Декабрь

Когда и где родился преподобный Савва Сторожевский и когда пришел в обитель преподобного Сергия, неизвестно. Известно только, что Савва был одним из первых учеников преподобного Сергия и по времени, ибо он еще в юности поступил в его обитель, и по житию благочестивому, ибо проводил жизнь «в совершенном послушании, привыкая к иноческому порядку подвижнического жития, любил воздержание и бдение, крайне заботился о блюдении чистоты, которая есть украшение всего иноческого жития, всем казался как простой человек, ничего не знавший, но мудростью превосходил многих мнящихся быть мудрыми, прежде всех входил в церковь и после всех из нее исходил, участвовал в церковном пении, со страхом Божиим стоял на молитве, и такое было у него умиление, что он не мог удерживаться от сильного плача и рыдания во время божественной службы. Видя такое умиление и плач, отцы обители дивились и прославляли благодателя Бога». Такими подвигами он заслужил особенное к себе благоволение своего великого аввы: в обители Сергиевой он был духовником всему братству и считался «старцем почтенным и весьма учительным»⁴¹.

В 1391 году преподобный Сергий преставился, оставив преемником своим преподобного Никона. Но Никон, по любви к уединенному богомыслию, скоро оставил управление монастырем и затворился в особой келлии; «братия же нетерпяще без настоятеля быти, со многим молением возведоша на игуменство блаженного Савву в великую лавру». Здесь он «добре пасяще порученное ему стадо, елико можаше, и елико отца его блаженнаго Сергия молитвы спомогаху ему». Древнее предание ко времени начальствования его в лавре относит изведение молитвами его источника водного за стенами обители к северу. Здесь же, конечно, в Сергиевой лавре, преподобного Савву во время его игуменства узнал князь Звенигородский Юрий Димитриевич, брат тогдашнего великого князя Василия Димитриевича, крестник преподобного Сергия; он часто посещал обитель и ущедрял ее богатыми вкладами. Преподобный Савва, всем известный тогда по святости жизни, возбудил в себе любовь и почтение и в Юрии, и князь избрал его своим духовником. В одно из посещений Троицкой обители Юрий просил преподобного Савву идти с ним в город Звенигород подать благословение его дому. Благочестивый старец, умоленный князем, согласился исполнить его прошение и вместе с ним предпринял путь, надеясь скоро возвратиться в свою обитель, но Промысл устроил иначе. Юрий, желая навсегда иметь при себе такого святого и мудрого старца, неотступно начал умолять его, чтобы он никогда уже не отлучался от него, но «да пребудет у него, и да созиждет монастырь в отечестве его, близ Звенигорода, идеже есть место зовомо Сторожей». Любитель безмолвия тяготился начальствованием над многолюдною обителью; вероятно, его тревожило и то, что по назначению самого преподобного Сергия должен был пасти стадо, собранное Сергием, не он, а преподобный Никон. Поэтому он охотно согласился исполнить желание князя Юрия и с полным упованием на помощь Божию пошел на Сторожу. Это, как кажется, было в 1398 или 1399 году⁴².

Пустынное место на Сторожевской горе, близ Звенигорода, чрезвычайно полюбилось преподобному. Старец принес туда с собой икону Богоматери и, остановившись на месте, благоухающем цветами, со слезами пал пред иконой и вознес теплую молитву Богоматери, прося Ее заступления и благословения месту тому. Потом, при пособии князя Юрия, Савва скоро построил малую деревянную церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы и недалеко от нее малую для себя келлию. Скоро слух о святой его жизни привлек к нему многих, искавших жития безмолвного, и преподобный всех принимал с любовью и был для всех образом смирения и трудов иноческих. Таким образом, по собрании братии, он завел общежитие. В 1399 году князь Юрий Димитриевич должен был по повелению брата своего великого князя идти на войну против камских болгар. Пред выступлением в поход пришел он в обитель преподобного Саввы просить у него благословения. Святой старец, помолившись о нем и благословив его крестом, пророчески изрек: «Иди, благоверный князь, и Господь да будет с тобою, помогая тебе! Врагов своих одолеешь и благодатию Христовою здрав возвратишися в свое отечество». Приняв потом начальство над войсками великоняжескими, Юрий с благословением старца вышел против неприятелей, в продолжение трех месяцев взял города Великие Болгары, Жукотин, Казань и многие другие и с богатой добычей, и со славой победителя возвратился в отечество. Первым долгом его по возвращении было поспешить в обитель преподобного Саввы и принести благодарение Богу, Который даровал ему победу молитвами святого старца. Преподобный отслужил благодарственный молебен и осенил князя крестом; Юрий молился со слезами, лобызал руку старца и благодарил его за молитвенное вспоможение в одолении супостатов. Преподобный со смирением говорил о своей духовной немощи, уверял, что Сам Бог, видя любовь князя к нищим и убогим, даровал ему победу и «к сим множайшая словеса учительная изрече ему от божественных писаний». Благодарный князь многое тогда же принес в дар обители. На его иждивение новая церковь украшена, глава у ней обита медными позлащенными листами, устроены братские келлии и обитель обнесена деревянной оградой. Преподобный Савва, для снабжения монастыря водой, ископал за его стенами колодезь, который существует и доныне в восьмидесяти саженях к югу от монастыря под горою. Он сам почерпал из него воду и носил на раменах своих, дабы научить братию смирению и трудолюбию. Для безмолвных подвигов своих преподобный выкопал себе пещеру в овраге, в версте от монастыря. Ныне над этой пещерой стоит скитский храм.

Усердный князь Юрий возжелал вместо деревянной церкви создать каменную во имя Рождества Богородицы и для сего дал блаженному «злато довольно и села многа и имение довольно на строение монастырское». До нашего времени сохранилась одна жалованная грамота князя Юрия Димитриевича Саввину монастырю, писанная 1404 года мая 10. В этой грамоте сказано, что Юрий дал игумену Савве и его монастырю несколько сел и деревень с угодьями в своей отчине, что он освобождает от дани и пошлин всех, живущих на монастырских землях в его отчине, что монастырские люди не подлежат суду звенигородских и русских наместников и волостей, а судит их сам игумен Савва, или кому он прикажет, исключая случаев смертоубийства.

Таким образом, еще при жизни преподобного Саввы воздвигнута каменная соборная церковь Рождества Богородицы на том самом месте и в том виде, в каком она находится доныне. Тогда же с умножением братий, которые приходили к святому отовсюду, умножено и строение монастырское, «святому о сем зело прилежащу».

