Знаешь ли ты Христа?

Вот правдивый случай из жизни. Во время нацистской оккупации Чехии, как-то вечером полиция арестовала большую группу интеллектуалов. В преддверии судебного процесса, всех их поместили вместе в одном большом бараке. Чем занять время в подобной ситуации тревоги и неуверенности? Кому-то пришла в голову идея: нас здесь столько профессоров – почему бы не заняться чтением лекций? Каждый попытается с точки зрения своей специальности обогатить других чем-то хорошим. Предложение сразу же приняли. Одна лекция была посвящена французской литературе, другая – новейшим теориям естествознания, еще одна – великим историческим деятелям. Некий идеалист левого направления почти растрогал слушателей попыткой показать им вполне симпатичного Карла Маркса.

Но затем подошла очередь священника. К нему был обращен запрос вполне определенный: «Расскажи нам что-то новое и необычное о личности Иисуса Христа». Много лет спустя, после освобождения, священник признался: «Для меня это был один из самых безутешных моментов тюремного заключения. Незаметно для других я даже плакал. Каждый оказался способным заинтересовать своей темой, открыть в ней другим какую-то новую сторону. И только я один, бедняга, повторял прописные истины катехизиса таким образом, что не возбуждал никакого интереса. А между тем, предметом моей лекции была сама воплощенная Истина и Красота. Разве не было это для меня трагедией?»

Другой пример. Одного богослова обвинили недавно в том, что он не верит в божественность Христа. Он защищался таким образом: «Я всегда верил и верую, как учит меня вера. Но я отдаю себе отчет в том, как трудно в это верить нашим современникам. Мои размышления, это ничто иное как стремление приблизить нашу веру к тем, кто ее теряет или не интересуется ею». Преуспеет ли он в этом? Само по себе, это полезное усилие в апостольском духе – если оно остается в пределах веры.

И наша цель устремлена в этом направлении, хотя и достаточно ограничена. Наша книжка не вторгается в область сложных споров и обсуждений. В ней просто собраны некоторые моменты из богатой духовной традиции тех, кто уверовали в Спасителя, те её аспекты, которые легко забываются, но которые и делали евангельское послание жизненно важным на протяжении столетий.

Религиозный иренизм совершает большие успехи. Бог один – говорит человек улицы – почему же религии должны быть разными? А если уж они стали таковыми в силу разнообразия исторической эволюции, почему бы не ценить их все в одинаковой степени? В такой тенденции имеются свои положительные стороны. И католический экуменизм стремится обнаружить во всех верованиях то, что соответствует нашей вере и может представить основу для диалога и вместе с тем частичный элемент церковного объединения. Помимо всего прочего то, что обладает ценностью, не означает отрицания единственности собственной веры, целиком и полностью сконцентрированной на Личности Иисуса Христа, Бого-Человека

Быть может, небесполезно, в связи с этим, поделиться одним личным воспоминанием. Как-то, после лекции в римском Богословском Институте, я был удивлен неожиданным визитом. Женщина средних лет, азиатского типа, представилась мне, как монахиня буддистка, возвращающаяся из Швейцарии, где она занималась сравнительным изучением «религиозного феномена». Будучи проездом в Риме, она хотела бы обсудить со мной проблему христианской мистики в её сопоставлении с буддийской. Эта тема, естественно, интересовала и меня. Так мы начали беседовать.

Начал я, изложив схему подъёма на гору – Синай, Кармил или любую другую, различные ступени восхождения, символически истолковываемые в их продвижении вперед, вплоть до любовного экстаза Бога. Я был поражен, когда моя собеседница изложила мне – со ссылкой на буддийскую традицию – совершенно сходную схему. Тогда возник вопрос: существуют ли другие символические схемы? Когда я вспомнил учение Евагрия о путях освобождения от частичного знания, чтобы постичь Бога как чистый свет, – восточная монахиня улыбнулась, говоря, что нечто подобное хорошо известно в японской духовной литературе. И затем она сама поставила главный вопрос: какое различие существует между молитвой христианской и буддийской?

За этим последовали вопросы с моей стороны. «Когда вы молитесь, какую цель вы преследуете, чего хотите достичь?» – «Соединения с Богом». Я мог только согласиться и сделать вывод о тождестве мнений между нами. И после этого предложил другой вопрос, более тонкий: «В этой жизни, кто-нибудь сумел достичь желанного полного соединения с Богом?» Её ответ был поистине замечательным: «Таково желание всех людей, но в этой жизни никто никогда не достигал совершенного соединения с Богом». Тогда я ответил: «А вот мы, христиане, веруем, что в личности Иисуса Христа человек и Бог соединены совершенным образом, что пропасть преодолена. Поэтому – чтобы преодолеть её и нам, мы молимся через посредство Господа нашего Иисуса Христа. Здесь – существенная разница между христианством и другими религиями».

Монахиня-буддистка пообещала мне, что она подумает. Об этом факте должен был бы задуматься каждый человек. Христианство – это не просто религия веры в Бога и стремления соединиться с Ним. Это есть откровение о том, что Бог-вочеловечился, стал человеком. Мы веруем в Бого-Человека и во все те последствия, какие из этого произошли: что Бог стал человеком, с тем чтобы человек обожился, приобщился к божественному. Это – исповедание веры единственное в своем роде, свойственное нам. И поэтому именно христиане в состоянии усвоить себе все истинные человеческие ценности, которые имеются в других религиях, – оставаясь в то же время убежденными в своей единственности, в силу этого уникального факта, центра истории: Бог стал плотью и обитал с нами. (Ин.1:14)

Тем или иным образом, все религии отдают себе отчет в расстоянии, которое отделяет мир человеческий от божественного и воображают себе какого-то посредника, то есть некоего человека, возвышенное существо, которое находится посередине, между нами и небом. Христиане исповедуют одного единственного Посредника, Иисуса Христа (1Тим.2:5) – не потому, что Он находится «между Богом и человеками», но потому, что Он принадлежит обоим мирам, будучи вместе Богом и Человеком. Св. Григорий Назианзин задавался вопросом: каким образом все то, что существует, может быть соединено гармоническим образом, тогда как в действительности различные категории реальности столь различны между собою. Существует материя, материальный мир, но существует также дух, мир духовный. В конечном итоге, мы верим в божественный мир, возвышающийся над космосом. И тем не менее Творец сумел объединить их чудесным образом. Он сотворил человека, который материален во плоти и нематериален в душе, – и так Он проложил мост над первой пропастью: человек соединяет мир материальный и внематериальный. Христос, в Своей Личности, будучи Бого-Человеком, прокладывает второй мост, соединяет землю с небом. Следовательно, Он, как говорит св.Максим Исповедник, – тот центр, где сходятся все лучи вселенной.

Результат проведенного на эту тему исследования был, с одной стороны, утешительным, с другой – гораздо менее. Подавляющее большинство говорило о Христе с уважением. Даже и неверующие, которые безразлично относились к религии и вере в Бога, рассматривали Христа, как выражение лучших идеалов человечества. Естественно, от них нельзя было требовать большего. Менее утешительным был результат опроса в среде верующих, в том числе – католиков. Само собой разумеется, что и они уважали Христа. Но какого? Некоторые выражали сомнение в Его божестве, скептически относились к отдельным чудесам, о которых читаем в Евангелии, вплоть до того, что Его Воскресение истолковывалось всего лишь как туманное выражение надежды.

Реформаторы 16-то столетия стремились восстановить «чистый образ» Христа, освобожденный от того, что было – как говорят – добавлено человеческими преданиями и что сделало Христа слишком человечным. Современным скептикам традиционный лик Христов представляется слишком «обожествленным». Каков же тогда «истинный Христос», такой, о каком учит христианское Откровение?

Его историческое существование отвергалось некоторыми либеральными критиками прошлого века. Однако таких было немного. Гораздо более многочисленны те, которые думают, что Личность Иисуса – каким мы Его знаем из Евангелий – есть результат мифа, получившего развитие среди Его учеников, которые отошли от исторической действительности.

Католические апологеты отвечали скептикам аргументами такого рода: можно установить эпоху, когда были написаны Евангелия, Деяния апостолов, первые Послания св. Апостола Павла – спустя очень недолгое время после фактов, которые там сообщаются. Не прошло еще достаточно времени, чтобы можно было создать «миф». Следовательно, речь идет об историческом документе. Если мы верим в то, о чем рассказывает Цезарь в своих воспоминаниях о Галльской войне, – почему мы должны сомневаться в истинности того, о чем повествуют Матфей, Марк, Лука, Иоанн?

Аргументация справедлива. Тем не менее, какие-то сложности остаются. Если бы Евангелия рассказывали всего лишь о том, что Иисус родился, учил, умер – трудно было бы себе представить кого-то, кто бы углубился в сложности, оспаривая истинность этих фактов. Но Евангелия ссылаются также и на исключительные события, и прежде всего на одно, которое превосходит все другие – то есть Его Воскресение из мертвых. В это отказывались верить даже некоторые из тех, кто были наглядными свидетелями происшедшего. Зато другие – верили, и настолько, что отдали свою жизнь, дабы засвидетельствовать это.

Таким образом, уже по самому вопросу присутствия Иисуса появляются верующие и неверующие. Как объяснить это различие? Евангелия говорят нам об этом открыто. Вера зависит всегда от личного отношения к Спасителю. Св. Апостол Петр подтверждает нам это. В решающий момент, когда толпы покидали Иисуса и когда подверглась испытанию вера самих Апостолов, первый из них так исповедует её: «Господи к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни; и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (Ин.6:68,69).

