Епархиальные и общецерковные труды

Летом 1918 года, в соответствии с Определением Поместного Собора, по всем епархиям проходили выборы Епархиальных Советов, которым предстояло заменить духовные консистории. В Петроградской епархии избрание Епархиального Совета состоялось на первом чрезвычайном Епархиальном собрании, открытом митрополитом Вениамином 1 июля (18 июня). Согласно Соборному положению, Епархиальное собрание, с равным представительством духовенства и мирян в нем, становилось высшим органом, при содействии которого архиерей осуществлял управление епархией.

Работа собрания продолжалась 10 дней, причем на всех пленарных заседаниях председательствовал сам митрополит. Материалы к пленарным заседаниям обсуждались в 4 комиссиях: административно-организационной, финансово-хозяйственной, просветительной и благотворительной. 11 июля владыка выступил с заключительной речью. Он выразил делегатам глубокую благодарность «за дружную, согласную и энергичную работу, за то, что они, невзирая на тяжелое время, нашли возможность собраться и отдать «силы, труд и сердце общему церковному делу». Отметив, что настоящее собрание было первым, где приняли участие «два элемента – пастыри и миряне», Владыка призывает тех и других стать на путь тесного братского единения, так как «не могут существовать пастыри без пасомых, но немыслимы, в свою очередь, и пасомые без пастырей. Эти «два вола» должны впрячься в один плуг для общей работы на Христовой ниве. Трудно это делание, однако надо собрать силы, не следует падать духом. Обстоятельства жизни нашей показывают, что все натиски со стороны враждебных Церкви сил – не уничтожают нашего дела, а, наоборот, помогают ему. Они пробуждают в нас дух ревности Христовой. Пусть же этот дух ревности о деле Христовом ярким пламенем загорится в наших сердцах. Пусть эта ревность соединит и Архипастыря, и пастырей, и пасомых в одну тесную семью...""⁷⁵⁶

Ход Епархиального собрания был омрачен смертью первого викария Петроградской епархии, ректора Духовной академии епископа Ямбургского Анастасия. Он умер 6 июля (23 июня) 1918 года в Мариинской больнице, на руках своих учеников, иеромонахов Николая (Ярушевича) и Мануила (Лемешевского). (В тот же день в Москве был убит германский посол граф В. Мирбах, и внутренняя обстановка в стране еще больше накалилась). В последний год жизни владыки Анастасия его физическое состояние отягощали тяжелые моральные страдания. «После революции для Академии началось кошмарно-трудное время, когда приходилось шаг за шагом отстаивать самое ее бытие от посягательств враждебных сил...» Советская власть, «национализировав» академию, выплачивала содержание только ее «трудовому персоналу» – сторожам, истопникам и т.д. Профессора и администрация, включая ректора, доктора сравнительного языкознания и доктора церковной истории, буквально голодали. Епархиальное собрание пришло на помощь Духовной академии, предоставив ей значительный кредит, однако ректор до этой отрадной новости дожить не успел. В революционном Петрограде вовремя не удалось достать даже гроба, и в академию тело Преосвященного, облаченное в мантию, доставили из больницы на носилках⁷⁵⁷.

В день прощания с епископом Анастасием, 9 июля, литургию в Академическом храме совершал митрополит Вениамин. Чудно пел митрополичий хор и хор Иоанновского монастыря. На отпевание, вместе с митрополитом, вышли епископы Геннадий, Мелхиседек и Артемий, профессора и студенты в священном сане и многочисленное духовенство, включая членов Епархиального собрания. Гроб был обнесен вокруг здания академии и предан земле на Братском кладбище Лавры⁷⁵⁸.

10 июля Епархиальным собранием был избран Миссионерский совет, перед которым в новых условиях вставала задача противостоять антирелигиозной и антицерковной пропаганде. Соответственно, его персональный состав был увеличен до 32 человек (из них 12 мирян), причем сам митрополит Вениамин возглавил список членов как «Главный Руководитель и Наблюдатель за деятельностью Совета». (Видимо, несколько позднее в совет был включен профессор Б.А. Тураев, имя которого добавлено от руки в конце списка)⁷⁵⁹. Председателем совета стал священник Николай Чепурин; из мирян в него вошли Иван Ковшаров, ряд профессоров Духовной академии и преподавателей семинарии, в том числе И.П. Щербов. Интересно, что под руководством святителя Вениамина в Миссионерском совете дружно трудились священники, к концу 1920-х годов ставшие непримиримыми противниками: будущие «сергиане» (протоиереи Михаил Чельцов, Сергий Бычков, Иоанн Сарв и др.), обновленцы (священники Иаков Журавский, Николай Платонов, Владимир Красницкий), иосифляне (священник Иоанн Никитин)...

Петроградский Епархиальный Совет, в составе пяти священников и трех мирян, открыл свои заседания 15 (2) июля, после торжественного молебна, совершенного митрополитом Вениамином. Обратившись к членам Совета, владыка призвал их к тому, чтобы они «по всем вопросам, касающимся епархиальной жизни, прямо и открыто имели свои собственные суждения.

Владыка может согласиться или не согласиться с мнением Совета – это другой вопрос, но он желает, чтобы решения Совета непременно были самостоятельными.

«Архиереи, – говорил Владыка, – часто считают себя непогрешимыми только потому у что им всегда поддакивают». Он не хочет этого поддакивания и просит Совет иметь свое мнение». Митрополит заверил, что «двери его дома всегда открыты; он всегда готов поделиться с членами Совета своим опытом, рад выслушать их и помочь всему, что будет касаться блага епархиальной жизни»⁷⁶⁰.

Закрытым голосованием большинством голосов председателем Совета был избран магистр богословия протоиерей Михаил Чельцов, а его заместителем – протоиерей Леонид Богоявленский.

В воскресенье 14 (1) июля митрополит Вениамин вместе с епископами Геннадием и Артемием открывал Александро-Невское православное трудовое братство по заготовлению церковных свечей и богослужебных предметов. В ведение нового братства по постановлению Епархиального собрания перешел епархиальный свечной завод⁷⁶¹. Митрополит отслужил молебен под открытым небом и благословил председателя совета братства протоиерея Леонида Богоявленского иконой св. Александра Невского. Обратившись к членам и трудникам братства с отеческим словом, владыка осветил с христианской точки зрения цели трудового братства и то настроение, в каком должна протекать их деятельность⁷⁶².

Вечером 28 (15) июля митрополит отбыл в Москву с докладом Патриарху. А в Петрограде по его благословению на следующий день состоялось не имевшее прецедента в религиозной истории России событие – соединенное собрание Братства приходских советов и представителей инославия и иноверия для обсуждения мер по защите веры и церкви. Поводом для этого собрания послужил циркуляр местного Комиссариата просвещения об удалении к 1 августа из школьных зданий икон и других предметов религиозного культа. Места в президиуме заняли епископы Геннадий и Артемий, члены правления Братства, а также откликнувшиеся на приглашение каноники Б. Ломбард и С. Мацеевич, прелат К. Будкевич, пастор Т. фон-Виллигероде, имам Ф. Девлеканов, раввин М.Г. Айзенштадт... Единодушное мнение собрания сводилось к тому, что изданный циркуляр ограничивает провозглашенную правительственным декретом свободу совести. Было принято постановление «обратиться к подлежащим советским властям с требованием о немедленной отмене незаконно изданного /.../ циркулярного распоряжения». Участники собрания очень сожалели об отсутствии среди них митрополита Вениамина. Все они хорошо знали, что «отзывчивое сердце Владыки, всегда горящее ревностью о славе Божьей, болеющее скорбями и тугами Церкви Христовой и всех своих пасомых, несомненно, со всею искренностью порадовалось бы при виде того единения душ и сердец верующих во Единого Бога, которое всегда заповедует и о котором всегда молится Архипастырь»⁷⁶³.

Успех собрания послужил толчком для разработки Братством приходских советов проекта организации «Всероссийского Союза защиты веры», в который на правах действительных членов вошли бы все религиозные общины верующих во Единого Бога. Такой «Союз» должен был обеспечивать «защиту прав на свободное и беспрепятственное исповедание веры, на ее проявление и распространение»⁷⁶⁴. Из этих планов ничего не вышло, но год спустя в Москве возник «Исполнительный комитет по делам духовенства всея России» («Исполкомдух»). Эта межрелигиозная организация, инспирированная ЧК, была призвана содействовать ослаблению оппозиционных отношений к большевистскому государству со стороны духовенства разных конфессий. Фактически же в ее деятельности все четче стали прослеживаться черты, свойственные правозащитной организации. Необходимо отметить, что функции почетного председателя «Исполнительного комитета по делам духовенства всея России» принял на себя митрополит Петроградский Вениамин⁷⁶⁵. В какой-то степени «Исполкомдух» сам превращался в «Союз защиты веры», что быстро сказалось на его судьбе – осенью 1920 года он был ликвидирован.

Выраженный от лица всех верующих Петрограда – христиан, мусульман, иудеев – протест как бы подтолкнул власти на новые шаги, направленные против религии и свободы совести. 7 августа 1918 года за подписью председателя Совета комиссаров Союза коммун Северной области [С.К.С.О.] Г.Е. Зиновьева и наркома просвещения А.В. Луначарского вышло вызывающее постановление: «Домовые церкви и часовни всех исповеданий, существующие при учебных и воспитательных заведениях всех степеней, а также при всех правительственных учреждениях, подлежат ликвидации в срочном порядке к 10-му августа с. г.» Самым циничным в нем было даже не то, что власти отнимали у верующих храмы, которые те, в связи с отделением Церкви от государства, только что взялись содержать за свой счет. Большевики спешили получить «навар», пустив на распродажу церковное имущество: «суммы, вырученные от его ликвидации, /.../ предназначаются на расходы по реализации школьной реформы»⁷⁶⁶.

На собрании настоятелей и приходских советов домовых церквей, состоявшемся 9 августа, была вынесена резолюция о том, что изданное постановление находится в явном противоречии сразу с двумя статьями декрета об отделении Церкви от государства. К этой резолюции 12 августа присоединилось Братство приходских советов. Оно выразило уверенность, что «народные комиссары отменят циркуляр... и сделают немедленно распоряжение о приостановлении приведения его в исполнение». Протест поступил в Управление делами С.К.С.О. только 20 августа. Реакция «народных комиссаров» из Смольного на голос православного народа было самой уничижительной: «В архив»⁷⁶⁷.

А в Москве 24 августа 1918 года, наконец, появилась на свет особая инструкция «в развитие» декрета об отделении Церкви от государства. Нацеленная на искоренение религии, она была составлена «единолично» П.А. Красиковым⁷⁶⁸ как бы для того, чтобы сорвать наметившуюся было возможность обсуждения вопроса о порядке проведения в жизнь этого декрета заинтересованными сторонами, т. е. представителями разных конфессий и правительства.

Большевистский режим прекрасно осознавал, что его опорой является отнюдь не поддержка широких масс населения. Об этом ярко свидетельствует телеграмма В.И. Ленина Г.Е. Зиновьеву от 26 июня 1918 года: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает"⁷⁶⁹. Акция устрашения требовала тщательной и достаточно длительной подготовки.

В конце июля епископ Артемий, вернувшись из поездки по епархии, доложил митрополиту об аресте в селе Ополье, под Ямбургом, священника, церковного старосты и председателя приходского совета. «За какие провинности этот арест был произведен, местные крестьяне недоумевают»⁷⁷⁰.

1 августа в Петрограде открылся съезд Советов Северной области – из Кремля на него прибыли Я.М. Свердлов и Л.Д. Троцкий. Их пламенные речи помогли съезду принять нужные резолюции, в том числе такую: «Усилить бдительность по отношению к буржуазии /.../. Советская власть должна обеспечить свой тыл, взяв под надзор буржуазию, проведя на практике массовый террор против нее»⁷⁷¹. К выполнению программы «брать под надзор», т.е. под арест, будущих жертв приступили с того же дня.

В первых числах августа 1918 года были арестованы священник Вячеслав Силин, священник Петр Успенский, протоиерей Философ Орнатский... В связи с арестом о. Философа 3 августа состоялось чрезвычайное заседание Епархиального Совета. Было постановлено «поручить Комиссару по епархиальным делам И.М. Ковшарову немедленно у подлежащей власти выяснить вопрос о причинах ареста и принять меры к, освобождению о. протоиерея из-под стражи», а также созвать в тот же день после всенощного бдения экстренное собрание прихожан Казанского собора «для обсуждения вопроса о мерах и способах, какие должны быть приняты к немедленному освобождению О. Настоятеля»⁷⁷². Власть осталась совершенно глуха к этим хлопотам.

Одним из своих первых предложений, направленных в Епархиальный Совет, митрополит Вениамин вводил особое моление по всем храмам епархии за арестованное духовенство. 9 августа он писал: «По имеющимся сведениям, в последнее время очень участились со стороны светской власти обыски в учреждениях духовного ведомства и аресты лиц духовных; которые находятся теперь в разных местах заключения, не сообщаемых духовной власти. Ввиду сего нахожу благопотребным неотлагательно установить нарочитое церковное моление «о сущих в темнице»: протоиерее Философе (Орнатском, настоятеле Казанского собора в Петрограде), протоиерее Александре (Каминском – Митрофаниевско-кладбищенской церкви), иерее Петре (Успенском – Екатерингофской Екатерининской церкви), иерее Александре (Дубровском – рукодельной школы на Крестовском острове), иерее Вячеславе (Силине – Ульянковской церкви, Петроградского уезда), иерее Гаврииле (Семеновском – Опольской церкви, Ямбургского уезда) и о других, могущих оказаться в таком же положении страждущих за православную Церковь, о которых впоследствии сделается известным. Да подкрепит Всевышний Господь душевные и телесные силы их в мужественном перенесении постигших их тяжких испытаний. Моления возглашать за церковными службами на великой и сугубой ектениях, в своем месте. О чем и объявить духовенству вверенной мне Петроградской епархии к исполнению»⁷⁷³. Через неделю Петроградский Епархиальный Совет своим указом от 16 (3) августа 1919 г. предусмотрел меры по обеспечению семей репрессированных, одобренные митрополитом Вениамином.

Многочисленные аресты спровоцировали убийство комиссара по внутренним делам и шефа Петроградской ЧК М.С. Урицкого – он пал от руки юноши, мстящего за расстрел своего друга. Убийство Урицкого, наряду с покушением на Ленина, развязало большевикам руки. Взяв за образец самые позорные стороны средневековья и «великой французской революции», они сделали массовый террор (наряду с голодом) главным средством свой внутренней политики. За полтора месяца «красного террора» в Петрограде только по официальным данным было «расстреляно около 800 человек»⁷⁷⁴ (чекисты даже не трудились вести их точный подсчет). Списки «контрреволюционеров» всегда включали представителей духовенства: «Поражу пастыря и рассеются овцы стада». Жертвами коммунистической резни осени 1918 года стали 84-летний старец-протоиерей Алексий Ставровский, протоиереи Философ Орнатский, Александр Васильев, Борис Клеандров, священники Петр Успенский, Вячеслав Силин...

Воспоминания о пережитом в сентябре – октябре 1918 года оставил протоиерей Михаил Чельцов⁷⁷⁵. Арестованный по ордеру без указания фамилии, «а с общей пометкой на обыск и арест всякого», он оказался одним из многих сотен заложников-петроградцев, проведших несколько недель в ожидании кровавой расправы в концентрационном лагере в Дерябинских казармах на Васильевском острове. Оттуда он все же нашел возможность переслать два обширных письма митрополиту Вениамину. Святитель не оставил в беде заложников и их родных. Он не побоялся возвысить свой голос, чтобы напомнить коммунистическим правителям об их долге соблюдать «установленную законом государственным свободу веры». От имени «десятков тысяч взволнованных и смущенных людей» он направил 9 сентября (27 августа) 1918 года под расписку в Смольный, в Совет Комиссаров Союза коммун Северной области, обращение-запрос.

