Вопрос 163. О грехе прародителя

Далее мы должны рассмотреть грех прародителя, который был гордостью: во-первых, сам его грех; во- вторых, его наказание; в-третьих, искушение, посредством которого его побудили к греху.

Под первым заглавием наличествует четыре пункта:

1) была ли гордость первым грехом первого человека;

2) чего ожидал наш прародитель от своего греха;

3) был ли его грех более тяжким, чем все остальные грехи;

4) чьё согрешение было более тяжким, мужа или жены.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гордость не была первым грехом первого человека. Ведь сказал же апостол, что «непослушанием одного человека сделались многие грешниками» (Рим. 5:19). Но первым грехом первого человека был тот, из-за которого все люди сделались грешниками со стороны первородного греха. Следовательно, первым грехом первого человека было непослушание, а не гордость.

Возражение 2. Далее, Амвросий, комментируя слова [Писания]: «И сказал Ему диавол» (Лк. 4:3), говорит, что дьявол, искушая Христа, соблюдал тот же порядок, что и при искушении прародителя. Но Христа, согласно свидетельству Матфея, сначала искушали чревоугодием, поскольку Ему было сказано: «Если Ты – Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф. 4:3). Следовательно, первым грехом первого человека было чревоугодие, а не гордость.

Возражение 3. Далее, человек согрешил по совету дьявола. Затем, дьявол искушал человека обещанием знания (Быт. 3:5). Таким образом, неупорядоченность в человеке возникла из-за желания знания, которое связано с любопытством. Следовательно, первым грехом было любопытство, а не гордость.

Возражение 4. Кроме того, глосса на слова [Писания]: «Жена, прельстившись, впала в преступление» (1Тим. 2:14), говорит: «Апостол справедливо называет это прельщением, поскольку их убедили принять ложь за истину, а именно будто бы Бог воспретил им вкушать плоды с того дерева, зная, что если они это сделают, то будут как боги по способности различения добра и зла: Творец как бы завидовал своей твари в этом благе»⁵⁵⁷. Но вера в подобное принадлежит неверию. Следовательно, первым грехом первого человека было неверие, а не гордость.

Этому противоречит следующее: [Писание] говорит: «Начало греха – гордость» (Сир. 10:15). Но началом греха стал грех первого человека, согласно сказанному [апостолом]: «Одним человеком грех вошёл в мир» (Рим. 5:12). Следовательно, первым грехом человека была гордость.

Отвечаю: с одним грехом может быть связано много движений, но признак греха усваивается только тому, в котором зачинается неупорядоченность. Затем, очевидно, что неупорядоченность во внутреннем движении души предшествует неупорядоченности во внешнем акте тела, поскольку, по словам Августина, «при сохранении святости душевной не теряется и святость телесная»⁵⁵⁸. Далее, что касается внутренних движений, то пожелание сперва подвигается к цели, и только потом – к тому, что желается ради достижения цели; следовательно, первым грехом человека был тот, который сделал возможным определение его пожелания к неупорядоченной цели. Но тогда человек находился в состоянии невинности, в котором плоть не противоборствовала духу. Значит, первая неупорядоченность в человеческом пожелании не могла возникнуть со стороны чувственного блага, к которому плотское желание может стремиться наперекор порядку разума. Поэтому остаётся только одно: первая неупорядоченность человеческого пожелания возникла в связи с его неупорядоченным желанием некоторого духовного блага. Но это желание не было бы неупорядоченным, если бы он желал в соответствии с установленной божественным правилом мерой. Таким образом, из этого следует, что первый грех прародителя состоял в его желании некоторого духовного блага, превосходящего установленную ему меру, а это присуще гордости. Отсюда очевидно, что первым грехом человека была гордость.

Ответ на возражение 1. Непослушание божественной заповеди не могло желаться человеком ради самого непослушания, поскольку этому должна была бы предшествовать неупорядоченность в его воле. Следовательно, оно желалось им ради чего-то другого. Но первым, чего он неупорядоченно пожелал, было его собственное превосходство, и потому его непослушание явилось следствием его гордости. То же самое имеет в виду и Августин, когда говорит, что «человек в своём гордом превознесении презрел Божью заповедь и покорился наущению змея».