Также и сегодня христианская вера – это в первую очередь живая связь с личностью, Христос, принятый «на веру» – а не всего лишь какое-то «научное доказательство», основанное на объективности письменных документов. Наполеон, к концу своей жизни, много размышлял о личности Иисуса. Друзьям, сопровождавшим его в ссылку на остров св.Елены, он говорил: «Я зажёг тысячи сердец. Но всегда было необходимо мое присутствие, мой взгляд, мой голос. Достаточно было моего слова, и я покорял всех... Но сейчас, когда я живу сосланным на этой каменной скале, – кто стал бы еще воевать для меня, завоевывать мне империи? Какая пропасть между моим падением и царством Христа. О Нем проповедуют во всем мире, повсюду Его любят, Ему молятся...» Заключение? «Он вечно живой». Поэтому тот, кто не знает Христа «лично» – в результате живого контакта в молитве – с трудом преодолеет сомнения на счёт Его и Его учения. Напротив, кто уверовал, кто знает Его из повседневного контакта в молитве – тот не нуждается в аргументации, он несет свидетельство в своем сердце (1Ин.5:10). Тогда и подтверждается то, что писатель Ф.Верфель избрал в качестве мотто для своего романа о Бернадетте Лурдской: «Кто верует в Бога, тот не нуждается ни в каких доказательствах, – а тому, кто не верует, не помогут никакие доказательства».

Человек научается верить чему-то из опыта. Но ошибочно было бы думать, что так происходит только в индивидуальном порядке. В таком направлении стремятся делать свои заключения те, кто рассуждают более или менее следующим образом: «Мы получаем существенные свидетельства о Иисусе Христе из Священного Писания. Благодаря молитве и просвещению Духом Святым эти свидетельства становятся живым опытом. Именно его мы и должны углублять. Поучения со стороны, особенно «официальное учение Церкви» скорее препятствует, чем помогает во внутреннем общении с Иисусом».

Тем не менее, даже и людей ведь мы узнаем вовсе не только в результате прямого общения с ними. Творческий элемент личности – это ее связь с другими. Непроизвольно мы уважаем тех, кого уважают мудрые и порядочные люди; мы восхищаемся их творениями, так как их ценят компетентные специалисты. Христос – Личность универсальная. Поэтому великое множество тех, кто открыли различные особенности Его Личности, помогают и нам глубже проникнуть в Его тайну. В данном случае речь ведь не идет о «внешних» доводах и аргументах, но о свидетельствах личных встреч таких людей. Из их числа наивысшую ценность приобретают те, кто вдохновлялись помощью Духа Святого, Духа Христова. Таково свидетельство Его Церкви, в первую очередь – ее официального учения, которое внутренне глубоко связано со свидетельством «народа Божьего», то есть всех верующих.

Роль народа Божия для сохранения и углубления веры во Христа подчеркнута Вторым Ватиканским Собором. Так что в этой книжке мы следуем этому направлению духовного пути. Наш интерес возбуждает то, каким образом Личность Спасителя воспринималась художниками, – ибо их свидетельство безмерно. Глубочайшим образом познали Иисуса святые. Но мы не исключаем также и писателей, психологов, мыслителей иного плана. Богословы, которые толкуют церковное учение, должны ввести нас в духовный смысл догм. Речь идет о безмерной области, которая побелела и поспела для жатвы (ср. Ин.4:35). Мы собираем здесь некоторые любопытные факты.

Одним из классических текстов о божественности Христа является, несомненно, так называемый Пролог к Евангелию от Иоанна (Ин.1:1): «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». На этот текст были написаны многочисленные комментарии. Выберем один, наименее известный, мысль св.Григория Назианзина.

Он отправляется от вопроса, который часто предлагали Отцы Церкви: если мы были созданы по образу и подобию Бога (Быт.1:26), в чем состоит это сходство? Для греческих Отцов оно заключалось в способности познавать, в этом они видели величие человека. Согласно сирийским Отцам, человек призван наряду с Богом управлять миром. Григорий Назианзин предлагает особое размышление: подобно тому как Бог произносит Слово, Глагол, таким же образом и человек способен говорить и выслушивать слова, общаться с другими людьми. Помимо того этот диалог распространяется также и на божественный мир. В акте творения, Бог обратил к нам слово, «сказал». Слово, которое «было у Бога» от вечности, было сказано также и нам. Теперь Он ожидает нашего ответа.

Если теперь мы зададимся вопросом, где можно слышать это слово, – в своем ответе все Отцы Церкви согласны. Глагол, Слово Божие, Христос, обращено к нам, людям, двумя изначальными словами – внутренним и внешним. Внутреннее слово – это голос совести, а слово внешнее – это сотворенный мир, который раскрывает своего Творца; именно в силу этого каждая вещь имеет свое значение для нас. В состоянии невинности, первый человек не испытывал нужды в других поучениях, он слышал и понимал Христа, который говорил ему во всем. Но эти два «колодца воды живой», выкопанные Авраамом, филистимляне завалили и засыпали землею. Так толкует символически Ориген рассказ Ветхого Завета (Быт.26:15): грех развратил наше первородное знание, так что теперь наша совесть уже не чиста и вещи мира сего стали для нас тусклыми, не прозрачными.

И тогда Бог поднял пророков, «ясновидящих». Они сообщали народу Израиля слова Бога. Записанные, эти слова становятся Священным Писанием. Ничто иное как слова должны слышать все мы, если мы не глухи к ним. Читая тексты Священного Писания, мы открываем, что это внутренний голос нашего сердца говорит нам, в силу чего мы ощущаем родство между этими текстами и нашей душой.

В полноте времен, Слово стало плотью. Христос, БогоЧеловек, говорил человеческим языком и Его слова сохранились в Евангелиях. Но Христос продолжает мистически жить в Церкви, так что и она передает нам Его поучения. Все эти различные «голоса» взаимодополняют один другой и в конце становятся одним голосом.

Часто можно слышать такое возражение: я хочу поступать по совести, и не желаю «промывания мозгов» со стороны! И это справедливо. Человек не может действовать иначе, как внимая голосу своей совести – это и есть звучащий внутри голос Христа. Но христиане не скрывают и другую истину: этот голос, в сегодняшнем мире, редко звучит в своей чистоте, а нечистая совесть оправдывает порой и тяжкие преступления. Так что христиане – суть те, которые стремятся очистить свою совесть в свете всецелого учения Христова. Благодаря ему внутренний голос сердца освобождается, проясняется. Внимая ему в его чистоте, мир становится открытым и прекрасным, а человек – исполненным благих намерений. В житиях святых мы читаем, что Христос обращался к ним в откровениях. Но в сущности тот же Христос говорит всем нам голосом чистой совести. От нашего ответа будет зависеть наше истинное существование и наше блаженство.

Знаем ли мы подлинный лик Христа? На Востоке некоторые иконы имеют название – «истинный нерукотворный образ». Это название происходит из легенды о царе Месопотамии Абгаре, который будто бы получил отпечаток лика Иисуса на полотенце. На Западе существует традиция Вероники. В последнее время широко распространяются воспроизведения Туринской плащаницы. Но первые изображения Христа в катакомбах – типологические и символические. Изображения связаны с богословской проблемой. Первые христиане задавали себе вопрос: полезно ли им читать также и Ветхий Завет, учитывая, что он превзойден Заветом Новым? Ответ на этот вопрос был утвердительным. Польза состоит в символической ценности священной истории. Так, Адам – первый человек, господин рая, есть образ второго Адама, Христа, в Царстве Божием. Моисей – освободитель народа от рабства и его законодатель; Христос – освобождает нас от духовного рабства и является создателем нового Закона милосердной любви. Авраам, который приносит в жертву Исаака – это образ Бога Отца Небесного, Который предлагает в жертву Своего Сына. Ной спасает своих в ковчеге но время потопа таким же образом, как Христос спасает верующих в Церкви. Даниил остается невредимым во рву со львами, – Христос воскресает живым из царства мертвых. Давид основывает земное царство, Христос – царство духовное и т.д.

В готических соборах эти аналогии развивались в двух рядах изображений: в нижнем ряду были представлены сцены из Ветхого Завета, тогда как в возвышавшемся над ним – аналогичные сцены Евангелия. Но подобную типологию можно использовать и в отношении христианской жизни. Она состоит из многих событий материальных, «мирских»: мы работаем, встречаемся с друзьями, страдаем от недопонимания. Если обнаружить в этих событиях сходство с жизнью Иисуса, все приобретает духовный смысл, христианин становится таким образом «другим Христом».

В катакомбах мы находим также изображения чисто символические, заимствованные из повседневной жизни: фигура пастыря доброго; кормчего, который ведет корабль; рыбака, который ловит сетями рыбу; учителя с учениками. Само собой разумеется, что все эти фигуры могут напоминать нам о Христе и Его деяниях. Но также и добродетели, которым Он учил, могут быть восприняты в форме зримого изображения: якорь – это надежда, книга – вера, сказочная птица феникс – напоминание о рае, буквы альфа и омега истолковываются согласно́ тексту Апокалипсиса (Откр.21:6). Говорят, что для поэтов весь видимый мир – это огромный лес символов. Христианские мистики – поэты в лучшем смысле слова. Все, что проходит перед их взором, становится напоминанием о Христе.

Когда Церковь вышла из катакомб и начала строить храмы, появились первые личные изображения Христа. Первое из них – знаменитый Пантократор (Вседержитель) – Христос Царь, император, всемогущий. Он восседает на императорском троне со всеми знаками Своей власти над людьми, а также над стихиями и законами вселенной (представленными в виде радуги под стопами Спасителя). Это есть исповедание веры: Тот, Кто был распят сильными мира сего – является Властелином неба и земли. Римские императоры требовали для своей персоны божеских почестей. Но существует один единственный истинный Бого-Человек. Этот образ долгое время господствовал в куполах кафедральных соборов.

В эпоху средневековья, особенно под влиянием францисканского благочестия, происходит большое изменение. Христос является страдающим на Кресте, во время Крестного пути подвергаемым бичеванию у колонн. И это потому, что не оставалось больше сомнений о божественности Христа во славе, – но начинали забывать, что Он страдал, и нес на Себе слабости человеческой природы.