В своем письме митрополит еще раз подчеркивал аполитичность Церкви и ее полную лояльность существующей власти: «Церковь Православная и ее пастыри в соответствии с основами христианского учения и заветами церковными совершают свое служение независимо от того или иного государственного строя, формы правления и вида гражданской власти, признавая всякую власть посланною от Бога, дарованной народу по суду правды Божественной. Но в исповедании Христовой истины Церковь оставалась и остается незыблемо твердою, перенося все мучения и гонения там, где требования власти вынуждают отречься от Христианской веры. /.../ В устроении земной жизни верующих Церковь стоит на основах истинного братолюбия, признающего равенство всех перед Богом и требующего служения ближнему до полного самопожертвования.

Слыша проповедь пастырскую в соответствии с указанными началами, паства ныне смущена и встревожена и требует ответа: виновны ли пастыри и, если виновны, то в чем? Если же невиновны, то не является ли преследование пастырей уже прямым гонением на Церковь Христову и веру Христианскую? И тогда Церковь оказывается в худшем правовом положении, чем она была во времена открытых гонений от Римских Цезарей».

Как и в своем предыдущем письме в Смольный, направленном в январе, митрополит далек от какого-либо обличения режима или конфронтации с ним. Он лишь находит необходимым, «чтобы представители власти гражданской дали ясный ответ о причинах мероприятий, нарушающих правильное течение жизни церковной». Свое обращение владыка заканчивает идущими из глубины его сердца словами:

«Молю Бога о даровании мира и тишины земле нашей, по долгу Архипастырского [служения] моего непоколебимо указываю на долг власти гражданской во имя блага народного дать вверенной мне Богом пастве возможность с душевным спокойствием и беспрепятственно молиться со своими пастырями в своих храмах»⁷⁷⁶.

У большевиков, однако, был особый взгляд на мораль и право. Запросы, протесты, призывы соблюдать хотя бы свои собственные декреты и законы для них не имели никакого значения. Можно только удивляться, что за свое письмо владыка сам не лишился свободы...

В начале октября митрополит передал через Епархиальный Совет «3800 руб. на выдачу пособий семьям заключенных священнослужителей и 200 руб. на приобретение продуктов для самих заключенных»⁷⁷⁷. (Для сравнения, укажем, что годовой оклад викарного епископа на 1918 год был установлен в размере 5000 руб.). А в середине октября, как вспоминал о. Михаил Чельцов, в тюрьме «появился, доселе не знаю откуда и как проникший слух, будто бы только от митрополита Вениамина идущее известие, что для допроса и освобождения нас едет из Москвы какое-то особое лицо, специально для разбора и ликвидации наших дел командируемое». Действительно, вскоре его вызвали к новому следователю, который после короткого допроса уверил, что его освободят и что он «должен быть благодарным митрополиту Вениамину»⁷⁷⁸.

Еще пятнадцатью годами ранее святитель Вениамин прозревал, что «недоброжелатели и враги Церкви» готовят ей большие невзгоды. В одной из его самарских проповедей, произнесенной в феврале 1903 года, есть такие слова:

«Всему этому подобает быть. Чем больше приближается время наступления славного царства Христова, тем усиленнее старается враг рода человеческого препятствовать успехам Церкви, так как она отторгает у него сынов, обреченных им на погибель. В последние дни, – говорит Апостол Павел, – наступят времена люта (2Тим.3:1), и перечисляет далее разные виды людей с извращенною совестию и помраченным умом, руководимых диаволом. Но все усилия ниспровергнуть Церковь окажутся тщетными, так как по обетованию Божию врата адова, т. е. все нападения диавола не одолеют ее (Мф.16:18). Обетование Божие неизменно, и исполнить его у Бога Всемогущего силы достаточно»⁷⁷⁹.

Со своей же стороны архипастырь прилагал всевозможные усилия, чтобы вызволить священников из тюрем. «Побеждая в себе всё тяжелое и неприятное, с опасностью подвергнуться нареканиям и укорам от духовенства и мирян», он лично и неоднократно обращался, например, к одному из самых одиозных лиц в Наркомате юстиции с просьбой ходатайствовать за арестованных. «Результатом его унижения ради нас и было наше освобождение»⁷⁸⁰.

В обстановке «красного террора» режим приступил к полномасштабной национализации церковного достояния, к лишению Церкви всех имущественных прав. Однако создается впечатление, что петроградские власти на этот раз не спешили заимствовать методы «атеиста ленинской школы» П.А. Красикова. По инициативе Комиссариата юстиции в Петрограде 24 октября 1918 года открылось «частное совещание» по вопросам регистрации приходов в соответствии с нормами «советского законодательства». Для разрешения множества недоуменных вопросов Епархиальным Советом на него были командированы от епархии протоиереи Димитрий Стефанович и Василий Акимов, миряне И.М. Ковшаров (комиссар по общеепархиальным делам) и Н. А. Елачич (товарищ председателя Братства приходских советов)⁷⁸¹.

В свою очередь, митрополит Вениамин отправил в Москву, в Совет Народных Комиссаров, две докладные записки – в конце 1918 года и в феврале 1919 года. «В них он ходатайствовал за права Церкви, опираясь на права верующего народа, на истинное понимание закона о веротерпимости, так и существа православной веры и церкви. И не без влияния этих ходатайств явился «Циркуляр по вопросу об отделении церкви от государства""⁷⁸². Этот циркуляр за подписью наркома юстиции Д.И. Курского, напечатанный в «Известиях» 5 февраля 1919 года, несколько оградил верующих от злоупотреблений и произвола на местах.

Одной из первых в городе религиозных общин, получившей регистрацию, был приход Введенской церкви на Петроградской стороне. По благословению митрополита Вениамина необходимые для этого меры принял священник Димитрий Кратиров – единственный из трех священников храма, оставшийся на свободе в недели «красного террора»⁷⁸³.

28 ноября 1918 года митрополит Вениамин присутствовал на собрании благочинных церквей Петрограда. На нем было постановлено «для более спокойной и энергичной деятельности рекомендовать приходским советам зарегистрировать свои приходы, поручив протоиерею М.П. Чельцову составить однообразный проект Устава для приходских общин на основе имеющихся в [Епархиальном] Совете Уставов Владимирского и Волковско-кладбищенского». Устав Владимирской общины уже имел официальный статус – 4 ноября он был зарегистрирован исполкомом местного райсовета, хотя многие его пункты и прямо нарушали как декрет «Об отделении Церкви от государства», так и инструкцию к нему⁷⁸⁴.

В Петроградской епархии применение названного декрета стало регулировать «Обязательное постановление Совета Комиссаров С.К.С.О.». Оно было подписано Г.Е. Зиновьевым 2 декабря 1918 года и опубликовано 6 декабря (в один день с подписанным тем же Зиновьевым Обязательным постановлением «Об учете в Петрограде спичек»). Это постановление предусматривало четырехнедельный срок для представления властям инвентарных описей имущества, «специально предназначенного для богослужебных и обрядовых целей» и двухнедельный – для представления сведений о капиталах «вероисповедных организаций». Немедленной передачи местным советам подлежали только «доходные имущества» церковных и религиозных обществ, а также метрические книги⁷⁸⁵. Не случайно один из подручных П.А. Красикова в статье, вышедшей в московских «Известиях» в середине марта 1919 года, с возмущением писал, что «декрет об отделении церкви от государства в Петрограде недостаточно твердо проведен». Его злобное внимание особенно привлекло то, что «в декабре местный епархиальный совет под сурдинку возобновил издание своего официального органа под названием «Петроградский Церковный Вестник"», и то, что «домовые церкви, находящиеся при различных, даже Советских установлениях, богадельнях, приютах и пр., не везде закрыты»⁷⁸⁶.

Действительно, когда осенью 1918 года власти начали широкое наступление на домовые храмы Петрограда, некоторые из них, в частности больничные, все же удалось отстоять. Митрополит Вениамин, принимая близко к сердцу судьбу духовенства закрываемых храмов, 4 октября 1918 направил предложение в Епархиальный Совет: «В настоящее время оказалось немало священнослужителей, выброшенных на улицу. Между тем причтовые помещения при приходских церквах имеют значительные размеры, стоят наполовину пустыми или реквизируются, или подлежат реквизиции для назначения, мало имеющего чего-нибудь общего с церковью. Кроме того, необходимо прийти на помощь бедствующей братии и ради ее несколько потесниться.

Все это и рассмотреть в Епархиальном Совете»⁷⁸⁷.

Сам владыка в трудную минуту выручил своего бывшего наставника по Олонецкой духовной семинарии протоиерея Христофора Белкова, распорядившись выдать ему «на переезд и устройство на новой квартире» 500 руб.⁷⁸⁸ Резолюцией от 3 февраля (21 января) 1919 года владыка Вениамин предоставил о. Христофору и новое место служения – он прикомандировал его к малоохтинской Мариинской церкви⁷⁸⁹.

А когда Епархиальный Совет выделил священнику Петропавловской церкви Вырицы Георгию Преображенскому единовременное пособие в размере 500 руб., то митрополит, утверждая 11 июля 1919 года это постановление, написал: «К назначенным в пособие священ[нику] Преображенскому прилагаю еще 300руб.»⁷⁹⁰. Однако, к сожалению, далеко не все петроградское духовенство прислушивалось к призывам своего архипастыря.

Всячески поддерживая и укрепляя клир, самоотверженно несший служение православному народу, митрополит Вениамин не находил возможным проявлять снисхождение к тем, кто заботился о себе в ущерб пастырскому долгу. Некоторые священники злоупотребляли отпусками: оставив своих прихожан в голодном и небезопасном Петрограде, они под разными предлогами медлили с возвращением, посылая в Епархиальный Совет слезницы о продлении отпуска и о сохранении места. Однажды, когда Епархиальный Совет пошел навстречу двум заслуженным в прошлом священникам, митрополит не стал утверждать эти пункты журнала Совета. «1919. Янв. 21–3 февр. Ст.9. Положение Скорбященской церкви катастрофическое. Протоиерей Иоанн Колесников отсутствует более полугода и просит отпуск на неопределенное время. За три недели, на которые откладывается его увольнение, он едва ли может дать ответ, а тем более приехать, так как способы передвижения из Самарской губ. теперь еще более ухудшились. К прот[оиерею] Колесникову, который так долго отсутствует, применить постановление Епарх[иалыюго] Совета об отсутствующих священнослужителях свыше четырех месяцев, т.е. уволить его за штат, о чем ему и сообщить. Известно ли было Епарх[иалъному] Совету до сдачи мною прошения о таком продолжительном отсутствии прот[оиерея] Колесникова и собраны ли сведения об отсутствующих священнослужителях?,

По ст. 11. Настоятель оставил приход и церковь, когда их постигли беды. Ввиду чего возвращение его к этой церкви вообще едва ли возможно. По посторонним сведениям прот[оиерей] П. Романовский поступил в г. Олонце на гражданскую службу и о скором возвращении в Петроград не думает. В прошении он просит отпуск по болезни или уволить его за штат и даже хлопочет о составлении его послужного списка при последнем исходе его прошения. Ввиду переживаемых обстоятельств времени и своего положения он предполагает, что разрешение продления отпуска может оказаться невозможным, и если принять еще во внимание положение его, как настоятеля кладбищенской церкви. Ввиду всего этого настоятеля Малоохтинской Мариинской церкви протоиерея Пантелеимона Романовского, согласно прошению, уволить за штат. Настоятелем назначается протоиерей той же церкви Василий Бобровский. Прочее утверждается. Митроп[олит] Вениамин"⁷⁹¹.

Показателен и такой запрос владыки в Епархиальный Совет: «1918. Сент. 28–11 окт. /.../ По дошедшим до меня сведениям от и. д. Настоятеля Введенской, что на Петроградской стороне, церкви, диакон тамошней церкви Дмитриев, вообще не очень внимательный к исполнению своих обязанностей, увлекшись коммерческими делами, покинул Петроград и пребывает вне его, устраивая эти дела, хотя срок его отпуска уже истек. По этому делу представить справку: на какое время диакону Дмитриеву дан отпуск, и затребовать письменное донесение и. д. Настоятеля о возвращении или отсутствии диакона Дмитриева»⁷⁹². Выяснилось, что отпуск о. Петру Дмитриеву был предоставлен до 15 сентября, но даже два месяца спустя он так и не вернулся к месту служения. В связи с неявкой его также уволили, а на штатную вакансию к Введенской церкви 29 (16) января 1919 года митрополит Вениамин определил диакона Симеона Никиташина⁷⁹³.

Другой подобный пример относится к священнику села Пулкова А. Алексееву. 8 мая 1919 года весь пулковский причт в составе двух священников, диакона и псаломщика был арестован, но вскоре одного из священников отпустили на поруки. Получив в конце июня рапорт о том, что арестованные все еще находятся в заключении, а освобожденный батюшка «ушел в подполье», митрополит наложил на нем резолюцию: "В Епарх[иальный] Совет для принятия соответствующих мер. Свящ[енник] Алек. Алексеев, освобожденный из-под ареста и в течение нескольких недель не только не являющийся к месту своего служения при отсутствии почти всего причта, но даже не уведомивший о месте своего пребывания, от занимаемого им места отчисляется»⁷⁹⁴.

Помимо арестов духовенства, приходскую жизнь нередко нарушали обыски в храмах. Власти с маниакальным упорством искали в алтарях, преимущественно под святыми престолами, оружие и контрреволюционную литературу, не останавливаясь перед прямым вандализмом. Показательны та сдержанность и высокое смирение, с которым митрополит Вениамин принял одно из первых известий подобного рода, поступившее из Воскресенского храма у Варшавского вокзала в июле 1919 года. Прежде всего владыка дал распоряжение «оставить алтари и св. престолы неприкосновенными в разрушенном и нарушенном виде до осмотра их особой Комиссией и моего личного... Комиссия /.../ должна осмотреть повреждения и составить акт о происшедшем обыске в храме, по возможности полный и обстоятельный». Как бы еще не веря в случившееся, владыка пишет: «Если подтвердятся данные рапорта, то заготовить письменное донесение о происшедшем в Комиссариат Юстиции и, если окажется нужным, то и в другую инстанцию с просьбой оградить храмы православные от поругания, а верующих от оскорбления их религиозных чувств, так как мраморных и металлических престолов много в наших храмах, а разрушение их ведет к прекращению совершения литургии. В Воскресенском храме до особых распоряжений литургия должна совершать[ся] вне алтарей на солее, на переносном Св. Антиминсе»⁷⁹⁵. «Сведения, извлеченные из поступивших от о.о. благочинных рапортов обо всех происходивших в Петроградских церквах обысках» предполагалось предать широкой огласке через напечатание в «Петроградском Церковном Вестнике»⁷⁹⁶.

Что касается издательского дела в епархии, то весной 1918 года планировалось его расширение. Редакция еженедельника «Петроградский Церковный Вестник» сняла новое помещение. Но в августе 1918 года издание епархиального органа оказалось под угрозой запрета: 4 августа комиссар по делам печати Северной области вынес постановление о приостановке выхода «всех буржуазных газет вплоть до особого распоряжения» (последний их номер вышел в субботу 3 августа). Несколькими днями ранее было опубликовано распоряжение о том, что «журнал «Церковные Ведомости» за погромную агитацию закрывается навсегда»⁷⁹⁷. С большим трудом редактору «Вестника» колпинскому священнику Иоанну Заборовскому удалось добиться продолжения его издания⁷⁹⁸. Понадеявшись на благородство большевистских властей, Епархиальный Совет решил даже купить типографию, назначив о. И. Заборовского ее заведующим. В связи с этим митрополит Вениамин 28 (15) августа освободил о. Иоанна от приходской службы, с увольнением «от должности при колпинском Троицком соборе»⁷⁹⁹. Однако купленная типография была тут же национализирована... 10 сентября Епархиальный Совет постановил: «Издание «Церковного Вестника» за невозможностью печатания его приостановить до более благоприятных обстоятельств»⁸⁰⁰. Тем не менее до конца года все же удалось выпустить несколько номеров официальной части «Петроградского Церковного Вестника». Печатался «Вестник» и в 1919 году, правда, еще менее регулярно. Однако в тех условиях выпуск каждого его номера был настоящим событием⁸⁰¹. Ведь, кроме Петроградской митрополии, «следы» епархиальной печати в 1919 году можно проследить только в Новгороде, Владимире и Курске.

При митрополите Вениамине в Петрограде в 1918 году из 3-й государственной типографии вышло первое издание Библии в советское время – Священное Писание в русском переводе⁸⁰².