Ответ на возражение 2. В грехе прародителей тоже присутствовало чревоугодие, о чём читаем: «Увидела жена, что дерево – хорошо для пищи, и что оно – приятно для глаз и вожделенно... и взяла плодов его, и ела» (Быт. 3:6). Однако первой причиной прегрешения была не приятность плода, а прельщение змея, сказавшего: «Откроются глаза ваши, и вы будете, как боги» (Быт. 3:5); возжаждав это, жена впала в гордыню. Таким образом, грех чревоугодия был следствием греха гордости.

Ответ на возражение 3. Желание знания возникло в прародителях вследствие их неупорядоченного желания превосходства. Поэтому змей, сказав: «Вы будете, как боги», после добавил: «Знающие добро и зло».

Ответ на возражение 4. Августин говорит: «Если на основании этих слов жена поверила в то, что им воспрещено от Бога нечто доброе и полезное, то не значит ли это, что в её душе уже существовали любовь к собственной власти и гордое превозношение?»⁵⁵⁹. Смысл сказанного не в том, что гордость предшествовала искушению змея, а в том, что стоило только змею произнести свои прельщающие речи, как её ум немедленно превознёсся, после чего ей уже нетрудно было поверить в истинность слов демона.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что гордость первого человека не состояла в его желании уподобиться Богу. В самом деле, в желании того, что приличествует по природе, нет никого греха. Но подобие Богу приличествует человеку по природе, поскольку [в Писании] сказано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Следовательно, в желании человека уподобиться Богу не было никакого греха.

Возражение 2. Далее, похоже, что человек желал уподобиться Богу ради обретения знания добра и зла, поскольку именно это предлагал змей: «Вы будете, как боги, знающие добро и зло». Но желание знания свойственно человеку по природе, согласно словам философа, сказанным им в самом начале его «Метафизики»: «Все люди от природы стремятся к знанию»⁵⁶⁰. Следовательно, желая уподобиться Богу, он не грешил.

Возражение 3. Далее, мудрый не станет выбирать невозможное. Но первый человек был наделён мудростью, согласно сказанному [в Писании]: «Он дал им смысл... для рассуждения» (Сир. 17:5). И коль скоро любой грех состоит в обдуманном акте желания, а именно выборе, то дело представляется так, что первый человек не грешил посредством желания невозможного. Но человек не может быть подобным Богу, согласно сказанному в [книге] «Исход»: «Кто, Господи, уподобится Тебе из сильных?»⁵⁶¹ (Исх. 15:11). Следовательно, первый человек не грешил посредством желания уподобиться Богу.

Этому противоречит следующее: Августин, комментируя слова [псалма]: «Чего я не отнимал – то должен отдать» (Пс. 68:5), говорит: «Адам и Ева, желая лишить Божество того, что Его, сами лишились блаженства».

Отвечаю: подобие бывает двояким. Во-первых, подобием абсолютного равенства; этого уподобления Богу наши прародители не желали, поскольку такое подобие Богу невозможно помыслить умом, тем более умом мудрого.

Во-вторых, подобием подражания, которое возможно для твари в отношении Бога постольку, поскольку тварь является соразмерно причастной подобию Бога. В самом деле, Дионисий говорит, что «одно и то же и подобно Богу, и неподобно: подобно в той мере, в какой возможно Ему подражать, неподобно же потому, что следствия уступают причине»⁵⁶². Кроме того, всякое наличествующее в твари благо причастно по подобию первому благу.

Таким образом, коль скоро человек, как было показано в предыдущем разделе, желал духовного блага, превосходящего установленную ему меру, из этого следует, что он желал уподобления Богу неупорядоченно.

Однако здесь до́лжно иметь в виду, что присущим желанию объектом является то, чего не имеют. Затем, духовное благо в той мере, в какой разумная тварь причастна божественному подобию, может рассматриваться в отношении трёх вещей. Во-первых, в отношении естественного бытия, и такое подобие было впечатлено в ней от начала её сотворения, причём как в человеке, в связи с чем читаем, что Бог сотворил его по Своему образу и подобию (Быт 1:26), так и в ангеле, о котором [в Писании] сказано: «Ты – печать сходства»⁵⁶³ (Иез. 28:12). Во-вторых, в отношении знания, и такое подобие было при сотворении даровано ангелу, по каковой причине сразу же после вышеприведённых слов: «Ты – печать сходства», добавлено: «Полнота мудрости». Но первый человек при своём сотворении получил это подобие не в действительности, а только в возможности. В-третьих, в отношении деятельной мощи, и такое подобие при своём сотворении не получили ни ангел, ни человек, поскольку ради обретения блаженства каждому из них надлежало ещё что-то исполнить.

