские были на сей раз открыты, и я мог выглянуть из них на близ лежащую окрестность: долина Тиропеон (или делателей сыра) поросла внутри города густым кактусом, или столетним деревом, весьма приличным для сих вековых местностей и развалин, и ещё видно начало высокого моста, со стороны холма Мории, который соединял его крутою аркой с Сионом. Долго стоял а во глубине сего оврага, и смотрел на возвышавшиеся предо мною стены и отчасти развалины бывшего знаменитого храма Иустинианова, – Введения во храм Пречистой Девы, ныне недоступной мечети Эль-Акса.

Здание с южной своей стороны вполне обличает зодчество византийское, и тут ясно видны те громадные камни, которые, по описанию Прокопия (о зданиях императорских), были с невероятным, трудом перевозимы из окрестных гор для искусственного распространения холма Мории; но я никак не мог снаружи разгадать себе, внутреннее устройство мечети, которая теперь будто бы обращена к югу. Один из иноков, мне сопутствовавших, имевший случай посетить обе мечети, и Эли.-Харам и Эль-Акса, уверял меня, что хотя главный вход в Святое Святых – с северной стороны, но бывший алтарь виден к востоку, и колоннада внутри весьма великолепная так расположена, что алтарь стройно приходится на своём месте: должно верить словам его, хотя, как я уже сказал, снаружи представляется, как будто церковь направлена к югу, что̀ опять невозможно по правилам восточным; правда, видна и с запада пристройка в виде нароцкса уже без крыши, и возвышаются из-за неё две огромные колонны бывших западных врат, но это меня не удовлетворило. Одинокая пальма качается ещё над южною обвалившеюся частью здания, дополняя собою внутренний лес колонн, и не далеко от бывшего алтаря, по рассказу инока, сажени на четыре, находится место, отколь свергли апостола Иакова. Это делает правдоподобным самое предание, потому что место, где жила Матерь Божия, принадлежало храму, и следственно, брат Божий мог быть свергнут с юго-восточной оконечности террас окружавших Святое Святых. Простите неясность и неудовлетворительность моего описания, как бы заочно, в виду самого святилища. Что̀ делать? И нам до времени приходится плакать от утрат, как евреям, которые ежегодно приходят совершать свои молитвы несколько выше на площадке, нарочно для них оставленной у самых стен ограды Соломоновой. Итак, уже не на реках вавилонских, но и внутри самого Сиона плачут они, когда вспомянут имя Сиона, и мне пришлось пролить те же слезы на месте их плача.

Этот квартал собственно магометанский, – и самых злых магометан; тут и их судилище и обитель слепых дервишей, вдоль ограды мечети Омаровой. Он распространяется к северу за крестный путь до врат дамассковых, а к западу до прежней стены города, т. е. до обители Воскресения, и жилища христиан. Все базары, крытые и открытые, находятся внутри этого квартала, едва ли не самого грязного после иудейского, потому что одни только наполняющие его цистерны смывают его улицы на скат Сиона и Мории. Но тут и лучшие древние здания, так как это вероятно было жилище почётных франков, и прежде них греков. На одной из выходящих улиц стоит так называемый дворец Царицы Елены, обращённый в дом призрения нищих, поточу что там варят для них пищу в огромных медных котлах, принадлежавших временам римским. Я полагаю однако, что это был дом другой императрицы, – Евдокии, супруги Феодосия младшего, которая провела более 20 лет в Иерусалиме, и украсила его окрестную пустыню великолепными храмами. Здание исполнено величия, поистине, царского. С одной улицы высокая арка ворот украшена арабесками самыми изящными, и есть на стенах примесь уже времён Халифов, ибо вероятно тут обитали и Султаны, временно владевшие св. градом. С другой улицы над другими вратами есть двойное окно, разделённое колонною, весьма изящной формы, и из-под сводов открывается четверо-сторонний двор, весьма правильный, с нарядными узорами по всему карнизу, а за его стройными арками обширная зала, поддерживаемая массивными столбами и освещённая только двумя круглыми окнами. Она засыпана до половины землёй, и кажется, обращена в конюшни. Верхние терема, где кажется была и церковь, более повреждены, и там живут солдаты Паши в палатах царских! Sic transit gloria mundi.

Есть и ещё любопытные остатки древности в северо-восточном углу города, между крестным путём и дамасскою улицей, идущей по долине Тиропеон. На самом месте падения Господня под бременем креста, на перекрести обоих путей, нынешняя баня кажется была церковью, и напротив её досель стоит высокий древний дом без крыши, которого назначение неизвестно. Тут же целый холм развалин, поросший травой, быть может, принадлежащих палатам Ирода четверовластника. Это место прежней Акры, которую сравняли несколько Маккавеи, чтобы она не возвышалась над храмом, и напрасно ищут некоторые сию часть города па запад, где теперь новый христианский квартал, гораздо позже включённый в ограду, а высота Визифы, присоединённая Иодом к древнему Иерусалиму, теперь вне города с северной стороны. На самой высшей точке Акры возвышается мечеть для нас драгоценная, потому что она была церковью христианскою, и ещё видны следы живописи на арке горнего места; это бывший дом Симона фарисея, где Магдалина Мария омыла ноги Спасителя миром и слезами, и услышала от Него человеколюбивое слово: «Жено, отпущаются тебе греси твои за многую любовь. Кому меньше отпустится, тот меньше любит». Сей час только возвратился я из этой церкви, и повторял произнесённые там некогда слова. Сколько в них любви! «Милости хощу, а не жертвы»! Я всходил позади церкви и на высокие стены города со стороны северной, и шёл по ограде даже до великолепных ворот дамасских. Высота Визифы подымалась предо мною, и в ней глубокая пещера Иеремии или Варуха, иссечённая в скале. Ни что приличнее плача Пророческого не может огласить и новый Иерусалим, раздираемый раздорами внутренними, обладаемый языками, хотя пути сионские и не рыдают без путников во дни торжеств.

Иерусалим, 7 января 1850.

Отложив до времени описание великолепных развалин Баалбека, которые мы видели во всей красоте их, при полнолунии, и описание живописной дороги от Баалбека к Дамаску чрез антиливанские горы и ущелье Уади Баррад вдоль сего потока, я скажу Вам несколько о святыне Дамаска. Зрелище его с вершины гор, посреди зелёного оазиса пресловутых его садов, из которых возвышались армянские минареты, напомнило мне нашу первопрестольную столицу с её златоверхими колокольнями и зеленью садов. Но она не так богата водами, журчащими повсюду в Дамаске, и невольно вспомнишь горделивое слово вельможи сирийского Неамана, когда велел ему омыться Пророк Елисей в водах: «Авана и Фарфар, реки Дамасския, не лучше ли Иордана»! Очарование свежих вод и садов кончается при въезде в самый город, грязный, вылепленный из земли, как все турецкие города; богатство и красота домов вся внутрь, и чем роскошнее живёт владелец дома, тем более убожества являет он снаружи, особенно, если он христианин или еврей, потому что фанатизм магометанский, хотя и смягчен Ибрагим Пашею, все ещё силен в Дамаске. У внешней ограды садов проехал я мимо развалин обширной церкви, которой стены и карниз ещё стоят, но я никак не мог узнать её наименование от христиан, потому что совершенно утрачено предание святилищ дамасских; с трудом я мог узнать о тех местах, которые ознаменованы памятью апостола Павла, исполнившего собою Дамаск. Прямая улица, о которой упоминается в Деяниях, начинается от самых ворот, и пересекает во всю длину город, испещрённая бесчисленными базарами, крытыми и открытыми.

Квартал христианский находится на противоположной оконечности города, и там убогая патриархия заключает в себе всю его святыню: две церкви – Матери Божией и Свят. Николая с несколькими пределами, соединённые в одно здание с жилищем патриаршим. Я нашёл 80-летнего старца Мефодия на одре болезни, от падения с лошади, при посещении обители женской Сапданаг, и от огорчений, какие имел в Бейруте, при избрании нового митрополита. Он чрезвычайно обрадовался моему приезду, и как будто ожил; даже в ту минуту, как я взошёл в его спальню, и назвал себя, ему только что читали в газетах о моём путешествии в Грецию, и Святитель говорил, что ожидает меня с нетерпением. Это была суббота 19 ноября, и я изъявил сожаление, что нашёл его в таком болезненном состоянии, которое лишает меня утешения присутствовать при его Богослужении. – Увидим, что̀ Бог даст, – сказал старец, и чрез несколько минут, когда я к нему возвратился, он уже сидел в гостиной, и с оживлением начал со мной беседовать о делах своей церкви.

На другой день, я слушал литургию арабскую в древней патриаршей церкви во имя Успения Богоматери, в которой есть и два придела, и там с благоговением покланяются русской иконе Владимирской Божией Матери, богато украшенной, которую принёс с собою из Москвы Патриарх Антиохийский Макарий, участвовавший в суде над Никоном Патриархом. Рядом с сею церковью сооружена новая, довольно изящная, нынешним Патриархом, во имя Святителя Николая, – и там я узнал, не без сердечного умиления, те иконы, которые посылала по моей просьбе незабвенная наша графиня Анна в обе патриархии Александрийскую и Антиохийскую: ах, везде её память, и кто может заменить Церкви православной её утрату? Между обеих церквей есть малый предел св. Киприана и Иустины, единственный, коим владели патриархи при начале гонений магометанских.

Тотчас после литургии просил я Патриарха отпустить со мною опытного человека, чтобы показать мне всё, что̀ только осталось от местных воспоминаний о апостоле Павле. – Мы начали с того окна, из которого спустили его в кошнице, когда царь Арета Дамасский заключил все врата, чтобы его уловить. Из врат южных, или Божиих (баб-Аллах), ведущих к Иерусалиму, вышли мы за ограду, и поворотив направо, следовали несколько времени до городской башни, где прежде было окно и врата, ныне закладенные. Отсюда бежал апостол ночью на то место, где теперь кладбище христианское, и там ещё указывают низменную арку, под которою провёл он целую ночь в ожидании рассвета. Гробы патриархов и, в числе их, ведомых нам Макария и Павла находятся тут в подземных склепах, и подле них другой склеп для архиереев, и третий для иереев. Я просил случившегося на кладбище пресвитера арабского совершить литию над усопшими, и мы возвратились садами в те же врата. Не далеко от них есть внутри города дом с подземною церковью, принадлежащею франкам, где было жилище апостола Анании, и где услышал он голос: «востав поиди на стогну, нарицаемую правую, и взыщи в дому Иудове Савла именем Тарсянина». – И мы последовали стопам Анании на улицу правую, т. е. прямую, которую не трудно узнать в Дамаске, по её прямому направлению; но трудно было отъискать на ней дом Иудин. Мы, наконец, нашли и его под сводами крытого базара, и узнали снаружи по водной купели, из которой черпают мимо ходящие. В сих водах крестился сосуд, избранный Господом Иисусом, чтобы пронести имя Его пред языками, царями и сынами Израилевыми. Я не довольствовался купелью, или фонтаном; узнав, что он проникает в малую мечеть, которая вероятно была церковью апостола, я обошёл кругом базара, и не смотря на фанатизм турков, взошёл в двери мечети, где был внутри водоём.

Отрадно было для сердца, видеть то место, где просветился святым крещением просветивший столь многие народы от Иерусалима даже до Испании, и бывший воистину апостолом языков, следственно и нашим. Я поклонился его гробнице в Риме, – Господь сподобил меня видеть и его купель в Дамаске! – Нет других христианских воспоминаний в Дамаске, кроме ещё дома св. Иоанна Дамаскина, принадлежащего туркам, и нанимаемого христианами, которые показывают недалеко от них квартала в юго-западной оконечности города. – Великолепную мечеть Дамаска, славную своими колоннами, которая слывёт храмом Иоанна Предтечи, мне не удалось видеть внутри, но я обошёл с четырёх сторон её обширный двор, окружённый базарами, и любовался из ворот её наружною красотою. – Магометанские арабы толпились у порога ворот, чтобы не дать мне даже переступить его. Полагаю, что если мечеть сия и была когда-либо храмом христианским, то вероятно, в гораздо меньшем виде, потому что Дамаск не занимал важного места в истории христианской. Халифы из племени Оммиадов, овладев Сирией, соорудили сию первую великолепную мечеть их веры, только что распространявшейся по востоку, и ещё уцелевшей в Дамаске во всей её первобытной ревности. Ненавидя христиан, магометане поставили нарочно праздные минареты без мечетей подле церквей христианских, чтобы криком муэззимов нарушать их спокойствие во время молитв, и не позволяют строить ничего церковного. Недавно только христиане получили право ездить верхом по городу, и носить еврейское платье. Ибрагим смирил жестокость мусульманскую.

Следующий день был праздник Введения во храм Богоматери, и я собирался идти к вечерни на канун торжества; но как велико было моё удивление, когда я увидел старца Патриарха, которого диаконы почти сносили на руках по крутой лестнице, ведущей в церковь. – Я спросил его: «для чего, при таком бессилии принуждает он себя?» Но старец отвечал: «если кто собирается служить литургию, должен слушать и вечерню». «Как можете вы совершать Божественную службу»? сказал я старцу. «С помощью Божией совершу», отвечал он опять: «как могу иначе доказать вам всю мою благодарность за ваши старания о Церкви Антиохийской»? – Признаюсь, я был тронут до слез таким милостивым вниманием, и хотя упрашивал ещё болезненного Святителя не утруждать себя сверх сил, однако душа моя радовалась быть участницею столь усердной молитвы! С трудом поставили старца на его высокое патриаршее место, и радостно изумился народ, увидя любимого своего пастыря, лицезрения коего давно был лишён. – Вечером, как будто ещё более освежился Патриарх, и долго беседовал со мною, но утром я почти сомневался, что он окончит литургию. Уже он не мог подняться на крутые ступени своего трона, и стал на боковой, диаконы поддерживали его при облачении, и он беспрестанно садился: однако выстоял у престола почти на их руках, и довершил благоговейно Божественную службу. Признаюсь, такая духовная награда за мои малые труды в пользу Церкви Антиохийской шла прямо к сердцу, и я не находил слов, чтобы благодарить старца. Он благословил меня в путь иконою и крестом с частицею Животворящего древа и частью мощей св. верховных апостол, основателей его кафедры, священномученика Харлампия, который особенно чествуется на востоке, как предохранитель от заразы, и св. Златоуста, как уроженца антиохийского.

Грустно мне было на другое утро прощаться с почтенным старцем, оказавшем мне столько любви, и знать, что это уже навсегда. В сию минуту я получил от него письмо, в котором умоляет меня собрать несколько подаяния для сооружения единственной церкви в Антиохии во имя Святителя Николая, и говорит, что в сей некогда великолепной столице, где было до 300 церквей, и отколе имя христиан распространилось по вселенной, доселе, совершается служба за городом в пещере, с опасностью от разбойников. «Аще что̀ можеши, помози. Чада Церкви Московской, столь щедрые для Востока не поусердствуют ли для сего храма»?

Болеe часа ехали мы садами дамасскими до внешних ворот Каира, и оттоле ещё почти столько же до того места, где указывают дивное обращение апостола Павла. Итак, опять тот же великий светильник, встречающий и провожающий вас в Дамаск, куда некогда шёл сим путём из Иерусалима, ещё дыша прещением и убийством на ученики Христовы. – Место сие называется Кокос, и не всем известно в Дамаске. Посреди обширной равнины возвышается внезапно каменистый кряж, прорытый глубоким рвом, чрез который идёт дорога: видны слабые следы здания, быть может церкви, потому что христиане дамасские, конечно, не оставили без памятника столь знаменательное место. Я сошёл с лошади, помня, как тут был повергнут на землю гонитель, готовый сделаться апостолом. Я повторил слышанный им глас: Савле, Савле, что Мя гониши? и опять: «Аз есмь Иисус, егоже ты гониши». И произнося сии Божественные слова проглаголавшаго к нему Сына Божия, я посмотрел к небу: оно было покрыто тучею только что пролившегося на нас дождя; но из тёмного облака просиявал луч солнца, как будто прямо падающий на это место. Если бы кто хотел изобразить на картине, обращение Савла, он бы не мог иначе написать неба.

Чрезвычайно однообразна пустыня сирийская, чрез которую лежал наш путь и Павлов, и не безопасна: кое-где показывались шатры бедуинские, и были могилы – следы грабежей. К вечеру вместе со стадами взошли мы в ограду укреплённого селения Сусы, в 6 часах от Дамаска, и нашли самый нечистый ночлег в хижине шейха, близ мечети, разорённой Ибрагим Пашою. До рассвета поднялись опять при слабом мерцании утренней луны и ярком сиянии звёзд пустынного южного неба, потому что нам предстояло десятичасовое странствие до берегов Иордана без всякого селения. Не было иного ночлега, как у самого моста Иакова над священной рекой, и не смотря на ропот моих караджи, или извозщиков, и провожавших меня всадников Паши дамасского, я решился, во что бы то ни стало, достигнуть благодатных вод. Грустная пустыня тянулась окрест нас до развалин Канаты, древнего города Декаполии (Канафы). В-право горы Хазбеи и Папеады, у источников иорданских, возвышались однообразной грядой, забегавшею иногда за облака: но мрачная природа пустыни изменилась, как только поднялись мы на хребет, отделяющий Сирию от Палестины. – Море тивериадское открылось нам во всей своей красе, полное Евангельских воспоминаний, и зрелище его возбудило в душе сладостное чувство. Внезапно сократился для нас четырёх-часовый путь, ещё остававшийся до Иордана, потому что казалось, мы уже в стране родной; бледные оливы, сия необходимая принадлежность Палестины, показались во множестве по сторонам, и дорога начала спускаться всё глубже и глубже, как будто в некую бездонную долину; самый климат чувствительно переменился, и тёплый благорастворённый воздух вознаградил нас за холодный ветр пустыни. Очаровательно опять было зрелище неба, как будто что-либо особенное в нём происходило; тучи разбегались, не вдали темными полосами лился дождь, а между тем, яркими лучами заходящего солнца румянилось море тивериадское, и с правой стороны показалось небольшое озеро Гуле, откуда вытекает Иордан. Но не видно было священной реки в глубоком русле, и мы прежде услышали её шумное журчание промежду камней.

Не могу довольно Вам высказать все, что исполняло моё сердце при зрелище сего новозаветного моря галилейского, вокруг коего совершилась большая часть событий Евангельских. – Я вспоминал и моё первое вступление в святую землю, за 19 лет пред тем, с южных пределов из пустыни египетской, и те чувства, которые тогда меня волновали. Теперь уже в зрелом возрасте, хотя и не с столь свежими мечтами, а вступал определительнее в святую землю, потому что предо мною была её заветная черта – Иордан и мост Иакова Патриарха. Голубая лента Иордана открылась нам, наконец, между двух озёр, им соединяемых, и развалины хана и крепости на обоих берегах. Я спустился к реке, и вкусил её священные воды прежде, нежели переступил грань обетованную. Ночлег наш на берегу святой реки достоин был патриархальных времён Иакова, потому что приютом нам служила тесная хижина мытарей, при границе палестинской, или сборщиков податей. Около нас расположился кругом огней целый караван богомольцев дамасских, в одно время с нами шедший во Иерусалим, и мимо нас потянулся другой караван верблюдов в Дамаск, правда с ношами не времён патриархальных, – это был порох, на 80 верблюдах посылаемый из Акры в Дамаск, и нас беспрестанно тревожили шумные всадники, заходившие к нам в хижину, которую принимали за кофейню. Беспокойство умножилось, когда ещё бежали от них три пленника, ведомые ими в Дамаск, и звук оружия слышался всю ночь около нас, но тиха и отрадна была самая ночь, оглашаемая шумом вод иорданских. Несколько раз я вставал, чтобы с моста любоваться его течением и течением звёзд.

После моста Иаковля, другое библейское воспоминание, близкое отеческому сердцу Иакова, представилось нам на пути к Тивериаде, это был сухой кладезь Иосифа, куда бросили его братья; и хотя не льзя поручиться за верность предания, оно казалось нам однако уместным, по соседству моста Израилева. Обширные развалины замка ограждали сей кладезь, и тут расходятся дороги в оба еврейские города Сафат и Тивериаду. Здесь открылось нам опять чудное озеро галилейское, и мы спустились в его глубокую волканическую долину мимо других развалин Генисарета, давшего ему своё имя, потому что местоположение сего города древнего, действительно, на довольно пространной равнине, прилегавшее к озеру, делало его господствующим на всём помории, и одно только способствовало большему населению. Прочие берега представлялись нам отовсюду крутыми утёсами, хотя и между ними есть тесные ложбины для городов и сёл. К западу над горным горизонтом высоко возносилась священная вершина горы Блаженств, в виде трапезы, и заграждала собою устье ущелья тивериадского – Хиттим, ознаменованного несчастною битвою крестоносцев с Саладином. Тут же у подошвы гор, на равнине галилейской, Вифсаида, не тот город Декаполии, который подвергся осуждению Господа вместе с Хоразином и Капернаумом, но отечество рыбарей – Петра, Андрея и Филиппа, которых сотворил Господь ловцами человеков. О как исполнена вся сия долина стезями Господними и апостольскими, так что не осталось, кажется, и шага священной земли, не ознаменованной их спасительными стопами. Сюда спускался всегда Господь из Галилеи, чтобы идти в свой город Капернаум, и развалин его должно искать выше к устью Иордана, на том же левом берегу озера; но мы не успели туда съездить.

Надобно заметить одну вещь, касательно долины генисаретской, поясняющую слова Евангельские о частом прехождении Спасителем сего озера: переплыть его не всегда значит в Евангелии перейти с западного берега на восточный, но иногда только, и даже большею частью, переплыть залив, образуемый около Генисарета, потому что тут озеро изгибается в право к Тивериаде, и в лево к устью Иордана, так что оно представляется будто бы треугольник. Итак, когда у Иоанна говорится, что после чудного умножения хлебов, бывшего на горе близ Тивериады, Господь переплыл море в Капернаум, то сие значит, что Он только миновал Генисарет, и вдоль, а не поперёк, перешёл пучину водную. Я поверал это на месте, читал Евангелие, потому что мне самому сперва казалось непонятным такое сказание, несогласное с положением городов, но таким образом, все приходится на своём месте. Магдала, селение Марии Магдалины, лежит на краю долины генисаретской близ ущелья Хиттим, там, где начинаются опять крутые берега, и оттоле ещё более часа до города Тивериады. Самый город стоит на новом месте; старый – Иродов находился несколько ниже к югу, там, где ещё остались теперь тёплые бани, так как они послужили началом городу, прославленному громким именем кесаря Тиверия. Нынешняя крепость, весьма недавно пострадавшая от землетрясения, была сооружена крестоносцами, и носит отпечаток средних веков, равно как и все массивные здания, ещё встречающиеся в городе, хотя и в полу обрушенном виде. Церковь латинская св. Петра стоит на самом берегу, на месте чудной ловли и явления воскресшего Господа Своим ученикам: «се уже третие явися», – место сие было тогда за городом. Римляне начертали на престоле слова Христовы: «паси овцы Моя», трижды повторенные ради разрешения от тройного отречения; и основывая на них право преобладания своего первосвященника, особенно держатся места сего. Там уже образуется малая обитель, куда приходят служить францисканские монахи из Назарета, сменяясь каждые две недели. Чудный вид на все море и поморие открывается с церковной террасы; полнота воспоминаний Евангельских умиляет сердце, при зрелище таких священных вод, ознаменовавшихся столькими событиями из земной жизни нашего Спаса. Нечто, особенно мирное, упокоительное, веяло на душу с моря галилейского, и будто не верится его бурям.

Я хотел прочесть в Тивериаде только те части из Евангелия от Матфея, которые относились к происшествиям на море галилейском, и должен был прочесть всё Евангелие до 18 главы; потому что оно обтекает своими событиями заветное озеро, точно так же как Иоанново почти всё относится к Иерусалиму. Марк и Лука также большую часть своих сказаний собрали с вод и окрестностей моря галилейского, и это чтение было чрезвычайно утешительно на самой местности. Есть и ещё церковь во имя апостола Петра в Тивериаде, принадлежащая униатам арабским, но я не знаю, по какому случаю или воспоминанию евангельскому она основана. Вся она в развалинах и без крыши, и только престол под навесом. Убогий священник в полотняной ризе готовился совершать литургию в покинутой всеми церкви, когда я посетил её на следующее утро. В такой нищете находятся ныне бедные арабы, совращённые в латинство в минувшем столетии, и, не смотря на то, пропаганда римская все ещё продолжается, хотя она почти не признаёт их за своих. Мальчик из Назарета, прислуживавший в латинской церкви Тивериады, на все мои вопросы о униатской, отвечал мне: «я не знаю другой церкви, кром нашей кафолической, и даже не должен знать».

Город населён евреями из всех наций, и это преимущественно их столища, равно как и соседний Сафат, древняя Вефулия, город Иудион, высоко стоящий на горах. Там и училище, и синедрион еврейские; туда собираются они, как и в Иерусалим, из всех стран света, и я встретил между ними много наших польских жидов. Евреи не забыли славы своих тивериадских патриархов, которые временно заменили им прекратившихся первосвященников, после разорения иерусалимского, доколе император Иустиниан не уничтожил в VI веке сего последнего средоточия народности иудейской. Если Иерусалим, град градов их предков, по выражению Неемии, доселе служит как бы столицею для изгнанников и местом их плача под стенами Соломонова храма, и в плачевной юдоли Иосафатовой, то Сафат, Тивериада и Хеврон, три города, преимущественно заселённые евреями, напоминают о тех городах библейских, которые были назначены законодателем евреев для убежища невольных убийц, где оставались они до смерти первосвященника, при коем совершилось убийство. Нынне же вольные убийцы Великого Архиерея, прошедшего небеса, и царствующего во веки над новым Израилем, тщетно ожидают в своих трех приютах временного изменения сего вечного священства, которое уже не по чину Ааронову, но по чину Мелхиседека.

Поднявшись из Тивериады в гору, по дороге в Назарет, мы нашли, на расстоянии часа, цистерну благословенной воды, из которой, по преданию, утолили свою жажду пять тысяч мужей, кроме жён и детей, утолившие голод свой пятью хлебами, чудно размножившимися в творческих руках Спаса нашего и Бога. Не подалёку и то священное место, где совершилось самое чудо: оно при дороге, и ознаменовано малым возвышением, на котором лежат большие камни: главный по средине как бы для Божественного Учредителя трапезы, прочие – кругом для Апостольских служителей, и оттоле открывается обширный вид на морс галилейское, с берегов коего взял Он сих безмятежных рыбаpeй, чтобы сотворить их ловцами человеков. Тут же, на расстоянии получаса, возвышается в виду трапезы и гора Блаженств, на вершине коей Господь устроил духовную благодатную трапезу, словом Своего учения, не только для современных и присутствовавших тогда слушателей Его слова, но и для нас, отдалённых веками, Его последователей. С умилением взошёл я на сию выспреннюю природную кафедру сверхъестественного учения Евангельского, как бы нарочно устроенную на месте ра̀вне для народа учеников Господних, и хотел, чрез столько столетий, прислушаться паки к Божественным словам, некогда огласившим: «блажени нищии дѵхом; блажени алчущии ныне; блажени плачущии; блажени есте, егда возненавидят вас человецы». Потому что Иисус Христос вчера и днесь, Тойже и во веки. Остатки древних зданий видны на вершине сего холма, вероятно церкви, и оттоле открывается один из самых обширных видов на всю Галилею, начиная от Кармила и Сефориса, даже до гор Декаполии, и от хребта антиливанского до Фавора и гор самарийских. Не может отселе укрыться и град Иудифи, на вершине горы стоя, послуживший для притчи Евангельской, когда назвал Господь Своих учеников светом мира.

Как все исполнено воспоминаний Евангельских по дороге к скромному Назарету, и мало что изменилось: будто бы и Божественный Путник готов опять пройти теми же стезями с Своими присными. – Вот, недалеко от горы Блаженств, но уже в равнине, то поле, где ученики Его, собирая колосья для утоления своего голода, возбудили ропот фарисейский. – Вот и Кана Галилейская в своей живописной долине, вся обросшая алоем, обвившим развалины её древнего храма. Но ещё сохранилась церковь православная в нынешнем селении, где показывают два каменные сосуда, послужившие для брака галилейского. Те ли это самые, или нет? – Что̀ нужды? Самая местность подтверждает предание, и дополняет недостаток свидетельств для благоговейных. Самая церковь носит отпечаток древности, и видно, какое искони имели уважение к Кане, потому что она признана ставропигиальною, и отдельно входит в титул патриарший вместе с св. Сионом. И тут была глубокая мысль; ибо сказано: «се сотвори начаток знамением Иисус в Кане Галилейской, и яви славу Свою, и вероваша в Него ученицы Его». Преложение воды в вино на браке Каны, быть может, предзнаменовало будущее преложение вина в кровь на тайной Вечери Агнца Божия, обручающего Себе душу верующую. И как высоко является тут лицо Матери Божией, под покровом глубочайшего смирения! «Что̀ Мне и тебе жено? He у прииде час Мой», говорит Божественный Сын Божественной Своей Матери, и что же? Так уверена Она в сыновнем Его соизволении на Ея прошение и вместе творческой силе, что в след за тем сама повелевает слугам: «еже аще глаголет вам, творите», ибо знает, что отселе ходатайство Ея за род человеческий всегда будет принято на земле, как и на небе, Сыном Ея и Богом. И действительно, по тайному устроению Господа, дивным образом прелагается вода в вино; и Тот, Кто как простой смертный приглашён был на брак с Матерью и учениками, как бы ускоряя предназначенный час явления Своего миру, по просьбе земной Своей Матери, – являет впервые славу Свою, возбуждает веру учеников Своих, и тем свидетельствует, что̀ есть Ему и сей дивной жене, т. е. какое отношение есть между Им и Его благословенною Материю. – Мне, столько раз присутствовавшему при таинстве бракосочетания в отечестве и столько раз внимавшему: «во время оно брак бысть в Кане Галилейской, и бе мати Иисусова ту», здесь более, нежели когда-нибудь, пришло на мысль сие таинственное отношение Матери к Сыну, столь утешительное для нас, прибегающих к Ея покрову.

Тою же скромного стезёю, которою некогда шёл с Матерью и учениками званный на брак Галилейский, ещё неведомый тогда Назорей, по соседству из града своего Назарета, тою же стезёю подымались и мы, и спускались, на расстоянии часа пути, из Каны в нынешний Назарет; и умилительно было для сердца, помышлять о земном смирении Божественного Учителя, Который хотел даже разделить с нами все наши житейские радости, и столько раз вероятно проходил сею мирною стезёю к Своим присным в Кане, в столь смиренном одеянии Своего человечества. Местное предание предполагает, что будущий апостол Симон Кананит был тем счастливым юношей, брак коего был осчастливлен присутствием самого Творца мужа и жены, соединявшего их во едино; и это предание весьма вероятно.

Что̀ сказать Вам о Назарете? – Я уже описал его, 19 лет тому назад, и с тех пор он не изменился; но тогда роскошно благоухал он лилиями весенними, теперь же, на закате солнечного осеннего дня, он только зеленел своим вечным алоем и бледными оливами. И путник, его посетивший чрез столько лет, перешёл также с поприща весеннего на конец своего лета, и сел к началу осени: было тут созвучие между природой и человеком. Здесь опять нога моя ступила на след прежних своих странствий по земле обетованной, ибо тогда я следовал на обратном пути из Иерусалима чрез Назарет и Сефорис в Тир и Бейрут. – Живописно открывается Назарет с гребня горного, венчающего его со всех сторон, как некое избранное место упокоения, где в глубокой неизвестности должны были протечь тридцать лет земной жизни Спасителя; и тут, как и в Иерусалиме, по словам Псалма: «горы окрест Его, и Господь окрест» людей Своих; но Господь был здесь и внутри гор; их зелёная окраина образовала как будто жерло вулкана, но только цветуще жерло Назарета, отколе внезапно воссиял свет велий людям сидящим во стране и сени смертной, сперва в земле Неффалимлей и земле Завулоней, в Галилеи языков, а потом и во всей вселенной, когда во всю землю изъидет вещание апостолов, и в концы вселенной глаголы их!

Мы остановились в гостинице, устроенной латинскою братией для странников всякого исповедания, напротив их великолепной обители Благовещения, и должно отдать здесь полную справедливость их бескорыстному гостеприимству. Они праздновали на следующий день зачатие Пречистой Девы, и потому мы застали торжественную всенощную в храме. Простёршись у престола Благовещения в пещере, я мог слышать над собою в верхней части церкви молитвенные звуки хотя и чуждого языка, но прославлявшие здесь тоже спасительное событие.

Я ещё успел воспользоваться остатком вечера, чтобы опять чрез 19 лет обежать три малые латинские церкви: древодела Иосифа, где с ним вместе трудился юноша Иисус; и трапезную, где стоит камень, на коем, по местному преданию, Господь вкушал пищу с учениками Своими, восстав от мёртвых; и ту синагогу, где Он возвестил в слух изумлённых евреев событие над ним пророчества Исаина: «Дух Господень на Мне, егоже ради помаза Мя, благовестити нищим посла Мя, изцелити сокрушенные сердцем, проповедати плененным отпущение и слепым прозрение, отпустити сокрушенные во отраду, проповедати лето Господне приятно» (Лк.4:18–19). Если бы все Евангелие состояло только из сих одних слов, то уже и того, кажется, достаточно бы было, чтобы привлечь всех труждающихся и обременённых к восприятию благого бремени и лёгкого ига кроткого и смиренного сердцем Господа, нас призывающего, дабы мы обрели покой душам нашим (Мф.11:29).

До рассвета я уже был опять в храме, и слушал на подземном престоле раннюю обедню латинскую; ибо православной не совершается над местом Благовещения; но прежде её начала я сам прочёл акафист Богоматери, и поразительно было для сердца, пред самым престолом, ознаменовавшим место, где стояла Пречистая Дева, и близ столба, подсвеченного снизу, но висящего, и как бы приникшего к своду пещеры, который означает место стоявшего Архангела, – поразительно было читать сии слова канона: «Ликовствующе играйте, с веселием воспойте·, Гавриил Деве радость приносяй предста, в Назарете ныне граде радость Благовещения: радуйся чистая и непорочная, мира предстательство; радуйся небесный престоле»! И сколько глубины богословия в самом акафисте: «Странное рождество видевше, устранимся мира, ум на небеса преложше, сего бо ради высокий Бог на земли явися смиренный человек, хотяй привлещи к высоте Тому вопиющия: Аллилуия. – Вес бе в нижних, и вышних никакоже отступи неописанное Слово: снисхождение бо Божественное, не прехождение же местное бысть, и рождество от Девы, богоприятныя слышащия сия: радуйся, Бога невместимаго вместилище, радуйся, честнаго таинства двере и пр. (кондак и икос 8). – А сия стихира, певаемая за вечернею славою акафиста, не заключает ли в себе всего богословия христианского вкратце? – «Еже, от века таинство открывается днесь, и Сын Божий Сын человеч бывает, да хуждшее восприем подаст ми лучшее. Солгася древле Адам, и бог возжелев быти, не бысть; человек бывает Бог, да бога Адама соделает; да веселится тварь, да ликовствует естество... (т. е., если кто не разумеет хорошо смысла речений славянских: – обманут был, ложью дьявольскою, Адам, и возмечтав сделаться богом, не сделался им; сего ради сам Бог делается человеком, чтобы обоготворить Адама; итак, да радуется тварь). Вообразите себе, какое глубокое впечатление должны производить слова сии на самом том месте, где они были не только словом, по действием, когда тут само Божественное Слово плоть бысть.

Из обители латинской поспешил я к обедне в нашу Православную церковь, стоящую на другой оконечности Назарета. Предание греческое говорит, что тут, собственно, совершилось благовещение над кладезем, доселе находящимся внутри церкви в малом приделе с северной стороны, и будто храм латинский сооружён там, где было жилище Богоматери, но что Она услышала благую весть, когда пришла почерпать воду из источника. Кто может решить вопрос сей? – Однако, достойно замечания, что там, где теперь церковь римская, построила первую церковь св. царица Елена. Новая греческая церковь для нас драгоценна и потому, что она сооружена по просьбе митрополита назаретского Царём Алексием Михайловичем, как явствует из весьма замечательной переписки сего митрополита с патриархом и боярами. Архимандрит Порфирий обещал мне доставить эти письма. Церковь Назарета украшена благолепно, и устлана мрамором: в ней четыре престола, и все четыре посвящены Пречистой Деве; есть и вклады серебряной утвари – свидетельство благочестия русского. Достоин внимания протоиерей сей церкви, природный араб, который во время путешествия Баварского наследного принца, нынешнего короля Максимилиана, принял к себе в дом его доктора, заразившегося чумой в Назарете, и больной умер на руках его, а добрый священник остался невредим. Король прислал ему золотую медаль с благодарственным письмом, которое священник просил перевести ему, нимало не превозносясь своим подвигом.

Когда мы спустились глубоким ущельем с высот Назарета в обширную равнину эздрилонскую, мы увидели у подошвы гор ту пропасть, в которую галилеяне хотели свергнуть Господа с горной вершины, за проповедь слова Божия в их синагоге назаретской. «Он же прошед, посреди их идяше (Лк.4:30). Пред нами величественно восставал Фавор, во всей красоте своей, на краю равнины одинокий, круглый, созданный для необычайного события, каково совершившееся на нем Преображение Господа. Но на сей раз я должен был довольствоваться тем воспоминанием, что уже однажды посетил его вершину; ибо в Иерусалим спешил я на праздник Первозванного. Рядом с Фавором, как другой остров, поднялся Ермон, радующийся псаломски о имени Господни, с остатками древнего замка у своей подошвы: но мы и его миновали, пересекая равнину до гор гелвуйских, ознаменованных битвами Саула, и которые столь красноречиво заклинал Давид, да не снидет на них дождь, ни роса, ради горькой памяти поражения филистимского. У их подошвы лежит большое селение Джинин, некогда страшное своими разбоями, из которого я должен был бежать, при наступлении ночи, за 19 лет тому назад, но теперь умирённое со всеми пределами палестинскими, со времени похода Ибрагим Паши. Там мы спокойно могли провести ночь, и па следующее утро проникли в сердце гор самарийских, коих весьма живописный хребет тянется от Тивериады к Кармилу, отделяемый двумя равнинами от прочих гор. Эздрилонская представляется будто иссохшим заливом моря Средиземного между горами Самарии и Назарета и двумя островами Фавора и Эрмона, ныне уединённо стоящими на её пространстве.

По мере приближения к Севастии, так переименованной в честь кесарей Продами из древней столицы израильской, горы становились выше, и круче пролетала стезя. Укреплённые селения венчали верхи отдельных высот, и Санир на половине дороги красовался более других своими бойницами, отразившего много приступов Пашей акрских; но и эта горная твердыня арабская пала пред неумолимым оружием Ибрагима, которого трепетала вся Сирия. Однако горы самарийские не имеют дикости – иудейских; они обработаны, и покрыты масличными рощами и садами селений. Особенно живописна самая гора, на коей лежит Севастия, вся обработанная уступами и округлённая со всех сторон посреди глубоких оврагов: она местностью своею создана для столицы, и ещё укреплённой, и весьма понятно, что на ней остановились взоры царей израильских. По извилистой дороге поднялись мы в город Ахаава и Иезавели, ознаменованный долгим нечестием отверженного племени сих властителей десяти отпадших колен, в котором надлежало совершиться и последнему злодеянию Иродов, переполнившему меру преступления бывших до него царей, – убиению Предтечи! Вместо Иезавели, гнавшей с лица земли взятого на небо Илию, нашлась другая Иезавель в лице Иродиады, требовавшей главы другого Илии за бесстыдную пляску своей дочери. – Царские палаты четверовластника, где она плясала, ещё обозначены на вершине горы длинным зелёным рядом мраморных столбов, остатком какого-либо роскошного портика; но место, где пострадал великий Предтеча, темница его обращена была в великолепную церковь, вероятно, вскоре после императора Константина, и ещё стоят её чудные остатки, напоминающие красотою зодчества храм Иерусалимский.

Как только увидели путешественников жители дикой Севастии, они сбежались вооружённою толпою к преддверию бывшей обители, как будто, для того чтобы заградить нам вход, а действительно для того, чтобы сторговаться заранее о цене входа в развалины. – Что̀ делать? Достояние Ахаава и Ирода обратилось в их наследство, и, конечно, это достойные их наследники. – Нигде не видал я лиц более отвратительных, ужасных; их дикие вопли и распри между собой о умножении или уменьшении платы достаточны были, чтобы отвратить самое пламенное любопытство от священной его цели. Однако я все настаивал, и, по счастью, шейх из Назарета, данный мне в проводники, был человек уважаемый горцами самарийскими. Наконец, с большими усилиями впустили нас на обширный двор бывшей обители Предтечи, обнесённый с трёх сторон крытыми галереями, или портиками; с восточной стороны примыкала самая церковь, уже обрушенная и отделённая от сего двора. Одинокая пальма возвышалась по средине, напоминая о любимой пустыни подвижника сего святилища; две малые храмины, увенчанные куполами, как бы на подобие Кувуклии Иерусалимского храма Воскресения, стояли на половине пространства от западных врат к самой церкви, придерживаясь более боковых галерей, так что между ними обеими проходили в храм: правая храмина осеняла собою спуск в подземную темницу Предтечи, левая осеняла его гробницу. Шейх, раздвинув арабов, почти втолкнул меня в первую храмину, и я оступился на тесную тёмную лестницу, которая извивалась вовнутрь темницы. Не зная, куда иду, я продолжал, впрочем, спускаться во мраке, доколе не осязал под собою ровный помост, и не пригляделись глаза мои к темноте подземелья, в которое, однако, четыре узкие скважины в виде окон проливали узкий свет. Тогда я увидел к востоку два углубления, служившие вероятно алтарями, или престолом и жертвенником, и вправо от них было ещё углубление, как бы логовище, где, быть может, совершилось усекновение честной главы Предтечи. Три круглые отверстия, сквозь которые можно просунуть руку, пробиты были в северной стене; лестница спускалась с южной – напротив их, и если не ошибаюсь 24 ступенями в это подземелье. Не более в нём восьми квадратных шагов. Мы не взяли с собою свеч, но при тусклом свите я мог прочесть Евангелие от Марка, столь подробно описывающего сие плачевное происшествие, как клятвы ради и за возлежавших с ним, аще и прискорбен бысть царь, но абие послав спскулатора повеле принести главу Предтечи, он же шед, усекну его в темнице, и принесе главу на блюде, и даде ю девице, а девица даде ю матери своей» (Мк.6:26–28). Как это просто рассказано и вместе ужасно, и как отвратительна эта девица пляшущая, равнодушно передающая столь страшный залог неистовой матери!

Пока я читал Евангелие, подняв его несколько к свету, один из арабов, увидев золотой перстень, блеснувший на руке моей, дважды покушался сорвать его с пальца, похудевшего от дороги, так что я должен был для предосторожности надеть перчатки. Таковы нынешние самаритяне, едва ли уступающие в нечестии древним! Вышедши из мрачной темницы на Божий свет, мы опять были остановлены арабами в отверстых дверях другой гробовой храмины, под тем предлогом, будто это их мечеть. Однако, не смотря на все; прекословия, проникли и туда. Там некогда с Предтечею покоились ещё два Пророка: Авдий и Захария (если не ошибаюсь в имени); но теперь все пусто и только семь мраморных, до половины сломанных, крестов в семи кругах на восточной стене означают место, где стояла рака Предтечи таким образом:

Известно, что при императоре Юлиане возмутившиеся евреи, вместе с язычниками самарийскими, излили неистовую ярость свою на священные остатки Предтечи, и изломав раку, сожгли его нетленные мощи. Случившиеся тогда в Севасте иноки иерусалимские монастыря игумена Филиппа собрали то, что̀ могли спасти, и честную главу и отнесли уцелевшее к своему настоятелю в Иерусалим, а он переслал это сокровище в Египет великому Святителю Афанасию, как единому достойному обладать оным. Мне хотелось осмотреть и заграждённую часть храма с алтарём, и я должен был для того обойти кругом всех обширных развалин, застроенных хижинами с обеих сторон, и взойти по груде камней в бывший алтарь. Столетнее алоэ роскошно разрослось на самом месте св. трапезы. Ещё сохранилось все восточное полукружие горнего места с полукуполом и великолепными пилястрами коринфского ордена, по подобию иерусалимских. Не льзя было оставаться на развалинах от докучливости и крика арабов, навязывавших нам древние монеты, часто подложные. Но оставив Севасту, мы ещё долго любовались издали красотою сего коринфийского обломка алтаря, в виде башни возвышавшегося на самом обрыве горы самарийской.

Не более полутора часа от Севасты до Наблуза, дорога спускается в живописную долину сихемскую, наполненную садами, орошённую источником между двух ветхозаветных гор Гевала и Гаризина, ознаменованных благословением и проклятием двенадцати колен Израилевых, по заповеди Моисеевой, которое совершилось при Иисусе Навине. Шесть из старших колен стояли на Гаризине, и благословляли исполнителей закона, шесть из младших на Гевале проклинали его нарушителей. Как это долженствовало быть торжественно! Мы воспользовались остатком вечера, чтобы посетить в Наблузе синагогу настоящих природных самаритян, которых осталось не более 80 душ с жёнами детьми. В темной, убогой храмине, старец раввин девяностолетний, и сам как развалина давно минувшего, показал нам древний список Пятикнижия Моисеева, которое я, по неведению своему, не знаю к какому времени отнести; но одно мне не понравилось: в старце самарийском обнаружилась природа жидовская; он попросил бакшиша, т. е. награды, хотя и без его просьбы я бы это сделал.

Рано утром мы собрались в путь, и проехали весь город Наблуз в длину его; здания его напоминают времена крестоносцев своею массивностью и теснотою, и нынешняя мечеть, ограждённая обширною стеною, была некогда замком и собором ордена св. Иоанна иерусалимского. Весьма великолепны наружные врата ограды, с семью готическими арками, или огивами, одна над другой. И по другую сторону города продолжается несколько таже живописная долина с масличными садами между библейских гор. На пути представилось нам древнее здание с цистерной, вероятно, бывшее обителью; несколько далее, в-лево от дороги посетили мы арабскую гробницу, которую выдают за гроб Иосифа и двух его сыновей, и усердные ставят там лампады; ближе к дороге знаменитый кладезь самаряныни.

Не знаю, что̀ тут было прежде, потому что около видны ещё развалины; но теперь видно одно только верхнее устье цистерны, сквозь которое с трудом можно спуститься одному человеку в небольшое подземелье, где находится самый кладезь, так однако, что его устье не против верхнего. Бывший со мною путешественник американский туда спускался, и мне рассказал это; но замечательна верность рассказа Евангельского касательно местности сего кладезя: действительно, это на довольно большом расстоянии от города, как бы за полчаса, и женщина самарянская, пришедшая почерпнуть воду из селения, доселе лежащего на соседней горе, справедливо указывала на Гаризин, ибо у её подошвы кладезь, и на противоположный Гевал, когда говорила: «отцы наши в горе сей (а не той) поклонишася». До-ныне есть остатки знаменитого капища самарийского на вершине Гаризина, и туда ходят однажды в год покланяться самаритяне. Свято место кладезя сего, где сам Господь исповедал Своё Божественное посольство пред убогой грешницей: «Аз есмь глаголяй с тобою», как в последствии он только исповедал Себя пред лицом испытующего первосвященника, заклинавшего Его именем Бога живого открыть, он ли Христос Сын Божий? – «Ты рекл еси». Итак то, что̀ с таким усилием мог извлечь из уст Его первосвященник, свободно открывает Он на пути смиренной жене. О глубина премудрости и судеб Божиих, утаивших от премудрых и разумных то̀, что̀ открыто простым и младенцам!

Утомительное десятичасовое странствие от Сихема до нашего ночлега в Рамоле предстояло нам на весь этот день, и он был сладок ожиданием грядущего дня. В одном только месте, около развалин замка Лобиа ожила каменистая природа гор иудейских, и масличная роща проявилась над источником в глубокой красивой долине, потом все опять замерло до Иерусалима. К вечеру увидели мы в-лево от нашей дороги ещё развалины Вефиля, таинственной лествицы Иаковлей. Для меня всегда поразительна была сия паремия, столь часто читаемая в праздники Богородичные о сновидении Патриарха, и особенно трогали сердце простые, но умилительные слова его, при внезапном пробуждении от столь дивного сна: «яко есть Господь на месте сем, аз же не ведех, и убояся рече: яко страшно место сие; несть сие, но дом Божии, и сия врата небесная» (Быт.28:16–17). Этот дом Божий на земле, и сия врата небесная, или, лучше сказать, их место издали промелькнуло мне при лучах заходящего солнца, но без таинственной лествицы. Мы ускоряли вместе с солнцем шаги наши, хотя проходили то чудное поприще Гаваона, где некогда стало солнце по гласу смертного Иисуса, носившего на себе образ Бессмертного. Мимо селения Махмас, где заметила Пречистая Дева утрату своего Божественного отрока, Который остался беседовать в храме с законоучителями иудейскими, пролегал путь наш в Рамолу. Далеко вдали влево виднелась высокая вершина другой Рамы, где погребён был Пророк Самуил, а уже совершенно смерклось, когда достигли мы убогого ночлега, по крайней мере, в христианском селении и в доме священника арабского.

Наступил этот завтрашний, давно и пламенно ожидаемый день, ныне уже давно минувший, как минут и все предстоящие дни временной жизни нашей. Оставалось не более четырёх часов до св. града, и мы жаждали его увидеть; всё было мёртво вокруг; одни дикие горы, усеянные щебнем без малейшего произрастания, чтобы порадовать взоры. И вот наконец с поклонной последней горы открылся нам сей град судеб Божиих на земле, избивший всех посланных к нему, и не хотевший возлечь, как мирный птенец под сень Божественных крыл призывавшего его Сына Божия!.. Чрез 20 почти лет, тот же вид поражал мои взоры, на том же месте, где в последний раз его созерцал я на пути к Дамаску, и столь сильно было впечатление минувшего, что казалось, только вчера я все это видел, в сии 20 лет, канувшие в вечность, представлялись мне, по словам Псалма, как бы день вчерашний или стража ночная. Сойдя с лошади, я поклонился до земли, и путник иного полусвета, американец, последовал моему примеру. Я вспомнил благоговейное смирение отшельника и паломника грузинского, св. Давида гаребжискаго, который в виду св. града довольствовался сим зрелищем, и не смел идти далее, взяв себе только три камея в благословение, но при всем моём недостоинстве, не решился подражать его примеру, и хотя с сокрушённым сердцем о своих грехах, пеший продолжал путь свой к Сиону…

9 января 1850.

Пишу Вам опять из Лавры – плачевной юдоли, потому что ею заключаю моё странствие по св. местам, как ею и начал, на праздник св. Дамаскина и самого Освященного основателя. Но тогда было шумно от множества поклонников и арабов; теперь тихо не только нравственно, но и физически. Шумный ветер, преследовавший нас по горам от Вифлеема, как будто не смел проникнуть в ущелье св. Саввы. Здесь совсем иной климат, иорданский, и жители так же, настоящие агиосаввиты. Особенно замечательна мне была перемена после Вифлеема, где кроме скудной людьми митрополии я нашёл ещё, на беду, Пашу из Акры, с двумястами всадников, для переписи народной, как будто изъиде опять повеление от Кесаря Августа написати всю вселенную. Но Божественный Младенец не был вписан на сердцах сих новых исполнителей воли Кесаревой! – Ещё на беду, Паша, человек впрочем весьма учтивый и благородный, познакомился со мною в Иерусалиме, потому что он служил под начальством брата моего Николая, в 1839 году, когда войска наши спасли Царьград от египтян. Он обрадовался моему приезду, и пригласил меня к своему ужину, и, думая крайне потешить, заставил играть свою музыку в галереях обители Вифлеемской. Я сидел как на горячих углях, внимая таким звукам за несколько шагов от яслей. Ночью только обрёл я некоторое упокоение при них в пещере Рождества, читая все Евангелия о младенчестве Господнем, и вняв Божественной литургии.

Это была уже шестая, при которой я присутствовал в вертепе, в три мои посещения Вифлеема; ибо на сей раз Господь сподобил меня многократно сего утешения духовного на всех св. местах иерусалимских, и я старался не пропускать ни одной службы. Везде где только мог, я был по два и по три раза; начал с Лавры, и провёл в ней два дня; потом посетил Вифлеем, на праздник латинский Рождества; потом был на Иордане; возвратился опять в Вифлеем для нашего празднества, видел горнюю и все окрестные обители, а в Гефсиманию ходил как можно чаще. Наконец, теперь в третий раз предпринял я прощальное путешествие в Вифлеем и Лавру св. Саввы. «Пожелать ли мне вам третьего путешествия в наши пределы»? спросил меня Митрополит Вифлеемский Дионисий, провожая до ворот своей митрополии «не знаю, отвечал я, будет ли это мне по силам». «В таком случав пожелаем друг другу христианской кончины живота нашего», и так мы расстались. Мимо долины пастырей, где некогда возгремело ангельское славословие, и мимо пустыни Феодосиевой, где отдыхали волхвы, лежал путь мой к юдоли плача на расстоянии двух с половиною часов от Вифлеема. По мере приближения к ней, горы всё становились выше и диче, наконец, открылось с их вершины и мёртвое море, которого безжизненные воды я увидел в последний раз. Скоро послышался из ущелья, каки. за 19 лет пред сим, отрадный звук невидимого колокола, столь утешительный в пустыни, и появились две башни св. Саввы, как бы врата в вечность. Отец Иоасаф со всею братией ожидал меня во вратах своей обители, и поклонясь гробу её основателя, которого мощам я поклонился в Венеции, при тихом пении «достойно есть» взошёл я в благолепную церковь, им самим основанную. Глубокий мир сей юдоли меня обвеял как ы дыханием иного лучшего мира, и с тех пор и доселе я пребываю в духовной беседе Аввы и его подвижников.

Мы посетили постепенно три калии, в коих обитал св. Савва, – две внутри самой Лавры, обращённые в приделы св. Николая и верховных апостол (последний упразднён), и ту, которая напротив Лавры зияет в скалах, и отколе увидел он свет небесный, осиявший будущую его лавру. Трудно было туда влезать по обрывам скал, но так как я посетил в первый раз калии его матери, старицы Софии, преподобных Иоанна и Аркадия и бывшего епископа молчальника, мне хотелось непременно проникнуть и в сей недоступный вертеп человека Божия. «Вчера у нас текла вода в кедроне, – сказал мне старец, – и вот теперь опять иссякла, а однажды она принесла пам трупы верблюдов, сорвавшихся от бурного взрыва с вершины скал. Была непогода на днях, и я боялся за свою братию: человек 10 ушли на праздник Богоявления на Иордан, к ним присоединилось столько же иноков иерусалимских и до 30 абиссинцев, и они странствовали пять дней, но все возвратились благополучно. И вот как изменились времена: бывало, нас до-нага обнажали бедуины, так что мы принуждены были возвращаться стыда радии в лавру, а теперь бедуины бежали нашей смиренной братии, которой поднятые посохи показались им ружьями». – «Где же они были»? спросил я. «Везде, где и мы с вами странствовали», отвечал Авва. Тогда, желая поверить местность, я спросил у одного из возвратившихся иноков: «есть ли ниже лавры, как бы за час расстояния, всё на том же иссохшем русле, по которому мы с таким трудом пробирались, пещера и церковь там, где нам видны были остатки здания в скале»? – «Есть, отвечал он, обширная пещера с церковью внутри, и несколько келий; там ещё виден на стене лик св. Николая». Итак нет сомнения, что это был собственно тот нижний монастырь Феоктистов, о котором упоминается в житии святого, основанный обоими при той пещере, где они сперва жили в пустыни Кутилиской, над потоком, а лавра св. Евфимия есть позднейшая, где он окончил дни свои, допустив к себе, по откровению, учеников. Тот же монастырь, что̀ зовётся Феоктистовым, на скате горы иерихонской, должен быть совсем иной; их было весьма много в долине сей. Нет сомнения также, что знаменитая лавра Фаранская, преподобного Харитона, была близ тех вод, где мы нашли водопровод, при нашем путешествии, потому что самое место называется Фаре доселе, и там есть развалины, как я посылал потом исследовать.

Век живи, век учись. Старец сказал мне, что и на Афонской горе скит св. Анны, древнейший из всех, основан выходцами св. Саввы после разорения Хозроева. До 50 иноков туда бежали, и принесли с собою мощи св. праматери Анны и свой устав, усвоившийся Афону, но сами скоро все умерли от холодного климата, неблагоприятного их подвигам. Итак вот причина сходства обоих уставов, и вот как наблюдателен старец, который доселе записывает всякое доброе дело и слово своих сподвижников в домашний патерик. Его калия, где едва можно поворотиться на башне св. Дамаскина, и там, где жил в последствии Савва, достойна первых аскетов. Поистине, великое сокровище сей Савва, как бы отголосок минувшего, и он совершенно в своей земле – в юдоли плачевной. Мы посетили опять библиотеку в башне Иустиниановой, где я искал для Вас древнего патерика, и нашёл, но не знаю, как довезу. Там их множество; потому что кажется собирание отеческих сказаний и преданий было любимым занятием старцев св. Саввы. С вершины башни любовались мы захождением солнца, румянившего дальние туманы мёртвого мря и вершины аравийские Караки, как и сейчас я опять любовался с моей высокой террасы, 15 сажень над руслом кедрона, лунною картиною юдоли плача, где только ночные крики птиц нарушают торжественное безмолвие пустыни.

Как замечательна эта чудная лавра плачевной юдоли, и как драгоценна должна быть она сердцу всякого православного, поточу что, как из Сиона изъиде закон, и слово Господне из Иерусалима, так и из неё распространился во весь православный мир устав церковный, или типик, св. Саввы, и потом триста лет спусти ирмолог и осмогласные песни св. Дамаскина, на все церковные торжества, и наконец, ещё чрез сто лет их дополнил опять питомец сей лавры св. Феофан Начерта̀нный, Митрополит Никейский! – Итак, все из одного и того же священного источника! Быть может, но сей причине, ради избытка её духовного света и благословений, из неё истекших на вселенную, и сохранил Господь единственно сию лавру из всех пустынных обителей, хотя конечно Харитон, Евфимий, Феодосий не уступали святостью жизни освящённому Савве. Тайны Промысла Божия неисповедимы! суждено было именно этой обители уцелеть в её пропасти над кедроном и в одном из самых отдалённых и опасных мест, когда не спаслось столько других, более удобных к сохранению. Даже во время обладания франков в Палестине, мы видим лавру св. Саввы в руках православных, вероятно, ради крайнего её православия, и греческий её игумен упоминается в летописях латинских, при действии св. огня: но франки увезли с собою святые мощи основателя в Венецию, и меня утешала мысль, что хотя я и не жилец св. Саввы, однако удостоился поклониться им, и так сказать, лицезреть его во всем его нетлении, чего лишены ближайшие его послушники. После изгнания франков хотя и запустела дважды лавра от гонений арабских, однако святое место не оставалось долго пусто. Иноки сербские обновили обитель, а при упадке их благоговения, греческие взошли опять в древнее своё достояние. Патриарх Досифей, в XVII веке, быль вторым ктитором лавры, и теперь, можно сказать, она процветает при Авве Иоасафе, уже без страха от арабов.

10 января.

Дописываю письмо своё в Иерусалим. Возвратимся опять в лавру.

Авва Иоасаф всегда проникнутый любовию к угодникам Божиим, особенно присным св. Савве, и подобно ему отшельникам, предложил мне ради моего присутствия отпраздновать днём ранее память св. Феодосия Киновиарха, друга великого Саввы, которого обитель всю в развалинах мы видели недалеко на пути к Вифлеему. С радостью принял я такое предложение, доставившее мне случай в той же лавре воздать в своё время подобающую честь трём великим подвижникам, каковы: Савва, Дамаскин и Киновиарх, и просил только, чтобы литургия совершилась в пещерной церкви Святителя Николая, где собраны кости избиенных сарацинами иноков. Действительно, мы туда перешли после утрени из великолепного Благовещенского собора лавры. Признаюсь, я так привык молиться ежедневно в вертепах, или Рождества, или св. Гроба, или Гефсимании, что мне как-то странно обыкновенное устройство храма. И на сей раз литургия была так же умилительна на языке родном: совершал её сам Авва. Над сей пещерой находится другая, столь же обширная, где обитал сам великий Савва, но теперь она вся завалена старою церковною утварью, а дверь и лестница в ней заслонены черепами избиенных, коих придел примыкает во-внутрь скалы к церкви Святителя; другая церковь близ устья иной пещеры преподобного уже разрушена, как я слышал; но прежде в ней собирались армяне, которым ее уступил патриарх с тем, однако, чтобы пели «Святый Боже» по-гречески.

После литургии скромная братская трапеза приготовлена была под церковью в палате, где, конечно, сам св. Савва, вместе с другом своим Феодосием трапезовали, и это мне напомнило, хотя и в убогом виде, наши трапезы во дни памяти преподобного Сергия (я нашёл и его икону, пострадавшую от времени в пещере св. Саввы, и Вам её везу). Читали житие преподобного Феодосия, как он доискивался истинной философии, и обрёл её в непрестанном памятовании смерти, и для этого приготовил кладбище себе и братии, и один из них просил благословения у старца обновить сию усыпальницу, что̀ и исполнил, молитвенно приготовившись после сорокадневного поминовения заживо. Вот эту философию послал бы я для изучения в нынешний бурливый запад. Со слезами простился я с чудной лаврой великого подвижника Палестины, отца и учителя всех иноков православия во вселенной, и путём плачевной юдоли возвратился в св. град, также для скорой с ним разлуки.

Чтобы не терять времени, дорогою расспрашивал я бывших со мною старцев патриаршей обители о св. местах, и вот что̀ слышал от тех, которые жили в Иерусалиме ещё до пожара 1808 года. Они мне сказали о Гефсимании и Вифлееме, что сии две обители переходили несколько раз от греков к латинам и обратно; Феофан и Нектарий Патриархи дважды их приобретали, и потом опять одолевали франки, но в исходе минувшего столетия Патриарх Парфений, последний из живших в Иерусалиме, пришедши однажды для празднования навечерия Рождества Христова, не был допущен франками взойти в храм, и от великого огорчения даже упал в обморок пред заключёнными дверьми. Тогда отправившись в Царьград, помощью господарей княжеств, он испросил себе весь храм Вифлеема и Гефсиманию, которые с тех пор остались в руках у православных.

Что̀ касается до св. Гроба и Голгофы, то действительно службы не было на них до пожара: на Голгофе покланялись с обеих сторон места водружения креста, заходя сзади, а в св. Гроб, некоторые мне сказали, существовала некогда другая дверь на угле, где теперь часовня коптов, не существовавшая до пожара; следы сей двери видны были, когда обгорел мрамор кувуклии, но она давно заделана, и прежде проходили поклонники на-сквозь св. Гроба, как это теперь бывает в Гефсимании. Франки владели исключительно св. Гробом в последних годах минувшего столетия и до пожара, т. е. одни служили там литургию, так как православные не так удобно могут совершать её в тесном вертепе, не обращённом к востоку, но число лампад было одинаково у обоих, хотя занавесы все были латинские, и закрывали все мраморные стены внутри и снаружи; кандилант, однако, был всегда из греков по фирману, следственно, как будто стража святилища вверена была православным. После пожара греки начали служить обедни, и при перестройке уничтожили все надписи и украшения латинские. В 1812 году франки опять вытеснили греков совершенно из св. Гроба, выкинули с позором все их иконы, и даже сломали крест над св. кувуклией, который и до сих пор не поставлен. Но в 1819 году греки опать испросили себе право служить литургии на св. Гробе. 22 октября Преосвященный Петры, Михаил, совершил первую обедню; и с тех пор ежедневно бывает служба православная в святилище. Пока франки старались опять вытеснить греков, армяне, воспользовавшись восстанием Эллады, втеснились между обоими в св. Гроб, и отняли у греков половину Гефсимании и левое крыло храма вифлеемского, в 1829 году. Однако, когда они выстроили себе малую обитель с церковью на Элеоне при Ибрагим Паше, франки и греки общими силами сломали ее, чтобы место Вознесения было общее. Теперь хотя и вышел указ, чтобы каждый оставался при своём, однако франки оспаривают у греков починку купола. Извольте рассудить между ними, но мне кажется, до страшного суда в долине Иосафатовой не окончатся все сии распри!

14 января 1850.

Приближается, и уже приблизилось время моего отшествия из Иерусалима. – Русский снег и холод напоминают мне, что время помышлять о возвращении на родину, и, если не помешает этот замёрзший на горах снег – завтра собираюсь в путь. Опасаюсь препятствий такого рода, потому что вчера не мог я подняться на Элеон, чтобы проститься с местом Вознесения; но я спускался в Гефсиманию, и слушал там последнюю литургию на родном наречии. Когда я вышел из ворот гефсиманских, и взглянул на окрестность, мне представилось, что я уже в России, – гора и долина – все было покрыто свежим чистым снегом, и белели им, не привыкшие к нему, листья олив. – Так привёл мне Господь видеть образ Вашей новой Гефсимании на месте старой. – Когда я прикладывался к месту убиения архидиакона Стефана и к тому камню, где молился Господь, я глотал снег, таявший на устах. Не диво ли это для св. града? Грустно мне было стоять в пещере гефсиманской и думать, что это в последний раз. Я так любил там молиться! Всех, кого только мог вспомнить, помянул я над гробом Богоматери, и, подымаясь к Иерусалиму, беспрестанно озирался па долину Иосфатову, которой образ совершенно изменился под снегом, – и на священную гору Элеон!