Между тем преподобный Савва достиг глубокой старости, «никогда не изменив своего уставного правила и отвергшись однажды мира, о мирском и суетном уже более не заботился; тесный и скорбный путь предпочел пространному, возлюбил нищету и был образцом трудолюбия и смирения для братии». Наконец старец, понесший столько трудов, изнуривший плоть свою тяжкими подвигами, впал в болезнь телесную и, призвав братию, поучал их довольно от божественных Писаний, убеждал блюсти чистоту телесную, иметь братолюбие, украшаться смирением и подвизаться в посте и молитве. Он назначил преемником себе одного из учеников своих, и, наконец, преподав всем мир и целование, предал праведную душу свою в руце Божии 1406 года декабря 3-го дня. Игуменствовал он в обеих обителях около пятнадцати лет. Много слез пролили братия, лишившись своего «кормника и учителя»; на погребение его собрались князья и бояре и почти все жители звенигородские. Тело блаженного честно предали земле в церкви Пресвятой Богородицы, им построенной на правой стороне.

Прошло много лет после блаженной кончины преподобного; игуменом в его обители был некто Дионисий. Однажды, окончив свое правило, он прилег заснуть. И вот является ему благолепный старец и говорит: «Дионисий! Вставай и напиши лик мой на иконе». – «Кто ты и как твое имя?» – спросил Дионисий. «Я – Савва, начальник сего места», – отвечал явившийся. Пораженный видением, Дионисий призвал ветхого старца Аввакума, который в юности своей видел преподобного Савву живым, и расспросил у него: каков был видом Савва? Аввакум рассказал, что помнил. «Точно таким явился мне ныне тот, кто велел мне написать лик его», – сказал игумен. Игумен был хороший иконописец и муж благочестивый – он не замедлил исполнить волю преподобного. Тогда же начались при гробе угодника Божия разные исцеления. Сам игумен испытал на себе милость преподобного. Братия за что-то обиделись на него и оклеветали пред великим князем. Дионисий встревожился и стал усердно просить защиты у преподобного. Угодник Божий явился ему во сне и сказал: «О чем скорбишь ты, брат мой? Иди, говори смело, не бойся ничего, Господь твой помощник». В ту же ночь преподобный являлся и роптавшим на игумена. «Затем ли вы оставили мир, – говорил он строго, – чтобы с ропотом иночествовать? Вы ропщете, а игумен молится. Что одолеет? В сердцах строптивых не живет смирение, нет и благодати Божией». Проснувшись, ропщущие рассказали друг другу видение и очень смутились. Когда они явились к великому князю, то ничего не могли сказать ему против игумена и остались в стыде. Это было около 1480 года.

Из многих других чудес упомянем еще о некоторых. Один инок, болевший глазами, со слезами молился у гробницы преподобного и отер глаза покрывалом оной гробницы. Другой инок при этом сказал с усмешкой: «Вместо исцеления ты только засоришь себе глаза песком». И тут же болевший глазами исцелился, а поносивший его брат ослеп... После слезной молитвы и покаяния и он получил исцеление.

Раз игумен Мисаил был тяжко болен. Пономарь Гурий пошел звонить к утрене. На пути встречает благолепного старца, который спрашивает его: «Здоров ли игумен?» – «Он болен», – сказал Гурий. «Скажи ему, – произнес старец, – пусть призовет на помощь Пресвятую Богородицу и начальника обители Савву и будет здоров. А мне отвори двери». Пономарь, не зная, что это за человек, не хотел отворять дверей. Но двери сами отворились, и старец вошел в храм. Пономарь испугался, позвал товарища и стал укорять его, что тот оставил двери отпертыми. Товарищ отвечал, что он запер двери. Когда же оба подошли к дверям, то нашли их действительно запертыми. После утрени пономарь рассказал игумену и братии, что видел. Игумен велел нести себя ко гробу преподобного и здесь выздоровел.

Однажды преподобный Савва спас жизнь самого царя Алексия Михайловича. Царь был страстный охотник; раз в окрестностях звенигородских дружина царская рассеялась по лесу и царь остался один. Вдруг вышел на него огромный медведь. Беззащитный царь считал себя погибшим, но неожиданно явился старец, и медведь, увидев его, убежал в лес. Царь спросил старца: кто он. Тот отвечал: «Я Савва, инок Сторожевской обители». В то время в обители Саввинской не было ни одного инока с именем Саввы, и царь понял, кто был его спасителем. Он приказал отслужить молебен и, взирая на икону преподобного, убедился, что старец, явившийся в лесу, был именно преподобный Савва. С того времени царь Алексий Михайлович стал первейшим благодетелем обители Саввиной; говорят, что он, по особенной своей ревности, не позволял никому другому делать в сей монастырь никаких вкладов и приношений. И действительно, обитель и поныне полна свидетельствами его истинно царского усердия к ней.

Мощи преподобного Саввы обретены нетленными 19 января 1652 года и почивают открыто в соборном храме Рождества Богородицы в основанной им обители у южных врат. Память 3 декабря. Праздник в честь преподобного Саввы установлен соборным определением 1549 года.

В окрестностях Сергиевой лавры существует доныне кладезь под именем Саввина и находится близ церкви Воскресения Христова, что в Кокуеве. Симон Азарьин пишет: «Место тогда было безводно (при обители Сергия), и, кроме источника, егоже святый Сергий молитвою изведе, не бысть иныя воды под его обителью. Ныне же всем зримо, многи источницы явишася. Первее по нем ученик его преподобный Савва, иже ныне на Сторожах, молитвами преподобного отца своего Сергия, изведе источник воды чистый выше конюшенного двора».

Саввин Сторожевский монастырь находится в пятидесяти верстах от Москвы к западу и в версте с половиною от Звенигорода, на левом берегу реки Москвы и речи Разварни. Название «Сторожевского» со времени основания монастыря усвоено ему от горы Сторожи, на которой он построен. Во время литовских набегов на горе стояла воинская стража для наблюдения за движением неприятеля, который проходил к Москве по старой смоленской дороге, за Можайском уклонившейся влево к Звенигороду. С этой горы открывается превосходный вид на Звенигород и на окрестные села. Она покрыта множеством благоухающих растений, и самому преподобному Савве показалась «небесным раем, насажденным благовонными цветами».

Святитель Гурий, в крещении Григорий, родился в радонежском городке, где жил некогда преподобный Сергий в родной семье своей до удаления в пустыню.

