Слово святого Илария о жизни святого Гонората, епископа Арелатского

4.1. Всем известно, что искусство речи, прежде чем приступить к прославлению чей-либо жизни, сперва требует сообщить о его отечестве и происхождении, чтобы то, что отсутствует среди его собственных заслуг, восполнилось бы за счет славы отцов. Мы же все во Христе едины¹⁴⁵; и верх знатности состоит в том, чтобы быть причисленным к чадам Божиим»; и не может добавить нам какой-либо чести достоинство земного происхождения, если мы презираем его. Нет никого более славного на небесах, чем тот, кто, отбросив родословие отцов, выбрал быть причисленным к одному лишь роду Христа. 2. Итак, я пропускаю упоминание о его дедовских знаках мирских почестей. Ведь то, что мир считает достойным стремления и почти что наивысшим, вплоть до старинной консульской знатности его семьи, было отвергнуто по великому благородству его души. И тот, кто из любви к истине не стремился к собственным почестям, не нуждается в суетных почестях своих предков.

5.1. Лучше пусть моя речь устремится к тому, с какой верой в юные годы он, по собственной воле, возжелал крещения; как, будучи здоровым, по зрелому рассуждению, убоялся смерти, как считал, что прежде крещения не будет иметь жизни; с какой жаждой пожелал обновить свою жизнь в Источнике Жизни¹⁴⁶; как сладко было его младенчество, сколь благоразумно детство, сколь серьезна юность, как все степени возрастов он проходил в благодати и добродетели, всегда являясь в этом выше самого себя¹⁴⁷, так что ты мог бы сказать, что он был воспитан под божественным детоводительством. 2. Он обучен [вере] без какой-либо настойчивости со стороны своих родственников. Он, с по-

13 Ср. Прем 5:5.

Такого понимания этого места придерживается М.-Д. Валентен (Hilaire d'Arles. Vie de Saint Honorat // Sources Chretiennes. Vol. 235. Paris, 1977. P. 79. n. 4.). Напротив. С. Прикоко понимает это место в том смысле, что святой Гонорат казался «взрослее самого себя» (Pricoco S. Quaedam de Hilarii Arelatensis sermone de vita Honorati // Estratto dell' Annuari dell' Institute Magistrale Turini-Colonna. 1968–1969. P. 178). Латинский текст оставляет возможность для того и другого понимания.

мощью Божией, ставил крещение выше какого-либо человеческого попечения. Более того, в юной и не поблекшей красоте он обращается к Святому Источнику¹⁴⁸ без побудителя. Я сказал «без побудителя», и это тогда, когда родня препятствовала, когда отец противодействовал, когда ближние противились! 3. Любовь к нему проникла в чувства всех, и когда Христос определил его для Себя, мир наперебой удерживал его во всем своем. Одних связывала с ним его привлекательность, других привязывала к нему приятность в общении, третьих охватывало восхищение его мирскими доблестями в различных занятиях юности. Сколько прелестей было у него в прежней жизни, столько уз удерживало его от обращения. Все близкие боялись, как бы это общее украшение семьи не было утрачено. 4. И действительно, кто когда-либо не принимал его, словно близкого родственника? Кого он когда-либо не украсил своей дружбой? Итак, и близкие, и родственники, и родители полагали, что у них отнимается, как драгоценнейшее и всеобщее украшение; ведь они, как мы видим, считали все это не изменением и улучшением, а как бы грядущей смертью. 5. Поскольку отец видел, что все, за что бы он ни брался, он делает с усердием, он, сколько мог, отвращал сына от крещения, боясь, как бы он не был захвачен любовью к благочестию, что и случилось. Однако его стремление и любовь ко Христу пересилили, и юность, исполненная веры, рассеяв отговорки отца, отважилась на крещение. 6. Ибо все еще, будучи оглашенным в первых начатках веры, он так настроил себя, что отвергал распущенность из уважения к крещению, которое он должен был в будущем принять, почитая клириков, как отцов, и подчас помогая нищим из своего детского имущества. Все, что в этом возрасте он мог иметь и в особенности любить в качестве новой вещи, он, богатый милосердием, отдавал, уже тогда намереваясь в скором времени презреть все [мирское] и раздать все, что имел.

6.1. Итак, в таких обстоятельствах крепкая вера оглашенного увлекла его к крещению. Вследствие этого уже предвидевшей будущее отец, одержимый призрачностью земной любви, увлекал его к различным утехам, совращал к страстям юности, вовлекал в различные праздные занятия миpa, словно сам вместе с молодым сыном впал в юношество, занимая его охотой и различными играми, и вооружился всей сладостью века сего для покорения этого возраста. 2. И не без причины боялся отец по плоти, что будет взят Христом для Себя тот, которого он среди прочих способнейших юношей любил как единственного.

7.1. Поистине, среди всего этого его более заботило охранение себя по крещении. И юноша отвращался оттого, чем услаждался великовозрастный отец, всегда побуждая себя таким наставлением: «Услаждает эта жизнь, но обманывает. Иные наставления произносятся в церквях, иные звучат в моих ушах. С одной стороны учат умеренности и воздержанию, спокойствию и благопристойности, с другой насаждается необузданная роскошь. Там процветает благочестие, здесь – телесное упражнение"'. Там Христос приглашает к вечному Царству – здесь диавол возбуждает к [царству] временному. 2. Ибо все, что в мре:...похоть очей и гордость житейская... И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек]Н, также как и Он пребывает во веки. 3. Поспешим же вырваться из этих сетей, пока они еще некрепко держат нас! Ибо что долго связано, то тяжело развязать. Легче вырвать нежное растение, чем срубить крепкое. «На горе спасай душу свою»¹⁴⁹, чтобы вдруг не уловили тебя лукавые помыслы! Ибо яд наслаждений вкрадывается быстро, принятая же посредством благодати Христа свобода должна сохраняться для Него¹⁵⁰. 4. Одни восхищаются золотом и серебром, но, как я вижу, властвуют металлы над владеющими ими. Другие владеют имениями и рабами не без пленения для собственной души. Третьи радуются почестям, а честь Божьего образа в себе попирают. Мне же достаточно того, чтобы не быть во власти пороков; для меня спасение – радость, мне супруга – Премудрость; для меня наслаждение – в добродетелях; для меня сокровище – Христос, Который возместит мне преходящую радость лучшей,

17 Ср. 1Тим 4:8.

18 Ин 2:16–17.

даст и в этой жизни насладиться и украситься усердием к Своему учению и среди этого стать достойным Царства Небесного».

