Сентябрь

—1—

Сохранившиеся отрывки этой книги

10:18. Никтоже возмет ю от Мене, но Аз полагаю ю о Себе²³³⁵: власть²³³⁶ имам положити ю и власть имам паки прияти ю.

Учит здесь, что Он есть не только Пастырь Добрый, жертвующий Собою за стадо, но и Бог по природе. Посему и мог претерпеть смерть не иначе, как добровольно, так как имеет божескую власть над этим весьма полезным для нас домостроением, – и строй речи показывает, что Иудеи никогда не могли бы иметь над ним власти, вопреки Его воле. Ведь слова „власть имею“ Он сказал не об одном только „положит“ душу свою, но употребил это „власть имею“ об обоих – как смерти, так и воскресении, чтобы это не казалось делом силы и действия другого, только предоставленным Ему по

—2—

приказанию, как слуге и подчиненному, но, чтобы показать плодом собственной своей природы как силу власти над самыми узами смерти, так и беспрепятственное направление дел по своей воле, что действительно свойственно Богу по природе. Вот это и хочет показать в словах: „власть имею положить душу и власть имею²³³⁷ взять ее, потому что не по приказанию как раб или слуга и не по необходимости или принуждению от кого либо, но добровольно пришел на это.

10:18. Сию заповедь приях от Отца Моего.

Чтобы не сказал кто, что помимо воли Сына не может Отец принять Его душу и вследствие этого не внес разделения и раздора в едином божестве Отца и Сына, в словах „Я приняла заповедь“ показывает, что и Отец был единомысленным и соизволил на это, – и исповедует, что он пришел на это как бы от единого намерения, хотя Он Сам есть совет Отчий, на это будет соответствовать и домостроительству с плотью. Говоря же, что в качестве заповеди Он имеет справедливую славу у Отца, не умаляет Себя пред Отцом, будучи Богом по природе, но отдает должное вочеловечению. Впрочем, в словах, что Он принял, как заповедь, общеволие или согласие в намерении (κοινοβουλίαν) c Богом и Отцом, напоминает, что Он есть тот Пророк, о коем сказал Отец, что будет говорить, как я заповедаю Ему“ (Втор.18:18), что высказал Иудеям в словах, чтобы они не думали, что Он изрекает повеления по мимо воли Отца. Если же Отец назвал Своего сына пророком, то не смущайся этим, ибо когда он

—3—

стал человеком, тогда Ему и применено имя пророка, тогда, говорим, и заповеди домостроительно даны Ему от Отца. Впрочем, Принимающий заповеди от этого не делается меньшим или неподобным с сущностью или природою Заповедующего, когда и люди заповедуют людям и ангелы ангелам, и ради этого мы не называем тех, коим даются повеления, иноприродными или меньшими (по природе). Так и Сын не меньше Отца, хотя и стал человеком, чтобы сделаться для нас образцом всякой добродетели. Посему и научает нас, что мы должны во всем слушаться родителей, хотя и равную с ними имеем природу (ср. толк. к 6:38–39). Есть также одно место, где изрекаемое Отцом слово „заповедую ἐντελοῦμαι“ означает: „непременно сделаю“, именно когда говорит: „и заповедую (совершу, т. е. воздам, накажу) вселенной всей зло и нечестивцам грехи их“ (Ис.13:11). Впрочем, иногда и по снисхождению к нам Сын говорит, чтобы нам уразуметь, сколько возможно, неизреченные откровения. Однакож в словах: „заповедь я получил“ Он не утверждает, что сущий по природе Бог не есть Бог. Поэтому или называй Его Богом и давай Ему все, что подобает иметь божеству, или явно называй Его тварью. Ведь принятие заповеди не отнимает присущих кому-либо природных свойств. А как Он изрекает то, что Отец заповедал Сыну, и говорит: „Я и Отец одно есмы“, то тебе необходимо утверждать, что Отец заповедал Сыну говорить или истину или ложь, ибо Сын говорит то, что говорить Он принял в качестве заповеди (от Отца): „Пославший Меня, говорить, Отец заповедь дал, что буду говорить и о чем беседовать“ (Ин.12:49). Если же и сказал, „что Отец Мой больше

—4—

Меня“ (Ин.14:28), то не встал в самопротиворечие. Ведь поскольку он есть Бог по природе, Он равен Отцу, – поскольку стал человеком и унизил Себя, Он домостроительно изрекает слова, подобающие человечеству. Однакож понятие заповеди, будучи вне понятия сущности, не может служить к обвинению сущности, ибо не в том, что Отец дает заповедь, заключается бытие Сына и это отнюдь не может быть определением сущности. Таким образом Сын, как совет и премудрость Отца, знает то, что непреложно решено Им. Если же принимает как заповедь, не удивляйся этому. Это Он человеческими словами выражает то, что сверх слова, и неизреченное нашими звуками низводит до нашего слова, чтобы мы оказались в состоянии понимать. Поэтому мы должны не предмет обвинять в неуместности, а слабость речи, не могущей достигнуть надлежащей точности в выражении качества предметов.

10:19–21. Распря²³³⁸ паки²³³⁹ бысть во Иудеех²³⁴⁰ за словеса сия²³⁴¹. глаголаху же мнози от них: беса имать и неистов есть, что Его послушаете²³⁴². Инии глаголаху: сии глаголи не суть беснующагося, еда бес может слепых очи отверсти²³⁴³?

Слово Спасителя нисходит в сердца слушателей и, обретши их весьма мягкими, тотчас преобразует и переводит в доброе состояние. Напротив, встре-

—5—

чаясь с жесткими, оно отступает и как бы отклоняется. Итак, кто имеет ум, готовый к благомыслию, тот охотно принимает слово о спасении. А кто не таков, тот нет. Нечто подобное пришлось испытать иудейскому народу. Когда выслушали слова Спасителя, то разделились в разномыслии, и более чуткие склоняются уже к началу спасения, жесткие же делаются еще жестче, чем были сначала. И божественный Евангелист как бы поражается тому, что благодаря этим словам иудейскому народу пришлось разделиться, ибо, думаю, он выразительно и с удивлением указывая на ожесточение не веровавших, говорить, что „разделение произошло ради слов сих“, благодаря коим, говорит, Иудеям надлежало точно убедиться в том, что он есть Христос. Столь досточудны были слова Спасителя. Но когда были сказаны и эти слова, коими даже и очень упрямому естественно было уловиться в благопослушание, „разделение“ произошло между ними. Таким образом удивляется им, нечестиво извращенным к бесстыдному неверию, ибо тем более, думаю, они подлежат справедливому обвинению, чем более слова Спасителя нашего заслуживают подобающего удивления.

Итак, Он говорил свойственное божеству и что превышает человека. Но этот блеск, выше человеческих слов и божеское дерзновение возбуждают многих к неудержимому безрассудству. И как у действительно бесноватых была особенная склонность к богохульству, и они легко впадали в неистовство, лишались всякого разума и Господа они считали простым человеком, не разумея, что он был Богом по природе: то посему иудей называли Его беснующимся, как изрекавшего необузданное богохульство,

—6—

ибо слышали от Него то, что подобает говорить одному только Богу, – видя Его как одного из нас подобных и еще не зная, кто есть Он по природе, думали, что богохульствуем, когда говорит нечто подобающее Богу. Итак домостроительно, ради немощи слушателей, часто пользуется словом, принижая его к нам. А народ иудейский поэтому разделяется. Одни, совсем ничего не разумея в таинствах о Нем, нечестиво укоряют Его. Другое же, более скромные по характеру, не поддаются легким осуждениям, но, обдумывая слова Его и точно исследуя, воспринимают заключающуюся в них сладость и таким образом производят тщательнейшее рассуждение, не находя возможным приписывать малосмысленности демонов столь трезвые и исполненные небесной премудрости слова, ибо во время припадков они обыкновенно говорят всякий вздор. Поэтому сами фарисеи скорее были бесноватыми, называя так Того, кто был свободен от всякой страсти. И незаметно для себя самих обнаруживают присущий им недуг и по незнанию решительно открывают владеющее ими зло. И весьма злокозненно, как думаю, говорят они, что Господь беснуется. Так как обвинял их, как пастырей трусливых и наемных, оставляющих овец волку и совсем не заботившихся о стаде, – и они немало боялись того, как бы народ не понял этих слов, не отказался уже от ихнего пасения и не перешел к учению Христову: то поэтому они, вводя в заблуждение ум пасомых, говорят: „беса имеет, что Его слушаете?“ Но и эти, злокозненно сказанные слова их, имели противоположное их намерениям следствие. „Другие“ же, судя по качеству слов, признают слова Господа правыми, так как такие слова

—7—

не суть слова „беснующегося“. Однакож чудеса, говорит, имеют непреодолимое свидетельство, ибо хотя вы обвиняете слова Его как несправедливые, но невозможно в одно и тоже время кому-либо и беса иметь и совершать то, что может совершать один только Бог. Итак, настоящие судьи познавали Его по плодам, вместе с удивлением и Его словам.

10:22–23. Быша²³⁴⁴ же²³⁴⁵ обновления²³⁴⁶ в Иерусалимех, и²³⁴⁷ зима бе²³⁴⁸. И хождаше²³⁴⁹ Иисус в храм²³⁵⁰, в притвор Соломони.

На праздниках Господь присутствовал не для того, чтобы праздновать вместе с Иудеями. Разве это воз можно для того, Кто сказал: „возненавидел Я, отверг, праздники ваши“ (Ам.5:21)? Но для того, чтобы полезные слова свои высказать в присутствии многих, явив Себя Иудеям и без искания с их стороны смешавшись с ними. А под „обновлением“ надо разуметь здесь или первый праздник освящения храма, который совершил Соломон, или когда впоследствии Зоровавель с Иисусом после выхода из Вавилона построил храм. А как в то время была зима и дождь, то естественно все приходили в притвор. Посему и Христос пришел туда, дабы явить себя всем, желавшим Его видет, и препо-

—8—

дать им пользу, так как у видевших Его являлось желание обратиться к Нему с каким-либо вопросом, – ведь во время досуга люди обыкновенно чаще возбуждают такие беседы.

10:24. Обыдоша²³⁵¹ же Его Иудеи и²³⁵² глаголаху Ему: доколе душу нашу²³⁵³ вземлеши?²³⁵⁴ аще Ты еси Христос, рцы нам не обинуяся.

Едкая зависть лишает остроты их веру, но величие совершаемых дел вынуждает к удивлению. Обвиняют Его речь и говорят, что краткость (в изложении) Его учения служить для них препятствием к надлежащему уразумению того, что им следовало знать. Поэтому требуют, чтобы он высказал яснее (Свое учение), хотя они часто слышали и получили об этом обширное изъяснение. Ведь хотя и не говорил ясно: Я есмь Христос, но выставлял на вид многие из врожденно Ему присущих достоинств, то говоря: „Я – свет мира“ (8:12), то опять: „Я – воскресение и жизнь, – Я – путь, – Я – дверь, Я – пастырь добрый“ (10:9, 11, – 11:25, – 14:6). Называя Себя так, указует, что Он есть Христос, ибо таковыми достоинствами Писание обычно увенчивает Христа. И хотя Иудеи требовали, чтобы он сказал это прямо, но выражение в простых только звуках: „Я есмь Христос“ всего вероятнее было бы не очень удобоприемлемо, если бы для доказательства не следовали (за словами) дела, благодаря коим естественно было веровать, что он есть Христос. Несравненно было

—9—

лучше, чтобы познавали о Нем, что Он есть Христос, не из Его слов, но из присущих Ему свойств и из того, что открывают о Нем божественные писания и свидетельствуют о Его явлении. Не уразумев этого, Иудеи, как весьма малоумные, говорят: „доколе душу нашу держишь?“ Говорить так обычно нерадивым.

10:25. Отвеща им. Иисуса: рех вам, и не веруете: дела, яже Аз творю о имени Отца Моего, та свидетельствуют о Мне.

И Христос считал излишним повторять одно и тоже часто слышавшим, и не веровавшим, ибо по качеству дел надо ценить каждого, а не смотреть на его слова. Говорит же, что Он совершает „дела именем Отца“, не как получивший, подобно всякому святому, силу свыше и не как приписывающий Себе бессилие Бог от Бога, единосущный Отцу, сила Отца. Но как усвояющий силу совершения Своих дел божественной славе говорит, что именем Отца дела творит. Впрочем, возводить честь и к Отцу, дабы не дать иудеям повода нападать на Него. Однако ж считает достойным и не преступать меры образа раба, хотя и был Бог и Господь. Кроме того, в словах, что именем Отца все творит дела, научает тому, что Иудеи богохульствовали, когда утверждали, что посредством Веельзевула Он изгоняет бесов. И как Отец, не потому что он есть Отец, творить чудеса, но потому что Он есть Бог по природе; так и Сын, не потому что он есть Сын, но как Бог от Бога может и Сам творить дела Отца. Посему в целях домостроения сказал, что „именем Отца творить дела“.

—10—

10:26–28. Но вы не веруете, якo²³⁵⁵ несте от овец Моих. Яко же рех вам²³⁵⁶, овцы Моя гласа Моего слушают²³⁵⁷, а Аз знаю их, и идут²³⁵⁸ по Мне, и Аз даю²³⁵⁹ им жизнь вечную²³⁶⁰, и не погибнуть во век²³⁶¹.

Признаком овец Христовых служить благопослушание и готовность к вере, как чужих (овец признаком является) неверие, ибо слово, „слушать мы понимаем в значении „веровать сказанному“. Но те познаются Богом, кто слушают Его. А быть познаваемым значит быть принимаемым в общение, так как вообще никто не остается неведомым Богу (Ср. гл. 10:11–15). Посему, когда говорит „знаю Моих“, высказывает этим вот что: приму и буду иметь их в таинственном общении с Собою. Но можно рассуждать и так, что и поскольку стал человеком, Он имеет общение со всеми людьми вследствие единства природы с ними, так что все мы – общники Христа по таинственному отношению к Нему, поскольку он стал человеком: чужие же – те, что не сохраняют соответствующего Ему образа святости. Так и иудеи, будучи родственниками верного Авраама по роду (происхождению от него), как скоро сделались неверующими, лишились вследствие этого сродства с ним благодаря несходству

—11—

нравов. Говорит также, что „и последуют. Мне овцы“: уверовавшие и идут по некоторой богоданной благодати по стопам Христа, уже не рабствуя законным сеням, но, следуя заповедям Христа и Его слову, по благодати взойдут в Его достоинство, называясь сынами Бога, ибо с восшествием Христа на небеса, и они последуют Ему. Наградою же и воздаянием последующим Ему, говорит, дарует жизнь вечную, избавление от смерти, тления и мук, назначаемых Судьёй грешникам. А тем, что дает жизнь, показывает, что Сам Он есть жизнь по природе и что Он дарует ее Сам от Себя, а не получив от другого. Жизнь же разумеем вечную, – не одно только продолжение дней, которое все имеют получить по воскресении, как добрые, так и злые, но и пребывание в блаженстве.

Можно, впрочем, под жизнью разуметь и таинственное благословение (евхаристию), чрез что Христос внедряет в нашу природу Свою собственную, посредством причастия Своей плоти верными, согласно сказанному: „ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную“ (Ин.6:54).

10:28–30. И не восхитит никто²³⁶² их от руки Моея Отец Мой²³⁶³, Иже²³⁶⁴ даде²³⁶⁵ Мне, всех болий²³⁶⁶ есть, и никтоже может восхитити²³⁶⁷ от руки Отца Моего. Аз и Отец²³⁶⁸ едино есмы²³⁶⁹.

Верующие имеют и защиту во Христе, так что

—12—

диавол не может похитить их. Или же наслаждающиеся постоянным вкушением благ пребывают в Нем и никто уже не похищает их от данного им блаженства для наказания и мучений, ибо невозможно для находящихся в руке Христовой быть похищенными для наказания, если Христос обладает всемогуществом. Ведь рукою в священном писании обозначается сила, и рука Христова, несомненно, непобедима и всемогуща. Но так как видел, что Иудей презирают Его как простого человека, не понимая, что видимый и осязаемый человек был Бог по природе, для убеждения их в том, что Он есть сила Отчая, говорит: „никто не похитит их от руки Отца Моего, то есть Моей, Себя называя всемогущею десницею Отчею, ибо Отец все совершает чрез Него, как и посредством нашей руки совершаем мы свои дела. Ведь во многих местах Писания Христос называется рукою и десницею Отца, что означает силу. И просто рукою называется все действующая сила и могущество Бога, так как понятие о Боге всегда выше телесных образов.

А если говорится, что Отец дает Сыну, то не как не имеющему всегда под Своею властью тварь, но Ему, как действительной жизни по природе, усвояя нас, нуждающихся в жизни, дабы мы оживотворились чрез Сына, как жизни по природе и внутренно обладающего этим. Впрочем, и поскольку

—13—

Он стал человеком, Ему естественно просить и получать от Отца то, что Он имеет как Бог по природе.

(Я и Отец одно есмы). Оставив человеческое, Христос восходит к божескому своему достоинству, выставляя на вид присущие Ему по природе преимущества для пользы верующих и здравой веры, которая требует, чтобы отнюдь не считали Сына меньшим Отца. Так показывает Себя точным образом. Отца, сохраняющим в Себе все целое и совершеннейшее отражение Отца. „Одно“ же говорим об Отце и Сыне, не смешивая их в числе²³⁷⁰, как некоторые называют Отца и Сына одним и тем же (лицом), но веруя, что особо (ипостасно) существует Отец и особо Сын, сводя Двоих в одно тожество сущности и считая Их имеющими одну силу, так что каждый является в другом неизменно и всецело.

Впрочем²³⁷¹, изречения Спасителя нашего в евангелиях не разделяем ни на ипостаси две ни на лица, ибо не двойственен один и единый Христос, хотя и мыслится из двух и различных природ (πραγμάτων) соединенным в нераздельное единство, подобно как человек ведь из души и тела (состоит), однако ж не двойственен, а напротив, один из двух. Но мы правильно думаем, когда утверждаем, что и человеческие, и божеские (свойственные человеческой и божеской природам) изречения высказываются одним. Так, когда говорит о себе то, что свойственно божеству: „Я и Отец одно есмы“, мы разумеем здесь Его божескую и неизреченную природу, по коей Он и есть одно с своим Отцом

—14—

благодаря тожеству сущности, как образ и отражение, и отблеск славы Его. Когда же, не пренебрегая мерою человечества, обращается к Иудеям с словами: „ныне же ищете Меня убить – человека, что истину вам сказал“ (Ин.8:37), то опять и при человеческой Его ограниченности признаем Его однако же нисколько не менее (пребывающим) в равенстве с Отцом. Ведь если веруем, что, будучи Богом по природе, Он стал человеком или как человек одушевленный разумною душою, то какое основание будет у нас стыдиться тех речей Его, кои соответствовали Его человечеству? Если бы Он отказывался от подобающих человеку слов, то кто принудил Его сделаться подобным нам человеком? Низведя себя ради нас в добровольное уничижение, по какой причине Он стал бы отказываться от слов, подобающих этому состоянию уничижения? Поэтому к одному лицу (προσώπῳ) должно относить все изречения в евангелиях, к единой ипостаси (ἱ σποτάσει) воплотившегося Слова, ибо един есть Господь Иисус Христос, по этим изречениям.

Кроме²³⁷² того, если Отец больше всех, то есть как обладающий божеским превосходством над творениями, должен быть и вне всего, и над всем, и, имея такую природу и такое достоинство, есть одно с Сыном: то каким образом Рожденный будет тожествен по сущности с Нерожденным Отцом? Или ка́к Больший всех вместе с Отцом, и именно Больший настолько, насколько Бог по сравнению с тварями, может быть как тварь причислен ко всем?

—15—

„Я²³⁷³ и Отец одно есмы“. Словом „одно“ обозначает тожество сущности, а словом „есмы“ делит мыслимое на двойство и снова связывает в одно божество.

Впрочем, и на то надо сослаться против Aриан, что в словах: „Я и Отец одно есмы“ содержится указание не на тождеволие (ταὐτοβουλία), но на единство сущности, как это поняли и Иудеи, то есть что, говоря это, называет Себя Богом и равным Отцу. И Христос не отрекся от того, что сказал это в том именно смысле, как они понимали.

10:31. Взяща же паки Иудеи камение, да побиют Его²³⁷⁴

Не вынося слов Его, что он едино с Отцом, устремились к убиению Его, хотя каждое из дел Его возвещало о Нем как о Боге по природе. Но не только теперь, а и в другое время, взяв камни для убийства Его, стояли недвижимы по действию Христовой силы, так что и из этого было ясно, что он если пострадал, то только добровольно. Впрочем по милосердию Своему Христос сталь укрощать их неразумное рвение, говоря не „за какое слово, что сказал Я, вы гневаетесь“, но „за какое дело“, что совершил Я. Ведь если бы, говорить, Я не совершил многих свойственных Богу дел, являющих Меня Богом по природе, то вы имели бы основание негодовать, слыша теперь от Меня: „Я и Отец одно есмы“. Но я не сказал бы этого, если бы не доказал этого всеми Своими делами.

—16—

Говорит „от Отца“, а не „от Меня“ дела, смиренномудрствуя ради нашей пользы, дабы не гордились, когда получаем что от Отца. В этих словах, что дела явлены от Отца, также не указываем и на то, что он Сам чужд в их совершении, но научаем, что это суть дела целого божества. Божество же мыслится нами одним в Отце и Сыне и Святом Духе. Что творит, например Отец, это совершается и чрез Сына во Святом Духе, и опять: что творит Сын, это называется творящим и Отец в Духе. Посему и Он сказал о Себе „от Себя ничего не творю, но Отец, во Мне пребывающий, Он Творит дела“ (8:28; 14:10).

10:33. О добре деле камение не мещем на Тя, но о хуле²³⁷⁵

Имея „ревность о Боге, но не по разуму“ (Рим.10:2), они негодовали, слыша от Христа: „Я и Отец одно есмы“, ибо что препятствовало Ему быть одно с Отцом, если бы веровали, что Он был Бог по природе? Посему и каменьями побить Его пытались и отвечая, по какой причине они это делали, говорят, что не за какие-либо из добрых дел побиваем Тебя, но за то, что богохульствуешь, хотя напротив сами они богохульствовали тем, что хотели побить камнями Истинного Бога, не зная того, что Иисус не мог прийти в чистом божестве Своем, но воплощенный от семени Давида, и таким образом правое исповедание называя богохульством.

Итак²³⁷⁶, когда говорил: „Я и Отец одно есмы“,

(Продолжение следует).

—1—

Краеугольным камнем, на котором зиждется все учение Странников и чем они отличаются от других раскольников, служит убеждение их в чувственном, видимом царствовании антихриста. „Антихрист уже пришел и со времени Петра І-го видимо царствует на всероссийском престоле“. – вот исходный и конечный пункт их вероучения, который не только объединяет все отдельные частная детали этого последнего, но он лежит и в основе их взглядов на власть, на православную церковь и даже на других раскольников, не единомысленных с ними. И это, по их мнению, не догадки частного лица и не плод человеческой фантазии: незыблемость своей догмы они основывают на Свящ. Писании и творениях свв. Отец, или точнее на самом здравом, по их мнению, понимании последних. „Слышащии божественные писания», – говорят они в одном „Цветнике“²³⁷⁷ – и в руках та имущии мнози его (антихриста) избегнут, разумеют бо навета его ловления и льсти его гордыню. Аще суетно мудрование стяжут и Писания прилежне не читают, взыщут веру во Христа и не возмогут обрести ея, понеже ничто так удобно веру праву узнать, якоже писание о ней здраво рассуждает, ибо на Писании церковь, яко на горах основана, стоит и Господь посылает к Писанию прибегать, а не на ино что взирать“.

Строя на этих данных свою систему, Странники утверждают, что царствование антихриста в России началось со времени Петра І-го. До этого времени со времени рождения Христа антихрист целую тысячу лет были связан (Апок.

—2—

XX гл., ст. 2), затем антихрист явился в виде Римской власти. Это был первый змий искуситель (ХХ, ст. 9, XVI, ст. 13), – Ἁπολλύεν, имевший в себе апокалипсическое число 666²³⁷⁸. Когда же после того (т. е. с 1001 года после Рож. Христ.) и во времени исполнилось 666, следовательно всего 1666 лет, как было указано в Апокалипсисе (IX гл., ст. 2, слич. XX гл., ст. 9, XVI ст. 18), явился антихрист видимый, в России, но еще не в виде царя, а в звании лживого пророка – первого змея – предреченного в том же Апокалипсисе (гл. XI, ст. 4, 5 и 6, слич. XVI гл., ст. 13 и XX гл. ст. 26). Этот первый зверь и вместе лживый пророк-патриарх Никон, „его же Писание нарече лжепророком и предтечею антихриста, за не он по принятии престола патриарша, в трею летах, егда правоверен ея творя, присно беседуя с сатаною, поучается им о низложении древнего благоверия, еже како св. книги отложити, а вместо них, своя новая начертав, церквам всей России предати и егда улучи царя в том согласна, якобы во исправление лучше тыя привести, обольсти его; ему же повелевшу, абиe напечата их церквам и монастырям во исправление службы, действует бесовскою силою губительною разсылати тыя нача по всем епархиям и аще кия не хотяше, обаче приемлюще я, службу по них совершаху, кроме Соловецкия обители и прочих малых, уготова царя непоклоняющиеся ему избивати еще и бысть в соловецтей обители отцех“. Он имел также число 666 в мирском имени Никита, по греч. Νηκήτιος:

Он первый вознес хулу на Бога, изменив св. имя Его Исус на Иисус. Этому второму антихристу предназначено в Апокалипсисе владычествовать 42 месяца (13:5): и Никон, по изменении церковных книг, с которого времени вошел в него сатана, как в Иуду со времени предательства, владычествовал тоже не долго²³⁸⁰.

—3—

После этих „предтеч“, по учению странников, прииде „последний враг Божий, чувственный антихрист, на великороссийскую седе державу, поплени вся храмы Божия, пусты сотвори вся церкви Христовы; не иного мню“ – говорит Евфимий в своем послании в Москву 1787 г. – „разве Петра Первого“²³⁸¹. И Странники, во главе с Евфимием, с особенной тщательностью обставляют доказательствами это положение. Здесь они выкладывают, так сказать, всю сумму своих познаний, по местам придираясь даже к мелочам. Доказательства эти, по мнению их, заключаются: 1) в имени Петра, ибо, говорят они, по учению св. Кирилла Иерусалимского „во имя Симона Петра имеет всести гордый князь мира сего – антихрист“²³⁸². Соблазняет их здесь и наименование Петра І-го первым. „Почему“ – спрашивает Тюменский странник – „он (Петр) первый? – А потому“ отвечает – „что он на ся взял первенство Самого истинного и Спасителя нашего Господа Иисуса Христа... первым, т. е. и противник Богу и Святым Его“²³⁸³. 2) В его титуле. Петр I-й, говорит странник, не захотел принять на себя царского имени, „но восхотев по-римски, именоваться император, а, в римлянех оно императорское именование без мыслете состоится, якоже о том показует в троязычных букварях“. А если так, заключают они, то в его титуле будет заключаться апокалипсическое число 666

, а и в апокалипсическом на-

—4—

именовании сатаны – титин

А затем, добавляют они, „последний антихрист, или второй зверь в апокалипсисе представляется с двумя рогами и у Петра также были два титла: царь благоверный и император благочестивейший“²³⁸⁵. Наконец, 3) в его деяниях.: Петр, как и изображаемый в апокалипсисе антихрист, говорят они: а) изрек хулу на правоверие, назвав проповедь спасения – раскольническою прелестью и древние св. Богодухновенные книги – противными правому учению и учащими соблазну – свою же еретическую церковь святою²³⁸⁶; б) чтителей же истинного Бога (Исус) жестоко преследовал: повелел им именоваться раскольниками и записываться в ревизию, обложил двойным окладом и стеснил паспортами, до введения которых „человецы свободными были“, отыскал их и в самых пустынях и изгонял оттуда тех, „кого прежние цари благочестивии почитающие благословение от них принимаху, принося им потребная, он же обрет их мучаше и смерти предаяше. в) Мало того, – похитил духовную власть и председательство в ней... четырех экзархов: Стефана Рязанского, Митрея Ростовского, Феодосия Новгородского и шляхтича Смоленского (Феофана Прокоповича), попежского отродия сущих обливанцев, табачников и усонадсекателей в присутствие (Синод) избра, сам же в них пятый седе рассуждати духовная, на месте отставленного им патриарха²³⁸⁷, да не претить ему

—5—

вводити языческие обычаи и назвася главою. А обычаи эти следующие: „брады брити, платье немецкое носити, власы растити и плести косы, банты привязывати, петли на шеях имети, пукли связывати и лаверж салом намазывати и мукою главы припутривати и табак носом пити и устами курити, и со псы из единых сосудов ясти и всякую давленину и звероядину употребляти и прочая тако поганская деяти, а древние останки благочестивых обычаев до конца истребляти“²³⁸⁸. г) Антихрист, продолжают Странники, имел налагать всем на чело и правую руку начертание имени его (Апок.13:16, 17). „Это“ – заключают они – „те козыри червлены, кои повелел Петр нашивать на плечах верных с надписью: е. р. ѿ (еретик, раскольник, отступник), – это императорские гербы²³⁸⁹, налагаемые на всем и, между прочим, на билетах, выдаваемых на получение пособия из запасных хлебных магазинов, с целью завлечь под власть свою, как предсказал Ефрем Сирин: „И даст малы снеди, печати ради тоя скверные“; это деньги, имеющие начертание имени его; это, наконец, трехперстное знамение, налагаемое на чело и правое плечо в знак „помрачения ума и направления деятельности на все законопреступное“²³⁹⁰. д) В довершение всего, в качестве антихристовых примет в лице Петра I, приводят и то, будто он, со времени принятия императорского титула, как и предсказанный антихрист, царствовал полчетверти (2) лета, скончался, устроив наперед мысленному антихристу – дом царственный и двор христораспинательный, указом 5 февр. 1722 г. повелев признать объявленного наследника“²³⁹¹.

—6—

С сих пор, по учению Странников, антихрист и до ныне царствует на всероссийском престоле, ибо, заключают они, – наследники Петра наследовали от него отступнический титул императора, а вместе с тем и его дух и его дела: а) издавали и издают законы о преследовании раскольников и б) поддерживали и поддерживают все введенные им обычаи²³⁹².

Пусть, замечают они, – некоторых соблазняют выражения св. Писания, показывающие, что во дни антихриста: небо не даст росу, облацы не дадят воду, земля отвержется плодов своих, море исполнится смрада, рыбы его изомрут, блага иссякнут, студенцы оскудеют; зверие на человеки восстанут, скоти четвероногая помрут, человецы от глада и жажды скончаются, отец сына объем и мать дщерь вкупе умрут и не будет погребающего их; и земля вся от телес повергнутых умерших смрада исполнится; море, не приемля речные струи, смраду подобне воссмердится и зловония бесчисленного и гнуса исполнится; тогда глад крепок будет по всей земли; злато и сребро на местех – и никтоже возьмет е и ни собирет е“²³⁹³.

Все это у нас наяву: нужно только понимать не в буквальном смысле, иначе и „Христовы словеси будут

—7—

празды, что приществие Сына Человеческого будет, как во дни Ноевы, когда ядяху и пияху и т. д.“²³⁹⁴.

Небо – это церковь, роса – благодать Христова, но во дни антихристовы – роса с небесе церковного и наипаче рещи от небес св. жилища Христова сходити престанет, тем и на предреченные действа благодать Св. Духа не придет. Речет ли кто, яко и прежде на противных действа не схождаше благодать сия, обаче не глаголася небо не дает росу? – отвещаю: яко тогда в чинех св. Церковь не оскудна бяще, аще негде еретичествующих собори и изобилова, негде же и благоверных собори существовали, а во дни антихристовы повсюду церкви видимых священных чинов обладает ересь“²³⁹⁵.

„Облацы – учители, но, как ложнии, – не издают воду учения, а издают аки пепел, посыпающий землю, во еже не сотворити плода в небесное царство за сопротивление во иных²³⁹⁶.

Земля – сердце наше; они не будут напоены дождем истинного учения, а где правого учения весть, тамо и добрых плодов несть²³⁹⁷. Море – мир сей, смрад его грехи суть²³⁹⁸. Рыбы – суть человецы, кои винами грехов изо мрут душевною смертию²³⁹⁹. Реки – источники, источающие правого учения: архиереи и прочии учители. Сих отпустить антихрист нашествием своим и не имать быти в них не просто учения, но истинного учения²⁴⁰⁰.

Звери – ложнии учители, или самии мучительнии человецы, иже аки зверие не милостивии, не щадяще овец Христовых²⁴⁰¹.

Скоти – языки, лишеннии истинного разума, яко, уже антихристу пришедшу, язы́цы не поймут надежду к Богу приведения²⁴⁰².

Глад – глад неслышания слова Божия²⁴⁰³.

—8—

Злато и сребро – сие словеса Господня, словеса чиста, сребро разжено и искушено, земли очищено седмерицею. И сицевое сребро во время антихристово вознебрежено будет и никто же возьмет ни собирет е, сиречь не послушает и суетно возмнится собрати е“²⁴⁰⁴.

Итак, по учению Странников, антихрист видимо царствует; развивая это положение, они добавляют еще: „тело его (антихриста) на три части делится: на образы, телесы демонстии и трупы мертвыи“. „Образ“ зверин являет гражданская власть, у ней же вcи человецы в покорстве состоятся. Телеса демонская яве духовная власть изначала, разумеется, якоже глаголет св. Ефрем: прием бо безстудный власть, демоны послет во все концы земные, яко да проповедят всем, яко велик царь явился со славою; себо телеса демонская в проповедницех его заключишася, зане демони видом черни суть. Мертвая же трупия весь общий народ оказуется, зане во время царства антихристова всюду по вселенней будут мертвых трупия лежати, рече св. Ефрем²⁴⁰⁵.

С воцарением антихриста, по Евфимию, пал Вавилон великий, всего мира смешение, царство и слуги антихриста: предреченное Антихристом всеобщее отступничество распространилось повсюду, предсказанная Даниилом мерзость запустения во всем развитии: нет уже ни истинной церкви, ни таинств истинных, ни Бога истинного в Св. Троице полоняемого. Он верует в троицу, но в троицу пребеззаконную: это – змий диавол, лжепророк – Никон, в лице лжеучителей нечестивых, антихрист император. Во имя этой-то троицы мы Вавилоняне крестимся, ей покланяемся, ее исповедуем в нашем символе веры. Бога же истинного Иисуса Христа распинаем своим поклонением Иисусу и проч.²⁴⁰⁶

Однако, продолжает Евфимий, царствование антихриста непродолжительно: все признаки, предреченные Апостолом и многими святыми, наяву пред нашими глазами; все идет против Бога и правды, все живут не по-христиански; „и

—9—

до конца тлеет благочестие, во всем царствует нечестие, вместо законов водворилось везде беззаконие, лихоимцы вси гради содержат, во всем убо дух антихристов возвея на нас“. Следовательно, близко гибель антихриста всего Вавилона его, бесов его и поклоняющихся ему: „на стал день Христов“²⁴⁰⁷.

Воцарение антихриста чувственного, как уже частию видели мы выше, по учению Странников, наложило мрачную печать на церковь всероссийскую. С воцарением его, говорит Евфимий, „совершилось падение Вавилонское, т. е. все мирное отступничество от православные веры“²⁴⁰⁸. „Тюменский странник“ утверждает, что православная церковь со времен патриарха Никона сделалась еретическою, что в XVII гл. Апокалипсиса под женою любодейцею разумеется именно она, и что словами XVIII гл. 4 ст. „изыдите из нея людие мои, да не причаститеся грехам ея и от язв ея да не вредитеся“ сам Бог повелевает не принимать ее учения²⁴⁰⁹. Что это за язвы православной церкви объясняет другой наставник страннической секты Александр Васильев Лубенцов. В своем „исповедании веры“²⁴¹⁰ он возводить следующие „вины“, как он выражается, на Никониан.

Мы изложим их кратко – „Ученицы Никона, говорить он: 1) исключили слово „истинного“ из 8-го члена символа веры; 2) оставили служить на семи просфорах; приняли троеперстное сложение перстов для крестного знамения вместо двуперстного; 4) изменили имя Господа: Исус в Иисус; 5) приняли четвероконечный крест вместо осьмиконечного; 6) приняли трегубное аллилуия вместо сугубного; 7) нарушили чин крещения, ходя вокруг купели против солнца, погружают младенца вниз лицом и помазуют миром ноги, и в отрицании сатаны вопрошают, веруешь ли ему – кому... неизвестно! яве сатане и т. д.; 8) венчают против солнца и что еще хуже, – не имея истинных иереев“; 9) „в молитве Исусовой сына оставили“; 10) допускают брадобритие; 11) в розыске Димитрия Ростовского

—10—

св. писание названо вратами адовыми. В книге „небеса“ Сын Божий назван грешным, распятым за некое прегрешение“ и др.

А если так, если действительно антихрист царствует, царствует чувственно, на престоле Российском, если далее область его владычества так широка, то уже сами собою напрашивались выводы из всего этого, новые, частные догматы, принципы жизни для всех тех, кто разделяет это учение, кто желает сохранить веру правую“.

А эти частные догматы нового вероучения, кроме частию уже выраженных в отрицательной форме выше, следующие: 1) того ради не повелено оному льстецу и гонителю повиноватися и покорятися воле его; слушаяй-бо повелений оного чувственного антихриста слушает самого сатаны. Спасется лишь не покоривыйся мучителю; до самого дне судного непокорным быти антихристу повелено. Покорившиеся же ему (собственно известному указу 1722 г. о раскольниках) трижды отреклись от Христа, ибо назвавшись раскольниками, Никона отступника со всеми последователями правым быти разрешиша, ересь его оправдаша и весь собор святых с самим Господом осудиша, сиречь его учение охулиша. У нечестивых бо просиш, дабы им позволили веру христову прияти, яко некую купленную рабу²⁴¹¹. Правда, говорит Евфимий, „пишут лжеправедницы“, что и Св. Писание, начиная с пророков и кончая Апостолами, и св. отцы учат повиноваться властям, за тоже говорят факты из жизни наших предков (Михаила кн. Черниговского, св. Александра Невского), наконец и „поморские отцы нынешним властем покоряются и честным титулом оных, аще и неверных во ответах своих порицаху“, но все это неприложимо к сему времени: в начале бо Евангельские проповеди (это во времена Александра то Невского и еще более во времена поморцев?) всюду бе власть языческая, а зде еретицы богохульнии обладата и они тогда, языческие властителие, слуги токмо диавола на рекошася, зде же о самом сатане по числу его (666) состоит слово и не в покорение к нему святии верных утверждают, но на брань побуждают: аще-бо кто слы-

—11—

шится силен бути да борется с Сатаною²⁴¹². Спасется только не покоривыйся мучителю²⁴¹³.

2) Итак, нужно бороться с антихристом. Но это не для всех. Св. Кирилл Иерусалимский, говорит Евфимий, не могущим против врага стати, бегство проповедует имети, глаголя: „страшливий да бегут, того ради достоит таитися и бегати или с ним на брань вступати“²⁴¹⁴. Бежать нужно из всякого города, потому что все города составляют один великий Вавилон, совокупность всех городов в Апокалипсисе называется блудницею (Апок.18:2), от которой и велит бежать слышанный тайновидцем Иоанном голос с неба: „выди от ней народ мой (Апок.8:4), чтоб не участвовать вам в грехах ея“. Первый народ Божий, названный в Апокалипсисе женой, бежал от змия в пустыню (Апок.12:6), где и скрывалась она определенное время (ст. 14), и настоящему народу Божию – званным, избранным и верным (Апок.18:14) должно бежать в пустыни и укрываться там до времени²⁴¹⁵, когда Господь поразит²⁴¹⁶ анти-

—12—

христа мечем, исходящим из уст его, а с ним и всех поклоняющихся ему (Апок.20:20–21)²⁴¹⁷.

3) Нужно бегать всех „христораспинателей“ и еретиков: ни есть, ни пить с ними²⁴¹⁸.

4) А если нужно таиться и бегать, то напрасны все попечения и труды мирские: „сеете в таю, – говорит пророк – семена ваша, всуе страждуще, труждаете нивы ваша, созиждут грады и не имут пожити в них, насадят винограды и не имут вкусити от плода и вина их испити²⁴¹⁹.

5) Нужно бегать не оглядываясь, не ослабевая²⁴²⁰.

6) „Бежав от антихриста должно перекреститься (непременно в реке). Всибо, уже во имя Сатаны погружаются в студ и срамоту, и кто в антихристову купель слазит – не водой измывается, но яко в кал главная омочается и выходить из нея и скверней и смрадней“²⁴²¹.

7) „Имя христово преславно свято паче же и христоименито есть: сего ради, и мы христовы люди нарекохомся“²⁴²².

Из таинств, кроме сейчас упоминаемого крещения, странники признают только покаяние.

Священство, кроме уже упоминаемого выше основания (оскудения „истинных иереев“), странники не признают еще и потому, что, по словам „Тюминского странника“, об них, как истинных христианах, сказано (Апок.1–6) „ сотворил есть нас цари и иереи Богу и Отцу своему“²⁴²³.

С отрицанием священства само собою устранялись и

—13—

другие таинства. При чем: Миропомазания Странники не принимают, применяя к себе, как к „записанным в книги животные“, слова Апостола (1Ин.11–20): „вы помазание имате от святаго и весте вся“²⁴²⁴.

В отношении отрицания причащения одни применяют выражение из слова Ипполита: „во дни последняя тела и крови Христовой не имать явитися²⁴²⁵; другие признают, что для них, как сынов истинной Христовой Церкви, достаточно лишь, желания приобщиться; третьи, наконец, как „Тюменский странник“, присоединяют еще следующее: „принимаю на каждый день тело Христово и бессмертного источника вкушаю, сиречь каждый день трапезу поставляю и в поставленное время обедаю. Законнику свято есть: кую пищу не поставить, хотя быши и зелие крепко, и то в тело и кровь Христову обращается в уголь горящий, и червь кипящий, и в смрад зловонны из адова сокровища“.²⁴²⁶

С большею настойчивостью отвергают браки. „Тюменский странник“ на нескольких страницах распространяется о том, что родители, вешающие детей, их своими руками закалывают и к седьмиглавому змею отсылают на съедание, что земля на 30 саженей в глубину осквернилась от свадеб и вопиет к Богу, прося повеления пожрать род человеческий²⁴²⁷.

Елеосвящение у странников признается совершенно не нужным²⁴²⁸.

Для странника, таким образом, как истинного христианина, недостаточно „чистой веры по обрядов храненью“, недостаточно „непорочного сказания разума св. писания“, – необходимо „исповедание веры“, проведение ее в жизнь, полное отрицание всего, что так или иначе могло приводить их в связь с антихристовою властию, а тем более подчиняться ей²⁴²⁹.

—14—

Выходя из такого понятия с одной стороны и поддерживая вышеупомянутую мысль Евфимия, что только странник истинный христианин, что только он избегает „печати антихриста“, Никита Семенов сильно осуждает раскольников других сект за все их действия, которыми они сколько-нибудь показали повиновение гражданской власти или сближение с православною церковью. Такие действия он называет ересями и насчитывает их до 30-ти. Подкрепляя свои мысли многими ссылками на св. Писание, отеческие творения и другие уважаемые раскольниками книги, он укоряет раскольников, что они:

а) „отвратившись от наказания Св. Писания, повелевающего бегать от антихристова властодержательства, приняли антихристову печать и прочих привлекли к тому“. (1 и 2 ереси).

б) Нечестивую власть антихриста за благую признали и тем чуждую веру похвалили, а своей поругались. (6-я ересь).

в) Вместо того, чтобы вести с ним брань, платят ему подати. (7-я ересь).

г) Описью (записались в ревизию) себе заключили и тако отреклись свободе Евангельской, тогда как Крестоносец должен быть вне мира²⁴³⁰. (3-я ересь).

д) Согласились писаться раскольниками, и тем отреклись от имени христианского, прировняли себя еретикам, церковь отступницею нарекли и всех святых поругали, даже Христа отреклись. (8 и 9 ереси).

е) „Прошение о дозволении веры и прочих христианских действий и строение моленных домов: свободу христово веры отдали ратным²⁴³¹ в работу“ (15-я ересь).

—15—

ж) Приняли тропарь²⁴³² с богомолением за нечестивую власть, как за благочестивую и таким образом сами сделались отступниками от благочестия (16-я ересь).

3) Принимают присягу²⁴³³ с целованием креста и Евангелия на службу верой и правдой неблагочестивой власти и других своих единоверцев в воины отдают; а что еще хуже, других вместо себя в это „нечестие“ посылают (квитанций) (21 и 22 ереси)²⁴³⁴.

и) Не чтят воскресных и праздничных дней „ради властных повелений и торгов и мирских управ, принадлежащих к землепашеству“ (25).

i) В царские дни, вместе с нечестивыми, зажигают в знак торжества плошки и дома свои освещают (26).

к) Ложно мудрствуют, будто состоя под властию антихриста, можно иметь веру и кроме устного исповедания в сердце и делах, будто по нужде и закону применение бывает; тогда как вера – мертва, когда не исповедуется устами (10 ересь).

л) Неправильно толкуют будто печать антихриста „щепоть и крыж“, тогда как она полагается исполнением воли антихриста (11 ересь).

м) Оставаясь тайными раскольниками, пишутся православными, платят священникам за крещение и исповедь, уча-

—16—

ствуют в делах мирских, со всяким еретиком гостьбу и пиршество творят и градоначальников угощают „и в домы принимают и в корчмах едят“, но это отступничество (12, 13, 14, 23, 29).

н) Назвались староверцами и старообрядцами, тогда как вера Христова „присно юнеет и христианам несть иных имен кроме Христова“ (17 ересь).

о) Нареклись в человеческое имя, а это уже еретичество²⁴³⁵ т. е.

п) Платье немецкое носят и власы не стригут, даже кровь животных в сахаре и колбасах едят (27 и 28 ереси).

p) Вопреки пророчеству признают, будто в настоящем темном мире, т. е. в падшем Вавилоне еще может быть церковь и спасение (5 ересь).

c) Не сохраняют иночества и вступают в беззаконные браки, ересь блудодейская, так без священства нет уже таин, кроме причастия „мысленною детелию“ (добрыми делами) (4, 19, 20 и 24 ереси).

Т) Называющие же их (т. е. странников) за неучастие во всех этих ересях и за непринятие от них крещения еретиками и христовыми распинателями „возносят на Духа Святого хулу и противятся Ему“ (30 ересь).

Итак, по учению Странников истинный, содержащий „правую веру“ христианин только Странник. Данную мысль так оригинально иллюстрирует „Тюменский странник“: с падения благочестия в России, в мире, говорит он, все разделилось надвое – Божие и Сатанинское.

—17—

Мир Божий тесен, мир сатанин просторен и обширен; мир Божий беден, мир сатанин богат, горд и роскошен²⁴³⁶.

Таково учение странников, которое, однакож надо сказать, не замкнулось в одной определенной формуле, общеобязательной для всех сектаторов, так что вскоре после основания секты, выражаясь языком самих язычников, „дерево от корня Ефимиева начало разветвляться на отдельные и самостоятельные отрасли“²⁴³⁷.

И действительно, секта эта представляет собою федерацию из множества отдельных толков, сохраняющих между тем, по показанию Никиты Семенова только следующие из указанных догматов и правил общими: признание великороссийской церкви, ее таинств и духовенства еретическими, и всех раскольников – еретиками и отступниками; избежание записи в ревизии, отвержение властей и неповиновение им и законам, потому что, повинуясь им, невозможно исповедать свою веру открыто и безбоязненно;

—18—

признание настоящего времени последним, антихристовым временем и необходимость бегства от мира для сохранения истинной веры²⁴³⁸.

В настоящее время из толков странничества пока известно только несколько, но существование еще многих тайных из них не подлежит никакому сомнению. Если и вообще в расколе характер известного толка определялся и определяется индивидуальностью его наставника, вожака толпы, то в страннической секте этот принцип проявился в значительной степени, так что в одном Ярославском уезде насчитывают несколько толков, о которых еще не знает печать²⁴³⁹.

Тоже самое показывали сектаторы относительно состояния секты в Костромской губернии, где, как они выражаются, „каждый наставник завел свое учение“²⁴⁴⁰. Иногда же, если только не в большинстве случаев, отделение вытекало, как выразился один бывший сектатор-странник, ради любоначалия“²⁴⁴¹.

Все эти толки, не проводя резкой грани, можно подразделить на две группы: одни из них варьируют взгляд на отношение к светской власти, другие выходят более из основ догматического учения и организации секты.

І. Самый крайний из них в применении к действительной жизни страннического учения о царствовании антихриста в лице предержащей власти – это „Безденежники“²⁴⁴². Они возникли вскоре после смерти Евфимия и обосновались в Костромской и Ярославской губерниях. Из наставников этого толка известны: в первой губернии – Антип – около Плеса, во второй – Иван Федоров, крестьянин деревни Голенищева, наставник в Романовском уезде и Иван (он же и Василий) Петров в Пошехонском уезде. По

—19—

учению этого толка не должно не только записываться в ревизию, выправлять паспорты и т. д., но даже иметь деньги, как печать антихриста, так как на них есть изображение царского имени и государственного герба. Слова „Цветника“ Евфимия: „глагол мое свое – проклятый и скверный, вся бо вам общая сотворил есть Бог“²⁴⁴³, – этот толк относит не только к размежеванию земель и раздаче их господам (как Евфимий), но и вообще ко всякой собственности. На этом основании от последователей его требуется общинное укрепление и совершенное отречение от прав собственности²⁴⁴⁴. Милостыня дозволяется только безденежная. Однако сектаторы не выдерживают своего принципа: принимают и деньги, но только не сами, а через пекущихся об них, или определенных на это странноприимцев, которые за благодеяние к ним, определены от них на приятие (по их мнению) антихристовой печати. Приходящих к ним из секты Евфимия, Безденежники принимают через перекрещивание, а равно и те Безденежников²⁴⁴⁵. Кроме того, Пошехонские Безденежники решили не покупать ни соли, ни хлеба, ни круп, продающихся от казны. Если же кто-либо из их согласия сам (т. е. через доверенных приятелей) решался покупать, тех предавали отлучению; пение почитали за грех, преступление; исповеди в лице человека не принимали, а крестить должен всякий сам себя²⁴⁴⁶. По учению толка Антипы не должно работать и трудиться, а нужно только молиться и учить; учитель должен кормиться безмездно²⁴⁴⁷.

II. Под эту же группу подходит упомянутый выше толк. известный под именем „Лучиновщины“, получивший такое название от обычая сектантов употреблять при богослужении вместо свечей лучину и распространенный в Пермской губернии²⁴⁴⁸. Они отвергают всякую власть и установленные законы называют сатанинскими; не признают ни церкви, ни таинств, не почитают икон, удаляются в

—20—

леса, уводя с собою своих детей и даже похищая чужих, чтобы воспитать их вдали от мира в духе своих правил²⁴⁴⁹.

ІІІ. К менее крайним толкам этой группы нужно отнести толк Сопелковский, в котором до последнего времени главным наставником был известный Никита Семенов и который ближе всего примыкает к основным взглядам Евфимия²⁴⁵⁰.

По учению этого толка – антихрист есть уже не чувственный человек, как учил Евфимий, а дух диавол, действующ в еретиках и отступниках²⁴⁵¹, есть отступление от истинной веры; все еретики и отступники от истинной веры – антихристы и что Петр есть антихрист по преимуществу, потому что имеет преимущество власти. Печать антихриста – это помрачение ума и житие не христианское, т. е. мысли по мыслям антихриста, дела и жизнь по воле его; чувственные бесы – власти и всякого рода лица, посылаемые для отыскания скрывающихся от записи в ревизию и убегающих в пустыню (вообще в укрывательство, хотя бы и в собственных домах)²⁴⁵². Повиновение царю и вообще властям отвергается только в таких случаях, когда они принуждают делать противное закону (т. е. вере странников). И такое неповиновение властям считается бранью с антихристом. Паспортов не допускают потому, что последний представляет записавшегося в ревизию, постоянного жителя какого-либо места, а всякий житель должен или ходить в церковь, или числиться раскольником: то и другое отступничество от веры; впро чем, большая часть сопелковцев отвергают паспорты именно потому, что они напоминают им овластях и подданстве, и потому они не иначе принимают в секту, как по истреблении всех бумаг, напоминающих об этой зависимости. Называются они „христианами и рабами Бо-

—21—

жиими“, указывая тем, что, вступив в секту, они пере стают быть рабами земных господ²⁴⁵³.

IV. В конце 1863 г. в страннической секте произошел раздор. Никита Семенов в пример прежде бывших церковных узаконений и так как христианскому обществу нельзя быть без начальства“²⁴⁵⁴, составил статьи для управления „братством“. Этот факт послужил к разделению сектаторов. Одни, последователи Никиты Семенова, приняли эти статьи к руководству и стали называться „Статейниками“²⁴⁵⁵. В догматическом отношении они проповедуют, между прочим, что крест терпения, носимый „странниками“, т. е. самое „странничество“, важнее креста Христова, которым искуплен и спасается род человеческий²⁴⁵⁶. Другие обвинили Никиту Семенова в ереси, так как он подобно патриарху Никону, издал новый закон, и отделились от него, образовав отдельные „согласия“ в странничестве.

V. Наставник секты Василий Толоконников не согласился с учением статейников в отношении важности креста странничества и образовал со своею паствою новое согласие²⁴⁵⁷.

VI. Другой странник Савва Васильев образовал свое согласие, признав незаконными и неполезными вышеупомянутые статьи Никиты Семенова. Однако многие недовольны Саввой за слишком близкое и явное сожитие с женами²⁴⁵⁸.

VII. Известен еще толк Василия Иванова, обнаруженный в Москве в 1857 г. Иванов учил, что каждый последователь Христовой веры должен иметь вид для свободного проживания, не обязывается иметь особой чашки, но может сообщаться со всеми в пище и питие, но запрещает стричь ногти и волосы на верхушке головы²⁴⁵⁹.

VIII. Ко второй группе мы прежде всего отнесем „Брач-.

—22—

ников“. Кроме уже принимаемых странниками таинств крещения и покаяния, они допускают еще брак. Они так формулируют свое учение: „веруем по Евангелию словам Христа Спасителя, что церковь его должна быть на земли со священством и жертвоприношением до второго пришествия Христова; но за лютостью царствующего антихриста, церковь кроется в пустынях, в неизвестных нам местах и мы, за неимением в наших странах священства, должны действовать по нужде только три тайны: крещение, покаяние и брак бессвященнославный“²⁴⁶⁰.

Однако этот толк подразделяется в свою очередь на несколько отдельных отраслей. Это – а) толк Николая Игнатьева Касаткина или точнее продолжателя его Михаила Кондратьева (Касаткин обратился в православие). Он допускает на основании печатанных в Пруссии книг о браке и книги: „Царский путь “ – брак. Относительно последнего постановлено, чтобы те, которые прежде имели своих жен и по выходе в странство расторгли брачный союз, тем повелевалось взять своих жен по себе, а незаконных жен, которых держали в кельях, по обычаю Никиты Семенова, отослать прочь; тем же, которые жили свободные со свободными и не хотели разойтись, приказано было сочетаться браком, дабы в братстве не происходило соблазна²⁴⁶¹. Последователи этого толка не признают себя на монашеском положении, как прочие странники, но только крыющимися от гонения мирянами, как древние христиане, однако с тем различием, что последние „чаяли возвратиться к общественному житию, а сии отрицают таковое чаяние“. Здесь есть и другое послабление, а именно: престарелых свободных от общественных дел и податей этот толк принимает, не требуя, чтобы они исходили из мира, т. е. допускают до перекрещивания и не скрытно живущих в своем дому, что у других странников строго воспрещается²⁴⁶². Этот соглас понравился многим из братства Никиты Семенова, так что эти последние, в пользу нового толка, начали оставлять своего первоучителя²⁴⁶³.

—23—

б) Странница Любовь основала новый толк с браком в странстве (по той же брачной прусской книге), найдя возможным в тоже время удержать и правила Безденежников²⁴⁶⁴.