Родители Григория были дворяне Руготины, бедные и малоизвестные. В доме благочестивого отца сын получил благочестивое воспитание и обучен был читать и писать. Сыновья незнатных дворян обыкновенно служили тогда, если не в службе великого князя, то при домах богатых княжеских фамилий. Так служил в доме князя Ивана Пенькова и Григорий Руготин. Григорий был умен и деятелен, нрава кроткого и послушливого, честности неподкупной; он любил ходить в храм Божий на молитву, молился и в доме; любил целомудрие и, охраняя его, держал пост, подавал нищим милостыню, какую только мог. Ум, строгая честность и благочестивая жизнь Григория приобрели особенную доверенность к нему князя и его супруги; Григорию было поручено все правление по княжескому дому. Товарищи Григория стали завидовать его счастью и оклеветали чистого юношу в преступной связи с княгиней. Гневный князь придумал жестокую месть: была выкопана яма, и в ней опущен сруб; сюда заперли Григория. Только малое отверстие сверху темницы пропускало в нее свет, и в то же окошко бросали Григорию на пять дней по снопу овса и опускали немного воды. Тяжко было положение невинного страдальца. Но благочестивая душа его скоро помирилась с темницей. «Мученики, – думал Григорий, – терпели и не то при всей своей святости; темница избавила меня от соблазна и тревог мирских. Это уединение оставляет мне полную свободу готовиться к вечности, а для чего и жить на земле, как не для вечности?» И вот блаженный Григорий «в таковой беде наипаче простирается на славословие Божие, терпя и благодаря Бога о всем». Уже проходил второй год заключения, когда один из товарищей по княжескому дому, бывши другом Григорию, упросил сурового сторожа дозволить подойти к окну темницы и поговорить с заключенным; расспросив о состоянии заключенного, он вызвался доставлять ему приличную пищу. Григорий поблагодарил друга за участие и сказал: «Без наказания, которое терплю я, душа моя могла остаться неисцеленной; благодарение Богу за все! В пище не имею я нужды, а прошу тебя приносить чернила и бумаги: я буду писать азбуки, а ты будешь продавать их, и деньги после покупки бумаги станешь раздавать нищим». Так, Григорий и в темнице хотел, чтобы дети учились закону Божию, так же как хотел помогать бедным, сам терпя крайнюю нужду. Никто не решался напомнить о нем господину его, а сам господин как бы забыл его, – видно Богу угодно было продлить испытание Григория к пользе души его.

Спустя два года неожиданно в дверях темницы блеснул свет. Григорий, сотворив молитву, толкнул дверь, она отворилась. Страдалец понял, что Господь посылает ему свободу. Он взял икону Божией Матери, бывшую с ним в темнице, и пошел прямо в обитель Иосифа Волоколамского, известную тогда по строгой жизни иноков. Там он и постригся под именем Гурия.

После многолетних подвигов в посте, безмолвии и богомыслии, к которым приучился еще в темнице, в 1542 году Гурий был возведен на игуменство в Иосифовом монастыре. Он поставил себе правилом не столько заботиться о внешнем благолепии обители, сколько о спасении вверенных ему душ. «Не добро, – говорил он, – монастыри богатити чрез потребу, они бо сим более пустуют». Такое управление обителью привлекало к ней много и иноков, и мирян. Почти девять лет настоятельствовал Гурий в Иосифовом монастыре, но темничное заключение расстроило его здоровье на всю жизнь, и он, вследствие болезни, сложил с себя начальствование и два года. жил на покое, предаваясь подвигам поста и богомыслия. Потом, по воле царя, он принял на себя настоятельство в Селижаровской обители.

Для завоеванного царства Казанского собор приступил к избранию архиепископа. Это место служения в тогдашнее время было чрезвычайно важно: здесь надлежало быть мужу с апостольскою ревностью и чистотой души, чтобы благоплодно проповедовать святую веру незнающим ее. Поэтому и избрание архипастыря происходило необыкновенным образом. По совершении молебного пения митрополитом из четырех жребиев взят был один с престола, и это был жребий Гурия; потом взят один из двух, и это был опять жребий того же избранника. В 1555 году святой Гурий собором архипастырей рукоположен в сан архиепископа Казанского.

В новопокоренном царстве Казанском открыта, по определению собора 1555 года, новая архиепископия, к которой причислены: Казань, Свияжск, Нагорная сторона и вся Вятская земля. Для устроения церквей в новопросвещенной стране и на содержание причтов царь Иоанн (еще не Грозный) сделал значительные пожертвования из казны; то же вменено в обязанность монастырям и святителям. Царь, отправляя Гурия в Казань, вменял ему в обязанность приводить к вере с любовью и не против воли, лучших из крестившихся наставлять при своем доме, других посылать в монастыри, не отвергать и тех, которые искали бы крещения с сознанием в вине гражданской, и ходатайствовать за подсудимых⁴³. Новый первопрестольник Казанский был торжественно отпущен из Москвы на судах, сопровождаемый крестами и хоругвями; в каждом городе встречаем был молебствиями и сам совершал молебствия, так что все путешествие святителя до Казани было почти непрерывным молением. Достигнув границы своей епархии, там, где назначено было построить город Чебоксары, святитель по черте города совершил крестный ход и потом отслужил литургию. Еще поныне здесь чтится Владимирская икона Божией Матери, которой святитель благословил городок – будущий рассадник христианства между чувашами и черемисами.

В духе любви внушено было святителю Гурию действовать на новую паству; любовью и привлекал к себе сей добрый пастырь и магометан, и язычников. Не оставлял он ни одного праздника без поучений; ничего не жалел он, чтобы помочь вдовам и сиротам, заступался за них пред сильными мира и питал нищих и убогих. На втором году своего служения он стал строить близ Казани Зилантов монастырь. По уставу святителя иноки сей обители должны были заниматься обучением детей грамоте и Закону Божию. Государю очень понравилось такое начинание святителя, он писал Гурию: «Доброе это дело, помоги тебе Бог, хорошее дело – старцам учить детей и обращать поганых в веру Христову».

И пасомые оценили это дело, как подобает. И до сих пор, спустя триста лет, жители Казани, прежде чем начинать обучение грамоте своих детей, долгом почитают испросить на сие дело благословения святителя Гурия у святых мощей его.

Первопрестольнику Казанскому даны были два достойные помощника для многотрудного его служения: Герман, бывший архимандритом Старицкого монастыря, живший на покое в Иосифовом монастыре, и Варсонофий, игумен Песношский; первый определен архимандритом в Успенский монастырь города Свияжска, а последнему предназначена была архимандрия в новой обители Преображенской, которую должен был сам еще основать в Казани⁴⁴.

