Часть II. Новое время

После падения Византийской империи миссионерские усилия продолжили русские просветители. Как мы уже имели случай отметить²⁵⁷, русская миссионерская деятельность представляет широчайший интерес и исключительное разнообразие. В первый период, растянувшийся от Крещения Руси до монгольского завоевания (988–1240), создаются монашеские центры, которые становятся миссионерскими базами: просвещенные епископы, священники и монахи героически трудятся над христианизацией северных славянских племен.

Во второй период, после вторжения монголов примерно до конца XV в., много монахов скрывалось в лесах, делая свои отшельнические обители центрами миссионерской и культурной активности. Военные пленники стали первыми апостолами для татар. Помимо большого количества безвестных миссионеров, эту эпоху украсили такие выдающиеся личности, как прп. Стефан Великопермский (†1396).

В третий период, с XVI по XVIII в., сотни тысяч автохтонных мусульман Казанского царства обратились в Церковь. С расширением империи за счет Сибири, куда христианство до тех пор не доходило, в этих землях было построено большое количество храмов и монастырей, хотя числа их было явно недостаточно для удовлетворения всех нужд. В этот период позиция государства была часто неблагожелательной по отношению к миссии. Однако и в это время такие великие личности, как прп. Трифон Печенгский (†1583), просветитель лопарей, епископ Тобольский Филофей (†1727) и другие, привлекли своей миссионерской деятельностью ко Христу тысячи душ.

Четвертый период, от XIX века до революции 1917 г., являет весьма яркий церковный характер и отличается своей результативностью. Множество людей потрудились в качестве миссионеров: епископы, священники, монахи, миряне, как, например, архимандрит Макарий (Глухарев, †1847), апостол воинственных племен неприступной Алтайской горной гряды, епископ Иннокентий (Вениаминов, впоследствии – митрополит Московский), трудившийся среди алеутов, эскимосов и прочих племен Аляски, прп. Герман Аляскинский, купец Сидельников среди самоедов, филолог и богослов Ильминский, который ввел новые методы переводов и миссионерства среди татар. Много было племен, на которые распространялась русская миссия. Много языков, на которые было переведено Евангелие.

Во многих миссионерских начинаниях велик был вклад Православного миссионерского общества, основанного в 1870 г. в Москве и принявшего на себя экономическую поддержку русских миссионеров, а также Казанской духовной академии, которая сделалась центром миссионерской учености: ее переводческий отряд издавал различные книги на десятках языков регионов Поволжья, Сибири, Кавказа и пр.

Русские миссионеры трудились также и за пределами империи: в Китае, в Корее и в Японии. Главными действующими лицами там были такие просвещенные личности, как епископ Иннокентий (Фигуровский) в Китае и архиепископ Николай (Касаткин, 1836–1912) в Японии.

Русские миссионеры вдохновлялись принципами византийского Православия и развивали их с оригинальностью и дерзновением: создание алфавитов для бесписьменных языков, переводы библейских и литургических текстов на новые языки, совершение Литургии на различных местных языковых наречиях с постоянной заботой о понятности языка, подготовка местных клириков в как можно более сжатые сроки, соучастие клира и народа, акцент на мобилизации верующих, заботы об образовании, земледельческом и техническом развитии и общем культурно-общественном росте племен и народов, которые они привлекали в Православие. Следуя православному Преданию, они отдавали центральное место литургической жизни, высокоэстетичной архитектуре храмов, красоте богослужения, социальным следствиям жизни во Христе. Это те принципы, которые едва ли не в самое последнее время усвоили западные миссионеры, но которые были бесспорными основаниями православной миссионерской деятельности всю ее историю.

В помещаемых ниже исследованиях мы детально рассмотрим православную апостольскую деятельность в трех странах: Китае, Японии и Аляске.

Первые семена христианской истины на китайскую почву принесли, как мы видели в предыдущем исследовании²⁵⁸, византийские купцы. Более систематично проповедовали Евангелие в VII в. так называемые несториане, и в VIII-IX вв. при династии Тан в Китае наблюдается расцвет христианства. Но с гонения, провозглашенного в 854 г. У-цзуном, которого настроили на него даосы, начинается угасание христианства, длившееся три века. В XIII в., в монгольское господство, происходит новый расцвет христианских общин²⁵⁹, длившийся до окончательного искоренения христианства после возвышения династии Мин (1368–1644). В последующие века в Срединной империи, как называлась страна по-китайски, с поразительной самоотдачей трудились миссионеры из Западных Церквей²⁶⁰. В настоящем исследовании мы ограничимся вкладом православных, который наименее известен.

В XVII в. русское господство начало продвигаться восточнее Урала и быстро достигло Восточно-Азиатских оконечностей. Русское население Сибири в XVII и XVIII вв. стремительно росло. Если в 1662 г. русских в Сибири было всего 70 тысяч, то в 1783 г. их число достигло почти миллиона²⁶¹. Китайская империя в конце XVII – начале XVIII вв. под предводительством одного из величайших своих правителей Маньчжурской династии (1644–1911), Канси (1669–1723), остановила расширение России в юго-восточной части Сибири по реке Амур.

В 1667 г. князь Хан-Тимур с 14 своими родственниками сбежал от китайского императора на русскую территорию и в 1684 г. принял Крещение. Канси, разгневанный этим событием, послал воинский отряд на реку Амур, чтобы покарать казаков. В 1685 г. его силы захватили Албазин, главный русский сторожевой форт в районе Амура, и взяли достаточно много пленных. Сорок пять из них изъявили желание пойти на службу к Канси. Их отвезли в Пекин и поселили в северо-восточной части города. Китайский император обошелся с албазинцами очень благосклонно. Он уступил им один буддийский храм, который они посвятили свт. Николаю, дал им хорошее жалование и женил на китаянках.

Среди пленных был и священник Максим Леонтьев (†1712), который продолжал духовно окормлять свою паству²⁶². Чуть позже, в 1695 г., когда угас военный накал, митрополит Тобольский Игнатий направил еще одного священника и диакона в помощь русскому клирику. С ними же он послал антиминс для совершения Божественной литургии и необходимую священную утварь. В письме к о. Максиму митрополит призывал его хранить верность Православию, извлекать выгоду из выпавшего на его долю испытания пленом и стараться обращать китайцев в христианство. Для этого о. Максим должен был на Литургии после царской семьи поминать китайского императора, хотя он не принял христианской веры, «чтобы он смог в будущем прийти в Святую, Соборную и Апостольскую Церковь и таким образом попасть в Царство Небесное»²⁶³. Он надеялся на то, что малый очаг Православия сможет подготовить почву для просвещения китайцев.

В последовавшие годы действительно произошло необычное проникновение православных в ряды китайской знати, которое на какое-то мгновение показалось зарей осуществления этих надежд. Русские пленники были инкорпорированы в императорскую гвардию и многие из них женились на знатных китаянках, которые избрали для себя Православие. Потомки албазинцев за чередой смешанных браков утратили свои русские черты, но, несмотря на это, оставались единым особым отрядом императорских телохранителей и упорно хранили свое Православие²⁶⁴. Российское посольство, направленное в 1698 г. в Пекин, сообщало, что оно проживало в «Русском доме», который китайское правительство выделило для путешественников и миссионеров.

Русские купцы рассказывали, что в 1692 г. один китайский купец крестился вместе со всей своей семьей, как и один мандарин 7-го ранга, примеру которого последовал и его слуга и некоторые родственники²⁶⁵.

Большой интерес проявил к русской миссии в Китае знаменитый митрополит Тобольский Филофей (Лещинский), миссионерской деятельности которого обязаны своей христианизацией языческие племена долины Иртыша и озера Байкал. В 1714 г. он направил группу русских клириков и мирян под руководством архимандрита Илариона (Лежайского), которого Канси принял радушно.

Но в эпоху, в которую миссионеры появились на авансцене, обстоятельства для христианской деятельности стали весьма сложными. Канси поначалу был благосклонно настроен к христианству. В марте 1692 г. он даже издал указ, дозволявший отправление христианского богослужения и гарантировавший защиту для имеющихся церковных зданий. Он находился также в весьма хороших отношениях с иезуитами, уважая их за их познания в математике и астрономии. Но позже, следя за большой распрей, возникшей в недрах римо-католической миссии, Канси изменил свое отношение к христианам.

Крупная распря относительно принятия и инкорпорирования в Церковь некоторых обычаев и понятий китайского народа, известная как «спор о ритуалах» (Rites Controvercy, Querelle des Rites), которая самым опасным образом расколола римо-католическую миссию почти на целый век, вошла в свою наиболее трагическую фазу в первые два десятилетия XVIII в.²⁶⁶ В 1704 г. Ватикан осудил «более либеральный» взгляд иезуитов на эту тему, с которым в 1700 г. выступил и китайский император. Направление папских представителей Турнона (1705–1706) и Меццабарбы (1720–1722) стало поводом, чтобы Кан-си понял духовную зависимость иезуитов и, в целом, римо-католиков от Рима – то, что тщательно скрывалось придворными миссионерами, – и начал остывать к ним. Ему, конечно, хотелось пользоваться знаниями западных людей, но он не мог допустить, чтобы кто-либо из его подданных находился в зависимости от иностранного духовного лидера²⁶⁷.

В 1706 г. он приказал папскому легату Турнону покинуть Пекин. А апостольского викария (в Фукиене) Майгрота, некоторых миссионеров и китайских христиан отправил в ссылку. Миссионеры могли оставаться в Китае только имея на руках императорское дозволение (пяо), очевидно для того, чтобы выявить, согласны ли они с толкованием «определений и обрядов» китайским императором. Тональность папского решения, запечатленная в булле Климента XI от 1715 г., вывела его из себя. Легату Меццабарбе, который добрался до Китая в 1720 г. и заявил ему, что прибыл, чтобы потребовать от христиан подчиниться решениям Рима, император ответил, что в этом случае нужно и ему самому, и всем миссионерам готовить свои вещи и возвращаться в Европу²⁶⁸.

Вместе с тем, когда в 1715 г. в Пекин была направлена группа православных клириков, Канси их принимает самым радушным образом²⁶⁹. А в следующем году вышеупомянутый «Русский дом» превращается в монастырь. Может быть, китайский император в какой-то момент надеялся, что с появлением русских клириков он сможет создать новое направление, которое облегчило бы ему развитие некой автономной Китайской Церкви, независимой от Ватикана?²⁷⁰ Оптимистические прогнозы предстоящего обращения Канси в Православную Церковь, которые распространил после смерти Илариона (1718) диакон Филимон²⁷¹, могли бы позволить такое предположение. В любом случае, малочисленные русские клирики были не в состоянии реализовать столь сложное дело (как византийцы в Восточной Европе в IX веке) в условиях, когда рядом находились более подготовленные и организованные иезуиты и, особенно, в атмосфере неуверенности и смущения. Возможно, если бы они приехали несколько лет спустя и своевременно изучили обстановку и действовали решительно, ход дела был бы несколько иным. Но та эпоха, в которую они появились на авансцене, оказалась исключительно неблагоприятной.

Император, который поначалу настолько хорошо относился к христианам, что вызывал у некоторых надежды, что он станет Константином Великим для Китая²⁷², вышел из себя, обнаружив административный механизм западной миссии. Для авторитарного Канси основное значение имело то, что миссионеры строго подчинялись приказам европейских лидеров. И он начал видеть агентов иностранных сил там, где еще вчера видел лишь носителей иноземных религиозных идей. А то, что по совпадению он спустя столько лет узнал, как именно обстояло дело, увеличило его недоверие ко всякой христианской активности. Если обнаружилось, что римо-католические миссионеры, с которыми он так хорошо познакомился и так хорошо к ним относился, тщательно скрывали от него истину, то чем доказать, что присланные из вчерашнего врага – России миссионеры будут более искренними? Отсутствие ясности намерений и смешение властных тенденций дорого стоило распространению христианства.

Между тем, русский интерес к китайской миссии – как церковный, так и политический – стал весьма сильным. Сведения о. Филимона оказали воздействие не только на многих русских архиереев, но и на Петра Великого. Быстро был составлен некий план. В марте 1721 г. Иннокентий (Кульчицкий) был хиротонисан во епископа, чтобы возглавить пекинскую миссию, но с четким заданием: «во время пребывания в Китае не раскрывать своего епископского сана, чтобы об этом не узнали его враги, в первую очередь, иезуиты, и не расстроили русские планы». Иннокентий отправился в дальний путь с двумя священниками, двумя диаконами, пятью певчими, двумя юношами и поваром. Спустя 11 месяцев, в марте 1722 г., он достиг китайской границы²⁷³. Но въезд был им запрещен. Православные прибыли с большим опозданием. Политические отношения между Россией и Китаем были разорваны (1722–1727), а китайский император окончательно отвернулся от христианства.

Уже в 1717 г. 9 больших «судов» Пекина приняли решение об удалении миссионеров, запрете христианской религии и разрушении храмов. Месяц спустя император подписал это решение, а знакомым ему миссионерам он дал расплывчатое обещание, что из-под действия этого решения исключаются те, кто имел на руках его собственное разрешение (пяо)²⁷⁴. Но после его смерти его преемник Юнчжэн (1723–1736) в 1724 г. объявил полномасштабное гонение на христиан, которое с различной интенсивностью продолжалось в течение 120 лет²⁷⁵.

Эти обстоятельства, естественно, разрушили все планы православной миссии. Кяхтинский договор 1727 г. между Россией и Китаем проявил попечение о русской миссии в Пекине. Китайский двор принял обязательство содержания и обеспечения безопасности для миссионерской группы, которая должна была состоять из четырех клириков и шести студентов, в задачу которых входило бы научное исследование, позволяющее лучше понять культуру обоих народов (китайского и маньчжурского). Было предусмотрено также возведение одного храма на территории Российского подворья, где православная вера была дозволена (статья 5). Эти соглашения имели особенное значение, если учитывать, что в это время гонение на римо-католиков находилось в самом разгаре.

В Кяхтинском договоре ни слова не говорилось об Албазинской Церкви. Возможно, это было просто способом недопущения албазинцев на территорию посольства. Вероятно, русские хотели дистанцироваться от них, поскольку относились к ним без особого почтения. После событий 1727 г. в Пекине стало два очага Православия: официальный, в Наныуане, и албазинский, в Бэйгуане. Но связи между ними изначально были не самыми хорошими. Начальник миссии Антоний (Платковский) имел намерение упразднить албазинскую общину, но не смог этого сделать из-за противодействия старца монаха Лаврентия, который был там со времен первой миссии. Лаврентий отказался ходить в российское подворье и оставался у албазинцев, с которыми он перестроил старый храм, разрушенный землетрясением 1730 г.²⁷⁶

В целом, миссионерская деятельность русских была весьма ограничена. В 1732 г. Платковский докладывал Святейшему Синоду, что с марта 1731 г. приняли Крещение 25 китайцев. Позже, в начальствование архимандрита Амвросия (Юматова), началось некоторое возрождение. Албазинская община, которая начала ассимилироваться в китайской религиозной среде, была хорошо организована и духовно крепка, и много китайцев и маньчжур приняли Крещение²⁷⁷.

Русская миссионерская группа изучала китайский и маньчжурский языки. Большое количество русских клириков получили титул мандаринов и получали поддержку со стороны как российского, так и китайского правительства²⁷⁸. Чтобы не пробуждать религиозного фанатизма со стороны китайцев, русские миссионеры избегали открытой проповеди. Они прибывали в качестве официальных друзей, чтобы изучать менталитет, социальное и культурное положение китайского народа. Эта умеренность православных, их образованность и благородство давали им большую свободу действий и позволяли общаться с выдающимися гражданами и постепенно приводить к вере определенное количество официальных лиц. И это – в эпоху, когда христианство было запрещенной религией. Гонения, которые были объявлены против римо-католиков, не распространялись на них²⁷⁹.

Напротив, китайское правительство намеревалось использовать православных для противостояния иезуитам и предлагало членам русской миссии продолжить их научные исследования в области астрономии, медицины, физики и музыки. Русские не проявили никакого интереса к этому или, скорее, отказались от этих предложений, не осознавая, какие возможности это открывало перед ними. Таким образом, они позволили лазаристам занять место иезуитов после роспуска их ордена (1773)²⁸⁰.

Отношения между православными и римо-католическими миссионерами были, скорее, дружественными, настолько, что Российской Церкви понадобилось рекомендовать своим миссионерам особую осторожность в общении с иезуитами. В период гонений XIX в., по признанию римо-католиков, православные Пекина оказывали ощутимые услуги западной миссии²⁸¹. Показательно, что, когда умирал последний римо-католический миссионер-лазарист епископ Пире, он «завещал» все имущество своей миссии русскому архимандриту²⁸². Сначала китайское правительство забрало имущество, но русский миссионер после настойчивых попыток добился своих прав на него. В 1860 г. оно было великодушно возвращено новой католической миссии²⁸³.

Русская миссия в Пекине была православным очагом, который исподволь распространял свое тепло в политическом центре Китая. Тесные связи миссионеров с российским посольством и российской политикой составляли как большое преимущество, так и большой недостаток. Нам неизвестно, какие точно надежды на будущее питали русские клирики. Возможно, воспоминания об обращении племен и народов посредством принятия веры их правителями составляли их сокровенное упование во все время их многолетнего ожидания. Но, как показывает действительность, русские были весьма нерешительны в работе по евангелизации китайцев, – очевидно, что и в силу разнообразных политических обязательств²⁸⁴. Поэтому мы и не видим хоть сколько-нибудь примечательной миссионерской деятельности, кроме сохранения маленького православного островка, который в основном составляли потомки албазинцев. Наибольший вклад православной пекинской миссии почти за два века составили научные исследования и труды²⁸⁵.

Русская миссия в Пекине выделялась преимущественно на научном, филологическом поле, в деле знакомства России с Китаем. Уже в XVIII в. она дала русской науке многих востоковедов, как, например, И.К. Россохин, А.Г. Владыкин и А.Л. Леонтьев. Особенно в XIX в. она прославилась большим количеством ученых-синологов, таких как архимандрит Иакинф (Бичурин, 1777–1853), который затем стал членом Российской академии наук и членом парижского Азиатского общества, – многие его труды были переведены на немецкий, французский и английский языки. Также архимандрит Петр (Каменский, 1765–1845), преемник о. Иакинфа на должности начальника миссии, И.И. Захаров (1816–1885), В.П. Васильев (1818– 1900) и наиболее знаменитый из всех Петр Иванович Кафаров, затем – архимандрит Палладий (1817–1878), которому обязан своим рождением Большой русско-китайский словарь и огромное количество других филологических работ²⁸⁶.

В 1858 г. начинается новая фаза православной миссии в Китае. В Тяньцзиньском договоре (1 января 1858) Россия добилась позволения своим миссионерам беспрепятственно проповедовать православие²⁸⁷. С этого момента Пекинская духовная миссия окончательно отделяется от российского дипломатического представительства. Новые основания для ее существования ясно отражены в распоряжениях Святейшего Синода за № 2030, которые были направлены с 9 по 16 сентября 1864 г. Эти предписания, с одной стороны, позволяют прояснить тактические ошибки прошлых лет, а с другой стороны с ясностью закладывают верные основания, помогающие противостоять многим миссионерским проблемам. Вот наиболее важные положения.

Пекинская миссия передается в распоряжение Святейшего Синода (§ 1). Подчеркивается удаленность от всякой примеси политики (§ 5 и 38). Миссионеры должны покинуть здание российского посольства, где они находились до сих пор, и разместиться в новооснованном Успенском монастыре. Задачи Пекинской миссии ограничиваются: 1) совершением Божественной литургии в православном храме;

2) укреплением православной веры местной православной общины;

3) распространением веры сообразно имеющимся возможностям (§ 2).

Состав миссии ограничивается следующими лицами: один архимандрит, три иеромонаха, один духовник и один катехизатор; причем два последних должны быть из местной общины (§ 3). Пребывание миссионеров, в противоположность прежнему порядку, неограничено (§ 4). Изучение местного языка вменяется в обязанность всем членам миссии. Помимо владения устной речью, они обязаны владеть письмом (что, надо заметить, намного сложнее), чтобы пользоваться существующими переводами и делать новые (§ 15). Священники будут оглашать свой приход устно (§ 16). Подчеркивается, что в миссионерской работе должно избегать «всякого насильственного, и потому неустойчивого, прозелитизма, при котором очень немногие становятся искренними христианами, также как и чрезмерной строгости, которая большим количеством требований вместо истинного страха Божия добивается одного только внешнего почитания форм. Особо запрещается в миссии прибегать к каким-либо средствам обмана или насилия, поскольку такое поведение, чуждое Православию, создает предубеждение перед истинной верой и вырабатывает только лицемерие» (§ 18).

Затем приводится рекомендация не ограничивать миссионерскую работу столицей (§ 19) и подчеркивается, что внимание миссионеров должно быть обращено особенно на воспитание автохтонных катехизаторов (§ 29) и хиротонию местных священников (§21). Также даются указания по организации (приходской) школы, которая должна иметь первоочередное значение для прихода и семьи (§ 23–25). Наконец, делается настоятельный акцент на единодушии, которого должны придерживаться миссионеры в своем кругу, и непременной обязанности своей жизнью подтверждать то, что они проповедуют (§ 43)²⁸⁸.

На этих новых основаниях и с наступлением в Китае религиозной свободы начинается определенное оживление православной миссии, но не то, какое ожидалось. В 1860–70-е гг. действует монах Исаия (Поликин), преимущественно в деревне Дундинъань в 50 км южнее Пекина, где ему удалось основать христианскую общину.

