[Февраль – Книга 1-я]

Журнал внутренней миссии. № 2

В наступивший новый год от пастыря Церкви требуется усиленная миссионерская деятельность. Обстоятельства времени, вызывая его на одинокую борьбу с расколо-сектантством и только своими мерами, налагают на духовенство обязанность готовиться к напряжённой работе.

Но подготовка эта, по самому существу дела, может и должна быть двоякая. В виду приближения врага, или распространения какой-либо заразительной болезни, необходимо бывает, с одной стороны, принять меры предупредительные, а с другой – запастись соответствующими средствами для борьбы на случай, если бы враг вторгся.

Гораздо лучше и легче в самом начале вылечить болезнь, или, ещё лучше, предохранить от неё себя и других, нежели излечивать её уже потом, когда она началась, а тем более, когда уже застарела. Как только штунда, или иная какая секта проникла в приход, тогда труднее с ней справиться, чем в самом начале, когда она ещё никем не принята, хотя и угрожает с той или другой стороны. Особенно важным представляется в этом отношении момент организации сектантской общины. Если пастырь не заметит начавшегося в приходе религиозного движения и даст возможность ему сформироваться в сектантскую общину, напр., штундистскую с вожаком пресвитером во главе, то тогда борьба с ней будет не легка, так как значительно осложнится в мотивах. Поэтому пастырь, не ожидая пока секта объявится в приходе, должен заранее употребить все средства и усилия к тому, чтобы она не проникла в среду его пасомых.

Но принимая меры предупредительные, пастырь всегда может рассчитывать на появление в своём приходе секты, так как зараза невидимо и неведомо заносится извне и легко передаётся многоразличными путями.

Враг спасения нашего приходит на ниву Божию и всевает свои плевелы на ней среди ночи, тайно. И сектанты – пропагандисты на первых порах сеют злое учение своё тайно. Увлечённые ими прихожане не сразу сказывают себя сектантами. Уже питая в себе сектантские мысли, они однако высказываются о предметах веры очень осторожно и сдержанно, больше стараясь расспрашивать о них самого священника, будто бы из простого любопытства, причём не столько ищут разрешения недоумений своих, сколько испытывают священника. И горе тому священнику, который окажется не в состоянии ответить им на те или другие вопросы, или ответит неудовлетворительно. Тогда отпадшие считают себя совершенно правыми перед своей совестью, сваливая всю вину своего отпадения на одного священника, который не умел их научить. Ещё хуже бывает, когда сектант открыто выступает с ругательствами и хулениями на Церковь, её обряды и уставы, а пастырь окажется недостаточно вооружённым мечом Слова Божия на сокрушение дерзости врага. Победа сектанта, хотя бы только мнимая, всегда действует деморализующе на массы православного люда и способствует совращению в секту. Поэтому, не ограничиваясь принятием мер предупредительных, пастырь в то же время должен заранее позаботиться о приобретении сведений, необходимых для успешного состязания с сектантами. Этим он предохранит себя от того невыгодного и опасного положения, в котором может очутиться при первой встрече с сектантами, вследствие незнания того, чему они, сектанты, веруют, на чём свою веру утверждают и чем их можно опровергнуть.

Таким образом, пастырская деятельность в виду распространения сектантства должна быть направлена, с одной стороны, к принятию мер предупредительных, а с другой, – к приобретению необходимых для борьбы с сектантством средств. В чём состоит сущность мер предупредительных, и что может сделать пастырь Церкви для предупреждения появления сектантства в своём приходе?

I.

Предупредить распространение сектантства можно в таком случае, если будут устранены условия, благоприятные для его развития, если будет уничтожена почва, на которой оно легко и удобно могло бы привиться. То правда, что сектантство есть явление сложное, и распространение его зависит от многих условий и обстоятельств, находящихся вне влияния пастыря Церкви. Но и то несомненно, что, как явление по существу своему религиозно-нравственное, сектантство своим появлением и распространением в значительной степени обязано печальным условиям внутренней жизни наших приходов, недостаткам религиозно-нравственной жизни, недостаточному религиозно-нравственному воспитанию пасомых.

Конечно, глубоко несправедливо и обидно то мнение о происхождении штундизма, будто его вызвало исключительно наше духовенство грубое, корыстное, ленивое, погруженное в формализм и т. п. Но нельзя не признать доли истины в том мнении, которое происхождение штундизма объясняет тем, что возбуждённые религиозные потребности народа были удовлетворены не тем и не так, кем и как они должны были быть удовлетворены. По этому мнению, в нашем народе, искони отличающемся религиозностью, в последнее время вместе с общим подъёмом народного духа и сознания, явившимся следствием освободительных реформ 60-х годов, религиозность усилилась, заметно стало высшее религиозное возбуждение, высший подъём религиозного сознания и чувства. Подобное состояние представляло богатую почву для иноверной пропаганды, так как в таком состоянии человек становится особенно чутким ко всему тому, что только сможет удовлетворить его, всё сильнее и сильнее пробуждающимся, духовным потребностям. И если бы удовлетворение это последовало со стороны православных пастырей, то несомненно народ не стал бы увлекаться проповедью каких-либо иноверцев. Но на деле вышло иначе. Не найдя удовлетворения у своих пастырей, народ бросился в объятия немца, который сумел затронуть в нём живую струну, первый сказал ему тёплое сердечное слово, первый успокоил томящуюся душу и тем подготовил почву, на которой вслед за пшеницей стал сеять плевелы. Раз сбитое с толку, религиозное сознание народа не могло без усиленной посторонней помощи войти в прежнее русло. Помощи этой, к несчастью, не оказалось, и вот заблудившаяся религиозная мысль народа нашла выход в штунде.

Конечно, в этом мнении нельзя не видеть заметной идеализации сектантства, но нельзя не признать в нём, как выше было уже замечено, известной доли истины. Дело в том, что сектантство вообще есть явление болезненное, ненормальное, и потому, несомненно, представляет собой продукт ненормальных условий религиозно-нравственной жизни. Религиозное невежество, понижение нравственного уровня – представляют богатую почву для развития сектантства. При упадке нравственности и общих тяжёлых условиях жизни всегда являются такие течения в народном духе, которые так или иначе побуждают народный ум искать выхода из той нравственной тьмы, которая окружает его. В большинстве случаев течения эти бывают смутны, неопределённы, но как реакция известному ненормальному строю жизни, они естественны и неизбежны. Оставаясь незамеченными и не получая правильного направления, течения эти принимают направление ложное и выражаются в появлении сект.

Таков общий ход образования сектантства, имевший несомненно место и в происхождении новейшего сектантского движения. Не входя в подробное исследование причин и условий, породивших это движение, укажем ещё один из внутренних мотивов, играющий не последнюю роль в его появлении и быстром распространении.

Несомненно, наш народ глубоко религиозен и предан Церкви. Но к сожалению, в его религиозной жизни часто заметно формальное отношение к тем средствам удовлетворения его религиозных потребностей, какие предлагаются Церковью. В узаконениях Церкви он нередко видит более внешнюю сторону, и в выполнении обряда полагает сущность религии. Поэтому и связь его с Церковью более внешняя, формальная, чем внутренняя, живая; следовательно, при видимой прочности, в сущности слабая. Несомненно также и то, что освободительные реформы 60-х годов произвели в народе глубокий переворот. В быте и сознании народа наступила целая эра: поднимается сознание личности, развивается дух критики, религиозное сознание углубляется, народ ищет не формального только, а действительного удовлетворения своим религиозным потребностям, ищет веры спасающей. А так как связь его с Церковью была только внешняя, формальная, то, естественно, не удовлетворившись ею, он легко порвал её и порывает. И если прежде, принадлежа к Церкви православной, сущность религии полагал в выполнении обряда, то теперь отвергает всякий обряд во имя служения Богу „духом и истиной“. Отсюда становятся понятными упрёки, делаемые сектантами Церкви православной в том, что в ней форма, обряд господствует над духом, что она силится собой заменить истинное, духовное служение, что вследствие этого в среде христиан развиваются разные пороки и проч.

Из сказанного следует: если сектантство представляет собой продукт ненормальных условий религиозно-нравственной жизни, то понятно, чем ниже будет религиозно-нравственное состояние какого-либо прихода, тем скорее к нему может приразиться сектантство. Подобно тому, как во время эпидемий заражению подвергаются прежде всего организмы слабые и истощённые, так и нравственно-религиозная эпидемия находит свои жертвы между людьми тощими духовно, нравственно и религиозно неустойчивыми и слабыми. И наоборот, если приход живёт здоровой духовной жизнью, если пасомые нравственно крепки, то они не легко поддадутся всякого рода тлетворным влияниям и воздействиям, но будут иметь в себе достаточно силы к отражению их. Поэтому, имея в виду предупредить появление сектантства, пастырь должен позаботиться о возвышении религиозно-нравственного состояния своего прихода, должен позаботиться, чтобы у пасомых, вверенных его водительству и попечению, не ослабевала, а по возможности укреплялась связь их с живым телом Церкви, одушевлённым Духом Божиим, чтобы связь эта была не внешняя только, слабая, но внутренняя, прочная, органическая. Церковь есть единый организм, сообщающий живительную силу всем своим членам: у кого связь с этим организмом слаба, тот, лишаясь жизненных соков, сохнет, мертвеет и легко отпадает. Вообще, в виду предупреждения сектантства, от пастыря Церкви требуется общее усиление пастырской деятельности, направленной к религиозно-нравственному воспитанию пасомых, требуется, следовательно, более живое и энергическое воздействие на пасомых при помощи общих, имеющихся в распоряжении пастыря Церкви воспитательных средств – учительства, священнодействия и духовного руководства. Эти общие средства пастырского воздействия на пасомых суть в тоже время врачебные, целебные и укрепляющие средства против вторжения сектантства в приход.

Пусть только пастырь пользуется ими должным образом.

II.

И прежде всего, в виду предупреждения сектантства пастырь должен быть учительным.

Наш народ стремится к религиозному ведению. Жажда послушать от слова Божия у него не есть только дело простого любопытства, а глубокая потребность религиозно-настроенной души. Поэтому-то он с таким вниманием слушает всё, что возбуждает в нём религиозное чувство, что располагает его жить полной религиозной жизнью. И в основе сектантского движения лежит, между прочим, стремление к религиозному просвещению. Любовь к чтению и изучению слова Божия – одна из привлекательных черт штундизма. „Когда мы были в Церкви православной, говорят штундисты, то сидели во тьме, а теперь, поступив в штунду, увидели свет, узнав веру Христову“. Поэтому, чтобы из тьмы неведения пасомые не попали в тьму заблуждения, пастырь должен усилить свою просветительную деятельность, должен обильно поучать пасомых здравым словам истины.

Обучая прихожан вере и благочестию по заповеди Спасителя и наставлениям Его Апостолов, со всяким усердием и ревностью, проповедуя слово Божие „благовременне и безвременне“, пастырь, в видах религиозно-нравственного воспитания пасомых, должен позаботиться об учреждениях, имеющих просветительное значение, на которые он мог бы опереться для противодействия сектантству. Таковы – церковно-приходские школы, внецерковные собеседования, церковноприходские библиотеки.

Школы, в особенности церковно-приходские, суть одно из главнейших средств к утверждению народа в преданности православной вере, и к устранению недостатков религиозно-нравственной жизни. Если пасомые через школьное обучение будут ещё в раннем детстве утверждены в православной вере, то и в зрелых летах они не захотят оставить её и не отдадут себя в руководство каким-либо невеждам, самозваным учителям и безвестным проходимцам.

Ближайшим пособием, и как бы продолжением школьного дела, должны служить правильно организованные и целесообразно поставленные вне-богослужебные собеседования. Здесь, кроме систематического, в виде катехизации, преподавания религиозных истин, а также обучения пению и изучения молитв со слов, должно заниматься чтением и изъяснением Св. Писания, особенно Нового Завета, с остановкой преимущественного внимания на тех местах, на которых сектанты стараются утвердить своё лжеучение.

Говоря о целесообразной постановке вне-богослужебных собеседований, не можем не обратить внимания на проектированные в „Подольских Епарх. Вед.“ внецерковные собрания. „Так как мы боремся против штундизма, говорит автор проектируемых собраний, то и меры наши должны составлять прямой противовес его учреждениям. Поучительно вспомнить тут историю Церкви. Когда ариане, устрояя крестные ходы за город накануне воскресного дня, увлекали тем много народа за собой, то Иоанн Златоуст ввёл всенощное бдение, а также сам стал устроять ходы. По примеру великих отцов, и нам следует для успешности борьбы пользоваться орудием противника. А потому и в данном случае, если у штундистов бывают воскресные собрания, которые привлекают любопытных и нередко увлекают в секту, то и нам нужно завести в воскресенья свои собрания. Собрания эти должны быть внецерковные, т. е. происходить не в храме, а в обыкновенном доме, напр. в церковно-приходской школе, волости, даже в доме какого-либо уважаемого крестьянина, если у него найдётся достаточное помещение. Крестьянин с церковью всегда соединяет понятие о месте богослужения и не хочет понимать иначе, а потому если бы и собрания были в церкви, то они казались бы крестьянину также не чем иным, как особыми церковными службами. Видим же мы, что на так называемых вне-богослужебных чтениях, даже в городах, простолюдины продолжали ставить свечи, шептать на коленах молитвы и – оставались безучастными к читаемому. Кроме того, ленивый и не всегда усердный к церкви малоросс, может быть, найдёт и излишним вторично ходить в церковь в воскресный день, да и церковь мала, и стоять утомительно, пожалуй, и молитвы свои он уже не раз перешёптывал. Иное дело – внецерковные собрания. Они будут не в церкви, следовательно, на них позволяется сидеть и даже говорить самому крестьянину. Но в чём же состоят эти собрания? Первостепенная задача этих собраний состоит в том, чтобы вывести крестьянина из его доселешнего состояния пассивного слушателя, и дать пищу его самодеятельному религиозно-нравственному смыслу и чувству. Кто знает, быть может, само существование штундизма обязано недостатку удовлетворения собственного, самоличного религиозно-нравственного чувства крестьянина? Поэтому проектируемые внецерковные собрания и имеют целью удовлетворить этой религиозно-нравственной самодеятельности простолюдина, вызвать и направить её на лучший путь. Сообразно такой задаче внецерковные собрания отнюдь не должны быть внецерковными чтениями, заставляющими слушателей только пассивно внимать чтецу и утомляться. На этих собраниях должно заставить если не читать, то говорить простолюдина о предметах веры и нравственности и только руководить его в этом. На внецерковных собраниях должно быть: 1) чтение, 2) повторительное собеседование по поводу прочитанного и 3) духовное пение всех присутствующих. Для чтения лучше всего выбирать что-либо из Евангелия, особливо те места, которые несправедливо игнорируются штундистами, каковы слова Иисуса Христа о Церкви и таинствах, повествование о вознесении Иисуса Христа на небо и сошествии Св. Духа на апостолов и проч.

Можно читать из посланий и апокалипсиса, напр., о Церкви святых на небе, а также послания мужей апостольских, особенно послания Игнатия Богоносца, написанные удивительно просто, задушевно, отличающиеся краткостью, и при том всё почти трактующие о необходимости единения пасомых с иерархией. Чтение отнюдь не должно быть продолжительное: зараз следует читать минут не долее десяти, после этого чтение сменять повторительным собеседованием и пением. Хорошо, если бы было можно чередовать все эти действия по нескольку раз в течение одного собрания. Само собой разумеется, что чтение должно быть хорошее, отчётливое, внятное, а более всего со властью и прочувствованное. Повторительное собеседование должно следовать непосредственно за чтением. Допустим, прочтено о сошествии Св. Духа на апостолов. Прочитавший должен спросить у кого-либо из слушателей, что и как он понял, и, если бы спрошенный затруднился, помочь ему сам, или через подсказ другого слушателя. По началу, пока ещё не образовалась привычка к такого рода собеседованиям, хорошо спрашивать только учеников церковно-приходских школ, и взрослых вводить в разговор только при поправках учеников, т. е. мимоходом. Такое повторительное собеседование по поводу прочитанного также может сопровождаться толкованиями, прочитыванием текстов, параллельных основному, указанием превратного понимания их штундистами и т. д. Само собой понятно, что повторительное собеседование не должно быть беспорядочным, и разные уклонения в сторону не должны препятствовать целостности и ясности представления прочитанного. После собеседования можно перейти к пению. По началу петь могут только мальчики церковно-приходской школы, заранее приготовленные к этому учителем, а потом и все участвующие в собраниях. После окончания собрания следует раздавать грамотным крестьянам на дом книги для прочтения и уговориться о времени и месте следующего собрания. Собрание должно почитаться тем лучшим, чем более удалось руководителю вызвать крестьянина на самостоятельные размышления, в чём и состоит задача собраний. После таких собраний, где крестьянин мог говорить, спрашивать, петь, он может уйти в свой дом несколько удовлетворённый, а если он несколько раз на этих собраниях повторит тексты, парализующие неправильно приводимые и односторонне понимаемые штундистами места св. Писания, то он и самостоятельно может отвечать на их приставания“ (Под. Епарх. Вед. 1890 г., № 3).

Против подобного рода проектируемых внецерковных собраний едва ли можно что-либо возразить по существу. Идея, лежащая в основе их, заслуживает полного и серьёзного внимания, остаётся пожелать, чтобы она была осуществлена на практике в формах, какие, конечно, будут указаны самим опытом.

Как необходимый придаток школы и собеседований, при церквах должны быть более или менее содержательные библиотеки. В последнее время запрос на книги в народе под воздействием школы значительно усилился, заметна особенная жажда чтения. „Давайте книг“, „нечего читать“, „грамотный крестьянин с наслаждением читает печатную обёртку от мыла“ – такие вести доносятся ныне из деревни. Чтобы удовлетворить этой потребности, рядом с церковно-приходской школой должна возникнуть церковно-приходская библиотека. В состав её должны войти, конечно, прежде всего книги религиозно-нравственного содержания, а затем вообще книги, имеющие ближайшее отношение к удовлетворению современных запросов церковной и народной жизни, следовательно, и сочинения противо-сектантские.

III.

Второе средство пастырского воздействия на пасомых, которым также может и должен пользоваться пастырь Церкви в виду предупреждения сектантства, – священнодействие. Наше богослужение само по себе чрезвычайно поучительно и назидательно. В особенности божественная литургия и таинства представляют столько утешительного и поучительного для души, что на них должно смотреть, как на главный источник духовного света для нас и проводники духовных сил, яже к животу и благочестью. Но как у нас в большинстве случаев удовлетворяются этими способами религиозные потребности народа? В достаточной ли мере пастыри Церкви питают эти потребности из той богатой неисчерпаемой сокровищницы благодати Христовой, дарами которой они призваны распоряжаться? Едва ли погрешим, если скажем, что совершение богослужения во многих храмах, особенно по сёлам, оставляет желать очень и очень многого. В совершении богослужения прежде всего обращает на себя внимание неудовлетворительное выполнение чтения и пения. Чтение совершается большей частью спешно, небрежно, невнятно, с неправильными расстановками и повышениями голоса, часто без всякого уяснения смысла читаемого самим чтецом. Нередко допускаются большие сокращения положенных чтений, концы не дочитываются, возгласы и прошения на ектеньях начинаются раньше окончания пения и т. д. Всё это, в общей совокупности, мешает уяснению и пониманию смысла предлагаемого чтения, оставляет молящемуся воспринимать из молитвословий отрывочные фразы, часто без всякой связи с предыдущим и последующим. Не лучшими качествами отличается и пение. Отсутствие строгого духа церковности, умилительности, большой простор для произвола в напевах и вариациях, затемняющих смысл священных слов и затрудняющих их понимание, претензии на эффект там, где заведены церковные хоры певчих – таковы характеристические черты нашего церковного пения. Кроме того, часто в исполнении церковных песнопений совершенно нет возможности уследить за словами пения вследствие его поспешности, неразборчивости отдельных слов и слития их в одну массу. Особенно это заметно на тех песнопениях, которые выполняются читком, напр., символ веры, молитва Господня, отпусты, наиболее употребительные тропари, стихиры и проч. Спрашивается, какое благотворное влияние на молящегося может произвести подобное чтение и пение в храме? Каково будет отношение простолюдина, молящегося, к подобному выполнению молитвословий, какова у него будет степень их понимания и сознательного активного участия в общественной молитве?

Но и помимо этого, вполне сознательное понимание церковного чтения и пения и активное участие в совершении богослужения требует большей или меньшей подготовки к этому, будет ли она приобретаться в школе и посредством наставлений и бесед пастыря с пасомыми, или же самостоятельно, путём домашнего чтения церковно-богослужебных книг и знакомства с церковным языком и богослужением. Есть не мало и по сельским приходам таких лиц, которые более или менее знакомы с церковным языком и с церковной службой. Эти лица сравнительно с другими относятся с большей сознательностью и вниманием к совершению богослужения и потому больше выносят из него для себя и духовной пользы и утешения, даже и сами они часто участвуют в чтении и пении при совершении богослужения. Но что сказать об обыкновенных простолюдинах, составляющих главный контингент наших сельских приходов, для которых храм и всё происходящее в нём есть единственное училище благочестия и составляет главную сокровищницу духовного удовлетворения и получения духовной пользы? Едва ли будет преувеличением сказать, что такие молящиеся остаются безучастными к тому, что происходит в храме и именно потому, что большая часть совершаемого мало доступна для них и мало понятна, почему и не возбуждает в них желанного духовного интереса, умиления и молитвенного настроения. Такие молящиеся только тогда на минуту и оживляются, когда до их слуха достигают знакомые им и заученные слова из обыденных молитвословий. Войдите в деревенский храм, и вы увидите, сколь одиноким чувствует себя здесь наш простолюдин, прислушайтесь к нему – постоянно он шепчет свои молитвы, прерывая их поклонами и крестным знамением, которое приурочивается обыкновенно к известным временам в совершении богослужения. Чаще всего приходится наблюдать странное и непонятное отношение к Херувимской песни, когда молящиеся, стоявшие до того времени в храме почти без всякого внимания и интереса к чтению и пению, едва заслышат первоначальные слова этого песнопения, как подымают такой шум чтением молитв, что часто заглушают и само пение, причём каждый молящийся в отдельности старается перечитать все те молитвы, какие только знает, нисколько не обращая внимания на то пение, которое предлагается всем молящимся и призывает их к очищению себя от всех мирских забот и попечений, чтобы достойно прославить Царя царей... Таким образом, отсутствие сознательности и активности – вот характеристические черты отношения простого народа к совершению богослужения. Сказанным не объясняется ли в значительной степени то явление, что в последнее время наш народ так часто бросает храмы и так охотно начинает посещать сектантские молитвенные собрания? Собрания эти, помимо интереса новизны, представляют для нашего простолюдина много заманчивого и привлекательного, соблазнительного. Они привлекают его простотой и несложностью молитвословий и песнопений, изложенных простым, вполне удобо-вразумительным для простолюдина языком, общим пением псалмов и безыскусственным, хотя бы и неправильным, толкованием слова Божия.

Поэтому, в виду предупреждения сектантства, в виду предохранения пасомых от увлечения сектантскими молитвенными собраниями пастырь должен позаботиться о том, чтобы совершаемое им богослужение действительно производило то глубоко-назидательное впечатление, какое оно может произвести. Если пасомые будут не пассивно только, но и активно участвовать в богослужении, если они испытают на себе животворную силу его, то, конечно, не станут увлекаться сектантскими молитвенными собраниями.

Для достижения же этой цели необходимо прежде всего исправить недостатки в совершении богослужения, устранить небрежное, машинальное выполнение церковного чтения и пения, устранить вообще мёртвый формализм и механическое отношение к совершению богослужения, сделать его более духовным через внесение в него живой ревности о Господе, должной сознательности и разумности, сделать более активным и живым и участие в нём молящихся. Сознательность же и активность отношения простолюдина к совершению богослужения могут быть достигнуты через толковое и умилительное чтение и пение, через объяснение народу посредством бесед или школьным путём смысла церковных священнодействий, и особенно через доставление простому народу возможности и самому некоторым образом деятельно участвовать в совершении богослужений посредством общенародного пения. Общее хоровое пение имеет весьма важное значение. Ничто так не возвышает религиозного духа, как общее пение. Священная песнь и слово Божие сильнее действуют, когда исходят из собственных уст, а не воспринимаются только слухом. Штундисты, шалопуты и другие сектанты много выигрывают общим пением в своих собраниях. Поэтому одной из главных забот пастыря должно быть введение общенародного хорового пения, чтобы таким образом имя Божие славилось и воспевалось в православных храмах воистину единым сердцем и едиными усты. Из всеподданнейших отчётов г. обер- прокурора Св. Синода видно, что общее пение церковно-богослужебных песней всеми присутствующими в церкви получило во многих епархиях довольно широкое развитие, и там, где введено общенародное пение, в церковь стало ходить несравненно больше народа, чем прежде.

* * *

„Неоднократно мне, говорит один из народных учителей, приходилось выслушивать от местных штундистов замечания, что мы, православные, посещая храмы, бываем там только безучастными зрителями, ничего не понимаем, а только стоим да зеваем, и потому наше церковное служение не есть общественное служение. Подобными суждениями были заражены и многие из православных. По совещании с священником решено было в следующее воскресение предложить всем петь за хором. Проходит воскресенье, другое, а петь никто не соглашается. Но вот один крестьянин посоветовал мне стать с мальчиками меж народа, посреди церкви, а не на клиросе. Я воспользовался его советом, и что же? Вот уже будет год – у нас церковь бывает полнёхонька народа, и все поют без различия пола и возраста“ (Киевск. Епарх. Вед. 1886 г. № 11).

IV.

Третье средство пастырского воздействия на пасомых – духовное руководство. Много внимания и наблюдательности требуется от пастыря Церкви, чтобы предохранить пасомых от заражения сектантством. Он должен усилить свою бдительность в отношении к пасомым и зорко следить за их религиозно-нравственным состоянием. У пастыря есть особенное средство для духовного общения с пасомыми – таинство покаяния. Здесь предстаёт перед судом Божиим грешный человек со всеми своими делами и вверяет их духовному отцу, как посреднику между Богом и его совестью, и ожидает от него духовного исцеления. Сколько здесь представляется возможности пастырю узнать духовное состояние, настроение, поведение пасомых и благотворно воздействовать на души их, конечно в том случае, если он относится к этому делу не с сухой, холодной формальностью и механической монотонностью, а с сердечным тёплым участием к состоянию духа кающегося. Несомненно, в пастве есть люди с искренне-тёплой и светлой верой, ревностные и глубоко преданные Церкви. Таких пастырь должен отличать своим особым вниманием, сближаться с ними, укреплять их ревность по вере, удовлетворять их потребности и склонности к чтению (особенно грамотеев и начетчиков), поощрять их любознательность, направляя её к изучению предметов веры, и тем подготовлять в лице их борцов за православие. Но есть среди пасомых и люди с слабым развитием религиозного сознания, маловеры, и малорелигиозные.

К таким пастырь должен являться, как духовный врач, с помощью, пробуждать их спящую совесть, обращать их мысль к предметам веры, привлекать холодных к искреннему живому и непосредственному участию в делах религии.

Обращая внимание на внутреннее состояние пасомых, пастырь не должен упускать из виду и внешних условий и обстоятельств их жизни. Он должен зорко следить, нет ли в среде, окружающей вверенное ему стадо, влияний, развратно действующих на пасомых. Зараза неведомо и невидимо заносится извне и передаётся многоразличными путями. Нередко в деревню заходят проходимцы, возвращающиеся к себе на родину из мест, заражённых сектантством, или имеющих здесь свои дела житейские, или просто бродячие в видах сектантской пропаганды. Очень часто сектанты навещают своих родственников, живущих там, где секта ещё не распространилась, и мало-помалу увлекают их с собой. Иногда сектанты принимают в услужение детей и совращают их, но чаще всего заражение сектантством случается во время заработков. Всё это пастырь должен предусматривать и после всякого случая, в котором пасомому угрожала опасность заражения ересью, он должен подвергнуть такового внимательному освидетельствованию, здоров ли он, не произошло ли в нём действительного заражения и вообще иметь такового в особом внимании. Особенно внимательно пастырь должен следить за теми, которые возвращаются из заработков, всякий раз по их возвращении требовать свидетельств об исповеди и св. причастии, расспросить, где они служили, как им жилось там, какие у них были хозяева и т. п. Кроме того, перед отправлением их на заработки пастырь должен дать им необходимое напутственное благословение и наставление. Поэтому желательно, чтобы пастыри в первые летние месяцы, когда крестьяне отправляются на заработки, почаще совершали им напутственные молебны со всевозможным вниманием и умилением, напутствовали их своим благословением, благожеланиями, а равно и добрыми советами, давая на память об этом и в благословение в путь честный крест или икону, а по возвращении их оттуда также внимательно встречать и принимать, осведомляясь, не забыли ли они хранить и соблюдать в целости те советы и тот знак благословения, которым они были напутствованы перед выходом на заработки.

Наконец, в виду распространения сектантства, пастырь, как духовный руководитель, для большего подъёма религиозной жизни прихода, должен позаботиться о том, чтобы теснее сплотить прихожан с целью достижения религиозно-нравственных интересов, привлечь их к взаимному самонадзору и исправлению. Средством к этому могут служить братства – эти достолюбезные общества, в которых истинные ревнители православия соединяются вместе для достижения каких-либо заветных целей. Кто не знает, как плодотворна была деятельность этих братств в тяжёлое время унии? Поэтому желательно было бы, чтобы каждый пастырь позаботился об учреждении в своей пастве братства для большего оживления и скрепления уз приходской жизни, для более тесного сплочения православного населения, с целью более полного и всестороннего проведения в жизнь христианских начал. Находясь под главным ведением пастыря, имея в руках своих известный контроль за поведением членов прихода и материальные средства для пособия нуждающимся, братства эти дадут пастырю твёрдую опору в самих прихожанах для улучшения их жизни, облегчения положения страждущих и обременённых нуждой и противодействия путём практическим всякого рода непорядкам и порче. Следя за поведением других, они помогут пастырю исправить тех из прихожан, которые леностью, холодностью и небрежностью к исполнению религиозно-нравственных обязанностей, так сказать, заранее предрасполагают себя к заражению сектантством, своими же материальными средствами пособят бедным, которые иногда оставляют православие и переходят в секту единственно ради спасения себя и семьи от крайней материальной нужды. Подобные братства составят также противовес сектантским общинам, которые отличаются замечательною сплочённостью, помогая друг другу и в обыденной, и в духовной жизни. Всякое братство, по началу небольшое, может быть зерном, из которого потом вырастет целое стройное дерево православного духовного союза. За братчиками, можно быть уверенным, дело не станет, весьма возможно даже, что первыми в ряды братства станут те, которые после, без этого, сделались бы сектантами.

Дело в том, что в настоящее время в нравственно-религиозной жизни южнорусского народа замечается особое возбуждение, напряжение религиозного чувства, которое и составляет, между прочим, психологическую основу, на которой развивается и питается современное сектантство. Факты показывают, что многие из сектантов, прежде чем перейти в сектантство, переживают какое-то особенное настроение, характеризующееся сильным напряжением религиозного чувства, стремлением к религиозному просвещению и христианскому подвигу. Удовлетворения таким стремлениям они ищут на первых порах в безусловном послушании уставам православной Церкви: неопустительно посещают богослужения, ревностно выполняют посты и все вообще предписания Церкви. Мало этого, как бы не удовлетворяясь этим, они измышляют новые, свои собственные средства, направленные к поднятию религиозно-нравственного духа, усиливают предписания Церкви, доходя в этом отношении до аскетизма: заводят тайные моления, предпринимают путешествия по святым местам, добровольно принимают на себя особые посты, вне узаконений Церкви, и другие духовные упражнения. Не находя для своего душевного состояния должного подкрепления, помощи и поддержки, подобные лица представляют удобную почву, готовую воспринять всякое учение, которое сумеет удовлетворить их религиозные порывы. И вот, когда на помощь к нам является не православная Церковь в лице своих пастырей, а какое-либо учение иноземное, заносное, идущее из Германии через немецкие колонии в южной России, то те, которые в другом случае могли бы быть лучшими сынами Церкви, делаются враждебными Церкви сектантами. Можно быть уверенным, что подобные лица сделаются первыми членами братства, которое поставит своей задачей осуществление идеи жизни истинно христианской, здесь они найдут удовлетворение своим пробуждённым потребностям, успокоение своей мятущейся душе, здесь их религиозное чувство найдёт правильное руководство и направление. Остаётся поэтому пожелать, чтобы наше духовенство стало во главе пробудившегося в последнее время движения в религиозно-нравственной жизни народа, чтобы оно овладело им и, руководя, дало бы ему лучшее направление.

Но заботясь о пасомых, пастырь не должен забывать и себя. Врачуя других, он не должен упускать из виду также и своего собственного духовного состояния. В противном случае к нему по справедливости может быть обращён упёк: „врачу, исцелися сам“. Поставленный руководителем своих духовных овец, пастырь, по слову Евангелия, „перед ними ходит, и овцы по нем идут“ (Ин.10:4). На него смотрят пасомые как на образец свой, и дух, в нём живущий и проявляющийся в его деятельности, не может остаться без влияния на тех, которые вверены его водительству. Живой пример пастыря, проникнутого духом Церкви и исполняющего все её уставы, внушительнее слов увлекает пасомых на добрый и спасительный путь. Особенно зорко должен следить за собой пастырь в виду того, что агитаторы сектантства делают его первой мишенью в своих нападениях. Для того, чтобы удобнее отторгнуть пасомых от Церкви, они прежде всего стараются унизить пастырей перед народом и не щадят ничего, чтобы очернить их. Самым общим укором на православное духовенство служит стяжательность и жадность к наживе. Исходной точкой проповеди сектантов служат факты из действительной жизни, напр., поборы священника, и другие неблаговидные поступки членов иерархии, к сожалению, часто не измышлённые только сектантами, но и существующие в действительности. Поэтому, в виду распространения сектантства, пастырю особенно необходимо помнить слова Апостола: „образ буди верным в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте (1 Тим.) и во всём показывай в себе образец добрых дел… чтобы противник был посрамлён, не имея ничего сказать о нас худого“ (Тит.2:7,8).

В. Терлецкий

II.

Всё человечество всегда и везде ставило вопрос: что будет после смерти? Во всех эсхатологиях мы встречаем, хотя и в различных формах, но везде одну и ту же идею бессмертия души, а в более развитых религиях – даже и зависимость загробной судьбы человека от земной его жизни.

Религии народов развивались так же тихо, как и их языки, и развивались они у разных народов, несмотря на общее происхождение последних (персы, индусы, германцы и друг.), совершенно самостоятельно. Самостоятельно развивались и эсхатологии у разных народов. Смерть, сама по себе, такой момент в жизни, который не мог не производить на примитивного человека большого впечатления; весьма естественно, что человек стал задумываться и размышлять; вопрос о смерти уж слишком сильно задевал его за сердце. Все погребальные обычаи народов обнаруживают большой интерес, который эти народы имели к смерти; формы, в которых они рисовали себе загробную жизнь, были большей частью весьма грубые, но всегда и везде согласовались, в каждый данный момент, с культурой народов, с их духовными запросами. И всякий народ, как выразился Платон, рисовал себе свой собственный Hades¹⁸⁴, свой собственные рай, в который он вкладывал все свои лучшие мысли и желания, достичь которых, в продолжение жизни, ему было невозможно. Таким образом, житель далёкого холодного Севера рисует себе рай, где тепло, где солнце никогда не заходит, остяк – где едят много сала, ворвани¹⁸⁵, и т. д.

Затем мы видим, что народы всегда рисовали себе загробную жизнь в чувственных формах, они верили в то, что после смерти душа будет продолжать жить и будет чувствовать. Кое-где в эсхатологиях встречались мысли о промежуточных состояниях между земной и загробной жизнью; так напр. ещё в XVI веке существовало представление об умирании души на срок – впредь до торжественного её разбужения. Папа Лев X (1513 г.) проклял это учение. Были представления и о скитании душ; а папа Григорий (6 века) даже ввёл учение о подземном огненном чистилище, в котором мучились души грешников. Но эта идея, заимствованная из эсхатологии Зороастра (очищение огнём), продержалась не долго. Формы, в которых выражалась идея бессмертия, как мы видим, были весьма разнообразны; но, несмотря на то, во всех эсхатологиях, мы встречаем одни и те же две рядом идущие идеи, первая – жизнь не прекращается со смертью, и вторая – предстоит возмездие и воздаяние за земную жизнь; эти две идеи, выраженные где и грубо, а где и в высоко-спиритуалистической форме, и составляют, так сказать, центральный пункт всякой религии.

Люди рисуют себе в эсхатологиях не то, что есть, а то, как бы они хотели жить, рисуют себе лучшие формы жизни. Так что идея бессмертия есть логический продукт взаимодействия человеческого с божественным, есть, так сказать, апофеоз всех его неудовлетворённых во время жизни желаний и стремлений, у одного народа физических, а у другого – духовных; эта идея последовательно вытекает из психики народа, у всякого по-своему, и базирует на самых житейских реальных мыслях о добре, о зле, о блаженстве, о мучении и проч.

Постараемся выяснить этот вопрос на психологической почве. Укажем прежде всего на эсхатологии некоторых уже вымерших народов. Современные раскопки дают нам для того обильный материал.

В период палеолитический (древнекаменный) обыкновенно хоронили в лежачем положении, причём руки были занесены назад под голову, – очевидно, чтобы смерти придавать вид сна; своды могилы должны были сохранять тело от смешения с землёй для будущей жизни. Кости, дабы их сохранить подольше от разноса и съедения дикими зверями, выкрашивались чем-то очень едким; у жителей Конго, ради сохранения тела, мажут его чем-то очень липким. Если бы мысль дикаря не была направлена на будущее, долженствующее открыться ему после смерти, если бы он не верил в духовное начало, ему незачем было бы и чествовать труп. Если у самых древних доисторических народов и сжигали, и бросали в воду труп, то это делалось в видах очищения тела огнём и водой, именно ради будущей жизни. Это делали индусы, этруски, даже греки и римляне; у египтян же, у персов, у евреев, ассириян и финикиян сожжений не было.

В 1873 году был впервые удостоверив Pruniéres’ом оригинальный способ трепанации черепов, найденных под дольменами¹⁸⁶; в черепе была просверлена дыра величиной с серебряный рубль; тоже самое найдено и в Японии, в Алжире, в Перу. Считая голову седалищем души, её просверливали (легко возможно, ещё при жизни покойника), дабы дать душе выход. Да ещё и теперь существует у многих народов обычай поставлять свою голову близко к голове умирающего, чтобы воспринять его душу. Другие закрывают в жилище все отверстия, чтоб не дать душе улететь. Нельзя не видеть во всём этом веру человека в дальнейшую, после смерти, жизнь души, веру, хотя и очень грубой формы, но тем не менее отвечающую, всякому по-своему, на запросы его духа о дальнейшей участи души.

Всё, что окружает египетские памятники (пирамиды, саркофаги и проч.), свидетельствует о вере народа в будущую жизнь души: везде ставили возле покойника дары, пищу, лодочку, в которой поедет душа или на блаженство к богам или на томление к гиппопотаму. Египтяне смотрели на жизнь как на нечто очень кратковременное, а на время после смерти, как на нечто очень продолжительное; оттого их могилы и строились основательно. На саркофагах можно прочесть надписи, через которые весьма ясно сквозит идея бессмертия; напр. „О Озирис! очисти душу умершего, дабы ей было легко жить“. В руки мумии клали книгу мёртвых – гид для странствующей души. Одна надпись гласит так: „если я ел и пил запрещённое, то это грешили мои внутренности, а не дух“; значит египтяне отделяли дух от тела. На одной живописи изображена душа, оправдывающаяся перед 42-мя судьями – мы видим идею возмездия за земную жизнь. Возле мумий часто находят лестницу, символизирующую идею перехода души из одной жизни в другую. Вместе с покойником, иногда зарывали его вещи, его жену, деньги, могущие ему понадобиться на том свете.

У римлян был обычай такого рода: проходя мимо могилы, прохожий говорил: да будет тебе легка земля! Да покаятся твои кости! Цицерон писал так: „я думаю, что душа не пропадёт: наши предки не окружали бы смерть столькими обычаями, если бы это не было полезно покойнику“.

Китайцы верят в отделение, со смертью, души от тела, верят в то, что душа будет там судима за её невнимательное во время жизни почитание предков, верят в то, что души предков, из чувства мести за невнимание к себе, способны испортить жизнь китайцу. Китайцы так боятся этого мщения, что даже привозят обратно на родину трупы ушедших на работу в Калифорнию своих родных; ежемесячно отходят из Калифорнии два парохода, отвозящие обратно в Китай умерших китайцев. В Кохинхине кладут в рот умершего пищу и приговаривают: ешь, ты видишь, что я тебя люблю. В древней священной индусской книге Ману написано, что не надо понапрасну клясться, дабы душа не затерялась на том свете.

Во всём этом мы видим явные признаки, которые, по новому взгляду учёных, надо видеть и в проявлении канибализма. Мы знаем, что ради приобретения качеств умершего, дикарь обращает его кости в пыль и съедает её, пьёт из его черепа, носит при себе частицы его костей и проч.¹⁸⁷. Все эти суеверия наталкивают на мысль, не обязан ли и каннибализм своим существованием подобному же суеверию?

Не лежит ли в его основе такое же желание вселить в себя душу покойника? При несложной психике дикаря, подобное суеверие весьма возможно, тем более, что предположение об органическом влечении первобытного человека к каннибализму вовсе не обосновано научно: все антропоиды (человекоподобные обезьяны) по своей природе не плотоядные, а плодоядные; а затем, приписывание каннибализма голоду гак же наверно; ещё весьма недавно путешественники находили людоедов в верхнем Конго, где вовсе не было голода. В Догомее (это ещё на нашей памяти), при вступлении на престол короля, приносились человеческие жертвы, дабы души убиенных могли бы сообщить о том душам умерших; вера в загробную жизнь души в данном случае очевидна.

Во всех этих обычаях, по виду весьма разнообразных (съедание костей умершего, канибализм, массовые избиения и проч.), проглядывает одна и та же идея, одно и то же credo, присущее всему человечеству, credo в то, что душа человека переживает всё, что она оставила на земле; какой-то внутренний голос подсказывает человеку, что не всё же кончается со смертью, что душа будет продолжать жить, и что ей придётся даже отвечать за свою земную жизнь. Формы этой универсальной веры, хотя часто и весьма грубы, но душевный порыв, запросы духа у всего человечества одни и те же, и везде это credo тесно связано с жизнью народа, именно с его религиозно-этическими взглядами. Психика этого credo, по своей сложности, весьма трудно поддаётся исследованию; укажем только на некоторые мотивы, приведшие человека к этому credo, укажем на мысли, заставившие человека смотреть на жизнь с точки зрения смерти, а на смерть с точки зрения бессмертия. Мы будем разбирать не будущность человека после смерти, а его психику, его природное стремление к бессмертью души,

Казалось бы, что первобытный человек, видя, что животные бесследно исчезают с лица земли, должен был бы думать, что и он, после смерти, бесследно смешается с землёй. Но этого-то он именно и не думает. Как, благодаря сознанию, он додумался до Высшей Силы, руководящей миром, точно также он додумался и до идеи загробной жизни, тесно связанной с первой идеей; как в том, так и в другом случае его мысли были одинаково устремлены в мир, отличный от земного, в мир духов, которым он приписывал всё для него непонятное, в мир, где живут души умерших, которые являлись к нему во сне в своей прежней телесной оболочке. К тому же человек, как существо сильно привязанное к жизни, не мог не думать о своём злейшем и непобедимом враге, именно о смерти; он привязан не к тому, что вообще совершается на земле, – он скорей любит себя самого, он всюду чувствует свою индивидуальность и тщательно её оберегает в борьбе за существование. Это органическое, прирождённое человеку, чувство привязанности к жизни весьма последовательно ведёт мысль к желанию избегнуть смерти; мысль о том, что всё уничтожается со смертью, ему не особенно приятна, – человек её избегает и приискивает другие разрешения; он желал бы после смерти снова ожить, и зажить, конечно, не иначе как лучшей жизнью. Подобного рода мысли задевали приятно его чувство, и его фантазия принимала спиритуалистическое направление, а формы выходили хотя и не существующие, но в то же время для него понятные, желательные. Легко возможно, что к этим мыслям присоединялась ещё другая мысль: человек видел вокруг себя как змея скидывала с себя оболочку, как выходила из личинки бабочка, как оживали весной деревья и проч. Мысль стала работать в этом направлении, и человек, по аналогии с тем, что он видел, стал думать и своём возрождении: при жизни он не видел возможности сбросить с себя тяжёлую, телесную оболочку, приятная же идея, что это может совершиться после смерти, манила его к себе. И не будет ошибкой сказать, что надежда на лучшее, на более лёгкое будущее, символически выраженная, у всякого народа по-своему, и есть вера в бессмертие. Никто ни у кого не заимствовал эту идею, всякий народ, сам по-своему, выработал её в своём религиозно-этическом духе: и только изучая идею бессмертия с этой стороны, можно будет понять историю человечества, иначе наш кругозор окажется в тисках, иначе история развития духа человечества потеряет для нас всякий смысл, и мы не поймём, что было до нас, что есть теперь и куда мы идём.

Человек, в каждый данный момент, живёт и радуется не столько самой жизнью, которая полна невзгод, сколько надеждой на нечто более лучшее, это ласкает его фантазию, поддерживает его энергию, указывает жизни дальнейшие пути. Это сравнение реальной жизни с её более лучшими, идеальными формами и есть то, что называется эстетическим чувством: этим чувством пропитаны все религии, и подход к ним со стороны эстетики будет самый правильный и непоколебимый.