Таким образом, ни дьявол, ни первый человек, желая естественного уподобления, не согрешили неупорядоченной жаждой уподобления Богу. Но первый человек согрешил тем, что по наущению змея возжаждал уподобления Богу со стороны «знания добра и зла», чтобы посредством своей естественной способности решать, какие из его поступков являются для него добрыми, а какие – злыми, а ещё – чтобы иметь возможность самому предвидеть, что с ним может случиться доброго или злого. Во-вторых, он согрешил тем, что возжаждал уподобления Богу со стороны деятельной мощи, чтобы посредством своей естественной силы достигнуть блаженства. Поэтому Августин говорит, что «в душе жены уже существовала любовь к собственной власти»⁵⁶⁴. Дьявол же, со своей стороны, согрешил [только] тем, что возжаждал уподобления Богу со стороны деятельной мощи. Поэтому Августин говорит, что «он захотел наслаждаться больше своим могуществом, чем могуществом Божиим»⁵⁶⁵. И при этом оба они возжаждали достичь некоторого равенства с Богом, а именно в той мере, в какой каждый из них, презрев порядок божественного установления, пожелал полагаться только на самого себя.

Ответ на возражение 1. В этом аргументе речь идёт о естественном подобии, желая которого, как уже было сказано, человек не грешил.

Ответ на возражение 2. Желание уподобления Богу со стороны знания греховно не само по себе, а только тогда, когда оно неупорядоченно, то есть превышает установленную меру. Поэтому Августин, комментируя слова [псалма]: «Боже, – кто подобен Тебе?» (Пс. 70:9), говорит: «Кто желает быть от себя, как Бог, Который ни от кого, тот нечестиво желает уподобиться Богу. Так поступил дьявол, не пожелав покориться Ему, и человек, отказавшись исполнять Его заповедь, как подобает рабу».

Ответ на возражение 3. В этом аргументе речь идёт о подобии равенства.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что грех наших прародителей был более тяжким, чем все остальные грехи. Так, по словам Августина, «в грехе зла тем больше, чем легче не согрешить»⁵⁶⁶. Но прародителям было очень легко избежать греха, поскольку ничто в них самих не побуждало к греху. Следовательно, грех наших прародителей был более тяжким, чем все остальные грехи.

Возражение 2. Далее, наказание адекватно преступлению. Но грех прародителей был наказан особо сурово, поскольку, по словам апостола, им в мир вошла смерть (Рим. 5:12). Следовательно, этот грех был более тяжким, чем все остальные грехи.

Возражение 3. Далее, в любом роде наибольшим является первое⁵⁶⁷. Но грех прародителей был первым людским грехом. Следовательно, он был наибольшим.

Этому противоречат следующие слова Оригена: «Я не думаю, чтобы человек, находящийся в высшем и совершеннейшем состоянии, мог отступить и отпасть от него внезапно: он необходимо должен был падать понемногу и постепенно»⁵⁶⁸. Но наши прародители находились в высшем и совершеннейшем состоянии. Следовательно, их первый грех не был наибольшим грехом.

Отвечаю: в грехе можно усматривать двоякую тяжесть. Одна из них связана с видом греха; так, мы говорим, что прелюбодеяние тяжелее простого блуда. Другая тяжесть греха связана с неким обстоятельством человека, времени или места. Первая тяжесть важней и существенней, и потому о тяжести греха судят в основном с точки зрения этой тяжести. Поэтому нам надлежит говорить, что в том, что касается вида греха, грех первого человека не был более тяжким, чем все остальные людские грехи. В самом деле, хотя гордость по роду и превосходит другие грехи, тем не менее, та гордость, посредством которой отвергают или хулят Бога, больше той гордости, посредством которой неупорядоченно желают уподобиться Богу, каковой, как мы показали выше (2), и была гордость прародителей.

Но если принимать во внимание обстоятельства согрешающих, то в таком случае рассматриваемый нами грех является наиболее тяжким по причине совершенного состояния [первых людей]. Из этого можно заключить, что этот грех был наиболее тяжким не просто, а относительно.

Ответ на возражение 1. В этом аргументе речь идёт о тяжести греха с точки зрения личности согрешающего.

Ответ на возражение 2. Тяжесть причинённого за тот первый грех наказания адекватна тяжести греха не со стороны его вида, а как именно первого греха, поскольку он уничтожил невинность нашего изначального состояния и, лишивши его невинности, сообщил неупорядоченность всей человеческой природе.