Забота о восстановлении печатания церковно-богослужебных книг не оставляла Петроградского архипастыря. По его почину в Митрополичьих покоях на Пасхальной неделе 1919 года, 22 (9) апреля, было намечено провести совещание по этому вопросу. Приглашая принять в нем участие знаменитого историка академика С.Ф. Платонова, владыка писал ему: «...я имею глубокую уверенность, что благословенный Богом успех в этом деле не заставит долго ждать себя, если за это дело возьмутся люди живого почина, широких культурных взглядов, накопленного опыта, а главное серьезного и теплого отношения к религиозным потребностям русского народа и своим личным»⁸⁰³.

Несколько ранее, 11 февраля (29 января) 1919 года, Епархиальный Совет постановил образовать издательскую комиссию из членов Епархиального Совета, Миссионерского совета и преподавателей Богословско-Пастырского училища. Предполагалось, что она будет готовить к изданию листки и брошюры для внебогослужебных чтений. В заседании Епархиального Совета в тот день митрополит Вениамин принимал личное участие – в повестке дня стояло обсуждение указа Священного Синода от 6 декабря (23 ноября) 1918 года «О мерах к возвышению пастырско-учительской деятельности духовенства». Отныне в каждом храме Петрограда по воскресеньям должны были совершаться акафисты, еженедельно устраиваться евангельские вечера с систематическим объяснением Евангелия. Священникам вменялась в обязанность подготовка чтецов из прихожан, как мужчин, так и женщин.

О том, какое значение владыка Вениамин придавал церковному чтению, свидетельствует его записка от 14 февраля 1918 года, адресованная Духовному Собору Александро-Невской лавры. «Предлагаю Духовному Собору сделать соответствующие распоряжения, иметь неослабное наблюдение за точностию исполнения церковного Устава и благоговейным совершением богослужений в Лавре.

Так, на ранних литургиях, чтобы положенные антифоны неопустительно выпевались или вычитывались, равно и все тропари и кондаки по входе (а не один заупокойный кондак), апостол и евангелие дня ни в коем случае не пропускались бы, равно как и прокимны, аллилуарии и причастны; на панихидах выпевались бы или вычитывались полностью тропарь, седальны с богородичными /.../, а не одни отрывки их, непонятные молящимся сами по себе без связи с предыдущим текстом, /.../ все церковное чтение должно быть неторопливо и внятно, и чтец обязан выходить для чтения на середину храма, особенно в соборе... По первой кафизме на бдениях исполнять одно из положенных на бдениях святоотеческих чтений. Вообще на уставность и чинность богослужений прошу обратить внимание, без совершенно ненужного промедления и затягивания в пении в ущерб полноте служб»⁸⁰⁴.

Какими бы напряженными ни были церковно-административные труды митрополита Вениамина, в основе его архипастырской деятельности лежала отеческая забота о врученной ему пастве. В переживаемое трудное время, когда «силы телесные слабеют, душа наполняется унынием и каким-то безразличным отношением ко всему», владыка ставил целью, чтобы каждый, кто приходит в храм, уходил домой «радуясь /.../, уповая, что силою Креста Животворящего по молитвам Церкви, при посредстве Св. Таинств мы оживем, восстанем, ободримся, укрепимся и будем снова работать и трудиться во славу Божию, на благо ближним и во спасение душ наших»⁸⁰⁵.

Духовное попечение и поддержка, действительно, были крайне необходимы петроградцам, если учесть, что архипастырство митрополита Вениамина пришлось на период, когда город, кроме всех прочих бед, переживал социальную катастрофу, сравнимую только с потерями в блокадные дни. За три с половиной года после февральской революции его население упало в три с половиной раза – с 2 ,5 миллионов до 706.841 человека⁸⁰⁶. Массовое обезлюдение и обнищание Петрограда приобрело обвальный характер после прихода к власти большевиков. К лету 1918 года сам «питерский пролетариат» – квалифицированные рабочие городских предприятий – осознал необходимость борьбы с большевистской диктатурой⁸⁰⁷. И если всю «буржуазию» режим готов был расстрелять, то здесь он прибег к локаутам. Свидетельство об этом можно найти даже в материалах Епархиального Совета: «...положение Путиловского причта оскудело более других вследствие того, что главный контингент прихожан – рабочие Путиловского завода ввиду произведенных массовых сокращений значительно сократился» (журнал от 26/13 сентября 1918 года)⁸⁰⁸.

По предложению митрополита Вениамина на собраниях разного уровня не раз обсуждались меры по оживлению пастырско-приходской деятельности в Петрограде, требующие более широкого сплочения духовенства. Одно из подобных собраний в конце 1918 года постановило:

«1) Для поднятия религиозного настроения верующих и объединения их в молитве устраивать вечерние торжественные богослужения с произношением кратких поучений с присутствием всего духовенства благочиния. О.о. благочинные имеют выработать череду храмов и порядок самого богослужения;

2) за праздничным всенощным бдением прочитывать на русском языке положенные по уставу прологи и святоотеческие творения;

3) по возможности за всеми богослужениями поучать верующих изустным словом... »⁸⁰⁹.

На рубеже 1918/1919 года святитель Вениамин вменил в обязанность духовенству торжественными богослужениями отмечать память преподобных, подвизавшихся на территории Петроградской епархии – Мартирия Зеленецкого, Илариона Гдовского, Феофила и Иакова Лужских, Киприана Стороженского. «Об этих наших местных праведниках, – пишет митрополит, – особенно благовременно вспомнить ныне, в год сильной разрухи в нашей жизни, страданий, плача и религиозного возбуждения». «Они, – буквально говорится в тексте распоряжения, – помогут нам в государственной и общественной жизни возродиться к былому, славному и доброму»⁸¹⁰.

Широкое прославление получала и местночтимая святыня – икона Казанской Божией Матери из деревни Александровка, что близ Царского Села. 7 октября 1918 года Высшая Церковная Власть благословила писать копии с этой иконы, явленной в 1826 году, правда, без наименования ее «Александровская» (в соответствующем отношении митрополита Вениамина от 30 августа она была указана как «Казанская-Александровская»)⁸¹¹.

Вечером 19 (6) января 1919 года, накануне праздника Собора Иоанна Крестителя, митрополит Вениамин возглавил сугубое торжество в Павловском соборе города Гатчины, куда были доставлены великие христианские святыни – десная рука мощей св. Иоанна Крестителя, Филермская икона Богоматери и частица Животворящего Креста Господня. В первый раз эти священные реликвии, много веков принадлежавшие рыцарям Мальтийского ордена, прибыли в Гатчину ста двадцатью годами ранее. Они были поднесены Российскому императору Павлу I, принявшему титул гроссмейстера ордена, а затем местом хранения святынь стал недоступный простым богомольцам собор Зимнего дворца. В 1852–1916 годах реликвии ежегодно привозили в Гатчину лишь на короткое время. Теперь же владыка Вениамин передавал их в городской собор на постоянное пребывание. Мальтийские святыни становились достоянием всей Петроградской епархии⁸¹².

При митрополите Вениамине в богослужебную жизнь Петрограда органично вошли пассии. Кроме того, с его же благословения во многих храмах Петроградской епархии начали совершать «особое (Иерусалимское) последование Успения» – наподобие утрени Великой Субботы (т.н. «Погребение Богоматери»). «Похвалы, а затем канон читаются перед особой плащаницей с изображением Божией Матери. По славословии, при пении Трисвятого, при колокольном перезвоне плащаница обносится вокруг храма»⁸¹³.

В 1918 году праздник «Всемирного Воздвижения Креста Господня» (14/ 27 сентября) митрополит Вениамин ознаменовал восстановлением древнего обычая, «чтобы воздвижение креста совершалось во всяком храме»⁸¹⁴. При этом было предусмотрено, что «в тех церквах, где по местным условиям признано будет возможным и удобным, совершается после воздвижения крестный ход вокруг храма с возжженными светильниками и общим пением «Спаси, Господи, люди Твоя» и «Кресту Твоему покланяемся""⁸¹⁵.

Поместный Собор 1917–1918 года включил в церковный календарь праздник в честь Всех русских святых, приурочив его ко второму воскресенью после Троицы (Неделя 2-я по Пятидесятнице). «Лику святых, в земли нашей Богу угодившим», была составлена особая служба, в работе над которой принял участие профессор Б.А. Тураев. Митрополит Вениамин впервые совершал ее 22 (9) июня 1919 года в Князь-Владимирском соборе Петрограда. В тот же день он направил рапорт Святейшему Патриарху Тихону. В нем говорилось, что сегодня «торжественным благолепным служением в соборе св. князя Владимира отпраздновала петроградская паства восстановленный праздник Всех святых российских. В переполненном храме, во главе со своим архипастырем, в сослужении с преосвященным епископом Геннадием, горячо молились православные чада Петрограда за истомленную землю русскую, прося предстательства святых Родины нашей пред Всеблагим Господом, да помилует Он по молитвам праведников российских верующий народ Свой, да простит великие заблуждения и грехи его, да даст силу всяческую пастырям православным править слово истины в трудное время наше, да ниспошлет и Тебе, Святейший Отец и Владыка наш, твердость и мудрость охранить Церковь Российскую от напастей и бед. Под мудрым посохом Твоим да расцветет и прославится Церковь Русская, новые дивные звезды ее воссияют в преславном куполе ее, и молитвами усердными сих угодников Божиих, прославленных от древних лет, согреется и умиротворится страна наша. – Вениамин митрополит Петроградский, Геннадий епископ Нарвский, настоятель Князь-Владимирского собора протоиерей Леонид Богоявленский, товарищ председателя Приходского совета собора св. Владимира К.И. Федюшин».⁸¹⁶ Князь-Владимирский собор и в последующие годы являлся центром этого праздника.

При получении из Москвы сообщения о рассылке по всем епархиям, по указу Священного Синода от 21 (8) июля 1919 года, печатного текста службы Всем святым, в земле Российской просиявшим, митрополит сделал распоряжение: «В тех храмах, где в первое воскресение Петрова поста прилагаемая служба не совершалась, совершить ее 1/14 сентября (первое воскресение после Александрова дня)»⁸¹⁷.

Под омофором святителя Вениамина в Петрограде не замерло и храмостроительство. Так, сооруженная комитетом под председательством самого Преосвященного в 1916–1917 годах Покровская церковь при Новодеревенском отделении Всероссийского Александро-Невского братства трезвости в марте 1918 года стала приходской. Вскоре эта церковь была реконструирована, после чего в мае 1920 года последовало ее освящение митрополитом Вениамином⁸¹⁸. Из краткого описания известно, что она была «каменная с деревянной колокольнею, устроенной отдельно от храмового здания»⁸¹⁹. 27 октября 1919 года в храме св. Петра, митрополита Московского на Роменской улице (подворье Творожковского Свято-Троицкого монастыря) владыка Вениамин освятил придел святителя Николая. Его разместили в трапезной части храма, чтобы совершать там богослужения в холодную погоду⁸²⁰. Подобные приделы, предназначенные для служб в зимнее время, когда отопить главное помещение храма не представлялось возможным, воздвигались по благословению митрополита в притворах или подвалах ряда других петроградских соборов и церквей. «Нижний храм» соорудили и в Павловском соборе города Гатчины. На его освящение осенью 1920 года, по воспоминаниям старожилов, прибыл сам митрополит. По его же указанию этот престол получил единственное в мире посвящение – в честь десной руки св. Иоанна Крестителя, некогда перенесенной в Гатчину в числе других мальтийских святынь⁸²¹.

По-своему разрешили проблему зимнего храма прихожане Введенской церкви на Петроградской стороне. Ими, согласно словесному разрешению владыки Вениамина, была открыта временная церковь в церковном доме, в бывшем помещении богадельни. На новую церковь у властей оформили даже свой приходской совет («двадцатку»)⁸²².

Отдельного рассказа заслуживает история Университетской церкви, тесно связанная с именем профессора Б.А. Тураева. Известный ученый-востоковед и знаток церковного устава, он был утвержден ее ктитором (церковным старостой) 28 мая 1917 года, почти одновременно с избранием святителя Вениамина на Петроградскую кафедру. В начале 1918/1919 учебного года причт, староста и постоянные богомольцы храма обратились к митрополиту с прошением «разрешить домовой Петропавловской, что при Университете, церкви быть приходскою и выдать надлежащий указ. Лиц, изъявивших желание быть прихожанами храма, записалось свыше 520 человек». Благословение митрополита Вениамина на «бытие прихода при Петропавловской Университетской церкви» последовало в разгар «красного террора» – 25 (12) сентября 1918 года⁸²³. В апреле следующего года здесь начал служить протоиерей Николай Чуков, переехавший из Петрозаводска в Петроград вскоре после закрытия Олонецкой духовной семинарии, где он был ректором. Однако уже в августе 1919 года власти закрыли церковь в здании Университета под предлогом того, что она находится не в «изолированном помещении». При этом протоиерею Н. Чукову и Б.А. Тураеву удалось добиться разрешения на создание новой домовой церкви по соседству с Университетом, в квартире жилого дома на Биржевой линии. 27 августа туда уже был внесен антиминс и совершено первое всенощное бдение. По благословению митрополита Вениамина новоустроенную церковь посвятили Всем святым, в земле Российской просиявшим. 21 февраля 1920 года владыка служил в ней литургию. Среди университетских профессоров за службой присутствовал Ю.П. Новицкий, а Б.А. Тураев исполнял иподиаконские обязанности. Как записал об этом дне о. Николай Чуков, «народу было достаточно. Словом, торжество прошло не официально, а тепло. Владыка говорил слово – хорошо. Припомнил факт, когда Григорий Богослов явился во времена господства арианства и нашел маленькую церковь, где и собирались православные. Она получила название Воскресения. Отсюда аналогия с нашей... Удачно. После литургии я сказал Владыке благодарственную речь, а за чаем – Тураев»⁸²⁴.

В послереволюционном Петрограде возникло даже новое подворье. Владыка Вениамин преподал благословение на его организацию иеромонаху Кирилло-Челмогорского монастыря Серафиму (Проценко). Обитель «на Челме горе» находилась в Каргопольском уезде – на родине святителя. Иеромонах Серафим успешно справился с поставленной задачей и уже в 1919 году был назначен настоятелем подворского храма во имя преподобного Кирилла Челмогорского, оборудованного им в доме на Боровой улице, 40 (неподалеку от Братской Покровской церкви)⁸²⁵. В свою очередь, Епархиальный Совет 13 мая (30 апреля) 1919 года разрешил «образовать Общину верующих из постоянных богомольцев храма» и утвердил ее избранный совет⁸²⁶.

Весной 1918 года решилась судьба деревянного Троицкого собора на Петроградской стороне, пять лет простоявшего в руинах после пожара. До революции монархические организации, несмотря на протесты защитников этого уникального памятника старины, собирались воздвигнуть на его месте грандиозный храм. Теперь приход заявил митрополиту о единогласном постановлении в кратчайший срок вернуть городской святыне первоначальный вид, и 25 (12) июля Епархиальный Совет принял решение образовать особую комиссию по реставрации обгоревшего собора. При этом совет просил митрополита Вениамина (и получил его согласие) «ввиду особой важности восстанавливаемого храма принять на себя звание почетного Председателя означенной комиссии»⁸²⁷. Однако при жизни митрополита, в связи с хозяйственной разрухой эпохи «военного коммунизма», приступить к восстановлению здания так и не удалось.