Приведём слова трёх выдающихся мыслителей, которыми они высказали свой взгляд на бессмертие. „Неужели человек не рождён для чего-нибудь более хорошего чем наша жизнь? Внутренний голос подсказывает мне о чём-то лучшем“ (Шиллер). „Я спокоен относительно смерти, ибо я убеждён, что уничтожить нашу душу нельзя. Нам кажется, что солнце уходит, но, между тем, оно вовсе не перестаёт светить. Так и моя душа бессмертна“ (Гёте). „В конечности старайся достичь бесконечного, старайся жить в каждую минуту как бы в вечности; и тогда ты достигнешь бессмертия“ (Шлейермахер).

Для окончания очерка сделаем такое сравнение. Астроном Леверье, благодаря замеченным возмущениям в движениях планет, вычислил то место, где должен был находиться возмутитель. И действительно, на этом месте была им найдена планета Нептун. Таким образом, исходя от известного к неизвестному, он нашёл тот икс, который и разрешил его недоумения. Тот же самый ход мыслей был и у человечества, в его поисках идеи бессмертия. Видя нравственные возмущения в жизни, человек стал размышлять, и, исходя тоже от известного к неизвестному, или лучше сказать, от существующего к желаемому, нашёл тот икс (идею бессмертия), который точно также разрешил его недоумения. Найденные иксы, одинаково в обоих случаях, восстановили равновесие в мышлении; смысл и задачи жизни сделались точно также ясными человеку, как сделались ясными астроному возмущения планет; оба мыслителя одинаково пришли к истине и одинаково успокоились, один нашёл возмутителя, а другой обрёл идеальную, бессмертную форму жизни.

А. А. Берс

Иной оборот приняли дела скопцов с 1844 или, точнее, с декабря 1843 г., когда – ознакомясь через отобранные у Царева и его сотоварищей рукописи и письма с сущностью и размерами скопческой пропаганды и находя, что скопческая ересь, по степени вреда и видимым своим успехам заслуживает особого внимания Правительства¹⁸⁹. Министр Внутренних Дел Перовский отнёсся к её последователям с небывалой дотоле строгостью. – Не ограничиваясь учреждением особой Комиссии для разыскания скрывавшихся сектаторов, и немедленным преданием суду скопцов, показанных в именных списках под судом не бывшими¹⁹⁰ или же бывшими, но неправильно освобождёнными по Манифестам¹⁹¹, он требовал на своё рассмотрение и те дела о скопцах, по которым состоявшиеся приговоры Уголовных Палат уже были приведены в исполнение, коль скоро открывалось, что эти дела, вопреки .действовавшим постановлениям, не были в своё время представлены на рассмотрение Министра В. Д. Считая подобные дела по закону ещё нерешёнными, он по каждому из них составлял своё заключение и представлял его на утверждение Комитета Министров. Давность времени в расчёт не принималась: между делами, доставленными по требованию Министра Губернаторами, встречаем, напр., одно решённое Рязанской Уголовной Палатой ещё в 1821 году¹⁹². По этому делу, по крайней мере, приговор Палаты, оставившей оскоплённых на месте жительства, не был изменён Министром. Но далеко не все скопцы были так счастливы, и не одному из них, уже принявшему наказание по приговору Уголовной Палаты, пришлось через несколько лет, но за тоже преступление, принять новое наказание по приговору Комитета Министров. Так, напр., государственный крестьянин Пермской губ. Закладин, за оскопление себя наказанный в 1829 г., плетьми и затем оставленный на месте жительства, в 1848 г., был сослан в закавказский край¹⁹³.

Что касается скопцов, служивших по выборам, – все они, по требованию Министра, были тотчас же удалены от занимаемых ими должностей¹⁹⁴, а утаившие о своём оскоплении при приписке в купечество или мещанство подвергались ссылке на поселения с лишением прав состояния¹⁹⁵.

Можно судить после этого, как велись дела о скопцах, вновь открывавшихся и с какой строгостью применялись к ним действовавшие постановления. Не входя в подробности, – о них речь впереди, – здесь заметим только, что ни „примерное“ (т. е. наружное) благочестие, ни ходатайства лиц высокопоставленных¹⁹⁶, ни сам возраст не избавляли скопцов от наказания, определённого за оскопление законом. И семи–девятилетние дети, и дряхлые семидесяти – восьмидесяти и свыше – девяностолетние старики, на ряду с прочими оскоплёнными, подвергались ссылке в Закавказский Край или в Сибирь¹⁹⁷. И если были случаи, что Комитет Министров смягчал приговоры Министра В. Д., то эти случаи, во-первых, были чрезвычайно редки и, во-вторых, составляли единичные исключения из общего правила, не служившие примером на будущее время¹⁹⁸.

* * *

Установившийся во время графа Перовского взгляд Правительства на секту уже не мог измениться, так как не изменялась сущность скопческого учения; небыли равным образом отменены или изменены и меры, признанные тогда наиболее действительными к преграждению распространения секты.

Как же отозвались эти новые времена на успехах её деятельности?

Скопцы-современники графа Перовского, видимо, были раздражены оборотом, какой, нежданно-негаданно для них, приняли их дела. „Напрасно“ толковали Екатеринбургские скопцы – „Государь изволяет теснить наш род, не зная его важности и тех пагубных для государства последствий, которые могут произойти от дальнейших нас притеснений“¹⁹⁹. „Петербургские скопцы“, предъявившие своё искреннее желание позолотить на собственное иждивение все купола на Преображенском Соборе, „единственно“ ревнуя о благолепии св. храма, в тоже время горько жаловались, „что их положение в настоящее время чрезвычайно стеснено“, особенно, – через учреждение для разбора их Следственной Комиссии, „самого величайшего для них несчастия“. „Ныне“ – писал в августе 1850 г., один московский и, как видно, начитавшийся скопец к своему единоверцу, заключённому в тюремный замок, – „ныне, по новым законам, каждого обрезанца, самая распутная и развратная женщина за копейку медную сошлёт в Сибирь или на Кавказ, способствует тому железная скелетная рука Полифема, сына Посейдонова ²⁰⁰.

Судя по таким жалобам самих заинтересованных лиц, можно подумать, что усиление, со времени Графа Перовского, строгости суда и надзора над скопцами или, по их выражению, „притеснения“ и „новые законы“ нанесли чувствительный удар секте и если не прекратили, то задержали или ослабили её деятельность. Между тем в действительности видим совсем иное. Целые массы скопцов, обнаруженных, напр., в Рязанской²⁰¹, Курской²⁰², в Минусинском округе Енисейской²⁰³ и Орловской²⁰⁴ губ. в сороковых годах, в Калужской²⁰⁵, Вятской²⁰⁶, Костромской²⁰⁷, Воронежской²⁰⁸ и Ярославской губ.²⁰⁹ в пятидесятых годах, и Таврической²¹⁰, Харьковской²¹¹, Полянской²¹², Тамбовской²¹³ и С.-Петербургской²¹⁴ в последние десять лет – слишком ясно свидетельствуют, что скопческая пропаганда непрерывно ведётся с тем же успехом, как и до начала сороковых годов. Объяснение её успехов недостаточным знакомством Правительства с сектой и допущенным, вследствие этого, излишним снисхождением к сектаторам, к последнему двадцатилетию, очевидно, неприменимо. В чём заключается их причина? Нужно ли искать её в самой секте, т. е. в её внутреннем содержании, или в её организации? Или же меры, принятые Правительством, при всей их видимой строгости, в каком-либо отношении недостаточны?

Настоящая записка посвящается посильному разрешению этого вопроса, а его разрешение, наиболее точное и беспристрастное, возможно только одним путём, путём практическим или историческим. Поэтому наша задача: собрать рассеянные в делах Министерства факты, какими заявила себя скопческая секта в последний период её существования, и указать, на какие меры вызвали Правительство эти факты, в какие результаты даны принятым Правительством мерами.

(Продолжение следует).

Предлагаемая нами вниманию читателей брошюра раскольнического лже-священника г. Казани А. И. Колягина под вышеприведённым заглавием показывает, насколько невысок теперь кредит крикливых и хитроумных расколо-защитников в раскольничьем большинстве. Из этой брошюры мы узнаём, что „деятельность“ гг. Сироткина, братьев Мельниковых и К° и в глазах более видных представителей раскола, как-то: лже-митрополита Белокриницкого Афанасия, лже-архиепископа Картушина, казанско-вятского лже-епископа Иоасафа и пр., признаётся „выходящей из под правления высших иерархов, служит признаком самоправия и нарушением возвещаемого мира“; что гг. „деятели“, придерживаясь Иезуитского правила: „цель оправдывает средства“, не гнушаются прибегать к „заведомо намеренной лжи“ перед своими единоверными мирянами, высшими иерархами и даже перед г. Министром Внутренних Дел. Что же преследуется гг. деятелями, к чему они стремятся? Дороги ли им интересы мнимого старообрядчества? Стремления их в итоге сводятся к тому, чтобы „председать в судах епископов“, руководить ими и пр. Попытки к этому делаются уже и теперь: г. Колягин обвиняет их „в презрении к освящённым соборам и лукавом ухищрении“ и на основании документальных данных доказывает, что „миряне, будучи нагой, становятся на место головы“ и издают „иной голос, чем голос верховных архипастырей“, что „новоявленное попечительство успело уже проявить свои права над российскими епископами“, да не только попечительство в общей его совокупности, но даже и „делопроизводитель оного Ф. Е. Мельников в грамотах“ от имени попечительства „делает внушения епископам“, „каковое действие изображает из себя сравнительно митрополии и архиепископии какое-то высшее духовное правление, в виде ново-обрядческого „духовного коллегиума“, только „с вершителем дел во фраке“. „Кому верить? Где правда“? – вопрошают представители казанского раскольнического общества. Ведь таковые деяния г. Мельникова, как объяснил им Колягин, „есть истинная мерзость запустения“.

Брошюра Колягина, из которой мы заимствуем эти сведения „о деятельности“ г. Мельникова, состоит из пяти очень ценных для освещения современной внутренней распри расколо-австрийщины документов: 1) Речи самого Колягина, сказанной 29 октября 1903 г. „в заседании Казанского епарх. дух. совета“, 2) „Протокола“ этого совета, 3) „Постановления“ того же совета, 4) „Сообщения“ Казанско-Вятского старообрядческого лже-епископа Иоасафа лже-архиепископу Картушину и 5) „Предложения“ Казанского старообрядческого церковно-общественного попечительства Московскому старообрядческому (в лице старшины и выборных) обществу“. Начинается брошюра, как и подобает, вступлением и кончается заключением собравшего эти бумаги г. Колягина. Дабы дать возможность православным миссионерам ознакомиться с содержанием этой брошюры, в некотором отношении полезной и при собеседовании с раскольническими начетчиками, а особенно с самим Мельниковым, мы приводим её полностью, исправив только орфографию.

I. Речь Колягина, сказанная 29 октября 1903 года в заседании Казанского епархиального духовного совета

„Ваше Преосвященство,

Владыко Иоасаф!

Благоревностные члены совета! В настоящем заседании совета (нам) предстоит обсудить (вопросы) относительно некоторых действий именуемого „Всероссийского старообрядческого церковно-общественного попечительства“, утверждённого также именуемым „Всероссийским съездом“ (проток. III-го съезда, лист 25–27).

В советах и действиях этих съездов, насколько нам известно, не участвуют более видные общества, как то: Москва, Астрахань, Саратов, Самара, Казань, Николаевск, Хвалынск, с. Балаково и мн. др., между тем деятели съездов выдают себя представителями всего российского старообрядчества не только перед своими единоверными мирянами, перед своими архипастырями, но и перед высшими государственными сановниками; напр., в 1901 году они, являясь к министру внутренних дел, между прочим, дали перед министром обещание за старообрядческих епископов, что они „дадут требуемую правительством подписку“ (проток. II съезда, л. 33 об. 1901 г.), не справляясь даже о её содержании, и уже, давши обещание, уходя от министра внутренних дел, „я (поясняет г. Сироткин на замечание старшины московских выборных Н. А. Пуговкина) хотел тотчас же зайти в канцелярию Министерства, чтобы условиться с чиновниками, какую подписку могут дать наши епископы, но Михаил Иванович (Бриллиантов) меня удержал от этого, заявив, что о сообщении Μ. В. Д. (т. е. о данном ему обещании) нужно передать московским выборным, а они пусть посоветуются с архиепископом и тогда попросят в Министерстве (т. е. чиновников Министерства?) переменить содержание требуемых подписок. Но москвичи не постарались об изменении подписок“ (проток. Московск. собр., январь 1902 г., л. 16). Здесь всероссийские деятели с своей больной головы сваливают на здоровую. Известно было, что подписка требовалась от епископов, чтобы они отказались от звания и всего епископского действия. Но ходатаи не только не просили Μ. В. Д. прекратить требование подписок, но и, давши обещание перед министром, не условились и о редакции, в какой (по их обещанию) епископы должны уже будут дать подписку, а только хотели условиться с низшими чиновниками, но не условились и с ними. А потом они же винят москвичей (за то), что не постарались об изменении редакции подписок, обещанных всероссийскими ходатаями. Справедливо ли? Выходит так: всероссийские деятели будут давать без всякого уполномочия преступные обещания против сана епископского, следовательно, и христианского, а московское, по их названию, „частное“ попечительство, должно будет снова являться к министру и исправлять их обещания... Тогда к чему такое мнимое всероссийское ходатайство, которое будет только вредить, а (потом утверждать, что) Москва тому причиной (т. е. виновница). Очевидная несообразность... И в чём же успех по ходатайству мнимых всероссийских представителей? Ни в чём: кроме вреда ничего. Разве то поставляют они себе великой заслугой, что после даденного ими обещания было возобновлено требование подписки от московского архиепископа старообрядческого Иоанна, который, не давши таковую²¹⁵, был выслан из Москвы, не проживает в ней и теперь. Это ли успех ходатайства?!²¹⁶ Но ходатаи эти дают (присвояют) себе большой авторитет не только в делах церковно-общественных, но и церковно-иерархических; они, как уже известно, покусились возвысить голос на переустройство церковно-иерархического правления, так что в Москве, по их разуму, должен быть епископ, а не архиепископ, „областной архиепископ, как они заявляют, должен быть в другом городе“ (проток. II-го съезда 1901 г., л. 31 об. и 88. „Памятная записка“. Церковн. Вед. 1902 г., № 15–16, стр. 533). Не это ли и послужило к возобновлению требования подписки от архиепископа Иоанна и выселения его из Москвы? не здесь ли кроется и тайна даденного „обещания“²¹⁷?

Вследствие сказанного заявления Московское общество, в лице старшины, выборных и прочих членов попечительства, было вынуждено пригласить на совет представителей и от других более известных обществ. В протесте против радетелей церковного переустройства во главе с московскими и проч. обществами участвовало и наше Казанское общество, изложив известное своё „особое мнение“ по данному вопросу, которое через особую депутацию и было представлено к верховнейшему в старообрядчестве святителю в Белую Криницу.

Высокопреосвященный м. Афанасий нашёл наш протест „благонамеренным“ и имеющим неопровержимое основание по канонам св. Церкви, подтвердил его своим подписом, пригласил к тому же высокопреосвященного московского архиепископа Иоанна и прочих епископов.

Освященный собор российских епископов 1902 г., 28 июля, хотя не учинил ещё другого подтверждения об „особом мнении“, но и не отверг его, а молчание выражает знак согласия. В действиях же всероссийских (именуемых) съездов, наоборот, собор усмотрел, что оные послужили не на пользу христианам, а только на междоусобные пререкания, не только частных лиц, но и обществ, что, по выражению собора, „не должно иметь места в христианах“.

Собор, не найдя оснований по канонам св. Церкви к утверждению съездов граждан и призывая христиан к миру, в своём постановлении выразил только ту мысль о съездах, которая изложена в „особом мнении“ – именно: съезды граждан, по усмотрению церковно-общественных попечительств, хотя и могут бывать по случайным потребностям, но без участия духовных лиц, а главное, чтобы миряне не касались дел, подлежащих суду епископов. Таким постановлением собор вполне согласился с „особым мнением“ и, можно сказать, подтвердил его справедливость.

Такому гласу пастырей мало вняли новые радетели, как увидим ниже. На следующем по соборе съезде граждан они утверждают „всероссийское старообрядческое церковно-общественное попечительство“ и вместо случайных съездов устанавливают „съезды“ ежегодные (проток. III-го съезда л. 25), избирают разные депутации, в том числе и к Белокриницкому митр. Афанасию – с предостережением – можно сказать с обвинением – за вмешательство его (как они понимают) в церковно-иерархические дела „российской области“, – правильнее же сказать – воздать митрополиту „злом за благое“. Чтобы придать своей депутации больше авторитета перед митрополитом, они в „докладной записке“ выразили заведомо – намеренную ложь. В августе 1902 г., говорится в записке, для обсуждения церковно-общественных дел собирался третий всероссийский общественного попечительства старообрядческий, соборно-утверждённый (?) съезд“ (Поездка в Б. Криниц. стр. 6, докл. зап: 5 ноября 1902 г.), а они – представители такого попечительства, чего, как сказано выше, собор не утверждал. Но раз новое попечительство стало на путь неправды, оно в другом акте несправедливо обвиняет „в презрении к освященным соборам и лукавом ухищрении“ представителей тех обществ, кои подписали „особое мнение“ (поездка в Бел. Крин. стр. 5, прошение братства П. Града). По понятиям нового попечительства также должны быть виновны „в лукавом ухищрении“ и оба областные архипастыри, поскольку и они покрыли своими подписями „особое мнение“. Чтобы не быть голословным, скажу словами самого высокопр. м. Афанасия: „Особое мнение“ (говорит он) обосновано на неопровержимых доказательствах с указанием на каноны св. Церкви, может послужить к успокоению братий... пастырей и пасомых, то всё подтверждаем и мы“ (резолюция митр. на „особое мнение“ 15 марта 1902 г.). К сему же присоединился своим подписом и московский архиепископ Иоанн, так и др. епископы.

Не обращая внимания на такое свидетельство, новое попечительство приняло меры и „из белого сделать чёрное“: в своей „докладной записке“ снова уверяет митрополита, что „особое мнение“ есть „акт сомнительной справедливости“ и если не произошло раздора на Руси, то благодаря только своевременно принятым мерам наших архипастырей и разъяснению ревнителями блага церковного“ (докл. зап. 5 ноября 1902 г., „Поездка“ стр. 7). Податели „докладной записки“, говоря о мерах, предупредивших „раздор“, к сожалению, почему-то не указали того акта и каких именно пастырей. Да потому и не указали, что другого акта и принятой меры нет, как только „постановление“ собора 1902 г. июля 28, которым предусмотрено, что «споры и пререкания в христианах вызваны „всероссийскими съездами“», а не особым мнением.

В виду этого освященный собор „просит всех православных христиан все возникшие пререкания оставить“, съезды же граждан, как не имеющие оснований по канонам св. Церкви, собор не утвердил, а оставил собрание оных усмотрению церковно-общественных попечительств. Следовательно, съезды хотя и могут быть, но только по произволу граждан, а не по соборному утверждению, какого теперь и не существует. Указывать на такой акт, как „постановление собора“, новому попечительству не с руки, потому что (это) постановление согласуется с „особым мнением“ и разрушает их кривосказательство, – главное же – причиной раздора ставит минувшие съезды. А посему возводимая ими вина „в презрении к освященным соборам и лукавом ухищрении“ всей тяжестью падает на них, и по пророку: тот „ров“, который выкопали другим, остался уделом для самих роющих“ (Пс.7:16), о чём и справедливо было замечено им преосвящ. владыкой Иоасафом, что „в чём людей обвиняли, то всего этого сами творцы быша“ (письмо его 14 мая 1903 г.).

Далее, представители нового попечительства, очернив чистых, в „докладной записке“ просят (правильнее предупреждают) м. белокриницкого, „чтобы впредь приезжающих из России христиан, не имеющих соборной доверенности епископов русской области, не считать представителями всей российской церкви“ (докладн. записи. „Поездка“ стр. 8).

Непонятно, кого изображали собой перед митрополитом члены нового „самоправного“ попечительства? Если представителей всей России, то они, по их же словам, должны бы иметь „доверенность“ российских епископов, а у них „не только от освященного собора епископов (говорит митрополит), но даже ни от единого епископа не было“ (посл. м. Б. 15 декабря 1902 г.); мы же скажем ещё, что не только от епископов не имели доверенности, но не имели и от обществ, т. е. от приходов (кроме егорьевского), а только от разных „братств“; братство же не составляет целого прихода, т. е. общества, а только частица его, составляющееся по известным вопросам. Таким образом, представительство нового попечительства ниже стояло и менее имело прав сравнительно представителей с „особым мнением“. Те „лица (говорит м. Аф.) присланы сюда (к нему) по уполномочию архиепископа, московского общества и др. российских старообрядческих обществ“ (ответн. послан. м. Афан. 15 декабря 1902 г.).

Члены нового попечительства, лишив всех (права, кроме себя, как они воображают) на представительство к белокриницкому митрополиту, в той же записке лишают права и самого м. Афанасия на зависящие от него распоряжения в сношении с московским архиепископом по делам св. церкви: „распоряжения духовных правителей других областей (говорят они в записке) на основании 2 прав. второго всел. соб. ( по полн. перев.) для внутреннего распорядка самостоятельной русской церкви не имеют ровно никакого значения“ (докл. зап. стр. 7–8). Посмотрим, так ли это? „Второе прав. второго вселенского собора (хотя и) определяет (говорит Матфей Властарь), чтобы епископы иных епархий рукополагались, по древнему обычаю, от своих соборов, но сие последующими установлениями божественных правил совершено уничтожено“ (Синтагм. Μ. Власт. в русск. перев. стр. 191, гл. 11, сост. 5). Другой толкователь Вальсамон поясняет помянутое правило ещё так: „в древности все митрополиты епархий были независимы, и рукополагаемы были своими соборами. А изменено это 28 пр. халкидонского собора, которым определено, чтобы митрополиты поньтийский, асийский и фракийской области и ещё некоторые другие, указанные в правиле, были рукополагаемы патр. константинопольским и подчинены ему“ (толк. на 2 пр. 2 вс. соб.). „Ибо правило повелевает (говорить Матф. Власт.), чтобы патриархам повиновались подчинённые им митрополиты и сим в свою очередь епископы (Синтагма в русск. пер. стр. 190). В согласность 28 пр. халкидонского собора, толкований Матфея Властаря и Вальсамона – белокриницкий митрополит, как единственный в Христово-старообрядческой, имеет полное право, по отношению российской архиепископии, пользоваться правами, присвоенными патриарху, и российские архиепископы должны быть рукополагаемы по его воле и ему должны подчинены, что и было вменено в обязанность при открытии первой российской архиепископии (Устав Владимирск. архиепископии статья 3. Истор. белокр. свящ. вып. – 2 стр. 351).

Белокриницкий митрополит, признавая за собой и ныне это право, утвердил „особое мнение“, а также и предуведомил московского архиепископа своим посланием, в коем выразил соболезнование о распространении „тетрадей, подготовляющих церковный переворот, обещался учинить оные замечания, также и на грамоты, представленные ему новым попечительством. Следовательно, митрополит не признал правильным применение к своим действиям определения 2 пр. 2 вс. соб. Но пока (то ещё) замечание (митрополита по) следует, (а) новоявленное попечительство (не дремлет): возвратясь от митрополита, (оно) успело уже проявить свои права над российскими епископами. Под видом добрых предложений (в существе же дела злых?) попечительство затребовало от епископов, в том, числе и от нашего боголюбивого владыки Иоасафа, адреса священников и попечителей „всей вверенной ему епархии“. Надобность в адресах, как они пишут, та, „чтобы своевременно они могли извещать наше духовенство и общества (конечно, помимо архиепископа и епископов) о разных духовных, касающихся св. церкви, делах“ (письмо нового попечит. апрель 1903 г.).

Преосвященнейший владыко Иоасаф, не будучи уверен в полезности тех сведений, кои они намерены рассылать помимо епископов по епархиям, 14 мая с. г. письменно заявил им: „Если вы (пишет он) имеете в виду что полезное, касающееся христианских обществ, то можете сообщить мне непосредственно в село Безводное, или в Казань на имя о. А. Колягина. Адреса же всех приходов сообщать вам нахожу излишним, так как указываемая вами „справка о приходах и о служащих при нём клириках“ (письмо январь) может быть производима нами епископами между собой, или через посредства областного святителя, как своего главы (34 пр. св. апост.) и „имеющего попечение о всей области, так как в митрополию отовсюду стекаются все имеющиеся дела“ (9 пр. антиох. соб.); кроме же областного святителя и епархиальных епископов и их советов; других учреждений, составляемых мирянами, кои бы ведали „о разных духовных, касающихся св. церкви делах“ по канонам св. церкви быть не должно (письмо еписк. Иоасафа 14 мая 1903 г.).

Не удовлетворившись таким ответом, „делопроизводители“ от лица попечительства повторили требование адресов, вместе с тем рассылая свою „поездку в белую Криницу“, делают внушение епископам, как бы от лица митрополита о том, „чтобы не вынуждали его (митрополита) вмешиваться в русскую иерархическую область“ (письмо июль 1903 г.). Вслед за этим следует от „председателя совета“ Сироткина „просьба“ к епископу с особо изложенной формой „предписания“ епархиальным священникам, чтобы 30 октября с. г. или в ближайшее воскресение, по случаю сороковой годовщины митр. Амвросия, были совершены заупокойные литургии, или панихиды“ (письмо 16 сентября 1903 г.).

Такое деяние попечительства, хотя на вид как бы представляется и добрым, но в нём резко сквозит презрение к богоустановленному священноначалию, которое Богом предназначено руководить пасомых (Еф.4:11–12), а не руководимым быти от них. Такой порядок мы и должны вообще хранить: „порядок (говорит св. Григорий Богосл.) и в церквах (Бог) распределил (так), чтобы одни были пасомые, а другие пастыри, одни начальствовали, а другие были подначальными; кто составлял бы как главу, кто ноги, кто руки и пр... будем, братия, уважать и соблюдать сей порядок... Не все будем апостолами, не все толкователями... Для чего представляешь из себя пастыря, когда ты овца? для чего делаешься головой, когда ты нога (часть 3, стр. 142, 145)? Голова (головою) же церковного тела уподобительно называется епископ (толк. на 55 пр. св. апост.), а в среде епископов пользуются главенством областные архиепископ и митрополит (34 пр. св. апост.) и „если старейший епископ, как первенствующий член (говорит Зонара), не будет пользоваться подобающей честью, то всё тело, т. е. церковь будет в беспорядке“ (в толк. на 34 пр. св. ап.).

Что же? Не видим ли это явление среди своей братии? Хотя и грустно, но факт налицо: какое-то попечительство, помимо архиепископа, рассылает по епископам внушение, чтобы они не имели с митрополитом сношений по делам церковным. Где же здесь соблюдение указанного порядка, когда миряне, будучи ногой, становятся на место головы? Не метят ли уж „председатели“ нового попечительства и съездов председать и в судах епископов? А это, по словам св. Афанасия великого, есть мерзость запустения: „Сия есть (говорит он) истинная мерзость запустения, егда мирский властелин епископским судам председит“ (Барония времени Афан. вел. „Слово Правды“ № 7, стр. 105, 1896 г).

Деятели съездов и нового попечительства, не довольствуясь „своеобразным самоправием“ и выдаванием лжи вместо правды, в своих „докладах“ прибегали и к клевете. Например, в 1901 г. на втором съезде Д. В. Сироткин в своём „докладе“ выразил клевету на целые общества: „На одном из предыдущих соборов (говорит г. Сироткин), московские представители, с помощью казанских, покушались даже провести на московский (архиепископский) престол лицо, совершенно не отвечающее такому великому назначению“ (доклад Сироткина, проток. 2 съезда 1901 г., стр. 87 об.). Что это есть клевета, я говорю потому, что казанское общество в 1898 году от 25 июля заявило в своём „голосе“ согласие только на одного из старейших епископов – Селивестра балтского, достоинство коего было засвидетельствовано белокриницким митрополитом с прочими заграничными епископы – особой грамотой от 11 июня 1898 года.

Казанское общество тогда, наоборот, оберегалось дать согласие на лицо, „не соответствующее великому сану“, каковым, но заявлению казанских, было тогда другое лицо и именно то, кого нижегородцы стремились провести (т. е. еретичествующего Арсения Швецова?). После сего можно ли дивиться, если члены нового попечительства порицали несправедливо священника, именно меня, за то только, что я противодействовал некоторым их деяниям.

Из всего сказанного можете себе представить, какая была бы польза от того, если бы попечительство, получивши адреса, помимо епископа разослало бы свои вышесказанные несправедливые измышления по обществам всей епархии. Можно сказать, пользы никакой бы не было, кроме смущения в простодушных христианах и нарушения мира, преподанного освященным собором боголюбивых епископов от 28 июля 1902 г.

Итак, приняв всё сказанное к соображению, совет должен серьёзно обсудить следующие вопросы:

1) Как относиться к нижегородским съездам граждан и утверждённому третьим съездом попечительству?

2) Как отнестись на требование адресов в справочный отдел попечительства? и кроме сего, 3) не найдёт ли совет возможным, предоставить казанскому церковно-общественному попечительству войти в сношение с московским обществом, чтобы совокупно обратиться к собору боголюбивых епископов с просьбой – выяснить положение московской старообрядческой архиепископии по зависимости от Белокриницкого митрополита в точном последовании канонам св. Церкви, чтобы, слышавши глас своих пастырей, „по них идти“, от чужого же (т. е. гг. Мельниковых и пр.?), яко незнаемого гласа, подобает блюстися.

Стар. священник А. П. Колягин

29 октября 1903 г.

II. Протокол заседания казанского старообрядческого епархиального духовного совета 29 октября 1903 года

Под председательством преосвященнейшего епископа Иоасафа в присутствии членов: иереев: Петра Даниловича Залетова, Алексея Ивановича Колягина и из граждан попечителей казанского общества: Μ.Л. Свечникова, А.В. Афанасьева, П.С. Барабанова и В.Л. Свечннкова.

Слушали:

1-е) Словесное предложение епископа Иоасафа: а) как относиться к съездам граждан нижегородских? б) о действиях именуемого всероссийского попечительства, утверждённого III съездом, в) сообщать ли адреса всех священников и попечителей казанско-вятской епархии по требованию нового попечительства?

2-е) Речь иерея Алексея, поясняющую предложение боголюбивого владыки Иоасафа.

3-е) Грамоты делопроизводителей именуемого Всероссийского попечительства Ф.Е. Мельникова и В. Е. Мельникова, требовавшие адреса и сообщающие о некоторых действиях поименованного попечительства и постановление съездов.

4-е) Грамоту председателя им. Всер. попечительства о чествовании 40-й годовщины м. Амвросия 30 октября сего года.

По довольном рассуждении и обмене мыслей единогласно постановили:

1) О съездах граждан следовать соборному определению 28 июля 1902 г. Являться на совещания только по призыву московского попечительства. В нижегородских же съездах участвовать только тогда, когда оные оставят „самоправие“, предусмотренное м. Афанасием белокриницким, и пререкание с укоризнами, предусмотренное освященным собором боголюбивых епископов, оставивши и присвоение власти Всероссийского попечительства, пока не участвует в нём московское общество.

2) О действиях именуемого Всероссийского попечительства, как идущих в разрез иерархических распоряжений, по отношению м. белокриницкого, казанскому попечительству войти в сношение с московским попечительством, а через оное и с другими обществами, и представить вопрос к уяснению на освященный собор боголюбивых епископов, и, в интересах общего мира и сохранения прав епископских, просить освященный собор учинить „внушение“ новому попечительству, чтобы оно не рассылало помимо епископов по епархиям свои деяния.

3) Адреса не сообщать в новое попечительство, остаться при мнении посланного владыкой Иоасафом ответа 14 мая 1903 г., о чём предупредить и все общества казанско-вятской епархии.

4) Чествование 40-й годовщины оставить благоусмотрению преосвященнейшего епископа Иоасафа.

По вышеизложенным трём пунктам изложить особое постановление от имени епархиального совета.

III. Казанского епархиального духовного совета постановление

Казанский епархиальный совет 29 октября с. г. под председательством его преосвященства, епископа Иоасафа, слушал последовавшие к его преосвященству в разное время от именуемого всероссийского старообрядческого общественного попечительства грамоты – именно:

а) Сообщение о делах III всероссийского съезда, в коем просят сообщить в утверждённый ими справочный отдел адреса священников и попечителей всей казанско-вятской епархии, что через посредство их „возможно будет каждому епископу справиться о каком угодно приходе и о служащих при нём клириках (грам. январь 1903 г.).

б) Повторение о том же с пояснением, что они „своевременно (могли бы) извещать наше духовенство и общества о разных духовных, касающихся св. Церкви, делах“ и пр.

в) Сообщение 10 экз. „Поездки (членов попечительства) в Белую Криницу“ со внушением преосвященнейшему епископу Иоасафу (яко бы по поручению м. Афанасия), „чтобы не выну ждати белокриницкого архипастыря вмешиваться в русскую иерархическую область, обосновывая своё внушение указанием на 20 стр. своей „поездки“ (Июль 1903 г.).

г) Третье требование адресов с добавлением – сообщить ещё адреса попечителей неокружников и беглопоповцев, а также указать начетчиков казанско-вятской епархии.

д) Просьба председателя совета всероссийского попечительства Д. В. Сироткина „о предписании (по епархии) чествования памяти м. Амвросия, по случаю 40 годовщины его смерти, 30 октября с. г. с приложением формы предписания в нескольких экземплярах.

По выслушании сказанного, соображаясь с постановлением освященного собора 1902 г. 28 июля (по отношению к съездам граждан), ответным посланием высокопреосвященного Афанасия, м. белокриницкого, от 15 декабря 1902 г., к г. архиепископу Иоанну московскому о представительстве к нему членов нижегородских съездов и их деяний, а также с ответом боголюбивого епископа Иоасафа к делопроизводителю справочного отдела от 14 мая 1903 года, и приняв во внимание вступительную речь иерея А. Колягина, совет усмотрел, что третий съезд (не говоря уже о первых) оказался не последователен соборному определению в том, что вместо съездов временных, вызываемых случайными потребностями, „установил особым положением съезды ежегодные“ (III съезд в прилож. л. 25 об.), а также, вопреки предложения собора – оставить возникшие пререкания, – съезд, не имея уполномочия от многих обществ, главное же без согласия московского старообрядческого общества, как главного центра и притом „утверждённого правительством“ (Слова Μ. В. Д. 9 февраля 1903 г., сказанные представ. съезда), – учредил из среды себя „Всероссийское-старообрядческо-общественное попечительство“, каковое действие „так называемых всероссийских съездов“ (говорит высокопр. м. Афанасий) „имеет какое-то своеобразное самонравие, созревшее за кулисами третьего съезда, издавать и распространять в народе проекты и протоколы, коими подготовляется церковный переворот в российском единоверном старообрядчестве“ (ответн. посл. м. Афан. 15 декабря 1902 г.). Прислушиваясь к голосу верховнейшего святителя и своего боголюбивейшего епископа Иоасафа, совет постановил следующее:

а) О съездах граждан следовать соборному определению 1902 г. 28 июля, т. е. являться по случайным потребностям на общее совещание и желательно – по призыву московского старообрядческого общества, как утверждённого правительством, во главе со старшиной выборных. В нижегородских же именуемых всероссийских съездах участвовать только тогда, когда оные оставят предусмотренное высокопреосвящ. митр. Афанасием самонравие и пререкания, и при том, не присваивая себе власти Всероссийского попечительства.

б) Следуя ответу преосвященнейшего владыки Иоасафа, посланному в справочный отдел 14 мая с. г., а также принимая во внимание проекты, „подготовляющие церковный переворот“, и ещё: в виду нелепых словоизвержений, занесённых на страницы именуемых съездов, требуемые адреса не сообщать в наименованное попечительство, о чём предупредить и все общества казанско-вятской епархии.

в) О действиях именуемого всероссийского попечительства по распространению своей „поездки в Белую Криницу“ со внушением епископам, граничащих не только их права, но и верховнейшего (в старообрядчестве) белокриницкого святителя в обоюдном их сношении, о каковом их действии, как идущем в явное нарушение соборного о съездах граждан постановления и тем более канонам св. Церкви, установивших соотношение и зависимость между епископами по старшинству престолов (3 пр. и толк. II вс. соб.), предоставляя старейшим „преимущества“ и рукополагать областных митрополитов (28 пр. IV. вс. соб.) и участвовать решающим голосом в суде между епископов других областей, напр. (далее выписывается 5 прав. Сардикийского соб. с толкованием Вальсамона). В нашей же старообрядческой церкви, на основании сказанного, верховнейшие права должно относить, как к единственному в старообрядчестве, Белокриницкому митрополиту и от него (по 3 ст. устава на Владимирскую архиеп.) „должны непременно зависимы быть“ (матер. для истор. Белокр. иерарх. стр. 359. изд. Субб.). И посему представляется Казанскому церковно-общественному попечительству войти в сношение с московским попечительством, желательно и другими обществами, и совокупно обратиться к освященному собору боголюбивых епископов для уяснения вопросов:

а) Имеет ли право и на каком основании „самоправное попечительство“ граничить права митрополита и епископов в обоюдном сношении по делам св. Церкви?

б) А также уяснить в точном последовании святособорным правилам вопрос: действительно ли белокриницкий митрополит чужд всего участия в делах церкви российской области?

По уяснении сего да поможет Бог быти всем нам во единомыслии и послушании богоустановленного священноначалия и по апостолу: „кииждо в нем призван есть, братие, в том да пребывает пред Богом“ (Рим.7:24). Следуют подписи.

1903 г., октября 29 дня.

IV. Его Высокопреосвященству, Старообрядческому московскому архиепископу Иоанну Казанско-вятского старообрядческого епископа Иоасафа сообщение

При сём почтительнейше сообщаю вашему Высокопреосвященству копию с „постановления“ Казанского епархиального духовного совета. „Постановление“ это, как можете усмотреть, состоялось по отношению грамот, следовавших ко мне от именуемого всероссийского попечительства и съездов граждан, бывающих в Нижнем.

Поименованное попечительство, сообщая свои деяния, просило меня сообщить им адреса священников и попечителей всей вверенной мне епархии. Имея в виду не отвечающие истинной правде их сообщения, не нашёл нужным сообщить просимые адреса, о чём, 14 мая с. г., написал в новое попечительство ответ, копию с коего также при сём прилагаю. Не обращая внимания на мой к ним ответ, попечительство снова просит адреса и пр., что упомянуто в постановлении. Последнее сообщение, в особенности „поездка в Белую Криницу“ членов нового попечительства и их грамота, граничащая права епископов по сношению с митрополитом белокриницким, поставило меня в крайнее смущение. Чтобы разобраться более беспристрастно между фактов, сообщённых вашим высокопреосвященством (точной копии с послания митрополита) и новым попечительством, мне заблагорассудилось решить это обще-епархиальным советом.

В действии нового попечительства совет услышал иной голос, чем голос верховных архипастырей. А потому, – желая быть в благоговейном послушании своим архипастырям и внимать только их гласу в полном последовании свято-соборным правилам, в согласность сказанного (как мы уповаем), – совет и учинил своё „постановление“. Посылая же сие постановление, прошу ваше боголюбие принять его, как голос мой и голос моей паствы, – хотя бы и при: обсуждении на освященном соборе, – по данным вопросам.

Но если что усмотрено будет вами в наименованном постановлении несогласное с определением правил св. Церкви и противоречащее постановлениям боголюбивых епископов, то благоволите заметить нам о том, и мы с полной готовностью потщимся быть во всём том благопослушными.

Засим, приветствуя вас братской о Христе любовью, прошу ваших св. молитв. Смиренный Иоасаф, епископ Казанский и вятский. Казань.

1903 г., ноября 9 дня.

V. Московскому старообрядческому (в лице старшины и выборных) обществу Казанского старообрядческого церковно-общественного попечительства предложение

Согласно „постановления Казанского духовного епархиального совета состоявшегося 29 октября с. г., Казанское церковно-общественное попечительство, в виду некоторых деяний новоявившегося именуемого „всероссийского старообрядческо-общественного попечительства“, вынужденным себя нашло сим высказаться, что никакого иного центрального, кроме московского, „утверждённого правительством“, старообрядческого попечительства мы признать не можем, потому что и духовное высшее правление российских старообрядцев, в лице архиепископа, существует под именем московской архиепископии. Это первое. А во-вторых, и потому, что в годины тяжких испытаний Христово-старообрядческой церкви все тяжести её чад в духовной нужде, московское общество несло на раменах своих, что продолжается и теперь, как мы видим, в предпринятой мере по объединению обществ в подаче прошения Μ. В. Д. о нуждах старообрядчества. Да и прежде все великой важности по старообрядчеству вопросы решались в Москве тихо, скромно, без всякого самовосхваления и присвоения клички „Всероссийских деятелей“. Действуя в истинно-христианском духе, никого не унижали, никого не клеветали (что позволяют себе деятели всероссийских съездов), почему к голосу Москвы благоговели не только наши деды, (но) благоговеем и мы.

Теперь, как изволил выразиться высокопр. митр. Афанасий, явилось „новое попечительство с своеобразным самоправием“ (его послан. 15 декабря 1902 г.), не только с превышением прав своих собратьев граждан, но и высшей церковной иерархии.

Деятели наименованного попечительства являлись в митрополию „с тяжким обвинением (говорит тот же святитель) против обоих областных – митр. белокриницкого и московского архиепископа“ (в том же посл.).

Наконец, они, по возвращении из Белой Криницы, рассылали свою „поездку“ по епископам с особо изложенной от себя грамотой за подписом делопроизводителя Ф. Е. Мельникова, в коей и внушается епископам, чтобы они „не вынуждали белокриницкого архипастыря вмешиваться в русскую иерархическую область“, тогда как митр., наоборот, наименованным выше „посланием“ предуведомляет высокопреосвящ. архиеп. московского, а через него „всех епископов и общества“ о своём участии в составлении замечаний на „представительство“ к нему новых деятелей с их грамотами, также и на протоколы их съездов и в заключение говорит архиепископу: „настоящее ответное послание, за собственноручным подписом моим, соблаговолите, ваш преосвященство, принять и посредством точных копий объявить братии-единоверным епископам и единоверным обществам. Смирен. Афан. митр. белокриницкий, 15 декабря 1902 г.“

Помянутая грамота в копии перед нами, а также и „поездка“ членов нового попечительства в Белую Криницу с особой их грамотой. Два факта и два противоречащих одно другому сообщения об одном и том же положении... явление грустное!..

Митрополит предуведомляет через архиепископа всех об участии своём в делах российской архиепископии, (а) члены нового попечительства заявляют, что митрополит якобы через них, „просит всех епископов избавить его от вмешательства в российскую область“ („поездка“ стр. 20), каковым действием новое попечительство изображает из себя сравнительно митрополии и архиепископии какое-то высшее духовное правление, – в виду новообрядческого „духовного коллегиума“ только с вершителем дел во фраке... Кому верить? и где правда? Несомненно, должно верить высокопреосвященнейшим митрополиту и архиепископу и, имея под руками неподлежащие сомнению факты, скажем с полной уверенностью, что правда на стороне митрополита, написавшего послание, архиепископа, разославшего копии с послания с собственноручным свидетельством их подлинности. Последнее же ложь и ей не верим.

Но дело в том – все ли общества имеют надлежащие грамоты высших иерархов? Между тем „самоправное“ попечительство щедро рассылает свою противоборствующую посланию митрополита, „Поездку“ к унижению чести наших смиренных святителей, что до крайности оскорбляет чувство христиан, благоговейно чтущих своих архипастырей.

В виду вышеизложенного и в предохранение от грустных последствий по вмешательству (от вмешательства) новоявленных деятелей в права иерархов, мы почтительнейше предлагаем московскому церковно-общественному попечительству принять на себя труд к объединению христианских обществ, через посредство своей (или особо избранной) депутации войти к освященному собору боголюбивых епископов с просьбой (при изложении своего мнения в особой записке) об уяснении прав и участии в делах св. Церкви российской старообрядческой архиепископии – белокриницкого митрополита. Участие белокриницкого митрополита, как единственного в Христово-старообрядческой церкви, и при том признанного правительством²¹⁸, по здравому понятию не должно бы быть до конца отрицаемо в делах российской архиепископии не только по святособорным канонам Церкви, но и по другим весьма важным положениям. Известно, что в религиозной нужде российских старообрядцев сослужила искупление белокриницкая митрополия.

Одновременно с вышесказанным просим освященный собор и о внушении новоявленным деятелям, чтобы они помимо епископов не распространяли по епархиям никаких своих грамот и тем более в те общества, кои не участвуют на их съездах.

Итак, предложив, просим уведомить нас о своём мнении по изложенным вопросам. Попечители старообрядческого (г. Казани) общества Μ. Л. С., П. С. Б., А. В. А., В. Л. С.

1903 г. ноября 9 дня.

* * *

В следующем затем „заключении“ г. Колягин говорит:

„Предложив вниманию читателей вышеизложенные акты, можно быть уверенным, что благопослушные сыны св. Церкви и её духовным правителям могут усмотреть, что истина на стороне высокопреосвященного митрополита Афонасия, признавшего, „всероссийские съезды“ „своеобразным самоправием“ (его посл. 15 дек. 1902 г.), следовательно, и на стороне вышеписанных актов, следующих гласу верховного святителя. А по сему – для кого дорога истина – пастырь ли, общество ли, частный ли человек, вообще кто бы ни был – на всяком лежит христианский долг подать голос к восстановлению законных прав, попираемых „самоправием“, ибо „всего страшнее (говорит св. Григорий Богослов) бояться чего-либо более, нежели Бога, и по сей боязни служителю истины стать предателем веры и истины“ (ч. 1, стр. 237).