Последние три года жизни святитель Гурий лежал на одре болезни, не мог совершать служения и даже ходить в храм. Но дух его молился и молитвою низводил благодать небесную на его паству. В великие праздники носили его к литургии в соборный храм Благовещения Богоматери, построенный им; здесь сидел он или даже лежал, слушая божественную службу; душа его горела желанием молиться вместе с паствою своею в дни общей хвалы и молитвы. Блаженная кончина его последовала 4 декабря 1563 года. Мощи святителя Гурия первоначально погребены в палатке в Преображенском монастыре, а спустя тридцать два года, при начале постройки каменного Спасского храма, обретены нетленными. Тогда же мощи перенесены в кафедральный Благовещенский собор.

«Вся рака святителя Гурия, – пишет святитель Гермоген, – была наполнена благоуханным миром, и мощи плавали; святое тело было нетленно; только верхней губы несколько коснулось тление. Сам я, недостойный, грешною моею рукою коснулся святого тела и чувствовал, как оно плавало; осязал и погребальные ризы, и они были крепки; сильно тянул за мантию, но она была крепче новой».

Силу нетленных мощей первый испытал на себе инок Иоасаф. Ему пришла дерзкая мысль открыть раку святого Гурия из простого любопытства, но едва коснулся он, руки его стали гореть, и их корчило нестерпимой болью; познав свой грех, он стал молить святителя о помиловании, и был исцелен не только от новой болезни, но и от долго томившей его лихорадки. Инок Успенского монастыря в г. Свияжске Александр, три года страдавший ногами, так что ползал на руках и коленях, не в силах будучи ехать в Казань, послал брата своего помолиться у мощей и принести елея от них. Сим елеем он стал мазать ноги, но без пользы. Тогда он стал со слезами просить помощи угодников Божиих Гурия и Варсонофия, и вот видит во сне святолепного старца, который говорит ему: «Ты мажешься маслом, а поста не содержишь». Александр рассказал свой сон отцу духовному, и стал по силе поститься, и выздоровел совершенно. Особенно замечательно исцеление дьяка Панкратьева. Он был так болен, что близок был к смерти. В тяжком страдании молился он Богу и призывал помощь новоявленных чудотворцев Казанских. Затем в тонком сне казалось ему, что он в соборном храме видит архиепископа Гурия; святитель хотел взять его за правую руку, но он пал на землю. Тихо приподняв его, святой сказал: «Не скорби, раб Божий Иоанн. Господь помиловал тебя, и ты будешь здоров, но иди и благословись у друга моего Варсонофия». Святитель сам повел его к правому углу собора, где стоял епископ Варсонофий, и сказал: «Брат Варсонофий! Благослови Иоанна и освободи его от болезни». Варсонофий, благословляя, сказал: «Не скорби, чадо Иоанн! По вере твоей к Богу ты будешь здоров». Пробудясь мгновенно от сна, Иоанн начал плакать пред иконой святителя и почувствовал себя здоровым.

В житии преподобного Даниила Переяславского упомянуто, что Даниил при пострижении в Пафнутьевом монастыре поручен был Левкию, как опытному старцу. Преподобный Левкий основал около 1476 года Успенский на Волоке монастырь, ныне село Левкиево Московской губернии, Волоколамского уезда, в тридцати двух верстах юго-западу от Волоколамска, при реке Рузе. Преставился в 1492 году. Никаких сведений о его жизни не сохранилось; вероятно, рукописи были истреблены в Смутное время, когда поляки разорили обитель. В 1680 году Левкиев монастырь приписан к Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю; в 1764 году упразднен. В оставшейся ныне приходской церкви почивают под спудом мощи основателя⁴⁵. Память его в селе Левкиеве празднуется 14 декабря, а по рукописным святцам положена 7 апреля.

Святитель Филипп происходил из боярского рода Колычевых, принадлежал к семейству знатному по заслугам предков и искренне благочестивому. Боярин Степан Иванович был любим великим князем Василием, как доблестный и заслуженный воевода; жена его Варвара была набожна и сострадательна к бедным; она и скончалась инокиней с именем Варсонофии. Сын их Феодор (мирское имя Филипп) получил лучшее воспитание в духе того времени: он учился грамоте по церковным книгам, приобрел и сохранил до конца жизни любовь к душеспасительному чтению. Великий князь Василий взял Феодора Колычева ко двору, и юный Иоанн полюбил его. Это раннее знакомство Феодора с будущим грозным царем впоследствии и было причиной всех бедствий Филиппа: посреди душевных бурь Иоанн вспомнил о своем бывшем любимце, отшельнике Соловецком; в его мирной беседе надеялся он найти умиротворение своей обуреваемой совести и вызвал его из пустыни, чтоб украсить им в своей столице престол святительский, но потом украсил и его самого венцом мученическим... В малолетство Иоанна жизнь при дворе была вдвойне опасна: опасна для жизни от крамол боярских, опасна для сердца от разврата. Горькая судьба, постигшая родственников Феодора⁴⁶, не могла не подействовать на его сердце: юноша живо почувствовал греховность и пустоту светской жизни. В один воскресный день (5 июня 1537 года) случилось ему во время литургии слышать слова Спасителя: «Никтоже может двема господинома работати»⁴⁷. Божественные слова так поразили его, что он решился навсегда расстаться с миром. Это было на тридцатом году жизни.

Помолившись усердно Московским чудотворцам, Феодор тайно, в одежде простолюдина, удалился из Москвы и близ озера Онеги, в деревне Хижах, пробыл несколько времени, чтобы остаться не замеченным в случае поиска. Он остановился в доме одного крестьянина и, чтобы не быть ему в тягость, предложил ему труды свои. Крестьянин послал его пасти свое стадо, и сын боярский, будущий первосвятитель всероссийский, с радостью принял на себя смиренную пастушескую должность. Потом он явился в Соловецкую обитель, незнаемый никем, и принял на себя суровые работы. Сын знаменитых и славных родителей рубил дрова, копал в огороде землю, работал на мельнице и на рыбной ловле. Испытанный в течение полутора года, Феодор Колычев пострижен по желанию своему в монашество с именем Филиппа и отдан под надзор опытному старцу Ионе Шамину, собеседнику преподобного Александра Свирского. Игумен Алексий послал нового инока в монастырскую кузницу, и Филипп колотил железо тяжелым молотом; потом заставили его работать в хлебне. Везде Филипп оказывался лучшим послушником; несмотря на тяжелую работу, он никогда не оставлял церковной молитвы, первым являлся в храм и последним выходил из него.