Тем не менее, чтобы не забывать о божественной стороне, стремились сохранить равновесие также и с точки зрения иконографической. Мы видим это, например, на знаменитом Кресте св.Франциска. Христос представлен здесь, как Распятый, но по боковым сторонам и в верхней части Креста написаны сцены, которые показывают Его во славе: Вознесение, Преображение и т.д. Полезно для души – размышлять о Страстях Спасителя, но не следует забывать, что и они – божественны, то есть причастны Славе небесной. Христос в изображении художников эпохи Возрождения порой подвергался критике, как излишне «мирской», атлетического сложения, красивый без религиозных нюансов. Конечно, все зависит от отдельного художника. Но в конце концов и здесь содержится некая богословская мысль. Разве не должны мы видеть во Христе человека совершенного, идеального, который осуществил в Себе все идеалы человечества?

В период барокко, Христос представлен Тем, с Кем вступают в беседу. Изображаются Его явления различным святым. Культ Младенца Иисуса облегчает возможность близости с Тем, Кто на фреске Микельанджело в Сикстинской капелле явлен неумолимым Судией.

А в современном искусстве? Здесь господствует большое разнообразие, но как будто преобладает один мотив: Христос в повседневной жизни, как труждающийся, как паломник и т.д. Не отвечает ли эта тенденция духовной программе Терезы из Лизьё – «маленькой тропинке любви», совершенствованию в каждодневных делах?

Имеется также множество кинофильмов о жизни Христа. Здесь трудностей гораздо больше, чем можно было бы думать. Фильм не может ограничиться статистическими изображениями. Динамизм внутренней эволюции его героев придает ему художественную силу. Но что мы знаем, или о чем можем догадываться – касательно внутренней жизни Человека и Бога? Помимо того, излишне реалистическое воспроизведение сцен Евангелия ведет к утрате экстатической перспективы божественной стороны. Именно поэтому в наши дни растет уважение к иконам, образам восточной Церкви, где эта священная сторона сильно подчеркнута. И более того, икона предполагает, что перед нею молятся. Без подлинного личного контакта с Иисусом в молитве, любое внешнее изображение рискует оказаться пустой формой, лишенной содержания веры. Молясь перед иконой, мы как бы усиливаем се священный характер и вместе с тем открываем богатство отдельных сторон Личности Христа – в огромном разнообразии частных подходов, увиденных и воссозданных разными художниками.

Святые – суть живые образы Христа. Также и они, в своей жизни, выявляют ту или иную сторону полноты бесконечной святости Человека и Бога. Ограничимся тремя примерами.

Св. Франциск Ассизский. Схематично, мы можем различить в его духовном пути три главные этапа. Первый можно назвать «революционным». Живя в христианском обществе, он обнаруживает, что законы мира не отвечают указаниям Евангелия. В пещере Фонте Коломбо он пишет Правила для себя и своих собратий, Правила, которые представляют собой ничто иное, как ссылки на Евангелие. И тем не менее он сталкивается с трудностями. Церковные власти не решаются одобрить «правила» столь несовершенные, что они могут привести к ложным толкованиям.

Второй период жизни святого можно было бы охарактеризовать, как «подражание Христу». В Греччио он организует первый живой рождественский вертеп, как если бы хотел этим сказать: недостаточно обращать внимание только на слова Евангелия, как будто оно представляет собой некую теоретическую программу; необходимо соединить их с жизнью Спасителя, представить ее живой перед взором всех и подражать Его Личности.

Опыт третьего периода – это «жизнь во Христе». На горе Ла Верна он получает стигматы и таким образом наглядно может свидетельствовать: «уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.2:20). Христу подражают не как примеру, находящемуся перед нами, но как Тому, Кто живет внутри нас.

Игнатий Лойола. Его внутренняя связь со Христом была очень глубокой. Христос являлся ему в видениях более тридцати раз. Целью его метода медитаций, молитвенных размышлений, было – добиться личной беседы с Иисусом, «как друг говорит с другом». Но из этого он извлекает последствия. Опыт, пережитый Христом, то многое, что Он для меня делает, требует великодушного ответа: что должен делать для Христа я? В этом моменте мысль Игнатия не была отчетливо ясной. С одной стороны, он страстно желал следовать не только духовно, но и материально, физически по стопам Христа – отправиться во Святую Землю, остаться там и там встретить свою смерть. С другой стороны, он каждый момент встречался с возможностью познакомить других людей с величием Иисуса и красотой духовной жизни. После долгих колебаний, в нем возобладала вторая сторона. Вследствие войны, путь на Святую Землю оказался закрытым. И тогда Провидение наставило святого, что он должен служить Иисусу не в Палестине, на Его родной земле в материальном смысле, но в Его Церкви. Будучи рукоположен во священника, он хотел служить свою первую мессу в Вифлееме. Он служил ее в Риме, в базилике Санта Мария Маджоре, перед реликвиями рождественского вертепа, и вместе со своими сотоварищами начал служить Христу живому в Церкви.

Шарль де Фуко. И его духовная эволюция имела различные ступени. Окончивший военную школу, где все было устремлено к успехам и карьере, Шарль был поражен учением Евангелия, которое призывает нас избрать последнее место (ср. Лк.14:10). Учитывая, что последнее место в этом мире уже было занято Иисусом, Шарль де Фуко вознамерился занять «предпоследнее». И он начал искать его, вначале в монастыре траппистов, затем в Сирии – среди бедуинов, потом в Назарете – как простой служитель в женской обители. Но в конце концов ему пришла в голову идея, которая привела к решающему повороту в его жизни. Иисус избрал последнее место не потому, что Он хотел служить нам в качестве благодетеля, пришедшего со стороны, но потому, что стал одним из нас. Во Франции было много миссионеров, которые наряду с христианским учением занимались также повышением культурного и социального уровня окружающих. Де Фуко избрал другой метод, метод Христа воплощенного. Он жил вместе с самыми бедными бедуинами Сахары, став одним из них, и умер, не пожелав покинуть их в момент опасностей.

В «Черной книге» Джованни Папини имеется рассказ, озаглавленный «Обращение Папы». Сюжет его вымышленный. Некоего еретика сожгли на костре в Праге. Его маленький сын, присутствовавший при казни отца, поклялся отомстить за это Церкви. В один прекрасный момент он исчезает без следа. Проходит время, и в одном монастыре в Италии появляется исключительно ревностный послушник. Его карьера стремительна. Он становится известнейшим проповедником и очень скоро – кардиналом, которого все почитают кандидатом на Папский престол. И в самом деле, после смерти очередного Папы, конклав избирает его на первом же заседании, перед Рождеством, главою Церкви. Новый Папа должен предстать перед верующими Рима на Рождественской мессе. «Настало время моей мести» – думает сын сожженного еретика. Он намеревается, во время Рождественского богослужения, заявить – будучи, как Папа, непогрешимым – что Христос не был Богом, но всего лишь простым человеком. Этим жестом он создаст для Церкви немыслимые трудности. И он сделает это, даже рискуя жизнью!

Между тем, он готовится к торжественному событию, глядя из окна папского дворца на площадь Святого Петра. Народ прибывает со всех сторон, – волынщики, бедняки из городского района Трастевере, все хотят видеть нового Папу, который так хорошо умеет проповедовать. Взирая на эту толпу, Папа чувствует, как его сердце сжимается какой-то сильной мыслью. Это – сомнение, вопрос: если объявить, что Христос не был Богом, но простым человеком, какие последствия возымеет это «непогрешимое» заявление? Оно не достигнет небес, но на земле вызовет катастрофу, неизлечимую трагедию: у всех этих бедных людей будет отнята единственная истинная надежда их жизни, будет убит не Бог, но человек. Под тяжестью этой ответственности, в душе Папы неожиданно происходит обращение и, плачущего, его вводят в базилику, где он произносит Рождественскую проповедь о божестве Христа столь прекрасную и волнующую, что у всех на глазах блестят слезы.

Мысль Папини ясна. Напротив, загадочным остается содержание романа Достоевского "Идиот». В нем повествуется о некоем русском князе Мышкине, который возвращается в Петербург из швейцарской лечебницы. Его возвращение вызывает интерес, учитывая, что он ведет себя подобно воплощенному Евангелию. Он хорошо относится ко всем, не противится злому, нисколько не привязан к деньгам. В силу такого своего поведения, он симпатичен всем (говорят, что даже Ницше, прочитав этот роман, стал лучше относиться к христианству). Но затем ситуация ухудшается. Две женщины вступают в конфликт между собой из-за него; он оказывается вовлеченным, без всякой вины со своей стороны, в преступную аферу; будучи приведен к постели молодого человека, умирающего от туберкулеза, он оказывается неспособным утешить его, произнеся обескураживающую фразу. В конце концов его помещают в дом для умалишенных.

Какую идею хотел выразить писатель своим романом? Необходимо знать обсуждавшиеся в то время вопросы. Великим современником Достоевского был Лев Толстой. Рассказы последнего периода его жизни кажутся подлинно христианскими и часто вызывают в душе живой отклик. Но где-то в них ощущается явный либеральный скептицизм: личность Христа, Его чудеса – относятся в них к области мифологии. Первостепенной важностью обладает, однако, Евангелие, как своеобразный моральный кодекс.

Мир изменится, когда люди решатся соблюдать полностью этот закон. Роман Достоевского можно было бы считать ответом на такого рода религиозную теорию. Князь Мышкин описывается как человек, который воплощает в себе евангельскую мораль. Но он не молится, не имеет личного контакта со Христом, – почему и оказывается бессильным перед злом этого мира, особенно когда находится у изголовья умирающего. Помимо всего прочего, ему самому не удается – как и Дон Кихоту – включиться в действительность мира, и он кончает в сумасшедшем доме. Мысль Достоевского, в таком контексте, ясна: один лишь нравственный закон Евангелия, без присутствия живого Христа, становится чистой иллюзией, обманом, который ведет к безумию.