* * *

Настоящая брошюрка, а также и имеющиеся у нас две другие брошюры („Воззвание к старообрядцам по сбору пожертвований“ 1904 г. Казань и „Пути покаяния“ 1904 г. 29 февраля) показывают в авторе их – г. Колягине – человека мыслящего, ревностно оберегающего свою паству (да, вероятно, и „архипастыря“ Иосифа) от нарушений святоцерковных правил и преданий. Он безбоязненно выступает с протестом против „самоправия“ таких видных „деятелей“ во благо раскола, как гг. Сироткин, братья Мельниковы и пр., перед которыми благоговейно преклонялись почти все раскольники; он, не стесняясь, называет их и лжецами, и клеветниками, и лже-толкователями св. правил, и предателями св. веры и истины, вершителями лет церковных, мерзостью запустения и пр. Восклицания его: „явление грустное“! „где правда, где истина“? выдают те душевные муки, которые приходится переживать человеку, не имеющему твёрдой религиозной почвы, близкому к отчаянию.

Действительно, Алексей Иванович, „явление грустное“, что и читая божественное Писание, и зная историю возникновения русского раскола, являющегося результатом „самоправия“, восхищения недарованных прав разными, подобными Сироткиным, Мельниковым и пр., Аввакумами, Епифаниями, Фёдорами и пр., возмечтавшими стать во главе всей Христовой церкви, присвоившими себе непогрешимость мнений; – видя, наконец, и теперь повторение в среде раскола таких же проявлений „властелинского духа“ разными деятелями, „только на вид представляющимися добрыми“, внутри же полными своекорыстных стремлений, вы, почтеннейший Алексей Иванович, – как будто не допускаете и мысли, что и весь-то раскол, ложно присвояющий себе наименование старообрядчества, есть не что иное, как грубейшее „самоправие“, чуждое духа христианского, только на вид (для тёмного люда) кажущееся добрым.

Приходилось мне вести собеседования и с Перетрухиными (отцом и сыном), и с Усовым, и Мельниковым. Откровенно вам скажу, что Мельников и по дару слова и по начитанности лучший из всех этих защитников заблуждения, но и он не чужд того греха, в котором вы его обвиняете в своей брошюре: чтобы как-нибудь защитить неправду и не посрамить себя в глазах слушателей, он прибегает и ко лжи и клевете, „делает“, как выражаетесь вы, „из чёрного белое“, толкует правила, как и вы доказываете, не так, как понимали их богомудрые древние толкователи и пр. Не показывает ли всё это, что раскол не имеет прочных оснований в Слове Божием и святоотеческом писании, что защищать его только и возможно при посредстве „лжи, клеветы и лже-толкования“?

Подумайте, Алексей Иванович, над этим и подумайте посерьёзнее и тогда вы убедитесь, что „правда и истина“ только в св. православной Церкви, которую вы по неведению называете новообрядческой, что только в союзе с ней, под её благодатным водительством, вы найдёте мир, дающий покой душе христианской. И как грустно станет вам за тех из своих собратий, которые, воображая, что находятся под управлением „митрополита“ и архиепископа, в сущности подчиняются таким же Мельниковым и Сироткиным, так как и эти разные ваши „боголюбивые“ Афанасии, Иоанны, Иоасафы и пр. суть „самоправные“ восхитители недарованного им. Это сознаёт и Мельников, а потому, стоя по развитию выше ваших „митрополита“ и „боголюбивых епископов“, не считает нарушением правил делать „епископам“ внушения и приказания: он такой же митрополит, как и Афанасий, ибо оба они, миряне суще, не имеют божественного благодатного права быть руководителями христианских обществ. Ещё раз прошу – подумайте. Если вас смущает что-либо, кажется „валом“, препятствующим вступить в союз с Церковью православной, то откровенно, правдиво (не подражая „деятелям самоправия“) выскажите все свои сомнения хотя бы даже и на страницах „Миссионерского Обозрения“, и редакция, верю, с братской любовью к вам разъяснит все ваши недоумения: Словом Божиим и учением св. богомудрых отец и учителей церковных покажет вам путь ко спасению, которого никто из пребывающих вне Христовой церкви не достигнет: „яко же бо при потопе вси елици с Ноем в ковчезе не бяху, то и в день судный – вси, иже ныне во св. церкви не пребывают, во езеро оное огненное ввержени будут (Б. Катих.).

Желающий вам спасения свящ. миссионер

Сергий Шалкинский

„Когда на Западе рассеется мираж демократических и республиканских идей; когда и наука права, и беспристрастная история окончательно подорвут значение тех политических теорий, которые пользуются ныне преимуществом моды, тогда великое и благое призвание Русского Самодержавия будет по достоинству оценено не только у нас, но и там, где господствует ныне столь наивная вера в чудодейственную силу избирательских агитаций, парламентского большинства, механического подсчитывания голосов при решении государственных вопросов, партийной розни, министерских кризисов и т. д. Мы привыкли думать, что людям Запада нечему у нас учиться. Но те из них, которые знакомы с историей и догматами православной Церкви, уже начинают проникаться убеждением, что свет и ныне обретается на Востоке“²¹⁹.

Возмутительно для истинно русского православного человека проявление многими деятельными современными русскими людьми незнания или неуважения истории и основных начал духа русского народа, – незнания или неуважения, которое ведёт к стремлению, к погоне поклонников западного конституционализма в России за одряхлевшими и оскандалившимися западными конституциями в то время, когда идеальная, самая возвышенная самобытная конституция давно уже существует на святой Руси и даже категорично выражена в действующих Законах Российской Империи.

* * *

Что такое конституция?

Конституция есть собрание учредительных, основных законов, коими установлены и определены основные начала государственного устройства данной страны. Эти основные начала государственного устройства (конституция) имеют обязательную силу не только для всех частных жителей государства, но также и для Верховной власти. И ныне обыкновенно в государственном²²⁰ значении название „конституции“ дают основным законам тех стран, где единоличная верховная власть ограничена некоторыми из этих учредительных законоположений.

Было время, когда конституции на Руси не было. Когда государство Русское ещё только развивалось, устраивало свои основы, установлялось, переживая устроительные и ненормальные, болезненные состояния, – тогда „конституция Русская“, то есть законы особенных русских государственных начал и основ действовали в жизни русской по вековым обычаям, но ещё не были утверждены формальным юридическим письменным общеобязательным актом. Концом такого положения было одно из самых бедственных болезненных состояний Руси, когда прекратилась наследственная преемственность царей Московских, рода святого Владимира, и потом настало „смутное время“. В то смутное время страшного разгара всякого беззакония, воровства, разбоя, предательства, междоусобной брани и смены выборных царей из боярских партий (Годунова и Шуйского) беглыми проходимцами, как Отрепьев и Тушинский вор, – в страшное смутное время, при всеобщем анархическом волнении, всякий хотел исполнения только своей воли и своих правителей до того, что многие стали звать в Царя России даже иноземных неправославных королевичей, и государству Русскому грозило иностранное вторжение.

Такая опасность выдвинула высшие интересы народно-религиозные, которые оказались столь крепкими и сильными, что, несмотря на тяжкие удары со всех сторон от врагов государства, послужили объединению лучших людей на Руси. Объединение это выразилось в земских ополчениях, особенно Нижегородском князя Пожарского, и в переписке между городами о прекращении смутного состояния. В областях пробудилась государственная сила единения, стали отрекаться от сепаратных стремлений, желая войти „в общую любовь и совет, и союз для спасения отечества“. Руководствуясь обычным русским стремлением к единству религиозному и государственному, земля Русская собралась, единодушие восстановилось и последовало очищение государства от всех врагов и крамольников... Вот тогда то, при самом возвышенном подъёме народного русского духа, спасшего Россию от гибели, и были выражены „лучшими, разумными“ людьми всей Руси те учредительные государственные начала, коими решительно и определённо установлена была „Самобытная конституция русская“.

Освободив Москву от засевших там поляков и всяких смутьянов, в ноябре 1612 года земские ратники ополчения князей Пожарского и Трубецкого, и бояре, и воеводы, и всяких чинов всякие люди, „которые в то время были на Москве“, написали ещё во все города русские, пришедшие „в любовь и в соединение“, чтобы выслали в Москву выборных „лучших и разумных людей“ всяких сословий для великого земского совета и для избрания Государя. По прибытии почти со всей земли Русской этих выборных и открылся в начале 1613 года „великий Земский собор или совет“.

Прежде всего назначен был трёхдневный пост, даже для женщин и детей, во время которого везде служили молебны с усердными прошениями к Богу, вразумить выборных и руководить их избранием, потому что все искренно желали, чтобы совесть избирателей действовала беспристрастно, чтобы избрание указано было Божественным промыслом, а не по человеческим страстям, „чтоб дар дан был от Бога, а не от человек“²²¹. Когда началось заседание этого собора все единодушно решили, чтобы отнюдь не предлагать к избранию иноземца и иноверца, – иноязычных, не крестьянской веры, так как ещё летом в 1612 году выборные люди на земском соборе и в Ярославле постановили: „Государя не нашей, но православной веры греческого закона на государство не хотеть“... – Затем поочерёдно были отстранены кандидатуры всех таких русских, которые замешаны были в предшествовавших событиях – Мстиславского, Голицына, Трубецкого, Пожарского, Воротынского и проч. Но и помимо таких лиц было много претендентов, не пренебрегавших всякими средствами для достижения избрания, и потому „было много споров и обсуждений по многие дни“... Постепенно при этом всё сильнее и настойчивее выдвигалась большинством кандидатура юного боярина Михаила Феодоровича Романова-Юрьева и, наконец, в заседании 7 февраля 1613 года, выбор вполне остановился на нём. Окончательное же решение, „для большего укрепления“, отложено было до 21 февраля, которое приходилось тогда в Воскресенье великого поста. Заседание 21 февраля происходило в Успенском соборе и открылось молебном, в котором представители всей русской земли молили Бога, чтобы Он дал ей царя „праведна и свята, и благочестива, и благородна, и христолюбива“... Затем единодушно всеми членами этого великого Земского собора царём Русским единогласно назван был Михаил Феодорович Романов, и все члены Земского собора, и все прочие люди на красной площади и по всей Москве целовали крест в верности избранному Царю Михаилу Феодоровичу Романову, находившемуся тогда в Костромской губернии при матери своей инокине Марфе. Немедля же тогда собор отправил известительные грамоты во все города, удостоверяя, что избрание Михаила Феодоровича совершилось „не по чьему заводу и крамоле: Бог Его Государя на такой великой царский престол избрал, мимо всех людей, по Своей неизреченной милости, и всем людям о его царском обираньи Бог в сердца вложил едину мысль и утверждение“... И весь народ „от мала до велика всея Руси самодержцем обрал сродича блаженныя памяти царя Феодора Ивановича племянника, благоцветущую отрасль, Михаила Феодоровича Романова-Юрьева“²²².

Таким образом, по изволению Божию, „кого Бог дал“, выбрав Царём сына епископа и родича угасшего древнего дома святого Владимира²²³, юношу непорочного, нисколько неприкосновенного к тогдашним мутным делам, великий Земский собор выборных лучших разумных людей всей земли русской вручил ему всю полноту Верховной власти на Руси нераздельно, без ограничения какими-либо земными учреждениями: „Правь всею Русью, Царь наш православный, Самодержавный, на всей Твоей воле по Божьему, по вере нашей Христовой, когда захочешь и в чем захочешь к твоим услугам лучшие русские .поди в Думе ли Боярской или в „Земском соборе“, а только главное, молим Бога, Ты должен наблюсти нам, Царь православный неизменно „чтоб святая и непорочная истинная православная христианская вера греческого закона была во всём великом Российском государстве нерушима по прежнему и сияла-б во всю вселенную, якож под небесем пресветлое солнце“...²²⁴.

Таков был единодушный приговор всей земли, всего народа Русского, историческими обстоятельствами призванного учредить любый ему государственный порядок и основы государственного устройства. И, хотя никто не думал тогда закреплять определения великого Земского собора в формы точно-определённого закона, Государи Русские и православно-русские люди были верны этому приговору и царство Русское с тех пор крепло, мужало и достигло положения величайшего мирового государства...

В последствии же означенные основы Русского государственного устройства внесены были и в формальные установления положительных законов. Так, в „Духовном Регламенте“ Императора Петра I в 1721 году сказано: „Монархов власть есть Самодержавная, которой повиноваться сам Бог за совесть повелевает“... „Его Величество есть монарх Самовластный“, – сказано ещё в военных Артикулах (20) императора Петра Великого, а в 1727 году восьмым пунктом Тестамента императрицы Екатерины I категорично поставлено, что: „никто никогда Российским престолом владеть не может, который (Царь) не греческого (не православного) закона“. – Эти же основы подтверждены законами в 1741 году императрицей Елисаветой Петровной и в 1767 году императрицей Екатериной Великой; затем ещё императором Павлом в 1797 году и императором Николаем Павловичем в 1841 году²²⁵. А из этих узаконений многовековые народно-русские начала православия и самодержавия перешли в Свод Законов Российской Империи и ныне действующих. Здесь в Разделе первом Основных государственных законов Российской Империи о священных правах и о существе Верховной Русский Власти статья I-я постановляет: „Император Всероссийский есть Монарх Самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной Его власти не токмо за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает“. Статья 40 гласит: „Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Кафолического Восточного исповедания“. – А статья 41 установляет, что: „Император, престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной“. – В статье же 36-й примечание 2-е добавляет об этом ещё, что: „Император перед совершением Священного Коронования и миропомазания, по обычаю древних христианских Государей и Благовенчанных Его предков, произносит вслух верных Его подданных символ Православно-кафолические веры и потом, по облечении в порфиру, по возложении на себя короны и по восприятии скипетра и державы, призывает Царя царствующих в установленной для сего молитве с коленопреклонением: да наставит Его, вразумит и управит в великом служении, яко Царя и Судию Царству Всероссийскому, да будет с ним преседящая Божественному престолу премудрость и да будет сердце Его в руку Божию, во еже вся устроити к пользе врученных Ему людей и к славе Божией, яко да и в день суда Его непостыдно воздаст ему, Богу, слово“.

Таким образом, по основным священным законам Российской империи, многовековые учредительные начала государственного устройства Всероссийского царства, то есть законы „Русской конституции“, состоят из трёх существенных законоположений:

1) Из закона о неограниченном „Самодержавии Русского Царя“, – так как сущность Верховной власти на Руси состоит в том, что Государь Русский есть Монарх, власть которого основывается на Воле Божией и он есть представитель Божественной Воли на Руси. Власть Русского Царя не зависит ни от чьей власти земной, ни от чьей воли людской (стат. I), а лишь только от верности его Единому истинному Богу (стат. 41). В повторении таинства миропомазания, при вступлении на Российский престол, Православный Государь Русский получает и сугубую Благодать Божию, Божественную творческую силу, освещающую Его и прививающую душе Его особенные высшие силы.

2) Из закона о господстве и первенстве в Российской империи одной веры Христианской Восточного Православного исповедания (ст. 40). В этой вере, неизменно сохраняющей Богооткровенное всемирное спасительное учение Богочеловека Христа и Его апостолов, находят полное удовлетворение все потребности жизни людской, самой высокой. И основы веры православной признаны основами жизни и бытия народа русского, его государственного благоустройства. Никакие человеческие измышления отношений людей между собой не могут сравниться с отношениями в высочайшей степени самоотверженной любви христианства православного и потому исполнение православно-христианских обязанностей людьми друг к другу ведёт к высшему благосостоянию общественному, государственному. Вера православно-христианская, по всему складу русской жизни, составляет святое и заветное достояние русского народа, его „Святая святых“.

3) В полную гарантию двух основных учредительных законов „Русской конституции“, Русского государственного устройства, – Самодержавия и Православия, – установлен основной же закон статьи 41, что: „Император, престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной“. – Этот Закон в отрицательной форме выражения: – „Император не может“, – представляется как бы ограничительным для неограниченного Самодержавия. Но так как Русское Самодержавие есть не деспотизм личного произвола, заботящегося лишь о личных своих интересах, а Самодержавие законное, великое служение коего имеет целью благо народа, чтобы „вся устроити к пользе вручённых Ему людей и к славе Божией“ (ст. 36), то оно имеет и обязанности, например, быть верным Православию, поддерживать и. охранять установленные Самодержавием законы. „Российская Империя управляется (действием Самодержавной власти) на твёрдых основаниях положительных законов, учреждений и уставов от Самодержавной Власти исходящих“ (стат. 47 Основн. законов). И отрицательное выражение статьи 41 в положительной форме означает основное, непременное условие, какое должен²²⁶ иметь Император, Всероссийским престолом обладающий, подобно тому, как, например, условие нисходящего царского рождения для наследования Всероссийским Самодержавием. И, вступая на Всероссийский престол православного Русского царства, „ Император произносит в слух верных Его подданных символ Православной-Кафолической веры“ (стат. 36), свидетельствуя этим те Свои коренные убеждения, те неизменные начала, на основании коих Он будет Самодержавно править Российским государством. Неограниченно всецело подчиняя самого себя Самодержавию Русского Императора, самобытное русское сознание православного русского народа не подчиняет воле Императора одной только своей Божественной веры и безусловно выговаривает от своего земного Повелителя непременное присутствие на высоте Всероссийского престола Христианского Православия Самого Самодержавного Императора, то есть выполнения непреложных Божественных истин и начал православно-христианских. Условием Самодержавного обладания Всероссийским престолом православное сознание русского народа установляет непременное единение с народом духовное, религиозное Самодержца Русского и в этом единении полагает высший идеал своего государственного бытия²²⁷.

Вот те основные учредительные законы, коими определены коренные начала государственного устройства Всероссийской Империи, обязательные для всех жителей на Руси и для Самой Верховной Власти, – следовательно существующая „Русская Конституция“.

В этой религиозно-народной Самобытной Русской Конституции находятся во всей Богочеловеческой Христовой чистоте все мировые земные идеалы: любви к людям до самопожертвования; – свободы, без гнёта произвола только себялюбивого личного своеволия; – равенства, высшего внутреннего, при соответствующем уважении разнообразных внешних житейских положений; братства, при всём разнообразия народностей и племён: – прогресса, самого полного, возвышенного, при стремлении к постепенному достижению частного личного усовершенствования... И эта то православно-христианская „Самобытно Русская конституция“ тем и лучше, и выше всех прочих конституций, что в её началах нет недостатков прочих не русских конституций, а достоинства всех имеются в полной степени. Поэтому, как никакие человеческие измышления не могут сравниться по глубине, высоте и широте с основами Божественных истин христианства православного, так никакие ни Западные, ни Восточные, ни Северные, ни Южные конституции неправославные не могут сравниться с „Православно-народной Самодержавной русской конституцией“! И удивительное желание некоторых деятелей в России заменить высшие, идеальнейшие её основы, низшими, исковерканными страстями человеческими²²⁸, совсем не согласно с выражением желания этих приверженцев западных конституций иметь учреждения лучшие, чем Русские основы. Это подобно тому, как просвещённому обществу, – пользующемуся всеми благами знания и просвещения, – желать возвращения к условиям жизни каких-либо диких племён... Да сохранит же на веки государство святорусское от подобного варварского переворота Сам Господь Бог!

Веру непоколебимую и надежду живую на вечное сохранение православному народу Русскому его многовековых учредительных начал, – Православия и Самодержавия, – даёт и возлюбленнейший Благочестивейший Самодержавный наш Государь Император Николай Александрович в недавнем Высочайшем Манифесте своём ко всем верным подданным следующим основным подтверждением:

„Изволением Промысла Божия, вступив на Прародительский Престол, Мы прияли Священный обет, перед лицом Всевышнего и совестью Нашей, свято блюсти вековые устои Державы Российской и посвятить жизнь Нашу служению возлюбленному Отечеству... на твёрдых основах веры, закона и власти“²²⁹...

Русский старик

(Из келейных записок монаха).

Господь и ещё пробавил мне, недостойному, милость свою, приложив к восьми десяткам лет моего живота и этот уже истёкший ныне несчастный для России год! Чреда смерти снова миновала моё бренное тело, а уже давно пора моей бессмертной душе в путь-дороженьку – в вечное её жилище, – туда, в страну далечу, идеже пресещает свет лица Твоего, Господи. Да, „се ми смерть предлежит, се ми гроб предстоит“, а от летописных привычек многомятежный дух мой всё ещё не отступает... Не терпится, – хочется и теперь ещё предать письмени (а если учёные люди найдут полезным для славы Божией – то и тиснению), мои келейные думы и чувства, по поводу переживаемых Церковью и отчизной событий во внешней и внутренней жизни.

Все мы православные, а наипаче весь русский народ (кроме отщепенцев), выросли и живём под руководством православной Церкви. Наш духовный свет – св. Евангелие. Наши учители – великие святители: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Их учением мы водимся по пути жизни, воздавая Божие – Богу и Кесарево – Кесарю; в частности, по отношению к государству, писание учит нас: „кто в каком звании призван, в том и пребывай“.

Святые отцы сеяли на Руси пшеницу, но враг рода человеческого сеял и сеет, под благовидными предлогами, плевелы.

Православный русский народ, никем не завоёванный, добровольно призвавший к себе власть, принявший после значительного рассмотрения православную веру, – жил сперва под властью областных своих князей, постепенно объединяясь в более крупные княжества, наконец, в годину лихолетья, избрал православного Царя над всей Русью, отклонив помыслы бояр, мечтавших расширить свои права, по примеру польских дворян.

Но вместе с пшеницей вырастали на Руси и плевелы.

Начало вредного влияния западных идей на св. Русь, по моему мнению, произошло в XV–XVI столетии. Царь Иоанн III Васильевич избрал себе в супруги Греческую царевну Елену, воспитанную в Восточной роскоши и подпавшую под влияние латинской унии, – Пышный въезд её в деревенскую Русь и потом жизнь её с царским великолепием, естественно, могли возбудить в русском народе сравнение западных обычаев с своим жизненным укладом не в пользу первых. И, по мере усвоения царедворцами, так называемой, западной цивилизации, а с нею вместе роскошной жизни, русский народ, в душе своей, чуждался запада и его обычаев.

Последующий удар, нравственный, был нанесён православной Руси гениальным императором – работником Петром I. Его преобразования по западным образцам нашей жизни в бытовом и церковном отношении до настоящего дня не примирили православный народ с западными идеалами. Частичные поправки преобразований, в течение 2 столетий, достигли только тех результатов, что явственно показали необходимость коренных преобразований внутренних устоев нашей жизни.

Удаляясь от коренных русских начал и принимая за образец западный строй, Пётр I на православную Церковь смотрел, как на ведомство, подчинённое государственной власти. В этом направлении он пошёл далеко... И ныне, начиная с епископа и кончая церковным приходом, всё взывает к восстановлению древне-церковного строя. Господствующая в России православная Церковь пользуется теперь, на самом деле, меньшей свободой, чем прочие, даже нехристианские религии. На православный народ Пётр I смотрел, как на источник, который должен давать доход на содержание всех учреждений, и материал „для викторий“.

* * *

Настоящие события на Дальнем Востоке особенно заставляют нас крепко подумать о нашем укладе жизненном по сравнению его с порядками, царящими в стране Восходящего Солнца.

Петровская система насаждения в России иностранных обычаев и грамоты, вопреки народного духа, в двести лет не достигла того, чтобы русский народ был поголовно грамотным. Псалтирь и цифирь славянские не процветают; гражданская азбука (весьма слабо распространённая в народе до издания закона о всеобщей воинской повинности 1874 г.) и теперь, после этого закона, не вполне господствует, и русский народ остаётся ещё в большинстве – неграмотным. Полным образованием пользуются, сравнительно с общим количеством народонаселения, только передовые сословия. Доля русских людей и тут уменьшается в пользу инородцев, в особенности евреев.

Япония же, ревниво охраняя свою территорию от вторжения иностранцев, и от духовного их влияния, в последние тридцать лет горячо взялась за усвоение себе плодов западных европейских изобретений, положительных знаний – промышленных и военных, и достигла того, что народ там весь грамотен, промышленность конкурирует с европейской и американской; а военную часть – морскую и сухопутную – Япония довела до того, что флот и войско её явились, неожиданно для нас, самыми сильными нашими противниками. Все этё произошло оттого, что японский микадо вёл преобразования по требованию жизни и при полном единомыслии и единодушии с своим народом. Все учреждения Японии, перенятые от Европы с формальной стороны, проникнуты однако же национальным японским духом. Там, по-видимому, все военные должности и чины даются по способностям, по строгому экзамену, на который не имеют влияния никакие протекции, связи и привилегии сословий.

Для нас – православных ясно, что в мире нет случайностей, а всё подчинено единой всемогущей и благой воле Господа Бога.

Но, вопрос, почему же разразилась теперь над нами нынешняя военная гроза от языческого царства, подстрекаемого европейскими и американскими народами, считающимися христианскими, высокоразвитыми?

Да потому, что дух времени таков. Золото сделалось идолом народов, и оно, скопленное в руках всесветных капиталистов, с евреями во главе, двигает ныне царствами, попавшими к ним в финансовый плен.

Эту военную грозу некоторые православные давно предвидели по приметам, прикровенно указанным в священных книгах. Об этой азиатской грозе задумывались русские мыслители, напр., К. Леонтьев, Вл. С. Соловьев.

Быстро мировые события стали развиваться с половины XIX столетия; широко стало зарождаться в России охлаждение к вере православной и ослабление нравственности, под влиянием противохристианской печати заграничной, и русской, попавшей, большей частью, в руки буддистов, масонов и евреев. Для попрания исконных русских начал, наша пресса усвоила себе особый жаргон, понятный интеллигенции и терпимый гражданской властью. Этот жаргон напоминает тот условный язык, который в старину придумывали школьники-семинаристы для разговора между собой при посторонних людях о своих школьнических делишках²³⁰.

При своей подражательности, мы более склонны к перениманию не столько высоконравственного, полезного, сколько приятного, потворствующего страстям; является всесмешение идей, которого так опасался К. Леонтьев; понятия о добре и зле затемняются; на западе идёт открытая борьба против христианства. Евангельские истины ослабляются или извращаются. Во Франции, например, совершаются события из ряда вон выходящие. По настоянию изверженного из духовного сана министра выкидываются из школ священные иконы Распятия, наконец выносятся Распятия и из судебных мест. Сближение наше с Францией отразилось отчасти и у нас, при том не только на словах, но и на деле. Покушение было удалить св. иконы с наших железнодорожных станций, но, к успокоению православного народа, – не состоялось. Был частный случай и во флоте. Знамение времени поразительное.

Для успокоения народов Европы, тяготящихся издержками на вооружённый мир, и поклоняющихся золотому тельцу, явилась, в последнее время, мысль о прекращении на будущее время ужасов войны, заменив оные конгрессами мира, на которых спорные политические вопросы решались бы международными судьями.

Казалось, уже близко наступление времени всеобщего мира. Но, как сказано в Евангелии: „когда рекут человеки: мир, тогда и возгорится война“.

И вот, вместо чаемого гуманистами всеобщего мира, казавшегося по их расчётам, основанным на земной любви к человечеству, близким к осуществлению, неожиданно обрушилась на нас война, под лукавым знаменем древнего змия.

Война эта предварена была следующими событиями. Промыслом Божиим попущено было, чтобы в последние времена все силы ада напали на Русь Святую. Западные народы, в лице их руководителей, всячески старались внести в нравственный мир православного народа вредные учения, отторгающие народ от православия и даже отрицающие Промысл Божий и личного Бога; поощряли всякие ереси и противоправительственные идеи, снабжая пропагандистов денежными средствами. Чем крупнее являлись проповедники отступления от строя государства и Церкви, тем большей славой наделяли авторов таких учений. В образованном обществе с лёгким сердцем принято уважать не вековечные истины, а последнее слово „науки“, хотя бы то были одни гипотезы. Совесть общественная притупилась. Почва подготовлялась постепенно. Дисциплина держалась и держится только военным воспитанием. Подготовкой почвы для пропаганды служило то положение, что до 60-х годов в барских домах воспитание ограничивалось разговорным французским языком и танцами. Духовная область была знакома только по кощунственным книжкам Вольтера и лёгким французским романам. На таком фундаменте упрочивались в России все отрицательные идеи религиозные и философские. Голоса православного меньшинства дворян заглушались и заглушаются большинством противников сознательных и бессознательных.

Действуя против России морально, наши враги предоставляли Японии средства и материальные, в особенности снабжая её лучшим оружием против России и всеми новейшими изобретениями в военном деле. Давнишний наш враг – Англия не постыдилась заключить с язычниками – азиатами формальный союз, направленный единственно против России, тогда как наше Правительство не желало войны и не готовилось к ней. Внезапно открытая Японией война застала нас неготовыми, и потому вынуждает нас до времени, положенном Владыкой мира, терпеть всякие неудачи.

* * *

„Се ныне время терпения, потерпим убо“, – писал св. Тихон Задонский в своё время. И так потерпим и мы, и поразмыслим: почему Господь попустил языческое царство наступить на Русь православную?

Думаем, что настоящую войну следует почитать за посещение Божие, для вразумления православного народа, чтобы удержался от беззаконий. „Есть ещё 7 тысяч в Израиле, не преклонивших колена перед Ваалом“... Ещё не отвратил Господь от нас Своего Лица, – „Его же любит Господь – наказует“. А наказывать есть за что! Пути Промысла непостижимы. Быть может, пришло время разрушить царство Дракона и просветить Дальний Восток светом Евангелия, через православных исповедников. Западные государства имели довольное время и сроки для их миссии, но плоды миссионерские обнаружились, как в Китае, так и на всём Дальнем Востоке, не в пользу сих делателей. Свидетельством тому служит прошлая Китайская война.

* * *

Посмотрим на события ещё с других сторон: посмотрим на дух народа русского.

Как служит Царю и отечеству наша меньшая братия?

Вот у Порт-Артура на миноносце перебиты и переранены все люди; остаются только два человека, имён которых никогда и никто не узнает: они до конца соблюдают присягу, данную Царю, и топят миноносец, а с ним не пощадили и себя. Вот на броненосце „Петропавловск“ погибли мгновенно, вместе с начальником, несколько сот матросов. Наконец при р. Ялу, при Дашичао, при Ляояне и у Мукдена несколько тысяч солдат умирают в сражении ради ближних. Так и в прежние времена всегда проливалась христианская кровь на войне с врагами Царя и отечества. Проливалась иногда кровь и за другие царства и народы, по велению Царя. За всё своё самоотвержение христолюбивое воинство получает награды и от Начальника веры Иисуса Христа, очищающего их грехи, и от Царей православных.

Искони веков православный народ, отдавая жизнь за веру, Царя и отечество, верил, что слуги Царя будут заступниками их осиротелых семей, что слуги Царя соблюдут в непорочности веру православную и оградят детей сирот от ересей и соблазнов и положат душу свою за Церковь Христову. Верил, что жертвы его жизнью и достоянием за Русь Святую дадут детям, по возможности, пищу достаточную и одеяние, что слуги Царя не дадут побеждённым врагам утеснять животишки вдов и сирот тягловых людей; что дети их будут воспитаны в православной вере, за которую они пролили свою кровь. Верил, что смертью своей на войне и за чужие царства сироты их по крайней мере в самой Святой Руси не подпадут под гнёт иностранцев и не будут у них в кабале.

Да в чём же дето? – спросят нас.

Дето в том, что соль Святой Русской земли „осолилась“...

Древнерусское боярство, умалённое числом при Иоанне Грозном, подверглось при Петре I коренному преобразованию, – „Табелью о рангах“, дверь в дворянство широко растворилась для иностранцев разного сорта, инородцев, и дослужившихся в военной службе до чина прапорщика. В XIX столетии несколько тысяч польской шляхты получили дворянство по подложным документам. Количеством дворянство увеличивалось постепенно, качеством же понижаюсь.

Дворянство всегда было первым сословием в России. Но ныне оно, в большинстве, уже не составляет однородно-целого духовного организма с народом.

Основным законом о дворянстве (165 т. IX т. гр. зак.) предоставлено ему право исключить из собраний своих дворянина, который опорочен судом, или хотя бы он и судим не был, но которого явный бесчестный поступок всем известен. Постановление собрания не подлежит пересмотру судебных мест и пополняется немедленно.

Что же думали российские дворянские собрания, когда деяния некоторых дворян получили всеобщую гласность, начиная с 2 половины прошлого столетия, деяния, превзошедшие заграничных деятелей в своём роде.

Ведь первым социалистом революционером европейским был столбовой дворянин Михаил Бакунин. Первая передовая барышня, поднявшая руку убийственную на генерал-губернатора столицы, была дворянка Вера Засулич!

Первым цареубийцей из среды революционеров пропагандистов, 1 марта 1881 года, был дворянин, имя которого в газетах замалчивалось и упоминалось в течение 20 лет раз или два, не более. Первым богохульником, открыто отвергающим Личного Бога в Пресвятой Троице славимого, и вообще ругателем Христовой Церкви и всех христианских исповеданий был и есть столбовой дворянин Лев Ник. Толстой, да ещё сиятельный, – всеми заграничными недругами нашими превознесённый за это паче всех человек; а по его свидетельству, в этом случае правдивому, большая часть русской интеллигенции одного с ним духа. – И на самом деле: дворянство не только не извергает из своей среды таких деятелей, как выше указанные, но представители дворян (по крайней мере в известном опубликованном случае) не только не отрицаются от солидарности с Толстым, но публично проповедуют свободу безнаказанного совращения православных людей во всякую веру, будь то языческая или еврейская. Церковь православная отлучает еретика, а некоторые учреждения избирают почётным своим членом. Церковь указывает, чтобы отлучённый для православного народа был как язычник и мытарь, а газеты жидовские величают его „наш великий учитель“.

Теперь уместно поставить ещё следующий вопрос:

Дворянство, призванное Державной волей своих Государей стоять на страже народного образования, исполнило ли своё призвание в течение двух столетий?

Ответ должен быть отрицательный. Если за время крепостного права дворянство не исполнило своей обязанности (исключения редкие), поголовно оставляя народ безграмотным, то из каких видов оно ныне, при свободном состоянии народа, будет стоять на страже народного образования? Если страж сам два века уклонялся от православного знамени, то как будет защищать его? Если он не знает, кто друг, по вере, кто враг православного народа, если страж буддист, масон, пашковец, толстовец, словом – иноверец, и требующий, чтобы можно было безнаказанно совращать православных в жидовство, или в полное отрицание Бога, то как он может охранять чистоту православия и быть нелицемерным оберегателем духовных сил народа, его святая святых, за которую он пролил море крови, в полной уверенности, что Православный Царь, первый сын Церкви, будет всеми силами защищать веру и не позволит своим неверным слугам совращать сирот народа из православия в ереси, разрушающие основу самого самодержавия православного Царя.

* * *

Со времени Петровского переворота под управлением подобных царёвых слуг не улыбалась жизнь православному народу на Святой Руси.

Подражательность Петра I идеям и учреждениям Запада повела к тому, что народ, первой ревизией 1719 года, был прикреплён к земле, а православная Церковь в 1721 году по своему управлению подчинена государству, и духовенство отделено от народа в особое сословие, потомственно. Преемники Петра тоже постепенно уменьшали права крестьян с 1730 по 1760 год. А Екатерина II-я указом 1765 года лишила народ уже всяких человеческих прав: помещикам дозволила ссылать крестьян, без суда, в каторжные работы. Гуманность Екатерины II, возникшая под влиянием французских энциклопедистов, выразилась в предоставлении вольностей от службы дворянству, безразлично, как коренным православным, так и инославным: освободила она от телесного наказания купеческое сословие. Православное же духовенство гуманная императрица оставила под кнутом, и расправлялась с архиереями своим судом. Немецким переселенцам из-за границы предоставила обширные льготы, а православных крестьян в Западном крае подчинила власти помещиков – католиков и лютеран, отдававших имения свои с крестьянами в аренду жидам. Историческая неправда эта была исправлена частью Императором Александром II, актом освобождения, в 1861 году, вызванным последствиями Севастопольской войны, показавшей слабосилие России при крепостном её строе.

Но одно горе прошло, наступило другое крепчайшее.

Помещики, большей частью посвятившие себя военной привилегированной службе, по освобождении крестьян, оказались хозяевами, не получившими ни научных, ни практических сведений о сельском хозяйстве. Вместо крепостного труда, помещикам предлежало вести капиталистическое хозяйство, но последовавшие за сим преобразования в России по западным экономическим теориям, при помощи, вновь появившейся на службе по канцеляриям безземельной интеллигенции, отдали помещиков во власть заграничных капиталистов. Закрыв сохранные кассы, реформаторы без пощады вычли из выкупных свидетельств, следовавших помещикам за крестьянские наделы земель, за один раз все долгосрочные займы помещиков²³¹. Всем владельцам поместий потребовались наличные деньги. Цену выкупных свидетельств заграничные банкиры понизили до 65 – за 100. Оставались у помещиков леса, которым они ещё не знали ни цены, ни будущего их значения, а заботились только о добыче наличных денег, в сей час, в сию минуту. – Леса пришлось продать за бесценок юрким евреям.

Благоразумная часть помещиков обратилась к изучению сельскохозяйственных наук, чтобы вести хозяйство по улучшенным системам. Но большая часть дворян, распродав занадельные земли, обратилась на службу в правительственные учреждения, в железнодорожные общества, в банки, вновь открывавшиеся как грибы после дождя на это время золотого, образовавшегося большей частью от выкупных свидетельств из карманов помещиков.

Знаменитые концессии железных дорог, банки и вновь открытые земские и городские учреждения, адвокатура, нотариусы и пр. породили новое бессословное сословие – так называемую интеллигенцию, заражённую отрицательными идеями.

Громаднейший корабль политический и духовный – Россия накренился на сторону запада, потопляемый разными антинациональными и антихристианскими учениями.

Соблазном для многих лёгких умом и сердцем к переходу на сторону ошуюю был и есть стыд прослыть отсталым от Европы, у которой выше всего „последнее слово науки“ и ниже всего сердечная вера в Промысл. Фраза „последнее слово науки“ действовала на интеллигенцию, поверхностно образованную и не ознакомившуюся с учением православной Церкви, как слово „жупел“ на московскую купчиху, в комедии Островского.

* * *

Кому из дворян не досталось мест в казённых и частных учреждениях, тот вошёл в земство, чтобы руководить учреждениями оного.

Новому хозяйственному учреждению – земству предлежало заняться хозяйством уездов: – строить дороги и наведывать народным продовольствием и хозяйственными предметами, на него возложенными законом: но земские деятели, в 30 лет очень мало построившие дорог, усердию занялись предметами другого рода. Во 1-х, больницами. С приглашением врачей на службу в земство прибыли у руководителей интеллигентные либеральные силы. И за это им спасибо. Во 2-х, положением о земских учреждениях земству предоставлено право участвовать в попечении о народном образовании, преимущественно в хозяйственном отношении. Но так называемые передовые земства с самого начала выказали намерение подчинить народные школы всецело своему непосредственному влиянию, сознавая истину, что в чьих руках школа, в тех и народ. Стали открывать учительские семинарии и земские училища, но дела шли сперва очень туго, и народ чуждался земских школ до тех пор, когда вышел закон о всеобщей воинской повинности, предоставляющий льготы грамотным. И от крестьян потребовалось образование. Этот закон о воинской повинности заставлял всех учиться поголовно.

Пользуясь правом содержать школы, земские деятели, с политической окраской, старались и стараются проводить свои разрушительные идеи в народ, это доказано фактами, обнаружившимися в Тверском земстве в 1903 году; в том же истекшем году, в Твери, по улицам ходили безумцы с японскими флагами.

Земские деятели – дворяне и разночинцы – приютили большинство недовольных жизнью и правительственным строем лиц, которые образовали свои кружки: статистиков, страховых агентов и разных специалистов, а также земских антицерковных учителей и учреждали разные съезды с благонамеренными целями.

* * *

Совокупными действиями врагов России и Церкви, внешних и внутренних, душевный мир народа отчасти уже возмущён. Дошло до того, что дух неповиновения властям проник не только в гражданские училища, но даже в школы мальчиков-семинаристов.

Плоды учений оказались горькими. Распространились ереси, секты противогосударственные, поддерживаемые интеллигентными возмутителями.

Понятия о собственности затемнились.

Дерзость атеистов дошла до такого безумия, что некоторые из них, увлёкшись веянием антихристианских учений, решились надругаться над православной верой; устроили адскую машину, чтобы сделать взрыв иконы Божией Матери в Курске. Но чудо спасения иконы показало им истину веры православной: и некоторые из них принесли покаяние, но большинство осталось глухим к этому видимому обличению их лжи.

Дерзость сектантов толстовцев дошла до фанатизма – они целой толпой осквернили православный храм Божий в селе Павловке.

Появились стачки рабочих людей, произошли бунты фабричных рабочих, волнения в высших и средних учебных заведениях, подняли головы явные и тайные интеллигентные враги Церкви и Царя.

Наконец дошло до того, что во многих уездах юга крестьяне разграбили помещичьи усадьбы.

Грехи, вопиющие на небо!

* * *

Обратим теперь внимание на жизнь меньшей братии.

Все необъятное пространство земли русской народ искони занимал своим домыслом постепенно, под крепкую руку Царей, но по историческим причинам, детям народа, сиротам, стало теперь тесно. Земельные владения из дворянских рук попадают в инородные, немецкие, еврейские: прежде крепостной труд отбывался, по крайней мере, для бояр православных, теперь дети народа с поникшим духом вынуждены считать своим господином нередко врагов Церкви и правительства. Фабричная кабала ещё горше того для нравственности народа.

На наших днях двинулся народ чутьём занимать новые земли в Сибирь и за Сибирь, как в старину: и чутьё его не обмануло. Наши канцелярии сперва было старались удержать народ от переселений, но наконец должны были сознаться, что центр России оскудел, и что переселение на Дальний Восток даже полезно в государственных видах.

Все тяжкие жертвы народа на войнах со врагами за веру царя и отечество, и тяготы на родине известны одному только Богу, и остаются жертвами бескорыстными. А сироты их – земледельцы чем обладают ныне на земле православной? Они обладают в своём хозяйстве, по вычислению статистиков, – дефицитом! И, как полноправные, (с 1861 года) самостоятельные хозяева, покрывают свой дефицит специально изобретённым ими способом – „недоеданием“ и кабалой у многих купцов и у некогда бывших врагов Св. Руси. Это недоедание и кабала суть награда за его кровавые жертвы для отечества.

Что получил православный народ за кровь, пролитую в разное время за иноземные царства? Возьмём в пример хотя одно XIX столетие. После Наполеоновских войн, во время которых разорился русский народ и сожжена Москва, европейские народы обожали Императора Александра I, восхваляли до небес за его великодушие к ним. И действительно было за что благодарить. Посмотрите на европейские государства, в особенности на нейтральные: Швейцарию, Бельгию, Нидерланды, вольные города немецкие, как они обогатились с 1815 года, благодаря тягостям, понесённым русским народом и крови русского войска, пролитой за благоденствие европейских народов? Вот, например, есть в Швейцарии город Цюрих: в нём, назад тому 20 лет, считалось, на одной только улице (не помню названия), но статистике, сто двадцать семь миллионеров!

Польша принесла с собой в приданое России три или четыре миллиона господ евреев, не сеющих, но пожинающих доселе хлеб, добытый потовым трудом крестьян, житницы которых постепенно оскудевают, а карманы жнущих увеличиваются всеми неправдами.

Бельгийцы снабжают Русь капиталами, промышленными предприятиями, эксплуатируя народный труд в свою пользу, заменяя часть его машинами.

Словом, промышленники-аферисты всех стран, пленив нашу бюрократию благовидными способами уловлять из народного кармана последние копейки посредством концессий, трестов, синдикатов, орудий века сего, сделались в России господами капиталов, влияющих на благосостояние народа, каковое влияние более вредно, чем бывшее крепостное право, бесправное для крестьян.

Вопль и нужды народа вопиют на небо и к престолу нашего Царя народолюбивого, который ныне нужды народа положил „во главу монарших забот своих“.

* * *

Дух века сего, требующий свободы во всех сферах мысли, обрушился и на христианскую семью. Интеллигенты-эгоисты поставили на очередь женский вопрос (феминизм). Требуется освобождение членов семьи от власти начальника её, в видах материальных и духовных. Прививается дочерям мысль не жить на отцовских хлебах, не стесняться предрассудками о святости семейных уз. Из этого возникли дальнейшие последствия. Желают, требуют полных политических прав женщинам, наравне с мужчинами; женщины вступают в конкуренцию с мужчинами по занятию канцелярских и других профессий. Явилось ослабление женских обязанностей к семье, к воспитанию своих детей: наконец к рождению их по влечению прихоти, без обязательства вступать в брачный союз. Успех отчасти уже достигнут. Стыд уничтожен за детей внебрачных, они сравнены с брачными. Нет препон к нарушению целомудрия и стыда, данного женщине природой, чтобы сдерживать страсти.

Такое положение дел в семье ничего доброго не обещает и вопиет на небо!

* * *

Перст Божий направляет мировые события к отрезвлению народов. – „Чтый да разумеет“!

Пора осмотреться нам на самих себя и принести покаяние сердечное. Все мы повинны в общественных грехах и потому должны покаяние соединить с делами. Заключим наши размышления словами поэта:

Молитесь, кайтесь, к небу длани:

За все грехи былых времён...

За пьянство бешеных страстей.

За слепоту, за злодеянья.

За сон умов, за хлад сердец.

За гордость тёмного незнанья.

За плен народа: наконец

За то, что полные томленья,

В слепой сомнения тоске.

Пошли просить мы исцеленья

Не у Того, в Его ж руке

И блеск побед, и счастье мира,

И огнь любви, и свет умов.

Но у бездушного кумира.

У мёртвых и слепых богов!..

За все беды родного края, –

Перед Богом благости и сил

Молитесь, плача и рыдая,

Чтоб Он простил, чтоб Он простил.

Итак, вступая в новолетие благости Божией, смиримся же под крепкую руку Божию. Воздадим должное почтение святыне русского народа. Соединяясь с ним на службе Царю и отечеству на поле брани, для отражения японцев, соединимся и духовно. Ведь наши писатели лучшие литературные плоды свои пожали и пожинают с нивы, засеянной Церковью. Приступим же с грядущего новолетия к изучению истин веры не поверхностно, а опытным путём (в области религии), по примеру наших великих писателей: Гоголя, Достоевского, Соловьева, Хомякова и пр. Бесспорная истина, что ни для кого из смертных невозможно дойти до той высоты и чистоты нравственного чувства и жизни, которые содержатся в учении Христа, которые преподаны словом и делом Богочеловеком Иисусом Христом, которые хранит православная Церковь, и которыми разрешаются все наши вопросы жизни и смерти.