Трудно было идти в гору и внутри города по крестному пути, ещё более скользкому от снега; многие падали, и я помышлял, как падал тут Господь под бременем нашего тяжкого креста: всегда тягостен вход по сему неизбежному пути иерусалимскому, которого нельзя миновать, но никогда не показался он мне столь утомительным, как вчера. Ах, может ли и быть, когда лёгким крёстный путь, даже и самое его подобие, оставленное нам на земле и раздирающее сердце сознанием нашей невнимательности к страстям Господним! Постепенно приготовлялся я к прощанию с святынею, чтобы сложить бремя греховное к подножию креста Голгофы. Вчера наместник патриарший с архиепископами Иеаполя и Севастии и с игуменом св. Саввы, с тремя пресвитерами, совершили надо мною таинство елеосвящения в патриаршей церкви св. равноапостольных Константина и Елены, и прочли разрешительную молитву. Хорошо слышать все сии душеспасительные молитвы не на одре смертном и в полной памяти. Добрый Авва Иоасаф пешком прибрёл в холод и снег из св. Лавры, чтобы со мною проститься и отслужить для меня три литургии русские – в Гефсимании, на св. Гробе и Голгофе. Целый день шёл он от св. Саввы, где не было снегу, до Иерусалима, заходя для отдыха в пещеры кедронской долины, когда одолевала его противодышущая буря. Утешительно встретить в жизни такие лица, как бы выглядывающие в наше скудное столетие из глубины отдалённых веков, и соединяющие между собою отдалённые эпохи с новейшими, к назиданию нашему!

Вечером я затворился во храме. Прочая братия обители Архангельской отслужила для меня всенощную на Голгофе, потом мы читали акафист Сладчайшему Иисусу и молитвы Причащения, на св. Гробе; потом я обошёл во мраке и тишине ночи все святые поклонения, слабо освящённые тусклыми лампадами, исключая только св. Кувуклии и Голгофы, ярко горевших, как бы великие светила на тверди святилища для просвещения нашего греховного дня и греховной ночи. Оставалось ещё час до утрени греческой в соборе, и я сел в углублении на Голгофе, в ожидании службы, чтобы несколько отдохнуть, и успеть прочесть все Евангелие от Луки. О как сладко и вместе страшно читать на Голгофе, в виду, можно сказать, самого события, сии знаменательные слова кающегося разбойника: «помяни мя Господи во царствии Твоем», при которых невольно подогнулись колена. – Утреня в большом соборе была невыносима от холода и ветра, широко ходившего по всему храму; а на площадке св. Гроба шёл дождь и снег из прогнившего купола, который не дают починить франки из ревности к грекам. Нет, зима не есть время способное для посещения Иерусалима, он как бы создан для весны духовной и естественной; великий пост и Пасха – вот его время. – Стужа и жары, и болезни, особенно для странников, тяготят в остальные месяцы. Но я отклонился от своего рассказа. – С песнопением: слава в вышних Богу, началась литургия, последняя для меня на св. Гробе. Совершали её Авва Иоасаф и отец Феофан из обители русской; пели наши послушники. Я стоял в пределе отваленного ангелом камня и невольный страх проникал душу, когда диакон возгласил Евангелие от Матфея, как отвален был некогда сей камень и как со страхом и радостью воззвали Мироносицы Господа, и как послал Господь учеников Своих проповедать во всю вселенную, крестя во имя Отца и Сына и Св. Духа. – О как утешительно было для оставляющего навсегда св. места сии слышать от лица самого Господа Его обещание: се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века! Ибо, поистине, не в одном сем дивном Гробе заключается святыня Воскресшего, но как поёт церковная песнь: во гробе плотски, во адтьже с душею яко Бог, в раи же с разбойником и на престоле был еси, Христе, со Отцем и Духом, вся исполняя Неописанный. Сквозь низкие двери гробного вертепа я видел всю божественную службу на престоле самого Гроба, и над его отваленным камнем сподобил меня Господь приобщиться Своих Божественных тайн от рук земного ангела Иосифа. – Так довершил я иерусалимское моё странствие, и помолился Гробу о счастливом обратном пути, и унёс с собою на родину часть камня от вертепа, срезанную над самым гробом, во время пожара, нынешним архиепископом Севастии. – Теперь все мои мысли будут стремиться на родину. Я ещё отслушаю сегодня одну торжественную вечерню в храм Воскресения, и завтра – литургию на Голгофе, и потом пойду в дальний путь мой! но, ах, лучше ли, чем пришёл сюда! – вот тяжкий для меня вопрос, который разрешит только время и вечность. – Всё, что мог человечески, старался я сделать для своего очищения; и грустно думать, что едва ли не удаляюсь от св. Гроба не так, как сказано у Евангелиста Матфея о Мироносицах: со страхом и радостию велиею, дабы возвестить учеником, что сподобились и сретения Христова и Его сладчайшего гласа: радуйтеся, – но как написано у более строгого Марка: и исшедше бежаша от гроба, имяше же их трепет и ужас, и никому же ничто же реша, бояхубося. Господи, прости мне согрешения!

Смирна: на пароходе Эрцгерцог Иоанн. 5 февраля 1850 года

Наконец, после бурного десятидневного плавания из Бейрута, которое, однако, совершилось благополучно, достиг я опять Смирны, где держу теперь карантин на пароходе, и, с помощью Божиею, надеюсь быть чрез неделю в Царьграде; оттоле пошлю Вам это письмо. Но, кроме радости возвращения, я ещё имел одно великое утешение: посетить дорогою Миру Ликийскую, и это, можно сказать, чудным устройством самого Святителя Николая, как признают все бывшие со мною на корабле; потому что Мира лежит вне пути пароходов, и я уже потерял, совершенно надежду, туда достигнуть. Вам известно, что ещё осенью, в октябре, много скорбел я, не доехав до Родоса, на нашем военном брике, из Афин, потому что тогда, оставшись на острове, я бы мог, в промежутке двух пароходов, съездить в Миру, и опять возвратиться в Родос, для дальнейшего пути в Сирию. Когда же, в ноябре, я посетил Родос, то условился там с нашим консулом, чтобы мне, на обратном пути, выдержав на острове карантин, с ним вместе ехать в Миру, на купеческом судне, а между тем он должен был собрать для меня все нужные об ней сведения, и, на всякий случай, достать какой-либо кусок мрамора от гробницы великого Чудотворца; но Святитель, мимо всех наших человеческих расчётов, всё устроил по своему и, разумеется, к лучшему. По необычайным бурям нынешней зимы, пароход запоздал два дня в Бейруте, потом ещё три дня в Кипре, потому что невозможно было не только пускаться в море, но даже и сообщаться с берегом.

Потеряв таким образом пять дней, и имея ещё в виду четырёхдневный карантин в Родосе, я уже не предвидел возможности съездить на парусном судне оттуда в Миру, отстоящую на сто морских миль, до времени пришествия другого парохода из Бейрута в Смирну, потому что не довольно было, при нынешних бурях, пяти дней для столь трудного плавания, а оставаться ещё на две недели в Родосе, до третьего парохода, я пе мог. Итак, сделав все, что̀ было в моих силах, для посещения гроба Святителя, я предоставил прочее на его святую волю, и только для успокоения своей совести, спросил ещё раз в Кипре капитана парохода (Жилиберта, ибо желаю сохранить имя сего доброго человека): «есть ли возможность посетить Миру»? «Вы знаете строгость наших правил, запрещающих малейшее отклонение от назначенного пути, отвечал он; но если случится буря, которой впрочем не льзя предвидеть после нынешней, и мне необходимо будет зайти куда-либо в пристань, то я обещаю вам, вместо островка Кастель Россо, идти в соседнюю Какаву, подле которой лежит Мира. Впрочем, прибавил он, почти шутя, но без кощунства, потому что сам весьма благочестив, что стоит Св. Николаю послать для вас попутную бурю против Миры, так как вы с доброю целью хотите поклониться его гробу»!

Прояснело, и до рассвета оставили мы негостеприимный берег Кипра, подле которого три дня било нас волнами; целый день плыли мы с ярким солнцем; к вечеру показались тучи, но капитан уверил меня, что на другой день мы непременно будем в Родосе, и сожалел, что не может удовлетворить моему благочестивому желанию; а я, с грустным сердцем, прочёл канон Святителю вместе с вечерними молитвами, и сказал ему, как бы лицом к лицу, ещё весьма далеко, хотя и против его Миры: «Святителю Отче Николае, ты знаешь, как я желал поклониться твоему гробу, дабы, если возможно, восстановить из развалин церковь нового Сиона, тобою там сооружённую; если приемлешь моё усердие, даруй мне и возможность посетить твою бывшую кафедру; если же нет, буди твоя святая воля!»· – Вскоре поднялся сильный противный ветер, и волнение сделалось чрезвычайно сильно, полился дождь, и молнии страшно освещали тёмную зимнюю ночь; около полуночи приутих ветер, но не переставал дождь; однако мы продолжали плавание, не теряя направление к Родосу; но с рассветом усилилась опять буря, и до такой степени, что уже невозможно было идти далее. Я оставался в своей каюте, страдая от морской качки, и нарочно не выходил, чтобы не искушать доброй воли капитана услужить мне, потому что за это он мог бы в последствии отвечать пред своим начальством. Вдруг он входит сам ко мне, и с весёлым лицом говорит: «Знаете ли, куда мы идём? – В пристань Какавы; потому что сегодня нечего и помышлять о Родосе: видно, святой Николай услышал вашу молитву. Мы бы могли зайти в пристань Кастель Россо, но для вас я еду в Канаву, потому что это не сделает мне никакой разницы, a я знаю, что не льзя шутить священными обетами. Святитель Николай есть покровитель всех мореплавателей; пусть и от меня примет сию жертву». Вы можете представить себе мою радость. Сейчас же, в виду острова Кастель Россо, мы поворотили в залив Какавы, отстоящий на 18 миль, а, сквозь ограду его утёсов, взошли в тихую обширную пристань.

Как изволите объяснить такое странное событие, если не особенным устройством Промысла Божия, ходатайством великого Чудотворца? Но ещё и другие были видимые знамения его покровительства. Мы не могли бы и помыслить взойти в сию неведомую и никем, не посещаемую пристань, если бы, по счастью, наш греческий пилот, или кормчий, не посетил её за 30 лет пред тем, когда, ещё в молодости, заготовлял там дрова для Египта. Без него невозможно было бы плыть и в Миру, отстоявшую ещё за 6 миль, потому что мы не могли иметь сообщения с берегом, и искать себе провожатых. Правда, древняя крепость генуэзская высилась пред нами посреди пристани, на скалах Какавы, и у ног её, было рассеяно несколько убогих хижин, но лодка рыбарей, выехавшая нам на встречу, едва лишь показала нам место для якоря, и скрылась из виду. Кругом нас были одни утёсы, и на них, равно как и на всём берегу, стояли пустынные гробницы древних эллинов, остроконечные, высеченные из одного или двух камней, на подобие наших могильных памятников. Между тем, утихла ненастная погода, и просияло летнее солнце, так что открылась возможность пуститься в лодке, на двухчасовое плавание, сперва довольно безопасное, под прикрытием прибрежных утёсов и островков Какавы, но далее даже невозможное, если бы не успокоилось морс; потому что около трёх миль надобно было плыть открытым морем, до устья малой речки, на которой лежит Мира. Не без Промысла Божия представились мне и сия нечаянная тишина, и то обстоятельство, что когда достигли мы устья реки, мы нашли на самом берегу вооружённого пастуха турецкого, который согласился нас вести до храма Св. Николая, подле которого было его жилище, потому что тут ограничивалось знание нашего кормчего, и мы с трудом едва ли могли бы отъискать стезю между развалин, до церкви, отстоявшей на полтора часа хода от пустынного поморья.

Было уже за полдень, и признаюсь, когда я услышал от пастуха, что ещё около двух часов до Миры, я поколебался па минуту: идти ли далее. Рассчитывая, что мы не можем за-светло воротиться на пароход, я боялся употребить во зло доверенность доброго капитана, который отпустил со мною своего кормчего, карантинного стража, дабы мы ни с кем не сообщались, одного из офицеров и шесть вооружённых матросов. Что̀ подумает он, если мы не воротимся к вечеру? рассуждал я сам в себе, и однако, с другой стороны, помыслил также, что совестно оставлять неоконченным столь благое начало, и что тот же великий Святитель увенчает его успехом. Так мы пустились в путь, вслед за нашим диким вожатым, по стезе едва проложенной, среди развалин вдоль левого берега речки, и залитой дождями. Поляна Миры обратилась в обширное болото, но мы уже не смотрели на воду, и все подвигались вперёд к священной цели. Чудные развалины из громадных камней представлялись нам на пути, потому что, начиная от устья, и до самого храма, простиралась древняя Мира по обеим сторонам своей живописной реки; но нам не-когда было останавливаться, что бы любоваться ими; саму речку прошли мы вброд, и хотя совершенно промокли ноги, однако не приключилось от того никакой болезни, не смотря на то, что человек мой страдал недавно лихорадкой, и сам я легко подвергаюсь простуде. Когда нравственное чувство преодолевает физическое, тогда человек господствует лучшею своею природою над худшею. Наконец увидели мы пред собою на довольно обширной равнине, у подошвы горы, увенчанной замком, величественные развалины бывшей обители нового Сиона, основанной дядей великого Чудотворца, и где сам он святительствовал столько лет; и сердце наше исполнилось живейшей радости!

Сюда, сюда, в пустынную Миру Ликийскую, а не в Калабрийский чуждый нам город Бар, должны стремиться благочестивые православные поклонники, чтобы достойно почтить память великого Чудотворца Николая, над его гробом. Если в XI веке казалось утешительным, что мощи его перенесены были из страны, уже обладаемой варварами сарацинскими, в землю христианскую, находившуюся ещё под областью духовною вселенского Патриарха Цареградского, то с тех пор все изменилось; весь берег западной Италии, именуемый некогда великой Грецией и процветавший православием, вскоре после того события отделился от Востока, и, подпавши самодержавию Рима, отпал вместе; с ним и от Православия. И сверх того, не более утешения духовного может получить благочестивый поклонник в Барах, нежели в Мире; потому что, хотя здесь стоят развалины храма над древним гробом, a таи великолепная церковь над новым гробом Чудотворца, но сокровище мощей его одинаково недоступно и здесь, и там, и обе гробницы как бы равно упразднены. По западному обычаю, не открывается никому святыня мощей, и только под престолом нижней церкви указывают в Барах мраморную раку, хранящую в себе сие сокровище, и то сквозь малое отверстие, глубоко под землёй, едва видна сия драгоценная рака. В Мире же Ликийской, хотя и упразднён гроб и открыта могила, из коей похищена святыня, но самое место освящено долголетними молитвами Святителя, и конечно ближе к его сердцу священная его кафедра, им самим сооружённая, нежели чуждые ему дальние Бары. Да простит он сему моему помыслу!

Остатки обширной ограды, сложенной из массивных камней, свидетельствуют о прежней обширности обители Миры Ликийские; теперь несколько хижин рассеяно на этом пустыре, и из них, весьма недавно, турки соседних селений вытеснили жителей греческих. Не более двух лет, как турки овладели всеми землями, принадлежавшими искони обители Св. Николая, и которыми бесспорно владел игумен, назначаемый из Саталы от митрополита Писидийского. Теперь всякую зиму сходят они с соседних гор, и остаются до лета в Мире, на самом дворе церковном, сделав положение Игумена невыносимым, и это в такое время, когда в прочих пределах державы оттоманской, христиане начали несколько отдыхать от тяжкого ига. Не приспело ли время восстановить и права бывшей кафедры великого Святителя Мирликийского, возвратив земли убогой его церкви? Я слышал потом в Родосе, что во время восстания греческого, один из здешних турков, досель ещё живущий, отважился сокрушить верхнюю мраморную доску, стоявшую на столбиках над гробом Чудотворца, и хотел разорить и всю церковь; но был наказан скоропостижною смертью всех своих близких, и впал в крайнее убожество. Этот пример сильно подействовал на прочих турок, и остановил их нечестивые замыслы, a святотатец остался доныне для них свидетелем совершившейся над ним казни Божией. К несчастию моему, не было игумена в Мире, во время моего посещения, и один из его служителей, молодой человек, по имени Антоний, с большим усердием показал мне всю святыню; но до двадцати вооружённых турок, тут живущих и переехавших с гор, сидело внутри монастырской ограды и на самом дворе церковном; с диким изумлением они на нас смотрели, и наше оружие не было излишним.

С южной стороны, сквозь тесные двери жилья игуменского, взошёл я на двор церковный, украшенный мозаикой из мелких белых и серых камней, но уже отчасти заросший травою. Малая гробовая церковь Святителя Николая, тесная и низкая, сложенная сводом из тёсаных камней, и даже отчасти подземная, представилась первая моим взорам, а за нею величественные развалины нового Сиона, бывшего кафедральным собором Чудотворца. Над низкими южными дверями церкви был иссечён крест на мраморной плите, с числом 1830 года, и чрез сию дверь спустился я несколькими ступенями в тёмное преддверие святилища, отделённое стенною от внутренней его части; глубокий мрак царствовал и внутри храма, и когда несколько привыкли к нему глаза наши, и зажжены были три убогие лампады пред иконостасом и над самою гробницей, могли мы рассмотреть все горькое убожество и вместе сокровище неоценённое сей церкви. Низкая четверо угольная гробница Святителя, обложенная по краям мрамором, хорошо изваянным, но отчасти отбитым, с обширным отверстием по средине, отколе похищена была некогда рака, уцелела ещё от буйства времени и людей. Длина её до восьми четвертей, и не более трех – ширина, а высота – одна четверть; внутри глубокая яма, наполненная землёй, которую, однако я мог, хотя и с трудом, достать рукою. Как я уже сказал, верхняя дека сей гробницы сокрушена была турками, и разбиты малые столбики, её поддерживавшие; но основание одного из сиих столбиков и кусок от мрамора гробницы я везу с собою на родину, потому что, ещё до моего приезда, игумен Паисий Мирликийский вручили их для меня тому поверенному, которого посылал консул наш Дукки из Родоса, для освидетельствования места; но при том есть у меня письмо игумена, скреплённое тремя свидетелями на самом месте, о подлинности сих священных остатков. Ещё не знаю: какой церкви столичной уделить сии сокровища!

Став на колена пред самым гробом, я прочёл тропарь Святителя: «Правило веры и образ кротости», и молился о его ходатайстве за Державного Императора, ему тезоименитого, Благочестивую Царицу и вес Его Августейший Дом, за Вас и за всех моих близких, особенно за носящих имя Святителя; потом осмотрел внимательно церковь, и признаюсь, грустно было то̀, что̀ видел: налой стоял пред самым гробом, и на нём лежала икона Святителя, но не древняя, и древней я не нашёл ни одной; и тут же висело серебряное кадило, единственная ценная вещь всей церкви; все будто было готово для молебна, но не кому было служить. Иконостас кое-как складен из досок, и в нём три иконы греческие: Спасителя, Божией Материи и Святителя, не совсем дурно написанные, но уже новейшие; недостаток других заменили несколько русских печатных образов, какие продаются у Спасской башни Кремля: видно, что не богатый поклонник, отклонившийся от пути палестинского, занёс их сюда. В алтаре всё обнажено; несколько малых икон лежало на каменном престоле, прислонённом к стене, где совершается ежедневная литургия, когда бывает игумен. Митрополит же Писидийский, пребывающий большею частью на острове Кастель Россо, служит тут только однажды в год, в день Угодника Божия, и тогда бывает большое стечение народное, со всех окрестных мест, и даже ярмарка в пустынной Мире. Да будет Вам известно, Владыко святой, что к утруждению Вашему, хотя уже обременял Вас многими иными просьбами, я ещё обещал и здесь устроить, по возможности, благолепие сей церкви, и, так как заказан мною иконостас новый в Родосе, то прошу Вас велеть написать четыре небольшие иконы (в аршин¼ длины и ¾ ширины) Спасителя, Божией Матери, Святителя и Предтечи, на золотом поле. Необходимы для них четыре серебряные лампады, и ещё малое Евангелие и крест, с нужною утварью, чашею и дискосом, покровом для престола, занавесом и ризами для священника и диакона. Нужна ещё аналойная икона Святителя в серебряной ризе, чтобы с нею ходить по окрестным селениям, по старому обычаю. Мне не совестно утруждать тем обитель Святителя Николая, яже на Перерве, дабы поделилась своим достоянием с гробовою церковью того, во имя коего она осенена благословением свыше; более совестно мне, видеть, как доселе мы Русские забыли нашего покровителя! Но этим малым частным пожертвованием не должно окончиться усердие наше; нет, я хочу призвать всю Россию для восстановления падшей обители Мирликийской, и прошу Вас огласить письмо моё печатью в Журнале Вашем: Творения Св. Отцов, и отдельными книжицами.

Когда я поклонился ещё раз гробу Святителя, и вышел из его церкви, молодой послушник, или служитель, Антоний, сказал мне: «что̀ бы вы ни дали для сей церкви, ближе будет нашему сердцу, если восстановите нам соборную Св. Сиона, и неужели вы Русские сего не сделаете»? Тогда он провёл меня к развалинам сего нового Сиона, прилегающим с северной стороны к гробовой церкви, и пройдя под низкими сводами бокового придела, взошли мы во внутренность бывшего великолепного храма, достойного великого Святителя. Ещё сохранилась вся нижняя часть его до мраморного карниза, идущего вокруг всего здания и изящно изваянного цветами; но помост засыпан землёю; и из неё выходят до половины три белые мраморные колонны, ещё стоящие, обозначавшие иконостас, вероятно открытый как у Св. Софии Царьграда; четвертая колонна лежит тут же на своём месте, и другие четыре малые столба стоят на месте священной трапезы, как бы ожидая только мраморной плиты для совершения богослужения, прерванного уже столько веков. Ещё цело и всё полукружие горнего места, вероятно, с сопрестолием и кафедрой, засыпанными землёю, и даже полукупол над сею частью алтаря сохранился, но не устоит при обновлении, и только нижняя часть храма до карниза может оставаться в прежнем виде. Катихумены с северной стороны, или верхняя часть хор, также сохранилась отчасти, и тут устроен престол во имя св. Георгия, а под ними была церковь св. апостол; самый же собор, как и все, так называемые, Сионы в Грузии, праздновал Успению Божия Матери, потому что к сему дню соединился собор всех апостолов на Сионе Иерусалимском. Но нижняя часть верхних катихумен и западная совершенно обрушились, и когда из внутри церкви посмотрел я к верху, увидел, что весь карниз кругом унизан народом: турки и греки, женщины и дети, все собрались, и безмолвно смотрели на посетителей, как бы в чаянии чего-либо необычайного. Да исполнится сие чаяние верных и неверных, ибо и они уважают намять Святителя, хотя и теснят его достояние! По моему соображению: при сохранении нижней части храма, и при искусстве местных греков класть купола, не более шестидесяти тысяч рублей ассигнациями потребуется для довершения полу обрушенного храма. Не ужели не станет стольких денег на Руси для чести и памяти Чудотворца, ежедневно призываемого в молитвах? Впрочем я просил нашего консула съездить весной вместе с архитектором из Родоса в Миру, снять верный план всего здания и прислать мне смету издержкам, необходимым для восстановления храма. В мае надеюсь получить эту смету, и тогда уже деятельнее приступить к делу, но между тем полезно и приготовить сердца к сему благому делу, которое благоприятно чести имени русского, также как и благочестию каждого.

Тронул меня ревностный Антоний. Когда мы вышли из ограды, чтобы идти в обратный путь, потому что время уже не позволяло медлить, он ещё долго шёл за мною, и все повторял: «Неужели вы не обновите храма? Неужели и вы только посетили без цели? Другие нам обещали восстановить, и не исполнили. Радии великого Чудотворца, не забудьте нас; если бы игумен был здесь, и он просил бы вас о том же. Ах, как будет он жалеть! Ради Бога не забудьте и обновить храм»! Как нищий бежал он за нами, умолял нас, Христа ради, подать милостыню, кому же? – великому Чудотворцу Николаю, от которого многие не однократно получали помощь! Не трогательна ли для нас такая ревность неведомого юноши на развалинах Миры Ликийской? И неужели мы русские, и особенно носящие имя Святителя, откажем в сей милостыне, собираемой во имя его? Нет сердце моё говорит мне и за других, что не откажем, и что не пройдёт и двух лет, когда величественно восстановится новый Сион на развалинах древнего! Не напрасно и Святитель столь чудным образом открыл мне бурей путь к своей древней кафедре! Теперь я как бы обязан стараться всеми средствами к восстановлению его храма; и уповаю твёрдо, что восстановится. С сею надеждою в сердце, окинул я взором в последний раз величественные развалины, уже от меня скрывавшиеся в отдалении, посреди других роскошных обломков и окрестных гор, увенчанных башнями, и поспешил другою каменистою стезёю к морю, по правому берегу реки, чтобы избежать болот левого берега. На каждом шагу тут ещё более встречались мне или чудные здания или гробницы с надписями, подобные тем, что в Какаве, но мысль моя была занята одною великою гробницею Святителя Николая.

Доскажу Вам остаток моего странствия мирликийского. С трудом могли мы взойти в лодку с прибрежных утёсов, от морского прибоя волн; как и прежде, надобно было опять в брод переходить устье ручки, но уже на сей раз перенесли меня на плечах добрые матросы иллирийцы, которым родное славянское наречие приятно было слышать на берегах Ликии. Оставалось не более часа до захождения солнца, и уже море начинало волноваться северным свежим ветром, который, однако, по счастию, дул от земли, и оттого не так велики были валы. Переплыв открытое пространство моря не без усилий, мы поспешили укрыться между утёсов, и уже спокойнее могли продолжать плавание внутренними каналами, которые хорошо были известны нашему опытному кормчему. Совершенно почти смерклось, когда увидели издали огни парохода. Радость доброго капитана ещё превосходила нашу, потому что он в чрезвычайном страхе ожидал возвращения лодки, и ради своей ответственности, и по участию ко мне. В месте столь диком могли быть морские разбойники, которыми довольно богаты пределы оттоманские. Уже он высылал нам на встречу другую вооружённую лодку до захождения солнца; но солнце село, лодка воротилась, а нас ещё не было; он начинал приходить в отчаяние, и вот, внезапно, как черная точка показалась лодка наша из-за утёса Какавы, и он, не веря сам глазам своим, распознал наконец, что это действительно мы. В радостном восторге умножил он огни на пароходе, и начал палить из пушек, в честь счастливого окончания нашего трудного плавания, и чтобы почтить память Св. Николая, столь уважаемого славянскими благочестивыми моряками. Дружески обнялись мы, и поздравляли друг друга с радостным событием, которое сделалось общим для всех.

Рано утром на другой день снялись мы с якоря, и поплыли в Родос, мимо островка Кастель Россо. Там недавно сооружена прекрасная церковь св. равноапостольных Константина и Елены и украшена колоннами весьма роскошными, которые взяты из развалин Миры Ликийской и соседней Патары, между коими лежит сей остров. Итак кафедра и родина Святителя послужили для сооружения храма во имя современного ему Императора, внявшего некогда его предостерегательному гласу! И мимо пустынной, ещё более разорённой Патары, лежит морской путь наш: там почти не видать и следа обломков; но мне утешительно было, хотя издали поклониться родине великого Чудотворца; мимоходом прочёл я канон Святителю, чего не успел сделать в Мире, над его гробом. Какое малое пространство отделяет место рождения Святителя Николая от места его долгого священнослужения и блаженной кончины, и какое необъятное пространство вселенной объемлет он своим покровом, ибо к нему все притекают, особенно в пределах восточных, не только христиане, но и неверные! Такова особенная благодать, ему данная свыше!

До захождения солнца мы уже были в Родосе, и чрезвычайно удивился наш усердный консул, услышав, что я уже посетил Миру. Между тем, в ожидании моего прибытия, он приготовил для меня особенный дом для выдержания карантина, и пользуясь своим влиянием у Паши Родосского, который есть генерал губернатор всех островов турецкого архипелага, он испросил у пего пароход для скорейшего совершения предполагаемого нами плавания. Благодаря Бога, все сие оказалось уже излишним, но тем не менее я остался ему чрезвычайно благодарным за все его старания, и это служит хорошим ручательством для будущего, что в нем мы можем найти человека верного и с весом у местного правительства, для исполнения нашей благой цели: восстановить церковь нового Сиона в Мире Ликийской. По счастию, есть и хороший архитектор в Родосе, так как этот остров сделался теперь центром управления архипелага, и следственно, нужны только добрая воля и пособие со стороны России для успешного окончания доброго начала. Да совершится оно молитвами великого Святителя и Чудотворца! Консул доставил мне письмо игумена Паисия, которым он умоляет меня сжалиться над бедствующею Мирою, кафедрою великого Святителя, и я, в свою очередь, умоляю Вас и всех православных ревнителей Церкви, разделить со мною сие сострадание, действенным оказанием помощи. В Родосе получил я и драгоценный дар игумена Паисия, основание одной малой колонны, поддерживавшей верхнюю деку гроба Чудотворца, и часть от мрамора сей гробницы; и когда, с помощью Божиею, достигну я, как уповаю, первопрестольной столицы, к весеннему празднику Святителя Николая, совершаемому Вами на Перерве, Вы мне скажете сами, где поставить это сокровище Мирликийское.

А. Муравьев

Во своя прииде, и свои Его не прияша. Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин.1:11–12).

Столь печальное замечание благовестника Христова относится к избранному народу Божию, к сынам Израиля. Они, не узнав, – потому что не хотели узнать, – во Христе утеху Израиля, чаяние языков, свет истинный, необходимый для духовного просвещения всякого человека грядущего в мир, не приняли Его. Сыны царствия не приняли пришедшего к ним первоначально, как Своим присным, Сына Божия во плоти. И только ли не приняли? Обходившего грады и веси их, с словом духа и живота, оскорбляли неверием и хулою; благодеявшего им Чудотворца преследовали нагло клеветою; невинного отдали на суд беззаконный; праведного нарекли не лучшим возмутителя, и Ему предпочли разбойника; Святого умучили, и, бесчеловечно пригвоздив ко кресту Господа славы: (1Кор.2:8), предали самой лютой и самой позорной смерти. – Зрим ныне и образ сего, предносимый взорам нашим: образ Господа славы распятого, плотски во гробе плащаницею обвитого, душою же до ада нисшедшего!

Но удержимся от всякого негодования, слыша кроткое слово Распятого: Отче, отпусти им: не ведят бо, что̀ творят (Лк.23:34)! Припомним глаголы Его и проповедь апостолов Его, о таинстве любви, какое совершил здесь Промысл Божий, заставив самое буйство человеческое, без нарушения свободы, служить высочайшей Своей премудрости, сокровенной прежде от век и от родов (Кол.1:26), на конец же веков озарившей всю вселенную; помыслим о всемирном торжестве Креста, о победоносной и спасительной силе смерти Распятого: – и в наших сердцах возникнут чувствования иные, возвышенные и благо плодные. Так и благовестник Христов, указав на столь мрачное падение многих во Израиле (Лк.2:34), как бы поспешил открыть завесу, за которою скрывается светлая судьба тех, кому послужил Пришедший на восстание: елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти. Не для того ли это, чтобы благовестием о светлой судьбе приявших Господа всего более привлечь наши сердца к пренебесному сокровищу усыновления, указанием же на отпадение многих из сынов царствия произвести в сердцах наших страх и опасение лишиться сего сокровища?

Испытаем же теперь, как бы при самом источнике, нашего усыновления, вопросить самих себя: глубоко ли укореняем мы в сердцах своих мысль о сем сокровище, купленном для нас столь дорогою ценою, ценою страдальческой смерти воплотившегося Сына Божия? Приходит ли нам, когда на сердце страх и опасение, что, быть может и ныне, о многих сынах царствия, уста Тайно зрителя готовы повторить сказанное о древних сынах царствия: во своя прииде, и свои Его не прияша?

А каждому из нас должно быть известно, что в благодатном устроении нарекший нас сынами Божиими, Единородный Сын Божий, неотступно присущ каждому из нас, и, для совершенного усвоения благодати усыновления, ищет водвориться в сердцах наших, как свидетельствует Сам: се стою при дверех и толку: аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним, и той со Мною (Откр.3:20). Следственно, и ныне, подобно тому как прежде, ожидается от всех достойное принятие Сына Божия и даруемой от Него благодати усыновления: елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти. Следственно, и нам несправедливо было бы чуждаться строгого самоиспытания: принадлежим ли мы в самом деле, к числу принимающих, как должно, Господа Спасителя.

Вот сам Он, в предсмертной беседу с учениками Своими, требовал, чтобы хотящие достойно принять Его, стяжали крепкую веру в Него и всецелую преданность Ему. Веруйте, говорит Он в Бога, и в Мя веруйте (Ин.14:1): будите во Мне, и Аз в вас (Ин.15:4).

Не поспешить бы нам слуш., сказать о себе, что мы соответствуем сему требованию. Конечно, никто из нас не соблазняется словом крестным, но разумевает и хранит преданное от св. апостолов учение. Мы единогласно исповедуем, что, для искупления нас от вечной смерти и для изведения из рабства греховного, Единородный Сын Божий и Бог истинный принял на Себя ответственность за грехи наши пред Правосудием Небесным. Для сего Он воплотился, смирив Себя претерпел, как человек безгрешный, все прискорбия жизни на земле, растлённой грехами человеческими. Подвергся страданиям, принёс самого Себя в жертву за нас, послушлив быв до смерти, смерти же крестныя. Потом, как Архиерей прошедый небеса, восприял власть над всем, что̀ есть на небеси и на земли, дабы всеми силами неба и земли устроять приведение к Отцу тех, которым в самой смерти Его открылся источник усыновления: темже и спасти до конца может приходящих чрез Него к Богу, всегда жав сый, во еже ходатайствовати о них (Евр.7:25). Но если сие исповедание есть дело одной памяти, одного простого знания, то ещё далеко от крепкой веры, и не более, как только начаток веры, угодно Господу. Господь требует веры глубокой, от всего сердца, той веры, которая, как решительное направление души верующей к Нему, поставляет ее как бы лицом к лицу пред Господом распятым, – той веры, которая, возобладав всеми силами души, ведёт христианина к постоянной, непоколебимой, безусловной, всецелой преданости Ему.

Не будем же неосмотрительны пли легкомысленны. Если бы действительно ощущали мы в сердце своём сладости имени Господа распятого, и жаждали насыщения души своей словом Евангельским, в котором изображена жизнь, учение, дела и божественная любовь нашего Спасителя; если бы возвышенные и благоговейные помышления о Совершителе спасения всегда были в нас живы и благоплодны – укрощая волны страстных помышлений, изгоняя греховные пожелания, отверзая внутренний слух к слышанью глаголов Господних, раздающихся всюду, и в самых обстоятельствах жизни: в таком случае могли бы и мы, на ряду с достойно принявшими Христа Господа, надеяться, что Он благоволит вселитися верою в сердца наши (Еф.3:17), (то есть, ввести в них Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь). А когда примечаем, что духовный хлад мертвит в сердцах наших, по временам только, и, быть может, редко, редко оживающие помышления о Распятом, – когда должны сознаться, что не имеем довольно усердия, ни к слышанию, ни к чтению слова Евангельского, и времени уделяем на то менее, нежели на упражнение, иногда суетное, в словах и делах человеческих, – когда видим, что и в храме, где особенно надлежало бы благоговеть пред Распятым, при самых молитвах, по какому-то странному чувству, многие из нас не хотят осенить себя крестным знамением, и неблагоговейно заменяют знаменательный крест каким-то небрежным и неопределённым движением руки: то не следует ли нам, с болезнью сердца, удвоить и утроить молитвенный ко Христу глас первых учеников Его: Господи, приложи нам веру (Лк.17:5)!?

Едва ли не в той же мере скудость нашей веры представится испытующему взору и со стороны преданности нашей Господу? Довольно вспомнить слово Его, касающееся не одних первых слушателей, но и всех нас, слушатели – христиане: Не пецытеся душею вашею, что̀ ясте, или что̀ пиете: ни телом вашим, во что облечетеся. Воззрите на птицы небесные, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец Небесный питает их: не вы ли паче лучши их есте? И о одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут... Аще сено сельное днесь сущее, и утре в пещь вметаемо, Бог тако одевает: не много ли паче вас, маловери (Мф.6:25–30)?

Подобного же обличения в маловерии не избежать нам и в других отношениях. Дни нашей жизни не всегда бывают ясны. Что же? Когда находит на нас облако искушения: мы смущаемся, и малодушествуем, забываем Рекшего: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам. Да не смущается сердце ваше, ни устрашает: веруйте в Бога, и в Мя веруйте (Ин.14:1, 27). И власи главы вашея вси изочтени суть, не убойтеся убо (Лк.12:7)! Когда постигают нас бури житейские мы, вместо того чтобы светлым лицом сретить спасительную руку Седящаго одесную Бога Отца, и среди земных лишений и страданий благословлять Имя Его, допускаем в свою душу тёмное облако уныния, цену приобщения страданиям Христовым расточаем в жалобах и в искании утешений земных, часто суетных, – почти всегда недостойных христианина. Колеблющиеся христиане в обуревании скорбей, чтобы не оскорблять Христа Бога недостатком преданности в спасительную волю Его, умейте, по крайней мире, подражать упоминаемому в Евангелии человеку, который, приняв от Иисуса Христа обличение в маловерии, со слезами возопил к Нему: верую, Господи, помози моему неверию (Мк.9:24)!

Как для напечатления, так и для возращения и оживления веры в сердцах наших, Господь приобрёл Своими страданиями и дарует нам благодать Духа Святого. Живые потоки благодати для всех открыты в Таинствах, наипаче же в Таинстве Тела и Крови Христовой. Что же мы? – С жаждою ли стремимся к отверстым источникам благодати? Если мы действительно чувствуем сию святую жажду: то должны часто притекать к оным. Но не так бывает со многими. Усвояем ли дышащую в них силу Духа Святого, и воодушевляемся Духом Христовым? Не то показывает жизнь многих, далеко не духовная. Изощряем ли в себе духовный вкус к духовному услаждению духовною Вечерию, где преподаётся живоносное тело Христово и животворящая кровь Христова? В ответ на сие поскорбим о тех, которые, вместо участия в божественной Вечери, предаются либо праздности, либо суете, либо наслаждениям мирским, мечтая в суете находить изящное и высокое. От сего-то равнодушия к Таинствам и маловнимательности к оживотворению себя струями благодати Христовой зависит и маломощность наша в восхождении от веры в веру (Рим.1:17), и косность в нашем привитии к плодоносной Лозе – Христу (Ин.15:1), равно как и недостаток любви и плодов духовных в жизни нашей. Споспешествующе убо молим, не вотще благодать Божию прияти вам (2Кор.6:1), смотряюще, да не кто лишится благодати Божия (Евр.12:15).

Жизнь христианина, как выражение веры, тогда только бывает исполнена плодов духовных и дел любви, когда он, хотя в некоторой степени, внутренно имеет то̀, что̀ имел дерзновение открыто исповедать апостол: живу не ктому аз, но живет во мне Христос, верою живу Сына Божия, возлюбившаго мене и предавшаго Себе по мне (Гал.2:20). Чему же быть в нашей жизни, когда сердце наше далече отстоит от Христа (Мк.7:6), и не отверзается всею силою веры к принятию Его, – когда мы не столько горння мудрствуем, сколько земная (Кол.3:2), – когда менее стремимся к почести вышняго звания (Флп.3:14), нежели к стяжанию сокровищ тленных и благ временных, малоценных, мнимых, гибельных?

Но не говорить, а безмолвствовать, сокрушаться и плакать велит нам воспоминание о том, что есть в жизни нашей, – воспоминание, оживляемое размышлением о Твоей, Христе Боже наш, крестной жизни и крестной смерти, о Твоих заповедях и безмерной любви, ищущей усыновления грешников Отцу Твоему и Богу нашему!

К Тебе и мы грешные в смирении припадаем, и Тебя умолять дерзаем, и не престаем: Отъими сердце каменное от плоти нашея, и даждь нам сердце плотяно, и Дух Твой даждь в нас, и сотвори, да в заповедех Твоих пойдем (Иез.36:26)! Аминь.

И воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лк.1:33).

В Евангелии слышали мы ныне дивную беседу Архангела и Пресвятой Девы, – беседу, в которой сказалась, поколику может быть изречена, великая тайна неба и земли, – беседу, сквозь которую можно усматривать событие, необъятное для земных и небесных взоров. Когда Архангел сказал Деве: се зачнеши во чреве, – Дух Святый найдет на тя; и когда Дева ответствовала: се раба Господня, буди мне по глаголу Твоему: в сие мгновение, посредством сих слов, земля обручилась с небом, человечество с Божеством; и в следствие сего Безначальный зачался; Слово плоть бысть; Сын Божий соделался Сыном человеческим, не преставая быть Сыном Божиим; Дева соделалась небом и престолом Божества; и в Ней положено, уже не обетовательное только, но действительное начало нашего спасения и блаженства.

Како будет сие? вопрошала о сем событии Пресвятая Дева предварительно, не по недостатку веры, не по любопытству, но по чувству благоговейного удивления, и по заботе о сохранении посвящённого Богу девства, когда Ей было предвещаемо быть матерью. Не дерзни, пытливый ум, и после события вопрошать: как сие было? Ангел не придёт разрешить тебе неуместный вопрос. Что спасительное воплощение Сына Божия совершилось, ты видишь по чудесным и спасительным последствиям. Не испытуй непостижимого. Смирись пред бесконечною премудростью. Благоговей пред её таинством. Дивись глубокому снисхождению Всевышнего. Прославляй и благодари Его за незаслуженный, бесценный дар. Обними верою подаваемое спасение, не истязуя Спасителя Бога судом человеческого мудрования.

Впрочем Господь сказал: испытайте Писаний (Ин.5:39). Итак позволим себе испытание, какое может быть нам доступно и наставительно.

После первого, возвышенного, но ещё неопределённого приветствия Пресвятой Деве, Архангел усмотрел, что Она в страхе. Не бойся Мариам, сказал он. Почему же в то самое время, как старался освободить Ее от страха, он продолжал говорить то, что̀ ещё более изумительно и страшно, и чего провозглашение, по-видимому, могло быть отсрочено. Почему не только возвестил он, что Она, пребывая Девою, родит Сына, каковое возвещение и было целью его посольства, но ещё присовокупил, что Сей Сын будет Велий, Сын Вышнего, Спаситель, Царь, и притом Царь такого царства, которому не будет конца Необходимо сие было по закону, по которому действует вера, и который нам известен из следующих слов Христовых: еже аще что можеши веровати, вся возможна верующему (Мк.9:23). Посему и Преблагословенной Мариами точно столько было возможно, сколько могла она веровать. Итак, чтобы Ей возможно было родить Богочеловека, Спасителя, Царя вечного царства, для сего нужно было, чтобы Она предварительно услышала и уверовала, что должна родить Богочеловека, Спасителя, Царя вечного царства. Почудимся, братия, сей беспримерно высокой вере Пресвятой Девы, пред которою, самого отца верующих, Авраама вера предречению о рождении Исаака, от престарелого неплодства, есть меньше, нежели зерно горушно пред кедром ливанским. Благоговейно и радостно возблагодарим Преблагословенную Мариам за то, что Она имела сию веру, без которой мы не имели бы Христа Спасителя, Царя, облещающего и нам царствие небесное и вечное.

Вместе с сим, вразумим, братия, самих себя о силе веры. Невместимого Бога вместить возмогла она в лице Пресвятой Девы, не духовно только, но и телесно. И телесно, говорю, вместила Бога Её вера: и сему тем более дивлюсь, чем более, в сравнении с духом, тело кажется удалённым от сообразности и сродства с Богом Духом, и по самой телесности, и по ограниченности, и по тленности. В чём же не могла бы нас удовлетворить наша вера, для которой предлежат несравненно меньшие требования, нежели для веры Девы Богородицы? A довольно ли часты между нами действительные проявления веры, ощутительно возвышенные над природою, ясно ознаменованные благодатию? И посему не имеем ли мы нужды молиться с апостолами Господу: приложи нам веру (Лк.17:5)? Но Господь, не отвергая молитвы, обращает к нам требование веры. Аще бысте имели веру, яко зерно горушно, глаголали бысте убо ягодичине сей: восторгнися, и всадися в море: и послушала бы вас (Лк.17:6). То есть: о если бы вы имели начаток веры от искреннего расположения вашего сердца! Тогда, верно, получили бы вы великую силу от благодати. Итак, дело за вами, а не за Богом. Имейте сердечное расположение веровать, которое от вас зависит: и Бог не преминет приложить вам веру крепкую, которая есть дар Его благодати.

Не оставим без внимания той особенности, что от веры Пресвятой Девы Богородицы требовалось предварительное признание предрекаемого Ей Сына, не только в качестве, Сына Божия и Спасителя человеков, но вместе и в качестве Царя, как существенно необходимое для таинства воплощения: воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца. Из сего надлежит заключить, что и от нашей веры, вместе с признанием, в лице Иисуса, Сына Божия, Богочеловека, Спасителя нашего, требуется также признание в Нём нашего Царя, как существенно необходимое для спасительной веры.

В самом деле, видно, необходимо сие верование, когда Господь Иисус, хотя обыкновенно удалялся от славы человеческой, хотя однажды, разумев, яко хотят приити, да восхитят Его и сотворят Его Царя, поспешил скрыться от, сего (Ин.6:15); но, во время торжественного вшествия Его во Иерусалим, по требованию фарисеев, чтобы Он запретил обращаемые к Нему восклицания: благословен грядый Царь, не только не запретил, но ещё подтвердил, что если бы умолчали люди, то камни провозгласили бы Его Царём: аще сии умолчат, камение возопиет (Лк.19:38–40). Подобно и тогда, как наименование царя угрожало Ему смертью, Он только исправил неточное понятие о Своём царстве, сказав: царство Мое несть от мира сего; но на вопрос Пилата: Царь ли еси Ты? ответствовал не обинуясь: ты глаголеши, яко Царь есмь Аз, ты говоришь справедливо, что Я Царь (Ин.18:36–37). Наконец, по воскресении Своём, Он Сам, провозгласил Свою царскую власть: дадеся Мне всяка власть на небеси и на земли (Мф.28:18); а также и в предвещании Своего всемирного суда сам нарёк Себя Царём: тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословении Отца Моего (Мф.25:34).

Христос царствует во всей вселенной, как Творец и Промыслитель, – в особенности на небесах, как Царь славы, – на земле в Церкви, как в царстве благодати. Царствует здесь Словом Своим, как законом царства; и Духом Своим, как силою царственною. Его царство проникает в душу, посредством благодати с Его стороны, посредством веры и любви с нашей стороны, как и сказал Он: царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21); почему и молимся: да приидет царствие Твое. Из царства, которое несть от мира сего, простирает Он Своё царственное действие и на царства и народы мира сего, благословляя, благоустрояя и облагоденствуя власть и народ, благоприятные духовному Его царству, а мятущиеся против него, и особенно после покорности Ему изменившие, предавая действию грозного определения вручившего Ему царство Бога Отца: упасеши я жезлом железным; яко сосуды скудельничи сокрушиши я (Пс.2:9). Наконец, в последний день мира Христос явится Царём-Судиею мира, чтобы воздать каждому по делам его, и чтобы временные и приготовительные царства природы и благодати преобразовать в единое вечное царство славы.

Христиане! Приятно наи взирать на Христа, как на Спасителя нашего, Который вземлет наши грехи, примеряет с нами вечное правосудие, освобождает нас от вечного осуждения, претворяет нас из сынов гнева в сынов Божиих, с правом наследия небесного. Будем признательны и справедливы. Не забудем взирать на Него, и как на Царя нашего, Который владычествует для того, чтобы благоустроять нашу духовную жизнь, чтобы охранять и защищать нас от враждебных сил, чтобы образовать из нас достойных граждан царствия небесного, способных к вечному блаженству; и Который, для сего самого, требует от нас совершенного повиновения Его владычеству.

Един есть Сын Божий, Иисус Христос, Спаситель и Царь, и не разделяет сих качеств, которыми ознаменовал Себя в самом воплощении Своём. Если вы не захотите иметь Его своим Царём: не можете иметь Его своим Спасителем.

Сказал ли тебе твой крестный отец, что ты Христу Царю дал присягу в верности? – Точно, ты дал ее, когда, при крещении, устами восприемника неоднократно исповедал, что отрицаешься сатаны и всего служения его, и сочетаваешься и покланяешься Христу, яко Царю и Богу. Будь же постоянно внимателен, чтобы не быть прельщену, и чтобы не сделаться клятвопреступником и изменником. Если ты не сохранил верности Христу Царю в сердце и в жизни, в слове и в деле; и если случившихся некоторых неверностей немощи и неосмотрительности не загладишь покаянием и исправлением: то потеряешь право на покровительство Христа Царя, и на милосердие Иисуса Спасителя, и сам себя делами твоей неверности причтёшь к шатающимся и мятущимся, которых Он упасёт жезлом железным, и яко сосуды скудельнчи сокрушит.

Будь верен Царю Христу, верою православною, в послушании святой Церкви Его, верен любовию нелицемерною, препобеждающею всякое земное пристрастие, – верен жизнью благозаконною по заповедям и учению Евангельскому, – верен и поспешен в чистосердечном признании своих грехопадений и в восстановлении чистоты совести, доколе смерть не предускорила затворить двери покаяния. Слушай самого Христа повелевающего и обещающего: буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота (Откр.2:10). Аминь.

В начале, а часто и в продолжение богослужебных действий, общественных и частных молитвословий, по установлению православной Христовой Церкви, чада её имеют обыкновение призывать на себя Святого Духа, именно следующими словами: «Царю небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, сокровище благих и жизни Подателю! Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша». Не говоря о необходимости призывания Святого Духа, как освящающего, и следственно делающего богоугодными все наши предприятия и действия, заметим то особенное преимущество молитвенного призывания Духа Святого, что оно есть сокращённое учение о Святом Духе, извлечённое из множества мест Священного Писания, говорящих о Нём. А потому, чтобы чтение или слушание молитвенного призывания Святого Духа благотворнее действовало на наши сердца, мы часто и тщательно должны сосредоточивать свои мысли на сем призывании Святого Духа Святою Церковью.

Царю небесный. И Бог-Отец называется в Писании Господом, то есть, Царём небесе (Мф.11:25), и Сын Божий именуется Царём (Мф.21:5; Откр.17:14); тем же именем заповедует Церковь призывать и Духа Святого, так как Он есть Дух Владычний (Пс.50:14), и так как, по изъяснению св. Василия Великого, «Апостол наименование: Господь, относит к Духу Святому, говоря: Господь же Дух есть (2Кор.3:17). Из сего, – продолжает тот же Святитель, – всякому видно, что общение имён показывает не отчуждение, a единение естества с Отцом и Сыном»²⁰⁶. Итак призывающим Духа Святого прежде всего надлежит вспомнить, что они призывают Того, Кто совершенно, вполне равно честен Отцу и Сыну, что прийти и вселиться в них просят Господа, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима!

Царю небесный. Итак, призывая Духа Святого, мы призываем Того, Которому небо собственно престол, а земля только подножие ног Его (Ис.66:1). После сего можно представить, какого благоговейного внимания, какой святой настроенности чувствований должен быть преисполнен земле обитатель, призывающий в себя Царя Небесного. Почивающий благоволением в бесплотных Силах, и, но выражению св. Василия Великого²⁰⁷, покрывающий их Своею святостью, восхощет ли внити и вселиться в тех, которые хотя и призывают Его устами, но сердцем и делами погружены в плоть, привязаны к земле? Не имать Дух Божий пребывати в человецех, которые суть плоть, и которые помышляют в сердце своем прилежно на злая во вся дни (Быт.6:3, 5). Ибо кое общение свету ко тме (2Кор.6:14)? Небесный Царь благодатно вселяется только в душах небесных, или полагающих житие своё на небесех (Флп.3:20); только ищущий святости может с благоговейным дерзновением призывать на себя Духа святости (Рим.1:4).

Утешителю. Апостолы Господни первые услышали из уст Спасителя сие наименование Духа Святого, и первые в Новозаветной Церкви испытали всю силу, всю радостотворность действий Святого Духа, как Утешителя. Когда Божественный Учитель и чудодействующий Господь вознёсся на небо и оставил учеников Своих, по-видимому, беззащитными: что̀ тогда должны были они чувствовать? – По суду людей душевных, – глубокую горесть, тяжкую скорбь. Но что̀ слышим в Евангелии? Апостолы возвратишася во Иерусалим с радостию великою (Лк.24:52). От чего? От того, что сию радость сотворил ученикам Своим сам Вознёсшийся обетованием Святаго Духа²⁰⁸. А что сказать о преизбытке их радости, когда совершилось это обетование, и Дух Свитой сошёл на них в виде огненных языков и исполнил их необыкновенными дарами? Утешение их от Святого Духа было так велико, что они хвалились в скорбех (Рим.5:3), и радовались, когда за имя Господа Иисуса принимали безчестие и биения (Деян.5:41).

Что̀ испытали св. апостолы, подобное сему бывает и со всеми, рождёнными от Духа, всех мест и времён. – Нерадостное для чувственного человека дано им обетование: в мире скорбии будете (Ин.16:33), говорил Спаситель Апостолам; да и вси хотящии благочестно жити гоними будут (2Тим.3:12), говорит апостол. И восьмнадцативековой опыт времён христианства подтверждает всю справедливость спх слов. От чего ж, не смотря на то, являлось множество подвижников и ревнителей благочестия христианского, готовых отдать себя на поругание, мучения и смерть? Кто укреплял и следственно утешал их среди страданий, невыносимых для слабости человеческой? Очевидно, они облечены были силою свыше (Лк.24:49); a сия утешительная для страждущих сила есть Дух Святой, всемощно противодействующий духу мира.

Правда, не все хотящие благочестно жити страждут отвне; за то все они ведут борьбу и брань внутреннюю, брань, более внешней, мучительную и тяжкую; плоть похотствует в них на духа, дух же вооружается на плоть: сия друг другу противятся, да не, яже хотят верующие, сия творят (Гал.5:17). Дух влечёт к Богу, к небу, к самоотвержению; плоть влечёт к миру, к земле, к самолюбию. В силах ли ревнители благочестия сами по себе выйти победителями из этой борьбы? Не в силах: потому что самонадеянные подвижники, самоправедники, обыкновенно падали глубоко. А когда Дух Божий вступается за внутреннего человека, укрепляет, утешает его Своею благодатию, тогда в душе христианина водворяется мир, и какой мир! мир Божий, превосходяй всяк ум (Флп.4:7). Ибо плод духовный есть, между прочим, радость, мир (Гал.5:22); а отраднее, утешительнее сего и представить нечего. Итак, каждый ревнитель строгого благочестия, среди болезненных волнений своей внутренней, духовной жизни, не полагаясь на себя и свои силы, обращайся ко Господу с молитвою Давида: Ты Сам воздаждь ми радость спасения Твоего, и Духом Владычним утверди мя (Пс.50:14).

Не бывали ли в вашей жизни такие минуты, когда, преисполненные скорби, иногда ясной и определённой, а иногда неясной, неопределённой, вы хотели облегчить своё сердце взаимным собеседованием, но не надеясь найти сочувствия даже в близких к вам, хотели поведать внутренние страдания свои Господу, излить в молитве пред ним всю свою душу, – хотели, но сначала не находили ни слов, ни даже определённого предмета для молитвы, а потом вдруг и озарены были мыслью, и слова̀ неудержимо полились из уст ваших, и в душе воцарилось спокойствие, довольство, лёгкость? Кто виновник сего? Дух Святой. Ибо когда мы не знаем, о чесом помолимся, якоже подобает, то Он ходатайствует о нас воздыхании, хотя неизглаголанными, но светоносными, богоугодными, утешительными (Рим.8:26). О, если бы все христиане не в земных и кратковременных развлечениях и суетных удовольствиях мира, а в сем присно текущем Источнике всякие утехи почерпали себе утешение, которое особенно нужно живущим в юдоли плача! Тогда бы прекратились или сократились часто слышимые жалобы на скуку и безотрадность жизни.

Душе истины. Где Дух Святой, там истина и свет; где нет Его, там ложь, тьма и заблуждение. Сколько веков древние языческие мудрецы думали, гадали, рассуждали, писали, спорили о Боге, человеке и всей вселенной, – стремились к истине! Но что ж? Как они не были руководствуемы Духом Божиим, то ап. Павел не усомнился сказать о них: глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим.1:22), и все времена древней образованности, в слух самих язычников, назвал летами неведения (Деян.17:30). Но от чего ж среди многочисленных народов, со всеми их мудрецами погруженных в тьме неведения, или ведения о Боге и человеке недостойного, неполного, гадательного, был только один народ, народ немногочисленный, не славившийся мудрецами, у которого однако ж хранились понятия о Боге и человеке чистые, светлые, у которого были люди, обнаруживавшие сведения чрезвычайные, изумительные, недоступные уму людей обыкновенных? Каким, на пример, образом законодатель сего народа – Моисей, сквозь мрак протёкших до него сорока веков и сквозь туман преданий, мог созерцать и описать в истинном и достойном Бога и человека виде происхождение мира и последовавшие за тем события, начертать законы мудрые – предмет удивления времён позднейших? Каким образом он сам, равно как и предшествовавшие и последовавшие за ним многие святые мужи могли видеть и предсказывать события, за несколько веков до их исполнения, и исполнения в точности соответствовавшего предсказанию? Ап. Пётр указал нам одно решение сих вопросов: от Святого Духа просвещаеми глаголаша святии Божии человецы (2Пет.1:21).

Является на земле само Слово Божие – воплощённая Истина; избирает из среды людей двенадцать человек, конечно, по суду Всеведущего, лучших и достойнейших; предлагает им Своё учение, Свои пророчества, то в притчах, то прямо и ясно. Но что видим? И избранные часто не понимают глаголов Живота вечного, недоумевают, препираются между собою. Нередко бе глагол Иисусов сокровен от них, и не разумеваху глаголемых (Лк.18:34). От чего? От того, что не у бе на них Дух Святый (Ин.7:39). Но когда, по воскресении Своём, Господь дуну и глагола апостолам: приимите Дух Свят (Ин.20:22), и таким образом отверзе им ум разумети Писания (Лк.24:45), и особенно когда они в день Пятидесятницы преисполнились Духа Святого: тогда те же ученики были вполне достойны и способны, шедше, непогрешительно научать вся языки (Мф.28:19), могли с дерзновением говорить, что имеют ум Христов (1Кор.2:16). Писания их, вместе с писаниями древних Пророков, явились хранилищем, источником необходимых и спасительных для человека истин, поверкою всех мудрований человеческих. А чтобы спасительная истина не оскудевала и получала большую и сообразную с обстоятельствами христиан ясность, во все времена овому дается Духом слово премудрости, иному же слово разума, иному же пророчество, иному же роди языков, другому же сказания языков (1Кор.12:8, 10). Доказательством тому – вся история Христианской Церкви, никогда, даже до сего дня, не имевшей недостатка в богопросвещённых и духоносных отцах и пастырях, право правящих слово истины, которой первый источник есть Дух Святый. Итак вот куда, вот к кому должны прибегать все, искатели истины, истины светоносной для ума, спасительной для воли! Как ни гордись нынешний век своим любомудрием, своею образованностью; но одно из двух: или все его сведения и истины заимствованы из Свящ. Писания, суть отражения света истины божественной, по крайней мере не противоречат ей, или они суть не более, как ложь, предмет и источник бесплодных споров, неразрешимых недоумений, гибельных заблуждений, если не озарены светом Духа истины, ведения, разума, премудрости.

Иже везде сый и вся исполняяй. Для чего упоминается о вездесущии Духа Святого в молитвенном призывании Его? Не для того ли, что чувство везде присутствия Духа Святого есть основание хождения пред Богом, ограждения страха Божия и утверждение надежды на повсеместную помощь Божию? Верующие находятся во всех странах – на востоке и на западе, на севере и на юге, на суше и на море, в лесах и пустынях; многие из них страждут во имя Христово и нуждаются в утешении; все они ищут истинной мудрости, и молятся об озарении их светом истины; все искренно желают жить по строгим правилам Евангелия, и просят подкрепления против искушений мира, плоти и дьявола. А как Бог по благости Своей, не отревает просящих его, и как источник утешения, истины, мудрости и силы есть Дух Свтой: то живое чувство Его вездеприсутствия питает и оживляет в них ту уверенность, что он везде близок к Ким, везде готов охранять, утешать, вразумлять, просвещать и укреплять их. Пусть призывают они Духа Святого в разных пределах мира: Он услышит их, Приидет и вселится в каждого из них, ибо вездесущь. – Видите ли какая отрадная мысль заключается в призвании Духа как вездесущего и вся исполняющего?

Не забудем и того, что упоминание о вездесущии Святого Духа внушает молящимся призывать Его искренно, нелицемерно, не устами только, но паче всего сердцем и душою. Ибо от Духа Святого, как вездесущего и всевидящего, не может быть сокрыто ни одно поползновение греховное посреди святых желаний наших, ни малейшее уклонение от искренности посреди безгрешных прошений; и кто пред очами Всевидящего окажется виновным в этом уклонении, тот необходимо подпадёт грозному и праведному суду Божию.

Сокровище благих, то есть, неисчерпаемый источник всех благ: утешительная истина! В чем вы поставляете лучшее благо? В довольстве ли и изобилии? Но исполнитесь, утвердитесь Духом Владычним (Пс.50:14), и вы будете восклицать с Давидом: Что̀ ми есть на небеси? и от Тебе что̀ восхотех на земли? Часть моя Ты, Боже, во век (Пс.72:25–26). В почестях ли и отличиях? Но для человеков может ли что быть выше звания чад Божиих, даруемого нам Духом Святым, вопиющим в сердцах наших: Авва Отче (Гал.4:6)? Или мудрость – для вас благо? Дух Святый и есть Дух истины, истины небесной, неложной, спасительной. Или вы ищете утешения в скорбях своих, внешних и внутренних, укрепления в подвигах благочестия? Дух Святый и есть Утешитель скорбящих, есть Дух крепости, сила, совершающаяся в немощи человеческой. Итак нет блага на земле, которое не заключалось бы в сокровище всех благ – Духе Святом! И тогда как блага мира сего переменчивы, истощимы, невечны, – блага, даруемые Духом Святым, неизменны, неисчерпаемы, вечны.

И жизни Подателю. Какой жизни? В человеке можно отличать три рода жизни: жизнь естественную, т. е., простое продолжение бытия его с сохранением сил телесных и душевных и их действования; – жизнь плотскую, греховную, и наконец – жизнь христианскую, благодатную, т. е., бытие и действование, посвящённое Христу. Которой же жизни податель есть Дух Святой? Как носившийся в первый день творения над бездною вод (Быт.1:2), как посылаемый Богом Отцом для обновления лица земли со всеми её обитателями (Пс.103:30), как Дух, по выражению одного из друзей Иова, сотворивый человека (Иов.33:4), Дух Святой, купно со Отцом и Сыном, подаёт жизнь естественную всем существам, без особенного их прошения о том. Но кроме жизни естественной, для человека необходима ещё другая, высшая жизнь: он должен жить богоугодно, действовать по образу Создавшего его (Кол.3:10) и Искупившего крестною смертью (1Пет.2:21); житие наше на небесех есть (Флп.3:20). Сей-то жизни и есть собственно податель Дух Свитый. Кем она начинается? Духом: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие (Ин.3:5). Кем утверждается? Духом, как говорит апостол: да даст вам силою утвердитися Духом Его во внутреннем человеце (Еф.3:16). И если в каком, то особенно в этом смысле, Дух Святой называется Господом животворящим. О Подателю благодатной жизни! Не преставай оживлять нас ею: ибо мы немощны и непрестанно находимся в опасности умереть прегрешеньми! Произрасти в нас Своим присутствием любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание: ибо это – Твои плоды (Гал.5:22–23); это и есть жизнь, подаваемая Тобою! – После, сего говорить ли уже нам о жизни плотской, греховной? Дух Святый не податель, а противодейственник сей жизни: виновник её есть человекоубийца искони (Ин.8:44); а поддерживатель – каждый человек плотолюбивый, ибо кийждо искушается, от своея похоти влеком и прельщаем (Иак.1:14–15). Но что это за жизнь? Скорее, это – смерть: ибо грех содеян раждает смерть. О если бы наши молитвы были так искренни, чтобы Податель благодатной жизни благоволил истребить и сокрушить в нас жизнь плотскую, греховную!