в) Известно „согласие Артемово“, также дозволившее браки. Оно допускает новое разнообразие: не обязывая приходящих из православной церкви или из других брачных раскольничьих согласий к расторжению брачного союза, в тоже время не считает чуждыми спасения даже платящих подати. Такое послабление сделано, собственно, ради „жиловых странников“ или „странноприимцев“, которые в число „действительных странников“ вступают обыкновенно только в случае опасной болезни или пред ожидаемым приближением смерти²⁴⁶⁵.

Наконец, г) есть толк брачников, основанный Мироном Васильевым (в пошеx, уезде), который кроме брака требовал от своих последователей нового крещения, утверждая, что Никита Семенов (он выделился из толка последнего) держался „Моркионской ереси и его крещение еретическое“²⁴⁶⁶.

IX. Как реакция брачникам явился у странников еще новый толк Ивана Васильева Колесова (в волог. у.). Можно думать, что это тот самый Феодор Иванов, о котором мы упоминали выше, который на следствии показал, что его прежде звали Иван Колесов²⁴⁶⁷, и который, будучи не которое время под рукою Никиты Семенова²⁴⁶⁸, образовал свой толк под именем Федоровского согласия²⁴⁶⁹.

По учению этого толка запрещается не только совместная

—24—

жизнь „старцев со старухами“, но постановлено даже „не собираться им вместе на моление“. Причем Иван Васильев „на богомолении“ запретил читать книги единоверческой печати, как печатанные по повелению антихриста“²⁴⁷⁰. Сам Иван Васильев уже во второй раз теперь сослан в Сибирь; после него управляет сектою не кто Иувеналий, по имени которого и секта называется „иyвеналиевщиною“. Иувeнaлий живет в вологодском уезде. Странников прочих толков при поступлении в это согласие перекрещивают²⁴⁷¹.

Х. В тесной связи с этим подразделением секты стоят нововведения другого наставника Осипа Семенова (около Ярославля), который „в своем братстве учредил читать за службой книги единоверческой печати, но только выходы из них выдирать вон; со старухами в одних кельях старикам не жить; но во время богомоления мужескому полу и женскому собираться вместе“²⁴⁷².

Наконец есть еще в страннической секте, так называемые, „кривотолки“ (вольнодумцы). Таковым является странник Иван Федоров, который по свидетельству Никиты Семенова: а) „во всяком разборе церкви православной быти исповедает и спасение получити уверяет“, б) учит, что „исповеди несть пред человеки“ (т. е. когда нет священства); в) „исправленья эпитимии несть“; „неисправленным здесь Божию милость проповедает“; г) „ереси судити не повелевает“²⁴⁷³.

У одного пристанодержателя странников найдена рукопись, в которой сказано, что все таинства в деле спасения бесполезны, потому что сам Бог, при смерти каждого грешника, невидимо приемлет исповедание грехов, сообщается с ним таинственно и освящает его“.

Есть еще вольнодумцы – изуверы, которые допускают перекрещивание до семи раз, пока не дойдут до истинного крестителя, подобного Христову. Некоторые даже сами себя крестят до семи раз.

—25—

Наконец, если верить неофициальному сообщению, то упоминаемые нами сибирские странники, во главе со своим наставником Иваном Афанасьевым следуют, между прочим, следующим правилам: 1) убить православного не грех, ибо он венчается кровию, а душа его очищается в горнем Иерусалиме; 2) украсть жизненные припасы не грех, ибо Бог дает их только для старообрядцев и 3) донести правительству о каком-либо преступлении великий грех, ибо этим уподобиться надо Иуде предателю и служить антихристу“.

Мы не будем говорить еще об нескольких толках, так напр. о выше упоминаемых Каменщиках, известных только по имени, но вообще еще раз заметим, что этих толков и толков самых разнообразных кроме вышеупомянутых еще много – неоткрытых, о которых узнает только будущее.

И. Пятницкий

—26—

(1857 г. Мая 8/12). „Часов в 6“ (в Николин день, – 9 Мая) „я пришел явиться к о. Инспектору“; (после отлучки из академии для прогулки в поле; так как, с некоторого времени выходы не только в город, но и в поле разрешались по записи в книге отлучек). „Он попотчевал было меня чаем; но я отказался, сказавши, что уже пил; тогда он велел мне разрезать пополам лежавший перед ним огромный апельсин (я никогда не видал еще апельсинов такой величины). Я сказал ему о кончине Фл. В.; я имею обыкновение всегда сказывать ему о близких почему-нибудь ко мне покойниках, – в полной уверенности, что он непременно помолится о них. О. Инспектор сказал мне, что к о. Вениамину писал Ярославский ректор молву, будто его (о. Феодора) переводят в Новгород, – вопреки известию, которое так положительно передавал Преосвящ. Агафангел, что в Новгород назначен Пензенский Евпсихий. Да и теперь... к о. Вениамину письмо о. А. пришло во вторник, а в среду о. Инспектор получил письмо от Преосвящ. Агафангела, и тот ничего ему не пишет. Это известие несколько опечалило меня; теперь у меня все вертелось на уме попросить, по крайней мере, чтобы о. Феодор, оставя репетиции, сказал нам побольше вновь из догматики, – сколько поспеет. Потом он перешел к празднику, – к образу,

—27—

что в Пермяках, к церковно-статистическим описаниям епархий и в частности – Нижегородской, для которого так давно собраны материалы, но составление которого поручено лицам и без того заваленным работой и должностями. „Вот, – займитесь-ка вы этим делом“, сказал о. Феодор – „Да, В. В.,“ отвечал я, если бы Бог привел мне поступить на службу в Нижний“ – „Нет, батюшка, не говорите так“, сказал о. Феодор; а лучше пусть случится так, как будет Богу угодно“; и к этому рассказал историю одного своего земляка и товарища по академии, у которого именно сам Бог устроил судьбу за то, что он безусловно предавал ее в руки Божии. Я еще вчера же решился написать Вам эту историю, потому что она, послужив ответом на весь предшествовавший разговор наш, служит, – с тем вместе, – прямым продолжением того, что написано мною на первой странице письма. Александр Матвеевич Бухарев (ныне о. Феодор) и Вас. Фед. Владиславлев еще в семинарии были особенно дружны между собой; вместе их послали и в Московскую академию; это еще в первый раз вызвали в Москву из Твери“. Здесь в письме идет та характеристика В.Ф. Владиславлева и тот рассказ о видении ему Божией Матери, которые приведены мною выше, – в предисловии к настоящим воспоминаниям, напечатанном в Июньской книжке Богословского вестника за 1905 г. Пропускаю этот эпизод из жизни В.Ф. Владиславлева и перехожу прямо к рассказу о. Феодора относительно устроения самим Богом жизни тех, кто вверяет судьбу свою Господу. „Когда мы окончили курс“, продолжал о. Феодор, у меня как монаха, оставили при академии, а Василия Федоровича назначили в Вильну; – вон куда! – а он окончил курс вторым; первым кончил курс московский, – N.N. Побединский, – а я третьим; но – так как бакалаврская вакансия была тогда одна, то оставили меня, а Побединского на время послали в Московскую семинарию. (После и он вскоре поступил в академию). Не смотря на то, – ни тот ни другой не имели и тени какого-нибудь неудовольствия на это. Еще и года не прожил Василий Феодорович в Вильне, как у нас в Твери помер Кафедральный протоиерей. Преосвященный Григорий очень любил покойного и позволил

—28—

вдове его приискать жениха своей дочери на это место; а у ней были две дочери – невесты; одна – полная невеста: ее звали Софьей; а другой, – Марье, – не доставало только несколько месяцев до 16 лет; только Владыка требовал, чтобы она нашла непременно магистра. Случись же, что в ту пору у нас не было магистра такого; если магистры, так они были женатые; а холостые-то – все кандидаты. Тогда они и вспомнили об Василии Федоровиче, с кото рым покойны протопоп, – с год тому назад, – познакомился где-то в гостях. Тогда Василий Фед. так понравился покойному, что тот, возвратившись домой, говорит своим домашним: „Вот так я ныне видел человека! Вот так это человек! Этаких людей ныне поискать!“ А еще они ему говорили: „Ну, какого еще ты там отыскал! Так уж только и света, что в окошке“ и т. п. Но теперь вспомнили и об этом отзыве покойного и решились сделать Василию Федоровичу предложение; впрочем, предварительно сказали Преосвященному Григорию, который сам знал и любил Василия Федоровича, и одобрил их решение. Василий Федорович, получив такое предложение был в крайнем затруднении, потому что невесты он не видал никогда, а между тем надобно было теперь же оставить училищную службу, значит, – решить свою судьбу. Он обратился за советом к одному доброму человеку, дружбу которого он успел уже приобресть и в Вильне, благодаря своему характеру. Этот прежде всего посоветовал ему держать дело в строгой тайне, потому что в Вильне засмеяли бы такой заочный выбор невесты; но от себя советовал – решиться“. (Должно быть, и тогда Вильна была уже ближе к Европе XIX века, а Тверь жила еще по заветам Московских царей и Тверских великих князей) „Василий Федорович послал свое согласие и, в тоже время, писал к о. Феодору, чтобы он помолился за него“. „Не об том“, писал он ему, „помолись, чтобы мне Бог дал счастья в невесте или в будущей судьбе; – нет! – а об том помолись, – как и сам я молюсь теперь, чтобы и в этом исполнилась надо мной воля Божия“. Пока шло дело об увольнении его от училищной службы, он успел уже познакомиться с своей невестой – письменно; они писали друг к другу. Но в дом покойного протоиерея

—29—

был вхож еще один наставник. N. N. Сокольский, – человек легкий и живой, только несколько, – этак, – легкого характера; (впрочем, и он теперь, – слышу, – живет хорошо). Ему очень приглянулась старшая дочь – Софья; да, – как видно, и она тоже не прочь бы от него; но, – беда в том, что он был кандидат. Однако Сокольский предложил матери, что нельзя ли ему взять Софью, а Василия Федоровича, просить, чтобы он взял Марью, которой оставался только один месяц до 16 лет, представляя при этом, что Софью он берет и без места, а для другой дочери самое место, за ней зачисленное, послужить обеспечением; между тем как, если место предоставить Софье, – другая дочь остается на руках матери с сомнительной будущностью. Положено было хранить дело в секрете до приезда Василия Федоровича. Вас. Фед. приехал и через час по приезде был уже в доме невесты. Но, видит мать, – видит меньшую дочь, а своей невесты не видит; замечает притом, что они находятся в каком-то затруднительном положении. Как человек прямой, он не вытерпел и – попросил показать наконец ему его невесту; „но“, – прибавил он, „я вижу, – вы чем-то затрудняетесь; быть может, вы нашли во мне не то, что ожидали встретить, или – быть может – другое какое нибудь случилось обстоятельство; скажите пожалуйста – откровенно; неужели вы думаете, что я не могу отказаться, если это будет нужно, и – только потому, что оставили уже училищную службу“. Тогда-то, наконец, матушка предложила ему приготовленную для него невесту, которая стояла перед ним. Василий Федорович мог только засмеяться и сказать, что ведь он свою прежнюю невесту знает, – пожалуй, – еще менее, чем эту, а с этой имел время познакомиться, пока ожидал старшей сестры. Итак, – как это обыкновенно бывает в романах, где выводятся две сестры, на настоящая история окончилась двумя свадьбами. О. Феодор прибавил, что Василию Федоровичу досталась лучшая из сестер и по наружности, и по характеру; да и в жизни-то, – больше любит своего мужа. Обе сестры приезжали с Василием Федоровичем в Троицкую Сергиеву Лавру и останавливались в келье о. Феодора. Вот какую написал я Вам длинную историю; не думаю, чтобы Вы,

—30—

остались этим довольны; но ведь, все равно, описываю же я Вам иногда разные разговоры в тех домах, где я, бывая, – не касающиеся ни Вас, ни меня; а этот рассказ произвел на меня сильное впечатление и служил ответом на мои задушевные мысли; конечно, такое действие много зависело от того, что рассказывающий был о. Фeoдор. (Он был в особенно добром расположении, когда рассказывал это, и мы так хохотали при некоторых местах рассказа, как я давно не смеялся). Но, от чего бы ни зависело такое действие, этот рассказ во первых успокоил меня удивительным образом относительно вероятной скорой разлуки с о. Феодором, а во вторых, – с особенною силою утвердил во мне ту мысль, – мысль и прежде глубоко западавшую мне в душу, что часто мы не знаем, – чего просим и нередко случается нам раскаиваться в том, что дело наконец, благодаря нашим усиленным стараниям, устроилось так именно, как мы того хотели, вопреки всех трудностей, представлявшихся нам (обстоятельствами...) в исполнении наших желаний. После этого рассказа я почувствовал в себе решимость – по крайней мере – не противодействовать упорно высшим назначениям и – доверчиво принять, как лучшее, то, что дадут, если нельзя будет получить того, чего хочется. Что Бог устроит, то и будет лучшее“.

Из дальнейших слов письма видно, что эти общие рассуждения имеют отношение к выбору и решению, которое предстояло мне при окончании академического курса и которое не могло не тревожить не только меня, но и моих родителей, особенно мать мою. Дело в том, что слова о. Феодора: „меня, как монаха, оставили при академии“, хотя я окончил курс третьим“, а „бакалаврская вакансия была тогда одна“, – эти слова могли иметь ко мне ближайшее отношение: я тоже оканчивал курс третьим, а бакалаврская вакансия при академии тоже была одна. И хотя родители мои не могли знать этого положения дел с такою определенностью, как я; но и у них не могло не возникать опасения, – как бы и меня не „оставили при академии – как монаха“. Вот почему, я чувствовал, что мне следовало, для успокоения родителей, высказаться более относительно этого предмета и продолжал письмо так: „Что

—31—

Бог устроит, то и будет лучшее!.. о. Инспектор согласился с справедливостью моего представления, что полезнее будет преподать нам, – сколько Бог поможет, – вновь, далее, чем заниматься повторением. Но при этом напомнил, чтобы я и в других утверждал те же начала, когда придется преподавать, если, – быть может, – останетесь здесь, или в другом месте, где нибудь будете“, прибавил он. Не подумайте, пожалуйста, чтобы меня ослепила или прельщала подобная карьера. Быть может, Вы подумаете: „А! Так вот причина такой готовности подчиниться воле высших! – Нет у меня при этом возникла совсем другая мысль: a! – подумал я, если уже начинают так говорить, так, значит, – мне можно и умышленно поспустить несколько рукава; пусть на меня поспадет курс; быть может, это пригодится. Кроме того, что я чувствую себя и неспособным занять, – по доброй совести, – место преподавателя при академии, – да это место и не по моему здоровью; потому что, если заниматься добросовестно, – здесь бакалавр к каждому классу должен приготовить сочинение, равное – и по объему, и по содержанию – доброму месячному сочинению. При этих словах о. Феодора я даже порадовался, что сочинение мое о. Вениамину вышло положительно дурно, так что мне совестно даже нести к нему за два месяца три листика с небольшим выписанного из русских книг, да и то не на предмет. „Пусть его“! подумал, – „какое право он имел поставить меня вторым, пред прошедшим экзаменом, когда он не видал еще от меня сочинений моих по его предмету“.

Как мне пришлось через несколько времени выбирать и решать свою судьбу на всю жизнь по вопросу об оставлении моем при академии, – мне придется еще сказать далее в своих выписках из писем того, что имеет отношение к о. Феодору; Не тот или другой рассказ, не та или другая беседа о. Феодора, в частности имели влияние на это и последующие решение моей жизни; но собственное его отношение к жизни, – и в текущей ее действительности, и в повествованиях о ней, – имели властительное действие на души тех, кто приходил в непосредственное с ним соприкосновение. Так и этот рассказ о детском доверии В. Ф. Владиславлева к указаниям Божиим

—32—

в „обстоятельствах“ нашей жизни, не смотря на диаметральную противоположность характеров – Владиславлевского и моего, поддержал, быть может, и мою веру, когда через 5 лет мне предстало избрать решение на весь остальной жизненный путь – принятием священства. Но не какие-нибудь 3 недели, а 3 года постоянной переписки с невестой потребовались для меня, чтобы сделать ей предложение – стать женою священника. Все частности Владиславлевской истории, и зачисление протоиерейского места за сиротой, с архиерейским требованием жениха академика, и брак по любви вместо брака по зачислению, – только совершенно в иной комбинации, повторились в моей жизни. И без воспитательного влияния веры о. Феодора едва ли вышел бы я победителем из одинокой борьбы со всегдашним моим сомнением в себе и маловерием!.. Продолжаю выписку:

„У о. Инспектора просидел я до 9 часов. Перед прощаньем он спросил меня, читал ли я в Православном Собеседнике беседу о. Ректора? Я даже не знал еще, что вышла уже книжка, потому что в прошедшее воскресенье она была у нас еще в корректуре. О. Феодору очень понравилась эта беседа о. Ректора и, почитав ее насколько со мной, он сумел (как и всегда) своим чтением показать в ней особенную глубину и силу в тех местах которые я прочитал бы без него как фразы, как общая места. В самом деле беседа очень хороша; о. Ректор объяснил всю беседу Иисуса Христа с женою Самарянкою в приложении к расколу. О. Инспектор дал мне прочитать ее на дом“.

(1857 г. Мая 13/16). О. Вениамин сказывал, что о. Антоний Радонежский представлены вторым кандидатом на Тамбовскую епархию. Объяснилось несколько дело и об о. Инспекторе: прежде о. Ректор писал о. Феодору, что не успел вовремя приложить свои старания о переводе его на место ректора в Казанскую Академию или хотя в Петербургскую Семинарию, потому что с о. Иоанном он встретился еще на дороге, а в Петербургскую Семинарию назначен уже был Нектарий. Далее следовало говорить о месте Нектария; но о. Ректор, вероятно, этого места просил не для о. Феодора, а прочил его Пензен-

—33—

скому о. Евпсихию, с которым он „почему-то“, – говорил о. Вениамин, – находится в приятных отношениях. Потому-то, конечно, преосвящ. Агафангел очень глухо выразился в письме своем к о. Феодору, о Новгородском месте: на это место уже предположено, писал он, перевести о. Евпсихия. Но, когда Митрополит Григорий, как видно, наотрез отказал перевести в Новгород о. Евпсихия, тогда Преосвящ. Агафангел стал хлопотать об этом месте для о. Феодора, вследствие чего и начала распространяться „молва“, о которой писал о. Антоний к о. Вениамину. Дай-то Бог, чтобы не удались им все эти старания, – чтобы о. Феодор не вышел из академии до самого конца нашего курса! Ну, уже там об следующем курсе нечего заботиться; быть может, и не хорошо было бы прилагать приставление ново к ризе ветсе; пусть будет цельное; аще небы пришел и глаголал он, греха не быхом имели, быть может, и мы; нынеже извета не будем иметь о гресе малодушной лености и раздвоения между верой и жизнию. Еще когда-то они поймут его! Да и самому о. Фeoдору, хотя он думает, что в семинарии ему будет легче, (так что, – говорил некогда, – что хоть бы на Амур куда-нибудь, только бы вырваться) на самом деле в семинарии ему будет еще тяжелее: здесь все-таки больше благородства, – все побольше берегут его; а в семинарии!.. Притом, здесь еще понимают его, – хоть немногие, – которые ловят каждое его слово; да и все, по временам, невольно увлекаются, – так что иногда притихает возня и шум, которыми хотят выгнать его из класса, когда он уже слишком долго продержит после звонка; а нередко случается, что он, увлекшись, держит целых полчаса лишних после звонка; что же было бы в семинарии: ученики не поймут из его слов и десятой части; наставники все отлились уже каждый в свою форму, и – устарели, обленились, не захотят перестраивать своих познаний и убеждений. Я убежден: о. Феодору будет там еще тяжелее“.

„Сейчас слышу, что из Казанской Академии требуют 8 человек для миссии в Иерусалим; хорошенько еще этого дела не знаю. Если бы любовь к Вам не привязывали меня, с каким удовольствием поехал бы я туда“;

(„1857 г. мая 17–23. Перед Троицей)“. Вчера (20 мая)

—34—

меня Бог привел быть за всенощной в Спасском монастыре у святителя Варсонофия. Около 6-ти часов с не большим, меня, по должности старшего дежурного, позвал кое за чем о. Инспектор, тогда как в городе и около нас по всем церквам звонили ко всенощной. Исправив поручение, я вздумал при удобном случае попроситься у о. Инспектора ко всенощной; а он предложил, – не хочу ли я отправиться с ним вместе в Спасский монастырь. Я был очень рад и, наказав своему помощнику сделать ужин без меня, если – на всякий случай – я к 9 часам не поспею, – отправился. Приехали мы – читали кафизмы. О. Инспектор сам стал на коврик у раки мощей Святителя, а мне велел пройти на солею, где также заметил коврик, чтобы я не простудился с ног на холодном каменном полу. Всенощная отошла в 8 часов; о. Инспектору нужно было зайти к Преосвященному. (Преосвященному Никодиму, – викарию, который в Спасском монастыре настоятельствует и имеет пребывание). „Я было просил позволения – отправиться домой пешком, представляя, что Владыка непременно задержит его; но о. Инспектор общался пробыть недолго и предложить мне зайти вместе с ним ко Владыке. Еще в церкви после всенощной, когда я принимал благословение у о. Климента, – бывшего ректора Казанской Семинарии, – он спросил о. Инспектора, – студент это или профессор; Владыка повторил тот же почти вопрос; а о. Инспектор объяснил причину, – почему он захватил меня с собой в комнаты Его Преосвященства. Владыка сидел в своей гостиной, в креслах у отворенного балкона. О. Инспектор поклонился Владыке в землю, как самому Христу; а я, не рассмотрев хорошенько его поклон, сделал только метание“.

Архиереям, стоящим у власти, о. Феодор, являясь к ним, не делал земных поклонов; а Преосв. Никодим, почему-то, был у всех в почтительном пренебрежении; даже и служки монастырские исполняли обряд подобающего к архиерею обращения как-то в минимальных размерах. И у начальства своего Преосв. Никодим был как-то в загоне. Но думаю, что причину особенно почтительного отношения о. Феодора к Преосв. Никодиму нужно искать не столько во внешнем малопочетном положении

—35—

викарного архиерея, не пользующегося значением, но и в личных свойствах Преосв. Никодима. О. Феодор собственным примером обыкновенно поддерживал в других подобающее сану уважение, когда были основания к опасению, что другое не почтут Христа в лице того или другого священнослужителя.

„Владыка велел нам сесть; я поставил кресло о. Инспектору против Преосвященного, а потом, – по вторичному приказанию его, сел и сам. о. Инспектор принес Преосвященному для прочтения курсовое сочинение Годяева о крюковом пении, приготовляемое к напечатанию в Православном Собеседнике, и просил у него для прочтения какого-то его сочинения. Мы просидели до половины 10-го, и Владыка все это время говорил неумолкаемо; так что, если бы и я был на месте о. Феодора, и я не нашел бы времени подняться с кресел без нарушения деликатности. Наконец сам Преосвященный сказал: „ну, о. архимандрит, ведь я все с вами говорю; а мне завтра служить“, и мы сделали ему прощальный земной поклон. Много бы другой вынес смущения и осуждения после беседы Преосв. Никодима; но о. Инспектор, выходя, сказал мне, что он всегда выносит от него назидание; я только подивился, – как он не соблазнился. Но он во всем слушает слова Самого Христа; а Владыку и особенно слушает в таком именно настроении; потому, все в его глазах принимало другой вид. И это не то, чтобы намеренное оправдание, – желание перетолковать. в добрую сторону, защитить человека от обвинения; нет! Это бы тотчас же можно было заметить и не в таком детски-простодушном человеке, как о. Инспектор; видно, что он передает свое понимание, свое воззрение на слова, – как свое задушевное убеждение. Когда мы ехали, он спросил меня, все ли я понял, что говорил Преосвященный “; – все, – отвечал я. O. Инспектор улыбнулся; долго потом с улыбкой посматривал на меня, думая о том, как я понимаю слова Преосвященного. Минут через 10 он спросил: „А ну-ко я вас поэкзаменую; как вы, например, поняли то, что он говорил, что, – по его богословию, – священство неснимаемо? (Преосвященный, помнится, об этом так и выразился словами Церкви Западной: Signum indеlеbile) я дол-

—36—

жен был признаться, что не понял, чтобы не сказать правды, что я понял эти слова прямо как неправильное мнение Преосвященного. О. Инспектор объяснил мне, каким образом это может быть; – объяснил, не отвергая православного учения о возможности и о действительности случаев снятия священства. Потом объяснил также резкие отзывы Преосвященного о св. отцах и правилах покаяния. Остальную половину этого разговора мы докончили уже, ходя по коридору, до 10 часов слишком. Когда мы приехали, студенты не только отужинали, но уже и помолились“.

„На другой день, т. е. во вторник после первого класса я принес к о. Инспектору конспект и застал у него о. Тихона, бывшего нашего товарища по расколу. Преосв. Григорий, для удобства занятий, перевел его из села, где у него был очень хороший приход и свой домик, в Казань на кладбище“. (Кладбище – против самой академии; так Преосв. Григорий перевел сюда о. Тихона для удобства занятий“ в академии на противораскольническом миссионерском отделении). И здесь его полюбил весь город, так что сильно хлопотали пред Преосвящ., не определит ли он его к Егорьевской церкви. Но Преосв. Афанасий не захотел отменить воли Преосв. Григория, который посылает о. Тихона обращать раскольников в Чистополь, – где он будет получать жалованье – меньше того, сколько на кладбище получит дьячок. О. Тихон пришел проститься, и я простился с ним; а когда он ушёл, о. Инспектор высказал мне свой взгляд, на его судьбу, которая прежде служила для меня предметом соблазна и осуждения, как один из примеров деспотизма, – не соглашающего частных интересов с пользою общею. Потом он говорил о многих других предметах, или сам, или вследствие моих вопросов. Мы проходили с ним весь класс и все время большой перемены, т. е. часа полтора. Как много еще будет недослушанного, не уяснённого для нас, если его от нас переведут; а между тем он так тяготится своею должностью в нашей академии, что (тут же он признавался мне), постоянно молится, чтобы его Господь куда нибудь перевел в другое место, хоть бы в Иркутск, хоть бы на Кавказ. В этот раз я просил его уяснить

—37—

мне состояние душ отшедших, – почему они так связаны, что только при посредстве нашем могут получать раз решение“.

„Вот и я возвратился из путешествия“ (в город). „Сначала отстоял обедню на кладбище, потому что дальше идти было уже поздно после того, как о. Инспектор встал и принял меня. И то, вовсе было он отказал мне в отпуске; да – спасибо – пришло ему на ум, что должен же я надзирать за студентами и в других местах, а не сидеть в академии, где остались почти одни стены“ (это была последняя рекреация). Произведши моего помощника в испр. долж. чередного старшего, я отправился“...

„Дописываю 24 числа поутру. Вчера о. Инспектор вечером, когда я приходил с журналом, дал мне 2 апельсина“.

(1857 г. 5–14 Июня). „Вчера меня спросил к себе о. Инспектор. Сам он отправился в Институт к А. И. Д., где обещалась с ним увидеться и С. Д.; а мне поручил отвезти к преосвященному Иосифовский требник, который он просил у него, и – Макариевский еще, на всякий случай. Мы отправились часов в 7, в коляске о. Ректора. Высадив о. Инспектора у Института, я отправился далее; но, затрудняясь экипажем, я предложил о. Инспектору, – не отослать ли экипаж тотчас же по приезде, потому что я был уверен, что преосвящ. не отпустит меня скоро. О. Инспектор одобрил мою мысль; но велел мне не тотчас отпускать экипаж, а – в том случае, если увижу, что преосвященный действительно намерен задержать меня. „Приехав в Спасский монастырь, я не знал – как благодарить о. Инспектора за его совет-не тотчас отпускать коляску; потому что преосвященный, как я узнал, живет ныне в Феодоровском монастыре; в его комнатах в Спасском монастыре делаются поправки; перестилают полы. Что бы я стал делать, оставшись в Спасском монастыре с двумя огромными книжищами, которые я едва мог дотащить от коляски до двери; привелось бы тащить их до Феодоровского монастыря, которого я, – в придачу, – до сих пор еще и не знах. Но теперь мы отправились в Феодоровский монастырь, все в той же Иосифовой колеснице, – мы, т. е. я и книги“. (После описания приема у преосвящ.

—38—

в Феодоровском монастыре, – я оканчивал рассказ об исполнении этого поручения. „Вечером, часов, около 10, когда о. Феодор возвратился, я пришел сказать ему об исполнении его поручения и – как он наказывал мне пред отправлением туда – пересказать, что говорил со мной преосвященный. Он объяснил мне потом слова, которые я ему пересказал. Я пробыл у него дольше 11 часов“.

Так озабочивался о. Феодор, чтобы не осталось какого-нибудь соблазна или недоразумения, как последствия беседы с столь уважаемым им преосвящ. Никодимом. В объяснение этого можно сказать, что это был, тот самый преосвящ. Никодим (Казанцев) после епископ Енисейский, дневник которого и записка о Синодальном управлении могли явиться в печати только в недавнее время, по независимости его взглядов и по резкости их выражения.

(1857 г. Июня 15) „Итак в субботу, вместо экзамена“ (который, по болезни о. Ректора, с субботы перенесен им быль на вторник), „я отправился в церковь на кладбище. Возвратившись в 9 ½ часов, нахожу, что вам дано предложение: „Постоянная борьба церкви с ересями и расколами приносит ли какую-нибудь пользу самой церкви? – с прибавлением (также рукою самого о. Инспектора), чтобы подать всем непременно к часу, когда они и будут представлены о. Ректору. Дано в 9 ч. утра“. Слово „также“ заставляет думать, что и предложение было написано рукой о. Инспектора; но едва ли можно сомневаться, что придумано и редактировано было оно для нашей миссионерской академии самим ее новым ректором. „Чуть-чуть я успел окончить к часу свой поллистик, а прочитать его даже и не успел; хотя, как увидал потом, можно было бы подать и после обеда; потому что о. Инспектор, как видно, не желая обидеть тех, которые не поспели написать к сроку, отнес наше сочинение о. Ректору уже после 4-х часов. Часов в 10 вечера пришел от о. Инспектора Павлов с известием, что о. Ректор уже сдал о. Инспектору наши сочинения, чтобы отдать их для прочтения о. Григорию. Но и сам он прочитал з сочинения: Павлова, Соколова и мое. У Павлова сочинение было написано вполне в духе и по мыслям о. Феодора. О. Ректор подчеркнул в нем все выражения, свойственные о. Феодору. (Он еще

—39—

в Петербурге слышал об о. Инспекторе, и здесь – очевидно – старается делать все наперекор ему, – не потому, чтобы между ними были личности, но по диаметральной противоположности их направлений. О. Феодор, высказывая Павлову свое удивление на эти поправки или замечания о. Ректора, рассказал между прочим, что однажды о. Ректор, будучи цензором, исчеркал проповедь и у самого преосвященного Филарета митроп. Московского, хотя потом его и заставили отказаться от своих поправок. А о. Феодор того же направления, исключая того, что он обвиняет самого митрополита, – в идеализме; потому, – понятно, что о. Ректор исчеркал сочинение Павлова“). Однако он не высказал никакого суждения о его достоинстве и только на писал вверху карандашом; „выражения неясны и неопределенны“. Павлов утешен оправданием и сочувствием о. Феодора. Он немного прогадал: он думал, что сочинение будет читать сам о. Феодор – и за то был наказан. Я писал, воспользовавшись только мыслями о. Вениамина, высказанными в начале его Церковной истории, о развитии в Церкви и христианстве, хотя также с понятиями, уже несколько уясненными чрез уроки о. Феодора. Потому, как я после увидал, результат у меня вышел мертв и сух, как и все, что выходит из направления мертвой законной буквы, неоживленной духом и силою. Все приобретение Церкви от борьбы с ересями и расколами, по-моему, вышло только в логическом определении догматов, – отчетливом понимании обязанностей. Сам вижу, – результат, не стоящий борьбы и потерь, понесенных Церковию в этой борьбе. Нет, Господь – победитель что-нибудь да большее извлекает из победы Церкви. Потом, от собственного разумения, я указал на то, что борьба Церкви с ересями и расколами предохраняет верующих от направления рационалистического и индифферентизма. Как подтверждение моей мысли, я сопоставил настоящее состояние христиан в Церкви греческой, постоянно боровшейся с ересями и расколами, и – Западных христиан, припомнив, как Первосвященники Римские гордились чистотою Церкви Римской от ересей и укоряли греков. Но, предполагая, что о. Ректор не утерпит, чтобы сочинений трех не прочитать самому, я всего больше старался об

—40—

осторожности в выражениях, помня, что о. Ректор приехал из петербургской придворной академии, да – что и сам он церковный дипломат. Следствием было то, что на моем сочинении о. Ректор вверху, также карандашом, написал: „порядочно; впрочем, есть несколько мыслей не правильных“, которые он и подчеркнул, – например сопоставление церквей Восточной и Западной. На сочинении Соколова написано только вверху: „ничего не связано“, ничего нигде даже не подчеркнул“.

„Четверг. Я записался было в город за покупками, с намерением зайти в собор, и там постоять обедню, сколько застану, а потом и – действительно, – за покупками. Заутреню и обедню стоял я в алтаре; служба у нас была вовсе не праздничная; заутреню служил один о. Эконом; благословения хлебов не было; обедню служил о. Инспектор тоже с одним о. Экономом; в церкви не было не только никого посторонних, – никого почти не было и студентов, потому что человек 20 записались к обедни в Собор; записались, – правда; но уволены не были, а ушли не дождавшись увольнения, в котором были заранее уверены; а о. Инспектор написал: „Не дозволяется; потому что опасно отпускать к обедне из дому тех, которые и дома ленятся ходить к богослужению“. Хотя я и еще двое записывались и не в церковь, однако – вместе с другими – и мы подпали под тоже запрещение.

(1857–1858 учебный год)

(1857 г. Сент. 6 дня). „Четвертый год в академии“. „Умывшись немного“ (с дороги, при возвращении из дома после каникул в академию), и переодев сюртук, я отправился к о. Инспектору; но он еще не выходил. Между тем о. Вениамину служитель доложил уже о моем приезде и так как второй класс был его, – я дождался его в коридоре, чтобы сказать, что я еще не явился к о. Инспектору; а о. Вениамин пригласил меня в 4 часа к себе. Наконец являюсь к о. Инспектору; „а, – сказал он, вот, наконец! а я уже начал было об вас беспокоиться: что это он так долго не дет? Уж не опасно ли захворал“. – Нет, В. В., – отвечал я, – болезнь моя больше

—41—

была предлогом; а мне просто захотелось подольше пожить дома, – поправиться здоровьем“. И почти до 11 часов он ходил и говорил со мной, а потом послал в класс, сказавши: „подите, – еще – может быть – что-нибудь застанете“. Между тем о. Инспектор прислал мне журнал отлучающихся из академии и приказал принять дежурство; неделя была моя и за меня дежурил мой помощник А. С. К.“

„Догматику взял себе о. Ректор; а о. Инспектор взял, вместо о. Ректора, противораскольническую Педагогику“.

В пятницу был класс о. Ректора. Он говорит лекцию не на кафедре, которая стоит боком к студентам, но подле кафедры ему ставят кресло и он, сидя лицом к студентам, и уставив глаза в книгу, – медленно, но твердо, без поправок, без повторений, импровизирует свою лекцию как печатный станок. Он сказал нам заранее, что лекций выдавать нам не будет, а – если хотим, – пусть записывают за ним; он после выправит. „Печатных учебников не нужно; это – глупость“! Известно, что он был в неприятных отношениях с Преосвящ. Макарием. Но, как ни твердо он говорил, нельзя не пожалеть прежнего преподавателя, – о. Феодора; кроме того, что ныне так мертво, холодно и сухо, – само отрицательное православие его многим не похоже на то православие, которое проповедовал Иисус Христос, ап. Павел и св. отцы. Я не могу принять такой догматики; что будет дальше“.

„Курсовые сочинения велено подать к Маю; да еще о. Ректор хотел было нам дать семь сочинений месячных, так что каждое сочинение выходило на 20 дней; да три проповеди. Но о. Инспектор умолил его избавить нас хотя от сочинений, а проповеди остались все-таки за нами.

(1857 г. Сент. 12–18). „Четверг, утром. Вчерашний день был у нас Его Высочество, Петр Георгиевич Принц Ольденбургский. Повещено было, – в 10 ч. утра собраться всем наставникам. Около половины 12-го приехал Принц. О. Инспектор, встретив его, поспешил в класс, потому что были его часы. Только что начал он говорить лекцию, как двери растворились и Е. В. влетел ловко, по-военному, склонившись несколько на бок и раскланялся

—42—

с нами по всем правилам танцевального искусства. С тем вместе он сделал рукою движение, – выражавшее: „не беспокойтесь, сидите“! – мы стоим. О. Ректор представил о. Инспектора и Петр Георгиевич пожелал слушать лекцию. По выраженному вторично желанию его, о. Ректор сделал знак, чтобы мы сели. о. Феодор вошел на кафведру и, стоя, продолжал лекцию. И обыкновенно он не скоро находил слова для выражения своих мыслей; при усиленном старании – говорить быстрее, слова еще больше затрудняли его; видно было, что он с большим усилием отыскивает выражения для мыслей, толпой теснившихся наружу. О. Инспектор стоял на кафедре, полуобратившись к нам. Петр Георгиевич и о. Ректор стали на противоположной стороне, от нас за кафедрой. О. Ректор предложил было стул, но Принц остался стоя; у отворенных дверей стоял весь сонм, его сопровождавший. Постояв минут пять, в продолжение которых он то говорил с о. Ректором, то посматривал в сад, то на свой сапог, – наконец раскланялся опять по-прежнему и также быстро вышел, как и вошел“.

„Ныне“ (13-го Сент.) „приехал Граф Толстой“ (Александр Петрович, – Обер-Прокурор Свят. Синода) и мы опять готовимся, – больше прежнего: из столов выбирают куда-нибудь подальше табак, из шкафов светские журналы. По милости Графа, нас арестовали: о. Ректор дал приказание не увольнять студентов в город ни сегодня, ни завтра; по этому случаю студенты, записывавшиеся ныне в город, не уволены, – и я в том числе. Но, – к счастию, – я ушел, не дождавшись запрещения или позволения, когда книгу не носили еще к о. Инспектору, – в половине 9-го. Пришедши домой, явился с повинной головой к о. Феодору и все обошлось хорошо. Завтра ждем Прокурора; часов в 12 он обещал быть, а вечером – говорят он уедет“.

„Воскресенье. Ждем Графа. Обедня у нас началась, по обыкновению, в 9 с половиной и о. Ректор сдал приказание, чтобы к 11 часам все было кончено. После обедни и ныне, и вчера студенты пили чай в кухне, потому что в столовой было уже покрыто к обеду, – хоть сию же минуту подавать кушанье. После обедни о. Ректор ходил

—43—

осматривать номера и, не застав многих студентов, когда ему сказали, что они пьют чай, закричал: „что за чай“! и сейчас же послал служителя, чтобы самовары загасить и воды студентам на давать“.

„Вот наконец и Его сиятельство посетил нас. Он приехал около половины первого; прямо – в церковь; там все наставники и начальствующие уставились в ряд и каждому Прокурор что-нибудь сказал. Из церкви он отправился в библиотеки, в классы, – повсюду удивляя своей наивностью, простотой и неведением. Затем отправился по номерам. В первом номере заметил, что один студент удивительно похож на Государя Императора; он так удивлен был, что только пожимал плечами. Во втором номере о. Ректор почему-то сказал, что тут живут младшие студенты (вообще о. Ректор пред посетителями никогда не застаивается, а говорит наобум, когда не знает наверное; напр. Принц спрашивает: сколько семинарий в Казанском округе; о. Ректор отвечал: девять; тогда как 9 – это в Петербургском, а у нас 13. Еще: сколько у нас бывает классов латинского языка? – о. Ректор тотчас же: „два класса“, – тогда как у нас – т. е. в старшем отделении, „вовсе не полагается латинских классов). Точно также и теперь, – Прокурор обращается к одному из мнимых младших студентов, который – ростом в косую сажень, и спрашивает его: „сколько Вы лет в академии“? Верещагин, – так звали этого студента, – после говорит: конечно, я бы не затруднился сказать, что я год еще только в академии; да – вижу, что на меня так и уставился о. Феодор: того и гляди, – обличить; он уж и так твердит Прокурору, что тут живут старшие, а не младшие студенты. „Три года“, отвечал Верещагин. „Что такое: старшие“? – обратился наконец с вопросом Прокурор, расслушав кое-что наконец“. Это вот старший, Ваше Сиятельство, а это – его помощник, вывернулся о. Ректор. „И здесь то же младшие?“ – спросил Прокурор, войдя в наш номер. „Так точно, Ваше Сиятельство! Впрочем, они тоже живут у нас не одни, а под надзором старшего“ – и о. Ректор указал рукой на меня. Я сделал полупоклон, в роде рекомендации. „Вы не совсем здоровы, кажется – сказал Прокурор, обра-

—44—

щаясь к стоявшему подле Морошкину. – „Да, я недавно вышел из больницы“, отвечал тот, и Прокурор пошел далее. В пятом номере о. Ректор преобразил уже младших студентов в старших; вероятно, – подумал, что надо же где-нибудь и старших студентов сделать; а то – нехорошо: 5 номеров все будут с младшими студентами и только один – старших. О. Инспектор опять поправил о. Ректора и тот опять употребил прежний маневр, пользуясь глухотой Графа: „Я говорю, что это вот Старший, Ваше Сиятельство!“ В спальных Прокурор заметил, что нас содержат даже роскошно; говорил, что, когда он воспитывался, у них не было таких прекрасных одеял“ (а одеяла у нас были белые байковые и, действительно, очень мягкой шерсти) „и спал он на одной подушке; в заключение высказал, что мы (духовные) не должны много гнаться за красотой, но чтобы не щадили сумм для сбережения сил и здоровья. Все и везде он находил прекрасным. В столовой было уже совсем накрыто, а на инспекторский столик поставлены „пробные“, или, как справедливее называют их, „образцовые“ порции для начальства. Так как это было в воскресенье, то у нас, кроме трех блюд, были пироги и в числе блюд случайно красовался пудинг; (случайно, потому что нельзя предполагать, что еще за неделю до приезда Графа, когда составлялось расписание кушаньям, о. Эконом мог знать, что Граф посетит нас именно в воскресенье). „Это, вероятно, по случаю праздника у них такой стол?“ спросил Граф; о. Ректор поспешил утвердить его в этой мысли“. То-то! А то ведь их не надобно приучать к слишком роскошной жизни; после им же трудно будет отвыкать“. Наконец Граф стал прощаться и обещался, если будет время, еще раз побывать в академии; о. Ректор предложил ему побывать на другой день на лекциях и обещался представить расписание классов. – „Хорошо! Так пожалуйте ко мне теперь с о. Феодором и привезите ко мне расписание“. О. Ректор и о. Инспектор пробыли у Прокурора до 4-х часов. Граф присылал за о. Феодором еще в субботу, чтобы он явился к нему в 5 часов; но о. Феодор, по обыкновению, опоздал; в 20 минут 6-го только отправился, а Прокурору в 6 часов

—45—

нужно было куда-то ехать и он его уже не принял. „Ну, Бог с ним! – Бог с ним, батюшка“! – отвечал о. Фeoдор о. Вениамину, когда тот выразил ему весь свой ужас от такой неточности его перед таким лицем“!

„На другой день, в понедельник, в половине 11-го, когда у нас в классе был о. Григорий, приехал Прокурор. Нам слышно, что он прошел в низшее отделение. К счастию звонок вскоре избавили о. Григория от тяжкой заботы. Следовала бы большая перемена, продолжающаяся по уставу полчаса, а на самом деле час, потому что наставники обыкновенно медлят своим приходом полчаса после звонка. Но нас тотчас же опять загнали в класс и пришел о. Феодор; был класс. Противораскольнической Педагогики. Только что начал о. Инспектор свою лекцию, вошел Граф, в сопровождении о. Ректора; о. Ректор подал ему стул и Граф сел немного боком и спиной к кафедре, чтобы не смущать – должно быть – профессора. о. Ректор сел на другой стороне, спиной к младшим студентам; (на раскол сбираются оба отделения, – и высшее, и низшее). О. Феодор стал на кафедре и продолжал лекцию, – не торопясь, не смущаясь, как обыкновенно со всеми своими поэтическими отступлениями, повторениями и обращениями. Граф слушал – все согнувшись, не поднимая головы. О. Ректор, слушая, вероятно, многое принимал прямо на свой счет, хотя у о. Инспектора и мысли не было говорить что-нибудь против лица, а не против направлений. Высидев ровно час, Граф встал и, поблагодарив о. Феодора, сказал: „я совершенно согласен с Вашим первым положением; а второго – верно, я не много не дослышал; я глух немного, а Вы говорите очень тихо; так что я что-то не понял; мне кажется..., и он изложил свое замечание. О. Феодор хотел было дополнить свои слова, но Граф простился, изъявив сожаление, что не может дальше послушать наших уроков и еще побывать у нас“.

(1857 г. Окт. 4–10). „. Часов около 7, приезжает“ (к Корсаковым) Эмма Вас. Кулебякина с мужем. Эта дама (мне давно уже говорили о ней) изъявила желание принять православие. Она просила Софью Дм. быть ее восприемницей и наставницей в православии, а С. Д. хочет предоставить

—46—

ее наставлениям о. Феодора“. „С. Д. поручила мне просить к ним завтра о. Феодора, объяснивши ему и причину, за чем его желают видеть. Любопытно будет завтра узнать, что он поговорит с Эммой Вас.“.

„Вечером у них был о. Феодор и беседовал с Э. В. Его ждали там с 5 часов; потому я быль очень удивлен, когда он в 7 часов пришел в наш номер; ужели он уже съездил? – думал я. На другой день узнаю, что он приехал к ним уже в 9-м часу, так что они перестали было уже и ждать его; его кучер сначала подвез его к Университету, потом опять вывез на Арское Поле, так что наконец о. Феодор уже сам должен был указывать ему дорогу. В этот раз, по словам Софьи Дм., о. Феодор говорил так просто и ясно, что Софье Дм. приходило в голову: как это она сама не сказала того же. (sic!) Эмма Вас., конечно, была в восторге. Я, как только после урока заговорили мы о ней, спросил о том впечатлении, какое сделал на нее о. Феодор; если только я верно понял, французскую фразу, которую в подлиннике передала С. Д., – то Эмма В. сказала, что это не человек, а – выше человека. о. Феодор объяснял им места и из посланий Ап. Павла, и из Апокалипсиса; (особенно сильны и убедительны бывают его слова, когда он основывает их на Апокалипсисе; вероятно, он объяснял им главу, в которой говорится о лютеранстве). Как бы Вы думали? В таких миссионерских разговорах он просидел у них до... 12 часов; так что С. Д. сама уже напоминала ему, что конечно – они завтра могут спать сколько хотят; а у него – вероятно – есть дела, которые потребуют его в свое определенное время. Эмма Вас. обещалась быть у него на другой день, вместе и с мужем“.

„У нас о. Ректор продолжает ходить до классам. В среду пришел он на класс о. Григория: у него не было лекции, – он спрашивал студентов, повторять прочитанное им сочинение о. Феодора: Ап. Павел в своих посланиях. По приходе о. Ректора, он поскорее бросил прежнего студента и обратился к Павлову; Павлов кое-что говорил, о. Григорий наводил его, о. Ректор возражал. Наконец, когда Павлов говорил уже с полчаса или более, о. Ректор сказал: спросите кого-нибудь другого или чи-

—47—

тайте лекцию; о. Григорий объяснил, что лекции он не при готовил, положив употребить весь этот класс на повторение и спросил меня; я сказал еще менее, чем Павлов. Дело все вертелось только на „стихиях мира“ (Гал.4:3, 9; Кол.2:8, 20); о. Ректор возражает так положительно, что уничтожает всякую возможность думать о защите своего мнения. К счастию, скоро пробили звонок и вывели нас из жалкого положения. Все мы, по нашему выражению, – наплавались; („наплаваться“ это значит быть в таком положении, что только постоянными неимоверными усилиями спасаешься от ежеминутного конечного потопления; но, конечно, всего хуже было о. Григорию“).

В дополнение и объяснение написанного тогда, скажу не сколько слов об этой непобедимости возражений о. Ректора, – „таких положительных“, что и профессор, и студенты оказывались в положении плавающих, т. е. не имеющих земли под ногами. Причина была в том, что профессор и студенты излагали догмат веры, а возражатель стоял на почве рационалистического понимания учения Христова. Когда в богословском словоупотреблении у нас принято мистицизмом называть религиозное суеверие, т. е. веру не утверждающихся на Откровении; то очень простительно было и профессору, только что вступившему тогда на кафедру, а тем более студенту, что они не посягали открыто заявить ректору академии и доктору богословия, что „христианство по существу своему есть мистицизм“, как открыто говорил это о. Феодор и как говорит слово Божие, называющее учение Христово тайною (μοστήριον) – тайною евангелия, (Еф.6:19) тайнами Царствия Божия (Mк.4:11; Лк.8:10; Мф.13:11) тайной Христовой (Кол.4:3; Еф.3:4) тайною Бога и Отца, и Христа (Кол.2:2) домостроительством тайны (Еф.3:9). Об этой-то „великой тайне благочестия“, что „Бог явился во плоти и оправдал Себя в Духе“ (1Тим.3:19) – тайне, усвояемой только верою, и шла речь у ректора, студентов и профессора. Учение о том, что „закон“, т. е. все ветхозаветное устройство, ко времени пришествия Христова, стало без сильно для спасения, перестало живительно действовать на душу (Рим.8:3) и это потому именно, (ευ η ησθενει δαι της σαρλος) что сама „плоть“ вещественность, – „стихии мира“,

—48—

на которых держалось все ветхозаветное устройство (Кол.2:20–22; Гал.4:9–10) стали „жалкими и бессильными“, – утратили первобытные силу и величие, эта великая мысль Ап. Павла, раскрываемая о. Феодором, конечно, должна была оказаться недоказанной и недоказуемой, коль скоро для откровенной тайны потребовали „положительных“, математических доказательств. О. Ректор требовал, чтобы ему – как 2+2=4 доказали сказанное Апостолом: Так как закон стал бессилен, потому что сами вещественные начала мира (плоть) сделались немощны и бессильны; то Бог и послал в мир Сына Своего, чтобы он вошел во все условия этой вещественности – „в подобии плоти греховной и за грех осудил грех во плоти“ (Рим.8:3; Гал.4:9–10). Разве осуждение Отцом Сына Божия на крестную жертву за грех не есть мистицизм, а для эллинов прямо безумие, – „глупости“? Вот мы трое – Павлов, я и о. Григорий и оказались плохими защитниками учения Христова о тайне благовествования, которую дано было возвестить ап. Павлу. (Еф.3:8) и которую раскрывал о. Феодор в своих творениях.

(1857 г. Окт. 15–20 г.). „Вы спрашиваете: все так ли же добр ко мне о. Феодор? К несчастию, я не могу отвечать на это утвердительно; он, как будто, чуждается меня. Я приписываю это отчасти тому, что сам я в последнее время – особенно со времени вакации – рассеялся: а сочинение, поддерживая эту внешнюю деятельность, еще более, – постоянно отвлекает меня от занятия собой. Но столько же это отдаление о. Феодора от меня нужно приписать вообще отдалению его от студентов. И прежде, кроме меня, кажется, не находилось охотников просиживать вечера, слушая о. Феодора: я особенно дорожил (и теперь дорожу столько же) каждым его словом, потому что вижу, как еще много осталось для меня непонятым, – как – с каждым даже повторением – доля меня хоть сколько-нибудь уясняется прежнее; а между повторениями каждый раз услышишь что-нибудь и новое; – не говоря о том, когда о. Феодор говорить прямо что-нибудь новое, – так например теперь, когда он читает нам Нравственное Богословие. Между тем я сознаю, что каждое недослушанное или непонятое слово составляет для меня большую потерю в бу-

—49—

дущем – в нравственной жизни; это и заставляет меня дорожить каждым его словом. Другие, остановившись на известных выражениях о. Феодора, считают их уже понятыми и не хотят более слушать, говоря: старое. Все учение, преподаваемое о. Феодором, так крепко построено на одном начале, что из него можно логически вывести, как прямые следствия, все дальнейшее развитие; но для этого нужна голова, такая же крепкая, как y o. Феодора, и целая жизнь, проведенная в этом занятии. Но от того выходит, что – когда говорит что-нибудь о. Феодор, то многим приходить на мысль: как же это мне самому не пришло этого в голову? – ведь иначе и быть не может. Потому некоторые, – успокаивая себя мыслию, что они, когда захотят, то и сами дойдут до того же, – тоже пускают иное мимо ушей, говоря: старое! все это мы уже знаем. Но главная причина опять таки в студентах с некоторого времени, – быть может, именно со времени приезда о. Ректора, – студенты много переменились: прежде они видели в о. Феодоре представителя противников пустой, бездушной формы, противодействовавшего влиянию деспотизма, хотя его собственные требования, как требования духовного исполнения закона, конечно, если бы исполнять их – как следует, были бы тяжелее всякого немого закона²⁴⁷⁵. Но им подчи-

—50—

нялись более или менее, и с больше или меньшей искренностью, – особенно под рукой петербургского либерализма о. Диодора, будучи довольны и тем, что, по крайней мере, находятся не под гнетом формальности. Но приехал о. Ректор; сам он требует только того, чтобы все было гладко; в его действиях совершенное противоречие с понятиями, которые старался воспитать в студентах о. Феодор (не пред очима точию работающе, но якоже Господеви) и студенты, чувствуя, что гораздо легче соблюдать одну внешнюю исправность, опять обратились от благодати к закону, – тем с большей охотой, что новый законодатель требует только, чтобы все преклонялось пред его волей, послабляя в других местах. Такое отпадение от благодати опять под иго закона, конечно, глубоко опечалило и разочаровало о. Феодора в состоянии студентов. А он всегда смотрит на всякое общество – как на живое тело, в котором каждый член непременно, необходимо участвует или в поддержке, или в разрушении дела Божия. И старшему чередному, как представителю всех студентов, особенно редко удается пользоваться благосклонным приемом о. Феодора; нередко, будучи старшим дежурным, испытывает два совершенно разных приема: один когда приходит от лица всех, – причем о. Феодор иногда даже не благословит, а скажет только, полуотвернувшись: „давайте книгу“ и потом отдает ее, также не глядя, – и – совсем другой, когда придет к нему же как частное лицо, – за своим делом или с чужим поручением. Но ныне, надо сказать правду, после долгого разговора в день моего приезда, мне никогда не удавалось потом еще раз пользоваться беседой о. Феодора, хотя иногда, – когда я приходил к нему с разными поручениями от Корсаковых, например, – он принимал меня довольно ласково“.

(1857 г. Окт. 4/10). „Здесь в Казани город наполнен молвой о панораме или диораме, представляющей в действии, и с воспроизведением звуков, картины Коронации и потом еще несколько картин: Дрезден, Утро в горах и т. п. Судя по афише, это – таже Коронация, что красовалась и у нас в Нижнем вершковыми литерами на всех столбах во время ярмарки; только у нас, за дру-

—51—

гими, новостями ярмарки, об нет ничего не говорили“.

(Окт. 15/20).