Только следует положить начало: верую, Господи, помози моему неверию! и идти опытным путём, без лукавства, которое может нанести духовную смерть испытующему тайны веры.

А покаяние наше надобно соединить с делами: – будем охотно и обильно жертвовать деньгами, для выдачи пособий раненым и больным воинам и их семействам, а также на военные нужды России, и на нуждающуюся меньшую нашу братию...

Будем, в наступающее новолетие, молить Бога, чтобы духовное воспитание народа не отклонялось от духа православной Церкви и находилось в руках тех лиц, которым заповедал Сам Господь: „шедше, научите вся языки“, – чтобы для служения Царю являлось побольше слуг испытанной верности Престолу и православию – нераздельно , и чтобы наконец для законодательных работ и окончательных решений, по предметам веры и нравственности, были призываемы высшие иерархи православной Церкви (которая считается господствующей на бумаге); хотя бы в подражание тому же западу, где духовенство национальное участвует в законодательных высших учреждениях. Буди, буди!..

Старец монах

Оптина пустынь.

Письмо 5-e

1) Нравственное настроение священника. 2) Проделки сектантов. 3) Сектанты жалуются на православных за „незаконные сборища“. 4. Как быть?

Возлюбленный о Христе, Нафанаил Петрович!

Спасибо, великое спасибо вам за ваше письмо! Много у вас скорбей. Не мало их и у меня. Об этом молчать бы надо, но вам, как своему другу и со-работнику, я откровенно обо всём говорю... Да, много и у меня терний. Но знаете? – чем они многочисленнее, тем я всё более и более радуюсь... порой какой- то безотчётный восторг наполняет всю мою душу. Это не то, что у Вагнера в его сказках для взрослых... не парение над землёй, над всем мелочным, гадким, пошлым... нет... это нечто более положительное и определённое... Вагнер хочет возвыситься над землёй, стать выше её глупостей. И здесь у него источник утешения, нравственного удовлетворения. А у меня иное настроение. Я от скорбей, от страданий не бегу; но что Господь посылает мне, всё принимаю с благодарением, и чтобы ни случилось со мной, я всегда думаю, что это делается для моего утешения, для очищения моего сердца, для моей радости о Духе Святом. Было время, когда, сидя на семинарской скамье, я сожалел о том, что уже не могу так неподдельно, так искренно смеяться, как смеялся я в детстве. Мне горько было сознавать, что детская пора с её светлым, чистым, хорошим детским сознанием для меня миновала, так далеко ушла, что и воротить её нельзя. А теперь, по милости Божией, я снова переживаю минуты какого-то особенного просветления... жить хочется... страшно хочется жить и именно так, как я теперь живу. Этому я и радуюсь без конца. В своих письмах и при нашей встрече (когда же, кстати, она снова произойдёт?) вы мне неоднократно и настойчиво твердили: „не унывайте... не унывайте“. Теперь я не теоретически, не одной только мыслью, а жизненно понял ваши советы и пожелания. Кстати. У меня в приходе недавно имел место такой случай. Старики из православных после литургии собрались возле церковной сторожки и толковали о том, как бы это отделаться раз навсегда от штундо-баптистов, которые уже регулярно и совершенно открыто собираются на свои моления и позволяют себе завлекать разного рода приманками, лицемерно-ласковым словом, сластями православных детей в свои дома, и здесь стараются возбудить в них вражду к Церкви, к родителям, ко мне и т. д. Совещание имело неожиданный исход. Штундисты подметили это собрание и пошпионили у начальства, сообщив ему „о незаконном сборище“, выразившем будто бы единогласное решение силой и самоуправно выдворить их, „баптистов“, из пределов прихода, и дав начальству понять, что они, „баптисты“, по сему поводу в большой тревоге, дрожат за свою жизнь, хотя и согласны претерпеть свой великий крест до конца. Православные об этом узнали, и как ещё после собрания мне заявили, так и теперь говорят, что их желание таково: просить меня, священника, чтобы я донёс о противозаконных деяниях штундистов по начальству, и чтобы молельня была закрыта, ибо, говорят православные, если её не закроют, то они будут думать, что штундовая вера одобрена правительством; что Закон 1894 года уже отменён: и что, значит, эта вера хороша и в ней можно получать спасение так же, как и в вере православной.

Нафанаил Петрович, как мне поступить в данном случае? Прибавляю при этом, что штундисты уже имеют успех, и что по селу разнёсся слух, будто православным „нагорит“, «на орехи достанется“, а штундисты выиграют... Молокане также поддерживают эту молву. Штундисты успели убедить последних. что теперь начальство преследует не „баптистов“, а „молокан*: потому-то, говорят штундисты, православный священник и начал прежде всего с вами беседовать, бывать у вас первых, а не у нас, у которых он доселе ни разу не бывал...

Если есть возможность, побывайте, Нафанаил Петрович, в моём селе. Вы пишете, что ещё не успели объехать всех селений епархии, заражённых сектантством. Но в виду мной изложенных обстоятельств, усердно прошу вас поскорее уделить время для поездки в мой несчастный край.

Семья и ревнители наши ждут вас и вашего слова, а я с своей стороны ожидаю вашей поддержки и братской беседы устами к устам. Посылаю вам моё благословение и привет моей любви к вам о Господе Иисусе.

Храни и подкрепи вас наш Спаситель и Пастыреначальник.

С моей иерейской любовью ваш

священник Н. Никольский

Письмо 6-е

1)Последствия посещения епархиальным миссионером прихода, заражённого сектантством. 2) Священник обратил в православие молоканку и её детей.

Возлюбленный Нафанаил Петрович!

Итак, благодарение Господу Богу, вы побывали у нас... Вы, конечно, не раз думали о том, каковы результаты вашего путешествия и ваших трудов: вы, несомненно, болеете душой, когда думаете, что, быть может, вы не всегда действовали так, как требовали обстоятельства. Скажу вам: если что и вышло в моём приходе не по вашему желанию, не по вашим намерениям, то здесь я вину принимаю на себя... Значит, я, пастырь, не всё, как следует, вам открыл и выяснил, оказался бессильным дать надлежащее освещение той тревоге, в которой живёт мой злосчастный приход... Но вы не тревожьтесь. Были промахи (а где их нет), но они, – истину глаголю, не лгу, – существенного значения не имели. Вот пробел ваших бесед: вашими беседами сектанты не вразумились (кто знает, что в человеке? – быть может, они и не хотели вникать в ваши слова?..) Но вы не будете смущаться этим, так как знаете, что даже в посланиях великого апостола Павла было, по словам апостола Петра, нечто неудобовразумительное, не само по себе непонятное, а только по своей правде служившее камнем преткновения для гордившихся своей мыслью, как бы истиной, и потому ими „невеждами и неутверждёниыми превращавшееся“ к их „собственной погибели“.

Да благословит вас Господь Бог! Православные успокоились, перестали даже и говорить о штундистах после того, как вы шесть дней прожили у нас и по два раза в день вели у нас беседы. Теперь все поняли, что предание церкви не тоже, что предание старцев, обличённых Христом, что Церковью должно именоваться не всякое общество, собирающееся во имя Христа; что крещение водой необходимо, и не только для взрослых, но и для младенцев; что почитание святых мощей имеет полное для себя основание в слове Божием... Слава. Богу! Слава Богу! Я радуюсь за такой исход дела. Даже молокане после ваших разъяснений на счёт гражданских законов о штунде стати к штундистам относиться иначе, и даже просили меня позволить им подписаться под прошением наших православных прихожан о закрытии молельной и прекращении публичных штундовых крещений в нашей реке.

К сему с чувством нравственного удовлетворения сообщаю что гражданское начальство, вероятно, покопавшись надлежащим образом в нашем законодательстве относительно сектантов, дало понять штундистам, чтобы они вели себя потише. Я с своей стороны выяснил, кому следует, что за собрание было около сторожки, о котором я писал вам, а затем словесно вам сообщал в бытность вашу у нас.

Храни вас Господь! От семьи моей вам – привет, от ревнителей наших и прихожан – молитвы и благодарность, от меня – моё благословение.

Хочу порадовать вас: молоканка Мария Зубова с двумя детьми в православие переходит, и не корысти ради, а по любви к нашей Церкви. Я с ней, как вы уже знаете, давно беседую. Убедилась, в церкви нашей побывала. Плакала во время совершения литургии. Так как Зубовой, благодаря переходу к нам, будет отказано в работе и вообще в материальной помощи со стороны сектантов, то я пристраиваю её в работницы к нашей доброй помещице Софье Ивановне, обещающей, кроме того, сына Марьи отдать в городское училище, а дочь – в учительскую школу (они уже окончили курс нашей Церковно-приходской).

Воспомяните меня в молитвах ваших.

Ваш сердечно вас любящий иерей

Пётр Никольский

Письмо 7-е

1) Думы священника по вопросу о церковной проповеди. 2) Недостатки современной проповеди. 3) Живое слово. 4) Благодатность и жизненность проповеди. 5) Проповедник и его слушатели.

Добрейший Нафанаил Петрович!

Вы начали писать о современном проповедничестве, его достоинствах и недостатках. Вам, взявшемуся за эту работу, конечно, известна и хорошо знакома наша проповедь. Но позвольте и мне высказать перед вами некоторые соображения относительно нашей проповеди. Быть может, они и пригодятся вам в каком-либо отношении.

Вот что я думаю, Нафанаил Петрович.

У нас теперь много толкуют о проповедничестве, способах его улучшения, его влиянии на Общество. Но, вслушиваясь в эти толки, я невольно представляю себе такую картину. Несколько лет тому назад на Московско-Ярославско-Арх. ж. д. имел место весьма любопытный случай. На одном участке начали прокладывать железнодорожное полотно. Проложат. Лягут спать. А утром встанут – полотна и нет. Провалилось. Видны только жалкие остатки от насыпи: несколько камешков, горсть–другая песку. Точь-в-точь тоже случилось и со всеми толками о проповеди. Говорят, говорят... пишут, пишут; а что остаётся от этого говорения и этого писания?.. Как-будто эти слова и эти добрые стремления пропадают в бездонной окружающей нас воздушной пропасти. Остаются только отдельные отзвуки, находящие приют в душах людей, и без того полных сознания важности церковно-просветительного дела.

Мне могут возразить, что мои суждения отдают в сильной степени пессимизмом, так как у нас теперь говорят много проповедей, а в печати проповеднические сборники растут, как грибы после дождя. Да, всё это как будто и так: говорится и пишется очень много. Но, думается мне, лучше было бы, если именно таких проповедей поменьше говорили и ещё меньше печатали в качестве образцов. Вот вам даже официальный отзыв о большинстве наших проповедей. Беру его из „Церковного Вестника“, где приводится такой отзыв Тамбовской Консистории о поучениях, произносившихся в епархии: „поучения холодны, сухи, безжизненны, отвлечённы, малопонятны для слушателей“. „Церковный Вестник“ по этому поводу замечает: „удивительно это явление теперь, когда, по-видимому, всё располагает проповедников к живому слову о живых нуждах времени“. Проповеди, добавлю, говорятся по одному шаблону, пишутся устарелым пером: разверните проповеднический сборник, прочитайте почти в любой проповеди десять–пятнадцать строк, – и вы уже узнаёте, чем продолжится и закончится слово: вы почувствуете, что вы это уже не раз слыхали, что это кем-то и когда-то было сказано и тем же заученным языком, с тем же сухим настроением. Тоже, как и в плохих беллетристических произведениях. Идеалы учебника Фаворова доселе остаются для большинства чуть ли не святыней, едва не догматом, к которому острие критики и прикасаться не должно. В проповедях форма и теперь господствует над содержанием... потому и чувствуется в них часто что-то вымученное. Проповеди говорят о всех предметах христианского знания, христианской жизни; но говорят без всякого практически-пригодного метода, руководясь приказами из семинарского учебника, статьями о предупреждении и пресечении из этого, своего рода прокурорского, сборника. В словах и поучениях к „братиям“ фигурируют, как и во всех канцелярских отношениях, неизменные: „сей, оный, поскольку, поколику“, а больше всего: „будем, братие, то-то делать, а того-то не будем- делать“... А как возможно осуществить это делание или неделание, проповеди и не говорят. Существует мнение, что современная проповедь малоплодна. А разве иначе может быть?..

Я лично выхожу в своей мысли о хорошей живой проповеди из слов Спасителя: „без Мене не можете творити ничесоже“, т. е., из идей спасения о Христе Иисусе. Мы спасаемся личными человеческими усилиями при содействии божественной благодати. Отсюда и зовущая ко спасению проповедь должна говорить – о небе и небесных дарах нам, грешным, это во-первых. Проповедь должна нас влечь ко спасению, говорить нашей душе. Это во-вторых. В первом случае проповедь должна иметь под собой наше церковное учение, т. е., быть, как говорят, проповедью „церковной“. „Миру ни одной уступки в православном учении“ – вот это и будет церковностью проповеди. Но это ещё не всё. Говоря о благодати, имея такой великий источник и основание, как учение, Богом нам данное, церковная проповедь должна быть благодатной, живой, из души, из сердца исходящей. Проповедь по своему месту, ей отведённому Самим Христом в жизни Церкви, не должна быть здесь еле заметным ручейком. Волна, поток могучий, сила непреоборимая, – вот чем нужно сделаться церковной проповеди. Не скользить по душе, а в двери её стучаться, жечь её, сердце зажигать – вот долг проповеднического слова. Некоторым гомилетам не нравится, когда проповедник заставляет слушателей содрогаться, рисуя последним в ярких красках „лютую смерть грешника“, адские мучения и т. д. А я тут дурного ничего не нахожу. Душе порой и содрогнуться надо, „еже обратитися и живой“ ей „быти“. Душа от проповеди вообще должна приходить в новое состояние. Это и будет продолжение начатого Христом и порученного им церкви дела нашего спасения. „Назидать“ значит на Христе „строить“, душу устраивать. А что же это за постройка, когда после проповеди остаётся часто всё тот же сырой материал? Проповедник... да ведь он по самому своему званию – архитектор... У него должна быть определённая идея строительства, художественный план, желание делать и доводить дело до конца. Вся сила, вся энергия его души должна уйти на его дето. Везде, во всяком деле, требуется душа, сердечное воодушевление, а тем более в проповедничестве. Чуткость – вот свойство, без которого все наши речи будут медью звенящей, кимвалом бряцающим.

Скажу нисколько слов и о наших слушателях, о том, как к ним надо подходить.

Обычно мы не считаемся, с кем и кому мы говорим. В гостиной, в столовой за чаем, у нас ведутся весьма интересные беседы. Мы попадаем в точку интересов собеседников, бываем занимательны, не замечаем, как в разговорах проходить время. А вот в проповедях мы никак не попадём в точку. Нам она, эта точка, часто как будто не ясна. Отсюда и прицел наш плох. Ведь бывает же так, что стоят, положим, в церкви рабочие люди, – люди труда, с постоянными, восходящими с рук, мозолями, с молитвой на устах о насущном хлебе. А проповедник выходит на кафедру и начинает говорить слово против богатства, о тленности благ земных. Или: проповедник выступает и сразу принимает обличительный тон: „вы, говорит, такие-то и такие-то“. В кого или во что он, спрашивается, метить? Ведь только раздражает слушателей. Правда, мы знаем обличительные речи, принадлежащие перу даже св. отцов и учителей Церкви. Но в них, напр.. в обличениях Св. Иоанна Златоуста слышится отеческая скорбь, и когда читаешь его, Златоуста, то чувствуешь, что он не бранит, а отечески вразумляет. Вся наша ошибка вот в чём. Мы говорим Петру, Ивану, тогда то крещённым и состоящим в православной церкви, – Марии и Марфе, в метрике числящимся православными. Вот уже и нет цели. Ведь надо говорить душе человеческой, душам Петра, Ивана, Марии, Марфы и т. д. Проповедь должна быть психологичной, уметь в душу проникать, затрагивать в ней лучшие стороны, поднимать её и т. д. Скажу, в заключение: проповедь должна создавать спасение общества, подходя к душе последнего умело, любовно, убеждённо, с целью вызвать к жизни добро, живущее в человеке и убить в нём зло, которое так ещё сильно в человеческой душе.

Не знаю, Нафанаил Петрович, разделите ли вы мои мысли, выросшие во мне в убеждения. Но я иначе мыслить не могу. И если я дам для ваших статей хоть каплю полезного материала, буду очень и очень нравственно доволен.

Прошу вас, Нафанаил Петрович, принять глубокий поклон от моей семьи и ревнителей наших. Мои молитвы всегда с вами.

Будьте здоровы и благодушны.

Ваш душой и сердцем иерей

Пётр Никольский

Письмо 8-e

1) Думы священника по поводу весны. 2) Будущее противо-сектантской миссии и залог её успеха. 3) Новообращённые благодарят епархиального миссионера за подаренные им крестики ко дню их крещения.

Дорогой Нафанаил Петрович!

Наступает хорошее время. Вот и весна уже на дворе. Какая благодать-то! Деревья почти совсем оделись в свою зелень показались цветы, воздух такой ароматичный, и в этом воздухе хор птичек воссылает хвалу Творцу всяческих. Как хорошо, дорогой мой друг! Хорошо и назидательно, и вот в каком отношении. Смотрю, смотрю я на сектантов своих: ну право, они зачерствели и забыли настоящую-то христианскую радость. Какая-то непостижимая злоба, из ряда вон выходящие озлобление живёт в их сердцах. И думается мне: как было бы хорошо, если бы в их душах засияла вековечная радость, не радость всё отрицающего протеста, а светлая, настоящая христианская: чтобы здесь произошло возрождение, наполнилось бы всё благоуханием небесной любви, украсилось цветами истинной веры и нелицемерной добродетели. Поучительно для меня в этом расцвете природы и другое. Природа преображается постепенно, но могуче и неудержимо. Вот такой должна быть и наша противо-сектантская работа. Вы не раз высказывали свои мысли о постановке нашей миссии. Вполне с вами согласен. Только тогда миссия и сделает своё великое дело, когда она образует целый громадный поток, который будет увлекать за собой, увлекать неудержимо и властно всех, кто ищет правды. Это ведь, пока только начало работы – все наши миссионерские хлопоты и работы. А вот когда по всем приходам сформируются миссии, да сами православные будут помогать пастырям, да верующие интеллигенты придут на подмогу, тогда и будет у нас великое торжество. По выходе из семинарии, сделавшись священником, я много думал о нашем церковно-просветительном деле. Конечно, в моих мечтах было много утопического. Главная моя ошибка была в том, что черты церкви торжествующей я переносил в своём увлечении на церковь воинствующую: мне всё грезилось победоносное шествие Церкви, перед которой склоняется весь мир, исчезает всякое зло. Теперь я не даю воли своему воображении» в этом направлении. Но думаю, что теперь уже не ошибаюсь, когда хочу видеть церковно-просветительное движение – сильное, мужественное и торжествующее над злом. Вы уверены, что это время не за горами. Подкрепи, Господи, эту вашу веру во всепобеждающую силу добра. Дай, Боже, нам видеть эти счастливые дни!

Пока до скорого свидания. Еду к вам поговорить лично, да кое-какие деда поделать в консистории.

Поклон и привет вам от семьи, от ревнителей и новообращённых (от последних и благодарность за крестики, которые вы прислали ко дню их крещения).

Храни вас, Господь!

Сердечно вас любящий иерей

Пётр Никольский

Грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов

Необходимость улучшения иконописного дела в православной русской Церкви, вне всякого сомнения. Безобразные примеры суздальской мазни и лубочной промышленности слишком тяжело чувствуются православной миссией при её защите догмата иконопочитания от всевозможных нападок на него наших сектантов. Правильно поставленные иконописные школы вызывают, поэтому, самое искреннее сочувствие у миссионеров.

Но для многомиллионного православного люда этих школ, увы, очень мало, и нет надежды, чтобы они смогли удовлетворить потребности простого народа. Как ни хороши и строго религиозны будут произведения православных мастеров иконописного дела, они будут мало доступны для народа, по своей сравнительной дороговизне. Печатанье икон всегда будет иметь за собой в этом случае непобедимое преимущество...

Печатные иконы уже распространились в простом русском народе. Печатают на бумаге, жести, дереве и полотне. Против самой идеи печатанья трудно что-либо возразить. Мы, поэтому, с большим недоумением встретились несколько лет тому назад с рассуждением в Орловских Епархиальных Ведомостях о том, что печатные иконы не суть святые иконы и не могут быть приемлемы в православной Церкви, что иконами могут считаться только те, что пишутся от руки. Автор этого антидогматического рассуждения, очевидно, забыл, что новозаветный первообраз – Нерукотворенный образ Спасителя – является не писанным, а отпечатленным изображением или иконой Спасителя... Печатные изображения священных лиц и событий приняты в православной Церкви и, в виде напр. антиминсов, являются достоянием всех, без исключения, храмов нашей Церкви.

Печатанье икон на бумаге может встретить возражение только в виду малой прочности бумажного материала. Дешевизна и удобство исполнения работы всегда дадут этому роду иконных произведений преобладающее значение. Иконы на жести привлекают внимание своей красотой и прочностью. Но эти достоинства не долго сохраняются за ними. Печатные на жести краски быстро стираются и остаётся голая жесть. Тоже самое можно сказать и про дорогие сравнительно печатные иконы на дереве. Чувство верующего не может считать эти доски с истёршимися священными изображениями простыми, подлежащими уничтожению, досками; тем не менее доски, хотя бы и священные, но без изображений, теряют смысл икон...

В последнее время нам случалось встречаться с печатными на атласе изображениями Божией Матери, преп. Серафима Саровского, свят. Феодосия Углицкого и др. Иконы эти имеют, по своим удобствам для перевозки, для вставки в киоты и т. п., достоинства бумажных, но также непрочны, плохо отпечатаны и, кроме того, не дёшевы. Было бы в высшей степени полезно организовать в самых широких размерах печатанье икон на полотне. Для этого можно воспользоваться всеми усовершенствованиями, которых достигла в настоящее время платочная мануфактура. Известно, что произведения этой мануфактуры, с отпечатанными на платках в одну или несколько красок различными рисунками, не стираются после мойки в кипячённой и мыльной воде и уничтожаются только вместе с самым платком. Для крестьянских изб, сырых и курных, для тощего крестьянского кошелька, нам кажется, этот вид печатных священных изображений самый подходящий.

Кроме удовлетворения религиозной потребности в иконах, этот вид промышленности может найти себе применение и в печатании на платках различных souvenire’ов. Наши богомольцы, бывая в священных местах, покупают картины и фотографии, а также чашки, ложки, палки и другие вещи с священными изображениями и видами церквей, памятников и проч. В последнее время им стали предлагать открытые письма, вошедшие в моду у интеллигенции. Но требование прочности и дешевизны должны дать преимущество перед всем этим хорошо отпечатанным на платках различным видам священных мест, память о которых желали бы сохранить для себя богомольцы. Такие платки не пойдут у них ни для головного, ни для носового употребления, а повешенные на стене, поддающиеся чистке и мойке, они отлично удовлетворят благочестивому вкусу крестьянина в его сырой и дымной обстановке.

Священник-миссионер Савва Потехин

„Беды во лже-братии“ (2Кор.11:26).

Казаки станицы У-ой, П-ого уезда, издавна православные. Живя в далёкой Сибири, они ничего никогда не слыхали ни про штунду, ни про молоканство и т. п. Жили они себе потихоньку, полегоньку. Но вот, с проведением великого Сибирского пути, понаехали в Сибирь на вольные земли разные сектанты, на-арендовали себе свободных земельных участков, и пошла у нас жизнь иная. Равнодушные до того казаки заволновались. А пастыри духовные чуть было совсем не прозевали этого волнения. Большинство из них и не подумало о том, что надо узнать, что такое эти сектанты, – не догадывалось, какое растление внесут эти отступники в мирную до того, но сонную и бездеятельную церковную жизнь.

Плоды сказались скоро. Забродила мысль, некому её было направить, куда следует, и многие и многие казаки готовы были уже отпасть от Церкви. Удерживали только, пожалуй, боязнь, да стыд: „как это – служилый казак, вот православный да в штунду“. Но плохими уж православными стали такие люди. „Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих“ (Иак.1:8).

Любят казаки – не одной только станицы У-ой, но и повсюду, повеселиться порой и изрядно выпить. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Был Михайлов день – храмовой праздник в станице У-ой. В одном доме собралась честная компания навеселе. Пошла беседа: „да какие хорошие люди эти сектанты, не то, что мы – пьяницы, да как поют-то они хорошо, да и учат-то разумно; вот мы все думали, что иконы-то наши – Бог, ан выходит это „дето рук человеческих“ и почитать-то их Бог запретил. А один казак и говорит: „да какой же это Бог, коли я икону-то могу взять да разбить и ничего мне за это не будет?!“ Рюмка за рюмкой и перешло от слов к делу; икона была разбита. Конечно, на другой день почти вся станица об этом узнала. Узнала, да и порешила скрыть это дело: единомышленников оказалось много. Скрывали долго, но батюшка как-то узнал. Узнал и понял, что в его приходе творится что-то неладное; надо тушить пожар, пока он не разгорелся. Батюшка обо всём сообщил, местному преосвященному, а преосвященный послал миссионера разузнать дело, да мерами кротости и вразумления потушить соблазн и с казаками побеседовать о волнующих их вопросах. Дело миссионер разузнал, с казаками побеседовал. Но хмуры были они вначале и неприветливы, а многие, кажется, сначала и вовсе не хотели слушать бесед. Только после как-то смягчились. И уезжал миссионер из станицы уже с некоторою радостью: „ну, думал, слава Богу, семя упало и на добрую почву; батюшка продолжит дело и штунде нечего будет делать в этом приходе, благо сектантов поблизости нет и общение с ними у прихожан не частое“.

С тех пор прошло уже два года, а про отпадения казаков не слыхать.

Но не прошла даром миссионеру эта поездка, пришлось ему увидать „беды“ за благовестие Христовой истины. Нашлись какие-то тёмные силы, которые отомстили ему за то, что трогал злостную штунду: „не рви её сетей, не разрушай её козней“.

Не успел миссионер приехать домой, как преосвященным уж был получен на него донос за полной подписью доносчика. И чего, чего там не было. И вот через месяц миссионер узнаёт, что он „под следствием“. Получает формальное предписание от следователя дать объяснение по возводимым на него казаком станицы У-ой Иваном Пономаревым обвинением. Читает и глазам не верит. „Приехал, пишется в доносе, великий проповедник“... ударили в колокол, а он уже с нашим священником „порядочно дрызнул“... и началась „пьяная служба“. А после службы „оба попа пошли искать приключений“ и т. д., до страшных мерзостей.

Приехал следователь и в станицу. Но никакого Ивана Пономарева, подписавшего донос, там не оказалось, а казаки, всем обществом, заявили, что ничего подобного не было, и что доноса у них никто не писал.

Так это дело до сих пор и осталось нераскрытым. Тяжелее всех было только миссионеру. Пока следствие, да прочее, прошло более двух месяцев. И только через эти два месяца честь его, попранная ни за что, ни про что, была восстановлена. И сколько на тернистой миссионерской службе приходится испытывать разных бед и напастей! Беды и между братьями и „между лже-братиями“.

Свящ. Николай Кипарисов

При селе Городце, Нижегородской губ., – как известно, издавна существует раскольничий беглопоповский молитвенный дом, обыкновенно называемый по-местному „Городецкая часовня“.

По внешнему своему виду эта часовня – обыкновенный моиастырёк, она вокруг обнесена широкой каменной оградой, по углам которой стоят небольшие башенки. С западной стороны ограды устроены, на подобие монастырских, святые ворота, украшенные вызолоченными крестами и образами. Внутри её помещается большой двухэтажный каменный корпус, часть которого занимается моленной, и неподалёку от него стоит небольшая деревянная колоколенка. При этой часовне всегда находится беглый поп и из нескольких человек „клир“. Обеспечивается она главным образом ревностным расколо покровителем нижегородск. купцом Б-вым и др. радеющими беглопоповству лицами.

В настоящее время при этой часовне на „пастырском“ поприще подвизается ушедший из православной Церкви единоверческий священник А. С-ов, который до поступления в „бугровскую иерархию“ состоял на службе при одном из единоверческих приходов Ярославск. епархий, Пошехонского уезда.

Минувшим летом, на пароходе по р. Волге, я имел удобный случай познакомиться и побеседовать о вере с беглым о. С-м. Беседа у нас велась об австрийском священстве.

О. С-в, по-видимому, человек был простого и откровенного характера. Любитель он, кажется, и поговорить о вере. В нашей беседе он ревностно старался укорить австрийское священство в его незаконности. Он говорил мне: „что у австрияков за попы? Они ведь безблагодатные – мужики“. Далее он коснулся личности м. Амвросия и во многом осуждал его за нарушение св. правил. – Ведь австрийские м. Амросия деньгами сманули! Поп его принял от ереси, а паству ему он не имел права вручить“. Тут о. С-в кратко передал о возникновении австрийской иерархии, что он, судя по его рассказу, знал понаслышке. В заключение он сказал: „поэтому австрийские попы не имеют благодати. Вот я благодать имею и данное мне право совершать св. таинства, а австрийские попы – не попы, а мужики“.

Словом, рассуждения о. С-ва по поводу австрийского священства были очень справедливые; в виду сего, мне пришлось на этот раз во всём с ним согласиться.

Но представлялось интересным разрешить след. вопрос: Где ныне существует спасающая Церковь Христова? По свидетельству Божественного писания, она в полном первоначальном своём устройстве должна, в силу данного ей основателем обетования: „на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей“ (Мф.16:18), пребыть до дня второго пришествия Христа. Обетование, данное Церкви Христом, по свидетельству Иоанна Златоуста, непреложно. Вот как св. отец говорит о сём: „Есть и другие предсказания, которые со времени произнесения их будут иметь силу до пришествия Христова, как можешь видеть, если хочешь, из следующего, например: „Се аз с вами есмь во вся дни до скончания века“ (Мф. 28)... „На сем камени созижду Церковь Мою и врата адова не одолеют ей“ (Мф. 16 гл.) и др. весьма многие... От чего не одолели Церкви врата адова? От чего Христос всегда пребывает с нами? Ибо, если бы Он не был с нами, то Церковь не одержала бы победы“ (1 Кор. бес. 6 ст. 99). На этот вопрос о. С-в сказал: „У нас Церковь, у нас и благодатное священство есть“. – А имеете ли вы благодатных епископов! – „Мы приемлем на основании св. прав. приходящих от господствующей церкви к нам иереев“, – ответили за о. С-ва его клирики, ехавшие вместе с ним исправлять какую-то требу в с. Васелево (след. пристань от Городца). И вы, о. А., когда-то были значит священником правосл. Церкви? – спросил я о. С-ва. – „Да, я до сего служил у единоверцев“, – тихонько с улыбочкой ответил о. С-в. – Что же заставило вас уйти из прав. Церкви в старообрядчество? – „Долго рассказывать“. Ну хоть покороче, – просил я.

О. С-в, наклонившись поближе ко мне, тихохонько начал рассказывать о своём уходе в раскол. – „Я прежде служил в единоверческ. храме Ярославск. епар. Место это я сдал своему зятю, а сам поехал в Москву, где познакомился с попом Максимом²³³. Исправивши меня, он посоветовал ехать к Б -ву в г. Нижний, там нужен был поп. Вот я и поехал туда. Б-в меня определил в с. Городец“ – А грамоту вы имеете? – „Как же! Без грамоты меня-б и не приняли“. – Ну, а как живётся вам здесь – хорошо или плохо? – „О! ещё-б жить у нас плохо!“ – У нас ведь попечительство богатое. Один Б-ов, что значит!.. – сказал один из клириков. – „Ещё жить ли плохо у нас! Посмотри-ка на них! Видно им плохо живётся“! – говорил о. С-в, указывая на клириков. – Ну, а духовное платье, кажется, вам воспрещено носить? – „На счёт этого у нас просто. К нам власть местная хорошо относится. У нас в ограде, что хочешь, то и делай – сказал один из спутников о. С-ва. Припоминаю, что разговор наш был заключён словами „клирика“: „У нас попы в ризах хоронят покойников. Крестные ходы вокруг часовни делают и т. п.“. Пароход наш в это время был уже у пристани „Васелево“. Мы распрощались дружески, поблагодарив друг друга за беседу: собеседники мои ушли с парохода.

Что заставило бедного старика оставить Церковь Христову? – думал я про себя, когда расстался с своими собеседниками.

Ужели он не знает, что общество беглопоповцев не составляет из себя Церкви Христовой? Ведь он, смотри, как ревностно укорял в нарушении канонических правил австрийское священство! А свои беззаконные поступки, которыми нарушил он много св. правил, ужели для него не известны? Так и хочется сказать ему по долгу христианскому: Не забывай, отче, что ты, оставив спасительную Церковь Христову, присоединился к такому обществу, которое не имеет ни благодатных епископов, ни семи спасительных таинств; а то и другое должно сохраниться в истинной Церкви Христовой до скончания видимого света (Кирил. кн. 77 по 79 л. кн. о Вер. 59 об.). Ваше общество, вследствие неимения благочестивых епископов, по свидетельству св. Игнатия Богоносца, злочестиво: „Елицы бо Христови суть, сии со епископом суть: елицы же уклоняются от него, и общение любят с проклятыми, сии с ними посекутся“. А что действительно общество беглопоповцев проклято, об этом свидетельствует собор св. отец, иже бе в Гангре: „Аще кто кроме церкви особо собрания составляет, и презирает церковь, церковная творити хощет, не имея с собою пресвитера по воле (о. С-в вне воли) епископа: да будут под клятвою“ (Пр. 6).

Что касается самих беглых попов, приемлемых беглопоповским обществом, то они, согласно 39 и 31 ап. прав., находятся в изверженном состоянии (Снес. 10 пр. Карф. соб.). И таинства поэтому, строемые ими, остаются безблагодатными. „Понеже иереев в благочинных посланных не имеют. Аще бы и имели от нас отбегших единаче тайны без единости церкви христианския ни чесоже суть, ибо всем отлучившимся от единения церковнаго Бог пророком рече послю на вы клятву и проклену благословение ваше и оклену е, и разорю благословение ваше и не будет в вас, сиречь, положу клятву на благословение ваше, имиже тайна совершается (Тол. Ап. л. 548 об.), „Егда ту несть архиерея таковем и не дается Дух Святый, якоже веруем“ (а о. С-в так ли верует?). „И егда то не имут, егоже не прияша таковем образом, како инем подадут знамение на духовные службы“ (Тактик. Ник. Черн. л. 41 об.).

Итак, о. С-в, обличая австрийское священство в нарушении св. правил, почему бы не обратить вам внимания с о. Максимом на свои законо-преступные поступки? 1) Где вы нашли в Кормчей такое правило, чтобы купец-простолюдин мог определять вас служить у св. престола? 2) Скажите, пожалуйста, от каких вы ересей были обязаны отрекаться, при производимом над вами чиноприёме? Ведь вы, состоя на службе у единоверцев, исполняли все обычаи старообрядческого характера! Если вы отреклись от православной Церкви, которая преподала вам таинство священства, то этим вы лишились уже священства и вам следовало, как простолюдину, прекратить священствовать.

Не забудь ещё и то, отче, что не спасёт тебя обилие раскольничьего злата в день праведного суда Божия!

Я уверен, что ты отдался под власть беглопоповского купца-патриарха не по искреннему убеждению в правоте беглопоповства, а единственно из-за весёленькой и спокойной жизни, проводимой в раскольническом кругу. Но... чем ты искупишь свою душу, которая теперь живёт вне спасительной Церкви Христовой, в день суда Господня? (В. Кат. 25 гл.). Ведь, по свидетельству Иоан. Златоуста (Бес. на 14 пос.), грех раскола не может быть омыт даже мученической кровью! Пусть Господь поможет тебе, отче, образумиться и снова возвратиться в спасительное лоно православия!

И. Водягин

Старообрядец. Неоднократно в беседе со мной вы, о. миссионер, обвиняя наше общество в неимении почти в течение 180 лет епископов, ссылались на II нравоучение св. И. Златоуста, на послание к Ефесянам; наших епископов, священников вы всегда признавали и признаёте ни более и не менее как простецами, так что, в случае перехода их к вам, ваша Церковь принимает их не в сущем сане, а как мирян; хотя крещение, совершаемое ими в нашем обществе, принимаете, не повторяйте.

Православный. Да, наша пр. Церковь священство, происшедшее от Амвросия, считает незаконным, безблагодатным, посему и принимает ваших клириков как мирян, не повторяя только крещения, совершенного ими...

Старообрядец. Вот таким-то отношением к старообрядческой иерархии ваша Церковь еретичествует, именно содержит ваша Церковь – ересь Люциферианскую. Об этом-то, а также и о том, что вы неправильно понимаете и толкуете в отношении к нам II нравоучение св. Златоуста на послание к Ефесянам, я и хочу побеседовать с вами.

Православный. Охотно готов исполнить это ваше желание, – тем более, что и устно и письменно ваши апологеты заявляют, что наша Церковь, якобы, содержит Люциферианскую ересь... Итак, укажите нам свои основания к подобному обвинению пр. Церкви.

Старообрядец. Люцифериане – последователи Люцифера, епископа Калоританского. Всё заблуждение этих еретиков, или, сказать точнее, раскольников, состояло только в одном: они считали, что на еретических епископах хиротония, или священство, уничтожается. Поэтому они признавали арианских епископов за простецов, за самозванцев, и если они обращались к ним, то принимали их не в сущем сане, а простыми мирянами, хотя крещение от них принимали без повторения. Поэтому-то Люцифериане, бывшие в Антиохии, не подчинялись Мелетию, тамошнему патриарху, рукоположенному арианами. Св. Златоуст, получивший от этого Мелетия рукоположение во диакона, писал именно против этих раскольников – Люцифериан, не имевших общения ни с Мелетием, ни с его преемником Флавианом, ни с Златоустым, ни вообще с пр. Церковью, и доказывал, что у них рукоположение исчезло и погибло, и что как за веру, так и за сие ратоватися подобает. Но как же у Люцифериан исчезло и погибло рукоположение, и как они не ратовали за него, если имели своих епископов и отвергали еретических? Только тем исчезло у них рукоположение, что они признавали, будто оно на уклонившихся в ересь епископах исчезает и уничтожается, – и больше ничего.

А православные против этого ратовали за рукоположение, что оно ересями не уничтожается. Поэтому-то св. Златоуст в II нравоучения на посл. к Ефесянам и доказывает, что рукоположение исчезает и погибает в том обществе, которое признаёт, будто на впавших в ересь епископах священство, или рукоположение, уничтожается. Что, действительно, в этом состояло заблуждение Люцифериан, об этом ясно говорит бл. Иероним (в 4 томе творений его – на стр. 58–61).

Итак, Люцифериане признавали еретичествующих епископов самозванцами, принимали их в своё общество, как мирян, хотя крещение от них принимали без повторения. – Православные же, напротив, признавали, что у еретиков рукоположение действительно, как и крещение, и потому принимали их в сущих санах. Это во-первых. А во-вторых видим, что у еретиков люцифериан рукоположение исчезло и погибло тем именно, что они еретичествующих епископов считали простецами... Но вообще-то у них были свои епископы. Сам Люцифер, начальник этих раскольников, был епископ. Известно, что „Люцифериты имели в Риме свои частные собрания и имели епископом Аврелия, которому преемствовал Ефезий“ (История Гете, т. 3, стр. 447). Кроме того, Люцифер рукоположил в Антиохию епископом Павлина, не желая признавать Мелетия, рукоположенного Арианами. Павлину преемствовал Евагрий. История свидетельствует (Сократ, кн. 2, гл. 43–44: Созомен, кн. 4, гл. 28; 12; Сократ кн. 5, гл. 5), что в Антиохии одновременно было два епископа: св. Мелетий, истинно православный во всём, и Павлин, рукоположенный самим Люцифером и содержащий Люциферийское заблуждение. И хотя было постановлено, что, по смерти одного из них, не должен быть поставлен другой на место его, но управлять будет оставшийся в живых, однако, по смерти Мелетия, в 381 г. на его место поставлен был Флавиан ещё при жизни Павлина (Сократ, кн. 5, гл. 9, Созамен, кн. 7, гл. 11). – По смерти Павлина, рукоположенного Люцифером, поставлен в 389 г. Евагрий (Сократ, кн. 5, стр. 410 в примечании). Раскол, таким образом, в Антиохии продолжался: одни, приверженцы Мелетия и потом Флавиана, были вполне православны, а другие, сторонники Павлина и его преемника Евагрия, по вере хотя тоже были православны, но держались Люцеферианского заблуждения, что от ариан рукоположенные не должны быть приемлемы в своём сане, от чего они и не подчинялись Мелетию, так как он был рукоположен арианами (Сократ, кн. 7, гл. 3). – А св. Златоуст принадлежал именно к сторонникам Мелетия и Флавиана, из которых первый в 381 г. рукоположил его во диакона, а последний – в 386 г. рукоположил его во пресвитера; в 398 г. Златоуст возведён был в сан Константинопольского патриарха. – Таким образом Златоуст был в Антиохии с 381 г. по 398 г. и в этот период времени написал толкование на послание к Ефесянам (см. Жизнь и труды св. отцов и учит. Фаррара, 812 стр.). – Значит, св. И. Златоуст написал II нравоучение на сие послание, именно против схизматиков, или раскольников люцифериан, в котором и говорит, что должно ратовать как за веру, так и за рукоположение и что нет пользы от первого, если последнее в опасности исчезнуть и погибнуть, как было у Люцифериан, имевших епископов, но учивших, что на впавших в ересь иерархах рукоположение уничтожается. Должен при этом сказать, что наши апологеты допускают, что Антиохийские Люцифериане, во время пребывания св. Златоуста в Антиохии, некоторое время не имели епископов, хотя это и подлежит сомнению, так как раздор этот прекратился только в 413 году (Жизнь и труды св. Отцов; Фаррара, стр. 595), когда Златоустого уже и в живых не было, а в остальное время у Люцифериан были свои епископы.

Теперь остаётся только решить вопрос: когда св. Златоуст, писал II нравоучение на послание к Ефесянам, – тогда ли, когда у них были епископы, или тогда, когда у них не было епископов как говорили на беседах? Обратимся к самому нравоучению. В нём Златоуст, говоря о раздоре, происходившем тогда в Антиохии между православными к Люцеферианами, выражается между прочим так: „как претерпим от эллинов смех? Аще-бо о ересях порицают нас, за сия что не рекут ли нам? Аще тыежды догматы, аще тыежде тайны, чесо ради ин начальник на ину Церковь наскачет (Беседы ап. 1694 стр.). Не ясно ли, что у Люцифериан был начальник-епископ, наскочивший на церковь Антиохийскую. А это был Павлин, рукоположенный Люцифером при жизни законного епископа Мелетия, и потом Евагрий.

Далее св. Златоуст предлагает меры к пресечению этого раздора, говоря: „Не вам глоголю предстоящим, но онем отскачущим. Прелюбодеяния вещо есть! Аще же не приемлеши о онех сия слышати, убо ниже о нас: от двоих-бо единому законопреступне быти подобает. Аще убо о нас сия непщуете, готови есмы уступити начальство, ему же аще хощете, тачию да Церковь будет едина. Аще же мы законни бехом, увещайте низложенным быти, иже законопреступне на престол возшедшим“ (Бес. ап. 1695–1696 стр.).

Как бы св. Златоуст советовал низложить законопреступно восшедшего на престол епископский, если бы этого епископа не было? Разве несуществущего можно низложить с престола? Ясно, что у Люцифериан был епископ в то время, когда Златоуст писал, что у них рукоположение исчезло и погибло. Итак, ваша Церковь, принимая наших клириков, при переходе к вам, не оставляет их в сущем сане, хотя крещение от них признаёт и не повторяет, – а считает их простыми мирянами, простецами, – содержит ересь Люцифериан, против которых на западе вооружался бл. Иероним, написавший замечательное сочинение против них в форме разговора (твор. его, т. 4), а на востоке против них ратовали св. Златоуст, написавший II нравоучение на посл. Ап. Павла к Ефесянам под заглавием: „на схизматики, отдирающих себе от церкви в той же вере“. Заблуждение же Люцифериан осуждено древними св. отцами и отвергнуто древней пр. Церковью, как явное нечестие, уничтожающее самое священство.

Вот всё, что я хотел сказать вам и услышать от вас подробного разбора моих доводов и оправдания вашей Церкви.

Православный. Итак, вы возводите на пр. Церковь и её миссионеров два обвинения: первое – пр. Церковь, не признавая ваше священство законным, принимая клириков ваших, при обращении к ней, в качестве простых мирян, хотя крещение, совершаемое ими, не повторяет, а принимает, якобы содержит Люциферианскую ересь, и доказываете вы это тем, что если от каких еретиков принято крещение, то должна быть принята и хиротония; второе обвинение ваше заключается в том, что, якобы, мы неправильно понимаем и применяем к вам II нравоучение св. Златоуста на послание к Ефесянам.

Но как первое, так и второе обвинение – несправедливы.

Прежде всего – само понятие ваше об ереси Люцифериан непраильное, – неверна ваша мысль и о том, что, якобы, раз крещениев Церковь принимает то же обязана принимать и хиротонию; сам вопрос о способе принятия еретиков в пр. Церковь по существу своему – вопрос недогматический, ибо способ принятия в пр. Церковь иномыслящих зависит исключительно от усмотрения церковной власти; наконец и II нравоучение св. Златоуста вы намеренно, или по неведению, искажаете, придавая ему совсем не тот смысл, какой оно имеет.