Прииди и вселися в ны. Если Дух Святой, как Бог, вездеприсущ и вся исполняет; то не излишне ли призывать Его, чтобы Он пришёл и вселился в нас? Вездесущий и без призывания – везде есть, и в видимых тварях, и во святых Ангелах. Но в человеке вселяется Дух Божий не так, как в видимых и неразумных тварях, а преимущественно так, как Он находится в существах духовных. А почему можно сказать, что Дух Святой почивает в Ангелах? Потому, что ум их жаждет озарения от Него, воля их неуклонно следует внушениям Его. И напротив, почему невозможно и подумать, чтоб духи злобы удостаивались вселения Духа Святого? Потому, что умом и волею они намеренно противодействуют Духу Святому. Обратимся теперь к самим себе и со всем беспристрастием исследуем наши помыслы, желания, чувствования, образ и направление жизни. И если откроется, что ум наш большей частью вращается в рассмотрении и обсуждении предметов суетных, частью даже достойных не исследования, а совершенного незнания; что воображение наше наполняется более всего образами предметов корысти и наслаждения, представлениями способов, как удовлетворить нечистым похотениям, или честолюбивым и корыстолюбивым замыслам; что сердце наше услаждается большею частью безобразными красотами, распаляющими ко греху наше воображение; что и побуждения воли нашей большею частью нечисты, и деяния наши – плотские, греховные: то чья совесть скажет дерзновенно, что в нас вселился и обитает Дух Святый? Когда мы только собою себя наполняем, и только чувственный мир в нас обитает, то не здесь место Духу чистоты и святыни. Итак, мы имеем нужду молиться, чтобы в нас пришёл, вселился и обитал Дух Святый. А вселится он и будет обитать в нас тогда, когда предоставим Ему действовать в нас и еже хотети и еже деяти о благоволении (Флп.2:13); когда, отвёргшись самих себя, ум, сердце и волю нашу подчиним водительству Духа Божия. Тогда даже не только души, но и телеса наши сделаются храмом Духа Святаго (1Кор.6:19).

Здесь, может быть, кто-нибудь спросит: имеют ли нужду призывать в себя Духа Святого те, которые уже соделались причастниками Его? В ответ можем указать на пример Давида. Кто он был? Муж по сердцу Божию (Деян.13:22), которому Бог безвестная и тайная премудрости Своея явил (Пс.50:8). Но и он молился: Духа Твоего Святаго не отъими от мене (Пс.50:13). Так и причастные Духа не престают призывать Его о пришествии и вселении в них, и имеют в том нужду: потому что они боятся иначе лишиться благодатных даров Духа; потому что в них постепенно возрастает желание укрепления в жизни духовной, столько для них сладостной и утешительной.

И очисти ны от всякия скверны. Для чего же и призывать Святого, как не для очищения от скверн? И кто почтёт излишним призывать Очищающего скверны греховные, когда все мы и зачинаемся в беззакониях, и раждаемся во грехах, и собственною деятельностью приумножаем число их? Впрочем, есть люди, для которых должно быть особенно важно напоминание об очищении их от всякия скверны. Это те, которые, внимая гласу разнообразно взыскующей благодати Божией, изъявляют готовность и решимость идти по стезе евангельской, но вместе не желают, коснят отстать от каких либо греховных или не совсем чистых привычек; хотят и Бога любить, и себя не забыть, извиняясь либо общенародным присловьем: привычка – вторая природа, либо общею слабостью человеческой природы, в сравнении с строгостью правил евангельских, либо семейными или общественными связями и отношениями, и т. п. Таковы ли должны быть истинные ревнители благочестия, исполнители заповедей Божиих? Нет! Такие двоедушные люди, подобящиеся волнению морскому, ветры возметаему и развеваему, неустроены во всех путех своих (Иак.1:6, 8). Их ожидает грозный, обличительный вопрос: Доколе вы храмлете на обе плесне ваши? Аще есть Господь Бог, идите в след Его. Аще же Ваал, – а Ваалом может быть назван каждый предмет земной нашей привязанности, – то идите за ним (3Цар.18:21). Спаситель прямо и решительно сказал: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе (Мф.16:24). Аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестёр, еще же и душу свою, т. е., всего самого себя, не может Мой быти ученик (Лк.14:26). Следственно, в деле спасения не принимаются в расчёт ни семейственные отношения, ни слабость природы человеческой. Бог лучше нашего знает, чего от нас требовать, и лишнего ничего не требует. Итак, если хочешь быть истинным христианином, то решись отстать от малейшей греховной привычки, и моли Святого Духа, да очистит тебя решительно от всякой скверны. Иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен (Иак.2:10).

И спаси, Блаже, души нашя. По испрошении всех благ от Бога – Духа Святого, чего более ожидать и просить, как не спасения? Это главная цель всех желаний христианина, – цель, для которой изливаются на нас благодатные дары Святого Духа.

И спаси, Блаже, души нашя. Дело спасения нашего есть нераздельное дело всех Лиц Пресвятой Троицы, как это вкратце выражает апостол: по Своей Его милости спасе нас (Бог-Отец) банею пакибытия и обновления Духа Святаго, Его же излия на нас обильно Иисус-Христом Спасителем нашим (Тит.3:5–6.): посему мы, именуя собственно Спасителем Иисуса Христа, несомненно должны умолять и Духа Святого о спасении нашем, как о деле Ему свойственном, – свойственном потому, что Им рождаемся мы в жизнь новую, по образу Создавшего; Им из врагов делаемся чадами Божиими; Он ходатайствует о нас пред Богом Отцом воздыханиями неизглаголанными (Рим.8:26), даёт нам право и внушение вопиять к Бог Отцу: Авва Отче (Гал.4:6); Он научает нас всему спасительному (Ин.16:13–14); Он в раздаянии благодатных даров действует разделяя их властию, коемуждо якоже хощет (1Кор.12:4–11); короче: Духу Святому принадлежит собственно усвоение дела искупления каждому человеку, которое совершено страданиями и смертью Богочеловека Иисуса Христа. Никтоже может нареищи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1Кор.12:3).

Спаси, Блаже, души нашя. Итак мы не имеем права подумать, что пришествие и вселение в нас Духа Святого, и последующее за тем спасение душ наших принадлежит собственно прошениям нашим о том, хотя бы и чистым и искренним, и что следственно сие спасение зависит вполне от нас самих: нет; все блага, все дары, испрашиваемые наши от Духа Святого, и изливаемые от Него на верующих по мере их веры и потребности, дарует Он единственно по благости Своей, и нисколько не по заслугам нашим. Погубить себя мы можем, а спасти не можем. Правда, мы имеем средства благоугодить Богу, спастись: но кем вся нам, Божественные силы, яже к животу и благочестию подана? Самим же Богом (2Пет.1:3). Мы имеем веру; но она не от нас, Божий дар (Еф.2:8); можем вознестись любовию к Богу: но любы Божия изливается в сердца, наша Духом Святым (Рим.5:5).

Заключим наше размышление повторением рассмотренной нами молитвы Церкви к Святому Духу Божию:

«Царю небесный, почивающий особым благоволением в небожителях, но не оставляющий и землеобитателей, горняя мудрствующих, сладчайший Утешителю наш среди лишений и страданий, среди внешних и внутренних скорбей; Душе истины и Источниче всякаго спасительнаго ведения, сообщаемаго помазанием от Тебя (1Ин.2:27), Иже везде сый и вся исполняяй, и могущий подавать помощь и утешение всем верующим всех стран и времён; неистощимое Сокровище всех истинных и вечных благ; Подателю и Хранителю не естественной только, но преимущественно благодатной и богоугодной жизни! молим Тебя, прииди в души наша и вселися в них навсегда, благодействуя уму, сердцу и воле нашей; очисти ны от всякия греховныя привычки и скверны, и таким образом спаси души нашя, не по заслугам нашим, но единственно, Блаже, по Твоему благоизволению. Аминь.

(Ис.42:1–9)

Пророчества Исаии, заключающиеся в 40 – 49 главах, по единству предмета и изложения, представляют как бы одну восторженную речь, которая, начинаясь словом утешения (Ис.40:1), безостановочно стремится из уст боговдохновенного пророка потоком радостных обетований, и по временам переходит в священный гимн благодарности и благоговения (Ис.42:10–12; 44:23; 45:8). Во всё продолжение речи ближайшим предметом пророческого созерцания остаётся освобождение иудеев из плена вавилонского вместе с разрушением самого Вавилона. – To и другое, предрекаемое теперь Богом и несомненно имеющее исполниться, представляется поразительным знамением всеведения и всемогущества Бога Израилева, и вместе – обличением бессилия мнимых богов языческих, торжеством веры истинной над заблуждениями идолопоклонства (гл. 40 и 41.). С этого временного ещё не полного торжества богопросвещённый взор пророка переносится на другое вечное и совершенное, виновником которого будет избранный Отрок Иеговы, божественный вселенский Провозвестник истинной веры; явление Его на земле представляется великим откровением славы единого истинного Бога, отнимающего у мнимых богов славу, Ему одному принадлежащую, – торжеством, в отношении к которому освобождение из Вавилона есть только тень и образ (Ис.42:1–9)·

Сам Дух Божий, вещавший устами Исаии, предречённого Им Просветителя вселенной указывает в Иисусе Христе. Когда слава первых чудес Спасителя, в самом начале Его проповеди, влекла за Ним толпы удивлённого народа, и когда вместе с сим более и более разгоралась злобная зависть фарисеев, уже готовившая втайне Ему смерть, тогда Он неищущий славы от человеков (Ин.5:40), воспрещал разглашать Свои чудеса. Повествуя о сем, св. евангелист Матфей присовокупляет, что в этом сбылось указанное пророчество Исаии: По Нем (Иисус) идоша, говорит он, народи мнози, и изцели их всех. И запрети им, да не яве Его творят: яко да сбудется реченное Исаием Пророком глаголющим: Се отрок Мой, егоже изволих, возлюбленный Мой, на-Нь же благоволи душа Моя, положу дух Мой на Нем, и суд языком возвестит. Не преречет, ни возопиет, ниже услышит кто на распутиих гласа Его. Трости сокрушенны не преломит, и льна внемшася не угасит: Дóндеже изведет в победу суд. И на имя Его язы́цы уповати имут (Мф.12:15–21)²⁰⁹.

Таким образом по свидетельству Евангелиста в глубочайшем смирении Господа Иисуса Христа, отрекающегося от славы человеческой, ясно открылось, что Он есть именно Тот, полный смирения Отрок Божий, о Котором пророчествовал Исаия. Рассматривая это пророчество в подробностях, действительно находим в нём такие черты, которые

I) относятся к Мессии, как к единственному предмету пророчества, и

II) ясно открылись в лице Иисуса Христа, – сего Божественного наставника и просветителя рода человеческаго.

Во всем пророчестве говорит сам Бог, и обращает речь Свою то к людям, представляя им избранного Отрока Своего, и изображая

1) Его избрание и приготовление к служению пророческому,

2) прохождение и совершение сего служения; – то к самому Избранному,

3) объявляя великое дело, от века Ему предопределённое, делом Своего всемогущества, при содействии которого оно должно совершиться, – и потом снова обращается к людям, с новым уверением в несомненном совершении сего дела.

1) Иаков отрок Мой, восприиму и, Израиль избранный Мой, прият его душа Моя, дах Дух Мой на-Нь; суд языком возвестит (Ис.42:1).

Отрок мой, с еврейского (Abdi) раб Мои. Значение раба принадлежит и употреблённому в переводе LXX слову: ὁ παῖς, которое, так же как и славянское отрок, употребляется и для означения сына и для означения раба. Имя раба, принадлежащее в буквальном значении лицу, которое по самому происхождению своему, будучи собственностью другого, обязано служить его воле, – в смысле не собственном может относиться и к такому лицу, которое свободно принимает на себя от другого лица исполнение какого-нибудь важного дела. Посему и в отношении к Богу рабом может назваться каждый из нас, внутренним законом существа своего всецело обязанный к нравственному служению Богу²¹⁰; но в особенном значении имя рабов Божиих носят на себе призванные Богом к какому-нибудь чрезвычайному служению, или избранные для совершения особенных намерений Промысла²¹¹. Так как лицо, на которое указывает Бог в сих словах, с одной стороны пользуется особенным благоволением Его, с другой облечено званием пророка: то наименованием раба выражается в этом случае и его нравственное благоугождение Богу и преимущественно совершение служения, тайными советами божиими возложенного на него Богом.

Восприиму и; с еврейского собственно: я поддерживаю его. Поддерживать (tamak) значит иногда подкреплять ослабевшее²¹², иногда – сохранять от опасности²¹³ и, – так как поддерживаемая вещь обыкновенно берётся на руки, – брать к себе, как и перевели это слово LXX (ἀντιλήψομαι) и евангелист (ἡρέτισα). Сообразно с общим значением сего слова, избранный служитель Иеговы представляется взятым под Его всемогущее покровительство, охраняющее Его среди трудов и опасностей служения.

Избранный Мой, прият Его душа Моя. Избрание одного лица, предпочтительно пред другими, есть следствие особенного достоинства его и особенного расположения к нему избирающего. Так Моисей богоизбранничество народа еврейского объясняет тем, что Бог возлюбил его (Втор.7:7). От сего слова: избрать (ἐκλέγεσθαι) и возлюбить (ἀγαπᾷν) употребляются иногда одно вместо другого²¹⁴; так и евангелист, приводя сие пророчество, слово: избранный заменяет словом: возлюбленный (ἀγα­πητός); и на-оборот, выражение: прият его душа моя LXX употребили вместо еврейского: которым утешается душа моя, или как читаем у евангелиста: на-Ньже благоволи душа Моя. – Отсюда открывается новая черта Раба Иеговы, – это особенное благоволение Божие к Нему.

Дах дух, Мой на-Нь, суд языком возвестит. Слова сии на ряду с предыдущими указывают отличительные черты Отрока Божия, избранного к пророческому служению. Дах дух Мой на-Нь: конечно, здесь разумеется особенное чрезвычайное сообщение даров Духа Божия, соразмерное с высотою и необъятностью великого дела, вверенного сему Рабу Иеговы, т. е. возвещения суда языком. Суд иногда выражает действие правды Божией, определяющей ту или другую участь смертным (Пс.142:2), иногда только требование правды Божией, объявляемое в Закон (Пс.24,3), и как понятие закона у евреев было сопредельно с понятием, религии, то и самую религию²¹⁵. Но если бы в данном месте заключалась мысль о возвещении судеб, определённых народам Правосудием Божиим, то сказано было бы, что Раб Иеговы возвестит народам не суд, а суды, так как не одна и таже судьба должна постигнуть различные народы. С главною мыслью пророчества о духовном просвещении всего рода человеческого чрез Раба Иеговы (ст. 4. 6. 7.) согласные разуметь здесь проповедание истинной веры народам, одержимым мраком язычества; такое разумение подтверждается всего яснее тем, что в стихе 4 суд и закон употреблены в значении синонимическом, и притом так, что первое объясняется последним. Итак предмет, деятельности, к которой призывается Раб Иеговы, есть проповедание истинной веры язычникам.

С этою новою чертою и другие прежде раскрытые принимают большую определённость, и само лицо Отрока Иеговы является в ясном свете. Ветхозаветная религия, данная народу еврейскому и к его состоянию во многом приспособленная, нигде не содержит в себе прямой заповеди о распространении её между другими народами; немногие благодетельные действия её на язычников были слишком ограничены, и совершались большею частью без деятельного участия иудеев в сем деле, так что в сих действиях не льзя видеть ничего подобного проповеданию истинной веры народам, не ведущим её, о котором говорит пророк. Есть, правда, в Ветхом Завете не мало пророчеств, относящихся к народам не ведущим Бога истинного, но сии пророчества раскрывают более судьбу сих народов, определённую Богом, нежели истины веры, и притом в той мере, в какой их судьба связана была с судьбою народа избранного; изрекаемы были сии пророчества в слух сего же народа, и неизвестно, все ли достигли до тех, к кому относились; а посему служили более для утверждения веры в истинного Бога в том же избранном народе, нежели сколько для просвещения сею верою язычников.

Немногие примеры, когда проповедь Бога истинного, была приносима пророками к язычникам, по ограниченности действий проповеди, простиравшейся не на многих и не на долгое время, не уменьшают собой той истины, что во времена В. З. одни иудеи были хранителями истинной веры; посему заповедь о её распространении между всеми народами земли была для них истиною новою, только отчасти открываемою в сени пророчеств. Таким. образом служение Раба Иеговы, как проповедника истинной веры между народами языческими, представляется необычайным, обширнейшим по своему объёму, и самый Раб Иеговы – праведник, которому предназначено возвестить истинного Бога всему миру, есть лицо высшее, превосходящее всех ветхозаветных пророков, деятельность которых ограничивалась. хранением Закона и откровением тайн Божиих среди народа еврейского.

Ветхозаветное Откровение указывает такого Пророка в лице Мессии. Ещё через первого пророка из среды народа избранного – Моисея, которому подобного не было во Израили (Втор.34:10), было возвещено пришествие сего дивного Пророка, Которого сам Моисей был только прообразом, как законодатель, ходатай и избавитель народа избранного (Втор.18:18). Сей есть тот Отрок Божий, Которого Иегова обетовал дать во свете языком (Ис.49:6). И сей праведник, нося закон Божий в сердце своём, покорно идёт сотворить волю Божию, – благовествовать правду Божию в Церкви велицей (Пс.39:9). Явившейся в смиренном виде раба и уничижённый людьми, он избран Богом, вознесён Им от среды людей Его, и помазан святым елеем Его, – излиянными на Него дарами Духа. Под сенью Руки Иеговы Он находит своё заступление и в мышце Его укрепление своё (Пс.88:20–22). В таком виде Он является на Сионе – святой горе Божией, на которой снова при Нём начинает процветать истинная вера, и гора сия возносится превыше холмов, покрытых памятниками идолослужения; языцы мнози идут к ней в надежде, что Бог покажет им путь Свой; во все страны исходит от неё закон Божий (Мих.4:2–3). Из сличения сего изображения Мессии с теми чертами, в которых представлен в рассматриваемом пророчестве Отрок, или Раб, Иеговы, ясно открывается, что Мессия и Отрок Иеговы есть одно и тоже лицо²¹⁶. Мессию видела в сем Рабе Иеговы и вся Церковь иудейская. В халдейском переводе Писания, в одном из лучших хранилищ её преданий, первые слова сего пророчества читаются так: се раб Мой Мессия.

2.) Избранный Богом в просветителя мира, Отрок, или Раб Иеговы, является в совершении вверенного ему дела: α) с кротостью и милосердием безпримерным, β) с могуществом непоколебимым, среди тяжких трудов и крайних опасностей.

Не возопиет, ниже ослабит, ни услышится вне глас его. Трости сокрушенны не сотрет и льна курящася не угасит, но воистинну изнесет суд (Ис.42:2–3).

α) Глубочайшее смирение и кротость предвозвещаемого наставника людей пророк изображает в словах: не возопиет, ниже ослабит²¹⁷, ни услышится вне глас его, или как читаем у Евангелиста: не преречет, ни возопиет, ниже услышит кто на распутиях гласа его. На площадях городских обыкновенно собирались толпы народа; это было любимое место народных иудейских учителей, где они находили множество слушателей, и где любили вступать в прения и состязания, желая выказать свои познания и искусство. Не таков Учитель предрекаемый пророком: равнодушный к земной славе, ищущий единственно славы Отца Небесного и спасения людей, Он тихо, без шумных споров, без тщеславного велеречия открывает небесные истины человекам. Сия небесная кротость, которою сияет лицо Его, проникнута самым глубоким и живым состраданием к людям, нравственное состояние которых представлено под образом трости сокрушённой и льна курящегося. Сломленное растение, поникшее к земли;, представляет печальный образ того состояния души, когда в борьбе с нравственным злом она изнемогает и смиряется в сознании собственного бессилия. Другой образ, употребляемый пророком, также хорошо выражает крайнюю степень нравственного истощения в падшем человечестве: тусклое сияние закона естественного, едва пробивающееся сквозь мглу предрассудков, суеверия и пороков, и готовое вовсе погаснуть, уподобляется льну, или светильне курящейся²¹⁸, дымящей²¹⁹, едва горящей²²⁰. «Кто не простирает руки грешнику, говорит Иероним, и не несёт бремени брата своего, тот сокрушает надломленную трость: кто презирает малую искру веры в малых, тот угашает курящийся лён»²²¹. Не таков сей Божественный Учитель: бессильные, изнемогающие под тяжестью греха души он не обременит до копца строгими и многочисленными требованиями, не приведёт строгостью к отчаянию тех, которые, будучи обременены грехами, приступят к Нему с сокрушённым сердцем; но любовию, кротостью и милосердием успокоит их; уврачует и укрепит их Своею благодатною помощью; и малая искра добра, оставшаяся в человеке, обратит на себя Его милосердый взор, и Он не допустит ей угаснуть. Но воистину изнесет суд. Обетованный посланник Божий явится с словом небесной истины в устах, пред которым должны исчезнуть лживые вымыслы воображения и лжемудрствующего ума; из уст Его услышится милосердое призвание ко спасению, открывшемуся уже в самом действии, не на неверных и ничтожных заслугах человеческих основанному, но от самого Бога благодатно даруемому.

β.) Кроткий и милосердый в своём проповедническом служении, сей небесный Наставник твёрд и непобедим среди трудов и опасностей своего служения. Возсияет, и не потухнет, Дóндеже положит на земли суд, и на имя Его язы́цы уповати имут (Ис.42:4).

Возсияет, с еврейского: не угаснет. Угасание означает крайнее ослабление ревности и упадок духа; так Иезекииль, изображая тяжкое уныние народа бедствующего в плену, употребляет сие выражение: издшет всяк дух (Иез.21:7)²²². Почти общая участь пророков, участь тяжких и непрестанных гонений от развращённого народа, который они обличали в развращении, представляется взору Исаии тяготеющею и над предрекаемым Посланником Божиим: но Его ревность в деле Божием не ослабеет от упорного неверия, которое она встретит в людях. Мысль эту хорошо выразили LXX в своём переводе: (ἀναλάμψει) возсияет, – представляя и враждебные усилия погасить в проповеднике святую ревность, – и то̀, как он при каждом новом усилии не ослабевает, не уступает противоборствию неверующих, но всегда является с тою же пламенною ревностью. Но вместе с сим и упорство неверных, представляется более и более усиливающимся, вражда более и более разгорающейся: видя безуспешность своих покушений заставить Его отказаться от служения, Им совершаемого, они вооружаются против Него самого. Напрасное усилие! Он не потухнет, – не будет поражён, сотрён. Сила сего выражения заставляет предполагать самые напряжённые усилия противников, простирающиеся даже до покушения на жизнь Его: но и самою смертью Он не будет сотрён, говорит Иероним, дондеже, положит на земли суд²²³. Слово: суд, заменяемое далее словом: закон, и здесь, как выше в ст. 1-м., означает законоположение, религию; положение суда па земли означает распространение и утверждение на земле, истинной религии. «Касательно слова: дондеже, не подумай, пишет св. Кирилл Александрийский²²⁴, что Пророк означает здесь какое-нибудь время, когда Он должен быть поражён, т. е. после того, как положит суд на земле: нет; он говорит, что Он превозможет всех противников, и такую одержит победу, что на всей земле положит суд. И на имя Его язы́цы уповати имут; с еврейского: и в закон Его острова будут полагать свое упование. Что здесь разумеется не закон Моисеев²²⁵, это видно из того, что закон, который Раб Иеговы будет возвещать людям, называется Его законом, тогда как закон Моисеев нигде не называется законом первосвященников и пророков, защищавших или объяснявших его; следовательно, это иной закон, новое учение, которого Он есть непосредственный Виновник. Сие учение не ограничится только народом избранным, среди которого оно явится, но как выше областью его проповедания предназначается вся земля, так теперь ещё яснее чтителями его представляются языцы, с евр.: острова, – как называются в Ветхом Завете самые отдалённые, едва известные в то время страны²²⁶. Итак учение Раба Иеговы примут все, даже самые отдалённые народы языческие, и принявши найдут в нём основание надежды на спасение²²⁷. LXX толковников в своём переводе и евангелист Матфей яснее передают мысль Пророка: и на имя Его язы́цы уповати имут. Так как имя в Св. Писании обыкновенно употребляется в значении лица, которому оно принадлежит, то сие выражение имеет такой смысл: народам, в принятом ими учении Раба Иеговы, Он откроется как виновник их спасения.

3.) Возвещая великое дело просвещения и спасения всего мира, Иегова уверяет в несомненности его исполнения, и для сего α) напоминает о Своём всемогуществе, β) открывает непреложность предвечного совета Своего, вследствие которого сие дело должно совершиться Его всемогущею силою; γ) указывает на неприкосновенность святых прав Своих над творением.

α) Тако глаголет Господь Бог, сотворивый небо, и водрузивый е, утверждей землю, и яже на ней, и даяй дыхание людем, иже на ней, и дух ходящим на ней (Ис.42:5).

Господь Бог, с еврейского: крепкий Иегова. Сим наименованием указывается на беспредельное могущество Божественного существа, как на несомненное удостоверение, что, обещаемое Богом, просвещение мира спасительным учением Раба Его несомненно осуществится, не смотря на всю чрезвычайность такого события. Для яснейшего уверения в сей истине, Иегова указывает на сотворение и сохранение мира, как на очевидное каждому свидетельство Его всемогущества, – представляя небо и землю со всем содержимым ими. Кто при взгляде на необъятное здание вселенной, при мысли о мире видимом и невидимом, усомнится в возможности предсказываемого теперь воссоздания и обновления мира? Не веровать этой истине было бы тоже, что не веровать тому, что существует вселенная, одним всемогущим словом воззванная из небытия. Но как это обновление имеет произойти в роде человеческом, то ближайшим удостоверением в возможности его представляется жизнь человечества, Богом созданная и хранимая. Даяй дыхание людем, иже на ней (на земле), и дух живущим на ней. Мысль о всемогуществе Божием, как о несомненном залоге обещаемого просвещения мира, выражается в указании на человека с двух различных сторон: то, что все люди приемлют от Бога дыхание или жизнь²²⁸, служит вообще свидетельством Его всемогущества, для которого так же возможно воссоздание человека, как возможно было создание его; a что от Него же приемлется дух – духовная разумная природа человека²²⁹, это служит ближайшим уверением в возможности предрекаемого духовного просвещения, или благодатного воссоздания, нравственной природы человека.

β) Несомненное при мысли о всемогуществе Божием, это дело является необходимым, когда открывается изволение Божие на него, когда пред взором верующего как бы отверзается небо, где открывается ему предвечный совет Иеговы, вверяющего сие великое дело возлюбленному Отроку Своему в следующих словах: Аз Господь призвах Тя в правде, и удержу за руку Твою, и укреплю Тя; и дах Тя в завет рода Израилева, со свете языков, отверсти очи слепых, извести от уз связанныя, и из дому темницы, и седящия во тме (Ис.42:6–7).

Завет, который некогда заключит возвещаемый теперь Посланник Божий между Богом и народом Его, конечно, не есть Завет ветхий, поставленный с домом Израилевым по исходе из Египта, а ещё только обещаемый, новый Завет, соединённый с просвещением, а следовательно, и принятием в этот союз язычников. Свет и тьма на языке восточных народов служат символами не только физического благосостояния или бедствия, но и нравственного блага или зла, – чистоты ума и воли, или заблуждений и грехов. Такое же двоякое значение сии слова имеют и на язык Св. Писания²³⁰. В настоящем случае, поскольку возвещаемое просвещение рода человеческого представляется плодом проповеди избранного Отрока Божия, – ближе всего будет – понимать оное, как просвещение ума истиной и соединённое с сим очищение воли, вообще – как обновление духовной природы людей, бедственное состояние которой подробно изображается в последующих наименованиях: слепые, связанные узами, обитающие в мрачной темнице. Ослепление может быть, конечно, приписано и иудеям в том смысле, что исключая немногих чаявших Утехи Израилевой, они потемняли свою веру предрассудочными мнениями о Мессии, ведение и исполнение закона Божия ограничивали тесными пределами внешности, или даже, вовсе оставив Бога истинного, принимали заблуждение язычества; посему-то в той же самой речи Иегова обращается к ним с такими укоризнами: Слепии прозрите видети. И кто слеп? Разве раби Мои? Но ещё, большее ослепление лежало на очах язычников, пременивших истину Божию во лжу, и служивших твари паче Творца. Наименование «связанных» может также относится и к иудеям и к язычникам, поколику все связаны, по выражению Премудрого, пленицами грехов своих, (Притч.5:22). Наконец, состояние седящих, во мраке темницы есть нравственное состояние преимущественно язычников: они лишены были Божественного Откровения, – этого от вне данного света, которым пользовались иудеи; при совершенном неведении Бога истинного, с умом помрачённым заблуждениями идолопоклонства, с волею окованною пороками и страстями, с совестью смущённою невольным страхом неизвестной вечности, – язычники именно подобны тем несчастным, которые ведут бедственную жизнь в мрачной темнице. Таким образом, слепыми называет пророк всех вообще болящих зрением ума²³¹, а под именем седящих во мраке разумеет, как говорит св. Ефрем, собственно язычников, одержимых тьмою неведения и заблуждения²³². Рассеять сию тьму неведения и разрешить узы греха посылается от Бога возлюбленный Отрок Его, чтобы вместе с тем, как обновлённые в нравственной жизни иудеи вступят в новое, теснейшее общение с Богом, и язычники, уверовав во Христа и раскаявшись во грехах, получили наследие с патриархами и пророками и праведниками, происшедшими от Иакова²³³; Он посылается с уверением в истине Своего призвания: Аз призвах, Тя в правде, говорит Ему Иегова, т. е., несомненно исполнено будет всё обещанное Мною Тебе, и чрез то и для других ясно будет, что не своевольно явился Ты, подобно лжепророкам, – от своего сердца, а не от уст Божиих, говорящим, но Я призвал Тебя²³⁴; Он посылается с обещанием всемогущей помощи: удержу за руку Твою, продолжает Иегова, – выражение особенной, чрезвычайной помощи, оказываемой в избавлении от грозящей опасности или тяжкого бедствия (Быт.19:16), с обещанием неусыпного хранения и всесильной защиты: укреплю тя, – «буду соблюдать Тебя».

γ) Изъявив своё Божественное хотение о спасении рода человеческаго, чрез избранного Ходатая и Просветителя мира, Иегова представляет возвещаемое спасение таким делом, в котором явит Он неприкосновенность прав Своих над тварью, и которое, как дело единственно силы Божественной, должно пред лицом мира непререкаемо засвидетельствовать истину Бога Израилева, как единого Владыки мира.

Аз Господь Бог (Иегова), сие имя Мое (Ис.42:8), т. е., сие имя Мне одному принадлежит, как единому истинному Богу. Славы Моей, продолжает Иегова: иному не дам, ниже добродетелей Моих истуканным (Ис.42:8).

Когда человек в греховном ослеплении, вместо того, чтобы возносить к Творцу славу, принадлежащую Ему единому, отнёс сию славу к идолам: то сим было сделано оскорбление славе Божией, и Всевышний, по самой святости существа Своего, не на-всегда благоволил попустить такое извращение отношений между Им и тварью; в Его предвечном совете определено было время, когда откроется человеку Тот, Кого одного он должен чтить, как Бога Своего, Кому он должен возвратить, что в слепоте своей неправедно обратил на предметы недостойные. Сие-то и должно совершиться с явлением предрекаемого теперь Раба Его, Который водворит ведение и почитание истинного Бога на всей земле, между иудеями и язычниками. В отношении к людям, имя «Иегова» имеет ещё другую уверительную силу. Оно означает вечность и неизменяемость существа Божия, а потому и непреложность советов и обетований Божественных; и открыто было народу еврейскому чрез Моисея, для уверения в истине предсказываемого освобождения из Египта, чудесного самого по себе и невероятного при обстоятельствах того времени. Торжественное повторение сего имени при обещании всемирного освобождения от власти темныя, – события более чудного, естественно напоминает первоначальное значение и цель откровения его.

В следующем 9-м стихе яснее раскрывается это значение: яже из начала, т. е. бывшее прежде, исполнилось по предречению Божию; это должно ручаться и за то, что «новая», т. е. теперь пророчески возвещаемое также несомненно исполнится. Это «изначальное», или прежнее, конечно, есть ряд чрезвычайных действий Божественного Провидения в народе Божием, между которыми особенно останавливает на себе внимание чудный исход евреев из Египта, предсказанный Аврааму (Быт.15:14), Моисею и старейшинам народа чрез Моисея (Исx.3:10–18, 4:29–31); под новым же разумеется предмет настоящих предсказаний Пророка, т. е. заключение Нового Завила с народом Божиим и принятие в сей завет язычников, просвещённых учением истины. Указывая на сие, Бог как бы так говорит людям: «Что̀ Я сказал, что̀ обещал чрез Моисея и других Пророков, все и исполнилось: теперь возвещаю вам новую веру, для того, чтобы вы поверили, что и теперь обещаемое исполнится также, как видите первое исполнившимся на деле²³⁵. Но как вообще всякое предсказание будущего сокровенного, точно оправдывающееся событием, представляется в Писании исключительным делом и отличием истинного Бога (Ис.41:22–23, 43:9, 46:9.): так, и ещё более, сие новое дело Божие, в своём необъятном величии носящее печать всеведущего ума, который один мог предвидеть и предначертать его, – и всемогущей воли которая одна сильна совершить его, – вообще носящее печать Бога истинного, должно исполнением своим засвидетельствовать миру, что один, Бог Израилев есть истинный Бог.

Взор верующего, ищущий события, соответствующего сему предсказанию, не может остановиться на освобождении иудеев из плена вавилонского. Справедливо, что вразумлённые несчастиями плена и на опыте изведавшие ничтожество богов чуждых, иудеи по освобождении из плена крепче привязались к своему закону, и оставили идолослужение, которому прежде предавались; справедливо и то, что многие из язычников, слыша голос Божий из уст пророков, и видя, что их провещания оправдываются событиями, чрез общественные сношения и связи с иудеями вступали с ними и в более тесный союз, – союз веры; но это было бы слишком недостаточное исполнение обетования Божия о Новом Завете с иудеями и просвещении язычников. Восстановление и обновление первоначальных отношений между Богом и народом Его не есть ещё установление отношений новых и высших, необходимо соединённое с переменою или возвышением первых; принятие несколькими язычниками Закона Ветхого далеко не равняется тому просвещению языческих народов, которое изображается в пророчестве. Да и кто в таком случае тот избранный раб Божий, чрез которого должно совершиться просвещение всего мира? Кира ли, освободившего из плена вавилонского народ иудейский, назовём тем рабом Иеговы, которому от века вверяется заключение Нового Завета с иудеями, как некогда Моисею? Его ли могущественного завоевателя назвать смиренным рабом, язычника – исполненным Духа Божия, провозвестником истинной веры? «То, что сей раб Божий, говорит св. Кирилл, есть законодатель, «Который сень (законную) премудрого Моисея явит бездейственною, и с богоприличнейшею властью присовокупит к ветхому новое, и просветит находящихся во тьме, и отверзет очи слепых, – не служит ли ясным доказательством того, что он Бог, и по естеству от Бога»²³⁶. Таким образом многознаменательный смысл слов пророческих невольно обращает взоры наши к другому важнейшему, особенно достойному славы Божией событию, – к просвещению мира учением Мессии. «Конечно, это сказано о Христе, замечает на сии слова пророка св. Иустин, – и о язычниках, Им просвещённых. Или опять вы (иудеи) скажете, что это говорится о законе и прозелитах? – Нимало. Ибо если бы закон мог просветить прозелитов и содержащих его: то какая была бы нужда в Новом Завете? Так как Бог предсказал, что Он пошлёт Новый Завет и закон и постановление вечное: то мы будем принимать это не о ветхом законе, а о Христе и прозелитах Его – нас язычниках, просвещённых Им»²³⁷. В самом деле, служение, которое имел совершить Мессия, представляется в Ветхом Завете в тех самых чертах, в каких изображено здесь дело Раба Иеговы. И первое также называется заключением Завета Нового, отличного от завещанного евреям, по исходе из Египта, – Завета, в котором они представляются приявшими иной путь и сердце ино, вместе с законом вписанным в самые сердца их, с ведением о Боге всеобщим и всякому доступном, а Бог с Своей стороны – милостивым к неправдам их, и по преимуществу их Богом; при сем встречаем то же указание на творение и промышление мира, как на свидетельство всемогущества и верности Бога Израилева, то же указание на имя Господа Вседержителя (Иер.31:31–37). Мессия есть тот Ангел Нового Завета, к Которому стремятся желания и ожидания всех (Мал.3:1); в Нем людем седящим во тме и сени смертней обещается свет велий (Ис.9:2). И когда животворное учение Его распространится из Иерусалима по всей земле: тогда Господь будет Царём всей земли, – будет Господь един и имя Его едино (Зах.14:9).

Господь ваш Иисус Христос в Своём служении спасению рода человеческого является тем самым Богоизбранным, смиренным, милосердым непреоборимым Провозвестником Божественной, истинной веры на земле, о Котором Дух Божий глаголал устами Исаии.

1.) Он, для Которого равенство с Богом было не предметом хищения, а собственным неотъемлемым достоянием, принял зрак раба, и образом обретеся, якоже человек, пребывая вместе и образом Божиим (Флп.2:7). Сын Божий возлюбленный принял на Себя совершение Его всеблагого совета о спасении людей; и Его крайнее уничижение есть плод совершенного послушания Его Богу Отцу, Которому Он всегда угодная творил, почему и Отец не оставил Его (Ин.8:29). Всемогущая Десница Божия не раз чудными знамениями ограждала жизнь Его среди опасностей, которыми окружала ее злоба врагов. Небесными откровениями спасена эта бесценная жизнь, только что возникшая в Вифлееме, когда уже подъята была на Него вооружённая рука неистового Ирода (Мф.2:12–16); сверхъестественная сила скрыла Его среди ожесточённых соотечественников, уже готовых свергнуть Его с горы (Лк.4:14–30). Ею же осенённый, невидимо прошёл Он сквозь толпу иудеев, взявших уже камни, да вергут на-Нь (Ин.8:59). И не раз руки, поднятые, да имут Его, упадали, потому только, что не у бе пришел час Его. Неусыпно бдела над Ним любовь Отца, как над Сыном возлюбленным (Мф.3:17), избранным возвестить истину всем народам земли, бесконечно превосходящим всех пророков, посредством которых Бог многочастне и многообразне глаголал (Евр.1:1) народу Своему, дело которых служило только приготовлением к великому делу просвещения Вселенной, Им совершенному; на Него низошёл Дух Божий и пребыл на Нём, и с того времени отверзлись уста Его для проповеди о приближении царства небесного. С благовестием спасения Он явился вначале между погибшими овцами дома Израилева, но скоро оно засвидетельствовано пред всеми языками, когда вещания апостолов Его огласили всю землю, и глаголы их пронеслись в концы вселенной (Рим.10:18), Господу поспешствующу, и слово утверждающу (Мк.16:20).

2.) Спасительные и высокие действия Господа, как Просветителя людей, вполне оправдали не только то, что на Нём почил Дух Божий, но и то, что почил в виде голубине. С великим смирением и кротостью, без всякого внешнего блеска и других видимых преимуществ, привлекавших внимание народа к учителям того времени, Он является среди сих учителей, которые все желания свои сосредоточивали в славолюбии, оспаривая друг у друга влияние на народ; кротостью отражает Он злобную зависть их, устремлённую на Него; а если и возвышает голос против них, то только в защиту небесной истины, которая была извращаема или отвергаема ими. Славы от человек не приемлющий, Он не искал толпы праздных или движимых пустым любопытством слушателей, роду лукавому не давал знамений, провидя нечистое намерение просящих (Мф.12:39). Голос Его не слышен был и среди гонений, которыми преследовали Его злоба и невежество людей: кротко удержал Он ревность учеников Своих, хотевших низвести огнь с неба на неблагодарных самарян, отказавшихся принять Его, утомлённого от пути (Лк.9:52–55). Если слышался из уст Его упрёк неблагодарным, то сии упрёки были исполнены не гнева, а глубокого сострадания, как напр.: Много добра дела явих вам от Отца Моего: за кое их дело камение мещете на Мя (Ин.10:32) ; или: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле: аще ли добре, что Мя биеши (Ин.18:23). Так укаряемый Он противу не укаряше, стражда не прещаше (1Пет.2:23). Уста Его не безмолвствовали только там, где люди готовы были принимать слово спасения: и в доме мытаря, среди отверженных грешников, и среди самарян, подверженных всеобщему презрению, – всюду, где были болящие душою, являлся Небесный Врач с Своим целительным словом, не как фарисеи, которые укоряли учеников Его, что их Учитель с мытари и грешники яст и пиет (Мф.9:11). Это слово слышит разбойник, осужденный на смерть, и входит в рай; слышит жена, осуждения которой требовали лицемерные блюстители закона, и разрешается от грехов. Тогда как учители того времени только связывали бремена тяжкая и неудобоносимая, сами же перстом не хотели двигнути (Мф.23:4), Он не презирал, и запрещал презирать слабых в вере, но как заботливый Отец поддерживал снисхождением, как это было с Фомою (Ин.20:26–29), укреплял испытаниями, как было с женою хананейскою (Мф.15:22–28), молился о сохранении веры, когда враг готов был исхитить ее из сердца Петрова (Лк.22:32). Повсюду Он является снисходительным и милосердым между людьми, потому что Оп принёс для них небесное слово милосердия; не с словом осуждения обращался к людям, по слабости растленной природы подверженным осуждению законному, но всех обремененных сознанием тяжких и частых падений и труждающихся в неровной борьбе с растленною природою призывал к покою (Мф.11:28). Сей-то покой он возвещал в Своём учении, – в учении, проникнутом одною мыслью о безпредельной любви Отца Небесного к людям, о ниспослании и смерти Единородного Сына Божия, Который единою в кончину веков, в отметание греха. жертвою Своею явися; то была истинная, Богу угодная жертва, с принесением которой умилостлвленное правосудие Божие уже не имать помянути беззакония людей, которой жертвы ветхозаветные, на коеждо лето напоминавшее о грехах, служили только сению (Евр.9:26, 10:12–16). Так с пришествием Иисуса Христа правда Божия явися, свидетельствуемая от закона и Пророк, т. е. правда Божия верою Иисус-Христовою во всех и на всех верующих (Рим.3:21–22). Вера любовию споспешествуемая требуется для участия в оправдании, для приобретения спасения. Посему благодатное царство Христово отверзается и для отчужденых от жития Израилева язычников; в спасительном учении Христовом, которое светом, истинного боговедения рассеяло тьму многобожия и нечестия, ясно возвещена язычникам истина о Иисусе: отложити им, по первому житию, ветхаго человека, – и облещися в новаго созданнаго по Богу в правде и в преподобии исины (Еф.4:21–22, 24). Хотя люди возлюбившие более тму, нежели свет, долго упорствовали принять свет истины; но ни упорство их, ни ожесточённые гонения не могли положить преграды спасительной деятельности Божественного Наставника. Напрасно злоба фарисеев, при каждом явлении Его в Иерусалиме, изобретала новую хулу на Него: каждый раз являлся Он с тою же проповедью о спасении, принесённом Им на землю, с тою же неослабною ревностью, с тою же крепкою силою убеждения. За чудесное исцеление 38-летнего расслабленного Его обвиняют в нарушении субботнего покоя, и ищут убити, когда защищая Себя, Он объясняет Своё беспредельное владычество над миром и равенство с Богом Отцом Своим; но не взирая на опасность, Он снова проповедует о том же в иерусалимском храме, так что многие из жителей Иерусалима спрашивали с недоумением: не Сей ли есть, егоже ищут убити, и се не обинуяся глаголет, и ничесоже Ему не глаголют, (Ин.7:25–26). Не смотря на то, что возникавшая в народе вера была ослаблена примером неверующих князей и фарисеев и несправедливым мнением, что пророк от Галилеи не приходить,· – заутра Иисус паки прииде в церковь, и сед учаше (Ин.7:52; 8:2); и не раз вслух ожесточённых врагов Своих повторял Он истину Его Божественного посланничества, хотя и говорили они, что свидетельство Его несть истинно, хотя бесстыдно глумились над Его словами об отшествии из мира, называли самарянином и бесноватым, и, наконец, взяли камение, да вергут на-Нь (Ин.8:2, 13, 22, 44, 45, 59). Таким образом Светильник сей не погас, т. е. «не потерпел вреда», замечает при сем св. Ефрем²³⁸. Напрасно фарисеи после исцеления слепорождённого бесчестят его именем человека грешника, и составляют совет, да аще кто Его исповесть Христа, отлучен от сонмища будет (Ин.9:22). Он снова пред всеми объявляет Себя единым истинным Пастырем душ, а их неверными наёмниками (Ин.10:1–8); после новых покушений на жизнь Его, Он предпринимает новое последнее путешествие в Иерусалим, от которого удерживали Его даже ученики Его: Равви, говорили они, ныне искаху Тебе камением побити Иудее, и паки ли идеши тамо (Ин.11:8). Напрасно, наконец, эти «нечестивые восстали на Него, дерзнув поразить смертью телесною: Он воссиял, как свет, и не был сотрен, т. е. побеждён тлением и одолен безумием злоумысливших на Него. Ибо смерть разрушена, и, как прилично Божеству, Он ожил и поразил врагов, а страдания Его стали виною спасения всей поднебесной»²³⁹.

3.) Дивная судьба Божественного Провозвестника истины отразилась и в судьбе учения Его, невольно поражающей своей необычайностью. Мир в то время, как явилось среди его это небесное учение, представлял всюду нравственное разрушение: язычники не искусиша Бога имети в разуме, и премениша истину Божию во лжу (Рим.1:25, 28). Иудеи, которым вверено было хранение славы Божией на земле, своими грубыми заблуждениями, своею нечестивою жизнью, хулили имя Божие во языцех (Рим.2:24). To была обширная безплодная пустыня, которая должна была процвести и оплодотвориться от немногих семян учения Христова; и в которой действием Спасителя должна была возникнуть жизнь новая, совершеннейшая, Божественная. И вот среди тьмы неведения и нечестия, которая тяготела над народами, из уст Богочеловека раздаётся творческое слово, повелевшее некогда из тмы свету возсияти, и свет познания славы Божией воссиявает в сердцах людей (2Кор.4:6) ; нощь, в которой пребывали люди с своими тёмными греховными деяниями, преходит, и приближается день, в котором воссиявает Солнце правды, Иисус Христос, в сонме бесчисленных святых, и светом невечерним озаряет Церковь Свою; Его животворные лучи проникают в мёртвое доселе грехами человечество, и оно начинает изводить из себя души живыя для жизни святой и богоугодной; человек, совлекшись ветхаго греховного бытия, является новою тварию во Христе (Кол.1:12 2Кор.5:17). Это таинственное и благодатное воссоздание мира чрез Иисуса Христа, отпечатленное в самом миротворении, от века таилось в премудром совете Божием, сокровенном от век и от родов (1Кор.2:7): ещё прежде сложения мира, вместе с тем, как волею Всевышнего закалался за грехи мира пречистый и непорочный Агнец – Христос (1Пет.1:19–20), в Нём уже избрал и предназначил Бог в усыновление Себе людей (Еф.1:19–20). И совершивший смертью Своею искупление преступлений, бывших в первом т. е. Ветхом Завете, Христос явился Ходатаем новаго и лучшаго Завета, в котором обетования первого восприяли исполнение своё (Евр.9:15); бывших досель тмою Он соделал светом, отчужденных от Завета Божия язычников соделал снаследниками, стелесниками и сопричастниками Божественных обетований (Еф.5:8, Еф.3:6). Всё это есть Божий дар, – дело Бога Всемогущего; действием Его державной силы, которою Он воздействовал во Христе, мы становимся верующими; Он привлекает нас ко Христу, и в Нём сооживляет силою Духа Освятителя. В прославляемом Сыне Человеческом, совершившем на земле дело искупления рода человеческаго, прославляется Бог Отец; слава, Ему принадлежащая и измененная людьми в подобие образа тленна человека и птиц четвероногих и гад (Рим.1:23), засвидетельствована снова пред миром так, что вместе с принятием истины Евангельской люди перестали воздавать Божескую честь мнимым богам; но между ними водворилось почитание единого истинного Бога.

4 сентября 1849.²⁴⁰

После монастырей, скитов и отдельных келий, которые непрестанно мне встречались с тех пор, как я ступил на землю афонскую, чрезвычайно изумился я при виде Кареи, сего торжища св. горы с базаром, какой встречаешь в каждом турецком городе, хотя и с монашескими изделиями в открытых его лавках. Там кипит вся внешняя деятельность афонская, и каждую субботу со всех сторон собираются туда убогие келиоты, живущие по дальним и близким келиям, и скитники, для продажи вырабатываемых ими в течении недели рукоделий, которыми особенно славится св. гора. Кроме базара сосредоточены ещё в Карее двадцать кунаков, или подворий всех обителей, имеющих своих депутатов на постоянном соборе Протата. Около рассеяны по горам, между садов, множество келий, или домиков с малыми церквами, внутри их, которые составляли некогда знаменитую Лавру Карейскую, или пустыню келий, вокруг главного скита протатского. Я поспешил проехать Карею во всю её длину, начиная от кунака Иверского, мимо Протата, обнесённого базаром, и до кунака св. Павла, прямо в Серай, в родную семью русских, не смотря на приглашения различных метахов.

Вечером приехали из Ватопеда мои спутники, и в то же время пришла к нам вся Карея, т. е. Назиры, или Епистаты, с представителями всех Афонских монастырей, при почётной страже албанцев, и Ага турецкий, живущий в Протате для наблюдения за тишиною горы Афонской. Давно уже, со времён Патриархов, своих основателей, смиренная келия серайская не видала у себя столь блистательного собрания, и довольно затруднительно было принимать вместе власти христианские и магометанские. Мы обещали на следующее утро в свою очередь посетить Протат, и начали с училища Карейского, где опять весьма почётно встретили нас все представители. Ученики, которых числом не более сорока, из клириков монастырских, были все распущены, по случаю вакации; за то дидаскал, или учитель заставил нас выслушать высокопарное своё приветствие, на которое мне пришлось отвечать на языке греческом, как мог. Потом нас провели торжественно чрез базар в величественную церковь Протата, которая основана была, в десятом веке, Императором Никифором, по просьбе св. Афанасия, и расписана, при её обновлении, Императором Андроником, в XIV веке, кистью знаменитого живописца Панселина. Мы не имели времени в ту минуту рассмотреть его гениальные творения, потому что нас поставили с большим церемониалом в так называемые формы, или места вдоль стен, a хор запел: достойно есть. Нас ввели и в древний алтарь, где находится, на горнем месте, икона Богоматери, богато украшенная, пред коею возгласил некогда Архангел: достойно есть, заповедав всегда прилагать сию песнь к песни: честнейшую Херувим. Торжественно было это старческое собрание афонское по святости места и воспоминанию! Из соборного храма пригласили нас для обычного угощения в синодальную залу Протата, где под защитою древнего пирга, или башни, собираются на совещания все представители св. горы; и на сей раз оно было полное, потому что около праздника Успепия бывает всегда поверка годовых отчётов.

Архимандрита Миссии и меня посадили во главе дивана под сенью иконы Богоматери и всех Святых Афонских. Подл нас сели по старшинству Антипросопы, или представители Лавры св. Афанасия и Ватопеда, Ивера и Хиландаря и прочих двадцати обителей, каждый против иконы своего монастыря. Место старшего Епистата, пли Назира, и его трёх сотоварищей было на противоположном конце залы у входных дверей; но они обыкновенно сидят в отдельной прилегающей комнате, не входя в совещания депутатов, а только наблюдая за ними. Нынешнее управление горы Афонской утверждено было не позже 1769 года Патриархом Вселенским Паисием, для водворения порядка в делах духовных, после уничтожения Прота, или первого игумена Карейской Лавры, господствовавшей над прочими. Теперь каждый из двадцати монастырей, между коими разделена вся земля афонская, и которые не имеют права, ее от себя кому либо продать, но только отдают в наймы, под келии и скиты, посылают от себя в Карею по одному антипросопу, или представителю. Но между ними всегда почти господствуют представители Лавры Ватопеда и Ивера, как старших монастырей, и заглушают голоса прочих слабейших. Над двадцатью антипросопами, которые меняются всякий год, есть ещё четыре так называемые Назиры, или Епистаты, избираемые ежегодно по одному из каждых пяти монастырей, потому что они разделены на четыре пятерицы; по уважению к их старейшинству, первым Епистатом, носящим посох и имеющего почётную стражу, бывают только иноки пяти главных обителей: Лавры, Ватопеда, Ивера, Хиландаря и Дюнисиата, которые чередуются между собою каждый год, а прочие Назиры состоят при них уже как помощники. Они собираются только в известные времена в Карее, или для нужнейших, совещаний, или для поверки дел и отчётов, в конце года, и прикладывают свою четвёртую печать к каждому акту; но не смотря на это общее управление, все обители и даже скиты и келии пользуются у себя неограниченною свободою.

Протатом называется это постоянное сборище на Карее, от бывшей соборной Лавры; простолюдины же сбивчиво называют оное Портатом, по сходству сего имени с высшим правительством турецким, или Портою. При Протате постоянно живёт Ага турецкий, в виде полицеймейстера, для охранения св. горы своими 50 албанцами, и для наблюдения за порядком, посреди величайшего произвола каждого из жителей; он получает ежегодно по 16000 левов жалованья от Протата, кроме частных сборов при объезде монастырей; за то участь его вполне зависит от старейшин. Пирг, или башня соборная, служит темницею для некоторых непокорных, и страшилищем Афону. Предание древнего благочиния утратилось в последние годы, после бедственных опустошений, которым подверглась св. гора от восстания греческого. Старые иноки бежали, или погибли в темницах, а новые не в силах восстановить минувшего благочиния.

Если Вы спросите меня: как было прежде? – Я буду отвечать, что ещё нет и полутораста лет, как изменился древнейший порядок управления афонского, восходивший до начала св. горы.

Так как Карея была центральным местом св. горы, то и весьма естественно, что из неё истекало управление; но в главе Кареи стоял Прот, т. е. игумен над игуменами, как и самый Протат был скит над скитами, от которого зависели все 180 малых обителей Афонских. Карея и доселе представляется образом того, чем была св. гора до времён св. Афанасия, т. е. собранием отдельных келий около главной церкви, что̀ называется скитом. Хотя предание и говорит о древних обителях, основанных будто бы на Афоне первыми христианскими императорами, но это, вероятно, были только небольшие церкви, подобно как та, которую соорудил Константин Великий в Карее. И это было отчасти разорено непрестанными вторжениями племён славянских и прибрежными грабежами сарацинов, так что поселение иноческое должно было подняться в горы: и это ещё более объясняет честную важность Кареи. Если же кто из более отважных хотел селиться на берегу, как напр. царевич Павел, отшельник Ксиропотамский, то необходимо должен был соорудить прежде башню, дабы всегда иметь готовый приют, и теперь такие башни видны на каждой пристани. Но уже это было не ранее 9 века, когда оскудела сила сарацинская, а оружие греческое обезопасило пределы Империи. Славное царствование Василия Македонянина и Льва Премудрого, усмиривших болгар, и победы на востоке Никифора Фоки и Цимисхия даровали на время совершенную безопасность столице и смежной горе Афонской; тогда процвела она полным цветом иночества до последних времён Империи греческой, хотя и были горькие промежутки от оружия крестоносцев.

Афанасий в исходе 10 века начал вторую эпоху иночества на Афоне, потому что, по его примеру и ещё при его жизни, начали сооружаться обширные обители и совокупляться в Киновии многочисленная братия, рассеянная по келиям и скитам. Ивер и Ватопед возникли в одно время с Лаврою, которую соорудил он по воле друга своего Императора Никифора, и даже собственно для него, когда сам был обретён им наконец в пещере карейской, где долго укрывался от молвы. Сооружение Лавры возбудило до такой степени общее негодование всей горы против Афанасия, что даже все обители подали на него жалобу Императору, и Никифор принуждён был составить особый устав для горы Афонской, который доселе цел в книге Протата, именуемой трагос, от кожи козлиной, для неё послужившей. Святость Афанасия и его учеников примирила с ним св. гору, а между тем первенство Прота над всею горою сохранилось в её главном ските, где соорудил тот же Император, по просьбе св. Афанасия, великолепный собор. Около полувека спустя, новые смуты возникшие на Афоне от множества иноков, туда нахлынувших с востока, от гонений сарацинских, принудили Императора Константина Мономаха издать новое уложение для многочисленных обителей св. горы, которые уже все возникли до того времени, и определить их взаимные отношения, также под председательством Прота: и это положение находится в трагосе с хрисовулами царскими. Весьма жаль, что никто из учеников святогорцев минувшего столетия не составил общей истории Афона, где бы видна была вся сия постепенность событий, и никто лучше Никодима, написавшего жития и службу Святым Афинским, не мог бы сего исполнить.

Такого рода управление продолжалось с некоторыми малыми оттенками во все время Империи, потому что Императоры и Патриархи, проникнутые глубоким уважением к св. горе, не смели касаться сё уставов, или подчинить ее какому либо архиерею.

Убогий епископ соседнего города Эриса на перешейке афонском почитался как бы епархиальным только для рукоположения, но и в нём не предстояло надобности от множества святителей, избиравших себе св. гору местом убежища.

Во время турецкого правительства никто не касался прав и преимуществ св. горы, а только власти турецкие обременяли налогами обители; особенно во все продолжение 18 века, от частых войн Турции с Россией и Австрией, св. гора должна была платить ежегодно до 120 тысяч рублей Порте. Тогда закрылись многие обители от непомерных налогов, и только благочестие Господарей Молдавии и Валахии поддерживало некоторые из них. В начале сего бедственного столетия закрыта была и Лавра Карейская, потому что Прот не в силах был уплатить проценты по своим долгам; он начал продавать по частям отдельные келии и участки земли различным монастырям, которые сделались около сего времени почти все из общин самоуправными, и рады были избавиться от центрального правления одного старшего игумена. Они учредили однако соборное заседание двадцати своих антипросопов, где первенствовали более опытные, иногда по несколько лет сряду, доколе наконец Патриарх Паисий окончательно определил порядок сего управления.

Соборная церковь Протата осталась памятником древнего величия Лавры Карейской и благочестия её ктитора Императора Никифора Фоки, друга Афанасия, любителя иноков. Она совершенно отлична от прочих всех храмов афонских, имея продолговатую форму древних базилик с четырьмя массивными четверогранными столбами, поддерживающими её арки, но в ней нет ни единой колонны, тогда как, по обычаю архитектуры афонской, не иначе, как на колоннах лежат арки купола: только в Лавре Афанасия, современной Протату, так же нет сих основных колон, но собор Протата гораздо пространнее, и в нём остроконечная крыша с потолком деревянным заменяет купол, как это бывает только в древних трапезах Афонской горы, что также весьма замечательно. От действия времени и частых запустений, соборный храм сей пришёл в ветхость; в нем ещё сохранилось чрезвычайное сокровище – Фрески знаменитого живописца Панселина, которым может славиться Восток, и особенно св. гора, наравне с Италией, превозносящейся своими Рафаэлями и Микель-Анжелами. Фрески Панселина им не уступят колоритом, и даже превосходят их осанкой фигур, которая вполне соответствует живописи церковной. А между тем Панселин имеет сто пятьдесят лет старшинства над всеми именитыми художниками Италии. Сюда, а не в Рим, должны ехать учиться живописцы наши, если они хотят постигнуть, что̀ такое есть настоящая зоография церковная, и обрести подлинник свящ. изображений Спасителя и Святых. В Италии все это искажено языческою примесью; здесь же сохранился настоящий тип, и я не понимаю, как до сих пор никто не срисовал сии чудные лики, которые здесь ежедневно разрушает время и варварство обновителей, сбивающих фрески для новой неискусной живописи.

Долго старался я узнать: кто был сей знаменитый Панселин, и когда он жил? Потому что на все вопросы мои невежество здешнее отвечало мне только, что он давно, давно писал, – и даже учёность афинская, а не афонская, намереваясь издать книгу о правилах древней живописи церковной, поместила Панселина во дни царствования Феодосия младшего. Ошибка сия основана на том, что сему Императору и сестре его Пульхерии приписывают основание Ватопедской обители, а Панселин, как известно, расписывал храм её; но в то время была построена только небольшая церковь, нынешняя же современа св. Афанасию. Зная, что Император Михаил Палеолог, по ревности своей к Унии, опустошил Ватопед и Протат, и что их обновил сын его Андроник старший, в начале 14 века, живший долго в Солуни и скончавшийся иноком в Ватопеде, я всегда предполагал, что Панселин был ему современен, и не ошибся в моем мнении, тем более, что если бы он жил при младшем Феодосии в 5 веке, то как бы мог расписывать храм Протата, основанный Никифором только в 10 веке? Я отыскал наконец в русском монастыре св. Пантелеймона пергаменную, подлинную книгу о древней живописи церковной (которую хотели издать в Афинах). Она писана в 1450 году учеником Панселина Дионисием, который хвалится, что в детстве научился подражать великому художнику Мануилу Панселину, происходившему из Солуня, который посвятил себя украшению храмов св. горы. Никто, как он, не умел составлять краски и делать очерки, говорит Дионисий, и он называет его по всей справедливости полнолунием живописи от значения его имени Панселин. Действительно, это не только полнолуние, но и солнце живописи, которому я ничего не видал подобного на Западе.

Хотя Дионисий по скромности и не называет себя прямо учеником Панселина, но место его рождения в Солуни и действования на Афоне совершенно соответствует царствованию Андроника Солунского, обновившего собственно те храмы, где видна кисть Панселина. Почему я никак не могу верить ни книжке Афинской, ни стовосмилетнему старцу, живописцу Дамаскину, живущему здесь на Карее, при пещере Афанасьевой, который уверял меня, что будто за восемьдесят лет тому назад, обновляя живопись ватопедскую, он нашёл надпись, что Панселин украсил храм её более нежели за тысячу лет пред тем. Вероятно, эта надпись, если и была, то уже позднее начертали ее люди не сведущие. Теперь почти ничего не осталось от живописи Панселиновой в Ватопеде, кроме нескольких фигур на сводах нарфикса, или преддверия: все стёрли неразумные обновители!

Весьма любопытно, что в Карее доселе существует школа Панселинова, и несколько живописцев иноков, вместе с пострижением, передают ученикам своим, ими усыновляемым, тайну степной живописи на свежей извести, или фресков, которая утратилась уже в Европе. Все искусство состоит в приготовлении сей извести, по которой пишут водяными красками, пока ещё не застыла, так что к вечеру должно уже быть готово начатое утром; а книга Дионисиева служит им руководством для составления красок и облика фигур. Я изумлялся свежести фресок, написанных ими за пятьдесят лет тому назад. Можно подумать, что они только что окончены. Английские путешественники заставляли сих живописцев нарочно при себе работать в обители Есфигменской, и дивились искусству, утраченному теперь в Европе; но нынешние живописцы Кареи, хота имеют пред собою образцы Панселина, потеряли однако красоту очерков, ибо пишут самоучкою. Один из них, молодой человек, просил меня, не льзя ли послать его учиться в Россию? и это было бы полезно и для нас, потому что здесь многие жаловались мне на новейшие живописные иконы, привозимые из России, которые они находят не церковными.

Но возвратимся к живописи Панселиновой в соборном храме Протата. Иконостас уже новый, a древние его иконы, писанные на холсте, наложенном на доску прежде Панселина, в 10 веке, стоят теперь внутри алтаря на задней стене иконостаса; там Спаситель, Богоматерь, Предтеча, и два верховные апостола. Икону св. апостола Андрея, такой же живописи и того же времени даровали мне в благословение отцы соборные Протата; и это – великое сокровище по древности и по красоте письма. С тех пор уже не пишут на холсте в Греции, а все на досках. На сводах алтаря уже все потемнело, или обновлено; и, к сожалению, в самой церкви, по обеим сторонам иконостаса, обновлены были на двух основных столбах две великолепные фигуры Панселиновы, Спасителя и Богоматери, во весь рост, сидящих на престолах. Лики ещё превосходны, хотя и коснулась их новая кисть. На двух западных столбах, и на всех стенах, и у входа, и на арках, вполне сохранилась великолепная живопись Панселина, достойная всякого удивления. Я назову только главные лики, более других меня поразившие.

Таковы чудные лики великомучеников Георгия и Димитрия, двух Феодоров Тирона и Стратилата, Артемия и Меркурия в его воинственной одежде, по которой можно изучить все оружие того века. Странно, что пернатый шелом напоминает наши шляпы треугольные. Панселин писал почти всегда колоссальные, одинокие фигуры. Между ними ещё особенно хорош иноческий лик мученика Прокопия, и св. Пантелеимона с двумя бессребрениками в северо-восточном углу храма; тут же и лики пустынножителей афонских: Петра, Афанасия, Павла и других, которые все свидетельствуют, что Панселин жил после них, и следственно позже 10 века. С западной стороны, по обычаю афонской горы, во всю стену величественная картина Успения, и над нею спящий Младенец – Христос, почи яко лев; кто возбудит его? и два чудные архангела, по сторонам. Но вся сия живопись, сколь она ни великолепна, уступает ещё красотою позднейшему произведению Панселина в притворе обители Пантократора, которая, была вся расписана его кистью, а теперь, по нерассудительности настоятелей, сохранилось там весьма малое. Три морфома, т. е. Спаситель во весь рост посреди Божией Матери и Предтечи, смиренно пред Ним преклонившихся, превосходят все фрески римские; лик Спасителя дышит такою небесною красотою, что едва ли можно найти что-либо ему подобное. Едва уцелело и это колоссальное произведение Панселина. Англичане проездом просили настоятеля не сбивать сии фрески, уверяя, что они стоят многих денег. Я просил собрать для меня остатки обломанных фресок.