Зато успешно завершились работы по отделке двухэтажного собора Феодоровской Божией Матери на Полтавской улице (в его однопрестольном верхнем храме стали служить за полгода до начала Мировой войны). Этот собор стал одним из центров духовного просвещения и воцерковления молодежи послереволюционного Петрограда. Боковые приделы его нижнего храма были освящены еще 7 сентября 1913 года, причем один из них – епископом Вениамином⁸²⁸. Прошло семь с лишним лет, и 24(11) декабря 1920 года владыка освятил здесь главный престол во имя св. Александра Невского и Марии Магдалины⁸²⁹. Через год были доведены до конца внутренние работы в еще одном грандиозном храме – во имя св. Алексия человека Божия на Петроградской стороне, вблизи Иоанновского монастыря. Он был заложен в 1906 году, а в конце 1911 года освятили главный алтарь храма и один из боковых приделов. Однако нижний этаж здания «оставался совершенно в сыром виде, представляя из себя огромный сарай»⁸³⁰. Его благоустройство началось только осенью 1918 года, когда шла ликвидация многих домовых церквей. Прихожане одной из них, при бывшем Михайловском учебно-воспитательном заведении на Каменноостровском проспекте, добились разрешения на вывоз всего движимого церковного имущества. Оно было размещено в пустовавшем нижнем этаже храма св. Алексия, с согласия местного причта. Резолюцией митрополита Вениамина от 15 (2) апреля 1919 года священником к перенесенному Михайловскому храму был определен диакон Василий Кудрявцев, служивший ранее в нем же. Однако настоятель храма св. Алексия не разрешил о. Василию совершать богослужения в «своем» храме, как бы разделяемом на два, и тот был назначен митрополитом в другой приход⁸³¹. Использование нижней церкви в храме св. Алексия человека Божия задержалось, и она была освящена митрополичьим чином только 14 (1) января 1922 года. Об этом оставил запись епископ Ямбургский Алексий (Симанский): «Освящение совершает Владыко, а литургию и я служу с ним»⁸³².

Через три года после чудесного спасения митрополита при осаде Кремля Казанский собор, наконец, пополнился приделом св. Ермогена, Патриарха Московского, сооруженным в память этого события. Вопреки первоначальному проекту, новый придел расположили не в подвале, а в небольшом свободном пространстве между главным и южным алтарями собора. По свидетельству В.В. Дягилева, «иконостас был резной деревянный, отделанный под орех. Я думаю, что он был взят из какой-нибудь домовой церкви»⁸³³. Здесь же, на правом клиросе, стоял и ковчег с частицей мощей Патриарха-священномученика. Торжественное освящение мемориального придела состоялось в конце ноября 1920 года. Его совершил митрополит Вениамин⁸³⁴. На донесении об этом событии, направленном Патриарху Тихону, Его Святейшество начертал: «За молитвы благодарю. Радуюсь и приветствую с окончанием святого дела всех в оном потрудившихся»⁸³⁵.

В мае или начале июня 1920 года владыка в очередной раз побывал в Кронштадте, где ему предстояло освятить придел Морского собора. Эта поездка митрополита в сопровождении протоиерея Михаила Чельцова неожиданно закончилась их арестом. «Владыка Вениамин, – вспоминал о. Михаил, – был принят в Кронштадте весьма любезно. Его всюду приглашали служить, и разрешенного времени на пребывание в Кронштадте оказалось мало. Тогда кто-то из хозяев, нас пригласивших, исходатайствовал нам еще один или два дня пребывания в городе. И мы спокойно остались, но за это и поплатились». К счастью, исход «трагической эпопеи» оказался довольно быстрым и благополучным: из Петрограда потребовали доставить задержанных «своим ходом» в ЧК на Гороховую. Там после короткого допроса митрополит и протоиерей были освобождены...⁸³⁶

Большого и напряженного внимания митрополита Вениамина требовали монастыри епархии. Их право на существование, как и повсюду в Советской России, оставалось неопределенным. Весной 1918 года Совет Народных Комиссаров, под давлением многочисленных ходатайств, признал возможным «дать всем монашествующим, желающим личным трудом обрабатывать землю, такой земельный надел, который каждый инок может самостоятельно обработать». Однако законодательно эта норма оформлена не была: изданная Комиссариатом юстиции 24 августа 1918 года инструкция по проведению в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства никак не касалась положения монастырей. На поступавшие запросы Комиссариат ограничивался ответами, что все зависит от местных условий. Монастырские общины, особенно в сельской местности, стали регистрироваться на общих основаниях как трудовые коммуны или сельскохозяйственные артели. Но для этого многим из них пришлось менять жизненный уклад, сложившийся в царской России.

В первые же месяцы после октябрьского переворота настоятель Троице-Зеленецкого монастыря Новоладожского уезда архимандрит Виктор (Островидов) обратился в Петроградскую Духовную консисторию с рапортом, в котором указывал: «...во многих обителях существует одна большая ненормальность, а именно: не только старшая братия обители, но и простые монахи, иеродиаконы и иеромонахи часто не несут и не желают нести даже клиросное послушание и совершенно уклоняются от какого-либо физического труда на общую пользу обители. /.../ Весьма необходимо ныне же напомнить указом по всем монастырям о безусловной необходимости для всех иноков несения ими а) клиросного послушания (вместо чтецов наемных) и б) всякого физического труда на общую пользу обители с предписанием принятия строгих мер против уклоняющихся...» На основании этого рапорта консистория 23(10) мая 1918 года распорядилась «ввести рекомендуемый архимандритом Виктором порядок исполнения в монастырях клиросного послушания и ведения монастырского хозяйства во всех отношениях силами самих монашествующих». Это предписание, утвержденное митрополитом Вениамином, вызывает в памяти заветы «заволжских старцев»: «Монах по природе своей есть трудолюбец, в чем бы этот труд ни состоял. Послушание монаха – послушание на труд богослужебный, клиросный, хозяйственный, приложенный к земле и ее водам и недрам. /.../ Монах – образец молитвенника и в то же время трудолюбца в монастыре и на монастырском поле, сенокосе, на озере и в лесу, дающий пример и окружающим, как нужно хвалить Бога и как пользоваться данными человеку талантами... /.../ Отклонение монашествующих от земледельческого труда – явление незаконное, постыдное, ложное, навлекающее справедливые укоризны со стороны мирян, особенно в нынешнее время»⁸³⁷. 25 мая из консистории вышел еще один документ – предложение настоятелям монастырей заявить «кому следует, что братия монастыря, составив из себя трудовое братство, будет сама обрабатывать свою землю»⁸³⁸.

Для обсуждения широкого круга вопросов, связанных с жизнью монашеских общин, митрополит Вениамин благословил провести в Александро-Невской лавре совещание настоятелей и настоятельниц монастырей епархии и заведующих иноепархиальными подворьями. Его открытие было намечено на 30(17) сентября 1918 года. В повестке дня значились вопросы о развитии монастырей как трудовых братств, о взаимодействии обителей с соседними приходами для усиления религиозно-нравственной, миссионерской и хозяйственно-благотворительной деятельности...⁸³⁹ Однако Смольный усмотрел, что «в 1-м и 5-м пунктах программы имеется указание на вопросы политического значения» и наложил запрет на проведение собрания. Но еще раньше, в обстановке развязанного властями террора, оно было «отменено особым распоряжением Его Высокопреосвященства».⁸⁴⁰ Прошло всего 2–3 недели, как Исполком отменил свой запрет, и 17(4) октября Епархиальный Совет постановил: «Ввиду получения от Советской власти разрешения о созыве монашеского Совещания, открытие такового назначить на 12 Ноября [ст. ст. – авт.], совещание созвать в прежнем составе, на прежнем месте и по утвержденной уже программе...»⁸⁴¹

В Петрограде трудовую монастырскую коммуну составили сестры Новодевичьего монастыря. Сначала она получила название «Сельскохозяйственное общежитие Воскресенского Новодевичьего монастыря», а позднее – «Воскресенское трудовое братство». «Вместо священнических облачений монахини Новодевичьего монастыря вышивали советские знамена, стегали одеяла и продолжали трудиться на своих огородах и фермах. В 1919 году сестры создали приход, который продержался до 1932 года»⁸⁴².

Дочь протодиакона этого монастыря, М.Ф. Анфимова, на всю жизнь запомнила митрополита Вениамина. «Владыка часто приезжал в монастырь и не только для совершения богослужений, но просто в гости к матушке игумении Феофании (Рейтельн). За ним посылали извозчика – дядю Егора – одного из последних представителей этой профессии. Он привозил владыку в открытой извозчичьей пролетке, и владыка шел гулять по монастырским садам и огородам.

Мы с моей младшей сестренкой встречали его и сопровождали на этих прогулках. Владыка был очень ласков и приветлив с нами – детьми. Я хорошо помню его высокую, стройную фигуру, добрые глаза, золотые очки в тонкой оправе. Он шел, ведя за ручку мою четырехлетнюю сестренку Елену, а я вприпрыжку бежала сзади. Внимательно осмотрев все хозяйство, огород, оранжереи, фруктовый сад, пчельник, владыка шел пить чай в игуменские покои, а дяде Егору приказывал покатать нас на его пролетке. И вот мы, я, сестра и ещё двое, трое ребят (дети монастырских сторожей), торжественно совершали несколько рейсов вокруг монастыря»⁸⁴³. Бывал митрополит и на «ночных молениях» в монастырской Афонской церкви, где хранился чтимый образ Богоматери «Отрада и Утешение».

Собственное хозяйство, пашня и пекарня имелись у Вохоновского монастыря. Во время Мировой войны сюда были эвакуированы около 50 сестер Виленского Марие-Магдалининского монастыря со своей начальницей монахиней Верой (Попатенко). Вскоре она стала общей настоятельницей обоих монастырей и 14 февраля 1916 года была посвящена в сан игумении⁸⁴⁴, но в 1918 году ушла на покой. К концу того же года благодаря содействию Патриарха Тихона сестры-беженки смогли вернуться в Вильно, а 5 августа 1918 года настоятельницей Вохоновского монастыря назначили монахиню Воскресенского Новодевичьего монастыря Петрограда Сусанну⁸⁴⁵. В 1919 году она была представлена к награждению наперсным крестом⁸⁴⁶.

Находившийся неподалеку от Вохоновского Пятогорский Богородицкий женский монастырь к 1918 году формально состоял под управлением 90-летней игумении Аполлонии, обязанности же настоятельницы исполняла 67-летняя казначея монахиня Анна⁸⁴⁷. 15 (2) ноября 1918 года, по ходатайству митрополита Вениамина, монахиня Анна была утверждена настоятельницей с возведением в сан игумении⁸⁴⁸. Как раз в эти дни сестры монастыря регистрировали устав образованной ими коммуны. 28 декабря уже от лица трудовой коммуны Пятогорского Богородицкого монастыря «председательница игумения Анна» обратилась в местный волостной совдеп с просьбой «дать разрешение на приобретения коммунистической бланки и печати»⁸⁴⁹. Несколько ранее, 15–16 декабря, был избран коммунальный сельскохозяйственный совет, председательницей хозяйственного отдела которого стала монахиня Ангелина (Мамонтова). На нее легла обязанность «поддерживать сношение с внешним миром»⁸⁵⁰.12 августа следующего года председательницей совета коммуны стала монахиня София (Шилина), а и.д. казначеи монахиня Ангелина (Мамонтова) 6 октября 1919 года (по ходатайству митрополита от 23 сентября) была назначена новой настоятельницей монастыря, также с возведением в сан игумении⁸⁵¹. При игумении Ангелине колхоз при женском монастыре на Пятой Горе получил название «Пятогорская общественная запашка».

Самым же образцовым в епархии заслуженно считалась хозяйство Воскресенско-Покровского женского монастыря близ села Нежадва Лужского уезда. Эта обитель возникла на правах женской общины в год епископской хиротонии святителя Вениамина, а в 1914 году была преобразована в монастырь. Многоглавый двухпрестольный храм общины, выдержанный в стиле русского северного деревянного зодчества, был освящен епископом Вениамином 23 июня 1913 года⁸⁵², и в последующие три года владыка не раз служил в нем. В первый месяц после избрания святителя на Петроградскую кафедру, 21–23 июня 1917 года, состоялось Определение Святейшего Синода о возведении настоятельницы Воскресенско-Покровского монастыря рясофорной послушницы Марии Арсеньевой в сан игумении⁸⁵³. При постриге М.К. Арсеньева получила имя Евфросинии. Когда же сестры монастыря образовали Нежадовскую трудовую сельскохозяйственную артель, игумения Евфросиния возглавила ее как председательница правления⁸⁵⁴.

13 февраля 1919 года митрополит Вениамин представил Высшей Церковной власти ходатайство о преобразовании в общежительный монастырь Поречской женской общины Гдовского уезда и о возведении заведующей общины рясофорной послушницы Марии Кудрявцевой, по пострижении в монашество, в сан игумении. Община на Козьей Горе, вблизи селения Поречье, существовала с 1902 года, и Мария Андреевна Кудрявцева (род. 1875), дочь одного из учредителей общины, заведовала ею с самого основания. По преданию, на Козьей Горе в крепостное время пороли крестьян. Потому два местных уроженца и выкупили здесь впоследствии землю, заявив: «Там, где лилась мужицкая кровь, – пусть будет обитель». Владыка Вениамин в бытность свою викарным епископом Гдовским неоднократно посещал Поречскую общину⁸⁵⁵. В1913 и 1916 годах им были освящены боковые приделы ее Покровского храма, который одновременно служил и приходским⁸⁵⁶. На третьем году Мировой войны Петроградский епархиальный попечительный совет о воинах и их семьях, состоявший под председательством епископа Вениамина, организовал здесь первую в епархии сельскохозяйственную школу для девочек-сирот, открытую 7 февраля 1917 года⁸⁵⁷. Таким образом, новый женский монастырь епархии, Покровский Поречский, указ об открытии которого последовал 17(4) марта 1919,⁸⁵⁸ создавался при непосредственном участии Петроградского святителя. Настоятельница юной обители М.А. Кудрявцева сохранила при постриге имя Мария.

Митрополит Вениамин оказал большую поддержку и сестрам Радочницкого монастыря Холмской епархии. В ходе Мировой войны в 1915 году этот монастырь был эвакуирован на свое петроградское подворье. Сестры привезли с собой великую святыню Западного края – Холмскую икону Божией Матери. Деревянный храм Радочницкого подворья на Удельной 6 февраля 1917 года стал жертвой пламени – все пять его куполов, обгорев, рухнули внутрь⁸⁵⁹. Несмотря на трудности революционного времени, храм быстро удалось восстановить, но само подворье было слишком тесным для многочисленных беженок. Игумения Афанасия обратилась к Петроградскому архипастырю с просьбой перенести временное пребывание ее обители во Введенский монастырь на реке Оять, по преобразовании его в женский. Резолюция митрополита гласила: «В Епархиальный Совет на рассмотрение в спешном порядке. С своей стороны, непосредственно зная условия существования Введенского монастыря, его религиозно-просветительную деятельность в местном крае и условия жизни и деятельности Радочницкого монастыря, вполне сочувствую перемещению Радочницкого монастыря в Введенский и преобразованию последнего в женский». Разрешение Епархиального Совета, утвержденное митрополитом, последовало 3 сентября (21 августа) 1918 года: «Меру эту ввиду чрезвычайных обстоятельств данного времени и ввиду тех тяжелых условий, в которых в настоящее время находится Радочницкий монастырь, привести в исполнение немедленно, а затем с изложением обстоятельств сего дела возбудить от имени Владыки Митрополита пред Святейшим Патриархом и Св. Синодом ходатайство об окончательном преобразовании мужского Введенского монастыря Новоладожского уезда в женский»⁸⁶⁰. Соответствующее Определение Высшей Церковной власти состоялось 21(8) октября 1918 года, по отношению митрополита Вениамина от 28(15) сентября⁸⁶¹. Благодаря отеческой заботе святителя Вениамина Радочницкая обитель, зарождение которой совпало с его служением инспектором семинарии в Холме, получала возможность с удобством расположиться в Приладожье, на родине преподобного Александра Свирского, однако переезд монахинь так и не состоялся...

Февральская революция 1917 года поколебала внутренний мир среди монашествующих Троице-Сергиевой Приморской пустыни. Часть из них стала требовать удаления настоятеля архимандрита Сергия (Дружинина) под предлогом того, что тот слишком близко соприкасался с представителями свергнутой династии. Для успокоения недовольных о. Сергием новоизбранный архиепископ Вениамин своей резолюцией от 13 июня 1917 года учредил Духовный собор пустыни: в него, кроме настоятеля, вошли наместник, казначей, ризничий и духовник⁸⁶². Тем не менее через полтора года архимандрит Сергий был вынужден подать прошение об увольнении в отпуск: общее собрание Сергиевского сельского Совета настойчиво потребовало «передачи управления монастырем новым лицам». В феврале 1919 года исполняющим должность настоятеля братия выбрала наместника пустыни игумена Иоасафа (Меркулова), известного духовного композитора, более 30 лет управлявшего братским хором. Но 15 (2) августа 1919 года, после обследования состояния пустыни председателем Епархиального Совета, последовала резолюция митрополита: «Настоятель Сергиевской Пустыни с февраля месяца в ней не проживает и монастырем не управляет, в силу сложившихся обстоятельств. Монастырь пришел в упадок, и ему грозит полное упразднение. Ввиду этого заготовить представление Священному] Синоду об увольнении Архим[андрита] Сергия от настоятельства на покой, с назначением ему пребывания в Алекс[андро-] Невской Лавре. И. д. настоятеля назначается духовник Муромского монастыря иеромонах Мануил [(Лемешевский) – авт.]"⁸⁶³. Когда же тот приехал в Сергиеву пустынь, братия не приняла его. Постоял он за обедней 19(6) августа, поскорбел и возвратился в Петроград, где находился с начала 1919 года⁸⁶⁴. Митрополит Вениамин не стал углублять конфликт, и новым настоятелем в итоге был утвержден игумен Иоасаф.