В таком христологическом контексте, упомянем еще один русский роман, который прямо не затрагивает нашу тему. Это – роман Солженицына «Раковый корпус». Русские авторы любят подчеркивать, что все беды мира происходят от ненависти, а все благо – от любви к ближнему. Но и эта фраза, будучи действительно христианской, не может бьть истолкована поверхностным образом, на мирском уровне. В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын собрал леденящие воображение свидетельства о том, насколько страдания людей вызываются извращенной властью одних над другими. Нет ни луча надежды. Но в названной выше его книге неизлечимые больные окружены любовной заботой санитарок и врачей. Результат? То же отсутствие надежды. Заключение? Безмерные человеческие страдания не имеют ответа, если ... Тут автор умолкает, он – христианин, и хочет, чтобы читатель нашел справедливый ответ – сам: должен быть кто-то, кто не просто человек, помогающий нам подняться над архипелагом нашего бедственного положения.

Христианин отождествляет себя со Христом, ведет ту же жизнь. Это должно иметь какой-то резонанс также и в нашем психологическом сознании, каким бы таинственным оно ни было и каким бы разным оно ни было у разных людей. Речь идет о так называемом «сознании благодати» – одной из самых трудных богословских проблем. Ограничимся, касательно этого аспекта, особым соображением: необходимость веры во Христа в становлении молодого человека в трудные годы его жизни.

Психологи и педагоги много написали разных исследований о «трудных годах» жизни подростка, так называемом периоде полового созревания – между 12–14 годами. В этот период меняется психологический опыт молодого человека. Ребенок – это совсем другое; в сущности, он счастлив, если здоров, у него нет проблем. Он видит то, что существует, верит, что это существует действительно или вскоре осуществится то, что он себе воображает. Подросток – это уже совершенно иное. Он начинает мечтать с открытыми глазами, особенно перед тем, как заснуть. Он мечтает, что будет великим ученым или чемпионом в спорте, скрипачом с мировой известностью или боевым генералом. Его будущее должно быть блестящим. В самом деле, он не видит смысла прожить серую, незначительную жизнь. К сожалению, он ни с кем не может поделиться своими планами. Его подняли бы на смех. Даже родители и педагоги не понимают его. В такие годы хочется бежать из дома. Девушка, которая мечтает выйти замуж за принца, чувствует себя униженной, когда дома просят ее помочь в домашних делах. Так что в описанные трудные для подростков годы они переживают самый настоящий кризис. С одной стороны, «мечты» о будущем усиливаются и концентрируют в себе все душевные силы; с другой – окружающая среда навязывает себя, заставляя заниматься вещами банальными и незначительными. Как преодолеть этот кризис? Психологи говорят: от того, как подросток сумеет преодолеть это внутреннее противоречие, зависит образ жизни, какой он выберет для себя. А если кризис будет продолжаться слишком долго, появятся последствия, неблагоприятные для дальнейшего развития личности. Но как разрешается кризис нормальным образом? Схематически можно выделить четыре типа.

Идеалист-фантазёр. Некоторые подростки так сильно привязываются к своим фантазиям, к своим благородным мечтам, что утрачивают чувство действительности. Они не видят того, что совершается вокруг них. Во всемирной литературе этот тип мастерски описан Сервантесом в его романе «Дон Кихот». Герой романа, проглотив массу рыцарских романов, вообразил себя рыцарем без страха и упрека и отправился на завоевание мира в картонных доспехах, сражаться с ветряными мельницами, в которых он видел вражеские силы. Его дама – Дульсинея представляется ему благородной принцессой, и он почитает оскорблением, если кто-то назовет ее простой крестьянкой. Не все идеалисты столь смешны. Но в каком-то смысле их можно отыскать довольно много. Они теряют реальные возможности – из-за своих благородных идеалов. Их жизнь всегда трагична.

Реалист-материалист, обыватель. И этот тип описан Сервантесом. Это фигура, противоположная Дон Кихоту, его слуга Санчо Панса. У этого нет идеалов. Он уважает только то, что видит и что может ему дать какие-то материальные выгоды. Он начинает ценить Дульсинею Дон Кихота только тогда, когда узнает, что речь идет о дочери работящего крестьянина. Подобные типы встречаются в жизни в большом числе. И они тоже, когда были подростками, хотели бороться за лучший мир, имели идеалы, но довольно скоро их утратили. Что же, жизнь стала серой, прозаичной? Примем ее такой, какая она есть – лучшей не существует!

Революционер. Также и он в глубине – идеалист. Он хочет лучшего общества. Но он достаточно реалистичен. Видит, что лучшей жизни не существует. Но можно действовать. Разрушается общество не идеальное, лживое и после разрушения старого порядка можно начать созидать новый. «Разрушать – значит созидать», – говорил Вакунин, прототип русских революционеров. Люди этого типа готовы на жертвы, они активны, верят в лучший мир. И каков же итог их усилий? Говорят иронически: все революционеры в конце концов становятся обывателями, когда добираются до власти и наряжаются во фрак. А если не добираются до власти? Тогда они кончают, как идеалисты-фантазёры, только не столь безвредные, как Дон Кихот. Они способны убивать других ради своих «идеалов».

Эклектик, человек единственного выбора. Создается впечатление, что люди этого типа – единственные, нашедшие правильный выход из своего подросткового кризиса. Вначале они мечтают о свершении многих дел, об осуществлении многих идеалов – хотя быть учеными, художниками, политиками... Но отдают себе отчет в мудром присловии: кто хочет обнять слишком много, обнимает слишком мало. И тогда они решают сделать окончательный выбор в пользу одного единственного идеала, отставляя все остальное на задний план, как второстепенное. И тот, кто отдается всецело математике – становится всемирно известным математиком. Другой – гениальным музыкантом, для которого не существует ничего иного. Нормальным образом речь идет о тех, кого называют «гениями человечества». Но они немногочисленны. Кроме того, с самого начала имеется серьезная опасность. Если сделан ошибочный выбор, жизнь кончается трагедией – как у тех, кто начал, по словам Евангелия, строить свой дом на песке (Лк.2:49). Помимо того, все фанатики и многочисленные безумцы принадлежат к этому типу радикального, но не имеющего солидного основания выбора.

Христианское решение. Иметь идеалы – это то же самое, что иметь надежду. Язычники, как говорит св. Апостол Павел, «не имели надежды» (Еф.2:12). Христиане, напротив, соучастники обетований Божиих. В чем заключается их великое обетование? Они веруют, что во Иисусе Христе, Слове Божием, содержатся все идеалы истины, добра и красоты. Это не «мечты», но божественная действительность. «И Слово стало плотию» (Ин.1:14), воплотилось, принесло все божественные идеалы в действительность этого мира. В настоящий момент они находятся на пути постепенного осуществления в ходе истории. Но в конце, ко времени второго пришествия Спасителя, все небо сойдет на землю. Тогда тот, кто верует во Христа, разрешит окончательным образом кризис своего отрочества. Он верит в идеалы, не теряет их и в то же время уверен в их постепенном осуществлении. Телом он живет на земле, но умом «обитает на небесах», зная во всяком случае, что небу и земле суждено соединиться и он, во Христе, станет соучастником этого грандиозного исторического и космического события. Успех ему обеспечен. Поэтому вера во Христа является неистощимым источником его жизненного оптимизма. В моменты самой черной тоски в жизни – говорил один психиатр – не может служить утешением никакая иллюзия, только действительность. Но Христос для нас – это самая надежная действительность.

В школах древнеримской империи имелась в числе прочих программа нравственного обучения. Она осуществлялась вполне конкретным образом. Ученикам предлагали образцы для подражания: мудрецов, героев, умерших за отечество, великих полководцев и государственных мужей. Когда, после Константинова мира, империя официально стала христианской, эта программа перестала отвечать потребностям времени. И тогда стали стремиться заменить эти языческие примеры христианскими образами, то есть святыми как Ветхого, так и Нового Заветов, мучениками и добившимися совершенства христианами из истории Церкви. Их поминали и на Божественной Литургии. Сложился даже особый календарь, в котором каждый день года поминается тот или иной святой.

В то же время верующие были убеждены, что святых можно уподобить «отражению солнца в воде». Таким образом можно созерцать солнечный свет, не будучи ослепленными его блеском. И вместе с тем остается верным то, что первым примером и образцом для созерцания и следования является Сам Иисус Христос. У Его первых учеников не было другой книги для обучения: перед их взором находился их Учитель. Поэтому в истории духовности тема подражания Христу занимает важное место. «Христианин это тот, – говорит св. Иоанн Лествичник – кто подражает Христу, сколь возможно человеку, в словах, в поступках и в мыслях».

И тем не менее время от времени возникают сомнения и возражения относительно этого идеала. Их выразил, например, Мартин Лютер. Он думал, что тот, кто подражает другому, кончает тем, что видит этого другого перед собой, отделенным от себя. Таким образом Христос предстает идеалом столь возвышенным, что человек не может претендовать на возможность подражать Ему. Поэтому необходимо, чтобы Христос находился не «перед нами», но «внутри нас». Иными словами, говорят, что мы должны жить не «следуя Христу», но «во Христе», отождествляя себя с Ним. Как выражается св. Апостол Павел: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.2:20).

Ответ на подобные возражения простой. Несомненно, Христу невозможно подражать, как какому-то человеческому герою. Для этого у нас нет сил. Но христиане знают, что Христос живет в них через посредство Его Духа, полученного в крещении, и в силу этого Духа мы можем подражать Ему, согласно нашим способностям, оставляя Ему действовать в нас.

Проповедники любят иллюстрировать эту сторону одним примером. Рассказывают о молодом художнике, большом поклоннике знаменитого живописца Доменикино. Он решил скопировать его полотно в какой-то церкви. И успешно работал вплоть до того момента, когда нужно было воспроизвести лицо одного из персонажей. Сколько он ни бился, ничего не выходило – портретного сходства не получалось. Отчаявшись, он бросил кисть на пол. В этот момент к нему приблизился какой-то старик, который долго наблюдал за ним, взял кисть в руку и с легкостью закончил картину. И это была подлинная копия великого мастера. Молодой художник с изумлением смотрел на него: «Да Вы – ангел!». Старик улыбнулся: «Нет, я не ангел, я – Доменикино». Подобным опытом обладают святые. После множества падений и слабостей, они начинают чувствовать, что Христос живет в них, и что Он Сам запечатлевает Свой Образ в их сердцах. Земные художники обучают своих учеников методу, которому надо следовать, – божественный Учитель сообщает им также и Свой «дар».