Услышав, что старцы протата хотят обновлять свой великолепный храм и уничтожить живопись Панселина, чтобы заменить древние сокровища новою неопытною кистью, как это случилось уже во многих обителях, я поспешил прямо из храма в их собрание, ещё заседавшее в синодальной зале. Не знаю, приятно ли это им было, или нет, но будучи приглашён сесть между ними, я начал убеждать их о сохранении лучшего их сокровища, которое дороже всякого металла и камней дорогих; ибо другого Панселина нет во всей Европе. Они благодарили меня за усердие к их святыне, и обещали пощадить ее; но сомневаюсь, чтобы обещание их было искренно; и потому надобно пользоваться остатками и не терять времени. По крайней мере я сделал с своей стороны все, что мог, и моя совесть спокойна.

Между тем спутники мои возвратились в Царьград; и я остался для говения в серайской келии; но в самый день предпразднества Успения, когда, приобщившись св. тайн, мы собирались в Ивер на праздник, нас потревожила неприятная весть о страшном разбое, случившемся за 6 часов от крайней обители св. горы Хиландарской, в окрестностях Ерисса. Известный морской разбойник, изгнанный из Греции, и поселившийся близ Вело в Фессалии, собрал шайку из 60 человек, и ограбив сперва два неосторожные судна английское и французское, близ острова Тассо, подплыл к узкому перешейку афонскому, и там ограбил целый караван греческий и болгарский, шедший из Солуня на праздник Иверский. Более ста человек лишились всего своего имущества, и в числе ограбленных был драгоман нашего консула Солунского, потерявший до 3000 левов. Разбойники подстерегли их почти в виду беспечного караула турецкого, стоявшего на горе, и окружив связали одного за другим, всех спускавшихся в их ущелье по узкой тропе. Они никого, однако не убили, и капитан, обобрав своеручно одного диакона ватопедского, совестился снять с него золотой крест, а только просил благоговейно, чтобы он сам его благословил, и бедный диакон должен был надеть его на шею разбойнику. Ограбленные, числом до ста, прибежали на Карею, и распространили общий страх на св. горе, потому что уже давно не слышно было о таких разбоях. Ага послал караулит. под мою келию, и велел вооружить в каждом монастыре по десяти человек. Паша Солунский послал также вооружённых охранять дорогу и суда для обережения помория, и пароходы английские и французские стали являться в пристанях монастырских, повсюду расспрашивая о разбойниках, которые между тем благополучно возвратились восвояси делить богатую добычу. С такими впечатлениями неприятно было начинать путешествие кругом св. горы; однако время не позволяло медлить, и мы спустились из Кареи в обитель Иверскую на праздник.

Иерусалим, 17 декабря, 1849²⁴¹

Возвратясь с Иордана, пишу к Вам опять, потому что из всех, странствий по окрестностям св. града это было самое занимательное. Господь привёл меня созерцать вместе с дивною местностью Его крещения и пустынные останки тех знаменитых обителей, которыми некогда процвела сия пустыня, яко крин, паки омертвевшая и возвратившаяся к первобытному своему запустению. – грустно и назидательно такое зрелище, представляющее, как изменяются дела человеческие, даже и в предметах самых священных. – С восхождением солнца, при открытии врат иерусалимских, поднялись мы в путь, и у вертепа гефсиманского собрался мало по малу весь наш караван, спутники и провожатые. Наместник патриарший условился заблаговременно с шейхами селений Силоама и Вифании, и они за условную плату поручились за нашу безопасность, ибо им как бы принадлежит достояние пустыни, и уже не смеют прикоснуться смелые бедуины к сопровождаемым их конною и пешею стражей.

Шейхи красовались около нас на своих борзых арабских конях, в живописном всеоружии востока. Нас было немного для бо̀льшей безопасности, и наместник запретил нашим богомольцам идти за нами; иначе набралось бы их множество, потому что не охотно ожидают они общего хождения на Иордан на Страстной неделе под прикрытием многочисленной дружины Паши иерусалимского. Но русская братия малой обители архангельской была со мною и всегда неразлучный при таких путешествиях игумен св. Саввы Иоасаф, с своим иноком, потому что никто кроме его не мог объяснять в пустыне развалины обителей, которые неоднократно посещал, подражая их древним аввам подвижническою жизнью; но ради смирения не позволял он себе даже сесть на осла, пешком поспевая за нами, и только изредка на горах я заставлял его из послушания отдыхать верхом от трудного пути.

Пройдя Вифанию, мы отклонились за несколько шагов вправо от дороги, чтобы поклониться камню, на котором восседал шедший воскресить Лазаря Господь, ожидая сестёр его, и сказал утешительное слово Марфе: воскреснет брат твой, и ещё более утешительное для всех: Аз есмь воскресение и живот. Памятны, сладостны сердцу такие слова! Но они ещё как будто ему ближе на самом месте, где были произнесены. Отсюда начинается крутой спуск с высот елеонских, по иорданскому пути, и тут уже можно заметить, как высока эта горная часть иудеи в сравнении с иорданскою долиною, потому что на расстоянии шести часов дорога постоянно идёт под гору; но более обрывистые стремнины – над самой долиной. Не далеко от камня вифанского под горой, кладезь, где по местному преданию часто останавливался Господь с учениками Своими на пути в Иерусалим. И все сии знаменательные места мы грешные, за коих пострадал Он, едва ли не равнодушно проходим мимо!

На половине дороги иерихонской, в виду развалин обширной крепости иудейской Адоним, сделавшейся за̀мком при крестоносцах, – ибо это быль ключ всех горных исходов к Иордану, – мы поворотили узкою стезёю влево, в глубокий овраг, по направлению к Лавре св. Евфимия; место это, издавна страшное разбоями, указывается по преданию поприщем евангельской притчи о благом самарянине, возлившем масло и вино на уязвлённого разбойниками. Как все обозначено в рассказе евангельском, и самые притчи основаны на истинных происшествиях! С большим трудом спустились мы в тесное ущелье; более часа пролегала стезя наша между песчаными утёсами, как внезапно пересекла ее низкая арка полуразрушенного водопровода, и за нею зашумели свежие воды потока в более широкой долине, ознаменованной развалинами.

Арабы называют это место Фари, и мне не взошло сперва на мысль, искать тут развалин древней знаменитой лавры Фаранской великого Харитона, основной для всех палестинских обителей, потому что я предполагал ее на мёртвом море. – Однако, по соображению с житием его и великого Евфимия, она необходимо должна была находиться на этом месте, так как св. Харитон схвачен был разбойниками на пути из Сирии в Иерусалим, и увлечён в их пещеру, вероятно, не далеко от большой дороги; да и лавра св. Евфимия находилась по соседству. В последствии посылал я отыскивать пещеру и следы обители; но посланные не умели их найти; однако остатки водопровода и мельниц, и груды камней по всей долине свидетельствуют, что тут было население большое, какое можно предполагать для лавры Фаранской, а между тем история не указывает тут никакого города; самое расстояние Фарана на 6 миль от Иерусалима соответствует сему предположению. – Пусть другие изыскатели лучше меня определят местность сей знаменитой обители. – От Фарана проводники наши потеряли настоящую дорогу к лавре Евфимиевой, и вместо того, чтобы идти левым берегом потока, на котором она стоит, увлеклись более удобною, по-видимому, стезёю вдоль правого, и таким образом, сами того не зная, вышли опять на большую дорогу иерихонскую. Лавра Евфимия была не далеко, но невозможно было достигнуть ее верхом, и Авва Иоасаф предложил нам спуститься пешими в глубокий овраг другого иссохшего потока, чрез который был перекинут водопровод императрицы Евдокии. Больших трудов стоило спуститься в сию каменистую пропасть; ещё бо̀льших – следовать по острым камням иссохшего потока до Лавры, отстоящей на полчаса ходу, и подняться на противоположные скалы к её развалинам; но всё превозмогло усердие, возбуждаемое примером Аввы; он дивился иссохшему потоку, который до того струил обильные воды; но путь наш был бы ещё опаснее, если бы должны были вместо русла лепиться по обрывам береговых скал.

Древняя Лавра Евфимиева предстала нам, ограждённая высокою стеною со стороны потока, недоступная хотя, и полу обрушенная; и только низкое отверстие, сквозь которое должно было пролезать, открыло нам не свободный вход в её заветную внутренность. Ещё недавно местные арабы укрылись в ней от воинов Ибрагим Паши, и заложили таким образом бывшие пространные врата. Над ними сохранилась надпись греческая и арабская о не весьма давнем обновлении Лавры двумя братиями из Иерихона; но мы не могли хорошо разобрать имена и число лет. Из первой ограды поднялись мы по груде обломков в самую церковь довольно обширную, двух престольную, в которой сохранились ещё фрески на полу обрушенных стенах, уже без сводов и купола: Предтеча и Богоотцы Иоаким и Анна, и пустынножители иорданские: сам Евфимий и Савва, Герасим иорданский, названный Каламонитом и Георгий Хозевит. Под церковью, со стороны алтаря, быль сход в усыпальницу братии, где ещё хранятся многие кости; повыше приникла к скале самая гробница великого Аввы Евфимия под аркой, усыпанной крестами, но уже упразднена его могила; мы только поклонились месту, идеже лежало тело святого старца, и взошли в пещеру, где обитал он, и где устроил для него первую церковь патриарх Анастасий, пришедши утешить старца с великим Аввою Пассарионом. Это было не задолго до кончины Евфимия, и не должно смешивать сей последней его Лавры, основанной им по откровению Божию для приёма ново начальных, на исходе уже временой жизни, с тою, которая находилась несколько ниже в том же ущельи Кутилийском и над тем же потоком, где вначале обитал он с другом своим Феоктистом, вышедши из Фарана. Она называлась нижнею в сравнении с этою верхнею, по течению потока: там обрели их пастыри, и туда приходили сарацинские князья, просившие крещения у Евфимия. Здесь же поселился св. Евфимий после многих странствий, возвратясь от мёртвого моря из пустыни Руви, по убедительной просьбе друга своего Феоктиста, довольно далеко от него, чтобы пользоваться любимым уединением, но имея и возможность посещать его церковь, по воскресным дням, доколе не устроил собственной.

О если бы восстановилась опять сия Лавра Евфмиева, как возникла и Лавра его ученика Саввы, в юдоли плачевной, видевшая над собой также дни запустения! Мы продолжили трудное шествие вдоль по руслу потока Кутилийского, безводного в это позднее время года, и беспрестанно принуждены были или ступать на острые кремнии, или соскакивать с обрывистых камней там, где поток образовал водопады. Пройда таким образом более получаса, мы увидели влево на полугоре здание обвалившееся, и ученик аввы Иоасафа уверял нас, что тут есть пещера и усыпальница братии, но уже не доставало сил подняться по камням на высоту; нет сомнения, что это нижний монастырь Феоктистов, где пастыри открыли над потоком двух дивных подвижников, как бы неких пришельцев иного мира, и где долго потом они обитали вместе, – Наконец, выбившись совершенно из сил от каменистой стези, мы увидели на высотах, с правой стороны, лошадей, ожидавших нас уже почти при выходе из ущелья, и чрезвычайно обрадовались, потому что могли выехать опять на большую дорогу иерихонскую. Вправо от неё представились развалины монастыря, господствовавшего некогда над всею равниною иорданскою, а пониже его видна была обширная цистерна, куда стекались сё обширные воды. – Оттоле открывался вид и на мёртвое море. Авва Иоасаф называл обитель сию Феоктистовою, и так она слывёт в местном предании, – но Феоктистова была под потоком. Это может быть Каламони, если только имя сие не принадлежит Герасимовой обители; или это монастырь Пиргов, т. е., башен, быть может, названный так по своим бойницам, или по соседству башни императрицы Евдокии? – Кто разгадает тайну сих пустынных развалин, коих так много рассеяно по долине иорданской!

Солнце уже село, когда переехав опять расширенное русло того же потока, полем иерихонским приблизились мы к нынешней одинокой башне Иерихона, охраняющей его убогое селение; остатки величественных водопроводов между разросшихся кустов знаменовали древнее величие любимого местопребывания Иродова, где окончил дни свои жестокий убийца вифлеемских младенцев. Данный мне из патриархии провожатый для наблюдения за выоками, не с просясь меня разбил уже предварительно шатры над потоком Елисеевым, но я предпочёл башню иерихонскую для избежания свежести ночной и набегов бедуинских. Едва только подкрепились мы скудною пищей, после долгого знойного пути, на вершине башни, как уже авва Иоасаф поднялся на молитву, и, опершись на свой страннический посох, начал наизусть читать всю вечерню полунощницу и утреню с кафизмами, приготовляя нас таким образом к завтрашнему торжеству иорданскому, потому что с нами всё было отпущено из Иерусалима для служения литургии над священной рекой. Умилительна была эта выспренняя всенощная на верху столпа, читаемая хотя и не столпником, но достойным преемником великих подвижников сей некогда духовно многоплодной равнины. И когда прочёл старец свою службу и правило, без дальних приготовлений простёрся он на голую землю, не принимая от нас ничего себе ни в изголовье, ни для покрова, и мгновенно заснул сном праведника, как воин, на месте битвы, или жнец, утомлённый дневными трудами на поле жатвы. Я вышел ещё на террасу подышать вечерним воздухом и насладиться ночною картиною, слабо освещённою молодым месяцем. Не объятною представлялась в его полусвете равнина Иорданская, на краю коей было море мёртвое. Не было видно течения Иорданова в глубоком извилистом его русле, но можно было его угадывать вдалеке, а с противоположной стороны дико подымалась гора искушения Господня, отделяясь от прочего хребта иудейского, как бы выдавшийся мыс посреди морских волн. Страшно и назидательно было это зрелище, священные и грозные воспоминания в одно время, представлявшее взору! Царствовала вокруг глубокая тишина, и только слышался шум ручья Елисеева, струившегося подле башни между садов, или говор наших вожатых арабов около разведённых огней, и ржание их бодрых коней.

Некоторые сомневаются о существовании львов на берегах Иордана, но мой санс, или конюх, из, селения Карака за-иорданской Аравии, объявил мне, что он сам видал там скитающихся львов, но не рослых и без гривы, которые спускались к берегам Иордана. Итак напрасны сомнения о львах и скимнах львовых, усмиряемых по манию Герасима Иорданского и других великих отшельников, которые достигли по своей праведности до первобытной власти Адама над зверями! – До рассвета поднялись мы из Иерихона, взяв с собою, для бо̀льшей безопасности, ещё пять, вооружённых всадников Паши Иерусалимского, которые сторожили башню, – и направились прямо к Иордану, как только позволяла местность оврагов, пересекавших путь к обители Предтечи, сооружённой по преданию на самом месте крещения Господня. Одно только длинное, тонкое копье бедуинское издали засверкало в ясном утреннем воздухе, обличив какого-либо хищника, который сторожил, как бы угнать стадо в свою заречную пустыню; – но и оно скрылось внезапно при налёте наших всадников.

Достигнув русла священной реки, которая совершенно заросла в этом месте кустами и тростником, так что не льзя к ней приблизиться, мы поднялись на песчаные прибрежные холмы; там возвышалась некогда знаменитая обитель Предтечи, ныне обращённая в груду печальных развалин; но по мраморным её остаткам можно судить о прежнем величин. Стены складены были из громадных камней, и сохранились ещё нижние своды и галереи; видно, что это был не только монастырь, но и замок, и действительно, по преданию, тут основались, в древней обители пустынножителей палестинских, воинственные братия св. Иоанна Иерусалимского в средние века. Когда султан Саладин вытеснил крестоносцев из Палестины, то и они принуждены были оставить свои бойницы, разорённые султаном по ненависти к франкам. Но конечное разорение обители последовало гораздо позднее, уже во время обладания турецкого, потому что видны следы пороховых взрывов, обрушивших целые стены и не расторгших, однако цемента: так не разрушает терпеливое время, а страстные люди! И виною разорения было то, что бедуины, приходившие из-за Иордана, избрали себе развалины сии вместо крепости, и опустошали окрестность. Подле на ближайшем холме есть ещё усыпальница братии, с костями и остатками одежды, и может быть в промежуток времени от Саладина до турок, временно поселялись тут и греческие или арабские иноки. Икону Иорданской Божией Матери, перенесённую из сей обители в патриаршую – Воскресения Христова в Иерусалим, я принесу вам с собою. Но посреди сих обломков, где не оставалось ни малейшего следа церковной живописи, что̀ бы, Вы думали, уцелело на углу обвалившейся стены бывшей церкви? Одна лишь рука, держащая хартию, и в хартии начертано: придите, обретохом Желаемаго, – слова из тропаря ученика Предтечи, первозванного апостола, который здесь обрёл Мессию! О как умилительно было мне читать в сих словах как бы самое событие, во свидетельство коего они перешли такую бурю времён и поколений, – и вместе с тем привет моего ангела в самой пустыне, где он первый последовал за Господом, когда блаженный его учитель указал ему Агнца Божия, вземлющего грехи мира! – Пещера, где жили, Предтеча, и где явился он позднейшему отшельнику с отрадным словом, что тут посещал его сам Господь, находится по ту сторону Иордана; но мы не могли перейти заветной реки по страху бедуинов и по бурному стремлению воды, а только продолжали путь наш вниз по течению, на расстоянии четверти часа, до того места, где обыкновенно останавливаются богомольцы, потому что тут река совершенно открыта, и нет тростника, а низменный берег дозволяет купаться.

Провожатые наши, конные и пешие, расположились в недалёком расстоянии от реки сторожить своих коней, а мы взошли в чащу кустов на прибрежный холм, под которым с шумом струился Иордан, ударяя в него углообразным течением. Густые ивы, склонившиеся над водами и осенившие холмы, укрыли нас совершенно от взоров агарянских, и мы могли свободно приготовить все для желанного Богослужения. Авва Иосаф с иеромонахом русским Феофаном соорудили престол из принесённых столпцев и древесных ветвей, срубленных на месте, и покрыв его зеленью трав, одели парчовой одеждой, и положили сверху антиминс, данный им от наместника Патриаршего, крест и Евангелие, и икону Богоявления Господня, зажгли свечи, воскурили фимиам, и игумен св. Саввы, совершив проскомидию, начал Божественную литургию, на родном славянском языке. О как отрадны были его звуки на берегах Иордана, над звучным течением его водь, которые, конечно, впервые огласились нашими родными напевами! Мы все русские составили хор, и давно не помню я столь торжественной литургии, хотя и иод открытым небом, и в чаще леса!

Служба была полная Богоявленская, и когда, в виду Иордана, возгласил он Евангельское слово: о разверзшихся тут некогда небесах и Духе, сходящем в виде голубя, и Божественном гласе, – казалось, услышится вновь небесный глас: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немъже благоволих». По окончании литургии, мы взяли свечи и икону, и при пении: глас Господень на водах: приидите, приимите Духа премудрости, Духа разума явльшагося Христа, – крестным ходом сошли в самую реку на камни, где совершили освящение вод, как бы в самый день Богоявления; уже не много оставалось до сего праздника, так как это было 16 декабря. Есть особая молитва в греческом требнике, весьма умилительная, которая у нас не читается. – По освящении вод, не выходя из реки, мы налили два больших сосуда иорданской воды, из коих один доставлю вам. Время было столь тёплое, и даже душное около полдня, так что я мог погрузиться в Иордан, довольно, однако прохладный, не смотря на палящие лучи солнца. Услышав пение и лики, подвиглась любопытством наша агарянская стража, и видя торжество, по примеру одного из христиан, начала стрелять из ружей, изъявляя тем своё уважение к не разумеемому ею обряду. Все это было в высшей степени трогательно и величественно! – Потом мы ещё несколько отдохнули, под сенью иорданских верб, и, укрепившись скромною трапезою, поехали далее осматривать пустынные обители, а вьюки и лишних людей отправили в башню иерихонскую, где опять должны были провести ночь. Авва Иоасаф был совершенно счастлив, что впервые мог отслужить литургию на Иордане, потому что хотя иноки его иногда и ходят туда на Богоявление, но не всегда могут совершать свободно службу, а он не бывал с нами в эти дни.

Старец рассказывал нам с живостью о прежних страхах арабских до времён Ибрагима Паши, которые иногда и теперь повторяются: как однажды собрались они, большою семьёю иноческою, на Иордан из Лавры св. Саввы, и принуждены были возвратиться, потому что около развалин Кастеля шайка за-иорданских бедуинов отобрала у них весь хлеб, запасённый на дорогу; а в другой раз произошло ещё горшее: бедных путников совершенно обнажили, так что стыда ради они едва испросили себе несколько лохмотьев, чтобы только дойти до обители. Впечатление сих хищников сильно врезалось в его память, и они часто были на устах его: но он все рассказывал с радушною улыбкой, будто смеясь над своими бедами. Древние пустынные Отцы, о коих пишет в Духовном Луге Иоанн Мосх, также не редко жаловались на набеги хищников.

Между тем по старому широкому руслу реки, направились мы к бывшей обители одного из величайших подвижников сей пустыни, который принял своё название от Иордана. Обитель сия лежала к полдню от Предтечевой, но прежде оставили мы самое русло, и, на расстоянии получаса от него, посетили сперва источник сладкой воды, испрошенный слезами преподобного Герасима, для облегчения учеников своих, издалека носивших воду; потом приблизились и к самой его обители, долго господствовавшей над всею пустынею иорданскою, когда уже пришли в запустение все прочие многочисленные обители. Не знаю, что собственно было виною более долгого процветания и не весьма давнего запустения: слышал только, что, по причине невыносимых разбоев бедуинских, и, вероятно, по оскудению средств к содержанию, во время управления св. града патриархами племени арабского, т. е., после завоевания турецкого, иноки сами собою оставили обитель, и перенесли добровольно всю её святыню в Иерусалим, где и доселе множество утвари и икон слывут иорданскими.

Как жаль, что такая славная обитель, пережившая все прочие на Иордане, пала наконец, и что не достигла до неё рука обновителя Лавры плачевной юдоли, патриарха Досифея, – а следовало бы необходимо восстановить ее, вместе с Лаврою великого Евфимия! Она стоит на отлогой высоте, с которой открывается вид на всю равнину и на мёртвое море. Ещё отчасти уцелели восточные и южные стены; разорение более коснулось северной стороны, где была главная церковь, но в ней сохранился полусвод горнего места с остатком стенной живописи, и тут на камне обыкновенно совершают литургию иноки св. Саввы, в сочельник Богоявления, на пути к Иордану. Другая церковь рядом сохранила ещё более живописи, и над западными дверями я видел икону Успения и лики двух апостолов – Андрея Первозванного и Симона Зилота. Внутренний двор монастырский завален грудами развалин бывшей трапезы и келий, но все это ещё можно бы восстановить, если бы нашлись опять пустынники Иорданские! Кто и когда? Бог весть!

Желая посетить ещё до вечера гору искушения, отстоявшую на два часа хода, я оставил поездку на море мёртвое, менее для меня занимательное, и которое уже однажды видел, – и направился прямо к горному высокому кряжу, по широкой равнине, пересечённой частыми и глубокими оврагами иссохших уже потоков: но когда воды были собраны в обширном водоёме, виденном мною на кануне, – то можно было напаять пустыню и оплодотворить ее; и не напрасно славилась она розами и пальмами, и мастикой. На остатках древнего Иерихона, ближе к горам, бывает обыкновенно становище богомольцев, многими тысячами странствующих под прикрытием стражей на Иордан; и этот кочевой базар, хотя и не совсем благочинный, два дня оживляет пустынную картину долины иорданской, которая опять на целый год возвращается к более свойственному ей безмолвию.

Гора искушения не была посещаема мною в первое моё странствование по св. местам, и тем пламеннее влекло меня сердце к месту постного подвига самого Искупителя нашего. Оно как бы указано было заблаговременно иным подвижником, пророком Илиею, который уединялся здесь над потоком Хорафским. И в последствии пустыня сия была любимым поприщем постных подвигов для великих отшельников Палестины, сюда удалявшихся на все течение Четыредесятницы, в память сорокадневного поста своего Господа. Едва ли не это есть та дикая пустыня Руви Великого Евфмия, которой ищут на берегах мёртвого моря: потому что весьма естественно, что он проводил дни Четыредесятницы на месте пощения Господня. Сюда же ежегодно удалялся Савва Освященный, ученик его, совершив прежде память своего блаженного учителя в его соседней лавре. Тут же основал свою знаменитую Лавру, прозванную иерихонскою, по близости сего города, первый отшельник Харитон, когда оставил па время Фаран, и здесь же должно предполагать лавру илиотов в память Фесвитянина Илии. По крайней мере сия гора, испещрённая в два и три яруса, над бездной потока хорафского, келиями отшельников, как гнёздами выспренних птиц, свидетельствует о чрезвычайном населении места подвижниками, шедшими здесь по следам своего Господа. И кто же населяет теперь все сии дивные пещеры там, где ещё они доступны, и не оборвались камни их в бездну? – Бедуины соседнего кочевья загоняют туда на ночь стада свои, – Я видел, как под вечер стремились туда по крутизне лёгкие козы, и блеяние овец оглашало своды пещер, оглашавшихся некогда пением ликов.

Бедуин соседнего кочевья вызвался быть нашим проводником в пещеру Четыредесятницы, и я последовал за ним на крутизну, не обращая на него внимания, будучи исполнен думою о священном минувшем. Когда же, подымаясь с камня на камень по узкой извилистой тропе, мы достигли наконец у самого подножия пещеры, до такого места, где надобно было призадуматься, как шагнуть далее чрез пропасть, потому что обрушились в промежутке ступени, иссечённые в скале: вожатый мой оглянулся; я невольно вздрогнул, увидев черное лицо бедуина с раскалёнными глазами и сияющими белизной зубами в диких отверстых устах. Я не догадался прежде, что бедуин сей принадлежал черному поколению, прикочевавшему издалека из внутренней пустыни, и не мог подавить первого неприятного впечатления; однако я старался затаить в себе это неприятное чувство.

Сперва вошли мы в верхний ярус пещеры, состоящий из нескольких смежных между собою вертепов. В первом из них цистерна уже безводная; своды второго поддержаны большим самородным утёсом; – третий вертеп был собственно церковный, о чем свидетельствуют остатки стенной живописи, почти стёртые. Алтарь его, докладенный отчасти громадными камнями, висел над бездною, в которую уже обрушилась одна его часть. С южной стороны сей церкви ещё уцелело одно малое отделение верхних галерей, и тут указывают место искушения. Широкое отверстие в бездну открывает обширный вид на келии и на поток, уже иссохший; в углублении сего крайнего вертепа сохранялся камень, ознаменованный иссечённым на нем крестом, а сверху осенённый херувимом славы. Напротив, на стене уцелели образ Благовещения и несколько ангельских ликов, в память ангелов, здесь послуживших Господу после Его искушения. Страшно стоять в этой пещере, как бы над пропастями ада, коего князь дерзал сюда досягать, но вместе и как в раю, где предстояли ангелы своему Владыке.

Нижний ярус келий собственно посвящён памяти пророка Илии, и тут обитали бесчисленные его подражатели, которые, вероятно, входили в пещеру Спасителя только для молитвы; но гораздо труднее проникнуть было в сей нижний ярус, потому что совершенно обрушились все ступени, и в некоторых местах нужно было перескакивать с камня на камень над самой бездной, так что иные на то не решались, чтобы не закружилась голова, и надобно было ещё лепиться вдоль утёсов, над самою пропастью, по стезе едва проходимой. В самую пещеру Илии, где была церковь во имя его, не льзя было проникнуть иначе, как чрез круглое отверстие в своде, ставши на плечи спутников; я не решился на сей образ восхождения, не надеясь на силы тех, которые должны были поддержать меня. Но Авва Иоасаф непременно требовал, чтобы я туда взошёл поклониться месту жития св. Пророка, и уверял, что он там ясно начертан на стене с большим черным вороном подле него.

Я предпочёл другой путь более опасный, но единственно для меня возможный. Один из моих спутников, более лёгкий, влез сквозь отверстие в пещеру, и, вышедши наружу над самою пропастью, протянул мне руку, так чтобы я мог, хотя с опасностью, перескочить к нему чрез провал с соседнего камня. – Но напрасно искал я лика и врана пророческого в пещере, хотя там сохранилось много фресок. Лев покоящийся подле сидящего старца, начертанного в рост человеческий, скорее знаменовал евангелиста Марка, или преподобного Герасима, нежели пророка Илию, а в черном большом вране, о коем так настоятельно говорил нам Авва Иоасаф, открылся, к чрезвычайному его изумлению, крылатый лик Серафима, почерневший от дыма, поточу что, вероятно, иногда обитают в пещере люди, так как не льзя загнать в неё стада. Мы невольно улыбнулись при виде такой ошибки, но он извинился тем, что в темноте крылья ввели его в обман.

Спуститься из пещеры и с горы искушения легче было, чем туда подниматься, и, на пути к Иерихону, мы посетили знаменитые воды Елисея, обращённые им из горьких в сладкие, где накануне насильно хотели заставить нас провести ночь. Источник сей весьма близко от подножия горы, и родник его подле высокого холма, усыпанного мелкими камнями, где существовал славный дворец жестокого Ирода. Место очаровательно по свежести вод и густой зелени, осенившей поток от его начала до башни иерихонской; на всём этом пространстве расположен был древний город, над коим господствовал Иродион, или царские палаты. Утомлённые трудным днём, мы уже после захождения солнца взошли на башню, которая показалась нам весьма удобною, хотя и без всяких удобств. Опять старец Иоасаф стал на всенощную молитву, и возбудил нас к молитве; и опять, не смотря на чрезвычайное утомление, провёл я час ночи в выспреннем созерцании долины иорданской, при лунном свете; но уже багровый круг около луны предвещал нам, после тёмной ночи иорданской равнины, ветреный холодный день на горах иерусалимских, где совсем иной климат.

С вечера, угощая шейхов, мы спрашивали их: нет ли каких-либо ещё замечательных развалин монастырских на обратном пути в Иерусалим? потому что слышали о таковых от отца Иоасафа, и они обещали указать мне развалины двух обителей влево от дороги, на расстоянии часа или двух. Когда же на другой день, с половины пути, изменилась погода, стали колебаться в своём слове. Утро было ещё совершенно летнее; мы поспешили в путь; на половине горного выхода из долины иорданской на хребет иудейский, представились развалины башни с водопроводом, которую соорудила императрица Евдокия для свидания с Великим Евфимием, потому что Авва не хотел идти в город из своей пустыни. Некоторые, и в том числе авва Иоасаф, по иному преданию указывали место сего свидания на высокой горе, не далеко от св. Саввы, где потом сооружён был монастырь Богоматери, и доселе видны развалины; но, кажется, за чем было назначать свидание так далеко от обители, и в месте столь пустынном, когда здесь, на пути к Иерихону, и по соседству лавры, оно было весьма удобно? Не здесь ли в последствии был монастырь Пиргов, так названный, быть может, от башни Евдокии? Тут по всей горе видны следы большой каменной дороги Ирода или римлян, в виде via Appia пролегающей по Апеннинам. Далее, на вершине хребта, есть цистерна императрицы, и несколько вправо от дороги, на самом гребне, слабые развалины церкви верховных апостол, сооружённой ею на том месте, отколе увидела она впервые Лавру Великого Евфимия, недоступную с сей стороны потока Кутилийского; водопровод, который мы переходили, спускаясь в Лавру, устроен ею был для сей цистерны и церкви. Здесь, умилённая зрелищем иноческого уединения, царица воскликнула словами волхва Валаама: «коль красны селения твои, Иаков, и шатры твои, Израиль, как древа, насаждённые при источниках вод»! и здесь сердце её обратилось от ереси к истинному православию отцов её. Лавра действительно открывается в полном блеске с сей горной вершины!

Достигнув крепости Адоним, на половине дороги почувствовали мы перемену климата, как бы входили в совершенно иную атмосферу; тут оставила нас теплота волканической долины иорданской, и резкий ветр подул от высот епеопских с дождём довольно холодным. Шейхи испугались непогоды, и на вопрос мой о развалинах, поспешили ввести в остатки обширного караван-серая, по среди бывшей крепости, уверяя, будто их, собственно, и разумели. Я понял обман, и по неведению языка арабского поручил авве Иоасафу выведать от них истину и убедить исполнить данное обещание; но они продолжали с большею наглостью упираться в своей лжи. Тогда, не смотря на непогоду, я сошёл с лошади, и сев под деревом, объявил, что не поеду далее, доколь не покажут мне настоящей дороги; а если же хотят, могут меня оставить, то лишатся платы, и дадут ответ Паше иерусалимскому. Смутились шейхи, видя мою настойчивость, сознались во лжи, но стали опять уверять, что один монастырь слишком далеко по направлению к мёртвому морю и жилищу дервишей в монастыре Моисеевом Неби-Муса; другие же развалины не далее, как на расстояние одного часа влево от дороги, и они их укажут охотно, потому что туда ходят из Вифании поселяне арабские возделывать свои поля на место называемое Хозева. Я был доволен, при дурной погоде, увидеть хотя остатки знаменитой обители Иоанна и Георгия Хозевитов, и действительно шейхи привели меня к обширным развалинам, коих стены отчасти уцелели с подземными сводами и даже внешним очерком бывших храмов, но без живописи. Здание напоминало развалины Предтечевой обители близ Иордана, и казалось укреплённым, хотя самая местность не представляла ничего замечательного. – Подле ещё открыты были пять устьев обширной цистерны дождевой, снабжавшей монастырь и всю окрестность, и вероятно бывшей виною населения.

Любопытство моё было удовлетворено только в половину, и мне непременно хотелось дознать о других развалинах. Я начал опять допрашивать шейхов, и, долго споря между собою, они наконец объявили, что есть в ущелье, никому неведомом, развалины монастыря в роде Евфимиева, которые отстоят на два часа от Хозевы, – того места, где мы были, по направлению к монастырю дервишей Неби-Муса. Было уже поздно, и погода до того не благоприятна, что, поспешая в Иерусалим, ни я, ни мои спутники не решились туда ехать; один только авва Иоасаф, по чрезвычайной своей ревности к следам и воспоминаниям св. отцов, вызвался следовать за арабами, и мы отделили ему трех провожатых, убедив его для скорости сесть на осла; сами же обратились к Иерусалиму.

Проезжая мимо Вифании, я пожелал ещё раз поклониться месту Воскресения Лазаря, как бы предчувствуя, что уже более не удастся сего сделать, и посетив гробовую пещеру, осмотрел и величественные развалины бывшей обители женской, которую основала во время крестовых походов королева Мелизеида. Нижняя часть здания обращена в мечеть, и я, спустившись на двор мечети, просил, чтобы ее отперли; но арабы упорствовали, уверяя, что нет ключей, а мулла отлучился. Между тем христианская женщина, выглянувшая из высокой стены, шепнула нам, что это ложь, и что можно победить упорство магометанское. Посему я расположился со всеми моими спутниками на дворе мечети, уверяя, что останусь ожидать возвращения муллы, и в случае необходимости пошлю просить дозволения у Паши иерусалимского. Поколебалось наконец терпение столпившихся жителей Вифании; пошумев между собою, они наконец объявили, что мулла возвратился, и нам отперли мечеть. Это – довольно обширная погребальная палата, из которой, как видно, было сообщение с вертепом Лазаря, и, вероятно, тут погребены были его сестры и он сам, если только не в Кипре, где святительствовал. Одинокий гроб, обвешенный лампадами, стоял по средине, и мулла сказал, что тут погребён Неби-Иезер, т. е., пророк Лазарь, по искажённому произношению его имени. Больше ничего не мог я узнать, и только поклонился мысленно дважды умершему и погребённому, и однажды воскресшему во временной жизни, как имеет паки воскреснуть в вечной.

Так воротился я в св. град теми же гефсиманскими вратами. – Поздно вечером, уже по захождении солнца, возвратился и Авва Иоасаф, так что едва застал отверстыми врата, и думал уже ночевать у стражей гефсиманской пещеры. Он рассказывал, что действительно нашёл ущелье над потоком, подобное Евфимеву, и развалины обители прилепленной к скалам, но только верхние своды уцелели, а низ обрушился, и не возможно было подняться по обломкам. Видны были и фрески, но так высоко, что трудно было бы их разобрать. Определить же, какая это собственно обитель, он не мог, равно как и то, что было прежде жилище дервишей в Неби-Муса; а только она долженствовала быть одною из именитых. – Конечно, есть ещё много таких развалин в пустыне иорданской, и надобно поверить их книгою Иоанна Мосха «о духовном луге», здесь некогда процветавшем. Теперь же, вот единственные скудные цветы, которые я мог сорвать из бывшего их обилия, как некий венок!

21 февраля 1850 года

Когда я возвратился из палестинского моего странствия опять в Царьград, первою моею мыслью было, посетить те из нынешних мечетей, малые и большие, какие только некогда были церквями, потому что обыкновенно они не возбуждают любопытства посетителей; и я это исполнил, как только мне позволили зимние непогоды хвалёного климата константинопольского. Вчера, можно сказать, был первый красный весенний день, и я им воспользовался, чтобы осмотреть до семи мечетей, весьма занимательных. Для этого необходим был фирман и провожатый от Порты, но я ещё взял с собою одного только драгомана, зная, по опыту св. Софии, как докучливы многочисленные спутники такого рода поездок, и как мало можно с ними видеть занимательного. Рано утром спустились мы из Перы, чрез очаровательную кипарисовую рощу малого поля мёртвых, к старому мосту Галаты, и поднявшись на противолежащий берег Царьграда, начали осмотр наш с древней обители Пантократора, нынешней Зейрек Джамиси. Забытый брошенный саркофаг основательницы её Императрицы Ирины, из зелёного великолепного мрамора с большими крестами по всем сторонам, первый грустно поразил мои взоры, не далеко от двора мечети. Он, вероятно, находился прежде на дворе обители, и его принимают некоторые за таинственный гроб Царя Константина с пророческими на нём письменами о скором освобождении Царьграда. О если бы это был его гроб и истинны изречения сего гроба! Эта мысль по крайней мере утешила меня, хотя я и знал, что не Константинов памятник предо мною, но пусть он будет в моих глазах Константиновым! А гробы Кало-Иоанна и Мануила Комниных, супруга и сына сей Ирины, – где их искать посреди запустения обители! Пуст и самый саркофаг Ирины, и обращён был в кивот для Фонтана!

Ещё одно предание близкое сердцу православных, нераздельно с обителью Пантократора, или Вседержителя. Когда последний Император Константин Палеолог, угрожаемый конечною осадою завоевателя Магомета, вынужден был обратиться за помощью к Папе и принять в св. Софию нашего изменника кардинала Исидора, с условием, однако, определить догматы православия после минования опасности: тогда бежал народ в сию обитель, в келию затворника Геннадия, будущего славного Патриарха, который ещё под мирским именем Георгия Схолария подвизался за истину на Соборе Флорентийском вместе с Марком Ефесским. Не вышел к толпе затворник, но выслал хартию, на коей пророчески начертал; ибо дух предведения обитал в нём и для близкого, и для дальнего: «Для чего обольщаетесь, несчастные Ромеи, и удаляетесь от упования на Бога, надеетесь на силу франков и хотите вместе с городом, имеющим погибнуть, утратить и благочестие ваше? Милостив буди мне Господи; пред Ним свидетельствую, что я чист от сего пятна. Рассудите, что̀ творите, бедствующие сограждане! Да не лишитесь, с грядущим на вас игом, и отеческого предания, исповедав нечестие! Да не погибнете в день судный»! Но никаких следов древности не обрёл я в нынешней мечети; все забелено и закрашено варварами, хотя и говорил мне мулла, что есть мозаики, как и в св. Софии, которые будто бы хотят открыть при обновлении; вероятно истребят и остальные! Даже четыре массивные столба египетского мрамора, поддерживающие главный купол, и те забелены; остались неприкосновенными одни наружные двери, т. е. портал из красного богатого мрамора. По расположению храма видно, что в нем было три престола рядом, или, лучше сказать, три церкви, соединённые вместе довольно исправильно под четырьмя куполами; при каждой свой особый жертвенник и диаконикон. Такова ныне обитель великого Патриарха Геннадия!

Мы хотели видеть малую церковь Богоматери τῆς λήβυς, основанную Патрикием Константином Ливом при Льве Философе и обновлённую Палеологами, но не доискались муллы. Наружность оной весьма древняя; а нынешнее имя – Цирцир джами. Там была погребена наша В. Княгиня Анна, дочь Василия Дмитриевича и супруга Палеолога.

Первая в Царьграде и более иных именитая мечеть завоевателя Магомета, сооружённая им на месте храма апостолов, где собран был их нетленный лик, и где почивали первые властители цареградские дома Константивова, начиная с Равноапостольного ктитора, и сия, увы! – мечеть, а не церковь, привлекла внимание наше после обители Пантократора. И здесь можно воскликнуть с последним историком византийским, так заключившим летопись падшего царства: «Сие ли испытал град градов, похвала христиан и сокрушение варваров, исполненный стольких сокровищ духовных? Где ныне телеса апостольские, там насаждённые искони, как бы в некоем вечно цветущем раю? Где, багряница Господня, и копие, и трость, и губа, столь долго там хранимые? Где телеса преподобных и мучеников? Где гробы Великого Константина и прочих державных? Где торжища, и палаты, и распутия, и поля, и вертограды, некогда все исполненные мощами Святых, телесами благородных и славных подвижников? О бедствие! О храм – земное небо и жертвенник небесный! О священный собор, и дивные церкви, и книги Божественные, и словеса Божии, ветхие и новые законы! О благовестие изглаголанное самим Господом, и богословие истекшее из уст плотоносных ангелов, и учение боговдохновенных мужей! О училище героев, и гражданство и народ, и воинство, некогда превышавшее меру и ныне исчезнувшие, как погружаемое судно! Жилища частные и царские! ныне вас призываю, и вас оплакиваю, сделавшись новым Иеремиею сей бедственной трагедии! Какой язык может рассказать разорение града, и великое пленение, и всеобщее запустение, переселение и рассеяние повсеместное, разлучение сына от отца и матери от дочери, изменение языка в иной язык, благочестия в нечестие, Божественного Писания в чуждые письмена! По истине, по истине невозможно! Помрачись солнце, стенай земля, ради всеобщего лишения, бывшего во дни рода нашего, за грехи наши, по праведному суду Божию»! И действительно, если теперь ещё так живо впечатление минувшего, посреди четырёх вековых развалин святыни, обезображенной варварами: как мучительно должно были раздирать всякое сердце самое зрелище повседневного разорения святилищ!

Не варварская ли была мысль завоевателя: срыть до основания древнее святилище апостолов, стоявшее в центре и на лучшем месте столицы, чтобы соорудить там новую свою мечеть, и тем изгладить с лица земли память Константиновой державы, ибо там был погребён Ктитор Царьграда! Итак, мы должны сожалеть об утрате сего храма ещё более, нежели о св. Софии, потому что София ещё цела, a более древнее здание Равноапостольного не существует! Не могу поверить словам летописцев, будто бы славный Патриарх Геннадий, избранный и уважаемый самим Магометом, (который уступил сие святилище для Патриарха, отняв св. Софию), добровольно согласился оставить оное после двухлетнего патриаршества, под тем ничтожным предлогом, что оно далеко отстоит от квартала христиан. Разве он не мог предвидеть будущего разорения? И уступают ли так легко собор столь древний и священный, каков был апостольский, чтобы перейти в церковь тесную и весьма обыкновенную, какова была новая патриархия «Всеблаженная», теперь также обращённая в мечеть? Да и она не весьма далеко была от храма апостолов. Нет; вероятно, силою изгнал Магомет бедствующего Патриарха, именно для того, чтобы именем своим истребить имя великого Константина! И где же теперь его гробь? Может ли быть, чтобы Патриарх, прочитавший таинственные письмена его, не старался спасти синайского кивота? Всё это странно. Расспрашивая напрасно в мечети о сей гробнице, мы по крайней мере услышали о другой, весьма для нас драгоценной, если только это справедливо, последнего Константина, будто бы погребённого, по воле завоевателя, в древней церкви, что ныне мечеть Гульджами, или мечеть роз. Сам же победитель торжественно покоится в особенном здании, или тюрбе, близ сооружённой им мечети. Видно, однако, что при сооружении своего храма Магомет ещё руководствовался очерком и вкусом древнего, потому что великолепная мечеть напоминает отчасти святилище византийское, и странно, что не многие путешественники его посещают. Особенно замечательны 6 гранитных исполинских столбов преддверия и двенадцать разнородного мрамора вокруг двора, убранного иными живыми столбами зелёных кипарисов.

Подле сей мечети видна посреди базара древняя высокая церковь с куполом, которая теперь обращена в складочное место, и без имени, хотя в куполе заметны мозаики. Турки уверяли нас, что она – древняя мечеть Султана Магомета, или завоевателя Фетихе, как они его величают. Но кто же сомневается, что всё, что̀ только есть несколько древнего в Царьграде, старше сих незваных гостей? Как бы следуя по стопам гонимого из храма в храм Патриарха Геннадия, мы направились в избранную им убогую кафедру Всеблаженной, после великолепия Апостольской, и тут она существовала до 1591 года, доколе при частных переменах патриарших, во время заточения в Родосе знаменитого и близкого нам Иеремии II, недостойный его противник Феолипт сделался виною превращения сего храма в мечеть. Ибо он не уплатил обещанных им денег за своё избрание Беглербею Румелийскому, наперснику Султана Амурата III. Едва успел вынести оттоле экзарх патриарший Никифор две чудотворные иконы мозаические Матери Божией и Предтечи, бывшие ещё в св. Софии, и трое честных мощей, в их раках, преподобного Евфимия, Саломии, матери Маккавеев и Царицы Феофании, которые доселе хранятся в новой патриархии с частью священного столба, к коему привязан был Спаситель наш, во время горького биения за грехи наши. Нынешняя патриархия, во имя Великомученика Георгия, выстроена была на наши деньги Патриархом Иеремиею, когда, посвятив первого русского Патриарха Иова, он возвратился осыпанный милостынями царскими, и потом опять ещё просил пособия денежного для сооружения именно сей церкви, как значится в летописях наших. Помнят ли это греки теперь? Не думаю; но я почёл долгом напомнить о том Вселенскому нынешнему Патриарху Анфиму, и он промолчал. Бывшая же патриархия Всеблаженной, или наммакариста, ныне обезображена и обесчещена турецким прозванием Фетихе джамиси.

Внутри её находились гробницы основателей Императора Алексея Комнина и знаменитой его дочери Анны, описавшей в поэме подвиги отца, и последних Палеологов; но все это истребили турки, овладев святилищем, потому что ничего не щадит святотатная рука их. Кругом всей наружной стены на карнизе, или лучше сказать, поясе церковном, есть надпись, но она так забелена, что не льзя разобрать ни одного слова. Вся церковь, можно сказать, изломана внутри перегородками для направления молитвенного к полудню, но заметно трёх престольное её расположение, – и, что удивительно, – уцелел весь мозаический купол правого придела, в коем изображён Спаситель с апостолами. Не понимаю, как это могло сохраниться при истреблении всего прочего! По средине церкви есть кладезь или агиазма, как называют его сами турки, предлагая пить из него посетителям, но вода имеет солёный вкус.

Недалеко от бывшей патриархии и подле врат Адрианопольских самая любопытная по своим остаткам мечеть Кахрие, некогда знаменитая обитель села τῆς χώρας, во имя Спасителя, в которую прежде всех вторгались турки, когда во время бедственной осады проникли они в тайную дверь, забытую греками в стенах, города. Там находилась тогда чудотворная икона Одигитрии, по соседству царских палат, и она истреблена была варварами. Обитель сия, сооружённая сперва Иустинианом, на седьмом и последнем холме нового Рима, была вновь воздвигнута на том же месте тёщей Алексея Комнина, и так сохранилась; потому что самая её наружность наполняет здание XI века, и внутренность разделена на три части с двойным портиком или нарфиксом и пятью куполами. Пелагий Логофет, или канцлер Императора Андроника старшего Феодор Трахониот, обновил обветшавшее здание в ХIII веке, и там нашёл себе последнее упокоение под рясою иноческою и самую могилу, когда при изгнании Андроника он впал в крайнюю нищету. Но он ещё изображён во всей своей славе над дверьми внутреннего притвора, подносящим украшенную им церковь Христу Спасу, и сам он украшен почётною шапкой, данной ему от Императора, и какую ещё недавно носили бояре молдаванские, доколе не изнемчились и они. На сей гробнице ученик его и летописец Григорас написал стихи в честь своего учителя; стихи сохранились в летописи; но где могила? Где также рака святого Патриарха Германа, пострадавшего за иконы, и Михаила Синкелла знаменитого философа, тут же опочивших, и самого Григораса летописца, здесь заточенного Кантакузеном? Все потревожили нечестивые и заклали сообщение внутреннее между приделами, или частями святилища, отделив от него жертвенник и диаконикон. Уцелел мрамор на стенах, но мозаики храма исчезли. Они долженствовали быть великолепны, судя по тем, которые ещё остались, хотя отчасти и забелённые в обоих преддвериях и в боковой галерее оглашённых. И по истине непонятно, как могли они уцелеть! Трудно было рассмотреть их во внутреннем тёмном притворе; там, где проломан несколько свод, виден был Господь в белом одеянии, стоящий с женою в черной одежде с сиянием кругом главы, и дважды повторяются те же священные лица, и сама черноризица сия молится с поднятыми к небу руками пред гробницею, возвышающеюся тремя уступами, в вертограде. Я сперва думал, что это Божия Матерь, но Ее никогда не изображали в чёрном: должно быть, кто-либо из свитых отшельниц, или некое таинственное видение. Прочего при всех моих усилиях разобрать я не мог от темноты сего притвора. В боковой галерее также сохранился отличная мозаика: воин, сжигающий руку свою на жертвеннике пред воеводою, сидящем на престоле. Это что-либо из жития одного из двух великомучеников Феодоров, ангелов Трахониота, и, кажется, тут был мраморный гроб его, потому что на стене, есть мраморное изваяние благословляющего Спасителя и двух ангелов по сторонам, против южного входа в самую церковь. Всего яснее мог я различить и любоваться мозаиками первого притвора, потому что солнце ярко светило на них сквозь отверстую западную дверь. Прекрасно начертан, как бы искусною кистью, брак в Кане Галилейской, над дверьми, и Господь, требующий крещения от Иоанна на водах; – это целые картины из многих лиц, изящно расположенные. Есть и отдельные фигуры, на арках, мучеников Георгия и Димитрия и самого Императора Андроника в царской одежде с надписью, и много других, уже отчасти стёртых.

Остаток древности времён Палеологов, и по счастию ещё христианской, привлёк наше внимание в той же части города, хотя и ближе к Фанару, кварталу греческому. Это знаменитая церковь крови или Кан-Килиси, так названная потому, что в ней погибло множество христиан во время осады под, мечем турков, сюда устремившихся из первой обители Хорас. Она носит также название Мунго-Мотисы, или Матери Божией Монгольской, потому что, ее основала близкая нам по воспоминаниям историческим царевна Мария из рода Палеологов, супруга жестокого хана Узбека, истребившего весь род князей тверских. Мария покровительствовала бедствующим князьям нашим, св. Михаилу и сыновьям его Димитрию и Александру, избиенным в Орде и по смерти хана возвратилась на родину, где соорудила церковь сию в честь Пресвятой Девы; и церковь сия носит отпечаток XIV века, и одна только из всех греческих имеет купол. Трижды покушались отнять ее турки, но Промыслом Божиим находились покровители между господарями обоих княжеств, которые спасли это сокровище, и так оно осталось неприкосновенным до наших времён, но внутри его нет примечательных останков древности. Наконец, приближаясь опять вдоль Фанара к старому мосту, мы посетили и бывшую церковь св. Феодосии, которую турки, обратив в мечеть, назвали поэтическим именем Гюль джамиси т. е. мечетью роз, быть может оттого, что временно она принадлежала латинам, и носила имя Богоматери del Rosario. Там назначали нам муллы мечети Магометовой могилу последнего Константина, и мулла мечети роз не только подтвердил их слова, но даже указал нам предполагаемую могилу, внутри самой церкви, с правой стороны между алтарём и боковым приделом, в верхней тесной палатке, куда надобно подняться несколькими ступенями. Там стоит действительно каменный гроб, но чей он? Кто поручится за истину? Пусть будет – последнего Константина! Это утешительно для сердца при утрате гробницы первого. Летопись говорит, что победитель, обрётший голову избиенного Императора, велел пригвоздить ее к столбу, а тело велел оп погребсти с честью в бывшем христианском святилище, как уже не опасного врага, когда всем известна стала его кончина; и такое предание повторяют турки во славу своего героя. Да почиет сей державный с миром в храмине роз, пожавший столько терний на поле жизни!

Царьград, 23 февраля, 1850 г.

Вчера был я вечером у Живоносного Источника, потому что летом не застал там чудотворной иконы, и на сей раз предварительно просил Вселенского Патриарха Анфима, препроводить туда икону, и назначить служение литургии; обыкновенно служба бывает так рано, что нет возможности поспеть из Перы в Балуклы, отдалённый на расстоянии двух часов, за стенами города, и к тому же икона находится там только по пятницам и праздникам, когда собирается толпа парода, и оттого затрудняется Богослужение; прочее же время хранят ее в Патриархии, и оттоль обносят её по болящим, как нашу Иверскую. Весеннее утро благоприятствовало моей поездке. Переехав опять, по старому мосту, залив сладких вод, отделяющий Перу от Царьграда, мы неслись, можно сказать, по извилистым улицам и переулкам нечистого и запутанного города, чтобы не опоздать к литургии, часто останавливаемые караванами ослов и верблюдов, или, что ещё хуже, арбами волов, которые заграждали вдоль и поперёк всю улицу; – тогда надобно было осторожно пробираться между их рогами, или искать бокового проулка. И это я Вам описываю, чтобы Вы могли себе отчасти представить, что̀ такое нынешний Царьград: не думаю, впрочем, чтобы и старый греческий город был построен иначе, потому что главные искривлённые улицы следуют по старому направлению к различным городским воротам, которых шесть или семь со стороны земли. Я вздохнул свободно, когда мы выехали, наконец, на свежий воздух, под сень могильных кипарисов турецкого необъятного кладбища, чрез знаменитые врата топ-капу; но я вздохнул и по другой причине, вспомнив, что это были те древние врата св. Романа, где наиболее кипела битва, потому что сюда направлена была исполинская пушка завоевателя, давшая им своё имя, и что тут погиб с мечем в руках последний Константин на развалинах своей столицы.

Обрушены стены башни св. Романа, отчасти засыпан и глубокий ров, и обломились зубцы старой низкой ограды. Роскошно вьётся плющ по сокрушённым забралам Византии, зелёною мантией прикрывая расселины башен, как будто природа взялась сама защищать заветные твердыни обессиленных мужей! И как прилично осеняет кипарисовая роща всё это поле смерти и физической, и нравственной. От врат св. Романа до других Мевлане-Сени следовали мы вдоль живописных бойниц Царьграда, и потом поворотили, между кипарисов кладбища, к Балуклы, отстоящему за четверть часа от ограды. Всё это место было некогда покрыто палатами вельмож цареградских, и сами императоры торжественно переезжали всякую весну в день Вознесения в свой загородный дворец Τῆς πηγῆς, или источника, на равнину золотых ворот, которая славилась тогда раем византийским, от чистоты её воздуха и благовония садов. Вероятно, стояла тут какая-либо церковь во имя Св. Троицы, потому что на дороге остановил меня инок греческий, с святой водой от Св. Троицы, и указывал на соседний ключ. В прекрасной роще на малом холме сооружена обитель Живоносного Источника, обновлённая во дни просвещённого Патриарха Константия, усердием греков и милостынею русских; одна незабвенная графиня Орлова пожертвовала до 50000 пиастров; a её там и не поминают!

Как умилительно первое летописное предание о начале Живоносного Источника в половине V века, при императоре Маркиане, супруги царевны Пульхерии! Лев Макелл, будущий царь, будучи ещё простым воеводой, встретил однажды в роще Балуклийской, в жаркий летний день, слепца изнемогавшего от жажды, который просил его дать ему каплю воды, и посадить под тень какого-либо дерева. Добродушный Лев исполнил второе его желание, но не мог удовлетворить первому, по недостатку воды, и напрасно искал живительной струи, чтобы спасти умирающего. Тогда послышался ему голос из чащи: «Лев! не трудись искать воды далеко; здесь близко есть вода». И тот же голос, повторил опять ещё более изумлённому: «Лев царь, взойди во внутренность рощи, там обретёшь воду живую; помажь ею очи слепого, утолив прежде его жажду, и прозрит. Кто я, пред избравшая сие место, вскоре узнаешь; и я вспомоществую тебе соорудить здесь храм во имя Моё, дабы в нём благочестивые, с верою призывающие Меня, воспринимали исполнение благих своих желаний и исцеление в болезнях». Смятенный и обрадованный Лев исполнил небесное веление, обрёл воду, и мгновенно исцелился вкусивший ее и помазанный ею слепой, и молва о сем чуде разнеслась по всей столице. Воцарившись спустя 7 лет, император прежде всего озаботился о сооружении великолепного храма в честь Богоматери на месте предсказания и чуда, и украсил мусиею его своды, а над самым источником открытым, сверху изобразил икону Пречистой Девы с Предвечным Младенцем, так что казалось, из лона их истекала благодатная вода: оттоле самый источник прослыл живоносным.

Сто лет спустя, другой великий император Иустиниан, получив исцеление от каменной жестокой болезни, по гласу Богоматери, Которая в ночном видении послала его к своему источнику, соорудил новый храм, ещё более великолепный, на месте Леонова, из остатков материала св. Софии, и устроил там обитель иноков. Храм сей, по описанию Прокопия, не уступал красотою Влахернскому, но в последствии времени пострадал от страшного землетрясения, и один из могущественных властителей Царьграда, коего род около 200 лет царствовал в Константинополе, Василий Македонский, достойно обновил святилище Льва и Иустиниана, как свидетельствует внук его, державный летописец Багрянородный Константин. Храм был разрушен до основания при взятии Царьграда турками. Однако, и после разорения своего царства и обители, не оставляли православные Живоносного Источника под грудою его развалин; потому что от времени до времени совершавшиеся исцеления знаменовали его целебную силу даже самим туркам. Спустя несколько лет, дано было дозволение соорудить малую часовню над источником, и там посажен был страж турецкий, чтобы собирать дань с христиан в пользу магометанской больницы. В бедственную эпоху восстания греческого обрушилась и часовня, которую выжгли разбойники, и уже почти заглох источник под грудою камней, но десять значительных исцелений, записанные теперь на мраморной доске подле него, возобновили его древнюю славу, и в числе исцелённых был один из разбойников турецких, ограбивших святилище и потом впадший в расслабление. Наконец ревностный Патриарх Константий испросил у Султана позволение восстановить из развалин древнюю церковь, соорудил ее вновь с благолепием, приличествующим святости места и древней его славе. Но хотя и найдены были прежние основания храма, они не послужили чертежом для устройства нового, по самой их обширности, и только малая церковь агиазмы, т. е. самого источника, стоит на прежнем основании; и она и главный собор, празднующий Живоначальному Источнику в пасхальную пятницу, украшены серым мрамором с изящными ваяниями по иконостасу и мозаическим полом. Между новейшими зданиями греческими ни одно не может сравниться с храмом Балуклы.

Достойно внимания, что человеколюбивая цель доселе соединена с устройством новой обители Живоносного Источника; потому что доходы её отчасти идут на соседнюю больницу греческую, устроенную на 200 кроватей, против ворот семи башенного замка, так как здесь духовное начальство содержит общественные благотворительные заведения, а церковь Балуклы почитается собственно ставропигией патриаршей. Когда начали копать землю для фундамента, нашли в преддверии два древние гроба: один того Феттала, который будучи болен поплыл искать исцеления у Живоносного источника, и умирая на пути заклинал своих присных, хотя мёртвым, донести его до живительных струй, и трижды облить ими тело его, прежде нежели предать земле; и что же? Он воскрес! Потому избрал себе упокоение при жизни и по смерти в сей обители. Другой гроб жены придворного сановника Магистриссы Елены, которая взяла себе две мозаические иконы из сего святилища во время землетрясения, и потом принуждена была, по тайному гласу, возвратить достояние церковное. Лишившись трёх своих детей, в их малолетстве, она с любовию передала их Господу, и сама пожелала успокоиться со всею семьёю под сенью обители. Гробы сии и теперь находятся в преддверии храма. Замечательны чудные обстоятельства при строении церкви: огромный камень упал на ноги одному из работников, так что с трудом могли извлечь его из-под громады; но как только полили его освящённою водою от Источника, не только миновалась боль, но даже ноги остались совершенно невредимы. Ещё двое упали с высокой лестницы во время постройки храма; но ни один не пострадал, так как оба заняты были живописью и ваянием в пользу церкви, чему есть ещё много живых свидетелей. Таково доныне благословение Божие над святым местом, издавна привлекающим к себе любовь и усердие благочестивых христиан, и даже магометан!

Я застал ещё утреню в большой церкви Живоносного Источника, потому что меня ожидали, и я просил, чтобы отслужили обедню в нижней малой церкви у самого источника. Но признаюсь, хотя Вселенский Патриарх прислал своего протопсалта, для большей чести или ради порядка, я не остался доволен служением, от крайнего небрежения служащих, которые потеряли даже всякое чувство благочиния, не от недостатка благочестия, но от необразованности и привычки к беспорядку. Больнее было видеть, как произвольно повреждают они чин литургии Златоустовой; не говоря уже о том, что, опуская часы, начинают ее тотчас после великого славословия. Я везу Вам обличение против их искажённого Богослужения: это чин Божественной литургии Патриарха Филофея, благословившего крестом Преподобного Сергия. Я приобрёл книгу сию на св. гор Афонской, и ею обличал уже многих наш архимандрит Софония; потому что все там до последнего слова по нашему чину, и даже нет прибавления позднейшего «с любовию» при выносе Даров.

Несколько памятников патриарших, белого мрамора с двуглавыми поверх орлами, есть на церковном дворе обители, хотя это большая редкость в Царьграде, по беспрестанной смене Патриархов Вселенских. Оставив обитель Балуклы, мы вступили опять в кипарисовую рощу, усеянную белыми чалмами турецкими до ворот сивирийских и далее, вдоль ограды её семи башен. Что̀ бы сказали древние императоры византийские, если бы, восстав из своих гробов, они увидели сие полчище мёртвых оттоманских, посреди своих очаровательных рощей, где любили встречать весну и наслаждаться благодатною природою в окрестностях своей чудной столицы?

Златые, или красные, врата Великих Константина и Феодосия (ὡραία πύλη ) заделаны теперь по древнему преданию о Русых победителях, имеющих ими вторгнуться в столицу сих бессмертных императоров. Не тут ли был пригвождён и щит Олега? Мы въехали в город крайними вратами семи башен (Еди кула каписи), и взошли в самый замок, некогда столь страшный в Европе, когда надменная высокая Порта Оттоманская, как ее величали тогда Дворы Западные, грозила сею темницею их послам. И наших двое испытали сие заключение Булгаков и Обрезков, поседевшие там в одну ночь: я видел сырую темницу их заключения, и изумился дерзости Оттоманов, посреди нынешнего упадка их. Семи башенный замок теперь есть верный образ их состояния; все в запустении внутри и поросло травой; несколько солдат сидели на дворе и продавали старые монеты. Араб сторож, прочитав фирман, повёл нас по обрушенным ступеням на высокую стену, покрытую мохом, по которой разбросаны были обломки лафетов и пушки, проглядывавшие из зелени. Я взошёл на высочайшую из семи башен, чтобы полюбоваться очаровательным видом на город и окрестность, и на мраморную пучину с островами Князей; всё в ней колыхалось; бились по ветру сломанные оконницы, сгнившая лестница трещала, так что сторож предварял о ступенях, и казалось самый пол башни, плясавший под тяжёлою стопою посетителя, готов был провалиться, а ключ башни не могли найти и отпёрли гвоздём!

Прямо от семи башен мы направились в часть города называемую Исоматия, вероятно от хлебной пристани, над морем мраморным, искать древних церквей греческих, и прежде всего посетили большой монастырь армян, вместе мужеский и женский, который в 1643 году отняли они у православных (происками одной из своего племени, поступившей в гарем Султана Ибрагима). Он называется Сулу монастырь, от агиазмы, находящейся под церковью монахинь, но вода сей агиазмы весьма солена. Очаровательный вид на мраморное море, острова княжеские и дальний берег Анатолии открывается с высокой террасы двора монастырского, как бы висящей над морем, хотя ещё продолжается под нею город до низкого помория. Обе церкви сей обители пространны, но совершенно обновлены после пожара 1782 года, и утратили свои мозаики, изображавшие императора Михаила Палеолога и супругу Феодору, ибо он обновил сию церковь, много пострадавшую во время осады латинских крестоносцев, которые унесли отсюда в Венецию мощи первого отшельника Павла Фивейского. Тогда церковь сия праздновала Сретению Господню, и по красоте своей местности называлась Перивлентос. Основателем её был Роман Аргир император в 1031 году, и, пятьдесят лет спустя, другой Кесарь Никифор Вотониат обновил ее; оба погребены там, но где искать их гробниц после стольких опустошений!

Мне весьма жаль, что сбиваясь турецкими названиями новых мечетей, бывших церквами, я не посетил, по соседству Сулу монастыря, мечеть Хаджи Мустафы Паши; потому что это некогда был храм апостола Андрея Первозванного, основанный сестрою императора Феодосия Младшего и обновлённый великолепно Василием Македонским. Не знаю, позволит ли мне теперь время и отдалённость сей части города воспользоваться фирманом для осмотра сей мечети. Визирь Хаджи первого Султана Селима похитил ее у христиан, и так мало по малу переходили святилища их в руки неверных; потому что не вдруг сделалось запустение, и сперва победители ограбили своих новых подданных, но с умножением фанатизма с одной стороны, и бессилия с другой, каждое новое царствование лишало бедных греков какого либо сокровища!