Вслед за назначением митрополита Вениамина священноархимандритом Александро-Невской лавры перед ним встал вопрос о выборе ее наместника. 4 апреля 1918 года, после отъезда из Петрограда епископа Прокопия, митрополит подал представление о назначении наместником Лавры настоятеля Пафнутьево-Боровского монастыря, члена Высшего Церковного Совета архимандрита Алексия (Житецкого). Однако оно не было утверждено. Должность наместника Лавры принял епископ Нарвский Геннадий, пока 17 сентября 1918 года на нее не был назначен настоятель Троицкого Зеленецкого монастыря архимандрит Виктор (Островидов). Но уже в конце 1919 года архимандрита Виктора призвали к епископскому служению, а Лавру митрополит Вениамин вверил 27-летнему иеромонаху Николаю (Ярушевичу). Владыка высоко оценил о. Николая как организатора приходской жизни Петергофа, и 30(17) сентября 1919 года направил в Высшее Церковное Управление ходатайство об утверждении его в должности настоятеля петергофского Петропавловского (бывшего придворного) собора. Однако митрополит опередил свое время: в ответном указе Священного Синода от 21 (8) октября подчеркивалось, что «монашествующие только временно могут быть откомандированы к приходской церкви»⁸⁶⁵. Не прошло и двух месяцев, как Петроградский архипастырь вызвал иеромонаха из «временной командировки». 14 декабря 1919 года о. Николай стал наместником Александро-Невской лавры и на следующий день был возведен в сан архимандрита⁸⁶⁶. О том, какого напряжения требовала его деятельность в условиях «советской действительности», свидетельствуют неоднократные прошения о. Николая на имя митрополита о предоставлении краткого отпуска «ввиду сильного нервного переутомления». Одному митрополиту никакого отпуска не полагалось. Даже лаврский скит под Лугой, где владыка мог провести несколько дней на лоне природы, в начале 1920 года был реквизирован и переоборудован «под дом отдыха для рабочих»⁸⁶⁷. Любимым местом уединенных прогулок митрополита стало Никольское кладбище Лавры.

Потрясения 1918 года заметно изменили состав клира многих петроградских храмов. Настоятель Сампсониевского собора протоиерей Иоанн Острогорский, уехавший с семьей из города, несколько раз продлевал свой отпуск, но так и не смог вернуться к крайнему назначенному ему сроку – 1 апреля 1919 года⁸⁶⁸. 4 января 1919 года скончался настоятель Николо-Богоявленского Морского собора протоиерей Александр Преображенский⁸⁶⁹. Его место занял протоиерей Александр Беляев, служивший в том же соборе с 1897 года. Через полгода, 3 июля (20 июня) не стало старейшего представителя городского духовенства – 80-летнего настоятеля Исаакиевского собора протоиерея Николая Смирягина⁸⁷⁰. Новым кафедральным протоиереем митрополит Вениамин утвердил о. Леонида Богоявленского, которому не исполнилось и 50 лет. Согласно ходатайству митрополита, указом Священного Синода от 11 августа (29 июля) 1919 года о. Леонид был награжден митрою⁸⁷¹. Протоиерей Михаил Чельцов, председатель Епархиального Совета, в те же дни получил назначение настоятелем Троице-Измайловского собора. Приписанный в конце 1917 года к Смоленскому кладбищу протоиерей Алексий Западал ов к весне 1919 года возглавил клир его храмов. Особым вниманием митрополита был согрет энергичный 30-летний священник Александр Введенский. Святитель, назначивший его в 1919 году настоятелем Захарьевской церкви на одноименной улице, нередко поручал ему проповедовать за своими богослужениями и даже крестил его сына⁸⁷². Кроме больших способностей, о. Александр отличался «недопустимой жаждой популярности» – на эту его черту еще весной 1918 года указывала одна из петроградских газет⁸⁷³. Кто знает, может быть владыка Вениамин потому и приблизил к себе молодого священника, что надеялся спасти его от духовной прелести, прививая ему простую и бесхитростную веру, которой был полон сам⁸⁷⁴.

Захарьевская церковь до революции была полковым храмом Кавалергардского полка. Вопрос о положении церквей бывшего военного ведомства требовал скорейшего разрешения, и на рубеже 1918/1919 года Петроградский митрополит дважды направлял в Священный Синод соответствующие представления. Благодаря его настойчивости 12 апреля (30 марта) 1919 последовал синодальный указ об их передаче в епархиальное ведомство. Также по его донесению в начале сентября 1919 года Священный Синод издал указ о передаче в ведение Петроградского епархиального начальства всех церквей Синодальных подворий (Ярославского, Благовещенского, Митрофаниевского, Троицкого) и бывших синодальных учреждений Петрограда⁸⁷⁵. Немногочисленные храмы придворного ведомства, которые избежали закрытия, тоже стали епархиальными. Так была ликвидирована «чересполосица» в духовной жизни Петроградской митрополии. Искренняя лояльность митрополита Вениамина к гражданской власти, которую он требовал и от духовенства епархии, тем не менее никак не могла служить гарантией от гонений со стороны режима. В связи с угрозой нашествия на Петроград из Эстонии белой армии Юденича, в августе – сентябре 1919 года большевики вновь стали вымещать свой страх на «непролетарском элементе». По городу поползли упорные слухи «о поголовном аресте (или высылке) петроградского духовенства, ввиду их контрреволюционности или же в качестве заложников»⁸⁷⁶. Эти слухи имели под собой вполне понятную основу. Именно в Эстонии, где большевики ненадолго захватили власть в конце 1918 года, они издали декрет об изгнании в 24 часа из «Эстляндской трудовой коммуны» духовенства всех конфессий. Многие из тех, кто не захотел спасаться бегством, претерпели мученическую кончину. В сонм убиенных пастырей вошел и настоятель Знаменской церкви в Ивангороде протоиерей Димитрий Чистосердов⁸⁷⁷, хорошо известный в Петроградской епархии. Еще больший резонанс получило известие о казни 14 января 1919 года епископа Ревельского Платона, который в иерейском сане «в течение 24 лет был выдающимся работником на ниве Христовой» в С.-Петербурге – Петрограде. Петроградский Епархиальный Совет 11 февраля (29 января) 1919 года постановил «предложить духовенству епархии вознести Господу Богу моления об упокоении его души в селениях праведных»⁸⁷⁸. Митрополит Вениамин с редким участием отнесся к судьбе сына погибшего архипастыря, Георгия Кульбуша. Получив от юноши ходатайство о единовременном пособии, святитель содействовал получению им «на продолжение своего образования в высшем учебном заведении» громадной суммы – 5000 рублей – из средств свечного завода⁸⁷⁹.

Тревожную для духовенства и верующих обстановку еще больше взбудоражил визит в Петроград П.А. Красикова. На одной из своих лекций в начале сентября он поставил на голосование резолюцию «все мощи изъять из церквей и сконцентрировать их в особом музее, в частности так поступить и с находящимися в Петрограде мощами св. Александра Невского» («революционное сознание» позволяло решать подобные вопросы прямо на митингах). У П.А. Красикова слова редко расходились с делами – всего пятью месяцами ранее он возглавил «операцию» по вскрытию мощей преподобного Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре. Не остановили его рвения ни единодушный протест населения Сергиева Посада, ни ходатайство священноархимандрита лавры, Святейшего Патриарха Тихона.

Казалось бы, в подобных условиях попытка Петроградского митрополита вступить в диалог с властями, отстаивая интересы Церкви, была заведомо обречена на провал. Но святитель предпринимает решительный шаг. Чтобы убедить большевиков в лояльности им духовенства епархии, он ставит себя под удар на случай занятия Петрограда белыми: «лучше /.../, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 12: 50). 15 сентября 1919 года митрополит Вениамин направил «к председателю Петроградского Совета т[оварищу] Зиновьеву для обсуждения текущих церковных вопросов» делегацию в составе двух священников, Александра Введенского и Николая Сыренского, и двух мирян, Виталия Белоусова и Михаила Сергеева⁸⁸⁰. Среди прочего делегаты официально заявили Г.Е. Зиновьеву, что «духовенство Петроградской епархии решительно осуждает поддержку белых отдельными представителями духовенства и что митрополит решил лишать сана таких представителей духовенства» (курсив наш – авт.).

Одновременно «от лица многих тысяч верующих, в числе которых немало рабочих и крестьян», митрополит Вениамин обратился с личным посланием к председателю Петросовета, которое было опубликовано в «Петроградской правде⁸⁸¹. В нем он напоминает о том, что «декретом об отделении Церкви от Государства возвещена свобода совести, и каждому гражданину предоставлено право веровать или не веровать. Поэтому кажется удивительным и непонятным, почему хотят тревожить великую святыню Петрограда и вскрывать заделанный гроб благоверного князя». «...Встревоженные слухами верующие постоянно тревожно спрашивают меня: правда ли, что назначено вскрытие и изъятие св. мощей, и просят принять меры для предотвращения великого огорчения религиозного чувства». При этом святитель дает конкретное описание того, что представляют собой мощи (точно также в 1903 году митрополит С.-Петербургский Антоний открыто уведомил всех о состоянии мощей преподобного Серафима Саровского⁸⁸²): «Достоверно известно, что в гробнице находятся обгоревшие кости св. князя, вследствие пожара еще в 1491 году во Владимире, где находились раньше св. мощи. (О чем см. в ученом трактате профессора Голубинского: История канонизации святых в Русской церкви, стр. 69 примечание 2). Это подтвердилось и при тщательном обследовании летом 1917 года содержимого в гробнице, ввиду предполагавшейся эвакуации Петрограда. Вскрытие заколоченного гроба св. князя нового ничего не обнаружит, но только больно повлияет на верующие души». Заключительную фразу письма, при всем ее правозащитном содержании, режим мог расценить как похвалу себе со стороны высокого иерарха: «Доброжелательная церковная политика Петроградского Правительства дает мне уверенность надеяться, что настоящая просьба многих тысяч граждан будет услышана и исполнена, их религиозная свобода не будет ограничена и стеснена».

В обстановке, когда белая армия Юденича готовила поход на Петроград, Г.Е. Зиновьев счел целесообразным привлечь православное население на свою сторону. Он заверил делегацию от митрополита, что «никаких огульных репрессий против духовенства не предвидится, как не было их и до сих пор». События показали, что и письмо митрополита возымело действие: мощи св. Александра Невского на сей раз не потревожили. За всю историю кампании по вскрытию мощей это был единственный случай. Посрамленному П.А. Красикову осталось только полить петроградского архипастыря грязью со страниц редактируемого им журнала «Революция и церковь»⁸⁸³.

В 1920 году о. Александр Введенский был возведен в сан протоиерея. Надо полагать, что, представляя его к этой награде, митрополит Вениамин имел в виду и успешный результат переговоров со Смольным с его участием. Позднее, уже став лидером обновленцев, Введенский писал о митрополите: «Когда подходил к Петрограду Юденич, он выражал страх, что придут белые и ему будет конец. И это факт – белые сразу же бы дали ему «секим башка». Это мы все знали»⁸⁸⁴. Конечно же, страх меньше всего был присущ священномученику митрополиту Вениамину: имея за плечами опыт «кремлевского сидения», он был давно готов к смерти. Тем не менее в остальном рассказу очевидца вполне можно доверять.

Войска Северо-Западной армии предприняли наступление в октябре 1919 года и к 15 числу подошли к Пулковским высотам. Над городом навис ужас тяжелых уличных боев. Власти мобилизовали все трудоспособное население на строительство заграждений от Финского залива у Автова до Невы у Фарфоровского завода. В последний момент из Москвы успели перебросить подкрепления, и белая армия была отражена. К концу месяца красные перешли в общее наступление, отбросив войска Юденича за эстонскую границу. В Эстонии участников похода на Петроград разоружили и разместили в лагерях под Нарвой, где зимой 1919/1920 года многие из них погибли от эпидемий.

Более завидно сложилась судьба гражданского населения, ушедшего в Эстонию вслед за армией Юденича: они были приняты как беженцы. В их число вошло всего лишь 14 священнослужителей Петроградской епархии, включая протоиерея Иоанна Богоявленского из Гатчины, протоиерея Анатолия Остроумова из Луги, протоиерея Иоанна Цветкова из Красного Села⁸⁸⁵, священника Василия Семенова и диакона Николая Молчанова из села Рождествено⁸⁸⁶. В Эстонии оказался также известный деятель трезвенного движения иеромонах Павел (Горшков) из Троице-Сергиевой пустыни. При оставлении белыми Гатчины военное командование предписало эвакуировать Мальтийские святыни. В сопровождении протоиерея Иоанна Богоявленского они были доставлены в Ревель (Таллинн), а затем переданы вдовствующей императрице Марии Феодоровне, жившей в 20-е годы на своей родине в Дании.

Митрополит Вениамин исключил духовенство, покинувшее свою паству, из состава клира Петроградской епархии. Все вакансии в приходах были вскоре замещены.

Встреча Г.Е. Зиновьева с делегацией от митрополита отнюдь не открывала новую светлую страницу в церковной истории Петрограда. Большевики были способны слышать голос верующих лишь в те моменты, когда им грозила непосредственная опасность свержения силой оружия. Как бы беря реванш за уступку в вопросе о мощах св. Александра Невского, в том же сентябре 1919 года власти конфисковали здание бывшей Духовной консистории⁸⁸⁷. Там проходили заседания Епархиального Совета со дня его открытия. Первый раз епархиальный комиссар И.М. Ковшаров докладывал Совету о подобной перспективе в январе 1919 года, подчеркнув, что «инициатива в отобрании сего здания исходит из Москвы»⁸⁸⁸. Все усилия отстоять помещение не дали результатов. Предвидя такой исход дела, Епархиальный Совет еще 21(8) августа 1919 года обратился к митрополиту с просьбой «предложить Духовному Собору Лавры отвести для занятий Совета и его канцелярии и квартиры секретаря одно из свободных лаврских помещений»⁸⁸⁹. Под сенью Александро-Невской лавры Епархиальный Совет продолжал работать более года.

Вновь, как это случалось уже не раз, беда пришла из Москвы. 18 мая 1920 года Наркомат Юстиции с подачи П.А. Красикова, продолжавшего отделять Церковь от государства, предложил Губисполкомам «прекращать деятельность бывших консисторий»⁸⁹⁰, т.е. Епархиальных Советов. Предлогом для подобного распоряжения послужило прежде всего ведение Епархиальными Советами дел по расторжению церковных браков – «юристы» типа П.А. Красикова видели в этом нарушение Церковью советских декретов. Патриарх Тихон и члены Высшего Церковного Управления вынуждены были дать подписку о том, что Епархиальным Советам будет указано прекратить выполнение судебных, налоговых и прочих функций⁸⁹¹. Однако это не помогло, и осенью того же года произошла ликвидация всех Епархиальных Советов, включая Петроградский. 5 октября в присутствии его членов была заслушана копия телеграммы НКВД, в пункте 3 предписывающая немедленно закрыть Епархиальный Совет как незаконно действующий, что и было исполнено⁸⁹².

Председатель Совета протоиерей Михаил Чельцов перешел на работу в канцелярию митрополита. Владыка ценил его прежде всего за то, что он «по своему обычаю не стеснялся говорить прямо и смело правду». К тому же он, «как никто другой из петроградских священников, ближе знал духовенство епархии с его нуждами и потребностями и дела епархиальные с давних дней»⁸⁹³. Между прочим в соседней епархии, Новгородской, ликвидация Епархиального Совета прошла в гораздо более жесткой форме: все его члены были «лишены права служить в канцелярии митрополита»⁸⁹⁴.