И тогда путь подражания Христу становится легким. Это можно проиллюстрировать другим примером. Легенда рассказывает, что св.князь Вячеслав приносил бедным дрова и пищу холодной зимой, и в таких случаях босиком шел по снегу. Слуга, который сопровождал его, страдал от холода и жаловался. Тогда святой посоветовал ему идти за ним след в след, ступая в оставляемые им следы. И слуга, послушавшийся совета, почувствовал себя чудесным образом согретым.

Очень часто в местах паломничества верующих католиков устраивается Via crucis – Крестный путь Спасителя – в привлекательной и броской форме. На каждой «остановке» находится особая освященная капелла. Соответствующие молитвы побуждают верующих благоговейно размышлять над отдельными моментами Страстей Спасителя и задумываться о собственной жизни, ибо и она представляет собой скорбный путь, в подражание Иисусу. Такую Via crucis можно видеть во всех католических храмах латинского обряда.

Но порой раздаются противоречащие голоса. Кое-кто возражает против такого «печалования» в средневековом стиле и приводит пример икон восточных Церквей, где Христос представлен во Славе, Победителем зла и всех его последствий. Если видеть Его неизменно Страждущим – это как бы преуменьшает Его достоинства и ослабляет радость от следования Ему. Помимо того отмечается излишне аналитический способ размышлений, который разделяет две стороны, в себе нераздельные. В жизни Христа «унижение до смерти крестной» соединено с бесконечным «прославлением». Следуют ли эти стороны одна за другой или существуют вместе?

В первой половине этого столетия русский православный богослов Сергий Булгаков предложил свое объяснение кенозиса Христа, толкуя основоположный текст из Послания св. Апостола Павла к Филиппийцам: «Христос Иисус... будучи образом Божиим... уничижил Самого Себя (по гречески ekenosen, буквально: покинул Самого Себя), смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной; посему и Бог превознес Его...» (Флп.2:5). Автор не хочет отвергать традиционное учение, согласно которому Христос страдал героически, как человек. Однако, чтобы понять страдания человека, следует отправляться от Христа Бога, – не может быть непоследовательности между поведением человеческим и божеским.

Также и в божественной жизни в лоне Пресвятой Троицы, Сын «уничижается», не имея ничего собственного, получая мудрость и волю от Отца. Но это «небесное унижение» являет собой Его Славу и Его бесконечное Блаженство, без какого-либо следа страдания. Воплотившись, вочеловечившись, Христос переносит это же поведение в действительность грешного мира, который возмутился против Отца. И в силу этого сопротивления грешного мира, унижение Сына Божия включает в себя страдание, которое неотделимо от любой грешной ситуации. Но тем самым мы не должны воображать себе, будто бы блаженства Христа Бога больше не существует. Таинственным образом, страдание и блаженство соединены. Блаженство подобно огню, который постепенно сжигает страдание, дабы достичь состояния славы даже и в человечестве.

Это действительно только для Христа «индивидуального» или же и для Христа мистического, для Его святых? Дневники мистиков учат нас, что и в их жизни великие страдания превращались в несказанную радость. Только поэтому св.Тереза Авильская могла написать: «Или терпеть, или умереть» – то есть, без страданий жизнь меня больше не интересует. В другом месте она признается, что страдала много, но что Бог не оставлял ее терпеть без особого утешения.

Простые христиане не должны с легкостью верить в то, будто бы они способны пережить мистические состояния. Но одно несомненно. Молитвенное размышление о Христе страждущем не должно вырождаться в какое-то неестественное «печалование». Напротив, оно должно помогать открыть положительный смысл человеческой скорби, при твердом убеждении, что она постепенно преодолевается божественным огнем, сияющим светом Духа, Который обретается в наших сердцах.

Так называли первые поколения христиан, обратившихся из иудаизма. Они закономерно видели во Христе обетованного Мессию, посланного Богом, Который исполняет смысла их народ и через него – все человечество. Основное настроение этой среды лучше всего сохранилась в иконах. Здесь мы видим прежде всего целый ряд изображений, на которых Иисус нисходит: от Отца между Ангелами в вифлеемскую пещеру, в воды Иордана во время крещения, в царство мертвых – после смерти. Но с этого момента начинается Его восхождение: из гроба вплоть до вознесения на небо. В конце мира два противоположные движения соединятся: Он снова снизойдет на землю, но на сей раз в славе небесной, которая распространится по всей земле.

Духовный смысл это символизма очень глубок. В нем демонстрируется существенное различие между библейским откровением и идеалистическим порывом древнегреческой мысли. Платон определял философию, как «возвышение мысли к Богу», подъем к идеалу, по гречески – анабасис. Человек, в своих благородных порывах, стремится возвыситься к истине, благу и красоте. И ему это удается? Трагедия заключается в том, что человек всегда ищет возвышенное и неизменно падает в низменное. В библейской истории наблюдается обратное. Не человек, ищущий Бога, но Бог, ищущий человеков, нисходит к ним (по-гречески katabasis) вплоть до смерти Христа, до самого предела человеческих бедствий. Но с этого времени начинается восхождение человека вместе со Христом – надежное обетование, что любой человеческий идеал становится достижимым.

Когда проповедь Евангелия распространилась в греческих и латинских кругах римской империи, Отцы Церкви должны были бороться с двумя противоположными ересями. С одной стороны – был докетизм, отрицавший истинную человечность Спасителя. Его адепты говорили, что Он «явился», как если бы был человеком, но в действительности был только Богом. С другой стороны были ариане, которые хотели признавать Христа высшим существом, но не Богом. Против них, Отцы Церкви должны были защищать истинное человечество, но прежде всего всецелое божество Спасителя. Никейский собор провозгласил Его «единосущим» со Отцем, – того же существа, соучастником Его славы.

Но большой проблемой для греков оставалось, – каким образом соединить эти две природы, столь различные, божественную и человеческую, вечную и сотворенную, бессмертную и смертную. Отцы стремились проиллюстрировать истину Христа примерами такого рода: железо – холодное, но в огне оно раскаляется и сверкает. Так же и человеческая природа, соединенная с божественной, приобретает божественные свойства. Это удачный пример. Но он не мог удовлетворить древнегреческих интеллектуалов, которые любили изъясняться точными понятиями. Вопрос обсуждался в Ефесе, но пришли лишь к частичному решению. Было определено, что Пресвятая Дева Мария – «Матерь Божия», «Богоматерь», а не только мать человека, в ком Бог затем будто бы обитал, как во храме (так утверждал Несторий). Иными словами: Христос – единственен, но рождается «двояко», как от Отца Небесного, так и от земной матери на земле.

Духовный смысл этого определения очень глубок. С одной стороны, начал распространяться «марианский» культ – почитание Пресвятой Девы Марии (в Риме была построена базилика Санта Мария Маджиоре), с другой -сам догмат становится основанием всей христианской жизни и Церкви. Христос мистический продолжает Свое существование на протяжении столетий в церковных таинствах, в молитвах, в благих деяниях. Во всех этих случаях Он рождается заново от Духа Святого при человеческом сотрудничестве. Каждая христианская душа – пишет Ориген – становится матерью Христа, воплощая Его в мире.

В Халкидоне Отцы Церкви вернулись к той же проблеме и зафиксировали термины для последующего учения. Христос – Бог и человек. Это утверждается выражением «две природы»: Он обладает природой божественной и природой человеческой. Но они образуют совершенное единство. Христос – един, и это утверждается выражением «лицо». Отцы сумели извлечь непосредственно важное следствие для духовной жизни. Они провозгласили это в форме принципа: Бог вочеловечился, дабы человек обожился. Иконописцы умели выражать это при помощи красок. Если красный цвет означает божественность, а голубой – человечность, Иисус изображается в красном нижнем облачении и в голубом покрывале: Бог воспринял человечество, тогда как Мадонна, Мать Божия, человеческого происхождения, имеет нижнее облачение голубое и покрывается красным покрывалом, как благодатная, обоженная.

Древние термины «лицо», «ипостась» кажутся абстрактными, далекими от современности. Тем не менее они крайне актуальны именно в наше время. Психология отдает себе отчет в разнообразии компонентов, которые формируют человека и в тех бесчисленных влияниях, которые он испытывает. И тем не менее нормальное состояние человека зависит от силы его личности, в какой мере он способен гармонически соединить все эти влияния. На одном научном конгрессе психологии речь шла о страстях и естественных наклонностях у некоторых святых. Один из участников, хороший врач-психиатр, сказал, что он анализировал почерк св.Терезы Авильской и добавил: «Мне бы не хотелось иметь своей пациенткой такую женщину. Сколько доминирующих тенденций, сколько чувственных наклонностей должно было быть! И тем не менее, я признаю, что ее реакции были вполне нормальными. Это значит, что она прекрасно господствовала над всеми своими склонностями. Мне это представляется почти психологическим чудом». Быть может, так и можно только понять – как некое чудо, сверхъестественное явление, которое соотносится со своим изначальным прототипом. Личность Иисуса представляется столь сильной, что Она в состоянии была соединить столь различные природы, как божественная и человеческая. Дух Святой, Которого Христос сообщает нам – придает и нам высшую силу, чтобы стать «сильными личностями», чтобы объединить гармонически различные жизненные интересы, различные жизненные наклонности. «От родителей мы получаем природу и развиваем ее, говорил тот же психиатр, – но я убеждаюсь все больше, что человек становится подлинной личностью лишь в том случае, если он соучаствует в благодати Иисуса Христа».