„Вчера вечером Павлов, возвратившись вместе с Митенькой с урока, объявил, что Софья Дм. приглашает нас ехать вместе с ними в Старый Театр – смотреть Коронацию. Павлов отвечал, что, если я отправлюсь, будет и он. Потому Митенька был очень поражен, когда я сказал, что, если бы о. Инспектор и отпустил меня, мне нельзя будет отправиться потому, что в 9 часов я должен явиться к о. Ректору“. (в качестве Чередного Старшего). Однако, после всенощной порешили, что мы можем не досидеть спектакля, а всё-таки посмотрим хоть до 9-ти часов; все оканчивается там около 10 часов. Так и ныне после обедни подтвердили Софье Дм., что все будет теперь зависеть от о. Инспектора, которого мы и будем просить о том после чаю. Софья Дм. после обедни отправилась к о. Инспектору, а Митенька с Павловым хотели отправиться с визитами к Логинову и Нордману“. (Еще два учителя моего ученика; теперь нас было уже четверо: я с Павловым и Нордман и Логиновым – студенты Университета). „Как вдруг, не успел еще я выпить двух чашек чая, Митенька ищет Павлова, является в столовую с вестью, что о. Инспектор никак не соглашается отпустить нас. Митенька очень жалел, что мамаша, по его выражению, „сунулась“ просить нас, – что, если бы мы сами попросились просто к Корсаковым до ужина, он конечно отпустил бы нас; а теперь говорит, что в театр отпустить нельзя, – портится нравственность; а когда ему объяснили, что это за театр, он сказал, что еще менее позволительно, потому что, как это можно, представлять куклами такое священное действие, как коронация. Я успокоил Митеньку, что – все равно было бы, если бы мы и сами стали проситься, что это не настоящие мысли о. Инспектора о театре, и что, если он не хочет нас отпустить, то это – конечно – от других причин. Эта причина была, по моему мнению, та, что о. Инспектор не хотел делать исключения из закона для тех, которые хотят жить законом. Моя догадка подтверждается тем самым, что до 8 часов о. Инспектор уволил потом Павлова, хотя – конечно – понимал, что Павлов отправится

—52—

туда же. И Павлов, действительно, намерен, – как это нередко делается, просрочит до 9-ти часов“, чтобы посмотреть Коронацию.

(1857 г. Окт. 25 – Нояб. 3). „Мы уговорились с И. М. на другой день идти к А. П.; но я не успел с вечера записаться в книгу, а мне – кроме того – хотелось сходить после обеда еще в Казанский монастырь и потому по утру я отправился к о. Инспектору отпроситься лично. Я к нему в дверь, а он – из двери; если бы я опоздал еще минутой, – он уже уехал бы в собор. Увольнение я получил беспрекословно и тотчас же после обеда отправился“... и пр.

„Наталья Ив.²⁴⁷⁶, просила меня попросить о. Феодора, не приедет ли он к ней опять. В прежний раз, когда она чрез Антонину Ив. просила его исповедовать ее и причастить, о. Инспектор, выставив некоторые неудобства к тому, не отказался совершенно, но советовал предложить больной, не хочет ли она просто поговорить с ним, а исповедоваться и причаститься у другого священника, и велел известить его, как это примет больная, обещаясь, если больной непременно того захочется, исполнить ее желание. В понедельник вечером, приехав тогда к Корсаковым после уже моего урока, он окончательно убедил больную исповедоваться у приходского священника (точно также, как некогда и меня) и поговорил с ней вечер; а во вторник она исповедовалась и причастилась. В среду Нат. Ив. не смела убедительно просить чрез меня о. Феодора, потому что не могла послать за ним лошадей, а в академических лошадей ныне о. Инспектор встречает затруднение; (о. Ректор не велел давать лошадей никому никуда, кроме выездов к богослужению в городские церкви). От Корсаковых я вышел тогда в 8 ч., а после молитвы отправился к о. Инспектору с поручением. Он долго думал, – что сказать на просьбу Н. И., и наконец сказал, что будет, если ничто особенное не попрепятствует; потом поговорил о некоторых других предметах, спросил об учениках; я пожаловался на свое

—53—

неуменье заинтересовать ученика, – пожаловался не без особенного намерения, – вызвать о. Инспектора на разговор; и действительно, – о. Феодор разговорился, желая помочь мае своим советом. От него я ушел уже в 20 м. первого. Вначале, вскоре по моем приходе, он говорил что-то о болезни Н. И., но – так темно и закрыто, что нельзя было даже мне, – при всем моем навыке к пониманию его способа выражения, – понять, что в его словах нужно было понимать буквально, и – что в переносном смысле, что относилось собственно к болезни Н. И., и – что вообще к болезням нашим, – физическим или моральным“.

„Софья Дм. пригласила нас обедать“. (Это было в воскр. после обедни)“. Тут случилось маленькое происшествие, которое требует, чтобы я возвратился немного назад в своем рассказе. О. Григорий, – кажется, я уже и говаривал Вам это, – отличается большой ревностию во всем; и прежде студенты смотрели на него не слишком благосклонно как на наставника; а когда он сделался помощником Инспектора, да еще такого Инспектора, как о. Феодор, да при том – после о. Диодора, который был, – „и нашим, и вашим“; – студенты окончательно не могли сойтись с о. Григорием. Надобно правду сказать, что и. Григорий очень груб, тогда как студенты приучены, чтобы на них хоть и тяжелые кандалы накладывали, – как бывало о. Серафим, но – со всей учтивостью. Особенно отличался столкновениями с о. Григорием Морошкин, – один из младших студентов (и, кажется, лучший студент), который живет в моей комнате. Морошкин не раз имел с о. Григорием стычки, в которых нельзя никак оправдать его: о. Григорий скажет ему слово, – он или выставит всю нелепость замечания, или просто, – за́-слово ответить двумя. Между ними давно готова была вспышка; перед обедней, когда студенты – уже совеем одетые – ожидали только благовеста и ходили по верхнему коридору, о. Григорий зашел в спальные, – посмотрел, – нет ли спящих. Когда он вывернулся оттуда, мимо него прошел Морошкин, заложив одну руку за лацкан сюртука; вероятно, он прошел мимо о. Григория, не обратив на него никакого внимания; о. Григорий не выдержал и сказал: „что вы как себя держите! Му-

—54—

жик“! Морошкин оборотился и вскрикнул так, чтобы все могли слышать: „я не мужик; Вы это очень хорошо знаете; мужиков в академии не держат“. После обедни о. Григорий сказал об этом о. Инспектору, и о. Феодор присудил посадить Морошкина за голодный стол. Морошкин просил заявить протест, обещаясь исполнить все-таки наказание о. Инспектора, – протест вообще против обращения о. Григория. Старшие согласились, – тем более, что давно все уже ожидало одной капли, чтобы перелиться через край... Долго сидел y o. Инспектора Горемыкин; когда уехал он и мы явились, у о. Феодора оставался еще о. Вениамин и был свидетелем нашего объяснения. Мы сказали о. Феодору, что пришли объяснить ему, что, если виноват Морошкин, – с ним столько же виноваты и все студенты, потому что они не только не отказываются от слов Морошкина, но теперь же – в лице нашем – все повторяют их; что Морошкин отнюдь не отказывается от выполнения наказания, определенного о. Инспектором, но что наказание это, мы должны заявить это по совести, не достигнет своей цели, потому что студенты смотрят на поступок Морошкина совсем иначе, и видят в Морошкине человека, который будет терпеть наказание за то, что высказал за других правду, которая – рано или поздно должна же была высказаться. О. Инспектор отвечал, что он согласен признать себя виноватым за то, что назначил неправильно наказание. Мы отвечали, конечно, что никак не можем считать его виноватым, потому что до него доходила доселе только одна сторона правды, а другая молчала. О. Инспектор высказал и то, что он видит в настоящем объяснении прямое неуважение к себе; по пробывал было напомнить нам прямой, – христианский взгляд на это дело; но – много ли найдет истинных, христиан, когда учение Христово нужно бывает перенести из настольного Евангелия в жизнь! Тогда о. Инспектор сказал, что наказание Морошкина должно по крайней мере остаться для нас знаком, что – где бы мы ни были, – если мы не захотим свободно работать Христу, – будем принуждены законом, – что из Его власти не выйдем. Протест был кончен; большего от него никто и не ожидал, – по крайней мере никто из понимавших дело и о. Инспек-

—55—

тора. Я уже высказал Вам собственный свой взгляд на это дело; я никак не одобрил бы этого протеста, но надобно было идти с другими, как представителю других и я говорил не менее других; мне принадлежало в объяснении то, что я старался – сколько можно, сделать это дело общим, вывести его из ряда частных поступков, чтобы т. е. протест наш падал не на случайный проступок, а служил выражением общего, дотоле невысказанного только голоса. Вышедши от о. Инспектора, мы только оделись немного и отправились к Корсаковым“.

„Возвратившись, мы явились к о. Григорию, а после молитвы все старшие отправились к о. Инспектору; он опять заговорил, конечно, о прежнем деле; сказать, что он видит в этом и добрую сторону: что мы, – сознательно или бессознательно, – отстаивали при этом свое право, что бы с нами обращались как с сынами новоблагодатной свободы, но... и пр. что теперь предстоит возможность воспользоваться этим самым случаем; что стоит только не мириться со злом, которое обнаружилось в настоящем случае, но отказаться от того, что оказалось злом“. (Чтобы понять ассоциацию идей, которая привела о. Феодора ко взгляду на протестующих против грубого обращения со студентами, как на ратующих за „звание“ и достоинство „сынов новоблагодатной свободы», должно припомнить, что в то время слово „мужик“ было еще синонимом „раба“; а „раб“ и „сын“ в Писании противополагаются). Все, что ни говорил о. Инспектор, исключая, быть может, первого его положение, – было в высшей степени справедливо; я в этот раз не говорил ни слова. Но под конец разговор принял самый несчастный оборот и окончился почти на том, что о. Инспектор сказал, что он опять подаете просьбу об увольнении, что ему нет большие сил терпеть; а Павлов сказал, что и мы также ждем не дождемся того времени, когда выйдем из академии.

„Софья Дм. сказывала, что в среду о. Инспектор обещался тотчас после своего класса приехать к ним обедать; а так как в середу у меня был урок, то пригласила и меня приходить к обеду. Я, хоть и не видел в приглашении особенного усердия, охотно принял его из желания провести время в обществе о. Инспектора. Дня

—56—

через два в письме было прибавлено: „я взял назад свое обещание быть в середу к обеду; я не объяснил причины, но сделал так потому, что не хотел своим присутствием напоминать о. Инспектору о студентах и возмущать доброе расположение его духа“.

„В среду мне было чрезвычайно приятно увидеть, что в о. Феодоре совершилась... не могу не употребить выражение, заимствованных из его же лексикографий, – совершилась победа над этим злом; всякого личного чувства не осталось и следа; он опять способен, смотря на этот предмет как на совершенно для него посторонний, обсуждать его и указать дорогу за собой другим. Опять я должен несколько объяснить Вам взгляд о. Феодора на жизнь и науку, – в частности, на его науку и дело его жизни – инспекцию; жизнь и наука, учение Христово, вера христианская, которую все мы приписываем себе, и – поведение, поступки в тех или других обстоятельствах – составляют для него одно, связаны неразрывно. Оттого, у него не может наука, преподавание идти своим порядком по программе учебника, – так, чтобы мысли и чувства, занимающая его душу, не проторгались, не восходили в те отделы науки, которыми он занимается в классе и размышлением о которых приготовляется к классу. Как вообще для него нет дел маловажных, но всякое дело он делает как дело Божие, (как для философа нет дел нравственно безразличных, но все – до простого вкушения пищи – он делает по побуждению и по чувству долга, так и у него; только на месте слова: долг, нужно поставить слово: Христос; всякое действие христианина, по его учению, должно быть усвоением, воспринятием Христа верою по благодати, – Христа, уже исполнившего за нас все и дающего нам благодать – приходить во всех положениях, во всех случаях жизни во внутреннюю сообразность с Ним; вот путь к богоподобию и соединению с Богом). Как вообще для о. Феодора нет ничего маловажного, так в особенности – дела по инспекции имеют для него самый живой, сердечный интерес; он никогда не может глядеть на них так, что, – ну, – вот, – сказал – что следует, ответил на возражение, – на протест, наказал проступок, и – дело сделано, я теперь прав; перейдем к очередным за-

—57—

нятиям, пока опять не придет нужда употребить ту или другую начальническую меру. Нет, – y o. Феодора все мысли вращаются около того или другого поступка студентов или даже одного студента, когда этот поступок обратил на себя его внимание как факт, послуживши обнаружением какого-нибудь нравственного недостатка в студентах, (тут уже – не студента, хотя бы проступок принадлежал и одному; о. Феодор никогда не смотрит на человека в отдельности, но на всякое общество, – как бы на одно семейство, – как на Церковь, т. е. такое живое, органическое целое, в котором все члены имеют необходимое влияние друг на друга, – все на каждого и каждый на всех). От того, и примеры, и приложения, и объяснения невольно от носятся у o. Феодора к предмету, его занимающему, оттого же, он почти после всякого проступка студентов или – иначе, – после всякого огорчения – хворает, – день, два, три и более; конечно, это зависит, в частности, от его болезненного, – нервно-желчного темперамента. Наконец я оканчиваю утомительное для Вас объяснение; не знаю, послужило ли оно сколько нибудь к тому, чтобы объяснить Вам, почему я в середу был очень рад, когда о. Феодор начал говорить о прошедшей... (или, – нет! еще со всем не прошедшей, а только начавшейся) борьбе, как о деле, уже совершенно чуждом всякой примеси личного болезненного чувства; так что я видел, что, если бы даже я и стал с ним обедать у Корсаковых, – это не возмутило бы его. Но я очень хорошо сделал, что отказался от обеда; потому что, когда я в половине 4-го пришел к Корсаковым, у них обед уже оканчивался, а так как обед их продолжается редко меньше часа, то я не мог поспеть вовремя. Мишенька тоже обедал вместе с большими; потому, – надобно было погодит приниматься за урок. Нат. Ив. в первый раз после болезни сошла вниз и обедала с другими, а Марья Вас. (бывшая Эмма Вас., – новоприсоединенная) „лежала наверху; она задыхается и по утру ей ставили на грудь пиявки. Правду сказать, мы оба с Митенькой побаивались посещения о. Инспектора, хотя я на прошедшей неделе и просил его – поспросить Митеньку; он боялся, что о. Феодор станет его спрашивать; а я боялся, чтобы мне не пришлось говорить при о. Инспекторе,

—58—

да еще – пожалуй – при целом обществе, – так что я было готовился просить о. Инспектора, чтобы он сам дал урок Митеньке, в руководство мне. Но о. Феодор пред началом нашего урока прошел в комнату Нат. Ив., где лежала больная и там читал для всех письмо из Иерусалима, помещенное в Христ. Чтении. Когда окончился наш класс, в 5 часов, я пришел к тому же обществу; тут был еще Логинов, который вскоре отправился с Митенькой на второй урок. О. Инспектор прочитал еще слово преосвящ. Григория, тоже из Христ. Чтения и хотел было отправиться домой, но Софья Дм. предложила ему остаться кушать чай, сказав, что она уже распорядилась, чтобы и самовар был поставлен; о. Инспектор остался, а с ним – конечно остался и я. Приехала Ольга Ив.²⁴⁷⁷ За чаем поговорили о литературе; – это, кажется, всегдашний разговор Александра Львовича; говорили о бесполезности современных беллетристических произведений; в частности, от Алекс. Льв. досталось, по обыкновению, Гоголю и Щедрину. Логинов держал противную сторону, доказывал нравственно-воспитательное влияние литературы, а мы – вдвоем с Алекс. Льв. – помирились на том, что произведения Щедрина и Печерского“ (Щедрин тогда только что еще выступил „Губернскими Очерками“, а Печерский Мельников дебютировал в литературе издав „Старые Годы“) „имеют влияние на образование общественного мнения. Потом, мало по малу, все опять перебрались наверх; о. Инспектор прочитал из Нового Завета, по русскому переводу, послание Ап. Павла к Филиппийцам, потом из Евангелия от Иоанна, начиная с повествования о Тайной Вечери до конца. Марья Вас. то лежала, то сидела на своей постели, слушала или нет, – уже я не знаю, – оттого, что сидел через стол от нее и не мог ее видеть“ (по своей крайней близорукости); Софья Дм. разматывала шелк и сначала, по-видимому, – слушала с удовольствием, а потом уже – конечно – не так-то была довольна, что слово Божие держало в состоянии томительного бездействия ее собственное слово – целый вечер; Верочка вязала чулок; Митенька сидел тут же и шалил исподтишка, мешая

—59—

то Верочке, то Нат. Ив. Ольга сидела вдали и, – с горя, что у нее пропал вечер, – вероятно, сочиняла на наш счет эпиграммы и карикатуры для завтрашнего дня; Нат. Ив. вязала свои звездочки, а больше так слушала и по временам плакала. Один о. Инспектор не замечал ни чего и продолжал читать, весь погрузившись в свое занятие. Прежде, чем он начал читать последнюю беседу Господа, я попросил было его при чтении сделать некоторые объяснения; но он, вероятно, соображая, что с объяснениями ему не прочитать этой беседы и в три дня и полагаясь более на действие самого слова Божия, сказал, – помолчавши немного, – „ничего“! Только после уже чтения Софья Дм. сделала два вопроса: почему Мария Магдалина видела двух ангелов и что значит число пойманных рыб: 153? О. Инспектор отвечал, что прежде еще много нужно узнать посредствующего, чтобы и такие вопросы служили к назиданию, а не для удовлетворения простого любопытства; однако, прибавил он, засмеявшись, чтобы Вы не осердились, я скажу Вам, – что значит, что Мария Магдалина видела двух ангелов, – и объяснил это. А число рыб, конечно, – и оно тоже что-нибудь да значит; это все разберется со временем; но я еще и сам не знаю, – что именно оно значит. Когда мы с о. Инспектором приехали в академию, был уже 10-й час в исходе; у нас отошла даже и молитва“.

„В понедельник о. Эконом получил какое-то письмо из Петербурга, и о. Вениамин советовал скорее показать его о. Феодору; во вторник о. Инспектор сам получил письмо от Преосв. Агафангела; все это, в связи с добрым расположением духа о. Инспектора, заставляло меня предполагать, что получено известие о переводе куда-нибудь о. Инспектора. Выбрав время, я прямо спросил о том о. Феодора; он отвечал, что – нет; но через несколько времени прибавил, что сам подает просьбу об увольнении. Потом он предложил мне, не хочу ли я с ним отужинать, и я принял приглашение. Во время ужина я просил было его, нельзя ли отложить это намерение; но он, как видится, твердо решился, и после ужина я сам должен был сделать конверт для этого прошения, причем сам читал и медицинское свидетельство о невоз-

—60—

можности для о. Инспектора, по состоянию его здоровья, продолжать службу, – в казанском климате особенно, прибавил мудрый доктор; я оставил о. Феодора без четверти в 12“ (стр. 72).

(Продолжение следует).

Прот. В. Лаврский

—61—

Последние годы ознаменовались резко-критическим отношением к установившимся понятиям и нормам жизненного уклада. На наших глазах в этой области идет великая бескровная революция. Сбрасываются со своих пьедесталов мишурные боги русского общества. На место их возводятся новые – более прочной и современной конструкции. Могучее современное движение захватило и нашу духовную школу: о ней говорят, пишут; ее хотят реформировать на новых современных началах.

Действительно, пора. Пора оглянуться назад; пора беспристрастно сказать, что дала наша школа хорошего и дурного, что нужно в ней оставить, что откинуть, как вредный пережиток, как платье, обратившееся в лохмотья. Но нужно быть беспристрастным; не нужно отрываться от действительности, созидать то, под чем еще нет реальных оснований в современной действительности. История не знает естественных скачков; все скачки она считает, авантюрами, проскользнувшими по исторической жизни совершенно бесследно. Историческая жизнь – бесконечная цепь, нигде не порванная, в ней новое коренится в старом и имеет с последним неразрывную связь. В своей реформе духовной школы нам не нужно усиленно цепляться за старое; не нужно бояться нового, но нужно сохранить благоразумие: дать то, что действительно нужно и нужно сейчас, в настоящее время, а не в отдаленном будущем.

Это желание и положено нами в основу помещаемых ниже заметок по вопросу о реформе духовно-учебных

—62—

заведений. В этих заметках мы попытаемся критически рассмотреть основных положения действующего устава семинарий и училищ и их влияние на последние, вывести из этого рассмотрения желательные изменения в современном строе духовной школы и дать приблизительны проект устава для средней духовной школы. Этот проект даст возможность в точности уяснить, чего и в каком масштабе мы желаем для современной духовной школы²⁴⁷⁸.

I. Основные недостатки действующего устава

Общим голосом наша духовная школа признана несостоятельной. Этой несостоятельностью она обязана некоторым характерным принципам, положенным в основание ее ныне действующим уставом. Из этих принципов едва ли не первое место занимает недоверие и, как естественный и необходимый плод его, централизация власти.

Весь действующий устав от начала до конца проникнут принципом недоверия. Во главе духовно-учебных заведений стоит Святейший Синод и синодальный обер- Прокурор; а так как фактически Синод находится под сильным влиянием Обер-Прокурора, то, не погрешая, можно сказать, что последний и есть действительный начальник всех духовно-учебных заведений. Для заведывания духовно-учебными заведениями существует духовно учебный комитет при Святейшем Синоде, но, в силу недоверия, не имеет над ними самостоятельной власти, а есть только учреждение совещательное, постановления Которого получают силу лишь по утверждении Синодом или Обер-Прокурор²⁴⁷⁹. Ближайшее заведывание духовно-учебными заведениями каждой епархи вверено епархиальному архиерею, но и ему не дана полнота власти, так как деятельность его регламентируется особыми указаниями от центрального управления. Непосредственное заведывание учебным заведением возложено отчасти на начальника этого заведения – ректора или смотрителя, отчасти на правление. Но ректор и смотритель в своих действиях безусловно

—63—

связаны волею епархиального архиерея, а правление и de jure и de facto играет роль совещательного учреждения при епархиальном архиерее, так как постановления его получают силу лишь по утверждении их епархиальным архиереем. Кроме того, разделивши непосредственное заведывание учебным заведением между начальником и правлением, устав внес в высшей степени вредное двоевластие и создал благоприятную почву для постоянной борьбы этих властей между собой. Правда, борьба была неравная: с одной стороны, труппа бесправных учителей, а с другой – их не посредственный начальник и дозорщик. Наконец, свое недоверие к духовным училищам устав простер дальше, поставив их под ближайший надзор семинарий.

Несмотря на то, что учитель имеет диплом высшего учебного заведения, призван к педагогической деятельности и ставит последнюю своей жизненной задачей, он по действующему уставу, совершенно лишен какого-либо доверия со стороны главного начальства духовно-учебных заведений. За ним смотрят и его педагогическую деятельность регламентируют: смотритель или ректор, как начальник школы, епархиальный архиерей, как „главный“ начальник духовно-учебных заведений своей епархи, духовно-учебный комитет, как начальник всех духовно-учебных заведений империи, и, наконец, Святейший Синод и Обер-Прокурор. Полнее провести принцип недоверия, кажется, уже невозможно.

Такая опека, такое закрепощение живого педагогического дела в высшей степени вредно повлияло на духовную школу. Поставивши деятельность учителя под надзор смотрителя и ректора, действующий устав стремился достигнуть недостижимого. Он требовал, чтобы смотритель и ректор были основательно знакомы не только с школьной педагогикой, но и с каждым предметом, преподаваемым в школе. Чтобы оценить преподавание известного предмета, сделать полезные указания, – необходимо знать этот предмет, иначе и оценка, и указания будут дутыми, не отвечающими действительности и методическим требованиям науки. Лишенные возможности иметь такую компетенцию, ближайшие начальники духовных школ, в лучшем случае, не следили за преподаванием, давая в от-

—64—

четах ничего не объясняющие отзывы, – в худшем – вносили беспорядок в учебное дело, вызывая учителя или на борьбу, или на безусловное подчинение себе. Последнее происходило всего чаще, потому что учитель был поставлен действующим уставом в полное распоряжение ректора и смотрителя; последние могли карать и миловать его или непосредственно, или своими докладами по начальству. Согласно уставу (3-я глава Устава семинарии и 6-я гл. устава училища), ректор и смотритель были обязаны вникать в дух. направление и способы преподавания каждого учителя, наблюдать за успешным прохождением учебных курсов и личным влиянием направлять деятельность учителей к достижению общей цели. Вместе с тем они могут делать учителю внушения и замечания, доносить о неисправных начальству и представлять, по своему усмотрению, достойных к наградам. Имея такую власть по уставу, ректор и смотритель имеют еще большую власть по доверию епархиального архиерея и центрального управления. Недоверие к учителю породило доверие к смотрителю и ректору. Высшая власть смотрит на последних, как на естественных своих представителей, которых нужно облечь известной степенью доверия и, как показала жизнь, действительно облекает.

Епархиальный архиерей „главный начальник духовных школ своей епархии“ (§ 14 устава семинарий и § 10 устава училищ). Как таковой, он отнимает управления и ту ничтожную дозу власти, какую предоставил ему устав. Всякое постановление правления получает силу лишь по утверждении его архиереем. Архиерей может утвердить и не утвердить его. Жизнь в достаточной степени показала, что архиерейское: „Sie volo, Sic jubo“ – имеет здесь полное применение. Самое законное постановление правления, может быть, не утверждено, если архиерей пожелает этого. Апеллировать к Синоду, бороться с архиереем весьма трудно: награждение преподавателей в его руках; самое определение на должность и перемещение с предмета на предмет находятся в большой зависимости от него: он можем сделать учителю выговор, временно устранить от должности и ходатайствовать об увольнении от службы. А слово архиерейское, особенно если оно направлено против какого-

—65—

нибудь учителя, – в центральном управлении всесильно бороться с ним может только тот учитель, который имеет солидную поддержку в самом центральном управлении.

Да архиерей и не может отдаться школьному делу, как бы он этого желал. У него-консистория, определения на места, службы и посвящения; у него монастыри и церковно-приходские школы; у него постоянные сношения с центральным церковным управлением и другими ведомствами. А ведь он – тоже человек, к тому же часто пожилой, уже утративший энергию и силы. Поэтому по необходимости он и ограничивается бумажными отношениями с семинариями и училищами, сплошь и рядом отдаваясь в них в руки своего секретаря. В этом также лежит главная причина, почему архиерей в известной степени доверяет ректору и смотрителю. Не зная действительного хода жизни учебного заведения, не зная часто лично многих не губернских учителей, имея в руках только журналы (а известно, что бумага все терпит), архиерей волей-неволей ищет себе око и ухо в ректоре и смотрителе. Последние этим пользуются в своих целях. Семинарии и губернские училища еще удостаиваются видеть в своих стенах владыку на час-на два, но уездные училища часто по пяти и десяти лет не видят своего главного начальника и руководителя.

При таком положении вещей архиереи любят, чтобы в школьном деле у них в епархиях все было гладко; ректора и смотрители усердствуют в этом направлении и все школьные аномалии тщательно скрываются от владычного ока. Этим, несомненно, объясняется тот факт, что в нашей духовной школе иногда служат и благоденствуют такие лица, для которых давно уже должны быть заперты школьные двери, и наоборот: лучшие силы бросают службу, не желая оставаться в бесконтрольном подчинении у ректора и смотрителя и архиерейского секретаря.

Центральное управление сосредоточило в своих руках всю власть над духовно-учебными заведениями. Учебный Комитет, являясь de jurе совещательным учреждением, de fасtо играет огромную роль в духовно-школьном деле.

—66—

Святейший Синод, в силу случайности своего состава, и Обер-Прокурор, в виду крайнего обременения его правами и обязанностями, – уступают свою власть над духовно-учебными заведениями Учебному Комитету. Последний составляется из многих лиц. Для характеристики его состава не будет далеко ходить за фактами: причисленный 8-го Ноября 1905 г. к канцелярии Обер-Прокурора, столоначальник канцелярии Товарища Министра финансов, заведующего отделом промышленности и торговли, в чине коллежского асессора, откомандировал на другой день в состав Учебного Комитета в качестве члена, посылаемого на ревизии духовно-учебных заведений.

Отсюда неудивительно, что духовная школа имеет такой устав, как ныне действующий, такие учебники, как Гомилетика, Фаворова, – Катехизис, митр. Филарета, – Географии, Смирнова и Лебедева, – Нравственное богословие, Солярского и проч., – такие устойчивые программы и объяснительные к ним записки; что центральное управление издает такие шедевры педагогических указаний, как напр.: учитель, при назначении урока, должен обращать внимание на то, хорошо ли понят он учениками, а при прохождении курса должен заботиться о том, чтобы пройденное сохранялось в памяти учеников (уставы, стр. 27, 143); при спрашивании уроков он не должен выходить из пределов хладнокровия и терпения (устав, стр. 148); должен быть справедливым при оценке ученических успехов баллами (уставы стр. 70, 149) и т. п. Кто читал знаменитые циркуляры по духовно-учебному ведомству, тот, мы уверены, – решительно заявлял, что потерял за этим чтением совершенно напрасно свое время.

В непосредственные отношения с духовно-учебными заведениями Комитет вступает в лице своих членов-ревизоров. Но, во-первых, таких ревизоров очень мало в сравнении с значительным количеством духовно-учебных заведений, почему многие из них ревизуются раз в десять лет; во-вторых, – ревизоры слишком поверхностно знакомятся и могут ознакомиться с жизнью ревизуемого заведения. Имея необходимость в течении недели-двух обревизовать пять-шесть семинарий и училищ известной епархии, ревизор невольно опирается на отзывы

—67—

епархиального архиерея, ректора и смотрителя и из этих ненадежных рук черпает данные для своего отчета. Ведь для того, чтобы дать обстоятельный и вместе правдивый отчет о состоянии учебного заведения, необходимо внимательно изучить книгу журналов Правления за несколько лет, несколько годичных отчетов, журналы преподавателей, кондуитные записи, побывать несколько раз на уроке каждого учителя, побеседовать с ним по вопросам школьного дела, просидеть несколько вечеров в занятных общежития, походить по квартирам, изучить экономическую часть и т. п. А на это нужно время и время; его-то и нет у ревизоров. Мы уже не говорим о том, что истинный ревизор должен быть основательно знаком с постановкой дела в духовно-учебных заведениях вообще, а для этого должен много лет послужить предварительно в них.

Весьма важная функция Учебного Комитета – назначение на места и перемещение из одного учебного заведения в другое – точно также поставлена крайне ненормально. Все кандидаты академий для Учебного Комитета – tabula rаѕа. Из академических документов Комитет лишь усматривает, что кандидат имеет такие-то отметки по предметам поведению, но какую, в действительности, умственную и нравственную силу он представляет, какие склонности имеет, чего желает – все это Учебному Комитету, лично не знающему кандидата, совершенно неизвестно. И вот Учебный комитет распределяет кандидатов по учительским местам, руководясь отчасти протекцией, отчасти дипломом, а чаше всего – вдохновением свыше. Архангелец родом летит на Кавказ, а южанин – в тундры; с берегов Немана на берега Амура; историк по склонностям – на гомилетику, Литургику и практическое руководство; филолог по специальности – на философскую кафедру и т. д. и т. д. Отсюда – крайнее недовольство очень многих из учителей и местом, и предметом, ими занимаемыми. Не лучше происходит и с перемещениями из одного учебного заведения в другое... Семейные связи, воспитание детей, склонности к известной науке побуждают учителя искать перевода в другой город, но эти искания сплошь

—68—

и рядом бывают тщетны. Прошения искателя лежат без движения, личные просьбы не ведут ни к чему. Да и как может учебный комитет удовлетворить такую просьбу: преподавателя он не знает и ему не верит (прося, все де прикидываются крайне нуждающимися); да если удовлетворять просьбы всех, то ему придется перетасовать весь педагогический персонал России, а потом – ведь Учебный Комитет сам знает, какое место является подходящим для каждого...

И во всем этом с неумолимо строгостью царит принцип недоверия. Центральное Управление никому не доверяет. Оно не доверяет даже духовенству и родителям. Так, напр., духовенству он внушает соблюдать осмотрительность при избрании из своей среды членов в правления и избирать только вполне достойных по своему образованию и образу жизни (устав, стр. 35); оно поручает епархиальным архиереям „разъяснять родителям воспитывающихся в духовных школах детей, что дети, воспитанные в христианском благочестии, приносят родителям чистые радости и святое утешение, а дети нравственно неблагоустроенные – скорбь и огорчения, и внушать им, чтобы они воспитывали детей в наказании и учении Господнем, строго наблюдая, чтобы в дни праздников они неопустительно присутствовали при богослужении церковном, помогали отцам своим в исполнении обязанностей церковнослужения чрез прислуживание в алтаре и клиросное чтение и пение“ (устав, стр. 100); оно возлагает на благочинных надзор за учениками, пока последние находятся в домах родителей (устав, стр. 69, 100); оно воспрещает отпуски учеников в дома родителей на первую неделю Великого поста и требует, чтобы ученики говели под надзором инспекции (устав, стр. 80, 154); оно воспрещает, временно удалять из школы сомнительного в нравственном отношении ученика, признавая это „несогласным с здравым воспитанием“, потому что если ученик оказывается в училище плохим при бдительном надзоре, то в доме родителей и родственников, где часто некому и следить за учеником, он, кроме того, что отстанет от товарищей в учебном отношении, может совсем утратить навык и способность (sic!) к учебным занятиям “

—69—

(циркуляр, № 5, стр. 19) и т. д. – Дальше этого в недоверии, кажется, некуда и идти.

Но особенно рельефно принцип недоверия выразился в отношении ныне действующего устава ко всему, так называемому, „светскому“. Заботливо охраняя учеников от воздействия светской литературы, действующий устав тщательно фильтрует состав ученических библиотек, выкидывая из них всех авторов, которые могли бы, по его мнению, в нежелательном месте повлиять на ученика. Уставу недостаточно нашей общей строгой цензуры; он не доверяет направлению и компетентности правления; коим одобряются и допускаются в библиотеки лишь Учебным Комитетом. Отсюда понятно, что для ученических библиотек являются „запрещенными все наши беллетристы-классики, не говоря уже о позднейших художественных писателях“ (из письма ректора семинарии в „С.-Петербургских ведомостях“. За 14 Марта 1905 г.). По мнению Центрального Управления, светские книги содействуют больше рассеянию и даже развращению мысли (Циркуляр, № 10, стр. 2). Даже слог светский и тот не пользуется расположением. Если речь проповедника, поучает одобренный Учебным Комитетом учебник по Гомилетике прот. Фaвoрова, приближается по внешности „к слову светскому“, „не свято такое слово проповедническое. Хотя бы в нем и ничего не было противного смыслу учения христианского, но ложно такое направление духа проповеднического, и проповедь подобного рода может быть иногда действительно занимательной и снискать проповеднику похвалу образованного или ученого человека (и за это – спасибо!), но никогда не может располагать душу к христианскому богомыслию“. Но ведь Центральное Управление не имеет физической возможности цензуровать все светские книги, чтобы выбрать из них подходящая и невредные для ученика духовной школы. Поэтому оно рассматривает только те книги, которые присылают ему авторы и издатели (Циркуляр N 18, стр. 1–2). А, ну, как последние не пришлют ни одной книги?!....

Не доверяя светской литературе, действующий устав безусловно не доверяет и светским лицам, хотя бы и из педагогического персонала духовной школы. Излюблен-

—70—

ными лицами являются для него духовные, особенно монашествующие. Наш устав, кажется, совершенно закрыл бы доступ к педагогической службе всем светским лицам, если бы это было физически возможным. Поставив своей задачей замещать должности начальствующих лиц по возможности людьми, имеющими монашеской и духовный сан, устав создал крайне ненормальное положение вещей. Люди знаний, опыта, энергии и усердия, люди искренно и глубоко религиозные, но светские, в сюртуках, не должны были иметь претензий на руководительство в духовной школе. Напротив, не имея знаний, опыта, любви к педагогическому делу, но имея на плечах рясу или клобук на голове, человек мог смело рассчитывать и искать начальственной роли в духовно-учебном заведении. Кроме вреда такое руководительство, конечно, ничего не приносит: такие начетчики совершенно не пользуются уважением и авторитетом среди корпорации и учеников; не понимая педагогического дела, расстраивают особенно воспитательную часть, возбуждают против себя общее недовольство и т. д. Мы лично весьма убеждены, что крайне ненормальное состояние духовно-учебных заведений в последнее время весьма многим обязано подобным руководителям. Начальники – монахи смотрят на свои места, как на станции к высшим званиям. Какой же интерес, какая необходимость изучать станцию и заботиться о ней, если знает, что год, два, много – три – и эту станцию придется покинуть безвозвратно.

Но духовные и монахи – наиболее удобные подчиненные для Центрального Управления. Ведь духовное лицо находится в прямой и непосредственной зависимости от Синода и епархиального архиерея. Разве может оно думать идти против желаний последних? Оно боится косого взгляда епархиального архиерея, не говоря уже о Синоде. Ведь если его удалять с духовно-учебной службы, куда он пойдет. Не останется ли оно во власти того же архиерея и Синода? Не связана ли его судьба всецело с благоволением духовных владык? Один выход – расстрижение, но на него решится далеко не всякий, особенно с чисто душей и идеальной настроенностью.

Еще сильнее закрепощен монах. Если он найдет

—71—

благоволение в очах епархиального архиерея и Синода, его судьба обеспечена. Но горе ему, если он пойдет против желаний начальства“: удел его – монастырь, да и то из захудалых.

Наконец, ныне действующий устав открыто выразил полное недоверие ко всем духовно-учебным заведениям вместе. Своим стремлением все регламентировать, для всего указать трафареты, не исключая и мелочных, по существу, отношений, он ясно показал, что не доверяет способности правления или ближайшего начальства постановить решение, согласное и с здравым смыслом, и с здравой педагогикой, и с наличными обстоятельствами дела. Он ясно показал, что педагогические знания и опыт – удел одного Центрального Управления: вся же низшая братия (не выключая и архиереев) лишены этих знаний и этого опыта от природы.

В трогательном согласии с указанным недоверием стоит другая отличительная черта действующего устава – полицейский характер воспитания. Уже в самых названиях должностей мы видели обнаружение последнего; „инспектор“, „смотритель“, „надзиратель“ – все это – любимые детища полицейского воспитания. Наблюдать, смотреть, надзирать, внушать – все термины, которыми изобилует наш устав. Обязанности воспитателя сводятся к тому, чтобы следить, не нарушил ли ученик какой-нибудь параграф устава или циркуляра, заметивши, наказать по всей строгости законов. До внутреннего мира ученика ему нет дела, все его внимание поглощено внешним надзором. Не откажем себе в удовольствии выписать следующую картинку воспитательной деятельности помощника инспектора семинарии за один день из весьма интересной книги: „Духовная школа“ (М. 1906 г., стр. 67 sqq).

„Рано утром, в 6 часов, звенит звонок и помощник инспектора является в спальни будить воспитанников, В тесных низких спальных комнатах стоит ужасная, удушающая атмосфера. Быстро проходит помощник инспектора среди тесно составленных коек и однообразно выкрикивает: „вставайте, вставайте“!.. Воспитанники лениво поднимаются, умываются и идут, по звонку на молитву. Помощник уже там, в церкви. Он следит за поряд-

—72—

ком, наблюдает, чтобы молитва совершалась „благообразно и по чину“, стараясь в тоже время улучить минутку и глянуть по классам, коридорам и укромным местечкам с целью изловить „отгуливающих“ молитву... После молитвы семинаристы шумной, нестройной толпой идут пить чай. Помощник проходить по столовой и затем отправляется к себе на квартиру. По дороге он успевает сделать внушения опоздавшим на молитву и „пробрать“ кого следует из нарушителей семинарского порядка. Снова звонок, – начинаются уроки. Помощник инспектора переходит из класса в класс, „проверяет“ воспитанников по списку, отмечает неявившихся. Пытливым взором окидывает он классные комнаты и делает дежурным выговоры, если заметить неисправности. Начинаются „проборки“ за опоздание в класс, за шум и громкий разговор, за переход с места на место... По классам идут преподаватели. Помощник направляется в „инспекционную“ комнату и там заносит в штрафной журнал фамилии и состав преступления замеченных нарушителей семинарской дисциплины. Помощник свободен, но свободен не на долго. Быстро пробегают 60 минут урока. Снова перемена, снова „проборки“, более или менее продолжительные и строгие, со внесением в штрафной журнал и без оного. Кончились уроки. Воспитанники идут обедать. Помощник в столовой. Осанисто подходит он к „пробному“ столу, с озабоченным видом съедает по ложке щей и каши и спешит наблюдать за порядком. Зорко смотрит он, чтобы в постный день воспитанникам не проносилась контрабандой каша со „скоромного стола“, за которым, по предписанию врача, обедают слабые воспитанники. Обед кончается. С громом и ревом, по-семинарски – „с разносом“, пропета молитва. Помощника обступают воспитанники, желающие уйти из семинарии. Он расспрашивает каждого о цели отлучки, куда, зачем, входит в оценку мотивов и, если находить их недостаточно убедительными, безапелляционно налагает свое „veto“. После обеда наступает самое глухое время, когда инспекция уходить на квартиры и воспитанники предоставлены самим себе. Но помощник инспектора, если он только ретив и предприимчив, не покоен. Он старается, по возможности внезапно,

—73—

войти в столовую, с быстротой коршуна налететь и „накрыть“ семинаристов за картами или в момент истребления водки. Однако, лишь только заметят духовные питомцы приближение помощника, как предупреждающее цыканье перекатывается с конца на конец столовой, все улики моментально исчезают и помощника встречают самые невинные физиономии, которые, однако, расплываются в насмешливую улыбку за его спиной. Ушел помощник. Воспитанники довольны, смеются, слышатся острые словечки. Наступают вечерние занятия. Снова проверка. – „Тише сидите“!.. „Не разговаривать“!.. „Не сходите с мест“!.. раздается повсюду голос помощника. Он важно проходит по коридорам, милостиво, благосклонным кивком головы, разрешает желающим „выйти“ из класса и мимоходом заглядывает в классные комнаты через стекла дверей. При его приближении все затихает, лица каменеют, жизнь останавливается в своем движении и снова закипает ключом по его уходе. Вторые вечерние занятия. Утомленные в продолжение дня воспитанники не занимаются, разговаривают, сходят с мест, смеются, шумят... Для помощника настает горячая работа, нужно восстановить нарушенный порядок, прочитать целую серию нотаций, записать виновных в журнал... Ужин... Звонок на молитву... Воспитанники идут спать. Помощник проходит по спальням и, утомленный, делает свои последние выговоры. Семинария стихает. Помощник идет по опустевшим коридорам, заглядывает во двор, в сад, – не крадется ли кто из семинарии, но нет, все тихо и покойно. Помощник свободно, облегченно вздыхает. Кончен тяжелый трудовой день. За этот утомительный день своей „Воспитательской“ службы он разбит физически и нравственно, но что сделал он, воспитатель, для дела воспитания? – Ничего. Он самым честным, самым добросовестным образом исполнял полицейские обязанности, но для дела воспитания вверенной ему семинарии не сделал ровно ничего... и сделать не мог. Семинаристы жили своей жизнью, а он, как мрачная тень, ходил среди них, чужой всем, докучал своей тоскливо моралью и одним появлением отравлял и убивал юное веселье, молодую резвость, громкий смех и разговор“.

—74—

пред нами правдивейшая, типичная и обычная картина полицейского воспитания, созданного ныне действующим уставом. Добавлять что-либо к ней мы считаем излишнему.

Особенной заботой духовной школы должно быть религиозное воспитание. Действующий устав сумел и этому свободному духовному общению воспитанника с Богом придать внешне-полицейский характер. Уклонение от богослужения, неблагоговейное стояние в церкви справедливо трактуются, как проступки „грубые и нетерпимые в духовной школе“. Но для приучения учеников к молитве, для возбуждения в них религиозного настроения, устав запрещает сокращать службы, вводить преждеосвященные литургии в течение великого поста, в учебные дни, рекомендует завести канонархов и т. п. При такой постановке церковная служба обращается часто в мучение, в томительное выстаивание в храме в продолжение 3–4 часов. Но и это было бы еще ничего, если бы не обстановки богослужения в наших храмах. „Воспитанники выстраиваются правильными рядами. Все наличные силы воспитательного надзора мобилизуются и с разных сторон храма в плотную массу воспитанников вперяются очи воспитателей. Они смотрят и сбоку, и сзади, даже сверху – с церковных хор. Недреманное око под разными углами пронизывает насквозь духовного питомца, а он, утомленный, с затекшими, онемевшими членами, с тупой болью в пояснице, стоит, переступая с ноги на ногу, не смея шевельнуться, обернуться назад. Он чувствует на своей спине пристальный взгляд воспитателя, который, скользя по рядам, ищет „неблагоговейно“ стоящих и недостаточно усердно кладущих поклоны. Этот гипнотизирующий взгляд, кажется, прожигает всю спину и делает положение невыносимым, ужасным... Неудивительно если семинаристы со страшным риском „попасться“, с неминуемой „тройкой поведения“ в перспективе, все-таки бегут от семинарской службы. „Каждый из нас хорошо помнит, пишет в открытом письме ректору семинарии один священник, – а вам, о. ректор, в практике, вероятно, встречались такие факты, что семинарист битых два часа отсиживает в пыльном и душном шкафу, или даже в отхожем месте,

—75—

лишь бы избавиться от обязанности идти ко всенощной. Вот как действует религиозность, вбиваемая палкой, а не прививаемая свободным развитием духа“ (Омские епарх. вед. 1904 г. № 22)²⁴⁸⁰.

Под влиянием такого направления в школьном воспитании ученики живут, развиваются и формируются сами по себе, независимо от воспитательного воздействия начальства. Основной принцип воспитанника – как можно дальше от начальства“. Если полицейское воспитание и влияет на учеников, то в худшую сторону, развивая в них множество нежелательных черт: ложь, скрытность, лицемерие, склонность к недоверию и т. п. Ведь лучшим по поведению в глазах начальства очень и очень часто бывает не тот, кто действительно хорош, а тот, кто умеет ловко изворачиваться, скрывать от начальственного ока свои крупные и мелкие грехи.

А этой изворотливостью, этим умеем скрыть свои промахи обладать воспитаннику весьма полезно. Ведь полицейский суд судит не по общему поведению ученика, не по его „настроенности и душевному направлению“, а по отдельным „проступкам“. Ученик может вести себя прилично в течении 29 дней, а на 30-м дне „попасться“ в каком нибудь преступлении, напр., увлечется гуляньем и просрочить отпуск, – кара следует немедленно и поведение ученика за месяц обозначается баллом 4 и даже 3. Ученик может проучиться 5 лет в семинарии при хорошем поведении; достаточно ему забыться и дозволить себе знакомство с крепкими напитками, – и он подлежит увольнению с плохой отметкой по поведению в свидетельстве. При такой постановке дела провести благополучно весь десятилетний курс духовной школы может ученик или особенно благонравный, или научившийся изворотливости и выработавший способность скрываться от бдительного ока начальства, или благодаря человечности своего ближайшего начальства, скрывающего от оглашения известные ему случаи неблагоповедения ученика. При такой постановке возникла также благоприятная почва для всякого рода ошибок, недоразумений, печально отражающихся на том же злополучном воспитаннике духовной школы.

—76—

Да и каково правовое положение воспитателей в духовной школе? – В семинарии воспитательная часть сосредоточена в руках инспектора, в помощь которому даются помощники и надзиратели. Но инспектор в своих воспитательных действиях по рукам связан ректором. Последнему трудно руководить учителями, так как для этого требуется специальные познания; для полицейского же воспитания не требуется особых познаний: нужно только знать устав и циркуляры и в пределах их „предупреждать“ и „пресекать“.... Вот почему ректора и берут на себя руководство над инспекторами в их наблюдениях за семинаристами: дают им указания, сами делают распоряжения, даже отменяют инспекторские и т. п. Поэтому инспектору благоразумие подсказывает вести надзор соответственно мыслям и желаниям ректора. Помощники и надзиратели уже прямо находятся в полном распоряжений инспектора и служат для него глазами и ушами. О какой-либо самостоятельности этих низших членов инспекции не можете быть и речи. – В училищах инспекторская часть возлагается на помощников смотрителей и надзирателей. Положение помощника смотрителя хуже, чем – инспектора в семинарии. Помощник смотрителя по уставу обязан во всем следовать указаниям смотрителя и во всех своих действиях отдавать ему отчет. Таким образом по уставу он должен быть тенью и покорнейшим слугой своего смотрителя. Положение крайне щекотливое. Начинает он действовать самостоятельно, смотритель „осаживает“ его порыв и даже отменяет его распоряжения. Начнет только исполнять волю смотрителя, опять – упрек: почему сам не действует, очевидно – ленится.... Заслуги его приписываются смотрителю, так как помощник во всем следует указаниям смотрителя; опущения по службе приписываются ему, как неумелому исполнителю распоряжений смотрителя. Словом: перевернется – бьют и не довернется – бьют. Надзиратели училища находятся в полном распоряжении смотрителя и его помощника; имеют кучу обязанностей, но прав никаких, даже не участвуют в педагогических собраниях правления, как и надзиратели семинарии.

Полицейское воспитание вызвало к жизни устройство

—77—

общежитий при духовных школах в том виде, как мы находим теперь. Основной идеей современного общежития является удобство надзора за учениками. Поэтому все рассчитано на то, чтобы жизнь учеников протекала в строго размеренных рамках, определенных уставом. Полицейское воспитание требует, чтобы свобода ученика была по возможности ограничена, потому что это ограничение и есть наиболее удобный способ предупредить возникновение всякого рода „проступков“. За „квартирными“ учениками трудно следить; за „корпусными“ легко: они – в куче и с трудом могут исчезать из поля зрения начальнического ока. „Квартирный“ ученик может располагать свою жизнь более или менее по своему усмотрению, „корпусный“ живет безусловно по той указке, какая дана ему начальством и, след., согласна с действующими уставами и циркулярами. И вот „корпусный“ ученик встает, когда ему прикажут; ест, не когда хочет, а когда назначено по расписанию; гуляет тоже в определенное время и только внутри семинарского или училищного двора, след., под бдительным оком начальства; занимается не столько, сколько ему нужно, а сколько положено по расписанию; он даже молится в определенное время по звонку. Кругом надзор и караульщики. Однообразие одуряющее. „Все долгие часы своей однообразной жизни ученик пригвожден к одному месту. Тут он сидит утром при наставнике, здесь же готовит вечером свои уроки. У него пред глазами постоянно одни и те же парты, доски, стены. И все это громоздкое, неуклюжее, некрасивое... Убийственное однообразие окружающей обстановки и общая единообразно монотонная жизнь доводит до отчаяния. Ученик готов жертвовать чем угодно, только бы уйти от этих мертвых казенных стен. Он спешит гулять, идти куда-нибудь к знакомым, наконец бежит в разные непозволительные места, в трактиры, пивные, чтобы хотя на минуту забыть свою казарменную жизнь“... (Церковный Вестник, 1905 г., № 36).

А сколько погибает учеников из-за этих общежитий! Утомилось внимание ученика за вечерними занятиями, захотелось почитать книгу, поговорить, замурлыкать песню, пройтись – все „проступки“. Опоздал на молитву – опять

—78—

„проступок“. Запел песню – и еще „проступок“ и т. д. без конца. А баллы по поведению все падают, падают и падают; ученик в глазах начальства становится не дисциплинированным; малейший „проступок“ из крупных и его удаляют из учебного заведения.

Притом совершенно странным представляется, что заведывание общежитиями возложено на педагогический персонал. Если справедливо, чтобы последний наблюдал за экономическим бытом воспитанников, то совершенно не справедливо, чтобы он заведовал им. Справедливость требует, чтобы забота об экономическом быте учеников всецело лежала на родителях. В настоящее время, при назначении на должности начальников духовных школ, приходится искать не только хорошего педагога, но вместе и хорошего хозяина, способного вести экономическое дело. Начальник может быть хорошим педагогом, но за одним хозяином, или наоборот – хорошим хозяином, но плохим педагогом. Вследствие этого, очень часто страдают или учебно-воспитательная, или экономическая часть. Быть хорошим педагогом и вместе хорошим хозяином очень трудно: педагогия и купля – сферы, общего не имеющие.

Крупным также недостатком действующего устава является недостаточно ясное сознание и проведение в жизнь задач духовной школы. – Действующий устав указывает, что „духовные семинарии суть учебно-воспитательные заведения для приготовления юношества к служению Православной Церкви“ (§ 1), а „духовные училища суть учебно-воспитательные заведения для первоначального образования и подготовления детей к служению Православной Церкви“ (§ 1 устава училищ). Здесь как будто бы определенно указано, что задача семинарий и училищ – подготовление священно-церковнослужителей, и что духовная школа никаких других тенденций не имеет и других задач не преследует. Между тем весь устав проникнут скрытой мыслью, что духовная школа имеет задачей дать образование детям духовенства, что это – школа – узко сословная, преследующая интересы одного сословия в ущерб всем другим. Достаточно вспомнить напр., что, согласно § 2 устава училищ и § 9 устава семинарий, духовенство при-

—79—

нимает значительное участие в содержании духовно-учебных заведений; достаточно вспомнить знаменитый циркуляр 1900 года (№ 20) о приеме „иносословных“ на „свободные“ вакансии, „не свыше, однако 10% всего количества поступающих в училище“. Этим циркуляром доступ иносословных в духовную школу настолько ограничен, что только лучшие из них по способностям могут рискнуть на поступление в духовное училище. Это отсутствие определенного сознания задач духовной школы создало последней ложное положение и внесло массу ненормальностей в их строй. Достаточно указать на то, что и духовенство, и общество крайне недовольны духовной школой: первое, видя в духовной школе – школу для образования своих детей, – настойчиво и справедливо требует, чтобы из нее был выход в университеты; второе, видя в духовной школе – школу для приготовления достойных служителей Церкви, не менее настойчиво и справедливо требует, что бы доступ в нее был открыт для детей всех сословий. – Наконец, крупным недостатком действующего устава было отсутствие правильного решения экономического вопроса духовно-учебных заведений. Действующий устав решительно забыл, что духовная школа, как и всякая, должна быть материально обеспечена. Успешность школы весьма зависит от ее экономического благоустройства: пыльные, низкие классы не способствуют, конечно, преподаванию; плохое питание в общежитиях, вопреки старинному правилу: Satis venter non studet libenter, всегда тормозит успешное преподавание, вызывая массу заболеваний среди учащихся; надзиратель за 20–25 руб. в месяц – плохой воспитатель; библиотека на сборные ученические деньги – плохая библиотека и т. д. Особенно в этом отношении выделяются духовные училища. По уставу они получают от Синода только небольшую сумму для жалованья учителям; львиная доля содержания училища падает на окружное духовенство. Последнее обязано: иметь, содержать поддерживать классные помещения и квартиры начальствующих лиц, приобретать классную мебель и учебные пособия; содержать и пополнять фундаментальную и ученическую библиотеки; иметь больницу и врачебный персонал; иметь

—80—

надзирателей за учениками; содержать учителя приготовительного класса; содержать церковь и священника и т. д.

Не позаботился действующий устав и о педагогическом персонале духовных школ. Здесь он показал себя и скупым, и несправедливым хозяином. Вполне справедливо требуя от учителей дипломов высших учебных заведений, устав поставил их в невозможное материальное положение. Он создал массу необеспеченных учителей. Назначив за 12 нормальных уроков по 62 р. 50 к.–75 р. за урок и за каждый дополнительный сверх 12-ти урок по 60 рублей, действующий устав создал кафедры: 1) русского языка в старших классах при 9 недельных уроках с жалованьем в 750–900 руб.; 2) русского языка в 1 классе при 10 уроках с жалованьем в 500 р. (могут занимать студенты семинарий); 3) арифметики и географии – 17 ур. – 1050–1200 руб.; 4) латинского языка – 16 ур. – 990–1140 руб.; 5) греческого языка – 16 ур. – 990–1140 руб.; 6) Св. Писания – 13 ур. – 810–960 руб.; 7) русской словесности и литературы – 11 ур. – 750–900 руб.; 8) математики и физики – 12 ур. – 750–900 руб.; 9) истории гражданской – 9 ур. – 750–900 руб.; 10) истории церковной – 9 ур. – 750–900 руб.; 11) Логике, психологи, философии и дидактики – 11 ур. – 750–900 руб.; 12) гомилетики, литургики и практ. руководства – 11 ур. – 750–900 руб.; 13) основного, нравственного и догматического богословия – 11 ур. – 750–900 руб.; 14) истории и обличения раскола и сектантства и облич. богословия – 7 ур. – 750–900 руб.; 15) церковного пения в училище – 8 ур. – 280 р.; 16) церковного пения в семинарий – 6 ур. – 210 руб.; 17) чистописания – 4 ур. – 100 р.; 18) латинского языка в семинарии – 14 ур. – 870–1020 руб.; 19) греческого языка в семинарии – 14 ур. – 870–1020 р. – Из приведенного списка мы видим также, что труд учителя вознаграждается совершенно неравномерно: учитель, имеющий, напр., 17 недельных уроков, получает в среднем 61 р. 70 к.–70 р. 60 к. за урок, а учитель, имеющий, напр., 9 недельных уроков, получает в среднем 83 р. 33 к. – 100 руб. за урок. Где же тут справедливая оценка преподавательского труда? Желая улучшить положение учителей, действующий устав ввел так наз. „старшие“ оклады, но положения не улучшил, а внес только

—81—

еще большую несправедливость в оценку труда. Старшие оклады получили только 20% учителей, а остальные оставлены с надеждой на получение их. Кроме того, представьте себе учителя, имеющего старший оклад и 9-недельных уроков! Ведь он получает, таким образом, 166 р. 66 к. за урок против 70 р. 60 к. его несчастного собрата! Ведь это – почти в два с половиною раза больше!.. Мы не говорим уже о париях духовной школы: учителях из студентов семинарий. Допустив их к службе в училищах, устав, однако оценил их труд ниже, чем учителей-академистов, назначив только по 50 руб. за недельный урок. Оставив на службе тех из учителей-семинаристов, которые поступили еще при действии устава 1867 г., действующий устав назначил им только около 40 руб. за недельный урок. Мы уже не говорим об учителях пения с платой по 35 руб. за недельный урок и учителе чистописания с платой по 25 руб. за недельный урок.