8. 1. После такого короткого размышления он устремился в пламя обращения, разожженное искрой такого рода мыслей. Подставив шею и взяв на себя иго рабства Господнего¹⁵¹, он сбросил иго распущенности, понимая, что своеволие юности есть крайний вид плена¹⁵². Богатые кудри он сменил на короткие волосы22; великолепие одежд переменил на красоту духа; красивую, нежную шею облек в жесткий плащ. Веселость перешла в серьезность; здоровье тела сменилось здоровьем души; доблесть телесная перешла в добродетель духовную. Миловидное лицо побледнело от поста, и, прежде полное жизненной силы, оно стало полно серьезности¹⁵³. И что сказать более? Так, внезапно явился иной человек, не похожий на прежнего, что его родитель оплакивал [его], подобно отцу, лишившемуся сына. Ибо поистине это было полное умерщвление плоти, но для него это была жизнь духа. Все это возбудило преследование со стороны родных¹⁵⁴. Тогда он в первый и единственный раз стал непокорным отцу, когда стремился стать сыном Бога Отца¹⁵⁵. Ведь уже тогда возбудилась в нем, как говорит Соломон, любовь к Богу. Ибо упомянутый пророк так возглашает гласом Божиим: Вчините ко мне любовь. Равно и он вчинил ее [в себе] и под управлением любви стремился сперва возлюбить Бога, а затем ближнего25. 5. Итак, старик отец считал осуждением для себя его обращение в столь юном возрасте. Он противодействует, настаивает на своем, угрожает; однако юность, полагающаяся на Господа, не колеблется от этого.

­­­ Первые шаги Гонората и Венанция в аскетической жизни

9. 1. Господь Утешитель помогал Своему новобранцу¹⁵⁶ и не замедлил побудить к сотрудничеству с Гоноратом одного из его братьев. И тот¹⁵⁷ его примером был призван к обращению, так что старший последовал младшему, и в то краткое время его жизни сопутствовал ему как в дружбе, так и в добродетели. 2. Тогда же они устроили между собой достойное состязание: чей дух более податлив к благочестию, чья пища грубее, чья речь приятнее, чья одежда жестче; кто говорит реже, кто молится чаще; кого менее удерживает ложе, кого больше чтение; кем менее движет гнев, кем более милосердие; кто с большей готовностью отдает то, что приобрел себе; 3. кто охотнее предлагает гостю одеяло из власяницы и привычную для них подушку – камень; кто, прежде оказания милосердия, ревностнее согревал пришельца слезами и скорее питал любовью Христа, чем пришельца пищей28; в чьих устах чаще Христос, в чьих реже мир; кто, находясь на такой высоте добродетели, считал себя меньшим и чем более возвышался в достоинствах, тем более смирял себя сердечным сокрушением. 4. Тогда в их образе жизни совершалось некое домашнее епископское служение (privates quidam episcopatus). Я не солгу, если скажу, что, пожалуй, многие из епископов от них научились принимать [пришельцев] после того, как сами были приняты ими, если они не пугались суровости предлагаемых [удобств]. Ведь они при этом более уносили с собой человеколюбие в душе, чем подкрепление сил в теле¹⁵⁸. Вместе с тем, [Гонорат и его брат] украсили этим всех своих соотечественников, и память о них остается в душах многих людей, ведь они заботились о телах одних, о душах других, в зависимости от того, кто в чем нуждался: в одежде ли, в учении ли, или в питании, так что все были одеваемы, питаемы и наставляемы¹⁵⁹. 6. Всякий утомленный тяжестью пути приходил туда, словно бы он достиг отечества и отчего дома. Всякий уходил от них в далекий путь, словно из своего собственного дома направлял свои стопы, так что ему казалось, что он снова оставляет своих сограждан и своих близких.

1. Между тем общая любовь к ним возрастала, умножалась, распространялась, и молва разносилась даже в более отдаленные места, и уже вся та округа состязалась в уважении, любви и почтении к ним. И нельзя было им остаться в безызвестности и нищете: чем более жизнь их скрывалась, тем более распространялась молва о них, так что один подставлял другого для похвалы и выдвигал для славы, ссылаясь на одну общую [для них] добродетель. Но когда кто-либо из них хотел укрыться в тени другого, как бы в ответ слава освещала и того, и другого. 2. Какова же была их серьезность, какова зрелость, свойственная старцам, сколь редко посещение женщин, даже родственниц, каково среди стольких добродетелей бегство от всякой суетности; сколь приятно утешение, сколь ревностна забота о спасении тех, кто вручил себя их наставлениям. Они жили жизнью ангельскою на земле в великом терпении... в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией¹⁶⁰. 3. При этом они боялись своей славы, а аромат благого образа жизни, далеко и широко распространившейся, относили к славе Божией. В себя же они боялись привнести опасность суетности. Они отказывались принимать награду в этой жизни¹⁶¹, отвергая человеческое обхождение и благодарность, ибо горели любовью к пустыне.

11. 1. Итак, из-за распространившейся и следовавшей за ними славы они приняли решение покинуть эти края. Снова родственники восстают и ближние противятся. Но теперь они более благоразумно убоялись лишиться своего светильника. О, Благой Иисус, что это была за борьба веры и любви! Сколько было увещеваний советами, просьбами, слезами! Кто только не [требовал остаться, ссылаясь] на исполнение обязанностей в отношении родственников, и чьи слезы были менее обильны, чем слезы отца! 2. Ведь все отечество чувствовало, что теряет в лице этих юношей отцов¹⁶². Ибо седая старость была в них не по годам, но по благодати, и не в дряхлости тела, а в красоте нравов¹⁶³. О, Господи, каково проявление Твоего промысла! Ты не хочешь оставить светильники Твои, горящие огнем» веры, на одном месте, но вынес их для просвещения многих мест, возбуждая в них желание к переселению и славному бегству, чтобы особенно увеличить их добродетель через принятие странничества¹⁶⁴. 4. Хотя их имущество и было прежде употребляемо на дела милосердия, однако оставалось еще довольно большим; теперь к покупке их части родительского наследства допускается как родственник, так и сторонний покупатель¹⁶⁵. И при этом не выказывалось никакой заботы о выгоде родственников, словно они продавали чужую вещь. Имущество, которое служило бедным, с тех пор как оно оказалось в их владении, теперь полностью раздается нищим. Соотечественники получили обильную милость и вознаградили их обильным плачем.

12. 1. Итак, они выходят из земли своей и из дома своего и от родни своей¹⁶⁶, по примеру Авраама, явившись истинными чадами отца Авраама¹⁶⁷. Однако, чтобы случайно не подумали, что это начинание проистекало от юношеской дерзости, они нашли старца, совершенного в строгости жизни, которого стали постоянно называть отцом во Христе, святого Капразия, до сих пор ведущего ангельский образ жизни на островах. 2. Хотя вы, возлюбленные, прежде и не знали его имени и до сих пор не ведаете о его жизни, Христос причисляет его к Своим избранным. Его-то и взяли наставником в Господе и стражем своему возрасту те, кого уже [сам их] юношеский возраст мог бы избрать себе в наставники! 3. Итак, они ищут укрытия в странничестве, избегают известности своей добродетели; но куда бы они ни пришли, там волей-неволей возникает новая молва о них. О, счастливые земли и блаженные гавани, которые возвеличивает жаждущий Небесного Отечества странник! Некоторые идут к берегам Востока¹⁶⁸ и ко всяким другим местам, полным святыми людьми, чтобы взять с них пример; ведь, куда бы они ни пришли, везде возбуждают других добрыми примерами. Везде раздается имущество, и доброе Христово благоухание¹⁶⁹ ощущается во всяком их пришествии.