А. Как известно, ересь Ария была осуждена первым всел. собором, но этим дело арианства не кончилось. – Арианские епископы, подписавшие Никейский символ неискренно, по-прежнему оставались арианами и по-прежнему старались распространять своё лжеучение. Поэтому споры между православными и арианами о Лице Господа Иисуса Христа должны были подняться снова и, действительно, поднялись с большим оживлением. Ариане, чтобы одержать верх над православными, прибегали ко всякого рода интригам, и тем производили большие волнения в Церкви, которые продолжались почти до конца 4 века. – При императоре Констанции, покровительствовавшем арианству, ариане взяли перевес над православными; все важнейшие епископские кафедры были в их руках; защитники православия были только на нескольких кафедрах и находились в поношении, гонении или заточении. Но православие не погибло. – Ариане сами разделились во мнениях; образовались две партии: одна, имея главой Евсевия Кесарийского, не допуская православного учения, что сын Божий единосущен Отцу, учила, что Он подобносущен Ему; другая, держась строго учения Ария, утверждала, что природа Сына Божия, как творения, другая, чем природа Отца, что Сын не единосущен и не подобносущен Отцу. – Первая партия известна под именем полуариан вторая под именем аномеев (строгих ариан). – Обе партии враждовали между собой. Император Констанций по совету епископов второй партии, т. е. аномеев, Урзакия и Валента, для примирения полуариан с аномеями, составил в г. „Сирминиуме“, в 357 г., собор, на котором было решено из рассуждений о Сыне Божием выбросить слово „сущность“, так как де его нет в Св. Писании, и составлен был Символ, в котором, при кажущемся исповедании Христа Сыном Божиим, тщательно опущены были выражения – „единосущный“ и „единородный“.

Чтобы повсеместно распространить этот Символ, Констанций указал быть двум соборам, из которых один был в г. Аримине в 359 г. – На этом соборе было около 450 епископов. Урзакий и Валент предложили собравшимся епископам подписать „Сирмийский“ Символ, в котором опущено было слово „сущность“, как не содержащееся в Св. Писании и вызывающее недоумение, и заявлялось, что «Сын подобен Отцу во всём, как говорит и учит Св. Писание“. Православные епископы не согласились, заявив, что довольно и „Никейского Символа“, а Урзакия и Валента и др. отлучили за отказ подписать и принять Никейский Символ веры.

Но Констанций принял сторону Урзакия и Валента; хитростью, обманом и насилием заставил православных епископов подписать „Сирмийский Символ“ без слова „сущность“ (οὕσία) (См. Бароний, лето 459, 1–9 числа: Деян. Всел. соб. т. I, стр. 90; Созомен – 253–273 стр.). „Но сии (т. е. православные епископы) епископи, пишет Бароний, несотворишася еретиками, ниже на хуление арианское соизволиша; в том токмо погрешиша, яко словесе оного „единосущен“ (аще и никогда же самыя вещи) отступиша; обаче о Божестве Христове, аще и иными словесы, но веру утверждаху“ (359 лето, ч. 10); следоват. в душе и совести – эти епископы были и оставались православными.

Бароний и сам собор Ариминский называет православным.

В 361 г. император Констанций умер. Преемник его, известный Юлиан отступник, дал свободу вероисповедания, по своим расчётам, всем христианским партиям. Изгнанные епископы снова возвратились на свои кафедры, в том числе и св. Афанасий, который, для восстановления православия, собирает в 362 г. собор в Александрии. На этом соборе епископы, подписавшие в Аримине по насилию Констанция арианский символ, покаялись, просили прощения у собора и были приняты в общение. Собор, во главе с св. Афанасием, постановил: „да сии токмо от еретиков обращающихся, чести епископския лишены будут, и между простыми людинами пребудут, иже ересь начаша. Прочии же, иже прельщением, или каковым принуждением на ересь и арианство соизволяху, да при своей епископской чести пребудут; ибо таковии зело мнози бяху, и сим к соединению кафолическому приводяхуся“ (Бароний 362 л. число 24: Твор. св. Афанасия, т. 3, стр. 373).

Люцифер, епископ Каральский, гнушаясь общения с епископами, уловленными хитростью и насилием на Ариминском соборе, покаявшимися потом и принятыми всей Церковью в общение, с оставлением в епископских санах, не принял постановление Александрийского собора (Сократ, 392 стр.; Бароний 362 лето, 25 ч.) и Римской Церкви (число 25-е), стал отделяться от Церкви, сделался „схизматиком“ (числа 25–26). Сам Люцифер умер в общении с Церковью, но последователи его получили особое наименование – „люцифериан“. Вот в чём состояло главным образом заблуждение Люцифера и его последователей (подробнее см. у Сократа кн. 3, гл. 7–10; Созомена – кн. 5, гл. 12–13: Феодорита, кн. 3, гл. 4–5: Церк. Ист. Робертсона т. I, гл. XI, 229–232 стр.).

Итак, Люцифер, вопреки определениям соборов Церкви Александрийской и Римской, отказался принять в общение падших епископов, сотворил схизму.

А пр. Церковь, не принимая ваших лже-попов и лже-епископов, при обращении их в пр. Церковь, в сущем сане, с каким собором, с какой Церковью раздор творит, схизматствует?

Вся Церковь не признаёт ваше священство за священство, а потому и мы приемлем ваших клириков, как мирян. Следовательно, неосновательно ваше обвинение пр. Церкви в содержании ею, якобы, Люциферианской ереси. Общего нет ничего. Наоборот, наша Церковь не Люциферу следует, а Александрийскому собору и св. Афанасию. Александрийский собор постановил, что те, которые погрешили через простоту и неведение могли удержать за собой своё положение, подписав только Никейский символ и анафематствовав арианскую ересь; а те, которые принимали деятельное участие в движении Ария, после покаяния были допущены к общению, но с лишением церковных должностей, т. е. ересеначальники, главы ереси, принимались в общение, как миряне.

И пр. Церковь считает Амвросия лишённым епископской чести, сана, как начальника, основателя Австрийского раскола, ереси, так как он не по насилию ушёл к вам, а добровольно оставил пр. Церковь и, через приятие раскольнического помазания от беглого, изверженного и проклятого попа (6 пр. Гангрск. собора) Иеронима, в скверну вменил благодать Божию, полученную им в Греко-Российской Церкви. Далее, Александрийский собор принял в сущем сане, признал священство тех епископов, кои приняли священство в недрах пр. Церкви; ныне же мы не принимаем ваших клириков в сущем сане и не признаём законным ваше священство, потому что оно получено неправильно, незаконно, в раздоре с Церковью, от беглого греческого митрополита.

Собором Александрийским приняты были отцы „не потому, как пишет бл. Иероним, чтобы могли быть епископами бывшие еретики, но поскольку было известно, что принимаемые не были еретики“ и такой „необходимой мерой мир был исторгнут из пасти сатаны“ (т. 4, 84 стр.)...

Ну, а мы не принимаем ваших клириков потому, что известно, что они раскольники, что они осуждены Церковью, как „непокорники“, преданы анафеме, отлучены от св. Церкви, причём о клириках, бывших в расколе или имеющих быть в будущем, собор сказал, что „они извержены и обнажены священнодействия“ (Соб. Деян. 1667 г. л. 6 об.–7)...

Так, вы и не имеете права сравнивать своих клириков с отцами Ариминского собора... Те были православные; а вы?

Там, принимая, „исторгли мир из пасти сатаны“, а мы, если примем ваших клириков в сущем сане, весь мир что ли спасём?! Не наоборот-ли?!

Итак, напрасно, неосновательно ваше обвинение пр. Церкви в содержании ею, якобы, люциферианской ереси... Церковь, как-то мы показали, не Люциферу следует, а собору Александрийскому, во главе со св. Афанасием Великим.

Б. Неверна и ваша мысль, что раз Церковь принимает крещение, то-де обязана принимать и хиротонию еретических клириков. Известно, что 2-й Всел. собор не признал хиротонию Максима Циника и им рукоположенных, определив: „ниже Максим был, или есть епископ, ниже поставленные им на какую-бо то ни было степень клира; и соделанное для него и соделанное им, всё ничтожно“ (4 пр.), хотя Максим был рукоположен законными епископами; крещение же их принял, ибо рукоположенных им не перекрещивали (Деян. Всел. соб.; т. 4, по 2 изд. 93 стр.).

Восточная Церковь не признавала хиротонию ариан, хотя крещение, совершаемое у них, признавала, и потому клириков арианских, при присоединении к пр. Церкви, она принимала как мирян, повторяя только рукоположение (Опыт курса Церк. Законовед. I. Смоленского, т. I, 217 стр.).

Папа Иннокентий 1-й (V века) определял, что „арианских клириков не должно принимать в их степенях, хотя арианское крещение и можно признать действительным, так-как оно правильно совершается во имя Отца и Сына и Св. Духа; но той полноты благодати, которая потребна для священства, ариане, вследствие отпадения от кафолической веры, не имеют“ (24 посл. к Александру еписк. Антиох. См. у Соколова „Иерархия Англик. церкви“, 335 стр.).

Второй Всел. собор в 7 пр. и 6-й Всел. собор 95 пр. узаконоположили: ариан, македониан, апполинаристов и др. принимать в общение с пр. Церковью через миропомазание, т. е. вторым чином, приемля таким образом крещение, но хиротонию названных еретиков соборы эти не приняли.

Так, св. Григорий Богослов, председатель второго Всел. собора, как о том в житии его повествуется, „посылаше к Клидонию, пресвитеру, мужу благочестиву и слузе присному Божию, и инем некиим, яко не приимати губительство еретическое и рукоположение же отметати Аполинарейско, яко неправедная и чуждая соборныя Церкви“ (см. житие его). Так, по соборному правилу, крещение апполинаристов было принято, а хиротония не принималась, а отметалась пр. Церковью.

Даже от еретиков третьего чина, пр. Церковь не всегда принимала хиротонию, что видно из 79 пр. Карфагенского собора, который, говоря о донатистах, а они были еретики 3-го чина, свидетельствует, что „Заморский собор (соборы, бывшие в Италии – Римской и Медиоланской церкви) определил хиротонию донатистов не принимать“, (см. полн. Корм. стр. 587–590); и обращающихся из них снова рукополагать, при поставлении в клир (опыт курса Церк. Законовед. I. Смоленского, т. 2, стр. 198–199).

Третий Всел. собор, осуждая Несторианскую ересь, постановил двоими правилами, что все клирики, держащиеся Несториева учения, „должны быть чуждыми священства и низверженными в своей степени“, хотя известно, что, принимая несториан и бывших в общении с Несторием и его единомышленником Целестием, пр. Церковь не перекрещивала их, т. е. крещение принимала, хотя хиротонию и отвергала (См. правила 1, 2, 4 и 5 по полн. Кормч.).

Так поступал и первый Всел. собор с мелетианами схизматиками. Прияв крещение, совершаемое мелетианскими епископами, собор отверг хиротонию сих схизматиков, приказав: „посвящение подтверждати епископам кафолическим Церкви“ (Бароний, 325 лето, число 17), не допускать ни к какому служению в церкви „не запечатлев их предварительно более св. рукоположением“, почему, на основании этого постановления, Феодор епископ г. Оксиринха, пресвитеров стороны Мелетиевой, обращающихся к Церкви, снова посвящал („Памяти. Хр. древности“ – Ветринского, т. 1-й, 296–297 стр.).

В 535 г. собор Африканских епископов посылал послов в Рим к папе, с просьбой высказать своё мнение об арианских клириках, „иже церковному соединению прилагахуся, аще при церковных чинех сохранени, или аки простии пребывати имут?“

При этом отцы собора писали, что они сами „на сие преклоняются, дабы при них сан священнический не пребывал; обаче готови являются сотворити по научению церкви римския“. В ответ папа Агапит написал отцам собора, „увещевая их, дабы арианских епископов и священников, в покаяние обратившихся, к правлению санов церковных не припущали“ (Бароний, лето 535-е, числа 5–6); т. е. папа согласился с постановлением собора Африканских отцов относительно того, чтобы хиротонию арианских клириков не принимать, хотя крещение от ариан и было приемлемо.

Вообще подобного рода свидетельств можно много привести. Довольно и сих, чтобы видеть всю неосновательность ваших доводов и обвинения пр. Церкви в содержании ею люциферианской ереси. Впрочем, вы ссылались на бл. Иеронима, который в разговоре против Люцифериан, сопоставляя таинство священства с таинством крещения, писал, что священство, преподаваемое в неправославных обществах, непозволительно повторять потому, что непозволительно повторять совершаемое в них крещение. „Если неправославный, писал Иероним, не мог повредить крещённому, когда крестил его в вере своей, то и поставленного в вере своей священником не осквернил он, когда поставил его“. – Должно сказать, что в данном месте бл. Иероним, опровергая Люцифера за противление собору Александрийской Церкви, доказывал только, что нет данных для того, (чтобы отвергать и не принимать в общение еретических клириков в сущем сане и высказывал только своё мнение, не поставляя его в закон для всей Церкви и не называя несогласных с ним еретиками. Да и сам бл. Иероним, соглашаясь принимать крещение еретиков, не всегда готов был признавать и хиротонию последних. Так, толкуя 32 ст. XII гл. Еванг. Матфея: „кто скажет слово против Сына Человеческого отпустится ему, а кто скажет против Духа Святого не отпустится ему ни в сём веке, ни в будущем“, писал: „Каким- же образом некоторые из наших снова принимают в тот же самый чин епископов и пресвитеров, после произнесённой ими хулы на Духа Святого, когда Спаситель говорит: всякий грех и хула прощаются человекам, а кто произнесёт хулы на Духа Святого, тому не простится ни в сём веке, ни в будущем“ (т. 16, стр. 105–106). Значит, и сам бл. Иероним хиротонию еретиков македониан, крещение от которых было приемлемо, отверг и порицал тех, кои македониан принимали в сущем сане²³⁴. А это и показывает то, что от одних еретиков принимали крещение и хиротонию; от других только крещение, но хиротония не принималась, с чем согласен и бл. Иероним, и вы напрасно навязываете ему свою мысль. Так учат и старопечатанные книги. В Толковом Апостоле читаем: „Церковь Божия есть, якоже глоголет Писание, вертоград заключен, и источник запечатлен, и того ради невозможно нигде же тайне совершатися толико в единости церкви Божия, её же между сонмищами еретическими несть, тогда и тайны ни единые в них несть, разве крещения святаго от них еже тако есть достойно, яко крищаемаго от них, егда приходит к соединению Церкви, паки крестити не требе; аще же не приидет к Церкви, ничесо же ему несть полезно“ (л. л. 548 об.–549).

Самарский епарх. мисс. иерей Д. Александров

(Окончание следует).

Статьи в наших духовных журналах за минувший год отмечались большим разнообразием тем и предметов. Чисто, так сказать, миссионерского интереса статей можно назвать две: это „О перстосложении для крестного знамения и благословения“ проф. Смирнова („Хр. Чт.“) и „Прелесть раскольническая“ (страничка из борьбы с расколом при Петре Великом) А. Лотоцкого („Странн.“). Из статей на темы отчасти миссионерского характера нужно отметить следующие: „Брак и девство при свете древнехристианской письменности“ Л. Писарева („Прав. Собес.“), „Учение социалистов о возникновении христианского нравоучения на экономической почве“ свящ. Юрикаса и „Возрождающийся идеализм в миросозерцании русского образованного общества“ свящ. Агеева; а также две статьи апологического характера: „Достоверность воскресения Господа нашего Иисуса Христа“ И. Глебова („Вер. и Раз.“) и „Библия и Вавилон“ проф. Рыбинского („Тр. K. Д. Ак.“) и, наконец, одну статью исторического характера: „Приезд в Астрахань восточных патриархов Паисия алекс. и Макария антиох. и связанное с ним учреждение здесь митрополии“ (ibidem).

* * *

Статья „О перстосложении“ проф. Смирнова не даёт чего-либо нового в археологическом отношении, но с должной полнотой и ясностью обобщает уже существующие, известные в науке данные. Автор указывает, что споры о перстосложении у нас возникли задолго до раскола, ещё в ХV в., и что тогда же началась у нас и переделка сторонниками двуперстия памятников древности. Он отмечает и то обстоятельство, что ни одно из распоряжений церковного правительства не вызвало у раскольников такого раздражения, как введение троеперстия. Об этом даже в наши дни говорит отношение раскольников к „Окружному посланию“, не похулившему троеперстного перстосложения. Автор выясняет, что сложение перстов не догмат, но раскольники спорят именно из-за перстов. Их археологические исследования, как, напр., автора „Поморских ответов“, выясняют на основании изображения Тихвинской Божией Матери, по преданию считаемой работой кисти Евангелиста Луки, что Иисус Христос изображён с двуперстным сложением, а отсюда раскольники выводят то заключение, что Иисус Христос при вознесении на небо благословлял двуперстно и что двуперстие есть предание Христово и апостольское. Автор выясняет, что Иисус Христос мог благословить апостолов тем благословением, которое обыкновенно употреблялось в еврейской церкви тем более, что и описание образа благословения было без определённого сложения перстов. Далее автор указывает, что и ссылка на Тихвинскую икону неосновательна, ибо на ней изображено не Вознесение Иисуса Христа, а во-вторых, что невозможно ничем доказать принадлежность помянутой Тихвинской иконы Евангелисту Луке. Автор разбирает мнение раскольников о троеперстии, которое они приписывают папе Формозу, и на основании исторических данных доказывают, что папа Формоз никогда не был обвиняем в догматических, или обрядовых искажениях, а только в незаконном присвоении себе папского престола после своего свержения и даже извержения из сана собором французских и бельгийских епископов, за что он и был казнён уже после своей смерти отсечением перстов (за восхищение власти, а не за троеперстие) и отсечением головы. Судивший его папа Стефан крестился одинаково с Формозом. Ссылку на апостольское предание автор выясняет в самом общем смысле, т. е. что само крестное знамение, независимо от перстов, есть апостольское предание, а перстосложение было, как показывает история Церкви, в разные времена различно, начиная от пятиперстия и даже до единоперстия, и приводит на это исторические данные. Автор указывает, что и двуперстие держалось в Сирии и Палестине позднее IX в. (до XII). Из истории с еретиками яковитами можно думать, говорит автор, что в XII в. двуперстие было распространено и в Константинополе. Но из другого источника, более определённого, чем история собора против яковитов, а именно из „Прения Панагиота с Азимитом“ видно, что в конце XIII в. Константинополе было троеперстие, а не двуперстие. Автор разбирает и другие свидетельства раскольников в пользу двуперстия, как то: „свидетельство от Мелетия“, „заповедь блаж. Феодорита“, „свидетельство от Петра Дамаскина“, от „Прения Панагиота с Азимитом“ и „слова о крестном знамении Максима Грека“. Автор обстоятельно доказывает несостоятельность этих ссылок, а также испорченность славянского списка „Прения“, на который ссылаются раскольники.

* * *

В „Прелести раскольнической“ г. Лотоцкий обращает внимание читателя на столкновение в отношениях Петра Великого к расколу двух основных принципов его государственной деятельности, с одной стороны борьбы его с консерватизмом, олицетворением которого служит раскол, а с другой стороны его широкой вероисповедной терпимости. Автор отмечает, что в первые годы его правления победил второй принцип. Услышав однажды отзыв о раскольниках, что они хорошие торговцы, Пётр Великий сказал: „если они таковы, то по мне пусть веруют чему хотят, и когда уже нельзя их обратить от суеверия рассудком, то, конечно, не пособит ни огонь, ни меч, а мучениками за глупость быть ни они той чести недостойны, ни государство пользы иметь не будет“. Поэтому преследований раскольников не было и игумену Питириму Пётр поручал обращать раскольников с кротостью и разумом по апостолу: „бых беззаконным, яко боззаконен, да беззаконныя приобрящу“. Это было совершенной противоположностью указу Софьи Алексеевны от 1685 г., по которому наказывались смертью перекрещенцы, даже если они раскаивались и обращались в православие. Пётр дал раскольникам даже права гражданства. Правда указы 1714–16 гг. укоротили права раскольников, но всё же они могли спокойно жить при своих убеждениях. Эти указы развили только взяточничество в священниках и светских властях, которые за них прописывали раскольников в графе православных. Об этом свидетельствовал ещё Посошков. При этом многие и из священников разделяли в душе раскольничьи убеждения относительно обрядов и одинаково смотрели на реформы Петра. Начиналось в это время и беглопоповство, поддерживаемое крупными окладами, которые давали раскольники беглым попам. В числе раскольников тогда были не одни купцы и крестьяне, но и дворяне, и военные.

Автор подробно рассказывает на эти темы несколько архивных дел, хранящихся в Св. Синоде. Расследование Нижегородского епископа Питирима (в 1769 г.) показало, что укрывательством раскольников занимались до 137 священников (из них 48 сами сознались в этом), а было показано не бывших у исповеди раскольников 28,763 чел. В 1720 г. в одном Елабужском уезде таковых оказалось 30½ т., а всего с 1721–23 г., при 220 церквах оказалось фальшиво записанными в числе православных до 300,000 чел. обоего пола. Эти обстоятельства страшно деморализировали и духовенство, и раскол.

„Прелесть раскольническая“, так. образом, говорит автор, оказывалась сильнее железной воли преобразователя. Его железная, не знавшая препятствий энергия, создавшая такой изумительный переворот в материальной и умственной жизни подвластной ему страны, неожиданно встретила неодолимое препятствие в сфере религиозной совести народа. Автор объясняет это закрепощением при Петре личности народа, который поэтому обратился всецело в религиозную сферу, чувствуя здесь своё право на самостоятельность. Рассказом о жестоких наказаниях, налагавшихся на раскольников и на духовенство, укрывавшее их, автор заканчивает эту любопытную страничку из истории русской церкви начала XVIII в.

* * *

Большой интерес представляет, в виду бывших жарких споров на религиозно-философских собраниях о „святой плоти“, о браке и т. п., статья Писарева, посвящённая этому последнему вопросу. Автор рассматривает его с точки зрения историческо-патрологической. Уже „на заре христианства, говорит он, обнаружился крайний реально-натуралистический взгляд на брак, как состояние святое во всех своих подробностях. Но с другой стороны, в первые же века обозначилась ещё и иная крайне идеалистическая точка зрения на девство и брак“, это именно дуалистическая гностико-манихейская. Тут было два крайних направления – одно строго-аскетическое, другое совершенно разнузданное.

В учении современных публицистов – Розанова, Ремезова, прот. Уст-ского – автор видит отзвуки пелагианства, тогда как у Л. Толстого – отзвук „ещё более стародавних гностических воззрений“. Автор выясняет взгляд свв. отцов Церкви на брак и девство, совершенно противоположный, с одной стороны пелагианам, а с другой гностикам. Именно отцы Церкви имели в виду интересы цельного человека, психофизического. В виду этого Климент александрийский считал и брак, и девство „равноценным в очах Господних“. Тогда получается само собой раздвоение идеалов жизни. Но отцы Церкви выясняли, что это раздвоение есть последствие греха и что его не было бы в безгрешном состоянии. И брак, и девство, учили св. Климент и др. отцы Церкви, тогда нравственны и чисты, когда они согласны с природой человека. Выходя из этого положения, автор приводит целый ряд справок у свв. отцов Церкви по вопросу о браке и связанных с ним вопросах – о деторождении, об искоренении плода, о блуде, о двоебрачных, о единобрачии священнослужителей, о расторжении брака и т. п. Цель брака, по учению отцов Церкви, это быть врачевством для похоти и школой для супругов, чтобы они, побеждая похоть, делались всё более и более одухотворёнными. Понятно, что для достижения такой высокой цели супруги нуждались в благодатной помощи, т. е. в таинстве. Поэтому апостол и св. отцы называют брак христианский „браком о Господе“, видя в нём и образ союза Христа с Церковью. Таким образом, по учению отцов, брак и девство равноценны, ибо имеют одну и ту же цель – врачевство от похоти. Но само врачевание в брачном состоянии в силу самих условий брачной жизни совершается медленнее, чем в девственном состоянии. Поэтому и воздаяние брачному и девственнику в царстве Божием не одно и тоже (последние выше). Впрочем, отцы Церкви не предрешали этого вопроса безусловно, так как он зависит и от личного нравственного состояния каждого человека. Св. Григорий Богослов говорит, что „и девство низлагает на тяжёлую землю и, напротив, супружество возводит к небу. Непорочный брак предпочтительнее сомнительного девства“, заключает он.

„Но глубоко различается от „святого“ христианского девства такой брачный, хотя бы и христианский союз, где „жена не может дать то же, что и Бог“, замечает в заключение автор. „Между такими родами жизни нет равенства“, говорит св. Григорий Богослов, „Прекрасен брак для тех, у кого нет воздержания, но лучше девство, умножающее чадородие души и приносящее Богу благовременный плод“. Эта формула, предложенная Иоанном Дамаскиным, точно выражает общеотеческий и общецерковный взгляд на идеальное девство в его отношении к браку, где „холод зимних бурь“ не допускает твёрдого и неуклонного шествования. Отсюда само собой следует утверждение, что христианское девство имеет самую тесную связь с основными положениями христианской вероучительной и нравоучительной системы, со всем христианством. В виду этого основной тезис некоторых публицистов, что „девство составляет плод праздной фантазии византийских монахов“, что „учение о нём вносит неустранимый диссонанс в мировоззрение Церкви“, что последняя „раздваивается в своих идеалах“, оказывается парадоксом, не имеющим в своём основании ни исторических, ни догматических предпосылок“.

Таким заключением заканчивает почтенный автор своё обстоятельное исследование. К такому же выводу, хотя не столь ясно обследованному, приходит в своей статье и С. Троицкий („Что же такое брак“ журн. „Странн.“ за февр. м.). Статья написана прямо вследствие опубликования „Записок рел.-философских собраний“ по вопросу о браке.

* * *

Вопрос о браке нравственного свойства. Поэтому интересно сопоставить с ним статью свящ. Юрикаса „Учение социалистов о возникновении христианского нравоучения“. Социализм видит причины возникновения христианской нравственности в следующих экономических факторах: в международном характере римского государства и в институте рабства. Христианские понятия братства и равенства, по мнению социалистов, уже коренились в правах римского гражданства и во всей римской культуре. Рабство же способствовало христианской нравственности, по их мнению, таким образом. Число рабов ко времени императоров стало в силу экономических условии хозяйства уменьшаться и уменьшаться, цены на них поднялись. Сами рабы, почувствовав уважение своей ценности, потребовали лучшего с собой обращения, так что опять-таки семена христианского братства социалисты хотят видеть в социально-экономических условиях римского государства. Автор не отрицает вполне первого фактора, но совершенно не соглашается со вторым, указывая источник христианского братства не в экономических условиях тогдашней жизни и не в правах римского гражданства, а в христианской идее, что все люди суть дети небесного Отца, спасены Кровью Его Сына и т. д. Автор соглашается, что многие учёные и государственные мужи того времени стремились провести в жизнь начала равенства хотя бы. Но и это им удалось только спустя 200 лет христианской эры, когда Каракалла даровал всем свободным подданным (но не рабам) права римского гражданства. И то императорской власти удалось провести этот закон после долгого ряда подготовительных работ. Между тем христианство давно уже возвещало, что во Христе „несть Еллин, или Иудей, раб и свободь“. Наконец, говорит автор, если бы государственным людям и учёным того времени и удалось провести в жизнь начала братства, то они не могли бы влить в эти начала высокого идейного содержания. Автор указывает на нелогичность некоторых социалистических писателей, как напр., Каутского, по которому выходит, что рабство само было экономической причиной уничтожения рабства же, ибо он видит причину падения его в том, что свободные римские граждане считали для себя позором служить у другого, хотя бы даже у императора. Таким образом, всё управление домами, имениями и делами естественно перешло к рабам, у которых свободные граждане стали даже заискивать. Отсюда положение рабства стало на почву равенства, благодаря праздности и лени римских свободных граждан.

* * *

В тесной внутренней связи с только что рассмотренной статьёй стоит и лекция о. К. Агеева „Возрождающийся идеализм“. Автор видит современных апологетов в лучших условиях, чем прежних, потому что теперь „крайним отрицательным речам тех или других писателей отвечают из лагеря светской науки словами о вечном значении религии, христианства, отвечают лица, стоящие на одной и той же с отрицателями почве социальной науки“. Но времена теперь знаменательные, важные. „Как некогда перед пришествием Спасителя, говорит автор, античный мир, изживший свои принципы, должен был, или погибнуть, оставшись при них, или возродиться, приняв новое христианское начало, так и в наше время представители безрелигиозной культуры – разумею искренних умом и сердцем – стоят перед христианством, как единственным выходом из безнадёжно-отчаянного состояния духа“. Прежде выход из него был хоть в том, что „ожидали новых откровений в области философии… Теперь, по мнению историков философии, надежды этой нет“. Для русского образованного общества, как наиболее чуткого к этическим вопросам, болезнь особенно тяжела, но автор верит, что она „не к смерти, а к славе Божией“. Автор бросает исторический взгляд на материалистическую философию, господствовавшую у нас в 60-х годах, на сменившие её позитивизм и марксизм и ставит их в связь с современной им беллетристической литературой – Тургеневым, Чеховым, Горьким, Вересаевым и др. Идеалы последних дней, как они правдиво переданы в художественной литературе, чисто эволюционные. „Что исторический ход вещей его выварит (русского кустаря), говорит одна из героинь рассказа Вересаева „Без дороги“, – в этом, разумеется не может быть сомнений“, или: „Жизнь развивается по своим законам, не справляясь с нашими идеалами; нечего и приставать к ней с этими идеалами; нужно принять те, которые диктует сама действительность“. В противоположность крайним материалистическим направлениям автор видит в лице героев и героинь современной беллетристики „возрождающийся идеализм“ в русском обществе, не усмотреть которого можно только из-за предвзятости точки зрения. А это у нас водится, или как говорит один из современных публицистов: „наши либералы, ставши на известных формах решений вопросов мировых, иных знать не хотят, смеясь и над мистицизмом, и над другим догматизмом, – упорно не обращая внимания на зыбкость своей почвы“. Даже в мрачных суждениях героев Чехова, как и у Герцена, „когда он продумал философию отрицания религии“ и душа его наполнилась отчаянием, автор слышит «глубокий стон великого христианина: „Господи, спаси меня от меня самого“!» Таким образом, по мнению автора, в современном русском обществе чуется идеалистический, возрождающийся подъём духа.

* * *

Так оно и должно быть, по самому смыслу христианства. Венцом его является всеобщее воскресение, как воскресение и прославление было заключением земной жизни Спасителя. Вот почему вера в воскресение Его всегда является и будет всегда самым жизненным нервом. Вот почему и отрицательная к христианству критика всегда направляется к этому центральному пункту христианского вероучения. Вопросу об „исторической достоверности воскресения Спасителя“ и посвящает свою статью г. Глебов. Вопрос этот он и рассматривает в связи с взглядами на него отрицательной критики. Л. Н. Толстой в своём соч. „В чём моя вера“ прямо выражается, что „о своём личном воскресении, как это ни покажется странным всем, кто не изучал сам евангелий, Христос нигде не говорит. Учение Христа в том, чтобы возвысить Сына Человеческого, т. е., сущность жизни человека, признать себя сыном Бога“. Греческие слова, понимаемые Церковью в смысле воскресения, Толстой переводит „возбуждать, восстановлять“, отчего и получается у него утверждение, что Христос нигде не говорит о своём воскресении. Автор филологически доказывает ложность утверждения Толстого и показывает, что ещё на языке „Илиады“ глогол ἂνίστημι означал воскресение из мёртвых. Автор рассматривает и отрицательный взгляд на воскресение Иисуса Христа Штрауса, опирающегося на мнимые противоречия Евангелия, Ренана, Михаэлиса и др. и чисто научным методом и филологическим разбором соответствующих мест доказывает, что историческая достоверность реального воскресения Спасителя, а не какого-либо призрачного, доказывается вполне, что противоречия, или спутанности в изложениях евангельских нет, что поэтому и вера христиан в воскресение Спасителя всегда будет стоять твёрдо и непоколебимо.

* * *

Голос отрицательной критики, опирающейся на науку, особенно сильно раздаётся в последнее время на западе, благодаря новым открытиям, сделанным учёными при раскопках Вавилона. Проф. Рыбинский в своей статье „Об отношении Библии к Вавилону“ подробно знакомят нас с положением этих археологических раскопок в настоящее время. Местом раскопок служит один из четырёх городов Немврода Нуффар, или Ниппур. Здесь найден древний высохший Ховар, на котором было видение Иезекиилю. Кроме того, найдено 23 тыс. плиток, 28 т. деловых документов из 3-го, 2-го и 1-го тысячелетий до Р. Хр., 800 обломков ваз, 400 печатей и множество монет. Найдено в библиотеке также и множество писем и одно запечатанное, но не отправленное по каким-то обстоятельствам. Немецкие учёные ожидают от этих раскопок нового откровения, или „нового неба“; они хотят вывести всю религию Израиля, религию откровения из Вавилона. Но наш учёный и немецкий Гильпрехт не соглашаются с этими ожиданиями. Если даже можно было бы всю Израильскую внешнюю культуру вывести из Вавилона, то останется ещё широкий Рубикон, отделяющий откровение от Вавилона, это именно: единобожие Израиля и множество богов в Вавилоне. „Мы по праву стремимся, говорит Гильпрехт, всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами строгой науки раскрыть тайну, которая отрешает ветхозаветный народ от исторической связи и делает его чудом среди народов. Но я верю, заключает он, что путь к познанию её и к истине „идёт не через Вавилон“.

* * *

Проф. А. А. Дмитриевский в своей статье подробно на основании официальных документов описывает приезд в Астрахань, а потом в Москву патриархов Макария антиохийского и Паисия Александрийского, приезжавших судить в 1667 г. Никона. Патриархи путешествовали сухим путём через Персию, Хиву, Бухару, Кавказ, почему и были в Астрахани. Царь Алексей Михайлович послал ещё в Шемаху воеводу Ржевского с подъёмными деньгами встречать патриархов. Хлопоты по встрече патриархов в Астрахани пали на архиепископа Иосифа, впоследствии убитого Стенькой Разиным. В Симбирске патриархов встретил новый посланец царя сотник Порошин с двумя поварами, с „фряжскими винами и столовыми запасами“. Для сухопутного путешествия патриархов потребовалось 400 подвод. Внимательное и радушное обращение и приём Иосифа Астраханского, сопровождавшего патриархов до Москвы, вызвали со стороны патриархов желание отблагодарить его возведением в сан митрополита с особыми привилегиями (ношением саккоса, занятия третьего места в ряду митрополитов и т. п.). Вообще статья почтенного профессора изобилует многими интересными бытовыми подробностями, восстанавливающими перед нами эпоху второй половины ХVII века.

Свящ. Μ. Лисицын

Одной из важнейших задач России является просвещение инородцев светом веры Христовой и национальное объединение их с русскими гражданами. Настоящая война России с Японией, являясь по своей внутренней стороне борьбой белой расы с монгольской, борьбой христианства с язычеством, ещё более выясняет и как бы подчёркивает необходимость усилить, наше „миссионерское делание“ среди инородцев – монгол, обитающих в пределах Российской территории. Правда, наша миссионерская и просветительная деятельность среди инородческого населения началась уже давно и имеет не малый успех, но здесь же находится и некоторый дефект, – отсутствие единства взглядов у миссионеров и просветителей касательно тех или иных приёмов в просветительной миссии среди инородцев. Поэтому мы обязаны с особенным вниманием остановиться на брошюре преосв. Хрисанфа, заглавие которой выше указано. Преосвященнейший Хрисанф, епископ Чебоксарский, викарий Казанской епархии, до назначения своего на казанское викариатство, немало потрудился на поприще начальника Корейской миссии. Отсюда, суждения преосвященного касательно миссии среди инородцев, являясь основанными на жизненном личном миссионерском опыте, заслуживают особенного внимания. Брошюра начинается сообщением преосвященного о следующей заметке, случайно прочитанной им года 3 или 4 назад в одной из южнорусских газет и перепечатанной, вероятно, из Казанских газет: в Казанскую Инородческую Учительскую Семинарию прибыли с Дальнего Востока несколько человек корейцев, которые здесь узнали, что есть очень простой способ для изучения корейского языка, если пользоваться русским алфавитом... Приблизительно так говорилось в этой газете.

Вскоре затем стали появляться печатные переводы на корейский язык с русской транскрипцией. После я узнал, пишет преосв. Хрисанф, кто были упомянутые корейцы и каковы их переводы. Корейцы-мальчуганы, поступившие в Казанскую Учительскую Семинарию, будучи уроженцами Уссурийского края, почти не знают „корейского языка“ и, если говорят в своих семьях на родном языке, то на весьма испорченном и извращённом привнесением в него многих исковерканных русских слов (спички – „пички“, овёс – „абессо“ и пр.). Этот язык столь же похож на настоящий корейский, сколько на английский похожа употребляемая в портах китайцами какая-то ломаная смесь. Во всяком случае язык Уссурийских корейцев – язык пока ещё формирующийся, неустойчивый и зыбкий, как песок. Зачем же строить на песке? Поистине, переводить с русского именно на этот язык, причём пользоваться для сего услугами и силами юнцов корейцев, – дело совершенно неосновательное, бесцельное, а потому сделанные переводы при Инородческой Семинарии не имеют решительно никакого практического применения, хотя печатание их стоит, вероятно, немало денег. Вот потому-то профессор корейской словесности при Восточном Институте Г. В. Подставин не раз выражал в моём присутствии своё крайнее удивление по поводу появления непонятных по существу переводов, изучать которые гораздо труднее, чем обыкновенные корейские письмена. Это – с одной стороны. С другой – можно спросить инициаторов этого дела нижеследующими словами преосвященного Евсевия, епископа Владивостокского, который шесть лет управляет названной епархией и которому более, чем кому-либо, известно положение инородческого дела в епархии. Преосвященный Евсевий неоднократно задавал мне такой вопрос: „нужны ли корейцам все эти переводы на корейский язык, когда сами они стремятся к изучению русского языка? Не создаст ли это в конце концов каких-либо осложнений вроде корейского сепаратизма?“

В приведённых словах преосв. Хрисанфа и преосв. Евсевия заключается много глубокой правды. Конечно, миссия среди инородцев – дело хорошее, а для св. православной Руси – неотложное, обязательное, но здесь необходима и осторожность. Должно наблюдать, чтобы миссия не превращалась в какое-то заискивание перед инородцами. Язычники инородцы в отношении к православной Руси являются тем же, чем малые дети в отношении к своей матери. Мать должна при воспитании детей проявлять ласку и доброту, но эта доброта для пользы самого дитяти не должна переходить в „баловство“, в заискивание перед детьми.

Защитники переводов священных книг на инородческие языки обычно ссылаются на знаменитого просветителя инородцев Н.И. Ильминского. Но вот что говорит преосв. Хрисанф по поводу этой ссылки... Николай Иванович, издавая переводы священных книг на инородческие языки с русским алфавитом, клал тем самым только первую ступень: дальнейшая ступень была обрусение. Н. Ив. шёл навстречу тому историческому факту, по которому объединение (т. е. верою) и при неодноязычии ведёт к единству по духу, потом по национальности, и непременно, долго ли – коротко ли, завершится и единством по языку: история и текущие опыты – свидетели²³⁵. Подражателям системы Н. Ив. отнюдь не следовало бы упускать из виду весьма важное обстоятельство, что Н. Ив. отзывался только на истинные запросы и нужды народа, не навязывая ему каких-либо бесполезных измышлений и кабинетных изобретений.

После этих слов преосв. Хрисанф обосновывает и иллюстрирует убедительными фактическими данными свой мысль касательно обрусения инородцев. Вот что читаем мы в его брошюре... Корейцы Уссурийского края, начав лет 50 тому назад переселяться со своей отчизны в места нынешнего жительства, все имели одну цель и одно желание: переселившись на русскую территорию, стать русскими, слиться с господствующим элементом. Желание это, с одной стороны, выражалось в форме наивной, но понятной с точки зрения мировоззрения корейцев и горячности их желания: стрижётся кореец по-русски, надевает рубаху, усваивает несколько русских слов и наивно думает, что он, если и не совсем, то во всяком случае „шибко – много“ сделался русским. С другой стороны, стремление стать русскими принимает у корейцев Уссурийского края самую желательную и прочную форму, каковая по быстроте осуществления, так сказать, обратно пропорциональна прочности (не скоро приобретается, не скоро и теряется). Корейцы дело обрусения в данном случае начинают не со взрослых людей, у которых многое обратилось во вторую натуру, а с молодого подрастающего поколения. Чуть ли не с первых лет своего появления на русской территории корейцы начинают заводить у себя школы, строить храмы и принимать православную веру.

Достаточно прочитать отчёт Владивостокского епархиального наблюдателя за последний год, чтобы убедиться в той истине, что школьное дело у корейцев идёт несравненно быстрее, чем у русских, и что путём школы дело обрусения корейцев становится на прочную почву. Да и всякий человек, познакомившийся поближе с историей колонизации корейцами Уссурийского края и с их настоящим образом жизни, приходит к той же утешительной истине, присовокупляя ещё и то, что корейцы сами стремятся к обрусению, что оно им не навязывается извне, что главное значение в этом отношении имеет русский язык, который корейцы с охотой изучают в русских школах. Следовательно, вводить изучение корейского языка в русских школах среди корейцев Южно-Уссурийского края, или чем или иным способом поддерживать его, – это значит не понимать законных и глубоких желаний этого народа, идти вразрез делу обрусения корейцев, навязывая им то, чего они сами не хотят и что для них совсем излишне.

Далее преосв. Хрисанф говорит следующее. „Как на пример быстрого и основательного обрусения корейцев, преосвященный Евсевий всегда указывал мне на корейцев, живущих в Суйфунском участке приморской области, которые, будучи сравнительно более удалены от влияния заграничных корейцев, совершенно обрусели и не проявляют решительно никаких национальных стремлений: здесь уже господствуют русская вера, русская речь, костюмы и пр. Есть у них и свой священник, прекрасный пастырь – кореец, не знающий в то же время родного языка, пример очень характерный. Владивостокский епархиальный наблюдатель – хороший знаток своего дела – неоднократно выражал желание в тех же целях иметь в корейских школах учителей русских, а не корейцев, так что и в данном случае появление „корейских книжек“ окажет делу просвещения корейцев только известного рода „услугу“. – „Таким образом появление в свет различных школьных изданий на корейском языке не вызывается жизнью и вредит делу обрусения корейцев“.

Приведённые здесь суждения преосв. Хрисанфа нельзя не признать глубоко правдивыми. В защиту перевода священных книг на инородческие языки нередко высказывается такое суждение: христианская миссия среди инородцев и обрусение последних суть два дела разные и не могут быть смешиваемы между собой, миссия-де относится к обязанностям духовенства, а обрусение – это дело правительства.

Против этого заметим следующее. Не говоря уже про органическую связь нашей церкви и государства, в силу которой они не могут действовать обособленно друг от друга, само обрусение для инородцев есть дело столь же безотлагательное, как и просвещение светом веры Христовой. Инородцы, состоящие в русском подданстве, должны и с своей стороны в благодарность России за получаемую от неё духовную и гражданскую поддержку, знакомиться с русской жизнью, хорошо знать русский язык, русскую церковную и гражданскую историю и т. д. Это во-первых. Во-вторых, всем известно, что монгольские племена, издревле живущие в России, настолько утратили свой первобытный национально-монгольский облик, что даже для самих инородцев уже нет никакого интереса чуждаться русского языка и охранять свой монгольский. Всё благо этих инородцев – в полном слиянии с Россией, что они и сами более или менее ясно начинают сознавать (пример уссурийских корейцев).

Конечно, никто не будет отрицать пользы переводов на инородческие языки там и тогда, где и когда без этих переводов нельзя обойтись. Сам преосв. Хрисанф не отрицает пользу переводов „вызываемых жизнью“ (выражение преосв. Хрисанфа), ибо лучше что-либо, чем ничто и коль скоро необрусевшему инородцу трудно будет узнать Христово учение при помощи русского языка, то не будет большой беды, если миссионеры воспользуются переводами на инородческий язык; но всё же мы должны помнить, что наша обязанность заключается не только в христианском просвещении, но и обрусении инородцев.

Иеромонах Александр

(Впечатления миссионера).

В современной жизни русских людей наблюдается характерное явление. Под влиянием войны с Японией и испытываемых нами неудач, в широких кругах нашего общества господствует угнетённое настроение. Наши доморощенные политики не рассеивают его, а ещё более раздувают. Изображая дела наши в мрачном свете, они рисуют наших противников просвещёнными победителями. – И вот, как бы в дополнение картины, в газетах промелькнуло известие об условиях воображаемого нашего мира с Японией...

Тяжёлые эти условия! Писали, будто японцы хотят забрать у нас Сахалин, отнять Манчжурию, разоружить Владивосток и получить с нас миллиард рублей контрибуции. – Читая такие известия, право, забываешь, что мы воюем с Японией. Так и кажется, будто на нас ополчился целый свет – и России конец!..

И что всего горестней – публицисты наши, словно сговорившись, большим хором поют похоронные песни России. Они видят у нас одно только плохое. По их словам, другого направления война иметь не могла: ведь у нас такие отсталые и безжизненные порядки!

Разумеется, мы не берём на себя задачи всё существующее у нас оправдывать. Мы согласны с нашими пессимистами, что возможности войны с Японией наша дипломатия своевременно не предвидела, – иначе на Дальнем востоке положение дел давно было бы другое; мы вполне разделяем и то общее мнение, что флот наш оказался в этой злосчастной войне не на должной высоте, а над адмиралами нашими всё время тяготеет какой-то злой рок. И на это мы не закрываем своих глаз, что Порт-Артур вооружён был недостаточно и имел скудное снабжение...

Ах, как в этом отношении японцы превосходят нас! Слышно: они едва заняли Порт-Артур, а порешили уже снабдить его всем необходимым на несколько лет.

Всё это так. Оказывается, Японии мы не знали, а она уже давно состоит в рядах сильных и культурных государств.

Но пожалейте же, гг. пессимисты, и Россию. Порядками ли её только объясняются различные недочёты в текущей войне?