Эта крайняя необеспеченность педагогического персонала духовной школы усиленно пожала кандидатов академий в акциз, казенные палаты, государственный контроль и прочие ведомства, где ценят диплом и труд и считаются с потребностями культурно-развитого человека.

Других недостатков действующего устава мы не будем указывать; отчасти о них будет сказано в следующей главе, отчасти они уже не так существенны, чтобы говорить о них особо. Но и то, что указали мы выше, намечает правильный путь для предстоящей реформы духовной школы. Об основных пунктах этой реформы мы и скажем в следующей главе.

(Продолжение следует).

E. Воскресенский

—82—

I. Происхождение православно-русского церковного пения

Вопрос о введении у нас на Руси церковного пения до сих пор остается весьма темным и не решенным окончательно. Причина этого лежит в скудости и неясности летописных сказаний о нашем первоначальном церковном пении, на основании которых одни исследователи видят источник его в Греции, а другие настаивают на его южнославянском происхождении. По свидетельству Иоакимовой летописи к равноапостольному князю Владимиру царь и патриарх константинопольские „прислаша митрополита Михаила, мужа вельми ученого, болгарина сущу, и с ними четыре епископы и многи иереи и демественники от славян“²⁴⁸¹. Если к этому известию летописи, указывающему на южнославянское происхождение нашего церковного пения добавить еще то, что Богослужебные книги заимствованы нами от Болгар, язык которых был весьма близок к русскому, то легко прийти к убеждению, что от них же перешло к нам и церковное пение. Несмотря на некоторую вероятность подобного предположения, мы, однако, решительно присоединяемся к тем исследователям, которые настаивают на происхождении нашего церковного пения непосредственно из Византии. У самых Болгар христианство появилось только в IX веке и потому невероятно, чтобы их церковь ко времени крещения Руси имела уже самостоятельно развитое богослужебное пение.

—83—

Кроме того, сличение нашего знаменитого распева с болгарским убеждает только в их различии как в знаменах, так особенно в голосоведении²⁴⁸². Целый ряд летописных свидетельств, в противоположность Иоакимовой летописи, говорит только о певцах и учителях пения греках у нас на Руси. Так с царицей Анной, супругой Св. Князя Владимира прибыли к нам и греческие певцы, называвшиеся царицыными²⁴⁸³. Степенная летопись в свою очередь говорить о прибытии при Ярославе I (в 1053 г.) трех греческих певцов, которые и положили начало церковному пению в православно-русской Церкви²⁴⁸⁴. При великом князе Мстиславе (1127 г.) прибыл „от Грек сам третей гораздый певец Мануил – скопец“, позднее еп. Смоленский²⁴⁸⁵. В наших летописях весьма часто упоминаются доместики или домественники (греч. название регентов и учителей пения). В самом Киеве к концу XI и началу XII в. существовал за Десятинною церковию целый двор доместиков.

Наши древнейшие богослужебно-певческие книги были писаны частию на славянском, частию на греческом языке, причем греческий текст изображался славянскими буквами. Богослужение совершалось нередко на том и другом языке. В житии царевича Ордынского Петра, Ростовского Святого, утверждается, что даже в XI в., когда Ростовская кафедра давно уже перестала быть замещаема Греками, в Ростовской Соборной церкви на правом клиросе пели по-славянски, а на левом – по-гречески²⁴⁸⁶.

Все это, вместе взятое, не оставляет места сомнению в том, что Греки были первыми учителями церковного пения и они именно положили на Руси начало церковно-певческому искусству. К этому убеждению приводит нас и то простое соображение, что Русские, заимствовав веру от Греков, естественно, должны были взять от них и все, относящееся к Богослужению, и действительно „сходство

—84—

уставное, т. е. в указаниях гласов, порядка, названий, состава, заглавий разных песнопений, числа повторений, каких-либо случайных отметок исполнения (например: „косно“, „со сладкопением“, „низким гласом“ и т. п.) Соблюдено между нашими и греческими книгами в самой строгой степени точности“²⁴⁸⁷. Наконец, тождественность названий некоторых наших знамен с греческими (напр. параклит, кулизма, хамила, фотиза и др.) указывает на греческое построение нашей знаменной системы и на генетическую связь ее с греческой нотацией.

Если византийское происхождение нашего древне-церковного пения не подлежит, таким образом, сомнению, то как примирить с этим свидетельство Иоакимовой летописи, которая говорить о „демественниках от славян“, прибывших с первым митрополитом Михаилом при великом князе Владимире? Свидетельство названной летописи, известной своей недоброкачественностью в историческом отношении, не заслуживает нашего доверия. В настоящее время считается несомненным, что первым нашим митрополитом был не Михаил, а Леон, или Лев, присланный к князю Владимиру из Константинополя через три года после крещения Руси, именно в 991 году. Михаил же, которого Иоакимова летопись считает первым митрополитом, был послан патриархом Фотием для крещения не Киевлян, а Таврических Россов, следовательно не при Св. Владимире, а гораздо ранее²⁴⁸⁸.

Если считать доказанным, что наше древне-церковное пение происходит из Византии, то откуда могла попасть к нам в XI веке целая музыкальная система, хотя и заимствованная в мелочах у греков, но вполне самостоятельная в мелодической своей части и не встречающаяся нигде, кроме нашего отечества? Полная готовность всего круга русского церковного пения уже в XI в. тем более кажется непонятно, что, по свидетельству Степенной книги, начало нашему певческому искусству положено только при Ярославе I (1053 г.). „Веры ради христолюбивого

—85—

Ярослава, приидоша к нему от Царяграда богоподвизаемы триe певцы гречестии с роды своими. От них же начат быти в Русстей земле ангелоподобное пение, изрядное осмогласие, наипаче же и трисоставное сладкогласование и самое красное демественное пение“²⁴⁸⁹. Эти слова Степенной книги, очевидно, нужно понимать не так, будто только со времени Ярослава началось у нас настоящее греческое пение, а так, что Ярослав достал хороших учителей пения, со времени прибытия которых у нас началось пение сравнительно лучшее.

Факт существования у нас на Руси в XI веке вполне систематизированного русского духовно-певческого искусства, наоборот, заставляет искать начала нашего церковного пения еще до Крещения Руси при Св. Владимире. Христианство, как известно, появилось у нас гораздо ранее этого великого князя. Прежде чем стать господствующею верою, оно существовало на Руси как вера частная, существующая одновременно с преобладающим язычеством. Историк Русской церкви Голубинский считает весьма вероятным, что еще во времена доисторические, т. е. до образования нашего государства Варягами, христианство существовало у двух славяно-русских племен, именно у племени Угличей и Тиверцев, жившем на нижнем Днестре и от Днестра до Нижнего Дуная и у племени Киевских Полян, территория которых простиралась весьма недалеко на юг от Киева. Что касается времен исторических, то существование христианства на Руси до Св. Кн. Владимира – факт несомненный и общеизвестный. Вскоре после основания нашего государства Рюриком, к нашим великим князьям начали являться на службу из Константинополя Варяги-христиане. Во время княжения Игоря их было уже так много на Руси, что они составляли из себя значительную и вполне организованную общину, обладавшую всеми принадлежностями религиозного общества, т. е. имевшую свою церковь и священников. В виду этого нет ничего невероятного в том, что еще в доисторическая времена русское христиане могли создать, разумеется, не без влияния греческой музыкальной теории, и свои мелодии, а в

—86—

последствии свою нотацию для записи этих мелодий. Только при этом предположении и возможно было то, что уже в XI в. мы имели вполне систематизованное русское церковное пение, располагавшее большим объемом своих певческих книг с разнообразнейшими мелодиями, сохранившимися даже до наших дней. Теперь возникает вопрос; проявив очень рано свою самостоятельность в раз работке церковных мелодий и их записей, пользовались ли русское певцы при создании напевов существовавшими в то время византийскими музыкальными теориями и мелодиями, или же и здесь они были самобытны и оригинальны? Русский певец первых времен христианства на Руси, при слабой певческой подготовке того времени, не мог, конечно, усвоить скоро греческих мелодий, совершенно новых для его слуха, он не в состоянии был овладеть сложной системой технического устройства греческого осмогласия затем применить эту систему к русскому церковному пению. Заимствованное нами от Греков церковное пение с самых первых шагов его существования на русской почве стало подвергаться постепенно переработке. Все, не соответствующее русскому музыкальному мышлению, мало по малу отбрасывалось или переделывалось нашими певцами на свой вкус и лад, так что в наших древних напевах, которые в основе свое несомненно византийского происхождения, осталась лишь малая часть того, что было воспринято русскими из чужеземного искусства. Древнерусская знаменная нотация хотя и носит печать заимствования ее из древнегреческой семиографии, но дальнейшее развитие ее и появление позднейших нотаций есть несомненно тоже русского изобретения.

Постепенное образование каждого русского распева и каждой нотаций, можно думать, совершалось таким образом: сначала появлялся где-нибудь, благодаря талантливому певцу, новый напев того или другого из церковных песнопений или целого ряда их, затем когда напев этот „получал права гражданства в своем небольшом околотке, делался любимым и распространялся устно, само собою являлась надобность оттенить чем-либо самостоятельность значения его мелодий и самостоятельность форм его строения, то есть, являлась надобность самостоятельной

—87—

записи. Напев проходил затем неумолимую цензуру еще сотен и тысяч усердных и ревнивых слушателей – богомольцев; потом напев обтачивался о практику сотен и тысяч художников певцов. Тоже, конечно, было в руках певцов и с новоизобретeнной Нотацией. Только после такого строгого и, вероятно, очень долговременного испытания, новый напев и новая его нотация приобретали права гражданства“²⁴⁹⁰.

Что касается свойств и характера первоначального церковного пения Русской Церкви до XIV века, то о нем пока мы ничего не можем сказать положительного, так как знамена рукописей XI–XIII вв. не могут быть с уверенностью прочитаны. Знаменная нотация этого периода нашего церковного пения полна такими знаками, которые впоследствии совершенно вышли из употребления. Точно также в настоящее время мы лишены возможности сказать что-либо определенное о внутреннем содержании так называемого кондакарного знамени, которое представляет из себя совершенно отличную от знаменной нотную систему.

Кондакарная нотация, название которой произошло от слова: „кондакарь“, т. е. собрание кондаков, распетых по особенной системе нот, остается до сих пор загадкой и для ученых археологов, и историков церковного пения. Пение, заключающееся в кондакарях, отличается искусственностью мелодий и растянутостью напева, а самая нотация состоит из греческих нот в форме букв греческого алфавита и некоторых иных знаков. Кондакарное пение существовало не более трех столетий в православно-русской церкви. Причина его упадка „могла заключаться в сложном нотoписании мелодии его, не легком для первоначального изучения и для самого исполнения, а равно и в небрежном письме кондaкapей, писанных позднее XII в. и в других исторических обстоятельствах“²⁴⁹¹.

Обучение церковному пению у нас на Руси на первых порах совершалось, вероятно, по слуху, а не по нотам. А так как без нот невозможно сколько-нибудь верное сохранение напева, то искусственные греческие распевы, пе-

—88—

ренесенные на русскую почву, при передаче их от одного поколения к другому, постепенно сокращались и упрощались, при чем русское певцы, не осиливши кондакарного знамени, стали переводить греческие напевы на более понятные им ноты знаменного письма. Так образовался знаменитый распев, который, нам кажется, имеет корень в неразгаданном еще кондакарном пении и есть его сокращение. Там, где знаменные ноты были не в состоянии выразить слишком сложных звуковых сочетаний греческого пения, русское певцы принуждены были пользоваться помощью нот кондакарных, которые в таких случаях вводились в качестве эпизода в знаменное пение.

Хотя, по незнанию кондакарного знамени, в настоящее время и нельзя судить, насколько сохранился первоначальный характер греческих мелодий при переложении их на знаменные ноты, но изменение и даже совершенное оставление некоторых прибавлений и украшений, бывших прежде в тексте кондакарей, в роде: „хивуи“, „хавya“, „oxoxo“ и т. п., наводят на мысль, что с видимыми переменами с течением времени, изменялись и внутренние свойства перенесенного к нам греческого пения, которое было переработано у нас до степени своего, русского народного творчества.

В XI–XII вв. мы уже встречаем попытки некоторой самостоятельности у русских певцов, Толчком к ее развитию послужил вновь установленный праздник перенесения мощей святителя и чудотворца Николая в Бар-град и канонизация св. Феодосия Печерского (1095 г.) и св. Бориса и Глеба (1108 г.). Явилась необходимость подвести текст вновь составленных стихир в честь этих святых под известные мелодий. Это требовало от русских песнотворцев кроме музыкальной ловкости еще твердого знания современного напева и его строя, а также и самобытного художественного творчества, так как византийские мелодий, неразрывно связанные с стихотворным греческим оригиналом, не всегда укладывались в рамки переводного церковно-славянского текста. Не смотря на трудность этой задачи, русские певцы справились с ней весьма удачно. Стихиры вышеупомянутым святым были составлены и распеты ими.

—89—

Итак, наше первоначальное церковное пение не было русским изобретением. Корень его в Греции, откуда оно перенесено к нам вместе с верою и церковным уставом. Но греческое церковное пение и его теория подверглись у нас сильному обрусению. Музыкальная даровитость русского народа, тотчас же по принятии им христианства, стала проявляться в создании своих волне самостоятельных напевов и нотаций. Одним из самых древнейших напевов, сохранившихся до настоящего времени, является распев знаменный.

II. Знаменный распев и его история

Знаменный распев, не смотря на явные в нем следы византизма, есть наше собственное изобретение. Все, что воспринято нами из чужеземного искусства, здесь подверглось, как мы уже говорили, полному обрусению. Распев этот получил свое наименование от слова „знамя“ – знак, нота. Первоначальное пение православно-русской церкви так названо, вероятно, в отличие от пения, усвояемого по слуху и исполнявшегося без нот.

По мнению знатоков древнерусского церковного пения знаменный распев в период времени от начала его возникновения и до ХІ в. почти не изменился ни в способе изображения, ни в мелодическом отношении. В конце XIII или начале XIV в. произошло коренное преобразование церковного пения в России, совершенно изменившее нотацию певческих рукописей. К концу XV в. заметны стали некоторые изменения и в мелодиях знаменного распева, но эти изменения нисколько не нарушали общего характера знаменного распева, а представляли лишь распространение, сокращение и различные вариации его основных черт. Главный остов песнопения оставался всегда почти нерушимым.

Стоглавый Собор, озаботившийся увеличением „книжных училищ“, где вместе с чтением и письмом обучали и пению, дал сильный толчок разработке церковных мелодий их записей. Появилось много „мастеров церковного пения“²⁴⁹², которые стали трудиться над составле-

—90—

нием новых мелодий. Новые мелодии носили разные на именования: „малое знамя“, „Ино знамя“, „путевой распев“ и др. Малое знамя отличалось кратким изложением методической основы, ино знамя представляло уже большую распространенность знаменного распева, а путевой распев был самым цветистым и распространенным видом того же распева.

Конец XVI и начало XVII веков, помимо увеличения „мастеров церковного пения“ и улучшения самого пения, были замечательны еще увеличением богослужебно-певческих книг. Над положением на ноты стихир русских святым трудился даже сам царь Иоанн Грозный. Результатом композиторской деятельности русских песнорачителей означенного периода явились нотные книги: „Трезвон“, „Всенощное бдение“ и „Псалтирь“, положенная на ноты игуменом Новгородского Хутынского монастыря Маркеллом Безбородым и др. Теми же певцами расширена несколько и самая область крюковой семиографии. В конце XVI века стал входить в употребление особый вид нотных знаков, именуемый казанским знаменем. Казанское знамя представляло собою смесь знаменной нотации со знаками демественного пения. Этот вид нотного письма изобретен певчими дьяками царя Иоанна Васильевича и употреблялся наравне с крюковой системой нотoписания²⁴⁹³.

Измененные мелодии знаменного распева носили название переводов. Переводы свое название получали или от имени их творцов, или по месту их происхождения, напр. Переводы: Баскаков, Христианинов, Лукошков, Новгородский, Псковский и др.

Все эти виды знаменного распева были построены в духе того или другого гласа и вполне удерживали его основной характер, различаясь друг от друга только мелодическими оборотами и широтою развития мелодий.

—91—

Видоизменение основного напева, слишком уклонившееся от оригинала, носило название произвола²⁴⁹⁴.

А. История знаменно семиографии (нотописания)

В связи с развитием и изменением мелодии знаменного распева видоизменялось и его нотописание. Наша крюковая семиография, ведущая свое начало от греческих безлинейных немв, держалась в певческой практике Русской Церкви около семи веков, в течение которых постоянно изменялась, пока не получила вида чисто русского письма, имеющего лишь отдаленное сходство с греческой безлинейной системой нот. Нужно, впрочем, заметить, что основная схема начертания крюковых знаков оставалась одинаковою при всех переменах частностей. „Это постоянство основной схемы крюков или знамен, при всех временных ее изменениях, служит верным признаком и безошибочным средством распознавания и определения знамен, в какой бы рукописи они ни встретились, на всем протяжении веков, от XII по XIX вв. включительно“²⁴⁹⁵.

Первые безлинейные ноты писались черною тушью и отличались простотой и отчетливостью в начертании, приближаясь к уставному письму текста. Они не определяли точно, как музыкальные знаки настоящего времени, высоты и продолжительности звуков. Это были скорее „мнемонические знаки, долженствовавшие напомнить певцу мелодию, знание которой приобреталось путем практического обучения в школах“²⁴⁹⁶. Они не могли в точности передать и выразить собою живой напев, но служили лишь средством воспроизведения или напоминания уже закрепленной в памяти певцов той или другой мелодий. Эта характерная особенность первоначальных крюков, при отсутствии в древнее время теоретических руководств к их чтению, весьма затрудняла изучение знаменного пения.

—92—

С постепенным развитием знаменного распева и умножением разных переводов количество безлинейных знаков, для его обозначения значительно увеличилось, а вместе с тем увеличилась и трудность их усвоения. Древние знамена стали менее понятны позднейшим певцам; к тому же и сами „мастера пения“ произвольным толкованием певческого значения знамен, вносили путаницу и затруднение при чтении крюковых знаков.

Желая сделать знаменный распев более доступным для пения, „песнорачители“ того времени сделали попытку облегчить изучение древних мелодий чрез введение во все общее употребление киноварных помет, или „подметных букв“, которыми точно определялась звуковая высота знамен и их мелодическое значение и благодаря которым обеспечивалось буквальное воспроизведение живого напева и его точная запись.

Пометы, изобретенные Новгородским доместиком XVI века Иваном Шайдуровым, наиболее удовлетворяли их назначению и потому были приняты во всеобщее употребление. Они состояли из букв славянского алфавита, изображались красною краской (киноварью) и писались с левой стороны крюковых знамен. Киноварные пометы, определяющая высоту звуков, назывались пометами степенными, или согласными; пометы, определяющие способ исполнения крюков – указательными; третий вид помет, называвшихся осмогласными, определял глас того или иного песнопения.

Самый почерк безлинейных нотных знаков за весь период их существования подвергался многим изменениям. Рукописи XI–XIII вв., с буквами и в средине, имеют очерк прямой, ровный без всяких утолщений и выгибов в фигурах знамен. В них попадаются много таких нотных знаков, которые в XIV в. вышли из употребления. Текст их писан древним, косым слева вниз пером, знамена же, несомненно, писаны очином не пера, а чего-либо в роде килима, до сих пор употребляемого на востоке²⁴⁹⁷.

В рукописях XIV–XV в.в., в которых ъ и ь в сре-

—93—

дине слов постепенно исчезают и употребляются только в конце, безлинейные нотные знаки приобретают начертания более длинные и наклонные по сравнению с начертанием прежних крюков, а почерк их становится более скорописным, уступающим в каллиграфии прежним знаменам. Письмо книг, крупное вначале, затем мельчает, равно как и форматы книг. Заставки, заглавные буквы и вязи – весьма изящны. К концу же XV в. можно уже видеть различие тонких и толстых частей знамен.

С конца XV и до половины XVII в. знаменное письмо становится более изящным, как бы рисованным и еще более наклонным вверх направо, чем в рукописях предшествующего периода. „Прежнее крупное письмо текста почти исчезает, форматы книг постепенно становятся еще меньше, доходя к концу периода до 1/8 м, иногда даже 1/16 и 1/32 д. листа и до чрезвычайно мелкого письма. Заставки, вязи, заглавные буквы сначала значительно проще и беднее, чем в предшествующий период, но к половине XVII в. снова делаются изящнее. Письмо знамен становится остроугольным, с постепенно усиливающимся явным различием тонких и толстых черт. Позднее (конец XVI в.) оно становится еще более наклонным направо вверх и как бы рисованным. Это происходит от начавшегося письма пером с косым очином, обратным, чем для письма текста“²⁴⁹⁸.

Последнее изменение в крюковой семиографий было вызвано техническими соображениями, которые возникли при намерении отпечатать крюковые богослужебно-певческие книги. Мысль об отпечатании древнерусских церковных мелодий в крюковом изложении встретилась с типографским затруднением. По несовершенству тогдашнего типографского искусства, было невозможно рядом с черными тушевыми знаками напечатать и красные – киноварные пометы. Чтобы избежать печатания в две краски, решили совершенно устранить киноварные пометы, заменив их черными тушевыми знаками, так называемыми „пометами призначными“, или „черными признаками“. Признаки были изобретены и введены в употребление особою комиссией

—94—

дидаскалов во главе со старцем Александром Мезенцем. Но намерение отпечатать нотные книги с такого рода знаками не осуществилось, отчасти вследствие возникшего спора о преимуществах помет киноварных и призначных, а также и потому, что в это время выступала на сцену новая система музыкальных знаков – „киевское знамя“, т. е. квадратная пятилинейная нотная система.

Переход от крюкового нотописания к линейной системе подготовлялся постепенно. Первоначально то и другое нотописание существовало вместе. Нередко нотные знаки одной системы ставились над нотными знаками другой. Примеры сего мы можем видеть в так называемых „двузнаменных“ рукописях с нотными знаками знаменной и квадратной нотаций. Сравнительная простота и наглядность пятилинейной системы и квадратных нот дали им перевес над древнерусским крюковым нотописанием, и крюковая система мало по малу стала приходить в забвение, так что уже в конце XVII века чувствовалась нужда, во-первых, в переводе древних мелодий на нотолинейные знаки, во-вторых, в руководстве к чтению без линейных нотных знаков, или крюков. Это обстоятельство вызвало появление в свет руководств и пособив к изучению и чтению крюковых нот, из каковых особенною известностью пользовался ключ монаха Тихона Макарьевского²⁴⁹⁹, содержавший, кроме принятого объяснения крюков, толкование их нотами.

В настоящее время безлинейная крюковая система нот почти незнакома большинству певцов и сохраняется только у старообрядцев. Квадратные ноты до конца XVIII в. существовали только в рукописях. В 1772 году был напечатан квадратными нотами первый обиход нотного пения, который содержал в неприкосновенности древние крюковые напевы и мелодии.

Замена знаменного письма квадратными нотами повела за собою шаткость знания и самого напева и оснований его построения. Русские певцы, отдавшие предпочтение линейным нотам по их легкости и вразумительности, поступили очень

—95—

легкомысленно, потому что своим переходом от крюков к нотам порвали связь между напевом и его нотацией. „Следующее поколение, выросшее на нотах, уже утеряло эту деликатную связь и отчуждилось от знаменного пения, а дальнейшие поколения забыли родное искусство в такой степени, что через 100–125 лет после принятия нотной системы понадобились уже разные меры, в том числе и синодальные издания, чтобы спасти в городах хотя бы память о древне-русском родном искусстве“²⁵⁰⁰.

Б. История текста богослужебных нотных книг знамённого распева

История текста богослужебных нотных книг может быть разделена на следующие три периода: 1) период старого истинноречия, продолжавшийся с XI по XIV век, – 2) период раздельноречия, или хомонии с половины XIV в. до половины XVII в. и наконец 3) период нового истинноречия со второй половины (со времени собора 1666–7 г.) и до последнего времени.

Период старого истинноречия. Текст древних безлинейных крюковых рукописей до XIV в. представлял собою истинную правильную речь, т. е. писался так же, как и слышался в произношении. В общеупотребительной тогда славянской речи полугласные буквы: ъ, ь и й произносились как краткие гласные и имели над собою ноты. Непроизносимое ныне слово дьньсь имело над собою в период старого истинноречия три ноты. Так как текст богослужебных нотных этого периода был совершенно сходен с славянскою речью, то потому он и назывался истинноречным, или праворечным.

Период раздельноречия. С постепенным изменением форм русского языка и его произношения буквы ъ и ь в некоторых местах совершенно исчезли, т. е. стали не слышны в произношении, а вследствие этого нотные знаки, стоявшие ранее над ними, оказались как бы лишними. Желая сохранить в точности церковный напев, древнерусские певцы пожертвовали в пользу него священным текстом песнопений: изменили полугласные буквы в гласные, на

—96—

месте ъ и ь поставили развившиеся из этих букв звуки о и е. Этим им удалось сохранить в целости церковную мелодию, по тексту нотных книг был нанесен большой ущерб. Изменение священного текста песнопений было произведено только певческими соображениями и не касалось текста богослужебных книг. Происшедшее отсюда различие между тем и другим текстами получило наименование „раздельноречия“, откуда произошло и самое название этого периода раздельноречным.

Обилие в тексте нотных книг этого периода слогов: „хо“ и „мо“ вместо „хом“ (согрешихомо, беззаконновахомо) дало раздельноречному пению еще название „хомового“ или „хомонии“.

Забота о точном сохранении мелодии со стороны певцов русской церкви привела их тому, что, по словам инока Евфросина (1651 г.), в знаменных нотных книгах „редко такой стих обрящется, который был бы неиспорчен в речах во всяком знаменном пении. Вместо: „съпас“, „пожьру“, „вънуче“ тогда пели: „coпaco“, „пожеру“ и „вонуче“; при этом нередко изменялся и смысл речи и грамматические формы: вместо „высок“, „есть“ – пели: „высоко“, „есте“ и т. д. Изменение священного текста песнопений, вызванное музыкальными соображениями, для сохранения в неприкосновенности церковной мелодии, повлекло за собою несоответствие словесного и музыкальных ударений: слог с ударением нередко имел над собою менее продолжительный нотный знак, чем слог без ударения, отчего при пении получалось иногда буди вместо: буди, душу вместо: душу и т. п. На этот именно недостаток и указы вал Архимандрит Дионисий Троицкому головщику Логгину: „ты, Логгин, мастер всему, а что поешь и говоришь, тово в себе не рассудиши, как прямее надо в пении или в говорении разумети, – чем ты в церкви Божией братию смущаешь и в смех вводишь. В чтении и в молении глаголеши: Аврааму и семени его до века. И везде писана оксия над ятем о семени. А ты, как сам выговариваешь, так и поешь и вопишь великим гласом: Аврааму и семени его до века“²⁵⁰¹.

—97—

С усилением хомони церковное пение пришло в полный беспорядок, которым были в праве возмущаться истинные ревнители церковного благолепия. „Пением нашим, говорил по этому поводу инок Евфросин, точию глас украшаем и знаменны крюки бережем, а священные речи до конца развращены противу печатных, письменных, древних и новых книг“²⁵⁰².

Недостатки в пении вообще и порча богослужебных певческих книг в частности происходили, между прочим, вследствие недобросовестности учителей пения, которые нередко скрывали от своих учеников „добрые переводы и учили петь „не с прилежанием“ из опасения, чтобы „кто от ученик не был гораздее их“. Неизбежные при переписке нот ошибки увеличивали путаницу и беспорядки в церковном пении.

Период нового истинноречия. Указанные недостатки богослужебного пения православно-русского церковного пения, явившиеся следствием хомонии или раздельноречия, вызвали меры духовного правительства к исправлению текста богослужебных нотных книг и вообще укоренившихся в церковном пении беспорядков. Им предшествовали частные попытки исправления текста священных песнопений „на речь“, но они велись без определенного плана и системы и потому не имели успеха. „Малоискуснии мастеры“, задумавшие „всяк от себя исправляти на правую речь“, мало улучшили церковное пение. Они не только не уничтожили хомонии певческих книг, но, наоборот, увеличили их разногласие. 1652 г., по повелению царя Алексея Михайловича и с благословения патриарха, была составлена комиссия из 14 „дидаскалов“, которой поручено было согласить нотный текст песнопений с современным не нотным и тем уничтожить раздельноречие. От комиссии требовалось проверить нотные записки напевов по лучшим спискам и изложить богослужебные нотные книги в самом правильном виде. Моровая язва, появившаяся в Москве, прервала занятия первой комиссии и до сих пор неизвестно, успела ли она что-либо сделать. Собором 1667 года решительно постановлено гласовое пение исполнять снова

—98—

„на речь“. Поэтому в 1668 году была составлена новая комиссия для исправления раздельноречного пения. Во главе ее стоял известны знаток крюкового пения, справщик печатного двора, старец Александр Мезенец. В распоряжении этой комиссии, состоявшей из 6 человек, были древние рукописи за 400 и более лет. Пользуясь ими, справщики выправили хомовые певческие книги „на речь“. Трудами их уничтожена была как хомония, так и неправильности в ударениях и составлен был истинноречный ирмолог знаменного пения. Исправлением певческих нотных книг „на речь“ было положено начало третьему периоду в истории текста богослужебных нотных книг, именуемому периодом нового истинноречия. В этом исправленном виде текст церковных песнопений находится и в наших печатных богослужебно-певческих книгах²⁵⁰³.

Обозревая историю знаменного напева: его мелодий, нотации и текста, мы не можем не видеть, что распев, дошедший до нас под именем знаменного, за все время его существования не потерпел каких-либо существенных перемен. Все происходившие в нем изменения касались не существа его, а лишь некоторых второстепенных черт или подробностей его мелодической разработки. К концу XVII века этот распев и в отношении напева, и в отношении текста принял совершенно определенные формы, которые остаются неизменными до сего времени.

Знаменный распев дошел до нас в трех главных видах. В богослужебных нотных книгах различаются: большой знаменный распев, употреблявшийся обыкновенно в великие праздники и отличающийся особенною цветистостью и сложностью мелодического рисунка, 2) средний, или обычный большой распев, употреблявшийся в обыкновенные воскресные дни – менее пространный и цветистый и 3) ма-

—99—

лый знаменный распев, употреблявшийся в случаях не торжественных и представляющий собою частию сокращение, а частию и изменение мелодий большого знаменного распева без нарушения, впрочем, лада и законов, свойственных гласам последнего²⁵⁰⁴.

Существует еще так называемый путевой знаменный распев, который по своему техническому строению весьма близок к древне-знаменному распеву. Путевой распев не осмогласен. По мнению некоторых историков церковного пения²⁵⁰⁵, он обязан своим происхождением благочестию наших предков, не оставлявших Богослужения даже и в дороге. „Благоговея к храму Божию, они не решались на пути употреблять старый осмогласный распев, как существенную принадлежность храма и его клира, а для пения в путевом богомолении составили свой неосмогласный распев, который от своего дорожного употребления и получил название „путевого“. В позднейшее время это господствовавшее до сих пор объяснение названия „путевого“ распева признано неосновательным. „Скорее можно думать, говорить Смоленский, о толковании путевого распева в некоторых случаях в смысл. „cantus firmus“, а в некоторых случаях, как самого простого контрапункта“²⁵⁰⁶.

Мелодии путевого распева весьма протяжны. Некоторые из них вошли и в печатные нотные здания 1772 года. «Таковы величания и задостойники на дни Господских и Богородичных праздников. Распев этот в безлинейных нотных рукописях встречается не ранее XVI века.

III. Демественное пение

Одновременно с знаменным распевом употреблялось на Руси еще так называемое демественное пение. Историки церковного пения до сих пор не пришли еще к соглашению относительно происхождения слова „демество“. Одни

—100—

производят это слово от греческого „δῆμος“ – народ, или δήμιος – народный и видят в этом наименовании указание на то, что демественные мелодии представляют из себя пение домашнее, народное и внехрамное. Другое производят название демества от греческого слова „δομέστικος“ – доместик²⁵⁰⁷ и ставят этот род церковного пения в связь с придворным византийским пением, которое перешло к нам в так называемых „кондакарях“. Кондакарная нотная система существовала у нас не далее ХIII в. После этого мелодии, ею изображаемые, стали перелагаться на ноты знаменной нотации. „Когда ноты кондакарей были оставлены и забыты, а между тем настояла нужда полагать на ноты прежние и вновь принимаемые греческие искусственные напевы, знаменные ноты потребовали к себе дополнительные знаки и даже совершенно новые знамена в тех случаях, когда ими нужно было выразить сочетания звуков и голосовые приемы, необычайные в знаменном пении. Эти изменения и дополнения в системе знаменных нот совершались, разумеется, вне области собственно знаменных мелодий, относясь именно к указанным только случаям, тем не менее, рано или поздно, он должны были произвести особое семейство нот, назначенное для мелодий особого характера. А отсюда недалек переход и к совершенному отделению вновь образовавшейся нотной системы от старой для особого круга напевов, т. е. демественных“²⁵⁰⁸. Такое объяснение названия и происхождения демественного пения хотя и не может считаться безусловно верным, но заслуживает нашего внимания в виду несомненного родства демественного пения с кондакарным. Сходство того и другого замечается, во-первых, в необыкновенно растянутом тексте их распевов, характеризующемся постоянным повторением в нем слогов, во-вторых, в прибавлениях к тексту или вставках в него некоторых выражений в роде: „анайни“, „еайни“, „айно“, или „хебува“, „хебуве“, „хибуви“ и т. п.

—101—

Техническое, построение демества совершенно сходно с знаменным распевом, но в ритмике и в порядке мелодических заключений демественные мелодии весьма отличаются от знаменных. В своем движении мелодии эти почти не зависят от текста, так сказать, подчиняют его себе, нередко прекращаясь среди слов, находящихся в грамматической связи.

Демественная нотация образовалась, очевидно, из знаменной, отделившись от последней не ранее конца XVI или начала XVII в. для употребления при Богослужениях наиболее торжественных. Так при бракосочетании царя Алексея Михайловича с Марией Ильиничной многолетие было исполнено демествoм²⁵⁰⁹. Демественным же распевом исполнялись во время патриаршего и архиерейского служений: „приидите поклонимся“, „Достойно есть“, „исполла эти, деспота“, „Кирие элейсон“ и др.

Множество ненужных прибавлений к тексту демественных мелодий, в роде: „анани“, „хебува“ и т. п., вызывали порицания со стороны ревнителей истового церковного пения и были причиной упадка к концу XVII в. этого распева. В настоящее время демественное пение осталось только у старообрядцев, да и у них употребляется очень редко.

Руководством к изучению этого пения в свое время служили: 1) Азбуки демемственного пения, объясненные без линейными нотными знаками и 2) демество – несколько демественных песнопений, которые изложены крюками, а некоторые из них – линейными нотными знаками.

IV. Позднейшие распевы православно-русской церкви: киевский, новогреческий, болгарский и другие

До XVII века знаменный распев был господствующим на Руси. Начиная же с XVII века начинают приобретать известность и другие распевы более позднего происхождения.

При патр. Никоне, как известно, в Москве замечался наплыв южнорусских киевских ученых, близко сопри касавшихся с польско-латинскими школами и с польско-

—102—

католическим миром. Среди них было не мало и певцов, которые принесли с собою и свои напевы. В то же время в России появилось много греческих певцов, приезжавших в Москву вместе с патриархами, а также Сербов и Болгар и других славянских народностей, являвшихся к нам за сбором пожертвований и других целей. Многие из таких приезжих духовных и светских лиц знакомили русских и с своими церковными напевами.

Напевы: киевский, новогреческий, и болгарский, как в мелодическом, так и ритмическом отношениях, были очень просты, удобопонятны и в то же время короче знаменного. Сверх сего они нотировались по линейной системе, входившей в то время в силу. Все это привело к тому, что распевы эти легко привились в России и заняли очень видное место в богослужебном строе православной церкви.

Киевский распев. Киевский распев развился из знаменного и после него был и есть самый употребительный при Богослужении. Этот распев, по исследованию протоиерея Вознесенского, за исключением двух или трех мелодических гласовых строк и некоторых мелодических украшений есть буквальное воспроизведение малого знаменного распева в том его виде, в каком он излагается в самогласных стихирах нотного Октоиха 1772 года²⁵¹⁰. Взаимное сходство того и другого объясняется тем, что в основе их лежит старый знаменный распев. Как и все другие распевы, киевский распев подчинен закону осмогласия. В наших богослужебных певческих книгах песнопений киевского распева не много. В возможной полноте их можно встретить на родине этого распева – в южнорусских ирмологах и октоихах. Отличительные признаки этого распева – это плавность и ровность мелодий, движущейся без всяких скачков и снабженной в речитативах украшающими нотами, которые сообщают ей много своеобразной музыкальной красоты.

Москва познакомилась с этим напевом чрез киев-

—103—

ских ученых справщиков, которые, приезжая в Москву, знакомили великорусских певцов с своим напевом, нотированным по линейной системе. Этот напев очень понравился митрополиту Никону и царю Алексею Михайловичу и, благодаря их поддержке, прочно утвердился на Руси.

Новогреческий распев. Греко-византийское церковное пение, перешедшее к нам с верою, у себя дома – в Греции не оставалось без изменения, не застыло, так сказать, в определенных формах, а постоянно развивалось и видоизменялось, так что, когда у нас в России, благодаря деятельным сношениям Русской Церкви с православным Востоком, стали раздаваться в наших церквах современные греческие напевы, то они уже совершенно не походили на те, из которых возник и развился наш знаменный распев. Этот новый вид греческого пения, под именем греческого согласия или распева, занесен в Россию в XVI–XVII вв. частию чрез южных славян, бывших в постоянном взаимообщении с Греками и юго-западные братства, а частию чрез греческих певцов, приезжавших в Россию в свите грековосточных святителей. Новогреческий распев носил еще название Мелетиева перевода, по имени ученого иеродиакона Мелетия, искусного певца, который прибыл в Москву по приглашению царя Алексея Михайловича для обучения греческому пению государевых певчих и патриарших дьяков и поддьяков. Известно также, что этот напев весьма нравился Императору Петру I, который иногда сам участвовал в исполнении греческого пения.

Мы не имеем всех видов церковных песнопений этого распева, который применен у нас главным образом к пению тропарей, кондаков и ирмосов воскресных. У нас нет также систематического сборника греческих напевов, которые можно находить в разных нотных рукописях XVII и XVIII вв.²⁵¹¹ и в разных богослужебно-певческих книгах²⁵¹². Мелодии этого распева

—104—

изображались или крюковой нотацией или квадратными нотами.

Технический анализ новогреческого распева, сравнение его с древними образцами греческого пения обнаруживают, что распев этот, как в мелодическом, так и в ритмическом отношениях, в значительной степени уклонился от своего прототипа, представляя из себя переработку и упрощение коренного греческого пения сообразно вкусам и потребностям русского народа. Но хотя распев этот и не сохранил в себе всех свойств своего первообраза, тем не менее „в лучших его образцах он доселе весьма близок к своему греческому прототипу, потому что сохраняет в себе не только явственные следы его музыкальных оснований, но и характеристическая черты его мелодических и ритмических свойств“²⁵¹³.

Болгарский распев. Болгарский распев так же, как и новогреческий, обязан своим распространением в России певцам юго-западных братств. В нотных ирмологах юго-западной Руси песнопения, изложенные этим распевом, встречаются лишь с XVII века и в линейном нотописании, что указывает на более позднее его происхождение по сравнению с другими распевами. В Великороссии распев этот появился в патриаршество Иосифа (1648–1650). Конструкция болгарского распева представляет мало общего с греческим пением. Характером своих мелодий он не похож ни на наше древнерусское пение, ни на другое местные распевы. Отличительные черты этого распева по сравнению с другими современными ему распевами – это его симметрической ритм и такт, равно как и „ясно проглядывающая местами гармоническая основа мелодии, указывающая на влияние западноевропейской гармонизации“²⁵¹⁴. Но этим только и ограничивается близость болгарского распева к формам западноевропейской музыки, в остальном он сохраняет черты и характер народно-славянского пения.

Сходство болгарского распева наших богослужебно-пев-

—105—

ческих книг с сербо-болгарскими распевами позднейшего времени, самое наименование его болгарский“, явные следы присутствия в нем славянских народных мотивов и, наконец, симметрический ритм – все это дает основание считать родиной этого напева – Болгарию, хотя в само Болгарии в настоящее время нет уже памятников этого древнего болгарского распева.

Болгарский распев мог проникнуть в Россию двумя путями: 1) непосредственно из Болгарии, с которой юго-западные братства имели постоянные сношения и откуда нередко выписывали знатоков церковного пения и 2) чрез Афон, где издавна существовали болгарские и русские монастыри.

Близкие сношения юго-западной Руси с Афоном, куда русские ездили, как бы в школу духовную, поучиться истинно-христианской жизни, повели к тому, что вместе с порядком монастырской жизни и чином Богослужения, перенесенными к нам с Афона, стало прививаться в России и церковное пение, заимствованное русскими афонскими монастырями от Болгар. Юго-западные ирмологии XVII–XVIII вв. носят на себе явные следы влияния афонского монастырского пения. Они содержат в себе такие песнопения болгарского распева, которые поются только на Афоне и посвящены афонским местным храмовым праздникам.

Болгарский распев в некоторых древних русских рукописях именуется то южнорусским, то распевом Киево-Печерской Лавры, но это нисколько не говорит против общепринятого мнения о происхождении этого распева из Болгарии, а лишь указывает, что он проник в Великороссию чрез певцов Киевского района и что он за время своего существования в Киеве успел сблизиться с киевским распевом²⁵¹⁵.

Болгарский распев был записан у нас „киевским знаменем“, или квадратными нотами, но переводился некоторыми певцами и на безлинейные нотные знаки – крюки. Несомненно, что распев этот на русской почве принял несколько иную окраску, так сказать, обрусел, был видо-

—106—

изменен и сокращен по примеру распева греческого. В этом нас убеждает сравнение афонского праздничного пения болгарских монахов с болгарским распевом наших богослужебных нотных книг; первое отличается большею, по сравнению со вторым, искусственностью мелодий.

Что касается некоторых следов в болгарском распеве западноевропейской музыки, замечаемых в симметрическом ритме и гармонической основе его мелодий, то все это могло образоваться или в самой Болгарии, стоящей на рубеже христианского Востока и Запада, или в том же Киеве, который близко соприкасался западной культурой Европы.

Болгарский распев имеет три вида: 1) недельный, или средний наиболее употребительный, 2) дневной, или малый, близкий к речитативу и более простой и 3) пространный, отличающийся богатством мелодических строк и обилием украсительных оборотов, вообще более торжественный и цветистый.

Все виды болгарского распева делятся на музыкальные строки, которые „почти не имеют связи с словесною строкою текста: они нередко оканчиваются и начинаются на полуслове и часто по мелодической продолжительности своей допускают повторение слов, чуждое знаменному и греческому распевам“²⁵¹⁶. Песнопений этого распева, употребляемых в настоящее время, не много. Наиболее употребительная из них: „Благообразный Иосиф“, „Тебе одеющагося“ и „Приидите ублажим“.

Все вышеупомянутые распевы: киевский, новогреческий и болгарский подчинены закону осмогласия и вполне соответствуют предписаниям церковного устава относительно церковного пения.

Кроме этих распевов в Русской Церкви употреблялось весьма много неосмогласных и неполных распевов, представляющих из себя самостоятельные группы мелодий. Наименования этих распевов разнообразны и происходят или 1) от имени их составителей, напр: Герасимовский – от имени уставщика монаха Герасима, распев

—107—

Григория Цамвлаха, митрополита Киевского, или 2) от свойств самого распева и характера его мелодий, напр. Святый Боже волынка зовома или 3) от места их происхождения: владимирский, новгородский, псковский, черниговский и др., наконец некоторые распевы получили свое наименование от их применения в церковном Богослужении, напр. агиос надгробный, т. е. трисвятое, поемое при погребении; перенос постный, т. е. „Ныне силы небесные“, поемое во время перенесения Св. Даров на Преждеосвященной литургии.

Последнюю группу распевов Православной Русской Церкви составляют ряд обычных распевов, Таковы: Петербургский придворный²⁵¹⁷, Московской обычный²⁵¹⁸, Киевский обычный²⁵¹⁹, Владимирский распев²⁵²⁰ и др.

Распевы эти представляют смесь разных распевов, преимущественно знаменного, киевского и греческого. Строение их мелодий большею частию упрощенное и сокращенное, что объясняется, во-первых, назначением этих распевов для обычного клиросного пения, и, во-вторых, способом их усвоения преимущественно устным без помощи нотных записей, которые стали появляться в самое позднейшее время.

Н. Соловьева

—108—

„История есть только полезный архив, никак не свод законов“.

Проф. В.В. Болотов

Поставленный нами в заголовке своей статьи эпиграф принадлежит перу одного из наиболее выдающихся русских ученых богословов – покойному профессору церковной истории при Петербургской Академий В.В. Болотову, глубокому знатоку истории древней церкви, незаурядному лингвисту и высококомпетентному специалисту не только в своей собственной, но и во многих соприкосновенных с нею областях.

Каким сильным и живым укором звучат эти слова беспристрастного ученого по адресу тех, современных нам присяжных церковных историков и богословов, которые из истории древней церкви готовы создать какой-то фетиш, для неразумного поклонения ему, как это обнаружилось, напр. недавно в речах ультраконсервативных членов „предсоборного присутствия“.

Правда, односторонняя ненаучность и тенденциозная узость взглядов большинства предсоборной комиссии на этот вопрос нашли себе достойную и вполне заслуженную оценку в особом мнении меньшинства той же комиссии, где, между прочим, дается такая правдивая характеристика первых: „они ударились в археологию, но не с тем, чтобы путем изучения исторических форм разыскать проявлявшихся в них вечные начала, а с тем чтобы найти в этих формах оправдание своих предвзятых тенден-

—109—

ций, с целью во чтобы то ни стало отстоять некоторые ненормальные явления современной действительности“. Что это, именно так, что подобными мнениями руководит пред взятая тенденция, а не чистый исторический интерес, это особенно ясно открывается из того, что все подобные историофилы любят далеко не всякую историю, а лишь такую, которая отвечает их собственным вкусам, Историки этой школы питают очень нежное чувство к эпохе римско-византийского периода, на почве которого возник и развился наш церковный клерикализм и пресловутый – цезарепатизма. Но те же самые историки обнаруживают большую холодность, чтобы не сказать даже прямо враждебность, к истории предшествующего трехвекового периода, в особенности, к эпохе первенствующей церкви, хотя, конечно, с чисто археологической точки зрения (да и со многих других), оба эти периода, как древнейшие и изначальные, гораздо интереснее и важнее последующих.

Но и независимо от всего этого, постоянное обращение к истории и археологи при разрешении вопросов современности, обращение, взывающее не к духу учения древней церкви, а к ее случайной внешней форме, не выдерживает здравой критики и противоречит прошлой истории развития самой церкви и ее канонического права. В подтверждение этого, достаточно сослаться опять на сильное и веское слово того же авторитета – проф. В.В. Болотова, который по данному поводу сказал следующее: „думаю, что нет большей несправедливости, как репристинация форм давнопрошедшего, при совершенно изменившемся бытовом строе, утративших всякую соль и силу; и та реформа, которая действительно отвечает потребностям данного времени и оправдала себя фактически хорошими результатами, и есть реформа истинно каноническая, не имей она за себя даже ни единого прецедента“²⁵²¹.

Такова истинно научная и единственно объективная точка зрения на различные канонические ссылки и церковно-историческая справки, при разрешении тех или иных вновь назревших и самой жизнью выдвинутых церковно-общественных вопросов.

—110—

При всей очевидности данного факта, существуют, однако, люди, которые не могут, или, правильнее, не хотят понять этого простого и ясного языка подлинной, живой истории, а которые решение всякого дела привыкли основывать на буквальном смысле подлежащей к нему справки. Подобно закоренелым раскольникам, для которых не имеет значения никакая логическая аргументация, а единственно убедительной оказывается лишь буква старопечатных книг, и эти слепые ревнители церковной старины могут убеждаться лишь доводами от церковной археологи, ее истории и каноники. В виду этого, с ними приходится полемизировать только в этой, искусственно суженной плоскости, чтобы говорить понятным для них языком и иметь хотя некоторую надежду быть если не услышанным, то, по крайней мере, терпеливо выслушанным.

Мы охотно переходим на эту историческую почву. Несмотря на то, что история дает самое разнообразное и не редко противоречивое решение одних и тех же вопросов, мы нисколько не колеблемся назвать ее своей лучшей союзницей, тем драгоценным, капитальным архивом, от куда всегда можно извлечь полезную для дела справку, если приступать к этому архиву с надлежащей критической осторожностью.

Поучителен здесь, прежде всего, самый факт, значительного разнообразия в решении одних и тех, нередко довольно важных, канонических вопросов (напр. вопроса о браке и безбрачии духовенства, о монашестве, о митрополичьих округах, об отношении к раскольникам и еретикам и т. п.); поучителен он потому, что дает наглядную картину развития церковного права и его приспособляемости его к потребностям и запросам времени; это исключает самую мысль о прямолинейной неподвижности канонического права и его якобы вечной неизменности, на что так любят ссылаться наши ревнивые канонисты.

Еще большую важность имеет всестороннее историческое освещение тех явлений церковной жизни и канонической практики, которые являются ненормальными или от жившими. Здесь беспристрастная историческая перспектива правдиво разоблачает, под какими отрицательными влияниями слагались эти ненормальности и какими вредными

—111—

для церковной жизни последствиями они сопровождались.

Наконец, нечего и говорить о значении тех положительных исторических справок, которые заключают в себе нечто аналогичное нашему современному состоянию церковной жизни и преподают нам прямые назидательные уроки.

Одну из таких светлых и поучительных исторических страниц мы и думаем вскрыть в настоящем своем очерке. Мы хотим, именно, провести несколько любопытных исторических справок из жизни многострадально Юго-Западной Руси, которые могли бы послужить ценным историческим материалом для более правильного решения спорного в наше время вопроса о составе предстоящего церковного собора и роли на нем епископата клира и православного народа.

Русь Червонная и земля Угровская – нынешний Юго-Западный край – принадлежали к составу тех исконно-славянских областей, откуда, по выражению летописца, „пошла есть русская земля“.

Но приблизительно с половины XII столетия центр Руси постепенно передвигается на Северо-Восток, в область волжского бассейна, где из соединения славян с финскими племенами вырастает новая, великорусская народность, которая и становится главным деятелем всей по следующей истории Руси. Малая же или Червонная Русь постепенно подпадает под действие различных посторонних влияний и терпит сильные стеснения своей православной веры и русской народности. Такое бедственное положение ее продолжалось до тех пор, пока Малая Русь снова не воссоединилась с Великой, при царе Алексее Михайловиче, когда впервые проведена была резкая историческая граница России на западной ее стороне; при этом некоторая области Червонной Руси окончательно отпали под власть Австро-Венгрии и Польши, а большая ее часть стала под Московскую державу.

Из всего этого, почти четырех-векового вольного или не вольного отчуждения Малой Руси от Великой, самым тя-

—112—

желым и бедственным для православных сынов ее временем был, без сомнения, свыше, чем двухвековый период существования у ней отдельной, киевской митрополии (1459–1687 г.).

Чтобы яснее и лучше представить себе религиозное и политическое состояние тогдашней юго-западной Руси, мы должны охарактеризовать реальное взаимоотношение тех религиозно-политических группы, которые были главными деятелями ее истории – т. е. ее правительства, высшего духовенства и православного народа, в союзе с низшим клиром.

В политическом отношении юго-западная Русь довольно рано (с конца XIII в.) подпала под власть иноземных и иноверных государей – сначала литовских, а потом и польских (с конца XIV в.). Так как в интересах этих правителей была возможно более полная ассимиляция русского народа с их собственными нациями, и так как, с другой стороны, самым главным препятствием к этой ассимиляции являлось православие первых и католичество вторых, то, понятно, что вся политика польско-литовских королей была направлена к уничтожению этой вероисповедной розни и к религиозному соглашению, плодом чего и была, так называемая церковная уния. В виду же того, что короли были католиками, а католичество всегда унию понимало очень своеобразно, нетрудно понять, что такая уния для православного населения, в сущности, ничем не разнилась от полного обращения в католичество, почему она и доставила так много страданий бед для верных сынов православной церкви. Она имела для православного населения двоякую опасность: с одной стороны, она непосредственно и прямо угрожала чистоте благочестия и веры; с другой – она косвенно колебала самые устои русской народности и в будущем грозила утратой национально самобытности и слиянием с польской народностью.

Литовско-польское правительство, хотя редко решалось прибегать к открытому преследованию православного населения, тем не менее постоянно давало ему чувствовать свое нерасположение, проявлявшееся в систематической урезке его политических прав. Так, еще со времени Гродельского сейма (1413 г.) православное население литов-

—113—

ского княжества устранено было от совета державной думы и от всяких общественных достоинств и должностей²⁵²². С эпохи же политической Люблинской унии (1569 г.), отдавшей Литву под власть католической Польши, стеснение православия и торжество католицизма пошло вперед быстрыми шагами. „Ссылаясь на постановления Гродельского сейма, правительство то запрещало православным строить и даже возобновлять свои церкви, то отнимало их и от давало латинянам, то стесняло православных в торжественном отправлении их праздников и священнослужений, то уничижало самую веру православную, называя ее даже в официальных бумагах „схизмою“, а православные храмы, синагогами“²⁵²³.

Но самым сильным орудием польско-католической пропаганды в руках королевской власти, которым она всего больше принесла зла православной церкви, было, так называемое право „патронатства“, или подаванья духовных хлебов, бывшее своеобразным отголоском средневековой, феодальной системы и связанной с нею духовной инвеституры. Исходя из своего владельческого права, литовские государи считали себя и верховными распорядителями всех церковных и монастырских земель, которые они раздавали по своему усмотрению различным епископам, архимандритам и настоятелям. Отсюда, польско-литовские государи в исторических актах называются верховными подателями столиц (столов – кафедр) духовных и всех хлебов духовных“. Примеру королей следовали и богатые феодалы – помещики, присваивая себе право духовного патроната над церквами и монастырями, находящимися в черте их владений.

—114—

Такая экономическая зависимость тяжело отражалась на положении западной иерархи и сильно влияла на ее искусственный подбор, в духе польско-католических тенденций правительственной власти. Сильнее всего, по-видимому, сказалось это на высшей иерархи – епископах и митрополитах юго-западной Руси.

В православно-русском крае, где высшая гражданская власть находилась в руках иноземного и иноверного правительства естественно было бы ожидать, что народные интересы должна бы была охранять Высшая духовная власть епископы и митрополиты. К сожалению, в юго-западной Руси этого не было, а произошло нечто обратное: высшая иерархия там изменила своему народу, предалась на сторону правительства и в союзе с ним осуществила церковную унию, едва не погубившую все дело православия и русской народности в юго-западном крае.