13. 1. Того [святого], чью память мы ныне совершаем, церковь города Массилии чуть было не заполучила себе, когда епископ этого города¹⁷⁰ склонял [его остаться там] к радости своей паствы (collegio). Но разве могли эти уговоры и ласковые просьбы со множеством слез победить его горячую решимость? Напротив, побуждаемые этой новой опасностью, они еще поспешнее пересекают море. 2. Они устремляются к берегам, на которых римская образованность – то, что и отличало их – почиталась за варварство. Долго можно рассказывать, сколь много получило от них всякое место [которое они проходили], сколько благ они, без всякого священнического действия, приносили церквям, скольким наставникам они втайне были наставниками.

14. 1. Достаточно вспомнить только то, что они из-за стремления ко Христу, безропотно перенося морскую болезнь, достигли негостеприимного и пустынного Ахейского берега¹⁷¹. И воспитанные столь утонченно и слишком мягко, они боролись против превратностей вод и ветров. Насколько тяжело, насколько невыносимо было это для их юного возраста (teneritudini), засвидетельствовала смерть его брата, блаженного во Христе мужа Венанция, болезнь самого Гонората и тех, кто был с ним. 2. Уже мефонцы¹⁷² рассчитывали погрести и захоронить Венанция¹⁷³, на что указывает множество людей, певших псалмы на его похоронах. Здесь еврей, здесь грек, здесь римлянин радовался, даже иудей, отвергая Христа, удивлялся верному рабу Христову. 3. Волнующиеся хоры потрясали даже звезды¹⁷⁴, и, как мы думаем, вместе с голосами человеческими пели ангельские хоры, и Христос встретил Своего верного раба [словами]: Хорошо, Венанций, добрый и верный раб4Я. И когда ты услышишь: Войди в радость Господа Твоего¹⁷⁵, помяни нас, которые доныне сражаются с радостями мира. Борьба плоти и духа подошла к концу; начинается жизнь вечная и слава. Аминь.

­­­ Возвращение Гонората, основание Леринского монастыря

15.1. После этого уже Христос вернул вам вашего Гонората и тайно Своей рукой устроил благоприятные обстоятельства для его возвращения. Ибо все, чего бы Он ни коснулся, Он освящает. Италия радуется приходу этого благословенного мужа. Туския¹⁷⁶ оказывает ему почтение, удерживает его и пытается привязать ласковым обхождением через своих епископов (per sacerdotes). Но промысел Божий, вперед нас все предвидящий, разрушил [эти замыслы], и тот, кого стремление к пустыне вывело из отечества, того Христос призывает в пустыню, ближайшую к этому городу. 2. Итак, после недолгих альпийских невзгод он устремляется на остров, пустынный из-за чрезмерной неприветливости и неприступный из-за страха перед ядовитыми животными. Помимо благоприятности острова для уединения он был обрадован соседством святого и блаженного во Христе мужа епископа Леонтия¹⁷⁷ и связан [его] любовью, хотя многие и пытались отклонить его от этого нового дерзновенного начинания. Ибо местные жители представляли ему страшную пустынность [того места]¹⁷⁸ и по рвению веры стремились удержать его в своих краях. 3. Но он, не терпя человеческого обхождения и стремясь со всех сторон отделиться от мира преградой моря, нес в сердце и в устах следующие слова, напоминая и себе и тем, кто с ним: На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона¹⁷⁹. И в Евангелиях Христовых ученикам Его дано обещание: Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов¹⁸⁰. 4. Итак, он неустрашимо вступил на остров и развеял своей невозмутимостью страх [перед змеями]. Пропал ужас перед безлюдьем этого места, множество змей покидает его. Ибо какая тьма не бежит такого света? Какой яд не изгоняется таким лекарством? Я думаю, это неслыханное деяние воистину достойно [наибольшего] удивления среди его чудес и заслуг, что столь большое, как мы видели, скопление змей на этом участке суши, было смыто морскими волнами, так что с тех пор они не были никому не только реальной опасностью, но и устрашением.

«Слава пресвитера Гонората ­­­

16. 1. Что долго говорить? При содействии Христа (cooperante Christo), если так можно выразиться, ваш Гонорат, победив все ужасы этого места, которые прежде устрашали [других], воздвигает там некую крепость Божию; и место, которое прежде отталкивало людей от пребывания в нем, просвещается ангельским служением. Освещается потаенное место, когда светильник в нем скрывается¹⁸¹. Тьма прежде безвестного места изгнания¹⁸² отступает от света добровольного изгнанника. Но какое изгнание (amendatio) можно сравнить с этим? Ведь куда бы ни пришел Гонорат, туда необходимо следовала и слава (honor)¹⁸³. 2. Здесь впервые он был связан обязанностью священнического служения, которого долго избегал; здесь священническая инфула¹⁸⁴ связала своего беглеца. И кто, уходя, уклонялся от этого достоинства, к тому это достоинство пришло само. При этом пресвитер явился достойнейшим не двойной, но многократной чести56, и поэтому в его присутствии епископы не проявляли никакого превосходства [своего] священства и никакого преимущества [своего] сана¹⁸⁵. И никогда никто из епископов не присваивал себе чести называться равным (collega) этому пресвитеру. Что же касается его, то он настолько сохранял в священстве совершенное смирение монаха, насколько монах всецело обладал достоинством священника.

17. 1. В это время его усердием воздвигается храм Церкви Божией, удовлетворяющий нуждам собранной братии; устраиваются кельи, пригодные для проживания монахов; воды, которых от века там было мало, обильно потекли, в одном своем появлении показывая два чуда Ветхого Завета. Ибо, во-первых, из скалы прорвались воды, а во-вторых, пресные потекли из среды соленых¹⁸⁶.