Смиренный труженик ободрен был небесным знамением. В храме обители Соловецкой и теперь показывают образ Богоматери «Хлебенный», утешивший хлебопекаря Филиппа. Братия хвалили трудолюбивого инока, но он ушел из обители в пустынное уединение и долго там подвизался.

После девятилетних подвигов смиренный послушник, по единодушному желанию всей братии, посвящен в сан игумена (в 1548 году) и много потрудился для обители преподобных Зосимы и Савватия.

Святой Филипп поставлен был в игумена против своего желания, но с ревностью и с любовью принялся за дела своего нового звания. Восемнадцать лет управлял он обителью и сделал для нее столько, что справедливо почитается ее создателем после первоначальников ее – Соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия. В 1550 и 1551 годах он по делам обители путешествовал в Москву и Новгород и возвратился оттуда с дарами царскими и с жалованными грамотами. Обитель долго не могла оправиться после пожара 1538 года; игумен Алексий, предшественник Филиппа, немногое успел восстановить. Филипп построил множество зданий для жилья и монастырского хозяйства, умножил и улучшил соляные варницы – это главный тогда источник доходов обители; соль возили в Холмогоры, Устюг, Вологду, Тотьму. При нем устроена мельница, пятьдесят два озера соединены каналом, и тем осушены болотистые места для сенокоса; проведены дороги по дебрям и болотам. В десяти верстах от обители, на одном из островов, устроен скотный двор, пущены лапландские олени, коих кожи и меха выделывались для продажи. Он написал для братии устав, сколько должно быть у каждого одежи и обуви, и тем положил конец своеволию некоторых. Для больных и дряхлых он устроил в монастыре больницу. Жизнь духовная при нем особенно процветала в обители Соловецкой: при нем подвизались в обители преподобные Иоанн и Лонгин, Вассиан и Иона, прославленные Господом. Чтобы оживить в братии дух, живший в великих основателях обители, он отыскал образ Богоматери Одигитрии, принесенный на остров преподобным Савватием, каменный крест, стоявший пред его келлией, Псалтирь и служебные ризы преподобных; велел собрать и записать все чудеса, совершенные преподобными. При нем построен обширный, в восемьдесят четыре сажени в окружности, трапезный храм Успения Богоматери с колокольней, освященный в 1557 году. До него в обители были клепала каменные и била деревянные, он приобрел три колокола. В 1558 году заложил он соборный храм во имя Преображения Господня и сам лично участвовал в работах при его постройке. Под северной папертью он выкопал и себе могилу, рядом с могилой наставника своего, старца Ионы. По временам он удалялся на безмолвие, за две версты от обители, и место его подвигов доселе называется Филипповой пустыней. Для ревнителей уединения он устроил скит на Заяцком острове, а по другим местам – уединенные келлии.

Таков был новый избранник, которого в 1566 году Иоанн Грозный вызвал в Москву на престол митрополии! Первый взгляд на царя должен был произвести тяжелое впечатление на благочестивого игумена: беспокойный, раздражительный вид, зловещий огонь некогда ясных очей, внезапная, ранняя потеря волос – должны были высказать опытному иноку всю несчастную повесть души царевой, пожираемой страстями. Царь надеялся, что найдет в Филиппе советника, который ничего не имеет общего с мятежным, по мнению Иоанна, боярством, как удаленный от него сначала образом мыслей и правилами воспитания, потом монашеством на острове Белого моря. Самая святость Филиппа должна была служить укором для бояр, в глазах царя недостойных и нечестивых. Иоанну казалось, что если он вручит подобному человеку жезл первосвятительский, то угодит Богу ревностью к благу Церкви и себе доставит надежного молитвенника и духовного утешителя. Притом он мог надеяться, что смиренный отшельник не станет вмешиваться в дела правления, а, сияя добродетелью, будет и царя освещать ею в глазах народа. Он принял Соловецкого игумена с честью, говорил и обедал с ним дружески; наконец объявил, что желает видеть его на кафедре митрополита. Филипп долго не соглашался принять высокий сан. «Не могу, – говорил он со слезами, – принять на себя дело, превышающее силы мои, отпусти меня, Господа ради; зачем малой ладье поручать тяжесть великую?» Царь настаивал на своем. Филипп объявил наконец, что исполнит волю царя, но с тем, чтобы уничтожена была опричнина, от которой страдает держава Русская. Иоанн отвечал, что опричнина нужна для царя и для царства, что против него все умышляют. Святители уговорили Филиппа согласиться на волю гневного царя: «Не вступаться в дела двора и опричнины, после поставления не удаляться с митрополии за то, что царь не уничтожит опричнины, советоваться с царем, как советовались прежние митрополиты». Таким образом святой Филипп оставил за своей совестью свободу и долг печаловаться за невинно гонимых и говорить о правде евангельской.

25 июля 1566 года Филипп был посвящен в сан митрополита.

В первое за тем время дела шли спокойно. Развратная опричнина притихла, опасаясь пустынного святителя. Царь осыпал его ласками и вниманием уважительным. Москва радовалась, увидя тишину с появлением нового митрополита.

Но и в высоком сане первосвятительском Филипп стремился духом в родную обитель Соловецкую – на своем дворе он построил храм во имя святых Зосимы и Савватия, Соловецких чудотворцев.

В последней половине 1567 года снова поднялись дела опричнины: доносы, клеветы, убийства, грабежи; особенно по возвращении из безуспешного похода Литовского, царь был в сильном раздражении, и этим пользовались злодеи. Над стонами невинных смеялись они и предавались гнусным делам. Черная немощь, душевная болезнь столько же терзала самого Иоанна, сколько он терзал других в припадках своего неистовства. Уже многие знатнейшие бояре сложили головы, кто в Москве, кто по городам; одни в истязаниях, другие под ударом топора, на плахе; некоторые пали от собственной руки Иоанна. Уже не только вельможи мнимоопасные, но и мирные безвестные граждане, страшась наглости кромешников, были в отчаянии, запирались в домах, и Москва как будто замерла от ужаса: опустели площади и улицы столицы, на них валялись непогребенные трупы... Среди страшного безмолвия несчастные ожидали только, не раздастся ли за них единственный спасительный голос – голос Филиппа. Что же Филипп? Святитель Божий страдал душой один за всех; он помнил слово Апостола: настой благовременне и безвременне⁴⁸; он не вступался в дела опричнины, согласно своему обещанию, – он только долгом считал вступиться за сокрушаемую ею земщину, за всех этих невинных страдальцев, над коими так свирепствовала опричнина. Филипп убеждал владыку Новгородского Пимена и других епископов стать за правду пред лицом гневного государя. Но уже не было в живых святого Германа Казанского, «непобедимого о Бозе ревнителя»; прочие трепетали от малодушия. Тогда ревностный первосвятитель не устрашился и один, без помощников, вступил в подвиг: он отправился увещевать Иоанна в Александровскую слободу, эту берлогу разврата и злодейств.