Все историки той эпохи самыми мрачными красками рисуют печальное состояние православной церкви и ее высшей иерархи. Отделившись в половине XV-го века от Московской митрополии, иерархи юго-западной Руси остались в канонической зависимости от Константинопольского патриарха. Но эта зависимость была чисто номинальною: в действительности, Киевские митрополиты распоряжались делами своей митрополии вполне самостоятельно и бесконтрольно. Вероятно, в силу этого, они вскоре же по отделении и поддались соблазну польско-католической пропаганды, усердно поддерживаемой правительством. Южнорусские епископы и даже митрополиты, лишенные по своему положению всяких гражданских привилегий и прав, завистливым оком смотрели на латинских бискупов, заседавших в польской раде и пользовавшихся у королей большим почетом и значением. На встречу этому шла и коварная политика правительства, которое ограничивало непокорных, и всячески поощряло более податливых иерархов. Все это деморализовало местную православную иерархию и произвело сильное расстройство церковной жизни. „Главные вожди церкви архипастыри – говорит митр. Макарий – потерявшие почти всякое значение в глазах своих пасомых, оставались духовными сановниками только по имени и по одежде, а на деле это были настоящие светские паны, из среды

—115—

которых и избирались; жили и действовали как паны, заботились только о собственных имениях и интересах, из-за которых вели постоянную борьбу между собою и с мирянами, старались приобретать новые монастыри в свое управление, переходить с одной кафедры на другую, более богатую и способны были жертвовать всем, даже самой верой“²⁵²⁴. Или, вот, например, какую безотрадную характеристику всего этого дает профессор С. Голубев, специально исследовавший данную эпоху. „Самые представители западно-русской церкви (митрополиты и епископы) не стояли на высоте своего положения: занимали кафедры без надлежащей подготовки к прохождению высокого иерархического служения, смотрели в большинстве случаев на свои места с утилитарной точки зрения, (как на доходную статью), и даже нередко поступали на оные с нарушением канонических постановлений. Так, некоторые епископы свидетельствовали с женами; в 80-х годах XVI-го столетия, в течение нескольких лет первосвятительскую кафедру занимал двоеженец (Онисифоp девочка); наставилось епископов много, на одну столицу по два“, вследствие чего происходила между ними соблазнительная, иногда вооруженная борьба. Крайне зазорна была и жизнь некоторых епископов. Разумеется, подобные, по выражению Львовских братчиков, „мнящиеся быти святители, сущии же по истине “сквернители“, не могли благотворно воздействовать и на подведомде им духовенство. Если епископы „невозбранно жили с женами“, то и „священницы двоеженцы, увидевши сие, дерзостно литургисали“. Тот же самый историк приводит следующий характерный факт из истории Брестского собора 1590 г., когда епископ Ипатий Поцей (будущий митрополит), по произнесении поучения на тему: „Аз есмь пастырь добрый, душу свою полагаю за овцы“, поинтересовался у своих слушателей узнать „добре это им было читано, или зле“, то некий Валериан Полиевы в глаза ему заявил: „Отче владыко, ты читал зле, т. е. противу себе читал“. Очевидно, заключает цитируемый нами историк, авторитет высшей западнорусской иерархи в указанное время был совершенно поколеблен и мнение о ней в

—116—

православном обществе было самое незавидное. Это мнение вскоре с полной наглядностью и оправдалось: большинство иерархов, влекомое, по выражению Вишенского, – „большею алчбою и жаждою достатков, изменило православию и перешло в унию, во главе с митрополитом“²⁵²⁵. Итак, вся высшая иерархия, за самыми незначительными счастливыми исключениями, предалась там на сторону католического правительства и в союзе с ним действовала во вред православно-народным интересам.

Третьим, и, пожалуй, главным деятелем на исторической арене Юго-западной Руси (XIV–XVII в. в.) был сам православно-русский народ. Поставленный лицом к лицу пред чуждою ему литовско-польской властью, не встретивший себе естественной бы, казалось, поддержки в своему высшем духовенстве, народ издавна привык там надеяться только на себя и грудью отстаивать свою свободу. Так как во всей православной Руси той эпохи национальный вопрос объединялся с религиозным и, в сущности, покрывался последним, то и борьба русского народа за свои права выражалась там в защите православной веры от посягательств католичества и происков унии.

Вполне естественно, поэтому, что борьба народа против его угнетателей приняла там, главным образом, церковно-религиозную окраску, и заставивши народ кровно и жизненно интересоваться делами своей веры, привела его, к самому широкому и разнообразному участию в делах своей церкви. Это участие выражалось там и в крупных заслугах отдельных борцов за интересы православия, – преимущественно, из среды высшей поместной аристократии –

—117—

и в организованной, коллективной деятельности православных, западнорусских братств²⁵²⁶. Что касается заслуг отдельных выдающихся деятелей православной церкви, то история Юго-Западной митрополит с благодарностью отмечает здесь, прежде всего, покровительство и поддержку со стороны православных князей потомков Гедимина и Ольгерда. Таковы были, напр. Иван Юрьевич Мстиславской и его супруга Юлиания (половины XV в.), – Михаил Александрович Слуцкий (XV в.) и Гедиминовичи – Иван Семенович и Юрий Семенович Гольшанские (XV в.). Все они широко благотворили церквам и монастырям, пользуясь своим правом владетельного патроната. В XVI и XVII столетиях, в эпоху торжества унии, мужественной борьбой с ней за интересы православия приобрели известность князья Острожские, Князь Курбский, граф Ходкевич, князья Масальские, Мстиславские, Соколинские, Четвертинские и пр. Так что по отзыву м. Макария, если православие сильно страдало в Юго-Западной Руси от королей и митрополитов, то оно всегда могло „находить для себя опору, ограждение и утешение в своих поместных православных князьях“²⁵²⁷.

Но как ни важно и ни дорого для интересов православия было это энергичное заступничество отдельных сильных покровителей, все же оно, как всякое единоличное представительство, заключало в себе и опасность произвола и возможность даже прямой измены, когда сегодняшний „столп“ и „пособник церкви“ назавтра попадал в сети иезуитов и становился ренегатом и заклятым врагом православия (Скумин-Тышкевич)²⁵²⁸.

—118—

Поэтому гораздо безопаснее, сильнее и действительнее была помощь коллективного, организованного церковно-народного представительства, в форме так называемых братств. Вопрос о происхождении, устройстве, круге дел и интересах западно-русских братств освещен с достаточной степенью полноты в специальной литературе, к которой мы и отсылаем желающих, поближе познакомиться с этим в высокой степени важным историческим институтом, заслуживающим особого внимания в наши дни, когда снова поднять вопрос о возрождении прихода и об организованном участий мирян в церковно-религиозной жизни²⁵²⁹.

Для нашей цели особенную важность имеет одна сторона в деятельности этих братств – именно их широкое, активное участие в делах местной церковной общины, проявлявшееся в выборе себе духовенства, в наблюдении и контроль над ним, а также и в совместном с иерархией решении своих церковных дел.

Право на такое широкое участие в церковных делах, по-видимому, заложено в самой идее этих братств. Из всех объяснений происхождения западнорусских братств наиболее правдоподобным является то, которое зарождение их объясняет на общей почве древнерусского прихода, проявлявшего свою жизненность раньше и в Северной. Руси. Если же к XV в. там он, по-видимому, стал за-

—119—

мирать, а здесь осязательно расцветать, то объяснение этому надо искать в различных религиозно-политических условиях этих территорий; в Северо-Восточной, Московской Руси в это время крепло православие и самодержавие, т. е. шла усиленная централизация гражданской и церковной власти, парализовавшая развитие общинной, а, следовательно, и приходской жизни. Наоборот, в Юго-Западной Руси в лице светской власти и высшего духовенства пред народом встала сильная угроза как православию, так и самой национальности, заставившая всякую местную православную общину сплотиться и дать дружный отпор наступающему врагу. Следовательно, поскольку на Севере казенная опека православия, так сказать, парализовала приходскую общину, постольку, наоборот, на Западе правительственное преследование народности и веры, сильнее сплотило местную общину и вызвало ее к более активной роли.

Некоторые из этих, первоначально, лишь приходских общин, разрослись до степени обширных коллективных союзов, с многочисленными разветвлениями и сложной организацией. Таковыми были, так называемые, „ставропигиальные братства“, (т. е. независимые от местного епископа, а непосредственно подчиненные Константинопольскому патриарху и Киевскому митрополиту, как его экзарху), основанные преимущественно, в крупных и влиятельных центрах Юго-Западной Руси-Вильне, Львове, Могилеве и др.

Хотя церковные братства были учреждениями всесословными и в состав их одинаково входили как митрополиты, епископы, архимандриты, игумены и протопопы, так и мирские люди: князья, паны, казаки, мещане и даже женщины; но как-то само собою сложилось, что главную роль в этих братствах стали играть миряне, как более чистые и бескорыстные защитники православных интересов. Это очень не нравилось высшей иерархи, которая почти постоянно интриговала против братств и всеми мерами пытались ограничить или скомпрометировать их светлую идейную работу. В этом отношении особенно характерна довольно продолжительная и упорная борьба Львовского братства с своим епископом Гедеоном Болобаном, который первоначально склонялся к унии, но потом был одним из немногих, оставшихся верными православию,

—120—

епископов. Но он все же, в конце концов, примирился с своим братством и признал его заслуги²⁵³⁰.

Такое явное не сочувствие епископов к братствам объясняется, конечно, только тем, что братства широко и могуче воздействовали на церковно-общественную жизнь, что они, в известной степени, как бы затеняли собою фигуру местного епископа, а нередко и обличали его деятельность, если видела в ней или уклонение от правильной церковной дисциплины или даже измену православию. Формальным указом короля за Львовским братством было утверждено право расследовать и проверять на месте все „кривды, шкоды и тяжкости“ полоцкого владыки²⁵³¹. Вот, напр., какое внушительное предостережение делают подольско-галицкие дворяне митрополиту Онисифору (1579–1588) по поводу разных церковных беспорядков: „мы, по своему долгу, предостерегаем вашу милость, и молим и просим: Бога ради осмотрись, вспомни святых твоих предместников, митрополитов киевских и возревнуй их благочестию, Не прогневайся на нас: нам жаль души твоей. Ты за все должен дать ответ Господу Богу“²⁵³².

Религиозно-патриотическая деятельность братств стояла в прямой зависимости от энергии польско-католической пропаганды: чем заметнее и неразборчивее в средствах становилась политика униатов и католиков, тем энергичнее и сильнее развилась и противодействующая ей работа православных братств. Вот почему самый блестящий период расцвета братств падает на темную эпоху Брестской унии и последовавших за нею насилий над православием со стороны униатов-митрополитов и католиков-королей.

В особенности оживил и поднял дух старинных братств приезд двух восточных патриархов – Антиохийского Иоакима (1586 г.) и Иерусалимского – Иеремий ІІ-го

–121

(1589 г.). Первый из них облек самыми широкими полномочиями древнейшее Львовское братство, предоставив ему право обличать всех, противных закону Христову, не исключая и самых епископов и даже, в случае упорства, отлучать их от церкви. Патриарх же Иеремия не только подтвердил все эти права, но и распространил их еще на два подобных братства – на Виленское и на Могилевское. „Ободренные представителями высшей церковной власти, получив обширные права и полномочия, братства являлись теперь главнейшими церковно-общественными учреждениями западной России. Они сосредоточили в своих руках деятельность религиозную, просветительную, благотворительную и миссионерскую. Крупнейшие из них получили в делах церкви автономию: патриарший ставропигион предоставил им право суда и контроля над всей православною церковью Юго-Западной России и сделал их грозными для самой иерархии“²⁵³³.

И православные братства, действительно, вполне оправдали оказанное им высокое доверие и явились там истинными спасителями национальности и веры. „Не подлежит сомнению – говорит напр. историк не склонный вообще, преувеличивать исторической роли братств, – что западно-русские братства в указанное время принесли громадные услуги православной церкви. Около них группировались лучшие силы тогдашнего православного общества; здесь предпринимались всевозможные меры, чтобы отстоять православную веру и русскую народность, подвергавшиеся серьезной опасности от напора искусно организованной и располагавшей громадными средствами иноверной (преимущественно, латино-польской) пропаганды. Значение и сила братств в рассматриваемое время заключалась в их коллективности“²⁵³⁴. Особенно геройской защитой выделилось Виленское братство, находившееся в самом центре враждебного лагеря. „Оно рассылало по всей Литве послания к различным братствам и прочим ревнителям православия и в этих посланиях просило помощи и содействия, завязывало сношения с казаками, созывало в

—122—

Вильне съезды православных, заставляло братских проповедников публично защищать правоту своего дела, добилось восстановления высшей иерархи для западного края, издавало сочинения в защиту своих прав – одним словом, явилось главной опорой для западного православия и могущественным двигателем исторической западнорусской жизни. В этом же дух действовали братства: Могилевское, Минское, Пинское, Луцкое, Киевское и другие“²⁵³⁵.

Если прежняя (до-униатского периода) деятельность братств возбуждала сильное неудовольствие высшей иерархи, для которой она стояла, так сказать, поперек дороги, то новая, значительно расширенная компетенция братств, вызывала еще большие нарекания со стороны высших иерархов, униатов и иезуитов. Из права ставропигиальных братств выбирать себе духовенство, судить его, а в крайнем случае и низлагать, без сношения с местным епископом, враги братств выводили, что будто бы братчики вовсе не признают иерархического авторитета, что у них non clerus populum, sed populus clerum dіrіgіt (Сакович). Но это – явное преувеличение: братства отнюдь не отвергали необходимости и значения иерархи в принципе; они заботились только о том, чтобы сама иерархия стояла на должной высоте и отказывали в повиновении такой, которая роняла свое достоинство; да и то делали это не произвольно, а после братского суда и в силу полномочий, данных им от высшей иерархической инстанции – самого Константинопольского патриарха.

В силу этого не имели успеха и попытки новой, восстановленной патриархом Феофаном православной иерархии, ограничить автономию братств. „И первосвятитель русской церкви – сетует уже известный нам историк – опасаясь народного волнения, вынужден был свое митрополитанской властью скреплять те порядки, которые считал крайне нежелательными“²⁵³⁶. Впрочем, и сам историк склонен считать опасения иерархов, не имеющими достаточного основания, когда говорит: ставропигиальные братства и монастыри, проникнутые в данное время стремлением к увра-

—123—

чеванию больных мест в церковно-исторической жизни, не могли злоупотреблять своей автономией в ущерб, насущных потребностей церкви; напротив, они заботились о привлечении в свою среду духовных лиц, наиболее известных по своим достоинствам: ученых, хороших проповедников и т. д.“²⁵³⁷. Таково было реальное соотношение тех исторических сил, которые выступали главными деятелями в истории многострадальной Юго-Западной Руси. В сущности, тут были только две враждебных группы: одну из них представляло чуждое народной массе, по происхождению и вере, правительство, в союзе с предавшимся на его сторону высшим духовенством, – другую – вся масса православного населения, во главе с лучшей поместной аристократией и в союзе с низшим клиром.

Из этой общей исторической характеристики сам собою вытекает поучительный вывод о том, насколько опасна, и прямо даже гибельна для интересов веры и церкви, может быть монополия в церковном управлении одной высшей иерархии – ее епископов и митрополитов; и насколько, наоборот, необходимо и спасительно для целости и чистоты церкви широкое участие в ее управлении и жизни представителей от низшего клира и верующих мирян.

II.

Переходя теперь к главному предмету своей речи, к самой истории и характеристике соборов Юго-Западной Руси, мы утверждаем тот тезис, что на этих соборах присутствовали не одни епископы, но также и представители от черного и белого духовенства и от всего православного народа, и что особенно важно, так было не только на православных соборах, где такое положение вещей можно было бы объяснять вынужденной необходимостью; но в известной степени и на униатствующих соборах, где подобное представительство в глазах епископов было, скорее злом, однако все же терпимым, очевидно, в силу его неизбежности.

Древнейший из известных нам соборов Юго-Западной Руси, происходил при Витовте, 15-го ноября 1415 (по

—124—

Голубинскому, а по м. Макарию 1416) в Новгрудке Литовском, по делу об отделении литовской митрополии от московской и о поставлении особого киевского митрополита, в лице Григория Цамблака. В окружной грамоте, изданной от имени собора присутствовавшими на нем епископами, ясно говорится, что Витовт собрал на этот важный собор не только епископов, но и архимандритов, игуменов, благоговейных иноков и священников, а равно князей литовских, вельмож и бояр, и собор постановил свое решение „по совету всех этих лиц“²⁵³⁸. Если же московский митрополит Фотий, против которого было направлено это послание, да и самое избрание Григория, называет последнего „мятежником, поставленным от неправедного сборища само законно и с насилием мирской власти“, то ясно, что здесь главными виновниками допущенной незаконности, Фотий считает короля и епископов; но всего менее, представителей от клира и народа по адресу которых огорченный митрополит ничего не возражает и даже рекомендует своим епископам охотно принимать их, если они убегут к ним на жительство от церковного мятежа²⁵³⁹.

Следующим по времени собором Юro-Западной Руси, отделенным от этого почти столетним промежутком, был знаменитый Виленский собор, созванный митрополитом Иосифом Солтаном 25-го Декабря 1509-го года „О церковных вещах и об исправлении дел духовных“ Coбор широко коснулся различных тогдашних нестроений и недостатков церковной жизни, главную причину которых он справедливо указал в злоупотреблении мирских властей правом церковного патроната, с одной стороны, и в „непослушанстве“ епископов, с другой. Под последним злом, как это видно из 15-го правила соборного деяния, разумелось нежелание некоторых епископов повиноваться великой церкви“ (т. е. митрополичьей) и иметь к ней послушание. Для исправления подобных епископов и вообще для неослабного надзора за церковным богослужением, собор узаконил необходимость подобных же

—125—

периодических соборов, на которые должны были собираться все епископы, без всякого прекословия“ и весь „освященный собор“, под которым, очевидно, разумелось представительство от клира и мирян.

За верность такой догадки ручается состав самого Виленского собора, который из деяний этого собора известен поименно²⁵⁴⁰. Сохранилось, даже глухое указание на присутствие в соборных заседаниях каких то „инех ту будущих честных священников“, под которыми естественнее всего разуметь представительство от низших клириков, кандидатов будущего священства²⁵⁴¹. Но если даже и принять, что здесь нет ясных и бесспорных указаний на представительство от мирян, то это и неважно: участие мирян, по-видимому, здесь не требовалось потому, что собор имел специальные, пастырско-канонические задачи. Клир же и, в особенности, монашество были представлены на нем, как видим, довольно полно и разнообразно²⁵⁴².

—126—

В управление церковью того же самого митрополита – Иосифа Солтана, происходил и еще один собор, в 1514-м году, по поводу прославления памяти преп. Елисея Лавришевского. Никаких подробностей об этом соборе, правда, не сохранилось; но из одного авторитетного исторического документа известно, что он состоял из мескольких архимандритов и прочего духовенства²⁵⁴³.

Недостаток определенных сведений об участии мирян в церковных делах при этом митрополите прекрасно восполняет грамота, данная м. Иосифом православным гражданам Вильны (в Декабр. 1511 г.), определяющая степень их участия в делах своих приходских церквей. „Порассудив со всем крылосом соборной церкви“ митрополит согласился на просьбу Виленских граждан выбирать себе кандидатов в священники и присылать выборных депутатов при проверке церковного имущества наместником митрополита²⁵⁴⁴.

Приблизительно от этого же времени сохранилось несколько любопытных данных об одном провинциальном соборе – бывшем в городе Львове в 1522 году, при приезде в него новоставленного епископа – Макария. Этот „соборик“ состоял из местных священников, собравшихся под председательством их епископа Макария. Интерес данного собора состоит в том, что он представляет собою как бы своего рода договор между епископом и его духовенством, определявший права и обязанности каждой из двух договаривающихся сторон. В частности, епископу было предъявлено условие, чтобы он восстановил „крылос и духовную справу“, т. е. устроил бы при своей кафедре нечто вроде постоянного пресвитерского собора, для коллегиального решения всех церковно-судебных дел. Характерно, что эта грамота о правах клирошан“ утвер-

—127—

ждена была в последствии самим митрополитом и предлагалась, как не что обязательное, для руководства и всем последующим львовским архиереям.

От средины XVI века сохранилось два, хотя довольно неопределенных, однако не лишенных интереса, указания на происходившие тогда соборы. Так, в грамоте короля Сигизмунда І-го (13-го февр. 1546 г.) говорится о том, как король, услышавши от многих князей и панов о нерядности и несправе межи духовенства греческого закона, також межи князей и панов и простых людей, и что епископы поступают не по правилам свв. отец“, предложил митрополиту созвать собор, на который и позвать, „кого бы ведали не в закон мешкаючих“²⁵⁴⁵.

Другое подобное же указание дается о Виленском соборе 1558 г., созванном по инициативе митрополита Сильвестра Белькевича для рассуждений „к постановлению веры и закона христианского”. Приступая к устройству этого собора, митрополит испрашивает у короля указа с повелением „всем епископам, архимандритам, преложенным духовного стану закона греческого, съехаться на соборе“... А когда один из архимандритов, позванных на этот собор, не мог на него явиться „про великую старость и зошлость веку его“, то он обещал прислать за себя „духовного научного, прикладного и богобойного, давши и поручивши ему зданье свое“²⁵⁴⁶.

Сравнительно более определенное известие сохранилось о соборе, состоявшемся в Новгородке Литовском 22-го февраля 1540 г. Кроме самого митрополита (Макария II) и шести епископов (Симеон – полоц., витеб., Геннадий – брестский, Арсений, – луцкий и острожский, Bасcиан – туровский и пинский, Арсений – перемышльский и Иона – холмский и бельский), на нем присутствовало и четверо знатнейших светских особ²⁵⁴⁷.

Состоялся, далее, импровизированный собор в Вильне, в Августе 1589 года, по случаю прибытия сюда Константинопольского патриарха Иеремии, возвращавшегося из Москвы,

—128—

после учреждения в ней патриаршества. В одной из грамот этого патриарха дано ясное указание на то, что ко времени его приезда в Вильну для низложения старого (Онисифора Девочки) и избрания нового митрополита (Михаила Рогозы), там находились: митрополит, епископы, архимандриты, игумены, протоиереи и священники, т. е. целый собор, как справедливо заключает м. Макарий²⁵⁴⁸.

Подобный же случайный собор составился еще раз в конце этого года (13 Ноября 1589 г.), при проводах патриарха Иеремии в городе Тарнополе, куда съехалось к этому времени не меньше пяти епископов. Главным предметом соборного рассуждения служили пререкания, возникшие между львовским епископом – Гедеоном Болобаном и львовским братством, причем решение состоялось в пользу последнего.

Толчок к реформам, данный приездом двух восточных патриархов (Иоакима и в особенности – Иеремии), не мог пройти бесследно для западнорусской церкви: он возродил деятельность братств и тем самым привлек мирян к активному и широкому участию в церковных делах. „Миряне давно уже принимали деятельное участие в делах Западнорусской церкви. Но во время пребывания патриарха в Литве, участие мирян обнаружилось в полной силе и как бы узаконено было, с утверждением братств. Понимали ли эти миряне необходимость собора и знали ли, что и патриарх требует его, – в этом не может быть никакого сомнения. Необходимо даже думать, что они прямо высказали митрополиту это требование и вместе с ним решили, где и как быть собору“²⁵⁴⁹.

Совсем иными глазами смотрели на это дело епископы, для которых участие мирян на соборе было крайне нежелательным, так как они справедливо ожидали, что миряне сильно ограничат их безответственный и безнаказанный произвол в церковных делах. В этих видах епископы, сговорившись между собою, решили воздействовать на вновь избранного бесхарактерного митрополита в том смысле, чтобы он созвал собор без

—129—

всякого участия мирян, из одних только епископов. Митрополит сначала, по-видимому, уступил и согласился устроить подобный епископский съезд в г. Бельзе (Холмской епархии). Но затем он одумался, изменил прежнее решение и вместо Бельзы назначил собор в Бресте, на который были приглашены и миряне. Это и был один из известных брестских соборов, который состоялся в 1590 г.

Несмотря на это, епископы не думали, по-видимому, сдаваться и осуществили, так сказать, конспиративным путем свой тайный, епископский собор в г. Бельзе. Как можно догадываться из отдельных намеков различных исторических памятников той эпохи, главным предметом рассуждений на этом епископском соборе, или точнее – съезде, была борьба с братствами, с патронатом и вообще с усилившимся влиянием мирян на церковные дела, служившим хотя и ко благу церкви, но к ущербу епископской власти. Если же мы обратим внимание на то, что епископы, съезжавшиеся в Бельзе (Гедеон Львовский, Леонтий Холмский, Кирилл Терлецкий) были впоследствии главными устроителями унии, то едва ли ошибемся в догадке, что на этом соборе, закрытом от глаз мирян, тут ли не впервые был предрешен вопрос об унии²⁵⁵⁰.

В этом противодействии православному литовскому патронату, как показывает история, сходились и завязывались самые разнообразные нити – шаткость веры, порочность жизни, страх суда, неудовольствия против патриарха, честолюбие и жажда выгод“²⁵⁵¹ – справедливо отзывается проф.

—130—

Коялович по поводу такого усиленного стремления западнорусских епископов удалить мирян от обсуждения церковных дел.

Видное место среди западнорусских соборов занимает собор 1590 года, происходивший в г. Бресте: Он явился, как бы ответом литовской митрополии на приглашение константинопольского патриарха Иеремии II к серьезным церковным реформам. Из числа различных мероприятий, рекомендованных на этом соборе, мы отметим только те, которые имеют прямой интерес для нас.

Таково, прежде всего, первое постановление, которым узаконялось, чтобы подобные соборы собирались в Бресте еже годно около 24-го июня. Во-вторых, строго было установлено, что на соборе обязаны участвовать все епископы непременно и являться сюда не одни, а взявши с собой, всех своих архимандритов, игуменов, протопопов и священников, в письме Божием наученых“²⁵⁵². В-третьих, разбирая распрю львовского епископа Гедеона Болобана с львовским ставропигиальным братством, собор стал на сторону братства и утвердил его полную независимость от местного епископа. Наконец, что для нас особенно важно, в составе этого собора, как видно из подписей под одной из его грамот, находились и многое знатные светские чины, вероятно, представители различных ставропигиальных братств²⁵⁵³.

Соборы, собиравшиеся ежегодно 24-го июня в г. Бресте (согласно постановлению собора 1590 г.) производят неопределенное впечатление: с одной стороны, мы видим, что они довольно энергично отстаивают права львовского братства от посягательств местного епископа – Гедеона Болобана; с другой стороны, на них (как напр. на соборе 1591 г.) несомненно шла подготовка к заключению унии, по крайней мере, со стороны епископов.

—131—

Сравнительно больший интерес для нас имеет грамота собора 1594 года, из которой видно, что количество церковных братств и число их представителей к этому времени сильно возросло. „На соборе, по свидетельству ее, присутствовали послы от братств, не только нам уже известных, – Виленского, львовского, брестского, но и бывших доселе неизвестными: – красноставского, гольшанского, городецкого, галицкого, бельского и многих других“²⁵⁵⁴. «Отсюда ясно, что и представительство от мирян на собор стало еще многочисленнее и сильнее.

Представительство от белого духовенства и от мирян являлось на соборах ограничением произвола епископов и оплотом православия от надвигавшейся грозы унии. Следовательно, это представительство на православных соборах, было крайне желательно и необходимо. Но интересно, что его всячески избегала другая сторона, хлопотавшая об унии. Так, известный Львовский епископ Гедеон, разошедшийся с православной партией по вопросу о львовском братстве, созвал у себя в Львов собор 28 января 1595 года, на котором решено было „спасенное дело святой унии с римским престолом окончить без отлагательства“. Под актом этого собора стоят еще подписи двух епископов, четырех архимандритов, двух игуменов, четырех протопопов, а также нескольких архиерейских наместников, иеромонахов, священников и монастырских старцев, но нет ни одной подписи мирян. „Вот, типичный образчик того, как опасно может быть исключение мирян из собора и куда может привести одно, – исключительно клирикальное представительство!

Весьма знаменательно, что по мере усиления униатской партии, в ней ослабевало чувство соборности, уступая свое место единоличному властительству епископов. Всего откровеннее это выражено в грамоте короля Сигизмунда III-го к князю Острожскому, где читаем такие любопытные строки; „что же касается до съезда или собора (?), о котором просили нас сами ваши епископы, то он нам неугоден. Судить о делах спасения принадлежит власти пастырей; за ними и мы обязаны идти, как за нашими пастырями, не

—132—

испытывая, чему учат те, которых Дух Святой дал нам в вожди до конца жизни. Притом же такие съезды, обыкновенно, более затрудняют дела, нежели приносят какую-либо пользу“²⁵⁵⁵. Как хорошо знакомы нам эти слова: как часто и почти буквально слышим мы их и в наши дни из уст различных духовных и светских мнимых ревнителей веры и церкви!

Путем таких тайных епископских происков уния была, наконец, формально заключена в конце 1595 г. Это обстоятельство еще сильнее сплотило ряды православных мирян и вызвало энергичный протест с их стороны. Трезвый, предостерегающий от нее голос раздался еще до заключения унии в письме князя Константина Острожского к епископу Ипатию Поцею: „дело единения церквей само по себе дело доброе и желанное, но вместе с тем дело великое и важное. Нельзя вести его легко и в одиночку, т. е. Западной Руси и ее владыкам. Это дело всей вселенской церкви.... Надо бы дело это вести чисто и свято, чтобы единение церквей было истинным единением веры и любви, с сохранением православного учения Вселенской церкви“²⁵⁵⁶. Еще сильнее, еще энергичнее и резче зазвучал голос этого князя после заключения позорной унии, когда оны выступил с обличением ее виновников: „в нынешние времена злохитрыми кознями вселукавого диавола, сами главные начальники нашей веры, прельстившись славою сего света и помрачившись тьмою сластолюбия, наши мнимые пастыри, митрополит с епископами, претворились в волков..... прикрывая только в себе внутреннего волка кожей своего лицемерия, как овчиною, они тайно согласились между собой, окаянные, как Христопродавец Иуда с жидами, отторгнуть благочестивых христиан здешней области без их ведома и вринуть с собою в погибель“²⁵⁵⁷...

Вскоре православная паства услышала и мужественный голос одного епископа, который прежде боролся с львовским братством и хлопотал об унии, – то был Гедеон

—133—

Болобан, который теперь примирился с своим братством и в союзе с ним ополчился на унию. „Постановление о ней, – писал, между прочим, Гедеон, – составлено в противность правилам и обычаям нашей православной веры, нашим правам и вольностям, без ведома и дозволения патриархов, наших духовных начальников, без совещаний духовного собора, а также без воли светских сословий, как знатных старожитных сословий, так и простых людей православной веры, без согласия которых мы ничего делать и решать не желаем“²⁵⁵⁸. Высокая важность этого исторического свидетельства ясна сама собор: оно принадлежит епископу, следовательно лицу вполне компетентному, и удостоверяет древность традиции южнорусской православной церкви – не предпринимать никакого важного решения без общего согласия всех членов церкви, а следовательно, и мирян, притом не только родовитых и важных, но и простых обывателей.

С неменьшей силой против такого епископального произвола протестовало и низшее православное духовенство. Так, в письме виленского духовенства к воеводе Феодору Скумине читаем, напр. следующие поучительные строки: наши владыки, вместо того, чтобы собираться на соборы в Бресте в назначенное время для всего духовенство, задумали собираться между собою на тайные съезды... Тогда узнав достоверно, что владыки и митрополит сделали то (т. е. заключили унию) тайно, без ведома патриархов, низшего духовенства и всех православных христиан, мы все православное виленское духовенство, протестовали пред Богом и всем христианским народом, как в книгах наших духовных, так и во всех урядах светских, что мы о таком отступлении от наших святейших патриархов не мыслили и не знали, и на то не соизволяли, и обязуемся непоколебимо стоять при всем благочестии св. восточной соборной церкви“²⁵⁵⁹. Нельзя здесь не отдать чести тогдашним православным священниках литовской столицы и во главе их достойному о. протопопу Ивану Парфеновичу – добавляет наш известный

—134—

Историк – м. Макарий: „все они уже перенесли за свою ревность о православии, шестинедельное запрещение священно служения от митрополита; все, по его требованию, явились к нему на суд... и несмотря на это, не переставали смело протестовать против унии, ратовать за отеческую веру и тем подавать пример прочему духовенству и мирянам“²⁵⁶⁰.

Особенно сильно пришлось пострадать знаменитому виленскому проповеднику Стефану Зизанию. Задеты за живое его сильными и смелыми обличениями в двоедушии и вероломстве, м. Михаил Рагоза, посылает ему особую, запретительную грамоту, в которой, между прочим пишет: „ты возгордился, неистовствуешь против всех нас, своих пастырей и попрал повеление наше; ты не в праве никого судить и обличать, не имея духовного сана, а между тем бесстыдно порицаешь с амвона всех духовных, от высших до низших; ты в Вильне возмущаешь церкви, раздвоил народ и, особенно в последнее время, яришься и клевещешь на пастырей и на наше церковное управление“. За все эти вины митрополит лишил Стефана не только права проповедовать в церкви, но даже читать и петь на клиросе²⁵⁶¹.

Самым замечательным из всех соборов западнорусской митрополии был, без сомнения, брестский собор 1596 года: на нем произошло решительное столкновение православной и униатской партий и их окончательное разделение. „Никогда в западнорусской церкви не было собора, который представлял бы собою такую торжественность и величие, как собор 1596 года в Бресте Литовском“²⁵⁶². В виду чрезвычайной важности вопросов предстоящего собора, затрагивавших самые дорогие религиозные и национальные интересы, состав этого собора был особенно полным и разнообразным. По своему отношению к унии, участники этого собора еще до начала его заседаний видимо поделились на два лагеря, весьма неравных по числу членов. Православная сторона была представлена гораздо богаче и полнее. Во главе ее стояли два патриарших эк-

135–

зарха: Никифор – заместитель константинопольского патриарха и Кирилл Лукарис – александрийского. Кроме них с Востока же прибыли следующие лица; Лука – митрополит Велиградский, Макарий – архимандрит монастыря Симона – Петра на св. горе, по поручению Паисия епископа веноцкого и Матфей – архимандрит святогорского Пантелеймонова монастыря по поручению Амфилохия, епископа мукацкого.

Из русских на стороне православных были только два епископа; Гедеон Болобан – епископ Львовский и Михаил Копыстенский, епископ перемышльский. Но с ними прибыли еще девять архимандритов, два игумена и множество протоиереев, священников и монахов, по одному свидетельству не менее 106-ти, а по-другому более 200 человек²⁵⁶³. Наконец, в качестве защитников православия прибыли на собор многие знатные вельможи – представители братств и депутаты от городов и приходов. Среди них особенно выдавались: князь К.К. Острожский со своим сыном Александром, воеводою Волынским: князь Александр Полубенский – каштелян новгородский; стольник земли волынский – Андрей Боговитин, судья земский луцкий – Чаплич, судья городской владимирский – Павлович и многие другие. В числе послов одни были от воеводств и поветов: литовского, киевского, русского, волынского, брацлавского, перемишльского, пинского; другие от городов: Вильны, Львова, Пинска, Бельска, Бреста, Каменца Подольского, Киева, Владимира, Минска, Слуцка и других; третьи от братств: виленского и львовского. „Не должно удивляться – замечает преосвященный Макарий, что на собор съехалось такое множество не одних духовных, но и мирян: сам Король и потом митрополит приглашали на этот собор своими грамотами всех православных, а митрополит еще прибавлял, что если кто не может приехать, то прислал бы своих послов“²⁵⁶⁴...

Униатская партия была представлена значительно хуже и беднее: ее главную силу составляли западнорусские епи-

—136—

скопы, послы папы и послы короля. Из числа первых, т. е. епископов, здесь присутствовали: сам митрополит – Михаил Рогоза, еп. владимирский – Ипатий Поцей, еп. Луцкий Кирилл Терлецкий, полоцкий еп. – Герман, пинский – Иона, холмский – Дионисий и при них три архимандрита. Послами от папы были: Ян Димитрий Соликовекий – арцибискуп Львовский, Бернард Мациевский – бискуп Луцкий, Станислав Гамолицкий – бискуп холмский и с ними четыре иезуита, во главе со знаменитым Петром Скаргой. Представителями короля были назначены: гетман литовский – Христофор Николай Радзивилл, канцлер – Дев Сапега и подскарбий Димитрий Халецкий.

Уже из одного этого перечня сторонников той и другой партии видно, что обе партии для авторитетности собора считали необходимым довольно широкое и разнообразное представительство от всех членов церкви и слоев населения. Равным образом отсюда же ясно, что православная партия гораздо правильнее и шире смотрела на дело, допуская выборы от поветов, городов, братств и т. п.; тогда как униатская партия свободные выборы заменяла административным назначением (послы от папы и от короля)²⁵⁶⁵.

Мы опускаем здесь подробности тех обманов, уверток и интриг, путем которых униатская партия не допустила православную до совместного соборного обсуждения дела и произвела открытый раскол, заставивши православную партию устроить свой особый собор, отдельный от униатского. А прямо переходим к более подробному описанию православного собора, картина которого может дать некоторые поучительные уроки и для нашего времени.

Прежде всего, все многочисленные участники православного собора (собравшегося, к слову сказать, в силу необходимости, даже в частном доме, так как церкви были заперты, по распоряжению местного униатствующего епископа – Ипатия Поцея) разделились на две половины, или кола: коло духовное и коло светское, каждое из которых заседало особо. Духовное коло имело своими председателями патриарших экзархов – Никифора и Кирилла и вы-

—137—

брало еще двух примикириев: протопопа заблудовского Нестора, для наблюдения за порядком в заседаниях и проповедника – Игнатия для заведывания соборными нотариями. Светское коло, имевшее фактическим своим председателем князя К.К. Острожского, избрало еще маршалком, т. е. распорядителем Демьяна Гулевича, бывшего Волынского посла.

Перед началом заседаний духовные члены собора освятили зало по православному, прочитали молитвы обычные перед открытием собора и посредине своего духовного кола положили на аналое Святое Евангелие. Первый день соборного заседания – 6-ое Октября – открыт был речью епископа Гедеона Болобана, свидетельствовавшего о своей верности православию и об измене ему митрополита и других владык. Затем, хотели было приступить к разбирательству самого дела; но вспомнили, что посольство, отправленное к митрополиту еще накануне, не возвратилось и решили сначала: дождаться его и узнать об результатах. В это время выступили было некоторые из послов от различных воеводств, поветов и городов с заявлениями о данных им инструкциях; но собор, за поздним временем, отложил выслушивание их до другого времени. На этом, и закончилось заседание первого соборного дня.

На другой день – 7-го Октября было снаряжено второе посольство к митрополиту и епископам, с предложением явиться на собор. Посольство состояло из трех архимандритов, двух протопопов и одного пресвитера – нотария Андрея, которому и вручен был парагностик. Послы, воротившись заявили, что митрополит принял их „с яростью и презрением“. Так безрезультатно закончился и второй день соборных заседаний.

На третий день – 8-го Октября хотели было уже приступить к суду над митрополитами и епископами; но по совету председатели решили от имени собора послать к митрополиту в третий и последний раз – трех архимандритов, четырех протопопов и при них нотария Григория с парагностиком. На этот раз послы скоро возвратились и принесли такой ответ: что сделано, то уже сделано и иначе быть или переделаться не может; хорошо или худо мы поступили, только мы отдались Западной Цер-

—138—

кви“. После этого собор выслушал ряд речей, которые были произнесены председателем собора – экзархом Никифором, Киево-Печерским архимандритом Никифором Туром и представителями братств, городов и поветов. Во всех этих речах единодушно отвергалась уния и осуждалось преступное поведение митрополитов и епископов самовольно, без ведома и согласия духовенства и народа, заключивших эту, ненавистную всем унию. „Все мы православные, – говорил Никифор Тур, – не только находящиеся здесь на соборе, но и оставшиеся по домам, решительно не желаем унии. Об этом могут засвидетельствовать и миряне, имеющие инструкции от своих собратий“²⁵⁶⁶.

В середине этого заседания было получено известие, что явились королевские послы в качестве делегатов униатского собора и желают говорить с депутатами православного собора. В составе посольства находился, между прочим, и известный иезуит – Петр Скарга. Он вызвал князя К. Острожского и его сына Александра в особую уединенную комнату и пустил в ход все свое красноречие, чтобы склонить их на свою сторону. Заметив это, экзарх Никифор послал сказать Скарге, что ему, вместо диалектических упражнений в каком-нибудь углу, приличнее было бы прийти в заседание собора и вести открытый диспут с учеными богословами“²⁵⁶⁷.

На предложение королевских послов православный собор ответил избранием восьми депутатов – по четыре от кола духовного и кола светского. Сюда же добровольно, хотя и с согласия собора, присоединились и два русских епископа с несколькими священниками, Королевские послы упрекнули обоих владык в ренегатстве делу унии, старались очернить Никифора, председателя собора, как беглеца и турецкого шпиона и унижали значение православного собора за то, что он собран не в церкви, а в гостинном доме и за то, что на нем светские люди вмешиваются в церковные дела.

Особенно характеристичен последний упрек – о вмеша-

—139—

тельстве мирян в церковные дела: из него видно, что все те, кто ратует за устранение мирян от участия в церковных делах, стоять не на православной, а скорее на католической почве, исключающей подобное вмешательство в область церковных интересов.

Четвертый день соборных заседаний был последним и решительным: на униатском соборе была официально признана уния, а на православном – торжественно сделано ее осуждение и низложение митрополита и епископов. „A в дополнение к этому приговору от лица всех членов собора, духовных и мирян было определено: просить короля через депутатов, чтобы он не удерживал низложенных архипастырей в их теперешнем служении, лишил их того духовного хлеба, которым они досель пользовались и благоволил на место их назначить для православных другого митрополита и владык“²⁵⁶⁸. В заключение всего, был составлен следующий энергический протест против унии: „мы сенаторы, сановники, урядники и рыцарство, а также и духовные лица греческой веры, сыны восточной церкви, собравшиеся сюда в Брест на собор, достоверно узнали ныне от самих вельможных панов, присланных на собор его королевской милостью, что они с митрополитами и несколькими владыками, отступниками от греческой церкви, составили и обнародовали без нашего ведома и против нашей свободы и всякой справедливости, какую то унию между церквами восточной и западной. Мы протестуем против всех этих лиц и их несправедливого деяния и обещаем не только не подчиняться, но с Божьей помощью всеми силами сопротивляться им, а наше постановление, сделанное против них, будем подкреплять и утверждать всеми возможными средствами, и особенно нашими просьбами перед его королевской милостью“²⁵⁶⁹.

—140—

Оба собора православный и униатский – представили свои постановления на утверждение короля Сигизмунда ІІ. Ясно, что он мог утвердить только решения униатского собора; православная же партия как со стороны короля, так, еще больше, со стороны митрополитов и епископов – униатов, принуждена была испытывать целый ряд систематических гонений. В эту тяжелую и смутную пору для православной Руси, ее главными защитниками опять же выступили православные братства и влиятельные паны и князья, находившие себе энергичную поддержку со стороны восточных патриархов. Вот что, например, писал к ним александрийский патриарх – знаменитый Милетий Лигас в своем окружном послании в Западную Русь: „мужи российские, воспитанники благочестия; защитники православия, а пред изволением уже и мученики, как противляющиеся державным властям ради благочестия... О Христоименитые овчата Христова стада, от Христа научившиеся не слушать голоса чуждых пастырей и не следовать за ними! О, земные ангелы, подражающие небесным ангелам, не ниспадшим с Денницею! Великое чудо благодати Божией проявилось в вас в том, что она отвратила вас от бывших владык ваших, которые возлюбили нынешний век и отпали от благочестия и православия. Вы же пребыли непоколебимыми в богопреданном учении веры, учении Христовом, апостольском, святоотеческом“²⁵⁷⁰! На вопрос Львовского братства, что делать мирянам, когда они видят „иереов и епископов тлителей, святотатцев, христопродавцев, богокорчемников, колы епископы не дбають про церкву, що им, мирянам робыти?“ – Александр. патриарх Мелетий отвечал, что если епископ „зводить людей

—141—

с правды на неправду и пидтрымае (т. е. поддерживает) беззаконников, такому епископу надлежит противиться, яко ворогови правда“²⁵⁷¹.

Участие некоторых наиболее сильных и влиятельных мирян в делах православной церкви, выражалось, например в таком характерном факте, как постановление Минского съезда дворян 1612 года, в котором они обязались грудью отстаивать интересы православной церкви и в частности – основанного здесь монастыря и церкви Св. апостолов Петра и Павла. Под этим постановлением имеются печати и подписи 52 лиц, наиболее видных дворянских фамилий. А самый энергичный и мужественный защитник православия кн. К.К. Острожский получил даже от константинопольского патриарха титул почетного экзарха, т. е. блюстителя веры и как бы заместителя самого цареградского патриарха²⁵⁷². Вот как далеко заходило участие право славных мирян в делах их гонимой церкви!

Самым тяжелым и смутным временем для православной церкви в юго-западной Руси были первые 25 лет после Бретского собора, когда она имела сначала двух, а потом даже одного своего епископа (Иеремию Тиссаровского – во Львове²⁵⁷³.

Возрождение высшей православной иерархи, а отсюда и улучшение в положении православной церкви началось в 1620 г. – с приезда в Киев иерусалимского патриарха Фeo-

—142—

фана. На возвратном пути из Москвы, где Феофан возвел в патриархи отца царя – известного п. Филарета – отряд запорожцев, во главе с гетманом Петром Сагайдачным с великой честью встретил патриарха Феофана и пригласил его в Киев. Здесь казаки поместили патриарха в келиях Богоявленского монастыря и – по выраженью Густинской летописи – „обточили его стражбою, аки пчелы матицу свою“. Пользуясь пребыванием патриарха, казаки и другие ревнители православия „почали раду в том чинити, жебы могли пастырей православных мети в Церкви своей“. Патриарх некоторое время, по-видимому, колебался, боясь короля и ляхов. Но гетман Сагайдачный и все запорожское казачество дали клятву, что они „берут святейшего патриарха на свои рамена и свою опеку“. Тогда патриарх согласился и предоставил им самим избрать и указать ему достойных епископства лиц. Таким путем, в глубокой тайне от латино-польских и униатских властей, под надежной охраной казаков была совершена хиротония – Исаии Копинского во епископа Перемышльского, Иова Борецкого – в митрополита Киевского и Галицкого и Мелетия Смотрицкого в архиепископа Полоцкого; а впоследствии еще трех лиц на кафедры – владимиро-волынскую, холмскую и луцкую. Таким образом, „православный Восток, в лице иерусалимского патриарха Феофана, оказал православной Руси весьма ценную услугу в очень трудный для нее момент. Честь и слава запорожскому казачеству, которое, главным образом, заботилось о восстановлении Западнорусской церковной иерархи“²⁵⁷⁴.

Восстановление православной иерархи не замедлило вскоре же сказаться важными и благодетельными последствиями для судеб православной церкви в западном крае. Одним из первых осязательных последствий был собор, созванный на следующем же 1621 году в города Киеве и более известный под именем „советывания о благочестии“. Хотя собор этот, как показывает и самое его название,

—143—

был, так сказать, чисто пастырским совещанием вновь возрожденной православной иерархи, однако на нем не только не было никакого принципиального отрицания участия мирян в церковной жизни, но наоборот, было выражено ясное желание их широкого и постоянного привлечения к церковным интересам. В ряду постановлений этого собора обращают на себя внимание, между прочим, следующие; ежегодно созывать, по церковным правилам, соборы, на которых епископы прежде сами себя должны исправлять, а затем устроять и то, что относится к духовному клиру и мирянам; учреждать по городам школы и братства; не гневаться на младших и низших степенью, если бы они архиереям и другим начальникам что-нибудь напомнили, или от чего их предостерегли²⁵⁷⁵“. Последнее постановление делает особенную честь епископам православной западной Руси, так как оно свидетельствует об их правильном взгляде на дело и об их готовности пожертвовать мелочными эгоистическими интересами для общего блага всей церкви²⁵⁷⁶.

Разрозненные силы православной иерархи, однако, не скоро могли сорганизоваться и постановление собора 1621 г. о ежегодных соборах не сразу вошло в жизнь. Первое известие об этом, да и то очень глухое, дошло до нас от собора 1627 г. бывшего в городе Киеве. На нем присутствовали, по-видимому, и миряне, как можно догадываться об этом на основании факта присутствия на соборе Петра Мо-

—144—

гилы, который в то время быль еще светским человеком²⁵⁷⁷.

Но, собственно говоря, первый, после унии, православный полный собор состоялся лишь в 1628 году. В своей пригласительной на этот собор грамоте митрополит Иов заявлял, что хотя идет уже восьмой год с того времени, как православная церковь получила снова высшую иерархию и, что хотя уже много раз он созывал к себе православных для совещаний о делах благочестия, но ни разу не удавалось ему созвать полного собора из всех епископов и представителей от церковных братств. И вот теперь он, по изволению Духа Святого, вместе с находящимися при нем епископами, архимандритами и другими духовными и светскими лицами, созывает в Киеве на праздник Успения полный собор и просит прислать на него выборных людей от всех поветов из среды духовенства, дворянства, братств и всего православного народа. Собор этот действительно и открылся 13-го августа в Киево-Печерской Лавре. На нем, под председательством м. Иова Борецкого, присутствовали три епископа: Исаакий Луцкий, Паисий Холмский и Авраамий Пинский, несколько архимандритов, в том числе и известный Петр Могила, и множество черного и белого духовенства, равно как и лиц светского звания. Одним из главных деяний этого собора был, суд и обличение епископа Мелетия Смотрицкого, заподозренного в унии. Мелетий торжественно, хотя, как оказалось лицемерно, отрекся здесь от унии и разорвал свои подозреваемые сочинения.

Очень интересные и поучительные сведения сохранила нам история о Киевском церковном соборе 1629-го года. Он созван был, как видно из некоторых документов, по инициативе короля Сигизмунда III-го хотя и с согласия м. Иова, утвердившего приглашение „своей властной рукой“. По силе этой грамоты на собор приглашались люди и „всякого достоинства духовного и светского высокого шляхетного и нижайшего Посполитого Стану“²⁵⁷⁸.

—145—

Однако, так как собор этот имел, по мысли короля, своей задачей подготовить православных к примирению с униатами, то он вызвал против себя довольно резкие возражения с разных сторон. Так уже 29 апреля 1629-го года, то есть спустя с небольшим две недели после отпечатания пригласительной грамоты, православные жолнерского польского полка, прислали к митрополиту следующее письмо: „дошло до нас из русских стран (а они стояли в пределах Пруссии) известие, что от короля нашего, от посполитой Pечи и Папы римского последовали лукавые замыслы т. е. что они хотят перевести всех нас из Греческой веру в унию... Ради самого Господа Бога умоляем всех, которые будут присутствовать на предназначенном Киевском соборе, заявить там, что все мы, сколько нас ни есть, в польском войске в Пруссах, для защиты нашей святой веры готовы пролить нашу кровь... Этот лист при полном собрании нашего товарищества под Мальборком властными руками подписали 29 апреля 1629 г. Андрей Шмарчевский с повета Жидачевского; Александр Галазицкий с княжества Литовского; Иван Жищевский с повета Галичского; Илья Боярский с повета каменецкого; Иван Соколовский с повета винницкого; Иван Попель с повета премыского“²⁵⁷⁹.

Еще определеннее и резче звучит другая протестация, поданная православными киевского воеводства. Разоблачивши замысел короля – дать путем этого собора торжество унии, авторы „протестации“ категорически заявляют: „а так как соборы, предназначенные по универсалу короля, без их ве-

—146—

дома и согласия, имеют, по-видимому, иную цель, (а не торжество православной истины), то они, обитатели воеводства киевского, протестуют против открытия таких соборов. и если эти соборы состоятся и на них сделаны будут какие-либо постановления, противные благочестию и нарушающие древние права и привилегии православного русского народа, то постановления таковые будут считаться не обязательными и не действительными“²⁵⁸⁰.

Православное запорожское казачество, которому умышленно не было послано приглашения на предстоящий собор, собрало по этому поводу Раду и за четыре дня до открытия собора прислало на имя м. Иова особую грамоту, в которой, между прочим писало: „хотя мы и не получили от Вашей Милости столь желанного послания, однако, живя в православной вере, в которой мы родились, для того, чтобы иметь точное известие, что там (т. е. на соборе) делается, посылаем двоих наших товарищей – Андрея Лагоду и Сапрона Сосимовича“²⁵⁸¹... И действительно, эти представители казачества явились на собор и сыграли там очень видную роль.

Собор открылся в назначенный королем срок, т. е. 29-го Июня. Когда пан Заславский – посол избранный маршалком собора, стал требовать, чтобы казаки, как непрошенные на собор лица, оставили его заседание, то депутаты казаков энергично против этого запротестовали и стали требовать распущения самого собора, как незаконно и неправильно составленного. Их поддержали многое другие голоса, преимущественно из среды православных мирян, так что митрополит принужден был закрыть на этот день заседание собора. На следующий день повторилось то же самое, с еще более решительной угрозой со стороны казаков, „при чем, надо полагать, дело не обошлось без сильных укоризн митрополиту Иову Борецкому, тогдашнему архимандриту Лавры – Петру Могиле и некоторым более видным представителям собора“²⁵⁸². В конце концов, на четвертый день все убедились, что такой собор со-

—147—

стояться не может. Таким образом, благодаря своевременному вмешательству казаков и энергии мирян, униатские планы короля потерпели поражение и дело православия было спасено и на этот раз.

В Октябре того же 1629-го года состоялся, по почину короля и другой, чисто униатский собор в г. Львове, имевший ту же самую цель – примирения с православными, во, разумеется, без ущерба для унии. На этом соборе были налицо все униатские владыки и среди них Мелетий Смотрицкий, только что изменивший православию, сам униатский митрополит – Иосиф Вельямин Рутский, множество монахов-базилиан и знатнейшие из белого духовенства. Миряне же, по-видимому, отсутствовали, (если не считать, конечно, правительственных комиссаров), что составляет, вообще, типичную черту католических соборов.

Вскоре после указанных соборов на кафедру православной киевской митрополии взошел один из достойнейших ее иерархов – известный Петр Могила (1632–1846 г.). Обращает на себя внимание уже одно общенародное избрание его на Варшавском избирательном сейме всеми духовными и светскими представителями православных воеводств и поветов. В акте избрания митрополита и нескольких епископов избиратели называют себя „людьми русского народа, веры православной“ и говорят, что „избирают тех, кого Сам Господь Бог указал нашим сердцам, как мужей, соединяющих в себе с знатностью происхождения, с высокими добродетелями, благочестием и мудростью – постоянство и ревность по вере православной“

Одной из самых важных и благотворных мер м. Петра Могилы было устройство им, по возможности, ежегодных, епархиальных соборов, как в своей митрополичьей области, так и в других, подведомственных ему епархиях, Это были чисто „пастырские соборики“, где, по самому характеру их, исключалась потребность в присутствии мирян, но куда обязано было являться все, как высшее, так и низшее духовенство, хотя последнее этим иногда даже и тяготилось. Так, в грамоте бельского наместника – о. Феофила на имя митрополита Петра Могилы от 2 Августа 1633 г. читаем: „а ям бачу з тягостю приходить тым попом, которые бы ся павернуть хотети ехать

—148—

до Киева, или зразу работою и дороги далекостью се вымовляючи; в том прошу Вeлбeнocть Вашу, моего Ясне Преосвященного вельможного пана и пастыря, о инструкцыю, як в том далей поступовати“²⁵⁸³. – А из предисловия к „Дидаскалии“ Сильвестра Коссова видно, что подобные же поместные соборы устроялись и по другим епархиям, напр. – мстиславской, луцкой, львовской и пр.²⁵⁸⁴

Состоялся в управление м. Петра Могилы и один большой, полный собор, из представителей от всех епархии его митрополии; то был киевский собор 1640-го года, последний из соборов, подлежащих нашему рассмотрению. В своей пригласительной на этот собор грамоте, Петр Могила обстоятельно и подробно раскрыл значение и пользу подобных общецерковных соборов, и в заключение всего писал: „на этот собор мы зовем именем Господним и просим, как вашу честь – духовных, преимущество имеющих и к совещанию духовному способных, так и их милостей – светских братий, ревнующих о благочестии и сведущих в правилах церковных.... Притом настоятельно от вас духовных и светских требуем, чтобы, если окажется что нужным какому братству, вы благоволили бы изъяснить то в инструкции своим уполномоченным послам, для постановления и определения соборного“²⁵⁸⁵... Вот подлинный голос истинного архипастыря, действительно пекущегося о нуждах своей паствы!