Неслучайно вслед за тем, как НКВД разогнал Епархиальные Советы, Высшее Церковное Управление приняло постановление (20/7 ноября 1920 года) о самоуправлении епархий не только при невозможности поддерживать с ним связь, но и в случае прекращения деятельности самого Высшего Церковного Управления⁸⁹⁵.

Много мытарств пережил за 1918–1921 годы и Епархиальный свечной завод. 1 сентября ст. ст. 1918 года заводу исполнялось 25 лет, и совет трудового братства заранее, 30(17) августа, принял программу юбилейных мероприятий. Но как раз в тот день был убит М.С. Урицкий. Годовщина, если и была отмечена, становилась «пиром во время террора». Тем не менее «по случаю двадцатипятилетия деятельности завода» служащие и рабочие братства, а также члены совета получили наградные. Утверждая наградные списки, митрополит Вениамин проявил присущую ему внимательность и вдумчивость. «1918. Авг. 31–13 сент. Исполнить, – писал он, – но в указанных списках не значится о. Протоиерей Николай Г. Смирягин, который в течение 25-ти лет несет добросовестно-бесплатно ревизорский труд сначала по бывшему заводу, ныне по Братству, не мало способствовавший успеху дела; поэтому я находил бы вполне справедливым при вознаграждении всех трудившихся по случаю 25-тилетия выдать таковое и о. Протоиерею Николаю Смирягину в размере двух тысяч рублей»⁸⁹⁶.

На правах Александро-Невского трудового братства завод существовал до конца 1919 года: последнее заседание совета братства состоялось 6 ноября (24 октября). Но еще в марте советское правительство распорядилось национализировать все епархиальные заводы. Выполнить это постановление в Петрограде из-за сопротивления трудников братства, т.е. рабочих завода, оказалось невозможно. В конце концов завод был попросту закрыт «на неопределенное время» под предлогом топливного кризиса в числе 109 других предприятий города. Соответственно прекратило свое существование и трудовое братство при нем. В следующем году завод возобновил свою работу – теперь им руководило смешанное правление, включавшее как церковных, так и гражданских представителей, но по-прежнему под председательством протоиерея Леонида Богоявленского. 20 января 1921 года руководство завода получило новую бумагу, гласящую, что предприятие «сим актом окончательно отделяется от Церкви». Митрополит Вениамин, почти два года спасавший завод, был вынужден уступить и 4 февраля написал резолюцию: «Предлагаю правлению Епархиального завода, согласно требованию власти, сдать по описям и актам завод со всем имуществом и капиталами новому правлению завода, назначенному Химической секцией Совета народного хозяйства»⁸⁹⁷. «Отделение завода от Церкви» продлилось не более 8 месяцев. Доведя экономику страны до полной разрухи, большевики вынуждены были в том же 1921 году объявить «новую экономическую политику» (НЭП). Она предусматривала, в частности, возможность аренды предприятий. Государственный свечной завод № 1 (бывший епархиальный), находившийся в ведении Петроградского Совнархоза, быстро нашел арендаторов. Ими стали митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин, протоиерей Л.К. Богоявленский и Л.Д. Аксенов⁸⁹⁸.

Владыка Вениамин всячески стремился развивать и укреплять соборную жизнь Петроградской Церкви. «Вместо Каинова «разве я сторож брату моему?» – Какое мне дело до него, я сам по себе! – добрый христианин избирает законом своей жизни слова апостола: «друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал.6, 2)»⁸⁹⁹.

Большую роль в церковной жизни получили благочиннические собрания и советы. Митрополит Вениамин направлял их к тому, чтобы они объединяли приходы как можно более прочными нитями. Когда совет одного из благочинии представил рапорт о том, что он «не получал извещения» о постройке нового придела в самой заметной церкви своего района, владыка счел подобное отношение к делу недопустимым: «1920. Окт. 5/18. Благочиннический Совет должен знать, не ожидая докладов, что происходит в его округе. Очень жаль, что он не замечает даже таких крупных явлений, как устройство целого храма, о постройке которого известно Митрополиту и она велась с его благословения»⁹⁰⁰.

В 1919 и 1920 годах велась подготовка к созыву Епархиальных собраний, но неизвестно, состоялись ли они. Собрание 1919 года было назначено на конец сентября. Его состав предполагался весьма значительным – сто человек. Каждое из 11 благочинии Петрограда должны были представлять по 4 депутата, каждое из 22 остальных благочинии епархии, а также эстонское и единоверческое благочиния – по 2 депутата. Кроме того, по одному депутату посылали на собрание Богословско-Пастырское училище, Миссионерский совет, Александро-Невское трудовое братство, Епархиальное попечительство о бедных, правление эмеритальной кассы и ряд других еще сохранившихся учреждений⁹⁰¹. Однако за месяц до объявленного времени открытия собрания владыка Вениамин утвердил постановление Епархиального Совета о том, что его созыв необходимо отложить: «Ввиду раздробленности епархии в настоящее время [Гдовский уезд был занят белыми – авт.], необыкновенной дороговизны жизни, чрезвычайных затруднений, с которыми сопряжены в настоящее время въезд и выезд в Петроград ... Епархиальное собрание состояться не может»⁹⁰².

Епархиальное собрание 1920 года, по благословению митрополита Вениамина, было намечено провести с 29 сентября по 11 октября. В его повестке дня стояло обсуждение вопросов о руководстве для приходских советов; о регистрации прихожан и о приходской книге; об установлении дня праздника семьи; о религиозно-нравственном воспитании детей; об инструкторах по законоучительству; о разъездных священниках-проповедниках; о трудовых женских артелях (подворьях) и об устройстве церковноприходской жизни в них⁹⁰³.

Наряду с Епархиальными собраниями, которые являлись официальным органом епархиального управления и потому вызывали особую подозрительность у советских властей, в жизнь Петроградской епархии широко вошли представительные собрания совещательного характера. Их рекомендации нередко становились основой для циркулярных распоряжений митрополита. Еще до того, как Наркомюст наложил запрет на деятельность Епархиальных Советов, митрополит Вениамин благословил созыв Общеприходского совещания представителей приходов г. Петрограда и его окрестностей. Оно открылось 23(10) апреля 1920 и избрало постоянно действующее правление⁹⁰⁴. После разгона Епархиального Совета «легализация» подобного правления органами государственной власти приобретала особую актуальность.

Митрополиту Вениамину с сотрудниками удалось добиться практически невозможного. 12 ноября 1920 получил регистрацию устав Общества православных приходов Петрограда и его губернии⁹⁰⁵. Отныне «обсуждение вопросов, связанных с религиозно-нравственной жизнью входящих в его состав приходов» с точки зрения советских законов становилось вполне легальным занятием. Обществу предоставлялось «право устраивать с соблюдением декретов Р.С.Ф.С.Р. и с особого каждый раз разрешения в Петрограде и его губернии богослужебные и религиозно-просветительного характера публичные собрания, издавать и распространять религиозно-просветительного характера книги и журналы, образовывать при себе богословские ученые и учебные заведения и библиотеки и организовывать уроки Закона Божия для взрослых и детей, а также оказывать содействие отдельным приходским общинам в устройстве их приходской жизни и ходатайствовать пред властями по делам приходов, входящих в его состав»⁹⁰⁶.

В состав Общества вошли Исаакиевский и Казанский соборы, Пантелеимоновская, Знаменская, Покровско-Коломенская, Спасо-Сенновская церкви... Среди членов его правления можно видеть имена членов Миссионерского совета, включая его председателя, протоиерея Николая Чепурина и комиссара по общеепархиальным делам И.М. Ковшарова. Председателем правления стал профессор Петроградского университета Ю.П. Новицкий. Общество состояло из пастырского, богослужебного, просветительного, певческого, организационного и ряда других отделов. Просветительный отдел возглавил протоиерей Николай Чуков, который 14 (1) декабря 1920 года был избран настоятелем Казанского собора и утвержден в должности митрополитом Вениамином. О значении Общества в религиозной жизни Петрограда очевидец свидетельствовал: «Все, касающееся служб, времени их совершения, проповеди и т.д., решается в совете приходов и принимается всеми к исполнению»⁹⁰⁷. Владыка Вениамин относился с большим вниманием к Обществу православных приходов как к важному средству сплочения духовенства и церковной общественности и особенно ценил его «легальный» характер.

Одной из важнейших заслуг Общества явился выпуск «Православного церковного календаря» – на 1921 год тиражом 10000 экз. и на 1922 год тиражом 20000 экз. Подобная «свобода печати» в советских условиях представляла такую редкость, что сами большевики в январе 1921 года с газетных страниц поспешили козырнуть «новым доказательством терпимости Советской власти к православию, как впрочем и иному религиозному культу»⁹⁰⁸.

В обоих календарях, изданных Обществом православных приходов, большое место занимает раздел «Богослужебные указания», кроме того, в календаре на 1922 год помещены материалы, озаглавленные «О богослужении и богослужебном уставе Св. Православной Церкви». В работе над ними митрополит Вениамин принимал непосредственное участие. Это следует из его «Архипастырского обращения к пастырям Петроградской Церкви» от 20 декабря 1921 года, в котором владыка пишет: «..Для предупреждения нововведений и исправления отступлений при совершении богослужений, главным образом, литургии, предлагаю обязательно руководиться указаниями, принятыми на собрании благочинных Петроградских церквей, проредактированными мною и напечатанными в Православном Церковном календаре на 1922 год»⁹⁰⁹.

Интересно отметить, что среди вошедших в «Богослужебные указания» календарных дат значится «День кончины приснопамятного] протоиерея И.И. Сергиева» [св. Иоанн Кронштадтский – авт.], а на 1922 год, кроме того, день ангела и день кончины митрополита Антония (Вадковского). В последнем календаре появилось еще одно заметное дополнение, обусловленное реальностью жизни: «Декабрь 19 (1-е января н.с.) Гражданское новолетие. Может быть отслужен молебен по кн[иге] «Доследование мол[ебных] пений"».

4 декабря (21 ноября) 1920 года исполнилось четверть века со дня рукоположения святителя Вениамина в первую степень священства. Годовщина священнослужения митрополита стала праздником всей епархии, о чем можно судить по архипастырской благодарности «всем причтам и советам за горячее сочувствие Владыке и торжественное чествование юбиляра». В связи с этой датой в день архиерейской хиротонии Владыки – 6 февраля (24 января) 1921 года в зале при церкви на Стремянной улице прошло юбилейное собрание. На нем были прочитаны три доклада: «Пастырь и паства» священника Николая Платонова, «Идеал пастыря по учению св. Отцов» профессора Богословского института Ф.К. Андреева и «Пастырское служение в древней Руси» профессора М.Д. Приселкова⁹¹⁰.

Под благодатным воздействием святителя Вениамина сформировался духовный облик одного из самых близких к нам по времени жизни святых – преподобного Серафима Вырицкого. Василий Муравьев, будущий схииеромонах Серафим, много лет был преуспевающим торговцем мехом, но после революции ликвидировал свое дело и вместе с женой стал готовиться к иноческой жизни. В 1920 году, к празднику перенесения мощей св. Александра Невского, он передал митрополиту-священноархимандриту лавры 25000 рублей золотом на нужды обители, а через два дня, по прошению, был принят в число лаврских послушников. В этом звании В.Н. Муравьев оставался всего полтора месяца. 20(7) октября последовала резолюция митрополита Вениамина: «Благословляется послушника Василия Муравьева постричь в монашество одновременно с его женой, поступившей в Воскресенский монастырь». При постриге 29(16) октября он получил имя Варнава. Вскоре монах Варнава (Муравьев) был рукоположен во иеродиакона, а 11 сентября (29 августа) 1921 года – во иеромонаха⁹¹¹. Имеется свидетельство очевидца «о великой духовной близости лаврского инока с владыкой Вениамином»⁹¹².

По благословению митрополита была пострижена еще одна известная подвижница – Лидия Лелянова (в монашестве – Мария), жившая в Гатчине. Она была прикована к кровати неизлечимой болезнью. Владыка посещал ее и подарил ей свою фотографию с надписью: «Глубокочтимой страдалице матушке Марии, утешившей, среди многих скорбящих, и меня грешного»⁹¹³.

При митрополите Вениамине началось церковное служение трех петроградцев, впоследствии ставших архиереями. Товарищ председателя приходского совета Казанского собора Николай Ксенофонтович Либин (епископ Амвросий) был одним из давних деятельных помощников архипастыря и нередко сопутствовал ему при поездках в Москву. В конце 1919 года Николай Либин был рукоположен во диакона, с причислением к Казанскому собору сверх штата. Его пресвитерскую хиротонию совершил сам митрополит Вениамин при своем служении в колпинском Троицком соборе в Николин день 22 (9) мая 1920 года⁹¹⁴.

В том же году священником стал студент Богословского института Анатолий Михайлович Толстопятов (будущий епископ Александр) – он был назначен к церкви при Петроградской консерватории. Наконец, в июле 1921 рукоположение во священника к Исаакиевскому кафедральному собору принял Стефан Иванович Зинкевич (будущий епископ Сергий).

Характерной чертой религиозной жизни Петрограда при митрополите Вениамине оставались многолюдные крестные ходы, как общегородские, так и объединяющие храмы какого-нибудь одного благочиния. Например, празднование дня Всех святых Российских в 1920 году (13 июня /31 мая) было ознаменовано крестным ходом после вечернего богослужения из всех церквей 9-го благочиния в часовню Спасителя в Домике Петра Великого. Этот крестный ход прихожан храмов Петроградской стороны, Петровского, Крестовского и Аптекарского островов, Новой и Старой Деревни возглавил митрополит Вениамин⁹¹⁵.

Главный городской праздник, Александров день, с первого года архипастырства святителя Вениамина, стал совершаться по-новому. Если прежде крестный ход в этот день был один – из Исаакиевского собора в лавру, и в нем участвовало духовенство «по назначению», то новоизбранный митрополит приобщил к празднику каждый городской приход. Из всех соборов и церквей Петрограда 30 августа 1917 года вышли процессии, по пути следования они объединились, и от Казанского собора к лавре шествие сделалось поистине всегородским. Однако жизнь требовала корректировки установленного церемониала: большевистские власти, естественно, исключили 12 сентября (30 августа) из числа нерабочих дней, и теперь в крестном ходе Александрова дня могли принять участие далеко не все желающие. Поэтому под 30 августа в «Православном церковном календаре» на 1921 и на 1922 год дано такое указание: «Ранее совершался в этот день крестный ход из Казанского собора в Ал[ександро]-Невскую лавру. Теперь этот крестный ход совершается в один из ближайших воскресных дней по указанию епарх[иального] начальства. К литургии крестные ходы со всего города собираются к Ал[ександро]-Невской лавре, оттуда после литургии идут, во главе с митрополитом, в Казанский собор»⁹¹⁶. Впервые же перенести крестный ход Александрова дня пришлось в 1920 году, хотя праздник и выпал тогда на воскресенье. Этому событию сопутствовали исключительные обстоятельства.

Крестный ход в лавру был уже назначен на 12 сентября, когда большевистские власти решили устроить в тот же день шумную акцию под лозунгом: «Подлый белый террор в Петербурге откликнется свержением буржуазии в Финляндии»⁹¹⁷. Поводом для разжигания страстей послужило убийство восьми членов ЦК Финской компартии финнами же в одном из петроградских рабочих клубов, совершенное еще 31 августа. Достойно похоронить погибших вполне можно было в ближайшее воскресенье, 5 сентября. Однако «в интересах мировой революции» трупы лишнюю неделю оставались непогребенными (это не помогло: вместо свержения буржуазного правительства Финляндии большевикам пришлось через месяц, 14 октября 1920 года, подписать с ним мирный договор). «Красные похороны» по размаху должны были превзойти царские – недаром вынос тел убитых был совершен из Зимнего дворца, а бывший Невский проспект (пр. 25 Октября) с утра 12 сентября перекрыли ради сбора на площади колонн «питерского пролетариата».