Ответ на возражение 3. Первое необходимо является наибольшим там, где наличествует непосредственная соподчинённость. Однако порядок грехов не таков, поскольку один грех может обусловливать другой акцидентно. Следовательно, первый грех не обязательно является наибольшим.

С четвёртым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что Адамов грех был большим, чем Евин. Ведь сказано же [апостолом]: «Не Адам прельщён, но жена, прельстившись, впала в преступление» (1Тим. 2:14), из чего, похоже, можно заключить, что жена согрешила по неведенью, тогда как муж – вполне осознанно. Но в последнем случае грех является более тяжким, согласно сказанному [в Писании]: «Раб же тот, который знал волю господина своего... и не делал по воле его, бит будет много – а который не знал и сделал достойное наказания, бит будет меньше» (Лк. 12:47–48). Следовательно, Адамов грех был бо́льшим, чем Евин.

Возражение 2. Далее, Августин говорит: «Коль скоро муж есть глава, он должен жить лучше свой жены и подавать ей пример добрых дел, чтобы она могла во всём ему следовать». Но тот, кто должен поступать лучше, согрешая, грешит тяжелее. Следовательно, Адам согрешил тяжелее, чем Ева.

Возражение 3. Далее, самым тяжким грехом, пожалуй, является грех против Святого Духа. Но Адам явно грешил против Святого Духа, поскольку [по словам Петра Ломбардского], греша, он уповал на милосердие Божие⁵⁶⁹, что связано с грехом самонадеянности. Следовательно, похоже, что Адам согрешил тяжелее, чем Ева.

Этому противоречит следующее: наказание адекватно вине. Но жена, как явствует из сказанного в [книге] «Бытие», была наказана тяжелее, чем муж (Быт. 3:16–19). Следовательно, она согрешила тяжелее, чем муж.

Отвечаю: как уже было сказано (3), тяжесть греха в первую очередь связана с его видом, и только потом – с обстоятельствами этого греха. Так, мы вправе утверждать, что если принимать во внимание состояние этих людей, то тогда согрешение мужа было более тяжким, поскольку он был совершенней жены.

Что же касается рода самого греха, то их грехи одинаковы, поскольку каждый из них согрешил гордыней. Поэтому Августин говорит, что «Ева, желая оправдаться, сваливает вину на другого, отличного по полу, но равного по гордости»⁵⁷⁰.

Но что касается вида гордости, то грех жены был тяжелее по трём причинам. Во-первых, потому, что она проявила бо́льшую надменность, чем её муж. В самом деле, жена поверила прельстительным словам змея, а именно, что Бог запретил им есть [плоды] дерева, чтобы они не стали подобны Ему. Так что в желании достичь уподобления Богу посредством вкушения запретного плода её гордость возвысилась до желания получить нечто вопреки воле Божией. Муж же, со своей стороны, не считал это правильным, поскольку не желал достичь уподобления Богу вопреки воле Божией; его гордость состояла в желании достичь его посредством собственных сил. Во-вторых, жена не только согрешила сама, но и предложила согрешить мужу, и потому она согрешила не только против Бога, но и против ближнего. В-третьих, грех мужа был несколько облегчён тем, что, по словам Августина, «он дал согласие на грех в силу некоторого дружеского благоволения, вследствие которого человек весьма часто оскорбляет Бога, опасаясь, как бы из друга не стать врагом. А то, что Адам не должен был так поступать, показало правосудное совершение божественного приговора»⁵⁷¹.

Отсюда понятно, что грех жены был тяжелее греха мужа.

Ответ на возражение 1. Жена была обманута в первую очередь потому, что её обуяла гордость. Поэтому её неведенье не извиняло, но [напротив] отягчало её грех в той мере, в какой являлось причиной того, что она ещё больше кичилась своей гордостью.

Ответ на возражение 2. В этом аргументе речь идёт об обстоятельстве личного состояния, со стороны которого грех мужа был тяжелее греха жены.

Ответ на возражение 3, Упование мужа на милосердие Божие не дошло до презрения к правосудности Бога, в чём [собственно] состоит грех против Святого Духа, и было, по словам Августина, следствием того, что он, «не испытав божественной строгости, мог обмануться в том отношении, что посчитал это преступление извинительным»⁵⁷², то есть легко прощаемым.