Но если я не успел видеть бывшей церкви моего ангела, за то я вознаграждён зрелищем знаменитой обители Студитов, столь близкой к нашему сердцу; потому что отселе почерпнул преподобный Феодосий Печерский монашеский устав, распространившийся на всю Россию. Итак, после Лавры св. Саввы, послужившей началом церковному уставу, и св. горы Афонской, где усвоился устав сей с VII века, чрез пришельцев, бежавших из Палестины после опустошений Хозроевых, обитель Студийская была для нас вторым Афоном. И, ах! обитель сия, где процветали Феодоры и Иосифы, теперь обращена в Теки, или монастырь дервишей, под именем Эмир Ахир Джамми, от главного конюшего султанского, отнявшего ее у христиан. Она стоит не далеко от моря мраморного, и летом, когда я объезжал лодкой стены Византии, начиная от пристани Псоматии, я покушался проникнуть в святилище, но не имея фирмана, не был туда допущен, и видел только один двор монастырский, теперь же вооружённый фирманом, взошёл я в заветную внутренность. Известно, что церковь сия во имя Предтечи основана была Иоанном Студием, в царствование Великого Льва; почти разрушенная крестоносцами, она была великолепно обновлена Константином Палеологом Багрянородным, братом старшего Андроника, и до тысячи иноков в ней обитали; но недавно она опять пострадала от пожара, и тогда уничтожились все её мозаики и вся правая сторона мраморных зелёных столбов. Четыре коринфские колонны преддверия забелены варварством дервишей; по счастию уцелели неприкосновенными семь зелёных колонн с левой стороны, стоящих вдоль храма, и другие семь малых над ними, на хорах. Правые подделаны под мрамор; но позади них, у самой стены, есть неведомая гробница, быть может, кою либо из великих Студитов или обновителя Кесаря. Но ещё одна обширная мраморная плита с двумя изваянными крестами прислонена теперь к стене внутри мечети, и, как нам говорили дервиши, вынута была из средины помоста церковного, когда устраивали они сверху возвышенный пол для своих безумных плясок. Семь гробниц покрывала сия доска; а кто сии бессмертные почившие, над коими пляшет теперь неистовая нога дервишей, внутри бывшего храма Предтечи, как плясала некогда ради главы его неистовая Иродиада? Что если тут сам блаженный Феодор или Иосиф песнописец, или Патрикий Студий? О горькое оскорбление покоя святых! На боковом дворе монастырском подле церкви видны развалины обширного здания, и под ним обширная цистерна с 24 великолепными столбами коринфского ордена: потому что все древние обители необходимо имели при себе дождевое хранилище вод, по совершенному недостатку источников в Константинополе. Водопровод Валентов, проходящий по всем холмам города, снабжал главную по средине, славную доныне под громким Валентовым именем: тысячи колонн. – И поскольку все в Царьграде обращено мысленно к священному центру св. Софии, то и в отдалённой цистерне Студийской, находящейся на краю города, дервиши указывали нам таинственно дверь, будто бы ведущую подземным ходом до самой св. Софии. Таково священное влияние сего заветного имени даже на неверных!

Неделя Православия, 12 марта 1850

Сего дня, после стольких лет ожидания, видел я служение Патриарха Вселенского; при служении же прочих трёх имел я случай присутствовать прежде. Весьма давно, во время первого моего путешествия, совершил при мне литургию, в крестное Воскресение, Патриарх Александрийский Иерофей, теперь уже усопший; нынешней осенью, на праздник Введения во храм Богоматери, утешил меня своим служением, в Дамаске, восьмидесятилетний старец, Патриарх Антиохийский Мефодий, и недавно, в субботу душ, уже здесь в Царьград, служил по моей просьбе на своём подворье Патриарх Иерусалимский Кирилл, которого не застал я в св. граде. – Но все три служили только с архимандритами, а ныне, Вселенский Анфим, совершал Божественную службу с двенадцатью митрополитами, в полном блеске своего высокого сана. – Видел я, пять лет тому назад, и пасхальную литургию Папы римского Григория XVI, некогда первенствовавшего между Патриархами, с полным собором его кардиналов, и даже соборное служение католикоса армянского Нерзеса с двенадцатью епископами в престольной обители его Эгмиадзина: таким образом могу похвалится, что вся восточная православная и западная Церковь представилась моим взорам во всем к своём величии; ибо что может лучше выразить внешнюю красоту церкви, если не торжественное служение её предстоятелей? – В «Римских письмах» описал я служение первосвященника западного, и с тем же беспристрастием изображу Вам литургию Вселенского Патриарха.

Я уверен, что все те, которые увлекаются пышностью обрядов римских, при служении папском, не вникая во внутренний смысл их и частое нарушение правил церковных, – возопиют против греков и против отсутствия внешнего благолепия при служении Вселенского Патриарха, также не вникнув, что тут пострадала одна только внешность от долгого ига; все же каноническое заветное сохранилось невредимо. А в Риме, напротив того, где самодержавно властвовал первосвященник, и следственно все зависело от его собственных распоряжений, внутреннее уступило внешнему, и священные чиноположения Соборов Вселенских изменены произвольно, или лучше сказать, своевольно! – Не буду говорить о том уже, что кардиналы, диаконы и даже иподиаконы сидят выше не только епископов, но и титулярных патриархов, назначаемых, вопреки канонов, в Риме, и следственно тем нарушена Иерархии, во главе коей – Папа; но не странно ли то, что, при соборном служении Папы, которое даже усиливаются представить вселенским, (ибо тут кругом Папы восседают представители всех Церквей и весь домашний его клир) приобщается, однако, в светлый день Пасхи, один лишь Папа с двумя со служащими ему кардиналами, диаконом и иподиаконом, а прочие епископы и пресвитеры, для краткости, должны приобщаться заблаговременно за ранними обеднями? Кто понимает всю важность соборного установления Евхаристии на тайной вечери, для всех присутствовавших апостолов, тот изумится такому испровержению канона. Кто же не вникнет в оное и только восхищается внешним блеском, более мирским, нежели церковным, окружающим престол бескровной Жертвы в Риме, тот конечно с пренебрежением будет смотреть на обряды царьградской литургии в сравнении с великолепием римским. – Трон первосвященника, посреди чудной базилики св. Петра, при предстоянии всего светского и духовного его двора и воинской стражи римской и швейцарской, в её готических нарядах, без сомнения более подействует на воображение, нежели смиренная кафедра Златоуста, на которой стоит Патриарх вселенский, при сослужении двенадцати своих митрополитов, и при шумном волнении толпы народной, в тесноте нынешней патриаршей церкви Великомученика Георгия; она заменила для него древнее великолепие св. Софии и храма св. апостолов!

Посмотрим с этой духовной точки на оба служения, дабы справедливо о них судить, и тогда мы убедимся, что всё то, что представляется теперь нестройным в патриаршем, может легко исправиться, потому что происходит от причин внешних,· a то, что̀ искажено в папском, истекает из внутренних начал, все применивших к цели самодержавия римского, хотя бы чрез то страдали каноны; – по сей причине оно не может быть исправлено, иначе, как коренным изменением самого начала. Дайте, напротив, свободу и образование клиру константинопольскому, возвратите ему храм св. Софии, где предки наши мнили видеть пред собою служение ангельское, и тогда сравните с римским, если только не хотите услышать опять ответ послов Владимировых: «никто, вкусив однажды сладкого, не захочет горького»! – Одно лишь, в чём Патриархи вселенские уподобляются Папам, это редкость их служения, и не знаю, на чем основано такое правило, что Первосвятители сии обязаны служить только три раза в год, если нет какого-либо особого случая, рукоположения или погребения! Здесь хотя есть некоторое различие в самых днях, потому что, кроме Пасхи и Рождества Христова, Патриарх служит ещё в неделю Православия, а Папа в день св. Петра: но тройственное число дней служения показывает, что порядок сей истекает из того же начала. Правда, с некоторого времени, по прошению сербов, Вселенский Святитель служит ещё в день св. Андрея Первозванного, основателя кафедры византийской, подобно как Папа служит в день св. Петра: но, кажется, как бы не служить им обоим в день сошествия Св. Духа на всех апостолов, и в Благовещение, и в Вознесение, и в прочие великие праздники Господни?

Прочие три Патриарха не следуют сему примеру, ибо служение их повторяется довольно часто. Должно предполагать, что такая редкость служения патриаршего произошла в позднейшие времена от тяжести ига, затруднявшего церковные собрания. Первосвятители обязаны, торжественно, т. е., с полным собором двенадцати архиереев, совершать литургию только трижды в год; в прочие же праздники они вероятно служили, как прочие архиереи с архимандритами, и потом мало по малу оставили сей благой обычай, являясь народу только в полноте величия своего верховного сана, быть может, для большего впечатления на паству, особенно когда, под игом турецким, Патриарх Вселенский сделался отчасти и гражданскою главою греков.· – Наши московские Патриархи не пропускали ни одного церковного торжества без личного соборного служения. Не оправдывая Вселенских в таком служении, отдаю им однако полную справедливость пред римскими, что они удержали древнее чиноположение в своём служении, будучи связаны канонами Вселенских Соборов, и потому соборная литургия константинопольского Патриарха, для опытного глаза, не смотря на её внешнее по видимому неблаголепие, не оскорбляет православного чувства, когда, напротив того, блистательное зрелище Богослужения римского (да простят мне сие римляне!) невыносимо для взора и слуха, если только они православные! – Теперь приступлю к описанию самой службы, после сего необходимого вступления.

Утреня только-что началась, когда, на рассвете, взошёл я в соборную церковь патриаршую, проведя ночь на соседнем подворье иерусалимском Фанара, чтобы не опоздать к службе. Но уже много было народа, и с трудом мог я пробраться за деревянную решётку, отделявшую патриаршие и княжеские места господарей с клиросами от прочих частей храма, тесного и не соответствовавшего своему назначению. Храм сей близок, однако нашему сердцу, потому что отчасти выстроен милостынею русскою: Патриарх Иеремия, посвятивший первого Патриарха нашего Иова, испросил обильное подаяние у Благочестивейшего Царя Феодора для новой патриархии, потому что Султан Амурат только-что отнял тогда у православных их древнюю соборную церковь «Всеблаженной», куда перенеслись они из храма апостолов и св. Софии. – Не смотря на возраставшую непрестанно толпу, успел я приложиться к двум заветным иконам Пречистой Девы и Предтечи, из древней мозаики, которые были храмовыми в бывшем соборе «Всеблаженной» и в соседней женской обители Предтечи, – и к трём нетленным мощам, открыто почивающим в деревянных раках: Великомученицы Евфимии Всехвальной, перенесённой из Халкидона, Саломии, матери Маккавеев, и царицы Феофании, супруги Императора Льва Премудрого. С трудом спасены были они из стольких сокровищ св. Софии в эпоху гонений, но самое драгоценное из них есть часть мраморного столба, к коему привязан был наш Искупитель, во время биения за грехи наши; другой отломок его видел я в Иерусалиме, а третий в Риме; так три первенствующие Церкви разделили святыню сию между собою!

Спешно шла утреня, без кафизм, во время полиелея зажглись многочисленные хрустальные лампады, висевшие между столбов; и волнение народное возвестило приход Патриарший. С трудом мог подвигаться Святитель, с помощью своих архидиаконов, сквозь густую толпу, и потому шествие его не имело подобающего величия. Но за неделю пред тем, в прощёное Воскресенье, имел я случай видеть в первый раз вход Патриарший в свою кафедральную церковь, и признаюсь, не смотря на её убожество, это пастырское шествие поразило меня более великолепного выхода Папского в базилику св. Петра, посреди его стражи, в одну из пятниц великого поста, хотя тогда не было также толпы народной. Не имел вокруг себя готических воинов, отовсюду оцепивших Первосвященника царя, второй по нём по чину иерархии церковной, и теперь первый, ради соблюдённого православия, Патриарх Вселенский; он шествовал смиренно, окружённый только своим клиром: до двенадцати диаконов, архидиаконов и пресвитеров ему предшествовали в черных своих рясах, сложив крестообразно руки; за ними Патриарх с посохом в руках, поддерживаемый своим архидиаконом и протосинкеллом, а потом ещё шесть церковных чинов его домашнего клира, архимандрит, эконом великой церкви, сакелларий, – вот вся свита Первосвященника Восточного! Не более, я полагаю, было у его предшественника Златоуста, на чьей кафедре он стал, ибо по преданию она уцелела, хотя и обновлённая дважды при Комнинах в 1085 году, и господарём валахским Кантакузином в 1680 году, как свидетельствует надпись. Благоговейно преклонялся пред ним народ. Патриарх был в богатой мантии лиловой с шитыми скрижалями. Мне указали место подле, второй кафедры Патриаршей, рядом с протопсалтом, а самую кафедру, обитую красным сукном, ради тесноты, занял на сей раз великий Логофет, долженствовавший читать громогласно Символ веры, по древнему обычаю; на противостоявших же кафедрах господарей Молдавии и Валахии поместились почётные посетители русские. Величественная наружность нынешнего Патриарха Анфима, старца маститого, высокого, с седою окладистою бородою, соответствовала достоинству его сана, и, признаюсь, сердце моё было глубоко тронуто, видя преемника Богослова и Златоуста на самой кафедре одного из сих великих угодников Божиих, в столь же убогом положении, в каком были они сами, когда собирали верных в малых церквах, один от ярости ариан, другой от гонений египетских. Эта мысль примиряла меня с настоящим убожеством Вселенской иерархии, и даже возвышала ее в моих глазах, когда припоминал, что мы совершаем православие в столице Оттоманской, где шаткий престол Византийский мог однако сквозь четырёх-вековую бурю устоять твёрдо, в догматической своей чистоте, и апокалипсический его светильник не был сдвинут с своего места, хотя испытал многое от бури времён и человеков.

После пения: Слава в вышних Богу, шесть архидиаконов и диаконов, с трикириями и дикириями, вышли из алтаря, и, подойдя к кафедре патриаршей, возгласили трижды: «иереи изъидите», а Владыка сошёл на средину церкви для облачения, где поставлены были древние высокие кресла, украшенные перламутром; ибо, как кажется, перламутр, и мозаика были одним из древних украшений церковных. – Между тем, два священника в ризах вынесли сперва две складные иконы Спасителя, Богоматери, Предтечи и Великомученика Георгия, к коим приложился Патриарх, при чтении входных молитв, а потом – священные для него облачения с драгоценною митрою, окованною золотом, увеченною алмазным крестом с зубчатою вокруг короною: – митра сия, хотя и новейшая, напоминала минувшие времена славы византийской. Желая быть беспристрастным, не могу, однако, не заметить, что тут пресвитеры вступали в должность диаконов, и без всякой нужды, потому что не их дело – выносить облачения, тем более что облачали диаконы. Между тем, прежде нежели начал облачаться Патриарх, двенадцать архиереев вышли из алтаря, чтобы принять его благословение для литургии, и когда он совершенно облачился, и осенил свечами народ, при известном, возглашении: тако да просветится свет твой пред человеки: все они, ужо облачённые, начиная с младших, стали выходить по двое из царских врат, и заняли подобающие им по степени церковной места по сторонам Первосвятителя Вселенского. – О какие приснопятные наименования восточных престолов, по заслугам их древних великих предстоятелей, предстали в лице сего иерархического верховного Собора Церкви Цареградской! Сердце моё сильно забилось, при виде, священного сонма митрополитов и архиепископов, которые соединяли собою, в глазах моих, века минувшие с настоящим, и переносили воображение к первым блаженным временам, цветущего на востоке христианства!

Первый стал одесную Патриарха Вселенского, в испещрённом саккосе и белом омофоре, но без митры, ибо её не носят в присутствии патриаршем, почтенный старец Паисий, всеми уважаемый за свою добродетель пастырскую, митрополит Кесарии Каппадокийской, преемник кафедры св. Василия Великого, ради сего преемства возвеличенный титлом первопрестольника, пречестного из пречестных и экзарха всея Анатолии; но все сии титла более громкие, нежели существенные, уступают тому достоинству, что он восседает не мнимо, а действительно, на кафедре небоявленного Василия, коего литургия должна была совершиться в сей самый день православия вселенского. Напротив Кесарийского старца, стал по левую руку Патриарха Анфим, митрополит Ефесский, второго трона, одной из семи Церквей Апокалипсиса, прославленной откровением и долгим жительством св. Апостола Иоанна, и своим именитым собором, на коем положено было, ничего не изменять в Символе Веры. Таким образом Анфим – Экзарх всея Асии по титлу, предстоял тут как бы непреложный свидетель сего заветного запрещения, свято соблюдённого Церковью православною. – Третьим стоял, по порядку старшинства, Панарет, митрополит Ираклийский, «председатель пречестных» и Экзарх всея Фракии, один имеющий и доныне право вручать жезл правления новому Патриарху Вселенскому, при его поставления, потому что в его епархии, хотя и убогой ныне, находилась убогая некогда Византия, возвеличенная в последствии престолом Империи, но где заранее, в духе предведения, св. апостол Первозванный рукоположил ученика своего Стахия в первоначальника будущих патриархов Вселенских. – Четвёртое место занял Экзарх Геллеснонта, Иоаким, митрополит Кизический; пятое – Экзарх Вифинии, Дионисий, митрополит Никомидии, временно бывшей столицы Кесарей, где мужественно пострадал от Диоклитиана священномученик епископ Анфим, с двумя темами христиан своей паствы, и где крестился и скончался великий Император Константин. Ещё ли мало таких воспоминаний? – Но назову и других, хотя не все равно имениты: Неофит, митрополит Дерконский или Неохориона, одной из подгородных епархий цареградских на Воспоре, которая – в числе двадцати соборных престолов патриархии Вселенской, стоял против Никомидийского. За ним следовал митрополит Критский Хрисанф, вызванный для заседания в правительственном Синоде цареградском, и напоминавший лицом своим великого иерарха Критского Андрея, который написал умилительный канон для первых дней сей великой седмицы поста. Митрополит Серронский, Иаков, Экзарх всей Македонии и Сизагафопольский Прокопий, Экзарх чёрного моря – также Члены синодальные, занимали восьмую и девятую степень, представляя уже епархии Болгарские. Десятым стал старец Аврамий, бывший митрополитом Тримифунтским кафедры Чудотворца Спиридона, и одиннадцатым – бывший митрополит Писидии Герасим, в чьей епархии находилась разрушенная ныне Мира Ликийская, кафедра великого Чудотворца Николая, долженствующая обновиться помощью православных русских. Оба они, хотя уже оставившие свои кафедры, стояли однако в рядах иераршеских сего соборного служения, которое напоминало о стольких подвижниках первого Вселенского Собора Никейского, где подвизались Святители Николай и Спиридон, как величайшие защитники Православия. – Последним был также живущий на покое митрополит Раскопризренский Игнатий, бывший Экзарх Мизии, коего епархия отделена недавно от древней самобытной архиепископии Пекской и всей Болгарии, возвеличенной по месту рождения великого Иустиниана.

Такой святительский сонм предстоял и сослужил Архиепископу нового Рима и Вселенскому Патриарху Анфиму. Конечно, он далеко уступал блеском и числом торжественном собранию кардиналов, епископов и прелатов, присутствовавших при служении другого Вселенского епископа древнего Рима, ибо тогда до ста лиц и более восседают в два ряда на багряных скамьях, у подножия его выспренняго престола, более царственного, нежели святительского. Но хотя между ними есть именуемые и патриархами и митрополитами древнейших областей церковных: – их исторические имена все почти суть одни громкие титла, потому что настоящие преемники и представители сих апостольских кафедр все на востоке; и если много умалилась, то не уничтожилась однако их паства, и они продолжают быть законными пастырями своего малого, но верного стада, а не бежали, яко наёмники, от волков хищных, из среды бурь многострадального Востока, чтобы спокойно величаться одними суетными титлами посреди западной тишины. Нет, каждый из них стоит на указанном ему месте от Пастыреначальника Христа, как добрый пастырь, готовый положить душу свою за овцы своя, а потому лица сих немногих истинных предстоятелей своих Церквей, сослуживших Патриарху, было для меня уважительнее и ближе сердцу, нежели весь сонм титулярных архиереев, окружавших Папу, только ради блеска его двора, а не ради соучастия в службы Божественной; и если кто назовёт моё мнение пристрастным, пусть положит руку на сердце, и он познает, на чьей стороне истина предания. Особенно величественным представлялось зрелище соборное, когда все сии двенадцать в светлых ризах, напоминавшие собою старцев апокалипсических, воссели c обеих сторон кафедры патриаршей, пред коего предстояли шесть архидиаконов с светильниками, во время пения антифонов, и в ожидании малого входа с Евангелием.

Благословение царства Пресвятой Троицы, ознаменовавшее начало литургии, возгласил в алтаре один из двух сослуживших пресвитеров; но они оба были как бы потеряны и не заметны в сонме стольких святителей, которому не соответствовало их ограниченное число. Вероятно, оно было так ограничено по тесноте алтаря, и назначены были к служению только необходимые для совершения проскомидии и для несения святых Даров за великим входом. Но мне казалось, что если бы при двенадцати архиереях ещё столько же пресвитеров, и ещё один архидиакон при шести бывших диаконах, сослужили Патриарху, то, кроме величия обоих входов в алтарь, малого и великого, явилось бы тут полное число семи светильников и двадцати четырёх старцев Апокалипсиса, предстоявших престолу Агнца.

Малый вход во святилище Патриарха, с двенадцатью митрополитами и всем клиром, был достоин его высокого сана; но тем окончилось вне алтаря благолепие его службы, да и внутри алтаря тесного, наполненного духовенством и мирянами, утрачено было подобающее величие. Когда вне святилища, в тесноте храма, преисполненного людьми, движимый усердием народ ломился за деревянную решётку, ограждавшую средину церкви, и с шумом втеснялся иногда за заветную черту, я нимало не соблазнялся таким волнением, виною коего было ревностное желание приблизиться к святыне. Приятнее было видеть такой беспорядок народный, нежели воинский порядок внутри пустого без народного храма св. Петра, при служении папском, и престол Божий обставленный стражею с обнажёнными мечами, ради царской почести, воздаваемой Первосвященнику, – хотя многим такое бесчиние казалось весьма торжественным. Не то – внутри алтаря, где однако архидиаконы могли бы распоряжаться властью и не впускать никого кроме, клира; тогда бы водворился желанный порядок, – а там толкались излишний народ и дети. Сверх того, каждый из сослуживших архиереев имел при себе, диакона, для снятия омофора и камилавки, и для держания молитвенной книги, и все сии клирики способствовали к умножению беспорядка; если же бы каждый из них был не в обыкновенной рясе, а в стихаре, стоял благочинно за своим архиереем; то это бы умножило благолепие соборного служения. Говоря о таком беспорядке, скажу однако, что он только внешний, a не внутренний, и следственно не касается канонов церковных, а потому весьма легко его исправить.

Быть может, я бы с меньшим равнодушием на это смотрел, если бы девятимесячное пребывание на востоке не дало мне некоторой опытности отличать главное от постороннего, возникшего в течении долгого угнетения, и не примирило бы меня, силою самых обстоятельств, с сим невольным неустройством. Но даже и посреди беспорядка просиявало яркими лучами светлое величие нашего Богослужения, которое так хорошо само по себе, что не может затмиться чем-либо внешним; знающий может всегда вникнуть в его красоту, как опытный в живописи, по одним гениальным очеркам угадает кисть великого художника, и не предпочтёт ей ярких красок обыкновенной картины. Так после торжественного каждения внутри и вне святилища, самим Патриархом, умилительно сердцу было пение Трисвятого всем старческим хором святителей. Первосвятитель начинал оное, знаменуя крестообразно трикирием Св. Евангелие на престоле, как бы заимствуя отсюда свет познания Трисвятого Божества, и трижды повторял сие знаменательное действие, при соборном пении: Святый Боже. В греческом Богослужении, и на иначе в патриаршем, особенная торжественность облекает таинственный гимн сей во славу Трисвятого, Триединого Бога, дабы догмат был глубже напечатлён в сердце народа, как основание верования христианского; это напоминает времена Богослова и Златоуста, столько подвизавшихся против ариан за сей догмат. Ещё торжественнее было соборное восшествие Патриарха на горнее место для слушания Апостола и Евангелия. Двенадцать митрополитов поднялись в след за ним, на высокое двухстепенное сопрестолие, коего нижняя ступень оставлена была для пресвитеров, и стали по сторонам Вселенского Владыки, не изменяя своего иерархического порядка, так что Кесарийский всегда находился одесную, а налево Ефесский; у подножия престола стали шесть архидиаконов с светильниками.

И вот, с высоты сей горней кафедры, послышались из уст Патриарха тихие речи, погрузившие меня мгновенно в первые века мученичества. Подняв взоры и руки к небу, он возгласил: Господи, спаси благочестивыя, и услыши ны! Умилительно было слышать сии слова из уст патриарших, посреди ига агарянского, пред теми вратами, где ещё недавно был повешен один из его предшественников, Святитель Григорий! Шесть архидиаконов и диаконов громогласно повторили, один за другим, с светильниками в руках, слова Патриарха, у горней его кафедры, и потом также один за другим все двенадцать митрополитов возгласили: «Святейшему Анфиму, Архиепископу нового Рима и вселенскому Патриарху многая лета»! Замечательна простота сего патриаршего титла, хотя и получившего старшинство соборное, когда, напротив того, в титлах прочих патриарших престолов мелко счисляются области церковные, отчасти уже утраченные ими. Слово же «вселенский» не знаменует архиепископа вселенной; иначе оно и постановлено было бы в существительном, а не в прилагательном, но означает только первого архиерея во вселенной, равного однако прочим трём патриархам, который с ними и с иными самостоятельными иерархами и синодами составляет верховную иерархию Церкви кафолической, т. е. соборной – по славянскому переводу сего слова. Замечательно ещё, что во время слушания Апостола один только Патриарх восседал на своей мраморной горней кафедре, украшенной царственными орлами Византии, прочие же все архиереи стояли. Не диакон, но молодой клирик читал Апостол со ступеней Златоустовой кафедры патриаршей, и архидиакон возглашал Евангелие с высоты другой горней кафедры, которая, по преданию, уцелела вместе с троном от времён Златоуста.

Не стану говорить о пении ликов, которое, как Вам известно, неприятно на Востоке, но Вы знаете, что я не восхищался и западным пением капеллы Папской, а здесь, по крайней мере, менее оскорбительны были звуки сии для меня внутри алтаря. При начале херувимской песни, Патриарх, окружённый своими диаконами, читал умилительную молитву: никто же достоин от связавшихся плотскими похотьми приближатися и пр., но произнося самую песнь, не воздевал рук; это жаль, потому что обряд сей возбуждает благоговение и в молящемся и в присутствующих; потом, с посохом в руках, кадил кругом престола и в царские врата; обычай сей не существует в нашей Церкви, потому что каждение предоставлено в сию минуту диакону. Осенив народ, Патриарх приступил к жертвеннику, чтобы совершить на нём свою проскомидию и живых о усопших, и вслед за ним все двенадцать архиереев, один за другим, вынимали части на жертвеннике, что̀ продолжило чрезвычайно херувимскую песнь; а между тем, так называемый великий вход с Дарами представлялся гораздо смиреннее малого, потому что, кроме диаконов, два только пресвитера несли чашу и крест; все же архиереи оставались вокруг престола в алтаре. Патриарх поминал в царских вратах: «всякое епископство православных, блаженных и приснопамятных царей и патриархов, ктиторов и благодетелей Церкви, всех православных христиан», с некоторыми их именами, и тоже повторил, принимая дискос и потир. Митрополит Кесарийский взял из рук его дискос, возгласив: «святительство твое да помянет Господь Бог», и тем же отвечал ему Патриарх; митрополит Ефесский таким же порядком принял чашу.

Литургия продолжалась по обычному чину; трогательно было опять соборное целование Патриарха со всеми архиереями и пресвитерами, при пении единомысленного их исповедания: Отца и Сына и Св. Духа. Число и сан сослужащих возвышали торжественность самого действия. При чтении Символа веры, который по древнему чиноположению возгласил великий Лагофет посреди церкви, Патриарх преклонил голову под воздух, колеблемый над ним архиереями.

Но вот, что̀ неожиданно было для меня: когда настало время тайнодейственных слов собственно Христовых, не Патриарх произносил оные, довольствуясь одними тайными молитвами, а сонм архиереев возглашал попеременно важнейшие слова, которые, кажется, приличнее произносить первенствующему из сослужащих. Поскольку третий возглас до херувимской песни остановился на Ираклийском митрополите, то, дабы каждый имел что сказать, Кизический, как четвёртый по степени, возгласил: победную песнь, потом Никомидийский: приимите, ядите, и Дерконский: пийте от нея вси, и наконец Критский: Твоя от Твоих, Патриарх произнёс только: изрядно о Пресвятей, и потом опять прочие архиереи продолжали по порядку возгласы, не исключая и: сподоби нас Владыко пред чтением: Отче наш. «Святая Святым», опять произнёс Патриарх. Когда я говорил о том в последствии с архиереями, они объясняли это таким, образом, что возгласы различно разделялись между ними, дабы каждый хотя, одним словом, мог участвовать в Священнослужении, но бывший Патриарх Константий сказал мне, что он не предоставлял и, возглашать тайнодейственных слов архиереям. Прежде освящения Даров Патриарх не произносил и, троекратной молитвы призывания Духа Святого с воздвижением рук горе; хотя, быть может, это и не буквально таким образом исполняемо было в начале, когда каждому священнодействовавшему предоставлено было от полноты своего духа призывать Всесовершителя для освящения Даров; но по крайней мере в древнем служебнике XVI века, с чиноположением Патриарха Филофея, мною обретённом на св. горе Афонской, оно уже есть. При возгласе: в первых помяни Господи, Патриарх поминал только всякое епископство православных, a все архиереи по порядку – Вселенского Анфима, архидиакон же вне алтаря поминал и трёх Патриархов и ктиторов и благодетелей, заключая обычными в Греческой Церкви словами: «и всех, которых каждый имеет в своей мысли». Это дополнительное слово, хотя и не вписано в древних служебниках, но выражает много сердечного.

Когда же настала минута приобщения, и Патриарх вкусил тела и крови Господней, Он не стал приобщать прочих архиереев, но отошёл в боковой придел Богоматери для чтения благодарных молитв, предоставив каждому из них приобщаться самому по себе, как это бывает при общем служении равных между собою архиереев, или пресвитеров. Только последний из них, митрополит Раскопризренский приобщил остальных пресвитеров и диаконов. Я спрашивал о семь митрополита Ираклийского и он мне сказал, что обычай приобщения архиереев Патриархом существовал прежде, но что некоторые из новейших Патриархов, находя его слишком господственным и унизительным для сана архиерейского, с ними равного, отменили его постепенно, хотя однако не все, как на-пример Константий и Григорий. Спрашивал я о том же двух Патриархов, самого Константия и Иерусалимского Кирилла, которые оба служили по случаю торжества Православия, каждый с двумя архиереями, и приобщали их из своих рук. И тот и другой подтвердили существование сего обычая, не изменяемого ни в Иерусалиме, ни в Антиохии и Александрии. Наконец, успел я спросить о сем предмете и бывшего Патриархом Анфима, который не более года, как оставил свой престол; он отвечал мне, что действительно предшественники его Мелетий и Анфим, оба уже умершие, по предложению ли архиереев или по собственному рассуждению, так поступали, ради своего облегчения; но что он всегда сослуживших архиереев приобщал, в четыре года своего правления. Однако не смотря на все сие литургия патриаршая, хотя не может сравниться с папскою, по внешнему её великолепию, могла назваться справедливее папской соборною: потому что Папа приобщался только один с двумя своими кардиналами, не смотря па присутствие всего своего клира в день Пасхи, а здесь, вместе с Патриархом, приобщались двенадцать митрополитов, два пресвитера и шесть диаконов; следственно, это гораздо ближе к первоначальному учреждению литургии и словам Господним о Своей новозаветной крови: пийте от нея вси.

Я не хотел отвлекать Вашего внимания от постепенного хода литургии, чтобы сказать Вам о себе, что Патриарх Вселенский, который, во все время пребывания моего в Царьграде, оказывал мне особенное благоволение, тотчас по освящении Даров и возглася: Изрядно, подозвав меня чрез своего архидиакона, вручил мне у самого престола антидор, обыкновенно благословляемый в сию минуту для раздачи верным. Потом я видел, что он раздавал малые просфоры некоторым, если не всем, из сослуживших архиереев, вознеся их прежде крестообразно над Св. Дарами, и тоже он сделал для тех, которые подавали ему свои просфоры, – с произношением имени каждого. Этот обычай весьма знаменателен, хотя и не существует у нас. По окончании литургии Патриарх хотел служить соборную панихиду в храме о усопших царях и патриархах, потому что тяжесть ига не дозволяет им совершать полного торжественного чина православия, как это бывает у нас в неделю Православия, с таким назиданием для народа. Но сделалось некоторое замешательство от певчих, которые не были предварены, и потому все святители в облачениях вышли тайными дверями из алтаря на двор и потом в синодальную залу, где стоит трон патриарший, обитый красным сукном; там пропели соборную панихиду, – но чрез это утратилась её торжественность. Мы все последовали за архиереями и логофетом, и я воспользовался сим случаем, чтобы ещё раз поручить их вниманию вновь учреждённый на св. горе скит Андрея Первозванного, и новую общину болгарскую Зографской обители, только что утверждённую ими. Итак, можно сказать, в неделю Православия я присутствовал не только при соборном служении, но и при заседании Синода Цареградского. Милостиво выслушал меня Патриарх, и сказал, что он бы желал, дабы все обители св. горы обратились к общежитию. Таким образом, начав обозрение моё Царьграда с храма св. Софии, я окончил оное присутствием при соборном служении Вселенского Патриарха в неделю Православия!

И глагола има: грядита по Мне, и сотворю вы ловца человеком (Мф.4:19).

В Вифлееме знаем мы колыбель Христову: a если будем искать колыбели христианства, то, кажется, найдём, ее на берегу моря Галилейского.

После Вифлеема и Египта в не славном Назарете, от младенчества до возраста мужа совершенна, почти безвестно жительствовал Сын Марии. Кроме её, Иосифа, Симеона и, может быть, немногих других, никто не знал, что сей Иисус есть предвозвещённый пророками Христос, что сей мнимый сын Иосифа есть истинный Единородный Сын Божий. В день крещения Иисуса во Иордане, Иоанн указал в Нём Агнца Божия, вземлющаго грехи мира (Ин.1:29), или, без иносказания, Христа Спасителя мира, и глас Бога Отца с небес провозгласил земле Его возлюбленного Сына. В след за сим Андрей и Пётр, Филипп и Нафанаил обрели и признали в Иисусе Христа Сына Божия; последовали за Ним., видели в Кане Галилейской начаток Его чудес, уверовали в Него: но, видно, ещё мало поняли, к чему идёт дело, и возвратились к своему наследственному делу – к рыболовству. Такова природа сынов адамовых: она порывается возникнуть от чувственного к духовному, подобно как иногда рыба мечется из воды в воздух: но так же легко и скоро, как рыба в воду, погружается паки в чувственность; только Христос благодатною силою может ее решительно возвысить, обновить, возродить, и дать ей постоянное духовное направление.

Вот идёт Он по берегу моря Галилейского. Петра и Андрея, Иакова и Иоанна застаёт занятых ловлею рыб и рыболовными сетями. Простирает на них Свою духовную мрежу – полновластное, пророчественное, творческое слово: следуйте за Мною; Я сделаю вас ловцами человеков. Сила сего слова тотчас оказалась: они бросили всё, двое из них оставили даже отца, чтобы никогда уже не оставлять Иисуса Христа и дела, от Него на них возложенного.

Теперь открылось намерение Христа, привлечь к Себе человеков, уловить, собрать, соединить некими узами, то есть, как Он изъяснился в последствии времени, создать Церковь (Мф.16:18) христианскую: и не только намерение открылось, но и самое дело началось, поскольку Он Сам уловил четырёх первых и знатнейших между будущими ловцами человеков. Так, можно сказать, рыболовное судно было колыбелью христианства, и Его повивальными пеленами – рыболовные сети.

Если бы я окружён был наиболее теми, которым богоизбранные ловцы человеков передали преемственно продолжение своего дела: то представил бы им в Петре, Андрее, Иакове, Иоанне, прекрасный и достоподражательный образец готовности последовать призванию Божию, бескорыстия, самоотвержения. Впрочем, в их примере заключено поучение и для всех.

Если из Евангелия, из размышляющего ума, из совести, откуда бы то ни было, слышишь ты голос, призывающий тебя к делу Божию, к делу веры, к делу добродетели, к молитве, к укрощению плоти, к отвержению суеты; и сей голос глубоко проникает твоё сердце: ведай, что Христос невидимо мимоходит и взирает на тебя, и зовёт тебя. Чем скорее и решительнее ты последуешь гласу Его: тем более благо угодишь Ему; тем большее получишь право на Его помощь. Но чем более невнимательным и косным себя окажешь: тем более удалишь от себя Призывающего и надежду Его возвращения.

Не возбранено тебе заниматься земными делами, для удовлетворения потребностям земной жизни, a есть и обязанность трудиться, и Божие повеление, да в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт.3:19): но берегись, чтобы не пренебречь дела небесного, вечного спасения души твоей, между тем как ты ловишь земную корысть, или чувственное наслаждение, или славу человеческую.

Если бы даже отца земного, не внемлющего истине и правде, оставить надлежало, чтобы исполнить волю Отца Небесного: не будь в недоумении, которого предпочесть. Отец земной не приведёт тебя на небо, если успеет уклонить тебя от пути Отца Небесного: напротив, Отец Небесный, чрез твоё самоотвержение и повиновение воле Его, не только тебя приведёт на небо, но и противляющегося отца твоего земного туда привлещи может твоею верою.

Возвращаюсь к слову Господа о ловцах человеков. Когда Он, смотря на ловление рыб, по подобию сего, назначил Петра и прочих быть ловцами человеков: тогда чрез сие самое человеков назначил в ловитву, по подобию рыб. Не скажут ли на сие некоторые из нас: Что̀ есть притча сия? В какое море погружены мы, как рыбы? Для чего нужно нас ловить? Лучше ли нам быть уловленными во мрежу, более или менее стесняющую, нежели на свободе плавать в пространстве моря? Некоторое разрешение сих вопросов может быть не бесполезно для того, чтобы мы не убегали от уловляющей мрежи Христовой, или уловленные не покушались из неё исторгнуться.

Подобно рыбе в воде, как я уже отчасти заметил прежде, дух человека, в следствие первородного греха, погружен в плоти, в чувственности, в море житейском, в мире чувственном, который также повреждён от грехопадения Адамова, во зле лежит, обуревается, как ветрами, похотию плоти, похотию очес, гордостию житейскою (1Ин.5:19; 2:16). To воды скорбей доходят до души человека; то утопает он в удовольствиях; то волнуется страстями; то увлекается течением суеты, не находя покоя, и не познавая себя и своего назначения. Но, что всего хуже, во глубине моря житейского кроется змий бездны, непрестанно алчущий поглотить человека, подобно как большая рыба малую.

Из сего можно догадываться, для чего Христос хочет человеков уловлять в море житейском. Но более даёт Он сие разуметь, изъясняясь в другом случае тою же притчею: подобно есть царствие небесное неводу, ввержену в море, и от всякаго рода собравшу (Мф.13:47). Видите, что Он уловляет человеков для того, чтобы привлечь их в царствие небесное. Мрежею слова истины и спасительных заповедей Он объемлет их, собирает, ограждает, и благодатною силою крестною, при свободном послушании, влечёт их, как из воды в воздух и на брег, из жизни плотской в духовную, от греха к святости, от обуревания страстей к тишине бесстрастия, от текущего к постоянному, от тленного и нетленному, от временного к вечному, от земного к небесному, от мира к Богу и Его вечно-блаженному царствию.

После сего можно ли не сказать счастлив тот, кто уловлен мрежею Христовою и охотно следует её влечению? Или, напротив, будет кто жаловаться, что тесно в Евангельском неводе? Не станем отрицать сего: ибо и сам Христос не только не отрицал, но и провозгласил, что узкая врата и тесный путь вводяй в живот (Мф.7:14). Но помысли жалующийся на тесноту пути Христова, будет ли тебе просторнее, если, уклоняясь от мрежи Евангельской, или вырвавшись из неё, немногие дни поиграешь на просторе моря житейского, а потом впадёшь на веки в челюсти глубинного змия? Помысли, что тесная мрежа Христова влечёт тебя к безпредельному пространству райскому и небесному, пред которым сей, простором тебя прельщающий, мир теснее и хуже рыбарской мрежи. Помысли, что и у мира много своих сетей, которыми он тебя ловит, и тесни, и губит. Если в нём иногда просторно для плоти: то тем более тесно для духа. Напротив того, во мреже Евангельской если несколько и тесно для плоти: за-то в тоже время пространно для духа, поколику Евангельскими заповедями обузданная и укрощённая плоть не препятствует духу, из вод чувственности взлетать к воздуху небесному.

Благословен еси, Христе Боже наш, иже премудры ловцы явлей, ниспослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную!

Для нас же, братия, в особенности, благословен во Христе ловец Христов Андрей Первозванный, на горах Днепровских положивший улицу Креста, в залог и предзнаменование, что ею после будет уловлен Равноапостольный Владимир и его народ.

Благословенна и память Равноапостольного Владимира, который уловил Христу сперва Киевлян, a потом и всех Россиян, и оставил образ Благочестивейшим Самодержцам нашим, чтобы споспешествовать делу ловцов духовных, и первое благо своего народа полагать в благочестии христианском.

Да благословится и благочестивая ревность и благотворная власть ныне Божиею милостью царствующего Самодержца нашего Николая Павловича, Который не только в своём царствии распространению и утверждению царствия Христова споспешествует, и благо управленными ловцами новые ловитвы Христу приносит, но и за пределами отечества, там, где мятущиеся народы, расторгнув мрежу Христову, расторгли узы повиновения и человеческой законной власти, к восстановлению богоучреждённого порядка Богом призванный, действует рукою крепкою и мышцею высокою.

Да зрит и каждый в сии благословенные следы. Кто призван продолжать подвиг ловцов духовных: да не нерадит привлекать ко Христу души словом истины, а не увлекаемые словом – пленять добрым житием и молитвою. Всякий же без изъятия да не нерадит уразуметь и стяжать высокое благо – быть ловитвою Христовою. Да ограничиваем добровольно наши дела, желания, помышления, стремления мрежею заповедей Евангельских. Да следуем влечению благодати с верою и любовию; дабы наконец, когда невод Христов исполнится предуставленным числом спасаемых, и извлечётся на край времён, могли мы обрестись доброю ловитвою и быть собраны в сосуды (Мф.13:48) небесные, и погружены в море света и блаженства вечного. Аминь.

Ищите же прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Мф.6:33).

Кто имеет не поверхностное внимание к себе и к своей жизни: тот конечно замечал, как не редко дела земные и мирские становятся препятствием делу духовному и небесному, делу благочестия и спасения души. Например, чувствует человек внутреннее побуждение, нескудною мерою посвятить своё время Богу, как жертву добровольную: но времени требуют у него естественные движения и перемены земной жизни, труды для снискания необходимого пропитания, одежды, жилища, дела звания и должности в обществе, человеческом, попечения о возвышении и поддержании земного благосостояния, сношения с ближними по нужде, по приязни, по обычаю, наконец, занятия приятные и увеселительные; и время расхищается так, что человек не только не приносит из него добровольных жертв Богу, но и похищает у Бога время, которое сам Бог Себе усвоил и освятил заповедью.

Что̀ же делать? как достигнуть того, чтобы дела земные и мирские не препятствовали делу духовному и небесному? Многие люди разных времён и мест сей вопрос решили согласно, просто и счастливо. Они решительно бросили земные и мирские дела, и предались единственно делу духовному и небесному. Для удостоверения, что сие решение вопроса было счастливо, довольно наименовать некоторых из тех, которые приняли сие решение. Таковы были Пророк Илия, Иоанн Креститель, апостолы, Антоний Великий, и, чтобы не ходить ещё далеко, наш Преподобный Сергий. Их решимость оправдывают, последствия вековые и вечные.

И не на удачу, и не по действию произвольного человеческого мудрования, была, и может, и должна быть счастлива решимость оставить всё мирское, но с одной стороны, по устроению Божию, с другой – по действию ревностного желания следовать воле Божией. Не знаем, как устроился для Илии образ жизни одинокий, нестяжательный, без попечительный: но что сие было по воле Божией, можно усмотреть, из того, что Бог чудесно поддерживал сей образ жизни, определив, между прочим, врана хлебодаром к человеку, который за-долго до Христа начал следовать учению Христову: не пецытеся, глаголюще: что̀ ямы, или что̀ пием, или чим одеждемся (Мф.6:31)? Преемник же духа и образа жизни Илии, Елисей, введён был в сей образ жизни очевидно прямым повелением Божиим. Что Иоанн Креститель жил в совершенном отречении от мира по устроению Божию, сие открыто было ещё прежде рождения его, предречением ангела, что он будет облечён духом и силою Илииною (Лк.1:17). Апостолы оставили всё, также не по своему произволу, но по владычественному призванию Христову С тех пор, как проповедано и написано Евангелие, избранные подвижники христианские из него слышали глас, призывающий их к совершенному отречению от мира. Так Антоний услышал в церкви слова Христовы: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение Твое, и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси: и гряди в след Мене (Мф.19:21); и принял сии слова так, как бы он лично к нему изречены были; и потому, вышед из церкви, продал большую часть своего имения, и роздал нищим. По некотором времени, вновь услышал он в церкви слова Христовы: не пецытеся на утрей (Мф.6:34); и роздал нищим и остальное; и, от сего начав подвижническую жизнь, достиг такой меры духовного возраста, что вся Церковь нарекла и нарицает его Велиим.

Из сказанного происходят два заключения: первое, что решимость оставить все для служения Богу и для попечения о душе есть вожделенный и превосходный дар Божий, и благо тому, кто сей дар обрёл, с чистыми, расположением принял, хранит верно, употребляет деятельно; второе, что сей дар не для всех, как сие можно видеть и из указанных примеров, и из приведённых слов Христовых. Правило совершенной нестяжательности Господь преподал не в качестве заповеди, безусловно для всех обязательной, но в качестве совета, условно предлагаемого желающему: аще хощеши совершен быти. И как не от всякого можно надеяться совершенства: так ненадёжно было бы советовать всякому, чтобы оставил всё. Да и естественное устроение земной жизни таково, что требует занимающихся и земными делами. Если бы все занимающиеся земледелием решились буквально исполнять правило: не пецыся на утрей; и отвергнув попечение о завтрашнем дне, тем паче отвергли попечение о следующем годе, и перестали бы пахать и сеять: такое одностороннее направление к жизни духовной разрушило бы жизнь естественную.

Но если таким образом неизбежно, чтобы многие не оставляли занятия делами земными и мирскими: то неизбежно встречается опять прежний вопрос: как достигнуть того, чтобы дела земные и мирские не препятствовали делу духовному и небесному? Болве общеупотребительное и для немощи нашей более снисходительное разрешение сего вопроса можем найти в изречении Господнем: ищите прежде царствия Божия и правды Его.

Поставление одного дела прежде показывает, что допускается другое дело после. Следственно в изречении Господнем заключаются две мысли: одна открытая, другая сокрытая в слове: прежде. Мысль открытая: должно искать царствия Божия и правды Его прежде. Мысль сокрытая: не возбраняется искать и некоторых других предметов после. Таким образом из слова Христова открывается, что есть возможность, с успехом упражняться в деле небесном, в искании царствия Божия и правды Его, и, без вреда для сего дела, заниматься и делами земными, делами необходимыми, кан то: снисканием пропитания, одежды, жилища; – делами должными, как то: исполнением обязанностей звания и службы в обществе человеческом; – делами полезными, или хотя только невинными, как то: приобретением и употреблением разнообразных познаний в области природы и искусства, впрочем так, чтобы с сими египетскими сокровищами не погрязнуть в море житейском, но чтобы мудро и праведно похитить их у египтян, и употребить во славу Отца Небесного и во благо земных чад Его. Тайна доброго и беспрепятственного успеха заключается в том, чего вы будете искать прежде, какое дело пойдёт у вас вперёд других дел, будет первенствовать между всеми делами, господствовать в ваших мыслях, желаниях и стремлениях, или, как изъяснился один из древних отцов, что̀ будет у вас делом, и что поделием²⁴². Если вы будете прежде всего искать царствия Божия и правды Его; если дело спасения души вашей благодатию и верою, очищения заповедями, усовершения добродетелями, будет у вас первенствовать между всеми прочими делами, господствовать в ваших мыслях, желаниях и стремлениях; если сие только и будете вы почитать делом, истинным и важным, а все земные дела только поделием, занятием второстепенным, маловажным, которому некоторая доля внимания уступается после главного дела: то земные дела не будут у вас препятствием делу небесному; вы можете надеяться обрести царствие Божие, паче всего искомое, и между тем, не иметь недостатка и в том, о чем менее заботитесь, в потребном для земной жизни, по верному обещанию Господню: сия вся приложатся вам. Напротив того, если вы думаете, что надобно прежде обеспечить себя в делах земных и мирских, и потом уже пещись о небесном; если какое-нибудь земное занятие наукою, искусством, художеством, промыслом, исканием выгод, блеска и приятностей жизни, сделалось у вас первенствующею мыслию, господствующим желанием, вашим делом по превосходству, а дело благочестия остаётся у вас только поделием, делом досуга от мирских занятий: то вы превратили порядок, предписанный словом Господним; вы не на пути к обретению царствия Божия; да и для обеспечения себя земными благами, не знаю, на чём можете утвердить свою надежду, потому что не к вам относится обещание Господне: сия вся приложатся вам.

И вот, братия, малым, по-видимому, орудием велия испытания сердца (Суд.5:16). Не маловажное орудие самоиспытания есть малый вопрос: что у вас на уме и на сердце прежде всего и паче всего? Когда ты пробуждаешься утром: какая у тебя первая мысль? Говорит ли твоё сердце: слава Богу, показавшему свет? или: Господи, благослови мне день? Если так; то это знамение во благо. Но если вместе с твоим пробуждением пробуждается у тебя, и увлекает тебя, мысль и забота о каком-нибудь земном деле, к которому ты пристрастился, и не даёт тебе помянуть Бога и возвеселиться (Пс.76:4); то боюсь за тебя, брат мой; сомнительно, ищешь ли ты царствия Божия прежде всего. Если ты стоишь в церкви; а мысль твоя уходит в твой дом, или в твою работную храмину, или на торжище, или в место увеселения: не признак ли это, что у тебя мысль бегствующая от Бога сильнее мысли прибегающей к Богу? Поспеши же возвратить бегствующую; и соедини мысль и сердце твоё в стремлении к Богу.

Сим и подобным сему образом да испытуем каждый своё внутреннее расположение часто и прилежно; и да не косним отторгать нашу мысль и сердце от страстной привязанности к земному и мирскому, дабы утвердилось сердце наше в Господе; дабы царствие Божие было постоянною, никогда не теряемою из вида, целью нашего стремления.

Поскольку же от Господа стопы человеку исправляются (Пс.36:23): Ты Господи, возвративый плен Сион от Вавилона, возврати пленение душ наших от преобладающей суеты мира, и настави нас даже до Иерусалима небесного, идеже во славе царствуеши Ты, и достигше туда царствуют с Тобою во веки. Аминь.

Мне бо еже жити, Христос: и еже умрети приобретение есть (Флп.1:21).

Сего дня, кажется, мы на погребении: но мы беспечальны. Как сии противоположности встретились и примирились?

Священный образ, поставленный здесь для того, чтобы вразумлять нас о значении настоящего дня и о предмете настоящего собрания, представляет взорам нашим погребальный одр, на нём – святое и живоприемное, но уже бездыханное тело, и окрест его – собор несущих и сопровождающих оное к Гефсиманскому гробному месту. Точно, это – погребение. Однако, наш собор, присоединяющийся к изображённому и воспоминаемому погребальному собору, радуется и празднует. Как же встретились и примирились противоположности? И для чего соединены они даже законоположением церковным?

Здесь видна сила благодатной святости. Она и смерть превращает в жизнь, а потому и печаль в радость. Пресвятая Дева с большим правом, нежели сам святой Павел, могла присвоить его слова: мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть. Матерь Живота не должна быть удержана смертью, хотя и должна пройти сквозь её область. На гроб Матери Божией Церковь взирает, как на лествицу к небеси, куда Она идёт, чтобы, по созерцанию пророческому, в качеств царицы предстать одесную (Пс.44:10) Христа, Царя Небесного, и чтобы не только самой блаженствовать в царствии небесном, но, действием Своего молитвенного предстательства, и на нас низводить оттоле дождь благословений. Посему как нам не радоваться? как не торжествовать?

А что Церковь среди радости праздника не скрыла от нас и печального зрелища погребения, это конечно и потому, что сего требует простая истина воспоминаемого события, но, думаю, и потому, что Матерь Церковь, сколько желает возвести нас к созерцанию бессмертия и неба, столько же находит нужным предложить нашему вниманию и размышлению смерть и гроб.

Проходя путём земной жизни, мы не знаем верно, что̀, ближе или дальше, с нами встретится, богатство или бедность, почесть или уничижение, любовь или ненависть, радость или печаль. Не смотря на сию неизвестность, мы, хотя на удачу, больше или меньше, заботимся, как бы приятные из сих встреч не миновали нас, а как бы нам уклониться от неприятных. Но есть одна встреча верная, неминуемая: это встреча со смертью. Не надобно ли о ней подумать? Встретясь с неприятностью жизни, например, с бедностью, ты можешь и с нею продолжать путь, хотя не без труда, и надеяться иной лучшей встречи: но, встретясь со смертью, ты впадёшь в её руки; а она, говорят, не со всеми обходится кротко и мирно. Честна пред Господем смерть преподобных Его (Пс.115:6). Смерть грешников люта (Пс.33:22). Итак не требует ли благоразумие, чтобы благовременно и без отлагательства позаботиться, как бы лучше расположить себя для благонадёжной встречи со смертью? Без отлагательства, говорю; потому что смерть не обещала нам помедлить, пока мы приготовимся встретить её.

Говорить ли о тех, которые вопрос о приготовлении к смерти думают не разрешить, а уничтожить мыслию о ничтожестве по смерти? Знаю от обличающего премудрого, что рекоша в себе помышляющии неправо: самослучайно рождени есмы, и по сем будем якоже не бывше: пепел будет тело, и дух наш разлиется яко мягкий воздух (Прем.2:1–3). Трудно было бы поверить, что есть люди такого образа мыслей, если бы не было известно, что зло для своего существования требует лжи и безумия. Примечательно, как изъясняется Премудрый: рекоша в себе помышляющии неправо: эти люди говорят не потому, что убеждены, но потому, что их мысли уклонились от правды и добродетели; они усиливаются обольстительно выразить ложные мысли, чтобы ими поддержать свои порочные правила: да будет нам крепость закон правды: уловим лестию праведнаго, яко бысть нам на обличение помышлений наших (Прем.2:11–14). Не хочется говорить о них более. Стыд для человечества, что есть люди, мечтающие быть разумнее других, и мудрствующие неразумнее червя, который приготовляется к смерти устроением себе паутинного или шёлкового гроба, не с тем, чтобы в нем исчезнуть, но, чтобы, положив в нем земную жизнь червя, воскреснуть в воздушную жизнь бабочки.

Некоторые, не будучи причастны наглости и безумия отражать мысль о смерти помыслами неверия, думают, однако же мало, или совсем не думают о смерти, потому что чрезмерно заняты другими предметами. Таких людей не мало, и не далеко искать их. Это мир. – Пристрастный к чувственным удовольствиям, то ищет удовольствий, то погружается в них, то утомлённый от них отдыхает, то вновь ищет их; в сем проходят у него дни и ночи; ему не до того, и душа его не так настроена, чтобы беседовать с неулыбающеюся мыслью о смерти. Если случайно приходит к нему сия мысль: он спешит отогнать её, не рассуждая, что, если трудно перенести нечаянное присутствие мысли о смерти, то колико труднее будет перенести нечаянное присутствие самой смерти, которую отогнать уже не можно будет! Человек постоянно занимающийся делом, по должности, по охоте, по долгу повиновения, по нужде для пропитания, по корыстолюбию для выгоды и обогащения, обыкновенно живёт в своём деле: оно владеет его временем, способностями, силами, мыслями, желаниями. Если он простирает взоры в будущее; то для того, чтобы усмотреть, какой ещё предлежит ему труд, и какой новой выгоды можно впредь достигнуть. С Евангельским богачом он строит в будущем новые житницы, составляет новые планы земного благополучия; и ему некогда подумать, что, может быть, даже без предварения, которого удостоен богач Евангельский, в сию нощь душу его истяжут от него (Лк.12:20). Раб привычек и суетных обычаев, даже приближаемый к смерти летами, не хочет примечать её приближения, хотя она почти уже в глазах. Пища и одежда, принимаемые и отдаваемые посещения, привычные увеселения, занимают его, как служба и должность, детское занятие игрою составляет для него ежедневный урок. На досуге от сих деятельных досугов он бродит мыслию в мечтательных воспоминаниях прошедшего, чтобы не коснуться не мечтательного будущего, и не встретиться со смертью. Такая невнимательность к смерти, к чему может вести, если не к затруднениям при смерти и далее смерти? Если бы нам и не было сказано, что там есть адская бездна и геенский огнь, угрожающие тем, которые в земной жизни не построили себе лествицы к небу: то по самым свойствам души нашей и по её опытам в земной жизни, мы могли бы заключить, как опасно прийти в мир духов, без духовного приготовления, с одними привычками и пристрастиями к земному и чувственному. Душа в том находит удовольствие, и в том живёт, к чему прилепилась ум и воля; лишение сего есть для неё глад, скорбь, страдание, смерть. Отторжение же ума и воли от одного предмета и прилепление к другому, по порядку природы, не совершается мгновенно. Посему со всякою душою, которая с одними привычками и пристрастиями земными, без духовного приготовления, чрез смерть очутится в мире духов, естественно должно происходить подобное тому, что̀ произошло с описанным в Евангелии богачом, который, поскольку до смерти занимался только тем, чтобы услаждать свой язык ястием и питием, то и по смерти не нашёл у себя для себя высокой мысли и лучшего желания, как чтобы прохладить свой язык, но также не нашёл и желаемой капли воды. Пришельствующая в незнакомый духовный мир душа мечтает о привычных земных занятиях, жаждет привычных чувственных удовольствий: но их там нет. Напротив того, там есть возвышеннейшие предметы созерцания, чистейшие источники радости и блаженства: но они чужды её уму и воле. Что же для неё остаётся? Ея внутренняя пустота, глад, скорбь, страдание, что̀ и составляет её смерть.

Итак очевидно, что, дабы благонадёжно переступить за гроб, надобно к сему располагать и приготовлять себя по сю сторону гроба. Каким образом? Надобно, сколь можно, себя отрешать и освобождать от привязанности и пристрастия к земному, плотскому, чувственному; потому что плоть и кровь царствия Божия наследити не могут (1Кор.15:50). Поскольку же нова небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живет (2Пет.3:13); то надобно искать правды, чтобы она жила в нас, и мы с нею могли по смерти жить в царствии Божием; надобно одушевляться любовью к добру; надобно творить благие дела.

Может быть, некоторые помыслят: как будут нам полезны за гробом благие дела, которые мы сделали в земной жизни? Они останутся на земле, подобно, как и всё, что мы здесь имеем и делаем? – Нет, братия. Не так думают ведающие тайны и судьбы Божии. Они полагают, что благие дела переходят с нами за гроб. Глас с небес к тайновидцу Иоанну блаженными нарек умирающих о Господе, и обещал им покой, и дал на сие причину: дела бо их ходят в след с ними (Откр.14:13). Если вещество некоторых благих дел, например, подаваемая милостыня, и принадлежит земле, и на ней остаётся: тем не менее дух благих дел принадлежит душе, сердцу, воле, совести; а потому переносится и в вечность, и открывается миром совести, святою силою воли, радостью сердца, блаженством души.

Впрочем мы обманули бы себя, если бы сказали: станем делать добрые дела, и сего довольно для приготовления нашего к благонадёжной смерти и к блаженной вечности. Слово Божие говорит о законе Божием и о добрых по мему делах: сотворивый та человек жив будет в них (Гал.3:12). Но оно говорит также: иже вес закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен (Иак.2:10). Кто из нас не согрешил в чем-нибудь едином, и более, нежели в едином? И следственно, кто не повредил, больше или меньше, и добрых своих дел? Кто не сделался повинным пред вечным правосудием Божиим? Повинность же ведёт не к покою и блаженству, но к суду и наказанию. Итак, в приготовлении нашем к будущему нам предлежит ещё важная забота, как бы и добрые наши дела от греховного примешения очистить, и от повинности себя освободить. Но если и добрые наши дела не довольно нам помогают, и даже сами требуют помощи: то где найдём мы довольную помощь? Небо, и земля, и самые ангелы могут ли сделать повинного правым, и грешника святым? Конечно, не могут. И что̀ же с нами будет? Надобно ли уже признаться, что, по греховному повреждению природы нашей, мы существа погибшие? По истине, мы существа погибшие: только да будет сие признание без отчаяния, и не без надежды; и отсюда открывается вид на истинный путь спасения. Прииде бо Сын, Человеческий взыскати, и спасти погибшаго (Мф.18:11). Вочеловечившийся Сын Божий освобождает нас от повинности вечному правосудию: поскольку Он есть Агнец Божий, вземляй грехи мира (Ин.1:20). Он дарует нашим добрым делам силу, чистоту и совершенство: поскольку Бог Сына Своего посла, да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу (Рим.8:3–4). Он глаголет нам: и глаголы Его дух суть и живот суть (Ин.6:63). Заповедует: и с заповедью соединяет блаженство и царствие небесное. Блажени нищии духом, яко тех есть царствие небесное (Мф.5:3). Повелевает веровать: и обещает: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет (Ин.11:25). Призывает последовать Ему: и обещает: идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет (Ин.12:26). Страждет на кресте: и даёт нам образ и силу распять плоть со страстьми и похотьми (Гал.5:24) Умирает, воскресает: и пробивает нам удобопроходную стезю сквозь область смерти к жизни вечной.

Видишь ли теперь, христианин, что всего нужнее для благонадёжного приготовления к смерти и к будущей жизни? Веруй в Господа Иисуса, и призывай Его; следуй Его учению и примеру; прилепляйся к Нему памятью, и умом, и сердцем: и ты возможешь, не запинаясь, сказать со святым Павлом: мне еже жити, Христос, и еже умрети, приобретение есть. Аминь.

Претерпевый же до конца, той спасен будет (Мф.10:22).

Спастися, в обыкновенном употреблении сего слова, значит избавиться от опасности, от врага, от беды, от страдания, от смерти, от погибели. Так Ной посредством ковчега спасся от вод потопа, Лот бегством спасся от огня содомского. В высшем духовном разуме спастися значит избавиться от врага диавола или от опасности подвергнуться его· мучительству, сохраниться или очиститься от греха, как источника всех бед и страданий, освободиться от клятвы закона, связующей и поражающей грешника, избегнуть осуждения от вечного правосудия, быть безопасным от поглощения бездною, идеже червь не умирает, и огнь не угасает, где жизнь и бессмертие непрестанно убиваются смертью неумирающею. Кто таким образом спасётся от всякого зла: того жребием, очевидно, должно быть благо и блаженство.

Посему кто не пожелает спасения? И может ли быть человек, который бы действительно не желал оного? Если некоторые люди живут и поступают так, как бы они не желали себе спасения: то это или потому, что прельщаемые и ослепляемые страстями, они безрассудно почитают возможным без опасности отложить исполнение сего желания до будущего времени; или потому, что по множеству грехов и беззаконий, ими содеянных, отчаиваются в своём спасении; а если бы в них возбудилась надежда спасения, то возбудилось бы и желание. Жесточайший враг спасения нашего есть отчаяние. И поскольку Бог ни кого в сей жизни не принуждает к отчаянию, объявив торжественно чрез пророка, что не хощет смерти грешника, сколь ни тяжки грехи его, но еже обратитися, и живу быти ему (Иез.33:11); и поскольку человек сам своим упрямством и гордостью пораждает в себе отчаяние: то у человека, отчаивающегося в своём, спасении, нет врага столь жестокого, как он сам.

За желанием спасения и сознанием возможности оного естественно следует помышление о средствах достигнуть оного. Вышнее начало нашего спасения есть благодать Господа нашего Иисуса Христа, как свидетельствует Его возлюбленный ученик: яко Отец посла Сына Спасителя миру (1Ин.4:14). А соответствующие сему началу средства со стороны человека суть вера, действующая любовию, и употребление таинств Церкви, по речённому самим Господом: иже веру имет и крестится, спасен будет (Мк.16:16).

Сколь ни совершенны и действительны сии средства спасения: но поскольку в приспособлении оных к душе и жизни человека встречаются препятствия и затруднения; то, для устранения сих препятствий, и для препобеждения сих затруднений, вновь требуются некоторые вспомогательные средства. Одно из таких средств указывается нам изречением Господним: претерпевый до конца, той спасен будет. Спасётся только тот, кто претерпит, и претерпит до конца. Следственно, вспомогательное средство спасения есть терпение, и притом терпение до конца.