Обычно его именуют проповедником миссии, возможно, потому, что он особенно занимался привлечением к вере китайцев и проповедовал по-китайски. Он перевел также Часослов на китайский язык. Как кажется, предшествующие русские клирики, несмотря на глубокие познания в китайской филологии, не имели обыкновения проповедовать на местном языке²⁸⁹. И в этот период, несмотря на осознание значения употребления китайского языка, доводы обыкновенного «консерватизма» или национализма толкают некоторых «ответственных лиц» на выдачу предписаний, противоречащих психологии и неоправданных с точки зрения духа Православия. Так, хотя в 1866 г. Литургия совершалась на местном языке, позже было выдано предписание служить ее на славянском²⁹⁰. Китайский элемент в богослужении был все еще весьма незначителен, потому и развитие местной общины ощутимо затягивалось. Только в 1884 г. миссия обзавелась священником-китайцем, Митрофаном Цзи, бывшим катехизатором, и китайскому элементу было предоставлено более значительное место. Святейший Синод также сделал уступку и дозволил, чтобы один хор пел по-китайски, а другой по-славянски. Однако общее число православных за весь этот промежуток времени остается небольшим. Оплот продолжали составлять потомки пленных албазинцев, которые были и малочисленны, и невысокого уровня религиозности и нравственности.

По сообщениям русских, работавших в китайских чайных компаниях, Литургии помимо Пекина совершались также в Калгане, Тяньзине и Ханькоу. Примерно в конце века русский политический интерес к Китаю существенно вырос. Показательно, что в ходе строительства китайского участка Транссибирской железной дороги, предпринятого русскими, было построено множество православных храмов, большинство – в провинции Цзилинь и несколько – в находившейся под российским влиянием Маньчжурии, а также в некоторых центрах торговли²⁹¹.

В последние десятилетия XIX в. в китайской миссии трудились такие выдающиеся клирики, как ученый архимандрит Флавиан (Городецкий), впоследствии – митрополит Киевский (†1915), иеромонахи Алексий (Виноградов) и Николай (Адоратский), занявшие затем университетские должности. Но по причине отсутствия средств и людей в миссии деятельность большинства из них ограничилась переводами и научными изысканиями²⁹².

Все это помогает разъяснить себе, что одной теоретической базы, хорошего образования и доброй воли недостаточно для существенного и постоянного роста миссионерского дела – особенно в проблемных регионах. Требуются намного большие средства и мобилизация большого количества тружеников. В отличие от римо-католиков и протестантов, проявивших выдающуюся активность во второй половине XIX века, православные не позаботились о том, чтобы использовать благоприятные условия, предоставившиеся для распространения веры.

Когда о. Иннокентий прибыл в Китай, православная миссия находилась в удручающем состоянии. Но с появлением этого энергичного клирика она за три года обрела жизнь и поразительную силу. О. Иннокентий умел планировать и вдохновенно продвигаться к поставленным целям. На основании предшествовавшего опыта он развернул конкретные проекты. Первой его заботой было систематизировать проповедь и катехизацию, сделать более интенсивной богослужебную жизнь. Он ввел ежедневное богослужение на китайском языке²⁹³ и увеличил количество проповедей. Следующей его целью было воздействие на детей и юношество. В первую очередь он улучшил преподавание в школе, результатом чего стало увеличение количества учеников в десять раз, а затем приложил методичные усилия по привлечению китайской молодежи. Он приложил усилия по открытию в Петербурге специального интерната с китайскими нравами и обычаями питания и жизни, чтобы привлечь китайское студенчество, учившееся там, и постепенно позволить ему просветиться лучами христианского духа. Третьей его целью была издательская деятельность. За краткий промежуток времени он организовал частную типографию с 30 тысячами вырезанных из дерева буквах китайского алфавита, в которой он и издал первый Русско-китайский словарь, который помог бы в переводе церковных творений²⁹⁴. Четвертым основным его делом было увеличение центров миссии и социальная работа. За три первых года своей работы он построил еще два храма, еще одну школу – уже третью по счету, сиротский и старческий приюты.

В 1900–1901 гг., спустя три года после его прибытия, дело и дух миссионера «прошли испытание огнем» гонения. Боксерское восстание²⁹⁵ все обратило в руины и кучи пепла. Все храмы, кроме Ханькоуского, были сожжены. Драгоценная русско-китайская библиотека миссионерского центра в Пекине, архив и дорогостоящая типография погибли в языках пламени. Русские миссионеры едва успели сбежать в Тяньцзинь и далее в Шанхай. Более двухсот христиан-китайцев, среди которых были священник, катехизатор и учительница миссии, приняли мученическую кончину за свою веру. В связи с численным превосходством Православная Церковь дала в это гонение больше мучеников, чем римо-католическая и протестантская вместе взятые²⁹⁶.

Удар для о. Иннокентия был очень тяжелым. Все его труды были уничтожены. На тот момент времени казалась напрасной всякая попытка утверждения православной веры на каменистой китайской почве, по которой непрестанно ударяли волны китайского фанатизма. Но в этот самый критический момент проявилась духовная выносливость и решимость пламенного миссионера. За свое пребывание в Шанхае он заложил новую миссионерскую площадку. В 1902 г., когда отступила революционная буря, он с поразительной активностью снова принялся за свое дело. Синод поставил его во епископа и увеличил ежегодное содержание. Корпус сотрудников был подкреплен 34 новыми лицами²⁹⁷.

Систематичный и решительный человек, каким был о. Иннокентий, не мог ограничиться восстановлением старого. Он видит, какие новые горизонты открываются для Православия после бури и мученических жертв. Чтобы удостовериться в новых возможностях, он предпринимает ознакомительное путешествие вглубь страны и с постоянно возрастающим энтузиазмом вырабатывает новые планы и немедленно приступает к их выполнению. Вот каковы вкратце некоторые из плодов его деятельности. В 1903 г. вне Пекина основываются миссионерские центры в областях Ханькоу, Харбина, Дальнего, Урги, Монголии. В Шанхае православная миссия обзаводится в 1903 г. школой, а в 1905 г. храмом. Подобное развитие мы наблюдаем и в миссионерском центре Цун-Пинфа. В 1906 г., совсем скоро после полной катастрофы, причиненной Боксерским восстанием в Китае, православная миссия предстает целостно организованной²⁹⁸. Вместе с епископом в ней трудятся 1 архимандрит, 2 иеромонаха, 3 иеродиакона, 12 священников (1 из них – китаец), 3 диакона (2 из них – китайцы) и 6 певчих. В следующем году делами милосердия занимаются еще 7 монахинь²⁹⁹. Миссия располагает 5 храмами, 3 часовнями, 1 монастырем и 9 школами.

Особого внимания заслуживает оригинальность, с которой действует епископ Иннокентий. Он не остается в плену освященных традицией способов деятельности. Возобновляя старые, он измышляет и новые. Он не только верный клирик, он проявляет себя еще и как современный многогранный ученый и организатор, который умеет нацеливать на миссионерскую деятельность те таланты, которыми он обладает. Главной его заботой было уметь ответить на условия и нужды, которые непрестанно появлялись. Помимо православных китайцев, китайской миссии было поручено окормление 80 тысяч православных маньчжур. Для обслуживания всех этих верующих, которые работали или жили вдоль железнодорожной линии в Маньчжурии, Иннокентий устроил 10 вагонов с часовнями и школами³⁰⁰. А для умножения центров воздействия на китайцев он обустроил метеорологическую станцию, паровую мельницу, мыльную фабрику и другие ремесла³⁰¹. Достойно внимания, что из 34 человек, которыми была подкреплена православная миссия в начале XX в., 14 были рабочими и техниками³⁰² – еще одно доказательство того, что миссионерская деятельность нуждается не только в клириках, но и в людях самого различного призвания, обладающих живой верой.

Число китайских христиан неуклонно возрастало. В 1897 г., когда приехал о. Иннокентий, было всего 200 верующих, 2 храма, 2 малочисленные школы с 25 учениками. В 1906 г. число автохтонных христиан достигло 636 (с учетом великого кровопролития Китайской Церкви в 1900 г.), в 1912 г. их было уже 2 937, а за 1913 год их число выросло еще на 875 человек. В 1914 г. Православная Церковь Китая обладает следующим активом: целиком укомплектованная миссионерская группа, состоящая из 1 епископа, 3 архимандритов, 10 священников, 3 диаконов, 2 иподиаконов, 8 монахов, 5 монахинь; монастыри в Пекине и Маньчжурии, 15 храмов, 34 миссионерских станций, 1 духовная семинария с 10 клириками и 25 кандидатами в священный сан, 10 мужских школ, 2 женских (с 409 учащимися), старческий приют, типография, несколько ремесленных мастерских и 5 034 верующих китайцев³⁰³.

Китайская Православная Церковь была уже некой реальностью. То, что не было сделано за два века (XVII и XVIII) стольким количеством миссионеров, вращавшихся в официальных кругах страны, было достигнуто за два десятилетия благодаря систематической работе, которую одухотворял и с мудростью направлял один человек, любимый и знаемый всеми «великий старец» епископ Иннокентий (Фигуровский). По общему признанию, русская православная миссия показала поразительный рост в первые годы XX в.³⁰⁴ Несмотря на все это, если сопоставить эту деятельность с римо-католической и протестантской и, вообще, с огромным китайским миром, мы видим, что она была лишь неким «свидетельством веры».

Большевистская революция 1917 г., как показалось на какое-то мгновение, должна была нанести роковой удар по православной миссии в Китае. Многие из миссионерских центров, включая Пекинский, должны были в скором времени закрыться³⁰⁵. Однако Китайская Православная Церковь уже начала высвобождаться из рискованных объятий Российского государства и вслед за первоначальным расстройством смогла перегруппировать свои силы, приспосабливаясь к новым условиям бытия.

Волна Белой эмиграции, нашедшей убежище на территории Китая, усилила православный элемент. Большинство поселилось в Маньчжурии и в 1922 г. прекрасно сорганизовалось в Харбинскую (Pingkiang) епархию. Кроме Пекина, в эту эпоху существовали приходы в областях Тяньцзинь, Циньдао, Шанхай, Синьцзян (китайский Туркестан) – где нашли прибежище 15 тысяч русских, Урумчи и др. Харбинская епархия, несмотря на захват Маньчжурии Японией и создание в 1931–1932 гг. «Маньчжоу-го»³⁰⁶«, сохраняла свое важное значение на Дальнем Востоке: митрополит имел двух викариев. В целом, японцы хорошо отнеслись к русским беженцам в силу их антикоммунистических взглядов³⁰⁷. В 1934 г. в Маньчжурии начал свою работу первый православный университет, в то время как уже несколько лет функционировала духовная семинария³⁰⁸. В 1941 г. Харбинская епархия имела в своем составе 3 архиереев, 217 священников, 60 храмов и 3 монастыря³⁰⁹, которые были центрами духовного воздействия. Самым значительным был Казанский монастырь в Харбине. Он издавал журнал «Хлеб Небесный», имел типографию, аптеку, больницу, мастерские: переплетную, обувную, швейную, столярную, слесарную и иконописную. В 1934 г., десять лет спустя после его основания, в нем проживало 7 иеромонахов, 4 иеродиакона, 8 монахов и 40 послушников и трудников³¹⁰.

Православные, находившиеся южнее Великой Китайской стены, относились к Пекинской епархии. Позже, для свт. Иоанна (Максимовича), Шанхай был сделан викариатством, к которому относились также православные общины Гонконга, Кантона, Макао, Манилы, Циндао и Ханькоу³¹¹.

Православные на территории Китая между двумя мировыми войнами исчисляются 200 тысячами человек³¹². До 1931 г. во главе их стоял Иннокентий (Фигуровский), до 1933 г. – его преемник Симон (Виноградов), и затем архиепископ Виктор, рукоположенный в ноябре 1932 г. в Белграде председателем Карловацкого Синода митрополитом Антонием (Храповицким)³¹³. Этому Синоду эмигрантских русских епископов подчинялись находившиеся в Китае православные на всем протяжении этого периода³¹⁴.

В декабре 1945 г. Пекинский архиепископ признал Московского Патриарха. Однако его викарий свт. Иоанн (Максимович) воспротивился этому деянию своего предстоятеля и остался в подчинении Карловацкому Синоду и дал предписание задержать Виктора, когда тот посещал Шанхайскую область³¹⁵. В 1946 г. Китайская Православная Церковь попала в юрисдикцию архиепископа Камчатского.

После прихода к власти Мао Цзэдуна в 1949 г. русские православные были вынуждены покинуть пределы Китая. Ввиду этого от Харбинской епархии, состоявшей из 70 приходов, 200 священников и 100 тысяч верующих, к 1955 г. осталось 30 священников и неизвестное число верующих. Многие клирики, не пожелавшие возвращаться в Советский Союз, переехали в Японию. В китайском Туркестане на 1960 г. предположительно было 80 тысяч православных, в то время как в Шанхайской епархии до 1949 г. было 70 тысяч. Епископ Иоанн (Максимович) эмигрировал на Филиппины, а архиепископ Виктор, покинув Пекин, направился со всем русским клиром в Австралию³¹⁶.

Для разрешения сложившейся ситуации 30 июля 1950 г. Московским Патриархом был рукоположен первый китайский православный епископ Симеон Ду. Сперва он предназначался для Тяньцзиня, но затем принял на себя руководство Шанхайской епархией³¹⁷.

Через 7 лет произошло решительное движение в сторону автономии Китайской Православной Церкви. В посещение Москвы в мае 1957 г. главой комиссии Китайской Церкви архимандритом и директором огласительной школы Пекина Василием Яо Фукнем Священный Синод Русской Церкви провозгласил автономию Китайской Православной Церкви и возвел архимандрита Василия в архиепископа Пекинского. Китайский архимандрит, который в 1951 г. отказался по своему смирению от кафедры в Тяньцзине, на этот раз согласился и был рукоположен в храме Преображения Господня в Москве 30 мая 1957 г. в праздник Вознесения Господня. Но после 5 лет архиерейства он скончался 3 января 1962 г. в возрасте 74 лет³¹⁸.

На сегодняшний день (1960) Китайская Православная Церковь насчитывает 20 тысяч верующих³¹⁹. В Пекине находятся 2 православных монастыря и 1 огласительная школа³²⁰. Обретя автономию после стольких перипетий, пройденных за три века своего бытия, она больше не зависит от политических отношений между Россией и Китаем, хотя находится под духовным покровительством Московского Патриархата. Возможно, она могла бы играть более значительную роль в истории современного христианства в Китае, если бы по достоинству оценила свое окончательное положение рядом с римо-католиками и протестантами, продуманную филологическую работу, проделанную предшествующими миссионерами, а также свою демократическую структуру, которая так хорошо соотносится с интеллектуальными условиями современного китайского общества. Известно, что наиболее серьезным препятствием для римо-католиков в Китае является их непосредственная зависимость от Рима³²¹ – факт, который облегчает коммунистической пропаганде представлять христианство как орудие духовного влияния Запада. Конечно, современные условия слишком туманны, чтобы загадывать на дальнейшую перспективу. Но мы выражаем надежду, что православные китайцы, при соответствующей поддержке со стороны всего православного мира, смогут, несмотря на свою малочисленность, стать путеводными маяками для китайского народа, который находится сегодня на столь важном повороте своей истории.

Изучение истории различных миссионерских начинаний имеет большое значение не только для знания о прошлом, но, главным образом, для понимания и правильного реагирования в настоящем и в будущем. Поэтому, хотя нижеследующие мысли отталкиваются от событий православной миссии в Китае, но распространяются на современные миссионерские проблемы, поскольку дают отличный материал для их «православного» расположения и разрешения. Из приведенных выше фактов проистекают следующие выводы, которые, как я думаю, имеют непосредственный интерес для наших новых православных миссионерских начинаний.

Распространению христианства могут способствовать всякие события, в том числе и совсем неблагоприятные, как показывает случай с пленными албазинцами. Постоянные переселения православного населения – неблагоприятный с первого взгляда факт, который обычно характеризуется как обескровливание православных государств, – могли бы стать духовным донорством для многих областей Африки, Южной Америки и Азии, если бы были предусмотрены усилия по укреплению православного, вселенского, миссионерского сознания переселенцев. Однако недостаточно только первой пересадки. Если духовная жизнь этих людей не получает подпитки и не поддерживается постоянно, она легко деградирует и становится пассивной для миссионерской деятельности Церкви. Если бы вера и понимание необходимости миссии находились в центре жизни потомков русских придворных гвардейцев Пекина, как это случалось с христианами первых веков, я думаю, что развитие Православия в «Срединной империи» имело бы другие результаты.

Тесная связь, а точнее сказать, подчинение миссии российскому дипломатическому представительству в первые полтора века, естественно, обеспечивало комфортное общение с официальными кругами, однако было во много раз неблагоприятнее для дела миссии. Оно не только служило косвенной причиной для смешения роли и смысла Православия, которое представлялось то «русской идеей», то политическим орудием одного отдельно взятого государства, но и прямым образом препятствовало православным клирикам в миссионерской деятельности³²².

Распространение Царства Божия не должно связываться с мирскими властями и уж тем более становиться средством для достижения политических выгод. Проповедники Евангелия обязаны работать независимо от государственных планов, сколько бы они ни любили свою родину. Только настоящая нелицемерная любовь способна приблизить к народам новую «жизнь во Христе»³²³. Какая бы то ни было другая мирская тенденция – экономического, национального, политического происхождения – пусть даже и скрытная, загрязняет, «фальсифицирует» Слово Божие, отталкивает Святого Духа, Который не может быть объектом «плотской», обмирщвленной деятельности. А без Духа Святого миссия является грехом и немыслимой химерой.

Тесная, как правило, связь государства и Церкви, которая присутствует у православных народов, – наберемся смелости признать это, – создает подобные опасности, и нужно с самого первого момента отдать себе в этом отчет, чтобы реагировать на это в истинно христианском духе. Любая формальность или подмена – явная или скрытая – приведет к неудаче.

Формирование монолитной команды интеллектуальных клириков ради осуществления этнографических, филологических и научных исследований было замечательной идеей для создания некоего интеллектуального плацдарма внутри неприступной, в силу фанатичного националистического окружения, китайской аристократической среды. Личный пример и молчаливое воздействие несомненно являются основными элементами любой христианской миссии. Однако, как кажется, это начинание не было оценено по достоинству, чтобы принести ожидаемые плоды. «Плацдармы» хороши для подготовки духовного штурма. Но когда они становятся поводом для постоянной отсрочки систематичного духовного боя, они превращаются в ловушки. Как, по крайней мере, свидетельствуют факты, православные клирики, проходившие через Пекин вплоть до середины IX в., попали, сами того не подозревая, в ловушку отсрочки. Они были поглощены научными трудами и очень мало занимались благовествованием среди народа. Поэтому в 1860 г., после 150 лет деятельности, православная община насчитывала около 200 душ, хотя за это время там успели поработать 155 миссионеров³²⁴.

Чисто научные начинания без соответствующей пастырской деятельности не достигают цели. Было бы, конечно, несправедливым не принимать в расчет тех страшных трудностей, которые выставляло китайское правительство перед всяким христианским начинанием. Духовная работа с осторожностью есть, несомненно, проявление мудрости. Однако длительное бездействие, вызванное односторонней осторожностью, думаем, не заслуживает такой характеристики.

Распоряжение Святейшего Синода Русской Церкви от 1864 г. по многим пунктам представляет собой уставную хартию православной миссии. Многие ее пункты кажутся самоочевидными. И, возможно, кого-то может сбить с толку, зачем они с такой настойчивостью прописываются для миссии, которая имеет за плечами 150-летнюю историю. Но это обнаруживает основную причину застоя Пекинской миссии. На практике было забыто то, что в теории было «самоочевидным». Когда позднее обратили на это внимание, дела пошли совсем по-другому. Сколько неудач во внешней и внутренней миссии обязаны этому парадоксальному презрению «самоочевидностей», которые теоретически мы принимаем и проповедуем!

Чтобы миссия имела результат, не достаточно заложить правильные духовные основы. Незначительные подвижки, которые наблюдались в течение трех десятилетий (1864–1897), несмотря на наличествовавшие благоприятные условия, являются еще одним историческим подтверждением в пользу этого взгляда. Невозможно заниматься распространением Евангелия в стране с проблемами, требованиями, населением и протяженностью Китая – или, в наши дни, Африки – небольшим составом людей с одним-двумя центрами. Каждое миссионерское начинание нуждается в соответствующей мобилизации людей. Требуется также система и методичная организация. Это отнюдь не означает «идолопоклонства» перед техникой и организацией. Альфой и омегой любого миссионерского начинания всегда будет вера, самоотречение, глубокая духовная жизнь труженика Евангелия, которые делают его достойным носителем благодати Божией. Но Бог дает Свою благодать, чтобы мы превосходили человеческие возможности, а не для того, чтобы мы успокаивались на непродуманном, поверхностном и судорожном начинании и на неопределенном интересе.

Деятельность Иннокентия (Фигуровского) показывает, что духовные дела, которые находятся в застое и увядании, оживают с поразительной скоростью, когда за них берутся подходящие люди. Поэтому, если распоряжение Синода от 1864 г. является важнейшей дорожной картой для любого будущего движения православной миссии, то фигура Иннокентия является удивительным живым путеводителем по этой карте. Руководители, «Духом живущие», с творческим взглядом, пламенной верой, непреклонной решимостью, но, прежде всего, со святой жизнью, обязательно сумеют создать проходы для передачи Евангелия, даже в наиболее труднодоступные регионы.

К сожалению, мы не имеем проверенных данных относительно воздействия, оказанного волной русских беженцев на православную миссию в Китае. Вероятной представляется точка зрения, что она, скорее, замедлила миссионерскую активность. Может быть, виною этому нерешительность православных общин развивать миссионерскую деятельность в стране, которая их приютила? Или это объясняется преимущественно сосредоточенностью русских клириков на духовном поддержании своих соплеменников? Не по причине ли отсутствия сильного вселенского – и, как следствие, миссионерского – сознания православные окончательно замкнулись на самих себе, интересуясь лишь своим «самоустройством», и поставили «светильник под спудом»?