2.Уже все страны наперебой направляли туда ищущих Бога. Всякий, кто желал Христа, устремлялся к Гонорату, и равным образом всякий, кто искал Гонората, находил Христа¹⁸⁷. Ведь там он был весь полон сил и устроил свое сердце, словно высокую твердыню и светлейший храм. Ибо там обитали целомудрие, то есть святость, вера, мудрость и добродетель; там блистали праведность и истина. 3 Итак, как бы широкими жестами и с раскрытыми объятиями он призывал всех в свое окружение¹⁸⁸, то есть в любовь Христову; и все, один за другим, отовсюду стекались к нему. И ныне какая страна, какой народ не имеют в его монастыре своих сограждан? 4 И какое только варварство он не укротил? Сколько раз он ди ких зверей делал как бы кроткими голубями!¹⁸⁹ Как среди прочего окропил горькие нравы сладостью Христа! И чья прежняя порочность была достойна наказания, тех благодать впоследствии всем была в усладу; и они, вкусив сладости добра, впредь уже не могли не презирать все больше и больше прежнюю жизнь. 5. Ибо словно приведенные к новому свету, они возненавидели ту древнюю темницу долго удерживавших их заблуждений. Посредством его увещаний была отведена всяческая пагуба для душ: злоба, жесто кость, гнев уступили место свободе, которую принес Христос61, и [душевный] покой услаждал [людей] после долгого и тяжелого рабства фараону62. 6. Достойно удивления и восхищения превращение не посредством чаши Цирцеи, которая, как говорят, из людей делала диких зверей61, но посредством слова Христова, которое заботой Гонората, словно сладчайшая чаша, из диких зверей делало людей. Ибо что не вытесняло его усердие, соединенное с рвением? Какие камни не превратились в сынов Авраамам? Где еще был такой рассадник добродетелей в душах, стремящихся к совершенству? 7. Ибо если он не подвигал людей к их собственному спасению пламенными увещаниями, то возбуждал молитвой к Богу¹⁹⁰. Страдания всех он считал своими и словно свои оплакивал; своими же полагал успехи и труды всех; умел радоваться с радующимися и плакать с плачущими́*, одновременно и пороки и добродетели всех он переносил в число своих. 8. Ибо как добродетель побуждает к добродетели, так и сострадание к несчастным приносит плоды. Ведь для некоторых он собрал больше, чем иные для себя по отдельности. И спасение прочих воздвигает ему одну с ними славу. Постоянно деятельный, заботливый, неутомимый, он приноравливался к чьей угодно природе и характеру: подходил к одному наедине, к другому в присутствии многих; к одному строго, к другому ласково, и для изменения строгости [нравов], изменял часто сам вид строгости. 9. Следствием этого было то, чего не легко добиться, чтобы кого-нибудь, как мы видим здесь, так любили и боялись. Ведь он так укоренял эти два чувства к нему в каждом из своих [учеников], что и любовь к нему производила страх совершить прегрешение, и, наоборот, страх перед строгой дисциплиной порождал любовь.

18. 1. Невероятно, каких трудов ему стоило, чтобы кого-нибудь не угнетала скорбь, не теснили мирские помыслы. Сколь легко он видел то, что кто-либо имеет [в душе], словно в своем уме он держал умы многих. Кроме того, с каким милостивым управлением он заботился, с одной стороны, чтобы

63 Миф о Цирцее (Кирке) повествует о том, как эта колдунья с помощью зелья превратила спутников Одиссея в свиней. См. Гомер. Одиссея, 10.230–245.

64 МфЗ:9;ЛкЗ:8.

66 Рим. 12:15. 74

чрезмерный труд не отяготил кого-нибудь, а с другой – чтобы кто-нибудь не застыл в чрезмерной праздности. 2. Даже сами сны некоторых братьев, если так можно выразится, он оценивал с благочестивым переживанием. Сильных телом он постоянно встряхивал от праздности, пылких духом принуждал к покою. Силы всех, умы всех, душевный настрой всех он знал, как я думаю, по Божьему внушению и поистине всем поработил себя ¹⁹¹ ради Иисуса Христа. 3. Удивительно, как это один в одно и то же время исполнял столько обязанностей, сам при этом столь мучимый различными болезнями. Сильнейших людей, весьма крепких в деятельном образе жизни: в постах и бдениях, не равных силами, он объединил равным уставом (pari lege). Сам еще более больной, он посещал больных, заботился о подкреплении (refrigerio)¹⁹² как душ, так и тел, и чтобы кому-нибудь не было уделено меньше [положенного], он постоянно беспокоился в душе, 4. что этот зябнет, тот болеет; одному труд тяжел, другому еда не подходит, третий уязвлен кем-то другим; плохо, что один нанес обиду, не менее плохо, что второй переживает ее. Нужно настоятельно заботиться, чтобы первый просил прощения у обиженного, а тот считал бы причиненные ему обиды легкими или вовсе ничем, первый же воздыхал бы о том, что нанес столь тяжелую [обиду]. 5. Это было его постоянной заботой, постоянным трудом – облегчить всем иго Христово¹⁹³ и отвращать все прилоги диавола; разогнав облака [взаимных] обид, призвать ясность [взаимного] прощения, любовью к ближнему прививать любовь ко Христу, возделывать души многих, словно свое сердце, обновлять радостью и постоянно воспламенять стремление ко Христу, как в первый день обращения.

19. 1. Вследствие этого вся эта община (congregatio) стремящихся к Божественному служению, привлеченных к имени Гонората из различных концов земли, различающихся как нравами, так и языками, становилась согласной в его любви. Все называли его господином и отцом, считая, что в нем они вновь обрели сразу и отечество, и родственников, и все прочее. Все научились считать его скорби своими, так же как и он сострадал им. 2. Так что выдающийся и блаженнейший во Христе муж пресвитер Сальвиан, один из его возлюбленных [во Христе], весьма справедливо говорит в своих писаниях, что как от солнца зависит либо пасмурность, либо ясность на небе, так и в этой общине, жаждущей неба и одержимой стремлением к высшему, облачность и ясность в душах зависят от него, словно особого солнца во Христе; и когда он был сокрушен [недугом], все сокрушались, когда же оправлялся, вновь ободрялись¹⁹⁴. 3. Доныне,как и прежде, его молитвами пребывает разлитая в монастыре благодать Святого Духа, поддерживаемая примерами и увещаниями такого учителя в различных дарах любви, в смиренномудрии и кротости¹⁹⁵, в нелицемерной любви¹⁹⁶, и одна слава главы пребывает в различных членах¹⁹⁷

20. 1. Большая у него при этом была забота о посетителях и странниках. Ибо кто когда-либо проходил мимо него? Кто, забыв о своей выгоде, не пренебрегал какой-либо благоприятной для плавания погодой или какими-нибудь попутными ветрами ради желания [увидеть] такого мужа? А если он не мог достигнуть острова, то сильное потворство (violentum obsequium)¹⁹⁸ вод другому плаванию считал ужаснейшей бурей. 2. Все стремились туда; никто не спешил уйти оттуда; никто не снимался с якоря не утешенный, так как сам [Гонорат] окружал [их] любовью, попечением, молитвами и отпускал тех, с кем тогда впервые познакомился, словно давних друзей. Среди негостеприимности пустыни один его вид служил отрадой, так как он с такой радостью и готовностью принимал всех, словно давно ожидал. 3. Кроме того, у него было и имущество, достойное его щедрой души, служившее делам веры. Ибо тому, кто с готовностью внял словам: Продай имение твое и раздай нищим... и приходи и следуй за Мною¹⁹⁹ каждый, посвятивший свою душу делам милосердия, охотно предоставлял [ему] то, что нужно было раздать, спокойно поручая все свое тому, чьему примеру он последовал, оставив все. Поэтому к нему сходилось множество людей из различных опустошенных областей. 4. И поистине он был не из тех, кто, как бережливый или осмотрительный управляющий, с расчетом на будущее нечто распределял бы между членами своей ежедневно увеличивающейся вверенной ему общины, но еще больше приберегал бы. Но, напротив, он ежедневно поступал с вверенным ему имуществом так же, как некогда поступил со своим: то есть не сохранял ничего ни для себя, ни для своей братии, кроме пищи и одежд на ближайшие дни.