Христос Спаситель поставляет терпение в ближайшем соотношении с гонениями за имя Его. Се Аз, говорит Он, посылаю вас, яко овцы посреде волков; – предадят вы на сонмы, и на соборищах их биют вас; – и будете ненавидими всеми имене Моего ради: претерпевый же до конца, той спасен будет. Гонение за истинную веру есть открытое и торжественное поприще терпения; и славный в Церкви чин претерпевших до конца и спасшихся суть святые мученики.

Но что же мы, живущие в такие времена, когда нет гонений за имя Христово, когда, как говорит святой Златоуст, ни раны, ни узилища, ни князи, ни сонмища, ни ино что от таковых належит нам, но и сопротивное все, мы начальствуем и обладаем, ибо цари благочестивии, и чести многи христианом? Пожалеем ли, что нам не дано участия в подвиге и в славе терпения мученического? – Это было бы, может быть, самонадеянно и дерзновенно. Или порадуемся, что можем обойтись без подвига? – Это было бы неблагородно, а притом и погрешительно. Начальник нашего спасения преподал учение о спасительном терпении в след за предречением о гонениях за веру, по естественной последовательности: но сим не ограничил области терпения. Он обещал спасение претерпевшему до копца: но никогда не обещал спасения нетерпеливому или не испытанному в подвиге терпения. Посему все мы, если желаем, спастись, должны стяжать терпение, и сохранить оное до копца. Претерпевый до конца, той спасен будет.

Область терпения должна простираться на всю жизнь человека и па все судьбы человечества в сем мире. С терпением – человек приобретает и сохраняет блага, успевает в предприятиях, достигает исполнения желаний, безвредно выдерживает приражения зол: выйдя из терпения, он тотчас в опасности утратить благо, и пострадат от зла, или, что̀ не менее бедственно, сделать зло. Минута нетерпения может расстроить годы и веки.

Поверите ли, что терпение нужно было даже в раю, где, по-видимому, совсем нечего терпеть? – Поверите, если размыслите. Если бы праматерь Ева имела довольно терпения, не отвечать на речи змия искусителя, с первого слова ложные, не бросаться, при возбудившемся чувственном влечении, опрометчиво на запрещённый плод, остановиться и подумать, не безопаснее ли верить Богу, нежели змию, посоветоваться, прежде несчастной решимости, с мужем, менее её неопытным, ещё до её сотворения уже бывшим в общении с Богом: очень вероятно, что чувственное влечение было бы остановлено, истина восторжествовала бы над ложью, не был бы соделан грех, и не последовала бы смерть. Недостало терпения: и прародители пали, и с собою низринули весь будущий род человеческий.

По сравнению с раем, надобно ли изъяснять, сколько нужнее терпение на земле, куда человек для того и послан из рая, чтобы в терпении стяжавал душу свою? Для чего всеблагой Бог изрёк сие строгое определение: умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя; – в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт.3:16, 19)? Конечно, не для того, чтобы открыть случай нетерпению или ропоту, но для того, чтобы ввести человека в подвиг спасительного терпения.

Если бы терпение имел Каин во время своего унижения пред младшим братом, при жертвоприношении: он, без сомнения, поискал бы средства, поправить своё неприятное положение, в усерднейшем впредь служении Богу, a не в братоубийстве; и человек, может быть, долго бы ещё не изобрёл тягчайшего из преступлений – человекоубийства.

Дерзнём сказать и о блаженной Сарре нечто не к славе её: ибо и в облагодатствованных душах иногда видны немощи природы, подобно как в солнце – тёмные пятна; но для внимательных и немощи сих душ поучительны, подобно как их добродетели. Если бы супруга отца верующих имела довольно терпения, не смотря на своё продолжительное неплодство, спокойно ждать исполнения обетования Божия о семени Авраама, когда и как восхощет Обетовавший; если бы она не поспешила испросить себе у Авраама сына от рабыни: не было бы Сарре скорби и затруднений от Агари; не было бы Исмаила неблагоприятного Исааку; не было бы агарян, враждебных естественному и духовному семени Авраама.

Если бы у Израильтян, при Синае, достало терпения на сорок дней, чтобы ничего не предпринимать в ожидании разрешения неизвестности о Моисее, умедлившем на горе: они не запятнали бы себя идолослужением золотому тельцу, при самом, так сказать, подножии престола истинного Бога, Законодателя. Вообще недостаток терпения был источником их преступлений и бедствий во время странствования их в Аравийской пустыне.

Саул, во время опасности от врагов, имел терпение семь дней ждать пророка Самуила, для совершения жертвоприношения, по повелению Божию: но у Саула недостало терпения только на несколько ещё часов; он совершил жертвоприношение без пророка: и пророк явился уже не для того, чтобы призвать ему Божию помощь, но чтобы объявить ему лишение благодатного избрания Божия.

Если сии примеры страшны, потому что показывают, как легко погрешить против терпения, и как тяжки последствия от сего: то утешим и ободрим себя другими очевидными опытами того, как можно в самых трудных обстоятельствах сохранить терпение, и как благотворны от сего последствия.

Какие лишения, страдания, искушения претерпел праведный Иов! И как верно и щедро вознаграждено его терпение!

Какие жестокие и продолжительные гонения претерпел Давид! И как славно вознаграждено его терпение!

Какие многообразные роды истязаний, мучений, смертей, нарочно изобретены были врагами христианства для того, чтобы поколебать терпение христианских мучеников! И как чудно совершалась в их немощи сила Божия, то спокойным, и даже иногда безболезненным перенесением мучений, то внезапным исцелением ран, то карательными действиями над мучителями, то духовною победою, превращавшею самих мучителей в христиан!

И кроме мученичества, как много и долго претерпевали многие подвижники благочестия, которые, по верному для прошедших и последующих времён изображению апостола, проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных, (Евр.11:37–38)! И от тощих, по видимому, семен самоотвержения, добровольных лишений, претерпеваемых искушений, при орошающих слезах и теплоте молитвы, какие обильные в них являлись и являются плоды добродетелей, дарований духовных, благодатной силы и славы, ещё на земле не небесной, а потом и из затворённого для нас неба благотворно просиявающей на землю!

Сказанному теперь ты даёшь очевидное и неумолкающее свидетельство, преподобне Отче Сергие! Свидение твое да уверится зело (Пс.92:6) в сердцах наших, дабы видимые у тебя славные плоды побуждали нас заимствовать у тебя хотя несколько добрых семян, от каких оные прозябли; дабы и мы возлюбили самоотвержение, добровольные лишения, благодушие в искушениях; дабы и мы, в посильную меру, стяжавали добродетели, простирались к дарованиям, достигали спасения, терпя настоящая мужественне, веселяся будущими.

Без терпения нет подвига: а без подвига нет добродетели, ни дарования духовного, ни спасения. Ибо царствие небесное нудится (Мф.11:12).

Хочешь ли, по заповеди Христовой, стяжать совершенную любовь, объемлющую и врагов? – Размысли, как сие возможно. В людях встречаешь ты часто недостатки, не редко пороки, иногда и ненависть к тебе: а это располагает к неуважению людей, к отвращению от них, к взаимной ненависти, а не к любви. Как же стяжать любовь ко всем? – Если решишься и приобучишь себя с терпением взирать на недостатки и пороки людей, и на самую ненависть к тебе; то можешь возлюбить всех, не преставая ненавидеть пороки: а без терпения не можешь.

Хочешь ли, по апостолу, быть чадо послушания (1Пет.1:14)? – Размысли, как сие возможно. Если начальствующий или старейший будет тебе повелевать только то, чего ты и сам желаешь: то ты будешь исполнять свою волю, исходящую из уст другого. Трудно признать здесь добродетель терпения. Послушание несомнительно тогда, когда ты очевидно не своему следуешь мудрованию, и не своим желаниям, но рассуждению и воле повелевающего. Посему надобно, да и неизбежно, чтобы тебе нередко повелеваемо было то, что̀ тебе не по мысли, не по желанию, не по вкусу, что тягостно для твоей неги, непокойно и обременительно для твоей беспечности: но чтобы сие исполнить без противления, без прекословия, без ропота, для сего нужно терпение. Итак, если имеешь терпение, то можешь иметь послушание: а без терпения не можешь.

Подобно сему и всякая добродетель требует некоторых лишений, труда, подвига, брани против страстей, вожделений, искушений, не всегда легко и скоро увенчиваемой победою: и следственно требует терпения. Если поколеблется терпение: не устоит и другая добродетель. И поскольку добродетель есть обязанность всей жизни до конца: то и терпение есть потребность всей жизни до копца, если человек не хочет подвергнуться грозному определению Божию, провозглашённому пророком Иезекиилем: аще совратится праведник от правды своея, и сотворит неправду, по всем беззаконием, яже сотворил беззаконник, вся правды его, яже сотворил есть, не помянутся: в преступлении своем, имже преступи, и во гресех своих, имиже согреши, в них умрет (Иез.18:24).

И после правды можно умереть во грехах, и умереть вечно! Как опасно такое положение! Какая посему потребна осторожность! А как часто мы забываем опасность, и не думаем об осторожности!

Слово Божие, совесть, советы добрых людей, указания Провидения подвизают нас на путь правды; и мы с жаром вступаем в духовный подвиг: но потом время охлаждает жар; труд подвига утомляет; искушения расстраивают; некоторые успехи в добре располагают к беспечности; словом, недостаёт терпения и постоянства: и наченшие духом нередко плотью скончавают.

Братие, подвижники веры и добродетели! Братие, подвижники самоотвержения и креста! Терпением да течем на предлежащий нам подвиг, взирающе на Начальника веры и Совериштеля Иисуса, и с терпением да продолжим оный до конца. Претерпевый же до конца, той спасен будет. Аминь.

Неисчислимую пользу можно извлечь из беспристрастного исследования счастливых и несчастных судеб Восточной Церкви. Рассуждения о Церкви, ныне особенно извлекаемые из летописей западной отрасли, могли бы быть исправлены или подтверждены рассмотрением чудесных событий, совершившихся в Восточной Церкви, и испытаний, которые она принуждена была вынести. Частности, которые в истории Церкви латинской представляются бессвязными и выходящими из порядка, быв сличены с судьбами Востока, приняли бы вид понятной системы. Нововведения римской Церкви нашли бы себе судию в непрерывном предании родственных ей Церквей. Римские доказательства были бы или подтверждены или опровергнуты снесением их с фактами Церкви Восточной. Непрерывный ряд митрополитов и епископов сей Церкви восходит до времён апостольских. Её досточтимые литургии представляют вероучение неизменённое, благочиние неповреждённое. Восточные христиане настоящего времени приносят туже самую Жертву, и возносят те же славословия, какими оглашались церкви во времена Василия Великого или св. Фирмилиана. Я буду говорить об епископах, не менее верных. о мучениках, не менее твёрдых, и исповедниках, не менее мужественных, как и в Европе; я покажу, что каждый член Символа Веры сохраняется в Восточной Церкви с величайшею точностью; я приведу целые сонмы недавних свидетелей Веры, однажды навсегда преданной святым. Неизменным остаётся свидетельство сей непоколебимой Церкви, и в блеске и величии византийской славы, и в бурях востока в средние века, и среди опустошений и тирании турецкого владычества. Простираясь от моря Охотского до дворцов венецианских, от льдин, облегающих Соловецкий остров, до горящих джунглей Малабарских, заключая в себе тысячи языков, племён и наречий, но связуя всех их златою цепью единой Веры, – принося страшную Жертву на бесчисленном множестве алтарей, но принося её Единому и тому же Богу, с одними и теми же обрядами, сохраняя неподвижно свои патриаршие престолы в тех же самых городах, в которых находились они ещё в то время, когда ученики в первый раз в Антиохии нарекли себя христианами, и Иаков брат Господень оканчивал своё поприще в Иерусалиме, – угнетаемая поклонниками лжепророка и чтителями идолов, Восточная Церковь остаётся и теперь такою же, какою была с самого начала своего, – многоразличною в своих учреждениях и простою в своей вере, непонятною для чуждых и удобопонятною для сынов своих, широко раскинувшею ветви свои, жестоко теснимою врагами, но спокойною, и всегда, как она любит называть себя, единою, единственною, святою, Соборною и Апостольскою.

Такова она и действительно. При всем том не пощадил её язык клеветы, как не пощадил он и Главу её – Христа. Протестанты нападают на неё за то, что она хранит неповреждённою веру св. Афанасия и Златоуста; римские богословы осуждают её, как иссохшую, бессочную ветвь, отделённую от общения с первым Престолом…

Но вот уже протекло восемнадцать веков, а Восточная Церковь и доныне добрым подвигом подвизается, и носит на теле своём язвы Господа Иисуса. Бесчисленные ереси устремлялись на неё с того времени, как она вооружила Афанасия против Ария, и Кирилла выслала против Нестория; враги всякого рода осаждали ее, от вне нападения, внутри страх; не раз самое существование её подвергалось крайней опасности: но врата адовы никогда не одолели ей. Идолопоклонство и отступничество пытались покорить ее, и признали непобедимою; цари и калифы, кесари и султаны восставали против неё, но Царь царствующих и Господь господствующих был с нею. Сапор и огнепоклонники побеждены бесчисленным сонмом персидских мучеников. Тиридат и идолопоклонники армянские покорены чудесами св. Григория Просветителя. Абрега и Ацбега, с своими эфиопскими подданными, покаялись при проповеди св. Фрументия. И если, по несчастию, ересь очень часто посевала плевелы свои посреди добрых семян: зато постоянно Церковь Восточная устремляла проповедническую деятельность свою и на восток, и на юг и на север.

На востоке, проповедники христианства вышли из великого училища едесского. Они раскинули свои палатки на полях кочующих татар; Лама тибетский трепетал при их словах. Они дошли до Рисовых полей Пенджаба, и проповедовали рыбарям моря Аральского. Они неустрашимо прошли обширные степи монгольские; достопамятная надпись Сиганфу свидетельствует об их успехах в Китае. В Индии сам Саморин уважал их духовные права, и охранял внешние. Между Чёрным морем и Каспийским препоясались на сию священную брань иноки Эчмиадзинского монастыря; они не боялись ни идолопоклонников, ни огнепоклонников, ни палящего солнца тифлисского, ни заразительных болот имеретинских. Они покорили Евангелию земли, лежащие на пределах Европы и Азии, и основали колонию на полпути к вершине Арарата.

На юг, Александрия выслала целый сонм проповедников. Пробираясь чрез непроходимые пустыни, руководимые только солнцем и звёздами, они проповедали Евангелие даже при источниках Нила, и насадили цветущие Церкви в Нубии и Абиссинии. Пустынные иноки простёрли победоносную силу Евангелия ещё далее в царство сатаны: чрез страну диких Галласов, они достигли Мелинды или Зангвебара; а другие, доверившись купеческим кораблям, возвестили путь спасения на мысе Гвардафунском, Сокоторе и на отдалённом Цейлоне. Здесь сошлись два великие ополчения воинов Христовых, замкнув в священный круг свой четверть известного тогда мира.

На севере, позже, но с большим успехом, послал своих проповедников Константинополь. Философ греческий иконою страшного суда убедил Владимира сказать, что добро сим одесную, горе же сим ошуюю; и Днепр унёс Перуна в море. Далее и далее подвигались ратоборцы истины; Киев, Владимир и Москва имеют собственных митрополитов, и не известные древним народы озарены духовным светом. Не останавливаемые ни сарматскими лесами ни эстиейскими болотами, ратники Креста шли за победою, и действительно побеждали, доколе не остановились на диких берегах моря Полуношного. Отсюда священная ревность повлекла их на восток; они перешли Уральские горы, проникли в Сибирь; мало по малу, и с трудом, приблизились к востоку солнца, проповедуя радостную весть о Солнце Правды. После вековой борьбы с язычеством, в Томске, Иркутске и Ситхе поставлен Пастырь для пасения стада Христова. И так. образом на границах китайской Татарии позднейшие проповедники встретились с учениками древних учителей едесских. И теперь не уменьшается проповедническая ревность Восточной Церкви. На неизвестных берегах Алеутских островов трудится над распространением веры общество верных священников, и водружает знамя Восточной Церкви на западном полушарии.

О сей-то Церкви, восемнадцать веков, лицом к лицу воюющей со всяким родом идолопоклонства, и не ослабевающей в трудах своих, – о Церкви, на долю коей выпало совершить обращение столь обширной страны, какова Россия, – обращение, подобного которому не видно было со времён Апостольских, – о Церкви, которая говорит Востоку: приведи, и Югу: не возбраняй (Иса.43:5–6), – о сей-то Церкви можно ли по истине сказать, что в ней не достаёт проповеднической ревности!..

Меккский обманщик выслал свои орды из Аравии... и Персия пала пред его полководцами; легионы Абу-бекра и Омара наводнили Сирию; Антиохия, Иерусалим, Алеппо и Александрия преклонились пред ненавистным полумесяцем. Империя цезарей побеждена, стеснена, сжата: но Церковь Восточная не уступила победителю своей духовной власти. Много побед было одержано за веру Христову, множество славных подвижников скончалось мученически, Церковь выдержала бурю, и не погибла среди ударов, отовсюду ей наносимых. Возникали и падали калифатства и династии оммиадов, фатимидов и эйгобитов; она же ненавидимая, презираемая, гонимая всеми посмеивалась над их падением. Султанство Сельджукское блеснуло, и исчезло, подобно метеору, орды монгольские наполнили Азию и пол Европы опустошением и ужасом, и наконец турки взяли самый Константинополь, и тем заключили летописи восточной империи: но Церковь Восточная пережила все это; обессиленная, гонимая и униженная до крайности, она из рода в род передавала власть священноначалия, и не преставала приносить таинственную Жертву. И даже в то время, когда наиболее страдала от схоластических тонкостей и политических интриг своей римской сестры, она торжествовала победу над кальвинизмом и другими ересями. И в настоящее время, когда обширнейшая страна в свете и могущественнейший в мире Император исповедуют православную Восточную Веру, когда огромная линия железных дорог, – долженствующая соединить Англию с Индией, – половиною своей длины пройдёт по областям Восточной Церкви, – в настоящее время, говорю, нельзя не видеть, какая блестящая будущность открывается пред нею. Легко может случиться, что при всяком обновлении Церкви, Вселенский престол востока получит не малое значение...

Известно, что после разделения Востока и Запада Церковная история почти исключительно занималась изображением судеб Церкви Римской. Для писателей, принадлежащих к римскому вероисповеданию, могли казаться не верными летописи той Церкви, которую они считали схизматическою. Поэтому в сочинениях Барэния и Флёри, Райнальда и Орси, Александра и Рорбахера, о Восточной Церкви упоминается весьма редко, исключая те случаи, когда вынужденное или кажущееся временное примирение с Римом заставляло говорить о ней. Если мы обратимся за необходимыми сведениями к восточным писателям, то найдём, что у них нет общей истории Восточной Церкви. Правда, каждая патриархия имеет свои собственные, более или менее удовлетворительные, летописи (ибо другого наименования сии истории не заслуживают). Но взаимное действование сих патриархий – одной на другую, существование их, как единого целого тела, их внутренняя жизнь, и действие единого Духа в каждом члене, – все это опущено. Поэтому летописи восточных патриархий суть не что иное, как исторические скелеты. Кости сии нужно собрать, одеть плотью и жилами, и, если можно будет, оживить дыханием жизни...

Обращая внимание на общую характеристику Восточной Церкви, мы находим две или три черты поразительного различия между нею и западною её сестрою.

I) Главным стремлением западной Церкви, – я говорю это ни в похвалу, ни в осуждение, но выставляю просто как общепризнанный факт, – итак, главным стремлением западной Церкви было вмешиваться в дела парей и, царств мира сего. Отсюда притязание римского первосвященника на два меча; отсюда двойственный характер епископа римского, как Итальянского Государя и вселенского Патриарха; отсюда сборы огромных даней, необходимых для поддержания достоинства и пышности престола св. Петра. На востоке же, напротив, власть царская и власть первосвященническая, говоря вообще, шли всегда рука об руку, никогда между собою не смешиваясь… В то время, как Императоры Византийские были правителями мира Восточного, патриарший Константинопольский престол возвышался над всеми, исключая Рим, с которым стоял на-ровне. Но по мере того, как клонилось к упадку светское могущество Константинополя, и от ветвей его образовывались новые государства, – и область Константинопольского Епископа мало по малу сокращалась, и в разных местах возникали новые самостоятельные митрополии. У православных государей Грузии и Абхазии явились свои собственные католикосы. Сербия, когда возвысилась в политическом могуществ, имела также собственного Патриарха в Ушице. Россия, столь долгое время остававшаяся в подчинении Константинополю, наконец изъявила желание, иметь свой патриарший престол в Москве. И в настоящее время мы видим, Греция провозгласила независимость своего Правительствующего Синода...

Конечно, в некоторых случаях последствия были затруднительны. Пока существовала греческая империя, судьба вселенских патриархов зависела от воли кесаря. Низлагаемые, восставляемые, снова низлагаемые, заключаемые в темницы и заточаемые в монастыри, Патриархи не могли противиться Императорам. При всём том, достойно удивления, как мало действительного вреда происходило при таком порядке вещей. Нельзя почти найти Патриарха, который бы, в угодность развращённому или преданному ереси кесарю, согласился нарушить правила церковные или изменить вере; напротив, мы видим, с какою охотою они подвергались заключению в темницы, с какою радостью слагали с себя патриарший сан, как скоро требовали такой жертвы благосостояние Церкви или внушения совести. Конечно, в воле Констанция или Копронима было – возвести на престол патриарший еретика, но принудить Церковь принять подобного Патриарха – было выше их власти. Императоры сами с глубоким участием занимались делами Церкви (когда ересь окончательно бывала низложена). Они действовали не в пред осуждение себе. Под их покровительством были созываемы Соборы. Их щедротами воздвигались новые церкви, и кесарь, каков бы ни был его частный характер, по своим общественным отношениям, обыкновенно оправдывал наименование «Возлюбленного о Христе».

Только с началом владычества неверных (турок) открылись дурные следствия такой системы управления. Подчинение, оказываемое христианскому монарху, перешло к неверному султану; утверждение известного лица на патриаршем престоле, сделалось зависящим от воли Магомета или Амурата, как некогда зависело оно от Льва или Михаила; соискатели епископских престолов толпились во дворцах магометанских государей, и притом не без условленных взносов, возвышаемых до чрезмерных сумм…

И однако ж в летописях Церкви Восточной нельзя встретить того мрачного пятна, которое чернит собою историю Церкви латинской. Высокомерие, честолюбие и другие страсти римского первосвященника очень часто заставляли его, для достижения своих мирских целей, прибегать к духовным запрещениям; где не доставало меча воинского, там употребляемо было оружие отлучения; между тем как союзники Рима выставляли людей и оружие; самый Рим гремел более страшными угрозами запрещения; умирающие отходили без утешений религии, потому что нужно было унизить Венецию или наказать Лукку. Следствием всего этого, самым неизбежным следствием, обнаружившимся на деле, кан в правление Бонифация VIII, было то, что церковные проклятия сделались предметом презрения, найдены безвредными, подверглись осмеянию, и обратились на главы самих изобретателей. Папская система пала, и страшно было её падениие.

Совершенно противное тому видим на Востоке. Здесь отлучение от Церкви и доныне составляет предмет такого же ужаса, каким было оно во дни св. Златоуста или св. Германа. Этим оружием никогда здесь не злоупотребляли, и потому оно доселе сохранило свою силу. До сих пор здесь сохранена самая простая и чистосердечная вера в силу церковного суда; и это верование перешло в жизнь. Запрещение бедного сельского священника более имеет действительной важности, нежели запрещение западного епископа.

Сверх того, непрерывные настойчивые требования денег, со стороны Рима, составляют новую плачевную черту в истории западной Церкви. Отсюда петитории, аннаты, динарий св. Петра; отсюда комменды, доходы с вакантных мест и разрешения; отсюда старания кардиналов захватить себе не одну епархию, усилить доходы с аббатств, которых они никогда не видали, присвоить доходы с соборных церквей, находящихся в странах весьма отдалённых; отсюда, по мере того, как обстоятельства становились хуже, вышли все резервации римской Курии, – освобождение от суда местного епископа, – поощрение апелляций к римскому двору, – и наконец, страшное явление Тецеля.

К счастью, иное мы видим па Востоке. В продолжение существования византийской империи, Патриарх вселенский и блистательный собор духовных сановников Великой Церкви получали своё содержание от доходов, установленных с точностью. В продолжение турецкого владычества, стремление к пышности и блеску должно было уменьшиться, ибо обнаружение богатства непременно вело к лишению оного. Равным образом на Востоке не видим ничего подобного войнам пап, на которые часто тратились богатства соборных церквей и аббатств. Там, к счастью, не известна и плачевная непоследовательность соединения в одном лице церковного главенства с мирским владычеством; ибо одно требует мира со всем родом человеческим, a другое – войны со врагами.

II) Церковь непоколебима в своих началах; и в этом отношении восточная ветвь хранит свой древний образ. Стойкость в отношении к вероучению сохранила ей славу православии, победила Ария и Нестория, Евтихия и монофелитов, отстояла истину, с одной стороны в Эфесе, с другой – в Халкидоне, опровергла одну ересь на пятом, а другую на шестом Вселенском Соборе…

Нельзя отвергать, что в некоторых случаях Восточная Церковь умела гораздо лучше приспособляться к обстоятельствам времени, нежели её римская сестра. – Так желание народов иметь Св. Писание в переводе на их языке не было принято в Риме, вопреки обычной его предусмотрительности. Он устремился было подавить это желание, но не успел, и наконец против воли согласился на него. Церковь же Восточная, напротив, благоприятствовала сему желанию, и тем отняла оружие у врагов своих; спасла своих сынов от сетей, в которых иначе они могли бы запутаться, и сохранила их в должной покорности.

Ещё, Восточная Церковь не усиливалась напрасно удерживать право своего суда в чужих государствах, Константинополь освободил Россию от своей зависимости, когда стало не сообразно с достоинством сей Церкви зависеть от такого престола, который сам находился под влиянием турецкого деспотизма. В наше время она признала самостоятельность Церкви греческой, лишь бы не дать светскому правительству повода к ниспровержению веры.

III) Восточная Церковь, в своём отдельном существовании, служит удовлетворительным ответом на то положение римских учителей, что истинная Церковь может существовать только в видимом общении с престолом св. Петра... Рим не может найти ни одного признака истиной Церкви, которого бы не имел вместе с ним и Восток. Апостольское преемство? – Пий IX не может похвалиться столь несомненным преемством от апостолов, как Мефодий или Артемий. Неповреждённое учение? – Не нужно быть пророком, чтобы решить, в котором из двух исповеданий св. Афанасий или св. Лев нашли бы вернее сохранённым их собственное учение. Святость? – Двенадцать книг Миней свидетельствуют о ней, не менее Бревиария. Чудеса? – Доныне, Восточная Церковь утверждает, что в ней чудеса совершаются, и за них она причитает к лику святых. Мученичество? – XVIII столетие, не многих присоединившее по местам к славному списку западных мучеников, было полно в Греции и Анатолии мученических побед для Востока. Характер Вселенский? – Если судить как должно, то Рим не имеет сего характера в собственном смысле...

* * *

В своём прошедшем Британия весьма много обязана Востоку, и тесно связана с ним. Почти нельзя сомневаться, что первые проповедники Евангелия пришли к нам из Франции; Франция получила просвещение христианством из Лиона, Лион – из Смирны. Так чрез Поликарпа дар Св. Духа восходит до св. Иоанна. Мы видим, что св. Кольман, на соборе в Штреишалхе, производит пасхальное вычисление, тогда употреблявшееся в Британии, от св. Иоанна. В некоторых замечательных частностях английские литургии весьма близко подходят к восточным, и даже в таком, сравнительно, не важном деле, как употребление двух свечей на престоле, можем усматривать следы первоначального влияния Востока, или точнее, св. Феодора Тарсийского, когда он взошёл на престол Архиепископа Кентерберийского. И как бы ни были мы обязаны св. Августину (который сам принял посвящение чрез Францию от Азии), мы не должны забывать своего долга, по отношению к Востоку первенствующих времён, за первое просвещение нашей страны, навсегда сохранившееся в Валлисе, за спасение тысяч душ в века предшествующие римской проповеди, а может быть, в некоторой степени, и за ту готовность, с которою принята была самая эта проповедь.

Более семи столетий монашество существовало уже в Восточной Церкви, когда русская земля озарилась светом христианской веры. С первого появления своего в пустынях египетских, оно осталось верным своему первоначальному духу. В течении долгого ряда веков монашество образовало сонмы высоких подвижников христианства, представило примеры разнообразных добродетелей для поучения и вразумления мира. В обителях иноческих воспитались многие великие иерархи Церкви, ревностные проповедники христианства между неверными, мужественные защитники православия против еретиков. Свободные от уз мирских, имея единственным стремлением достижение царствия небесного, иноки всегда могли являться там, где нужно жертвовать временным благополучием, самою жизнью для блага Церкви. Буря иконоборства, грозившая разрушить монашество, только отделила солому от зерна. Иночество так тесно слилось со всем устройством Православной Церкви, что сделалось необходимою её принадлежностью. Только инокам Православная Церковь вверяет высшие степени своей иерархии.

При таком значении иночества в Православной Церкви, мы должны принять за несомненное, что первые иноки в России явились с первыми семенами христианства. Как свободные от уз семейных, они удобнее могли оставить своё отечество, и идти в далёкую страну для распространения веры Христовой. Первые Пастыри Церкви русской, конечно, привели вместе с собою и иноков. Митрополит Иларион говорит, что, в след за крещением Русского народа, стали на горах монастыри, и явились черноризцы²⁴⁴. Предание говорит, что ещё первый Киевский Митрополит, святой Михаил, основал в Киеве монастырь на крутой киевской горе против холма Перунова, как бы в знамение победы быстро водворившегося у нас христианства над древним язычеством²⁴⁵. Есть у Дитмара известие, что киевский архиепископ (в 1018 г. 14 авг. ) встречал Болеслава храброго в монастыре св. Софии²⁴⁶. Ярославом прежде половины XI в. построены монастыри Георгиевский и Прининский²⁴⁷. Впрочем, хотя довольно рано появились монастыри в России, но до нас дошло только известие о существовании их, пока не явился Антоний, истинный основатель русского монашества. «Много монастырей, пишет Летописец, поставлено от князей, от бояр и от богатства; но не таковы они, каковы поставленные слезами, пощением и молитвою. Антоний не имел ни золота, ни серебра, но стяжал слезами и постом»²⁴⁸. Притом первые монастыри основаны были греческими монахами; только в Киево-Печерской обители иноческая жизнь привита была к народной стихии. Печерская обитель основана и устроена русскими, и оттого сделалась началом и рассадником русского иночества. Все монастыри русские заимствовали свой устав монастырский из сей обители. Посему-то летописец называет сей монастырь старшим всех русских монастырей. На этом основании историю русского монашества мы должны начинать с истории Печерской обители.

Печерская обитель началась от благословения горы Афонской.

В то время, как племена славянские начали обращаться к свету истины Евангельской, Афон, лежащий на границах мира греческого и славянского, сделался жилищем высоких подвижников иночества, вместо пустынь Египта и Палестины, находившихся во власти аравитян. Император Василий Македонянин, грамотой, данною Иоанну Колову, основавшему монастырь близь Ерисса, определил афонский полуостров исключительно для жилища отшельников. Поселившиеся отшельники обитали отдельно и независимо в скитах. Соборная церковь их находилась там, где ныне Карея. Три раза в году собирались иноки Афонской горы в Кареи; для совещания об общих делах²⁴⁹. Слава Афона возросла с того времени, как в половине X в. поселившийся здесь Афанасий устроил свой знаменитый монастырь (в 961 г). Оставив должность наставника училища Константинопольского, он ушёл на Афон, и отдался под руководство Михаила Малеина. По убеждению Императора Никифора Фоки, который и сам хотел окончить жизнь свою на Афоне, он приступил к устроению монастыря, построил два храма в честь Иоанна Предтечи и Успения Богоматери, собрал братию, дал монастырю свой типик по правилам общежительным. Распределивши каждому своё дело, строго требовал послушания, ежедневно сам принимал от иноков исповедание помыслов. Для некнижных учредил в обители «казательницу», где после вечерни предлагалось им чтение отеческих книг с изъяснениями. Обитель Афанасия процвела такою славою, что отовсюду стекались к нему ученики из Рима, Италии, Грузин, Армении; многие пустынники, настоятели монастырей, даже епископы приходили в его обитель, и предавали себя руководству старца²⁵⁰. В тоже время Павел Ксиропотамский основал, два монастыря, один, из них доселе называется Павловым, а другой Ксиропотам. В X в. также возникли монастыри Есфигмен, Ватопедский и Иверский, прославившийся иконою Богоматери. Как значительно было население Афона ещё в X в., видно из того, что под древнейшим типиком Афонским, составленным при Императоре Иоанне Цимисхие, подписались 50 игуменов²⁵¹. По особому устроению Промысла жизнь иноческая на Афоне процвела тогда, как новообращённым племенам славянским нужно было запасаться примерами иноческой жизни. Вследствие частых вторжений славян, не только Македония, но и Пелопонес сделались славянскими. В самом преддверии Афона – городе Ериссе – были болгарские поселения в X в.²⁵². Поэтому Афон, сделался приютом и рассадником иночества для племён славянских. В XI в. были уже на Афоне славянские монастыри – болгарский Зограф, русский Ксилургу. Эта близость Афона к славянским племенам объясняет, почему Афон сделался рано известным русским, и почему иноки афонские приходили в Россию.

Слух o святой жизни афонских иноков возбудил в жителе города Любеча²⁵³ Антипе желание идти в святую гору. Он отправился на Афон. Святая жизнь афонских монахов понравилась ему, и в одном из афонских монастырей он принял пострижение. Прозорливый игумен, постригший Антипу, может быть в предзнаменование его будущей судьбы, дал ему имя основателя иноческого жития, Антония. В начале XI в. пример св. Афанасия, введшего общежитие, имел ещё немногих ревнителей на Афоне; там более любили жизнь отшельническую. В отшельничестве подвизался и Антоний. Вблизи монастыря афонского, Есфигмена, не далее как на полчаса пути от него, близ утёсистого берега морского, и теперь показывают пещеру и при ней Церковь, где подвизался преподобный Антоний²⁵⁴.

Видя Антония утвердившимся в иноческой жизни, игумен, постригший его, сказал ему: иди опять на Русь, да будет над тобою благословение святой горы. От тебя иного произойдёт иноков, прибавил он. Напутствованный благословением игумена, Антоний пришёл в Киев и искал места для жительства. Он обошёл бывшие тогда монастыри, но ни один ему не понравился. Из горы Афонской вынес он любовь к отшельнической жизни, и в окрестностях Киева, ходя по дебрям и горам, начал отыскивать себе место, где бы мог поселиться так, как он жил в пещере афонской. Его желание исполнилось. На юге от той горы, на которой расположен был древний Киев, возвышается над Днепром другая обширная гора. Эта, теперь самая населённая часть Киева была тогда покрыта густым лесом: она делилась на два особые отделения. На первом, более далеком от старого города, отделении сей горы было любимое село Великого Князя Владимира, – Берестово. Его любовь к Берестову наследовал и сын его Ярослав. Священник церкви св. апостолов Петра и Павла в Берестове Иларион, муж благочестивый и учёный, любил уединяться для молитвы на другое отделение горы, и там выкопал себе небольшую пещеру, не более как в две сажени. Избранный в митрополита Киева, он должен был оставить свою пещеру. Ходя по горам киевским, преподобный Антоний нашёл эту пещеру и поселился в ней²⁵⁵. Пещера напоминала Антонию его жизнь на Афоне. «Господи, утверди меня на месте сем, – так молился Антоний, избирая пещеру для своего жительства, – и да будет на нём благословение святой горы и отца моего духовного, который постриг меня». Тут начал жить Антоний. Нельзя не видеть особенного устроения Промысла Божия в том, что первый великий подвижник иночества русского, Антоний, поселялся вблизи древней столицы русской. Для новообращённого народа важно было то, что он своим примером и примером своих сподвижников явил силу учения Христова, его святость и высоту в самой жизни. Добрые семена отсюда, как из центра гражданской и религиозной жизни, легче могли разноситься по обширным пределам русской земли. Сухой хлеб, и то чрез день, был пищей Антония; простая вода, и та в меру, – его питием. В молитве, бдении и трудах, проводил он время, не давая себе покоя ни днём, ни ночью. Малая пещера, которая могла ещё дать приют для временной молитвы священника, тесна была для постоянного жительства, Антоний копал ее более. Ещё при жизни Ярослава сделался известным Антоний по своим подвигам. Некоторые христолюбивые жители Киева, узнав об нём, приносили ему нужное; вскоре начал стекаться к нему народ, просить у него благословения. По смерти Ярослава, всем сделалось известно великое имя Антония. Явились ревнители его жизни. Один из первых пришёл к нему Никон, саном иерей, который и постригал других, приходивших к Антонию. Вскоре после Никона пришёл Феодосий.

Феодосий родился в Василёве, но ещё во время детства его родители перешли в Курск. С юных лет стремился он душою к жизни для Бога. Он не любил детских игр и нарядов; одежда его всегда была худая и заплаченная; прилежал учению, и преуспел в нём более других. Лишившись отца на 14 -м году своего возраста, он не знал другого утешения, как ходить в церковь. Будучи наследником немалого имущества, не гнушался разделять труды своих рабов. Первой мыслью и желанием его юной души было – найти более верный путь спасения. Услышавши о святых местах, в которых проходил земное служение Своё для спасения человека Господь наш Иисус Христос, Феодосий возжадал идти туда и там поклониться. Раз случилось ему видеть странников, пришедших из святой земли и намеревающихся возвратиться туда. Феодосий упросил их взять его с собою, и тайно от матери ушёл с ними. Мать его, узнавши об этом, догнала его, наказала побоями, и на некоторое время заключила в оковы. Пламенной любви Феодосия к Богу предстояла ещё трудная борьба с страстной привязанностью к нему матери, у которой он был единственный сын. Она хотела, чтобы он жил только для неё, и в его любви к Богу видела ущерб своего материнского счастия. Феодосий остался дома, и но прежнему ходил в Церковь. Видя, что литургия редко совершается, по недостатку просфор, он стал печь просфоры. Более двенадцати лет²⁵⁶ он занимался этим делом. Мать, почитая такое занятие постыдным для себя, то угрозами, то побоями довела его до того, что он удалился в другой город, и там у одного пресвитера довольно долго по-прежнему занимался печением просфор. Мать наконец нашла его и тут, и возвратила в дом. Благочестивой и смиренною жизнью в доме матери Феодосий обратил на себя внимание начальника города, и он дозволил Феодосию пребывать у своей церкви. Много раз начальник города давал Феодосию хорошую одежду, но Феодосий любил свои рубища, и хорошую одежду отдавал нищим. Такие поступки не оскорбляли начальника, но только увеличивали любовь его к Феодосию. Ревнуя о большем умерщвлении плоти, Феодосий сделал железные вериги, и носил их на себе. Раз начальник города давал пир вельможам. Феодосию для прислуги нужно было предстать в чистой одежде. При перемене белья мать заметила кровь на одежде сына. Это открыло ей, что он носил вериги. С яростью сорвала их мать с сына, и он не мог уже их более носить.

Но тщетно ставила она сии препятствия на пути его к спасению. Сильное влечение к иноческой жизни, в которой одной он надеялся найти истинное счастье, наконец заставило его навсегда проститься с родительским домом. Однажды, внимая чтению Евангелия, он услышал слова: иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже не приимет креста своего, и в след Мене грядет, несть Мене достоин. Сии слова так глубоко потрясли в это время Феодосия, что он решился непременно оставить дом родительский в отсутствие матери он оставил дом, и отправился в Киев, где, как он слышал, было много монастырей. После трёхнедельного путешествия он прибыл в Киев. Там он приходил то в тот, то в другой монастырь, но его бедность и худые одежды не открывали ему доступа. Видно, что это не были те истинные приюты подвижничества, где бы мог просиять великий светильник. Он нашёл наконец вождя, который искал в приходящих к нему не внешнего богатства, но силы духа, готового на все подвиги иночества. Феодосий нашёл пещеру Антония. Со слезами пал он к ногам святого отшельника, и просил его принять к себе. «Чадо, сказал ему Антоний, ты видишь пещеру мою: она трудна для жизни, место моё тесное. Ты молод, не вытерпишь». Но Феодосий жаждал трудов и подвигов, и неотступно молил Антония принять его. Принятый в пещеру, по повелению Антония, Феодосий пострижен был Никоном.

Феодосий должен был ещё раз вытерпеть борьбу с материнскою любовью, силившеюся привязать его к миру. Чрез четыре года, по удалении из дома, мать его узнала, что сына её видели в Киеве. Она пришла в Киев, и тут, сделалось ей известным, что Феодосий в пещере Антония. Мать пошла к отшельнику, и уверившись, что сын её тут, просит с ним свидания. Только отчаяние матери и настояние Антония заставили Феодосия, никуда не выходившего и ни с кем не видевшегося четыре года, согласиться на это свидание. Но напрасны были все убеждения матери возвратиться в дом. Феодосия не могло поколебать в любви к пещере Антония и обещание дать ему полную свободу для благочестивых упражнений в доме. Так как мать хотела лучше умереть близ своего сына, нежели жить вдали от него, то Феодосий убедил ее постричься в Киеве. К северо-западу от Берестова, против того места, где вливается в Днепр глубокая Черторые, на полугоре, на могиле Оскольда, первого русского князя – христианина, была поставлена, может быть, ещё св. княгиней Ольгой церковь св. Николая. В начале XI в. тут была уже женская обитель, и в ней-то приняла пострижение мать Феодосия.

Слава Антония вскоре привлекла в пещеру Антония ещё двух подвижников, но уже из знатных бояр. У первого боярина великого князя Изяслава был сын, который любил наслаждаться беседою пр. Антония и его сподвижников. В этих беседах он узнал суету мирской жизни и ничтожность всех благ временных. В нём родилось желание – по примеру сих подвижников отречься мира. Своё желание он открыл Антонию. Старец одобрил благое желание, но указал и на трудности иноческой жизни, и на необходимость постоянства в принятом намерении. Беседа с святым старцем только более воспламенила благочестивое стремление сердца сына боярского. На другой же день приехал он к пещере в одежде светлой, на гордом, богато убранном коне, окружённый слугами. Поклонившись до земли преподобным, он снял с себя боярскую одежду, положил ее пред Антонием. Отвергая мирскую пышность, оставив жену и дом отца, он просил ο пострижении: «я хочу быть иноком, говорил он, и жить с вами в пещере; я не хочу возвращаться домой». Антоний напомнил ему о важности обета, о власти отца, о гневе великого князя. Но готовый перенести даже мучения за отречение от мира, благочестивый юноша только просил о пострижении. Никон постриг его, и назвал Варлаамом.

Тогда же пришёл к Антонию другой любимец великого князя, «предержай у него вея», и по усердной просьбе был также пострижен, и назван Ефремом. Великий князь, раздражённый тем, что пещера отнимает у его двора любимых слуг, призвал к себе Никона. «Ты ли постриг их без моего повеления»? спросил он Никона. – «Благодатию Божиею я постриг», отвечал бестрепетный Никон, «по повелению Царя Небеснаго, Иисуса Христа, призвавшего их на такой подвиг». «Так поди же», сказал князь, «и убеждай их опять возвратиться домой, или пошлю теба и всех живущих с тобою в заточение, а пещеру велю раскопать». – «Что̀ хочешь, то делай, отвечал Никон, но я не могу отнимать воинов у Царя Небесного».

Князь ещё продолжал, изливать свою досаду на Никона, как один из его слуг приходит и говорит, что Антоний с своею братией собирается оставить пещеру и идти в другую страну. Супруга Изяслава явилась ходатаицей иноков. Она рассказала, как в их стране также выгнаны были иноки, и гнев Божий постиг страну. Князь отпустил Никона, и послал упрашивать Антония остаться. Только чрез три дня успели отъискать и возвратить Антония, уже оставившего свою пещеру.

Не успевши путём убеждения возвратить своего сына из пещеры, отец Варлаама силою увлёк его оттуда; снял с него иноческую одежду и облёк в прежнюю. Но Варлаам, как тяжкое бремя, сбросил ее с себя. Три дня просидел молча в доме отца, не вкушая пищи, почти без одежды, желая одного возвращения в любезную ему пещеру. Отец уступил наконец его желанию, и Варлаам с радостью принят был отцами пещеры. С этого времени ещё более начало стекаться народа. Одни приходили за благословением, другие просили пострижения. Сам Изяслав с дружиною приезжал к Антонию просить его благословения и молитв.

Частью любовь к уединению, нарушаемому стечением народа, частью, может быть, ещё продолжающийся гнев великого князя заставили Никона выйти из пещеры Антония. Вместе с иноком монастыря св. Мины пошёл он искать другого безмолвного жилища. Они дошли до моря, и там расстались. Никон пошёл к Тмуторокани, и подле города нашёл себе место, где основал свой монастырь. А инок из обители св. Мины на пути к Константинополю встретил один остров, поселился на нём, и в уединении окончил свою жизнь²⁵⁷. Тогда же удалился из Печерской обители и евнух Ефрем в один из монастырей Константинопольских. По удалении Никона, пресвитером в пещере сделан был Феодосий, ежедневно отправлявший божественную службу для братии.

У Антония было уже двенадцать человек братии. Своими руками иноки раскопали пещеру, устроили в ней церковь и келии. И эта немногочисленная братия казалась уже великою для любителя уединения, Антония, Собравши свою братию, он сказал ей: «Вот, Бог собрал вас, братие, и над вами почивает благословение святой горы, данное мне постригшим меня игуменом, а от меня перешедшее к вам. Живите теперь сами, я поставлю вам игумена, а сам хочу идти в другую гору жить уединенно, как привык издавна». Антоний назначил в игумена Варлаама, а сам по соседству в горе, расстоянием на 100 саж. от прежней пещеры, начал копать новую пещеру, известную ныне, под именем ближних пещер, где и поселился.

Братия, оставшаяся под руководством Варлаама и лишившись непосредственного управления Антония, не отступала от его правил. Пища братии была ржаной хлеб с водою; в субботу и воскресенье ели сочиво. Когда не было сочива, то и в эти дни ели одно варёное зелье. Пропитание себе доставали работою: плели клобуки, и занимались другими рукоделиями, и носили продавать их в город. На вырученные деньги покупали жито. Купленное жито разделяли между собою, чтобы к следующему дню всякий молол для себя. Иные копали гряды, и ходили за овощами. Так целый день проходил в работе. (Пищу вкушали после литургии). Не смотря на эту скудную жизнь, число братии так умножилось, что она, при общих молитвах, не могла уже вмещаться в пещерной церкви. Игумен Варлаам с братией испросили у пр. Антония благословение, над пещерами своими устроить открытую церковь, и построили сперва малую деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы.

Но для беспрестанно умножавшейся братии, которой было уже 20 человек, стала тесна и эта церковь и самые пещеры. Посему игумен и братия с общего совета решились просить у Антония благословения, устроить над пещерами уже открытый монастырь. «Отче, сказали они Антонию, братии умножилось, и мы хотели бы поставить монастырь». Антоний с радостью дал им благословение. « Благословен Бог о всем, сказал он, и молитва Святой Богородицы и отцов, сущих в Афоне, да будет с вами». Одного из братии он послал к великому князю Изяславу сказать от его имени: «Князь мой! вот, Бог умножает братию, а местечко мало, не дашь ли ты нам ту гору, которая над пещерою»? Изяслав с радостью исполнил просьбу старца, и, пославши одного из своих чиновников, отдал во владение инокам гору. Братия устроили большую церковь, огородили монастырь тыном, и выстроили много келий. Монастырь, устроенный на горе, получил название Печерского, потому что иноки прежде жили в пещере²⁵⁸. «Есть же монастырь Печерский, замечает летописец, от благословениядля многочисленной». Сие-то благословение святой горы, оплодотворённое молитвою, слезами и подвигами пр. Антония, возрастило святую обитель Печерскую. Из малой пещеры Антония возникла славная Лавра, которая красуется своим величием во всей России. Между тем монастыри, основанные богатством, исчезли, так что едва сохранилось до нас их имя. Лучшим подтверждением сего служит судьба Димитриевского монастыря, выстроенного1в 1055 г. великим князем Изяславом – Димитрием, после победы над торками. Невдалеке от Печерского монастыря и, как полагают, на крутом бугру Печерской горы, где теперь стоит немецкая кирка, Изяслав выстроил великолепный монастырь, и взял в игумена ему Печерского игумена Варлаама, думая своим монастырём затмить славу Печерского. Но теперь не могут даже указать утвердительно места, где стоял этот монастырь.

По удалении Варлаама в Дмитриев монастырь, пр. Антоний, по прошению братии, определил им игуменом Феодосия, как послушливейшего, кроткого и смиреннейшего из всех. Двадцать человек было братии, когда Феодосий принял игуменство. Жизнь собравшейся к Антонию братии вообще была строга, но Феодосий не щадил себя. Крепкий телом, он брал на себя часть трудов у других: – носил другим воду, рубил дрова, молол рожь, и приносил каждому муку. Иногда в тёплую ночь отдавал тело своё в пищу комарам, – кровь текла по нем, а он оставался спокоен, прял волну, поя псалмы Давидовы. По избрании в игумена (в 1062 г.) он увеличил своё воздержание, пост, слёзную молитву. Всех приходящих Феодосий принимал с любовию, и вскоре в обители считалось уже сто человек братии. Так как монастырь был уже тесен, то Феодосий распространил его, сам участвуя в трудах построения.

Доселе братия руководствовались в своей жизни примером пр. Антония, и хранился порядок устава пустынного, им заведённого. Для многочисленной братии, стоящей на разных степенях духовной жизни, нужен был устав общежительный, польза которого доказана была опытом на востоке. В обителях, устроенных Ярославом, вероятно, следовали порядку тех монастырей константинопольских, которые созидаемы были там императорами и вельможами, и в которых устав иерусалимский или Студитов вводим был с некоторыми переменами. Феодосий решил занять устав у Студийского константинопольского монастыря, славившегося многочисленностью и устройством братии. Вероятно, сам Антоний указал Феодосию на устав студийский, потому что на Афоне, когда у ревнителей отшельнической жизни произошли споры с последователями общежительного устава Афанасия, для прекращения их прислан был игумен Студийского монастыря, и древний типик (трагосъ) составлен под его влиянием. В житии Феодосия говорится, что он послал одного из братий к Ефрему, удалившемуся из Печерской обители в Константинополь, чтобы он списал устав и прислал к нему. Ефрем исполнил просьбу Феодосия. – Летописец же говорит, что с митрополитом Георгием прибыл чернец Студийского монастыря, Михаил, и у него нашёлся список устава студийского. Получил ли Феодосий два списка, или Михаил был тот самый брат, которого отправляли к Ефрему, – все равно. Важен вопрос о том, какой уставь получил Феодосий, по которому начал устроять свой монастырь. Верное знание устава, имеющего такое важное значение в жизни иноческой, и подробное изложение его откроет пред нами всю жизнь иноков, не только в Печерской обители, но и во всех древних монастырях, так как из Печерской обители они заимствовали свой устав. От того монастыря, пишет летописец, прияша все монастыреве устав.

Монастырь Печерский, без сомнения, не столько имел нужду в уставе, определяющем порядок церковной службы, сколько в уставе, определяющем порядок монастырского благочиния. Вместе с введением в России христианства необходимо введён был и порядок церковном службы. Как в частных церквах, так и в монастырях, бывших прежде Печерского, руководствовались уже определённым уставом церковной службы. Нужнее всего было устроить порядок монастырского благочиния. Об нем-то и должен был позаботиться Феодосий.

В писаниях преподобного Феодора Студийского не осталось описания данного им устава обители его. Сколько можно видеть из жизни и писаний Феодора Студита, он не был вводителем какого-либо нового устава, но только восстановителем древнего духа монашества. В смутные времена иконоборства монашество подвергалось тяжким гонениям: монахи были изгоняемы из обителей, обители предаваемы были разрушению, а потому прежний устав не мог уже сохраниться во всей полноте. Притом и самый дух иночества в некоторых более слабых членах, под влиянием духа мира, уклонялся от первоначальной строгости и чистоты. Феодор Студит старался, чтобы правила Василия Великого были соблюдаемы во всей строгости. Так как иногда в монастыри вторгались роскошь и любостяжание, то Феодор, в духе древних правил монашества, поставил, что никто из иноков не должен, иметь ничего собственного, даже иголки²⁵⁹. Пища, одежда – все должно быть общее и во всём простота и строгость²⁶⁰. Для монаха уже богатство, писал он к братии, если он будет имеь более трех мелких монет... Монах тот, кто стоит выше мира нищетою, кто не имеет ни одного сребреника²⁶¹. Он изгонял всякую прислугу из монастыря²⁶². Все службы и работы монастырские братия должны были исправлять сами. Каждому назначена была особая обязанность для удовлетворения нужд братского общества. Монахам запрещалось самовольно переходить из монастыря в монастырь²⁶³. Всякий инок должен был открывать игумену свои помыслы²⁶⁴.

Надзирая сам за приложением общих правил монастырской жизни к частным обстоятельствам, Феодор Студит не имел и нужды писать устав для братии. Между тем слова Летописца и слова пр. Нестора в житии Феодосия показывают, что Феодосий получил письменный устав Студийского монастыря. До нас дошёл устав, который не задолго до Феодосия Патриархом Алексием, правившим Константинопольскою Церковью от 1025 до 1043 г., дан основанному им, Богородичному монастырю. Он надписывается так: Уставник рассмотряяй о брашне же и о питии мнихом, и о всяцем ином чину и о пребывании и в церкви и въсьде уставлен убо не по писанию в монастыри Студийстем преподобным Отцем нашим исповедником Феодором, предан же писанием от Альксия святаго и вселенского Патриарха в поставленнем им монастыри во имя Божественныя Матери²⁶⁵. Не зная другого письменного устава Студийского, и находя сей устав в русском списке XII в., мы имеем полное основание думать, что именно этот устав введён Феодосием в монастыре Печерском. В словах летописца, как он говорит об уставе, Студийском, мы видим почти буквальное повторение выписанного нами оглавления устава, не задолго пред Феодосием написанного Патриархом Алексием «и устави в монастыри своем, – пишет летописец, – како пети пения монастырская, и поклон как держати, и чтения почитати, и стоянье в Церкви, и весь ряд Церковный, на трапезе седанье, и что ясти в кые дни, все с уставленьем». Никоторые обстоятельства жизни иноков Печерских, переданные в житии Феодосия, показывают, что именно сей устав был в обители Печерской. По этому мы решаемся признать его уставом Феодосиевым и рассмотреть подробнее.

Большая часть дня и ночи у иноков проходила в молитве. Утреннее молитвословие начиналось, от светлой недели до поста великого, – с первого часа утра; во весь великий пост, в понедельник, вторник, четверток и пятницу, – с десятого часа вечера; в субботы и недели с первого часа утра.

Когда приближается время утрени, встаёт будильник, и идёт прежде к келье игумена. Поклонившись до земли, он говорит извне: «благослови и помолися за мя, Отче святый». Когда игумен скажет изнутри: «Бог спасёт тя» будильник становится пред его кельей и громко говорит: «благословите святии» и повелевает клепать в било. Когда клеплют, он обходит братские кельи, и будит всех громко говоря: «благословите святии». Когда обойдёт все кельи, пономарь ударяет в другое било. В это время все монахи собираются к церкви. При ударении наконец в малое било входят и становятся на паперти с Игуменом молча, молясь про себя. Священники и диаконы становятся впереди. По входе в церковь священник становится пред алтарём, берет от пономаря кадильницу и начинает кадить церковь, в предшествии чтеца, носящего пред ним свечу. После возгласа: «яко свят еси Боже наш» братия входят в церковь, и начинают петь шестопсалмие тихо, умилённо. Такой порядок наблюдается в летние месяцы; а начиная со дня Воздвижения, братия собираются не в паперти, но в самой церкви. Братия стоят в церкви по чину. Впереди на правой стороне становится игумен, на левой – эконом: священники становятся пред алтарём, диаконы – подле, них по сторонам, за ними – прочая братия по чину. Надзор за благочинием в церкви поручен был двум старшим инокам; один стоял па правой, другой – на левой стороне, и смотрели, благочинно ли стоят иноки.

От понедельника Антипасхи до Воздвиженья поётся одна кафизма на утрени; а от Воздвиженья до недели сыропустной – две. Пред окончанием кафизмы ударяется в било, чтобы разбудить ремесленников, которым, ради их трудов, даётся лишнее время для отдыха. За утреней полагалось по два и по три чтения. Славословия великого не полагается. Утреннее бдение продолжалось по пяти, а иногда по семи часов.

В великую Четыредесятницу, при рассвете дня, ударяют к первому часу; в девятом часу утра – к третьему часу, в одиннадцатом – к шестому; в первом – к девятому. А в прочие недели, кроме великого поста, 1-й час отправляется вместе с утренею; к 3-му ударяют в 8-м часов утра; к 6-мy – в 9-ть. С недели всех Святых до недели пред Рождеством Христовым часы бывают с пением Псалтири, за исключением праздничных дней. Когда па 6-м часе запоют третью славу с пением Псалтири, священник приготовляется к служению Литургии, и начинает проскомидию.

Кроме субботы и недели, во все дни великого поста совершается Литургия Преждеосвящённых; часы бывают только в среду и пяток сырной недели.

После Литургии тотчас же поётся девятый час, и пропев буженинны, ударяют три раза в било, и иноки, поя 144 псалом: Вознесу Тя, Боже, идут в трапезу. Впереди идёт совершавший Литургию священник, подле него игумен, и за ними вся братия. Когда служивший священник приблизится к ступеням, вводящим в «высшую трапезницу» он останавливается внизу этих ступеней на правой стороне, и, обращённый к востоку, произносит про себя молитву: «Господи Боже наш, Иже божественный и животворящий хлеб» ... Игумен между тем всходит на ступени, становится на своё место. Когда кончится пение 144 псалма, – служащий священник благословляет значением креста первую и вторую трапезу. Братия отвечают: аминь. Тогда игумен садится, и после него вся братия, по распоряжению старейшины трапезы, молча. Немедленно предлагается чтение. Чтение поучительных писаний устав Студийский почитает необходимым как на обеде, так и на ужине. «Постыдно будет для инока, говорится в нём, если, питая плоть свою, не позаботится в тоже время и о насыщении своей души, питая ее похвальными делами, а наипаче молитвою и прилежным чтением честных писаний. Как брашно поддерживает временную и скоропреходящую жизнь: так испытание Божественных Писаний подаёт душам живот. Испытайте Писания, и в них обpящете живот, вечный, сказали неложные уста Живаго Хлеба, сшедшего с небеси, и раздробившего Себя нам, и причащением Себя соделавшаго человека нетленным. Посему на трапезе всегда должно быть предлагаемо слово Божие. Некто сказал: трапеза без слова Божия подобна яслям скотским. Пусть в устах ядущих всегда будет слово молитвы: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий; слух их пусть наполняется словами божественными; разговоров праздных да не будет. Тогда много приобретут пользы для души иноки и в то время, как вкушают брашно».

Устав монастырский определял количество и качество пищи. Цель определённого устава о пище была та, чтобы не поблажать самоугодию одних, ограничить ревность других, дабы не впали в гордость. И так как между братией много слабых и немощных, то им должно быть оказано снисхождение. Впрочем, выбор пищи вообще должен зависеть от воли игумена. Велит ли он подавать рыбу или сыр, все нужно делать по его велению, исключая дней, когда это запрещено правилами св. отцов, как-то: в среду и пяток и некоторые другие дни. Во всяком случае, монаху не прилично, говорится в уставе, разбирать, хорошо или худо брашно, помышляя о том, что иные совсем не имеют брашна, а другие, может быть, лучшие довольствуются с благодарностью тем же, чем и он.

Обратимся к порядку трапезы. Дух христианского благочестия умел и удовлетворение естественной потребности соединить с некоторыми действиями Богослужения, следуя словам апостола: аще ясте, аще ли пиете, вся во славу Божию творите.

Когда чтение начнётся, вносят уготованное брашно. Надзиратель трапезы говорит громко: «Господи благослови». Братия встают, каждый на своём месте. Служащий благословляет предлагаемое, говоря: «Христе Боже! молитвами отец наших благослови брашно и питие наше ныне и присно»; братия отвечают: аминь, и садятся. Когда игумен коснётся пищи, начинают все есть. Потом один из служащих даёт предстоятелю ложку, которою касаясь мисы, он возглашает: «Господи благослови». Тогда подходит к игумену «кутьник», и взяв у него благословение обходит братию, и наливает каждому вина. В-след за ним идёт другой брат с укропом, и своею рукою кладёт каждому.

Когда нальют всем випа, монахи встают, каждый держа свою чашу, и кланяются игумену, чтобы он благословил им пить. Если вино наливают два или три раза, то уже вновь не просят у игумена благословения, но каждый благословляет своё питие, творя над ним крестное знамение. Когда не бывает игумена, благословляет эконом. Но место игумена остаётся не занято.

Второе блюдо с сочивом благословляется не тем, кто в первый раз благословил, но другим священником. – По окончании трапезы, в пустые блюда каждый кладёт свою ложку. Игумен произносит стих: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Когда все скажут: «аминь», ставятся два блюда, одно на первом, другое на втором столе.

Игумен кладёт оставшийся после него хлеб в блюдо, говоря: «Господи благослови». Надзиратель трапезы начинает громко: «благословен Бог, питаяй нас»; с ним поют прочие, и кладут оставшийся хлеб в мису. Никто не должен брать остатков хлеба с собою. Избытки сии пред вратами монастырскими раздаются каждый день нищим.

Когда хлеб сложен будет в мисы, служивший священник, творя над ними крест, говорит: «Христе Боже наш! исполни избытки раб Своих, и нас помилуй, яко свят еси ныне и присно и во веки веков, аминь». надзиратель трапезы, стоя у края стола, поклонившись игумену, говорит громко: «благослови! помолися о мне». Игумен тихо отвечает: «Бог спасет тя», и, взяв мису, делает ею крест, говоря громко: «велико имя». Все отвечают: «Святые, единосущные Троицы! Да сохранит всех нас, аминь», Игумен опять говорить: «да помянет Господь всех духовных отец и братий наших». Ему отвечают: «аминь» Надзиратель трапезы, по знаку от игумена, начинает: милостив и щедр Господь (Пс.110:4). По окончании сего, служивший священник возглашает: «о всех благодарим Бога». Братия произносят трижды: «Господи помилуй», и потом священник: «над всеми благодарим Отца и Сына и Сватаго Духа, ныне, и присно и во веки веков». Братия отвечают: «аминь», и начинают петь 121 псал.: Возвеселихся о рскших мне. С сим пением идут, пред игуменом, к церкви, присоединяют к сему псалму и 83-й: Коль возлюблеина, и допевают его в притворе. Здесь священник, став пред церковными дверями, произносит молитву: «Тебе истинному Человеколюбцу Богу мы и грешнии». По окончании молитвы делает отпуст, и творит три поклона вместе с братией. Потом, обратившись к братии, говорит: «благословите, святии». И братия, падши на колена, творят с священником молитву: «Христе Боже! молитвами Пресвятые Богородицы и святаго Предтечи и всех святых помилуй и спаси души наша». После того братия расходятся в свои кельи.

К ужину, когда он бывает, нового кушанья не готовят, но подают остатки обеденной трапезы, впрочем, тёплые. Для этого угли, оставшиеся после приготовления пищи к обеду, сохраняются на очаге, и на нём ставится глиняный сосуд с сочивом. Порядок молитвословий за ужином сходен с обеденным, но вместо: «велико имя Св. Троицы», возглашается: «Пресвятая Богородица помогай нам».

Во время трапезы, также как и во время церковной службы, двое старцев, покрытые куколем, стоят по краям трапезы, и надзирают, благочинно ли сидят иноки. Не благочинно сидящего обличают, и, если не слушает обличения, то поднимают из-за стола и ставят подле себя на поклоны, схимника в куколе, а простого монаха с открытой головой, пока не простит игумен. Если кто разобьёт сосуд, то простирает руку и, показывая братии разбитое, просит прощения у игумена.

Все монахи должны есть за трапезой, а в кельях ничего не держать съестного. Тайноядение, говорит устав, есть мерзость и мать других страстей. Только больным и по послушанию не поспевшим к обеду позволяется давать пищу в келью. Если приходит к кому гость, то монах должен сказать начальнику странноприимной, и не иначе, как с позволения игумена, оставляют его обедать.

После обеда, прежде захождения солнца, ударяют к вечерне; а после ужина – к повечерию.

Во время, свободное от Богослужения, иноки не должны ходить друг к другу по кельям. Лучше беседовать с книгами. Чтение божественных книг соблюдёт инока от многих соблазнов. Пусть блюдёт он за первым движением помыслов, ибо они начало дел. Кто отразил дурной помысл, тот сберёг свою душу. А кто опустит без внимания первое приражение зла, страсть доползёт до сердца, и тогда сильнее будут наветы вражьи, труднее борьба. Кто предварительно защищён от стрелы духовного врага духовным оружием, тот останется не уязвлён. А кто по лености не защищён, к тому откроется вход лукавому слову и помыслу, и душа уязвится. Такой да спешит скорее к игумену, и да откроет ему недуг своей души. Все братия должны исповедоваться игумену.