Вера, определенная на Халкидонском соборе, была установлена на века. Догмат о божестве и человечестве Христа принадлежит к самой сути христианства. Когда собирались объединить – после Второй мировой войны – на первом экуменическом конгрессе в Амстердаме различные христианские церкви, возник вопрос: кто мог бы стать членом, и кто нет – Союза христианских Церквей. Вера в Христа Бого-Человека, естественно, была предложена в качестве основоположного условия.

К сожалению, создается впечатление, что некоторые из мыслителей-богословов наших дней хотели бы ослабить эту веру. Само собой разумеется, что – отвергая божество Христа – они тем самым выходят за пределы ортодоксии. Но есть другие, у которых нет такого намерения. Они думают скорее, что эта вера требует объяснения, более понятного современному человеку. Они свободны попробовать в этом направлении, если они делают это без преуменьшения тайны, полученной в Откровении.

Из различных современных богословов, в качестве примера приведем одно интересное замечание знаменитого Карла Ранера. В первое время, в христианстве его внимание концентрировалось на факте вочеловечения Бога, Слова, ставшего плотью. Это было мечтою древних: желание, чтобы небесные существа снизошли к нам, на нашу землю. В разных мифологиях это представлялось сказочным образом. Благодаря Иисусу Христу, эта мечта стала реальностью.

Современный человек, думает Ранер, исходит из другой предпосылки. Он фиксирует свое внимание на человеке и спрашивает себя, чем он может стать, до какой высоты может подняться. Христианское откровение учит чему-то необыкновенному. Человек может стать великим художником, ученым, благодаря своей технике господствовать над силами вселенной. Однако он не может стать ангелом, как не может и опуститься до уровня животного. Если бы такое изменение произошло, он перестал бы быть человеком. Но вера в Иисуса Христа утверждает нас в том, что человек может статься Богом и в то же самое время остаться человеком. Христианство, таким образом, это поразительное антропологическое послание, подходящее именно для нашего времени.

Как мы видели, Отцы Церкви стремились выразить тайну Христа в догматических терминах, которые защитили бы Его от ложных еретических толкований. С другой стороны, чрезмерное обращение к «определениям» уменьшает полноту веры, делает ее более бедной. В силу этого св. Григорий Назианзин стремился прежде собрать многообразие именований, коими Священное Писание описывает Христа. Он составил такой список: «Сын Божий, Образ, Падучая Звезда, Эманация, Величие, Творец, Царь, Глава, Закон, Путь, Врата, Основание, Камень, Перл, Мир, Справедливость, Освящение, Искупитель, Человек, Раб, Пастырь, Агнец, Понтифик, Предложение, Первородный сотворенных вещей, Первородный восстания мертвых».

Можно добавить и другие наименования: Истина, Мудрость, Учитель, Слово, Свет... Но перечисленные таким образом, без объяснений и вне контекста, многие из этих терминов остаются непонятными. Остановимся на некоторых, получивших развитие в предании.

Спасение – это ключевое выражение библейского языка. Евреи, маленький народ кочевников, были исполнены много страха перед множеством врагов и множеством опасностей, которые угрожали им на их пути. И тем не менее они постоянно убеждались на опыте, что Бог появлялся, как их единственный Спаситель. Новый Завет переносит это наименование на Иисуса (Лк.2:11), вера во Христа приносит спасение каждому верующему (Рим.1:16).

Если евреи опасались прежде всего своих врагов, древний человек греко-римской империи больше боялся неумолимой судьбы, одиночества и смерти. Поэтому Отцы Церкви показывают, как Христос освобождает нас от этих трех главных опасностей. Будучи творцом вселенной, Он имеет в своих руках также и ее законы. В те времена была широко распространена астрология, вера в то, что человеческие судьбы зависят от расположения звезд. Св. Игнатий Антиохийский отвечает на эти суеверия. Когда Иисус родился, Его звезда должна была прийти в Вифлеем, чтобы показать, что отныне судьбы зависят от Него и что в Нем также и мы освобождены от так называемого неумолимого предназначения. Его Воскресением человечество спасено от смерти, а благодаря Его дружеской помощи никто больше не одинок в мире.

А каковы опасности, которые внушают наибольший страх современному человеку? Ответы, разумеется, могут быть самыми разными. Достоевский думает, что его самые большие невзгоды происходят из внутренней неуверенности, сомнений во всех и во всем. В одном письме он писал: «Я скажу Вам про себя, что я – дитя века, века неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».

(Прим, переводчика: цит. по книге Ф.М.Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Том 28, кн.1. Письма 1832–1859. Ленинград, изд-во «Наука”, 1985, стр.176)

Бог библейского Откровения имеет постоянный признак: он «живой», призывает также и людей к жизни вечной, является источником жизни (Пс.36:10). Как Сын Божий, также Иисус дает жизнь с избытком (Ин.10:10), Он сам есть жизнь (Ин.14:6). Переход от смерти к жизни повторяется в том, кто верует во Иисуса Христа (Ин.5:24).

В таком смысле, некоторые отмечают, что не должно было бы быть существенной разницы между христианством и другими религиями, ибо и они обещают блаженство после смерти в новой жизни. Но это совпадение поверхностное. Христос умер, утратил свою жизнь на земле, но Своим Воскресением вновь вернулся к Своей земной жизни. Христиане ожидают чего-то подобного: не отказа от прошлой жизни, но вечное возвращение. Жизнь после смерти может быть описана живыми красками, но до тех пор, пока она остается «другой», она не привлекает нас слишком, так как нам нравится наша собственная жизнь. Христос обещает нам спасти именно ее, вместе с нашими родными и близкими. Воскресение из мертвых – это единственное в своем роде учение, не имеющее равных ни в какой другой религии, так как оно связано с Личностью и деяниями Самого Христа.

Прежде всего в эллинистическом мире этот термин получил развитие, подвергаясь самым разнообразным толкованиям. Древние греки крайне уважали знание. Человек есть человек именно потому, что он способен познавать не только глазами и вообще чувствами, но прежде всего своим умом. Он формирует идеи. Для Платона мир идей – божественен, и мы, люди, проникаем в него посредством знания.

Но идеи, которые мы знаем, многочисленны и разнообразны. Как их объединить? К концу античного мира различные философы утверждали, что единство идей обретается только в Боге. Но настроенные наиболее мистически делали дальнейшее различие: Бог остается сокрытым, непознаваемым, мир идей – ниже Его. И это несмотря на то, что существует единство. Их совокупность образует «Logos», как бы второе Божество.

Христиане легко усвоили себе эту теорию, с некоторыми поправками. Logos – это Глагол, Слово, Сын Отца. Не какое-то низшее божество, но равный Отцу. Поэтому Он отражает всю мудрость Отца в жизни Пресвятой Троицы. Но Он есть в то же время – приносящий Откровение, Свет мира. Благодаря Ему, в Его воплощении, Отец является также и людям, делает их соучастниками Своего божественного знания. Именно поэтому многие христианские авторы повторяли неоднократно: «Если ты знаешь Христа – знаешь все, если не знаешь Христа – не знаешь ничего». Но и это утверждение не следует толковать слишком упрощенно, наивно. Какой-нибудь интеллектуал может возразить: мистики могут достичь высокого знания Христа и в то же время быть невежественными в математике, в естественных науках, в литературе. А Сам Христос, как Человек, во время Своего пребывания на земле – знал ли Он все человеческие науки, даже если и не раскрывал этого? Трудно сказать. В таком случае надо допустить, что все же существуют многие истины, так называемые мирские, вне Христа?

Можно пытаться найти ответ на это возражение посредством философии ценностей. Действительно, следует различать двойное знание: один род его созерцательные христиане назвали «пустым», другой – духовным. В нашей жизни мы приобретаем множество знаний, но многие из них не имеют никакого значения для нашего существования, и скорее мешают нам, чем помогают. Это – «бесплодные» идеи. Другие же, даже если речь идет о незначительном как будто сообщении, приобретают порой безмерную ценность. Так, например, студент узнает цифры о поверхности континентов и числе их жителей, приобретает географические познания. Но они не могут сравниться с коротким сообщением о том, что его девушка любит его и согласна выйти за него замуж. Это имеет для него такую важность, что радикально меняет его жизнь.

Трагично то, что множество наших познаний остается бесплодным, к сожалению, и что ты утрачиваем интерес к их приобретению. Педагоги, духовные отцы, социологи ставят вопрос о том, каким образом предлагать их, чтобы они становились более важными, приобретали ценность для жизни. Это является целью и «духовных упражнений»: молитвенно размышлять о истинах веры, с тем чтобы их можно было «ощутить и почувствовать». Педагогические и психологические методы – разнообразны. Но все согласны в том, что в последнем итоге истина может стать ценностью только в контексте жизни.

Христос есть наша жизнь по преимуществу, и это значит, что только Он может придать истинную ценность всему, что мы познаем теоретически или опытным путем, включая изучение математики или географии. Для человека духовного, никакое знание не должно оставаться «мирским», то есть не включенным в контекст призвания, полученного от Христа. Отсутствие этой связи приводит к тому, что сегодня называют «чувством опустошенности», к ощущению своей бесполезности, что ведет к отчаянию. Можно слышать жалобы на то, сколь много в мире вещей бесполезных и пустых. Собственно говоря, это не так: вещи сами по себе – не пустые, но они как бы окутаны мраком, их смысл остается недоступным. Просвещенные светом Христовым, они обретают ценность.

Вячеслав Иванов – известный русский поэт и мыслитель, окончивший свои дни в Риме в 1949 году. Он занимался изучением различных культур: египетской, древнегреческой, латинской, немецкой, итальянской... Его особенно интересовало, каким образом возникает культура какого-то народа. Сколько раз нужно произнести на языке данного народа каждое слово, с тем чтобы оно приобрело свой смысл и оттенки того, что оно выражает; сколько поэтов, мыслителей и художников посвятили всю свою жизнь тому, чтобы утвердился определенный менталитет, способ мышления и чувствования какой-то человеческой группы! Наследники этой эволюции принимают в ней участие. Поэт не мог бы писать стихи, если бы его народ не предложил ему в дар свой язык; ученый не смог бы добиваться значительных успехов, если бы не пользовался трудами своих предшественников.