Мы в том крайне сомневаемся. Мы думаем, что причины наших военных неуспехов есть и другие, и более неустранимые. – В самом деле: при необъятности русского государства трудно все границы его держать вполне вооружёнными. При таком вооружении нам бы пришлось всегда оставаться в напряжённом состоянии, – пришлось бы перековать все серпы свои на мечи, а плуги на пушки. – Кроме того, такая боевая готовность требует от наших политиков памятования латинской поговорки: „хочешь мира, будь готов к войне“. А мы об этой мудрой пословице забываем.

Да и не мы одни. В подобной забывчивости повинны и более нас просвещённые люди – англичане. Позвольте уж для справочки напомнить об англо-бурской войне. Война эта длилась почти два года. В ней „просвещённые мореплаватели“ частенько-таки скверно чувствовали себя. А что говорили нам тогда газеты? Писалось ли в них, что Англия потому терпит неудачи, что в ней плох общественный строй, – или утверждалось нечто другое?

Все помнят тогдашние газетные рассуждения. Из них явствовало, что Буры слишком удалены от английской метрополии: вследствие чего англичанам трудно быстро перебрасывать на театр войны солдат, да и бурской земли они не знали... Это при английской-то „просвещённости“ и при на весь свет славных английских порядках!..

Причину английских неудач в войне с бурами наши газеты, таким образом, видели в чисто-физических обстоятельствах; эти причины считались временными – и все терпеливо ждали неизбежного конца.

А вот в суждении о русско-японской войне наши патриоты нервничают и предаются бесполезному само-оплёвыванию. – Конечно, мы не подготовлены были к войне на Дальнем Востоке. И за это дорого уже поплатились. Но нельзя же забывать, что Манчжурия лежит от нас за 10.000 вёрст. Добраться до неё мы можем исключительно по железной дороге. В Манчжурии мы, как в тёмном лесу, – в соседстве с разбойниками хунхузами. Наталкиваемся там на измену и предательство постоянно. – Нам в Манчжурии страшно трудно.

Между тем японцы на войне – что у себя дома. Они много лет готовились к кампании против русских. Всё у них рассчитано и соображено. Это делает отменную честь японским государственным людям. Однако армия японская теперь уже подавляет нас числом своим; не блещет она полководцами, да и солдаты её не превосходят по духу русских „чудо-богатырей“. Что же касается финансовых средств, так их сравнивать нельзя. – Чего же нам нервничать до уныния? Дайте пройти ещё времени. „Терпение, терпение и терпение“, говорил ген. Куропаткин, выезжая на войну. И надобно ждать. Будем уверены, что условия мира нам пропишет не микадо японский, а русский Император.

И мы не усыпляем совести своих соотечественников. Такие именно мысли подсказывают нам наблюдательные иностранцы. В одном немецком журнале высчитано, что Россия на поле сражения может выставить четырёхмиллионную армию, то есть такое ополчение, о котором японцы мечтать не смеют.

Между тем мы об этом забываем и ноем, как капризные дети. Унылое настроение наше помимо всего другого объясняется, вероятно, русской общественной невоспитанностью. Мы привыкли всё делать по мановению крепкой руки своего правительства. Когда же обстоятельства заставляют нас самих думать о себе, – мы малодушествуем и стонем...

Такая беспомощность наблюдается у нас не в области политики только. Она проникает во все изгибы нашего настроения и недавно ещё витала над чисто пастырско-миссионерскими вопросами.

Читатели знают, что среди петербургского духовенства идут оживлённые толки о возрождении православного прихода. Эти толки порождаются сознанием, что Церковь Христова составляется не из одних пастырей. Поэтому как бы священники ни были образованы и добродетельны, если народ грязнет в невежестве и пороках, – Церковь Божия преуспевать не может. Отсюда понятна забота пастырей о своих пасомых, – об их религиозно-нравственном состоянии...

По правде сказать, такие мысли о приходе глубоко правдивы и жизненны, но они – элементарны. Миссионерами они сознавались всегда. Однако только теперь, при попечении правительства о мелкой земской единице, мысли эти о приходе стали особенно яркими, колоритными и, благодаря совещаниям петербургского духовенства, они сделались темой для газетных и журнальных статей.

О приходе заговорили... И должно быть, по присущей славянам элегичности, заговорили пока в тоне грустном, подавленном, – „тяжкими думами“. До чего договорятся наши „писатели“, ещё неизвестно, – но от их „дум“ делается на душе, действительно, скорбно, грустно, – как-то скучно и... пусто. Читаешь эти статейки в газетах и диву даёшься. Господи Боже! в каком младенческом состоянии мы ещё находимся, как мелка и наивна у нас мысль. Разговор идёт о совершенно известных предметах, а мы говорим о них с изумлением и от восторга душевного почвы под собой не чувствуем...

Видно, мы и на бумаге-то теряемся, когда нам самим приходится отвечать за себя.

Чтобы подтвердить сказанное данными, мы остановимся на газетной „лирике“, которую авторы справедливо озаглавили „тяжкими думами“. Вместе с тем, для более верного „прицела“, мы возьмём одну статейку под тем же заглавием, помещённую в 318 № СПб. Вед. за минувший год. Эта статья особенно чувствительно касается миссионеров. Автор её, к сожалению, спрятал свою фамилию под вокабулу Z. Тем не менее не трудно догадаться, что это один из благожелателей „Православного Путеводителя“ и, вероятно, богослов. Говорим – „вероятно“, потому что г. Z., по его словам, следит за богословскими журналами, в то же время его богословские суждения столь смутны, что мы не можем его с уверенностью причислить к своим братьям по образованию.

Итак, г. Z. следит за богословскими журналами и скорбит по случаю их безжизненности. А вот, когда в Православном Путеводителе нашёл он рассуждения о. Μ.П. Чельцова о приходе, – эти рассуждения показались ему необычайными, и он с восторгом о них пишет: „наконец-то духовные журналы заговорили живым языком, перестали нас убаюкивать известиями об „успехах“ нашего миссионерства“...

По поводу этой тирады так и хочется повторить классическое: timeo Danaos et dona ferentes!.. Что-то уж очень восторжен г. Z. Будто раньше он нигде и никогда не читал, что без прихода Православная Церковь существовать не может; что наша миссия без ревнителей веры – простолюдинов бессильна. Поверьте, г. Z, об открытой вами Америке давно знали в нашем „Миссионерск. Обозрении“, раз вы следите за духовн. журналами. И не только знали про себя. Там об этом много раз писали...

Не упоминая о всех статьях этого рода, как обиженный автор, замечу, что в своих „Миссионерских очерках“ облюбованную вами тему мы затрагивали с разных сторон. Должно быть вы не снизошли вниманием до этих „Очерков“, или знаете о них, да молчите ради штуки...

Так или не так, но нам – давним сотрудникам „Миссионерского Обозрения“ – обидно замечание г. Z. о духовных журналах. Обидно потому, что оно несправедливо. Думаем, что и собрат наш „Путеводитель“ не пришёл в особенную радость от преподнесённой ему похвалы. Вероятно, он не считает себя органом, только теперь и „наконец-то“ заговорившим „живым языком“. Ведь когда петербургские пастыри на всю Россию подняли вопрос о православном приходе, когда даже светские журналы записали по этому вопросу, – что удивительного, что и „Путеводитель“ заговорил „наконец-то живым языком“? – Если бы он молчал и не обмолвился о приходе в это время, – ему грешно было бы именоваться „Путеводителем“: в настоящее время даже камни вопиют о нестроениях русской жизни!..

И ещё об этом „наконец-то“. Плохую похвалу скрыл г. Z. под ласковыми словами своими. Он утверждает, что „Правосл. Путеводитель“ в числе других духовных журналов „наконец-то заговорил живым языком“. Значит, до последнего времени наш литературный собрат говорил языком мёртвым, безжизненным. Так?

Мёртвые же языки способны говорить только на один манер: они вокруг себя издают запах гниения и разложения, – что не привлекает, а отгоняет от них народ...

Ужели такой похвалой думаете вы ободрить, г. Z, издателей „Путеводителя“? Мы полагаем, что они крайне недовольны вами и обижены за своё издание.

Что же касается нас, то мы по поводу газетных „тяжких дум“ не испытали особенно угнетённого настроения. Эти „думы“ нам показались недостаточно „продуманными“, крайне тенденциозными и мало основательными.

Будем говорить по порядку. Г. Z утверждает, что до сих пор богословские журналы убаюкивали общество известиями об успехах нашей миссии. – В этих словах содержится горькая неправда. Для наших духовных журналов внутренняя миссия наша, к сожалению, ещё и теперь не существует. О ней там серьёзно и основательно говорить не принято. Ни один журнал „до сего дне“ не потрудился обозреть прежде всего миссионерских доспехов наших. Наши профессора академий и публицисты духовные не позаботились благожелательно и критически отнестись к полемике нашей. Может быть мы сражаемся оружием устарелым, может быть сами приёмы полемики у нас дурные, может быть не так надо воинствовать против сектантов...

Всё может быть, только учёные наши молчат о том. Конечно, это обстоятельство убаюкивает общество, но только не грёзами об успехах миссии нашей, а совсем напротив...

Правда, при академиях у нас есть кафедры истории раскола, однако спросите академистов: много ли жизненно-указующего дают им эти кафедры? Говорят ли профессора студентам академий собственно о полемике с расколом или сектами?..

О сём „удобнее молчание“...

Итак, академии и духовные журналы наши никого не убаюкивают известиями о трудах миссионерских, потому что этих трудов они знать не хотят и не считают их достойными своего внимания.

Сами же миссионеры ещё менее повинны в грехе ложного освещения своей деятельности. Ни один миссионер в своём отчёте не пишет только об успехах своих и победах над раскольниками и сектантами. Не пишет потому, что такие победы легко и сразу не даются. Мы считаем даже невероятным такое событие: миссионер в известной местности провёл три–четыре беседы и этими беседами только обратил, к примеру, двадцать человек в православие. Если же, порой, такие события сквозят в донесениях стариков миссионеров, то к ним нужно относиться с рассмотрительностью. Всегда в таких случаях следует брать во внимание, где происходила беседа миссионера и кто там раньше него трудился. Бывает, что с своими публичными беседами особенно „знаменитые миссионеры“ приезжают лишь „к шапочному разбору“. Всё там налажено местными деятелями; упорство раскольников или сектантов сломлено. Остаётся к написанному только точку поставить. Заезжие миссионеры и ставят на своих беседах эти точки, а потом наивно доносят о своих победах, совершенно умалчивая о трудах истинных радетелей местной миссии...

Да. Бывают на свете такие дела. Но наши образованные собратья в том неповинны. Добродетель смирения знакома им в совершенстве. Если же при всём том в отчётах миссионерских говорится об успехах, то так этому и следует быть. Всякая добросовестная работа сопровождается своими успехами. Почему же их не допустить в трудах миссионерских?

Напрасно, поэтому, г. Z. глумится над миссионерами. Против них ничего не говорит то обстоятельство, что в последние годы „в отношении состава их приходилось всё увеличивать и увеличивать“. – Христос Спаситель избрал сначала только 12 апостолов, а потом присоединил к ним других 70. Ужель потому, что 12 апостолов оказались ленивыми и непроизводительными рабами?

Нет не потому, – а по причине множества для апостолов дела в мире... Тоже следует сказать о миссионерах. В последние годы Русь наша, можно сказать, ползёт в разброд; она заволоклась вся тучами сомнений и отрицаний. По-справедливости следует утверждать, что и наличных миссионеров мало...

На основании сказанного явствует, что „первый выход“ г. Z. против миссионеров неудачен. Не лучше он и в дальнейших своих опытах. Дальше г. Z. договорился до того, что пришёл к признанию совершенной ненужности „миссионерства“.

О, это признание, да ещё облечённое в тогу скорбящего духа! Знакомо оно нам. Оно повторяется, порой, кстати и не кстати самими бывшими миссионерами. Так что с ним неизбежно посчитаться действующим миссионерам.

Г. Z. пишет: „вся наша полемика против раскола, все эти бесконечные прения и собеседования, – всё здание миссионерства, основанное на полемике, рушится с самим своим фундаментом“.

Вследствие чего же рушится? Какие такие причины для погибели „миссионерства“ открыл г. Z.?

С первого раза непонятно, но одно несомненно по началу же, что г. Z. воюет с призраками. Для более лёгкой победы над „миссионерством“ он его обезличил. Он проделал с ним тоже, что делают иногда мальчики с сильными сверстниками: они наряжают их в длинные шубы и зовут на бой. В шубе с больших плеч мальчику стеснительно; он повернуться в ней свободно не может. Этим пользуется хитрый противник – и одолевает своего более сильного „врага“...

Так и г. Z., чтобы одолеть миссионерство, связал ему руки. С какой стати он предположил, что есть где-то «миссионерство, основанное только „на полемике?“» Миссионерство всякое предполагает полемику, как одно из своих орудий или средств. Полемикой же всё оно никогда и нигде не ограничивается. Напротив, нам – епархиальным миссионерам – служение наше представляется именно в смысле Гилярова-Платонова, как „воздействие на всё существо верующего и всем своим существом, а не на внешний прибор ума внешними умствованиями“ только²³⁶.

Но об этом подробнее после. А теперь рассмотрим: вследствие каких обстоятельств даже и воображаемое „миссионерство, основанное на полемике“, должно пасть само собой?

В ответ нам г. Z. цитирует из статьи о. Чельцова „шесть сравнений“ между расколом и православием, – сравнений, которые ему представляются словами, изложенными „живым языком“ и появившимися в духовном журнале „наконец то“.

Так как, по заявлению г. Z., в названных „сравнениях“ скрывается смертельный приговор над нашим „миссионерством“, то мы считаем себя обязанными рассмотреть их со всей тщательностью, – насколько, конечно, необходимо это в общелитературной статье.

В „Православном Путеводителе“ за ноябрь 1904 г., на стр. 600, мы читаем:

„Старообрядцы сравнивают то, что у православных в приходской жизни существует и что у них. Вот это сравнение:

1) Мы, старообрядцы, по примеру греческой Церкви, составляем тело Церкви.

2) Между нами и пастырями существует полное единение. Наши священники живут с народом и для народа.

3) Мы избираем пастырей из среды благочестивого народа, как это делают греки.

4) Мы содержим пастырей без всякой помощи от казны.

5) Доходы церковные, как имения нищих, мы тратим на благотворительность.

6) Наши епископы знают свою паству, как и паства их знает.

Обратимся к господствующей Церкви:

1) В ней не народ, лишённый всех прав в Церкви, а духовенство признаётся Церковью.

2) Между народом и пастырями существует полное разъединение, причём духовенство живёт лишь для себя, вполне государством обеспеченное.

3) Пастыри Церкви назначаются епископами против воли и желаний прихожан, часто из лиц не только зазорного поведения, но и неверующих.

4) Духовенству господствующей Церкви часто народ отказывает в содержании, почему его содержит правительство.

5) Церковные доходы с домов, земель идут не в пользу благотворительности и бедных прихода, а в пользу духовенства и духовного ведомства.

6) Епископы господствующей Церкви не знают своей паствы, и она их не знает. Их епископы живут на жалованье государственного казначейства и на доходы монастырей...

Вот и всё „грозное“ сравнение, которым, по мнению г-на Z., наше „миссионерство“ подсекается под корень! Мы очень жалеем, что в указанном месте о. Чельцов не подверг разбору приведённой параллели. Вследствие того для г. Z. „сравнения“ показались настолько не в пользу „господствующей“ Церкви, что он заговорил о них с понятным волнением, „тяжкими думами“, – и приписал им преувеличенное значение“...

Тут урок нашим духовным писателям: говори да договаривай! Надо помнить, что мы чуть обмолвимся или умолчим, – светская печать сейчас нас к суду тянет. Это – должно быть в наказание за оплошность – случилось с тем же о. Чельцовым, которого г. Z. похвалил за „живой язык“ в Путеводителе. С своими „думами“ о приходе о. Μ. Чельцов выступил в СПб. Ведомостях. Там он исповедался перед читателями газеты в трудности пастырского служения и умолял светских людей прийти на помощь нашим священникам, – чтобы пособить им „начерпать живой воды из живого источника“...

Так образно о. Михаил и писал: „жизнь течёт из живого источника... И если бы православные образованные люди… самым делом помогли нам начерпать живую воду из живого источника, они бы избавились и сами от тяжёлых дум“²³⁷...

Эти слова одному сотруднику СПб. Ведом. показались „авгурскими“ и он сделать против них ядовитое возражение²³⁸. Ему не понравилась „лирика“ о. Чельцова. Он нашёл её „двусмысленной“. – В самом деле: о какой „живой воде“ писал о. Чельцов?

Если под этой водой он разумел „учение Христово“, то ведь тут пастырям-то „и книги в руки“. Учение Евангельское и Апостольское даже „образованные“ миряне не могут толковать по своему смыслу, а должны изъяснять его „якоже божественнии отцы достигоша“. К святым же отцам наши священники и так стоять близко: читай каждый их творения и умудряйся себе во спасение!..

Но может быть о. Чельцов говорил о благодати Св. Духа?

Если так, – образованным светским людям самим остаётся с завистью смотреть на священников. Они, можно сказать, напаяются токами воды живой, изливающейся на них через таинства...

И тем не менее наши священники жаждут воды живой, потому что не довольно ощущают её?

Но... не к авгурству ли приводит нас такое предположение? Поэтому лучше замолкнуть...

Ясно нам чрезвычайно, что о. Михаил хотел сказать что-то другое. Только вдавшись в лирику, при новой-то обстановке словоговорения, он не ясно и двусмысленно выразился, а это и подхватили в СПб. Ведомостях...

Такова наша действительность. Критиков наших, настроенных к нам недоверчиво, нельзя задобрить общими фразами. Им „дело“ подавай на чистоту. Если же это „дело“ предложил бы своим читателям в „Путеводителе“ о. Μ. П. Чельцов, – о, поверьте! – оно им не полюбилось бы, и они не стали бы нашего почтенного собрата хвалить за „живой язык“, который они услышали „наконец-то“...

Говорим же так мы потому, что прославленные „шесть сравнений“ между православием и расколом, на самом-то деле, при беспристрастном отношении к ним, оказываются простым и даже не особенно удачным раскольничьим хитросплетением. Мы не утверждаем, чтобы в тех „сравнениях“ никакой правды не было. Наоборот: в них есть превосходные частности, дорогие чёрточки, – только фундамента-то, основания у этой постройки и нет. А без фундамента даже самые ценные камни дома не составят. Будет громада мусора, образуются дорогие развалины, из которых желающие могут кое-что с пользой для себя вынести – и только...

Чтобы не быть голословными, попробуем хоть слегка прикоснуться к упомянутым „сравнениям“, так как, мы думаем, что этого достаточно будет для того, чтобы обнаружить их мыльный состав и неустойчивость.

1. Раскольники утверждают, что они составляют тело Церкви, по примеру греков, – тогда как в русской Церкви будто не народ, а духовенство признаётся Церковью. – Это утверждение ложно во всех частях своих. Тело церковное, по учению Ап. Павла, составляется из многих членов, но в нём непременно должны быть правильно поставленные пастыри и учители (Еф.4:11). Таких-то пастырей у раскольников нет, и в этом отношении они глубоко разнятся от православных греков. Эту мысль мы считаем себя в праве не доказывать подробно. Она с достаточной очевидностью раскрыта в руководствах даже для грамотных простолюдинов, не говоря уже о семинарских учебниках по обличению раскола.

Что же касается православных, то ни в одной символической книге их не сказано, что Церковь составляется из одного духовенства. „Сравнения“ прилагают к нам то, что только с натяжкой можно приписать католикам.

А если так, то ложно само основание, положенное во главу „шести сравнений“. Если так, то ясно, что раскольники облагодатствованного тела Христова не составляют. У них нет живой Христовой Церкви, которую бы благословляли слово Божие н! каноны святоотеческие. Значит, в дальнейших сравнениях мы можем найти и дорогие наряды, но покрывают-то они самочинное собрание людей.

Да и нельзя думать вместе с г-ном Z, будто в этих сравнениях мы найдём в самом деле одну ценность. Нельзя верить тому, что раскольники приписывают себе и нам в изложенной параллели.

Нельзя верить потому, что, во-вторых, не верно, будто у раскольников между пастырями и пасомыми повсеместно царствует единение, а у православных – рознь, причём будто бы священники наши живут только для себя. Неверно это принципиально. Справьтесь: для себя ли только живёт и подвизается о. И. Кронштадтский? Для себя ли лично о. Щербаковский шёл с крестом впереди полка и был ранен японцами? Для себя ли радеют сонмы наших батюшек, теряя силы и здоровье по народным школам?

Для себя-ли?.. А вместе с тем последите за летописью происходящих в расколе событий, – подумайте о тех волнениях, которые происходили в расколе и происходят подле разных иерархов, и скажите по совести: везде ли и всегда раскольничьи архиереи и попы живут исключительно для народа?

Нет и нет. Г. Z. любуется призраком...

3) Порядок избрания у раскольников попов и архиереев нам нравится. Хорошо, что сам народ даёт из себя избранников на эти должности. Хорошо, что „иерархия“ находится в расколе под строгим контролем народа. – Но какова качественно раскольничья „иерархия“ – особенно со стороны своего умственно-образовательного ценза?

Нам думается, что даже и г. Z. чёрного не станет изображать белым. В расколе есть срои начетчики – Швецовы и Усовы, но в массе раскольничья иерархия – малограмотна. Такая иерархия и с таким образованием не годилась бы для служения среди православных, особенно при теперешних требованиях от нашего духовенства.

С другой стороны, говорить, что священники у нас определяются в приходы против воли народа, – значит клеветать на действительность. Наш народ в большинстве случаев совсем не знает, кого ему пришлют в священники, и он даже не волнуется, по случаю их назначения. Это, разумеется, нежелательное явление, но через него „параллель“ не наклоняется принципиально в сторону раскола.

Нельзя говорить вместе с раскольниками, что священники у нас избираются из людей неверующих. Это – грубая ложь. Может быть, в православном священстве есть неверы, но о чём это свидетельствует? И в числе 12 апостолов был Иуда, но вследствие того сонм апостольский нельзя поносить...

4) То обстоятельство, что наши пастыри пользуются казённым пособием, не роняет их иерархического достоинства. Казна – это ведь средства того же народа, только собранные в одно место. Слово Божие не запрещает священнослужителям пользоваться пособиями от казны. Да и много ли у нас причтов, которые облагодетельствованы казной?..

5) Расходование церковных сумм у нас и раскольников не разнится до противоположности. Раскольники эти суммы употребляют на бедных, а мы разве вспомоществуем ими богатым детям из духовного звания? Кроме того: Церкви из своих средств благотворят у нас и бедным простолюдинам, – и этот пункт раскольники напрасно поместили в свою параллель.

6) Что касается того, чьи епископы лучше знают свои паствы, то здесь всё зависит от личностей. Однако необходимо сознаться, что господствующий у нас обычай частых перемещений епископов с кафедры на кафедру не благоприятствует их сближению с народом. – Но в этом отношении и раскольники „малым чем“ разнятся от нас. И у них, напр. среди австрийцев, наблюдаются частое перемещения „архиереев“ с места на место. Значит, по пункту шестому раскольники имеют много общего с православными.

Вот и вся прославленная и страшная параллель между расколом и Православной Церковью! Подводя ей итоги, мы недоумеваем, как это г. Z. мог прийти по поводу её в особо-нервное настроение. Тем меньше мы понимаем, как эту параллель он принял за убийственную для нашего „миссионерства“.

О, конечно, для нас не секрет, что раскол держится на своих устоях вследствие именно бытового своего уклада! И по этому-то его не мыслимо сдвинуть с места одними разглагольствиями. Но в окаменелости раскола есть своя теория, наблюдается целое мировоззрение умозрительного характера. Особенно это нужно сказать о поповцах-австрийцах...

Борьба с расколом должна быть разносторонней; она обязана воздействовать на всю его природу; но при этом нельзя высокомерно обходить лежащих в его основе догматических заблуждений. Эти же заблуждения непременно предполагают увещания заблуждающихся, – то есть, миссионерские беседы. – А раз так, мы нашли почву для своего делания. Жизнь за нас и, конечно, господа Z. своими статейками не зачеркнут того, что требуется современными обстоятельствами.

Не был принципиально против миссионеров и Гиляров-Платонов, которым вдохновляются нередко наши отрицатели. Говорим – не был, потому, что он писал: „понятно, я не думаю отвергать полемику и критическое сравнение вероучений по пунктам; я хочу сказать, что... полемика есть наименее надёжный способ к их примирению²³⁹…

Итак, для Гилярова-Платонова „понятно“ было критическое сравнение различных вероучений по пунктам. Понятна была, стало быть, наша миссионерская полемика, – хотя всего „миссионерства“ он не замыкал в полемику, как не ограничиваем „разглагольствиями“ и мы всего своего дела...

Но что было „понятно“ Гилярову-Платонову, то мало доступно г-ну Z. Он уже не ограничивает значения нашей полемики; он с корнем отрицает всё наше миссионерство.

Однако справедливо ли такое отношение к делу?

Нет. Как бы мы ни определяли задач миссии, во всех случаях нам придётся считаться с умственными заблуждениями людей. И, следовательно, разговоры, беседы о религиозных вопросах всегда будут необходимыми в жизни. Поэтому, в виду сказанного, нельзя ничего иметь по существу-то и против миссии, „основанной на полемике“.

А чтобы нас не заподозрили в узости понятий, мы здесь же скажем, что задач миссии мы не сводим к полемике с расколо-сектантами только. Мы отлично понимаем, что миссия должна стремиться к всестороннему перевороту в душах людей заблуждающихся. Она обязана считаться с волевыми немощами столько же, сколько и с заблуждениями ума. Поэтому миссионеры обыкновенно заботятся о благолепных службах в расколо-сектантских центрах, об образцовом пастырстве, о хорошо поставленных школах и проч. Только при помощи этой сети взаимно благоприятствующих условий возможно перерождение расколо-сектантов в преданных и убеждённых сынов Церкви Православной.

Таковы исповедуемые нами идеалы живой и спасающей миссии. И мы очень хотели бы, чтобы господа с настроением разбираемого нами автора „наконец“ заметили это и перестали порицать нас за то, в чём мы не повинны!..

Впрочем, нам могут заметить люди непричастные к нашему делу, что миссионерская действительность не совпадает с изображёнными нами идеалами...

В ответ мы предложим всякому любознательному человеку хоть бегло прочитать синодальную инструкцию миссионерам. Из этой инструкции легко убедиться, что наша духовно-центральная власть задачи миссии определяет широко, – во всяком случае не одностороннее Гилярова-Платонова. А если так, нам нечего бояться исчезновения в потоке времени.

Скажем даже решительнее: даст правительство русским гражданам „свободу совести“; развяжет руки пропагандистам-раскольникам и сектантам, – тогда-то наступит истинно „золотая пора“ миссионерства! Брожение умов тогда произойдёт огромное; власть не будет „пресекать и обуздывать“ досужих проповедников. Вот тут-то Церковь Православная и призовёт миссионеров к вероохранительной проповеди ради успокоения детей своих. Труд наш будет тогда тяжёл, огромен, но истинно свят и достохвален. – А потому нам не страшны никакие глумления над нами. С мужеством встречаем мы и походы против „миссионерства“ в печати.

Если Господь за нас, кто против нас и что могут сделать нам люди?..

Д. Боголюбов

В статье „Нового Времени“: „к вопросу о старообрядцах“ (№ 10379-й), между прочим, читаем: „священники наши в отношении старообрядчества и сектантства поставлены в зависимость от так называемых „епархиальных миссионеров“, людей светских, без сана и посвящения, и которые в отношении старообрядцев и сектантов уже не стеснены рясой и обетами, и идеалами священства. Что такое это (эти?..) „миссионеры“ в рангах духовной службы? Если они только учителя, наставники, только учёные специалисты по сектам и расколу, то им открыта печать, журналистика, издание всяческих „листков“, да и вообще вся наша духовная литература в её обличительной, политической (sic!..) и даже исторической части есть такое „миссионерство“. Для чего понадобились „миссионеры“ и с жалованьем, вицмундиром, пенсией и, очевидно, наградой и орденами за „выслугу“, за „ревность по службе“. Путь есть некоторая неясная прикровенность, окутывающая разницу и незаметный переход от желательного „апостольского подвига“ словом и учением к действию, к воздействию и „мероприятиям“, „в законе прямо не установленным“. В заседании Комитета Министров 25 января или в последующих распорядительных актах этого Комитета на путь упрочения у нас „веротерпимости“, – и следовало бы поднять вопрос о точном значении и точных функциях этих чиновников-миссионеров духовного ведомства; о выработке гласной для них „инструкции“, за пределы которой они не могли бы переходить“...

Нас неприятно удивляет поразительная неосведомлённость автора приведённой заметки в затронутом им вопросе, а также догматичность и тенденциозность высказанных им суждений в совершенно неведомой ему области. Прежде всего заметим, что из всего числа „епархиальных миссионеров“ людей светских с образованием не более десяти на всю Россию; остальные пребывают в священном сане. Светские лица допущены Св. Синодом к занятию должностей „епархиальных миссионеров“ с целью привлечения на многотрудное миссионерское поприще людей с академическим образованием, которые, по весьма многим и очень сложным причинам, обусловливающим ныне тяжёлый быт православного духовенства на Руси, не любят пополнять собой кадры особенно провинциального духовенства²⁴⁰. Допущение светских „епархиальных миссионеров“ в значительной степени обусловливаюсь и характером отношений нашего сектантства к духовенству, побудившим Церковь приспособиться к немощам заблудших. Вот почему светские „епархиальные миссионеры“, за крайне редкими исключениями, являются „противо-сектантскими“.

Бросить тень на деятельность светских „епархиальных миссионеров“ на том основании, что они „не стеснены рясою“, по меньшей мере, странно! Если человек внутри „полон костей мёртвых и всякой нечистоты“, то причём тут „ряса“: разве „гроб повапленный“ с христианской точки зрения ценнее „гроба неокрашенного“?.. Или „сюртук“ не может подвизаться на службе „алтарю“?.. Или только „ряса“ имеет право „благовествовать“ Евангелие?! Больно и жутко слышать всё это фарисейство и читать на столбцах светской газеты. Вот „раскольники“ могут держать не только „епархиальных“ но и „всероссийских“ светских миссионеров, а православные не имеют!.. Да, настало времечко: всем на Руси и всё можно, а православным и того и этого нельзя!..

Светские-де „епархиальные миссионеры“ „не стеснены обетами и идеалами священства“!.. Ну, а совесть-то человеческая? Или и в ней автор отказывает светским „миссионерам“?! Или не получившие „дара священства“ не могут, с благословения пастырей Христовых, проповедовать Евангелие и вразумлять заблудших чад Церкви?!

Да! „В рангах духовной службы“ епархиальные миссионеры светские, как и священного сана, являются по преимуществу „учителями“, или точнее собеседниками с заблудшими и колеблющимися чадами Церкви. Затем, они же и всесторонне исследуют расколо-сектантство, как глубокую аномалию церковной жизни, и посильно борются с нею. Вообще всё своё время и силы они отдают специальному делу Церкви – делу её внутренней миссии в тесном смысле этого слова²⁴¹. Кто отрицает необходимость для борьбы с расколом и сектами особых миссионеров, тот не понимает всей опасности, какой грозят эти религиозные заблуждения Церкви, а также не видит и той острой боли, какую переживает Церковь, теряя своих чад!.. Да и какая мать не примет особых мер для оздоровления больных детей своих?! Или какой хозяин не позаботится как можно сильнее укрепить пошатнувшийся фундамент своего дома?!

Нам отчасти становится понятным, почему автор разбираемой статейки так брюзжит на светских „епархиальных миссионеров“. Видите-ли: они „чиновники духовного ведомства... С жалованьем, вицмундиром, пенсией и, очевидно, наградой и орденами, и чинами за „выслугу“, за „ревность по службе“!..

Не будем касаться в данном случае вопроса о принципиальной возможности для миссионеров пользоваться на Руси своего рода правами „русского гражданства“, а только решительно заявим, что светские „епархиальные миссионеры“ не имеют ни „вицмундиров, ни пенсий, ни наград и орденов и чинов за „выслугу“, за “ревность по службе“. Всё это создано фантазией автора. Служба „епархиальных миссионеров“ отнюдь не государственная, а чисто епархиальная и, как таковая, лишена всех знаков отличия гражданской службы или службы „чиновников духовного ведомства“. Если „епархиальные миссионеры“ из священников и получили недавно право на пенсию, то не как „миссионеры“, а только как „священники“ и на общем для последних основании. Светские же „миссионеры“ и доселе никакого права на пенсию не имеют. Что же касается „жалованья“, получаемого „епархиальными миссионерами“ из епархиальных сумм, а кой-где из сумм Св. Синода, отпускаемых в таких случаях в помощь епархии на содержание миссии, то, не говоря о мизерности такого „жалованья“, я в защиту против осуждающих за него миссионеров скажу словами великого Апостола: „или мы не имеем власти есть и пить?..“ Да и „какой воин служит когда-либо на своём содержании?“

К прискорбию, автор упрекает миссионеров ещё в том, что они от „желательного „апостольского подвига“ „словом и учением“ якобы „переходят к действию, к воздействию, к „мероприятиям“, „в законе прямо не установленным“!.. Старое обвинение, голословное обвинение и мы не раз его опровергали²⁴². В целях обуздания миссионеров автор советует Комитету Министров „выработать для них гласную „инструкцию“, за пределы которой они не могли бы переходить“!.. Напрасный совет и не по адресу. Миссионерство явление внутренней жизни Церкви регламентируется только ею. „Гласная“ и „точная“ инструкция миссионерам давно издана Св. Синодом²⁴³. За исполнением её следят епархиальные епископы и только они... Если о чём и стоило бы позаботиться в наше время, так это о предоставлении нашей Церкви полной внутренней свободы, чтобы она могла развернуть свою мощь против окрыляемых врагов своих... Но... ничего в волнах пока не видно!..

И. Айвазов

Генеральный Синод Евангелической церкви Пруссии в 1903 г. – Папство и Франция. – Протестантская миссия.

Генеральный синод Евангелической церкви Пруссии, заседания которого происходили в Берлине в течение трёх недель (с 15 октября до 4 ноября), собирается каждые шесть лет. Сама редкость его собраний уже придаёт важность этому собору. Если много вопросов, требующих разрешения, может накопиться за один год существования всякого значительного общества, то какое же множество таких вопросов, ожидающих своего разрешения на Генеральном Синоде, должно образоваться в течение шести лет! Другое обстоятельство, придающее важность этому собору – это характер его состава: в числе его членов были и светские лица, не имеющие отношения к науке и богословы. К числу первых принадлежало большое число руководящих государственных чиновников: министр, несколько президентов провинций, генералы и другие лица. Богословы, принимавшие участие в Генеральном Синоде, частью принадлежали к духовенству, различных степеней до генерала-суперинтендента включительно, частью к профессорам, представителям различных факультетов.

Автор настоящий статьи²⁴⁴, например, имел честь представлять евангелический факультет Боннского университета. Значение последнего собрания Генерального Синода весьма сильно увеличивалось, благодаря важности предметов, подлежавших его обсуждению.

1. Один из главных предметов обсуждения касался внешнего положения Евангелической церкви Пруссии. Последняя никогда не переставала страдать вследствие того, что в начале прошлого столетия, когда была уничтожена „священная римская империя Германской нации“ были секуляризованы многие владения церкви. Затем, когда Пруссия вышла победоносной из жестокой борьбы с Наполеоном, римско-католическая церковь Пруссии получила богатую компенсацию, – результат вполне соответствующий энергии и ловкости, которые эта церковь всегда обнаруживает в внешних делах. Но Евангелическая церковь Пруссии тогда получила слишком мало – 228,000,000 марок. Это было засвидетельствовано в публичном заседании прусской палаты не иным кем, как Дг. Боссе, прежним министром церковных дел Пруссии. Правда, в течение последних десятилетий было сделано многое, чтобы залечить эту рану. В частности, щедрая рука императора Вильгельма II, питающего горячие симпатии к Евангелическому учению, пожертвовала обильные денежные средства в распоряжение евангелической церкви, и её величество императрица состоит высокой патронессой одного общества для построения церквей. Благодаря усилиям этого общества построено очень много церквей, особенно в быстро растущем городе Берлине. Несмотря на всё это, есть много ещё конгрегаций, главным образом в восточных провинциях, которые очень желают иметь новые или расширить старые здания для богослужебных целей. Эти желания встречены с самой горячей симпатией со стороны членов Генерального Синода, и можно надеяться на осуществление этих желаний, судя по тому, что в самый день своего открытия синод был приятно поражён объявлением резолюции его императорского величества, что духовенство евангелической церкви на будущее время должно быть освобождено от взносов на фонд, из которого духовные лица и остающиеся после их смерти семейства получают пенсии. Огромный шаг обеспечению благосостояния священнослужителей (ministers) евангелической церкви Пруссии, ещё раз, таким образом, был сделан, и к этому нельзя относиться безразлично. Хотя бы нам и не правилось видеть, чтобы те, которые служат церкви, поставляли верность своего служения в полную зависимость от размера вознаграждения, но справедливо, с другой стороны, что слова Христа: „Трудящийся достоин своей платы“ – заключают в себе социальный принцип, которым нельзя постоянно пренебрегать безнаказанно.

2. Переходя теперь к внутренней христианской жизни, главной задачей Генерального Синода было определить более точно правильное отношение организованной церкви (the organizel Chureh) к различным „ассоциациям“ (так называемым Gemeinschaftsleute). В течение многих лет было обычаем в Германии, что внутри правильно устроенных конгрегаций образовывались меньшие корпорации. В настоящее время никто не будет отрицать, что, в виду ненормального развития многих конгрегаций, более тесное единение лиц с одинаковыми наклонностями отвечает естественным потребностям человеческого сердца. Члены маленького общества этого рода легко узнают друг друга; знакомятся с взаимными нуждами, готовы помогать друг другу в трудных обстоятельствах жизни и утешать во время скорби. Но, с другой стороны, нельзя отрицать, что среди причин, которые содействовали образованию подобных ассоциаций, было стремление к чему-то особенному и влияние иностранных, особенно Американских, проповедников. Во всяком случае, можно заметить, что эти новые корпорации стремятся облечь в какую-то особенную форму многие доктрины и указывают странный идеал нравственности. Например, один оратор на Генеральном Синоде говорил, как один агент этих ассоциаций, произнося речь на митинге, кричал одному из слушателей: „Вы будете осуждены, потому что у вас в нагрудном кармане находятся идолы: ваши сигары – ваши идолы“!

Вот образец поклонения ложному идеалу христианской нравственности, который господствует в подобных обществах; и если склонность к ложным взглядам, подобным взглядам Дарбиитов (Darbyites) поставить в связь с этим идеалом, легко можно понять, почему многие друзья здравой евангелической веры видят в тех ассоциациях неминуемую опасность. Поэтому многие ораторы, как, например, генерал-суперинтендент Браун из Кёнигсберга, очень настойчиво рекомендовали относиться к подобным обществам с самой благоразумной осторожностью.

3. Третьим предметом, подлежавшим серьёзному обсуждению Генерального Синода, было отношение церкви ко многим практическим результатам современной культуры. К этой категории принадлежит в некоторой степени вопрос об отношении церкви к дуэли, и дебатирование по этому вопросу сопровождалось сильным возбуждением. Но, несмотря на попытку некоторых джентльменов благородного происхождения представить дуэль как вид самозащиты, или род судебного действия, почти единодушно было признано, что дуэль – греховна.

Естественнее было возникнуть различию во мнениях относительно вопроса о том, как духовенство должно поступать касательно погребения лиц, которые в своём завещании выразили желание, чтобы их останки были сожжены. Синод Рейнской провинции, к которой принадлежит город Бонн, сделал предложение, чтобы духовным лицам в их официальном костюме была предоставлена свобода произносить утешительную речь оставшимся родственникам, прежде чем труп будет отправлен в крематориум. Но даже красноречивые слова Dr. Хаккенберга, который советовал с мудростью, справедливостью и любовью относиться к родственникам умершего, были бессильны побудить большинство членов Генерального Синода принять предложение синода Рейнской провинции. Вообще выражали опасение, что, если будет сделана какая-либо уступка в этом отношении, дух настоящего века кончит требованием, чтобы духовенство благословляло даже урны, содержащие пепел.

Величайшее беспокойство было причинено Генеральному Синоду той массой неверия, которого исполнена социальная демократия, и которое враждебно относится к церкви. На знаменитом конгрессе, происходившем недавно в Дрездене, эта партия провозгласила себя таким же злейшим врагом христианства, как и государства. Как же нужно бороться с опасностью, которая угрожает церкви со стороны этих не христианских кругов? Этот вопрос обсуждался на Генеральном Синоде и после горячих дебатов члены Синода пришли к важному заключению. На первый раз была принята резолюция, что часть церковных доходов должна быть посвящена следующим двум целям. Прежде всего, должны быть избраны особые проповедники, которые заботились бы об удовлетворении всем духовным потребностям семейств, принадлежащих к рабочим классам, которые стремятся к большим промышленным центрам, и составляют более или менее колеблющееся население. Во-вторых, должны быть приняты меры к изучению студентами теологии (students of theology) и духовенством социального вопроса, чтобы они могли понимать и быть готовыми к борьбе с угрожающей опасностью. Таким образом новое столетие отмечает в этом отношении также значительную степень развития.

4. Важнейшим предметом, однако, который занимал внимание Генерального Синода, был названный так для краткости „профессорский вопрос“. Это – проблема, как удовлетворить в одно и тоже время требованиям науки и церкви при изучении теологии в университетах. Прения по этому вопросу были открыты речью профессора Эриха Хаупта (в Халле), произнесённой на одном из первых полных заседаний. Речь его закончилась предложением остаться, по причинам указанным, при существующем порядке (pass to the Order of the day). Но, хотя в этих причинах заключалось свидетельство об Иисусе Христе воскресшем Спасителе, чувствовалось, что с этим заявлением остаться при существующем порядке (pass to the Order of the day) нельзя согласиться, и большинство членов Генерального Синода не осмелилось бы сообщить подобную резолюцию своим сильно смущённым провинциям. Поэтому обсуждаемый предмет был передан на рассмотрение комитета, состоящего из 21 члена. Большее число из них было того мнения, что евангелической теологии в её самозащите против современных взглядов могут помочь две меры. Прежде всего, можно сделать попытку усилить влияние церкви на назначение на профессорские теологические кафедры, именно, через синодальный элемент (президента и других лиц Генерального Синода) потребовать иметь голос в этом деле. Во-вторых, было сделано предложение гарантировать каким-нибудь новым путём – способами, придуманным вновь – правоспособность (habilitation) подходящих молодых теологов, готовящихся к служению в качестве пасторов. Автор этой статьи принадлежал к числу тех, которые были избраны в комитет; он произнёс в комитете речь, суммированную ниже, и выражающую основной взгляд, который, со времени признания его правоспособности (since his habilitation), был его идеалом и регулятивным принципом.

Сначала я указал на некоторые, крайние положения современной теологии, которые, по моему мнению, непримиримы с библейской религией, и о появлении которых, поэтому, без сомнения, должно сожалеть. Но немногие теологи в настоящее время, указывал я, допускают только аналитическую теологию, признавая возможным объяснить религию психологическим процессом и характеризовать даже христианство, как одну из ступеней в общем религиозном развитии человеческой расы. Таким образом, продолжал я, картина, рисующая современное положение теологической науки, имеет, без сомнения, немало тёмных черт, и нельзя удивляться, что многие из наших современников видят в этих тёмных пятнах грозовые тучи, которые угрожают покрыть весь горизонт и разразиться сверкающими молниями над зданием царства Христова. Но каким образом рассеять это основательное и широко-распространённое беспокойство перед лицом неминуемой опасности? Этот вопрос, прибавил я, заставил, как известно моим слушателям, очень многих членов церкви выдвинуть два главных проекта для улучшения современного положения. Но я доказывал, что главным недостатком в этих методах была их вероятная бесполезность.

Предыдущие ораторы говорили о бесполезности предложенного участия президента и других лиц Генерального Синода в назначении профессоров теологии, и я признался, что согласен с ними; ибо суждение президента о профессоре при назначении его на должность не может сохранить своей силы для всего периода службы этого профессора. Суждение президента, чтобы оно могло иметь свою силу и на будущее время, должно быть восполнено постоянным наблюдением, и, если необходимо, отставкой профессора сомнительного. Что касается другого предложенного проекта, именно, чтобы давать предпочтение одному классу молодых кандидатов при определении правоспособности (for habilitation), я высказал, что не могу видеть в этом проекте какие-нибудь более надёжные средства для улучшения современного положения. Разве эти молодые люди не могут впоследствии изменить своей первоначальной точки зрения? Помимо того, если не будет оказываема поддержка никому, за исключением молодых теологов с библейским направлением, разве не возникнут жалобы по поводу предпочтения, оказываемого одной партии? Моё главное возражение, однако, против предложенного проекта состояло в том, что он сводится в сущности к признанию, что истина, содержащаяся в христианской религии. лишена своей могучей силы (to а confession of the poverty of the body of truth containel in the Christian religion). И всё-таки в течение столетий факты и идеи христианства влекли молодые умы к полному пониманию его. Исключительное (unique) положение ветхозаветной религии среди древней культуры и неописуемое величие ослепительной личности Иисуса Христа в течение прошлых столетий сами по себе были достаточны привлечь умы до такой степени, что они находили свой идеал в академическом курсе и на теологическом факультете. До сих пор истины, содержащиеся в христианстве, оказывались также привлекательными, как и предметы исследования на других факультетах. Почему привлекательная сила христианской истины теперь должна подвергаться сомнению? Почему она должна в будущем прибегнуть к помощи, предлагаемой ей? Можно ли указать что-нибудь на других факультетах вполне аналогичное тому, что было предложено теперь? Но если бы нельзя было избегнуть всяких усилий поставить теологический факультет в исключительное положение сравнительно с другими, влияние этого факультета было бы уменьшено, – результат, против которого не было нужды предостерегать моих слушателей, ибо он не мог не быть нежелательным для всех них. Те, которые были членами теологических факультетов, должны стремиться приобрести влияние над всеми кругами своих современников, и в особенности над представителями других факультетов, показывая им, что даже друг свободной науки может стоять независимо и по глубокому убеждению на почве христианства. Но всякое подобное влияние со стороны теологических факультетов было бы устранено, если бы определение правоспособности (Habilitation) на теологическом факультете сделалось исключительным актом через подчинение внешним влияниям. Всестороннее обсуждение вопроса привело меня к заключению, что все внешние средства, которыми, по-видимому, можно было бы изменить характер академической теологии, должны быть избегнуты.