21.1. Иногда такой раздачей бывало исчерпано имущество, вера же никогда [не исчерпывалась]. Ведь даже когда по некоей превратности из многих тысяч в обильной казне оставалась одна золотая монета, он и ее, даже среди недостатка многих вешей, с удивительным постоянством отдавал проходящему мимо нищему, а мне и другим присутствующим говорил: «Определенно, уже приближается тот, кто предоставит [необходимое] нам, если благотворительность наша уже не имеет того, что можно было бы предложить». Едва проходило три или четыре часа текущего дня, как приходил тот, кто подтверждал верность этих слов. О благая благотворительность, которой служила вера! О благая вера, благодаря которой благотворительность никогда не медлила! 2. И воистину, что давала его вера, то он не переставал раздавать своей рукой²⁰⁰. Во многих местах он имел испытанных мужей, чьими руками всегда раздавал то, что ему предоставлялось. Так, благодаря одному раздающему имелось много раздающих, и его вера, словно некий общий источник, изливалась как для многих дающих, так и для принимающих. Не было никого, чьи беды, достигнув его, продолжались бы после этого, а не находили бы в нем свой конец.

22. 1. Потом уже к нему, скрывающемуся [от мира], как он считал или, во всяком случае, желал, отовсюду приносились [словно] наперебой письма, на которые он с живым чувством давал столь разнообразные ответы, столь строгие, столь ласковые, столь приятные! 2. Поэтому весьма блистательный в миру и еще более блистательный во Христе, ревнующий о своей добродетели блаженный Евхерий ²⁰¹, проживающий на соседнем от него острове, когда получил из пустыни его письма, как обычно, на дощечках, покрытых воском, сказал: «Мед свой ты возвратил воску». 3. И кто не считал счастливым себя, свой дом, свой ларец для хранения бумаг, обогатившись хотя и малым даром из его уст, но большим благословением? И в самом деле, сколько благоразумия было в его писаниях, сколько сладости, что не в ларцах или в шкафах заслуживало их хранить, но в хранилище сердца. 4. Поэтому многие носили их запечатленными в душах и охотно пересказывали их для свидетельства его любви. Кто, наконец, когда-либо привязывал к себе такое количество друзей этими письмами? Скольких любивших его и жадно стремившихся к нему он лично не знал?

23. 1. Среди всего этого, когда я вспоминаю его многообразное воздействие на всех, умолчу ли я о его бесконечной заботе обо мне? Ведь его забота принесла мне не меньше для спасения во Христе, чем его любовь оставила ему среди вас украшения и почтения. 2. Ибо ради меня – что служит к его достоинству и моему осуждению – он не счел недостойным прийти в отечество, которое он отверг, не испугавшись тягот столь далекого пути, который уже и прежде был весьма тяжел для его болезней. Пришел и меня, уже тогда чрезмерного друга миру и непокорного Богу, как соблазнитель, но говорящий правду²⁰², ласковой рукой увлекал к любви Христовой. 3. Долго можно рассказывать о силе его слова (ingenii sui) в увещаниях, в которых он мог привести суровые доводы для обращения, что уже раньше проявилось в рассуждении с самим собой; и хотя из его источника премудрости²⁰³ нолю черпали, он при этом многократно разливался. 4. Но поскольку слова его благочестия недостаточно коснулись моих ушей, он обратился к привычному средству – молитве. И вопль, исходящий от его любви, ниспроверг мою твердость, склонив и побудив милостивейший слух Божий к милосердию. 5. Что касается меня, то когда я возражал и по этой чрезмерно опасной мирской привычке поклялся, что впредь пребуду в своем упорстве, он пророческим духом, если можно так выразится, объявил мне то, что уже прежде предвидел: «То, что ты не предоставляешь мне, предоставит Бог!» 6. О, сколько он прилагал усилий, чтобы твердость мою*» размягчить дождем слез! Как он сражался со мной благочестивыми поцелуями и объятьями ради моего же спасения! Однако тогда, как говорит известный [писатель]²⁰⁴: «Я одержал худшую победу». Но десница Божия приняла меня, чтобы возбудить и одновременно укротить, ведь Ему он поручил меня молитвой. Какое смятение было тогда в сердце моем! Какие поднялись бури различных и противоречащих друг другу желаний. Сколько раз желание и нежелание сменяли друг друга в моей душе! 7. Чего же более? Не Гонорат, но Христос совершал во мне Свое действие²⁰⁵ 10. После двух дней его молитвами посредством

81'Ut ille ait   букв, 'как тот говорит'. Подобные словосочетания, по замечанию П. Курселя, как правило, вводят цитату (см. Courcelle P. Nouveaux aspectes de la culture lerinienne // Rcvne des etudes Latinos, 46 (1968). P. 405–406). И действительно, далее следует цитата из «Жития Малхи» блаж. Иеронима (см. Vita Malchi, 3, PL Т. 23. Col. 55B).

милосердия Божия мое упорство было сломлено. Ибо размышление прогнало сон, и, когда Милостивый Господь призвал, весь мир со своими наслаждениями отступил вдаль. К чему должно стремится, что стоит оставить, ум мой со мной, как бы беседуя со своим другом, рассматривал предлагаемое со всех сторон. 8. Благодарю Тебя, благой Иисусе, благодарю за то, что Ты разрешил узы мои,²⁰⁶ побужденный усердным молением слуги Твоего Гонората, и возложил на меня узы любви Твоей, и если я буду удерживаться ими, никогда узы греха не одолеют меня. Итак, я, кто ранее высокомерно уклонялся, покорившись, поспешил навстречу, и, когда всякое сопротивление было отброшено, явился новым молитвенником (precator)²⁰⁷. Так, именно так молитва святого возвращает своих беглецов, так покоряет упорствующих, так укрощает мятежных.

24. 1. Уже тогда он столькими слезами оросил мою сухость, так что умиленным плачем увлек и меня к слезам! С таким человеколюбием и нежностью он извлек меня, как если бы сам был извлечен мною. При этом была отложена [всякая] причина для промедления. Тогда впервые признал он своим это отечество, которое прежде считал достойным бегства. Он выводит с собой меня, свою добычу; радуется, празднует победу, ликует. 2. По своему примеру меня, уже жаждущего уединения, он спешит заключить в пустыне. Он кормил [меня] сперва молоком, а потом уже твердой пищей²⁰⁸. Поил меня также из того источника небесной премудрости²⁰⁹, который был в нем. И насколько мой слабый дух мог воспринять ее, настолько он стремился наполнить [меня ей]. Наверное, он приготовлял меня для вас и делал достойным вашего желания, и, не ведая, воспитывал себе достойного преемника. 3. Но сколько своей любви обильной ко всем он вложил в меня (что я говорю без гордости), и легкое иго Христово²¹⁰ насколько более легким он сделал для меня своими ласками! Сколько раз он называл меня своим умом, сколько раз – душой, сколько раз – языком! Сколь не терпел моего отсутствия, сколь жаждал всегда видеть меня, недостойного! Что другого мне сказать обо всем этом, если не то пророческое слово, что Господь воздал ему за меня²¹¹?