Этот вопрос относится больше к дню сегодняшнему и завтрашнему, чем к вчерашнему. Он имеет непосредственное значение, поскольку православные постоянно переселяются в различные точки земного шара. В Африке уже сейчас находятся тысячи греков. Если бы мы постарались пробудить в каждом верующем осознание его вселенского миссионерского долга, несомненно, потенциал православной миссии вырос бы невероятно. Не ощущение ли «где христианин, там и миссионер», которым жили верующие первых веков, лежало в основании распространения христианского свидетельства до самых отдаленных точек известного на тот момент мира?³²⁵ И напротив, отсутствие такого ощущения приводит к замкнутому изоляционистскому подходу, и наши переселенцы, вместо того чтобы стать «закваской», способной производить благотворное брожение в тех местах, где они находятся, начинают напоминать в религиозном плане еврейские гетто. Но таким образом Православие превращается в «национальный вид» ностальгических воспоминаний и перестает быть живой вселенской истиной.

Заслуживает внимания и изучения роль монахов в миссии. Монастыри, как правило, были миссионерскими площадками, сердцем духовной жизни молодых православных общин, от которого расходились животворные импульсы молитвы и братской жизни. Без целиком посвящающих себя делу людей – в рамках или вне рамок традиционных монастырей – «предавших души свои за имя Господа нашего Иисуса Христа» (Деян. 15:26), не связанных другими обязательствами, без постоянных духовных прибежищ молитвы и собирания миссионерское начинание останется вялым и мертворожденным. Конечно, вклад мирян или женатых клириков имеет огромное значение, однако же для его координации и усвоения требуется основание более стабильное, нежели просто какое-то решение нескольких ответственных лиц касательно миссии. Расслабленность монашеской жизни, которая наблюдается в нашей Церкви (по состоянию на 1962 г.), на первый взгляд является существенным недостатком и для миссии. Однако зачем исключать, что тяга к «свидетельству об Иисусе среди народов» приведет к обнаружению важности монашеской, полностью посвященной Богу жизни, следования «Агнцу, куда бы Он ни пошел» (Откр.14:4)?

[...] Страсть к независимости настолько сильна в каждом народе, что даже с политической точки зрения ошибочно прямо или косвенно продолжать какую бы то ни было шовинистическую тактику. Такого рода политика может, наверное, обслуживать сиюминутные интересы групп или народов, но она оказывается совершенно бездумной и ведет к утратам в духовных делах. Поскольку в глубинном плане она является глумлением над Богом, Который «нелицеприятен» (Деян.10:34). Пора нам всем осознать, что только тактика искреннего уважения индивидуальных особенностей народов и отдельных личностей, а также самоотверженной любви и смиренного служения им, только «политика», основанная исключительно на духе и законах «Царства Божия», может служить основанием православной миссии.

В конце 1970 г. Японская Православная Церковь торжественно праздновала прославление в лике святых своего великого апостола – архиепископа Николая (Касаткина). Многие из инославных авторов не стесняются характеризовать его начинания как «уникальные»³²⁶, а его самого как «выдающегося христианского миссионера XIX в.»³²⁷, в то время как некоторые православные рассматривают его как «одного из превосходнейших миссионеров всех веков»³²⁸. Под воздействием его жизни и трудов воссияло Православие в Японии, «Стране восходящего солнца». Этот рассвет является поразительной главой в истории распространения христианства, и странно, что она осталась во многом неизвестной в православном мире и даже – в богословских кругах.

История японского Православия может быть поделена на 4 основных периода: первый, период первоначального проникновения христианства в эпоху, когда оно было строжайшим образом запрещено в стране (1861–1872); второй, период восходящего движения (1873–1912), в который была развернута систематическая миссионерская работа в условиях свободы религии; третий, период испытаний (1913–1945), когда, с одной стороны, была прервана помощь православной России, а с другой – поднял голову японский синтоизм; и четвертый, период после Второй мировой войны, в который нужно было приспосабливаться к новым политическим и ментальным условиям Японии. В обзорном труде, опубликованном на английском языке в середине 1960-х гг.³²⁹, и в нескольких других статьях автор этих строк имел хорошую возможность проследить за основными линиями ее истории. В настоящей работе на основе более широкого круга источников он сосредоточится на более подробном дополнительном изучении только первого периода (июль 1861 – март 1873) истории Православной Церкви в этой влиятельной стране Тихоокеанского региона.

Настоящее исследование, помимо исторического интереса, который оно представляет, было продиктовано убеждением, что внимательное изучение и осознание опыта православных миссионеров прошлых поколений имеет руководящее значение для того, что происходит сегодня с современными миссионерами. Фазы развития новой православной богослужебной общины, жизнь ее руководителей – это не просто «история», но это опыт Церкви, «богословие», которое составляет более позитивный фундамент для формирования живого «богословия миссии» и для выработки православного миссионерского сознания в наши дни.

Часто автор этих строк позволяет себе пространное описание различных событий, поскольку считает, что детали придают исторической действительности особый колорит и атмосферу. Повествования о «Деяниях святых апостолов» не потеряли своей актуальности для жизни Церкви и продолжают служить основным фундаментом для богословия. Считая, что «хроники» распространения христианства являются продолжением Деяний, мы, по возможности, отдали предпочтение их повествовательной модели.

Духовный и политический климат, в котором загорелся первый православный японский очаг, был сильно враждебен христианству. Энергичная и чувствительная японская душа с древности находилась под воздействием трех основных религий и нравственных систем: синтоизма³³⁰, буддизма³³¹ и конфуцианства. В XV-XVI вв. большой расцвет среди японского народа пережила римо-католическая миссия, однако распространение христианской Церкви захлебнулось в волнах непрекращающихся беспощадных гонений³³². В XVII и XVIII вв. Япония держала на замке свои границы для любых иностранцев и с упорством сопротивлялась любому проникновению чуждых культурных идей и течений. Конечно, это не исключало отдельных случаев обращений. Есть сведения, что уже в XVIII в. некоторые японцы отдали предпочтение православной вере. На факультете иностранных языков, который был учрежден в Иркутске в правление императрицы Екатерины II, учились и японские студенты, которые морем пришли к сибирским берегам. В начале XIX в. профессор японского языка этого факультета принял Православие³³³.

Около середины XIX в., с одной стороны, началось некое общественно-политическое брожение масс, а с другой – произошел спад во враждебной позиции по отношению к западному миру. Поворотным моментом считается 1853 г., когда в порт Нагасаки зашли военные флотилии двух великих держав под командованием русского вице-адмирала Путятина и американца Перри, которым удалось войти в контакт с японцами.

В следующие годы Япония решила установить торговые сношения с США, Великобританией и Россией. В связи с этими сношениями началось проникновение христианских миссионеров. Оплотом римо-католиков стал Нагасаки на западе Японии, где было много христианских семей, сохранивших свою веру с XVI-XVII вв., в то время как важнейшим центром протестантов стала Йокогама в Центральной Японии; третьим центром христианской деятельности был Хакодате на севере Японии, где действовали православные³³⁴.

В настоящем исследовании мы не будем распространяться относительно миссионерских начинаний других исповеданий³³⁵.

Для сообщения с русскими японцы открыли сперва два порта: Нагасаки и позднее – Хакодате на севере, на острове Хоккайдо. В числе персонала российского консульства, которое разместилось в скором времени в Хакодате, было предусмотрено и место священника для удовлетворения религиозных нужд дипломатических работников. Сперва на это место был определен архимандрит Майков, который, однако, через год вернулся в Россию по причине нездоровья. В 1860 г. консульство настойчиво запросило у Святейшего Синода Российской Церкви образованного клирика, в связи с чем Синод обратился с циркулярным письмом во все Богословские академии страны³³⁶.

В это время оканчивал курс в Санкт-Петербургской духовной академии Иван Дмитриевич Касаткин. Он родился в августе 1836 г. в Смоленской губернии. Его отец, диакон его родной деревни, и мать, диаконская дочь, отличались благородством характера и глубочайшим благочестием. В детском возрасте Иван думал о военной карьере. Но когда начал осознавать себя, его охватило желание трудиться над распространением Царства Божия «даже до края земли» и он много лет молился, чтобы Бог ему открыл, где именно и как он должен будет трудиться³³⁷.

В гимназии его интерес был обращен на миссию в Китае, но в студенческие годы, после прочтения книги капитана Головнина о Японии, его мысли приросли к этой стране. Циркуляр Синода о месте в Хакодате окончательно открыл ему дорогу на Дальний Восток. Получив диплом, он был пострижен в монашество с именем Николай, рукоположен во иеродиакона и вскоре во иеромонаха (июнь 1860). В августе он купил кибитку и отправился в многомесячное путешествие через Сибирь, сам правя повозкой. В ту эпоху в этих краях не было железных дорог и длительные путешествия были сопряжены с несчастьями и многими опасностями. Второго июля 1861 г., через 10 месяцев пути, молодой иеромонах достиг Хакодате, где приступил к своим обязанностям в российском консульстве³³⁸.

Поначалу о. Николай ограничивался отправлением своих священнических обязанностей только среди русских, поскольку в эту эпоху в Японии под страхом смерти запрещалось всякое внешнее проявление христианства. В надежде на то, что условия могут измениться, он начал систематическую подготовку. Он погрузился в методичное изучение истории, обычаев, религиозных убеждений и особенно языка – устного и письменного – японского народа. В этом начинании его наставил великий просветитель Аляски и Камчатки Иннокентий (Вениаминов), которого он встретил в Сибири³³⁹. Позже свт. Иннокентий посетил о. Николая в Хакодате и передал ему из своего личного опыта драгоценные сведения по миссионерской деятельности³⁴⁰.

После окончания периода гонений молодому иеромонаху удается войти в контакт с некоторыми замечательными и энергичными японцами. Особое значение для развития Православной Церкви в Японии имело его знакомство с учителем фехтования, который давал уроки сыну российского дипломата. Его звали Савабэ Такума, он вырос в традициях ордена самураев и был фанатичным патриотом и заклятым врагом всего чужестранного. После брака с дочерью синтоистского жреца этот самурай получил также священные обязанности, что сделало его противостояние с христианами еще более острым.

В лице русского иеромонаха он поначалу увидел опасного чужестранного агента и был полон решимости, как только представится случай, убить его. Но общение с о. Николаем стало для Савабэ судьбоносным. Спокойствие, благородство и искренность, с которыми он столкнулся в о. Николае, обезоружили самурая, а впервые услышанная им христианская проповедь открыла новые горизонты в его религиозных исканиях. Эти контакты продолжались длительное время и закончились тем, что Савабэ обратился в христианство.

Перемена, произошедшая с непримиримым доселе врагом христиан, поразила его друзей: некоторые даже задались вопросом, не сошел ли он с ума. Один из знакомых Савабэ, врач Сакаи, поинтересовался новыми идеями своего друга, своими вопросами часто ставя новообращенного в неловкое положение. Чтобы ответить на возражения образованного Сакаи, Савабэ прибег к помощи о. Николая. Наконец, врач решил лично прийти к русскому священнику, чтобы говорить с ним напрямую. Позже к ученикам о. Николая присоединился и третий, самурай Урано. Эта группа лиц должна была сыграть решающую роль в миссионерских начинаниях о. Николая³⁴¹. Последний не торопил своих учеников с Крещением. Он заботился об укреплении своих связей с ними с целью помочь им обрести крепкую личную веру.

Спустя некоторое время в Хакодате прибыл новый губернатор, которого молва представляла полным решимости беспощадно применять законы, запрещающие всякому японцу принимать христианство. Положение трех друзей православного священника стало трудным. Их строй мысли был хорошо известен их окружению, и нельзя было исключать возможности предательства. Среди наиболее опасных лиц значилась и теща Савабэ, которая была вдовой знаменитого синтоистского жреца. Как кажется, были и политические мотивы отъезда самураев из Хакодате после политических потрясений, произошедших в конце 1867 г. в связи с возвращением императора к власти³⁴². Осторожность заставила учеников уехать из города, в котором они жили. Перед отъездом из Хакодате они попросили Крещения. Таинство было совершено с предельной секретностью в апрельскую ночь 1868 г. в маленькой комнате какого-то городского дома. О. Николай (Касаткин) с большим волнением поздравлял новопросвещенных – было неясно, увидятся ли они снова и когда.

Под покровом ночи трое новокрещенных отправились в дом одного друга, который согласился переправить их на парусном судне. Они взяли с собой слугу Савабэ, жену и дочь Сакаи, которые ждали их на месте, и направились в порт, чтобы сесть на готовое к отплытию судно. Но план бегства трех новокрещенных был приостановлен на три дня разыгравшейся бурей, которая исключала всякую попытку отправления судна. Наконец, на четвертый день, как только прекратилось волнение, они отплыли и после трехдневного плавания достигли гавани в северной части Ходо. Там ради большей безопасности они решили разделиться: Иоанн-Сакаи с семьей и Иаков-Урано направились в провинцию Рикузен, откуда они были родом, а Павел-Савабэ решил отправиться в Эдо³⁴³, предварительно отпустив своего слугу, который утомил его своим строптивым характером³⁴⁴.

В период, в который разворачивались эти события, Япония находилась в состоянии политических потрясений. Феодалы (даймё) северных провинций восстали против императорских войск, а княжество Тоса, подданным которого являлся Савабэ, приняло деятельное участие в упразднении феодальных властей, бывших на стороне сёгуна³⁴⁵. Диалект Савабэ выдавал его происхождение, и он был схвачен как лазутчик; однако его отпустили на свободу, поскольку он смог доказать, что прибыл из Хакодате.

После этого происшествия он отправился в ту область, где находился Иоанн-Сакаи. Чтобы не вызывать подозрений, было принято решение, чтобы он гостил у родителей госпожи Сакаи в соседнем городе. Сперва они приняли его радушно, но узнав, что самурай исповедует христианство, хозяева стали намекать ему на нежелательность его дальнейшего пребывания. Так, Савабэ решил отправиться в Эдо.

Но и там его схватили как разведчика и после его настояния, что он прибыл из Хакодате, отвезли его на границу с той провинцией, чтобы он отправлялся туда, откуда он, по его утверждению, прибыл.

Ввиду этого Савабэ решил вернуться в свой исходный пункт. Но меры против христиан сделались весьма жестокими, и блуждающий христианин-самурай взял жену и детей и попросил гостеприимства у дяди жены, который жил в соседней деревне. Несколько времени спустя гостеприимцы были вызваны в государственные органы, которые напомнили им, что, согласно закону, они будут строго наказаны за предоставление убежища христианам. Когда чета Савабэ случайно узнала о произошедшем (их дядя с характерной японской деликатностью не стал им этого сообщать), они приняли решение вернуться в Хакодате, готовые встретить все, что бы ни попустил Бог. Между тем, политические и военные пертурбации в этом регионе поглотили внимание правителей, и Савабэ остался нетронутым.

Все это показывало, что общественно-политическое брожение могло привести к новым поворотам религиозной тактики японцев. О. Николай, войдя в контакт с некоторыми официальными лицами и самураями из разных регионов Японии, видел, что на поверхности появился интенсивный религиозный запрос, и пришел к заключению, что нужно как можно скорее создавать группы проповедников. Для их организации он составил несколько правил, основные положения которых следующие:

1. Собственно апостольское начинание должно будет происходить с привлечением народного элемента и с организацией сообщества проповедников. На них собственно и будет возложено распространение христианского учения среди японского народа. «Эти проповедники будут преподавать христианскую истину другим людям, а сами будут продолжать ее изучать для самих себя». Священник возьмет на себя руководство над ними, совершение Таинств, разрешение трудных ситуаций и проблем.

2. Миссионерская деятельность будет основана на трех основных типах тактических встреч: в первом цикле будут принимать участие проповедники и те, кто знаком хотя бы с основными христианскими истинами, но желали бы их изучить глубже; во втором, более широком цикле будут начинающие, и он будет состоять из мужчин, женщин и детей; третий цикл будет только для сообщества проповедников под руководством священника, его цель – планирование миссионерской деятельности. Этот цикл должен проходить каждое воскресенье, в то время как для двух первых предполагалось по две еженедельные встречи.

3. Основными темами огласительных бесед, которые будут проводить проповедники в широком цикле, будут Символ веры, Десять заповедей и молитва Господня. Главной темой другого цикла проповедей будет чтение и толкование Нового Завета. Присутствие на этих беседах должно быть обязательным – если кто пропустит их по уважительным причинам, должен приложить усилия, чтобы восполнить то, что проходилось в его отсутствие. В обоих циклах предполагается разбор темы с последующим обсуждением.

4. Проповедники должны каждый день «выходить в город, стараясь встретить новых ищущих веру». Если среди них будут люди, не могущие присутствовать на собраниях, проповедники должны приходить к ним домой с разъяснением Символа веры, Десяти заповедей и молитвы Господней. Это имеет «первоочередное значение» и, если будет не хватать времени, должно происходить даже в ущерб изучению Священного Писания.

5. Параллельно с непосредственной миссионерской работой нужно приложить усилия для подготовки кадров. Первой задачей является богословское образование для одного японского юноши в России, второй – медицинское образование для второго японца. Результатом этих начинаний, по окончании их учебы, будет образование соответствующих училищ в Японии – богословского и медицинского.

6. Вышеуказанная деятельность верующих будет осуществляться за их собственный счет, без ожиданий каких бы то ни было средств извне. План направления молодых японцев для более глубоких занятий первоначально также базировался на идее покрытия всех расходов за счет общины.

7. Эта миссионерская деятельность будет предусматривать организацию местной Японской Церкви. «Когда количество верующих достигнет пятисот, один из проповедников будет направлен в Россию для иерейской хиротонии». Как только наберутся вторые пятьсот человек, будет рукоположен второй священник и т.д. Когда же число верующих достигнет 5 тысяч, «последует запрос на выделение епископа»³⁴⁶.

Как мы увидим далее, этот первый план был ядром последующих начинаний о. Николая, но идея направления студентов в Россию не была реализована. Проницательность русского миссионера ясно говорила ему, что Япония находится накануне новой общественно-политической ситуации, которую он не мог использовать в одиночку. Так, он решил отправиться в Россию, чтобы изложить всю тему перед Святейшим Синодом и испросить его одобрения и поддержки.

Хакодате стал центром христианской миссии в Северной Японии. Как вспоминает Анэсаки в «Истории японской религии», о. Николай «обратил некоторых самураев из северо-восточной Японии: по этой причине Грекоправославная Церковь (sic) имеет большинство своих адептов в этих регионах»³⁴⁷. Одним из главных факторов обращения этих японских рыцарей было горение Павла-Савабэ и некоторых других замечательных людей, которых сумел обратить в христианство о. Николай (Касаткин)³⁴⁸. Среди первых его успехов был и Каннари, который позже стал выдающимся проповедником, и один молодой интеллектуал Араи.

В это время политическая жизнь страны находилась в беспорядке. Большинство сендайских самураев было против императора и вынашивало планы организации особой республики в регионе Эдзо. В результате карательных операций императорских войск среди этих самураев образовались большие потери в людях и в репутации³⁴⁹. На них-то и обратил свое внимание Араи. Новая религия давала надежду на образование соответствующих условий для нового порядка вещей. В начале 1870 г. Араи принес в Хакодате известие, что сендайские самураи интересуются христианством. Мысль обратить эту динамичную группу лиц в Церковь вдохновила Савабэ, который усмотрел в этом факте еще одну возможность политического и духовного преобразования Японии. Многие из самурайских рыцарей были людьми начитанными³⁵⁰ и влиятельными.

Араи, после соответствующих раздумий, направил группе интересующихся самураев письмо, в котором развивал идею, что новая религия в состоянии вдохнуть новую жизнь в страну и объединить всех, кто мечтает о лучшем будущем своей родины. Довольно многие из получателей письма заинтересовались приглашением; одни – разделяя взгляды на единство нации, другие – надеясь на то, что у сендайских властей появится выход для осуществления новых инициатив, третьи – более практично рассчитывая, что связи с иностранным священником откроют двери для переезда в Европу. Некоторые из них решили перебраться в Хакодате, чтобы своими глазами оценить ситуацию³⁵¹.

Когда первая группа, состоявшая из трех человек, достигла города, ее ждало глубокое разочарование: о. Николай отбыл в Россию; Савабэ, которого они представляли состоятельным человеком и рассчитывали на его поддержку, зарабатывал на хлеб насущный; христианские идеи оказались совершенно не такими, какими они их себе представляли; то, что им рассказывал Араи на основании одного маленького пособия, казалось им нелепым. В какой-то момент они думали вернуться домой, но страх перед ироническими комментариями от своих знакомых заставил их остаться и изучить новую религию как-нибудь получше.

Средства катехизации были очень скудными: первые крещеные Павел-Савабэ и Иоанн-Сакаи нашли какой-то перевод Нового Завета на китайский язык, который они поделили между собой. Три сендайских самурая, у которых вскоре пробудился живой интерес к христианству, решили переписать ту часть, которая была у Савабэ. Затем прибыла еще одна группа из пяти человек. Среди них находился один выдающийся самурай, Кагэта, который какое-то время скрывался от страха быть схваченным своими противниками, которые к тому времени возобладали.

Савабэ весьма сердечно принял новоприбывших, но их гостеприимство причиняло большие сложности, поскольку его дом сгорел, а сам он проживал в сарае рядом со старым синтоистским храмом, где некогда находился жрец. Невзирая на тесноту места, он расположил всех гостей, кроме двоих, которым он нашел приют в другом доме. Бывший военнослужащий, Савабэ не питал раньше особой любви к книгам и теперь затруднялся отвечать на вопросы приезжих, отличавшихся своей образованностью. Чтобы восполнить этот недостаток, он начал брать книги на разные темы, особенно же занялся изучением классических китайских текстов, чтобы облегчить себе употребление китайского перевода Нового Завета, который он приобрел вскладчину.

В таких условиях оглашение беспокойных сендайских самураев было проблематичным. «Огласители» знали относительно мало вещей по теме, которую им нужно было раскрывать, а оглашаемые были сложны и требовательны. Столь революционны и нелогичны были учения, которые они слышали! Особенно, «любите врагов ваших», которое, после политических потрясений, испытанных ими, вызывало бурю реакций, поскольку представляло собой необъяснимое отречение от основного нравственного кодекса Японии.

Наиболее неудовлетворенным спорщиком был Кагэта: сама идея существования Бога ему казалась в прямом смысле абсурдной; по многим темам он задавал критические вопросы, которые вводили всех остальных в замешательство. Однако налицо был искренний поиск со стороны всех, и многие, несмотря на недостаток информации, окончательно пришли к внутренней уверенности в правоте Евангелия. Замечательно, что сам Кагэта стал горячим сторонником учения, с которым он сперва столь остро полемизировал, и превратился во вдохновенного провозвестника христианства.