Собор этот, действительно и состоялся 8-го Сентября 1640 года. Маршалком на нем избран был ученый ар-

—149—

химандрит Слуцкий – Самуил Шицик, а делопроизводителями („писарями“) – отцы великой учености – Иосиф Кононович и Иннокентий Гизель²⁵⁸⁶. Как любопытную особенность этого собора, должно отметить, что православные епископы на нем лично не присутствовали, а прислали лишь своих заместителей, из бывших епископов и доверенных архимандритов. Почему они поступили так, в точности неизвестно, хотя и можно догадываться, что их шокировало слишком широкое и свободное представительство от мирян, к чему епископы всегда относились довольно недружелюбно, лишь как к терпимому злу. Тем не менее, собор состоялся и происходил целых десять дней. В нем проведено было множество весьма важных постановлений, касающихся жизни духовенства и церковной дисциплины. Но самым главным предметом его занятий было рассмотрение и одобрение нового „православного Катехизиса“, известного под именем катехизиса Петра Могилы.

Через шесть лет после этого собора (31 дек. 1646 г.) Петр Могила умер, успевши значительно упорядочить свою митрополию. А через восемь лет после его смерти (1654 г.) состоялось политическое присоединение Малороссии к Москве, за которым, спустя тридцать с небольшим лет, последовало и церковное присоединение киевской митрополии со всероссийским патриархатом (1687 г.). Это событие и служит хронологической гранью нашего настоящего очерка.

Делая общую заключительную характеристику соборов Юго-Западной Руси за период разделенной Киевской митрополии, мы должны прежде всего засвидетельствовать, что соборы сослужили там огромную службу делу православия и национальности. Они соединили разрозненные силы православной иерархи, ставропигиальных братств, монастырей

—150—

и всего православного народа, во главе с князьями и па нами. Чрез это они создали надежный оплот православию и дали мужественный отпор унии.

В виду этого, в соборах была заинтересована и их преимущественно устраивала лишь православная сторона. Наоборот, униатско-католическая сторона не сочувствовала соборам, предоставляя всю полноту церковной власти од ним только епископам.

Однако, уступая общему требованию времени, созывали со боры не только православные, но и униаты. Но здесь то и сказалось все серьезное различие между ними во взгляде на собор. Униаты предпочитали собор из одних епископов: таковы напр. все тайные епископские съезды перед заключением унии. Затем, они допускали еще представительство на собор усердных поборников папства – монахов (базилиан) и в крайнем случае – некоторых из числа белого духовенства (протопопов). Но они принципиально отрицали право участия на соборах выборного представительства от мирян, делая исключение лишь для назначенных королем польско-католических комиссаров.

Совершенно иначе смотрели на собор православные. Они точно также считали обязательным участие на соборе всех епископов, или их заместителей; но кроме того, они признавали безусловно необходимым и участие на нем мирян, свободно выбранных от различных поветов, братств, приходов и городов. Это условие соблюдалось настолько строго, что соборы, ему не удовлетворявшие не признавались народом, или даже вовсе им не допускались (напр. собор 1629 г.).

Что касается, наконец, самых результатов этих соборов, то история Западной Руси ясно показывает, что закрытые соборы, лишенные контролирующего влияния выборного представительства, в особенности, участия мирян, почти всегда, в большей или меньшей степени, были подозрительны и действовали во вред истинно-церковным интересам.

Наоборот, соборы, собиравшаяся при свете широкой гласности и работавшие при участии законного, свободно избранного представительства от духовенства и мирян, сопровождались важными и благодетельными последствиями для

—151—

интересов православия и национальности: они спасли дело православной веры и русской народности от враждебных натисков польско-католической пропаганды и влили живительную струю в общецерковную жизнь и национальное самосознание православного русского народа.

А. Покровский

—152—

Статистические данные о православной церкви королевства сербского. – Определения Архиерейского Собора, состоявшиеся в 1903–1906 гг. – Коронационные торжества 1904 г. – Столетний юбилей начала освобождения Сербии от турецкого владычества. – К построению храмов в Белграде во имя св. Саввы и преп. Симеона Немани. – † Высокопреосвященный Иннокентий, архиепископ белградский и митрополит Сербий. – Избрание преосвященного Димитрия, епископа шабачского, архиепископом белградским и митрополитом сербским. Биографическая сведения о новоизбранном митрополите. Первые шаги его архипастырской деятельности. – Избрание архимандрита Сергия, бывшего настоятеля сербского подворья в Москве, епископом шабачским. – Из архипастырской деятельности остальных сербских епископов. – XIV-я, XV-я и XVІ-я священнические скупщины. – Священнический клуб в Белграде под названием „Братство“. – Монастырские приходы и священнический фонд. – ХІІ-я и XIII-я монашеские скупщины. – Богословия (семинария) св. Саввы. – К вопросу о богословском факультете при вновь открытом первом сербском университете. – Присоединение к православию католического священника. – Секта назаренов.

Последнее наше обозрение церковной жизни в королевстве Сербии, Старой Сербии, Македонии и Черногории остановилось на второй половине 1903 года²⁵⁸⁷. Обращаясь ныне к этому времени, предложим прежде всего некоторые статистические данные.

По официальным статистическим данным, к концу 1903 г. в пяти епархиях, составляющих область автокефальной православной церкви в королевстве сербском, православных жителей было 2.448.139, домов 346.718, про-

—153—

топресвитерств 19, наместничеств 52, приходов 901, капелланий 59. Священных лиц монашеского чина всего 113, в том числе 21 архимандрит, 1 протосинкелл, 16 игуменов, 5 синкеллов, 55 иеромонахов, 8 иеродиаконов, 7 монахов. Священных лиц мирского чина всего 1017, в том числе 64 протоиерея, 917 священников, 3 протодиакона и 33 диакона. Храмов всего 644, капелл, 49, монастырей 53. Наибольшее количество храмов и капелл в нишской епархи (205 и 26), наименьшее в шабачской (77 и 4). Монастырей в белградской и нишской епархиях по 15, в жичской 12, в тимочской 6 и в шабачской 5. Родившихся всего 103.646 душ, в том числе родившихся в браке 101.284, вне брака 894, мертворожденных 1468; бракосочетавшихся 24.078, и умерших 59.236²⁵⁸⁸. – Кроме православных, в королевстве сербском живут католики, протестанты, евреи и мусульмане. Но число лиц, исповедующих иную веру, кроме православной, незначительно. По последней официальной переписи 1905 г. в королевстве сербском православных 2.460.515 душ, католиков 10.423, протестантов 1.399, евреев 5.729 и мусульман 14.745 (в том числе 3.056 турок и 11.689 турецких цыган)²⁵⁸⁹. Государственным бюджетом на 1906 г. определено на церковные потребности в Сербии 368.087 динаров (франков). Из этой суммы, в частности, на епископат 66.500 дин., на богословию (семинарию) 185.115 дин., на духовные суды 92.236 дин., на нужды администрации 6.726 дин., на референта церковных дел 3.000 дин., на содержание священника в Майдан-Пеку 1.500 дин. и на пособие иноверным священникам 18.010 дин. – В VII книге „Статистичког Годишньака Кральевине Србије“ (выш. в начале 1906 г.) помещены следующие данные о церковных и монастырских имуществах в Сербии. Стоимость церковных и монастырских имуществ исчисляется в сумме 7,347.318.79 дин., в том числе церковных имуществ 4.266.265.49 дин., и монастырских 3.081.053.30 дин., недвижимых имуществ церковных и монастырских 4.316.909.70 дин., и в чистом капитал. 3.080.409.09 дин.²⁵⁹⁰

—154—

В начале предшествующего нашего обзора за 1942 и 1903 гг. мы изложили некоторые, имеющие общий интерес, определения высшей сербской церковной власти Архиерейского Собора. В дополнение к сказанному раньше отметим еще три определения Сербского Архиерейского Собора, состоявшаяся в 1903 г.

В заседании 6 июня 1903 г. выработано было послание Сербского Архиерейского Собора в ответ на известную окружную грамоту константинопольского патриарха Иоакима III ко всем автокефальным церквам православного Востока касательно вопросов общецерковного характера, как то о присоединении старокатоликов к православной церкви, об исправлении христианского календаря и др. 1) По вопросу о соединении старокатоликов с православною церковию Архиерейский Собор выразил свою радость и желание видеть фактическое осуществление союза в православной вере. Этого можно достигнуть только при том условии, если догматы святой православной церкви будут храниться старокатоликами в полной целости и неприкосновенности, как это было у всех христиан в первые века церкви Христовой. Относительно совершения таинств – обрядов, как и самой литургии, должна быть сохраняема внешняя сторона их, на сколько она есть видимое выражение догмата. Остальные же обряды каждая церковь может совершать по своим обычаям и постановлениям. 2) Относительно исправления календаря желательно знать мнение специалистов; во всяком случае реформа не должна противоречить духу православной церкви в определении дней св. Пасхи и стоящих с нею в связи праздников²⁵⁹¹. 3) Что касается всех остальных церквей христианских, различающихся в учении и обрядах, то если бы они изъявили желание единения с православною церковию, и к ним следует применять то, что сказано о старокатоликах. 4) Для поддержания братской любви и согласия между отдельными автокефальными православными церквами желательно

—155—

постоянное общение их между собою. Предстоятелям церквей следует систематически извещать друг друга о всех важных событиях в церковно-религиозной жизни страны и оказывать взаимную нравственную поддержку. Полезно также время от времени устраивать личные свидания представителей церквей для обмена суждений по текущим церковным делам. Для утверждения в обществе веры православной и для защиты церкви от враждебного духа времени, должно последовать примеру св. апостолов, которые, по нисхождении на них Св. Духа, проповедали евангелие правды и истины каждому народу на его языке. Простое и убедительное раскрытие учения Христова может стать несокрушимою скалою, о которую будут разбиваться волны лживой философии и софистики. Само собой разумеется, что, кроме того, следует переводить на свои языки лучшие иностранные апологетические труды, чтобы таким образом, ими могла пользоваться каждая из отдельных автокефальных церквей²⁵⁹². – В заседании 16 июня 1903 г. заслушаны были отчеты преосвященных епископов шабачского Димитрия и нишского Никанора об их деятельности в 1902 г. По поводу указаний этих епископов, Архиерейский Собор определил обратить внимание королевского правительства на нижеследующее. 1) Замечено, что в народе распространяются кое-какие брошюры, как напр. „Сон Божией Maтери“, „Чудотворная сила св. Сисоя“ и т. д., которые своим содержанием вносят в народ заблуждения и суеверия. 2) Бывают случаи, что полицейские власти выдают женщинам, живущим внебрачно с известными лицами, паспорта как их служанкам, и чрез то поддерживается внебрачная жизнь. 3) Вопреки всем действующим предписаниям о выработке и продаже чистых восковых свеч продаются все-таки свечи из нечистого воска, что вредно отзывается на народном здоровье, а также портит и церковную живопись. 4) Нишская епархия слишком обширна и желательно, в интересах как религиозных, так и национальных, разделить ее на две епархи. А так как и архиепископия белградская также велика, то следовало бы митрополиту иметь помощника – викарного епископа. 5) До-

—156—

вольно часто случаются столкновения между представителями школ и церквей относительно собственности и границ школьных и церковных земель, – и следовало бы позаботиться о том, чтобы имущества школ и церквей были точно обозначены и утверждены установленными документами, а где это возможно, чтобы школы были перемещены и строились дальше от церквей, потому что только таким способом можно избежать и совсем устранить поводы к неприятным столкновениям между школьными и церковными управлениями²⁵⁹³. Третье определение Архиерейского собора состоялось по поводу направленной к епархиальному епископу просьбы одного лица, давно оставившего свой дом, жену и детей и ушедшего в монастырь послушником с желанием принять монашеский чин. Так как этот проситель остался тверд в свое намерении и в течении двух лет оказывал необычайную ревность в отношении к церкви и своим обязанностям и притом проводил время в непрерывном посту, самым строгим образом воздерживаясь от всего мирского, то местный преосвященный обратился к Архиерейскому Собору за разъяснением: „Можно ли означенному просителю позволить вступить в монашеский чин, после того как он оставил жену и детей, и жена с своей стороны согласна на то, чтобы он стал монахом?“ Архиерейский Собор в том же заседании 16 июня 1903 г., согласно с 48 правилом, Трульского собора и толкованием Вальсамона и имея в виду предшествующую практику церковную в подобных случаях, определил: „Когда кто либо, состоя в законном браке, пожелает вступить в монашеский чин и другая супружеская сторона изъявит на это свое согласие, тогда местный архиерей может дать свое благословение этому лицу на вступление в монашество, если это лице предварительно обеспечит свою семью. Но во всяком случае епископ должен испытать пригодность означенного лица к вступлению в чин монашеский“²⁵⁹⁴.

Переходим к 1904-му и следующим годам.

В заседании 19 октября 1904 г. высокопреосвященный

—157—

митрополит Иннокентий предложил Архиерейскому Собору внести в журналы Собора акты 1) о коронационных торжествах, 2) о положении мощей св. первовенчанного короля преп. Симона в новую раку и 3) о миропомазании его величества короля Петра I. По поводу этого предложения и по взаимному соглашению всех членов Архиерейского Собора дано следующее описание вышеупомянутых торжеств²⁵⁹⁵.

І. В этом юбилейном году (1904) – столетней годовщине первого восстания сербов против турок – совершено коронование и помазание святым мером его величества короля Петра I в следующем порядке. Церковный чин составил митрополит по древним правилам св. церкви и применительно к обстоятельствам. 7 сентября в 5 ч. пополудни по утвержденному церемониалу, выработанному нарочитым комитетом, перенесены из королевского дворца в соборный храм королевская корона, скипетр, держава, порфира и королевское знамя. Все эти регалии оставались в храме до коронования и охранялись почетною стражею. При входе в собор митрополит вместе с остальными архиереями и многочисленным духовенством приняли королевские регалии и положили их по обе стороны иконостаса на особо приготовленных местах. Тотчас после сего началось всенощное бдение, за которым освящены были королевская корона и остальные королевские регалии, 8 сентября в 8 ч. утра его величество король, окруженный государственными сановниками и своею свитой, торжественно шествовал из своего королевского дворца в соборный храм, при колокольном звоне и громе пушек со стены белградской крепости. В западных вратах собора его величество короля встретили митрополит с крестом и св. водою, епископ шабачский Димитрий с св. Евангелием, остальные епископы – Нишский Никанор, жичский Савва и Тимочский Мелетий с иконами Божией Матери и св. Андрея Первозванного. После краткой речи митрополита началось шествие к царским дверям. Впереди шли диаконы и протодиаконы, за ними священники, протоиереи и архимандриты, затем митрополит и остальные архиереи, все в новых

—158—

торжественных, нарочито для этого случая приготовленных, облачениях. Вслед за митрополитом следовал его величество король в сопровождении престолонаследника и остальных детей королевских, престолонаследника Черногория с супругой, государственных и военных чинов и свиты. Приложившись к местным иконам у царских дверей, король взошел на ступени своего трона, и вслед за сим начался чин коронования по нарочитому церковному уставу. После совершения чина коронования началась литургия. Во время причастия преосвященные епископы шабачский Димитрий и нишский Никанор пригласили короля приступить к таинству причащения. Сняв предварительно с себя меч, король последовал приглашению. Митрополит встретил короля у царских дверей и ввел его в св. алтарь. Затем по уставу совершено причащение короля. По возвращении его величество король, став на ступени своего трона и препоясав опять меч, возложил на свою голову королевскую корону, в руки взял скипетр и державу, и литургия продолжалась. По заамвонной молитве митрополит произнес приличное торжественному акту коронования поучение²⁵⁹⁶. По окончании богослужения король проследовал в дворец по установленному церемониалу.

II. По определению Архиерейского Собора, состоявшемуся 22 сентября 1904 г., в сербской лавре Студенице²⁵⁹⁷ совершено положение мощей св. первовенчанного короля преп. Симона в следующем порядке. Высокопреосвященный митрополит известил о состоявшемся определении Архиерейского Собора его величество короля, который с своей стороны изъявил желание присутствовать на этом торжестве. 23 сентября в 4 ½ ч. по полудни прибыл король в лавру Студеницу и тотчас направился в храм, где при входе его встретили митрополит и все епископы с многочисленным духовенством и народом. При сем местный епархиальный епископ Савва приветствовал короля соответствующею речью. За сим совершено было всенощное бде-

—159—

ние. Служили митрополит и епископы жичский и тимочский с лаврским духовенством и священниками из свиты архиереев в присутствии короля с министрами, государственными и военными чинами и королевской свитой. 24 сентября, в день памяти преп. Симона первовенчанного короля литургию совершил митрополит в сослужении всех остальных сербских епископов, десяти священников и двух диаконов. Митрополит произнес слово, приличествующее празднику и чину обнесения мощей преп. Симона. По окончании литургии совершено обнесение мощей преп. Симона вокруг храма по нарочито установленному чину. По входе в храм. прежняя рака с мощами помещена в новый драгоценный ковчег, который еще в 1852 г. при несла в дар княгиня Персида, мать короля Петра I²⁵⁹⁸. Приложившись к св. мощам король, после напутственной речи митрополита и осмотрев лаврскую ризницу, отбыл с своею свитою и сановниками в г. Кральево (в 50-ти верстах от лавры).

III. 24 сентября в 3 ч. пополудни митрополит и епиеконы с духовенством выехали из Студеницы в монастырь Жичу²⁵⁹⁹, куда прибыли 25-го в полдень. В 3 ½ ч. 25 сентября началось всенощное бдение. Служил митрополит с епископами шабачским и нишским и остальным духовенством в присутствии короля, который стоял на нарочитом месте, по правую сторону престола. 26 сентября литургию совершил митрополит в сослужении всех епископов, десяти священников и двух диаконов. Король в порфире, с короной на голове, скипетром и державой в руках, вступил в храм и после возгласа „Благословенно царство“, снял корону с головы и отдал ее, как и остальные знаки королевского достоинства, нарочито назначенным для сего лицам, за тем сел на королевский трон, с которого вставал во время малого входа, чтения Евангелия, великого входа и освящения св. Даров. Во время причастия епископы шабачский и нишский известили короля, что наступило время св. миропомазания

—160—

и причащения тела и крови Господних. Король, сняв меч, подошёл к царским дверям и здесь митрополит при участии всех епископов совершил по церковному чину миропомазание короля. Затем король, введенный митрополитом в алтарь, причастился св. Таин. В конце литургии митрополитом произнесено поучение и возглашено многолетие „благоверному и христолюбивому боговенчанному, превознесенному и св. миром помазанному государю и кралю Петру“. По окончании богослужения король принимал поздравления от духовных и государственных сановников в лаврcкoм доме и от народа на поляне пред монастырем на нарочито построенной трибуне. Торжественный обед с „здравицами“ короля и митрополита состоялся в г. Кральеве (в 5 верстах от монастыря Жичы). 27-го сентября король, после молитвы в местной церкви, отбыл в свою резиденцию²⁶⁰⁰.

Торжество коронования сербского короля Петра I произошло как раз в год столетия со времени начала освобождения Сербии от турок и первых признаков последовавшего за тем воскрешения сербского государства. Торжество это тем знаменательнее, что оно явилось не только первым после возрождения Сербии, но что оно совершилось над главою внука первого вождя сербского освобождения – Кара-Георгия, который в 1804 г. сумел собрать вокруг себя смелых бойцов против турецких вековых насилий, дать первый решительный отпор тогдашнему самоволию турок и тем положил начало возникновению нынешнего сербского королевства. Серия юбилейных празднеств началась в Новый 1904-й год в Тополе, родине и месте погребения Кара-Георгия²⁶⁰¹. Особенно торжественно праздновался день 14 февраля 1904 г. Во всех церквах и монастырях в этот день отслужены были литургии с благодарственным молебствием и всюду произносились соот-

—161—

ветствующие церковные поучения и речи в честь вождя Кара-Георгия и его сотрудников. В белградском соборном храме торжественную литургию совершил митрополит в присутствии короля и королевской семьи. После приема при дворе был торжественный обед для высших чинов, а на другой день 15 февраля – обед для народных депутатов²⁶⁰².

В заседании 1 ноября 1904 г. было заслушано представление главного комитета священнического общества от 30 сентября того же года. Указывая на грустный факт, как отдельные лица в священническом одеянии шляются без дела по большим городам, особенно в Белграде, и своим поведением убивают авторитет священнический, главный комитет просит Архиерейский Собор принять надлежащие меры против подобных явлений, дающих врагам церкви повод поносить ее и ее представителей. По поводу этого представления Архиерейский Собор определил просить королевское правительство предписать полицейским властям, чтобы они имели строгое наблюдение за подобными лицами, привлекали их немедленно к ответственности и отсылали по месту из жительства. Особенно по официальному приглашению ближайших церковных органов полицейские власти должны подвергать строгому наказанию всех, незаконно носящих священническую одежду и удалять их по месту жительства. Церковным же органам предлагается всех подобных лиц доставлять ближайшей полицейской власти с требованием, чтобы против них немедленно были приняты надлежащие меры, и в тоже время извещать о каждом таком случае свою ближайшую власть. – В том же заседании, по поводу дела одного священника, потребовавшего от духовного суда своей епархии объяснения относительно оплаты церковных расходов клириками, посвящающимися в диакона, священника и остальные чины, Архиерейский Собор, в связи с своим решением от 1863 г. за № 19, опре-

1) Подробности о значении и праздновании дня 14 февр. 1904 г. – в Весн. срп. ц. 1904, февр. 97–100, 170–174. См. также Славянские Известия, № 1, октябрь, 1904 (статью П. А. Кулаковского: „Коронование сербского короля и юбилей возрождения Сербии“).

—162—

делил: в возмещение церковных расходов при рукоположении и производстве диаконы должны платить пять динаров (франков), священники – десять дин., архимандриты, игумены и протопресвитеры пятнадцать дин., епископы – сто дин. и митрополит сто пятьдесят динаров²⁶⁰³. В заседании 5 ноября 1904 г. заслушано было прошение главного комитета священнического общества от 1 сентября того же года о том, чтобы „проект закона о приходских священниках и протоиереях в королевстве сербском и об их платах и пенсиях“, утвержденный священнической скупщиной 1904 г., был принят Архиерейским Собором и установленным путем получил силу закона. Архиерейский Собор, по всестороннем рассмотрении означенного проекта, принял его сначала в главном, а потом и в частностях, произведши некоторые изменения. Находя, что таким способом (систематическим жалованьем из государственного казначейства) всего правильнее было бы регулировано материальное положение отечественного приходского духовенства и что такой проект вполне соответствует требованиям современного общественного состояния и устройства, Архиерейский Собор определил: означенный проект закона об устройстве священнического положения послать министру просвещения и церковных дел и наилучшим образом рекомендовать его как пригодный и достойный получить силу закона²⁶⁰⁴. Один из самых насущных и неотложных вопросов приходского духовенства в Сербии, который вот уже десятки лет безуспешно трактуется, это вопрос об улучшении материального положения священников. В данном случае министр просвещения и церковных дел с своей стороны принял означенный проект и направил его на рассмотрение и решение в государственный совет, который в свою очередь должен передать его в последнюю инстанцию – в народную скупщину для усвоения ему силы закона. Благоприятного результата, однако, доселе не получилось. – В заседании 19 ноября 1904 г. рассматривался поднятый преосвященным епископом тимочским вопрос; какое количество священников

—163—

должно быть при отпевании и погребении умершего священника? В законе нигде это не предусмотрено, равно не имеется определенного решения соборного, а между тем практика весьма разнообразна и иногда случалось, что при отпевании и погребении умершего священника служили всего два священника, что производит весьма плохое впечатление на окружающих и понижает авторитет священнический в народе. Архиерейский Собор решил этот вопросы так: все окрестные священники, не связанные неотложным делом или болезною, должны исполнить братолюбивую обязанность в отношении к почившему священнику соучаствовать в отпевании и погребении по уставу²⁶⁰⁵. – По предложению того же преосвященного тимочского в заседании 1 декабря 1904 г. определено, чтобы все духовные лица обоего чина приготовили себе на случай смерти церковные облачения, подобающая их чину. Облачения могут быть из самой простой материи, но должны быть полные. Такие облачения должны приготовить себе и епископы. Если бы случилось, что умерший не приготовил себе заблаговременно облачения, то церковь уступит какое имеется, но стоимость его должна быть возмещена из имущества умершего, так, чтобы церковь не терпела убытка. – В заседании 2 декабря 1904 г. рассматривался предложенный министром просвещения и церковных дел совместно с министерством финансов вопрос: „может ли священник по канонам православной церкви заниматься торговлей, и если это запрещено, то какова санкция запрещения?“ Архиерейский Собор решил так. По канонам священникам запрещено занятие торговлею, как самостоятельное спекулятивное дело, а равно также запрещены купля и продажа. Между тем священникам не воспрещено из своих экономических производств продавать, что есть для этой цели, для содержания своих семейств. Даже больше, похвалы достойны работящие и предприимчивые в развитии экономии священники. Только предприимчивость эта не должна быть в ущерб, пастырской его службы²⁶⁰⁶. В том же заседании рассматривалось представление духовного суда

—164—

о потребности руководств, как поступать в отношении внебрачно живущих лиц и случаев убегания девушек из родительского дома. Определение Архиерейского Собора следующее. Убежавшие девушки должны быть возвращаемы в родительской дом. Если родители не принимают убежавшую дочь, она передается ближайшим своим родственникам. Если же таковых родственников не окажется, то местный священник и община присуждают, в какой благонадежный дом должна быть направлена такая девушка до окончательного решения вопроса о выдаче ее замуж²⁶⁰⁷. В заседании 1 сентября 1905 г. по предложению жичского епископа определено обратить внимание правления богословий св. Саввы на то, чтобы при приеме учеников в первый класс семинарии в 1905–1906 учебном году, как и в последующие годы, ученики брались из всех епархий в королевстве сербском соразмерно с количеством духовенства в каждой из них. Это определение вызвано тем обстоятельством, что воспитанники семинарии одной епархи нередко не идут на священнические места в приходах другой епархи, и таким образом многие приходы остаются долго незанятыми. – В последнее время в Сербии вошло в обычай при проводах покойников на кладбища употреблять военную и гражданскую музыку, петь светские песни и носить различные нецерковные знаки и украшения. На это обратили внимание Архиерейского Собора представители духовенства белградского и одного округа тимочской епархи, как на такие явления, которые идут в ущерб вере и набожности их пасомых. Архиерейский Собор в заседании 3 сентября 1905 г., чтобы устранить из погребальных церковных обрядов то, что принесено сюда из иностранных церковных обычаев и имея в виду раннее свое решение от 28 апреля 1903 г.²⁶⁰⁸, определил: взойти с представлением к королевскому правительству, чтобы оно воспретило употребление военной и гражданской музыки при погребении невоенных лиц, как и пение нецерковных песен и ношенье разных нецерковных знаков, так как только таким способом можно

—165—

облегчить духовенству охранить достоинство церкви и свой авторитет. – В том же заседании 3 сентября 1905 г. Архиерейский Собор, по предложению высокопреосвященного митрополита Димитрия, указавшего на крайний недостаток хорошо подготовленных лиц для занятия высших церковных должностей, определил принять на себя заботы и хлопоты о приготовлении лиц, желающих всецело посвятить себя служению православной церкви, – в надежде, что и министерство просвещения и церковных дел не откажется дать для этой цели материальную помощь. Путем конкурса приглашаются монахи, окончившие с отличным успехом богословию или молодые люди, отлично кончившие семинарский курс и согласные принять монашество – продолжить образование в высших духовных школах. Для той же цели приглашаются молодые вдовые священники, бездетные, под условием принятия монашества. Решено определение это напечатать в духовных журналах, а министерству просвещения и церковных дел послать соответствующее предложение²⁶⁰⁹. В октябре 1905 г. два кандидата богословия, монахи, избранные Архиерейским Собором, отправились для получения высшего богословско-философского образования в галльский университет. Министр просвещения и церковных дел обещал содержать на государственный счет трех воспитанников – монахов в духовной академии или богословском факультете, так что, можно надеяться, сербская церковь в близком будущем будет иметь хорошо подготовленных кандидатов на высшие церковные должности. – В Архиерейский Собор поступило два заявления от белградского духовного суда от 6 сентября 1905 г. Первое – о том, что многие церкви и монастыри в белградской епархи не вносят установленные % в церковный фонд, и второе о том, что с 1899 г. прекратилось собирание десятины чистого дохода со всех церквей на предмет построения новой богословии. В заседании 7 сентября того же года Архиерейский Собор постановил издать строжайшее предписание о продолжении во всех епархиях отчисления 10% и не мене 5% с доходов монастырей и церквей в церковный фонд, равно о про-

—166—

должении 10% чистого дохода со всех церквей и монастырей на постройку нового здания семинарии. – В заседании 12 сентября 1905 г. заслушано было представление начальника сверлижеского округа от 3 сентября того же года, – в коем он ставит на вид своему архипастырю епископу нишскому упадок народной любви в отношении к церкви и религии и развитие излишней свободы в религиозных вопросах, что народ – христианин только по имени и совершенно равнодушен к всему, что в связи с религией и церковью. В подтверждение сказанного начальник приложил представление двух приходских священников, которые также говорят об упадке веры и почтения к церкви, – случается даже, что и в праздники представители власти не посещают церкви, хотя обязаны это делать по своему положению. Усматривая дурные последствия такой холодности в отношении к церкви и религии, каковое равнодушие по заявлению остальных епископов наблюдается во всех краях Сербии и не только у обычных граждан, но и у государственных чинов, которые обязаны служить примером для остальных, Архиерейский Собор в заседании 12 сентября 1905 г. определил теперь же обратиться к председателю совета министров и министру внутренних дел с просьбой, чтобы они обратили внимание под лежащих властей на небрежное исполнение народом своих обязанностей в отношении религии и церкви. Министр же внутренних дел нарочито приглашается обратить внимание на полицейских и общественных должностных лиц, которые и в праздники не посещают церкви, хотя призваны к тому и своею христианскою обязанностью и своим положением²⁶¹⁰. – Немало волновал представителей сербской церкви в 1905 г., возбужденный министерством юстиции вопрос об уничтожении духовных судов и о передаче брачных споров гражданским судам. В сентябрьской книжке органа Архиерейского Собора за 1905 г. читаем: „предположение изъять брачные тяжбы из ведения духовных судов и перенести их в ведение судов гражданских, что дало повод к разнообразным суждениям в сербской печати,

—167—

не будет приведено в исполнение. Благодаря предупредительности государственных и церковных властей и взаимному их соглашению, от церкви ныне отклонена неприятность, которая неминуемо послужила бы причиной целого ряда споров, вредных для обеих спорящих сторон. С удовольствием констатируем, что серьезное и основательное соглашение в этом вопросе подает надежду на успешное решение и остальных церковных вопросов, стоящих на очереди и ждущих своего решения²⁶¹¹“. Но тем не менее в конце 1905 г. министр юстиции образовал вновь комиссию для выработки законопроекта об уничтожении духовных судов и о передаче брачных тяжб судам гражданским²⁶¹². Вопрос этот не новый для Сербии. За последние сорок лет он неоднократно поднимался, но все покушения светских властей оставались безуспешными, потому что ни один из представителей церкви не мог и не имел права дать на него своего согласия. Попытки были в 1862 г. когда еще вырабатывался нынешний закон о церковных властях, в 1883 г. когда митрополит Михаил удалился от церковного управления, за тем при министре просвещения м. Куюнджиче и особенно решительно в 1888 г. когда на стороне этого проекта были и радикальное правительство и большинство членов народной скупщины, в том числе и некоторые священники-депутаты. Но каждый раз в конце концов победа была на стороне церкви. Церковь должна защищать свои вековые установления и свои права. С указанным намерением королевского правительства – говорит „Весник српске цркве“ – никто не может согласиться, и меньше всех Архиерейский Собор, помимо остального, и потому, что ни в одной православной церкви брачные тяжбы не решаются гражданскими судами. Этого права православной церкви не пыталось оспаривать и иноверное правительство в Австро-Венгрии, в Боснии и Герцеговине, и даже в Турции. А вот либеральное правительство королевства Сербии хочет узурпировать права своей церкви и нарушить ее установления. Да и в интересах ли государства – заводить в

—168—

„сербском Пиемонте“ такие вредные новизны вопреки учению православной церкви, и тем создавать прецедент, чтобы иноверные правительства, по примеру королевства сербского, нарушали установления православной церкви в тех порабощенных сербских землях... Но с другой стороны ничего нельзя иметь против того, чтобы духовные суды были реформированы, чтобы закон церковный подвергся ревизии, чтобы все, требующее изменений и дополнений, было исправлено и дополнено, не останавливаясь, где нужно, и пред переменами в личном составе. Если же и далее в духовных судах дела будут идти как до селе, звание судей будет предоставляться лицам неподготовленным, если администрация и процедура в них не будут упрощены и ускорены, и если высшая духовная власть сама раньше не возьмет инициативу в проведении необходимых церковных реформ, то ничего не будет удивительного, что в один прекрасный день из ведения церкви ускользнут и духовные суды и еще многое иное, с ними связанное²⁶¹³. Что потребность в реформах сербской церкви действительно назрела, видно из того, что вопрос о реформах поставлен на очередь в весенних заседаниях Архиерейского Собора 1906 г. В сербской духовной печати заявляются скромные пожелания, чтобы восстановлены были в силе те статьи церковного закона от 1890 г. о выборном праве, которые были нарушены в 1894 г. Одною из таких статей духовенству предоставлялось право избрания окружных протоиереев, наместников и членов духовных судов. По другой статье, в Архиерейском Соборе с полноправным голосом заседали и решали дела, наравне с остальными действительными членами Собора, по одному протоиерею из каждой епархи и два архимандрита из всех епархий²⁶¹⁴.

В последнее время обращено серьезное внимание на упорядочение жизни монастырской. В весенних заседаниях Архиерейского Собора 1906 г. состоялось определение о том, что каждый епархиальный архиерей может в своей епархии назначать постоянных монастырских ревизоров. Они из-

—169—

бираются и поставляются из достойных и исправных, настоятелей монастырей местной епархии²⁶¹⁵. В частности, высокопреосвященный митрополит Димитрий окружным, посланием от 10 апреля 1906 г. предписал всем монастырским настоятелям, чтобы на будущее время, в силу определения Архиерейского Собора № 12 от 1904 г. они не принимали в свой монастыри ни одного монаха без его дозволения²⁶¹⁶. Еще в 1904 г. Архиерейский Собор занят был вопросом об основании такой монашеской школы, которая наиболее могла бы удовлетворять настоятельным потребностям нынешних сербских монастырей. Так как ныне ясно обозначилось с одной стороны недостаточное богословское образование монахов, а с другой стороны недостаточное знакомство их с экономическими науками, отчего страдают большая монастырские имущества, то Архиерейский Собор признал благовременным основать такую монашескую школу, которая бы подняла религиозный дух в монашестве и в тоже время приспособила бы его к более рациональной деятельности на монастырских имуществах. Такую школу, с пособием министерства народного хозяйства, предполагалось открыть в лавре Студенице. С целию поднятия материального положения монастырей предполагалось в программе школы отвести видное место сельскохозяйственным наукам и практическому изучению сельского хозяйства. Окончивших курс учения имелось в виду назначать в различные местности сербского королевства для заведывания монастырскими имуществами. Однако высокопреосвященный митрополит Димитрий в начале 1906 г. отказался от мысли открыть монашескую школу в Студенице, и решил открыть ее в монастыре Раковице близ Белграда. 10 апреля 1906 г. действительно открыта здесь первая монашеская школа, в присутствии митрополита, для приготовления монахов кандидатов священства. Курс учения четырехлетний. Особенное внимание уделяется сельскому хозяйству. На первых порах записалось в школу 12 учеников. Заведует школой временно настоятель монастыря архимандрит Арсений (бывший на-

—170—

стоятель сербского подворья в Москве). В школу принимаются ученики не моложе 14 и не старше 18 лет, прошедшие по крайней мере основную школу и представившие а) письменное дозволение от своих родителей на принятие монашества по окончании учения, б) свидетельство о своем поведении и занятии и в) докторское свидетельство о здоровье²⁶¹⁷.

Столица сербского королевства Белград в более или менее близком будущем украсится двумя новыми величественными храмами. Первый храм, сооружаемый на общенародные пожертвования, – во имя св. Саввы, архиепископа и просветителя Сербии. Из отчета главного комитета общества, ведающего дело построения этого храма, за 1904 г. видно, что имущества общества к концу отчетного года исчисляются в сумме 383.263 дин., из коих на лицо 89.843 дин., в недвижимом имуществе 182 тыс. дин. и в долгу – 111.420 дин.²⁶¹⁸ В течение 1904 г. капитал возрос на 17.214 дин. Крупные пожертвования в сем году поступили от короля Петра 10 тыс. дин., от наследника 2 тыс. и по 1 тыс. див. От детей короля Елены, Александра и Павла. В марте 1906 г. высокопреосвященный митрополит Димитрий, председатель главного комитета общества по построению храма св. Саввы, издал воззвание к духовенству и учителям Сербии, как и к остальным родолюбам, приглашая их образовывать подкомитеты на своих местах для сбора пожертвований на означенный предмет²⁶¹⁹. Другой храм во имя преп. Симеона Немани строит на берегу Дуная белградская община на собственный счет, по обязательству от 1891 г., когда для городских надобностей по-

—171—

требовалось снести старый храм и использовать принадлежавшее ему место²⁶²⁰.

19 мая 1905 г. скончался в Белграде архиепископ белградский и митрополит Сербии Иннокентий. Покойный митрополит (в мире Иаков Павлович) родился 1 авг. 1840 г. в г. Шабце. Высшее богословское образование получил в киевской духовной академии. Два раза был назначаем ректором белградской семинарии (в 1874 и 1886 гг.). 24 ноября 1892 г. принял монашество, 2 авг. 1894 г. посвящен в епископа нишского, а 15 февр. 1898 г., после смерти приснопамятного митрополита Михаила, избран был митрополитом сербским²⁶²¹. Как первосвятитель сербской церкви покойный митрополит – говорит „Богословски Гласник“ – отличался миролюбием и осмотрительностью, и тем не менее он терпел сильные нападения в печати и иначе особенно в последние годы, когда, можно сказать, на него воздвигнуто было сплошное гонение. Но ему пришлось пережить весьма тяжкие дни, такие обстоятельства, которые редко случаются в жизни отдельного народа и церкви²⁶²², и неудивительно, что по своей доброте он не мог иногда удержаться на той высоте, на которой ему следовало быть... Отпевание тела митрополита Иннокентия совершено было, в присутствии короля сербского Петра, епископами:

—172—

шабачским Димитрием, нишским Никанором и жичским Саввою, в сослужении нарочито прибывших трех представителей карловицкого патриарха Георгия Бранковича и еще 60 священников. В конце отпевания произнес надгробное слово епископ шабачский Димитрий. По окончании отпевания гроб с телом почившего обнесен был около церкви, и у западных врат краткие речи произнесли профессор богословия Ефрем Бойович и прот. м. Петрович. Погребен митрополит Иннокентий рядом с своим предшественником, митрополитом Михаилом. На поминовенном обеде в большом зале митрополии присутствовали епископы, остальное духовенство и королевское правительство с министром председателем во главе²⁶²³.

Местоблюстителем белградской епархи был назначен епископ шабачский Димитрий. По местным церковно-гражданским постановлениям вдовствующая кафедра митрополии должна быть восполнена в течение трехмесячного срока, со дня смерти митрополита. Таким образом в конце канонического трехмесячного срока состоялся, по предложению министра просвещения и церковных дел, избирательный собор в Белграде. Собор этот, по закону, состоит из всех наличных епископов, из которых старейшему по хиротонии принадлежит место председателя, из всех архимандритов и окружных протоиереев, со включением ректора семинарии. Из светских лиц в выборе принимают участие с правом голоса: председатели совета министров, государственного совета, кассационного суда и главного контроля, председатель и вице-председатель народной скупщины, министр народного просвещения и церковных дел и ректор великой школы (преобразованной в 1905 г. в университет). Все избиратели должны быть православные. Выборы производятся тайною подачею голосов. Получивший большинство двух третей голосов считается избранных, и его избрание немедленно утверждается королем. В настоящий раз получили приглашения на собор 50 полноправных избирателей, явилось же их всего 45 (три архимандрита и два протоиерея по болезни отсутствовали). Выборы назначены были на 14 августа 1905 г. в

—178—

митрополичьей резиденции. Но в этот день голоса разделились: двое из кандидатов, епископ шабачский Димитрий и епископ жичский Савва получили по 18 голосов, епископ ништский Никанор 12 голосов и епископ тимочский Мелетий 2 голоса (5 членов подали пустые записки, без обозначения кандидата на митрополию). Избрание оказалось неправомерным, и назначены были новые выборы на 18-е августа. При этих выборах 27 голосов пало на епископа шабачского Димитрия, и таким образом Сербия получила нового митрополита. 19 августа избрание нового митрополита было утверждено королевским указом, а 20-го августа новоизбранный митрополит был введен, по установленной церемонии, в права и привилегии своего высокого звания и положения. При церемонии „инсталлации или „интронизации“ новый митрополит произнес пространную речь, в которой обозначил приблизительно направление своей будущей деятельности²⁶²⁴.

Митрополит Димитрий Павлович родился в г. Пожаревце в 1846 г. По окончании основной школы и гимназии, поступил в белградскую семинарию, в которой и окончил полный курс в 1868 г. Через два года женился и определен капелланом (помощником священника) в Лапове. После смерти жены, поступил на философский факультет великой школы (ныне преобразованной в университет) в Белграде. По сдаче профессорского экзамена, определен преподавателем в белградскую семинарию. В 1884 г. при митрополите Феодосий Мраовиче (после изгнания из Сербии митрополита Михаила) избран и посвящен в епископа нишского. Но по возвращении митрополита Михаила должен был оставить епископскую кафедру и удалился из Сербии в Францию. В г. Монпелье в течении пяти лет изучал, как слушатель университета, философские и естественные науки. После смерти митрополита Михаила возвратился в Белград и получил место члена в государ-

—174—

ственном совете, а в 1898 г. поставлен в епископа восстановленной шабачской епархии²⁶²⁵, которой и управлял до избрания в митрополита. Будучи епископом, два раза посетил Афонскую гору, и там в монастыре Хиландаре переписал „Типик св. Саввы“, который потом издала сербская королевская академия наук в своем „Споменике“. Кроме поучений и различных речей, известны и другие литературные труды нового митрополита, печатавшиеся частию в изданиях сербской академии наук, частию в сербских духовных журналах. За время управления двумя епархиями высокопреосвященный Димитрий успел в достаточной мере проявить и личную энергию и справедливую требовательность в исполнении духовенством обязанностей. Ныне ему предстоит большой труд по упорядочению церковно-общественной жизни в королевстве сербском, в виду упадка духовного просвещения, нравственности, церковной дисциплины, оскудения пастырского учительства. „Время, в которое вступает на митрополитский престол высокопреосвященный Димитрий – говорит орган Архиерейского Собора – тяжкое. Мы видим непорядки в нашей жизни: многое занимает неподобающее ему место; видим, что под крылом церкви свили гнездо бездеятельность и холодность; церковный дух страдает от недостатка любви к возвышенному призванию священническому и взаимная любовь уступила место порокам. Развивается сектантство – назаренство и отторгает членов от церкви. В обществе же усиливаются религиозный индифферентизм, социализм, раздвоение, несогласие, пороки... Все это требует неотложного лечения, чтобы направить течение общественной жизни на истинный христианский путь. Для всех и каждого быть отцем и учителем не легкое дело, а следует быть и тем и другим. Влияние „поглаваря“ церкви на жизнь всей массы народа в государстве должно явственно сказываться. Общественное возрождение должно начаться сверху. Неизбежны реформы и в церковной и общественной жизни, а для этого требуется соразмерная помощь и церковных и

—175—

государственных органов²⁶²⁶“ Гораздо более мрачными красками изображают печальную картину церковно-религиозной жизни и общественного быта в Сербии, пред вступлением нового митрополита на престол, другие сербские журналы („Трговачки Гласник“, „Богословски Гласник“, „Весник српске цркве“ и др.). Сербская церковь – по отзыву первого журнала – почти совсем утратила цель своей возвышенной миссии и свела свою задачу на простой обрядовый формализм. Сербские храмы запущены и не посещаются народом, священники в умственном и нравственном отношении и в малой мере не отвечают современным требованиям... Нравственность в народе быстро падает: ложь, обман, воровство, клятвопреступление, разврат, „браколомство“, оскудение взаимной любви и доверия и многоразличные преступления и злодейства умножаются и усиливаются с ужасающей быстротой... А между тем голоса пастырей, поучающих народ христианским добродетелям, не слышно, влияние их неприметно... Если и приметно что-либо доброе, и похвальное в среде народной, то это остатки благочестивых навыков и преданий, а отнюдь не результаты влияния веры, церкви и ее малодостойных служителей, среди которых если и есть скромные исключения, то они только еще сильнее освещают собою мрак общей картины. Как неблагоприятны обстоятельства в Сербии – читаем в „Богословском Гласнике“ – ясно показывает немалое оскудение в кандидатах на высшие должности в иерархи. Государство, основывающее университет и рассылающее во все страны Европы своих питомцев для подготовления их в специальных знаниях, забыв основы исторических преданий, всего менее обращало внимание на церковь и ее органы. Не обвиняем и не осуждаем только правительство, не прилагающее попечения о том, чтобы иметь хорошую иерархию, но виним и иерархию, которая несет за это великую ответственность. Сербия не имеет кандидата на митрополичью вакансию, а помышляет о кандидате вне Сербии, и когда пришлось голосовать, некоторые члены избирательного собора воздерживаются от голосования, не имея кандидата по своему желанию. Сербия не имеет кандидатов

—176—

на епископские кафедры, а должна заботиться о Скопии и Призрене; не имеет профессоров, для богословии, и еще менее для богословского факультета, а потому его и нет ныне, и никто не протестует против этого; не имеет достаточно подготовленных кандидатов на вакансии законоучителей в средних школах, протоиереев и приходских священников во многих местах; Сербия не имеет даже на столько воодушевленных монахов, чтобы пополнить праздные места в Хиландаре. В Сербии нет богословской литературы и науки, нет, за частными исключениями, миссионеров и проповедников²⁶²⁷.

Высокопреосвященный митрополит Димитрий на первых же порах обратил внимание на церковную проповедь и на духовную сербскую журналистику. Церковной проповеди в сербских храмах почти не слышно было, за исключением праздника Рождества Христова и Пасхи, – в белградском соборном храме и то эта роскошь позволялась только в большие праздники. Митрополит Димитрий, желая поднять дело проповеди и приохотить к нему священников, начал сам часто произносить поучения в церкви и особым посланием предписал епархиальному духовенству, чтобы оно самым усердным образом занялось проповедью Слова Божия народу во время богослужений, а также ввело и внебогослужебные собеседования. Настоятели церквей обязаны представлять митрополиту самые точные сведения об успехах церковной проповеди. Столичные же пастыри должны по очереди произносить проповеди в белградском соборе каждый воскресный и праздничный день. За тем, с благословения сербского митрополита в Белграде с 1906 г. издается еженедельный религиозно-нравственный журнал „Пастирска Реч“, назначенный для духовенства и народа (издатель священник топчидерский Др. Димитриевич, редактор священник белградский П. Милоевич). В журнале помещаются популярные проповеди и статьи по во-

—177—

просам вероучения и нравоучения, доступные для простых читателей. Известия, помещаемые в конце журнала и касающиеся церкви и духовенства, отличаются свежестию и осведомленностию. „Весник српске цркве“ с сентября 1905 г. выходит, под редакцией прот. А. Ильича, бывшего редактора-издателя „Христьанског Весника“. Согласно желанию митрополита и Архиерейского Собора и по единогласному решению нового главного комитета священнического общества, прот. А. Илич согласился, прекратив издание „Христ. Весника“, взять на себя редакцию „Весника српске цркве“, в интересах священнического общества, для достижения согласия и единения между иерархией и духовенством, и чтобы сконцентрировать и собрать вокруг этого журнала все умственные силы духовенства. Впрочем прот. А. Илич при сем выговорил себе и обеспечил полную свободу и самостоятельность суждений и критики непорядков церковных. В органе Архиерейского Собора „Гласник прав. ц. у крал. Србији“ с 1905 г. также произошла существенная перемена. Редактором состоит ректор богословии прот. Ст. Веселинович. Программа журнала значительно изменена. Помимо официального отдела, принявшего более систематический вид, в журнале имеется пять отделов: науки, хроники, статистики, кратких заметок по церковной литературе и археологи, затем отдел библиографии и критики. С II-й книжки журнала за 1905 г. в новом отделе приложений начато печатание святоотеческих творений в переводе на сербский язык, во исполнение постановления о сем Архиерейского Собора от 24 апреля 1898 г.²⁶²⁸ В первую очередь помещено послание св. Варнавы с вступительной статьей. С майской же книжки 1906 г. в приложении печатается обзор сербской богословской литературы за 1904 и 1905 гг.

22. сентября 1905 г. в заседании Архиерейского Собора состоялись выборы епископа в шабачскую епархию: избран единогласно архимандрит Сергий Георгиевич, настоятель сербского подворья в Москве, и утвержден указом короля от 25 сентября того же года. Новоизбранный епископ родился в Белграде в 1869 г., учился в родном городе

—178—

и в России, где окончил курс в с.-петербургской духовной академии. По окончании академического курса, пострижен в монашество в Александро-Невской лавре. Возвратившись в Сербию, несколько лет состоял преподавателем в старой семинарии, а по закрытии оной в белградских гимназиях. В августе 1905 г. произведен в архимандрита и назначен настоятелем сербского подворья в Москве, но не успел отбыть к месту своего нового служения, как получил новое высшее назначение²⁶²⁹. Избрание архимандрита Сергия в епископа шабачского было довольно неожиданно, так как в печати не называлось даже его имя. Члены главного комитета священнического общества проводили пред членами Архиерейского Собора кандидатуру профессора богословии Ефрема Боиовича²⁶³⁰, уже тридцать лет состоящего в профессорской должности, человека умного, уравновешенного и совершенно достойного, который мог бы быть украшением всякой иерархии. Тем с большим удовольствием „Весник српске цркве“ отмечает первые шаги энергичной архипастырской деятельности преосвященного Сергия, обновившего состав духовного суда в своей епархи, чрез удаление прежнего слабого и немощного председателя и назначение нового лица, более способного и молодого²⁶³¹.

По поводу передачи Дечанского монастыря в Старой Сербии русским святогорским инокам в 1903 г., епископ жичский Савва Дечанец²⁶³² издал брошюру „Дечани и српски народ. Београд, 1904,“ в которой изобразил великое значение Дечанского монастыря для сербов в Старой Сербии и осудил уступку монастыря русским келиотам из Хиландара. Тогда же в сербской периодической печати появились резкие статьи против уступки или продажи кому бы то ни было сербских святынь, и русские иноки должны были оставить занятый ими монастырь²⁶³³. – 25 декабря 1904 г. преосвященный Савва скромно, без всякой помпы отпразд-

—179—

новал пятидесятилетний юбилей служения своего в священном сане. – В неделю православия 1906 г. епископ Савва обратился с окружным посланием к своей пастве по поводу современных церковных событий. Указав на развитие в стране антицерковного движения, проявляющегося в жизни и литературе, епископ Савва раскрывает в послании то положение, что церковь непобедима этими временными препятствиями, которые не могут по самому существу приразиться к ней. Как в древности церковь Христова победила злую иконоборческую ересь и ознаменовала свою победу торжеством православия, так и теперь у церковных стен силою божественной благодати падут все происки и замыслы врагов церкви и нашего спасения. Для этого пастыри должны ревностно исполнять обязанности учительства, а паства должна внимать голосу своих пастырей, ведущих ее в ограду церкви. Как патриот и родолюб, преосвященный Савва бросает свой взгляд на пространные границы, в которых живет сербский народ, и в виду относительного благосостояния и прогресса в королевстве сербском рядом с крайне тяжелым положением находящихся в порабощении сербов, рекомендует согласие, мир и любовь, которые дадут сербскому народу силу для осуществления его заветных идеалов. – Преосвященный Никанор, епископ нишский, вскоре после избрания нового митрополита, отбыл для лечения в г. Дубровник, где и прожил зиму 1905 года. По возвращении откуда, епископ Никанор поделился с своею паствою впечатлениями от путешествия в речи, произнесенной в нишском соборе после краткого молебствия, изобразив в ней красоту Дубровника и многие добрые качества его жителей, как то: любовь к сербству и православию, набожность и почитание своей церкви, сохранение сербских обычаев, особенно „славы“, которую празднуют также и сербы-католики, проводы покойников, тщательный уход за кладбищами и другие добрые свойства, их украшающие²⁶³⁴. – Преосвященный Мелетий, епископ тимочский весною 1905 г. совершил путешествие в Палестину ко святым местам, предварительно подготовившись к путешествию продолжи-

—180—

тельным подвигом в пустыне монастыря Букова. В рождественском послании 1905 г. епископ Мелетий поделился с своею паствою впечатлениями, вынесенными им из путешествия в Иерусалим и главным образом в Вифлеем²⁶³⁵.

Ежегодно в августе собирается, обычно в Белграде, священническая скупщина. Таким образом 20–22 августа 1903 г. состоялась в зале государственного совета XIV-я священническая скупщина в присутствии более 160 священников, 18–20 августа 1904 г. в здании великой школы (ныне – университета) в присутствии 152 священников XV-я скупщина и 24–25 августа в университетском зале менее многолюдная XVI-я священническая скупщина. На этих скупщинах, кроме обычных отчетов а) главного комитета, б) редакционного отдела, в) казначея и г) ревизионной комиссии, и помимо не сходящего с очереди вопроса о преобразовании священнического состояния, читаются обычно рефераты различного содержания. Так, на XIV-й священнической скупщине прочитан и одобрен реферат свящ. Д. Михайловича: „Духовенство и его умственное усовершенствование с взглядом на выборное начало в церкви и с предоставлением приходов по конкурсу“. Референт предлагает следующую редакцию правил о предоставлении приходов. Приходы даются по конкурсу. Об освободившемся месте доводится до сведения духовенства чрез „Српске Новине“ и все духовные журналы; срок, в который должна быть замещена вакансия, определяется в 30 дней. Все прошения кандидатов на свободную приходскую вакансию посылаются в подлежащий епархиальный духовный суд. Об освободившейся вакансии извещается епархиальный епископ, как и о дне, когда она имеет быть замещена выбором. В назначенный день вакантный приход пополняется выбором, который совершает епархиальный епископ с председателем и членами духовного суда. После всестороннего рассмотрения всех прошений и при-

—181—

ложенных документов, избирательная комиссия большинством голосов решает: кто из просителей имеет преимущественное право на освободившуюся приходскую вакансию, и составляет журналы, который рассылается всем предъявившимся кандидатам, а в случае надобности журнал публикуется чрез „Народне Новине“ или духовные периодические издания. По поводу этого реферата прот. А. Ильич находил справедливым, чтобы при выборной системе во главе избирателей не стоял местных епископ, ибо иначе остальные члены избиратели, как младшие, чувствовали бы свою зависимость от него, и чтобы духовные суды, в интересах их независимости, были отделены от церковного управления²⁶³⁶. Предложен и принят проект об основании фонда для слепых и увечных. Приняты также предложения главного комитета о мерах к тому, чтобы сербская повременная печать писала о церкви и духовенстве с большею деликатностью и объективностью, об уплате долгов священническому обществу и предложения крушевацкого подкомитета об изменении и дополнении в закон о богословии св. Саввы с целию облегчить духовенству воспитание своих детей²⁶³⁷. – На XV-й священнической скупщине прочитаны и приняты предложения о лишении погребений самоубийц и тех, которые не принимают священников в свои дома²⁶³⁸, о воскресных школах при

—182—

церквах для детей, окончивших основную школу, о предоставлении приходов священникам, состоящим на пенсии и реферат, Б. Никашиновича „О состоянии сербско-православной церкви в Боснии и Герцеговине“²⁶³⁹. – На XVI-й священнической скупщине были речи о необходимости перемен в личном составе главного комитета священнического общества (избраны в комитет все новые лица, в числе их прот. А. Ильич), прочитаны два реферата доктора Св. Марковича: „Необходимые советы, которые священник может давать в своей околице родильницам для предохранения здоровья их и их новорожденных детей“ и „Заразные болезни: дифтерит, скарлатина, оспа, корь и др.“ и записка председателя скупщины прот. А. Миловановича „О брачных обысках“²⁶⁴⁰.