25. 1. Между тем, возлюбленные, я скорее вскользь коснулся, нежели подробно вспомнил обо всем том, что лучше известно о ревностнейшем вашем пастыре другим, чем вам. Разумеется, мы видели его епископом в церкви, возвышенного этим саном, но уже прежде высокого святостью и деяниями. 2. Но я спрашиваю, почему столь издалека, столь неизвестного вы призвали? Кто вложил в ваши сердца почтение к тому, кто был далеко, и кого вы не видели? Кто возбудил такое желание, чтобы после того, как осиротели те, кому он был дарован Господом в пустыне, он появился у вас? 3. Как бы то ни было, это был Тот, Кто всем управляет, Кто, видя, что он достоин Его отечества, уже давно заботился о нем и провел его через моря и земли для пользы видящих такую благодать Своего почитателя.

26. 1. В конце концов, за то короткое время, на которое он был дарован вам, легко измерить, что можно сказать о нем больше, что меньше. Ведь вы видели, возлюбленные, эту неусыпную заботу и попечение, это стремление к строгой дисциплине, эти слезы сострадания, эту постоянную и непрестанную ясность ума, свидетельством которой было невозмутимое выражение лица. 2. Вы слышали также эту речь, приличествующую его жизни, в которой была чистота сердца, соответствующая изяществу слога. Вы видели эту обильную любовь, которая в нем была такая, что тот же самый святой [муж], чье мнение я приводил перед этим²¹² справедливо сказал о нем, что, по его мнению, если саму любовь можно было бы выразить наглядно, то, кажется, ее следовало бы изобразить в честнейшем лице Гонората. 3. В самом деле, кому могло бы показаться, что он видел его когда-нибудь достаточно? Кому не заменил он всех любимых? Кто так соединял ласку со строгостью? Кто еще так предлагал строгую жизнь, смешанную с радостью? Кого он исправлял без радости для исправляемого? 4. Когда радость его имела привкус какой-либо распущенности? Когда печаль его не имела в себе что-либо спасительного? Когда воздыхание исходило [из него], разве только от скорби о чужом грехе? Кто не находил его более сильным, чем мог прежде думать? Всегда пребывая на высоте добродетелей, он всегда находил, как можно еще более возрасти в них²¹³.

27. 1. И воистину, какой опечаленный после его увещания не оставлял свою печаль? Кто не проклинал свое безумие в диких нравах? Какой дерзкий не гнушался больше всех своей гордости? Какой изнеженный не отрекался от роскоши? 2. Чего же более? Для всех сделавшись всем²¹⁴, как говорит апостол, он был целителем для всех. Почти всякая добродетель, которую он имел в себе, была столь полная, что казалось, что только он один возделывает ее и обладает ею по преимуществу. В любой сфере жизни он был столь деятелен, что казалось, будто он особым образом пригоден для нее.

28. 1. Лишь только он принял управление арелатской церковью, первая его забота и особенное стремление были о согласии, чтобы объединить братство, не согласное из-за все еще теплящихся страстей относительно избрания епископа, взаимной любовью. Словно искусный погонщик Израиля (agitator Israelis)²¹⁵, он прекрасно знал, что нелегко управлять несогласными. 2. Поэтому он стремился более управлять с любовью, чем господствовать с помощью страха²¹⁶, чтобы больше добровольное, нежели принудительное исправление прибавило украшения покорившимся, и чтобы не казалось, что они принуждаются к исполнению своих обязанностей. Итак, тотчас изгнанное несогласие уступило место той любви, которая есть матерь всех добродетелей. 3. Так расцвела при нем Церковь Христова, как прежде расцвел монастырь. Возросла в благодати, уменьшилась в стяжании, когда была введена строгая дисциплина. Он из дома своего, словно из дома Господнего, убрал накопленное богатство неправедное²¹⁷ и долго лежавшее без дела определил на достойные цели: 4. он отдал это сокровище на [погребение] умерших. Так что кто жертвовал снова, чувствовал утешение от своих даров. Хотя, как я думаю, он и держал себя достойно своего сана, но если требовали обстоятельства, не щадил и сана, ибо желания иного века определяли его управление.

29. 1. Не оставлял он трудов и в последние свои дни. Многих он обогатил на одре словесным наставлением. Но разве долго удерживало ложе того, кому было привычно превозмогать утомление, даже приближаясь к смерти? 2. Последнюю проповедь он произнес в церкви вдень Богоявления уже в борьбе со скорбями; сам, сопротивляясь своим болезням верой, не в силах успокоиться более от жара духовного, нежели от страдания телесного, служил вам выше сил своих. 3. Хотя это не была болезнь, нахлынувшая на него извне, или неожиданный приступ горячки, но долго распространявшаяся немощь, вызванная чрезмерной жесткостью прежней жизни и до сих пор понемногу усиливающаяся по причине отказа от отдыха, на восьмой или девятый день после упомянутого торжества она истощила его, и так ослабленного. 4. Однако едва ли не четыре дня он отказывал нам, преданным ему в служении любви, в своем присутствии, боясь, как бы близость его смерти не опечалила близких ему. Никогда среди тяжелых болезней не было ничего более тяжелого. Впрочем, болезни не внушали ему никакого страха, вопреки тому, как это обычно случается [с людьми]. Но через них это обиталище Святого Духа обрело, наконец, упокоение.

83 Наивысшая чуткость к другим ­­­

30. 1. Впрочем, невероятна была сила его непорочного духа, которую он стойко сохранял до последних дней. Как прежде он всегда утешал тех, кто с ним, так и сейчас ничего не боялся более, чем быть объятым длительным отчаянием, понимая, что легче переносить болезни последние, чем сомнительные. Он постоянно старался осушить ласковой речью слезы окружающих, которые, однако, чем более старался осушить, тем более возбуждал. При этом нашу скорбь он считал тяжелее своей. 2. Нелегко кому бы то ни было со столь мужественным сердцем переносить такие тяжести и неудобства, а он и не призывал смерти и не боялся ее. Ведь тот, кому не утомительно было жить в рабстве Христовом, перенося какие угодно скорби, не боялся перейти к новой жизни через эту обычную дверь в новую жизнь. 3. Ибо он заранее размышлял о неизбежном конце людей, так что не внезапно тот настиг его. Итак, предвидя этот конец, он словно уходил, словно прощался и расспрашивал некоторых из нас: не оставил ли он что-то незавершенным, не преподал ли он что-то менее полно, чем следовало бы, и призывал напомнить ему, если что-то ускользнуло из его памяти. И мы тем временем, щадя его утомление, все предписанное им совершили и обо всем, что нужно было сделать, распорядились (cogere); однако распорядились кротким приказанием, как он это всегда делал.