Маленькая группа не переставала сталкиваться с еще одной безвыходной ситуацией – экономической. Двое ее членов решили возвратиться в Сендай для поиска средств и для распространения того, во что они уверовали. Остальные намеревались им последовать. Савабэ был готов на любую жертву, чтобы их удержать в Хакодате до возвращения о. Николая. Чтобы обеспечить их питание, он дошел до чего-то невероятного для самурая – продал свой меч. Гордый самурай для поддержания себя позже был вынужден заняться производством рисового пива, но, поскольку был непривычен к подобному труду, не имел больших успехов.

В период экономического тупика маленькая группа оглашаемых прошла через еще одно испытание: Сакаи, вернувшийся к этому времени в Хакодате и неплохо зарабатывающий врачом, проявлял непонятное безразличие, которое огорчало остальных и, особенно, Савабэ: некоторые более горячие даже намеревались посетить его и выразить свое негодование. Между тем Сакаи, как мы сейчас увидим, вовсе не охладел к вере, как казалось со стороны.

Все это время о. Николай (Касаткин) находился в России. Его сношения как с церковными деятелями, так и с некоторыми значимыми мирянами имели хорошие результаты. Он прибыл в Москву в то время, когда обсуждался вопрос об архиерейской кафедре для Пекина. На предложение занять это место он возражал с ясной решимостью продолжить свои начинания по распространению Евангелия в Японии. Наконец Святейший Синод принял решение о создании официальной православной миссии в Японии в составе одного архимандрита, трех иеромонахов и одного катехизатора³⁵². Начальником миссии был назначен о. Николай с возведением его в сан архимандрита. Среди верующего народа многие проявили горячее желание помочь миссионеру в его труде. Показательно приношение одного московского купца, пожертвовавшего 10 тысяч рублей. Когда о. Николай, тронутый этой жертвой, спросил имя дарителя, он получил ответ: «Бог знает»³⁵³.

В определении главных направлений деятельности православных миссионеров был учтен текст, подготовленный о. Николаем на основе его десятилетнего пребывания в Японии. Если правила, приведенные выше, касались главным образом местных проповедников, эти руководящие указания предназначены иноземным миссионерам. В их основной долг им вменяется:

1. Изучение и, по возможности, совершенствование знания японского языка, как устного, так и письменного.

2. Развитие тесных связей с местными жителями, следование и подражание японским правилам хорошего тона.

3. Поиск и подготовка способных лиц, которые после получения Благовестия будут в состоянии успешно его распространять. Эти подготовленные катехизаторы под руководством миссионера будут проповедовать христианскую истину, собирая своих знакомых по своим домам или, по мере возможности, посещая другие дома и города.

Кроме того, православный миссионер обязан:

4. Держать двери своего дома открытыми для всех, кто пожелает личного общения с ним, и быть готовым пойти туда, где представляется возможность проповеди Евангелия.

5. Когда выражается желание принять Крещение, тщательно изучить вопрос и «не крестить никого прежде получения полной уверенности в устойчивости» христианских убеждений человека.

6. Огласительные поучения должны сообразовываться с возрастом оглашаемых: для молодых достаточно базовых вещей, взрослым требуется более полная подготовка, с тем чтобы они были способны отстаивать свою веру перед людьми других религиозных убеждений.

7. После Крещения надлежит поддерживать новопросвещенных внимательным пастырским сопровождением и обеспечением всеми возможными богослужебными средствами, чтобы они укрепились в вере.

8. Особой заботы требует православное воспитание детей в верующих семьях с помощью соответствующих христианских книг на японском языке и занятий; когда же будет дана свобода религий, должны быть образованы школы.

9. Параллельно с образованием огласителей необходимо искать благочестивых молодых людей не старше 20 лет, образованных и готовых посвятить себя Церкви, которых надо будет послать в Академию или иное учебное заведение России. Лучшие по характеру и способностям будут рукоположены в священный сан. Остальные будут служить Церкви как специализированные огласители, учителя, переводчики³⁵⁴.

Трезвость этой программы показывает острый ум и зрелость молодого русского архимандрита.

О. Николай вернулся в Японию в феврале 1871 г. в сопровождении одного иеромонаха³⁵⁵, который в продолжительном путешествии заболел и после двухмесячного пребывания в Японии должен был вернуться в Россию. Узнав о том, что случилось в его отсутствие, он сразу предупредил группу самураев, чтобы они приходили к нему на систематические огласительные беседы. В посланном им письме он просил захватить с собой человека, подкованного в китайском языке, чтобы он помогал в переводческой работе. Приглашенные письмом вскоре прибыли в сопровождении одного конфуцианского интеллектуала и разместились в здании, примыкавшем к консульству, в котором устроили нечто вроде школы. Чтобы соблюсти все формальности, – необходимо учесть, что в эту эпоху преподавание христианства было еще под строгим запретом, – о. Николай обучал русскому языку, скрывая таким образом свою огласительную деятельность.

Чтобы стали более ясными своеобразие «малого стада» о. Николая и его личная проницательность, приведем две детали. Вскоре после возвращения русского миссионера в Японию его навестил доктор Сакаи и передал ему на нужды Церкви мешок, полный серебряных монет. Неизвестно, было ли это деяние выражением раскаяния или идея сбора денег для деятельности о. Николая с самого начала была причиной его прежней «скупости». В любом случае, русский священник принял пожертвование, но подчеркнул, что оно было бы более угодно Богу, если бы произошло в период испытания его братьев.

Прошло немного времени, как православный миссионер столкнулся с другим непредвиденным обстоятельством: врач Сакаи вместе с одним своим другом исчезли, и много дней о них никто ничего не знал; наконец, они появились, но совершенно изможденные. Они удалились на какую-то мансарду, пребывая «в молитве и строгом посте», прося Бога, чтобы Он удостоил их стать проповедниками Евангелия. Пряча свое волнение, о. Николай разъяснил им, что подвижничество в Православии всегда нуждается в руководстве священника, чтобы иметь ожидаемые результаты.

Параллельно с огласительной и руководящей деятельностью русский архимандрит посвящал много времени переводческой работе, особенно – Нового Завета. В этот же период им был составлен Русско-японский словарь, который в течение целого десятилетия оставался важнейшим подспорьем для работы с обоими языками. Он также напечатал молитву Господню и некоторые краткие катехизические пособия.

Между тем, в японском обществе начали меняться условия. Все говорило о том, что строгие меры против распространения христианства остаются позади. Савабэ чувствовал, что скоро откроются двери для широкой апостольской деятельности, и настаивал на том, что необходимо заранее приготовиться к систематической работе. Поэтому он очень огорчился, когда, вернувшись из путешествия на свою малую родину, он увидел, что оглашаемые из Сендая тратили драгоценное время на изучение русского языка. Его союзником во взглядах насчет абсолютного приоритета изучения Евангелия был теперь и Кагэта, который, свидетельствуя молча, перестал посещать занятия русским языком. Некогда неверующий самурай был теперь уверен в христианской истине и хотел отдавать все свое время более полному усвоению Евангелия.

Почти все, кто приехал из Сендая, проявили интерес и восприимчивость к христианской истине и примерно в конце 1871 г. решили принять Крещение. Между ними выделялся Иоанн-Оно, который с самого начала проявлял большую духовную чуткость и способности к усвоению. О. Николай подумал направить его в Сендай для миссионерской работы. Он поручил ему выбрать себе двух сотрудников, которых Оно нашел в лице Петра-Сасагавы и Иакова-Такая. Расходы на свое содержание они должны были покрывать из своих средств. На каждом отрезке времени о. Николай в особых встречах старался обучить этих троих как богословским знаниям, так и практическим методам благовествования³⁵⁶. После отъезда миссионерской группы в Сендай Павел-Савабэ отправился в Токио для подготовки почвы для перенесения туда центра православной миссии.

В 1871 г. членами Православной Церкви были более ста японцев. Руководящие лица были в своем большинстве интеллектуалы, которые стояли на стороне сегуна³⁵⁷. Хакодате, ставший первым рассадником Православия в Японии, был провинциальным городом, находившимся на задворках крупных духовных и политических брожений в стране. Для систематического распространения Православия решающее значение имел Токио. Савабэ настаивал на переносе деятельности о. Николая в столицу; последний был согласен с этой идеей, но с той оговоркой, что ему надо остаться еще на некоторое время в Хакодате, чтобы завершить некоторые свои начинания и передать эту работу о. Анатолию, русскому иеромонаху, который должен был вот-вот прибыть.

В Токио Савабэ имел разные контакты, и некоторые друзья предложили ему войти в одно прибыльное предприятие, но он объяснил им, что уже решился посвятить себя делу распространения Евангелия³⁵⁸. В декабре 1871 г. Токио посетил также и Иоанн-Оно по своим личным делам. Савабэ имел большое доверие к способностям своего друга и, уверенный, что он был бы более полезен для успеха перенесения деятельности о. Николая в Токио, предложил ему поменяться ролями: Оно отправился бы в Токио, а Савабэ принял бы на себя руководство миссионерской группой в Сендае. В январе 1872 г. после прибытия о. Анатолия в Хакодате, о. Николай решил перебраться в Токио³⁵⁹. Добравшись до Йокогамы, о. Николай встретился с Оно. Последний должен был пообщаться с министром иностранных дел Соэдзимой, чтобы тот сориентировал его относительно этого дела. Поселение в Токио было не простой задачей. Сперва о. Николай проживал в гостинице, затем гостил в доме одного американца, наконец, нашел малюсенькую комнату в 4 кв. метра, где и состоялась первая встреча 4–5 человек, которых Оно пригласил для знакомства с русским священником. Вторая встреча не состоялась из-за большого пожара, уничтожившего это помещение. На некоторое время о. Николай обрел кров в доме одного южноамериканца³⁶⁰.

Параллельно со своими личными трудностями и испытаниями православный священник столкнулся с неспокойными известиями об аресте православных огласителей в Сендае и Хакодате, о которых мы расскажем в следующем разделе. За 1872 г. о. Николаю удалось арендовать на имя Российского посольства несколько бедных домиков, которые находились в центральном районе Токио на холме Суруга-Даи. Там он поселился и открыл школу. Днем он преподавал русский язык, а вечером проводил дружеские встречи, за которыми раскрывал христианское учение для всех желающих³⁶¹. Это начинание принесло скорый и достойный результат. В сентябре того же года десять из его новых учеников попросили их крестить.

Таинство было совершено 24 сентября 1872 г. – и снова под секретом и с большими предосторожностями в связи с существовавшими запретами правительства. Несмотря на принятые меры, о. Николай попал под неусыпное око различных неизвестных японских агентов. После крещения первой группы знакомый ему буддистский священник пригласил его и вручил ему бумажный свиток. Раскрыв его, о. Николай оказался в очень трудном положении. Перед его глазами была подробнейшая схема помещения, где проходило Крещение, на которой были обозначены места всех участников, а также всех предметов, использованных для священнодействия. Как выяснилось впоследствии, план этот был нарисован разведчиком, другом одного из крещаемых, которому удалось изобразить заинтересованность и таким образом получить разрешение присутствовать при Таинстве.

Воспоминания о недавних гонениях на православных в Сендае и Хакодате, о которых мы скоро расскажем, вызвали у христианского священника смятение. Неужели раскрыты и новые ученики и они под угрозой? Буддистский священник с таинственной улыбкой объяснил ему, что этот план был направлен с соответствующим докладом в правительство, и там он снял с него копию, поскольку буддистские храмы сотрудничали с государственными службами по религиозным вопросам³⁶². Но намерения принимать меры против кого-либо не было. Несмотря на первое беспокойство, это приключение подало о. Николаю знаки надежды: проявленная терпимость была показателем того, что строгая политика правительства против христиан входила в период спада.

В декабре крестилось еще десять человек. Однако наблюдение за действиями православного иеромонаха не прекращалось. О нем стали толковать в разных кругах японского народа. Одни считали его агентом: некоторые говорили, что он стремится использовать симпатию японцев с целью облегчить в подходящий момент реализацию военных планов России. Кто-то считал, что он – член Российского Императорского Дома. Чтобы развеять подозрения в политической подоплеке своей деятельности, о. Николай направил меморандум в Министерство иностранных дел, в котором уверял, что его христианское учение никаким образом не ставит целью подорвать легитимность и патриотизм японцев. Однако рассеять страхи ответственных лиц было совсем не просто.

Разные агенты полиции продолжали посещать занятия русского священника. Но слово Божие было действенно даже в отношении этого сурового корпуса японских агентов. Один из них не только стал христианином, но составил специальный доклад об официальном признании христианства, который он хотел, несмотря на возражения Оно, довести до сведения императора. Несмотря на то, что, как кажется, этот доклад был сдан в архив первой же государственной инстанции, через которую он проходил, сам факт его направления свидетельствует о влиянии православного священника и его учения. Помимо этих прямых изменений, казалось, что и другие сокровенные брожения происходили в душах японских разведчиков. Спустя пять лет один из учеников богословской школы, которую открыл о. Николай после снятия ограничительных мер, поведал в самом конце, что изначально был направлен японской полицией в целях разведки³⁶³.

Невзирая на возобновление сношений с иностранцами, японские власти продолжали сохранять враждебный настрой по отношению к христианству и пытались утвердить синтоизм в качестве государственной религии³⁶⁴. Так, в Нагасаки, где, как указывалось ранее, находился оплот римо-католиков, в 1869 г. были арестованы тысячи христиан. Эта мера вызвала резкие демарши со стороны западных сил и большие внутренние брожения, которые закончились в 1873 г. отменой антихристианских законов³⁶⁵. В период запретов православные Северной Японии претерпели жестокие гонения.

В город Сендай, как мы видели, была направлена группа из трех человек: Павел-Савабэ, Иаков-Такая и Петр-Сасагава. По приезде туда они посетили личных друзей и родственников, чтобы передать им свой новый религиозный опыт. Местами для встреч были, в первую очередь, дом друга Оно, – последний в это время трудился в Токио, – а также разные другие дома заинтересовавшихся людей. За краткий промежуток времени круг участников сильно расширился, даже стали приезжать жители ближайших деревень. На некоторых встречах присутствовали более 100 человек: мужчин, женщин и детей.

Дело, само собой разумеется, не замедлило получить широкую огласку. Мнительные люди говорили, что участники этих собраний занимаются магией. Один из слушателей сообщил на собрании, что, возможно, последуют аресты, и предложил временно прекратить встречи. Но ответственные были против откладывания евангельского дела. Такая показательно ответил: «С первого мгновения мы знали, что власти могут вмешаться в нашу работу. Если по первому паническому шороху мы прекратим проповедь Евангелия, когда появится возможность проявиться благоутробию Божию? Не наше дело думать, будут ли нас арестовывать власти. Пока мы на свободе, мы продолжим нашу работу»³⁶⁶.

Опасения оправдались вечером 13 февраля 1872 г. Полицейские окружили дом Иоанна-Оно, где жил Павел-Савабэ. Один из них, переодетый в купца, пошел туда заранее, чтобы собрать информацию. Савабэ проповедовал в доме одного из оглашаемых, когда его известили об этих действиях. Невозмутимо он провел до конца намеченную встречу. По его возвращении в дом Оно трое полицейских его арестовали, связали и отвели к местным властям.

Легенды о прежних гонениях, развязанных два-три века назад, сообщали, что христиане используют магию и убегают³⁶⁷. Чтобы исключить эту возможность или какое-либо сопротивление, сорок полицейских забаррикадировали дорогу и окружили дом. После ареста Савабэ многие из них вошли в дом для тщательного обыска, забрали все книги, какие нашли, и растоптали святые иконы. По записной книжке Савабэ отправились на следующие аресты. На допросе Павел-Савабэ, согласно традиции первых христиан, стал проповедовать своим гонителям христианскую истину. Но они его прервали и, сорвав с него символ христианства, который он носил на себе, бросили в тюрьму.

Другой проповедник, Петр-Сасагава, узнав о приближающемся аресте, решил добровольно пойти к властям и потребовать объяснений, почему арестовали Савабэ, которого он указал в полиции как своего гостя, не известив гостеприимца. В результате Сасагава был тут же отдан под стражу. Третий православный проповедник, Иаков-Такайа, находившийся в путешествии, как только узнал о случившемся, поспешил вернуться в Сендай, чтобы разделить испытание со своими братьями. Его бросили в тюрьму вместе с обычными преступниками.

Хотя всех троих христиан определили в разные места, тюремщики обращались с ними с пониманием. Например, Такая не только не принуждали молиться перед буддийским символом, который был там, но позволяли ему громко произносить свои христианские молитвы. Также дозволяли друзьям заключенных приносить им пищу. Эту пищу верующие собирали в часовне, устроенной в доме Оно. Помимо этих трех заключенных еще сто пятьдесят человек, включая несовершеннолетних, были помещены под надзор своих родственников³⁶⁸.

Когда весть о случившемся достигла о. Николая в Токио, он в беспокойстве вызвал Оно, чтобы убедить его действовать по вызволению заключенных в Сендае. Последний был готов разделить испытание своих братьев «даже до смерти», если представится необходимость. Однако о. Николай настаивал на том, что было бы лучше развить активность в столице для освобождения задержанных. В самом деле, Оно через своих личных знакомых и других друзей удалось выйти на связь с официальными лицами Японии, которые имели влияние на правительство (министр иностранных дел, государственные советники, ученые и другие значимые деятели). Таким образом, когда до Сендайской префектуры дошло соответствующее распоряжение относительно заключенных, несмотря на полемику в правительственных кругах, в конце концов был отдан приказ освободить удерживаемых христиан.

Показательна в отношении тактики японских властей в этот период формулировка, с которой было объявлено решение об освобождении: «Хотя вы достойны наказания, поскольку изучали новую религию, вы получили прощение, поскольку раскаялись в своих ошибках. Следите, чтобы вам снова не нарушить закон»³⁶⁹. Когда заключенные засвидетельствовали, что они ничуть не раскаиваются в своих христианских взглядах, их прервали и приказали немедленно убираться. С глубоким волнением община сендайских христиан собралась в домашней часовне Оно, чтобы поблагодарить Спасителя.

Пройденное испытание отдалило теплохладных и колеблющихся, воспрепятствовало на какое-то время приходу новых слушателей, но в целом укрепило сознание и решимость сендайских христиан. В 1873 г., когда еще действовал запрет на христианство, предполагается, что в этом городе было около двухсот человек, примкнувших к Православной Церкви, и среди них находилось двадцать полных семей. Многие еще не были крещены. Когда в 1875 г. Савабэ был рукоположен во иерея, он крестил в Сендае 129 человек³⁷⁰. После восстановления монархии многие из прежних учеников о. Николая переселились из Хакодате в Сендай, и эта православная община пережила большой расцвет³⁷¹.

Другое великое испытание постигло христиан в Хакодате. Преемник о. Николая, о. Анатолий³⁷², немного спустя после своего прибытия призвал верующих предложить кандидатуры, которые бы приняли на себя непосредственное дело благовествования. Выбрали Матфея-Кагету, Иоанна-Сакаи и Павла-Цуду. Эти три проповедника за небольшой промежуток времени развили такую деятельность, что им потребовалось просить о помощи других христиан. В разных пунктах города они располагали определенными домами для проведения катехизических встреч.

Праздник Пасхи, который был торжественно совершен в часовне при российском консульстве в марте 1872 г., стал отправной точкой для новых споров и комментариев насчет христианской религии. На православном празднике присутствовали тридцать верующих и несколько интересующихся. На Светлой седмице, как только звучал храмовый колокол, толпы любопытных собирались у дверей часовни. Ввиду ограниченного пространства храма их впускали по сто человек и давали им краткий экскурс в христианскую веру. В городе возник ожесточенный спор на эту тему, и, естественно, мнения разделились. Одним христианство представлялось хорошим, другим – опасным и непривычным, третьим – обладающим магической природой³⁷³.

Тема христианства вошла в новую фазу, когда военная администрация [...] решила произвести перепись населения. Граждане были обязаны предоставить свои имена в храмах отеческой религии японцев³⁷⁴: там им выдавался амулет, который нужно было вернуть в храм, когда его владелец умирал. Этот приказ стал причиной того, что японские власти узнали о существовании и деятельности христиан.

Первым арестовали Иоанна-Сакаи. На допросе он начал говорить своим дознавателям о Христе, но те его оборвали и приказали немедленно сесть в тюрьму. Он был заперт в одной камере с преступниками, в которой было 15 кв. метров и уже находилось 15 человек. Для молитвы он изготовил маленький крест из какого-то вида травы и «четки», для которых он использовал нитку из своей одежды и шарики из вареного риса. Вскоре были вызваны в полицию два православных проповедника Павел-Цуда и Матфей-Кагэта. Допрос проходил в пыточной камере для обыкновенных преступников, где один только вид пыточных машин вызывал дрожь.

Допрос Цуды показателен как для менталитета властей, так и для зрелости христиан. Он обнаруживает позитивный настрой и изобретательность оправдывающегося, но также и его веру и приверженность Православию. Никакого ощущения ущербности перед лицом государства и проявляемого им насилия: его решимость состоит не только в том, чтобы остаться верующим, но и миссионерствовать дальше по всей Японии. Чтобы облегчить работу своих дознавателей, он сказал им, что религия Иисуса, в которую он верует, несомненно является чем-то другим, чем то, что запретили древние законодатели. Также он показывал, что в динамичном ордене самураев, которых волновало будущее Японии, особенное впечатление произвел тот факт, что религия Иисуса помогла странам Европы и Америки в их культурном прогрессе³⁷⁵.