Для избежания грехов, братии не должно собираться вместе, кром церкви. Желающие знать, чему учит Церковь, пусть после утрени собираются в трапезницу, и там учатся. Игумен прежде всего должен стараться о том, чтобы каждый монах знал наизусть Псалтирь, чтобы душа его была живою книгою божественных песен, так чтобы и молча, и служа, и принимая пищу, и делая что-либо другое, наслаждался псалмами. Это многую приносит пользу. – Церковное учение должно состоять в том, чтобы знать все, что поётся в церкви.

Если брат приставлен к какому-либо послушанию, да творит его как пред взором Всевидящего, помня, что должен на страшном суде отдать отчёт в каждой вещи. Посему должен все беречь, и тем более ничего не брать себе не давать другим. Если Анания и Сапфира, утаив часть своего имения, подверглись такому страшному наказанию, то какому наказанию подвергнутся те, которые нерадят о монастырском имении? Всякое дело, самое малое, должно совершать с усердием, веруя, что никакое доброе дело не останется без последствий. Главное же, без повеления игумена не должно ничего делать. Если в мире, в звании воинском, полагается наказание за ослушание, то какому наказанию должны подвергнуться отвергшиеся мира, вступившие в воинство Христово, если они не оказывают послушания?

Каким духом проникнуто всякое послушание, показывает правило о вжигании огня в поварне. Повар входить в церковь, кладёт три земные поклона пред царскими вратами, и просит огня у «церковника». Сей обмокает в лампаде, находящейся в алтаре, светильню, зажигает ее, и подаёт повару, – и от сего огня зажигаются дрова в поварне, чтобы брашно иноков освятилось от сего огня, и ядущие помнили о священном огне. Также должен поступать и пекущий хлебы. Тесто братия месят по очереди. По окончании шестопсалмия, во время пения Псалтири, входит на средину церкви наряжающий на сие послушание, кланяется игумену, и обратившись на правую сторону, зовёт чередных, говоря: «Господи благослови в пекленицу». Потом позовёт таким же образом и с левой стороны, и став против царских дверей, ждёт окончания первого антифона. Тогда все, приняв благословение от игумена, отправляются в хлебню. Часть из них поёт псалмы, канон и прочий чин утрени, а другие месят тесто. Те, которые пели, возвращаются в церковь, а трудившиеся – в кельи.

Всякое послушание монахи должны исправлять сами. Ни коня, ни вола, ничего такого в монастырь не дозволялось впускать. Надзор за скотом, огородами, полевыми работами, поручается наёмникам, или слугам монастырским.

Главный начальник монастыря есть игумен. Он должен быть примером для всех. Так как един Бог без греха, то согрешающих из братии игумен должен приводить к покаянию, прилагая врачевство по мере болезни. Как пастырь, он должен взять на своё рамо овча заблудшее, врачевать уязвлённое змием. Одного врачевать кротостью, другого строгостью. Но если не помогают все меры, то нужно изгнать недостойного из монастыря, чтобы его пример не заразил других. Игумен почасту должен предлагать поучения как всей братии вообще, так и каждому в особенности. Ибо сильно слово от высшего, особенно если оно подтверждается доброю жизнью. – Избрание игумена делается братией. На три дня после смерти прежнего игумена назначается общий пост и молитва, чтобы Бог указал нового настоятеля. Потом, пред св. Евангелием на аналое, избирают игумена не моложе 33-х лет, не бывшего в браке, чтобы союз родства не отвлекал его от дел монастырских. Если все братия избирают одного, то сей и будет игуменом. Если есть разногласие, то обращаются к Патриарху, который из трёх ему представленных выбирает одного. Выбор преимущественно должен упадать на имеющих степень священства и живших в сем монастыре. – Для вспомоществования игумену в управлении монастырём избирается эконом, кутыник, старейшины церковные, пономарь, сосудохранитель, житник, ключарь, надзиратель за больными, демественник церковный, книгохранитель, келарь, начальник странноприимницы. Из старшей братии должно избирать им помощников. Раз в месяц игумен с старшими монахами поверяет кутьника в порученном ему имении и строении. Сам игумен распоряжается имуществом монастырским чрез прислужников. Доходы хранятся в кружке казнохранилища за печатью игумена, эконома и кутьника, чтобы на игумена не пала клевета в растрате монастырского достояния. Идёт ли игумен по церкви, или встречается с братом на монастыре, каждый должен воздать ему низкий поклон. И друг друга должно встречать молча с поклоном.

Одежда иноков должна быть шерстяная, чёрная и простая, но чистая. Пояс кожаный, по подражанию Иоанну Крестителю, древнему образцу монашеского жития.

Для больных иноков и для приходящих недужных не должно жалеть ничего; но надлежит иметь врача в монастыре, назначить им особых прислужников; содержать их в особом здании с церковью, снабжать всем из монастыря, а на одежду выдавать деньги.

Приходящих жить в монастырь принимать должно с рассмотрением. Если придёт из другого монастыря священник или диакон, то допускать его до священнодействия только после трех-месячного пребывания. Если никто не знает приходящего, то целый год он должен провести в низших службах.

Кто вступает в монастырь, и приносит с собою пожертвование, примите, но скажите, что это не даёт ему никаких преимуществ в монастыре. Вся братия равна, и предпочтение отдаётся только добродетели. Вообще, приношения в монастырь должно принимать, чтобы не обидеть приносящего.

Вход в монастырь женщинам не позволяется. Если придёт знатная жена, которой нельзя отказать, то пусть ее принимает только игумен с кем-либо из начальствующих братий; прочие не должны видеть приходящую. В великий пост совсем затворяются врата монастырские: это завет древних отцов не Студийского только монастыря, но и других обителей, дабы иноки могли без преткновения совершать подвиг поста. Врата монастырские отворяются в пяток шестой недели; а до сего времени только в крайних случаях позволяется отворять их.

У внутренних врат монастыря должны сидеть три инока, престарелые и по жизни испытанные, и принимать приходящих, давая знать об них игумену и брату, к которому они пришли. У внешних врат должен быть один страж. Сидя у ворот, иноки должны читать Псалтирь или другие спасительные книги. Во время службы двое уходят в церковь, один остаётся у ворот. Монах не иначе может выйти из монастыря, как приняв благословение от игумена и «печать», в знак того, что есть благословение игумена на его выход.

За разные вины иноков и опущения устав определяет различные церковные наказания. При наложении их обращается внимание на побуждение, по которому произошло опущение; тут берётся в рассмотрение и гневное движение, и леность, и невнимание к делу²⁶⁶.

Прочитав пред братией списанный в Константинополе устав Студийский, Феодосий начал всё устроять в монастыре своём по правилам сего устава. Он не отвергал никого из приходящих к нему, но и не спешил облекать в иноческую одежду. Искус для вступающих в монастырь признаваем был нужным²⁶⁷, но время искуса не было определено. Приходящим из мира Феодосий приказывал сперва ходить в мирской одежде. Когда пришедший привыкал к монастырскому порядку, тогда давал ему чёрную одежду, и определял к послушаниям. Потом уже, постригши, облекал в мантию, и если становился искусным иноком, тогда удостаивал святой схимы.

Различие между великой и малой схимою утвердилось на востоке не вскоре после образования монашества. Когда монастыри стали очень многолюдны, и из пустынь перешли в города и селения, ревнители более уединённой жизни или удалялись в отшельничество, или, живя в самом монастыре, прерывали общение с прочими иноками, чтобы свободнее предаваться богомыслию, не развлекаясь послушаниями монастырскими. Мало по-малу такой род жизни образовал особую высшую степень иночества – великую схиму. Когда утвердилось различие между степенями монашествующих, они стали различаться и одеждою. Новоначальные иноки, называемые и рясофорными, при пострижении не произносили ещё обета иноческого, но получали иноческую одежду – хитон или рясу и камилавку. Хитон – нижняя одежда – делался шерстяной, и должен быть так толст, чтобы не было нужды носить иной одежды²⁶⁸. Камилавка – это шапка, делаемая на востоке из верблюжьего волоса, от чего производят некоторые и название её. Она закрывала голову с ушами, и надвигалась довольно на лицо.

Принимающие малую схиму произносили полный обет иноческой жизни. Их одевали в хитон, препоясывали поясом, на голову надевали куколь, облекали в мантию, и обували в сандалии. Куколь отличается от камилавки тем, что он кругом покрывает голову и плечи; наглавник его – остроконечный, и на нём изображается крест²⁶⁹. Древний куколь для отличия малого пострижения от великого, стали заменять клобуком, покрывающим камилавку. Мантия монашеская, для отличия от мирской, застёгивалась на левом плече²⁷⁰. В большей части греческих списков чина пострижения не упоминается о аналаве. Но в древнейших известиях о монашеском облачении мы видим, что аналав давался и при малой схиме²⁷¹. У нас удержан он в малом пострижении, только называется парамандом²⁷². Постригаемого в иночество, после того, как посреди церкви постригут крестообразно, отводили в сторону, и там обстригали его волосы. Волосы сии иногда сжигались, а иногда новопостриженный делал себе из них пояс. Постриженному давали в руки свечу и крест, а если он имеет степень священства, то и Евангелие. Пять дней он должен пробыть в церкви в постоянном богомыслии и молитве.

Постригаемый в великую схиму облекался в хитон, мантию²⁷³, куколь, аналав, пояс, сандалии. Семь дней он должен пробыть в церкви после пострижения.

Нельзя утвердительно решить, было ли в обители Феодосия разделение на малую и великую схиму. Феодор Студит не допускал у себя такого различения²⁷⁴. Приняв для своей обители устав Студийский, Феодосий не мог не знать сего. Из сказания Поликарпова о Пимене многострадальном видим, что обряд пострижения совершался так же, как и ныне. «Что прииде, брате, – спрашивают его пришедшие постригать небесные посланники, – припадая к святому жертвеннику и святей дружине? Любиши ли сподобитися мнишьскому, ангельскому образу? – Они облекли его в схиму, и в куколь, и в мантию, и далии ему свечу, которая должна гореть сорок дней. Остриженные волосы его завернули в плат, и положили в раку Феодосия. Когда принесли «книги пострижения», он нашёл, что обряд над ним совершен согласно с сими книгами. У Кирилла Туровского в сказании «о черноризском чину», где упоминает он об одежде иноков, исчисляются следующие: кодман, пояс с праздниками²⁷⁵, аналав, малая манетка²⁷⁶, куколь, мантия. Итак нет несомненных указаний на то, что в монастыре Феодосия было различие между великою и малою схимою: те которые желали более уединённой жизни, могли идти в пещеру к Антонию, и проводить жизнь или в совершенном затворе или в отшельничестве.

Феодосий строго смотрел за сохранением введённого им устава. Для надзора за братией, он посещал их кельи, и, если находил что-либо запрещённое уставом, съестное, или одежду сверх уставленной, или что-либо из имущества, бросал это в огонь. «Не прилично монахам, отвергшимся всего мирского, – говорил он, – собирать опять имение в своей келии. Как мы можем возносить чистую молитву, держа в своей кельи сокровища? Слушайте, что̀ говорит Господь: где сокровища ваши, там и сердца ваши. Посему, братие, будьте довольны уставленной одеждой и брашном, предложенным на трапезе от келаря, а в кельи не держите ничего такого. Тогда только мы можем со тщанием, и всяким усердием и вниманием приносить чистую молитву Богу».

Чтобы знать, как живут иноки, Феодосий иногда обходил их келии и ночью. Кого видел на молитве, благодарил Бога; а если слышал беседу двух или трех, ударял в двери, и на утро призывая к себе, старался вызвать добровольное признание. Если кто запирался, Феодосий налагал епитимью. Часто он поучал братию, чтобы они не ходили из кельи в келью, но каждый, сидя в своей келии, молился Богу, как может; в руках постоянно имел бы рукоделие, а в устах псалмы Давидовы. Даже правилом было положено, чтобы братия после повечерия совсем не беседовали друг с другом.

Когда Феодосий делал братии обличение, слезы текли из глаз его. Всегда поучал он братию со смирением, тихо, милосердо, без гнева. «Молю вас, братие, – говаривал он инокам, – будем подвизаться в посте и молитве. Попечёмся о спасении душ наших, и удалимся от злобы и от пути лукавого. Не будем осквернять грехами своей души, и пойдём по пути Господню, ведущему нас на небо. Взыщем Бога рыданием, слезами, пощением, бдением, покорностью и послушанием, дабы чрез сие обрести у Него милость. Возненавидим сей мир, помня всегда слова Господа: аще кто не оставит отца и матерь, и жену, и дети, и села Мене ради и Евангелия, несть Мене достоин, и ещё: обретый душу свою погубит ю; а погубивый душу Мене ради, спасет ю. Посему и мы, отвергшись мира, отвергнемся и того, что в нём, возненавидим всякую неправду, дабы не делать непотребного. Не будем возвращаться к первым грехам, как псы на свою блевотину: ибо Господь сказал: никтоже возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в царство небесное. Как избежим вечной муки, проводя в лености время сей жизни, не имея покаяния? Нам, принявшим имя чернецов, должно всякий день каяться о своих грехах. Ибо покаяние есть путь, приводящий к царствию небесному; покаяние есть ключ царствия, без него не льзя никому войти туда. Будем держаться сего пути; пригвоздим к нему свои стопы. К сему пути не приближается лукавый змий. Шествие по сему пути прискорбно, но конец его радостен. Посему, будем подвизаться прежде оного судного дня, да получим вечные блага и избегнем всего, что готовится нерадивым и живущим без покаяния».

Более всего поучал Феодосий свою братию смирению. Инок не должен возноситься, величаться, но казаться меньше всех и быть покорным. Смирение должно быть не только во глубине души, но выражаться и во внешности. «И когда идёте, – говорил Феодосий, – имейте руки сложенными на груди, не опереживайте друг друга; встречаясь, смиренно кланяйтесь один другому».

Если слышал Феодосий, что какой либо брат подвергался нападениям диавола, то, призывая, учил никак не уступать козням врага, не расслабевать от мечтаний бесовской неприязни, не удаляться от своего места, но ограждаться святыми молитвами, чаще призывать Бога на помощь для победы над злым бесом. Для укрепления братии в борьбе с диаволом Феодосий указывал и на духовные опыты из своей жизни.

«Вот что со мной было однажды, рассказывал он братии: Я стоял в келии на молитве, и пел обычные псалмы. Вдруг предо мною стал некто черный, так что я не мог поклониться Долго он стоял предо мною: я хотел его ударить, но он сделался невидим. Тогда страх и трепет объял меня так, что я хотел бежать от того места, если бы Господь не подкрепил меня. Немного ободрившись, я стал усерднее молиться Богу, и делать частые земные поклоны и преклонять колена. Тогда страх оставил меня, так что я не страшился уже после».

Тогда, как нападения врага спасения, незаметные или совсем неизвестные людям, проводящим рассеянную жизнь, но очень ощутительные для людей, проходящих духовную жизнь, так были сильны, что инок ослабевал от них, Феодосий подкреплял его силою своей молитвы. Инок Иларион, терпя много от бесов в своей келии, хотел оставить ее. «Никак не оставляй, брат, своей келии, сказал ему Феодосий, дабы злые духи не похвалились, что они победили тебя. Раз победив, они будут более делать пакостей, и возьмут власть над тобою. Лучше молись прилежнее в своей келье, дабы Господь, видя твоё терпение, даровал тебе победу над ними, так чтобы они не смели приближаться к тебе» – «Нет, отвечал Иларион, не могу более оставаться в своей кельи от множества бесов»! Тогда Феодосий, перекрестив его, сказал: «иди: ты не будешь более видеть их». Инок отошёл, веруя слову преподобного, и уже не видал наветов врага.

Если кто из братии исходил из монастыря, Феодосий скорбел, и молился об отошедшем, да обратит его Господь на путь истины и возвратит, как заблудшее овча, в своё стадо. Если брат возвращался, он с радостью принимал его, и только давал наставление не ослабевать умом, но противится диаволу. Так один брат часто исходил из монастыря, и потом опять возвращался. Всякий раз Феодосий принимал его, и только усугублял молитвы об нем, чтобы Бог дал ему терпение. «Брат, спасётся, говорил он, потому что он все возвращается в обитель». Приходит однажды сей брат в монастырь, моля Феодосия о принятии, и приносит нечто из приобретённого трудами рук, – он делал полотна: Феодосий велел все бросить в огонь. Брат, полный веры к преподобному, исполнил приказание, и конец своей жизни провёл в монастыре в добрых подвигах.

Зная, как много способствует преспеянию в духовной жизни чтение душеспасительных книг, Феодосий заботился о умножении их в обители. Инок Иларион день и ночь переписывал книги в его келье. Никон переплетал их, а сам Феодосий плёл верёвки для переплёта книг, сопровождая свою работу чтением псалтири наизусть.

Мы видели, что устав студийский, переданный Патриархом Алексием, назначал по два и по три чтения из отеческих книг на утрени, и полагалось чтение за трапезою. Конечно, русская Церковь ещё не могла иметь много переводов отеческих писаний во времена Феодосия, но его же житие сохранило нам сведенье, что Феодосий не упускал назидать братию чтением отеческих книг. Когда он не мог сам читать, то заставлял Никона или Стефана. Из собственного поучения Феодосия на время поста видно знакомство с Словами Василия Великого, с житием Антония Великого, Евфимия, Саввы Освященного, В других наставлениях его дышит дух Ефрема, которого писания положено читать и по уставу во время поста великого. Если бы и не было переводов отеческих книг, то Феодосий конечно не упустил бы позаботиться о сем. Как достал он устав студийский, так мог достать и другие писания. Между тем, ещё со времени введения христианства в России, Великие Князья заботились о обогащении русской Церкви священными книгами. Монах Иаков в похвальном Слове блаженной Ольге. говорит о Владимире и его подданных: «прияша святое крещение, готово имуще святое Писание и книги переведены с греческого языка на русский»²⁷⁷. Первоначальный перевод Св. Писания, книг богослужебных и некоторых писаний отеческих заимствован был из Болгарии. Там, вслед за обращением Болгар к христианству, явились ревностные деятели для распространения духовного просвещения. Св. Климент епископ Величский составил круг поучений на все праздничные дни, на болгарском языке; переводил Жития святых и церковные песнопения. Епископ Константин перевёл четыре Слова Афанасия Александрийского против ариан, и, вероятно, он же извлёк из писаний отеческих и составил беседы на воскресные дни целого года. Пресвитер Иоанн составил из разных толкований отеческих изъяснение на шестоднев, и перевёл Богословие св. Иоанна Дамаскина. Болгарский царь Симеон, услаждаясь чтением писаний св. Иоанна Златоустого, извлёк из них собрание Слов, известное под именем Златоструя. Вероятно, тогда же были переведены и тайноводственные поучения св. Кирилла Иерусалимского²⁷⁸. Все эти сочинения встречаются в древнейших списках у нас в России. Связь Церкви болгарской с русскою скреплялась сколько единством языка и вероисповедания, столько же смежностью границ. Памятниками тесного союза Церкви русской с болгарскою служат, кроме раннего появления у нас упомянутых книг, – Изборник Святославов, прославление памяти святых мужей, собственно болгарской церкви, напр. Илариона Меглинского, Иоанна Рыльского, – болгарский напев в нашем богослужебном пении. Впрочем, русская Церковь не довольствовалась готовыми переводами отеческих писаний. Она трудилась и сама в приобретении сих сокровищ духовного просвещения. Россия никогда не была в таком близком, живом общении с Византией, – тогда образованнейшим государством в мире, – как в первые времена после принятия христианства. Многие греческие духовные вмести с пастырями Церкви, также греками, были в России, и первая услуга, какой требовала от них новая Церковь русская, без сомнения был перевод отеческих книг. Русские путешествовали в Грецию не только по торговым делам, но и для поклонения святым местам. Феодосий был ещё отроком, когда встретил богомольцев, бывших в святой земле. Антоний ушёл на Афон, и долго там жил. Евнух Ефрем поселился в константинопольском монастыре, Варлаам из монастыря св. Димитрия ходил в Иерусалим, потом в другой раз отправился в Константинополь, собирал там все полезное для иноков и, умирая в монастыре близ Владимира Волынского, все это завещал в Феодосиев монастырь. Летописец передаёт нам известие об Ярославе, что он «книгам прилежа и почитая е часто в нощи и дни, и собра писце многы и прекладаше от грек на славянское письмо, и списаша книгы многы, и сниска, имиже поучающеся вернии людье наслаждаются ученья Божественнаго». – «Один вспашет землю, – говорит летописец, – другой посеет, а иные пожнут, и едят нескудную пищу; так и здесь: Владимир вспахал и умягчил, просветив крещением, а Ярослав засеял словами книжными сердца верных людей, а мы пожинаем, принимая книжное учение. Ибо великая польза бывает от учения книжного. Книги указывают и учат нас пути покаяния. От слов книжных мы обретаем мудрость и воздержание; это реки, напаяющие вселенную, это исходища мудрости. В книгах – неизчетная глубина: ими утешаемся в печали, они узда воздержания. Если прилежно поищем мудрости в книгах, то получим великую пользу для души своей. Кто часто читает книги, тот беседует с Богом или святыми мужами. Читающий пророческие беседы, евангельское и апостольское учение, жития святых, получит для души великую пользу. Ярослав любил книги, и много написав их, положил в церкви святой Софии»²⁷⁹. Дьяк Иоанн говорит о Святославе, так любившем Феодосия: «Он, подобно пчеле, со всякого цветка писания собрав в один сот – в смысленное сердце свое – сладость, источал ее из уст своих пред боярами, на вразумление их, и являлся новым Птоломеем, не по вере, но по желаниям сердца, по собранию разных драгоценных священных книг, которыми наполнил он свои клети, к вечной памяти о себе. Возжелав сильным желанием открыть сокровенный смысл в глубине сих трудных книг, повелел моей немудрости сделать перемены в речах, с удержанием того же смысла»²⁸⁰. Не льзя определить, какие сочинения переведены были в России с греческого, и сколь богата была литература русская в XI в. Но и доселе в списках XI в. сохранилось нам толкование Псалтири – Афанасия и Феодорита²⁸¹. Древние списки писаний Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Лествичника, Ефрема Сирина, оглашения Феодора Студита. Из житий святых известно житие св. апостола Кодрата, писанное 860–950 г.²⁸², – житие св. Равноапостольной Феклы²⁸³, житие Антония В., Феодосия, Саввы, Евфимия²⁸⁴. Один из древних сборников, содержащий в себе жития святых от 4-го до 31-го мая, уцелел доселе от XI в.²⁸⁵. Скитский патерик также известен был в XI в.²⁸⁶. Все такие памятники духовной литературы, без сомнения, тщательно собирались в обители Феодосия для назидания иноков. Появление житий Бориса и Глеба, Феодосия, похвальные Слова Иакова, летопись, – свидетельствуют, что образование в обители Феодосия было на довольно значительном степени. Вступавшие в монастырь, как лучшую часть своего имущества, приносили книги. Так Григорий Чудотворец имел много книг. Князь Святослав-Николай пожертвовал много книг в обитель. Из жития Феодосия видим, что боярин Климент принёс в дар ему Евангелие.

Что касается до внешнего содержания братии, то она содержалась частью своими трудами, частью приношениями. Жизнеописатель Феодосия говорит, что многие из вельмож приходили к нему и подавали от имения некую малую часть. Духовные дети преподобного также приносили к нему от имения, на утешение братии и на строение монастырское, а иные давали и села на содержание обители.

Хотя вступающие в иночество принимают на себя обет произвольной нищеты, но, отрекаясь сами от имущества, они имеют нужду, чтобы обитель, где они поселились, обеспечивала средства их пропитания и одеяния, могла поддерживать свои здании и церковную службу. Поэтому православная Церковь, запрещая инокам лично владеть недвижимым имуществом, позволяла обителям иметь недвижимую собственность, как более верное средство для поддержания их существования, – открывающее вместе более способов благотворно действовать на общество. Благочестивое усердие греческих императоров и, по их примеру, русских князей всегда поддерживало за монастырями право на недвижимые имущества. Не задолго до крещения св. Владимира, император Никифор Фока (963–969) определил – было не строить вновь монастырей, богаделен и других богоугодных заведений, но поддерживать только существующие, и в конце указа присовокупил: отселе никому не позволяется передавать каким бы то ни было образом никаких мест, ни земель в пользу монастырей или странноприимниц, и даже митрополий и епископий. Но сие постановление император Василий Багрянородный отменил указом, апрел. 987 г. В сем указе между прочим сказано: «И от иноков, известных по своему благочестию и добродетельному житию, и от многих других мы узнали, что постановление покойного императора Никифора о церквах Божиих и богоугодных заведениях, или лучше сказать, против церквей Божиих и против богоугодных заведений, было причиною и источником настоящих бедствий, неустройств и смятений в целой империи, так как оно служит не только к оскорблению сих церквей и богоугодных заведений, но и самого Бога. Такое мнение о причине бедствий оправдывается и самым делом. Посему настоящим хризовулом мы отменяем упомянутое постановление, с тем, чтобы оное с настоящего дня не имело никакого действия, а оставались в своей силе изданные прежде сего законы о церквах и святых учреждениях»²⁸⁷.

На основании обычая и правил греческой Церкви, и русские монастыри владели недвижимыми имуществами. Печерская обитель имела села, жители которых обязаны были трудиться для обители. Монастырское хозяйство было под присмотром иноков. Но не вдруг монастырь обеспечен был в своём содержании. Часто средств монастырских не доставало для пропитания многочисленной братии. Иногда повечеру не знали, чем накормить братию поутру. В таких случаях особенно обнаруживалась твёрдая вера Феодосия в Божественную помощь. Всегда благодушный сам, он утешал и братию. «Не будем, – говорил он, – заботиться о плотском. Не забывайте слова Господня: Не пецытеся, что ямы, или что пием, или во что облечемся. Весть бо Отец ваш Небесный, яко всех сих требуете». Раз эконом говорит Феодосию, что не на что завтра купить пищи для братии. «Видишь, что теперь вечер, до утра ещё далеко, – отвечал Феодосий. Поди, молись Богу, не попечётся ли Он Сам об нас»? Немного спустя эконом опять приходит с прежним докладом. «Я тебе сказал, чтобы ты молился, а поутру, если не будет у нас денег, поди в город и возьми взаймы хлеба; – после отдадим». Только что эконом вышел, входит светлый юноша, молча кладёт гривну золота, и уходит. Вратарь не видал, чтобы кто-нибудь входил в монастырь. В другой раз, келарь обители доносил Феодосию, что нечего предложить братии на трапезе в этот день. «Потерпи немного, сказал Феодосий, и молись Богу. Тот, Кто непокорным людям в пустынь ниспослал хлеб с неба и крастелей, может и нам ныне подать пищу». В самом деле, чтивший Феодосия боярин прислал три воза с съестными припасами, Из города пришёл однажды священник просить церковного вина у Феодосия. Пономарь говорит, что у них самих едва ли станет вина на три дня. Феодосий велел всё отдать священнику. «Бог не оставит, говорил он, нашей церкви без службы». Действительно, на другой день ключница великого князя прислала три воза, уставленные сосудами с вином. Так сам Господь поддерживал веру преподобного, и иногда вразумлял маловерие. Однажды, пред праздником Успения Богородицы оказался недостаток в деревянном масле. Для восполнения недостатка строитель вздумал приготовить масла из льняного семени. Феодосий согласился. Но когда хотели вливать это масло в лампады, увидели в нём утопшую мышь. «Мы виноваты, сказал Феодосий, услышав о сем; – нам надлежало иметь надежду на Бога в уверенности, что Он силен подать нам нужное. Поди, вылей все это масло, а мы пождём, и Бог подаст нам масла». Вечером в самом деле привезли большой сосуд масла, так что стало его на нужды с избытком. Такие уроки должны были ещё более утвердить веру преподобного. И его вера была так сильна, что являлась чудодействующею. Великий князь Изяслав пришёл однажды в монастырь, и довольно долго пробыл в обители. Было уже время вечерней трапезы. Феодосий, желая угостить князя, велел приготовить ему трапезу. Ключарь сказал, что нет меду для князя и его свиты. Бывшие с мёдом сосуды лежали опрокинуты. «Поди, – сказал ему Феодосий, – во имя Господа нашего Иисуса Христа, ты найдёшь мёд». Ключарь, веруя слову преподобного, пошёл, и увидел полную бочку мёда. В другой раз, начальник хлебопекарей донёс Феодосию, что нет муки для хлебов; сусеки выметены и осталось только горсти четыре отрубей. «Тот, Кто умножил горсть муки для вдовицы, – сказал Феодосий, – может и из одних пригоршней сделать много муки. Иди и посмотри, не будет ли благословения Божия и на нас»? Пекарь пошёл, и с ужасом видит, что из сусека, оставленного им пустым, через край сыплется мука.

Рассказывая о сих событиях, блаженный Нестор, жизнеописатель преподобного Феодосия, проникнутый чувством благоговения к преподобному, восклицает: «такова была преданность Богу и надежда на Него в преподобном Феодосии! Не надеясь ни на что земное, не уповая ни на что в сем мире, всею мыслью и всею душою он устремлялся и; Богу, и на Него возлагал все упование, не заботясь о завтрашнем дне, ежедневно храня в памяти сердца своего слово Господне: Не пецытеся ничимже. Смотрите же птиц небесных, како ни сеют, ни жнут, ниже собирают в житницы своя, но Отец Небесный питает я; кольми паче тех унши есте. Поэтому все ночи молился со слезами о стаде своём, говоря: Ты, Владыко, совокупил ныне нас в месте сем, как детей, чтобы жить нам здесь. Буди нам помощником и подателем всех благ. Ибо во имя Пресвятой Матери Твоей возграждено место сие, и мы также собрались в нем во имя Твоё. Ты и соблюди нас и сохрани от всякого навета вражия, и сподоби получить вечную жизнь. И влагай присно в сердца наши страх Твой, дабы чрез него мы получили блага, уготованные праведникам».

Заботясь о спасении и благоустроении своей братии, Феодосий не лишал своего попечения и других нуждающихся в его помощи и душеспасительных советах. Близ обители устроил он дом для нищих, слепых, хромых и других увечных. Все потребности их удовлетворялись монастырём, который отдавал им десятую часть своих доходов. Скорбных страдальцев утешал Феодосий молитвою и участием. Всякую субботу отправлял воз хлебов в темницы. Он не мог без слез видеть нищих и скорбных. Однажды, привели к настоятелю воров, пойманных на краже в одном монастырском селе. Видя на них оковы, видя их скорбь, Феодосий прослезился, велел разрешить их от уз, напоил, накормил их, и сделав наставление, отпустил с миром. Это дело любви исправило виновных. Нередко Феодосий ходатайствовал за притесняемых пред судиями, и его слова принимали как слова святого. «Многих избавил Феодосий от печали и напасти», говорила ему самому женщина, не узнавшая его. Иногда по ночам Феодосий ходил к жидам беседовать с ними о христианской вере, в надежде обратить их.

Бедствия, постигавшие Россию от нападения хищных половцев и от междоусобий княжеских, подавали пр. Феодосию повод вразумлять народ о цели попускаемых Промыслом Божиим, общественных бедствий. «Наводит Бог в Своём гневе иноплеменников на землю, дабы, пострадав от них, обратились мы к Богу; а междоусобная война бывает по наущению диавола. Бог хочет людям не зла, но добра; а диавол веселится злым убийством и кровопролитием, воздвигая свары, зависть, братоненавидение, клеветы. Если какая страна согрешит, то Бог наказывает ее смертью, или гладом, или нашествием врагов, или засухою, пли гусеницею, или другими казнями, дабы, покаявшись, мы жили так, как велит Бог. Он говорит нам чрез пророка: обратитеся ко Мне всем сердцем вашим, постом и плачем. Если мы будем так поступать, то всякий грех простится нам. Но мы обращаемся на злое, как свинии валяясь постоянно в греховном калу, и так живём. Обратимся же к покаянию, не воздавая зла за зло, ни клеветы за клевету, но прилепимся любовию к Господу Богу нашему, постом, рыданием и слезами омывая все согрешения, не словом называясь христианами, а живя язычески. Не язычески ли мы живём, веря встречам? Если кто встретит черноризца, то ворочается назад: не язычески ли мы живём?.. Видим множество народа на игрищах, так что давят друг друга, желая видеть дело, вымышленное диаволом, – а церкви стоят пусты; и тогда как бывает время молитвы, не многие бывают в церкви. Поэтому Бог посылает на нас всякие казни и нашествие неверных, наказуя за грехи наши²⁸⁸. – Одним из сильных пороков русского народа была страсть к вину. Феодосий поучал и о вреде пьянства.

Среди мирян были у Феодосия духовные дети. Об них-то особенно заботился он, давая им наставления, когда они приходили к нему, а иногда сам ходил в дома их, и давал им благословение. Так он бывал в дому у Яна. Феодосии любил его и его супругу Марию, потому что они жили по заповедям Господним и в любви между собою. Предметом бесед его было поучение о милостыне к бедным, о царствии небесном, уготованном для праведников, и муке вечной, которая предстоит грешным по смерти²⁸⁹.

Особенное благоговение к Феодосию имел Шимон Варяг. Свидетель святой жизни Феодосия и Антония и многих чудес, ими совершённых, он с тремя тысячами домочадцев и с священниками, оставив римское вероисповедание, присоединился к православному. Он был одним из главных благотворителей Печерской обители. Однажды пришёл он к Феодосию, и, после обычной беседы, сказал святому; «отче! прошу у тебя одного дара». – «Чего просит твоё величество от нашего смирения»? – сказал Феодосий. «Я прошу великого дара и выше средств моих». – «Знаешь, чадо, – отвечал Феодосий, – убожество наше. Часто и хлеба у нас не достаёт на дневную пищу, а что другое дать, – не знаю». – «Если ты захочешь, то можешь дать по благодати, данной тебе от Бога. Я прошу у тебя, дай мне слово, что благословит меня душа твоя, как в жизни, так и по смерти. Помолись о мне, моем сыне Георгии и всем потомстве так, как ты молишься о своих черноризцах», Феодосий обещал ему, если будет иметь милость у Бога. «Я молюсь, говорил он, не о черноризцах только, но и о всех, любящих место сие святое». – Своё обещание Феодосий подкрепил писанием, которое и вложено было в руки Шимона, когда он скончался²⁹⁰. Шимон первый положен в великой церкви Печерской.

Сын Шимона, тысяцкой, Георгий рассказывал о себе, что он три года болел глазами, так что ничего не видел, но приняв благословение от Феодосия, и услышав из уст его: прозри, – прозрел. До смерти своей сохранил Георгий особую любовь к обители Печерской и усердное благоговение к Феодосию.

Между боярами, особенно чтившими Феодосия, известен ещё Климент.

Не одни бояре, но и великие князья любили наслаждаться беседою благочестивых иноков. Летописец говорит о Ярославе, что он «излиха любил черноризцев». Его любовь к иночеству наследовал и Изяслав. Часто он беседовал с Феодосием, и с любовию слушал его наставления, почитая святого старца, как отца. Раз Изяслав прибыл в монастырь во время послеобеденного отдыха братии, когда Феодосий запрещал впускать кого бы то ни было, чтобы не нарушать покоя иноков, отдыхавших от дневных молитв. Изяслав никогда не позволял себе въезжать на лошади в монастырь, не брал большой свиты, но – пять или шесть человек. Привратник, хотя и узнал князя, но не смел впустить его, не доложив Феодосию. Изяслав у ворот дождался настоятеля, и не только не оскорбился строгостью устава монастырского, но более полюбил Феодосия. Изяславу понравились брашна монастырские. Он спрашивал, отчего его брашна, которые гораздо дороже, не так сладки? Оттого, отвечал Феодосий, что здесь братия всё готовят с молитвою и благословением, а твои рабы ссорятся, клянут друг друга, и получают побои от приставников, когда готовят тебе трапезу. У нас, когда хотят что-нибудь варить, или печь хлебы, пекарь берет сначала благословение у игумена, потом, кладёт три земные поклона пред алтарём, и, зажегши свечу от святого алтаря, разводит огонь, и когда вливает воду в котёл, говорит: благослови отче; и принявши благословение, начинает своё дело.

Когда Святослав и Всеволод изгнали Изяслава из Киева, Феодосий долго отказывался иметь общение с Святославом, и никогда не преставал устно и письменно обличать его в беззаконном поступке. В церковных молитвах всегда поминалось имя законного князя Изяслава, и только по усильной просьбе братии он после Изяслава начал поминать и Святослава за его любовь к церкви. Святослав смиренно выслушивал обличения от святого старца, и приглашал его в свой дворец. Однажды Феодосий пришёл к Святославу во время пиршества; песни и музыка оглашали дворец княжеский. Феодосий сел поодаль, опустив глаза в землю, и потом, взглянув на князя, сказал: будет ли так на том свете? Святослав прослезился, и велел прекратить игры. После уже всегда умолкали игры в палатах князя, когда возвещали о приходе Феодосия. Если бы отец мой встал из мёртвых, – говаривал Святослав Феодосию, – я так не обрадовался бы ему, как твоему приходу.

Чтимый великим князем и боярами, Феодосий не оставлял той подвижнической жизни, какую проводил в пещере Антония, куда пришёл покрытый рубищем. Он был для братии примером, во всем, и одушевлял их к подвигам. Каждый день он разделял работы вместе с братией; приходил в пекарню и трудился с хлебопекарями; месил тесто, пёк хлебы. Раз, пред праздником келарь говорит, что некому носить воду. Феодосий поспешно встал, и начал носить воду. Один из братии увидел это, и поспешил сказать другим; те побежали делить труд с игуменом. В другой раз, некому было нарубить дров для общей кухни. Я празден, сказал Феодосий, я пойду. Для братии была пора обеда, они сидели за трапезой, а Феодосий рубил дрова. По окончании трапезы братия, увидев труды игумена, взяли каждый свой топор, и наготовили дров на много дней. За трапезой он довольствовался сухим хлебом и щами без масла; для сна не ложился, а засыпал сидя, облокотясь на стол, и проснувшись становился на молитву. Часто ночи у него проходили и совсем без сна, в слёзной молитве за себя и за братию. Много раз церковные будильники заставали его на молитве, хотя святой подвижник и старался скрывать сей подвиг от людей. Тела своего он никогда не омывал водою, кроме лица и рук. Одежда его была шерстяная, и та – весьма худая. Внизу носил он на теле острую власяницу. Не редко осуждали его за худую одежду, но он укоризны выслушивал с радостью. Раз, великий князь Изяслав, по случаю позднего времени, велел отвезти бывшего у него Феодосия в покойной тележке. Слуга, видя инока в худой одежде, сказал ему: ты, черноризец, каждый день празден, а я живу в хлопотах и трудах, садись на лошадь, а я лягу на твоём месте и отдохну. Преподобный, не сказав ни слова, обменялся местом. Занялась заря. Вельможи, ехавшие к великому князю, встречаясь с Феодосием, слезали с коней и кланялись ему. Слуга испугался, но Феодосий успокоил его и угостил в обители.

Во время великого поста Феодосий имел обычай удаляться в пещеру, и там в безмолвии собирать свой дух для служения в течении года нуждам братин. В вечер недели сыропустной, простившись, по обычаю, с братией, он давал им наставление, как проводить время поста, усугубляя молитвы днём и ночью, беречь себя от худых помыслов, внушаемых лукавым. «Бесы, – говорил Феодосий, сам вытерпевший много от них искушений во время затвора, – всевают инокам лукавые пожелания, внушая помыслы, и чрез них препятствуют молитве. Такие мысли нужно отгонять знамением крестным, говоря: Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, аминь. Вместе с тем должно воздерживаться от излишней пищи, потому что при многоядении и неумеренном питье возрастают лукавые помыслы, а когда возрастут помыслы, – совершается грех. Посему противьтесь действию бесов и их лукавству. Иноку нужно блюстись лености, многого сна, быть бодру к пению церковному, хранить отеческие предания, читать книги, a паче всего – иметь в устах Псалтирь Давида; ею прогоняется уныние, наводимое бесами. К меньшим нужно иметь любовь, к старшим – покорность и послушание. Начальник должен любить подчинённого, научать его и быть образцом в воздержании, бдении, попечении, смирении, и таким образом наставлять подчинённого, утешать его. Так должно проводить пост. Сии сорок дней дал нам Бог для очищения души. Это десятина, отдаваемая Богу из году; дней в году 365; совершая сорокадневный пост, мы приносим Богу десятину от всех дней года. Душа, очистившись в сии дни, светло празднует Воскресение Христово, веселяся о Господе. Пост сперва был предписан: Адаму первая заповедь была – не вкушать от одного древа; Моисей, постившись 40 дней, сподобился принять закон на горе; Синайской, и видел славу Божию. Постившиеся ниневитяне избавились гнева Божия. Даниил, постившись, сподобился великого видения. Илия, постившись, взят был как бы на небо. Три отрока, постившись, угасили силу огненную. Постился и Господь 40 дней, в научение наше. Постом апостолы искоренили бесовское учение. Постом прославились отцы наши, как светила, сияющие в мире и по смерти, каковы: великие Антоний, Евфимий, Савва и прочие отцы, которым будем подражать и мы, братия». Дав наставление братии, Феодосий брал с собою немного хлеба, выходил из монастыря, – и вошедши в пещеру, затворял ее, и засыпал вход землёю. Если была крайняя нужда, то в субботу или воскресенье подходили к окну его пещеры, и говорили с ним. Прочее время проводил он в безмолвии, постясь, молясь и борясь со врагами. «Един ко Единому, – говорит составитель похвального слова Феодосию, – молитву беседоваше. Кто же исповесть труды и болезни, и рыдания слезная, и пост крепкий, и брань с лукавыми духи? И егда приближашеся светлый день воскресения Господа нашего Иисуса Христа, тогда прихожане, аки Моисей из горы Синайской, душою сияя паче лица Моисеева», Феодосий возвращался в монастырь в пятницу, накануне Лазаревой субботы; вместе с братией проводил страстную неделю, и светло праздновал Воскресение Господне. Такой обычай Феодосий соблюдал ежегодно.

Под руководством такого святого и мудрого игумена образовались высокие подвижники, которые, как светила, говорит летописец, сияют в земле русской. Иные были крепкие постники, вкушая пищу через день и через два; иные питались одним хлебом с водою, другие – варёным зельем, а иные – и сырым. Одни отличались бдением; другие коленопреклонением. Низшие покорялись старшим, не смея говорить пред ними, а если что нужно, то говорили с покорностью и великим послушанием. Старшие имели любовь к младшим, наставляли, утешали их, как возлюбленных чад. Если какой брат впадал в прегрешение, его увещевали, и наложенную на него епитимию разделяли три или четыре человека, по чувству искренней любви друг к другу и любви к воздержанию. Если брат выходил из монастыря, то скорбели об нем, посылали за ним, умоляя его возвратиться, приходили к игумену ходатайствовать за него, и с радостью принимали, если он возвращался.

Между этими подвижниками сохранились до нас имена Дамиана, Иеремии, Матфия, Исаии. Дамиан пресвитер не вкушал ничего, кроме хлеба и воды до самой своей смерти. Он с ревностью подражал житию и смирению Феодосия. Многие свидетельствуют, говорит блаженный Нестор, о его добром житии и послушании, и о том покорении, какое стяжал он ко всей братии. Особенно, пребывавшие с ним в кельи видели его кротость. Не спал он по целым ночам, прилежно читая книги, и опять учащая молитву. Если кто приносил больного в монастырь к Феодосию, он приказывал Дамиану сотворить молитву, – и больные получали исцеление. Его постигла смертная болезнь; и он дожидался кончины. Вдруг, он видит, что приходит к нему Феодосий, и обещает ему за труды царствие небесное. Это было явление ангела. Когда Феодосий с братией пришёл к нему, – изнемогающий Дамиан, взглянув на игумена, сказал: не забудь, игумен, того, что ты мне, обещал. Феодосий уразумел, что он имел видение, и отвечал: «брат Дамиан, что̀ я обещал, то тебе будет». После сих слов, смежив очи, Дамиан предал душу свою в руки Божии.

Другой инок Иеремия, помнивший крещение русской земли, имел дар провидеть будущее, и узнавать тайные помышления сердца. Если кто питал нечистые мысли, или думал выходить из монастыря, Иеремия приходил, обличал его помыслы, и преподавал наставления, и сбывалось всякое слово старца, что̀ он ни предсказывал.

Ещё был прозорливый старец Матфий. Невидимые приражения врага спасения он прозревал в видимых образах, и для назидания искушаемых рассказывал свои видения.

В числе, иноков, при Феодосии прославившихся подвигами, был Исаия. По смерти Варлаама, он сделан был игуменом монастыря св. Димитрия, и после был Епископом Ростова.

Возвратился в Печерскую обитель и первый сподвижник Антония – Никон. По просьбе тмутараканских граждан, он отправился в Чернигов просить у князя Святослава его сына Глеба на княжение. Нестор пишет: Феодосий и Никон увидевшись, падше поклонились друг другу, потом обнявшись упали, и горько заплакали. Феодосий молил Никона не уходить более. Никон обещался, устроив свой монастырь, возвратиться к Феодосию, и проводив Глеба до Тмутаракани, исполнил своё обещание. Феодосий любил его, как отца, и когда сам не был дома, вручал ему управление монастырём, и поручал ему читать поучения в церкви.

К Феодосию также пришёл и научился у него иноческой жизни Григорий. Он отличался нестяжанием, смирением, послушанием и молитвою. Сими добродетелями и чтением заклинательных молитв он приобрёл такую власть над злыми духами, что они оставляли одержимых ими, при одном его приближении. Единственное имущество блаженного Григория состояло в книгах. Раз, воры вздумали его обокрасть, и дожидались, когда он выйдет из своей кельи. Проводивший ночи большею частью без сна, в молитве, Григорий услышал приход их, и помолился, чтобы они уснули. Найденные братией в таком положении, они признались в своём злом умысле. Городской судья, узнав об этом, подверг было их наказанию. Григорий отнёс ему часть своих книг, чтобы не мучил их, а прочие продал, и раздал деньги нищим, чтобы не вводить в искушение. Тронутые сим воры поступили на служение Печерской обители. Григорий скончался мученическою смертью от отроков князя Ростислава, разгневанного предсказанием преподобного о том, что он погибнет в воде. Связав руки и ноги, и привязав камень на шею, бросили его в Днепр. На третий день тело блаженного нашли в его кельи. Одежда была мокра, руки и ноги связаны, камень был привязан к выи его. Ростислав погиб смертью, предсказанною преподобным, в 1093 г.

Тогда как в монастыре Печерском, под руководством Феодосия, созревали такие высокие подвижники иночества общежительного, – около Антония, в новой его пещере, явились ревнители его отшельнической жизни. Таким образом, рядом друг подле друга, как это было на Афоне, процветала жизнь и в Киеве общежительная и отшельническая.

Поселившись в другой горе, Антоний не удалялся близкого общения с Печерскою обителью. К нему обращались в важных случаях за советами; он ходил за больными, и свою постническую пищу давал вместо лекарства, и больные выздоравливали. Приходившим к нему из мира он давал благословение и наставление. Около его собралось не мало братии. Одушевляемые его примером, некоторые из них явились великими подвижниками, таковы были: Моисей Угрин, Исаакий, Агапит врач, Евстратий.

Моисей Угрин, бывший любимый воин князя Бориса, пришёл в обитель, уже увенчанный страдальческим венцом за целомудрие. Захваченный в плен польским королём Болеславом, крепкий телом и красивый собою, обратил на себя внимание одной знатной и богатой польки, в походе Болеслава на Киев лишившейся своего мужа. Воспламенённая безумною страстью к прекрасному пленнику, она обещала ему свободу, богатство, знатность, если он будет разделять её чувства. «Как я буду свободен, отвечал Моисей, если я сделаюсь рабом жены, которой не знал от рождения? Не хочу ни власти твоей, ни богатства твоего; душевная и телесная чистота для меня дороже всего». Полька перекупила Моисея у взявшего его в плен, и силилась искусить целомудрие его, то страстными ласками, то богатствами своими, то мерами строгости, заключив его в темницу; но постом, молитвою и терпением отражал Моисей все искушения. По устроению Божию, пришёл к Моисею инок Афонской горы, саном иерей, и постриг Моисея в монашество. Много страданий ещё перенёс Моисей от безумной женщины. Иногда терзала его бесчеловечно, а иногда ласкала неистово, и наконец подвергла его тяжкой казни. Мятеж, вспыхнувший в Польше, дал свободу преподобному Моисею, и он пришёл в Киев, и поселился в пещере Антония. Здесь он подвизался в молитве, посте, бдении и во всех иноческих добродетелях. За великую победу над нечистою плотскою страстью, Господь дал ему силу побеждать страсти воюющие и на других. Один брат, боримый нечистою страстью, пришёл к преподобному, и молил его; да поможет ему. Обещаюсь, говорил он, сохранить до смерти все, что ты мне не прикажешь. Во всю жизнь не говори ни слова с женщиной, сказал ему преподобный. Брат обещался. Тогда Моисей жезлом своим, без которого не мог ходить, по причине подъятых прежде ран, дотронулся до тела брата: нечистая страсть утихла, и брат освободился от искушения. Десять лет прожил Моисей Угрин в пещере, и преставился ещё при жизни Антония.

Другой знаменитый затворник быль Исаакий. Он был богатый купец Торопецкий. Пожелавши быть иноком, он роздал все своё имение нищим и по монастырям, и пришёл в пещеру к Антонию, прося его о пострижении. Антоний принял его и постриг Исаакий начал вести строгое житие: надел власяницу, и сверх её покрылся сырой козлиной кожей, которая высохла на нём, и затворился в узкой пещере в четыре локтя, и молился Богу со слезами. Пища его была просфора, и та – чрез день; питие вкушал он в меру. Пищу подавал ему сам Антоний в малое окошко, в которое едва проходила рука. Семь лет провёл он в таких подвигах, не выходя, не ложась на бок, но только сидя предавался не надолго сну. Поя Псалмы, он клал поклоны часто до полуночи. Однажды, повечеру утрудившись от молитвы, он сел. Свеча была уже погашена. Вдруг, пещеру озарил свет как бы солнечный, так что зрение не могло выносить его. Исаакию явились два светлые юноши; лица их блистали, как солнце. Исаакий, сказали они подвижнику, мы ангелы, и вот идёт к тебе Христос, – поклонись ему. Обольщённый Исаакий, не уразумевши бесовского действия, не ознаменовал себя крестным знамением и паче всего смиренным сознанием своего недостоинства, и поклонился до земли явившимся бесам. Бесы воскликнули: ты наш, Исаакий; – подхватили его, посадили, начали им играть, и оставили его полумёртвым. Поутру Антоний, по обычаю, подошёл к окну, и просил благословения. Ответа не было. Антоний думал, что он уже преставился. Призвав Феодосия с братией, откопали пещеру, и вынесли из неё Исаакия. Тут заметили в нём признаки жизни. Опытные в духовной жизни старцы познали дело бесов, и положили его на постель. Антоний ходил за ним. В то время Антоний от гнева Изяслава удалился к Святославу в Чернигов. По удалении Антония, Феодосий взял Исаакия к себе в келью, и служил ему. Исаакий был в таком расслаблении, что не мог не только встать или сесть, но даже оборотиться на другую сторону, а все лежал на одном боку, в котором показывались часто и черви. Два года пролежал он, ничего не вкушая, лишённый языка и слуха. Денно и нощно молился об нем Феодосий. Наконец, на третий год Исаакий проговорил, и начал слышать, и, как младенец, стал учиться ходить. Насильно приводили его в церковь, потом приучали ходить в трапезу. Но хотя и лежал пред ним хлеб, он не дотрагивался до него, если кто из братии не положит ему в руку. Потом Феодосий не велел давать ему хлеба, чтобы он сам приучался есть. Неделю он не брал хлеба, потом стал брать, и таким образом оправился от страшного потрясения, произведённого в нём бесовским искушением. Он опять начал вести строгую жизнь. Искушённый в затворе Исаакий не хотел уже идти в пещеру, но облёкся во власяницу, и начал помогать поварам в кухне. Прежде всех приходил он в церковь, и стоял неподвижно. Во время зимы ходил он в протоптанных черевьях, так что ноги его примерзали, но он неподвижно стоял на одном месте до конца службы. После заутрени уходил в поварню, приготовлял воду, дрова, разводил огонь. Над ним смеялись, как над юродивым. Один из поваров раз сказал ему: Исаакий, вон сидит чёрный ворон, пойди, поймай его. Поклонившись до земли пославшему, Исаакий пошёл, взял ворона, и принёс его. Это событие, рассказанное игумену и всей братии, заставило уважать Исаакия. Избегая славы человеческой, он начал юродствовать, оскорбляя игумена и братию, и мирян, чтобы его били. Опять он вошёл в пещеру, в которой жил, и с радостью переносил оскорбления от других. Раз, затопил он печь у себя в пещере; огонь распылался и вылетал из печи вон. Не имея чем заслонить её, он босыми ногами стал на огонь, и до тех пор стоял, пока не затоптал его. Много раз диавол покушался прельстить его, то напоминая прежнее его падение, то угрожая раскопать пещеру или засыпать его в ней, иногда являясь в образе лютых зверей или гадов. Но, – говорит летописец – сам свидетель подвигов Исаакия, – «яко мухы ни во чтоже вменяше страшенья их и мечтанья их». Исаакий! ты победил нас, сказали наконец бесы. Да! вы могли победить меня, сказал на это Исаакий, когда явились мне в образе Христа и Ангелов, но теперь вы являетесь такими, каковы на самом деле, в образе зверей и гадов. С сих пор прекратилась против него брань бесовская. В строгом воздержании и бдении провёл он остаток дней своих. Когда он разболелся в пещере, его перенесли в монастырь, и на восьмой день он скончался о Господе, уже при игумене Иоанне.

У блаженного Антония постригся Агапит, уроженец киевский. Он помогал пр. Антонию в попечении о больных. Когда делался болен какой-нибудь брат, Агапит, оставляя свою келью, шёл к больному, прислуживал ему, и варя зелье, которое сам ел, подавал больному, как лекарство, и больные вставали. Если же болезнь продолжалась, то Агапит усиливал свои молитвы о больном, и больной выздоравливал. Многие из города приходили к нему. Агапит никому не отказывал во врачебной помощи. Сделался болен, тогда княживший в Чернигове, Владимир Мономах. Не получая помощи от своих врачей, он послал просить к себе Агапита. Если я пойду к князю, говорил бл. Агапит, никогда не выходивший за ограду монастырскую, то должен идти и ко всем. Нет! ради славы человеческой я не пойду за ворота монастырские, чтобы не быть преступником обета моего пред Богом – оставаться в монастыре до последнего издыхания своего. Если прогонят меня, то я пойду в другую страну, и спустя несколько возвращусь опять». Он послал только князю варёное быльё, которое употреблял в пищу. Исцелённый князь пришёл благодарить чудотворца, но бл. Агапит скрылся. Когда от князя положено было золото в кельи, – он выбросил его вон. Чудесное врачевание сего безмездного врача возбудило зависть в славившемся тогда врачебным искусством армянин. Но многократными опытами уверившись, что во врачевании Агапита действует не земное искусство, а небесная сила, армянин сам сделался иноком, и в добрых подвигах кончил жизнь свою.

Из Киева также пришёл к пр. Антонию в пещеру Евстратий. Раздав всё имение бедным, он постригся и прославился особенно постничеством.

Оба великие руководители и начальники иноческой жизни в Печерской обители, Антоний и Феодосий, скончались почти в одно время. Года за четыре до своей кончины, пр. Антоний должен был оставить свою пещеру, в следствие гнева Изяславова. Отправляясь против половцев в 1067 г., вторгнувшихся в русские пределы, Изяслав, Святослав и Всеволод Ярославичи пришли к Антонию за молитвою и благословением. Старец предсказал им ожидающее их поражение. Поражение Изяслава имело следствием бунт в Киеве, который кончился изгнанием Изяслава и возведением на престол Всеслава, содержимого в оковах. В словах летописца слышатся упрёк Антония Изяславу за Всеслава. Говоря о вступлении Всеслава на престол киевский, летописец замечает: «Здесь Бог явил силу Креста, потому что Изяслав целовал Крест и захватил его. Посему Бог навёл неверных, а сего избавил Крест честный. В день Воздвижения, Всеслав, вздохнувши сказал: О Кресте честный! поскольку я в тебя веровал, избави меня из рва сего. Бог явил силу Креста в урок земле русской, да не преступают клятвы, целовавшие Крест честный. А если преступит кто, то и здесь примет казнь, и в будущей жизни – муку вечную». Конечно, так смотрел на это событие и Антоний. Изяслав, возвратившись в Киев чрез семь месяцев, гневался на Антония. Тогда Святослав прислал за ним ночью, и взял его в Чернигов, где он на Болдиных горах ископал себе пещеру, поселился в ней, и положил начало монастыря Елецкого. С вступлением Святослава на престол киевский, вероятно возвратился и пр. Антоний из Чернигова, и вскоре, скончался (1073 г.).

Впрочем святые подвижники успели благословить основание новой каменной, «небеси подобной», церкви Успения, в Печерской обители. Прежняя деревянная церковь была очень мала для братии. Феодосий давно хотел устроить новую – каменную. Но долго не мог выбрать места для новой церкви. Вблизи монастыря было княжеское поле, которого не смели занять. Князь Святослав, узнавши о сем, сам указал место на своём поле, и был при закладке церкви в 1073 г. Феодосий с братией трудился над этим делом, но не успел довести его до конца.

В 1074 г. Феодосий провёл, по обычаю, святую Четыредесятницу в пещере. Светло встретил он и праздник Воскресения Христова, бывший апреля 20-го. В субботу Светлой недели впал он в болезнь. Пять дней пролежал в постели. В вечер пятого дня велел он вынести себя на двор, – его положили на сани, и поставили против церкви. По его желанию, ударом в било собрана была вся братия. Обратившись к инокам, Феодосий сказал: Братия, отцы и чада! вот, я отхожу от вас, как возвестил мне Господь во время поста, когда я был в пещере. Кого вы желаете иметь у себя игуменом? Я бы преподал ему своё благословение. Ты наш отец, отвечали иноки; кого хочешь, тот и будет нам отцом и игуменом, мы будем слушаться его, как тебя. Феодосий велел им ещё подумать между собою, кого они изберут из всей братин, исключая двух – Николая и Игнатия. Отошедши к церкви, они сделали совещание, и единогласно положили предоставить избрание игумена воле Феодосия. «Если вы полагаетесь на меня, то я назначаю вам в игумена Иакова пресвитера». Этот выбор не понравился братии. Если бы пр. Никон был в Печерской обители, выбор Феодосия пал бы на него. Но незадолго пред смертью пр. Феодосия, Никон с двумя учениками ушёл в свой монастырь, находившийся на острове. «Он не здесь пострижен, отвечали братия Феодосию об Иакове; он с братом своим Павлом пришёл с Летьца», и просили себе в игумена Стефана Демественника. Он вырос под твоей рукой; послужил тебе, дай нам его, говорили они. Святый Феодосий сказал им с укоризною: я избрал вам Иакова, а вы хотите исполнить свою волю; но пусть Стефан будет у вас игуменом. Благословив Стефана, Феодосий сказал ему: Се, чадо, вручаю тебе монастырь, блюди его с опасением, и храни, что я устроил касательно служб. Не изменяй преданий монастырских и устава, но все делай по закону и по чину монастырскому. После сего, Феодосия перенесли в келью, и положили на одре. Был шестой день болезни; Феодосий изнемогал. При вести о болезни святого подвижника, пришёл к нему князь Святослав с сыном своим Глебом. «Я отхожу от сего света, сказал ему Феодосий, и поручаю монастырь твоему охранению, если будет в нем какое смятение. Игуменство вручил я Стефану. Не давай его в обиду. Феодосий предвидел смуты в монастыре против Стефана, и потому отклонял его избрание в игумена, и избравши вручал покровительству великого князя. Князь дал обещание заботиться ο монастыре, и простился с Феодосием. В седьмой день Феодосий призвал Стефана и братию, и сказал им: Если по отшествии моем из сего света, я буду угоден Богу и примет Он меня, то после меня монастырь будет устрояться и умножаться. Тогда знайте, что Бог принял меня. Если же после моей смерти монастырь будет оскудевать иноками и нужным для монастыря, то я не угодил Богу». Братия со слезами отвечали ему: отче! молись о нас к Богу; мы знаем, что Бог пе презрит твоего труда. Всю эту ночь братия просидели у одра его. И когда настал восьмой день болезни, – это была вторая суббота по Пасхе, – во втором часу дня или седьмом часу утра, мая 3-го дня, Феодосий предал дух свой Богу. Согласно с завещанием Феодосия, его похоронили в пещере, в которой он проводил время поста, и притом ночью, как он сам приказал. При наступлении вечера, братия взяли тело его, с песнями и свечами, перенесли в пещеру и там положили.

Заслуги Феодосия для русского монашества и русской Церкви вообще – незабвенны. Важна была услуга Феодосия русскому монашеству та, что он первый ввёл общежительный устав в свой монастырь. Но ещё важнее было то, что своим мудрым правлением, своею святою, высокою жизнью, он дал силу и жизнь этому уставу, доставил ему такое уважение, что его начали вводить во все русские обители. Благочестивое направление, данное Феодосием Печерской обители, в течение двенадцатилетнего управления его, было так глубоко укоренено в ней, что и при его преемниках, дух благочестия и подвижничества держался в обители на высокой степени. И Печерский монастырь был сонмом святых подвижников, украшенных различными дарованиями духовными, и рассадником усердных делателей в вертограде Церкви Христовой во всех областях Русской земли. «Радуйся насадителю винограда Христова, взывает к Феодосию составитель похвального слова ему, яко прострошася розги его до моря, и до рек отрасли его. Несть бо страны, ни места, идеже не бысть лозье винограда святаго Феодосия». Как от самого Христа Бога нашего, пишет Симон, Епископ Владимирский, бывший сам иноком печерским, посланы были апостолы во всю вселенную, так от Его Матери, Госпожи нашей Богородицы, из монастыря Её (Печерского), многие епископы поставлены но всей земле русской.

С чего начать описание Ватопедской обители? Я успел уже осмотреть сегодня все её святилища и древности, и остался только для того, чтобы слушать воскресную службу. Начну с летописи Ватопеда, дабы связать минувшее с настоящим. Далеко, в века давно протёкшие, относят иноки Ватопеда начальное основание своей обители; они хотят считать ктитором её великого Константина, подвигнутого будто бы к основанию здесь храма памятью благодатного прихода Владычицы. По их же преданию, храм сей был разрушен отступником Иулианом, и вновь сооружён, более великолепный, Императором Феодосием, по случаю спасения здесь его царственного отрока Аркадия. Уверяют, что этот самый храм существует доныне, и что даже четыре порфировые столба, поддерживающие его арки, присланы из Рима царевною Плакидиею, дочерью великого Феодосия. Хотел бы доверить; но столбы сии, с лежащими на них арками, обличают зодчество времён Афанасия Афонского, т. е. 10 века, когда, по словам летописи, три благородные мужа, пришедшие из Адрианополя – Афанасий, Николай и Антоний, братья по плоти, предложили великому Авве свои сокровища для основания новой обители, а он им указал развалины Ватопеда для их обновления.

Итак, вот третья обитель, которую основал при жизни своей великий подвижник, кроме Лавры и Ивера, – Ватопед. Говорю: зодчество обличает его время, – потому что только с исхода 10 века начали на лёгкие колонны опирать основные арки, которые поддерживают купол. Ещё соборный храм Протата строен иначе, и в нём четверогранные столбы, по древнему обычаю, служат опорою сводов. Церковь ватопедская обширнее всех на св. горе, и видно, что не пожалели на неё своих сокровищ пришельцы адрианопольские; но весьма вероятно, что они воспользовались остатками здания Феодосиева, разорённого арабами в 862 г. при их частых нападениях на ослабевающую Империю. Трогательное событие, ознаменованное чудом, сохранилось в устном и писанном предании Ватопеда. Когда нахлынули арабы, и разбежались иноки, – один пономарь, имевший надзор за святынею алтаря, предвидя гибель всего священного, в ископанный под престолом кладезь укрыл животворящий крест царя Константина и ктиторскую икону Богоматери, которая стояла на горнем месте, вместе с горевшею пред нею лампадою. Сам он был взят в плен сарацинами, и увлечён на остров Крит, где пребывал в узах до счастливого похода Императора Никифора Фоки, смирившего дерзость агарянскую.

Разбежавшиеся иноки мало по малу собрались в запустевшую обитель; обнажены были её стены, закоптевшие от дыма, потому что варвары, приняв блеск мозаики за чистое золото, старались добыть их железом и огнём; сохранился только образ Благовещения, над царскою аркой, по обеим сторонам алтаря, и так как утрачена была ктиторская икона Владычицы, то ради сей уцелевшей мозаики, первоначальный праздник Успения заменили Благовещением. В таком положении нашли и обновили обитель три благочестивые брата, по сказанию летописи. И вот, является неведомый инок к игумену Николаю, быть может, одному из трёх братьев, и просит дозволения остаться в его обители, в залог благодарности за спасение от долгого плена агарянского. С любовию приемлет его настоятель, но некоторые из братии ропщут, видя, что старец, как тень, скитается день и ночь около святилища, и что-то все тайно шепчет про себя; он же, в умилении сердца и глубокой скорби, непрестанно повторял: «Где Твоя икона, Владычица, пред коею каждый день читал я Твой акафист, – и взывал: «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь». Однажды во время вечерни открыл он свою заповедную тайну игумену, и сверх всякого чаяния оба обрели под престолом ктиторскую икону Владычицы и животворящий крест, с лампадою пред ними.