31. 1. Когда же я стремился неким усилием (quadam vice) заглушить множество моих рыданий и подавить ручьи слез, он сказал: «Что ты плачешь? Разве можно избежать этой необходимости роду человеческому? Должно быть, мой уход застал тебя неготовым, в то время как меня он не застал таковым». 2. И когда я едва мог из-за рыданий соединить воедино сказанное им, я уже не чувствовал страданий из-за того, что он покидает меня. Разумеется, я был уверен, что молитвенное покровительство никогда не отступит от меня, ибо и после его исхода я предвидел еще большее его заступничество, но я был тяжко подавлен одним видом его страданий и тяжких усилий в последние дни. 3. «Что я, – сказал он, – наименьший из всех, переношу, когда многие из святых в последние свои дни переносили наитяжелейшее?» И несколько припомнив то, что, как я думаю, он где-то читал, добавил: «Великие мужи многое претерпевают и становятся примером, чтобы и других научить терпеть»²¹⁸.

32. 1. Когда же собрались к нему власть имущие – префект и мужи префекторского достоинства²¹⁹, насколько пламенное наставление он изрек уже в предсмертном холоде, при самом своем исходе, строго начав свое увещание. И весьма достойно, что тот, кто всегда показывал пример своей жизнью, также и смерть свою поставил в пример. Он сказал: 2. «Вы видите, в сколь ненадежном обиталище мы живем. В любой момент мы приходим в жизнь и [в любой же момент] похищаемся из нее смертью. От этой неотвратимости не освобождают никого ни почести, ни богатства. Она одинакова для праведных и неправедных, для могущественных и маленьких людей. 3. Большую благодарность мы должны вознести Христу, Который Своей смертью и воскресением оживил нашу смерть надеждой воскресения, предложив жизнь вечную, рассеяв страх вечной смерти. Поэтому так проводите свою жизнь, чтобы не убояться последних дней жизни, и то, что мы называем смертью, ожидайте словно переселения. 4. Смерть не есть кара, если не ведет к наказаниям. Хотя тяжело разделение тела и души, но намного тяжелее будет единство души и тела в пламени геенны. И напротив, если в течение своей жизни дух, познав свое благородство, объявил войну телу и борьбу телесным порокам и, благополучно очистившись от плотской нечистоты, сохраняет и душу, и тело незапятнанными для вечного мира, 5. то они благополучно соединятся там, где торжествуют святые во славе, да радуются на ложах своих²²⁰, то есть в телах своих, словно во вместилищах [своих душ]; ибо они признают словно привычным жилищем те части тела, которые они освятили делами праведности». 6. Так поступайте, вот какое наследство оставил вам ваш Гонорат, который при последнем своем вздохе призывает вас к наследию Царства Небесного: 7. «Да не будет никто чрезмерно одержим любовью к этому миру. Лучше всего, чтобы ты отвращался от желания, в котором ты не видишь необходимости для себя. Тогда никто не губил бы себя ради богатства, никто не служил бы деньгам, никого не испортил бы пустой блеск драгоценностей. Преступление – менять цену спасения на предмет погибели и пленяться тем, с помощью чего можно достичть искупления²²¹». 8. Более при этом он убеждал выражением лица, взглядом, чувством, воспаряющим к небу. Хотя речь пересказывающего не равна его пламенной проповеди, но не меньшим было и неравенство слов наставляющего его собственному духу. Итак, излив такое увещание на необыкновенном молитвенном подъеме, он преподал некий необыкновенный дар благословения.

33. 1 Когда члены уже отказывались служить ему, сила духа все более возрастала. Итак, когда все было устроено (поскольку немногое из его начинаний оставалось незавершенным), он, охватив умом всех дорогих ему, а тех, кого утомление не позволило назвать поименно, одарил своим благословением через присутствующих. 2. Мне же на ухо он сказал: «Извинись перед тем святым мужем, что не смогло произойти того, что он хотел» ²²². Велика и достойна удивления бодрость [его духа], он среди этих тяжелых предсмертных недугов заботился не о том, чтобы избавиться от боли, которая была в нем, но чтобы не оставить что-либо не прощенным. 3. Я спрашиваю, почему случилось так, что он всех тех, кого в этот город привела любовь к нему, оставил в чуждом для них крае и не склонял никого ни к возвращению, ни к объединению [в общину], не определил никому место жительства; но словно предвидел, что они не рассеются в будущем, кроме тех из них, кто еще при его жизни переселились по изволению [своей] души?²²³ 4. И действительно, мы с трудом можем назвать кого-нибудь из нашего братства, кто бы [в этот час] отсутствовал, разве только тех, относительно которых он сам предсказал, что их не будет, тех, кто своей душой почувствовали более милой родину или убоялись суровой дисциплины. 5. Между тем его сковал тяжелый сон, который мы, исполненные страха, иногда перебивали. Тогда он сказал: «Я удивляюсь, что в столь тяжком недуге моем после столь долго предшествовавшей бессонницы мой сон кажется вам тяжелым». 6. И мы, опасаясь всего в эти последние [часы его жизни], препятствовали ему долго сидеть. Он же, как обычно ласково и с обычной ясностью ума, подшучивая, ответил, что в этой части заботы мы назойливы. Такова, в общих чертах, его прошедшая жизнь, исполненная [духовной]сладости.

34. 1. Наконец, охваченный последним сном, уже без всякого напряжения, как обычно бывает при кончине (ut se habent suprema), он перешел в покой смерти. Исход его был легок. Эта душа, святая, благородная, непорочная и не оскверненная никаким прикосновением мира, была принята ангельскими ликами. 2. Между тем на многих из нас напал сон, однако в различных наших видениях явилось одно зрелище: чины святых шли навстречу этому святому. И воистину, в тот самый час полуночи народ, думается, не побуждаемый никем иным, кроме ангельских вестников, наполнил церковь, идя к святому телу. 3. Бездыханное тело, исполненное благодати, всегда оставалось оживленным духом, так как приятное для всех лицо сохраняло свою прежнюю красоту облика. Право, вы это знаете, и, размышляя в душе, вы описали себе это более подробно, чем сделала моя речь.

35. I. И не было никого, кто не считал бы большим ущербом для себя, если он был лишен возможности взглянуть на его тело, и если он, к чему каждого побуждали или почтение, или любовь, не запечатлел поцелуем уста или какой-либо член его тела, или носилки, 2. на которых было положено это святое тело, украшенное с большим усердием веры, но впоследствии, когда его подносили к могиле, почти нагое. Ведь вера не пощадила освященных покровов, накинутых на него, и оборвала, как некий драгоценный дар, бахрому его покрывал. 3. Вы состязались в любви [к нему] во время его похорон. При его погребении вы укрепили меня, находящегося среди вас как безвестный пришелец. Вы ободрили меня столь изливавшейся на него духовной любовью. Ибо кого в этот день удерживал его собственный Дом? Или кого, словно вырванного собственной скорбью, стены этого города не привели к этой базилике?²²⁴ 4. Великим счастьем считалось приложить руку к его носилкам или преклонить голову перед ними. Вы увидели, не без вашей славы, славу его; ибо и это благоговение, вызванное похоронами, было проявлением веры (fidei devotio), и сколь радостно было его иметь, столь же тяжело потерять. И немалое упование дает благодать, исходящая от его могилы, ведь чьи кости мы сокрыли здесь, того ходатайство получили на небесах. 5. Мы видели ароматы и благовония, которые несли тогда перед его носилками, но еще большее благоухание ощутил Бог от ваших душ, от такой вашей любви к этому пастырю. В его славе проявилась слава Божия, и в разноголосом хоре различных языков было согласие любви.