Допрос длился недолго, его цель была предначертана заранее: двое проповедников были осуждены. Поскольку они принадлежали привилегированному классу самураев, их отвели в военную тюрьму в ожидании окончательного суда. На груди у Цуды были спрятаны отрывки из Священного Писания, но он повременил использовать их из опасения, что их конфискуют. Потом было дозволено принести им немного книг, и тогда заключенный самурай нашел удобный случай извлечь из-за пазухи рукописные отрывки Священного Писания. Однако его заметили и отняли все бумаги, какие у него были. Период заключения проходил в молитве, пении, беседах. Видя, что все их потуги переубедить заключенных остаются безрезультатны, власти обратились за указаниями в Министерство юстиции. Их обращение совпало по времени с делом сендайских христиан, и таким образом в Хакодате также было направлено распоряжение об освобождении. Их выпустили из тюрьмы 1 мая 1872 г.³⁷⁶

Однако трем проповедникам не дозволили оставаться в Хакодате. Для двух самураев был вызван специальный посыльный из Сендая, чтобы сопроводить их в их края: ему было дано устное распоряжение пресекать всякий вид христианской деятельности. Сакаи, который не был самураем, отправили севернее Сендая под строгий надзор одного из его родственников. Несмотря на угрозы, все трое продолжили свою миссионерскую деятельность. Но окружение начало становиться враждебным. Сограждане Сакаи были не готовы слушать о религии, которая доставила ему самому столько бедствий, в то время как, по их мнению, религия должна быть убежищем мира и стабильности, а не источником испытаний. Ввиду сложностей со своим окружением Сакаи обратил внимание на соседние деревни. В одной из них ему удалось глубоко повлиять на одного юношу по имени Себа, который позже крестился в Токио³⁷⁷.

Зима сопротивления в эту первую эпоху была тяжела, но Православие пустило крепкие корни на японской земле. Несмотря на суровые запреты властей, к концу первого десятилетия существовали важные очаги православных в Хакодате, Сендае и в Токио. Тридцать первого марта 1873 г. запрет христианства в Японии был снят³⁷⁸. Начинался новый период распространения Евангелия мира в этом неспокойном регионе Тихого океана.

Из истории этого первого десятилетия японской миссии выделяются некоторые положения общетеоретического порядка, которые стоит преподать в виде итоговых примечаний.

1. Основным фактором успеха православного свидетельства среди японского народа несомненно была личность православного миссионера. О. Николай (Касаткин) сочетал в себе реализм, терпение и трезвенную веру, которые позволили ему с оптимизмом противостоять даже самым неблагоприятным условиям. Он обладал даром проницательности, который позволял ему понимать в более отдаленной перспективе «знамения времен», распознавать грядущее и с своевременно готовиться к правильному его восприятию.

Характерными проявлениями этой его способности являются постоянные усилия по изучению японского языка и истории в эпоху, когда прямое миссионерское дело казалось невозможным; своевременная мобилизация тыла, уже начиная с 1870 г., еще до начала гонений; перенесение в подходящее время центра деятельности из Хакодате в Токио. Глубокие перемены в людях, которые приближались к православному иеромонаху с весьма недобрыми предрассудками и намерениями, и превращение их в героических проповедников (как Савабэ, различные агенты полиции в Токио и т.д.) свидетельствуют о том, что о. Николай был способен оказывать глубокое влияние даже на самые сложные человеческие натуры. В слухах, которые распространялись, особенно в Токио, что он принадлежит к Российской Императорской фамилии, мы распознаем следы того всеобщего восхищения, какое вызывало все его поведение.

2. О. Николай обращал особое внимание на зрелость веры в душах оглашаемых. Он не принуждал ко Крещению. Чтобы семя развилось, необходимо время. С первой группой он мудро рассудил оставаться долгое время. В то же время, он, как кажется, не связывал себя большим количеством теоретических принципов. Рассудительность всегда оставалась регулятором образа мысли. Если в первом очаге в Хакодате он продлевал на весьма долгий срок время обучения, позже в Токио он крестил оглашаемых спустя несколько месяцев. Он был очень внимателен к первым сотрудникам, хотя, как показало повествование о различных инцидентах этого времени, Савабэ даже и после Крещения совершенно не разбирался в некоторых вопросах.

Необходимым для Крещения, как мы видели в первых его правилах, считались, в основном, всецелое принятие Десяти заповедей, Символа веры и молитвы Господней и, в целом, жажда узнать истину, решимость сообразовываться с волей Божией. Одним из основных его принципов была сильная идея, что тот, кто принимает Крещение, с одной стороны, продолжает быть учеником и должен непрестанно углубляться в богатство христианской истины, а с другой стороны, одновременно становится апостолом и обязан звать в Церковь и других. Идея активного участия мирян в миссионерской деятельности, которая воспринимается в экуменических спорах как «новая идея», была само собой разумеющимся отправным принципом православной миссии в Японии.

3. О. Николай обращался ко всем возрастам и общественным классам, но особенно его интересовала молодежь. На это работала и школа русского языка, которая была первой базой его деятельности. В целом достойно внимания большое количество молодежи и детей в первых православных очагах Сендая, Хакодате и Токио. Во время гонения в Сендае, о котором упоминалось выше, следователи удивлялись количеству православных детей, которые стойко утверждали, что готовы все претерпеть ради Христа. Детские и юношеские души всегда обладают более сильными антеннами для принятия и передачи христианских волн любви и веры.

4. Первые ученики о. Николая обладали тяжелыми, своеобразными, но вместе с тем сильными характерами (Савабэ, Сакаи, Кагэта). Сила их сопротивления позже, после вступления в Церковь, преобразовалась в верность, рвение и несравненную решимость. Порывистый самурайский характер первых учеников придал большой толчок развитию японского Православия. Героический элемент новой религии, жизнь требовательная и жертвенная затронули глубочайшие сокровенные струны в душах этих японских рыцарей. Показательной была и эволюция врача Сакаи, представителя среднего образованного класса, который, несмотря на свои первые трудности и особенности, проявил завидные терпение и воздержание. О. Николаю удалось приобрести доверие этих энергичных и сложных людей и направить их в нужном направлении. Таким способом он создал ядро сотрудников, которые сыграли решающую роль в распространении Православия. Так называемые сложные и требовательные типажи, конечно, доставляют проблемы своим духовным руководителям, но когда они соединяются с Церковью, они проявляют больше горения и выносливости. Нахождение таких людей и внимательное духовное руководство ими всегда будет служить прочным основанием в построении местной православной общины.

5. Однако вопрос был не только в отдельных сложных характерах, но и в смешанных намерениях прочих людей. Например, группе сендайских самураев первоначальное развитие придавали не столько религиозные, сколько политические мотивы. Однако эти интересы, труд во имя будущего родины, жажда создания энергично развивающегося народа стали отправными точками для сближения и усвоения христианского содержания. Осторожность, часто выражаемая в отношении мотивов многих автохтонных народов, которые периодически присоединяются к Православной Церкви (ср. в наше время случаи в Африке), хотя и оправдана, но не столь уж настораживающа. Нельзя исключать, что какие-либо настроения или чаяния, имеющие ошибочные ориентиры и на первый взгляд чуждые духовным интересам, могут стать отправными пунктами для собственно религиозного поиска. Проблема состоит лишь в правильном направлении и очищении этих намерений. Боковой ветер, если он используется правильно, помогает паруснику двигаться в нужном направлении. Кроме того, сколько первоначально сомнительных намерений многих христиан не преобразовались и не освятились благодатию Божией внутри Церкви?

6. Некоторые из сендайских самураев, которые составляли своеобразную группу самооглашения в Хакодате в отсутствие о. Николая, впервые соприкоснулись с верой через неудовлетворительного огласителя Савабэ и половину от копии Нового Завета на китайском языке. Еще один раз становится ясным непосредственная сила Слова Божия и таинственное воздействие Святого Духа, которые дают результаты даже при самых скудных внешних условиях. Инициативы автохтонных христиан во всех точках Земли, сколь бы внешне несовершенными они ни представлялись, имеют исключительно большое значение для развития местной Церкви.

7. В японской православной миссии с самого начала центральное место и значение придавалось чтению Священного Писания. Духовное строительство и дальнейшая богословская подготовка зиждились на нем. Первым православным японцам давались имена апостолов, подчеркивая этим их связь с первой Церковью. Как мы видели на примере допроса самурая Павла-Цуды, многие имели обыкновение носить с собой копии Нового Завета. Чтение Священного Писания составляло и будет всегда составлять непоколебимое основание любого православного миссионерского начинания, и было бы преступным и наивным придавать этому чтению меньшее значение, потому что это, оказывается, признак «протестантства».

8. Одновременно мы видим, что с самого первого мгновения большую роль в жизни православных японцев играют святые иконы (во время ареста Савабэ в Сендае полицейские растоптали многие из них), Крест (Сакаи изготовил особый Крест из обычных местных травинок) и другие символы и элементы традиционной православной духовности. Старание заключенного в Хакодате Сакаи по изготовлению четок из вареного риса показывает, какое значение он придавал им в молитве. Все элементы православной духовной жизни, как некое целое, должны передаваться новопросвещенным, и нужно проявлять особую заботу, чтобы они усваивали их и сближали с ними свое духовное видение.

9. Главным стремлением о. Николая было улучшение, образование и проницательное руководство сотрудниками из самих японцев. Он не вмешивается в то, что могут сделать другие. Он – вдохновитель, но исполнители – местные. Он организует их на основе конкретного плана, определяя различные циклы бесед и предусматривая время их проведения. Проповедники посылаются по трое для взаимной поддержки. Группы проповедников формируются, как правило, по выбору местной общины. Полная ясность есть и в финансовой сфере. Центр тяжести в этом случае переносится на японские источники, чтобы община ощущала свою самостоятельность.

10. Миссионерские начинания состояли, главным образом, в методичных личных контактах, в посещениях семейного характера. Центральное значение личности как носителя и получателя евангельской вести было основным принципом уже в первых правилах о. Николая и продолжилось в последующую эпоху, когда Японии была предоставлена свобода религии. В дружеской атмосфере беседа приобретает большую теплоту, личная встреча является более достоверной и естественной. Этот элемент «японизации» и создания семейной атмосферы остался главным отличительным признаком японского Православия.

11. Помимо больших сложностей: нерасположения японского государства к христианству, фанатизма народа, тенденций японской психологии к господству мирских интересов, – о. Николаю приходилось еще сталкиваться с недоверием и внутренней антипатией японских шовинистов к русским, которых они воспринимали как соперников в своих видах на Азию. О. Николай, в свою бытность иеромонахом, поначалу больше рассчитывал на поддержку России (ср. идею направления японцев для обучения в России, для хиротоний и т.д.), в то время как его российское гражданство позволяло ему более естественно действовать в первые годы (преподавание русского языка, нахождение места пребывания на имя Российского посольства в Токио и т.д.). Он использовал все положительные стороны своего происхождения и связей с родиной в деле Христовом. Но позже он начал держать курс больше на развитие целиком самодостаточной местной Церкви. Способ, которым ему удалось направить свои усилия и превзойти политическую остроту, которая в начале XX века привела к военному столкновению, составляет еще одно свидетельство того, что даже самые неблагоприятные внешние факторы аннигилируются, когда миссионер продвигается в распространении Евангелия с мудростью и исключительным желанием, без других скрытых целей.

12. О. Николай (Касаткин) действовал на японской земле с большой точностью, компетентностью и пророческим вдохновением. Но весь его успех не был независим от более широких рамок православной миссионерской традиции. Касаткин, как нам кажется, является плодом более общего расцвета миссионерского мышления Русской Церкви XIX в. В своих миссионерских мечтах с юношеского возраста он несомненно должен был получать вдохновение от страниц истории православной миссии внутри Российской империи и в Китае. Также представляется, что он много позаимствовал от великого миссионера Иннокентия (Вениаминова), который действовал в предшествующие десятилетия на Аляске и Камчатке и с которым о. Николай встретился по дороге в Японию (ср. увещание Иннокентия о. Николаю, чтобы тот систематически изучал японский язык). Несомненно также, что назначение Иннокентия на Московскую митрополичью кафедру и учреждение Российского миссионерского общества содействовали более скорому принятию планов Касаткина и их поддержке. Внутри Тела Церкви существует активное взаимодействие живых клеток, а действие или присутствие святого в ту или иную эпоху имеет многообразные последствия.

Весь этот опыт не является точным планом для его копирования в сегодняшней миссионерской действительности, но в первую очередь – позицией, порядком мысли, «богословской базой» для ее развития и приложения в новых исторических условиях.

А) По изучаемому периоду истории Православия

Основным источником о событиях изучаемого периода является японская книга Nihon Seikyo Dendo Shi, написанная при жизни главных действующих лиц того десятилетия, которому посвящена глава (см. сн. 237).

Другие источники:

Behr N. Missionary Work of the Russian Church // The Christian East, 11 (1930). P. 36–40.

Bolschakoff S. The Foreign Missions of the Russian Orthodox Church. London, 1943.

Bolschakoff S. Les missions etrangeres dans l'Eglise orthodoxe russe // Irenikon, 28 (1955). P. 159–175.

Fabregues G. L'Eglise russe au Japon // Echos d'Orient. Paris, 7 (1904). P. 171–175.

Florovsky G. Russian Missions. A Historical Sketch // The Christian East, 14 (1933). P. 30–41.

GlazikJ. Die Russisch-orthodoxe Heidenmission seit Peter dem Grossen. Miinster, 1954.

Gorodetzky N. The Missionary Expansion of the Russian Orthodox Church // International Review of Missions. London, 31 (1942).

Lattourette K.S. A History of the Expansion of Christianity. Vol. VI (The Great Century in Northern Africa and Asia, A.D. 1800–1914). London, 1944.

Ltibeck K. Die russischen Missionen // Abhandlungen aus Missionskunde und Missiongeschichte. Aachen, 1922. P. 16–23.

Mc Coy R.D. The Greek Catholic Church in Japan // Japanese Christian Year Book. Tokyo, 1938. P. 163–167.

Mc Coy R.D. The Greek Orthodox Church in Japan // Japanese Christian Year Book, 1940. P. 187–188.

Meyendorff J. L'Eglise Orthodoxe hier et aujourd'hui. Paris, 1960.

Piovesana G.K. La mission russe au Japon // Eglise Vivante, 12 (1960). P. 422–427.

Raeder F. Die Missionstatigkeit der russischen orthodoxen Kirche // Allgemeine Missions-Zeitschrift. Berlin, 32 (1905). S. 549–552.

Sayama P. The Orthodox Church in Japan // Holy Cross. Boston, Jan.-Febr., 1959.

Lettre de l’Archeveque du Japon Serge. Missions Orthodoxes du Japon et de Perse // Irenikon, 8 (1931). P. 17–21.

Smirnov E. A Short Account of the Historical Development and Present Position of Russian Orthodox Missions. London, 1903.

Struve N. Orthodox Missions, Past and Present // St. Vladimir’s Seminary Quarterly. New York, 1963.

Witte J. Japan / Religion in Geschichte und Gegenwart. Изд. 2-е. T. III. Col. 542. (Yannoulatos A.) Orthodoxy in the Land of the Rising Sun / Orthodoxy 1964. A PanOrthodox Symposium. Άθήναι, 1964. P. 300–319,438–440.

Отдельные сведения были опубликованы в греческой периодической печати, преимущественно – в официальных журналах православных Патриархатов:

Ἐκκλησία ἐν τῇ διασπορᾷ // Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 9 (1888–89). Σ. 267.10 (1890). Σ. 36.

Φ. Χ. Ὀ Αρχιεπίσκοπος τῆς Ἰαπωνίας Νικόλαος // Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 32(1912). Σ. 98 ἐξ.

Ἠ ἐν Ἰαπωνίᾳ Ὀρθόδοξος Ἐκκλησία// Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 18 (1898). Σ. 235.

Οἱ ἐν Ἰαπωνίᾳ Χριστιανοί Ἱεραπόστολοι κάι αἱ σχετικαί αὑτῶν πρόοδοι // Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 2 (1881–82). Σ. 671.

Ἐπιθεώρησις Τύπου // Ἐκκλησιαστικός Φάρος, 1 (1908). Τ. 2. Σ. 167.

Λ. Π. Ὀρθόδοξοι Ρωσικαί Ἱεραποστολαί // Νέα Σιών, 1 (1904). Σ. 382.

Ἡ Ὀρθόδοξος Ἐκκλησία ἐν Ἰαπωνίᾳ // Θρησκευτική Φωνή, 1 (1880). Σ. 82. Διάφορα // Θρησκευτική Φωνή, 1 (1880). Σ. 216.

Ὀ Χριστιανισμός ἐν Ἰαπωνία // Νέα Σιών, 1 (1904). Σ. 299.

Ὀρθόδοξος Ἐκκλησία καὶ Ἰαπωνία // Νέα Σιών, 1 (1904). Σ. 525.

Κατάστασις τῆς Ὀρθοδόξου Ἱεραποστολῆς ἐν Ἰαπωνίᾳ κατά τάς ἀρχάς τοῦ 1910 // Νέα Σιών, 7 (1910). Τ. 10. Σ. 290

.Ἡ Ὀρθόδοξος Ἰαπωνική Ἐκκλησία κατά τό τέλος τοῦ ἔτους 1908 // Πάνταινος, 1 (1908–9). Σ. 488.

Ἡ Ὀρθόδοξος Ἰαπωνικὴ Ἐκκλησία κατά τό 1912 // Πάνταινος, 5 (1913). Σ. 317. Σύνοδος τῶν Ἰερέων τῇς ἐν Ἰαπωνίᾳ Ὀρθοδόξού Ἐκκλησίας // Πάνταινος, 6 (1914). Σ. 591.

Ὀρθόδοξος Χριστιανική ἐν Ρωσίᾳ κίνησις // Ἀνάπλασις, 2 (1889). Σ. 253.

Ἠ Ὀρθοδοξία ἐν Ἰαπωνίᾳ // Ἀνάπλασις, 6 (1893). Σ. 1695. 16 (1903). Σ. 1.

Ἠ θρησκευτική κατάστασις ἐν τῇ σημερινῇ Ἰαπωνίᾳ // Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 23 (1903). Σ. 418.

Ἐκκλησιαστική Ἐπιθεώρησις, Ρωσία // Ἐκκλησιαστική Ἀλήθεια, 20 (1900). Σ. 316.

Подробнее о греческих источниках см: Βουλγαράκη Ἠ. Ἠ Ἱεραποστολή κατά τά Ἑλληνικά κείμενα ἀπό τοῦ 1821 μέχρι τοῦ 1917. Ἀθῆναι, 1971.

Б) ИзбраннаябиблиографияпорелигиямвЯпонии

Anesaki М. History of Japanese Religion. With special reference to the social and moral life of the nation. Rutland, 1963.

Bandd Shdjun и др. A Bibliography on Japanese Buddhism. Tokyo, 1958.

Bellah R.N. Tokugawa Religion. The Value of Pre-industrial Japan. Glencoe, III, 1957.

Eliot C, sir. Japanese Buddhism. London 1935, 21959.

Florenz K. Die Japaner / Lehrbuch der Religionsgeschichte. Изд. RD.Chantepie de la Saussaye. Tubingen, 41925.

Glasenapp H. Der Buddhismus in Indien und im fernen Osten. Berlin-Zurich, 1936.

Gundert W. Japanische Religionsgeschichte. Die Religionen der Japaner und Koreaner. Stuttgart, 1943.

Kato G., Reitz K., Schiffer W. A Bibliography of Shinto in Western Languages from the Oldest Times till 1952. Tokyo, 1953.

Kishimoto H, ed., translated and adapted by J. Howes. Japanese Religion in the Meiji Era. Tokyo, 1956.

Kishita H. Buddhismus und Schintoismus in Japan und mein Weg zu Christus (пер. D. Mundinger). Bad Salzuflen, 1966.

Kitagawa J.M. Religion in Japanese History. New York, 1966. Lectures on the History of Religions, N. S. №7.

Martin J.M. Le Sintoisme. 2 vol. Paris, 1924.

Morioka K., Newell W.H., eds. The Sociology of Japanese Religion. Leiden, 1968.

Schiller E. Shinto, die Volkreligion Japans. Berlin-Schoneberg, 1911.

Underwood A.C. Sintoism. The indigenous Religion of Japan. London, 1934.

В) Библиография по христианским миссиям в Японии

Boxer C.R. The Christian Century in Japan 1549–1650. London, 1951.

Сагу О. A History of Christianity in Japan. 2 vols. New York, 1903.

Haas H. Geschichte des Christentums in Japan. Tokyo, 1902, 1904.

Hecken J.L. (van). The Catholic Church in Japan since 1859. Transl. and rev. by J. van Heydonck. Tokyo, 1963.

Iglehart C.W. A Century of Protestant Christianity in Japan. Rutland, 1960.

Jennes J. History of the Catholic Church in Japan; from the beginnings to the early Meiji period (1549–1873). A short handbook. Tokyo, 1959.

Laures J. Takayama Ukon und die Anfange der Kirche in Japan. Munster, 1954.

Lames J. Geschichte der Katholischen Kirche in Japan. Kaldenkirchen, 1956.

Laures J. Kirishitan Bunko. A manual of books and documents on the early Christian mission in Japan. Tokyo, 1957.

Mamas Fr. La «religion de Jesus» (Iaso-ja-Kyo). Ressuscitee au Japon dans la seconde moitie du XIX siecle. Vol. I-II. Paris-Lyon, 1896.

Ohm Th. Kulturen, Religionen und Missionen in Japan. Augsburg, 1929.

Ritter H. Dreissig Jahre protestantischer Mission in Japan. Berlin, 1890.

Thomas W.T. Protestant Beginnings in Japan. The first 3 Decades 1859–1889. Tokyo, 1959.

Tucker S.G. The History of the Episcopal Church in Japan. New York – London, 1938.

Чтобы избежать всякого подозрения в том, что он оказывает политическое воздействие на японцев посредством Православия, о. Николай (Касаткин) придерживался основного принципа иметь рядом с собой как можно меньше русских сотрудников. «В православной миссии в Японии никогда не было больше четырех иноземных миссионеров»³⁷⁹.0. Николай был убежден, что христианство в Японии должно распространяться самими японцами, а не русскими. Все его усилия и планы направлялись его желанием «устроить местную Церковь, православную по вере и японскую по духу»³⁸⁰.