В конце 1905 г. столичные приходские священники открыли в Белграде свой клуб под названием „Братство“ в целях возможно частого общения и взаимного вспомоществования в отправлении разнообразных священнических обязанностей. По правилам клуба священники должны возможно чаще собираться и беседовать по всем вопросам дня, касающимся жизни церкви и народа. Один другого поправит, один другого дополнит. Предметы бесед – все, входящее в область пастырства. Конференции Братства должны иметь в виду усовершенствование священников и развитие их пастырской деятельности. С сочувствием отмечая образование такого клуба, „Весник српске цркве“ совершенно справедливо недоумевает, почему белградские священники исключили из своего Братства дьяконов – своих первых помощников и сослуживцев. Почему бы и дьяконам не пользоваться полезными советами о пастырской службе и деятельности, почему бы им не предоставить и право голоса на этих собраниях? Сербские священники желают и домогаются, чтобы епархиальные архиереи советовались с ними по всем более важным

—183—

церковным вопросам. Почему же они отрицают право диаконов участвовать в их собраниях, когда большинство белградских священников до вчерашнего дня сами дьяконствовали и пользовались всеми привилегиями как пастыри²⁶⁴¹.

Хотя церковными канонами воспрещено монастырям иметь свои приходы, однако, по недостатку мирского духовенства, до 1882 г. в Сербии дозволено было и монахам отправлять богослужение и требы в своих приходах. С умножением же числа, мирского духовенства миновала надобность в услугах монахов, и 31 декабря 1882 вступил в силу новый закон об устройстве священнического состояния, вторая статья которого гласит так: „приходы, доныне принадлежавшие монастырям, получают своих пастырей из мирских священников. Это определение должно быть приведено в исполнение в течение одного года“. Однако, и доныне в исполнение оно не приведено. И ныне почти все сербские монастыри, особенно в тимочской епархии, имеют собственные приходы, которые обслуживаются монахами, вопреки этой статьи закона. Сербские, священники, терпящие от этого убытки, возмущаются и ходатайствуют, чтобы были закрыты монастырские приходы, подведены счеты, и чтобы весь, принятый монахами, „бир“ был передан из монастырских касс в священнической фонд. Все ходатайства Священников доселе остаются, однако, без результата²⁶⁴².

28 и 29 июля 1903 г. состоялась XII-я монашеская скупщина в монастыре Габровце близ г. Ниша, в присутствии 30 членов, а 29-го октября 1904 г. XIII-я монашеская скупщина в монастырь Раковици, в 7 верст. от Белграда, В присутствии 45 членов. На XIII-й скупщине, открытой архимандритом Манассиина монастыря Мироном, кроме обычных отчетов и избрания должностных лиц, прочитано было и принято несколько предложений, в которых высказывались пожелания, чтобы улучшено было материальное положение монастырских братств, чтобы монастыри освобождены были от всяких налогов, барщины и дру-

—184—

гих повинностей, чтобы дороги к монастырям починялись и вообще содержались в исправности на общественный счет и т. д. В присутствии прибывшего на скупщину епископа нишского Никанора игумен Симеон Болманац прочитал реферат на тему: „Почему познается правая и истинная вера от неистинной“? В общем деятельность главного комитета монашеского общества за отчетные годы не может похвалиться успехами, и на XII-й и на ХШ-и скупщинах больше всего слышались жалобы на плачевное положения монастырей и мольбы о материальной помощи. XII-ю скупщину, председателем которой избран был любостинский архимандрит Виктор, почтили своим посещением все члены Архиерейского Собора, кроме епископа Никанора, который не мог быть по болезни, и лично из уст монастырских настоятелей выслушали их жалобы. При сем некоторые монастырские настоятели высказались против инспекций монастырей со стороны членов духовных судов, как не приносящей монастырям пользы, а стоящей дорого, так как монастырям приходится платить судьям и подъёмные и столовые деньги²⁶⁴³.

Из отчета богословии св. Саввы за 1903–1904 учебный год видно, что наставников состояло 12, из них только один монах (учитель церковного пения), остальные все светские. В начале года числилось 177 учеников, из них в течении года вышли трое. Из I кл. перешли во II-й 51 ученик; из II-го в III-й – 22 уч., из III-го в ІV-й – 33 уч., и из IV-то в V – 16 учеников. Кроме того несколько учеников I–IV классов должны были подвергнуться новым испытаниям. Что касается занятий родителей, то в богословию св. Саввы в отчетном году родители священники дали 42 учеников, учителя 9, чиновники 24, торговцы 50, ремесленники 21, земледельцы 28 и состоящие в услужении 3-х учеников. В интернате казенных стипендиатов было 78 и своекоштных 99 учеников. Фонд недостаточных учеников имел 21089 дин. и 90 пар.²⁶⁴⁴ В октябре 1904 г. в одной из зал устроена

—185—

капелла, посвященная имени преп. Симона, первовенчанного короля (память 24 сентября). 1 января 1905 г. ректор богословии архимандрит Кирилл вышел в отставку с пенсией, а королевским указом от 1 марта того же года ректором назначен профессор прот. Ст. Веселинович. Вопросу о постройке нового здания богословии, поднятый еще в 1879 г., по-видимому, приближается к своему разрешению. Изготовлены проекты и сметы. Общая смета исчисляется в 560 тыс. динаров. Здание будет построено близ проектированного храма св. Саввы на Савинце²⁶⁴⁵ в сербской византийском стиле и с церковью. 3-го октября 1905 г. богословию удостоили своим посещением высокопреосвященный митрополит Димитрий с членами Архиерейского Собора, а 10-го октября е. в. король Петр, который особенно интересовался успехами учеников в нотном пении. Митрополит Димитрий пригласил семинарских певчих петь по праздникам в кафедральном соборе²⁶⁴⁶. 2-го и 26 февр. 1906 г. состоялись в богословии два публичных богословских чтения: первое – проф. П. Протича „Христос – Богочеловек“, и второе – ректора прот. С. Веселиновича „О детстве Христовом“²⁶⁴⁷.

2 октября 1905 г. состоялось торжественное открытие первого сербского университета в Белграде, в присутствий короля, престолонаследника, Архиерейского Собора, королевского правительства, дипломатического корпуса и многочисленных гостей из Сербии и из заграницы. Почти все профессора бывшей великой школы назначены профессорами новооткрытого университета. Ректором назначен С. Лозанич, химик, председатель Сербской Академии Наук. Организованы факультеты: философский (сюда входят студии историко-филологические, словесные, естественные и

—186—

математические), юридической и технический²⁶⁴⁸. Медицинского факультета пока нет, но в законопроекте об университете предусматривается открытие как медицинского, так, со временем, и богословского факультетов. Что касается последнего, то в народной скупщине, принявшей в феврале 1905 г. законопроект об университете, министр просвещения и церковных дел высказался за учреждение духовной академии, вместо богословского факультета, Мысль министра просвещения, однако, не встретила сочувствия в журналистике. „Гласник прав. цркве у крал. Србији“ по этому поводу говорит: „Политика“ в № 11-м 1905 г. объективно и основательно оспаривает правильность точки зрения Министра относительно академии, как и относительно характера богословской науки. По тому же поводу состоялись два собрания профессоров и кандидатов богословия, на котором принято то положение, что богословский факультет для Сербии во всех отношениях полезнее, чем духовная академия, и поэтому следует настаивать пред теми, от кого это зависит, чтобы духовная академия ни в каком случае не учреждалась. Орган Архиерейского Собора с своей стороны замечает: „мы надеемся, что министр при выработке соответствующего закона будет иметь в виду главным образом две вещи: первое, что духовная академия вообще установление католическое с неправильною задачею ограничивать свободу преподавания больше, чем того требует regula fidei, и второе, что она, как интернат, с большим числом профессоров, невозможна для Сербии уже потому, что очень дорого стоит“²⁶⁴⁹. Римско-католическая пропаганда, слава Богу, не может похвалиться своими успехами в королевстве Сербии. Напротив, 11 ноября 1905 г. в придворном храме сербской митрополии совершен чин присоединения к православной вере католического священника из ордена францисканцев Благоя Ченгича, нареченного при присоединении Миланом²⁶⁵⁰. Но Сербию давно-таки серьезно беспокоить ми-

—187—

стическая секта назаренов, проникшая в страну из Австро-Венгрии. Там, в Венгрии, Банате, Бачков и других местах проповедники этой секты ходят из села в село и привлекают к себе простой народ всякими мистическими картинами и фокусами, оказывающими сильное влияние на живую фантазию народа, особенно женщин. Они, напр., вызывают духов, зажигают огонь, чтобы чрез дым установить связь между землею и небом, и просто суеверный народ воображает, что в дыму видит лица своих дорогих умерших, или будто видит тело Христово и другие чудеса²⁶⁵¹. Так как и в Сербии секта эта стала заметно себя заявлять, то, по предложению еще митрополита Иннокентия, в 1904-м году в курс наук богословии св. Саввы введено специальное изучение истории ереси и ее обличения.

Г. Воскресенский

—241—

1884 г.

Вам, я справлюсь и напишу Вам о их содержании, и, если нужно, попрошу прислать их Вам“.

На письмо это я отвечал 9 июня:

„Если бы Вы поспешили сообщить мне о содержании бумаг М. Филарета, хранящихся в библиотеке Вифанской семинарии, я был бы очень Вам благодарен. О пересылке же этих бумаг в Пб. представляю Вашему милостивому распоряжению. Тем нужнее мне знать содержание этих бумаг теперь, что я приступил уже, с Божиею помощию, к печатанию имеющихся в моем распоряжении документов, касающихся великого святителя.

Нельзя ли Вам ускорить печатанием дневника А.В. Горского? Заключающаяся в нем беседы Владыки с автором дневника составляют для меня предмет самого живого интереса.

Поздравьте меня с новосельем. 12-го мая я переселился с Ярославского подворья на Митрофановское, находящееся на углу Кабинетской и Звенигородской ул. По этому новому адресу прошу посылать мне ваши письма и официальные, если случатся, бумаги“.

27-го числа получено было мною два письма: одно из Твери, а другое из Москвы.

Из Твери писал мне от 26-го числа Редактор Епархиальных ведомостей прот. В.Ф. Владиславлев:

„Письма Высокопреосвященного Гавриила²⁶⁵² и Иннокентия²⁶⁵³ мною получены и будут напечатаны в ближайшем № Тверских Епархиальных ведомостей. Для Тверского духовенства они будут дороги по той любви, которую питало и питает оно к преосвященному Гавриилу, как Архипастырю добрейшему²⁶⁵⁴.

Приветствую Вас от лица всех Членов Консистории и всего Тверского Духовенства с званием Почетного члена С.П. Бургской Духовной Академии. Слава и честь Отца радует детей его“.

Из Москвы писала А.П. Ушакова:

—242—

1884 г.

„Честь имею поздравить Вас с завтрашними великими праздниками. Слышала и соболезную, что Вы не на „Селигере“.

Прилагаю вырезку; жаль, что на такие письма, как Гнедича, никто из компетентных не потрудится ответить; а кривотолки не пользуют нравственность человечества.

Болезненно поражена делом Булах, и что дерзнули коснуться личности усопшего святителя... Что-нибудь да тут дело не так. Нет ли тут политической какой подкладки.

Больше писать не дерзаю... со мной так долго не разговаривают, что может быть и эти строки будут слишком дерзновенны“... Приложения при письме вырезка из „Современ. Известий“ следующего содержания:

„Об архимандричьих шапках. (Письмо редактору)

Многоуважаемый г. редактор! Недавнее распоряжение Св. Синода (Соврем. Изв. № 114) о том, что протоиереи не должны быть представляемы к награждению митрою на том основании, что ношение митры, по существующему положению, присвоено сану архиерея и архимандрита, побуждает меня обратиться к вам с просьбою о разрешении давнего моего по этому предмету недоразумения.

Во время последней войны c Турцией я пробыл несколько месяцев за границею, невдалеке от театра военных действий, видел там в служении архимандритов, но ни на одном из них мне не случилось видеть митры. Для разрешения моего по этому предмету недоразумения, я тогда же обратился к одному монаху; но его ответ только усилил мое недоразумение; „мало ли что у вас делается; и наши архимандриты у вас надевают митру, а тут им этого не позволят“, сказал он. Не добился я разрешения моего недоразумения и по возвращении на родину.

Ни одно из лиц, к которым мне случайно приходилось обращаться с вопросами о занимающем меня предмете, не дало мне удовлетворительного ответа; а некоторые высказали свое сомнение, чтобы существовало положительное церковное постановление об усвоении митры сану архимандрита, основывая свое сомнение на следующих соображениях:

—243—

1884 г.

1) Если бы такое постановление существовало, то оно одинаково простиралось бы на всех и русских и нерусских архимандритов.

2) В архиерейском чиновнике, в чине поставления, архимандрита, об архимандричьей шапке сделана такая оговорка: „аще среброкованная“; следовательно, архимандричья шапка может быть и не среброкованная²⁶⁵⁵, т. е. ничем не отличаться от такой шапки, которую употребляют в служении русские игумены и нерусские архимандриты.

3) В церковной иерархи между простым иеромонахом и игуменом разница немалая, а между тем иеромонах, при возведении его в сан игумена, никаких внешних отличий (кроме посоха) не получает; а тот же иеромонах, возводимый в сан архимандрита, хотя сан архимандрита по своему значению почти не отличается от сана игумена, при самом возведении его в этот сан получает одновременно несколько весьма видных и важных внешних отличий. Он получает набедренник (если его не имел прежде), палицу, мантию со скрижалями, посох, наперсный крест, почти всегда украшенный Императорскою короною, и митру. Все это представляется, так сказать, непоследовательным.

Эта непоследовательность дает повод к такому предположению: усвоение митры всем без исключения русским архимандритам не было ли следствием какой-либо случайности, например, такой: некоторые архимандриты, вполне достойные возведения в сан архиерея, не могли быть возведены в этот сан по каким-либо причинам. Дабы отличить таких архимандритов от прочих, им лично и даны были такие отличия, которые приближали их к сану архиерея. Это-то отличие только некоторых, особенно достойных и особенно заслуженных архимандритов, не сделалось ли, вследствие какого-либо случайного и имеющего временное значение распоряжения, отличием и всех без исключения архимандритов?

—244—

1884 г.

Если во всем вышеизложенном есть доля истины, то не было ли бы более справедливым не только по отношению к игуменам и заслуженным протоиереям, но даже и по отношению к самим архимандритам, давать митру архимандриту не при возведении его в этот сан, а впоследствии – в награду за его заслуги. Ведь между архимандритами, занимающими пост настоятелей знаменитых монастырей или ректоров академий и семинарий, и архимандритами, возводимыми в этот сан из малограмотных экономов монастырских подворий за исправное ведение хозяйственной части – различие немалое.

Тула. 15 мая 1884 г.“

30 ч. День преп. Исаакия – храмовой праздник в Исакиевском соборе. Я служил литургию, после которой приглашен был к обеденному столу в дом матери соборного старосты, купца Серг. Александ. Смурова (на Никольской ул. № 40). За обедом, в числе гостей, был К.П. Победоносцев.

31-го числа получил я письмо из Харькова от протоиерея А.Г. Шелкунова. Он писал мне 28-го ч., в ответ на мое письмо от 21-го апреля:

„Дни получения писем от Вашего Высокопреосвященства для меня и семьи моей всегда – дни праздничные. Последнее же письмо ваше принесло мне собою настоящий праздников праздник: я получил его, будучи прикованным к болезненному одру.

Ночью с 11–го на 12-е марта, я имел надобность пройти чрез ограду своей церкви, у которой и жительство имею. В ограде было тогда сплошь слито льдом, образовавшимся из воды, вытекающей из водосточных труб, проведенных с церковной крыши. На этом льду я поскользнулся и сломал себе правую ногу. Но этого мало. Я пролежал еще на льду около двух часов во все горло выкрикивая сторожей. Только к рассвету эти бдительные стражи храма услышали мои вопли. Призван был врач; собрались причетники мои; пришел городовой и, по распоряжению врача, положив меня на нары, на которых носят убогих покойников, внесли в комнату, где, уложив в постель и уладивши поломанную кость, залили гипсом

—245—

1884 г.

ногу и приковали меня к одру, с которого только теперь стал я кое как подниматься и двигаться, и то – при пособии особого аппарата. Узнав о постигшем меня несчастье, лучшие прихожане мои с трогательным участием поспешили навестить и навещали меня; Члены Консистории и, прежде всех, наш возлюбленный о. Ключарь навестили меня. Даже наш добрый Архипастырь²⁶⁵⁶ поскорбел и, быв на экзамене в епарх. ж. училище, осведомлялся от учащейся там племянницы моей о состоянии моего здоровья и чрез нее же милостиво передал мне свой поклон. Много утешения и одобрения принесло мне это общее сочувствие, а такое внимание Архипастыря для меня всего дороже. Вместо новостей, которых у нас нет, по крайней мере, таких, которые стоили бы того, чтоб Вам сообщить оные, поведаю Вам о не так-то уж новом горе Русской Земли и вместе Церкви Божией на земле. Разумею часто повторяющиеся у нас случаи самоубийства, особенно проявляющиеся на молодом поколении и преимущественно – на учащемся. Конечно, это для Вас не ново, но я заговорил о сем для того, чтоб сообщить Вам нечто такое, чего Вам, быть может, слышать и не приходилось.

Пришлось мне погребать одну самоотравившуюся гимназистку, девушку годов 14-–16, любимейшую племянницу своей тетки, дамы весьма образованной, и богобоязненной, а по званию – баронессы. Горько оплакав свою племянницу, баронесса чрез несколько дней после христианского погребения подступила ко мне и начала, приблизительно, такую речь: „не можете ли вы, батюшка, похлопотать у Архиерея, чтобы он не позволял удостаивать христианским отпеванием самоубийц? Прежде, когда духовенство построже относилось к этому делу и явных самоубийц лишало христианского отпевания, это устрашало и сдерживало неразумных, а с той поры, как стали (одинаково) чествовать христианским отпеванием и самоубийц наравне с благочестно скончавшимися, язва самоубийства разрастается до ужасающих размеров. Не грех ли духовенству за такое потворство вопиющему злу“?!

—246—

1884 г.

Я объяснил баронессе, что сделать такое распоряжение не во власти Архиерея, что закон и правила церкви дозволяют отпевать самоубийц, лишивших себя жизни в. умоисступлении, каковое, мол, несчастье предшествовало и самоубийству вашей племянницы. При этом я не преминул, конечно, добавить, что не духовенство виной сему, что миряне, а преимущественно дворяне, воспитывают своих сынов и дочерей, племянников и племянниц, без веры в Бога и будущую жизнь и держат их на одной лишь материалистической животной почве. Когда же, в силу такого воспитания, их детки и племянники, почувствовав под ногами зыбкость материалистической гнилой почвы, бесстрашно протягивают руку к револьверу или глотают фосфор, то нежные паненки с маменьками и дяденьки с тетеньками всеместно стараются доказать и медицинскими и полицейскими свидетельствами, что их сынки или племяннички совершили акт самоубийства в припадке сумасшествия, и настойчиво требуют им христианского отпевания, да еще и с церемонией; при какой же тут вине духовенство? И зачем сваливать с больной головы на здоровую?! Несмотря на то, что вопрос мною поворочен был, как говорится, ребром, умная собеседница моя не обиделась и даже, вздохнув глубоко, признала справедливость сказанного мною. Всячески, однако ж, нет ли верной нотки в песенке, запетой мне баронессой, и не следует ли к этой нотке прислушаться тем, кто имеет уши слышати и власть исправлять зло, получившее право гражданства? Уже мирянам режет глаза „поблажка духовенства“, а правительство церковное не принимает мер к тому, чтобы разными лжемедицинскими и лжеполицейскими свидетельствами духовенство не было вынуждаемо к таким „поблажкам“. Кажется, не грех было бы при суждении о том, кого из самоубийц удостаивать христианского отпевания, а кого нет, дозволить и духовным отцам сметь свое суждение иметь хотя бы наравне с душепродавцами-врачами и взяточниками-полициантами. При теперешнему же порядке в сем деле, духовные отцы – ни более, ни менее – рабские исполнители криводушных, а то и вовсе бездушных и безбожных умозаключений медицины и предписаний полиции... как будто дело тут лишь о теле,

—247—

1884 г.

души не имевшем, и как будто покойник был лишь гражданином отечества, а не и членом Церкви; как будто, наконец, самоубийством он учинил преступление только пред отечеством, а не и церковию. Чтоб быть последовательными, пусть бы уж свидетельствующие и удостоверяющие сами и погребали таких и так свидетельствуемых, а не привлекали бы и духовенство к участию в их грехах.

Простите, Владыко, если я погрешил в моих суждениях по данному вопросу. Я высказался, как сын пред отцом, и высказался, потому что вопрос этот стоит, по-моему, того, чтоб иерархи Церкви Христовой обратили на него внимание“.

1-го июня пятница. В заседании Св. Синода Обер-Прокурором был предложен вопрос относительно предстоящего в следующий воскресный день (неделя всех Святых) бракосочетания В. Князя Сергия Александровича с принцессою Елисаветою Гессенскою. Вопрос заключался в том, позволительно ли в этот воскресный день, т. е. накануне Петрова поста совершать брак? Все Члены Синода дали ответ утвердительный; но я позволил себе отвечать отрицательно, имея в виду подобный случай при Дворе в 1856 году, когда предположено было совершить бракосочетание В. Кн. Николая Николаевича (Старшего) с Принцессою Ольденбургскою 19-го февраля, в воскресенье мясопустное. При этом я указал на переписку по поводу сего брака Обер-Гофмаршала В. Д. Олсуфьева с митрополитом Моск. Филаретом. Переписка эта хранилась в Синодальном архиве. Когда потребована была из архива переписка и прочитано было письмо митр. Филарета к Олсуфьеву от 23-го ноября 1855 года²⁶⁵⁷, в котором не одобрялось, на основании церковного правила и по опасению соблазна для народа, совершение в этот день брака, все замолчали. Письмо это К. П-ч, вероятно, показал Государю и при этом, видно, объяснил, что все Члены Синода, за исключением Тверского, допускают совершение брака в неделю Всех Святых. Государь при этом буд-

—248—

1884 г.

то бы изволил сказать: „Слава Богу, что хотя один нашелся честный человек“. Это передавал, без сомнения, со слов К. П. Победоносцева, в одном доме министр Набоков²⁶⁵⁸.

В этот же день, в 7 часов вечера, открыты в одной из синодских камер, под моим председательством, заседания Комиссии по вопросу о военном духовенстве.

2-го числа был у меня вызванный в СПб., для присутствования в Св. Синоде, преосвященный Палладий, епископ Тамбовский. Я имел случай с ним видится и познакомиться еще в январе 1875 г., когда он был Викарием Петербургским и когда я проезжал чрез Петербург в Харьков. В беседе со мною он сообщил, между прочим, о преосвященном Феофане²⁶⁵⁹, бывшем епископе Владимирском, а теперь пребывающем на покое в Вышинской пустыне близ Тамбова, что он совершает в своей домовой церкви литургию один, без помощи даже послушника (!), а о преосвященном Павле, еп. Саратовском²⁶⁶⁰, – что он служит ежедневно.

3-го ч. воскресенье. (Неделя Всех Святых). Совершено было в Придворном Соборе, в присутствии Августейших Особ и царственных гостей, а также знатнейших сановников, торжественное бракосочетание Его Императорского Высочества, В. Князя Сергия Александровича с принцессою Гессенскою Елисаветою Феодоровною, по высочайше утвержденному церемониалу. Таинство брака, по церковному чиноположению, совершал духовник Их Величеств, протопресвитер И.Л. Янышев с придворным духовенством. Члены Синода, в полном облачении, находились в это время в алтаре; по окончании же бракосочетания, совершили благодарственный молебен. По окончании молебна Члены Синода и высшее духовенство принесли поздравление Их Императорским Величествам и Высокобракосочетавшимся.

Затем, в Александровском зале, куда перешли все присутствовавшие в соборе, кроме православного духовен-

—249—

1884 г.

ства, началось богослужение по обряду Евангелическо-лютеранского исповедания, совершенное пастором Анненской в СПб. церкви.

В 5 часов, в Николаевском зале, был торжественный обеденный стол, за которым Члены Синода сидели, по обыкновению, против Высочайших Особ.

6-го ч. среда. В Присутственной Палате Св. Синода приведен были к присяге прибывший для присутствования в оном, преосвященный Палладий, епископ Тамбовский. Затем, в той же Палате происходило наречение во епископа Новомиргородского, Викария Херсонского, архимандрита Николая (в мире Ив. Никол. Заркевич). Произнесенная при сем наречений речь напечатана в № 24 Церковного Вестника.

Заркевич, сын священника Могилевской епархии, род. в 1827 г. По окончании в 1851 г. курса в С.-Петербургской дух. академии, с званием магистра, он рукоположен был в священника к Спасобочаринской церкви в СПб.; в 1869 г. назначен протоиереем-законоучителем 1-го военного Павловского училища; 5-го мая 1884 г., как вдовый, пострижен был в монашество и, по возведении в сан архимандрита, 10-го июня рукоположен был во епископа Новомиргородского²⁶⁶¹. Его склонил и к монашеству, и к принятию епископского сана земляк и сверстник его по образованию Преосвящ. Никанор, епископ Херсонский. Но недолго суждено было епископу Николаю быть помощником Преосвященного Никанора. Чрез год, 6-го июня 1885 г., еп. Николай, при переезде из Херсона в Николаев на пароходе „Потешный“, скоропостижно умер.

Покойный был известен в литературе как издатель журнала „Дух Христианина“ (1861–66 г.г.) и как редактор сборника сочинений современных писателей: Материализм, наука и Христианство (СПб. 1867–1880 г.), в 18-ти томах, изд. Одесским градским головою Н.А. Новосельским²⁶⁶².

—250—

1884 г.

7-го ч. приехал ко мне из Твери племянник мой, врач П.А. Орфанов. Так как у меня продолжалась боль в горле, то я отправился с ним на другой или на третий день к специалисту по этой болезни, доктору Дм. Ив. Кашлакову (на Захарьинск. ул. № 11). Осмотревши в зеркало мое горло, доктор прописал мне лекарство, которое нужно было принимать посредством пульверизатора три раза в день и при этом употреблять по три стакана Эмской воды. Вместе с тем рекомендовал недели на две воздержаться от кислой пищи (с уксусом) и от крепких белых вин – мадеры, хереса и пр., дозволив, между тем, употреблять люнель-мускат, а также лафит и под. в том же роде.

8-го ч. писала мне Варв. Александр. Иордан:

„Высокопреосвященный Владыко! Воистину, за грехи мои, случилось так, что мне надо было выехать вчера, а то я все старалась быть дома по утрам, потому что поджидала Вас.

Мне так хотелось поблагодарить Вас еще раз, Владыко Святый, за образок преп. Арсения. Преосв. Филофей благословил меня однажды таким же, но, куда он исчез, я не могу понять.

Посылаю Вам, Владыко Святый, две гравюры, работа моего покойного мужа. Это портреты В. К. Владимира Алек. и нынешнего Государя²⁶⁶³, сделанный за несколько лет до войны, когда он не носил бороды. Этот портрет будет после библиографической редкостью, потому что осталось мало экземпляров.

Не могу утешиться в том, что Вы меня не застали; мне так хотелось показать Вам мозаическое отделение и производство работ, ход туда из моих комнат. Это просто искушение: все предыдущие дни я не выходила, сегодня и завтра буду сидеть дома, а вчера выехала во 2-м. часу.

Мой день начинается так рано не по Петербургски.

Поручая себя, Владыко Святы, покрову ваших архипастырских молитв и испрашивая вашего благословения, остаюсь“...

—251—

1884 г.

10-го ч. получил я письмо из Твери от преосвященного Антонина. Он писал от 8-го числа:

„Благоволите милостиво принять настоящая строки мои, в которых я счел долгом представить Вашему Высоко преосвященству краткие сведения об Епархиальном Съезде духовенства и о других предметах.

Епархиальный Съезд открылся 5-го июня. Собралось на него 102 священника. Председателем был избран г. Красного Холма Зосимовской церкви священник Павел Рождественский, а делопроизводителем – Корчевского уезда села Архангельского священник Димитрий Кузнецов. После выборов Председателя и Делопроизводителя Съезда, прибыли ко мне депутаты в числе 5-ти священников. Объявив о начале занятий Съезда, они приглашали меня побывать в их собрании. Не имея на это позволения от Вашего Высокопреосвященства, я не изъявил им окончательно моего согласия, сказав им, что, если буду свободен, приеду. Вечером, подумавши, я пришел к тому убеждению, что неловко и неприлично мне как бы пренебречь приглашением о. о. депутатов Съезда, и на другой день я отправился в собрание. С удовольствием пробыл я там около ¾ часа. Особенно интересно было видеть распоряжения Председателя и слышать его суждения. Делопроизводитель Съезда в этот день сделался нездоров и проболел до окончания Съезда. Поэтому под протоколами нет и подписи его, 7-го июня Съезд кончил свои дела и представил мне сегодня свои протоколы в числе 17-ти. По приказанию Вашего Высокопреосвященства, я прочитаю их и представлю их Вашему Высокопреосвященству с моим мнением на особом листе.

О. Ректор семинарии 2-го июня представил мне расписание экзаменов и приглашал меня быть при экзаменах по богословским предметам. Я отказался в тот раз, объяснив о. Ректору, что не имею на это разрешения Вашего Высокопреосвященства. Но когда я был в собрании Съезда, о. Ректор, увидав меня, вторично пригласил меня на экзамен по Догматич. Богословию, производившийся в то время, и я дерзнул явиться и туда. Просидел с полчаса, и вынес весьма приятное впечатление вследствие умных ответов учеников не только на вопросы решен-

—252—

1884 г.

ные в учебнике, но и на возражения, нерешенные в учебнике“.

В ответ на письмо это я отвечал 21-го числа:

„Посетивши Съезд духовенства и побывши на богословском экзамене в семинарии, Вы не только не допустили ничего противозаконного, но напротив, исполнили долг службы: прошу и впредь не уклоняться от сего, пока я отсутствую из епархии.

Вашему Преосвященству и теперь уже предстоит целый ряд светлых и радостных празднеств: торжествуйте и ликуйте о Господе в радости и веселии духовном, не лишая себя вовсе и утешения телесного. Не забывайте и меня в ваших празднственных молитвах.

А мы пребываем в душном град в трудах и подвигах служебных, до сих пор я ни разу еще не выезжал из города, хотя и много имею приглашений от обитателей загородных дач.

Сущим с Вами братиям и сестрам о Господе преподайте от меня Божие благословение и пастырские благожелания“.

12-го ч. я послал Обер-Прокурору Св. Синода К.П. Победоносцеву официальное письмо, за № 1701, следующего содержания:

„Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь! Учрежденная, под моим председательством, по Указу Св. Синода от 12-го минувшего апреля за № 1112, комиссия из членов от духовенства военного и епархиального, при участии депутатов от войск, для обсуждения вопросов: а) о соединении обязанностей главных священников гвардии и гренадер и армии и флотов в одном лице, и б) об определении степени и порядка зависимости духовенства военного ведомства, состоящего при городских церквах, которые заключают в своих приходах местное население, от епархиальной власти, равно как и вообще отношений главного священника к епархиальному и к высшему церковному Управлению, – приступив к своим занятиям, в первом же заседании, встретила, при обсуждении вопроса об определении степени и порядка

—253—

1884 г.

зависимости духовенства военного от епархиальной власти, следующая недоразумения:

1) Так как в этом пункте Указа Св. Синода идет речь о зависимости только духовенства военного от епархиальной власти, но ничего не сказано о зависимости самых церквей, при коих оно состоит, то следует ли Комиссии рассуждать и о сих церквах с их имуществом и доходами?

2) Так как в Указе говорится о духовенстве военном, состоящем при таких только городских церквах, которые заключают в своих приходах местное население; между тем, во многих городах, как известно, существует немало военных неподвижных церквей при разных военных учреждениях, как то, при госпиталях, крепостях, приютах и пр., то не следует ли Комиссии войти в рассуждение о зависимости в некоторой степени от епархиального начальства военного духовенства, состоящего и при сих церквах?

3) Так как по правилам церковным, „всяк коего либо чина человек подлежит в духовных делах суду того епископа, в которого епархи пребывает, пока в той пребывает (Дух. Регл. 1820 г., стр. 93, п. 10), то представляется благословным подчинить религиозно-нравственному надзору и в важных проступках суду епархиальных архиереев военное духовенство и подвижных церквей, когда оно находится в пределах той или другой епархи. Посему не признано ли будет благовременным и полезным дозволить Комиссии коснуться и этого вопроса?

При дальнейших рассуждениях о порученных рассмотрению Комиссии общих вопросах могут возникать, сверх указанных выше недоразумений, и другие частные вопросы, более или менее соприкасающиеся с данными вопросами. Посему желательно, чтобы председательствующему в Комиссии разрешено было допускать обсуждение и этих последних вопросов.

Сообщая о сем Вашему Высокопревосходительству, покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, о вышеизложенном предложить Св. Синоду на благоусмотрение и разрешение, о последующем же почтить меня уведомлением.

—254—

1884 г.

С истинным почтением и преданностию имею честь быть...“

В разрешение предложенных в этом письме вопросов мною получен 28-го ч. из Св. Синода указ за № 2149, в котором изображено:

„По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: предложение Г. Синодального Обер-Прокурора, от 17 сего июня за № 2881, следующего содержания: (следует буквальное изложение отношения преосв. Саввы). Предлагая о сем Святейшему Синоду Г. Синодальный Обер-Прокурор изъясняет, что сущность возложенной на означенную комиссию задачи, по его мнению, не должна быть ограничиваема буквальным пониманием той общей формулы, в которой эта задача выражена в указе Святейшего Синода от 12 апреля, и не исключает права Комиссии на обсуждение не только тех трех вопросов, кои изложены в упомянутом отношении Вашего Преосвященства, но и всех других, более или менее близко соприкасающихся с оными. С другой стороны, предстоящая Комиссии разработка, между прочим, вопроса об определении вообще отношений Главного священника военно-сухопутных и морских сил Империи к епархиальному и высшему церковному управлению неизбежно вызовет немало вопросов и об отношениях к сему управлению подведомственных Главному священнику церквей и духовенства, а оставление Комиссией таких вопросов без обсуждения не соответствовало бы цели ее учреждения. При том же соображения Комиссии по предмету возложенного на нее поручения, во исполнение Высочайшего поведения и основанного на оном Синодального указа, будут внесены на рассмотрение Святейшего Синода, от которого будет зависеть принять или отвергнуть те или другие предположения Комиссии и определить, насколько те или другие вопросы, возникавшие и обсуждавшийся в Комиссии, имеют значение в настоящем деле. К сему присовокуплено, что при личном докладе Его Императорскому Величеству предположений об учреждении означенной комиссии, изложенных в предложении Святейшему Синоду от 28 февраля сего года за № 967, Государь Император изволил Высочайше одобрить мысль о рассмотрении и раз-

—255—

1884 г.

решении вопроса относительно управления церквами и духовенством военного ведомства во всей его полноте и совокупности возникающих при сем частных вопросов.

Приказали: усматривая из настоящего предложения, что Государь Император, при личном всеподданнейшем Г. Синодального обер-Прокурора докладе Его Величеству предположений об учреждении Комиссии для устройства управления военным духовенством Империи, изложенных в предложении от 28 февраля текущего года за № 967. Высочайше соизволил одобрить мысль о рассмотрении и разрешении вопроса относительно управления церквами и духовенством военного ведомства во всей его полноте и совокупности возникающих при сем частных вопросов, Святейший Синод, с своей стороны, полагает, что сущность возложенной на комиссию задачи не может быть ограничиваема буквальным пониманием той общей формулы, в которой эта задача выражена в указе Святейшего Синода от 12 апреля, но Комиссия, во исполнение означенной Высочайшей воли, обязана „рассмотреть и разрешить вопрос об управлении церквами и духовенством, военного ведомства во всей его полноте и совокупности возникающих при сем частных вопросов“, тем более, что соображения Комиссии по предмету возложенного на нее поручения, имеют быть внесены, во исполнение Высочайшей воли, на рассмотрение Святейшего Синода, от которого и будет зависеть принять или отвергнуть те или другие предположения Комиссии, а равно и определить, на сколько те или другое вопросы, возникавшие и обсуждавшиеся в Комиссии, имеют значение в настоящем деле, о таковом заключении своем Святейший Синод определяет дать знать, для должного исполнения, Вашему Преосвященству указом, предоставив при сем Вам предлагать на обсуждение Комиссии все вообще вопросы, могущие возникнуть при обсуждении порученного Комиссии дела. Июня 27 дня 1884 года“.

На основании этого указа выработана была мною, с помощию делопроизводителя Комиссии, Обер-Секретаря Барсова, следующая программа вопросов:

„Недостатки в нынешнем управлений военным духовенством.

—256—

1884 г.

При соединении управления военным духовенством в одном лице Главного Священника военно-сухопутных и морских сил, одинаково ли должно быть устройство сего управления в отношении как к гвардейскому, так к флотскому и армейскому духовенству?

Круг ведомства Главного Священника военно-сухопутных и морских сил.

Неподвижные церкви военного ведомства, имеющие приходы из соседних обывателей, и состоящие при этих церквах причты, в каком ведомстве должны остаться на будущее время?

Права и обязанности Главного Священника по управлению военными церквами и духовенством.

Отношение Главного Священника к Святейшему Синоду, епархиальным преосвященным и военному начальству.

Устройство центрального управления при Главном Священнике.

При вводимом изменении в управлении военным духовенством нужен ли и должен ли оставаться Главный Священник отдельного Кавказского корпуса?

Помощники Главного Священника по управлению вверенными его заведыванию церквами и духовенством.

Права и обязанности помощников Главного Священника.

Порядок исполнения ими своих обязанностей.

Порядок назначения и определения в полки священников, равно и увольнения их от службы.

Зависимость полковых священников по служебному их положению.

Права и обязанности полковых священников в мирное и военное время сообразно постановлениям Свода Военных Постановлений о военной службе.

Отношение полковых священников к епархиальным по обязанностям службы.

Отношения полковых священников к приходам, состоящим при полковых церквах.

Порядок совершения полковыми священниками треб для лиц военного и невоенного сословия.

Венчание полковыми священниками браков. Награды полковому духовенству.

—257—

Пособия и пенсии сему духовенству.

Подсудность военного духовенства: а) относительно дисциплинарных взысканий за нарушения обязанностей службы; б) относительно суда по проступкам и преступлениям против священного сана и духовного звания, и в) по спорам и пререканиям между собою и с лицами епархиального ведомства.

Меры взысканий для военного духовенства и применение этих мер на практике.

Ведение и хранение приходских, метрических книг и вообще церковных документов по военному ведомству.

Заведывание церковными суммами полковых церквей, производство из них расходов и отчетность.

Церковные старосты при полковых церквах, порядок избрания их и отношения к полковому духовенству.

Общий порядок отчетности и контроля церковных сумм по военному ведомству.

Призрение вдов и сирот военного духовенства“.

18-го ч. получено было мною письмо от нового знакомого моего в Петербург, Георг. Констант. Властова²⁶⁶⁴, автора книги: „Свящ. летопись первых времен мира и человечества. (Спб. 1876 г.).

Вот что писал мне г. Властов:

„Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Отец и Архипастырь!

Не хотел уехать из города, не поблагодарив Вас за те интересные книги, которые я получил от Вас в дар. Не говоря уже об описании патриаршей ризницы, которое, не смотря на скромное название, есть ученое и археологическое сочинение, я проглотил с жадностью, так сказать, и замечательные письма почившего святителя Московского²⁶⁶⁵ и превосходно составленную жизнь архиепископа Леонида. В первом вашем труде так прекрасно очерчивается величавая и между тем человечная личность умнейшего из людей своего века, которому некоторое из явлений своего времени не было чуждо, даже

—258—

1884 г.

до скорби, что над воинами в Крыму поставили первый памятник не православные, а Караимы. Во втором труде эта личность еще дополняется несколькими замечательными чертами, и кроме того рисуется светлый образ человека, отказавшегося от мира, „исхищенного из волн“, как он сам несколько раз повторяет во многих значениях, и нашедшего хотя многотрудное, как у всех верховных пастырей, но святое поприще работы, доколе Господь не призвал его в тихое пристанище. – Ваше Высокопреосвященство! Не поверите, сколько нового для меня я почерпнул из ваших достопочтенных трудов; каким новым светом озарилось для меня архипастырское служение, столь мало в скорбях своих душевных известное ходящим в мире. Особенно поучительно было для меня прохождение вашего епископства в Витебске, и я понимал боль сердца вашего.

Еще раз приношу Вам мое глубочайшее благодарение и, испрашивая молитв ваших и вашего архипастырского благословения, имею честь с глубоким уважением и преданностию пребыть...

P. S. Трудно читать Елеонского, более потому, что при огромнейшей начитанности, он не приходит, по-видимому, ни к какому выводу. „Можно и так; можно и так“. Нет таланта, чтобы осветить накопление материала. А труд почтенный“.

Елеонский Ф.Г. – ординарный профессор, Спб. дух. акад. Сочинение его, о котором здесь идет речь, есть докторская диссертация, под заглавием „История Израильского народа в Египте. Спб.

14-го числа донося (за № 1717) Св. Синоду о смерти Настоятеля Старицкого Успенского монастыря, архимандрита Гавриила, последовавшей 28 марта, я ходатайствовал о назначении на место умершего состоявшего в моей свите архимандрита Агафангела. Ходатайство это было уважено.

17-го числа получил я два письма: одно из Ораниенбаума, другое из Твери.

Из Ораниенбаума писал мне в тот же день К.П. Победоносцев:

Преосвященнейший Владыко! Просмотрев IV том писем Филарета к Антонию, спешу

—259—

1884 г.

на всякий случай сообщить Вам извлеченный мною из книги список тех писем, в коих упоминается о записках и отзывах Владыки по разным вопросам.

№№: 1260, 1261, 1267, 1812, 1854, 1481, 1530, 1531, 1535, 1567, 1574, 1679.

В № 1535 упоминается об одном, из годичных отчетов Св. Синода.

На эти отчеты (особливо за последние годы) я давно уже советовал обратить внимание. В некоторых, как и отсюда видно, Владыка вставлял свои рассуждения и соображения о предметах церковной жизни и управлении“. Любезное письмо это доказывает со стороны достопочтенного К. П-ча живое сочувствие к порученному мне делу издания бумаг блаженной памяти митрополита Филарета.

Из Твери от 16-го т. писал мне Авг. Казимир. Жизневский:

„На прошедшей неделе я был в Старице и Торжке. В Старице устройство нового помещения для Казначейства идет удовлетворительно, и можно надеяться, что дом под духовное училище будет сдан в Августе месяце. В Торжке я посетил Старо-Вознесенскую церковь. Она показалась мне такою же замечательно красивою, какою я восхищался в незабвенное торжество ее освящения.

В Торжке, в Воскресенском монастыре, я имел случай вновь убедиться в замечательных архитектурных способностях о. Архимандрита Агафангела, благодаря совету которого сохранена там церковь, давшая опасные трещины! Крайне сожалею, что в недавний проезд его через Тверь меня здесь не было: очень полезно было бы, чтобы он осмотрел Микулинскую церковь. – Благодарение Богу, сбор на нее подвигается.

Вчера получено мною письмо от игумении Досифеи²⁶⁶⁶. Монастырю, вместо пожалованных 110 десят. лесу, отмежевано, вследствие ошибки на плане, 106 дес., так как не достающие 4 д. оказались под усадьбою лесной стражи. Недостающие 4 д. могли бы быть прирезаны при ходатайстве Вашего Высокопреосвященства; но матушка Досифея опа-

—260—

1884 г.

сается обеспокоить Вас этою просьбою; почему и просит моего совета. Жаль потерять 4 дес. лесу!

Тверской музей, по милости Божией, успешно пополняется. Только скорбим, что в недавний приезд Ваш, Высокопреосвященнейший Владыко, он не удостоился вашего милостивого посещения.

На будущей неделе, если Бог позволить, отправлюсь в Ростов, Угрешу и другие монастыри, чтобы получиться там“.

18-го ч. Праздник Боголюбской Б. Матери, слушал литургию в церкви Александроневского дома призрения бедных духовного ведомства, по случаю храмового праздника. Литургию совершал преосвящ. Арсений²⁶⁶⁷, еп. Ладожский, Ректор академии, а на молебен облачался Высокопреосвященный митрополит Исидор и другой викарий, еп. Выборгский Сергий²⁶⁶⁸. За литургией причащались воспитанницы Выпускного класса: обычай добрый и достойный подражания.

После литургии был акт, на котором читан был краткий отчет, затем последовало чтение списков и раздача аттестатов; после того сказана была инспектором классов речь.

Празднество заключено было обедом и прогулкой в саду.

24-го ч. получено было мною из Твери два письма: одно официальное от Начальника губернии А.Н. Сомова, другое – частное от редактора Епарх. Ведомостей, протоиерея В.Ф. Владиславлева.

Вот что писал мне, от 21-го ч. за № 3775, Начальник губернии:

„Ваше. Высокопреосвященство,

Милостивый Отец и Архипастырь!

Государь Император, по положению Комитета Министров, в 13 день апреля 1884 года, Высочайше соизволил на учреждение, в виде опыта, в Тверской губернии Губернской Ученой Архивной Комиссии.

Препровождая при сем копию с полученного мною по

—261—

1884 г.

настоящему предмету предложения от г. Министра Внутренних Дел за № 18064, в котором подробно изложены основания, на коих предположено учредить Губернские Ученые Архивные комиссии и исторические архивы, я считаю приятным долгом просить Ваше Высокопреосвященство в виду ваших познаний и любви к этому делу принять на себя труд войти в состав этой Комиссии“.

В приложенной при сем копи отношения Министерства Внутренних Дел на имя Тверского Губернатора от 3-го мая, за № 13064, изъяснено:

„Государь Император, по положению Комитета Министров, в 13 день апреля 1884 года, Высочайше соизволил на учреждение, в виде опыта, в губерниях Тверской, Тамбовской, Рязанской и Орловской губернских ученых архивных Комиссий и исторических архивов на предположенных Министром Внутренних Дел основаниях, предоставив ему, Министру, в случае надобности и имеющихся средств, разрешать открытие подобных же учреждений и в других губерниях.

Сообщая Вашему Превосходительству о таковом Высочайшем повелении, для сведения и надлежащего исполнения, долгом считаю присовокупить, что основания, на которых Министерством Внутренних Дел предположено учреждение губернских ученых архивных Комиссий и исторических архивов, заключаются в следующем:

1) Для сосредоточения и вечного хранения архивных дел и документов, не требующихся для текущего делопроизводства, но более или менее важных в историческом отношении, учреждаются в губерниях местные исторические архивы.

2) Собирание и приведение в порядок означенных архивных дел и документов возлагаются на учреждаемую для сего в губернии ученую архивную комиссию.

3) Ученые губернские архивные Комиссии составляются, по взаимному соглашению Директора Археологического. Института в С-Петербурге с местным Губернатором, как из служащих, так и не состоящих на службе в губернии лиц, могущих быть полезными Комиссии своими познаниями и усердием к делу. Губернатор есть Непременный Попечитель такой Комиссии.

—262—

1884 г.

4) Председатель и Правитель дел ученой Комиссии, а в случае надобности, и помощник Председателя, избираются самою Комиссией, в первое ее заседание.

5) На обязанности ученой комиссии лежит: а) разбор дел и документов, предназначенных в губернских и уездных архивах разных ведомств к уничтожению, для выделения из них тех столбцов и бумаг, которые, по представляемому ими интересу в научном отношении, подлежат передаче для хранения в исторический архив; б) составление таковым документам и делам надлежащих описи и указателей, и в) расположение их в таком порядке, чтобы они были доступны для ученых занятий.

6) копии с упомянутых выше описей и указателей и годовые отчеты о своих занятиях ученые Комиссии представляют в конце года (не позже Ноября) Директору Археологического Института, который доводить о них до сведения Императорской Академии Наук, в виде отчета о трудах за истекший год по архивному делу в тех губерниях, в которых учреждены такие Комиссии.

7) Ученые Комиссии, независимо от прямой своей обязанности, могут, по местным обстоятельствам включать в круг своих занятий разыскание, описание и объяснение всяких других памятников старины.

8) Расходы, необходимые на содержание и занятия ученых губернских архивных Комиссий, покрываются из средств, имеющихся в распоряжении директора Археологического Института, и из местных пожертвований на пользу науки. О лицах же, оказывающих Комиссии особые услуги своим усердием, Директор Института представляет на усмотрение Президента Императорской Академии Наук“.

В ответ на означенное письмо я отвечал от 30-го июня за № 1855 в следующих выражениях:

„Ваше Превосходительство,

Милостивы Государь! Получив почтенное письмо ваше от 21-го сего июня, № 3775, коим изволите приглашать меня войти, в качестве члена, в состав Высочайше учрежденной в Тверской губернии Губернской ученой архивной Комиссии, долгом поставляю ответствовать Вам, Милостивый Государь,

—263—

1884 г.

что я готов участвовать в трудах сей Комиссии, но не прежде, как по возвращении из Петербурга во вверенную мне епархию.“

О. протоиерей Владиславлев писал от 23-го числа:

„Представляемая на Ваше архипастырское усмотрение статья „Памяти Высокопреосвященнейшего Филофея“ составлена мною с тою целию, чтобы выразить со стороны Тверитян живое сочувствие к почившему Архипастырю, столь долго управлявшему Тверской Епархией в духе истинно-апостольского мужа и оставившего по себе самую светлую память. Невыразимо тяжело было бы, если бы Тверь и Тверская епархия смолчала при таком поношении имени Святителя, какое мы видели в недавнее время. Благословите поместить эту статью, – как она ни слаба, – в Тверских Епархиальных ведомостях“.

На это отвечал я на другой же день, т. е. 25-го числа:

„Прочитавши присланную Вами статью о преосвящ. Филофeе, я позволил себе исключить в ней только несколько строк. Прочее, по моему мнению, может быть беспрепятственно допущено к напечатанию, если цензор не найдет с своей стороны каких-либо препятствий.

Почему же долго не являются в вашей газете письма Преосвящ. Гавриила к Архиепископу Иннокентию? Разве есть в них что-либо неудобное для печати?

Приветствуя Вас и паству вашу с минувшим приходским праздником, с братскою о Христе любовию пребываю...

P. S. Сегодня препровождаю я к Преосвященному Антонину утвержденный мною устав Тверского Церковного Братства. Приступайте, с Божиею помощию, к приведению в исполнение сего Устава.

Вчера я получил от Афанасия Николаевича приглашение к участию в учреждаемой, по Высочайшему повелению, Губернской ученой архивной комиссии, но какое участие могу я принять в этой Комиссии, пока нахожусь в CПб? Без сомнения, в этой комиссии первое место дол жен занять почтенный Август Казимирович, которому, при свидании, прошу передать мой усердный поклон и благодарность за любезное письмо“.

25-го ч. писал я также в Тверь к игумении Христо-

—264—

1884 г.

рождественского монастыря Палладии, в ответ на ее письмо от 19-го ч.:

„Приветствую Вас и ваших о Господе сестер с светлым празднеством обители²⁶⁶⁹. Мысленно соприсутствуя Вам в храме Божием, благословляю Вас и молю Матерь Божию, да хранит. Она всех вас под своим благодатным кровом в мире, здравии и благоденствии.

О чистом и благорастворенном Тверском воздухе воздыхаем, но не совсем унываем, утешая себя мыслию, что Петербургская духота не весьма продолжительна. Между тем, пользуясь свободными минутами, я делаю время от времени небольшая экскурсии, но не далее пока границ города“.

26-го числа был у меня из Воронежа полковой священник Вас. Альбицкий, уроженец Владимирской епархи, но окончивший курс в Олонецкой семинарии. Был он там, по окончании курса, учителем духовного училища и жил в доме земляка своего, преосвященного архиепископа Аркадия²⁶⁷⁰. Рассказывал, между прочим, о детстве преосв. Аркадия; о его уходе, при перемещении из Пермской²⁶⁷¹ в Олонецкую епархию (в 1851 г.) пешком из Перми, по не получению из Синода прогонных денег; о его строго аскетической жизни и частом проповедничестве; о его путешествиях тайком к раскольникам для собеседований; о его уплате членам причтов за ночлеги во время поездок по епархии.

29-го ч. получил я письмо из Твери от преосвящ. Антонина. Он писал от 28-го числа:

„Вероятно, в тот самый день, как я имел утешение получить письмо Вашего Высокопреосвященства, поступили к Вашему Высокопреосвященству, отправленные мною 19-го июня, протоколы Епархиального Съезда, с моими мнениями по содержанию трех из них. Простите меня, Милостивейший Архипастырь и Отец, если мои „мнения“ не соответствуют желаниям Вашего Высокопреосвященства. Оказа-

—265—

1884 г.

лось, что составить мнение о том или другом постановлении Епарх. Създа – не так легко, как сидеть в собрании Епархиального Съезда и слушать прения о. о. депутатов.

Примите, Высокопреосвященнейший Владыко, с отеческим снисхождением и милосердием мое запоздалое почтительнейшее приветствие с праздником свят. благовер. Князя Михаила Тверского. Накануне этого праздника я совершал в соборе всенощное бдение, а в самый праздник литургию.

На днях открыт в Твери комитет для заведывания местными архивами. Для открытия его приезжал из Петербурга Сенатор Н.В. Калачов. Собрание по этому делу было в квартире начальника губернии, именно в прекрасном саду его. Председателем Комитета единогласно из бран А.К. Жизневский. Выбором этим, и он сам и все довольны в высшей степени.

Сегодня я имел честь получить от Вашего Высокопреосвященства „Устав прав. Братства свят. благов. князя Михаила Тверского“, с милостивейшею резолюцией Вашего Высокопреосвященства об открытии действий сего Братства. О времени и способе этого открытия благословите мне, Владыко святый, сделать совещание с членами Комитета, составлявшими „Устав Братства“.

1-го июля воскресенье. Был в Сергиевой пустыни, что близ Петербурга. Слушал литургию, которую соборне совершал наместник иеромонах Агафангел; монахи пели очень стройно; богомольцев было довольно много. После обеда, радушно предложенного мне о. архимандритом Игнатием, осмотрел я вместе с ним все церкви и кладбище. В 8 ч. вечера возвратился домой.

2-го ч. писал я к Обер-Прокурору Св. Синода, к. К. Победоносцеву:

„Не безызвестно, что в библиотеках Моск. Д. Академии и Вифанской Д. Семинарии хранятся запечатанными некоторые, по всей вероятности, очень важные бумаги в Бозе почившего Моск. Митрополита Филарета.

Известно также, что в Московском Публичном музее хранятся бумаги Московского Секретного Комитета по делам раскольничьим, в том числе, вероятно, немало

—266—

1884 г.

записок и особых мнений покойного Митрополита Филарета, как члена сего комитета.

При возложенном на меня поручении издать хранящаяся в Синодальном архиве и в других петербургских государственных архивах бумаги, содержащие в себе мнения и отзывы по разным вопросам Митрополита Филарета, не излишне было бы иметь в виду и те его бумаги, которые находятся в означенных Московских хранилищах.

Посему не благоугодно ли будет Вашему В-ву отнестись к Высокопреосвященному митрополиту Московскому Иоанникию и к г. Директору Моск. Публичного Музея Д. Т. Сов. Вас. Андреевичу Дашкову о том, чтобы сделаны были тем и другим зависящие распоряжения о доставлении на время помянутых выше бумаг, для рассмотрения и, если окажется нужным, для помещения в предпринятом издании бумаг Митрополита Филарета“.