«Державный царь, – говорил он наедине Иоанну, – облеченный саном самым высоким, ты должен более всех чтить Бога, от Которого принял державу и венец; ты образ Божий, но вместе и прах. Властелин тот, кто владеет собой, не служит низким похотям и не волнует в самозабвении собственную державу».

Иоанн закипел гневом при этом неожиданном и таком смелом слове Филиппа. Он воскликнул: «Что тебе, чернецу, до наших царских дел?» Святитель отвечал: «По благодати Святого Духа, по избранию священного собора и по вашему изволению, я – пастырь Христовой Церкви. Мы с тобой должны заботиться о благочестии и покое православного христианского царства». – «Молчи», – сказал Иоанн. «Молчание неуместно теперь, – продолжал святитель, – оно размножило бы грехи и пагубу. Если будем выполнять произволы человеческие, какой ответ дадим в день пришествия Христова? Господь сказал: ”Да любите друг друга: больши сея любве никтоже иматъ, да кто душу свою положит за други своя. Аще в любви Моей пребудете, воистину ученицы Мои будете"» ⁴⁹. Твердый начетчик книжный Иоанн отвечал словами Давида: «Искреннии мои прямо мне приблизишася и сташа, и ближнии мои отдалече мене сташа. И нуждахуся ищущии душу мою, ищущии злая мне»⁵⁰. – «Государь, – сказал святитель, – надобно различать добрых людей от худых: одни берегут общую пользу, другие говорят тебе неправду по своим видам; грешно не обуздывать людей вредных, пагубных тебе и царству; пусть водворится любовь на месте разделений и вражды». – «Филипп, – сказал Иоанн, – не прекословь державе нашей, чтобы не постиг тебя гнев мой, или оставь митрополию». – «Я не посылал, – отвечал святитель, – ни просьбы, ни ходатаев и не наполнял ничьих рук деньгами, чтобы получить сан святительский. Ты лишил меня пустыни моей. Твори, как хочешь». Царь удалился в гневе на святителя, но и в раздумье о себе.

С того времени опричники стали настойчиво вооружать царя против митрополита. Царь возвратился в Москву, и казни возобновились. К святителю стекались вельможные и простые и со слезами умоляли его о защите. Святитель утешал несчастных словами Евангелия. «Дети, – говорил он, – Господь милостив! Он не посылает искушений более, чем можем понести, – надобно быть и соблазнам, но горе тому, кем соблазн приходит. Все это случилось с нами по грехам нашим, для исправления нашего; да и счастье обещано нам не на земле, а на небе».

В Крестопоклонное воскресенье (2 марта 1568 г.) царь пришел в храм соборный. Он и опричники были в черных одеждах, с высокими шлыками на головах и с обнаженными оружиями. Иоанн подошел к митрополиту, стоявшему на своем месте, и ждал благословения. Святитель безмолвно смотрел на образ Спасителя. Опричники сказали: «Владыко! Государь пред тобою, благослови его». Филипп, взглянув на Иоанна, сказал: «Государь! Кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и исказив благолепие твоего сана? Ни в одежде, ни в делах не видно царя. У татар и у язычников есть закон и правда, а на Руси нет правды; в целом свете уважают милосердие, а на Руси нет сострадания даже для невинных и правых. Убойся, государь, суда Божия. Сколько невинных людей страдает! Мы здесь приносим бескровную жертву Богу, а за алтарем льется невинная кровь христианская! Грабежи и убийства совершаются именем царя». Иоанн распалился гневом и сказал: «Филипп! Ужели ты думаешь переменить нашу волю? Не лучше ли тебе быть одних с нами мыслей?» – «К чему же вера наша? – отвечал святитель. – Не жалею я тех, которые пострадали невинно: они мученики Божии, но скорблю за твою душу». Иоанн пришел в неистовство, застучал палкой о помост храма и грозил казнями: «Нам ли противишься ты? Увидим твердость твою!» – «Я пришлец на земле, как и все отцы мои, – тихо отвечал святитель, – готов страдать за истину». Вне себя от ярости, Иоанн вышел их храма.

На другой день, как бы в укор святителю, всех его главных сановников взяли под стражу и пытали, допрашивая о тайных замыслах Филиппа. Подучили какого-то чтеца церковного принести нелепую жалобу на святителя пред собором епископов.

Новгородский владыка Пимен, унижавшийся пред царем, сказал вслух другим: «Митрополит царя обличает, а сам делает гнусности». Тогда исповедник правды сказал Пимену: «Любезный, человекоугодничеством домогаешься ты получить чужой престол, но лишишься и своего»⁵¹. Чтец тогда же со слезами сознался, что его заставили угрозами возвести на митрополита клевету. Святитель, простив чтеца, предал себя в волю Божию. «Вижу, – говорит он духовным сановникам, – что хотят моей погибели, и за что же? За то, что никому не льстил я, не давал никому подарков, не угощал никого пирами. Но что бы ни было, не перестану говорить правду – не хочу носить бесполезно сан святительский». Он видел, что царь не хочет более иметь его около себя, и переехал из Кремля в Никольский монастырь на Никольской улице.

Такую же смелость обличения показал святитель во время крестного хода (23 июля), куда Иоанн явился с опричниками в полном их наряде. В то время, когда пришел царь, святитель хотел читать Евангелие и, преподавая мир всем, увидел опричника в тафье. «Державный царь! – сказал святитель. – Добрые христиане слушают слово Божие с непокрытыми головами. С чего же эти люди вздумали следовать магометанскому закону – стоять в тафьях?» – «Кто это такой?» – спросил царь. Но виновный спрятал тафью, а товарищи его сказали, что митрополит восстает на царя. Иоанн вышел из себя, грубо ругал святителя, называл его лжецом, мятежником, злодеем, клялся, что уличил его в преступлениях.