Тридцать первого марта 1873 г. окончились гонения на христиан, и перед православными открылись новые горизонты свободных миссионерских начинаний. О. Николай передал свой приход в Хакодате, состоявший из 50 человек, своему помощнику иеромонаху Анатолию (Тихаю), а сам стал заниматься оглашением и переводами в Токио, где он основал Центр православной миссии для всей страны.

В деле распространения Евангелия должны были принимать участие клирики и миряне, – все верующие. В каждом крупном приходе действовало также миссионерское сестричество. Его члены собирались ежемесячно для изучения и развития православных начинаний, включавших в себя заботу о нищих и незащищенных детях, возгревание религиозного энтузиазма в сердцах теплохладных и распространение христианских истин среди женщин, остававшихся приверженными традиционной японской религиозности³⁸¹.

Российская Церковь экономически поддерживала работу Японской Церкви, но в намного более скромной степени по сравнению с западными миссиями. Римо-католическая и протестантская миссии в Японии имели соответственно в 26 и 15 раз больше средств, чем православная³⁸². Значительную часть расходов покрывали сами японские верующие, и в конце XIX века были трогательные моменты, когда православные японцы посылали помощь русским областям, которые в продолжении одного весьма неурожайного года страдали от голода. Отношения между о. Николаем и инославными христианами были всегда очень сердечными. Часто они вместе трудились над различными вопросами, которые касались сношений миссионеров с правительством. На Всемирный миссионерский конгресс 1910 г. в Эдинбурге о. Николай направил теплое приветствие, в котором, однако, отмечалось, что «мы не представляем собой единого целого, поскольку расходимся в учении»³⁸³.

В первый же год по своем прибытии в Токио о. Николай открыл семинарию для подготовки местного клира. Первые японские священники, которых рукоположил в 1875 г. епископ Камчатский Павел, были духовными первенцами о. Николая, людьми весьма способными, деятельный самурай Павел-Савабэ и врач Иоанн-Сакаи³⁸⁴. В 1878 г. организация Японской Православной Церкви состояла уже из 6 священников, 27 огласителей и 51 помощника огласителей. В 1879 г. Святейший Синод учредил в Японии епископию и избрал на эту должность о. Николая с титулом епископа Ревельского³⁸⁵. Вслед за этим Японская Православная Церковь стала стремительно развиваться. В 1888 г. православные насчитывали 6099 человек. В 1891 г. их число достигло 20 048 человек, на которые приходилось 22 священника и 219 храмов и часовен³⁸⁶. В 1902 г. священников было 30, а диаконов – 7. В 1904 г. число православных достигло 28 230 человек³⁸⁷.

Епископ Николай прилагал особые усилия к воспитанию катехизаторов из числа мирян. Одновременно с семинарией он учредил школу для богословского и духовного образования катехизаторов. Для православного воспитания детей он не стал перенимать организацию обычных школ, как это делали римо-католики и протестанты, но учредил особые огласительные школы, видоизменив существовавшую общую практику буддийских школ, где дети обучались учениям Будды и буддийским песням. В 1902 г. в его школах обучалось 1 169 детей, добровольно посещавших уроки; 209 из них происходили из семей, приверженных отеческой религии³⁸⁸.

Владыка Николай учредил соборную систему управления Церковью, включавшую представителей клира и мирян. Он раздал ответственные места всем членам Японской Церкви, гарантируя таким образом единство программы и действия и поддерживая малые православные общины, не имевшие своего священника. Каждые два года каждый приход должен был направлять своих представителей на Общий Собор, на котором председательствовал сам епископ, для обсуждения общих церковных тем. В промежутках между Общими Соборами все священники принимали участие в малых собраниях. Первое собрание состоялось в 1874 г., оно включало 8 представителей от почти 1000 японских православных, рассеянных по всей стране³⁸⁹.

Владыка Николай проявлял также особый интерес к переводам православных книг на японский язык. Большая часть его рабочего дня была посвящена переводам религиозных текстов. С первого года своего поселения в Токио (1873) он образовал особую переводческую комиссию, состоявшую из 9 японских филологов, трудившуюся неутомимо. В 1900 г.у выходили три периодических издания: официальное издание миссии «Sei Keo Shimbo» (Православный проповедник) и два ежемесячных журнала с назидательным православным содержанием. В 1902 г. были переведены 89 богословских книг³⁹⁰.

Просветитель Японии придавал исключительное значение развитию литургической жизни общины, трезво приспособленной к японскому менталитету. В 1873 г. ему удалось приобрести большой участок земли в центре Токио, на холме Суруга-Даи, в район Канда. На этом месте он воздвиг кафедральный собор в честь Воскресения Христова. Он был выстроен в византийском стиле по планам русских архитекторов и освящен в 1891 г. Храм этот известен как «Николай-До» (дом Николая) и до сих пор привлекает своей красотой как иностранцев, так и японцев.

Но самым мощным «магнитом», притягивавшим души к вере, была внутренняя красота православной Божественной литургии, которая более откровенным образом подводила их к Таинству искупления. Верный православному преданию, епископ Николай с самых первых лет своего апостольского служения перевел на японский язык литургические тексты и стремился к как можно более прекрасному и действенному совершению Божественной литургии. Стоголосый хор пел в храме Воскресения³⁹¹, используя музыкальные мотивы, соответствовавшие вкусам японской общины. Вскоре он образовал и детский хор.

В эпоху раздувания национального честолюбия владыка Николай (Касаткин) сумел удержать православную миссию нетронутой какими-либо политическими вплетениями. Его видение и цель его миссионерского труда в Японии было, как выразился его преемник епископ Сергий, «только одно православное христианство, без всякой другой ориентации, греческой, русской, монархической и т.д.»³⁹² Ощущение кафоличности новой Церкви было подчеркнуто епископом Николаем, когда он получил для нового храма икону с благословением Патриарха Иерусалимского. Его очень обрадовал и визит одного греческого архиепископа, который послужил в кафедральном соборе японской столицы вместе со священниками-японцами. Это было значимо, поскольку проявляло надэтнический характер Православной Церкви, и особенно – в период обострения вражды между Россией и Японией³⁹³.

Епископ Николай продемонстрировал, насколько последовательно было в своем принципе держать миссию вдали от любой политики, в ходе Русско-японской войны 1904–1905 гг. Он не только остался со своей паствой, но и рекомендовал японским православным выполнять свой долг перед отечеством. «...Те, кто будет призван на поля сражений, должны воевать, не щадя своей жизни, но не из ненависти к врагу, а из любви к своим соотечественникам... Одним словом, делайте всё, к чему вас подталкивает любовь к родине... Но кроме земного отечества у нас, христиан, есть еще и небесное. Ему принадлежат люди без деления на национальности... Эта наша родина есть Церковь: в ней дети Небесного Отца составляют истинную семью. По этой причине я вас не покидаю, братья и сестры, но остаюсь в вашей семье как в своей собственной»³⁹⁴. Однако на время войны он решил благоразумно удалиться от любой публичной деятельности и появления на публике. «Не потому, что это было опасно для него лично, но потому, что как российский подданный он не мог молиться о поражении своей страны»³⁹⁵.

Благодаря этой примерной позиции он не только стяжал всеобщее уважение в Японии, но сумел позже послужить своему отечеству, поскольку японское правительство дозволило ему вместе с японскими священниками позаботиться о духовных нуждах 70 тысяч русских военнопленных³⁹⁶. Приход японцев в Православие не прекратился. Сразу после войны он продолжился с возрастающей скоростью. Владыка Николай сумел показать, что Православная Церковь, хотя и окормляет народы, но всегда остается выше них и таким образом действительно служит им.

В 1906 г. Святейший Синод возвел епископа Николая во архиепископы, а в 1908 г. послал ему в викарии еп. Сергия (Тихомирова), который расположился в Киото. Архиепископ Николай продолжал жить в евангельской простоте и нищете³⁹⁷, излучая благодать Божию. В течение всей своей жизни он был исключительно отзывчивым и смиренным. Он жил в маленькой квартире из двух комнат, устроенной в углу собора, весьма аскетично. Как правило, все свои средства он тратил на нищих и на клириков; пища его была экономной, ряса – заплатанной во многих местах. У него все было таким же, как и у его клириков. «Их нищий внешний вид препятствовал им входить в дома богатых. Таким образом, православные происходили из классов нищих тружеников»³⁹⁸. Когда 16 февраля 1912 г. архиепископ Николай оставил этот мир, в его скромной келье обнаружили немного потертой одежды и несколько книг. Однако по всей Японии его достижения говорили о его богатом сердце и об апостольском труде этого великого святого. Японская Православная Церковь насчитывала 33 тысячи верующих, распределенных по 266 приходам. У нее было 8 больших храмов, 276 малых, 178 миссионерских станций, 35 японских священников, 22 диакона и 116 катехизаторов³⁹⁹.

На его погребение японский император Мейдзи прислал венок⁴⁰⁰. Архиепископ Николай был единственным иностранным миссионером, удостоенным такой чести. Его святость, подлинная жизнь во Христе были тайной его духовных достижений. Он соединял в себе глубокую духовность, редкие административные качества и пламенное миссионерское рвение. Он трудился с глубоким уважением к душевной организации японского народа, и в тот период, когда много раз западные миссии несли с собой колониальные замыслы, ему удалось удержать свою миссионерскую деятельность вдали от каких-либо политических мотивов. В 1970 г. Священный Синод Русской Православной Церкви прославил его в лике святых. Апостольская деятельность свт. Николая, пламенеющая огнем Святого Духа, принесла рассвет Православия в «Страну восходящего солнца».

После смерти архиепископ Николая Японская Православная Церковь столкнулась с многообразными трудностями. Коммунистическая революция 1917 г. прекратила экономическую и духовную поддержку из России. Возобновившиеся войны, в которые была втянута Япония, и подъем национализма с поддержкой синтоизма имели тяжкие последствия и для развития Церкви. Около 1960 г. число ее членов достигало 36 тысяч⁴⁰¹, с общинами почти во всех провинциях страны. Хотя и малая по величине, сегодня⁴⁰² она составляет крепкое единство и привлекает к себе внимание и уважение японского общества. «Поистине японский характер православия в Японии широко признается и несет в себе хорошую надежду на будущее», – отмечает о. Иоанн Мейендорф⁴⁰³.

Способ управления, который был введен архиеп. Николаем (Касаткиным), с прямым сотрудничеством всех членов Японской Церкви, придает ей особую выносливость и единство. Все вопросы обсуждаются на Церковном Совете (Shumu Kyoky), в котором клирики и миряне представлены равным числом членов под председательством архиепископа. Японская Православная Церковь (Nippon Christos Sei Kyo Kai) в 1964 г. относится к юрисдикции Русской Православной Церкви в Северной Америке⁴⁰⁴. В 1960 году после архиепископа Иринея руководство Японской Церковью принял архиепископ Никон, но 1 июля 1962 г. он ушел в отставку по состоянию здоровья, и до ноября того же года его заменял архиепископ Аляскинский Амвросий. В октябре 1962 г. было решено вернуть архиепископа Иринея и одновременно был рукоположен в качестве его викария с кафедрой в Киото русский американец Владимир (Нагосский), два года перед этим проведший миссионером на Аляске.

Представители из всех частей Японии, клирики и миряне, от самого северного города Кусито до Кагосимы, наиболее южного пункта, собираются каждое лето для совместного обсуждения проблем и дальнейшего движения их Церкви. Православные общины Японии продолжают также устраивать ежегодные епархиальные собрания в разных храмах для взаимного знакомства и поддержки.

В Японской Православной Церкви (в 1964 г.) – около 50 священников. Большинство из них являются духовными детьми архиепископа Николая (Касаткина) и полностью посвятили себя своему служению; в то же время, ни по числу, ни по богословской подготовке их недостаточно для исполнения разнообразных нужд и задач.

Православная духовная семинария, закрытая в 1919 г., снова открылась в 1954 г. для систематического обучения клира Японской Православной Церкви. Программа обучения длится 3 года, в семинарию принимаются мужчины и женщины⁴⁰⁵. Студенты проживают бесплатно в специальных общежитиях. Лучшие студенты отправляются на учебу в Америку⁴⁰⁶. Многие выпускники семинарии имеют также дипломы японских университетов⁴⁰⁷. Некоторые рукоположены во иереев, другие служат Церкви в качестве катехизаторов и проповедников, третьи – регенты или издатели.

Число изданий Японской Православной Церкви значительно растет. Наиболее важным изданием является ежемесячное «Sei Kyo Ji Но» («Православное обозрение»). Разные приходы в провинции издают свои листки, например, община в Осаке издает «Ro Ka Sei Kyo». С 1959 г. Союз токийской православной верующей молодежи издает ежемесячный журнал, нацеленный на согласование деятельности разных приходов⁴⁰⁸.

Большие усилия прикладываются к реконструкции церквей в разных частях Японии. В 1958 г. 3 храма были выстроены в городах Уакуйя, Бадо и Сендае. В 1960 г. началось строительство храмов в городах Сизуока, Йамада и Осака⁴⁰⁹. В Осаке уже был один православный храм, построенный в византийском стиле архиепископом Николаем в 1910 г. в память о павших в Русско-японской войне. В 1945 г. этот храм был уничтожен бомбардировкой, и православная община рассеялась. После войны община снова объединилась, преимущественно по инициативе о. Уиция и его сотрудников-мирян, и с тех пор находится в процветающем состоянии. Сегодня (в 1964 г.) в Японии существует порядка 80 храмов и 70 часовен. Знаменитый Воскресенский собор в Токио остается «наиболее крупным и знаменитым религиозным зданием столицы»⁴¹⁰. В 1962 г. японское правительство объявило собор «охраняемым национальным памятником»⁴¹¹.

Несмотря на трудности, появившиеся в период между двумя мировыми войнами, Японская Православная Церковь не прекращала проповедь Евангелия мира почти на всех японских островах, жители которых подвержены многим и различным идеологиям. В 1958 г. 317 новых верующих пришли в Православие, среди них – три университетских профессора и много молодежи⁴¹².

Группа православной молодежи Токио каждое воскресенье организует тактические встречи, на которых обсуждаются богословские и научные темы. Большие усилия прилагаются к повышению качества преподавания в огласительных школах. На 1964 г. в Токио их было порядка 45.

Значимой и действенной остается роль женщин. Их деятельное участие в миссионерской работе представляет собой надежную гарантию для будущего Православия в стране, поскольку японки от природы обладают глубокой религиозностью и оказывают сильное воздействие на свое окружение.

Японская Православная Церковь не живет изолированно. С характерным для нее реализмом и широтой мысли она остро заинтересована в межхристианских отношениях. Этот экуменический интерес проявляется в двух формах. Во-первых, православные и протестантские представители каждый месяц собираются в Токио для совместного изучения проблем распространения Евангелия в Японии. Во-вторых, православные также участвуют в группе Экуменического Совещания, в которое входят римо-католики, англикане, лютеране, баптисты и прочие миссионеры⁴¹³. Считается, что более 130 новых религиозных групп появилось в Японии в послевоенные годы. Японская психология, постоянное влияние синтоизма и буддизма-махаяны способствует склонности к синкретизму. Кроме того, душевная тяга японцев к земному сильно осложняет задачу распространения Евангелия.

Чтобы эффективно противостоять существующим опасностям в современных условиях жизни японского народа, прилагаются большие усилия, направленные на поддержание действенности православной духовной жизни, на сосредоточение внимания на Священном Писании и на смысле Креста и Воскресения Господня, на переживание «таинства веры» в Божественной литургии. Православное богослужение, богатое богословским содержанием, помогает развитию православной духовности и богословской мысли. Кроме того, переводы Отцов Церкви и контакты с жизнью Православия по всему миру имеют великое значение для укрепления и дальнейшего роста местной Церкви.

Японская Православная Церковь, которой уже удалось приспособиться к общественному и психологическому климату японского народа, обновляемая духом архиепископа Николая и просвещаемая благодатью Божией, может существенно содействовать тому, чтобы «Солнце Правды» не осталось лишь на горизонте «Страны восходящего солнца».

Во время одного религиоведческого симпозиума, который проходил в июне 1981 г. в Токио, я имел счастливую возможность пообщаться с руководством Японской Православной Церкви⁴¹⁴, разузнать о деятельности митрополита Феодосия и его сотрудников и принять участие в торжественной Литургии в Киото в сослужении 7 священников и 3 диаконов. На престоле лежало старинное русское Евангелие – подарок св. Иоанна Кронштадтского о. Николаю (Касаткину). После службы состоялось совещание всего православного актива центральной Японии. Возрождение духовной жизни было очевидно.

С 2000 г. Японскую Автономную Православную Церковь возглавляет митрополит Даниил. Соответствующая статистика отмечает около 30 тысяч православных верующих, распределенных по 150 приходам и окормляемых 2 архиереями и 30 священниками⁴¹⁵.

Устойчивость Православия в динамичном мультирелигиозном японском обществе, конечно, весьма значима. Однако проблема дальнейшего развития Церкви имеет многие параметры. Очевидно, существует необходимость щедрого содействия со стороны более прочных и лучше организованных Автокефальных Поместных Церквей. И эта необходимость распространяется в целом на все юные миссионерские Церкви. Дело, которое должно заинтересовать абсолютно всех православных по всему миру, чтобы мы были последовательны тому, что беспрерывно исповедуем, – именно, что мы веруем «во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь».

Путешественник по Аляске одновременно с прочими неожиданностями, которые он встречает в этом арктическом регионе, видит нечто совершенно поразительное: десятки православных храмов в городах и деревнях, построенные в XVIII-XIX вв.⁴¹⁶ История распространения христианства на этой северо-западной оконечности Северной Америки, по большей части неизвестная в Греции, представляет собой выдающуюся главу православной миссии последних веков и непреходящий источник драгоценного опыта для ее будущего.

Аляска (на местном языке Али-ак-са – «большая страна») на востоке граничит с Канадой, а на западе подходит к азиатской стороне России. Берингов пролив, отделяющий ее от Азии, имеет 90 км в ширину и 60 м в глубину. Она находится на одинаковой широте с Норвегией, ее площадь в 12 раз превосходит площадь Греции (1 518 755 км²). К Аляске относятся и Алеутские острова, которые тянутся большой излучиной от юго-западной оконечности Аляски до русского полуострова Камчатка (их поверхность имеет площадь 17 700 км²). Наиболее важные из этих вулканических островов – Унимак, Уналашка и Лисьи острова. Из тех, что находятся близ американского побережья, – Кадьяк и Ситка.

Климат северной части Аляски зимой совершенно полярный, как в Восточной Сибири (самая низкая температура в районе Релайанс на реке Юкон –62 °С). Коротким летом бывает теплее. На южном морском побережье климат океанический (в основном температура колеблется от –18°С до +25 °С. Средняя температура на Уналашке +3,3 °С, на Ситке +6,5 °С). Двести сорок пять дней в году здесь преобладают дожди, снег и туман. В районе Алеутов только 12 дней в году бывают солнечными. Примерно на 6 месяцев в году северная часть Аляски погружается в полярную ночь, которая тускло освещается полярным сиянием и луной. В прочие месяцы день очень продолжительный, но обычно туманный. В июне солнце восходит вскоре после заката, почему Аляска и называется «Страной полунощного солнца».

Главная река страны, Юкон (3 300 км длиною), примерно 8 месяцев остается подо льдом. Аляска – гористая земля со множеством вулканов и огромными ледниками. Растительность на вулканической почве, находящейся постоянно под дождем, весьма скудна, и местное население живет почти исключительно морским промыслом. Несмотря на все это, Аляска сегодня находится на экономическом подъеме благодаря большим залежам золота, серебра, меди, олова, угля, ценных лесов, которые покрывают 43,9% юга страны, оленеводству, ловле тюленей и лосося и, прежде всего, благодаря богатым запасам нефти.

Жители Аляски принадлежат к различным арктическим племенам. В центре, на севере и западе страны проживают эскимосы, в то время как алеуты проявляют явные монголоидные черты. Кадьяки ближе к основным американским племенам. Колоссы Ситки, как и кенагцы и цугацы, проживающие на Атлантическом побережье материка, краснокожие⁴¹⁷.

Первым в 1728 г. подтвердил существование Аляски вблизи азиатских берегов датчанин Беринг, служивший в Российском императорском флоте. Открытие страны продолжил в 1730 г. русский мореплаватель Груздев, а ее исследование – Беринг и Чириков в 1740–1741 гг. Многие русские купцы, движимые, главным образом, обилием тюленей, устремились в эти новые владения. В начале XIX века управление этим регионом стало весьма проблематичным, и в октябре 1867 г. США купили Аляску у России за унизительную сумму в 7 200 000 долларов. В конце века были открыты значительные залежи золота и затем – богатейшие запасы нефти, которые поставили Аляску в наше время на четвертое место в списке нефтеносных стран мира. Первоначально Аляска была собственностью США, в 1912 г. она стала «территорией» и, наконец, в июле 1958 г. – 49-м американским штатом.

Первые слабые лучи Солнца Правды достигли этого арктического региона в середине XVIII в. после его исследования Берингом и Чириковым в 1740–41 гг. Многие российские охотники и продавцы меха, получив известия о природных богатствах страны, устремились на Аляску, особенно на Алеутские острова. Среди них были люди жестокие, авантюристы – бывшие каторжники или дикие азиаты, которые, оказавшись вдали от всякого контроля, не брезговали употреблять самые бесчеловечные средства для обогащения. Они часто врывались в маленькие алеутские деревни, брали в заложники женщин и детей и затем вынуждали мужчин добывать им шкуры, если те хотели получить обратно свои семьи. Но часто они не выполняли своих обещаний и убивали всякого, кто осмеливался жаловаться. Возмущенные таким обращением, алеуты восстали в 1762 г. против русских, убивая охотников и истребляя их суда. Но это восстание скоро захлебнулось в крови. Тысячи местных жителей поплатились жизнью за неистовство жадных до наживы купцов⁴¹⁸. Однако скоро в Россию стали поступать сведения обо всем этом, и начали приниматься меры. Сперва были созданы крупные меховые компании, которые позже объединились в знаменитую Русско-Американскую компанию, были отданы строгие приказы относительно обращения с местными жителями; одновременно, многие загорелись идеей их религиозного просвещения.