И тем не менее мы можем констатировать в истории трагический факт. Культуры, порой очень развитые, утрачивают свою жизненность, умирают, имеют ограниченный возраст, подобно самим людям. Что значит для нас сегодня культура древнего Египта, великое царство ассирийцев? Их останки хранятся в музеях, и немногие специалисты могут читать оставшиеся письменные документы. И мы должны предположить, что наступит время, когда в таком же мумифицированном «состоянии окажется наша европейская культура. Чтобы спасти ее, найдется ли какое-то действенное средство?

Размышляя над историей, Вяч.Иванов открыл уникальный, поразительный факт: сохраняемость в веках иудейской культуры. Если говорить чисто человечески, история, поэзия, письменные документы евреев не представляют собой чего-то исключительного. Псалмы – это религиозная поэзия, сходная с таковой ближних народов. И тем не менее, мы произносим их и сегодня, как выражение нашего душевного состояния. Истории Авраама, Моисея, Давида дают нам повод для размышлений о божественном Провидении, что отражается и в сегодняшней Церкви. Древняя иудейская культура, таким образом, остается живой и сегодня. Это чудо объясняется тем, что Ветхий Завет приобрел у христиан христологический смысл, вошел в историю спасения воплощенного Сына Божия.

Этот факт должен был бы оставаться уникальным? Вяч. Иванов это отрицает. Все культуры человечества имеют свое призвание в спасении Христа. Но нам надлежит сотрудничать в этом: раскрыть христологический смысл культуры нашего народа – означает спасти ее, придать ей ценность универсальную и вечную.

«Но истинною любовью все возвращали в Того, Который есть Глава Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф.4:15,16). От св. Апостола Павла исходит учение о том, что Церковь подобна живому Телу Христа на протяжении столетий и Он остается ее невидимым Главою. Богословы развивали эту тему особенно в новейшее время, поощренные энцикликой папы Пия XII «Согро mistico». Но чтобы ее проиллюстрировать, обратимся к случаю русского богослова мирянина 19-го столетия, А.Хомякова (1804–1860).

Он происходил из типичной русской семьи сельской аристократии. Его юность совпала с трудными годами, следовавшими за наполеоновскими войнами. Повсюду можно было видеть нищету, растерянность, невежество и деспотизм правителей. И его отец тоже не был человеком идеальным, – пьянство и карточная игра скрашивали скучную жизнь этих сельских хозяев. Посещали церковь, но священник не отличался высокой культурой. И все же в этой безутешной среде была замечательная личность, его мать. Ей удавалось всегда все приводить в порядок и она сумела даже построить церковь. Это благодаря ей наш мыслитель оставался всегда верующим христианином.

Позднее Хомяков много занимался великими мыслителями европейского Запада. Он признавал культурное и гражданское превосходство этой «страны святых чудес». Но его всегда удивляло одно: каким образом эта столь далеко ушедшая вперед Европа остается столь безнадежно разделенной, исполненной внутренних конфликтов? В конце концов, как ему казалось, он нашел ответ. Европа не хочет отказываться от своей давней мечты – объединить людей под идеальным единым законом, действительным для всех, и разработать философско-богословскую систему, которая вместила бы в себя все истины. Сравнивая этот мир с близкой ему средой собственной семьи, он ощутил явно существенную разницу. То, что объединяло семью, не было ни законом, ни системой убеждений, но живой личностью – мать, которая любила.

Отсюда следует неизбежный вывод. Также и великая семья человечества, всех народов, может быть действенно объединена только некоей живой личностью, которая любит всех, чувствует и удовлетворяет различные потребности всех. Такая личность может быть только богочеловеческой, – то есть Иисус Христос, Который есть Глава Церкви. И если кто-то выдвинет возражение, что Он сейчас находится на небесах, – ответ гласит, что Он живет в Своей Церкви, мы встречаем Его каждый день в вере народа и в церковных таинствах. Поэтому Хомяков пишет, что Церковь земная – это есть единство верующих людей, действующая взаимной любовью в человека Иисуса, нашего Спасителя... Тайна Христа, спасителя человечества – это тайна единства и свободы в воплощенном Слове. Если заблуждается кто-то один, заблуждается всегда, будучи изолированным. Если же должен спасти себя, спасается в единении с другими, в Церкви, где он находит себя уже не в слабости своей изолированности, но в силе своего глубокого духовного единства со своими братьями и своим Спасителем.

Согласно давнему литургическому правилу, в молитве мы обращаемся к Богу Отцу через посредство Сына в Духе Святом. В силу этого Ориген думал, что не следует молиться Иисусу Христу, но посредством Иисуса Христа, вместе с Ним – Отцу Небесному. Однако это жесткое заключение не перешло в практику. Именно потому, что мы молимся с Ним, мы призываем Его, как нашего главного Ходатая перед отцом Небесным.

В христианской традиции имеется множество прекрасных молитв к Иисусу, которые выражают чудный опыт единения сердец, в глубине пережитых и прочувствованных отношений. В качестве примера приведем одну, с христианского Востока:

«О, Любовь непорочная, верная и совершенная!

О Свете существенный!

Даруй мне свет, дабы в нем узрел я Твой свет.

Даруй мне свет, дабы в нем узрел я недра Отчи.

Даруй мне сердце, дабы любить Тебя.

Даруй мне слух, дабы внимать Твоему гласу.

Даруй мне обонять Твое благоухание.

Даруй мне длани, дабы касаться Тебя и стопы, дабы следовать за Тобой.

На земле и на небе не желаю иного, как только Тебя, Боже мой!»

«Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20). Любая молитва совершается через посредство Христа, и таким образом предполагает Его присутствие. Общая молитва имеет основой приведенный выше текст. Но в евхаристической молитве, как учит католическая вера, Его присутствие именуется «реальным», – то есть это следует понимать в полном смысле, таинственном, под видом Хлеба и Вина.

Чтобы лучше понять различие между католической мессой и отправлением «трапезы Господней» в христианских церквах, не имеющих таинства священства, задумаемся над истоками нашей литургии. В первой ее части – Литургии Слова – христиане продолжали обряд чтения, к которому привыкли в синагогах. Во второй части – «преломлении хлеба», они следовали указанию Господа: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк.22:19). Также и евреи в своих молитвах вспоминали великие деяния Бога в их истории. Был долгий ряд чудесных событий. Христиане сокращали это перечисление, сосредоточившись на том, что Бог свершил «недавно», на самых великих чудесах: Рождество, смерть, Воскресение, Вознесение Христа и обетование Второго пришествия.

Каждая вещь, которую мы вспоминаем, становится в известном смысле присутствующей с нами. Она существует в нашем уме. Живые воспоминания воздействуют на наши чувства и наши решения. Воспоминания, воскрешаемые в ходе Мессы – помимо того, имеют сакраментальный, таинственный характер; ум священнослужителя, который напоминает о тайнах жизни Иисуса, мистически соединен с умом Бога. То, что Бог вспоминает, призывается к существованию, и следовательно присутствует. Прошлое и будущее сливаются, ибо Бог находится за пределами времени. Участвуя в Литургии, мы мистически участвуем в жертвоприношении Христа и других тайнах Его жизни, в евхаристических Хлебе и Вине мы предвкушаем Его Второе пришествие, когда Он будет во всех.

Ориген отметил внутреннюю связь между двумя частями Литургии: Слова и Евхаристической. Во второй части Христос является нам под видом Хлеба и Вина, в первой – под видом человеческого слова. Внимать Христу, Который говорит в Евангелиях – это все равно что иметь с Ним духовное общение, питающее душу.

Поэтому чтение священных текстов всегда рассматривалось, как важная часть христианской жизни. Открывая Библию, мы должны быть уверены, что готовы услышать Христа. Монахи в древности заучивали наизусть каждый день какое-то характерное место, чтобы молитвенно размышлять о нем в течение дня. «Читая Библию – пишет один богослов, – Отцы Церкви не читали тексты, но внимали Христу живому, Христос говорил с ними; Слово представало им со всей глубиной Христа».

Латинская поговорка гласит: «Опасаюсь читателя одной единственной книги». Кто часто и регулярно читает те же самые слова, размышляет над ними и раскрывает их глубокий смысл. Это и есть лучший способ для знакомства с Евангелиями – чтобы слова Христовы пронизывали наши мысли, наши чувства, наши поступки. Так что положим Евангелие на наш рабочий стол, будем подниматься с ним, обращаться к нему, прежде чем отойти ко сну, будем испрашивать у него совета при сомнениях. Св.Иероним уподобляет Библию посланию, посланному с высоты для каждого момента и для любых обстоятельств.

В Ветхом Завете сурово запрещался культ изображений. Наши храмы, напротив, полны образов святых. Чтобы оправдать это различие, Отцы Церкви прибегали к двум главным истинам: 1) Сам Бог нарисовал в Личности Иисуса Христа Свой лучший Образ, обновив тем самым древний образ, сотворенный в каждом человеке и искаженный грехом; 2) культ изображений – «относительный», он переносится на тех, кто представлен в изображении.

Из этого можно сделать заключение для каждодневной жизни. Человек, с которым мы встречаемся случайно и с которым заводим разговор – это образ Христа. Если мы ему оказываем услугу, воздаем должное, тем самым мы служим Христу. Он Сам настоятельно это подтверждает: «Так как вы это сделали одному из сих братьев Моих, то сделали Мне» (Мф.25:40).

Человечество Христа не отделяет нас от Его божества – более того, делает более близким. Точно так же и люди, – если мы смотрим на них, как на образ Божий, как на членов, соединенных с «Главою» – Христом, как на ветви, принадлежащие одному стволу – не могут отделять нас от Спасителя, но помогают нам встречаться с Ним в каждый момент нашей жизни.

Когда папа Пий XI установил церковный праздник Христа Царя, кое-кому казалось, что речь идет об устаревшем титуле. Действительно, немного было царствующих особ и власть их была достаточно ограниченной.