Но в Москве не могли найти ни единого повода к обвинению святителя; стали искать лжесвидетелей против него в Соловецком монастыре, но и там все называли Филиппа праведным и святым. Многие старцы в обители, несмотря на угрозы и побои, как добрые страдальцы, перенесли все скорби за своего доброго пастыря и свидетельствовали о его непорочной жизни и отеческой заботе о братии. Но им не хотели внимать. Наконец игумен Паисий, которому обещали сан епископа, монах Зосима и с ним еще некоторые, недовольные строгостью Филиппа еще во время его игуменства, согласились быть клеветниками против святителя. Составили донос. В Москве Паисий, в присутствии царя и духовенства, со всей наглостью обвинял Филиппа. Святитель кротко сказал Паисию: «Что сеешь, то и пожнешь». И, обратясь к царю, говорил: «Государь! Не думаешь ли, что боюсь я смерти? Достигнув старости, готов я предать дух свой Всевышнему, моему и твоему Владыке. Лучше умереть невинным мучеником, чем в сане митрополита безмолвно терпеть ужасы и беззакония. Оставляю жезл и мантию митрополичьи. А вы все, святители и служители алтаря, пасите верно стадо Христова; готовьтесь дать отчет и страшитесь Небесного Царя более, чем земного». Святитель снял с себя белый клобук и мантию. Но царь остановил его, сказав, что ему должно ждать суда над собою, заставил взять назад утварь святительскую и еще служить литургию 8 ноября. Враги святителя хотели опозорить его пред народом. Участь Филиппа была решена: его обвинили в волшебствах, и царь требовал сжечь Филиппа. Духовенство упросило заменить казнь заключением в темнице.

Настало 8 ноября. При начале литургии ворвался в соборный храм один из гнусных любимцев царских, Басманов, и вслух народу прочел осуждение Филиппу. Опричники бросились в алтарь, сорвали со святителя облачение, одели в рубище, вытолкали из храма, посадили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь, осыпая бранью и побоями. Толпы народа со слезами провожали святителя, а он спокойно благословлял народ. Пред вратами обители он сказал народу: «Дети! Все, что мог, сделал я; если бы не из любви к вам, и одного дня не оставался бы я на кафедре... Уповайте на Бога, терпите...» На другой день привели его в Кремль для выслушания приговора: Филиппу, будто бы изобличенному в волшебстве и других преступлениях, надлежало кончить жизнь в заключении. Тут впервые Филипп встретил и своего бывшего ученика, Соловецкого игумена Паисия, который не постыдился клеветать на своего святого учителя. Святитель кротко напомнил ему слова Спасителя: «Аще кто речет брату своему: уроде, повинен есть геенне огненней»⁵². – «Что посеет человек, то и пожнет, – сказал Филипп. – Это слово не мое, а Господне». «Вспомни, царь, – сказал праведник и царю Грозному, – каковы были добрые цари; помни, что на злых есть строгий суд правды Божией». Иоанн движением руки приказал вывести Филиппа. Его отвели в смрадную келлию в Богоявленском монастыре, и здесь несколько дней страдал неустрашимый исповедник правды, окованный цепями, с тяжелой колодкой на шее, лишенный хлеба. Сюда Иоанн прислал голову любимого его племянника и велел сказать ему: «Вот твой любимый сродник, не помогли ему твои чары». Святитель встал, благословил, и поцеловал голову, и велел возвратить царю кровавый подарок. В порыве гнева Иоанн приказал было казнить Филиппа, но все епископы, пораженные неслыханной дотоле казнью первого сановника Церкви, умолили царя пощадить митрополита. Святителя перевели в Никольский монастырь из Богоявленского; снова заключили в мрачную келлию, снова забили ноги старца в колоды и руки в железные оковы и на старческую шею накинули тяжелую цепь. Вместе с ним в келлии поместили голодного медведя, и на другой день сам царь подходил к темнице, чтоб удостовериться, что мученик уже истерзан зверем, но лютый зверь кротко лежал в углу келлии-темницы... Толпы народа окружали монастырь с утра до вечера, желая знать, жив ли его любимый пастырь; в народе ходили рассказы о чудесах его. Это еще больше возмутило Иоанна, и он решил сослать Филиппа в заточение в Тверской Отрочь монастырь.

Прошло около года, как святой Филипп томился в заточении. В декабре 1569 года двинулся царь со своей дружиной карать Новгород и Псков за мнимую измену. Тогда, по воле Иоанна, Малюта Скуратов⁵³ явился в келлию Филиппа и с видом смирения сказал: «Владыко святый! Преподай благословение царю на путь в Новгород». Святитель знал, зачем явился Малюта. Еще за три дня до этого сказал он бывшим при нем: «Вот приблизился конец моего подвига» – и причастился святых таин. Злодею отвечал он: «Делай, что хочешь, но дара Божия не получают обманом». Сказав это, он стал на молитву и просил Господа, да приимет дух его с миром. Малюта задушил святителя подушкой и сказал с насмешкой настоятелю, что бывший митрополит от небрежного присмотра умер от угара. Это было 23 декабря 1569 года. Так окончил земную жизнь свою великий святитель, положивший жизнь за стадо свое! Многими богоугодными великими иерархами просияла Церковь Русская, но в числе их один только мученик за правду и человеколюбие. Слава его нетленна, как нетленны самые останки его.

Мощи святителя Филиппа были немедленно, в присутствии убийцы, преданы земле за алтарем монастырской церкви. В 1591 году они перенесены из Твери в Соловецкую обитель на место иноческих подвигов священномученика, причем найдены совершенно нетленными и положены в приготовленной им для себя могиле, в преддверии созданного им храма, подле любимого его наставника – в монашестве инока Ионы (Шамина).