Отеческие религиозные воззрения местного населения Аляски были столь же туманными, как и сама их страна. Они верили в бога-творца Агугута, в добрых и злых духов, которым и приносили жертвы, имели также некую неопределенную веру в загробную жизнь⁴¹⁹. Несмотря на жестокость, которую периодически проявляли разные купцы, местное население с большим интересом восприняло религию пришельцев. Они собирались по вечерам у лагерей чужеземцев, чтобы послушать церковные песнопения, которые русские пели, ностальгируя по родине. Крестившиеся алеуты буквально посвящали себя своим восприемникам и усердно помогали им в добыче. Это еще более подтолкнуло русских купцов в их заинтересованности в Крещении местных жителей. Однако некоторые купцы были действительно тронуты духовной жаждой этого народа и глубоко прочувствовали необходимость их христианизации. Показателен пример благочестивого предпринимателя Григория Шелехова, основателя знаменитой Русско-Американской компании, который в 1774 г. выстроил православный храм в Кадьяке, основал школу и крестил многих местных жителей. Затем в соработничестве с Иваном Голиковым запросил у императрицы Екатерины II и Святейшего Синода Российской Церкви прислать на американские острова нескольких миссионеров.

Примерно в конце 1793 г. 2 иеромонаха, 4 иеродиакона и 2 монаха из Валаамского монастыря⁴²⁰ на Ладожском озере и соседнего Коневецкого монастыря под руководством архимандрита Иоасафа (Болотова) отправились в дальний путь. Маленький отрывок из письма одного миссионера помогает нам проследить их путь: «От Иркутска мы спокойно проплыли более 2 000 верст по реке Лене, достаточно обеспеченные всем необходимым. От Якутска до Охотска мы скакали с братьями на лошадях более 1 000 верст. Наше снаряжение везли сто лошадей. Если путешествие по реке было прекрасно, то на лошадях – еще красивее. Леса, горы и долины услаждали наши взоры... По пути мы крестили всех якутов, которые нас горячо просили об этом. Когда мы встречали воду, останавливались и крестили. Хотя там и есть миссионеры, но они очень дорого требовали за Крещение»⁴²¹.

После 6-месячного путешествия 24 сентября 1794 г. они достигли пункта назначения⁴²². Сложности, с которыми столкнулись эти первые миссионеры в своей деятельности, были велики. Многие из путешественников утонули в опасных арктических морях, в которых большую часть года бушуют бури и закрывает дымка. Несмотря на это, миссионерское начинание принесло заметные плоды. По информации официальных записей 1796 г. в Кадьяке было совершено 6 740 Крещений и 1 573 брака. Иеромонах Макарий отправился на Уналашку, где выстроил церковь и стал проповедовать Евангелие. Затем он распространил свою деятельность на все 24 алеутских острова. Всего он крестил около 2 500 местных жителей и обвенчал 536 пар, 36 из которых были русско-алеутскими.

Иеромонах Ювеналий, бывший офицер, зашел вглубь пустынных земель Американского материка к цугацам в залив Кенав, к алеутам, к удаленным колоссам и разным другим племенам. За краткий промежуток времени своего миссионерства, – он был убит в 1796 г. на озере Илиамна, – ему удалось привлечь к вере около 5 тысяч индейцев. Вот краткое старинное описание смерти выдающегося миссионера: «С богоугодной целью укрепить дело Божие о. Ювеналий убедил новопросвещенных христиан доверить ему некоторых из своих детей, чтобы они воспитывались в заведениях Компании. Его ученики повиновались. Он уже отправился с «драгоценным грузом», когда толпа местных жителей, озверевших, поскольку им почудилось, что речь шла о воровстве детей, начали его преследовать. Скоро они его настигли и набросились на его небольшую свиту. Тогда служитель Бога мира и милости убедил своих людей не противостоять им и отдал себя сам в руки убийц, прося лишь об одной милости – не делать ничего худого его спутникам. После чего они его убили». Рассказывая об этом славном для Церкви событии, о. Иннокентий (Вениаминов) добавляет, что «святой мученик живет в памяти местных жителей и являлся им неоднократно, согласно некоему народному преданию, которое свидетельствует о силе угрызений совести»⁴²³. После смерти праведника память о его святой жизни привела ко Христу многих местных жителей.

Волнующие известия об успехах христианства в этой стране побудили Святейший Синод Российской Церкви в июле 1796 г. объявить миссионерский район Аляски викариатством Иркутской епархии и назначить викарным епископом Иоасафа. Его хиротония состоялась в апреле 1797 г. К несчастью, парусник «Феникс», который перевозил его и его спутников Макария и Стефана, потерпел кораблекрушение близ Кадьяка и потерял всю команду и пассажиров.

Иеромонах Афанасий, остававшийся в Кадьяке, имел попечение о церкви и школе до 1825 г. Затем он вернулся на Валаам, где скончался в 1831 г. Около 1806 г. ему стал помогать иеродиакон Нектарий, но затем он был рукоположен во иеромонахи в Иркутске, где оставался до самой смерти в 1814 г.

Между тем жажда наживы русских поселенцев начала страшно давить на местное население. «Коммерсанты думали только о своей выгоде и чинили несправедливости нищим американцам», – писали с горечью первые миссионеры. С 1790 г. Шелехов поручил управление подразделениями Русско-Американской компании некоему капитану Баранову, человеку деятельному, но жестокому. Вначале, зная о благочестии своего предшественника, он был достаточно сдержан. Но после смерти Шелехова в 1796 г., когда Компания стала государственной и ее директором стал Баранов, для страны начался режим тяжелого угнетения. Как пишет иеромонах Гедеон, посетивший по заданию митрополита Новгородского Амвросия российские владения, сопровождая в качестве духовника исследовательскую экспедицию, местные жители ударами плетки отправлялись на работу; в дождь и в бурю их заставляли выходить в море, оставаясь безразличными к тому, что многие умирали от мороза, голода и изнурения. Он замечает: «Женщины убивали своих детей прежде, чем они родятся на свет, а иногда и после родов, чтобы защитить их от мучений Компании»⁴²⁴. Кроме русских, как представляется, различные авантюристы из других народов также посещали берега Аляски и обменивали спиртные напитки, дешевую обувь и одежду на шкуры или овладевали ими насильно при помощи оружия⁴²⁵.

В эти темные времена (1798–1818), когда волна эксплуатации захлестывала страну, маяком надежды и утешения стал один простой человек, монах Герман, который остался от первой миссионерской группы. После смерти начальника миссии он удалился на уединенный остров Еловый, проводя «жизнь скромную и сокровенную в Боге, словно те светильники, о которых прохожий вспоминает, что он их зажег и они горят забытые в пустынной часовне»⁴²⁶. Он не совершал обходов с проповедями, но его полная трудов жизнь и нелицемерная любовь в обращении оказывали глубокое воздействие на местных жителей. С простотой и сердечностью он учил и утешал всех, кто приходил к нему. Часто он с отеческой заботой заступался за угнетаемых местных жителей перед пришельцами: «Я, смиренный служитель и кормитель местных народов, я лично представляю их перед вами и пишу вам кровавыми слезами эту мою просьбу за них. Будьте нам отцом и заступником. Мы не знаем никаких красивых выражений. Просим вас нескладно и по-детски. Отрите слезы беззащитных сирот, оросите их сердца, которые снедает боль. Дайте им понять, что есть утешение».

Однако его горячие слова не могли растопить лед жажды наживы, который окаменил сердца коммерсантов. Они даже чуть было не прогнали его прочь, потому что он, мол, возмущал местное население против русских (!). Кто изучает простую жизнь этого монаха, чувствует глубокое потрясение от его бесхитростной отеческой любви к народу. Во время одной эпидемии он в течение месяца ухаживал за больными. Он хоронил мертвых, утешал детей, потерявших родителей. Рядом с ним всегда были сироты. Он играл с ними, учил их и готовил для них лепешки, чтобы доставить им маленькую радость. Одна молодая дама, Софья Власова, была так тронута его обращением с детьми, что поселилась рядом с ним, чтобы помогать ему. Когда 13 декабря 1837 г. пустынник-старец (ему был 81 год) оставил этот мир, «местные жители оплакивали его как отца и почитали как святого»⁴²⁷. Это было живое присутствие Бога среди них, достойное свидетельство Церкви перед насилием коммерсантов, убедительнейшая проповедь достоинства и сущности жизни во Христе.

После 1821 г. колония была подчинена короне, и произвол спекулянтов был ограничен. Но миссионерская деятельность в целом была ослаблена. Духовная полярная ночь опустилась на дальнюю землю, в которой виднелись лишь некоторые отблески светлых воспоминаний о первых миссионерах. День воссиял снова и в полную силу с прибытием о. Иоанна Вениаминова.

Молодой миссионер прибыл на алеутский остров Уналашка со своей женой, ребенком, матерью и братом в июле 1824 г. после 14-месячного путешествия по бескрайним степям и бурным морям⁴²⁸. На новом месте своего служения он не нашел ни храма, ни дома. Целых тридцать лет здесь не было пастыря, и алеуты без духовного руководства начали забывать то немногое, что они узнали о христианстве, когда принимали Крещение. Винопитие и распущенность, которую распространяли поселенцы, грозили разложить маленький первобытный народ.

Вместо того, чтобы сломить, эти трудности еще больше укрепили энтузиазм 27-летнего священника. Он быстро своими руками выстроил небольшой дом для своей семьи и затем начал приготовления для постройки маленького храма. Дело было не из легких, поскольку алеуты не владели никакими ремеслами. Но практичный и систематичный ум о. Иоанна (Вениаминова) быстро нашел выход⁴²⁹. Он начал обучать работников разным ремеслам и спустя некоторое время получил в свое распоряжение строителей, плотников, мастеров по керамике и металлу. Так ему удалось построить храм. В свою очередь, он выучился у местных жителей перебираться с одного острова на другой на каноэ из тюленьей шкуры, невзирая на дикие бури и полярную темень.

Тесная близость с жизнью местного населения снискала ему его доверие и восхищение. Его доброта, способности, но, главным образом, его благочестие производили на всех огромное впечатление. В одном из его писем видны признаки отзывчивости, с какой алеуты устремлялись на его проповедь: «Когда я оглашал их, все, включая женщин, покидали свои дома и даже своих младенцев, чтобы прийти послушать евангельское учение. Мне представляется, что нет такого миссионера, который бы не устал прежде, чем притупит внимание добрых алеутов. Потому что неудачи, жалкое состояние и лишения были для них подготовительной школой для принятия Евангелия. Также отличительными чертами их национального характера являются сочувствие к трудам других людей и терпение. Я видел, как туземцы в периоды голода, которые иногда наступают, делятся последними запасами сушеной рыбы со своими ближними, оставляя себе только необходимое для выживания своих семей»⁴³⁰.

Чтобы стать еще ближе к алеутам и более уверенно передать им христианские истины, он сделал упор на изучение в совершенстве их языка – дело, которого ни одному чужеземцу до него не удалось сделать по причине множества гортанных звуков. Он составил алфавит и грамматику этого первобытного диалекта и начал переводить Катехизис и отрывки из Нового Завета. Немного позже он организовал школу, которую поручил своему брату Михаилу. В качестве учебника и духовной пищи для местных жителей о. Иоанн написал на алеутском языке замечательную книгу для оглашения мирян «Указание пути в Царство Небесное», которая очень легко читалась алеутами; позже она была переведена на русский и другие языки, включая греческий. Примечательно, что с 1839 по 1885 гг. книга выдержала 46 изданий⁴³¹.

Десять лет жил этот вдохновенный клирик среди алеутов, постоянно расширяя круг своей деятельности. Он посещал один остров за другим, а в 1829 г. предпринял путешествие на американский континент для контактов с идолопоклонниками. Там его интересовали не цифры, а души. Чтобы приход в христианство не связывался с материальными интересами, он запретил русским восприемникам делать своим крестникам подарки. Насколько о. Иоанн был упорен в соблюдении этого принципа, показывает следующий эпизод. Он посетил Кадьяк с целью найти следы своего замечательного предшественника о. Ювеналия. С неописуемым волнением он обнаружил в сердцевине пустынного острова христиан, в течение 20 лет хранивших веру и неугасающую память об их первом апостоле. О. Иоанн прожил с ними достаточно долго. Он крестил 13 оглашенных и не только дал устное указание русским не дарить новопросвещенным одежду или другие полезные подарки, но сразу по Крещении надел на туземцев их кожаные одежды и простые деревянные крестики как символы принятия их в Церковь⁴³². Новая жизнь во Христе не должна была никоим образом осквернена соображениями выгоды и уж тем более использовать материальный интерес в качестве приманки.

В 1834 г. о. Иоанн отправился на новое служение на остров Ситка, который находится вблизи от американского побережья. Первые два года предусмотрительный миссионер сосредоточился на знакомстве и духовном окормлении русских поселенцев, которые прибыли сюда тридцать лет назад. Он никогда не совершал священнодействий без огласительного увещания и проповеди. На местное население Ситки, которое в прошлом усиленно противостояло всякой попытке христианизации, он попытался распространить свою деятельность. Колоссы, в противоположность алеутам, были диким воинственным краснокожим племенем, противостоявшим русским с большой враждебностью. Туземцы беспрестанно нападали на поселенцев, если заставали их одних. В 1802 г. в отсутствие Баранова они захватили лагерь, убили всех мужчин и забрали в плен всех женщин и детей. В 1804 г. Баранов снова построил деревню, назвав ее Новый Архангельск. Но в результате возобладало старое индейское название Ситка («выдающееся место»). Позже краснокожие разрушили храм Архангела Михаила, который русские выстроили в 1816 г. Противостояние русских с туземцами продолжалось долго. Так, в 1855 г. в одном сражении были убиты и ранены 21 русский и 60 краснокожих. В Ситкинском храме, который датируется 1848 г., до сих пор сохраняются следы нападений туземцев⁴³³.

В 1836 г. православному священнику представился счастливый случай сблизиться с этим опасным регионом. Этим счастливым случаем была... смерть. Страшная эпидемия сифилиса выкосила половину племени. О. Иоанн устремился на помощь несчастным краснокожим, презрев риск заражения и их фанатизм. День и ночь он сражался со смертью и, наконец, с помощью врача из Ситки, некоего Бласке, ему удалось остановить эпидемию. В стене недоверия диких противников потрясающая любовь миссионера пробила первую брешь.

О таинственных знамениях Божиих, которые Он являет Своим посланцам, говорит одна деталь, которую о. Иоанн записал в связи с этим своим порывом. Много раз перед этим он принимал решение идти в район проживания колоссов, «но меня что-то удерживало, – отмечает он, – хотя я неоднократно осуждал самого себя за неоправданное откладывание исполнения этого высокого и священного долга. Наступило Рождество. Угрызения совести участились, и я дал обещание самому себе отправиться с проповедью Евангелия к колоссам после Богоявления. Между тем, 3 января сифилис, этот страшный бич, который бьет и забирает целые поколения, поразил племя. Узнав об этом, я поспешил посетить несчастных жертв эпидемии, благодаря Божие Провидение, которое мне препятствовало прийти туда раньше, поскольку если бы бич поразил их после моего посещения, туземцы точно отнесли бы болезнь к некоей магии христиан...»⁴³⁴. Затем с рассудительностью и большим трудом миссионер выучил их язык, составил грамматику и словарь и с простотой и дружелюбием начал христианизировать племя.

Опыт этих лет показал о. Иоанну, что сколь бы плодотворным ни была деятельность одного миссионера, ее недостаточно. Требуется нечто более систематичное и организованное, чтобы умело использовать множество подходящих случаев. Итак, собрав воедино все имевшиеся у него элементы, он начертал свой собственный план просвещения страны, который решил самолично представить Святейшему Синоду Российской Церкви.

В 1838 г. он отправил свою супругу с двумя старшими детьми обычным путем через Иркутск, а сам с младшей дочерью обогнул Америку и мыс Горн и прибыл в Аргентину. Оттуда через Англию и Данию он прибыл в июне 1839 г. в Санкт-Петербург после семи с половиной месяцев пути. Его отчеты и рассказы, но, прежде всего, его благочестие производили огромное впечатление на всех, кто с ним знакомился. Он снискал большое уважение и в научных кругах за подготовленные им этнографические труды. Многие были готовы пожертвовать деньги на аляскинскую миссию.

Но внезапная весть сразила о. Николая. Его супруга, столь самоотверженно разделявшая с ним все невзгоды миссионерской жизни, скончалась в Сибири. Целый ворох сложнейших вопросов встал перед миссионером, грозя расстроить все его дело. Как он сможет совмещать заботу о семье со своей сложной миссией? В эти тяжкие минуты с отеческой заботой рядом оказался знаменитый митрополит Московский Филарет ((Дроздов), 1821–1867). Если бы о. Иоанн согласился продолжить свое служение, митрополит взял бы на себя воспитание его несовершеннолетних детей. О. Иоанн сильно колебался. Наконец, с заслуживающим уважения героизмом, он ответил «да» на призыв Божий и встал на путь миссионера-монаха. Позже к нему прибыл на помощь его сын.

Проект миссионерской деятельности, который он подготовил, был полностью одобрен Святейшим Синодом, и в ноябре 1840 г. его хиротонисали во епископа Камчатского и Аляскинского с именем Иннокентий, поручив ему лично заниматься реализацией проекта. В январе 1841 г. владыка отправился в путь. Сперва он проехал через Иркутск, который не видел уже 18 лет, чтобы попрощаться со своими детьми, заехал в село Ангинское к престарелой матери, а оттуда отправился в свою бескрайнюю епархию, которая раскинулась среди безлюдных льдов и свирепых волн Тихого океана. Он прибыл с Евангелием мира и теплотой своей святой души, чтобы принести весну новой жизни туда, где льды идолопоклонства сковали десятки племен.

Когда в сентябре 1841 года епископ. Иннокентий достиг Ситки, все встретили его с энтузиазмом. Даже дикие, жестокие и неверные колоссы устроили ему торжественный прием. Владыка решительно и без промедлений приступил к реализации своего проекта. В тот же год он основал церковную школу в Ситке для подготовки кадров. Он побудил своих сотрудников как можно лучше выучить местные языки и начать переводить различные религиозные тексты и сам подал пример, переводя Евангельские и Апостольские чтения и главные молитвословия. Скоро ему последовали и другие, как, например, просветитель кадьяков Илия Тучков, который перевел Евангелие от Матфея и краткий Катехизис с молитвами, иерей Надеждин, который в 1855 г. опубликовал первое Евангелие и различные отрывки из Божественной литургии на языке колоссов. Каждый из них преподносил различные книги Нового Завета и литургические тексты на родном языке первобытных племен.

Под его вдохновляющим руководством православные миссионеры добивались удивительных успехов среди разных племен Аляски. Епископ Иннокентий пишет в одном из писем того времени: «Как не радоваться тому, когда не подчинявшиеся доселе были приобретаемы для веры без всякой приманки? Поскольку кроме маленького деревянного крестика они не получали ничего». И в другом месте он отмечает: «Около 80 человек готовы принять Крещение и просят об этом. Но я слежу за тем, чтобы не было насилия. Чем больше и лучше они обучаются, тем увереннее исход». Главным принципом во всей его миссионерской деятельности оставалось не крестить без методичного оглашения и подготовки. Завершает он свое письмо от 30 апреля 1842 г. митрополиту Московскому Филарету следующим: «Через два дня отправляюсь в путешествие по своей епархии. Оно будет длиться около 16 месяцев»⁴³⁵. Настолько протяженной была его епархия!

Насколько глубоко было религиозное воздействие на народ от посещений епископа, показывает один случай: в продолжение Великого поста 1842 г. в Ситке собралось более 400 христиан из разных частей Аляски, чтобы поисповедоваться у владыки Иннокентия. Один из алеутских вождей непременно желал исповедоваться публично, несмотря на несогласие благоразумного миссионера. «Если я не испугался согрешить, почему мне должно быть стыдно исповедовать свои прегрешения так же – перед всеми людьми?» – говорил туземец.

В следующие годы владыка Иннокентий открыл новые миссионерские станции. В 1842 г. – в Нусагаке, на реке Кушковим, в 1845 г. – на полуострове Кенав и в Икогмуте, в глубине Аляски близ вершин в верховьях реки Юкон. Между годами 1841 и 1860 крестилось 4700 эскимосов и краснокожих – число весьма значительное, учитывая, что эти люди были рассеяны маленькими группами по бескрайним ледяным просторам.

В 1850 г. владыка Иннокентий был произведен в архиепископа Камчатского и в 1851 г. поселился на азиатском побережье России, где продолжил свою поразительную деятельность. Для дальнейшего продолжения миссионерского дела на Аляске был рукоположен в его викарии директор Ситкинской церковной школы Петр.

На азиатском побережье архиепископ Иннокентий с тем же неукротимым вдохновением продолжил свою миссионерскую деятельность, хотя в свои 60 лет он почти потерял зрение из-за бесконечных путешествий по бескрайнему Северу. В 63 года мы застаем его в Японии, в 65 – снова на Камчатке. В 70 лет – в глубине Амурского региона. Почти ни один народ Восточной Сибири не остался вне его деятельной любви. Его духовный облик и авторитет были настолько велики, что после смерти митрополита Московского Филарета в 1868 г., несмотря на почтенный возраст (ему был 71 год) и физическую немощь, он был приглашен на Московскую кафедру. Но и после занятия этого места владыка не прекратил своих трудов по внешней миссии. Он желал передать всей Российской Церкви осознание долга, который есть у каждого верующего по исполнению заповеди Господней: «Шед, научите все народы». По его личному почину в 1870 г. в Москве было основано Православное Миссионерское общество и было определено каждое Торжество Православия делать по всем храмам сбор средств для поддержания миссионеров. Эта мобилизация русского народа усилила продвижение дальнейшей миссионерской деятельности Церкви. В Великую Субботу 1879 г. владыка отправился в свое последнее странствие – чтобы встретить в стране воскресения Того, Кого столь сильно любил и Кому служил с такой искренностью, вдохновением и уникальной самоотверженностью. На своем надгробии он просил написать: «От Господа стопы человеческия направляются», – чтобы смиренно помнить, что своим делом он обязан только одному Богу.