В создавшихся условиях проведение крестного хода в тот день было исключено. У митрополита Вениамина оставалась единственная возможность – в последний момент добиться разрешения перенести его на неделю, что ему и удалось, надо полагать, не без труда. Казалось бы, церковные люди могли только радоваться, что архипастырь и гражданское начальство проявили взаимную уступчивость и нашли приемлемый для каждой стороны выход. Подобных случаев с октября 1917 года было крайне мало, и почти все они связаны с Петроградом. Ригористы же усмотрели здесь «какое-то подслуживание власти и несоблюдение своего достоинства» со стороны митрополита⁹¹⁸.

Сохранившиеся документы передают напряженную атмосферу сентябрьских дней 1920 года. В пятницу 10 сентября, когда переговоры уже привели к нужным результатам, митрополит Вениамин подписал распоряжение:

«О. о. Настоятелям церквей г. Петрограда.

Предлагаю Вам поставить в известность своих прихожан, что совершаемый ежегодно 30 августа ст. ст. – 12 сентября н. ст. крестный ход в настоящем году отменяется и переносится на воскресенье 6/19 сентября. Крестный ход будет совершен в том же порядке и по тому же чину, который установлен 30 августа – 12 сентября»⁹¹⁹.

За оставшиеся считанные часы до начала крестного хода это распоряжение надо было разнести почти по 250 адресам и вручить каждому настоятелю церкви под расписку. К рассылке митрополичьего текста подключились и управляющий делами Петросовета Б. Каплун, и начальник милиции П. Роцкан. В письме, направленном первым второму, говорилось:

«На воскресенье 12/IX был назначен крестный ход всех церквей к Александро-Невской лавре. Вследствие похорон финских товарищей мы крестный ход в этот день воспретили и по соглашению с митрополитом перенесли его на следующее воскресенье, 19 сентября.

В целях сохранения в это воскресенье абсолютного порядка, необходимо:

1) Передать всем церквям прилагаемое при сем распоряжение всем церквям уполномоченного Петроградского митрополита Александра Лебедева, так как у него нет технических средств передать это распоряжение церквям через аппарат милиции под расписку.

2) У каждой церкви на воскресенье установить пост милиционера, с тем, чтобы не допускать выхода из церкви крестного хода 12/IX, если таковой будет сделан явочным самовольным порядком.

3) Об исполнении донести мне телефонограммой»⁹²⁰.

Таким образом, в сентябре 1919 года митрополит Вениамин сумел отстоять для верующих само право поклоняться мощам св. Александра Невского. Год спустя он не дал прерваться традиции ежегодного паломничества православных петроградцев в лавру, пожертвовав малым (календарной датой) ради сохранения главного.

В апреле 1921 года митрополит Вениамин вновь вынужден был входить в переписку с властями, чтобы дать возможность верующим «едиными устами» прославить Воскресение Христово на городских улицах в Неделю о Фоме, как это повелось в Петрограде с 1918 года. Пасха 1921 года имела ту особенность, что она совпадала с «красным Первомаем». Поэтому митрополит отправил письмо в отдел управления Петросовета загодя, 22 апреля. Он писал: «Обращаюсь с просьбою о разрешении устройства по городу Петрограду 8-го Мая 1921 г. вследствие установившейся традиции крестного хода из всех церквей Петрограда в Александро-Невскую Лавру, а из нее в Казанский собор». Отдел управления передал это письмо еще выше, на Большой президиум губисполкома, и 27 апреля на заявлении митрополита появилась резолюция: «Против не возражать, товарищу Москвину согласовать». Затем все ответственные работники занялись подготовкой Первомая, и только 4 мая, в Светлую Среду, на имя митрополита был подготовлен ответ:

«Гражданину В. КАЗАНСКОМУ

Митрополиту Петроградскому и Гдовскому

В ответ на Ваше заявление от 22/IV с.г. за № 938 /.../, Секретариат Губисполкома сообщает Вам, что Президиум Губисполкома, рассмотрев в заседании 27/IV с.г. означенное заявление, постановил «против крестных ходов не возражать». Одновременно Секретариат Губисполкома ставит Вас в известность о необходимости при осуществлении разрешенных крестных ходов договориться с тов. Москвиным, Завед. Отделом Управления»⁹²¹.

Необходимые условия были соблюдены, и пасхальное шествие состоялось.

«Утро Фомина воскресения, – вспоминал участник религиозного торжества Б.Н. Лосский, – отметилось небывалым стечением народа в стенах и около Александро-Невской Лавры, потому что /.../ там собрались с иконами и хоругвями все приходы города... После митрополичьей обедни в Троицком соборе, куда, наверно, проникнуть удалось много если восьмой части пришедших, выстроившиеся в колоссальный крестный ход религиозные общины направились к выходу на Старо-Невский... В самом конце вытянувшегося чуть ли не на километр крестного хода выступал Лаврский клир и посреди него благословлявший окружающих дикирием и трикирием Митрополит. Присоединившись к толпе, следовавшей за крестным ходом, мы прошли по обоим Невским, где окна и балконы были заполнены зрителями. На одном из них, вероятно, принадлежавшем какому-нибудь официальному учреждению, стояли его служащие и, желая выказать свою неприязнь к происходящему, затыкали уши, дабы все видели, что до них не доходят пасхальные песнопения. Но были также неожиданные и тем более ценные проявления сочувствия и солидарности: так, поравнявшись с католической церковью Святой Екатерины, можно было видеть вышедшее с хоругвями на ее паперть польское духовенство. Что же до православных хоругвей, то они выстроились в колоннадах Казанского собора, огибая площадь, на которой был отслужен молебен. Немудрено, что это скопление на Невском около пятидесяти, как говорили, тысяч человек, было принято властями, и не совсем без основания, за антисоветскую демонстрацию. О ней и заговорила казенная пресса, утверждая, что участниками крестного хода были озлобленные представители бывшей буржуазии, проститутки и вообще отбросы общества. За всеми этими обращаемыми к дуракам словами стояло усиленное событиями 8-го мая опасение власти перед ширящейся популярностью церкви, опасение, послужившее, думается, одним из стимулов для поднявшейся к осени повышенной волны гонений на нее»⁹²².

Более скупо об этом дне сообщал первый викарий Петроградской митрополии епископ Ямбургский Алексий (Симанский): «Я привел крестные ходы из часовни Спасителя, Исаакиевского и Казанского собора в лавру, там служил литургию с митрополитом и преосвященным Венедиктом, и оттуда втроем мы шли до Казанского собора. Разоблачились в седьмом часу. Сегодня, я слышал, в «Правде» есть ругательная статья по поводу крестного хода»⁹²³.

Определение «ругательный» по отношению к статьям петроградских газет, посвященных крестному ходу 8 мая (25 апреля) 1921 года, звучит слишком мягко. Пожалуй, никогда еще в истории власть не позволяла себе печатно оскорблять десятки тысяч лояльных граждан, в том числе прямым текстом указывать пожилым людям, что им на земле не место – они «для новой жизни не годные». «Что это такое? – Карнавал серафимов? Маскарад хулиганов? Крестный ход, демонстрация остатков выползших из своих притонов и нор контрреволюционной нечисти и плесени в прозрачной маске церковной процессии?»⁹²⁴

На улицах города в то воскресенье, похоже, совсем не было милиции. Если верить газетам, «группы хулиганов и провокаторов» весь день свободно «ходили по улицам и усердно срывали шапки у инакомыслящих прохожих». Всю ответственность за эксцессы казенные перья возложили на духовенство, вынеся не подлежащий обжалованию приговор: «Подобному религиозному варварству и издевательству над чувствами не православных граждан Республики должен быть положен конец раз и навсегда»⁹²⁵.

Последним ярким событием петроградской церковной жизни перед новым натиском властей на религию стало празднование в июне 1921 года 200-летия Охты. Святитель Вениамин благословил приурочить его к Духову дню – главному празднику охтян. Протоиерей Николай Клементьев (священномученик архиепископ Николай), настоятель Святодуховской Большеохтинской церкви с марта 1919 года и благочинный 11-го округа г. Петрограда, по представлению митрополита Вениамина был награжден к юбилею палицей⁹²⁶. Начало заселению Большой и Малой Охты положил указ Петра Великого, который распорядился перевести сюда из разных городов плотников «для корабельного строения». Но жители Охты прославились не только как корабелы – множество резных иконостасов, украсивших храмы не только в разных уголках России, но и на Афоне, и в Иерусалиме, было создано за два века их руками. Охтинский юбилей как бы подводил черту и под развитием русского церковного искусства, которое на многие десятилетия оказалось под запретом. Через год с небольшим Петроградский архипастырь и «иже с ним пострадавшие» примут мученическую смерть за Христа где-то на полигонах за Охтой ...

Вскоре после празднования 200-летия Охты по приходам было разослано предостережение: «Канцелярия Высокопреосвященного митрополита Петроградского имеет долг уведомить вас во исполнение распоряжения Высокопреосвященнейшего Владыки от 20 июня – 3 июля 1921 г. за № 1644, для немедленного извещения всех настоятелей церквей Петрограда и епархии, чтобы они, ввиду состояния Петрогр[ада] и губ[ернии] на военном положении, во избежание недоразумений без разрешения Отдела Управления (площадь Урицкого) крестных ходов не устрояли»⁹²⁷. Гражданская война окончилась победой большевиков, со всеми соседними государствами были подписаны мирные договоры, а власти так и держали «красный Питер» в прокрустовом ложе военного положения...

Коммунистическая диктатура насаждала классовую ненависть (что является не менее преступным, чем разжигание национальной нетерпимости) и отвергала все нравственные заповеди. Поэтому митрополит Вениамин, который учил людей любви Христовой, при всей своей отстраненности от политической жизни, не мог не подрывать основы режима. Нельзя, например, исключать духовного влияния Петроградского святителя на кронштадтские события марта 1921 года. «Кронштадт восстал, объятый чувством всепрощения. Он сохранил жизнь местным коммунистам»⁹²⁸. Где матросы могли почерпнуть это «чувство всепрощения», как не в храме, из уст пастырей и архипастыря? Не случайно еще за два года до восстания можно встретить сообщение: «Даже матросы охвачены религиозным настроением. Кронштадтские матросы вызвали в Кронштадт Митрополита Петроградского Вениамина. Они ходят на исповедь и сами накладывают на себя покаяние»⁹²⁹.

Подавив восстание в Кронштадте, большевистские каратели учинили там беспощадную расправу. Расстрелу по приговорам «чрезвычайных революционных троек» подверглись и председатель приходского совета Морского собора И.О. Деркаченко, и ряд священников – о. Василий Братолюбов, о. Василий Ложкин, о. Григорий Поспелов⁹³⁰.

Летом 1921 года на митрополита Вениамина, наконец, обратила пристальное внимание Петроградская чрезвычайка. 29 (16) июля он был вызван на Гороховую, дом 2. Вызов, как писал епископ Ямбургский Алексий, «имел ту цель, чтобы допросить его по целому ряду вопросов, большей частью касающихся внутреннего церковного управления. Все-таки имеется целое большое дело, обещали еще вызвать, а пока взяли подписку о невыезде»⁹³¹. Интерес чекистов к Петроградскому митрополиту нетрудно понять. Большевики предусмотрели все, чтобы оторвать народ от Церкви, сделали церковные организации нищими, разогнали важнейшие органы управления – Епархиальные Советы. Казалось бы, на четвертом году революции от религии не должно остаться и следа, но ничего подобного не случилось. Следовательно, где-то «органы» не доработали.

Епископ Алексий, имевший богатый опыт общения с советской Фемидой в 1920–1921 годах, когда он служил в Новгороде, глядел на это событие со своей колокольни. «Митрополит Вениамин, не привыкший, очевидно, в противоположность нам к такому отношению властей, именно к порядкам допросно-протокольно-следственным, сопровождаемым требованием разных подписок о невыезде и т. д., выглядит как-то растерянным, и, судя по его описанию разговора его с ЧК и ответов, он не мог произвести на них импонирующего впечатления. И теперь он как-то потерял равновесие и линию поведения и, по-моему, допустил большой промах, передав в своей проповеди, сказанной, кажется, под Ильин день где-то, разговор свой в ЧК и обстоятельства его вызова туда. Мне передавали содержание этой «проповеди», и это совпало с тем, что он сам мне рассказывал. По-моему, все это не к пользе дела вообще»⁹³². Сам же митрополит всегда считал, что его дело «быть в живом и непосредственном общении с паствою», «осведомлять и осведомляться», а не играть в прятки с властью и верующими. Во многих отношениях Петроградский святитель стоял на недосягаемой высоте...

Напряженные труды митрополита Вениамина по управлению епархией и общению с верующим народом в молитве и богослужениях разделяли его викарии. После кончины епископа Ямбургского Анастасия у владыки осталось их трое – Геннадий Нарвский, Мелхиседек Ладожский и Артемий Лужский, кроме того, в его зависимости находился единоверческий епископ Охтенский Симон.

В 1918 году случилось так, что в годовую смету расходов по епархии не вошло содержание епархиальных викариев, Геннадия и Артемия. Потребовалось решительное вмешательство митрополита Вениамина, чтобы ошибка была исправлена. В резолюции на соответствующем журнале Епархиального Совета он писал: «1918. Сент. 19–2 окт. Указ Священ[ного] Синода о содержании архиереев был мною сдан Епархиальному Собранию для рассмотрения. Председателем финансовой комиссии было мне доложено, что двум епархиальным викариям назначено содержание в размере по 5000 руб. в год. Каким образом епархиальные викарии остались без епархиального содержания, я не понимаю. Не думаю, что о. Протоиерей Павел Кедринский хотел только потешить митрополита, докладывая ему об этом назначении, тем более, что при высоких ставках на содержание епархиального управления, нужно ведь хоть что-нибудь дать на содержание архиереев от епархии. Поэтому необходимо затребовать объяснение от Протоиерея Кедринского: почему викарии остались без епархиального содержания, а митрополиту было доложено, что им содержание назначено. Ввиду теперешней дороговизны не убавлять нужно оклады, а увеличивать, как это сделано с содержанием и членов епархиального Совета. Мерка одна и та же должна быть прилагаема и ко всем. Поэтому и викариям не убавлять нужно и без того не великие оклады, а выдать их, если не прибавляя на дороговизну, то по крайней мере полностию. Нужно изыскать источник для выдачи им теперь же полного оклада жалованья из 5000, а не 3000 руб. в год»⁹³³.

Указом от 25 (12) февраля 1919 года Священный Синод поручил митрополиту Вениамину возложить временное управление Рижской епархией, «за последовавшей вследствие насилия смертию» епископа Ревельского Платона, на одного из викариев Петроградской епархии, по его усмотрению. Через месяц, 24 (11) марта, митрополит извещал Епархиальный Совет: «Донесение Свят[ейшему] Патриарху о поручении Преосвящен[ному] Геннадию управления Рижской Епархией мною уже сделано»⁹³⁴,

23(10) июня 1919 года Высшее Церковное Управление приняло постановление об увеличении числа епископов. Положение в Петроградской епархии не способствовало его скорейшему исполнению. Напротив, несколько ранее, 23(10) апреля, митрополит обратился с ходатайством, в котором просил «по причине совершенного разорения Старо-Ладожского Николаевского и Троицко-Зеленецкого монастырей, доставлявших средства епископу Ладожскому, и отсутствии надобности в викарии – достаточно викариев Нарвского и Лужского – Ладожское викариатство закрыть». Однако 26(13) мая Святейший Патриарх и Священный Синод постановили: епископа Ладожского Мелхиседека переместить епископом Слуцким, викарием Минской епархии с поручением временного управления ею, а Ладожское викариатство оставить незамещенным⁹³⁵.

Епископ Охтенский Симон являлся фактическим настоятелем Никольского единоверческого храма на Николаевской улице. Указом Священного Синода от 28 июня 1919 года храму было присвоено наименование соборного⁹³⁶. Но в том же году владыка Симон покинул Петроград – он принял управление Уфимской епархией.

В самом начале 1920 года епископ Нарвский Геннадий получил назначение на самостоятельную кафедру в Псков. [Архиепископ Псковский и Порховский Евсевий (Гроздов) ушел с белыми в Эстонию, оставив свою паству на произвол судьбы. За это он был уволен Святейшим Патриархом Тихоном]. Более чем на полгода Петроградский митрополит остался с единственным викарием – епископом Лужским Артемием.