Я разъяснил, что я всего более утвердился в этом мнении вследствие размышления, что эти нежелательные явления в области теологической науки не есть необходимый результат доселе господствующих условий, в которые поставлена теологическая наука в университетах, которая в лице некоторых её представителей приняла враждебное отношение к фундаментальным истинам Библии. Из этого обстоятельства вовсе не следует, чтобы все представители теологической науки участвовали в такой оппозиции. Посему нет никакой нужды изменять условия, при которых до сего времени существовала теологическая наука. Всё что нужно – это требовать корректного соблюдения этих условий. Такой вывод, заявил я, кажется мне единственно возможным, и только этому одному – корректному соблюдению условий – может быть оказана сильная поддержка.

Основное условие существования теологической науки, именно, свобода исследования, указывал я, не есть нечто совершенно неопределённое и непонятное. Она не ограничена, действительно, расстоянием (by distance), или чем-нибудь вне себя самой, но ограничена, прежде всего, предметом самого исследования. Процесс исследования прежде всего определяется необходимостью держаться всестороннего взгляда на предмет, подлежащий исследованию, вместо того, чтобы довольствоваться рассмотрением одной только какой-либо стороны его. Все его характеристические черты должно иметь в виду с одинаковой серьёзностью. Возьму иллюстрацию из моей собственной специальности: было совершенно естественно, чтобы после столетий господства иудейско-христианской традиции касательно Ветхого Завета, как литературного памятника, первые взгляды были обращены на те особенности, которые уничтожают очарование традиции. Но постепенно приходит время, когда другая сторона также привлекает внимание, и точно такой же интерес придаётся всему в ветхозаветных книгах, что говорит в пользу авторитета традиции²⁴⁵.

Второе важное обстоятельство, которое налагает границу на свободу исследования, я находил в совести исследователя. Она обнаруживается не только во всестороннем рассмотрении предмета исследования, но и в само-критицизме исследователя, во взаимном критицизме различных исследователей, и в беспристрастном рассмотрении результатов, достигнутых теми, которые принадлежат к иной школе специального отдела науки.

Что касается само-критицизма исследователя, мы всегда должны остерегаться чтобы не принять полу-доказательств какого-нибудь утверждения за полные доказательства. Могу привести иллюстрацию из области лингвистической аргументации, которой я увлекался, – как часто случалось, что разность в частных лексических выражениях трактовалась в качестве доказательства различия авторов! И тем не менее я давно тому назад указал, что такая разность не есть достаточное доказательство. Перестанем в таком случае складывать полу-доказательства, как будто общая сумма их может дать неопровержимые доказательства!

Кроме того, взаимный критицизм исследователей должен производиться достойным образом и без взаимных обвинений а limine. Неоднократно случалось, однако, в последнее время, встречать попытку презрительным отношением выставить нелепыми (stultity) аргументы учёных, которые осмеливались занять независимое положение. Как Фридрих Делич, например, уклонился от своего пути, оскорбляя своих оппонентов замечаниями, не относящимися к делу! Посему можно выразить единственное горячее пожелание, чтобы эти внутренние границы для свободы исследования всегда были соблюдаемы со всех сторон. Хотелось бы, чтобы была сделана серьёзная попытка ещё раз применить эту меру к решению вопроса – есть ли какое-нибудь реальное оправдание для многих из теорий, которые некоторые новейшие представители теологии противопоставляют спасительным истинам Библии. Если только исследователь (investigator) не будет создавать таких теорий, учитель (teacher) не будет иметь повода выставлять их в качестве серьёзных утверждений.

Я закончил горячим призывом оставить без изменения старые условия существования академической теологии. С тем же самым оружием и с теми же самыми правилами борьбы, как другие факультеты, мы желаем продолжать своё стояние на арене и вести славное дело христианства по торжеству.

Мои слова, однако, не успокоили бури вполне. Требование, чтобы президент и другие лица Генерального Синода „в подходящих случаях“ (in geeigneten fällen) принимали участие в назначении на богословские профессорские кафедры, было вновь предложено одной стороной собрания. Выше упомянутый план касательно правоспособности (in regard to the habilitation) молодых клириков был одобрен той же самой партией, и тоже самое большинство предложило резолюцию в следующих словах: „Выражается надежда, что никто не будет назначен в профессоры за исключением людей, которые веруют и исповедуют Сына Божия“. Почти целая треть, именно, 59 членов Генерального Синода, отказалась принять эту резолюцию, несмотря на своё глубокое убеждение в основных истинах Писания. Правительство, кроме того, которое делает назначения на профессорские кафедры, вероятно, не станет содействовать какой-либо попытке изменить существующее положение теологических факультетов в германских университетах.

5. Наконец, естественно было Генеральному Синоду, заняться рассмотрением вопроса о взаимном отношении различных исповеданий. Оставляя без внимания жалобы на нетерпимость римских католиков, я упомяну только об одной замечательной резолюции, которая была предложена относительно иезуитов. Чтобы понять её, необходимо маленькое объяснение. Известно, что в некоторых кругах в Германии было стремление уничтожить § 2 закона об иезуитах, согласно которому членам общества Иисуса не дозволяется жить внутри границ Германской империи, иначе как на положении единичных иностранцев и только в некоторых специально назначенных местах. Это стремление было встречено с горячей оппозицией на Генеральном Синоде, и была предложена резолюция, с которой не согласились очень немногие, именно, что § 2 должен остаться в силе.

Окидывая взором бывшие заседания Генерального Синода, чувствуешь, что результат их должен быть признан удовлетворительным. Основное исповедание евангелического христианства нашло могучее выражение. Нападки врагов нашего Спасителя были сильно отражены, причём не отнималась рука примирения. Единственный пункт, в котором обнаружился недостаток ясного взгляда, заключался в проблеме – как определить правильно границы христианской теологии.

* * *

Современное положение дел во Франции – критическое. Франция в течение долгого времени была главной опорой папства. Французские короли были вообще злейшими врагами реформации, за исключением Генриха VI, и были главными орудиями, задерживающими или оживляющими её силу во время неизбежной опасности. Никто не может забыть убийств Варфоломеевской ночи в 1572 году или уничтожения Нантского Эдикта, столетием позднее, Людовиком XIV, одним из самых презренных (bogadad) и жестоких монархов, когда-либо царствовавших. Затем наступило долгое восемнадцатое столетие с торжеством папства – Франция управлялась церковниками (clergymen), крестьянство было стёрто в прах²⁴⁶ – вплоть до великой революции. Церковь во Франции, потерявшая своё влияние, хотя оживлённая Наполеоном, с тех пор никогда не имела прежнего могущества. Церковная собственность была секвестрована, пасторы сделались наёмными агентами государства. Был заключён конкордат, который поддерживался с тех пор. В последний период царствования Наполеона III папство покушалось, через влияние императрицы Евгении, восстановить своё могущество во Франции. Это привело к войне 1870 года, подстрекаемой Римским двором, благодаря которой, однако, Франция была унижена и её территория урезана. Затем была учреждена республика, которая вопреки всем пиитическим предсказаниям дожила до настоящего дня, и в настоящее время крепче, чем когда-либо. Республиканский режим не был благоприятен для папской интриги, которая постоянно тайно работала с целью его ниспровержения. Руководящие церковники, в общем, поддерживали монархические партии. Богатые монашеские ордена тратили много денег на попытку подорвать республику. По мере того, как подвигалось время, борьба становилась более страстной, монашеские ордена, в значительной части, были изгнаны из страны. И теперь предполагается уничтожить конкордат.

Каков будет результат, если эта попытка будет осуществлена? Во Франции, как и во многих других римско-католических странах, чрезмерно развито практическое неверие. В особенности в столичных и больших городах (in the cities and large tonns) огромная часть мужского населения утратило вечную веру в религию и стала материалистической, и даже во многих провинциальных округах, хотя церковные службы в них лучше посещаются, священники потеряли своё влияние, за исключением Бретани и некоторых других местностей на северо-западе. Громадная масса людей живёт без религии. В столицах и городах быстро развивается также социализм, угрожающий конфликтом и бедствиями.

Но Французы по природе религиозный народ, и это обстоятельство, следовательно, является очень благоприятным для проповедования Евангелия. Церковь Римская, с её мессами, её поклонением святым и ангелам, доведённым до степени идолопоклонства, особенно по отношению к Деве Марии, с её унизительным конфессионалом, её богослужением на языке неизвестном громадной массе народа, что делает истинное богослужение невозможным, потеряла почти все следы христианства и сделалась поистине анти-христианской²⁴⁷. Народ, когда он слышит Евангелие и читает священные книги Нового Завета, чувствует, что в них содержится какая-то совершенно новая для них религия и увлекается её простотой и истиной. Во Франции существуют разнообразные протестантские миссии. Миссия, находящаяся под руководством Шарля Мерля д’ Обиньи (Rev. Charles Terle d‘ Aubigne), секретаря Центрального Протестантского общества, которая поддерживает около 200 деятелей в 70 из 86 департаментах, и имеет приготовительную теологическую школу в Париже, с 30–40 студентами; эта миссия содержит книгонош во многих различных частях страны. Мак-Оллская миссия (Ale-Ale Tission), имеющая многих агентов и множество речных лодок для обслуживания городов и селений, расположенных по берегам рек. Уэслейанская Миссия (Wesleyan Mission), которая действует с успехом, и много книгонош различных библейских обществ. Так делается великое дело проповеди Евангелия, хотя незначительное по результатам сравнительно с количеством населения и пространством страны. Но и достигнутые результаты вселяют ободрение; в некоторых областях были мирно завоёваны целые деревни и увлечены многие священники. Некоторые прежние священники теперь проповедуют Евангелие, а другие приготовляются к этому делу. Жатва обильна, но делателей мало. Теперь самое благоприятное время.

Если конкордат будет уничтожен, протестантская церковь Франции также будет лишена жалованья (stipends), платимого государством её профессорам и священнослужителям (ministers). Это может создать значительные затруднения, но это может оказаться выгодным в конце концов. Протестантская церковь состоит из очень разнородных элементов (is very mixed): в ней много ревностных евангелических пасторов, но в ней также много рационалистических и полу-рационалистических профессоров и пасторов. Как всегда бывает, ревностные христиане щедро жертвуют на распространение Евангелия у себя дома и в чужих краях. Если конкордат будет уничтожен и евангелическая секция протестантской церкви будет отделена от рационалистической, возможно, что средства (funds) сильно увеличатся и дело получит большой успех. Должно оказать всякую возможную помощь, для выполнения этого великого дела. Нет другого более важного поприща для миссионерской деятельности в настоящее время, как римско-католическое население Франции, Италии, Австрии и других стран, – население, оставленное во мраке – глубоком, как ночь. Движение к освобождению от Рима (dosv on Rome movement) в Австрии, которое быстро развивается и вообще отличается евангелическим характером, может распространиться по другим римско-католическим.

В церкви римской, во Франции и Италии, ненависть к священническому влиянию перешла во многих случаях в жестокую вражду к самой религии. Но дело евангельской проповеди, если его будут вести ревностные люди, верующие в Писание, как вдохновенное Слово Божие будет во Франции становиться всё более и более успешным. Народ, в особенности женщины, но множество также и мужчин, с горечью чувствует недостаток в религии.

С. Зверинский

Мобилизация в сектантских селениях. – Отрадное для миссий нововведение в Харьковском университет. – Успех Харьковских бесед с сектантами.

В течение истекшей осени в некоторых уездах киевской губернии два раза была произведена мобилизация запасных. Первый раз мобилизация прошла не совсем спокойно. В некоторых местах были разгромлены казённые винные лавки, в других – погрому подверглись магазины и дома еврейского населения. Кое-где толпы запасных врывались в помещичьи и арендаторские дома, и разграбливали их. Были случаи оскорблений начальствующих и должностных лиц. В одном месте был избит священник. Второй раз мобилизация прошла спокойно...

Причин вышеуказанным печальным явлениям в жизни нашего простого народа, всегда патриотичного, безропотно переносящего государственную тяготу, было много. Здесь имело значение и прекращение на всё время мобилизации продажи вина, к чарке которого привык уже, к несчастью, прибегать русский человек в радости и в горе – а горя на сей раз было довольно, – и скопление в городах и местечках больших масс, при слабом надзоре, и массовое бегство из района мобилизации запасных евреев, места которых, по неволе, пришлось заполнять русскими, и грубое отношение одних, и безучастное отношение других, – всё это создавало атмосферу недовольства. Достаточно было раздаться двум–трём недовольным голосам, и буйство запасных начиналось. Великое Государево дело нужно было делать с подготовкой. Это прекрасно оправдалось во время второй мобилизации, когда обратились предупредительно к содействию пастырского слова увещания и когда уездные власти, и помещики проявили большую чуткость и отзывчивость в эти тяжёлые для крестьянства дни.

Миссия не отнеслась безучастно к этому делу. Ей хорошо было известно значение сектантства не в церковном только, но и государственном деле. Беседы о присяге на вечную верность Царю и отечеству. о войне и военной службе, о противлении злу до возможности убить человека, – все эти толстовские темы являются, на ряду с вопросом об иконопочитании и пастырстве, самыми любимыми у наших сектантов штундистов. Замечательно, что штундисты стали чуждаться графа Толстого и отвергли составленный им для них „Катехизис Иисусова братства по евангелию“, когда разобрали, что он отвергает божество Господа Иисуса Христа, но все его противогосударственные брошюрки, издаваемые его друзьями за границей, исправно получают и распространяют среди православных. Они же распространяют совершенно чуждые духу их учения листки иеговистов, очевидно ради явной в этих произведениях ненависти к государству и церкви.

В виду всех этих обстоятельств, для миссии ясно было, что в час грозы Божией влияние сектантства скажется... И действительно, беспорядки разразились в Каневском уезде, из уездов губернии наиболее заражённом сектантством, и особенно в местечке Богуславе, этом очаге, из которого рассыпаются искры сектантства во все места губернии.

В руках миссии одно, единственное, оружие, беседы об истине, и она, по силам своим, служила этими беседами государственному делу с того самого часа, как раздался царский голос Высочайшего Манифеста, призывавшего Русь на отражение врага. К сожалению, к её устному слову мало присоединялось слово книжное. Кроме листков: „Ответы из Слова Божия“ – издания Миссионерского Обозрения, в руках её для раздачи народу не было подходящих брошюр на жгучие современные темы. Приедет миссионер, проведёт одну–две беседы и едет в другое село, где та же нужда и те же запросы, а крестьяне слушатели остаются, судят и пересуживают слова миссионера. Хорошо, если местный священник способен и готов поруководить народными думами, удовлетворить возбуждённую – весьма часто впервые, беседой миссионера духовную жажду... А бывает, – и бывает, увы, весьма часто, иное. Впечатление от беседы миссионера учитывают в свою пользу сектанты, и сбывается слово Апостола: „и случается с ними по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину и вымытая свинья идёт валяться в грязи“ (2Пет.2:22).

Особенно тревожно было для миссии положение дела в селе Павловке Уманского уезда. Сюда в начале года зашли из соседней Херсонской губернии, из мест. Петроострова, малеванские пророки Сквирского и Каневского уездов, потерявшие у себя на месте всякое доверие, как православных, так и сектантов. В Павловке, как и в Петроострове, они имели поразительный успех и довели своими бреднями до религиозного безумия несколько сот человек. Здесь едва не повторилась история с толстовцами Харьковской губернии, которую создал малеванец из этой же компании Моисей Тодосиенко. Замечательно, что в киевской Павловке уже много лет шла пропаганда штундизма и, несмотря на не совсем благоприятные местные церковные условия, крестьяне энергично отбивались от штундистской пропаганды. Но случилось зайти двум малеванцам, и то, что долго и с великим трудом не удавалось рационалистам-штундистам, то в одну–две недели и легко удалось мистикам-малеванцам. В малеванство сразу совратилось до трёх сот человек...

Как раз в это время начавшаяся война сделала сектантов-малеванцев очень чуткими ко всем слухам о наших военных делах, и они громко, безбоязненно говорили против неё, указывая односельчанам на её несправедливость, несогласие с Божественными заповедями, тягость для крестьян, которым завоёванных земель, будто бы, не дадут, но которым наиболее тяжело приходится от войны. Материал для своих суждений о войне сектанты находили не столько в Слове Божием, сколько в изобилии распространявшихся по Уманскому уезду прокламациях социально-революционной рабочей партии с одним общим воззванием (на русском и малорусском языке): „пролетарии всего мира, соединитесь“!..

„Если вы боитесь Бога и любите народ, – кричали на беседах миссионеру сектанты, – то вы должны идти туда, до Куропаткина, а не сюда. Станьте там, меж русскими и японцами и кричите: разойдитесь, не стреляйте, нельзя убивать человека... Чего вы к нам ездите из Киева? Там вы нужнее, чем тут“!.. Народ видимо сочувствовал сектантам, хотя вслух и посмеивался над ними. Ожидая мобилизации, миссия опасалась осложнений. Но сектантскую проповедь победило послушание Матери-Церкви и исполненное долга миссионерское слово пастыря...

Во время первой и второй мобилизации священник призывал православных к усиленной молитве в храме. Днём, до поздней ночи, священником и приезжавшими миссионерами велись беседы, раздавались миссионерские листки. В самый день мобилизации, перед выходом запасных из села, в храме служился торжественный молебен, произносилось слово пастыря и затем священник в облачении, с проводом св. креста и хоругвей, провожал запасных до конца села...

В числе призванных запасных, во время первой мобилизации в Павловке, оказалось семь сектантов. Они порвали свои призывные билеты и отказались было идти, но, потом, четверо из них охвачены были общим воодушевлением и пошли с православными. Трое оставались упорными и остались в селе. Ночью они были арестованы я увезены в уездный город. Во время второй мобилизации сектанты не выражали никаких протестов, были в храме на общем молебствии и прикладывались ко кресту...

Особенно тревожно было ещё в мест. Жашкове Таращанского уезда. Здесь много сектантов, и влияние их на целую половину уезда громадно. Оставив уже давно вопросы чистого вероучения, они, крепко сплочённые между собой, стали оказывать давление экономического, материального свойства. По части распространения социалистических брошюр, они первые в уезде мастера, выступают у крестьян советчиками и ходатаями по земельным и судебным делам и проч. Жашковские сектанты – большие почитатели графа Толстого и вместе с сектантами соседних нескольких сёл являются последними могиканами первоначального близкого, к толстовству, „духовного“ штундизма. Они являются принципиальными противниками войны. Здесь же в местечке, с другой стороны, сильно чувствовался материальный и нравственный гнёт еврейства. Евреи до такой степени подчинили себе местное православное население, что – невероятный почти факт! – когда несколько лет тому назад приезжал сюда еврейский архицадик, евреи заставили православных встретить его с хлебом-солью... Перед мобилизацией стало известно, что почти все евреи запасные, за исключением больных и слабых, убежали. Готовился погром. Евреи, кто мог, уходил из местечка. Весь скарб еврейский тщательно прятался... Были присланы войска.

Евреи ещё задолго до мобилизации присылали к священнику, известному в епархии миссионеру, которого они уважали, хотя и старались ему делать всякие пакости в отместку за постоянное его заступничество за православных, депутацию с просьбой помочь им в грозящей беде. Священник и сам, по долгу своего пастырства, готовился к мобилизации, говоря проповеди о верности и послушании Царю, устраивая публичные чтения и беседы и пользуясь каждым поводом, чтобы возбудить в народе чувство долга и патриотизма. На день мобилизации он назначил всем запасным говенье. Служба в Церкви шла умилительная и торжественная. У храма собрался весь приход. Во время слова священника о христианской любви православных воинов до готовности душу свою положить за веру, царя и отечество, раздавались громкие рыдания...

После службы священник пригласил всех запасных и должностных лиц на обед, в здание церковно-приходской школы, устроенный им совместно с более состоятельными прихожанами. На обеде сказал простую, но трогательную, вызвавшую общее воодушевление, речь командир присланного отряда. „Братцы, – говорил он, – не думал я сегодня обедать с вами. Я думал, моё место не будет тут... А Бог устроил иначе, к доброму. Я здесь потому, что вы оказались хорошими людьми. Я был с вами в церкви. Я видел и слышал, как вы плакали, молясь Богу. Негодяй не будет плакать... Я верю, что вы будете хорошими солдатами. За здоровье вашего батюшки! Ему всем этим мы обязаны... Ура“! Раздавшиеся клики были полны искреннего воодушевления...

После обеда, благодаря священника, запасные говорили, что они уже три дня ничего не ели. „Дома, знаете, не до еды. Жена плачет, убивается. Где тут еду готовить“. В школу к концу обеда прибыл самый уважаемый и богатый еврей Б. с подарками и деньгами запасным от еврейского общества. Он горячо благодарил священника. Гордый еврей при всех низко поклонился и поцеловал руку священнику-миссионеру.

Из Киева запасные прислали священнику коллективное письмо, в котором, между прочим, пишут²⁴⁸: „В Киеве долго стоять не будем, нас отправят немедленно на Дальний Восток но пока ещё будет нам обмундировка и может быть и подготовка учения но не долго, так видно, что мы все пойдём на подкрепление к корупаткину; не бросивши наставника в домах своих кроме Вас, как Пастыря Духовного, надеемся, что вы не оставите наших семейств без удовлетворения как духовного, так и мирского видно сдела, что мы пойдём на великое дело и просим не забывать нас вашими молитвами, чтобы не коснулась к нам рука неверных, также просим посещать наших жён и детей и удувлять их; затем спасибо нашему старосте Амосу, и всему обществу, за их порядок и надеемся кому будет нужда из наших семейств будут удовлетворены, недостатками конечно через Ваше ходатайство. А за наше смиренное прохождение до киева, заслужили мы внимание у начальства... Будьте здоровы“ и т. д.

Да, с нашим народом всё можно сделать – и доброе и злое... А чтобы добро сделать, любить, любить его нужно. Нужно быть чутким к его великой нужде, нужно сострадать его великой тяготе. Этому чувству любви нужно дать место, не дожидаясь циркуляров и официальных распоряжений. Они могут опоздать, они не могут охватить всего. Пусть же ожидание их не сдерживает порывы сердца, пусть над нами не висит кара за всё, что выходит из пределов наших прав и обязанностей. Мы тогда и сектантов победим, и православных приведём, данной нам благодатью Божией, к царству мира и спасения.

* * *

Недавно в учёной аудитории столичного Географического общества на докладе г. Пругавина по расколо-сектантскому вопросу высказывалось справедливое сетование, что в наших университетах не сообщается слушателям сведений о расколе и сектах, между тем как в заграничных посвящаются профессорами русскому расколо-сектантству, целые курсы. По этому поводу один из студентов Харьков. университета прислал нам отрадное сообщение о введении в курс богословия истории и обличения нашего расколо-сектантства. Факт этот совершенно исключительный и в высшей степени важный для миссии, и мы долгом считаем отметить его в нашей хронике новых выдающихся событий.

В последние годы жажда богословских знаний среди учащейся молодёжи высших учебных заведений обнаруживается повсюду, где встречает благоприятные условия для своего удовлетворения. Как пишет наш случайный корреспондент, студенты Харьковск. университета в этом случае находятся в наилучших условиях, имея у себя на богословской кафедре такого профессора, который особенно чутко прислушивается к духовным запросам своих слушателей. Прот. Тимофей Иванович Буткевич, любя своих слушателей и отдавая им всю энергию, при своих блестящих ораторских дарованиях, глубокой эрудиции, широком умственном кругозоре и ясном, вполне определённом взгляде на предмет трактуемой науки, отвечает на самые жизненные запросы пытливого юношества и возбуждает в них любовь к богословско-философскому образованию. Понятно, почему аудитория проф. Буткевича всегда полна слушателями и почему любознательное юношество спешит на лекции даровитого оратора, встречая и провожая его дружными рукоплесканиями, что для профессоров богословия совсем необычно.

Не ограничиваясь формальным курсом апологетического Богословия, проф. Буткевич с полной готовностью идёт навстречу всем добрым стремлениям своих слушателей в получении знаний, хотя бы эти знания и выходили за пределы университетской программы. Мы не говорим о его практических занятиях по стенографии, дающим ныне многим бедным студентам достаточный материальный заработок. В 1900 году, по желанию самих студентов, проф. Буткевич основал при университете богословско-философский кружок с целью живого совместного выяснения коренных вопросов богословская знания, стоящих в тесной связи с их философским обоснованием. Десятки самых интересных и важных вопросов нашли здесь положительное разрешение, дав при этом членам кружка полное духовное удовлетворение. Весьма нередко были обсуждаемы здесь рефераты, касающиеся возбуждаемых в литературе вопросов. В ряду них отметим реферат по еврейскому вопросу, который получил здесь ясное и всестороннее разрешение, вопреки взглядам и суждениям, высказанным в местной газете „Южн. Край“ свящ. Григорием Петровым.

С настоящего же года, по желанию и настойчивой просьбе тех же слушателей, проф. Буткевич открыл курс чтений по расколо-сектантству, назначив для этого три дополнительных лекции в неделю. На первый взгляд для некоторых может показаться непонятным такое желание студентов. Но стоит взглянуть поглубже, и мы поймём целесообразность подобных курсов при университете.

Вопросы современного расколо-сектантства в настоящее время являются самыми жизненными вопросами, характеризующими религиозное состояние современного общества. И юрист, и медик, и историк – все в той или другой степени соприкасаются с явлениями расколо-сектантства, проникающими и охватывающими разные стороны общественной жизни. Наше законодательство по вопросам веры за последнее десятилетие вступило в новый фазис своего развития; русская история была бы слишком односторонней, если бы стала оценивать бытовую сторону жизни русского народа без всякого отношения к тому сильнейшему влиянию расколо-сектантства, какое им повсюду производится, экспертная медицина также нередко вынуждена сталкиваться с патологическими явлениями и фактами, порождаемыми некоторыми видами наших сект.

Будучи знатоком современного расколо-сектантства, проф. Буткевич и в этом отношении сумел вполне удовлетворить желание своих слушателей. Освещение вопросов русского раскола, сделанное вопреки ложным выводам некоторых расколоведов, как, напр., Пругавина, а также яркое освещение современного сектантства – штундизма, баптизма, толстовщины, хлыстовства, молоканства, духоборчества, масонства и др., – ввели слушателей-студентов в новую и ещё неизвестную для них область современной жизни. Лекции проф. Буткевича привлекают массу слушателей. Многие студенты ведут записи, на которых впоследствии они могут обосновать и свои взгляды, и свою практическую деятельность.

К этому заслуживающему полного внимания сообщению нам остаётся добавить от себя пожелание, чтобы харьковский университетский почин не был исключительным, а чтобы и в других высших учебных заведениях этому ныне не только модному для общества, но и боевому вопросу также было отведено должное место и внимание.

Когда наша интеллигенция получит в школе правильное научное освещение истории, верований и быта расколо-сектантского мира, тогда и задачи, и заслуги миссии будут иначе оцениваться, чем теперь, когда светские люди черпают свои сведения о расколе и сектах из тенденциозной печати и фельетонных исследований.

* * *

В прошлом году в „Мисс. Обозр.“ сообщалось об организации и открытиям благословения высокопреосвященного архиепископа Арсения, в гор. Харькове, в здании народного театра Квитки-Основьяненка, публичных бесед с сектантами, предназначенных главным образом для миссионерской подготовки воспитанников семинарии. Тогда было высказано сожаление, что местные сектанты на первой беседе 14 ноября не выступили с возражениями, вследствие чего беседа не достигла своей главной цели, явившись лишь чтением на специально-миссионерскую тему об источниках христианского вероучения.

Ныне наш корреспондент сообщает, что беседы эти вполне наладились, привлекая множество слушателей из православной среды и из местных сектантов.

Так, 12 декабря состоялась вторая беседа с сектантами о таинстве священства. Уже 10-го и 11-го декабря в местных органах печати подробно оповещалось о предстоящей беседе. К 3-м часам пополудни 12 декабря слушатели, преимущественно интеллигентные, до того наполнили огромный зал театра, что многим пришлось стоять на дворе. На сцене разместились воспитанники V и VI классов семинарии во главе с о. ректором семинарии. В толпе гуторили, что сегодня сектанты намерены возражать. Ну, и слава Богу! – пронеслось в мыслях многих...

Присутствующий на беседе преосвященный Алексий предварительно сказал несколько слов о любовном отношении к заблудщим, а затем епархиальный миссионер И. Г. Айвазов кратко и ясно изложил православное учение о т. священства, наметив в резюме следующие вопросные пункты, подлежащие обсуждению с иномыслящими: 1) необходимо ли в Церкви Христовой священство; 2) сколько и какие степени новозаветного священства; 3) как поставляются в священные степени; 4) подаётся ли при поставлении особый дар священства; 5) хранение и преемственная передача в Церкви дара священства: и 6) возможно ли в Церкви Христовой священство без преемственно хранимого в ней дара священства. Самозванные священники и самочинные собрания.

С возражениями миссионеру выступил известный деятель на сектантской ниве интеллигент Бодянский, недавно возвратившийся в пределы Харьковской губ. (хут. Гремячий, Волчанского у.) после долголетних странствований по разным отдалённым местам, не исключая и духоборческой Канады. Сперва г. Годянский повёл речь как штундист, но вскоре удачными вопросами вынужден был обнаружить свои настоящие чисто-толстовские убеждения, открыто заявив: „я в Св. Писании Нового Завета верю только тому, что принимается и истина чего удостоверяется мне моим разумом. Павловых писаний я не признаю и вообще принимаю только четыре Евангелия“… По когда и в Евангелиях миссионер раскрыл обличение лже-мудрований г. Бодянского, то последний и от Евангелий отказался, оставшись при свидетельствах только своего разума. Впрочем, и „разум“ г. Бодянского скоро завёл его в дебри самопротиворечий, так что пришлось признать, что и „разуму“ доверять нельзя...

Беседа была продолжительная и весьма интересная. Она вполне достигла двух главных целей: ознакомила питомцев семинарии с ведением миссионерских бесед и раскрыла перед взором многочисленных слушателей лжеучение сектантства.

Впечатление от беседы получилось сильное и для православных отрадное, что ясно выразилось в засвидетельствовании общей искренней признательности талантливому миссионеру.

В заключение беседы преосвященный Алексий сказал прекрасное слово увещания к православным и заблудшим, и общим пением молитв завершилась беседа. При выходе слушатели получали брошюрки, раздаваемые семинаристами. Так прошла первая в собственном смысле миссионерская публичная беседа в Харькове.

16 января настоящего 1905 года состоялась третья беседа на тему о крещении младенцев. За огромным наплывом публики пришлось из зала народного дома Квитки-Основьяненка на Основе перейти в местный храм, хотя и туда вошли далеко не все слушатели. Вопрос, подлежавший обсуждению на беседе, был один из самых боевых и сильно волнующих „баптистов“. Теперь и среди последних идут жаркие прения на тему о необходимости крещения младенцев, и некоторые из „баптистов“ открыто высказываются за крещение младенцев. Такое брожение вызвало бесплодные усилия г. Балихина, пресвитера таврических баптистов, отвергнуть крещение младенцев, на... на основании уже не Св. Писания, а Св. Предания?! Отсюда уже понятен интерес слушателей именно к беседе о крещении младенцев.

После вступительного слова преосвященного Алексия о значении беседы о крещении младенцев и после увещания им народа благоговейно стоять на беседе, как того требует святость места беседы и сам предмет её, епархиальный миссионер И. Г. Айвазов подробно изложил учение св. православной Церкви о крещении младенцев и обосновал оное на тексте Св. Писания. Затем он предложил иномыслящим высказаться по данному вопросу. Из толпы выступил сектант А. Мироненко, отлучённый от местной „баптистской“ общины, и теперешний руководитель баптистов г. Хорошилов, заявивший: „мы (т. е. „баптисты“) беседовать не будем“, по причине якобы малочисленности публики и тесноты помещения, что вызвало только улыбку на устах слушателей. Миссионер, указав Хорошилову на повеление ап. Петра дать ответ „всякому“, требующему у нас „отчёта“ в нашем уповании (1Пет.3:15), приступил к беседе с А. Мироненком. Все возражения последнего сводились к утверждению, что младенцев крестить в воде не нужно, потому что вообще водное крещение омывает только плотскую нечистоту и не имеет значения для внутреннего человека. Истинное же крещение есть обещание Богу доброй совести и об этом крещении и нужно заботиться. Его и могут принять только взрослые...

После продолжительной беседы с миссионером, А. Мироненко, наконец, признал, что в водном крещении омываются благодатью Св. Духа грехи, что в нём ветхий человек преображается в новую тварь во Христе... Вслед за этим А. Мироненко признал и необходимость крещения младенцев: „возьмите и крестите моих детей, я согласен, горячо проговорил А. Мироненко; но только и дальше не бросайте их, а поучайте их добру и хорошей жизни, чего ваши кумы не делают“...

Миссионер оттенил признание А. Мироненком крещения детей и затем с своей стороны указал на необходимость дальнейшей заботы Церкви и восприемников, как и плотских родителей, о детях, согласно повелению Христа „учить“ после „крещения“ и при том постепенно и подробно „всему“, что повелел Христос (Мф.28:19–20). Так и делает св. православная Церковь, заключил г. миссионер.

После этого из толпы протискался „баптист“ Уваров и, раздражённо требуя стоять на ряду с миссионером и лицом к народу, начал возражать против крещения младенцев.

Речь Уварова, крикливая и задорная, сразу касалась многих предметов. О крещении младенцев он почти не говорил, а всё путался в суждениях о святости, о необходимости рождения словом и т. д... Наконец, миссионер вынужден был настаивать на решении Уваровым именно вопроса о крещении младенцев. Тогда Уваров заявил: „мы младенцев не крестим, потому что они, возрастая, после крещения грешат“...

На это г. миссионер отвечал: „но, ведь, и взрослые после крещения грешат. Тогда и их, значит, нельзя крестить. Кого же тогда повелел Христос крестить?“

Уваров в конец спутался и спешно засыпал обычными сектантскими возражениями, по которым младенцев нельзя крестить, потому что они не имеют ни научения, ни веры и не могут обещать Богу добрую совесть...

Все эти возражения ясно и с надлежащей полнотой были опровергнуты г. миссионером, и необходимость крещения детей стала перед слушателями во всей своей силе, твёрдо обоснованная на слове Божием. Свой фанатизм один из сектантов излил на брошюре, которые раздавались народу после беседы. Взяв её, он разорвал её пополам и бросил на землю. Один из присутствовавших православных, заметив это, сказал: вот вам прекрасная иллюстрация лже-сектантской „свободы совести“, – „свободы слова“!.. Ну, а если бы кто-либо из неразумных ревнителей православия за это ударил фанатика-кощунника, – о!.. тогда бы какой вопль поднялся на миссию! и сектанты и их защитники возопили бы: „миссионер-де настроил толпу и она устроила побоище“!..

Во всё время беседы публика не раз проявляла весьма сознательное отношение к её содержанию и это служит лучшей преградой от проникновения в её среду сектантских плевел.

Описанная нами беседа была типичной миссионерской беседой и потому она, без сомнения, ввела воспитанников семинарии в курс миссионерского дела. Атмосфера миссионерских бесед здесь царила полностью.

Духовенство г. Харькова с любовью посещает эти беседы, что вполне понятно: где идёт борьба Церкви с ересями, борьба публичная, – там действительно место усиленного бодрствования пастырей Церкви Христовой... Духовенство и православное население благословляют чуткого к духовным запросам и веяниям времени своего благостного владыку, архиепископа Арсения, за его заботы о благолепии церковных служб и св. деле миссии, которая ныне должна служить единственным оплотом Церкви в её борьбе с религиозными лжеучениями.

Μ.

„Боже, милостив буди нам грешным! Простите меня, возлюбленные братия христиане, что буду говорить с вами, как и все теперь, о постигшем нас в лукавые дни наши несчастии. Слишком больно отозвалось оно в сердцах наших, чтобы скоро можно было забыть его и не говорить о нём. Всех нас поразило оно и своей роковой неожиданностью, и своими невинными кровавыми жертвами. Среди обычно мирного течения нашей жизни оно разразилось над нами, как всегубительное вулканическое извержение, похоронившее под пеплом своим жизни многих людей. Как во дни Ноя люди ели, пили, женились и замуж выходили, пока не пришёл потоп, или как было во дни Лота, пока не пролился с неба дождь огненный и серный и не истребил всех (Лк.17:26–29), так и над нами совершился внезапно праведный суд Божий. О, Господи долготерпеливый, буди милостив нам, грешным! Невольно все мы спрашиваем: за что же, за что так ужасно скончали дни своей жизни эти безвременно погибшие? За что? – Но что говорит Господь? Думаете ли вы, – говорит Он, – что те галилеяне, которых плоть смешал Пилат с жертвами их, были грешнее всех галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но, если не покаетесь, все так же погибнете (Лк.13:1,2,3). Отвлекает Господь скорбную мысль нашу от погибших и обращает к нам самим. „Если не покаетесь, все так же погибнете“. Братия мои! Грехи наши тяжкие и всем нам ведомые. Мы забыли закон Отца нашего небесного и стали жить беспечно в похотях сердца нашего. Крепкие исторические устои бытия нашего мы поколебали и расшатали. Вера наша православная в нас ослабела, наша преданность, наша верность православному Царю нашему поднялись искушению. Мы доверились вожакам льстивым и лицемерным и отдались водительству их, как бы новых каких Моисеев, в безумных мечтах обрести землю обетованную, молоком и мёдом текущую. Зато и продал нас Господь, за беспечность нашу и слабоверие, „в неискусен ум сотворити неподобная“ (Рим.1:28) и допустил совершиться тяжкому несчастью. „Если не покаетесь, все погибнете“. Для многих в наше злополучное время речь о покаянии кажется словом пустым, бесплодным, бесполезным. Но для нас верующих оно есть непреложный и спасительный глагол Божий. „Согрешихом, беззаконовахом, неправдовахом пред Тобою, Господи, но не предаждь нас до конца, отцев Боже“. Мы были ленивы и беспечны, а враги бодрствовали. И замечательное это дело, братия. Злоба всегда бодрствует, а доброе сердце в мире почивает. „Спящим человеком враг сеет плевелы среди пшеницы“ (Мф.13:25). Перед страданием Спасителя, в саду Гефсиманском, несмотря на неоднократный призыв Господень, преданные Ему ученики Его не могли побороть сна своего, а Иуда, злой предатель, бодрствовал и сребреники принимал. Так произошло и в наши дни. Предатели бодрствовали, а мы в беспечной доверчивости пребывали. Будем же отныне бодрствовать, по слову Господню, и молиться, чтобы не впасть в новые, тягчайшие искушения (Мф.26:41). Помолимся же все теперь усердно Богу мира, да подаст Он мир душам нашим, да потребит от нас вся неистовые крамолы супостатов и да утвердит в земле нашей безмятежие, мир и благочестие. Аминь“.

Отец Иоанн Кронштадтский обратился к войскам маньчжурской армии со следующим посланием:

„Дорогие братья мои, православные воины всякого чина с высших до низших, стоящие лицом к лицу с коварным и хитрым врагом! К вам моё краткое сердечное слово во имя Господне; Тяжкие дни переживает наша Россия, дорогое отечество наше, такие, каких не бывало во всё время существования её. Но ни на минуту не забывайте, возлюбленные, что переживаемые нами бедствия внутри и извне посланы на нас от праведного и всеблагого Провидения за то, что русские забыли Бога своего, Спасителя своего, так, как не бывало никогда, попрали дерзновенно все заповеди Его и каждый стал исполнять злую волю сердца своего, вывороченного наизнанку, и всю жизнь свою, особенно так называемая несчастная наша обезумевшая интеллигенция. Тяжки, крайне болезненны удары, посланные нам от Господа Бога, но эти удары и наказания – отеческие, временные, посланные нам для вразумления и наказания.

После Бога и Богоматери и всех святых вся Россия на вас, дорогие братья, обращает взор свой, возлагает надежды свои, ожидая совершенной победы во имя Господни над врагом, со всех сторон ополчившимся против нас. „Дерзайте, стойте и узрите спасение от Господа“, говорит от лица Божия вдохновенный пророк: ещё он говорит: „Когда ты выйдешь на войну против врага твоего и увидишь коней и колесницы народа более, нежели у тебя, то не бойся их, ибо с тобою Господь Бог твой. Когда же придёте в сражение, тогда пусть обойдёт священник и говорит войску и скажет ему: „Слушайте, вы сегодня вступаете в сражение с врагом вашим, да не сробеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идёт с вами, чтобы сразиться за вас с врагом вашим, спасти вас. Но притом не забывайте исполнять и заповеди Бога вашего, соблюдайте и исполняйте их от всего сердца и от всей души вашей и благословенны вы будете при выходе вашем“ (Втор.30:1–10).

Предаёт, братья, вам Господь врагов ваших, восстающих на вас: одним путём они выступят против вас, а семью путями побегут от вас“ (Втор.28:7). Помните же, дорогие братья, честно сражающиеся на поле брани за веру, Царя и отечество, что с вами Господь и будет Сам сражаться с в ми, если твёрдо возложите на него надежду вашу, ибо не множеством воинства спасёт Господь, не орудием смертоносным, но всемогущей силой Своей. Помните солнечное явление креста на небе царю Константину и войску его с надписью звёздами вокруг креста: „Сим победиши“, т. е. крестом; вот где сила христианского воинства – в кресте, ибо Христос крестом победил и победит врагов ваших видимых и невидимых. Твёрдо веруйте, что Господь с вами. „Вот я с вами во все дни до скончания века“, говорит Он (Мф.28:20). Помните нашу Взбранную Воеводу, Матерь Божию, без, числа спасавшую Россию в бранях с врагами. Дай Бог и ныне, после славной победы, воспеть нам с вами единым сердцем и едиными устами „Взбранной Воеводе победительная“... По-братски советую всем вам перед всяким сражением говорить или петь догматик церковный: „Всемирную славу от человек прозябшую“ и т. д. Эту песнь надо выучить наизусть. С этой священной песнью выходите на сражение и победите. Аминь“.

Прот. Иоанн Сергиев Кронштадтский

В „Котлин“ 7-го февраля.

В 10 мин. 1-го часа пополуночи я имел счастье получить от Их Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы Александры Феодоровны следующую всемилостивейшую телеграмму:

Благодарим Вас горячо за слова истинного утешения: молим Господа да подкрепит драгоценное здоровье Ваше.

НИКОЛАЙ, АЛЕКСАНДРА.

Моя телеграмма Их Величествам была следующая:

Скорбь Ваша неописуема; скорбь Спасителя в Гефсиманском саду за грехи мира была безмерна; присоедините Вашу скорбь к Его скорби – в ней найдёте утешение“.

Верноподданный протоиерей

Иоанн Сергиев.

Газеты сообщают, что 25-го января состоялось заседание Комитета министров в присутствии м. Антония. В этом заседании комитет приступил к обсуждению вопросов 6 пункта Высочайшего указа 12 декабря. Вопрос коснулся прежде всего классификации отдельных сект, причём было указано, что к числу религиозных сект причисляются и такие, которые вовсе не носят религиозного характера, и зачастую представляют психически ненормальные группы, прибегающие к противо-природным истязаниям; эти группы не должны подлежать ведению духовенства или полиции, а скорее врачебному надзору. Тем не менее, они зарегистрированы в общую статистику религиозных сект с применением к ним всех стеснительных мер. Товарищ министра внутренних дел, Η. Н. Дурново, охарактеризовал старообрядцев, как людей искренно любящих родину, честных и неутомимых труженников земли русской; это мнение оказалось общим голосом участвовавших в заседании членов комитета министров.

Высокопреосвященный Антоний высказал в комитете министров настойчивое пожелание, чтобы православное духовенство было избавлено от совершенно несоответствующих его сану обязанностей быть доносителями судебным или административным властям на те или иные действия старообрядцев. При этом митрополит выразил убеждение в том, что всякое насилие или стеснение вообще неуместно, а с точки зрения догматов христианской религии даже прямо противно, раз дело касается верования и совести.

В том же духе широкой веротерпимости высказался и сенатор В. К. Саблер, заступающий в комитете место больного Обер-прокурора.

Сам вопрос о старообрядцах комитет находит весьма сложным, почему необходимо его разработку поручить особой комиссии. В принципе же комитет признал, что какие бы то ни было ограничения и стеснения личности из-за религиозных убеждений или обрядов не должны иметь места и что работы комиссии должны быть основаны на принципе полного равенства всех граждан перед законом, независимо от религиозных воззрений; также совершенно неуместным признано вмешательство администрации в дела веры. Отмечено было, что наиболее тяжёлые стеснения и ограничения иноверцев исходили преимущественно вовсе не из государственного совета и всегда носили характер временных правил, причём часто это не вызывалось действительными требованиями. Мнение о том, что старообрядцы питают неприязнь к России, безусловно лишено всякого основания.

Затронутый вопрос, однако не был решён в виду его сложности; ему решено уделить ещё заседание.

Что касается стеснений, прямо в законе не установленных, то признано необходимым ходатайствовать об отмене их немедленно, не дожидаясь результатов работ особой комиссии, тем более, что в пункте 6-м указа выражена необходимость ныне же принять в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте раскольников всякого, прямо в законе не установленного стеснения. Признано также необходимым пригласить в заседания комитета по вопросам 6 пункта представителей иновереческих духовенств с правом совещательного голоса, и на это испросить Высочайшее разрешение.