С тех пор, всякий понедельник, за вечерней, на память счастливого события, совершившегося в понедельник, бывает торжественный молебен Богоматери в соборе, a на следующий вторник – торжественная литургия, также в соборе, с коливом, и за трапезой возносится часть Божией Матери. Такое постоянное празднование, в продолжение 9-ти столетий, свидетельствует о достоверности сказанного предания.

Благодетелями Ватопеда явили себя в 13 веке державные сербские – Царь-инок Симеон и Савва сын его, Архиепископ, основатели Хиландарской Лавры, ради того, что юный Савва, бежавший из дома родительского на св. гору, обрёл себе временно пристанище в стенах Ватопеда. Когда же достиг он желаемого, и не только сам посвятил себя житию иноческому, но и родителя своего, царя, убедил на тот же подвиг; тогда царскою рукою потекли щедроты их на Афонскую гору, преимущественно же на Ватопед, коего сделались ктиторами. Семь придельных церквей сооружено было ими в стенах обители, во имя Спаса и Предтечи, Великомучеников Георгия и двух бессребреников Феодоров, и святителя Николая, также – церковь во имя Богоматери, в саду монастырском, – погребальная. Всякое летописание или чудотворное деяние напечатлевается вечно на Афоне каким либо церковным обрядом; так и память благотворения сербских царей Ватопеду сохранилась в братском союзе между сею обителью и Хиландарем. Ежегодно, в храмовый праздник Благовещения, Епитроп Хиландарский, как бы представляя лицо Саввы и Симеона, своих царственных ктиторов, обязан посещать Ватопед и принимать участие в его торжестве, а равномерно в день Введения Богоматери, основной праздник Хиландаря, Епитропы Ватопедские взаимно посещают братий Хиландарских. Столь священно сие предание взаимной любви, что никогда не бывало никаких ссор или тяжб между двумя обителями, хотя они имеют их с другими.

После воспоминаний утешительных, вот одно – тяжкое для Ватопеда. Страшною годиною для всей афонской горы была эпоха первой Унии Императора Михаила Палеолога, когда из видов политических решился он пожертвовать православием. Был ли он сам действительно на св. горе с патриархом Иоанном Векком, разделявшим его суемудрие, – не знаю; но память о их гонениях кровавыми строками записана во всех главных обителях, особенно в Ивере, Ватопеде, Зографе, Протате и Ксиропотам. Мужественный игумен Ватопеда, Евфимий, хотел лучше, со всею братией, подражать инокам иверским нежели лаврским, оказавшим малодушие, недостойное их великого основателя. Ватопед устоял в вере, не принял общения римского, и тяжко пала на него рука притеснителя; большая часть братии разбежалась, двенадцать иеромонахов, составлявшие собор духовный, – что чрезвычайно много для обители на востоке, где обыкновенно мало пресвитеров, и доказывает её тогдашнее многолюдство, – были казнены мученически. Игумена связанного увезли на скалу, одиноко стоявшую посреди моря, в виду обители, и там утопили (от чего и доныне слывёт она скалою игуменскою); монастырь разграбили. Тогда, вероятно, похищена была опять ктиторская икона владычицы, потому что уже гораздо позже, в 16 век, иноки ватопедские обрели ее, не известно – по какому случаю, в городе Каллиполи, на Дарданельском проливе, и получили обратно в свой монастырь, по ходатайству воеводы молдавского, могущественного Стефана, соперника султана Солимана; Стефан облёк се в тот богатый оклад, в каком до-ныне стоит она на своём прежнем месте, в горней части алтаря. Такова была странническая судьба сей иконы.

Не понятно однако, каким образом, чрез сорок лет после опустошений Палеолога, в 1245 году, возвратившиеся иноки не упросили благочестивого сына его, Андроника старшего, возвратить им сие сокровище, если только знали, где оно находится; тем более, что Андроник был обновителем всех обителей, разорённых отцом его, и сам после долголетнего многотрудного царствования скончался в Ватопеде иноком. Его трон долго оставался в обители памятью царского благочестия, доколе и сей священный залог не потребила рука новейших обновителей, сохранив одну сень со крестом от всей кафедры. Не только трон его, но и кости, вместе с костями первых трех ктиторов обители, – Афанасия, Николая и Антония и двух царственных иноков, искавших спасения душевного в сей обители, не были оставлены в покое. Все они собраны в общий саркофаг, и лежат под спудом во втором внутреннем преддверии собора, с правой стороны; над ними – лики царские полустёртые.

Кто же были царственные иноки, избравшие Ватопед своим последним приютом? – Это сын старшего Андроника, Палеолог Мануил, царствовавший именно только в Константинополе, и основавшийся в Солуне; только в стенах монастырских, под именем старца Акакия, нашёл он успокоение; а другой, – это зять его, царственный летописец Иоанн Кантакузен, описавший тяжёлую эпоху своего шестилетнего правления, более счастливый, как смиренный инок Иоасаф, нежели как державный Император. Вот какими иноками мог хвалиться Ватопед, облагодетельствованный ими, во время их царствования; ибо на их хрисовулах основаны его богатые владения и метохи. Последним, державным благодетелем, уже в позднейшее время, был воевода Валахии, который щедро осыпал Ватопед своею милостью в 1526 году, покрыл оловом обветшавшие крыши, обновил башню панагии, и соорудил новую церковь в честь священного пояса Богоматери, которым славится Ватопед с тех пор, как сербский князь Лазарь даровал ему, в 1151 году, сокровище сие, отнятое у греков, во время войн их с болгарами.

Позднейшее обновление обители, в исходе минувшего столетия, к сожалению, истребило много древних памятников, невозвратимых при утрате и самых преданий о них. Недавно чья-то жестокая рука коснулась самых кипарисов, живописно осенявших храм и кельи со времени их основания; и это по несчастному совету одного врача, будто бы вреден их запах! Вспомнив о кипарисах, расскажу вам анекдот, слышанный мною от старцев ватопедских. Проходя однажды сквозь единственные врата обители, укреплённые тронными затворами под крытою излучистою галереей, как бывает в крепостях, я спросил: для чего такие извороты, и не величественнее ли были бы тройные врата сии в прямом направлении? Сидевший при них, как лунь, седой вратарь отвечал мне: «Не ведаете случаев афонских. Давно уже, правда, по вот какое было у нас происшествие, побудившее нас сделать излучистым вход в обитель. Однажды пристали к берегу морские. разбойники, и двое из них, по неосмотрительности нашего брата – вратаря, проникнули во внутренность обители. Испугались братия, узнав хищников; но они представили себя благоговейными чтителями святого места, и удовольствовавшись пищей с немногими дарами, просили только, чтобы им пожертвовали один кипарис для мачты, которая у них сломалась. Обрадовались братия столь лёгкому подаянию, и срубив любимый кипарис, вместе с пришельцами, повлекли его за ограду; но как только огромное дерево остановилось во вратах, так что не льзя уже было их затворить, – внезапно нахлынула вся шайка разбойников, и ограбила монастырь; с тех пор переменили прямое направление ворот, чтобы не повторялась таже хитрость».

Не время ли, однако, мне ввести Вас, мысленно, внутрь святилища ватопедского? К сожалению, изменён наружный вид величественного преддверия, при последнем обновлении пострадала живопись Панселина, скончавшегося здесь иноком в 1070 году; однако, есть ещё некоторые следы её во внешнем притворе. Все ктиторы и святые Лавры Ватопедской, как бы приветствующие входящего, уже – кисти новейшей и довольно грубой, но есть остатки и древней мозаики в обоих притворах: икона Николая Чудотворца, над внешними дверями его придела, и ещё Деисус, над главными вратами собора, во внутреннем притворе; по сторонам их – ангел и Пречистая Дева: от сей последней мозаики и храм празднует Благовещение. Самые врата изящно украшены перламутром, по усердию одного из царственных иноков, почивающего в сем притворе.

Тут же с левой стороны, пред входом в придел Великомученика Димитрия, чудотворная икона Богоматери, которая святотатство поразившего ее инока обличила мгновенным иссушением руки его; рука хранится доныне во свидетельство чуда. За несколько шагов далее, в трапезной части собора, есть другая чудотворная икона Богоматери, пред которою остановилась дочь великого Феодосия, Царевна Илакидия, пришедшая из Рима поклониться святыне афонской. Здесь внезапно услышала она глас от иконы, запрещающий ей, как женщине, идти далее; ибо женская нога не должна ступать на освящённую землю Афона: повиновалась царевна, и с тех пор свято соблюдается строгое запрещение. Драгоценны все таковые предания, охраняемые верованием стольких веков!

Достоин внимания собор, как я уже сказал, самый обширный из всех Афонских; но и его коснулась рука обновителя Феофила, в 1775 году. Не постигаю, за чем переделал он византийские окна, которые разделялись мраморными колонами? Не уцелело и царское место Палеолога, а от древней стенной живописи Панселина сохранилась только два мученика Феодора, Георгий и Димитрий, напоминающие фрески Протата; прочее все обновлено, хотя и по старым очеркам.

Есть ещё три иконы, на аналогиях, которые слывут, не знаю почему, софийскими, – Троицы, Богоматери и Благовещения, письма, действительно, весьма древнего и особого пошиба; вероятно, их перенесли из Софийского собора. Что касается до иконостаса, то позади нынешнего двухъярусного и раззолочённого в новом вкусе, сохранились ещё столбы мраморные, древнего, открытого, как никогда в храме Св. Софии; так были устроены прежде все иконостасы афонские, в Лавре, Ивере, и других знаменитейших обителях. Часть этих столбов перенесена теперь в наружный притвор; замечательна перламутровая кафедра архиерейская, по изящности своих украшений, одного вкуса с святыми вратами. Внутри алтаря, я пожелал ещё однажды поклониться святыни икон и мощей, и рассмотрел с большим вниманием складную икону Императрицы Феодоры: как все древнейшие, она писана на холсте, натянутом поверх дерева, и может принадлежать 6 или даже 5 веку, потому что я видел точно такую же в Грузии, в городе Гори, присланную Императором Иустинианом. Живопись весьма изящна и сохранилась хорошо: на правой складне Младенец Божественный объемлет Пречистую Деву, на левой – Спаситель благословляющий.

Какое богатство мощей на Св. горе в каждой обители! Не называя всех, которым поклонился я в Ватопеде, скажу только, что приложился там к ноге апостола Варфоломея и главам Григория Богослова и Андрея Критского, сих двух духовных цевниц Церкви, которых пастырскую ревность восхваляет она. Из Ватопеда поступило и к нам в Успенский собор великое сокровище, с которым не охотно рассталась обитель: честная глава Златоуста, присланная к нам во дни Царя Алексея Михайловича. Я полагаю, что после Афона нет другой сокровищницы мощей, столь богатой, как наши Московские – Успенский и Благовещенский соборы, но не многие ее знают.

Я приложился и к священному поясу Богоматери, чрезвычайно ветхому, сотканному из золота и шелка, и запечатанному двумя царскими печатями, вероятно Императоров Аркадия и Льва премудрого; из них первый получил его из святой земли, а второй открывал кивот, в коем хранился пояс, для исцеления супруги своей Зои. Сокровище сие, сопутствовавшее в походах Императорам, взято было победоносным царём болгарским Коломаном, и принесено в дар обители князем сербским Лазарем. Оно разделено на две части, из коих одна пребывает постоянно в обители, а другая носится по селениям Румелии; и во время страшной холеры, опустошавшей Адрианополь, – спасительно было там её появление. Ещё одна часть драгоценного пояса – в пределах наших, в домовой церкви владетелей мингрельских, куда пожертвовал ее Император Роман, выдавший дочь свою за одного из Багратов иверских. В алтаре Ватопедском показали мне кости новоявленного, хотя и неведомого, угодника Божия, которого обрели не давно сидящим, с иконою в окостеневших руках, в общей усыпальнице, изливающим благовоние. Не зная его имени, по привычке, на Афоне, не погребать каждого инока в отдельной могиле, братия ватопедская решилась дать ему, с разрешения патриаршего, символическое имя Евдокима, т. е. благославного. Так он чествуется и на св. горе, и Великою Церковью.

Я воспользовался этим случаем, чтобы заметить отцам ватопедским тоже, что говорил и в прочих обителях афонских о существующем на всей св. горе обычае тревожить кости мёртвых. Так исчезли гробы царственных ктиторов Палеологов и Кантакузена; так, уже в нынешнем столетии, без всякой причины истреблены были, прилегавшие к собору снаружи, три гробницы Вселенских Патриархов: Киприана, Софрония и Кирилла, скончавшихся на покое в обители ватопедской. Не стану описывать прочих зданий Ватопеда, менее замечательных, нежели собор, потому что это могло бы утомить Ваше внимание; они также, по большей части, обновлены, как например: трапеза, отнесённая очень недавно от собора, чтобы расширить между ними площадку. В ризнице есть ещё много древних вещей и хрисовул, которые не охотно показывают; библиотека богаче, нежели в других монастырях, но порядка в ней нет, и, без каталога, нужно рыться целые дни, чтобы найти любопытные книги и рукописи, заставленные менее занимательными, на тесных полках, под густой пылью.

Древние рукописи легче находить в отдельных кельях, которые принадлежали знаменитым отшельникам, нежели в больших обителях. Мне; случилось видеть в Ватопеде слова, или стихии, Льва Премудрого, ему современные, прекрасного письма, и некоторые сочинения митрополита Марка Эфесского против латинян, толкование его на Евангелие от Матфея. Полезно было бы приобрести творения Марка Ефесского, для их издания. Библиотека, принадлежавшая училищу ватопедскому, которое некогда здесь процветало, находится теперь на Принцевых островах. Самое училище, основанное в 1754 году, славилось знаменитыми наставниками, каковы были: Евгений Болгар, Никифор Феотоки, Григорий Кидонийский и Афанасий Парийский; они получили здесь начальное образование, под сенью мудрого Евгения, который однако принуждён был оставить училище, по неудовольствиям с Кириллом, бывшим Патриархом Цареградским, поселившихся в зданиях училища, потому что Патриарх хотел господствовать; скромный Евгений удалился в Россию, написав к нему красноречивое послание.

С тех пор, сие общественное заведение Афона и Царьграда, где воспитывалось до 80 учеников, начало упадать; около 1810 года оно было вовсе упразднено; потому что своеволие учащихся и их богатых родственников стало нарушать строгие уставы афонские. Я посетил печальные развалины сего здания на вершине горы над Ватопедом, проходил все обвалившиеся кельи, о которых бывшие со мною старцы помнили ещё, как оно всё кипело жизнью. Мне указывали и начатую церковь над вратами, трапезу и келью Евгения Болгара; ещё тянется к разбитым воротам полуобрушенный водопровод; как будто все это разрушено во много столетий, когда тут едва можно насчитать несколько десятилетий. Так всё скоро приходит в запустение, как только рука человеческая оставляет свои создания без попечения и поддержки. От времени до времени только оживает сия пустыня, когда братия обители, на память минувшего, подымается крестным ходом к развалинам с иконою Богоматери, освещая путь свой литиями на источниках, бьющих из недра горы, и торжественным молебном на вершине горы.

Видел я и другую пустыню, по соседству Ватопеда, но ещё населённую, в самом глубоком и отрадном уединении, какое можно себе представить. Это, зависящий от обители, скит Великомученика Димитрия, около церкви, основанной, по преданию, самим Великомучеником, которую поддерживали в последствии его солунские родственники. Около кириакона, или воскресного храма рассеяно несколько келий отшельников с малыми огородами над глубоким оврагом, под сенью вековых яворов; растительность вокруг – самая роскошная, афонская – в полном смысле: чалый ручей шумит и оврагу; все дышит миром, и зовёт к безмолвию. Не много скитников из ближайших калив были и сборе, прочие рассеялись по дальним, или работали в винограднике, a иные, как это было в субботу, понесли продавать свои изделия, деревянные ложки и сосуды, на торжище Кареи, и этим снискивают они убогое пропитание. Скит св. Димитрия один из замечательных на Афоне, по своему древнему устройству, сообразно с основными правилами такого рода пустынножительства.

Время, свободное от осмотра обители и обычного Богослужения, проводил я в беседе с почтенным старцем митрополитом Григорием, которого любовь к памяти брата и усердие к церкви чрезвычайно утешительны. Он подарил мне житие и службу новоявленному мученику Феодору; умилительно было получить их из рук родного его брата, который, целуя с благоговением его образ, просил меня, буде можно, перевести службу сию на русский язык. И другое обстоятельство занимало меня в Ватопеде: я старался, по просьбе русской братии кельи серайской, убедить власти монастырские, возвести эту келью на степень скита, по примеру прочих афонских, с собственною печатью и правом избирать своего игумена, что даст ей самостоятельность и упрочит существование; иначе, по смерти нынешнего усердного настоятеля, рассеется братия русская, и келья может быть отдана в наймы грекам, которые уже имеют на неё виды, по её счастливому положению в центре св. горы, близ Кареи. Давно уже, и без успеха, домогались русские такой самостоятельности. Не знаю, будет ли успех; потому что власти колеблются, опасаясь, совершенно напрасно, потерять келью, если будет она скитом русским. Один из Епитропов, более хитрый и робкий, уверяет, будто турки неохотно будут видеть учреждение нового русского скита на Афоне; но все это одни лишь притязания, и я просил старшин ватопедских, дать мне ответ окончательный в первых числах сентября, чтобы я мог испросить согласие всей Горы.

Вот, наконец, и в русской обители св. Пантелеймона, или Руссике, как ее искони называют греки, о которой так давно и так много слышал, потому что это было первое гнездо русских иноков на св. горе. – Для меня приятно и то, что уже несколько дней сряду не выхожу из родственной нам стихии славянской, начиная от Хиландаря, и беспрестанно слышу Богослужение на языке нашем; а это – большое утешение на чужбине. В русском же монастыре, ещё отраднее было внимать не только словам, но даже и напеву собственно нашему. Пятьдесят иноков, собственно русских, собрались в монастыре, издавна носящем наше имя, и даже в церкви, посвящённой новоявленному чудотворцу нашего времени, в честь коего ещё и в России не много храмов, а уже есть на Афоне два. Я отдохнул душою в Руссике, и остался тут на три дня, чтобы отдохнуть и телом, прежде нежели продолжать странствие кругом Афона.

Скажу Вам и о пути моём сюда из Зографа. С любовью проводила меня вся братия болгарская, при пении церковных стихир, до креста, где совершаются обыкновенно литии на выходах из монастыря: тут мы расстались, с обещанием встретиться опять в Кареи. Прекрасная дорога, иссечённая в скалах усердием отца Викентия, по обрыву живописного оврага, привела меня к пристани, или арсеналу, где покойный архимандрит Анатолий хотел устроить новую обитель. В кельях арсенала, любимом его жилище, он и скончался, оставив по себе незабвенную намять в Зографе, для которого много потрудился. Назидателен на св. горе обычай старцев, ещё при жизни устроять, из частного своего имущества, что-либо на пользу обители: так отец Викентий отделал дорогу к морю, дотоле непроходимую, и собрал близ обители чистые струи в водопроводе. Лодка приготовлена была у пристани, чтобы плыть вдоль берега к Руссику, но волнение помешало; мы продолжали путь, довольно трудный, по прибрежным утёсам. Башня Кастамонитская стояла рядом с Зографом, на помории, потому что тут начинается владение сей обители, углубившейся далеко в горы. Имя её производят некоторые от каштановой рощи, её осеняющей, другие же – от сына Царя Константия, будто бы соорудившего её соборный храм во имя первомученика Стефана, и этим хвалятся иноки обители, оскудевшей от продолжительной поземельной тяжбы с соседним Дохиаром; было время, что она совершенно находилась в руках русских пришельцев, которые были однако вытеснены по неудовольствию греков. Я не посетил ее, чтобы не подыматься далеко в горы, предпочитая береговую кратчайшую стезю.

Не много далее башни Кастамонитской показался монах, и быстро исчез между утёсов: это был посланный из Дохиара, чтобы проведать о нашем пришествии. Через два часа достигли мы обители, лежащей на песчаном помории, под сенью густых садов; здания, довольно обширные и величественные, перемешаны с стройными кипарисами. Епитроны ввели нас в соборный храм архангелов, прославленный чудотворною иконою Святителя Николая. Мрамор колонн и помоста, с изваянным на нём орлом, обличает царственных храмоздателей ; особенно изящны стоялища кругом церкви и перламутровые налои. Мы поклонились и прославленной чудесами иконе Богоматери, – Скоровнемлющей, как ее здесь называют; она находится в обширном преддверии, которое соединяет трапезу с собором; лики трёх ктиторов – Евфимия, Николая и Варнавы, соорудивших и украсивших обитель, начертаны на стенах. Первый, современник великого Афанасия Афонского, будучи вытеснен из своего мирного убежища набегами сарацинскими, здесь основался по указанию Промысла Божия, и сюда пришёл к нему именитый сотрудник, князь Николай Парижский, от двора царского Никифора, восприявший в схиме имя Неофита. Третий, бывший по них игуменом, Варнава, находился долгое время послушником в обители, и чудно спасён архангелом от потопления, когда два преступные инока бросили его в море, чтобы овладеть сокровищем, которое обрёл по указанию настоятеля. Явление архангелов извело и живую струю для обители, нуждавшейся в воде. После разорения сарацинского, она была долго в запустении, и обновлена в половине 16 века воеводою Молдовлахийским, Александром; с тех пор постоянно пользовалась милостями Государей обоих княжеств. Но, к сожалению, здесь – не киновия, а самоуправный монастырь, что невольно бросается в глаза посреди стольких общежительных монастырей западного ската афонского. Дохиар стоит во главе второй пятерицы монастырей афонских, и уважается как один из древнейших. Не успел я осмотреть его во всей подробности, потому что поспешал в Руссик, а мне ещё предстояла на пути киновия Ксенофонтова.

Хотел я миновать ее. Она основана была неким благочестивым старцем Ксенофонтом, и с 15 века долго находилась в руках болгарских. Обитель лежала на полчаса от Дохиара, несколько в стороне от дороги; палил знойный полдень, и я полагал, что братия по обычаю отдыхают, так что пройду незаметно: однако, только что поравнялся я с Ксенофом, – раздался звук его колоколов, и так как врата монастырские обращены к морю, то, чтобы не пропустить путника, игумен и вся братия вышли на встречу, и стали поперёк дороги, приглашая к себе в обитель, – Я должен был сойти с мула, и последовал за ними в новую их церковь св. Георгия, великолепно сооружённую из мрамора. Но древняя показалась мне гораздо занимательнее, собственно, по её старине: замечательны в ней две мозаические иконы святого Георгия и Димитрия; помост и западные врата сложены из драгоценного порфира, с подписью Жупан Преда. Не он ли соорудил храм сей, и не его ли это лик? Впрочем, я остался доволен, что посетил сию киновию, одну из самых строгих по образу жизни: благочестие братии выражалось в чрезвычайном приличии, при большом их числе; прежний настоятель, столетний старец, седой как лунь, при котором учредилось общежитие, доселе служит образцом для всех.

И здесь приглашали меня погостить, но я извинился краткостью времени для посещения всех обителей афонских, и поспешил в Руссик, мимо скита Ксенофского. Туда звал меня старец Герман ещё в Есфигмене; скит остался далеко влево, на горе, долго служившей предметом тяжбы между обителями Ксенофонтовой и Русскою, и если бы новые пришельцы наши не заставили греков бросить бесполезный спор, – последняя истощилась бы до конца. Из Ксенофонтовой, однако, перешло общежитие к св. Пантелеймону, в лице благоговейного игумена Саввы, которого насильно вызвал оттоле живший тогда в Ивере Патриарх Григории, будущий мученик, по просьбе другого Патриарха Цареградского Каллиника. Это случилось в 1803 году, и Савва, будучи духовником великого драгомана Порты, Каллимахи, убедил его излить щедроты свои на древнюю обитель св. Пантелеймона. – Уничтожив прежние небольшие здания монастыря с церковью Вознесения, Савва начал строить подле новый собор, во имя великомученика Пантелеймона, в память того, который запустел на горе в исходе минувшего столетия, и си. помощью своего благодетеля, сделавшегося государем Молдавии, соорудил две церкви, трапезу, кельи и стены, в том виде, как они теперь. Он скончался в 1821 году, почти в одно время с двумя своими покровителями – Патриархом Григорием и князем Каллимахи, которого удавили в заточении, в смутную эпоху восстания греческого. Обновлённая им обитель опять запустела, иноки её разбежались; войска турецкие, вызванные возмущением Афона, стали содержать стражу в его обителях; только после славного мира адрианопольского возвратившаяся братия избрала себе в настоятели ученика Саввы, почтенного старца Герасима, который до-ныне ею правит, подавая собою благодетельный пример святой жизни.

Он принял меня с любовию в своей обители, и не завистливо смотрел, как утешались моим пришествием соотечественники; потому что уметь содержать во взаимной любви общества греческое и русское, и пользуется их уважением. Не знаю, что̀ будет далее, но теперь это редкий пример согласия между двумя разнородными национальностями. Весьма замечательное и достойное уважения лицо между русскими есть духовник их Иероним, строгий подвижник и вместе благоразумный споспешник отцу игумену Герасиму; общество русское возросло до пятидесяти человек при полутораста греках, особенно с тех пор, как усердием одного из братий довершилось строение церкви Святителя Митрофана, предположенное ещё князем Шихматовым, и русские имеют своё Богослужение при особом помещении. He удалось это устроить благочестивому старцу Аниките, хота вначале отдавал себя весь монастырь в его распоряжение, чтобы он только избавил его от тяготевшего на нем долга, и укрепил на прочном основании. Долгое его отсутствие в св. земле расстроило любовь между русскими и греками, потому что оставленный им блюститель не оправдал выбора, и, желая распоряжаться властно, возбудил подозрение в греках. Возвратившись из Иерусалима, отец Аникита принуждён был, хотя с большою скорбью, оставить монастырь со всеми русскими, и удалиться в скит пророка Илии, где основал предположенную им церковь Святитель Митрофана. Скоро почувствовали свою ошибку греческие монахи, когда тяжба с Ксенофом довела их до крайнего разорения, по предсказанию изгнанного ими праведного мужа. Они желали к нему обратиться и умолить его, прийти опять в среду их, но уже было поздно: подвижник только что скончался в Афинах, где изумил всех своим благочестием; только кости его были перенесены, по завещанию, на святую гору, однако, не в обитель Пантелеймонскую, а в любимый скит его – пророка Илии. Тогда братия греческая, видя, что без русского, общества, искони давшего имя своё их обители она как бы лишена благословения свыше, и чтобы загладить вину свою пред усопшим, решилась вызвать из обновлённого ими скита игумена русского, Павла, с тремя иноками; с тех пор процвела мало по малу их обитель, хотя и не освободилась совершенно от долгов; новые пришельцы, прекратив немедленно тяжбу, привлекли за собою обильную милостыню из России, да и в греческом братстве водворилось, их примером, более порядка.

Странная судьба Руссика, нового и древнего, который не может существовать без русских! – Я говорил Вам о его настоящем, скажу и о прошедшем. – Основание его теряется в глубокой древности; но уже при самом начале он носит заветное название русского, так что некоторые почитают ктитором его великого Ярослава. Ни одна обитель афонская не изменяла столько раз своей местности, удерживая за собою, однако прежнее имя. Первое её начало, как я уже Вам писал, в густой дубраве, Ксилургу, где и до-ныне существует, при древней церкви Успения, скит болгарский, зависящий от Руссика. По просьбе игумена Лаврентия, в 1172 году, ради тесноты, дарован был, общим приговором Прота и всех настоятелей афонских, солунский монастырь св. Пантелеймона русскому братству, – Ксилургу, и вот первое его переселение, также на вершине горной, в чаще леса, за час от Кареи. Замечательно, что в дарственной грамоте, между подписями греческими и славянскими, есть одна грузинская и одна латинская Амальфитанской обители, сколько я мог разобрать: Ego... abbas Getsemaniæ, cenobii Amalfilanorum.

Итак, в исходе 12 века, гораздо после Патриарха Керулария, ещё существует латинское братство на Афоне, и пользуется всеми преимуществами наравне с греческим; не есть ли это ясное свидетельство тому, что не Патриархи Фотий и Михаил, а крестовые походы расторгли общение Запада с Востоком? Если бы западные ревнители побольше вникали в историю Церкви, – они бы вернее видели предметы, и не ослеплялись бы папскою системою Беллармина, столько противоречащею летописным актам.

Тут на новом месте процвела в полном блеске, обитель русская, и принесла обильный плод; сюда пришёл, как в соплеменную обитель, царственный юноша Растко, и постригшись под именем Саввы, осыпал ее в последствии своими щедротами, которые не прекращались от всей династии Неманичей – Сербских. Царь Стефан Душан – Сильный оградил ее своими хрисовулами. Воеводы сербские, после падения царства, и за ними господари валахские, Влад и Радул, продолжали благодетельствовать обители, доколе не перешла она, в 16 веке, под покровительство Государей Русских. Царь Иоанн Васильевич первый прославил имя своё на святой горе щедрыми даяниями её монастырям, особенно же Руссику, Хиландару и Пантократору; с тех пор до Петра Великого постоянно подтверждались для них милостынные дачи, и в Руссике постоянно держались русские, хотя враждовали против них греки. Есть печальное предание у нашего знаменитого паломника, будто бы однажды, по возникшей между ними ненависти, греки избили всех русских, и овладели совершенно монастырём; но правда ли это? – Достойно однако внимания, что во время первого своего посещения св. горы, в 1726 году, Барский застал ещё там русских монахов, и убеждал их, Христа ради, терпеть своё убожество; а во второе путешествие, в 1744 году, уже не застал: греки одни исключительно владели монастырём, но на долго ли?

В исходе минувшего столетия, т. е. в семидесятых годах, он пришёл в такой упадок от обременявшего его долга, что братия должна была оставить монастырь, и навсегда закрыть гостеприимные врата его. Я говорю: навсегда; потому что малая обитель с храмом Вознесения, которая под именем Руссика ещё существовала на берегу моря, была не что иное в начале, как пристань большого нагорного монастыря; но и ее перенёс игумен Савва на то место, где она теперь, обновив соборным храмом память великомученика Пантелеймона, коего честную главу выкупил из чужих рук, помощью благодетеля, Князя Каллимахи. Однако, сто пятилетний старец, живописец Дамаскин на Кареи, говорил мне, что он ещё хаживал в молодые годы на праздник Великомученика в бывшую его обитель, и весьма хорошо помнит её стенное писание знаменитой кисти Панселина. Как драгоценно такое живое предание!

Мне желательно было посетить развалины древнего монастыря, и добрый игумен Герасим, не смотря на свои старческие годы, поехал на смирном муле провожать меня, сколько я не убеждал его остаться. Мы поднимались более часа крутыми извилинами, по мощёной дороге, на лесистые высоты Афона; показались остатки садов на малой поляне, оживлённой ручьём, и вот, под сенью вековых платанов, предстали нам горькие развалины знаменитой некогда обители русской: сердце невольно стеснилось при таком зрелище! Южная стена ограды, более крепкая, ещё стояла, и на восточной её оконечности возвышалась та неприступная башня, или Пирг, где спасался от хищных каталан игумен Даниил Хиландарский, ц отколе сбросил Савва посланным отца своего княжеские свои одежды с юношескими власами, всё изменив на власяницу. Мы взошли сквозь разбитые врата и завалившиеся своды во внутрь ограды, и не обрели там остатков бывшего великолепного храма Великомученика. Изумительно, как скоро поедается временем всё, что только оставлено людьми на его произвол. Давно ли, – кажется, не более 80 лет, – тут ещё совершалось Богослужение, жив даже и человек, на нём присутствовавший, и воть уже нет следов самого храма! Осталась одна лишь малая церковь Успения, с немногими обрывками стенной живописи, и та грозит падением; у самых ворот монастырских разрыта яма, из которой белеют человеческие кости: – вероятно, тут была усыпальница братии; но на это равнодушно смотрят жильцы афонские, по невниманию их к праху усопших. Итак, вот та знаменитая обитель русская, к которой искони стремились наши предки! Рука человеческая предала её в руки времени, и всё исчезло. – Теперь тут вой осенней дубравы или томный рокот ручья, или отклик отрывающихся иногда камней, вместо нения ликов в бывшем жилье иночествующих.

С грустным чувством возвратился я из старого Руссика в новый; но здесь весьма утешительно для меня пребывание при стройном Богослужении русском. Признаюсь, я никак не могу привыкнуть к греческому, хотя и с благоговением совершаемому. Это побудило меня остаться здесь на праздник Усекновения главы Предтечевой, который думал сперва встретить в Дионисиате, где храм – во имя его. Продолжительны здесь всенощные бдения; это правда, и уже раз в неделю всегда бывает бдение, но оно не утомительно, по ясному чтению и хорошему напеву. Если нет храмового и двунадесятого праздника, – оно не длится более семи часов, и к тому же много способствуют к отдыху стоялища кругом стен; но уже здесь не позволяют дремать за службою; провинившийся подвергается епитимии, а не мудрено и заснуть, потому что братия, сверх долгой службы, изнурены различными работами: кто трудится в огороде, кто носит камни для обделки пристани; разумеется, священнослужители облегчены; но можно сказать, что Руссик представляет самый строгий образец жития иноческого на всей святой горе: есть чему в нём поучиться и для наших общин.

Сегодня была торжественная трапеза, по случаю праздника, хотя и весьма скудная пищей, но примерная по своему порядку. Игумен, в мантии архиерейской, занял место в западном полукружии, с служившим иеромонахом, по правую его руку; старшая братия села по степеням; можно было слышать полет мухи во время чтения из Миней. Увидев одного инока, который стоял посреди трапезы и перебирал тяжёлые чётки, я спросил сидевшего подле меня старца, восьмидесятилетнего Арсения, бывшего казначеем Валаамским: что это значит? Он отвечал: «вероятно, брат чем-либо провинился, заснул в церкви или разбил посуду». В эту минуту по звуку колокола разрешено было приступить к питию: торопливый старец, желая налить себе немного вина, уронил стеклянную крышу в стакан, и разбил его; надобно было видеть, как он испугался: словно малое дитя, накрыл он салфеткой свой грех, и смотрел во все стороны, не заметил ли кто его неловкости? Игумен сделал вид, будто не заметил, чтобы не взыскивать со старика, а я невольно улыбнулся, и чуть не выдал его своим смехом. После трапезы все пошли прямо в церковь, для обычной литии за здравие Царской фамилии нашей, что весьма утешительно для сердца русского; а между тем, по уставу, в дверях трапезы лежали ниц трапезари, прося прощения у проходящего игумена, если в чём согрешили; с ними – и провинившийся брат, который перебирал чётки во время трапезы, а подле него – и черепки разбитой им посуды. Сколько тут детской простоты и монашеского смирения! За ничтожные вины взыскивается как бы за преступление; а мы грешные в мире, по выражению евангельскому, глотаем верблюдов, и все не почитаем себя ни в чём грешными, потому что, по нашим понятиям, мы уже весьма честные люди, если не совершили какого-либо особенного преступления. – Это мне напоминает остроумный анекдот доброго старца Серафима, который не раз повторял, как однажды встретившийся ему крестьянин на вопрос: «отколе»? отвечал: «из безгрешного города». – «Как же ты мог найти целый город безгрешным, сказал старец, когда мы и одного такою человека не находим»? – «Разумеется, безгрешный город, когда ему нет ни в чём греха, да и ни в чём не винится». – Вот какое обличительное на нас слово – в устах поселянина. – Простите; уже время в путь: мы решились ехать на лодке, кругом мыса афонского, заезжая в прибрежные обители, потому что сухим путём и дальше, и местами не проходима дорога по утёсам. Это лишит меня возможности видеть кельи на дикой оконечности святой горы, в страшных её пропастях; но делать нечего. Что касается до Ксиропотамской великолепной обители, то я увижу ее на обратном пути, в праздник Воздвижения, так как там хранится самая большая часть честнаго древа, из всех имеющихся на святой горе. Уже несколько дней ожидал меня здесь отец Паисий из скита Пророка Илии; он вызвался быть моим руководителем, по знакомым ему пустыням, и вместе со мною едет из Руссика, на монастырской лодке, добрый старец Серафим, украситель церкви Святителя Митрофана.

Я поспешал в Лавру к церковному новолетию, потому что там, как и во всех обителях афонских, совершается водосвятие, каждое первое число месяца, в мраморных фиалах, или крещальнях, пред дверьми собора; в лавре же фиал сей – всех древнее и великолепнее, и мне хотелось встретить новое лето под сенью св. Афанасия, почерпнув священную воду из его крещальни. Епиропы, желая сделать мне приятное, пригласили живущего в обители архиепископа Варнского, Иосифа, совершить после литургии торжественное водоосвящение; оно было, по истине, умилительно, между двух вековых кипарисов аввы Афанасия, пред дверьми его храма. Животворящий крест, погружаемый в воду, пожертвован Афанасию монаху, то есть самому ктитору, как явствует из надписи, другом его, Императором Никифором, при царской хрисовулле, и хранится в золотом кивоте, украшенном крупными перлами. Итак, всё современное авве и началу его Лавры присутствовало тут чрез девять веков: не только здания и священная утварь, но и самые древа, которых как будто не смело коснуться время; изменились только люди, хотя и в их устах слышались те же молитвы, которые оглашали здесь своды небес и своды храма в самую цветущую эпоху Лавры, когда тут молился между братией сам великий подвижник Афанасий.

Я обещал Вам описать Лавру подробнее, нежели при первом моём посещении; ибо она действительно заслуживает внимания более всех обителей афонских; жаль только, что ее коснулась рука обновителей; и чья же например? – Мученика Патриарха Григория, который во время второго междупатриаршества обитал здесь в 1814 году, оставив на время Ивер, по встретившемуся неудовольствию с братией. Не понимаю, почему вздумалось ему перестроить внешний притвор, который был совершенно во вкусе ватопедского, то есть, в древнем византийском, и заменить величественные его аркады лёгкою колоннадою. Хотя она и приятна для глаз, но от этого пострадала священная старина, и на хорах уничтожились, грустно сказать, келейная церковь св. Афанасия во имя пяти мучеников критских, его библиотека и самая келья, где ещё видны были на мраморе глубокие следы его коленопреклонений. Изменился от того и внутренний притвор, или, по-нашему, трапеза, между двух приделов Николая Чудотворца и сорока Мучеников (в последнем находится гробница святого). Однако, уцелела в сей трапезе древняя икона Богоматери, с ангелами по сторонам, и с двумя царственными ктиторами, императорами Никифором и Иоанном Цимисхием. Оба придела, украшенные мраморными столбами, сохранили также прежний свой образ, и, по счастию, одни только окна и иконостас переделаны были внутри собора.

Я уже говорил Вам прежде, что соборы Лавры и Протата отличаются от прочих особенностью своего зодчества, потому что купол их лежит на четырёх массивных столбах, а не на лёгких колоннах, по новейшему вкусу византийской архитектуры, с которым соображались на Афоне все позднейшие обители. Церковь крестообразна, с округлённою оконечностью ветвей креста; стены её обложены до половины блестящими плитами голубого фаянса, в XVII веке, по усердию Патриарха Цареградского Дионисия и воеводы Унгро-влахийского Владислава; помост испещрён драгоценными мраморами; стоялища кругом всей церкви – изящной резьбы, и богато украшены перламутром двери иконостаса и кафедра игуменская; авва Афанасий как бы доселе предстоит на ней, потому что тут поставлена во весь рост древняя его икона, в позлащённом окладе, которую пожертвовал воевода Владислав с супругою Анною; оба они вычеканены на окладе, по сторонам аввы. Трех-ярусный великолепный хорос спускается из-под купола, и несколько бронзовых крестов висят в виде кандил в прочих местах храма; освещение его, должно быть, величественно во дни торжеств.

Стенная живопись несколько раз поновлялась, но она – хорошей кисти художников критских, коих школа славилась в средние века; однако, первым расписателем храма почитается Феофан, ученик знаменитого Панселина; доселе ещё заметен смелый его пошиб, не смотря на руку времени, если только не истребит рука человеческая. На западной сторон изображено Успение Богоматери, a по сторонам – царственные ктиторы и преподобные отшельники афонские и палестинские, с именитыми мучениками – Георгием, Димитрием и двумя Феодорами, без коих не обходится ни одна церковь на св. горе. В полукружии обоих клиросов написаны Воскресение и Преображение с двунадесятыми праздниками; на передней стене, по обеим сторонам иконостаса, – Воздвижение честного Креста и восстановление св. икон Императрицей Феодорой, – два события, прославившие ревность Византийских Императоров и утвердившие Православие на Востоке; самая икона, принадлежавшая благочестивой Феодоре, поставлена над южными вратами алтаря. Резной двух-ярусный иконостас, с позолотою, не отличается от прочих – святой горы; но местные его иконы – высокого письма, пожертвованы великим Императором, Алексием Комниным; есть ещё две Владычние иконы, столь же изящные, Андроника Палеолога, и две – воеводы Владислава, позади обоих клиросов; пред ними горят неугасимые лампады. Жаль, однако, что новый деревянный иконостас заменил древний, который был совершенно открыт, как некогда у св. Софии и доселе у нас в церкви Пицундской, строенной также Иустинианом: основание его – из зелёного мрамора, а на нём поставлены только четыре лёгкие колонны, весьма изящные; можно ещё их видеть изнутри алтаря, позади деревянного иконостаса. Любопытно знать, почему и давно ли изменилось то устройство?

Предание говорит, что сплошные многоярусные иконостасы взошли в употребление гораздо позже эпохи иконоборства, когда хотели представить чествованию православных все драгоценные залоги древности, уцелевшие от сей вековой бури. Прежде поставлялись только одни местные иконы между мраморных колонн, позади коих задёргивалась завеса. Лев-Исавр, иконоборец, поднял их на высоту колонн для того, чтобы не мог лобызать их народ; это, вероятно, подало мысль поставить второй ярус икон, когда спустились опять местные иконы; в последствии, число ярусов умножилось до пяти и семи, по мере усердия ктиторов; их наполнили двунадесятые праздники и исторические изображения Церкви Нового и Ветхого Заветов и патриархальной, или трёх её главных эпох. Алтарь, довольно тесный, разделён, по древнему чину, на три части, и резная сень украшает престол, что весьма благолепно и в наших древних соборах; но горнее место недоступно для сидения архиерейского, потому что в память горького события оно заслонено мраморною плитою в виде стола. Вам известно, что св. Афанасий окончил мученически дни свои, падением с крова церковного над самым алтарём, когда ходил по сводам строившегося храма для ускорения работ; здесь было место падения. Под грудою развалин ученики уже не обрели в живых блаженного авву, но они назнаменовали место, и когда он прославился, переименовали в честь его самый собор, предназначенный, в начале, праздновать благовещение.

Ширшая небес (πλατυτέρα) представлена с воздетыми к небу руками, на своде горнего места, как у нас в Киеве; и ниже её, также как в нашей св. Софии, – Господь приобщает под обоими видами св. Апостолов. Ещё ниже, три святителя Вселенские и три Александрийские: Афанасий, Кирилл и Милостивый Иоанн, Николай Чудотворец и Митрофан Цареградский: таким образом восточная стена лаврского собора совершенно напоминает своими изображениями «нерушимую» киевского. Поверх сопрестолия расположены, кругом стены, вкладные иконы ктиторов: между ими особенно примечательна икона Матери Божией, в богатой ризе, древние складни, на коих Спаситель изображён младенцем между Пречистой Девой и Предтечей; всех любопытнее икона Иоанна Богослова – из воскомастики, едва ли – не дар Императора Иоанна Цимисхия, с семью тезоименитыми ему Иоаннами, которые написаны на эмали вокруг лика Богослова; тут Златоуст и Колов, Бессребреник и Милостивый, Постник и Дамаскин, и Предтеча с праведными родителями. Мне показали драгоценное Евангелие, писанное золотом, дар Императрицы Ирины из дома Палеологов, и по моей просьбе вынесли из алтаря, для чествования, святыню животворящего древа и мощей, истина коих засвидетельствована хрисовулами царскими. С каким утешением приложился я к честной главе Великого Василия, которую даровал сюда ктитор, Император Никифор, по дружеству о аввою Афанасием; в подлинности её не льзя сомневаться, как по грамоте, так и потому, что ещё не был тогда расхищен Царьград. Не сладостное ли чувство, прикасаться устами к священному челу небоявленного Василия, начертавшего нам литургию и укрепившего Церковь во дни гонений? Главу другого исповедника, Михаила Синнадского, и две большие части мощей Златоуста даровал, также при грамоте, преемник Цимисхия, Император Василий Вулгароктон. Как приношение Константина Мономаха, сохранилась глава священномученика Евстратия и часть мощей Феодора Стратилата. От Андроника, старшего Палеолога, – глава мученицы Минодоры и три апостольские части, Андрея Первозванного, евангелиста Луки и Варнавы; и есть ещё много других частиц почти всех именитых угодников Божиих первых веков христианства. Не драгоценно ли такое их собрание, твёрдо засвидетельствованное царскими руками и печатями вкладчиков, в самое цветущее время Византии? К счастью, оно было спасено в последнюю эпоху восстания эллинского и опустошений турецких иноками, бежавшими в Грецию, и недавно возвращено Лавре. Но увы! Нет в ней основного её камня, нетленного тела ктитора её, великого Афанасия, хотя существует его и гробница в приделе сорока мучеников; над нею лежит покров с вышитыми его ликом, и стоят два его железных посоха, пастырский и тот, что всегда носил, увенчанный крестом. Предание местное гласит, что, по заповеди святого, ближайший его преемник вынул тело его из гроба, и тайно похоронил, потому что св. отшельник, как некогда великий Антоний, не хотел, чтобы чествовались его мощи; тайна сия будто бы сохраняется из рода в род, между старшей братией, но едва ли она не утратилась.

Чтобы не утомить внимания Вашего, после описания собора, назову Вам вкратце самые любопытные здания Лавры. Всех замечательнее, против дверей соборных, обширная крестообразная трапеза, которая напомнила мне никейскую. Стены её расписаны искусною кистью художников критских, и весь собор преподобных афонских как бы присутствует при общественной трапезе, но, к сожалению, редко собираются здесь братия, разве только в храмовые праздники, потому что Лавра утратила общежитие, в смутные времена минувших столетий. Не только трапеза, но даже самая обитель была на время закрыта по тяжести обременявшего ее долга от налогов турецких. Нынешние епитропы хотят вновь расписать трапезу, но я умолял их не касаться произведения древнего искусства, теперь уже утраченного: особенно замечателен колоссальный лик сидящего пророка Илии, налево от входа. В самом конце трапезы – стол игумена; начиная от него, двадцать четыре мраморные стола, на 16 человек каждый, расположены по стенам во всю длину трапезы; таким образом 384 человека братии свободно могли помещаться за трапезою. В первом углу крестообразного здания находится кухня, в левом – хлебня и винохранилище, в обоих – кладези с водою для омовения посуды; видно, что все было устроено широкою царскою рукою; игумен с своего места мог видеть всю внутренность собора до горней кафедры алтаря, потому что между зданиями – одна только тесная площадка с фиалом, осененная вековыми кипарисами св. Афанасия.

Позади собора, также под тенью кипарисов, есть малая церковь Михаила Синнадскаго, сооружённая усердием воеводы валахскаго, Матфея, который сам тут изображён подносящим церковь свою угоднику Божию. С правой стороны трапезы, на том же внутреннем дворе, подле обширной больницы, где скончалось много именитых святителей греческих, уцелели три патриаршие гробницы благодетелей Лавры. Тут отдыхает, после многих трудов святительства, Патриарх цареградский, Анфим, который нашёл Лавру совершенно пустою в ΧVI веке, и хотел уже основаться по близости на ином месте; но когда мало по малу собрались к нему иноки, велел разорить все свои здания, чтобы не повредить населению Лавры. Один из его преемников, Дионисий Патриарх, много облагодетельствовавший все обители Афона и Востока, и в особенности Лавру, возлёг на покой подле Анфима; третий подле них – Патриарх Иеремия, но я не знаю – который; памятны второй и третий для России учреждением патриаршества и Синода.

На втором внешнем дворе, где гостиные кельи, в оконечности его, стоит под навесом чудотворная икона Богоматери, проглаголавшая авве Афанасию во время голода, по местному преданию, и обещавшая ему пропитать обитель; тут же, не далеко от св. ворот, укреплённых двумя башнями, малая церковь Пречистой Девы, где соблюдается другая чудотворная Ея икона, которая слывёт Кукузелиевой, и о ней сохранилось поэтическое предание: Юноша Кукузель, из певчих царских, особенно любимый при дворе, по красоте своего голоса, бежал, ради смирения, на Афон, и там вызвался пасти стада, чтобы только укрыться от молвы житейской; но его подслушали, в поле, сладко поющего гимны, и настоятель Лавры взял его для клиросного послушания. Когда дошла о том весть до Императора, – он хотел возвратить в столицу любимого певчего; однако, умолён был игуменом, не лишать Матерь Божию столь сладостных гимнов, потому что особенное усердие имел к Ней сладкозвучный юноша, и постоянно пел пред Ея иконою. Однажды, случилось ему вздремнуть на клиросе, во время всенощного бдения, и вот, ему предстала светлая жена, полагающая в руку его златницу, как бы в залог благодарности за сладкое пение: он проснулся с златницей в руке.

Есть ещё одна отдельная церковь Предтечи, кроме многочисленных пределов, и подле неё башня Цимисхия, крепчайшая из всех, страшная по своим воспоминаниям; потому что, обыкновенно, сюда заключало правительство турецкое, и сами патриархи, виновных духовного звания; говорят, что подвалы столь же глубоки, сколь высока самая башня. Из всех обителей афонских нет ни одной крепче, по своим твердыням, и обширнее Лавры св. Афанасия, по-особенному к ней вниманию царственных ктиторов, и пустынному её положению на краю св. горы.

Казалось бы, ей надлежало быть и всех богаче, так как в её владении находится почти половина св. горы, т. е. вся южная её оконечность с многочисленными виноградниками. Напротив того, не только не может сравниться она с Ивером и Ватопедом, но даже находится в скудном положении, так как не владеет имуществами в княжествах, отколе истекают главные доходы для Афона. Внутреннее неустройство много препятствует её благосостоянию; нет в ней ни общежития, ни прежних знаменитых старцев, которые до восстания греческого служили образцом для всей горы, и поддерживали прежнюю её славу. Из двух епитропов, более деятельный, даже не иеромонах, и как мне сам сознавался, был приставлен ходить за мулами; он участвовал в безрассудном походе монашествующих против турок, в 1821 году, который окончился позорным бегством и навлёк столько бедствий всем обителям, потому что лучшие старцы погибли в темницах солунских. Два, три настоятеля, тайные участники этерии греческой, возмутили всю гору, и были виною гибели собратий; когда же после долгого запустения многих обителей, начали возвращаться иноки, – уже некого было избирать в настоятели: бывший сторож мулов сделался блюстителем Лавры, поступив в число сменяемых ежегодно епитропов. Странно даже, что во время трапезы, которую для меня собирали в бывших кельях Патриарха Григория, некому было благословить её, если бы не случилось с нами игумена Паисия. Много беседовал я в последствии о грустном положении Лавры с образованным старцем Дионисием, дидаскалом, или учителем, который так же не облечён в сан священства, но пользуется большим влиянием по своей учёности и потому, что много хлопотал по делам афонским в Царьграде. Почтенный старец Иосиф, митрополит Варнский, с которым я познакомился на празднике иверском, принимал участие в нашей беседе, так как он оказывал ко мне большую любовь, и, вместе с Дионисием, объяснял все любопытное в Лавре, где уже многие годы живёт на покое. Я убеждал их непременно устроить у себя общежитие, как в Зографе, доколе есть ещё несколько опытных старцев; и так как они затруднялись, по разномыслию братии, советовал им, чтобы предложили желающим изъявить на то своё согласие: тогда окажутся ревнители доброго дела, а прочие невольно присоединятся, или по убеждению или ради стыда; но время не позволяет им медлить, если хотят предохранить Лавру от совершенного упадка.

Однако, не смотря на нынешнее её положение, сохранилось в ней некоторое чувство прежнего достоинства и преобладания, которое делает лавриотов менее приветливыми и даже отчасти холодными к пришельцам. Быть может, уединённое положение на самом краю Афона тому способствует, но я заметил тот же дух в оба мои посещения. Лавра господствует и на Кареи, как по своему первенству, так и по тому, что её представитель старец Софроний, более других опытный, уже несколько лет сряду занимается делами общественными, когда другие депутаты сменялись ежегодно: это даёт ему значение как бы Прота, хотя давно миновалась власть сих первостоятелей Афона. Но если бы общежитие восстановилось в Лавре, и по её примеру – во всех первостепенных обителях восточного берега: в какое цветущее состояние пришла бы опять св. гора! – Можно о том судить по существующим образцам киновий западного берега, и особенно – Руссика и Ксенофа. Тогда бы опять просияло в полном блеске бессмертное дело великого аввы Афанасия, собравшего во едино рассеянных скитников, и облёкшего священную гору в ту невечернюю славу, которая и доселе, после стольких веков, как призрак минувшего, носится над нею, и светит Востоку. Над его гробом часто молился я, хотя и чуждый пришелец, об успехе сего благого желания, и есть надежда на исполнение, потому что не напрасно подвизался сей великий труженик: – от его гробницы должно опять воссиять то, что временно угасло в бурю исламизма.

В третий и, кажется, последний раз посетил я Ивер, где окончилось моё плавание кругом Афона. Хорошо, что я не медлил; потому что едва успел выйти на берег, как уже начало волноваться море, и теперь – совершенная буря, задержавшая нашу лодку в пристани иверской. Пред нашим отъездом из Лавры показался там пароход английский, и спрашивал о морских разбойниках, где они? – Как будто отцы афонские знают о их пристанище. Сами разбойники, совершив удачный грабёж, станут ли медлить? Они преблагополучно отправились к себе обратно в Фессалию. Недавно заходил и французский пароход с тем же вопросом в Ивер и Ватопед. Видно, что посольства – английское и французское встревожились о судьбе своих судов, ограбленных пиратами. Но их должно отыскивать не у св. горы, а в заливе Воло, откуда сделали свой набег. Греческое правительство хочет также послать вооружённое судно охранять Архипелаг; и Паша солунский приказал умножить береговую стражу Албанцев. – Это беспокоит старцев афонских более, нежели самые разбойники, от которых они безопасны за крепкими стенами, и в которых есть уважение к святыне. Гораздо страшнее для пустынножителей влияние иностранных держав, под предлогом защиты.

Проезжая мимо развалин Амальфитанской обители, я осмотрел довольно обширную её пристань, в углублении малой долины, что давало им возможность содержать суда, по исключительному праву перевозить путников на Афон и обратно. Дух морской республики, которой обязаны мореплаватели изобретением компаса, отозвался и в её учреждениях иноческих особенными привилегиями. Любопытно, как долго сохранялся союз между братством латинским и греческим на св. горе, – даже после крестовых походов, до падения Царьграда. После того, уже не упоминается ни в каких актах о монастыре Амальфитанском; быть может, набеги каталан были виною его уничтожения. Мне весьма хотелось выйти на берег, чтобы подняться на крутую гору, где вырастала из лесной чащи полуобрушенная обитель, потому что ещё много латинских надписей сохранилось на её стенах; но кормчий инок не советовал медлить, предвидя непогоду, и я должен был повиноваться опытному моряку, который прежде, нежели облёкся в рясу, долго служил на судах греческих, в славную эпоху народной войны.

Приятное известие ожидало меня во вратах обители иверской. Капитан греческого судна, который за две недели пред тем объявлял мне в Ватопеде о благоприятных вестях, слышанных им в Кавелле Румелийской, что дела наши в Венгрии идут успешно, встретил меня с радостным лицом, и сказал: «теперь все кончено, русские победили, и венгры положили оружие». Сильно забилось сердце моё при сих словах. Надобно быть в глубине пустыни афонской, в совершенной неизвестности о том, что происходит в мире, чтобы оценить такое отрадное слово. Тяжко было на чужбине знать, что проливается русская кровь, хотя и со славою, и что, быть может, близкие сердцу уже сделались жертвами на поле брани. Я едва не бросился на шею доброму вестнику, и взойдя в превратную церковь, простёрся ниц пред чудотворною иконою Пречистой Девы. – Ах, мне опять казалось, что я в часовне Иверской первопрестольной столицы: так обвеяло меня чем-то родным, внутри сего близкого нашему сердцу святилища. Тут нашли меня епитропы и с ними добрый старец, архимандрит Афанасий, который по святости своей жизни пользуется общим уважением св. горы; он был очень дружен с русскими во время турецкого похода, пребывая в Эносе на подворье иверском, и знал там генерала Шереметева и многих офицеров, о коих с участием расспрашивал. Радушный старец поздравлял меня, как бы соотечественник, и пригласил остановиться у него в кельях, бывших Патриарха Григория, что я с любовию принял, видя его любовь. Сегодня просил я, чтобы отслужили благодарственный молебен пред иконою Пречистой Девы Вратарницы Иверской, и я Вам привезу эту службу на греческом, чтобы сравнить с нашею; а так как мне сказали, что накануне моего приезда чья-то святотатственная рука дерзнула похитить малую позлащённую лампаду пред ликом Владычицы, то я обещал пожертвовать, точно такую же, в память радостного события. Пусть она останется свидетельством благодарности русских пред подлинною иконою Иверской, которая уже сделалась нам родною, по двум её священным спискам в нашей древней столице и в пустынной обители на озере Валдайском: драгоценно это духовное родство Православия восточного с северным, и здесь вполне можно его оценить.

Нынешним днём заключая радостные дни праздника Воскресения Христова, как расстанемся мы с ними? В каких мыслях? В каких чувствованиях? – Благословим Господа Воскресшего, даровавшего нам участие в радости Его Воскресения. Предадим Ему наши надежды, ещё встретить сию радость, в продолжении нашего странствования на земле. Наипаче же призовём верою надежду, и за пределом сего странствования найти для себя светлую область Воскресшего, и там истье причащаться Его, в невечернем дне царствия Его.

Признаем великодаровитую благость Христа и Церкви в том, что дано нам обильно наслаждаться праздничною радостью Воскресения Христова. Это дар Церкви: поскольку она так учредила; и вместе дар самого Христа Господа: поскольку Он дал основание учреждению Церкви.

Церковь помнит и держит правило, изречённое Христом Господом для Его последователей: не могут сынове брачнии плаката и поститися, елико время с ними есть жених (Мф.9:15); и с того мгновения, когда, яко жених от чертога, исшёл Христос от гроба, сынове брачнии, то есть, прилепившиеся к Воскресшему верою и любовию, во все дни, в которые Он не отъят от них, но продолжает приближаться к ним на земле в Своём прославленном теле, ещё не вознесённом на небо, не постятся строгим постом, не преклоняют колен, и дни креста услаждают радостью Воскресения, и во дни делания непрерывно видят зарю праздника.

В самый день Воскресения Своего, в первый день седмицы, явился воскресший Господь собранным апостолам Своим, и по исполнении седмицы, вновь явился им в тот же день: посему сии сынове брачнии уразумели, что в сей день особенно благоволит приближаться к ним Небесный Жених; и потому сей день седмицы нарекли днём Господним²⁹⁵, и, по внушению Духа Святого, освятили его для Церкви, как день воскресения и радости, на все седмицы года и на все времена.

Если таким образом учреждения Церкви показывают, как вожделенна для неё близость воскресшего Христа и прославленного тела Его, поколику она проявляется во времени: то, по соответствию с сим, не удивительно, если для верующих вожделенна также Его близость, поколику ознаменовывается в отношении к месту. Итак, понятна ревность святой Равно-Апостольной Елены, употребившей необыкновенные усилия, чтобы найти крест, который освятился прикосновением тела распятого на нем Христа и кровью, от Его язв излиянною; чтобы открыть погребённый тогда в земле гроб, в котором погребено было тело распятого и умершего за нас Христа, и из которого оно воскресло в славе.

Представим себе мысленно, в вертограде Иосифа Аримафейского, каменный холм, и в нём иссечённую малую пещеру, или храмину, с низким в неё входом. При входе в неё, в правой стороне, каменный одр, такой длины и широты, какие достаточны для положения тела умершего, а налево столько пространства, сколько нужно для вмещения вносящих тело. Вообразим, что в сей гробной пещере происходило в вечер, и далее вечера субботы, которую по справедливости называем великою субботою: вообразим же не по нашему произвольному мечтанию, но по указаниям слова истины. В вечерний сумрак Иосиф и Никодим вносят, снятое со креста и повитое пеленами со ароматы, тело Христово, и полагают на каменном одре, у каменной стены. Потом, в предназначенное от вечности и вечности только известное мгновение, погребальные пелены развиваются. Сударь, иже бе на главе Христовой, также развивается, и паки свивается правильно, чтобы после оказался особь (Ин.20:7) положенным чинно и знаменательно, a не уроненным случайно. В ру̀це Бога Отца на кресте преданный дух Христа вновь одушевляет Его тело. Свет Божества, на Фаворе на краткое время, отчасти, поколику вместить могли зрители – апостолы, просиявший сквозь сие тело, теперь, во гробе, просиявает совершенно,· и сие тело, до сих пор земное и причастное смерти, преображает в небесное, бессмертное, прославленное. При сем, высшем Фаворского, преображении, божественный свет и святейшее благоухание исполняют гробную пещеру; а самое тело Христово, уже духовное и прославленное, проникает и проходит сквозь каменную твердыню так же, как в последствии времени сквозь затворённые двери. О место, на земле небесное! О ложе смерти, равное престолу божественной славы! О камень Богоприемный! Не сей ли есть первый из камней Сиона, драгоценнейший из камней всего мира, на который паче других взирал пророк, когда предвозвещал Воскресшего, ущедряющаго Сиона, ради веры тех, которым любезны камни Сиона, ознаменованные прикосновением и следом Воскресшего: Ты воскрес ущедриши Сиона, яко благоволиша раби Твои камение его (Пс.101:14–15)?

Ублажаю с пророком тех, которые благоволят о камении Сиона, которые предпринимают дальний путь, чтобы благоговейно узреть и облобызать камень, на котором, близь которого, под сенью которого (ибо это все один камень) лежало погребённое тело Христово, который был озарён и проникнут светом воскресшего тела Христова.

Но что, если скажу, что мы можем благоговейно узреть и облобызать сей камень, и не предприемля путешествия в Иерусалим? – Это кажется мечтою: но, по устроению Божию, это есть истина.

В лето Господне 1808, по неисповедимым судьбам Божиим, храм гроба и Воскресения Христова в Иерусалиме посещён был пожаром. Все, что к первобытному, не рукозданному, но естественному каменному гробу Господню, присоединено было искусством для украшения, более или менее от огня пострадало, и требовалось возобновление. Нο сему случаю, зодчий, имевший полномочие в сем возобновлении, из уважения к благоговейному иерею храма, Фаддею, который ещё живёт в сане архиепископа Севастийского, дерзнул над самым ложем Господним отделить от стены часть священного камня и вручить иерею. Богу было угодно расположить сердце архиепископа Фаддея к тому, чтобы сия священная достопамятность, с его письменным о ней свидетельством, перешла в Россию, и соделалась здешним церковным достоянием, в благословение и утешение сынам веры, которые хотя и знают, что блажени не видевшии, и веровавше (Ин.20:29), однако, по любви вожделевают хотя следы Господа, в Которого веруют, осязать и облобызать.

Таким образом имею возможность пригласить вас, без путешествия в Иерусалим, ныне, здесь приблизиться к части иерусалимского живоприемнаго гроба Господня, и почтить оную благоговейным лобзанием.

Но как, по слову Господа, дух есть, иже оживляет, плоть не пользует ничтоже (Ин.6:63): то, приближаясь к вещественному значению Господа погребённого, да взыщем приблизиться с тем вместе к духу Воскресшего.

По образу Мироносиц, приблизимся ко гробу Господню со ароматами благоговейных мыслей и молитвенных чувствований.

По подобию апостолов Иоанна и Петра, не только приникнем во гроб Христов, да познаем тайму Его спасительной для нас смерти и воскресении, но и видим во гробе, всецело предадимся в смерть Христову, да умрёт и погребётся наш ветхий человек, с его неправедными делами, нечистыми желаниями, суетными помышлениями, да и живот Иисусов явится в мертвенней плоти нашей, да облечемся в новаго человека, обновляемаго в разум, по образу Создавшаго его (2Кор.4:11; Кол.3:10).

К предостережению себя вспомним, что прикасались ко гробу Христову и воины стражи; но поскольку в сердцах их было неверие и корысть, a не любовь к истине и не желание спасения, то и от явившегося им света Воскресения они отражены были в смерть.

К предостережению себя вспомним, что прикасались гробу Господню и иудейские старейшины и фарисеи: но поскольку их привели к нему не истина, а лицемерие, не вера, а неверие, не любовь, а вражда: то они не проникли до внутреннего света гроба Господня, а только снаружи положили на нем печать, и ни для кого более, как только для себя: неверием и враждою они сами себе заградили вход в тайну Христову, которой не могли скрыть от мира.

Христе Господи, Иже во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог, в раи же с разбойником, и на престоле был еси со Отцем и Духом, вся исполняяй неописанный, и с нами до скончания века пребыти обещал еси! Даруй нам из созерцания Твоего живоносного гроба выну почерпать внутренний свет, и радость, и благодать, и надежду нашего воскресения, не в суд, но в жизнь вечную. Аминь.