С другой стороны, речь шла о библейском титуле, исторически обоснованном. При всем том, неясно, каким образом его содержание приложимо к царской власти Христа. Перед Пилатом, представителем светской империи, признавая, что Он есть Царь, Христос торжественно заявляет: «Царство Мое не от мира сего» (Ин.18:36).

Напомним, прежде всего, как появились цари, владыки этого мира. Обычно это происходило в борьбе с их врагами. Более могущественный покорял других возглавителей родов и объединял всех в одно царство. Для оправдания этого насилия древние цари прибегали к мифологии, где говорилось о их божественном происхождении. Египетский фараон рассматривался, как воплощение бога Хора, вавилонский царь был избранным Мардука. Также и древнеримские императоры требовали божественного культа.

Вследствие этого идолопоклоннического аспекта, Ягве в Ветхом Завете пытался разубедить евреев в учреждении царствующей династии. Помимо того, устами пророка Самуила он предупреждал, что с царем неизбежно связано насилие: «Сыновей ваших он возьмет и приставит к колесницам своим... И дочерей ваших возьмет... И поля ваши лучшие возьмет... И сами вы будете ему рабами» (1Цар.8:11–16). Но в конце концов Бог удовлетворяет желание народа избрать себе царя в силу трех особых мотивов: он объединит все роды в один народ; будет господствовать в месте Божием; будет символом грядущего Мессии.

Любопытна осторожность Бога в тот момент, когда Он предупреждает о неизбежно связанном с институцией царства насилии. Действительно, в те времена господство над другими было основано на праве кулака, более сильного. Но сегодняшние правители, какой бы титул они ни носили, действительно свободны ли от любого типа насилия? После стольких столетий борьбы за свободу и мы допускаем, что правящие должны принуждать тех, кем они управляют, но терпимым образом, повинуясь законам конституции или парламентского большинства. С другой стороны, лишенные полиции и армии государства рушатся.

В словаре Христа насилие и принуждение принадлежат общему понятию «мир», которое радикально противостоит мессианскому посланию свободы. Поэтому столь ясно утверждение Христа: «Царство Мое не от мира сего». Он желает быть Царем всех, объединить всю вселенную, но Его господство начинается лишь в тот момент, когда человек свободно избирает Его как своего Водителя и Господина-Друга. Мы говорим также – Друга, поскольку в момент, когда Он становится царем кого-то, Он передает ему власть, чтобы господствовать с ним.

Много ли таких, кто совершает этот свободный выбор? Если смотреть со стороны, легко оказаться пессимистом. После стольких столетий мы видим наше общество погруженным в «мир» в библейском смысле – распространенное зло, бегство от Царства Христова. Но и такое видение может быть ложной иллюзией. Сколько святых в истории и в новейшее время произносили исповедание веры, подобное выраженному св.Игнатием Лойолой: «Прими, Господи и сделай Своей всю мою свободу, мою память, мой ум и всю мою волю, все, что есть у меня; Ты мне дал все это, Тебе, Господи, возвращаю, все это – Твое, используй это, как знаешь и даруй мне Твою любовь и Твою благодать, чтобы этого было мне довольно».

Некоторые приходят к такому отданию всего только в конце жизни, в последние моменты, на пороге вечности. Но все призваны прийти к этому. Царство Христа – вечно, в истории оно наступает постепенно, при безграничном терпении с божественной стороны. Однако, «Дух и невеста (Церковь) говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! ...Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! аминь» (Отк.22:17,20).

Великим пророком свободы был Достоевский. Его основоположную мысль можно синтезировать в немногих словах. Человек, где бы он ни находился, ищет свободу, но в то же время обнаруживает, что он всегда остается рабом, внешне и внутренне. Свобода – это существенная особенность человека, но сам по себе он не способен разрешить проблемы, которые она ставит в этом мире, навязывающем порядок и необходимость. Чтобы систематически представить мысль Достоевского, нужно собрать и сгруппировать разные утверждения писателя, догадавшись о их внутренней связи. Так мы можем продвигаться вперед шаг за шагом.

Одна из первых особенностей свободы – она безгранична. Любое ограничение свободы, самое минимальное, мы рассматриваем, как оскорбление достоинства человеческой личности. Человек сознает, что он может выбирать свободно – идет ли речь о добре или зле. Но если он избирает зло, он совершает покушение против своей личности и против общества, в котором живет. Поэтому все мудрые правители стремятся удовлетворить его дозируемой, контролируемой свободой. Их символом выступает Великий инквизитор в «Братьях Карамазовых». В конце концов он оказывается вынужденным осудить Самого Христа, Который предлагает людям абсолютную свободу. Но такая свобода – говорит Инквизитор – разрушила бы порядок мира.

Вторая особенность свободы – ее безрассудность. Философы просветители предлагали другое решение, чтобы спасти свободу и вместе с тем общественный порядок: воспитать человека таким образом, чтобы он сам решал действовать разумным способом в любой момент, так, чтобы его принуждали не люди и не внешний порядок, но логика здоровых принципов. Им этого не удалось – комментирует Достоевский. Если человек не переносит повелений других людей, в конце концов он восстает и против абстрактных принципов. Это объясняет нам, почему порой он действует, как безумный, но свободный, и ощущает истинное удовольствие бунтовать против предписанного порядка. Это можно заметить уже у детей в школе.

Поэтому необходимо допустить третью особенность свободы: она демонична, то есть превосходит порядок этого упорядоченного мира. Она вносит в него элемент беспорядка. Действительно, такими предстают великие борцы за свободу, великие инакомыслящие, а также «демонические» преступники, ибо они объяты абсолютной страстью осуществить свое желание. Таков в «Братьях Карамазовых» старик отец, не знающий пределов в своих сексуальных влечениях, которого в конце убивает его собственный незаконнорожденный сын. Таков и безмерный рационалист Иван, который лишается ума. Таков и морально распущенный Димитрий, оказывающийся в тюрьме. Свобода их не освободила, а разрушила.

Существует ли какое-то решение столь сложной проблемы? Достоевский предлагает его в фигуре последнего брата Карамазова, молодого Алеши. И о нем можно было бы сказать, что в какой-то мере он «одержимый» – но на этот раз в форме сублимированной и положительной. Он отождествляется со Христом. Все его решения и поступки приобретают, таким образом, характер, превосходящий пределы только человека. И поскольку Христос – создатель свободы, Алеша действует совершенно свободно и в то же время его свобода не есть элемент беспорядка в гармонии мира, учитывая, что Христос – Творец космического и человеческого порядка. Таким образом желание безграничной свободы и потребность в порядке и истинности согласуются. В самом человеке взаимодополняют один другой элементы божественный и человеческий.

Из этих интуиций Достоевского следует неизбежное заключение, высказанное уже св. Апостолом Павлом: Иисус – Который есть Истина, делает нас свободными Своим духом, ибо «Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2Кор.3:17). Современный человек, несомненно, любит свободу. Но он не сможет достичь ее иным путем. Достаточно посмотреть на историю мира, чтобы убедиться в этом.

Взирая на эволюцию мира, человек непроизвольно задает себе вопрос: откуда берет начало весь этот динамизм и куда он устремлен. Мы привыкли говорить общими словами о законе продолжающегося «прогресса». Но если не определить содержание этого термина, он останется словом, лишенным всякого содержания.

И Ветхий Завет представляет историю в процессе постоянного прогресса. Но здесь он обладает вполне определенным содержанием: все устремлено к пришествию Царствия Божьего, к грядущему Мессии, Который должен явиться «в полноте времен» (Гал.4:4). Это осуществилось с воплощением Христа, в форме смиренного раба Божия. Но тем самым время Ветхого Завета, избранного народа, свершилось, оно больше не продолжается, его ход завершен. Но не завершилась еще история человечества и всего космоса. И она находится в процессе постоянного прогресса в направлении своей "полноты» . И здесь все устремлено ко второму пришествию Мессии, на этот раз во славе, для конечного установления Своего Царства.

Вл. Соловьев, который в ходе своих исследований стал защитником теорий эволюции Дарвина, затем задал себе вопрос: каким образом эти современные теории можно было бы согласовать с библейским откровением? Прежде всего, он занимает радикальную позицию против любого вида механической эволюции и против ложной предпосылки, будто бы высшее состояние может возникнуть «случайно» из низшего. Напротив, именно финальная стадия определяет ритм движения. Чтобы понять эволюцию мира, мы должны вначале знать, куда она устремлена. Естественные науки неспособны сказать нам это. Откровение указывает на это совершенно ясно: второе пришествие Христа, Его Царство.

Отдав себе отчет в этой истине, Соловьеву нетрудно было принять космический эволюционизм, в котором он указывает четыре главные этапа. Первый, повидимому, самый долгий, продолжается от создания первой материи вплоть до появления первой живой клетки на Земле. На втором этапе подтверждается эволюция различных живых организмов, вплоть до появления совершенно нового вида: homo sapiens ,человека. Третий этап продолжается от творения первого человека вплоть до Человека и Бога, исторического Христа, рожденного в Вифлееме при царствовании императора Августа. Мы живем в четвертом и последнем периоде, который длится от Христа «индивидуального» вплоть до полноты Христа космического, когда Он будет все и во всех.

Внешне каждый видит различные исторические этапы согласно собственному опыту и своими глазами. Но духовное видение заключительной стадии было нам раскрыто и это является основанием универсальной надежды. В Апокалипсисе оно описано в следующем торжественном песнопении:

«царство мира соделалось Царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков...

Благодарим Тебя Господи Боже Вседержитель,

Который еси и был и грядешь, что Ты приял силу Твою великую и воцарился...

Ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего» (Откр.11:15,17, 12:10)

Се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни...

Я есмь Альфа и Омега,

Начало и Конец.

Жаждущему дам даром от источника воды живой... и буду ему Богом, и он будет Мне сыном» (Откр.21:3 сл.)

“Ей, гряди, Господи Иисусе!»