Первое чудо, совершенное святителем Филиппом, было над зодчим Василием, на которого упало огромное дерево и раздробило ему члены так, что с трудом довезли его до обители Соловецкой. Три года лежал он в беспомощном состоянии. В праздник Рождества Христова он от великой печали заснул и видит себя в церкви, на бдении, и пред ним – Филипп, в одежде святительской, с кадилом в руке, сияющий ярким светом. Чудный муж сказал ему: «Встань, Василий» – и, подняв его за руку, примолвил: «Будь здрав именем Господним». Болящий вздрогнул, проснулся и с изумлением увидел, что он стоит на ногах у постели, с коей три года не мог подняться. Он тотчас же пошел в церковь и рассказал братии о том, что с ним было. Еще в 1636 году составлена и напечатана служба святителю, а в 1646 году его святые мощи поставлены в храме открыто для поклонения. В 1652 году знаменитый Никон, тогда еще митрополит Новгородский, по поручению царя Алексия Михайловича и патриарха Иосифа отправился в Соловки за мощами святителя Филиппа. Он привез ко гробу угодника Божия трогательное послание царя, который обращался к святителю, как бы к живому, и писал: «Молю тебя – прииди сюда, дабы разрешено было согрешение прадеда нашего, царя и великого князя Иоанна, учиненное пред тобою неудержимою яростию по влиянию зависти. Твое негодование на него выставляет и нас участниками в преступлении его, но я невинен в страдании твоем. Гроб прадеда заставляет меня скорбеть за него, а совесть благоговейная пред твоей жизнью и страданием побуждает скорбеть о том, что, невинно изгнанный, ты и поныне лишен святительской кафедры царственного града. Итак, преклоняю царский сан мой за согрешившего пред тобой: пришествием твоим к нам, оставь согрешение его». Трогательно и поучительно было торжество святителя, возвращавшегося на кафедру. Царь писал в письме к боярину Оболенскому: «Бог даровал нам, великому государю, великое солнце. Как древле царю Феодосию возвратил Он мощи пресветлого Иоанна Златоустого, так и нам благоволил возвратить мощи целителя, нового Петра, второго Павла-проповедника, второго Златоуста, великое солнце, Филиппа, митрополита Московского. Мы, великий государь, с богомольцем нашим Никоном, митрополитом Новгородским, ныне же по милости Божией патриархом, со всем священным собором, с боярами и со всеми православными даже до грудного младенца, встретили его у Напрудного и приняли на свои главы с великой честью. Лишь только приняли его, подал он исцеление бесноватой немой: она стала говорить и выздоровела. Когда принесли на пожарище к лобному месту, еще исцелил девицу при посланниках Литвы, которые стояли у лобного места. Когда поставили святые мощи его на лобном месте, все пролили слезы умиления: пастырь, невинно изгнанный, возвращается на свой престол. На площади у Грановитой палаты исцелен слепой. В соборе, на самой средине, стоял он десять дней, и во все дни, с утра до вечера, был звон, как в пасхальную неделю. Не менее, как два, три человека в сутки, а то пять, шесть и семь человек получали исцеление. Исцелена жена Стефана Вельяминова. Она уже сказала, чтобы читали ей отходную, как забылась, и ей явился чудотворец и сказал: «Вели несть себя ко гробу моему». Она была слепа и глуха восемь лет и лежала больной. Когда же принесли ее, то прозрела, стала слышать и пошла здоровой. Когда принесли его в соборную церковь и поставили на его кафедре, как не дивиться, как не прославлять, как не проливать слезы при мысли, что изгнанный возвращается и принимает честь, принадлежащую ему? Где ж теперь гонители? Где лживые советники? Где клеветники и наушники? Где ослепленные мздою очи? Где искавшие власти за гонимого? Не все ли они погибли? Не все ли исчезли на век? Не все ли приняли месть от прадеда моего? Да и вечную примут месть, если не покаялись! О, блаженны заповеди Христовы! О, блаженна правда, не меряющая лиц! О, блажен, истинно преблажен тот, кто исполнял заповеди Христовы и пострадал за правду от своих! Ей ничего нет лучше того, как утешаться правдою, за нее страдать и судить людей по правде. Каждый день молим Создателя, всещедрого Бога, и Пречистую Его Матерь, чтобы Господь Бог по прошению Богоматери и по молитвам всех святых даровал нам вместе с боярами своими судить людей Его по правде, всех одинаково».

Святые мощи поставлены в Успенском соборе, у южной двери в алтарь, где они и ныне покоятся. На месте торжественной встречи святых мощей поставлен крест с надписью, который и доселе стоит в часовне у Крестовской Заставы, получившей от него свое название.

«Восхвалим Филиппа премудрого, наставника православия, провозвестника истины, ревнителя Златоустого, светильника Русской земли. Вооружив себя бронею духовного мужества, ты бестрепетно обличил непослушавших тебя; властию от Бога единого данною, ты совершил свое течение и соблюл веру, блаженный святитель, увенчанный светлым венцом правды! Тобою украсил Бог храм Матери Своей и нетленное тело твое, в изгнании пострадавшее, много лет в земле сокровенное, возвратил престолу твоему, к радости и веселию паствы твоей»⁵⁴.

Преподобный Игнатий положил начало иноческому житию в Кирилловом Белоозерском монастыре; потом подвизался близ бывшего города Ломска, в шестидесяти верстах от Вологды, и здесь основал СпасоЛомскую пустынь⁵⁵. Любитель безмолвной жизни, предоставив основанной пустынью управлять одному из учеников своих, удалился из нее в Вадожскую волость и здесь жил отшельником на берегах реки Сарры. Когда же и сюда собрались к нему ревнители иноческой жизни, он построил для них храм Покрова Богородицы, и таким образом основалась Вадожская Богородицкая пустынь. Преподобный Игнатий почил от трудов своих 28 декабря 1591 г.

Мощи сего угодника Божия почивают под спудом в Спасо-Ломской церкви, за правым клиросом Благовещенского придела. Здесь издревле стояла над местом погребения преподобного простая деревянная рака. Но в 1835 году она, от усердия помещицы Наталии Румянцевой, была обита медной латунью и обнесена чугунной решеткой. На раке находится икона преподобного Игнатия во весь рост. Подле гробницы сохраняются железные вериги преподобного.

Сохранилось предание, что преподобный Игнатий, оставив Вадожскую пустынь, стал жить отшельником. Место это и поныне известно и отмечено часовней над ключевым колодцем. В старину это было место лесистое, а жилые поселки отстояли отсюда верст на пять, на шесть. Сообщения с ними шли по едва заметной тропинке, тянувшейся вверх по берегу речки Даровицы. Вот на эту-то тропинку преподобный Игнатий и выносил плоды своих пустынных трудов – лапти, плетением которых он добывал себе хлеб. Желавшие поднимали с дорожки те лапти, взамен оставляя хлеб. Им не только сам он питался, но часть уделял и другому иноку, жившему вниз по течению той же речки, верстах в трех от преподобного Игнатия; имя ему было Иоаким. От него-то будто бы и поныне та местность именуется «Якимово».

Спасо-Ломская пустынь уже не существует. В ста восьмидесяти верстах от губернского города Ярославля, в шестидесяти восьми от уездного города Пошехонья, в пятидесяти верстах от ближайшего города Череповца и в шестидесяти пяти от города Вологды стоит ныне церковь Спаса, что на Лому.