36. 1. Милостивый Господь, Который, возбудив души ваши к избранию моего ничтожества, устроил так, чтобы я не находился слишком далеко от его могилы, так же и вам, молящимся, дает то, чтобы я не отходил далеко от путей его, но чтобы я старался делать все то, что, как я знаю, делал он, без всякого исследования или рассуждения относительно обстоятельств. 2. Ибо, как я вижу, Бог уже тогда родил²²⁵ меня через него для вас. Возможно, он [Гонорат] приготовил вам недостойного. Не ведая еще, что для вас, он с таким трудом обрел меня. Для вас он воспитывал меня со столь внимательным попечением и заботой, ища во мне жилу веры, так же как и жилу своей крови»²²⁶. Для вас (не посмею уже сказать: «не ведая», скорее же, предвидя), с таким трудом через письма, таким обхождением через собственное посещение, он побеспокоился вызвать меня с острова, на который я вернулся из любви к уединению, оставив его в начале его епископства, чтобы устроить мне отечество в вашей любви подле места своей могилы²²⁷. 3. Но о чем это я говорю, почему меня, незрелого, он избрал перед окончательным своим исходом? Не наше дело в чем-либо с легкостью осуждать тайное решение Вечного Царя²²⁸. Ибо нелегко было бы для вас ощутить, какое благо вы утратили, если бы ваше благо было вам возмещено во всей полноте.

37. 1. О, сколь велика и значительна слава твоя, Гонорат! У нас достаточно свидетельств, чтобы подтвердить твои заслуги; сам твой образ жизни, исполненный добродетелей и превознесенный удивительной новизной, служит неким постоянным свидетельством. 2. Мы все, кто прежде были с тобой, познали многое, дарованное тебе свыше, но это ты полагал меньшею частью, большею же радостью тебе было то, что заслуги твои и добродетели записывал Христос, чем то, что люди замечали их признаки. И все-таки что может быть большим доказательством добродетели, как не то, что ты бежал от чудес и скрывал добродетели? И воистину, сколь близка была слуху Христову твоя молитва, что, как я думаю, ты испросил ревностнейшими молитвами, чтобы чудеса не разглашали твою добродетель. 3. И мирное время имеет своих мучеников (martyres suos); ведь и ты был постоянным свидетелем Христа (Christi testis)²²⁹, пока пребывал в теле. Также достойно удивления то, что силу юности твоей, ослабленную постоянной строгостью воздержания и доведенную, как мы видели, до сухости вида (хотя и при сохранении его красоты), исчерпало ежедневное несение креста. Однако ты нес его всегда без какого-либо показного благочестия (sine villa notabili superstitione), избегая всегда всякой чрезмерности и сопутствующего чрезмерностям стремления к славе. 4. Никогда в устах твоих не было ничего кроме мира, целомудрия, благочестия, любви. Никогда в сердце твоем не было ничего, но только Христос, Источник всего этого, обитал в нем, Который тебе и через тебя многим показал плоды любви, радости, мира, долготерпения, благости, милосердия, веры, кротости, воздержания²³⁰, изобильно разрастающиеся во спасение и радость многих, чтобы ты заслуженно воспел Ему: Боящиеся Тебя увидят меня – и возрадуются²³¹. Ему ты приписывал все добро своей жизни, постоянно приводя [на ум] себе и тем, кто с тобой, следующее: Что ты имеешь, чего бы не получил ? А если получил, что хвалишься, как будто не получи²³² Тем более твоим было добро твоей жизни, чем более ты не признавал его своим.

38. 1. В тебе было утешение, общее для всех, стремящихся к Господу. Некоторые хвалятся успехами в этой жизни; ты же, напротив, убеждал ликовать в Боге, провозглашая любовь твою звучным голосом с приятной гармонией (modulationis)²³³: Да веселится сердце ищущих Господа²³⁴. У тебя никогда не было большего услаждения, чем услаждение молитвами и псалмами. 2. Столь глубоко в сердце твоем обитал Христос, что иногда (я говорю это, зная по опыту), когда члены твои были связаны глубоким сном, даже и во сне язык твой, занимаясь привычным делом, повторял имя Христово (ilium res-onaret). Часто во сне ты изливал слова благоразумнейшего увещания и проникновеннейшей молитвы. Таким образом, тело твое отдыхало на ложе, а дух – во Христе. И все мы, кто при этом присутствовал, знают это. 3. Воистину, ты всегда был единственным покоем всех, но при этом столь бодро, столь часто ты отгонял сны, не те, которые что-либо предзнаменуют, не те, что внушают некое беспокойство о будущем, но те, что побуждены страстями беспокойной души. Разумеется, ты всегда носил в мыслях мученичество (martyrium), и я думаю, что когда Господь возбуждал и поощрял желание твое, ты словно бы выдерживал поднятое на твою веру гонение. 4. И поистине, я считаю, что никто не смог бы отрицать, что тебе недоставало до мученичества мучителей, а не [мужества] духа. Ведь ты в проникновеннейших проповедях ежедневно был свидетелем (testis)²³⁵ исповедания Отца и Сына и Святого Духа. Нелегко кому бы то ни было столь сильно, столь ясно рассуждать о Троице Божества, в то время как ты мог различать Ее по Лицам и объединять в отношении совечности и величия славы.

39. 1. Итак, поминай, друг Божий, поминай нас постоянно, предстоя непорочно Богу, воспевая ту самую новую песнь и следуя за Агнцем, куда бы Он ни пошел»²³⁶ 2. Ты верный paб Ему, ты наш ходатай, удобный посредник наших молитв и сильный заступник! Донеси проливаемые перед твоей могилой молитвы вскормленного тобой стада! Умоли, чтобы в общем единодушии все – и священник, и народ – оказались хотя бы в некоторой степени достойными сохранить все, что ты заповедал и чему ты научил! Через Господа нашего Иисуса Христа, Который принял тебя в славу Свою и со Отцом Своим и Духом Святым живет и царствует во веки веков. Аминь.

113 Откр 14:3.

Перевод сделан с издания: Hilaire d'Arles. Vie de S. Honorat (ed. Valentin M.-D.) // Sources Chrétiennes. Vol. 235. Paris, 1977. Перевод с латыни, примечания – Зайцев Д.