В 1920 году принял постриг с именем Венедикт ключарь Исаакиевского кафедрального собора протоиерей Виктор Плотников. В этом же соборе на праздник Успения Богородицы, 28(15) августа, он был хиротонисан митрополитом Вениамином во епископа Кронштадтского. В начале 1921 Казанский собор целиком взял на себя расходы по содержанию еще одного викарного епископа, и первым викарием Петроградской епархии 21(8) февраля был переведен из Новгорода епископ Тихвинский Алексий (Симанский, будущий Патриарх Алексий I), получивший титул епископа Ямбургского. Епископы Алексий и Венедикт имели местопребывание в Петрограде и часто сослужили митрополиту, а епископ Артемий со второй половины 1921 года жительствовал в Луге.

27(14) марта 1922 года по представлению митрополита Вениамина состоялась назначение наместника Александро-Невской Лавры архимандрита Николая (Ярушевича) епископом Петергофским. При этом за новым епископом сохранялась должность наместника лавры. Хиротония была совершена митрополитом совместно со всеми тремя викариями 7 апреля (25 марта), на Благовещение. Через день, в Вербное воскресенье, посвящение во епископа Ладожского принял заведующий Крестовой церковью лавры архимандрит Иннокентий (Тихонов). 14 мая новым заведующим Крестовой церковью митрополит назначил архимандрита Гурия (Егорова)⁹³⁷.

Таким образом, к Пасхе 1922 года число викариев Петроградского митрополита достигло пяти. Трое из них оставались в Петрограде, а преосвященные Лужский и Ладожский на правах полусамостоятельных епископов получили в управление отдаленные уезды, имея там свои резиденции.

Сам митрополит Вениамин стремился как можно чаще служить в различных приходах Петрограда, а при возможности и вне его. Так, в 1921 году «у Владыки Вениамина все дни до Вознесения расписаны» были уже с Пасхи⁹³⁸. Нередкими стали и службы, совершаемые собором архиереев. Известно, что в том же 1921 году в Светлый понедельник митрополит с викарными епископами Алексием и Венедиктом служил литургию в Новодевичьем монастыре, в Светлый вторник – в Иоанновском. А 26 мая епископ Алексий сообщал: «Вчера всенощную и сегодня литургию мы совершаем здесь [в Введенской церкви на Петроградской стороне – авт.] втроем: митрополит, преосвященный Венедикт и я. Церковь прекрасная, огромнейшая, настоятель почтенный и усердный старец. Собор духовенства очень большой, несколько митрофорных протоиереев во главе с о. Дерновым, а всего священников больше двадцати. Такое торжество не связано ни с каким особенным местным праздником⁹³⁹.

Протопресвитер Александр Дернов регулярно первенствовал за митрополичьими богослужениями. Что же касается почтенного и усердного старца-протоиерея Николая Соболева (род. 1854), то именно он летом 1922 года, в драматические дни «процесса Петроградских церковников», примет посвящение во епископа от вождей обновленческого раскола, чтобы занять кафедру арестованного и отданного под суд митрополита Вениамина. Возможно, что безропотная готовность о. Николая стать игрушкой в руках «революционеров в рясе» была заложена в нем за те 2 месяца, которые он провел в камере знаменитого Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в самый разгар «красного террора», в сентябре – октябре 1918 года...⁹⁴⁰

Исчерпывающая оценка деятельности Петроградского святителя принадлежит епископу Ямбургскому Алексию (Симанскому): «Нужно сказать, что митрополит Вениамин держит в своих руках все нити управления, и от него, с одной стороны, исходит инициатива различных начинаний, с другой – сильная поддержка тех, кто трудится на том или ином поприще. Он все знает, что у него делается, а также кто и как делает свое дело, и он умеет показать и свое одобрение, и свое неудовольствие. Он прекрасно учел и понял, в чем заключается при настоящих условиях и в таком городе, как Петроград, сила архипастыря – в возможно частом и тесном общении с народом, и он и себя лично, и своих викариев направляет к тому, чтобы все более и более расширять круг своего молитвенного общения с верующим народом. И это ему удается в большой мере»⁹⁴¹.

Подметил епископ Алексий еще одну характерную особенность церковной жизни Петрограда того времени: «А у нас здесь едва ли не за каждой службой рукоположения во диакона, их назначают сверх штата без числа»⁹⁴². Вне всякого сомнения, святитель Вениамин «предвидел будущие трудности» и потому спешил привлечь в клир как можно больше преданных Церкви людей «разных чинов и званий»⁹⁴³.

Однако имелись примеры и другого рода: с 1917 года в епархии заметно возросло число священнослужителей и монашествующих, желавших снять с себя сан или монашеские обеты. Как правило, никакие увещания не изменяли их решения, и митрополиту Вениамину не раз приходилось утверждать представления о сложении сана. Тем показательнее его реакция на прошение священника Константина Троицкого, который в последний момент признал свой поступок необдуманным. Епархиальный Совет уже вознес молитву за благоплодность его дальнейшего служения на ниве Христовой, но владыка смотрел глубже. Он нашел прекращение дела преждевременным: «1919. Мая 10 – 23. По ст. 4. Для испытания твердости решимости священ[ника] Конст[антина] Троицкого, который весьма настойчиво домогался сложения с него сана, назначается трехмесячный искус, с поручением его одному из уважаемых иереев, к которому он являлся бы для бесед не менее двух раз в месяц, и по представлении от духовного руководителя его письменного сообщения, подтверждающего непреложность его решимости, иметь о нем окончательное суждение: приводить постановление в исполнение или нет»⁹⁴⁴. В подобной рассудительности петроградского архипастыря отчетливо прослеживается влияние его отца, сельского священника Павла Казанского. Тщательно испытывая искренность желающих присоединиться к Церкви из раскола, о. Павел всегда заявлял, что «таких, которые сегодня православные, а завтра раскольницы, ему не нужно»⁹⁴⁵.

Митрополиту Вениамину довелось также временно управлять Олонецкой епархией и, кроме того, отдельными частями Псковской епархии. Еще 20(7) мая 1918 года, когда Псков удерживали немцы (освобожден 25 ноября), Святейший Патриарх и Священный Синод постановили: «Присоединить временно в отношении управления церковными делами Псковский уезд к Петроградской епархии»⁹⁴⁶. Не случайно в дни «красного террора», 2 октября 1918 года, именно Петроградское Братство приходских советов ходатайствовало об освобождении арестованных монахов Крыпецкого и Спасо-Елеазарова монастырей⁹⁴⁷. Заступничество не дало результата – игумен Елеазаровского монастыря Дометий, вместе с братией, в количестве 13 человек, были расстреляны большевиками на станции Карамышево⁹⁴⁸. В 1919 году митрополиту Вениамину вновь было поручено управлять частью территории Псковской епархии, которая оставалась «в пределах действия советской власти» (сам Псков несколько месяцев находился в руках белых). 13 октября 1919 года Высшее Церковное Управление слушало его рапорт от 30 сентября о рукоположении им иеродиакона Иоанно-Богословского Крыпецкого монастыря во иеромонаха⁹⁴⁹.

В историю родной Олонецкой епархии владыка Вениамин вписал светлую страницу и своей сыновней заботой о ней в тяжелую годину, и первым за все 90 лет существования епархии митрополичьим служением в Петрозаводске. 27(14) апреля 1918 года епископу Олонецкому и Петрозаводскому Иоанникию (Дьячкову) было предоставлено иметь пребывание в Александро-Свирском монастыре «вплоть до особых распоряжений»⁹⁵⁰. Однако в обстановке резкой антирелигиозной настроенности местных властей епископ показал себя как «наемник, не пастырь» (Ин.10:12). Он самоустранился от управления епархией и много месяцев в ней не показывался. 18(5) июня 1919 года состоялось постановление об увольнении его на покой⁹⁵¹, а несколько ранее «за выбытием из пределов епархии Преосвященного Олонецкого, управление означенной епархии» было поручено митрополиту Вениамину⁹⁵². С церковными бедами Олонии он был хорошо знаком: еще 30 марта 1919 года на заседании Высшего Церковного Управления было намечено заслушать рапорт митрополита об указании кандидата на Олонецкую кафедру в связи с тем, что епископ Иоанникий самовольно оставил ее⁹⁵³. Тем не менее назначение нового архиерея задерживалось.

Сам владыка митрополит имел большое желание в начале августа 1919 года лично «прибыть в Петрозаводск на несколько дней для молитвенного общения с паствой», о чем он заранее известил приходской совет кафедрального собора⁹⁵⁴. Однако исполнить свое намерение он смог далеко не сразу. Лишь к октябрю сами власти поняли, что их действия наперекор религиозным интересам населения могут только склонить исход гражданской войны в пользу белых. Теперь большевики уже не не чинили особых препятствий архипастырскому визиту и даже предупредительно позволили известить о предстоящих богослужениях в двух номерах петрозаводской газеты «Олонецкая коммуна» – от 2 и 3 октября (единственный случай в периодической печати края советского времени!). Сохранилась квитанция газетной конторы об оплате приходским советом собора объявления в 14 строк о приезде митрополита⁹⁵⁵.

Святителя Вениамина радостно встречали в Петрозаводске 3 октября 1919 года. С вокзала он направился в Свято-Духовский (большой) кафедральный собор, где был отслужен краткий молебен. Вечером 4 октября он совершил панихиду в Екатерининской церкви на Неглинском кладбище, а затем – всенощную в большом соборе. На следующий день, в воскресенье, он служил там же литургию. Грандиозный храм «был буквально переполнен молящимися»⁹⁵⁶. Затем в старом Воскресенском соборе состоялась его беседа с объединенными приходскими советами городских церквей. Вечером владыка совершил панихиду в кладбищенской Крестовоздвиженской церкви, а перед самым отъездом в Петроград – всенощную в Александре-Невской Заводской церкви⁹⁵⁷. Через некоторое время приходской совет Петрозаводского кафедрального собора докладывал общему собранию прихожан: «В первых числах сего октября Петрозаводск посетил Высокопреосвященный Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Владыка остался доволен благолепием и порядком при богослужениях, а также и приемом»⁹⁵⁸.

По итогам своего посещения Олонецкой епархии митрополит Вениамин 17(4) октября 1919 года сделал представление Высшему Церковному Управлению. В нем, в частности, шла речь об утверждении настоятельницей Ладвинского монастыря монахини Арсении, которая и была утверждена в этом звании 27(14) ноября, с возведением в сан игумении⁹⁵⁹.

Свойственная митрополиту-священномученику жертвенная решимость позволила преодолеть разруху церковной жизни и в родной для него Олонии. В конце 1919 года состоялось долгожданное замещение Олонецкой и Петрозаводской кафедры – на нее был назначен первый викарий Владимирской епархии епископ Юрьевский Евгений (Мерцалов). Ранее он преподавал в Олонецкой духовной семинарии, а в 1902–1903 годах был ее ректором в сане архимандрита. Однако владыка Евгений управлял епархией всего около полугода: 7 мая 1920 года от кровоизлияния в мозг он скончался⁹⁶⁰. В тот же день общее собрание членов приходских советов городских церквей Петрозаводска постановило пригласить митрополита Вениамина или его викария (т.е. епископа Лужского Артемия) для погребения почившего⁹⁶¹. Летом 1920 года святителя Вениамина вновь ожидали в Петрозаводске. 7 июля 1920 года общее собрание приходского совета петрозаводского кафедрального собора постановило: «Предложить всем приходским советам гор. Петрозаводска принять участие в приеме Митрополита»⁹⁶². Однако состоялись ли эти поездки, сведений пока нет.

С ноября 1918 года митрополит Вениамин принимал участие и в работе Священного Синода, но материалы об этой стороне его деятельности крайне скудны. Известно, что 25 сентября 1918 Высшее Церковное Управление постановило освободить митрополита Херсонского Платона (Рождественского) от присутствия в Св. Синоде и вызвать для присутствия в порядке очереди вместо него митрополита Вениамина⁹⁶³. Во исполнение указа Святейшего Патриарха Тихона от 13 октября (30 сентября) ему следовало прибыть в Москву на синодальные заседания в середине ноября н. ст. В связи с этим из канцелярии митрополита в Комиссариат внутренних дел С.К.С.О. было направлено заявление, составленное по всем правилам дореволюционного делопроизводства: «Удостоверяя прописанное, канцелярия Его Высокопреосвященства митрополита Петроградского считает долгом покорнейше просить Комиссариат внутренних дел сделать распоряжение о разрешении Высокопреосвященному митрополиту /.../ выезда из Петрограда в Москву и обратного проезда в Петроград с правом получения проездных билетов от Петрограда до Москвы по Николаевской железной дороге 1–14 или 2–15 ноября и на обратный проезд от Москвы до Петрограда, предположенный для Высокопреосвященного митрополита 21 сего же ноября – 4 декабря нынешнего 1918 года»⁹⁶⁴.

Билет был получен, и поездка состоялась. После короткого отпуска митрополит вернулся в Москву, откуда отбыл в Петроград только 21 марта 1919 года⁹⁶⁵.

Заботясь о пополнении епископата Русской Церкви, митрополит Вениамин представил к епископскому служению трех архимандритов Александро-Невской лавры. Сам святитель и возглавил их посвящение во епископа в Петрограде. 6 января 1920 (24 декабря 1919) состоялась хиротония лаврского наместника архимандрита Виктора (Островидова) во епископа Уржумского, викария Вятской епархии. Епископ Виктор, скончавшийся в ссылке, причислен Архиерейским Собором 2000 года к лику Новомучеников и исповедников Российских.

8 января 1920 года митрополит Вениамин со своими викариями – епископами Геннадием и Артемием – совершил хиротонию архимандрита Иерофея (Померанцева) во епископа Юрьевского, викария Владимирской епархии. Наконец 9 октября 1921 году архиерейского сана удостоился архимандрит Стефан (Бех), последний смотритель (1914–1918) Каргопольского духовного училища. Он был посвящен во епископа Ижевского, викария Сарапульской епархии.

Среди кандидатов во епископы митрополит Вениамин имел в виду также иеромонаха Мануила (Лемешевского), назвав его имя в числе клириков Петроградской епархии при обсуждении этого вопроса с Патриархом Тихоном в декабре 1919 года⁹⁶⁶.

В жизни Православия в Эстонии и в деле отстаивания прав русских беженцев в этой стране в 1920-х – начале 30-х годов золотыми буквами вписано имя архимандрита (с 1926 года – епископ Печерский) Иоанна (Бунина)⁹⁶⁷. Его многогранная плодотворная активность и редкая принципиальность позволяют отнести его к числу духовных учеников святителя Вениамина. Почти весь 1918 год будущий владыка Иоанн провел в Петрограде, где он окончил два курса Духовной академии. Митрополит Вениамин принял участие в судьбе 25-летнего иеродиакона, рукоположил его во иеромонаха в Троицком соборе Александро-Невской лавры в воскресенье 25 (12) августа 1918 года и благословил на служение в Псковской епархии (в 1920 году приход о. Иоанна в Печерском крае отошел к Эстонии).

По дореволюционной традиции С.-Петербургские – Петроградские митрополиты управляли немногочисленными зарубежными церквами. Они имелись при всех русских дипломатических представительствах, а также в ряде курортных городов Германской и Австро-Венгерской империй. Гражданская война нарушила связи с ними, кроме того, наплыв эмигрантов из Советской России резко изменил положение этих церквей. К октябрю 1920 года в европейских странах нашли убежище уже около 2 млн. русских. 8 апреля (26 марта) 1921 года Патриарх Тихон издал указ об освобождении Петроградского митрополита Вениамина от управления заграничными церквами «ввиду состоявшегося постановления Высшего Церковного Управления за границей поручения митрополиту Евлогию управления русскими православными церквами в Западной Европе»⁹⁶⁸. Вскоре, 21 июня, митрополит Вениамин сам обратился к митрополиту Евлогию с письмом: «С своей стороны я даю полное согласие, чтобы в это время, когда почти нет сношений с заграничными церквами, Вы заведовали ими, тем более, что это временное заведование Вашим Высокопреосвященством указанными церквами признано и подтверждено и Свят[ейшим] Патриархом.

Душа моя болела за эти церкви, но помочь им было невозможно»⁹⁶⁹.