Когда изучаешь жизнь владыки Иннокентия (Вениаминова), буквально столбенеешь перед его неугашаемой никакими бурями невзгод евангельской ревностью и перед его многообразной и неукротимой деятельностью. Десятки тысяч миль преодолевал этот герой Христовой любви в опасных полярных районах когда на санях, когда на лодках, когда на хрупких челнах, чтобы принести христианскую жизнь в неприступные области земли.

После покупки Аляски в 1867 г. Соединенными Штатами Америки и провозглашения ее в 1958 г. 49-м штатом⁴³⁶ последовали события, которые больно отозвались на жизни православных на Аляске. В договоре 1867 г. было ясно сказано о сохранении имущества и прав Православной Церкви⁴³⁷. Однако сразу же после присоединения в разные уголки Аляски стали проникать разнообразные протестантские и римо-католические миссии. Первым католическим миссионером был mgr. Gloud из ордена Oblats de Marie Immaculee. Из протестантов большую деятельность развил Sheldom Jackson (1834–1909).

Для стойкости в новых условиях по предложению митрополита Иннокентия Аляска и Алеутские острова были сделаны самостоятельной епархией во главе с епископом Иоанном⁴³⁸ В 1872 г. русский епископ, чтобы лучше окормлять русские общины, которые стали образовываться переселенцами в Калифорнии, перенес свою кафедру в Сан-Франциско. В целом, после продажи Аляски интерес Русской Церкви к ней уменьшился. В конце XIX в. очень мало священников проживало в этой стране и все они были в преклонном возрасте⁴³⁹.

В первые годы XX в., в которые Американскую Православную Архиепископию возглавлял архиепископ Тихон (1898–1907), впоследствии митрополит и Патриарх Московский, в стране снова произошли изменения. В 1900 г. епископию Алеутских островов и Аляски переименовали в епископию Алеутских островов и Северной Америки. В 1903 г. кафедра была перенесена в Нью-Йорк⁴⁴⁰. В том же году для 10 250 православных, разбросанных по бескрайней северной земле, был снова рукоположен викарий Аляски с кафедрой в Ситке. В ведении Ситкинского викариатства было 45 школ с 800 учениками. В 1917 г. в ней числилось 18 храмов, 72 часовни и 1 сиротский приют⁴⁴¹. Все алеутское население было православным.

Большевистская революция 1917 г. прервала сияние Православия в «Стране полунощного солнца». В 1934 г. миссия была образована снова. Были учреждены два викариатства – в Ситке и на Уналашке – и одна миссионерская станция в удаленном северном районе под руководством архимандрита Григория (Прозорова), с центром в Икогмуте близ реки Юкон. В 1938 г. Православная Церковь Аляски насчитывала 8 тысяч христиан, распределенных по 16 общинам, которыми руководили несколько русских миссионеров, 3 эскимоса и 3 метиса во главе с епископом Алексием (Пантелеевым)⁴⁴². Несмотря на постепенное угасание, пламя православной веры продолжало гореть в разных уголках Аляски.

Недостаток в православных священниках, развитие римо-католической и протестантской миссий, коренное изменение демографической картины страны в силу переселения больших масс американцев в последующие годы поставили в трудное положение Православную Церковь Аляски. Как отмечал в 1960 г. один студент из Аляски, обучавшийся в Свято-Тихоновской семинарии (США), «с тех пор, как Аляска сделалась штатом, продолжается еще больший наплыв народа. За последние 20 лет почти все переселенцы были протестантами, небольшой процент римо-католиков, а также все возрастающее число униатов. Многие из наших православных заключили браки с этими пришельцами и отдали предпочтение более «современному» протестантизму. Этот факт, а также интенсивный прозелитизм протестантов среди православных туземцев действительно отбросили назад нашу Православную Церковь»⁴⁴³.

Согласно статистическим данным за 1950 г., на Аляске проживало 92 808 белых (включая армейские подразделения), 15 882 эскимоса, 14 089 индейцев и 3 892 алеута⁴⁴⁴. Из них многие эскимосы и индейцы, а также почти все алеуты оставались с поразительной стойкостью привержены Православию. Как отмечают современные исследователи Аляски, Православная Церковь «продолжает оказывать влияние на жизнь многих людей. Во многих домах в семейных святилищах (иконостасах) по-прежнему горят православные лампады»⁴⁴⁵. Показателен пример православных жителей алеутского поселка Никольский. Хотя уже целых 35 лет их не посещал священник, они неукоснительно собираются в церкви, чтобы петь там те службы, которые они знают. Когда маленькая группа протестантских миссионеров прибыла в их деревню, жители, собравшиеся на пирсе, узнав о цели их прибытия, сообщили им, что «Христос пришел на этот остров 150 лет тому назад, и они были и останутся православными». Им запретили даже высадиться на берег⁴⁴⁶.

Во многих местах Аляски разнообразные православные памятники продолжают напоминать о славной истории Православия в этой стране. Например, в Матанушке Валлей около Анкориджа, центре притяжения путешественников, есть очень старинный бревенчатый православный храм, в котором местные индейцы присоединились к вере в начале XIX в.⁴⁴⁷ Около него находится православное кладбище, которое до сих пор используется, при том, что люди живут здесь очень долго. В Кенаве над городом доминирует храм Вознесения с характерными луковичными куполами, рядом с которым можно посетить первую школу, «в которой как памятник хранятся старинные русские буквари и книги для чтения»⁴⁴⁸. На полуострове Кенав много туземных деревень неизменно пребывают в православной вере⁴⁴⁹. В Кадьяке также возвышается достаточно внушительный храм с двумя характерными луковичными куполами. В Кадьяке и в Ситке Пасха, Рождество и Новый год празднуются дважды, поскольку православные отмечают праздники по старому стилю⁴⁵⁰. Но особое впечатление производит кафедральный собор Архангела Михаила в Ситке с медным куполом и высокой колокольней, который сохранился со времен владыки Иннокентия (Вениаминова). «Русские православные службы до сих пор продолжаются в соборе, украшенном старинными фресками, иконами и сосудами с драгоценными камнями, серебряным и золотым шитьем и прочей церковной красотой»⁴⁵¹.

Когда появляются православные священники и открывают оставленные храмы, начинается потрясающее шествие туземцев. «Люди, посещавшие протестантские храмы, – пишет один священник, который некоторое время трудился в Джуно (столица Аляски в период Второй мировой войны), – начали возвращаться и снова приносить своих детей для Крещения. Примерно за два года, которые мы находились здесь, около 100 человек крестились». Он упоминает и о следующих умилительных событиях, иллюстрирующих характер Православия в этих краях: «Ураганные ветры от 30 до 45 м/с срывают целые крыши. Один из таких ураганов разметал деревянную черепицу церкви... Три русских, один американец, один грек и несколько сербских семей, живших там, поспешили на помощь. Однако из-за войны цены были очень высоки, стройматериалы – редки, и плотников не находилось. В ближайшее воскресенье я попросил прихожан помочь. Все отозвались на мой призыв с готовностью и сердечностью. Церковный хор стал развиваться, так что на Рождество и на Пасху я обошел с ним все индейские дома. Неправославные также приглашали нас зайти к ним, чтобы помолиться и послушать «русские» песнопения. Вероятно, их родители были православными... Индейцы просили нас, чтобы мы остались жить у них. Когда же они убедились, что это невозможно, они попросили нашего дозволения прийти в последнюю ночь перед нашим отбытием и молча посидеть рядом с нами, как они делали по всем торжественным случаям. Но это доставило бы всем нам большую скорбь и ничему бы не помогло, поэтому мы оставили в тайне день нашего отбытия»⁴⁵².

В 1959 г. на Аляске было 75 приходов, в которых служили 12 престарелых священников⁴⁵³. Всего было 96 храмов и часовен⁴⁵⁴. В тот год на Аляске был построен новый храм на средства прибывших сюда греков. Первые богослужения пришлись на Страстную седмицу того же года, а в октябре был назначен настоятелем греко-американский священник о. Адаме⁴⁵⁵. В 1960 г. 4 новых священника, выпускники Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке, прибыли для укрепления Церкви на Аляске. О. Владимир Нагосский сперва жил в Ситке и помогал епископу Амвросию, но потом переехал в Уналашку. О. Михаил Радик занял его место в Ситке, о. Макарий Таргонский поселился в Кадьяке, а иеромонах Петр (Бадерович), серб, – на острове Святого Павла. Была также информация, что несколько молодых клириков должны прибыть на Аляску, чтобы основать монашеский миссионерский центр⁴⁵⁶. Одновременно несколько молодых туземцев начали учиться в разных богословских учебных заведениях Америки.

Все это вдохнуло новое дыхание в жизнь Православной Церкви на Аляске. О. Владимир Нагосский решительно начал бороться со страстью алеутов к винопитию и помогал им в разных тяжелых обстоятельствах. Когда ужасный пожар уничтожил один остров, он выступил с трогательной речью по телевидению, организовал сбор пожертвований и нашел одного ветерана-авиатора, который согласился бесплатно доставить помощь до Уналашки⁴⁵⁷.

Еще большее впечатление производит деятельность некоторых туземных священников. Примечателен случай с православным священником-эскимосом Чарльзом Гестом. В 1952 г., когда ему было 38 лет, он переселился из деревни Касиглуг в Ситку вместе с женой и 4 детьми, чтобы изучать богословие. В продолжение интенсивной учебы он содержал свою семью охотой. Окончив курс, вернулся в Касиглуг и стал окормлять множество деревень между реками Кушкокуим, Юкон и Беринговым морем. Он часто посещает все эти приходы, используя каноэ для перемещения летом и сани на собачьей упряжке – зимой. Священник-эскимос передал свою удивительную ревность и прихожанам. В 1956 г., чтобы построить новый храм, он задумал следующий план: мобилизовал деревенских мужиков и взял их с собой на охоту. Им удалось добыть шкуры на 5 тысяч долларов, которые они обменяли на дерево, и вся деревня, состоявшая из 30 семей, в течение 2 лет работала над строительством храма⁴⁵⁸.

Сотрудничество православных разных национальностей, которые проживают на Аляске, совершенно гармонично. Показательно, что православный приход Анкориджа, самого крупного города Аляски (в 1954 г. – 29 тысяч жителей), состоит из 150 верующих разных национальностей: русских, греков, сербов, алеутов, эскимосов, индейцев, которые проживают в этом регионе, братски сотрудничают ради дальнейшей жизни православной общины⁴⁵⁹.

Трогает следующая деталь, которую сообщает А. Герша, некоторое время проживший в этом городе в 1961 г. «В третье воскресенье священники удивили своих прихожан, поскольку о. Василий служил по-гречески, а о. Адаме по-славянски. Только моя супруга и я знали о подготовке к этому событию. О. Адаме ежедневно бывал в нашем доме, чтобы учить о. Василия греческому, а самому учиться у него славянскому. Поскольку они не могли научить один другого, оба священника оживленно дискутировали на тему создания семинарии, где алеуты и эскимосы могли бы изучать литургику и окормлять многие пустующие приходы 49-го штата. С тех пор как Анкоридж стал самым крупным городом Аляски, кажется, это – лучшее место для учебного заведения. Действительно, два священника нашли участок, который им подарили, и получили обещания, что некоторые неиспользуемые здания центральной авиабазы будут им переданы для учебы».

Этот же автор добавляет: «Алеуты и эскимосы, наверное, самые верующие из всех православных народов. Они живут без священников, и порой трудно представить, как им удается противостоять льстивым речам тех, кто жаждет их отвратить от Православия... Но сколько времени мы будем рассматривать их православную веру и приверженность ей как простой, неинтересный для нас факт? Их нужды весьма велики»⁴⁶⁰.

«Нам нужно больше воинов Божиих в деревнях», – говорил о. Гест в середине 1950-х годов. «Люди хотят меня заполучить в свою деревню на все церковные праздники, особенно в период Пасхи и Рождества, но я, конечно, не могу сделать все один, – вздыхал он. – Сейчас снова подходит к концу месяц, что я не видел свою семью, и снова мне не удается посетить все деревни с желательной частотой»⁴⁶¹.

«Главной проблемой является критическая нехватка священников, – подчеркивает туземный семинарист Осколков. – Многие из наших православных христиан из-за этой нехватки не имеют возможности причаститься даже раз в году. По этой же причине множество детей у православных христиан не крещено и не миропомазано». Он делает следующее заключение: «Православие на Аляске имеет богатое наследие и, если будет какая-нибудь помощь, Православная Церковь снова займет подобающее ей место»⁴⁶².

«Действительный исторический синтез состоит

не столько в попытках трактовать прошлое, сколько

в труде над созиданием и осуществлением будущего».

О. Георгий Флоровский

История православной миссии на Аляске, в «Стране полунощного солнца», преподносит абсолютно отчетливые принципы и уроки для современных миссионерских начинаний. Ограничимся лишь некоторыми выводами в обзорном порядке.

1. Благородный и деятельный облик Шелехова жизненно показывает, насколько существенно может содействовать распространению Евангелия благочестивый и энергичный мирянин в своей ежедневной деятельности.

Существует и сегодня много достойных православных коммерсантов и ученых в разных нехристианских регионах. В Африке процветают греческие общины с расширенным кругом деятельности среди местного населения и часто пользуются большим авторитетом. Их присутствие может иметь гигантское миссионерское значение, если они будут распространять вокруг себя доброту и веру. Через основание православных церквей, миссионерских станций, школ, распространение православной литературы, икон, через содержание миссионеров, предоставление стипендий местным священникам и т.д. они могут стать лидерами православной веры в своем окружении. Уже существуют подобные светлые примеры. Вопрос в том, как заострить, как развить миссионерское рвение этих православных общин. Все члены Церкви должны осознать, что распространение веры не является делом лишь некоторых «специализированных миссионеров», но долгом каждого верующего. Каждый из нас обязан, где бы он ни оказался, разбрасывать семена Евангелия и трудиться над их ростом.

2. Однако, чтобы эти семена пустили корни и принесли плоды, требуется систематическая духовная работа вдохновенных клириков, которые полностью посвятили себя просвещению народа, среди которого они живут.

История первых миссионеров Аляски многое говорит об образе жизни и пути православного миссионера. Показательно, что первопроходцами стала группа монахов. Люди, не связанные ничем земным, внутренним и внешним, способны стать передовым отрядом для утверждения Царства Божия в нехристианских землях. Монашеские общины всегда были главными носителями и легкими отрядами православной веры в истории распространения Благовестия. Трагическая смерть многих из этой первой миссионерской группы еще больше выявляет перспективу абсолютной жертвенности, без ожидания непосредственных результатов, какую должен иметь тот, кто посвящает себя такому делу.

Впечатляющее воздействие жизни иеромонаха Ювеналия спустя столько лет подчеркивает значение пусть даже краткого пребывания истинного человека Божия. А святой облик смиренного монаха Германа являет собой пример того, какое воздействие способен оказать простой человек, если он целиком предан Богу и сильно любит. Несомненно, будет очень сильно влиять на будущее живое, бесхитростное свидетельство веры и любви этих абсолютно преданных Богу душ.

3. Страшные страницы угнетения, которые вписала в историю жажда наживы многих русских коммерсантов, подчеркивают лишний раз, что, если благочестивые переселенцы являются драгоценными соработниками миссии, материалисты и христиане только по имени являются для нее страшнейшими бичами. Своим антихристианским поведением они, как некие ураганы, выкорчевывают то, что с многолетними тягостными трудами, а часто и с кровью, стараются насадить чистые труженики Евангелия. Кризис христианской миссии, который наблюдается сегодня во многих регионах Африки и Азии, является осязаемым доказательством пагубных последствий присутствия среди нехристианских народов таких «христиан» или «христианских сил».

4. Пример владыки Иннокентия (Вениаминова) не требует ни анализа, ни комментариев. Он говорит непосредственно и убедительно сам по себе. Он показывает во всех своих фазах, что может сделать для миссии один клирик и как женатый священник, и как епископ, когда он поистине пылает любовью к «сидящим во стране и тени смертной».

Его тактика определяет основные принципы и методы православной миссии: а) смиренное участие в жизни местного населения и работа среди него; б) использование местных языков в богослужении и оглашении; в) Крещение только после систематической подготовки; г) настойчивое избегание материальных приманок для привлечения к вере так, чтобы миссия оставалась духовным событием, которое связано главным образом с силой Слова Божия, нелицемерной любовью и благодатью Таинств и не оскверняется материалистическими соображениями.

Взирая на его облик, мы видим также яркие черты миссионера в их высшем выражении: абсолютная вера, смирение, умение адаптироваться, неукротимая деятельность, несомненное дерзновение, методичность и, превыше всего, любовь. Его деятельность была в прямом смысле слова олицетворением любви. Любви удивительной в своей силе и широте, руководящей в своем постоянстве и интенсивности. Поэтому владыка Иннокентий (Вениаминов) остается бесценным путевым знаком для всех, кто наполнен желанием распространения Евангелия «даже до края земли».

5. Стойкость Православия на Аляске, прошедшего через горнило стольких испытаний, показывает, насколько глубока была духовная работа первых православных миссионеров.

Всегда и везде дело миссии должно совершаться с перспективой будущих испытаний и поэтому должно основываться глубоко и прочно «на камени». «Каждый же смотри, как строит: ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (не личные, групповые или национальные интересы, и не отдельные традиции и менталитеты). Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится, ибо день покажет; потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть» (1Кор.3:10–13).

6. Постепенное ослабевание Православной Церкви на Аляске подчеркивает, насколько страшен риск изоляции местной Церкви от остального тела Православия, но вместе с тем – сколь страшна ответственность за оставление ее в одиночестве.

Сколько мы провозглашаем наш Символ веры, столько же будем задаваться вопросом: веруем ли мы действительно «в Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», ощущаем ли мы на самом деле, что она ЕДИНА, или представляем себе Православие как некую «конфедерацию» самостоятельных Церквей, для которой страдание одной из них является, как правило, лишь журналистской информацией для другой? Не просто нужно, но есть настоятельная необходимость в том, чтобы мы покаялись – т.е. изменили свой ум – и почувствовали, что мы больше не можем безнаказанно проповедовать веру «во едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь», причащаться «единого Хлеба» (1Кор.10:17), «единой Чаши» и оставаться замкнутыми на своих исключительно епархиальных проблемах, выражая, так и быть, даже некую симпатию в адрес наших братьев, которые умирают медленной смертью в своем духовном одиночестве.

7. Все говорит о том, что предстоит немедленно учредить особый миссионерский орган, объединяющий всех православных Америки, ради материальной и духовной поддержки Православной Церкви Аляски. Братское сотрудничество в оказании помощи старейшим очагам Православия в Америке, в духе тех двух священников, о которых была речь выше, могло бы не только оживить Православие на Аляске, но и стать поводом и основанием для для укрепления братских уз между американскими православными. Общие миссионерские начинания могут оказать помощь в нашем сближении больше, нежели простые контакты и разговоры.

* * *

Несмотря на все бури, голос Православия продолжает быть отчетливо слышным в стране бескрайнего белого молчания. Если прекратится наше непонятное всеобщее молчание в ответ на отчаянные призывы о помощи малых миссионерских Церквей, и – конкретно – если христиане из более теплых краев прекратят с ледяным сердцем относиться к церквам «меньших братьев» Крайнего Севера, которые страдают от голода по Слову Божию (Мф.25:35–46), то новый день снова взойдет для Православия в «Стране полунощного солнца».

Получив приглашение от соответствующих православных церковных властей в ходе Совещания ВСЦ в Канадском Ванкувере, в августе 1983 г. мы посетили различные православные общины, разбросанные на протяжении тысяч километров. Это был первый раз, когда греческий архиерей объезжал и участвовал в богослужениях православных братьев Крайнего Севера.

Для пишущего эти строки, после исследования и описания истории местной православной миссии, это было паломничество и волнующее переживание.

Десятого августа мы в сопровождении о. Михаила Олексы достигли Анкориджа. Там протоиерей Николай Харрис провел нас по храму св. Иннокентия Аляскинского, а на следующий день – по храму свт. Николая в Эклуде, с его необычным кладбищем. Двенадцатого августа мы отбыли на Кадьяк, старинный миссионерский центр, в котором функционирует Православная церковная школа св. Германа. В аэропорту нас дружественно встречал епископ Аляскинский Григорий, архимандрит Иннокентий (Фринцко), директор школы о. Иосиф Крета, и затем в храме Воскресения – православная община города. На следующий день было совершено паломничество на остров Спрус, где прп. Герман проводил в подвиге, молитве и любви последние годы своей святой жизни.

Четырнадцатого августа вместе с епископом Григорием мы посетили разные православные приходы. О. Георгий Плетников отвез нас в храм свт. Николая на Селдовии, где были совершены вечерня и Божественная литургия. Пятнадцатого августа в деревне Инглиш Бей при участии 4 священников округа было совершено освящение нового храма в честь свв. Сергия и Германа Валаамских. Шестнадцатого августа в другом живописном селе, Порт-Грахам, мы отслужили Божественную литургию в храме прп. Германа. Затем мы посетили еще две старинные искусные церкви в Нинильсике и в Кенаве.

В путешествии по этим бескрайним просторам в уме оживало то, что мы читали о великой эпопее православных миссионеров, и сердце преизливалось славословием Богу за реальные плоды их трудов.

Наконец, мы посетили Ситку, кафедру Аляскинской миссионерской митрополии, и вместе с о. Евгением Бурдюковским и местными жителями спели в кафедральном храме св. Архангела Михаила акафист прп. Герману Аляскинскому.

Это паломническое путешествие подарило переживание духовного возрождения и стало мистическим общением между православными Аляски и православными Греции и Африки. Глубоко в уме и сердце запечатлелись слова прп. Германа: «С этого дня, с этого часа, с этой минуты возлюбим Бога превыше всего». Основополагающее напоминание и пожелание для каждого христианина, особенно же – для трудящихся в миссии.