6-го ч. писал я в Москву Ректору семинарии, протоиерею Н.В. Благоразумову²⁶⁷², в ответ на его письмо от 20 го апреля, с коим в одно время препровожден был экземпляр составленной и изданной им „Святоотеческой Хрестоматии“:

„Примите мою искреннюю признательность за доставленный мне экземпляр изданной Вами Святоотеческой Хрестоматии. Книга эта весьма благопотребна и полезна.

Простите, что поздно благодарю Вас. Письмо ваше получено мною в Твери, куда я отправлялся на праздник Пасхи, а книга ожидала меня в С.-Пб. Но по возвращении из Твери, я должен был переселиться с Ярославского подворья на Митрофановское: с этим переселением coeдинены были неизбежные сборы и разборы. я и до сих пор не мог еще привести на новом месте всего в порядок.

Призывая на Вас и на вверенную Вам, но не чуждую и для меня, семинарию Божие благословение, с братскою о Христе любовию пребываю“....

7-го ч. писал я в Одессу преосвященному Никанору, еп. Херсонскому:

—267—

1884 г.

„Получил я, наконец, книгу ваших красноречивых и многосодержательных поучений. Примите же и Вы от меня за этот приятный дар искреннюю душевную признательность.

Прочитал я на сих днях в Приложениях к газете „Гражданин“ вашу статью по поводу статьи, помещенной в Русской Старине 1883 г., под заглавием: „ Архиерейский певческий хор при архиепископе Смарагде“, и в душе своей искренно поблагодарил Вас за прекрасные характеристики преосвященных Афанасия, Иоанникия, Евфимия и Смарагда.

Вчера введен был в соучастие с нами в делах высшего церковного управления ваш товарищ по академии преосвящ. Тамбовский Палладий. Кажется, он будет добрый и приятный нам сотрудник.

Вчера же происходило в Св. Синоде наречение другого вашего товарища, о. архимандрита Николая (бывшего протоиерея Заркевича) во епископа Новомиргородского. В первый раз я увидел тут этого ученого мужа; прежде мне не случалось нигде с ним встречаться. О нем идет здесь добрая слава.

Как Вы, ІІреосвященнейший, привыкаете к новому месту служения и к новой пастве?“

В тот же день я получил письмо из Харькова от протоиерея С.А. Иларионова. От 5-го ч. он писал:

„В Харькове до вчерашнего дня, т. е. до 4-го июля все обстояло благополучно, ничего выдающегося не было, а в час ночи с 3-го под 4-е произошел пожар в семинарии. Инспектор семинарии Истомин²⁶⁷³, из окна своего дома, первый увидел огонь в гардеробной комнате и явился туда своевременно; так, когда отбили замок в комнате, то одним ведром воды был потушен огонь на половину. Более воды не оказалось, и ученики, бывшие здесь в ближайшей спальне вместо того, чтобы забивать остальной огонь чем попало, – одни бросились вниз искать воды, а другие стали выносить гардеробы, и пока бегали сюда и туда, огонь охватил всю комнату и лишил возможности подойти в коридор; тогда все бывшие здесь

—268—

1884 г.

оставили горевшую половину и стали спасать библиотеку и церковные вещи; это все успели спасти. Когда приехала из города пожарная команда, то пожар был в такой степени, что тушить его оказалось безуспешным и к вечеру от этого прекрасного здания, окруженного высокими тополями, остался один остов: обгоревшие стены с побитыми окнами и провалившимися потолками. Ректор²⁶⁷⁴ семинарии уехал в отпуск, а Владыка²⁶⁷⁵ не совсем здоров, впрочем, из Всесвятского, где живет теперь, приезжал на пожар. В течение всего мая месяца Владыка обозревал церкви Змиевского, Волчанского и Ахтырского уездов, ежедневно служил, говорил везде проповеди и возвратился совершенно в здоровом состоянии, а чрез неделю заболел сначала лихорадкой, а потом расстроился во всем организм. Не более трех дней, как стал заниматься делами, и вот случилось такое несчастие, которое, при его впечатлительном характере, пожалуй, будет иметь влияние на его расстроенное здоровье“.

9-е ч. Преосвященным Макарием, епископом Нижегородским, написано и напечатано было „Воззвание к своей пастве по поводу беспорядков, бывших в Нижнем Новгороде 7-го июня против евреев²⁶⁷⁶. Признательные евреи не только перевели это воззвание на древнееврейский язык и, написавши этот перевод на пергамене, вывесили на вечные времена в Синагоге, но и совершили о здравии православного архиерея – апологета в синагоге молебствие. Это было в Астрахани²⁶⁷⁷.

Так высоко евреи оценили услугу для них православного епископа!

10-го ч. получил я от французского художника Георгия Беккера, (Georges Becker) писавшего картину коронования Государя Императора (См. под 19 ч. марта) записку следующего содержания:

„Ваше Высокопреосвященство! Всепокорнейше прошу принадлежащее Вам облачение

—269—

1884 г.

оставить у меня до понедельника, чем меня крайне обяжете, так как к этому дню я буду в состоянии закончить все мои этюды.

Прошу у Вашего Высокопреосвященства извинения за долгое держание облачения, но болезнь правой руки не позволяет мне работать более, как половину дня. Ваше разрешение оставить облачение до понедельника заставить меня быть вечно благодарным и обязанным в облегчении очень трудного, взятого на себя дела, как изображение Священного Коронования Его Величества Императора Александра III-го.

Примите, Ванге Высокопреосвященство, уверение в глубоком почтении, с которым остаюсь всегда готовый к услугам вашим“...

11-го ч. писал я к Обер-Прокурору Св. Синода К.П. Победоносцеву:

„Препровождая при сем присланную мне Записку от 9-го сего июля двух командированных от войск в состав учрежденной под моим председательством. Комиссии депутатов, покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство сделать, согласно требованию, изъясненному в этой Записке, надлежащее сношение с г. Военным Министром о предоставлении означенным депутатам полномочия для участия в обсуждении всех вопросов, какие, на основании Указа Св. Синода от 27-го минувшего июня за № 2149, мною будут предлагаемы Членам Комиссии“.

В тот же день получил я письмо из Твери от преосвященного Антонина, который писал мне от 10-го числа:

„3-го июля совещавались мы, Члены Консистории, по устройству Братства свят. благов. велик. князя Михаила Ярославича о времени открытия действий Братства. Решено исполнить это 30-го сентября нынешнего года, так как в этот день совершается празднество в честь свят. благов. Князя Михаила Ярославича и так как этот день будет воскресный. Предположено при этом общими силами стараться о „наборе“ Членов Братства.

В обители нашей, по милости Господа, тихо и мирно. Делаем разные поправки в храмах и келиях, нетерпящая отлагательства. Много и весьма много нужно по-

—270—

1884 г.

правлять в нашей обители, но средств нет. В долги входить не хочется. Просить у граждан вспомоществования не дерзаю“.

13-го числа получено было мною официальное письмо от Обер-Прокурора Св. Синода; вот что писал мне от 12-го ч. за № 3297 г. Обер-Прокурор:

„Министр Иностранных Дел, впоследствии сделанного с ним сношения по предмету издания сборника бумаг Московского митрополита Филарета, сообщил мне, что в архивах Азиатского Департамента находятся собственноручные бумаги приснопамятного святителя, относящиеся до греко-болгарской церковной распри, просить командировать чиновника для снятия с таковых бумаг копий.

Командировав ныне для сей цели в упомянутые архивы Начальника архива и библиотеки Святейшего Синода Коллежского Советника Григоровича, долгом поставляю сообщить о вышеизложенном Вашему Преосвященству, для сведения“.

19-го ч. я обратился к главному священнику армии и флотов, о. протоиерею Петру Евдокимовичу Покровскому с официальным письмом, за № 2052, следующего содержания:

„При занятиях учрежденной Святейшим Синодом, с Высочайшего соизволения, под моим председательством, Комиссии для рассмотрения и разрешения вопроса об управлении духовенством и церквами военного ведомства, встречается надобность в разных сведениях и о разных предметах. А именно:

1) о неподвижных церквах гвардейского, армейского и флотского ведомства, как имеющих приходы из местных обывателей, так и не имеющих таковых приходов, с точным обозначением названия и места нахождения этих церквей, об их имуществе, количестве собираемых в них церковных доходов и их употреблений, а также порядке записи, расходования и отчетности церковных сумм этих церквей.

2) о подвижных полковых церквах, порядке снабжения их св. миром и антиминсами, источниках их доходов, порядке записи, расходования и отчетности церковных сумм.

—271—

1884 г.

3) о правилах церковного хозяйства неподвижных и подвижных церквей военного ведомства, выбора и назначения к ним церковных старост, ктиторов и других лиц, исполняющих их обязанности.

4) о правилах надзора и суда над военным духовенством, а также порядка удостоения его наград за службу и отличия.

5) о существующих в настоящее время штатах управлений главных священников гвардии и гренадер, армий и флотов.

Имея в виду, что вышеозначенные сведения о поименованных предметах сосредоточены в управлении главных священников гвардии и гренадер, армии и флотов, и что ныне управление церквами и духовенством гвардейского и гренадерского корпусов временно поручено главному священнику армии и флотов, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопреподобие о сообщении мне и в возможно не продолжительном времени необходимых для Комиссии означенных сведений“.

20-го ч. получено было мною три письма: два из Твери и одно из Одессы.

Из Твери писали преосвящ. Антонин и протоиерей В.Ф. Владиславлев.

Вот что писал мне от 19-го числа преосвящ. Антонин;

„Благословите мне исполнить давнишнее мое желание – поклониться свят. мощам Новоторжских Угодников Божиих, преподобных Ефрема и Аркадия. Поездку в Topжок мне желательно совершить с о. протоиереем Василием Феодоров. Владиславоевым и с сыном его, Сергием Васильевичем, – в одни сутки, совершенно неофициально. Рассчитываем мы поступить таким образом: вечером, двадцать какого-нибудь июля, прибыть в Торжок, на другой день – отстоять литургию, помолиться Угодникам Божиим и поклониться св. мощам Их, побывать у о. настоятеля и к вечеру возвратиться в Тверь.

Официальную поездку в Старицу и в лежащие на пути к ней села могу совершить не прежде сентября месяца. Духовная Консистория обещала мне составить расписание этой поездки. Получив его, я представлю его на благо усмотрение Вашего Высокопреосвященства, с моим заклю-

—272—

1884 г.

чением относительно свиты. В июле и августе мне невозможно отлучиться из Твери. Много „ставленников“, ожидающих рукоположения; много хозяйственных дел в монастыре, требующих непосредственного моего надзора: не на кого мне положиться.

Вчера, 18-го июля, было у нас собрание, для совещания об устройстве в Твери архива. В этом собрании толковали и об изыскании средств на восстановление церкви в селе Микулине Городище. А.К. Жизневский хотел отнестись ко всем Иерархам Российской церкви с прошением помощи на этот предмет. Но предположение его не прошло в собрании“.

На другой же день я писал в ответ:

„К поездке вашей в Торжок на поклонение святыне препятствия не усматриваю. Если угодно, можете побывать и в тамошнем женском монастыре и посмотреть, хотя некоторые, приходские церкви, в сопровождении о. архимандрита; о последствиях же посещения прошу меня уведомить.

Относительно средств на восстановление церкви Никулино-Городищенской есть надежда на помощь со стороны Св. Синода, только не в текущем, а в будущем году. Из Преосвященных епархиальных могли бы, кажется, оказать пособие те, по крайней мере, кои принадлежат к Тверской епархи по своему происхождению, или принадлежали когда-либо по своему служению. К ним бы только и обратиться с просьбами.

В семинарии, как слышу и вижу, между Ректором и некоторыми преподавателями происходить какой-то разладу. Не можете ли, Преосвященнейший, разъяснить, кто из них прав и кто виноват?

P. S. Семинарские Журналы, представляемые Вам, с приложением чьих-либо особых мнений, прошу присылать мне е вашими заключениями на отдельных листах“.

От 19-го же числа писал о. протоиерей Владиславлев:

„В нынешнем (14) № Тверских Епархиальных ведомостей помещена большая часть писем Высокопреосвященнейшего Гавриила. Второе письмо (по счету Н.И. Барсова)²⁶⁷⁸

—273—

1884 г.

мною отнесено на конец и будет напечатано с оговоркой, что оно, вероятно, писано к другому лицу, а не к о. архимандриту Иннокентию.

При печатании встретилось немало затруднений, происшедших от того, что почтеннейший Н.И. не потрудился проверить с подлинником или просто перечитать письма и тем самым дал нам головоломную задачу“.

Из Одессы от 17-го числа писал мне преосвящ. Никанор, еп. Херсонский:

„Благосклонно-отеческим посланием Вашим от 7-го июля Ваше Высокопреосвященство изволите извещать меня, что получили книгу моих поучений.

Благоволите, Ваше Высокопреосвященство, ныне принять экземпляр моих поучений, во втором изданий, теперь несколько исправленных 10 указаниям критики.

Я взял смелость представить Вашему Высокопреосвященству экземпляры тех же поучений на имя и Высокопр. Ионафана, архиепископа Ярославского, и преосвящен. Палладия, епископа Тамбовского. Позвольте надеяться, что экземпляры сии будут переданы.

Для той же цели я позволил себе приложить три экземпляра „Записок солиста – альта“. Душевно рад, что они заслужили благосклонный отзыв и Вашего Высокопреосвященства, я знал Вас исстари за строгого критика. Пером моим водила доброжелательная почтительность к моим отцам, отошедшим к отцам. Их премирное благословение и привлекло благосклонность внимания к моему смиренному труду.

Преосвященного епископа Николая жду теперь в богоспасаемую нашу Одессу. В Херсон иначе проехать затруднительно. Положение его в Херсоне будет хорошее: дом, сад, вид на Днепр...

Божиею помощию, к положению своему привыкаю. Живу не близко (верстах в 15) за Одессою, в Успенском монастыре Преосвященного Викария на Морском берегу. Теперь в здоровье окреп и к климату приспособился. А то спервоначала захирел было и в здоровье. Несколько отработался и от дела. А спервоначала так был завален работой, как никогда в жизни.

Прошу Ваше Высокопреосвященство ваших святых мо-

—274—

1884 г.

литв и отеческого благословения в подкрепление моей немощи. С глубоким уважением и сердечною о Господе Иисусе Христе преданностию, есмь и пребуду навсегда“...

23-го ч. получил я письмо и при нем книгу из Владимира от Ник. Семен. Стромилова, который писал от 18-го числа;

„Имею честь при сем представить Вам, уроженцу Владимирской епархии, и притом литератору, библиографу и библиофилу, свой недавний труд: „Володимерщина“ – роспись всего печатанного и изданного о Владимирской епархии и губернии.

Примите, Высокопреосвященнейший Владыко, благосклонно эту книгу для библиотеки вашей; мне отменно приятно поднести этот мой труд Вам, так как я тоже уроженец Владимирской губернии, дворянин и помещик как Владимирской, так и Тверской губ., и имел честь последний раз видеться с Вашим Высокопреосвященством в прошлом году, 16 мая в Москве.

Простите великодушно, что побеспокою Ваше Высокопреосвященство покорнейшею просьбою благословить меня малою иконою Святых Угодников Божиих, пребывающих в Тверской епархи“.

На письмо это я не замедлил ответом и исполнением просьбы почтенного земляка. Вот что я писал ему от 25-го числа:

„Приношу Вашему Высокородию искреннюю благодарность за доставление мне экземпляра составленной и изданной Вами брошюры: „Володимерщина“. Вы дали мне в руки прекрасное пособие и указание к изучению родного края.

По желанию вашему, посылаю Вам при сем в благословение малое изображение святителя Арсения, еп. Тверского. Сверх сего, прошу принять от меня несколько брошюр разного содержания.

Призывая на Вас и на литературно-археологические труды ваши Божие благословение, с душевным уважением имею честь быть“....

23-го же числа писал я в Бежецк к проводившему там лето благотворителю тамошнего женского Благовещенского монастыря, д. ст. сов. Мих. Георгиев. Петрову:

„По желанию вашему при сем препровождаю консистор-

—275—

1884 г.

ский Указ на имя Настоятельницы Бежецкого Благовещенского монастыря, игумении Софии, с разрешением ей принять подносимый Вами наперсный крест с украшениями.

Когда будете вручать матери игумений указ и крест, передайте ей от меня сугубое поздравление – со днем ее ангела и с приятным, конечно, даром ей от Вас.

А Вас прошу принять от меня искреннюю благодарность за ваше доброе христианское усердие к Бежецкой обители и к ее настоятельнице.

Призывая на Вас и на присных Вам Божие благословение, имею честь быть...“

24-го ч. получен был мною Указ Святейшего Синода от 19-го числа, за № 2417. В Указе этом изображено:

„По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: предложение Г. Синодального Обер-Прокурора, от 29 июня 1884 года за № 8465, о разрешении издать первый том мнений и отзывов покойного митрополита Московского Филарета по автографам его и копиям с оных хранящимся в Синодальном архиве. Приказали: признавая возможным приступить в настоящее время к изданию части мнений и отзывов Преосвященного Филарета, митрополита Московского, под редакцией Вашего Преосвященства, изъявившего на сие свое согласие, Святейший Синод определяет: разрешить С.-Петербургской Синодальной типографии напечатать приведенные ныне в порядок мнения и отзывы митрополита Филарета, под названием: „Собрание мнений и отзывов по учебным и церковно-государственным вопросам, Филарета, митрополита Московского“, в 8 д. л., на бел. бум. гражд. печ., в количестве пяти тысяч экземпляров с выпуском оных в продажу с разрешения Г. Синодального Обер-Прокурора, по той цене, какая определится по напечатании книги, с включением в число расходов по изданию и той суммы, какая уже употреблена на переписку и приведение в порядок бумаг митрополита Филарета. Для исполнения по сему определению передать из оного выписку в Хозяйственное при Святейшем Синоде Управление, а Вашему Преосвященству дать знать о сем указом. Июля 19 дня 1884 года.

На сем указе начертаны мною следующие слова:

—276—

1884 г.

„Принимаю, при помощи Божией, к исполнению, в честь и славу моего в Бозе почившего рукоположителя и покровителя.“

В тот же день, т. е. 24-го ч. получил я из Твери письмо от А. К. Жизневского, который от 21 числа пи сал мне:

„В последнем моем письме я позволил себе упомянуть о предполагаемой мною поездке. В течение десятидневного отпуска мне посчастливилось побывать в Ростове Великом, поклониться тамошней святыне, обозреть знаменитую Белую Палату, удачную реставрацию кремля на по жертвованные доблестными Ростовцами суммы, более 20 т. р., и, наконец, осмотреть вновь открытые старинные фрески в Ростовском соборе. Видел я также замечательное хранилище рукописей известного библиофила А. А. Титова. Для этого хранилища он устроил помещение в Кремле, вполне безопасное от огня и похищения.

Возвратясь в Москву, я посетил некоторые монастыри, в том числе Угрешский и Саввин Сторожевский. В Даниловом монастыре архимандрит Амфилохий²⁶⁷⁹, при обновлении тамошнего собора, старается, как мне показалось, применить на деле всю свою археологическую эрудицию, украшая собор древними орнаментами разных веков, начиная с Х века.

В Москве посчастливилось мне видеть замечательную коллекцию древних крестов и икон купца Н.М. Посникова.

В Саввином монастыре я узнал от архимандрита Галактиона, что храм Василия Блаженного, в Москве, находится в опасном положении, угрожающем разрушением и требующем более 100000 р. для исправления.

У нас в Твери 18 числа этого месяца состоялось первое заседание Архивной Комиссии. В число членов приглашены Преосвященный Антонин, протоиерей В.Ф. Владиславлев и другое. Если судить по началу, то можно от нее ожидать в будущем полезных результатов, в особенности, если Бог пошлет вместо меня хорошего Председателя. Принял же я эту должность, не считая себя в

—277—

1884 г.

праве отказаться. Уповаю, что Ваше Высокопреосвященство не откажете в вашей милостивой поддержке Архивной Комиссии и Историческому Архиву. Весьма полезным, не заменимым деятелем в разработке архивных материалов был бы отец Владимир Успенский, если бы он жил в Твери. Он написал биографию Преосвященного Аарона Еропкина²⁶⁸⁰, отошедшего на безмолвие в Нилову Пустынь и скончавшегося там в 1729 году.

Благодаря ходатайству Тертия Ивановича, сделано распоряжение о прирезке Вышневолоцкому монастырю 4 ½ дес., о которых я писал Вам“.

На другой же день я писал в ответ на это письмо;

„Читая ваше письмо, я мысленно сопутствовал Вам по святым обителям, издавна мне известным и приятно памятным; разделял и вашу радость при воззрении на священные и церковные древности.

Но между тем, как Вы так приятно и душеполезно странствовали, я сидел и сижу неподвижно на своем Митрофановском подворье. Раз только я имел решимость выехать на несколько часов из города в Сергиеву пустынь, где не был с 1866 г. Там, в следующее воскресенье, 29-го числа, предполагается освящение вновь сооруженного, замечательного по архитектуре, храма, его же содетель и художник сам настоятель обители, архим. Игнатий.

Поздравляю Вапе Превосходительство с председательством в новооткрытой архивной Комиссии. Эта честь, по всей справедливости, должна принадлежать Вам. Я очень буду рад, если представится благоприятный случай перевесть благонадежного Вам помощника, о. Владимира Успенского, из Осташкова в Тверь. Мысль эта меня давно занимает.

Что намерен делать о. Владимир с написанною им биографией преосвящ. Аарона Еропкина? – Пусть он пришлет ее, если хочет, ко мне. Я отдам ее в цензуру, и, может быть, нельзя ли будет дополнить эту биографию какими-либо сведениями по документам Синодского Архива, который для меня теперь вполне доступен.

—278—

1884 г.

Относительно Никулино-Городищенской церкви есть надежда, что Св. Синод, по моему ходатайству, окажет нам значительную помощь, только не теперь, а в начале будущего года.

Ваше известие об опасном положении церкви Василия Блаженного в Москве очень печально. Сохрани Бог, если предержащие власти не примут заблаговременно должных мер к охранению от разрушения этого древнего священно архитектурного памятника“²⁶⁸¹.

25-го ч. был у меня академик художник – портретист Ив. Никол. Крамской, писавший, по поручению художника Маркова, в московском храме Христа Спасителя, изображение Господа Саваофа, в главном куполе. Ему поручено теперь написать портреты архиереев, участвовавших в последней коронаций, для помещения оных в описании этого всероссийского торжества. Он явился ко мне, по указанию К.П. Победоносцева, для получения от меня некоторых необходимых для него сведений о коронации²⁶⁸². – Я, сколько мог, удовлетворил желанию художника.

В том же день явился ко мне кандидат Московской духовной академии Постников, избранный Директором. Новоторжской учительской семинарии (Барановым) на должность Законоучителя в эту семинарию, и требовал, чтобы я рукоположил его во священника без всяких документов, кроме билета, выданного ему от Академического Правления, я, разумеется, отказал ему в домогательстве и о таком незаконном действовании со стороны Директора семинарии сообщил г. Обер-Прокурору Св. Синода. Последний в тот же день отнесся к Министру народного просвещения И.Д. Делянову. А на другой день, 26-го числа, я получаю из Ораниенбаума от К. П-ча записку следующего содержания:

„По вчерашнему делу я входил в сношение с И.Д.

—279—

1884 г.

Деляновым. Посылаю Вашему Высокопреосвященству в подлиннике ответ его и справку“.

Вот ответ Министра:

„Порядок назначения законоучителей в точности определен законом. Ни в одном уставе наших учебных заведений не опущена статья, в которой сказано: законоучитель определяется по предварительном сношении с Епархиальным Начальством.

Так в наших заведениях и так же в заведениях И-цы Марии.

Директоры подыскивают законоучителей, справляются об них, а затем представляют попечителям, которые сносятся с Архиереем.

Из вашего письма я вижу, что положительный закон нарушен, а потому я потребую по этому предмету объяснения. Академия не есть Епархиальное Начальство; она может рекомендовать, указывать, но назначать должен Преосвященный, это не подлежит ни малейшему сомнению.

Душевно преданный И. Делянов. 25 июля 1884 г. и в приложенной к письму Министра справке значится:

„Имею честь доложить Вашему Высокопревосходительству, что по § II Положения о Молодечненской учительской семинарии (Высочайше утв. 17 марта 1870 г.) „Наставники избираются директором: законоучитель, по предварительному соглашению с епархиальным начальством, из духовных лиц, получивших образование в духовной академии“. По Высочайше утвержденному, 10 июня 1875 года, мнению Государственного Совета, к Новоторжской учительской семинарии применено положение Молодечненской семинарии. Следовательно, определение законоучителя, без предварительного сношения с Преосвященным Тверским, не могло состояться, так как семинария не имеет права обойти означенное узаконение.

Завтра же будет послан запрос Управляющему Московским учебным округом, в котором потребуется объяснение.

Директор Аничков“.

На верху справки рукою министра написано карандашом: „Вот и точнейшая справка по вчерашнему вопросу. 26-го июля“.

—280—

1884 г.

Вот к какой поразительно быстрой переписке подан был повод неосмотрительным поступком Директора Новоторжской учительской семинарии.

И вот разультат этой переписки Обер-Прокурора с Министром.

Управляющий Московским учебным Округом, Окружный Инспектор Д. Ст. Сов. Як. Игн. Вейнберг пишет мне 11-го августа за № 5664:

„Ваше Высокопреосвященство,

Милостивый Архипастырь!

В виду открывшейся при Новоторжской учительской семинарии вакансии на должность законоучителя, Директор означенного учебного заведения вошел к Начальству Учебного округа с представлением о назначении на вышеназванную должность Кандидата Московской Духовной Академии Постникова. Предоставив г. Постникову самому исходатайствовать посвящение в сан священника, так как лица, неудостоенные сего сана законоучительской должности занимать не могут, я, независимо от сего и на оснований § 11 Высочайше утвержденного Положения о Молодечненской учительской семинарии, честь имею покорнейше просить Ваше Высокопреосвященство почтить меня уведомлением, не встречается ли с вашей стороны препятствий к определению Постникова законоучителем Новоторжской учительской семинарии и настоятелем имеющей устроиться при семинарий церкви. К сему долгом считаю присовокупить, что Постников был в Академии своекоштным студентом, а посему не несет на себе никаких обязательств.

Испрашивая Вашего Архипастырского благословения, с глубоким уважением и совершенною преданностию честь имею быть “....

В ответ на это писал я от 18-го ч. того же августа за № 2278:

„Ваше Превосходительство,

Милостивый Государь!

Вследствие письма Вашего Превосходительства от 11-го сего августа за № 5664, долг имею уведомить Вас, Милостивый Государь, что к определению кандидата Московской Духовной академии Постникова законоучителем Новоторжской учительской семинарии препятствий с моей стороны

—281—

1884 г.

не усматривается. Что же касается определения его, Постникова, настоятелем имеющей устроиться при помянутой семинарии церкви, то, пока эта церковь не устроена и не освящена, Постников не может быть ни определен настоятелем оной, ни возведен в сан священника.

Впрочем, вместе с сим мною предписано Духовной Консистории отнестись, к кому следует, и спросить, скоро ли может быть окончательно устроена и приготовлена к освящению церковь при учительской семинарии. По получении сих сведений, мною будет сделано надлежащее распоряжение относительно определения и рукоположения во священника кандидата Постникова.

С истинным почтением и преданностию имею честь быть “...

Возвращаюсь назад.

Г. Обер-Прокурор Св. Синода отношением от 26-го июля за № 3490 сообщал мне:

„Начальник Главного штаба Генерал Адъютант Обручев, впоследствии сделанного мною с ним сношения по сообщенной Вашим Преосвященством при отношении от 11-го сего июля за № 1960-м записке депутатов от войск в председательствуемой Вами Комиссии для обсуждения предположений о соединении обязанностей Главных священников Гвардии и Гренадер и Армии и Флотов в одном лице, уведомляет, что им сделаны соответствующие распоряжения о поставлении означенных депутатов в известность, что они не должны уклоняться от обсуждения возникающих в сказанной комиссии вопросов, находящихся в тесной связи с общею задачею, поставленною Комиссии“.

27-го ч. получено было мною письмо из Твери от преосвященного Антонина. От 26-го ч. он писал мне:

„С благословения и разрешения Вашего Высокопреосвященства, съездил я, с протоиереем Василием Феодоровичем, с сыном и зятем его²⁶⁸³, в Торжок. Возвратился в Тверь вчера (25-го июля) вечером. За разными делами, представившимися мне по приезде, не успел я к нынеш-

—282—

1884 г.

нему дню приготовить Вашему Высокопреосвященству отчет о моей поездке, но считаю непременным долгом ныне же почтительнейше представить Вашему Высокопреосвященству ответ на вопрос о возникшем в последнее время недоразумении между о. Ректором и преподавателями здешней семинарии.

Дело это представляется в таком виде. О. Ректор требует от преподавателей точного исполнения лежащих на них обязанностей, преподавателям не нравится это; о. Ректор основывает свои требования на предписаниях Устава, преподаватели не соглашаются на его требования на основании опытов прежнего времени; о. Ректор видит в суждениях и поступках преподавателей неуважение к его власти и намеренное сопротивление ему, преподаватели обвиняют его в излишней требовательности, даже в неделикатном отношении к ним; на стороне о. Ректора – Инспектор и несколько преподавателей, большинство же преподавателей против него. Такое ненормальное положение дел сильно расстраивает о. Ректора: он, буквально, не спит, не ест и не пьет, и чувствует упадок сил. Вообще, положение его страдальческое.

По поводу сего, осмеливаюсь объяснить Вашему Высоко преосвященству, что покойный о. Ректор Вифанской семинарии, в которой Господь привел мне служить, был несравненно счастливее о. Ректора здешней семинарии. Мы, подчиненные, никогда не осмеливались оказывать какое-либо противодействие требованиям и распоряжениям о. протоиерея Филарета Александровича Сергиевского; всячески, напротив, заботились о том, чтобы успокоить его и, сколько возможно, помочь ему в тяжелых его трудах. Поэтому, вышеизложенные отношения между о. Ректором и преподавателями здешней семинарии представляются мне удивительными, даже непонятными.

Смиреннейше прошу Ваше Высокопреосвященство простить меня, что в настоящий раз я ограничиваюсь этими скудными сведениями, представляемыми мною в ответ на вопрос Вашего Высокопреосвященства, и удостоить меня архипастырского вашего благословения.

P. S. Побуждением для меня к немедленному сообщению Вашему Высокопреосвященству сведений о положении дел

—283—

1884 г.

в семинарии послужило то обстоятельство, что сегодня о. Ректор явился ко мне с просьбой подписать ему билет, на отлучку в С.-Петербург и Смоленск, и, получив за моею подписью билет, он намеревался ныне же отправиться в С.-Петербург с тем, чтобы завтра представиться Вашему Высокопреосвященству“.

29-го ч. Воскресенье. В Сергиевой пустыни совершено освящение храма в честь и славу Воскресения Христова. Священнодействие совершал высокопреосвященный митрополит Исидор с двумя викариями. Во время освящения храма в алтаре стоял В. Князь Константин Константинович. Тут же присутствовали архиепископы: Ярославский и Тверский (т. е. я) и епископ Тамбовский Палладий. В церкви же были: В. Княгиня Александра Иосифовна с новобрачною невесткою Елисаветою Маврикиевною и В. Кн. Димитрий Константинович. Новоосвященный храм замечателен по своей архитектуре; только царские врата слишком низки. Составителем проекта храма и иконостаса был сам настоятель пустыни, архимандрит Игнатий.

После литургии, в настоятельских покоях, был сервирован праздничный стол. За обедом присутствовали помянутые августейшие Особы, все архиереи, Обер-Прокурор Св. Синода и много других знатных лиц. Рядом со мною за столом сидел В. Князь Константин Константинович, а против меня его молодая супруга. В. Княгиня, смотря на мою панагию, любовалась ею, и В. Князь обратил на это мое внимание.

Возвратившись вечером домой, я нашел два письма: одно из Оранского лагеря от полкового священника Льва Петровского, а другое из Задонска от настоятеля монастыря, архимандрита Прокопия.

Вот что писал мне от 27-го ч. о. Петровский:

„Сегодня, воспоминая день моего рукоположения (в 1871 году) во священники Вашим Высокопреосвященством, вместе с благодарною молитвою Богу, принимаю смелость засвидетельствовать Вам глубочайшую сердечную признательность моего сыновьего чувства, беспредельной любви и благодарности. В период вашего святительского служения Св. Церкви Господь судил немало поставить священ-

—284—

1884 г.

ников, обязанных молиться за Вас всегда, а особенно в день рукоположения их, но во всех ли, в день воспоминания невыразимого Божия благодеяния, изливаемого в таинстве Священства, возникает особое невыяснимое душевное влечение к благодетелю Небесному и Земному, не знаю. На этот вопрос, из собственного опыта, могу лишь одно сказать, что, у Св. Божия Престола, в Успенском Соборе, при возложении благодатной руки, благодатная слеза умиления Вашего, святитель Божий, канувшая на мою недостойную главу, ежегодно, в день воспоминания свящ. сего события, воскропляет во мне росу благодати Божией, никогда не оскудевающей, и вызывает слезы радости и благодарности Господу Богу и Вам, Милостивейший Архипастырь и незабвеннейший Благодетель!“

О. архимандрит Прокопий писал от 25-го числа:

„Недавно был у Вашего Высокопреосвященства земляк наш Владимирец, священник о. Василий Альбицкий, ныне служащий в дисциплинарном батальоне г. Воронежа и сообщил мне о желании вашем знать о моем недостоинстве, поэтому и осмеливаюсь сообщить о себе: мирское имя Петр Тенеровский; родина – Переславский уезд, село Ведомши от Сергиевой Лавры, по Аглицкой дороге, в 40 верстах; кончил курс во Владимирской семинарии в 1846 г.; в 1848 г. поступил во Владимирский архиерейский дом; при перевода преосв. Парфения²⁶⁸⁴ в 50-м году на Воронежскую кафедру, он пригласил меня послужить ему в старости и я за великое счастие принял это приглашение послужить такому великому мужу на чужой стороне, и с усердием служил ему, как сын отцу до самой смерти его, последовавшей 5-го августа 1853 г. Тяжка была болезнь его параличная. С 5-го мая 1851 г. и по смерть не мог сам ходить: возили в креслах; поили и кормили из рук ложечкой. Сам не мог действовать свободно рукою, но говорил, можно сказать, разборчиво; занимался епарх. делами неопустительно. Во время занятия не раз случались припадки с потерею сознания, но от прикладывания к голове холодных компрессов приходил в чувство, и первое обращение было ко мне: „ах некорыстный (так он

—285—

1884 г.

называл меня) опять пустил меня на свет. Моя была ночная стража – сидеть около его постели и читать доколе не заснет. Часто бывали бессонные ночи, и в это время я катал его на креслах по залам, и он с удовольствием воспоминал о любимой им владимирской пастве и рассказывал о разных случаях и лицах; он жил и оживлялся более прошедшим владимирским, нежели настоящим воронежским. В 53 г. холера доконала его, которой он всегда боялся и во Владимире; от нее и пришлось покончить жизнь. На 5-е авг. в ночи появились припадки холерные, но к утру заснул до 8 час., и, когда, проснувшись, узнал, что уже 8 часов, позабывший ночную тревогу, как бы обидевшись, сказал: что же меня не раз будили? пора одеваться и заниматься делами (начинал заниматься по обыкновению с 9 ч.). Далее припадки холерные не возобновлялись, но более и более видимо слабел; в 10 ч., по принятии Св. Таин, был преосв. Антонием²⁶⁸⁵ особорован, и в три часа пополудни мирно отошел ко Господу. Когда один из докторов, посмотрев на умирающего и пощупав пульс, сказал своим коллегам (вероятно, для ободрения умирающего): он еще хорош, болящий, услышав такой отзыв доктора, промолвил: хорош уже! Он вполне сознавал свое положение и до самого конца был в памяти; почти незаметно угасла жизнь, не смотря на то, что я внимательно следил за его положением: то что-нибудь поправишь, то поцелуешь в руку, и это ему, как видно, было приятно, не раз рукою своею охватывал меня за шею и прижимал к себе; без всяких крепких вздохов испустил дух, и я закрыл ему глазки на веки, горько оплакав за всю Владимирскую епархию. Погребен 8 авг. в монастырском соборе, где почивают мощи свят. Митрофана. Вечная память да будет достоублажаемому святителю Парфению.

После кончины незабвенного Архипастыря и Отца своего я остался в Митроф. монастыре в сане иеромонаха с 15 окт. 1850 г., с 1854 г. по 1864 год исправлял должность казначея по монастырю и Миссионер. Комитету, с

—286—

1884 г.

1864 г. в сане игумена, с 1876 г. в сане архимандрита и вместе проходил должность благочинного монастырей Ворон. епархии и доселе прохожу. В 1882 г. 1-го сентября назначен настоятелем Задонского Богородицкого монастыря, где, по милости Божией, и под покровительством Св. Тихона и тружусь по силам. Монастырь унаследовал после предместника своего, слепствовавшего семь лет, в крайне запущенном и распущенном виде и вдобавок с долгами. Теперь по возможности все возобновил, и стало довольно чистенько, и братию подтянул, и пение очень прилично по месту: по будням одни монашествующие поют, а по воскресеньям и праздничным дням хором с маленькими мальчиками, которых 20 человек содержится на всем (готовом) монастырском. Кто бывал года два назад в Задонске, теперь совершенно не узнает монастырь: переменился к лучшему, преобразился. Несмотря на это, кто-то поместил статью в Церк. Вестнике за № 26, с самой мрачной стороны описав грязь и нечистоту и дурное пение в Задонск. монастыре; или он видал монастырь за два года назад, каковым он и был на самом деле; или изрыгнул клевету на настоящее положение монастыря самую непростительную: Бог ему судья да будет! Ая туне хлеб есть не хочу, буду трудиться, по совести, на пользу обители; жалко, что своим писанием злонамеренным могут смутить доверчивых людей. При сем покорнейше прошу принять, как от земляка, икону св. Тихона, освященную на мощах Его“.

В ответ на это писал я 1-го августа:

„Присланный мне Вами в благословение свящ. дар – икону святителя Тихона принял я с истинным утешением и благоговением. Примите за сие мою искреннюю душевную признательность.

Взаимно прошу Вас принять и от меня нечто на память. Посылаемая при сем книга – плод моих давних археологических трудов, только лишь обновленной новым изданием.

Почтенное имя ваше давно мне известно по связи с именем незабвенного для меня архипастыря, преосв. Парфения, моего рукоположителя и благодетеля. Ваше усердное служение сему досточтимому старцу-святителю достойно всякой

—287—

1884 г.

похвалы и благодарности от всех чтителей его памяти.

От многих слышал я, что Вы родом из Владимирской епархии; но ни от кого не мог узнать о вашем мирском имени и фамилии. Теперь, из вашего почтенного письма мне это стало ясно и понятно: однакож, пока Вы были во Владимире, при разности лет нашего образования в семинарии, личного с Вами знакомства иметь я не мог. Когда я был в Харькове, я нередко помышлял о путешествии в Воронеж для поклонения святому соотчичу нашему, святителю Митрофану; и если бы моя мысль приведена была в исполнение, тогда я, без сомнения, увиделся бы с Вами и познакомился бы лично. Но я все ожидал соединения Воронежа с Харьковом железною дорогою и однакож не дождался. Между тем, как бы в вознаграждение сего лишения, я теперь обитаю в СПб., при двух храмах, посвященных именам воронежских святителей – Митрофана и Тихона, и ежедневно призываю их в своих молитвах. А вот, на сих днях буду, если Бог даст, совершать в честь того и другого из них празднственное служение.

Призывая на Вас и на вверенную Вам обитель Божие благословение, с братскою о Христе любовию пребываю“...

31-го ч. писал я в Одессу преосвящен. Никанору, еп. Херсонскому, в ответ на его письмо от 17-го числа:

„По письму вашему от 17-го июля я ожидали трех экземпляров изданных Вами книг, но получил только один экземпляр для себя; прочие владыки получили ваши книжные дары, минуя меня.

По пословице „долг платежом красен“, прошу и от меня принять в дар изданную мною книгу: „Письма М. Филарета к архиепископу Алексию“.

В настоящее время, по поручению Св. Синода, я приступил к важному археографическому труду – к изданию хранящихся, как в Синодском архиве, так и в других государственных хранилищах, бумаг в Бозе почившего митрополита. Московского Филарета. Если Господь поможет мне совершить с успехом этот труд, то Церковь Русская приобретет в нем драгоценный памятник великих подвигов и трудов незабвенного святителя Филарета. Изда-

—288—

1884 г.

ваемые ныне документы начинаются с 1809 года, т. е. со времени прибытия в Пб. молодого учителя Троицкой Сергиевой семинарий, иеродиакона Филарета Дроздова. Печатных томов этих документов, не менее будет пяти или шести, а пожалуй, и больше.

Вашему Преосвященству в скором времени предстоит путешествие во Святый град Киев, для участия в соборном обсуждении важного современного вопроса относительно мер к ослаблению и уничтожению штундистской пропаганды. – Бог Вам в помощь!

А мы в минувшее воскресенье, 29-го ч., всем Синодом присутствовали при освящении нового храма в Сергиевой Пустыни. Священнодействовал Владыка Митрополит с своими викариями. В торжественной по сему случаю трапезе участвовали и некоторые Царственные Особы“.

Вследствие моего указания от 2-го июля на то, что в библиотеке Вифанской дух. семинарии имеются запечатанные бумаги покойного митрополита Московского Филарета, посылаемые им туда для хранения, Обер-Прокурор Св. Синода поручил Директору своей канцелярии И. А. Ненарокомову отнестись к Ректору означенной семинарии, с требованием выслать помянутые бумаги, для передачи их мне. На запрос г. Ненарокомова Ректор семинарии архимандрит Александр²⁶⁸⁶ от 26-го июля, за № 391, дал следующий ответ:

„Ваше превосходительство Милостивейший Государь Иван Александрович!

Имею честь почтительнейше уведомить Ваше Превосходительство, что в библиотеке, вверенной мне Вифанской семинарии запечатанных бумаг высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета в настоящее время, не имеется, так как присылавшиеся Его Высокопреосвященством бумаги для хранения в библиотеке снова были возвращаемы. Так положено было три рукописи 7 мая 1836 г.; в 1854 г. чрез бывшего о. Наместника архимандрита Антония были возвращены; 14 декабря того же года, при ректоре Семинарии архимандрите Нафанаиле, опять были возвращены в

(Продолжение следует).

—1—

1. Состав Братства

Кроме своего покровителя Высокопреосвященного Владимира, Митрополита Московского, Братство имело в своем состав: 19 почетных членов, 78 пожизненных, 164 действительных и 2 члена соревнователя.

Главнейшая изменения в составе Братства были следующие.

Скончались почетные члены:

а) Преосвященный Виссарион, Епископ Костромской и Галичский, состоявший с 1890 года пожизненным членом Братства и в 1904 году за свою постоянную отзывчивость на нужды Братства, выразившуюся в повременных им пожертвованиях в пользу студентов всего в сумме 720 рублей, а в пользу бывших воспитанников более 100 рублей, – избранный в почетные члены Братства;

б) Гофмейстер Двора Его Императорского Величества, граф Сергий Владимирович. Орлов-Давыдов, состоявший в числе почетных членов по избранию с 1900 года, – кроме сделанных им единовременных пожертвований в пользу студентов в сумме 100 рублей и в пользу бывших вос-

—2—

питанников в сумме 300 рублей, каждогодно, – с 1885 г., отпускавший чрез свою Московскую Контору 220 рублей на содержание одного беднейшего студента Академии,

и в) Дворянка Ольга Никитична Кек, за свое участливое отношение к нуждам студентов избранная в почетные члены в 1904 году.

Из пожизненных членов Братства скончался заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии Николай Иванович Субботин, состоявший пожизненным членом 25 лет, пожертвовавший при самом открытии Братства в пользу студентов 100 рублей.

Из числа действительных членов Братства, – насколько известно Совету, – должна быть отмечена не менее тяжелая утрата в лице скончавшегося о. протоиерея Московской Петропавловской, на Новой Басманной, церкви Андрея Григорьевича Полотебнова, многие годы состоявшего действительным членом Братства, так что общая сумма сделанных им за это время пожертвований равна 83 рублям, и принимавшего весьма деятельное участие по должности благочинного в интересах Братства в деле рассылки братских подписных листов о. о. настоятелям церквей подведомственного ему благочиния и собирания по ним пожертвований.

Все скончавшиеся члены внесены в Братский Синодики для поминовения в Академической церкви.

В общем Собрании 3-го мая отчетного года избраны почетными членами Братства:

а) Высокопреосвященный Сергий, Архиепископ Финляндский и Выборгский, состоявший пожизненным членом с 1895 года и за это время по день избрания в почетные члены пожертвовавший в пользу студентов 300 рублей;

б) Статский Советник Алексей Руфович Ржаницын, состоявший пожизненным членом с 1887 года. Разновременные щедрые пожертвования его, делаемые им в память покойного родителя своего, Московского о. протоиерея Руфа Александровича, воспитанника Московской Дух. Академии, в пользу студентов, с этого времени по день избрания, в общей сложности составили более 600 рублей,

и в) заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии Василий Александрович Соколов, за мно-

—3—

гие годы своего действительного членства внесший 120 рублей и многое уже годы несущий обязанности по проверке приходо-расходных книг и сумм Братства по должности члена Ревизионной Комиссии.

В число пожизненных членов Братства вступил ректор Томской Духовной Семинарии, о. протоиерей Иоанн Александрович Панормов, сделавший единовременное пожертвование в пользу студентов в количестве 100 рублей.

II. Управление Братства и его деятельность

Братство Преподобного Сергия в отчетном году, как и в предшествующие годы, по открытии действий Московской Сергиево-Братской Комиссии, вспомоществовало главным образом нуждающимся студентам Академии: а) уплачивая, полностью или отчасти, за их содержание в Академии, б) выдавая, безвозвратно или заимообразно, потребные суммы на лечение больным студентам, на проезд окончившим академической курс до родины, в) вспомоществуя, кроме сего, некоторым из последних до приискания ими места.

К чрезвычайным расходам Братства в отчетном году должны быть отнесены:

а) Выдача студентам всех курсов Академии по случаю временного прекращения в ней занятий пособие для проезда на родину, в добавок к ассигнованным на тот же предмет суммам от Академического Правления, что в общей сложности составило сумму в 1624 рубля 50 копеек.

б) Перепечатание I-го выпуска „Сочинений В.Д. Кудрявцева-Платонова“, – обошедшееся Братству в 696 руб. 48 коп.

в) Напечатание Очерка профессора П.И. Цветкова о деятельности Братства за первые двадцать пять лет (1880–1905) его существования, стоившее Братству 619 руб. 57 коп.;

и г) выдача пособия проф. А.П. Шостьину, в размере 300 рублей.

Братство имело два органа управления: Общее Собрание членов Братства, которому, по § 13 устава, принадлежит управление и распоряжение всеми делами, касающимися Братства, и Совет, который избирается Общим Собранием для заведывания текущими делами.

В отчетном году Общее годичное Собрание состоялось 3 мая. На этом Собрании был прочитан и утвержден

—4—

представленный Советом отчет о состоянии и деятельности Братства.

В прочитанном докладе Ревизионной Комиссии, свидетельствовавшей приходо-расходные книги и денежные суммы Братства, было заявлено, что

„1) приходо-расходные книги Братства найдены Комиссиею в полном порядке исправности, и все шнуры, листы и печати целы;

2) записи прихода и расхода ведены чисто; поправки в тексте и цифрах, – весьма, впрочем, немногие, надлежащим образом оговорены; страничные итоги и транспорты показаны правильно;

3) расходование сумм производилось в полном соответствии с требованиями устава и состоявшимися на этот счет постановлениями Совета Братства;

4) на все произведенные расходы имеются расписки и оправдательные документы;

5) по произведённой поверке принадлежащих Братству сохранных расписок Государственного Банка, процентных бумаг и наличных денег и по соображении прихода и расхода сумм за означенное время по день поверки оказалось, что в кассе Братства имеется та самая сумма, какая должна быть“.

Затем, на основании § 16 устава Братства, следовало избрание должностных лиц: Председателя Совета, члена Совета, Казначея, членов Ревизионной Комиссии, а также и почетных членов.

Председателем был избран заслуженный ординарный профессор Академии, Петр Иванович Цветков; членом Совета – экстраординарный профессор Академии, Иван Васильевич Попов; казначеем – экстраординарный профессор Иван Дмитриевич Андреев; членами Ревизионной Комиссии; профессор Василий Александрович Соколов, профессор Петр Иванович Казанский и протоиерей Христорождественской Сергиевского Посада церкви Михаил Петрович Багрецов.

Вновь избранные почетные члены – перечислены выше.

Другое Общее Собрание членов Братства было 8 ноября. В виду сделанного заявления профессором П.И. Цветковым об освобождении его от должности Председателя Совета, по произведенной баллотировке, избранным на

—5—

должность Председателя оказался заслуженный ординарный профессор, Академии Николай Александрович Заозерский. На сем же собрании было постановлено выдать профессору А.Д. Шостьину в пособие 300 рублей.

Совет в отчетном году составляли следующие лица: Председателем до 8-го ноября быль профессор, Академии

П.И. Цветков, после 8-го ноября – профессор Н.А. Заозерский; Товарищем Председателя – священник Московской Дмитрие-Cелунской, у Тверских Ворот, церкви, о. В.А. Быстрицкий; членами: протоиерей Московского Верхоспасского придворного собора, о. Н.В. Благоразумов, профессор Академии Г.А. Воскресенский и профессор И.В. Попов; казначеем-профессор, И.Д. Андреев, секретарем – помощник секретаря Совета и Правления Академии М.И. Бенеманский.

В составе Совета Московской Братской Комиссии, имевшей на своем попечении помощь бывшим воспитанникам Академии и их семействам, были следующие лица: Председателем – протоиерей Н.В. Благоразумов; членами: ректор Московской духовной семинарии, Архимандрит Анастасий, протоиерей Н.М. Иванцов, протоиерей П.Г. Извеков, священник В.А. Быстрицкий; казначеем – Действительный Статский Советник П.С. Владимирский, секретарем – преподаватель Московской духовной семинарии, Н.И. Кедров.

В течение отчетного года Совет имел три заседания в феврале, мае и октябре.

Предметами занятий в этих заседаниях были: рассмотрение докладов казначея о поступивших пожертвованиях и вообще о финансовом состоянии Братства; обсуждение прошений студентов Академии о вспомоществовании из капиталов Братства и исполнение других обязанностей, возлагаемых на Совет уставом Братства.

В частности, майское заседание было посвящено обсуждению главным образом прошений студентов о выдаче пособий на лечение в продолжение летних каникул и прошений окончивших курс о выдаче пособий на проезд до родины и пребывание до получения места; в остальные заседания были обсуждаемы прошения студентов о пособиях главным образом на содержание в Академии; кроме сего, октябрьское заседание было посвящено рассмотрению

—6—

прошений студентов о выдаче пособив на проезд до родины по случаю прекращения занятий в Академии.

Выдача последних пособий была произведена Советом под условием обязательного возвращения их в кассу Братства.

В видах усиления средств Братства Совет, по примеру прошлых лет, обращался главным образом к. о. о, настоятелям церквей г. Москвы и в Правления духовных семинарий и училищ с просьбою принять подписные листы для сбора пожертвований на нужды Братства.

Тяжелые обстоятельства переживаемого времени оказали свое влияние и на приток пожертвований. По сравнению с предшествующими годами не заполненных листов оказалось значительно большее количество.

С прискорбием отмечая это в своем отчете, Совет Братства тем более имеет для себя оснований заявить свою искреннюю и глубокую благодарность тем о. о. настоятелям Московских монастырей и церквей, начальствующим в духовно-учебных заведениях и прочим лицам, – как из бывших воспитанников Академии, так и посторонних жертвователей, – которых не оскудело живое сочувствие и посильное содействие своею помощию благотворительной деятельности Братства.

На ряду с этим, Совет также вменяет себе в долг выразить искреннюю благодарность редакциям: „Богословского Вестника“, „Московских Церковных ведомостей“, „Душеполезного Чтения“, „Веры и Церкви“, „Симбирских Епархиальных ведомостей“, „Московских ведомостей“, „Русского Слова“, „Московского Листка“ и Управлению Московской Синодальной типографии за бесплатное напечатание разных сообщений и объявлений о делах Братства.

III. Денежные средства

Приход.

a. наличными деньгами:

—7—

б. процентными бумагами:

Расход

—8—

К 1906-му году в кассе Братства состояло:

В запасном капитале к 1906 году состояло:

% бумагами – 69000 р. 00 к.

наличными деньгами – 1114 р. 00 к.

В расходном 4500 % бумагами и 626 р. 56 к. наличными.

Если брать в расчёт только действительные новые поступления за 1905-й год, исключая из общей суммы остаток от 1904 г., переходящая суммы и отчисляя, согласно уставу, 20 % в запасной капитал, то следует признать, что отчетный год закончен с перерасходом в 2966 р. 93 к., который покрыть из остатка расходного ка питала на 1904 г. в количестве 3593 р. 49 к.

IV. ОТЧЕТ по кассе Московской Cергиево-Братской Комиссии

К 1905 году в Кассе Комиссии состояло:

а) наличными деньгами – 1023 р. 57 к.

—9—

б) процентными бумагами, находящимися на хранении в Конторе Государственного Банка – 25300 р. 00 к.

Приход

В течение 1905 года поступило:

A) Наличными деньгами:

Б) Процентными бумагами:

—10—

Расход.

В течение 1905 года израсходовано:

A) Наличными деньгами:

На выдачу а) постоянных пособий:

—11—

б) единовременного пособия:

в) взаимообразного пособия:

г) на особые расходы:

—12—

Б) Процентными бумагами:

К 1906 году в кассе Комиссии состояло:

V. Краткие сведения о пожертвованиях на стипендии в Московской Духовной Академии

Кроме осуществления прямых задач, обозначенных в уставе (§ 2), Братство в отчетном году озабочено было увеличением пожертвований на некоторые, предположенные к открытию в Академии, стипендии, имея в виду, частию, содействовать упрочению памяти почивших академических профессоров, частию содействовать учреждением стипендий спокойному учению молодых людей, поступивших в Академию. Таковы: I. стипендия имени профессора Г.В. Амфитеатрова; II. стипендия ХХХVІІ курса; III. стипендия профессора Д.Ф. Голубинского. Вот краткие сведения о суммах, поступивших на эти стипендий:

І. Капитал на стипендию имени покойного профессора Московской Духовной Акаде-

—13—

мии Г.В. Амфитеатрова к 1 января 1906 года состоял:

в процентных бумагах на сумму: 3400 р. 00 к.

в наличных деньгах на сумму: 351 р. 15 к.

Итого: 3751 р. 15 к.

II. Начало пожертвованиям на стипендию имени ХХХVІІ курса в Московской Духовной Академии положено почившим Архиепископом Ярославским Сергием. К 1 января 1906 г. капитал этот, состоящий, собственно, из сумм им пожертвованных и процентов на оные, заключался:

в процентных бумагах на: 1100 р. 00 к.

в наличных деньгах (по книжке Сберегательной Кассы) на: 147 р. 95 к.

Итого: 1247 р. 95 к.

III. Капитал на стипендию имени покойного профессора Московской Духовной Академии Д. Ф. Голубинского ко дню составления настоящего отчета (12 мая 1906 года) состоял:

в процентных бумагах на сумму: 500 р. 00 к.

в наличных деньгах на сумму: 1601 р. 15 к.

Итого: 2101 р. 15 к.

Капитал, собираемый на устроение па мятника на могиле Д. Ф. Голубинского, к этому же дню, состоял:

в процентных бумагах на сумму: 50 р. 00 к.

в наличных деньгах на сумму: 641 р. 05 к.

Итого: 691 р. 05 к.

Список членов Братства Преподобного Сергия за 1905 год

—14—

I. Почетные члены.

—15—

II. Пожизненные члены.

а) Высокопреосвященные:

б) Преосвященные:

—16—

—17—

—18—

—19—

III. Действительные члены

—20—

—21—

—22—

—23—

—24—

—25—

—26—

—27—

—28—

IV. Члены-соревнователи.

Список пожертвований в Братство Преподобного Сергия, полученных по подписными листам²⁶⁹⁸ на 1905 г.

1) Чрез священнослужителей Московских церквей.

—29—

—30—

—31—

—32—