Всем членам комитета, для ближайшего ознакомления с вопросом о старообрядцах, роздана докладная записка по этому вопросу, составленная сенатором Таганцевым.

В заседании комитета министров 1 февраля продолжалось обсуждение вопроса о расколе. Комитет останавливался на необходимости различить среди разнообразных вероучений, объемлемых общим именем раскола, главные отдельные группы старообрядцев, сектантов и приверженцев изуверных учений.

Ближе остановившись на положении первой из этих групп, комитет склонялся к тому, чтобы применять к старообрядческим согласиям правила, общие для иных христианских вероисповеданий, и обсуждал вопросы о признании некоторых прав юридических лиц за молитвенными домами и богоугодными заведениями старообрядцев; об открытии закрытых ныне раскольничьих молелен и разрешении постройки новых, а также об устройстве старообрядческих обителей и о содержании понятия оказательства раскола.

В заседании 8-го февраля Комитет Министров всежде всего выслушал сообщение о том, что Государь Император, по всеподданнейшему докладу статс-секретарём Победоносцевым определения Святейшего Синода, всемилостивейше соизволил 29-го января сего года на освобождение из Спасо-Ефимиева монастыря крестьян Ермолая Федосеева, Алексея Калечина, Феодора Ганчева, Евфимия Попова, Кузьмы Мошкова и мещанина Фёдора Ковалева и из Соловецкого монастыря крестьянина Петра Леонтьева. Продолжая засим обсуждение вопроса о расколе, Комитет ближайшим образом останавливался на рассмотрении положения духовных лиц старообрядческих согласий и обсуждал вопросы: о предоставлении им права именоваться настоятелями или наставниками, отправлять требы в частных и публичных местах (напр., приводить своих единоверцев к присяге, напутствовать умирающих в больницах и т. п.), преподавать детям раскольников в школах Закон Божий, при условии обладания известным образовательным цензом, и вести метрические записи, под контролем общественных учреждений. Далее Комитет обсуждал возможность открытия старообрядцами своих школ и печатания различных изданий на общих для сего основаниях, а также рассматривал вопрос об уравнении старообрядцев с лицами инославных христианских вероисповеданий в отношении правил, касающихся смешанных браков, а равно в отношении прав государственной и общественной службы.

„Москов. Ведом.“ приводят из письма великого святителя земли Русской митрополита Московского Филарета от 17 июля 1858 года к архиепископу Алексию Тверскому (бывшему прежде епископом Тульским) следующий взгляд великого иерарха на раскол:

„Дела православия в отношении к расколу не в удобном положении. Многолетнее светское домогательство дать раскольникам священников от гражданского начальства, после сильной борьбы в высшей области по мудрой осторожности Благочестивейшего Государя, отвергнуто. И это милость Божия: ибо сим и правила церковные, и совесть архиереев охранены. Но побеждённые на правом крыле – старались усилить левое. Взор на лже-иерархию иностранного происхождения не строг“.

В другом письме, от 19 января 1859 года, владыка, между прочим пишет:

„Православие требует защиты, но надобно остерегаться, чтобы защита не оказалась такой, о какой написана следующая эпиграмма:

Религия от всех страдает:

Вольтер бранит её, – Кутузов защищает“.

В торжественном собрании православного благотворительного общества ревнителей веры и милосердия. В С.-Петербурге существуют все роды и виды не только русского, по и заграничного сектантства. Определить точную цифру не представляется возможным, вследствие подвижности столичного населения, равно как вследствие того, что многие скрывают принадлежность к той или другой секте. Самое видное место среди сектантов занимают штундо-пашковцы, числом до 5.000 человек. Они живут большей частью на Васильевском остров, Петербургской и Выборгской сторонах и деятельно заботятся о распространении своих учений. На Васильевском остр. у пашковцев происходят довольны часто собрания. Из сект мистического характера особенно распространены: скопчество, хлыстовство и хехулитская секта. Скопцы и хлысты центрами собраний имеют Новую Деревню, Петербургскую сторону и Б. Охту. Для более обширной пропаганды своего учения они командируют „братцев и сестриц”. Заслуживает внимания секта хехулитов (веселящаяся), занесённая к нам из Финляндии. В общежитии хехулиты более известны под названием „каюков”, т.-е. кающихся, т. к. главной обрядностью их служит отпущение грехов, происходящее на сектантских собраниях. Докладчик предложил устроить особые классы для ознакомления малосведущих и легкомысленных людей с св. писанием, в целях образования из них помощников пастырей церкви в борьбе с сектантством, а также для укрепления убеждений новообращённых, – организовать братские собрания для взаимного обмена мнений и открыть специальную миссионерскую библиотеку.

* * *

Миссионерские курсы.

В городе Вятке открыты миссионерские курсы для приготовления достойных кандидатов священства в инородческие приходы из местных инородцев; курсы находятся в ближайшем ведении епархиального преосвященного. Преподавателями на курсах состоят наставники духовно-учебных заведений города Вятки с поурочной платой. На курсы принимаются дети инородцев Вятской губернии, окончившие курс духовных училищ, во второклассных школах и учительских семинариях. Учение продолжается три года. Бедные ученики принимаются на епархиальное содержание или же получают пособие натурой: столом, одеждой, обувью, книгами. Все курсисты живут в общежитии, причём состоящие на своём содержании платят за стол по 5 рублей в месяц, имея свою одежду, обувь и бельё. По окончании курса курсисты определяются в псаломщики и учителя церковно-приходских школ в инородческие приходы, а потом на диаконские и священнические места. 3 сентября сего года открыт первый класс курсов. Принято 14 человек: 4 черемисина и 10 вотяков.

* * *

Юбилей миссии и новое братство.

Обдорская миссия 1 сентября 1904 г. праздновала 50-летие своего существования. Преосвященный Антоний, еп. Тобольский, прибывший по этому случаю в Обдорск, в своём приветствии от имени Тобольского Комитета Прав. Мисс. общества сказал, между прочим, следующее: „Большинство инородцев севера уже стали православными христианами. Остаётся ещё сделать инородцев грамотными, дабы по примеру святителя Стефана Пермского из их среды впоследствии могли быть избраны не только низшие члены клира (что уже и теперь осуществляется) но и священники-миссионеры, дабы инородцы могли слышать всё церковное богослужение в переводе на их родном языке.

7 сентября 1904 г. в Обдорске открыто Миссионерское Братство в честь св. Гурия, арх. Казанского.

Ново-учреждённое Братство, в программу которого входит издание книг и листков на инородческом языке, теперь будет работать параллельно со своим старшим братом – Казанским Братством святителя Гурия, будет подражать его деятельности, а последнее, надеемся, примет младшего брата в любовный союз и общение в служении общему делу, при постоянной взаимной помощи, посредством испытанной переводческой системы. Общий молитвенник того и другого Братства св. Гурий, телом же и ликом в Казанском Обдорском храме почивающий.

* * *

Библия для русских инородцев.

Русский отдел библейского общества приступил к изданию целого ряда книг св. Писания для русских инородцев на средства, собранные путём подписки на юбилейный капитал, вследствие исполнившегося в текущем году столетия существования общества: уже вышло изданием четвероевангелие на башкирско-тюркском наречии: выпущены пересмотренные издания книги пророка Исаии и евангелия Ев. Иоанна на исландском языке и книга Деяний апостольских впервые напечатана на языке эскимосов. Общество в скором времени приступает к изданию Библии на чувашском языке.

* * *

Двадцатилетий юбилей существования церковно-приходских школ в России.

1904 год был двадцатым годом со времени Высочайшего утверждения правил о церковно-приходских школах. Интересно воспроизвести здесь общую картину поступательного роста церковно-приходских школ в России.

Средства содержания.

К 1903 г. начальных церковных школ в Империи состояло 43,969: в том числе 510 двухклассных, 23,165 одноклассных и 20,294 школы грамоты. Во всех этих школах обучалось 1,782,883 учащихся обоего пола. На содержание начальных церковно-приходских школ в 1902 году израсходовано 14,501,240 рублей; в том числе из местных источников – 6,355,169 руб., из государственного казначейства – 7,318,882 и земского сбора в неземских губерниях 827,189 руб. Кроме того к началу 1903 года было открыто 385 второклассных школ (в том числе 56 женских) с учащимися в количестве 19,022 человек. На их содержание израсходовано из разных источников 1,712,479 руб. („Нар. Образ.“).

* * *

Благовременное распоряжение епископа.

Преосвящ. Никанор Якутский издал по епархии интересное распоряжение, которым запрещается духовенству при представлениях Его Преосвященству „бить челом“ и „припадать к стопам“. Эти выражения чувства и почтения должны быть оставлены и в официальных бумагах. Преосвященный рекомендует духовенству „поклон делать без прегибания колен“, „касаясь долу (земли) только концом пальцев“. Тот же преосвященный предписывает духовенству „отнюдь не угощать прихожан водкой, а равно и самим не принимать от прихожан такого угощения, как ведущего к пагубнейшему невоздержанию“. Давно пора сдать в архив эти унизительные обычаи и порядки

* * *

НЕКРОЛОГ.

21 января 1905 года скончался в городе Муроме, Владимирск. губ., слепой старец иерей Василий Михайлович Ландышев. Назад тому 35 лет, когда во Владимирской епархии не было миссионеров, священник о. Василий Ландышев служил в с. Шульгине, Мур. уезда (откуда происходит родом г. Сенатов), состоящем на половину из раскольников разных согласий. К чести сего старца надо сказать, что он не сидел сложа руки, а по выпискам Озерского постоянно вёл беседы частные и публичные на улице с раскольниками. Благодаря беседам не мало людей познало неправоту раскола и присоединилось к Церкви.

Пишущий сии строки был бы очень благодарен. Гавриле Васильевичу Сенатову или его сыну Василию Гавриловичу Сенатову, которые знают деятельность их бывшего священника о. Василия Ландышева и сообщили бы, прочитав сии строки, своё впечатление об усопшем старце.

В 1892 году, после неудачной операции в Московских клиниках, покойный ослеп и таким образом 13 лет вёл страдальческую жизнь.

Почивший 25 лет в своём доме бесплатно обучал крестьянских детей и его учениками все восхищались.

Вечная память тебе, страдалец священноиерей Василий! Да помянет Господь тебя во царствии своём и да простит все твои грехи, загладив их твоими страданиями и твоей заботой о бывшей твоей пастве и в частности о заблудших.

Помолитесь оо. миссионеры о бывшем вашем сотруднике.

Сообщил Иван Ландышев

21 янв. 1905 г.

XXVIII.

Написано не, чернилами, а на скрижалях сердца (2Кор.3:3).

Московское злодеяние и равнодушие в обществе. Чувства и переживания сельского духовенства. Какого слова проповеди ждут ныне от пастырей Церкви. Живое слово старых и новых проповедников. Газетная утка об „исходе“ штундистов в Америку.

Гнев Божий продолжает тяготеть над многострадальной Русью! Тяжкие несчастия не перестают посещать отчизну нашу! Всё ещё ярится тьма непросветная, в виде всяческих „беспорядков и забастовок“, перекинувшихся с фабрик и заводов в университеты и институты, – из среды тёмного народа в просвещённую толпу!.. Всюду меркнет свет спокойного разума, и эпидемия общественных треволнений, как грозная волна, захлёстывает всё неподвижно стоящее на берегу, опустошает, подбирает в пучину волнующегося моря всё легковесное, неукреплённое, неоснащённое... Под дикий рёв разыгравшейся политической бури в Москве совершилось страшное злодеяние: священный Кремль обагрён кровью любимого дяди Царя! Набожный сын Церкви, ревностный чтитель и восстановитель палестинских святынь, верный носитель самодержавно-русских государственных заветов в Бозе почившего брата, Царя-Миротворца, пламенно любивший первопрестольную Москву, Вел. Кн. Сергий Александрович мученически погиб от святотатственной руки палача из крамольного революционного лагеря!!

Преступление страшное, омерзительное, позорное и для России, и для человечества, событие трагическое, горестное и для Царской Семьи и для всех русских людей!!

Но прислушиваясь к биению общественного пульса, чувствуешь вокруг в обществе какое-то тупое равнодушие к факту, замечаешь зловещую холодность, отсутствие справедливого негодования, отрезвляющего пробуждения... Что это? Надорвались, обтерпелись и привыкли к потрясениям нервы людей, отупела душа, изболелось сердце общества, сделавшегося неспособным к покаянию, к стыду и негодованию! Но ведь эта нравственная атрофия общественной среды страшнее самого преступления, она служит зловещим показателем болезненного состояния общественного организма, которое столь удобно для роста смертоносных микробов всякой анархии и крамолы!.. А так долго жить нельзя, такая жизнь – мука. Наше время есть время государственного психического расстройства, как справедливо замечает „Свет“. Всё цепенеет от ужаса, томится неизвестностью, все опустило руки, как будто не стало государственного строения, и всё бездействует. Стомиллионная народная масса стоит вокруг, с чистым сердцем, но вполне не готовая и не восприимчивая к событиям. Вот обстановка, при которой опускается в могилу родное дитя Царя-Освободителя, Дядя царствующего Государя. Всевидящий Господь да явит Свою высокую милость отчизне и да пошлёт нам дух разумения и твёрдости для исполнения на всём пространстве земли русской Его Господней воли! Будем утешать и укреплять падающий дух верой в ту священную истину: „кого Господь любит, того и наказует, но что Он долготерпелив и не до конца прогневается“.

* * *

Да, во истину, сумасшедшее, беспросветное по безвыходности, переживаем мы время, вот уже второй год находимся в заколдованном трагическом кругу беспрерывных несчастий и бедствий смуты. Верующие сердца живо чувствуют исполнение на нашем времени грозного Божественного приговора, начертанного у Исаии (Ис.29:14,33:18) и повторенного у св. ап. Павла (IКор.1:18–20): „погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну. Где мудрости Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие“?

На самом деле, где наши отечественные мудрецы, в чём в это смутное время сказался разум наших государственных людей, советников Царя? Где и кто эти мужи совета и разума? Где крепкие во бранех? Их бедствующая Россия не знает, не видит. Всюду слышится: „Царь одинок, людей нет, потерян государственный разум, расшатана, ослабела правительственная мощь! От того и тьма ярится, и смута бунтует, в этом главный источник переживаемого лихолетья“.

Известна вековая истина: если кого Господь хочет наказать, то разум отнимает. Вот разум-то и отнят Господом от обезумевшей ныне России! Но отнят ли он за то, что наши верхние, образованные, а ныне самые волнующиеся слои, соль земли русской – давно сделалась обуявшей в своём христианстве, давно упразднила крест Христов и спасительное слово о кресте почла за юродство (1Кор.1:18,19), за то, что, отвергнув Христа и оплевав Церковь, русская интеллигенция последовала вслед учения ложных модных пророков – Толстого, Ницше, Горького и К°?! „Что посеешь, то и пожнёшь“. Вот ныне и пожинаются эти плоды последних духовных посевов на сердцах молодого поколения, потерявшего веру в Бога и христианскую совесть. Разве нет потери совести и стыда, когда безусая учащаяся молодёжь, только что отслушав панихиду, начинает тут же, в стенах учебного заведения, петь марсельезу! Когда на лекции (Η. Н. Неплюева), призывающей к христианской любви и братолюбию на лоне церковной жизни – русские интеллигенты с лёгким сердцем и развязностью заявляют, что это – отжившая теория, – что ныне ценность имеет не христианство с его любовью и смиреномудрием, а борьба на почве эгоизма и соревнования, что на западе все цивилизованные народы и языческая Япония отлично обходятся без христианской веры и морали и преуспевают в своём благоденствии. И таким аудитория хлопает и ими восхищается!! О tempora, о mores!

Вот, по нашему мнению, куда должны направить свои силы современное учительство, апологетство и миссия Церкви – на очищение этого сора и грязи, безбожия и антихристианства в мировоззрениях, жизни и делах не только русского образованного общества, но и фабричной массы и городской буржуазии, – этот сор и не даёт места ни истинному покаянию, ни живой вере, ни горячей молитве.

Только пастырское слово веры, мира, любви и кротости будет маслом, утишающим волны бушующего океана русской жизни, пламенем, попаляющим терния страстей смуты в умах и сердцах всевозможных стачечников наших. Всякое другое слово пастырей, на социальные темы, хотя бы хлёсткое, бойкое и современное, – рискует не утишать бурю, а лишь распалять страсти, и может послужить искрой, брошенной в горючий материал, которого теперь накопилось так много уже и в недрах народной жизни, где всякий взрыв может быть ужасен по своим последствиям, где слова пастыря и его авторитет ценятся ещё высоко.

А какой пожар может произвести слово влиятельного пастыря, для этого не надо забывать примера того же пресловутого о. Галопа, обитающего ныне в Париже, где он беседует (через переводчика, конечно) с репортёрами и читает лекции о несчастных днях 9 и 10 января.

* * *

Коснувшись вопроса о пастырском проповедничестве в наше смутное время, мы хотели бы остановить на этом предмете особливое внимание наших читателей из среды приходского духовенства.

Нам представляется положение пастыря, как проповедника и учителя, в настоящее тяжкое время слишком важным и ответственным, – если не сказать, – прямо трагическим. Таких моментов в истории русской церкви и в жизнедеятельности духовенства было немного, а за последние три века переживаемая ныне государственная смута, можно сказать, единственная по своему характеру и размерам. Если присяжные публицисты и государственные люди сами не знают, куда буря вынесет наш государственный корабль, чем излечатся, когда и как окончатся наши внутренние волнения, то тем более наше духовенство, всегда удалявшееся и ныне далёкое от политики и разумения социальных вопросов и нужд внутренней государственной жизни, не подготовлено к тому, чтобы сказать своё веское слово по существу этих вопросов или в разрешение политических или социальных проблем и запросов нашей современности, притом – политика – не дело пастырей церкви. А между тем служебный долг церковного проповедника и патриотические его чувства как гражданина, повелительно требуют от духовенства религиозного отклика на современные события и освещения их с точки зрения разума церкви. Жаждут живого пастырского слова не только верующие пасомые, но и неверующие, друзья и враги церкви одинаково следят за проповедничеством пастырей, зорко прислушиваются к голосу церкви. – Явление знаменательное.

Когда церковь молчит по поводу современных событий, пастырей её упрекают в бездействии, в апатии, в безучастии к современным явлениям жизни; если же, какой пастырь коснётся бюрократизма, начнёт указывать на несправедливость заводо-владельцев в отношении рабочих, на угнетение народа капиталистами – его легко заподозрят в сочувствии к смуте, в возмущении массы, и единым почерком пера упразднят: если же, наоборот, проповедник начнёт громить смуту наших дней, такого радикальная печать сейчас же обвинит в бессердечии к нуждающимся и обременённым, – к меньшей братии, в невежестве, обскурантизме и проч. Либеральная партия и её органы имеют всюду, даже в далёких захолустьях, своих агентов в лице местных интеллигентных и полуинтеллигентных сил, которые чутко следят за ходом пропаганды своих идей в обществе и народе. Вот почему в последнее время часто можно встречать на столбцах столичных радикальных газет ядовитую критику проповедей духовенства касательно современных общественных событий. Дерзкой критике подверглось на страницах журналов и газет даже само послание св. Синода, чего ранее никогда не встречалось в нашей печати. В послании св. Синода либеральная печать напала на упоминание о подкупах рабочих забастовщиков со стороны внешнего врага. Но ведь эту версию в то время, когда вышло послание, разделяла сама печать и правительство, вывесившее напр. в Москве на улицах плакаты о подкупе рабочих японцами; сообщению этому верили и в обществе, и оно доселе официально не опровергнуто. Св. Синод не Дух Свят, – чтобы прозреть ошибку или медвежью услугу неумеренных и нерассудительных патриотов. В синодальном послании совершенно естественно отразились общественное настроение и существовавшая тогда уверенность в таком именно объяснении причин столь неожиданных и страшных происшествий 9 января.

Всегда враждебная церкви и несправедливая к служителям алтаря, либеральная печать наша в настоящее чрезвычайное время особенно придирчива к патриотическим проявлениям и речам наших пастырей. Она не стесняется даже подтасовками фактов и извращением смысла слов духовенства. Для доказательства и к сведению наших читателей приводим ниже две тенденциозных корреспонденции „Нашей Жизни“²⁵⁰. В них читатель увидит, что нешаблонные, полные религиозного и патриотического одушевления распоряжения и действия Саратовского епископа Гермогена в глазах непредубеждённого наблюдателя должны вызывать искреннюю радость, – тем более, что эта чрезвычайные моления вполне соответствуют чувствам и переживаниям души глубоко верующих пастырей и паств. К чести владыки нужно отнести, что он угадал это настроение, существующее не в его только одной пастве, а во всей верующей царелюбивой России.

Приписываемое корреспондентом наблюдателю Орлову прямо невозможно и нелепо. Никто никогда не поверит, чтобы священник мог проповедовать такой вздор.

* * *

А что, действительно, преосвященный Саратовский Гермоген угадал переживания души верующей России, жаждущей чрезвычайных молений и религиозных подвигов, для умилостивления гнева Божия, это мы видим из пастырских писем, поступающих в нашу Редакцию. Двум таким письмам даём место здесь на наших Скрижалях. В них между прочим ярко выражены живая чуткость сельских пастырей и понимание важности совершающихся событий, глубокая скорбь, одушевляющая патриотов, трогательная любовь к Царю и самоотверженная готовность крепко постоять за Царя и Отчизну.

Вот что пишет нам почтенный иерей из Пермской губернии.

„Волнение из столицы переходит в деревню.

Все негодяи поднимают голову. Смута и здесь растёт. Не живём ли мы накануне террора?

И то, что обнаружилось, поражает своей неожиданностью и бурливостью, а то, что зреет и таится – может превзойти самую дикую фантазию.

А мы дремлем... Боже мой!

Можно, кажется, с ума сойти при виде свино-черепашьего спокойствия тех, кто, по-настоящему, должен ни спать, ни есть, а быть на поле брани.

Стыдно и грешно духовенству не встать, пока не поздно, не сказать, на чьей стороне сочувствие Церкви, пастырей и пасомых. Стыдно, грешно и непростительно не предупредить народ о надвигающихся бедствиях.

Теперь то нам и заявить о своём существовании, теперь то и подняться на защиту исконных устоев русской жизни – православия и самодержавия, теперь, когда внутренние враги так стремительно бесцеремонны, так нагло откровенны в своих анархических стремлениях, теперь то и показать их народу.

Пора, пора!

Мы и так уже многое пропустили. Многое уплыло из наших рук.

Пора сделать русский патриотизм сознательным, убеждённым, активным.

Пора со всеусердием выступить на защиту Самодержавия. По этой части у нас вяло как-то делается и в школе, и в Церкви, и в духовной литературе. Не этим ли объясняется ни для кого неожиданное появление на поверхности волнующегося моря оо. Гапонов? Погодите – у нас явятся и Комбы. Они уже есть. Но пока ещё хранят осторожность, прячутся в тени. Теперь уже во всякой глухой деревушке есть заражённые современным ядом. Среди учителей, волостных писарей, среди солдат и рабочих, побывавших в столицах и оттуда возвращающихся, не мало таких, которые обеими руками сеют смуту против Царя, против Церкви, против народа.

Проснёмтесь, отцы и братия!

Василий Михайлович! Нельзя ли походатайствовать о назначении чрезвычайного всенародного моления – трехдневного или семидневного, по поводу войны и внутренней смуты? Только Бог может спасти Россию, только всенародная усиленная молитва может воздвигнуть Силу Божию во еже спасти ны“.

Свящ. Михаил П-ов.

А вот письмо другого священника из Рязанской губернии.

„После того, как я имел счастье в Сарове на приснопамятных торжествах открытия мощей св. Серафима молиться с Государем Императором и с Матушками Царицами, видеть их набожность, св. преданность Церкви, ласку и любовь к духовенству и народу, я возымел и храню в сердце своём пламенную к ним любовь. Живо представляю всю бесконечную тяжесть мучительной скорби, переживаемой Их Величествами по поводу смуты, и мне так страшно жаль Государя и Его Августейшее семейство, что так бы вот и полетел к вам в Петербург, пошел бы в государев дворец и стал бы с особой радостью на часах охранять Его Величество, не боясь, не страшась никаких бед, ни мучений, ни смерти, только бы Его, помазанника Божия, уберечь от всех бед и напастей, успокоить, сохранить на радость и счастье царелюбивой России... Я давно думаю, почему бы не разрешить нам, пастырям, назначать один день в неделю исключительно для покаянного и умилостивительного моления ко Господу Богу о победе над врагами внешними и внутренними и о спасении Самодержавного Государя?

Теперь свобода печати, пусть не обидятся ваши духовные власти, если я напишу, что одними предписанными указом св. синода молебнами в праздники нельзя ограничиваться в такое чрезвычайное время, когда угнетает крамола, шипящая, как змея (в пустыне у евреев) и жестокая беспримерная война. В праздники народ и без того молится. Необходимы чрезвычайные моления, вытекающие не из казённого предписания, а из глубины и потребностей верующей души самих пастырей и народа, среди которого много праведников. „Много может молитва праведного, любовью споспешествуема“.

Свящ. Тихон О-в.

Так глубоки религиозные чувства и патриотические переживания нашего духовенства, стоящего лицом к лицу к народу! Пусть же знает наша либеральная и космополитическая интеллигенция, что она глубоко ошибается, если думает, что в духовенстве – или Гапоны, или бесчувственные, равнодушные к переживаемым событиям невежественные дармоеды. О, в сельском духовенстве, как и народе, сила великая, непочатая таится. Их подлинное русское слово ещё впереди.

* * *

Обратимся снова к проповедям на современные темы. Во всяком случае, нужно, отцы, в наше лукавое время и в медвежьих углах памятовать завет апостола: „блюдитеся, како опасно ходим“ (Ефес. 4 гл.). Проповедникам крайне необходимо ныне блюсти меру и рассудительность, без однобоких увлечений. В проповеднических обличениях смуты нашего времени, долг пастыря обязывает быть граждански-мужественным, хранить нелицеприятную правду, не склоняясь от христианской истины ни на десно, ни на шую. Было бы лицемерием и человеко-угодничеством, когда пастырь, увещевая, положим, железнодорожных забастовщиков оставить смуту и насилия, которые будучи злом сами по себе, не могут привести к добру, оставил бы без слова христианского обличения бессовестных эксплуататоров рабочего люда. В том-то и вина наша, что никто в мирное время не хотел видеть неправды сильных и угнетения меньшей братии. Болезнь давно назревала, теперь же все язвы государственного организма разом открылись. Ныне читаем в газетах, и столичные иереи взялись изучать записки об устроении рабочего быта. Поздно, отцы, учиться, когда надо действовать во всеоружии и с большим напряжением. Повторяем: для проповедника ныне время крайне ответственное и тяжкое, когда нужно, по евангелию, иметь и „мудрость змеину и незлобие голубя“.

По вопросу о современном голосе Церкви и характере пастырского слова мы получили письмо из Вятки от нашего „постоянного читателя“, который даёт указания и советы, заслуживающие внимания. Вот это глубоко – жизненное письмо.

„Если не давит „страх иудейский“, предупредите ваших читателей из пастырей, что Церкви не следует все нынешние беспорядки рабочих связывать с мыслью, что в результате их была или имеется цель „помешать своевременной посылке на Дальний Восток морских и сухопутных сил, затруднить снабжение армии припасами, навлечь на Россию бедствия“... Во имя справедливости смело утверждаю, что подобное обвинение простого народа, возмущённого эксплуатацией фабрик и заводов – есть величайшая ошибка. Своевременной посылке на Дальний Восток морских и сухопутных сил мешала и мешает наша „не – государственность“, как выражается (и конечно мягко) г. Меншиков в одном из своих прелестных „писем к ближним“. – Кто же теперь не знает истинных виновников нашей неготовности? Японцы давно готовились к войне, а мы только спали. Нас бьют и свои и чужие. Не обвиняйте же всех без толку. Когда пастыри в своих проповедях приглашают всех восстать за „веру“, мне кажется, хватают через край. Японец бьёт нас не за веру, т. как он сам не верит ни в бога, ни в чёрта, и для него безразлично, какому богу веруют другие народы, а за наше русское ротозейство и за полную халатность и распущенность правящих классов. Вот чем мы грешны, вот о чём следует молиться и просить Господа, чтобы Он просветил наш разум, а паче всего вывел нас из тьмы бесправия, в которой держит Россию питерская бюрократия. Русский простой народ не только молится, но и обливается слезами, подавленный кучей бед, которую он несёт на своих усталых плечах. Не народ надо просить молиться, он и без просьб молится, а тех, в чьих сердцах не заводилось ни любви к народу, ни сострадания... Да, воистину тяжело быть свидетелем тяжёлых событий, которые должны получить истинное освещение от тех, от кого требуется и совестью, и религией только одна правда. Прежде, может быть, возможны были и умолчания, и схоластические вывихи в проповеди, за которыми могла прятаться горькая правда, но теперь обстоятельства сильно изменились и убаюкивать народ неискренними или общими фразами нельзя, он уже стал грамотным и рассудительным, и искренность религиозного чувства и правдивость пастырского слова и совета поймёт и оценит. Волнующие столицы и городские центры политические толки доходят и в деревню. Всё это глубоко чувствуется деревней и, кто знает, чем это может разрешиться? Так не лучше ли и не время ли быть прямым и справедливым, не лукавым, не склоняющим чашу весов в церковном слове ни направо, ни налево, а это от служителей алтаря Божия требуется прежде всего“.

Комментарии излишни. Sapienti sat.

В одной газете напечатано на ту же тему открытое письмо некоего г. Ильинского на имя священника Петрова, по поводу последних фельетонов его в газете „Русское Слово“, под заглавием „Голос Церкви“, на текст: „вы всё ещё спите“. Письмо Ильинского также не лишено интереса, как показатель того, какого слова от духовенства ждут, ищут и нуждаются в наше тяжкое время верующие русские люди. Приводим к сведению наших читателей и это письмо, с эпиграфом из Еванг. Мф.24:4–5.

„Прочитал, батюшка, вашу заметку: „Голос Церкви“. И знаете – неприятное впечатление произвела; не в вашу пользу, прежде всего, говорит этот тон... как бы его назвать... ну, не к лицу он вам. Вы, кажется, ещё человек сравнительно молодой (лично я вас никогда не видел), а ведь вы не Иоанн Креститель, даже и не Саванаролла (почему – вам лучше, чем кому-либо, известно), а потому выступать в роли обличителя („вы все ещё спите...“ и т. д.) лиц почтенных, лиц, облечённых свыше от Св. Духа властью и вам преподавших божественную благодать, вам следовало бы всего менее. Вот вы пишете: „Голоса раздаются отовсюду, слышатся из самых разнообразных уст“. „Заявляют свои мнения группы (только-то?) учёных, адвокаты, писатели, инженеры, педагоги, фабриканты (может быть, фабрикант?), рабочие“. Да точно ли вы подсчитали эти голоса? Не ошиблись ли вы в чём? Разве „группы“ значит не только „весь“, но даже „большинство“? Свои ли они – весьма многие – речи говорят? Не ваши ли, Гапонов разных, это все мысли и слова? Отчего вы не упомянули про военных, духовных и, главное, про народ, про тот народ, которым питаетесь вы, все профессора и другие, перечисленные вами? Отчего вы, батюшка, игнорируете их? Дайте ответ. Что вы и подобные вам сделали для мужика? Спросили ли вы, чего он хочет? Если бы вы сбросили с себя свои шёлковые одеяния, да из своих роскошных хором отправились в любую деревню чернозёмную и посмотрели, чем и как живёт этот презираемый вами народ, тогда бы, думается, вы перенесли объект своих рассуждений, если только вы говорите честно, с этой горсточки людей, обставленных в своей жизни в тысячу раз лучше любого крестьянина, на этого последнего. Вы вот мудрости набираетесь среди прелатов, полагая, что эту тёмную, серую массу и спрашивать не стоит. Ну, так припомните: русская земля строилась не профессорами и адвокатами, спасали её от татар, литовцев, поляков, в том числе и от „прелатов“ не педагоги и инженеры, а истиннорусские люди; ими же: Пересветами, св. Сергиями, Дионисиями, Сусаниными, Рябовыми она будет держаться и впредь.

Потом: перечисленные вами „профессии“ – точно ли они так единодушно „заявляют свои мнения“? Когда „на громаде“ горланы ревут во всю мочь, значит ли это, что и весь „мир“ за них? То-то, батюшка: посчитайте получше это „отовсюду“, и если вы не однобоки, то поумерите свой пыл, да и тон возьмете другой, более приличный человеку благовоспитанному и.., священнику: помните своё звание!

Теперь: какого же вы желаете „голоса от Церкви“? „Не слово социальное, не слово политическое, а слово чисто и строго религиозное, которое, однако, разрешит узы и социальные, и политические, укажет путь исцеления язв экономических (!)“. Объяснитесь, батюшка; что-то вы мудрёно и туманно пишете. Церковь в лице своей иерархии может только одно сказать: „несть власть, аще не от Бога“.

Никогда Церковь, оставаясь верной самой себе, не решала других вопросов, кроме религиозных; если можете; припомните истории века апостольского, да и свою русскую. Филиппы и Ионы громили Грозных и Шемяк за то, что „лилась кровь неповинная“, да поругана была „святительская епитрахиль“, и никогда не злоупотребляли крестом, своим священным званием; никогда не были возмутителями народными“.

* * *

Нужно согласиться: как всегда, так и при современных обстоятельствах, пастырь должен быть прежде всего проповедником церковным и религиозным – на все события нашего времени он должен смотреть с точки зрения строго христианского идеала. Основным критерием для оценки событий современности у проповедника должны быть прежде всего божественные заветы библейского учения, а затем церковные заповеди.

Живое пастырское слово, будет ли оно произнесено с церковной кафедры, или напечатано на столбцах газеты, заключается вовсе не в том только, чтобы писать и говорить на современные жгучие темы в духе светской публицистики, – трактовать о социальных и политических запросах общества и народа фельетонным языком газет, разрешать церковно-общественные проблемы на основании последнего слова светской науки, с придатком лишь для „церковной оправы“ двух–трёх евангельских изречений в свободном изложении, при систематическом пренебрежении нелюбимыми светским обществом традиционными проповедническими приёмами. От нового стиля проповеди веет духом угодливости светским газетным вкусам, скоропреходящему духу времени и моде. Глубокие и талантливейшие церковные проповедники – публицисты, создавшие особую школу в нашей русской проповеди, – еп. Иоанн Смоленский, архиеп. Никанор Одесский, архиеп. Амвросий Харьковский, – проповедовали и писали не так, как нынешние модные духовные писатели и ораторы. В нашей публицистической церковной проповеди и духовном писательстве произошёл декаданс, опустивший церковное современное слово с первых столбцов газет в фельетонные подвалы публицистики. А ведь к Иоанну, Никанору и Амвросию читающая Россия не менее живо прислушивалась. Никто так не отзывчив на современные события, как наш всероссийский пастырь, о. Иоанн Кронштадтский. Но вы вникните в дух и содержание его писаний и речей, и вы сами поймёте, в чём сила духовного обаяния пастырского слова о. Иоанна.

Проповедническое слово современного верующего пастыря должно быть непременно утверждено на камне веры Христовой, основано на истинах евангельского и библейского вообще учения, проникнуто духом и заповедями Церкви. С этой точки зрения проповедник должен судить и решать современные волнующие Россию вопросы политической и общественной жизни – и тогда только голос Церкви будет влиятелен и безапелляционен для слушателей или читателей.

Да, да, отцы и братия! Наше глубокое убеждение, что только слово веры, любви и кротости, исходящее от любящего сердца и из уст верующего проповедника, будет питать религиозно, умиротворять душу народную, вызовет стыд и раскаяние в нехристианских поступках и настроениях смятённого общества, будет охранять от смуты, устремляя помыслы мятущихся к небесному идеалу христианской любви, правды и братолюбия. Иначе проповедь церковная, как газетная статья, может только подливать масла в огонь, – развивая ощущение духовного голода, неудовлетворённость души, новую тоску и злобу в слушателе, остающемся без благодатного утешения веры с своими душевными болезнями, с своей беспомощностью.

В заключение, ещё два слова об осторожности. В нынешнее смутное время опасно пастырям кидать зажигательные неосторожные выражения в горючий материал, дабы не произвести, независимо от воли и намерений проповедника, нового взрыва страстей и смуты в народе. Особенно осторожно сельским пастырям нужно обращаться в своих обличительных проповедях к крестьянам с такими словами, как „неверующая гнилая интеллигенция“, „образованные люди или классы – безбожные враги Царя и Церкви, крамольники, предатели отечества“, „бунтари студенты“ и др. Во 1-х, огульно всех интеллигентов или студентов в соучастии в смуте обвинять несправедливо, смута и крамола срывает ядовитые цветки со всех слоёв, а во-вторых – легко разбудить в народных массах того страшного зверя классовой ненависти, который в деревнях способен разнести все барьеры и запоры. Кто не знает, как беспомощна наша провинция, в смысле охраны. Пастырское слово здесь должно охранять мир и тишину народной жизни. И если духовенство „не воздремлет, ниже успнет“, то эта охрана будет надёжнее и сильнее всякой материальной охранительной силы. Да поможет Бог!

* * *

По столбцам газет пролетела кем-то пущенная утка о сборах 200 тысяч штундистов в Америку, в Канаду, по стопам духоборов.

Утку эту поймал известный беллетрист писатель г. Боборыкин, и под его сочным пером она преобразилась в целого лапчатого гуся... Уж как же почтенный академик красиво и умилительно описал штундистов – прямо хочется плакать от горя, что Россия рискует потерять такое золото. Конечно, можно догадаться, цель и назначение статьи совсем другие. Г. Боборыкин и сам не верит слуху о 200 тысячах штундистов. Извольте видеть – в Комитете министров идет обсуждение 6 п. Высочайшего указа о свободе исповеданий... Ну как же маститому писателю не внести своего мёда в соты агитационной литературы в пользу раскола и сект. Хотя штунда имеет уже своего литературного адвоката, г-жу Ясевич-Бородаевскую, однако лишний козырь, да ещё такой крупный, в серьёзной игре всегда пригодится. Не можем документ этот пропустить, чтобы не увековечить на наших Скрижалях. Многое следовало бы оговорить в этой Боборыкинской апологии сектантства, но наши читатели, надеемся, сами оценят, что правдиво, а что и фальшиво у г. Боборыкина.

Мы лишь решительно опровергаем самую нелепость слуха о массовом переселении штундистов в Америку. Единичные переселения в Америку штундистов и возвращения обратно начались давно, гораздо ранее духоборческой эпопеи. Могут и теперь быть такие случаи, особенно под впечатлением войны, от которой несколько запасных киев. губ. ускользнули вместе с евреями в Америку, но массового переселения у штундисток не может состояться уже потому, что нет такого числа штундистов в России, нет и сплочённости: штундисты разрознены и пространством, и верованиями.

Мы бы об этом „исходе“ знали и первые забили бы тревогу в предотвращение такой аномалии, как мы решительно, в своё время, были против нелепой меры расселения духоборов по Закавказью и против разрешения им выехать заграницу. Считаем этот „исход“ духоборов не менее г. Боборыкина горестным событием и непростительною ошибкой закавказской администрации.

А теперь, читатель, зрите „ещё исход в Америку“ академика Боборыкина.

Ещё „Исход“ в Америку.

Газеты уже оповестили, что наши штундисты переселяются в Америку, в Калифорнию.

Была весть, что их туда собирается до двухсот тысяч!

Цифра внушительная и, будем надеяться, преувеличенная...

Значит, во всяком случае, члены самой многолюдной народной евангелической общины почувствовали необходимость покинуть родину совершенно так, как это вышло с духоборами.

Заметьте при этом, что духоборы не были признаны специальным законодательным актом „особенно вредной сектой“. Их преследования в последние годы были вызваны отказом служить в солдатах; но до того они были так же терпимы, как и молокане, как и старообрядцы разных толков. Во время турецкой войны они оказывали большие услуги нашей армии, и начальство к ним благоволило.

А штундисты никогда не отказывались от солдатчины, платили подати, были и до сих пор состоят самыми мирными подданными; отличаются трезвостью и чистотой нравов, трудолюбием и любовью к порядку... и, всё-таки, они были обвинены (?) в разных „ поползновениях“ – и политических, и социальных, и „мнение“ комитета министров 1904 г. наложило на них клеймо „особенно вредной секты“, и с тех пор они лишены и права, и возможности молиться сообща, даже в частных квартирах, избах или других помещениях.

Разве такое положение... не то что уже „нормально“, а даже просто выносимо? Что, если бы десятки миллионов русских, принадлежащих к господствующей церкви, к государственному православию, поставлены были мановением волшебного жезла в точно такие же тиски?

Они бы с ними сумели совладать, потому, вероятно, что их оказалось бы более шестидесяти миллионов?..

А тут только несколько сот тысяч, да и того нет, если верить официальным статистическим данным, особенно синодального ведомства... Да и можно ли теперь употреблять сам термин „штунда“ без оговорок?

Он был обязателен прежде, до преследований с 1894 года, а теперь всем, знакомым с делом, небезызвестно, что очень значительная часть штундистов перешла в баптизм... И сделала это сама власть своим постановлением: как бы нарочно загнала евангелистов (вульгарно прозванных „штундой“) в одно из евангелических исповеданий. которое разрешено у нас давно и никем не преследуется... если его последователи-инородцы: немцы, финны, латыши... кто хотите, но только не бывшие штундисты, малороссы и великоруссы!..

Вдумайтесь только в то, какой это сумбур, давящий совесть целых масс русского народа, держащих его в крепости, совершенно так, как сорок четыре года назад рабовладельчество держало крестьян!..

И что же мудрёного, что штундисты, переселяющиеся в Америку, стали мечтать о тамошнем блаженном житье?

Ведь все они грамотные, и очень многие читают газеты. Они могли ознакомиться из талантливых очерков „Русские в Канаде“ с тем, как поживают там духоборы... И нам всем не мешает припомнить то, что автор этих очерков рассказывал в заключительных фельетонах... как сами духоборы, после довольно тяжелых дней своего „Исхода“, наконец, устроились и так теперь довольны своим житьём во всех смыслах, что острят над именем „Канада“, переделывая его в „Как и надо“.

Разве вам не становится грустно и даже жутко от сознания, что хорошие русские люди разрывают связь с родиной и там, среди чуждых им народа, языка, порядков, находят, что лучшего житья и желать нельзя, что у себя дома они бы никогда его не добились?

И то, что наши власти вколачивают силой, всякими законными беззакониями, то придёт там, в британской Канаде или в Калифорнии, „само собой“. И теперь уже ребята духоборов начинают говорить, читать и писать по-английски, потом будут ходить в английские школы, потом примут участие в муниципальных и парламентских выборах, попадать в земцы и в депутаты, кончат, вероятно, и тем, что не станут отказываться поступать и в местную милицию...

И если известие об „Исходе“ в Калифорнию двухсот тысяч штундистов – не утка, не пуф, а правда, – неужели и такой факт не заставит задуматься?

Неужели нет возможности задержать такое бегство – и безвозвратное! – громадной массы русских людей, землепашцев и кустарей, виновных только в том, что они не соглашаются отрекаться от своей веры!

И какой?

Где все сведено к учению Христа, а в последние годы (когда сама же власть превратила их в баптистов), с присоединением и двух символических – опять-таки строго евангелических обрядов: крещение взрослых и „преломление хлеба“ на Тайной вечери.

Мне кажется... во всем этом виновато и так-называемое „общество“... Оно не прочь поговорить о свободе совести (да и то очень редко, даже и теперь, когда „насчёт этого» стаю посвободнее): но оно и в самых „передовых“ кружках слишком даже было равнодушно к вопросу религиозной свободы. У наших „интеллигентов“ самого свободомыслящего пошиба долго считаюсь как бы ненужным и даже не совсем уместным говорить на эту тему, интересоваться религиозными вопросами. Только к сектантам стали относиться в печати с большим интересом; но к тому, в каком положении находятся у нас иноверные „соотечественники“, например, католики и другие „иностранные“ христиане, до сих пор масса „образованных“ весьма равнодушна, а часто и прямо враждебно настроена.

Едва ли не мне первому (по прошествии почти сорокалетней писательской работы) пришлось говорить об этом некультурном и негуманном равнодушии в моих очерках Рима, составивших потом книгу: Вечный город“.

Есть у нас немало ,,интеллигентов“, которые признаются вам сами что, например, наше старообрядчество совсем их не интересует, а ведь тут дело идёт о возможности свободной церкви для миллионов великорусского народа!

Да и про сектантство, многие знают не больше, чем про какую-нибудь курьёзную заграничную секту.

Всё это я лично испытал и испытываю, как автор двух вещей посвящённых тому и другому миру наших диссидентов...

В такой исторический момент, как тот, который мы переживаем надо, прежде всего, признать, что автономия совести, её раскрепощение т.-е. полная возможность privatim et publice исповедовать свою веру, – есть краеугольный камень всяких других „гарантий“.

Без этой свободы ничто немыслимо. От неё должно исходить и всё остальное. Кто хоть сколько-нибудь вникнет в это, тот, конечно, согласится с таким убеждением.

Народ – в громадной своей массе – не может ещё чувствовать прямую, назойливую потребность в некоторых других „гарантиях“ (на чём теперь так часто играют все наши гасильники), но свободы верований, т. е. всего своего духовно-нравственного блага и общественного· уклада, он жаждет всюду (в том числе и в недрах господствующей церкви) как воздуха, без которого нельзя продышать ни одной минуты!

П. Боборыкин

Вот это настоящая защита, – коротко, изящно и ясно, это не то, что аляповатые, карикатурные исследования г-жи Ясевич.

Только странно звучит в устах П.Д. Боборыкина упрёк его интеллигенции, что она считает неуместным интересоваться религиозными вопросами. Не ваше ли духовное детище – современная интеллигенция? А помните, как вас на юбилее вашем превозносили за то, что вы в течении первых 10 лет своих литературных трудов нигде не упомянули слово Бог?

В. Скворцов